Православный центр имперских политических исследований


Сергей
ЩЕГОЛЕВ
ИСТОРИЯ «УКРАИНСКОГО»
СЕПАРАТИЗМА
_ ттиздательство
Москва Имперская 2004 ТРАДИЦИЯ


Составитель серии М.Б. СМОЛИН
С.Н. Щеголев
История «украинского» сепаратизма.—М.: Имперская традиция, 2004. — 472 с. ISBN 5-89097-062-3
Об авторе этой книги сохранилось крайне мало сведений. Известно лишь, что Сергей Никифорович Щеголев, врач по образованию, активно занимался политической публицистикой. Он был крупнейшим исследователем «украинского» сепаратизма и автором двух капитальных исследований, посвященных этой проблеме: «Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма» (Киев, 1912) и «Современное укра- инство. Его происхождение, рост и задачи» (Киев, 1914). В 1919 году за свои русские убеждения он был расстрелян вместе с группой русских патриотов.
© «Православный центр имперских политических исследований», 2004
© М.Б. Смолин. Составление, вступительная статья, примечания, послесловие, 2004 © Д.Е. Бикашов. Оформление, 2004


Современное положение России и феномен «украинского» отщепенства
Преодолен ли русской нацией анархический срыв конца XX столетия?
Исторически сложившийся психологический тип русского народа носит в себе стремление к абсолютному идеалу в самых различных областях жизни. Эта идеальность воззрений сочетает настроения часто совершенно разнонаправленные, что способствует колебанию политического сознания наших соотечественников между широко распространенным желанием в каждом новом лидере видеть спасительного человека, который поведет, наконец, Россию к возрождению, и стойким неприятием власти вообще, то есть своеобразной, по-русски понимаемой вольностью.
Эти два, часто взаимоисключающие, состояния нашего политического сознания глубоко укоренены в русской психологии. Они на протяжении многих веков формировали облик русской цивилизации, приобретавшей вид то мощного государственного и национального монолита, то аморфной распадающейся общности и атомизированной человеческой массы. Еще Л.А. Тихомиров (1852—1923) утверждал, что настоящий русский может быть либо монархистом, либо анархистом. Русские способны либо ригористки строить сверхмощный имперский организм, с его строгой иерархичностью и внутренней дисциплиной, сужающей проявления личности во внешней свободе, либо стараются дойти в своем стремлении к личной свободе до абсолютного эгоистического самоудовлетворения. Теплохладные пути развития у нас как-то не приживаются — видимо, не тот климат (и духовный, и природный) и не та национальная история.
Психологическая двойственность в общественном поведении имеет у нас государственнические и анархические векторы деятельности. Они, как можно утверждать на основании изучения истории, всегда наличествовали в русской психологии. Анархический — имел более взрывной характер и был менее продолжителен в своих вспышках активно сти, государственнический же — носил в истории нации менее эмоциональный характер, зато был более приспособлен к длительному действию.
Когда власти удавалось подчинять анархическую стихию в русском характере — государство и общество могло использовать огромные жизнедеятельные силы нации для реализации национальных интересов страны. Историческая власть была опекуном нации, своеобраз- 5


ным отеческим контролером и порой сдерживала не в меру разыгрывавшуюся народную безудержность. Когда же ей не удавалось справиться со своей обязанностью упорядочения и управления, то анархические асоциальные потенциалы национального характера буквально взрывали наше общество и государство изнутри. Наступали смутные и революционные времена, которые могли за несколько лет разрушительной все- дозволенной свободы (без сдерживающего влияния власти) уничтожить результаты вековой поступательной работы нации, откинув ее на столетия назад в своем государственном и национальном развитии...
Наши девяностые стали тем коротким в исторической перспективе периодом, когда под именем либерализма у нас восторжествовала традиционная русская анархическая тенденция — всегдашняя внутренняя опасность для мощи и единства государства. Эти годы можно назвать периодом анархического цивилизационного срыва, которым время от времени подвержен русский национальный характер. Подобные срывы, часто внешне ничем не обоснованные, не однажды бывали в нашей истории и являлись своеобразными перерывами («перекурами») в напряжениях в государственной и национальной деятельности. Девяно стые годы двадцатого века в этом смысле похожи на смуты начала XVII и XX столетий. Все они начинались сомнением в значимости государства для жизни нации и каждого человека в отдельности, ослаблением национального единства. Но проходило всего несколько лет разрушительной смуты и в сознании нации анархические настроения сменялись на ригористическую апологию государственной мощи и национального единства. Нация быстро разочаровывалась в эфемерных смыслах смуты, ощущая глубокую праздность столь чаемой еще недавно «свободы», и начинала переживать удивительное по силе чувство сиротства без государства, без той исторической задачи, от которой она поначалу так яростно отказывалась.
В наше время процесс выхода из анархического смутного состояния происходит по той же психологической схеме. Сколько эмоций, громких слов и бездумных дел было произведено за короткое время нашего анархического припадка девяностых годов. Но уже к концу 90- х было явственно видно преодоление смутных веяний и стало живо ощущаться начало стихийного возврата к государственническим настроениям в русском обществе.
Несколькими годами позже и политическая элита разных направлений, уловив эти народные чувства, начала вводить в свой политический словарь ранее, в начале смуты, не употребляемые в положительном контексте понятия (такие как патриотизм, родина и т.д.). Это была своеобразная попытка с помощью слов из другого идеологического лексикона спасти падающий престиж демократических идеологем: «либерализма», «коммунизма», «прав человека», «свободы» и т.п.
Стали появляться удивительные словосочетания «советский империализм» (коммунисты, газета «Завтра») или «либеральный империализм» (А.Чубайс), ранее категорически невозможные к употреблению теми силами, которые теперь с удовольствием их озвучивают. Иначе говоря, все силы, желающие и дальше оставаться в политической жизни России, признали, что воля нации состоит в желании построения великого государства, а значит, восстановления именно имперской по масштабу государственной традиции. Либералы и коммунисты лишь подставляют к ведущему слову «империализм» свои прилагательные
6


«советский», «либеральный», что только подчеркивает их идейный конформизм и попытку встроиться в большой государственный проект по возрождению России ради сохранения своего политического ВЛИЯНИЯ на процесс. Россию будущего русские видят Государством-Империей. Во-прос остается только во внутреннем содержании того империализма, о котором говорят разные силы. И именно здесь можно разглядеть опасность псевдотолкований русской традиции государственности, с попытками влить в новые имперские меха возрождения старую идеологическую кислятину в разных вкусовых конфигурациях— от своеобразного дугинско-джемалевского пойла из экуменистического старообрядчества (объединения разных толков раскола на идее противодействия Московской Патриархии) с радикальным протестантству- ющим исламизмом, с послевкусием из смеси сатанизма с оккультным гностицизмом, до банальных, но хорошо финансируемых проектов неолибералов, неокоммунистов и неоязычников...
Идея Империи является высшим развитием института государства в цивилизационном аспекте. Православная Империя есть попытка организации Православной цивилизации в государственных рамках. Империя — это государство, стремящееся объединить в своем имперском организме Цивилизацию, став понятием соотносимым с нею. Православная Империя старается стать равнозначным понятию Православная цивилизация. И Православный Рим, и Православная Византия, и Православная Россия — олицетворяли собою Православную цивилизацию в единстве ее национального и культурного многообразия.
Естественно, далеко не всегда эти понятия были равнозначными. Идеал практически не достижим в исторической действительности. Но именно усилия в приближении к идеалу и можно называть смыслом истории, исторического развития. Империя всегда занимала особое положение, была ядром Цивилизации с заложенным в нее центростремительным движением.
Сегодня идея Империи, империализма как суть политики великого государства всплывает в сознании нации как непосредственная государственная необходимость, сложившаяся из тяжелого постсоветского периода и ослабленного разделенного положения России. Это состояние слабости очень остро чувствуется русскими, у которых государственный инстинкт развит сильнее, чем у кого бы то ни было. Упадок государственности переживается лично и болезненно, из чего и рождается новое ожидание спасительной личности, могущей возродить Империю. В этом смысле очень точна формулировка профессора В.Д. Каткова: «Идеалом русского человека всегда будет Царь, который «все может»»*.
И ради реализации в исторической действительности этого чаемо- го идеала власти русские готовы на огромные жертвы. А жертвенность (или, как говорил с завистью к русским Т.Карлейль, «талант подчинения») — это то, что и является необходимой составляющей для построения Великой Империи.
После развала СССР Россия находилась в таком удручающем состоянии, что не могла концентрировать достаточно внимания и сил ни над одной из стоящих перед ней проблем в новой исторической реальности.
Катков В.Д. Измена Родине / /Харьковские губернские ведомости. 1907. № 76.
7


Сегодня можно сказать почти с полной уверенностью, что развал Советского Союза, территориально почти соответствовавшего исторической Большой России, все же не привел нашу государственность к необратимым разрушительным последствиям, а стал лишь очередной жесткой проверкой на прочность русской цивилизации и ее жизнеспособности.
Сейчас мы, немного «отдышавшись», начинаем приходить в себя и потому, параллельно с отрезвлением от анархического дурмана, ощущаем унизительность и неуместного положения России, не достойного ее исторического значения.
Старинный лозунг собирания земель сегодня уже носится в воздухе. Территориальные потери крайне значимых для России земель (Малороссия, Новороссия, Белоруссия и другие), всегда воспринимавшихся русскими как составляющие части территориального ядра Руси (исконно русские земли), способствуют воскрешению имперских чувств. Политики же, выступающие с позиции отрицания или не последовательного признания необходимости воссоединения русских земель (временно утраченных в ходе смуты) и преодоления раскола в самой русской нации, выбрасывают себя на обочину политической жизни страны.
Внешнее затишье в нашей политике, вероятно, не сможет продлиться долго. Никто нам не даст в столь благоприятных условиях восстанавливать свои силы. А потому наше положение безоговорочно требует скорейшего единения и мобилизации сил нации, а также концентрации власти на решении внутриполитических и внешнеполитических национальных проблем, связанных друг с другом в один жесткий узел.
Русское единство и региональный вызов украинского сепаратизма Русское единство испытывалось в истории неоднократно на прочность, и не только внешними силами: монголами, поляками, шведами или немцами, но зачастую и своими раскольниками в период княжеских междусобиц или, например, своеобразного «сепаратизма» вечевых городов: Новгорода и Пскова.
Сегодня прочность русского единства хотят проверить деятели «украинского»* проекта отделения южнорусских земель от России. Несмотря на всю внешнеполитическую** опасность «украинского» сепаратизма и появившегося вследствие его успехов — «украинского» государства на постсоветском пространстве, надо заметить, что такого рода химерические попытки не носят характер абсолютно уникального явления в нашей истории. Сепаратизм некоторых чисто русских провинций не новость для русской истории. Были такие попытки выхода из русского мира и ранее, например, автономистские намерения Новгородской «украины» в XV столетии.
* Слова «Украина», «украинец» и т. д. по-русски правильно произносить с ударением на «а».
** Одновременно проблему «украинства» надо признать и внутриполитической, поскольку проповедь раскола русской нации ведется и в самой России. Издаются такие книги, как «Украина — не Россия» (автор Л.Кучма), сборники типа «Апология Украины», авторы которых пытаются сформировать у русского читателя исторически необоснованное мнение о существе «украинства».
8


Определенная уникальность «Украины» современной, пожалуй, в том, что ее организаторы желают и самоназываться — провинциалами, окраинцами, «украинцами»*, то есть возвести свою окраинность в степень самодостаточной отдельности, всячески культивируя выбранную крайность построения той самой «хаты», в которой, по известной поговорке, ничего не хотят знать об окружающем мире. Это, конечно, самая радикальная окраинность, какая была в нашей истории, обрекающая значительную часть русской нации на духовною катастрофу. Ведь при попытке самоопределиться в качестве отдельной нации «украинцам» необходимо будет резко очертить свои границы не только на политических картах, но и во всем многообразии сфер духовного мира. А что может входить в духовный мир настоящего «профессионального украинца», который хотят распространить на все южнорусское многомиллионное население? Что кроме истории борьбы их «украинской» партии они могут предложить? Да ровным счетом ничего.
«“Украинская идея” — писал А.Царинный, один из исследователей “украинского” движения, — это гигантский шаг назад, отступление от русской культуры к тюркскому или берендейскому варварству. В древнерусской летописи часто повторяется о тюркских кочевниках, что они “заратишася” на Русь, то есть пошли на Русь ратью, войной. Возрождаясь в “украинцах”, они опять идут войной на Русь — в области культурной: они хотели бы стереть всякий след “русскости” в исконной, сердцевинной, Малой (в греческом понимании)** Руси. Все русское для них — предмет глубочайшей ненависти и хамского презрения»***...
На современной «Украине» многое походит на первые годы советской власти, когда Советы предлагали стране с тысячелетней историей начать жизнь с нового листа, на котором разрешено было оставить только «белоснежную» историю ВКП (б). Партийные бонзы из партии под названием «украинский народ» оставляют народу также только свою «жевто-блакитную» историю и более ничего.
Советская власть и советские деятели призывали «советский народ» к борьбе с Православной Церковью, поскольку она именовалась опиумом для этого самого народа, советский Пролеткульт требовал сбросить с «корабля современности», по сути, всю русскую культуру, оставив только своих непосредственных партийных предтеч (вроде декабристов, Герцена и террористов-народовольцев).
* Во избежание недопонимания или умышленного искажения сути нашей статьи, считаю необходимым для читателя разъяснить смысл некоторых понятий, встречающихся в этой работе, в которые автор вкладывает совершенно определенное содержание. Так, слово «украинцы» относится не к тем людям, у которых по прихоти советской, а затем самостийной власти это слово записано в паспорте как национальность, а к тем профессиональным деятелям «украинского» сепаратизма, которые хотят расколоть русское единство. Поэтому не принадлежащих к «профессионалам раскола» я называю историческими именами — малороссами, южнорусами, южнорусским населением, русскими, что соответствует реальному положению дел и к которым критические замечания в адрес «украинцев» не имеют никакого отношения. Южнорусское, малорусское, русское население является жертвой «украинского» фанатизма и русофобии.
** То есть метрополии Русского мира.
*** Царинный А. Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям //Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. С. 252.
9


Это же партийно-сектантское мировоззрение, старающееся держать своих адептов в узких идеологических шорах, распространено и у заядлых «украинцев». Южнорусскому населению предлагают отказаться от всего самого ценного в своем «я», что сформировало сущность русского народа: от Православной Церкви, потому что она позиционируется «украинцами» как «москальская» и, видимо, является опиумом для «настоящих украинцев»; от русского литературного языка, потому что у них заготовлен свой «украинский» суржик; от великой русской культуры Пушкина и Достоевского — потому что создана она не щирыми хлопцами «украинской» партии, а гениями, этнически чуждыми «украинским сепаратистам».
Коммунисты боролись с огромными пластами русского народа: с дворянством, священством, крестьянством (по сути, огромного большинства нации) по измышленному классовому принципу. «Украинцы» желают изничтожить «москалей», то есть опять же огромное большинство русского народа.
Украинский проект вивисекции сознания для миллионных масс ждет тот же результат, что и советский проект — крах на глазах одного или двух современных поколений. Не жизненность, искусственность, неразумность и бездоказательность* украинского дела так же незаметно для «профессиональных украинцев» выявится пред всем южнорусским населением «Украины», как все это незаметно произошло для советской партийной элиты и одновременно стало очевидным для всего населения Советского Союза.
Все построенное на мифе неизбежно разрушается, даже если временно и торжествует в исторической реальности нашей жизни. Миф — это туман, и, какой бы он ни был густой, у него нет длительного будущего, — ветер правды непременно развеет его.
Мог ли «украинский» проект реализоваться в каком-либо другом месте русского мира? Такое развитие событий теоретически вполне могло быть возможно. Если бы, скажем, Новгород или Псков не были бы присоединены окончательно к «большому Московскому проекту» собирания русских земель, а попали бы тем или иным способом в орбиту Ливонского ордена, Швеции или той же Польши на несколько столетий, то вполне возможно, что и новгородцам и псковичам попытались бы навязать смену исторического имени «русские» на какой-нибудь вариант «украинизации»...
«Украинские» сепаратисты часто ссылаются на несколько мест из древнерусских летописей, в которых встречается слово «украина» в отношении к разным частям территории современного государства «Украина». Эти места выставляются как якобы подтверждение древности слов «украина». Но в русских летописях это слово имеет значение «пограни- чья», «окраины», а не названия какого-то особого территориального образования «Украина», и уж тем более не названия нации «украинцев».
* Идеолог «украинского интегрального национализма» Дмитрий Донцов удивительно откровенно сформулировал этот постулат: «Не на разуме, а на воле, на догме, на аксиоме, на бездоказательном порыве должна быть построена... национальная идея». (Цит. по книге Чередниченко В.П. Анатомия предательства. Киев, 1983. С. 27.)
10


В русских летописях встречается слово «украина» в отношении Рязанской, Псковской, Новгородской и других окраин. Но никто (по- крайней мере пока) не искал «украинцев» в тех местах.
Князь А.М. Волконский в своей книге «Историческая правда и украинофильская пропаганда» (Турин, 1920) приводит несколько примеров таких «украин»: «Читаем в Новгородской летописи под 1517 годом: «По королеву совету Жигимонтову приходиша крымские татарове на великого князя украйну около города Тулы... без пути начата воева- ти». В 1580 году вследствие тревожных известий государь распределяет, «как быть воеводам и людям на берегу [то есть по Оке] по украинским городам от крымских украины и от литовской» (Древняя российская вивлиофика. XIV, 368). В 1625 году из Валуек (на юге нынешней Воронежской губернии) пишут, что чают «приходу татар на наши украй- ны»*.
Нужно быть, что называется, «свидоми украинци», чтобы строить свое здание «украинства» на том действительно «бездоказательном порыве», на котором и завещал Д.Донцов.
При желании слова известной песни про реку Амур «Во сибирской во украйне, во даурской стороне...» можно интерпретировать и так, что Сибирь — это «Украйна», а сибиряки — «украинцы».
Таким образом, теоретически появление «украйн» в других концах русских земель было вполне возможно.
Например, существуют же в югославском сербском мире косовары, то есть сербы, принявшие мусульманство и тем самым основавшие химерическое образование, составленное на основе людей, этнически принадлежавших к православной цивилизации, но духовно предавших ее, перейдя в ислам. Скажем, если бы татарские мусульмане в XIV— XVI веках смогли каким бы то ни было способом соблазнить к переходу в другую веру живших весьма долгое время обособленно от Московского государства рязанцев и имевших немало различных связей с татарами, то вполне возможен был бы проект «украинского ислама» в пределах «Украйны» со столицей в каком-нибудь Рязань- сарае.
Но здесь есть одно «но» — смена веры одной части нации действительно может спровоцировать процесс этногенеза, формирования новой нации, поскольку тем самым совершается глубочайший переход от одной системы мироощущения к другой и становится часто невозможным сохранить при этом национальное единство.
Почему «Украйна» как идеологическо-территориальный феномен реализуется на Юго-Западе России?
«Украинское чудо» на подмостках мировой истории — явилось продуктом духовной экспансии папского Рима в поствизантийскую ойкумену Православного мира, исторического движения на Восток государственности Польши и германского мира, а также их культурного давления на сознание порабощенного ими населения русских земель.
* Волконский А.М. Историческая правда и украинофильская пропаганда //Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. С. 29.


Монгольское нашествие раскололо надвое древнерусскую цивилизацию. Но раскол этот не был полным и необратимым. Скрепами русского единства оставались Св. Православие и княжеский род Рюриковичей, который продолжал править и на Севере и на Юге*.
На Севере древнерусские княжества XIII—XIV веков боролись как с пришедшим завоевателем, так и друг с другом за лидерство в процессе объединения русских земель. В этой борьбе «на два фронта» в Северной, Владимиро-Суздальской Руси победило Великое княжество Московское, сумевшее отразить исламский** натиск Золотой Орды, а затем и уничтожить в XVI столетии Казанское, Астраханское и Сибирское ханства.
Южная Русь в свою очередь, во второй половине XIV столетия, утратила почти всякую связь с северорусскими княжествами и попала под владычество Литовско-русского государства, где правили потомки литовского князя Гедимина, а после Люблинской унии 1569 года была преобразована в польские провинции Речи Посполитой (польского государства, в которое влилось Литовско-русское)***.
Экспансия папского католичества на Севере была остановлена победами Св. Благоверного Великого князя Александра Невского. В южнорусских землях же папская пропаганда, используя государственную мощь польской державы, добилась заключения Брестской унии 1596 года с несколькими архиереями— предателями Православия и русского имени, и вела жестокую борьбу с Русской Православной Церковью.
Политика католического прозелитизма**** и польско-еврейская эксплуатация южнорусского населения привели к пробуждению русского национально-религиозного сознания (Иов (Борецкий), Мелетий (Смотрицкий) и другие), которое в свою очередь выразилось в серии казацких восстаний, завершившихся с помощью военного вмешательства Московского государства присоединением большой части южнорусских земель во второй половине XVII столетия.
Процесс собирания земель продолжился и далее уже Российской Империей. Но некоторые земли в силу недальновидности русской дипломатии остались вне русского государства: Галичина в 1772 году отошла Австрии по первому разделу Польши, Буковина в 1774 году после заключения Кучук-Кайнарджийского мира также попала во владения Австрии в награду за ее нейтралитет в русско-турецкой войне 1768—1774 годов. Угорская же Русь еще ранее, в 1526 году, вошла в состав Австрии как составная часть Венгрии, после разгрома венгров турками.
Таким образом, австрийское государство стало наследником русских земель и с немецкой педантичностью стало проводить политику денационализации русского населения, попавшего в их руки, с помощью все тех же поляков.
* На Юге Рюриковичи самостоятельно княжили до второй половины XIV столетия.
** При хане Узбеке, правившем в Золотой Орде с 1313 г. по 1342 г., государственной религией стал ислам, что ужесточило татаро-монгольское иго.
*** Галицкая Русь стала провинцией Польского королевства еще ранее — в 1386 г.
**** Политика окатоличевания провоцировала эмиграцию русских служилых людей в Московское государство, начиная еще с XIV в. В XVII столетии она стала массовой, и Московские власти отвели даже специальные земли на границе с польским государством для этих беженцев.


В связи с этим интересен польский и одновременно католический взгляд на проблему, высказанный одним из деятельных участников «украинизации» ксендзом Валерианом Калинкой. «Исторический процесс, — пишет он, — начавшийся при короле Казимире, подвинутый вперед Ядвигою и заключившийся передвижением римского католицизма и западной цивилизации на двести миль к Востоку, проигран уже поляками. Как же защитить себя? Создание «украинской самостийности», которой малороссы медленно начинают проникаться, недостаточно, чтобы предохранить их от неизбежного поглощения Россией. Если противодействующая сила поляка хранится в его польской душе, то между душой малоросса и душой москаля нет основного различия. Поэтому надо влить новую душу в малоросса — вот в чем главная задача поляков. Эта душа да будет от Запада. Пусть малороссы своею душою соединяться с Западом и только внешним церковным обрядом с Востоком. Тогда Россия отодвинется в свои узкие пределы великорусского племени, между тем как на Днепре, Дону и Черном море возникнет нечто другое. Тогда, быть может, малорусская Украина возвратится к братству с Польшей против России. А если бы это и не сбылось, и в таком случае в тысячу раз лучше Малороссия самостоятельная, нежели Малороссия российская. Если Гриц не может быть моим, и в таком случае пусть будет ни моим, ни твоим. Из этого проистекает для поляков указание: не только не препятствовать национальному развитию самостоятельной Украины, но наоборот, всячески поддерживать украинский сепаратизм и укреплять среди малорусов церковную унию с Римом»*.
Слова этого «духовного пастыря» очень точно описывают тот процесс цивилизационной имплантационной хирургии, которую проводил католический мир над попавшим в его руки южнорусом**.
Книга С.Н. Щеголева
«История украинского сепаратизма»
Со времени нашего предыдущего обращения к теме «украинского» сепаратизма*** прошло всего несколько лет, но ощущение важности для русского единства этой темы стало с тех пор еще более явственным. Все девяностые годы XX столетия русское сознание находилось под впечатлением (правда, не вполне глубоко осознанным) развала страны, будучи как бы загипнотизировано и обезволено случившимся. Вступив в новое тысячелетие, Россия потихоньку оправляется от этого политического стресса и начинает понимать, что находится в состоянии территориальной и национальной разделенности.
Осознавая свое современное тягостное положение, Россия начинает определяться по отношению к региональным вызовам. До внешнеполитического активизма еще весьма далеко, но Россия уже начинает выходить из национального «анабиоза» 90-х, что настоятельно требует сознательного отношения к тому геополитическому и внутриполитиче¬
* Tamovski A. Ksiands Walerian Kalinka. Krakow. 188/. С. 168—170.
** Здесь интересно отметить тождество цветов папских хоругвей с цветами «украинских» знамен.
*** В 1998 г. в журнале «Москва» в серии «Пути русского имперского сознания» автор настоящей статьи составил и выпустил под своей редакцией сборник под названием «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола».


скому состоянию Православной цивилизации, лидером которой, кроме России, быть никто не сможет*.
В связи с этим проблема «украинства» должна стать понятна и для российского общества, и для общества южнорусского, находящегося на территории государства «Украйна». Эти разделенные части русской нации должны осознанно преодолеть свою этническую разобщенность, а потому важность для этого процесса интеллектуального развенчания мифов «украинства» трудно переоценить. Именно поэтому «Православный центр Имперских политических исследований» в своей серии «Русская имперская мысль» и подготовил к изданию лежащую перед Вами книгу С.Н. Щеголева «История украинского сепаратизма»**.
Об авторе этой книги известно крайне мало. Сергей Никифорович Щеголев был по образованию врач (по одной версии) и занимался политической публицистикой. Будучи, пожалуй, крупнейшим исследователем «украинского» сепаратизма, С.Н. Щеголев был автором двух капитальных исследований, посвященных этой проблеме: «Украинское движение как современный этап Южнорусского сепаратизма» (Киев, 1912) и «Современное украинство. Его происхождение, рост и задачи» (Киев, 1914). Последняя книга носила более популярный характер, и ее тираж неоднократно допечатывался.
В работе над книгами С.Н. Щеголеву помогала и служба в киевском управлении по делам печати, где через его руки проходили многочисленные австрийские, германские и местные сепаратистские издания.
Вполне возможно, что по своим убеждениям С.Н. Щеголев мог состоять в Киевском клубе русских националистов***.
Когда книга «Украинское движение как современный этап Южно- русского сепаратизма» вышла впервые, то она открыла глаза многим русским на чудовищную проблему «украинства» как сепаратистскую идеологию русского отщепенства. В свое время в прессе появилось немало восторженных отзывов на книгу С.Н. Щеголева, весьма ярко характеризующих уникальность этого исследования, его масштабность и глубину. Вот несколько из них.
«Книга, написанная живым языком, обнаруживает в авторе большое знание вопроса, разработкой которого он занялся, а по обилию и обстоятельности сведений о малорусском наречии, по истории Малороссии и по истории сепаратистского движения в Южной России может быть названа энциклопедией «украинства»»****.
«Появление капитального труда С.Н. Щеголева надо приветствовать, так как он дает русскому обществу то, чего нам до сих пор так досадно недоставало... Книга полна захватывающего интереса и заслужи-
* Русская нация уже около полутысячелетия — со времени ухода с исторической сцены Византийской Империи — несет на себе главные трудности по защите ценностей Православного мира, почему, собственно, и может называться лидером Православной цивилизации.
** В первом издании (Киев, 1912) исследование носило другое название— «Украинское движение как современный этап Южнорусского сепаратизма». Нам показалось, что данное нами название более соответствует капитальности изложенного в книге материала. Текст книги печатается без изменений.
*** Киевский клуб русских националистов был организован в 1908 г. и объединял в себе свыше 700 членов большей частью из образованных слоев южнорусского общества. До 1912 г. в нем председательствовал профессор В.Е. Чернов, а после депутат IV Государственной Думы А.И. Савенко.
**** Из газеты «Московские ведомости». 1912. № 288.


вает самого серьезного внимания со стороны русского общества, она должна быть настольной книгой для всякого русского национальнополитического деятеля. Написана книга очень живо, выпукло и читается легко»*.
«Объемистая книга С.Н. Щеголева представляет первую и пока единственную в русской литературе попытку написать своего рода энциклопедию украинского^вопроса с русской точки зрения. Помимо краткого исторического очерка украинского литературно-общественного движения и очень интересной характеристики некоторых форм национального движения в Западной Европе (во Франции, Германии, Испании и Нидерландах), книга представляет обширнейшую сводку украинской литературы и публицистики, вышедшей в России и за границей за последнее семилетие»**.
«Прекрасная и богато снабженная документами книга С.Н. Щеголева содержит... богатый, интересный и поучительный материал по украинскому движению... Книга должна раскрыть глаза обществу, законодательным палатам и правительству на это движение... Надо надеяться, что русское общество прочитает прекрасную книгу С.Н. Щеголева»***.
Книга действительно вскрыла для русского общества во многом «партизанскую» деятельность «украинского» движения в России, что, естественно, вызвало агрессивное противодействие «украинства».
Сотрудники журнала «Украинская жизнь», главным редактором которого был небезызвестный в недалеком будущем Семен Петлюра, выпустили в Москве в 1915 году целый сборник под названием «Украинский вопрос» (второе издание вышло в 1917 г.), с попыткой опровергнуть исследование С.Н. Щеголева.
Известный деятель «украинства» С.А. Ефремов****  ***** и лидер ком- мунистов-большевиков В.И. Ленин обвинили его даже в доносительстве** * * *
После революции С.Н. Щеголева постигла участь многих русских правых деятелей. За свои русские убеждения 19 или 20 мая 1919 года он был расстрелян вместе с целой группой русских патриотов (профессор минеролог П.Я. Армашевский, профессор физик Зилов, профессор филолог, славист, византинист Т.Д. Флоринский) по приговору Особой комиссии киевского ЧК и с ведома тогдашнего главы правительства советской Украйны — Раковского******.
«Украинский» проект как апология провин- ционализма и путь к предательству Православного мира
Многомиллионное южнорусское население в результате реализации «украинского» проекта, в радикальном его варианте, попало в глубокое «болото» самодовольного провинционализма. Это
* Из газеты «Киевлянин». 1913. № 20.
** Из журнала «Русская мысль». 1913. III.
*** Из газеты “Россия”. 1913. № 2350.
**** Благородный осведомитель //Украинская жизнь. 1913. № 2. 85—98.
***** См. книгу И.В. Михутиной «Украинский вопрос в России (конец XIX — начало XX вв.). М., 2003. С. 127, 128.
****** См. Материалы и документы из деятельности Ч. К. (По материалам Деникинской комиссии) //На чужой стороне. Прага. 1924. Т. I. С. 206.
15


«болото» исторгает зловонные русофобские миазмы* и одновременно предлагает лучшим способом навязать свою волю южнорусской массе: «...сеять ненависть к своим. Ширить раскол и взаимное недоверие. В свою хату вносить раздор... Прежде всего установить ряд догм, ряд правил, ряд аксиом во всех формах общественной жизни, резко очерченных. Ясно противопоставленных всем другим, бескомпромиссных, утвердить свою правду, единственную и непогрешимую... Вбивать эту веру и эту правду во взбаламученные неустойчивой действительностью и чуждыми влияниями мозги массы, без жалости преследуя сомневающихся... В роли магнита выступит меньшинство, группа. Она, организованная не в партию, не в «объединение», а в Орден — ведет массу»**.
В такой обстановке, похожей больше на атмосферу психологической «газовой камеры», где вытравливанию подлежит не только «русскость», но и обыденная человечность, южнорусское население ожидает лишь культурное одичание да бесперспективность окраинного существования.
Мир южноруса, которому всецело была доступна большая Россия, стараниями «украинства» сужен до случайно отторгнутых областей русского Юга. Почему южнорусы должны по чьей-то прихоти мириться с этим ограничением своего существования?
Культурное одичание в данном случае совершенно неизбежно, так как именно в вопросах языка, исторического прошлого, искусства, литературы и т. п. вещах «украинство» особенно фанатично и не допускает никакой альтернативы своему убогому партийному культуртрегерству. Только проверенное и определенное партийными функционерами как «кашерно-украинское» может потребляться в качестве «культуры» южнорусским населением.
А что такое «украинская культура»? Лишь первобытная кустарная деятельность, попытка на третьесортном провинциальном материале создать высококлассную мировую культуру, попытка с совершенно недостаточными средствами. А между тем южнорусы участвовали, и очень активно, в появлении на свет действительно великой и мировой культуры — общерусской. Профессиональные «украинцы», по словам известного профессора историка И.А. Линниченко (1857—1926), «проглядели все культурно ценное, что создано малороссами, и проглядели потому, что на нем нет этикетки. Это ценное — русская культура, русское искусство, русская наука, русская музыка, созданные совместным трудом главным образом двух ветвей русского народа — великорусской и малорусской (при участии, конечно, и других живущих в России национальностей, усвоивших русский язык и нашу культуру)»***.
По сути, это есть отрицание своих корней, отказ от самого себя и своего прошлого. А как гласит афоризм Хаустона Стюарта Чемберлена (1855—1927) — «Кто ниоткуда, тот никуда»****.
* Обыденными на «Украйне» стали высказывания в стиле: «Следует уяснить, что существование России как государства несет в себе смертельную опасность для Украины и необходимо ее ликвидировать, прилагая усилия к распаду не только империи, а собственно России» (Напрям. 1991. № 9. С. 18); «Самый лучший москаль — это мертвый москаль» (Высокий замок. 1993. 13 мая).
** Донцов Д. Об’єднання чи роз’єднання //Хрестом і мечем. Твори. Торонто. 1967. С. 123, 129—130.
*** Линниченко И.А. Малорусская культура //Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. С. 326.
**** Chamberlain H.S. Die Grundlagen des XIX Jahrhunderts. Munchen. 1906. S. 369.


«Украинство» — это агрессивное «ничто», ниоткуда и никуда не движущееся, застывшее в своем горделивом ничтожестве и корежащее с оголтелым фанатизмом православную душу южнорусского населения. Та апология цивилизационного провинционализма, которая свойственна «ук- раинству», не только не хочет прикладывать своих усилий в борьбе за самобытность Православной цивилизации, но со временем вообще перестает жить общими для всех цивилизационными ценностями, что неизбежно приводит «украинство» к предательству Православия.
«Украинство» становится униональным этническим проектом экспансии европейского католического мира в мир славянский, так же как Униатская церковь есть униональный церковный проект католического папизма для проникновения в мир Православия. Таким образом, «Украйна» может стать мягким местом, через которое будут наносить самые чувствительные удары по России, или этакой своеобразной этнической «черной дырой», через которую будут «всасывать» в еврокато- лическое цивилизационное поле русский мир.
В этом смысле глубоко прав галицко-русский деятель доктор Д.А. Марков*, определявший русских Галиции, как «пограничная стража славянорусского востока»**.
Сегодня, когда русская Галиция находится под гнетом «украин- ства», этническая граница русского мира с Западом остается открыта всем идеологическим и военным экспансиям, начиная с римских папистов и кончая войсками НАТО.
А поскольку в Галиции одновременно проходит и западная граница Православной цивилизации, то проблема «украинства» становится проблемой для всего Православного мира.
«Украинство» было до поры до времени не замечаемой нами болезнью русской нации, скрытой от глаз бациллой распада, таким своеобразным этническим иммунодефицитом, расслабляющим национальные ткани единого организма нации. «Украинство» как цивилизационная болезнь распространяется не только в русском теле, оно своеобразное эпидемическое заболевание для всего Православного мира, поскольку хорваты (сербы-католики) и косовары (сербы-мусульмане)*** так же есть продукт «украинства», только не русского, а уже сербского.
Один русский мыслитель начала XX столетия очень лаконично сформулировал, что «народ есть ряд поколений людей, связанных сознанием своего единства и своей особенности»****.
При этом перед внешним миром нацией культивируется особенность, обособление по отношению к другим народам, и, напротив, внутри нации единство, отождествление, определенная даже унификация всячес¬
* Марков Дмитрий Андреевич (1868—после 1930) — русский публицист и политический деятель Галиции. Окончил юридический факультет Инсбрукского университета. Получил степень доктора юриспруденции. Активный борец с «украин- ством». Руководил русским движением в Галиции. По венскому процессу 1915 г. осужден за государственную измену Австрии.
** Марков ДА. Письма публициста. Львов. 1905. С. 100.
*** В связи с этим идеи так называемого «Русского ислама», проповедуемые всевозможными еврейскими политтехнологами и дугинско-джемалевскими идеологами, есть попытка найти в русском обществе «русских косоваров», чтобы открыть наш этнический и цивилизационный фронт еще и для южной мусульманской экспансии.
**** Муретов Д.Д. О понятии народности //Цит. по книге «Нация и Империя в русской мысли начала XX столетия» М., 2004. С. 196.
2 Заказ 857


ки поощряется. С «украинством», несмотря на то, что оно говорит именно о своем последовательном национализме, дело обстоит совсем наоборот. Вовне «украинства» в отношении Европы, католичества, польской культуры видно стремление к единению и самоотождествлению себя с этими политическими, религиозными и культурными сущностями, внутри же Православия, русского народа и русской культуры «украинство» стремится ко всевозможному обособлению и искусственному культивированию провинциальных особенностей.
Можно ли говорить в этом случае о процессе нового этногенеза, формирования «украинской нации»?*
Наиболее вероятным ответом будет отрицательный. Этнографические, культурные или языковые особенности не способны сформировать столь определенную и окончательную «отдельность» для «украинства», которая только и способна пробудить процесс этногенеза. То есть процесса резкого самоопределения себя как самостоятельно действующего лица мировой истории, заряженного на экспансию вовне, и культивированию внутри своих идеалов с полной унификацией идейного состава и признания всеми населяющими данное государство этих новых ценностей.
Несмотря на жесточайшую «украинизацию» населения государства «Украйна», несмотря на всестороннюю помощь и «украинской» эмиграции, и заинтересованных стран Запада, отводящих «украинскому» проекту особую роль в давлении на Россию, процесс не дает серьезных успехов. Ни Православию не было нанесено смертельного удара (по всей вероятности, это невозможно метафизически), ни русский язык не был вытеснен «украинской» мовой, ни разные территории государства «Украйна» не стали в одинаковой степени глубоко «украинскими».
Государство «Украйна» и сегодня состоит из нескольких совершенно разных, по настроению населения, территорий. Новороссия (степная территория Северного Причерноморья в составе Крымской области, Херсонщины, Запорожья, Днепропетровской области, Николаевской и Одесской областей) практически не восприняла «украинизацию», Слободская окраина (Харьковщина, Сумщина, Донбасс и Ворошиловградская область) находится примерно в таком же положении, Левобережная и Правобережная Малороссия вполне индифферентны в этом отношении. Сложно говорить об «украинизации» и Православной Буковины, где к термину «украинец», «украинский» есть весьма стойкое неприятие или по меньшей мере подозрительность. Выделяется своим «украинством» только Галичина, да и то только потому, что католицизм здесь делает неимоверные усилия, чтобы малороссы своею душою соединились с Западом.
Будучи само по своей сути раскольническим движением, «украинство» не может ничего и соединить под своей эгидой в государстве «Украйна». Отсюда и расколотость общества «Украйны» на большинство, относящееся индифферентно к мифам «украинства», и на фанатич-
* Надо сказать, что — вплоть до современных деятелей «украинства» — на повестке дня все еще стоит вопрос лишь о формировании «украинской нации». О нем говорили и М.С. Грушевский, и И.Франко, и наш современник Л.Кучма. (См. наше предисловие «Украинский туман должен рассеяться, и русское солнце взойдет» к сборнику «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола» М., 1998.) Бесспорно, такой процесс столь же сложен и плодотворен, как и труд легендарного Сизифа.


ное меньшинство, готовое уничтожить или подчинить себе полмира для торжества «украинского порядка»*.
Мы можем констатировать, что в государстве «Украйна», «малый народ» — «украинцы» навязывают свою идеологию «большому народу» — южнорусскому населению.
Но и при самой благоприятной обстановке, когда Россия переживала сильнейший анархический цивилизационный срыв в 90-е годы, не имея возможности влиять на происходящее рядом, этому «украинскому» меньшинству не удалось переломить в свою сторону ситуацию на русском Юге. Именно поэтому все помыслы и надежды «профессиональных украинцев» возлагаются на слабость или, что еще желательнее для них, на территориальную раздробленность России. Известный деятель УНА-УНСО Д.Корчинский уже давно и очень точно определил эту современную задачу «украинства»: «Задача наших организаций заключается не столько в том, чтобы добиться независимости, сколько в том, чтобы добить Россию в том виде, в котором она существует сейчас»**.
«Украйна» как антиРоссия, «украинство» как антируссизм
«“Украинцы”, — писал А.Царинный, — это особый вид людей. Родившись русским, украинец не чувствует себя русским, отрицает в самом себе свою “русскость” и злобно ненавидит все русское. Он согласен, чтобы его называли кафром, готтентотом — кем угодно, но только не русским. Слова Русь, русский, Россия, российский — действуют на него, как красный платок на быка. Но особенно раздражают «украинца» старинные, предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский...
Как же понять такой парадокс, что русские ненавидят свою «русскость» как что-то им чуждое и отвратительное? Мы полагаем, что это странное явление может быть объяснено только из учения о расах. Население Южной России в расовом отношении представляется смешанным. Русское в своей основе, оно впитало в себя кровь целого ряда племен, преимущественно тюркского происхождения. Хазары, печенеги, такие мелкие народцы, как торки, берендеи, ковцы, известные под именем черных клобуков (каратулей), половцы, татары, черкесы — все эти племена преемственно скрещивались с русскими и оставили свой след в физических и психических особенностях южнорусского населения. Наблюдения над смешением рас показывают, что в последующих поколениях, когда скрещивание происходит уже только в пределах одного
* «Украинская нация требует государства, которое влияло бы на политику всего мира, которое бы не приспосабливалось к условиям других, а само диктовало условия миру, руководила им, направляла в русло своих интересов, господствовала и наказывала; государства, которое смогло бы обеспечить для развития нации достаточное жизненное пространство» (Напрям. 1991. № 7. С. 18). «Необходимо подчинить их (белорусский, литовский, латышский и эстонский народы. — Прим. М.С.) влиянию украинской культуры, имея в виду, что они в будущем должны стать членами украинского государства и полностью ассимилироваться с украинским народом. Ассимиляция рассматривается как нормальный процесс регенерации...» (Цит. по Римаренко ЮЛ. Буржуазний націоналізм та його «теорія» націі. К., 1974. С. 301).
** Вісті. 1991. No 5.
2*


народа, тем не менее могут рождаться особи, воспроизводящие в чистом виде предка чужой крови. Знакомясь с деятелями украинского движения, начиная с 1875 года, не по книгам, а в живых образах, мы вынесли впечатление, что «украинцы» — это именно особи, уклонившиеся от общерусского типа в сторону воспроизведения предков чужой тюркской крови, стоявших в культурном отношении значительно ниже русской расы»*.
К тюркским «украинцам» примыкают группы отщепенцев и изгоев всевозможных других наций. Совсем неспроста среди лидеров «ук- раинства» были и «москали» Костомаров (отец великоросс) и Донцов (отец великоросс), и поляки Владислав Липинский и граф Тышкевич (поляков было особенно много), и евреи профессор Перетц и знаменитый советский «украинизатор» Лазарь Каганович, и грек Аркас (автор «Украинской истории»), и вообще кто угодно, кто не смог реализоваться в своем этническом кругу. Столь пестрый состав интернационального «украинского» проекта и одновременно столь не яркий, третьесортный ряд деятелей, бывших его идеологическими творцами, характеризует «ук- раинство» как межэтническую сточную канаву на стыке наций для всевозможных авантюристов, революционеров, бунтарей, фантазеров, не могущих ужиться со своими сородичами в силу химеричности своего духовного склада...
Сегодняшнее химерическое образование «Украйна» самоутверждается именно как антиРоссия. Ее президент Леонид Кучма публикует книгу с характерным названием «Украина— не Россия». Причем печатается она в России, на русском языке, что можно расценить только как экспансионистский жест и идеологический выпад с расчетом повлиять на умонастроения русских граждан, в том числе и мало- русского происхождения. Эта идеологическая интервенция, да еще не кого-нибудь, а президента соседнего государственного образования в отношении России имеет большой смысл, так как украинский миф может закрепиться в исторической действительности, только агрессивно противопоставляя себя всему общерусскому, всячески претендуя на замещение России в мировой истории своим «украинством». В книге президента Л. Кучмы сквозит дух экстренности, опасения не успеть переломить формирующееся в России отношение к «Украйне» в свою пользу.
Нам же нужен ответный культурный империализм, воздействующий на идеологические мифы «украинской» стороны. «Украинские» идеологи чувствуют себя вольготно на территории государственного образования под названием «Украйна» только потому, что работают в атмосфере постсоветского идейного вакуума, который они насыщают своими фантомами.
Россия находилась после развала СССР в таком удручающем состоянии, что не могла задумываться ни над одной из стоящих перед нею проблем в новой исторической реальности. Сейчас мы начинаем возвращать утраченные позиции и стремимся занять естественное господствующее геополитическое положение на севере Евразии. И если в ближайшие годы ситуация не будет переломлена, не только на «Украйне», но
* Царинный А. Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям //Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. С. 250—251.
20


и в России, в которой эта проблема почти не осознанна как крайне серьезная, мы можем столкнуться с дополнительным препятствием для восстановления своих естественных геополитических границ.
Уже сегодня мы должны жестко встать на позицию, что южнорусские, малороссийские земли неотъемлемая часть Русского государства, что нет ни «украинского» народа, ни «украинского» языка, что все это идеологические фантомы.
Таких образований, как «Украйна», современная история знала несколько. Пожалуй, самым ярким примером может служить ГДР — этот искусственный проект советского немецкого народа и советской немецкой культуры. После своего поражения во Второй мировой войне единая Германия была разделена, и на разных ее территориях начали реализовываться различные идеологические проекты. Но немцы нашли в себе духовные силы долгие годы идти к объединению, не признавая ни ГДР, ни советского немецкого проекта.
СССР, потерпев поражение в «холодной войне», попал в примерно такое же положение. Большая Россия была разделена (не без подсказок и посредничества Запада) на различные искусственные государственные образования, в большинстве из которых сепаратисты повели жесточайшую травлю русской нации.
«Украйна» вполне подходит под государственный статус ГДР — та же номинальная самостоятельность, те же попытки оградить своих юж- норусов от влияния основной части русской нации, пребывающей в границах Российской Федерации. Та же агрессивность меньшинства по отношению к спокойному большинству, как это было в ГДР по отношению к ФРГ и т.д. То же выстраивание «Берлинских стен» между одним и тем же народом, разделенным волею победивших его врагов.
Но наряду со схожими чертами для таких искусственных образований, как ГДР и «Украйна», будет и громадная разница в их геополитическом и статусном положении. Если положение ГДР в советском блоке было выгодным для ее экономики и политического статуса второй по силе в Варшавском блоке, то место «Украйны» в блоке НАТО (куда так стремятся «профессиональные украинцы») будет весьма разительно отличаться от советско-немецкого. Современная роль «Украйны» в военном блоке НАТО представляется только одна — это роль мальчиков-казачков на побегушках, достающих из огня каштаны своему геополитическому господину.
Понятно, что сейчас «украинской элите» мечтается о том, что они войдут в европейский дом и гостеприимные хозяева выделят (из уважения к пришедшим) лучшее помещение и. т.д. Но чем далее развиваются события, тем становится более понятно, что Европейский союз вряд ли пойдет на такое чрезмерное расширение за счет бедных стран Восточной Европы.
Удивительно, как не понимают на «Украйне», что их судьба вне России предрешена. Или «политиканствующие украинцы» боятся себе признаться в том, что они будут использованы американцами и европейцами лишь как плацдарм против России. И все это желание уйти подальше от России и культурно, и экономически, и политически обратится в результате только в то, что отношения с Россией выстроятся в стиле Польши. То есть тысячелетняя вражда, бесконечные войны, выгода от которых уходит третьим странам (все тем же европейцам и американцам).


О, 	конечно, «украинцам» будет и уже сказано немало слов о том, что они «настоящие европейцы», поздравлениям в адрес «выбравших свободу» от варварской России не будет конца. Но что будет в сухом остатке, какова будет прибыль ухода из России? Только утоленные амбиции нескольких тысяч «профессиональных украинцев», а в остальном будут лишь потери: кровь, разруха Православия на Юге, культурное одичание, экономическое обнищание населения, развал промышленности и государственной инфраструктуры.
Постоянное педалирование того, что «Украйна» самое большое государство Европы, никого в самой Европе не радует, поскольку это очередная претензия, с которой хочет войти «Украйна» в новый для нее государственный организм. В Европе не могут переварить Испанию и Польшу, встроив их как второсортные государства в Европейский союз, а каким сортом пойдет сама «Украйна»? Думаю, что вхождение в ЕС третьим сортом будет теоретически возможно, если только «Украйна» возьмет на себя какие-нибудь невыносимо невыгодные для себя обязательства или, скажем, пообещает спасти мир от Московской «Империи зла» и загнать татаро-монгольских москалей за Урал. Но последнее при слабой подвижности южнорусского населения и его индифферентности к внешнеполитическим затеям «украинства» видится совершенно не возможным, и потому вряд ли европейцы захотят расширить до «Украй- ны» границы европейского благополучия. Это будет для них неподъемно дорого, да и ничего не даст политически.
Таким образом, временность и химеричность проекта «Украйна» очевидна, и нам, русским, надо не упустить время для защиты своего исторического наследия от окончательного разграбления «украинством».
Михаил СМОЛИН
22


Памяти Иова Борецкого1 и Василия Кочубея2 настоящий труд посвящает автор
Вещие слова
Nie сіож jest dobrze czuc dla Ojczyzny, trzeba о niej m^drze myslec. Trzeba rozeznawac со jej dobrego, со zlego zrobic, czem jej pomagac, czem szkodzic.
Julian Dunajewski.
Fur das Volk ist das Beste eben noch gut genug.
(Для народа самое лучшее,когда именно еще достаточно хорошо) .
Jean-Paul Richter.
Ve svornosti a jednotq jest zivot, v rozdrobeni smrt. To plati v politickem і literarnim ohledu zaroven.
Fr. Palacky.
Завважьте, диты любы,
Коли вы в згоди та укупи,
Нихто ничого вам не вдіє;
В розладьи-ж будете, то й витром вас розвіє.
Т. Зеньковскій.
Un pays envahi peut se relever, mais un pays divisfi doit mourir.
Rendu.
Ne nous parlez pas de ces reconstitutions de nationalites, q ui ne sont, au fond,qu’une retrogradation.
Pierre Joseph Proudhon.
Всякая мысль о федеративном для Российского государства устройстве отвергается совершенно, яко пагубнейший вред и величайшее зло; избегать надлежит всего того, что посредственно или непосредственно, прямо или косвенно, открыто или потаенно к таковому устройству государства вести бы могло.
Пестель. «Русская Правда».
Wir wollen weniger erhoben Und fleissiger gelesen sein.
. (Мы желаем быть менее возвышенными и прилежнее начитанными) .
Lessing.
Content, if hence th’unlearn’d their wants may view,
The learn’d reflect on what before they knew.
Pope.
23


Под южнорусским сепаратизмом или отщепенством мы разумеем попытки ослабить или порвать связь, соединяющую малорусское племя с великорусским. По тем средствам, помощью которых сепаратисты стремятся к достижению своей цели, мы можем различать сепаратизм политический (государственная измена гетманов Выговского3 и Мазепы4) и культурно-этнографический или украинофильский (Максимович5, Костомаров6 и, пожалуй, Кулиш7).
В начале 60-х годов прошлого века украинофильство было перенесено в Карпатскую Русь, где приобрело русофобскую окраску. В конце 80-х годов провозглашена была в зарубежном Львове доктрина об изолированности культурно-политических интересов малорусского племени и о полной его самобытности. Чтобы углубить пропозитивную отчужденность этого племени от остальной Руси, для него придумали имя украинского народа, а территории с преобладающим малорусским населением присвоили название Украины, воспользовавшись для этого совершенно произвольно узким географическим термином весьма определенного содержания. Украинофилы галицкие купно с южнорусскими выработали план культурно-политического объединения всех частей «украинского» народа в автономную единицу — Соборную (то есть объединенную) Украину.
Сепаратисты новой культурно-политической марки отвернулись с презрением от этнографического украинофильства, окрестили свою идеологию «украинством», пропаганду свою называют «украинским движением», а своих единомышленников — «сознательными украинцами». Партизаны украинства принесли в 1905 году в Россию вырабатываемый ими для малороссов особый книжный (украинский) язык. Язык этот «сознательные украинцы» применяют в качестве орудия борьбы против роста русской (школьной и внешкольной) культуры в среде южнорусского населения, в надежде вытеснить постепенно эту культуру на Юге России и водворить новую культуру — украинскую.
Изучению идеологии украинского движения и его эволюции мы предпосылаем эскиз культурно-исторической жизни малорусского племени и краткий обзор отживших фаз южнорусского сепаратизма.
Главную задачу нашу составляет попытка сгруппировать и систематизировать сведения о работе деятелей и сторонников украинского движения за последнее семилетие в пределах России. Нам пришлось иметь дело исключительно с сырым матерьялом, разбросанным в современной периодической и непериодической печати, отечественной и закордонной. Случайность некоторых находок и вероятность недосмотров не дали, быть может, нашей работе той архитектонической стройности и пропорциональности отдельных частей ее, какая представлялась желательной. Автор будет поэтому весьма признателен тем читателям, которые придут ему на помощь, в интересах общественных, — сообщением объективно изложенных фактических данных и указанием на пробелы и дефекты в его труде вообще, чем предохранят его от ошибок в последующих публицистических работах, посвященных изучению той же темы.
24
Сергей Щеголев
1 	октября 1912 года Киев


Глава I
Малорусское наречие и ею говоры
Русские племена и их говоры. Русский язык. Появление малорусского наречия. Его особенности
Восточная ветвь славянства, известная под названием русской, делится ныне на три племени: белорусское, великорусское и южнорусское; южнорусы в пределах России называются малороссами, в Австро-Венгрии же буковинцами, угрорусами и галичанами (бывшая Червоная Русь). Все эти русские племена составляют, по удачному выражению академика Корша8, триединый русский народ1*1. Племена, на которые делилась Русь на заре своей истории, были, как известно из летописей, более многочисленны, но говоры этих племен все принадлежали одному древнерусскому языку, который знаменитым ученым Яги- чем9 рассматривается как сумма всех этих говоров или разноречий — диалектов; таково же мнение и громадного большинства русских лингвистов: Соболевского10, Пыпина11, Срезневского12, Колосова13, Флоринского14, малоросса Потебни15 и недавно скончавшегося малоросса-укра- инофила Житецкого12/16. Последний, по аналогии с историческим развитием других индоевропейских языков, признает для всех русских наречий общерусский момент1*3 и разумеет под общерусским языком (или русским праязыком) всю совокупность элементов и форм, лежащих в основе всех русских наречий, с единством лексики (то есть корнеслова), синтаксиса и, отчасти, морфологии, но при известном разнообразии в фонетике (звуках). От этого общерусского языка (продукта природы) Житецкий отличает древнерусский язык (продукт истории)1*4 По Соболевскому1*5 деление древнерусского языка на говоры до некоторой степени совпадало с делением русского народа на древние племена.
Отдельную группу говоров составляли говоры кривичей (словен); это весьма родственные между собою говоры: новгородский, псковский и полоцко-смоленский. Первый ныне, кроме Новгородской губернии, распространился почти во всей северной полосе России; территория двух остальных очень ограниченна.
Среднерусский говор — говор вятичей и их колонистов на обоих берегах Верхней Волги — является родоначальником современного великорусского наречия; он разделился на почти тождественные говоры северные, или окающие (сохраняющие неударяемое О), и южные, или акающие (заменяющие неударяемое О через А или другие звуки).
Старый западнорусский или белорусский говор — говор древних дреговичей — был некогда чрезвычайно близок к среднерусскому говору.
Древний киевский говор — говор полян — ныне, по-видимому, исчезнувший, оставил всего четыре авторитетных памятника XI—XIII
25


веков. Если судить по Помяннику Киево-Печерской лавры (1480— 1591), состоящему из длинного ряда собственных имен и имеющему яркие особенности южно-великорусской фонетики, то можно думать (Соболевский), что в Киеве даже в начале XVI века слышался говор более или менее близкий к южновеликорусским акающим говорам. То же подтверждает и академик Шахматов17, говоря, что древнейшие южно- русские говоры относились к среднерусской группе, и притом к той ее части, которая вошла позднее в состав великорусского наречия1'6. О древнем переяславско-черниговском говоре — говор северян — ничего определенного нельзя сказать. Можно лишь упомянуть, что автор Несторовой летописи видел в северянах племя родственное с новгородскими кривичами («северо от словен»), что малороссы XVII века видели в коренных жителях Чернигова «московских» людей. Потомков северян Соболевский наиболее склонен видеть в сильно акающих жителях брянского уезда орловской и путивльского уезда Курской губернии1*7.
Галицко-волынский говор, то есть говор дулебов-волынян, — предок современного малорусского наречия. Немногочисленные фонетические особенности этого говора, как можно судить по древним памятникам, сближали его с говорами белорусским, полоцко-смоленским и даже новгородским1'8.
Главные звуковые особенности русского языка, свойственные всем его современным ветвям или наречиям, блестяще подтверждают единство языка и служат его характерным отличием от всех западнославянских и южнославянских языков. Сюда относятся: отсутствие носовых гласных, смягчение зубных согласных в «ж» и «ч» (видеть, хотеть), появление после губных мягкого «л» вместо «j»,)» Ulo6jK) — люблю) и выпадение «д» перед «л» и «н» (шедл, вяднути). Самую же важную особенность русского языка составляют некоторые формы так называемого полногласия, где вместо древнерусских звуковых сочетаний «ар», «ал», «ер», соответствующих церковнославянским «ра», «ла», «ре», появились и удержались в русском языке сочетания «оро», «оло» и «ере» (борода, голова, берег)1*9.
В древнейшую эпоху говоры южнорусские, среднерусский и запад- но или белорусский были почти тождественны. После того как все они претерпели исчезновение глухих («ъ» и «ь»), в говоре галицко-волын- ском наступило образование долгих гласных «о» и «е»; оно свойственно также западнославянским языкам — польскому и чешскому. В следующей стадии (к XIV веку) в значительной части галицко-волынс- кого говора эти долгие гласные, а также гласная «э», превратились в «и» и «у» (пічь, кунь). Таким образом, произошло обособление двух частей русского языка, юго-западной и северо-восточной, иначе говоря — окончательное образование наречия малорусского, с одной стороны, и других более северных наречий, с другой; эти последние к XIV—XV веку сложились в три группы: окающую северновеликорусскую (из говоров древнего новгородского и части среднерусского), акающую южно-великорусскую (сюда вошла другая часть среднерусского и смоленско-полоцкий говоры) и акающее белорусское наречие (где мягкие «д» и «т» перешли в «дз» и «ц»мо. Ту же основную мысль кратко формулирует и академик Шахматов, говоря, что общерусский язык распался на восточнорусские (откуда говоры великорусские и белорусские) и западнорусские наречия111. Ближайшее родство малорусского наречия с великорусским установлено и П.Лавровским1*12.
26


Общие черты сближают между собою русские наречия настолько, что сходство их друг с другом замечается даже предубежденным глазом. Давно замечены черты общие наречиям белорусскому и малорусскому, что давало даже некоторым лингвистам повод включать первое в состав второго. Близость южновеликорусского и белорусского наречий столь велика, что не требует никаких доказательств. Точно так же давно обращено внимание на то обстоятельство, что северная часть несомненно малорусских говоров ближе стоит, по фонетике, к северновеликорусским окающим говорам, чем, например, к украинскому и галицкому говорам своего же малорусского наречия. Чтобы схема диссеминации русского языка стала более наглядной, остается сказать еще несколько слов о территориальных границах главнейших русских наречий1'13.
Южновеликорусское наречие, которым говорили жители сравнительно небольшой области между верховьями Волги, Дона и Донца, с XVI века стало двигаться на восток по Волге и на юг к морям Азовскому и Каспийскому. В лице одного из своих говоров — московского — оно легло в основу нашего современного книжного языка.
Северновеликорусское наречие распространилось к XVI веку на север Европейской России, а с покорением Казанского царства продвинулось в Приуралье и Сибирь.
Белорусское наречие с XVI века почти не изменяло своих границ. Можно указать лишь на распространение его в нынешнюю Черниговскую губернию, где «литовское» наречие (как его тогда окрестили) стало слышаться, вероятно, не ранее начала XVII века.
Малорусское наречие, первоначально занимавшее большой угол между Черным морем, Дунаем и Карпатами и еще до XVI века расширявшееся в своих пределах, в этом столетии значительно подвинулось к востоку и югу и заняло земли от Днепра до Дона и побережья Черного моря.
Мнения почти всех ученых о возрасте малорусского наречия близки между собою. Украинофил Житецкий говорит, что наречие это по преимуществу — историческое и стало типичным лишь несколько веков, причем в XII—XIII веке явились лишь главные черты малорусского вокализма114; происходя с великорусским наречием из одного общего источника, малорусское наречие диффенцировалось лишь с эпохи татарщины, а современную фонетику оно получило с XV—XVII веков1'15. Профессор Срезневский, академик Корш и польский публицист Л.Василевский (Плохоцкий) относят появление малорусского наречия к XIII— XIV векам, причем оба последние склоняются только к позднейшей дате116.
В общем малорусском наречии резче всего выделяются два поднаречия северномалорусское и южномалорусское (украинско-галичское). Первое наблюдается в северных уездах губерний Волынской, Киевской, Полтавской и Черниговской и в южных уездах губерний Минской и Гродненской, а также в Холмщине (части Люблинской и Седлецкой губерний). Южномалорусское поднаречие занимает всю остальную часть малорусской этнографической территории в России, а за рубежом — северо- западную Буковину1'17. В говорах Галичины, как установлено академиком Шахматовым, встречаются рядом северномалорусские и южномалорусские черты1*18. Совершенно аналогичное явление наблюдается и в Угорской Руси: коренной чистый говор находится здесь в ближайшем родстве с
27


северномалорусским поднаречием, хотя в отдельных диалектах наблюдаются и особенности поднаречия южномалорусского1'19.
Крайне важно то обстоятельство, что северномалорусские говоры представляют из себя промежуточные звенья между тремя ветвями русского народа; большинство этих говоров, как доказано академиком Шахматовым, в сущности, говоры белорусские или частью южновеликорусские, подвергшиеся сильному малорусскому ВЛИЯНИЮ1'20.
Следовательно, и зарубежные южнорусы являются, по языку, одинаково близкими всему русскому народу, а не одной какой-либо его ветви, и имя Руси должно быть родным и дорогим каждому потомку нашего великого народа. Явления, наблюдаемые в языке, совпадают и с историческими данными: достаточно, для примера, вспомнить о колонизации (в X—XI веке) Киевского княжества «от словен, чуди, кривичей и вятичей»1'21, белорусскую колонизацию среднего Приднепровья (в XVI веке)1'22 и белорусскую же колонизацию Угорской Руси дружиной литовско-русского князя Кориатовича (в XIV веке), который привел с собою из своей вотчины (Новогрудка Литовского) если не 400 тысяч эмигрантов, как уверяют некоторые ученые, то, во всяком случае, не менее нескольких тысяч семей1'23.
Русский народ издревле обладал громадной ассимиляционной силой1'24. Инородческая финская кровь, входившая в обилии в течение многих веков и входящая даже доселе в великорусское племя, не сделала русских северян ни финнами, ни финнорусами, как уверяют даже в наши дни, со слов печальной памяти Франца Духинского (воспитанника униатской школы в Умани), некоторые легковерные иностранцы. Кроме нескольких слов, существующих в окраинных северных и восточных великорусских говорах и чуждых русскому книжному языку, финны не внесли в русский язык ничего1'25. От эпохи татарского ига и великорусские, и отчасти южнорусские наречия почти не пострадали ни в фонетике, ни в морфологии, унаследовав лишь кое-что из лексического материала (отсюда, например, малорусские слова: бугай, кавун, тютюн, килим, люлька, баламут, булава, чумак)1*26. Однако П.Житецкий определенно указывает, что язык южнорусов подвергался даже переворотам1'27. Историк М.Грушевский напоминает о законе, по которому язык претерпевает изменения от ассимиляции данным племенем инородцев1'28. Для южнорусов закон этот действительно мог иметь место, ибо здесь ассимиляция происходила при весьма неблагоприятных для славянского элемента условиях. Южнорусские княжества окружены были (в IX—XII веке) с юга полукольцом кочевых тюрко-иранских племен: половцев или куманов, печенегов, черкасов, торков, турпиев, берендеев; еще южнее обитали оттиснутые кочевниками к Черному морю южнорусские племена тиверцев и улучей (по Шахматову, участвовавших в творении южномалорусских наречий)1'29. В XII—XIII веке мы видим в степях довольно многочисленных русских кочующих «бродников», которые умели уживаться с кочевниками-азиатами1'30. К югу от Киева — непосредственно за рекой Росью — в Поросье — возникли в XI веке целые слободы, заселенные наполовину русскими, наполовину торками1'31. С появлением у южного рубежа Руси, в XI веке, хищных половцев русские князья ради политических соображений часто вступали в кровное родство с половецкими ханами (Мстислав Галицкий, Святополк Изяс- лавич, Юрий Суздальский, Владимир Северский)1'32. Вероятно, не отставал от князей в таких браках, хотя и не интересуясь политикой, народ, у
28


которого даже сложилось знаменательное присловье о «красных девках половецких». Под давлением татарским (в XII—XIII в.) толпы полуоб- руселых инородцев, бродников и, быть может, тиверцев вдвигались в южнорусскую черту оседлости1'33. От этих народов и народцев остались на память потомству названия их старых поселков: село Печене- жин в Восточной Галичине; три села Половецких в Киевской и Волынской губерниях), Торчин и Торков в Подольской губернии, а также Торчица, Кумановка, Черкассы, Бердичев (из Берендичев), Турбов (из Турпиев) и местечко Дашев — все Киевской губернии; последнее название происходит от туранских корней Dash-ow, что значит «каменный городок»1*34. Любопытно, что между прозвищами «мирных» (оседлых) половцев встречаются совершенно тождественные по конструкции с современными малорусскими фамилиями (Кунячук, Билюк)1*35.
Наконец, название русского (?) племени гуцулов, живущих в Карпатах, Восточной Галичине и Венгрии, производится польским историком А. Яблоновским1*36 от корня Uz, входившего в название некоторых торкских кочевых племен. Интересно отметить, что гуцулы, имеющие ныне значительную примесь молдаванской крови, от других соседних русских племен отличаются наружностью, обычаями и нарядами: кустарная выделка ими украшений из бус технически идентична с образцами изделий из жемчуга в Древнем Египте1'37.
После всего сказанного невольно напрашивается предположение, что переваривание степных инородцев южнорусами не должно было пройти для последних столь же гладко, как ассимилирование великороссами финнов на севере. Уже переход русских «бродников» и, вероятно, тиверцев на полукочевую жизнь обнаруживает ту, по меньшей мере, нестойкость культуры, тот недостаток национального пепсина, которые могли делать ассимиляцию склонной на компромиссы. Мог явиться промежуточный южнорусский жаргон, который при позднейших этнографических сдвигах привел к малорусскому наречию с его удлиненными гласными, напоминающими протяжную речь жителей Востока.
В последующие века (XIV—XX) малорусское наречие подвергалось многочисленным и многосторонним влияниям, способствовавшим дроблению его на диалекты и изменениям в лексике и морфологии. Соприкосновение малорусского наречия с другими наречиями русского языка привело к тому, что в настоящее время существуют даже диалекты малорусско-белорусские и малорусско-великорусские1*38.
В заключение приводим схему отличий, существующих между современными малорусским и великорусским наречиями, составленную известным академиком И.В. Ягичем. Пользуемся для этой цели выдержкой из статьи киевского профессора Т.Д. Флоринского, давшего в 1900 году на столбцах «Киевлянина» меткую и правдивую отповедь на притязания южнорусских сепаратистов В.Антоновича18 и В.Науменка19.
«Факт принадлежности великорусского и малорусского наречий к одной лингвистической единице уже сам по себе свидетельствует об их взаимной близости. Этого факта не отрицают профессор Антонович и господин Науменко, но они настаивают, что прц всем том малорусское наречие по отношению к великорусскому представляет «многочисленные, существенные, значительные отклонения — фонетические, морфологические, синтаксические и лексические». Но ни тот, ни другой критик не указывает ближе, в чем состоят эти отклонения. Вот я и представлю перечень всех характерных особенностей малорусского наречия


по сравнению с великорусским, причем для этой цели воспользуюсь одной из новых работ авторитетного ученого, которого мои почтенные оппоненты не заподозрят ни в незнании, ни в пристрастии, и которого они стремятся, кажется, пока безуспешно, записать в свои союзники. Я разумею статью академика Ягича «Einige Streitfragen» в XX т. «Archiv fur Slav. Phil». Заимствую отсюда (стр. 33—34) список малорусских отклонений, ограничиваясь (ради доступности изложения) приведением примеров без научных объяснений.
Малорусское наречие
1. вітер, ліс (і. вм.е)
2. ніс, нарід, біб (і. вм.6)
3. лід, мід. (і вм. ё)
4. бик, язик, мило, крити (и вмм)
5. бути, був (у вм. ы)
6. твердое е,і: несу,беру,тихо произносятся без смягчения согласных: нэсу, бэру, тыхо.
7. мягкие суффиксы ець,еця,иця: отец-вітця, вівця, рукавиця.
8. сохранение слога ъш, ш
в противоположность великорусе, ой,ей:
дорогий, крутый — крутий, ПИЙ, шия, крию (крыю), мию (мыю).
9. ip вм. оръ и ри (ры) вм. ро: гирло, задрижати, задрыжаць, яблычка.
10. г звучит придыхательно,
как лат. h: голова (как бы Ьолова).
11. в иногда звучит, как краткое у: унук.
12. дж. вм. ж: уроджай, меджа.
13. Перехорд к, г, х, в ц, з, с, в окончаниях: (руці), человеце (чоловіці), порозе (порозі), горосе (горосі).
14 Сохран. зват. пад.: куме, жоно.
15. Дательн. пад. не только на у, но и на — ови: лісови, человікови.
16. Неопредел, наклон. — ти: знати, писати. Но возможно и ть.
17. Оконч. 1 л. мн. ч. — мо (рядом с —м): будемо.
18. Будущее время не только с буду, но также с — иму (му) знати-му.
Великорусское наречие
ветер, лес. нос, народ, боб. лёд, мёд.
бык, язык, мыло, крыть, быть, быв. несу, беру, тихо.
отец — отца, овца, рукавица.
дорогой, крутой, пей, шея, крою, мою.
горло, задрожать, яблочка.
голова.
внук.
урожай, межа.
руке, человеке, пороге, горохе.
кум, жена, лесу, человеку.
знать, писать.
будем.
буду знать.
30
Вот и все фонетические и морфологические особенности мало- русского языка, признаваемые в науке за наиболее характерные. Что касается лексических особенностей/то они теряются в массе слов общих обоим языкам, и притом, как признает сам господин Науменко, не имеют существенного значения при решении вопроса о выработке нового литературного языка. В синтаксическом же отношении малорусский язык не представляет существенных отклонений от великорусского»1'39.
Из тринадцати первых (фонетических) пунктов Ягича пункты 1 — 3 и 8—9 легко приводятся к одному знаменателю, не чуждому, между


прочим, и некоторым великорусским диалектам (Новгородской губернии); пункты 4, 6, 7 и 10—12 почти вкладываются в понятие «произношения (выговора)», а некоторые — очень нестойки (Украина, Вкраина). Из пяти морфологических пунктов, пункт 14 (о звательном падеже) относится к исчезающим церковнославизмам (Боже, Господи и т. п.), а остальные особенности, как архаизмы, также постепенно вытесняются общерусскими формами или употребляются с ними рядом. По пункту 16 (о неопределенном наклонении) таким примером может служить написанный на подгорском диалекте малорусского наречия революционный гимн поэта Франка20:
«Не пора
За тиранов пролить свою кровь,
И любите того, що наш люд обдира».
Примечания к главе I
м Прикарпатская Русь. 1911. № 10. Переписка академика Ф.Е. Корша с «Украинским научным товариществом» во Львове.
12 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украио-русский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 9—12 и 14.
13 Перетц21 В. «Павло Житецький. До ювілею діятельности». Записки Украинского научного товарищества в Кіиві. Кн. II. Кіев. 1908. С. 17.
14 Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 35—36.
15 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 34—38.
16 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 284. Чтения Общества Нестора Летописца. Киев. 1910. Кн. 21. Вып. III. Шахматов А. Журнал Министерства народного просвещения. Т. XXXI. С. 1.
17 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 34—38.
18 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907.
J*9 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 19—33.
1.0 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 1 — 4, 279—285.
1.1 Шахматов А.А. Журнал Министерства народного просвещения. Т. XXIX. С. 272. 112 Лавровский П. Журнал Министерства народного просвещения. Т. VI. С. 263—
265.
1.3 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 279— 285.
1.4 Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 46 и 272.
1.5 Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 49 и 258.
М6 Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 19. «Рада». 1911. № 25. (Речь Корша в Обществе славянской культуры.) Wasilewski L. Ukraina і sprawa ukrainska. Krakow. 1911. S. 6.
И7 Брокгауз и Эфрон. Словарь. Т. XXXVI. С. 486.
И8 Шахматов А.А. Журнал Министерства народного просвещения. 1899. № 4.
119 Брокгауз и Эфрон. Словарь. Т. XXXIV-a. С. 558.
,'20 Журнал Министерства народного просвещения. Т. XXIX. С. 1. m Грушевский22 М. Історія Украіни-Руси. Т. 1. С. 20&.
122 Jablonowski A. Pisma. Warsz. 1910. Т. 1. S. 45—47.
123 Де Витте23. Действительность. Вып. 4. Почаев. 1907. С. 4. Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 286. Брокгауз и Эфрон Т. XXXIV-a. С. 558.
124 Jablonowski. Op. cit. 104—105.
125 Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 1.
31


126 Барвиньский О. Огляд істор. Укр.-русск. літерат. Львів. 1910. Соломкин С.Д. Учебник турецко-татарского языка. Киев. 1911. С. 22—41.
127 Житецкий. П. Очерк звуковой истории малорусскоих наречий. Киев. 1876. С. 50.
128 Грушевський М. Історія Украіни-Руси. Т. I. С. 48.
129 Журнал Министерства народного просвещения. 1899, № 4.
130 Грушевський М. Історія Украіни-Руси. Т. I. С. 210.
1-31 Де Витте Е.И. Борьба Руси со степью. Почаев. 1909. С. 7.
132 Грінченко24 Б. Оповідання з старовини. Киів. 1911, 43. Де Витте Е.И. Борьба Руси со степью. Почаев. 1909. С. 7, И, 23, 46.
133 Грушевський М. Історія Украіни-Руси. Т. I. С. 10. Jablonowski. Op cit. С. 33—35.
134 Ibid. С. 35 и 171. Грушевський М. Ілюстр. Істор. Укр. Киів, 1911. С. 483.
135 Де Витте Е.И. Борьба Руси со степью. Почаев, 1909. С. 39.
136 Jablonowski. Op. cit. 14.
,37 Wasilewski. Op. cit. S. 10. Брокгауз и Эфрон. Словарь. Т. XVIII, 94. HaberlandtM. L’art rustique en Autriche. «Studio». Paris. 1911. P. 19.
138 Wasilewski. Op. cit. S. 13.
139 «Киевлянин». 1900. № 302.


Глава II
Южная Русь под Литвой и Польшей. Книжный южнорусский язык
Падение южнорусских княжеств. Литовский режим и польское иго. Козачество. Воссоединение Руси. Роль западнорусского языка в создании общерусской культуры
К половине XIV века удельные княжества южнорусские под влиянием внутренних усобиц и татарских разгромов утратили всякую связь с новым Владимиро-Суздальским центром и дошли до полной государственной дезорганизации. Отсюда был один лишь шаг до утраты самостоятельности. В 1360 году литовский князь Ольгерд присоединил к Литве Черниговское княжество, чрез 3 года — Подолию и Киевскую землю, а в 1377 году — Волынь; в 1386 году превратилась в польскую провинцию Галицкая Русь. Литовско-русское государство уже в начале XV века после сейма в Городле, открывшего широкое поле ддя окатоличения высших классов, стало в лице многочисленных русских православных бояр как малорусского, так и белорусского происхождения тяготеть к Москве и искать у нее помощи. Это обстоятельство, не входившее в расчеты бояр-католиков (ополячившихся), ускорило заключение между Литвой и Польшей Люблинской унии 1569 года, по которой вся Литовская Русь превратилась фактически в ряд польских провинций111. К тому времени на южном рубеже Подольской, Киевской и Черниговской земель, или, по старинной административной терминологии, воеводств, образовались для отпора частым набегам крымских татар полувоенные поселки, а кое-где и крепостцы. Вооруженные люди, защищавшие эту окраину или украину польского государства, называли себя козаками подобно военным пограничникам московского государства, населения коих (при Иоанне Грозном) тянулись от города Темникова (ныне Тамбовской губернии) до городов Рыльска и Путивля11'2. В обоих случаях название «козак» позаимствовано, очевидно, у татар, у которых козаками называлось рядовое войско в противоположность высшему военному разряду уланам11'3. Религиозный и экономический гнет со стороны поляков вызвал в Южной Руси ряд,бунтов, руководимых православным южнорусским козачеством и известных под названием козацких войн. Не прошло и ста лет от Люблинской унии, как предводителю Козаков, гетману Богдану Зиновию Хмельницкому, удалось освободить фактически восточную половину Южной Руси от польского владычества. Ссылаясь на исторический авторитет М. Драгоманова25,
з Заказ 857


мы можем констатировать с удовольствием то обстоятельство, что в это время в южном козачестве была достаточно пробуждена национальная сознательность, что государственный идеал их был монархический, а потому Хмельницкому было нетрудно в 1654 году на Переяславской раде начать воссоединение Южной Руси с остальной Русью — Русью Московской.
Первые попытки Козаков воссоединиться с Москвой относятся (как указывает М.Грушевский) еще к 1625 году. Нужно думать, что кровное родство свое с великороссами многие козаки сознали незадолго пред тем, когда во время Московского междуцарствия участвовали в рядах польской армии в походах 1605—1608 годов.
Присяга Хмельницкого Царю Восточному была, как справедливо говорит Драгоманов, актом не только натуральным, но и вполне национальным, тем более, что этой присяге предшествовала массовая эмиграция южнорусов из-под Польши в Московские земли11'4. К сожалению, часть Южной Руси (Русь Галицкая) находится за нашим рубежом доселе, Волынь и Подолия вошли в состав русского государства лишь по 2-ому разделу Польши (1793 г.); царю же Алексею Михайловичу удалось удержать за собой на юге лишь воеводства Черниговское и Киевское (по рекам Днепр и Ирпень). Эти воссоединенные земли вошли в титул русского государя под именем «Малой России». Термин «Малороссия» мы встречаем впервые в 1335 году в одной грамоте галицко-волынско- го князя Юрия I, где он титулует себя, как dux totius Russiae Minoris. Константинопольские патриархи в том же XIV веке под именем разумели всю Южную Русь в противоположность Великой Руси — Московской. Самый термин «Россия» мы встречаем в грамоте византийских императоров X века, в которой они титулуют великого князя Киевского Владимира «князем России»11'5.
Еще в XIV веке книжный язык Древней Руси (в Галиче, Киеве, Новгороде, Владимире и Москве) был один11'6, в основу его лег, по понятным причинам, церковнославянский (староболгарский) язык (Ла- манский и Житецкий). Ламанским26 доказано даже, что многие южно- русские памятники XVI и XVII веков писаны на том же языке, на каком писали тогда в Москве, Новгороде, Вологде и на Поморье11'7. Малорусское наречие дальше устного народного обихода не поднималось и не имело ни письменности, ни официального (государственного) значения11*8. Старые западнорусские памятники (акты Литовской Руси) морфологически нисколько не отличались от всех древнерусских памятников11'9.
Западнорусский актовый язык заключал, однако, в себе много ма- лоруссизмов (в том числе элементов северномалорусских поднаречий) и белоруссизмов, из коих первые преобладали в XIV веке, а последние — в XV веке11'10. Полонизмы в западнорусском книжном языке появились с половины XVI века (от Люблинской унии); в Галицком воеводстве они появились, конечно, гораздо раньше (XV в.) и в значительно большем количестве1111.
К половине XVII века книжный язык Западной Руси, под влиянием польско-латинской школы и моментов общественно-политического характера, подвергся довольно резкой полонизации как в лексике, так и в морфологии, подчиняясь даже влиянию латинского синтаксиса; немало южнорусских писателей перешло тогда совсем на польский язык1112.


Воссоединение Киева (крупного научного центра) и восточной половины Малороссии с Великой Россией было и началом воссоединения западнорусского книжного языка с восточнорусским и постепенного слияния их в один общерусский язык. Хотя антинациональность русской государственной политики доходила до того, что еще в XVIII веке читались на польском языке многие лекции даже в Харьковской коллегии, то есть там, где и кости польской не было1113, тем не менее западно- русский язык хирел и исчезал, растворяясь в общерусском русле.
Явление это было вполне естественным; сквозь выдыхавшиеся латинизмы и полонизмы в книжном языке Южной Руси блистал как самоцветный камень здоровый русский корень. По воссоединении Малороссии с Россией двинулись на север сперва в Москву, а потом и на берега Невы, ученые питомцы Киевской академии, славного рассадника просвещения на нашем Юге; пришли они не как иностранцы, а как родные братья; понятною москвичам речью заговорили они о плодах западной науки; как пчелы несут мед в соты родного улья, так приносили они питательные соки в созидаемую русским книжным людом русскую книжную речь. Извиняясь пред читателями за терминологию — «sui generis» львовского профессора М.Грушевского («украинца Соборной Украины»), мы не можем отказать себе в удовольствии — подтвердить его же собственными словами родство между Южной и Московской Русью. «Центром украинской культуры, по словам господина Грушевского, и после перехода Восточной Украины под верховенство Москвы по-прежнему оставался Киев; во второй половине XVII века и первых десятилетиях XVIII он был источником просвещения и для Московского государства.-Отсюда выходили пионеры культуры, насаждавшейся московским правительством и духовенством, отсюда шла книжность и образцы школьной организации, и в общем украинская ученость оказала весьма заметное воздействие на подъем культурной жизни Москвы»11*14. «Во времена Дорошенко и Мазепы, говорит господин Грушевский, украинцы были первыми учителями в Московщине, пересаживая туда приобретения украинской культурной жизни, а в Петровскую эпоху почти все высшие духовные должности в Московщине заняли украинцы — питомцы Киевской академии — и даже заводили было сперва по московским школам украинский выговор»11'15. «Московская славяно-греко-латинская академия основана и ведена была питомцами Киевской; ими же составлен был и Петровский «Духовный Регламент»11'16. Тот же историк подчеркивает значение, какое имела южнорусская наука XVII веке на развитие письменности и культуры Московского государства11'17.
С меньшим тщеславием, но с еще большей откровенностью рисует судьбу южнорусского книжного языка украинофил П.А. Кулиш. По его словам, когда Южная Русь или, как обыкновенно ее называют, Малороссия, присоединилась к Северной или Великой России, умственная жизнь на севере тотчас оживилась притоком новых сил с Юга, и потом Южная Русь постоянно уже принимала самое деятельное участие в развитии севернорусской литературы. Известно каждому* сколько малороссийских имен записано в старых летописях русской словесности. Люди, носившие эти имена, явились на Север с собственным языком, каков бы он ни был чистый южнорусский или, как утверждают некоторые, полу- польский, живой народный или черствый академический, — и ввели этот язык в тогдашнюю русскую словесность, как речь образован-
з*


ную, освоенную с общеевропейской наукою и способную выражать ученые и отвлеченные понятия. Природные москвичи оставили язык своих разрядных книг и грамот для этой речи, и в Российском государстве, мимо народного северно- и народного южнорусского языков, образовался язык, составляющий между ними средину и равно понятный обоим русским племенам11'18.
В одобренном для галицких школ учебнике литературы А.Бар- винского мы находим категорическое утверждение, что перенесение с половины XVII столетия просвещения и науки в Московщину было для киевских ученых тем более легким, что они писали подобно тому, как и в Москве в ту эпоху, языком, созданным на Руси на церковнославянском фундаменте11*19. Тот же педагог украинского лагеря не скрывает, что южнорусская литература и наука имели значительное влияние на Московскую Русь еще с конца XVI и начала XVII веков, а именно произведениями Зизания, Смотрицкого, Копыстенского и Петра Могилы. С половины же XVII века, особливо после воссоединения левобережной Украины с Московщиной, киевская наука устроилась в Москве как дома и продолжала там развиваться. В конце XVII века переселяются на Север киевские ученые Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Димитрий Ростовский, Феофан Прокопович и Стефан Яворский (галичанин родом); они создают в Москве постоянный кружок, в котором концентрируется наука и литературная деятельность того времени11'20. Укра- инофил П.Житецкий на столбцах «Известий» нашей Академии Наук заявил в 1907 году, что в истории создания литературного русского языка он различает три главных этапа: петровский, елизаветинский и екатерининский, причем сущностью первого является, главным образом, деятельность малорусских писателей, призванных Петром Великим на Север; по следам киевских ученых пошел (позднее) и Ломоносов, заимствовавший русскую грамматическую терминологию из южнорусской грамматики Мелетия Смотрицкого11'21. И это нисколько не должно удивлять нас, ибо Ломоносов сам был, по-видимому, питомцем Киевской академии11'22, а в XVIII веке в академии этой, несмотря на отдаленность ее от общерусских литературных центров, появляются произведения, мало чем отличающиеся от севернорусских, как ода Левандовского и гимны Иринея Фальковского11'23. По словарю Змеева, «Русские врачи- писатели» (где говорится об ученых естествоиспытателях вообще) из 129, насчитанных им в XVIII веке русских ученых, значится воспитанников южных учебных заведений 96, а северных только 33. Наиболее — 24 — было из уроженцев Черниговской губернии, издревле служащей связующим звеном трех русских народностей. Натуралисты должны были тогда прокладывать первые пути для научной мысли, изобретать терминологию, писать учебники, составлять словари. Заслуга в этом отношении малорусских ученых в XVIII веке гораздо выше, чем великорусских11'24.
Весьма недвусмысленно и поучительно мнение о воздействии Юга на Север покойного Львовского профессора Огоновского27, ученика Мик- лошича28 и защитника идеи самостоятельности малорусского языка. Вот что говорит этот малорусский филолог, хорошо знакомый не только со своим родным наречием, но и с русским литературным языком: «Лексический и грамматический материал русинского (то есть малорусского) языка был в XVIII и XIX столетиях так поглощен московским наречием, что новый язык принял даже название русского»... «Богатые запасы
36


языка малорусской нации в течение двух последних столетий были систематически эксплуатируемы в пользу московского наречия»11'25.
По мнению украинофила Т.Зеньковского, и наш русский канцелярский язык («язык законов», по выражению П.Струве29) выработан обеими ветвями русского народа сообща. «Московска канцелярска мова, — говорит Зеньковский, — помалу выробилась з спильных макароничных маглюваннив Украинцив та Москалив»11'26. Выражение «макароничны маглювання» означает жаргонные уклонения то в одну, то в другую сторону: «маглювати» — двигать взад и вперед бельевой каток.
Таким образом, судьба южнорусского книжного языка, выразившаяся в ассимиляции его с книжным великорусским, была почтенна и продуктивна: это была смерть семени, попавшего в благоприятную почву и принесшего добрый плод.
Примечания к главе II
|И Wasilewski. Op. cit. S. 51.
1.2 Rawita Gawronski. В журнале «Rus». Lwow. № 1 S. 36—45.
1.3 Бережков. А.Ф. Шафонский и его труд. Нежин. 1910. С. 112.
114 Драгоманов М. Листи на Украину. Коломия. 1894. С. 7 и 34. Грушевский М. Очерк истории украинского народа. СПб., 1911. С. 226.
н‘5 Грушевський М. Історія Украіни-Руси. Т. 1. Львів. 1904. С. 1 и 442. и-6 Записки Украинского научного товарищества в Кіиві. 1908. Кн. I. 19. Перетц (по Истрину).
и'7 Ibidem. Кн. И. 71—72.
1,8 Jablonowski. Op. cit. I. 20.
п'9 Карский30 Е. Журнал Министерства народного просвещения. Т. XXXI.
Барвиньский. Op. cit. XXXV. Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 279—280. Императорская Академия наук. Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб., 1910. С. 9.
,М1 Барвиньский. Op. cit. LXVI.
I, 	12 Он же. Op. cit. LXXVIII.
1113 Драгоманов. Листи. С. 88. Императорская Академия наук. Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб., 1910. С. 10. Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусского наречия. Киев. 1876. С. 359. Каретников С.М. Волынская губерния. Кременец. Изд. 2-е. С. 103—104. Фотинский О.А. Очерки из истории быта монастырских крестьян на Волыни в XVII—XVII вв. Житомир. 1910. С. 11—12, 31 и 53.
II, 	4 Грушевский М. Очерк истории украинского народа. Изд. 3-є. СПб., 1911. С. 466. 11,5 Он же. Ілюстрована Історія Украіни. Кіев. 1911. С. 466.
1.16 Ibid. С. 463. «Литер.-науков. вістник». Кіев-Львів. 1910. Кн. IV. С. 47.
1.17 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 92 и 158.
,мв Кулиш П. Черная Рада. СПб., 1899. С. 339—340.
1,19 Барвіньский. Огляд істориі укр.-рускоі літератури. Львів, 1910. С. LXXXI. и'20 Барвіньский. Огляд істориі укр.-рускоі літератури. Львів, 1910. С. LXXXIV, LXXXV.
п'21 Записки Украинского научного товарищества в Киіві. 1908. Кн.ІІ. 1908. С. 23.
1.22 Грушевський М. Ілюстрована Історія Украіни. С. 464. Пекарский. История Академии Наук. Т. II. С. 284.
1.23 Петров31 Н. Очерк из истории украинской литературы XVIII в. Киев. 1880. С. 130.
1.24 Пантюхов32 И.И. Значение антропологических типов в русской истории. Киев. 1909. С. 55—56.
п'25 Цитирую по статье профессора Т.Д. Флоринского. («Кіевлянин». 1900. № 296). п'26 Зіньківський Т. Писання. Кн. II. Львів. 1896. С. 90.


Глава Ш
Южнорусский
сепаратизм
дошевченковского
периода
Выговский. Мазепа. Полуботок. Полетика33. Худорба. Капнист34. Князь Яблоновский. Ржевусский35 и Падурра36
С момента воссоединения левобережной Малороссии и Киева с русским государством и до наших дней польское правительство, а позднее польские политические деятели и публицисты не переставали мечтать о реванше подобно тому, как французские националисты мечтают ныне об Эльзас-Лотарингии. Нужды нет, что число поляков даже в правобережной Малороссии не превышало 3,5 — 4%, а в левобережной даже не достигало 1%, тогда как в Лотарингии около 15% населения считают своим родным языком французский; нужды нет, что Малороссия сама отложилась от польской короны и сама пожелала принести присягу русскому государю; поляки употребляли все усилия и не брезгали никакими способами в стремлении отколоть Малороссию от растущей не по дням, а по часам русской монархии. Попытки их базировались, разумеется, не на массе мирного населения, которое радо-радехонько было, что освободилось от гнета папизма, а на буйном козачестве, которое в годы анархии привыкло своевольничать111'1 и которому трудно было сразу успокоиться под строго бюрократическим московским режимом. Однако рядовое козачество стояло слишком близко к простому народу, чтобы увлечься ненавистными для народа польскими идеалами, и лишь отдельные честолюбцы из козацких старшин и их потомков откликались на привабливание польских дипломатов.
Войску козацкому, или Запорожскому, постоянный военный лагерь которого («Сечь») находился на Днепре ниже порогов, русский государь даровал в 1654 году, принимая население Малороссии в русское подданство, большие привилегии не только экономического, но и, политического характера; гетману, например, было даже дано право принимать иностранные посольства (кроме польского и турецкого). Нас мало интересует сходство этих привилегий с прежними домогательствами козачества пред польским правительством; важнее всего то обстоятельство, что предоставление козакам тех или иных прав было актом пожалования и милости, а не договора111'2. Ближайшее будущее показало всю непригодность и опасность такого государственного эксперимента. Уже в 1658 году козацкий гетман Выговский, польский шляхтич, заклю-
38


чил в Гадяче тайный договор с эмиссарами польского короля об отпадении Малороссии от России и об образовании из трех воеводств (Брацлавского, Киевского и Черниговского) псевдоавтономного «Великого Княжества Русского» во главе с гетманом, назначаемым Польшей с правами сенатора на варшавских сеймах. Вожделения Выговского и преданных ему старшин и ополяченной шляхты (Сулимы, Лободы, Нечаи, Гловац- кие, Хмелецкие, Мрозовицкие) не согласовались с экономическими интересами козачества, не говоря уже о крестьянстве, а потому не нашли для своего осуществления благоприятной почвы111'3. Попытка Выговского не удалась: народ «клял его»111*4, а гетман жег и разорял целые города (Полтаву, Лубны, Гадяч, Глухов). Польский клеврет потерял булаву и бежал к польскому королю, от которого получил в награду звание государственного сенатора и платонический титул воеводы Киевского. К началу XVIII века Малороссия стала успокаиваться под ферулой талантливого администратора гетмана Мазепы-Колединского. Иван Мазепа воспитывался при дворе польского короля Яна Казимира, окончил образование за границей. Сделавшись гетманом Малороссии, Мазепа снискал полное доверие Императора Петра I. Громадное тщеславие его, выражавшееся, например, в том, что он украшал фронтоны созидаемых храмов, рядом с христианскими эмблемами, изображением своего герба111*5, было, казалось, удовлетворено: достигнув зенита властй на своей родине, он в то же время был кавалером русского ордена, даваемого «за Веру и за Верность», он носил на груди крест Андрея Первозванного, «патрона всей земли русской». Но в этой груди таилось сердце изменника. Мазепа был человеком польской культуры, и «как волка ни'Цорми, а он глядит в лес». На пороге полтавского боя Мазепа заключил тайные договоры с польским королем Станиславом Лещинским37 и со шведским завоевателем Карлом XII. По этим актам, вся Малороссия с Киевом, Северщина с Черниговом и Смоленск присоединялись к Польше, Мазепа же становился властителем воеводств полоцкого и витебского с титулом князя и на правах, сходных с правами герцога Курляндского. От тех козацких старшин, коим Мазепа «доверился», текст договора был скрыт, а целью его указывалось освобождение Малороссии от московской власти и образование из нее самостоятельного государства111'6. Мазепа дал Карлу 1500 своих реестровых Козаков и вызвал из Сечи 3000 запорожцев с кошевым Костем Гордиенко во главе.
Полтавская виктория решила судьбу и польской затеи, и изменника гетмана. Мы, однако, позволим себе, еще несколько остановиться на деятельности Мазепы ввиду того «национального» ореола, которым окружается имя Мазепы со стороны «украинских» сепаратистов. Современный австро-славянский историк М.Кордуба (буковинец), относящийся в своей монографии о Мазепе весьма благосклонно к последнему, приходит к выводу, что «Мазепа никогда не был национальным героем»111'7. По остроумному замечанию писателя Ф.М. Уманца38 (малоросса), «Мазепа и его измена были необходимы для проверки действительного настроения народа»111'8. «Гетман Мазепа, — говорит его биограф профессор Костомаров, — держался только могуществом московской власти; для малороссиян это был польский пан,... и всегда было много таких, которые были бы рады, если бы только узнали, что царь его сменяет... При таком настроении народных умов и чувствований не удивительно, что, как только стало известным, что Мазепа отступил к шведской,стороне, неприязненной царю, так тотчас же последовали челобитные, заяв-


лявшие о преданности малороссиян московскому престолу, и притом не только из того края, где уже находились великороссийские ратные силы, но и из таких полков, где их еще не было, следовательно, нельзя признавать их только действием страха»111'9. Выводы другого историка — ук- раинофила А.М. Лазаревского39 сводятся к тому, что «Мазепа имел в виду протекторат Польши; народ был равнодушен к идее независимой Малороссии и видел в совершавшихся событиях лишь старшинскую затею, но и старшина относилась к замыслу Мазепы несочувственно». «Если бы Мазепа (и Карл) победили под Полтавой, — говорит покойный французский писатель де Вогюэ, — то Мазепа лишь создал бы «вторую Польшу», управляемую беспорядочной олигархией; это государство Козаков чрез несколько дней распалось бы или было бы поделено соседями»11110. Архиукраинофил М.Драгоманов относительно национально-сознательных элементов малорусского народа говорит очень недвусмысленно, что «от самого митрополита Иова Борецкого (начало XVII века) вся малорусская интеллигенция, в том числе и козацкая, кланялась царям восточным, как своим заступникам; Мазепа последней эпохи и его сподвижники (Орлик и Кость Гордиенко) были исключительными явлениями, да не следует забывать и того, — подчеркивает Драгоманов, — что Гордиенка сами его товарищи запорожцы-эмигранты избили до полусмерти и хотели отдать царскому уряду». Что рядовое козачество ни во время воссоединения, ни позднее никакой автономии не желало, подтверждает и польский публицист Л.Василевский111'11. В марте прошлого года киевская «украинська» газета «Рада» (№№ 40, 57 и 61) в статьях о закрепощении малорусского крестьянства, приписываемом обычно украинофилами Императрице Екатерине II (Указ 3 мая 1783 г.), откровенно призналась, что «некоторые гетманы старались, заботясь, об обогащении себя и старшин, завести на Украйне крепостное право на московский лад; но наиболее стремился к этому гетман Мазепа со своими родичами и козацкими старшинами. Мазепа практиковал широко раздачу козацких земель на вечность козацким старшинам, из коих создал особый аристократический класс, который носил название бунчуковых товарищей. Народ не только видел и понимал планы гетмана Мазепы и старшин, но и испытывал все это на своей шкуре и ненавидел его до такой степени, что имя Мазепы превратил в бранное слово».
Полагаем, что этими краткими выдержками исторический формуляр гетмана может считаться достаточно намеченным.
Не можем не упомянуть о смехотворном парадоксе львовского профессора М.Грушевского, который, в расчете на легкомысленную доверчивость читающей публики, выступил в начале настоящего года с печатным пасквилем на Богдана Хмельницкого40, уличая последнего, по поводу дипломатических переговоров со шведами, в антимосковском сепаратизме и выставляя Мазепу лишь слабым подражателем Хмельницкого. Допуская, что Богдан был не столько сознательным, сколько стихийным орудием воссоединения Малороссии, невозможно не видеть во всех его действиях и начинаниях сепаратизма антипольского в противоположность антимосковскому сепаратизму полонофила Мазепы, который «был воспитан в польских обычаях и считал польское государственное устройство наилучшим»11112.
После падения Мазепы гетманство просуществовало фактически 25 лет. При Скоропадском41 (1708—1722) учреждены были в Малороссии русским правительством судная канцелярия и малороссийская


коллегия; последняя являлась контрольным органом над козацким самоуправлением. Новый «наказный» гетман Павел Полуботок, вызванный в столицу, подал Петру петицию от имени старшины, где содержалось ходатайство о восстановлении прежнего управления. Благородный Император выслал в Малороссию одного из своих доверенных людей, Румянцева, с поручением произвести опрос, желают ли козаки великороссийских полковников и (нововведенных) учреждений или же солидаризуются с петицией Полуботка, а также — произвести расследование по жалобам о злоупотреблениях старшин козацких. Таким образом, ревизия эта имела главною целью получить нечто вроде плебисцита от козачества о его действительных нуждах и желаниях. Полуботок, узнав о миссии Румянцева, поступил как вероломный интриган. Он тайно выслал из Петербурга в Малороссию инструкции о том, как держать себя относительно этой ревизии и какие давать ответы. Проделка была раскрыта, а так как одновременно обнаружились чинимые гетманом народу притеснения, то разгневанный государь велел предать его суду; Полуботок, однако, суда не дождался и умер в месте предварительного заключения111*13.
Павла Полуботка сменил, после четырехлетнего перерыва, Даниил Апостол42 (1727—1734). Затем администрация Малороссии олицетворялась новым коллегиальным «правлением». Правда, с 1750 по 1764 год гетманство в лице графа Разумовского43 было возобновлено, но носило уже чисто бутафорский характер. Постепенно Малороссия в административно-судебном отношении уравнивалась с прочими областями Империи. Такую нивелировку можно только приветствовать как с государственно-правовой точки зрения, так и ради насущнейших интересов малорусского крестьянства. Привилегии, полученные Хмельницким и старшинами на Переяславской раде, опирались не на исторической традиции, а на моменте временной удачи Козаков в борьбе с Польшей. Большинством этих привилегий козаки пользовались «без году неделю», доведя страну до состояния весьма близкого к анархии. Уже первые десятилетия по «воссоединении» показали, что козацкие старшины, подобно древним преторианцам, жили в атмосфере политических интриг, крамолы, сутяжничества и клеветы; они эксплуатировали народ и стремились к автономной олигархии для удовлетворения своих аппетитов и своего тщеславия.
Параллельно с уничтожением привилегий, козацкая шляхта превращалась в русских дворян и обзаводилась приличным числом крепостных душ, что ее с судьбою и примиряло. Находились, однако, и во второй половине XVIII века поклонники малорусской автономии. Черниговский помещик Г.А. Полетика44 выступил в 1765 году в Петербурге пред комиссией о сочинении нового уложения с проектом политического устройства Южной России, основанным будто бы на старых королевских грамотах, козацких привилегиях и законах. Для мотивирования своего проекта Полетика составил мемориал якобы на основании доставленного ему знаменитым писателем архиепископом Георгием Конисским45 текста летописи под названием «История Руссов или Малой России». В настоящее время наукой доказано111*14, что эта история была написана, вероятно, самим Полетикой с ясной политической тенденцией представить козачество и весь малорусский народ как автономную единицу, которая с Литвой, Польшей и, наконец, Россией соединялась и должна быть соединена на основах «свободные со свободными,
41


равные с равными». Несомненно, подложными являются в этой летописи грамоты польских королей Владислава от 1434 года и Стефана Бато- рия46 от 1576 года, а также универсал Хмельницкого от 28 мая 1648 года (фальсификация титула гетмана). Мемориал Полетики не был взят комиссией в уважение, а «История Русов» была «переделана» его сыном (питомцем Виленского университета) и в начале XIX века распространилась в писанных копиях среди малорусского дворянства. На «Истории Русов» базировались также авторы истории Малороссии: Бантыш- Каменский47 (1822 г.) и Маркевич48 (1840), чем значительно обесценивается научное значение этих трудов; Драгоманов, по крайней мере, прямо называет «Историю Русов» политическим памфлетом111*15.
Из переписки А.Ф. фон дер Бригена49 с известным декабристом Рылеевым50 видно, что кроме «Истории Русов» существовала еще рукописная история, сочиненная Худорбой «очень вольно и против русского правительства». Худорбы — черниговские дворяне «из польской шляхты»111*16.
В 1775 году была уничтожена организация Запорожской Сечи, а в 1783 году раскассированы козачьи полки, установлен рекрутский набор и воспрещены переходы крепостных от одного помещика к другому. Последнее обстоятельство вдохновило юного литератора Капниста написать известную «Оду на рабство»: автор выступает горячим малорусским патриотом и вспоминает прежнюю свободу Малороссии. По мнению Драгоманова, однако, эта ода — плод не исторически-национальной, а абстрактно-европейской почвы111*17. В 1791 году тот же Капнист едет в Берлин и, именуя себя уполномоченным своих соотечественников (малороссиян), обращается к прусскому канцлеру Герцбергу51 с вопросом, могут ли его земляки, доведенные до крайнего отчаяния тиранией русского правительства, рассчитывать на помощь Пруссии, чтобы сбросить русское ярмо и восстановить старый козацкий строй111*18. Дипломат Герц- берг, известный инициатор первого раздела Польши, был незыблемым сторонником прусско-русского сближения, а потому ответил Капнисту категорическим отказом. Ближайшее будущее показало всю беспочвенность самозванной авантюры Капниста, инспирированной, быть может, его друзьями из польских помещиков Киевской губернии, по выбору коих он в 1785—1787 годах состоял киевским губернским предводителем дворянства. Предпринятое в конце XVIII века Императором Павлом, в общей реакции предшествующему царствованию а, быть может, и под влиянием министра-украинофила, бывшего киевского полковника Безбородко52, частичное восстановление старых учреждений гетманщины было встречено малорусской интеллигенцией, уже отвыкшей от них, очень холодно111*19. Малорусское простонародье тогда еще менее, чем теперь, можно было считать причастным к государственной жизни, но мнение его о порядках при занятой внутренними раздорами козацкой старшине отлилось в прекрасном присловьи: «Паны дерутся, а у хлопцев чубы болят».
Свежая рана, нанесенная Польше оторванием от нее в 1793 году Киевщины, Подолии и Волыни, направляла в XIX веке политические мечты польских патриотов к надежде на реванш. Пропагандой идеи «Вольной Руси» особенно усердно занимался на грани XIX века князь Август Яблоновский. Благодаря своей щедрости он был популярен среди простого люда, прозвавшего его «князем Миколою». В 1812 году польский генерал Сокольницкий советовал Наполеону идти с армией не
42


прямо на Москву, а на Киев; проект не снискал одобрения. Когда Наполеон был пред Смоленском, другой польский генерал, князь Иосиф По- нятовский53, опять предложил ему выслать часть армии в Малороссию и поднять тамошнее малорусское население. Наполеон воспротивился и этому плану. Князь, в порыве патриотизма, пал на колени и просил дать ему 100 тысяч войска, обещая завоевать Малороссию. Император вспылил и пригрозил князю расстрелянием. Тогда (да и тогда ли только) среди поляков существовало убеждение, что Россию легче всего победить, если у нее будет отнята Малороссия111'20. Пристегнувшись к триумфальной колеснице корсиканца, поляки дали ему 53 тысячи пехоты и 30 тысяч кавалерии111'21, планы Понятовского клонились, таким образом, к повторению похода Карла XII и к поискам новых мазепинцев.
В 1824 году представитель польского «Патриотического союза» князь Яблоновский вел деятельные переговоры с южнорусскими декабристами111'22. В начале 1825 года состоялся в Житомире съезд польских и русских заговорщиков под именем «Славянского собрания». Из русских были здесь, в числе прочих, Сергей и Ипполит Мура- вьевы-Апостолы54 и поэт Рылеев. В этом заседании поляк Фома Падур- ра доказывал необходимость «для дела общей свободы» восстановить независимость Малороссии, изъявив готовность в таком направлении вести пропаганду в народе, напоминая ему его прежнюю «козацкую славу». Все присутствовавшие — и поляки, и русские — одобрили эту мысль. За выполнение ее принялся помещик-украинофил Вацлав Рже- вусский, называвший себя «атаманом Ревухой»; вместе с Падуррой он принялся за распространение среди южнорусского населения мысли о независимости Малороссии. Позднее он основал в Саврани «школу лирников»; к составляемым Падуррою тенденциозным песням Ржевус- ский сочинял музыку; когда их лирники были подготовлены, они пустили их в народ; туда же пошел и сам Падурра с лирою в руках. Дальнейшая судьба Падурры неведома, Ржевусский же погиб во время польского мятежа 1831 года, примкнув к повстанцам со своими 220 «козаками» (распропагандированными малороссами)111*23.
Поведение декабристов на Житомирском съезде 1826 года не было, по-видимому, согласовано со взглядами Пестеля55, считавшегося главой декабристского движения. В его «Русской Правде», по крайней мере, содержится следующий категорический тезис: «Постановляется коренным законом Российского государства, что всякая мысль о федеративном для него устройстве отвергается совершенно, яко пагубнейший вред и величайшее зло; избегать надлежит всего того, что посредственно или непосредственно, прямо или косвенно, открыто или потаенно к таковому устройству государства вести бы могло»111'24.
Польская работа на ниве южнорусского фракционного национализма или сепаратизма заметна на всем протяжении XIX века; не заглохла она и поднесь. С ее приемами мы будем постепенно знакомиться в следующих главах настоящего труда.
Примечания к главе III
,,м Кулиш П.А. Сочинения и письма. Т. 5. Киев. 1910. С. 18. Втор. паг. ш'2 «Рада» № 206. 1911. Нольде56. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. См. также «Украинская жизнь». Москва. 1912. И. С. 63.
43


I, 	13 Записки Укранского научного товарищества. Т. VIII. С. 11 —12 и 23. Wasilewski. S. 37. Lipinski W. Szlachta na Ukrainie. Krakow. 1909. S. 4.
,,M Акты Юго-Западной России. T. IV. С. 71.
ш‘5 Пантюхов И.И. Значение антропологических типов в русской истории. Киев, 1909. С. 50.
ш‘6 Брокгауз и Эфрон. Словарь. СПб., 1896. Т. XVIII. С. 358—359. ш‘7 Korduba М. Die Lage der Ukraine und die Politik Mazepas vor der Schlacht bei Poltawa. Bukowiner Post. 1909. № 2724.
ш'8 Пантюхов И.И. Значение антропологических типов в русской истории. Киев. 1909. С. 50.
ш'9 Костомаров. Мазепа. С. 345—347.
,,мо «Киевская старина». 1898. № 6 и 1899, № 2. М. de Vogiic. Trois drames de 1’histoire de Russie. Mazeppa. Paris. 1911. P. 241.
II, 	11 Драгоманов M.: «Лит.-наук. віст.». С. 28—29. Wasilewski L. С. 37.
11,12 «Украинская жизнь». Москва, 1912. II. С. 19. III. С. 90. 1912. I. С. 98.
,|МЗ Грушевский М. Очерк истории украинского народа. СПб., 1911. С. 341—342. ,,И4 Иконников57. Опыт русской историографии. Т. II. Кн. II. Киев. 1908. С. 1618— 1650. Василенко Н.П. «Киевская старина». 1894. № 11. С. 247—249. Костомаров. «Порядок». 1881. № 7. Максимович. Сочинения. Т. 1. С. 297—316. Франко Ив. Нарис, істор.укр.-рус. літератури. Львів. 1910. С. 98—101.
1,115 Иконников. Опыт русской историографии. Т. И. Кн. II. Киев. 1908. С. 1596. «Кіевлянин». 1900. № 173. Провоцирование украинской автономии. Janowski L. Uniwersytet Charkowski. Krakyw. 1911. S. 17—18. Драгоманов M. Op. cit. C. 11. ,,,‘16 Маслов В.И. Литературная деятельность К.Ф. Рылеева. Киев. 1912. С. 264. ш*17 Маслов В.И. Литературная деятельность К.Ф. Рылеева. Киев. 1912. С. 9. ш'18 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 19—20. «Лит.-наук. віст.». 1904. I. С. 6. (втор, пагин.) Dembincski В. Przeglad Polski. Krakow. 1896. Т. III.
имэ Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С.43. Он же. Иллюстрированная история Украины. Киев. 1911. С. 512. Lipinski W. Op. cit. S. 56.
ш-20 де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русско-польский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 5.
ш'21 Александренко В.Н. Европейские державы и Польша. Журнал Министерства юстиции. 1908. VI.
ш'22 Брокгауз и Эфрон. Словарь. СПб., 1896. Т. 23. С. 118.
ш'23 Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русско-польский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 6—7.
,п‘24 Пестель П.И. Русская Правда. Наказ временному верховному правлению. СПб., 1906. С. 23.


Глава IV
Южнорусский сепаратизм от Шевченко до 1861 года
«Разговор Малороссии с Великороссией». Котлярев- ский. Харьковцы. Масонство и поляки. Кирилло-Ме- фодиевцы. Кулиш. Шевченко. Костомаров. Хлопо- маны. Мирославский и «Золотая Грамота»
На заре XIX века среди малороссов появился ряд любителей, писавших более или менее удачные литературные произведения на родном наречии. Собственно, уже с XVIII века могут быть отмечены такие попытки в виде интермедий и виршей (поздравительных, шуточных, любовных), но спрос на такую литературу был невелик, а лексический ее багаж крайне беден.
В царствование Императрицы Екатерины II стали появляться, параллельно с упадком интереса к интермедиям, политические памфлеты. Из таких памфлетов, по содержанию своему, чрезвычайно интересен «Разговор Великороссии с Малороссией», появление которого профессор Петров относит к 70 гг. XVIII столетия (Очерки из истории украинской литературы XVII и XVIII вв. С. 402—408). В разговоре Малороссия рассказывает свою историю и перечисляет заслуги, оказанные ею русскому народу и государству и дающие ей право на некоторую автономию. Малороссия ведет свой род от древних козаров (хозар) и рассказывает, что она сначала управлялась своими вождями, потом подчинилась польским королям и, наконец, добровольно отдалась под власть российских государей. Последовательная история Малороссии ведется только с 1506 года, с гетманства Леслава Лянцкоронского. За ним следовали: Венжик Хмельницкий, Свирговский, Богданко, Шах и Конашевич. Все эти гетманы действовали в согласии с поляками и имели общие с ними интересы. Большая часть исторических сведений, заключающихся в «Разговоре», заимствована автором из «Краткого описания Малороссии», составленного анонимом в 1734 году, с некоторыми дополнениями из других источников. Судя по интерпретации профессора Петрова мы склонны заключить, что тенденциозное начало исторической части памфлета с определенных лиц обнаруживает в авторе либо симпатии к полякам, либо польское влияние; не менее, если не более, тенденциозное допущение о различном этнографическом корне для малороссов и великороссов делает «Разговор» прототипом исторических гипотез поляка Духинского58 и нашего современника, львовского профессора Грушевского; с сущностью и тенденцией второй гипотезы мы ознакомимся в
45


дальнейшем изложении. Здесь напомним только, что историк XVIII века Ригельман в своей «Летописной повести о Малой России» (I. 3), укорял малорусских Козаков в сочинении своей родословной от народов Роксоланских, Скифов и Кимвров, ибо они — козаки «хотят себя усильно представить, яко бы и до ныне были подлинно по тем древним народам вольные и ни к кому не принадлежащие».
Продолжателем малорусских виршей явился И.П. Котляревский59, автор «Оды до князя Куракина» и «Перелицованной Енеиды», для которой он воспользовался готовой канвой и даже стихотворной формой русской «Энеиды на изнанку» Осипова; в своих драматических опытах— «Наталке Полтавке» и особенно «Москале-чаривнике»— (подражание русской пьесе Курганова) он продолжает, в юмористических ролях, традицию малорусских интермедий»™*1. Ввиду того, что Котляревс- кому предоставляется позднейшими, да и нынешними украинофилами™*2 амплуа отца «новой» малорусской (украинской) литературы, необходимо отметить, что язык его «Энеиды» богат русскими лексическими поза- имствованиями и не свободен от русских как этимологических, так и синтаксических подмесей™'3. Недаром Шевченко60 называл презрительно эту пьесу «смеховиной на московский лад»™'4. Сам Котляревский смотрел на свои малорусские произведения как на «баловство», чем, вероятно, и объясняется то обстоятельство, что «Энеида» увидела типографский станок помимо желания автора™*5. Подражателями Котляревс- кого были харьковские поэты: В.Маслович61, помещавший с 1816 года малорусские стихотворения в им же издаваемом сатирическом журнале «Харьковский Демокрит» и П.П.Гулак-Артемовский62 (студент Харьковского университета, впоследствии ректор его), печатавший с 1818 года плоды своей малорусской музы в харьковском же периодическом органе «Украинский вестник». Большую популярность приобрела басня Гулака «Пан та собака», представляющая переделку двух стихотворений польского писателя Красицкого («Pan і pies» и «Pan nie wart slugi»). Поступив в число студентов Харьковского университета, Гулак-Арте- мовский одновременно занял там в 1818 году преподавательскую кафедру польского языка и польской литературы. Польский дух был тогда в Харьковском университете очень слышен: до 1831 года там были профессора-поляки: Данилович, Криницкий, Балицкий, Александр Мицкевич, Галицкий, Станиславский и Ильдефонс Коссов. Попечителем округа состоял 12 лет граф Северин Потоцкий, друг Чарторийского63 и приятель декабристов, имевший столкновения и со Святейшим синодом, и с Сенатом и ратовавший за введение в России парламентарного строя. Как уверяет польский писатель Л.Яновский, в начале царствования Александра I «в Харькове и Полтаве у некоторых ожили планы отделения левобережной Малороссии от России; планы эти нашли себе выражение в полтавской масонской ложе «Любовь к истине», где играл заметную роль (творец «Энеиды») Котляревский™*6.
В полтавской масонской ложе, основанной в 1818 году и закрытой по Высочайшему повелению в 1819 году, управляющим мастером был М.Н. Новиков64, правитель канцелярии известного малороссийского генерал-губернатора князя Н.Г. Волконского65, принявшего фамилию Репнина и покровительствовавшего позднее поэту Т.Шевченко. В том же 1818 году основана была в Киеве масонская ложа «Соединенных славян», предшествовавшая тайному декабристскому обществу с тем же названием. Одним из почетных членов этой ложи был декабрист князь
46


С.Г. Волконский66, брат упомянутого генерал-губернатора. Самою характерною чертою киевской ложи было желание объединить масонов, принадлежавших к двум главным славянским народам: русскому и польскому. Знаком этой ложи был крест; на кресте была надпись на польском языке: «jednosc slowianska», которая свидетельствует о значительном количестве в ложе членов-поляков и которая объясняется также и тем, что, хотя ложа состояла в управляемом из Петербурга союзе Астреи, но работала по системе «Великого Востока» Варшавы. Число лиц, вносивших пожертвования в киевскую ложу, доходило во время контрактов (то есть киевской ярмарки) до тысячи человек. Оратором, затем «мастером стула» и, наконец, почетным членом ее был киевский губернский маршал (предводитель дворянства) Густав Олизар™’7.
В правобережной Малороссии само правительство русское, в первой четверти прошлого столетия, способствовало возникновению псевдонационализма или национального партикуляризма постановкою просвещения на антигосударственных началах. В 1803 году образован был Виленский учебный округ из 8 губерний (Виленской, Витебской, Гродненской, Минской, Могилевской, Киевской, Подольской и Волынской), то есть областей, присоединенных от Польши при разделах последней. Попечителем этого округа до 1823 года состоял личный друг Императора Александра I князь Адам Чарторийский, совмещавший эту должность в первые 4 года сперва со званием помощника государственного канцлера, а потом с должностью министра иностранных дел. Политический формуляр этого выдающегося польского политика таков. В 1792 году он участвовал (в рядах польской армии) в военных действиях против русских, после чего бежал в Англию; узнав о восстании Костюшки, он хотел возвратиться на родину, но в Брюсселе, по распоряжению австрийских властей, был арестован и, таким образом, лишен возможности принять участие в восстании. В 1805 году Чарторийским был официально выработан план восстановления польско-литовского государства в политической унии с Россией, в 1815 году этот «попечитель учебного округа» участвовал в Венском конгрессе в качестве негласного защитника от Великого Герцогства Варшавского; во время польского мятежа 1830 года мы видим его уже президентом революционного ржонда. Изо всего этого видно, что Виленский учебный округ находился с 1803 по 1823 год в «надежных» руках. Ближайшим просветителем правобережной Малороссии был друг попечителя Тадеуш Чацкий67, состоявший с 1803 года до смерти (в 1813 г.) визитатором (ревизором) училищ в губерниях Киевской, Подольской и Волынской. Училищный устав, выработанный Чацким при участии известного польского террориста Гугона Коллонтая™*8/68, был в 1805 году Высочайше утвержден; в том же году состоялось открытие классической гимназии в городе Кременце, переименованной в 1819 году в лицей. О национальном характере этого учреждения можно судить по тому, что оно притягивало в свои стены польскую учащуюся молодежь из Австрии и Пруссии, а в 1831 году, когда получен был указ о закрытии лицея, там не нашли ни одного ученика: все ушли в повстанцы™"9.
Из среднеучебных заведений Юго-Западного края не последнее место принадлежало в ту эпоху базилианскому (униатскому) училищу в городе Умани Киевской губернии. В нем учителя-поляки учили, что Россия — за Днепром, а здесь Украина, населенная особой ветвью польского народа — украинской™10. Один из учеников этого училища, ополя-
47


ценный малоросс Духинский, выступил (как мы упоминали в I главе) с целой «научной» гипотезой, сплетенной из польских политических мечтаний. По утверждению Духинского, «москали» (великоросы) не принадлежат к славянскому и даже к арийскому племени, а составляют наравне с монголами отрасль племени туранского и напрасно присваивают себе имя русских, которое принадлежит по справедливости только малороссам и белоруссам, близким к полякам по своему происхождению. По Духинскому, естественная граница туранского племени — Днепр, Двина и «речки Финляндии»; интерес арийской Европы требует восстановления славянского польского государства, которое охватило бы родственные полякам племена мало-и белоруссов. Гипотеза эта одно время принималась как нечто твердо установленное, значительной частью западноевропейской литературы, а среди польской интеллигенции учение Духинского встречено было прямо с восторгом1^11. Если такой цветок, возросший на почве уманской базилианской софистики, волновал в 60-х годах патентованных ученых, то для местного юношества в 30—40-х годах подобные бредни могли в той или другой своей части, если не целиком, казаться неотразимыми аксиомами. Конечно, не все увлекавшиеся украинофильством стояли на польской точке зрения. К этнографическому и литературному украинофильству сочувственно относились в России, с одной стороны, романтики славянофильского оттенка, что дало повод менее дальновидным наблюдателям определять украинофильство как «малорусское славянофильство»; с другой стороны, на сторону ук- раинофильства стал в конце 40-х годов нарождающийся русский социализм. Известное тайное общество петрашевцев, стремившееся перестроить Россию на социалистических началах, не выработало определенного плана преобразования России, но, разрабатывая программу своих действий, предполагало опираться на инородческие сепаратизмы и действовать рука об руку с финляндскими, прибалтийскими, сибирскими, польскими и малороссийскими сепаратистами1^12.
Наиболее видными из старших представителей украинофильства были Костомаров, Шевченко и Кулиш. В 1846 году они образовали тайный панславистский республиканский кружок под именем Кирилло- Мефодиевского братства и в основу программы положили федерацию автономных славянских штатов, из числа коих назовем: 1) белорусский,
2) 	польский (этнографическая Польша), 3) западный малороссийский (часть Галиции и Юго-Западный край) и 4) восточный малороссийский. Кроме России предполагалось пригласить также Чехию, Болгарию и Сербию. Все столицы (в том числе Петербург и Москва) упраздняются. Сейм собирается в Киеве, где резиденция и президента республики. Россию предполагалось разделить на 14 частей, не считая автономной Польши. По оценке М.Грушевского, братство (иначе «Кружок Шевченко») противопоставляло самодержавному режиму идею свободной славянской федерации, это было возобновлением федеративных идей «Соединенных славян» 1820-х годов («Славянское собрание» в Житомире), но с тою существенною поправкою, что принцип национальной федерации проводился теперь и внутри восточного Славянства]V I3. Нас интересует, конечно, не самый проект дележа России, а та эволюция «украинофильства», которая повела его на путь политических комбинаций во вкусе варшавского Народного ржонда. Болгария и Сербия были за три- девять земель; Чехия в более тесных, чем ныне, немецких объятиях; членом славянской федерации предполагалось сделать и Кавказ, тогда
48


еще непокоренный. Практически дело сводилось, очевидно, к желанию дать автономию Польше и состряпать два гегемонных малороссийских штата. При ликвидации тайного кружка пострадали более прямодушные Костомаров и Шевченко; Кулиш сумел выйти почти сухим из воды. Личность каждого из этих трех деятелей заслуживает некоторого внимания с нашей стороны.
Принадлежность Шевченко к братству, оспариваемая частью его биографов, ныне окончательно доказана Семевским (см. «Русское богатство». 1911. V—VI).
Кулиш, количественно весьма плодовитый малорусский писатель, в начале 40-х годов учительствовал на Волыни в Луцке и Ровно, городах чисто польской культуры; по переходе на службу в Киев, он очень близко сошелся с польскими писателями Свидзинским69, Руликовским70, а главное — с Михаилом Грабовским71, сильно повлиявшим на национально-политические взгляды Кулиша.
Грабовский, питомец Уманской базилианской школы, был по воззрениям, предтечею Духинского и твердил направо и налево о праве «украинского люда» на автономию. Для сближения поляков с малороссами собирался издавать в Киеве газету «Slowianin», но не получил на это дозволения.
Угодничество пред поляками, развившееся у Кулиша после продолжительного пребывания (в качестве русского администратора) в Варшаве, он проявлял открыто, конечно, лишь за кордоном — в Галиции; в России же, по цензурно-карьерным соображениям, объявлял себя сторонником единения Малороссии с остальной Россией: так, в 1844 году, накануне устройства Кирилло-Мефодиевского кружка, он писал: «Малороссия скоро сольется с Россией в одно тело — и слава Богу»1У'14. Кулиш называл себя только «литературным» малорусским сепаратистом, но в своих литературно-исторических трудах позволял себе чисто политические приемы: так, в своем малорусском сборнике «Украина», изданном в 1843 году, он поместил малороссийские думы из «Запорожской старины» Срезневского, причем делал в тексте дум изменения, дополнения и целые вставки™'1* тенденциозно-политического характера, приноровленные к политическому памфлету «История Русов» (см. гл. III). Из дальнейших его литературно-политических упражнений можно упомянуть составление «Граматки» (малорусского букваря), введение в употребление своего правописания («кулишовки»), коим искусственно рылся ров между малорусской и русской книгой, а также (весьма слабые) переводы на малорусское наречие западноевропейских классиков (Шекспира, Байрона, Шиллера, Гейне и Гете). К этой же категории работ относится перевод Библии (Новый Завет и некоторые книги Ветхого Завета). Перевод появился во Львове «на русько-украинской мове» (как значится на обложке) и блещет вульгаризмами и многочисленными полонизмами; так, например, высокопоэтическое библейское выражение «Да уповает Израиль на Господа» переведено у него чрез карикатурное «Хай дуфае Сруль на Пана»1У‘,е. Под старость Кулиш, разочаровавшись в дружбе с поляками, выступает уже, по-видимому, окончательно против них и в 1885 году приступает к печатанию драматической трилогии («Байда», «Сагайдаш- ный» и «Царь Наливай»), в которой открещивается от своих политических прегрешений и горячо ратует за единство южной и северной ветвей русского народа. Так, один из героев автора (гетман) высказывает пожелание, чтобы «Киев обнялся с Москвой как Русь с Русью», и обещает, что
4 Заказ 857


он «сольет две Руси в одну властительную Русь»; другое действующее лицо (козак) уверено, что у малороссов с великороссами «одни и те же радости и печали, одно спасение, как одни и грехи», и приглашает «Русь соединиться с Русью и стоять крепко за честь и славу Земли Русской»™*17. Такая двойственность и даже многогранность политического credo Кулиша мало, однако, делает ему чести и мало уясняет настоящие контуры его политической физиономии. Да и не так уж эта физиономия интересна. По-видимому, Кулиш был политическим агитатором в душе, но, при всей блудливости, отличался трусостью и, часто якшаясь с поляками, усвоил привычку загребать жар чужими руками. В течение ряда лет роль такого орудия в его руках играл другой Кирилло-Мефодиевец — поэт Тарас Шевченко.
Малороссийские стихотворения талантливого народного кобзаря Тараса известны более или менее всему русскому читающему обществу, среди которого он и раньше, и теперь насчитывает многочисленных поклонников и почитателей; и нам думается, что к такому отношению есть вполне достаточные основания, которые будут нам понятны, если мы оценим язык и форму его поэтических произведений.
Друг и литературный опекун Шевченко Кулиш дает о поэзии его такой отзыв. «Малороссийские стихи Шевченко ближе наших народных песен и ближе всего, что писано по-малороссийски, подходят к языку великорусскомуу не переставая в тоже время носить чистый характер украинской речи. Тайна этого явления заключается, может быть, в том, что поэт, неизъяснимым откровением прошедшего, которое сказывается вещей душе в настоящем, угадал ту счастливую средину среди двух разрознившихся языков, которая была главным условием развития каждого из них. Малороссияне, читая его стихи, и удивляясь пересозданию в них своего языка и близости его форм к стиху пушкинскому, не чувствуют, однако ж, того неприятного разлада, каким поражает их у всякого другого писателя заимствование слов, оборотов или конструкций из языка иноплеменного. Напротив, здесь чувствуется прелесть, которая не имеет ничего себе подобного ни в одной славянской литературе. Как бы то ни было, но несомненно, что поэт наш, черпая одной рукой содержание своих плачей, песнопений и пророчеств из духа и слова своего племени, другую простирает к сокровищнице духа и слова севернорусского; только у него свой доступ к ней и свой путь к ее тайнам. Его не останавливает искусственная оболочка литературных произведений русских поэтов. Сквозь бесчисленные вариации слова, порожденные ненародными влияниями, он видит слово русское в его родном складе речи и овладевает им по праву кровного родства с северно- русским племенем. Но в то же время чудесный инстинкт, свойственный только великим поэтам, заставляет его брать из другого языка только то, что составляет общую собственность того и другого племени. Вот почему язык его стихотворений богаче, нежели у всех его предшественников; вот почему этот язык выражает понятия общечеловеческие и, будучи совершеннейшим органом малороссийского ума, чувства и вкуса, больше понятен для великороссиян, нежели наши народные песни и сочинения других (малорусских) писателей»™*18. К тому же, в существе дела, выводу пришел в 1862 году известный ученый украинофил П.Жи- тецкий, по словам которого поэзия Шевченко является наследием прошлого и свидетельством настоящего. Как далекое прошлое, когда мало- русская народность еще не отделилась от общего славянского рода, так
50


и то прошлое, когда она составляла одно целое с великорусской, — все это вошло в поэзию Шевченко, как в один общий и широкий поток™*19.
Современный украинофил профессор Сумцов72 (великоросс), признавая литературное значение лишь за юношескими произведениями Шевченко, вошедшими в его сборник «Кобзарь» (1840 г.), говорит™*20, что язык «Кобзаря» — это малорусский язык в его историческом развитии. Главная трудность изучения поэзии Шевченко заключается в том, что она насквозь пропитана народностью; крайне трудно, почти невозможно определить, где кончается малорусская народная поэзия и где начинается личное творчество Шевченко. Из народно-поэтических мотивов Шевченко господин Сумцов перечисляет: 1) малорусские народные песни, приводимые иногда целиком, часто вкрапленные в виде отзвуков, подражаний или переделок; 2) народные предания, сказки, пословицы и поговорки; 3) поверья и обычаи; 4) художественные образы из народной поэзии (о смерти, доле и недоле) и 5) народнопоэтические символы и сравнения™*21. Та же мысль выражена была еще в 1860 году известным нашим критиком Н.А. Добролюбовым. Появление стихотворений Шевченко, говорит он, интересно не только для пристрастных поклонников малорусской литературы, но и для всякого поклонника истинной поэзии. Его произведения интересуют нас независимо от старого спора о том, возможна ли малорусская литература или нет: спор этот касается книжной, цивилизованной литературы, — назовите ее, как хотите, но во всяком случае литературы искусственной, а стихи Шевченко отличаются именно тем, что в них нет ничего искусственного™*22. Никто не откажется признать, говорит Добролюбов в другом месте™*23, народную поэзию Малороссии: к этой именно поэзии нужно отнести и стихотворения Шевченко. На вечере в память Шевченко, устроенном в феврале 1911 года Литературным фондом в Петербурге, господин Сла- винский также подчеркнул в своей речи™*24, что Шевченко в своих стихах говорит языком, образами и метафорами, которые все можно найти в народных думах и песнях. Наконец, в болгарском журнале «Славянский глас» за 1911 год появилась статья С.Чилингирова™*25 о произведениях Шевченко, преимущественно романтических, в переводе на болгарский язык; по мнению референта, болгарскому читателю особенно полюбилась форма стихотворений Шевченко — народная и непосредственно-простая.
Учитывая все вышеизложенное, мы поймем без объяснений и доказательств утверждение профессора Дашкевича™*26/73, что малорусский язык Шевченко понятен всем русским, и подпишемся под протестом недавно утерянного нами критика и публициста А.М. Скабичевского74 против переводов стихотворений Шевченко на русский язык, ибо Скабичевский справедливо считал произведения Шевченко общим достоянием всего русского народа™*27. Не следует, кстати, упускать из виду, что Шевченко и русскую литературу, и ее творцов (Жуковского, Соловьева, Аксакова) называл родными («нашими»).
Что же делал Шевченко, когда под перо его просились выражения, трудно передаваемые или непередаваемые вовсе,при помощи малорусского наречия? В первом случае он пополнял свой лексический запас, с тонким художественным чутьем, словами церковнославянского и литературного русского языка; во втором — он прямо переходил на последний. Украинофил П.Понятенко подсчитал недавно™*28, что на русском языке (по его терминологии «великорусском») Шевченко написал коли¬
4*


чественно чуть ли не больше, чем по-малорусски (у него «на украинском языке»), причем на русском языке он писал во всех родах словесности: и поэмы, и повести, и драмы. По очень обстоятельной работе Ю.Тиховского, мы можем составить и перечень русских литературных произведений Шевченко. В 1841 году им написаны повесть в стихах «Слепая», драма «Никита Гайдай» и историческая мелодрама «Невеста»; к 1842 году относится написание драмы «Данило Рава», к 1843 году — драмы «Назар Стодоля»; в 1844—1846 годах написана повесть «Най- мычка»; в 1845 году — повесть «Варнак». К этому же периоду относятся его рассказы на русском языке: «Художник», «Музыкант», «Прогулка» и другие™’29. Таким образом, вся русская беллетристика Шевченко написана им до сдачи его в солдаты (до «ссылки»). С 1853 года он принялся в ссылке за ведение дневника на русском языке, но эта работа на имя литературной может претендовать весьма мало. О мотивах, побудивших Шевченко в лучшее пятилетие своего творчества (1841 —1846 годы) испытывать свои силы на русской литературной ниве, существуют весьма несхожие мнения. Наиболее вероятным представляется авторитетное (для данного вопроса) утверждение известного украинофила М.Дра- гоманова, которое мы приводим дословно: «Шевченко не имел мысли непременно создавать отдельную украинскую литературу, ибо он писал свои повести по-русски, так же писал даже свой дневник, сценарий к «Стодоле» и тому подобное; видимо, Шевченко выбирал себе язык более легкий и более подходящий для данного случая, а не думал непременно создавать особую самостоятельную литературу и язык»™’30.
Резким диссонансом звучит легкомысленный полемический выпад по этому вопросу современного деятеля украинской партии в России господина Ефремова. «Враги украинской литературы, — пишет этот талантливый и обычно весьма осторожный публицист, — постоянно тыкали и тычут нам в глаза русскими произведениями нашего кобзаря, выдвигая их в качестве доказательств, что ему было почти все равно, на каком языке ни писать, ибо, мол, наиболее интимные свои произведения, как дневник, или такие крупные вещи как повести, он писал по-русски». «Положим теперь, — продолжает господин Ефремов, — по выяснении в биографии Шевченко многих темных пунктов, мы смело можем предоставить всяким «астрономам» вроде, например, господина Флоринского, доказывать изо всей силы, что их солнце вокруг, них вертится; факт же навсегда останется фактом, и никакими аргументами (!) не вытравят его из нашего сознания, что почти все русские произведения Шевченко (в том числе и дневник) написаны в ссылке, в рабстве, когда писать украинскою мовой ему было запрещено»™’31. Помимо вопроса о дневнике, который мы охотно отдаем господину Ефремову на истолкование, во всем остальном его уверения совершенно, как мы видели, расходятся с истиной: все литературные опыты Шевченко на русском языке написаны им до ссылки, добровольно и, по-видимому, с целью расширения круга читателей, как и русские статьи самого господина Ефремова (сотрудника «Русского богатства»). Таким публицистам-«украинцам» можно лишь посоветовать поменьше поддаваться партийному гипнозу и поменьше «вертеться» пред своим партийным «солнцем».
В лингвистическом отношении из русских произведений Шевченко интересна, судя по отзыву из украинофильского лагеря™'32, мелодрама «Невеста», где художественно изображен малорусский быт XVII века народным великорусским наречием, но с полным сохранением оборо-
52


тов родного малорусского языка. Здесь Шевченко, этот общепризнанный художник слова, выступает в роли новатора и ассимилятора различных народных наречий обширной русской родины, в каковой роли плодотворно работали до него Прокопович и Яворский, Ломоносов и Капнист, а после него бессмертный Н.В.Гоголь, который, по словам профессора Кадлубовского, развил и углубил все прекрасные и здоровые элементы старинной малорусской литературы, но не ограничился этим, а, как отмечено профессором Флоринским, ввел в русский язык много малорусских слов и оборотов; по уверению «Рады», в «языке Гоголя не меньше, пожалуй, украинского элемента, чем великорусского»17*33. Развитию аналогичной созидательной деятельности Шевченко на ниве русского просвещения, а задатки к этой деятельности у него несомненны, помешали окружающая его среда и, главное, дефекты в образовании и начитанности. Не будь этих дефектов, кто знает, повторим мы слова украинофила господина Тиховского, что сталось бы с Шевченко, если бы его русские произведения оказались такими же удачными, как и малорусские, быть может, Украина потеряла бы его (как своего певца) навсегда17*34.
Этого не сталось. Русские произведения Шевченко, в общем, слабы. Но и к малорусской поэзии его нельзя предъявлять, вне пределов народной лирики, особенно высоких требований. У нас (малороссов), говорит М.Драгоманов, кое-кто любит приравнивать Шевченко к Пушкину и Лермонтову и высоко ставить его либеральность и демократизм его мыслей; но в поэзии одних мыслей мало; а нужна и безукоризненная форма; по форме же поэмы Шевченко отстоят от пушкинских и лермонтовских так, как отстоит набросанная на скорую руку поэма малообразованного, хотя и талантливого человека от тщательной работы человека высокообразованного; намерения Шевченко остались далеко выше их выполнения. Причиною — общая и литературная необразованность поэта17'35. Мы никак не можем, поясняет Драгоманов, признать Шевченко законченным поэтом образованного общества. Это был только материал великого поэта. Поэтому Шевченко не может заставить образованных малороссов, даже украинофилов, не признавать Пушкина и Лермонтова родными для себя поэтами. Пойдите в малорусские семьи и посмотрите, могут ли там родители, даже украинофилы, дать своим детям литературное образование на одном Шевченко без Пушкина и Лермонтова? И не судите строго этих родителей, ибо на свете есть интересы и кроме этнографического патриотизма17*36. Друг Шевченко П.Кулиш спустя год после смерти Тараса дал ему оценку «поэта великого, но не достигшего полной зрелости таланта, не достигшего полной гармонии между мыслью, принадлежащею современному просвещению общества, и вдохновением, составляющим его собственное ДОСТОИНСТВО»17*37.
По содержанию своему нас интересуют из произведений Шевченко лишь такие, где он проявлял провинциальный малорусский патриотизм или политический южнорусский сепаратизм (в сепаратизме литературном он никогда грешен не был). Есть много оснований думать, что Шевченко при сочинении тенденциозных произведений жил в значительной степени чужим умом. Так, малорусский писатель Гребенка выправлял для печати первое издание «Кобзаря» (в 1840 г.) и особенно много потрудился над «Тарасовой могилой»17*38. Позднее П.Кулиш, по его собственному признанию, переделал такие крупные пьесы Шевченко, как «Наймычка», «Назар Стодоля» и «Неофиты»; в произве-
53


дениях этих Кулиш «доделывал недоделанное»; еще более важному (специально тенденциозному) искажению подверг Кулиш «Послание Шевченко к Основьяненку», ставшее ныне боевым лозунгом украинской партии; отдавая в печать в 1860 году автобиографию Шевченко, Кулиш вставил туда чуть ли не целые страницы тенденциозной отсебятины™*39. Кулиш старался развивать и облагораживать Шевченко, приучал его любить малороссийские думы, им же, Кулишом, фальсифицированные™'40; не удивительно, что на произведениях Шевченко отражается и излюбленная Кулишом «История Русов» псевдо- Конисского™'41. В настоящее время, конечно, не представляется возможным вылущить Шевченко хотя бы из-под Кулишовских наслоений, но характерна уже самая уступчивость и беспомощность поэта, который позднее («в ссылке») жаловался, «що дався пиддуриты и писав за чужою намовою вирши поганы»™’42.
Не была свободна поэзия Шевченко и от польских влияний и даже воздействий. Покойным киевским профессором Н.П. Дашкевичем было доказано, что поэзия Шевченко раннего периода находится в теснейшей связи с польской литературой, с произведениями, особенно революционными: Мицкевича, Чайковского75, Залесского76 и Гощинского77. Влиянием некоторых польских писателей он склонен объяснять «антимосков- ское» настроение Шевченко. По мнению польского публициста Василевского, политические стихотворные памфлеты «Сон» и «Великий Лех», а также многие мелкие стихотворения Шевченко написаны под очевидным влиянием мицкевичевских «Дзядов» и «Книг пилигримства»™’43. Не следует забывать, что накануне польского восстания 1831 года, шестнадцатилетним юношей, Шевченко проживал в Вильне и Варшаве, где восприимчивое воображение его впитывало как губка революционные настроения польской молодежи: ненависть к «Москве», к царской власти вообще, а в частности к Императору Николаю Павловичу. Семевский также склонен думать, что ненависть к русскому правительству должна была поддерживаться в Шевченко некоторыми произведениями Мицкевича, которыми он зачитывался, как, например, «Dziady»; эта мысль косвенно подтверждается тем, что отправившийся за границу в 1847 году член Кирилло-Мефодиевского общества Савич передал в Париже Мицкевичу, по поручению Шевченко, его поэму «Кавказ»™'44. Читая «думы» Шевченко, поражаешься близостью их формы к «думам» польских поэтов; для сравнения достаточно прочесть «Думу Людгарды» Францишка Карпинского78 (1741—1825), «Подольскую думку» Мавриция Гославс- кого79 или «думку» Генриха Яблонского (1818—1869), из которой мы позволяем себе, для примера, привести пару строф:
Wglos serdeczna dumka plynie Tam moja jedyna,
A na tej tam Ukrainie Matka і rodzina Mila tqskno patrzy w pole Czarnemi oczyma:
Pusta droga na Podole Ani wiesci niema!
Вглос сердечна думка плыне Там моя едина,
А на тей там Украине Матка и родзина.
Мила тенскно патши в поле Чарными очима:
Пуста дрога на Подоле,
Ани весци нима.
54
Перевод считаем излишним, ибо приводим отрывок для показания формы стиха.


В феврале 1911 года варшавский журналист Чеслав Янковский опубликовал в «Варшавском курьере» интересную монографию под названием «Кобзарь Украины». Излагая биографию Шевченко, он обращает внимание на 1857 год, когда поэт жил в Новопетровском форте. Там Шевченко познакомился и сдружился со ссыльными поляками Се- раковским80, Желиховским (Антоний Сова) и Брониславом Залесским. Можно думать, говорит господин Янковский, что это знакомство вызвало решительный поворот в идеях и взглядах Шевченко на взаимоотношения между польской и малорусской народностями. Так, в поэме «Гайдамаки» он прославлял Гонту и Железняка как национальных богатырей, изображал «ляхов» причиной всех бед Украины. Со времени же пребывания в Новопетровском форте в лире Шевченко уже нет таких тонов; напротив, он высказывает в своих произведениях негодование по адресу Хмельницкого за то, что тот потянул Украину на Восток, а не на Запад. Эти выводы господина Янковского подтверждают в общих чертах Л.Василевский и харьковский профессор Сумцов. Популярный польский публицист Горжковский утверждает даже (мы оставляем это утверждение всецело на его ответственности), будто «Т.Шевченко в письмах к Б.Залесскому высмеивал и вышучивал малорусский язык и глумился над этим языком» (smial si$, drwii, szydzil z j^zyka Rusinow»)IV'45.
Таким образом, поэзия Т.Шевченко состояла под тройным польским давлением: непосредственно чрез П.А. Кулиша и чрез подражание польским образцам.
Третий член Кирилло-Мефодиевской троицы, знаменитый историк- этнограф Н.И. Костомаров был самым талантливым и наиболее порядочным из всей этой компании. Сын великоросса и малороссиянки, он совместил в себе любовь к обеим ветвям русского народа. Привязанность к малорусской народности, как говорит он в своей автобиографии, едва ли не впервые была возбуждена в нем чтением гоголевских «Вечеров на хуторе» и «Тараса Бульбы». Потом Костомаров принялся за малорусские песни и думы, изданные Максимовичем, и выучил их наизусть, хотя малороссы потешались над его выговором. В 1840 году, имея 23 года от роду, он издал сборник собственных малорусских стихотворений, которые скорее следует назвать опытами выворачивания русского языка на малорусский лад, примером чего могут служить приводимые строфы:
Не нам, Боже, розгадаты Небесны глаголы;
Суди, Боже, нашу долю,
Та по Твоій воли.
Свиты, зоре, на всю землю, Поки солнце зійде,
Поки Божій день на землю Красотворный прійде.
***
Нас неволя, наша доля,
На свит породыла, Подражныла свободою,


Тай не вдовольнила.
Свитять зори як свитылы И будуть свитыты,
А мы на их надивывшись,
Ляжем в землю тлиты.
В Харьковском университете, который до 1831 года обслуживался профессорами и русскими, и польскими™*46, Костомаров сошелся в студенческие годы с украинофилами Квиткой81 и Гулак-Артемовским. В 1843—1844 году, будучи учителем Ровенской гимназии (на Волыни), он сблизился с польскими националистами, которые всячески старались приручить юного историка-украинофила. В это время Костомаров очень увлекался сочинениями Мицкевича и мог декламировать некоторые его произведения наизусть. Особой любовью его пользовались «Dziady»; позднее, при обыске, у него нашли неоконченную рукописную копию этого произведения Мицкевича. В 1846 году Костомаров очень часто виделся со стариком-поляком Зеновичем, бывшим профессором Креме- нецкого лицея, мечтавшим о всеславянской республике. Наконец, Се- мевским недавно опубликовано содержание составленной Костомаровым «Книги Бытия украинского народа». Это — неизвестная доселе рукопись, хранящаяся в архиве департамента полиции. Это своего рода философия истории, написанная под сильным влиянием «книги польского народа и польского пилигримства» Мицкевича; Семевский прекрасно выясняет это влияние чрез сравнение обоих трудов.
Перейдя в Киев на кафедру русской истории, Костомаров вошел в общение с Кулишом и другими украинофилами. В качестве романтика-панслависта он был одним из инициаторов Кирилло-Мефодиевской затеи, но в украинофильстве он долго вертелся среди теоретических научных гипотез, и Кулишу, вероятно, не без труда удалось переделать его в политические сепаратисты; за такую умеренность Кулиш даже корил Костомарова кличкой иноплеменника™*47. Многолетняя научная и публицистическая деятельность Костомарова посвящена была защите гипотезы об исторической самобытности малорусского племени; отстаивая этот тезис, он увлекался партийными соображениями и доходил иногда до научного абсурда: так, например, он хотел уверить всех, что малорусское народное мировоззрение совершенно самостоятельно, игнорируя доказанное наукой положение об иммиграции в Малороссию верований, сказок и символики из чужих стран™*48; делая ложные выводы из чужих филологических наблюдений, он считал Новгород на Волхове малорусской колонией™*49.
В 1861 году Костомаров опубликовал сочинение «Две русские народности», которое является евангелием южнорусского сепаратизма, по оценке как поклонников, так и противников этого движения™*50. Впрочем, и этой статьей, и другими своими трудами по истории Костомаров причинял украинофилам при своей жизни и до настоящего дня гораздо больше огорчений, чем радостей. «Две русские народности» сливались, в глазах Костомарова, в высшее национальное «единство русского народа». Деля русскую историю на периоды, он от Киевского периода переходил к Владимирскому и Московскому, что, с точки зрения современной украинской партии, является страшной ересью; в своих характеристиках малорусского племени Костомаров неоднократно подчеркивает его неспособность к политической жизни и высказыва-
56


ет уверенность, что воссоединение Малороссии с Россией закончило навсегда самостоятельную политическую карьеру Малороссии. Современный украинских дел мастер профессор Грушевский укоряет Костомарова и за то, что он, работая над историей козаччины, не становился на точку зрения «украинских интересов»: резко осуждал Хмельницкого за его переговоры с Турцией после 1654 года и неуважительно отзывался о гетманах Выговском, Дорошенко и Мазепе, говоря, что масса козаче- ства не шла «за этими господами, когда они являлись противниками и врагами царя». Не одобряет господин Грушевский Костомарова и за то, что последний объясняет позицию малорусских народных масс «инстинктивным чувством», повелевавшим всегда и при каждом случае держать сторону русского правительства™'51.
Впрочем, и в глазах господ Грушевских Костомаров заслуживает снисхождения. Так, под влиянием личных счетов с правительством, возбранившим ему с 1862 году доступ к университетским кафедрам, обиженный экс-профессор в припадке временного неистовства разражается пасквилем на двухсотлетнюю деятельность русского правительства в Южной России. Мы разумеем появившееся в 1860 году за границей его «письмо к издателю Колокола», где Костомаров, закусив удила, требует для Малороссии самостоятельности, присоединение левобережной Малороссии к России называет дьявольским делом, поставившим малороссов на московский эшафот под московский кнут и петербургскую пушку; в конце письма Костомаров обещает, что малорусская народность освободится из-под ига «ненасытной татарско-немецкой московщины» (С. 17, 25—27 и 36—37; цитир. по Львовскому изданию 1902 г.). Письмо это врывается резким диссонансом в длинную серию исторических трудов Костомарова; не хотелось бы думать о покойном профессоре так низко, чтобы объяснять эту разницу исключительно цензурной безнаказанностью письма (несомненно, имевшей известное влияние в данном случае), и едва ли не ближе к истине будет предположить, ЧТО ПИСЬМО ЯВИЛОСЬ результатом временного разлития карьерной желчи.
Дружба с поляками была у Костомарова преходящим эпизодом юности, и он в своих письменных трудах стоял около сорока лет на публицистической страже против польских претензий на Западную Русь; характерно, что бессмертная национальная пьеса Глинки «Жизнь за Царя» была его любимой оперой.
В юности Костомаров делал жалкие попытки переводить на мало- русский язык чужих классиков (Байрона). Затею эту он скоро оставил, исходя из тех справедливых соображений, что русский язык знаком малорусской интеллигенции не хуже, чем родное малорусское наречие. Сузил он впоследствии и взгляд на малорусское печатное слово, признавая его жизнеспособность лишь в качестве подлитературы русского языка, пригодной, по его выражению, «для домашнего обихода»™’52. Статьи свои он писал исключительно по-русски и создание литературного малорусского языка признавал вредной утопией™'53.
Правительственные репрессии, примененные в 1847 году к деятелям Кирилло-Мефодиевского кружка как к республиканцам и украино- филам прервали более нежели на 10 лет видим'ые признаки украинофильского движения и в Киеве, и в столице. В правобережной Малороссии продолжалась, однако, неустанно подпольная польская пропаганда южнорусского сепаратизма. Украинофильские увлечения в Польше обязаны были своим появлением тому же романтизму, который содейство-.
57


вал развитию украинофильства среди русских; пищу же себе они находили в чисто практических соображениях: посеять сперва литературную, а вслед затем и политическую рознь между всею Русью и тою ее частью, которая еще так недавно пресмыкалась у ног польской шляхты. Еще в 1835 году среди польских эмигрантов в Париже возник для восстановления Польши кружок «Братство народовой службы», в программу которого входила, между прочим, борьба с православием и соединение поляков со всеми другими славянскими народами, расположенными к свободе. К этой партии принадлежали: Янский, Целинский (уроженец Волыни), Семененко (католик, сын православного гвардейского офицера, женатого на польке), Адам Мицкевич, Владимир Терлец- кий и др. Душою этого кружка был сначала Янский. Кружок Янского и Мицкевича (как его обыкновенно называли) нашел вскоре покровителей и в Западной Руси. Члены его особенно интересовались возникновением малорусской литературы. Мицкевич льстиво называл малорусский язык самым приятным для слуха языком и считал Украину «землей неразгаданных предназначений, посредницей между Польшей и Россией». Особенно стоял за этнографическую и политическую самостоятельность Малороссии Семененко, над которым подшучивали, называя его изобретателем «нового русского народа». В кружке киевских укра- инофилов в 40-х годах ходил по рукам малорусский перевод одного сочинения Мицкевича, в котором слово «Польша» заменялось словом «Украйна» и последняя представлялась порабощенною «москалем»; из этого видно, что парижский кружок имел влияние и на искажение этнографических понятий в Малороссии.
Рядом с этим шла своеобразная эволюция среди польских писателей Западной Руси. Те поляки, которые происходили из полонизован- ной западнорусской аристократии и шляхты и не вполне утратили связь с массой населения, объявляли себя (в большинстве случаев лицемерно) принадлежащими к малорусской народности. Наиболее видными представителями польской украинской школы были Антон Мальчевский, Северин Гощинский и Богдан Залесский; последний недвусмысленно называл себя сыном «матки Украины и отчизны Польши». Вероятно, в силу такого двойного родства Залесский во время мятежа 1831 года получил в Варшаве почетный титул «посла от Таращанского повета Украины» (Киевской губернии). По поводу смерти Шевченко Залесский предсказывал, что Малороссия тогда лишь будет счастлива, когда поляне приднепровские побратаются с привислянскими полянами. Историк польской литературы Третяк характеризует поэзию Б.Залесского как «продолжение старых попыток к политическому и религиозному братанию разноплеменных элементов былой Речи Посполитой». По мнению Третяка, эти попытки можно назвать «третьей унией — поэтической»™'54.
Украинофильство польских писателей соединялось с чисто польской точкой зрения на прошлое малорусской народности; они останавливались на тех моментах, когда она действовала заодно с поляками. Козак польских украинофилов был козак на службе у Речи Посполитой. Увлечение малорусской народностью и козачеством создало среди поляков политическое направление так называемое «козакофильство» или «хлопоманию». Это было демократическое течение, особенно развившееся среди польской молодежи перед последним польским восстанием. В 1851 году польским эмигрантом Михаилом Чайковским, принявшим
58


ислам и известным более под именем Садыка-паши, была в Турции сделана попытка восстановления Запорожской Сечи с тем же польско- козацким оттенком, какой носили козаки в произведениях польско- украинской школы. Восстановленная Сечь должна была, по мысли Чайковского, служить возрождению Польши. В войну 1863—1866 годов Могаммед-Садык Чайковский боролся со своими «козаками» в турецких рядах против России™*55.
В начале шестидесятых годов усилились со стороны поляков попытки разжечь в Юго-Западной Руси украинофильское движение для использования его в своих польских целях. Готовясь к мятежу, поляки усердно культивировали южнорусский сепаратизм, ибо знали свое слабосилие и рассчитывали руками и боками малороссов побороть Россию и восстановить Польшу. Повстанческий генерал Мирос- лавский взывал к единомышленникам полякам: «Бросим пожар и бомбы за Днепр и Дон, в сердце России. Пускай уничтожат ее. Раздуем ненависть и споры в русском народе. Русские будут рвать себя собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть». В Малороссии же, преимущественно правобережной, распространялись поляками прокламации, трактовавшие о совместных судьбах «исторического трилистника» (Польши, Литвы и Западной Руси). Любопытно, что, обещая малороссам превратить обитаемую ими территорию в самостоятельное государство «от Кавказа до Карпат», польский Ржонд Народовый был с поляками откровеннее и проводил мятеж под лозунгом «восстановления Польши от моря (Балтики) и до моря (Черного)», что означало для малороссов не автономию, а оккупацию™*56. Приглашая малороссов принять участие в мятеже, поляки полностью повторяли зады из устава Кирилло-Мефодиевцев. Польша предлагала, говорит польский историк Равита-Гавронский, не одну лишь надежду, а обязательство устроиться с Малороссией на федеративных началах. Для умов беспристрастных, хладнокровных, благоразумных-и предусмотрительных союз с поляками представлялся единственным якорем спасения (Малороссии), единственным способом занять в Европе политическое положение; мы звали малороссов бороться (против России), думая найти среди них людей, понимающих, что Западную Русь в объятиях с Россией и в одной с нею меже ждет неизбежная погибель™*57. В 1863 году один из таких «понимающих» киевлян-украинофилов, в самый разгар мятежа, находясь под живым впечатлением распространяемой в Западной Руси поляками «Золотой Грамоты», поместил во львовской прессе восторженную статью, где он от имени малороссов позволил себе сказать следующее: «В жизни Западной Руси «Золотая Грамота» сыграла огромную роль: документ этот как в главных пунктах, так и в деталях, всегда будет тем базисом, коим поляки будут руководствоваться во всех вопросах в отношении Западной Руси; он будет навеки свидетельством, что польский Народовый Ржонд признал национальную самобытность южноруссов и все их права, а также даровал (?) народу южнорусскому все общественные и политические права, за которые этот народ боролся целые столетия»™*58.
Такое поразительное подхалимство, да еще в знак признательности за обещанного журавля в небе, не делает большой чести анонимному украинофилу, если таковой был живым, а не мифическим лицом. Знал ли этот благодарный украинофил, что еще в 1861 году популярный варшавский поэт Киприан Норвид отказывался признавать мало-


россов за славянское племя? В гимне Норвида «Zydowi polscy w г. 1861», написанном в честь еврейской молодежи, участвовавшей в варшавских уличных демонстрациях 27 февраля и 8 апреля 1861 года, имеются такие строки:
Почтенный народ. Хвала твоим сынам,
Которые не испугались монгольско-черкасской бури И вместе с нами защищали Бога Моисеев (sic)17'59.
Из бранных эпитетов, первый относится к великороссам (в глазах польского «ученого» Духинского представляющим помесь славян с татарами), а второй — к потомкам днепровского козачества (начало коему, будто, положили тюрки-черкассы).
Польские заигрывания с малороссами кончились для поляков, как известно, плачевно. Народ сам принялся усмирять польский мятеж, да и украинофилы от поляков отвернулись, чему могло быть несколько причин. Украинофилы, зная настроение крестьянской массы, могли предвидеть провал польской затеи; могли они и бояться данайских даров, зная, по опыту своих предков, цену польским обещаниям и посулам; не чувствовали они, наконец, симпатий к польским помещикам и за те доносы, коими последние засыпали русское правительство по поводу социал-демократической пропаганды левых украинофилов в селах. Некоторым показателем настроения киевских кругов может служить очень популярная в 1862 году довольно грубая пародия на известный польский национальный гимн Фелинского (1816 г.). Автором этого стихотворения молва считала украинофила В.Б. Антоновича.
Pisn poboma polzka patryotyczna, z r. 1862 z Kijowa.
Boze, cos Polskqprzez tak dtugie lata Cierpial na ziemi, na nieszcz^scie swiata,
Cos przez niq. karat Rus і Ukraine,
Sprowadzil na nas ostatnig. ruinq Przed Twe ottarze zanosim blaganie,
Daj jej czempr^dzej ostatnie skonanie.
Gdyby zas Polska znow si$ dzwigncc chciala,
Aby na Rusi znowu panowala,
Prosim Ciq Panie pomieszaj jej szyki,
Aby z tq. myslq. przepadla na wieki,
Dose juz w tym celu zanosim blaganie Daj jej czempr^dzej ostatnie skonanie.
«Боже, столь долгие годы терпевший на земле Польшу на всеобщую беду, каравший ею Западную Русь и Украину и доведший нас до крайнего бедствия, возносим пред Твоим алтарем молитву: дай ей поскорее последний конец (гибель). А если Польша захочет снова подняться (двинуться), чтобы снова хозяйничать в Западной Руси, то просим Тебя, Господи, спутай ее планы, чтобы она после этой мысли пропала навеки; будет уже нам возносить об этом молитвы: дай ей поскорее последний конец»17'60.
Если бы мы предполагали, что политиканствующие поляки после таких комплиментов махнут на малороссов рукой и оставят их в покое, то мы обнаружили бы полное незнакомство с историей польско-
60


русских отношений. Покоряясь необходимости, поляки лишь переносят после 1863 года свой главный штаб «коварства и любви» к малороссам на целых полстолетия в зарубежный Львов, но и оттуда, с берегов Пелтвы, не перестают следить за берегами Днепра.
Примечания к главе IV
,v-1 Франко И. Брокгауз и Эфрон. Т. XLI. С. 308. Wasilewski L. Op. cit. С. 66. Петров Н. Очерки из истории украинской литературы XVII и XVIII веков. Киев, 1911. С. 531.
,v'2 Императорская Академия наук. Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб., 1910. С. 10.
,v'3 Барвинский. Opus cit. С. CXXXV.
,v'4 Ефремов С. Шевченко й українське письменство. Киів, 1907. С. 14.
,V5 Wasilewski L. Op. cit. S. 66. Грушевський M. Ілюстрована Історія Украіни. С.522.
IV(i Janowski L. Uniwersytet Charkowski. Krakow. 1911. S. 2, 48, 49, 128, 130, 134, 142, 149.
IV'7 Семевский82 В. «Русское богатство». 1911. Т. V. С. 98—100, «Русская старина», 1878. Т. I. С. 187.
1V8 Шильдер83 Н.К. Император Александр Первый. Т. II. СПб., 1897. С. 106 и 279. Брокгауз и Эфрон. Т. XXXVIII. С. 447.
IV'9 Брокгауз и Эфрон. Т. XVII. С. 861.
IV I° Стороженко84 А.В. «Кіевлянин». 1911. № 320.
,v u Брокгауз и Эфрон. Т. XI. С. 251.
,V12 Коробка Н. Брокгауз и Эфрон. XXXIV. С. 638. Сидоров А.А. Инородческий вопрос и идея федерализма в России. М., 1912. С. 27.
1V I3 Грушевський М. Про старі часи на Украіни. СПб., 1907. С. 165—166. Он же. Освобождение России. С. 46—47. «Світло». 1910. IV. С. 23—24. «Рада». 1911. № 133.
,V14 Wasilewski L. Op. cit. S. 76 и 113.
IV',S Грушевський Олександр. З сорокових годов. Львів. С. 14 и 24.
iv-!6 франко \\ Нарис історіі украінсько-рускоі літератури. Львів. 1910. С. 177.
,у-17 Кулиш П.А. Op. cit. Т. 4. Кіев. 1910. С. 300, 335, 339 и 364.
,V I8 Кулиш П.А. Черная Рада. СПб., 1899. Послесловие. С. 360—362.
IVI9 «Основа». 1862. № 3. С. 14. «Русский патриотизм».
IV'20 Сумцов Н. Брокгауз и Эфрон. 1903. Т. XXXIX. С. 356.
1V’21 Сумцов Н. Брокгауз и Эфрон. 1903. Т. XXXIX. С. 357.
,v'22 «Современник». 1860. Март. Цитирую по «Литер.-науков. вістник». 1911. Октябрь. С. 66.
IV'23 «Народное чтение». 1860. Кн. II. С. 229—236.
,v-24 «Рада». 1911. № 63.
IV-25 «Рада». 1911. Ко 246.
IV26 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинско-русский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 56.
IV'27 «Рада». 1910. № 297. Твори Т.Шевченка. Изд. Яковенка. СПб., 1911. Кн. II. С. 191 и 236.
IV-28 «Рада». 1911. № 47.
,v'29 «Украінська хата». 1910. № 1. С. 34—36. «Рідний край». 1912. № 4. С. 2.
IV3° Драгоманов М. Листи на Наддніпр. Україну. Коломия. 1894. С. 44.
,v'31 Ефремов С. Шевченко й укр. письменство. Киів, 1907. С. 6—7.
,v'32 «Украінська хата». 1910. № 1. С. 34—35.
,v'33 Сборник Историко-филологического общества. Нежин. 1911. Т. VII. (Зап. наук.товар. Львів. 1912. II. С. 194). Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 55. «Рада». 1911. № 268.
,v'34 «Украінська хата». 1910. № 1. С. 46.
,v'35 Драгоманов М. Листи. С. 107.
61


,V36 Ibid. C. 108.
,v'37 Кулиш П. Украинофилам. Зап.укр.наук.товар, в Киіві. 1911. Кн. VIII. С.75. ,v'38 Конисский85 А.Я. Жизнь Шевченка. Одесса. 1898. С. 145.
1V'39 Иллюстрированное приложение к «Новому времени». № 12069 от 17 октября
1909. Эварницкий86 Д.И. Материалы к биографии Шевченка. Екатеринослав. 1909. ,v*40 Кулиш П.А. Сочинения и письма. Т. III. Киев. С. 66.
,v*41 Ефремов С. Шевченко й украінське письменство. С. 12.
,v'42 Евшан М. «Украінська хата». 1911. II С. 86.
1V43 Дашкевич Н.П. Отзыв о сочинении профессора Петрова. СПб., 1888. С. 170— 185. Wasilewski L. Op. cit. S. 74.
,VM4 Семевский В. «Русское богатство». 1911. V. С. 107 и 116.
,v*45 Wasilewski L. Op. cit. S. 78. Сумцов H. Брокгауз и Эфрон. 1903. T. XXXIX. С. 356. Gorzkowski М. Przegl^d kwestyj spornych о Rusi. Wid. 3. Krakow. 1877. S. 125.
,V'4C Wasilewski L. Op. cit. S. 66.
,v‘47 Грушевський M. Укр. Історіографія і M. Костомаров. «Літ.-наук, вістник».
1910. V. С. 217. Семевский В. «Русское богатство». 1911. V. С. 103—104. Записки Наук, товар, імені Шевченка. Львів. Т. CVI. 1911. Кн. VI. С. 205.
,v'48 «Украінська хата». 1910. Кн. IV. С. 28.
,v'49 Грушевський М. Op. cit. С. 221.
,v-50 Ibid. С. 223.
,v-51 Ibid. C. 223 и 225.
,v-52 «Світло». Киів. 1910. IV. С. 25 и 29.
,v'53 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 48.
,v'54 Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русский вопрос в Галичине. 1804— 1909. Почаев. 1909. С. 24. «Dziennik Kijowski». 1911. № 317. «Рада». 1911. № 292. Tretiak I. «Bohdan Zaleski». Zycie і poezya. Krakow. 1911 (по «Літ.-наук, вістн.» 1912. II. С. 164).
,v-55 Брокгауз и Эфрон. Т. XXXIV. С. 636—637 и Т. XXXVIII. С. 373.
,v'56 Волынец87 А. Украинофильская утопия. «Кіевлянин». 1911. С. 103.
,v'57 Rawita Gawronski. Fr. «Rok 1863 na Rusi». Lwow. 1902. S. 300—301.
,v'58 Ibid. C. 305—306. «Мета». 1863. Значение киевского университета для украинского народа. С. 227.
,v'59 Belza W. Ojczyzna w piesniach poetow polskich. Lwow. S. 208.
,v'60 Rawita Gawronski. Fr. «Rok 1863 na Rusi». C. XLIV. «Вестник Юго-Западной и Западной России». 1863. Ноябрь. С. 185.


Глава V
Южнорусский сепаратизм 1861-1900 гг.
«Основа». «Метелики». Воскресные школы. Юго-Западный отдел географического общества. Драгоманов. Ограничения 1876 года. Украинский легион для Герцеговины. Петербургский «кружок тринадцати». Малорусские театр и беллетристика. «Киевская старина». Антонович иего школа
В половине прошлого столетия вся масса малорусского народа, по выражению известного украинофила Стешенко, двигалась, хотя и медленными шагами, к слиянию в одно целое с великорусской частью России; первою опасностью для этой эволюции явилась кучка малорусской интеллигенции — «Мефодиевцы»^1. После разгрома «братства» Мефодиевцы почти совсем притихли, но преимущественно по обстоятельствам от них не зависевшим. На рассвете реформ александровского царствования кружок воскресает в Петербурге, но вместо панславистского федерализма проповедует малорусское народничество, а в первую очередь стремится к школьному и внешкольному просвещению малороссов не на русском языке, а на малорусском наречии. Известные уже нам Кулиш и Костомаров издают в столице партийный ежемесячник «Основу», просуществовавший с января 1861 года по сентябрь 1862 года; статьи в журнале печатались как по малорусски, так и на русском литературном языке. В «Основе» помещено было много стихотворений Шевченко (умершего в феврале 1861 г.); там же появились полемические статьи Костомарова, направленные против русских историков-этнографов («Две русские народности») и против польской этнографической гипотезы Духинского («Ответ на выходки газеты «Czas»). Усердными сотрудниками «Основы» были юные киевские украинофилы Чубинский и Антонович; последний поместил в журнале за январь 1862 года свою «Исповедь» — отречение от польской национальности. По мнению профессора М.Грушевского, журнал явился выразителем тесной связи украинства (украинофиль- ства) с тогдашним освободительным движением России, с настроением прогрессивного великорусского обществау'2. Это далеко не так: руководящие статьи многоглаголивого Кулиша дышали самым безнадежным обскурантизмом: он призывал интеллигенцию уподобиться образу (малорусского) простолюдина; он доказывал, что в Малороссии экономическое положение народа так идеально хорошо, что не нуждается в улучшении; он ратовал против «чугунок», которые-де народу совершенно не нужныу'3. Вместо чугунки он задумал в 1861 году облагодетельствовать малорусских крестьян официальным изда-
63


ниєм «Положения 19 февраля» на малорусском наречии. Хлопоты Кулиша (имевшего связи) увенчались успехом, и 15 марта 1861 года воспоследовало Высочайшее разрешение на перевод. Ликование в украинофильском лагере было большое и, конечно, по причинам принципиальным, ничего общего с интересами крестьянства не имеющим. Работа закипела: Кулиш, при сотрудничестве Костомарова, Маркевича, Белозерского88 и других, выработал (то есть сочинил) юридическую терминологию. В апреле отпечатаны были корректурные листы первых 114 §§ «Положения» и представлены чрез канцелярию Государственного Совета на одобрение последнего^4. Обнаружилось немедленно, что потуги инициаторов этого дела представляются «покушением с негодными средствами». Вместо непонятных крестьянину юридических терминов и других выражений официального (русского текста), которые мог ему легко растолковать любой местный интеллигент (священник, мировой посредник) в малорусском «перекладе» кишмя кишели и полонизмы, и исковерканные русизмы, смысл которых составлял секрет изобретателей и ни для какой степени грамотности читателя-малоросса не мог быть вразумительным. Получив соответственное разъяснение от секретаря Государственного Совета, Кулиш должен был отказаться от своего смелого, но фантастического плана заговорить к народу новыми и в то же время понятными словами. Работа осталась незаконченной. Недавно она была воспроизведена в «Киевской старине»у'5, где любители юмористики могли с нею ознакомиться.
Судьба «Основы» была также печальна: просуществовав менее двух лет, журнал прекратился и, притом, как указывает украинофил Франко, «не от злоключений, а от истощения сил»У6. Кроме журнала, предназначенного для интеллигенции, украинофилы занялись в Петербурге и в Киеве изданием популярных брошюрок на малорусском наречии, которые они называли «метеликами» (мотыльками). За 8 месяцев 1861 года, судя по помещенному в «Основе» отчету, из складов, устроенных в 25 малорусских городах и местечках, распространено было более 12 тысяч экземпляров таких брошюр. Некоторые украинофилы с сумкою на плечах ходили из села в село и продавали, а то и даром раздавали эти брошюры. В 1859—1860 годах появились и мало- русские школьные учебники: букварь Шевченко, граматка Кулиша и «щотныця» (арифметика) Конисского. Тогда же появились во многих городах Малороссии воскресные школы, где преподавание велось дилетантами преимущественно из учащейся молодежи; сюда немедленно присосались украинофилы и, пользуясь свободой преподавания, повели его на малорусском наречии. В 1861 году появились воскресные школы с малорусским преподаванием и в некоторых селах (Полтавской губернии)у'6. В 1862 году петербургский комитет грамотности возбуждает пред правительством ходатайство о введении в народных школах всей Малороссии преподавания на местном наречииу'7. Вопрос становится модным. Петербургские украинофилы нашли энергичного защитника своих вожделений в лице министра народного просвещения А.В. Головнина89, который стоял за допущение малорусского преподавания во все низшие школы Юга России. С целью (соответственного) подготовления народных учителей была в Киеве открыта «Временная педагогическая школа», в которой большинство преподавателей состояло из тех же студентов, что работали и в воскресных школах. Параллельно со
64


школою организовалось в Киеве «Общество друзей народа», члены которого беседовали друг с другом только по-малорусскиу'8. В числе этих студентов был и М.Драгоманов, из позднейших статей которого мы узнаем, что школа эта не только «не жахалась» (не боялась) малорусской речи, но даже отпечатала на казенный счет малорусские басни («Байки») Глебовау'9. Вероятно, к этому периоду относится и рассылка, по распоряжению начальника Юго-Западного Края, десяти тысяч мало- русских букварей по сельским школамУ1°.
Не удивительно, что аппетиты украинофилов разыгрались: некоторые из них стали добиваться введения малорусского языка в школы на Юге России уже не как вспомогательного, а как главного. Министр Головнин шел и этому преступному требованию навстречу, но честь народного просвещения была спасена другими ведомствами. На благословение Св. Синода представлен был малорусский перевод Евангелия, исполненный инспектором нежинского лицея Ф.Морачевским; Синодом перевод был послан для оценки и заключения, между прочим, в Киев — новому генерал-губернатору Анненкову90 и епископу Калужскому Иакову. Владыка донес, что считает малорусский перевод излишним при наличности русского перевода, вразумительного и для малороссов. Генерал Анненков признал самую затею «опасной и вредной» потому, что существование особой малорусской литературы, дозволение которой вытекает из дозволения Св. Писания на малорусском языке, повлечет за собою отторжение Малороссии от Российской державыу п. Последняя фраза отзыва (цитируемая нами не по первоисточнику) звучит, правда, несколько категорично, но по логике и государственной прозорливости это не казенная отписка, а золотые слова.
Св. Синод, с митрополитом Исидором91 во главе, благословения на обнародование труда Морачевского не дал. Вопрос этот оказался чреват и другими последствиями. Мысль, высказанная Анненковым, не осталась под спудом, и 20 января 1863 года состоялось Высочайше одобренное распоряжение министра внутренних дел Валуева92 о приостановке печатания книг религиозных, популярно-научных и учебных на мало- русском языке, так что применение этого языка оказалось разрешенным лишь для изящной словесности. На протест со стороны украино- фильствующего Головнина Валуев пишет (в июле 1863 г.), что, по его мнению, замыслы малороссов (склонных к литературному сепаратизму) не только совпадают с намерениями поляков, но и чуть ли не вызваны польской интригой V l2. В упомянутом распорядительном циркуляре Валуева (по цензурному ведомству) высказывается подозрение, что украинское движение инспирируется «политическими замыслами Польши» и базируется на «сочиняемом» некоторыми малороссиянами так называемом украинском языке V l3.
В том же 1863 году последовало запрещение малорусского преподавания в народных школах. Относительно воскресных школ и «Временной педагогической школы» выяснено было, что там под видом просвещения шла пропаганда южнорусского сепаратизма нередко рядом с сеянием революционных демагогических идей. Последнее направление чрез учителей сельских школ грозило распропагандированием темного крестьянства в смысле агитации за классовую борьбу с помещиками. Этот крен влево со стороны педагогов-украинофилов вызвал большое смятение среди помещиков правобережной Украины — тогда исключительно поляков: в 1861 году, накануне своего восстания, они
5 Заказ 857


стали раскрывать правительству глаза на размеры и характер украинофильского движения; благодаря их доносам, некоторые из особенно левых деятелей воскресных школ, как украинофилы Конисский, Чубин- ский, были изъяты из обращения и отправлены в ссылку. Такой неожиданный (временный) поворот в тактике поляков относительно ук- раинофилов-демагогов, в сущности, нисколько не удивителен: здесь ставилась на карту их — поляков — собственная безопасность, а также ускользала надежда на пробуждение в крестьянах симпатий к подготовлявшемуся тогда польскому мятежу.
После правительственных «veto» и репрессий 1863—1864 годов литературное украинофильство, даже в дозволенной (беллетристической) области, находилось в спячке до 1870 года. Что сравнительно не очень грозные мероприятия правительства против украинофилов могли вызвать такой семилетний застой в литературе ФранкоУ14 склонен объяснить только слабохарактерностью вожаков движения и недостаточной разработкой основных его идей.
Украинофильство, однако, не замерло, а лишь притаилось и, приспособляясь к новому правительственному курсу, приняло новые формы. Киевская «громада» (так называл себя организованный господином МихальчукомУ15/93 кружок украинофилов, преимущественно студентов и педагогов, сплотившихся на арене воскресных и «педагогической» школ) обнаружила в своей среде к началу 70-х годов несколько талантливых партизанов, которые, запасшись научными дипломами, посвятили весь живот свой защите и пропаганде гипотезы-теории польского эмигранта Духинского в той ее части, которая отрицала у малороссов общность происхождения с великороссами, а в речи малороссов — родственную близость с великорусским языком, то есть «громадяне»- ученые стремились доказать самобытность малорусского племени и его «языка». Сплотились вокруг этого знамени профессора истории В.Антонович (из ополяченной малорусской семьи) и М.Драгоманов, филологи Житецкий и Михальчук, а также вернувшийся из ссылки этнограф Чубинский94 (автор революционного гимна «Ще не вмерла Украина»). Последний, по поручению русского географического общества, организовал с 1869 году этнографическую экспедицию по всей правобережной Малороссии и собрал материал, средактированный для печати географическим обществом при живейшем участии Костомарова; с 1873 года киевская «громада» основала, очевидно, по инициативе Чубинского «Юго-Западный отдел» упомянутого географического общества, где Чубинский занял место сперва секретаря, а потом вице- председателя. Отдел издавал и «Записки» (на русском, конечно, языке). Отдел, нося вывеску научного учреждения, был, в сущности, генеральным штабом политического украинофильства. По откровенной ревеляции Франка (мы умышленно берем показания по возможности из украинофильского лагеря), киевское украинофильство этого периода не было заключено в тесные рамки партикулярных усилий кабинетных ученых: оно развивалось в более или менее живой связи с прогрессивными и либеральными элементами русскими и польскими; явилась настоятельная необходимость осмыслить партийную деятельность, дать ей широкую программу^16. Молодой магистр М.Драгома- нов едет (в 1870 г.) в Австрию в научную командировку на средства, отпущенные университетом. Во Львове он группирует молодежь и основывает политический украинофильский кружок (радикальную
66


партию) с резкой социалистической окраской; устанавливает он также связь между львовской прессой и публицистами киевской «громады», не имевшими возможности вести открыто свою агитацию и искавшими за кордоном газетного поля для изложения своих вожделений. О пропаганде Драгоманова, напугавшей австрийское правительство, много писалось и в краковских, и в венских газетах; это не помешало, однако, Драгоманову по возвращении из «научной» командировки спокойно продолжать в Киевском университете лекции истории. Рядом с учеными трудами, которые он вел совместно с профессором Антоновичем, Драгоманов выступил в русской прессе с рядом резких публицистических статей, которые лишили его в 1876 году профессуры; в том же году он покинул пределы России навсегда. Дело в том, что в Вене стали печатать (для подпольной пропаганды в России) малорусские социалистические брошюры популярного характера; русским правительством установлена была связь между этой литературой и деятелями киевской «громады». «Юго-Западный отдел» своеобразных «географов» был закрыт, а малорусская печать была подвергнута, по указу 18 мая 1876 года, строгим и весьма целесообразным ограничениям.
Недюжинная личность и кипучая деятельность М.Драгоманова оставила резкие следы на украинофильском движении, а потому платформа этого политика-публициста заслуживает некоторого внимания. Драгоманов был с юных лет до могилы социалистом-федералистом. В 1872 году он еще стоял на почве славянофильства и рекомендовал (статья в «Вестнике Европы») славянскую федерацию для борьбы с немецким «Drang nach Osten»V I7. Крупную помеху для такой федерации он видел, однако, в русской государственной централизации; отсюда логически вытекали постулаты его о политической автономии Польши, Литвы, Белоруссии, Малороссии и так далееу'18. На украино- фильство, в смысле национальном, он смотрел лишь как на реальную базу своей пропаганды. Так, в конце 60-х годов он, идя по стопам педагогов Ушинского и Водовозова, отстаивал национализацию мало- русской низшей школы будто бы по чисто педагогическим соображениям^19, но уже в 1877 году, сидя в Женеве, раскрыл свои карты и доказал, что национализация народных училищ малорусских необходима для федерационного распада России, для уничтожения единства и сплоченности русского народа, как великодержавной единицы в EeponeV20. Автономию национальную без политической самостоятельности он считал абсурдом, а для завоевания политической автономии советовал малороссам войти в союз с «недержавными нациями» в России; эту мысль он, по его собственному заявлению, высказывал на протяжении двадцати лет не раз и даже пробовал ее реализовать, например, изданием брошюры на белорусском языке, попыткой сблизиться с литовцами и т.п.у*21. Драгоманов, по тем же соображениям, много способствовал также примирению с поляками Антоновича и других киевских украинофилов, стараясь сгладить между ними трения, образовавшиеся в период 1861 —1863 годову‘ 22. С целью ускорения распада России он рекомендовал малорусским автономистам не брезговать и поисками политических союзников в чужих странаху*23. Националистическое (этнографическое) украинофиль- ство Драгоманов презирал, как принадлежащее к разряду «теорий, доживающих свой век в среде более отсталых народов Европы, или, лучше сказать, в среде более отсталых кругов их интеллигенции»^24.
67


В чувствах и интересах национальных украинофилам, по убеждению Драгоманова, бесполезно искать руководящих идей для общественной работы культурной, политической и социальной, и украинское движение не может иметь серьезного общественного значения, пока не станет на политическую почву. «G’estaprendreoualaisser», как говорят французы: это нужно так и знать и не дурить ни себя, ни других»у*25.
Со своим, нужно признаться, чисто академическим беспристрастием прямолинейный Драгоманов рисует украинофилам ту благодетельную роль, какая выпала на долю русского правительства в строении исторических судеб Малороссии и какая была правильно оценена малороссами в свое время. Если мы посмотрим, говорит он, на старших малорусских писателей XIX века по Стороженко включительно, то увидим, что они прославляют московский уряд за войны с турками, татарами и поляками и хвалятся службой малороссов в русской армии в борьбе с этими, а потом и другими нациями; достаточно сказать, не заходя очень далеко, что от самого митрополита Иова Борецкого вся малорусская интеллигенция, в том числе и козацкая, кланялась царям восточным как своим заступникам. Московское царство, поясняет Драгоманов, выполняло и наши национальные задачи, с тех пор как история сложилась так, что мы сами для себя не могли их выполнять; такими задачами были освобождение нашего края от ига татарско-турецкого и от подданства польского. «Я прошу кого угодно, иронически восклицает женевский эмигрант, представить себе культурную Украину с набегами татар за ясырем (на Полтавщине это было еще в 1739 году), с турками в Азове и на лиманах, без Одессы, Таганрога и т. д. А если так, то нужно же признать, что Московское царство все-таки выполнило элементарную географически-национальную задачу Украины»4'26.
Пропаганда политического украинофильства требовала больших расходов. В первую поездку Драгоманов повез из Киева несколько тысяч рублей, пожертвованных двумя малорусскими меценатами; на эти деньги устроена была во Львове (1872 г.) типография, легшая в основание «Товариства имени Шевченка»; в 1876 году Драгоманову, при выезде из России, вручена была более крупная сумма, собранная киевскими украи- нофилами на издание партийных брошюр (в Вене) и партийного журнала «Громада» (в Женеве). Один из участников складчины, недавно скончавшийся киевский педагог Я.Н. Шульгин отдал на это дело все свое состояние — около 12 000 рублейу*27.
Смелый размах социалистической пропаганды не нашел по тем или иным причинам поддержки в киевских украинофильских кругах, и женевская «Громада» вскоре зачахла (ввоз ее был воспрещен и в Россию, и в Австрию). Проповедь политического украинофильства нашла себе зато горячих партизанов в Галиции. В Малороссии драгомановцы не могли открыто возглашать о своих идеях и работали подпольным путему'28. Под конец своей политической карьеры М.Драгоманов почти отстал от украинофильства и приблизился к доктрине социалистов- анархистову‘29.
Законом 18 мая 1876 года наложены были на малорусскую письменность следующие ограничения:
1) воспрещен ввоз малорусских книг и брошюр из-за границы;
2) воспрещено печатание и издание в Империи малорусских произведений и переводов, кроме а) исторических документов и памятников (с соблюдением правописания подлинников) и б) произведений
68


изящной словесности (без отступлений от общепринятого русского правописания) и
3) 	воспрещены малорусские представления и чтения, а также слова при нотах.
Указ 1876 года, подтвердивший и развивший правила 1863 годау'30, явился планомерным государственным актом, стремившимся удержать малорусскую письменность в возможной близости к малорусской народной речи (где ее сфера обращения была природной) и воспрепятствовать искусственному введению в эту письменность неологизмов и употреблению правописания, отличающегося от изучаемого в государственной школе. Применение этого закона могло действительно обеспечить многочисленным малорусским диалектам успешный ход постепенной ассимиляции с родным русским государственным языком. Ассимиляция эта, конечно, не могла быть остановлена потугами украино- фильства, но все же более или менее ими тормозилась. К сожалению, система, принятая правительством, не была им проводима с достаточной последовательностью. В октябре 1881 года снят был запрет с малорусских спектаклей и чтений и разрешено печатание малорусских словарей. Вопрос о словарях возник вследствие желания украинофила Костомарова образовать при Академии Наук фонд на премирование таких словарей. Допущения малорусских чтений и спектаклей добивались два южных генерал-губернатора: харьковский князь Дондуков-Корсаков и киевский М.И. Чертков, причем последний, исходя в своей докладной записке от ходатайства о допущении к обращению в России сборника малорусских песен, напечатанного в Лейпциге, перешел на защиту малороссов от подозрений в сепаратизме и на доказательства возможности полного снятия ограничений с малорусских литературных произведений^31. Киевская молва приписывала авторство этой записки профессору В. Антоновичу, который с 1863 года по 1880 год состоял при начальнике края с откомандированием для занятий в комиссию для разбора древних актов. Вред от таких «некоординированных движений» русской государственной политики, забывающей сегодня то, что вчера еще казалось установленным принципиально, сам по себе велик, но он еще более усугублялся от различных снисхождений и поблажек, а также от различного толкования ограничительных правил (иногда приближавшегося к попустительству) со стороны отдельных органов правительственной властиу*32. По совершенно непонятным причинам правила 1876 и 1881 годов не были официально опубликованы, что придавало появлению их оттенок какой-то таинственности и робкой нерешительности.
Так или иначе, ограничения 1876 года произвели на украинофилов ошеломляющее впечатление. Большинство путей для пропаганды, по- видимому, заграждалось. Киевские украинофилы решили отыграться на международном поле и, придравшись к герцеговинскому восстанию, решили послать в Герцеговину вспомогательный «украинский» легион. Тех многочисленных добровольцев, которые ехали на Балканский полуостров из Малороссии и Новороссии в качестве обыкновенных русских людей, киевская «громада» игнорировала и желала выступить автономно от имени будущей автономной Украины. Описание этого фарса мы предоставляем перу того громадянина, который состоял полководцем легиона: переводя его рассказ, не меняем и стиля, сперва ходульно-приподнятого, затем понижающегося по закону нисходящей прогрессии.


«То были незабвенные времена великой культурной работы таких знаменитых деятелей, как профессор Антонович, Драгоманов, Чубинский; то были времена, когда центр киевской «громады» состоял исключительно из людей, увековечивших потом свое имя литературной, научной или политической работой: И украинская молодежь, воспитанная такими исполинами духа, такими сознательными патриотами, лелеяла в своем сердце определенный политический идеал — общую всеславянскую федерацию».
Решив ехать добровольцем, автор воспоминаний оповестил «громаду» о своем намерении.
«Вечером собрались громадяне в квартире Драгоманова, и на этом совещании предложено было организовать целый отряд украинцев-доб- ровольцев, который бы под моим предводительством ехал в Герцеговину. Тут же сделали первую денежную складчину на это дело: по 100 рублей с каждого громадянина. На следующий же день приступили к делу организации отрядов. Некоторые из киевлян взялись вербовать охотников между местной молодежью, другие надеялись вызвать знакомых из провинции. Дебагорий-Мокриевич95 взялся набрать волонтеров в Одессе. Я тем временем поспешил в полтавское имение, чтобы привести в порядок домашние дела. К моему возвращению в Киев приехал из Одессы и Мокриевич. Ему удалось захватить всего одного добровольца, но сам он, по болезни, не мог ко мне присоединиться. Дело организации киевского отряда шло не лучше. На весь Киев нашлось только шесть охотников; все это, однако, были «нелегальные» люди и мечтали лишь о том, чтобы как-нибудь удрать за границу»у'33.
После неудачного смотра своих активных патриотических сил, «легальные» громадяне отказались на целых 15 лет от закордонной политики и занялись исключительно политикой внутренней, которая сводилась, в сущности, к раздуванию огонька на жертвеннике украинофиль- ства, чтобы искорками от него потешать свое самолюбие и приманивать к своему толку прямых и косвенных партизанов из окружающей южнорусской интеллигенции, а главное — полуинтеллигенции.
Из появившейся недавно в печати посмертной статьи инженера М.К. Васильева мы узнаем, что в среде малорусской учащейся молодежи Петербурга существовал конспиративный «кружок тринадцати», называвший себя «группою украинских социалистов-федералистов». Существовал он с 1883 года по 1890 год и может быть рассматриваем как носитель идеалов Кирилло-Мефодиевцев и кружка «Основы». Кружок находился под сильным влиянием М.Драгоманова, дававшего ему руководящие указания из-за кордона и получавшего от кружка деньги на высылку революционной литературы. Из программы кружка (довольно обширной) интересен § 7 А, который гласит: «Как украинцы, как народность бесправная в культурном отношении, мы не представляем себе нашего освобождения без такого же освобождения польской, литовской, белорусской, латышской народности, без освобождения кавказских народностей и огромной массы инородческих племен»... В экономическом отношении программой рекомендуется пропаганда социализации промышленных предприятий и земли. Благоприятным для такой пропаганды фактором программа считает «распространение в народе сектантских учений, уменье укрывать это распространение от зорких глаз полиции и духовенства». О термине «Украина» кружок имел довольно сбивчивое понятие: в той же программе «Украина» то фигури-
70


рует как часть Малороссии, сопоставляемая, например, с Подолией, то отождествляется со всею Малороссией^34.
Одним из любимых средств украинофильской пропаганды с последней четверти прошлого столетия сделались малорусские спектакли. Еще в 50-х годах минувшего века по Малороссии разъезжала польская труппа Жураховского и Молотковского, имевшая в своем составе и малороссов, а в репертуаре малорусские пьесы Квитки, Ващенка-Захар- ченка и Котляревского; пьеса последнего «Наталка Полтавка» ставилась чаще других. В 1863 году член киевской «громады» недоучившийся студент Кропивницкий96 попадает в Херсонскую губернию, где вместе с канцелярским писцом Тобилевичем (по сцене Карпенко-Карый) устраивает малорусские спектакли сперва в городе Бобринце, а позднее в городе Елисаветграде. Большое влияние на малорусских аматоров в Бобринце имел украинофил А.Конисский, который, отбыв ссылку в Вологде, проживал с 1866 года некоторое время в Бобринцеv'35. В 1872 году организовался кружок «сознательных» деятелей для постановки мало- русских спектаклей в Киеве; во главе кружка стали личные друзья профессора Антоновича — малорусский поэт и драматург М.Стариц- кий97 и юный композитор Н.Лысенкоу‘36/98. Киевская «громада» составляла добровольную клаку на малорусских спектаклях и всеми силами рекламировала труппу в обществе. В 1876 году по 1881 год деятельность малорусских трупп была возбранена законом. В 1881 году возникла на Юге России труппа Ашкаренко, а с 1883 года воскресла труппа Старицкого, выдвинувшая талантливых исполнителей Заньковецкую, Садовского99, Саксаганского и упомянутого выше Кропивницкогоу'37. В 1884 году часть киевской учащейся молодежи, распропагандированной в достаточной мере местными педагогами-«громадянами», произвела бурную украинофильскую демонстрацию на малорусском спектакле; в результате явилось, по инициативе начальника края генерала Дрентельна, изгнание малорусского театра из губерний Волынской, Киевской, Подольской, Полтавской и Черниговской; запрещение малорусских спектаклей в этом районе было снято лишь десятью годами позднееу‘38. Насколько целесообразно было «veto», наложенное на малорусские спектакли генералом Дрентельном, можно видеть из той оценки, какую дают своему театру украинофилы. Украинский театр, по словам С.Ефремова, становится крупным фактором в деле пробуждения «национальной сознательности» обществау'39. Могучим средством украинофильской пропаганды называет малорусскую сцену и Л.Василевский, по мнению которого многие писатели и общественные деятели благодаря театру вступили на путь национальной работы; для других малороссов, оторванных жизнью от родного края, малорусский театр заменял, до известной степени, отсутствовавшую публицистику^40.
С русской государственной точки зрения остается лишь пожалеть, что административный остракизм малорусского театра простирался не на весь Юг России, а на 5 губерний, и что он был лишь временным.
Правилами 1881 года сюжеты малорусских пьес были поставлены в известные рамки. К представлению разрешались только пьесы, где выводились действующие лица из народа, и запрещались все произведения, где выводились лица из интеллигенции (так называемые «сюртучные» пьесы); не пропускались цензурою и пьесы со сколько-нибудь заметною национально-политической окраской. Эти ограничения, которые к эпохе «свободы слова» (1906 г.) постепенно ослабевали, украино-
71


фил М.Грушевский называет «бесконечно капризными требованиями»^41. Если господин Грушевский по тактическим соображениям притворяется непонимающим сути закона и умышленно закрывает глаза на его смысл, то мы считаем своей обязанностью назвать эти «капризы» их настоящим именем, — именем государственной самоохраны: для «сюртучных» персонажей украинофилы-драмоделы должны ковать сотни несуществующих «украинских» слов, должны создавать новый «украинский язык», ибо на малорусском наречии ни один интеллигент диалогов не поведет. Пропаганда же искусственного «украинского языка» являлась и является краеугольным камнем национально-политического сепаратизма. Inde ira, — отсюда гнев господ Грушевских.
Наиболее плодовитыми поставщиками пьес для малорусского театра в последней четверти прошлого столетия были кроме Старицкого упомянутые уже Кропивницкий и Тобилевич.
М.Старицкий написал около двух десятков драматических пьес. При очень небольшом таланте, он отличался большой развязностью в ковке неологизмов, настолько своеобразных, что сами украинофилы от них нередко открещивалисьу'42.
М.Кропивницкий, на пьесах которого выезжали долгие годы все малорусские труппы, не был, по словам украинофила Сриблянского, хорошим драматургом; его произведения неудовлетворительны во всех отношениях. Кропивницкого следует, несомненно, признать отцом «украинско-театрального» юмора, в основе которого лежит шарж. Так, популярная пьеса «Невольник» — очень скверная переделка прекрасной поэмы Шевченко. Полная фальшь глядит из каждой строки. Юмору полно, но такого, что хоть нос затыкай. «Гопак» танцуется безо всякой надобности непосредственно после слез; вся пьеса — продукт художественного убожества. В шуточной оперетке «Пошились у дурни», за исключением сносного первого действия, нет ни характерности, ни типов, ни человеческого языка. В оперетке много пения, причем «вирши» просто стыдно читатьу'43.
Из произведений Тобилевича, наиболее талантливого из этой троицы, можно отметить драму «Наймычка» и комедию «Мартын Боруля». Остальное — тенденциозно в квадрате: Тобилевич по убеждениям был не только украинофил, но и социал-революционер. Государственную службу секретаря в уездной полиции он оставил по 3-му пункту, ибо был изобличен в изготовлении фальшивых паспортов для странствовавших по селам «народовольцев»У44.
Малорусские труппы разъезжали в 80-х и 90-х годах по всем градам России. В погоне за популярностью они старались подладиться под низменные вкусы толпы и приналегали на танцы, пение, грубый комизм и картины пьянства. Это создало на малорусский театр своеобразную моду, хотя в репертуаре его преобладали пьесы с «гопаком и горилкой» — так называемые «гопакедии»у*45. Воспитательное значение мало- русского театра было, безусловно, отрицательное, тем не менее в начале настоящего века число трупп доходило уже до десятка. Современная «украинская сцена» будет предметом нашего суждения в другом месте.
Малорусская беллетристика за тридцатилетие (1876—1906 гг.) развивалась в пределах России вяло и имела ограниченный круг читателей — партизанов украинофильства. Тенденциозные беллетристы и ук- раинофилы-публицисты, по цензурным условиям, оказались на родине лишенными слова и печатались (как это мы узнаем в следующей главе)
72


за кордоном — во Львове. Отношение малорусских беллетристов к полякам и к польским претензиям на Западную Русь было неровным. В повести Ивана Нечуй-Левицкого «Причепа» подчеркивается паразитарная роль польского элемента в Юго-Западном Крае; поэт-украино- фил П.Грабовский (псевдоним Павло-Граб), родом подолянин и человек русской культуры, призывает своих соотечественников малороссов совместно с поляками бороться против великороссов («воронов» и «исчадий ада») и против целости русского государства7'46. Язык украино- филов-беллетристов был тем более диким и произвольным, чем более удалялись они подобно драматическим авторам сюртучных пьес от бытописания крестьянства и мелкого мещанства. Если у беллетриста хватало примитивной честности на то, чтобы держаться малорусской народной речи, не прибегая к «ковке» новых «украинских слов», то получался удивительный результат: они писали по-русски на малорусский лад.
Мы уже отмечали это явление у Костомарова; теперь приведем по несколько строф из малорусских стихотворений А.Я. Конисского (1889—1900 гг.) и харьковца Я.И. Щеголева, автора сборников «Ворскла» (1883 г.) и «Слобожанщина»; второго поэта профессор Сумцов, кстати, хвалит7'47 за «внешнюю красоту языка», а современный «украинец» господин Шаповал категорически утверждает7'48 о Щеголеве, что он «ук- раинску мову знав так добре, як бы й кожному з нас годилось знаты».
Стихотворение Щеголева «Неволя» начинается так:
Дайте мини коня мого,
Дайте вороного,
Пустить мене, пустить мене В поле на дорогу.
Я уздою золотою Коня загнуздаю,
Витром буйным пронесуся До ридного краю.
А вот образец поэзии Конисского:
Не призывайте всуе Бога,
Не призывайте вы Христа,
Не оскверняйте вы Святого,
Животворящого хреста.
Христос носив винець терновый,
Святую кровь свою пролив,
Своею смертию святою Народ з неволи искупив7*49.
В погоне за быстрым обогащением пакгауза малорусской литературы украинофилы нередко прибегали к переводам с чужих языков, не считаясь ни с ничтожным спросом на такие произведения, ни с необходимостью сочинять новые слова, непонятные даже ближайшему кружку единомышленников переводчика. О переводных потугах П.Кулиша и юноши Костомарова мы уже упоминали. Переводами с польского и русского (!) языка занимался в 70-х годах бесталанный поэт М.Стариц- кий, а в 90-х годах и позднее много переводов с немецкого, драм и
73


комедий (Шиллера, Ибсена, Гауптмана и Зудермана) сделано супругами Б. и М. Гринченко.
По мере облегчения цензурных стеснений стали появляться сборники-альманахи («Рада», «Степь», «Нива», «Складка»), где кроме беллетристики проскальзывали и статейки популярно-научного характера. С 1882 года в Киеве начал издаваться на русском языке ежемесячный журнал «Киевская старина», посвященный южнорусской истории, археологии и этнографии. Иногда в этом издании, просуществовавшем почти 25 лет, помещались весьма ценные монографии выдающихся местных профессоров (В.С. Иконникова, Н.П. Дашкевича), но это были лишь оазисы среди тенденциозной украинофильской стряпни. Подбор мате- рьяла делался как будто и в интересах науки, но лишь постольку, поскольку выводы авторов не противоречили партийным заданиям укра- инофильства; статьи, удобные в партийном смысле, помещались нередко, невзирая на литературные и научные дефекты, и, наоборот, — беззастенчивая редакция позволяла себе накладывать руку на статьи известного ученого профессора Н.И. Петрова, научная статья которого о вертепных драмах напечатана была, по его словам, «в значительно измененном виде»v'50. Сказанное относится особенно к редакторству Ф.Лебединцева (1882—1887 гг.), изобличенного еще в 60-х годах в украинофильской пропаганде на Холмской Руси, и к редакторству В.Науменко, ученика и ревностного почитателя профессоров Антоновича и Драгоманова. Редакционный комитет «Киевской старины», бессменными руководителями которого был сам Антонович и его друг филолог П.Житецкий, служил цитаделью для киевских «громадян», но была у них и лаборатория, откуда пополнялись кадры украинофильства новыми работниками. Такой лабораторией служили безнаказанно долгий ряд лет приватные курсы (южнорусской истории), которые профессор Антонович читал для молодежи в своей частной квартире. Собирались там немногие из его университетских слушателей, а также гимназисты и, особенно, семинаристы старших классов. Допускалась молодежь на эти сборища с большим выбором и осторожностью, обставлялись они известной конспиративностью, но предание о них живет по сей день в среде заслуживающих доверия местных старожилов. Из «слушателей» Антоновича более выдающиеся попадали на кафедры, как талантливый профессор Д.Бага- лей (в Харькове), профессор М.Грушевский (сперва в Киеве, потом во Львове); другие (как В.Науменко) сеяли просвещение в среднеучебных заведениях, третьи становились пастырями духовными, публицистами, народными учителями. Такая диссеминация украинофильства делает много чести проповедническому таланту Антоновича и свидетельствует о его высокой осмотрительности, позволившей ему дослужиться до высоких чинов и орденов (с пенсией на придачу), между тем как гораздо менее его вредный для России друг его М.Драгоманов давно уже пас швейцарских коз и болгарских телят.
По словам друга Антоновича, покойного филолога П.Житецкого, они оба еще в начале 60-х годов частенько бывали на Кожемяках (одна из беднейших частей г. Киева) и много там работали среди мещанства, причем «Антонович читал мещанам лещии по истории»У Ъ{.
Профессор Багалей, получивший харьковскую кафедру в 1883 году, посеял в этом городе новые зерна украинофильства и совместно с великороссом профессором Сумцовым пашет умело почти 30 лет эту заглохшую было с 60-х годов ниву. Если мы условимся работу укра-
74


инской партии называть, ради краткости выражения, украинизацией, то можно сказать, что эти почтенные жрецы науки не сидели в Харькове сложа руки. Они украинизировали историко-филологическое общество при университете, внесли хорошую закваску в местное общество грамотности и, состоя много лет бессменными гласными городской думы, сплотили там, по-видимому, вокруг себя прочное и послушное партийное ядро.
О профессоре М.Грушевском, ересиархе современного украинского движения, речь будет впереди; здесь мы отметим только, что по его историческим печатным работам можно судить о характере приватных курсов покойного Антоновича, коих интерпретацию работы эти, вне всякого сомнения, представляют.
Педагога В.П. Науменко мы застаем в 1904 году председателем киевского общества грамотности (закрытого в 1908 г. за прегрешения 1906 г). Обществу этому украинизироваться не было нужды: оно сразу было заложено на соответствующем фундаменте; все усилия общество направило на устройство библиотек «Павленковского» типа в селах Киевской губернии, куда старалось направлять и малорусские популярные брошюры.
Количество этих брошюр росло на книжном рынке из года в год; применяясь к цензурным условиям, издатели в 80-х годах прикрывали различные темы (медицинские, сельскохозяйственные и т.п.) беллетристической формой. В 90-х годах эта предосторожность во многих случаях уже оказалась излишней. Смысл правил 1876 года был призабыт; правила казались мертвым формализмом, и агенты правительства все чаще и чаще допускали отступления от них.
В 1898 году разрешено было министром внутренних дел «С.-Петербургское благотворительное общество для издания дешевых и общеполезных книг». Начало деятельности этого общества, здравствующего и доселе, очерчено, не без некоторой иронии по адресу русского правительства, неким В.Доманицким в реферате, доложенном на съезде украинской партии во Львове. В уставе общества, говорит Доманицкий, стояло, что «общество издает для малорусского народа одобренные цензурою, дешевые и доступные по языку и изложению книги»; следовательно, хотя об украинском языке нельзя было и упоминать, но, придравшись к выражению, «доступные по языку», общество начало издавать книги на украинском языке и с 1899 года издало их 56 названий в 665 тысяч экземпляров (за 10 лет). Большинство брошюр (49) — популярнонаучные. Из этих 56 книжек, продолжает Доманицкий, десять одобрены Министерством земледелия и государственных имуществ для низших школ земледелия и садоводства, а некоторые издания тем же министерством субсидировались, и это — еще в конце 90-х годов, когда и не мерещилось о каких-либо льготаху‘52. Что добавить к этому ехидному злорадству референта, кроме повторения известных царственных слов: «Всуе законы писать, если их не исполнять».
По словам галицкого писателя Франкоу'52 Министерство земледелия игнорировало по данному вопросу протесту министра народного просвещения.
С 1898 года (в столетнюю годовщину выхода в свет «Энеиды» Котляревского) студенческая «громада» Киевского университета занялась книгоиздательством на украинском языке под фирмою «Вик». В начале 90-х годов аналогичное дело вел в Чернигове энергичный и
75


работоспособный В.Гринченко, который раньше издал несколько брошюр в Харькове; там Гринченко сменили сперва И.Хоткевич, а потом Харьковское общество грамотности^53.
С 1887—1888 год южнорусские украинофилы слились со своими единомышленниками в Галиции в одну политическую «украинскую» партию под знаменем «Соборной Украины», после чего с обеих сторон последовало в 1893—1905 годах несколько политических выступлений. История происхождения украинской партии требует предварительного ознакомления с культурной жизнью Червоной Руси в XIX веке.
Примечания к главе V
v‘‘ Зап. Наук.тов. в Киіві. 1908. Кн. II. С. 40.
v*2 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 48. v3 Основа. 1861. Кн. I. С. 316—317. Кн. XI. С. 127.
V4 Русова С. «Світло». Февраль 1911. С. 36—37. v'5 Франко И. Брокгауз и Эфрон. Т. XLI. С. 314. v'6 Русова С. Loco cit. С. 37—41.
v'7 Грушевский М.С. Очерк истории украинского народа. СПб., 1911. С. 430. v*8 Записка Академии Наук. СПб., 1910. С. 15—16. Lipinski W. Op. cit. 66—67. Русова С. «Світло». Ноябрь 1911. С. 43. v'9 Она же. «Світло». Декабрь 1910. С. 32. v ,° Она же. «Світло». Февраль 1911. С. 38. v'n Записка Академии Наук. С. 17. v'12 Ibidem. С. 16.
V l3 Грушевский М.С. Очерк истории украинского народа. С. 432. Он же. Украин- ство в России. СПб., 1906. С. 10.
v u Франко И. Logo cit. Т. XLI. С. 314. v-'5 «Рада». 1912. № 84. v*16 Франко И. Loco cit. С. 318. v-17 Wasilewski L. Op. cit. S. 126.
v‘18 Драгоманов M. Народні школи на Україні. Женева. 1877. С. 2, 3, 55, 59, 82 и 98.
V l9 Брокгауз и Эфрон. Т. XI. С. 90.
V2° Драгоманов М. Народні школи. С. 7, 9, 24, 32, 102, 108 и 145.
v*21 Он же. Листи на Наддніпрянску Украйну. Коломия. 1894. С. 77—78.
v'22 Wasilewski L. Op. cit. S. 124.
V23 Драгоманов M. Листи. C. 85.
v-24 Ibidem. C. 197.
v-25 Ibidem. C. 67 и 90.
v-26 Ibidem. C. 28, 29 и 32.
v'27 «Рада». 1911. No 259.
v*28 Wasilewski L. Op. cit. S. 132.
v-29 франко И. Молода Україна. Львів. 1910. С. 20.
V3° Грушевский М.С. Украинство в России. СПб., 1906. С. 14. v'31 Записка Академии Наук. С. 21—22. v'32 Wasilewski L. Op. cit. S. 139.
V33 Яновський В. Спогади волонтьора //«Лит.-наук. вістн.» 1911. VII—VIII. С. 92— 93.
V34 Записки Наук, товар, імені Шевченка. Львів, 1912. Кн. II. С. 147—157.
V3S Ефремов С. «Рада». 1910. № 199 и 1911. № 81.
V36 Стеценко К. «Рада». 1911. № 10. v'37 Ibidem.
v‘38 Грушевский М.С. Освобождение России й украинский вопрос. СПб., 1907. С. 24.
V39 «Рада». 1911. Ия 81.
v'40 Wasilewski. Op. cit. S. 136 и 138—139.
76


V4‘ Loco cit. C. 318.
v'42 «Украіньска муза». Киів. 1909. С. 353—354.
V43 «Украінська хата». 1910. № 12. С. 763—764 и 1911. № 9. С. 407. v‘44 Ефремов. «Рада». 1910. № 199. v-45 Wasilewski L. Op. cit. S. 137.
v'46 Граб П. «Пролісок», поезіі. Львів. 1903. С. 10, 40—41, 72—73 и 78. v‘47 Сумцов Н. Брокгауз и Эфрон. Т. XL. С. 89. v-48 «Село». 1910. С. 23.
v‘49 «Украинская муза». С. 224 и 278. Сравни также «Кіевлянин» 1910. № 204 (фельетон).
v'50 Петров Н.И. Очерк истории украинской литературы XVII и XVIII вв. Киев, 1911. С. 512.
v-51 «Рада». 1912. № 55.
v'51 Перш. Укр. проев.-економічн. конгрес. 1909 р. Львів. 1910. С. 86. v-52 франко И. Молода Україна. Львів. 1910. С. 60. v-53 «Рада». 1911. Ия 265.
77


Глава VI
Галицкорусское народничество с 1834 года по 1887 год
Русские в Австро-Венгрии. Восточная Галиция после падения Польши. Каноник Могильницкий. «Русская троица». «Головная Рада». «Собор Руский». «Святоюрцы». Украинофилы и народовцы. Общество имени Шевченко и Львовская «Просвита». Драгоманов и Кулиш во Львове
Прикарпатская Русь входит в состав Австро-Венгерской монархии; русские занимают там восточную Галицию, северо- западную часть Буковины и северо-восточную часть Венгрии по западным склонам Бескидских Карпат (угрорусы). Последние, по-видимому, никогда не играли заметной политической роли, со вторжением мадьяр в Паннонию вскоре подпали под их власть и с X века вполне утратили свою самостоятельность. Герцогство Буковина в Средние века было главною ареною истории Молдавии и ее центром. Под именем Буковины область эта упоминается в XV веке в договоре между Польшей и Венгрией. В начале XVI века Буковина (со всей Молдавией) перешла к Турции. В русско-турецкую войну 1769 года Буковина была занята русскими, а 6 лет спустя уступлена Турцией Австрии. С 1786 года по 1849 год она в административном отношении составляла часть Галиции, после чего выделена в особую единицу. Галиция досталась Австрии в 1772 году от Польши по «первому разделу» Речи Посполитой. Русское население Буковины почти сплошь православное; угрорусы и русские галичане (червонорусы) принадлежат к греко-униатскому вероисповеданию. Называют себя галичане и буковинцы — русинами, угрорусы — руснаками; язык свой зовут русским; термины «рутенский» и «русинский» придуманы немцами и поляками (первый от латинского «ruthenus» — «русский»).
Высшие классы населения Восточной Галиции (о ней именно и будет речь) к концу XVIII века были ополячены. Остались верны русской народности только мелкие ремесленники, крестьяне и сельское духовенство. К сожалению, низшее духовенство дошло в это время до крайней степени невежества. Епископы, за плату, посвящали в священники людей еле грамотных. С такими, единственными притом, представителями народа шляхта обращалась подчас не лучше, чем с крепостными: в помещичьем доме обыкновенно сажали «попа» за отдельный стол; по отношению к ним применялось телесное наказание. Со своей стороны,
78


одичавшие священники подчас приставали к разбойничьим шайкам и вместе с ними грабили паству.
Император Иосиф II100 не был расположен к полякам и стремился улучшить положение русского населения Галиции. В 1783 году он учредил во Львове духовную (униатскую) семинарию, а в следующем году и университет с богословским факультетом (преподавание велось по- немецки). В 1787 году император велел читать для русских галичан все лекции по философии и богословию на «отечественном» языке. Не имея никаких связей с общерусскими традициями и за полным отсутствием своего книжного (литературного) языка, галицкорусские ученые силились преподавать и писать на церковнославянском языке; первыми русскими преподавателями были (нетронутые полонизацией) угрорусы Иван Земанчик и Петр Лодий101.
С 1790 года снова усиливается антинародное настроение интеллигенции; польский язык, польский лоск являются внешними выражениями благородных «шляхетских» взглядов. Высшее униатское духовенство, руководимое Римом, поощряло эту полонизацию; оно само настолько ополячилось, что когда в 1808 году преподавание на русском языке во Львовском университете было прекращено, то некому было хлопотать о восстановлении этой важной для коренного населения края прерогативы. Постепенно иезуитско-шляхетское направление стало охватывать и низшее духовенство, и Униатская церковь окончательно подпала влиянию Рима и иезуитов.
Первые проблески дремавшей национальной идеи обнаружились в городе Перемышле, где каноник Иван Могильницкий, ревнуя о народной грамоте, пытался в 1818 году основать научно-просветительное общество с целью образования простого народа; это общество, одобренное правительством, не вошло в жизнь вследствие интриг поляков и базилиан, оклеветавших в Риме его инициаторов. Вскоре австрийская администрация всецело перешла на сторону поляков. Галицкий наместник немец Ганер, под влиянием латинского епископа (поляка) Анквича рекомендует заменить употреблявшуюся тогда (до 1850 г.) при печатании русских книг кириллицу польским абецадлом. Здесь, конечно, играли исключительную роль опасения, питаемые правительством по поводу возможного культурного сближения червонорусов с остальным русским народом. Еще в начале XIX столетия официальный австрийский историк Энгель горячо полемизировал с русским генералом Тутолминым, отстаивавшим единство русского племени. Теперь против проекта Анквича-Ганера, базированного на утверждении, будто червонорусский язык — наречие польского, восстал каноник Могильницкий и в пространном реферате доказал ложность этого взгляда. Вторая безуспешная попытка пропаганды латинской азбуки относится к 1835 году и принадлежит писателю- галичанину Иосифу Лозинскому102, последователю славяноведов чеха Добровского103 и словенца Копитара104 (русофоба).
Группа духовенства, сплотившаяся вокруг Могильницкого, была очень немноголюдна; прочие священники быстро ополячивались и в начале XIX века обращались к народу уже исключительно с польскими проповедями. Русские клирошане Бродович и Левинский пишут по-польски свои мемуары, свидетельствующие о живом чувстве национальной обособленности от поляков; польский же язык употребляет и такой горячий русский патриот, как Перемышльский епископ Иоанн Снегурский. Причины всему этому были: с одной стороны, отсутствие
79


местной письменности при забвении старой русской литературы и при оторванности червонорусов от общения с прочим русским миром; с другой стороны, обаяние близкой и понятной польской литературы, пышно расцветавшей именно после политического падения Польши.
Эпоха так называемого славянского возрождения (1820—1830 гг.) коснулась, однако, в конце концов и Галиции, где она у поляков совпала с подготовкою мятежа 1831 года (львовские тайные кружки Шайнохи и Хлендовского), а у русских проявилась в борьбе против полонизма, в попытках отмежевать духовные интересы своего племени от польской культуры. Люди зрелого ума, далекие от политики (червонорусы Дионисий Зубрицкий105 и Иосиф Левицкий) работали над постепенным переносом на галицкую почву общерусского языка и письменности; усилия их, впрочем, сопровождались весьма скудными результатами, так как работа происходила при крайне неблагоприятных условиях, да и в собственных письменных трудах они в 20-х годах не могли еще отказаться сами от польского языка. Львовская русская молодежь — воспитанники семинарии — пошла иным путем. В ее среде возник в начале 30-х годов кружок, с Маркианом Шашкевичем106, Яковом Головацким107 и Иваном Вагилевичем108 во главе, поставивший своею целью борьбу против ополячения русской народности чрез создание литературы на местном народном языке. Такие стремления можно, конечно, отчасти объяснять обычной горячностью молодого возраста, желанием немедленно противопоставить польской культуре такое оружие, какое у этой молодежи имелось, так сказать, под руками. Однако мы полагаем, что не одна поспешность побудила юных реформаторов пренебречь готовой сокровищницей общерусского книжного слова. Львовская молодежь русского кружка зачитывалась польскими поэмами Богдана Залесского, Мальчевского и ГощинскогоУМ, то есть поэтов «украинской школы» и впитывала оттуда еще с большей легкостью, чем впоследствии Костомаров и Кулиш, ложные идеи о самобытности родственного галичанам малорусского народа, с наречием которого большинство диалектов Галицкой Руси весьма схожи. В 1834 году вышеупомянутые главари русского кружка (их прозвали «русской троицей») составили небольшой альманах «Зоря», отпечатанный в переработанном виде под названием «Русалка Днестровая», лишь в 1837 году в Венгрии. Издание по своему содержанию совершенно невинное (лояльное до сервилизма): несколько сочиненных «троицей» стихотворений, несколько статеек литературного и исторического содержания, попытка перевода Евангелия на народное наречие и — самая ценная часть сборника — интересная коллекция народных песен. В альманахе применена была новая орфография: этимологическое правописание (свойственное церковнославянской и русской письменности) заменено было фонетическим, основанным на принципе «пиши, как говоришь». Творцом фонетики в славянской письменности был сербский писатель Вук Караджич109 (1787—1864), и кружок Шаш- кевича лишь подражал ему. И Караджич, и юные львовские реформаторы действовали сходно: они преграждали своей литературе возможность в первом случае — сближения, а во втором — слития с самой богатой и близкой славянской литературой — русской. К обеим реформам правописания мы можем применить оценку А.Н. Пыпина, который о фонетике Караджича отозвался, что «весь ее смысл в стремлении к обособлению, к резкому заявлению своей индивидуальности».
80


Справедливость требует указать, что Шашкевич не был первым пионером создания литературы на местном народном языке. Инициатором нужно признать польского революционера Каспара Ценглевича, который в 1830 году сочинял для галицкого крестьянства стихи на одном из местных диалектовУ1'2.
Попытка кружка Шашкевича, встреченная львовской цензурой неприязненно, не имела последователей, и народническое направление га- лицкой письменности почти заглохло до 1848 года, когда оно вызвано было к жизни толчком извне — инспирацией центрального правительства, отношения которого с поляками временно испортились. В 30-х и 40-х годах постепенно росло в Галиции сознание кровного родства местного населения и его речи с русским народом и русским книжным языком; талантливым апостолом такого сближения был наш знаменитый историк М.Погодин110, посетивший Львов в 1835, 1839 и 1842 годах. Еще большее значение имело, несомненно, прохождение чрез Галицию в 1849 году русской армии (венгерский поход), когда народ услышал родную и понятную для него русскую речь. Если бы не упомянутое давление австрийского правительства, то русская культура пустила бы в Галиции корни гораздо глубже, нежели это случилось на деле.
Судя по отчету профессора Погодина (представленному министру народного просвещения в 1842 г.), австрийское правительство еще в начале 40-х годов интересовалось привитием украинофильских идей в Галиции как противовеса и русской, и польской культуреУ1'3. В 1846 году униатский епископ Львовский Григорий Яхимович представил венскому правительству докладную записку о просвещении русского населения в Галичине; в том же году появилась в Лейпциге на немецком языке брошюра Я.Головацкого (впоследствии русского патриота). Головацкий советовал австрийскому правительству опираться в Галичине на русский (рутенский) народ как самый надежный в государственном отношении элемент. Как Яхимович, так и Головацкий стояли на точке зрения южно- русского партикуляризма (малорусского сепаратизма), предлагая Австрии вместо вечно бунтующих поляков употребить червонорусов (рутенов) как политическое орудие против России: по их мнению, Галицкая Русь могла бы в видах австрийской политики влиять на русских малороссовУМ.
У епископа Яхимовича была полная атрофия национального чувства. В 1849 году, на венском епископском съезде, он и И.Левицкий пресмыкались пред немецкой культурой и отрицали культурные нужды своего народа, говоря, что «национальность есть остаток язычества, ибо разноязычие есть последствие греха».
В 1848 году польская шляхта в Галиции приняла участие в венгерском революционном движении, имевшем целью раздробление монархии. Червонорусский народ во главе со своим духовенством и немногочисленной нарождающейся интеллигенцией отличался глубокой консервативностью и безупречной лояльностью. Этим воспользовался тогдашний наместник Галиции, немец граф Стадион, который создал во Львове «Головную (южно) русскую Раду» как точку опоры в борьбе правительства с полякамиУЬ5. Рада эта, в которой участвовало много униатов-каноников из монастыря Св. Юрия, получила прозвище «святоюрской»; по миновании в ней надобности в 1851 году, она со своими 34 филиальными отделениями была закрыта правительством, примирившимся с поляками. За свое трехлетнее существование Рада напортила полякам много крови. Раде поручено было, по Высочайшему повелению, вводить
6 Заказ 857


в народные и средние училища «рутенский» преподавательский язык; учреждена была во Львовском университете кафедра этого языка; повелено было печатать на том же (червонорусском) языке «Вестник законов» и требовать от галицких чиновников знания народного языкаУ1'6.
Застигнутые врасплох такими «великими и богатыми милостями», галицкорусские деятели, до тех пор употреблявшие польский язык, были поставлены в крайне затруднительное положение. Русского литературного языка они, за малыми исключениями (историк Зубрицкий), не знали, да и опасались по понятным мотивам о «политической благонадежности»; ни один из местных диалектов не был достаточно развит для передачи отвлеченных и сложных понятий. Начинаются долгие споры по вопросу о книжном языке. Часть «святоюрцев» признавала себя принадлежащей к единому нераздельному русскому племени «от Карпат до Камчатки»; другая часть определяла границы своего племени Доном и Карпатами и считала малорусское племя самостоятельной народностью. Первые старались пользоваться общерусским литературным языком, прибавляя по собственному вкусу и разумению церковнославизмы и местные народные обороты; вторые (украинофилы), избегая умышленно русских слов и оборотов, вырабатывали какую-то неудобоваримую смесь из местной народной речи, немецких и большого количества польских слов, причем последние брались обыкновенно в искаженном виде. Обе партии, впрочем, сходились на том, что «мужицкий» язык малопригоден для их целей.
Поляки сперва собирались объявить непримиримую войну Русской Раде и ее творцу графу Стадиону, который, по их словам, изобрел галицких русинов, а раньше-де их там вовсе не былоУ1'7. Встретясь с представителями Рады летом того же 1848 года на славянском съезде в Праге, поляки увидели, что русские готовы добиться отделения Восточной (русской) Галиции в отдельную административную единицу с отдельным сеймом; чтобы предотвратить это грозное для себя событие, польские делегаты (князья Сапега, Любомирский и Дзедушицкий) заключили с русскими делегатами Рады блок на началах признания полной равноправности обеих народностей^8. Главным инспиратором польско-русского соглашения был прибывший из Франции во Львов польский эмигрант Генрих Яблонский, родом из Малороссии, хорошо знакомый с тогдашним украинофильским движением. Он убеждал поляков, что они неразумно поступают относительно галичан и что вместо того, чтобы отрицать их национальность, лучше прививать у них сознание национальной отдельности от великороссов для солидарной деятельности против России. Образовалась партия «Собор Руский» из польских помещиков и некоторых галичан, именовавших себя «Gente Rutheni, natione Роїопі» (священник Онуфрий Криницкий, Иван Вашне- вич и др.). Партия выпустила в 1848 году воззвание и 9 номеров газеты «Dnewnyk Ruski». Газета, печатавшаяся на народном наречии, но латинским алфавитом, проповедовала борьбу против России; между прочим, она выступила с таким боевым национальным гимном:
Мы с ляхами, ляхи с нами,
И в прах вража сила.
Польско-русская партия и ее газета не нашли себе сторонников. Все сословия стояли на стороне «Русской Рады». По закрытии после-


дней, русская интеллигенция во Львове сплотилась вокруг основанных Радою просветительного издательства «Галицкорусской матицы» и «Народного дома» с его библиотекой-читальней, собственной газетой «Зоря Галицка» и собственной типографией. Национальная жизнь галичан дремала: приобщение к русской культуре преследовалось; рекомендуемое правительством «рутенство» и поляками «украинофильство» не находило себе почвы за отсутствием собственного книжного языка. Преподавание в средних школах, содержимых «святоюрцами», происходило по- немецки, «пока (местный) русский язык не созреет», как поясняли они в своих объяснениях по этому вопросуУ1'9.
В 50-х годах значительная часть галицкорусской интеллигенции проникается стремлением к общерусской письменности, просвещению и наукеУМ0. На первый план выдвигается кружок Зубрицкого; появляются на русском языке «Русская антология», «Семейная библиотека», журнал «Лада», а также исторические труды самого Зубрицкого и молодого ученого Петрушевича; последний, из страха пред правительственными репрессиями, вставлял в свой русский текст некоторые церковнославянские слова и объявлял, что он пишет не по-русски, а на прарусском (древнерусском) языке. В руки кружка Зубрицкого перешла и «Зоря Галицка»; часть изданий кружка печаталась «Галицкорусской матицей»У1П.
В 1858 году, при наместнике Галиции графе Агеноре Голуховском, поляки снова объявили войну русскому просвещению. Во ЛЬВОВСКОМ институте имени Оссолинских, этой польской Академии Наук, составлена была записка о замене кириллицы и русской гражданской азбуки в галицкорусской письменности латинским алфавитом. Кроме членов института в составлении записки принимали участие русский ренегат Черкавский, польский эмигрант (из Западной Руси) Кавинский и иезуит Баваровский — дядя наместника VM2. В Вене, по настояниям Голуховско- го, выработан был в 1859 году чиновником-чехом проект этой реформы, состоявший во введении почти без изменения чешского правописания, следовательно, несоответствующий отчасти планам польского институтаумз. Все усилия наместника заставить галицкорусское население принять латинскую азбуку разбились, однако, о протесты галичан. В конце года Голуховский получил в Вене портфель министра внутренних дел и занял пост премьера; немедленно издано было официальное распоряжение, которое предписывало всем государственным учреждениям Галиции употреблять в русском письме латинскую азбукуУМ4.
Австро-польская интрига не имела успеха и на этот раз: в Вену посыпались петиции, заговорила пресса, и циркуляр был отменен.
В следующем 1860 году Голуховский начинает предпринимать поход и против русского языка. Под давлением могущественного министра униатский митрополит Литвинович, искренний поборник русского просвещения и враг латинства, вынужден был разослать по всем епархиям пастырское послание против употребления священниками в проповедях и при «преподавании Закона Божия» «великорусских» выражений, так как, по словам этого любопытного документа, «duo привело бы католический и верноподданный галицкорусский народ к непосредственному духовному общению с народом, который враждебно относится к католической церкви и к составу нашего общего (с поляками) отечества»УМ4.
В начале 60-х годов австрийское правительство и поляки получили, в своей борьбе против русского движения в Галиции, неожиданную
6*


помощь с Востока. В 1861 —1862 годах во Львове появились книжки петербургской «Основы», малорусские рассказы М.Вовчка111, «Кобзарь» Шевченко и другие мелкие произведения русского украинофильского рынка. В Галиции объявился и свой талантливый народный поэт, букови- нец Федькович. Началось слепое подражание киевским украинофилам, увлечение воскресными школами, малорусскими (якобы популярными) брошюрами и т. п. Молодежь складывалась в кружки — «громады», распевала думы о козачестве, а часть ее мечтала даже о самостоятельной козацкой республике. Юноши щеголяли в козацком платье, причем никогда не видев настоящих Козаков, копировали ливрею панских лакеев (гайдуков или козачков). Вообще галицкими украинофилами того времени перенималась на скорую руку идеология киевской «громады»: тоска по былой славе, мечты о самостоятельной не то «сечи», не то «гетмании», сладкие надежды на политическую «особность» и независимость. Увлечение козачеством было тем более смешно и дико, что история Черво- ной Руси совершенно козачества не знала. В вопросе о языке галицкие украинофилы совершают карикатурный скачок. Бросают свои прежние заботы о местном наречии, так как это-де язык «хлопов», и пытаются писать на малорусском наречии (довольно отличном от диалектов га- лицкорусских) — бесспорно потому только, что это был язык «благородный, на котором говорило когда-то гетманство»УМ5. Таким образом, «малорусский» язык киевских и харьковских писателей был на галицкой почве явлением искусственным и наносным.
Мода, однако, — великий двигатель. Появляются украинофильские журналы: «Вечерницы», «Мета» («Цель») и «Нива» (1862—1864). Даже орган русской партии «Слово», подавленный авторитетом петербургского профессора Костомарова, перепечатывает из «Основы» его программную статью «Две русские народности» и допускает на столбцы свои несколько малорусских статей, написанных фонетикой (кулишовкой). После 1863 года во львовской прессе стали печататься многие русские украинофилы (в том числе Кулиш и Конисский), о чем мы упоминали в своем месте, но появились публицисты и иного сорта — польские эмигранты, жалкие актеры мятежа 1862—1863 годов, проникнутые злобой и ненавистью к России и примкнувшие к «громадам» в Галиции, чтобы вести антирусскую пропаганду. Один из них Паулин Свенцицкий (он же Стахурский)УМ6 основал во Львове в 1865 году на польские деньги малорусский журнал «Siolo» («Село»), печатавшийся латинской абеце- дой и имевший целью впрячь галицких украинофилов в польское ярмо. Сам редактор, избравший себе малорусский псевдоним «Павло Свий», выливает в газете ушатами брань на великороссов. Вот, например, образцы из его драмы «Каерина»УМ7.
Один малороссиянин жалуется, что «пропала славна Украина — клятый москаль орудує», и кончает припевом:
Эй вы, запорожцы,
Славный молодцы,
Годи спочиваты.
Вороженькив хмара На Украйну впала Треба погуляты.
Другой малоросс также за словом в карман не лезет:


Гей, москалю, бисыв сыну,
Чортова дытыно.
Погубывесь ты свит цилый,
Цилу Украину.
Через тебе тяжко в свити,
Ой лиха година.
Через тебе плаче й стоне Маты—Украина.
Маты наша, ридна маты,
За що терпышь муки,
За що скуты кайданами Вольны твои руки...
Свенцицкому, по словам Франко^'18, принадлежит честь изобретения термина «украинско-руский» для суммарного обозначения малорусской и червонорусской ветвей русского народа, чтобы подчеркнуть их взаимное тождество и солидарность в противопоставлении с великороссами и белоруссами.
Украинофилы-галичане, называвшие себя «народовцями», нападали в своих изданиях на Россию не хуже поляков, то есть плясали под их дудку. Сотрудник «Вечерниц», поэт Ксенофонт Климкович112, в стихотворениях, посвященных памяти Т.Шевченко, изложил целую политическую программу. «Если малоросс, — говорит Климкович, — считает себя русским человеком, то этим он отдает себя врагу на поругание: москали топчут на Украине правду и свободу, но пусть боятся малороссов: придет Божий суд, и когда-нибудь малороссы от Карпат до Кавказа сотворят такие поминки, что будет памятно внукам и правнукам; Тарас пел не напрасно, и Украина воскреснет»умэ.
В прозе Климкович прямо выступает в роли польского холопа. «Малороссы», по его убеждению, «должны протестовать против тождества с москалями, ибо малорусский народ имеет на Востоке Европы свою особую миссию; западные славяне (разумей — галичане и поляки) вместе с малороссами начнут борьбу против северного опекуна и отбросят его на Восток... к Пекину»УЬ2°.
В унисон с Климковичем грозно пророчествует и другой основатель «Вечерниц» Владимир Шашкевич (сын Маркиана). «Славянская Австрия», как он полагает, должна отбросить Москву на Север, ибо Москва — опаснейший и грознейший враг прочих славян: она хуже Турции гнетет братние славянские народы».
В 1868 году эти самые господа, вместе с поэтом Федьковичем и другими «народовцями», основали во Львове существующее и доселе просветительное общество, назвав его «Просвитой» («Просвещением»). «Просвита» имеет задачей издание популярных книг и брошюр, организацию библиотек-читален по селам. Получив от своих фундаторов хорошую антирусскую закваску, она верно придерживается старых лозунгов и доселе. С некоторыми ее изданиями мы познакомимся ниже. Но мы можем и сейчас отметить одно характерное обстоятельство. Приведенные нами цитаты из «творов» Климковича и В.Шашкевича покажутся многим современным читателям безумным бредом или случайной поэтической вольностью зарвавшихся юных писак. Между тем заимствованы они из издания львовской «Просвиты», имевшего место в 1911 году, причем «Просвита» выдает авторам такой аттестат от себя:
85


«Климкович враз (вместе) з Володиміром Шашкевичем... приготовили грунт до дальшой, успішнійшой роботы на народным поли»УІ'21.
В половине 60-х годов ко всей культурной шумихе у галичан прибавилась и внутренняя политическая борьба. По новой австрийской конституции, Восточная Галичина получила областной сейм. Венское правительство, желая создать для себя прочное конституционное большинство и опираясь на дворянство и крупную буржуазию, стало заискивать пред поляками; галичане, с установлением выборных институций, были решительно и бесповоротно полякам пожертвованы («Wir haben ihnen die Ruthenen geopfert» — слова австрийского министра Гербста); в сейме галичане оказались в подавляющем меньшинстве (они продолжают и по сей день оставаться там на этой беспомощной позиции). Конституционные гарантии дали, однако, возможность сторонникам общерусской культуры открыто сплотиться в так называемую русскую партию, которую поляки прозвали москвофильской или руссофильской, а украинофилы — «кацапской». Орган русской партии «Слово» в 1866 году опубликовал ряд статей (Дедицкого) в защиту полного единства всех, не исключая и галицкой, ветвей русского народа. Чад козакофильства к этому времени уже несколько рассеялся, и русская партия сразу оказалась в большинстве, которое росло непрерывно и на всем протяжении 70-х годов. Русское движение возбудило большую тревогу в других лагерях. Возвратившийся на пост наместника Галиции граф Голуховс- кий на раздобытую из Вены субсидию основал в 1867 году во Львове газету «Русь» как орган полонофильской фракции «народовцев» — под редакторством ополяченного галичанина Лавровского и при деятельном сотрудничестве Владимира Шашкевича. Поход против русской партии, предпринятый этой официозной газетой, не имел успеха, и «Русь» через год прекратила свое существование. В том же 1867 году появился во Львове сам апостол украинофильства Пантелеймон Кулиш; он основал умеренно украинофильский журнал «Правду», влачивший до 1880 года весьма жалкое существование. «Правда» поставила своей задачей склонить русскую партию к союзу с народовцами для совместного отпора польскому засилью. Народовцы отвернулись от «Правды» за отсутствие в ней брани по адресу России; русская партия, в свою очередь, не могла базироваться на Костомаровской ереси о двух русских народностях, которую «Правда» поддерживала.
В 1868 году поляки нанесли русской партии крупный и чреватый последствиями удар, проведя чрез школьный областной совет (исключительно польский по своему составу) возобновление закона о преподавании в низших школах на народном наречии. Эту подачку они бросили народовцам, чтобы блокироваться с ними против русской партии, предупредить проникновение в школьное преподавание русского языка и поддержать в Галиции украинофильство как питомник для милого полякам украинофильства на русской территории. Народовцы охотно шли на соглашение с польскими хозяевами области и получили прозвище «мягких», русской же партии достался эпитет «твердых», то есть непримиримых. Изолированное положение дало этой партии веру в свои силы, а учрежденное ею в 1875 году «Общество имени М.Качков- ского» — антагонист львовской «Просвиты» — приобрело большую популярность в селах.
Душою русской партии был талантливый популяризатор и кооператор священник Наумович. Его деятельности обязаны своим существо-
86


ванием почти все читальни, возникшие в Галиции между 1871 —1878 годами. Вообще из 160 читален, основанных по селіам за этот восьмилетний период, только шесть было устроено народовцами. «Просвита» за первое пятилетие своего прозябания имела только двух членов крестьян, тогда как в «Обществе Качковского» в первые же три года (1875— 1877) было 1645, 4791 и 6123 члена — преимущественно крестьяне.
Народовцы как партия экзотическая, жизненный пульс которой искусственно муссировался отчасти поляками, а преимущественно русскими украинофилами, были, очевидно, чужды народу и нисколько не заботились о народном благосостоянии. Один из самых видных деятелей этой партии Сушкевич (польский блюдолиз) цинично заявлял, что если «хлопу» дать землю, то он «ляже пид грушкою» и ничего не будет делать. В конце 70-х годов, когда русские деятели были разогнаны и терроризованы правительством, а учреждения русской партии подверглись репрессиям, даже и в это время, при отсутствии конкуренции, народовцы не проявили никакой культурной деятельности, и, по общему признанию галичан, все по селам «заснуло сном блаженным».
В своих литературных произведениях народовцы, признававшие в принципе права живой народной речи, употребляли de facto невероятную смесь малорусских, латинских и польских слов. Даже такой истинный поэт, как Федькович, стал писать совершенно слабые вещи, когда подчинился влиянию украинофильстваУ1'22. В 1873 году он совершенно разочаровался в «Просвите», одним из основателей которой ему судилось быть, ушел в свои горы и замкнулся в своем гуцульском диалекте.
Украинофильству как явлению в Галиции беспочвенному грозило культурное банкротство и смерть от худосочия; под недвусмысленным давлением общественного мнения народовцы в начале 70-х годов отказались даже в своих изданиях от фонетической кулишовки и перешли к (прежнему) этимологическому правописаниюУ1'23.
Гастроли русских украинофилов в Галичину во второй половине прошлого столетия, за исключением упомянутой уже неудачной поездки П.Кулиша в 1884 году, носили во всех случаях, при всем их, казалось бы, случайном характере полонофильскую окраску.
В 1864 году начальник Холмской учебной дирекции, украинофил Ф.Лебединцев113 (впоследствии основатель и редактор журнала «Киевская старина»), был командирован начальством во Львов для вербовки на службу в Холмщину галицких униатских деятелей, которые могли бы помочь русскому правительству в борьбе с латинизацией и полонизацией населения. Количественно вербовка, конечно, удалась, но Лебе- динцев, заботясь, по словам его биографаУ1'24, о возрождении русской народности в Холмщине, «соблюдал уважение к местному народному языку» и, вероятно, поэтому прихватил из Галиции на русскую службу и украинофиловУЬ25. А так как галицкие украинофилы той эпохи отличались «мягкостью» к полякам (о чем упомянуто выше), то Холмщина подверглась своеобразным «обрусительно-педагогическим» экспериментам. Украинофильская клика эта вместе с ее директором была разогнана лишь в 1866—1871 годы.
Первое посещение Львова М.Драгомановым в 1870 году вылилось в попытку оторвать от русской партии более радикальные (склонные к социализму) элементы и внушить им ограничиться распространением русской литературы (исключительно либерального пошиба) лишь в среде галицкой интеллигенции, а для «просвещения народных масс упот-
87


реблять малорусскую письменность. Так образовалась в половине 70-х годов «радикальная» партия, во главе с И.Франко и М.Павликом (главарями русского студенческого кружка «Друг»); эта партия, в ущерб русскому делу, шла систематически на сближение с польскими демократическими слоями и с левым крылом галичан-народовцев, с которым она впоследствии (в 90-х гг.) слилась.
Из Львова в Киев Драгоманов приехал, как мы видели, парламентером примирения киевской «громады» с поляками Западной Руси и апологетом автономии Польши в целях политического распада Всероссийской монархии.
Киевская «громада» завязывает с этих пор, при посредстве Драго- манова, правильную корреспонденцию со львовскими лидерами народов- цев и закладывает там в 1873 году, по всем правилам стратегии, антирусскую фортецию, именуемую «Обществом имени Шевченко». В сущности, это было тенденциозное издательское предприятие русских украинофи- лов, вынесенное по цензурным соображениям за кордон. На киевское предложение откликнулось 9 народовцев, между которыми более видную роль играли Качала, Е.Огоновский и Романчук. Возникло общество на русские рубли (вклады киевлянки Милорадович и полтавца Жученко). Средств этих было настолько достаточно, что общество сразу обзавелось своей типографией, поставив своей задачей содействовать изданию книг на малорусском («украиньско-руськом») языке. В первые 20 лет деятельность общества ограничивалась довольно узкими рамками. Она состояла почти исключительно в материальной поддержке некоторых периодических изданий (особенно журнала «Правда» до его первой смерти в 1880 г.), затем в издании своего журнала «Зоря» и в печатании отдельных сочинений^*26. Между последними особенно обильны были тенденциозные труды профессора «руськой мовы» Емельяна (Омель- ка) Огоновского. Сверстник и подражатель киевского филолога-украи- нофила П.Житецкого, он отличался гораздо меньшей талантливостью и, параллельно, — большей плодовитостью; в его произведениях меньше научности, но больше партийной дисциплины. Тенденция его имела целью обосновать отдельность и самостоятельность малорусского наречия («языка»), к диалектам (поднаречиям) которого он имел смелость причислять, между прочим, и все белорусские говоры.
В 1880 году на львовской культурно-политической сцене появляется снова П.Кулиш и на сей раз уже в роли польского наймита; на деньги польских панов он издает малорусский альманах «Крашанку» («Писанку»), посвященный памяти Шевченко и Мицкевича и имеющий задачей примирить Червоную Русь с полонизаторским режимом. На те же средства предполагал Кулиш издавать во Львове полонофильскую газету «Хутор», но холодность, с какою народовцы встретили «Крашанку», убила газету «Хутор», так сказать, в зародыше; патриарх украино- фильства не умел попасть в тон новым течениям и покинул Галицию, чувствуя себя в политическом отношении прижизненно сданным в архивУЬ27.
На все примирительные шаги со стороны русских украинофилов поляки ответили в начале 80-х годов новыми ковами против галичан; они начали самый решительный подкоп под национальное существование Карпатской Руси, пытаясь посредством реформы иезуитами базили- анского ордена перевоспитать в своем духе черное духовенство, чтобы впоследствии иметь преданную интересам латинства униатскую иерар¬


хию. Сеньор ордена «Змартвых-встанцев», известный историк Калина сообразил, что многовековые попытки подчинить Восток, полонизуя его, должны быть признаны неудачными; следует попробовать перехватить украинофильское движение (начиная с Галиции и продолжая Западной Русью) и перевоспитать это движение в духе римско-католическом. С этой целью Калина завел семинарию специально для детей бедных русинов (ср. речь епископа Пелеша в 1885 г.).
Примечания к главе VI
VM Арабажин. Брокгауз и Эфрон. Т. VII. С. 914.
Vl'2 Евшан М. «Літер.-наук, вістн.» 1911. XI. С. 303. Wasilewski L. Op. cit. S. 98. Vl'3 Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русско-польский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 31.
VM Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русско-польский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 22. m Wasilewski L. Op. cit. S. 96.
v,‘6 Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русско-польский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 31—32.
V!*7 Грушевський М.С. Ілюстрована Історія Украіни. Киів. 1911. С. 530.
Vl'8 Арабажин. Брокгауз и Эфрон. Т. VIII. С. 916.
V1-9 Wasilewski L. Op. cit. S. 98—99.
VIl° Франко И. Брокгауз и Эфрон. Т. XLI. С. 313. vm Барвіньский О. «Огляд». С. CLVI.
V112 Переписка униатского митрополита Литвиновича. Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 54.
V1*13 Wasilewski L. Op. cit. S. 99—100.
VM4 Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русско-польский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 74—75. уи5 Арабажин. Loco. cit. С. 918.
Vl*16 Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. Русско-польский вопрос в Галичине. 1804—1909. Почаев. 1909. С. 77.
VM7 «Siolo». 1865. Выпуск IV. С. 102—103 и 116.
v,-i8 франко И. Нарис історіі украінсько-русскоі літератури. Львів. 1910. С. 167. v,-‘9 Твори Л. Глїбова, К. Климковича и В. Шашкевича. Львів. 1911. С. 319, 325, 331—332.
v,2° Ibid. С. 400, 410 и 427. vm Ibid. С. 288.
v,‘22 Арабажин. Log!’ cit. C. 919—920.
Vl'23 Wasilewski L. Op. cit. S. 108.
v,‘24 Сумцов H. Брокгауз и Эфрон. T. XVII. С. 418.
Vl*25 Wasilewski L. Op. cit. S. 103.
V126 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 96—97.
Vi-27 франко И. Брокгауз и Эфрон. Т. XLI. С. 321. Wasilewski L. Op. cit. S. 122.


Глава VII
Апостол киевской «громады» во Львове.
Новый язык и реформа истории
Угода Антоновича-Бадени. «Правда». Киевское королевство. Науковое товариство. Диалекты Галичины. Украинско-руский язык. Профессор Грушевский во Львове. Его исторические труды. Львовские научные «Записки»
В конце 80-х годов для Галиции, выражаясь словами польских публицистов, появились признаки «новой эры» — политической и культурной. Состоялось соглашение («угода») поляков с галича- нами-народовцами при несомненном участии австрийского правительства. Инициатива этой «угоды» принадлежала киевским украинофильским кругам, киевской «громаде», мозгом которой являлся профессор В.Антонович. Последний разочаровался в наличных плодах своей украинофильской, почти тридцатилетней пропаганды и пришел к заключению, что подпольное украинофильство на Юге России чахнет под широким потоком общерусской культуры; отсюда явился логический вывод сделать ареной открытых выступлений и систематической публичной проповеди соседнюю Галицию. Имея связи с польской аристократией Юго-Западного Края, Антонович вступил, при ее посредстве, в переговоры с правящими сферами Галиции; переговоры имели целью формальное соглашение между галицийскими властями и партией народовцев, поддерживаемых Антоновичем и его единомышленниками711'1. С формальной стороны, обнаружили тенденцию уступить партии народовцев и австропольские магнаты; они соглашались признать себя принадлежащими к этой партии под условием, что она откажется отстаивать экономические интересы крестьянства, станет в вопросах религиозных на римско-католическую почву, а в вопросах национально-политических на почву федерации народностей бывшей «исторической Польши»711'2. Насколько близко соприкасалась «римско-католическая почва» с национально-политическими вопросами можно видеть из энциклики папы Льва XIII к польским епископам; «согласно истории», папа говорит в ней «о племени южнорусском как об интегральной части польского народа»711'3.
Органом, имеющим подготовить почву для предстоящей «угоды», является воскрешенная с 1887 года, после семилетнего небытия, — «Правда». Это анонимное издание, редактором которого был А.Барвинский,
90


объявляет войну русской литературе как «порождению дикой, наполовину азиатской культуры», а также клеймит своим презрением все великорусское племя, которое «Правда» (солидарно с гипотезой Духинского) считает не славянским, а финским, неспособным к культуре и лишенным чувства справедливости. «Правда» подымает стяг ультранационального шовинизма, объявляя всех с нею несогласных врагами «Руси-Украины», то есть Галиции и Южной России™'4. Параллельно с русофобскими тенденциями «Правда» неуклонно поддерживала централистический курс венского правительства на почве прочного соглашения с поляками, под которыми разумелись почти исключительно польские магнаты™'5.
Долгое время никто (из непосвященных) не мог определить, на какие деньги и от имени какой группы выходит этот орган. Первоначально народовцы отнеслись к нему отрицательно. В 1889 году, накануне выборов в рейхсрат, вполне выяснилось, что «Правда» — выразительница аристократических тенденций польской группы, имеющей вес в правительственных сферах. Собственными силами народовцы не имели шансов попасть в рейхсрат. Тогда вышеупомянутая группа, через наместника Галиции польского графа Казимира Бадени, предложила народовцам соглашение в духе «Правды»; взамен было пообещано несколько формальных уступок и 6 депутатских кресел в парламенте. Народовцы не поколебались пойти на такую сделку, хотя ею объявлялись «врагами отечества» и члены русской партии, и радикалы, и вообще все, кто не признавал себя верным сыном римско-католической церкви, сторонником национальной особности «украинско-руського» племени и врагом России. В этом смысле и было сделано заявление в заседании львовского сейма лидером народовцев Романчуком, который в программной речи (январь 1890 г.) заявил, что галичане стоят на почве государственной (австрийской) лояльности и верности костелу и что они хотят работать рука об руку с согражданами-поляками. По существу дела это соглашение сразу не отличалось искренностью с обеих сторон. Сферы правительственно-шляхетские надеялись, при помощи народовцев, сдавить демократические течения в населении Галиции. Главари же народовцев (получивших кличку «барвинчиков» или «новоэристов») рассчитывали на содействие правительства при выборах, на разгром русской партии (по их терминологии «москале- филов», или «кацапов») и на ряд приобретений культурного и экономического характера™'6. Обе стороны сходились на искренней ненависти к русскому государственному организму.
Известный галицкий публицист И.Франко (не из лгунов) дает своеобразное освещение польским мотивам вызвать вторично к жизни «Правду», воскрешение которой он датирует 1888 годом. Начинает он издалека. Во второй половине 80-х годов отношения Германии к России были натянуты, и Бисмарк стал готовиться к борьбе с Россией (заключение секретного тройственного союза). Одновременно он основал колонизационный фонд для изгнания поляков-помещиков из Восточной Пруссии и Познани. Через своих услужливых публицистов Бисмарк начал указывать польской шляхте дорогу на Восток: на Волыни-де и в Малороссии поляки могут приобретать имения по дешевой цене; польская нация имеет там непререкаемые права, а при благоприятных обстоятельствах сильная Германия ничего не имела бы против того, если бы на Днепре возникло самостоятельное киевское королевство под польским скипетром. Как ни фантастичен и даже ребячлив может показаться подобный проект, но
91


Франко напоминает, что проект был инспирирован Бисмарком и, следовательно, мог прикрывать собою другой более реальный план. Некоторые поляки действительно обратили свои взоры на Восток, но натолкнулись на новый, изданный при генерал-губернаторе Дрентельне, закон против роста польских латифундий в крае. Поляки попробовали тогда вступить в соглашение с украинофилами. Переговоры велись в Киеве; большинство украинофилов прекратили, однако, участие в переговорах в самом начале таковых, и к соглашению с поляками пришла лишь небольшая группа (киевских украинофилов). В числе последних был и Конисский, который осенью 1888 года приехал во Львов на амплуа редактора «Правды», пригласив в сотрудники Франко, Павлика и Драгоманова. То обстоятельство, что «Правда» основывается на польские деньги, Конисский от сотрудников скрыл, но они скоро заметили, что «дело что-то нечисто». Франко перестал сотрудничать после того, как высмеял в одной статье идею киевского королевства, ибо заметил, что статья его хотя и была напечатана, но Конисскому весьма не понравилась. Вскоре Конисский передал редакторство А.Барвинскому, а сам возвратился в Киев™'7.
Киевские режиссеры галицких марионеток-новоэристов приступили немедленно к использованию тех «культурных» подачек, какие Украина-Русь выпрашивала себе от австропольских покровителей. Уже в феврале того же 1890 года, по инициативе Антоновича и К° и по их настоянию члены дремавшего Львовского «Общества имени Шевченко» приступили к работам по реорганизации его в «научную институцию»; необходимость реформы мотивировалась желанием превратить общество впоследствии в «руско-украинскую» академию наук. К названию его решили прибавить эпитет «Научное», разбить его на несколько научных секций и приступить как можно скорее к изданию научного журнала. Новый устав, с вышеуказанным изменением названия, был утвержден в 1892 году, но еще до реорганизации Общества приступлено было к изданию научных «Записок» его. Первый том был составлен в 1891 году, главным образом, в Киеве; средства на издание дали также «земляки из Украйны», весьма заинтересованные этим делом, по свидетельству профессора М.Грушевского™'8. С 1892 года общество разделилось на три отделения — филологическое, историко-философское и естественно-математико-медицинское; к сотрудничеству приглашались наряду с более опытными писателями и дебютанты.
В связи с этим, вероятно, стал вырабатываться обычай, что из мало- российских центров, и прежде всего из Киева, стали высылать ежегодно «на громадский кошт» двух-трех молодых людей в Галичину — «набираться патриотического духу»™'9.
В 1894 году при Львовском университете открыта была кафедра истории Южной Руси, «с преподаванием на руско-украинском языке»; это нововведение было также следствием соглашения между киевской «громадой» и австрийскими поляками™'10; кафедра была предоставлена русскому подданному и питомцу Киевского университета (любимому ученику Антоновича) Михаилу Сергеевичу Грушевскому.
В чем состояли поручения, данные господину Грушевскому киевской «громадой» при откомандировании его, нетрудно догадаться по его деятельности в Галиции: профессор Грушевский занялся: 1) созданием книжного «украинско-руского» языка, 2) реформой южнорусской (ук- раинско-руской) истории и 3) созданием новой, «украинско-руской» политической партии.


За выработку украинско-руского языка принялось «Научное общество имени Шевченка», в председатели коего господин Грушевский попал фактически с первого же года своего пребывания во Львове. Имея своим заданием эволюционировать вплоть до украинско-руской академии наук, Общество ни одним из готовых языков не могло воспользоваться, ибо в результате получилась бы немецкая, русская или польская академия, во всяком случае не такая академия, какая предрешена была киевскими фундаторами и благотворителями Общества. Оставалось выдумать такой язык, который бы обслуживал территорию «от Тиссы до Кубани». «Записки» научного Общества, а с 1898 года и основанный господином Грушевским во Львове же месячник «Лите- ратурно-науковий вістник» имели половину сотрудников (если не более) из России, а половину на месте в Галиции. Казалось бы естественным, ввиду всего вышесказанного, поставить на первую очередь заботу о нуждах малороссов (большинства) и подчинить такому постулату интересы галичан (меньшинства). Реформаторы, однако, справедливо опасались приближения к литературному общерусскому языку, которое, идя параллельно со школьной и социальной культурой народа, превратило бы всю работу новых просветителей в ребяческую и бесплодную затею. Отлично учитывая это обстоятельство, львов- ские новаторы приналегли на червонорусское наречие, а для выражения сложных и отвлеченных понятий черпали полной рукой из польского и (изредка) немецкого языков. Галицкой интеллигенции польский язык и теперь знаком прекрасно, а 20 лет назад был известен еще лучше, и с этой стороны пародирование не представляло трудностей; кстати, и многие диалекты живой червонорусской народной речи богаты полонизмами и, отчасти, германизмами. Работы педагогического персонала средних и низших школ, обреченных с 50-х годов австрийским правительством на эксперименты с преподаванием на «народном» наречии, не могли подготовить мало-мальски систематизированного материала, ибо чуть ли не в каждом старостве (уезде) вырабатывался своеобразный школьный жаргон, инспирированный местным диалектом и мало корригируемый учебниками, которые не удовлетворяют и посейчас самой снисходительной критике. В 1894 году М.Дра- гоманов, характеризуя педагогическую литературу львовской «Просвиты», соглашался признать за этой литературой лишь локальное (галиц- кое) значение™'11.
Лингвистика Галичины мало изучена, но весьма интересна. Все говоры Галиции П.Житецкий подводит под четыре главных диалекта «Подгорский, гуцульский, лемковский и бойковский»; последние два он склонен, впрочем, считать за разновидности одного диалекта. Лемки, занимающие северо-западный форпост Червоной Руси, теряют свою индивидуальность и язык от ассимиляции с поляками (они частию усвоили себе даже несвойственное русским говорам неподвижное «польское» ударение) и, особенно, — со словаками; и названием-то своим лемки обязаны частице «лем». — только (словацкое «Len»), которою изобилует их разговорная и поэтическая речь. По обеим сторонам Днестра тянется центральный галицкий диалект подгорский, легший в основу «украинско-руского» искусственного языка; к Западу и Югу он граничит с гуцульским и бойковским диалектами, а с Востока в Галицию врывается диалект подольский (по Головацкому — подольско-волынский), который слышен в районах Золочева, Теребовли, Тернополя и даже под Львовом™’12.
93


Еще в первой главе нами, со слов академика Шахматова, указано было, что в говорах Галичины встречаются рядом северномалорусские и южномалорусские черты и что первые из них являются историческим мостом к говорам белорусским и южновеликорусским. Еще более определенно высказывается по этому поводу современный сотрудник М.Грушевского М.Возняк™'13: по его убеждению, даже в первой половине XVII века все говоры Галичины принадлежали к северномалорусскому поднаречию, и лишь во время козацких войн туда привнесены были южномалорусские элементы. Господин Возняк думает даже, что это обстоятельство вызвало возникновение новых говоров в Галиции; такой тезис страдает, по нашему мнению, преувеличением. Влияние козацких походов сводилось к проникновению в Галицию козацких дум, продуктов южномалорусского поднаречия (в частности так называемого украинского диалекта). Об этом поднаречии известный галицкий филолог Головацкий говорит, действительно, что оно распространилось вместе с думами по всей Галичине, причем, однако, горцы (гуцулы, бойки и лемки) хотя и поют козацкие песни по украинскому (южномалорусскому) выговору, но в песнях лирических и обрядовых сохраняют свое местное наречиеУ1М4.
О поразительной близости червонорусских местных наречий к общерусскому языку можно судить, например, по записанной двести лет назад в Галичине и опубликованной в 1895 году профессором Грушевским народной песне «О комаре», где комар, смертельно раненый, делает распоряжение: «Коли я буду вмирати, кажет (прикажите) мою дружину зобрати» (собрать); о будущей своей могиле комар мечтает: «Коли будут козаки ехати, мене будут споминати — тут лежить комарище, славній наш козачище»™15. В высшей степени характерно, что слово «дружина» употреблено в этой песне в общерусском значении, а не в малорусском (дружина — один из двух супругов).
Учеными твердо установлено (П.Житецкий), что и в диалекте Подгорском, и в горских диалектах (гуцульском, лемковском и родственном с ними угорском) сохранились приметы древнего звукового строя (звуковые архаизмы). Кроме того, в горских диалектах очень много архаизмов морфологических: прошедшее описательное — «йшов бых» (шел), старинный творительный падеж множественного числа «з волы» (с волами); этого рода архаизмы сохранились и в позднейшем галиц- ком диалекте (подгорском): так, во всей Галиции распространено отделение местоимения «ся» от глагола («ся бою»), энклитические формы местоимений («ми, ти, си») и т.п. Из ряда таких наблюдений Житецкий приходит к выводу, что галицкие говоры и малорусское наречие («украинский говор») развивались из общих древнейших основ, но независимо друг от друга™'16.
Горские диалекты, защищенные природой от иноязычных влияний, интересны и в лексическом отношении. Легко убедиться, что здесь народ сберег, почти на протяжении тысячелетия многие древнерусские слова, утерянные современной малорусской речью, но сохранившиеся более или менее неизменно, в наречии великорусском.
Вот, например, словарный материал гуцульского диалекта (покут- ского говора) из сборника рассказов из народного быта, принадлежащих перу современных «украинских писателей» Стефаника115, Семанюка и Мартовича116. Такие древнерусские формы, как «бервено» (бревно), «борзо» (быстро), «жасно» (ужасно), «звизда» (звезда), «лебедила» (лебе-
94


зила), «лелияти» (лелеять), «пильно» (пыльно), «хамут» (хомут) и «чер- лено» (красно) — милы и дороги каждому русскому уху и сердцу, хотя снабжены (от издателя сборника) переводом на современный «украинс- ко-руский» язык. А вот образцы слов, сохранившихся в гуцульских горах, не хуже, чем на берегах Волхова или Москвы-реки: «войско, дублена (кожа), ждали, неподвижно, нетерпеливый, студено, судорожно, также, тихонько, форостина, хоромы, чувства»™*17. Древнерусское слово «па- полома», означающее у современных гуцулов покрывало на покойнике, может служить ключом к «темному месту» древнерусского памятника «Слово о полку Игореве» — «и на траву ему зелену паполому пост- ла», — ибо там как раз говорится о смерти юного князя; сохранился у гуцулов и тот звук («о»), который у наших предков изображался при помощи твердого знака™*18. Богатый материал древнерусского словесного багажа у гуцулов собран в труде В.Гнатюка117 «Народные рассказы о разбойниках»™*19.
При наличности таких, правда, стирающихся ежегодно архаизмов народной речи в Карпатской Руси стремление последней к русскому слову, русской науке и русской культуре должно быть признано природным и даже инстинктивным, а отнюдь не навеянным извне и не случайным; можно заушать, оплевывать и душить это движение, как это делают австрийские немцы, поляки и партия Грушевского, но объяснять его «русскими рублями» было бы филологическим невежеством. Мы поверим словам поляка-русофоба графа Тарновского, что до 1860 года книжный язык галичан впитывал в себя «множество слов и выражений чистороссийских»™'20. Поверим мы и русофобу — галичанину Томашевскому, когда он на «соборноукраинском» конгрессе 1909 года жаловался на Лемковщину, которая, со своим горским диалектом, является неприступной «москвофильс- кой» твердыней для «украинских» политических и культурных организаций™*21. Лемковщина, как мы уже упоминали, частично ос- ловачивается и ополячивается, то есть денационализуется, но к «ук- раинско-руской мове» симпатий все-таки не обнаруживает; ее дети, за отсутствием молока русской матери, питаются грудью кормилицы, но отворачиваются от искусственной питательной смеси, фабрикуемой с 1891 года по руско-украинскому рецепту.
Рецепт изготовления руско-украинского языка довольно сложен. В основание его, как упомянуто было выше, положен подгорский диалект, говоры которого наиболее засорены польскими и немецкими словами. Подмесь малорусских диалектов — подольско-волынского и украинского, к чему многочисленные сотрудники ЛЬВОВСКИХ изданий из России были весьма склонны, допускалась с большими предосторожностями: каждое малорусское слово или фраза, в коих замечаемы были общерусские признаки в фонетике, лексике, морфологии или синтаксисе, либо браковались, либо подвергаемы были калечению. Охотнее всего руско-украинские реформаторы перекраивали на свой лад готовые польские слова и через 15 лет (к 1906 г.) превратили свой язык, быть может и неожиданно для самих себя, в польско- галицкий жаргон.
Многие малорусские слова, очень ходкие на Юге России, не попали в украинско-руский язык из-за того, что предпочтены были их галицкие синонимы; иногда, впрочем, такие малоруссизмы бывают допускаемы, но с обязательной интерпретацией их для галицкой интеллигенции при помо-
95


щи Подгорского диалекта. Такими чуждыми «украинско-рускому» уху словами оказываются, например, «ворины» (забор), «годованец» (питомец), «котюга» (пес), «мережка» (узорная вышивка), «намено» (имя), «окип» (окоп), «ремствуваты» (нарекать), «рядно» (полотно), «царинка» (сеножат), «ялыв- ник» (молодой гулевой скот) и даже такие архималорусские выражения, как «у борозну» и «у пидруку» (направо и налево)уп'22.
После 1906 года центром издательской деятельности М.Грушевского и его сотрудников сделался Киев. Число полонизмов осталось в фабрикуемом языке почти прежнее, но увеличилась пестрота кованых слов. Приходится постоянно наталкиваться на произвол отдельных писателей, а также на различия в языке их, обусловливаемые происхождением каждого писателя и степенью знакомства его с тем или иным говором южнорусской народной речи.
Такими же чертами отличается и научный украинско-руский язык, начало созданию которого положено львовским «Научным обществом имени Шевченка». Единства в языке отдельных сотрудников «Записок» не замечается: каждый пишет на свой лад, но обязательно под руссофоб- ским флагом. Поэтому все они заполняют свою речь чужими, преимущественно польскими или — реже — немецкими выражениями и неологизмами самого пестрого чекана. Украинские слова заимствуются, главным образом из польского языка. Образцами переноса неизмененных польских слов могут служить самое название общества (Наукове товариство), а также слова: часопись (журнал), штука (искусство), складач (наборщик), аркуш (лист бумаги), вплыв (влияние), видмо (призрак), згола (совсем), половинный (половинный), уставичный (безпрестанный). Нередки слегка измененные польские слова: книгарня (ksi^gamia), приємне вражинне (przyjemne wrazenie), потяг (pociz*g), видродженне (odrodzenie), варунок (warunek), выняток (wyjXtek), попуд (pop$d), потвар (potwarz), скуток (skutek) и так далее. Вот, например, целая фраза из одной статьи профессора Грушевского. Обращаясь к украинцам, он говорит, что им «потриб- на тыльки діяльнистьх витривалисть, поважанье до себе й до свого народу». В переводе на польский язык эта «украинская» фраза звучала бы так: «potrzebna tylko dzialalnosc, wytrwalosc, powazanie do siebie і do swego narodu». Морочит ли господин Грушевский в своих попытках писать на «родном» языке только читателей или и себя вместе с ними, судить не беремся. Приводим также отрывок из открытого письма на двух языках (польском и украинском), помещенного вождем украинской радикальной фракции в Галиции доктором К.Трилиовским в 1906 году в краковском журнале «Krytyka»VI1'23.
Jak kolosalnie szkodzq. sprawie postqpu, sprawie szerzenia kultury te... oburzaj^ce szykany, jak na przyklad zakaz (noszenia) odznak siczowych, przesladowanie za pochody і t. d., na ktore ukrainski narod we wschodnej Galicyi jest narazony.
Як кольсально шкодять справі поступу, справі ширеня культури те... обурюючі шикани, от як на приклад закази відзнак січових, переслідуване за походи і т. ин., на які український народ е наражений у східній Галичині.
Очень откровенную оценку украинско-руской научной терминологии дал в 1907 году сам М.Грушевский. Есть у нас, говорит он, научная и школьная терминология, созданная преимущественно на га- лицкой почве, созданная в значительной своей части на скорую руку и


не всегда умелыми руками; благодаря этому в ней много сору, который раньше или позже должен быть выметен.
Очевидно, профессор в умелости своих рук не сомневается. Далеко не разделяет его мнения польский писатель Равита-Гавронский, который об украинско-руской мове в исторических трудах господина Грушевского дал недавно хотя и мягкий, но не особенно похвальный отзыв: «Язык этот, — по мнению польского критика, — носит следы спешной работы. Дело в том, что народный говор, которым пользовался Шевченко, вполне соответствовал лирической и патриотической поэзии, выражающей несложные рефлексы народной души, но для писания истории он был негоден; и вот в последнее двадцатилетие (1891 — 1911) мы замечаем страшную спешку в сочинении новых слов и в приспособлении этого говора для научных сочинений путем иноязычных позаимствований и фабрикации неологизмов; в результате — международная лингвистическая мозаика, разящая ухо шероховатым и тяжелым СЛОГОМ»711'24.
Записки львовского «общества им. Шевченка» уже с 1892 года стали помещать статьи с так называемым фонетическим правописанием, и одновременно же Общество совместно со Львовским педагогичным товариством возбудило ходатайство пред правительством о введении фонетики в школы и официальные издания. Среди галицкой интеллигенции вопрос этот поднял целую бурю; большинство (русская партия) стояли за «историческое» (этимологическое) правописание. Взгляды меньшинства, то есть народовцев, энергично защищались их лидерами — Смаль-Стоцким118 и Гардером. Угода с поляками принесла и здесь пользу народовцам711'25, польские деятели похлопотали в Вене, и с 1895 года фонетическая орфография признана министерством народного просвещения за официальное правописание для Галиции и Буковины.
Читающая публика с трудом переваривала переход на фонетику (и на новый украинско-руский язык). Так, публицист Франко рассказывает, что номера журналов и газет, вводящих упомянутые новшества, нередко возвращались в редакции с надписями подписчиков: «Чи сказыв- ся?» — Не смійте мени присылать! такой огиднои макулатуры. — «Возвращается обратным шагом к умалишенным». Ядовито аттестует фонетику в галицком письме и поляк-русофоб Воринский, называя ее чудовищным покушением на законы лингвистики711'26.
Ходатайства о фонетике мотивированы были не столько научными и педагогическими соображениями, сколько политическими; между последними прямо указывалось, что для Галицкой Руси «и лучше, и безопаснее не пользоваться тем самым правописанием, какое принято в России». Цель домогательств была достигнута: литература на новом языке обзавелась своим правописанием. Но сторонники этой реформы, по-видимому, в свое время не подумали о том, какие грустные последствия она должна иметь. Фонетическое правописание внесло раскол в малорусскую литературу Галичины и Буковины, так как многие патриоты и ученые общества отказались принять фонетику и продолжают печатать малорусские книги (назначаемые для простого народа) старым этимологическим правописанием. Наконец, правописная реформа сделала вообще книжную малорусскую речь менее понятной для тех галичан, буковинцев и угрорусов, говоры которых представляют характерные звуковые отличия от Подгорского диалекта, лежащего в основе литературного языка. Такую путаницу в литературное дело Зарубежной Руси
7 Заказ 857


внесла правописная реформа, вызванная в данном случае не требованиями книжного языка, а нездоровой политической тенденцией711'27.
Еще в половине 70-х годов киевский украинофил П.Житецкий, касаясь галицкой орфографической распри между партией русского единения и украинофилами, характеризует очень метко подкладку этого спора; попутно он в качестве патентованного русофоба (в рамках цензуры) шлет этимологистам укоры, которые, при беспартийной оценке, являются высокой похвалой. Защитники этимологического правописания (в Галиции), говорит Житецкий, ставят «ы» и «и» там, где этого требует славянское словопроизводство, раздвигая орфографические рамки до той широты, которая грозит народной речи (по крайней мере, на письме) потерей всякой индивидуальности. Очевидно, эти ученые трудятся над постройкой такого дома, в котором могли бы поместиться не только русские, но и другие славянские наречия. Другие же, наоборот, идут, по-видимому, в противоположную сторону, отстаивая фонетическое начало в правописании, но и эта фонетика имеет какой-то странный вид. Вооружаясь против этимологического направления, защитники фонетики под влиянием литературных образцов украинского говора (диалекта), в котором нет широкого «ы», утверждают, что и в галицком говоре нет «ы», и потому всюду пишут «и». Это тоже своего рода этимология, подсказанная борьбою литературных партий и ни в каком случае неуместная в науке о языке, в интересах которой мы решились стать независимо от литературных увлечений, восстановляя «ы» сообразно с действительной фонетикой галицких разноречий (диалектов)711*28.
Споры, предшествовавшие введению фонетического правописания в Галиции, не предвещали ничего доброго дальнейшей судьбе этой реформы. Пятнадцатилетний юбилей ее введения показал полный развал этой ненаучной авантюры. Научный педагогический журнал «Наша школа», издаваемый педагогическими обществами — львовской «Учительской громадой» и черновецким «Товариществом имени Сковороды», в январе 1911 года поместил статью «По вопросу об орфографии в Галиции», где рисует очень безотрадную для народной грамотности картину. «В одной лишь Галичине, — говорит журнал, — не считая российской Украины, употребляется теперь целых четыре более или менее различных в своей основе варианта украинской орфографии, которые, смешиваясь и переплетаясь между собой, дают целую скалу дальнейших орфографических нюансов, вводя в литературу и прессу всеобщую путаницу, а у нашей публики получается в результате незнание нашего правописания»VI1-29. Автор статьи негодует и умоляет «украинские» культурные институции и организации «по цей и по той бик кордону» устранить господствующую ныне «галиматью».
Председатель «Наукового товариства» М.Грушевский еще в 1907 году констатировал те же факты, но ограничился обращением к публике с толстовской заповедью о непротивлении злу. Мы имеем, развязно заявил он, несколько вариантов правописания; каждый из них имеет свои хорошие и дурные качества. Пусть же всякий из нас придерживается такой орфографии,какая ему более нравится; все они могут преспокойно существовать рядом некоторое время, пока благодаря большей объединенности и толерантности, которая вырабатывается общей позитивной работой, а не придирками («передиранием») и тщеславным соперничеством («амбитным суперництвом»), не сгладятся постепенно все эти, в сущности, незначительные различия711'30.


Господа Грушевские не хотят сознаться, что «устранить галиматью» можно лишь тогда, когда наука не будет порабощаться политикой и когда письменное слово будет раскрепощено от фонетического политиканства.
Как мы уже упоминали, профессор Грушевский поставил другой своей задачей реформировать южнорусскую историю. Если создание украинско-руского языка возложено было киевской «громадой» на коллегиальную львовскую институцию, лишь руководимую господином Грушевским, то заботы о реформе истории вверены были председателем киевской «громады», историком В.Антоновичем, непосредственно самому М.Грушевскому, который и талантливостью и партийной энергией по меньшей мере не уступал своему руководителю и былому наставнику. Задача сводилась не только к тому, чтобы доказывать самобытность украинско-руского (южнорусского) народа и отдельность его от других русских племен (белоруссов и великороссов), но и к провозглашению его возможно большей абсолютной древности и относительного старшинства (над прочими русскими племенами), его, наконец, гегемонии (военной и культурной) над этими племенами в прошлом. Так именно представлял себе южнорусскую историческую схему непосредственный предшественник Грушевского Антонович, который от себя отклонял честь ее опубликования, ибо считал это делом преждевременным™*31; мотивировалась эта преждевременность, по свидетельству самого М.Грушевского™'32, возможностью громадных пробелов из-за недостаточности материала и тому подобного. Мы думаем, что для профессора Антоновича роль задерживающих моментов, не говоря уже об утере юношеского задора, могли играть также многолетняя забота о своей педагогической и цензурной благонадежности, а равно и упадок потенциальной энергии в зависимости от возраста. От случайных слушателей «приватных» курсов Антоновича, не попавших почему-либо в число его последователей и партизанов, мы слышали, что во львовских исторических трудах Грушевского они впоследствии узрели полное воспроизведение подпольной проповеди старого киевского историка.
По занятии львовской кафедры М.Грушевский подражает Антоновичу и в тактике: кроме университетских лекций и практических занятий в историческом семинарии он ведет с «избранными», у себя на дому, «Studia privatissima»; отсюда вышли люди, которых можно было посылать в археографические экспедиции по архивам Кракова, Москвы, Киева, Варшавы и Петербурга™*33, не опасаясь, что они привезут что-нибудь не подходящее.
В 1898 году профессор Грушевский выпустил первый том своей «Истории Украины-Руси», содержащий около 40 печатных листов, напутствуя этот труд девизом «Познайте, (увесьте) истину, и истина освободит вы», позаимствованным у Кирилло-Мефодиевцев, у которых этот девиз красовался на печати братства. Эмблема эта в предисловии М.Гру- шевского многознаменательна: она предупреждает читателя, что автор принадлежит к продолжателям и защитникам южнорусской федерали- стической идеи и что он пишет свое сочинение для практических (партийных) целей. До половины 1912 года таких томов выпущено уже семь, и история доведена до первой четверти XVII столетия.
В качестве историографа «Украины-Руси» М.Грушевский уже в заглавии, не считаясь с данными исторической науки, выступил с совершенно произвольной терминологией.
7*


По меткому отзыву польского историка Ф.Равиты-Гавронского119, господин Грушевский игнорирует то обстоятельство, что не было никогда государства, которое бы именовалось Украиной-Русью; этим он заявляет исторические претензии и к России, и к Австрии, и к былой Речи Посполитой; такая тенденция смешна, преждевременна, необоснованна и расходится с истиной. Желая импонировать объемом своего труда, автор начал свою историю чуть ли не от Адама. Он притягивает на сцену скифов, невров, меланхтонов, антов, готов, аланов, будинов, фракийцев и хозар; чуть ли не все эти бродячие народы и народцы обрисовываются как «щирые украинцы» или, по крайней мере, как предки последних. Дойдя до времен исторических, историк принимается совершенно серьезно за историю Украины-Руси, хотя со времен Карамзина (да и раньше бывали смельчаки) каждый историк категорически утверждал, что та эпоха была началом истории современной России. В смешное положение ставит себя человек, который с великим трудолюбием старается свить веревку из песку, делает это с серьезнейшей миной, но не замечает, что из этого ничего не выходит; так и в данной работе нет пропорциональности между размахом и результатами; давать мелким предметам название великих не создаст величия, а трудолюбивый подбор дат и фактов еще не есть история™'34.
Краеугольным камнем истории господина Грушевского является тезис, будто киевское государство (княжеский период), его законы, быт и культура были созданием не русской, а «украинской» национальности, а у великорусской народности эти законы и культура являются лишь рецепцией, подобно тому, как культуры византийская, или польская были рецепциями в жизни украинского народа. Началом исторической эпохи для своего украинского (или украинско-руского) народа, профессор принимает IV век нашей эры™'35; появление княжеской власти в Киеве относит к началу VIII века или к еще более ранней эпохе™'36. Арабские и византийские писатели IX—X веков под Русью разумели, по его предположению, украинское государство, столицей коего — украинский город Киев (I. 345—346). Нетрудно догадаться, какая скромная роль отграничивается в истории белорусам и великороссам при таком украинском империализме автора. Излагать содержание вышедших 7 томов истории мы считаем неблагодарной задачей, но не можем не упомянуть, что на самый беспристрастный глаз этот эксцентричный труд не может не показаться тенденциозным, несвободным от предвзятых идей и не особенно дружным с логикой.
Желая поделиться некоторыми своими впечатлениями, вынесенными от прочтения «Истории Украины-Руси», мы ограничимся, в интересах времени и места, лишь первым томом этого сочинения.
На стр. 268 автор констатирует, что киевская земля гораздо беднее денежными кладами IX—X веков, чем новгородская. Из этого обстоятельства, которое могло зависеть от многих причин (например, от меньшей расхищаемости кладов или от более умелого их сокрытия), господин Грушевский делает вывод (ad maiorem Ukrainae gloriam), что киевская «Держава» балансировала свой вывоз импортом заграничных художественных изделий и «экзотических продуктов», а следовательно, жила более культурной жизнью, чем Новгород.
На стр. 288—289 речь идет о человеческих жертвоприношениях у русов-киевлян в IX веке по языческому ритуалу, о чем упоминает Ипатьевская летопись (дважды), арабский писатель Ибн-Русте и визан-
100


тийский историк Лев-Диакон. Казалось бы, дело ясное, был грех; но господину Грушевскому очень горько признать за культурными «украинцами» такую не совсем культурную повадку, и он посвящает целую страницу софистике. Одно летописное свидетельство не имеет значения, ибо не указывает «конкретных фактов»; другое, хотя и приводит конкретный факт, но таковой мог быть придуман при дальнейшей литературной обработке летописи; Ибн-Русте, вероятно, ошибается, ибо у арабского путешественника Ибн-Федлана есть совершенно аналогичное показание, но касающееся вовсе не русов, а (волжских) болгар; наконец, свидетельство Льва-Диакона и подавно представляется господину Грушевскому сомнительным, ибо оно упоминает об иной мотивировке жертвоприношений. Все это нагорожено даже не для отрицания, а для установления «непевности» (недостоверности) известий об «украинском» варварстве.
На стр. 354—355 профессор, со слов летописи, рассказывает о покорении в IX веке варягами новгородских славян, кривичей и финнов; факт этот кажется ему сомнительным (С. 357), но допустимым. Как, однако, варяги попали в Киев? У профессора-патриота по этому поводу не может быть двух мнений: так как в Киеве с IV века сидели могущественные украинские князья, то Киев был непобедим, а князья милостиво принимали варягов к себе на службу.
На стр. 358 мы узнаем из «Жития Стефана Сурожского» о военной экспедиции на южный берег Крыма, куда «прийде рать велика русская из Новаграда, князь Бравлин силен зело». Датируя это событие началом IX века или концом VIII века, профессор, которому непременно хочется, чтобы такая великая рать была украинской, пересаживает гипотетично (С. 365) зело сильного князя Бравлина на киевский стол (после фантастического Олега № 1 и перед Аскольдом); неудобные слова «из Новаграда» господин Грушевский голословно признает «позднейшей вставкой», хотя во всем остальном тексте Жития не находит «следов позднейшей редакции».
На стр. 363 Диру не разрешается быть убитым одновременно с Аскольдом, и летописное сказание опорачивается лишь на том основании, что Аскольда похоронили в одной части города Киева, а могила Дира указана в другой.
На стр. 366—367 профессор Грушевский отбрасывает летописную традицию («Повести временных лет») о сгруппировании земель «русь- кой держави», то есть украинского государства. По его мнению, составитель повести не только располагал слабыми сведениями по этому вопросу, но и дошел до «полного абсурда», утверждая, будто Олег за три похода (883—885 гг.) мог покорить украинское племя северян и свободолюбивых украинцев—древлян (с радимичами на придачу). Совершенно невозможно понять, сколькими походами Олега господин Грушевский согласился бы удовлетвориться.
Партизаны господина Грушевского скорбят711'37, что «История Ук- раины-Руси» не нашла доселе русских рецензентов и критиков; скорбим об этом и мы, но думаем, что труд забронирован от русской любознательности ужасным самобытным языком автора. Из любезности к немцам и, быть может, из благодарности к Бисмарку за проект киевского королевства, профессор выпустил часть своего труда в немецком переводе; результатом был хвалебный отзыв известного отрицателя русской национальной культуры берлинского профессора Брикнера120.
101


Польский историк Равита-Гавронский, не взирая на свое русофобство, обвиняет господина Грушевского в субъективности, доведенной до крайних пределов, вследствие чего описываемые факты и события приобретают очень часто характер фантазии на исторические темы, а их интерпретация переходит либо в публицистику, либо в подчинение истории политике и современному социальному укладу, не стоящим с прошлым в какой-либо связи™'38.
При всей своей талантливости и эрудиции господин Грушевский не свободен от мегаломании, которая выражается у него в неуважении к признанным научным авторитетам. Так, об академике Шахматове он говорит в одном случае, что его мнение голословно или покоится на весьма слабых основаниях, а в другом, что его аргументы совершенно слабы, а поправка (летописи) — произвольна. Еще более хлестко отзывается господин Грушевский о покойном русском профессоре М.П. Погодине, награждая знаменитого историка-археолога эпитетом человека ограниченного («обмежений чоловик»)™'39.
Для популяризации своих идей господин Грушевский выпустил в 1902 году на русском языке «Очерк истории украинского народа» (вышедший в 1906 г. 2-м, а в 1911 г. 3-м изданием), в 1907 году — популярную брошюру «Про стары часы на Украини» и в 1911 году — иллюстрированную «Историю Украины» — на украинском же языке.
Большинство рецензентов «Очерка», кроме казанского профессора Д.И. Корсакова121, отдавая должное эрудиции автора и его трудолюбию, не находят возможным согласиться с кардинальными выводами его. В «Вестнике Европы» помещена была благоприятная и дружественная рецензия И.Житецкого, который, однако, говорит ясно и определенно, что тезис господина Грушевского о создании «украинской национальностью» киевской государственности и культуры высказан чересчур решительно и смело, чтобы не сказать более, и связать этот тезис с выводами многих серьезных русских исследователей (например, Ключевского или Милюкова) совершенно невозможно™'40.
Сам Грушевский сознается, что, выпуская свой «Очерк», он ожидал более резкой оппозиции, нежели это последовало™*41. Случилось нечто иное: «Очерк», где изложение популярно и аргументация отсутствует, был удостоен отличия со стороны Императорской Академии Наук; господину Грушевскому за 2-е издание «Очерка» была выдана, по рецензии Д.Корсакова, Уваровская премия™*42; неведомо, по каким побуждениям рецензент втиснул в свой отзыв восторженный панегирик украинскому «литературно-научному» языку, проведя параллель между Котлярев- ским, Шевченко и Грушевским, с одной стороны, и Ломоносовым, Пушкиным и Карамзиным, с другой; такой скачок «с больной головы на здоровую», если и не тревожит тени Карамзина, то лишь потому, что мертвые «срама не имут».
Благожелательность критики дала господину Грушевскому не только возможность, но и право презрительно глядеть на всех русских историков, дерзающих признавать Киевский княжеский период общерусским; она же дала случай самодовольно воскликнуть: «Сколько потеряла историческая наука вследствие такого непонимания связи и целости исторического развития!»™'43
В «Очерке» попадаются интересные странички. Так, на стр. 29 сказано, что «тюркская колонизация Руси была в XIII веке увлечена монгольским вихрем и вернулась в степи, не успев ассимилироваться с
102


украинским населением и не оставив никаких значительных следов в украинском этническом типе»; на стр. 13 между тем читателю было сообщено, что украинская народность формировалась в вечном соседстве о тюрками. На стр. 329 нас поучают, что «поступок Мазепы и его товарищей (под Полтавой) был раздут русским правительством и не заключал в себе ничего особенного и в действительности эта «измена» (кавычки не наши) дискредитировала централистическую политику правительства, без конца испытывавшую терпение даже самых невзыскательных представителей украинской старшины и украинского населения вообще» (мы полагаем, что, будь господин Грушевский эльзасцем и опубликуй аналогичные рассуждения в Германии, он, еще ранее отличия от Академии Наук, получил бы повестку от прокурора).
Укажем также на пару недоуменных мест в «Иллюстрированной Истории». На стр. 249 книги изображен заглавный лист львовской грамматики 1591 года с надписью «Грамматика доброглаголивого эллинословенского языка. Совершенного искусства осми частей слова. Ко наказанию многоименитому российскому роду». М.Грушевский аттестует эту грамматику как «греческо-украинскую»; допустим, что украинская культура беспредельна (по месту и во времени), но тогда при чем же тут «российский род» и почему галицкий ученый господин Возняк, опираясь на мнения филологов-галичан Загурского, Лепкого и Студинского, называет эту книгу «учебником» греческого языка, составленным на церковнославянском языкеУ1М4. Сопоставим, кстати, что печатана эта книга в 1591 году, составитель же ее Елассонский (в Фессалии) митрополит Арсений провел вместе с константинопольским патриархом более года (1588—1589) в Москве, где, очевидно, и ознакомился с церковнославянским языком. На стр. 65—66 и 68—69 книги господина Грушевского цитируются, под видом подлинных былин (Владимирова цикла), рифмованные переделки их или, лучше сказать, подделки под какую-то славяномалорусскую речь. Мы отлично понимаем,, что подлинный язык русского былинного эпоса неприятен господину Грушевскому, как живой укор и обличение их гипотетичных доктрин, но удобно ли давать вместо подлинного текста свой кустарный суррогат под фигурой умолчания, и притом называя эти образцы то былинами, то песнями, то есть тем, что будто бы когда-то пелось?
Наша характеристика работ Грушевского и К° по созданию укра- инско-руского языка и таковой же истории была бы неполна без краткого обзора двадцатилетней деятельности львовского «научного общества» и развития издаваемых им «Записок» и прочих изданий.
Деятельность «общества» до 1900 года получила справедливую оценку в книге профессора Флоринского («Малорусский язык и «украинсь- ко-руський» литературный сепаратизм». СПб., 1900. С. 101—110), откуда мы и почерпнем некоторые данные и авторитетные соображения. По личному знакомству с большинством изданий «общества» мы находим отзыв господина Флоринского в высокой мере снисходительным.
Под руководством господина Грушевского «научное общество» получило новую организацию, которая, по мысли председателя, должна облегчить превращение этого учреждения в Академию наук; так, при секциях образованы особые комиссии — археологическая, этнографическая и медицинская. Издательская деятельность расширилась: кроме упомянутых «Записок» и «Вестника» выходят специальные «Сборники» отдельных секций и другие издания. Денежные средства «общества»
103


также весьма увеличились за время председательства господина Грушевского. К ежегодной субсидии от сейма и от австрийской казны присоединяются довольно значительные пожертвования, притекающие из Южной России.
До 1900 года всех изданий было выпущено около 80 томов; большая часть их относится к изучению южнорусского народа в историческом, лингвистическом и этнографическом отношениях. Наибольшую цену имеют те статьи, которые содержат не исследование научных вопросов, а сырой материал. Значительное количество томов содержат переводы с общерусского языка на «украинско-руский» сочинений русских историков — Антоновича, Дашкевича, Драгомано- ва, Иловайского122, Костомарова, Линниченко123 и др. Наконец, в 50 томах «Записок» значительную и, притом, лучшую часть составляют обзоры и пересказы содержания ученых сочинений и изданий, вышедших на русском языке.
Что касается других более общих отраслей знания, то им посвящено так мало изданий, а в «Записках» отводится так мало места, что просто смешно говорить о самостоятельной разработке «обществом» таких наук, как медицина, математика, естествознание, право. Десяток другой мелких статеек и сообщений по частным вопросам этих наук имеют значение вывески для «общества» как некое оправдание фикции о высоком развитии «украинско-руской» культуры.
Главными работниками и самыми плодовитыми вкладчиками в изданиях «общества» являются два лица — М.Грушевский и И.Франко. Рядом с ними можно назвать еще 8—10 лиц, труды коих имеют более или менее научный характер.
Относительно ученой подготовки остальных сотрудников и достоинства их произведений можно оказать — mutatis mutandis — то же самое, что сказал про новейших малорусских беллетристов один из галицкорусских писателей. Это — «не писатели, не поэты, даже не литературные люди, а просто политические солдаты, которые получили приказание: сочинять литературу, писать вирши по заказу, на срок, на фунты. Вот и сыплются, как из рога изобилия, безграмотные литературные произведения, а в каждом из них «ненька Украйна» и «клятый москаль» водятся за чубы».
Деятельность «научного общества» стоит слишком далеко от насущных нужд галицкорусского народа и потому пользуется с его стороны весьма малой поддержкой; скромна и правительственная субсидия; все дело зиждется на более или менее значительных пожертвованиях, присылаемых из России.
В настоящее время число томов «Записок» перевалило (в 1912 г.) за сотню, но содержание их качественного прогресса не обнаруживает. С 1906 года сотрудники из России почти перестали появляется на столбцах Записок: в Киеве основано свое «Украінське наукове товариство» с печатным органом, а партизаны-харьковцы работают в «Сборниках» своего Историко-филологического общества. Еще в 1902 году М.Грушевский писал во львовской газете «Діло», что он получил из России 50 тысяч рублей на партийные нуждыУ1М5; но в последние годы о притоке пожертвований из России что-то не слышно, и «общество», кажется, начинает переживать денежные затруднения. Будучи со дня своего основания чуждым Галиции, оно после перенесения части своей деятельности обратно в Россию, вступило в период вялости и застоя.
104


Научность красуется по-прежнему в заголовке «Записок»; в действительности же их редакция держит обычные научные традиции в загоне, на черном дворе. Так, в начале 1910 года редакцией «Записок» было объявлено, что из украинских периодических изданий будут указываться, за отсутствием других библиографических указателей, все статьи независимо от того, имеют ли они научный интерес. В трех книжках «Записок» за первое полугодие 1910 года это правило проводилось настолько успешно, что из 330 отзывов более половины приходилось на изложение содержания газетных статеек совершенно эфемерного и бесцветного пошиба.
Библиографы — обозреватели львовских «Записок» — всегда неизменно благосклонны в своих отзывах о «Записках наукового товариства в Киеве» и о перенесенном в Киев своем старом собрате, «Лит.-науковом вістнике»; нужно добавить, что и оба киевские украинские журнала отплачивают Львовскому собрату тем же. Помимо мотивов партийной дисциплины, это обстоятельство получает особый привкус, если мы примем во внимание, что и киевский «Вестник», и львовские «Записки» редактируются одним и тем же лицом — профессором М.Грушевским, который состоит постоянным сотрудником и киевских «Записок».
Замечательно то единодушие, с каким сотрудники львовских «Записок» (берем на удачу тот же 1910 г.) хвалят в рецензиях статьи своего «хозяина», помещенные в обоих киевских изданиях. «Он (М.Гру- шевский) сделал очень хорошую оценку деятельности данного лица» (I. 180); «путевые впечатления его имеют немалый интерес для широкой публики» (III. 203); «статьи его продолжают приковывать внимание читателя... освещают факты и явления нашей жизни всегда хорошо и талантливо... в двух статьях он проявляет в критике большой темперамент и быстрый анализ... третья статья написана настолько живо, что напоминает вдохновенную речь... некоторые из статей по значению, — не скоропреходящи» (III. 241); «им написан очень хороший обзор» (ibid).
От этого подобострастия услужливых поддужных М.Грушевского недалеко ушли и их отзывы о научных и публицистических статьях А.Грушевского124 (брата редактора): «Дуже цикавый нарис — любопытный очерк» (I. 186); «цикава статья» (II. 229); «обстоятельный комментарий... материал использован всесторонне и полно» (III. 224).
Мы не сомневаемся, что все эти таланты имеются у обоих братьев и проявляются ими; относительно М.Грушевского мы сами подписались бы под такими рецензиями обеими руками. Но ему не следовало бы давать своим сотрудникам такой свободы действий, какая может набрасывать на редактора тень саморекламы. Идя по этому пути, можно приблизиться к типу библиографических указателей господ Сойкина, Тузова и Бриллиантова.
Любопытно, что еще в конце 1896 года галицкий публицист господин Маковей в особом циркулярном письме к «русько-украиньским письменникам» горячо рекомендовал способ взаиморасхваливания для поднятия престижа писателей в глазах публики. «Если мы желаем собственного прогресса, — писал этот практик житейский, — то мы должны организовать корпорацию, основанную не на уставах, а на понимании собственного интереса; никто не позаботится о нас, если мы сами будем недооценивать себя и свой труд: будем говорить и писать о
105


своих трудах, подобно тому, как мы говорим и пишем о деятельности наших политиков; нужно заинтересовать собою публику». От И. Франко господин Маковей получил публичную отповедь. «Если писатели, — поучает ветеран Львовской публицистики, — станут говорить и писать о своих работах (очевидно, друг о друге), то это не только не приведет к цели, но даже и не очень-то желательно: ведь тогда весьма легко превратить корпорацию литераторов в кружок взаимного обожания, а попутно войти во вкус пустой рекламы и самохвальства»711'46. Мы видим, к сожалению, что семена господина Маковея упали в кружке, ютящемся под сенью львовского «научного общества», не на каменистую почву. Чтобы не возвращаться к «Науковому товариству им. Шевченка» во Львове, упомянем, что осенью 1911 года М.Грушевский начал в своем «Литературно-науковом вістнике» агитацию о придании обществу титула «Украинской Академии Наук». Если бы мы уповали, что наш слабый голос будет услышан австрийским правительством, то мы выступили бы с проектом о переименовании Общества в «Академию соборноукраинской чистой и прикладной политики», но под тем непременным условием, чтобы господин Грушевский приютил у себя и отделение для «білорусинов», ибо на специальную «Белорусскую Академию Наук», об отсутствии которой господин Грушевский также вздыхает711'47, наше правительство, пожалуй, не так-то скоро соберется.
Примечания к главе VII
VIM Wasilewski L. Op. cit. S. 143.
VI,‘2 Арабажин. Loco. cit. C. 921.
vn'3 Worynski E. Polacy a Rusini. Krakow. 1903. S. 4.
V,M Арабажин. L. cit.
v,b5 Wasilewski L. Op. cit. S. 144.
v,,‘6 Ibidem. Арабажин. Loco. cit. C. 921.
vn-7 франко И. Молода Україна. С. 47—49.
v,,‘8 Грушевський M. «Литер.-науков. вістник». 1911. XI. С. 287. «Рада». 1911. № 270.
vn-9 франко. Op. cit. С. 50.
v,,-‘° Wasilewski L. Op. cit. S. 147.
VII N Драгоманов M. Листи. C. 130.
v,,-‘2 Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 336—337 и 339. Лавровский П. Журнал Министерства народного просвещения. 1859. VI. С. 227. Грушевский М. История Украины-Руси. Т. І. С. 196.
VIM3 Записки Наук, т-ва ім. Шевченка. 1911. Кн. 2. С. 147—157. «Литер.-науков. вістник». 1911. VII—VIII. 243.
vn'14 Головацкий. Розправа о языце южнорусск. Львів. 1849. С. 39. vn-ie франко И. Этюды об укр. нар. песнях. Записки наук, т-ва ім. Шевченка. 1910. vim6 Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 282.
vn'17 Вибрані твори укр. Письменства. Т. 5. Коломия. 1910. С. 1—75. v,,,« «Рада». 1910. № 215.
V, 	M9 Етнографічн. збірник. Т. XXVI. Львів. 1910.
vn-20 Tarnowski St. О Rusi I Rusianach. Krakow. 1891. S. 50.
VI, 	'2‘ Перший укр. просв.-економичн. конгрес. 1909. Львів. 1910. С. 107. v,,‘22 Вибрані твори укр. письменства. Т. 5. С. 5—46.
vim Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 115—122. Стороженко А. Происхождение и сущность украино- фильства. Киев. 1912. С. 43. «Літ.-наук, вістн.» 1905. І. С. 57. «Krytyka». Krakow. 1906. T.II. S. 184—186.


vim Грушевский M.C. Про укр. мову. Киів. Rawita-Gawronski. Swiat Stow. 1911. V. 355—356.
vu*25 Wasilewski L. Op. cit. S. 145.
V,i-2G франко И. «Молода Україна». С. 37. Worynski E. «Polacy a Rusini». Krakow. 1903. S. 18.
vu-27 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 113—115.
vu'28 Житецкий П. Очерк звуковой истории малорусских наречий. Киев. 1876. С. 338.
v"*29 «Світло». 1911. Март. С. 68.
vu-30 Грушевський М. Про украинську мову. С. 21.
vu-зі «Рада». 1910. N° 286.
vn>32 Ibid № 285.
v,,‘33 Ibid. № 287.
vu-34 Rawita-Gawronski Fr. Op. cit. S. 337—339 и 354.
vn-35 Грушевський M. Істория Украіни-Руси. T. І. Львів. 1904. С. 15.
v"-36 Ibidem. С. 352.
v,b37 «Рада». 1910. № 286.
v,,-38 Rawita. Op. cit. C. 340 и 344.
Vlb39 Ibid. C. 341. «Історія». C. 152 и 563. v,,-4° «Рада». 1910. № 286.
V,MI Грушевский M.C. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 161.
V,M2 «Рада». 1910. N° 156.
у,мз Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 162.
vn*44 Возник М. «Граматика Л. Зизанія з 1596 р.» Львів. 1911. С. 9.
V,M5 Де Витте Е.И. Действительность. Вып. 9. С. 83.
У1И6 Франко И. «Молода Україна». С. 139—140.
У,И7 «Літ.-наук, вістник». 1911. XI. С. 287.
107


Глава VIII
Организация партии
«Соборной
Украины»
Галицкие национал-демократы. Эволюция украй- нофилов в «украинцев». Соборноукраинство или украинский ирредентизм. Сечи и Сокола. Левые фракции украинской партии. Экономический сепаратизм (программа Бачинского)
Соглашение галичан-народовцев с поляками, задуманное Антоновичем (а по мнению Франко, и Бисмарком), подготовленное львовской «Правдой» и провозглашенное в 1890 году, уже к половине 90-х годов расползлось по швам благодаря всяческим польским неправдам. Первые разочарования принесла полякам парламентская трибуна в Вене, где галичане вопреки наказу польского «коло» (клуба) — «не сметь свое суждение иметь» — то и дело выходили из повиновения польской дирижерской палочки; во-вторых, поляки неумеренно тянули галичан к латинизации униатской церкви. В 1897 году, во время новых парламентских выборов, в польском (правительственном) лагере оказался только «новоэрист» Барвинский с несколькими сторонниками («штаб без армии»). Остальная галицкая интеллигенция делилась на четыре партии: приблизительно равных по силе народовцев (украинофилов) и русских (русофилов), а также радикалов, разбившихся после смерти Драгоманова (в 1895 г.) на кружки, и нарождающихся социал-демократов (социалистов). Русская партия и народовцы держались в политике сходного буржуазно-консервативного направления; на этой почве между ними состоялось антипольское, следовательно — оппозиционное правительству соглашение, и предвыборную кампанию обе партии провели в блоке. Граф Бадени опрокинул весь блок системою неслыханного террора: раздались выстрелы, полилась крестьянская кровь, зазвенели кандалы, и тюрьмы наполнились сотнями галичан-избирателей; к этому присоединились подкуп, подлоги и другие злоупотребления71111. Результатом было то, что в парламент от Галиции попали лишь поляки да полдесятка непопулярных в народе «барвинчиков» (новоэристов).
Сближение народовцев с русской партией, сменившее неудачную угоду их с поляками, стало после «кровавых Бадениевских выборов» (1897 г.) как будто крепнуть7111'2 и грозило в близком будущем и кружку М.Грушевского и стоящей за его спиной киевской «громаде» весьма вероятными сюрпризами. Лучшие, более молодые силы русской партии не хотели мириться с пассивностью стариков («рутенцев»), считавших червонорусов за особое племя «рутенов»; молодежь открыто признавала своих земляков за часть единого русского народа, принялась за изучение литературного русского языка, стала пропагандировать
108


его в публицистике™1'3. Кружок М. Грушевского, вся антирусская деятельность которого в Галиции покоилась на насаждении в народных школах украинско-руского языка и сохранении там фонетики, отлично понимал, что союз реформирующейся русской партии с народовцами опасен и украинско-рускому языку, и школьной фонетике — двум китам, легшим в основание платформы господина Грушевского и его единомышленников. Следовательно, вопрос о расторжении союза народов- цев с русской партией был вопросом жизни и смерти для дела господина Грушевского. Ближайшие события подсказали ему необходимость искания новых путей для застрахования своего дела от гибели.
В 1898 году южнорусские украинофилы отпраздновали в Киеве столетний юбилей со дня появления в печати первых трех выпусков «перелицованной» «Энеиды», назвав его юбилеем литературного возрождения Украины и стараясь придать этому празднованию возможно больше шуму и огласки; широкие круги малорусской интеллигенции отнеслись, однако, к юбилею довольно холодно. Параллельно организованы были юбилейные демонстрации кружком Грушевского во Львове; здесь приняли в них участие не консерваторы-народовцы, а радикалы драгомановской складки, что придало этому выступлению явственно антирусский характер. Впрочем, уже в приглашениях господина Грушевского («головы» юбилейного комитета), посланных в громадном количестве экземпляров в Россию, сообщалось, что «украинско-руский народ, второй по численности в славянщине и обиженный историей, поднимается из своего унижения». В ответ на эти широковещательные приглашения, по смыслу которых литературный юбилей Котляревско- го был превращен в политическую демонстрацию, были получены приветствия из десяти местностей России, между прочим от черниговской губернской земской управы и трех ученых учреждений: отделения русского языка и словесности Академии наук, Харьковского университета и Харьковского же историко-филологического обществаУША.
Львовский юбилей Котляревского, слабо поддержанный народовцами, обнаружил пред господином Грушевским всю непрочность политического положения его кружка; отражение состояния уныния и колебаний мы находим в его «Очерке истории украинского народа», где господин Грушевский отрицает даже значение события, взятого предлогом для юбилея. «Несмотря на громкий успех «Энеиды», — говорит он, — мы не видим, чтобы она вызвала какое-либо литературное движение уже одним своим появлением, хотя и встречаются отдельные произведения, навеянные ею. Павловский, составитель первой грамматики малорусского (по ложному отождествлению Грушевского — украинского) языка, изданной через 20 лет после появления «Энеиды», все еще называет этот язык «исчезающим наречием». Впервые то, что можно уже назвать «украинским» литературным движением, видим мы в конце второго десятилетия XIX века, и то не на родине Котляревского — в Полтаве, а вне границ старой Гетманщины: в столице Слободской Украины — Харькове»™1'5. Другое разочарование испытано было господином Грушевским в 1899 году, когда председательствуемому им львовскому «обществу» не удалось добиться права публично оглашать на киевском археологическом съезде рефераты на украинско-руском языке. Относительно допущения таких докладов последовал сперва со стороны русского правительства категорический отказ, сменившийся потом новым распоряжением, в силу которого члены львовского «общества» получали разрешение читать рефера-
109


ты на своем языке, но это разрешение было обставлено такими ограничениями, которые, в сущности, имели значение отрицательного решения вопроса. «Общество» уклонилось вовсе от участия в съезде, ибо для него гвоздем затеи было именно официальное признание украинско-руского языка тем государством, для развала которого этот язык сочинялся и предназначался. Позднее, на археологические съезды в Екатеринославе и Чернигове мова проникла явочным порядком™1'6.
В конце 1898 года киевская «громада» пробовала спасти положение кружка Грушевского, склонив поляков в Галиции к новому сближению с украинофилами-народовцами. С этой целью украинофилы торжественно отпраздновали в Киеве юбилей поэта Мицкевича™1'7; шаг этот оказался бесплодным, и уже с 1899 года М.Грушевский принялся за организацию новой политической партии в Галичине, которая приняла имя национально-демократической™1'8.
Склад новой партии легче всего определить по ее первому президиуму, куда вошли 8 народовцев («романчукисты»), 1 «барвинчик», 3 радикала (в их числе И.Франко); председателем партийного бюро до 1904 года состоял сам М.Грушевский. В программу партии входили: борьба с поляками в Галиции за равноправие, полный непримиримый разрыв с «русофилами» и, наконец, унаследование заповеди Драгоманова о содействии федеративным и автономическим стремлениям в Южной России.
Уже в организационную программу партии внесен господином Грушевским такой фундаментальный тезис: «Нашим идеалом должна быть независимая Русь-Украина, в которой бы все части нашей нации соединились в одну современную культурную державу, мы (поэтому) будем среди российских украинцев поддерживать такие стремления, которые ведут к преобразованию российской державы из самодержавной и централистической в державу конституционно-федералистиче- скую, основанную на автономии народностей»™1'9.
Автор «Истории Украины-Руси» отбросил с 1900 года в своей терминологии слова «Русь» и «Руский», исходя из тех соображений, что каждый галичанин-интеллигент, записывающийся в ряды врагов России, должен изгнать из памяти и речи всякие остатки старинной номенклатуры (у народа в Галиции эти слова трудноискоренимы и берегутся пока, как святыня). Таким образом, господин Грушевский ввел термин Украина (вместо прежнего Украина-Русь) для всей территории, где живет в Европе южнорусское племя: Малороссии, Новороссии, Галичины с Буковиной и Угорской Руси. Само собою разумеется, что украинским господин Грушевский стал звать и тот украинско-руский язык, который вырабатывался под эгидой Львовского «научного общества». Лозунгом господина Грушевского явилось литературное, культурное и политическое возрождение того гипотетического украинского народа, который еще с IV века управлялся, будто бы, своими украинскими князьями; Польша и Россия были, с его точки зрения, в равной мере узурпаторами украинской государственности и поработителями «украинцев». О русской культуре он писал (в 1898 г.), что ею «обличье Украины ныне загрязнено и обезображено, но настанет светлый, прекрасный день, когда на украинской земле не будет врага-супостата». Украинцами, или «все- украинцами»™110, назвал господин Грушевский и всех последователей идеи «украинского ирредентизма», к какой бы политической фракции (от клерикалов до социал-демократов включительно) они ни принадле-
110


жали: их всех должен цементировать идеал объединенной («Соборной») Украины.
Очень жаль, что произвольная и ненаучная эволюция партийной клички загрязнила и опошлила такие милые для каждого русского уха и опоэтизированные Пушкиным слова, как Украйна, украинский; неудобство еще более возрастает от того, что политиканы прикрываются даже не этнографическим, а довольно узким географическим термином (ведь Кубанская область и Бессарабия не Украйна). Но приходится ограничиться констатированием факта, притом не единичного: было, ведь, в Париже время, когда такой чисто геометрический термин, как «les horizontales» синонимировал непристойность. С другой стороны, можно порадоваться тому, что имя Святой Великой Руси не фигурирует более на знамени изуверов ее четвертования.
Слова «украинофил» и «украинофильство» с 1900 года не только отброшены партизанами украинства, но и звучат в их устах как порицание, как пренебрежительная кличка для сторонников культурного южно- русского возрождения, не связываемого с политической автономией малорусского племени. Культурно-национальные запросы украинства (в России), по словам М.Грушевского, так тесно и органически связаны с общественно-политическими, что невозможно выделить их, не обрекая на захудание; с концом девяностых годов падение культурничества стало очевидным: младшие поколения отвернулись от этого «украинофильства», и это имя приобрело в их устах характер отрицательный, как обозначение несерьезного и поверхностного отношения к украинству™*11.
Радикальный (драгомановский) фермент облегчил проникновение в новую партию идеи из закордонной области, идеи политической независимости Соборной Украины, причем идея эта отодвигает у национал- демократов на задний план иные местные интересы и нужды™'12. Казалось бы, что такое стремление заниматься чужими делами может повредить жизнеспособности партии; вышло наоборот; украинский ирредентизм ставится и венским правительством, и поляками в крупную заслугу галицко-украинской партии (национал-демократам и их левому радикальному крылу), и партия эта крепнет с каждым годом.
К полякам она относится, как к воюющей стороне, причем не всегда придерживается легальных способов борьбы. Совершенно законные и, по-видимому, продуктивные ее требования сопровождаются иногда эксцессами, а иногда вертятся в черте партийного эгоизма. Агитация среди крестьян против польских и еврейских помещиков привела в 1902 году к ряду сельских бунтов и аграрных убийств. Борьба с поляками за мандаты в сейме и парламенте сопровождалась террористическим актом, отнявшим жизнь у наместника Галиции. Домогательства отдельного «украинского» университета во Львове не считаются с теми воспитательными и просветительными учреждениями, где дается народу русская, а не специально-украинская культура. Последней тактике нечего, впрочем, удивляться: большинство в представительных учреждениях всегда и везде не хочет считаться о меньшинством и любит говорить и действовать от имени целой нации.
Польские националисты обвиняют украинскую партию в Галиции в антисоциальности (анархизме), а светских членов ее даже в атеизме™'13 Казалось бы, что отзыв из вражеского лагеря может страдать преувеличениями; к сходному, однако, заключению приводит нас и М.Грушевский. По его словам, галицкая литература и общество теперь (1863—
111


1907) в ускоренном темпе проходят стадии развития украинской общественной мысли, от наивного козакофильства к романтическому, потом более реальному народничеству и, наконец, к социалистическим и радикально-прогрессивным направлениям™1'14. Неведомо, какая стадия украинского движения обрушится на многострадальную Галичину при дальнейших метаморфозах этого движения?
Если бы галицкое украинство было самодовлеющей величиной, то оно вызывало бы наше соболезнование и интерес не более чем, например, мадьяризация Угорщины или ословачивание карпатской Лемков- щины. Но элемент ирредентизма заслуживает более рачительного изучения. Чтобы освободить себя от обвинений в преувеличенной оценке украинского движения за близким кордоном, послушаем его деятелей и почитателей. «Значение, вес и неоценимая роль Галичины в общей украинской жизни, — говорит М. Грушевский, — заключается в том, что в этой галицкой кузне куется культурное орудие для всей соборной Украины; галичанщина не давала великой Украине Шевченко спокойно заснуть на теплой украинофильской печке, тревожила тенями национальных героев ее сон и изобличала попытки украинских лидеров заменить украинство — украинофильством, употребление украинского языка — его изучением (штудированием) и работу для народа — работою о народе (этнографией)»™1'15. Связь с Галичиной, продолжает господин Грушевский служит (для Южной России) очень важным бруствером против всяких попыток понизить национальный уровень укра- инства, против низведения его до подсобной роли рядом с русской культурой и русской литературой, к роли, например, популяризаторского средства или предмета домашнего обихода. Господин Грушевский даже грозит, что при отчуждении от Галичины, малороссы лишат себя высших форм культуры надолго (ему не хотелось бы сказать «навсегда»)™1'16. По словам современной киевской украинской газеты «Рада», Галичина сыграла в истории украинского движения ту роль, что служила резервуаром, где могли вырабатываться украинские силы, где закалялся национальный дух; Галичина, кроме того, всегда будет для Украины «политической рекомендацией в глазах других народов»™117. Львовская газета «Діло» уверена, что Галичина будто Провидением предназначена к тому, чтобы стать тем Пьемонтом, который нес бы закордонным землякам возрождение™1'18.
На рецепты для «возрождения» Южной Руси галицкие радикалы не скупились и ранее национальной обработки их господином Грушевским. Писатель И.Франко является автором гимна «Не пора», где малороссы призываются «перестать служить москалям и не щадить жизни в упорном бою, чтобы завоевать Украйне свободу»; в другой песне Франко поет, что Украйна от Дона до Сана и Буга полна ренегатов, но народ украинский встряхнет Кавказом, опояшется Карпатами, прокатит по Черному морю клич свободы и почувствует себя хозяином в своем доме и на своем поле™119. Франко в недавнем труде своем называет Полтавский бой «погромом Украины», но утешает себя тем, что «автономные козацкие традиции ведут к новому возрождению всего украинского народа»™1'20. Подголосок Франко галичанин Павлик еще в 1886 году приглашал обрусевшую малорусскую интеллигенцию «восстать и, порвав цепи, освободить Украйну и родной народ от рабства-подданства»™1'21.
В 1904 году буковинский поэт Ярычевский, выражая уверенность, что на Украйне подросли новые орлята, верные лозунгам Тараса, и что
112


воскресает украинский козак, призывает Украйну встать на великое дело борьбы и, устилая путь жертвами, стремиться к великой цели — ирреден- тной Украйне™1'22. В 1905 и 1906 годах, в смутное время на Руси, галицкие «украинчики» захлебываются от нецензурной брани по адресу русского государства, а потому плоды их вдохновения неудобоцитируемы. В 1907 году поэт Карманский называет Великороссию «лукавым злодеем и палачом», высказывая пожелание, чтобы «в жилах украинцев проснулась кровь Железняка»™1'23, а его приятель В.Пачовский посвящает специальный пасквиль русскому гербу. Тот же В.Пачовский опубликовал в 1911 году историческую трагедию о русофобе гетмане Дорошенко; в ней автор грозит России, что против нее «встанет из руины новый Дорошенко новой Украины, который, подобно орлу, распустит над Украиной крылья»™1'24. Другой Пачовский (Михаил), в учебнике по истории литературы, называет Богдана Хмельницкого палачом Украйны, а Мазепу идеальным гетманом™1'25. В 1910 году молодой поэт Голубец издает стихотворение в честь Шевченко, где рекомендует малороссам «встряхнуться от Кубани до Карпат, восстать и сбросить ярмо»™1'26. Социал-демократ Зализняк в агитационной брошюре 1910 года убеждает российских украинцев «завоевать национальную самостоятельность и освободиться от чужого ярма»™1'27.
Последовательно и систематически занялась южнорусскими делами львовская «Просвита», члены которой стремятся к просвещению галицкого народа в духе партии Грушевского и, разумеется, на сквернейшем полупольском жаргоне, пущенном в обращение под кличкой украинского языка. Из изданий «Просвиты» мы упомянем лишь о некоторых. В 1904 году ею выпущен учебник по истории «Украины-Руси» А.Барвинского (в распространенном и кратком виде); великороссы (по Духинскому — Грушевскому) не признаются здесь славянским племенем, а финским («чудью») — с примесью русинов (украинцев), и русским малороссам рекомендуется сближение только с галичанами; акт воссоединения Малороссии с Москвой в малом издании совершенно замалчивается, а в большом передан в искаженном виде™1'28. В народном календаре «Просвиты» на 1910 год составители не хотят описывать полтавских торжеств 1909 года, ибо «у них сердце щемит и болит при одном воспоминании об этом», ибо «это был юбилей 200-летнего издевательства над украинским народом»; календарь с удовольствием отмечает, что в Галиции день полтавского юбилея был в некоторых местах посвящен чествованию памяти Мазепы™1'29 (первый сигнал к этим манифестациям был дан еще в 1908 году венским украинским клубом «Сич»). В путеводителе по Киеву «Просвита» восхваляет Мазепу и грозит России отпадением Малороссии™1'30. В изданной «Просвитою» брошюре о гетмане Мазепе измена его называется «борьбой за святое дело», а сам изменник именуется «благодетелем своего народа»™1'31. Календарь «Просвиты» на 1911 год сожалеет, что малороссы не поняли своего великого гетмана Мазепу и не поддержали его в борьбе против россиян — своих вечных врагов; причем один из поэтов календаря пророчествует, что великая Сечь воскреснет от Дону до Карпат. Наконец, календарь Общества на 1912 год поучает галичан, что «Россия — царство рабства для украинского народа», и приглашает их (галичан) вместе с братьями (малороссами) стоять, не щадя живота и не пугаясь мучений и кандалов, за возврат Украйне святой свободы™1'32.
В последние годы проповедь украинского ирредентизма распространяется и в православной Буковине, где народ доселе свято чтил свои
8 Заказ 857


русские традиции. Так, в народном календаре «Товарищ» на 1911 год, изданном буковинской «Селянской кассой», Украина и бывшая столица украинского государства Киев (герб города Киева красуется на обложке книги) призываются к освобождению от московского ярма™1'33. В анонимной брошюре 1908 года, посвященной памяти Шевченко, автор приглашает буковинцев выручать малороссов, ибо «Москаль сдирает с Ук- райны последнюю сорочку»™1'34. Брошюра «Русини а москали» (с польским союзом «а» вместо «и» в заголовке) предназначена для простонародья; из нее мы узнаем, что есть на свете «четыре отдельных народа»: 1) русины-украинцы, 2) белорусы, 3) новгородцы и 4) москали; повествует брошюра и о том, что «днепровское козачество возникло для защиты украинцев от москалей» и что «Украйну нужно освободить от московской наглости»™1'35.
В 1910 году кандидатом украинской партии в Галиции Лагодин- ским была опубликована речь, произнесенная на предвыборном собрании; оратор приглашает галичан «организовать восстание малороссов в России, чтобы пробить окно в великой... тюрьме народов»™1'36. Осенью 1911 года член венского парламента Сенгалевич произнес, при открытии памятника писателю Маркиану Шашкевичу на его родине, пред толпой делегатов и селян публичную речь, представляющую, так сказать, квинтэссенцию ирредентизма. Украинцы, по словам оратора, стоят теперь исполинской толпой в тридцать миллионов, оживленные одним огненным лозунгом «Свободная Украина». Огонь разгорается по всей Украине... у всех есть непреклонная вера в будущность народа во всеукраинской совокупности и объединении. Кончая речь, оратор призывает идти неустрашимо в освободительный бой.
Член венской палаты депутатов и профессор Львовского университета Днестрянский в речи на партийном митинге в м. Куликове (в Галиции) 15 октября 1911 года заявил, что «украинцы» стремятся с помощью австрийского правительства исправить ошибку великого Богдана, именно — оторвать Украину от москалей и основать свое особое украинское королевство™1'37.
Наш длинный, однообразный и скучный перечень цитат был бы неполон без упоминания о литературе для подрастающего поколения. Украинская партия, увлеченная сеянием политической лжи и соблазна, не только не щадит детской души, но и с особенной готовностью стремится заполнять эти чистые скрижали. Так, в повести для юношества галичанина Венгжина сообщается, что 30-ти миллионный украинский народ — в рабстве; молодежь призывается порвать цепи для освобождения матери Руси-Украины; по адресу же России содержится угроза, что последователи Драгоманова и Тараса соберутся под знамя Украины для борьбы против врага™1'38. Сборник для детей, содержащий стишки Франца Коковского, наполовину заполнен политикой:
«На Украине, на берегах Днепра, народ тоскует, ибо его свободу давят враги». Поэт жаждет увидеть Украйну свободной; она, бедная, теперь в цепях; над нею глумится и свирепствует враг, ее дети погибают в рабстве и т. д., но с Тарасовой могилы раздастся песнь святой свободы, и народ воспрянет от бессилия™1'39.
С этими стихами «для детей» вполне гармонирует и изданная в Галиции для детей биография писателя Стефаника. Анонимная составительница брошюрки (судя по признакам полтавско-харьковского говора — наша соотечественница) сообщает читателям, что «украинцы до¬
114


кажут миру, что они не хуже других народов сумеют добиваться своих прав; они воспрянут духом, и оживет покинутая и всеми забытая Украина, которая находится в чужих лапах и которую теперь сосед запрягает в ярмо»упмо.
Если мы условимся, для большей ясности изложения, под именем украинской партии разуметь всех сторонников соборно-украинского ирредентизма по обе стороны русско-австрийского рубежа, а политические деления внутри Галиции именовать фракциями, то нам нетрудно будет убедиться, что такая номенклатура справедлива и по существу. Вокруг украинской доктрины сплотились не только национал-демокра- тическая и радикальная фракции (умеренные социалисты), но и значительная часть социал-демократической фракции (собственно, социалис- тов-революционеров); в 1911 году от национал-демократов откололось правое (клерикальное) крыло и сложилось в новую фракцию христианских социалистов, которая сохранила прежние симпатии к украинскому движению, но еще не успела проявить себя в чем-либо.
И национал-демократы, и радикалы являются верными сынами украинской партии. Мы уже познакомились с их способами пропагаторс- кого воздействия на интеллигенцию и грамотный люд Галиции (чрез сельские читальни «Просвиты»). Вербовка прозелитов украинского ирредентизма среди неграмотных сельских масс производится обеими фракциями сходным путем: радикалы организуют пожарно-гимнастические «Сечи», а национал-демократы закладывают сокольские кружки (по чешско-польскому образцу).
Первые «Сечи» в Галиции появились в 1900 году (одновременно с выступлением профессора Грушевского на политическую арену); через 10 лет таких товариществ имелось около 600, преимущественно в юго- восточных уездах Галиции (Тернопольском и Сокальском) и на Буковине, то есть вдоль русской границы. Просветительных целей сечевые товарищества не преследуют (по уставу они не имеют даже библиотек), но и пожарно-гимнастическим делом не ограничиваются: Сечи созданы с тою целью, чтобы «будить в крестьянстве национальную сознательность» в соборно-украинском (антирусском) духе. Уже название товариществ должно напоминать о козацких запорожских традициях (и искупать, добавим мы, старые грехи козачества, прикосновенного к пожарам совсем с обратной стороны). Из козацкой же старины заимствованы названия должностей в галицких Сечах (кроме «учителя справ» — гимназиарха). Во главе каждой Сечи стоят «кошевой атаман», «есаул», «писарь», «скарбник»; затем при каждой Сечи имеются «хорунжий» и «сурмач»; в многолюдных селах сечевики разделяются на «четы» (взводы) с «четарями» во главе. Каждый сечевик обязан иметь (для смотров и парадов) широкие «козацкие» шаровары, гуцульский «топорик» за поясом и широкую малиновую ленту чрез плечо. Хорунжий несет впереди отряда знамя малинового же или красного цветаУШ'41.
Все Сечи, через своих кошевых атаманов, подчинены атаманам уездным («поветовым»), а последние составляют «Главный сечевой комитет»; атаману комитета присвоено ношение золоченой булавы.
Не одними лишь кличками Сечи проводят в своих членов идеи ирредентизма. На общие сборы сечевиков являются всегда ораторы (обычно из студентов), которые рассказывают о Запорожской Сечи, ее славе и ее конце, натаскивая слушателей в желательном направлении. Ту же цель имеют и специфически-национальные торжества, марширов-
8*


ка и парады. В результате сечевики приучаются к дисциплине, взаимной солидарности, а также пропитываются идеями демократического федерализма, а в частности идеями соборно-украинской «свидомости» (сознательности).
Будучи детищем радикальной фракции, Сечи обычно являются в селах скопищем оппозиционных элементов против общественного строя или местных порядков (и непорядков). На этой почве Сечь часто свивает свое гнездо и в селах с чисто русским национальным сознанием, которое в таких случаях, не имея себе достаточной опоры или поддержки, быстро заполняется соборно-украинскими сказками и бреднями™143.
Не отрицая полезной роли Сечей как вольно-пожарных дружин, мы должны констатировать то обстоятельство, что пожарное дело является в данном случае лишь фоном для тканья украинских узоров, и поэтому М.Грушевский вполне прав, называя сечевые товарищества политическими народными клубами™1'44. В народном календаре «Запорожец» за 1910 год, изданном радикальной партией, народ призывается создать народо- правную украинскую республику; для этой цели все «потомки запорож- цев-сечевиков должны бороться против русского... и вести Украину по заповедям Мазепы», чтобы «добиться ее самостоятельности от р. Сана, до р. Дона»™1'45. Календарь, очевидно, лишь резюмирует ту программу, какую развивают пред сечевиками упомянутые ораторы.
Еще лучше запоминаются сечевиками сочиненные для них политические песни для хорового исполнения во время маршировки, упражнений и парадов. В одной песне («Ще не вмерла Украина» Чубинского) сечевики укоряют Богдана (Хмельницкого) за то, что он отдал Украину поганым москалям, и обещают положить головы, лишь бы вернуть ее славу. В «Сечевом марше» Лебедевой они собираются «с дерзкой отвагой создать свободную, самостоятельную Украину». В «Сечевом марше» Зализняка воспевается будущая «новая заря козацкой славы» для всей Украины «от р. Тиссы до Кубани». Популярен в песенниках для сечевиков и антирусский гимн Ивана Франко («Не пора»)™1'46.
О сокольских обществах в Галиции и Буковине, организуемых национал-демократами, мы можем сказать очень мало. Они отличаются от Сечей только всесословностью и более прививаются в городах и местечках со средними школами; в свою программу они часто также включают пожарное дело. Насколько далеки от чистой гимнастики эти организации показывает, например, популярный в Галиции «Сокольский гимн», сочиненный Иванцом. «Пробудись, батько наш Днепр, — поют соколы, — разлейся громом по всем степям..., мы идем в бой дружными рядами... Прими, Украина, наши труды, борцов, витязей благослови»™147. Весьма поучительно знамя львовского «Сокола-Батька», имеющего более 700 филиальных отделов в Галичине. При маршировках и всяких парадах оно торжественно проносится по людным улицам Львова... Эмблемы этого знамени воспроизведены во львовской газете «Вісти з Запорожа» (за 1911 г.), которая является специальным органом гимнастических обществ. На одной стороне знамени красуется герб Галиции (лев на скале) с надписью «Все вперед», а на другой герб киевского воеводства времен Речи Посполитой (архистратиг Михаил с двумя опущенными мечами); под киевским гербом подпись «Борітеся. Поборете». Какая гимнастика имеется тут в виду, нетрудно, кажется, догадаться.
Такой же двойной герб (из киевского Архангела и галицкого Льва) присвоен в настоящем году, с разрешения австрийского (!) правитель¬
116


ства, по сообщению «Рады», украинскому товариству педагогичному во Львове™1'48.
Галицкие социал-демократы, в теории космополиты чистейшей воды, выступили еще в марте 1899 года с публичной программой украинского ирредентизма (на Бернском съезде). «Они знают, что в Австрии живет лишь часть украинского народа, а за кордоном значительное большинство его терпит национальное бесправие, а потому они, украинские социал-демократы, домогаются национальной свободы для своей нации, чтобы объединенный и освобожденный украинский народ стал в ряду народов в качестве равноправного члена». В партийной песне галицких социал-демократов есть куплет: «Двинется и наша родина, одна, сильная, свободная Украина»™1'49.
Революционная украинская партия основана была во Львове в 1900 году, следовательно, одновременно с появлением первых «Сечей» в Галиции. Партия эта издавала во Львове газету «Гасло» (1901 —1903 гг.) и популярную газету «Селянин» (с 1902 г.), в которой велась забастовочная агитация; кроме «Селянина» партия издавала и брошюры, «переправив» из Львова в течение 1903 года и начала 1904 года пятьдесят пудов своей «литературы» в Южную Россию. В 1902 году члены партии стояли во главе крестьянских беспорядков в Полтавской и Харьковской губерниях. В конце 1905 года революционная украинская партия устроила во Львове съезд, на котором приняла национальную программу («автономии Украины»), а к своему названию прибавила эпитет «социал-демократической». В 1906 году украинская социал-демократическая революционная партия издавала в Петербурге политический ежемесячный журнал «Вильну Украину»™1'50.
В 1909 году эта партия почти распалась, но с осени 1910 года реорганизовалась снова и издает во Львове газеты «Волю» и «Наш голос». В 1911 году один из лидеров партии заявил, что ее ближайшие задачи в Южной России заключаются в национальной (украинской) обработке городского денационализированного (обрусевшего) пролетариата™1'51.
Наряду с энтузиастами школы М.Грушевского, рядящимися в «национальные» козацкие шаровары, нашелся в Галиции писатель Ю.Бачинский (социал-демократ), который исходя из экономических соображений предсказывал распад Европейской России на три отдельные политические единицы: восточную «великорусскую» (с московско-ярославским промышленным центром), юго-западную «украинскую» (с харьковским промышленным центром) и северо-западную «польскую» (с Варшавой и Лодзью). Политическую самостоятельность Украины Бачинский базирует исключительно на экономических моментах, ибо он не видит у малорусского населения России сколько-нибудь заметно развитого сознания своей национальной самобытности или же отдельности («відрубности») своего языка. Великорусский промышленный район должен бороться против сильнейшего польского, а слабейший южный («украинский») против обоих предыдущих™1'52.
От такого политического раздела России на 3 части (с таможенными границами) наиболее, по Бачинскому, выиграла бы «Украина»; для Польши раздел был бы гибельным, так как она утеряла бы все свои рынки, от сохранения которых зависит все ее культурное развитие. С дальнейшим ростом капитализма в России Бачинский предвидит борьбу великорусской буржуазии против засилья польского капитала, а вслед за¬


тем борьбу украинской (в территориальном смысле) буржуазии против эксплуатации польской и великорусской; жизненные интересы Польши заставят ее тогда охранять и отстаивать политическое единство России (с неотъемлемой Польшей на придачу). Интересы Украины говорят против дружбы ее с поляками (равносильной для Украины экономическому самоубийству). Уже и теперь (1900 г.), благодаря польскому (и великорусскому) капиталу, экономическое и культурное развитие Украины (Юга России) парализовано; великорусская промышленность отграничена от польской, по крайней мере, железнодорожными тарифами, украинская — лишена и этой защиты. После превращения России в конституционное государство Украина должна добиваться политической самостоятельности; такими «украинскими патриотами» должны сделаться все обыватели Малороссии и Новороссии без различия национальности7111'53.
Господин Бачинский дает «сознательным украинцам» тактические советы: добиваться рука об руку с остальной революционной Россиейп- ревращения России в конституционное государство, а у себя, на Юге, идею политической самостоятельности Украины; идея эта не должна исключительно опираться на национальную самобытность украинского народа, ибо такая самобытность ничего еще не доказывала бы. Нужно подчеркивать противоречие экономических интересов Украины и остальной России, тогда украинская идея приобрела бы некоторое реальное содержание7Ш'54.
Предоставим экономистам оценивать продуктивность программы господина Бачинского и справедливость его предпосылок. Труд его содержит, во всяком случае, ряд конкретных предостережений для русской Польши и указывает беспристрастно на бессмысленность национального украинского движения без политической программы и на чисто служебную роль, которую политическая программа ему может отмежевать.
В недавнее время в Записках киевского «Наукового товариства» опубликована работа господина Стасюка, оперировавшего над железнодорожной статистикой. Работа носит название «Экономические отношения Украины к Великороссии и Польше» и представляет попытку изолировать экономические интересы Юга России (именуемого «Украиной» и даже «территорией Украины»), Главнейшие выводы господина Стасюка, близкие к тезисам Бачинского, таковы:
1) На заграничном рынке Украина и Великороссия являются конкурентами.
2) Зависимость Великороссии от Украины, главным образом, в том, что Украина — самый большой и выгодный рынок для продуктов великорусской обрабатывающей промышленности; в вопросе о свободной торговле и протекционизме Украина и Великороссия всегда будут находиться в противных лагерях.
3) Взаимоотношения Украины и Польши имеют тот же характер, как взаимоотношения Украины и Великороссии7111'55.
Примечания к главе VIII
VHM Wasilewski L. Op. cit. S. 148.
v'11*2 Ibidem.
vm-3 Ibidem. S. 146.
v,n*4 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 130—131.
Ф


v,,,'s Грушевский M. Очерк. С. 425—426.
V1»16 Грушевский М. Украинство в России. С. 26. Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 134—149. «Рада». 1912. № 44. vnb7 Ibidem. 1911. № 161. v,,b8 Wasilewski L. Op. cit. S. 147 и 151 — 153. v,,b9 Ibidem. S. 153. «Діло». 1899. № 288.
v,,11° Грушевський M. Украінсько-руське літер, відродженне. С. 88 и 107—108 (из Літ.-наук, вістн. 1898 г.); он же. «Літ.-наук, вістн.». 1910. I. С. 54.
v,,m Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 53. VHM2 Бачинский Ю. Украіна Irredenta. Изд. 2. Львів. 1900. С. 184. vm-із Worynski Е. «РЫасу a Rusini». S. 9.
vhm4 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. Спб., 1907. С. 50. vum5 Он же «Літ.-наук, вістн.». 1910. I. С. 46—48.
V,,M6 Ibidem. С. 52—53.
V,,M7 «Рада». 1911. №№ 233 и 236. v,,Me «Діло». 1910. No 255.
vhm9 Крушельницкий А. «Іван Франко. Поезія». Коломия. С. 48, 237 и 253. Франко 1в. Давне й нове. Изд. 2. Львів. 1911. С. 3—6 и 255.
vm-20 Он же. Нарис історії украінсько-рускоі літератури. Львів. 1910. С. 76. vnm Павлик М. Тарас Шевченко й Гал. Укр. 1911. С. 24. уш’22 Яричевский С. Пестрі звуки. Чернівці. 1904. С. 100, 117 и 127—128. унт Карманьский П. Молода муза. II. Львів. 1907. С. З и 6—18. vm-24 Пачовський В. Молода муза. IV. Львів. 1907. С. 42—45. Он же. «Сонце руіни», трагедия. Жовква—Киів. 1911. С. 193 и 209.
vm-25 Пачовський М. Укр.-рус. письменство. Львів. 1909. С. XIII и 123—125.
Vlll‘26 Голубець (Микола). Поезіі. Львів. 1910. С. 60—61.
V111'27 Залізняк М. Рос. Україні й іі відродженне. Львів. 1910. С. 69—71. vul'28 Барвіньский О. Істория Украіни-Руси. Львів. 1904. С. 17 и 102. Ditto (з образками). С. 27, 36—39.
vm'29 Календар тов-ства «Просвіта» у Львіві на р. 1910. С. 154.
уш-з° «Просвітні листки» р. 1909. Ч. 26. С. 18 и 23. «Січ», альманах. Львів. 1908. С. 331.
vm-31 Будзиновський В. Гетьман Мазепа. 1909. С. 30 и 46.
v,n‘32 Календар тов-ства «Просвіта» на р. 1911. С. 2 и 11. То же на р. 1912. С. 29 и 50. vm-33 «Товарищ», народный календар на р. 1911. Чернівці. С. 180 и 340. v,n'34 В память роковин смерти Т.Шевченка. Чернівці. 1908. С. 47—48. vn,‘35 Русини а москали. Збірка статей. Чернівці. 1901. С. 14, 21, 25 и 44. v,,i-36 Лагодинський М. Промова. Библ. «Гром. Голосу». Ч. 22. Львів. 1910. С. 28. Vl11'37 «Для пошанов. памяти М.Шашкевича». Наклад гімназиі в Буску. Львів. С. 11 — 15; «Прикарпатская Русь». 1911. №№ 609 и 613.
vnwe Венгжин М. З житя гімназіястів. Перемышль. 1907. С. 20—21 и 31. vm-39 Коковський Ф. Малим другам. Чернівці. 1909. С. 6—7, 9 и 11. vm-40 А-евська. Мужицька дитина — Василь Стефаник. 1911. С. 15—16.
V,,MI Заклинський С. Сучасна січь. //Українська хата. 1910. X. С. 633—634 и 636. V,1M2 Ibid. С. 635.
V,,M3 Ibidem.
vhm4 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 117. V,,M5 «Запорожець». Календар для народа на р. 1910. Коломия. 1909. С. 37, 50—51, 58, 60—61, 75—76 и 88.
уимб Січовий сьпіванник. Коломия. 1908. Пісні до походу і до вправ. Львів. 1911.
V,IM7 Ibidem. С. 2.
v,,Me «Рада» 1912. № 161.
vm-49 Робітничий календар на р. 1911. Львів. С. 5 и 39.
vm-50 ibidem. С. 60—63. Календар «Просвіта» на р. 1910. С. 92—93.
v111-51 Ibidem. С. 64—65.
vm-52 Бачинський Ю. Op. cit. С. 93—96.
v,n-53 Ibidem. C. 100—102 и 158—160.
vn1-54 Ibidem. C. 174—176.
V,,,-5S Зап. Укр. наук.т-ва. VIII. С. 88—100 и IX. С. 86—120.


Глава IX
Смутное время на Руси
Академический сборник. Записка Академии Наук. Украинское Евангелие. Революционная пресса. Политическая программа М.Грушевского. Украин- ство в высшей, средней и низшей школе. Благословение Святейшего Синода. Деятельность Бориса Гринченко
В конце V главы нашего очерка мы упоминали о партизанах Грушевского в России. Здесь деятельность украинской партии носила подпольный характер, а отрывочные публицистические выступления (в русской прессе) писались, разумеется, лишь эзоповским языком.
В предреволюционном 1903 году украинская партия сделала смотр своим силам в Полтаве при открытии памятника Котляревскому; присутствовали там и гости из Львова, преимущественно из деятелей «Научного общества» и «Просвиты». Речи ораторов были резко подернуты соборно-украинской дымкой; аплодировала толпа, состоявшая преимущественно из земского третьего элемента (учителей, статистиков), распропагандированного доморощенной и привозной подпольной литературой. Получилась антирусская демонстрация, что и требовалось доказать1*1.
В 1904 году М. Грушевский одерживает, выражаясь фигурально, бескровную победу над цитаделью русской культуры и пробивает в стене цитадели, не без содействия со стороны ее гарнизона, внушительную брешь. Второе отделение Императорской Академии Наук предприняло издание «Сборника статей по славяноведению», к участию в котором пригласило не только русских, но и иностранных, славянских и иных ученых. Статьи решено было принимать и на русском языке, но если авторы того пожелают — на одном из славянских, или романских и германских наиболее распространенных языков. Изданию придан был юбилейный характер: сборник должен был дать «возможно полное и верное представление о том, что завещано первым веком славяноведения новому столетию». И вот в вышедшем осенью 1904 года первом выпуске появились три статьи господина М.Грушевского на вырабатываемом, по его же почину, во Львове украинско-руском языке, посвященные реформе русской истории по методу Духинского, видоизмененному профессором Грушевским1Х'2. ^
По мнению нашего киевского славяноведа, профессора Флоринского, статьи эти совершенно не подходят к Сборнику и могут вызвать недоумение у многих читателей. Напечатаны они на украинско-руском языке с сохранением принятого Львовской литературной партией своеобразного фонетического правописания. По-видимому, автор статей (прекрасно владеющий русской литературной речью) заботился в данном случае о том, чтобы познакомить более или менее широкий круг русских ученых с новым языком и правописанием и путем помещения
120


образцов этого языка в означенном издании способствовать легализации этого правописания и языка. Правильность этого предположения подтверждается тем, что (партийная) «украинско-руская» печать в Галичине поспешила истолковать появление статей господина Грушевского в Сборнике как доказательство признания со стороны Академии за указанным языком прав языка науки и высшей образованности для всего малорусского племени. В таком же смысле оценивается появление названных статей в России некоторыми позднейшими докладными записками и статьями, касавшимися вопроса об отмене циркуляров, ограничивающих печатание книг на малорусском наречии1Х'3.
Недостаток места не позволяет нам познакомить читателя in extenso с отзывом профессора Флоринского о данных статьях господина Грушевского по существу. Господин Грушевский, не опираясь на исторические свидетельства, тенденциозно приписывает «украинско-руской народности» создание Киевского государства и киевской образованности. Между тем, в период возникновения и развития Киевского государства не было в Древней Руси ни великорусов, ни малорусов, ни тем более «украинцев» как этнографических разновидностей; в ее состав вошли многочисленные «русские» племена, кое в чем различавшиеся между собой в своих говорах, но говорившие одинаковым языком, не носившим диалектических примет, которые стали характерными для будущего малорусского наречия1Х'4.
В качестве рядового «недоумевающего читателя» статей господина Грушевского в Сборнике каждый должен остановиться пред следующей дилеммой:
1) Если Академия наук признавала язык статей господина Грушевского за новый славянский язык sui generis, то она стала в противоречие с программой Сборника, куда был открыт доступ только наиболее распространенным языкам; ведь украинско-руский язык даже у себя на родине в Галиции не признается значительной частью образованного общества и чужд народной массе.
2) Если же Академия наук признавала этот язык за малороссийский, то, допуская печатание статей без соблюдения общерусского (этимологического) правописания, она заведомо вступала на путь нарушения действовавших правил о печати (Высочайшее повеление 18—30 мая 1876 г. по продолжению 8 октября 1881 г.)
Будем ли мы считать шаг 2-го отделения Академии Наук просто незакономерным деянием, или признаем его литературно-политическим попустительством, либо, наконец, случайным недосмотром, ясно одно, что опубликование Сборника с таким содержимым было вступлением ученого учреждения на путь, не соответствующий государственным интересам.
Легализация в России «украинского» языка и фонетики в 1904 году ввиду объявленной вскоре свободы печати не имела практического значения (ибо пример учреждения, не связанного цензурой, не мог служить сам по себе прецедентом); принципиальное значение этого шага ввиду того авторитета, каким пользуется каждая Академия наук в глазах своего народа, было и велико и, как мы ниже убедимся, чревато последствиями; Академия наук притом проявила не заботу об охране, а наклонность к расточению того «наследства», которое было «оставлено ей первым веком ученого славяноведения».
Не можем не упомянуть о курьезной подробности. Редактором Сборника был ординарный академик В.И. Ламанский (71 года от роду),
121


который в пору расцвета своих сил (в 1864 г.) выступил в «Отечественных записках» со статьями, где намечал задачу славянского объединения под покровом русского языка как общего литературного языка всего славянства (разумеем статьи: «Сербия и южнославянские провинции Австрии» и «Национальности итальянская и славянская в политическом и культурном отношениях»).
В 1904 году профессор М.Грушевский оставляет, как мы упоминали, политическую арену во Львове; его дирижерская палочка переносится в Россию, где он в следующее трехлетие (1905—1907 гг.) проводит в Киеве и Петербурге больше времени, чем во Львове. В конце 1904 года в Киеве инсценируется юбилей малорусского беллетриста Нечуй- Левицкого; украинская партия стягивает свои силы из Харькова и других мест и превращает торжественное заседание в деловой митинг;- здесь выносится целый ряд резолюций, собираются под ними подписи и избирается депутация к председателю Комитета министров графу С.Ю. Витте125 для возбуждения ходатайства о предоставлении свободы мало- русскому печатному слову. Почти одновременно партийные кружки Харькова и Одессы шлют о том же в Комитет министров докладные записки; аналогичное ходатайство пред правительством возбуждено было и со стороны известного нам «С.-Петербургского благотворительного общества для издания дешевых и общеполезных книг», а также некоторыми отдельными вожаками украинской партии, вылезавшей тогда из подполья и формировавшей свои кадры1**5.
По тогдашним временам это не было вовсе трудным делом: оппозиция против всех современных порядков стала модой; многие приставали к украинскому движению не как к таковому, а как к удобному случаю поговорить и пошуметь на тему о всяческих свободах. Интересуясь политической (демонстративной) стороной вопроса, об исторических гипотезах и филологических тезисах неофиты украинства мало думали, им могли и не доверять, но в психологических условиях данной эпохи на шум и вопли шли охотно, воображая, что двигают колесницу прогресса.
Благоприятные для домогательств украинской партии резолюции вынесли в 1904 году осенние сессии некоторых южных уездных земских собраний (по школьному вопросу), Одесская городская дума, пара сельскохозяйственных обществ Юга (одно с 60% членов поляков), а также киевское и харьковское Общества грамотности и киевское Педагогическое общество. Несколько позднее публикуется в киевских газетах (оппозиционного толка) коллективная записка партизанов украинства под названием «О нуждах украинского слова», и новый термин появляется явочным порядком в русской прессе.
Такие ходатайства возбуждаемы были пред правительством и раньше. Одна серия их (в том числе от черниговского уездного и херсонского губернского земств) относится к 1880 году, то есть совпала с киевской докладной запиской генерала Черткова (о которой мы говорили в V главе). Другая серия ходатайств последовала непосредственно за выступлением М.Грушевского в 1900 году на поле практической (политической) деятельности во Львове; сюда относятся резолюции 1901 года (агрономического съезда в Москве и сельскохозяйственных обществ миргородского и полтавского уездов), а также ряд ходатайств и резолютивных постановлений 1902 года: сельскохозяйственных комитетов бор- зенского (Черниговской губернии), новомосковского (Екатеринославс- кой губернии) и полтавского, а также экономического совета при черни-
122


говском губернском земстве; в ананьевском сельскохозяйственном комитете вопрос этот был поднят издателем популярных брошюр Е.Чика- ленко (с 1906 года издающим в Киеве оппозиционный орган на украинском языке «Раду»)1Х6.
По Высочайше утвержденному 21 января 1905 года положению председательствуемого графом Витте Комитета министров поручено было министрам народного просвещения и внутренних дел, по предварительном сношении с Академией Наук, Киевским и Харьковским университетами и начальником Юго-Западного Края, пересмотреть законы об ограничении печатания книг на малорусском наречии и свои заключения, вместе с соображениями означенных лиц и учреждений, внести на рассмотрение Комитета министров. Соответственное извещение министра народного просвещения от 30 января того же года на имя Августейшего Президента Академии было заслушано конференцией последней и передано на рассмотрение в особо образованную комиссию1Х‘7, что могло последовать, очевидно, не ранее начала февраля 1905 года; к тому же сроку дошли и запросы центрального правительства в провинцию (Харьков и Киев). Между тем уже в половине февраля того же 1905 года, граф Витте, принимая в Петербурге повторную депутацию от украинской партии, заверил ее, что все ограничения с малорусского печатного слова будут вскоре сняты вместе с новым законом о свободе печати. Такое, по-видимому, предвзятое мнение графа нашло себе вскоре подтверждение и по существу вопроса в том обстоятельстве, что ответы из Киева, Харькова и от Академии оказались благоприятны отмене Правил 1876 и 1881 годов; тем не менее, однако, Комитет министров, рассматривая этот вопрос в средине 1905 года (по получении затребованных ответов), признал отмену «преждевременной» и лишь 24 ноября 1905 года, с изданием закона о свободе печати, вытекавшего из манифеста 17 октября, все препятствия и ограничения против распространения в России произведений печати на малорусском наречии и на украинском языке пали. Одновременно с украинским языком получила, явочным порядком, право гражданства в России и фонетика львовского «Научного общества».
Комиссия Академии Наук по вопросу «об отмене стеснений мало- русского печатного слова» образована была из семи лиц: зоолога
B. 	В. Заленского126, археолога А.С. Лаппо-Данилевского127, ориенталиста
C. 	Ф. Ольденбурга128 и ботаника А.С. Фаминцына129, а также трех специалистов по славянской или славянорусской филологии: Ф.Ф. Фортунатова130, его ученика А.А. Шахматова и Ф.В. Корша (председателя комиссии). По характеру предшествующих научных работ и занятий двух последних академиков, естественнее всего допустить предположение, что им должна быть приписана заслуга разработки вопроса и выработки доклада в конференцию Академии, легшего в основание ответа последней на запрос Комитета министров (редактором «Записки» был, по- видимому, господин Корш).
Доклад академической комиссии отпечатан был в России на правах рукописи и сделался достоянием читающей публики лишь в 1910 году, будучи издан анонимным издателем благодаря * любезному «разрешению Академии Наук». Во Львове эта докладная записка была издана еще в 1905 году «Научным обществом имени Шевченка» в переводе на украинский язык под именем «Реферата», с предисловием профессора М.Грушевского. Комиссия называет свою записку результатом изуче-
123


ния вопроса и присовокупляет, что во время своих занятий она получила несколько ценных сообщений, которыми она, однако, успела воспользоваться лишь настолько, чтобы вставить в свою записку ссылки на них в соответствующих местах, но, находя в этих сообщениях много важного материала, признала полезным присоединить их к Записке в виде приложений. В русском издании 1910 года эти приложения не помещены, со Львовским же переводом опубликовано было 6 приложений, принадлежащих перу госпожи Русовой и господ Леонтовича, Ло- тоцкого, В.Науменко, Русова и Саладилова.
Записка комиссии, при своем довольно значительном объеме, отличается не во всех частях своих полной убедительностью, по поводу чего мы не можем, при всем глубоком уважении к авторитету ее авторов, не высказать несколько скромных соображений.
Записка утверждает (С. 13), что в 40-х годах прошлого века «южно- русская ветвь русского народа сознала себя как этнографическую величину, особую от ветви северной», которая тут же называется «господствующей частью русского племени». Такое положение по меньшей мере страдает обобщением; ведь малорусская интеллигенция не была тогда настолько малочисленной, чтобы мнение десятка другого украинофилов можно было принимать за мнение всей (интеллигентной) Малороссии. Не менее неожиданным является и положение о политическом господстве великорусской ветви над другими ветвями русского народа в XVIII и XIX веке: участие малороссов в управлении страной (суд и администрация) в законодательстве, в командовании армией и флотом и в складывании культурных богатств (в области наук, искусств и литературы) не уступало (de jure и de facto) участию великороссов.
На странице 14, Записка ставит в вину ограничениям 1863 года «ненаступление полного расцвета малорусской письменности во всех родах, выработки единого малорусского литературного языка, осмысленного первоначального обучения малорусского простого народа посредством родной его речи»... Мы сохраняем многоточие подлинника, ибо если мы попробуем логически мыслить дальше, то упремся в дилемму. Ведь если бы вся малорусская интеллигенция принялась за выработку такого языка, то первоначальные малорусские школы уже не удовлетворяли бы (без средней и высшей школы) всеобщим потребностям; а если бы часть интеллигенции захотела идти и вести за собою народ по прежнему общерусскому пути, то культура народа превратилась бы в скачки с более трудными препятствиями, чем в Галиции, где значительная часть культурных сил тратится на взаимную борьбу между украинской и русской партиями.
На странице 16 Записки мы читаем, что в 1859 году «некоторые из украинофилов добивались даже введения малорусского языка в украинские школы уже не как вспомогательного, а как главного, и в поддержку этим требованиям в журнале министерства народного просвещения (при министре Головнине) была напечатана статья Лавровского о самостоятельности малорусского языка. С формальной точки зрения Записка права, но de facto выводы Лавровского можно назвать медвежьей услугой для украинофилов. «В малорусском наречии, — говорит Лавровский, — встречаем свойства, общие с другими наречиями, по сравнительному количеству и степени развития которых можем более или менее верно определить и отношение малорусского наречия к родственным. Принимая в соображение это количество и степень раз-
124


вития свойств общих, нимало не затрудняясь, должны сказать, что наречие малорусское стоит в ближайшем родстве с великорусским. Действительно, в системе звуков, более всего подверженных разнообразию в замене по различным наречиям, малорусское и великорусское представляют единство; даже многие и из тех звуков, которые отличаются от звуков литературного языка русского, находят оправдание в родстве с великорусским наречием по различным его говорам. То же самое можно сказать и относительно склонения и спряжения: система в том и другом для обоих наречий совершенно одинакова; если и встречаем в малорусском особые формы, то они не развились самобытно в нем независимо от великорусского, а только прочнее удержались от старины некогда общей и для великорусского наречия, и для некоторых особенностей старины недалекой»1Х'8. Не знаем, как себя чувствовали украинофилы эпохи Головнина после такой «апологии», но не сомневаемся, что нынешняя украинская партия школы М.Грушевского благодарностью к господину Лавровскому за его выводы проникнута быть не может.
На странице 18, Академия наук устанавливает, что к 1863 году малорусский язык «уже испытал себя на всех поприщах». Такая аттестация, даже в применении к тем немногим поприщам, на которых малороссы действительно испытали свои силы, верна лишь постольку, поскольку речь идет об испытании, ибо результаты последнего нельзя, как мы увидим, причислить к удовлетворительным.
По мнению авторов Записки (С. 23), «употребление общерусского, то есть на самом деле великорусского, правописания в малорусских текстах есть вообще затея неисполнимая, потому что правописание неизбежно подчиняется фонетике». Догматический тон этой фразы показался нам сразу убедительным, но потом мы вспомнили об удивительных несообразностях, имеющих место в Галиции: русская партия, пользуясь народной речью в популярных брошюрах, печатает их уже. более 50 лет «неисполнимым» этимологическим (великорусским, если угодно) правописанием; народовцы добивались фонетики по соображениям, ничего с наукой общего не имеющими, вводили ее под защитой административного кулака, а теперь благодаря этой «неизбежной» фонетике имеют дело с несколькими вариантами правописания; с 1906 года тем же испытаниям подвергают своих читателей и наши украинцы. Относительность «неизбежности» и «исполнимости» станет нам тогда лишь понятной, если мы вспомним формулу профессора Булича о том, что «все системы правописания имеют только практическое, а не научное значение»1Х'9, и комиссия поступила бы более всесторонне, если бы затронула, хотя слегка, и практическую сторону вопроса (у нас о ней речь будет в другом месте).
На странице 25 Записки имеется ссылка на работы академика А.И. Соболевского, которую мы приводим параллельно с подлинными словами последнего во введении к лекциям по истории русского языка:
«Южнорусские памятники древней нашей письменности XI и XII веков, как впервые доказано нашим почтенным сочленом академиком А.И. Соболевским, представляют ряд типических особеннос-
«Если есть полное основание *
видеть в современном русском языке один язык, то о единстве древнерусского языка, например XI в., когда различие между русскими говорами, как будет показано
125


тей малорусской речи: из них можно с уверенностью заключить о значительном удалении южнорусских (малорусских) говоров как от среднерусских, так и от севернорусских уже в период дотатарс- кий».
(Записка Академии наук.)
ниже, не было сколько-нибудь значительным, — не может быть даже и вопроса».
(Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4. М., 1907. С. 2).
Вопрос об XI веке остается скорее, по-видимому, открытым, чем разрешенным.
Касаясь русского литературного языка, Записка признает: 1) что «в XVII веке его наводнили особенности малорусской книжной речи»; 2) что «влияние малорусских писателей и ученых деятелей XVII и XVIII вв. на московскую образованность отразилось на русском литературном языке», 3) что «наносное малорусское произношение не чуждо языку Ломоносова и Сумарокова». Записка, однако, утверждает, что усилия великих русских писателей все более сближали книжный язык с народным, и это направление уже в конце XVIII и начале XIX века сделало наш литературный язык вполне великорусским, и нашу (современную) литературную речь, речь образованных классов и письменности всех родов, должно признать вполне великорусскою». В этом тезисе заключено маховое колесо механизма всей Записки; без этого тезиса большинство дедуктивных построений ее было бы не только поколеблено, но и стало бы совершенно не возможным. Между тем нетрудно убедиться, что данный тезис далеко не является бесспорной аксиомой. Профессор В.И. Ламанский (защитник украинофилов) заявил, что русский литературный язык, «по своему происхождению и образованию, есть общее достояние Великой, Малой и Белой Руси; мысль о нем, как будто он есть чисто великорусский, есть мысль ложная»1Х*10. Профессор А.С. Будилович131, характеризуя русский «образованный» язык констатирует, что «взаимодействие всех областных разноречий в выработке этого языка составляет важное его преимущество перед другими, имеющими более узкую диалектическую почву; правда, количество вкладов в общий язык, сделанных с XVIII века разноречиями великорусскими, несравненно больше, чем со стороны разноречий малорусских, благодаря чему и самый тип нашего языка, значительно ближе к первым, чем к последним; но эта близость не доходит до тождества и не исключает важности услуг, оказанных общему языку белорусами и малорусами: они имеют вследствие того полное право называть этот язык плодом и своих усилий на поприще общественно-литературном»1Х'11. Очень красноречиво и убедительно высказывается за «общерусскость» нашего книжного языка профессор Т.Д. Флоринский1Х12. В конце второй главы настоящего труда мы ознакомились с аналогичным мнением украинофилов П.Кулиша и П.Житецкого. Таким образом, тезис, выставляемый Запиской, является по меньшей мере весьма и весьма спорным.
На странице 28 Записка сообщает нам, что «разговорный язык украинской интеллигенции стал с начала XIX века письменным языком». Из истории литературы известно, что первые произведения мало- русской письменности XIX века созданы харьковским кружком: Мас- ловичем (1816 г.), Гулак-Артемовским (1818 г.) и Квиткой (30-е годы), а также, что все эти произведения написаны простонародной речью. Не-
126


ужели Записка предполагает, что вся малорусская интеллигенция выше народного говора не подымалась? Ведь это равносильно было бы признанию отсутствия у нее новых понятий и потребностей, что привело бы нас и к отрицанию существования этой интеллигенции.
По мнению авторов Записки (стр. 31), «малорусской письменности необходима прежде всего свобода: свободное развитие в лучшем случае выработает один общий для всех малорусов литературный язык, в худшем — малорусы, не сознав духовного своего единства, погубят свою письменность в бесплодных несогласиях и раздорах; также смотрим мы (Академия наук) и на вопрос о малорусском правописании: если жизнь создаст единство малорусского языка и письменности, она же выработает единство и в письме». Сейчас в 1912 году мы склоняем главу не менее, чем склоняли ее авторы Записки 1905 года, пред лозунгами «свободы и равенства». Если бы вопрос ограничивался только интересами части южнорусской интеллигенции, так или иначе ею понимаемыми, то мы примирились бы и с попранием ею лозунга «братства». Но в данном случае речь идет о поползновениях на просвещение народа (школой, книгой, чтениями), о прививке ему какой-то культуры, находящейся в стадии зарождения (in statu nascendi). Такие эксперименты низводят этот народ в лучшем случае до положения экспериментируемого животного, а в худшем — способны вести его к духовной отсталости, а следовательно, и к экономической прострации. Что касается до фонетики, то ее сосуществование рядом с государственным (этимологическим) правописанием является угрозой для элементарной грамотности на Юге России: «Вся ми леть суть, но не вся на пользу», сказал апостол Павел, сжившийся с идеалами «свободного» римского гражданина.
На странице 34 Записка проникается светлым оптимизмом. «Свободное развитие малорусской литературы, — пророчествует она, — содействовало бы братскому единению Южной России со всей остальной, и Украйна все более проникалась бы общерусскими идеями, общерусскими стремлениями». Основывается это предположение на том убеждении, что «у малорусской литературы не было и не могло быть каких бы то ни было специальных, чуждых великорусской (!) литературе интересов». Мы не намерены останавливаться сейчас на этом вопросе: свободное развитие малорусской литературы в России за шестилетие 1906—1911 годов обнаруживает, как мы это увидим в следующих главах, симптомы далеко не утешительные для подкрепления академического прогноза.
Касаясь (стр. 36—37) Закона 1876 года о разрешении печатания «по-малорусски» произведений изящной словесности, а также исторических документов и памятников, Записка странным и непонятным образом допускает объединение под термином «малорусский язык» трех совершенно различных понятий. В эту рубрику зачисляет она, во-первых, книжный язык Западной Руси, развившийся на древней общерусской основе, воспринимавший в XIV— XVII веках малоруссизмы, бело- руссизмы и полонизмы, оставивший много документов и с XVIII века, отчасти вытесненный московскою книжною речью, отчасти растворившийся в ней. Во-вторых, малороссийским языком Записка называет (и совершенно справедливо) литературную обработку (или воспроизведение) народных малорусских говоров, начиная от виршей и интермедий XVII—XVIII века и продолжая произведениями Котляревского, Квитко, Шевченко, Кулиша и других (до 1876 г.); язык виршей и интермедий,
127


равно как и язык «Кобзаря» Шевченко запечатлел говоры нынешнего Юго-Западного края, и отчасти подгорский диалект Червоной Руси; плеяда — Котляревский, Квитко, Кулиш — разрабатывала преимущественно говоры Полтавщины и Харьковщины. К малорусскому же языку причисляет Записка и тот «украинско-руский» язык, которого во время издания закона 1876 года еще не существовало, который является гибридной формой между галицко-подгорским диалектом и польским языком; формироваться этот новоявленный язык начал систематически с 90-х годов прошлого столетия стараниями львовского «Научного общества». Перенося те упреки, которые делаются «некоторыми публицистами — и не одними публицистами» — языку львовской марки, на язык документов и памятников Западной Руси, Записка очень легко находит повод обвинять этих публицистов «в невежественном или злостном измышлении». Единственным для провинившихся публицистов утешением было то, что обвинение было не публичное, а пропечатанное «на правах рукописи».
На странице 37—38 Записка пытается оправдать законность фонетического правописания в малорусской письменности; авторов Записки удивляет запрет «писать віра, ліс, вместо вира, лис, если і—русская буква (мір), удивляет их также, почему малорусский звук и, не смягчающий предшествующей согласной, предложено изображать через ы, а не и?» Для возможно краткого ответа предположим, что сельский школьник ознакомился в первом году учения с фонетикой, а со второго года приступит к изучению этимологического «великорусского» правописания; возьмем и обратный пример: малороссу, обученному грамоте в русской школе современного типа, продают и дарят брошюры на украинском языке. Если такой малоросс не открестится от фонетики, а школяр не сбежит из школы, то его скромный культурный багаж будет построен на зыбкой почве орфографических компромиссов. Фонетика в малорусской книге долустима в России, без опасения причинить вред и культурный ущерб малограмотному крестьянину лишь в том случае, если найдено будет возможным изгнать этимологическое правописание из русской книги. До тех пор фонетика в России и есть, и будет — независимо от ее теоретической обоснованности средством против грамотности, то есть фактором антикультурным.
На странице 41 Записки находим перечень около трех десятков великорусских слов, обозначающих «предметы обиходного употребления»; слова эти взяты для образца, чтобы показать «непонятность или малопонятность для малоруса великорусских книг, посвященных изложению даже самых элементарных сведений». Не отрицая лексических особенностей малорусской речи сравнительно с народной великорусской речью или с русским книжным языком, мы отметим то обстоятельство, что различия эти тонут в массе тождественных или весьма сходных лексических элементов (Бог, вода, волос, дорога, земля, луг, небо, нога, огонь, поле, рука, сани, сон, сын и так далее). Обращаясь к приведенным Академиею образцам, мы убеждаемся, что более четверти их (8 из 29) попало в 1907 году в премированный Академиею словарь украинского языка Б.Гринченко, причем некоторые (клеть, колодезь, омшеник, подволока и телега) с небольшими фонетическими изменениями (клить, колодязь, омшаник, пидволока и телига), а остальные (лоб, мельник и мерин) — в неизмененном виде, причем слова лоб и мерин употребляются даже в народных поговорках, а слово мельник встречается почти
128


в каждом малорусском селении как фамильное прозвище. Из других примеров, даваемых Запиской, необходимо коснуться слов «кукушка», «лошадь» и «наседка»; они не могут быть чуждыми малорусскому уху при наличности у малороссов слов: кукукаты (куковать), лоша (жеребенок) и насидок (насиженное яйцо). В результате по крайней мере 11 образцов (из 29) малопригодны в качестве доказательства защищаемой Запискою мысли.
Записка производит местами впечатление труда, не свободного от редакционных недосмотров. Так, на странице 14 говорится о намерении Польши в конце 50-х годов XIX века освободиться от русского ига; если нельзя было обойтись без этого не вполне объективного термина, то, казалось бы, можно было сделать снисхождение для русских читателей включением слова иго в кавычки. Еще оригинальнее вторгшийся в Записку (на стр. 16) неожиданный полонизм: французский священник, действующее лицо в французской комедии известного французского драматурга Бомарше, оказывается, судя по Записке русских академиков, ксендзом.
Академия наук, «ознакомившись с докладом комиссии», санкционировала за нашим русским книжным языком имя великорусского, согласилась со всеми остальными тезисами комиссии, а по поводу ограничений малорусского печатного слова в 1863 году, 1876 и 1881 годах, сделала категорический вывод, что «в настоящее время эти правительственные распоряжения служат источником сильного и вполне естественного недовольства образованных слоев малорусского населения России». Если мы предположим, что в 1905 году «ценные документы», поступившие в распоряжение Академии, и могли давать повод к такому (в сущности, чисто предположительному) выводу, то ныне (в 1912 г.) мы имеем возможность осветить несколько иное взаимоотношение малорусских образованных слоев. «Украинское движение, — по словам публициста украинской партии господина Сриблянского, — не может основываться на соотношении общественных сил, а (лишь) на своем моральном праве: если оно будет прислушиваться к большинству голосов, то должно будет закрыть лавочку, — большинство против него»1Х13. Очевидно, что и в 1905 году сила недовольства мало- русской интеллигенции измерялась нашим научным учреждениям лишь по силе шума, поднятого украинской партией.
Последовательность требовала бы, чтобы Академия с 1905 года именовала свое 2-е Отделение «Отделением» по меньшей мере «двух русских языков» (великорусского и украинского), раз само «Отделение русского языка» признало, что такого языка нет.
Еще с 1900 года в собственность Академии наук поступил мало- русский перевод Четвероевангелия, сделанный первоначально в половине прошлого века Морачевским (см. гл. V) и переделанный позднее филологом-украинофилом П.Житецким. В конце 1900 года Академия, заслушав докладную записку академика Корша, поддержанную секретарем II Отделения академиком Шахматовым, признала желательным издать этот перевод и вступила в переписку с первоприсутствующим Святейшего синода митрополитом С.-Петербургским; но последний решительно воспротивился печатанию перевода. Спустя пять лет конъюнктура изменилась. Заручившись ходатайством епископа Подольского Парфения1Х |4/132, Академия наук успела испросить благословение Свя-
9 Заказ 857


тейшего синода и вошла в начале 1905 года с представлением в Комитет министров о желательности издания этого перевода, выставляя одним из мотивов то обстоятельство, что «украинцы горячо жаждут читать слово Божие на родном языке»; в половине февраля 1905 года вопрос о печатании перевода был решен благоприятно в Комитете, а к концу месяца воспоследовало и Высочайшее соизволение1Х'15. Редакторство издания поручено было епископу Парфению: помогали ему «сведущие лица» из Каменец-Подольска, Киева и Москвы, а в Петербурге Академия наук организовала для этого даже особую комиссию1Х'16.
В Каменец-Подольске помощниками епископа Парфения по редактированию перевода были священники Стиранкевич и Сецинский и педагоги духовного ведомства Бычковский, Неселовский и Савкевич; из Киева кроме покойного П.Житецкого давал советы и указания господин Левицкий. Комиссия при Академии Наук организовалась под председательством академика А.А. Шахматова, в составе академиков П.К. Коковцева133, Ф.Е. Корша и П.Ф. Фортунатова; в ее работах принимали участье: о. Д.Падалка, Ф.К. Волк, П.Я. Стебницкий, А.И. Лотоцкий, А.А. Ру- сов, П.М. Саладилов и М.А. Славинский (господа Лотоцкий, Русов и Славинский являются видными деятелями украинского движения). Комиссия контролировала исправленный епископом Парфением перевод со стороны филологической и орфографической; ее указаниями пользовался преосвященный редактор при окончательной выработке текста перевода1Х'17.
Малорусское Евангелие печаталось в московской синодальной типографии в двух параллельных текстах (славянском и малорусском); первые экземпляры появились в 1906 году, а Евангелие от Иоанна в начале 1911 года. Заголовок издания гласил: «Господа нашего Иисуса Христа святое Евангелие на славянском и малорусском языках. Святе Евангелие словянською і українською мовою».
В 1909—1910 годах отпечатано в той же типографии, но по заказу британского библейского общества, малорусское Евангелие от Луки без параллельного славянского текста; в заголовке фигурирует лишь выражение «українською мовою». За 1906—1910 годы малорусское Евангелие выпущено из типографии в числе 129 000 экземпляров1^18.
Евангелие переведено на довольно чистый полтавский диалект; благодаря свободе от лексических полонизмов и сохранению многих церковнославянских слов текст его в очень многих местах понятен, почти в равной мере великороссу и малороссу. В этом обстоятельстве заключается и достоинство, и недостаток издания: общепонятность текста для простолюдина свидетельствует о той заботливости, с какою редакция оберегала текст перевода от польско-жаргонных новшеств, создавших так называемый украинский книжный язык; близость же перевода к славянскому и общерусскому тексту показывает, vice versa, что все это предприятие, в выполнение коего часть сотрудников вложила наилучшие намерения и похвальную энергию, далеко не вызывалось сколько-нибудь серьезной необходимостью. Если в 1863 году Святейший синод (вполне справедливо) признал русский перевод Четвероевангелия вразумительным для малорусского простолюдина, то теперь, полу- столетием позже, когда и русская грамотность, и русская культура сблизили малоросса с книжною речью, не может быть сомнения в том, что грамотный малоросс легко поймет русский перевод Евангелия. Не может быть также никакого сомнения, что фонетическое правописание,
130


примененное в издании малорусского перевода, является, по соображениям, высказанным в этой же главе, фактором вредным и опасным, вносящим очевидную путаницу в юные и неокрепшие побеги той живительной грамотности, какую и правительство, и земства насаждают, не щадя затрат, на Юге России.
Беглый просмотр некоторых глав Евангелия от Луки (изд. 1909 г.) показал нам, что следующие издания его, кроме изгнания фонетики, нуждаются в исправлении дефектов языка. Крупные ошибки против мало- русской лексики, морфологии и синтаксиса весьма многочисленны. Для примера укажем лишь на несколько слов и выражений. По-малорусски нельзя сказать «зрадувався дух Мій в Бози» (1. 47), ибо тогда место радости переносится на второе существительное; нельзя сказать, «прый- шов Духом» (И. 27), ибо это равносильно выражению «пришел мигом»; нельзя сказать «славячи» (V. 25 и XVII. 15), а «славлячи»; не говорят «инше-же» (VIII. 8) и «выличитысь» (VIII. 43), а — «ще инше» и «зличи- тысь»; слово «жниво» (X. 2) употребляется лишь в множественном числе — «жнива» (жатва); нельзя сказать (в русском смысле) «витає в вас» (XVII. 21), ибо у малороссов это глагол не среднего залога, а действительного, и означает не «витать», а приглашать, приветствовать; слово «роздумувалы» (XXIV. 4) нельзя употреблять в смысле недоумения (раздумья), ибо оно у малороссов означает отказ от принятого решения; нет слова «приближившись» (XXIV. 15), а нужно сказать «на- ближившись»; вместо «спасты» (XXIV. 21) нужно сказать «даты спасения», ибо первая форма означает скармливание подножного корма; русскому «разглядеть» соответствует малорусское «роздывытыся», а не «роз- глядиты» (XXIV. 39); смиренных можно не «пидняты» (1. 52), как предмет упавший, а «пидвесты у гору» или «пидвыситы»; слово «господа» (II. 7) соответствует не узкому понятию обитель, а обозначает все хозяйство; слово «умовляючи» (III. 18) соответствует понятию уговаривать, а не поучать или утешать; славянское выражение «камык горящ» (горящая сера) передано одним словом «сирка» (XVII. 29), что делает величественную картину вовсе не любопытной; неологизм «прожирство» (XXI. 34) не может быть употреблен в смысле объедения, ибо глагол «про- жерты» обозначает лишь акт проглатыванья. В Евангелии от Иоанна (XV. 13) допущено невозможное в малорусских наречиях сочетание: «Бильшои циеи любови» вместо «бильшои од циеи». В переводе встречаются неоднократно причастные формы глагола, да еще в прошедшем времени, например, «знайты загинувше»; по справедливому замечанию малорусской писательницы О.Пчилки, такие формы совсем не свойственны малорусскому языку1Х19.
Являясь по редактированию малорусского перевода, очевидно, уполномоченным от Святейшего синода лицом, епископ Парфений сверял редактируемый малорусский текст «с древними греческим и латинским переводами, а также с новейшими: русским, немецким, польским и другими; кроме того, для восстановления правильности евангельского текста необходимо нужно было пользоваться святоотеческими разъяснениями этого текста и экзегетическими работами наших русских духовных писателей»1Х'20. Такую работу можно, конечно, только приветствовать, но она не сопровождалась, по-видимому, одновременными исправлениями (изменениями) славянского и русского текста, с которыми новый мало- русский текст в таком случае не идентичен. Принимая во внимание наличность на Юге России более 2 миллионов новобаптистов (штунди-
9*


стов), с высоким процентом грамотных в их среде, мы легко поймем, что малорусское Евангелие может попасть и в их руки; в пользу этого предположения говорит и то кокетничанье, с каким украинская партия, как будет сказано ниже, относится к новобаптистам. Так как, с другой стороны, нельзя предполагать, чтобы русский и славянский тексты Евангелия, глубоко чтимые народом, были вытеснены из сел малорусским Евангелием, то при наличности различий между этими текстами, возможны значительные затруднения при выполнении духовенством церковноучительских и миссионерских трудов против сектантства, возможен мотивированный соблазн православных сектантами.
Резюмируя предшествующие страницы, мы видим, что многогранная инициатива Академии Наук, выразившаяся в составлении Записки, в допущении в академический Сборник статей М.Грушевского на украинском языке, в содействии появлению украинского Евангелия и в легализации фонетического правописания в России, имела место на протяжении одного полугодия (осень 1904 г. — весна 1905 г.). Для украинской партии, о существовании которой Академия могла и не подозревать, научная санкция украинофильства оказалась как нельзя более кстати.
Весна 1905 года была благоприятна для формирующейся украинской партии в России и в политическом отношении. Революционное или так называемое освободительное движение вылилось в бурном московском съезде «Союза освобождения» (март), где между другими вопросами был поднят национально-инородческий вопрос.
Съезды городских и земских деятелей (сентябрь и ноябрь 1905 г.) в Москве и съезд «федералистов» (19—21 ноября 1905 г.) в Петербурге мало любопытны ввиду их психопатологической митинговой окраски.
Мартовский съезд признал необходимым проводить в сознание всего населения принцип полного равноправия всех народностей и их права на культурное и политическое самоопределение и развил это понятие самоопределения народностей в требование децентрализации государственного устройства России, с предоставлением отдельным народностям, заселяющим определенные части государственной территории, права на автономию на основаниях, устанавливаемых особым органическим статутом. Сознавая, однако, что понятие национального равноправия и необходимости культурного и общественного самоопределения национальностей не достаточно ясно и определенно сознаются широкими кругами населения России, стоящими вне сферы таких национальных стремлений, упомянутый съезд возложил на своих сочленов обязанность проводить в сознание всего населения этот принцип признания за народностями России права на самоопределение1*'21.
На съезде, как известно, выступали автономисты — польские, еврейские и прочие. Голос немногочисленных представителей украинской партии, говорившей от имени малорусского народа, но без его ведома, заглушался другими более громкими и более уверенными голосами. Украинцы пытаются одновременно поднять свой голос в русской прессе. Известный (в последние годы) публицист украинской партии Иван Стешенко печатает в марте 1905 года статью в одесских «Южных записках», где он требует для Украины сперва национализации школы, суда, церковной проповеди и театра, потом независимости, но и самую независимость господин Стеценко считает лишь переходной ступенью к единению Украины1*'22. В апреле—августе 1905 года помещает ряд (рус¬
132


ских) статей в петербургском «Сыне Отечества» профессор М.Грушевский; лавируя вокруг цензорского карандаша, он провозглашает «неотложную необходимость коренной перестройки России... в этой перестройке должны найти свое разрешение ее национальные вопросы, в том числе и украинский»1Х'23.
Осенью 1905 года в Лубнах Полтавской губернии появилась первая газета на украинском языке «Хлібороб», предназначенная для крестьян и сеявшая смуту; почти каждый номер газеты подвергался конфискации; после пяти номеров газета прекратила свое существование. В декабре 1905 года в Полтаве стал выходить еженедельник «Рідний край». С начала 1906 года в Харькове издавались короткое время газеты «Слобожанщина», «Порада» и «Народная газета», а в Киеве — газета «Громадська думка» и ежемесячный журнал «Нова громада». Осенью 1906 года, после административной ревизии, многие из состава редакции «Громадьской думки» оказались в тюрьме, а газета была приостановлена; через несколько месяцев стала выходить в Киеве существующая доселе газета «Рада»1Х'24.
Первым периодическим изданием в России на малорусском наречии был юмористический журнал «Помыйница», издававшийся в Киеве П.Житецким в 1860-х годах.
С эпохой «освободительного» движения совпадает появление периодических изданий на украинском языке во многих городах: Одессе («Народна справа», «Вісти»), Екатеринославе («Добра порада», «Запоро- же»), Могилеве-Подольском, Москве и Петербурге, где в первом полугодии 1906 года выходила революционная «Вільна Украина» (о ней уже была речь), а с мая по август издавались два органа украинской партии: руководимый, по-видимому, господином М.Грушевским еженедельник на русском языке «Украинский вестник» и газета для простонародья «Наша дума»; первый издавался «украинским политическим клубом», а вторая должна была играть роль лейб-органа «украинской громады» при первой Государственной Думе. Позднее «украинская громада» из числа членов второй Государственной Думы издавала народную газету под названием «Рідна справа» — «Вісти з Думі».
За исключением «Рады» и переведенных в Киев из Полтавы «Ридиного края» и из Могилева-Подольского газеты «Світова зірниця», каковые 3 издания прожили до сих пор, вся остальная украинская пресса напоминала своей недолговечностью мыльные пузыри. Часть изданий погибла недобровольно, остальные прекратились за отсутствием средств и подписчиков1^25.
В 1907 году украинская партия в Киеве прекратила издание журнала «Киевская старина» и заменила его ежемесячником «Украина», который в 1908 году преобразовался в «Записки укр.-науков. товариства».
Нас не интересует содержание большинства украинских периодических изданий эпохи освободительного движения; в лучшем случае это крикливые социал-демократические листки, а то и просто революционная макулатура чисто эфемерного значения. Гл^ва украинской партии и руководитель украинского движения профессор М.Грушевский в течение 1906—1907 годов опубликовал систематическую программу партии отчасти на столбцах петербургского «Украинского вестника» и киевской «Рады»1Х'26, отчасти отдельными брошюрами и сборниками на русском и украинском языках; часть сборников посвящена перепечат¬


ке газетных статей. С этим «аль-кораном» украинства необходимо ознакомиться настолько, насколько позволяет место.
В качестве «русского» человека профессор М.Грушевский поместил в 1906 году в франкфуртском сборнике «Russen liber Russland» — («Русские о России»), изданном неким И.Мельником, статью под названием «Малороссы» («Die Kleinrussen»); как весь сборник, так и эта статья бичуют Россию немилосердно. Статья господина Грушевского в значительно измененном виде появилась потом и в России.
В мае 1906 года М.Грушевский выпускает в свет отдельной брошюрой самую хлесткую главу из своего одобренного Академиею наук «Очерка истории украинского народа». Украинское общество, — читаем мы здесь, — может найти гарантии свободного национального экономического и культурного развития лишь в автономии, обнимающей всю украинскую территорию, то есть местности с преобладающим украинским населением России; для украинской народности все другое, кроме национальной автономии, не может быть ничем большим, как переходными формами, этапами в движении украинской народности к возможности самоопределения1**27.
В свежих статьях господина Грушевского свежеет и политический ветер. Украинцам и всем друзьям освободительного движения он советует твердо помнить, что от координирования общественных и политических задач освободительного движения с национальными это движение только выиграло бы в силе притяжения, в напряженности и прочности. В вопросе национального равноправия, добавляет профессор, очевидно, для неверующих в его «Историю Украины-Руси», не должны иметь места отметки культурности, сознательности, исторической давности и дипломатической обоснованности1*’28.
Нужно ли пояснять, что под «национальным равноправием» здесь разумеется надание украинскому языку прав государственно-областного языка?
Украинский народ, по мнению господина Грушевского, ждет от своей интеллигенции, чтобы она создала для него условия культурного и политического существования, но украинский вопрос господин Грушевский рассматривает как интегральную часть вопроса вообще, а реформу украинских земель — как часть общей проблемы переустройства России на началах национально-территориальной автономии, ибо без превращения России в свободный союз народов немыслимо... обновление ее... ибо «старый стяг православия, самодержавия и народности (?) погнил»1Х*29.
Верные заветам украинского освободительного движения, говорит от имени украинской партии профессор, выдвинувшего федеративный принцип как основание будущего устроения отношений политических и национальных и неизменно проводившего его, начиная с так называемого Ки- рилло-Мефодиевского братства, мы признаем федеративные формы наиболее совершенным способом сочетания государственного союза с интересами... развития национальной жизни, но в настоящем настаиваем на осуществлении принципа национально-территориальной автономии как одного из оснований нового государственного устройства. Сообразно этому, территория с преобладающим украинским населением должна быть выделена из нынешних административных подразделений... и должна получить общие органы областного законодательства и самоуправления, руководимые народным представительством в виде украинского сейма.


Специальными законами должна быть устранена всякая централизация и в области церковного управления, также искусственная перетасовка этнографических элементов в армии, и созданы такие условия, чтобы отбывание военной службы происходило как можно ближе к родине или постоянному местопребыванию солдат, а не в далеких краях. Господин Грушевский требует введения украинского языка среди украинского населения в народную школу как языка преподавания, а в школу среднюю и высшую — украинских дисциплин как предметов преподавания1Х'30.
В широком проведении принципа национально-территориальной и областной автономии господин Грушевский видит залог сохранения единства России. Обещая такое «маргариновое» единство, он поясняет, что если разуметь единство как внутреннюю, присущую самому составу государства силу тяготения и сцепления, то такого единства Российская империя до сих пор не имела: подневольное-де существование, охраняемое армиею штыков и нагаек, — какое же это единство. Тюрьма народов, инсинуирует профессор, может сохранить своих жильцов, лишь пока заперта и охраняется; в ней нет добровольных жителей. Тот механический конгломерат, читаем мы дальше, лишенный всякого внутреннего сцепления и сдерживаемый лишь внешнею силою, какой представляла собою старая Россия, можно удержать в единстве, при подавлении национальной и областной жизни его составных частей, только системою принудительного подавления, «предупреждения и пресечения». Господин Грушевский грозит, что отодвигание на задний, далекий план разрешения национального вопроса не может не вызвать среди угнетенных народностей России, составляющих большинство ее населения, беспокойства и недовольства, грозящих нарушить тесное единение областей и народностей в борьбе с общим врагом и напряжение их энергии в творческой работе над созданием нового политического, экономического и общественного строя1Х'31.
Снисходительно предоставляя России наслаждаться единством по новому рецепту, господин Грушевский к русскому народу относится безо всякого милосердия. По его вердикту, сохранение единства русского народа, точнее — создание такого единства, никогда не существовавшего в прошлом, путем приведения украинской народности (и белорусской) к великорусскому знаменателю, является теперь еще более безнадежным, чем каким могло представляться в эпоху первых запрещений малорусского слова1Х*32.
Такова программа-минимум, предъявляемая задорным профессором всей русской интеллигенции. С малороссами, дрессированными уже до степени понимания «украинской мовы», господин Грушевский гораздо искреннее, и в его партийных статьях на украинском языке, опубликованных в начале 1907 года, ясно звучат минорные нотки. Он уверяет, правда, что «на российской Украине национальное украинское чувство не умерло и не хочет умирать», но он с досадой констатирует, что «оно не проявляется в жизни заметно и сильно»; он проклинает данный момент за то, что «украинство и по отмене закона 1876 года живет подзаконною жизнью, не пользуясь благодатью конституционного режима»; он досадует на украинскую партию за то,'что она «не оценивает важности момента, который повелевает украинскому народу объединяться и организовываться в великое национальное тело, собирая воедино все, что может быть организовано для украинских национальных целей на прогрессивно-демократических началах»1Х'33.
135


В качестве опытного политика господин Грушевский отлично понимал, что вожделения украинской партии должны столкнуться с противодействием со стороны государственного организма, он видел уже признаки этого противодействия. Чтобы партия не утратила веры в своих лидеров, он защищает незыблемость главного лозунга — свободы Украйны. Теперь, пишет профессор в июне 1906 года, когда восставший народ разбивает двери всероссийской бастилии, тюремщики поднимают крик, пугая народ тем, что в случае ее разрушения готовы разбежаться все эти заключенные «княжения и царства», «покоренные народы», и эти крики действительно вызывают известное впечатление среди масс, столько веков воспитанных в упоении своего «господства». Представители <<покоренных народов» отвечают уверениями, что они вовсе не замышляют удирать из дома предварительного заключения, в котором содержались до сих пор, и останутся вернымиединству и нераздельности России. Такие заявления повторяются в последнее время на разные лады как со стороны угнетенных народностей, так и сочувствующих им представителей русского общества, уверяющих, что эти народности отнюдь не хотят выйти из состава Российского государства и не выйдут, что они дорожат единством России и так далее. Я думаю, однако, поучает господин Грушевский, что эти уверения, в каких бы сильных и горячих выражениях они ни предлагались, не имеют ни для кого особой убедительности. Во-первых, заверения отдельных представителей не могут считаться за vox populi; во-вторых, уверения, хотя бы и клятвы на кандалах, которые даются невольниками пред выпуском их на свободу, не внушают никогда особого доверия. Жизнь идет и развивается и своею стихийною силою берет верх над трактатами и формулами, будут ли они сочинены бюрократическими дипломатами или вождями, выдвигаемыми в моменты народных движений. Полная самостоятельность и независимость является последовательным, логическим завершением запросов национального развития и самоопределения всякой народности, занимающей определенную территорию и обладающей достаточными задатками и энергией развития1Х*34.
Нам совестно было бы воспроизводить римскую цитату украинского демагога, кощунственно ссылающегося на «vocem populi», если бы мы не были уверены, что под запорожскими усами автора играла, во время написания этих слов, традиционная усмешка римского авгура.
События показали, как мы убедимся, что тирада господина Грушевского об «уверениях» оказалась пророческой, но лишь для тактики современных лидеров украинской партии в России и их подголосков.
Еще с 1905 года украинская партия опубликовала в России на русском языке «Записку о нуждах украинской школы», где пропагандировала украинизацию южнорусской школы в смысле введения «украинских доктрин» (языка, истории, истории литературы) в курс высших и средних учебных заведений (с учительскими институтами) и преподавания на украинском языке в народных училищах1Х'35. Записка была сочувственно встречена и поддержана революционной частью студенчества, а потому и движение, вызванное этой запиской, нашло свое отражение главным образом в высших учебных заведениях.
Живо и образно рисует поведение «украинского» студенчества в
1905—1907 годах бывший питомец Киевского университета (ныне Львовский публицист) Н.Зализняк. Украинские студенты, судя по его аттестации, со всем усердием принялись за революционную работу среди укра-
136


инского народа и очень много сделали для пробуждения в нем национального сознания и сознания необходимости борьбы за автономию Украины; кроме того, «наилучшие» из них помогали украинским крестьянам бороться против панов, а украинским рабочим — против капиталистов. Не меньше сделали они и в самих университетах — по вопросу «об украинских кафедрах»1Х‘36.
Резолюции в пользу «украинских кафедр» приняты были осенью 1905 года сходками студентов «украинцев» сперва Петербургского, а потом Новороссийского университетов. Вскоре, однако, все университеты были закрыты на целый год, и лишь осенью 1906 года украинское студенчество возобновило свои домогательства, коим предшествовали аналогичные ходатайства харьковской, черниговской и полтавской городских дум в советы трех университетов Юга России. Застрельщиками оказались на этот раз киевские студенты; кроме малороссов в этой агитации принимали систематическое участие студенты-яоля/ш1Х*37 и семиты (в числе последних убийца статс-секретаря Столыпина — Морд- ко Богров)1Х'38.
Предположение, высказанное «Новым временем»1Х'39 о принадлежности М.Богрова в 1911 году к украинской партии, представляется нам, как опирающееся на его поведении в 1906 году в деле агитации об украинских кафедрах, не только голословным, но и праздным: в 1906 году украинское движение как ослабляющее русскую государственность охотно поддерживалось всеми оппозиционными элементами без различия национальностей, и притом на многообразных сходках, митингах, съездах и заседаниях.
Участие студентов-поляков в украинском движении мы склонны считать вполне планомерным, по тактическим и национальным побуждениям. Студенты-поляки одновременно требовали себе польских кафедр и для подписи обеих петиций вошли с украинцами в блок1Х4°, кроме того, необходимо учитывать принципиально-благоприятное отношение польской интеллигенции к украинскому движению.
Киевская студенческая сходка высказалась за желательность «украинизации всех трех университетов, находящихся на территории украинского народа», а на первое время ограничилась подачей ректору петиции об учреждении кафедр украиноведения (литературы, истории, языка и права); под петицией, которая побывала еще на нескольких студенческих сходках, собрано 1430 подписей. Местная партийная газета печатала коллективные сочувственные студенческим домогательствам письма за подписями преимущественно учеников среднеучебных заведений и учителей народных школ, а также крестьян и рабочих; всего таких подписей было, будто бы, более десяти тысяч. Солидарно с киевским студенчеством выступили с требованием учреждения украинских кафедр слушательницы женских курсов в Петербурге и Киеве и студенты университетов в Харькове, Одессе, Петербурге и Москве. Ответы получились по всем петициям отрицательные, а кое-где и вовсе не были даны1Х‘41.
Публичное выступление (в прессе) «сознательных» крестьян, рабочих и сельских учителей, инсценированное, несомненно, партийными агитаторами, все же показывает, до известной степени, что украинская партия обзавелась уже тогда агентами в глухих медвежьих углах. Выступления воспитанников среднеучебных заведений характерны как коллективный «освободительный» психоз, но носят в себе ничтожную примесь рассудочного элемента, а потому малоинтересны.
137


В январе—марте 1907 года выступил с апологией студенческих притязаний профессор М.Грушевский, поместивший в своем «Литера- турно-науковом вістнике» ряд статей, развивающих горячо и страстно программу систематической украинизации трех южнорусских университетов.
Студенческие сходки и газетные демонстрации дали господину Грушевскому повод свою первую статью об украинизации университетов начать в победном тоне. Требование украинских кафедр, восклицает профессор, и университетского преподавания на украинском языке, с такой силой проявившееся в последнее время на Украине, начинает распространяться и вызывать живой интерес также в рабочих народных массах, в более сознательных слоях украинского мещанства и крестьянства. Сравнив эту агитацию с движением 1901 года в Галиции в пользу отдельного украинского университета во Львове, господин Грушевский не сомневается, что такие явления — симптомы стихийной силы и значения украинских национальных вопросов. В Южной России, по его мнению, стремление к полноте национального культурного развития и жизни... не могло не стать предметом стремлений огромного украинского населения в России; и как только здесь явилась возможность добиваться вообще чего-нибудь украинского, так сейчас же выступило требование введения украинского языка в высшую школу, а прежде всего преподавания на украинском языке в университетах Украины предметов наиболее интересных с национальной точки зрения (язык, литература, история)1Х42.
Базируясь на «стремлениях огромного украинского населения в России», разгаданных, вероятно, в тиши собственного ученого кабинета, профессор предначертал и «хартию вольности» для южнорусских университетов; в ней ровно 20 украинских дисциплин и несколько меньше кафедр («12 или сколько бы их ни было»). Есть в этой программе и дисциплины «очень важные», как «обзор политического и административного строя разных частей украинской территории, входящих в состав разных государств»; предусмотрительно помещена украинская дипломатика (!) и наука розового будущего — «кодифицированное украинское право». Первое место в ряду университетских дисциплин отведено (и не без резонных оснований) украинскому языку1Х'43, которому ведь иначе негде научиться.
Перечню украинских дисциплин, необходимых для южнорусского университета, предпослано господином Грушевским строгое замечание совету новороссийского университета поставить вопрос о языке преподавания украинской литературы в зависимость от состава аудитории («если большинство будут составлять украинцы, преподавание должно вестись по-украински, если будут преобладать неукраинцы, преподавание будет вестись на великорусском языке»). Если было бы решено, поучает господин Грушевский, ввести преподавание украинской литературы по-украински и нашлось бы для этого известное число слушателей, а другие заявили бы желание выслушать тот же курс по-русски, то никак нельзя ради последних пожертвовать украинским курсом, хотя бы даже их было больше, чем желающих слушать лекции на украинском языке1Хи. Заканчивая перечень будущих украинских дисциплин, господин Грушевский пророчит им скорую демократизацию. Ввиду основного характера украинства как течения негосударственного и в основе своей глубоко демократического украиноведение, туманно
138


заявляет профессор, должно выйти за те границы, в каких держатся традиционные системы университетских дисциплин, выросшие на почве государственной жизни»1Х'45.
Весенний семестр 1907 года принес новороссийскому университету первую украинскую ласточку: приват-доцент А.С. Грушевский (брат М.С. Грушевского) читал там на украинском языке курс украинской литературы. Осенью 1907 года курсы той же литературы читались в Киеве профессором Лободой и Перетцом и в Харькове профессором Сумцовым; последний читал, притом, свой курс на украинском языке; кроме того, на петербургских высших женских курсах читался преподавательницей А.Ефименко134 курс украинской истории. Единичные попытки эти после 1907 года официально не возобновлялись, то ли вследствие министерского «veto», то ли ввиду «несочувственного отношения со стороны профессорских коллегий»1Х'46. В последнее время («Рада» март 1912 г. № 64) находятся в украинском лагере фарисействующие апологеты украинизации южных университетов, уверяющие, будто «удовлетворение таких домогательств принесет с собой и расцвет российской (?) науки». В настоящий момент они требуют весьма немногого: кафедр украинского языка, истории, географии, истории литературы, истории права, экономики и статистики Украины. Не правда ли, скромно: даже о дипломатике пока умалчивают.
Агитация за украинские кафедры в университетах, вокруг которой вертелись в 1906—1907 годах самые сладкие надежды украинской партии, сплотила студентов-партизанов украинства в особые кружки — студенческие «громады». Кроме изучения украинских доктрин по партийному кодексу большинство студентов-громадян ставит своею задачей распространение украинских изданий среди населения Юга России1Х'47.
Попытки введения украинских предметов в курс средней школы носили единичный характер. В 1906 году объявлены были курсы украинского языка, литературы и истории при частных гимназиях Славу- тинской' (Каменец-Подольск) и Козленко (Киев). В Одессе учебным округом разрешено было открытие украинской школы при-местной «Просвите» (просветительном обществе); учредители, однако, не согласились на затребованные изменения в программе и школы не открыли. Курсы украинского языка разрешено было включить в программу одесской частной женской гимназии Малиновской и одесской же мужской прогимназии Ковальчука. В женской гимназии разрешение вовсе не было использовано, а господин Ковальчук принимался сам за преподавание украинского языка, потом стал безуспешно искать преподавателя и в конце концов бросил эту затею™'48. Вероятнее всего предположить недостаток сочувствия среди родителей школьной молодежи, то есть необеспеченность материальной стороны дела.
Господин Ковальчук ходатайствовал пред министерством о допущении преподавания украинского языка по намеченным им руководствам. Министерство передало вопрос в округ, откуда в октябре 1907 года получено было уведомление, что господин попечитель одесского учебного округа, предложением 30 сентября сего rorfa (1907) за № 18316, допустил в качестве учебных пособий в... училище при обучении украинскому (малорусскому) языку нижеследующие книги, изданные на украинском языке, а именно (следует перечень 3-х книг). За разрешенными пособиями явиться в инспекцию (от 4 до 6 час.)™'49.
139


В южнорусских народных школах с 1906 года, по циркуляру Министерства народного просвещения, разрешено было учителям на уроках «употреблять малорусский язык для разъяснения того, чего ученики не понимают»; циркуляр этот не удовлетворил сторонников украинского движения. Полтавская городская дума определяет завести в школе имени Котляревского преподавание на украинском языке. Отставной моряк и автор «Украинской истории» Аркас (из греков) и украинский драматург Кропивницкий открыли явочным порядком начальные школы с преподаванием по «украинским» учебникам: первый — в Херсонской, второй — в Харьковской губернии. Были такие попытки и в других местах, например, в брацлавском уезде Подольской губернии, в Полтавской и Черниговской губерниях. Вместе с ликвидацией освободительного движения было ликвидировано и это новаторство. Нужно думать, однако, что подпольным путем преподавание на малорусском наречии, или на украинском языке, продолжается в сельских школах кое-где и доселе: так, в 1909 году оно обнаружено было в народном училище села Степашек Подольской губернии1Х'50.
По школам духовного ведомства правильность преподавания нигде в «Смутное время» не была, по-видимому, нарушена. Печальным исключением явилась подольская епархия, откуда в сентябре 1906 года поступило от епархиального съезда духовенства в Святейший синод ходатайство о разрешении «ввести в начальных приходских школах обучение всем предметам на украинском языке, а также ввести в программу каменец-подольской семинарии в качестве обязательных предметов курсы украинского языка, литературы и истории1Х*51. Кто был инициатором этой идеи, отрезывавшей крестьянству целой губернии путь к русской культуре, неизвестно, но не следует упускать из виду, что епархиальным преосвященным был тогда горячий украинофил епископ Парфений (редактор малорусского перевода Четвероевангелия).
Судьба первого ходатайства нам неизвестна; обогащение же (условное и необязательное) семинарского курса тремя украинскими дисциплинами было Синодом разрешено. В 1907 году по новому, вероятно, ходатайству подольского епархиального съезда Синод указом от 12 ноября разрешил преподавать украинскую грамматику по школам епархии и украинский язык в церковно-учительской школе города Винницы1Х*52. Подолия принадлежит к числу местностей, «угрожаемых по полонизации»; если бы школьную детвору, владеющую малорусским наречием, стали приобщать к культуре при помощи артефакта, именуемого украинским языком, но являющегося в действительности скверным польским жаргоном, то это был бы медленный, но верный путь к ополячению населения или, по крайней мере, подготовке его для восприятия польской культуры.
С переводом епископа Парфения в Тульскую епархию кошмар украинизации русской школы в Подольской губернии рассеялся.
По словам С.Ефремова, в 1908 году имели место в каменец-подольской семинарии уроки украинского языка, литературы и истории. В июне настоящего года разрешение, данное Синодом на устройство этих уроков, им же отменено1Х'53.
С 80-х годах прошлого века много ратовал за идею украинизации южнорусской школы последователь Драгоманова талантливый недоучка Борис Гринченко. Вся деятельность этой крупнейшей личности из эпохи формирования украинской партии в России очень интересна.


В течение 13 лет (с 1881 г. по 1893 г.) Гринченко перебывал сельским учителем во многих школах левобережной Малороссии и держался везде конспиративной тактики, обрисованной уже после его смерти в воспоминаниях господ Липы, Песочинца и Шерстюка1Х'54. Ученикам своим Б.Гринченко преподавал сразу два языка: русский (официально) и малорусский (секретно). Для отвода инспекторского глаза, ученики дрессировались им в том смысле, что давали ответы на том языке, на каком им предлагался вопрос; благодаря этому, учитель попадался при ревизиях сравнительно редко. Ученики Гринченко писали по-малорусски диктовку и переложения, а также образцы писем к родным; неукоснительно заводил он при каждой школе отдельную малорусскую библиотеку. Для преподавания истории Гринченко пользовался как официальными русскими, так и малорусскими учебниками московского лубочного издания, причем и те и другие подвергал своеобразной кастрации: те страницы, откуда ученики могли вынести понятия, неудобные для ярого автономиста-наставника (например, о единстве и солидарности интересов всех ветвей русского народа), Гринченко вырезал, а вместо них вклеивал фальсифицированный текст своего сочинения, писанный печатными буквами и простеганный социал-демократической моралью. По такому же кропотливому способу изготовлял он и малорусские хрестоматии; будучи усердным сотрудником (с 1888 г.) львовской «Правды», Гринченко доставал всеми способами львовские издания, откуда знакомился и с фонетикой, и с галицко-украинскими неологизмами, делясь этими знаниями со своими учениками. Более способных из них он готовил к педагогической карьере: они и сейчас (1910 г.) учительствуют и, таким образом, продолжают на Украинеего дело. Кроме школяров Гринченко давал читать переработанные им книги местным крестьянам и даже посылал их на сторону. Так, ученик его Яков Ем- ченко, попав на военную службу, дает полученные от Гринченко книги фельдфебелю, а тот читает их вслух целой роте. В 1905—1906 годах бывшие ученики Гринченко принимали большое участие в освободительном движении, а теперь, по отбытии наказания, занимаются сельской кооперацией. Вели с Гринченко переписку и учащиеся из таких школ, где он не был преподавателем, например, ученики Введенского училища в Чернигове; они благодарят его за письмо и шлют ему программу своей литературной вечеринки с большим количеством украинских номеров, преимущественно стихотворений самого Гринченко (крайне тенденциозных).
С 1898—1901 год Гринченко, покинув вынужденно педагогическую деятельность, устроился на земской службе в Чернигове и за это время издал 50 популярных украинских брошюр в 200 тысячах экземпляров; много занимался он и публицистикой (в русской прессе). В
1906—1907 годах вышли его «Оповідання з украинск. старовіни» и (конфискованная) краткая история Украины под названием «Як жив украінський народ», а также целый ряд педагогических (по платформе украинской партии) брошюр, из которых брошюрка «Якоі нам треба школи» вышла в 1912 году третьим изданием.
В брошюре этой автор исходит от заведомо ложных посылок. С 1906 года, по его словам, «все манифесты, правительственные распоряжения и законы (в России) печатаются постоянно («раз у раз») в украинском переводе». Автор уверяет, что у немцев и рабочие, и господа, и необразованные люди, и образованные — все говорят одним
141


немецким языком и ничего не знают о «панском» и «мужицком» языках; то же самое мы видим у французов, итальянцев и других народов: везде у каждого народа есть свой язык, и на этом языке говорит весь народ — и простонародье, и образованные люди» (С. 15—16). Исторические популярные брошюры Гринченко составлены по сочинениям Грушевского и приправлены политическими взглядами школы Драго- манова. Великороссов Гринченко считает помесью украинцев с финнами, а язык их — украинско-финским.
Последние годы жизни Б.Гринченко провел в Киеве, где редактировал «Словарь украінськоі мови» по материалам, собранным редакцией) журнала «Кіевская старина»; словарь был издан в 1908—1909 годы и представляет более 2000 страниц печати в две колонны. Академия наук присудила редактору словаря вторую костомаровскую премию, а в 1908 году наградила господина Гринченко медалью за составление, по ее поручению, рецензии на сочинение А.Н. Малинки по малорусскому фольклору.
Из предисловия к словарю видно, что редактор впадал нередко в противоречия. Опытами словарей научных и технических (Верхратско- го, Левитского и др.) он не пользовался, ибо благоразумно «не желал вводить в свой словарь неологизмы, которые в большинстве случаев, быть может, не пойдут далее словаря, для которого выдуманы». С другой стороны, мы узнаем, что относительно слов, выработанных самим литературным языком, господин Гринченко держался того взгляда, что внесению в словарь подлежат лишь такие из них, которые более или менее приобрели уже право гражданства в литературном языке: во всяком случае, при словах, встреченных только у одного автора, редактор делал об этом отметку. Ясно, что последняя группа слов вносилась в словарь с достаточной дозой легкомыслия (таких слов в словаре очень много), и самое зачисление их в рубрику «выработанных самим литературным языком» не представляется не только обоснованным, но и сколько-нибудь понятным. Есть в словаре порядочно жаргонного мусора: укажем, например, на слово «однорал», «одноральский» (генерал, генеральский); варианты подобных жаргонных словечек можно найти в двух любых рядом находящихся деревнях. Словарь широко открыл свои двери всем южнорусским диалектам, не исключая угорских и галицкогорских говоров, а потому название его не соответствует содержанию: ни о каком конкретном «украинском языке» здесь не может быть и речи, пред нами — сырой материал и, притом, не классифицированный даже по главнейшим этнографическим областям.
Примечания к главе IX
1Х'* Грушевский М. Украинство в России. С. 8. Календар «Просвітьі» на р. 1910. С. 92. Wasilewski L. Op. cit. S. 186.
1X2 Статьи по славяноведению. Изд. 2-го отделения Академии наук. Вып. I. СПб.
1904. С. 298—332.
1X3 Флоринский Т.Д. Обзор новейших трудов по славяноведению. XIV. Киев.
1905. С. 8—9.
1X4 Ibid. С. 10—13.
1X5 Календар «Просвіта» на р. 1910. С. 93.
1X6 Записка Академии наук. С. 40.
1X7 Ibid. С. 5—6.
142


1X8 Журнал Министерства народного просвещения. 1859. VI. С. 263—264.
1X9 Брокгауз и Эфрон. Т. XXIV. С. 924.
1X10 Ламанский В.И. «Отечественные записки». 1864. XI. С. 187.
|Х П Будилович А.С. Общеславянский язык и т.д. Т. II. Варшава. 1892. С. 250. ,Х12 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 34—41 и 43—44.
,Х13 «Українська хата». 1911. X. С. 490.
1X14 «Рідний край». 1911. № 19—20. С. 10. «Литер.-науков. вістник». Львів. 1904. VII. С. 3 (втор, пагин.).
1X15 «Киевская старина». 1905. Кн. III. Отд. 2. С. 297.
1X16 «Світло». 1911. XI. С. 8.
,х'17 «Церковные ведомости». 1911. № 43.
,х'18 «Литер.-науков. вістник». 1911. II. С. 320. «Рада». 1911. № 19.
1Х *9 «Рідний край». 1911. № 19—20. С. 12.
,Х20 «Церковные ведомости». Loca. cit.
,х'21 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 68—69.
1X22 «Южные записки». Одесса. № 13 от 27-го марта 1905 г.
1X23 «Сын Отечества». № 50 от 14 апреля 1905 г.
1X24 Календар «Просвіта» на р. 1910. С. 94. «Рада». 1911. № 265.
1X25 Wasilewski L. Op. cit. S. 188.
1X26 «Украинский вестник». 1906. №№ 1 —14. «Рада». 1907. №№ 2—4, 6, 8, 31, 51, 59, 83, 89.
1X27 Грушевский М.С. Украинство в России. С. 45 и 47.
1X28 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С.10 и 84.
,х-29 Ibid. С. Ill, V, VI и 275.
,хз° Ibid. С. 88—91.
,хз' Ibid. С. 64—65, 67 и 87.
,Х32 Ibid. С. 29.
1X33 Он же. Про укр. мову и укр. справу. Киів. 1907. С. 16 и 19.
1X34 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 60. 1X35 Ефремов С. «Світло». 1911. XII. С. 26.
1X36 Календар «Просвіта» на р. 1910. С. 98—99.
1X37 Wasilewski L. Op. cit. S. 191.
1X38 «Діло». Львів. 1911. No 207.
1X39 Цитируется по «Южной копейке». 1911. № 286.
1X40 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 152. 1X41 Календар «Просвіта» на р. 1910. Loco. cit. Ефремов. Loco. cit. С. 26—27.
1X42 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 149, 150, 177—178.
1X43 Ibid. С. 188—190.
,х-44 Ibid. С. 187.
1X45 Ibid. С. 191.
1X46 Календар «Просвіта» на р. 1910. С. 99. Ефремов. Loco. cit. «Рада». 1910. № 223. «Світло». 1910. X. С. 8.
1X47 Календар «Просвіта» на р. 1910. Loco. cit.
1X48 «Рада». 1906. №№ 8 и 19. Календар «Просвіта» на р. 1911. Львів. С. 249. «Русское богатство». 1910. III. С. 105. «Світло». 1910. XI. С. 55—56.
1X49 «Світло». Loco.cit.
,x-50 Wasilewski L. Op. cit. S. 191. «Українська хата». 1909. II. С. 89. «Дніпрові Хвилі». 1911. № 11. Календар «Просвіта» на р. 1911. С. 249. «Рада». 1910. № 273. 1Х'51 «Рада». Loco cit.
1X52 Записки Укр. наук, товариства в Киіві. 1908. Кн. If С. 95. Грушевский М.С. Про украинскую мову и украинскую школу. Киів. 1912. С. 10.
1X53 «Русское богатство». 1910. III. С. 104. «Рада». 1912. № 145.
1X54 «Украінська хата». 1910. V. С. 316—317. «Світло». 1910. IX. С. 11. 1911. І. С. 35, 38—39.
143


Главах
Пресса украинской партии в России
Украинские журналы и газеты. Украинские отделы в русской прессе. «Ukrainische Rundschau». «Украинская жизнь». Тенденциозная литература. Популярные брошюры. «Кобзарь» Шевченко. Сочинения Кулиша и Аркаса. Истории украинской литературы. Проповеди Димитрия Ростовского. География Украины. Карты. Национальный колер. Украинские буквари и грамматики
Украинская партия создала в России для своих целей ряд периодических изданий, организовала несколько книгоиздательств, а сверх того, пользуется гостеприимством многих русских газет и журналов, помещая статьи либо на русском языке (urbi et orbi), либо на украинском языке в особом отделе (для привлечения прозелитов). В начале настоящего 1912 года партия основала в Москве свой орган на русском языке под названием «Украинская жизнь»; наконец интересы партии обслуживаются систематически венским ежемесячным органом «Ukrainische Rundschau» и спорадически двумя инородческими газетами, выходящими в Петербурге.
Периодическая печать в России на украинском языке насчитывает ныне 12 органов; из них 5 журналов и 5 газет выходит в Киеве и по одной газете в Екатеринославе и Харькове («Дніпрови хвіли» и «Сніп»). Все издания печатаются фонетическим правописанием.
Наиболее распространенным органом является ежедневная газета «Рада», выходящая с конца 1906 года (первым редактором ее был В.Грин- ченко) и именующая себя внепартийно-прогрессивным изданием. По составу сотрудников она явилась прямым продолжением социал-рево- люционной «Громадской думки», погибшей насильственной смертью; приспособляясь к обстоятельствам времени, «Рада» заняла средину между социал-демократическим и левым конституционно-демократическим направлениями. О переименовании «Громадской думки» в «Раду» Львовская пресса говорила открыто.
Знаменательно, что в апреле 1911 года, судя по газетной заметке, «арестовано и подвергнуто административной ссылке несколько украинцев — в том числе редактор «Літер.-наукового вістника» Сергей Веселовский и редактор газеты «Рада» Валентин Галевич; в официальном сообщении это названо арестом конференции украинских социал-демократов»*1. О политическом credo первого редактора «Рады» было сказано выше.
«Газета наша, говорит о своем органе редакция, старалась охватывать все проявления украинской жизни, особенно здесь у нас — на российской Украине, отстаивала насущные потребы нашего народа: прежде всего — нужду в национальной школе с родным языком; великое
144


значении «Рады» в том, что она объединяла в одно целое («в одну громаду») сторонников украинского возрождения, разбросанных по широкой южнорусской («руській») земле, и держала их всех в курсе нашей национальной жизни»х'2. Добавим к этой автобиографии газеты, что «Рада» пропитана систематическим юдофильством и очень склонна к политическому блоку с русскими поляками; к южнорусскому православному духовенству, поскольку оно не входит в ряды «сознательных украинцев», газета немилостива; к вопросам религиозным она вполне индифферентна, но не прочь ради красного словца попугать русскую церковь римским папой.
Так, в мае 1911 года «Рада», по узко-партийным соображениям, писала, не краснея, заведомую неправду, будто «уния с Римом находит для себя на Юге России все больше и больше сторонников среди украинских интеллигентных классов и даже в простом народе». В настоящем году она занялась историей Кубанского козачества, которую изображает очень своеобразно. «На протяжении полувека, — говорит Рада, — козакам приходилось защищать свой край не только от чечни, но и от поползновений чужого государства российского, которое по временам останавливало свой, быть может, чересчур благосклонный взгляд на хлебородных кубанских полях»х'3.
«Рада» издается главным образом на средства одного херсонского помещика-мецената. Число платных подписчиков ее определить трудно, ибо часть экземпляров, несомненно, рассылается безденежно. Первый номер ее отпечатан был (15 сентября 1906 г.) — в 3000 экземпляров; через год число печатаемых экземпляров было 2100, к концу прошлого года поднялось до 4000, а ныне понизилось до 3500 экземпляров.
В конце 1910 года «Рада» испытывала денежный кризис и циркулярным письмом «к подписчикам и лицам сочувствующим»^4 просила о материальной поддержке, между прочим, путем бенефиций; в первых номерах за 1911 и 1912 годы редакция благодарит «за обещания, частью уже выполненные, помогать ей хотя бы из последних ресурсов (хоча б із останних засобів), за непосредственную помощь сотрудничеством и деньгами». В циркулярном своем письме редакция заявляет, что «украинский литературный язык только лишь вырабатывается и еще не успел приспособиться к народному», а потому просит подписчиков, знающих только народное наречие, не смущаться, если для них язык газеты непонятен; редакция сознается, что и сотрудники ее сами лишь «учатся писать на своем языке»х'5.
В 1907—1908 годы в Киеве выходила на украинском языке еженедельная газета «Слово», предназначенная для городского пролетариата и ведшая проповедь классовой борьбы; не говоря о других причинах, газета была недолговечна уже вследствие своего худосочия. С 1909 года большинство ее сотрудников перекочевало в украинскую газету для крестьян и рабочих «Село», переименовавшуюся с 1 марта 1911 года в «Засів». В «Селе» («Засіве») принимал «ближайшее участие профессор М.Грушевский»Х6, поэтому направление газеты соборно-украинское, но с резким социал-демократическим душком, доходящим иногда до восхваления анархии.
У газеты три главных задачи: внушить читателю-малороссу, что он живет не в России, а на Украине, и потому русские интересы должен считать для себя чуждыми; внушить ему, что спать и лежать на боку
145


грешно, пока Украина еще не самостоятельна; наконец, дискредитировать в глазах крестьянина и рабочего всякое начальство как элемент варварский и несправедливый. Хроника газеты разделяется на 4 рубрики: «Из жизни державы (окраинные вопросы, например, финляндский и польский), «На Украине», «В России» и «Заграницей»; таким образом, редакция старается втиснуть Россию как понятие в тесные этнографические рамки территории, издавна заселенной великорусским племенем, то есть хочет вернуть Россию, хоть на бумаге, к границам Московского великого княжествах'7.
За три месяца до переименования «Села» в «Засів» господин М.Грушевский изложил в «Селе» свое редакционное profession de foi: увеличивать число «сознательных украинцев», сообщать читателям, как люди в разных странах достигают лучшего строя, и будить крестьянство и рабочий класс... к свободе; попутно он, как фактический редактор, жалуется на слабую подписку и на дефициты. Летом нынешнего года «Засів» просил «допомоги у заможного громадянства», ибо «собственные кошты исчерпаны»х'8.
Газета «Слово» печаталась в 1500 экземплярах, «Село» — в 2500 экземплярах, а «Засів» в настоящее время дает тираж 1500 до 2000 экземпляров. Часть экземпляров «Села» получалась в селах бесплатно, очевидно в качестве рекламы-пропагандыХ9.
В 1906 году в уездном городе Подольской губернии Могилеве стала выходить на украинском языке народная еженедельная газета «Світова зірниця» (Утренняя звезда). Издавалась она на деньги польских помещиков (przezszlachtQpulsk^)x l°. Через три года редакция перекочевала в село Пеньковку проскуровского уезда Подольской губернии, а с марта 1911 года издание перешло в Киев. Тираж ее не превышает 500— 600 экземпляров^11. Газета посвящает часть статей сельской кооперации, беллетристике из народного быта. Язык некоторых статей близок к народному и содержит много слов книжных общерусских; другие статьи засорены коваными словами по Львовскому рецепту. Направление газеты национал-демократическое (в смысле партикулярного национализма), но без политических воплей.
Редактором-издателем газеты состоит Иоаким Августинович Во- лошиновский; принадлежал ли он к числу ее фундаторов, неизвестно, но в конце 1911 года он крепко жаловался на грозящий существованию издания хронический дефицит*12.
Появление в последние годы, особенно на правом берегу Днепра, значительного числа крестьянских сельскохозяйственных обществ послужило для украинской партии толчком к созданию новой еженедельной народной газеты «Рілля». Выходит она с осени 1910 года под редакторством господина Архипенко, издававшего раньше крошечный листок по пчеловодству на украинском языке. «Рілля» половину статей посвящает агрономии, а остальные боевому украинскому национализму со злобными выступлениями против общерусской культуры и общерусского слова. Издание печатается пока в 1200 экземплярах, но по своему публицистическому задору обещает занять почетное место в ряду местных органов украинской партии.
Один из старших собратов «Рілли» приветствовал ее при ее возникновении в качестве доброго авгура и желал ей «полного успеха, ибо такие газеты, как «Рілля», делают двойную работу, помогая и экономическому развитию народа и росту его национальной сознательностиХ13.
146


Еженедельная газета «Рідний край», возникшая в Полтаве в бурные дни (конец 1905 г.), по переносе в Киев стала понемногу отставать от политики, осмелилась поместить пару статеек, гладящих евреев против шерсти, и стала превращаться в интересный анахронизм, приобретать привкус доброго старого украинофильства (докулишовской эпохи). С одной стороны, существование у этой газеты подписчиков служит доказательством, что «этнографическое» украинофильство еще не совсем вымерло в России; с другой стороны, мы опасаемся, что весьма редкие экземпляры уцелевших украинофилов скоро можно будет пересчитывать по пальцам, а это обстоятельство не вещает «Рідному краю» долгих дней.
Газета печатается в 800 экземпляров и запаздывает часто с выпуском номеров в свет. Если бы не фонетический маскарад букв, то многие рассказы в ней (из народного быта) можно было бы читать не без удовольствия; по чистоте языка она в этих случаях стоит на недосягаемой для других украинских органов высоте.
Левиафан украинской журналистики, месячник «Літературно-науковий вістник» насчитывает уже 15-й год жизни; с 1898 года он издавался во Львове, а в 1907 году перенесен в Киев.
Перенос издания близок по времени к тому периоду, когда редактор издания надеялся получить кафедру украинской истории в Киеве и вообще делил свое время между Россией (Петербург, Киев) и Галицией, с ущербом для последней.
По отзыву «Рады», довольно меткому, «Вістник» — это второй (после нее) главный орган общественной («громадської») украинской мысли и вместе с тем самый важный центр литературного украинского движения «по обох боках кордону» (панукраинского). «Рада» причисляет этот журнал к главным политическим украинским органам, потому что «хотя он не является выразителем какого-либо отдельного направления (в смысле политической фракции. — прим. С.ЩХ но он издается под редакторством и при главном участии профессора М.Грушевского — деятеля такого масштаба, который сам имеет значение и влияние не меньшее, чем целая партия»х*14. В этой характеристике надлежит лишь заменить выражение «общественная мысль» словом «партийная». Характеристика, однако, не полна. «Вістник» является прежде всего изданием ученическим и учебным (на манер «Писем» Туссен-Лангеншай- дта). Такое парадоксальное, на первый взгляд, положение не трудно доказать. Каждый новый сотрудник должен быть оцениваем господином Грушевским по степени усвоения им готовых норм языка (львов- ской марки) и по степени талантливости в ковке новых слов и оборотов с возможным удалением от русских образцов (в сторону латинопольских); так как вся «догматика» украинского языка обретается в изданиях, редактируемых господином Грушевским, то об ученической роли сотрудников «Вістника» едва ли можно спорить. Роль «Вістника» для публики, прежде всего и главнее всего, учебная: журнал пытается приучить ухо и мозг «широкого» читателя к словам и терминам изо всех областей знания и мышления, увидавшим свет в неудобочитаемых «Записках» украинских научных обществ. Это обстоятельство особенно важно по отношению к читателям из левобережной Малороссии и Новороссии, где полное незнакомство с польским языком не может не служить камнем преткновения к пониманию, а тем более, к усвоению «литературного» украинского языка.
10*


Приводим заголовки нескольких статей «Вістника» за 1910—1911 годы: «Борьба за идею прогресса», «Вопрос о происхождении человека», «Новые взгляды на роль ферментов», «Новые колебания европейского равновесия», «Прагматизм», «Проблема воздухоплавания», «Реализм и идеализм в литературе», «Социология начал государственности», а также характеристики Банга, Бичер-Стоу, Гамсуна, Киплинга, Ленау, Ломброзо и Шпильгагена. Для курьеза добавим, что редакция, выступая с подобным багажом, приманывает к своей кассе крестьян и рабочих, предлагая им скидку в 25% с подписной цены.
В 1907 году «Литер.-науков. вістник» печатался в 2000, а ныне в 1912 году тираж его достигает 2200 экземпляров, из них в 1911 году 1100 экземпляров высылалось во Львов, 56 экземпляров расходилось между киевскими подписчиками, а 714 экземпляров между иногородними (в России). Из высланных за кордон экземпляров на удовлетворение подписчиков шло 800, а остальные 300 составляли резерв Львовского складах'15. Таким образом, число подписчиков журнала во всей Соборной Украине близко к 1500.
В смысле финансирования издания нужно исключить из этого числа экземпляры обменные и бесплатные, рассылаемые учреждениям украинской партии и русским учреждениям, поддерживающим украинское движение. На свое материальное положение журнал не жаловался, но в феврале 1911 года редактор поместил принципиальную статью, в которой требует от общества моральной и материальной поддержки всем украинским изданиям.
Литературно-научный журнал «Українська хата» выходит с 1909 года тоненькими месячными книжками в 3,5—4 печатных листа. Соборную Украину журнал исповедует, именует себя национально-прогрессивнодемократическим, но политикой мало занимается, а увлекается литературным модернизмом. Обслуживается журнал молодыми силами, а так как молодежи свойственна искренность, то он является иногда сущим «enfant terrible» для ортодоксальных жрецов украинского движения. Так, в 1910 году «Українська хата» поместила поучительную статью под названием «Украинская пресса и публика». Составив «скорбный лист» для этой прессы, автор оказывает несомненную услугу всем, кто интересуется украинским движением в России.
Материальная необеспеченность, говорит господин Сриблянский, ведет в настоящее время украинскую прессу прямо к гибели; разумеется, в этом наилучший показатель упадка национальной идеи в (мало- русском) обществе; если бы меня, продолжает автор, уверяли в росте движения, в стремлении к (национальному) возрождению, то я для определения размеров этого движения задался бы прежде всего вопросом, каково положение литературы и в особенности повременных изданий. Такое исследование в сфере украинского литературного движения дает результаты, поражающие автора своим отрицательным характером и свидетельствующие об отсутствии в (малорусской) публике интереса к своей прессе: подписка на украинские органы печати до жалкого ничтожна. Подписчики разделяются на несколько категорий. Наибольшую, самую важную и самую идейную группу составляют подписчики «северного полюса», которые существуют в мечтах редактора и издате-  ** Не вполне ясно, что разумеет здесь господин Сриблянский; из контекста видно, однако, что для редакционной кассы эти подписчики совершенно бесполезны.
148


ля*; затем нужно упомянуть о тираже бесплатных экземпляров для собственных сотрудников, который весьма солиден, так как «украинцы» все — писатели. Часть издания расходится в обмен с русскими, польскими, своими же украинскими и иными органами. Много находится подписчиков, которые просят высылать издание или пробный номер бесплатно, обещая выслать причитающуюся сумму в непродолжительном времени; часто, однако, этот растяжимый срок превращается в бесконечность. Нередко различные библиотеки, кружки и общества (как, например, студенческие) просят, во имя матери-Украйны, во имя культуры и прогресса о бесплатной высылке издания; поступают такие просьбы и от политических ссыльных, и удовлетворение этих просьб является необходимостью, как жертва для родного края. Последнюю категорию составляют, наконец, платные подписчики, но таких немного: их взносами, по выражению профессора М.Грушевского, не окупишь и бумаги для издания. С компетентностью этого признания нельзя не считаться.
То обстоятельство, что украинские периодические издания все- таки держатся и не желают «опускаться на дно», объясняет исключительно материальной поддержкой состоятельных людей — меценатов, по его терминологии.
В статье господина Сриблянского мы находим весьма ценный и, по-видимому, объективный материал по характеристике местных украинских публицистов. Касаясь вопроса о контингенте лиц, работающих в украинских периодических изданиях, он подчеркивает малое число этих лиц. Некому реагировать на все проявления жизни и вести это дело с талантом, чтобы удовлетворить запросам читателя. В нескольких органах вы встречаете статьи одного и того же лица как за его подписью, так и под псевдонимами. С другой стороны, такой сотрудник не имеет никакой специальности, он должен быть специалистом по всем вопросам. Нет ничего удивительного, что часто один и тот же господин пишет: стихотворения, передовицы, критику, драматические произведения, популярные брошюры, советы по сельскому хозяйству, полемизирует с русскою печатью, дает отчеты о заседаниях Государственной Думы, читает рефераты и корректуру. Такая ненормальная деятельность влечет очень быстро мозговое переутомление. Бывает, что субъект поработает с полгода, да и скроется без вести, не подыскав себе заместителя. Тогда редакция хватает первого подвернувшегося безработного земляка, усаживает за (редакционный) стол и вводит в круг такой деятельности, какой он отродясь не нюхал, вводит в сферу газетно-журнальной работы и заставляет делать то, чего он никогда не делал. Так бывает часто: сегодня он — человек с улицы, а завтра — украинский журналист. Впрочем, деятель украинской прессы и литературы получает и гонорар нищенский; поэтому на амплуа украинского газетного работника не пойдет ни один мало-мальски обеспеченный человек, а идут лишь безработные и неопытные люди, экс-студенты, сельские экс-учителя и иные неудачники.
Другую ахиллову пяту украинской прессы, по мнению господина Сриблянского, которое мы готовы подписать обеими руками, составляет язык, на котором она издается. Ежедневная, весьма пестрая газетная деятельность не дает возможности отнестись к языку с достаточным вниманием. Приходится оперировать с тем, что когда-либо слышал в деревне или вычитал из беллетристики, а этого для газеты или журнала так мало, что не хватит терминов (слов) даже для маленького фельетона.
149


Попробуем несколько поразобраться в тезисах и дезидератах господина Сриблянского.
«Украинская» национальная идея не прививается ко вкусам чита- теля-малоросса или, по туманному выражению господина Сриблянского, находится в упадке; поэтому интерес к украинской прессе отсутствует. Число органов этой печати значительно, но сотрудников, которыми являются все сознательные украинцы, не хватает; даже за редакторский стол садятся поэтому дилетанты без знаний и опыта, неудачники и недоучки, безработные и гастролеры с улицы, которым некуда деться.
Язык газетных и журнальных статей «кованый»; он не может удовлетворить читателей, знакомых с красивой малорусской речью (а тем более, полагаем, незнакомых с нею); для выражения многих понятий не хватает слов, а в других случаях существующие слова незнакомы писателям.
Почти все сознательные украинцы состоят сотрудниками местных органов своей печати и в качестве сотрудников получают даровые экземпляры издания; бесплатно же, ради целей политического рас- пропагандирования, шлются эти издания политическим ссыльным, уроженцам Юга России (а иногда, прибавим мы, и в народные школы). Из всего тиража «украинских» периодических изданий на удовлетворение «настоящих» платных подписчиков идет такое ничтожное количество экземпляров, что собираемой подписной платой не окупаются и расходы по приобретению бумаги для печатания органах'16.
К этой безжалостной характеристике «украинских письменников» со стороны их же собрата мы можем добавить, что сама украинская пресса деморализует своих литераторов, закрывая глаза на качественную сторону их работы и требуя от них во что бы то ни стало количественной продуктивности. «Нынешний исторический (!) момент, — говорит «Рада», — требует от украинской литературы большой литературной продукции, ибо украинская интеллигенция, которая с каждым днем растет и увеличивается численно, должна иметь свою достаточно обширную литературу»Х17.
Тираж «Украінськой хаты» не превышает 500—600 экземпляров; журнал, по собственному признанию, переживает хронический денежный кризис невзирая на то, что все сотрудники работают в издании без гонорараХ18.
Украинский педагогический журнал «Світло» («Освещение») начал выходить ежемесячными брошюрами с сентября 1910 года и печатается в 800 экземпляров; фактическим редактором его был (до октября 1911 г.) секретарь «Рады», бывший народный учитель Г.П. Шерстюк, юридически не обладавший законным для редактора цензом ввиду своего политического прошлого. В программу свою журнал поставил пропаганду «просвещения» на украинском языке и всех практических способов для проведения этого нововведения в жизнь. Всем нам известно, писала «Рада» в ноябре 1911 года, насколько нужен нам этот журнал: он объединяет проводников народного просвещения — учителей и указывает им путь к настоящему просвещению нашего люда. Хотя новый журнал, говорила о нем «Рада» в другом месте, поставил своей задачей служить исключительно педагогическим целям, но сталось так, что он принял более широкий характер, печатая статьи и на иные темы украинской культурно-национальной жизниХ19.
Редакция журнала и сотрудники его несут свой труд бесплатнох'20.
150


Статьи «Світла» по партийно-национальным вопросам не хуже и не лучше статей «Рады» и «Засіва». Тем не менее мы склонны считать журнал «Світло» наиболее вредным из всех органов украинской партии в России. Построенная на софизмах критика современной южнорусской школы и программа ее украинизации лишены и вескости, и доказательности; но журнал стремится попасть в руки народного учителя, человека не всегда с достаточно глубоким критерием и опытностью. Отнимая у учителя веру в святость выполняемого долга, он толкает его на путь подпольного служения антигосударственной культуре.
Вторая книжка журнала (за октябрь 1910 г.) конфискована судом за статью «Приватна діяльність» (приватная деятельность), призывавшую к организации тайных школ с преподаванием на украинском языке и по украинским учебникам.
Детский журнал «Молода Украина», издаваемый с 1908 года при газете «Рідний край», исходит из того же преступного положения, что и журнал «Світло»; целью обоих изданий является желание отстранить юное малорусское поколение от русской книги. В родителях этого поколения такая затея нашла себе вполне справедливую оценку: за время с 1908 по 1911 год число подписчиков «Молодой Украины» не превышало 3—4 десятковх'21.
Любопытно, что невзирая на ничтожную подписку, «Молода Украина» печатается в 1000 экземпляров, по слухам, нами непроверенным, номера ее рассылаются по сельским школам Юга бесплатно.
О «Записках» Украинского научного общества в Киеве, олицетворяющих 90% его деятельности, мы поговорим при рассмотрении последней.
Кроме перечисленных 10-ти изданий, выходящих в Киеве, украинская пресса недавно сделала еще два приобретения.
С декабря 1910 года выходит в Екатеринославе двухнедельная газета «Дніпрові хвилі». Издание это предназначено для народах'22 и издается под редакцией господина Котова при деятельном участии местного профессора Д.И. Эварницкого.
Юному журналу не чужда любовь к поэзии. Сам редактор воспевает екатеринославскую, то бишь «украинскую» зиму. «Ах родная зима — вздыхает господин Котов, — в состоянии ли ты развеять своим величием скорбь несчастного (нищего) народа? Ты одела белым покровом могилы борцов за правду и честь и протянула руку мщения на тех судей, которые их судили». После такой «украинской истории», сотрудник дает народу этнографические пояснения (в прозе); уже на 12-м году жизни он знал, что «малороссы — отдельный народ, а Украина есть край, порабощенный сперва поляками, а потом Московщиной. Профессор Эварницкий в очень слабеньких виршах воспевает могилу Т.Г. Шевченко, или, точнее говоря, Тарасовы «чистые, святые и глубокие думы о несчастной, горемычной, бесталанной неньке-Украине»х'23.
Насколько «Дніпрові хвилі» в Екатеринославе проникнуты пессимизмом, настолько бодр и оптимистичен новый украинский еженедельник «Сніп», выходящий с 1 января 1912 года в Харькове и предназначенный «для интеллигенции». В первом номере "помещено новогоднее приветствие от редакции, которое мы приводим почти целиком но, разумеется, без фонетической орфографии:
«3 Новым Роком здоровимо тебе, народе украинский. И споконви- ку любе тоби побажанье приносимо: нехай на твоих ланах, наче щире
151


золото, пшениця й усяка пашныця красуется, а по твоих хатах счаслива доля хай усмихается. Нехай як мак процвитае твое жиноцтво, а мицны левы — пытается чоловицтво. С Новым Роком тебе здоровимо, тай хочемо тоби в дарунок принесты наш «Снип». Не лёхко набраты на цилый снип щирого збижья. Важки наши жнива, и тяжко збираты колосья. Гей, заросла наша нива терном, та шепшиною, та бодячьем. Скризь по ній кукиль та шкидливый бурьян розплодився. Лыше де-не- де колосок пшенышный буяє. Дбало збиратимем мы оти колоски, з нашои любови перевесло зробим и цилый снип золотого колосья навя- жемо. Коли-ж у Снопи и кукиль трапится, не здивуйте: жнемо, що батьки посіяльї. Правда, тыльки на снип спромогаемося, але з снопив склада- ются копы, а з кип — скирты»х*24.
Каждый, кто знаком с малорусским наречием, признает в этой статейке замечательную чистоту и мелодию малорусской речи. Причина очень проста: эта статья написана не по-украински, а на чистом народном наречии, и, как жемчужное зерно, отличается от остального материала газеты, преподнесенного на самом настоящем «литературном украинском языке».
Так, на той же первой странице мы находим в «украинском» тексте такие словечки, как: благоговіння, істнування, користування, поява, часопись, відсгалий, культивувати и, наконец, архаическое Січень, что должно заменить собою в устах украинца вульгарное имя месяца января.
Украинская партия выступает против русской прессы с определенной враждебностью и призывает к бойкоту ее. Харьковский корреспондент «Рады» уверен, что «украинцы не нуждались бы в русских газетах, если бы употребляли на поддержку своих газет те деньги, какие ими (украинцами) тратятся на выписку бессовестных прогрессивных общерусских газет; ведь наши земляки в Галиции не поддерживают газет польских»... Далее дается совет не давать русским газетам заработка на объявлениях, одним словом, развивается программа полного бойкота русской прессы. Одобряет такой бойкот и редакция «Рады», вменяя своим читателям в «обязанность уклоняться от оказывания поддержки русской прессе»х'25.
Русская пресса не обидчива и не злопамятна. Она дает у себя приют статьям, написанным на украинском языке. Так, харьковское сельскохозяйственное общество выпускает свой орган «Хлебороб» в двух отдельных изданиях — русском и украинском. Попадаются статьи на украинском языке среди русского текста в киевских органах. «Наше дело» (журнал по кооперации) и «Огни» (социал-демократическая кликуша), в «Газете Гадячского земства» (Полтавской губернии), в земском еженедельнике «Лохвицкое слово» и в симферопольской газете «Тавричанин» (особый отдел под заголовком «Украінцям»). В 1906— 1907 годы статьи на украинском языке помещались в «Газете», издаваемой киевской губернской управой по делам земского хозяйства. Наконец, не отстала от моды и далекая Чита: в 1910 году там стала выходить ежедневная газета «Думы» с тремя текстами: русским, украинским и монгольским.
Осенью 1911 года возник в городе Екатеринодаре русский юмористический листок «Кубанец» с отделом на украинском языке; этот отдел просуществовал, однако, в журнале недолго, а в феврале настоя-
152


щего года прекратил свое существование и сам листок. В начале 1911 года «Кружок натуралистов при Киевском политехническом институте» выпустил первую книжку русского трехмесячника «Природа Украины» с двумя статьями на украинском языке, обнаруживавшими тенденцию «Кружка» вырабатывать украинскую терминологию по чистому и прикладному природоведению для популяризации на Украине агрономии и других дисциплин. Издание на первом выпуске приостановилось, и дальнейшая его судьба гадательна. Отметим, что выпуск печатался не только с ведома, но и «по постановлению Совета профессоров института».
Для точного перечисления русских газет и журналов, сочувствующих украинскому движению в его современной форме, у нас нет достаточных информаций, и мы ограничимся лишь указанием на те периодические органы, которые сознательно защищают украинскую партию и ее кардинальные псевдонаучные тезисы.
Из корреспонденции покойного Б.Гринченко (1902 г.) мы узнаем, что этот крупный лидер украинской партии рекомендовал своим единомышленникам «помещать в российских газетах статьи об украинском движении», считая такие статьи «делом весьма полезным»х'26. Нужно думать, что сотрудники партийной украинской прессы, где их труд редко и скудно оплачивается, с двойною охотой принимаются за платные статьи по партийному вопросу в общерусской прессе постольку, поскольку последняя изъявляет желание пользоваться их услугами.
Из столичной прессы наиболее тяготеют к украинскому движению газеты «Речь» и «Современное слово», имеющие у себя особый отдел «Из украинской жизни», а также журнал «Русское богатство», руководимый В.Г. Короленко135 и поместивший, например, в мартовской книжке за 1910 год не одну лишь апологию, а целый манифест украинской партии на 40 страницах за подписью С.Ефремова. В 1911 году одновременно появились в «Вестнике Европы» и в «Историческом вестнике» хвалебные рецензии на «Историю украинской литературы» вышеупомянутого господина Ефремова (с этим тенденциозным трудом мы познакомимся при обозрении украинских учебников). Педагогический журнал «Школа и жизнь» обращается с ультиматумом к юному выборному земству Подольской губернии, требуя немедленной украинизации преподавания в народных школахх'27. С марта 1911 года стал проявлять к украинскому движению благожелательное внимание журнал «Славянство», издаваемый в Петербурге.
Из столичной иноязычной прессы защитниками украинской партии являются: польский «Dziennik Petersburski» и немецкий «St. Petersb. Herold»; последний летом 1911 года выступил с требованием специального украинского университета «для 30 миллионов украинцев в России». С конца 1911 года немецкая газета завела у себя систематическое обозрение успехов украинского движения в России. Польский «Дневник» требует на Юге России украинских школ низших, средних и высшихх‘28.
*
Из современных провинциальных русских газет мы можем причислить к «украинствующим» органам полуеврейскую «Киевскую мысль» и родственные ей по духу «Одесские новости», где «украинский отдел» дает приют семиту господину Жаботинскому для систематических вылазок против русской культуры.
153


Благодаря малой осведомленности с подоплекой украинского движения, получаются иногда неожиданные выступления лояльной русской прессы: так, в конце 1910 года редакция «Почаевских известий» (на Волыни) собиралась издавать для народа газету на малорусском наречии (что для крестьян означало бы и санкцию всех брошюр на украинском языке), а в половине 1911 года прямолинейная столичная «Земщина» принялась было за пропаганду украинизации школы и церковнопроповеднической кафедры в южнорусской деревнех'29.
В 1903 году украинская партия (главным образом ее львовские деятели) основала в Вене ежемесячный немецкий журнал «Ruthenische Revue», посвятив его исключительно платформе «Соборной Украины». Когда глаза немецких читателей попривыкли к партийной терминологии журнала, он переименовался в «Ukrainische Rundschau» (Украинский обзор), под каковым именем существует и ныне.
На обложке каждой тетради журнала печатается карта Украины от Астрахани и Саратова до Кракова и Люблинахз°, чтобы немцы проникались уважением к будущей европейской государственной единице.
Верная своим тенденциозно-информационным целям, редакция «Ukrainische Rundschau» рассылает экземпляры своего журнала в западноевропейские «культурные институции», в редакции периодических изданий и отдельным политическим деятелям. Gutta cavat lapidem («толцыте и отверзется»): в европейской, преимущественно немецкой прессе появляются из «Ukrainische Rundschau» многочисленные перепечатки (и выдержки). В результате предприятия получилось, что не только германское общественное мнение, но и германские правительственные круги обратили свое внимание на новоявленных «украинцев», стали называть их «немецкими друзьями» («deutschfreundliche»)x'31.
Заслуги «Ukrainische Rundschau» по просвещению Европы относительно «украинского вопроса», то есть по обработке европейского общественного мнения, подмечены газетой «Радой»х'32 и по ту сторону Ла- Манша. В Англии, говорит «Рада», не только широкая публика ничего не знает про каких-либо украинцев, но также абсолютно невежественны в этом вопросе круги английских политиков и журналистов; одним словом, мы (украинцы) для Англии не существуем, Англия с нами не считается ни как с действительной, ни как с потенциальной величиной. К удовольствию «Рады», дело теперь начинает принимать другой оборот.
С некоторого, очень недавнего времени в английскую прессу стали находить себе доступ «правдивые» вести об Украине. Однажды в лондонском «Daily Mail», наиболее распространенной газете в Англии, проскользнула неожиданно фраза о существовании на Востоке Европы тридцатимиллионного народа украинцев, причем было высказано предположение, что от позиции 30 миллионов украинцев может в конце концов зависеть разрешение не только польского вопроса, но и всех других вопросов в восточной половине Европы. Позднее, как-то в эпоху Полтавских торжеств (1909 г.), на этот раз уже в нескольких лондонских газетах появились передовицы с совершенно «справедливой» оценкой этого события и с «верным» изображением положения Украины в 1909 году. Благодетельным информатором оказался венский ежемесячник.
Сотрудник «Рады» выяснил, что издатель «Ukrainische Rundschau» рассылает свой журнал по редакциям всех больших лондонских газет; сперва на него там мало обращали внимания, потом стали бегло его
154


перелистывать, а теперь есть некоторые редакции, которые внимательно следят за каждым шагом в развитии украинского вопроса, пользуясь столь «справедливым» источником.
Симпатии шведской прессы в украинской партии подогреваются историческими воспоминаниями. В двухсотлетнюю годовщину Полтавской баталии профессор стокгольмского университета Альфред Иенсен поместил в целой серии шведских газет статью под заголовком «Ukraina», в которой ознакомляет шведов с украинским движением и его успехами. В конце 1909 года в Стокгольме вышли в шведском переводе (с украинского подлинника) повести беллетриста М.Коцюбинского136 (черниговца); четыре шведские газеты («Novvkopings Tidningas», «Dagens Noheter», «Skanska Aftonbladet» и «Gotlands Allehanda»), не ограничившись рецензиями о книге, поместили информационно-дружественные сведения об Украине и об украинском движениих’33.
Упомянутый профессор Иенсен выпустил к двухсотлетию Полтавского боя роскошное иллюстрированное издание, посвященное монографии гетмана Мазепы и переводу на шведский язык пушкинской «Полтавы».
Проявляют симпатии к работе украинской партии и наши социал- революционеры, эмигрировавшие за границу. Издаваемый ими в Париже на русском языке еженедельник «Парижский вестник» стал другом украинцев после перехода в мае 1911 года под редакторство небезызвестного Хрусталева-Носаря, некогда грозного председателя «совета рабочих депутатов» в Петербурге. Этот авантюрист (уличенный позднее в обворовывании партийной кассы) проникся благородным стремлением «расширить и углубить достоверные и точные сведения о возрождении украинского народа» и завел в журнале отдельную рубрику «из Украины»х'34.
Так, в № 20 журнала за 1911 год посвящено Соборной Украине 6 заметок и большая статья Е.Бачинского под заглавием «Притеснения (чинимые) украинскому движению в России за последние месяцы».
Заканчивая обзор периодической печати, ведущей или поддерживающей украинское движение в России, мы имеем возможность отметить появление первых шести книжек московского органа украинской партии на русском языке под названием «Украинская жизнь»; его возникновению предшествовала еще в начале 1911 года мотивированная агитация газеты «Рада»х*35.
«Русской интеллигенции и русской прессе необходимо, по мнению «Рады», дать понять, что «хохлы» составляют особый народ с собственной историей, культурой и языком».
Московский журнал констатирует «невежество русского интеллигента в сфере вопросов украиноведения» (II' 26) и, разумеется, обрабатывает этого интеллигента, не стесняясь не только заботами об истине, но и пределами здравого смысла. Уже в первой книжке журналом преподносятся читателю две удивительные аксиомы:
1) «Просвітьі» (в России) — ценный в государственном смысле фактор народного просвещения (I. 30).
2) Приобщение украинских (малорусских) школьников к русскому языку при современном положении школы неосуществимо (I. 47).
Из «Украинской жизни» мы узнаем, будто термин «Украина» принят самим населением (I, 25), между тем как на деле 99% южнорусского населения даже не подозревает о существовании этого термина. До-
155


называется ли термином «Поволжье» существование «поволжской» нации, журнал этим не интересуется, но ему очень хочется уверить себя и других в существовании «украинского» народа. Почему сие важно? Да потому, что «самосознающий народ не может оставаться без имени» (I, 26). Такая аргументация наивна и обидна: она приложима и к тем кличкам, какие даются комнатным собачкам.
Московский журнал наставительно подчеркивает, что «украинская нация состоит по преимуществу из неимущих классов» (V. 17). Предполагается, очевидно, что имущие классы к самосознающим принадлежать не могут. В результате получается удивительная по нестойкости нация, бытие которой обусловливается собственным неблагополучием.
Неизлечимо страдая своего рода «национальным» партикуляризмом, и притом, по-видимому, в неизлечимой форме, журнал обнаруживает признаки другого заболевания — расовой слепоты.
Славянство, заявляет «Украинская жизнь» с апломбом, никаких общих задач не имеет» (II. 107).
Полагаем, что одной этой фразой очерчивается и физиономия журнала, и его партийно-эгоистическая платформа.
К украинским произведениям непериодической печати можно со всею справедливостью, относить лишь произведения, опубликованные на литературном украинском языке. С такой точки зрения мы могли бы отделять от нее как литературу на прикрашенных малорусских диалектах, так и попытки малорусских писателей прошлого столетия (до 1891 г.) выработать из этих местных диалектов книжную речь. Последняя задача, однако, представила бы большие трудности: между старой «украинофильской» литературой на малорусском наречии и новой — на украинском языке, построенном на галицкоподгорском диалекте и пересыщенном полонизмами, неизбежны промежуточные ступени, а потому мы оставим попытки дробной классификации. К новейшей украинской литературе в России мы относим все произведения на украинском языке, появившиеся с 1906 года в пределах России; подавляющее большинство этих произведений написано фонетическим правописанием (далеко, однако, не однородным).
За последнее шестилетие книгоиздательства украинской партии свили себе гнезда в нескольких городах, имея средоточием Киев; здесь кроме старого издательства «Вік» работают теперь фирмы: «Час», «Лан», «Ранок», «Хвилі», «Криница», «Зоря», «Театральна библіотека», «Життя і містецтво», и «Укр.-руська видавнича спілка», а также издательства И.И.Са- моненка и В.П. Череповского. В Петербурге кроме упомянутого раньше «Благотворительного общества по изданию дешевых и общеполезных книг» можно указать на В.Яковенко (издателя сочинений Т. Шевченко). В Москве существует издательство «Посредник». На Юге России можно назвать фирмы «Дністер» и «Днестр И» (в Каменец-Подольске), фирму «Струмок» (в Житомире) и издательство «Надія» (в Харькове). Часть брошюр и книг на украинском языке издаются авторами или их наследниками» (вдова Б.Гринченко); часть представляют оттиски статей из периодических изданий, причем выясняется, что издательство «Вік» трудно отделимо от редакции «Рады», а фирму «Життя і містецтво» можно отождествить с редакцией «Украинской хаты».
Существует и «внепартийная» народная (лубочная) литература на малорусском наречии, печатаемая с соблюдением этимологического пра-
156


вописания; поставщиками ее являются фирмы Сытина и Сазонова в Москве, Губанова — в Киеве и Н.Ефремова в Одессе. В нынешнем году фирмой Губанова вводится полуграмотная фонетика, не простирающаяся, однако, на заглавие изданий (например, сборник «Веселый гурт»).
Число изданий украинских (включая и все малорусские) в 1908 году равнялось 220, в 1909 году — 191, в 1910 году — 196; шевченковский юбилей 1911 года дал лишних полсотни изданий (242 названия за год). Число выпущенных экземпляров за 1908—1911 год колебалось 500—600 тысяч (в год). Средняя цена экземпляра (по номинальной продажной расценке) колеблется между 20 копеек (1909 г.) и 24 копеек (1910 г.), не беря в расчет изданий «лубочных» (около 24% всей продукции).
Украинская литература, обозначаемая в официальной «Книжной летописи» собирательным термином «произведений на малороссийском наречии», занимала в России, по числу изданий, в 1908—1910 годы восьмое место (между татарской и французской), а в «юбилейный» 1911 год догнала татарскую и поднялась на одну или две ступеньки этой скалы.
Творцом украинской истории и одним из фундаторов украинского языка — профессором Грушевским украинская литература характеризуется как «сок, мозг и нервы тридцатимиллионного украинского народа»х'36. Ясно, что эти слова содержат не оценку, а постулат или благопожелание; в них есть и мучительная логика; если украинский народ самобытен или стремится к восстановлению своей оригинальной самобытности, то литература его по снятии «московских пут» взлетит орлом и заблестит самоцветными каменьями; даже и на первых порах она должна дать здоровые ростки и показать восторженному народу свои свежие, чистые побеги. Не случись этого, все исторические и этнографические гипотезы господина Грушевского обнаружат тот зыбкий песок, на котором, по уверению польского критика (С. 110), построены.
Послушаем, что говорили на эту тему предшественники господина Грушевского лет 30—50 назад. О малорусской книжной литературе XIX века П.Житецкий (в 1861 г.) сказал, что она — живой и самостоятельный член общерусской мысли*'37. Профессор Н.И. Петров выражается (1880 г.) об этой литературе еще более резко. «Правда, — писал он, — в конце XVIII века, начинается с перелицованной «Энеиды» Кот- ляревского новое, по-видимому, литературное движение, которое в дальнейшем своем развитии проложило путь новейшей украинской литературе нынешнего XIX века; но 1) это движение не есть что-либо новое и является только непосредственным отзвуком предыдущего развития киевской искусственной литературы XVIII века; 2) оно подновлено только воздействием на него идей, вкусов и приемов севернорусской литературы и потому, несмотря на местный колорит, большею частию идет по следам той последней литературы и с ее слов повторяет только зады; в этом отношении украинская литература нынешнего (XIX) века не есть какая-либо самостоятельная отрасль общерусской литературы, и потому она должна быть рассматриваема не отдельно сама по себе, а в тесной связи с общерусскою»*33. Прогноз Добролюбова (в «Современнике» 1860 г.) не менее решителен: малорусская словесность, по его предположению, сольется с русскойх'39.
Нам скажут, что эти отзывы устарели и к современной украинской литературе неприложимы, что профессор Петров в новом издании своей
157


книги (1911 г.) уже не пропечатал своего мнения, что цензурный гнет не давал украинским литераторам ходу и так далее и так далее.
Заметим мимоходом, что малорусские беллетристы никогда не были в России стесняемы в своем творчестве, а современная тактика профессора Петрова, сотрудника киевского журнала украинской партии, не должна казаться удивительной или неожиданной.
Предположим, однако, что приведенные соображения делают новую оценку современной украинской литературы и ее созидателей необходимой тем более, что за последние 2 десятка лет она росла уже на новых львовских дрожжах. Приступим к этой оценке, но воздержимся от собственных суждений и предоставим слово деятелям и партизанам украинства.
По словам специалиста по украинским литературным делам С.Ефремова, всякий сознательный украинец, всякий, кто чувствовал хоть искорку симпатии к своему родному краю, брал тотчас же перо в руки и становился украинским писателем: писал стихи на тему о «неньке-Укра- ине», писал рассказы о «меньшом брате», писал статьи о национальных бедах... Вероятно, нигде число писателей не стоит в такой явно неестественной диспропорциональности с числом людей вообще сознательных, как в среде украинцев. Выражение «нация литераторов» не покажется гиперболичным, если мы учтем процент писателей по отношению ко (всем) сознательным украинцам. В украинские деятели можно было очень легко попасть, продолжает господин Ефремов: достаточно написать два— три слабеньких стихотворения, одну—две повести или несколько заметок о вопросах, не стоящих выеденного яйца; если же человек создавал целый десяток стихотворений, то сразу становился нашим «известным» и «многообещающим»... и писатели росли и растут у нас как грибы в дождливую пору. Так писал господин Ефремов в 1909—1910 годух'40.
Ту же мысль почти перефразировал (в 1910 г.) украинский литературный критик господин Сриблянский. Литература, говорит он, для большинства наших писателей не является средством проявления своего внутреннего «я», а отождествляется с патриотизмом; чтобы быть патриотом, господин X начинает писать по-украински, не зная украинского языка. Писателей украинских господин Сриблянский делит на три категории. В первую он выделяет несколько единиц (например, Шевченко, Кобылянскую, Коцюбинского и Винниченко137), называя их художниками жизни. Ко второй немногочисленной группе принадлежат писатели талантливые (Франко, Гринченко), но имеющие сильное влечение к социальным вопросам, которым и посвящают всю свою деятельность; даже самые талантливые из них вступают на путь публицистического морализаторства или тенденциозного изложения какой-либо социальной идеологии. Все остальные украинские писатели, это так называемые литераторы-патриоты. Их задача — воспевать любовь к Украине. Основою у них для этого — патриотизм разных сортов: научный, социальный, историко-археологический, романтический, тщеславный («амбициозный»), экономический («промисловий») и так далее. Все эти патриоты пишут не потому чтобы у них была потребность творить, а потому, что им больше ничего не хочется делать, ибо эта работа кажется им самой легкойх'41.
В 1911 году тот же господин Сриблянский дал оценку современной украинской литературе, предпослав меткую характеристику партийной украинской интеллигенции. «Интеллигент украинский — чужой на
158


Украине: если он оденет синие шаровары, от этого нисколько не изменится его культурный тип; если он заговорит якобы украинскими словами (словами-ублюдками), то это все-таки не будет украинским языком». Это можно, — продолжает господин Сриблянский, — отлично наблюдать на нашей «украинской» (ковычки его) литературе: за исключением нескольких имен (Гулака-Артемовского, Квитко, Гребенки138, Шевченко, Кулиша, М.Вовчка, Г.Барвинок, Глебова, отчасти Нечуя-Левицко- го139 и Мирного), мы не можем назвать ее украинской в национальном значении. Это будет литература, и иногда даже хорошая, но не национальная. Это будет литература особого культурного типа, который нельзя без известных натяжек подогнать («припасувати») к вашей национальности. Такая подгонка есть и будет не по духу, а по политическим мотивам. Это — литература того удивительного элемента, который вырос в чужой теплице, а теперь хочет акклиматизироваться на украинской почве. Этот элемент является на Украине неопределенной слизью, которая делает какие-то движения, как-то существует на поверхности социально-крестьянского организма, растекается в разные стороны, не имея ни очертаний, ни формы.
Приведенные обвинения современной украинской литературы в ненациональности не встретили в украинской прессе возражений и доселе с нее не сняты. Более того, один одессит-украинец (украино- фил?) Иван Липа, выпуская в начале прошлого года в свет «Творы» (сочинения) своего умершего приятеля, заявил в предисловии к книге, что у украинцев «нет собственной литературы в широком смысле». Газета «Рада», рецензируя книгу и предисловие, усмотрела брошенную господином Липой в лицо украинской партии перчатку, но не подняла ее и не попыталась осветить вопрос по существу, а ограничилась высокомерным замечанием о том, что ей странно слышать такие речи в 1911 году, ибо-де теперь судьба украинской литературы не дает повода к каким-либо опасениямх'42.
Украинская партия действительно старается с лихорадочной торопливостью проявить себя во всех отраслях литературы, но она плохо считается со своими силами, и ее попытки носят часто игрушечный, карикатурный характер. Рядом с приличными стихотворцами Лесей- Украинкой и Будяком (весьма, впрочем, тенденциозными) выступают десятки — с позволения сказать — поэтов, крохотных «Тарасиков», кропающих виршованную макулатуру.
Часто украинские поэты совершенно неожиданно и некстати ввертывают в свою лирику тенденциозные нотки «лубенского» патриотизма. Так, проживающий в Москве поэт А.Крымский140 (малоросс), описав свои любовные переживания, торопится вылить на свое горячее сердце ушат украинского партикуляризма:
Нам пид винец? Ты ж московка,
И расплодю я симью,
Де от дитей буду чуты Мову чужу, не свою.
Этнографический «refrain» не вяжется не только с лирикой, но и с поэзией вообще.
Талантливый беллетрист Коцюбинский (сильно подражающий нашему Горькому) и еще более талантливый романист Винниченко (напо-
159


ловину уже вернувшийся в ряды русских собратий по перу) являются единственными представителями современной украинской беллетристики; остальная же братия — горькая, обидная бездарность.
Увлечение «красным письменством», унаследованное «украинцами» атавистически от эпохи ограничений 1876 года, бросает их на бездарное компиляторство (драматических произведений) и на полуграмотные переводы; к старым (львовским) переводам с русского языка (Костомарова, Мордовцева и других) прибавились недавно переводы гоголевских «Ревизора», «Женитьбы» и «Тараса Бульбы» (два варианта); сверх того, растет с каждым годом число украинских переводов с немецкого, французского, итальянского, испанского, английского и польского языков, а также с еврейского жаргона. Параллельно с этим производство популярно-научных брошюр приходит в упадок (в 1909 г. —172 тысячи, в 1910 г. — 17000 экземпляров. Объясняется это обстоятельство, быть может, тем, что, по признанию «Рады», главным покупателем украинских книг является интеллигенция^43. Перепечатки классиков (Шевченко, Глебова, Квитка, Гребенка и т. д.) можно было бы назвать делом безвредным, если бы они не сопровождались искажением правописания подлинников, что является варварством по отношению и к авторам, и к публике.
Произведения современной украинской литературы, будучи все тенденциозны уже по языку и правописанию, часто не свободны от вредной для темного люда социально-политической тенденции; национальный партикуляризм, проходящий, как известно, красной нитью чрез каждое произведение украинской печати, бывает часто туда втиснут удивительными способами.
Мы не будем касаться тех законопреступных украинских изданий, которые были конфискованы судом за социально-политическую пропаганду и которые попадаются в любой иной литературе. Нас интересуют популярные брошюры,-распространяемые с целью политического развращения народа, но неуязвимые для уголовного кодекса, благодаря особому уменью их авторов обходить закон. Мы ограничимся иллюстрацией издательской деятельности украинско-просветительного общества «Просвита» в городе Киеве, существовавшего с июля 1906 года по апрель 1910 года, то есть около 4 лет. Киевская «Просвита» имела своими почетными членами профессора харьковского университета Н.С. Сум- цова и ныне покойных профессора В.Антоновича и Б.Гринченко (бывшего первым ее председателем); она насчитывала свыше 600 действительных членов, в числе коих было много известных именх*44.
Из писателей принимали в ней участие: В.Винниченко, С.Ефремов, П.Житецкий, Н.Зализняк, О.Косач, Леся-Украинка141, В.Науменко, а также дочь и сын покойного профессора Драгоманова и композитор Н.Лы- сенко; из журналистов — господин Веселовский и Гехтер (субредактора «Лит.-наук, вістника» и господин Яновский (редактор «Рады»); научные силы были представлены московским профессором А.Крымским, приват-доцентом Киевского коммерческого института А.А. Русовым и господином И.Огиенко (профессорским стипендиатом Киевского университета по кафедре русского языка); наконец, можно упомянуть о видном земском деятеле К.Тарановех*45.
За 4 неполных года деятельности киевской «Просвиты» ее издательская комиссия выпустила в свет 34 народных брошюры в 164 тысячи экземпляров, из коих до января 1910 года было распространено
160


продажей и другими способами около 60 тысяч экземпляров (в том числе продано 45 тысяч и разослано даром 12864 экземпляра)^46.
Рецензент «Литер.-наук, вістника» подчеркнул, что «в своей издательской деятельности киевская «Просвита» вовсе не придерживалась узких рамок ошибочно понимаемого просветительства (просвітянства) и рядом с такими брошюрами, как «О громе и молнии» или «О пустынях», давала много брошюр на социально-исторические темы, и брошюры этой последней категории резко преобладали над первой категорией». Брошюра о гетмане Сагайдачном142 может, по мнению рецензента, «благоприятствовать пробуждению у читателей национальной сознательности». Брошюра Королева «пропитана демократическим духом». Земельному вопросу, «столь интересному и важному для украинских крестьян», посвящена брошюра «Брати Гракхи». Хотя речь в ней идет о древних временах, но рецензент констатирует, что «брошюра может много дать материала для пропаганды социальной сознательности в среде современных украинских крестьян»х'47.
Вышеприведенная похвала по адресу 2—3 брошюр чересчур осторожна и кратка. Весною 1910 года киевской губернской администрацией, после изучения части изданий киевской «Просвиты» (12 брошюр из 34), возбужден был вопрос о закрытии этого учреждения за вредную издательскую деятельность, каковой и был в апреле 1910 года разрешен губернским по делам об обществах Присутствием утвердительно с указанием мотивов, послуживших причиною закрытия. Приводим часть этой мотивировки дословно.
«Из заслушанной Присутствием докладной записки усматривается, что целью реферированных изданий «Просвиты» является дискредитирование монархической власти и пропаганда республиканских идей, восхваление революционных и бунтовщических деяний, принципиальный фетишизм перед политическими преступниками, подрыв авторитета законодательных и административных органов правительства и проповедь решения аграрного вопроса по рецептам анархистов-коммунистов; к этим тезисам примыкают: защита антимилитаризма и патриотического индифферентизма, отрицание необходимости религиозного воспитания в народных школах и поднятие знамени узконациональной автономии для многочисленных единиц государственных; издания протестуют против приобщения малорусского племени к общерусской культуре, называют это племя лишенным в России всяких человеческих прав и мечтают о славянской федеративной республике с Малороссией в качестве самостоятельного члена федерации»х'48.
Издания киевской «Просвиты» перешли по ее закрытии в собственность петербургского «Благотворительного общества по изданию дешевых и общеполезных книг», старейшего народного книгоиздательства украинской партии в России. Общество это издало уже 60 брошюр, из коих в последние 15, изданные после 1905 года, введено фонетическое правописание. Социал-демократическая тенденция замечается преимущественно в брошюрах Сегобочного, Доманицкого и отчасти Загирной, но выражена она с достаточной осторожностью. Остальными украинскими книгоиздательствами выпущено популярно-научных брошюр в последнее шестилетие очень мало.
Из киевских фирм «Череповский» и «Украинский учитель» выпустили по 3 таких брошюры; фирмою «Лан» их выпущено 4. Большинство этих брошюр посвящено различным отделам природоведения. Вде-
11 Заказ 857


кабре 1911 года кружком («громадой») студентов-естественников Петербургского университета, принадлежащих к украинской партии, был заслушан и одобрен реферат, посвященный этой отрасли популяризации знаний. Выводы — неутешительны: «украинских популярно-научных брошюр мало, а из имеющихся большинство очень и очень плохи, а некоторые прямо вредны для чтения, ибо читатель может из таких брошюр вынести совсем ложные понятия». Приговор этот можно признать вполне справедливым.
Перепечатка стихотворений Т.Шевченко играет ныне важную (количественную и, еще более, качественную) роль в книжной продукции украинской партии в России. Шевченко народ любит и ценит только как лирика, но это обстоятельство мало интересует украинскую партию; она умышленно и настойчиво вводит во все издания его произведений стихи «нецензурные» в политическом и религиозном отношении, чем создает для себя опасность и возможность коллизий с уголовными законами. Для своих целей украинская партия ценит в Шевченко пасквилянта и грязного циника; ради таких его стихотворений она даже пренебрегает тою опасностью, какою грозит ее собственному фундаменту язык лучших стихотворений Шевченко-лирика, сближающий сотнями струй малорусскую народную речь с русским литературным языком. Шевченко нужен украинской партии, как картонный политический паяц (плясавший иногда под антирусскую дудку своих польских друзей); с сочинениями Шевченко поэтому соответственно и распоряжаются.
Киевский украинофил Я.Демченко утверждает, что «нецензурные произведения Шевченко к печати им вовсе не предназначались». С этим предположением можно тем легче согласиться, что приятели Шевченко могли бы при жизни поэта публиковать его памфлеты во Львове или Вене без пропусков, чего они не делали. По словам господина Демченко, «право издания произведений Шевченко приобрел у наследников покойного один выкрест, ...который потом каждый раз переуступал это право gratis украинофилам-юдофилам»*'49.
Наиболее полное издание «Кобзаря» появилось во Львове в 1902 году. Приступая к первому полному изданию «Кобзаря» в России (1907 г.), украинская партия (в лице особой издательской комиссии) поручила редакцию издания видному партийному деятелю В. Доманицкому; последний «сверил текст «Кобзаря» с собственноручными рукописями Шевченко, какие где-либо сохранились, а кроме того, использовал и специальную литературу по истории текста». Этого мало: издание 1908 года (второе) господин Доманицкий снова редактировал, причем снова изменял текст, воспользовавшись для этой цели новыми материалами*'50.
Такая заботливость делает издателям и редактору только честь; она — дело полезное и всегда в таких случаях желательное. Не следует, однако, забывать, что партийные инстинкты господина Доманицкого могли лишить его работу должной объективности, например, при сравнении нескольких рукописных (быть может черновых) вариантов текста. Вероятно, мы воздержались бы предъявлять такое голословное обвинение покойному редактору, если бы оно не потеряло своей голословности благодаря откровенному голосу из украинского лагеря.
Известный, вероятно, читателю «письменник» М.Сриблянский приоткрывает нам завесу над процедурой искажения слов, а следовательно, и мыслей поэта. В последнее время, рассказывает господин Скриблянс-
162


кий, если поют, например, «Ой Днипре, мій Днипре», то заканчивают торжественный шевченковский аккорд «ни жида, ни ляха» словами: «ни турка, ни крымця» или «ни шведа, ни скифа», а вместо «шляхетской крови» подставляют — «невирной крови»... Не понимаю, добавляет господин Сриблянский, чем специально провинились пред моими компатриотами турки, крымцы или иные, и ради чего щадится еврей, поляк? Какой из этих народов более нам друг или враг — я не знаю. В стихотворении «Чигирин» Шевченко сказал по адресу этой «знаменитой» гетманской столицы: «спи-ж, повитый жидовою» (то есть «заполоненный еврейством». — Прим. С.Щ.), а патриоты Шевченко, творцы его культа, говорят: «спи-ж, повитый неправдою». «Ну, тут я понимаю, — иронизирует господин Сриблянский, — неправда — более сильный аргумент по адресу Чигирина, чем евреи. Евреев в Чигирине «нема», а неправда, наверно есть. Это хорошая поправка (текста) Шевченко. Вот только «поправлять» Шевченко не следует». Господин Сриблянский возмущается, что Шевченко препарируют по своему вкусу, приспособляют его к своим интересам; из его произведений делают вывески для своих лавчонок, создают «культ» его. Здесь — и извращение мыслей поэта, и переиначивание духа его творчества, даже — текста его «Кобзаря». Придумывают такую отсебятину, от которой душу воротит, и развешивают везде грязное тряпье со своими умозаключениями, а потом собирают несведущий «народ» на поклонение якобы Шевченку»х'51.
Эта оценка несколько груба, но не преувеличена. К соловью Малороссии украинская партия может подходить только с партийным искривленным аршином. Желая широкого ознакомления со стороны западноевропейцев с музой Шевченко (по переводам), партия гонится лишь за одной узкой целью: возбудить у Европы жалость к Украине5052, забывая, что «слово» Шевченко после 19 февраля 1861 уже потеряло свою злободневность, забывая, что со своим нытьем она сама — эта партия ничего, кроме жалости, не заслуживает, ибо пережевывает дореформенную, чуть ли не археологическую жвачку.
Украинские деятели удивляются, что полный «Кобзарь» Шевченко, с 1905 года допускавшийся свободно к провозу в Россию (из Львова), а с 1907 года также свободно продававшийся у нас в русских изданиях, теперь (с апреля 1911 г.) допускается к выпуску в свет согласно решениям столичной и киевской судебных палат лишь с некоторыми купюрами5053. Такое удивление, поскольку оно искренно, далеко не остроумно. Органы, наблюдающие в России за прессой (учреждения по делам печати), и прокуратура отнеслись к выпуску в свет полного «Кобзаря», спустя 46 лет после смерти его автора, с академическим хладнокровием, как к изданию, представляющему исторически-бытовой и библиографический интерес. Украинской партии угодно (или необходимо) было отнестись к поэту иначе: она стала систематически выдвигать пред публикой и распространять среди простого люда в копеечных брошюрах политические памфлеты Шевченко; на страницах своих изданий, с подмостков любительской сцены, на вечеринках для сельских школьников партия цитировала и декламировала, с подчеркиванием, преимущественно те стихотворения поэта, где он укоряет гетмана Богдана за тяготение к России («Востоку»), а не к Польше («Западу»), где он завещает малороссам оросить берега Днепра вражеской (московской) кровью и т. п. При таком положении дела, продолжавшемся 4 года, русский суд и администрация не могли оставаться в роли «спящих
11*


красавиц» и обязаны были подвергнуть публикуемый текст «Кобзаря» некоторым (минимальным) купюрам. Мы уверены, что текст «Кобзаря», если украинская партия перестала бы им пользоваться в качестве орудия политической пропаганды, был бы снова восстановлен «в границах 1905—1908 годов», и, наоборот, пока партия «Кобзарем» злоупотребляет, весьма вероятна серия дальнейших купюр в социально-политических стихотворениях Шевченко. При известных обстоятельствах это может стать долгом суда и администрации по отношению к обслуживаемому ими населению.
Прекрасной параллелью к вопросу о купюрах в «Кобзаре» Шевченко может служить отношение украинской партии к произведениям батька украинофильства П.Кулиша. Скончавшаяся недавно вдова писателя издавала, под редакцией киевского украинофила (не «украинца») господина Каманина, полное собрание сочинений покойного мужа, доведенное в 1910 году до V тома. По мнению украинской партии, высказанному вместо привета этому новому изданию (где наряду с «кулишов- кой» и «фонетика» попадается), «позднейшие ошибки и заблуждения Кулиша, как известно, в значительной мере затмили его прежнюю славу, да^ке понизили его национально-культурные заслуги»; отсюда делается и логический вывод, что «не все произведения Кулиша заслуживали опубликования — некоторых не стоило трогать, чтобы не подымать печальной памяти прошлого»х'54. Заблуждения и ошибки «Горячего Кулиша» (литературный псевдоним писателя) заключались в том, что он, уйдя из-под польского влияния, веровал и исповедывал «одну властительную Русь с Москвой и Киевом во взаимных объятиях» (см. главу IV). Учитывая это обстоятельство, мы поймем, почему украинцы хотели бы проделать над сочинениями Кулиша ту же операцию, какую, vice versa, русское правительство вынуждено применять к некоторым полу- истерическим, полухмельным воплям Тараса.
В каталогах на 1912 год трех крупнейших украинских книжных магазинов Юга России (двух киевских и харьковского) мы не находим намека на существование пяти томов полного собрания сочинений Кулиша; в рубрике поэзии показаны лишь неприступные для народа по цене: «Досвітки» (харьковское издание 1899 г.) и «Маруся Богуславка» (львовское издание того же 1899 г.); в рубрике драматических произведений каталоги не упоминают о Кулише вовсе, хотя его «Драматическая трилогия» могла бы с честью занять место на малорусской сцене, а художественная святочная интермедия «Иродова морока» («Хлопоты Ирода») имеет все задатки сделаться любимой пьесой для простонародного театра.
Мы упоминали ранее, что в Галиции украинский язык введен правительством в качестве школьного, что и создало там появление ряда руководств как самого языка, так и по различным наукам на этом языке. Попытки издания таких руководств и примыкающих к ним популярно-научных брошюр имели и имеют место также в пределах России. Как одно из главнейших орудий пропаганды украинства, издания эти, несомненно, заслуживают нашего внимания.
О популяризации господином Грушевским в России своих трудов по истории уже говорили; интерпретаторами его идей явились здесь Б.Гринченко и А.Ефименко; оба автора ничего нового в свой труд не внесли. В 1907 году (если мы не ошибаемся в дате) вышла в свет в
164


России на украинском языке «История Украины», составленная покойным украинофилом Аркасом; посмертное издание это ныне (1912 г.) исчерпано; подлинного «Аркаса» никто, однако, не читал: его, как и Тараса Шевченко, обработал все тот же В.Доманицкий.
Эту «гражданско-патриотическую» заслугу господина Доманицко- го мы опишем словами газеты «Рады», ведущей речь о новом издании труда Аркаса. Уже в первое издание аркасовской истории Украины, говорит «Рада», — вложил Доманицкий очень много своей работы, и только благодаря этой артели («спилке») — «Аркас—Доманицкий», получили мы (украинцы) большую популярную историю нашего народа. Что касается до второго издания книги, то Доманицкий хотел его сделать мощным фундаментом украинской национально-политической сознательности в среде широких народных слоев; он хотел дать книгу, которую легко прочел бы каждый украинец и которая, не расходясь с истиной, сеяла бы любовь к своему народу и к его прошлому. Созвав нескольких своих знакомых, Доманицкий в два дня обсудил план нового издания и изменения, какие следовало бы сделать. Из той же статьи «Рады» видно, что работу свою «он успел дотянуть до смерти Хмельницкого»*'55, и ее оканчивали другие; второе издание печаталось в Кракове с поправками и прибавлениями»*'56; оно вышло в свет в январе 1912 года под названием «Історія Украіни-Руси».
Ближайшая дисциплина, тесно связанная с исторической гипотезой М.Грушевского и из нее отчасти вытекающая, это так называемая история украинской литературы. Писателя украинской партии узурпируют под украинский флаг все древнерусские памятники: былины Владимирова цикла, Слово о полку Игореве, Изборник Святословов, летопись «Нестора» и так далее. Нетрудно догадаться, что период от Нестора до Котляревского весь вертится вокруг Киева, Острога и Львова, и лишь на одну сотню лет (1453—1569) украинская литература эмигрирует к белорусам в Вильну, чтобы после этой прогулки снова возвратиться на Юг. Первая история украинской литературы принадлежит перу В.Ооновского, предшественника М.Грушевского по председательскому креслу во львовском научном обществе. Она появилась в 80-х годах, построена была на партийно-тенденциозном фундаменте и отличалась грубыми отклонениями от исторической правды, что указано было своевременно А.Н. Пыпиным в «Вестнике Европы». По такой же схеме составлены вышедшие недавно во Львове истории украинской литературы А.Барвинского и И.Франко; украинец Б.Лепкий143 издал (1910 г.) историю украинской литературы дотатарского периода, а братом М.Грушевского — А.С. Грушевским опубликована книга о современной украинской литературе. Очерк («нарис») И.Франко, с нашей точки зрения, посвящен литературе доукраинской, ибо доходит вплотную до 1890 года, то есть до той эпохи, которая положила* начало выработке украинского языка в изданиях львовского научного общества. Наконец, летом 1911 года вышла из печати в Петербурге построенная на тех же панукраинских принципах «Історія українського письменства» С.Ефремова. К осени того же года первое издание ее разошлось и было выпущено второе.
Научное значение, точнее сказать — ничтожность всех этих трудов, покоится на тех же ложных посылках, на каких построена историческая гипотеза М.Грушевского, и возвращаться к этому вопросу мы не намерены. Попытки «украинских» авторов экспроприировать всю древ-
165


нерусскую литературу и налепить на ее памятниках украинские ярлычки нашли себе еще в 1894 году оценку в отзыве профессора Драгома- нова. «Иногда причисляют к украинской литературе, — пишет Драгоманов, — старые памятники дотатарской эпохи; но эти памятники (Нестор и др.) писаны были языком староболгарским, а не украинским; к тому же они очень подкрепляют «общерусские» теории, ибо переписывались не меньше в Новгороде и Суздальском княжестве, чем в Киевском, а некоторые только на Севере и сохранились. Это вопрос, с которым нужно быть весьма осторожным»х'56.
Киевский профессор В.Перетц, вероятно, по долгу редактора «Записок украінского наукового товариства», садится в этом вопросе на двух стульях. С одной стороны, он (вместе с профессором Никольским, Истриным и Соболевским) признает существование («староруської») литературы и даже заявляет (от своего имени), что эта литература изучена гораздо лучше, чем украинская; с другой стороны, он в той же статье от подобного разграничения обеих литератур согласен и отказаться, но делает это в таких туманных выражениях, что мы предпочитаем дать перевод потребной цитаты полностью. «Старейшій («давнійший») период украинской литературы XI—XIV вв., который профессор Истрин, не без основания, считает «общим» и для украинской, и для великорусской литературы и который (период) начался, по его (господина Истрина) мнению, только в половине XIII века, разработан теперь сравнительно не плохо, благодаря многолетней работе русских («росийських») ученых»*'57. Для нас совершенно непонятно, как может профессор Перетц говорить о великорусской литературе XI—XIV веков, между тем как известно, что термин «Великая Руссія» употреблялся на Западе Европы (в применении к «Московіи») лишь с XV века, а в Москве встречается впервые в сочиненном книжными людьми царском титуле — в 1556 году; появление на Юге термина «Малая Русь» (как антитезы) также не спасает положения, ибо оно относится не к XI, а к XIV столетию (1305 г.) и не имеет ровно никакого отношения ни к этнографии, ни к лингвистике. Но оставим этот «lapsus». Если профессор Перетц, относя начало украинской литературы к XI веку, считает ее недурно изученной (благодаря общности с русской, или «великорусской»), то интересно было бы знать, что это за украинская литература (родившаяся или неродившаяся?), которую профессор в первой цитате считает плохо изученной и противуполагает литературе древнерусской? Ведь, идя логически по такому пути, оставалось бы принять единственный вывод, что пресловутая «великорусская» литература была предшественницей литературы древнерусской.
Очень странное впечатление получается от экскурсов в историю литературы, производимых профессором М.Грушевским. В настоящем году им выпущена в свет работа под названием «Культурно-национальный рух на Україні в XVI—XVII віці». Вот что говорит об этой книге рецензент журнала «Украиньска хата»:
«Почтенный автор, к сожалению, нигде не разъясняет, в чем именно проявлялось украинское, а не какое-либо иное культурно-национальное движение в рассматриваемом периоде. Он, например, упоминает о Евангелии Тяпинского, Библии Скорины, переводе творений Златоуста Курбским, сочинении Вишенского и т. д., причем выходит, будто все эти произведения в одинаковой мере были полезны для украинской культуры. В действительности же Курбский писал на чистом церковно-
166


славянском языке, или скорее — на древнероссийском с примесью некоторых полонизмов и латинизмов к чистороссийской основе; Скорина был белорус и писал на славяно-белорусском языке. Все писатели XVI в.у о каких упоминает почтенный автор, не противупоставляли язык своих работ языку российскому»х’58.
Отсюда вытекает, что «рух», описанный господином Грушевским, был отнюдь не украинским по (существу), а эксквизитно русским (российским).
Мы не можем злоупотреблять местом и рассматривать все научные прелести всяческих «историй украинской литературы», но напомним читателю, с каким неуважением отнесся господин М.Грушевский в своей «Иллюстрированной Истории Украины» (см. гл. VII) к наидревнейшим памятникам южнорусской литературы — былинам X века, переведя их на славяно-малорусский жаргон собственного производства. В книге В.Лепкого мы читаемх*59, что былины Владимирова цикла «в своей основе» являются, безусловно, созданием «украинской поэзии», и что от них пахнет «ароматом степей». Соглашаясь охотно с ароматом степей, мы оговариваемся, что от былин, подправленных украиниза- тором господином Грушевским, пахнет, скорее, ароматом фальсификации. В открытие или изобретение «дотатарского» периода украинской литературы внес свою лепту московский профессор арабской словесности А.Крымский: в своей «украинской грамматике» (о которой — речь ниже) он указал на признаки малорусского языка в так называемых «Сборниках Святослава» (1073 и 1076 гг.). Однако академик Ф.Е. Корш в недавнем докладе своем, прочтенном 25 января 1911 года в украинской секции московского «Общества славянской культуры», разъяснил, что «Святославские сборники — памятники болгарского происхождения, и поучительно добавил, что ему непонятно, почему профессор Крымский принимает находящиеся в них болгаризмы за мало- руссизмы». Интересно было бы также послушать объяснений историка литературы В.Лепкого, почему надпись на монетах великого князя Владимира «а се е серебро» сделана была по-древнерусски (полногласие), а не по-украински («срібло»)?Х6°
Остановимся на книге господина Ефремова «Істория украінського письменства»; состоит она из 14 глав с предисловием: глава I посвящена княжеской эпохе», а главы V—XIII трактуют об украинской литературе от Котляревского до наших дней. Если верить, даже только наполовину, рецензии господина Дорошенко, появившейся о труде господина Ефремова в «Лит.-наук. вістнике»х'61, то придется признать эту книгу, содержащую 30 печатных листов, сплошной и сугубой тенденцией. Мы ограничиваемся лишь главнейшими замечаниями украинского критика.
Древнюю эпоху господин Ефремов рассматривает кратко; ему, по- видимому, хотелось ее использовать лишь для доказательства древности и непрерывности нашей литературы; наиболее он интересуется новой (украинской литературой эпохи так называемого «возрождения». И здесь, однако, автор вместо истории литературного развития и научного исследования о его причинах и о (сопутствующих) обстоятельствах дает лишь характеристику литературных произведений, пропитанную свойственным ему (автору) публицистическим духом. В истории литературы господин Ефремов ничего не хочет видеть, кроме «освободительных идеалов». По его категорическому утверждению, освободительная идея должна лечь в основание всякой литературы, стать фундамен-
167


том для деятельности каждого писателя; освободительную же идею автор конкретно сводит на идею национально-освободительную, которую и выискивает в каждом литературном памятнике. Вокруг этой идеи, по его мнению, вертится вся украинская литература. В погоне за доказательствами этого тезиса господин Ефремов дает в неправильном освещении характеристики таких консерваторов, как Артемовский, Бодянский, Квитко и другие. Он либо не знает фактов, либо их тенденциозно замалчивает. Квитко, например, о мятеже 1831 года писал: «Ляхи ни з чого бильше, як з жиру, показылыся мов собаки та здуру мов с печи, задумали выдбиватыся»х'62. Метлинский называет Москву — «ма- тусенькой», а писатель Корсун — «нашою ненею» («матерью»), «велы- кою ненею с верными детьми — малороссами». Из литературы литовско-польской эпохи господин Ефремов рассматривает лишь сочинения, отстаивавшие православие, а об авторах, защищавших унию, умалчивает; не упоминает он также о полонофильском и москвофильском (русском. — Прим. С.Щ.) течении; вообще, в изображении этой эпохи зависимость труда господина Ефремова от <<Исторіи» профессора Грушевского прямо бросается в глаза. Опуская многие другие замечания критика господина Дорошенко, скажем его словами, что книга С.Ефремова — не история украинской литературы, а — история «развития национальной сознательности или освободительно-национальной идеи в украинской литературе».
Рецензент «Світла», желая, вероятно, сказать господину Ефремову крупный комплимент, заявляет, не обинуясь, что господин Ефремов «проводит в литературе ту же самую схему, что господин Грушевский в истории». Рецензент Записок Львовского наукового товарищества преподносит господину Ефремову пилюлю не из сладких. «Разумеется, — говорит он, — в «Исторіи» Ефремова нет обмана, но зато много той идеализации, которая никогда не заменит безошибочной научной правды» ?х'63
К истории украинской литературы относится и библиографическая работа А.Титова, изданная в 1909 году в Москве под заглавием «Проповеди Святителя Димитрия, Митрополита Ростовского, на украинском наречии». Из благосклонной рецензии львовских «Записок» достаточно видны тенденциозные приемы господина Титова, заключающиеся в сознательном искажении текста проповедей и в украинизации библейских цитат.
Изданные проповеди не являются точной копией какого-либо списка, а издатель позволил себе некоторые изменения... Так как цитаты в некоторых списках приведены по латыни, а в других совсем отсутствуют, то издатель ввел в текст цитаты по однородной и общепринятой («загально пріймленоі») формех'64.
В 1910 году издана в Киеве фирмою «Лан» книга Львовского профессора С.Рудницкого под заглавием «Коротка география Украіни» с рисунками и картой; сочинение обнимает собою физическую географию и составляет лишь начало труда. Представляет интерес не только сама книга, но и отзывы о ней во львовской газете «Діло» и в киевской украинской прессе: «Раде», «Світле» и «Лит.-наук, вістнике»; в последнем рецензия принадлежит перу редактора — профессора М.Грушевскогох*65.
Издатели ввели географию Рудницкого в серию «Популярной библиотеки»; с такой квалификацией соглашается и господин Грушевский
168


в своих пожеланиях «возможно более широкого распространения ее между школьной молодежью и детворой, между крестьянством и мещанством». «Світло» заглядывает в «розовую» даль и высказывает уверенность, что «книге придется долгое время быть у нас единственным учебником географии Украины». Другими словами, книга рекомендуется всем сословиям и всем возрастам.
Все рецензии весьма сочувственные, но все сходятся на том, что язык книги прихрамывает. «Популярности изложения», — говорит «Світло», — вредят употребляемые автором без пояснений неведомые у нас кованые слова (рістня, далевид. и т. п.)». Профессор Грушевский также указывает как на слабую сторону книги «на некоторые не совсем подходящие слова, которые в интересах понятливости книги — особенно для читателя из России, а также в интересах чистоты языка, следовало бы при новом издании заменить другими». «Рада» делает интересные признания, что в Киеве книгу обрабатывали «редактора». «Заметно, — говорит она, — что при редактировании книги была сделана попытка несколько сгладить отличия и разницу между говорами российских и галицких украинцев; сделано, однако, все-таки слишком мало, и российскому украинцу изложение, при всей его живописности, кажется несколько тяжеловатым (трохи важеньким)». Роль киевских издателей-редакторов описывает «Діло»: автор отослал из Львова в Киев рукопись и ждал корректурных оттисков, но таковых ему не прислали, а через полгода он получил книгу в готовом виде, но «она была настолько во всех отношениях перекроена (пообкравувана на уси боки), что сам автор перепугался и хотел даже отречься от авторства: многое было выброшено, кое-что добавлено»...
Видим знакомую картину. Труд господина Рудницкого, при жизни автора, постигла та же участь, какую испытали в последнее время в руках украинских литературных «подборщиков» произведения Тараса Шевченко и св. Димитрия Ростовского, «народные» и «козацкие» думы, и какая, по-видимому, уготовляется произведениям покойного Кулиша. Анонимные (для публики) издатели без согласия и ведома автора — профессора, урезывают текст, украшают его отсебятиной и выпускают все это от его имени. Что касается до перевода слов со львовского украинского языка на киевский украинский язык, то мы не сомневаемся в практической целесообразности такой процедуры, но какое право имеет господин Грушевский называть этот самообман, это «толчение воды в ступе» заботами о чистоте языка, очевидно — гипотетического украинского? Ведь слова, вошедшие в книгу в Киеве, могли сделать ее малопонятной в Галиции и для крестьянства, и для слушателей профессора Рудницкого, и для него самого (недаром же он испугался); с другой стороны, книга признана украинскими авторитетами малопонятной по языку и для наших малороссов.
Украинская партия должна была выпустить географию господина Рудницкого, по крайней мере, в двух вариантах: во львовском можно было бы перевести на польский язык такие встречающиеся в книге «русские» слова, как: «простолюд, струі, живописній, окружаючий, податливий, прісноводний, ріжнородний, розчленяти, з трудом и незамітно»; в издании киевском нуждались бы в переводе такие словечки, как «зво- ротник» (тропик), «набренилости» (?) поземеля (?), «парование» (испарение), «румошина» (?), «стопище» (?) и «цекот» — «горы усыпаны цеко- том» (?). Таких примеров можно найти в книге сколько угодно.
169


Обращаясь к содержанию данного учебника физической географии, мы убеждаемся, что он — порождение более политики, чем науки.
Вот, например, как очерчивает преимущество книги Рудницкого над русской географией Семенова144 и Ламанского («Полное географическое описание нашего отечества») рецензент «Діла». География Семенова, говорит он, имеет ту слабую сторону, что «описывает области российского государства не как отдельные географические единицы (індивіди), а по губерниям». В устранении такого неприемлемого для Соборной Украины обстоятельства и заключается гвоздь книги господина Рудницкого.
По пространству, как учит нас предисловие книги, Украина — больше любой другой европейской державы (за исключением одной России) и занимает около 750 кв. верст; ни один из европейских народов (кроме разве москалей) не занимает такого большого пространства, как народ украинский. Львовское эхо-газета «Діло» подает реплику: «пред нами (книга открывает) широкие горизонты: мы не маленькие... мы — великий народ и т. д.» Чтобы раздуть размеры Украины «на удивление Европе», составители учебника зачисляют, кроме Карпат, в «украинские» горы также Крымскую Яйлу и Кавказский хребет (С. 20, 49 и 127) и, притом, не северные предгорья этих цепей (где малороссы действительно кое-где оселились), а даже такие территории, как наша крымская ривьера или область, где лежит юго-западный отрог кавказского хребта. Седьмая часть иллюстраций (9 из 66) изображает такие «украинские» пейзажи, как крымские горы Ай-Петри, Тепе-Кермен и Аю-Даг и крымские курорты Алупку, Балаклаву и Симеиз; кавказскую «Украину» представляют виды Военно-Грузинской дороги, Девдоракского ледника и величественного Эльбруса. К украинским гаваням причислены кроме Одессы Севастополь, Новороссийск и даже Ялта.
Подражая Эразму Роттердамскому — автору «Похвалы глупости», господин Грушевский в своей рецензии о книге Рудницкого говорит с серьезной миной, что «иллюстрации хорошо подобраны и имеют тесную связь с текстом».
Кроме украинских морей, Черного и Азовского, названа украинской и часть западного побережья Каспийского моря, чем устанавливается (стр. 8 и 87) двойное соседство Украины с Азией: с Закавказьем и (интерпретация наша. — Прим. С.Щ.) с персидскими фидаями.
Украинский народ пользуется благами независимого и самостоятельного климата. «Климат Украины, — говорят господин Рудницкий и К0, — настолько однообразен (одноцільньїй) и характерен по сравнению с иными климатами Европы, что, например, у французских ученых употребителен уже в качестве научного термина; украинский климат отождествляется с понятием климатического типа, встречающегося, кроме Европы, еще на обширных пространствах Северной Америки».
Приложенная к книге этнографическая карта «земель, где живут украинцы», напоминает своими контурами территорию североамериканских Соединенных Штатов с тою лишь разницей, что заатлантическая Флорида здесь приняла поневоле горизонтальное положение и таким образом дала возможность Украине, к удивлению ногайцев, прорубить окно к Каспию; от удивления застыла и река Кубань: истоки ее на 30— 40 верст не доходят на карте до Азовского и Черноморского прибрежий. Карта продается и отдельными оттисками.
170


В 1911 году вышла в Петербурге начальная география («Початкова география») С.Русовой, но ее не хвалят и сами украинцы, говоря, что «по ней географию изучить трудно, особенно малолетнему школьнику»™6.
В конце 1910 года одесское издательство «Дніпро» выпустило в свет «карту земель, где живет украинский народ», составленную Г.Тыся- ченком в формате почтовой открытки без полей и с политическими полями. Впечатанная в свободный угол карты статистическая табличка (по данным 1897 г.) содержит перечень 8 губерний, где малороссы составляют более 50% населения, 5 губерний, где их число колеблется 25—50%, и, наконец, 10 губерний с 3—25% малорусского населения. Красочная дисень (штриховка) разделяет на карте эти градации, но в последнюю группу захватывает и те губернии, где малороссы составляют одну сотую населения (1%). Мы готовы биться об заклад, что под эту и даже высшую норму подойдут все губернии и области Империи, и нас удивляет скромность издателей, которые могли смело доводить свою карту до Ледовитого и Тихого океанов.
В следующем издании карты советуем издателям исправить еще одну ошибку и «не сгущать краски» (в буквальном смысле) над Черниговской губернией, которая должна в перечне спуститься со второго места на седьмое, ибо имеет малорусского населения не 80% (как вычислил господин Тысяченко), а 66%.
На полях карты изображены рядом гербы киевский и львовский, а между ними протянута двуцветная желто-синяя полоса; по неоднократному толкованию украинской партии, эти цвета символизируют национальный флаг Соборной Украины.
Газета «Рада» выступила по этому вопросу с двумя статьями под общим заголовком «Украинский национальный колер»; первая принадлежит перу господина Широцкого, а вторая реферирует журнальную работу Львовского профессора С.Томашевского в одном из галицких журналов™7. Оба публициста сходятся на том, что «национальным цветом для украинского народа нужно считать традиционную комбинацию синего с желтым». Право украинцев на национальную «одзнаку» предполагается очевидным: указывается на пример древних галлов и современных ирландцев и напоминается, что «теперь во всех странах (?) есть свои национальные цвета».
Разногласие идет между сторонниками сине-желтого, красного и малинового цветов: каждое мнение имеет своих «теоретиков и защитников». Покойный профессор В.Антонович предлагал красный цвет, но теперь признано, что красное знамя имеет уже свое интернациональное и социал-революционное символическое значение, а потому делать его специально украинским, национальным несподручно, спорно и т. д. Историческая традиционность малинового цвета (знамена современных радикальных «Сечей» в Галиции) многими оспаривается.
В пользу сине-желтого цвета приведен целый ряд мотивов:
1) сотенные хоругви полтавского полка шились из светло-голубого шелка с золотистым полем (для национального герба) или из голубого и желтого атласа;
2) на козацких знаменах, хранимых в московской оружейной палате и петербургском эрмитаже, имеются также комбинации желтого цвета с синим;
3) Гонта и его козаки (? — С.Щ.) одевались в желтые жупаны и голубые кунтуши и шаровары;
171


4) Комбинации желтого и синего цветов можно видеть на старых коврах и женских плахтах (юбках старинного кроя);
5) в Правобережной Малороссии простой народ украшает фасад своих хат синим цветом, а тыл — желтым;
6) ни один из соседних с украинцами народов не пользуется сине-желтым цветом в качестве национального;
7) в «польскую эпоху» гербом «Руського» воеводства был золотой коронованный лев на синем поле; таким же гербом пользовалась львовская земля и город Львов, вероятно, по традиции от последнего периода галицко-волынской державы — этой преемницы киевских традиций, сохранившей государственное бытие украинского народа, и
8) для украинцев как нации исторически поздней (ибо еще не совсем они и стали нацией) наиболее исторической эмблемой является сине-желтый цвет, так как он на протяжении 60 лет беспрерывно и сознательно употребляется австро-угорскими украинцами в качестве национального.
За последние 60 лет каждая украинская национальная манифестация в Австрии производилась при помощи сине-желтых эмблем; сознание национального характера этих цветов пробралось в широкие массы, в самые глухие углы, даже в церкви.
Приведенные рассуждения едва ли оставляют место сомнению в том, что сине-желтый цвет, по традиции от галицко-волынской (якобы украинской) державы, а также от эпохи «гетманщины» и «гайдамаччи- ны», избран украинской партией в качестве национального символа и лозунга «Соборной Украины». Примеров использования этих цветов при украинских манифестациях в России и за кордоном легко найти много в текущей прессе; мы ограничимся лишь несколькими.
Львовские корреспонденты киевских украинских газет описывали 50-летие со дня смерти поэта Шевченко (26 февраля 1911 года) в сходных чертах. «В центре города, — пишет один из них, — где украинские учреждения «Просвіта», «Народня торговля», «Труд», «Дністер» имеют свои здания... вывешены сине-желтые флаги». «Все украинские учреждения, — сообщает другой, — были разукрашены национальными украинскими флагами... Настроение праздничное. Весело реют синежелтые флаги». «Рада», описывая костюмы галицких сечевиков, говорит, что старшина носит сине-желтые (и иных цветов) ленты, а пред кошевым несут малиновое знамя с сине-желтыми лентами*'68.
В варшавской «Громаде» (украинском клубе) 26 февраля 1911 года чествовали память Т.Шевченко публичной вечеринкой; в отделе живых картин на бюст поэта «возложен был венок из пальмовых ветвей с двумя лептами желтого и голубого цвета» с надписью «слова твого Украіна повік не забуде». В городе Ахтырке Харьковской губернии 20 августа 1911 года был устроен по частной инициативе концерт кобзарей- бандуристов. «В конце концерта устроители поднесли одному из артистов, при громких аплодисментах публики, большой портрет Т.Шевченко в багетной раме, украшенной венком из цветов; цветы были перевиты желтой и голубой лентой (тесьмой)». «Словом, — говорит корреспондент «Рады», — этот концерт был нашим национальным праздником». По словам журнала «Украинская жизнь», дням колоса ржи в Киеве и Полтаве нынешней весной придана некоторая национальная окраска. В Киеве, например, продажа колосьев по улицам производилась некоторыми студентами и курсистами в национальных украинских костюмах.
172


Многие имели приколотыми на груди значки из сине-желтой ленты. Такими же лентами были перевиты корзинки продавщицх'69.
Кроме прямых указаний на партийный культ синего и желтого цвета имеются указания и косвенные. Так, киевская книготорговля «Час» выпустила в феврале 1912 года прейскурант кустарных изделий, в числе коих продаются и ленты упомянутой двуцветной окраски («жовтоси- ни стрічкі») по 50 копеек за аршин; лент иных цветов в прейскуранте не значится. Мартовская книга «Літ.-наук, вістника» за настоящий год, упомянув о венке из барвинка (голубые цветы) и чернобривцев (желтые цветы), возложенном крестьянами 28-го августа 1911 года на могилу украинца-агитатора Доманицкого, подчеркивает цвет венка как признак специфической «сознательности» крестьянх'70.
Возвращаясь к гайдамацким шароварам и женским плахтам, мы легко убедимся, что все эти уподобления притягиваются к делу, «pour sauver les apparences». Лидеры украинства не могут не знать, что при католических польских церемониях в Западной Руси фигурируют хоругви сине-желтого цвета и что таковой цвет признается «папским». Если бы у «украинцев» с католическим духовенством было даже простое совпадение во вкусах при выборе цветных эмблем, то и к такому обстоятельству все же подходило бы присловье, что «все дороги ведут в Рим».
В 1906—1907 годы, во время попыток со стороны украинской партии «национализовать» южнорусскую школу, появилось на книжном рынке сразу шесть «граматок», то есть букварей для обучения украинскому чтению и письму. Два букваря увидели свет в Полтаве (Базилевича и Черкасенко), два — в Киеве (Гринченко и Норца), один в Петербурге (Русовой) и один в Чернигове (Неводовского). По отзывам украинских специалистов в своей же прессе, буквари Неводовского, Русовой и Норца грешат против правописания (фонетического), а в букваре Базилевича орфография «совсем искалечена»; сверх того, господин Норец уличается и в незнании языка, для которого букварь им составленх'71.
Одновременно с украинскими букварями появились и украинские грамматики: в 1906 году — Залозного и Тимченко, в 1907 году — Шерстюка и профессора Крымского (последняя на русском языке).
Украинская грамматика Залозного представляет компиляцию га- лицкого учебника (Коцовского), а потому маловразумительна для мало- русского читателя в России; сверх того, она хромает по части правописаниях'72.
Грамматика украинского филолога Е.Тимченко (пока вышла ее первая часть) верна традициям закордонного «Научного Общества имени Шевченко»: избегая русской терминологии, она бросается в объятия польской грамматической терминологии. Таковы термины: «речівник» — имя существительное (польск. rzeczownik), «стосування» — склонение (stosowanie), «часівник» — глагол (czasownik), «часування» — спряжение (czasowanie). Последний термин может без нужды наводить учащегося на грустные ассоциации, ибо слово «часуванря» на обыкновенном малорусском языке обозначает предсмертную агониюхп. Мы полагаем, что книга Тимченко вполне заслуживает похвального отзыва от Краковской академии наук. Шерстюк написал украинскую грамматику под влиянием учебников профессора Крымского и Залозного, но обнаружил малое уважение к официальной грамматической терминоло-


гии в Галиции или же недостаточную заботливость о «чистоте украинского языка». Так, галицко-украинское слово «приіменник» господин Шерстюк заменил чрез русско-украинское слово «наріччя», а вместо галицко-украинского «прислівник» (предлог) господину Шерстюку угодно было воспользоваться термином «приіменник» (только что в другом месте забракованным). В результате ровно ничего не получается, кроме путаницых'74.
На грамматике господина Крымского отразилось заметно влияние русского филолога профессора Брандта; заимствуя у последнего, между прочим, названия почти всех падежей, господин Крымский для винительного падежа придумал собственный термин «знахідний» («находочный»); бракуя слово «винительный», господин Крымский изощряется в остроумии и выражает недоумение, какая «вина» указывается в фразе «я вижу лес». Рецензент грамматики господина Крымского — господин Огиенко резонно бьет ее автора его же оружием и спрашивает, о какой «находке» говорится в фразе «я сломал нож»?х*75
Изо всех вышедших в России учебников украинского языка заслуживает особого внимания руководство московского профессора
А.Крымского, но не по содержанию, а по «щиту» своему (заголовку). Название сей книги: «Украинская грамматика — для учеников высших классов гимназий и семинарий Приднепровья». Такая прозорливость автора свидетельствует не только об отзывчивости его на наши грядущие государственные потребности, но и о любви автора к своей родине. Попутно разбивает профессор Крымский легенду, созданную украинской партией о единстве украинского языка: из географии Рудницкого мы можем узнать (С. 89), что «черноморские воды Украины собираются, кроме Днепра, в пять крупных рек, а именно Дунай, Днестр, Буг, Дон и Кубань»; на очереди, следовательно, ряд украинских грамматик для аборигенов других речных бассейнов.
Академик Шахматов в научной рецензии на украинскую грамматику Крымского подчеркивает бездоказательные и несоответвующие по тону полемические выпады автора, направленные против академика Соболевского, защищающего вместе с другими учеными (между прочим — Потебней) взгляд на прежнее общерусское единство восточно- славянских русских наречий. Критик остроумно уличает господина Крымского в том, что он, не соглашаясь с мнением о вышеупомянутом былом единстве, все-таки не мог местами в своей грамматике сам не высказать этого мнениях'76. К счастью, для самолюбия господина Крымского эта резкая, но заслуженная аттестация напечатана за границей в польском научном сборнике и не имела сколько-нибудь широкой огласки.
Галицко-украинские учебники усиленно рекламируются в России украинской партией и показываются на выставках, съездах и т.п. Мы полагаем, однако, что эти руководства представляют для партии педагогический балласт еще более бесполезный (если только это возможно), чем учебники местного производства. Покойный М.Драгоманов в 1894 году сказал о львовской педагогической литературе, что она «не может иметь значения для русской Украины», ибо «язык галицких авторов кажется русским украинцам тяжелым, смешанным, часто совсем варварским». Относительно галицких грамматик мы имеем и недавний (1911 г.) отзыв журнала «Світло», который полагает, что «лишь у нас в России есть кое-какие грамматики украинского языка, а в галицких грамматиках
174


берется во внимание, главным образом, наречие галицкое*'77. Из приведенных слов явствует, что украинский педагогический журнал отрицает существование соборного украинского языка и тем колеблет один из крупных аргументов партии в пользу украинизации южнорусской школы.
«Кто-нибудь может подумать, — писал 7 лет назад Иван Франко, — что мы (галичане) можем быть полезны Украинцам (в России) нашими школьными учебниками, которые обнимают уже полный курс народной и средней школы. К сожалению, нужно сказать, что эта надежда — напрасна. Наши школьные учебники... по преимуществу неоригинальны, основаны на устаревших педагогических принципах, а некоторые так далеки от уровня современной науки (например, по естествознанию), что о непосредственном пользовании ими в украинских школах России не может быть и речи»х'78. Слова эти являются живым укором тем русским земствам, которые на выставках премировали эти учебники выдачей медалей экспонентам.
По мнению патентованного украинца господина Огиенко, терминология украинских учебных (и научных) книг находится в хаотическом состоянии (подобно орфографии). У нас, говорит он, что ни писатель, то— свое собственное правописание, что ни ученый, то своя собственная терминология. Приведя многочисленные примеры неудачных грамматических терминов, господин Огиенко укоряет украинских филологов и за то, что они в своих грамматиках ухитряются искажать, ко вреду для дела, один и тот же термин при помощи перестановки ударения. Для обозначения, например, единственного и множественного чисел употребляются термины: «однинай» и «множина» (в грамматике Крымского), «однйна» и «множйона» (у Коцовского), и наконец «однина» и «множина» (у Смаль-Стоцкого). Некоторые грамматические термины, как «злучка» (связка), «часослово» (глагол), созданы будто для каламбуровх'79.
Резюмируя все изложенное в настоящей главе, мы можем сказать, что из периодической прессы более выпуклыми кафедрами украинской партии в России являются «Вістник» господина Грушевского, «Село—Засів» — им основанные, «Рада» и недавно возникшая «Рілля»; органы эти систематически кокетничают с русскими инородцами: поляками, евреями и т. д. К украинству дружественно относятся некоторые оппозиционные (преимущественно юдофильские) русские органы печати, часть инородческой прессы, а также шведская печать (en masse). Украинская непериодическая печать бедна содержанием и идеями за исключением беспрестанного жонглирования панукраинской идеей, которую стараются прикрыть «невинной» национально-культурной мантией. В стремлении к своей цели украинская партия в России проявляет ряд политических приемов: популяризирует львовскую подделку под историю Южной Руси, подгоняет под партийную мерку историю литературы, создает фантастическую географию и выпускает этнографическую карту малорусского народа с политическими эмблемами. Украинцы фальсифицируют своего «Кобзаря», прячут под спуд сочинения П.Кулиша, переделывают своего историка Аркаса (украино- фила). Они охотно несут в народ в своих популярных брошюрах идеи радикализма и демагогии; они предлагают создать для малороссов национальную школу, но все попытки их дать учебные руководства для этой школы не могут подняться до сколько-нибудь удовлетворительного уровня и, прежде всего, потому, что более добросовест-
175


ные авторы замыкаются в очень узких рамках (как профессор Крымский в говорах Приднепровья), а остальные, не зная местных говоров или не желая изучать их научно, базируются на закордонных учебниках, приспособленных к галицкому наречию.
Само собою разумеется, что галицкие учебники не ограничиваются теми полонизмами, какие уже вросли в местные народные говоры, и щедро снабжают свой язык полонизмами галицкого городского жаргона. Воспитанный на таких учебниках галичанин-интеллигент производит поэтому на наших малороссов впечатление лингвистического гибрида: «говорит он как-то чудно, его понять нельзя; не то по-польски, не то по-русски...»Х'80
Примечания к главе X
х'! «Засів». Кіев. 1911. № 8. С. 108. «Литер.-науков. вістник». 1912. I. С. 171.
Х2 «Рада». 1911. № 2.
хз Ibidem. 1911. № 118 и 1912. Нч 160.
х'4 Лист до передплатників і прихильників газ. «Рада».
х‘5 Ibidem.
х'6 «Рада». 1911. № 2.
х'7 «Кіевлянин». 1910. № 241.
х-8 «Село». 1911. Ия 1. «Засів». 1912. № 21.
хэ «Засів». 1911. No 3. С. 47.
х ш Wasilewski L. Op. cit. S. 188.
х п «Світова зірниця». 1911. № 45.
х-'2 Ibidem. 1911. НчНч 45 и 49.
ХІ3 «Литер.-науков. вістник». 1910. XII. С. 629.
Х14 «Рада». 1911. Ия 2. х-‘5 «Рада». 1910. Ич 283.
Х1С «Українська хата». 1910. VI. С. 396—405.
х'17 «Рада». 1912. Нч 198.
х‘18 «Українська хата». 1911. X. С. 497.
х'19 «Світло». 1910. IX. С. 5. «Рада». 1911. №№ 2 и 249.
Х2° Ibidem. No. 243.
Х21 «Рідн. край». 1910. XII. № 1.
х'22 Календар «Село» на р. 1911. Киів. С. 65.
х‘23 «Дніпр, хвілі». 1910. N° 3—4. С. 45—47 и 1911. № 10. С. 135—136.
Х24 «Сніп». 1912. No 1.
х-25 «Рада». 1910. Нч 295 и 1911. Нч 28.
х-26 «Світло». 1911. IV. С. 23.
Х27 «Рада». 1911. N4 293.
х'28 «Рада». 1910. Ич 256. 1911. НчНч 218 и 277. 1912. Нч 9. х-29 «Рада». 1910. Нч 267 и 1911. Нч 145.
х*30 Стороженко А.В. Происхождение и сущность украинофильства. Киев, 1912. С. 52.
х*3‘ Ibidem. С. 53. «Рада». 1911. № 60 и 175.
Х32 «Рада». 1911. Нч 115.
х'33 «Українська хата». 1910. № 1. С. 79.
Х34 «Рада». 1911. № 111. х-35 «Рада». 1911. Ич 4 и 28.
х'36 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб. 1907. С. 113.
х'37 «Основа». СПб. 1862. III. С. 20.
хз8 Петров Н. Очерки истории украинской литературы XVIII в. Киев. 1880. С. 149—150.
х'39 «Литер.-науков. вістник». 1911. X. С. 65.
176


Х4° Ефремов С. Серед сміливих людей. С. 67—68.
Х41 «Українська хата». 1910. XI. С. 684—686.
х‘42 Ibidem. 1911. IX. С. 406—407. «Рада». 1911. № 15.
Х43 Ibidem. 1911. № 192.
х'44 Звідомлення т-ва Просвіта у Киіві за р. 1909. С. 183.
Х45 Ibidem. С. 187—212.
X4G Ibidem. С. 20, 30 и 31.
х'47 «Литер.-науков. вістник». 1910. XII. С. 588—590. х‘48 Звідомлення т-ва Просвіта у Киіві за р. 1910. С. 41.
х'49 Демченко Я. Оклеветание Шевченко некоторыми патриотами. Киев. 1910. С.З— 4. С. 41.
Х5° Шевченко Т. Кобзарь. Изд. 2-е. СПб., 1908. С. Ill—IV.
хм «Украінська хата». 1910. III. С. 201—206.
х'52 «Рада». 1910. № 244.
х"53 Ibidem. 1912. № 1.
х-54 Ibidem. 1911. № 173.
X5S Ibidem. 1910. № 204.
х'50 Драгоманов M. Листи. С. 102.
х'57 Записки укр. наук, товар, в Киіві. Кн. 1. С. 18—20.
х'58 «Украінська хата». 1912. VI. С. 363—364.
Х5Э Лепкий Б. Начерк іст. укр. літератури. Коломия. С. 43. х-бо Цитируем по «Прикарпатской Руси». 1911. № 609. Лепкий Б. Op. cit. С. 38. Х6! Дорошенко В. Новая істор. укр. літер. // «Литер.-науков. вістник». 1911. XII. С. 473—509.
Х62 Сочинения. ТЛІ. С. 231.
хсз «Світло». 1911. X. С. 40. «Зап. наук, тов.» Львів. 1912. Кн. II. С. 196. х’64 Ibidem. Т. 101. С. 183.
XGS «Діло». 1910. Ня 281. «Рада». 1910. № 238. «Світло». 1910. XI. С. 72—75. «Литер.-науков. вістник». 1910. X. С. 195—196.
Х66 «Світло». 1911. X. С. 41.
Х67 «Рада». 1911. No. 179 и 196.
Х68 Ibidem. 1911. № 54 и 1912. № 134. «Засів». 1911. № 3.
х‘69 «Рада». 1911. №№ 55 и 191. «Украинская жизнь». 1912. V. С. 86.
х‘7° «Литер.-науков. вістник». 1912. III. С. 569.
х'71 Бородзіч I. Диви ся, як добре під москалем жити. Краков. 1912. С. 113 и 168. Х72 «Украінська хата». 1911. V—VI. С. 357 и 361. «Світло». 1911. X. С. 31, 33, 39. «Записки укр. наук, товар, в Киіві». Кн. I. С. 118. х-73 Ibidem. С. 123. х-74 «Світло». 1911. X. С. 36.
х'75 «Записки укр. наук, товар, в Киіві». Кн. I. С. 120. х'76 Rocznik Stawistyczny. II. 135—174.
х'77 Драгоманов М. Листи. С. 130. «Світло». 1911. X. С. 42—43. х'78 «Литер.-науков. вістник». 1905. IV. С. 18 (втор, пагинаціи). х‘79 «Записки укр. наук, товар, в Киіві». Кн. I. С. 94, 101 и 129.
Х8° «Рада». 1911. No. 19.
177


Глава XI
Роль украинского языка на Юге России
Русская культура. Этнография Юга. Непонятность украинского языка. Руссизмы. Терминология. Неустойчивость украинского языка. Пестрота, не- научность и непрактичность фонетики. Подлитературы: провансальская и каталонская. Нижненемецкий и фламандский языки. Кельтские языки. Безвредность подлитератур
Эволюция львовского (украинского) книжного языка на южнорусской почве началась в 1906 году и за последнее шестилетие успела уже обнаружить много патологических симптомов. Являясь в России не предметом первой необходимости, а продуктом узкого партийного фанатизма, украинский язык, подобно сырости и плесени, может забираться лишь в щели и прорехи русской культурной постройки; как анаэробные бактерии, он не выносит яркого света и хорошего проветривания, а пробирается в темные и беззащитно-невежественные углы. Вытеснить русскую культуру украинскому языку не по силам, но в местах некультурных этот грубый суррогат культуры может быть легко принят за чистую монету.
Если мы обратим внимание не на причастную к украинскому движению часть южнорусской интеллигенции (подлинной и «так называемой»), а на многомиллионный малорусский сельский люд, то легко увидим, что практический смысл последнего не менее чем все привходящие условия (где они мало-мальски сносны) влечет его в нормальное общерусское русло. Современный публицист украинской партии господин И.Стешенко констатирует, что уже во второй четверти столетия «вся масса украинцев медленно подвигалась к слиянию с великорусской частью России в одно целое»хы. «Сближение малорусского наречия с говором великорусским, — писал в 1859 году украинофил П.А. Лавровский, — вполне уже очевидно в городах, в малорусских селениях, смежных с великорусскими, и в селениях с народонаселением смешанным; оно отчасти проникает и в самую глушь Малороссии и должно проникать и проникнуть, если мы примем в соображение обнаруживающуюся к этому сближению охоту в самих простолюдинах»Х]'2. В конце прошлого века покойный профессор Н.П. Дашкевич, знаток малорусского языка, притом постоянно вращавшийся среди малорусского люда, категорически утверждал, что (малорусский) «народ, становясь грамотным, чувствует инстинктивное влечение к усвоению общерусского литературного языка и нередко интересуется более произведениями на последнем, чем малорусскими книжками»*1'3. Любопытное признание проскользнуло в новом московском журнале «Украинская жизнь» весною настоящего года. «Когда противники украинского национального возрождения, — говорит журнал, — утверждают, что украинс¬
178


кий крестьянин предпочитает украинской книжке русскую, то это, к сожалению, не всегда бывает ложью»хм. Материала для таких утверждений можно извлечь немало и со столбцов украинской прессы; вот, например, несколько выдержек из корреспонденций киевской «Рады» за время с сентября 1910 года по октябрь 1911 года.
Из села Мутина Черниговской губернии пишут, что все там говорят по-малорусски, но малорусская речь начинает понемногу «портиться кацапскими выражениями», особенно это заметно среди молодежи. В городе Батурине той же губернии «интеллигенция говорит между собой по-русски или на русско-малороссийском жаргоне; молодежь из простонародья поет песни московские (русские) или малорусские в переводе на русский язык». Местечко Мачухи (в 10 верстах от Полтавы) служило в 1709 году временной резиденцией гетмана Мазепы; теперь в этом «историческом» местечке родной язык переходит в «жаргон»: обрусению (sic!) способствуют местная интеллигенция, а летом дачники из Полтавы. Сумской уезд Харьковской губернии, по словам корреспондента «Рады», этнографически всецело «принадлежит к Украине»; тут, однако, московщина пустила свои корни, по-видимому, глубоко: московская речь стала господствующей, к ней тянутся и пан, и рабочий, и крестьянин. Человек, впервые попавший в Сумы, никогда не подумает, что этот город украинский, а не московский: настолько люди тут «обрусели», настолько «отреклись от самих себя». Изо всего Сумского уезда, добавляет корреспондент, лишь душ десять выписывают украинские газеты и журналы, прочие же либо по неграмотности ничего не читают, либо читают исключительно русскую литературу, как более понятную, чем малороссийская». Из села Ново-Дмитровки Шемахинского уезда далекой Бакинский губернии сообщают «Раде» целую повесть. Село это образовалось лет 40 тому назад из малороссов, которые «несли царскую военную службу на Кавказе»; теперь в нем 16 дворов, но малороссов, в действительности, только две семьи, переселившиеся сюда в последние годы из Полтавщины; они и говорят по-своему, прочие же — «русские» и упомянутых переселенцев называют «хахлами». В селе Лебедине Чигиринского уезда Киевской губернии «не только никто не пробуждается в национальном смысле, но топчет ногами свою национальность»; всякий — «на первый взгляд, и порядочный человек — разыгрывает из себя великоросса и изо всех сил старается не обнаружить ни в чем своей национальности». А вот картинка с Волыни из села Жеребков. Люди здесь «ревностны к науке»: каждый хозяин обязательно посылает своих детей в местную одноклассную школу, а то и в двуклассную школу соседнего местечка. Много молодых хлопцев учится по городам в различных училищах, а есть и такие, что учатся в Петербургском университете. Крестьяне только в последние годы принялись за образование, и село много улучшилось... Большинство крестьян праздничную гульбу заменили чтением газет и книг; здесь выписывают до 30 газет, исключительно русских. Из села Пасицели Херсонской губернии пишут «Раде», что открытая при потребительской лавке продажа книг идет вяло. Почти все книги на украинском языке, но люди почему-то их неохотно берут. Возьмет человек книгу в руки, поглядит и со словами «Це щось не по-нашему» кладет ее обратно. Спрашиваешь его: «Как не по-нашему? Ведь это — тот язык, на котором вы сами говорите»! А он отвечает: «Нас в школе так не учили, то мы и не понимаем»Х1'5.
179
12*


В октябре 1910 года на 2-м сельскохозяйственном съезде в местечке Почаеве (на той же Волыни) из обмена мнений между съехавшимся сельским духовенством выяснилось, что в некоторых приходах крестьяне не желают слушать малорусских проповедей, считая за обиду для себя предположение, будто им непонятен правильный русский язык. Одна помещица (княжна) раздала малорусское Евангелие; крестьяне, прочитав, заявили, что «это написано как бы в насмешку над верой христианской». Нынешним летом редакция харьковского «Снопа» опубликовала письмо своего подписчика, который «изверился в необходимости развивать украинскую культуру, ибо... украинский народ не хочет читать своей литературы, украинская молодежь поднимает на смех свой язык и национальность..., а украинского газетного языка народ не понимает». «Рада» приводит выдержку из письма одного бывшего участкового агронома. «Скажу вам, — пишет этот агроном, — что в Екатеринославщине, Херсонщине и Таврии население говорит почти по- русски; украинские книги здесь уже непонятны. Я сам раздавал «Розмови про сельске хазяйство», и большинство крестьян возвращало их обратно, высказывая сожаление, что ничего не понимают. Обыкновенно просят дать книг русских». Один из подписчиков газеты «Засів» дает редакции совет «переменить название газеты на «Ранок» («Утро») или «Промінь сонця» («Солнечный луч»), либо на какое-нибудь иное понятное (название), ибо слово «Засів» крестьянам не понятно»*1'6.
Меланхолически обрисовал 5 лет тому назад постепенное «обрусение» крестьян в Малороссии профессор Грушевский. У крестьянского ребенка, говорит он, малорусский язык не культивируется (очевидно, школой), а напротив, «фальсифицируется», смешивается с элементами «чужого» (очевидно, русского языка), и границы между своим и «чужим» языком сглаживаются. Элементами «великорусского» языка малорусские элементы вытесняются, малорусский язык терпит ущерб и, наконец, дело (у крестьянина) доходит даже до полной утраты «чувства языка» (почутья мовы): до того, что уже и малорусские (в подлиннике — украинскіе) формы, не говоря уже о словах, кажутся странными^'7.
Общеизвестны культурные моЫменты, влияющие на приближение малорусских говоров в России к говорам великорусским и белорусским (и наоборот) и на усвоение всеми ветвями русского народа среднего (общерусского) говора; таковы — школьное и внешкольное просвещение, самообразование, казармы, фабрики (даже тюрьмы), а также отхожие промыслы и вообще путешествия. На этих моментах мы останавливаться не будем. Считаем, однако, не лишним коснуться вопроса об этнографической физиономии русского Юга (минуя инородческие элементы). Из 22*/3 миллионов малороссов, числившихся в Империи по последней переписи 1897 года, на Малороссию, Новороссию и Предкавказье падало около 181 /4 миллионов. В Правобережной Малороссии, то есть трех губерниях Юго-Западного Края, было 7!/3 миллионов малороссов при 400 тысячах великороссов, что соответствует отношению 18:1. В Левобережной Малороссии (губернии: Черниговская, Полтавская и Харьковская) на 6!/5 миллионов малороссов приходился 1 миллион великороссов (отношение 6:1). В трех Новороссийских губерниях (Екатеринославской, Херсонской и Таврической) сожительствовали 31/3 миллиона малороссов и 11/5 миллиона великороссов (отношение 3:1). В Предкавказье (губерниях Ставропольской и области Кубанской)
180


2і/3 миллиона русского населения распределялись между обеими ветвями поровну (отношение 1:1). Во всех перечисленных 10 губерниях и 1 области число малороссов (181 /4 миллиона) относилось к числу великороссов (почти 4 миллиона) как 5:1. Нужно полагать, что за последние 15 лет, при громадной малорусской эмиграции в Азию рядом с торгово-промышленным тяготением Великороссии к Черному морю, указанное выше отношение осталось по меньшей мере неизменным. Неизбежное взаимное перебалтывание «кацапов» с «хохлами» и многочисленные смешанные браки с «общерусским» потомством в результате и с гибридными формами речи в домашнем обиходе известны каждому жителю Юга.
Перепись 1897 года зарегистрировала в Малороссии и Новороссии 169 тысяч пришлых рабочих великороссов и около 25 тысяч белорусов. Часть таких временных иммигрантов охотно устраивается здесь оседло.
Крайне извилистая и длинная линия, проходящая чрез губернии: Гродненскую, Черниговскую, Курскую, Воронежскую и область Войска Донского и служащая этнографической границей малорусского племени на Севере, сильно влияла и влияет на местные народные говоры.
Описание Черниговского наместничества (южной половины Черниговской губернии и западной половины губернии Полтавской), составленное знатоком «гетманщины» А.Шафонским145 в конце XVIII века, содержит любопытную характеристику населения, которое автор называет «коренным малорусским народом». Малороссийский язык, пишет Шафонский, есть славянорусский и различается от великорусского только произношением и выговором некоторых слов, а в существе, вся Малая Россия со всею Российскою Империею употребляет один язык; примечать, однако, должно, что она, так, как Великороссия и все в свете государства, имеет местами разный выговор и произношение. Территорию наместничества автор разделяет в отношении наречия и наружного вида жителей на три полосы: первая полоса северо-западная, меж Десною, Ипутью, Сожью и Днепром, иначе Полесье, «Литва», как еще называют ее степные обыватели, почти имеет такой же выговор, как в Белоруссии и Литве, народ в ней роста небольшого и лицом белокур; средняя полоса заключается между Десной, Сеймом, Сулою по город Лубны, а от Лубен по город Киев; в сей полосе самый чистый малороссийский язык употребляется, который не имеет ни «литовского» — очень мягкого, ни степного грубого и тяжелого выговора; жители роста среднего, немного выше первых, волосами потемнее; третья полоса восточно-южная, между реками Пслом и Сулою; здесь наречие твердое и грубое, от обеих первых полос различное: «например, в Полесьи говорят: конь, нож, вол; в Глухове и Нежине — кунь, нуж, вул, а за Лубнами — кинь, ниж, вил»; в сей полосе народ вообще высокого роста, худощавый, лицом смугловат, волосом темно-русыйХЬ8.
Там, где наречия или диалекты соприкасаются, создаются и условия для появления новых промежуточных говоров. На некоторых этнографических границах, говорит М.Грушевский, как, например, на рубеже украинской и белорусской колонизации, украинские говоры связаны малозаметными переходами с говорами соседей. Еще беспристрастнее (без замалчивания о «москалях») формулирует ту же мысль украино- фил Василевский. На границах территории украинско-белорусской и украинско-великорусской, говорит он, существуют говоры переходного характера, обладающие известными признаками обоих языковХ1'9.
181


Если мы вспомним сказанное в главе I о разделении малорусского наречия на поднаречия и диалекты, если учтем различную густоту западных подмесей (полонизмов и германизмов) к этим диалектам, густоту минимальную на Кубани и в Донщине и максимальную в Холмщи- не и на Волыни, то мы неизбежно сделаем вывод, что для создания литературного малорусского языка не хватает необходимой предпосылки — наличности малорусской культуры. Только рука об руку с культурой может данное наречие развиваться, обогащаться и превращаться в язык. В Восточной Галиции, стране старой польской культуры, вся малорусская интеллигенция прекрасно владеет польским языком, который ей нужен на каждом шагу; то же можно сказать в пользу русского языка относительно малорусского интеллигента в России. Следовательно, всякий книжный малорусский (украинский, если хотите) язык будет в зависимости от культурного словесного багажа автора неизбежным коверканием либо польского, либо русского языка. Выражаясь вульгарно, такое «кование» новых слов при помощи малорусской фонетики и морфологии является бездарнейшим лингвистическим плагиатом, весьма близким к семинарской шуточной латыни. Литературный малорусский язык в прозе Кулиша, Старицкого и в стихах Костомарова, Конисского и других был пародией русского языка. Украинский язык, фабрикуемый во Львове и вывезенный в 1906 году господином Грушевским и К° в Россию, был, есть и будет кустарной пародией языка польского. Однако уже первые публичные шаги этого языка на Юге России сопровождались инцидентами, весьма важными в принципиальном смысле.
Предлагая в 1906 году на широких просторах Южной Руси и простым грамотеям, и «сознательной» интеллигенции свою львовскую книжную стряпню, господин Грушевский горячо превозносит язык этих изделий и заявляет, с чисто рекламным пошибом, будто «украинский язык — есть культурный орган одной из значительнейших народностей Европы, а украинская литература обладает крупными произведениями высокой культурной ценности». Громкая реклама не помогла: уже в следующем году господину Грушевскому пришлось печатно признаться, что со стороны читателей (как украинофилов, так и «сознательных» украинцев) сыплются многочисленные протесты по поводу неудобова- римости украинского языка. Язык этот протестанты часто называют «галицким», «кованым», «твердым», непонятным ни народу, ни интеллигенции, читатели негодуют, как можно называть «родным» тот язык, которому нужно учиться, и требуют перестройки литературного языка на говорах Приднепровья, чтобы приблизить его к языку Шевченко*110.
Редакция «Засіва», производившая в нынешнем году анкету, получила от одного подписчика дружественный, но для соборно-украинского дела убийственный совет — помещать в газете переводы произведений галицких (украинских) письменникові'11.
Профессор как пылкий проповедник украинского ирредентизма остался по этому вопросу «при особом мнении». Он признает, что украинский язык содержит выражения не очень удачные и не вполне подходящие для уха малоросса, но советует читателю мириться с этим обстоятельством и помнить, что среди денег, обращающихся в торговле («на рынку») всегда найдется известный процент монет фальшивых, стертых и негодных, но, пока их терпят, они могут выполнять свою роль в обращении*112.
182


Сравнение не только риторическое, но и удачное по существу; приходится лишь пожалеть, что профессор не вспомнит о бронзовых векселях, которые также ведь играют свою роль в торговых оборотах. Такой масштаб более подходил бы к украинской мове как к органу, обслуживающему «высокие ценности».
Профессор советует строптивым читателям для прочтения и уразумения украинских статей или книжек «напрягать свое внимание, заглядывать в словарик». Посвятив почти полтора печатных листа таким неубедительным аргументам, господин Грушевский вынужден, в конце концов, был почти развенчать тот ореол «культурного орудия», которым он окружал украинский язык еще в 1906 году. По широкой своей (все-таки русской ведь) натуре он, однако, собирается шапками забросать русских культурников, изображая последних библейскими филистимлянами, а «сознательных» украинцев... Сампсонами. Вот перевод его ультраиерихонской тирады.
«Ветхозаветная легенда повествует о своем национальном герое, что он в пылу гнева, не имея иного оружия, побил тысячи врагов ослиною челюстью, которая попалась ему под руку. Я думаю, что наши современные культурные орудия — литературный и научный язык, терминология, правописание — представляют все-таки нечто лучшее той ослиной челюсти. Но, если бы все это было бы действительно только ослиной челюстью, то и с этим орудием мы сумеем совершить великие подвиги на ниве культурно-национального возрождения нашего народа. Иного оружия, иных средств мы не имеем и не будем иметь»хш.
Такой аргумент «от Писания» является несколько обоюдоострым. С одной стороны, он почти забронировывает украинский язык от предъявления к нему каких-либо определенных, хотя бы и самых скромных, требований и защищает его, таким образом, от критики; с другой стороны, однако, аргумент этот выдвигает украинский язык в качестве орудия насилия и тем как бы приглашает бороться насильственными мерами с его пропагандой.
Заключать, однако, по «тяжеловесности» языка о неотразимости аргумента господина Грушевского было бы ошибочно. Учиться новому языку лишь как снаряду для политической баллистики не всякий способен и склонен. Немногочисленные «Сампсоны» сплотились вокруг руководимых господином Грушевским в России периодических изданий: «Записок Киевского товариства» и «Лит.-наук, вістника»; здесь хранятся и, елико возможно, блюдутся львовские заветы ортодоксальных норм украинского языка. Остальная пишущая «по-украински» братия, как мы уже упоминали в VII главе, разбрелась, при своих лингвистических упражнениях, в разные стороны.
Исполнение благих советов господина Грушевского является для большинства физически неосуществимым. Напрягать внимание, то есть догадываться по контексту о значении неизвестных слов, возможно лишь при знании польского языка, чем на Юге России весьма немногие малороссы (кроме «юго-западных») могут похвастать. Немногочисленные словари составлены неудовлетворительно, а неологизмов не вмещают и десятой части.
В настоящее время украинская литература в России является в лингвистическом отношении понятием расплывчатым и неопределенным. Каждый писатель пользуется автономией в выработке языка и поступает по собственному вкусу и разумению. На образцы этой рабо-
183


ты как фундамента той «украинской» культуры, которую хотят навязать нашему Югу, мы должны обратить внимание.
В 1906 году наивный и чистосердечный украинофил Я.Демченко предостерегал своих земляков от новаторских увлечений по выработке нового литературного языка на скорую руку. Человеку, писал он, воспитанному не на родном языке (то есть не по малорусским учебникам), усвоившему уже чужой (? — С.Щ.) стиль, крайне трудно отрешиться от него и войти в колею родного языка; для этого нужен особый талант, и пока такие таланты не появятся, нужно терпеливо ждать, а не спешить уродовать свой язык. Лучше, продолжает господин Демченко, тем временем пользоваться готовым уже учено-литературным языком, чем формировать новый малорусский учено-литературный жаргон. Поэтому в новоявленных малорусских журналах и газетах господин Демченко рекомендует пользоваться обоими языками — как малорусским, так и великорусским (sic). Кто сможет писать по-малорусски, пусть пишет так, а кто не сможет, пусть пишет по-русски. Ибо, так заканчивает господин Демченко свою мысль, исключительное употребление малорусского языка, да еще в сфере газет, будет способствовать его засорению и порчехьм.
Мы не солидарны с кардинальными упованиями господина Демченко, но если сравнить его любовное отношение к малорусской речи с анатомической квалификацией господина Грушевского (ослино-челюстной), то не нужно суда Соломонова, чтобы ответить на вопрос, кто из этих двух публицистов вправе считать малорусскую речь родною, чьи руки должны быть устранены (de jure et de facto) от всяческого о ней попечения.
Если мы начнем филологическую экскурсию по юным плантациям украинской литературы с произведений самого М.С. Грушевского, то увидим, что ему чужд дух русского слова и что он не особенно дружен с грамматикой.
Так, выражение «зайняв студіованнем» обозначает у него «занялся изучением», хотя взятый им глагол имеет в действительном залоге совсем иное значение и требует прямого дополнения (в винительном падеже). Глагол «тямити» (понимать) профессор, не стесняясь, употребляет в смысле «помнить». Выражение «человек подходящий (удобный) для украинцев» звучит на его жаргоне, как «пидхожій для», хотя последнее слово имеет лишь значение «схожій» и требует сочетания с предлогом «до». Господину Грушевскому хочется употреблять слово «представляє» в русском понимании, но он забывает, что малорусское слово выражает лишь понятие притворства или исполнения сценической роли. Слово «причинок» означает не «добавление» или «вклад», как думает профессор, а только «причину». Слово «осидок», употребленное им в смысле «местопребывания», в действительности ровно ничего не обозначаетХМ5.
Журнал «Літер.-наук, вістник», редактируемый господином Грушевским, является трибуной образцового украинского языка. Большинство неологизмов на его столбцах, если исключить полонизмы, сводится между тем к бездушному калечению общерусских слов.
Русские слова «тенистый, причем» и выражение «н-да» костюмированы в «тинистый, причим и н-так»; вместо слова «сопоставление» обретаем «зиставленне»; слово «бегло» превратилось в «побижно» и т.п. Встречаем в журнале такие выраженьица, как — «в синяках», «утішала» («утешала»), «партія лица» («часть физиономии»), «мимозійно ніжно» («неж-
184


но на манер мимозы») и — безграмотности: «зі Сірком», «зі запорожцем». Есть однако и неологизмы более колоритные. Так, «громовинне свитло» означает «электрическое освещение»; «коловорит пес» должно соответствовать «репертуару пьес», хотя коловорот (слово популярное в каждой деревне) имеет совсем другое значение. Еще бессмысленнее неологизмы «поступь» (прогресс) и «поступовец» (прогрессист): по малорусскому словообразованию они могут обозначать какое угодно движение (во все стороны и даже назад), а не исключительно движение вперед. «Безгришный» — синоним праведника, а не безденежного человека, как полагает журналХМ6.
Поищем отдыха для глаз на маленьком оазисе с патентованной украинской литературной мовой. Мы разумеем украинскую брошюру С.Томашевского — текст к его же «Етнографичной карті Угорськой Руси»; брошюра напечатана в феврале 1910 года в Петербурге «по распоряжению Императорской Академии Наук». Брошюра, как и надписи на карте, «выладжены чистою украинскою мовою» (рецензия органа господина Грушевского). Нам неизвестно, выпущен ли был одновременно Академиею и «перевод» брошюры на русский язык, и если этого не было сделано, то жаль не только за представителей ученого славянского мира (неискушенных почему-либо в прелестях украинской мовы), но и в интересах (немногочисленной, правда) угрорусской интеллигенции, которая, как отлично известно даже мадьярским жандармам, охотно читает русские книги, а от украинской литературы недвусмысленно отворачивается. Вернемся, однако, к брошюре.
К автору брошюры — «известному филологу» — наша Академия отнеслась, видимо, с полным доверием; между тем язык брошюры является злой пародией на малорусские наречия (от Карпат по Кубань) и опереточным подражанием русскому слову. Что родное отыщут малороссы в выражениях: «загальный погляд» (общий взгляд), «в дійсности» (в действительности), «зображено» (изображено), «цили» (цели) или «роз- мищенне» (размещение)? Впрочем, ко всякой новинке можно привыкнуть, а при уступчивости характера можно, как гласит малорусская песня, принять «гречку» за «мак». Скверно то, что автор (на стр. 1-ой) смешивает союзы «що» (что) и «щоб» (чтобы), и в результате получается неправильное построение придаточного предложения («хотіло, що»). Скверно, что на одной и той же странице (3-ей) одно и то же понятие выражено различными неологизмами («поривнанне» и «поривнуванне»); наличностью любого из них исключается правильность другого. Удивительнее же всего то, что угрорусов брошюра именует «русинами», между тем как они сами зовут себя «руснаками»; термин «русины» или «рутены» изобретен поляками и немцами и применяется ими лишь к русским галичанам. Подстрочные редакторские заметки в брошюре свидетельствуют, что Академия Наук не только отдавала этот труд в печать, но и читала егоХ1'17.
Из органов украинской прессы наиболее строгие требования чистоты языка и осторожности в неологизмах мы вправе предъявить к педагогическому журналу «Світло». Вообразите же себе положение читателя, который прочел в журнале фразу о комплексах «вчуттів, уявлюваннів, перейманнів, розуміннів и міркуваннів». Словари, разумеется, бессильны. О том, что речь здесь идет о комплексах «ощущений, представлений, восприятий, понятий и рассуждений», можно догадаться лишь по счастливой случайности.
185


Ставить в слове «моторный» (латинизм) ударение на первом слоге не менее странно, чем употреблять слово «голосовый» в смысле «звуковой»: не все звуки происходят от голосаХ1'18.
Каждый номер газеты «Рада» есть testimonium paupertatis украинского языка. Укажем несколько примеров.
Совершенно чужды малорусскому наречию такие выражения, как «с тых пир» (с тех пор), или слово «неточность» («в словах богато неточностей»). Недостаточно от русского наречия «потом» произвести прилагательное «потомный», чтобы по-малорусски это соответствовало понятию «следующий». Слово «хозяин» не может иметь двух форм родительного падежа во множественном числе («хозяів» и «хозяінів»), как это допущено в статье одного автора. «Хропты» (храпеть) нельзя переделывать в «хропіть». Слово «світський» в смысле «светский» может у малоросса вызвать лишь улыбку недоумения, а перед словом «кириня» способны спасовать даже опытные отгадчики ребусов, не говоря уже о лицах, уповающих на словари. Недурны также словечки «мірило» («мерило», «масштаб») и наречіе «іще» («еще»)5019.
Народная газета «Світова зірниця» отличается полной бесцеремонностью в изготовлении неологизмов.
Из русского слова «лишь» она делает якобы чисто украинское «лыш»; слово «любимый» употребляет в смысле «любой»; русскую глагольную форму «окрепнет» превращает в «окріпне», хотя малоросс омонимически поймет это слово иначе («окріп» — кипяток, а также раст. укроп). Из малорусского выражения «порох зітре» (сотрет пыль) газета делает украинское «порохи постиряе», хотя слово «порох» не имеет множественного числа. Термин «млекопитающіе животныя» газета изображает чрез очень краткое, но не весьма благозвучное слово «сцаки»50*20.
Народная газета «Рілля» хочет уверить читателей, что всякое яйцо нужно называть «крашанкой» и что малорусское «година» и русское «погода» синонимы50'21.
Почему журнал «Украінська хата» полагает, что выражение «сидив загаданный» должно обозначать «сидел в раздумьи», это секрет редакции, которая, вероятно, затруднилась бы понять выражение «загадана цина». Как объяснить в фразе «проснувся ранок, степ и гай» еретический остракизм слова «прокинувся», предоставляем ответить редакции «Рідного краю»50'22.
Уделим несколько слов языку отдельных работников на ниве современной украинской литературы.
Беллетрист Винниченко мог бы написать на своем украинском знамени излюбленное им выражение «ничого подібного»50'23.
Писатель С.Ефремов не признает образования превосходной степени прилагательных, по малорусской грамматике, через частицу «най», а пользуется для этой цели великорусским оборотом «самый». От слова «піхви» (ножны) он требует при склонении отречения от своего корня, ибо пишет (в родительном падеже) не «піхов», а «пихов»50'24.
Столп и краса обоих украинских научных журналов (львовских и киевских «Записок») В.Дорошенко отождествляет, к соблазну читателей, наименование бога супружеской любви Гименея со словом «гимен» (узкоанатомический термин из половой сферы)50'25.
«Мастер» украинского слова, поэт О.Олесь, выступил недавно с (прозаическим) переводом немецких и арабских сказок для детей. По
186


отзывам украинских рецензентов, перевод сделан настолько литературно, что «непонятность книги может отбить у юных читателей охоту к чтению на родном языке». Очевидно, по рассеянности, свойственной поэтам, господин Олесь включил в «родную» речь такие слова, как «натощак», «мачти», «очевидно», «торговец»; иные русские слова своеобразно украинизированы, например, «вітерець», «прохолодный». Арабского моряка переводчик не хочет склонять по-малорусски и пишет «Пндбаду» вместо «Гіндбадові»ХІ‘26.
Попытку создать что-нибудь на соборноукраинском языке представляет выпущенный в Киеве весною настоящего года некоей М.Грушевской перевод дюжины мелких рассказов А.Доде. Для наших малороссов здесь имеются такие «москализмы», как «представте собі», «оду- шевлюеть ся» (воодушевляется) и компромиссно-безграмотное выражение «над вечером», сложенное из русского наречия «вечером» и малорусской формы «над вечир». Для галичан, вероятно, приятно прочесть такие словечки, как «повниській» (полный, «гравесонькій» (веселый), «за- чаени картачныци» (заряженные пушки), «двобиш» (по-видимому — барабанщик), «пструг» (форель), «нава» (?), «бишкокты» (по-видимому — абрикосы) и «стрих» (чердак). Для иллюстрации красоты слога и изящества перевода приведем фразу о том, как мальчики пробрались чрез уличную толпу, расталкивая публику: «з помичю попихання, штовхання мы таки перепихалися»Х1*27.
Поэт Олекса Коваленко пишет иногда такие непонятные фразы, что украинские рецензенты не в состоянии их расшифровать, например, первое слово и общий смысл двустишие. «Перебійний любий промінь ниже радугу пісень»... Поэта Грицька Чупринку сами украинцы уличают в неудачных неологизмах. Например, его обещание «заллюсь в передзвонах на лірі» из чисто музыкальной области переносит читателя, благодаря сказуемому «заллюсь», в сферу сострадания к человеку, имеющему «захлебнуться»5*1'28.
Поэт и прозаик Будяк в Галицию за словами не ездит, а занимается изготовлением московско-украинского соуса; наряду с простыми позаимствованиями, как «наряды», «дома», «удирали», мы найдем жаргонные прелести вроде «упроголодь», «пирожне», «переварювали» (о работе желудка), а также совершенно враждебные малорусскому уху комбинации, как «к литу» и «треба необхидно»5*1'29.
Переходя от писателей, не чуждых талантливости, к бездарным горе-письменникам, мы погружаемся в пучину жаргонной малограмотности.
Так, у поэтов Неприцкого-Грановского и Вдовиченко «Рада» констатирует «безграмотность в флексиях, неправильность ударений, неглубокое знание языка, непонятные неологизмы («кружина», «памання»), провинциализмы и москализмы». Последнее отмечено и у поэта Герша Нухимовича Кернера, пишущего под фамилией Кернеренко. Язык стихотворений Н.Михновского, появившихся в свет в настоящем году, «Рада» называет «языком-калекой» с «непонятными» словами и оборотами и с «беспорядочным» синтаксисом, как будто автдр «никогда не учил грамматики»5*1'30.
Беллетрист Т.Осадчий так увлекается политической начинкой своих произведений, что совершенно забывает о незнакомстве своем с малорусской речью. Язык его блещет такими перлами, как «незабеспека, наклабучка, одкровеннисть, отвисный, вштиво (учтиво), на щот, на тощака,
187


роспрощуватися, роспристертися, знистожить, пойняти и вспихае» (вспыхивает). Очень часты у него: неправильное согласование слов, образование превосходной степени прилагательных чрез «самый» и употребление несвойственных малорусскому наречию причастных форм («прямувавшая з Крыму дорога» или «росходившаяся стихія»)Х1'31.
Из популярных «украинских» брошюр, появившихся за последнее шестилетие, нам попалась одна, почти безупречная по языку; это — брошюра господина Волошиновского (редактора-издателя газеты «Світова зірниця») под названием «Дріжджі» (Дрожжи). Написана она на правобережном подольско-волынском диалекте, и автор, вероятно, не ожидал, что именно за чистоту языка получит нагоняй от украинской критики.
Язык книжки, говорит «Рада», делает ее весьма доступной для населения правобережной Украины, но, с другой стороны, будет служить препятствием к ее распространению в других местностях нашей страны; по нашему мнению, такие (то есть народные) книжки следовало бы писать промежуточным языком («посередньою мовою»), без местных особенностей («локальних відзнак»)ХІ'32.
Другими словами, «Рада» требует, чтобы популярная литература (для крестьян) не пользовалась чистым народным наречием. Взгляд со стороны «демократического» органа самоубийственный.
По наивному заявлению одного органа украинской прессы, украинский язык журналистики и всякого рода научных книг и брошюр не удовлетворяет людей, знакомых с красотой нашего простонародного языка, языка песенХЬ33. Мы в праве, кажется, после приведенных примеров, распространить подобную сентенцию и на украинскую беллетристику, но присовокупим, что украинский язык, уже по искусственности своей, не удовлетворяет и требованиям здравого смысла, практичности и педагогики. Особенно возмутительно обстоит дело с индивидуальным произволом и чисто любительским невежеством при сочинении научной и вообще специальной терминологии.
Потуги раздуть значение украинского языка и доказать его пригодность служить орудием во всех отраслях науки оказываются, разумеется, несостоятельными. Напрасно призывает орган господина Грушевского «техников и натуралистов идти на‘выручку филологов, этнографов и историков в национальной украинской работе»Х1*34. Жалкие попытки создать новую терминологию «в 24 часа» дают продукт крайне низкопробный.
В 1910 году Киевское науковое товариство выпустило в свет на украинском языке «Сборник» своей «медицинской» секции, под редакцией двух врачей членов £о.царистваХ1'35. Для ознакомления с лингвистической физиономией сборника приводим ряд выдержек из статьи врача-малоросса, помещенной в газете «Киевлянин»Х1‘36. Врач-читатель возмущается бьющей в глаза вздорной тенденциозностью идеи издания, неудобопонятностью текста и малограмотностью сотрудников и редакторов сборника. Вот что он, между прочим, пишет:
Неудобоваримость сборника происходит от загромождения его на всем протяжении 120 страниц пестрой грудой самых рискованных, самых удивительных неологизмов.
Богатая сама по себе иностранными терминами русская научная литература соблазнила авторов на дальнейшие смелые вылазки в этом направлении; укажу для примера на существительные квантитет —
188


количество, рурка — трубка и уформуванне — образование, на прилагательное специфичный — удельный (о весе) и глагольные формы импрегноваты — вымочить, занотувати — отметить, пропонувати — предлагать и экскрецювати — выделять, а также на глагол вариюваты в смысле варьировать, хотя во всем Юго-Западном Крае слово это соответствует понятию беситься (полонизм).
Богат в сборнике запас руссицизмов как результат школы, где авторы воспитывались, и той среды, в которой они вращаются. Здесь я отмечу в первую очередь ряд слов чисто русских, как даних (данных), евреи, зачатки, линейный, малокровный, противодовод, прогулки и разряди, причем редакция сборника, очевидно, забыла, что по-малорусски даних значит купчих крепостей, а прогулки — переулки. Русифицирование малорусской «мовы» как явление, в общем, здоровое, можно было бы, впрочем, только приветствовать, если бы авторы сборника не прибегали, ad majorem Ukrainae gloriam, к искусственному калечению и, так сказать, выворачиванью суставов у русских слов, что напоминает обращение профессионалов-нищих с уворованными детьми.
К этой категории относятся слова: вдушуванне — вдавление, вид- тинок — оттенок, всысанне — всасывание, випяте — выпячивание, заворит и выворит — заворот и выворот, кисійка — кисея, нарва — нарыв, настрій — настроение, неростяжнистъ — нерастяжимость, осиб- ность — особенность и тверджение — утвержденіе, а также выражения: впродовж — впродолжение и пропустив — пропустил. Кроме таких невинных и прозрачных суррогатов встречаются в книге и перекраивания двусмысленные: дыханне — не дыхание, а дутье или веяние: замитно — не заметно, как полагает автор, а сугробисто (о снеге); запа- линне — не воспаленье, а пыл; нагній — употреблено в смысле нагноения, а по духу языка должно означать унавожение; середньовичный — средневековой, а для малорусского уха слышится понятие «возмужалый» (чоловик середнього вику).
Третья категория неологизмов, самая многочисленная, от русских первообразов еще более отклоняется, но и к украинской мове (ссылаюсь на словарь Б. Гринченко) также не пристала. Сюда относятся существительные: видпорнисть — сопротивляемость, вказывка — указательный палец, видтулина — отверстие, вправа — упражнение, дратив- ник — раздражитель, науз — узел, нахил — наклонность, небутъ — отсутствие и плин — жидкость, а из других частей речи такие прелести, как богатояминный (имеющий много впадин), видводный (отводящий), власновильный (произвольный), долитній (пожилой), защапывся (ущемился), навпоперечный (читать с 4-й буквы) и тотожний (тождественный). Слова вышенаведеный — вышеприведенный и вышезгадан- ний — вышеупомянутый, оба не годны никуда, ибо малоросс сказал бы переднийше-згаданный. Наконец, встречаются и таинственные агрегаты букв, как обвія и зовзы, долженствующие, по-видимому, соответствовать русским словам «бинт» и «железы».
Удивительна расточительная щедрость авторов в деле изобретения «украинских» терминов. Хотите иметь новое слрво, получайте сразу два. Безглазие (как таковое и как отсутствие глазного яблока) авторы «переводят» (употребляю это сказуемое с умыслом) чрез безочче и безбанче ока, слой (stratum) — чрез лустка и поклад; но слово луст- ка обозначает ломоть (от разрезывания хлеба), а не слой; покладом же называется яйцо, подкладываемое под курицу (иногда также — помет).
189


Уретру предлагают называть то сенником то сечепуском, а мышьяк — то аршинником, то мышаком, впадая, в первом случае, в полонизм (arszenik), а во втором, сталкиваясь с омонимами: мышиным калом или любым конем серой масти. Такая неустойчивость понятна у авторов- творцов, но едва ли извинительна, хотя бы в лексикологическом смысле, для редакторов издания.
Последние примеры вводят нас в крайне интересную область бесцеремонного использования готовых малорусских слов не в общенародном, а в желательном почему-либо для авторов смысле. Такие поступки составляют уже несомненное злоупотребление доверием читателей, ибо мы вправе требовать от автора любой статьи на любом языке, чтобы он называл вещи их собственными именами, а не шифровал их по прихоти или капризу.
Самую богатую жатву дают нам имена существительные. Вдан- не — притворство, употреблено в смысле «свойства», годуванне — кормление — в смысле «питания тела», зир — взгляд — вместо «зрения», личныця — статистическое бюро — вместо «лечебницы», намова — подговор — вместо «указания»; обсяг и обсяжный — объем, объемный нам предлагают понимать, как «емкость» и «объемистый» (!); около — наружность, внешность делается, по капризу автора, «областью»; «пист- ряк» — веснушки превращены в грозный «рак» (cancer); прымитка — «примета», также «намитка» (женский головной убор), но не «замечание», как полагает автор статьи; равным образом, и скороченне — укорачивание, а не «сокращение (пульсация) сердца»; ссавцы — сосуны, а не «класс млекопитающих животных».
Из прилагательных можно указать на: высокий — рослый, высоко находящийся, употребленное в смысле «значительный»; значний — славный, заметный — в смысле «продолжительный»; наступний дни — предстоящие дни — превратилось в «последовавшие дни»; пидлеглый — затхлый (о муке) или подчиненный — в «подлежащий» (нижележащий); из слова стийний — «ценный, достойный» выкроено понятие «стойкий».
Не менее интересны и метаморфозы глаголов. Заслуговыватъ употреблено в книге в смысле «быть достойным», а между тем означает «заработать, добиться»; зводити значит «обмануть, сводить вниз, подымать, портить, истреблять», а в сборнике фигурирует в качестве понятия «суммировать», что далеко не одно и то же; окошувать значит «косить кругом (поля или луга)», а по мнению врача-украинца, должно обозначать «косо прилегать».
Чтобы закончить этот сухой и скучный перечень чем-либо более веселым, я приведу несколько примеров, полных неподдельного, глубокого комизма. Из водньщи — приморской ласточки-самки книга сделала «водянку» (болезнь), из кружня — парения птиц в воздухе — маленький «кружок» (геометрическое понятие); ляпас — пощечина, оплеуха, преобразилась в «ляпис» (азотно-кислое серебро); михур — волдырь (от ожога) раздулся в воображении одного из авторов до «мочевого пузыря», а поперек — поясница, талия обслуживает понятие «просвета» (поперечника); зрости — возрасты исполняют обязанности «сращений». Злополучному глаголу витворяти — чудачить — определена сборником важная роль отвечать понятию «создавать» или «устраивать», а из уголовного понятия обговорити — «оклеветать» вышло скромное «описать». Наконец, один из редакторов сборника
190


пытается убедить нас, что выражение завчасу гимнастики отвечает русскому «в часы гимнастики»; смею уверить почтенного коллегу, что наречие завчасу обозначает лишь «загодя, заблаговременно» и с дополнительными словами как в родительном, так и в других падежах никогда не сочетается.
С грамматикой авторы статей сборника имеют самое поверхностное знакомство.
Весьма обычно неправильное употребление суффиксов и флексий. Достатка вместо достатня, зостаток вместо зостанок, лійковьіда вместо лийковата, минучий вместо минущий (скоропереходящий), очный вместо очний (глазной), стовпиковый вместо стовпчиковый, товщина вместо товщин, чутко вместо чутно; слово тварыный — животный — не может быть произведено от тварь — животное, а лишь от твар — лицо; прилагательное от тварь будет тварячий; в сущности, само слово тварь употребляется в смысле «животное» только в богословской литературе галичан (богатой церковнославизмами), а у нас в Малороссии слово это обозначает «грязь, болото, топь».
Хромает в сборнике нередко и процесс словообразования из корней. Так, «десятилетие» будет по-малорусски десятылитте, ибо деся- тыричче означало бы «десятиречье» (от «река»); слову «руководство» соответствует малорусское керуванне, а изобретенное одним из авторов слово кермуванне могло бы изображать собою лишь «ремесло кормчего» (керманича).
Вместо имен прилагательных книга рекомендует пользоваться безбоязненно соответственными наречиями. Так, наречия вперше и вдруге, означающие «в первый, во второй раз», употребляются в смысле «первичные» и «вторичные»; наречие негоразд — «плохо» — заменяет прилагательное «плохой».
Достается в сборнике и глаголам. Роздмух употреблено в среднем залоге и в смысле «опух»; между тем глагола роздмухати нет вовсе, а есть глагол роздмухати — «развеять дуновением», притом употребляемый лишь в действительном и страдательном залогах. Глагол защемитися, употребленный в смысле «ущемиться», не существует, а есть глагол защемити — «заболеть острой болью», имеющий лишь средний залог. Глагол видповидати редактор книги неправильно согласует, вместо дательного, с винительным падежом (foveam); он же вместо малорусского личиты за потрибне — «считать нужным» говорит личиты потрибным, впадая в страшную ересь чисто русского оборота.
Род, число и падеж имен существительных судя по данной книге — на пути к полной анархии; сему имеются ясные предвестники. Будив- ля — «строение» (в смысле устройства, расположения частей) — существительное среднего рода, а не женского, как полагает редактор сборника; существующий же с ударением на предпоследнем слоге омоним женского рода соответствует русскому слову «здание». Слово вага — «груз, тяжесть», употребленное в этом смысле во множественном числе, ведет к искажению смысла, ибо рІигаГная форма ?того слова означает «гири» или «разновесы». Слово порожня — «пустота» у малороссов лишь в косвенных падежах (например, в порожни, порожнею) и никогда в именительном; склоняемый же во всех падежах омоним порожня является, что небезызвестно и редактору книги, эпитетом небеременной женщины. Слов рощин или розчин, долженствующих, по мнению «укра-
191


инознавцев», принадлежать к мужескому роду и соответствовать русскому слову раствор (solutio), нет в малорусском языке, а есть существительное розчина (женского рода), обозначающее закваску для теста. Наконец, смею уверить «науковое товариство», что выражение мала собака так же мило звучит для малорусского уха, как звучало бы для русского — «большой овца».
В 1911 году то же науковое товариство издало в Киеве «Збірник природи.-техничн. секціі», еще менее удовлетворительный по языку. Не имея возможности уделять место на доказательство сказанного, мы покажем лишь на одном примере, как стряпают самый настоящий украинский язык из «чужой» московщины. Фраза «делание (производство) растяженія или стискиванія и согнутія (сгибанія)» изображена «по-украински» так: «діланне ростягу або стисненя и зігнутя». Ведь это — не хуже семинарской латыни доброго старого времени.
В заключение покажем образцы создаваемой украинской терминологии по кооперативному и, вообще, бухгалтерскому делу, заимствуя их из недавно появившейся «популярной» брошюры: «споживнича» (потребительская), «правування» (правленіе), «зміцнення поворотних засобів» (усиленіе оборотных средств), «дрібязкові видатки (мелкие расходы), «спільницство» (товарищество) и т.д. Все это — грубое копирование русских слов и фраз, сделанное ради принципа: «хоч гирше, абы инше»Х1'37.
В 1862 году Пантелеймон Кулиш писал об украинофилах, что «в отношении изучения языка они стоят не выше поверхностных дилетантов; немногие из них изучали памятники народной словесности хотя бы с тем прилежанием, с каким студент готовится к экзамену; в изучении разговорного народного языка также не заметно у них особенных успехов». «Не удивительно после этого, — говорит Кулиш, — что народ не узнает в их писаниях своей родной речи, а сословие образованное видит в их языке извращение общего письменного языка»хш. Теперь, через полстолетия, положение дела если и изменилось, то лишь к худшему.
В 1910 году один «украинец», выехавший за кордон, писал из Львова видному харьковскому деятелю украинской партии: «Перекажи землякам, щоб училися балакати по-украинскому, бо, бувши тут на зборах (собрании), чув я людей з Украины, що по 2-3 роки живут тут и ридною мовою балакают дуже кепсько»ХІ'39.
Хороша «ридная мова», если партийный фанатик украинства не может за 2-3 года практического изучения усвоить ее, если львовская Каносса становится для него чуть ли не прокрустовым ложем! Воздействие этой мовы на народную аудиторию (в Киеве) еще рельефнее обрисовывает качество этого варварского язычия.
В конце 1909 года один из членов киевского (прогрессивного) «Общества распространения просвещения в народе» писал в газете «Киевская мысль», что слушатели народной аудитории «не понимают украинского языка», что выяснено было обществом на опыте — предоставлением своей аудитории «украинским» лекторамхмо.
Не следует забывать, что между украинским языком киевских лекторов и украинским языком львовских собраний есть уже и теперь большая разница, которая будет с каждым годом увеличиваться, пока Галиция будет краем польской культуры (как теперь), а главное, пока у нас все ступени южнорусской школы останутся русскими.
192


Раньше мы упоминали, что язык галицко-украинских учебников (и писателей) кажется русскому малороссу «варварским». С другой стороны, закордонный «украинский» писатель Гнат Хоткевич называет «письменников российской Украины» людьми «темными и безграмотными (анальфабетами)»ХМ1. Такие упреки едва ли справедливы. Галицкие украинцы (интеллигенты) выросли на одной культурной почве, а наши — на другой.
Киевская «Рада» полагает, что «настанут у нас (в Южной России и Галиции) такие времена, когда всякие распри о языке прекратятся, когда будет один литературный язык для всей Соборной Украины, но это уже будет язык не господина Хоткевича (то есть галицких письменников) и не письменников российской Украины; пока каждый делает то, что ему кажется лучшим»Х1'42. Трудно решить, что перевешивает в этой фразе: скрытая ли угроза, или явная наивность. Если каждый будет развивать язык по своему вкусу, то все будут расходиться, «кто в лес, кто по дрова», и для будущей Соборной Украины наступит, еще до рождения ее, лингвистический удельный период и непрерывная филологическая меж- дуусобная брань.
В маленькой Галиции украинский язык марки Грушевский и К°, казалось, кристаллизовался в полупольский жаргон. Перешагнув в 1906 году к нам, он стал дробиться на варианты в зависимости от русских жаргонных примесей, и этому дроблению не усматривается в близком будущем никаких препятствий.
Ирредентисты (школа Грушевского) стараются блюсти «чистоту» львовско-украинского языка, но почва у них ускользает из-под ног; по крайней мере, в 1910 году из недр «Записок» Львовского научного товариства раздался робкий, правда, голос господина И.Свенцицкого, не удобнее ли «положить в основу литературного украинского языка харьковско-полтавский диалект?»хмз. Сюда же относится провинциальная тенденция московского украинца А.Крымского научно легализовать украинско-приднепровский язык. Наконец, видимым проявлением филологической анархии является автономия отдельных писателей по обогащению своего литературного языка своими собственными неологизмами.
Злейшими, хотя и невольными врагами львовско-украинского языка являются служители украинской музы в России. Поэт поет подобно птице («wie der Vogel singt») и, подбирая слова и рифмы, либо забывает о политике господина Грушевского, либо чувствует себя бессильным творить по ее лингвистическим рецептам. Образцу литературной мало- русской музы Костомарова и Конисского мы уже приводили. Подобно этим поэтам «доукраинского» периода (писавшим до изобретения львовско-украинского языка), полны общерусских традиций и многие современные поэты, печатающиеся в украинской прессе и, вероятно, неподозревающие, что их работа не подымается выше русско-малорусского жаргона. Широко пользуясь русским лексическим материалом, они стараются спасать свое партикулярно-национальное самолюбие щитом фонетико-морфологических особенностей: с бутафорскими усами и чубом они подделываются «под запорожца».
Перепечатываю часть статьи одного моего приятеля, помещенной в «Киевлянине» два года назад и иллюстрирующей бессилие современных «украинских» поэтов приблизиться в языке к идеалам львовского и киевского науковых товариств. Автор статьи, написанной в июне 1910 года,
193
13 Заказ 857


взял «на удачу» отрывки из полудюжины стихотворений, помещенных в номерах киевской украинской прессы за тот же июнь месяц, то есть воспользовался первым попавшимся под руку материалом. Два стихотворения написаны харьковцем Як. Щеголевым (умер в 1898 г.); остальные 4 принадлежат перу здравствующих О.Олеся и Леси-Украинки («звезде» первой величины), а также — М.Чернявского и В.Тарноградс- кого. Но слово моему приятелю:
«Стихотворения — весьма различного художественного достоинства; авторы их, безусловно, культурные русские люди, плавно владеющие ритмом и метром поэтического творчества, но они не могли отыскать в малорусском языке всех слов и оборотов для выражения своих мыслей. При внимательном рассмотрении отрывков легко убедиться, что фразы скомпонованы авторами по-русски, а затем при переносе на бумагу отдельные русские слова переделывались на малорусский лад. Параллельно с каждым отрывком я привожу русский прозаический его перевод. Вот эти шесть отрывков.
1. Русская тема. «Старые мечи заржавели, новых еще не сковали молодые руки; все мертвые были погребены, а у живых не боевой учились мы науке».
Украинская рифмованная передача:
Стары мечи поржавилы, — новых Ще не екувалы молодыи руки,
Булы похованы вси мертвы, а в живых Не бойовои вчилысь мы науки.
(Леся-Украинка)
2. Русская тема. «Мы уже последние весла ломали, и далеки были берега, а над нами мушкеты блистали, и смеялись над нами враги».
Украинская рифмованная передача:
Мы останни вже весла ломалы,
И далеки булы береги,
А над нами мушкеты блыщалы,
И сміяльїся з нас вороги.
(О.Олесь)
3. Русская тема. «Рыдай, рыдай, бескрайное море, и берег пеной покрывай, и волны, темные, как горы, о черные скалы разбивай. Рыдай... пусть твое рыданье разбудит давнишний привет — далеких дней повествованье, забытый сон забытых лет... Пусть разбудит давнее горе, печаль, для которой земля тесна... печаль, неизмеримую, как море, как ты — холодная глубина...
Украинская рифмованная передача:
Рыдай, рыдай, безкрає море,
И берег пиною вкрывай,
И хвыли, темный, як горы,
Об чорны скели розбивай.
Ридай... нехай твое рыдание Розбудыть давнишний привит —
Далеких днив оповиданне,


Забутый сон забутых лит...
Нехай розбудыть давне горе,
Печаль, котрий земля тисна...
Печаль, незмиряну, як море.
Як ты — холодна глыбина...
(В.Тарноградский)
4. Русская тема. «Коль в свой час (время) и я умру, и проминут тысячелетья, в новой жизни (житье) эту старую картину снова б хотел узреть я».
Украинская рифмованная передача:
Коль в свий час и я умру,
И промынуть тысячелиття,
В новым житти оцю стару Картыну б знов хотив узрить я.
(М.Чернявский)
5. Русская тема. «Желтая рожь переспела, тем и спину надломила, даже болит; нуте ж, нуте, косари, недалеко до зари. — Потяните! День заходит, солнце сядет, кашевар треногу наладит над огнем: сядем мы к котлу, поедим кулеш до дна и отдохнем».
Украинская рифмованная передача:
Жовте жито переспило,
Тым и спыну надломило, —
Аж болыть;
Нуте ж, нуте, косари,
Недалеко до зари.
Потягнить!
День заходит, сонце сяде,
Кашовар таган наладе Над огнем;
Сядем мы до казана,
Поимо кулиш до дна Й оддыхнем.
(Як. Щеголев)
6. Русская тема. «Распусти по ветру гриву, понесись с козаком дорогой, балками, степями и непроходимым оврагом».
Украинская рифмованная передача:
Роспусти по витру грыву,
Понесыся з козаком Шляхом, балками, степами,
Непроходным байраком.
(Як. Щеголев)
В приведенных шести стихотворных отрывках на протяжении 40 строк отыскивается 8 нерусских слов. У Леси-Украинки (цитата из 4 строк) есть малорусское слово поховаты (погребать). У Олеся (также в 4 строках) все слова русского происхождения. На 12 строк поэзии
13*


В.Тарноградского мы находим 4 малорусских слова: хвыля (волна), нехай (пусть), оповиданне (повесть) и як (как). В 4 строках стихотворения М.Чернявского наше внимание останавливается лишь на слове оця (эта). Наконец, у Як. Щеголева мы на 16 строках обретаем два малорусских слова: жито (рожь) и шлях (дорога); что касается до встречающихся у него популярных в Малороссии слов татарского происхождения: байрак (овраг), казан (котел) и таган (тренога), то наличность их придает песне правдивый местный (малорусский) колорит, но идти в фундамент «украинского» языка они не могут, как не могут, например, слова «тайга», «пельмени», «тундра», «варнак», встречающиеся в русских рассказах о Сибири, создать языка «сибирского». В среднем, следовательно, на каждые пять строчек рассматриваемых стихов приходится по одному малорусскому слову, окруженному сонмом русских слов, как в полной их неприкосновенности, так и в малорусско-украинской переработке.
Нетрудно доказать, что приведенные отрывки не представляют в современной украинской поэзии редкого или исключительного явления; мы убеждены, что такие стихотворения свойственны всем родившимся и неродившимся украинским поэтам, приобщившимся к русской культуре. Дадим еще несколько примеров, придерживаясь, конечно, обычного (не фонетического) правописания.
1
На рынку в мистечку Зійшлася з усюды1 Велика громада Весела и рада.
На рынку в мистечку Стовпы из петлею;
Страшный гайдамака Стоить перед нею.
Того и радіє2 Громада велика,
Що згине сёгодня Отаман музыка.
(Б.Гринченко)
Примечания: 1 отовсюду; 2 радуется.
2
Нич минає. Не лягаю я;
Цилу нич сидив без сна.
От и ранок1 загоряется.
Я пидходю до викна.
На березу на пожовклую Сниг нависнув, наче2 шаль;
Так мене мертвечим кружевом Оповив3 холодный жаль.
(А.Крымский)
Примечания: 1 утро; 2 будто; 3 обвил.


3
И я, и ты — обоє знаем,
Чого не спится нам в ночи.
Чого? того, що мы кохаєм1 И горимо не живучи.
И я, и ты горим окремо2 Чого-ж не вкупи3 нам горить?
Чого чекати4 нам даремно?5 Житте не жде, житте бижить.
И твий, и мий огонь в огнище6 У купи7 можуть запалать,
А де теплийш — там счастя ближче.
Ну що це7? Чого мини чекать?
(А.Шабленко)
Примечания: 1 любим; 2 отдельно; 3 совокупно;4 ждать; 5 даром; 6 в костре; 7 это.
4
Любо на двори. Он1 гай2 зачарованый Слуха, що осинь холодна вертается;
Лист вид морозу пожовк и зхорованый3 Тихо на землю с дерев осьшаеться.
Тихо в задуми4 стою я над ричкою,
Сон тут... И рыбка ниде не плескочется Боже, як йти мини звидсиль5 не хочеться!
Вик не розстався-б с чудовою6 ничкою!
(А.Постоловский)
Примечания: 1 Вон, вот; 2 лес; 3 хворый; 4 в раздумье; 5 отсюда; 6 чудною.
5
Гей, браты! В кого серце чистеє,
Руки сильны, думка чесная, —
Прокидайтеся1!
Встаньте, слухайте всемогущого Поклику весны!
Сийте в головах думы волынии,
В серцях жадобу2 братолюбия,
В грудях смиливисть до великого Бою за добро, счасте й волю всих!
Сийте, на пухку3, на живу рылю4 Впадуть симена думки вашои.
(Иван Франко)
Примечания:1 просыпайтесь; 2 жажду; 3 мягкую как пух; 4 пахоть.
Ограничиваясь этими примерами, мы напомним, что поэт И.Франко — лидер украинских ирредентистов-русофобов; с 1898 года по 1905 год он состоял одним из редакторов «Лит.-наук, вістника» — этой школы и кафедры львовского украинского языка, то есть галицко- польского жаргона; долгие годы он работал также в качестве польского публициста, и заподозрить его в незнакомстве с польской лексикой
197


невозможно. Но Франко — поэт талантливый, и перо его органически стремится к родным звукам через все тенденциозные наслоения на его племенном чувстве. Здесь сказывается русская кость, оправдывая поговорку: «Гони природу в дверь — она влетит в окно».
Из 20 лучших стихотворений Франко, попавших в антологию «Українська муза» (Киев, 1909 г.), более половины могут служить подтверждением нашей мысли; укажем, например, на переводное с русского стихотворение его «У царицы».
Чтобы, елико возможно, уменьшить бросающуюся в глаза близость и даже тождество малорусских слов и целых выражений с великорусскими, партийная литература зашифровалась, с австро-польского благословения, тенденциозным фонетическим правописанием. Мы уже говорили об этой ложнонаучной язве в главах VII и IX по поводу прозябания этого правописания в Карпатской Руси и медвежьих приемов в «Записке» Академии наук, имевших целью «научно» аргументировать пригодность нового правописания для южнорусской письменности. Считаем нелишним сделать несколько дополнительных замечаний по этим вопросам.
В Галиции фонетическое правописание в популярную литературу имеет слабый доступ. Так, в 1909 году, по отзыву органа господина Грушевского, издательская деятельность львовских «Просвиты» и «Товариства педагогичного» (фонетикующих, разумеется) была минимальна: перевес имели «клерикальные» брошюры вместе с изданиями Общества Качковского и фирм Белоуса (в г. Коломии) и Насальского (там же). Из «клерикальных» брошюр 18 печатано фонетическим, а 5 общерусским правописанием; к последним нужно присоединить 23 брошюры Насальского и Белоуса и 10 изданий Общества КачковскогоХМ4. Таким образом, две трети народной литературы зарубежной печатались с соблюдением обычного (этимологического) правописания.
Догматичность «Записки» Академии наук совершенно компрометируется, таким образом, заявлениями лидеров украинской партии (и «науки»), а также трудностью акклиматизирования фонетики на южно- русской почве.
Украинские газеты, выходящие в России, не приняли орфографии, выработанной Львовским «Науковым» обществом, и стали применять свою доморощенную «фонетику». Еще оригинальнее поступил председатель Львовского общества профессор Грушевский: настояв на введении львовского правописания в «Записках» киевского «Науков. товариства» и продолжая сохранять эту же фонетику в своем «Лит.-наук, вістнике», по переносе последнего из Львова в Киев, господин Грушевский в течение двух лет (1909 и 1910 гг.) издавал в Киеве газету «Село», применяя «умышленно орфографию промежуточную («посереднюю») между тою, какая употребляется украинскими газетами в России, и тою, какой пишут в Галичине в школах и во всяких изданиях». Поработав так своим «Селом» над крестьянами два года, профессор, в этот же промежуток времени, взял да и отпечатал календарь «Села» галицким правописанием. Сделал он это «нарочно, чтобы читатели (крестьяне) не привязывались слепо к какой-либо одной орфографии, а разбирались во всяких». «Крестьяне не дети, — цинично заявляет господин Грушевский, — чтобы забавляться какими-то точками над «і» или тем, как писать «житте» или «життя»; совершенно бесполезно препираться о
198


том, писать ли «здається» или «здаеть ся», «зявивсь» или «з’явивсь», «пять», «пьять» или «п’ять», «нїс» или «ніс»; дело народного просвещения, благосостояния и развития — дело слишком крупное и важное, чтобы его тормозить балагурством о словах и буквах»Х1АЪ.
После такой бесстыдной декларации австрийского профессора, сделанной на русской территории и содержащей проповедь педагогического сумбура и просветительной анархии, можно было ожидать, что авторы «Записки» Академии наук выскажут порицание господину Грушевскому как сеятелю народной безграмотности, разъяснят, какой именно фонетике должно малорусское правописание подчиниться (раз «Записка» признала такое подчинение «неизбежным»), и предостерегут южные земства и аналогичные им организации от допуска в народные читальни и библиотеки безграмотной украинской прессы. Ведь то учреждение, к составу которого авторы «Записки» имеют высокую честь принадлежать, «разрешает ученые споры и сомнения, старается приспособлять полезные теории к практическому употреблению и может входить во все, касающееся просвещения» (Устав Академии Наук. Статьи 95, 102 и 104). К сожалению, господа авторы «Записки» признают за собой, очевидно, только права, но не обязанности. Они находят более удобным теперь молчать, а интересы народного просвещения остаются беззащитными под антикультурными ударами экспериментирующих просветите- лей-недоучек, онаглевших под защитой авторитетной «Записки».
Более общие правила «украинского» фонетического правописания иллюстрируются рядом примеров произношения (на подражании которому зиждется фонетика) и помещаются в заголовке некоторых газет и перед текстом брошюр. Вот копия одного из таких шаблонов:
Читаючи треба вимовляти и як ы риба-рыба, і як и сіни-сины, Ї=ЙІ, Ї0=ЙИВ, э=йе, моэ-мойе,в=э, тебе=тэбэ.
Кроме остракизма русского твердого знака (заменяемого в средине слова апострофом) и русской буквы ять, львовская фонетика шалит, как видим, неостроумно и небезвредно, меняя некоторые русские буквы ролями. Так русское «э» оборотное украинцы употребляют лишь в опрокинутом виде на манер греческого з, и притом для обозначения мягкого йотированного «е» (как в словах Ева, двое); русскую же букву «е» они употребляют для обозначения звука «э». Изгнав букву «ы», украинская фонетика заменила ее чрез «и»; для обозначения звука «и» употребляет только «і». Не довольствуясь этим, реформаторы ввели сугубое «Ї» — с двумя точками для обозначения йотированного «і» (подобно звуку (і в начале немецкого слова (Jimgling). Русский звук «ё» украинцы пишут через «ьо» (мьод, льод).
Звук «г» звучит обычно у малороссов, как в церковнославянском слове «Господи» (близко к немецкому h); в тех редких случаях, когда «г» звучит, как в русском произношении (идентично с немецким g), украинская фонетика требует приделывать к верхней перекладине печатного очертания буквы «г» вертикальный зуб, как у носорога, или же изображает этот звук комбинациею «кг».
В местности, где украинская книжка находится в обращении рядом с книгами русской и церковнославянской, фонетическое правописание не только может усваиваться с большими трудностями и недоразумениями, но и породит сбивчивые и туманные представления об общей грамотности. Множество слов русских, при полной тождественности их с малорусскими, будут казаться новыми, неизвестными и чужими. По-
199


следние годы настолько разочаровали украинскую партию и просто украинофилов в целесообразности фонетического правописания, что самое существование его признается частью прежних сторонников за педагогический и практический абсурд.
В 1910 году харьковский украинофил М.Лободовский убеждает украинских литераторов приближаться к орфографии, преподаваемой в народных школах, «иначе читатели не сумеют многих слов и прочесть». В такой препаровке они «не узнают своей родной речи» и, заглянув в книгу, говорят: «химерный какой-то язык; цур ему такому чтению!» Бойкот твердого знака (в средине слов) и замену его апострофом господин Лободовский также порицает, ибо слово разрывается на две части, и читатель не может связать их вместе. Такое сокращение употреблялось когда-то в церковных книгах рядом с титлами, но потом от него отказались, ибо чтение затруднялось. Господин Лободовский отстаивает «ъ» и «ы» также в интересах умения читать русское и церковно- славянское письмо. В унисон с мнением харьковца Лободовского звучит горячий вопль одного из подписчиков газеты «Засів». «Змінить мерзенний правопис, — восклицает этот подписчик, — бо вин страшенно мішає поширюванню нашої книжки в народ, в село... Буква «ы» есть буква свята и нічого ї змінювать на «и» — це ж бестолковщина, «медвежья» послуга нашому людови...»ХМ6.
Парализующее влияние галицкой фонетики на элементарное знакомство с церковнославянским чтением, а следовательно, и со старинной южнорусской литературой, освещено в прекрасной статье крупного лидера украинской партии галичанина Франко, появившейся в январе настоящего года во львовской прессе. К аномалиям нашего школьного образования, говорит Франко, относится ужасное небрежение к изучению нашей старины, неразрывно связанному со знанием церковнославянского и древнерусского языка. Введение фонетики как обязательного правописания в галицких школах повело, несомненно, к тому, что наша молодежь выносит из средней школы гораздо меньше знакомства с древними формами и древней письменностью нашего народа, чем преждеХ1*47. Другими словами, такой знаток южнорусской литературы, как Франко, признает фонетическое писание фактором антинациональным или, правильнее сказать, — денационализующим.
Откровенные признания находим мы в журнале «Украинская жизнь» новом (московском) органе украинской партии в России. В числе причин, препятствующих распространению в народе украинской популярной литературы, журнал отводит «существенную» роль фонетическому правописанию. «Крестьянин, прошедший через русскую школу и как-никак усвоивший себе в течение ряда лет русскую грамоту, встречает несомненные затруднения в чтении украинского текста, написанного по фонетическому способу, с некоторыми отличными от русских буквами. Эта (последняя) причина настолько существенна, что отражается даже на более интеллигентном читателе, затрудняя не только процесс его чтения, но и самое восприятие прочитанного»Х1А8.
Ясно, что навык в чтении украинских книг не может в свою очередь, не затруднять чтения книг русских. Играет тут роль не столько существование иных буквенных знаков, сколько различное произношение одних и тех же гласных.
Помимо практической своей непригодности, фонетическое правописание, да еще конкурирующее с исторической русской орфографией
200


(пока неотмененной), является фактором глубоко антикультурным. Вот что писал еще по поводу «кулишовки» — этого первого варианта малорусской фонетики — известный публицист Н.П. Гиляров-Платонов»146.
«Кулишовка» есть умышленное, нарочитое отречение от родства с современными соплеменниками и с умственной историей предков. Украинофилам приходится начинать собою культуру своего народа. Бедные: тем самым они лишают себя умственной будущности; они будут вечными недоносками. Это непокорные сыновья, отделившиеся от родовитой богатой семьи и начавшие самостоятельную жизнь без капитала. Им не на что избу выстроить. Для самых ходячих понятий, относящихся к умственной жизни человечества, у них нет выражения; они вынуждены сочинять; должны заимствовать, выковывать новые неслыханные термины, которые по внешнему виду как будто родные, но еще более непонятны малороссу, чем обыкновенное русское, по-ихнему москальское слово; потому что это москальское слово, или даже только по-москальски написанное, уже ведет за собою целый мир воспоминаний, обнимающих и современное, и древнее человечество, и разом, одним начертанием нескольких линий, умственно причащающее к общечеловеческой культуре. Племенной сепаратизм в азбуке — заметьте, даже в азбуке, не только в языке —есть, племенное умственное самоумер- щвление... Сила — в единстве и в общении; в общении единственно возможны жизнь и развитие»*1'49.
В довершение всего, фонетическое правописание как явление, призванное к жизни политической гальванизацией, уже теперь обнаруживает в себе все признаки трупного разложения. В одной из предыдущих глав мы уже упоминали о рецепте М.Грушевского «писать каждому так, как ему нравится» и о пестроте правописания в Галиции. В Южной России рецепт господина Грушевского также принес, с его легкой руки («Село»), свои результаты. Если и проскальзывают иногда у застенчивых филологов препирательства о начертании отдельных слов («світ» или «сьвіт», «співати» или «сьпівати» и т. д.), то большинство писателей далеко не отличается по части правописания ригоризмом; каждый писатель вносит в фонетику индивидуальные черты, базируясь обыкновенно на знакомстве своем с тем или иным малорусским говором.
В сущности говоря, только для отдельных говоров или диалектов и возможна выработка научно удовлетворительной фонетической орфографии. Претензии же львовских «научных» деятелей создать фонетику для района от Карпат до Эльбруса представляют, по терминологии незабвенного Кузьмы Пруткова, стремление «объять необъятное».
Приведем несколько примеров украинской орфографической дезорганизации в изданиях самого последнего времени. Господин Осадчий признает фонетическое правописание в принципе, но по рассеянности ведет войну с его законами почти на каждой странице своих произведений. Поэт Иван Цыба издал в 1911 году, под редакцией некоего В.Степовика, книжку своих стихотворений, напечатанную «недодержанной» фонетикой (эпитет в кавычках беру из «Рады»). Поэт М.Филян- ский отпечатал в Москве, также в 1911 году, второй том стихотворений; по отзыву библиографа «Лит.-наук, вістника», господин Филянский придерживается какой-то несуществующей орфографии, представляющей винегрет из «ярыжки» (этимологического правописания) и «кулишов-
201


ки» с добавлением «антиправописных» вставок. От отдельных лиц (помня пословицу, что «в семье не без урода») перейдем к просветительным учреждениям. Вот пред нами киевское идейное издательство «Лан», поставившее своею целью популярные издания (для крестьян) и детские книги (для школьного возраста). Большинство изданий печатается «галицкой» фонетикой, отличающейся, следовательно, от орфографии украинской же периодической прессы. Но и это не все: популярная брошюра № 7, составленная господином Гайчуком, допускает рядом «прогулка» и «прогулька», «кипариси» и «кіпариси» и т.п., вероятно, с тою целью, чтобы читатели усваивали любое начертание слов — на выбор. То же можно сказать и о брошюре № 9, составленной славным пиитою
О.Олесем, который слова «камінне, убране, нещасте, каятте» пишет, для разнообразия, то с флексией на «е», то с флексией на «я»Х1'5°.
Не лучше современных вариантов фонетической орфографии и те способы правописания («романовка», «драгомановка» и т. д.), которые конкурировали с «кулишовкой» в последней четверти прошлого века. Касаться их мы не будем, но упомянем, что с ними приходится встречаться в печати и теперь.
Свои замечания по поводу фонетического правописания мы закончим пожеланием, чтобы правительство защитило деревню путем специального законодательства от этой язвы, могущей только тормозить всякое просвещение, всякую грамотность. Те люди, которые изобретали и изобретают новые орфографии «с научными целями», пусть публикуют результаты свои в научных же изданиях; кто занимается этим по дилетантизму, от нечего делать или по малограмотности, пусть печатается «на правах рукописи». Народу же, нуждающемуся прежде всего в элементарной грамотности, мы не смеем давать эти «плоды недозрелой науки», ибо иначе мы будем этой самой грамотности ставить палки в колеса. Мы хотели бы верить, что все воспитатели народа, прямые и косвенные, от крохотной школы грамоты до здания у Чернышева моста, признают эту нехитрую истину, защитят Южную Русь от новых вандалов, посягающих на ее юную и неокрепшую грамотность, и скажут им «руки прочь!».
Как современная украинская партия, так и старые украинофилы нередко сравнивали и сравнивают свои заботы и хлопоты по выработке литературного малорусского (resp. украинского) языка с западноевропейскими литературными движениями у северных немцев, фламандцев, бретонцев и провансальцев. Это сравнение употребляется именно для оправдания появления и существования южнорусского литературного сепаратизма, а следовательно, и для заохачивания южнорусской интеллигенции к работе на этой ниве. Такое положение вопроса не позволяет нам его оставить без беглого историко-литературного обзора.
Провансальский язык, называемый также языком «д’ок» (langue d’oc), есть комплекс диалектов Южной Франции, выработавшихся, параллельно прочим романским языкам, из романизованных народных говоров. Название «провансальский» — искусственное: древнейшие писатели (на диалектах) обозначали свой язык по области («лимузин», «пуатвин», «Гасконь»); термин «Прованс» (от древней Provincia Romana) одержал верх с XIII века, как общее обозначение населения, языка и литературы нескольких южнофранцузских областей.
Литературную обработку провансальский язык получил в XI веке. В основе его лежит, по мнению некоторых исследователей, лимузинское
202


наречие; по мнению других, литературный язык выработался из взаимодействия нескольких диалектов. Первый известный нам поэт был граф Пуату (см. выше — диалект «пуатвин»).
Провансальская литература, державшаяся исключительно рамок беллетристического и преимущественно поэтического творчества, достигла художественной обработки в руках поэтов-трубадуров (правильнее — тробадоров). Эпоха блестящего развития провансальской поэзии длилась с конца XI до начала XIV века, когда в силу политических событий изменились обстоятельства жизни.
Любопытно, что уже в конце XII века часть трубадуров в погоне за новизной формы и индивидуализацией выражения интимных ощущений пользовалась приемами, во многом напоминающими произведения современных «декадентов». Это явление представляется болезненным кризисом, указывающим, быть может, на внутреннее разложение провансальской литературы независимо от внешних неблагоприятных обстоятельств.
Поэзия трубадуров не усидела дома. Уже в XII веке многие из них предприняли путешествия в соседние страны; в следующем столетии движение усилилось, и провансальские поэты, принятые при разных дворах (в Италии, Сицилии, Англии, Испании и т. д.), оказали немаловажное влияние на развитие других европейских литератур.
В Италии «модный» провансальский язык был некоторое время и языком местных поэтов; даже Данте, выводя в своем «Чистилище», написанном, как известно, в начале XIV века, тень трубадура, влагает в его уста несколько строф по-провансальски.
С XIV века, по мере замирания провансальской светской беллетристики, стала развиваться провансальская духовная литература по категориям, однородным в средние века во всех западноевропейских литературах, так что эти произведения скорее входят в состав общеевропейской, чем специально провансальской литературы. Это — те же духовные стихи и гимны, легенды, мистерии и литургические драмы. От XIV века мы имеем 2 мистерии, а от XV века около десятка религиозных драм. В течение трех следующих столетий (XVI—XVIII) провансальское литературное творчество прекратилось и в этом направлении.
Особенной популярностью в Провансе пользовались входившие в состав религиозных драм так называемые «epitres farcies» — вставки на народном диалекте в латинский текст драм. Эти народные «epitres» были прямыми, хотя и не непосредственными, образцами занесенных позднее из Польши в Западную Русь малорусских интермедий.
С началом XIX века, в связи с общим движением романтизма и возрождением национальностей, возникают попытки создать новопровансальскую литературу; делать это пришлось путем работы над главнейшими диалектами. Диалектов, послуживших для воссоздания литературного языка, насчитывают более полудесятка.
Таковы диалекты: лимузинский, оверньский, лангедокский, собственно провансский, руергский и беарнский, отчасти,также — гасконское наречие.
Первым поэтом этого нового литературного движения был гасконец Жан Жасмен, современник Тараса Шевченко. По его инициативе состоялись съезды сторонников этого движения: в 1852 году в Арле и в 1853 году в Эксе (Aix). В 1854 году в окрестностях Авиньона
203


кружок поэтов-южан сформировался под председательством провансальца Жозефа Руманиля в литературное общество, поставившее целью воскресить язык трубадуров; наиболее плодовитым и талантливым писателем оказался самый юный член кружка Фредерик Мистраль. Члены организации присвоили себе имя фелибров»Х1'51.
В 1861 году движение это перешагнуло Пиренеи и свило себе гнездо в Каталонии. Кроме большой близости старокаталонского наречия к провансальским диалектам здесь нашлась готовая почва к политическому партикуляризму.
В XII веке находившийся в личной унии с Аррагонским королевством Каталонский принципат (графство) был вполне автономен; восточная граница его простиралась до реки Роны, захватывая значительную часть Южной Франции. В конце XII века Каталония добилась широкой парламентской конституции, придавшей ей, по мнению испанских ученых, характер республики с наследственным президентом (королем Аррагонии). Соединение аррагонской короны с кастильской привело в XVII веке Каталонию к борьбе против введения кастильских порядков. Каталонцы восставали и дважды переходили во французское подданство, в котором оставались с 1640—1659 год и с 1694 по 1697 год. В 1716 году Каталония, после кровавого мятежа, была усмирена коалиционной французско-кастильской армией, лишилась своего парламента (депутации кортесов) и стала рядовой испанской провинцией. Здесь, однако, доселе не умерли традиции былой свободы и существует органическая племенная ненависть к кастильцам.
Пережив в XVII и XVIII веках бурные моменты своей национальной истории: в первом случае — одновременно с Хмельниччиной, а во втором — почти одновременно с крушением (de facto) малороссийского гетманства, Каталония в 60-х годах прошлого столетия (когда наши украинофилы печатали малорусские буквари для сельских школ) увлеклась, в лице части своей интеллигенции, движением фелибров. Здесь стали вырабатывать из грубого и негармоничного каталонского наречия новокаталонский язык, подражая Мистралю и Руманилю, и получили продукт, весьма близкий к новопровансальскому языку. В 1864 году новокаталонские деятели основали в Барселоне школу для пропаганды языка, а с 1873 года издают также свой журнал («Biblioteca catalana»). Движение это не пустило корней в народе; немногочисленные интеллигенты, оставшиеся ему верными, занимаются теперь преимущественно сочинением лирических и эпических стихотворений^'52.
Политико-партикуляристические стремления каталонских «фелибров» вдохнули федералистические тенденции в более пылкие и менее уравновешенные головы из состава южнофранцузского фелибрижа (felibrige). В 1876 году фелибры организовались в 4 отдела; провансальский, каталонский, аквитанский и лангедокский.
Председатели отделов (синдики) со старшинами («majoraux») входят в состав центрального органа («консистории») из 50 членов. Общее число фелибров было в то время около 1,5 тысячиХ1'53.
С момента сближения с каталонскими сепаратистами литературная продукция французских фелибров пошла по двум направлениям. Беллетристы и поэты, продолжая план, намеченный Жасменом и Руманилем, старались воскресить язык трубадуров и печатали свои произведения, предназначенные для интеллигенции, всегда с параллельным французским переводом. Другие фелибры принялись за популярную литерату-
204


ру, надеясь конкурировать своими газетами и брошюрами с произведениями французской прессы, а со временем вытеснить последнюю с Юга Франции. Мистраль закончил в 1882 году словарь («Lou tresor dou Felibrige»), долженствующий служить как бы нормой новопровансальского языка. Этот язык, однако, не пересилил разнообразия отдельных диалектов и говоров, и издания фелибров имеют в народе ничтожный круг читателей и весьма малый тираж, за исключением альманаха «Агтапа prouvensau», выпускаемого ежегодно в 10 тысяч экземпляров и содержащего популярные песенки и жаргонные фарсы. На проповедь провансальского национализма народные массы в Провансе не реагируют вовсе и считают себя настоящими французамиХ1‘54.
В конце 70-х годов по инициативе нескольких педагогов, с профессором Мишелем Бреалем147 во главе, подымался вопрос о введении новопровансальского языка как языка преподавания в начальных школах Юга. Предложение это в педагогическом мире Франции не встретило никакого сочувствия, а на практике попытки устройства таких школ разбились о несогласие обывателейХ1'55.
Тогда же основан был вскоре прекративший свое существование журнал «Li Patriarcho», пропагандировавший проповедь в деревнях на новопровансальскоми языкеХ1‘56.
В 1872 году и позднее имел несколько бесед с Руманилем и другими фелибрами киевский профессор (позднее политический эмигрант) М.Драгоманов. Партизаны Драгоманова некий Лесевич и другие принимали даже участие в фелибриже, которое, вероятно, было схоже с ролью фелибров-каталонцев. Нашелся один фелибр-француз (Ксавье де Рикар), который в течение трех лет (1877—1879) выступал с публичной проповедью превращения Франции в федеративное государство, при автономии Прованса с самостоятельным государственным языком. Голос Ри- кара остался одиноким, а утопичность его планов была высмеяна всеми без исключения органами прессы парижской и местной провинцальнойХЬ57.
В настоящее время провансальское движение во Франции совершенно очистилось от всяких политических тенденций, и ставить его в параллель с современными формами украинского движения (при всей курьезности упомянутых нами случайных хронологических совпадений) означало бы колоссальную наивность и лишь подчеркивало бы абсурдность украинства, оперирующего на темноте простонародья и неосведомленности южнорусской интеллигенции в ее целом.
Современное провансальское движение в его литературно-эстетических и археологических формах имеет много поклонников вне пределов Франции: его с любовью изучают лингвисты, ученые и дилетанты в Германии, Швеции и даже АмерикеХ1'58.
Для характеристики зарождения провансальского движения упомянем, что основатель фелибрижа Руманиль был, по отзыву Маркетона, архикатоликом, архироялистом и горячим французским патриотом.
Аполитичность движения в Южной Франции видна уже из того, что при народной переписи, имевшей место около 10 лет тому назад (о которой мы располагаем сведениями), все провансальцы в числе 1400 тысяч, владеющие диалектами провансальского языка, показали тем не менее своим родным языком — французский... По мнению компетентных наблюдателей, такое явление объясняется преимущественно введением во Франции всеобщего обязательного, обучения на государственном языке.


Современные фелибры и их друзья говорят о своем новопровансальском языке совсем в ином духе, чем наши доморощенные господа Грушевские и Ефремовы о своей украинской мове. Упомянутый нами педагог-фантазер профессор М.Бреаль был уверен, что «школьное преподавание на провансальском языке может отлично уживаться с пропагандой национального языка (французского), ибо оно служило бы лишь способом классического обучения». Тоже подтверждает и известная писательница Э.Адан (m-me Е. Adam), называя провансальский язык предком французского («1е fransais ancestral»). Ближайший сотрудник Мистраля и Руманиля фелибр Обанель желает петь лишь «во имя величия Франции: ей все цветы, ей вся любовь, ибо Франция — наша обожаемая мать; фелибры-поэты Прованса вместе с поэтами Парижа все поют для нее!»Х1‘59.
Талантливый поэт-фелибр Феликс Гра (Gras) пишет приятелю, уроженцу Северной Франции, о своем патриотическом чувстве:
J’aime mon village plus que ton village;
J’aime ma Provence plus que ta province;
J’aime la France plus que tout.
Закончим оценку провансальского фелибрижа словами известного историка Рамбо148, профессора парижской Сорбонны и знатока России, который провел свою параллель между южнофранцузским и южно- русским сепаратизмами.
«Наши провансальцы, — пишет профессор, — будучи не менее малороссов преданными литературному культу родной речи, прекрасно понимают вместе с тем, что воссоздание Прованса как независимого государства возможно только на развалинах Франции. Отделить себя особою государственностью от Марселя, Тулона, Ниццы, от беспрепятственного пути к Алжиру и Тунису — Франция, очевидно, не допустит, пока она существует. А радикалы украинофильства не догадываются, по-видимому, что Одесса, Севастополь, Ялта — это русские Марсель, Тулон, Ницца, азиатское же (кавказское) побережье Черного моря — это Алжир и Тунис России. Надо быть совершенно лишенным политического чутья, чтобы пренебрегать в планах будущего такими событиями в прошедшем, как Полтавская битва, Наваринс- кое сражение, оборона Севастополя, и при этом не считаться вовсе с силой общерусского унитаристского наслоения во всех местностях России, населенных малороссами. Оно не менее густо, чем общефранцузский культурно-патриотический пласт, легший на области с провансальским населением»Х1’60.
Совокупность народных говоров Северной Германии известна под общим именем нижненемецкого языка. Он делится на западное нижнефранкское наречие (переходящее в соседние Бельгию и Нидерланды) и на собственно нижненемецкие (или нижнесаксонские) диалекты (Plattdeutsche). Последние распадаются на многочисленные (67) говоры. Появление в Северной Германии с XVI века лютеровой Библии, переведенной на верхненемецкий язык, положило здесь прочное основание литературной гегемонии последнего и убило ростки юной нижненемецкой литературы (на диалектах).
Лексические отличия «Plattdeutsch’a» от верхненемецкого языка весьма велики. Приведем несколько примеров. Imme — пчела (Biene);


lich — пустой (leer); wan — очень (sehr); Duwe — голубь (Taube); Schap — шкаф (Schrank); ball — если (wenn) и т.д. Учитывая различия морфологические и фонетические, можно оказать, что народные немецкие говоры северян и южан менее схожи между собой, чем, например, языки польский и русский.
Север Германии не хотел без боя капитулировать пред завоевательным движением верхненемецкой литературы. Имели место неоднократные попытки выработать общий для нижнегерманского населения литературный язык или же развить для этой цели один из более крупных диалектов. Ход культуры неумолимо разбивал, однако, эти кабинетные некоординированные попытки. В XIX столетии произведения талантливых и плодовитых беллетристов (Groth, Reuter) создали обширную аудиторию интеллигентных почитателей нижненемецкой литературы. С 1852 года стали появляться многочисленные литературные кружки по пропаганде Plattdeutsch’a; деятельность их объединялась и регулировалась берлинским «Всеобщим союзом» («Allgemeiner Plattdeutscher Verband»). По уставу, союз и кружки ставили своею целью «охранить нижненемецкий язык от гибели как разговорную речь и обеспечить ему подобающее место в литературе». Из целого ряда возникших тогда популярных журналов и газет уцелел доселе лишь один беллетристический журнал «De Eekbom» (переименовавшийся с 1885 г. в «Uns Eekbom»), но и он теряет с каждым годом число своих подписчиков, а его дефициты покрываются несколькими библиофилами.
Некоторые немецкие педагоги (Дистервег149, Рихтер, Гильдебрандт и Бургвардт) ратовали, в теоретических статьях, за преподавание на местных диалектах в сельской начальной школе. Эти отдельные голоса не встретили поддержки ни в ученом мире, ни в обществе. На практике такие опыты совершенно не привились, не говоря уже об отсутствии учебной либо научной литературы на нижненемецком языке. Приспособлять его для этой цели никому там и в. голову не приходит*1'61.
Весьма возможно, что нижненемецкому литературному движению стали до известной степени на пути и версальские крестины германской империи в 1871 году. Первое место в ряду причин, заставляющих немцев дорожить общим литературным языком, занимает все же присущее каждому немцу глубокое национальное чувство (самосохранения), выкованное 100 лет назад под ударами наполеоновской гвардии и сливающееся теперь во всенародный немецкий хор «Deutschland tiber Alles!».
В продолжение последних 60 лет число лиц, говорящих на нижненемецких диалектах, неудержимо тает: школа, церковь, казарма являются сами по себе могучими орудиями общенемецкой культуры и литературы, но еще более деятельными истребителями диалектов являются миллионы экземпляров дешевой немецкой газеты, проникающей в самые захолустные уголки и делающей там мирные завоевания ежедневно.
Наряду с этим — в маленькой соседней Голландии, не помышлявшей о каком-либо литературном партикуляризме, но долгие века находившейся в условиях культурно-национальной изолированности от родного немецкого мира, упомянутое нами нижнефранкское наречие давным-давно превратилось в самостоятельный литературно-научный (голландский) нидерландский язык. В своем развитии нижнефранкское наречие вошло во взаимодействие с нижнесаксонскими диалектами (с востока) и с наречием фризским (с северо-запада). Первые зачатки литературного нидерландского языка замечаются уже в XII веке.
207


В конце XVI века борьба диалектов закончилась решительным превосходством нижнефранкского наречия, и с этих пор развитие нидерландского языка идет безостановочно вперед; в 1619—1637 годы на него переведена Библия, и перевод этот официально был признан Церковью. Отметим, кстати, что в Западной Вестфалии (находящейся, как известно, в черте общеиемецкой культуры) то же нижнефранкское наречие едва прозябает в глухих деревнях и ежегодно обогащается (лексически) за счет языка общенемецкого.
Любопытную картину литературного сепаратизма «на два фронта» представляет собою так называемое фламандское движение в Бельгии (по возрасту — ровесник украинофильству).
Фламандцы составляют одну лингвистическую группу с голландцами и даже могут считаться представителями голландского племени и носителями нижнефранкского языка в Бельгии, где они составляют 4/7 населения и живут в обеих Фландриях, в Лимбургской и Антверпенской провинциях. Остальное население Бельгии состоит из романского племени валлонов, говорящих на одном из севернофранцузских диалектов. Различия между фламандским (нижнефранкским) наречием и говорами голландцев — чисто диалектического характера. Находясь с конца XVI века под чужою властью, последовательно: испанской, австрийской и французской, отличаясь от братнего голландского народа религией, католики-фламандцы стояли вдали от голландской культуры и литературы, а развитие их языка шло болезненным, ненормальным темпом.
В начале прошлого века Наполеон I в присоединенных к Франции бельгийских департаментах начал систематически преследовать фламандский язык, запретив употребление его в школах, судах и сношениях с администрацией. Такие меры искусственного насаждения чужого (французского) языка среди германского племени, напоминающие политику мадьяр в Угорской Руси и немцев в Великопольше, вызвали после падения Наполеона здоровое национальное движение против французского засилья и тяготение к голландскому печатному слову. После событий 1830 года (разрыва Бельгии с Голландией) часть фламандской интеллигенции начала, однако, выдвигать мнимое свое различие от голландцев. Политика бельгийского правительства, со времени создания (1831 г.) самостоятельной Бельгии, поощряла эти зачатки фламандского литературного сепаратизма как менее опасного, чем тяготение к родной голландской литературе. С 1839 года во главе фламандских «националистов» стал деятельный вожак Willems. Борьба с валлонами тянулась долго, и наконец в 1878 году равноправность фламандского языка с французским была признана в Бельгии официально, а в 1886 году (почти одновременно с началом деятельности Львовского наукового товариства в Галиции) учреждена была бельгийским правительством Королевская фламандская академия наук.
Литературный язык, вырабатываемый фламандскими писателями, в общем совпадает с литературным голландским языком, хотя в лексиконе и синтаксисе сохранены этими писателями умышленно некоторые местные особенности. Фламандская периодическая пресса и популярная литература не может конкурировать с французской литературой и прессой. Часть фламандских писателей пишут по-французски, даже сделали себе мировое имя, как Верхарн150 и Метерлинк151. Писатели же фламандские находятся на поводу у католической клери-
208


кальной партии, издания которой имеют довольно скудный тираж и весьма определенный круг читателей*1'62. Несомненно, что при неопределенно долгом сохранении равновесия фламандская литература может понемногу развиваться, при всей искусственности своего зачатия. Еще вероятнее, однако, что большинство фламандского народа, по закону национального тяготения, окажется со временем в объятиях нидерландской культуры, вкушая и теперь лишь ее разновидность. Росту фламандской культуры вредит и сейчас непрекращающаяся денационализация части фламандской интеллигенции, тяготеющей к французской (валлонской) культуре. Последнее явление очень напоминает полонизацию червоно-русов в Галиции.
Французские бретонцы — ближайшие родичи туземцев британского Уэльса — принадлежат к кимврийской ветви кельтского племени. Жители Верхней Бретани давно утратили родной язык и перешли на французский. Сельское население Нижней Бретани — около 1 миллиона душ — сохранило еще древнее кельтское наречие; это так называемые bretons bretonnants».
Современный бретонский язык очень мало отличается от того, которым написан древнейший памятник (VI века). Запас слов кельтий- ского происхождения соответствует лишь первобытной ступени культуры; образованные классы должны заимствовать выражения из французского языка. После совершенного присоединения Бретани к Франции (в XVI в.) простонародье с большим упорством держалось своего языка, распевало древние песни и сказания. В том же XVI веке напечатано было до 150 драм или мистерий на бретонском языке. В XVII веке священники Керодерн и Монуар печатали назидательные брошюры для народа на его родном языке. В XVIII веке под напором французской школы бретонская литературная продукция прекратилась.
Начало XIX века принесло попытки возрождения бретонского поэтического творчества и опыты литературной обработки языка. Появились словари и грамматики. В 1827 году вышел из печати перевод Библии. В 40-х и 50-х годах прошлого столетия организовался кружок бретонских поэтов (так называемые «клеры»). Позднее появились журналы беллетристического содержания, но рассчитанные на читателя- интеллигента, они имели ничтожный тираж. Литературное движение это находит работников, и доселе пишущих по-бретонски стихотворения и новеллы. Занятие это носит чисто любительский, отчасти археологический характер и не в состоянии возбудить какой-либо интерес в простонародье. Крестьянин-бретонец слишком практичен, чтобы теперь, в XX веке, повернуться спиной к могучей струе французской культуры. Число «bretons bretonnants» уменьшается с каждой переписью, и в некоторых деревнях они перевелись совсем.
Украинская партия в своих литературно-политических домогательствах любит ссылаться также на пример Шотландии, Ирландии и Валлиса (Уэльса). Попытки установить в данном случае хотя бы частичный параллелизм не могут рассчитывать на какой-либо успех.
Автономные тенденции ирландцев, получающих в настоящем году свой парламент, покоятся исключительно на аграрно-экономической почве, и литературный сепаратизм никогда не выступал здесь на сцену. Ирландский язык, принадлежащий к гэльской группе кельтских языков, не играет уже в стране никакой роли: все митинги о «Home-rule» ведутся на английском языке, вся пресса — английская. Число лиц, говоря-
209
14 Заказ 857


щих только по-ирландски, составляет всего ■/20 населения; около 10% владеют ирландским и английским языками. С каждой новой переписью процент населения, знающего ирландский язык, падает.
Родственный ирландскому гэльский язык в Северной Шотландии и на Гебридах (язык Оссиана) пережил эпоху своего литературного расцвета в XV веке; после длительного периода упадка литературу эту пробовала оживить, по политическим и религиозным соображениям, партия тори (якобитов). Число лиц, владеющих ныне гэльским языком, совершенно ничтожно. Местный шотландский язык (тевтонского происхождения) был в XV и XVI веках официальным языком страны и имел обширную литературу (богословскую и историческую); ныне он употребляется лишь в лирической поэзии. Язык этот, на котором в XVIII веках писал знаменитый поэт Роберт Бернс, по отношению к английскому языку напоминает народные малорусские наречия по отношению к русскому; практического значения он не имеет. Сомнительна, наконец, и возможность литературного развития вымирающих языков Шотландии под постоянным давлением мощной английской культуры. В деле парламентарного автономизма пример Ирландии соблазняет, правда, часть шотландских националистов, но пока они — в подавляющем меньшинстве: так, петицию о шотландском «Home-rule» подписали в 1910 году из 72 депутатов-шотландцев всего 21, то есть менее одной трети.
В княжестве Валлийском самой дикой гористой части Англии, около половины населения (двухмиллионного) — преимущественно горцы — очень привязаны к родному кимвро-кельтскому (валлийскому) языку. Есть там несколько школ с преподаванием на валлийском языке, издаются популярные брошюры и даже народные газеты. Упражняется на этом языке и несколько поэтов. С каждым годом, однако, английская речь проникает все дальше в эти трущобы, по мере чего исчезают и валлийские учебники из школ. Литературный партикуляризм Уэльса зависит, кроме малокультурности населения, еще от самобытности языка, который столь же мало имеет общего с английским языком, как, например, грузинский или сартский язык с русским.
Из беглого обзора современных западноевропейских литературных сепаратизмов мы видим, что даже там, где, как у кельтов Франции и Великобритании, субстратом является совершенно самостоятельный и чуждый государственному язык, он не подает надежд выработаться в литературу, сколько-нибудь заслуживающую внимания. О наречиях, родственных государственному языку, наши западные соседи постыдились бы даже подымать вопрос. Еще в XVI веке немцы-южане (по языку верхненемцы) называли верхнесаксонский язык лютеровой Библии чужим «мейссенским» и прилагали к своим изданиям книги словарь «иностранных» слов; теперь от Цюриха до Гельголанда, от Страсбурга до Риги этот язык признается общенемецким. Он царит в каждой немецкой сельской школе Австрии, Германии и Швейцарии, хотя, например, баварские (верхненемецкие) диалекты более разнятся от него, чем малорусское наречие от языка русской школыХ1‘63. Общенемецкий язык служит единственным толмачом между швабом и ганноверцем, которые иначе друг друга не поймутХ1'64.
Что нижненемецкий язык, уступив в литературе место верхненемецкому, не поставил северных немцев в положение «угнетенной и
210


недержавной нации» (так плачутся о малороссах крокодилы украинской партии), можно видеть хотя бы на жителях Бранденбурга: бранденбургский диалект не помешал им на своих песках выпестовать Пруссию, построить Берлин и играть первую скрипку в германском имперском концерте. Об этом вопиют не только камни, но и враги немцев — поляки, которые признают за бранденбуржцами заслуженные права на гегемонию в Германии*1'65.
Французский литературный язык, развившийся из диалекта Иль-де Франс, не только переварил норманский язык и успешно вытесняет языки бретонцев, провансальцев и басков, не только легко объединяет свои 14 крупнейших диалектов, но и доказал свою живучесть, удержавшись в судебных учреждениях островов Ла-Манша (Гернси и Джерн- си), принадлежащих британской короне.
Два десятка диалектов объединенной Италии легко уживаются под литературной кровлей тосканского (старофлорентинского) наречия, имея «для домашнего обихода» и свои «подлитературы» (области бытового рассказа и поэзии), никаких дальнейших претензий не предъявляющие.
Кастильское наречие, государственный язык Испании, сонной и малокультурной, медленным, но верным шагом приближает к себе и ассимилирует родственные диалекты. Так, например, каталонский язык, бывший в Аррагонии литературным и административным, исчез оттуда совершенно; сама Каталония с Валенсией только ждут своей очереди. Над пропагандой испанского (кастильского) языка работает здесь кроме науки и публицистики также торгово-промышленный класс и большинство интеллигенции (не страдающей «пирятинским» или «кобелякским» патриотизмом). Полагаем, что дело стоит на верном пути.
Доктринерский ригоризм литературного новогреческого языка, старающегося хранить аттические нормы, не сулит ему, по нашему мнению, славной будущности. Для народа он сейчас полумертв, и в недалеком будущем греки должны из своих 70 диалектов выработать среднюю арифметическую величину — национальный литературный язык.
Будем надеяться, что чувство панэллинизма не допустит греков окраинных (Македонии, Сирии и т. п.) работать по способу Львовского наукового товариства и вырабатывать свои литературные языки грекославянского или греко-арабского типа.
Обращаясь к славянскому миру, мы видим, что центростремительные тенденции здесь вытекают из инстинкта национальной и даже общеславянской агломерации. Так, в польской диалектической группе держатся крепко и великопольское, и силезское, и мазурское наречия; сюда же (к польской литературе) тяготеет большинство неонемечен- ной кашубской интеллигенции, хотя кашубский язык стоит ближе к полабскому наречию, а иные ученые считают его даже самостоятельным («поморским») языком. Сербо-хорватская литература обслуживает (при двух алфавитах) сербов королевства, венгерских хорватов, далматинцев, босняков и черногорцев, почти объединяя наречия штокав- ское, чакавское и кайкавское (названия произошли от местоимений «што», «ча» и «кай», соответствующие нашему «что»). Полное объединение облегчится устранением одного из алфавитов, к чему уже делаются некоторые шаги.
Многострадальные хорваты (лишенные недавно конституционных гарантий в мадьярском королевстве) проявили в прошлом столетии акт высокой национально-политической мудрости. В течение первой
14*


трети века они усердно разрабатывали в литературе свое «кайкавское» наречие, но затем в 30-х годах, под руководством известного деятеля иллирства Людевита Гая отказались от провинциального наречия и перешли, чрез далматское наречие (имеющее древнюю литературу), к общему сербо-хорватскому языку, который получил обработку в трудах Обрадовича и Караджича*1*66.
На том же исторически и политически еще более правильном принципе построена литературная платформа русской партии в Галиции, борющейся против слепого провинциального эгоизма литературно- полонизованной украинской партии.
На вопрос, нужны ли искусственные меры борьбы против наречий или диалектов и против литературной обработки их в провинциальные подлитературы, ответ может быть лишь отрицательный: культура как и промышленность, растет не только чрез фабричное, но и чрез кустарное (более индивидуальное) производство. Другое дело, если жрецы той или иной подлитературы, по соображениям социально-политическим, будут стремиться к созданию «государства в государстве»; предоставить им свободу действий, дать им возможность вводить нечистую инфекцию в недра темных беспомощных народных масс было бы не только государственным (исправимым), но и национальным (непоправимым) бедствием, а следовательно, и преступлением. Интеллигенция в интересах народа обязана сознательно работать на поле «идейной борьбы» с этим злом, но, пока солнце взойдет, роса очи выест: культурное воспитание народных масс, ведомых на ложный путь изучения анемических волапюков, должно быть защищаемо и опекаемо отечественным законодательством и просвещенной государственно-культурной армией народных учителей и популяризаторов.
В сентябре нынешнего года, когда настоящая глава заканчивалась печатанием, известный малорусский писатель, 74-летний старец Иван Семенович Нечуй-Левицкий, выпустил в свет малорусскую брошюру в 6 печатных листов под названием «Криве дзеркало украінськоі мови». Брошюра посвящена нещадному бичеванию современного «украинского» языка и содержит немало справедливых упреков по адресу Львовского товариства и его председателя, пропагандирующих этот язык у нас в Малороссии для употребления в литературных и научных трудах. Так как многие оценки и характеристики маститого и компетентного украинофила-литератора являются весьма близкими к высказанным нами в этой и VII главе мыслям и соображениям по поводу эволюции в России современного украинского языка (хотя точки отправления у господина Левицкого и у автора настоящего труда совершенно различны), то мы считаем необходимым дополнить настоящую главу рядом выдержек из его брошюры, пользуясь цифрами для указания на страницы последней.
Галицкий книжный язык, ввозимый к нам в последние годы под маркой украинского, господин Нечуй-Левицкий называет «тяжелым и нечистым, сложенным по латинскому или польскому синтаксису»; в основание его положен «старый галицкий говор, переходной к польскому языку со множеством польских слов» (6—7). Это — «галицкая смесь» (41); для нее «переделывают или прямо заимствуют множество польских слов». «В галицком языке есть много слов с малорус-
212


скими корнями, но со странными приставками, будто сделанными наугад или позаимствованными из польского языка» (44). «В галицких книгах язык полонизован» (81).
«В Галичине много понаписывали книг, много поместили ценных статей в Записках О-ва имени Шевченка, но все эти издания и почти все книги написаны несуразным, странным и тяжелым не языком, а провинциальным говором» (10). Этот «диковинный якобы научный язык» (49) профессор Грушевский рекомендует украинским литераторам с такими особенностями правописания, которые являются подражанием правописанию польскому и сербскому (9). «Галицкая орфография смешна, диковинна и не покоится на каких-либо научных основаниях» (34); и «эту глупость премудрую, эти ребусы зовут фонетическим правописанием» (35).
Переходя к современной украинской прессе в России, господин Не- чуй-Левицкий останавливается на отдельных периодических изданиях.
Язык «Лит.-наук, вістника» (за 1910—1911 гг.) он называет «головоломным, напоминающим какую-то чертовщину с ботвиньей» (16). Газеты «Село» и «Засів» «по языку непригодны ни для крестьян, ни для интеллигенции»; такие газеты — «ни Богу, ни людям», «ни Богу свечка, ни черту кочерга» (32); их язык, это — «школьные упражнения, схожие с карикатурой на язык малорусский» (36). «Крестьяне на деревне слушали «Село», собравшись в избе; один из слушателей выхватил номер (из рук чтеца), изорвал его и в досаде стал топтать ногами» (28). Немало неудачных фраз и слов и в Записках Киевского товарищества, особенно в переводных статьях Е. Тимченко» (автора украинской грамматики. — Прим. С.Щ.), в которых он заботится не о смысле оригинала, а только о словах (33). «Сельские народные учителя, читая (педагогический) журнал «Світло», могут наградить себя «оттуда всяческой лингвистической дрянью» (55). «Язык «Рады» для нашей (малорусской) публики вовсе неприемлем, ибо он смешон, чуден и непонятен» (63).
Достается от почтенного украинофила и отдельным «письменникам».
«Профессор Грушевский за основание своего литературного языка взял не малорусский язык, а галицкий говор («говірку») со всеми его старинными (? — С.Щ.) формами, даже с некоторыми польскими падежами; к этому он прибавил много польских слов, какие обычно употребляются галичанами в разговоре и в книжном языке, и которых есть немало и в народной речи» (21); «исторические труды проф. Грушевского смогут читать лишь специалисты, либо люди науки, привыкшие ко всяким актовым диковинным мовам» (22); его работа (в смысле языка) торопливо («хапана»), а потому полна неправильностей и ошибок (47). У Леси-Украинки господин Нечуй-Левицкий отмечает привычку употреблять выражения: «на розі (углу) дома», «на розі улиці»; «так говорят по-польски» (26). «Язык Русовой (детской писательницы) нечистый, больше галицкий, чем малорусский, явно тенденциозный, как и язык господина Шерстюка (редактора журнала «Світло» и К° (30). О рассказе С.Черкасенку для детей господин Нечай-Левицкий дает очень любопытный отзыв. «Все это написано, — говорит он, — непедагогично и с предвзятой тенденцией приучать детей и юношество на Украине к... польским словам» (39).
Вывод относительно украинской литературы в Малороссии получается у господина Нечуй-Левицкого суровый, но правдивый. Господин
213


Грушевский, по словам, учинил такую путаницу, такую смуту («заколот») в этой литературе, наболтал такого киселя («джумиги»), что о современном книжном языке можно выразиться народным присловьем; что огород, то и народ, — что редакция, то и своя особая орфография и даже особый язык» (66). С такой амуницией в украинских журналах и книгах украинская литература далеко вперед не убежит, ибо весь этот галицкий и польский груз обломит нашу телегу. На мой взгляд, этот груз — просто мусор, засоряющий наш язык» (68).
Относительно фонетического правописания «с тучею точек над словами» господин Нечуй-Левицкий говорит, что господин Грушевский всем сотрудникам (своих изданий) ставит эти точки и переделывает (в их статьях) малорусские формы речи на галицкие» (48). Возмущает старца и новый обычай «издавать прежних малорусских авторов, прибегая к перелицовыванию языка», что проделали и с его произведениями (37).
Украинским редакциям в России господин Нечуй-Левицкий дает дружеский совет: «непременно переводить на малорусский язык галицкие корреспонденции» (51). Аттестация для «русько-украінськой мови» Львовского товарищества неутешительная.
Мы знаем, что профессор Грушевский уже зондирует почву на счет производства председательствуемого им Львовского научного общества в чин украинской академии наук. Пусть же будет ему отрезвляющим предостережением голос ветерана-писателя, состоящего с 1900 года почетным членом этого самого Общества. Негодующий крик господина Нечуй-Левицкого не старческое брюзжанье, а компетентное напоминание львовским и киевским горе-«письменникам», что они дают народу не хлеб, а камень.
Примечания к главе XI
хи Записки укр. наук, товар, в Киіві. Кн. II. С. 40.
Х|'2 Журнал Министерства народного просвещения. 1859. VI. С. 225. хьз Дашкевич Н. Отзыв о сочинении г. Петрова. С. 229. хм «Украинская жизнь». 1912. III. С. 111.
Х|*5 «Рада». 1910. №№ 211 и 214. 1911. №№ 40, 61, 127, 135, 169 и 238. xw «Dz. Kijowski». 1910. № 315. «Сніп». 1912. №№ 22. «Рада». 1912. № 152. «Литер.-науков. вістник». 1912. VII—VIII. С. 169.
Х|'7 Грушевський М. Про украінскую мову. Киів. 1907. С. 15.
Х|'8 Шафонский А. Черниговского наместничества топографическое описание. Киев. 1851. С. 23—25.
Х|‘9 Wasilewski L. Op. cit. S. 13. Грушевский M. Очерк истории украинского народа. 1911. С. 12.
х, ,° Он же. Украинство в России. СПб., 1906. С. 28. Он же. Про укр. мову і укр. справу. Киів, 1907. С. 8—9 и 12—13.
хт «Литер.-науков. вістник». 1912. VI. С. 540.
ХИ2 Грушевський М. Про мову і укр. справу. С. 10. хмз Ibidem. С. 11 и 23.
х, и Демченко. Правда об украинофильстве. Киев, 1906. С. 22.
ХМ5 Грушевський М. Історія Украіни-Руси. Т. I. Изд. 2. С. 457. Его же. Ілюстр. істор. Укр. Киів. 1911. С. 434. «Лит.-наук, вістн.». 1910. IX. С. 542 и 1911. XII. С. 394.
ХИ6 Ibidem. 1909. I. С. 136 и 140.; 1910. VIII. С. 247, 353, 370, 371 и X. С. 90.1912. IV. С. 29. «Рада». 1912. №№ 115 и 181.
ХИ7 Етногр. карта Угорскої Руси. СПб, 1910. «Лит.-наук. вістн.». 1910. VIII. С. 369. ХИ8 «Світло». 1910. IX. С. 18—26.
214


Х119 «Рада». 1910. №№ 179 и 254; 1911. №№ 3, 92, 111, 149 и 177; 1912. №№ 128 и 137.
х,'2° «Світова зірниця». 1911. JSfbJSib 15, 39 и 40; 1912. № 5. x,-2‘ «Рілля». 1911. № 11. С. 312 и 313.
ХЬ22 «Украінська хата». 1911. С. 451. «Рідний край». 1911. № 24. С. 7. х|’23 «Лит.-наук. вістн.». 1912. III. С. 454.
Х1'24 Ibidem. 1911. XII. С. 508. «Рада». 1912. № 6.
Х|-25 Ibidem. 1912. № 80.
х|'26 Ibidem. 1911. № 265. «Украінська хата». 1911. IX. С. 436. «Світло». 1911. III. С. 76—77.
x,‘27 «Оповідання Альфонса Доде». Перекл. М.Грушевська. 1912. С. 7, 11, 13, 24, 29, 37, 42, 57 и 63.
х|-28 «Лит.-наук. вістн.». 1910. X. С. 199—200. Чупринка Г. Сон-Трава. Киев. 1911. С. 14.
ХІ-29 «Світло». 1912. III. С. 63. «Рада». 1910. № 232.
Х|-30 Ibidem. 1911. N9 260. 1912. № 64. «Украінська хата». 1910. № 1. С. 76 и 1912. No 3—4. С. 237.
ХЬ31 Ibidem. 1912. II. С. 133; «Лит.-наук. вістн.». 1911. X. С. 182; «Рада». 1912. № 57.
х‘-32 Ibidem. 1912. N0 74.
Х1'33 «Украінська хата». 1910. VI. С. 383.
Х|-34 «Лит.-наук. вістн.». 1911. XII. С. 617.
Х1‘35 «Збірник медичн. секц. укр. т-ва в Киіві». Кн. 1. 1910.
Х|'36 «Кіевлянин». 1910. № 132.
Х|'37 Андрій Старо-Сенжарівьский. Товариська самопоміч. Полтава. 1911.
Х|'38 Записки укр. наук, товар, в Киіві. Кн. VIII. С. 82—83.
Х1*39 «Рада». 1910. № 285.
хио Цитир. по «Украінськоі хате». 1910. І. С. 63.
ХМІ «Рада». 1911. No 129.
ХИ2 Ibidem.
хмз Зап. наук, т-ва им. Шевченка. 1910. Кн. IV. С. 189.
ХМ4 «Лит.-наук. вістн.» 1910. XI. С. 314—328.
ХЬ45 «Село». 1910. № 50. Грушевський М. Про укр. мову и укр. школу. Киів. 1912. С. 37—40.
ХМ6 Лободовский М. Перегляд поэмы «Марія». Харьков. 1910. С. 70. «Лит.-наук. вістн.». 1912. VII—VIII. С. 169.
ХИ7 «Жите». Львів. 1912. С. 13—14.
ХМ8 «Украинская жизнь». 1912. III. С. 111.
хиэ Цитировано по Стороженко A. Op. cit. С. 43—49.
х,5° «Світло». 1911. XI. С. 77 и 1912. III. С. 63. «Лит.-наук. вістн.» 1912. III. С. 584. «Рада». 1911. № 76 и 1912. №№ 50 и 57.
х,-5> Marieton (Paul). Nouv. Bibl. Popul. № 97. P. 257. Faure M. Pour la terre natale. Paris. 1910. P. 209.
Xl*52 Faure M. Op. cit. P. 211. хш Marieton. Op. cit. P. 259.
X,M Ibidem. «Украінська хата». 1911. VII—VIII. С. 338.
Х|'м Marieton. Op. cit. P. 259.
X|-56 Faure. Op. cit. P. 229.
x'-57 Ibid. P. 213. «Рада». 1910. № 198.
x'-58 Faure. Op. cit. P. 226.
XW9 Ibidem. P. 237, 258 и 284.
x,'6° Цитир. по «Кіевлянину». 1911. № 104.
x,'6‘ Grimme H. Plattdeutsche Mundarten. Leipzig. 1910. S. 16—17.
Xl*62 «Світло». 1910. IX. C. 32.
X163 Речь Крамаржа 16 декабря 1911 года в Делегация^.
XI'64 Narodni Listy. 1912. № 2.
X,*6S Szczepanowski. О polsk. trad, w wychow. Lwow, 1912. S. 198.
Xl'66 Флоринский Т.Д. Малорусский язык и украинско-русский литературный сепаратизм. СПб., 1900. С. 88—89.
215


Глава XII
Пропаганда украинства в России
Просвиты. Клубы. Музыкально-драматические кружки. Студенчество. Науковое товариство. Харьковское историко-филологическое общество. Московское общество славянской культуры. Библиотеки-читальни. Книжные склады. Сельская кооперация. Тюремные библиотеки. Сберегательные кассы. Сцена. Декламация. Кобзари. Народные чтения. Церковная проповедь. Юбилеи и поминки. Культ Шевченко. Съезды. Искусства: живопись, архитектура, музыка
Закон 4 марта 1906 года о союзах и обществах дал возможность украинской партии развернуть в России, преимущественно на Юге, целую сеть собственных организаций. Главнейшими из легальных украинских организаций являются: «просвиты», клубы, студенческие «громады» и научные общества.
Работа украинских «Просвит» в России, по мнению «украинского» публициста М.Зализняка, имеет громадное значение: они воспитывают население в украинском национальном духе и приучают общество к работе на почве украинстваШ{. Позаимствовав от львовской «Просвиты» название и подражая ей в своих уставах, «Просвиты» у нас успели развить лишь часть своей программы и проявили в деятельности своей различную интенсивность и некоторое индивидуальное разнообразие.
По уставу киевской «Просвиты», послужившему образцом для всех прочих, «Общество ставит своей целью содействовать развитию украинской культуры и главным образом просвещению украинского народа на его родном языке путем организации библиотек, читален, книготорговли, лекций, чтений, курсов, спектаклей, а также путем открытия школ и других просветительных учреждений в районе губернии». Устав Житомирской «Просвиты» оговаривает, кроме того, право издания книг, журналов и газет на украинском языке, а также устройства выставок.
В период 1906—1908 годы «Просвиты» в России зарегистрированы были в 14 пунктах: в Екатеринодаре, Екатеринославе, Житомире, Каменце-Подольске, Киеве, Мелитополе, Николаеве, Новочеркасске, Одессе и Чернигове, в Грубешове (Люблинской губернии), и Седлеце, в Баку и Владивостоке; последним двум предоставлено было право открывать отделения по всему Кавказу, Средней Азии и Восточной Сибири.
К концу 1911 года из этих 14 «Просвит» уцелело 7; закрыты были администрацией за вредную деятельность Киевская и Одесская, за отсутствие деятельности — Черниговская; погибли от худосочия — Владивостокская и Екатеринодарская, а от причин, нам неизвестных, — Сед- лецкая и Грубешовская.
216


Киевская «Просвита», сгруппировавшая отборных и опытных деятелей украинской партии, задавала в течение почти 4 лет тон всему украинскому движению в России. Ее закрытие, по словам «Рады», очень вредно повлияло на все украинско-просветительное движение в Россииш2. Кроме издательской деятельности, нами уже рассмотренной, киевская «Просвита» устраивала в городе и двух его предместьях украинские популярные лекции и народные чтения (по «украинской» беллетристике), а также концерты и изредка спектакли.
Издательская комиссия киевской «Просвиты» характеризовала тенденцию общества уже тем, что основала фонд имени М.Драгоманова. Средства на издания притекали и из Галиции: так в 1909 году киевская «Просвита» получила оттуда пожертвований на 1000 рублейхп'3.
Из здравствующих «Просвит» первую скрипку играет теперь Ека- теринославская, мало заявляющая о себе в самом городе, но успевшая открыть несколько отделений в ближайших к Екатеринославу селах (Деевке, Енакиеве, Криничке, Лоцманском, Перещепине), а также в селе Майуйловке новомосковского уезда.
На Екатеринославской выставке 1910 года был киоск местной «Просвиты», где она выставила украинские учебники для низшей и средней школы, историю М.Грушевского в 7 томах, украинскую беллетристику и экземпляры 58 украинских периодических изданий: 42 из Галиции и Буковины, 5 из галицких колоний в Америке и 11 изданий, выходящих в России. За выставленные экспонаты «Просвита» была награждена большой серебряной медальюША.
Вероятно, благодаря деятельности отделений екатеринославской «Просвиты», в пригородные села вокруг Екатеринослава идут десятки экземпляров украинских газетХ11*5.
Мануйловская сельская «Просвита» своею энергичной деятельностью перещеголяла не только свою учредительницу, но и все другие «Просвиты» в России. Она с конца 1910 года помещается в собственном здании, где устраивает украинские спектакли, концерты, «семейные вечера для учеников низших и средних (!) школ»; на детской «елке»
1910 года сельской детворе здесь было роздано 200 брошюр, а на «елке»
1911 года — 300; в шевченковскую годовщину в селе никто не работал, а просвитяне устроили торжественный акт, причем зал был украшен портретами М.Драгоманова и Б.Гринченко; мануйловская сельская «Просвита» посылала в 1911 году в Москву на просветительный съезд своего делегата ратовать за украинизацию народных школ. Ма- нуйловские просвитяне слушают лекции на украинском языке екатери- нославского профессора господина Эварницкого, они издают, наконец, иллюстрированные посткарты...хп'6.
Освящение здания мануйловской «Просвиты» (в 1910 г.) носило демонстративный характер: были речи председателя екатеринославской «Просвиты» (о «торжестве украинской народной идеи») и представителя студентов-украинцев из Варшавы; читались приветствия от студенческой украинской «громады» Петербургского горного института и таковой же Петербургского политехнического (технологического?) института, от студентов Киевского коммерческого института, ОТ ЛЬВОВСКОЙ Просвиты и от многих украинских деятелей. Местный священник произнес поучение, в котором вспоминал «славных запорожцев, которые мощно защищали свой край и свой народ», и радовался, что в потомках проснулся дух запорожского рыцарства... и выросла фортеция...
217


для борьбы с темнотою... помощью правдивого слова». Через год, в концерте 10-го декабря 1911 года, просвитяне снова напомнили сельской аудитории о «Сечи», но уже в более конкретной форме — исполнением «Сечевого марша», что украинской прессой отменено501'7.
Каменец-подольская Просвита насчитывала в 1911 году около полутораста членов. В 1908 году она собирала фонд на организацию курсов украинского языка в двухклассных народных училищах, но получила для этой цели только 500 рублей от «Просвиты» же из Одессы и упустила время, так как «школьная администрация» воспрепятствовала превращению «принципиального дозволения» в фактическое501'8. Теперь «Просвита» разделяет свою деятельность, руководимую в значительной мере духовенством, между устройством украинских спектаклей или литературных вечеров и открытием библиотек-читален с продажею украинских книг. В 1911 году таких читален было 5: в Каменце- Подольске и селах Куниче, Щуровцах, Иваньковцах и Печере. Книжек продано было в 1910 году на 700 рублей. Заведующими читален состоят местные приходские настоятели, которые мало заботятся о соблюдении устава общества и произвольно расширяют район деятельности читален. По уверению «Рады», эти библиотеки обслуживают не только товарищей-просвитян, но и служат для всеобщего пользования; этого мало, — книжки из этих библиотек раздаются и в соседние селаХ]19.
В 1911 году каменец-подольская «Просвита» фигурировала на выставке в городе Хотине Бессарабской губернии и за свои экспонаты была награждена бронзовой медальюХ]Ш.
Библиотека-читальня каменец-подольской «Просвиты» выписывала все украинские журналы и газеты, выходившие в России, 6 Львовских периодических изданий и венский журнал «Ukrainische Rundschau»; из русских газет получался только социал-демократический орган «Наши вести» (сведения за 1910 г.)501'11.
Сельская читальня в селе Печере (брацлавского уезда), руководимая местным священником, «поставляет отборную умственную пищу всему окрестному сельскому населению. Весною 1911 года устроен был вечер в память Шевченко с 40 номерами украинских декламаций: исполнителями были дети от 6 лет, молодежь и семейные крестьяне. Летом 1911 года один литературный вечер был составлен из 45 номеров: декламировала сельская молодежь и дети 8—12 лет, а на другом — в память Б.Гринченко — был исполнен траурный марш. Местом вечеринок служит или рига (клуня), или местное волостное правлениеХ]Ш.
Житомирская «Просвита» в 1910 году поставила себе задачу «основывать частные народные библиотеки и жертвовать книги в существующие библиотеки; к концу года разослано было в села около 500 книг различного содержания небольшими сортиментами»501'13. В начале 1911 года Просвита стала замирать, и общее собрание имело место в составе 17 душ (из 169). Осенью, при новом председателе (из земских служащих), работа стала оживляться; увеличилось и число членов; но в начале 1912 года глава «Просвиты», уличенный в крупной растрате земских денег, бежал из Житомира501'14, а с апреля деятельность ее приостановлена вследствие состоявшегося (не окончательного пока) постановления администрации о ее закрытии по ст. 6 Закона 4 марта 1906 года.
Новочеркасская «Просвита» до 1911 года ограничивалась постановкою любительских малорусских спектаклей; политикой не занима-
218


лась; просвитяне пользовались русским языком на заседаниях и в театре (вне сценических подмостков). С 1911 года в состав членов вошло незаконно несколько студентов местного политехникума, которые стараются поставить жизнь общества на украинский лад; введены периодические литературные вечеринки и бесплатные украинские чтения в народной читальне. Финансовое положение «Просвиты» в январе настоящего года характеризовалось абсолютной пустотой кассыХ1115.
Мелитопольская «Просвита» занимается исключительно продажей книг и газет на украинском языке. Николаевская «Просвита» ставит в год несколько десятков украинских спектаклей. О «Просейте» в Баку что-то мало слышно: она устроила украинскую библиотеку, но никто этих книг не читаетХ1М6.
Деятельность «С.-Петербургского благотворительного общества по изданию дешевых и общеполезных книг», являющегося копией Львовской «Просвиты» и предтечею «Просвиты» киевской, была уже нами рассмотрена. На Екатеринославской выставке Общество награждено за выставленные украинские учебники малой золотой медалью, а за брошюры по агрономии медалью серебрянойхп*17.
Деятельность «Просвит» и аналогичных организаций, которыми проявилось украинское движение в России, признана была еще по указу Правительственного Сената от 18 июля 1908 года вредной и «могущей вызвать последствия, угрожающие общественному спокойствию и безопасности».
Покойный министр внутренних дел Столыпин в циркуляре от 20 января 1910 года на имя губернаторов высказался против регистрации в России инородческих обществ, имеющих целью узкое национально-политическое самосознание. К сожалению, циркуляр объединяет в понятии «инородческих» и все украинские общества, то есть организации украинской партии. Эти общества, несомненно, — антигосударственны; они стремятся развить центробежные явления в самом теле русского народа, ведут проповедь инородческих тенденций в одной из его ветвей, а потому гораздо опаснее инородческих ассоциаций, работающих только над придатками к русскому народному телу или даже над вкраплениями в это тело. Деятельность украинских обществ должна быть возможно ограничиваема, с нею нужно бороться, но нужно помнить, что эти общества состоят из русских людей, распропагандированных «инородчеству- ющими» русскими же агитаторами.
Сопричисление украинских обществ к инородческим вызвало бурю сарказма в лагере украинской партии. Профессор Грушевский (сам — инородчествующий русский) восклицал, что «циркуляр следует записать золотыми буквами в истории украинского движения»Х1М8.
Протестуя в марте—апреле 1910 года, в рапорте на имя I департамента Сената, против допущенной в Москве регистрации организации «Украинская хата», статс-секретарь Столыпин указал, что «наше правительство с XVII столетия постоянно боролось с движением, известным в наше время под именем украинского и олицетворяющим собой идею возрождения прежней Украины и устройство Малорусской Украины на автономно-национально-территориальных началах». О национальнопросветительном флаге украинских обществ господин Столыпин начертал в своем рапорте золотые слова:
«Национальное и политическое стремления настолько тесно связаны между собою в украинском движении, что разграничение их явля-
219


ется совершенно невозможным, и в нашу государственную задачу, во всяком случае, не может не входить устранение всех подобных обстоятельств, в особенности искусственных, среди вполне одноплеменных народностей».
Сенат согласился с этими доводами и кассировал регистрацию^1'19. Ясно, однако, что существование десятков украинских организаций нуждается не в отдельных «разъяснениях», а в планомерном законодательстве, отвечающем инстинкту самосохранения государства.
Русская администрация строга, но отходчива. Циркуляры иногда покрываются пылью. Кто может поручиться, что через 2-3 года мануй- ловская «Просвита» и сельская читальня в Печере не будут воспроизведены на Юге России в нескольких копиях.
Украинским клубам («громадам») в России можно отвести место рядом с «Просвитами», из которых многие живут, как мы видели, отчасти по клубной программе. Задача клубов исчерпывается объединением членов (и «их гостей») при помощи различных развлечений на почве украинского партикуляризма. По справедливому отзыву органа господина Грушевского, украинские клубы в России «сыграют свою роль в украинском движении («відродженню», собственно — «возрождении») как школа организованной работы, как почва для взращивания национальной сознательности в элементах дотоле инертных и безучастных». К этому можно еще прибавить, что «где нет «Просвит», там клубы выполняют и их задачу»Х112°.
Украинских клубов в России шесть: в Киеве, Петербурге, Варшаве, Риге, Одессе и Харбине.
За границей (помимо Галиции и Буковины) украинские клубы или «громады» существуют в Вене и Гамбурге; до июля настоящего года прозябала также украинская «громада» и в Париже.
К киевскому украинскому клубу перешла библиотека закрытой «Просвиты». Клуб, находясь в самом центре украинского движения, имеет около 200 членов. Кроме обычных развлечений он устраивает еженедельно литературные вечеринки, где читаются иногда, наряду с беллетристикой, публицистические и научные рефераты. Летом 1909 и 1910 годов клуб устраивал по весьма доступной для сторонней публики записи, пароходную прогулку из Киева в город Канев на поклонение могиле поэта Шевченко.
В нынешнем году такая прогулка была организована клубом даже дважды, а во время летних педагогических курсов для народных учителей клуб устроил у себя несколько литературных «серед», на которые в качестве гостей были приглашены учителя-курсисты. Рефераты были прочтены на такие темы: «Просвитный рух з 60-х рокив», «На просвитній ниви», «Про педагогичны журналы», «Украинска школа и украинский учитель» и «Про шкильны зкскурсіи». Курсистов являлось в клуб слушать рефераты по 300—350 душ в вечерхп'21. Ясно, что клуб в явное нарушение своего устава открыл временные курсы для народных учителей, имеющие целью пропаганду «украинской» культуры и «украинского» просвещения, то есть совращающие учителей с пути их профессионального долга.
Петербургская «громада» начала свою деятельность широко: устроила читальню, оборудовала концертный зал и давала любительские малорусские спектакли. С конца 1910 года при клубе образовалась педагогическая секция «для разработки и популяризации укра-
220


инской дошкольной и школьной педагогики», которая была de facto самостоятельным учреждением, состоявшим почти исключительно из студентовхп'22.
Из намеченных секциею тем для рефератов можно, например, назвать такие, как: 1) необходимость национальной школы; 2) история русификации школы на Украине и влияние обрусения на культурность народа; 3) национально-украинская школа, как необходимое условие культурности края. В одном из заседаний член секции господин Пастернак обрисовал многосторонность и силу «обрусительных моментов» на Юге России рядом со слабостью и вялостью украинского движения, но высказал надежду, что дело поправимо, и «призывал интеллигенцию, чтобы она сотворила социальное чудо, проявила героизм и наперекор всей жизни, всем обстоятельствам принималась за украинскую работу»хп'23.
В 1910 году петербургский клуб организовал в своем помещении две украинские выставки: школьных учебников и популярных брошюр. Кроме того, клуб устроил торжественный публичный акт в честь Львовского профессора М.Грушевского. Осенью 1911 года, по сведениям «Рады», петербургская «громада» свою деятельность приостановила («припинила»)™'24.
Варшавская «громада» начала свою деятельность осенью 1910 года; собственного помещения она не имеет, а абонирует на известные дни апартаменты «Русского уголка», здесь устраивает украинский клуб свои вечеринки с чтением и декламацией; в одной из комнат идет продажа украинских книг и выставлена украинская пресса России и Галиции. Бывает и чтение украинских научных рефератов. На пасхальном «детском» вечере 1911 года председатель «громады» профессор Гутников организовал за свой счет раздачу детям украинских книжек. Осенью 1911 года «громада» совместно со студентами-украинцами и по инициативе того же профессора сделала денежную складчину и переслала сбор фирме «Украинский учитель» для издания учебников на украинском языке; этим она почтила «деятельность и заслуги» умерших редактора педагогического журнала «Світло» и другого украинского деятеля. Еще ранее варшавская «громада» выслала субсидию мануйловской «Просвите»™'25.
Рижская «громада», зарегистрирована была в конце 1910 года при 20 учредителях (в том числе господин Маршинский — университетский товарищ и друг М.Грушевского); в мае 1911 года число членов перевалило за полсотню, но среди членов и даже старшин очень мало знакомых с малорусской речью, не говоря уже о знакомстве с украинской литературой. Деятельность рижского клуба выражается в устройстве литературных вечеринок; изредка даются спектакли. Из местной прессы к украинскому движению относится благосклонно «Прибалтийский край», а также все немецкие и особенно латышские органы', одна латышская газета пропагандирует даже идею украинско-латышских литературных вечеров для сближения обоих народов™'26.
По словам «Рады», крупной демонстрацией для рижской «громады» и вообще для «украинства» был юбилей общественно-педагогической деятельности Ю.А. Галабужского, который состоит и старшиной «громады». На дневном торжестве, где собрался цвет рижского общества, было прочтено 17 приветствий и адресов от местных учреждений. Самыми громкими рукоплесканиями сопровождалось приветствие по-
221


украински от «громады» и ответ на него также по-украински (педагога) господина Галабужского. На юбилейном вечере прекрасную речь произнес профессор местного политехникума С.Г. Шиманский — так же по-украински. Все это произвело на присутствующих большое впечатлениеХ11'27.
Одесский украинский клуб явился продолжением закрытой в 1910 году «Просвиты», от которой унаследовал театральную бутафорию. Клуб стал устраивать спектакли и литературные вечера с рефератами. В мае 1911 году он произвел довольно дикий национальный выпад, представив градоначальнику генералу Толмачеву свой годовой отчет на украинском языке. Под такой бравурной внешностью скрывалось, однако, украинское убожество: клуб для привлечения посетителей вводил в украинские концертные программы русские номера; в клубных залах «украинский язык употребляется лишь некоторыми старшинами и немногочисленной сознательной частью публики». В результате сознательные украинцы откололись и в начале 1912 года организовали второй клуб под именем «Украинской хаты» (музыкально-драматического кружка)Х11‘28.
Далекий Харбинский клуб окончил в 1911 году свое существование; признаки умирания наблюдались давно: так, на общее собрание (в конце 1910 г.) собралось (по третьим повесткам) всего пять душ, которые сами себя и выбрали в совет старшинхп’29.
«Украинские громадяне» иногда пользуются гостеприимством русских клубов. Так, в городе Новомосковске (Екатеринославской губернии) весной 1911 года они устроили «Шевченкове свято» в русском «Общественном собрании». В антрактах (между чтением, декламацией и пением) шел «оживленный говор на родном языке»; украинские книги... были распроданы все. Публика преимущественно состояла из гимназистов, гимназисток и воспитанников учительской семинарииХ1Ш.
В феврале настоящего года зарегистрированы: украинский клуб в Благовещенске-на-Амуре и украинское «літературно-художньо-етногра- фичне товариство» в Харькове.
Весьма близко к клубам примыкают украинские музыкально-драматические кружки («гуртки»). По имеющимся у нас отрывочным сведениям, их можно разделить на городские (регистрированные) и сельские, легализация которых представляется весьма сомнительной.
Московский кружок «Кобзарь» открыт в январе 1911 года. «Рада» выразила надежду, что он «кроме выполнения своих непосредственных задач будет объединять разбросанных на чужбине украинцев, что он будет для них одновременно и «Украинской хатой», то есть клубом. Главными деятелями «Кобзаря» являются присяжный поверенный Хвостов и (председатель кружка) харьковец Алчевский. Последний, в речи пред публичным концертом в ноябре 1911 года, обращаясь «к местной украинской колонии», сказал: «Мы хотим, объединяясь друг с другом, жить теми же интересами, какими живет сознательная публика («громадянство») на Украине. В составе «Кобзаря» много учащейся молодежихи'31.
Полтавский «Украинский музыкально-драматический кружок», имеющий и просветительно-благотворительные задачи, является местным клубом украинской партии. Полтавское общество «Баян» (зарегистри-
222


рованное в сентябре 1911 г.) и таковой же «малороссийский кружок» в городе Лубках (Полтавской губернии) ограничиваются, по-видимому, любительскими спектаклями. Лубенский кружок дал в 1911 году 38 украинских спектаклей и концерт.
В начале 1911 года образовались украинские драматические кружки на острове Сахалине и в городе Тифлисехп'32.
Более серьезное и даже грозное значение имеют сельские драматические кружки для постановки украинских пьес. Мы ограничимся лишь несколькими примерами.
В Харьковской губернии такой кружок давно уже существует в крупном селе Котельве. В селах Пизниках, Пожине и Солонице Полтавской губернии и в селе Должике Харьковской губернии украинские драматические кружки организованы из крестьянской молодежи помещиками, а в селе Малой Перещепине Полтавской губернии по инициативе студента. В селе Печере Подольской губернии (где находится читальня Просвиты) украинские пьесы ставятся специальным кружком в составе учителей, волостного писаря и крестьян; в местечке Замехове той же губернии крестьянский кружок, под режиссурой учителя, ставил в 1910—1911 году эти пьесы в помещении волостного правления. Такую же роль играли здания волостных правлений в нынешнем году в местечке Черном-Острове Подольской губернии, в селе Белуховке Полтавской губернии. В селе Сербах Подольской губернии, кружок любителей возник после появления украинской читальни. В александрийском уезде Херсонской губернии украинские драматические кружки есть в селах Жеребце, Гуляй-Поле, Ивановке, Каменке, Конских Раздорах и Большой Михайловке. Можно упомянуть также о деревенских кружках в селах Сурской Михайловке Екатеринославской губернии в селах Спасском Приморской областиХ11'33.
В августе настоящего года военные писаря устроили украинский спектакль в лагерях под Киевом; женские роли играны были девушками из села Барышполяхп'34.
Студенческие украинские кружки являются политическими организациями, идущими в авангарде украинского движения, «состоятельность которого признают теперь все, начиная с Академии Наук и кончая прогрессивными фракциями Государственной Думы. В июне 1909 года во Львове состоялся съезд молодежи из России, решившей «принимать непосредственное участие в украинских культурно-просветительных обществах и политических партиях, установив политический минимум для вновь вступающих в «громады» членов; для нынешнего подготовительного периода молодежь поставила на очередь: занятия украиноведе- нием и координацию действий всего украинского студенчества. С этой целью было избрано центральное бюро с руководящими директивами, а в крупных университетских центрах России были образованы информационные бюро, координирующие действия разрозненных украинских группхи'35.
Уверения «Рады» (1911. 95), будто южнорусское студенчество, не добившись украинских кафедр в России, отчасти* перебралось в закордонные университеты, представляются нам гиперболическими; единичные случаи партийного фанатизма были (студент Микола Зализняк).
Украинские студенческие «гуртки», или «громады», проявляют разностороннюю деятельность, особенно в тех учебных заведениях, которые не состоят в ведомстве Министерства народного просвещения. Кружки
223


организуют украинские библиотеки-читальни, читают доклады и рефераты по «украинским дисциплинам», устраивают собрания и вечеринки в память писателей и деятелей украинской партии.
Наиболее оживлена работа кружков в Петербурге; в начале 1911 года здесь пропагандировалась даже идея «союза украинских землячеств». Особенной энергией отличается украинская молодежь в университете, на Бестужевских курсах и в психоневрологическом институте. Университетский кружок «Украинознавство» существует 5 лет и составляет много рефератов; 4 года им руководил профессор Вольтер, а с 1911 года в кружке появился профессор А.Грушевский (брат Львовского профессора). Под руководством того же А.Грушевского основан с осени 1910 года семинарий по истории украинской литературы при Бестужевских женских курсах. Студенты украинцы психоневрологического института после долгих и бесплодных попыток образовать самостоятельную «громаду», причем число учредителей с 25 упало до 6 душ, организовались в «подсекцию украинской литературы при литературной секции историко-философского кружка» в институте. Члены украинской подсекции не ограничились рефератами по литературе, а писали «о национальности», «о школе» и упорно добивались учреждения курса истории Украины, ибо они главною целью поставили «создать из себя интеллигентов-украинцев», главным советчиком и инспиратором подсекции, просуществовавшей до конца прошлого 1911 года оказался и здесь господин А.Грушевский. Труда взял на себя господин Грушевский в трех заведениях не мало, ибо новые члены, например, университетского «Украинознавства» совсем не владеют малорусской речью. В тех заведениях, куда агитация А.С. Грушевского еще не проникла, украинские кружки отличаются вялостью, ограничиваются устройством украинских отделов при общестуденческих библиотеках, да изредка вечеринок, а рефератов пишут мало. Впрочем, иногда приезжает агитировать в среде студенчества и сам профессор М.Грушевский; так, «С.-Петербурська политехнична громада» на общем собрании 11-го февраля 1912 года выразила письменную благодарность профессору М.Гру- шевскому за его «появление в общем собрании громады 4 февраля 1909 года, когда он поддержал студентов-громадян в их идейных начинаниях». «Громада» «петербургских студентов-технологов на вечере, устроенном в декабре 1911 года в стенах института, приветствовала прогрессивную, демократическую польскую молодежь, призывая ее к совместной работе, поляки... отвечали речами»™'36.
Кроме упомянутых петербургских учебных заведений имеются сведения об украинских «громадах» у студентов-горняков, путейцев и на Стебутовских курсах.
В Москве довольно многолюдные «громады» имеются при университете, коммерческом институте, высшей технической школе и на высших женских курсах, а также при сельскохозяйственном институте — «для работы на Украине». Работают московские «кружки» вяло; при институтском кружке особая комиссия занимается придумыванием украинских научных терминов™'37.
Студенческие украинские организации города Киева состоят из «гуртка украинознавства» при коммерческом институте и «агрономич- ного гуртка» с «терминологичной комиссией» при политехникуме. Лекции и рефераты в последнем «гуртке» должны, по уставу, читаться «украінською мовою», хотя громадное большинство членов его —
224


великороссы (всех членов в 1911 году числилось около 200); задача комиссии заключается в обогащении украинского языка терминами из области естествоведения. Занятия агрономией не помешали кружку послать во Львов на юбилей М.Грушевского в 1910 иэду поздравительный адрес, где юбиляр назван «светочем праведного гнева»шгв.
Из других студенческих украинских организаций можно назвать «громаду» при рижском политехникуме, организованную покойным профессором Миклашевским, «гуртки» при Варшавском университете и ветеринарном институте, а также «громады» при Томском и Юрьевском университетах и при Демидовском лицее в Ярославле. Номинально существуют «гуртки» при Новоалександрийском сельскохозяйственном институте, где есть украинский отдел студенческой библиотеки, но нет на эти книги читателей, и при Владивостокском Восточном институте (где нет вовсе членов). Больше жизни проявляет «громада» при Харьковском университете: в день профессорского юбилея М.Грушевского (во Львове) она послала ему адрес как «деятелю Соборной Украины»; сверх того, «громада» устами своего референта, проникшегося поэтической проповедью московского профессора Крымского, высказалась «против смешанных браков» — украинцев с великороссианкамихп'39.
Каникулярное время студенты-громадяне посвящают иногда работе в родном уголке. Так, на студенческом вечере, святками 1911—1912 года, в городе Кременчуге (Полтавской губернии) была организована продажа украинских книг и брошюр.
По правильной оценке органа М.Грушевского, украинские организации учащейся молодежи играют двойную роль.
Непосредственно они влияют на самих студентов, превращая их из «малороссов» в «украинцев». Посредственное их влияние шире: студент-украинец несет потом пропаганду украинства всюду, куда его забросит судьба — в деревню, в служебную корпорацию, в семьюХ1М0.
Украинских или, правильнее говоря, «украинствующих научных обществ есть в России несколько; старейшее находится в Харькове, но первое место принадлежит киевскому «Українському науковому товариству», регистрированному в 1907 году.
К началу 1912 года Общество состояло из 87 действительных членов и 1 почетного. В числе членов было 13 профессоров (столько удалось нам насчитать в алфавитном списке состава), а именно 6 профессоров местных (господа Лобода, Лучицкий, Перетц, Петров, Павлуц- кий и Русов), харьковский профессор Сумцов, московский профессор Крымский, петербургский профессор А.Грушевский, профессора из Галиции (М.Грушевский, Томашевский и О.Колесса152) и профессор Смаль- Стоцкий из Буковиныхп'41.
По своему составу Общество может быть названо соборно-украинским: на3/4 оно состоит из местных членов, а последняя четверть приходится на членов иногородных и закордонных. Соборно-украинским является общество и по духу: за это ручается имя его председателя М.Грушевского и научно-политическая физиономия его членов. Единокровно киевское общество со своим львовским старшим* братом (Обществом имени Шевченко), имеющим того же председателя и вдохновителя.
Общество делится на 5 секций; филологическую, историческую, статистико-экономическую, естественно-техническую и медицинскую. Работа Общества проявлялась в чтении докладов на общих научных собраниях и на заседаниях секций.
225


Из отчета за 1909 год мы узнаем, что статистико-экономическая секция (комиссия) «постановила: выяснить ошибки переписи 1887 года и указать на них центральному статистическому комитету»; дальнейшая судьба этого столь громкого постановления неведома. Перечень рефератов показывает, что у Общества было много свободного времени; так, автор одного доклада «доказывал, что 88% украинского населения занимается хлебопашеством, каковое занятие можно считать характерным для украинской нации» (как будто это обстоятельство нуждается в доказательствах?); автор другого доклада сделал добровольный вклад в английскую науку оглашением характеристики «английского общественного деятеля и поэта Мильтона».
Из ближайших выступлений общества подготовляется экспонирование на киевской выставке 1913 года диаграмм роста украинской литературы.
Органом Наукового товариства являются «Записки», коих за 4 года вышло 9 книжек; кроме того, издано 2 сборника: в 1910 года — по медицине и в 1911 году по естествоведению и технике.
О языке обоих сборников мы говорили в предшествующей главе. По содержанию медицинский сборник почти космополитичен: в одной статье автор ведет читателя в Калужскую губернию; южнее — к интересам Юга России — украинский сборник не спускается.
«Записки» киевского общества наполняются как докладами его членов, так и другим материалом. Во II книге «Записок» интересна (по языку) небольшая (в 5 четверток почетно-крупного шрифта) статейка академика А.Шахматова и, по языку же, начало статьи одного из редакторов журнала киевского профессора В.Перетца.
Заметка господина Шахматова производит впечатление скверного украинского перевода с добропорядочного русского подлинника. Русскую мысль автора здесь представляют, например, слова: «явно», «очевидно», «поправок», «розположених» и «сказавши»; заметим, однако, относительно последнего слова, что деепричастная форма несвойственна южнорусской речи; слово «поправка» употребляется у малороссов исключительно в смысле «выздоровления». Весьма неудачен, на стр. 85 и 89, руссизм «ряд даних» и «на дані». С первым выражением у малоросса сочетается представление о купчих крепостях, а со вторым — об отраве («даня»). Руссизм (или европеизм) «підсумуємо» (сведем итоги) не подходит для украинского языка: слово «сумма» в речь малорусскую проникло, но лишь в смысле высоты капитала, а не результата сложения частей в одно целое; с глаголом «сумуємо» малоросс, притом, свыкся, но по другому «корню». Число таких примеров неисчерпаемо, но мы ограничимся еще лишь двумя словами: «зачерти» (в смысле «почерпнуть») на стр. 92 и «навідила» (посетила») на стр. 94. Первого слова нам не удалось найти даже в словаре Гринченко, и мы склонны подозревать здесь опечатку, а второе может обозначать посещение лишь по отношении к людям, а во всех других случаях обозначает «узреть», «нечаянно или внезапно заметить».
На первой полустранице украинской статьи редактора «Записок» господина Перетца читатель может видеть полдюжины выражений, напоминающих по расстановке слов греко-римские образцы. Приводим эти выражения в русском переводе: 1) «мирской суеты волна»; ^«энергии и пылу полный»; 3) «юного сердца жар»; 4) «жестокой действительности ударам»; 5) «искристый дарования источник» и 6) «молодого
226


науки работника». Хотя некоторые выражения (например, пятое) напоминают красоты церковнославянских акафистов, но в литературной украинской прозе все они представляют сплошную вивисекцию языка. Заметим, кстати, что встречающееся на той же странице выражение «вчена робота» (научная работа) звучит для малоросса как понятие о чем-то «выученном» или «вышколенном».
Неумелая «ковка» слов, допускаемая «Записками», возмутила однажды даже дружественную к ним «Раду». «Хотя ошибки в языке, — пишет рецензент «Рады», — общий недуг современных украинцев, но и тут есть modus in rebus, не позволяющий мириться с такими выражениями (в «Записках»), как «надтый» — прилагательное от наречия «надто» (чересчур); слово «проява» (привидение) «Записки» употребляют в смысле «явление»Х1М2. Присоединяемся к укору тем охотнее, что такие «ошибки» в журнале «научного» общества весьма многочисленны.
Украинский литературно-научный язык во многих статьях, помещаемых в киевских «Записках», засорен полонизмами вольными и невольными не меньше, чем язык львовских писателей — украинцев. В первой же книге «Записок» мы наталкиваемся на наивную апологетику этого явления в статье киевлянина господина Огиенка. Польский и украинский язык, по его мнению, исстари влияли друг на друга, каждый из них заимствовал слова у другого, так что теперь относительно множества слов мы не в состоянии сказать, кому они принадлежат: наши ли они, или польские, эти слова — общие. Так и запишем, но оговариваемся, что древние времена господин Огиенко напрасно трогает: большая часть полонизмов вошла в искусственно культивируемый «украинский» язык уже за последние 20 лет.
За 4 года киевское «Товариство» выпустило вместо обещанных четырех серий «Записок» — две серии. «Рада», устами господина Ефремова, укоряет публику «за постыдное равнодушие к научным трудам на родной почве». «По обыкновению, — говорит господин Ефремов, — для чужого глаза мы желаем, чтобы и у нас, как у людей было, а при оказии — не прочь даже прихвастнуть: вот, мол, при слабых наших силах мы сделали так много, наши научные общества не уступят чужим академиям... За этой показной, демонстративной стороной нашей научной жизни нас ничто больше не интересует»Х1М3.
Другая «украинская» научная институция харьковское «Историко-филологическое общество» не только состоит при Императорском университете, но и пользуется для своих публичных заседаний актовым залом университета (субсидируется ли оно казной, нам не известно). До 1906—1907 года Общество было весьма симпатичным очагом «этнографического украинофильства»; работы общества, руководимые трудоспособными и талантливыми профессорами (из современных укажем на господ Багалея и Сумцова), составили крупный вклад в русскую науку. Председатель Общества Н.Ф. Сумцов, олицетворяющий в себе добрую половину деятельности этого учреждения, является и крупным местным общественным деятелем: он был основателем харьковской «Общественной библиотеки», он писал и пишет,популярные брошюры для местного «Общества грамотности», он, наконец, в качестве городского гласного состоит председателем школьной комиссии. Когда в 1905 году при Министерстве внутренних дел образована была особая комиссия по пересмотру цензурных правил о малорусском печатном слове, господин Сумцов работал и здесь (также в качестве председателя). В этот пери¬
15*


од профессор открыто стал в ряды руководителей украинского движения. Когда министерство возбранило ему (в конце 1907 г.) пропаганду украинского языка с университетской кафедры, маститый профессор взялся за украинское пероХ1М4.
Историко-филологическое общество, имеющее уже в своем формуляре 18 русских научных сборников, издает XIX сборник «Пошана» (посвященный профессору Сумцову) и XX сборник «Просвіта», где помещает статьи на украинском языке. В октябре 1910 года Общество празднует актом научный юбилей профессора Багалея, причем председатель Общества приветствует юбиляра на украинском языке; на том же языке читается адрес от студенческой «громады» (где господин Сум- цов числится почетным членом), остальное студенчество от присутствия на этой демонстрации уклонилось. Вторая демонстрация не замедлила последовать за первой; приступая к ее описанию, мы передаем временно слово корреспонденту «Рады».
«Бывают в парламентах великие дни. Таким великим днем, по его экстраординарности для нас, украинцев, назвали бы мы заседание Историко-филологического общества при Харьковском университете 22 ноября (1910 г.). Впервые со дня основания общества «Украина» украинская работа и деятели украинской литературы, науки, украиноведения и украинской культуры вообще, целый ряд этих деятелей (следует перечень) приковывали внимание и уважение значительного круга собравшихся лиц; будто славные тени воскресли и заполнили университетскую светлицу, где обычно происходят заседания совета профессоров; напоминая о своих славных деяниях, они призывали современное общество к работе».
«Заседание общества было довольно многолюдно; кроме профессоров и доцентов было немало молодых учителей местных среднеучебных заведений».
Первым в порядке дня стояло чествование памяти (тайного ук- раинизатора южнорусской школы) Б.Гринченко, которого «писательская и общественная работа, по мнению господина Сумцова, настолько важна, что мы обязаны всегда с почтением и благодарностью вспоминать его имя». Второй панегирик господина Сумцова был по адресу господина Доманицкого с упоминанием о его работе над текстом «Кобзаря». Следующая пара вставаний состоялась в честь драматургов Кропивницкого и Тобилевича; затем последовало вставание в память поляка Юзефа Юркевича (энергичного деятеля украинской партии в Сквирском уезде Киевской губернии). Последняя очередь пришлась на долю батька Тараса (дело происходило за 3 месяца до шевченковского юбилея). По нашему мнению, гвоздем заседания и salto mortale прагматизма была аргументация господина Сумцова (при восхвалении Шевченко), представлявшая попытку связать историю Харькова с Историей Украины Грушевского.
«Если Харьков, — заявил профессор, — за одно столетие сделался столь заметным культурным центром, то это сталось потому, что народ, пришедший сюда с правого берега Днепра, принес с собою уже значительные культурные задатки и наклонности, а Шевченко в огненном своем слове воплотил и выразил и характер, и замыслы, и мечты этого народа-страдальца; поэтому за культурные преобразования Харькова и Харьковщины мы в значительной мере должны быть благодарны предшествующей культуре народа украинского».


Оказывается, что для развития Харькова и каразинский университет (а Каразин153 «украинофилом» не был), и открытие подземных богатств Донецкого бассейна, и железнодорожная сеть имели лишь второстепенное значение; так говорят в «научном» обществе.
Расставаясь с господином Сумцовым и его сподвижниками, добавим, что харьковское Историко-филологическое общество на всероссийский юбилей историка Костомарова 29 марта 1911 года прислало в Воронежскую ученую архивную комиссию, где память Костомарова чествовалась публичным актом, свое приветствие на украинском языкеХ11'45.
В городе Екатеринославе существует с 1901 года просветительное «Научное общество», устраивающее в городе и в его предместье чтения (на русском языке) в народных аудиториях; между прочим, товарищ председателя Общества господин Синявский читает «ежегодно» несколько лекций по истории Украины; иногда Общество уступает даже свою аудиторию местной «Просвите». Отношение общества к украинскому движению еще не определилось. К вопросу, например, о народных чтениях на украинском языке правление общества относится благожелательно, но лекционная комиссия оттягивает осуществление этих чтений и держит их пока в проектеХ1М6. Будем надеяться, что здравый смысл охранит это учреждение от проникновения украинского авантюризма.
С 1908 года функционирует «Украинское общество содействия науке, литературе и искусству в Киеве». Характер его деятельности почему-то облечен таинственностью и замалчивается украинской прессой.
К чисто политическим клубам принадлежит открывшаяся в декабре 1910 года в Москве новая организация украинской партии, именуемая официально «Украинской секцией при Обществе славянской культуры». Председателем Секции состоит присяжный поверенный Хвостов, из членов совета можем упомянуть господ А.С. Грушевского и профессора Крымского. Корреспондент львовского «Діла» и киевской «Рады» господин Коломийченко (избранный секретарем учредительного собрания Секции) цитирует програмные речи господина Хвостова и председателя «Общества славянской культуры» академика Корша.
«Здесь, — сказал господин Хвостов, — украинцы будут работать на культурной украинской ниве, будут закаляться в украинском духе («напрямі»), будут учить и учиться тому, что должен знать каждый украинец; главная цель Секции — объединение украинцев как в частности московских, так и всех вообще».
Академик Корш сказал, между прочим, что «украинцы чрез основание Секции выступили на поле борьбы за ту идею, за которую понесли кару еще Костомаров и Шевченко... украинцы не без гордости могут вспомнить про Кирилло-Мефодиевское братство».
Для полноты, вероятно, воспоминаний читался, непосредственно после речи господина Корша, адрес от польской Секции Общества. При добром желании можно было протянуть нить воспоминаний и дальше, вплоть до 1610 года, когда поляки купно с запорожцами засели в Кремле и Китай-Городе, чтобы заводить у нас новые порядки; но это было 300 лет тому назад; теперь новое время — новые песни.
В марте 1911 года профессор М.Ковалевский154, на юбилейном шевченковском акте в Петербурге, также высказал мнение, что современные общества «Славянской культуры» (в Москве) и «Славянской вза-
229


имности» (в Петербурге) имеют отчасти ту же задачу, что и Кирилло- Мефодиевское братство.
К осени 1911 года московская «Украинская секция» уже сняла общее помещение со своим собратом «Кобзарем»; очевидно, что связь ее с «Обществом культуры» будет номинальной, как вызванная желанием обойти закон и облегчить себе регистрацию. Секция намерена организовать ряд лекций по «украинским дисциплинам»; в лектора намечены господа Крымский, Новинский, Пичета155, Новицкий, Сперанский156 и Филянский. В числе членов Секции много учащейся молодежи. Более точных сведений о деятельности Секции мы не имеем.
На годичном собрании ее, в ноябре 1911 года, социал-демократ господин Петлюра защищал два интересных тезиса:
1) «Русская буржуазная интеллигенция никогда не поймет нужд украинства и не окажет ему активной помощи; на таковую оно может надеяться лишь со стороны социалистической интеллигенции».
2) «Украинцы, которые сочувствуют идее украинства не органическим, а рассудочным путем, являются для нас (для партии) погибшими»Х1М7.
Пожелаем членам московской Секции, чтобы они по возможности не чуждались рассудочного пути.
От обзора организаций украинских мы перейдем к рассмотрению тех способов, какими украинская партия пользуется, употребляя в качестве орудия пропаганды печатное слово (прессу) и устную речь; как в первом, так и во втором случае партии приходится двигаться различными, иногда весьма окольными путями, действовать на людей различного культурного уровня, на взрослых и на детей.
Одним из первых (по важности) способов пропаганды и популяризации книги и брошюры можно считать библиотеки и читальни, особенно сельские, где крестьянин получает доступ к книге, не неся денежных затрат. На «Библиотечном съезде», имевшем место в Петербурге в июне 1911 года, делегат киевских журналов «Світла» и «Лит.-наук, вістника» выступил с требованием, чтобы «все библиотеки и читальни на Украине пополняли свои украинские отделы или заводили таковые там, где их нет, — для возможно более усердного распространения украинской книги среди украинских читателей». Заявление было награждено рукоплесканиями собрания, которые обнаруживают недостаточное знакомство участников с особенностями языка и правописания в предлагаемом духовном товаре.
Украинские отделы городских библиотек на Юге России в последнее время в некоторых пунктах разрослись и окрепли; пополняются они преимущественно тенденциозными произведениями (Грин- ченко, Франко, Грушевского), а также текущей украинской периодической прессой.
Наиболее привилегированное положение занимает украинский отдел харьковской Общественной библиотеки; существует он, вероятно, со дня основания ее (в 1887 г.), так как в числе основателей библиотеки значится профессор Сумцов. Весною 1911 года местная дума ассигновала на расширение этого отдела 300 рублей и определила ежегодно давать на него по 50 рублей. В настоящее время, по сведениям харьковского «Снопа», отдел этот содержит свыше 3000 книг, а ведает им (с 1906 г.) специальная «украинская» библиотечная комиссия, насчитывающая
230


ныне 20 членов. Есть украинские отделы и при бесплатных библиотеках-читальнях харьковского «Общества грамотности» в трех пригородах города Харькова; подбор книг там «отличный», и «всякая литературная новинка тотчас же покупается»хп'48.
В городе Житомире есть украинские отделы при городской и при частной польской библиотеке (украинская библиотека местной «Просвиты» наполовину передана в городскую). В городе Екатеринославе «несколько библиотек государственных учреждений выписывают журнал «Лит.-наук. вістник»ХІ1'49; сведений более определенных мы не имеем. В Киеве, по сообщению местных газет от 10 февраля 1911 года, группою гласных (с сильным перевесом в ней инородческого, преимущественно польского элемента) возбуждено было ходатайство пред думой об отпуске средств на устройство особого украинского отдела при местной городской публичной библиотеке (где украинские книги есть и сейчас, но, по мнению докладчиков, в недостаточном количестве). Вопрос, насколько нам известно, не был обсуждаем в думе, но возможность такого заявления весьма характерна, тем более что в настоящем году все 6 гласных, входящих в состав комитета библиотеки, обнаружили, по инициативе председателя, наклонность украинизировать свое детище чрез пополнение новыми периодическими и непериодическими украинскими изданиями. Такое направление не встретило, насколько нам известно, противодействия и со стороны учено-бюрократического меньшинства комитета (представителей учебного округа, университета, духовно-учебного ведомства и губернской администрации). Последний представитель облечен, по уставу, весьма крупными полномочиями, и остается лишь пожалеть, что проявление этих полномочий не иммобилизирало незакономерных поползновений со стороны председателя комитета.
Дело в том, что согласно § 6 устава библиотеки «приобретение книг и периодических изданий должно происходить сообразно цели учреждения русских публичных библиотек в Юго-Западном Крае и в таком направлении, чтобы библиотека могла служить рассадником просвещения в русском духе».
Из других городских библиотек, имеющих украинские отделы, мы можем упомянуть: Миргородскую Полтавской губернии, Глуховскую Черниговской губернии, Александрийскую Херсонской губернии и Бер- дянскую Таврической губернии (устроенную заводом Гревса), кроме того, есть украинские отделы в городских библиотеках Оренбурга и Ташкента.
В настоящий перечень попали лишь те библиотеки, о коих упоминалось в украинской прессе за 1911 год. В действительности этот список должен быть во много раз длиннее.
По украинизации земских народных библиотек пальму первенства можно предоставить харьковскому земству. До последнего времени земский каталог для пополнения этих библиотек содержал около 3 десятков книжек на украинском языке. В декабрьскую сессию 1911 года харьковское губернское земское собрание утвердило новый каталог с обширным украинским отделом и определило разослать его, по отпечатании, в уездные управы для пользования. История создания этого каталога, а главное, украинского отдела в нем, весьма и весьма любопытна.
Летом 1911 года на земских педагогических курсах в Харькове образована была комиссия по пересмотру каталога для народных библиотек-читален. Особой подкомиссии — украинской — поручено было
231


пересмотреть литературу украинскую; в состав ее вошло 30 курсистов и курсисток (учителей и учительниц); выработав под руководством господина Т. украинский отдел каталога, подкомиссия присоединила к нему объяснительную записку. Опираясь на журналы Комитета министров за декабрь 1904 года, на «Записку о цензуре книг на мало- русском языке» Харьковского университета, на известную «Записку» Академии Наук и на «Историю украинской литературы» С.Ефремова, подкомиссия старается мотивировать крупные размеры своего каталога; каталог делится на 3 части (для детей, юношества и взрослых) и предназначается как для крестьян, так и для сельской интеллигенции (ісвященников, учителей, фельдшеров и проч.) Кроме обычных отделов украинский каталог вмещает школьные учебники и периодические издания; кроме книг, изданных в России, есть в нем и галицкие книги; не забыты и переводы на украинский язык произведений чужих литератур (в том числе русской). В своей работе украинская подкомиссия руководствовалась, главнее всего, «Каталогом книжек для народнього читания», изданным киевской «Просвитой», а также рецензиями украинской прессы, библиографическими указателями Гринченко и Алчевской и собственными наблюдениями.
В ноябре 1911 года украинский каталог был одобрен целиком особым совещанием, созванным при Харьковской губернской управе из господ заведующих школьным и внешкольным просвещением в уездах. Вопрос о потребности украинского каталога и о включении в него украинских переводов с западноевропейских языков решен был совещанием в утвердительном смысле единогласно, а о включении переводов с русского языка на украинский — большинством 10 голосов против одного. В совещании принимал участие и господин Т.
Наконец, школьная комиссия земского собрания (работавшая при участии того же господина Т.) одобрила мнение «особого совещания» большинством всех голосов против двуххп'50.
Корреспондент «Рады» назвал свое сообщение об этих перипетиях «Еще одной победой» («Ще одна перемога»). И он прав: с 1912 года мы должны признать Харьковскую губернию «угрожаемой по украинству», и притом вдвойне; если пропаганда земством «украинской» литературы сама по себе равносильна объявлению войны русской культуре, то рекомендация населению тенденциозных произведений, принадлежащих перу крупнейших деятелей украинской партии (М.Грушевского, Гринченко, Доманицкого, Ефремова, Загирной, Коцюбинского, Осадчего, Рудницкого, Русовой, Франко и других) является бессознательным (быть может) расшатыванием фундамента русской государственности. Жутко и страшно становится при мысли о результатах антикультурных мероприятий со стороны русского земства, но еще грустнее непонимание им мировых и международных задач России.
Оппозицию харьковским земцам по украинскому вопросу представлял один лишь председатель Волчанской уездной управы. Между тем, еще в мае 1911 года сообщалось в прессе, что Волчанская земская управа «разослала много книжек на украинском языке во все (народные) библиотеки и организовала при школах украинские народные чтенияш 51. Если не произошло смены председателей, то почему такая разница между словом и делом?
Тихо и без газетной огласки появился в свет осенью 1911 года первый выпуск «Каталога народных библиотек, учреждаемых Сквирским


уездным земством». В этой брошюрке новоиспеченного земства (Сквирс- кий уезд входит в состав Киевской губернии) помещено 573 названия, из коих 63 названия (около 11%) приходится на украинские издания (между последними есть произведения Гринченко, Загирной, Коцюбинского, Осадчего, Русовой). Когда вспомнишь про киевскую «Просвиту», то так и кажется, что дух покойницы витает над юной сквирской управой.
Среди общего серого фона попадаются и светлые места. Так, в 1911 году «один из земских библиотекарей в Екатеринославской губернии получил уведомление уездной управы, что последняя признает выписку для библиотеки книг на малорусском языке излишней»501'52.
Кое-где (в Курске и Томске) существуют украинские отделы железнодорожных библиотек. В неземских губерниях украинские библиотеки носят иногда характер частно-благотворительный; например, в станице Ясинской Черноморской губернии устроена частным лицом бесплатная библиотека-читальня, насчитывающая несколько сотен книг и получающая 12 периодических изданий; половина книг и 6 газет и журналов приходится на долю украинской прессы. Нечто аналогичное можно наблюдать и в хуторе Оржицком Полтавской губернии; в настоящем году там открыта для крестьян библиотека-читальня, где более половины книг украинских; много книг пожертвовано сюда «крестьянами — сознательными украинцами»хп*53.
Украинские отделы земских книжных складов являются также доступным и дешевым источником, откуда украинское печатное слово идет в деревню. Из отрывочных газетных сведений мы видим, например, что харьковское земство в декабре 1910 года выписало лишь из одного Петербурга (от «Благотворительного общества») более 13 000 украинских брошюр. В Черниговской губернии более заметна украинская деятельность новгород-северского земского склада; в Полтавской губернии — книжных складов гадячского и Лохвицкого земств.
Земский книжный склад в городе Кременчуге (Полтавской губернии) по постановлению уездной управы в конце 1911 года продажу украинских книг приостановил501'54.
Частные предприятия по украинской книготорговле за редкими исключениями не могут быть причислены к коммерческому типу. Специально украинские книжные магазины («книгарни») находятся: в Ели- саветграде, Киеве (2), Одессе, Харькове и Полтаве, а также в местечке Воронкове (Полтавской губернии). Украинские киоски отметим в городах Ахтырке (Харьковской губернии), Курске, Мелитополе (Таврической губернии) и Херсоне. Украинские отделы есть во многих русских книготорговлях Юга России (и столиц); продаются книги на языке в писчебумажных магазинах (город Миргород Полтавской губернии). Особенно крупный оборот приходится, по-видимому, на украинскую «книгарню» в Харькове: несомненно, что здесь играют роль заказы городских и земских учреждений. Харьковская «книгарня» и одна из киевских находятся, по слухам, в материальной зависимости от профессора М.Грушевского.
В городе Хороле (Полтавской губернии) один из «сознательных украинцев» выписал в настоящем году на 150* рублей украинского (тенденциозного) книжного товару и поручил продажу его местной книготорговле, которая доселе уклонялась от выписки украинских книжек ради их плохого сбыта, а держала на складе лишь более ходкие малорусские брошюры, печатаемые общепринятым правописанием501'55.
233


В последние годы южнорусская деревня охвачена потоком кооперативного движения: потребительские лавки, сельскохозяйственные общества и ссудо-сберегательные товарищества растут по селам как грибы, Украинская партия употребляет все усилия, чтобы к этому движению примазаться со своим товаром. Прислушаемся к ее голосу.
В начале 1910 года профессор М.Грушевский писал: «Там, где закрыты дороги к политической борьбе, к организации и к агитации — как это мы видим ныне на Украине российской, там эти самые обстоятельства могут заставить общество приняться за экономическую работу в кооперативной сфере как за единственную дозволенную форму организации». Лозунг этот был подхвачен и разработан «Радой». В призыве к «Просвитам» газета требует, чтобы каждая из 7 «Просвит», находящихся в России, «начала что-либо делать в области кооперации, ибо влиять на психику людей, не обладающих национальной сознательностью, можно легче всего с помощью работы на экономическом поприще». Можно сказать, говорит «Рада», что вялость украинского движения в России зависит в значительной мере от того, что мы не обращаем внимания на экономическую работу среди нашего народа. Украинское движение, пишет «Рада» в другом месте, начинает понемногу захватывать и нашу сельскую кооперацию: значительное число украинских газет и книжек расходится по кооперативным товариществам. Мы настаиваем, поясняет газета в новой статье, на полной национализации не только в культурной, но также и в экономической украинской жизниШЬ6.
Земский инструктор (господин Несторенко) помещает в украинской популярной газете «Рілля» статью на украинском же языке (это само по себе знаменательно), в которой отговаривает крестьян-мало- россов от подписки на русскую популярную прессу по кооперации («Хронику учреждений мелкого кредита» и «Сплотчину»). На Украине, поучает инструктор, товариществам не «Хроники» и не какой-нибудь хитрой «Сплотчины» нужно: это все уже отжило свой век и теперь не годится; нужно и необходимо, чтобы у нас экономическая и культурная работа стояла на твердом национальном фундаменте; если мы все — кооператоры — хорошенько запомним, что мы прежде всего — украинцы, а потом уже и кооператоры, и земледельцы, и ремесленники, это будет для нашего и культурного, и экономического развития самое лучшее. Изобретательным инструктором преподносится будущим украинцам и «новый закон природы» (sic), будто нельзя как следует добыть себе экономической самопомощи, если люди не стоят на национальной (то есть украинской) почве*11'57.
Украинская пресса проникает в крестьянские кооперативы сперва в виде кратких летучек («метеликов»): каменец-подольским издательством «Дністер» и киевским полурусским журналом «Наше дело» печатаются для крестьянских кооперативов украинские листки ценою по 50—60 копеек за сотню. На кооперативных курсах винницкого земства (Подольской губернии) фигурирует витрина украинских изданий того же издательства «Дністер» (между ними и брошюра о шевченковских поминках с резкой тенденциозной закваской). Редактор основанной на польские деньги украинской газетки «Світова зірниця» едет из Киева в город Ямполь Подольской губернии на совещание инструкторов обществ потребителей и участвует в подписании протокола, коим совещание рекомендует обществам потребителей выписку его газеты. На
234


обложке каждого номера «Світовой Зірницьі» (с июля 1911 г.) можно прочесть, что «земские инструкторы обществ потребителей господина В. (Балта Подольской губернии), господина С. (ст. Вороновицы той же губернии), господина 3. (г. Винница той же губернии) принимают гроши на «Світову зірницю»™'58. При таких условиях подписка на украинскую газету, не говоря уже о покупке сотнями грошевых «метеликов», обеспечена в любой деревне; рекомендация земского инструктора вещь не малая: для крестьян он ведь — начальство.
Из сельских кооперативов Подольской губернии нам известны: Уладовское общество потребителей, выписывающее 10 экземпляров украинской газеты; Ялтушковское таковое же, куда идет 6 украинских газет и Стрельчинецкое, получающее 3 украинских газеты; русская пресса сюда ходу не имеет. В Полтавской губернии сельскохозяйственное общество в селе Диканьке выписывает 4 газеты (и две русские); таковое же общество в селе Липовом имеет украинскую библиотеку-читальню; Вороньковская лавка потребителей ведет продажу украинских брошюр и книг. Украинскую книжную лавку и сельскохозяйственное общество села Рожновки Борзенского уезда Черниговской губернии. Мировское сельскохозяйственное общество (киевского уезда и губернии устроило бесплатную украинскую читальню™'59.
Непосредственное вмешательство «Просвит» в сельскую кооперацию нам известно лишь в одном случае и при очень оригинальной обстановке: мануйловская «Просвита» (Екатеринославской губернии) пожелала основать свое общество потребителей. Сельский сход воспротивился было монополизированию общеполезного дела этою узкопартийной организацией, но должен был уступить под давлением земского начальника; лавка «Просвиты» функционирует под одной кровлей с украинской читальней и книготорговлей™'60.
Смирно и без приключений развивалось кооперативное дело на Волыни. В 1910 году во главе кредитного товарищества в селе Михайловых Острожского уезда появляется (или оказывается) небезызвестный украинский писатель и деятель украинской партии господин Д.Мар- кович, который хлопочет в Петербурге об учреждении в селе Михайловых «Центрального союза учреждений мелкого кредита Волынской губернии». План этот встретил поддержку (быть может, не превышавшую «законного содействия») со стороны инспекторов мелкого кредита господ Нижицкого и Александровича (однофамильца, вероятно, недавнего председателя житомирской «Просвиты») и резкие нападки со стороны известного деятеля на Волыни архимандрита Виталия. Мы не знаем, функционирует ли в селе Михайловых «Центральный союз», но близкое соприкосновение господина Марковича с кооперативами Волыни не может представляться желательным, ибо оно равнозначаще с пропагандой идей украинской партии и с борьбою против русской культуры.
Доказательство сказанному мы можем почерпнуть из корреспонденции «Рады». Борисовское кредитное товарищество Острожского же уезда, отстоящее в 40 верстах от Михайловец, праздновало в октябре 1911 года освящение собственного здания; съехалось много духовенства; собралось много народу. После молебна и речей оглашено было приветствие от господина Марковича, написанное «гарною украінскою мовою» и подписанное им как председателем своего товарищества™'61. Из этого видно, что господин Маркович не стесняется прибегать к публичной де-
235


монстрации своего партийного языка (и правописания) и «принялся за экономическую работу», лишь как за суррогат «политической борьбы».
В начале 1911 года организующийся Московский кооперативный банк стал рассылать свои проспекты и южнорусским кооперативам. Этим обстоятельством очень была встревожена юная украинская Секция при московском «Обществе славянской культуры» и обсуждала в апреле проект собственного банка на Юге России, который бы объединял исключительно «украинские» кооперативы. Страхи Секции увеличивались вследствие вступления многих обществ потребителей Киевской губернии, после банкротства своего Киевского Союза, в Союз Московский. В мае 1911 года «Рада» разразилась передовицей, где требовала организации украинского «краевого кооперативного банка, ссылаясь на пример... русской Польши, ибо «пора уже и нам (украинцам) перестать жить по московской (недурной каламбур!) указке».
Дуэт московской Секции и киевской «Рады» не помешал кооперативам «украинских губерний» подписаться на половину акций московского банка, что, по мнению «Рады», является поддержкой всяких чужих организаций*11'62.
Весною 1911 года газета «Рілля» в статье «Важное дело» (№ 12) выступила с проектом «Всеукраинской кооперативно-агрономической газеты» и, разумеется, только на украинском языке, «ибо вместе с кооперативной идеей и за нею по пятам идет в деревню еще более могучая идея — национальная, а следовательно, разделять эти две идеи было бы большою ошибкой». Откликнулись на этот призыв весною настоящего года съезды сельских кооператоров в Виннице Подольской губернии, Киеве и Полтаве. Издание украинского кооперативного органа в Полтаве решено утвердительно после горячей агитационной речи одного сельского священника и благоприятного разъяснения со стороны председателя съезда*11'63.
Наш очерк украинских «кооперационных» потуг мы позволим себе закончить карикатурной картинкой, но не нашего изделия. В «хронике» № 7 «Рады» за 1911 год помещена следующая заметка, переводимая нами целиком:
«Третье Харьковское кредитное общество закончило выборы уполномоченных. Избраны в большинстве украинцы, 9-го (января) — выборы нового Правления: есть надежда избрать украинцев или лиц, симпатизирующих украинцам».
В 1912 году надежды оправдались: в июне Общество поместило в «Раде» свой месячный баланс на чистом украинском языке.
Местные выставки, городские и сельские, являются удобным местом для ознакомления посетителей с экспонируемой украинской прессой, для сбыта ее и для рекламирования, благодаря получаемым отличиям. Для нас, говорит «Рада», выставки имеют важное значение, особливо если они устраиваются на территории Украины: должны же мы использовать всякую возможность, чтобы засвидетельствовать миру о нашем существовании, доказать, что мы живем и развиваемся, что у нас есть своя культура; поэтому на всех выставках мы должны постараться показать все, что свидетельствует о нашей духовной и промышленно-экономической (?) жизни. В другой статье «Рада» подчеркивает, что украинская популярная литература, фигурируя на провинциальных выставках, не только распространяется между крестьянами, но и может дать образцы лекторам, как нужно говорить с народом. Газета «Рілля»
236


не только продает свои номера и брошюры на сельских выставках, но и раздает их даром; хлопоты о допущении изданий «Рілли» на выставки берут иногда на себя земские служащие. Так, Чигиринский земский агроном Северцев (Киевская губерния) добивался осенью 1911 года экспонирования этой газеты на выставке в городе Каменце-Подольске, а также развешивания ее украинских плакатов («метеликов») по 6 волостным правлениям своего участка.
О наградах за «украинство» на екатеринославской выставке 1910 года мы уже говорили; на выставке в городе Бахмуте (той же губернии) в 1911 году сельскохозяйственные брошюры на украинском языке экспонировались без конкуренции со стороны русских изданий. На сельскохозяйственной выставке в селе Деркачах Харьковской губернии (1911 г.) покупались из украинских изданий даже такие дорогие, как история Грушевского ценою в 2 рубля. На такой же выставке 1911 года в городе Чернигове награждены серебряной медалью украинские книги киевской «книгарни». Наиболее многочисленны сведения о выставках 1911 года в Полтавской губернии: в городе Гадяче украинским издательствам выдано 2 золотых, 2 серебряных и 2 бронзовых медали; в городе Лохвице киевская «книгарня» получила похвальный лист за агрономические, популярно-беллетристические и научные книги; в городе Ромнах выставка дала украинским издательствам в 1911 году 1 золотую медаль, 2 серебряных и 3 бронзовых, а в 1912 году две медали и похвальный лист. На выставках 1910 и 1911 годов в селе Белой Кринице Волынской губернии присуждены почетные дипломы двум киевским «книгарням», причем в 1911 году «книгарне» было отведено бесплатно самое лучшее место выставки. В 1910 году на сельскохозяйственной выставке, устроенной киевским земством в городе Сквире, фигурировало образцовое крестьянское хозяйство из села Кривого (распропагандированного украинским деятелем Юзефом Юркевичем): надписи на всех экспонируемых предметах были сделаны на украинском языке. Такие же надписи красовались на выставке, устроенной весною нынешнего года «обществом любителей природы в городе Николаеве; речь идет о части гербария общества, а именно о коллекциях степных и болотных растенийхп'64.
На одесской выставке 1911 года украинская партия выступила во всеукраинском величии, так как экспоненты были не только южнорусские, но и галицкие; тот же план лелеется и относительно будущей киевской выставки 1913 года в качестве демонстрации соборно-украинской солидарности.
Опуская общеизвестные, ставшие хроническими факты рассылки по селам земствами и даже врачебными отделениями губернских правлений (например, киевским в 1901 —1904 гг.) украинских брошюр и плакатов по эпидемиологии и гигиене, написанных на пародии малорусского наречия, мы укажем на выступления украинской партии на Юге России под флагом модного в 1911 году «Белого цветка», привлекавшего общественную помощь к дружной борьбе с бугорчаткой.
Летом 1911 года продажа «ромашки» в Полтаве сопровождалась раздачей листков с гигиеническими наставлениями. Наставления были выпущены в двух изданиях: подробном — только на украинском языке — и кратком с половиною экземпляров русских и половиною украинских; благодаря базарному дню в городе было много крестьян, и до
237


полудня все украинские листки были розданы. Та же процедура повторена была потом с украинскими листками на празднике «Белого цветка» в городе Кобеляках и городе Лохвице Полтавской губернииХ11‘65.
В последние годы центральное правительство иногда само способствует ознакомлению народа на Юге с украинским языком. Так, по составленному главным тюремным управлением уставу тюремных библиотек в таковые допускаются, в местностях с малорусским населением, малорусские книги; в киевской, например, крепости политические заключенные не только добились в 1907—1908 годы реорганизации украинского отдела библиотеки, но и отчасти пополняли его книгами, лично им принадлежащими. В декабре 1911 года инструктор по пчеловодству, командированный департаментом земледелия, роздал в одном селе Харьковской губернии десятка два украинских брошюр. В конце 1910 года Министерство финансов разослало чрез государственный банк во все сберегательные кассы Юга для бесплатной раздачи населению брошюры-рекламы на украинском языке о государственном страховании капиталов и доходов. Украинская пресса зло иронизировала по этому поводу. «Забавно, — писало «Село», — что правительство вообще не признает украинской мовы; когда же она понадобилась в его собственных (?) интересах, то оно целую книжку издало на этой «придуманной мове». «Вот вам и несуществующая мова, — говорит орган господина Грушевского, — значит, когда нужно притянуть народные копейки, тогда можно к народу обращаться и на родной мове»Х11‘66.
Брошюра издана под названием «Забезпечення прибуткив і капиталів державними щадничими (сберегательными) касами». Помимо принципиального интереса, какой может представлять печатное слово на украинском языке, идущее в село от имени правительства, данная брошюра любопытна и ввиду ее выдающейся безграмотности.
Брошюра написана фонетикой, но буквы «и» или «і» расставлены во многих случаях по вдохновению. Русские слова очень редко переняты в надлежащем виде (например, «хворающих»), обыкновенно же они без нужды перекалечены («опирація», «чіріз»). Заметно дикое желание вытеснить общеизвестные в народе названия учреждений (казначейство, сберегательная касса) чрез закордонные словечки («скарбівня», «щадни- ця»). Громоздкие неологизмы — «закористована особа» (заинтересованное лицо»), «по миновенню» (по миновании) и т. д. — чередуются со словами, неудачно взятыми: «часткові товариства» соответствует не «частным» обществам, а «частичным»; «зріст» — не возраст, а — рост; «освічуватьіся» обозначает не получение образования («вчитысь»), а освещение жилого помещения; «визначеный капитал» (назначенный капитал) — варваризм, ибо малоросс знает вызначенную (вехами) дорогу, след вызначенный (зверем, раненой птицей), о капитале же он скажет «призначенный». Малоросс не скажет «крупніших», а «бильших». Слово «забоспечуе» не согласовано в правописании с заголовком брошюры.
Помощь украинскому движению приходит иногда и от наших ученых институций, и притом самым неожиданным образом. Весьма симпатичная, полезная и желательная мысль нашей Академии Наук собрать анкетным путем особенности малорусских говоров была осуществлена в 1910 году изданием соответственной программы и «принятием со стороны Академии мер к рассылке этой программы народным учителям на Украине чрез их учебное начальство. Такой способ неудобен, по
238


нашему мнению, так как многими сельскими педагогами может быть истолкован в смысле обязательности и даже принудительности работы, а потому для многих превратится в скучную официальную отписку (на манер реляций волостных писарей). С другой стороны, по справедливому замечанию «Рады», такой способ распространения анкетной брошюры должен «производить на публику впечатление, легализуя, так сказать, интерес учительского персонала к украинской мове»хп'67.
Программа Академии почти вся выполнена, по поручению ее, неки- им господином Михальчуком еще в 1899—1900 годы: окончание и редактирование ее возложено на московского профессора Крымского. В издании сохранено обычное прежде в России (этимологическое) правописание малорусских слов и выражений. Мы можем только приветствовать такое отречение со стороны 2-го отделения Академии от своих собственных мнений. Ведь за 5 лет до выпуска программы Академия в своей «Записке» (см. главу IX) категорически заявила, что «употребление общерусского правописания в малорусских текстах есть вообще затея неисполнимая, а в работах лингвистических представляется делом прямо немыслимым».
По устной пропаганде на Юге России украинского языка, столь чуждого малорусскому крестьянину и малорусскому интеллигенту, украинская партия располагает медленнодействующим, но верным средством — украинским театром. К тому, что сказано было нами по этому поводу раньше (в главе V), нам остается, по существу, добавить немного. Посетитель украинских спектаклей осваивается с украинским языком и свыкается незаметно с претенциозной идеологией украин- ства.
Если мы прислушаемся к голосу украинской прессы о современном украинском театре, то убедимся, что эта пресса и единодушна, и правдива; детским лепетом покажутся нам, например, слова киевского журналиста некоего господина Чаговца, который уверяет (в газете «Киевская мысль»), что перед украинским театром стоят высокие художественные задачи». Вопрос об украинской сцене лежит совершенно в другой плоскости: украинская пьеса есть, прежде всего, политическое орудие. Еще в XIX веке, говорит украинское «Світло», роль нашего театра превысила («переступила») задачу служить чистому искусству, и он стал проповедовать сознательность и идеалы будущих наших домогательств. По мнению органа господина Грушевского, высказанному в январе 1912 года, организованный украинский театр является одним из наиболее могучих двигателей украинской национальной идеи, будучи истинно демократическим по составу своего репертуара и по своей доступности для широких масс, он непосредственно и посредственно способствует в высокой мере развитию украинской национальной сознательности; хорошим исполнением идейных украинских пьес театр будит в зрителях спящее чувство этой сознательности, а украинская идейная пьеса пробирается и в такие уголки, куда книга и не могла бы пробраться. «Рада» особенно подчеркивает важную роль сельской украинской сцены. В последнее время, говорит газета, в более крупных деревнях организуются любительские кружки, в некоторых сельских местностях строятся специальные здания или же спектакли устраиваются в сараях; пусть только явятся здесь энергичные люди, пусть появятся новые Старицкие, и дело национальной сознательности в деревнях
239


разрастется много пышнее, чем это наблюдалось в городах — на почве менее подходящей. «Рада» напоминает, что театр вообще — школа, и этой школы у украинстваеще не отняли: непростительный грех не использовать этой школы, и ее нужно использовать. Простая народная речь, говорит газета, завоевывает себе в нашем театре право господствующего языка, языка литературного; в этом случае театр как бы облагораживает народную речь, как бы дает ей гражданские права. «Рада» приходит к выводу, что украинский народный театр имеет все шансы для того, чтобы стать в деревнях национально-просветительной силой наряду со школьным обучением на родном языке; роль же любительских кружков — сделаться рассадником национальной сознательностихп'68.
Мы не отрицаем наличности идейных пьес в репертуаре украинского театра (большинство произведений Тобилевича, например), но тенденциозность в них нередко обратно пропорциональна талантливости и даже сценичности. Поэтому мы полагаем, что в постоянных труппах систематическая постановка идейных пьес если и бывает, то в исключительных случаях. Этим нисколько не умаляется то обстоятельство, что всякая пьеса украинской сцены есть удобное средство для пропаганды украинского языка и потому пригодна для целей украинского движения. Если мы познакомимся, например, с репертуаром киевской украинской труппы Садовского, самой крупной в России и наиболее прославляемой на столбцах партийной и дружественной прессы, то легко убедимся, что этот репертуар за последнее пятилетие отличался в значительной мере космополитическим характером. Из сорока с лишним пьес, игранных труппой Садовского в период 1907—1911 годов, оригинальных менее половины; из 18 переводных драм 11 — переводы русских пьес (Андреева, Гоголя, Островского, Чехова и Чирикова); есть и переделки русских или иностранных пьес. Собственные драматурги у украинцев есть и теперь, но они еще мельче, чем покойные Кропив- ницкий и Тобилевич; так, бывший танцор «гопака» господин Колесниченко и бывший парикмахер господин Суходольский, став антрепренерами, пишут «гопакедии» для пополнения собственного репертуара™'69. Язык этих пьес не однообразен, а представляет варианты различных малорусских говоров, приправленных нарочитыми «украинскими» словечками.
Из тенденциозных пьес новейшего репертуара можно указать на историческую мелодраму «Гетман Дорошенко» Л.Старицкой-Черняхов- ской — апофеоз не вытанцовывавшейся, но желанной Соборной Украины. Дорошенко и tutti — «украинцы» мечтают о том, чтобы «столочь в ступе Москву, которая не лучше ляхов и татарвы». Послу московскому Дорошенко бросает эпитет «негодного холопа» и рассказывает басни о «союзе» украинской державы с Москвой™'70. Пьеса не лишена литературных достоинств; так, хорош язык в тех же диалогах московского посла с козаками: поразительная близость вплоть до лексической тождественности обоих наречий нашего языка выступает здесь местами чрезвычайно ярко.
Число украинских трупп в России доходит до трех десятков, большинство из них принадлежит к типу странствующих. Кроме того, в последние годы размножились любительские кружки. В Киеве и Харькове сданы под украинские спектакли, на льготных условиях, городские «Народные Дома»; в Екатеринославе эти спектакли идут на сцене «Научного общества». Осенью 1911 года в Харькове было в один вечер
240


(25 сентября) 4 украинских спектакля: в театре Бродерова, в театре Общества взаимопомощи ремесленников, в «Народном Доме» и в предместье «Основ»; в мае 1911 года председатель комитета харьковского «Народного Дома» приветствовал украинскую труппу (любительскую) с 5-летним юбилеем и подчеркнул значение этой работы для Украины. В городе Николаеве и его окрестностях, святками 1910—1911 года, имели место украинские спектакли: 3 в кружках профессиональных обществ, 3 при училищах и несколько спектаклей на окрестных заводах, рудниках и по деревням. В Киеве летом 1910 года конкурировали две украинских профессиональных труппы. В городе Каменец-Подольске местом украинских спектаклей в 1911 году был театр попечительства о народной трезвостиХ11‘71.
Отметим два мелких, но поучительных факта. В городе Старокон- стантинове (Волынь) летом 1911 года играла труппа Курбского, ставившая украинские пьесы вперемежку с русскими: последние посещались публикою охотнее первыххп'72; в селе Мурафе Подольской губернии украинский любительский театр стал пустовать, когда еврейская молодежь начала ставить любительские спектакли на русском языкехп'73.
О симпатиях к сельским украинским спектаклям народных учителей и польских обывателей мы скажем в другом месте.
Если спектакль, хотя бы и любительский, требует много расходов и приспособлений, то литературно-музыкальные концерты и вечеринки оборудовать гораздо легче. Эти развлечения удаются в самых глухих уголках и при самых посредственных исполнителях. Такие концерты с украинской декламацией и с пением романсов на украинском языке устраиваются в южнорусских градах и весях сотнями ежегодно, и мы не можем дать даже приблизительного их подсчета, а тем более — перечня. Та часть программы этих публичных развлечений, которая обнимает малорусские народные песни и колоритную (иногда) музыку, является весьма полезным и заслуживающим подражания начинанием, если, конечно, инициаторы не бойкотируют и русских номеров. В итоге получается разумное развлечение просветительного характера. Совсем иначе обстоит дело там, где программа концерта или вечеринки составлена из романсов на новоявленном украинском языке и из декламаций на том же языке, переплетаясь для блезира с несколькими народными малорусскими песнями. Такие увеселения устраиваются с целью пропагандировать «литературный украинский язык», а чрез подбор тенденциозных по содержанию декламационных номеров дрессировать публику в духе украинской партии. Особенно знаменательны такие попытки, если они принимают систематический характер.
Вот один из примеров. В Ялтушковской Слободе Подольской губернии есть польский сахарный завод, при заводе — двухклассная школа церковноприходского типа, а при школе давно существует большой крестьянский хор. С 1908 года во главе хора стал регент господин М. и начал с 1909 года давать концерты. В 1909 году один концерт состоялся в зале заводской школы, другой — в Слободе. В 1910 году было дано 2 концерта дома — в Ялтушкове и один в городе Новой Ушице. В 1911 году хор насчитывал уже 65 душ и дал концерты, кроме одного в своей Слободе, также в городах Баре, Летичеве и Новой Ушице и в селе Мурованных-Куриловцах. На 1912 год намечены пункты для концертов в городах Виннице, Жмеринке, Могилеве, Проскурове и других мес-
16 Заказ 857


тах. Громоздкие передвижения 65 человек часто на повозках и изредка по железной дороге требуют крупных расходов, несомненно хорошо оплачивающихся, и работа хора принимает профессиональный характер. Такое культурное явление можно было бы горячо приветствовать, если бы не своеобразная программа этих концертов. По пению она содержит русский гимн, 5 русских песен и 35 украинских номеров; в числе последних находятся: попурри из 3 украинских опер, пара романсов на слова Шевченко, украинский романс «Прометей» и лирические аранжировки Лысенко. Гораздо интереснее декламационный репертуар этой труппы, именующей себя — скромно — хором. «Из декламаций», пишет корреспондент украинской газеты, «чаще всего читались: 1) «Разрыта могила» Шевченко, 2) «До Основяненка» его же, 3), 4) и 5) стихи Самой- леико, Франко и неизвестного автора». Читался также один фельетон из «Рады».
Оставляя в стороне бездарного, но претенциозного Самойленка и тенденциозного Франко, поясним, что помянутый фельетон осмеивает чревоугодие сельского духовенства, а оба стихотворения Шевченко проникнуты непримиримой злобой к москалю — «лютому врагу» и наполнены проклятиями по адресу Богдана (воссоединителя Малороссии). Кстати, добавим, что первое стихотворение «Разрыта могила» (синонимы заголовка «Світе ясный» или «Світе тихий») найдено петербургской судебной палатой весною 1911 года по содержанию уголовно-преступным. Добавим, что бисовые номера в программу не включаютсяхп'74.
Вышеприведенная программа, опубликованная «Радой» в конце 1911 года, страдает пропусками. Литературно-вокальный вечер хора 12 апреля 1911 года в Ялтушковской школе имел, в вокальной части, известный «Заповіт» («Завещание») Шевченко; исполнение этого традиционно-революционного номера вся публика прослушала стоя. Читано было также крайне тенденциозное «Послание» Шевченко, декламировались... стихотворения Б.Гринченко. Все эти номера «произвели на публику прекрасное впечатление; публики была полна школа: много учителей, учительниц и всяких панов из местного сахарного завода»Х1Ь75.
Наши замечания по поводу деятельности Ялтушковского крестьянского хора могут показаться мелочными, но если мы учтем, сколько могло в том же 1911 году состояться подобных украинских литературных вечеринок на Юге России, коих устроители уберегли свою программу от газетных столбцов, то мы не можем не призадуматься над самой допустимостью этих «культурных» актов. Мы нисколько не виним местную администрацию за пропуск на эстраду, например, «Разрытой могилы» (фигурирующей в определении судебной палаты под другим названием), мы не требуем репрессий по адресу регента господина М., но мы считаем себя вправе спросить, почему театральная цензура, объемлющая крупные пьесы, не простирается на содержимое всяких «Чтецов» и «Декламаторов», полных политического сору, из которого можно всегда составить потребный тенденциозный букет? Почему никто не позаботится о том, чтобы дать провинциальной публике здоровые культурные развлечения? Ведь мы бросаем эту публику в объятия украинской партии, которая тихо и скромно утилизирует крестьянские голоса Ялтушковской Слободы для антирусской, то есть противогосударственной пропаганды. И эти крестьянские юноши и девушки, сами того не сознавая, позорят своими невинными устами Святую Русь под аплодисменты
242


«панов из завода», почтительно встающих во время пения братоубийственного «Заповіт’а».
В течение последнего десятилетия украинская партия в России старается воскресить и насадить культ кобзарей, певцов народных «дум» козацкого периода. Таких «украинских Гомеров» можно насчитать около десятка (Кравченко, Ткаченко, Кучеренко и другие). С кобзой (бандурой) своей они не только толкаются между простым народом на ярмарках и храмовых праздниках, но и появляются в городских концертах, занимая иногда своими номерами половину программы («Вечір украінськоі народньоі музики» 29 января 1911 г. в Киеве).
Работа кобзарей, по мнению украинской прессы, имеет большое значение в смысле национальном. Кобзари — наилучшие и наиболее близкие к народу носители украинских исторических традиций. Кобзарям еще в большей мере, чем украинской литературе и театру, открыта дорога к народной душе. К тому же кобзарь может пробраться и туда, куда книге, а тем более театру путь закрытХ11'76.
Первый кобзарь, выдвинутый украинской партией в конце прошлого столетия, — крестьянин Черниговской губернии Пархоменко — был в частых сношениях с Б.Гринченко, в период службы последнего в черниговском земстве (см. конец IX главы). У Пархоменко проходили курс другие кобзари, и его можно считать родоначальником современного, возродившегося, словно по-щучьему веленью, кобзарства. Вокруг Пархоменко и его учеников украинская пресса старалась создать за последние 5 лет шумную рекламу.
По смерти в 70-х годах знаменитого кобзаря, полтавца Остапа Вересая, кобзарство в течение 20 лет считалось угасшим; слепцы «лирники» незнакомы с козацким эпосом и распевают по базарам и ярмаркам старинные канты религиозно-нравственного содержания.
Репутация «народного певца» Пархоменко была поколеблена еще покойным киевским профессором Н.Дашкевичем, который называл репертуар этого кобзаря фальсификациею. Профессор Нежинского института М.Сперанский написал недавно по поводу Пархоменко целое исследование под названием «Южнорусская песня и ее носители». Господин Сперанский выяснилхп'77, что Пархоменко поет свои украинские думы не по традиции, а выучил их из книжек.
Точный вывод профессора Сперанского такой: большинство дум, исполняемых Пархоменко, «даны ему интеллигентами, разучены им потому, что их охотно слушают, а следовательно, и оплачивают те же интеллигенты». Не только текст дум Пархоменко выучил у интеллигентных представителей украинства, но и музыкальный аккомпанемент получил от них же. Вот что мы, между прочим, встречаем в исследовании профессора Сперанского:
«Дума о Морозенко. Это одна из самых редких дум в настоящее время в устах певцов: она была нами отмечена лишь у Пархоменко. В то же время, это лучший номер его по музыке. Но драгоценность эта сравнительно недавно появилась в репертуаре Пархоменко, притом из книжного источника, который может быть с достаточной точностью указан. По собственному заявлению Пархоменко, текст этой думы он получил от нежинской обывательницы А.Ф. Поляковой; получил он его, по наведенным справкам, лишь летом 1901 года; затем он побывал в Киеве — у Н.В. Лысенко, между прочим, и в следующее свое посеще-
16*


ние Нежина (осенью того же года) уже пел думу с аккомпанементом, музыку для которого он либо сам сочинил (так говорил он в первый раз), либо, вернее, получил от Н.В. Лысенко (как говорил он в другой раз). Но при этом с первоначальным текстом думы произошло нечто... после посещения Киева он пел думу... с продолжением, ничего общего с думой о Морозенко не имеющим и также, несомненно, книжного местно-патриотического настроения. Такам образом, мы имеем перед собою продукт новейшего производства, популяризируемый при помощи народного певца».
Из приложенных к исследованию текстов думы о Морозенко видно, что подлинная дума — произведение довольно поэтическое — имеет всего 24 стиха и кончается так:
Дывысь теперь, Морозенко, на свою Вкраину.
Фальсификаторы, обрабатывающие Пархоменко и подобных ему «народных певцов», приписали к думе еще 22 стиха тенденциозной безвкусицы. Грубая подделка резко бросается в глаза. Здесь, например, встречаются такие стихи:
Товклы ж тебе зо всих бокив и зо всей силы И хрещени й не хрещени сусидоньки милы.
Хоч не хоч, а довелося увесь вик воюваты,
И за виру й за родину, за правду стояты.
И стоялы, не внывалы у лыху годыноньку,
И здачи в-сим издавать успивалы сыны Украины.
Это — якобы народная поэзия. Особенно великолепны «народные» слова: «здача», «внывать» (унывать), выражения: «товклы тебе», «сусидоньки милы» (ирония) и т.д.
Подобные грубые подделки чрез «народных певцов» распространяются в народе.
Из исследования профессора Сперанского видно, что большую часть своего репертуара Пархоменко получил от господ Гринченко, Лысенко и К0. Так, думу «Смерть Богдана Хмельницкого», по признанию самого Пархоменко, он получил у Гринченко, а музыку ему подобрал господин Сластионов; думу «Федор Безродный» получил от Гринченко, а музыку к ней — от Н.В.Лысенко; думу «Козак Голота» получил от Гринченко, музыку к ней — от Сластионова и т. д., и т. д. Из всего «думного» репертуара Пархоменко он лишь думу «Бегство трех братьев из Азова» разучил у слепца Андрея Гойденко, но впоследствии текст и этой думы переделал по указаниям Гринченко.
Мы уже познакомились раньше с «работами» Б.Гринченко над фальсификацией целых страниц в печатных учебниках и книгах для народного чтения; здесь мы снова сталкиваемся с этим «ученым лауреатом нашей Академии», но на этот раз в качестве кощунственного «творца» древней народной поэзии. Ясно, что все эти. кобзари являются (вдвойне слепым) политическим орудием в руках призвавшей их к жизни украинской партии, а концерты с участием таких кобзарей (иных нет) оскорбляют память южнорусского козацкого «лыцарства».
Ни черниговский фольклорист господин Гринченко, ни другие режиссеры «народных певцов» не проявили в своих деяниях большой
244


оригинальности: они имели предшественников. Еще в IV главе мы познакомились с теми изменениями, дополнениями и вставками, какие делал в 40-х годах П.Кулиш в малороссийских думах, собранных И.И.Срезневским и опубликованных в «Запорожской старине» за 1833—1848 годы. Теперь добавим, со слов И.Франко, что о черниговском писателе 1850-х годов Андрее Шишацком-Иличе сохранилось у старожилов предание как об авторе нескольких поддельных дум о козацкой эпохе (до Хмельницкого), черпавшем свое вдохновение из политического памфлета, именуемого «Историей Русов». Заметим, кстати, что многие народные думы составлялись и в свое время не без участия интеллигенции (школяров); об этом свидетельствуют старейшие записи их, относящиеся иногда к самой эпохе Б.Хмельницкого и отличающиеся более или менее школьным складом и характеромХ11'78. В этих случаях, однако, о тенденциозных вставках и подлогах не может быть и речи.
О значении народных чтений как кафедры для ознакомленья простонародья с украинским литературным языком распространяться нет нужды; воспитательное значение чтений зависит также, разумеется, от избранной темы и от (всегда возможных) устных вставок лектора. Систематический характер чтения принимают, обыкновенно, лишь в больших городах.
Относительно чтений на украинском языке наиболее усердия приложено в последние годы харьковским Обществом грамотности, существующим с 1886 года. Лекционная комиссия этого общества имеет в Харькове доступ к 4 лекториям и двум тюрьмам; комиссия снабжает материалом для чтения и изготовляемыми ею диапозитивами для волшебного фонаря 120 читален в губернии; по сообщению корреспондента «Рады», харьковская комиссия исходя из соображений, что чтения при отсутствии украинских школ и библиотек играют главную роль в деле «украинского просвещения», заводила о чтениях переговоры с Киевом, Екатеринославом, Черниговом, но на призыв комиссии откликнулась лишь одна мануйловская «Просвита». Значительная часть чтений падает на украинские; из них чаще всего читаются с волшебным фонарем: биография Б.Гринченко, произведения его, биография Шевченко, произведения Стороженко.
В декабре 1910 года в Харькове состоялись в 3 пунктах украинские чтения с картинами, посвященные памяти Б.Гринченко и предназначенные для простонародья. Даем точный перевод корреспонденции «Рады» об одном из этих чтений, имевшем место в зале реального училища (Гринченко здесь обучался, но курса не окончил). Людей (на чтение) собралось сотни четыре, в их числе было много детворы. Оживленный и простой рассказ о жизни, работе, болезни, смерти, похоронах и заслугах покойного деятеля аудитория слушала с большим вниманием. Заметно было, что слушателей удивляло, как это он тут вблизи родился и в этом самом училище учился, и знаменит как деятель и писатель, а они об этом не слыхали и не замечали. На чтении показывали портреты Гринченко в различном возрасте,-школу, где он учился, его родителей, снимки похоронной процессии и, наконец, славную могилу на киевском кладбище, покрытую кучей венков с лентами и надписями. Произвела впечатление оглашенная пред слушателями надпись на венке «от харьковского громадянства»: это было что-то новое, неслыханное. После биографии покойного лектор прочел также — с фона-
245


рем — рассказ Гринченко «Без хліба», который своей печальной фабулой дополнял впечатление от биографии. Народ расходился медленно, под заметным впечатлением услышанного.
На лентах харьковского венка, возложенного на гроб Б.Гринченко, имелась цитата из его же стихотворения: «Други любимые, отдадим душу и тело за край свой единый. Мы для труда на свет народились. Мы для борьбы живем».
Апофеоз партийного деятеля Б.Гринченко как нельзя лучше показывает, что в Харькове народно-просветительные учреждения захвачены украинской партией.
В предместье Харькова Основе украинские чтения устраиваются партийной группой под фиктивной маркой Попечительства о народной трезвостиХ11'79.
Систематические украинские чтения ведутся, как мы упоминали, некоторыми «Просвитами» (особенно энергично занималась этим бывшая киевская «Просвита» в самом городе и двух его предместьях). Зимою 1910—1911 года устраивались еженедельные украинские чтения в народной чайной господина Чигирина Киевской губернии, посещавшиеся преимущественно окрестными крестьянами. В Екатеринославе за такие чтения взялся даже «украинский кружок» Союза русского народа.
Из спорадических случаев можно отметить за 1911 год чтение на украинском языке в Полтаве (о бугорчатке) и литературное украинское чтение в народной аудитории местечка Окны Подольской губернии, а в феврале 1912 года украинское чтение в Херсоне, устроенное в Народной аудитории местным обществом самообразования «Вестник знания». Думаем, что эти факты не были единичными и не ограничивались указанными пунктами и губерниями.
При обзоре украинофильской деятельности южных наших земств мы увидим, что во многих губерниях украинские чтения и лекции всяких инструкторов (о чтениях по кооперативному делу уже было упомянуто) весьма распространены и стали почти заурядным явлением.
К такому типу просветительных мероприятий относится, например, украинская лекция агронома весною 1911 года в станице Кальниболот- ской Кубанской областиХ11'80.
Еще более важное значение, чем народная лектория, имеет для пропаганды украинского слова церковная кафедра как место непреложной авторитетности, откуда народ привык слушать и Слово Божие, и манифесты своих Монархов. Украинская партия не щадит усилий для использования этой позиции для своих целей.
Как делаются эти дела, можно видеть на конкретном примере. Осенью 1910 года «Рада» оповестила передовой статьей своих читателей, что в городе Конотопе Черниговской губернии кружок прихожан по инициативе одного сознательного украинца, решил подать архиерею прошение: 1) чтобы в их церкви проповеди произносились на украинском языке; 2) чтобы пасхальное Евангелие читалось и по-украински;
3) 	чтобы им самим дозволено было читать по-украински «Деяния» в Великую Субботу. «Рада» уже требовала, чтобы прихожане в случае отказа со стороны епископа обжаловали отказ в Синоде. Чрез несколько месяцев газете пришлось признаться, что шум был ею поднят преждевременно: инициатива сознательного украинца не была поддержана прихожанами и прошение архиерею не только не подавалось, но даже не нашлось желающих его подписывать^1'81.
246


Читателю, ознакомившемуся в предыдущих главах с «просветительной» ролью части духовенства Подольской губернии, не покажется удивительным, что украинская проповедь завоевала себе в этой губернии видное место. В 1909 году священниками К.Ванькевичем и П.Сте- панковским выпущены в свет даже сборники церковного их красноречия на украинском языке (напечатаны фонетикой). «Казання» о. Степанківского — демократичны не по одному лишь языку: некоторые (например, проповедь на один из табельных дней) носят тенденциозную социал-демократическую окраску. Епископ Парфений, стоявший раньше во главе Подольской епархии, сам любил произносить проповеди на украинском языке, а такие примеры легко вызывают подражания. Из недавнего прошлого можно сообщить, что весною 1911 года в Алексан- дро-невском храме города Каменца-Подольска, пред шевченковской панихидой, произнес слово на украинском языке епархиальный миссионер, назвавший Шевченко «столпом возрождения украинского слова». В храме было очень людно. Были члены «Просвиты», семинаристы и гимназисты. Нужно ли добавлять, что на Пасху 1911 года украинское Евангелие читалось и в соборе, и в других храмах, и что в феврале 1912 года украинская проповедь снова сопровождала шевченковскую панихиду.
Интересно отметить, что тот же епархиальный миссионер состоит членом подольского «союза националистов», где он ратовал против чествования памяти ШевченкоХ11'82.
Относительно Екатеринославской губернии мы отметим знаменательный факт. Екатеринославская «ученая архивная комиссия» в октябре 1911 года поднесла местному епископу Симеону (по поводу ухода его в Самарскую епархию) адрес, в котором «особливо подчеркивается», что владыка, хотя и великоросс по происхождению, был сторонником украинского языка за все время своего пребывания в этой епархии и разрешал церковные проповеди на этом языке.
Из сел епархии, где такое разрешение применяется на практике, можно указать, например, на село РождественкуХ1Ш.
Любопытна украинская проповедь, сказанная на Полтавщине в 1911 году в сельской церкви пред шевченковской панихидой; крестьяне с церковного амвона поучались, что Шевченко кроме призывов к освобождению крестьян от крепостной зависимости боролся в своих стихотворениях против всякого насилия одних людей над другими и в этой борьбе умер; проповедь эта произвела на народ прекрасное впечатление. Иное впечатление произвел на своих прихожан весною новый священник в селе Покровке Бакинской губернии: люди «балакают там каким-то смехотворным языком — не то украинским, не то московским... и очень удивились, когда впервые услыхали от своего батюшки украинскую молитвуХ1Ш. Теперь уж, вероятно, привыкли...
Спешим оговориться, что мы считаем вполне естественным участие некоторых малорусских слов (лексического элемента) в сельской проповеди южнорусского священника, если он ограничивается стремлением к простонародным оборотам речи для ее удобопонимаемости; нас возмущает подделка интеллигента под народную фонетику и употребление «кованых» слов, непонятных народу и вводящих его в экзотическую культуру, чуждую и враждебную культуре русской. О взгляде нашем на украинский перевод Евангелия мы имели случай высказаться раньше.


Украинская партия усвоила себе привычку время от времени напоминать о себе и об украинском языке при помощи демонстративных выступлений, связывая таковые обычно со смертью своих деятелей, с поминками, юбилеями, различными годовщинами и другими общественными событиями. Нас подобные демонстрации интересуют постольку, поскольку они помогают росту украинского движения, либо выясняют идеологию партии и контингент ее друзей.
Об 	имевших место в конце прошлого и начале нынешнего столетий юбилеях выхода в свет «Перелицованной Энеиды» и юбилеях писателя Нечуй-Левицкого и композитора Лысенко, а также о торжестве открытия памятника автору «Энеиды» Котляревскому, мы уже упоминали.
Весною 1910 года состоялись в Киеве похороны умершего за границей украинского деятеля и писателя Б.Гринченко, скончавшегося в итальянском курорте. Из изданной в Киеве, под редакцией господина
С.Ефремова специальной брошюре («Над могилою Бориса Гринченка») мы узнаем, что на гроб было возложено более полусотни венков (из них 48 с надписями на лентах), произнесено было 10 речей, а сверх того, получено распорядительным похоронным комитетом и опубликовано 116 телеграфных и письменных выражений соболезнования.
Из венков интересны: 1) «Борцу за родную школу от учителей- украинцев в Киеве» с текстом из Апокалипсиса: «Глаголет Дух, да почіють од трудів своіх, діла бо іх ходят вслід за ними»; 2) Украінцу, што зернята прауды сеяу у народзе, думав аб счасцці і аб свабодзе — Беларусы»; 3) «Niestrudzonemu dzialaczowi ukrainskiemu — przyjazni роїасу» — «Неутомимому украинскому деятелю от дружественных поляков» и 4) венок из Львова «от обществ галицкой Украины» — «Борцеві за визвіл України», то есть «Борцу за освобождение Украины».
Из десятка речей было произнесено 7 по-украински, одна на белорусском жаргоне и две по-польски. Один польский оратор распространялся о настоящей эпохе, «когда отовсюду падают громовые удары и ставятся препоны с целью задержать развитие национальных культур». Другой польский общественный деятель высказал украинцам пожелание, чтобы они «возможно скорее увидали осуществление своих высоких стремлений». От имени «украинского студенчества Киевского университета и высших женских курсов» дано было обещание, что «образ умершего будет для студенчества вечным примером и т. д.».
Из корреспонденции упомянем о письменном выражении соболезнования от Академии Наук. Приводим его дословно. «Одділ російської мові і словесности Императорсько'і Академії наук в засіданні 1 мая доручив мені висловити Науковому Товариству своє спочуття з приводу тяжкої втрати ним члена Бориса Дмитровича Грінченка, що так багато працював для науки. Предсідательствующий» (подпись). Почти тождественная телеграмма была получена от того же учреждения вдовою покойного. Из студенческих «гуртков» откликнулось 18; из Каменца- Подольска прислали телеграммы кроме «Просвиты» семинаристы и «подольские учителя».
В октябре 1910 года на похоронах небезызвестного москвича С.А. Муромцева157 были начаты речи двумя ораторами украинской партии в Москве. От имени украинской прессы говорил по-украински господин Коломийченко и был прерван администрацией за неудобопонят- ность избранного им языка. Другого оратора, некоего господина Пер- фецкого, администрация остановила на половине русской речи, в кото-


рой он доказывал, что Холмщиной должна ведать не вся Россия, а Украина, то есть его партия.
В ноябре 1910 года хоронили в селе Колодистом Киевской губернии местного уроженца В.Доманицкого — крупного деятеля украинской партии, талантливого крестьянского агитатора и посредственного украинского литератора. Он был удачным популяризатором по кооперативному делу, составил несколько слабеньких брошюр по агрономии, пару другую тенденциозных популяризаций по этнографии и политической экономии, а также редактировал, как мы упоминали, сочинения историка Аркаса и поэта Шевченко.
В.Доманицкий умер, подобно Гринченко, за границей. Хлопоты украинской партии о погребении его тела в Киеве, то есть о повторении весенних демонстративных выступлений, не увенчались успехом.
На гроб Доманицкого возложено было 13 венков с надписями на лентах. Киевские студенты-политехники написали: «знаменитому сыну Украины» крылатые слова: «Где ветер гуляет, там встают волны». На венке от распропагандированных крестьян-односельцев имелась надпись: «дорогому советнику, незабвенному учителю, славному борцу за долю родного народа»Х]Ш.
В 1911 году кроме 50-летней годовщины смерти Т.Шевченко, о чем сейчас будет речь, украинская партия примостилась кое-где к празднованию юбилея манифеста 19 февраля 1861 года. Так, в городе Ека- теринославе, на торжественных актах во всех среднеучебных заведениях исполнялись номера украинской декламации (и пения). То же самое было и в школах губернии: украинская декламация (и пение) занимали видное место в программе школьных празднеств.
В городе Екатеринодаре Кубанской области сама судьба помогла в 1911 году украинскому движению. В сентябре военное начальство разослало по всем станицам области историческую пьесу «Козацкие прадеды», написанную по его заказу (в ознаменование юбилея козачего хора) неким господином Доброскоком на украинском языке и отпечатанную с фонетического правописания («Козацькі прадіди»). Месяцем позже к торжеству открытия памятника в городе Тамани козаку Антону Головатому военное начальство решило перепечатать биографию этого козака, составленную Комарем на украинском языке и появившуюся первоначально в свет в 1901 году — в Петербурге™'86. Нет никакого сомнения в том, что моральное значение такого покровительства украинскому печатному слову громадно.
Повторяющееся из года в год празднование «роковин» Шевченко, дня его рождения (25-го февраля) или дня его смерти (26 февраля), дает повод к устройству многочисленных вечеринок, спектаклей, концертов и даже школьных актов. В Галиции этот день посвящается украинской партией на брань по адресу России; в России диапазон партии, применительно к обстановке, суживается и ограничивается стонами от имени «порабощенной и угнетенной украинской нации». Пользуясь этими поминками, украинская партия навешивает на беззащитного поэта как на флагшток свои собственные вожделения, свою современную платформу. Называя эти празднества литературными, партия утилизирует на них из шевченковской литературы преимущественно тенденциозно-политические произведения, подчеркивает в них русофобские фразы.
В 1911 году, по случаю пятидесятилетия со дня смерти Шевченко, украинская партия произвела в своей и отчасти русской прессе оценку
249


значения музы Шевченко для современного украинского движения. Газета «Дніпрові хвилі» писала, что праздник в честь Шевченко является одновременным праздником украинской идеи, идеи воскрешения народа из летаргии; газета назвала поэта «организатором украинской нации». Журнал «Світло» взобрался на украинские ходули и с этой головокружительной высоты кричал, что «появление преславного Шевченко (очевидно — на литературный свет) было исключительным явлением в истории всех времен и народов». Биограф поэта С. Русова заявила уже конкретнее, что «Кобзарем» питалось полстолетия украинское движение». Еще выше взял тон профессор Овсянико-Куликовский158 на торжественном акте Академии Наук (27 февраля 1911 г.), назвав поэзию Шевченко «благовестом будущего возрождения Украины» (цитируем по «Раде»).
Харьковский профессор Сумцов, по случаю юбилея Шевченко, требовал (статьею в газете «Южный край») основания университетских кафедр по изучению Шевченко, да (кстати, уж заодно) постройки в Киеве здания для постоянного украинского театра*11'87.
Все приведенные мнения страдают туманностью, неискренностью и умалчивают о самом главном. Украинской партии дороги в поэзии Шевченко одни революционные призывы. Это обстоятельство отчетливо подчеркнул 5 лет назад профессор Грушевский. Истинным героем поэта, по словам профессора, делается революционный народ, то козаче- ство, которое ставит себе целью достигнуть такого общественного строя, где не было бы «ни холопа, ни пана»; более радикальный, чем его товарищи, Шевченко мечтает о народном восстании, которое «вражею злою кровью» омыло бы «оскверненную землю» его родины и превратило бы разделённую рабством одних и господством других, разъединенную сословными и экономическими привилегиями украинскую народность — в «великую, новую, свободную семью». Если мы вспомним, что революционно-анархические идеалы Шевченко переплетались в его произведениях с проповедью южнорусской автономии (злобой и ненавистью к Москве), то нам будет ясен приписываемый его перу фундамент «возрождения Украины». Находя в музе Шевченко многочисленные признаки политического сепаратизма, особенно в тех случаях, когда эту музу осенял своими крылами «белый орел», мы тем менее склонны (см. гл. IV) обвинять поэта в сепаратизме литературном. Литературный культ Шевченко служит для современной украинской партии лишь прозрачной ширмой, за которой чадит и дымится в ее кадильницах политический соборно-украинский фимиам. «Рада» в 1911 году откровенно заявила, что все уверения, будто Шевченко никогда не был сепаратистом в политическом смысле, она считает за «подделку физиономии Шевченко»Х1Ш.
С 1905 года производится полтавским земством и особым комитетом при киевской думе сбор денежных пожертвований на постановку в Киеве памятника Шевченко. Доселе (средина 1912 г.) собрано сто тысяч с лишним. Постановку предполагалось приурочить к 1914 году (столетняя годовщина рождения поэта), но, вероятно, дело это очень и очень затянется: после двух неудачных конкурсов комитет еще не имеет в своем распоряжении даже проекта будущего памятника. В число членов киевского комитета попало несколько видных деятелей украинской партии, и симпатичное дело увековечения памяти гениального народного лирика сразу оказалось поставленным на ненадлежа-
250


тую дорогу: по селам рассылают и чрез своих человечков даже расклеивают кое-где в сельских сборных (Екатеринославской губернии) плакаты с весьма тенденциозной биографией поэта на украинском языке; для усиления средств на памятник устраиваются во многих местах литературные вечеринки с чтением тенденциозных образцов музы Шевченко и с приучением публики к демонстрации чрез вставанье во время исполнения антирусского «Заповіта» и т.п. Сборы на памятник поэтому превращаются в ряд мелких рычагов, споспешествующих работе украинской партии в России, а всякая затяжка с выбором проекта выходит для нее полезной. Остается пожалеть, что у нас в России денежные сборы на сооружение монументов могут производиться неопределенно долгое время, тогда как, например, в Австрии срок производства подобных сборов определяется при самой выдаче правительством разрешений на таковые.
Пресса украинской партии настолько откровенна, что сама раскрывает обществу глаза на подоплеку всей украинофильской свистопляски вокруг вопроса о сборе пожертвований на памятник поэту. Упомянув о представителях киевской думы и полтавского земства, вошедших в комитет по приему пожертвований, «Украинская жизнь» добавляет, что «в комитет были допущены как отдельные лица, так и представители учреждений и обществ, внесших определенную сумму (тысячу рублей) на памятник». Это, по словам журнала, дало возможность войти в комитет людям, для которых памятник является не простым «украшением города», а делом огромного идейного значения. «Лит.-наук. вістник» видит в пожертвованиях на памятник проявление симпатий к украинской идее. Мы говорим, пишет журнал, «к украинской идее», а не к «памяти Шевченко», ибо в последнее время трудно уже стало различать эти два понятия. Кто жертвует на памятник, тем самым расписывается в сочувствии украинской идее — и наоборот. Эту истину, поясняет «Вістник», прекрасно уразумели черносотенцы и «националисты», которые не без оснований усматривают в вопросе о памятнике Шевченко манифестацию украинской солидарности и сознательности:Х11‘89.
Летом 1909 года, по инициативе львовской «Просвиты» состоялся во Львове «Первый украинский просветительно-экономический конгресс», который, хотя и не может быть причислен к прямым орудиям украинской пропаганды в России, но заслуживает упоминания как са- моревизия партии Соборной Украины. Из отчета, опубликованного устроителями конгресса, видно, что последний был очень многолюден (768 участников); гостей из России было, однако, всего 15 душ: 8 киевлян (Н.Гехтер, В.Доманицкий, А. и В. Королевы, О.Косач, К.Поливанов, В.Чи- каленко и В.Щербаковский), поляк В.Липинский (с Волыни) и господа Н.Левитский (Елисаветград), А. Назарьев (Петербург), В.Приходько (Каменец-Подольск), В.Хренников (Екатеринослав), И.Шраг (Чернигов) и художник И.Северин (Юг России).
Многие лица, приглашенные из России, предпочли излить свои украинские чувства при помощи терпеливой телеграфной проволоки или дискретной почтовой бумаги. Большинство приветствий окрашены ир- редентизмом; более резкие не могут быть здебь воспроизведены по цензурным причинам, как, например, приветы украинцев из Полтавы и города Глухова Черниговской губернии, остальные чересчур шаблонны.
Специальных своих съездов украинская партия в России не пыталась устраивать, да, вероятно, не получила бы на это правительственной
251


санкции за полным отсутствием не мотивов, а благовидных предлогов. Деятелям партии оставались попытки заявлять о своем существовании на обычных имперских (иногда краевых) съездах. О выступлениях по педагогическим вопросам будет речь в следующей главе. Теперь мы коснемся приготовлений партии к легализации украинской науки и, главное, украинского языка на предстоящем в Петербурге всеславянском съезде общественного здравоохранения.
Петербургский съезд 1912 года был намечен принципиально еще участниками софийского съезда 1910 года. Более подробно план его был разработан летом 1911 года в Кракове (во время медицинского съезда) международным совещанием, где от имени России присутствовали профессора Бехтерев159 и Рот160. Первый из них познакомил собрание с программой петербургского съезда, долженствующей обнимать, между прочим, и всю область народного просвещения. Судя по помещенному во львовской газете «Діло» отчету о совещании член его га- лицкий «украинец» доктор Озаркевич поднял вопрос, будет ли дана (в Петербурге) галицким «украинцам» возможность образовать вместе с уполномоченными (?!) от российской Украины одну группу, параллельную иным славянским народам, с правом говорить публично на украинском языке.
Как видим, здесь снова повторяются домогательства, заявленные украинской партией пред Киевским археологическим съездом 1898 года (см. главу VIII).
Во избежание всяких недоразумений доктор Озаркевич поставил требование, чтобы «Украина» была приглашена не в лице лишь одних официальных представителей науки и официальных научных учреждений, университетов и т. п. ибо эти учреждения имеют на «российской» Украине «российский» характер, но, чтобы были также отдельно приглашены такие организации, как Украинское научное общество в Киеве, «Просвиты» и т. д. Совещание согласилось на все это, придав своему согласию такую форму, что присутствующие (на совещании) «украинские уполномоченные» (доктора Вахнянин и Озаркевич) признаются за ядро «украинской группы» и имеют ее пополнить специалистами («фа- ховыми людьми») из австрийской и российской Украины, а потом представят центральному организационному комитету (в Петербург) перечень всех украинских организаций, обществ, редакций и отдельных лиц, коих надлежит пригласить на съезд.
Указав на «русификацию» южнорусской школы, доктор Озаркевич напомнил, что вопрос об «украинской» народной школе был поднимаем и Академией Наук, и в Государственной Думе, а потому выразил от себя надежду, что и на петербургском съезде этот вопрос будет затронут «украинской делегацией», которая вынесет соответствующие резолюции. Русские профессора ответили, что, по их мнению, к принятию такой резолюции не встречается препятствий.
Если бы, добавляет львовский орган украинской партии, удалось пред таким всеславянским форумом достичь успеха в двух столь фундаментальных вопросах, как сплочение украинских представителей (?) из Австрии и России в одну национальную украинскую группу и принятие всем съездом резолюций по вопросу о народной школе в российской Украине — да еще в столице российского государства, это было бы великой моральной победой нашего национального (?) делахи'90.
252


Таким образом, еще за год до петербургского съезда, уже в стенах ягеллонского Кракова принялись о русской одежде метать жребий. Ко времени выхода в свет настоящей книги эта новая авантюра украинской партии пребывает в состоянии потенциальной энергии, ибо вопрос о съезде пока положен под сукно.
От «великого» до смешного расстояние, как известно, невелико. В июне 1911 года в городе Киеве (в помещении общественного клуба) имел место съезд подписчиков журнала «Вестник знания»; прибыло на съезд, по подсчету «Рады», более 180 душ; на съезде группа «украинцев» требовала, чтобы в журнале заведен был украинский отдел, но домогательства эти не дали хорошего результата. В том же 1911 году, за месяц до декабрьского всероссийского съезда художников в Петербурге, «Рада» требовала организации на съезде не менее двенадцати украинских секций по всем отраслям искусства; интересно, что в числе других намечалась секция охраны днепровских порогов (sic), шевченковой горы (могилы Шевченко под Каневом) и т.п. Съезд был, но ни одна из «украинских» секций даже не наклюнулась*11'91.
Украинская партия, не ограничиваясь созданием украинского языка и литературы на этом языке, хочет доказать существование двух специально «украинских» отраслей искусства: живописи и зодчества. Никто не спорит, что Малороссия дала нам крупных художников; достаточно назвать имена Репина, Трутовского, Микешина, братьев Маковских, братьев Сведомских, Пимоненко и многих других. Этим обстоятельством деятели украинства не удовлетворяются: они о нем скорбят; им нужна такая украинская живопись, которая бы отличалась от русской живописи, как день отличается от ночи. Предположить существование «украинской» живописи в VI веке по Р. X. ничего не стоит, ибо образцы этой живописи не сохранились; нетрудно назвать «украинской» живописью, например, фрески киевского Софийского собора (великокняжеского периода), раз господа Грушевские, Ефремовы и К° называют Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха «украинскими» князьями, а «Русскую Правду» и «Поучение к детям» относят к «украинской» письменности. Доказать существование современной «украинской» живописи (хотя бы в виде какой-нибудь микроскопической школы) вещь нелегкая. Хочется же партии этого не на шутку: «упадок (?) украинского искусства», по признанию украинца господина Сриблянского, «это — гибель самого украинства, которое питается искусством, им живет и в нем, собственно, проявляется: нет искусства — нет украинства». Художник Жук (в «Раде») требует устройства соборно-украинской школы, где бы воспитывались художники-«украинцы»; теперь же молодые хлопцы должны блуждать по чужим прихожим и чужим мастерским. В качестве пункта для школы он рекомендует Львов: в Киеве такое дело не пошло бы потому, что там есть конкурент — художественное училище с правами. Журнал «Українська хата» внушает южнорусским художникам, что идея (украинизации живописи) должна их сплотить,если не в интересах искусства,то,по крайней мере, на почве национальных интересов, ибо «стыдно соваться к чужому караваю»хп'92.
Весною 1911 года «Рада» по инициативе романиста Винниченко требовала устройства павильона украинской живописи на художественной выставке в Риме, чтобы выступить пред Европой самостоятельно, а не в качестве «разновидности»*11'93.
253


Первая «українська артистична вистава» имела место в 1903 году в Полтаве, где она была приурочена к открытию памятника Котлярев- скому. В 1904 году такая же выставка предполагалась в Чернигове, но не состоялась; часть художников выставила свои картины в зарубежном Львове. В начале 1910 года киевский комитет по сбору пожертвований на памятник Шевченко задался мыслью устроить украинскую выставку в Киеве; не знаем,, как далеко простиралась инициатива комитета; выставка же состоялась в залах городского музея и продолжалась с 10 декабря 1911 года до 10 января 1912 года. Устройство выставки «Рада» мотивирует потребностью «украинцев» иметь и видеть не только рост, но и расцвет своей культуры, всех духовных приобретений народа, ибо украинцы имеют духовную жажду жить полною культурною жизнью. Своей культуры украинцы, однако, обнаружили на выставке мало: та же «Рада» созналась, что на киевской выставке кроме нескольких рисунков на этнографические сюжеты не видно ничего такого, что создавало бы известную обособленность от чужих.
Местные украинофильские органы русской прессы — «Киевская почта» и «Киевская мысль» — разъяснили киевскую украинскую выставку не очень лестно. Первая газета резюмирует свои впечатления словами: «Что имелось в виду, устраивая украіньску артистичну выставку, едва ли кто сумеет ответить». По словам «Киевской мысли», в кружке (украинцев) подымался вопрос, следует ли на этой выставке объединить художников, чувствующих и передающих красоту Украины независимо от их происхождения, или участниками должны быть только природные украинцы независимо от их произведений; осуществлено было последнее, и когда рассматриваешь выставку, то становится ясным, почему последнее предложение было предпочтено первому — именно потому, что последнее вполне и легко выполнимо, а в первом было бы и щекотливо, и трудно разобраться. Общее впечатление у газеты таково, что там, несмотря на обилие украинских имен, все же еще не находится «желанного живописца Украины». Специальный художественный журнал «Искусство» раскритиковал именно идейную сторону выставки. Будь это обычная выставка, мы, пишет журнал, сказали бы о ней, что она неудачна, и только; но если говорят, что это национально-украинская, то нужно сказать, что красота и художественное обаяние Малороссии здесь не чувствуетсяХ1Ш.
Кроме области живописи к невинным и наивным проявлениям этнографического сепаратизма принадлежит стремление украинской партии создать, по-щучьему веленью, какой-то особый украинский архитектурный стиль. При той шаблонности, какую вносят общеевропейские образцы в фасады зданий по городам и пригородам широкой Матушки-Руси, всякое естественное проявление местного или областного индивидуализма можно лишь приветствовать. Здание, например, губернского земства в Полтаве оригинально и может быть причислено к достопримечательностям этого городка. Но один в поле не воин. Украинская партия между тем требует и настаивает на немедленном использовании южнорусскими строителями (учреждениями и лицами) какого- то национального или украинского стиля; в этих притязаниях больше карикатурного элемента, чем основательности.
В конце 1910 года «Рада» поместила об «украинской» архитектуре объемистую статью, где старается сделать это туманное понятие более конкретным, опираясь на уцелевшие в Малороссии и Галичине памят-
254


ники церковного зодчества XVII—XVIII веков. По мнению сознательных украинцев, эти южнорусские старинные церкви являются подходящим материалом для «возрождения» светского архитектурного стиля. «Рада» преподносит и рецепт возрождения из харьковской газеты, где некий господин Бич-Лубенский возрождает украинскую архитектуру почти магическим способом. По мнению господина Бич-Лубенского, достаточно развернуть какую угодно украинскую церковь, изучить ее пропорции, развить их, обогатить верхний бок (sic) орнаментикой, позаимствованной из утвари, вышивок, мотивов иконостасных украшений, — и дело готово: стиль церквей можно использовать в целях «обывательского» зодчества. «Рада» находит этот способ слишком кропотливым: есть формы церквей, которые без всякого разворачивания поддадутся переработке для целей так называемой гражданской архитектуры. После такого «testimonii paupertatis» публицист «Рады», вероятно знаток рассматриваемого вопроса, раскрывает пред украинцами-архитекто- рами более широкие горизонты и отсылает их к польскому труду К.Мис- ловского (Sztuka ludowa w Polscq. Lwow. 1903). В этой-де книге собрано большое количество образцов старинных строений; тут кроме церквей «есть и костелы, и ратуши, и синагоги, и шляхетские дома, и даже замки-крепости; большая часть этих строений имеет тот же характер или стиль, в каком строились украинские церкви»Х11'95.
Призадумаемся, что же, в сущности, предлагает «Рада»? Начав «о здравии — с возрождения украинской архитектуры, она тут же поет «за упокой» возрождаемой. Она предлагает всему Югу России принять за архитектурный образец еврейские синагоги, польские ратуши, шляхетские дома, костелы... и украинские церкви, которые «имеют тот же характер или стиль». Такой архитектурный архаизм (или, если хотите — полонизм) мы, киевляне, можем наблюдать (на Паньковской улице) в стиле «будынка» господина Грушевского; здание это напоминает нижним своим этажом захолустную синагогу (с наружной лестницей для дамского отделения), а полным ансамблем — не то варшавский бровар (пивной завод), не то краковский тюремный замок.
К сведению украинских зодчих сообщим, что самобытность стиля наиболее типичных древних храмов, находившихся на территории Вла- димиро-Галицкого княжества, также оспаривается. По уверению украи- нофила Л.Василевского, храмы эти, даже из эпохи, предшествовавшей польской аннексии, носили явные следы западного зодчества™'96.
В последнее время проскользнуло в украинской прессе несколько пессимистических ноток об «украинском» стиле. Газета «Сніп» дает укоризненный отзыв о полтавском земском доме — этой Мекке всех украинствующих зодчих; возведение этой постройки «Сніп» называет «напяливанием украинской свиты или кожуха на ренессансный план». По мнению закордонной «Неділі», украинский стиль роскошно развивается («буяе») лишь в фантазии украинских архитекторов. По словам «Рады», лишь одна орнаментика на украинском здании является самой характерной приметой украинского стиля: «отнимите ее, и здание станет серым и потеряет свою первую стильность-художественность». На практике дело сводится, следовательно, к использованию вариантов узора южнорусских «вышивок» (справедливо пользующихся высокой художественной репутацией).
Генезис этих знаменитых вышивок и других южнорусских орнаментов (узоров), по словам парижского «Studio», очень древен (речь
255


ведется этим ученым журналом о Галиции и Буковине). Узоры эти ведут происхождение из Восточной Европы; если их сравнивать с изделиями русскими, особенно Юга России и Финляндии, то мы тотчас увидим, что галицкие узоры лишь продукт западных побегов кустарного искусства, которое под византийским влиянием развивалось к Востоку и Юго-Востоку Европы и представляло смесь античных традиций с элементами варварскими и восточными^91. Мы рекомендуем украинской партии относиться более родственно к великороссам, происходящим, по ее мнению, от чуди: ведь украинская орнаментика, оказывается, сама отчасти финского происхождения.
Заканчивая настоящую главу экскурсом в область «украинских» искусств — живописи и зодчества, мы не можем не упомянуть о маловразумительном взгляде украинской партии на южнорусскую музыку. Кто не знает, что мелодия малорусской песни не только является самым драгоценным достоянием малорусского племени, но и превосходит в художественном отношении, по отзывам беспристрастных знатоков, фольклорные богатства остальных славянских племен. Новая харьковская газета «Сніп» отмечает также, что эта мелодия легко поддается гармонизации и способна вдохновить композитора на создание удивительных перлов. Достаточно перелистать, говорит «Сніп», очаровательные страницы произведений Римского-Корсакова, Глинки, Мусоргского, Сокаль- ского, и мы увидим, что могут дать чудные украинские мелодии в руках истинных художников великорусской музыке; поневоле ужасаешься, что украинская народная песня, как и украинский народ, долго будет играть унизительную роль, питая чужие растения, чужую славу.
Ультранациональное стремление украинской партии создать своих специфических виртуозов вылилось в попытку открыть при киевской музыкальной школе Н.Лысенко «кафедру кобзарства». Желание доброе и весьма симпатичное, но когда выписали в Киев «профессора» Кучеренко, то оказалось, что не нашлось желающих оплатить его преподавательский труд. Сейчас школой ведутся переговоры с другим маэстро той же музыкальной отрасли™'98.
Мы любим малорусскую народную песню, но именно потому, что мы ее любим, мы не можем достаточно горячо протестовать против той семитской хазуки, которую «украинцы» на нее дерзают распространять. Русофобское изуверство, исходит ли оно от харьковских или киевских глашатаев украинства (заметка «Снопа» встретила сочувствие и в киевской «Раде»), будет всегда отвратительно и антикультурно. Прикосновение политики к чистому искусству будет всегда грязным делом, возьмутся ли господа Доманицкие приперчивать Тараса, станут ли господа Гринченки исправлять и доделывать козацкие думы, примется ли, наконец, украинская пресса таскать камни для сооружения китайской стены между Кобеляками и Москвой.
Примечания к главе XII
х,м Календар «Просвіта» на р. 1910. Львів. С. 101. х,,‘2 Рада». 1911. № 8.
хп'3 Звідомлення тов. Просвіта у Киіві за р. 1909. С. 7 и 39. х,м «Рада». 1910. № 239. хп-5 Ibid. 1911. No. 52.
256


X,,G Ibid. 1910. N° 295; 1911. N°.N°. 5, 49, 50, 68, 72 и 136; 1912. N° 5
x,b7 Ibid. 1910. № 295 и 1911. № 281. «Дніпрові хвилі». 1911. № 5—6. С. 70—74.
хп*8 «Лит.-наук, вістн.». 1909. I. С. 210.
хи-9 «Рада». 1911. № 8, 80 и 111 и 1912. N°N° 89 и 101.
х,ио Ibid. 1911. N° 198.
X,MI Ibid. 1911. N° 80.
Х,И2 Ibid. N° 8, 57 и 111. «Засів». 1911. N° 24. С. 363. х,мз Ibid. 1910. N°. 280. «Село». 1910. N° 50.
Х,1И «Кіевлянин». 1912. № 24.
х,и5 «Рада». 1911. N°N° 10, 246 и 280; 1912. N° 29.
Х,И6 Ibid. N°N°. 11, 60 и 253. х,, ‘7 «Світло». 1911. X. С. 82.
Х,И8 «Лит.-наук. вістн.». 1910. IV. С. 46.
Х,И9 «Киевская почта». 1911. № 626. «Рада». 1912. № 11.
х,,-2° «Лит.-наук. вістн.». 1909. I. С. 211. «Киевская почта». 1912. № 911.
хм-21 «Украинская жизнь». 1912. VII—VIII. С. ПО.
хп*22 «Лит.-наук. вістн.». 1912. I. С. 182 и 188. «Рада». 1910. № 261.
Х,,-2Э Ibidem. 1910. N° 292 и 1911. N° 42.
Х,Ь24 Ibid. 1911. № 232.
X, 	Ь25 «Рада». 1911. N°.N°. 6, 99, 240 и 278.
х,,-2е Ibid. 1910. N° 290. 1911.. №№ 124 и 210; 1912. N° 94. х"-27 Ibid. 1911. № 268.
хп-28 Ibid. 1911. №№ 6, 125 и 262. 1912. N° 10. хи*29 Ibid. 1911. N° 6.
х,,*3° «Дніпрові хвилі». 1911. № 13—14. С. 203.
XI, 	3‘ «Лит.-наук. вістн.». 1912. I. С. 188. «Рада». 1911. №№ 25 и 263.
хп*32 «Дніпрові хвилі». Loco. cit. С. 202. «Лит.-наук. вістн.». 1912. I. С. 185. x"-33 «Рада». 1911. Mo 21, 68, 124, 126, 158, 159, 178 и 284. 1912. N°N°. 80 и 145. «Засів». 1912. № 20.
хп*34 «Рада». 1912. N° 189.
хп'35 «Студенческая мысль». Киев. 1911. № 7. «Студенческая жизнь». Москва. 1910. N°. 41 — 17.
хп'36 «Рада». 1910. N° 250. 1911. N°N° 3, 5, 232, 262, 286. 1912. N°N°. 4, 9 и 75.
Х,Ь37 Ibid. 1911. N°N° 5 и 16. 1912. N° 99.
Х,Ь38 Ibid. 1910. №№ 281 и 287. «Засів». 1911. N° 5. «Дніпрові хвилі». 1911. № 11. «Студенческая жизнь». Loco. cit.
х”-39 «Рада». 1910. N°N°. 270 и 285. 1911. N°N° 5, 58 и 240.
X,M0 Ibid. 1912. № 15. «Лит.-наук. вістн.». 1912. I. С. 186.
x,Ml Записки українського наукового товариства в Киіві. Кн. VII. 1910. С. 114.
Х,И2 «Рада». 1911. N° 271.
х,мз Ibid. 1911. N°. 267.
Х,М4 Ibid. 1910. № 228. «Народне слово». Львів. 1910. № 431. «Світло». 1910. X. С. 8—9.
х,м5 «Рада». 1910. N°N°. 212, 230, 269. 1911. N°N°. 81 и 255.
ХІМ6 Ibid. 1911. №№ 5, 31 и 52. «Дніпрові хвилі». 1911. № И и № 13—14. х,М7«Діло». 1910. N° 287. «Лит.-наук. вістн.». 1912. I. С. 184 и 188. «Рада». 1910. N° 279. 1911. N°.N° 60 и 267.
X,M8 Ibid. 1911. С. 265. «Сніп». 1912. N°. 22. х,иэ «Рада». 1911. N° 53.
m5° «Засів». 1912. N° 1. «Рада». 1911. N°.N°. 138, 172 и 273.
x,I-5‘ Ibid. 1911. N° ПО.
xn52 Ibid. 1911. N°. 138.
x,b53 Ibid. 1910. N°. 53 и 1912. N° 103.
x"-54 Ibid. 1910. N° 288. 1911. N°.N°. 172, 183 и 290. «Рідн. край». 1911. N° 25—26. X,,-5S «Рада». 1912. N° 80.
Xl‘-56 «Лит.-наук. вістн.». 1910. III. С. 603. «Рада». 1910. № 290. 1911. №№ ЗО, §4 и 138.
х"-67 «Рілля». 1911. № 2. С. 54—56.
х"'58 «Світова зірниця». 1911. №№ 8, 10 и 21—22. «Рада». 1911. № 36.
257


x"-59 Ibid. №№ 88, 89 и 108. 1912. № 65. «Засів». 1911. № 16 и 1912. № 17. «Світова зірница». 1911. № 13. «Рілля». 1911. № 15.
Х1И5° «Дніпрові хвилі». 1911. № 11. «Рада». 1911. № 40.
X,,G1 Ibid. 1910. № 289. 1911. № 235. xn-62 Ibid. 1911. Ия 95, 105 и 255.
xn‘63 Ibid. 1912. № 112. «Лит.-наук. вістн.». 1912. VI. 576 и 579. x,)-64 «Рілля». 1911. No 20 и 22—23. «Засів». 1911. № 28. «Рада». 1910. № 230 и 239. 1911. №№ 24, 165, 173, 204, 207 и 220. 1912. №№ 86 и 199. хп-65 Ibid. 1911. No.No ПО, 111, 150 и 164.
хи-66 Ibid. 1910. No 260. 1911 №№ 159 и 282. «Село». 1910. № 46. «Лит.-наук. вістн.». 1911. II. С. 333.
ХП67 «Рада». 1910. № 232 и 236.
хи'68 Ibid. 1911. № 141 и 219. «Світло». 1911. IV. С. 50. «Лит.-наук. вістн.». 1912. № 1. С. 189. «Киевская мысль». 1911. № 312.
хп‘69 «Лит.-наук. вістн.». 1910. XI. С. 379. «Рада». 1911. № 280. хп'70 «Лит.-наук. вістн.». 1911. IV. С. 45 и 75.
Х,Ь71 «Засів». 1911. I. С. 4. «Рада». 1911. № 68, 108, 144 и 219. хп-72 Ibid. No 148.
хп'73 «Рідн. край». 1911. № 32. С. 30. хп-74 «Рада». 1911. No 274.
Х,Ь75 Ibid. No 87.
хп'76 «Лит.-наук. вістн.». 1912. I. С. 190. хп'77 Цитир. по «Кіевлянину». 1911. № 27.
х,,-78 франко И. Напіс іст. укр.-рус.літер. С. 144. Петров Н. Очерки из истории украинской литературы. Киев. 1911. С. 33.
хп*79 Ефремов С. Над могилою Б.Гринченка. Киев. 1910. С. 109. «Рада». 1910. №283. 1911. №№ 208 и 262. «Світло». 1912. И. С. 9.
Х,Ь8° «Рада». 1911. №№ 5, 66, 111 и 150. «Засів». 1911. № 3. х"-81 «Рада». 1910. № 211. 1911. № 10.
х“-82 Ibid. 1910. № 211. 1911. №№ 49, 53, 62 и 88. 1912. № 51. хп*83 Ibid. 1911. № 54 и 244.
Х,Ь84 Ibid. №№ 58 и 93. х"*85 Ibid. № 252.
ХП86 Ibid. 1911. №№ 52 и 68.
Х1187 «Дніпрові хвилі». 1911. № 7—8 и № 10. «Світло». 1911. II. С. 5. РусоваС. «Т.Г. Шевченко». 1911. С. 73. «Рада». 1911. №№ 48 и 49.
х,,-8в Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С.45—46. «Рада». 1911. № 23.
Х,Ь89 «Украинская жизнь». 1912. III. С. 23. «Лит.-наук. вістн.». 1912. IV. С. 142—143.
х,,-9° Цитир. по «Раде». 1911. № 157. хп-9' «Рада». 1911. № 133 и 268.
Х,Ь92 Сриблянский М. Жертвы байдужности. Киев. 1910. С. 18. «Рада». 1911. №23. «Украинская хата». 1910. IV. С. 268. х"-93 «Рада». 1911. №№ 59 и 66.
хп'94 Ibid. 1912. №№ 6 и 7. «Украинская хата». 1910. № 5. С. 337. «Киевская мысль». 1911. № 348. «Рада». 1912. № 124.
Х,Ь95 «Рада». 1910. № 279. «Утро». Харьков. 1910. №№ 1167 и 1185. х»-96 Wasilewski L. Op. cit. S. 49.
Х,Ь97 «Рада». 1911. № 207. 1912. №№ 179 и 183. «Studio». Paris. 1911. «L’art rustique en Autriche et en Hongrie». P. 19. x,‘-98 «Chin».1912. № 1. C. 3-4. хп" «Украинская хата». 1912. VI. С. 358.


Глава XIII
Задачи украинской партии в России
Всеукраинство. Автономия. Федерализм. Социальный радикализм. Культурные ширмы. Полоно-
фильство украинской партии
В главах X и XII настоящего труда нами очерчен ряд орудий и способов украинизации южнорусского населения на протяжении последнего шестилетия. В главе X мы ознакомились с современной украинской прессой; по словам профессора М.Грушевского и вторящей ему «Рады», создание и энергичное распространение популярной прессы дает народным массам политическую и национальную сознательность и необходимо для успеха, боле того — для спасения от гибели «украинского дела». Глава XII показала нам внешкольное воздействие украинской партии на окружающую городскую и сельскую среду; по словам «Рады», это внешкольное воздействие (по ее выражению — просвещение) является главнейшим обходным путем, чтобы «спасти народ от национальной смерти»*111'1. Вполне естественным для нас казался бы теперь переход к обозрению воздействий партии на южнорусскую школу и попыток отвоевать от государства и общества эту позицию и получить ее, сразу или по частям, открытыми или подпольными путями, в свое распоряжение. Некоторые соображения заставляют нас, однако, отклониться от такого порядка изложения на время в сторону. Читатель не может не признать вместе с нами, что профессор М.Грушевский, стоящий во главе обоих украинских научных обществ (в Киеве и Львове), издающий киево-львовский «Вістник», руководящий популярным «Селом—Засівом», участвующий с января 1912 года в московском журнале «Украинская жизнь» и вдохновляющий крупнейшие «книгарни» (в Киеве и Харькове), является настоящим кормчим украинского, правильнее — соборно-украинского движения в России (не говоря уже о Галиции). Читатель затруднится, тем не менее, поставить политические, преимущественно революционные выступления господина Грушевского и его единомышленников в России за период 1906—1907 годы в связь с современной деятельностью украинской партии в России. Быть может, господин Грушевский и К0 давно раскаялись в своей вспышке; быть может, культурные задания партии (над украинизацией населения в школе и вне школы) являются для деятелей партии самодовлеющей величиной? Становясь на точку зрения нашей Академии Наук, не предоставить ли украинизаторам свободу экспериментов над народом: если они свободного соревнования с русской культурой не выдержат, пусть сами на себя пеняют; если же выдержат, то создадут новую культуру, новую ценность; на том дело и кончится. Позвольте, подумает иной читатель, кто же верит в возможность появления новой культуры? Все дело ограничится созданием новых путей к распространению грамотности на Юге России; создание
17*


литературы на украинском языке есть невинный педагогический метод народного просвещения.
Подобные рассуждения нам, по крайней мере, приходилось в последнее время слышать от некоторых оппортунистских общественных деятелей Юга, в том числе от членов обеих наших законодательных палат. Да не посетует читатель, если мы прервем путешествие по лабиринту украинского движения, чтобы дать ответ на поставленные недоуменные вопросы и осветить правдивую платформу, на которой стоят современные вожаки этого движения.
Современную проповедь М.Грушевского мы проследим по его обычной трибуне — редактируемому им «Вістнику». В 1908 году профессор наружно присмирел и держался выжидательной стратегии. В начале 1909 года он цитирует слова «одного из подвижников украинского возрождения» и обрушивается с негодованием и укорами на малорусскую интеллигенцию XIX века; вина ее в том, что в то время, как по всей Европе летали призывы национального освобождения, потомки «украинской» козаччины трудились, заряжая «с казенной части» (кавычки автора) своих земляков идеями послушания и покорности всякой «богоустановленной власти». Профессор рекомендует отбросить такую непроизводительную лояльность и помнить, что в своих оппозиционных стремлениях украинство не изолировано: естественными союзниками украинцев могут быть белорусы и литовцы. После ликвидации старой Речи Посполитой все три «народности» перешли «под владычество России», которая своей политикой угнетала их живые народные силы. Из этих трех народностей украинская, как наибольшая и наиболее богатая культурными средствами, должна не забывать служить, елико возможно, и помогать национальным и социально-политическим домогательствам своих старых союзников и соседей. В наши серенькие времена, времена «малых дел», господин Грушевский не проектирует ни съездов, ни иных шумных манифестаций; пусть, говорит он, и наша пресса, и наши «единицы» заботятся о более тесном сближении, сношениях и соглашениях с созвучными элементами из среды тех народностей, пусть всеми способами развивают сознание общности интересов: особенно легко это по отношению к белорусам, ибо их язык так сближен с нашим, что украинец может читать без затруднений белорусскую статью, а белорус — украинскую, и наши издания могли бы даже помещать статьи белорусов. Заканчивает господин Грушевский свою декларацию пожеланиями успеха и счастья в тяжелой работе всем этим трем «братним народам, общникам нашего прошлого и наших надежд: да прорастают зерна свободы на широких просторах украинской, белорусской и литовской земли, от моря до моря, от гор до гор».
В начале 1910 года профессор садится на своего старого боевого коня — «всеукраинство или украинский универсализм», тесное единение всех частей украинской земли (в России и Австрии); над этим единением должен работать каждый гражданин украинской земли, ибо лишь оно одно может вести к возрождению разбросанные части нашего народа: иной нет ему дороги из состояния упадка и прозябания, которое ему грозит не только в жизни национальной, но также экономической, культурной и общественной.
Во второй половине 1910 года господин Грушевский снова возвращается к вопросу об «унии Украины с Литвой и Белорусью», называет
260


эту унию открыто провозглашенной (ссылаясь на свои статьи во Львовском «Діл’е» и венском «Ukr. Rundschau») и приступает к поискам четвертого союзника. Напоминая о панихиде над Люблинской унией (оГрюнвальдском юбилее), он приглашает поляков Литвы и Западной Руси (включая Червоную) — «соединиться душой и сердцем с туземными массами и стать плотью от плоти и костью от кости местного населения». Указав, кроме того, на успехи своего кокетничанья с созвучными элементами Литвы, профессор надеется, что литовцы притянут к новой унии еще одного члена — единомышленных латышей.
На грани между 1911 и 1912 годами господин Грушевский выступил с новой декларацией об украинстве как о политической силе и о силах ему враждебных. С того момента, пишет он, как украинское движение из сфер кабинетных занятий по украиноведению, из области этнографических и филологических интересов стало выступать на общественную арену и провозглашать значение украинства как общественного и политического фактора, оно стало подозрительным, сомнительным, либо просто нежелательным для таких кругов... как слависты, русские историки, историки русской литературы и т. д. С другой стороны, украинство, не будучи само крупной политической или культурной силой, грозило, по словам профессора, ослабить национальную мощь государственной великорусской народности и даже — самого государства; оно, следовательно, вредно с точки зрения русских и славянских интересов; на этом вполне сходились и русские централисты, и всякие славянофилы, за немногими исключениями. И ныне, как констатирует господин Грушевский, неблагосклонность к украинству глубоко залегла во всякие кружки славянофилов, славистов и славяноведов, но господин Грушевский не падает духом и отвечает славянскому ученому миру (как и славянским интересам) гордым презрением; он призывает земляков «вырвать украинскую культуру из славянского мракобесия («мряковини»), из славянских объятий, которые стремятся задушить украинскую жизнь».
Такова платформа господина Грушевского, по его журналу за последнее трехлетие*111’2, для борьбы против общеславянских идеалов он готов на антирусский союз украинцев со всеми соседями, даже с «братней»... Литвой; вообще он предпочитает здесь витать в сферах международной украинской «дипломатики», а вопросы внутреннего распорядка разрабатывает через сотрудников своего журнала. В 1910 году профессор вынес соборно-украинский вопрос на суд всего русского общества двумя статьями в сборнике «Формы национального движения в современных государствах».
Сборник издан в Петербурге под редакцией А.Кастелянского и посвящен национальному вопросу в Германии, Австро-Венгрии и России. По своему объему (более 50 печатных листов) и высокой цене он мало, сравнительно, доступен широкой публике.
Господин Грушевский относит начало созидания современной программы украинства к последней четверти прошлого века; с тех пор (и до настоящего времени) не было недостатка в людях, развивавших общими силами российской и австрийской Украины политическую программу украинства в духе его старых традиций — радикального демократизма с сильной социалистической окраской и национального федерализма. Так сложилась современная программа прогрессивного украинства, в главных чертах общая Украине российской и австрийской
261


и их разным течениям и группам. Эта современная украинская программа представляет собой, по словам профессора, новейший этап того старого общественно-политического движения, предшествующие стадии которого представляет, например, хартия 1710 года (патент водевильного гетмана Орлика, скрепленный шведским королем Карлом XII. — Прим. С.Щ.) или статут Кирилло-Мефодиевцев. В этой современной национальной украинской платформе... мотивы социального характера совпадают с национальными и тесно сплетаются с ними. Поэтому, например, в аграрном вопросе ликвидация крупного землевладения путем принудительного выкупа представляется, с украинской точки зрения, желательной не только по соображениям общественной справедливости или в интересах народного хозяйства, но и с точки зрения ликвидации тяжелого наследия прошлого — подавления украинской стихии иными, привилегированными народностями или чуждыми ей привилегированными классами.
В той же статье господин Грушевский дает вариантную формулировку партийной программы. Прогрессивная украинская платформа, говорит он, признает национально-территориальную автономию и федеративный строй государства: она настаивает на необходимости переустройства государства на принципах такой автономии, с проведением принципов децентрализации в глубину этих автономных организаций.
Как видим, господин Грушевский с 1906 года ничего не забыл и остался при прежнем «credo». Интересен состав главного штаба украинской партии; по Грушевскому, сюда входят: украинские демократы- радикалы, галицкие национал-демократы и радикалы и, с известными отличиями в общей постановке, но со значительными совпадениями в национальной части своих программ — также и украинские социал- демократы, народные социалисты или социалисты-революционеры.
Указав еще раз, что в программе украинства социально-экономическая программа тесно и неразрывно связана с политической и национальной, так что нет возможности отделить его национальные требования от его социального радикализма, господин Грушевский не скрывает и вытекающих отсюда последствий: сознательные, прогрессивные, политически и социалистически настроенные элементы, представляющие современное украинское движение, настолько резко отграничены справа, что тут нет места для каких-либо соглашений, компромиссов и т.п.
Рассматриваемая статья господина Грушевского заканчивается патетическим итогом. Украинство, говорит он, прогрессивное, демократическое, социальное украинство, являющееся выражением стремлений сознательной части украинского общества, это не теорема, произвольно измышленная какой-то кучкой людей, но органический результат исторического процесса, логический вывод из исторических условий украинской жизни и фактов его современных отношений.
Профессор не скрывает от читателей, что на Юге России есть многочисленная интеллигенция (по его терминологии «тоже — малороссы»), впитавшая в себя русскую культуру и сроднившаяся с ней. Как учесть это явление? По мнению господина Грушевского, нет ничего легче: существование таких людей должно быть понимаемо как явление патологическое, осужденное на вымирание в нормальных условиях народной жизни. Диагноз, думается нам, несколько рискованный*111'3.
«Тоже — украинец» от одного из колен израилевых господин Гехтер, недавний субредактор «Літ.-наук, вістника», обозревая в этом
262


журнале (своевременно) успехи украинской пропаганды в 1910 году на Юге России, пришел к выводу, что она невидимыми ручейками проходила в деревню, на фабрики, в малые и большие города, оставляя всюду глубокий и незабываемый след. Правда, оговаривается господин Гехтер, проявления украинского движения носили характер исключительно культурный, но по теперешним временам это скорее положительная, нежели отрицательная черта: культура — наиболее и вместе с тем наименее уловимое и уязвимое проявление национальной жизни. Аналогичное объяснение сравнительной скромности своего поведения за 1911 год дала недавно редакция газеты «Рада», извиняясь перед читателями, что ей по нынешним временам пришлось сузить свою платформу и о многом умалчиватьхпм.
Другие органы периодической украинской и русской-украинофиль- ской прессы и лидеры украинской партии в России отчасти повторяют мысли господина Грушевского, отчасти освещают их добавочными штрихами. Так, о прогрессивности как о признаке украинского движения говорил в украинской секции московского общества славянской культуры господин Славинский, который в среде современной украинской партии усматривает такую же дифференциацию на политические фракции, «как и у иных народов», но с той разницей, что здесь отсутствуют правые фракции. Одесский «украинец» Вульф Жаботинский видит в украинской пропаганде единственное средство побороть и искоренить на Юге России правые организации, образующие и в Государственной Думе главный оплот реакциихш*5.
Тот же господин Жаботинский отрицает необходимость научной мотивировки украинского движения и не придает значения литературно-языковой подкладке его: «ни этнология, ни даже филология, — по его словам, — не имеют (здесь) значения, а одна лишь национальная сознательность». Стремление народности к национальному возрождению, читаем мы в украинофильской газете «Киевские вести», не может быть рассматриваемо с точки зрения только «филологического» права на самостоятельность этой народности: в основании украинского движения лежит общественное настроение. Журнал «Світло» пророчит этому движению определенное русло: «народ, затронутый национальным возрождением, прокладывает твердо и непоколебимо дорогу к культурной и социальной независимости». Служебную роль культурной платформы в украинском движении перед политической устанавливает «Киевская почта». Относительно этого движения, говорит газета, каждому понятно, что дело идет о возрождении самобытной украинской культуры, о развитии национального сознания украинского населения и — в конечном итоге — о достижении областного самоуправления на национальной основе.
В качестве подготовительной стадий украинские публицисты требуют полной украинизации школы, а также введения украинского языка в судебную и административную практику на Юге РоссииХШ6.
Интересно (почти «по Грушевскому») очерчивает платформу современного украинского движения в России социал-демократ М.Чац- кий в изданной в 1910 году за кордоном брошюре («На темы дня»). Русская революция, по его словам, едва ли сыграла в эволюции какого- либо национального движения столь значительную роль, как в росте движения украинского. Чуть заметное в конце XIX века, оно становится теперь внушительным и по размерам, и по содержанию: украинская
263


национальная идея пытается охватить своим влиянием все стороны современной жизни — культуру, политику и экономику. Но важнее всего, по мнению господина Чацкого, в этом буйном росте украинского движения то обстоятельство, что, превращаясь из движения исключительно культурного, идеологического в движение по преимуществу политическое и социально-экономическое, оно становится достоянием не одних только кружков интеллигенции, а и народных масс.
Орган господина Грушевского также признает тесную связь национального движения с элементами экономической борьбыхш'7.
Украинская партия, как мы видели, нередко приподнимала в своей и дружественной русской прессе свое национально-культурное забрало и показывала свой настоящий облик — свои социально-политические, а изредка и экономические зубы; лишь в последнее время, из страха перед возможным воздействием со стороны русского правительства, партия упорно твердит о невинности и даже лояльности украинского движения. Последнюю точку зрения на это движение защищает и часть русского патентованно-ученого мира. Покажем это на нескольких примерах, предоставляя самим читателям судить, имеем ли мы дело с искренним дальтонизмом наших ученых-публицистов, или же с симуляцией дальтонизма и близорукости, вытекающей из партийно-тактических расчетов.
Профессор А.Погодин161 в конце 1910 года шлет (в газету «Утро») свои новогодние приветствия украинскому движению, которое стремится, по существу, не к распаду государства, а к объединению его новыми связями сознательной дружной работы... ибо национальное пробуждение является великим фактором и в моральном развитии человечества, и в государственном объединении народов.
«Украинцы имеют своей целью исключительно культурные задачи», — сказал профессор М.М. Ковалевский в публичной речи на шевченковском вечере, устроенном 8 марта 1911 года литературным фондом в Петербурге.
Профессор Локоть поместил в начале 1911 года в «Голосе Москвы» открытое письмо к киевскому клубу русских националистов, идейно борющемуся с политическим украинским сепаратизмом и применяющему к этому движению иногда кличку «мазепинства» (не совсем благозвучную для малорусского уха). Вот небольшая, но бравурная и полная благородного негодования тирада из этого письма: «Где же оно это мазепинство, хотя бы в бумажных программах и планах наших радикалов-украинофилов?! Докажите же документально его существование! А до тех пор нельзя за вину отдельных единиц (?) перебрасывать тяжелое политическое обвинение на всю (?!) почти малорусскую интеллигенцию».
Профессор Овсянико-Куликовский в статьях своих, помещенных в «Украинском вестнике» (1906 г.) и в первом томе своей «Истории русской интеллигенции», касается провинциального национализма (национального партикуляризма) и договаривается до парадокса, что таким «националистом нужно быть во имя космополитизма»хш'8.
В главах III—VII настоящей книги мы познакомились с систематическим пестованием южнорусского политического и литературного сепаратизма со стороны польских государственных, а позднее общественных и литературных деятелей вплоть до конца 50-х годов прошлого века. Примирение профессора Антоновича, при посредстве М.Драгома-
264


нова, с польской шляхтой в 70-х годах и чреватое последствиями для современного панукраинства соглашение («угода») того же Антоновича казались последними этапами малорусского полонофильства, вернее, искания южнорусскими сепаратистами опоры и поддержки в польских общественных кругах. Такое предположение могло казаться особенно вероятным после разрыва галицких «народовцев» с поляками, возникновения вопроса об украинском университете во Львове, убийстве наместника Потоцкого и т. д. Мы видели, однако, что профессор Грушевский недавно снова стал искать сближения с поляками или, по крайней мере, с частью польской интеллигенции. Сейчас мы убедимся, что такие шаги со стороны деятелей украинской партии не ограничиваются единичными случаями.
В 1906 году члены украинской партии, находившиеся в Петербурге, участвовали в образовании «Союза автономистов-федералистов», поставившего своей целью «фактическое осуществление равноправия национальностей, входящих в состав Российского'государства, а затем сформирование, под его влиянием, парламентской фракции автономистов в Государственной Думе для взаимной поддержки и защиты народностей России, стремящихся к осуществлению автономии национально-территориальной или областной «на демократических началах». С самым объемистым вексельным портфелем вступили в союз поляки, с самыми карикатурными претензиями — украинская партия. Господин Грушевский находился в эти недели, разумеется, в столице и был очень встревожен тем обстоятельством, что поляки для себя, как для «зрелой нации», требовали автономии «в первую очередь», а к украинской «нации» относились, как к несозревшей. Тревогу свою господин Грушевский излил в своем «Украинском вестнике»; в статье он простер свою угодливость к полякам до того,- что не ограничился обещанием содействовать русской Польше в завоевании автономии, но и делал ясные намеки на возможность отделения Великопольши (познанских поляков) от Германии™1'9.
«Вістник», редактируемый М.Грушевским, высказывался весной 1910 года по поводу неославизма очень недоброжелательно. Соглашение русско-польское (згода), по словам журнала, объединит лишь два элемента — поляков и россиян-великороссов (sic. — С.Щ.); их згода без участия украинцев может состояться во вред последним и за их счет; если неослависты (новославянофилы) хотят разрешить польско- русские недоразумения, то путь к этому лежит, с одной стороны, в российско-украинском соглашении, а с другой — в соглашении польско- украинском.
Ту же мысль отстаивал журнал полугодом позже (после поездки в Краков господ Стаховича162 и Родичева163). Строители славянского единения и маклеры польско-российского соглашения, читаем мы в органе М.Грушевского, будут, вероятно, еще долго блуждать впотьмах, пока уразумеют, что соглашение, сделанное за счет живого тела — украинцев, долго не продержится и что единственный путь, который приведет к соглашению между всеми заинтересованными,сторонами, лежит на Львове и на Киеве...™1'10.
Двойное «do ut des» обещает полякам от соборно-украинской партии всякую помощь (до государственной измены включительно), если поляки отступятся от Восточной Галиции и помогут украинской партии разорвать Европейскую Россию на северную и южную половины.
265


Если мы рассмотрим отношение к полякам украинской прессы лишь за один истекший год, то убедимся, что наиболее деятельным украинско-польским маклером была киевская «Рада». В первом полугодии она пела на двух клиросах с польской газетой «Dziennik Petersburski». В январе «Рада» предлагает полякам «присмотреться к современным условиям и прийти к обоюдному соглашению». Февраль принес от столичного «Dziennik’a» (то есть от польского Думского коло) реплику: «Без возрождения в национальном смысле автономной Украины, автономия Польши в Российском государстве является неосуществимой утопией». В марте «Рада» цитирует предыдущую сентенцию польского собрата и категорически добавляет, что в настоящее время вопрос об автономии становится очередным практическим требованием™111.
В мае «Рада» по поводу введения в крае выборного земства занимается предвыборной агитацией и сулит крестьянам журавля в небе, «если крестьянские гласные объединяться с прогрессивными элементами из других групп, особенно из среды мелких землевладельцев и
ЯОЛЯ/СО0»ХШ'12.
В июне «Рада» настроена к полякам недружелюбно и наносит им тяжкое оскорбление, ставя их на одну доску с россиянами (то есть великороссами): «для украинцев», признается газета, «обое-рябое» (малорусское крылатое словцо, соответствующее русскому выражению «оба — хуже»)™1'13.
Во второй половине 1911 года инициативу возобновления прежней темы берет «Dziennik Petersburski»; склоняя своих земляков в Галиции к примирению с украинцами, польская газета видит в акте такого примирения «почин братского союза поляков с тридцатимиллионным украинским народом, кроме того, разрешение холмского вопроса на новых началах, которым не противустанет никакая сила, и, наконец, — гарантию объединения и соглашения с литовцами»™1*14. На эту широкую проповедь Ягеллонской идеи, «Рада», при случае, отвечает надеждой, что «украинцы, когда станут равными по силе с польским народом, будут в нем со временем иметь не врага, а брата»ХПМ5.
В ноябре 1911 года, когда один краковский журнал пригрозил русскому правительству, что поляки будут вместе с украинцами воевать против Москвы, «Рада» с понятной осторожностью ответила, что «украинство в своем стремлении к осуществлению национальных задач может, разумеется, входить в соглашение и с теми или иными соседями, но оно не захочет быть слепым, послушным орудием в чужих руках»™1'16.
Укажем, кстати, на способность «Рады» кокетничать с поляками, иногда с единственной целью затоптать поглубже в грязь то, что носит русское имя. Сотрудник «Рады» господин Д.Донцов164 в воспоминаниях об украинском деятеле В.Доманицком, коснувшись вопроса о том, что последний ценил довольно высоко польскую литературу и культуру, добавляет от себя: «Не удивительно, что польская культура — какова бы она ни была — по сравнению с грубой и дикой российщиной, — казалась господину Доманицкому столь привлекательной»™117. Нам очень жаль господина Донцова, что он с января 1912 года, по партийным соображениям, сотрудничает в новом московском журнале «Украинская жизнь» и, таким образом, роняет свое украинское достоинство, соприкасаясь «с дикой и грубой российщиной».
266


Федеративный московский клуб, известный под официальным названием «Общества славянской культуры», развивал в 1910 году свою деятельность «в секциях, где участвовали по преимуществу нероссия- не». На весеннем общем собрании 1911 года заслушан был отчет о деятельности Общества за 1910 год, составленный секретарем Общества паном Чудовским. Заимствуем оттуда доклад о польско-украинских переговорах.
«Как на известный плюс в деятельности Общества надлежит указать на начавшееся сближение между теми славянскими народами, которые доселе говорили друг с другом лишь, как враги. Общество может отметить с гордостью, что в его стенах поляки и украинцы беседовали между собой без гнева... и что со стороны польской, равно как и с украинской было объявлено, что польско-украинские отношения должны быть урегулированы независимо от положения дел в Галиции, а также, что эти отношения в общем сами собой сложатся благоприятно, лишь только Киев станет центром всей украинской жизни, а Варшава — центром всей жизни польской»™'18
Как видим, московская секция украинской партии не только занималась дележом шкуры русского медведя, но и постыдно предала Червоную Русь, задыхающуюся в польских тисках.
В «Русской мысли» осенью 1911 года появилась статья господина Старосельского, зловеще предсказывающая, что в Юго-Западном крае будущее волостное земство окажется «украинским» и в союзе с поляками изгонит русскую культурухш*19.
Украинофильству, проявляемому поляками, мы посвятим одну из следующих глав. Сейчас скажем лишь несколько слов о тех немногих польских журналистах и ученых, которые дали (в последние годы) особенно меткие характеристики украинского движения и назвали украинскую партию тем именем, какого она заслуживает.
Польский публицист и общественный деятель Е.Старчевский (автономист-федералист) в открытом письме к П.Н. Балашову165 о польско- русских отношениях касается попутно и украинского вопроса, который, по его убеждению, осложняется социальными требованиями украинцев, так как последние настроены все крайне радикально в вопросах социального характера. Украинские радикалы, говорит господин Старчев- ский об украинской партии в России, не отстаивают принципа равноправия народностей на Украине, но напротив того, относясь враждебно ко всему русскому, одновременно злорадствуют при всех новых ограничениях польского элемента в западных губерниях. Польский элемент этот для них слишком консервативен... Девиз «ляха зъисты, москалем закусыты» лучше всего характеризует стремления украинского радикализма. Мало того, рассматривая отношение славян к германскому миру, мы видим тесную дружбу между украинцами и немцами™'20.
Львовская польская газета «Czas» подводит под такую же аттестацию все соборно-украинское движение (то есть и в России, и в Галиции). Рассматривая украинский вопрос, как «социальный и только украшенный национальным ярлыком», газета приходит к тому выводу, что этот вопрос не имел бы крупного значения и не грозил бы столь очевидной опасностью, если бы в основе его не лежал вопрос социальный™1'21.
Гастролировавший в феврале 1912 года в Москве и Киеве столп польского славянофильства, краковский профессор Марьян Здзеховс-
267


кий166 поместил летом 1911 года в одной из львовских газет замечательную по меткости определений статью по украинскому вопросу. Веру в существование особого украинского народа профессор называет «иллюзией и недоразумением: народа украинского нет, а есть только украинское движение, производящее лишь впечатление движения национального». Обе политические партии в Червоной Руси господин Здзе- ховский называет «фракциями среди части нераздельного в своем единстве российского народа, из коих одна ищет в традициях гайдамаччи- ны точку опоры в борьбе против другой фракции (sic), стремящейся вернуться к традициям галицкого княжества и его культурного единения с Киевской Русью, а позднее — с Русью Московской». Украинскую партию польский профессор считает в социальном смысле революционной™'22.
Осенью того же года краковский профессор по тактическим, вероятно, соображениям сочинил для польских своих читателей совершенно невероятную басню об «украинцах». Повторив свое прежнее положение, что украинского народа нет (и в этом он, конечно, прав), господин Здзеховский заявил с апломбом, что «украинцы это — лишь авангард панруссизма, русскости» (!) и что специально-российское украинство стоит на почве единства триединого русского народа»™*23.
В 1906 году польский историк Равита-Гавронский под влиянием шумных выступлений украинской партии в Галиции и России (по школьному вопросу) выпустил в свет на французском языке анонимную брошюру («Un danger pour ГЕигоре» — «Опасность для Европы»). Автор указывает России на опасность, грозящую ей от украинского национального движения, которое перебросилось из Галиции на территорию Российской империи и имеет своей целью основание автономной республики пролетариата. Это же обстоятельство автор брошюры считает для всей Европы более грозным, чем «желтая» опасность™*24.
В последующие годы господин Равита-Гавронский неоднократно выступал в прессе, убеждая Австрию и Россию бороться с украинским движением, представляющим опасность для государственного строя обеих держав.
Лишь в декабре 1911 года господин Равита-Гавронский, во время переговоров польского и украинского клубов Львовского сейма, выступил в местной прессе с проектом польско-украинского союза для борьбы с Россией; очевидно, шовинист-политик превозмог в историке ученого наблюдателя™'25.
Сопоставляя набросанное в настоящей главе самоопределение украинской партии и некоторые характеристики о ней из уст «третьих лиц» с теми чертами, в каких перед нами обрисовалась украинская пресса и способы пропаганды украинской партии, мы едва ли присоединимся к маниловским (не хотелось бы сказать «фарисейским») формулам украинства, предлагаемым из лагеря господ Погодиных и Шохор- Троцких. Мы скажем, что во главе украинского движения стоят деятели политической партии, исповедующие автономию «Соборной Украины» (Южной России с Восточной Галицией и Северной Буковиной в придачу) на демократических началах, а потому пользующиеся раздутым ими вопросом о национальных особенностях южнорусского типа как средством для цели, очень мало имеющей общего «с этнографией и филологией». В применении этого средства лидеры украинства не останавливаются перед научными и этическими препятствиями: подделыва-
268


ют историю, сочиняют язык, фальсифицируют литературу. Эти же лидеры склонны, по-видимому, к блокированию с польскими националистами, закладывая в основу соглашения солидарность в ненависти к русской государственности.
Примечания к главе XIII
хш*1 «Рада». 1911. №№ 133 и 236. «Літ.-наук. вісти.». 1911. VII—VIII. С. 87. хш-2 Ibidem. 1909. I. С. 117 и 124—126; 1910. I. С. 56 и VIII. С. 297—298; 1911. XII. С. 396—397, 401 и 404.
хш-3 Формы национального движения в современных государствах. СПб., 1910. С.318—330.
хпи «Літ.-наук. вістник». 1911. II. С. 328. «Рада». 1911. № 1. хш'5 «Рада». 1911. № 30. «Одесские новости». 1911. № 8355.
ХШ6 «Рада». 1911. № 28. «Киевские вести». 1910. № 201. «Світло». 1910. X. С. 64. «Киевская почта». 1911. № 905. «Украинская хата». 1910. I. С. 59.
Х|П'7 «На теми дня». Збірник статтів. Львів. 1910. С. 5. «Літ.-наук. вістник». 1911. X. С. 187.
ХІІЬ8 «Утро». 1910. № 1242. «Рада». 1911. № 60. «Голос Москвы» («Последние новости». 1911. № 1283). «Огни». 1910. № 170. х,п-9 «Украинский вестник». 1906. № 4. х,,,-,() «Літ.-науковий вістник». 1910. III. С. 662 и IX. С. 553. х,,, п «Рада». 1911. № 18. «Dziennik Petersburski». 1911. № 324. «Рада». 1911. № 51. хш-‘2 «Рада». No 112. х,»-«з «Рада». N2 138.
Х,,И4 «рада». N2 174.
X,I, IS «Рада». № 217.
X, 	,И6 «Рада». № 251. '
XI, 	,-‘7 «Рада». 1910. N2 217.
Х,,И8 «Dziennik Petersburski» («Dziennik Kijowski». 1911. N2 117). х,,м9 «РуССКая мысль». 1911. IX.
хш-20 Старчевский Е. Открытое письмо поляка П.Н. Балашеву. 2-е изд. Киев. 1910. С. 21—22.
хт-21 цит по «Dziennik Kijowski». 1910. № 300. хш-22 Цит. по «Раде». 1911. N2N2 170 и 173. хш*23 «Рада». 1911. № 217. хш'24 «Новая громада». 1906. № 10.
Х1»-25 «Рада». 1912. № 1.
269


Глава XIV
Украинизация
школы
Школьные традиции Малороссии. Народная школа в Западной Европе. Западные педагоги. Ушинский, Потебня и Бессель167. Гринченко и Багалей. Статистика грамотности. Минимум Грушевского («низшая культура»). Логическая лестница Ефремова. Учительские школы. Народные учителя. Педагогические курсы. Школьные спектакли. Меры оздоровления народной школы. Детские сады. Экспорт детей в Галичину
Покушения на превращение южнорусской школы в малорусскую начались сознательно еще в украинофильскую эпоху (буквари Кулиша и Шевченко). После подпольной деятельности отдельных народных учителей в течение последней четверти прошлого века (тип такого учителя был нами обрисован в лице Бориса Гринченко), агитация за всестороннюю украинизацию сельской школы приняла, в течение последнего десятилетия, систематический характер, ведомая с 1906 года всеми органами партийной печати. В последние два— три года партия старается чрез русскую прессу воздействовать на общественное мнение и законодательные круги, а при помощи украинского печатного слова обрабатывает народных учителей и грамотный сельский люд. Можно сказать, что на этом вопросе сконцентрированы теперь все усилия украинской партии как на единственном рычаге, способном сделаться точкой опоры для всех будущих построений, намеченных украинством.
Успехи в этом направлении непосредственно увеличивают число сторонников партий на Юге; неудачи грозят самому ее существованию. Украинизация школы является, следовательно, не простым козырем партийной программы, а той питательной средой, откуда партия черпает свои соки; прекращение доступа к этим сокам — смертный приговор для партии и — превращение ее лидеров в безвреднейших маньяков- резонеров.
Домогательства свои на право или возможность распоряжаться в южной школе партия подкрепляет целым рядом аргументов, ссылаясь:
1) 	на исторические школьные традиции Юга, 2) на аналогичные движения в Западной Европе, 3) на научные педагогические авторитеты, 4) на дефекты современной южнорусской школы и 5) на превосходство украинского языка над русским в качестве средства преподавания в местностях с преобладающим малорусским населением.
Разбираться в этих аргументах подробно мы не имеем, после всего сказанного в предыдущих главах, надобности. Оставить эти аргументы здесь без краткого обзора и еще более краткой отповеди было бы, однако, не только неблагоразумно, но и неосторожно, ибо некоторые из
270


аргументов могли бы сохранять тогда тень, если не доказательности, то правдоподобия.
Южнорусская школьная традиция выдвигается публицистами украинской партии без достаточных оснований и в единственной надежде на малую литературную осведомленность читателей.
По словам «Рады», Украина в XVI—XVII веках «много опередила Польшу в народном просвещении». По заявлению профессора М.Грушевского, «украинский народ (в XVII—XVIII веках) создал своими убогими средствами густую сеть школ, с которой едва ли может сравниться нынешняя, и удивлял чужестранцев своими стремлениями к школе и образованию в самых тяжелых условиях жизни, по-видимому, не оставлявших места таким культурным запросам»хпм.
О Левобережной Украине нас уверяют, что «во времена гетманщины, в половине XVIII столетия она была покрыта густой сетью школ: не было почти ни одного села без школы»; «на землях запорожского низового братства, по словам духовного писателя епископа Феодосия (Мака- ревского, t 1885), были школы при каждой церкви: церковь с колокольней, с одной стороны ее больница, а с другой — школа, составляли необходимую принадлежность всякого православного прихода в запорожском крае»Х1У‘2.
Господин Грушевский и его последователи основываются, обыкновенно, на дневнике путешествия через Польшу в Москву антиохийского Патриарха Макария в половине XVII века. Дневник этот велся его сыном архидиаконом Алеппским Павлом и относится к 1653 или 1654 годам, то есть к разгару хмельниччины. Переехав из Молдавии в местечко Рашков (ныне Ольгопольского уезда Подольской губернии на Днестре), сириец Павел пишет: «Начиная с этого города (Рашкова) и по всей земле русских, то есть Козаков, мы заметили возбудившую наше удивление прекрасную черту: все они, за исключением немногих, даже большинство их жен и дочерей, умеют читать и знают порядок церковных служб и церковные напевы; кроме того, священники обучают сирот... Дети — многочисленнее травы и все умеют читать». Путешественники «видели многочисленные церкви, встречали везде дьяков и простой народ с молитвенниками»Х1У'3.
Путь патриарха из Молдавии в Москву лежал, очевидно, через воеводство брацлавское (то есть Подолию) и киевское. Брацлавское воеводство, культура которого произвела на сирийцев-арабов такое впечатление, граничило на Юге с так называемыми «Дикими Полями», а на западе — с линией турецкой оккупации, что ставило его под удары турок и татар. Если вспомнить свыше полувековую бурю козачьих восстаний против Короны и усмирений, пронесшихся над краем, то трудно не заподозрить автора дневника в некоторой, по крайней мере, гиперболичности или в склонности глядеть на окружающее через розовые очки. Быть может, в родной Сирии, находящейся под турецким прессом, просвещение стояло настолько ниже, по сравнению с южными воеводствами Польской Короны, что путешественники судили под впечатлением резкости контраста. Возможно, наконец, что краски архидиаконского дневника, написанного по-арабски и предназначенного для его земляков, были несколько сгущены, чтобы вызвать чувство соревнования у сирийского духовенства в его работе на просветительной ниве.


Предположим, однако, что дневник фотографически точно отражает былую культуру Подолии. Культура эта была, во всяком случае, более польской, чем восточнославянской. Литературное и просветительное движение, проявившееся в Западной Руси в конце XVI и XVII веках, не выходило, по признанно М. Грушевского, из тесного круга чисто религиозных, полемических интересов (унии и православия). Держалось оно вокруг умственных центров Волыни и Киевщины (Острога и Киева). Подолия такого центра не имела. Польская колонизация охватила ее гораздо раньше, чем Подолия «de jure» стала частью Короны; колонизация эта здесь прочнее, поэтому и укоренилась, чем, например, на соседней Волыни. В XVII веке, по словам польского историка Яблонов- ского, культура этих двух областей была различна: на Волыни держалась еще довольно сильно культура восточная с литовско-русским (западнорусским) языком, между тем как в Подолии перевес был давно уже на стороне западной цивилизации и польского языка. Сказанное, конечно, относится не к хуторам и селам (с их малорусскими говорами), а к городам и крупным местечкам с торговым и промышленным населением. Подолия не пользовалась даже, подобно Волыни и Киевщине, литовским статутом; ее юридическая жизнь нормировалась (как и в Червоной Руси) статутом вислицким (польским). Отношение городского населения к сельскому в Подолии было для первого в полтора раза благоприятнее, чем на Волыни. Составляя в Подолии 25% всего населения, горожане давали краю в XVII веке довольно резкую польскую физиономию. Духовенство было здесь по преимуществу католическое или униатскоехпм.
Следует помнить, что на Подолию приходилась часть католических монашеских общежитий — монастырей, коих в Польше насчитывалось в XVII столетии до шестисотХ1У'5. Насколько значительно это число, можно видеть из того, что вся Россия имеет ныне всего 889 православных монастырей.
Ввиду изложенных обстоятельств нам представляется наиболее вероятным то предположение, что описания Павла относятся к более крупным местечкам и городам и рисуют быт польского или полонизо- ванного (униатского) населения. Станут тогда понятны и молитвенники в руках у жителей; с такими молитвенниками ходят в храм и в наше время в деревнях Польши и Германии рядом с грамотными также неграмотные крестьяне, и никому эта старинная традиция не кажется удивительной.
Рисовать идиллию чуть ли не поголовной грамотности малорусского народа в XVII веке на основании единичного показания Павла Алеппского немного рискованно, если вспомнить, какие небылицы писали о России путешественники более близких к нам времен. Нелишне сопоставить с картиной малорусской культурности XVII века жалкое положение народной грамотности во Франции в конце XVIII века; так, в 1786 году провинциальные собрания, например в Берри (в Турени — центре Франции), жаловались на полную безграмотность народа; безграмотными были даже все мелкие представители власти: синдик не умел писать и даже читать, сборщик податей не мог написать счетов и т. д.
Сведения о южнорусских церковноприходских школах XVIII века, даваемые епископом Феодосием, разумеется, не могут возбуждать у нас подозрений к правдивости историка, но оставляют совершенно открытым вопрос о качестве источников, которыми он пользовался. Харьков-
272


ский историк профессор Багалей (в брошюре 1901 года) приводит не менее интересные данные о переписи 1732 года в Слободской Украине, где оказался такой же процент школяров по отношению к населению, какой существовал в Харьковской губернии в 1882 году. Львовский студент Зализняк сообщил недавно в одном из изданий «Просвиты», что в 1768 году в трех уездах Черниговской губернии было 134 школы, причем одна школа приходилась на 745 душ населения, а в 1875 году на той же территории было только 52 школы (по одной на каждые 6 730 душ)ХПЛ6.
Мы не будем подражать авторам «Записки» Академии наук, уверявшимХ1У'7, что приходские школы в наше время «значатся больше на бумаге», и не будем во что бы то ни стало распространять эти подозрения на школьную статистику XVIII века в Гетманщине и Слобо- жанщине. Мы предпочитаем признать за вышеприведенными цифрами известную степень вероятности, но мы предполагаем, что программа этих школ не шла дальше тренировки в «чтении» или заучивании часослова и псалтыри. Русскую грамотность (а тем более фантастическую «малорусскую») эти школы дать не были способны, как не давали ее и местные школы высших рангов. По этому поводу мы советовали бы всем современным поборникам украинизации южной школы твердо помнить дружеское предостережение покойного М.Драгоманова, который еще 20 лет тому назад писал: «Неудобно требовать, чтобы украинскому языку вернули все его права. Неудобно, ибо в старых наших школах народный украинский (sic) язык употреблялся очень мало при церковном (то есть церковнославянском) и даже польском языке, на котором читали много лекций еще в XVIII веке даже в харьковской коллегии»Х1У'8.
Вывод изо всего сказанного ясен. Старые приходские школы в Малороссии, дававшие кое-какое уменье читать «церковное письмо», ушли в невозвратное прошлое. Современными же хозяевами просвещения на Юге проявлялась недостаточная зоботливость об удовлетворении школьного голода населения потребным числом рассадников грамоты. Другими словами, нужно увеличить число школ.
Что представляли из себя сельские «больницы» XVIII века, упоминаемые епископом Феодосием, мы отказываемся отгадывать: ни сельские костоправы, ни «шептухи», ни гадалки своих мемуаров потомству не оставили.
Попытки украинской партии обосновать свои домогательства, клонящиеся к украинизации школы, на параллелизме украинского движения сдвижениями провансальским, нижненемецким, бретонским и т. п. совершенно неосновательны, как это выяснено было нами в главе XI. Сейчас нам остается добавить лишь несколько слов. Из вышедшей на днях третьим изданием агитационной брошюры покойного Бориса Грин- ченко под названием «Какая нам нужна школа?» (цена 4 копейки) мы видим, что украинский филолог, охотно цитируемый украинской прессой, морочит своих читателей заведомо ложными ^ссылками на Западную Европу. «Народы, более образованные, чем мы, — развязно заявляет Б.Гринченко, — давно уже поняли, какая бывает беда с иноязычной наукой, и поэтому повели у себя дело так, что дитя всегда учится на своем родном языке, на том языке, каким оно пользуется дома; так следует сделать и у нас: нужно, чтобы в наших школах учили на
18 Заказ 857


нашем родном украинском языке, на каком наши дети говорят в хате с отцом-матерью; нужно, чтобы на украинском же языке были и учебники, и не только для школьной науки, а чтобы всякие научные книги были на нашем языке». О каких образованных народах идет речь, мы узнаем из дальнейшего текста. «Возле нас, — говорит Гринченко, — в Польше живет народ — поляки. Говорят они по-польски все: и крестьяне, и горожане, и неграмотные, и образованные, — нет у них ни панского языка, ни мужичьего, а есть лишь один польский. Далее на Запад, за поляками, находим немцев; точно так же и у них и рабочие, и господа, и образованные, и необразованные — все говорят одним немецким языком, и ничего они не знают о барском и крестьянском языке. Еще. далее мы то же самое увидим у французов, итальянцев и других народов: везде у каждого народа есть свой язык, и на этом языке говорит весь народ: и простолюдин, и люди образованные»^'9.
О различиях между несколькими польскими народными говорами и книжной польской речью господин Гринченко не был, быть может, достаточно осведомлен. О пестроте народных диалектов у немцев и итальянцев, отделяемых от литературного языка целой пропастью, он, однако, не мог не знать, равно как и о полном отсутствии сходства между французским языком и речью басков, бретонцев и т. д., не говоря уже о крупных особенностях в отдельных диалектах самого французского языка. Аргументация Б.Гринченко, преподносимая им в популярной брошюре, является самым грубым шантажом, темной игрой, рассчитанной на темноту читателя.
Столь же мало считается с языковедением «Рада», стараясь поставить малорусских детей на одну доску с детьми финнов, грузин и татар относительно усвоения русского языка в начальной школеХ1У ,°. Отрицать родство между южнорусской народной речью и языком русской школы было бы актом такой вопиющей наивности, что мы, щадя самолюбие украинской газеты, склоняемся признать в ее выступлениях по сравнительной филологии акт преднамеренной близорукости.
Украинская партия, добиваясь украинизации южнорусской школы, любит ссылаться на защитников приближения народной школы к местным говорам из ареопага западноевропейских и русских педагогов. Обыкновенно при этом цитируются мнения француза Бреаля, немцев Ратиха, Дистервега, Бургвардта, Рихтера и Гильдебрандта и русских педагогов Потебни, Бесселя и Ушинскогохпм,/168.
Профессор Бреаль увлекался, как мы видели, включением в программу французских школ изучения языка средневековых трубадуров, но как языка мертвого, видя в этом лишь способ классического обучения французскому языку. Мнением Бреаля не заинтересовались ни научные круги, ни французское общество.
Немецкий писатель XVII века Вольфганг Ратих, автор «Новой дидактики» 1602 года, действительно ратовал за школьное преподавание на родном (немецком) языке, но это была борьба против господства в школах чужой и мертвой латыни; по своим убеждениям он был горячий защитник общенемецкого литературного централизма.
Знаменитый немецкий педагог Дистервег (1790—1866) и его последователь Альберт Рихтер видели в диалектах и народных говорах лишь орудие для дачи объяснений в начальных школах грамоты; об изучении самих диалектов (школьниками) или о составлении школьных руководств не на литературном языке вовсе не подымалось вопроса.
274


Иначе относятся немцы к школам среди чужеязычного населения (кроме польских). В Шлезвиге существуют первоначальные школы с датским языком преподавания на первых ступенях его; по саксонскому школьному закону, в местностях, где живут венды (славяне), языком преподавания в первые годы обучения является вендский язык. Те же меры практикуются и у нас в школах для кавказских инородцев.
Немецкие педагоги Бургвардт и особенно Гильдебрандт пошли дальше: они предлагали местные наречия (Muttersprache) в качестве языка преподавания для 1—2 первых групп начальной сельской школы и для сельских детских садов. Предложение это почти не встретило сочувствия и не вышло из стадии теоретических кабинетных рассуждений.
Талантливый русский филолог, харьковский профессор Потебня (1835—1891), был не только малороссом и украинофилом, но и фанатиком политического сепаратизма. Его нападки на русское преподавание в Южной школе, его проповедь замены этого преподавания малорусским вытекали, главным образом, из ненависти к «кацапам», которую он переносил и на русский (кацапский) язык. Из достоверного источника нам известен случай (во время одного из научных съездов в чешской Праге), когда Потебня высказал эту ненависть в очень грубой форме, чем шокировал беседовавших с ним русских и чешских коллег.
Потебне принадлежит довольно парадоксальное предположение о судьбе русского литературного языка, который будто бы «может сохранять кое-какое единство лишь до тех пор, пока служит органом небольшого меньшинства; ставши же действительно всероссийским, а тем более всеславянским, он вместе с тем сам распался бы на наречия»ХПМ2. Термин «всероссийский» относится, очевидно, к усвоению русского языка всеми народностями, населяющими Россию и говорящими не только на арийских, но и на урало-алтайских, кавказских и семитических языках. Нужно думать, что такое проникновение русского литературного языка в толщу народных масс всей империи наступит не особенно скоро. По пути оно будет создавать (как и сейчас создает) много жаргонных наречий (разговорных), долженствующих влиять в свою очередь на лексический состав русского языка, но мы решительно не видим поводов опасаться за целость и единство русского литературного языка под влиянием такого процесса (при условии целости государства). Если бы латинский язык — государственный язык Западной Римской империи — имел в своем распоряжении типографский станок, ежедневную прессу и обязательную школу, а население пользовалось бы всеми благами современной цивилизации (способы передвижения, частота сношений, литературное и научное общение), то единству литературного латинского языка могло бы грозить лишь распадение Римской империи (от внешних или внутренних причин). Испанский, португальский и английский языки, придя в литературном убранстве в другие части света, остаются и там несколько столетий самими собой. Французским языком, без вреда для собственного пищеварения, проглатывается бретонский и другие, английским языком уже почти проглочен кельтский язык жителей Зеленого Эрина (Ирландии) и т. д. Превращение русского литературного языка во всеславянский, в смысле низведения таких литератур, как польская и чешская, до ранга подлитератур, мы не можем предвидеть и, уже ради утопичности такого предположения, обсуждать его считаем тратой времени.
18*


Эти туманные угрозы и зловещие предсказания, адресованные Потебней государственному языку России, составляют, по мнению господина С.Ефремова, «центральное место в его аргументации» за украинизацию южнорусской школы. «Фланговые» аргументы еще диковиннее: они построены на предпосылке об «искусственной и принудительной денационализации» малороссов (по интерпретации публициста Южакова)Х17'13. Как может произойти «денационализация» при слиянии двух или нескольких племен одной и той же нации и религии, племен имеющих общее прошлое и общие исторические задачи в будущем?
К характеристике профессора Потебни добавим, что он воспитывался в Польше, а его брат участвовал в польском мятеже 1863 года, находясь в рядах повстанцев^7'14.
Автор «Родного слова» и «Детского мира» К.Д. Ушинский, командированный в 1862 году за границу министром народного просвещения украинофилом Головниным, останавливается, при описании своих педагогических наблюдений и впечатлений, на виденной им в Берне «малолетней» женской школе, где с детьми занимаются на местном бернско- немецком диалекте; по аналогии вспоминает Ушинский и о народной школе в Малороссии, где русский язык усвояется детьми очень плохо. Украинская партия по почину профессора М.Грушевского пользуется этой цитатой, чтобы выставить знаменитого педагога сторонником украинизации Южной школы и прикрывать его именем свои ходы и вожделенияхпМ5. Такой маневр является весьма рискованным и беспочвенным.
Ушинский высказал свои критические замечания по поводу южно- русской школы, иллюстрируя их примером частной «малолетней» школы в Берне, комплект которой состоял из детей 3—6 лет, которые, как подчеркнул наш педагог, «не учатся, а играют»; следовательно, речь идет у него не о школе, а о детском саде.
Упоминание об изучении народных рассказов и песен в самой школе и о разговорах с детьми (очевидно, вновь принятыми) на местном наречии, «которого и природные немцы не понимают», несущественно, ибо «главной своей задачей школа ставит усвоение детьми в совершенстве общенемецкого языка». Да и программа «первоначальных» школ кантона (деревенских) требует, чтобы дети (6—10 лет) «были научаемы в отечественном (немецком) языке до правильного и легкого употребления его в речи и на письме»Х1716.
Ушинский не успел сдержать своего обещания «указать на средства», какими может быть поднята продуктивность южнорусской народной школы. По-видимому, он склонялся к усилению изучения в сельской школе церковнославянского языка; можно думать, что он верил в осуществимость детского сада в деревне, который бы предшествовал русской школе. Все эти предположения ничуть не голословнее предположения современной украинской партии о солидарности Ушинского с украинофильскими планами перестройки народной школы.
Из сочинений Ушинского ясно видно, что он считал малороссов (запорожцев) такими же русскими, как и великороссы; видно также, что он стремился приблизить русскую народную школу к малорусскому населению через устранение недостатков этой школыхпМ7. Но кто же вправе делать отсюда вывод о возможности превращения Южной школы из культурного орудия в арену сомнительных экспериментов?
276


Не следует также забывать, что обессмертившие имя Ушинского «Детский мир» и «Родное слово» приобрели на Юге громадную популярность и помимо школ, служа .прямым доказательством доступности толковой русской книги пониманию обучающихся грамоте малороссов.
Украинская партия, ратуя в печати за допуск украинского языка в южную школу, ссылается и на известного русского педагога Весселя, который в 1862 году, на заре своей педагогическо-публицистической деятельности, высказывался «против обучения в начальных школах на чужом языке», видя в этом метод «извращения самостоятельного развития (каждого данного) народа»*™18. Аргументация Весселя построена, однако, для школ среди населения, говорящего языком нерусского корня (татары, грузины, армяне и т. п.), и не выдерживает критики по отношению к малорусскому или белорусскому населению.
Николай Христианович Вессель, составитель сборников «Гусель- ки» (колыбельные и народные песни), «Школьные песни» и «Сборник солдатских песен», много способствовал росту русского сознания и русской культуры на окраинах нашей родины. Этими сборниками он на деле доказал, что ассимиляция народностей важнее для государственного строительства, чем «самостоятельное развитие» отдельных племен и народностей по рецепту Головниных и Кулишей.
Именам Потебни, Ушинского и Весселя, не подозревавших, конечно, что малорусская литература станет рядиться в платье жаргоннопольского фасона, мы могли бы противопоставить имена более многочисленных авторитетов, видевших в русской школе единственное и естественное средство для просвещения малорусской деревни. Полагаем, однако, что полезнее будет взамен того выслушать мнение по этому вопросу маститого украинофила Н.Костомарова.
«Пока на южнорусском языке, — писал Костомаров в «Основе» 1862 года, — не будут преподаваться науки, пока этот язык не станет проводником общечеловеческого просвещения, до тех пор все наши писательства на этом языке — блестящий пустоцвет, и потомство назовет их результатом каприза... Народ должен учиться, народ хочет учиться; если мы не дадим ему учиться на своей мове, он станет учиться на чужой, и наша национальность погибнет с просвещением народа. И разве мы вправе тогда сожалеть о ее гибели? Что отраднее: видеть ли народ невежественный сберегающим свою национальность, или же — народ просвещенный, утратившим ее? Разумеется, при таком выборе придется пожертвовать национальностью»*™’19.
Здесь, и только здесь зарыта по настоящий день собака вопроса о партикуляризации южнорусской школы. Не о качественном улучшении этой школы заботится украинская партия, а о том, чтобы с помощью школы бороться против современной русской культуры. Так обстояло и будет обстоять дело, если говорить о нем начистоту, без мудрствований лукавых.
Мудрствования украинской партии клонятся к тому, чтобы доказать полную непригодность русской школы для малороссов.
Б.Гринченко, в агитационной популярной брошюре, обращаясь к малорусским крестьянам, дает им такие наставления: «Мы невежественны потому, что у нас наука поганенькая, да и этой поганенькой науки мы не понимаем, ибо она на чужом языке: у нас по школам учат не на нашей украинской мове, а на московской (панской). Дитяти очень тяжело учиться, и оно мало чему научается и скоро забывает то, что выучило. Для
277


детской головы всякая наука тяжела, а тут еще если начать задуривать дитяти голову чужой мовой, то дитя и совсем очумеет. Если насильно вколачивать в голову и науку, и чужую мову, то собьешь с толку»Х1У'20. По мнению педагогического журнала «Світло», малорусское «дитя выходит из школы не более образованным чем оно туда поступило. Растет количество школ, но не растет народное просвещение»Х1У21. Московский «украинец» А.Саликовский в 1908 году требовал «впустить струйку чистого воздуха в тяжелую, удушливую атмосферу (южнорусского) народного просвещения: в этой атмосфере задыхаются сотни тысяч детей многомиллионного народа»; в 1911 году он требует уже «открывать двери и окна, провести коренную реформу на национальном фундаменте всех украинских школ (от первоначальных до высших)»Х1У’22.
Вопроса о нападках Б.Гринченко на «поганенькую науку» мы не касаемся, ибо он не относится к нашей теме. На прочие вопли, как видим — голословные, ограничиваемся, в подкрепление тезиса о доступности русской речи малорусским детям, еще несколькими краткими справками.
Покойный киевский профессор Н.П. Дашкевич, малоросс и украи- нофил в благороднейшем смысле этого слова, считал преувеличением толки о том, будто «усвоение русского литературного языка представляет для украинского народа значительные трудности»; по его мнению, «в школе и учебной литературе почти нет места малорусскому наречию»Х1У*23.
Харьковское губернское земское собрание в декабре 1911 года заслушало доклад губернской управы о проекте реформы земских школ. Управа, беря во внимание, что Харьковщина крепко отстала от соседних губерний (то есть Курской, Воронежской, Полтавской, Херсонской, Ека- теринославской и области Войска Донского) в деле народного просвещения и что официальная статистика свидетельствует о громадном проценте рецидива безграмотности среди украинского населения, проектировала «ввести четырехлетний курс обучения и употреблять родную речь при начальном обучении для лучшего усвоения русского языка (sic) и иных предметов школьной программы». Кроме членов управы Сыромятникова и барона Будберга (авторов проекта) в защиту его выступили три «украинца» (?) из числа гласных (Абрамов, Гонтарев и князь Голицын). Проект был забаллотирован большинством всех членов собрания против вышеупомянутых пяти голосов. Собрание без дебатов приняло формулу специальной комиссии, которой было поручено рассмотрение доклада и которая «ввиду разнообразия говоров и наречий в Харьковской губернии признала наиболее понятным для всех язык русский». По игре случая, председателем и докладчиком комиссии оказался гласный Каразин, внук незабвенного основателя российского университета в Харькове. С гордостью может глядеть на такого внука знаменитый дед с высоты своего харьковского памятника, на пьедестале которого красуется его историческое изречение: «Блажен уже стократно, ежели случай поставил меня в возможность сделать малейшее добро любезной мне Украине»Х1У*24. Заслуга внука Каразина и его единомышленников по комиссии громадна: они избавили население от поползновений харьковского квинтета, напоминающего донельзя крыловский квартет.
В апреле настоящего года вопрос об изгнании русского языка как языка преподавания из южнорусской школы обсуждался в стенах Ма-
278


риинского дворца. На русский язык ополчились украинцы по духу поляк господин Горват и барон Делингсгаузен; всеми чувствовалась близость выступления профессора Багалея169, перенесшего доктрину своего учителя В.Б. Антоновича на харьковскую почву и в течение четверти века покровительствовавшего пропаганде украинства в Харькове и Харьковщине. Д.И. Багалей встал и... оказался если не вполне превращенным из Савлов в Павлы, то, во всяком случае, уже — на пути в Дамаск. Правда, он говорил, что при обучении малорусских детей в очень глухих местностях («в некоторых отдаленных хуторах и деревнях, где не говорят по-русски») следует в течение первого года допустить пользование малорусским наречием для объяснения непонятных слов. Вместе с тем профессор признал малорусское наречие ветвью русского языка, весьма близкой к русскому литературному языку; он отвергал необходимость или пользу обучения в школах малорусскому наречию и признал, что русский язык в последние десятилетия сделал не только в городах, но и в малорусских селениях большие успехи. Попутно господин Багалей осудил самым решительным образом попытки культурного и политического (заметьте, даже культурного) сепаратизма, идущие из Галиции, но совершенно чуждые малорусскому населениюХ1У'25.
Газета «Рада», в беллетристической форме, саркастически вышучивает малоросса-крестьянина, который не понимает, дескать, национальных интересов и, отобрав у сына-школьника данную ему учителем украинскую книгу, возвращает последнему книгу с такими словами: «Коли вы справди добра хочете моему хлопцеви, коли не хочете его обидити, то я. вас прошу, допоможить ему выйти в люде. Вы же сами знаете — чоловик я бидный, нехай хоч ему буде краща доля. Учить его (то есть «учите его») по-настоящему, по правилу, а таких книжок не давайте ему... пожалуста... господин учитель... я вас прошу»Х1У'26. Не сомневаемся, что эта сценка воспроизведена с натуры; публицистам «Рады» она кажется дикой и смешной. Но жизнь, неподкупная, нелицеприятная жизнь должна сказать им: «Над собой смеетесь, господа!»
Защитники идеи украинизации Южной школы любят опираться на статистику грамотности на нашем Юге как на доказательство непродуктивности школьного просвещения в Малороссии и Новороссии. На эту зловещую статистику ссылаются и в рефератах, и в докладных записках, и в публицистике, и в популярных брошюрах. Заимствуем формулировку этого тезиса из педагогического органа украинской партии.
«Не только ведомостями общей переписи 1897 года, — пишет «Світло», — но и земскими обследованиями в деле народного просвещения доказано, что украинский народ в отношении грамотности далеко отстает, хотя бы, например, от великорусского. На основании переписи 1897 года стало известно, что на Юге России (три украинских губернии, Новороссия и Юго-Западный Край) считается 19,3% грамотных, а в Подольской губернии процент этот еще меньше — и 5,5%, между тем как для всей Европейской России мы имеем 22,9% грамотных»хпЛ27.
Здесь имеются в виду девять губерний (Черниговская, Полтавская, Харьковская, Киевская, Подольская, Волынская, Екатериносуіавская, Таврическая и Херсонская), которые сравниваются, как часть с целым, с пятьюдесятью губерниями Европейской России.
Нам посчастливилось отыскать цифры, приводимые журналом, причем оказалось, что они относятся не к 1897 году, а к 1905 году, что,
279


впрочем, не меняет сути дела, хотя население для 1905 года определено лишь приблизительно — по «естественному приросту»Х1У'28.
Конечно, указываемая «Світлом» разница в 3,6%, на первый взгляд, импонирует; в действительности, она для нашей цели малоубедительна. Из пятидесяти губерний Европейской России, великороссы во многих (и кроме южных) не составляют большинства, а потому часть этих губерний для оценки грамотности великороссов непригодна; некоторые из них, как три остзейские, где грамотность стоит выше 76%, прямо затемняют положение; отчасти это можно сказать и о неудобстве соединять воедино грамотность низшую (которая нас, собственно, и интересует) со средним и высшим образованием, ибо тогда нам пришлось бы иметь дело и с Петербургской губернией, где процент грамотности подымается до 55%.
Мы поэтому повторим работу «Світла», но остановимся на 1897 годе, ибо эта дата предоставит нам возможность извлечь из таблиц, опубликованных покойным Д.Менделеевым, погубернские сведения «о лицах, обучавшихся грамоте и в низших школах»Х1У*29.
Число таких лиц в пятидесяти губерниях Европейской России было по переписи 1897 года определено в 20 320 тысяч, что при общем населении этих губерний в 93 442 тысячи даст 21,8% элементарно грамотных, то есть немногим менее числа всех грамотных (22,9%), приводимого «Світлом» и другими источниками для 1905 года. Сейчас мы убедимся, что и цифры для Юга близки к вышецитированным.
Таблица 1
Южные губернии
%
Население
Элемент.
%
малорус.
населения
в тыс.
грамотные в тыс.
элемент.
грамотн.
Подольская
81
3 018
450
15
Харьковская
80
2 492
384
15,4
Полтавская
93
2 778
446
16
Волынская
70
2 989
493
16,5
Киевская
80
3 559
598
16,8
Черниговская
66
2 298
402
17,5
Екатеринославская
69
2 114
433
20,5
Херсонская
54
2 734
657
24,1
Таврическая
41
1 448
380
27,1
Общая сумма
23 430
4 243
18,1
280
На резкий подъем процента грамотности в трех новороссийских губерниях имеют, несомненно, главное влияние многочисленные немецкие колонии.
Таким образом, мы видим, что элементарно грамотные девяти южных губерний составляли в 1897 году — 18,1% населения. Идя далее по пути, начертанному «Світлом», мы сказали бы, что южные губернии отстали на 3,7% от элементарной грамотности всех пятидесяти губерний Европейской России. Мы предпочтем, однако, по вышеизложенным соображениям, иной путь. Мы возьмем подряд десяток центральных великорусских губерний, оставляя к Западу и Югу губернии со смешан-


ным или инородческим населением. Этот пояс мы начнем от озера Чудского на Западе до слияния Самары с Волгой на Востоке; он охватит последовательно губернии: Псковскую, Смоленскую, Калужскую, Орловскую, Тульскую, Рязанскую, Тамбовскую, Пензенскую, Нижегородскую и Симбирскую.
Мы избрали эту непрерывную зону великорусской оседлости единственно по той причине, что более северное направление захватило бы промышленный московско-ярославский район, который по проценту элементарной грамотности населения (35% для Ярославской и 36,6% для Московской губерний) стоит, так сказать, «вне конкурса». Восточнее же Симбирской губернии идут уже губернии со смешанным населением.
Таблица 2
Великорусские губернии
%
Население
Элемент.
%
велико¬
россов
в тыс.
грамотные в тыс.
элемент.
грамотн.
Псковская
95
1 122
153
13,7
Пензенская
83
1 470
204
13,9
Симбирская
68
1 528
226
14,8
Тамбовская
96
2 684
423
15,8
Смоленская
90
1 525
246
16,1
Орловская
100
2 034
337
16,9
Калужская
100
1 133
208
18,3
Рязанская
100
1 802
349
19,4
Тульская
100
1 419
279
19,7
Нижегородская
94
1 585
334
21
Общая сумма
16 302
2 759
16,9
Раньше, чем делать выводы из
наших двух
таблиц, мы бросим
беглый взгляд на состояние
элементарной грамотности (по
переписи
1897 г.) в четырех губерниях с преобладающим белорусским населением.
Таблица 3
Белорусские губернии
%
белорусов
Население
Элемент.
%
в тыс.
грамотные в тыс.
элемент.
грамотн.
Могилевская
82
1 687
276
16,3
Минская
76
2 148
368
17,1
Витебская
53
1 489
356
23,9
Виленская
56
1 591
442
27,8
Общая сумма
6 915 .
1 442
21
Население Виленской губернии кроме 56% белорусов слагается из 5% великороссов, 8% поляков, 13% евреев и 18% литовцев. Витебская губерния, имея белорусов 53%, насчитывает 13% великороссов,
281


4% поляков, 12% евреев и 18% латышей. Ясно, что высота процента грамотности зависит в значительной степени и здесь, как в Новороссии от инородцев.
Любопытен племенной состав Гродненской губернии: на долю русских падает здесь 72% (в том числе белорусов — 44%, малороссов — 23% и великороссов — 5%); поляков насчитывается 11%, а евреев 17%. Процент элементарной грамотности в Гродненской губернии исчислен по переписи 1897 года в 28,5%. С тех пор много русских ополячено, и грамота здесь процветает по латинскому абецадлу.
Наши таблицы, составленные по рецепту «Світл’а», говорят, что народная грамотность великорусского населения, прослеженная на громадном сплошном пространстве в 400 тысяч квадратных верст, стоит на одинаковом печальном уровне с грамотностью малороссов на Юге и белорусов на Западе. Если мы сравним Полтавскую губернию с Тамбовской, Киевскую с Орловской, а Екатеринославскую с Нижегородской, то встретимся лицом к лицу с одной и той же эндемической общерусской болезнью — школьным голодом или просветительным недоеданием. «Кацапу» нечем похвастаться перед могилевским «лапацоном» (народная кличка), или харьковским «хохлом», которым в свою очередь нет повода завидовать своему «земляку» (так именовали в интермедиях козаки своих братьев великороссов).
Как любят «украинцы» делать из гипотетической «мухи» большущего слона, можно видеть на следующем примере. С марта 1908 года в Государственной Думе лежит под сукном законопроект за 37 подписями членов Думы об украинском преподавании в народных школах Юга. В объяснительной записке к законопроекту сказано, как свидетельствует господин М.Грушевский, что теперь «в среде украинского народа грамотных вдвое меньше, чем в среде народа великорусского». Сам господин Грушевский выражает ту же мысль несколько мягче. Грамотных на Украине, по его словам, беря огулом («гуртом узявши»), будет чуть ли не вдвое меньше, чем в великорусских сторонахХ1У'30.
Обследования земских статистиков Юга, на которые глухо ссылается «Світло», недостаточно систематизированы, а главное, непригодны в качестве материала для выводов по сравнительному методу. Там же, где этот метод удавалось применить, получаются неожиданные результаты, с обвинениями против монополии русского языка в южной школе ничего не имеющие общего.
В то время как во многих великорусских губерниях стоит на очереди вопрос об устройстве народных библиотек в таком числе, чтобы удовлетворить потребности всего населения, на Украине такие народные библиотеки встречаются лишь изредка. Так, например, в Константино- градском уезде Полтавской губернии на 300 тысяч населения приходится всего только шесть библиотек, тогда как в Пермской губернии на каждый уезд с таким же населением имеем в среднем по пятьдесят библиотек. Нельзя притом сказать, чтобы украинские крестьяне неохотно пользовались библиотеками; напротив, согласно опубликованным некоторыми земствами библиотечным отчетам, библиотеки на Украине завоевали себе симпатии населенияХ1У'31.
Что касается до «многочастных и многообразных» уверений украинской партии, будто украинский язык пригоден и полезен в качестве орудия и даже предмета преподавания, то мы вправе спросить, что именно нам под этим названием предлагают. Если это будет родное школь-
282


нику местное наречие, то ему может быть отведена лишь весьма скромная служебная роль при ознакомлении с русским (или великорусским) лексическим материалом, но уже и тут в качестве орудия объяснительного наречие это будет входить в русские фразы отдельными словами и, так сказать, расплываться в русской речи; поэтому вопрос о преподнесении школьникам букварей и хрестоматий на этом наречии, равно как и грамматик для его изучения, сам собой отпадает. Если же для нашей Южной школы «пропонуют» язык современной украинской прессы, то нам рекомендуют новый язык, с которым хотят сроднить население, а вовсе не родной ему. Помимо недопустимости этого языка на пороге нашей школы ради чисто принципиальных соображений, мы напоминаем читателю все сказанное в этой книге раньше об убожестве этого языка с культурной точки зрения и о его резкой лексической западно- славянской (польской) закваске, низводящей наш родной Днепр на степень захудалого притока коварной Вислы.
Нам грешно было бы возвращаться так часто к этому «больному» на нашем Юге вопросу, и если мы впадаем в повторения, то лишь потому, что «украинцы» и их друзья, не всегда желая раскрывать свои карты, формулируют свои требования по школьному вопросу весьма различно, а иногда и туманно.
По поводу национальной политики русского правительства господин Грушевский еще в 1906 году (и раньше) писал, что эта национальная политика, стремясь сохранить роль культурного языка исключительно за языком великорусским, с другой стороны, не решается разрешить украинский язык к свободному обращению и в среде «домашнего употребления», низшей, так сказать, культуры, допустить его в начальную школу, в церковную проповедь, в популярную беллетристическую и научную литературу*™*32.
Зная всю деятельность господина Грушевского, нельзя сомневаться, что он имеет в виду не народное наречие, а (книжный) украинский язык и именно о нем говорит о его допуске в начальные школы, называя его обращение в этих школах — обращением в среде домашнего употребления.
В 1910 году «Рада» дает совет «сознательным» интеллигентам, живущим в селах, заниматься «приватным» обучением сельской детворы (в группах не свыше шести учеников, чтобы избегнуть судебного преследования), и притом по такому способу, чтобы первоначальная «наука» излагалась на родном языке, а потом обучению производилось бы параллельно на украинском и русском языкешгз.
Из статьи видно, что русский язык предполагается допустить лишь «для держания экзамена при школе».
Самое же главное, по словам газеты, это чтобы родители видели, что обучение на родном языке не есть нечто низшее от российской официальной школы, что это не — «мужичья наука», низшая от «панской», а самая настоящая.
Вопрос о необходимости приучать «приватных» школяров к двум способам правописания «Рада» благоразумно обходит молчанием, хотя и здесь идет речь об украинском языке со всеми «онерами».
Слащаво и сентиментально, но далеко «несогласно с обстоятельствами дела» звучали заключительные слова речи известного публициста М.М. Ковалевского, произнесенной 8 марта 1911 года на публичном «шевченковском вечере» в Петербурге. Сказав, что «украинцы» имеют
283


целью лишь культурные задачи, что они хотят сберечь язык, на котором написано «Слово о полку Игореве», на котором поют лирники и кобзари, на котором писал Шевченко, оратор упомянул, что язык есть могучее «орудие культуры», и подчеркнул известный афоризм Ж.-Ж. Руссо, что каждый человек думает только на родном языке, а потому употребление в школе родного языка необходимо. Отсюда господину Ковалевскому уже не составило труда сделать вывод, что школа на языке Шевченко не только не идет в разрез с государственными интересами России, а напротив, благоприятствует им, и лучшим средством почтить многострадального народного, а следовательно, и всемирного поэта была бы школа на родном языке, на языке ШевченкоХ1У'34.
Что и говорить! Забота о государственных интересах дело доброе, но гарантировать их одними риторическими фигурами немного трудновато. Язык Шевченко тем и хорош, что он близок к народной песне; попробуйте его оторвать от нее, и вы получите такую литературу, в которой и сам Шевченко без словаря ни за что бы не разобрался. Со «Словом о полку Игореве», как и с другими древними памятниками, украинская литература находится в антагонизме, благодаря своему новому правописанию, которое, как указал Франко, затрудняет изучение древних памятников, входящее в программу школ Галиции.
Неравнодушна к государственным интересам и «Рада». По ее мнению, «здравый смысл, справедливость, педагогика, интересы государства подчеркивают нужду в украинской национальной школе»Х1У'35.
Педагог С.Шохор-Троцкий в статье «Начальная математика в школе для взрослых» выступает также на защиту украинства, но уже без упоминания о здравом смысле и о государственных интересах. Учить нужно на понятном для учеников языке, резонно говорит господин Шохор- Троицкий — и тут же неожиданно добавляет, что в украинской аудитории, если бы ученики даже знали русский язык, он стоял бы за украинский язык: это сближает аудиторию с лектором и с тем, кто руководит практическими работамиХ1У'36.
В майской книжке «Русской мысли» за 1911 год некий господин Украинец, полемизируя с «идейным» врагом украинства, известным публицистом П.Б. Струве, прекрасно очертил те последствия, какие повлекла бы за собой легальная украинизация низшей школы.
«Надеюсь, — пишет он по адресу господина Струве, — что вы признаете потребность в устройстве начальной украинской школы для украинского населения, хотя вы об этом прямо не высказались. Но если вы признаете эту потребность, то должны будете признать и потребность в открытии украинских учительских семинарий и в контингенте преподавателей для них, то есть потребность в создании среднего и высшего образования по-украински»Х1У'37.
Полугодом позднее ту же мысль с обычной талантливостью развил в журнальной статье видный деятель украинства господин Ефремов. Он исходит из положения, что необходимость украинизации начальных школ Юга выяснена в достаточной мере (указывает, кем и где).
«Если мы согласимся на существование низшей народной украинской школы, — говорит господин Ефремов, — то должны будем согласиться и на вытекающее отсюда право людей продолжать образование и заканчивать его на родном языке, раз они уже начали учиться на нем». «Если признать за украинским народом, — продолжает развивать публицист свою мысль, — право на национальную школу, то учащие в этих
284


школах должны непременно знать тот язык, на каком им нужно будет преподавать, и тот народ, чьих детей они будут вести к просвещению. С другой стороны, чтобы приготовить учителей для украинских наук в средних школах, нужно хорошо поставить преподавание этих наук и в высших школах». Высказав еще некоторые другие соображения, господин Ефремов резюмирует свои доводы так: «Коль скоро мы признаем неизбежную потребность в народной школе на родном для народа языке, то тем самым должны будем признать и все (вытекающие) последствия, то есть такую же неизбежную потребность в национальной школе на всех ступенях просвещения. Кто сказал «а», тот должен сказать и «6»»XIV38.
Такие указания для общества имеют высокую цену. Отличаясь не меньшей искренностью, чем логичностью, доводы эти должны быть и для публициста, и для государственного деятеля тем настоятельным «Memento!», которое может предохранить его от поверхностного и ма- ниловски-добродушного отношения к вопросу об украинизации начальной южнорусской школы. Если кто желает способствовать этому делу, то пусть разочтет, какое здание предполагается воздвигнуть; пусть не уподобится он ученику алхимика, который сумел вызвать призрака, но не нашел потом формулы заклинания, чтобы от этого призрака избавиться.
Украинская партия прекрасно знает, что подпольную украинизацию народных школ она может начинать лишь через пропаганду в учительской среде. Спорадически занимается этим вся украинская пресса, а систематическую работу ведет «педагогический» журнал «Світло».
Школьный учитель, по словам «Світло», должен приложить руки ко внешкольной работе в деле народного просвещения... учитель должен позаботиться, чтобы в сельских библиотеках были украинские книжки... ибо без украинских книжек земские библиотеки ничего доброго не дают нашему народу. В другой статье того же журнала предполагается, что украинские учителя должны знакомить школяров с поэзией Шевченко. Украинские сценические представления в школе, по мнению «Світла», — наилучший учитель языка и, притом правильного, литературного... В современной, насквозь обрусевшей (зрусифициро- ваний) школе на Украине украинская пьеса имеет свою особенную миссию: хоть на сцене ученик услышит свой родной литературно обработанный язык. Учителю, приехавшему в новую школу, «Світло» дает инструкцию, с чего начинать работу со школярами или со старшими парнями, окончившими школу, но переживающими рецидив безграмотности; тут фигурируют советы: «научить душ 20 молодежи, как разбираться в украинской книге», «дать несколько диктовок, чтобы хлопцы более или менее усвоили украинское правописание» и приохотить их к выписке украинских брошюр, книжек, а в складчину и украинских газет. Наконец, «Світло» публикует приглашение «украинского учительства в Галичине» к «товарищам из российской Украины» — прибыть во Львов погостить; будет это, по выражению^приглашающих, очень удобный случай («дуже добра нагода»), чтобы мы, дети одной матери, сблизились, познакомились и стали на совместную работу за идеалы «Рідної ШКОЛЫ»Х1У'39.
Хлопочет о соответственной тренировке южнорусских учителей (настоящих и будущих) также газета «Рада».
285


Украинизировать школу, по словам газеты, невозможно без соответственного закона, утвержденного во всех инстанциях, но украинизировать школьную или ученическую жизнь можно и без официального разрешения («постанови») частным образом; нужно, чтобы наша современная школьная молодежь воспитывалась в украинском духе, на украинской литературе и искусстве. В другой статье «Рада» приглашает пользоваться пока обходными путями, чтобы сберечь украинский народ от национальной смерти, чтобы дать ему национальное просвещение; первым таким обходным путем является внешкольное просвещение, на котором нужно сосредоточить все внимание. В июне 1911 года «Рада», перечисляя предстоящие летние педагогические курсы в Киеве, Полтаве, Харькове, Каменце-Подольске и других местах, высказывает горячее пожелание, чтобы на всех курсах были устроены выставки украинских школьных учебников, указывая на пример петербургских летних учительских курсов 1910 года, где, «между книгами других национальностей, были выставлены и украинские («тутешни и галицки») книги». Не забывает «Рада» и будущих учителей и пастырей народных. Духовная школа, по мнению газеты, должна была бы обучать будущих священников тому языку, на котором говорит народ, то есть языку украинскому; она должна была бы включить в свою программу не только формальное изучение языка со стороны этимологии и синтаксиса, но и изучение литературы украинской и истории украинского народа; словом, духовная школа должна была бы украинизироватьсяхпмо.
Познакомимся сперва с той атмосферой, в какой воспитываются у нас будущие народные учителя, и с тем духом, каким они в свои учебные годы проникаются.
Календарь львовской «Просвиты», описывая «украинский рух» 1905 года в среде школьной молодежи Юга России, отметил, что повсюду по учительским институтам и семинариям, по училищам земледелия и садоводства основываются разные украинские кружки, товарищества, организации; эти организации заводят свои библиотеки, устраивают на украинском языке рефераты и митинги («видчиты и вича»), очень деятельно распространяют между своими товарищами и между крестьянами украинские книги и вообще являются чрезвычайно деятельными и умелыми проповедниками украинского движенияХ1У'41.
По сведениям «Рады», сообщаемым ей в 1911 году, в городе Глухове (Черниговской губернии) несколько лет тому назад заметно было значительное украинское движение среди молодежи. Центром этого движения был учительский институт. Выписывалось много украинских книг; распространялись газеты... (Потом) окончили курс, разъехались... «Зерно посеяно, — добавляет газета, — будут ли всходы?»XIV*42.
Та же газета с грустью сообщала в 1911 году о смене заведующего в винницкой церковно-учительской школе (Подольской губернии). Прекрасное направление, по словам «Рады», в развитии духовной жизни школы обнаружил бывший заведующий этой школой отец П.П.; этот почтенный пастырь прекрасно понял, что только на родной почве можно воспитать достойных руководителей для темных крестьянхпмз.
Интересный экземпляр южнорусского педагога изображен в некрологе, опубликованном в 1905 году во Львове господином Петлюрой в журнале профессора Грушевского.
«Марта 2 дня умер в г. Екатеринодаре, (Кубанской области) преподаватель кубанской учительской семинарии И.Р... Чрезвычайно люби-
286


ли его ученики. Среди воспитанников популярность он имел необыкновенную. Не удивительно, что при сердечных товарищеских отношениях он умел вызвать у них глубокий интерес к тому, что было главным содержанием его жизни, — к украинству. Украинство для Р. не было вопросом лишь языка или культуры и просвещения: в его глазах оно должно было охватывать собой все стороны социально-политической и культурно-экономической жизни украинского народа... Вступив в число членов «Вильной громады» («Революционной украинской партии») он... много работал в среде школьной молодежи, среди которой пользовался громадным влиянием и популярностью. Выступал всегда как украинец. На общих собраниях громадских (то есть «громады»), учительских, в разных просветительных учреждениях он затрагивал вопросы, которые так или иначе соприкасались с украинским вопросомХ1У'44.
К учительским школам мы можем с полным правом причислить среднеучебные заведения духовного ведомства как женские (дающие у нас громадный процент сельских учительниц), так и мужские (семинарии с духовными училищами), откуда выходят все законоучители и часть учителей нашей народной школы. Познакомимся с некоторыми штрихами из жизни этих учебных заведений за последние годы.
Яркими красками описывала в 1911 году «Рада» разгар украинской лихорадки в киевском 1 женском епархиальном училище в 1906— 1909 годах, и постепенное падение этой лихорадочной кривой в годы последующие. Известные домогательства молодежи за украинские школы не миновали, пишет газета, и этого училища: епархиалки также выставили аналогичные требования, а один преподаватель училища подал по этому вопросу в совет училища мотивированную записку. Ссылаясь на громкие имена педагогов Ушинского, Корфа и др., автор записки доказывал, что в женском училище, где учатся дочери исключительно батюшек из Украины, которые со временем станут сами учительницами также в украинских селах, — уроки истории Украины, истории украинского языка и литературы прямо необходимы. Украинская идея, казалось, начала было брать верх, хотя совет училища медлил с обсуждением требования («домагання») епархиалок. В 1909 году литературно-вокально-музыкальный вечер в училище носил всецело украинский характер... Позапрошлогодний (1910 г.) вечер имел всего четыре номера украинского пения и декламации... Программа вечера 1911 года состояла из 16 номеров исключительно «российских» декламаций и пенияХ1У'45.
На вечеринке в одном из киевских мужских духовных училищ 19 февраля 1911 года исполнялся малороссийский водевиль (фарс) «Як ковбаса та чарка»; ему предшествовало пение и декламация на русском и «украинском» языке. По уверению «Рады», декламировалось стихотворение Шевченко «Як бы вы знали, паничи»ХПМ6. Последнее обстоятельство ввиду кощунственного содержания этого произведения представляется нам маловероятным.
Житомирское духовное училище устроило в мае 1911 года два вокально-литературных публичных вечера. Исполнялись, между прочим, романсы на украинском языке; были и номера украинской декламации^'47
О воспитанниках Подольской (духовной) семинарии «Рада» огласила в 1910 и 1911 годах два известия, сообщенные ей по телеграфу. Первая депеша (от 24 ноября 1910 г.) гласит: «Каменец-Подольск. Вос-
287


питанниками трех старших классов семинарии послана, за 180 подписями, отцу Макарию Сендерко благодарность за выступление в Государственной Думе по вопросу об украинской школе». Вторая телеграмма оттуда же (от 10 ноября 1911 г.) сообщает, что епархиальному съезду Подольского духовенства семинаристами подольской духовной семинарии подано было прошение о выполнении постановления ввести в семинарии уроки украинской истории и истории украинской литературы, на каковые ежегодно ассигнуются деньги, но не назначают преподавателей. Прошение подписали 513 воспитанников, почти вся семинария. Епископ воспретил съезду рассматривать это прошение. Летом нынешнего года «Рада» опубликовала, что 250 воспитанников той же семинарии приветствуют венский украинский парламентский клуб за его старания создать во Львове украинский университетХ1У'48.
В Екатеринославе, по-видимому в 1911 году, ректор духовной семинарии приказал воспитанникам убрать изо всех классов висевшие там портреты ШевченкохпМ9. Факт мелкий, но для обрисовки господствовавшей перед тем тенденции в учебном заведении характерный.
В pendant к учительским институтам и семинариям расскажем пару фактов из жизни учебных заведений, имеющих задачей воспитывать полуинтеллигентных сельских деятелей.
В феврале 1911 года при Барышпольской сельскохозяйственной школе (Полтавской губернии) устроены были курсы по земледелию. Курсистов-крестьян съехалось 30 душ. Из лекторов, по оценке корреспондента «Рады», выделялся заведующий школой (господин К.С.), который понял, что если будет читать по-украински, то его лучше будут пониматьХ1У 5°. Добавим, что все курсисты — грамотны.
В городе Кременчуге той же губернии ученицы, окончившие школу фельдшериц, «на прощание» поднесли директору школы Б. адрес, написанный на украинском языке. Директор, по уверению газетки «Засів», особенно благодарил за то, что адрес написан на языке его родного народа, из которого он и сам вышелХ1У‘51.
Приведем в заключение перечень учебных заведений этого типа, где, по сообщениям «Рады» за последнее время, устраивались украинские спектакли.
В городе Николаеве (Херсонской губернии) в феврале 1911 года устроен был украинский спектакль в фельдшерской школе и вечер украинской декламации (и пения) в Ольгинской (близ Николаева?) сельскохозяйственной школе. Несколько украинских пьес ставилось в 1911 году учениками Липковатской сельскохозяйственной школы. Особенно богата такими фактами губерния Полтавская: систематически украинские спектакли уже несколько последних лет устраиваются в Лубенской сельскохозяйственной школе и в 1910 году в ткацкой мастерской села Дегтярей (Прилукского уезда); отдельные известия имеются об украинских спектаклях в Барышпольской сельскохозяйственной школе (в 1911 г.) и в Полтавской фельдшерской школе (в 1912 r.)XIV*52.
Обращаясь к украинизаторской деятельности отдельных народных учителей, мы должны признаться, что проследить ее удается лишь в редких случаях, ибо украинская пресса по понятным мотивам о такой деятельности (как нелегальной) молчит, а если и касается ее, то в беглых заметках, в некрологах или же тогда, когда деятельность учителя получает официальную огласку.


Так, в ноябре 1911 года «Світло» (С. 69) отметило случай выговора, полученного от окружного инспектора «заслуженной» народной учительницей Кролевецкого уезда Черниговской губернии, что она беседовала со своими учениками (вне класса) по-украински.
В апреле настоящего года «Рада» поместила любопытный некролог молодой народной учительницы Черниговского уезда Е.Д., годом раньше покинувшей гимназическую скамью. Покойница принадлежала, по мнению «Рады», к числу тех людей, которые понимают свои обязанности к народу и родному краю; будучи «сознательной (свидомой) украинкой», она свою энергию, свой труд, свой талант отдавала «украинскому делу»; ее намерения и надежды были всецело посвящены пропаганде («ширенню») украинстваХ1У'53.
Та же газета сообщает, что в Старо-Сенжаровской церковноприходской школе (Полтавской губернии) священник и учитель ведут преподавание на украинском языке (если верить официальной переписке), что в селе Куничьем (Подольской губернии) существует при церковноприходской школе украинская книжная лавка, а в селе Рахновке той же губернии местный учитель, при открытии потребительской лавки весной нынешнего года, прочел крестьянам украинскую статью на соответствующую темуХПЛ54.
В «Світло» помещен некролог юноши-учителя Семена Ивахненко, который в 1908 году занял пост учителя «городского» училища в местечке Ичне Черниговской губернии. Ивахненко «смело и открыто, с жаром юного неофита, всем открывал свои планы (мысли) и вместе с некоторыми своими товарищами учителями, наряду с иными культурными стараниями, начал будить в местном населении национальную сознательность»^*55.
Эти эпизоды совершенно бледнеют перед эпопеей одного законоучителя Юго-Западного Края, который если и уступает покойному педагогу Б. Гринченко в талантливости, то по партийному фанатизму вполне годится ему в товарищи.
Осенью 1910 года в «Раде» появилось письмо священника (о. Г.М.), состоящего законоучителем в министерском одноклассном училище села Пилявы Винницкого уезда Подольской губернии. Священник сообщает, что он преподавал свой предмет по-украински и раздал ученикам старшей (III) группы в качестве пособия по экземпляру «украинского» Евангелия; эти экземпляры были получены им от епархиального начальства для раздачи народу. Далее батюшка жалуется, что заведующий училищем господин Л. решил повести войну против всего украинского и отобрал в один прекрасный день в классе украинские Евангелия у всех учеников, пояснив им, что батюшка не имеет права учить по-украински; у некоторых учеников заведующему пришлось эти «пособия» отбирать силой, причем одного ученика он, по словам о. М., ударил книгой по голове. Свое преподавание на украинском языке о. законоучитель объясняет тем, что он не хотел тратить понапрасну силу, энергию и время на преподавание по-русски и что священника государственные интересы совершенно не касаются. Письмо напечатано было под заголовком «Русский Грайс», чем проводилась параллель между учителем Л. и польским учителем-изувером (Грайсом), истязавшим учеников-галичан в Жулинской школе (в Галиции).
Через пару недель батюшка поместил в «Раде» второе письмо, в котором он жалуется всей «Соборной Украине», что он, законоучитель, в ответ на заявление районному инспектору о «постыдном» поступке учи-
289
19 Заказ 857


теля Л. получил от инспектора официальную бумагу с запрещением вести преподавание на украинском языке. Батюшка развязно добавляет, что он счел себя вынужденным разъяснить «этому господину» его незнакомство с культурными требованиями сознательного украинства.
Мы не знаем, чем кончилось это дело, да и кончилось ли оно: украинская пресса с июня 1911 года о нем писать перестала. Деятельность о. М. повлекла консисторское расследование «об украинском сепаратизме». Давая в мае 1911 года письменное показание духовному следователю, о. М. приводил в свою защиту «и разум, и совесть, и науку, и авторитет ученых педагогов и Слово Божие»; фигурируют в числе аргументов и «Записка» Академии наук, и издательская деятельность Св. синода. Кончает свое показание о. законоучитель автономной декларацией: «иначе, как только на украинском языке, я преподавать не могу»ш'5е.
Для любознательных читателей приводим из последнего показания о. М. его ссылки на Слово Божие. Цитируются: Матф. X, 5—6; XIV, 24, 26; XXVII, 46; XXVIII, 19; 1 Коринф. XIV, 6—34; Римл. IX, 2—4 и т.д. В некоторых цитатах трудно не заподозрить опечатки; такова, например, ссылка на Ев. Матф. XXVII, 46, где повествуется о крестном возгласе Искупителя.
Труды и старания южнорусского народного учительства об украинизации сельской школы не представляли бы значительного интереса, если бы они проявлялись редкими единичными выступлениями. Легко, однако, убедиться, что эти проявления и не редки, и не единичны.
Галичанин А.Барвинский, описывая в своем учебнике литературы период 1905—1910 годов, говорит, что народное учительство на Украйне (в России) присоединяет свои старания к распространению всенародного просвещения на украинском языке и ведет свою работу на педагогической нивеХ1У'57.
В 1909 году некоторые земские учителя Киевской губернии высказываются, в официальной переписке, против ведения народных чтений на русском языкеХ1У*58.
Корреспондент «Рады» из хутора Диканьки Полтавской губернии сообщает, что благодаря стараниям местных учителей книги на украинском языке за время 1907—1910 годов значительно распространились в среде крестьян, ибо раздаваемы были школярам на школьных елках. Корреспондент той же газеты из села Подольской губернии, жалуясь в 1911 году на инертность местных учителей, пишет, что в других селах учителя служат крестьянам хорошим примером, развивают у них... любовь к родному краю и (родному) языкуХ1У‘59.
Кружок «подольских» учителей в день похорон педагога Б.Грин- ченко (1910 г.) «присоединил (по телеграфу) свои горькие слезы к слезам всей Украины над гробом великого поборника за родное просвещение и (родную) школу». В 1911 году «гурток народных учителей с Волыни» почтил память умершего фактического редактора украинского педагогического журнала «Світло» присылкой денежной лепты в редакцию. Нынешним летом «Рада» опубликовала целый ряд адресов, коими южнорусское учительство приветствовало украинскую партию в Галиции с окрепшими надеждами на украинский университет во Львове. Из шестисот шестидесяти учителей-курсистов в Киеве такой адрес подписало 268 душ, аттестуя себя «украинским народным учительством, сознающим нужды не денационализированного слоя украинского на¬
290


рода, то есть крестьянства». Под адресом «учителей из Екатерино- славщины» имеется сто три подписи; эти господа «понимают великое значение украинского университета для всего украинского народа». Более полусотни народных учителей церковноприходских школ Подольской епархии в аналогичном адресе объявляют себя «ежедневными» свидетелями калечения (!) человеческой природы». Им вторит другой «гурт учителив з Подилля» в числе 15 душ, а также двадцать пять учителей и учительниц харьковских земских курсов. Адрес учителей двухклассной (анонимной конечно) школы Константиноградского уезда Полтавской губернии заканчивается возгласом: «Хай не забувають украінці-галичане, що справа українського університета у Львові — справа всеукраїнська, що на них тепер звернені очі всього украінства». Роль «рака с клешней» в этой адресной буффонаде приняли на себя (risum teneatis!)... одиннадцать слушателей пчеловодных земских курсов в городе Сквире Киевской губернииХ1У'60.
Газета «Рада» скорбит о трагическом положении «сознательных» народных учителей на Украине, которые, выполняя обязанности русского учителя, «идут на компромисс». Из той же газеты мы узнаем, что эти «сознательные» учителя иногда встречают идейных противников в среде своих же товарищей; так, в громадном селе Глодосах (Херсонской губернии), имеющем пять школ, учителя разбились по украинскому вопросу на два враждебных лагеря, причем оппоненты «сознательных» дерзают заявлять: «Не хочу ломать русского языка малороссийским, ибо везде смеются, что мы не умеем говорить правильно по-русски»Х1У‘61.
Нужно думать, что предрасполагающим моментом к возникновению у народных учителей вышеупомянутой специфической сознательности служит во многих случаях недостаточная их подготовленность, а следовательно, и пригодность к несению своих обязанностей. По крайней мере «Світло» не считает нужным скрывать, что «наши сельские учителя, как и вообще сельская интеллигенция, говорят если не на чистом украинском языке, то часто на искусственно созданном жаргоне из украинских, испорченных великорусских и иностранных слов»Х1У'62. Полагаем, что такие учителя лишь по недоразумению попали на учительские места.
Широкое поле для агитации в пользу украинизации южнорусской школы представляют летние педагогические курсы для народных учителей.
То же можно сказать и относительно учительских съездов. Так, кременецкий (Волынской губернии) съезд законоучителей и учителей церковноприходских школ, состоявшийся в местечке Почаев в 1910 году, хотя и не вынес резолюций о языке преподавания в сельских училищах, но многие законоучителя, как свидетельствует журнал «Світло», решительно высказались за то, чтобы преподавать в народной школе по- украински; к их мысли «вынужден был присоединиться» председатель съезда епископ НиконХ1У*63.
Еще решительнее высказались члены миссионерского съезда Подольской епархии, имевшего место в местечке Браилов также в 1910 году. Съезд сделал постановление о необходимости добиваться, чтобы церковно-учительские школы знакомили (будущих учителей) с украинской литературой и языкомХ1У‘64.
Из летних курсов 1910 и 1911 годов наибольшим вниманием украинской прессы пользовались курсы харьковского земства.
19*


Харьковские курсы 1910 года имели около семисот слушателей. Программа их была вполне продуктивная, но часть курсистов «домогалась устройства лекций по украиноведению» (литературе, истории и языку). Во внелекционные часы курсисты занимались дебатами в комиссиях, на которые им разрешено было разбиться; комиссия педагогической психологии высказалась за школьное преподавание на местном языке; комиссия школьных библиотек требовала введения украинского отдела в образцовые каталоги.
На курсах была устроена выставка учебников, в числе коих фигурировали и украинские. Были здесь и агитационные брошюры Б.Грин- ченко (украинские и на русском языке) в пользу украинизации школы; немало их было приобретено курсистамиХ1У'65.
Харьковские курсы 1911 года собрали около шестисот слушателей (из них около пятисот сельских учителей Харьковской губернии). Из шестинедельной жизни курсов заслуживают упоминания четыре собеседования с курсистами, работа анкетной комиссии, заключительное общее собрание и книжная выставка.
Собеседования велись в «Народном Доме», на сборных квартирах учительниц и учителей и, таким образом, имели отчасти конфиденциальный характер. Здесь можно отметить любопытные штрихи: один учитель бросил школу (очевидно в малорусском селе), ибо его ученики плохо понимали русское преподавание; кое-кто из учителей сообщил, что ими практикуются классные переложения не только русские, но и украинские; один учитель держал на собеседовании речь по-украински, извиняясь, что за 10 лет своей науки говорить по-русски не научился (?). Докладчик господин Т. агитировал за украинизацию школы и, между прочим, требовал: 1) чтобы учителя возможно шире пользовались в классе родным языком школяров; 2) чтобы на чтениях и школьных вечеринках прибегать к украинским произведениям. Доклад господина Т. был встречен рукоплесканиями курсистов. Громкое одобрение вызвало провозглашение другим оратором тезиса: «Чужая, антинациональная школа не может воспитывать учеников, она портит детскую душу и вносит в население деморализацию»^'66.
Анкетная комиссия получила 175 бланков с ответами курсистов (обоего пола); следовательно, около 2/3 бланков остались без ответа. На вопрос о расширении на будущее время программы курсов добавлением новых доктрин подано сорок семь голосов за историю Украины, двадцать девять голосов за историю украинской литературы и двадцать два голоса за «изучение украинского языка»; другими словами, «сознательное украинство» проявлено 3-5 десятками курсистов, что составляет не более V ю курсистов из Харьковской губернии. В двадцати пяти ответах встречаются указания на интерес курсистов к школьной литературе на украинском языке: некоторые учителя заявляют, что они об этой литературе раньше и не помышляли. Есть, однако, «немало указаний (это — из 25), что в украинском отделе выставки учебников много нового и любопытного и что такая выставка отвечает настоятельной потребности». На вопрос анкеты, по каким предметам желательно устройство (на будущих курсах) практических занятий, за украинский язык высказались лишь десять учителейХ1У'67.
За две недели до окончания курсов состоялось общее собрание курсистов и лекторов, с участием представителя от земства, для намече- ния изменений в программе курсов. К этому времени украинская про-
292


паганда (на лекциях и собеседованиях) сделала в учительской среде такие успехи, что «пропозиция» ввести на курсах лекции украинского языка, истории и литературы одобрена была стапятьюдесятью голосами против пятидесятиХ1У'68.
На выставке «наглядных пособий и учебников» красовалась отдельная витрина под названием «Українська книгарня» с украинской «научной литературой, педагогической, учебниками и периодическими изданиями российской Украины и Галичины»Х1У'69.
Об украинском отделе земского библиотечного каталога, выработанном соответствующей курсовой комиссией, мы уже упоминали.
Закрытие курсов было ознаменовано украинско-патриотической агитационной речью учителя-курсиста (очевидно «сознательнейшего»), негодовавшего на русскую школу, которая «пренебрегает языком народа, среди коего она стоит и работает,распространяет quasi просвещение». Часть слушателей реагировала на эту речь хлопками, а некоторые — даже «горькими слезами»Х1У*70.
Таким образом, украинская пропаганда на харьковских курсах 1911 года велась всеми способами. Земское собрание утвердило программу курсов 1912 года, где из сорока восьми часов, предназначенных на лекции русской истории и литературы, оторвано было на специальноукраинскую историю и литературу четырнадцать часов, то есть около трети дорогого во всех отношениях времени.
В феврале настоящего года «Рада» сообщила, что лектором по этим предметам земская управа пригласила члена киевского «Науков. товариства» господина Левицкого; но уже в апреле мы с удовольствием прочли (в той же газете) об административном veto, наложенном на саму затею этих кошмарных лекцийХ1У‘71.
Курсы полтавского земства привлекли в 1911 году четыреста пятьдесят пять слушателей. В программе курсов значатся отдельно: русская история (Московский и Петербургский периоды) и история Южной Руси; по последнему предмету лектором выступал сотрудник «Рады» Н.П. Василенко.
Из опубликованного земством отчета о курсах мы знакомимся с конспектом лекций господина Василенко. Он поучает курсистов, что для всей исторической территории украинского народа в науке в настоящее время входит в употребление название Украина, это — с одной стороны; с другой — он уверяет, что по имени территории удобнее и правильнее и самый народ, который творил на ней свою историю и представлял из себя одно этнографическое целое, называть украинским. Сгладить вопиющее противоречие между своими двумя тезисами, господин Василенко совершенно бесплодно старается при помощи не относящихся к делу заявлений, что название Украина не искусственно, что оно встречается в памятниках народного творчества и в старинных актах. Проследить тенденциозность лектора по всему конспекту нам не позволяет место; ограничиваемся перечнем сочинений, рекомендуемых лектором курсистам; это: «Ілюстрована історія Украіни» М.Грушевского; его же «Очерк истории украинского народа»; «История украинского народа» А.Ефименко и «Історія Украіни-Руси» АркасаХ1У*72. После всего сказанного об этих источниках комментарии к конспекту господина Василенко были бы излишней тратой времени.
Лекции «областной» или «краевой» истории читались на Полтавских курсах и ранее 1911 года; лектором выступал вышеупомянутый
293


киевлянин господин Левицкий. Лектором по истории Южной России был в нынешнем году член екатеринославской «Просвиты» господин Эварницкий. Другой лектор господин Л., читавший методику русского языка, в конце своих лекций «коснулся (?) истории украинской литературы, обрисовав ее в небольшом очерке»Х1У'73. Ясное дело, что при таких порядках на курсах процедура утверждения администрацией курсовой программы превращается в бесцельную работу, ибо лекторы считают для себя эту программу чем-то вроде «четвертого измерения».
На полтавских курсах также проделывалась анкета, устраивалась украинская книжная выставка-базар и даже состоялось открытие украинского отдела земского музея наглядных пособий.
Но предложение земской управы, пошедшей навстречу желанию кружка учителей, на время курсов выставлены были в помещении городского театра, наряду с русскими книгами, «популярные книги и брошюры на украинском языке для внеклассного чтения учащихся и для взрослых»; так гласит отчет управы. Эта украинская выставка состояла из отделов: педагогического, научного, беллетристики, художественного и периодической прессы. Учителя раскупали особенно бойко брошюры Б.Гринченко, агитирующие против русской школыХПЛ74.
Музей наглядных пособий открыт был в 1911 году при земской управе; сперва он носил всецело русский характер, но потом частью курсистов был поднят вопрос об организации и украинского отдела музея, который быстро был устроен. Нынешним летом издан земством каталог библиотеки музея. Мы находим там, в отделе русского языка— приднепровско-украинскую грамматику Крымского, в отделе истории — два экземпляра «Очерков» М.Грушевского, в отделе педагогики — агитационную брошюру Б.Гринченко «На беспросветном пути. — Об украинской школе». Специальный XII отдел каталога («Книги на украинском языке») содержит пятнадцать названий учебников языка, десять учебников по арифметике, шесть — по истории (в том числе подозрительную, в смысле легальности, брошюру «Як жив украинский народ») и двадцать четыре учебника по естествознанию и агрономии; возмутительнее всего последняя рубрика этого отдела («Разного содержания»), куда допущены тенденциозные брошюры «Народні вчители і вкраінська школа» и «Якоі нам треба школы». В этом диковинном «музее наглядных пособий» фигурировал на правах учебника («підручника») и «педагогический» (sic) журнал «Світло»...XIV'75
Из разобранных курсистами четырехсот анкетных бланков возвращено было с ответами двести двадцать один. На вопрос о причинах малой продуктивности обучения в начальной школе сто пятьдесят девять ответов указало на непонимание школярами языка преподавания в связи с полной неприспособленностью учебников к географическим, климатическим, историческим (?) и бытовым условиям края; девяносто три анкеты указали на неисправное посещение учащимися школы вследствие бедности населения (неимение теплой одежды и обуви, исполнение домашних работ и пр.); в семидесяти шести анкетах отмечено неудобство одновременного ведения учителем занятий с тремя группами; наконец, шестьдесят пять ответов подчеркивают и краткость учебного года, зависящую от бытовых и климатических условий края. Украинский журнал «Світло» все ответы, кроме первого (собравшего сто пятьдесят девять голосов), замолчал, а первый совершенно неосновательно истолковал в пользу введения учебников на украинском языкеХ1У*76. Мы считаем, что
294


вопрос разработан анкетными ответами превосходно, и вернемся еще к ним в другом месте.
Та же анкета показала, что из двухсот двадцати одного учителя семнадцать состояли в 1911 году подписчиками «Рады», а одиннадцать — выписывали «Світло»; нужно полагать, что земский музей и выставка как авторитетная реклама способствовали дальнейшему распространению среди учительства этой деморализующей его прессыХ1У‘77.
При закрытии курсов все учителя собрались в городском театре для поднесения адреса распорядителю курсов — председателю губернской управы.
Из нескольких речей две были произнесены на украинском языке; в одной из них оратор подчеркнул «заслуги полтавских земцев перед украинским народом, как то: возрождение украинского стиля, сооружение памятника украинскому гению (Котляревскому), распространение кустарных украинских изделий, всяких украинских спектаклей и кое-какой украинской литературы», и высказал «от имени всех сознательных учителей-курсистов» надежду, что эти же земцы «примут меры и к основанию украинских школ», о которых теперь так «трактует весь ученый мир». Отметим еще одну подробность: большинство «сознательных» учителей отказалось подписать адрес (составленный на русском языке), мотивируя свой отказ обидой, что «их лишают права на употребление родной мовы даже в частной (sic) жизни»Х1У'78.
Осенью 1911 года Полтавская губернская управа разослала по школам печатный «Список книг, рекомендованных лекторами учительских курсов и справочно-педагогическим бюро для учителей-курсистов». В списке этом (С. 15) можно найти не только пропаганду исторических идей профессора Грушевского («Очерк по истории украинского народа»), но и его языка («Про старі часи на Украіні» и «Іллюстрована історія України»). Такое отношение земства к своим обязанностям, при всей его ненаказуемости уголовной, является преступлением против азбуки просвещения.
Летние учительские курсы в Херсонской губернии устраиваются в городе Александрии.
О курсах 1910 года мы узнаем из «Рады», что особенно неудачны были лекции земского агронома по садоводству и огородничеству. Лектор читал чистой «великорусской мовой», и часто случалось, что слушатели его не понимали, «ибо он преподавал чересчур (?) уже популярно». Слушатели, говорит газета, были хотя и учителя, но чистокровные украинцы, и язык, понятный для любого «великорусского мужика», учителям казался диковинным («чудернацким»). Относя это сообщение к тенденциозно-сомнительным, мы более склонны поверить заключительным словам статьи. Указав, что вопрос об украинском языке в школе коллективно не обсуждался, газета высказывает надежду, что «этот вопрос выступит на порядок дня будущим летом, когда на курсы съедутся учителя-семинаристы, элемент более культурный, а потому (?) и более сознательный национально»Х1У'79.
И действительно, курсы 1911 года, хотя не отличались многолюдством (командировано было 78 душ), проходили под новым флагом. Появилась украинская книжная выставка-базар. Из четырех курсовых комиссий литературная комиссия «вынесла постановление, чтобы в первых группах уроки чтения велись по книгам на украинском языке», а
295


также высказала пожелание об устройстве украинских отделов при всех школьных библиотеках. Постановление «комиссии двухклассных школ» звучит громче: «Беря во внимание, что в существующих руководствах по истории либо совсем ничего нет об исторической жизни украинцев, либо преподносится фальсификат самой низкой марки, нужно организовать параллельно с преподаванием российской истории отдельное преподавание истории Украины по учебникам, одобренным комиссией». Нужно ли добавлять, что комиссия одобрила в качестве учебника «историю» ГрушевскогохпЛ80.
В самом Херсоне с 1909 года устраиваются летние регентско- учительские курсы; число слушателей с двенадцати в 1909 году поднялось до ста тридцати восьми в 1911 году (в том числе народных учителей почти половина).
Тут, говорит «Рада» о курсах 1911 года, были учителя изо всех углов не только Украины, но и целой России. Вначале между курсистами господствовал «почему-то» русский язык; можно было подумать, что все «покацапились»; однако с каждым днем украинская речь слышалась все чаще, пока не взяла окончательно верхХ1У*81.
Ну, чем не образчик «гегемонии украинского народа», принадлежавшей последнему, по уверениям господина Грушевского, еще в IV столетии.
Из курсов 1911 года мы можем еще упомянуть о курсах в Екате- ринославе, Киеве и Житомире.
На екатеринославских курсах лектор методики русского языка господин Д., указав, между прочим, на рост украинской литературы, пришел к выводу, что «в школах с украинским населением нужно учить детей на родном материнском языке». Историк-археолог Эварницкий (местный деятель) на просьбы отдельных курсистов читать лекции по- украински сослался на отсутствие разрешения администрации, но заверял, что «он был бы очень рад, если бы на его долю припало счастье читать народным учителям на их родном языке». При конце курсов ему был прочтен на лекции и преподнесен адрес на украинском языке. Была устроена на курсах и выставка украинских учебников с неизбежной «Историей Украины» М.ГрушевскогоХ1У'82.
Киевские курсы устроены были в 1911 году местным «Фребелев- ским обществом», председатель коего господин Ф. был распорядителем и курсов того же года в Харькове. Курсистов съехалось в Киев более 500 душ. Часть их возбудила ходатайство «устроить несколько лекций по истории России с разделением на историю Северной и Южной России», но на это последовал отказ, ибо в теперешнее, мол, время нельзя преподавать историю в правдивом освещении. Выставка украинских книг была даже в двух местах: в Народной аудитории (где читались лекции) и в «Народном Доме»; в последнем выставлено было книг и журналов рублей на 200, а раскуплено учителями рубля на два. Во время пароходной прогулки курсистов наблюдалась карикатурная демонстрация этнографического украинофильства: учителя беседовали друг с другом, за малыми исключениями, исключительно на украинской мове. Курсы настоящего года обещают быть интереснее: в число лекторов приглашен И.М. Стешенко, сторонник такой «связи Украины с остальной Россией, которая гарантировала бы первой свободное политическое существование»^'83.


Летние «месячные» курсы 1911 года в Житомире для учителей Волыни не имели, по словам «Рады», никакой связи с потребностями современной (!) жизни. Только под конец курсов внесен был «живой дух» лектором, земским агрономом господином С.Б. Как специалист он разнес систему хуторного хозяйства; как «украинец» рекомендовал учителям... украинскую мову™'84.
Мы видели, что земства Юга, особенно харьковское и полтавское, охотно шли навстречу всем попыткам пропаганды украинства в среде учителей-курсистов. На летних учительских курсах 1910 года в Петербурге, где число курсистов-малороссов не превышало 15% (150 на 1000), украинской пропагандой занялось «Санкт-Петербургское благотворительное общество издания дешевых и общеполезных книг»: оно устроило украинский отдел при курсовой выставке школьных учебников, наглядных пособий и книг для самообразования. В этом отделе кроме учебников преимущественно из Галиции были выставлены (и продаваемы) брошюры Гринченко по украинизации Южной школы и «Записка» Академии наук (аналогичной тенденции). Со стороны отдельных курсистов были попытки подымать во время лекций вопрос об украинизации школы, но коллективных выступлений или демонстраций по этому поводу не было™-85.
Петербургские курсисты-малороссы 1911 года обменялись со своими товарищами на полтавских курсах при помощи телеграфа приветствиями на украинском языке™"86.
На фоне деморализации и партийного изуверства, заражающего часть южнорусского народного учительства и не встречающего, по-видимому, достаточного отпора в остальной его массе, мы можем отметить одну весточку, приятную вдвойне, как исходящую из губернии, где укра- инство проникало в школу еще так недавно с одобрения высшего (епархиального) начальства.
Корреспондент «Рады» из города Ольгополя Подольской губернии описывает свои впечатления о летних курсах, устроенных там в 1911 году для учителей (церковноприходских школ). «Едучи на курсы, — пишет он, — я себя чувствовал очень хорошо, ибо думал, что там будут люди, у которых можно будет поучиться, как работать на пользу родного края. Но сталось невозможное явление (неможливе зъявище). Большинство курсистов стеной стало против своей родной моей, народа (?) и края (?)». «Остальные курсисты, — продолжает корреспондент, — чтобы доказать, что это все существует (sic), выписали украинских книг, самых подходящих к современной ЖИЗНИ»™"87.
Суждено ли благоразумному большинству сохраниться, или оно растает перед агитацией «сознательных» товарищей, не беремся решать. Утешительно и то, что люди долга в уголке Подолии не только сознают свой долг, но и умеют громко заявить об этом межеумочным партизанам украинства.
Разъезжаясь с курсов, «сознательные» народные учителя возвращаются в села с готовой, коллективно обсуждений программой. Подпольные занятия их в школе с учениками украинским чтением и письмом не реферируются украинской прессой по весьма понятным мотивам. Зато она с любовью отмечает пропаганду народными учителями в селах искусственного (литературного) украинского языка через постановку в селах украинских пьес и номеров декламации. Этот род дея-
297


тельности сельских культуртрегеров вреден не только потому, что он направляет их работу на бесполезное и вредное дело, но и потому, что они обманывают надежды, возлагаемые на них местным населением и всей страной.
Укажем несколько примеров такой деятельности учителей за два последние учебные года.
В двухклассной школе станицы Платнеровской (Черноморской губернии) играли на святках 1910—1911 года украинский водевиль. Главную роль исполняла учитель; прочие роли были розданы школярам (обоего пола). В станице Староминской (Кубанской области) ставили дважды украинскую драму; исполнителями были преимущественно учителя и учительницы. В селе Диканьке (Полтавской губернии) ставили украинскую комедию в марте настоящего года; благодаря тому, что в этом селе немало учителей и учительниц, скоро набралось много охотников выступить в пьесе; но вот пришло известие, что учителям запрещено по циркуляру играть в народных спектаклях; пришлось подбирать преимущественно крестьян. В селе Луке Полтавской губернии в мае настоящего года состоялся украинский спектакль, где актеры-крестьяне лицедействовали под режиссурой народного учителя господина Г. Учителя Таращанского уезда Киевской губернии поставили нынешним летом украинский спектакль в селе Федюковке, не дождавшись разрешения дирекции народных училищ. В селе Елисаветградке (Херсонской губернии) у учителей явилась мысль дать населению разумное развлечение, и они устроили в январе настоящего года два украинских спектакля. В селе Николаевке той же губернии учителя, при участии железнодорожных служащих, поставили осенью 1911 года несколько украинских пьес. Публика состояла из крестьян и рабочих. В декабре те же исполнители гастролировали, по приглашению земского начальника, в местечке Широком. В селе Янышевке (Киевской губернии) учительствовал в двухклассной школе «щирый украинец»; святками 1910—1911 года он устроил украинский спектакль и декламирование украинских виршей; вскоре его перевели в другую школу. «Если бы он побыл у нас подольше, — пишет местный корреспондент, — то, наверное, посеял бы много украинского». В Новой Ушице (Подольской губернии) по инициативе и под режиссурой местного учителя господина Т. устроен был в 1911 году для народа бесплатный украинский спектакль любителями; такая же деятельность проявляется с конца 1911 года учителем в селе Капустины той же губернии. В местечке Великий Токмак (Таврической губернии) существует уже несколько лет музыкально-драматический кружок, состоящий из народных учителей, рабочих и крестьян; кружок не ограничивается украинскими спектаклями на месте, а летом разъезжает по окрестностям и даже добирается до города ОреховаХ1У'88.
От учителей земских и вообще министерских школ не отстает и учительский персонал школ церковноприходских; замечается это явление в губерниях неземских чаще, чем в земских.
В женской церковно-учительской школе села Фалеевки (Херсонской губернии) устроен был по инициативе заведующего о. Н. украинский спектакль и декламация украинских басен; публика состояла из воспитанниц школы, готовящихся к педагогической деятельности. В селе Ерках (Киевской губернии) ставилась (для крестьян) украинская пьеса, (с добавлением двух русских водевилей) в помещении церковноприход-
298


ской школы; исполнителями ролей были народные учителя и железнодорожные служащие. В селе Сидоровке той же губернии священник устроил о Рождестве 1910 года в церковноприходской школе елку, причем программа состояла из украинских басен и виршей, которые декламировались учениками. В городе Чигирине той же губернии в 1911 году (и раньше) устраивались любительские украинские спектакли, где женские роли исполнялись исключительно учительницами церковноприходских школ из уездаХПЛ89.
В уездных городах учителями привлекаются иногда к украинскому натаскиванию местные ремесленники.
Так, в городе Борзн (Черниговской губернии) летом и осенью 1911 года устроено было восемь украинских спектаклей кружком из народных учителей и ремесленниковХ1У'90.
Известия украинской прессы за 1911 и настоящий год об устройстве украинских спектаклей в народных школах часто не упоминают или упоминают вскользь о роли учителей в этом деле; последняя, впрочем, понятна и без объяснений. Укажем несколько примеров.
В Херсонской губернии украинские спектакли устраивались в двухклассных земских школах села Юрьевец и местечке Лысой Горы, в одноклассной министерской школе местечка Глодос и в железнодорожном училище слободы Григорьевки. В Полтавской губернии можно отметить (земскую?) школу села Дмитренок и церковноприходскую в селе Тимках. Из Черниговской губернии назовем министерскую в селе Кладьковке и земскую в селе Шабалинове. Школы Кубанской области служили украинской сценой в станице Новоминской (женское училище) и в станице Тифлисской. В Ставропольской губернии украинская пьеса была поставлена в школе хутора Джуве (для крестьян)Х1У*91.
В других случаях дело ограничивалось школьными вечеринками (преимущественно «елками»), на которых школяры выступали в роли украинских декламаторов.
Таковы вечеринки в двухклассной школе села Глодос и в церковноприходской школе местечка Бобринца Херсонской губернии, в земской школе села Великие Липняги Полтавской губернии и в таковой же школе слободы Евстратовки (Великие Меженки) Воронежской губернииХ1У*92.
Мы уделили много места пассивному и активному «украинству» народных учителей. Мы описывали базары-выставки украинских учебников на учительских курсах, слушание учителями лекций «южнорусской» или «краевой» истории (по Грушевскому), мы наблюдали превращение сельской школы в публичную кафедру украинской пропаганды, где «сознательные» учителя и вверенные им деревенские дети щеголяли знакомством с литературными «украинскими» словечками, изобретаемыми в различных «науковых» товариществах^'93. Отметить все это мы имели весьма серьезные мотивы.
В последнее время, потерпев несколько аварий в наших законодательных учреждениях по вопросу об украинизации школы, украинская партия охотно уверяет, что вопрос об обучении# на родном языке сводится (конкретно) пока «всего только к допущению народного языка в качестве вспомогательного средства» в южнорусскую школу. Такой скромный постулат (осуществление коего министерством давно разрешено в смысле пользования малорусским наречием во время классных объяснений) совершенно не вяжется с той картиной разгрома русского
299


культурного строительства, его бойкотирования, которую мы видим и на учительских курсах и на эстраде деревенской школы; на нескольких страницах мы видели, что учителя народные (некоторая их часть, конечно) строят ступени «а» и «б» той лестницы партикулярного украинства, на которую так логично указывает им перст господ Ефремовых. Мы не в состоянии определить, какой процент народных учителей уже распропагандирован в этом направлении, но мы скажем, вместе с чешским публицистом Б.Павлу, что народ идет за тем, кто несет ему духовную пищуХ1У'94. Для данного вопроса это в лучшем случае создаст островки культурного раскола на нашем русском Юге.
Знакомясь в настоящей главе с процентом начальной грамотности в южнорусском населении, мы убедились на ряде цифр (переписи 1897 г.), что грамотность в малорусских и новороссийских губерниях стоит, caeteris paribus, на одном уровне с губерниями великорусскими. Создаваемая украинской партией легенда об относительной отсталости Юга является, таким образом, мягко выражаясь, сплошным недоразумением.
Если, однако, мы учтем растущее с каждым десятилетием экономическое благосостояние южнорусских губерний и противопоставим ему экономическое оскудение великорусского центра, то неизбежно признаем наш русский Юг весьма малограмотным (безотносительно), а южнорусскую школу — нуждающейся в коренных реформах. Считая разработку проекта таких реформ задачей для себя непосильной, мы выскажем лишь ряд общих соображений по этому поводу, придерживаясь схемы дефектов начального школьного обучения на Юге, указанных полтавскими курсистами в 1911 году.
Неудобопонятность всякого книжного языка для сельского школяра на первых ступенях обучения усугубляется для малорусского ребенка присутствием в русском книжном языке новых для него лексических по преимуществу элементов. Это — ясно. Мы не будем ссылаться на метод Берлица, отрицающий тормозящую роль даже более крупных различий между языками родным и изучаемым; тем паче не пойдем мы за той партией, которая хочет под более или менее благовидным предлогом прививать на нашем Юге польско-украинский жаргон и украшенную его прелестями литературу. Мы скажем, что лексика местного народного говора является весьма желательным пособием для разъяснения начинающим малорусским школярам отдельных непонятных слов русского книжного языка, притом — средством, которое еще с 1906 года легализовано нашим Министерством народного просвещения.
При этом для пользы дела необходимо: 1) чтобы учитель понимал местный народный говор; 2) чтобы он, объясняя отдельные слова при помощи этого говора, говорил правильным русским языком, да и в этих вспомогательных словах переходил возможно скорее на русскую фонетику и морфологию (например, «курке», а не «курци»; «в жите», а не «в жити»; «пивню», а не «пивневи» и т. п.); чтобы учитель, говоря с учениками, объяснял новые для них понятия и слова исключительно русским, а не львовским искусственным языком, избегая, например, таких слов, как «дия, диячи, дияльность» для обозначения понятий «действие, деятели, деятельность». Необходимо поэтому тщательно предохранять учеников от современной украинской литературы; с народными песнями, с избранной лирикой Шевченко, баснями Глебова и другими произведениями народной словесности можно знакомить учеников старших групп (укрепившихся в русской грамоте), лишь бы эти произведе-
300


ния не были в печати искажены одним из вариантов фонетического правописания. Последнее делает текст для школы и внешкольного чтения совершенно неприемлемым.
Современные учебные пособия начальной южнорусской школы (букварь, священная история, хрестоматия, арифметический задачник, таблицы наглядного обучения) совершенно непригодны для дела. Обучая данному предмету, пособия эти должны постепенно и без резких толчков знакомить учеников с русской книжной речью. Народный великорусский элемент на первых порах (первый год или полугодие) в таких пособиях вовсе не допустим; позднее он может вводиться туда, но лишь в меру крайней необходимости и гомеопатическими дозами.
Так, например, при изучении азбуки по рисункам следует давать такие изображения, как: аршин, борона, ведро, груша, дыня евангелие, желудь, заяц, индюк, корова, лопата, мышь, нос, обруч, пила, рыба, сани, тополь, ухо, фартух, хмель, церковь, часы, шапка, щетка, юп (б)ка, ягнята. В некоторых словах придется, быть может, исправить произношение: гиндык, вангелие, вухо, хвартух. Совершенно неуместны такие рисунки, как арбуз (кавун), утка (качка), лук (цыбуля), глаз (око) и т.д.
Такая же осторожность необходима при выборе слов и составлении фраз для первоначального чтения и для прописей. Подписи под таблицами для наглядного обучения должны быть в потребных местах снабжены малорусским переводом непонятных слов; надобность в этом встретится тем реже, чем боле рисунки будут приспособлены к местному быту. То же следует сказать и относительно выбора тем для математических задач: их нужно на всем протяжении сельской школы приближать по возможности к обыденным интересам.
Из книг для чтения (для первых групп) нужно удалить все чуждое малорусскому быту. Малопригодны, например, многие стихотворения Кольцова и Никитина, Некрасова и Пушкина. Тяжела проза Даля, Тургенева («Записки охотника»). Многие отрывки, однако, из произведений этих писателей вполне пригодны для нашей цели. Народные рассказы Гоголя и незабвенного художника слова Л.Н. Толстого можно широко использовать при составлении южнорусских хрестоматий (с малорусским переводом некоторых отдельных слов). Следует пользоваться и умелыми переводами на русский язык народных рассказов Гребенко, Стороженко170 и Кулиша.
Изучение Закона Божия и грамматики может быть начинаемо по книге лишь тогда, когда школяры освоились с русской книжной речью. Перевод или объяснение незнакомых слов, конечно, неизбежен и в этих учебниках.
В устных ответах школяров, а также пересказах прочтенного, решении задач можно допускать на первых порах некоторый процент малорусского лексического багажа, выправляя лишь фонетико-морфологические малоруссизмы. Такая мера позволит ученику лучше сосредоточиться на сущности даваемого ответа. С течением времени русская книга и непременно русская речь учителя изгонят у школяра из употребления остатки малорусской лексики, и он незаметно привыкнет к русским синонимам (очерет — камыш, вол — бык-, хата — изба, став — пруд, Неделя — Воскресенье и т.д.).
На вопрос об учебниках мы не можем здесь останавливаться более подробно. Мы надеемся, однако, что нам удастся при участии специалистов перенести этот вопрос на практическую почву.


Весьма ощутительным тормозом для прохождения курса южно- русской сельской школы является краткость учебного года. Экономическая нужда удерживает школяров за осенними полевыми работами и пастьбой скота до октября, а иногда и до ноября месяцев. С половины марта (с первыми жаворонками) школьный quorum тает изо дня в день. Таким образом, школьный рой на Юге гудит, обыкновенно, полным оркестром лишь под четырьмя знаками зодиака из дюжины.
Оставив в стороне наличность экономического малокровия деревни, изменение коего происходит медленнее, чем движение альпийских глетчеров, укажем на необходимость распределения школьного курса на Юге на соответственно большее число лет и на понижение (до семи лет) приемного возраста детей. Добавим, кстати, что развитие деревенских (близких к природе) детей идет на Юге быстрее, чем в центральной и северной (великорусской) полосе государства.
О неисправной посещаемости народных школ мы не будем распространяться; причины ее общи всем весям нашего отечества. Это иногда удаленность школы, иногда отсутствие теплой одежды и обуви у школяра, в других случаях некультурность или бедность семьи, побуждающие ее пользоваться детским трудом. Мы могли бы оставить этот вопрос вовсе без упоминания, если бы не стремление украинской прессы истолковать его в партийных целях наизнанку.
Так, «Рада», а по ее стопам и «Світло»*™'95, воспроизвели в 1911 году из статистической работы К.Оберучева («Крестьянство и народная школа») ряд интересных цифр о грамотности тех семей Киевской губернии, откуда составился контингент учащихся в земских школах губернии.
Школьники имеют в семьях грамотеев:
Следовательно, говорит «Рада», грамотность украинских крестьянских семей, а значит и их общая культурность, стоит ниже прочих. На основании той же работы господина Оберучева «Рада» сообщает, что школяры-украинцы наименее аккуратны в посещении школ; так, изо всех школяров-евреев аккуратно ходят 88%, поляков — 81%, великороссов — 78,4%, а из украинцев только 77,7%. Газета не допускает и мысли, чтобы самая низкая культурность украинских крестьянских семей и наибольшая неаккуратность украинских школяров зависели от того, что малорусское население менее (прочих) интересуется народной школой. Украинские крестьяне, будучи наименее состоятельными по сравнению с другими национальностями, пользуются народной школой, по мнению «Рады», наиболее широко. Так, из общего числа учеников (в обследованных господином Оберучевым семидесяти четырех школах) украинцев было 86%, великороссов — 1,9%, поляков — 2,6% и евреев — 6,9%. Вместе с тем (по пёреписи 1897 г.) газете известно, что в Киевской губернии украинское население равно 79,2%, великорусское — 6,1%, польское — 2% и еврейское — 12,1%. Выходит, глубокомысленно говорит «Рада», что украинцы пользуются народной
Малороссы
Великороссы
Поляки
Евреи
Отцов Матерей
48,5% 9,6%
81,2% 32,4%
54,9% 31,3%
73,7% 39,0%
Братьев и сестер 67,8% 72,4% 75,5% 84,4%
302


школой в большой мере (?), нежели это допускает их «численность», между тем как все иные национальности пользуются школой или наравне (поляки), или в значительно меньшей мере сравнительно со своей численностью. Переходя к объяснению причин, почему украинцы стоят так низко в культурном отношении и в отношении исправного посещения школы, газета приходит к заключению, что они, очевидно, очень интересуются школой, но чужой непонятный язык преподавания не дает им возможности удержать в голове результаты школьной науки; потому-то (?) они по культурности стоят ниже всех прочих национальностей. Неаккуратность в хождении в класс «Рада» правильно сводит на моменты экономического характера.
Все другие рассуждения украинского органа над цифрами господина Оберучева никуда не годятся. В Киевской губернии из 3 559 тысяч населения (по данным 1897 г.) 445 тысяч, то есть около ‘/8 приходится на города. В городах живет почти все великорусское население и более половины поляков и евреев; земских школ в городах нет. Поэтому приложение итогов губернской переписи к национальному составу тех семидесяти четырех сел и местечек, по коим распределены земские школы, является совершенно произвольным; это два ряда величин несравнимых между собой. Диковинные рассуждения об украинцах, которые будто бы в большей мере пользуются школой, чем позволяет их численность, основаны даже не на песке, а на недоразумении. Польские семьи, живущие в селах (и местечках) и попадающие туда единичные семьи великорусские (торгово-промышленный класс) отличаются несравненно большей зажиточностью. В этом весь секрет цифр господина Оберучева, и язык преподавания в школах охаян «Радой» совершенно понапрасну.
Еще более заключается детской наивности, чтобы не сказать беззастенчивой развязности, в статистических потугах господина Серо- полко, опубликованных в настоящем году одновременно в киевском «Світле» и московской «Украинской жизни»Х1У*96. По переписи 1897 года, общий процент грамотности населения Полтавской губернии определился в 16,9%, причем грамотность малороссов определилась в 14,5%, а великороссов в 42%. Высота последней цифры (превышающая втрое грамотность псковичей и почти втрое грамотность тамбовцев) не наводит автора на какие-либо размышления, и он всю разницу между 14,5% и 42% объясняет «постановкой преподавания в начальной школе», то есть доступностью языка преподавания для великороссов и недоступностью его для «украинцев». Легко видеть, что ошибка или передержка здесь та же, что и в вышеприведенных выводах «Рады»: 75 тысяч великороссов, составляющих менее 3% населения Полтавской губернии, по преимуществу заполняют кадры интеллигенции и торгово-промышленного класса, а следовательно, почти не пользуются той начальной школой, которая обслуживает сельское малорусское население. Если бы господин Серополко обратил внимание и на евреев Полтавской губернии, то нашел бы в их среде 58% грамотных, но и этот перевес грамотных евреев над грамотными великороссами, также ровно ничего относительно языка преподавания в начальных школах губернии не доказывает.
Полтавские курсисты в ответах на анкету указали на перегруженность народных учителей работой, другими словами — на недостаточное количество педагогического персонала; они указали, что в некото-
303


рых школах учителю приходится вести одновременно занятия с тремя группами, отчего успехи учащихся дают, разумеется, крупный недовес.
Мы уверены, что средства на увеличение числа народных учителей (да и самих школ) найдутся; гораздо важнее обстоит, однако, дело с качеством кандидатов на этот чуть ли не важнейший в стране пост. Мы показали, как грибок украинствующего недомыслия находит доступ в наши учительские (и законоучительские) институты различных наименований; мы привели несколько примеров народного учительства «наизнанку», тайных и явных, единичных и коллективных выступлений учительства против современной школьной системы. Нам остается привести доказательства, что под покровом этой системы народные педагоги могут спокойно и безопасно делать недоброе дело.
Плоды украинской пропаганды в духовных семинариях сказываются на законоучительстве сельских священников. «Світло» сообщает о народных школах одной южной губернии (по наблюдениям экзаменатора от округа), что из педагогического персонала украинская мова чаще всего употребляется законоучителямиХ1У*97. Кроме поводов к этому, с точки зрения «Світло», педагогических, тут играет будто бы роль и большая независимость — «меньшая боязнь циркуляров». Не без греха, думается нам, в ряде случаев халатность и малая культурность сельского духовенства, опускающегося постепенно до уровня своих пасомых.
Тот же экзаменатор рисует в «Світло» тип «добросовестных» народных учителей, каких ему приходилось встречать при своих служебных разъездах по школам. Такой «добросовестный» (sic) учитель умеет обучить детей и украинскому чтению, как бы ни следил за его деятельностью инспектор. Делается это на законном основании («законным шляхом»). Например, на уроках церковнославянского языка читается Евангелие вместе с украинским переводом; на уроках пения выучиваются украинские песни по фонетическому правописанию и т.п... Такой тип учителя по нашим временам, по-видимому, самый полезный (для украинской пропаганды): обыкновенно, это человек тактичный и спокойный; дорожит школой, «в бок от нее не забегает и не задирается с попами» или с иными на селе власть имущими, а потому и не переводится с одного места на другое, как это бывает с усердными («ретельными»)Х1У'98. Мемуары того же «экзаменатора» (сотрудничество в «Світло» может ему служить и формуляром, и аттестатом) поучают нас, что и делегаты от округа (разумеем самого экзаменатора) могут очень успешно (и авторитетно) заниматься украинской пропагандой в косвенно подчиненной им среде народных учителей.
Мысленная сводка собранного в настоящей главе материала приводит нас к выводу, что пропаганда украинства пустила наиболее глубокие корни в земских школах Харьковской губернии и в церковноприходских школах Подольской губернии (до недавнего времени резко преобладавших там над школами министерскими). Если мы посмотрим на таблицу 1 об элементарной грамотности, то тотчас же убедимся, что население обеих названных губерний (малорусское в 4/5 своего состава) является в деле просвещения более отсталым, чем население других губерний Юга. Земская Харьковская губерния (где малороссы составляют 80% населения) отстала в элементарной грамотности не только от неземской губернии Киевской (с таким же процентом малороссов), но и от соседки своей — Полтавской губернии, где малороссов 93% и где, с точки зрения украинской партии, население тоже должно поддаваться


воздействию русской школы. Столь безотрадная позиция Харьковской губернии вопиет громко и к небесам, и к здравому рассудку о мракобесии и обскурантизме педагогической платформы украинской партии.
В мае настоящего года «Рада» поместила интересную корреспонденцию из Волчанского уезда Харьковской губернии, где учеников из ста пятидесяти четырех земских школ свозят весной для экзаменов в девять сборных пунктов. Это так называемые экзамены на свидетельство. В нынешнем году, по словам газеты, некоторым школам было поставлено на вид, что «дети мало отстали от своей мовы, мало привыкли к российской». Нужно ли говорить о единственно возможной причине этого грустного явления? Причина эта названа была по имени в прощальном слове к народным учителям екатеринославского земца господина Яковлева в день закрытия местных летних курсов. Сравнивая земскую школу прежних лет с современной, господин Яковлев отметил в последней постепенное понижение у учеников толковости и развития; это явление он объясняет «пристрастием большинства народных учителей к малорусскому наречию»™'99.
Как мало заботятся о просвещении народа учителя, посвящающие свое время и силы на пропаганду украинства, можно видеть на примере покойного Б. Гринченко. «Украинская жизнь» опубликовала недавно письмо известной харьковской деятельницы на педагогическом поприще Х.Д. Алчевской; в ее имении юноша Гринченко учительствовал в основанной ей народной школе. Возвратясь (после каникул) из-за границы, госпожа Алчевская посетила школу и не увидела там ни одной девочки (раньше их там училось несколько). «Оказалось, — пишет госпожа Алчевская, — что Б.Д. (Гринченко) не сделал нового приема, находя, что не следует калечить украинскую женщину обучением на чуждом ей великорусском языке». Справедливость этого сообщения оспаривалась на страницах того же журнала вдовой господина Гринченко, но опровержение последней очень туманно и походит на косвенное подтверждение*™'100.
Госпожа Гринченко говорит, что ее покойный муж вообще не делал разницы между мужчиной и женщиной в деле образования и одинаково находил, что «не следует калечить» ни тех, ни других, всегда сочувствовал стремлению женщин к свету и т. д. Приводит апологетка и мысли покойного мужа о пользе женского образования из полемической его статьи по поводу «галицких» женщин. Но мы не должны забывать, что в Галиции идеал «света» воплощен как раз во вкусе господина Гринченко.
Для нас сообщение госпожи Алчевской о педагогическом изуверстве покойного украинского деятеля остается неопровергнутым; письмо это, скажем в унисон с редактором «Украинской жизни», представляет несомненный интерес в сфере именно тех вопросов, которые призвана освещать «Украинская жизнь»*™'101.
Заканчивая обзор украинизаторских подкопов под южнорусское народное школьное строительство, отметим характерную по откровенности и плохо скрытому страху сентенцию журнала «Світло», сделанную при первом его выступлении на публицистическую арену. По поводу статьи господина Чарнолусского (в «Вестнике воспитания») под названием «Задачи первого общеземского съезда по народному образованию» «Світло» (солидарно с господином Ч.) протестует против включения в программу съезда вопрос об обязательном обучении, ибо, тре-
20 Заказ 857


вожно поясняет «Світло», при том положении начальной школы, когда народу не гарантированы первые элементарные основы обязательного обучения — преподавание на родном для каждой нации языке, вопрос (об обязательном обучении) преждевременен,™102.
В этой светобоязни, голой и неприкрашенной светобоязни, заключается и мозг, и нервы украинского движения, его исповедь и его самобичевание.
Наряду с давно ведомой пропагандой украинизации начальной школы, украинская партия в 1909—1910 годах горячо принялась за выработку плана украинизации дошкольной и внешкольной. Под первой мы разумеем украинский детский сад. Программа такого сада (для детей 4—7 лет) выработана была в 1909 году педагогической комиссией киевской «Просвиты».
Весь трехлетний курс детского сада строго и неумолимо бойкотирует русское слово, песню и книгу. На языке программы такие действия именуются «национальной постановкой первого детского воспитания, имеющей великое психологическое и социальное значение». Программа третьего года приступает уже «к настоящему учению, изучению грамоты, счета и письма»; год этот комиссия предполагала «обработать как первый подготовительный год школы на украинском языке»Х1У'103.
Осенью 1910 года председательница той же комиссии закрытого общества выступила в «Світло» со статьей о «детском саде на национальных основах».
В основу занятий с детьми кладется как цель изучение родной мовы (под которой понимается не местное наречие, а новый и чуждый для деревни украинский язык). В настоящем году та же деятельница выступила, уже в русской прессе, с проектом «Летних площадок» для детворы города Киева, упирая на «этнографический фактор» и украинскую мову как на средства общения с детьмиХ1У104.
Попытки организации детских садов в деревне если и были, то не попали в хронику украинской прессы. Из органов последней «Рада» систематически сообщала о начинаниях этого рода со стороны киевского украинского клуба, устраивавшего некоторое время так называемые «дитячие ранки» для детей своих членов. Затея эта оказалась мертворожденной и была клубом оставлена. В начале 1911 года такими же «детскими утрами» занялся одесский украинский клуб.
Гурток сознательных украинок имел при этом, по словам «Рады», цель «воспитать в детях любовь и уважение ко всему родному украинскому». Дети проводили в клубе до 3—3!/2 часов. Им объясняли по- украински содержание показываемых картинок, рассказывали сказки, басни, давали сведения по естествознанию, географии и т. п.; пробовали учить хоровому пению и танцам. Организаторши беседовали с детьми (бедные дети!) все время по-украински, некоторые отцы помогали. Предполагалось устроить для детей старшего возраста популярные чтения по украиноведению и т. д. «Словом, принимались все меры к украинизации украинских детей». Дело, однако, на четвертой неделе остановилось и, очевидно, говорит газета, уже погиблоХ1У105.
К детским садам («утрам») тесно примыкают по идее популярные чтения для детей городского простонародья. Школьно-лекционная комиссия киевской «Просвиты» устроила в двух предместьях Киева пятнадцать таких «детских» чтений, пользуясь гостеприимством преимуще-


ственно в чайных М.Ф. Число слушателей (вместе со взрослыми) колебалось на скромных цифрах 31—75 душ.
Задачу свою «просветители» формулировали так: «Дать детям по- луденационализованной украинской городской бедноты минимум того, что имеют дети средних классов (общества), а именно организовать для них систематические чтения и лекции, а также некоторые развлечения»; кроме того, намечено было делать рецензии на детские (украинские) книги и составить каталог ихХ1У'106.
В 1910 году, после закрытия «Просвиты», часть ее задач выполняло киевское «Общество распространения образования в народе» (русское по названию и уставу), которое устроило две «украинских» лекции для детей, одну об Украине, другую — о ШевченкоХ1У'107.
Еще в 1895 году главное управление по делам печати предложило цензурным комитетам не дозволять к печати книг и сборников на украинском языке, предназначенных для детского чтения, «хотя бы по существу содержания они и представлялись благонамеренными»Х1У,°8.
Хотя «Записке» Академии наук угодно было причислить такие сборники и книги к «потребностям действительной ЖИЗНИ»Х1У*109, но мы считаем упомянутое административное распоряжение культурным, гуманным и глубоко продуманным с педагогической точки зрения.
Спустя десять лет пришла свобода печати, которая принесла украинским деятелям право насилия над детской душой и любознательностью, право употреблять диковинный и не установившийся в твердых нормах украинский язык для создания детской литературы. О ней мы уже упоминали. В 1910 году журнал «Світло» призывает писателей, рисовальщиков («маляров»), учителей и «батьків украіньских» соединенными духовными и материальными усилиями создать систематически «дитячу библиотеку»; она облегчит «трудное и важное дело национального воспитания», цель которого «дать нам национально сознательную, на европейский лад (?) воспитанную и широко (?) образованную молодежь»Х1У‘П0.
Одна из «украинских маток» пробралась с такой платформой даже на столбцы «русской» (со «старозаконным» душком) газеты «Киевские вести», поместив рецензию о «Казках», упорядкованных Б.Гринченко, и о хрестоматии «Вінок» для детей «молодшого віку». Первый сборник аттестован как книга «прекрасная и нужная в каждой детской и школьной библиотеке на Украине»; вторая книга также «необходима в украинской семье и в сельской библиотеке на Юге России»Х1УШ.
Появляются и пьесы для детского театра. Весной нынешнего года в здании харьковской городской думы ставилась украинская детская опера «Коза-дереза»; детей (на спектакле) было полно, и они были очень удовлетворены^112. В конце 1911 года издана в Полтаве для детского театра стихотворная переделка народной сказки «Ивасик-Телесик».
О достоинствах этой «детской» пьесы красноречиво говорит, например, сочиненный виршеплетом-драматургом гимн «горилке»; переводим один куплет этого произведения:
Чарочка-чаровница,
Если, бывает, ночью приснится,
То шпигнет тебя, мол колька,
Так бы и бежал к монопольке.
20*


Ведьма (в этой драматической переделке) дает детям «образчики цветистой народной брани»Х1У П3.
Эту безотрадную главу нам хочется закончить несколькими карикатурными штрихами, выуженными из «Рады» за 1911 годхпМ14. Мы узнаем, что в 1910—1911 школьном году в украинских средних учебных заведениях Галичины воспитывалось трое детей «из российской Украины», а один мальчик (из России) подготовлялся в Галиции к поступлению в гимназию. Из этих четырех детей двое было из Кубанской области, один из Харькова и один из Киевской губернии. В 1910 году несколько «отцов и матерей» собирались (но не все собрались) везти своих детей в Галичину; харьковская (украинская) интеллигенция не только отнеслась сочувственно к мысли о национальном воспитании детей (своих) в Галичине, но и выражала желание реализовать эту мысль. «Рада» очень сожалела, что такая реализация не осуществилась; газета считает такую посылку детей за кордон делом «дуже потриб- ным»; газета уверяет своих читателей, что «галицкие украинские гимназии, особенно приватные, и по программам, и со стороны воспитательной поставлены гораздо лучше, чем российские». В августе 1911 года «Рада» оповестила, что на 1911 —1912 года снова «кое-кто подумывает отдать детей в украинские гимназии». Газета радуется, что таким путем «будет расти наша (украинская) интеллигенция и за счет не каких-нибудь доморощенных элементов, а национально воспитанных и сильных людей».
С июля настоящего года в «Раде» публикуются проспекты «Курса подготовляючого селянських хлопців та дівчат до українських гімназий», устраиваемого профессором Герасевичем в селе Черневе (в Галиции) и имеющего целью за минимальную плату (5—6 рублей в месяц) украинизировать наших малорусских детей. Приводим подлинный отрывок из этого объявления:
«На курс приймаються хлопці і дівчата з закордонної (росийськоі) України, що покінчили 10 літ житя та ходили хоч через 3 роки до народньої школи (прим, міністерської) бо сегорічний досьвід показав, що з такими відомостями набутими в росийських народних школах пильні і талановиті сільскі діти можуть зовсім добре протягом 9 місяців на курсі підготовитися до українсько галицько гімназиї»хпМ15.
Не правда ли, и дешево и сердито?
Примечания к главе XIV
x,v‘l «Рада». 1911. № 43. Грушевский М.С. Украинство в России. С. ЗО. x,v'2 «Дніпрові хвилі». 1911. № 5—6. С. 76.
XIV’3 Грушевский M.C. Op. cit. С. 31. Woryhski E. «Polacy a Rusini». Krakow. 1903. S. 6.
x,v*4 Грушевский M.C. Очерк истории украинского народа. 1911. С. 383. Jablonowski A. Pisma. Т. IV. S. 237—238.
x,v'5 Smolenski W. Dzieje Narodu Polskiego. Warszawa. 1904. S. 230. x,v'6 Грушевский M.C. Украинство в России. С. 30. Календар «Просвіта» на р. 1910. Львів. С. 96.
XIV'7 «Записка» Академии наук. С. 15 XIV'8 Драгоманов М.П. Лісти. 1894. С. 88.
x,v*9 Гринченко Б. «Якої нам треба школи». Изд. 3-є. Киев. 1912. С. 8 и 16—17. x,v,° «Рада». 1910. №№ 158 и 227.
308


x,v n Грушевский M.C. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 29 и 33. «Світло». 1910. XI. С. 46—54 и 1911. IX. С. 58. «Рада». 1911. № 70. X,NM2 «Рада». 1911. № 284.
X,V I3 «Рада».
х,у и «Прикарпатская Русь». 1912. № 849.
XIV I5 Грушевские М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С.29—30.
xiv-ig Ушинский К.Д. Собрание педагогических сочинений. СПб., 1875. С. 351, 378— 379 и 381.
X,V17 Ушинский К.Д. Собрание педагогических сочинений. СПб., 1875. С. 237 и 380.
XIVI8 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 33.
XIV I9 «Зап. укр. наук. тов. в Киіві». И. С. 50. x,v'20 Гринченко Б. Якоі нам треба школи. С. 5—7.
X1V-21 «Світло». 1910. IX. С. 27.
x,v-22 «Рада». 1911. No. 184.
xiv-23 Отзыв о сочинении Петрова. С. 229.
X1V’24 «Рада». 1911. № 288. «Сніп». 1912. № 1. «Киевлянин». 1911. № 351. x,v-25 Ibid. 1912. No. 104. «Рада». 1912. №№ 83 и 87. «Сніп». 1912. № 16. x,v‘26 «Рада». 1910. № 202.
X1V’27 «Світло». 1910. XII. С. 3.
XIV 28 Русский календарь на 1907 год А.С. Суворина. С. 87—96 и 216. xiv-29 Менделеев Д.И. К познанию России. Изд. 5-е. С. 16—21 и 36—41.
XIV‘3° Грушевский М.С. Про укр. мову и укр. школу. Киів. 1912. С. 8 и 22.
X,V31 «Світло». 1910. XII. С. 5
x,v*32 Грушевский М.С. Украинство в России. С. 13. x,v-33 «Рада». 1910. № 133.
X,V34 «Рада». 1911. No. 60.
XIV35 «Рада». 1912. № 16.
X1V'36 «Світло». 1911. III. С. 8.
XJV-37 Цитир. по «Рад’е». 1911. № 124. x,v-38 «Світло». 1911. XII. С. 23—25.
X,V39 «Світло». 1910. X. С. 33. 1911. II. С. 20—21. 1911. III. С. 19 и 21, 55—56 и 59. x,v*40 «Рада». 1912. № 109. 1911. No.No. 133, 126 и 235.
XIV‘41 Календар «Просьвіти». 1910. Львів. С. 97.
X,V42 «Рада». 1911. № 167. хпмз Ibid. 1911. No. 159.
XIV'44 «Літ.-наук, вістник». 1905. IV. С. 99. x,v’45 «Рада». 1911. No 39. x,v-46 «Рада». No. 42. x,v-47 «Рада». No 116.
x,v-48 «Рада». 1910. № 268. 1911. № 255. 1912. № 137.
X,NM9 «Літ.-наук, вістник». 1911. IV. С. 106.
X,V50 «Рада». 1911. № 36.
XIV51 «Засів». 1911. No. 16.
x,v-52 «Рада». 1911. No.No. 36, 45, 126, 138 и 153. 1912. №№ 43 и 187. x,v-53 «Рада». 1912. № 76.
XIV'54 «Рада». 1911. NoNo 59 и 68. 1912. No. 46. x,v*55 «Світло». 1912. IV. С. 46—47.
x,v’56 «Рада». 1910. №№ 266, 267, 277, 280 и 286. 1911. №№ 30 и 129. «Рідний край». 1911. № 14. «Киевлянин». 1910. № 354.
x,v‘57 Барвинский А. Огляд, істор. укр.-рус. литер. Львів. 1910. С. 192.
x,v-58 «Світло». 1911. XI. С. 47.
x,v-59 «Рада». 1910. No. 257. 1911. Mb 63.
x,v'60 Над могилою Бориса Гринченко. Киев. 1910. С. 131. «Рада». 1911. № 248. 1912. No.No. 127, 136, 141, 155, 157 и 187.
X,VG1 «Рада». 1912. №№ 14 и 23. x,v-62 «Світло». 1911. III. С. 14.
309


X,V63 «Рада». 1910. № 216. «Світло». 1911. IX. С. 54.
X,VC4 «Світло». 1911. IX. С. 54.
x,vcs Ibid. 1910. IX. С. 38-39. 1911. V. C.83.
X,V6G Ibid. 1911. IX. C. 72—73. «Рада». 1911. №№ 129 и 133.
X,V67 Ibid. 1912. № 91. «Світло». 1912. IV. C. 43—44. x,ve8 Ibid. 1911. IX. C. 77. «Рада». 1911. № 147.
X,V69 «Рада». 1911. No 149. x,v*70 «Рада». 1911. No.No 161 и 167.
x,v*71 «Світло». 1911. IX. С. 77. «Рада». 1911. № 281. 1912. №№ 40 и 87.
X,V 72 Полтавское губернское земство. Отчет о земских учительских курсах в 1911г. С. 39—52.
x,v‘73 «Рідний край». 1911. No 31—32. С. 25. «Рада». 1912. №№ 119, 128 и 170. X,V74 «Отчет». С. 14. «Рада». 1911 № 157. x,v-75 «Світло». 1911. X. С. 70.
X1V76 «Отчет». С. 8—9. «Світло». 1911. XI. С. 68. x,v*77 «Отчет». С. 8.
X,V78 «Рада». 1911. No 162.
X,V79 «Рада». 1910. № 187.
X,V8° «Рада». 1911. No.No 150 и 178. «Світло». 1911. X. С. 71—72. x,v-8' «Рада». 1911. No 99.
X,V82 «Рада». 1911. № 176.
xiv-e3 «Рада». 19Ц. № 134. «Рідний край». 1911. № 31—32. С. 24. «Світло». 1911.
X. С. 74. 1912. II. С. 56.
x,v'84 «Рада». 1911. No 162. xiv.8s «Рада». 1910. No 168. «Село». 1910. № 29. x,v*86 «Рада». 1911. № 156.
X,V87 «Рада». No 178.
X,V88 «Рада». 1911. Mo 26, 34 и 37. 1912. №№ 9, 76, 109, 116, 172 и 182. «Засів». 1911. No 37 и 1912. No 1.
X,V89 «Рада». 1911. №№ 137 и 172. 1912. №№ 2 и 46.
X,V9° Ibid. 1911. No 271.
x,v*91 «Рада». 1911. NoNo. 12, 15, 36, 42, 82, 95, 120, 153 и 244. 1912. №№ 6, 39 и 127. x,v’92 «Рада». 1911. NoNq 10 и 35. 1912. №№ 31 и 36. x,v-93 «Украинская жизнь». 1912. V. С. 35—36. x,v*94 «Рада». 1911. № 293.
X,V95 «Рада». 1911. No 117. «Світло». 1911. IX. С. 55.
x,v% «Світло». 1912. IV. С. 21. «Украинская жизнь». 1912. V. С. 97—98.
X,V97 «Світло». 1912. V. С. 58. x,v*98 «Світло». С. 46—47.
x,v." «Рада». 1912. No. НО. «Южная заря». 1912. № 1828. х|\мо° «Украинская жизнь». 1912. IV. С. 88 и V. С. 112. xjv-wi «Украинская жизнь». 1912. IV. С. 85. x,v-102 «Світло». 1910. IX. С. 49.
х,\м°з «Звідомл. т-ва Проев, у Киіві за 1909 р.». С. 52, 53 и 56. хпмо4 «Світло». 1910. XI. С. 48—49. «Киевская почта». 1912. № 1064. x,v ,os «Рада». 1911. No. 65. x,v*,oc «Звидомл.». С. 58—60.
ХПМ07 «Літ.-наук. вістник». 1911. И. С. 331.
xiv-io8 Грушевский М.С. Украинство в России. С. 16.
xiv-io9 Грушевский М.С. Украинство в России. С. 24.
XIV“° «Світло». 1910. XI. С. 9—10.
X,VUI «Киевские вести». 1910. № 344.
XIV I12 «Рада». 1912. № 33. x,v*“3 «Рада». 1911. No 282.
X,V I»4 «Рада». №№ 68, 148 и 180.
X,VI,S «Рада». 1912. No 161.
310


Глава XV
Друзья и поборники украинства
Земство. Муниципалитеты. Духовенство. Государственная Дума и выборная кампания 1912 года. Ученый мир. Рабочие организации
Партия украинская, кадры которой далеко не могут похвалиться густотой, представляет громадную и растущую опасность для культурной жизни русского Юга, среди населения которого инстинкт самосохранения находится почти в рудиментарном состоянии. Обломовщина, внедрившаяся в русской и, в частности, малорусской интеллигенции, преклонение последней перед удобным эгоистическим принципом «непротивления злу» способствуют еще большей беззащитности южнорусских народных масс против наносной доктрины украинства. Наиболее, однако, реальная почва для украинского движения создается благодаря сочувствию и поддержке, которая оказывается партии некоторыми общественными кругами. В настоящей главе мы познакомимся с покровителями и защитниками украинского движения из числа земских и городских деятелей, членов законодательных палат, духовенства и научного мира.
Земства являются главнейшими регуляторами народной жизни и интересов. В предыдущих главах (особенно XII и XIV) мы неоднократно сталкивались с украинофильскими тенденциями южных земств. Журнал «Украинская жизнь» полагает даже, что мы находимся в настоящее время «в начале украинизации земской культурной работы»™'1. Хотя такой взгляд страдает, на наш взгляд, и обобщением, и преувеличением, но попыток украинизации этой мы не отрицаем и к сообщенному нами раньше добавим погубернскую сводку данных об украинофильстве земства.
К сообщениям о долголетней и систематической украинофильской деятельности харьковского земства нам остается добавить лишь несколько слов.
На общеземском съезде по вопросам народного просвещения, состоявшемся в Москве летом 1911 года, харьковская губернская управа выступила с докладом о введении ей в программу народных школ повышенного типа преподавания «древней и новой южнорусской литературы»™'2. Легко учесть, что для ознакомления с образцами новой литературы понадобилось бы обучать школяров и украинскому языку (львовской марки) и фонетическому правописанию. Пока русская школа еще не упразднена, едва ли можно обосновать такие проекты разумными доводами.
Полтавское земство также выступило т упомянутом московском съезде. Уполномоченный губернской управы господин Д. привез «Записку» последней с требованием «преподавания (в земских школах) на местном языке и по учебникам (составленным) на том же местном языке». Применение этой «реформы» управа милостиво соглаша-
311


лась ограничить первыми двумя (самыми фундаментальными) годами учения, причем «русский» язык должен изучаться как особый (!) предмет». Защита этой «педагогической» платформы возложена была на «шановного земского дияча» господина Р., которого поддержали земцы подольские, херсонские и черниговские™*3.
В 1910 году (к екатеринославской областной выставке) статистическое бюро при полтавской, губернской управе издало «Статистический справочник по Югу России»; пахнет от этой брошюры, по свидетельству украинской прессы, кое-чем поважнее скромной статистики.
«Объектом своего обследования авторы взяли не малороссийский район (губернии Полтавскую, Харьковскую и Черниговскую), как это бы сделал всякий на их месте... Нет, они смело вышли из границ своего района и охватили всю Украину... Справочник полтавского земства является первым статистическим описанием Украины... Роль каждой отдельной губернии (из 11) выясняется из таблиц, но авторы этим не ограничились, и, где только было возможно, ...освещали роль всей Украины в жизни России... Заслуга полтавских статистиков тем более велика, что они употребляли такой способ систематически и сознательно, очевидно, с преднамеренной целью показать всем и каждому место Украины как цельной и единой страны в пределах Российского государства». Так аттестовал брошюру журнал профессора Грушевского. Гораздо осторожнее похвалил ее журнал «Украинская жизнь»™*4.
При какой обстановке происходит «работа» третьего элемента полтавского земства, можно судить по следующему примеру:
Весной настоящего года земский агроном читал крестьянам села Диканьки лекцию не только «на украинской мове», но и развесил по стенам аудитории «плакаты о подписке на украинские периодические издания»™*5.
Конец 1911 года показал, что грибком украинства поражено пока около 2/5 состава губернских земских гласных.
В декабрьской сессии губернского земского собрания утверждена была ассигновка в 1000 рублей на организацию конкурса и выдачу премий за популярные брошюры по сельскому хозяйству; при этом определено было большинством 39 голосов против 27, что на конкурс допускаются лишь брошюры, написанные по-русски™*6.
Из уездных земств Полтавской губернии упомянем о лубенском и роменском.
В бесплатную библиотеку при книжном складе роменского земства (по сведениям за 1910 г.) выписывался «Літературно-науковий вістник», который в отчете по непонятному (а может быть и понятному) недоразумению назван «Литературно-научным вестником». Книгами библиотеки пользовались (в 1910 г.) сто пятьдесят лиц; все читатели состоят служащими и гласными роменского земства, самый большой процент учителя™*7.
В августе 1911 года то же земство устроило сельскохозяйственную выставку в Ромнах, где был отдел украинских книг, журналов и газет, выходящих в России и «за кордоном». Стены отдела были украшены... портретами украинских писателей и известных (?) украинских деятелей. В отделе было немало украинских учебников, которые бойко раскупались учителями и детворой™*8.
Скончавшийся в прошлом году член Лубенской уездной управы Подпалов, еще до земской своей службы «состоял попечителем некото-
312


рых сельских начальных школ, очень заботился о школярах и употреблял все меры, чтобы пробудить у них уважение к родной мове... украинские чтения, елки с украинскими декламациями и пением, раздавал украинские книжечки, не обращая внимания на кое-какие недоразумения с учителями и иным школьным начальством по этому поводу». Книжки украинские этот попечитель-агитатор «всегда носил при себе целыми пачками, чтобы раздавать их детям, где только возможно: дома, в школе, в поле или на улице». Само собой разумеется, что, попав в члены управы, он «на этой должности также заботился о национальнокультурном деле»ху'9.
В селе Круглике Лубенского уезда весной сего года состоялось два украинских спектакля для крестьян, с крестьянами-исполнителями. Ответственным распорядителем был господин К., местный землевладелец и член уездного земства (управы?); благодаря его заботам такие спектакли устраиваются не в первый разХУ1°.
Черниговское губернское земство проявляло свои украинофильские тенденции еще в конце прошлого века: в 1880 году по инициативе известного творца «черниговского метода» земской статистики П.П. Червинского и в 1893 году по настоянию небезызвестного (в пенитенциарном отношении) господина Шрага земство хлопотало о замене русского языка преподавания в народных школах местным (малорусским) наречиемху'п. Тлеет в земском подполье этот огонек и доселе.
О поведении черниговцев во время дебатов о южнорусской школе на московском съезде 1911 года мы упоминали. К идейному формуляру Черниговской губернской управы припишем, что в списке периодических изданий, получавшихся библиотекой управы в 1910 году в обмен на издания губернского земства (такая entente cordiale особенно знаменательна), значатся газета «Рада» и журнал «Ридний край» (с «Молодою Україною»)ХУІ2.
Конотопское земство (Черниговской губернии) имеет порядочную земскую библиотеку; сведения об украинском ее отделе, даваемые «Радой», крайне сбивчивы.
В октябре 1910 года газета сообщала, что в библиотеке имеется более полуторы сотни украинских книг, изданных преимущественно в 80-х—90-х годах. Украинская читающая «публика» просила увеличить число книг украинского отдела и выписать какое-нибудь периодическое издание («часопись»); земское собрание «не нашло никакой необходимости удовлетворять ходатайство». В ноябре 1911 года «Рада» пишет, что земцы собирались исключить из библиотеки «Грушевского — за его язык, Винниченко — за его последние повести и «Літературно- науковий вістник» — за нежелательное направление. Издания эти (в том числе и «часопись») спасены были от остракизма одним глубокомысленным гласным, заявившим (буквально), что в этих изданиях «ничего нет такого предосудительного»»5™13.
Херсонское земство работает на украинофильской ниве, по-видимому, автономными усилиями уездных земских органов. Так, в январе настоящего года школьная комиссия при земской управе Александрийского уезда постановила («вирішила») дозволить учителям земских школ пользоваться «украинским наречием» в первой группе, а отдельными выражениями на этом же «наречии» и в других группах. Посредством такого постановления управа, по словам «Світло», отважилась легализовать то, что контрабандным путем постоянно делалось5™'14.
313


«Отважное» постановление управы или комиссии при ней страдает сбивчивостью терминологии: наряду с такими весьма различными понятиями, как «малорусское наречие» и «украинский язык», едва ли удобно создавать третий термин «украинское наречие». Само собой разумеется, что постановление, несогласованное с законом и невытекающее из прерогатив земства, является, по существу, актом преступного произвола и в качестве такового должно быть возможно скорее опротестовано школьной инспекцией.
Тираспольская уездная управа (Херсонская губерния) выступила в 1911 году на общеземском съезде в Москве с самостоятельным докладом «о необходимости украинской школы»™*15.
Наконец, херсонская уездная управа показала в прошлом году свое «национальное» лицо, выпустив брошюру под названием «Кредитовий фонд при споживничому товаристві». Окрестив сельские «потребила» новым (даже для украинских словарей) термином «споживни- чий», управа любезно предлагает потребительским товариществам всех уездов и губерний Украины выписывать ее брошюру безвозмездно™*16. Такая агитационная благотворительность далеко не может быть в интересах нашего Юга названа агитацией благотворной.
Екатеринославские земцы, in corpore, способны иногда вполне здраво относиться к украинской агитации. Из уездов наибольший крен в сторону украинства проявляют новомосковский и верхнеднепровский, граничащие с Полтавской губернией.
В декабре 1910 года екатеринославским губернским собранием заслушан был, по вопросу о выписке сельскохозяйственных изданий, и одобрен доклад екатеринославской уездной управы, которая заявила, что «издаваемый харьковским обществом сельского хозяйства журнал «Хлібороб», выходящий наполовину на непонятном населению малорусском (lapsus вм. «украинском») языке, вполне отвечать своему назначению не может». Собрание ассигновало 600 рублей на выписку газеты «Хуторянин» и отклонило ходатайство о субсидии как со стороны редакции «Хлібороба», так и возбужденное петербургским «Благотворительным» книгоиздательством, которое украинская пресса с полным основанием называет по-дружески «Добродійньїм товариществом»™*17.
Созванный весной 1911 года губернский съезд агрономов Екатеринославской губернии высказался, было, за издание сельскохозяйственной литературы исключительно на русском языке, но после протеста одного из агрономов решено было выбросить из резолюции упоминание о языке, «дабы не поднимать политических страстей»™*18. Наскока одного «щираго украинца» было достаточно, чтобы погрузить весь съезд в прекраснодушную обломовщину.
Верхнеднепровское уездное земское собрание в октябре 1910 года постановило выписать на 1911 год сто экземпляров «Хлібороба» для распространения среди крестьян. Тогда же уездное совещание земских агрономов постановило (?) выписать пятьсот экземпляров украинской брошюры, изданной упомянутым Благодійньїм товариством™*19.
О преступном попустительстве со стороны новомосковской уездной управы (да и одном ли попустительстве только?) красноречиво свидетельствует, например, «деятельность» петриковского земского врача К., который весной настоящего года организовал по всем (?) земским школам украинские чтения с волшебным фонарем. В день «Белого
314


цветка» такие чтения были им устроены «по разным куткам» местечка Петриковки™'20.
Дореформенное земство трех губерний Юго-Западного Края, или так называемое управление по делам земского хозяйства, просуществовало семь лет (1901 —1911); из органов его согласно законодательным нормам проявляли свою деятельность исключительно губернские управы; служебно-канцелярская работа бесправных и безголосых управ уездных — слишком ничтожна, чтобы о ней упоминать.
Киевская губернская управа по делам земского хозяйства проявляла от первых дней своих и почти до самого конца украинофильские тенденции. Рассылка по селам плакатов по популярной гигиене, составленных на малорусском наречии, и помещение малорусских статей в земской «Газете» были явлением симптоматическим и скоропреходящим. Устройство земских библиотек с украинскими отделами являлось (и является), напротив, работой планомерной, постоянной и систематической.
В отчете управы за 1909 год пропечатано, en toutes lettres, заявление одного из земских учителей, гласящее, что «теперь малорусская газета, книга и т. п. не только проникла в деревню через более развитых крестьян, но имеется и в земских и в других библиотеках»^'21.
Во второй половине 1910 года агрономический отдел той же управы разослал для раздачи на сельскохозяйственных курсах (устроенных для крестьян при земских опытных полях) брошюру «Розмови про сельске хазяйство». Отдел садоводства также «пользуется» украинскими брошюрами «Сад» и «Виноград». Страховой отдел управы издал и распространял через волостные правления брошюру «Що потрібно, щоб виробляти цементові черепиці (дахівки)»; последняя брошюра раздавалась бесплатно в очень большом числе экземпляров на Уманской выставке. На 1911 год губернская управа во все учительские (!) библиотеки земских школ выписала «российско-украинский» журнал «Хлібороб»ху'22. Последний факт относится к тем «свежим преданиям», в которые «верится с трудом».
В начале 1911 года в жизни киевского земства (уже дышавшего на ладан) разыгрался целый украинофильский водевиль. Первую половину его мы передадим словами местной прогрессивной газеты.
Киевская губернская земская управа прислала заведующему труш- ковским земским двухклассным училищем (Васильковского уезда для народных чтений поэму Т.Шевченко «Наймычка». Заведующий училищем заявил, что во вверенном ему училище малорусский язык совершенно не употребляется учащимся персоналом в обращении с учащимися, и он учеников своих на чтение «Наймычки» совершенно не допустит. Кроме того, он обратился к инспектору второго района народных училищ с просьбой разъяснить, читать ли «Наймычку» для взрослых слушателей. Инспектор переслал бумагу заведующего директору народных училищ, сопроводив ее при этом такой припиской: «Так как распоряжение Киевской губернии земской управы относительно народных чтений на малорусском языке в земских училищах совершенно противоречит имеющимся на этот предмет указаниям попечителя учебного округа, то почтительнейше прошу в установлении положения, которое бы исключало самую возможность подобной переписки»... Директор народных училищ переслал заявление заведующего и инспектора на заключение губернской управыxv'23.
315


Продолжение инцидента шло по иному, но вполне симметричному
пути.
В марте 1911 года «Рада» сообщила, что библиотекари ольшанец- кой и топоровской земских народных библиотек при местных народных школах (вероятно, земские же учителя) уведомили губернскую управу, что тот же инспектор (господин К.) запретил им выдавать для чтения из библиотек украинские книги. По сведениям «Рады», управа «хочете» запросить по этому поводу господина директора народных училищху‘24.
Если верить обоим газетным сообщениям, не опровергнутым, насколько нам известно, в печати, то развитие обоих инцидентов производит кошмарное впечатление. Инспектор училищ доносит директору — своему начальнику о просветительных мероприятиях управы, идущих в разрез с указаниями Округа. Директор народных училищ вместо того чтобы проверить (если в том была нужда) ссылку инспектора на указания Округа и указать инспектору на ошибочность его толкований (если бы таковые были ошибочны), а в противном случае указать обвиняемой стороне — управе на не закономерность ее «просветительных» опытов, обращается к этой обвиняемой стороне за... указаниями. Из второго инцидента, однако, видно, что управа шла сама охотнее на чисто бумажные запросы, чем на заключение по существу столь важного для населения дела.
Нам хочется думать, что газетные заметки страдают неточностью выражений, что правительственные органы (управа и дирекция) разграничили в конце концов правильно и свои права, и свои обязанности. Относительно же заведующего трушковским училищем и инспектора господина К. мы, во всяком случае, можем уверенно сказать, что это — люди, которые находятся на своем месте. Директора народных училищ мы должны считать вполне компетентным лицом по украиноведению; по уверению журнала «Украинская жизнь», почтенный директор даже является автором украинского школьного (?!) учебника.
Вернемся, однако, к последним месяцам дореформенного киевского земства.
В марте 1911 года губернская управа разослала своим корреспон- дентам-крестьянам (в качестве гонорара за их труд в течение 1910 г.) две тысячи сто пятьдесят пять экземпляров популярных книг и брошюр на сумму 577 рублей 80 копеек; в том числе выслано было пятьсот шестьдесят семь экземпляров (на 118 рублей 72 копейки) украинских изданий, печатанных фонетическим правописанием. Предварительно был разослан анкетный список предлагаемых книг; следовательно, крестьяне имели право свободного выбора, но инициатива включения в этот список украинской литературы принадлежала всецело правительственному учреждению. Из беллетристов, рядом с Шевченко и Кот- ляревским, фигурирует в списке и Б.Гринченкоху‘25.
В июле 1911 года инструктор киевской губернской управы по молочному делу господин Михайлюк издал на украинском языке брошюру о маслодельных артеляхху‘26. Это была лебединая песнь управления по делам земского хозяйства.
Некролог губернской управы, составленный «Радой», гласит категорически: «Киевское земство распространяло украинскую популярную литературу. Это делалось на протяжении всего времени, когда киевское земство существовало™'27.


Волынская губернская дореформенная управа в первые шесть лет своего существования (1904—1910) не пользовалась вниманием украинской прессы; это вполне понятно: лишь в последнем году своей жизни управа стала издавать легкий украинофильский душок.
В декабре 1910 года агрономический отдел управы основал бесплатные библиотеки при всех прокатных земских пунктах (станциях). Сперва эти библиотеки были составлены исключительно из брошюр на украинском языке, издательством «Благодійного товариства» в С.-Петербурге, и лишь позднее, во вторую очередь, появились русские популярные брошюрыху'28.
В конце того же года «Рада» опубликовала анкетный листок Волынского агрономического земского отдела с ответами крестьянина, который требовал устройства украинского (сельскохозяйственного) отдела при библиотеках народных школ.
Эта провокационная ласточка, по-видимому — единственная, исходила от «крестьянина», занимающегося уже восемь лет распространением («росповсюдженням») книг и брошюр среди населения, то есть от интеллигента, и притом полуанонимного, полубутафорского оттенка, ибо «Рада» называет его крестьянином несуществующего волынского уездаху'29.
В апреле 1911 года, то есть почти накануне введения выборного земства, состоялось при губернской управе совещание земских агрономов, длившееся целую неделю и разбившееся на три секции. Первая секция работала над вопросом «о внешкольном агрономическом образовании». Разработаны секцией и одобрены совещанием, между прочим, следующие резолюции:
1) желательно, чтобы агрономы знакомились с «языком местного населения» и по возможности пользовались этим языком при чтениях и собеседованиях;
2) признано необходимым перевести на «украинскую мову» и раздавать крестьянам (русскую) популярную брошюру Засухина «Хмелеводство»;
3) желательно, чтобы (проектируемая) земская газета издавалась на «языке местного населения»ху'30.
Во время дебатов никто не догадался пояснить, что язык «украинской» литературы «местному населению» Волыни без словаря очень невразумителен.
Подольское дореформенное земство интересовало украинскую прессу очень мало, и последняя никаких благоприятных для украинства шагов этого земства не отметила.
Выше мы упоминали, что «представители подольского земства» поддерживали на московском общеземском съезде домогательства полтавцев в пользу украинизации южнорусской школы. По-видимому, однако, здесь идет речь о «гласных по назначению», уже утративших ко времени съезда свои полномочия.
Юго-Западное выборное земство было, как известно, введено со второй половины 1911 года, а сами выборы производились по национальным куриям. «Рада» высказала большое неудовольствие, что «украинская национальность» не была выделена в особую курию, и требовала от осенней сессии Думы внесения в закон соответственной поправки. Газета изложила свою мысль в очень замысловатой форме и выступила якобы против куриальной системы.


Газета требует «уничтожения курий и введения пропорциональной системы (выборов), притом основанной не на имущественном цензе, а на этнографическом принципе». Разумеется, такая реформа, по словам газеты, связана с признанием украинского населения «за отдельную этнографическую единицу». «Рада», впрочем, признает сама неосуществимость вносимой ей поправки5™*31.
Предсказания, делаемые украинской прессой относительно физиономии нового земства (в смысле его реагирования на украинство), весьма разноречивы.
Наибольшим оптимизмом отличается предсказание сотрудника «Рады», который выразил надежду, что новое (выборное) земство будет в значительной мере способствовать развитию национальной борьбы в нашем крае и что борьба эта пойдет не по тому направлению, какое желательно правительству. «Літературно науковий вістник» подметил за первое полугодие жизни нового Юго-Западного земства такие «отдельные факты, которые свидетельствуют о возможности украинской работы и украинских выступлений со стороны нового земства»; даже в ходе выборов журнал признает наличность отдельных мелких эпизодов, свидетельствовавших о национальной (?) сознательности крестьянства, особенно киевского; последняя проявлялась в голосовании за людей, известных по своим национальным (?) симпатиям. По мнению газеты «Рідний край», дело обстоит иначе: в новом киевском губернском земстве обозначается наклонность покровительствовать лишь «истинно русскому» национализму, а ко всем другим оборачиваться спиной. В других земствах Юго-Западного Края газета этого не видит; напротив, она могла бы указать на некоторые из них, которые относятся с уважением к областным (краевым) национальным нуждам5™*32.
Нам думается, что орган Грушевского ближе других к истине. Необходимо лишь дифференцировать работу уездных земств от общегубернской. В настоящее время, когда земства еще организуются, никакая систематическая оценка невозможна, и нам придется ограничиться лишь несколькими отдельными картинками.
Киевское губернское земство устроило осенью 1911 года сельскохозяйственную выставку в местечке Гостомле киевского уезда; земские инструкторы давали разъяснения по отделам; из числа их специалист по пчеловодству прочел на украинском языке целую лекцию о рамочных ульях; аудиторию его составляли ученики народной школы со своим учителем.
То же земство начало печатать в конце 1911 года нормальный каталог для учреждаемых им народных библиотек, первый выпуск которого заключает пятьдесят девять названий изданий украинских (из общего числа 546). Некоторые тенденциозные брошюры, как, например, рассказ Гринченко «Без хліба», попали в каталог, вероятно, по недосмотру. Нынешней осенью губернская управа рассылала уездным для распространения среди населения украинские агрономические брошюры; работа эта стала достоянием гласности после отказа одной из уездных управ (звенигородской), нашедшей язык брошюр малопонятным для населения, — выполнять поручение5™*33.
Правление состоящей при киевской уездной управе кассы мелкого кредита печатает с августа настоящего года украинские объявления о продаже молочных продуктов, где оно «пропонует» сметану и масло «з
318


вершків» (сливочное масло и сливочную сметану); сомнительно, чтобы потребители этих продуктов в Киеве нуждались в украинской мове, либо даже понимали ее.
Сквирское уездное земство Киевской губернии организовало в 1911 году осеннюю сельскохозяйственную выставку в городе Сквире. Экспонаты крестьянина Ефима Колбасюка были снабжены надписью, радующей «Раду»:
«Хазяйство Йовхима Ковбасюка з с. Кривого»™'34.
Необходимо пояснить, что село Кривое является гнездом украинской пропаганды уже около 20 лет.
О сквирском же земстве корреспондент «Рады» рассказывает, что уездный агроном, разъезжая по селам, «оставляет для раздачи крестьянам книжки, между которыми половина, если не больше, украинских».
Василъковское уездное земство допустило продажу украинских книг на устроенной им осенью нынешнего года Рокитянской сельскохозяйственной выставке™'35.
О новых земствах на Волыни мы не имеем никаких известий, за исключением краткой телеграммы, помещенной в октябре 1911 года в «Раде» из самого западного (пограничного с Галицией) Владимир-Во- лынского уезда.
Телеграмма гласит: «Уездное земское собрание по инициативе гласного С.К. Л. определило пожертвовать 50 рублей на памятник Т.Шевченко в Киеве»™'36. Отметим, что первое (организационное) собрание манифестировало свое участие в сборах, которые производятся с 1906 года.
Из подольских земств заслуживает пока упоминания лишь винницкое уездное.
В докладе члена винницкой уездной управы по народному образованию, составленном для представления первому очередному земскому собранию, указывалось, как на «большой дефект нашей (южнорусской) школы, на отсутствие преподавания на родном языке»™'37.
Заканчивая свою «земскую хронику», приведем маленькую иллюстрацию из земской жизни далекой Кубанской области, где земское самоуправление еще не введено.
В Незамаевской станице в ноябре 1911 года агроном господин К. прочел на украинском языке лекцию по земледелию. На эту лекцию, по распоряжению станичного атамана, созваны были станичники и приведены старшие ученики местной двухклассной школы:™'38. Заметим, что станица Незамаевская находится в Ейском отделе, где население состоит почти наполовину из великороссов, да и малорусские дети, дошедшие до старших классов, едва ли нуждались в украинских упражнениях господина агронома.
Картина земских просветительных опытов над южнорусской деревней, отрывочная и эпизодическая, нами набросана. Выводы предоставляем делать читателю.
Городское самоуправление на Юге России оторвано от темного деревенского населения и имеет в массах городского простонародья элемент более сознательный (в смысле «русскости») и являющийся менее податливым субстратом для привабливания его на дудку украин- ства. За последние годы украинской прессе удалось поэтому отметить украинофильские выступления городских дум лишь в трех городах — Полтаве, Харькове и Киеве, — где украинская партия давно свила свои
319


гнезда, а два последние города превратила даже в свои операционные базисы. На это обстоятельство указывалось нами уже неоднократно, и мы добавим лишь несколько иллюстраций.
Полтавская городская дума в 1906 году постановила ввести преподавание на украинском языке в городском училище имени Котлярев- ского. Пострадала при этом и вывеска на здании, которую распорядились снабдить надписью по правилам «национальной» фонетики.
Производились ли попытки украинского преподавания в этом училище, мы сомневаемся. Надпись же на вывеске была вскоре приведена в первоначальный (обычный) вид.
Харьковская дума в начале 1911 года заслушала предложение группы своих гласных с профессором Сумцовым во главе (всего за 5 подписями) — почтить память поэта Шевченко по случаю пятидесятой годовщины его смерти.
Заявление содержит программу из пяти пунктов:
1) Ассигновать 150 рублей на портрет Шевченко для городского музея.
2) Назвать именем Шевченко новую улицу.
3) Основать фонд имени Шевченко в 2000 рублей; проценты с этой суммы ежегодно предоставлять в распоряжение Харьковского историко-филологического общества для выдачи премий за студенческие сочинения по украинской истории, истории украинской литературы и этнографии Украины.
4) Пожертвовать единовременно 300 рублей Харьковской общественной библиотеке на ее украинский отдел (присвоив ему имя поэта) и вносить ежегодно на этот отдел по 50 рублей.
5) Поставить в Харькове обелиск-колонну с барельефом Шевченко.
Пункты эти были, по докладу управы, удовлетворены думой следующим образом:
1) Портрет поэта приобрести за средства городского музея.
2) Улицу шевченковской наименовать.
3) На образование фонда (для премирования сочинений по украи- новедению) устроить подписку.
4) Украинский отдел библиотеки расширить и периодически субсидировать.
5) На обелиск с барельефом вносить в сметы 1911 —1914 годов по 1 тысяче рублей, а всего 4000 рублейху*39.
Обелиски и портреты, с уличными табличками в придачу, не выходят из пристойных рамок культурного городского хозяйничанья. Совсем другое впечатление производят заботы о расширении украинского отдела библиотеки и о поощрении тенденциозных «ученых» работ. Шевченко был великий лирик, но русскую культуру ломать харьковскому муниципалитету не следовало бы. Премированием «трудов по истории украинской литературы» приличнее было бы заняться тем учреждениям, которые при Императорских университетах не числятся, например — редакции «Сатирикона».
«Рада» относительно думских ассигновок осталась при особом мнении: она горько укоряла вышеупомянутую пятерку гласных-украин- цев за скромность предъявленных думе требований. Ассигновка в 150 рублей на портрет Шевченко недостаточна, хотя бы по сопоставлению с затратой Харьковского университета на портрет Л.Н. Толстого, обошедшийся в 1000 рублей. Мала и ассигновка в 3000 рублей (4000 руб-
320


лей?) на колонну-обелиск с барельефом поэта, ибо... «обелиск имеет значение тогда, если представляет нечто величественное, монументальное, какими были обелиски в древнем Египте»ХУ'40. Амбиция, как видим, мало считается с аммуницией.
В начале последнего учебного года вскрыт был и удален развившийся под сетью харьковского муниципалита маленький, но весьма злокачественный гнойничок.
Инспектор городских училищ Харькова, посетив в сентябре 1911 года (впервые по вступлении в должность) 29-е городское училище, распорядился «снять со стены и вынести прочь» портреты Гринченко и Драгоманова, приведя и мотивы своего распоряжения^41. Само нахождение в русской школе портретов врагов русского просвещения должно быть квалифицировано как государственное преступление, и мы не сомневаемся, что во всякой другой стране прокуратура дала бы такому делу широкую огласку.
Весной настоящего года дума города Харькова широко чествовала полувековой юбилей педагогической деятельности местной старожилки Х.Д. Алчевской. Количество лет весьма почтенное, но несомненно, что дума высказала солидарность свою и с качеством этой деятельности, с теми взглядами, какие клала маститая юбилярша в основу своей деятельности (главным образом в воскресной народной школе). Между тем вся деятельность госпожи Алчевской направлена была к систематической украинизации народного воспитания, что удавалось ей благодаря своему положению и связям довольно легко. Накануне юбилея она подробно рассказала об этом в украинской прессе, подчеркнув очень определенно свое украинизаторское credoxv*42.
Есть, впрочем, одно обстоятельство, которое не только примиряет нас отчасти с отношением харьковских отцов города к юбилею, но и побуждает нас высказать почтительное восхищение перед правдивостью и искренностью чисто русского сердца этой крупной в общественном смысле женщины. Во втором томе составленной ей в годы полного расцвета своих педагогических сил книги «Что читать народу?» сообщается, что «малорусским крестьянам более нравится (более понятен) Островский, чем Кропивницкий»ХУАг. За эти золотые слова, которые каждый южнорусский педагог должен носить в своем сердце, можно забыть о многих ошибках, умаляющих заслуги почтенной общественной деятельницы.
Киевская городская дума до 1911 года относилась к развитию украинского движения в России индифферентно и даже во время шумихи по поводу украинизации южных университетов не пошла по стопам своих соседок (в Полтаве, Чернигове и Харькове), блюла строгий (и вполне законный) нейтралитет. Осенью 1910 года, во время выборов нынешнего состава Киевской думы, «Рада» стала бить тревогу.
В начале предвыборной кампании газета призывала местных «до- мовладельцев-украинцев явных или тайных» сплотиться в одну группу для влияния на ход выборов, ибо Киев издавна служит центром украинского движения, и для украинской партии «далеко, не безразлично, будет ли новая дума... украинофобской или благосклонной к украинству». По окончании выборов «Рада» осталась их исходом недовольна. Украинских представителей, говорит газета, почти нет в Киевской думе; мы (украинская партия) и теперь, как раньше, остались за бортом: снова и памятник Шевченко, и вопрос об украинском театре, и школа имени
21 Заказ 857


С.Грушевского, и другие подобные вопросы будут находиться в зависимости от степени демократизма и благорасположенности («щирой при- хильности») будущей почти чужой думыху*44.
Невзирая на то, что гласны^.-малороссов, принадлежащих к украинской партии или к ней примыкающих, можно перечесть по пальцам одной руки, современный состав Киевской думы ведет себя, с точки зрения «Рады», выше всяких похвал. Вопрос о памятнике Шевченко станет на порядок дня только к началу 1914, юбилейного для поэта года. Зато по театру и по школе С.Грушевского «украинцы» получили от городского самоуправления полную сатисфакцию.
В начале марта 1911 года Киевская городская дума утвердила выработанные специальной комиссией кондиции на сдачу в аренду театра «Народного Дома». В основу кондиции положены заключения думы. По кондициям театральный год разделяется на два сезона: от сентября до Великого поста и от поста до мая. Антрепренер обязан в одном из сезонов года (по его усмотрению) ставить русские спектакли, в другом малорусскиеxv'45. В конце марта дума рассмотрела три предложения: антрепренера Дувана-Торцова, дававшего 10 тысяч годичной аренды, господина Садовского — 11 тысяч и господина Колесниченко — 13 тысяч. Театр сдан на шесть лет господину Садовскому по мотивам, что «город должен отдавать предпочтение людям известным, опытным, которые сумеют поставить украинский театр на надлежащую высоту, а такими качествами обладает господин Садовский»ху‘46.
И в кондициях, и в резолюции думы видна нездоровая тенденция. Кондиции отталкивают тех соискателей, которые хотели бы ограничиться одним русским репертуаром, ибо постановка украинских пьес ставится арендатору театра «Народного Дома» в обязательство. При сдаче театра предпочтение отдано господину Садовскому исключительно ради качества украинских спектаклей, а репутация господина Дуван-Торцо- ва по прекрасной постановке пьес русского репертуара оставлена думой без уважения.
Таким образом, украинский антрепренер благодаря малопродуманному решению думы утвердился в театре «Народного Дома» на шесть лет. Первый же сезон показал, что период этот обещает ему от города целый ряд поблажек.
С разрешения городской управы господин Садовский уменьшил число спектаклей, которые он согласно контракту должен был давать по пониженным или общедоступным ценам. Ходатайство его о льготе мотивировалось тем, что точное исполнение кондиций, с которыми он до соревнования недостаточно внимательно ознакомился, может явиться для него невыгодным.
С разрешения той же управы господин Садовский весной настоящего года ставил украинские спектакли до 1 мая, то есть с начала и до конца всего арендного 1911—1912 года. Отпросился он от русских пьес под тем предлогом, что раннее наступление Великого поста укоротило ему первую (украинскую) половину сезона. Согласно кондициям, однако, он мог для украинского репертуара воспользоваться любой из двух половин сезона, а потому претензия его была явно неосновательной и тенденциозной.
Отсюда мы видим, что кондиции составляются киевским муниципалитетом не только «на смех курам», но и для явного издевательства над делом русского просвещения в матери городов русских.
322


Такое чисто семейное отношение города к своему контрагенту является весьма некорректным по отношению к тем явившимся и не явившимся конкурентам господина Садовского, которые смотрели на городские кондиции как на определенный юридически акт.
Отношение «Рады» к тексту кондиций и их составителям было сперва критическое.
Их составляли, по мнению газеты, люди либо совсем несведущие в театральном деле, либо «великие» и односторонние политики; первым пунктом «хотят просто-напросто выжить господина Садовского из этого «театра»»; другой пункт — «ще безглуздійшій» и т. n.xv'47.
Когда дума отдала театр господину Садовскому, «Рада» стала немедленно гладить думу по головке.
Отдача театра украинской труппе, по мнению газеты, делает честь городской думе... Обрусевшая (sic) интеллигенция, заседающая в этой думе, сдала театр господину Садовскому, следовательно, признает его труппу культурной и национальной (?) силойху*48.
В декабре 1911 года на Куреневском предместье города Киева происходило, в присутствии высшей краевой и губернской администрации, попечителя учебного округа, директора народных училищ и многих «отцов города», освящение нового здания для помещения трех городских училищ и детского сада. Здание сооружено было городом отчасти за свой счет, а главным образом на капитал, пожертвованный для этой цели уроженцем Чигиринского уезда Киевской губернии, известным русским педагогом С.Ф. Грушевским (отцом львовского профессора). М.С. Грушевский был душеприказчиком по выполнению завещания покойного жертвователя.
Обширный актовый зал был декорирован флагами и рушниками в украинском стиле. В ожидании прибытия на торжество М.С. Грушевского ему была приготовлена хлеб-соль на стильном блюде с надписью: «Поможи нам, Боже, хліба напекти, голодному помогти и вам подякова- ти»; на обороте — «Всі школи имени Грушевськаго». На рушнике имеется надпись: «Дай вам, Боже, щоб вы тихенько гомонили, а, громада вас слухала/» Профессор Грушевский на торжество, однако, не приехал. От наследников жертвователя получена была (на русском, разумеется, языке) коллективная приветственная телеграммаху*49.
Язык и своеобразное, полуграмотное правописание надписей на блюде обнаружили уже сами по себе обидную, колоссальную бестактность подносителей (или имевших быть таковыми). Искажение (через вставку, по львовской моде, мягкого знака) фамилии жертвователя, который никогда свою подпись не подвергал подобной операции, является кричащим nonsens’oM. Что же сказать о содержании надписи на рушнике, где город обещает душеприказчику (!) жертвователя «послушность громады», если даже он будет с ней «беседовать, не возвышая голоса»? Употребление слова «громада», а не «учни» (ученики), показывает, что составители имели в виду не профессорскую (также в достаточной мере «своеобразную»), а публицистическую или, лучше сказать, агитаторскую деятельность господина душеприказчика. Комплименты адресованы были не ко всем наследникам жертвователя (чего требовало приличие), а к тому из них, который, хотя играл по передаче денег совершенно пассивную роль, но импонировал своими политическими памфлетами, направленными против России. Хозяева праздника приглашали «громаду» прислушиваться к Словам изувера-федералиста,
21*


называющего Россию «тюрьмой народов» — «всероссийской бастили- ей» и т. п.
Те друзья, каких имеет украинская партия в лице некоторых членов харьковского и киевского муниципалитета, должны оцениваться ей уже не как соревнователи, а как члены-покровители.
Несравненно ближе, чем земские, а тем паче городские деятели, стоит к малорусскому простолюдину духовенство. В истории России века XVI—XVIII записали много славных страниц благодаря деятельности патриотов из западнорусского белого и черного духовенства. Борьба против унии с Римом и против ополячения на Юге, охрана здесь славянорусской культуры и насаждение общерусской культуры на Севере является для нас дорогим наследством от наших предков. Достаточно вспомнить такие учреждения, как богоявленское братство в Киеве (позднее коллегия) и таких лиц, как Иов Борецкий, Феофан Прокопович и многих других.
Из рядовых, малозаметных борцов за русское дело, за русскую мощь архивы сохранили нам типичный духовный облик глуховского (на Черниговщине) протопопа Шматковского, малоросса не только по имени, но и по крови, который в своих посланиях царю Алексею Михайловичу называл его «прямым наследником Владимира Святого и Романа Галицкого»ху'50.
К национальной работе доказало свою пригодность не одно лишь русское духовенство. Назовем панэллинскую и панболгарскую деятельность православного духовенства, вшехпольский шовинизм католических ксендзов, национализм ламаитского духовенства в Тибете и муравьиную культурную работу реформатских пасторов, заложившую фундамент германского единства задолго до грохота пушек под Иеной и Седаном.
Можно думать, что националисты в среде русского духовенства выковывались как «булат под ударами молота» в тяжкие и критические для родины эпохи. Пересвет и Ослябя, Гермоген и Палицин — на Севере, Борецкий и Шматковский, Шумлянский и Значко-Яворский на Юге были стражами русской государственности. В XIX веке малорусское сельское духовенство спокойно сидело на своем «теплом припечке»; интересы его вращались в узком круге своего благочиния, а иногда не превышали кругозора фермера, ладящего с соседями и угодничающего перед помещиком. В Западном Крае польский язык и польская книга были в семье сельского священника обычным явлением: в Подолии — даже в половине прошлого века.
Психология «теплого припечка» не только усыпляла у большинства малорусского духовенства свойственное всякому вдумчивому и читающему интеллигенту чувство русской гражданственности, но и прола- гала для части этого духовенства путь к узкому партикулярному мировоззрению и патриотизму: прилукскому, гадячскому, винницкому или гайсинскому. Украинофильский кругозор епископа Парфения (полтавца), перенесенный в полурасполяченную подольскую епархию, дал там пышные всходы, удивляющие всякого непредубежденного бытописателя своей логической и психологической уродливостью.
Только в Подолии, как мы видели, возможны со стороны семинаристов и их родителей, заседающих в епархиальном съезде, демонстративные выступления за украинизацию общей и духовной школы, напо-
324


минающие скорее групповой психоз, чем обычное связное мышление. Только там процветает клерикальная украинская «Просвита» с ее деморализующими население сельскими читальнями и спектаклями. Только в Подольской губернии мыслимы законоучители, которые в распоряжениях правительства, возбраняющих употреблять малорусское Евангелие в качестве школьного учебника, усматривают глумление над душами невинных детей (по терминологии «Рады» такие распоряжения приравниваются даже к хуле на Св. Духа)ху*51.
На такой патологической почве появляются иногда публицистические перлы, трактующие, по чисто жвачному методу, вопрос об унии с Римом или о западнорусской церковной автономии.
Мы уже говорили о шутовском заявлении «Рады», будто украинская интеллигенция и даже простонародье (Юга России) начинают проявлять тенденции к униатству. Эта дикая «утка» нашла апологета в анонимном сотруднике той же газеты, который, проявляя кропотливую, хотя и неправильную в экзегетическом смысле, богословскую эрудицию,пожелал сказать: «Несколько слов православным епископам российской церкви на Украине». «Нисколько не сочувствуя унии с Римом», анонимный автор охотно, однако, высказывает свою солидарность с угрозой «Рады» (относительно возможности этой унии), ибо у него самого «невольно западает в душу недоверие к церковной власти (то есть к православным епископам) и невольно же является мысль об отделении от этой власти... лучше от них (епископов) — подальше»... Посылая епископам укоризны за последствия (проводимой на Юге России) политики обрусения, автор прибегает к неудачному анекдоту. «Слыхали ль вы, наши архипастыри, — вопрошает он, — как и доселе часто неграмотные наши бабы читают четвертый член символа веры: при Понтійстім Пилаті примостився стріляти»?!? (сохраняем правописание и знаки препинания подлинника)... «виновата в этом чужая мова обучения» и т. д.ху*52. Автор совершенно произвольно приписывает неграмотным бабам скверную шутку — плод бурсацкого или семинарского рифмоплетного остроумия (вроде кощунственной пародии на молитву Господню: «Отче наш, Батько наш»); кроме того, перевод церковнославянских слов «при Понтии Пилате» на самый настоящий украинский язык (как и на всякий иной) нисколько еще не сделает их для простолюдина более вразумительными.
В начале 1911 года в «Раде» же раздается «Голос из украинской православной церкви», требующей разделения русской церкви на три автономные единицы. Это письмо священника (о. Е-вского), которое начинается тезисом: «Нам, украинцам, необходима украинская православная церковь равным образом, как белорусам — белорусская». Оказывается, между прочим, из письма этого церковного федералиста, что церковь украинская должна в первую очередь заняться реабилитацией религиозных воззрений у «украинского гения — Тараса Шевченко»ху‘53. О программе занятий для белорусской церкви священник благоразумно умалчивает, ибо знает, что белоруса Адама Мицкевича ей ксендзы не уступят.
Ко всему, что сказано было раньше на страницах нашего труда о причастности южнорусского духовенства к украинскому движению, добавим еще несколько картинок, зарегистрированных «Радой» на протяжении 1911 и начала настоящего 1912 годов. Нужно ли говорить, что материал собран газетой на территории все той же подольской епархии,
325


где украинопослушность духовенства еще так недавно считалась синонимом блюдения епархиальной дисциплины.
Благочинный всех церквей города Каменец-Подольска о. С. для усиления средств на украшение нового храма в своем приходе выпустил в 1911 году в продажу серию иллюстрированных открытых писем, «на которых имеются кроме российских и украинские надписи»ху‘54.
В Балтском уезде Подольской губернии стали выходить из употребления старинные народные свадебные обряды. Один сельский священник, чтобы бороться против такого исчезания этнографических особенностей малорусского народа, устроил в 1911 году свадьбу своей дочери с выполнением всех обрядов и песен, с какими он ознакомился в других селах и по этнографическим сборникам. Дом священника был в это время доступен для крестьян целого селаху:55. Мы ничего не имели бы против такого этнографического украинофильства, но кому же неизвестно, что против всех этих древних обрядов начинает, по экономическим соображениям, бороться само крестьянство, ибо они удлиняют свадебные торжества и разоряют даже зажиточные семьи крупными расходами на угощение и особенно на спиртные напитки. Кроме того, в свадебной обрядности есть много примесей языческого культа, да немало и суеверий; духовенству как идеологам христианской доктрины и просвещения следует это помнить, если оно не желает стать для пасомых мишенью насмешек и источником соблазна.
Летом настоящего года один священник подольской епархии адресовался в комитет по сбору пожертвований на сооружение памятника Шевченко, функционирующий при киевской городской управе, со следующим посланием: «Посилаю жертви на памятники. Шевченкові, зібрані у моїй парахвії. Кличу благословення Боже на вашу працю»ху'56. Является ли этот документ образчиком легкомыслия или скудоумия, пусть скажут члены комитета — великороссы.
Во Львове основан несколько лет тому назад церковно-археологический музей, который «Рада» называет «национальным» (украинским). Основателем его является местный униатский митрополит Андрей Шеп- тицкий171, вождь клерикальной фракции украинской партии в Галиции, враг русской державы, русской культуры и русской «схизмы». В 1911 году музей обогатился предметами, пожертвованными от имени трех священников «из русской Подолии», то есть из подольской епархииху'57.
Последнее сообщение возмутительно со всех точек зрения. Речь идет, очевидно, о церковных древностях или достопримечательностях, которые являются церковным имуществом, а не собственностью случайных и временных настоятелей данного церковного прихода. Распоряжаться этим имуществом священники по своему капризу, не испросив благословения епархиальной власти* не имели права. Наконец, они не имели морального права высылать за границу памятники родной старины, при наличности прекрасных церковно-археологических музеев у себя дома (например, при Духовной академии в Киеве).
Достойно примечания, что пять лет тому назад все русское духовенство подольской епархии покорно склонило выю под украинофильским режимом епископа Парфения. Борцом за русское дело и за русскую церковь выступил ректор семинарии, архимандрит Севастиан — молдаванин по происхождениюХУ'58.
На земских и городских деятелей купно с православным духовенством приходится добрая половина (если не более) состава нашей ниж-
326


ней законодательной палаты. Лихорадочная жизнь первых двух Дум, при их недолговечности, дала мало поучительного материала для оценки возможного с их стороны реагирования на притязания украинской партии в России.
Первая Государственная Дума была слишком поглощена задачами «революции всероссийской», чтобы иметь время на рассмотрение «исторических» претензий со стороны потомков древних антов с профессором Грушевским во главе. Последний, во время заседаний Думы (в мае 1906 г.) появился в нашей столице и участвовал в дебатах, «украинской парламентской фракции» и «украинского политического клуба». В этих кружках, усилиями львовского историка гальванизованных, он вел пропаганду тесной связи «Украины австрийской и российской», в чем уличили его польские газеты (львовские, краковские и познанские). В июле того же 1906 года увядают надежды господина Грушевского на жизнеспособность упомянутых украинских организаций в столице, и он приветствует в печати образование (в Петербурге) «Союза автоно- мистов-федералистов» и сформирование под его (союза) влиянием «парламентской фракции автономистов в Государственной Думе»ХУ‘59. Мы уже упоминали, что в этом союзе притязания господина Грушевского и «иже с ним» были встречены не более внимательно, чем жужжание назойливой, но безвредной мухи.
Вторая Дума также имела кучку членов, присвоившую себе помпезную кличку «украинской громады», хотя ее было бы, кажется, правильнее именовать «черниговской». «Громада» эта, не добившись в Думе сочувствия к своим планам об украинизации южнорусской школы, принялась, чтобы унять писчий зуд свой, составлять собственный законопроект украинской конституции.
Поправки «украинской фракции» к школьному законопроекту, переданному правительством на рассмотрение 2-й Думы, заключались в домогательствах: 1) чтобы немедленно были организованы курсы украинского языка, литературы и истории для учителей; 2) чтобы ввели преподавание украинского языка в учительских семинариях на Украине; 3) чтобы в университетах киевском, харьковском и одесском были открыты кафедры по трем предметам 1-го пункта. Собственные законодательные потуги фракции вещали об автономии Украины, о мове в школе, суде, церкви и т. д.ху'60.
Третья Государственная Дума, отпраздновавшая только что свой пятилетний юбилей, имела полную возможность как потенциальную, так и кинетическую, заняться украинским движением и отвести ему надлежащее место в сфере своего внимания и своих работ. И если бы платформа украинской партии совпадала или соприкасалась с интересами малорусского населения (тридцать миллионов из ста пятидесяти), то обсуждение ее (уже по теории вероятности) могло бы заполнить одну пятую часть думских стенограмм; часть требований при этом получила бы, несомненно, надлежащее удовлетворение. На деле вышло не то. При всей неосведомленности своей относительно подоплеки украинства Дума инстинктивно подмечала фальшивую ноту в этих, по внешности педагогических и просветительных домогательствах, самозванных и непрошенных защитников малорусского племени. Да и не так уж часто раздавались в Думе голоса «сознательных» украинцев. Все эти обстоятельства настраивали украинскую прессу на щедрые упреки по адресу Таврического дворца.


Первые упреки по адресу депутатов-малороссов посылаются «Радой» по поводу заседания от 13 ноября 1907 года, когда «Дума обсуждала свой ответ на тронную речь». Газета отмечает, что ораторы польские, мусульманские и литовские выступили с домогательствами, чтобы в думский ответ включен был пункт об удовлетворении справедливых требований национальностей, населяющих Россию. Эта поправка (к которой малороссы не присоединилась) отклонена была громадным большинством голосов, а вместо нее в адрес внесено упоминание о неделимой Россииxv'61.
В конце марта 1908 года украинство «вырушило в поход»; в Думу поступило заявление тридцати семи членов ее «О языке преподавания в начальных школах местностей с малорусским населением». Из «объяснительной записки» мы узнаем даже о каком-то поголовном опросе крестьянского населения одного из уездов Полтавской губернии, произведенном недавно и давшем сплошной ряд крестьянских комплиментов по адресу украинской литературы и украинской школыху'62. Из тридцати семи подписей, собранных под этим «национальным» документом, около трех десятков принадлежит безобиднейшим статистам Думы; из «сознательных украинцев» подписались два священника из киевской епархии (о.о. Солуха и Трегубов), киевлянин господин Лучицкий, одессит господин Никольский, адвокаты Маклаков172 и Пергамент, кавказец Аджемов и литовец Булат. Заявление было передано Думой в комиссию, в архиве которой лица, имеющие туда доступ, могут с ним ознакомиться.
Осенью 1910 года член Думы, киевский профессор Лучицкий, распинавшийся в предвыборную эпоху за жгучесть требований украинской партии, вел по этому поводу преинтересный диалог в Москве.
В октябре профессор читал в Москве лекцию в пользу студентов сельскохозяйственного института перед аудиторией, состоявшей исключительно из студентов и курсисток. После лекции «один из московских украинцев» обратился к господину Лучицкому с просьбой «заботиться об украинской национальной справе» во время обсуждения Государственной Думой «законопроектов по национальному вопросу». В ответ на эту просьбу «депутат выразил сожаление, что по болезни не бывает на заседаниях Думы в то время, когда как раз рассматривают эти вопросы»™'63. Позиция, занятая в данном случае почтенным профессором напоминает мне поведение двух-трех моих товарищей по гимназии, которые болели только по вторникам, когда урок греческого языка посвящался спряжению неправильных глаголов.
Вопрос об украинском абсентеизме господина Лучицкого был, однако, настолько поставлен ребром, что он уже в ноябре 1910 года (во время второго думского чтения школьного законопроекта) вынужден был выступить в Думе с речью в защиту украинского школьного преподавания. Поправка господина Лучицкого, поддержанного и речью депутата Милюкова173, собрала целых сто тридцать два голоса и была отклонена большинством всего двадцать девять голосов. Опасное положение создалось, однако, благодаря тактическим сдвигам думского центра, ибо речи обоих ораторов были совершенно слабы и бездоказательны.
Профессор Лучицкий, игнорируя близость между всеми наречиями русского языка и книжной формой последнего, кормил слушателей педагогическими труизмами, что учиться на родном языке легче, чем на чужом и т. п. Из таких сопоставлений, как «топор» (сокира), или «деньги» (гроши), он выводил невозможность учить малороссов азбуке на-
328


глядным способом. Историк Милюков показал, что попытки галичан писать русским литературным языком бывают обыкновенно неудачны^’64. Что червонорусы в Австрии, не имея русской школы, искажают русскую книжную речь церковнославизмами и малоруссизмами, нет ничего удивительного, но к думским дебатам указание на это обстоятельство никакого отношения не имело.
За пару недель до провала в Думе украинизаторской поправки к школьному законопроекту, в октябре 1910 года, «Рада» уверяла, что, если дозволять крестьянам подавать соответственные ходатайства, то пресса украинская готова начать агитацию в этом направлении, и за ходатайствами остановки не будетху'65. Ничуть не сомневаемся, что для инсценирования таких ходатайств нашлось бы у украинской партии и уменья, и охоты достаточно.
По непочтительному отзыву газеты «Рідний край», господин Лу- чицкий, со своей речью, «обозвался в свиной голос, да и то лишь после того, как на него наперли земляки из Украины»ху'66.
В декабре 1910 года в Думе говорил о допущении украинской мовы в низшую народную школу священник-подолянин о. М.Сендер- ко. Речь его, не лишенная искренности, была совершенно ошибочна по существу. Все недостатки южнорусской школы (а их немало) он предлагал исцелять при помощи украинской книги и малорусской речи, забывая, что эти средства лежат в двух различных плоскостях и что применение первого из них принесет длительный, непоправимый вред, по сравнению с которым временная симптоматическая польза от второго средства оказалась бы совершенно ничтожной.
В речи есть, конечно, ссылки на мнение Академии Наук и на заезженный еще более аргумент о крупном рецидиве безграмотности на Юге. Рассказывает батюшка и об удачной своей агитации в среде прихожан в пользу украинской газеты и литературы; здесь, однако, мог играть большую роль тот авторитет, которым он в своем приходе пользовался^'67.
Принадлежал ли о. Сендерко в 1910 году к украинской партии (в смысле догмы), мы не уверены, но к концу своего первого думского пятилетия он решительно высказался против существования особого украинского народа. В июне настоящего года, накануне роспуска 3-й Думы, им написана прекрасная брошюра (на клерикально-бытовые темы), где о. Сендерко говорит о галицких переселенцах-униатах, попавших в Америку, что они «за океаном... вспоминают и свое русское происхождение, и свое историческое православиеху'68.
Практических последствий от речи о. Сендерко в Думе для русского законодательства не воспоследовало.
В феврале 1911 года «Рада» ликовала по поводу принятия Думой поправки мусульманина Еникеева о школах «в местностях с нерусским населением, имеющим собственную письменность». В мае настоящего года газета приветствовала § 6 законопроекта о частных школах, трактующий о языке преподавания. Оба законодательные проекта толкуемы были «Радой» распространительно в пользу украинского языкаху'69. Как известно, дальнейшая работа законодательных учреждений исключила возможность такого распространительного толкования.
Рассмотрение в Думе холмского законопроекта послужило, по справедливому замечанию «Рады», пробным камнем для распознания в числе членов Думы друзей и врагов украинской партии.
329


Из кадетов вспомнил об «украинцах» (в Холмщине) лишь один оратор господин Лучицкий; его речь «была настолько неясна («невиразна»), что производила впечатление произнесенной ради приличия» («для годиться»). Трудовики Булат (литовец) и Петров (великоросс) «дали в своих речах образец симпатий к украинскому народу» (то есть, к укра- инству). Социал-демократ Покровский (великоросс) также ораторствовал за претензии украинской партии; его товарищ Чхеидзе восклицал о трагической судьбе украинцев в России; вся социал-демократическая фракция объявила, что украинская национальность, как и польская являются в России нациями «порабощенными». Медвежью услугу оказал украинской партии одессит Никольский (кадет), огласивший в Думе претенциозное письмо профессора Грушевского, отрицающее пользу русской культуры для населения Холмщины: письмо это отчасти раскрыло перед Думой чудовищность претензий партии™'70.
Чрезвычайно характерен отзыв «прогрессивной» невской газеты о представительстве в 3-й Думе от Правобережной Малороссы (губерний: Киевской, Подольской и Волынской).
В крае с основным украинским населением, по словам газеты, не был избран (в Думу) ни один украинец по убеждению... Получалось (в Думе) такое положение: депутаты великороссы, принадлежащие к оппозиционным фракциям, голосовали за преподавание в начальной школе малорусских губерний на родном языке, а мутные представители, в большинстве украинцы по происхождению, голосовали против™'71.
Шару о. Сендерко газета почему-то не доверяет или же полагает, что одна ласточка весны не делает.
За западнорусским представительством «Рада» подметила еще одну интересную черту. Около 55% всех правых депутатов в Государственной Думе, союзников, националистов и правых октябристов, дала, по подсчету газеты, так называемая черта еврейской оседлости, между тем как в думской оппозиции участие этого района выразилось всего 16%. Особенно значительную роль в этом сыграла Украина™'72.
Аттестацией Юго-Западного представительства Третьей Думы мы закончим ее некролог и перейдем к гороскопу Четвертой Думы, выборам в которую печатание настоящей главы предшествует.
«Новой Думе, — говорить газета «Рілля», — придется снова пересматривать несколько вопросов национальных, а в особенности украинских; ибо, хотя 3-я Дума и обсуждала, например, роль родного языка в народной школе, но обнаружила лишь полное непонимание этого вопроса».
В апреле настоящего года, по словам «Речи», происходил (где?) съезд «украинских прогрессистов» (то есть лидеров украинской партии), обсуждавший положение (платформу) украинцев (опять-таки — партии) на предстоящих выборах в 4-ю Государственную Думу. Съезд, по словам «Речи», пришел к следующим заключениям.
На территории Украины сознательные украинцы обязаны принять активное участие в выборах совместно с другими прогрессивными группами избирателей, которые признают украинские требования, изложенные в украинской избирательной платформе.
Кружки украинских прогрессистов всюду должны стремиться к соединению местных прогрессивных организаций — общеполитических и национальных — в единый прогрессивный блок. Всюду, где прогрессивные организации не согласятся признать украинские требования, из-
330


ложенные в украинской избирательной платформе, украинцы должны выступать на выборах самостоятельно, независимо от шансов и возможных результатов избирательной борьбыху'73.
Самая платформа распадается на две половины: общегосударственную и партикулярно-украинскую. Первая половина является окрошкой из программ: трудовиков, кадетов и бунда. Между пунктами этой части платформы можно отметить: борьбу против хуторской и отрубной систем землеустройства, покровительствуемых правительством; борьбу за уничтожение черты еврейской оседлости и ограничительных норм в учебных заведениях; защиту демократизации органов местного хозяйства (земских и городских) и домогательства реформы законодательства о рабочих классах, а также отмены вероисповедных и национальных стеснений.
Специально-украинская (партийная) платформа требует:
1) введения всеобщего обучения на украинском языке и вообще преподавания на украинском языке в начальных школах в местностях с украинским населением; 2) введения в тех же местностях преподавания украинского языка, литературы, истории и украиноведения — в качестве обязательных предметов преподавания в средних и высших учебных заведениях; 3) допущения свободного употребления украинского языка в церкви, суде и во всех общественных учреждениях на Украине, а также в сношениях с украинским населением правительственных агентов и общественных учреждений; 4) отмены исключительных пошлин на заграничные издания на русском и украинском языках, особенной тяжестью падающих на украинские изданияху*74.
Таким образом, украинская партия ищет поддержки у еврейских избирателей и вообще инородцев (по местным условиям — поляков); она желает также солидаризоваться с оппозиционными элементами в крестьянстве и рабочем классе. Из украинской своей программы партия опубликовывает в платформе, с понятной осторожностью, лишь первые (минимальные) постулаты: украинизации начальных школ и подготовки украинизированного педагогического персонала, украинизации (частичной) судебной и административной процедуры и (полной) церковного учительства. Не забыто также стремление к распространенно на Юге России галицко-украинской литературы.
Платформа эта заслужила, разумеется, полное одобрение «Рады», которая призывает «украинских» избирателей выступать одной кцмйак- тной массой под знаменем своей национальности везде, где это будет им количественно по силам; а в конце июля «Рада» оповестила своих читателей, что в больших городах, как Харьков, Киев, Одесса, Полтава и прочие (заметьте, даже «и прочие»), украинские кандидатуры выставлены открыто и недвусмысленно. С нами, говорит газета, считаютсяxv'75.
Столичная «Биржевка» поместила по поводу украинской платформы большую муссирующую статью («Украинский вопрос и выборы»), заканчивающуюся совершенно гиперболическим пророчеством: «Украинский вопрос во время выборов в Четвертую Думу будет играть большую роль, и во многих местностях Юга России от него будет зависеть, на чью сторону склонится победа»ху'76.
Московская «Украинская жизнь», в майской книге, также занялась украинскими выборными ауспициями по Киеву и Одессе.
В Киеве, по уверению журнала, прогрессивные группы признали украинские требования обязательными не только в силу заключенно-
331


го соглашения, но и по существу. В Одессе, по словам того же журнала, дело обстоит иначе: прогрессивный «Одесский листок» относится с осуждением к выставлению украинского кандидата по городу; в той же газете украинский кандидат (!) по городу Одессе господин Луценко выступил с письмом, в котором подвергает критике тактику кадетов по отношению к «украинцам». По сообщению «Рады», редакция «Одесского листка» напечатала в ответ на это инспирированную местными кадетами статью, где проводится взгляд на украинское движение как на явление реакционное™'77; добавим, кстати, что под такой статьей и мы подписались бы без колебаний.
Относительно губерний Полтавской, Харьковской и Черниговской изолированность украинской партии не вызывает, по-видимому, сомнений.
На Левобережьи и в Слободской Украйне, по сообщению харьковской газеты «Сніп», кадеты уже проявили свою непримиримость по отношению к «украинцам»: ни в какие соглашения с «украинцами» они вступать не желают, ибо, по их мнению, «украинцы» и так должны отдать им свои голоса, чтобы не прошли черносотенцы и националисты™*78.
Не удивительно, что харьковский орган украинской партии («Сніп») открестился вскоре от украинско-угодовой платформы и опубликовал, к великому огорчению «Рады», новую платформу, куда старается втиснуть программу украияства, опирающуюся на максимум современных вожделений партии.
В харьковской платформе, по сравнению с ранее опубликованной (в «Речи»), усматриваются интересные прибавки. Харьковцы домогаются (risum teneatis) «автокефалии украинской церкви согласно с Переяславским договором 1654 года» и учреждения «украинской Академии Наук». Манят харьковскую «группу» и заманчивые перспективы автономии Украины или, выражаясь их словами, «издание закона, который бы объединял все земства на Украине в одно самоуправление украинского народа (!!) в пределах заселенной украинцами территории».
Цитируя эти перлы, достойные красок «Кривого зеркала», «Рада» возмущается не их гомерической абсурдностью, а лишь излишней откровенностью харьковцев. Скорбит газета и о том, что новая платформа вносит в ряды партии разъединение. Харьковский «Южный край» к выступлению «Снопа» отнесся очень сочувственно™*79.
Против всяких предвыборных соглашений и блоков высказалась и киевская допотопно-украинофильская газета «Рідний край». Почтенный орган советует «украинцам» заботиться об увеличении (?) своей собственной избирательной силы и сделать из избирательной кампании проверку численности партии.
Совет смел и благороден, но по своей рискованности малоприемлем для партии, если она не станет на точку зрения «Снопа», дающего такой программный пункт: «В том избирательном округе, где есть только один (!) украинец, он обязан подать голос за себя как за кандидата украинского»™*80.
Украинская партия имеет в России друзей, защитников и покровителей из среды ученого мира. На страницах настоящего труда мы неоднократно сталкивались с именами почтенных академиков Ф.Е. Корша и А.А. Шахматова, а также профессоров Багалея, Крымского, Перетца, Сумцова и Эварницкого; иных имен мы касались вскользь.
В настоящее время целая блестящая плеяда русских мужей науки готовится коллективно выразить свои симпатии украинству участием в


объемистом труде энциклопедического характера под названием «Украинский народ в его прошлом и настоящем».
Во главе издания еще с осени 1910 года стали профессора М.Ковалевский и М.Туган-Барановский174; издателем является фирма «Братья Гранат и К0», один из пайщиков которой Д.Гранат — ученик М.Ковалевского. Большая часть издания посвящена истории, этнографии, языку и литературе; есть и отдел экономический. В редакционный комитет кроме двух упомянутых профессоров вошли академики Корш и Шахматов, профессор Крымский, профессор Ф.К. Волк и неизбежный цементирующий элемент М.С. Грушевский. Все эти лица (кроме господина Корта) являются и авторами статей сборника. Из других сотрудников можем назвать профессора Сумцова, приват-доцента А.Грушевского и И.Стешенко и некоторых украинских публицистов (господина Ефремова, Осадчего и Славинского). Печатание сборника (в 4 больших томах) начато с июня настоящего годаху'81.
Украинская «Рада» встретила с восторгом первые вести о задуманной «украинской энциклопедии». К русским ученым, однако, газета относится как к аксессуарному, привходящему элементу; она отводит им чисто служебную, или, что еще обиднее, этикеточную роль.
«Как же это, — восклицает газета, — «Украинский народ» писался бы чужими людьми в столичных кабинетах? Пусть, конечно, пишут о нас известные академики и русские профессора — от этого издание только выиграет. Ибо тогда голос русских авторитетов может замазать рты тем господам, которые точат зубы на все, что появляется под украинским национальным знаменем. Пусть и экономический отдел ведут такие непоколебимые авторитеты, как профессора Ковалевский и Туган-Барановский; но писать его должны те люди, которые не порвали органической связи с украинской землей и украинским народом»ху'82.
В лучшем случае, следовательно, русским ученым дается задача пахать поле лишь для того, чтобы украинские мухи уверяли потом весь свет, что и они пахали.
По самому беглому просмотру имен авторов энциклопедии можно заключить с несомненностью, что труд этот будет односторонен и тенденциозен; недаром будет красоваться редакторский штемпель М.С. Грушевского. Впрочем, русское общественное мнение обрабатывается «ad majorem Ukrainae gloriam» не впервые. Просматривая статьи Энциклопедического словаря Брокгауза-Эфрона (СПб., 1890—1907 гг.), касающиеся Малороссии, Новороссии и Червоной Руси, мы убедимся, что подавляющее большинство их принадлежит перу деятелей украинской партии, как галичанин И.Франко (драгомановец), харьковский профессор Сумцов и «украинский социал-демократ» петербуржец К.Арабажин (сотрудник «Вільн. Украіни»).
К тому, что сказано нами раньше о русских ученых (украинофиль- ствующих либо украинствующих), мы добавим лишь несколько штрихов и назовем несколько новых имен.
В нашей Академии Наук «украинцами по духу» являются великороссы господин Корш и господин Шахматов.
Совершенно неверно утверждение профессора Грушевскогоху*83, будто в числе академиков нет «украинцев» (в этнографическом смысле), то есть малороссов. Укажем, например, на академиков В.И. Вернадского и А.С. Лаппо-Данилевского (последний участвовал в 1905 г. в подписании знаменитой «Записки»).
333


Академик Шахматов, принадлежащий, по-видимому, к конституционно-демократической партииху'84, далеко не солидарен со взглядами видного деятеля этой партии, русского централиста П.Струве (редактора «Русской мысли»). Состоя с 1909 года действительным членом Львовского «Наукового товариства», господин Шахматов склонен преклоняться перед этим враждебным его родине и его народу учреждением.
По мнению господина Шахматова, деятельности Львовского «Товариства» «может позавидовать любая академия»ху'85. Смеем уверить почтенного академика, что если бы австрийский монарх превратил сегодня львовский университет из утраквистичного в украинский, то на другой же день обнаружилась бы полная несостоятельность «Товариства» обслуживать самый скромный историко-филологический факультет, не говоря уже о других дисциплинах, являющихся обычными предметами занятий большинства Академий Наук во всех странах.
Что касается до той своеобразной «чести», какую оказало «Товариство» русскому академику, препроводив ему в 1909 году диплом на звание своего действительного члена, и до той любезности, с какой этот диплом был принят, то эти оба обстоятельства касаются лишь «Товариства» и господина Шахматова, но русский академик мог бы иначе реагировать на «деятельность» «Товариства», в «Записках» которого за тот же 1909 год помещена была, по поводу годовщины полтавской виктории, редакционная статья (М.С. Грушевского), оскорбительная для русского национального достоинстваху'86.
Академик Ф.Е. Корш состоит «членом правления» львовского «Товариства» и добрым гением украинской-секции при московском Обществе славянской культуры. В заседании 25 января 1911 года члены секции в присутствии господина Корша (референта) выступили с предложением об удалении русских (посетителей) из собрания; тем не менее господин Корш находит доселе возможным якшаться с этой секцией не только по-прежнему, но еще, пожалуй, и пуще прежнегоху'87.
Крайне интересны научно-полемические приемы господина Корша.
«Разбивая» тезисы талантливого московского публициста Л.Волкова (псевдоним) о родстве между населением Западной и Московской Руси, господин Корш касается кардинальнейших вопросов фельетонным пером. «О единстве русского народа, — читаем мы в его статье, — можно говорить с научной или государственной точки зрения. Если мы будем рассматривать этот вопрос с научной точки зрения, руководясь не современным положением языков восточных (русских) славян, а признаками их взаимного родства, то мы должны причислить к «русскому народу» неправославных (?),, воспитанных по западному и не знакомых с великорусским языком «мазепинцев»; с государственной точки зрения, нам незачем настаивать, что украинцы и великороссы одно и то же, ибо они подданные российского государства и их как подданных можно назвать «россиянами», но они принадлежат к самым разнообразнейшим коленам». Несколькими строками раньше господин Корш уверяет, что «в Австрии, если не считать беглых из России старообрядцев, нет иных русских, кроме украинцев»xv*88.
Попробуем разобраться в этой удивительной номенклатуре. В Австрии есть только украинцы (термин, надеемся, этнографический, употребленный вместо слова малороссы). В Австрии есть только (родственные «русскому народу» лингвистически) «мазепинцы»; но их причислять к «русскому народу», хотя и правильно с вышеуказанной точки зрения,
334


но неудобно по той причине (?), что они «неправославны и воспитаны по-западному». Затирая конфессиональными и культурными отличиями лингвистическое родство, господин Корш полагает, что пользуется научным способом (!). Этим дело не ограничивается. Мы ничего не имели бы против того, чтобы малорусское население звать украинским (называют же его поляки «русинским», а немцы «рутенским»), если бы этот термин имел только этнографическое значение. Так как, однако, термин этот на обыденном языке связан с известным культурно-политическим (партийным) «credo», то он может давать повод к недоразумениям и должен очень осторожно употребляться всяким писателем, не желающим жонглировать словами. Но условимся на минуту думать об украинцах как об этнографическом термине; пусть господин Корш причисляет к украинцам и угорских руснаков, и галицких дружинников (посетивших Пражский слет славянских соколов нынешним летом); дает ли даже такая льгота господину Коршу право отождествлять всех этих этнографических «украинцев» с «мазепинцами»? Пусть он об этом спросит хотя бы у членов галицко-украинской клерикальной партии.
Суть дела такова: «мазепинцы», составляя большинство (русофобское) в украинской партии, относятся к ней, как часть к целому; украинцы, как партия, составляют (в Австрии и в России) часть (большую или меньшую) украинского (малорусского) народа. Отождествлять последнее (этнографическое) понятие со словом «мазепинцы» будет, очевидно, уже не простым абсурдом, а абсурдом в квадрате.
С государственной точки зрения (по господину Коршу) выходит, что русских нет и в России: есть лишь россияне, под которыми господин Корш объединяет всех граждан Империи. Почему господин Корш думает, что государственная точка зрения непримирима с научной, это — его секрет.
Из той же статьи господина Корша (ее заключительных строк) мы узнаем, что лица, «стоящие во главе Общества Славянской культуры в Москве», равно как и «более трезвые из вождей украинского движения в России», «добросовестно стараются удержать это движение в культурных границах, добиваясь, чтобы украинцы были русским, а не великорусским племенем»xv*89. Смеем полагать, ч.то никакое племя (или народ) не может быть (то есть стать) иным племенем (или народом). По законам биологии, некоторое приближение к такой метаморфозе возможно путем длительной метизации, чего, конечно, господин академик не имел в виду.
Иногда господин Корш старается взять своих публицистических противников, с неповинными читателями на придачу, измором™*90.
Полемизируя с господином Струве по вопросу об украинской культуре, господин Корш посвящает три страницы диалектам новогреческого языка и лишь на четвертой странице объясняет, что «относительно украинского языка пример языка новогреческого не доказывает ровно ничего». Очень жаль, что тезис этот не помещен тремя страницами ранее.
Русскому обществу господин Корш рекомендует заняться перевоспитанием по методу культивирования карликовых декоративных деревьев в Японии или по способу изменения формы китайских женских ножек. Судите сами:
В ноябре 1911 года «на дискуссии» в украинской секции (в Москве) господин Корш «отозвался в самых сочувственных выраже-
335


ниях о современном украинском национальном движении и признал его заслуживающим деятельной поддержки со стороны русского обществаxv'91.
Ради дружбы с украинцами господин Корш не прочь прочесть наставление нашим судебным палатам. Так, господин Корш предостерегал, что аресты, налагаемые в России на издания шевченковского «Кобзаря», могут озлобить украинцевХУ‘92. Очень прискорбно, если гражданская лояльность украинцев внушает господину Коршу столь мало доверия; ничего, однако, поделать тут нельзя: «dura lex, sed lex»!
Другой московский украинец, профессор Лазаревского института А.Е. Крымский, кроме арабской литературы — своей специальности, занимается и литературой украинской (с 18-летнего возраста). О его украинской грамматике «для гимназии и семинарии Приднепровья» мы уже говорили. Гораздо интереснее для характеристики господина Крымского, как ученого вообще и украинского — в частности, статья под названием «Древнекиевский говор»ху'93, где автор, оспаривая научные выводы академика Соболевского, доказывает (С. 411), что «старокиевский говор есть прямой предок нынешней малорусской речи Северной и Средней Киевщины и Черниговщины с прилегающими частями Полесья». Предоставляя специалистам решение вопроса об основательности этой гипотезы, мы познакомимся лишь со способами, к каким автор прибегает в своей аргументации.
Как на примере перехода звука «д» в «г» (в малорусской речи), господин Крымский указывает (С. 380) на существование фамилии «Гор- гиенко», внесенной с буквой «г» (после «р») даже в официальные документы; обыкновенная же малорусская форма этой фамилии «Гордиен- ко». Признать пример удовлетворительным нет возможности; всем известно, что большинство русских фамилий произошло от отчеств, то есть от имен; в любом месяцеслове можно прочесть, что 3-го января вспоминается Св. мч. Георгий, а 5-го июня — Св. мч. Гордий. В этом и заключается вся «заковыка».
Чтобы доказать, что слово «старшина» может употребляться не только в собирательном смысле, но и в единоличном («старейшина»), господин Крымский с легким сердцем ссылается (С. 387—388) на малорусских переводчиков Священного Писания И.С. Левицкого и П.А. Кулиша (сочинявших много слов по причине скудной наличной лексики); к авторитетам причисляет он также современных «украинских письменников» — Лесю-Украинку и Грицька Коваленко, кующих новые слова по своему благоусмотрению.
Относительно польского глагола «kochac» (любить), проникшего и в Правобережную Малороссию («кохаты»), господин Крымский утверждает, что это слово «издавна существовало как в старом Киеве, так и на Волыни с Галичиной, но оно не попало в летописи, в грамоты и вообще на письмо в силу чисто случайных причин» (С. 398). Так как ни фонографов, ни фонограмм от той эпохи не имеется, то остается думать, что господин Крымский получил свои информации на каком- либо спиритическом сеансе.
Мы не будем повторять слов академика Соболевского, который, ознакомившись со статьей «Древнекиевский говор», нашел, что в ней «рассыпаны перлы самоуверенного невежества»ху‘94; мы усматриваем в этой статье господина Крымского лишь перлы украинско-русской фантазии.


Харьковский профессор Д.И. Багалей (ученик В.Б. Антоновича) является крупнейшим тактиком в группе ученых друзей «украинского возрождения». Долголетняя украинофильская деятельность его в народно-просветительных учреждениях города Харькова протекала под девизом: «побольше дела и поменьше слов».
Мы уже упоминали об осторожном выступлении господина Бага- лея в Государственном Совете по вопросу о вспомогательной роли малорусского языка в «медвежьих уголках» Юга при объяснении неудобопонятных русских слов.
Близорукий московский орган украинской партии призналху'95, что профессору, «слывущему человеком определенного направления в украинском вопросе», с такой речью «лучше бы не выступать вовсе» и что «речь Д.И. Багалея во многих своих частях служит подтверждением предложения, внесенного господином Пихно (против малорусского преподавания)».
Мы полагаем, что оратор считался, прежде всего, с настроением собрания; кроме того, он учитывал многочисленные ростки русской культуры в южнорусском населении, которые могут оттолкнуть население от украинизации школы в широком масштабе.
Через два месяца профессор Багалей в том же Мариинском дворце очень умело реабилитировал себя перед обвинениями со стороны украинской партии.
При рассмотрении холмского законопроекта в июне настоящего года господин Багалей требовал от Государственного Совета законодательных шагов к «поднятию материального благосостояния местного населения для приобщения его к русской культуре». Попутно оратор настаивал на необходимости «ввести в школе, в виде переходной ступени, малорусский язык в качестве разговорного». Пустился господин Багалей и в область международную (!): отделение польского населения от малорусского должно, сказал он, произойти и в Галицииху*96. В речи этой важно отметить три момента.
Подчеркнув свою лояльность громкой фразой о русской культуре для холмщаков, профессор ограничился практически указанием лишь на меры экономического характера, которые в национальном отношении безличны и могут, следовательно, приобщать не только к русской, но и ко всякой иной культуре.
Предлагая сделать малорусский язык разговорным в школах Холм- щины, а не «вспомогательным при объяснениях», господин Багалей соглашался на временность этой меры, но отлично понимал, что она может принять неопределенно длительный и даже постоянный характер, ибо «разговорный» малорусский язык, применительно к потребностям учебной терминологии, вскоре заменился бы тем украинским языком, который удалял бы школяров от русской культуры и приобщал к культуре украинской. Малорусская речь холмщаков (подобно галиц- кой речи) насыщена полонизмами в значительно большей степени, чем речь южноросса (даже правобережного); поэтому здесь для украинизации населения (почти нетронутого русской культурой) имелись бы громадные шансы.
Выпад господина Багалея против австрийских поляков, — весьма нетактичный по отношению к его польским товарищам по Совету, — был дружественной демонстрацией по адресу украинской партии в Галиции.


Таким образом, речь господина Багалея сулила России данайские дары, на которых людям грамотным нетрудно прочесть штемпель соборно-украинской парии.
Если мы даже предположим, что профессор верил во «временность разговорной роли малорусского языка» в школах Холмщины, то его предложение нисколько от этого не станет менее вредным и опасным для России.
Другой харьковский профессор Н.Ф. Сумцов занимает свою кафедру с 1875 года. В течение первых тридцати лет своей научной деятельности он был украинофилом (в пристойном смысле слова); 1905 год вскружил, однако, маститому профессору голову. На археологическом съезде в Екатеринославе он, будучи избран почетным председателем, произнес речь на украинском языкеху'97. Такое демонстративное выступление на всероссийском съезде перед русскими культурными людьми лежало на противоположном полюсе от интересов науки и от долга гостеприимства со стороны южан по отношению к громадному большинству участников съезда; оно носило характер политической выходки и знаменовало собой полную солидарность господина Сумцова с украинской партией.
О партийной работе господина Сумцова мы уже упоминали; укажем еще на недавние литературно-научные упражнения его. Осенью 1910 года им выпущен в свет сборник «Малюнки з життя українського народнього слова». Здесь, между прочим, профессор повторяет все мысли, легшие в основу «Записки» о малорусском языке, представленной в 1905 году Харьковским университетом в свое министерство (господин Сумцов был ее автором)ху'98. Мы остановимся лишь на научности «Ма- люнков». По уверению автора, «украинский язык, как все другие славянские языки, самостоятелен, богат и красочен; он имеет отдельную историю, собственный лексикон (словесный запас. — Прим. С.Щ.), особые фонетические законы, свои литературные приобретения — величественные устные народные произведения и довольно крупные и многочисленные произведения современной письменности»xv*99. Заглавие работы говорит о «народном слове», то есть о малорусском языке (наречии), как сумме народных диалектов; упоминание о произведениях «современной украинской письменности» переносит вопрос в совершенно иную плоскость, далеко за пределы избранной темы. Если о самостоятельности малорусского наречия еще можно спорить (чему бывали примеры) и можно ее (в крайне-условном смысле) доказывать, то говорить о самостоятельности современного украинского языка не только ненаучно, но и неостроумно со стороны южнорусского филолога, обязанного иметь некоторое знакомство с языком польским. Что касается до фонетических законов «украинского» языка, то реформа 1895 года поставила «украинскую» письменность как раз в положение фонетического беззакония и анархии.
Исходя из изложенных соображений мы едва ли впадем в преувеличение, если признаем в «Малюнках» господина Сумцова характерные черты политического памфлета, едва ли могущего прибавить что-либо к заслуженно ценимому научному авторитету филолога.
Несомненно, партийное значение имеет и сборник господина Сумцова «Діткам», имеющий целью тренировать южнорусских детей в новой мове и в новых законах орфографии (вышел лет пять назад).
Варшавский, а с недавнего времени харьковский профессор А.Л. Погодин (по воле судеб, однофамилец русского историка и русского чело¬
338


века Михаила Петровича Погодина) хочет бросить Россию в объятия федерализма и на эту тему рассказал недавно целую притчу с прологом на страницах московского органа украинской партии.
«Сознательный гражданин, — говорит в прологе господин Погодин, — немыслим вне своей народной среды, а сознательный гражданин — белорус, поляк, литовец, украинец — гораздо ценнее для государства, чем обыватель, не знающий сам, латыш он или немец, поляк или русский». Переходя к притче, экс-варшавский «обыватель» ставит тезис: «Сначала человек, и уже потом государство. Сначала безусловное равноправие всякой национальности, и уже потом объединение этих национальностей в государство». А вот и сама притча: «Отдельные штаты в Австралии долго не чувствовали никакой между собой государственной связи. Но в 1901 году они под влиянием... государственного стремления объединились в одно государство. И тут встал перед ними вопрос о правительственном центре, о столице, но ни один штат не хотел признать столицей главный город другого. Так и решили устроить новую междуштатную столицу». Привел господин Погодин эту притчу, ибо ему «кажется, что мы вступили в полосу глубокого государственного разложения и что обваливается, рушится «Великая Россия», что не держат ее больше никакие скрепы». Статья заканчивается формулой целебного рецептаху'100.
Мы не знаем, какой пункт избрал бы господин Погодин для «междуштатной» русской столицы: местечко Тарговицу, село Тушино или город Гадяч, но думаем, что такой проект для России осуществим в XX столетии с таким же успехом, каким сопровождалось сооружение библейской вавилонской башни. Гадателей и практический интерес вопроса о взаимном равноправии двух или нескольких народов ранее слития их в одно государство. Такие права, не обеспеченные гарантией коллективной силы, предполагающей уже политическую конституцию, являются мыльными пузырями даже в теории, не говоря уже об их исторической утопичности. Говоря об австралийских штатах, профессор позабыл упоминуть о развевающемся там великобританском национальном флаге.
Возможно, однако, что господин Погодин о флаге не упоминал умышленно, по соображениям принципиального порядка. Свою платформу он более определенно исповедал редакции краковского журнала «Krytyka», участвуя в 1906 году в международной анкете по польскому вопросу. «В ближайшем будущем, — пишет варшавский профессор (и обыватель), — я хотел бы автономии для Царства Польского, но, будь я политическим деятелем, я голосовал бы за нее лишь в том случае, если бы такая же автономия была признана за Литвой, обеими частями Малороссии, прибалтийскими губерниями, известными областными единицами Кавказа и за определенными (?!) культурными районами коренной России. Устройство империи в виде соединения автономных частей, поскольку такое устройство допускается необходимостью держать пока сильную армию: таков мой политический идеал»xv*101.
Отнимите у профессора Погодина страх перед Померанским гренадером, и он признает соединение автономных частей, хотя бы имперским флагом, совершенно излишним.
Живи господин Погодин в XIII веке, ему очень удобно было бы делать свои выводы над жизнью автономных удельных княжеств до битвы при реке Калке и после таковой.
22*


В городе Екатеринославе и его окрестностях украинствует член архивной комиссии профессор Эварницкий, сотрудник местной украинской газетки и усердный украинский лектор как в своем городе, так и на гастролях в Мануйловской сельской Просвите. Нынешним летом он читал по-русски на полтавских учительских курсах лекции по истории Украины («Рада» объясняет, что по официальной терминологии это зовется курсом истории «Южной Руси»).
Господин Эварницкий страдает замечательным раздвоением фамилии. Подписывая свои статьи, написанные по-украински, он пользуется украинизованным вариантом «Яворницький». Хроника «Рады» иногда применяется и к русской транскрипции, но ухитряется внести и тут разнообразие, употребляя для начальной буквы то «Е», то «Э»ХУ102.
В юном, но очень милом екатеринославском музее Поля, где господин Эварницкий директорствует, самая изящная витрина отведена для продажи ученых трудов директора на русском и украинском языке (на обложке одной брошюры оба варианта фамилии автора дружно уживаются вместе); из этой же витрины производится розничная продажа местной украинской газеты «Дніпрові хвили». В соседнем зале две витрины и большой простенок посвящены культу Тараса Шевченко. Потрясающее впечатление на «свідомих украіньців» и ошеломляющее на простых смертных должна производить витрина «исторических древностей», где «переховуются» фотографии «письменников» В.Доманицкого и Б.Гринченко (по литературному псевдониму Чайченко). Обе знаменитости были два года тому назад живыми нашими современниками, а потому классификация их изображений под рубрикой «исторических древностей» является капризом администрации музея.
Одесский университет, судя по упорному замалчиванию ученой его жизни украинской прессой, проявляет к украинофильству индифферентизм. Единственное указание на украинскую демонстрацию при чествовании.профессора Линниченко в 1911 году, найденное нами в «Раде», если и говорит о вероятности украинофильских тенденций у последнего, то лишь в форме чисто пассивной.
В октябре 1911 года профессору русской истории Новороссийского университета Линниченко, по случаю тридцатилетия ученой и педагогической его деятельности, поднесен был «от бывших учеников» стихотворный адрес («віршована адреса») на украинском языке в роскошной оправеХУ Ю3. Газета, к сожалению, умалчивает, как реагировал юбиляр на это приветствие.
В Киевском университете есть профессор по кафедре русского языка и словесности В.Н. Перетц, а при господине Перетце есть «Семинарий русской филологии». В недавно опубликованном отчете о деятельности этого семинария за первое пятилетие (1907—1911 гг.) господин Перетц именует его семинарием три Императорском университете св. Владимира».
Вероятно, профессор имеет основания давать своему учреждению такой титул. Контингент участников семинария показывает, однако, что означенный титул придан семинарию по какому-то недоразумению. Вот его история. Осенью 1907 года под руководством профессора Перетца «организовался кружок из студентов университета, слушательниц высших женских курсов и слушательниц частных женских историко-филологических курсов (ныне закрытых)». При начале занятий семинарии насчитывал тридцать восемь членов; из числа их — двадцать две слуша-
340


тельницы высших женских курсов; остальные — профессорские стипендиаты и студенты университета. Число студентов в дальнейшие годы все возрастало, а из курсисток остались лишь очень немногие. За все время с осени 1897 года по май 1912 года членами семинария состояло шестьдесят восемь лицХУ104.
Таким образом, семинарий обслуживал несколько различных учебных заведений, и называть его университетским неправильно как «de jure», так и «de facto». Этому не противоречит и то обстоятельство, что семинарий пользовался материальной поддержкой университета (пособия учащимся, принимавшим участие в научных экскурсиях).
По местным условиям, семинарий и мог, и должен был посвятить часть работы изучению памятников древне- и западнорусских. Эту задачу семинарий выполнял, но присоединил к ней и другую: из двадцати трех членов, печатавших свои работы, десять лиц состояли сотрудниками «Записок» киевского «Укр. науков. товариства» и помещали там свои статьи на украинском, конечно, языке. Первую скрипку в этом деле играл руководитель семинария, он же и редактор «Записок»; за указанное пятилетие господин Перетц опубликовал тридцать шесть научных статей; из них четырнадцать украинских статей его помещены в «Записках» киевского и Львовского «Товариств». Из участников семинария в «Записках» киевского «Товариства» поместили: господа Огиен- ко и Тимченко по три украинских статьи, господин Маслов — две, а господа Адрианова175, Гаевский, Назаревский, Неверова, Сушицкий, Треби- на и Шевченко — по одной украинской статьеХУ105.
По недосмотру, вероятно, господин Перетц в отчете по семинарию (существующему с 1907 г.) показал шестьдесят четыре своих печатных труда, относящихся к периоду 1892—1906 годов. По понятным причинам мы их по семинарию не учитываем™106.
Семинарий, следовательно, существующий «при Императорском университете» и даже пользующийся его денежной поддержкой, был исполнительным органом украинской партии в Киеве и питомником для украинизации русской учащейся молодежи. Руководитель семинария господин Перетц, ученик покойного П.Житецкого™107, не только поощрял упражнения юных адептов науки в писательстве на украинском, с позволения сказать, языке и тем отвлекал их дорого стоящее родине время от более продуктивного труда, но и самый-то журнал («Записки») вывозил на их плечах из состояния полного худосочия и маразма. Университетский семинарий уже шестой год тягает каштаны для киевского «Наукового товариства», язляющегося филиальным отделением «Товариства имени Шевченко» во Львове.
Существование такого семинария, втягивающего молодежь во вредную для государства деятельность, нельзя не причислить к обидным достопримечательностям города Киева.
Член семинария господина Перетца Е.Тимченко, автор украинской грамматики с любовно подобранной польской терминологией, удостоен киевским университетом весной настоящего года звания приват-доцентаху'108.
Другой талантливый ученик профессора Перетца господин Огиен- ко (из крестьян Киевской губернии) в начале 1911 года оставлен, по сообщению «Рады», при университете (то есть профессорским стипендиатом) «подготовляться на профессора по кафедре русского языка и словесности»xv-109. Очевидно, господин Перетц готовит себе сотрудника, а со временем и преемника.
341


Выбор нельзя не признать удачным. Достаточно прочесть ряд статей господина Огиенко в «Раде» под недвусмысленным заголовком «Вчімося рідноі мови» (то есть «Будем изучать родную мову»), чтобы признать у него не только задатки, но и рвение к украинизаторской деятельности™'110.
С 1906 года И.Огиенко оседлал украинского Пегаса. По тенденции очень любопытны его символические вирши «Могутній орел» и совсем не символические «Не питай»™'111.
Можно думать, что тучи, собравшиеся над кафедрой русского языка и словесности в киевском университете, не скоро рассеются.
Сторонники украинства в среде крестьян и в рабочем классе, несомненно, имеются; здесь именно ведет украинская партия особенно усердную пропаганду; на изменении физиономии этих низов она строит свое будущее процветание. Изо всего числа пассивно подчинившихся крестьян и рабочих некоторая часть оказывается способной на выступления, по существу — марионеточного, но по внешности активного свойства. Описанные нами в главе XII сельские кооперативы, занимающиеся выпиской украинских газет и продажей украинских книжек, создают кадры сторонников и приспешников украинской идеи в среде крестьянства.
Рабочий класс выразил свои симпатии украинству нынешним летом опубликованием сочувственных адресов по вопросу о создании украинского университета во Львове.
По подсчету «Рады», ей опубликовано было двенадцать таких адресов от имени рабочих (и служащих) за 433 подписями. Упомянем об адресах рабочих Лозовой Павловки Екатеринославской губернии (шесть подписей) и содового завода той же губернии (одиннадцать подписей), рабочих екатеринославского каолинового завода (шестнадцать подписей), служащих харьковского паровозо-строительного завода (семнадцать подписей), рабочих из города Ромен Полтавской губернии (восемьдесят восемь подписей) и, наконец, об адресе, подписанном ста двенадцатью’рабочими Нижнеднепровских мастерских Екатерининской железной дороги™'112. Два последних адреса свидетельствуют об известной организованности и сплоченности рабочего класса в указанных пунктах.
Украинизацией южнорусских рабочих занимается преимущественно социал-демократическая фракция украинской партии. С программой общерусских социал-демократов (ортодоксальных марксистов) «украинские» социал-демократы солидарны лишь по пропаганде забастовок и антимилитаризма; централизм русских марксистов они отвергают и провозглашают национальную автономию порабощенного (sic) украинского народа.
Социал-демократ Чацкий начертал в 1910 году план «украинской» пропаганды среди членов профессиональных союзов на Юге России. «Образовывая в этих союзах, — поучает он, — свои группы для социалистической агитации, мы должны вместе с тем поставить себе за правило — вносить в культурную работу этих товарищей элемент украинский, распространять легальную и нелегальную украинскую литературу, знакомить их с украинским движением и с украинскими политическими течениями. Такой национально-социалистической агитацией, ведомой настолько бережно, чтобы не подвести профессиональные общества под
342


закрытие, мы готовим культурную почву для роста нашей нелегальной партийной организации»™'113. Фабриковать сознательных украинцев рекомендуется, как видим, уже потому, что они легче поддаются последующему революционному натаскиванию, чем лояльное малорусское крестьянство, сознающее себя частью русского народа.
Другой социал-демократ Рыбалко выставляет еще более широкую программу украинизации южнорусских рабочих. «Недостаточно, — по его мнению, — говорить с ними и писать для них по-украински, да доказывать необходимость автономии и борьбы из-за нее; нужно заохотить рабочих к основательному ознакомлению с украинской научной и изящной литературой, с историей своего народа вообще и с историей его прежней и современной борьбы за освобождение; нужно научить рабочего чувствовать себя украинцем, быть человеком национальносознательным и просвещенным»™'114.
По словам органа господина Грушевского, украинская пропаганда ведется в среде южнорусских рабочих как их более «сознательными» товарищами, так и сторонними лицами. В качестве образцовых результатов такой пропаганды журнал указывает на прогрессирующую украинизацию упомянутых выше Нижнеднепровских железнодорожных мастерских. Показателем служит подписка на украинские газеты и журналы, которые в 1908 году получались здесь в 71 экземплярах, в 1909 г.— в 118 экземплярах и в 1910 году — в 136 экземплярах™115.
На зимние Святки 1910—1911 года мастерские посетил в качестве «стороннего лица» член Государственной Думы социал-демократ Кузнецов и обещал рабочим от имени своей фракции защиту в Думе украинизации на Юге низших, средних и высших школ, а также — судопроизводства™'116.
В феврале 1911 года служащие и рабочие Нижнеднепровских мастерских по инициативе правления своей библиотеки вошли в компанию с мануйловской «Просвитой» и совместно с ней отпраздновали шевченковский юбилей, причем торжество это включало в свою программу и продажу украинских книг и брошюр™'117.
Пропаганда украинства в этих мастерских, несомненно, облегчается обломовщиной наших русских просветительных организаций и их нерадением к истинным нуждам народного просвещения.
Так, в 1911 году рабочие мастерских, исходатайствовав у железнодорожного начальства разрешение на устройство ряда лекций в столовой для рабочих, обратились з екатеринославское «Научное общество» (русское) с просьбой прислать лекторов. Но оттуда был получен ответ, что лекторы согласны читать при условии, если аудитория будет состоять не менее чем из пятисот слушателей. Затрудняясь гарантировать такую аудиторию, рабочие обратились в екатеринославскую «Просвиту», лектор которой согласился читать без всяких условий и прочел ряд лекций (платных) по местной истории на украинском, конечно, языке. На первую лекцию явилось 160 слушателей, на вторую — 200, на третью — 260. В той же столовой состоялось и несколько беллетристических чтений на украинском языке™118.
Тот же характер носят и другие отрывочныё сведения об украинизации нашего южного промышленного района.
В помещении Терновского железного рудника, в селе Веселых Тернах верхнеднепровского уезда, местными любителями ставятся преимущественно украинские пьесы; спектакли эти, по словам «Рады», охотно посе-
343


щаются местной интеллигенцией и крестьянами. Между посетителями украинских спектаклей беседы ведутся на украинской мове; есть тут и «сознательные» украинцы (в том числе и состоятельные землевладельцы), которые поддерживают родное слово и родное искусство5™119.
Та же газета сообщает, что на станции Верхнеднепровской (окруженной поселками рабочих) в настоящем году получается сто двадцать экземпляров украинских журналов на 445 рублей (по расчету годовой подписки). Из газет «Рада» идет в 26 экземплярах, «Рілля» — в 23 экземплярах, «Засів» — в 19 экземплярах, «Рідний край» — в 11 экземплярах и «Дніпрови хвилі» — в 10 экземплярах. Местная подписка на «Літер.-науковий вістник» дает десять адресатов, а на «Украинская жизнь» — девять. В прошлом 1911 году число подписчиков на украинские издания было здесь в полтора раза меньше (77 экземпляров)5™'120.
В следующей главе мы познакомимся с украино-польской, или польско-украинской, пропагандой на крупном заводе екатеринославской губернии при селе Запорожье-Каменском. Здесь мы запротоколируем свежую страничку из жизни рабочих на этом заводе.
В августе настоящего года полицией обнаружена тут, по словам «Рады», сходка рабочих. Арестовано 32 души, прочие разбежались. В связи с этим полиция произвела обыски, вызвавшие новые аресты. При обыске у одного рабочего Днепровского металлургического завода захвачено красное знамя с революционными надписями. Всем арестованным предъявляется обвинение в принадлежности к социал-демократической партииХУ'121.
Социал-демократическая пропаганда, как мы увидим, велась здесь, несомненно, по рецептам Чацкого и Рыбалко. Мы ничуть не удивились бы сообщению, что на Каменский завод распространялись и посещения думца господина Кузнецова. Вся эта социализация и украинизация рабочего люда играет здесь удивительным образом лишь роль суперфосфата для его ополячивания.
Примечания к главе XV
xv‘‘ «Украинская жизнь». 1912. I. С. 73. xv-2 «Світло». 1911. IX. С. 51.
xv*3 «Світло». С. 43—44 и 50—51. «Світло». XI. С. 46—47. «Украинская жизнь». 1912. I. Ск 79.
xv'4 «Украинская жизнь». 1912. I. С. 138. «Літ.-наук. вістник». 1910. IX. С. 572—573. xv'5 «Засів». 1912. № 15.
XV6 «Рада». 1911. № 285. xv-7 «Отчет» за 1910 год. С. 94. xv*8 «Рада». 1911. № 210. xv'9 «Рада». 1912. № 112. xv,° «Рада». № 73. xv n «Світло». 1911. XI. С. 41.
xv‘12 Отчет Черниговской губернской земской управы за 1910 г. С. 358—359. xv-‘3 «Рада». 1910. № 222 и 1911. № 253.
XNM4 «Рада». 1912. № 37. «Світло». 1912. III. С. 46—47.
XV15 «Украинская жизнь». 1912. I. С. 79.
XV ,G «Рада». 1911. Ия 138.
XV17 «Рада». 1911. № 5. «Дніпрові хвилі». 1910. № 3—4.
XV I8 «Рада». 1911. No 112.
XV I9 «Дніпрові хвилі». Loco.
344


XV2° «Рада». 1912. №№ 107 и 126.
XV2‘ «Рада». 1910. № 126.
xv’22 «Рада». 1910. №№ 281 и 292. «Село». 1911. № 1. «Дніпрові хвилі». 1911. № 9. xv'23 «Киевская мысль». 1911. № 42. xv'24 «Рада». 1911. No 58.
XV25 «Рада». No 68.
XV26 «Засів». 1911. № 21. xv-27 «Рада». 1911. No. 175.
xv‘28 «Рада». N° 76. Украинский календарь на 1912 p. Житомир. С. 17. xv‘29 «Рада». 1910. № 277.
XV3° «Рада». 1911. No 127.
XV3‘ «Рада». No. 226.
xv'32 «Рада». № 81. «Літ.-наук. вістник». 1912. IV. С. 130—131. «Рідний край». 1911. No. 25—26.
XV33 «Світова зірниця». 1911. № 35. «Киевская мысль». 1912. № 252.
XV34 «Рада». 1911. No. 213. xv'35 Ibid, и 1912. No. 207.
XV36 «Рада». 1911. No. 236. xv-37 «Світло». 1911. XI. C. 67. xv’38 «Рада». 1911. No 275.
XV39 «Рада». 1910. N2 295. 1911. N2N2 34 и 283.
XV4° «Рада». 1911. No 34.
XVM‘ «Рада». No 204.
XV42 «Світло». 1912. III. C. 36-41. «Украинская жизнь». 1912. IV. С. 85—90.
XV43 Зиньковський T. Писання. Кн. II. Львів. 1896. С. 90. xv-44 «Рада». 1910. N2N2 230 и 276. xv'45 «Киевская мысль». 1911. № 68 XNM6 «Dzienn. Kijowski». 1911. № 86.
XV47 «Рада». 1910. № 247.
xv-48 «Рада». 1911. No.No 74 и 161.
xv*49 «Киевская почта». 1911. № 907.
XV5° Пантюхов И.И. Значение антропологических типов в русской истории. Киев. 1909. С. 50.
XV51 «Рада». 1910. N2N2 266 и 286. xv-52 «Рада». 1911. N2 162. xv-53 «Рада». No 89.
XV54 «Рада». No. 209. xv-55 «Рада». No 33.
XV5C «Рада». 1912. № 129. xv-57 «Рада». 1911. No. 150. xv-58 «Рада». 1912. N2 145.
xv'59 Грушевский M.C. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 265—266 и 281.
XV6° Календар «Просьвіти». 1910. Львів. С. 104. xv-61 «Рада». 1912. N2 133.
XV62 Lipinski. «Szlachta na Ukrainie». Krakow. 1909. S. 35.
XV63 «Рада». 1910. N2 245.
xv‘64 «Рада». № 257. «Літ.-наук. вістник». 1910. XII. С. 624. xv'65 «Рада». 1910. N2 243.
XV66 «Рідний край». 1910. № 1. С. 7.
XV67 «Рада». 1910. N2 280.
xv'68 Сендерко М. Государственная Дума и жизненные вопросы православного духовенства. СПб., 1912. С. 7.
XV69 «Рада». 1911. N2 31. 1912. N2 ПО.
XV7° Стенограммы «России», а также «Рада». 1912. №№ 18 и 111.
XV71 «Киевская мысль». 1912. № 162.
XV72 «Рада». 1912. N2 164.
xv'73 «Рілля». 1912. № 13. Цитируем по «Киевской мысли». 1912. № 104.
XV74 «Рілля». 1912. № 13. Цитируем по «Киевской мысли». 1912. № 104.
345


xv*75 «Рада». 1912. N°N° 84 и 171.
XV76 «Биржевые ведомости». 1912. № 12397 («Рада». 1912. № 114).
XV77 «Рада». 1912. № 205. «Украинская жизнь». 1912. V. С. 71.
XV78 «Украинская жизнь». 1912. V. С. 72. «Сніп». 1912. № 18.
xv'79 «Сніп». 1912. N° 29. «Рада». 1912. N° 129. «Южный край». 1912. N° 10973.
XV8° «Рідний край». 1912. N° 8. «Украинская жизнь». 1912. VI. С. 99.
xv-81 «Рада». 1910. N° 200 и 1912. N° 133.
xv-82 «Рада». 1910. N° 200.
XV83 Грушевский М.С. Про укр. мову и укр. справу. Киів. 1912. С. 46.
XV84 Стороженко А.В. Происхождение и сущность украинофильства. Киев. 1912. С. 57.
xv'85 «Літ.-наук, вістник». 1911. XI. С. 289. «Рада». 1911. N° 270.
XV8G «Зап. наук. тов. ім. Шевченка». Львів. 1909. Кн. 2. С. 7—20.
xv*87 «Прикарпатская Русь». 1911. N°N° 409, 410.
xv*88 «Утро России». 1912. N° 53 (цитируем по «Раде». 1912. N° 64).
XV89 «Утро России». 1912. N° 53 (цитируем по «Раде». 1912. N° 64).
XV9° «Украинская жизнь». 1912. И. С. 41. xv‘91 «Украинская жизнь». 1912. I. С. 125. xv-92 «Рада». 1911. N° 44.
ху-эз Известия отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. 1906. Т. XI. Кн. 3. С. 378—411.
xv'94 Соболевский А.И. К истории малорусского наречия. Варшава. 1910. С. 4. xv'95 «Украинская жизнь». 1912. V. С. 41 и 75. xv% «Киевская мысль». 1912. N° 164. xv*97 «Літ.-наук, вістник». 1905. IX. С. 263.
XV98 «Літ.-наук, вістник». 1905. IX. С. 262. xv" «Рада». 1910. N° 225. xv-ию «Украинская жизнь». 1912. N° 3. С. 8—9. xv-,0‘ «Krytyka». Krakow. 1906. T. II. S. 367. xv-*02 «Рада». 1911. N° 271. 1912. N°N° 29 и 137. xv l03 «Рада». 1911. N° 233.
xv*104 Семинарий русской филологии при Императорском университете св. Владимира. Первое пятилетие. Киев. 1912. С. 10—11.
XV-HJ5 Семинарий русской филологии при Императорском университете св. Владимира. Первое пятилетие. Киев. 1912. С. 42—58.
xv-iog Семинарий русской филологии при Императорском университете св. Владимира. Первое пятилетие. Киев. 1912. С. 35—41. xv ,°7 «Світло». 1911. III. С. 25. xv-‘°8 «Рада». 1912. N° 19. xv-109 «Рада». 1911. N° 47.
XV M0 «Рада». 1909. N°N° 197, 198, 200 и 202.
xvm «Украинская муза». Киев. 1908. С. 1143—1145.
xv n2 «Рада». 1912. N°N° 129, 137, 138, 145, 178 и 197.
xv n3 На теми дня. Львів. 1910. С. 39.
xv'm На теми дня. Львів. 1910. С. 59.
xvn5 «Літ.-наук, вістник». 1911. И. С. 326—327.
xv l16 «Рада». 1911. N° 9.
xv n7 «Рада». N°N° 30 и 72.
xv n8 «Украинская жизнь». 1912. V. С. 101.
xv n9 «Рада». 1912. N° 163.
xv-,2° «Рада». N° 51.
xv’m «Рада». N° 196.
346


Глава XVI
Украинофильство инородцев и иностранцев
Поляки. Киевское общество друзей мира. Евреи. Австрия. Разоблачения Крамаржа. Вопрос об украинском университете во Львове. Пруссия (Германия). «Документы» Раковского. Штундо-баптизм
В конце XIII главы настоящего труда мы познакомились с некоторыми шагами со стороны украинской партии в России ко взаимному сближению с польскими шовинистами. Сейчас мы ставим своей задачей доказать, что в среде польской интеллигенции на всей территории бывшей Речи Посполитой украинская партия имеет (пока она действует в России) весьма много принципиальных благожелателей и немалое число приспешников. Более дальновидные из них сочувственно следят за «возрождением украинского народа» от Буга до Кубани; другие польские деятели интересуются в первую очередь судьбами Правобережной Малороссии, причисляемой поляками доселе к польским «кресам» (окраинам).
По дипломатическим соображениям польские политики и публицисты иногда пытаются затушевать то тенденцию, то размеры деятельности украинской партии на Юге России.
Так, львовская газета «Slowo Polskie» одобряет те органы русской прессы, которые совершенно игнорируют украинское движение в России. «Украинофильство, в России, — по уверению газеты, — является величиной, которую можно спокойно исключить из сферы политических влияний и соображений». «Нужен исполинский труд, — говорит «Slowo», — чтобы в почти уже совершенно обрусевшей «Малороссии» пробудить хотя сколько-нибудь оживленное украинское сепаратисти- ческое движение. Племенное родство, языковая близость столь велики, русская государственная машина располагает столь сильными денационализирующими (?) средствами, что полное обрусение (zmoskwiczenie) Южной России, если еще не совершилось, то во всяком случае украи- нофилам необходимо немедленно напрячь все силы, чтобы приостановить это обрусение, не говоря уже об отвоевании потерянных (sic) позиций»хуи. Польская газета якобы не слышит скрипа в нашей машине и рекомендует нам наши исконно русские лозунги «авось», да «небось».
Весной настоящего года в чешской газете «Samostatnosc» опубликовано интервью с крупнейшим польским дипломатом Ст.Гломбин- ским, который считается в Австрии знатоком так называемого украинского вопроса. По мнению господина Гломбинского, в Южной России нет вообще малорусского движения в национальном значении. «Мало-
347


русский язык в России считается диалектом великорусского (!) языка, малорусская интеллигенция считает себя там русской, а также и мало- русские писатели употребляют преимущественно русский язык, считая родной малорусский язык за диалект». «Насколько были заметны или и ныне наблюдаются радикальные выступления на Украине, то таковые имеют исключительно социальный характер и направлены против крупных землевладельцев»5™1'2. В словах господина Гломбинского есть много правды относительно служебной роли «национальных» мотивов в платформе украинской партии. В общем же они рисуют русское украинофильство второй половины прошлого века, являясь по отношению к современному «украинству» кричащим анахронизмом.
Приведенным единичным успокоительным и даже убаюкивающим заверениям мы можем противопоставить целый арсенал польских деклараций совсем иного характера. Самой замечательной из них была статья К.Сроковского («Polska racya stanu w sprawie ruskiej»), печатавшаяся в краковском ежемесячнике «Krytyka» в 1907 году. Ее резолютивная часть настолько исчерпывающе объясняет польскую точку зрения на южно- русский сепаратизм, что заслуживает нашего особого внимания5™1'3.
Польша, по мнению господина Сроковского, имела после падения великого княжества Киевского, да, несомненно, имеет и доселе, предназначение сливать воедино культуры византийскую и римскую, чтобы создалась культура высшего порядка для всех (!) рас европейско-азиатского континента. С другой стороны, Польше свойственно неизменно восточное направление ее исторической экспансии как по расовым признакам ее населения, так и по характеру ее территории; борьба на западном фронте носила всегда характер оборонительный. Логика исторического развития приказывала полякам идти не только на Киев и Черное море (по экономическим императивам), но и к центральному очагу восточной культуры, к Москве как к правопреемнице Византии.
Переходя от этих общих соображений непосредственно к своей теме, польский публицист заявляет, что всестороннее национальное развитие русинов (малороссов) является для польской «справы» делом выгодным и желательным.
Самым важным объектом векового спора нашего с Россией, говорит господин Сроковский, спора, нами окончательно проигранного, были области, обитаемые русинами. Большая часть этих областей перешла во власть России и стала одним из краеугольных камней ее государственного организма. Ни одна из покоренных Великороссией областей, не исключая даже служащей выходом к Балтийскому морю Ингерманлан- дии (Петербургской губернии. — Прим. С.Щ.)> не является для великодержавного бытия России столь безусловно необходимой, как именно Малороссия. Господин Сроковский подчеркивает, что объединительный режим русского правительства по отношению к Малороссии находит сторонников в наиболее либерально мыслящих кругах русского общества... В мозгу любого русского интеллигента, преисполненного либерализма и гуманности, вмещается значительно легче представление о широкой политической и культурной автономии приволжских татар, чем об автономии для Украины-Руси. В этом господин Сроковский не видит ничего удивительного: великую державу русскую невозможно себе представить без Малороссии.
Лично господин Сроковский не знает, достигнут ли русины (южнорусы) когда-либо такого развития, чтобы они могли создать соб-
348


ственное государство (какую-нибудь украинскую республику), но он не сомневается, что их национальное развитие всегда будет на почве русского государства элементом децентрализационным, а следовательно, ослабляющим сосредоточение сил России.
Усматривая в «национальном сепаратизме русинов» экономическую и социальную подкладку, польский публицист делает логический вывод: «коль скоро этот сепаратизм самым своим существованием становится опасным для нашего векового врага — великодержавной России... то тем самым он для нас представляет выгодное и желательное явление, ибо все то, что ослабляет моего врага, — полезно и желательно (wszystko jest dobrem і pozadanem, со oslabia mojego wroga).
В заключение господин Сроковский предлагает своим соотечественникам и русинам-сепаратистам помогать друг другу в целях развития и усиления за счет престижа России.
Мы легко верим, что польская интеллигенция смотрит на южно- русский сепаратизм как на таран, поражающий русскую мощь. Из роли tertii gaudentis поляки легко переходят и на амплуа подстрекателей, чему бывали примеры и в других аналогичных ситуациях.
Сохранились указания, что в 1860-х годах поляки старались «извлечь для себя пользу из грузинского и армянского движения; именно, закавказские поляки руководили теми кружками, где подрастала молодая Грузия и Армения; особенно на последнюю возлагались надежды»™’4.
Различные варианты мыслей, высказанных господином Сроков- ским, мы находим и у других польских публицистов на протяжении последних двадцати лет.
Граф Станислав Тарновский в 1891 году предлагал полякам и малороссам оказывать друг другу взаимную помощь и поддержку, ибо «Москаль насилует право и тех и других»™*5.
Архидипломат Дмовский176, в политическом памфлете 1904 года, квалифицировал Правобережную Малороссию (в ее прошлом, настоящем и будущем) как «историческое поле польской национальной экспансии»™'6.
В 1908 году руководящая статья авторитетного краковского журнала «Ateneum Polskie», написанная по поводу книг Дмовского «Немцы, Россия и Польский вопрос» и «Мысли современного поляка», высказывает полную солидарность ее автора с уверенностью Дмовского, что «развитие движения русинского может быть союзником в борьбе Польши с Россией». Содействие этому движению, лишь бы не в ущерб полякам, должно, по мнению «Ateneum’a», входить в программу каждого польского деятеля, если он имеет широкий кругозор. Польша, стремясь к полному развитию собственных национальных сил, должна поощрять национальные стремления малороссов. Последними в свою очередь должны быть оказаны реальные услуги польскому делу™'7.
Статья переносит польские интересы и к Востоку от Днепра. Теперь и в будущем, говорит «Ateneum», нельзя не придавать значения польскому колонизационному процессу в государствах, разделивших Польшу («panstwach zaborczych»); ибо при соответственной организации национальных сил, вопреки — конечно — планам этих государств, для последних создается призрак грознее самого польского вопроса, призрак перенесения польского вопроса далеко за пределы исторической Польши.


В той же статье мы находим обеты польской украинофильской лояльности. Долг поляков и малороссов не допустить, чтобы польско- российское примирение (соглашение), если ему суждено быть, СОСТОЯЛОСЬ за счет (интересов) малороссов. Ибо в таком случае создалась бы почва для повторения истории Хмельницкого и Мазепы (!), с предоставлением немцам роли Турции, Швеции или Московского государства.
Волынский землевладелец поляк Вацлав Липинский в изданной в 1909 году за кордоном брошюре открещивается даже от имени поляка. Между теми из нас, кто любит народ и свой край, не должно быть, говорит он, ни поляков, ни русинов, ни поляко-русинов; в полном сознании своей национальной индивидуальности мы желаем быть украинцами. Мы (поляки Западной Руси) должны своими духовными и материальными силами поддерживать местную культуру, культуру данного края и народа, культуру, которая может быть только украинской и которая, как видно из нашей истории, не может быть для нас чужой.
Вероятно, не обошлось без подписи господина Липинского опубликованное за границей и воспроизведенное «Радой» письмо за подписями сорока шести поляков, «проживающих в Правобережной Украине и горячо приветствующих стремление украинского общества к открытию собственного университета во Львове». Эти поляки советуют народу польскому, словами поэта, «оказывать поддержку другим, чтоб самому идти в гору» («isc przez drugich podniesenie») и рекомендуют помогать «развитию братского народа, с которым поляков тесно связывают кровь и история». Польская газета «Dziennik Petersburski» одобрила такую тактику своих земляков, но негодует на «украинских» студентов варшавского университета, пославших в Вену антипольский адрес по тому же вопросу. Другими словами, малороссам кое-что обещают, но от тех из них, которые попадают в «крулевство», требуют, чтобы они там плясали по польской дудке. Эта логика («do ut des») имеет смысл, но «Рада», посвятив этому вопросу длинную статью, от реплики по существу уклонилась™'8.
В позапрошлом году львовская украинская пресса опубликовала интересное заявление современного польского историка Люциана Тато- мира о роли украинства в судьбах Польши. По его мнению, Польша собственными силами не даст отпора двум могучим колоссам (Германии и России) и может против них держаться лишь, если вырастет («przy podnieseniu») Украина-Русь. Мы (поляки), говорит господин Та- томир, должны поэтому содействовать украинскому движению, предоставляя малороссам свободный выбор, либо остаться с нами в федерации, либо создать независимую Украину™'9.
Летом 1911 года орган польского коло в Государственной Думе, газета «Dziennik Petersburgski» констатирует с грустью, что в Правобережной Малороссии можно теперь говорить лишь с очень и очень большой осторожностью о «пановании (господстве) польщизны». Ее вытеснили новые силы (культура русская), силы весьма далекие от стремления к прогрессу и ко благу края; эти чужие, темные силы с цинизмом захватывают «спорные» пространства исключительно для себя. Газета уверяет, что значительная часть польской шляхты и хотела бы, и могла бы (если бы ей не были преграждены пути) работать на пользу края лучше, чем (русские) деятели, призванные в местное земство™’10.
350


Польская газета не обещает прямой поддержки украинскому движению, но изъявляет от имени польской интеллигенции готовность бороться против культуры русской. Одно другого стоит.
Почти одновременно с названной статьей высказалась по вопросу о Западной Руси закордонная польская газета «Познанский дневник», и притом очень неуважительно отозвалась о работе украинской партии. Украинские (и литовские) земли являются только объектом, о котором идет спор между русскими и поляками. Газета рекомендует полякам направить свой эмиграционный поток вместо Америки на соседние Литву и Украину. Утрату этих земель для польской культуры автор статьи отождествляет с утратой их для культуры вообще, так как «литовство и украинство не представляют самостоятельных, положительных культурных ценностей; они — ценности отрицательные и выросли только как следствие угнетения поляков». Развитие на украинских землях своей (украинской) культуры автор считает работой «pour le roi de Prusse». Присловью придается и вербальный смысл: «Dz. Poznanski» уверяет, что только «польскость» может остановить германский напор («Drang nach Osten»), и притом «польскость» на всем протяжении исторической Польши™'11.
В конце 1911 года редактор краковской «Krytyk’n» господин Фельдман выступил с передовицей, где он советует Австрии отбросить Россию из Средней Европы и низвести ее до ее исторического (sic) русла — до этнографической Москвы. Польская внутренняя (!) политика в отношении других национальностей в России должна, по словам господина Фельдмана, определяться всегда под углом зрения о независимости Польши; польза польской «справы» требует содействия возникновению сильного ирредентистского движения среди малороссов (и литовцев). «Нам, — говорит господин Фельдман, — должно быть на руку все, что дезорганизует русское государство и разрушает его силу»™'12.
В той же книге журнала находим статью «Национальные дела в Галиции». Роста силы украинцев, говорит ее автор, мы не только не боимся, но, напротив, не знаем лучшего способа держать Россию под угрозой; наш прямой национальный интерес велит нам упрочить правовое и политическое положение «украинцев» и дать русинам украинский университет: оттуда разольется волна ирредентизма и затопит Южную Россию.
В январе настоящего года польский публицист Р.Баталья (R.Battaglia) прочел в польском демократическом клубе во Львове реферат, где перечислял благодеяния, оказываемые поляками малороссам (русинам). «Защищая Холмщину от выделения ее из крулевства, останавливая поход православия и обрусения на Галичину, идя часто рука об руку с «мазепинцами» на Украине, поляки, по словам оратора, защищают «русинское» национальное дело и выполняют по отношению к малороссам ту же, собственно, миссию, какую выполняли поляки на протяжении нескольких столетий, защищая земли малороссов от басурман»™'13.
Нужно полагать, что теперь, когда вопрос о Холмщине решен окончательно, поляки на Украине будут чаще прежнего «ходить с мазепинцами рука об руку». Весной настоящего года закордонная газета «Slowo Polskie» грозила России по поводу холмского (тогда еще) законопроекта ультиматумом. «Если Россия, — говорит газета, — не признает границ крулевства, то и для нас справа польская не может замыкаться в
351


границах крулевства... Борьба за окраины (walka о kresy) должна на территории России (w zaborze rosyjkim) занять в нашей национальной политике такую же доминирующую позицию, какую занимает сейчас борьба за наши окраины в Пруссии и Австрии»™'14.
В V главе своей работы мы указывали на неоднократные попытки со стороны поляков привить «русинам» употребление латинской азбуки, говорили о малорусских произведениях поляка Свенцицкого и его газете «Slolo». Некоторые из малорусских изданий польской марки заслуживают особого внимания либо по проводимой в них тенденции, либо по месту их выхода.
Так, в 1861 году отпечатана в Риме абецадлом трехактная пьеса анонимного автора на малорусском наречии под названием «Нарка w utrapeniu» («Приключение Гапки»). Из предисловия видно, что автор пьесы — поляк. Он смотрит на Малороссию как на неотделимую часть Польши, а на малороссов как на людей польского племени; относительно малорусского языка (наречия) и литературы автор полагает, что они выработались всецело под польским влиянием, и думает, что и впредь они не должны из-под этого влияния выходить. В пьесе автор не скрывает своих симпатий к персонажам польской культуры; зато все, что затронуто русским влиянием, обрисовано автором в весьма неприязненном освещении™*15.
Автор пьесы проявил гораздо больше художественного чутья и понимания сценической правды, чем современные «украинские драморо- бы»: у него по-малорусски говорит лишь простонародье, а интеллигенция говорит по-польски или по-русски (действие пьесы происходит в Киеве).
В 1870 году в Париже польские эмигранты издавали трехъязычный журнал под заглавиями: «Zmowa» (издание для поляков), «Kupis susistarinas» (для литовцев) и «Hromadzki Zhowor» (для малороссов). Журнал имел целью подготовлять у нас третий польский мятеж и предназначался, разумеется, для подпольной пропаганды в Западной Руси™*16.
В 1879 году во Львове издана была на малорусском наречии (точнее на подольско-волынском диалекте) популярная «Jstorja Polszczy, Lytwy і Rusi», украшенная многочисленными рисунками и не менее многочисленными вымыслами. Предназначалась книга, очевидно, для мало- русских крестьян-католиков, или униатов (знакомых с латинской азбукой), и старалась внушить читателю убеждение о почти полном тождестве поляков с малороссами.
«Wsi SJawiane buly mezy soboju riwnymy», так поучает первая глава книги, «odnakoz difyly sia na Lachiw, muzykiw і wiadykiw. Lachy zwany od slova Lech, szczo znaczyt rilia, zahon zwanii, bufy najbohatszii і najbilsze majuczii znaczenia. Nyzszii od nych buli wladyki і muzyki. Piznijsze z Lachiw powstala szlachta». Приводим дословный перевод этого поучительного места: «Все славяне были между собой равны, однако же разделялись на ляхов, мужиков и владык (?). Ляхи, получившие имя от слова «лех», что означает пахатное поле или так называемый «загон», были самые богатые и имеющие наибольшее значение. Ниже их были владыки и мужики. Позднее от ляхов произошла шляхта»™*17.
О дальнейшей судьбе владык автор скромно умалчивает. Мы не думаем следить за всеми тенденциозными измышлениями историка и приведем лишь заключительное пожелание сочинителя книги.
352


«Treba nadijaty sia, szczo Boh kofys werne naszoj polskoj і ruskoj («малорусской») bat’kiwszczyni dawnu swobodu і dawnyj dobrobyt»™'18.
В конце прошлого века выработка украинского языка во Львове и появление в Галиции литературы на этом языке не увеличило там украинофильских тенденций в польском обществе. Борьба в утракви- стичных школах (а особенно во львовском университете) скоро показала, что благоприятное отношение поляков к новому украинскому языку и новому правописанию истекало исключительно из надежд видеть в украинской литературе не предмет для местного потребления, а предмет вывоза в Южную Россию как средства борьбы с ростом русской культуры «в забраном крае»: вспомним, что под этим соусом удалось и покойному Антоновичу превратить львовское товариство в науковое. У себя дома (в Галиции) поляки склонны смотреть на развитие украинской литературы лишь как на неизбежное зло, а на свое попустительство по отношению к ней, лишь как на жертву, приносимую в интересах западнорусских «кресов». Поэтому мы напрасно стали бы искать на протяжении последних тридцати лет искренних проявлений литературного украинофильства в среде австрийских (галицких и буковинских) поляков. Совсем иначе обстоит дело с тенденциями польской интеллигенции в Западной Руси. Здесь укра- инофильство стало не только теоретической аксиомой, но и успело проявить себя, за последнее семилетие, совершенно определенными внешними проявлениями. К тому, что сказано было нами по этому поводу в конце XIII главы и в начале настоящей, нам остается добавить несколько отдельных иллюстраций, выбирая из очень большого запаса их лишь немногие, более типичные.
Польский публицист Леон Василевский, издавший в прошлом году книгу под названием «Ukraina і sprawa ukrainska», объявляет себя «горячим сторонником возрождения украинского народа» и называет последний родственным (pokrewnym) польскому народу™'19. Мысль о близком родстве обоих народов проводилась также издававшимся в 1909 году в Киеве польским журналом «Przegl^d Krajowy» («Краевой обзор») и в 1910 году журналом «Zjednoczenie» («Соединение»). Журналы эти за скудостью фондов и отсутствием подписчиков угасли, но работавшая в этих изданиях группа польской интеллигенции, преимущественно молодежи, не распалась. Ряды этих «ukraincow о kutturze polskiej» (так они любят именоваться), по уверению М.Грушевского, растут, и группа еще два года назад лелеяла планы новых публичных выступлений™'20.
В августе настоящего года в Киеве появилась (и угасла через две недели) новая польская «Gazeta Kresowa». В первом номере, излагая свое «profession de foi», редакция обещала «сохранить самые дружеские соседские отношения с братским («pobratymczem») украинским обществом, стремлениям коего к культурной самостоятельности мы будем всегда искренно сочувствовать».
В 1911 году «Рада», указав на примере поляков Антоновича и Рыльского, ставших полвека назад во главе украинофилов, удостоверяет, что и ныне поляки, примыкающие к такому направлению, «работают на ниве украинского культурно-национального возрождения». Такое течение в польском обществе никогда не прерывалось™’21. Этим уверениям «Рады» мы охотно верим и добавим, что в июле настоящего года в Кракове выпущена в свет польская книга (в 50 печатных листов) под
23 Заказ 857


заглавием «Z dziejow Ukrainy» («Из истории Украины»). Книга посвящена памяти Владимира Антоновича, Рыльского и Паулина Свенциц- кого. В числе четырех редакторов сборника фигурируют: волынский помещик Вацлав Липинский и покойный помещик из Сквирского уезда Киевской губернии Юзеф Юркевич. В марте настоящего года «прогрессивная» газета «Винницкий голос», выходящая в Подольской губернии, приглашает «представителей польской интеллигенции, которые не только сочувствуют национальной сознательности в украинском народе, но и активно работают для его блага, развить на столбцах газеты свои взгляды на польско-украинские отношения»™*22.
Перейдем к конкретным проявлениям польского украинофиль-
ства.
В Москве существуют три польских общества: «Благотворительное», «Общество польских женщин» и <<Польский Дом». Последнее, имеющее характер клуба, устроило в марте прошлого года «украинский вечер», посвященный чествованию Т.Шевченко; программа состояла из номеров польских и украинских™*23.
В декабре прошлого года такой же шевченковский вечер устроен был во Львове клубом польской прогрессивной молодежи «Zycie»; украинские номера исполнялись, впрочем, в польском переводе™*24.
В городе Радоме группа украинствующих отпраздновала в нынешнем году шевченковскую годовщину при помощи местного польского книготорговца Суханского, который устроил двухдневную выставку украинских книг, украсив витрину портретом поэта и плакатами о подписке на украинские периодические издания. Книги украинские фигурировали в городе Радоме впервые™*25.
Широкую поддержку оказывают часто в провинции украинству местные польские капиталисты (заводчики и фабриканты). В нашем свеклосахарном районе такая поддержка приобретает иногда характер инициативы со стороны поляков.
Так, в 1909 году польская администрация Новогребельского сахарного завода Киевской губернии приспособила часть рабочей казармы под сцену и организовала силами любителей из заводской интеллигенции и учителей министерской школы при заводе ряд спектаклей преимущественно на украинском языке™*26.
На Цыбулевском сахарном заводе (также польском) стараниями администрации и служебной интеллигенции была организована в 1907 году любительская труппа из рабочих (малороссов). Сведения имеются за 1909—1912 годы. Пьесы ставились исключительно украинского репертуара. При заводской библиотеке имеется для рабочих «небольшой, но прекрасно подобранный украинский отдел™*27.
При селе Капустянах Подольской губернии имеется сахарный завод. Владелец и высшие служащие — поляки. Рабочие (православные малороссы), из угождения перед начальством, чаще ходят в костел, чем в церковь. В декабре прошлого года, по инициативе нового учителя, было поставлено две украинских пьесы. Зрителей было около 300 душ крестьян, да душ сто интеллигенции заводской и из соседних сел™*28.
Особенно интересны факты, отмеченные прессой в феврале настоящего года и касающиеся культурной жизни на одном из заводов Ека- теринославской губернии.
В половине февраля телеграф принес известие, что польская администрация богатого завода «Запорожье» в Каменском устроила пятнад¬
354


цать тайных польских школ для детей русских (малорусских) служащих на заводе; диктовки велись на польском языке, детей называли польскими именами, русские названия городов переделывались в польские™1'29.
За несколько дней перед таким «открытием» газета «Рада» рисовала из жизни того же завода картинки украинской идиллии. В селе Запорожье-Каменском за три с половиной месяца разошлось на 170 с лишним рублей «украинского краму» (литературного); украинские книги продаются здесь в «книгарне» и у двух лубочников, а в близком будущем будут продаваться и в лавке села Елизаветовки за Днепром. По просьбе (!) рабочих открыт украинский отдел при Каменской заводской библиотеке для рабочих™1'30.
Верите ли Вы, читатель, чтобы такое братское сожительство польской и «украинской» культуры под одной кровлей было случайным совпадением?
Дело о польских школах, могущее кончиться для завода 15 рублями штрафа по приговору мирового судьи (примерно, по рублю за каждую тайную школу), всплыло благодаря назначению нового станового пристава, с которым завод не сумел (хотелось бы так думать) или не успел устроить entente cordiale. При всей своей чудовищной наглости попытка полонизировать кусочек Новороссии является менее опасной, чем украинская пропаганда, развиваемая, очевидно, в виде промежуточной или подготовительной фазы и растущая здесь рука об руку с пропагандой социал-демократических доктрин.
Особенную «прихильность» к украинству питают заводы берди: невского уезда Киевской губернии. В пригороде города Бердичева украинский театр устроен на кожевенном заводе К.Шленкера. Администрация завода (преимущественно польская) «относится очень сочувственно к этому, ассигнует на каждый спектакль 25 рублей, соорудила сцену и декорации; вход для рабочих — бесплатный». Существует любительский театр и на польском заводе господина Матушевского при селе Бродецком того же уезда; пьесы ставятся преимущественно украинские™1'31. По имеющимся у нас сведениям, устраивались украинские спектакли несколько лет тому назад при одном из заводов с польско- еврейской администрацией.
Со стороны поляков украинофильство проявляется не только денежными капиталистами, но и хранителями духовных богатств — католическим духовенством; ксендзы идут на этот путь, чтобы-удержать в латинстве менее стойких прихожан и привлекать новую паству.
Еще в IV главе мы упоминали о польско-католических аппетитах кружка Янского по отношению к Западной Руси. Историческим вожделениям этим, вероятно, не суждено в близком будущем заглохнуть.
К униатской пастве — к галицким «русинам», и в настоящее время (сообщение относится к 1907 г.) обращаются из Рима с такой речью: «О mei Rutheni, per vos Orientem convertere spero!» («О мои русины, через ваше посредство я надеюсь обратить Восток»)™1'32. Из истории известно, что впервые эти слова сказаны были в 1626 году папой Урбаном VIII Холмскому епископу Мефодию Терлецкому.
В Западной Руси ксендзы не имеют к своим услугам польских школ (как в Галиции); в русской школе и культуре они справедливо видят оплот православия, а потому вынуждены идти на компромиссы. На Волыни, в Подолии, (отчасти) в Холмщине есть много малороссов-
23*


католиков, совершенно не владеющих польским языком и не понимающих польской проповеди™'33. Казалось бы, что русское слово (коим все ксендзы очень удовлетворительно владеют) могло бы играть роль посредника между пастырем и его пасомыми как при исполнении треб на дому, так и в костельной проповеди. Чтобы избежать русского жупела, ксендзы обращаются в таких случаях к «покровной украинской мове», сдабривая польскими словами свою речь еще усерднее, разумеется, чем львовское «Науковое товариство».
Так, в местечке Радзивиллов (Волынской губернии) ксендз говорит костельную проповедь сперва по-польски, а потом повторяет то же самое по-украински™'34.
В Проскуровском уезде (Подольской губернии) некоторые ксендзы говорят проповеди по-украински™'35.
В Холмщине польские ксендзы говорят украинские проповеди, а польские «деятели» обращаются к местному населению и с печатным словом на украинском языке™'36.
Собственная память подсказывает нам наличность украинского церковноучительства и в костелах западной части Киевской губернии.
В самом Киеве одна из разновидностей воинствующего католицизма основала три года назад организацию, где она идет рука об руку с радикальствующим украинством. Мы разумеем киевское «Общество друзей мира». Основанное в 1909 году, Общество свело свою трехлетнюю деятельность к ряду выступлений польско-националистического и клерикально-католического характера. Во главе общества находится несколько представителей «местной польской колонии» (так любят себя именовать поляки-киевляне), несколько старшин киевского украинского клуба, пара другая семитских интеллигентов (с раввином включительно), а также некоторые русские «прогрессисты». Председательствует в Обществе потомок ополяченного малорусского рода, граф Михаил Тышкевич; товарищем председателя — также поляк. Заседания (собрания) «друзей мира» происходят в украинском клубе; судя по памятным книжкам (годовым отчетам Общества), в этих собраниях бывают иногда доклады на украинском языке.
Весной 1910 года председатель Общества, членами которого являются лица различных вероисповеданий (и национальностей), исходатайствовал для Общества «апостольское о Господе благословение»... римского папы. Действовал ли в данном случае граф Тышкевич по уполномочию правления или самоуправно, нам не известно, но целование папской туфли (хотя бы и символическое) от имени православных членов Общества, с раввином на придачу, обнаруживает тенденцию Общества к политическому, извращенному использованию религиозных эмблем.
В августе 1910 года издающаяся в Киеве польская газета рекомендовала своим соотечественникам воспользоваться киевским «Обществом друзей мира» как орудием для заявления протеста по поводу раздела Польши в XVIII веке. Протест газета советует сделать пошумнее: создать целый ряд новых «союзов мира», записываться в члены существующих (для образования там польского большинства). Если руководители их не подходящи, то сменить руководителей и повернуть их деятельность в желательном для себя направлении. Протесты предполагалось приурочить к римскому «Конгрессу мира» 1911 года™'37. Совет польской газеты не принят был киевскими «друзьями мира» к
356


исполнению; по очень оригинальным (чтобы не сказать более) соображениям, они выступили с бойкотом самого конгресса.
Весной 1911 года правление киевского Общества заявило через своего председателя постоянному комитету международной лиги мира в Берне об отказе Общества участвовать в римском «конгресс мира» из нежелания оскорбить ватиканского узника через принятие гостеприимства хозяйничающих в Риме узурпаторов (с конгрессом долженствовали совпасть празднества по случаю тридцатилетия объединения Италии). Мегаломания захудалого и захолустного киевского кружка довела его, как видим, до желания рядиться в дипломатическую тогу: подражая традиционной политике апостолического короля и императора Франца- Иосифа, регистрированное по русским законам разноплеменное и разноконфессиональное общество, состоящее на 3/4из узких националистов (польских и «украинских»), демонстративно объявляет бойкот национальному итальянскому празднику и подчеркивает вторичное целование папской туфли, той туфли, которая 300 лет назад, опершись пятой на киевскую гору Киселевку, давила святые горы обители Печерской.
На годичном собрании 1 июня настоящего года киевское «Общество друзей мира» почтило почетными дипломами своих действительных членов: архиепископа Тульского Парфения (редактора украинского перевода Евангелия) и луцко-житомирского бискупа Лонгина Жарно- вецкого. Из посторонних лиц Общество избрало в почетные члены профессора М.М. Ковалевского (видного деятеля украинской партии в Петербурге) и львовского униатского митрополита графа Андрея Шеп- тицкого (русофоба «pur sang»). Дирижируемое польской дудкой Общество запротоколировало, в том же собрании, свой протест против «выделения Холмщины в отдельную губернию и против реформ (?!) в ее управлении».
Недалек, вероятно, от истины львовский корреспондент «Нового времени», писавший в августе нынешнего года, что Ватикан и поляки стараются, при помощи «украинской» идеи ополячивать малороссов. В Галиции это давно делают, а в Киеве миссию эту берут на свои плечи «Друзья мира»ХУ1*38.
Киевские пацифисты, или паписты, успели за три года высказать свою солидарность с украинским движением в России, а еще более с движением латино-польским. Еврейскому вопросу они уделили гораздо менее своего благосклонного внимания: лягнули нашу следственную власть и судебно-медицинскую экспертизу по поводу дела Ющинско- го—Бейлиса.
Настоящим «другом мира», но специально мира между украинской партией и польским национализмом, увлекающимся в борьбе вокруг украинского университета в пределах Галиции и Лодомерии до степени грубых шовинистических выходок, является закордонная польская газета «PrzegM». Для оценки польских симпатий к украинству в России толкования польского органа весьма ценны, ибо они не только правдоподобны, но и близки к истине. Частью они, по цашему убеждению, не лишены инструктивно-пророческих черт.
«Можно, — пишет газета, — смотреть на украинское движение с двух точек зрения: с общепольской а галицкой. Если станем на последнюю точку зрения и не будем думать о том, что может случиться в остальных польских землях, то, конечно, должны считать украинцев за
357


наших врагов... Не будет это, однако, ни разумно, ни политично; этим мы только переложим наши заботы на плечи будущих поколений. Иначе будет смотреть на этот вопрос поляк, подходящий к украинскому движению с общепольской точки зрения... Он скажет, что перспектива приобретения себе союзника в русских украинцах (в подлиннике фраза звучит еще определеннее, но переводчик предпочел воздержаться от дословного перевода) для Польши так ценна, что для нее стоит пожертвовать теми мелочами, которые так пугают наших шовинистов в Галиции. Украинский университет во Львове, хотя бы он стал солнцем, к которому спешила бы из целой Южной России украинская молодежь... стал бы очень важным фактором ее политического и национального самосознания™'39.
Такая «общепольская» точка зрения не нова и была прекрасно усвоена еще в прошлом столетии польской интеллигентной молодежью. Все польские кружки учащейся молодежи в университетских городах Западной Европы сгруппированы в две крупные организации: националистическую «Унию заграничных товариществ польской молодежи», возникшую в Швейцарии в 1887 году, и отколовшийся от нее в 1899 году социалистический «Союз прогрессивной польской молодежи».
Обе организации устраивают ежегодные съезды. Из двадцати пяти съездов Унии («Zjednoczenia») восемнадцать имело место в Швейцарии, два — в Париже и пять — в Бельгии.
На III (парижском) съезде 1889 года польскими студентами выработана была резолюция «с выражением самых горячих пожеланий национального развития Украины, как в смысле языка, обычаев и религии, так и в смысле стремлений к политической самостоятельности, причем съезд «признал за соответствующее национальным польским задачам и политическим интересам польского народа объединение западнорусского народа (малороссов и белорусов), равно как и возобновление союза (поляков) с Украиной на федеративных началах; поляки, живущие на Украине (Руси), должны развивать свою деятельность либо на почве украинского национального движения, либо содействием национальному движению польскому на польской почве, не уменьшая, однако, своего участия в движении украинском». В связи с этим запротоколирована на том же съезде другая резолюция, гласящая, что «правильно понятые интересы народов польского, западнорусского и литовского — тождественны, ибо все они должны добиваться национально-политической и социальной (?) независимости; усилия поляков-революционеров должны быть направлены к организации польско-западнорусско-литов- ской партии, которая стремилась бы к созданию федеративной республики из этих трех народностей». До 1901 года уния благосклонно смотрела и на червонорусов, но борьба из-за Львовского университета охладила симпатии поляков к галицким русинам. Польская платформа относительно западнорусских губерний осталась тем не менее прежней.
Программа «Союза прогрессивной польской молодежи» также опирается на «необходимость содействия западнорусскому и литовскому национальному движению в надежде, что оба народа будут рука об руку с революционной Польшей добиваться политической свободы»™'40.
358
Польское владычество в Западной Руси ознаменовалось с XVI века обильной еврейской колонизацией ее. Польские евреи играли здесь при


магнатах роль налогового пресса, давившего малорусское «быдло». Аренды и откупа, коснувшиеся даже христианских треб и таинств, сгустили атмосферу взаимоотношений между евреями и гоями, результатом чего были разряды народного негодования и гнева в XVII веке (казацкие «войны») и в XVIII веке (гайдамаччина). Прошлое XIX столетие, упрочившее за евреями западнорусских губерний репутацию монополистов сельского кулачества (ростовщичества), далеко не уменьшало остроты хронического антисемитства в народных массах: в течение последних сорока лет на наших глазах прошло несколько безобразных по антикультурности еврейских погромов в России. Как видимый casus belli выдвигались то религиозные, то расовые мотивы, но нам, южанам, хорошо известно, что все эти погромы развивались исключительно на экономической почве. Паутина рвалась каждый раз от перегрузки ее мухами.
Заграничными публицистами, односторонне информированными, преподносилась неоднократно читателям басня о провоцировании погромов вожаками монархических (консервативных) организаций и даже органами русской администрации. Отрицалась, одним словом, или замалчивалась стихийность движения. Послушаем, однако, что писала по этому поводу пять лет назад, в минуту откровенности, юдофильская «Рада». Когда думские кадеты исключили из своей фракции члена Государственной Думы Сторчака за то, что он подписался под известным запросом о незаконном проживании евреев вне черты оседлости, «Рада», обрушившись на «панскую партию кадет», заявила: «Напрасно кадеты думают, что юдофобство крестьян происходит от внешнего воздействия на них со стороны черносотенцев. Нет: весь народ украинский болеет юдофобством. Поэтому даже те из крестьян, которые высылались из городов на родину в качестве эсдеков и эсэров, принимали участие в погромах наравне с другими»™*41. Сказано коротко и ясно.
Украинская пресса в Галиции, особенно газеты «Руслан» и «Діло», настроена к еврейству враждебно. Та же пресса в России, за исключением «Рідного краю» и «Рады», обыкновенно, по тактическим соображениям, еврейский вопрос замалчивает.
«Рідний край», издаваемый и редактируемый родной сестрой покойного М.Драгоманова «Оленой Пчилкой», носит яркую антисемитскую окраску. «Рада» систематически юдофильствует, но лишь до известной степени и в определенном направлении. Газета негодует на еврейскую буржуазию за ее стремления приобщиться к русской культуре, то есть за увеличение кадров русской интеллигенции на Юге России. Евреи-сионисты (националисты) и поалей-сионисты (национал-социалисты) пользуются, наоборот, большими симпатиями украинской газеты; в этот раз «Рада» верна заветам М.Драгоманова, который настойчиво советовал украинофилам «способствовать возникновению и развитию национального сознания среди еврейских народных масс»™*42; давал он эти советы в то время, когда и самый сионизм еще не народился (как известно, он вырос на почве погромов 1881 —1882 гг.). Еще более сочувственно смотрит, разумеется, «Рада» на слои еврейства, примыкающие к платформе «бунда», которая близка «украинской» платформе своим оппозиционным, государственно-деструктивным характером. Стоит «Рада», не только по долгу «прогрессивного» органа, но и «pro domo sua», за еврейское равноправие: снятие черты оседлости
359


должно вызвать массовый исход евреев на Север и Восток, облегчая экономический гнет, тяготеющий ныне преимущественно над малорусским населением.
Такую же точку зрения на снятие черты оседлости обнаружили «Літ. науковий вістник» (редакционная статья профессора Грушевского «Конец гетто»).
Из сказанного ясно, что еврейству в целом нет поводов вскармливать у себя симпатии к украинскому движению, обоготворяющему такого ненасытного юдофоба, каким был Тарас Шевченко. Помимо того, еврейство слишком практично, чтобы таскать каштаны, непригодные для утилизации, и имеет слишком хороший нюх, чтобы класть в свой портфель векселя, большинство которых окажется, вне всяких сомнений, бронзовыми.
Оппозиционное еврейство, заполонившее не только южную провинциальную прессу, но и немалую часть столичной, смотрит на украинское движение не только благодушно, но иногда и благосклонно («Биржевые ведомости» Проппера, некоторые газеты в Одессе, Киеве, Харькове). Чем мельче газета (Умань, Винница), тем ярче проявляется у нее украинофильский зуд.
Ярым защитником идеи украинской автономии является, например, в настоящее время талантливый журналист еврей-одессит господин Жаботинский, примыкающий по своим политическим убеждениям, по- видимому, к поалей-сионистам.
Отдельные случаи открытой работы семитов в рядах украинофи- лов и партизанов современного украинства можно, по-видимому, перечесть по пальцам.
Екатеринославский помещик Герш Борухович Кернер, в период времени 1890—1907 годов, оседлывал довольно часто украинскую «шкапу» и даже издал два сборника своих поэтических вдохновений; посвящал он поэзии молодые свои годы и занимался преимущественно лирикой. Дальше литературного украинофильства не пошел.
В конце прошлого столетия деятельным членом украинской громады в Киеве состоял еврей господин Беренштам (кажется, присяжный поверенный). Еще раньше, в 70-х—80-х годах, в Киеве ходили слухи о местном еврейском капиталисте господине Р. как о меценате «украинских письменников», который, будто бы, даже субсидировал некоторые льбовские товариства. Нам думается, однако, что роль этого капиталиста могла сводиться к инкассированию «складок» в Киеве и к пересылке денежных сумм за кордон.
Гораздо более крупную роль играют в украинской партии упомянутые уже нами раньше постоянный сотрудник «Литер, науков. вістника» господин Гехтер (одно время редактировавший этот журнал) и редактор «Записок» киевского украинского «Наукового товариства» господин Пе- ретц; последний, судя по фамилии, принадлежит не к польско-немецким евреям («ашкенази»), а к евреям испанским (так называемым «сефар- дим»). Господин Перетц (филолог) является таким же прямым дополнением историка господина Грушевского, каким был учитель господина Перетца П.И. Житецкий для покойного В.Б. Антоновича — учителя господ Грушевского и Багалея.
Взаимоотношения между украинской партией и еврейскими группами освещаются прессой крайне редко, и притом в достаточной мере тускло и расплывчато.
360


Так, основавшаяся в 1900 году в России революционная фракция украинской партии работала в южных городах над рабочими, чтобы подобрать в их среде подходящий контингент пропагандистов для деревни. Рабочих-малороссов вербовать было очень трудно, и, например, киевский отдел фракции (так называемая «Вильна громада») долгое время работал в среде местных еврейских рабочих басонщиковхумз. Очевидно, что на украинского червячка обращали некоторое внимание лишь евреи-бундисты, но поймался ли хотя один из них на эту приманку, об этом ничего неизвестно.
В прошлом году «Рада» сообщала, что в местечке Янушполе на Волыни еврейская молодежь не только сочувствует украинскому движению, но и участвует в немХУ1'44.
Весной нынешнего года, в начале избирательной кампании по выборам в 4-ю Государственную Думу, «Рада» перепечатала из «Голоса Москвы» слух, будто одесские украинцы входят в предвыборный блок с еврейскими националистами в Одессе; в 1911 году та же «Рада» оповестила, что еженедельник «Еврейский мир» доказывает необходимость блока в Государственной Думе между «депутатами с территории Украины», то есть малороссами и депутатами-евреями; кто выиграл бы от этого блока, видно из того, что в 3-ей Государственной Думе евреи располагали одним голосом (господина Нисселовича)™'45.
Нынешним летом «Рада» опубликовала несколько письменных выражений сочувствия со стороны своих подписчиков и читателей по адресу украинской партии в Галичине, домогающейся основания во Львове украинского университета. Под одним из таких писем красуется двадцать одна подпись абитуриентов житомирской 2-й гимназии, в том числе четыре подписи принадлежат евреям. Три еврейских подписи оказалось под аналогичным письмом в редакцию от рабочих Лозовой- Павловки (станций Южных железных дорог)ХУМ6. Объяснение этим выступлениям со стороны семи евреев мы легче всего найдем, если учтем неизбежную в подобных случаях товарищескую, чисто стадную солидарность в акте, ничего не стоящем и ни к чему не обязывающем. Хотя возможно, что некоторые подписи принадлежат «сознательным украинцам» от племени израилева.
Таким образом, украинофильство евреев (активное и планомерное) пока еще трудно различимо простым глазом. В последнее время можно, пожалуй, отметить, что некоторые еврейские торговые фирмы и часть еврейской интеллигенции (лица вольных профессий) оказывают «Раде» поддержку помещением платных публикаций: при более чем скромном тираже газеты вопрос переносится здесь в сферу идейной благотворительности.
Справедливость требует сказать, что еврейство не везде и не во всех случаях сохраняет по отношению к украинству простой или дружественный нейтралитет. Наблюдаются иногда и факты противоположного свойства. Так, в городах Галиции евреи тянут сторону поляков и, по словам «Рады», с неохотой сдают квартиры лицам «украинской народности», а для «украинских институций» и вовсе не хотят сдаватьХУ1'47.
Интересную отповедь по адресу украинской партии прочла (в пылу полемики) одна маленькая, ведомая еврейскими публицистами киевская газета «Южная копейка».
В предисловии к статье своего сотрудника редакция оговаривается, что ни она, ни автор статьи «не являются противниками или ненавистни-
361


ками малороссов». «Но, — говорит редакция еврейской газеты, — когда национализм чересчур уже обособляется, когда он переходит в шовинизм — он одинаково и смешон, и противен. Когда исторически образовавшиеся слова: хохол, малоросс, слова признававшиеся и употреблявшиеся великим Гоголем, объявляют неприличными и оскорбительными — это смешно; когда Шекспира и Ибсена переводят на исторически мертвое, для оживления измененное профессором Грушевским до неузнаваемости и непонимаемости наречие — это противно. Таких явлений мы, конечно, противники, и будем с ними бороться, и будем их высмеивать»™*48.
Мы не переоцениваем даваемых на ветер обещаний газеты и не ждем их выполнения, но приведенное выступление делает честь и трезвому взгляду редакции на вопрос, и ее острому языку.
Украинская партия, как показали последние десятилетия, имеет друзей и в Западной Европе в лице австрийских и германских немцев. Мы не назовем их, однако, украинофилами, так как речь здесь идет о правящих и дипломатических сферах, где нет места дружбе либо симпатии, а царствует и повелевает один голый практически расчет.
В последние месяцы вопрос об австрийской опасности вступил в такую интересную фазу, а призрак этой опасности обнаружил такую наклонность к материализации, что изучение этого вопроса могло бы заполнить объемистую книгу. Наши задачи позволяют нам, однако, коснуться этой темы лишь постольку, поскольку она имеет связь с украинским ирредентизмом.
В главах VI и VII, при экскурсах в культурную историю Восточной Галичины со времени перехода ее под власть Габсбургов, мы упоминали неоднократно о тактике австрийского правительства относительно друзей и врагов русской культуры на территории Галиции и Лодомерии. К сказанному раньше добавляем еще несколько новых исторических справок, способствующих пониманию событий последних лет и даже месяцев.
Польский историк и публицист граф Ст.Тарновский рассказывает, что австрийское правительство, заняв, после первого раздела Польши в 1772 году, Галицию, подметило сразу, что у некоторых галичан (rusinow), особенно в среде духовенства, тлеет в душе неприязненное чувство к полякам. Австрийские губернаторы писали по этому поводу в Вену в своих рапортах, что если бы поляки захотели бунтовать против правительства, то последнее могло бы иметь в вышеупомянутых русинах союзников против поляков. При этом указывалось и на рискованность такого средства: «Русины, которые бы возненавидели поляков, могли бы через меру (zanadto) полюбить «москалей»», что представляло бы для Австрийской империи опасность, ибо кроме русинов в Галиции есть они в Буковине и за Карпатами в Венгрии, есть и словаки, есть и православные. Если бы все они благодаря сходству языка и обряда (церковного) или благодаря единству исповедания стали проявлять тяготение к России, то Австрии это причинило бы не мало хлопот XVI*49.
Аналогичные мысли находим мы у немецкого историка И.Х. Энгеля. «Кто бы не встревожился, — пишет в 1796 году этот австрийский патриот, — при мысли, если бы русское правительство сказало, что Галичина — русская область, ибо тут владели родичи и потомки киевских великих князей? Напрасно Австрия возражала бы: какое право
362


могут иметь Романовы на то, что было в руках потомков Владимира? Русское засилье подкрепило бы свои притязания пушками и штыка-
В докладе львовской (немецкой) администрации от 13 декабря 1816 года на имя венской придворной канцелярии писалось, что возникает опасность для австрийской державы, если галичане сплотятся духовно, ибо галицко-русский язык есть лишь наречие русского языка (der russiscen Sprache)XVI'51.
Современный польский публицист Воринский удостоверяет, что австрийское правительство питает в Галичине хронический страх перед русским призраком (przed widmem rossyjskiem)XVI*52.
Формальный и беспощадный поход против русской культуры в Галиции, резко поднявший фонды еле прозябавшего украинофильского народничества, начат был австрийским правительством после Берлинского конгресса 1878 года. Австрия и Германия заключили тайный договор против России, и Австрия принялась искоренять в своих восточных областях «русскую опасность». Из Вены во Львов в помощь наместнику Голуховскому прислали немца Лебля (Lobl) с экзекуционно-диктаторскими полномочиями. Вскоре арестованы были редакторы всех (шести) русских газет во Львове и тысячи крестьян и чиновников по всей Галиции. Митрополит Иосиф и многие русские деятели были изгнаны; другие — лишены должностей. Митрополия, консистория, школы, монастыри оказались в руках иезуитов и украинофилов-народов-
Знаменательны слова покойного М.Драгоманова о немецкой закваске литературного украинофильства в Галичине. «Можно сказать,— заявляет этот эксперт и знаток истории украинства, — что мысль о вполне самостоятельной украинской литературе есть мысль скорее ав- стро-руская («руская» от «русине»), чем российско-украинская»ХУ1*54.
Переходя к XX столетию, мы не можем не упомянуть, что венский немецкий орган соборно-украинской партии «Ukrainische Revue» (переименованный в «Ukrainische Rundschau») основан был на немецкие деньги: редакция получала их от некоего немца БрюнераХУЬ55.
Краковский польский орган «Slowo Polskie» поместил в нынешнем году крайне сенсационную статью депутата венского парламента Яна Заморского о составленном в 1908 году австро-германском проекте территориальных прирезок за счет русского государственного тела. Оставляя правдивость сообщения на ответственности автора статьи, приводим наиболее существенную ее часть.
«Русская революция и русско-японская война обратили внимание дипломатии австрийской и германской на русские области (kraje). В 1908 году, во время аннексии Боснии и Герцеговины, порешен был план урезки русских владений, а именно: Пруссия намеревалась занять Царство Польское по реку Вислу (с Варшавой), согласно границам последнего раздела Польши (в 1795 г.); Австрия проектировала захватить Подолию, Бессарабию, бывшее воеводство Брацлавское и опереться на Черное море с Одессой (в качестве третьего крупного порта)... Планы эти имелись, конечно, и раньше, а в 1908 году лишь собирались их осуществить. В марте 1908 года, накануне ожидавшейся войны Австрии и Германии с Россией, весь мобилизационный план был разработан в этом именно направлении. Войны не случилось, но план остается в силе поныне»ХУЬ56.


В течение прошлого (1911) и настоящего годов вопрос о связи между политикой австрийского правительства и украинским движением (в Австрии и у нас) почти не сходил целыми месяцами со столбцов политической прессы. В поводах к этому недостатка не наблюдалось.
В январе прошлого года в заседании австро-венгерских делегаций чешский публицист и видный политический деятель доктор Крамарж177 открыто заявил о завоевательных планах Австрии, о предполагаемом вступлении австрийских войск в Южную Россию, о занятии ими Киева и Одессы для создания независимой (?) Украины. В конце того же месяца телеграф из Вены принес известие о переговорах графа Андрея Шептицкого (львовского униатского митрополита) с кабинетом Бинер- та относительно ряда новых уступок украинской партии в Галичине. «Австрийское правительство, — гласит телеграмма, — надеется путем искусственного подъема украинского движения в Галиции вызвать и в Южной России национальный (sic) украинский сепаратизм и создать там в случае надобности даже революционные осложнения».
Комментируя эти известия, «Новое время» высказало уверенность, что «Австрия рассчитывает найти в России двух союзников, именно — поляков и украиноманов; подготовляются два восстания — в русской Польше и Малороссии, как это было в замыслах Наполеона и Карла XII». План Австрии — отколоть от России не только поляков, но и малороссов, газета называет дьявольским, ибо «речь идет не о какой- нибудь мелкой мерзости, а о жизни и смерти России». «Если бы речь шла, — справедливо говорит «Новое время», — о народе чуждом, — о Поляках, например, мы едва ли имели бы право быть в большой претензии на Австрию. Чужое останется чужим; покушение на русскую Польшу, главным образом, касается не нас, а поляков. Покушение же на Малороссию есть попытка взорвать Россию и превратить самое племя русское в развалины»™*57.
На присутствие австрийских дрожжей указывал весной 1911 года и «Киевлянин», по наблюдениям которого «украинофильская антреприза... в последнее время особенно усердно работает, силясь создать у нас украинофильское движение для использования его в целях польских, австрийских и российско-революционных™*58.
Нам думается, что антирусская политика служит той единственной точкой соприкосновения, на которой сходятся цели польские и немецкие, дающие определенную окраску австрийскому международному курсу.
Осенью прошлого года орган профессора Грушевского сообщил, что наместник Галиции, поляк Бобржинский, был вызываем в Вену и вернулся с инструкциями от императора и министра-президента барона Бека — «мирно улаживать украинский вопрос и не оказывать поддержки москвофилам» (то есть русской национальной партии в Галичине)™*59. Как известно, Бобржинский немедленно воздвиг жестокое гонение на русское национальное движение и православие в Галиции (одновременно правительство стало душить русскую культуру и в Буковине). В начале декабря, в органе чешской социал-национальной партии «Ccske Slovo» появился «послужной список» господина Бобржинского, составленный со слов галичанина Маркова (члена парламента) и аттестующий польского администратора как человека «воспитанного в духе иезуитского шовинизма и преисполненного невероятной ненависти ко всему русскому».


Еще в бытность свою вице-президентом краевого школьного совета, читаем мы в этом формуляре, Бобржинский создал нынешнюю систему в так называемых украинских гимназиях, отличающуюся беспредельной ненавистью к России и фальсифицированием истории в школьных руководствах. Зато к галицким немцам наместник очень милостив: во время его управления краем немцы организовались здесь политически, начали издавать газету («Volksblatt fur Galizien»), в некоторых общинах захватили в свои руки общинное самоуправление. Депутацию галицких немцев этот польский националист принял очень любезно и обещал ей даже учреждение немецкой учительской семинарии™*60.
Австрийский режим в Буковине стал с прошлого года по своему русофобству не только невыносим, но и недостоин культурного государства. Дошло до того, что русских богословов, не желающих назвать себя «украинцами», гонят из семинарии (в Черновцах). Окончивших семинарию воспитанников епархиальная власть без разрешения правительства боится рукополагать; а рукоположенный молодой священник до тех пор не может получить прихода, пока не подпишет в торжественной обстановке, в присутствии краевого президента и чиновников, нижеследующего обязательства: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, лишь украинцем и только украинцем»™*61.
Язвой русской Буковины в последние годы являются члены украинской партии депутат парламента Василько (имеющий большие связи в Вене) и его подмастерье профессор Смаль-Стоцкий (творец велемудрой украинской фонетики).
В октябре 1911 года в «Московские ведомости» помещена была корреспонденция из Галиции, раскрывающая современную тактику австрийского правительства, желающего уничтожить там трения между поляками и украинофилами, чтобы иметь для себя в рейхсрате голоса и тех, и других. Дальнейшая цель правительства «выдвинуть украинофи- лов, которые доселе имеют лишь значение политической партии, как отдельную нацию, враждебную ко всему русскому». Австрия, по словам автора корреспонденции, надеется использовать сепаратистические стремления в Малороссии, посеять между малороссами и великороссами братоубийственную распрю и расколоть русский народ и русское государство на две враждебные друг другу группы не только с национальной точки зрения, но и с политической™*62.
Как видим, разоблачения эти совпадают со словами Крамаржа в делегациях и косвенно подтверждают неизменность позиции, занятой Австрией по отношению к Южной России еще с 1908 года.
В конце октября прошлого года сотрудник «Нового времени» интервьюировал доктора Крамаржа по вопросам австро-славянской политики и опубликовал отчет об этом интервью в своей газете™*63. Это интервью наделало много шуму в Австрии, и доктор Крамарж письмом в венскую «N. Fr. Presse» счел за благо внести некоторые поправки в передачу интервьюером заключительных фраз его политического «expose».
В первой части беседы, где нововременская редакция осталась без каких-либо поправок, чешский политик, преподнеся несколько комплиментов по адресу поляков, перешел к галицким так называемым украинцам (украинской партии), которые «желают нанести удар в самое сердце русского народа и расколоть русских надвое». Украинское дви-
365


жение Крамарж аттестует «по существу противоестественным, антирусским и поэтому антиславянским». За последние десять лет оно выросло, по его словам, «в весьма серьезную силу, с которой России придется очень считаться». Движение это всегда находило самую могущественную поддержку со стороны австрийского правительства и некоторых самых влиятельных кругов в Вене».
В конце беседы Крамарж высказал опасение, что «война между Россией и Австрией может вспыхнуть из-за Галичины, ибо здесь готовится опасный антирусский очаг, пламя которого должно переброситься в Южную Россию и зажечь брожение и мятеж в самом русском народе». Доктор Крамарж крайне удивлен «тем равнодушием и беспечностью, которые проявляет русское общество перед надвигающейся антирусской опасностью, исходящей из недр самого русского народа».
Второго варианта этой части беседы, опубликованного Крамаржем в «N. Fr. Presse», мы не приводим умышленно, ибо мы имеем доказательство, что Крамарж сочинил его уже post factum, для смягчения некоторой резкости и прямолинейности вырвавшихся у него в беседе слов.
Профессор Грушевский обратил внимание на то обстоятельство, что собственный орган Крамаржа («Narodni Listy») не опротестовал приведенного в «Новом времени» текста интервью, а наоборот, опубликовал его без всяких оговорок. Очевидно, говорит господин Грушевский, текст «Нового времени» воспроизводил слова Крамаржа верно, и последний, печатая свое опровержение («спростованне») для чужих, не счел нужным пустить его «во внутреннее употребление»™'64.
Парламентский клуб украинской партии (в Вене) выступил по поводу слов Крамаржа с протестом, препроводив таковой чешскому парламентскому клубу. Политические соратники Крамаржа дали «украинцам» отповедь, из которой видно, что сами галицкие «украинцы» рядом шантажных ходов провоцировали венское правительство на агрессивную антирусскую политику.
«Вождям украинской партии, — говорит чешская отповедь, — никогда не удалось бы почувствовать так быстро твердую почву под ногами, если бы они не ухитрились всякими правдами и неправдами уверить руководящие венские сферы, что они являются представителями не только трех миллионов галицких русинов, но также и 30 миллионов малороссов изо всей России. Дипломатии же того или иного государства нельзя ставить в вину, если она, на всякий случай, подготовляет себе различные вспомогательные средства; а одним из таковых как раз и считался украинский вопрос в России. Доктор Крамарж держится того мнения, что украинцы, не убив медведя, продают его шкуру известным венским высшим сферам»™'65.
По поводу опасений, высказанных Крамаржем, расписались в солидарности с ним во взглядах венский немецкий орган чешских националистов «Parlamentar», и краковская польская «Gazeta Narodowa»™'66.
«Русская империя, — пишет «Parlamentar», — вынуждена будет заявить протест против взращивания украинской нации. Благодаря искусственному взращиванию украинцев, между обеими соседними империями открывается пропасть. Это обстоятельство не может не внушить (австрийскому) правительству сомнений насчет переговоров о соглашении, как они понимаются и ведутся в Галичине и Буковине».
«Gazeta Narodowa» доказывала правительству, что если оно хочет ладить с Россией, если хочет, чтобы Россия не нарушала этого лада
366


поддержкой москвофильства в Галиции и пропагандой там православия, то пусть оно положит узду на украинские домогательства, на которые Россия не может глядеть спокойно, ибо они нарушают национальный покой в русской державе.
Как бы в дополнение к декларации доктора Крамаржа «Петербургские ведомости» опубликовали, несколькими днями позже, интервью своего сотрудника господина Рославлева с «влиятельным поляком из Северо-Западного Края». «Вы (русские), — сказал этот аноним, — не замечаете, что Австрия готовится к войне с вами: она помирила поляков с украинцами, задушила неославистов, ухаживает за чехами»™*67.
Вернее, по-видимому, было бы сказать, что благодаря чехам неославизм претворился очень быстро в австрославизм 96-ой пробы.
Очень оригинально реагировала на слова Крамаржа газета «Рада». С целью подорвать их авторитетность, она стала уверять, будто доктор Крамарж получает для своего органа («Narodni Listy») трехтысячную субсидию «из секретного фонда российского казначейства». Мы не ведаем, почему помыслы «Рады» так тяготеют к вопросу о субсидиях, но по ее логике выходило бы, что Крамарж по русскому найму поет дифирамбы полякам.
Львовский орган украинской партии газета «Діло» отнеслась к страхам и опасениям Крамаржа с плохо скрытым чувством польщенного самолюбия™*68. По меткому выражению «Прикарпатской Руси» (львовской русской газеты), аттестация в русофобстве, выданная украинской партии Крамаржем, явится для нее чеком, перед которым раскроются новые мешки с «диспозиционным златом» графа Эренталя™*69. Сейчас мы убедимся, что партии обещано правительством и кое-что посущественнее простой денежной подачки.
В феврале настоящего года профессор Филевич178 выступил в Петербурге, на заседании «Западно-русского общества» с докладом на тему «Украинофильство как фактор разложения России».
Главную опасность этого движения почтенный ученый видит не от распространения идей сепаратизма в народе, а в демонстративном его значении для внешних врагов России. Доселе Австрия не знала, кого избрать себе в союзники для успешной борьбы с Россией, и все отдавала преимущество польскому элементу в Галичине; теперь же начинаются ухаживания за «украинцами», и, быть может, недалек тот день, когда Австрия решительно (?) порвет с поляками, усматривая в поддержке украинского движения верный путь к победе над Россией™*70. Последние слова профессора о переоценке Австрией своей внутренней галицкой политики уже оказались пророческими, хотя в «разрыв правительства с поляками», да еще и «решительный», мы не верим: всякое культурное правительство нуждается в культурных силах, а потому и дорожит этими своими жизненными соками.
Лето нынешнего года ознаменовалось в Австрии новым фазисом борьбы украинской партии с поляками в Галиции за учреждение самостоятельного украинского университета. Вопрос этот не нов. Существующий во Львове с 1784 года университет был сделан в 1871 году утра- квистичным: наряду с польскими лекциями допущены были лекции на галицко-малорусском языке (наречии); одновременно прекращено было преподавание на немецком языке. Мы помним, как профессор Грушевский принес позднее во львовскую аудиторию «украинско-русский» язык. В настоящее время на свыше 150 польских профессоров и доцентов в
367


университете приходится всего 13 «украинских» профессоров и доцентов. Преподавание на русском языке допущено не было (и не будет).
Украинская партия объясняет такую неблагоприятную для себя пропорцию недоброжелательством польского большинства профессорской коллегии, проваливающей при баллотировках украинских кандидатов, домогающихся той или иной вакансии. Поляки утверждают, что вся вина не на их стороне, а на стороне «русинов», редко выставляющих подходящих кандидатов. Нам думается, что истины следует искать в средине между этими двумя утверждениями. Нужно упомянуть и третий момент: украинские лекции посещаются сравнительно с польскими слабо, и сама украинская пресса признается, что многие украинские профессора бегут из университета и посвящают себя лучше оплачиваемым профессиям™'71.
В 1898 году львовское «Наукове товариство» бесплодно добивалось открытия украинских кафедр на философском, юридическом и медицинском факультете. В следующем году состоялся во Львове митинг студентов (украинской партии) всех высших школ Австрии, и поднят был вопрос об основании (правительством) отдельного украинского университета. С тех пор это требование уже не сходит со сцены и, встречая со стороны поляков до самого последнего времени резкий отпор, приобрело значительную степень остроты.
Отдельные вспышки этой борьбы были в 1901 году (демонстративное самоувольнение 600 студентов-галичан) и в 1905 году (побоище в стенах университета между молодежью обеих национальностей). В 1907 году студенты-галичане («украинцы») избили палками секретаря университета (поляка Виняржа), разгромили обстановку в нескольких залах и забаррикадировались, подняв над университетом украинский флаг™’72. В 1910 году украинские баррикады повторились, дело дошло до револьверов (убит студент-«украинец» Адам Коцько). В настоящем году украинские члены рейхсрата устроили парламентскую обструкцию (в комиссии по военной обороне), чтобы заставить правительство согласиться на учреждение украинского университета. Последнее совершенно неожиданно для польского коло в Вене нарушило свою традиционную политику в этом вопросе и стало открыто на сторону украинских домогательств.
В начале июня настоящего года телеграф принес из Вены знаменательные вести: «правительство и все немецкие партии идут навстречу учреждению украинского университета. Обструкция украинцев против военной реформы послужила предлогом для давления правительства на поляков, чтобы склонить их к уступкам. В вопросе об украинском университете немцы считают вопрос неотложными с точки зрения иностранной политики. В парламентских кругах говорят, что украинский университет — новая крепость, построенная против России»™'73.
В этом сообщении упоминание об иностранной политике не может показаться неожиданным: оно по своей очевидности, пожалуй, даже излишне для всех, кто следит за антирусским курсом нашей соседки в последние годы.
Украинской прессой отмечено, что издающаяся в Граце немецкая газета «Tagespost», считающаяся полуофициозом австрийского Министерства иностранных дел, поместила статью, доказывающую важность украинского университета как для внутренней, так и для внешней политики монархии»XVI*74.


Декларация министра народного просвещения Гуссарека от 1 (14) июня в бюджетной комиссии, обещавшая «украинцам» за отказ от упомянутой обструкции великие и богатые милости по университетскому вопросу, закончена была демонстративной выходкой против России. «Правительство, — говорит австрийский министр, — готово осуществить свои обещания (об украинском университете) и, таким образом, выполнить свою обязанность — содействовать культурному развитию великого и могучего народа, и создать великое, имеющее мировое значение, учреждение»™'75.
Нежная заботливость австрийского онемеченного чеха Гуссарека о великом и могучем (!) народе, 90% коего живет не на австрийской территории, разве не превышает по наглости революционный припев ирредентистов украинской партии о единой «Соборной Укране от Тиссы до Кубани»? Своей фразой господин Гуссарек от имени своего правительства уже объявил России войну, которую ему угодно было назвать культурной.
За первой ласточкой не замедлила последовать вторая, более внушительного калибра. Маститый глава австро-венгерской монархии засвидетельствовал 5 июня украинскому клубу в Вене письменное изъявление своего благоволения за прекращение обструкции в парламентской комиссии. Письмо императора было вручено клубу министром внутренних дел бароном Гейнольдом; употребление в этом письме (впервые) термина «украинский», вместо традиционного «рутенский», обратило всеобщее внимание и истолковывается как санкция слова «украинцы» в официальном документе™'76.
Новаторство императора Франца Иосифа, назвавшего подвластную ему народность искусственным именем, являющимся синонимом культурного раскола в этой народности, грешит против старой традиции. Во 1773 году львовский епископ Лев Шептицкий, в латинском письме к императрице Марии Терезии, называет галичан «gens russorum seu ruthena». Тогда же (в конце XVIII в.) австрийское правительство именовало их в немецких документах то «Russen», то «Ruthenen»™'77. Последний термин удержался в употреблении до июня настоящего года и перешел из немецкого языка в языки французский, английский и другие.
Польский парламентский клуб ввиду такого предпочтения, оказанного правительством украинской партии, счел себя обиженным и потребовал отставки Гейнольда.
За министра вступился чешский наместник граф Тун, который обратил внимание поляков на то, что «поведение правительства относительно русинов вызывалось интересами внешней (иностранной) политики»™'7*.
Инцидент был окончательно улажен после объяснений, данных бароном Гейнольдом лично в заседании президиума польского клуба. Монарха при этом министр выгораживал и признал редакцию монаршего послания (не исключая и термина «украинский») своей собственной; употребление там нового термина он приписал случайному редакционному недосмотру (!)™'79.
Мы не знаем, поверило ли польское коло удивительным объяснениям правительства (барон Гейнольд замещал в те дни президента министров), но венская «N. Fr. Press» не только не верит в случайности и недосмотры (при составлении документа), но и громко кричит о своем неверии.
369
24 Заказ 857


Если читать рескрипт (enuncyacys) монарха внимательно, — говорит газета, — то невольно напрашивается мысль, что тут играли роль мотивы, выходящие далеко за переделы внутренней политики. Покойный граф Эренталь (бывший австрийский премьер) очень старательно изучал литературу, стремящуюся изобразить малороссов пасынками России™*80.
Последнее весьма, как видим, демонстративное выступление Франца Иосифа и его правительства по украинскому вопросу вызвало очень пессимистические комментарии на столбцах осторожного и всегда уравновешенного лондонского «Times’a». По мнению газеты, Австрия экстренно улаживает украинский (университетский) вопрос, ибо она готовится в близком будущем к важным событиям на Балканском полуострове ввиду затянувшейся турецко-итальянской войны. Австрии необходимы: внутренняя сила, военные законы и ослабление ее противника, каковым является Россия. А что же может ослабить Россию больше, чем привлечение украинских симпатий к Австрии. «Times» напоминает, что украинцев в России 30 миллионов, что населяемая ими территория опирается на Черное море и является богатейшей частью России™*81.
Многое заставляет нас думать, что практичный орган лондонского Сити правильно расшифровал вожделения австрийских правящих кругов, особенно сплотившихся вокруг наследника престола. Мы полагаем, однако, что раньше, чем у нашего малорусского населения (en masse) могли бы зародиться симпатии к соседней лоскутной империи, сама Австрия, сдерживаемая последние десятилетия только династическим цементом, может претерпеть центробежный процесс, который украсит карту Европы новыми государственными единицами.
Наш обзор зарождения и культивировки австро-украинской дружбы мы закончим безобидным веселым водевилем.
В половине апреля настоящего года «Новое время» сообщило, что в Вене печатается карта, на которой Юг России назван украинским королевством. Украинским королем называют профессора Грушевско-
PqXVI-82
Если в инсценировке такой сатиры на украинское движение замешаны друзья господина Грушевского, то мы ему не завидуем. Скорее, однако, полагаем, что такие слухи могли возникнуть в Вене на чисто провокационной почве.
Отношение к украинскому вопросу другого соседа России — Прусского королевства — не только сходно с политикой австрийских немцев, но и служит для них, в известной мере, камертоном. Прусская политика от Ледового побоища (1242) и Грюнвальдской сечи (1410 год) была неизменно антиславянской, а в частности прямолинейно антиполь- ской и исподтишка антирусской; политика эта врождена пруссакам, ибо она предшествовала рождению не только Прусского королевства, но и первоначальной самостоятельной прусской государственной ячейки («Prusy ksi^zQce», по польской терминологии). Политика Австрии со второй половины прошлого столетия принимает все более и более австропольский характер. Австрийское или австропольское правительство Цислейтании (с 16% польского, участвующего в государственном строительстве населения) культивировало украинофильство у себя в Галиции как громоотвод от стихийной русской культуры, да и сейчас терпит
370


там украинское движение как неизбежное зло, как своего рода «бацилл восточнославянского тифа», чтобы разбрасывать его по градам и весям Южной России. Пруссия (где поляки составляют 10% населения, но держатся в черном теле) не может не смотреть на украинское движение как на безусловно для нее полезный и желательный фактор. Этот фактор уже дает Германии отвлечение польской национальной энергии с западного фронта (этнографической Польши) на юго-восточный (от Познани ко Львову) и, что еще важнее, сулит немцам в будущем ослабление русского колосса.
Расторговавшись на французские миллиарды, Германия (и по экономическим мотивам, и по густоте населения) уже 40 лет задыхается в своем нынешнем фатерланде. Африканская и восточнокитайская экспансия находится под угрозой английской и японской палки. При таких условиях традиционный немецкий «Drang nach Osten» приобретает двойное значение: как непосредственное использование долин Вислы, Буга, Немана и Днепра для колонизации, а также как создание дружественных (или родных) этапов в Варшаве, Киеве и Одессе, после чего остается ей лишь протянуть свой бронированный кулак от сказочного Багдада до исторического Синопа.
Известный редактор берлинского журнала «Zukunft» Максимилиан Гарден выступил нынешним летом в Копенгагене и Христиании с публичным рефератом на тему «Немцы как мировая держава». По словам талантливого публициста, для шестидесятипятимиллионного германского населения необходим территориальный простор. Ежегодный прирост немцев равен одному миллиону; им уже тесно сейчас, и, заботясь о судьбе своих будущих поколений, они должны заботиться о расширении своей территории™'83.
Немецкий «Drang» с каждым десятилетием становится все интенсивнее. Прусский бюрократ и публицист К.Мартин уверяет, что не пройдет 20—30 лет, как германское государство протянется южнее Багдада. Экономист Рошер доказывает, что России суждено сыграть для немцев роль полабских славян. Профессор Интш советует, для мирного завоевания России, послать на ее территорию десять миллионов колонистов (пока выполнена пятая часть этой программы). Журнал «Deutsche Erde» требует, чтобы Пруссия проявляла возможно большую заботливость и попечительность о немецких поселенцах в Царстве Польском, а также в Западной Руси™'84.
В период 1881 —1894 годов наплыв немецких колонистов в Россию несколько ослабел: наше правительство лишило прусских подданных части экономических прав. Вскоре начался массовый переход колонистов в русское подданство, ничуть не повлиявший на связь колонистов с родиной. Дело в том, что в Берлине экстренно проведен был новый закон, по которому немец, принимая русское подданство, сохраняет и свое германское, а потому обязан по-прежнему везде защищать германские интересы. Гостеприимство России нисколько не гарантирует ей лояльности немецких пришельцев. Несколько лет тому назад обнаружен был в их среде тайный союз разведчиков на случай войны с Россией. Между колонистами есть люди, систематически ознакомившиеся с топографией окрестностей, чтобы в случае надобности оказать услуги фатерланду. Открываются за ними иногда художества еще более высокой марки. Генерал Каульбарс, командовавший несколько лет тому назад маневрами в Полоцкой губернии, обратил внимание на странную
24*


конструкцию водяной мельницы, построенной немцем-колонистом на берегу Вислы; расследованием было установлено, что «мельница» построена из частей разборного моста, который мог бы в этом пункте иметь важное стратегическое значение™'85.
Одного взгляда на карту немецкой колонизации в России достаточно, чтобы убедиться, что она производится по предварительно выработанному плану. В губерниях бывшего Царства Польского немцы занимают берега Вислы, Буга и Немана (с притоками), селятся в окрестностях крепостей, выбирают местности, пригодные в качестве оборонительной линии. Форты Модлина, Новогеоргиевска и Демблина окружены немецкими колониями. К юго-востоку немецкие поселения тянутся через уезды Луковский, Любартовский, Холмский, Радзинский и Влодавский на Волынь. В Холмском уезде 12,7% немцев™'86. На Волыни они составляют 5,7% населения, в Екатеринославской губернии — 3,9%, в Херсонской — 4,6%, в Хаврической — 5,4% (столько же, как в губернии Эстляндской). Даже в отдаленном юго-западном уголке нашего отечества — Бессарабской губернии оказывается немцев более 3% ее населения.
Предполагать, что Германия преследует своей колонизацией в России только экономические цели, едва ли справедливо. Говоря об аппетитах и предначертаниях нашего соседа — Михеля, мы имеем в виду не старую легенду о Бисмарке и киевском королевстве, о которой нами упоминалось в VII главе. Последние годы далеко не двусмысленно дают понять, что антирусская политика Германии побуждает ее внимательно следить за ростом украинской партии в России, и притом сочувственным оком.
Два года назад этого вопроса коснулся в политическом памфлете поляк Е.Старчевский, сторонник «украинской автономии» в России. «Рассматривая отношения славян к германскому миру, — говорит он, — мы видим тесную дружбу между немцами и украинцами; дружба, по объяснению последних, объясняется теми притеснениями, которые они испытывали и испытывают от старших своих братьев славян: русских (?) и поляков». Дружба эта, по мнению господина Старчевского, грозит России «всякого рода неожиданностями (!) на случай столь возможных внешних столкновений». Польский публицист убежден, что ослабление военной мощи России после войны с Японией не могло не привести Германию и Австрию к переоценке своих отношений к восточному соседу и не убедить их в возможности поживиться на счет России и оторвать от нее все ее западные окраины: Прибалтийский край, Польшу, Литву, Белоруссию (?) и Малороссию. «Кто бывает за границей, — говорит господин Старчевский, — кто не ограничивается (там) одним посещением театров, музеев, разных достопримечательностей и развлечений, но одновременно ищет смысла и заветной мысли тамошней жизни, тот не мог не заметить, как (там) все более распространяется убеждение о необходимости воспользоваться слабостью и неустройством России, чтобы отнять от нее ее богатые западные приобретения. Если Германия откажется от соперничества с Англией на море и вступит с последней в соглашение, тогда война Германии и Австрии с Россией неизбежна, и Германия с Австрией, при теперешней слабости России, несомненно займут громадные русские территории»™'87.
Весной прошлого года «Kuryer Warszawski» укорял «так называемых украинцев, стремящихся якобы к политической самостоятельности
372


Малороссии», в том, что «они прокладывают путь немецкому влиянию (wplywom niemieckim) в этом крае». Планы немцев газета рисует, конечно, под польским углом зрения.
«Немцы, — говорит польская газета, — в стремлении своем завладеть богатыми черноземами Юго-Восточной Европы и заселить их стараются всеми мерами ослабить сопротивление, какое им могло бы быть оказано туземным населением». С этой целью они содействуют внутренним раздорам. Чтобы удалить оттуда (из Галиции и Западной Руси) более стойкий польский элемент, натравливают русинов против него, внушая им мысль отбросить ляхов за Сан (то есть в Западную Галицию); это, несомненно, облегчило бы им сперва экономический, а при удобном случае и политический захват Южной Руси, вовлечение ее (наподобие Болгарии) в сферу немецких интересов, превращение ее в сателлита Великой Германии («Wielkich Nemiec»). Вот почему они охватывают эту Южную Русь кольцом, с севера через Холмскую землю, с юга через галицкую Подолию (Приднестровье) — с одной стороны к Дону, с другой — к Черному морю™ш.
Развивая в начале настоящего года ту же тему «Kur. Warsz.» задается вопросом, отдают ли себе в этом отчет лидеры «украинские». Быть может, говорит газета, они это и понимают, но им улыбается, может быть, осуществление под немецким господством своих мечтаний, и потому, быть может, они так охотно поддаются наставлениям и подуськиваниям, идущим к ним с Запада™'89.
Читатели вправе послать нам упрек за пользование польскими источниками, в вопросе о немецкой опасности (весьма для поляков шкурном) далеко не беспристрастными. Ждать, однако, прямых информаций от инспирирующей стороны (германского правительства) или — стороны инспирируемой (если таковые имеются в числе лидеров и публицистов украинской партии) было бы очень неблагодарной задачей. Здесь нам, очевидно, придется искать косвенных доказательств. И таковые имеются.
В прошлом году некий «Украинец» (по-видимому, малоросс несомненный), полемизируя в «Русской мысли» по вопросам украинства с редактором журнала П.Б. Струве, писал, между прочим, что «у немцев высказываются предположения о том, что интересы немецкого и украинского народов могут оказаться солидарными»™90. Правда, фраза составлена с утонченной деликатностью, с «предположениями» и «возможностями»; правда и то, что автор (за свой страх) снабдил ее и оговоркой, отрицающей у «украинцев» наличность «идей высокой политики»; но фраза господина Украинца ясно показывает, что немцы провоцируют украинское движение.
Обернем медаль и поглядим на нее с изнанки. Московская «Украинская жизнь», рецензируя вышедший в Праге в начале настоящего года коллективный труд чешских ученых и публицистов — сборник «Славянство, его прошлое и настоящее» («Slovanstvo, obraz jeho minulosti a pritomnosti»), останавливается на предисловии к сборнику, принадлежащем перу доктора Крамаржа. И вот как разделывает это предисловие господин рецензент. В нем, говорит он, те же фразы о «великих июньских днях в Праге» (неославянском съезде), «о задачах славянства» (как будто славянство имеет какие-нибудь общие задачи?), об «общем враге», под которым подразумевается, конечно, «немец», так как... «сильнее кошки зверя нет», и т.д. Для нас, украинцев, которые знают
373


зверей посильнее кошки, все эти возгласы о «славянской солидарности» и «общем враге» звучат несколько комично™191. Мы привели эту длинную клоунаду господина рецензента ради ее заключительного аккорда. Отрекаясь от славянства, украинская партия (ее московский орган) заявляет, что у нее есть свои враги, но не немцы (последнее предположение журнал даже называет комичным). Так и запишем.
Два года тому назад немецкая газета «St.-Petersburger Herold» выступила с интересной декларацией. «Малороссы в Южной России и русины в Галиции причисляют себя, — говорит газета, — к одной украинской нации; справедливо ли, чтобы тридцать миллионов европейцев не имели ни одного университета с родным языком преподавания?»™'92. Кстати, заметим, что в числе сотрудников «Herold’a» имеются «сознательные украинцы»™'93. Обстоятельство это в комментариях, полагаем, не нуждается.
Из мутного болота, каким являются безотчетные «секретные» фонды современных государств, и притом из той части этого болота, которая отведена целям международным, вынырнуло летом 1910 года сенсационное известие, компрометирующее украинскую партию перед всем славянским миром. Проживающий во Франции отставной тайный агент прусского правительства во Львове Раковский опубликовал в «Kurjer’e Warszawsk’oM» разоблачения, будто Пруссия из секретных фондов оплачивает деятельных «украинских» агитаторов и субсидирует некоторые учреждения и издания украинских партий во Львове, Вене и Киеве.
Эти так называемые документы Раковского (выдаваемые им за копии секретных переписок, смет и отчетов) гласят, например, что венский журнал «Ukrainische Rundschau» получил в 1907 году 5 400 марок, а в 1909 году — 12 000 марок; львовской газете «Діло» выдано в
1907 году — 3 450 марок, в 1908 году — 2 600 марок, на 1910 год было назначено на субсидирование «украинской» печати 15 000 марок. За
1908 год выданы будто бы вспомоществования: львовскому Товариству им. Шевченко — 600 марок, «Украинскому» студенческому союзу (там же) и «Украинской» «львовской читальне» также по 600 марок. Упоминает Раковский и о пособии, которое получала из прусских фондов украинская газета «Порада» (sic)™'94.
«Разоблачения» Раковского были перепечатаны в трех львовских польских газетах («Slowo polskie», «Kurjer lwowski», «Dziennik polski») и двух краковских («Czas» и «Glos narodu»). Задетые Раковским редактора «Діла» и «Ukrainische Rundschau», а также некий Ярослав Федорчук (профессионально муссирующий известия о деятельности украинской партии для отдела хроники в некоторых парижских газетах) привлекли к суду пять упомянутых польских редакций, обвиняя их в клевете. Львовский и краковский суды приступили к рассмотрению жалоб в январе прошлого года, но по просьбе обеих тяжущихся сторон процессы были отложены до вызова добавочных свидетелей. На этой точке дело стоит и доселе; сроки вторичного разбора дела в.обоих судах еще не объявлены.
Ценность опубликованного господином Раковским материала в значительной мере умаляется весьма подозрительным моральным обликом и недвусмысленным житейским навыком прусского экс-шпиона. Нас удивляет редакционная неразборчивость «Варшавского курьера», обычно столь чистоплотного и, вероятно, лишь по особо уважительным мотивам, оказавшего господину Раковскому гостеприимство на своих
374


столбцах. Мы лично, из чувства простой брезгливости, никогда не решились бы и упоминать об этом инциденте на страницах настоящего труда, и если поступаем иначе, то к этому нас побуждает поведение украинской партии и ее прессы.
Для всякого ясно, что лицам и учреждениям, обвиняемым голословно (ибо «документы» Раковского только похожи на документы) в прикосновенности к «прусским маркам», очень трудно и (до суда) даже невозможно доказать свою чистоту. Казалось бы поэтому, что молчание вплоть до момента судебных вердиктов по вчатым ими искам было бы с их стороны самым подходящим и вполне удовлетворительным ответом. Общественные учреждения и редакторы периодических изданий, не ожидая окончания длинной судебной волокиты, могли бы, положим, потребовать над собой профессионального суда чести. То есть дискреционно предъявить арбитрам, избранным местной прессой (resp. местными общественными учреждениями), свои балансы за последние годы. Результатом была бы полная ликвидация вопроса в ту или иную сторону. Этот путь, однако, обвиняемыми не был избран, а украинская пресса предпочла занять очень странную позицию.
Редактор трех украинских изданий («Лит. наук, вістника», «Села» и львовских «Записок») и «голова» Львовского Товариства профессор Грушевский еще за полтора года до появления разоблачений Раковского защищал украинство от проникших в печать слухов о денежной зависимости деятелей этого движения от Германии. «Пробовали, — говорит господин Грушевский, — пустить басню о том, что украинцы запродались немцам за прусские марки... Нелегко было бы объяснить, каким образом германское правительство, являясь щитом реакции в России, в то же время способствовало бы усилению столь враждебной реакционным течениям стихии, как украинство. В конце концов эта новая басня об украинской интриге только увеличивала вес и значение укра- инства»ХУ1'95.
Совершенно не понятно, на чью наивность метил профессор, прибегая к таким рассуждениям. Германское правительство, заливаемое волной социализма, готово из инстинкта самосохранения бороться на всем земном шаре против роста социал-революционных идеалов. То же самое германское правительство, чтобы спасти немецкую расу от последствий физиологического и экономического перепроизводства, всегда будет иметь аппетиты на наши южнорусские черноземы и ради этого с удовольствием хоть дьяволу свечку поставит. Да и кто это сказал господину Грушевскому, что его детище враждебно реакционным течениям? Сколько бы украинское движение ни рядилось в красные тряпки, оно всегда было (в России) элементом реакционным вообще и польско- реакционным в частности. В оппозиции же оно стоит не только к русскому правительству, которое всегда было либеральнее украинского движения, но и к здравому смыслу. Профессору истории следовало бы помнить, что человечеству не чужды и «революции справа» (Вандея, картофельные бабьи бунты в России).
После опубликования варшавской газетой информации Раковского господин Грушевский приступил в своем журнале к защите украин- ства (статья о 600-летнем юбилее Грюнвальдской битвы). Считая «документы» Раковского фальсификатом (мы увидим ниже, что профессор близок в известном смысле к истине), господин Грушевский ищет мотивов опубликования их польской прессой. «На грюнвальдские торжества
375


в Кракове, — пишет профессор, — на открытие памятника творцу унии — королю Польши, Литвы и (Южной) Руси — никто уже и не заикнулся приглашать Русь галицкую, либо украинскую, либо белорусскую. И будто для того, чтобы истолковать такое отсутствие Руси, а, быть может, и с целью его мотивировать, за несколько недель перед юбилеем появились в польских газетах «секретные документы Раковского». Интересна защита «украинских институций и особ» от обвинений в кормлении за счет прусского казначейства. «В оправдание (их), — заявляет с апломбом господин Грушевский, — можно сказать, что и более усердному и лучше информированному фальсификатору не удалось бы дать никаких сведений о прусских субсидиях на украинские цели, ибо их (субсидий) не было™196.
Профессор забывает, что отсутствие на краковском юбилее представителей белорусского и малорусского населения России зависело от других причин, не имеющих ничего общего с украинским движением или партией; документы же Раковского обвиняют единственно эту партию (партию, а не население). Плохую услугу делает господин Грушевский украинству своей защитой. Если мы назвали голословным выступление варшавской газеты, то не менее голословно высказанное господином Грушевским отрицание обвинения, выдвигаемое в качестве оправдательного аргумента.
Не лучше фигуры умолчания и второй аргумент, предлагаемый органом профессора Грушевского для дискредитирования гипотезы о прусских марках. «Если бы, — поучает журнал, — обвинения Раковского имели хоть какое-нибудь основание, то, разумеется, полякам было бы нетрудно найти фактические доказательства украинской “измены”»™-97.
Мы не сомневаемся, что, наоборот, варшавским, львовским и краковским польским публицистам, наряду со своими познанскими коллегами, очень трудно получать сведения об отчетности по прусскому секретному фонду, которая от польского любопытства в первую голову и забронирована. Кроме того, украинский журнал несколько преждевременно (как увидим ниже) уличает польскую прессу в неимении доказательств.
Все эти lapsus’bi «Вістника» и его редактора совершенно бледнеют по сравнению с весьма странным поведением киевской «Рады». Мы уже сказали, что краковский и львовский судебные процессы приостановлены; следовательно, вопрос по существу не только не решен, но и не разбирался. Но в прошлом году имело разбираться в варшавском суде мелкое эпизодическое обстоятельство, связанное с разоблачениями Раковского лишь косвенно.
Дело в том, что Раковский назвал в числе платных прусских агентов имя Венцеля Л. Одна из варшавских польских газет усмотрела здесь намек на одного волынского помещика Вацлава Л. (ярого «украинца»). Последний притянул редакцию к уголовной ответственности за клевету; на суде варшавский редактор признал неосновательность опубликованных предположений, принес поверенному обиженной стороны публичные извинения, и «дело» судом было прекращено.
Этот эпизод «Рада» пыталась использовать самым неожиданным образом. Оповещая своих читателей о ходе и исходе варшавского процесса, газета немедленно преподнесла им вывод, что ложность обвинений, взведенных Раковским на украинство, доказывается поведением варшав-
376


ского редактора в зале суда с полной очевидностью и несомненностью. В июне настоящего года «Рада» снова заявляет, что «прусские марки» погибли («сконали») вместе с репутацией шпиона Раковского и репутацией поверивших ему польских редакторов»™’98.
«Раду» не стесняет в ее заключениях то обстоятельство, что Ра- ковский никакого волынского помещика не обвинял, а потому и реабилитация последнего еще не обеляет лидеров украинской партии. На такую логическую несообразность газета пошла, очевидно, в надежде на то, что средним читателем первоначальные информации прессы о «прусских марках» основательно призабыты.
Сопоставляя все вышеприведенное, учитывая отношение украинской прессы к вековому славяногерманскому соперничеству и оценивая народное присловье, что дыму без огня не бывает, мы положительно склонны верить, что материальная поддержка Германией украинского движения находится в сфере весьма и весьма вероятных возможностей.
Статс-секретарь П.А. Столыпин, принимая в Киеве 1 сентября прошлого года депутацию местного клуба националистов, сказал, что в его распоряжении имеются данные, подтверждающие существование такой поддержки. Эти слова покойного государственного деятеля мы, однако, отказываемся класть на чашку весов при обсуждении данного вопроса, ибо они основаны, по всей вероятности, на агентурных сведениях, степень проверенности которых совершенно неизвестна.
Итак, мы верим в «прусские марки» и полагаем, что процесс краковских и львовских редакторов прольет много света на этот вопрос, если только этому процессу... суждено состояться: с января 1911 года, то есть в течение более полутора года, всегда столь расторопная австрийская Фемида молчит; не молчит ли она «pour leroi de Prusse»?
Что касается до формы, какую придал своим разоблачениям Ра- ковский, то она давно опорочена самой польской прессой. В январе прошлого года, в зале краковского суда, редактор газеты «Czas» признал, что документы Раковского подделаны (об этом газета оповестила своих читателей гораздо раньше); он, однако, обещает доказать при разборе дела, что сведения, опубликованные в этих документах, верны™".
Весьма возможно, что Раковский составлял свои документы по памяти; этим объяснялись бы некоторые очевидные его ошибки; например, у него упоминается несуществующая украинская газета — «Порада» (по-польски слова «Rada» и «Porada» — однозначущи); умышленное искажение слова едва ли могло входить в его намерения.
В июле настоящего года в весьма солидной и крайне осторожной варшавской газете «Slowo» помещена большая и любопытная статья под названием «Берлинско-львовский макиавелизм»™100.
По информациям газеты, германское консульство во Львове состоит в Берлине на счету «poste de confiance». Газете известно, что между германским посольством в Вене и украинской (rusinska) агентурой там же, издающей журнал «Ukr. Rundschau», существует связь не только духовная, но и материальная, иными словами, финансовая; посредствующим звеном служит не сам посол, а советник посольства Дитрих фон Бетман-Гольвег, двоюродный брат канцлера. Газета называет секретом полишинеля то обстоятельство, что берлинское правительство употребляет значительную долю своих секретных фондов на поддержку «украинской идеи», делая это более осторожно на русской территории и менее осторожно на австрийской.
377


О львовском германском консульстве «Slowo» говорит, что оно занимается преимущественно украинскими делами в России. На украинские дела в Австрии Берлин, помимо непосредственных сношений со своими украинскими клевретами, влияет путем дипломатического давления на австрийское правительство, причем последнему и теперь, по словам польской газеты, напоминают (как в критический момент босно- герцеговинской аннексии) про теорию «украинской сферы интересов на берегах Черного моря».
Венский орган украинской партии («Ukr. Rundschau») информирует своих немецких читателей о росте южнорусского «штундизма», который, он, разумеется, берет под свое покровительство. Украинцы, по мнению журнала, духовно родственны германцам по складу ума, склонного к рационализму в религии; среди них распространено, под видом штун- ды, протестантство. В украинцах, поэтому немцы могут найти готовых союзников при решении некоторых вопросов восточноевропейской
ПОЛИТИКИ™'101.
Галичанин Ив.Франко придает штундизму в России весьма важное, подсобное для украинства значение. «Народ, — по словам Франко, — через штундистскую организацию вырабатывает организацию собственную, дает интеллигенции готовые формы, в которые может выливаться содержание радикального, национально-политического движения»™102.
Киевская украинская газета для крестьян и рабочих (орган профессора Грушевского) к сектантству в Малороссии относилась сочувственно. Вот что писала она, например, об адвентистах (одной из фракции штундизма):
«В селе Уладовке Подольской губернии с некоторого времени завелись сектанты-субботники. Никому они вреда не делали, а только праздновали вместо воскресенья субботу. Это почему-то (!) не понравилось местному начальству» и т.д.™103.
Крупный деятель украинской партии в Петербурге и пылкий агитатор в среде учащейся молодежи Т.Зеньковский («Зіньківський») предвещал штундизму крупную роль в росте украинства и посвятил этой секте обширную и очень добросовестную монографию, вышедшую в свет в 1896 году, уже. по смерти автора.
Чтобы разобраться во взаимоотношениях между украинской партией, немцами и штундизмом, мы скажем пару слов об этой секте (правильнее, сектах).
Штундизм, новобаптизм или штундобаптизм есть секта рационалистического характера, весьма распространенная на Юге России и складывающаяся из нескольких фракций. Ни догматическое, ни нравственное учение секты не поддается опеределенно с достаточной полнотой и ясностью, в разных отдельных случаях получаются различные характеристики секты, и даже не все фракции штундизма можно признать рационалистическими (так, например, в малеванщине и адвентизме гораздо сильнее элементы мистические). Сектантство проникло в среду малороссов от немцев-колонистов и появилось впервые лет пятьдесят назад в Херсонском уезде (Ратушный и Онищенко), а оттуда было в 1868 году занесено в Чигиринский уезд Киевской губернии (Тышкевичем и Цыбульским). В настоящее время штундизм распространился по всему (православному) Югу России; с Юга он перебросился во многие великорусские губернии, а с южными переселенцами попал также в
378


Сибирь и Манчжурию™'104. Как быстро завоевывает штундизм новые позиции, можно видеть из того, что, например, в городе Харькове за один прошлый год перешло в новобаптисты свыше 1 400 душ православного люда™'105.
Наши миссионеры и ученые богословы объясняют появление штун- дизма в России происками и пропагандой немецких миссионеров, которые, по мнению одних, посылаемы были из Германии со специальной целью, чтобы онемечить Малороссию, к чему стремится немецкая политика™106, но мнению других, миссионеры действовали за свой страх и совесть — исключительно в целях религиозного прозелитизма. Успех пропаганды объясняют благоприятной почвой для насаждения штундиз- ма на Юге.
По словам исследователя-специалиста, священника Недзельницко- го, наши южноруссы, не удовлетворяясь формализмом в своей вере и не находя, по незнанию, в ней спасения, подготовленные к недовольству своими пастырями испорченной жизнью многих православных, экономическим своим бытом, будучи вообще невежественными, но имея стремление к свету, с пробуждением сознания, после освобождения от крепостничества, искали выхода из своего незавидного положения. Немцы же разных сект только повлияли на них, указав им путь спасения в Евангелии и отречении от православной веры как от языческой™*107.
Не вдаваясь в сравнительную оценку реформатских вероучений и православия, мы напомним только о важной исторической роли православия в России. Православие цементировало державу Владимира Равноапостольного, оно воссоединило в 1654 году Южную Русь с Северной; православие дискредитировало в глазах малороссов османофила гетмана Петра Дорошенко и полонофила Мазепу; оно воодушевляло наших прадедов в 1812 году в стенах поруганных Кремлевских святынь и наших отцов в 1876—1877 годах в ущельях Боснии и на высотах Шипки, где русский воин единство по вере с освобождаемыми сознавал, а единство по расе являлось для него отвлеченностью, своего рода «уроком словесности». Православно предстоит сплотить Русь в далекой Азии и стать там «нерушимой стеной» против желтой опасности. Оно же водрузит крест на храме Айя-София в Стамбуле и сделает наш андреевский флаг хозяином Босфора. Ясно поэтому, что всякий ущерб для православия есть общерусский ущерб. Развитие штундизма (если бы даже таковой приплыл из Америки) есть и будет явлением отрицательным.
Есть, однако, в южнорусском сектантстве и положительные стороны. Таковы — воздержание сектантов от вина, повышение нравственного уровня, развитие в их среде грамотности, круговая взаимопомощь при стихийных бедствиях и в случаях острой нужды.
Уже в 1880 году установлено было проповедниками штундизма правило, что «каждый, кто желает вступить в братство штундистов, должен раньше научиться читать и гшсать»™*108. Правда, имеются (от того же времени) сообщения, что «штундисты стараются все перенять от немцев-колонистов; они даже учат своих детей немецкому языку»™*109. Полувековой опыт, по-видимому, не обнаружил гнездового онемечения малороссов, и мы не верим в его возможность. Народ скоро забудет о немецких учителях «новой веры» подобно тому, как он основательно забыл о приходе православия из Греции, невзирая на недавнюю тесную связь южнорусской церкви с Греческой церковью.
379


Мы полагаем, что штундизм с каждый годом подвергается все большему обрусению, и когда исчезнут нездоровые моменты, вызвавшие его расцвет (отсутствие или утрата соборного начала в нашей русской церкви), вольется в вековое православное русло.
Для нас сейчас важно и интересно другое обстоятельство. Сектанты впитывают как губка русскую грамоту и не проявляют ни податливости, ни интереса к украинской пропаганде.
«Просветительная» литература, идущая к южнорусским сектантам преимущественно из Гамбурга (и от пашковцев из Петербурга), составлена на литературном русском языке; в собраниях поются русские псалмы, произносятся по-русски проповеди.
Южнорусские сектанты дорожат своими завоеваниями в великорусских губерниях; между отдаленнейшими общинами ведутся письменные сношения, а таковые возможны, разумеется, только на русском языке.
Просматривая за полстолетия всю малорусскую и (позднее) украинскую литературу, мы не находим даже попыток издать какую-либо брошюру или сборник песнопений для новобаптистов. И это понятно: как старые украинофилы, так и лидеры современной украинской партии отлично сознают всю бесплодность подобной попытки.
Покойный М.Драгоманов очень скорбел об этом обстоятельстве. «Сектантство на Украине, — писал он, — нуждалось (?) в украинских переводах евангелий и псалтыри, не имя которых наши штундисты, шала- путы и т.д., берутся за русский текст и таким образом, обрусевают»ХУМ1°. «Ныне средства против такого обрусения приняты по инициативе Академии Наук и с разрешения высшей духовной власти. К счастью, у сектантов особого тяготения к украинскому Евангелию не замечается, и ему, вероятно, не легко удастся вытеснить русский и церковнославянский тексты, хотя дальнейшие успехи украинской партии в России могут, несомненно, способствовать такому обороту дела.
В более или менее близком будущем штундизм не может быть крупным козырем в немецкой игре и никогда не будет даже маленьким козырьком в игре украинской. Последнее вполне понятно: сектантство как реформационная доктрина прогрессивно, а украинство ультраретро- градно; сектантство ведет своих адептов к христианскому социализму и к евангельскому космополитизму («несть Эллин, ни Иудей»), а украинство топчется на партикулярном гадяцко-пирятинском quasi-патритиз- ме и к вопросам религии нейтрально, но не дружественно. Сектантство, наконец, рационалистично, а украинство, по существу — иррационально.
Немецким вожделениям южнорусский штундизм может оказать услугу своей проповедью антимилитаризма, ведомой в русских войсках. С украинством штундизм может со временем сблизиться по аналогии социалистических платформ.
О тех затруднениях, какие может создать украинское Евангелие в миссионерском деле — в борьбе с южнорусским сектантством — мы уже упоминали в главе IX настоящего труда.
Кроме австро-германской опеки над украинским движением ему симпатизируют и маленькие, но столь задорные в прошлом шведы; мы уже указывали на перемигиванья шведской прессы с украинской партией по поводу юбилея Полтавской виктории. Нынешним летом коснулся украинского вопроса известный путешественник Свен Гедин в антирус-


ском памфлете, выпущенном чуть не в миллион экземпляров в Германии и Швеции. Работу украинской партии в России он называет «способствующей прозрению («Aufklarungsarbeit») тридцати миллионов рутенских подданных России», работой, которая «уже начала приносить плодыхуми.
Злоба шведского патриота к России побуждает его давать украинскому движению такую квалификацию, какой последнее едва ли заслуживает.
Примечания к главе XVI
XVH «Sfowo Polskie». 1911. N°. 541.
XV1'2 «Рада». 1912. N°. 76.
xvl-3 «Krytyka». Krakow. 1907. T. I. S. 325—326. T. II. S. 68—71.
XVI’4 «Московские ведомости». 1865. № 194.
XV1’5 Tarnowski St. «0 Rusii Rusinach». Krakow. S. 67-68. xv,-6 Dmowski K. Mysli nowoczesn. Polaka. Lwow. 1904 S. 145.
XVI'7 «Ateneum Polskie». 1908. X.
XVI'8 Lipinski W. «Szlachta na Ukrainie». I Krakow. 1909. S. 70 и 81. «Рада». 1912. N°. 167 и 198.
XV1-9 «Діло». 1910. N°. 255. xv,-,() «Рада». 1911. N°. 159.
xvm «Dzienn. Pozn.». 1911. №№ 200 и 201 (Цитир. по «Украинской жизни». 1912. V. С. 11 — 12).
XV112 «Krytyka». 1911. XI.
XVM3 «Gazeta Wieczorna». 1912. № 478.
XVM4 Цитир. no «Dzienn. Kijowski». 1912. № 117.
XVM5 «Рада». 1912. N°. 143.
XVM6 RoczniK Tow-stwa Liter.-Artistycznego. 1911 —1912. Paryz. S. 38.
XVM7 S. 10.
XVM8 S. 196.
XVbl9 Wasilewski L. Op. cit. S. IX и XII.
XVb2° «Лит.-наук, вістник». 1910. VIII. С. 298.
XV121 «Рада». 1911. N°N°. 161 и 257.
XV1-22 Ibid. 1912. N° 53.
XV1-23 Ibidem. 1911. № 72. xv,‘24 Ibid. N°. 274.
XV,-2S Ibid. 1912. N°. 51.
XV1*26 Ibid. 1911. N°. 287.
XV1-27 «Засів». 1911. N°. 6—7. «Рада». 1912. N° 205.
XV1‘28 Ibid. 1912. N°. 9.
XV|-29 «Последние новости». 1912. № 1613. «Киевлянин». 1912. № 48.
xv,3° «Рада». 1912. N°. 30 и 79.
xv,-3‘ Ibid. 1911. N°. 203. 1912. N°. 18.
XV1'32 «Krytyka». 1907. T. I. S. 327.
XVb33 «Рада». 1911. № 291.
XV1-34 Ibidem. N°. 123.
XVI35 Ibid. N°. 209.
xvi36 «Dziennik Kijwskj». 1910. № 199. xv,‘37 Ibidem.
XV|-38 «Рада». 1912. № 126. «Новое время» от 29 августу 1912 г.
XVI39 «Украинская жизнь». 1912. VI. С. 73—74.
xvmo Karbowiak A. Mlodziez polska akademicka za grani9a. Krakow. 1910. xv,4‘ Цитир. по «Киевлянину». 1911. № 344.
XVI42 «Украинская жизнь». 1912. VI. С. 13.
XVM3 «На теми дня», збірник. Львів. 1910. С. 46.
381


XVM4 «Рада». 1911. Mb 10.
XVMS Ibidem. 1912. Mb 91. 1911. Mb 77.
XVM6 Ibid. 1912. Mb 149.
XVM7 Ibidem. 1911. Mb 239.
XVM8 «Южная копейка». 1911. № 300.
хумэ Tarnowski hr. St. О Rusi і Rusinach. Krakow. 1891. S. 47. xv,5° Свистун Ф. «Що то e украинофильство». Львов. 1912. С. 69. xmi Ibid. С. 70—71.
xv,‘52 «Polacy a Rusini». Krakow. 1912. S. 10. xvi-53 «РуССКая воля». Тернополь. 1911. № 9.
XVI*54 Драгоманов М. «Листи и т.д.». Коломия. 1894. С. 129.
XVIS5 «Рада». 1912. Mb 99.
xvi-5g цИтир. по «Dz. Kijowski». 1912. Mb 159.
XV|-57 «Новое время». № 12523. xvi-s8 1911 № юз.
хтэ «Літ.-наук, вістник». 1911. XI. С. 363.
xv,-6° «£eskc Slovo». 1911. № 315. «Rusove halidsti a bukovinsti».
XVI61 «Русская правда» (Черновцы). 1911. № 54.
XVI62 Цитир. по «Раде». 1911. № 238. jcvi-w № 12804.
XVI64 «Літ.-наук, вістник». 1911. XII. С. 395.
XV165 «Dziennik Kijowski». 1911. № 329.
XV1*66 «Рада». 1911. No 253. 1912. Mb 1.
XVI'67 Цитир. по «Ківск. мысли». 1911. № 312.
XVb68 «Діло». 1911. No 258.
xv,‘69 «Прикарпатская Русь». 1911. № 627.
XVb7° «Рада». 1912. Mb 38.
xvm «Руслан». Львів. 1911. № 151.
XV172 «Киевская мысль». 1912. Mb 182.
XVI73 «Кіевлянин». 1912. № 152.
XVI74 «Украинская жизнь». 1912. VI. 67.
XV,-7S Ibid. 1912. VII—VIII. С. 32. «Рада». 1912. № 127.
XVb76 Ibid. No 130. «Dz. Kijowski». 1912. № 147.
XVI77 Свистун. Op. cit. C. 67 и 68.
XVI-78 «Dz. Kijowski». 1912. № 148.
XV1-79 Ibid. No 149.
xv,-e° цИТИр< no «Dz. Kijowski». 1912. № 159.
XVI8‘ «Рада». 1912. № 139.
XV|-82 Цитир. по «Раде». 1912. № 91.
XVM3 «Dz. Kijowski». 1912. № 190.
XVI*84 Stefanowicz-Gorski. «Niemcy w Krol. Polsk.». Warszawa. 1908. Цитир. no польскому журналу «Wzlot». Prokocim. 1911. XII. S. 9.
XV1-85 «Wzlot». 1912. I. S. 8. xm6 Ibidem. S. 9.
XVI87 Старчевский E. «Письмо поляка П.Н. Балашеву». Киев. 1910. С. 8—9 и 22—23.
XV|-88 Цитир. по «Dz. Kijowski». 1911. № 106.
xv«-89 Ibid. 1912. № 10.
jcvi.go Цитир. по «Раде». 1912. № 18.
xv,-9‘ «Украинская жизнь». 1912. II. С. 107.
XVI'92 Цитир. по «Раде». 1910. № 218.
XV193 Ibid. 1912. No 99.
XVb94 Стороженко A. Op. cit. C. 53. См. также «Киевлянин». 1910. № 164.
XVb95 «Літ.-наук, вістник». 1909. І. С. 121.
XVb96 Ibidem. 1910. VIII. С. 294-295.
XVM>7 Ibidem. 1910. IX. C. 549.
XVI98 «Рада». 1912. J\lb 148.
XV1" Ibidem. 1911. Mb 23.
XV1*100 «Slowo». 1912. Mb 184.
382


xvm01 Стороженко A. Op. cit. C. 52. xvi-io2 франко и. «Молода Україна». С. 107. хуи°з См. «Киевлянин». 1910. № 241. xv,1°4 «Рада». 1912. № 158.
XVM0S Сендерко М. (свящ.). Op. cit. С. 26.
xvi-ioG «ХрудЫ киевской Духовной академии». 1887. III. «Херсонские епархиальные ведомости». 1887. № 13.
XVM07 Недзельницкий. Штундизм, причины его появления и разбор учения его. СПб., 1899.
xvj-ioe «Церковно-общественный вестник». 1880. № 2. xvmo9 «Таврические епархиальные ведомости» 1881. № 16. xvmo Драгоманов М. Австро-руські спомини. Львів. 1892. С. 447-448. xv,-m 5ven Hedin. «Ein Warnungsruf». Leipzig. 1912. S. 27—28.


Глава XVII
Идея украинства и ее
жизнеспособность
Свобода самоопределения. Иенаучностъ и искусственность украинства. Его бесполезность. Выступления П.Б. Струве. Ложнонациональность украинства. Его ретроградность. Федерализм у нас и у соседа. Будущее украинства в России. Его силы. Доктрина украинства, орудия пропаганды и воз- действуемая среда. Автономия политическая, экономическая и культурная. Украинизация Юга России. Языковая уния. Малорусская эмиграция. Будущее украинства в Галиции. Его слабость перед полонизацией. Роль и судьба украинства в Буковине. Угроруский архинатуралъный национализм.
Главное требование, предъявленное в 1906 году русскому правительству и обществу профессором М.Грушевским от имени украинской партии, заключалось в обеспечении для малорусской («украинской») народности свободы самоопределения с национальной точки зренияхщи. Мы знаем, что в течение последних шести лет ни русское законодательство, ни русская администрация не препятствовали кому-либо из граждан читать или писать по-«украински», упражняться в разговорах на этом языке (мы не говорим уже о никогда не возбранявшемся употреблении натурального малорусского наречия) и, наконец, именоваться не малороссом или просто русским, а новым именем «украинца». Таким образом, свобода самоопределения не была правительством стесняема. С другой стороны, настоящая книга, надеемся, убедила читателей, что вся деятельность украинской партии в России за те же шесть — семь лет (1906—1912 годы) выражалась в полном пренебрежении принципом свободы самоопределения, в фанатической агитации среди темного простонародья с целью навязать ему предпочитаемое партией частное (произвольно формулируемое) определение национального лица взамен обычного, удовлетворяющего и научным, и практическим требованием — определения общего.
Такой характер деятельности партии, однако, не был господином Грушевским как защитником самоопределения опротестован; напротив, именно он руководит этой деятельностью, употребляя для этого много сил, таланта и увлечения. Какие же побудительные причины заставляют господина Грушевского и всю партию обнаруживать такую непоследовательность и заменять свободу насилием?
История Руси учит нас, по словам львовского профессора, что из одного племени выходило несколько (политических) групп и, наоборот,
384


несколько племен соединялось в одну группу; таковы, например, черниговское и переяславское княжества на территории северян и, с другой стороны — киевское княжество, сложившееся из полян и древлян. Как на моменты, способствующие слиянию, господин Грушевский указывает на нерезкость этнографической границы, смешанную колонизацию и т.д.™1'2. Видя в малороссах и великороссах отдельные племена, он борется в данном случае против слития их в одну (русскую) группу, невзирая на наличность благоприятных для слияния моментов, как им указанных, так и многих других.
Украинская партия в оправдание своего существования, своей работы и своих надежд выдвигает стихийность стремления малороссов к обособленности. Тот же господин Грушевский находит у этого «огромного тридцатимиллионного населения естественные стремления к своему... самоопределению»; он констатирует «у украинского населения стихийную привязанность к своему языку» и, таким образом, провозглашает «органичность, стихийную силу и значение украинских национальных запросов» и даже отождествляет «нужды и задачи украинства» (подразумевая украинское движение) с «нуждами и задачами украинского крестьянства»™1'3. В том же роде высказывается и «Рада», уверяющая, например, будто «воля украинского народа к самостоятельной культурной жизни всегда (?) проявлялась, проявляется и теперь». «Рада» твердит, что в настоящее время «национальное возрождение охватило широкие массы украинского народа». Газета ставит «сознание своего украинского «я»» рядом с «сознанием интересов своего края»™1'4. Но особенно ценна и показательна для нас угроза опять-таки господина Грушевского, будто «украинство развивается благодаря стихийной силе народной жизни независимо от того, существуют ли «Просвиты» или иные товарищества, существует ли украинская пресса или яе/тг»™1'5.
Для господина Грушевского представляется несомненным, что существование (в России) малороссов без «национальных» запросов должно быть понимаемо как явление патологическое, ибо все это — «люди с атрофированным национальным чувством». Журнал «Світло» причисляет к этой категории даже представителей старомодного (этнографического) украинофильства. По справедливому наблюдению журнала, жизнь дала нам тысячи таких типов, которые и знают о «Неньке-Украине», даже любят ее, а все же это не препятствует им считать себя «общерос- сами»; таких людей «Світло», не обинуясь, называет национальными кальками™1'6.
Профессор Грушевский пугает не одной патологией. В «обрусении» малороссов он видит предрасполагающий момент к... политической неблагонадежности. «Нужно ли напоминать, — спрашивает он, — бесконечные ряды украинских имен, нашедших свое место в революционных и террористических движениях, начиная с 1860-х годов и кончая вчерашним днем? Нужно ли перечислять людей, игравших первые роли в этих движениях? Сила, у которой отнимают (sic) возможность быть созидательной, неизбежно превратится в разрушительную». Профессор, таким образом, полагает, что украинский «рух» является простым средством укрощать террористов и превращать их в скромных овечек. Гораздо откровеннее высказывается по тому же вопросу Иван Франко. Он уверен, что в России и на Украине не перевелись сильные, энергичные, геройские натуры, которые сумеют и в украинском движении пойти напролом, как пошли Желябовы, Кибальчичи и сотни иных украин-
385
25 Заказ 857


цев на борьбу за всероссийскую революцию. «Сколько силы, — говорит он, — сколько золотых характеров затрачено (на безуспешную борьбу с монархическим строем)! Сердце (Франко) сжимается от боли и досады. Ведь если бы эти люди сумели найти украинский национальный идеал... если бы положили свои головы в борьбе за этот идеал, то вопрос о свободной, автономной Украине стоял бы ныне в России и в Европе на очереди»™1'7.
Провозгласив стихийность украинской идеи, ее поклонники основывают на этой стихийности свою защиту против разумных возражений, опирающихся на науку или логику. Журнал «Украинская жизнь» так прямо и говорит, что «украинский вопрос не есть вопрос педагогики, который решается посредством логики, красноречия и научных диспутов. По словам «Світла», «самостоятельность языка определяется не филологами, а разумением народа». По Грушевскому, культурная ценность известного языка зависит не от лингвистических данных (дефиниций), а от влияний («впливів»), исторических обстоятельств и от жизненных, культурных сил самого народа™1'8.
Мы настоятельно рекомендуем всем защитникам украинизации южнорусского населения не забывать о капитуляции журнала «Украинская жизнь» перед законами педагогики, логики и науки.
Вопрос о стихийности украинского движения необходимо между тем причислить к разряду наиболее неправдоподобных измышлений. Посмотрим, во-первых, что говорят по этому поводу многие «украинцы» и украинофилы, либо друзья последних.
В статье Костомарова «Две русские народности», написанной полвека тому назад, автор, правда, требует, чтобы малорусская народность «вступила в сферу самобытного развития и влияла бы на (народность) великорусскую», но для этой самобытности отмежевывается очень узкий уголок. «Южнорусское племя, — говорит Костомаров, — в минувшей истории доказало свою неспособность к государственной жизни; оно справедливо должно было дать дорогу («видступити») великорусскому, примкнуть к нему в то время, когда общей задачей русской истории было созидание русского государства». «Малороссы, — по словам Костомарова, — сознавали и сознают неизбежность и неразрывность связи с великороссами»™1'9.
Известный польский историк А.Яблоновский, признавая у мало- русского народа в языке и характере особенности, дающие ему право на имя отдельной этнографической группы («odr^bnego odlamu»), совершенно тем не менее отрицает у него наличность единой по существу («jednoistnej») национально-политической традиции. Народ этот, говорит господин Яблоновский, не сознавал себя раньше, как не сознает и теперь национальной единицей™1*10.
«Числом нас очень много, — писал три года тому назад орган господина Грушевского, — а отзывается («голос подаэ») лишь несколько душ. Разве возможно брать всерьез пресловутые («оті») миллионы простонародья, если оно само молчит и, Бог весть, что себе думает?» Годом позже о настроении той же малорусской интеллигенции сам хозяин журнала отозвался с большим пессимизмом. По его словам, для значительной части современного украинского (южнорусского) общества вопрос о национальном единстве украинского народа, да и самое существование украинства остается «непройденным пунктом», неразрешенным вопросом™1*11.


Всего лишь в июле настоящего года «Рада» признавалась, что «люд наш (украинский), не имея родной мовы в школе, трудно принимает... национальную сознательность»™1*12.
Еще скептичнее относятся к стихийности и даже рациональности украинского движения публицисты, придерживающиеся старых драго- мановских традиций, не приправленных кликушествующими возгласами о «прапоре Соборной Украины».
«Украинская национальная жизнь в России, — писал в конце 1910 года журнал «Украинская хата», — представляет громадную пустыню. Широкий простор, масса народа, а жизни нет. Несколько единиц упорно борется со всеобщим сном, пытается нарушить тишину своим криком, кричит... но что значит слабый голос этих единиц против молчания многих миллионов».
Журналу «невольно припоминаются слова из переписки одного письменника (малороссийского писателя): українська нація складається з ЗО мілійонів рабів і жменьки Дон-Кихотів»хщш.
Один из деятелей украинской социал-демократической фракции господин Рыбалко писал в 1910 году: «Вспомним об украинском национальном возрождении. Разве не смешно говорить о его стихийности?»™"".
Социал-демократический журнал «Зоря» (судя по названию украинский) распинался десять лет тому назад за автономию Финляндии. С другой стороны, оговаривается журнал, странно было бы требовать такой автономии для украинцев, которые не нуждаются в ней ни для своего материального, ни для духовного развития™1*15.
Для доказательства стихийности украинского движения не хватает, далее, важной предпосылки о наличности у малороссов признаков отдельного народа или, как говорят «украинцы», признаков нации.
Только что упомянутый нами журнал «Зоря» не признает у малороссов таких признаков. Одним из важных признаков понятия «национальность» журнал справедливо считает «известные традиции самостоятельного государственного права; украинцы же, как известно, таких традиций не имеют»™1*16.
Джон Стюарт Милль179 определяет народность как «историческую общность», как «обладание национальной историей»™1*17.
Немецкий публицист Отто Бауер говорит, что «нация есть соединение людей, которые благодаря общей судьбе объединились в общность характера». Другой его соотечественник признает за фактор нации «желание вести в продолжение долгого времени тесную совместную жизнь»™1*18.
Все данные, от Ярославовой «Правды» до общей судьбы в продолжение долгого времени, говорят, таким образом, не за украинскую стихийность у малороссов, а за русскую.
Прекрасно формулировано этнографическое положение малороссов в славянстве профессором Пражского университета, известным славяноведом Л.Нидерле180. Он признает, разумеется, этнографические различия между великороссами и малороссами у в качестве гражданина полуфедеративной Австрии является даже сторонником внутренней автономии для Малороссии (еслией автономия желательна). Профессор Нидерле утверждает, однако, не колеблясь, что у малороссов и великороссов «столь много общих черт в истории, традиции, вере, языке и культуре, не говоря уже об общем происхождении, что, с точки зрения
25*


стороннего и беспристрастного наблюдателя, это — только две части одного великого русского народа»хуп*19.
Да разрешит нам читатель сделать здесь небольшое уклонение в сторону по уважительным мотивам. Работа Нидерле, откуда мы заимствовали вышеприведенный тезис, появилась в 1909 году на чешском языке в Праге и на русском языке в издательстве Отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук™1'20. Академическое издание вышло, по обычаю, «под редакцией» одного из русских академиков. Не имея чешского подлинника под руками, мы воспользовались для цитаты авторизованным французским переводом, сделанным членом французского института Л.Леже. В русском академическом издании работы Нидерле заключительный вывод его, венчающий всю работу и дающий ей определенную физиономию, опущен; интересно было бы знать, почему в издании этом не нашлось места для мнения «стороннего и беспристрастного наблюдателя» и для чего понадобилась такая кастрация текста, искажающая научный труд? Перевод Леже является точной передачей чешского подлинника.
О ненаучности попыток доказывать стихийную отчужденность малороссов от великороссов (и белорусов) мы говорили неоднократно, начиная с главы I нашего труда. Пополним сказанное раньше еще несколькими цитатами.
Из интересного антропологического экскурса профессора Грушевского мы узнаем, что современные славяне, по преимуществу, короткоголовы (брахицефалы): на Западе и Юге (славянства) тип резко короткоголовый; по направлению к Северу и Востоку он слабеет, давая еще у «украинцев» сильный перевес, но у поляков и великороссов с ним уже борется тип среднеголовый (мезоцефалы) со значительной примесью длинноголовых (долихоцефалов). Материал из древних могил дает больший процент длинноголовых, а в украинских языческих могилах, которые по культурным признакам считаются славянскими, длинноголо- вость даже (также?) перевешивает™1'21.
Очевидно, что языческая «Украина» на заре истории была заселена, не «украинцами», а предками великороссов (о следах польской оседлости здесь в этом периоде не может быть и речи); короткоголовые малороссы явились, вероятно, продуктом метизации первоначального русского типа с инородческими подмесями.
Говоря о слабой диалектологической (в «украинском» смысле) окраске древнекиевских памятников и даже о полном ее отсутствии до XI века, профессор Грушевский объясняет это обстоятельство тем, что «литературное киевское движение было не местным, а общим, в нем принимали участие и местные, и пришлые люди, и здесь мог выработаться своего рода общий язык»™1*22.
Хороши «пришельцы», если за элементами их речи не видно в общем языке элементов речи «местных украинцев»! Помимо сего lapsus’a важно то, что господин Грушевский согласен на «общий» язык и «общую» литературу даже для такой седой древности.
Признает господин Грушевский,,хотя и скрепя сердце, то обстоятельство, что национальное имя (Руси) принято было всеми тремя племенами (украинским, белорусским и великорусским) и сохранилось затем у них более или менее устойчиво в качестве национального имени.
Профессор утешает себя, положим, тем, что реальная (?) народность и ее имя — вещи разные, но такой тезис мы позволим себе
388


пригвоздить только к таким придуманным терминам, как «украинская нация».
Говоря о XVIII веке, господин Грушевский приписывает общности церковных элементов речи великорусской и украинской роль моста, по которому украинские писатели незаметно переходили к великорусской письменности™1'23.
Считает ли профессор возможным незаметный переход малорусских писателей на болгарскую или сербскую письменность при наличности общих «церковных элементов»? Для нас такая возможность не представляется вероятной.
Польский историк Равита-Гавронский (русофоб) называет Киев — колыбелью России, и притом не Руси, что в польском языке имело бы иное значение, а именно — России™1'24.
В бумагах князей Чарторийских (архив князей Четвертинских) отыскан недавно Вацлавом Липинским (поляком-украинофилом) вирш, сочиненный и записанный в эпоху хмельниччины (половина XVII в.)™1'25. Этот бесхитростный образец малорусской поэзии кончается мольбой к Богоматери о даровании мирных времен:
Пречистая Панна, то утиха давна, то ей упрашаю,
Жебы ся молила, войну ускромила на Российском краю.
Здесь сквозь полонизованную малорусскую форму речи ярко блестит русское национальное сознаьие автора.
Недавно умерший польский писатель Александр Гловацкий, он же Болеслав Прус, стоявший в рядах украинофилов, упоминал о Волыни, Подолии, Украине (Киевщине) и Литве, как о коренных русских областях (rdzennie rosyjskich okolicach)™1'26.
Член Государственного Совета профессор Багалей в заседании 21 мая настоящего года во время дебатов о Холмщине сказал, что «край этот населен малороссами, и поэтому нет причин считать его нерус- ским»™.
Даже архипартийная «Рада» иногда проговаривается и называет украинцев русским племенем, но это случается с ней в виде исключения™1'28.
Раз мы снимем с украинского движения одеваемую им не по праву тогу стихийности, то тотчас же убедимся, что оно проповедует не пробуждение в народе старых, хотя бы и заглохших национальных идеалов, а прививку нового узкого национального партикуляризма. Старые национальные идеалы Южной Руси в народных массах были при Несторе Летописце, при князе Константине Острожском, во время ко- зацких войн и позднее — только русские. Высшие классы и немногочисленная интеллигенция делились с XVI века на три лагеря: польский, пошедший с начала XVII века на убыль, русский, находящийся к первому в обратно пропорциональном отношении, и третий (немноголюдный) — космополитический (гетман Разумовский, философ Сковорода и другие). С первой трети прошлого столетия зародился в кружках малорусской интеллигенции новый лагерь (украинофильский), который хотел отгородиться китайской стеной от всякой извне идущей культуры и, подобно Китаю, спать на печке, пока Малороссия будет вариться в собственном соку. Если бы украинофилам дали волю хозяйничать в крае или оказали бы поддержку и помощь их начинаниям, то украинофилы
389


уподобились бы тому евангельскому рабу, который зарыл порученный ему талант в землю, подражали бы тем старообрядцам, которые согласны молиться лишь перед иконами старинного письма, играли бы роль петровских бояр, защищавших свои бороды, или шкловских евреев, соперничавших еще так недавно друг перед другом в отращивании классических «пейсов». Такое украинофильское хозяйничанье задержало бы на целые десятилетия культурно-экономическое развитие Южной Руси и было бы для Юго-Западного Края во много крат хуже полонизации.
Достаточно вспомнить, что журнал южнорусских федералистов «Основа» в 1861 году доказывал, что для малороссов не нужны и даже вредны железные дороги, что в Малороссии можно пользоваться и воловьей упряжкой, так как экономическое благосостояние народа не оставляет желать ничего лучшего.
Это были, однако, идеалы кучки интеллигентов; в них не повинен народ, как неответственен он и сейчас за идеи украинства. То, что украинская партия зовет «украинским возрождением», имеет такое же сходство со средневековым ренессансом, какое имеет национальный «каганец» с друммондовым светом.
Не будучи в состоянии удовлетворить действительных нужд населения, украинская партия удовлетворяет лишь прихоти своих вожаков и идеологов. Поэтому мы не вправе считать украинство в культурном смысле плюсом. Вспомним, например, как педагог Гринченко разогнал из сельской школы девочек — будущих матерей, чтобы предохранить их будущее потомство от русской культуры, и делал это ради надежды, что к тому времени воссияет и процветет другая культура.
Нам припоминается вещий голос П.Кулиша, который в письме к галицкому украинофилу А.Барвинскому горько восклицал: «Мы варвары; наши мечтания и стремления очень в действительности мизерны (ничтожны)... раньше мы погубили польскую культуру; теперь готовы погубить русскую, а ежели удалось бы, то погубили бы и общеевропейскую культуру»™1*29.
Тем не менее в безотносительном смысле и украинский язык, и украинская книга должны быть причислены к поползновениям на культуру. Чтобы в этом убедиться, достаточно представить себе несколько десятков или тысяч детей, перевезенных в грудном возрасте на необитаемый остров и там воспитанных исключительно по украинской книжке.
Такие украинцы могли бы быть счастливы в своем украинском мировоззрении и слепо уверовали бы не только в географию господина Рудницкого, но и в историю литературы господина Ефремова.
Юный возраст украинской книги (и языка, на котором она пишется) также ничуть не умаляет еще значения украинской культуры. Вспомним, например, молниеносное развитие культуры японской (наполовину к тому же по чужой английской книге).
Культурная ценность украинства может быть определена лишь путем сравнения юной украинской культуры с хозяйничающими на мало- русской территории культурами русской и польской.
Сравнение современного потенциала украинской культуры на нашем Юге, изучению которой мы посвятили несколько глав настоящего труда, — с потенциалами старых культур польской и русской, — мы предоставляем делать самому читателю; слабости украинской «культуры» в России не отрицает и украинская партия.
390


Сводя щуплость своих начинаний в России исключительно на правительственные репрессии, «украинцы» ссылаются обыкновенно на Галицию как на «опытное» и вместе с тем «показательное поле» для демонстрирования успешности их культурных усилий. Против этого можно сделать несколько возражений. Украинская «национальная» культура в Галиции, уже благодаря эволюции украинского языка, является лишь вариантом польской культуры или, лучше сказать, ее скверной копией; на плечах польской культуры она въезжает в местечки и города; палисадом польской культуры она защищена от немецкой. Украинское школьное дело в Галиции (квинтэссенция «национализма») развивается туго, а успешный (сравнительно) рост организаций пожарно-гимнастических, сберегательных касс и маслодельных артелей («молочарс- ких спилок») объясняется их космополитической продуктивностью. Наконец, все эти успехи сильно раздуваются украинской прессой для рекламирования партийной работы. Наш известный публицист А.Ста- хович, на слово которого можно положиться, посетил в 1910 году Галицию с целью ознакомиться с местными взаимоотношениями между поляками, русской национальной («москвофильской») и украинской партиями. По его уравновешенному и беспристрастному отзыву, «в украинской партии... культура, политика и тактика — безусловно еще в младенческом состоянии»XVI130.
Степень полезности и необходимости украинской культуры как соперницы и заместительницы на Юге России культуры русской прекрасно определена была в январе 1911 года в журнале «Русская мысль» его редактором, известным публицистом П.Б. Струве. Публицист этот изумляется, в какой мере политическая или иная тенденция способна слепить глаза и скрывать от зрения самые внушительные и непререкаемые объективные факты. Какая-то упорная традиция, говорит он, постоянно оживляемая интеллигентской политической тенденцией, скрывает от таких людей огромный исторический факт: существование русской нации и русской культуры; именно русской, а не великорусской. Струве указывает, что наряду с этнографическими терминами «велико-, мало- и белорусский» есть еще термин «русский», который не есть какая-то отвлеченная средняя из этих терминов, а живая культурная сила, великая, развивающаяся и растущая национальная стихия. Русская культура, по справедливому мнению господина Струве, неразрывно связана с государством и его историей, но она есть факт в настоящее время более важный, чем само государство. Русская наука и русское искусство, говорит публицист, — огромные культурные силы, и эта культура есть внутренно властный факт самой реальной жизни всех частей империи (кроме Царства Польского и Финляндии). Он предлагает вдуматься, что означает излюбленная постановка великорусской культуры в один ряд с малорусской и белорусской. Это значит, подсказывает господин Струве, что рядом с русской культурой должны быть созданы параллельные культуры малорусская и белорусская. Он видит перед Россией не более не менее, как огромный титанический замысел раздвоения или растроения русской культуры на всем ее протяжении — от букваря до общей патологии и кристаллографии, от народной песни до переводов из Овидия, Гете, Верлена или Верхарна. Это значит, поясняет господин Струве, что малорусская или белорусская нации станут в такое же отношение к великорусской, в каком чехи стоят к немцам или австрийские «украинцы» к полякам; но ведь это значит, что малорусская и
391


белорусская культуры будут нарочно создаваемы. Господин Струве обращает внимание на то обстоятельство, что обе эти культуры в качестве равноценных или равнозначных с той, которую любители этнографических терминов называют великорусской, но которую и история, и здравый смысл предписывают называть просто русской, обе они еще должны быть созданы: их еще нет; об этом можно жалеть, этому можно радоваться, но во всяком случае это — факт. Придя к выводу, что в России существует пока одна единая русская культура в том смысле, в каком мы можем говорить о национальных культурах, публицист требует такого положения и на будущее время. Россия, говорит он, потому не может не быть национально-русским государством, что единой русской нации историческим ходом вещей предуготована не только политическая, но и культурная гегемония в России. Гегемония эта, по справедливому определенно господина Струве, есть плод всего исторического развития нашей страны и факт совершенно естественный. Предостерегая от малопроизводительного расходования энергии, он поясняет, что постановка в один ряд с русской культурой других, ей равноценных, создание в стране множества культур, так сказать, одного роста поглотит массу средств и сил, которые при других условиях пошли бы не на националистическое размножение культур, а на подъем культуры вообще™1'31.
Прекрасные тезисы Струве нуждаются в некоторых дополнениях и поправках. Культурные начинания украинской партии, составляющие лишь часть современной платформы ее, он принимает за целую программу украинства, то есть возвращается ко временам Кулиша и Костомарова. То же следует сказать и о наименовании новой культуры «малорусской», что способно создавать иллюзию о легкой ее усвояемости населением. Термин «украинская культура» для культуры, опирающейся не на народные говоры, диалекты и наречия, а именно на «украинский язык», со всеми особенностями последнего, представлялся бы нам гораздо более предпочтительным. Впрочем, выступление господина Струве не теряет своего значения. Являясь, в сущности, бессознательной апологией ограничений 1876 и 1881 годов, оно имеет тем большее значение по отношению к нынешнему положению вещей.
Ровно через год в той же «Русской мысли» П.Б. Струве выступил с новой статьей по украинскому вопросу под названием «Общерусская культура и украинский партикуляризм»™1'32.
В первой статье господин Струве оспаривает широкую украинскую «культурную» платформу, провозглашенную одесским публицистом (евреем) Жаботинским. Во второй статье он, de jure, отвечает своим оппонентам из «украинского» лагеря, a de facto, оправдывается, по-видимому, перед украинофилами из своей же (русской конституционно-демократической) партии. Господин Струве «вовсе не желает исчезновения малорусского языка и вовсе не отрицает того, что в известном смысле существует самостоятельная (sic) малорусская культура», но он согласен допустить для этого языка лишь «путь скромного областного развития». К широкой программе современного украинского движения господин Струве относится, однако, отрицательно: «с сожалением и страхом» предвидит он «грандиозность результатов» этого движения. О русском литературном языке господин Струве остался при прежнем мнении. Признавая его по лингвистической основе великорусским, он настаивает, что по культурно-историческому значению это — общий
392


русский язык всех русских народностей, входящих в состав Русской империи.
Во второй (и пока последней) статье господин Струве обращается к русскому прогрессивному общественному мнению с призывом «энергично, без всяких двусмысленностей и поблажек вступить в идейную борьбу с «украинством» как с тенденцией ослабить и даже упразднить великое приобретение нашей истории — общерусскую культуру».
Из многих возражений, какие вызвало выступление господина Струве со стороны украинской прессы, мы упомянем лишь о трех.
В январе настоящего года «Украинская жизнь», отвечая на вторую статью господина Струве, поместила примирительную, дипломатически- иезуитскую статью некоего «Старого украинца». Признавая общерусскую культуру и общерусский язык, автор статьи давал широкое поле для всяких логических выводов, сводящих украинское движение до уровня невинных культурных упражнений, ибо вопросы об украинской нации, украинской национальной культуре и украинском национальном языке становятся при таком взгляде на дело совершенно праздными за отсутствием в них внутреннего содержания™1'33.
В том же духе высказалась и «Рада». Всякие страхи господина Струве за «раздвоение русской культуры» не только, говорит газета, беспочвенны, но даже вредны, ибо «с поднятием культурного уровня малорусских народных масс, крайне трудно осуществимого без развития малорусского языка, могла бы только выиграть и та общерусская культура, которой он (Струве) озабочен»™1'34. Означенную тираду об ожидающих русскую культуру от украинского движения благодеяниях «Рада» перепечатала из статьи некоего В.М. в «Русском Богатстве»™1'35, но «к трезвому голосу этого влиятельного (для «Рады», очевидно, не анонимного) журналиста и к его выводам» газета «всецело — кроме, быть может, некоторых деталей — присоединяется».
Рыцарски честно и дельно ответил на выступления господина Струве публицист С.Ефремов. «Путь скромного областного развития», предоставляемый господином Струве украинской культуре, является для господина Ефремова и украинской партии неприемлемым, а по несоответствию с программой этой партии и бесплодным. Логически господин Ефремов допускает одно из двух: или полное исчезновение украинской культуры, или развитие ее до таких переделов, до каких может вообще развиваться человеческая культура. Tertium non datur™1'36.
Декларации русского прогрессиста господина Струве достаточно убеждают нас в том, что украинская культура в России не принадлежит к числу факторов необходимых либо полезных. Да и сама работа на этом национально-культурном поле не делает чести работникам. Еще относительно XVII века профессор Грушевский писал, что «представителями украинской народности осталась, главным образом, крестьянская масса, инертная и темная, сохраняющая свою национальность именно только силой этой темноты и косности, и почти такое же темное сельское духовенство; все, что хотя несколько подымалось над этим уровнем, увлекалось потоком полонизации»™1'37. Если мы, становясь на точку зрения господина Грушевского и украинской партии, назовем приобщение малороссов к современной государственной культуре — русификацией, а сглаживание некоторых южнорусских этнографических особенностей приравняем к денационализации, то мерило господина Грушевского, вполне, как известно, приложимое и к современному
393


малорусскому крестьянству, обнаружит перед нами ту почву «темноты и косности», над которой оперирует украинская партия и с которой она начинает получать урожаи.
Весьма откровенное признание сделано было в марте настоящего года украинцем С.В. Петлюрой181 в собрании украинской секции московского «Общества славянской культуры». Проявления национализма в украинстве, по его словам, совершенно понятны с чисто психологической точки зрения как реакция против «нажима», но, будучи представлены небольшой группой («невеличкою течією»), они не характерны для современного момента (даже для момента, заметьте! — Прим. С.Щ.) и не представляют собой знамени современного украинская движенияXVI1*38.
Относительно конкретной полезности украинства мы находим интересные выводы в «Украинской хате». Если поставить, говорит этот журнал, украинство, как это часто теперь делают, на узкоутилитарную почву, если объяснять полезность украинства только нуждами экономического, классового, просветительного «для мужиков» характера и т.п., то... нам выгоднее было бы отказаться от своего имени и броситься в объятия ассимиляции, а это значит — богатой культуры наших соседей. Об интеллигенции журнал выражается уже совсем не двусмысленно. Украинская интеллигенция по словам «Украинской хаты», может пользоваться чужой культурой, родной для нее не менее степей и рощ Украины™1139.
Может ли украинство претендовать с полным правом на титул движения демократического, мы сомневаемся. Если под этим термином разуметь стремление сделать народ способным к управлению государством, то украинская культура, существующая на три четверти своего объема на бумаге и в воображении ее творцов, способна лишь тормозить естественное движение народа в указанном направлении. Демократическим движением мы вправе далее назвать всякое движение, исходящее из недр народных; но мы знаем, что украинство (по замыслу и разработке платформы, не говоря уже о программе) есть движение чисто интеллигентское (почти все его адепты — литераторы). Верно лишь одно, что партия идет со своей пропагандой в народ, но цели, ею преследуемые, не культурно-демократического свойства, а демагого-анархического, да и способы пропаганды рассчитаны лишь на разжигание всяких неуравновешенных сознанием государственности аппетитов.
Демократизм (республиканский) не может являться для малороссов величиной традиционной. В доисторическое время у их передков, по словам профессора Грушевского, строй был скорее патриархальноаристократическийXVIM0. Республиканские тенденции Запорожья, рекламно раздуваемые украинской партией, представляют из себя дутую или, как говорят математики, мнимую величину. Вспомним аттестацию, выданную козачеству покойным Драгомановым. В XVII веке, по его словам, у наших украинских Козаков... государственный идеал был монархический, хотя житейские условия навязывали им фактически республиканские порядки. «Кг61 jest to u nich divinum quid»,— говорил о козаках современник Б.Хмельницкого киевский воевода КисельХУ1М|.
Если Петлюра снял украинскую идею с национального пьедестала, воздвигнутого для нее украинством, то он выразился символически верно: национальный стимул не является для современной украинской партии целью — конечным этапом ее стремлений. Как средство он, однако,
394


партией не только признается, но и усердно выдвигается напоказ. Надписи на современном украинском знамени нам поможет дешифрировать «Рада».
Рядом с национальной работой, говорит газета, не следует пренебрегать и другой важной задачей... координацией общественной работы на Украине соответственно местным и областным потребностям и интересам: элементы не малороссийские или малороссийские, но не «сознательные», могут объединяться на почве идеи территориализ- ма... А следствием этой работы будет... децентрализация гражданской жизни («громадського життя») в России™11*42.
Еще осторожнее переходит «Рада» от беспрестанно пережевываемой ею темы об украинской культуре к кардинальному лозунгу укра- инства — политическому. Культура, по словам газеты, конечно, не одно и то же, что политика, и имеет свои непосредственные задачи, но... культура и политика неразрывно связаны друг с другом тысячами живых нитей™11*43.
Часть украинских публицистов в России, особенно тех, которые защищают украинство на столбцах русской прессы, занимается дачей уверений в лояльности и аполитизме украинского движения. Отповедь им дало в начале настоящего года львовское «Діло».
Напрасны, говорит газета устами своего петербургского корреспондента, усилия этих украинцев убедить Россию в том, что украинское движение преследует цели чисто национально-культурные. В России уже знают хорошо, что каждое национальное движение является в большей или меньшей мере движением политическим. Национальнокультурная обособленность украинцев требует некоторого рода политической самостоятельности, и постулат политической автономии более популярен на Украине, чем это допускают украинские аполитисты™11*44.
Речь идет здесь, разумеется, о популярности не в массах народных либо в широких кругах южнорусской интеллигенции, а лишь в рядах партизанов.
Протестует против допущения аполитизма в украинство и публицист С.Ефремов.
Как одно из последствий ограничительных законов 1876 года он отмечает появление упадочных теорий «бесполитической культуры», «малых дел» в области украинства и тому подобных проявлений общественной аппатии и отчаяния™п*45. В прошлом веке представителем такого аполитизма явился (под старость) Н.Костомаров; в наши дни под такими «упадочными» декларациями подписывается петербургский публицист М.Славинский. Пробует хвалить «аполитиков» московское «Общество славянской культуры», как о том гласит вышедший нынешним летом в свет первый том «Известий» Общества. В статье «Аполи- тики и сепаратисты» первая, аполитическая группа «украинофилов» (по номенклатуре «Известий») аттестуется как «сроднившаяся с общерусской культурой и считающаяся с действительным настроением народных масс в Малороссии». Где видела редакция «Известий» таких украи- нофилов-агнцев, мы не ведаем, но работа украинской секции Общества так тесно связана с политикой, что в этой секции искать «аполитиков» было бы напрасным и неблагодарным трудом.
Для нас представляется несомненным, что «аполитисты» являются в украинской партии исключительным и нехарактерным для нее явлением; вся же партия, в лице своих вожаков, преследует, главным обра-
395


зом, политические задачи. К этой политической программе, очерченной нами в XIII главе, мы возвращаться не будем, но считаем не лишним отметить ту роль политического антирусского тарана, какую намерена придать партия будущему украинскому университету во Львове.
Тесную связь между работой этого университета в Галиции и развитием украинского движения в России можно расценивать, с точки зрения украинской партии и ее защитников, по двум радиусам. Основание в Галиции украинского университета, по мнению польского публи- циста-украинофила Л.Василевского, ускорило бы и национальное развитие русских украинцев на целые десятилетия™1'46. Петербургское «Современное слово» видит в благоприятном разрешении этого вопроса во Львове «признание украинцев за нацию, имеющую право на культурно-самостоятельное существование; политическое значение украинцев стало теперь фактом, которого, по мнению газеты, нельзя отрицать»™1'47.
Харьковский «Сніп», касаясь враждебного отношения поляков к проекту создания во Львове украинского университета, проводит интересную (и правдивую) параллель.
Мысль, что львовский университет будет украинским, по словам «Сніпа», так же невыносима для всякого поляка, как невыносима для всякого русского мысль о том, что украинскими должны быть университеты киевский, харьковский и одесский. Поляки... препятствуют осуществлению в Австрии элементарнейшего и вместе с тем главнейшего украинского требования. Быть может, продолжает «Сніп», Австрия поймет в конце концов, что украинская дружба для нее важнее польских угроз. Украинский университет во Львове должен быть и будет... Но чтобы засиял наконец украинский идеал, украинцы должны прежде всего рассчитывать на собственные силы в борьбе с теми своими врагами, которые до сих пор питались и крепли украинскими соками и величались украинскими гениями™1'48. Употребление слова «враг» во множественном числе не требует, надеемся, пояснений.
Не стесняемое русскими уголовными законами львовское «Діло» опубликовало в номере от 17-го июня текущего года целый «манифест» по вопросу об университете от имени почти всех фракций украинской партии в Галиции (национал-демократов, радикалов, социалистов и студенческой молодежи). Манифест слишком непарламентарно грязен, и мы можем позволить себе лишь весьма краткие из него цитаты:
По уверению «манифестантов», закордонная Украина — громадное большинство украинского народа — закована в кандалы варварского царского деспотизма... Украинский университет в австрийской Украине — это для российской Украины новый луч света среди тьмы, на нее надвинувшейся... (Такие) культурные требования украинского народа тесно и неразрывно связаны с политическими, освободительными требованиями Украины... Дело украинского университета, это — вопрос не одной лишь австрийской Украины. Этот вопрос стал таким могучим именно потому, что он охватывает всю Украину от Карпат по Дон. Европа и весь культурный мир до тех пор не будут в безопасности, пока не прекратится хищнический поход царата (России) на Запад, пока порабощенные царатом народы не будут иметь достаточно сил, чтобы развалить царскую империю, эту ужаснейшую тюрьму народов. Борясь за украинский университет как очаг духовной жизни всей Украины, мы боремся не только за наши основные права, за самостоятельность и
396


лучшее будущее Украины, мы боремся за всемирный прогресс и свободу, за дело всемирной культуры™1'49.
Солидарность свою с австро-украинскими политиканами украинская партия в России выразила целой сотней сочувствующих домогательствам украинцев в Вене писем, под которыми «Радой» насчитано 2482 подписи. Об этих письмах-демонстрациях мы уже упоминали не раз. По топографическому происхождению своему письма разделяются на 17 из Подольской губернии, 14 из Полтавской, 12 из Екатеринослав- ской, 11 из Киевской, 9 из Харьковской, 7 из Черниговской, 5 из Херсонской и 3 из Волынской губерний. На иные губернии и пункты приходится 1—2 письма. По уверению «Рады», много писем и телеграмм послано из России непосредственно в Вену украинскому клубу, а еще больше направлено в редакцию львовского «Діла».
Почин в этих выступлениях принадлежит гуртку петербургских студентов-политехников; было письмо (за 38 подписями) от «учнів вищих шкіл і абітурієнтив шкіл середних з Чернигова», а также от «гуртка учнів-українців середних шкіл Одеси»™1'50.
В следующем месяце «Діло» выступило с тремя программными статьями под заглавием «Украинский вопрос в европейской политике». Если учесть «украинское» выступление австрийского монарха, то в статьях «Діла» можно видеть некоторую официозность или, по крайней мере, инспирацию из высших гофбургских сфер. Приводим отрывок одной из этих статей по переводу «Киевлянина».
«Если допустить, — говорит львовская газета, — что габсбургская монархия не захочет и не будет в состоянии ограничиться нынешними своими политическими границами, а (станет) по примеру других больших государств искать новых приобретений, то в каком направлении может ее дипломатия обратить свое внимание. Всякая экспансия на Север и Запад невозможна благодаря Германии. Идти на Аппенинский полуостров была бы охота у австрийских военных (и клерикальных) кругов; но необходимость союза с Италией и еще больше того сознание, что ни одна итальянская провинция не в состоянии слиться воедино с организмом монархии, должны парализировать все желания и надежды. Два столетия уже работает австрийская дипломатия в этом направлении, но с довольно ничтожным успехом. Для шествия в Солунь понадобилось бы еще 400 лет; а тогда, кто знает, чего он будет стоить».
«Может быть на Восток? На этой стороне лежит румынская и украинская территории. Первую нужно бы было приобретать от Румынии против России и Германии; вторую с Румынией от России. Следовательно, выбор, которая территория больше подходила бы к экспансивным намерениям, не труден. А впрочем, стоит ли менять балканские известняки, хотя бы с Солунем, за украинские земли? Кажется, на тот счет не может быть ни малейшего сомнения. Во-первых, украинские земли могли бы без затруднений (это зависит от австрийской политики в Галичине) врасти в организм монархии политически и культурно (племенные и религиозные связи). Но оставим пока совершенно в стороне национальный характер украинских земель. ^Если какая-нибудь территория представляет для соседнего государства важную политическую и экономическую стоимость, то пусть живет на ней не родственное племя, но даже совершенно особая раса с совершенно другой культурой, государство не может колебаться в стремлении вовлечь эту страну в сферу собственных политических и экономических влияний, как это
397


делают все европейские державы, чтобы только оплатилось предприятие. А на счет того нельзя же сомневаться. Украинские земли, хотя бы только по Днепр, это одни из самых богатых пахотных в мире, с большими задатками на промышленно-торговое развитие. Великие сплавные реки, выгодные пристани на берегу моря облегчают сообщение. А Черное море? Оно соединяет три части мира с собой и в недалеком будущем будет тем, чем было в древние века, то есть одним из самых оживленных центров торговой и культурной жизни на Востоке. С падением Турции и сооружением багдадской железной дороги через Черное море будет идти одна из главных артерий мирового движения; туда пойдут европейский вывоз, колонизация в глубь Азии и на Индийский океан в Восточную Африку. Одним словом — такие Одесса, Николаев, Херсон и устья Дуная без сравнения более ценны для Австрии, чем Солунь».
Подкладку такого австрийского шовинизма галицких «украинцев» формулирует львовский орган социал-демократической фракции «Вперед»:
«Когда началась, — говорит «Вперед», — турецко-итальянская война, турки основали «Общество ненависти к Италии». Нам нет надобности устраивать общество ненависти к России, но эту ненависть к ней мы должны лелеять и распространять в крае... посредством лекций, брошюр, разговоров, напоминая нашим темным... мужикам, что Россия — это... темнота, гнет и национальная смерть для нашего народа»™151.
Проповедь ненависти к Росси является главным рычагом, при помощи которого украинская партия рассчитывает сплотить свои силы и развить достодолжную энергию. По адресу малорусских интеллигентов в России журнал «Украинская хата» говорит с негодованием, что «они били и бьют поклоны перед всеми чужими богами: путем грандиозных (?) жертв на народное просвещение, коего синоним — денационализация, поклонением перед великой (русской) литературой, коей синоним — денационализация, поклонением перед великой вообще культурой, которая по своей подвижности и прилипчивости к Украине является отрицанием нашей (украинской) культуры».
«Воистину несчастлив, — продолжает «Хата», — тот украинец, у кого российская семья... Быть сознательным украинцем и устроить себе «русскую» (кавычки подлинника) или польскую семью — может ли быть большая насмешка над своим я, над своим идеалом!.. Если ты любишь Украину, ты должен пожертвовать любовью к другим географическим единицам. Если любишь свой язык, то ненавидь язык врага... Умей ненавидеть. Если у нас идет речь об Украине, то мы должны оперировать одним словом — ненависть к ее врагам... Возрождение Украины — синоним ненависти к своей жене московке, к своим детям кацапчатам, к своим братьям и сестрам кацапам, к своим отцу и матери кацапам. Любить Украину значит пожертвовать кацапской родней... Если ты любишь украинский язык — «иди за ним пешком», а не через российские гимназии... Посылай детей не в российскую гимназию, а в украинскую (в Галичине) — наука есть и там. Окончил сынок гимназию, посылай в университет во Львове, в Черновцы. Там также есть наука. Быть может — меньшая, быть может — худшая, но не...»™1'52.
На таком многоточии (цензурного свойства) обрывается мысль автора статьи. Можно видеть, что ненависть ко всему «российскому» считается прописной, ходячей моралью у сторонников украинской партии.
398


Об этой ненависти украинская пресса позволяет себе говорить, как о всем известной предпосылке.
Украинская газета для крестьян и рабочих «Засів» обратилась в нынешнем году к своим подписчикам с анкетным листом. На вопрос, делится ли подписчик газетой с грамотными соседями, один из подписчиков ответил: «Читаю сам, ибо кругом живут только такие украинцы, которые любят Россию, одним словом — сволочь (мотлох)»™11'53.
Мы не можем попутно не коснуться легенды, поддерживаемой и в Записке нашей Академии Наук (С. 6 и 35), будто русофобскую струю в галицко-малорусской печати породили ограничения 1863 года и позднейшие, обрушившиеся на малорусскую печать в России. Такое предположение является плодом недоразумения: достаточно вспомнить памфлеты Головацкого и Яхимовича, наметившие еще в 1846 году курс австро-малорусской прессы.
Ненависть к России как к государственно-правовому организму водит пером украинских публицистов при обсуждении любого текущего вопроса русской внутренней политики и русской культурной жизни.
Так, «Рада», рассматривая нашу расходную роспись за 1909 год, находит, что «значительная часть («велика частина») собранных с народа денег тратилась неосмотрительно и без пользы для народа». Иллюстрируя свою мысль примерами, газета напоминает, что в 1909 году «на празднование памяти Анны Кашинской истрачено 15 тысяч рублей, на празднование Полтавской виктории, не считая издержек на перевозку и продовольствие войск, израсходовано 517 тысяч рублей, а сверх того, израсходовано 117 тысяч рублей на статьи, связанные с этим празднованием». Остро нападает газета также на ассигнование земствами народных денег для поддержки хуторных хозяйств и для «внедрения воинской доблести» в души крестьянских детей путем обучения военному строю в народных школах™1'54. Вылазки против юбилея полтавского боя понятны; при упоминании об этом событии сознательный украинец корчится, как бес от ладана. Брюзжание «Рады» по поводу фермента экономического благосостояния (хутора), семян русской сплоченности (военный строй) и торжества православной идеи (чествование мощей) исходит от ненависти к русскому централизующему цементу.
Курьеза ради упомянем, что публицист М.А. Славинский, читая нынешней весной в Москве лекцию об украинской культуре™1'55, уверял москвичей, что у малороссов все свое: язык, территория и даже религия (?!). Мы не знаем, к какому вероисповеданию принадлежит господин Славинский (как не ведаем и его национальности), но полагаем, что громадное большинство «украинского народа» крещено в вере православной. Если господин Славинский рекламировал униатство, то он упустил из виду несамостоятельный, переходной и построенный на компромиссах характер этого вероисповедания, число приверженцев коего едва ли много превышает число малорусских штундистов.
Сам факт существования русской культуры на Юге России приводит деятелей украинства почти в неистовство.
Вечное дезертирство наших землячков, говорит М.Грушевский, которые... теперь убегают «под сень струй великой российской культуры», это то историческое зло, которое столько раз резало Украину в самые критические моменты украинской (?) жизни и режет теперь по самому живому месту™1'56.


Если мы вспомним схему самоопределения украинской партии, то увидим перед собой «социальный радикализм», стремящийся к «национально-территориальной автономии» Юга России и к «федеративному строю» русского государства. Прикладывая сюда только что обрисованный масштаб — масштаб ненависти к современной России, мы легко поймем, что дальнейшая судьба этой партии — состоять в непрерывной оппозиции к русскому правительству, пока Россия существует как целая величина.
По заявлению профессора Грушевского, украинская партия в России складывается из (малорусских) демократов-радикалов, народных социалистов, социал-демократов и социал-революционеров. Все это звучит очень «прогрессивно»; в действительности же в украинскую партию идут лишь более отсталые элементы из этих фракций, и мы уверены, что, превратись сегодня русское правительство в радикально-демократическое, завтра же украинская партия окажется в оппозиции и к нему. Еще ненавистнее для украинской партии было бы такое правительство, которое провозгласило бы принцип первой Французской революции — государственно-национальный централизм.
По признанию «Украинской хаты», «украинцы», ошибочно смешивая прогрессивность с политиканством («поступ з політикою»), глубоко уверены, что представляют самый прогрессивный элемент в России, а на деле украинство лишь подделывается (підшивається) под радикализм™1’57.
По своей натуре украинское движение ничуть не прогрессивно; оно лишь оппозиционно государственному единству России и враждебно русской культуре. Оно хотело бы вернуть ядро России к эпохе битвы при Калке, чтобы начинать сказку про белого бычка о изолированности центра и юга восточноевропейской низменности. Только удивительная близорукость окрыляет при этом лидеров украинства розовыми надеждами на автономию территории с преобладающим южнорусским населением. Политический распад России повлек бы немедленно железную гегемонию тевтонов на великих русских равнинах, а на юге разбудил бы шовинистические аппетиты поляков, молдаван, армян и прочих.
Распад России вовсе не является необходимым условием для того, чтобы украинская партия могла отлично обделывать свои дела. На первую очередь ей достаточно разлада, то есть духовного разобщения или, по крайней мере, отчуждения между южной и северной ветвями русского народа. Представляя собой маятник, амплитуда качаний которого пока ограничена Коршевской Кирилло-Мефодиевщиной и полуфедера- тивным австрославизмом, украинская партия отлично учитывает, что на пути ее федеративных построений лежит этнографический склад русского ядра Империи.
Триединое русское племя составляет 80% населения Европейской России (без Привислинья и Финляндии) и 81% населения Сибири, причем для Западной Сибири этот процент подымается даже до 89. Общеимперский коэффициент для русского племени равен две трети всего населения (по переписи 1897 года — 65,5%). Следующее место занимают турко-татары (10,6%); затем идут поляки (6,2%,), финны (4,5%), евреи — около 4%, литовцы — около 2,5% и прочие народы (в быстро убывающей численной прогрессии). Рассматривая русское племя по его отдельным составным частям, мы увидим, что из упомянутых 65,5%
400


приходится на долю белорусов 4,5%, на долю малороссов 17,7% и на долю великороссов 43,3% всего населения Империи.
Для федералистов, из лагеря которых доносится к нам голос украинца семитской марки В.Жаботинского, весьма важен вопрос, «считать или не считать украинцев и белорусов за особливые нации, быть ли России государством национальным или же государством национальностей «(Nationalitatenstaat)». Вопрос о национальностях господин Жа- ботинский считает не только вопросом кардинальным для России, но и вопросом, определяющим ее будущность, более важным, чем все иные политические и даже социальные проблемы. «Если украинцев и белорусов, — говорит господин Жаботинский, — причислить (!) к единой русской нации, то нация эта возрастет (sic) до 65% всего населения Империи, то есть до громадного большинства в две трети, и тогда картина действительно недалека от национального государства; наоборот, если украинцев и белорусов считать за особливые народности, то господствующая национальность сама оказывается в меньшинстве (43%) по сравнению с прочим населением». По мнению господина Жаботинского, разрешение вопроса о национальном характере России зависит от позиции, какую займет тридцатимиллионный украинский народ: согласится он обрусеть — Россия пойдет по одной дороге, не согласится — она поневоле пойдет по иному пути™1*58.
То же отметил в нынешнем году ливерпульский журнал «Russian review», получающий, очевидно, определенные информации о России. «Скристализование украинского народа, — говорит этот орган, — в сознающую свою отдельность украинскую нацию уничтожит основания к тому, чтобы признавать за русскими (russians) большинство в России»™1*59. Белорусская «сознательность» тут не упоминается, ибо ее роль сравнительно второстепенна.
Естественно, что украинская партия и ее «попихачи» из русских, польских и еврейских федералистов желают путем пропаганды укра- инства приблизить Россию к тому «лоскутному» типу, к какому, по готовым мотивам этнографического свойства, стремится с половины прошлого столетия Австрия (Цислейтания), а по ее стопам готовятся последовать и земли Короны Св. Стефана.
В Австрии, по данным 1900 года, числилось: немцев 36%, чехов 23%, поляков 16%, галичан и буковинцев 15% (всех славян 54%). Племенной состав Венгрии слагается из мадьяр (45%), румын и сербохорватов (по 14%), немцев (11%) и словаков со словинцами и угрорусами (около 13%), причем общее число славян здесь составляет 27% населения королевства. Таким образом, украинская партия хочет представить великороссов такими же узурпаторами гегемонии, какими являются мадьяры и немцы в соседней дуалистической монархии.
В Австро-Венгрии, где обе господствующие народности (resp. тевтонская и уралофинская) совершенно чужды по расе своим «инородцам», такая федеративная эволюция находит под собой, по-видимому, довольно прочную почву. В России такую почву нужно создавать, ибо, пока сила сцепления между великороссами и двумя другими братними племенами не нарушена, все притязания подлинных инородцев в России не смогут достичь силы тех труб, от коих пал библейский Иерихон.
Мы исключаем из этого хора голоса родственного польского народа, к которым мы, русские, обязаны очень внимательно прислушиваться.
26 Заказ 857


Украинская партия, однако, облюбовала свою тему и пользуется всяким случаем, чтобы заявить, будто инородцы составляют свыше 50% населения Российской империи»™1'60. Защищая свою арифметику, партия, как мы видели, отказывается от законов логики и науки, а выставляет стихийное желание самого украинского народа перечислиться из сыновей в пасынки, из родных в инородцы. Мы видели также, что такое утверждение является клеветой по адресу народных масс на Юге и по адресу большинства южнорусской интеллигенции. Если, однако, нам докажут, что федеративное устройство России сулит реальные выгоды ее Югу («Украине»), то мы готовы (не логически, а практически) примириться со всеми пробелами и прорехами в так называемой украинской идее. Мы — южане, обязаны в таком случае способствовать культурному обособлению малорусского населения, сознательно стремясь тем самым направить Россию на путь подражания соседней «лоскутной» империи.
Обратимся к украинской прессе, чтобы из нее почерпнуть сведения об австрийском Эдеме, который считается украинской партией не только за образец, достойный подражания, но и за трафарет для нанесения новых красок на карту России.
«Освободить, — говорит профессор М.Грушевский, — культурное и экономическое развитие общественных и политических отношений от национальных усложнений можно лишь предоставлением отдельным народностям возможности полного свободного развития. Но эта возможность не осуществляется голословным признанием права национальностей на свободное развитие вроде пресловутого §19 австрийской конституции, признающего равные права за всеми народностями, между тем как на практике это равноправие права сводится к формулам: «а ну- ка, попробуй», «вырви, если хочешь иметь», как формулировал отношения народностей один откровенный национал, просвещавший меня на первых порах моего знакомства с практикой австрийской конституции. Конституционные формы дают если не возможность, то, по крайней мере, иллюзию возможности этого вырывания, и оно действительно сделалось руководящим мотивом внутренней жизни Австрии в последние десятилетия, парализовав национальной борьбой экономическое, культурное и общественное развитие страны»хщш.
«Теоретическое признание равноправия народностей (в Австрии), по словам господина Грушевского, лишь обострило национальную борьбу и затормозило экономическое и культурное развитие края (Галиции)»™1'62.
Над словами господина Грушевского лежит уже шестилетняя давность, но можно думать, что положение дел у нашей соседки наклонности к улучшению не обнаруживает.
«Государственная жизнь Австрии, — писала «Рада» нынешней осенью, — держится, главным образом, на взаимной национально-политической антропофагии»™1'63.
Из вышеприведенных слов львовского профессора явствует, что современный курс Австрии принят ею для освобождения своей жизни от «национальных усложнений». Тут, следовательно, средства оправдываются отчасти благой целью — предпочесть из двух зол меньшее. Но ведь нам хотят навязать эти усложнения, у нас их выращивают искусственно для того, чтобы возложить потом на Россию долгую и неблагодарную работу «освобождения себя от этих усложнений». При таком
402


положении дела обязанностью каждого «сознательного малоросса» является сознательный бойкот бедламствующих советчиков-вивисекторов.
Оговариваемся, что инородческих публицистов, отстаивающих ук- раинство, мы считаем не только здравомыслящими людьми, но и людьми «себе на уме».
Было бы весьма грустно, если бы мы забыли все уроки как всемирной, так и нашей родной истории. Неужели Россия захочет вернуться к прелестям удельной эпохи, подчиняясь роковому атавизму — наследию исторических и даже доисторических своих предков?
По указанию профессора М.Грушевского, еще древний арабский писатель Ибн-Якуб писал, что «славяне — народ отважный и воинственный, и никто с ним не сравнялся бы по силе, если бы не разрозненность их многочисленных обособленных племен»™11'64. Для нашего вопроса в этой цитате заключается грозное предостережение.
Задаваясь вопросом о дальнейшей судьбе украинского движения и о его долговечности, мы должны прежде всего отделить его от так называемого этнографического украинофильства и рассматривать лишь работу соборно-украинской партии, стремящейся к культурной, а впоследствии экономической и политической автономии Юга России, работу покоящуюся на федеративных идеалах и потому враждебную современной русской государственности. Жизненные шансы соборного укра- инства стоят в тесной связи со всяким изменением границы между Россией и империей Габсбургов; чтобы избежать уравнения со многими неизвестными, мы поэтому будем исходить из предположения о неподвижности этой границы на продолжительное время.
Вопрос о возможности перенесения русской границы к Днепру (утраты Западной Руси) или установления ее по реке Сан (захвата Россией Восточной Галиции) выходит из рамок нашей темы.
Украинская партия и ее сателлиты пророчат украинскому движению колоссальный успех; уверения их не лишены даже рекламного пошиба.
По мнению галицкого радикала М.Павлика, Россия не дойдет и через несколько столетий до такой свободы национальных (невеликорусских) языков («мов»), какая теперь существует в Австрии. «Этим самым, — грозит Павлик, — решается вопрос о целости России в том лишь, конечно, случае, если невеликорусским нациям действительно дороги их национальные права»™1'65.
Академик Ф.Корш «предсказывает украинскому движению, поставленному на фундаменте культурно-демократических стремлений и идеалов, блестящую неслыханную еще в истории славянства историческую миссию»™1166.
Щирый украинец В.Жаботинский, кладущий в свой портфель претензий и защиту еврейского национализма, заявляет не без апломба, что «национальная проблема должна занять отныне свое место во главе, в центре, на первом плане российской политической жизни». Для южнорусского населения восточная фантазия этого публициста рисует целую демократическую идиллию. «Мужик, — по убеждению господина Жаботинского, — все перенесет, все переживет, всех перепрет (переспорит) и постепенно, шаг за шагом, но неудержимо и непобедимо пролезет в города, и то, что теперь считается мужичьим языком, будет в городах через два поколения языком газет, театров, вывесок — и еще больше»™1'67.
26*


С меньшей категоричностью, но с большей широтой рисует перспективы южнорусского сепаратизма и параллельных ему сепаратизмов инородческих полонофил (даже полонодул) профессор А.Погодин.
«В России, — говорит он, — национальный вопрос становится все более крупным по своему размеру и по своим важным последствиям для русской государственной жизни. Обострение его, вызванное политикой обрусения, неминуемо приведет к кризису, нежелательному ни для государства, ни для меньших национальностей. Но эти последние рассчитывают найти себе поддержку в кооперации»XV11*68.
Профессор предсказывает поход против русского (великорусского) языка девятидесяти девяти прочих языков Российской империи (где их по переписи 1897 года насчитывалось ровно сто); главные надежды в этой предстоящей распре возлагаются на братоубийственную роль белорусов и особенно малороссов: без 30 миллионов малорусского населения вся «кооперация» представляла бы весьма и весьма невнушительную затею.
Мы не опасаемся угроз господ Павлика и Погодина и не верим в прорицания господ Жаботинского, Корта и иных доморощенных кудесников. Оставляя в стороне вопрос о 99 языках, попытаемся взвесить шансы южнорусского сепаратизма (украинского движения).
Движение это за последние 20—25 лет росло в России по мере снятия ограничений с малорусского печатного слова; в последние 6—7 лет благодаря малой осведомленности правительства и широких кругов русского общества с сущностью этого движения, с его тактикой и (выражаясь термином профессора Грушевского) «дипломатикой», оно успело принять довольно значительные размеры и вьет свои гнезда в некоторых сельских школах и кооперативах, в земствах и муниципалитетах, под сенью храмов веры и храмов науки.
Подобно всяким прозелитам, новые адепты украинства переживают некоторый подъем нервной энергии, граничащей нередко с аффектом; повышенная активная деятельность часто обостряется как внешними препятствиями, так и сознанием внутренней неудовлетворенности. В результате такая энергия единиц на фоне обывательского благодушия и маниловской спячки окружающих производит иногда впечатление крупной работы там, где существуют лишь отдельные, лихорадочные выступления.
Если мы попытаемся определить число активных и пассивных членов украинской партии в России (деятелей и сочувствующих), то увидим, что интеллигентские кадры ее немноголюдны. Пропаганда украинства пустила корни преимущественно в среде народных учителей и студенчества, обнаруживая здесь неблагополучный коэффициент до двух пятых всего числа в некоторых случаях. Так, из 100 студентов-мало- россов Санкт-Петербургских высших сельскохозяйственных курсов числятся в настоящем году членами украинского гуртка 40 душ. Из 660 народных учителей, собравшихся нынешним летом на киевских педагогических курсах, 268 человек подписали антирусский адрес, где назвали русскую культуру на Юге денационализацией населения™1*69. В обоих случаях оказывается около 40% лиц, пляшущих под «фонетическую» дудку; среди студентов, впрочем, возможно допустить и некоторый процент «этнографических украинофилов», а под учительским адресом некоторые могли подписаться из чувства коллегиальности (стадности). В других слоях южнорусской интеллигенции (за исключением, быть мо-
404


жет, сельского духовенства в некоторых районах) результаты украинской пропаганды пока совершенно ничтожны. Это не трудно доказать. Нельзя представить себе такого «сознательного» украинца из интеллигентов, который не счел бы своей обязанностью подписаться на издающийся пять лет в России, при крайне низкой подписной плате, «Літер, науков. вістник». Между тем тираж этого журнала (2 200 экземпляров) и сам по себе мал, а распространение его в России — и того меньше (770 экземпляров). Тираж остальных украинских изданий, не исключая и наиболее распространенной «Рады», также не рисует перед партией розовых перспектив.
Число грамотных селян и рабочих, читающих популярную украинскую прессу, учесть нельзя (газета может ходить по рукам и т.п.), но нам думается, что из числа этих читателей лишь меньшинство может быть причислено к «сознательным» статистам, не говорим уже — деятелям украинства.
Не совсем гладко с партийной точки зрения обстоит дело и с «украинизуемой» южнорусской интеллигентной молодежью. В полтавском «музично-драматичном» гуртке «большинство молодежи-исполнителей на святочной вечеринке нынешнего года, а в особенности те, которые оделись в малороссийские костюмы, разговаривали на этой вечеринке и всегда разговаривают по-русски». В одном городке Харьковской губернии даже распорядители на вечеринке местного гуртка «музичной и драматичной умилости» оказались не понимающими мало- русского языка («не разумили по-украинскому»)ХУ1Ь7°.
Моменты, обусловливающие рост украинского движения в России можно разделить на благоприятные и неблагоприятные для него. К первым относятся: 1) темнота народной массы, обусловливающая ее пластичность и податливость на всякие эксперименты, и 2) нейтральность большинства южнорусской интеллигенции, малознакомой с истинной подкладкой этого движения и с его перспективами.
Моменты, тормозящие украинское движение, более разнообразны. Они заложены в качествах всей его доктрины, в качествах орудий его пропаганды и в качествах той среды, над которой украинской партии приходится оперировать.
Административные препоны, ставимые украинской пропаганде, едва ли заслуживают серьезного упоминания. Они касаются лишь некоторых грубых проявлений этой пропаганды и носят скорее карательный, чем предупредительный характер, а потому весьма мало достигают цели.
В доктрине украинства нужно различать его постоянную (стабильную) программу и современную платформу. Программа, как мы видели, антикультурна чуть ли не вплоть до идеалов троглодитной эпохи, ультрареакционна до степени практической абсурдности и построена на фундаменте не только антинациональном для русского племени (в его целом), но и антирассовом — для славянства. От широкой публики эту программу прячут, обнаруживая ее, ad hoc, по маленькому кусочку, а взамен того предлагают для ознакомления и усвоения платформу, стараясь выдать свою оппозиционность за самую настоящую прогрессивность и украшивая эту платформу мишурными блестками народолюбства и театральной слезой сочувствия «к страданиям порабощенной нации». Платформу эту принимают, по тактическим соображениям, ради ее оппозиционности, менее разборчивые элементы из прогрессивного и, в особенности ультрапрогрессивного лагеря, чем и объясняется тот
405


социалистический склад верхов украинской партии, коего характеристику нам дал профессор Грушевский. В этом складе заключается, однако, весь трагизм положения партии в стране. При первой серьезной работе, когда родина предъявит прогрессивно настроенным деятелям неоплаченный счет своих назревших широких нужд, прогрессисты забросят в угол неостроумные игрушки украинства и прилепят к украинскому движению давно им заслуженную этикетку движения реакционного, как это недавно сделали одесские конституционалисты-демократы. Мы уверены, что из современных прогрессистов, признающих обрядовую сторону украинской доктрины, почти никто не верует, да и не может веровать в ее догматику.
Отношение большинства русских прогрессистов (от всех трех ветвей русского дерева) к украинскому движению очень пугает украинскую прессу. «Рада», отмечая «упорную борьбу против украинства, ведомую правым крылом русского общества», констатирует, что «с течением времени эта борьба все ближе передвигается к центру (Струве, «Утро России»), а на левом крыле, замечается пренебрежительное отношение к украинству». Это пренебрежение, по признанию газеты, является «таким бедствием, последствия которого нельзя не замечать». Еще пессимистичнее смотрит на этот вопрос журнал «Украинская жизнь» (статья Донцова). «Русский национализм, — говорит господин Донцов,— утратил свой исключительно правительственный, казенный характер. Заражение бациллой национализма либеральных кругов русского общества — вот первая характерная черта нового русского национализма. Другой является его общественный характер... Средством реализации своих планов стали для русских националистов не только правительственные репрессии, но и самоорганизация заинтересованных групп самого же общества». Другой сотрудник того же журнала господин Жаботинский опасается в будущем русского либерального национализма как явления массового, но в настоящем утешает украинскую партию толстокожестью и сонливостью русских прогрессивных кругов. «Эти будущие русские массовые национал-либералы, — говорит он, — придут тогда, когда недержавные народности успеют уже настолько эмансипироваться, что их культура начнет отвоевывать места, занятые до сих пор культурой великорусской (sic. — С.Щ.), когда великоросс начнет ощущать, что его книги, его газеты больше не раскупаются в Полтаве, что он уже не может быть учителем гимназии в Тифлисе или членом окружного суда в Вильне, если не изучит местного языка. Масса реагирует только на конкретное. Тогда создастся и в России понятие, соответствующее немецкому Besitzstand, и великорусское общество добровольно примется за его оборону»XVI1'71. Хотелось бы верить, что не одно великорусское, а все русское общество, и притом без различия партий и фракций, догадается осенить себя крестным знамением, не ожидая, по присловью, пока «грянет гром».
О качестве культурных орудий, какими располагает украинская партия в своем походе на русскую идею и культуру, мы не будем во избежание повторения распространяться, а отошлем читателя к главе XI (о языке) и X (о литературе), а также к главе VII, где очерчена эволюция украинского языка.
Напомним, кстати, и о склонности украинофилов к своеобразной обработке произведений устной (народной) и письменной (книжной) малорусской словесности.


Качество среды, служащей объектом украинизации далеко не вещают украинской партии решительных и прочных успехов в ее деятельности. Поверхностному наблюдателю малорусский народ, с его своеобразным (для городского уха) наречием и выговором может представляться каким-то монолитом. Наука и старые летописи не только колеблют, но и опровергают это положение. По академику Коршу, появление малорусского наречия на Юге России относится к XIV веку. Так как древнекиевский говор XI—XIII веков относился бесспорно к среднерусским или южновеликорусским, то несомненно, что еще в XIII веке южнорусское население стояло, в лингвистическом отношении, весьма близко к средне- и севернорусскому.
Обособление малорусского говора, обнаружившееся, как сказано, в XIV веке, стало уже в конце XV века ослабевать от соприкосновения с белорусскими говорами.
По словам польского историка А.Яблоновского, «после татарского разгрома (1482 года) элемент кривический и родственных племен, по- нынешнему белорусский, начал сильно напирать, наплывать на Юг, где он растворялся в малорусском элементе»™*72. Наплыв этот с течением времени рос, переваривание пришельцев южанами становилось более медленным, и тот же историк констатирует, что «в половине XVI века в области нижнего Днепра (dolnego Dniepru), даже за Черкассами, преобладал элемент белорусский»™*73. Наконец, сохранился интересный польский официальный документ 1581 года под названием «Regestr kozakow nizowich, zaporoskich і rzeczecznych, ktorzy chodzili na siuzbq krola jmci do Mockwy». Оказывается, что этнографический состав этого отряда (в 500 душ) реестровых «низовых» Козаков не отличался однообразием: отряд состоял из 315 малороссов, 100 белорусов, 50 поляков, 20 «москвитинов» (то есть людей из-за Московского рубежа) и 15 представителей иных национальностей™*74.
С другой стороны, уже в XVII и XVIII веках малорусское племя снова сблизилось с великорусским при (совместной) колонизации бассейнов Сейма, Донца и Дона™*75 и продолжает с тех пор непрерывно сближаться и даже смешиваться с ним во многих точках соприкосновения и по самым различным поводам, на что мы в настоящем труде неоднократно указывали.
На слияние племен кроме этнографического родства и топографического соседства влияют также, конечно, общность школы и приобщение к общей культуре; последние два обстоятельства являются мишенью нападок и подкопов со стороны украинской партии, ибо против двух первых она совершенно бессильна.
Этнографически малорусский элемент сильнее всего представлен в Полтавской губернии, где он составляет 93% населения. Посетивший эту губернию в прошлом году педагог из Буковины (Л.Ясинчук) подметил тем не менее и здесь «широкое вторжение (вплив) обрусения»™*76.
Журнал «Украинская хата» указывает на культурную двойственность, наблюдаемую у самих сторонников украинства из малорусской интеллигенции.
«Относительно российских украинцев нужйо сказать, — недоумевает «Хата», — что у них как-то соединяется украинскость с россий- щиной, но это, как мы говорили, — аномалия (?! — С.Щ.). Правда, от этого пока не возникает конфликтов (?) между обеими нациями, но если мы посмотрим на украинцев в других странах, то увидим, что там
407


такое соединение двух наций в одном лице прямо невозможно: нельзя быть в Галичине и украинцем, и вместе поляком, в Буковине — и украинцем, и румыном, в Угорщине — и украинцем и мадьяром, настолько все это контрастно. Нельзя угодить Богу и Маммоне, нельзя соединить огонь с водой»™1'77. Причина этого явления очень проста: мадьяризуясь или ополячиваясь, южноросс теряет свою национальность, приобщаясь же к русской культуре, он в сфере своей национальности пребывает по-прежнему.
Дело станет еще яснее, если мы вспомним заявление видного современного публициста господина Стешенко: «В половине прошлого столетия вся масса малорусского народа двигалась, хотя и медленными шагами, к слиянию в одно целое с великорусской частью России». Такого движения остановить, без государственного переворота, нельзя; его можно лишь замедлять до некоторой степени, что украинская партия и делает. У этого движения есть и своя, довольно давняя традиция.
Из малорусских поэтов прошлого века писали патриотические вирши, подчеркивающие единство русского народа: Метлинский — по поводу изгнания французов из Москвы, Гулак-Артемовский и Сомов по поводу событий 1831 года в Царстве Польском; в 1853—1854 годах успехи русского орудия в Турции воспеты (по-малорусски) Афанасье- вым-Чужбинским, Ваненко, Глебовым и Морачевским; профессору Максимовичу принадлежат вирши против повстанцев 1863 года™1'78.
Еще трогательнее и показательнее эпизод из войны 1812 года, сообщенный нынешним летом в «Вістнике Европы» ярым украинофилом- романтиком профессором Максимом Ковалевским. Воспроизводим этот эпизод полностью. — Взятый в плен хохол говорил ухаживающему за ним врачу (армии Наполеона) Гуличу: «Вы люди добрые, но царь ваш — злодей; что сделал ему наш царь, что хочет он от нашей Матушки- России? Подымись ты, святая земля, отстаивай нашу веру, нашего царя и нашу родину». Это были последние слова его перед смертью™1'79.
Если бы ни поддержка, оказываемая украинской пропаганде мало- русскими и великорусскими наивными народниками и сентиментальными федералистами, то идеология украинства давно бы уже претерпела участь всех мертворожденных плодов. Все федералистические наветы и нашептывания публицистов от заинтересованных в дроблении и обес- силении русской культуры «меньших наций» не помогли бы этому движению удержаться на ногах, к вящему удовольствию австрийцев и пруссаков. Фальшь доктрины украинства, картонная бутафорность его орудий пропаганды (литературы на искусственном языке) и здоровые соки русского аттавизма в малорусском населении очень скоро пропели бы этому движению вечную недобрую память. Но мы видим, что плевелы украинства укореняются, и на нас — южанах — лежит обязанность подумать о возможных последствиях от засорения этими сорными травами нашей скромной культурной нивы и, в особенности, нашей необъятной, некультурной целины.
Перспективы украинской партии, идя от ближайших к более отдаленным, сводятся, как мы видели, к дарованию малороссам в России трехстепенной автономии: культурной (главным образом — языковой), экономической и политической.
Надежды на политическую автономию для Юга России, лелеемые лидерами украинской партии и втолковываемые в Галиции даже школь-
408


никам, не говоря уже о соколах и сечевиках, относятся к разряду неосуществимых, даже в случае крупных изменений на политической карте Средней и Восточной Европы. Такой ответ мы даем спокойно, вне всякой зависимости от роста или упадка украинского движения. Мы не исходим из гипотезы Н.Костомарова о «неспособности малорусского племени к политической жизни» (такая гипотеза была бы слишком голословна и рискованна), но мы подписываемся под другой половиной костомаровской формулы, что «воссоединение Малороссии с Россией закончило навсегда самостоятельную политическую карьеру Малороссии». Выгоды, вынесенные Югом от этого воссоединения, скрепляют кровную и культурную спайку его с Севером, а «от добра — добра не ищут». Завоевание такой автономии, если бы оно показалось южанам желательным, сопряжено было бы для малороссов с перспективой таких крупных уступок польским и еврейским союзникам, что народ выдвинул бы новых антисемитов-Тарасов, новых Гонт и Богданов. Если история (не по рецепту господ Грушевских) способна чему-нибудь учить, то от политических авантюр она предохранит малороссов уже в силу инстинкта самосохранения. О роли великорусских голосов в утраквис- тичных областях нам нет надобности распространяться.
Если бы между Россией и Австрией возникла война, и если бы австрийская армия понесла в Западный Край призывы к измене во имя «украинской автономии», то южнорусский народ доказал бы, несомненно, свою полную лояльность не хуже, чем он сделал это в 1863 году в ответ на польские посулы. Такими посулами могли бы быть идейно увлечены лишь некоторые буйные головы из деятелей украинства, но, чтобы это платоническое сочувствие дошло, например, до дружественного Австрии шпионажа, в этом мы склонны сомневаться.
Вопрос об экономической автономии для южных губерний представляется, на первый взгляд, гораздо более сложным. Украинская партия выдвигает в пользу такой автономии два мотива: крупный перевес налогового бюджета Южной России над суммами, расходуемыми на нее казной, и искусственное, будто бы, превращение Юга в рынок для сбыта промышленных продуктов лодзинского и московского районов. Мы позволим себе усомниться не в достоверности даже, а в ценности этих мотивов. Крупная часть южнорусского налогового бремени падает на сахарный акциз, но платежи эти перекладываются одновременно на карманы потребителей до Архангельска и Владивостока (если бы было иначе, то первыми возопили бы поляки и евреи, составляющие главный контингент южных сахарозаводчиков). Казна тратит ежегодно крупную сумму на проценты по железнодорожным займам, а рельсовая сеть на Юге пропорционально очень густа, не говоря уже о стратегическом значении многих железных дорог для Юга. Немало идет из казны денег на погашение займов, заключенных в турецкие войны прошлого века, начиная с 1828 года, но ведь борьба с Турцией — жизненная задача именно Южной России. Что касается до мечтаний создать путем таможенной или тарифной войны с Москвой и Лодзью свою промышленность на Юге России, то таковые мечты непродуктивны. Таким образом, Юг России живет жизнью члена общей семьи и, недоедая сегодня, пользуется лишней порцией на следующий день.
Скудость почвы в Привислиньи и в центральном промышленном районе оставляют там рабочие руки не у дел и тем создают дешевизну фабричного труда. Юг — житница России и половины Европы, настоя-
409


тельно нуждается в интенсификации сельского хозяйства, рабочие руки здесь нужны для земли, а потому форсируемая обрабатывающая промышленность потребовала бы здесь громадных издержек производства, а следовательно, вздорожания вырабатываемых изделий, то есть не оправдала бы возлагаемых на нее надежд.
Ввиду сказанного мы полагаем, что экономическая автономия для Южной России не нужна и едва ли, при современных конъюнктурах, может найти достаточное количество защитников и сторонников (даже в теории). Мы полагаем — с другой стороны, что украинская партия сама не пожелает выдвигать этого вопроса на очередь, пока в ее кадрах нет достаточного количества капиталистического элемента.
Требование автономии культурной (языковой) не сходит в последние годы со столбцов украинской прессы в России. Страницы настоящей книги, надеемся, убедили читателя в том, что с этим вопросов необходимо считаться, — считаться не потому, чтобы сплошная украинизация Юга имела, при русской школе и прессе какие-либо шансы на успех, а потому, что даже подпольная украинизация части народных школ, даже частичная конкуренция с русской грамотой со стороны фонетического «правопису» и маргариновой «мовы» будут направлять культурную жажду части населения по ложному следу к фатаморгане украинского культурного храма, представляющегося по своему культурному удельному весу почти «воздушным замком». В этом стремлении к культурному расколу заложено громадное зло для малорусского племени. Некоторые наши академики полагают, что свободное развитие мало- русской письменности либо «выработает один общий для всех малорус- сов литературный язык», либо «малоруссы, не сознав духовного своего единства, погубят свою письменность в бесплодных несогласиях и раздорах»™1'80. В таком зоологическом, чисто кабинетном заключении, несвободном (sit venia verbo) от культурного дальтонизма, кроется внутренняя фальшь: какая может быть речь о свободе сознания или само- опеределения у простолюдина, если ему сует из-под полы украинскую тенденциозную литературу сельский учитель, или же привозит пудами земский агент?
Если бы мы захотели в железнодорожном деле заменить паровую тягу конной или же поставить на пароходах ветряные двигатели, то это было бы кричащей наглядной несообразностью. Такая же несообразность заключается в тенденции привить населению какую-то упрощенную полудетскую культуру, которая даст ему возможность передвигаться по гужевому способу. Чем удачнее будет идти украинизаторская деятельность на Юге, чем медленнее будет благодаря этому проникать в население русская культура, тем тяжелее будет роль малороссов в местной и всемирной борьбе за существование. Нужды нет, что украинизированная часть населения (или ее потомки) будет потом стремиться в лоно русской культуры: утраченное время и ложно направленная энергия явятся для народа невознаградимой утратой и вызовут ослабление его продуктивных сил.
В украинском движении заложена для России и другая опасность. Часть интеллигенции, образование которой обходится народу очень недешево, прилагает свои силы к экзотическим экспериментам (вроде украинских переводов Шекспира, Гоголя и Ибсена или придумывания украинских научных терминов) и тем уклоняется от живого служения стране и от участия в общих культурных завоеваниях. Рус-
410


ская культура лучше пушек и штыков охраняет целость государства, и всякий ущерб для нее является угрозой для каждой ячейки в громадной Империи. Такие талантливые стилисты, как М.Грушевский или С.Ефремов, такие филологи-самородки, как покойные Б.Гринченко и П.Житецкий, могли бы внести много нового малорусского меда в мощные соты русской речи и тем, подобно Гоголю, украшать и обогащать ее, как орудие всероссийского прогресса. Пусть бы эти господа считали себя даже инородцами («у всякого барона своя фантазия»): в эволюции государственного языка и роль инородцев не лишена значения. Так, прекрасный французский язык, имея колыбелью своей скромную территорию Иль-де-Франс, перешагнул через Альпы и Рейн, переплыл в Канаду и на Антиллы, взял всемирный патент на монополию у дипломатов (и куртизанов); а ведь язык этот создан общими и дружными усилиями кельтов и галлов, бретонцев и басков, бургундов и провансальцев; он будет расти и изменяться, но не уступит своей роли языку трубадуров, сколько бы потомки последних ни старались раздуть его из лягушки в вола.
Современный украинский язык (в литературных, научных и публицистических произведениях) занимает, как мы неоднократно указывали, середину между польским языком и малорусскими (особенно правобережными и галицкими) говорами. Мы нисколько не склонны переоценивать это обстоятельство, но передостерегаем и от легкомысленного отношения к нему. Юго-Западный Край — край многострадальный. После екатериненской медали с надписью «Отторженная возвратих» ему показали оборотную сторону медали с изображением визитатора Тадеуша Чацкого. Имея прекрасные форпосты в университетах Виленском и, отчасти, харьковском, польская культура давила Западную Русь до 1830-х годов под своей пятой. О попечительской деятельности Чар- торийского известный русский администратор Н.Н. Новосильцев182 отозвался™1*81, что этот человек задержал на сто лет победу русской культуры в Западном Крае.
За последние 80 лет русская культура достигла здесь заметных успехов в селах и в городах (особенно более крупных); мелкие города таят под русской бюрократической пленкой польско-еврейское содержимое. Великорусский элемент, однако, в Юго-Западном Крае очень слаб.
Из вышедшей на днях в свет польской статистической работы господина Бартошевича видно, что население трех губерний Края (более 12 миллионов) состоит из 76% малороссов, 4% великороссов, 4% поляков и 12% евреев; остальное приходится на прочие этнографические единицы. Добавим, что польский статистик склонен причислить к полякам еще около полумиллиона католиков-малороссов (не владеющих польским языком); такая «комбинация» удвоила бы процент поляков (до 8). Таким образом, великорусский и национальносознательный польский элементы в крае численно равны; первый осел в городах и крупных торговых пунктах; второй распеределен в население более равномерно. Перевес на стороне русской культуры господин Бартошевич объясняет исключительно покровительством, оказываемым со стороны правительства русскому языку и русской школе, но надеется, что польская культура здесь все-таки будет постепенно делать завоевания™1*82.


Из многочисленных личных .наблюдений мы убедились, что в крупных польских экономиях края и в акционерных передприятиях с польской администраций полонизация малороссов служащих и рабочих ведется усердно, а в качестве подсобного средства (ослабляющего русскую культуру) выдвигается широкое покровительство украинской пропаганде.
Свежим примером такой двойной тактики может служить Каменский завод в Екатеринославской губернии.
Ясно, что для Юго-Западного Края, где говор и сам по себе засорен полонизмами, появление украинской брошюры или школьной хрестоматии с их польско-жаргонной мовой будет прямым мостом, ведущим грамотного малоросса в объятия польской литературы и разговорной речи. Если уния религиозная направляла и направляет к Риму, то уния языковая легко перешагнет от штучной украинской мовы к культурному польскому языку и, рядом с упадком русской школьной дисциплины, будет, несомненно, способствовать польской культурно-этнографической экспансии на Востоке.
Перспективы, нами рисуемые, могут быть проверены лишь на протяжении десятилетий. Лицам, не разделяющим наших пессимистических опасений, мы рекомендуем заняться истолкованием мотивов, делающих поляков в России друзьями и покровителями украинского движения.
Сводя все сказанное о культурной (языковой) украинской автономии, мы повторим, что она в России недостижима, но самое стремление к ней ослабляет, несомненно, физиологический рост южнорусской культуры и подготовляет в Правобережной Малороссии рост культуры польской (не только «ех vacuo», но и по лингвистическим мотивам).
Украинская партия следит ревнивым оком за судьбой малороссов- переселенцев (эмигрантов). Издания львовской «Просвиты» пророчествуют даже о появлении «новых Украин» в Сибири™1'83.
Наша азиатская колонизация увлекает за Урал действительно много малороссов, образующих иногда на новых местах целые малорусские села. Малороссы оселились преимущественно в Томской губернии и областях: акмолинской, тургайской, приморской и амурской. В приморской области они соотавляют 54% населения, а в амурской даже 80%XVI1'84. Украинская пресса призывает своих адептов вести в Сибири пропаганду украинства и отмечает проявления этой пропаганды во Владивостоке, Никольск-Уссурийском и Хабаровске, где в «Хохлацкой слободке» роль «сознательных украинцев» ведется ссыльными™1'85. В порыве ажитации или агитации «Вестник» предсказывает образование «Дальневосточной Украины у Великого Океана», а «Рада» зовет Владивосток — «столицей» этой Украины™1'86.
Такова показная, рекламная сторона дела. Переходя к конкретным наблюдениям, та же пресса поет в унисон на минорный лад. По сведениям «Рады», харьковцы, полтавцы и правобережцы очень быстро теряют в Сибири чистоту малорусской речи, по выражению газеты, они там «денационализуются». «Вістник» констатирует, что на Амуре малороссы меняют свою речь на «сибирский жаргон», а песни поют только великорусские; это дает повод журналу сказать, что амурские малороссы потеряны совсем для своего народа (!), что они «обкацапливаются». Журнал «Украинская хата» называет переселение малороссов в Сибирь
412


«кровопусканием» для Украины ввиду наступающего на новых местах «обрусения» эмигрантов™1'87.
В Америке малорусские эмигранты, преимущественно униаты из Галичины и Венгрии, оселяются в Канаде и Паране. Мы уже упоминали, со слов священника Сендерко, о массовом стремлении канадских малороссов к православию и русскости; правда, о. Сендерко упоминает о малорусской проповеди и малорусском преподавании в одном из тамошних православных приходов™1'88, но, вероятно, это — единичное явление; мы слышали, что среди канадских малороссов есть большой и растущий с году на год спрос на русскую книгу. Наконец, «Рада» настаивает на желательности скорейшего англизирования канадских «украинцев»™1*89, чего она не сказала бы, если бы не видела стремления их к ненавистной «московской» культуре.
Галичане-колонисты в Паране, по словам буковинской польской газеты, принимают участие в польских читальнях и в польских Сокольских обществах™1'90. От восточнославянской культуры это навеки отрезанный ломоть.
На всех этих примерах мы видим, что эмигранты-малороссы, оторвавшись от своего темного и сплоченного захолустья, не несут с собой каких-либо специально-«украинских» идеалов; в Сибири они окунаются в русскую культуру, в Паране — в польскую; лишь там, где у них есть возможность выбора (Канада), они идут в сторону кровного племенного родства и на голос православного колокола, скликавшего на родине их пращуров и прадедов.
Судьба украинского движения в пределах Австрии, делающего на наших глазах новые морщины и складки на культурной физиономии Восточной Галичины и Буковины и выпещенного наполовину руками и кошельком земляков из России, интересна также как фактор, придающий этому движению у нас некоторую видимость позитивности и могущий служить резервуаром для накапливания и хранения всяческих горючих материалов для Юга России. Поддерживаемое областным польским правительством украинское движение в Галиции (и Буковине) берет верх над русским движением, загнанным в глухую карпатскую деревню и поставленным в нелегальное положение; с нынешнего года украинству обещана поддержка из Гофбурга (свой университет к 1918 г.), которая, несомненно, обострит на время отношения между украинской партией в Галиции и галицкими вшехполяками.
Говорим «на время», так как поляки, даже наиболее шовинистичные, скоро найдут утешение своему самолюбию, задетому вмешательством Короны в польский «Stan posiadania», и примирятся с появлением украинского университета во Львове, орудия антироссийского par excellence.
Существование русской партии в Галиции, ослабленной и преследуемой, вносит в деятельность украинской партии внутреннюю дезорганизацию и тревогу. Людей, считающих себя русскими, здесь немало. В ноябре прошлого года наместником Галиции был разогнан во Львове легально созванный съезд представителей галиц^ко-русского народа, на который съехалось около 500 участников; одна восьмая делегатов подверглась аресту. Через три недели съезд повторился, и на этот раз, пренебрегая опасностью новых репрессий, собралось уже около 700 душ. В сентябре нынешнего года во Львове происходили собрания га- лицко-русского Просветительного общества им. Качковского при учас-
413


тии 3 ООО членов™1*91. Если мы вспомним, что большая половина популярной литературы для галичан печатается не на украинском языке и с соблюдением этимологического правописания, то поймем, что спрос на эту литературу служит показателем глубоких духовных инстинктов и подсознателеных вкусов массы населения.
Чтобы показать, как мощно заложен в мозгу галичанина русский инстинкт, приводим отрывок из письма редактора «Галичо-руского вестника» украинофила Н.Устьяновича; письмо датировано 1849 годом и содержит наивно-недоуменную повесть господина Устьяновича о начале его публицистической деятельности. «Не познакомившись, — рассказывает он, — близше с церковным языком, не маючи найменьшого понятия о россійском языце, я зладил сам якусь новую правопись для своей часописи (газеты), перекручовал слоги слов, та и ковал новый слова. Коли-ж я иногда своим почтенным сотрудникам вказал якое новое слово, думаючи, що оно есть чисто простонародне руске (малорусское), то те мои помочники найшли то слово в чистомосковском словаре Шмидта. Так и шол я уже тогда, мимо моей воли, впрост на противную, мною нароком (нарочно, умышленно) обминаемую дорогу: вместо до нашего Киева, — до московской Калуги»™1'92.
Русское движение в Галиции переживает очень тяжкие, но идейно высокие дни. Его деятели изнемогают под ударами украинской партии и австрийской жандармерии. Оно (как и православие) объявлено здесь вне закона; ни в сейме, ни в рейхсрате никто не прислушивается к его голосу; в будущем университете его ждет напиток из желчи и уксуса. Рядом ударов его стараются оглушить, но на искоренение его в близком будущем трудно рассчитывать.
В этом русском движении, глубоко, как мы видели, народном для галичан, кроется источник слабости и искусственности движения украинского в Галиции, претендующего на роль выразителя галицких национальных идеалов. Народ, быть может, перевоспитают; фальшь украин- ства, быть может, перестанет казаться народу фальшью, но на это нужны десятилетия попутного ветра (со склонов Грабена и Вавеля), а время иногда приносит сюрпризы.
Галицкому украинству приходится бороться с польской экспансией. Шансы в этой борьбе далеко не равны. Если бы галицкий народ не был ослабляем дуализмом своих культурных начинаний, он мог бы давать польскому элементу планомерно-дружный отпор; если бы он носил идеалы Восточной церкви, он был бы одет в ценный защитный панцирь. На деле мы видим, что украинская партия имеет в унии один из вариантов латинской дисциплины, а в своей юной культуре — слепок с западнославянского образца.
В XVII веке Богдан Хмельницкий получил освященную саблю от константинопольского патриарха, а его противник, король Ян-Казимир — меч от папы через его легата™1'93. Украинская партия в Галичине, будучи враждебно настроена к Восточной церкви (как все потомки ренегатов), не может не чувствовать себя (особенно ее клерикальная фракция) падчерицей римской курии, пекущейся много веков о любимой дочери католицизма — Польше.
Нарядившись в «национальный» костюм, украинская партия хочет замаскировать свою культурную слабость лихорадочным криком и шумом в представительных учреждениях, симулируя такими способами мнимую наличность у себя запасов созидательной энергии. Партия со-
414


вершенно забывает, что выросла она с согласия деятелей польской культуры и польской дипломатии. Не удивительно, если ей об этом иногда напоминают.
Соглашение поляков с украинцами в Галиции, по мнению краковского «Czasa» (органа партии наместника), может последовать только на реальных основаниях, на основании тех отношений сил, которые в действительности существуют. Ставя вопрос, как выглядит в смысле национального осведомления эта «Украина», о значении которой так часто слышно во время дебатов (в Австрии) о заграничной политике, «Czas» отвечает на него очень иронически и клеймит украинские басни именем «рутенской легенды, сильно подминированной»ХУП'94.
Если существующее доселе в части галицкого народа и интеллигенции тяготение к русской культуре будет низведено правительством до минимума, то тем, несомненно, подымутся шансы украинской культуры на рост; захватив в свои руки все ступени школы (от начальной по будущий университет), украинская партия должна будет взять на себя ответственность за охрану интересов галицкого народа. В состоянии ли она будет выполнить эту задачу успешно?
Принимая во внимание растущую латинизацию униатского духовенства в Восточной Галиции, безусловную гегемонию польской культуры в городах и местечках края, несравненно лучшую оборудован- ность этой культуры средствами и силами, а также учитывая несамостоятельную эволюцию украинской культуры и ее лингвистически-подра- жательный характер по отношению к старейшей польской культуре, мы склонны думать, что даже под крылышком у Вены, даже при «подмоге» от закордонных земляков-малороссов украинская культура в Галиции будет по-прежнему развиваться если и не черепашьим шагом, то, во всяком случае, во много крат медленнее польской.
Польская культура во всякой славянской среде отличалась и отличается экспансивностью и делает языковые завоевания параллельно с пропагандой католицизма. Уже церковная уния ослабила наполовину силу национальной сопротивляемости галичан. Уния языковая будет прокладывать галичанам торный путь к постепенной ассимиляции с поляками.
Народные переписи населения Восточной Галичины, повторяемые с 1880 года через каждое десятилетие, освещают этот вопрос и в религиозном, и в культурно-языковом отношении.
За тридцатилетие 1880—1910 в Восточной Галиции число душ, признающих своей разговорной речью польский язык, поднялось с 28,1 % до 39,8% населения; аналогичные цифры относительно малорусской речи показали за тот же период падение с 64,6% до 58,9%. В суммарных величинах это даст, при населении Восточной Галичины в 5 315 тысяч, 31/8 миллиона говорящих по-малорусски и 2 1 /в миллиона, пользующихся польским языком (в том числе 1 */3 миллиона католиков).
Языковые данные (по польскому языку) не совпадают с этнографическими; в XX веке к польской культуре примкнули здесь почти все евреи, коих число достигает 658 тысяч душ или 12% населения. Результаты переписей, кроме того, опорачиваются наличностью многочисленных злоупотреблений со стороны ведающей переписями польской администрации. Это не лишает, однако, значения сравнительных величин, обнаруживающих рост польской культуры в этой части области.
Сведения о завоеваниях, какие сделало в Восточной Галичине латинство, направляющее здесь категорически национальное сознание в
415


определенную (польскую) сторону, имеются в нашем распоряжении за время с 1869 по 1910 год, то есть за 40 лет.
По переписи 1869 года римо-католики составляли 21,84% населения; в 1880 году процент этот поднялся до 22,17 (прирост 0,33%), в 1890 году — до 22,65 (прирост 0,48%), в 1900 году — до 23,5 (прирост 0,85%) и, наконец, в 1910 году достиг 25,31 (прирост 1,8%). Таким образом, приобретения римской церкви для каждого года в первом одиннадцатилетии составляли 0,03% населения; в последнем десятилетии годичный прирост поднялся до 0,18%, то есть латинизация за период 1900—1910 годов идет в шесть раз интенсивнее, чем за 1869— 1880 годов. Греко-католики (униаты) составляли в 1880 году 63,4% населения; в 1910 году их число уменьшилось до 61,7%.
Сравнивая успехи латинизации (resp. ополячения) населения по десятилетиям, мы убеждаемся, что эти успехи идут прямо пропорционально с украинизацией галицкой школы и духовенства, с гонениями на церковнославянский язык и на русскую культуру. Благодаря колоссальному качественному перевесу польской культуры над украинской (sit venia verbo) «культурой», полонизация обгоняет латинизацию (по последней переписи 1910 года в рубрике «польского языка» оказалось 100 тысяч галичан-латинников и 115 тысяч галкчан-униа- тов).
Ополыдению Восточной Галиции способствуют также интенсивная эмиграция галичан (в Америку) и иммиграция поляков из западных уездов области. Следует отметить и слабый естественный прирост захудалого галицкого элемента по сравнению с приростом более зажиточных элементов — польского и еврейского™1'95.
Население города Львова, где сосредоточены все «каганцы» украинской культуры, достигло в 1910 году 206 тысяч душ (в том числе около 5 тысяч иностранных подданных); униатов во Львове оказалось 19% (39 314 душ); лиц, признавших своей разговорной речью «русинский язык» (то есть галичан непольской культуры), регистрировано всего 21 780, что не превышает 10,5% городского населения. Аналогичное отношение существует и в других городах и крупных местечках Восточной Галиции. Говорить при таких условиях о культурной силе украинства было бы по меньшей мере, преждевременно; не забудем, что из упомянутых 10,5% нужно отбросить что-нибудь и на «москвофилов»™1'96.
Латинизация львовских галичан делает, по словам «Рады», недурные дела. От 1908 года по настоящее время (середина 1912 г.) «польские ксендзы перетянули в одном Львове 2 869 душ униатов в римско- католическую веру, лица эти тем самым перешли в польскую народность. Годично ополячивается, следовательно, в среднем около 650 душ галичан. Собирают ксендзы такую жатву и по селам; так, в минувшем январе в селе Свирж «Рада» отметила переход 28 униатов в католичество. Униатское духовенство вместо того, чтобы бороться с этим явлением, старается лишь об искоренении в народе русских традиций; с этою целью съезд униатского духовенства Галиции, состоявшийся в начале 1911 года, вынес резолюцию о замене в тексте молитв древнеславянских выражений «украинскими»™1'97. Такими мерами лишь подкапывается традиционная сила сопротивления в народе против латинства.
Пути, по которым полонизация вступает в галицкую деревню, разнообразны.
416


В местечке М. фактором ополячения населения является государственная табачная фабрика, управляемая поляком и не признающая греко-католических праздников. В гуцульском климатическом курорте В. полонизация населения началась с проведением железной дороги (обслуживаемой поляками) и с постройкой крупной (польской) мельницы; съезды дачников привлекли польскую промышленность И Т.Д.™11'98.
С каким бы беспристрастием ни приняться за составление гороскопа галицкому украинству, таковой ничего путного ему не вещает. Предоставленная собственным силам (под опекой венского Гофбурга) или поддерживаемая нашими южнороссами молодая украинская культура будет, несомненно, в Галиции эволюционировать, но не будет стоять на месте и старая, испытанная в боях культура польская. Пока взойдет нервное и экзотическое украинское «солнце», методическая и стихийная польская «роса», если и не «выест», то затуманит национальные «очи» наших зарубежных братьев. Временные успехи в этой борьбе могут на несколько десятилетий обеспечить за украинской литературой в Восточной Галиции роль подлитературы, но в результате ее ждет полная ассимиляция с польской; громадную роль сыграют здесь и те польские лексические элементы, которые заложены были щедрой рукой во львов- ско-украинский язык. Появление импер.-королевского украинского университета во Львове и даже академии наук оттянут закат украинского движения, но спасти положение украинства (на бранном поле против польщизны) не будут в состоянии.
В начале настоящего года состоялся в парижской высшей школе социальных наук, под ферулой известного историка Ш.Сеньобоса, ряд лекций «Об автономистических течениях в Европе». Один из лекторов (H.Vimart), говоря о судьбах польского народа, коснулся Галиции. Польско- малорусский вопрос разрешится там, по его мнению, не путем соглашений, а путем простой ассимиляции в пользу Польши, причем «русины» легко подчинятся высшей польской культуре™11". Тем более легко, добавим мы, что галицкому народу и враги, и «друзья», и попечители возбраняют доступ к русской культуре, в творении которой его предки принимали некогда участие.
Переходя от Восточной Галичины в соседнюю Буковину с населением в 800 тысяч душ, мы видим, что здесь малорусское население находится на румынской наковальне, к которой присоединяются еврейский, немецкий и польский молоты.
По переписям, малороссы, молдаване и поляки составляют более 3/4 населения Буковины (76,5% в 1900 г. и 77,4% в 1910 г.). Из евреев, немцев и мадьяр складываются остальные 23%. За последнее десятилетие средний прирост населения определился в 10%, но распределился по народностям он неравномерно. Малороссы дали 2,5% прироста, молдаване — 19,3%, поляки — 34,8%. По отношению ко всей массе населения процент малороссов упал с 41,2 до 38,4 (то есть почти на 3%); процент молдаван поднялся с 31,6 до 34,4 (то есть эквивалировал предшествующий минус); поляки составляли в 1900году — 3,7% населения, а в 1910 году — уже 4,6%XVII ,0°.
Румынизация малороссов в Буковине происходит на почве успешной конкуренции в деревнях молдаванской школы со школой украинской.
Во многих деревнях со смешанным населением (в уездах Серетс- ком, Сторожинецком и Черновецком) украинская школа пустует, а мол-
417
27 Заказ 857


даванская переполнена малорусскими детьми. В целом ряде чисто мало- русских сел (в четырех уездах) появились недавно молдаванские школы и работают успешно; в селе Ипотештах, например, молдаванская школа перетянула из украинской всех учеников, и последняя закрылась. Родители-малороссы негодуют на украинскую школу, откуда мальчик выходит после многолетнего учения, не умея читать псалтыри. Помимо оскорбляемого такими явлениями религиозно-нравственного чувства родителей, вступают в игру практические соображения: украинская грамотность малоприменима в культурном обиходе страны. Возмущает буковинских грамотеев и навязываемая им школой фонетическая орфография™1'101.
С севера совершают на Буковину завоевательный натиск поляки. Составляя менее 5% населения (по переписи 1910 г. — 36 тысяч душ), они провели своих представителей в краевой сейм и в городские муниципалитеты. В столице Буковины Черновцах они организовали отдел галицкой «Рады народовой» под именем «Союза поляков на Буковине», устроили 40 польских читален, открыли 8 польских школ и одну гимназию. Успехи поляков, по мнению «Рады», обеспечиваются национальной пассивностью и культурной слабостью малорусского населения™1102.
Поляки уверяют, что они нашли в Буковине своих земляков между горцами («горалей») и в словацких колониях. Они ведут здесь свою статистику и в текущем году определяют число поляков на Буковине в 60 тысяч, в том числе 15 тысяч в городе Черновцах™1'103.
Если «Рада» предсказывает, что к следующей переписи (1920 г.) буковинские малороссы уступят свое численное первенство молдаванам™1'104, то мы добавим, что кроме румынизации буковинцев ждет и другой сюрприз: медленная и постепенная сдача украинских позиций перед польским культурным флагом. Эта альтернатива, этот путь между Сциллой и Харибдой могут вызвать здесь увядание украинского движения в весьма непродолжительный срок.
Далекая Угорская Русь стала сознательно и стихийно тянуться к русской культуре после 1849 года (появление родной русской армии в Венгрии). Вождем национального возрождения угрорусов, которое длилось почти два десятка лет, был Адольф Добрянский183.
Первыми деятелями по сближению угрорусов с русской литературой в начале XIX века были Лучкай и Духнович. К сожалению, некоторые талантливые угрорусы вместо работы на родине предпочли эмиграцию в Россию. Из них, например, Василий Кукольник и Иван Орлай были первыми директорами нежинского лицея, а угрорус Балудянский — первым ректором Петербургского университета.
С 1867 года венгерское правительство принялось за систематическую мадьяризацию Угорской Руси и ведет таковую доселе. Молодые ростки русской культуры затаптываются и вырываются. Часть народа (верхи) ассимилируются с венграми, это — так называемые мадьяроны; другая часть прозябает и дичает в культурной темноте; более энергичные элементы, десятками тысяч ежегодно, эмигрируют в Америку, где массами переходят в православие и приобщаются к местным очагам русской культуры — церковноприходским просветительным учреждениям.
Со стороны галицко-украинской партии, как заявляет «Украинская хата», неоднократно делались попытки сблизиться с соседями галичан угрорусами, войти с ними в непосредственные сношения на попри-
418


ще умственной и культурной жизни, втянуть своих венгерских родичей в общеукраинские национальные интересы. «Однако, — говорит журнал, — все эти попытки и старания доселе (1910 г.) не дали прочного успеха, и Угорская Русь как жила, так и живет изолированно от прочего «украинско-руського» мира, даже от единокровной Галичины, от которой она, по выражению М.Драгоманова, отрезана духовно еще более чем Австралия от Европы»™1'105.
Покойный Драгоманов, посетив Угорскую Русь в 70-х годах, не нашел там подходящей почвы для своей пропаганды и отметил там стремление к русскому национализму («москвофильству»). На Угорщи- не, говорит он, москвофильство еще более натуральное дело, чем в Галичине, хотя еще более патологично (? — С.Щ.)\ оно там (в Угорщи- не) гораздо честнее, ибо туда рублей еще меньше попадает, чем в Галичину, где они в последние годы играют бесспорно известную роль, хоть и не столь крупную, как полагает австро-польская полиция и те народовцы, которые в ней черпают философию истории и политики. Угрорусский национализм, продолжает М.Драгоманов, должен был принять москвофильские формы собственно потому, что он был и есть национализм чистый, без социальной подмеси. Такой национализм всегда тяготеет к государству, а не к народу, и так как «держави украінсько- руськоі нема, а московсько-петербургська есть» (кавычки наши), то ар- хинатурально, что угрорусские националисты направили свои мысли к этой (последней) державе™1106.
Культурная судьба горсти угрорусов (их около 400 тысяч) не имеет какого-либо значения для реальной политики России; но их признанные Драгомановым определенные культурные идеалы таят в себе смертный приговор для националистической идеологии украинства. В самом деле. Если угорские малороссы, говорящие от деда-прадеда по- малорусски, проявляют «архинатуральный», «честный» и «чистый» национализм, обнаруживая тяготение к русскому языку, то не значит ли это, что малорусское племя — неотделимая по духу и крови часть русского народа? Если среди угорских малороссов, способных к национализму «без социальных подмесей», нет ни одного интеллигента — украинофи- ла, а на нашем Юге и в Галичине таковые имеются, то не следует ли отсюда, что украинство и его идеология — плод социально-политических построений, что оно облыжно рядится в тогу национализма и является движением исключительно политическим?
Примечания к главе XVII
XV,M Грушевский. Освобождение России. С. 72.
XVH'2 Он же. История Укр.-Руси. Т. I. Изд. 2. С. 333—334.
ху,ьз Он же. Украинство в России. 1906. С. III и 12. Освобождение России. С. 150. XV,M «Рада». 1911. No.No 127 и 217. 1912. № 153. xvn'5 «Літ.-наук. вістник». 1910. V. С. 341.
xv,,-6 «формы национального движения». СПб. 1910. С. 330. «Світло». 1911. III. С. 36 и 38.
XVI1'7 Грушевский. Украинство в России. С. 25. Франко И. «Молода Україна». С. 107. ХУ|Ь8 «Украинская жизнь». 1912. III. С. 70. «Світло». 1910. XI. С. 66. Грушевский. История Укр.-Руси. Т. I. С. 5.
хуп-э «Основа». 1861. № 3. Цитир. по «Зап. Украиньск. Наук, товариства». Кн. II. Киев. 1908. С. 55—56.
27*


XVII-10 XVIi-11 XVII-12 XVII-13 XVI1-14 XVII-15 XVII-I6 XVII-17 XVI1-I8 XV1I-19 XVI1-20
Вып. 2.
XVII-21
XVII-22
XVI1-23
XVI1-24
XVII-25
XVII-26
XVII-27
XVII-28
XVII-29
XV1I-30
«Раде».
XVII-31
XVII-32
XVII-33
III—IV.
XVII-34
XVI1-35
XVI1-36
XV1I-37
XVII-38
XVI1-39
XVII-40
XVI1-4I
XVII-42
XVIJ-43
XVU-44
XV1I-45
XVII-46
XV1I-47
XVII-48
XVU-49
XVI1-50
XV1I-51
XVII-52
XVII-53
XVII-54
XV1I-55
XVU-56
XVII-57
XV1I-58
XVII-59
XVH-60
XV1I-61
XVII-62
XVII-63
XV1I-64
XVII-65
Jablonowski A. Pisma. T. I. Warszawa 1910. S. 19.
«Літ.-наук, вістник». 1909. I. С. 208. 1910. V. С. 211.
«Рада». 1912. № 153.
«Украинская хата». 1910. XI. С. 668—669.
«На темы дня». Львів. 1910. С. 55.
«Зоря». 1902. № 4. С. 50. Цитир. по «Наш голос». 1911. № 4. С. 173. «Зоря». Ibid. С. 51.
Назарук О. «Що то е нарід або нація». Львів. 1911. С. 26.
«Украинская хата». 1911. X. С. 481.
Niederle L. «La race Slave». Trad, du tcheque. Paris. 1911. P. 58. «Энициклопедия славянской филологии». Под редакцией академика Ягича. Нидерле. «Обозрение современного славянства». СПб., 1909.
Грушевский. История Укр.-Руси. Т. I. С. 47.
Ibid. С. 174.
Грушевский М. Очерк истории украинского народа. Изд. 3. С. 14—15 и 411. «Dzienn. Kijowski». 1910. № 237. «Рада». 1910. № 209.
«Z dziejow Ukrainy». Ksiqga pamiqtkowa. Kijow. (Krakow). 1912. S. 556. Цитируем по «Киевлянину». 1911. № 13.
«Dziennik Kijowski». 1912. № 136.
«Рада». 1910. № 294 (передовица).
«Руслан». 1912. Номер от 22 января. Цитир. по «Dz. Kijowski». 1912. № 29. «Утро России». 1910. № 203. «Одесские новости». 1910. № 8172. Цитир. по 1910. № 167.
Струве П. На разные темы. «Русская мысль». 1911. I. С. 184—187.
«Русская мысль». 1912. I.
«Украинская жизнь». 1912. I. С. 40-52. См. также «Украинская хата». 1912. С. 207—208.
«Рада». 1912. № 95.
«Русское богатство». 1912. IV. «Украииство и русская интеллигенция». «Украинская жизнь». 1912. II. С. 81—82.
Грушевский М. Очерк истории украинского народа. 1911. С. 383.
«Рада». 1912. № 63.
«Украинская хата». 1910. XII. С. 733.
Грушевский М. Ист. Укр.-Руси. Т. I. С. 330.
Драгоманов М. Листи и т.д. С. 7. «Z dziejow Ukraini». S. 584.
«Рада». 1912. № 38.
Ibid. № 100.
«Діло». Номер от 9 февраля 1912 г.
«Украинская жизнь». 1912. II. С. 105.
Ibidem. V. С. 56
«Современное слово». 1912. № 1587. Цитир. по «Раде». 1912. № 136. Цитир. по «Новому времени». 1912. № 13016.
Цитир. по «Прикарпатской Руси». 1912. № 792.
«Рада». 1912. №№ 132, 145 и 197.
«Вперед» 1912. № 8.
«Украинская хата». 1912. VI. С. 349—351.
«Літ.-наук, вістник». 1912. XI. С. 543.
«Рада». 1910. №№ 233 и 244.
«Киевская мысль». 1912. № 76.
«Літ.-науков. вістник». 1910. IV. С. 46—47.
«Украинская хата». 1912. VII—VIII. С. 456.
«Рада». 1911. № 28.
Ibidem. 1912. № 76.
«Украинская жизнь». 1912. VII—VIII. С. 95.
«Украинский вестник». 1906. № 1.
Он же. Освобождение России. СПб. 1907. С. 196.
«Рада». 1912. № 199.
Грушевский М. История Укр.-Руси. Т. I. С. 275.
Павлик М. Михайло Драгоманів як політик. Львів. 1911. С. 27—28.
420


xvn-66 «Рада». 1912. N° 31.
xvn-67 «Украинская жизнь». 1912. VII—VIII. С. 55. «Рада». 1911. № 73. ху| 1*68 «Биржевые ведомости». Цитир. по переводу «Рады». 1912. № 100.
XVIN* «рада». 1912. №№ 152 и 155. xvn-70 ibidem. №№ 30 и 33.
XVIb71 Ibid. N° 149. «Украинская жизнь». 1912. V. С. 14—15 и VII—VIII. С. 49. xvn'72 Jablonowski A. Pisma. Т. I. S. 67. xvn-73 Ibid. Т. I. S. 45-47. xvn-74 Ibid. T. II. S. 158-162.
XVI1'75 «Записка» Академии наук. С. 25. xv,b76 «Світло». 1912. III. С. 71.
XVI'*77 «Украинская хата». 1911. X. С. 488—489. xvu-78 «Літ.-наук, вістник». 1911. XII. С. 484—488. xv"-79 «Последние новости». 1912. № 1747. xv,i-8° «Записка» Академии наук. С. 31.
xvn*81 Szczepanowski S. О polskich tradycyach w wychowaniu. Lwow. 1912. S. 87. xvii-82 Bartoszewicz I. Na Rusi. Polski stan posiadania. Kijow. 1912. S. 21—24 и 97—98.
xv,i83 Календар на 1912 p. C. 249—250.
xvn’84 «Літ.-наук, вістник». 1911. VII—VIII. C.162. «Рада». 1910. N° 227. 1911. №224.
xv,b85 Ibidem. 1911. N° 273. 1912. Ms 140 и 170.
XVI1*86 Ibid. 1912. № 137. «Літ.-наук, вістник». 1912. VI. С. 560. xvn-87 Ibid. 1911. X. С. 131 и 142. 1912. VI. С. 542. «Украинская хата». 1912. VI. С. 368. «Рада». 1911. N° 199. 1912. N° 117.
xvii-88 Сендерко М. Государственная Дума и т.д. СПб., 1912. С. 9.
xv,b89 «Рада». 1910. N° 262.
xv,,-9° «Gazeta Polska». 1910. N° 24.
xvn'91 «Киевлянин». 1911. № 328. «Прикарпатская Русь». 1911. № 653. «Последние новости». 1912. N° 1809.
XVI1*92 Свистун Ф. Що то есть украинофильство. Львів. 1912. С. 92.
xvii-93 y0gru5 (Melchior de). Trois drames de I’hist. de Russie. Paris. 1911. P. 202.
xvn*94 Цитир. по «Киевлянину». 1912. № 187.
xvii-95 «рада» 1912. №№ 262 и 287. 1912. № 2. «Листок» общества им. Качковск. 1912. V. «Dz. Kijowski». 1911. N°N° 329 и 331. 1912. N° 176.
XV1,% Ibid. 1912. N° 176.
xvii-97 «рада» 19Ц. j\|b 2. 1912. N°N° 18 и 187.
XVU98 Ibidem. 1912. N°N° 182 и 194.
xv»" «Dzien. Kijowski». 1912. № 45.
jmmoo «Рада». 1912. N°N° 10 и 156.
xvimoi «русская правда». Черновцы. 1912. № 87.
xvimo2 «рада». 1912. N°N° 34 и 180. «Dz. Kijowski». 1912. N° 243.
XV,M03 «Dz. Kijowski». Loco cit.
XV1M04 «Рада». 1912. N° 10.
xv,i |05 «Украинская хата». 1910. X. С. 603.
XV,M06 Ibid. C. 606—607.


Глава XVIII
Борьба с
южнорусским
отщепенством
Политический сепаратизм. Культурный раскол. Народные и школьные библиотеки. Земские книжные склады. Партийные организации. Народный театр. Народная лектория. Учительские школы и повторительные курсы. Народные учителя. Школьные учебники и программы. Украинская пресса. Галицкие произведения печати. Культурные нужды Галиции. Выводы
Признавая в современном украинском движении наличность тенденции «ослабить великое приобретение нашей истории— общерусскую культуру», мы присоединяем свой голос к призыву талантливого публициста П.Струве и напоминаем тем русским гражданам, кому эта культура дорога, о необходимости «энергично, без всяких двусмысленностей и поблажек вступить в идейную борьбу с украин- ством». Этим призывом мы могли бы ограничиться, если бы украинское движение не делало попыток идти со своим мировоззрением и со своим «научно-практическим» арсеналом в темную беспомощную деревню, если бы оно не ставило своей задачей перевоспитать южнорусский народ по особому шаблону, облюбованному деятелями этого движения. Так как, однако, стремление украинства навязать некультурному люду новую, нерусскую культуру не возбуждает никаких сомнений, то ограничиваться идейной борьбой мы не вправе, чтобы не уподобиться повару из крыловской басни.
В борьбе с украинской партией и несомой ею доктриной должны прийти обществу на помощь наши законодатели и правительство.
Законодательные палаты как учреждения выборные и состоящие из «лучших людей» Империи должны кристаллизовать вдумчивое общественное мнение и претворить его в категорический императив государственный: «Sic volo, sic jubeo». Нет сомнения, что начинания палат, направленные к культурному прогрессу и обеспечению вековых задач родины, встретят поддержку со стороны правительства и снабдят администрацию орудием систематической и планомерной защиты русского народного организма от бациллы внутренней диссоциации.
Общественное мнение по вопросу о южнорусском сепаратизме не только не высказалось, но и не сложилось. Это ставит дилемму о резонности или вздорности сепаративных тенденций в положение совершенно открытого вопроса.
Отношения Москвы и Петербурга к судьбам малорусского племени никогда не были, к сожалению, свободны от колебаний. С 1648-1653
422


год царь Алексей Михайлович колебался, принять ли «черкасов» под свою высокую рукуХУ11М. От воссоединения Малороссии в 1654 году до 1751 года она переходила трижды из ведения иностранной коллегии (заменившей в 1719 году посольский приказ) в ведение Сената и обратно. В последний раз дела малороссийские были окончательно изъяты из ведения коллегии благодаря капризу гетмана Разумовского™11'2. Великая Екатерина заклеймила суждение «о чужестранности Малороссии» именем «глупости и более, нежели ошибки»; в XIX веке Малороссия, под опекой Чарторийских и Потоцких, готова была превратиться культурно в провинцию Царства Польского и, если бы не вспышка польского мятежа в 1831 году, то Правобережная Малороссия была бы для восточнославянской культуры утеряна навсегда. В последующие годы мы наблюдаем, в 1847 году, ликвидацию провоцированного поляками кирилло-мефодиевского фрукта; в 1859 году к украинофильству примыкает наше Министерство народного просвещения, что приводит к конфликту Головнина с Валуевым и к ограничениям 1863 года. В 1876 году правительственные тучи еще более сгустились, но с 1881 года началась постепенная ремиссия. В конце прошлого века или начале нынешнего Министерство земледелия выдает субсидию на издание малорусских брошюр, игнорируя протесты Министерства народного просвещения. О событиях смутного времени мы напомним лишь вскользь. В настоящем году, наконец, харьковская губернская администрация вступила в пререкания с полтавской по поводу украинских воззваний полтавского земства о сборе пожертвований на памятник Шевченко.
В перечне мы не упоминаем о цензурных ограничениях, боровшихся при Петре I (в 1720 году) и при Екатерине II с полонизмами в южнорусских книгах, преимущественно богослужебных™11'3, ибо эти меры преследовали единственную цель — охранить православное духовенство от униатских навычек. Не подчеркиваем мы и изменения во взглядах Св. синода на малорусский перевод Евангелия, так как Синод уступил в данном вопросе повторному натиску высшего в Империи ученого института.
Тем масштабом, с которым современное правительство и представительные палаты могут приступить к диагнозу симптомов украинского движения и к оценке их абсолютной или относительной вредности, является, по нашему убеждению, мнение Сената о культурном сепаратизме на Юге России, приемлемое для всех друзей культуры, какова бы ни была их национальность и политическая платформа. По Указу Правительствующего Сената от 28-го июля 1906 года за № 9120, в плане деятельности «украинских» просветительных обществ («Просвите»), усматривается стремление к обособлению интересов малорусского населения, долженствующее вызвать вредные последствия.
Закон должен твердо и определенно сказать, что малорусское племя рядом с другими двумя ветвями русского народа есть народ-строитель современной русской державы, государственного языка и государственной культуры. Всякое стремление причислить это племя в России к инородцам, изображать его порабощенным народом, не распоряжающимся свободно своей этнографической территорией, расходится с исторической правдой и с современным положением вещей; такие ложные уверения скрывают за собой преступную цель ослабить историческую внутреннюю связь между племенами русского народа и должны быть, в интересах последнего, караемы.
423


Этнографический состав украинской партии в России по преимуществу малорусский, а потому нет никаких оснований (как это делалось) считать украинскую партию инородческой; правильнее всего называть ее инородчествующей.
Политическая программа партии в последнее время ею, как мы видели, держится в тени, заслоняемая культурнической платформой. Само собой разумеется, однако, что всякие проявления политического сепаратизма должны быть пресекаемы и караемы.
Сюда относятся манифестации, подчеркивающие братанье украинской партии в России с таковой же в Галиции, употребление синежелтого цвета, знаменующего «национальную» эмблему гипотетической Соборной Украины, символическое сопоставление на одном рисунке (вензел или транспарант) герба города Львова с гербом города Киева, и т.п.
Систематическая борьба правительства с украинским движением должна выразиться в предохранении южнорусской деревни от современной «украинской» литературы, то есть от книжного «украинского» языка и фонетического правописания.
Произведения печати на украинском (малорусском) языке, отклоняющиеся в смысле орфографии от общепринятого в государстве для русских книг этимологического (исторического) правописания, не должны быть вовсе допускаемы в библиотеки-читальни для простонародья и при учебных заведениях (кроме высших). Правило это должно распространяться на все библиотеки-читальни в селах: школьные (ученический и учительский отделы), народные, при церковных братствах, при кооперативах, сельскохозяйственных обществах, прокатных станциях, а также на читальни и библиотеки для рабочих в фабричных и промышленных предприятиях, для нижних воинских чинов, для железнодорожных рабочих и низших служащих, наконец — на библиотеки монастырские и тюремные. Из городских библиотек этому правилу должны быть подчинены библиотеки низших и средних школ, а также народные библиотеки-читальни, устроенные на средства городские, земские, попечительств о народной трезвости, благотворительных и просветительных обществ.
Правило это необходимо распространить на устроенные за городской или земский счет склады для продажи книг в городах и на все места продажи книг и газет в селах.
Украинские (малорусские) произведения печати, находящиеся ныне в означенных книгохранилищах и не удовлетворяющие требованиям русской орфографии, не могут быть допущены к обращению в населении.
Соблюдение этимологического правописания в малорусских печатных произведениях недостаточно гарантирует их безвредность для русской грамотности населения. Правительство должно заботиться также о возможной чистоте малорусского книжного языка в предназначаемой для народа духовной пище и о свободе его от «украинских» прелестей: новоиспеченных полонизмов, кабинетных неологизмов и зарубежных галицизмов. Для этой цели при Министерстве народного просвещения должен существовать постоянный комитет, имеющий задачей рассматривать представляемые издателями произведения малорусской популярной литературы на предмет допущения таковых в перечисленные выше книгохранилища. Публикуемые комитетом периодические каталоги малорусской письменности послужат руководством при организации, по-
424


полнении и ревизовании упомянутых складов, читален и библиотек (включая библиотеки при школах всех ведомств).
Работа комитета должна носить филологический характер: мало- русская книга (брошюра или газета) может быть признана безвредной в культурном отношении, если она опирается по языку на распространенные говоры центральной малорусской этнографической территории, а недостающий запас слов и выражений (отвлеченные понятия, термины) позаимствован из русского языка. Жаргонное коверкание последнего (самувар, калидор, уваль, карасин и т. п.) должно быть причисляемо к дефектам; сказанное относится в еще большей степени к попыткам заменить ходкие у наших малороссов русские слова чужими: казарму — касарней, казначейство — скарбницей, сберегательную кассу — щадницей и проч.
Комитет может работать не в столице, а на Юге, где легче сделать подбор сведущих членов.
Правительственные органы, земства и муниципалитеты не должны оказывать материальной или моральной поддержки малорусскому издательству, которое может быть сделано (при помощи указанных мер) явлением терпимым и допустимым, но не желательным либо заслуживающим одобрения.
Экспонирование малорусских изданий, удовлетворяющих правительственным нормам, на общедоступных выставках, посещаемых преимущественно простым людом, должно быть подчинено правилам относительно сельских книгохранилищ.
Правительство и земство путем объявления конкурсов должны озаботиться созданием популярной русской литературы, доступной для малоросса-простолюдина по языку и форме изложения и предназначенной для народных библиотек-читален и для народной аудитории. Относительно языка этих изданий ссылаемся на сказанное нами раньше о книгах для начальной школы.
Весьма желательно, чтобы частная инициатива пошла в этом деле рука об руку с земством и правительством.
Украинские «Просвиты», по точному смыслу сенатских разъяснений, не могут быть в России разрушаемы, а существующие должны быть закрыты. Нужно помнить, что каждый шаг их деятельности есть уродование культурной жизни народа, что неотразимым обвинителем этих учреждений является уже сама программа их работы. Безусловному и немедленному закрытию подлежат, конечно, и те отделения и учреждения (читальни) «Просвиты», которые работают в селах и рабочих поселках.
Что касается до «Просвит» в крупных городах, то им следует предоставить право преобразоваться из учреждений «просветительных» в общественные собрания (клубы).
Украинские клубы и научные общества должны вести свое делопроизводство в той его части, которая подлежит ведению и контролю администрации, — на государственном языке и с соблюдением общепринятого правописания. Чтение докладов, лекцир, рефератов и прения по таковым могут иметь место на любом языке (а следовательно, и на украинском) только в собраниях закрытых (где присутствуют лишь члены учреждения). В собраниях же, куда допускаются гости (постоянные или разовые) либо сторонняя публика, украинский язык употребляем быть не может.
425


Относящиеся к публичным собраниям оповещения, афиши и программы должны быть составляемы на русском языке.
Публичные собрания, устраиваемые украинскими обществами не могут быть посещаемы воспитанниками низшей и средней школы, а равно и народными учителями (в чем от последних отбирается, при вступлении в должность, письменное обязательство).
Профессиональные труппы и любительские кружки, устраивающие малорусские спектакли* литературно-вокальные вечера и т. п. на территории с преобладающим малорусским населением — в слободах, станицах, местечках, селениях и рабочих поселках, могут пользоваться лишь репертуаром, вошедшим в каталоги вышеупомянутого комитета при Министерстве народного просвещения.
Комитет разрешает малорусские пьесы, верные бытовой или исторической правде, где сфера малорусского языка ограничена бытовым и племенным положением героев. Из пьес переводных допускаются поэтому только пьесы, рисующие деревенский быт, где малорусский язык, известный нашему народу, удовлетворяет кругозору действующих лиц и их обиходным беседам.
Комитет обращает внимание, кроме чистоты языка, и на правописание пьес. Малопонятный простолюдину «украинский» язык может быть иногда вложен автором в уста действующего лица в целях карикатурных.
Таким же образом (по языку и правописанию) оценивает комитет и сборники пьес для чтения, декламации и пения.
Чтения и лекции, предлагаемые малорусскому простолюдину частными лицами, педагогами, инструкторами и т.п., должны вестись на русском языке, в общедоступной форме и с допущением, в целях объяснения отдельных малорусских, чисто народных слов и выражений.
Весьма желательно, чтобы такой порядок был установлен распоряжениями епархиального начальства и относительно церковной проповеди в селах.
Лица, не желающие подчиниться этому требованию, не могут быть допущены к обслуживанию культурных нужд малорусского народа.
Брошюры и плакаты с наставлениями для народа по агрономии, санитарии, ветеринарии и т. д. должны быть составлены по-русски, но с допущением перевода отдельных слов на народное наречие.
Наибольшего внимания и попечения со стороны общества, органов самоуправления, правительства и законодательства требует наша южнорусская народная (начальная) школа в смысле незыблемости русского преподавания в ней и охраны ее от украинской литературы и от «украинского» языка в устах преподавателя.
Не повторяя того, что было сказано по этому вопросу в главе XIV, мы коснемся здесь лишь других сторон этой важной темы.
К рассадникам, подготовляющим педагогический персонал для народной школы, принадлежат кроме специальных заведений (учительских семинарий и институтов) также духовные семинарии и епархиальные училища. Нужно озаботиться, чтобы в преподаватели и руководители всех этих заведений не могли попадать лица, сочувствующие или потворствующие украинской пропаганде, не говоря уже об активных
426


членах украинской партии. Необходимо объединение программ всех этих заведений Юга в смысле усиления программы русского и церковнославянского языка как фундамента для ознакомления со взаимоотношениями всех восточнославянских наречий.
Весьма желательно, чтобы на все типы этих учительских школ была распространена новая программа по русскому языку и словесности, выработанная нынешним летом для среднеучебных заведений ведомства Министерства народного просвещения. Мы разумеем «элементарное изучение истории русского языка в связи с древнецерковнославянским» и с обращением внимания на «существенные звуковые и формальные особенности, которыми характеризуются русские наречия и важнейшие русские говоры™11*4. Только таким путем можно выяснить будущим педагогам филологическую беспочвенность и вздорность украинской идеи, а также обличить наличность фальшивых нот в эволюции так называемого украинского языка.
На уроках истории будущие педагоги должны быть основательно ознакомлены с историческими гипотезами Духинского и Грушевского; изложение предмета необходимо поставить в рамки полной объективности, но с указанием на спорность гипотез и на бесспорность исторической общности в прошлом, настоящем и будущем.
Украинские отделы в библиотеках учительских институтов и других средних школ недопустимы.
Педагогические курсы для народных учителей являются продолжением и дополнением к курсу учительской школы. Странно было бы, если бы на повторительных курсах для земских врачей им стали про- поведывать гомеопатию. Не менее дико, если в культурных городах (Киеве, Харькове, Полтаве) для народных учителей устраивают выставки украинских учебников, читают историю по Грушёвскому или собираются пускать мыльные пузыри, называемые историей украинской литературы.
Такие курсы, писала минувшим летом газета «Россия», должны вестись по определенному плану, в основе которого непременно должно лежать убеждение, что народные школы — государственное дело, и что только тот учитель действительно служит делу народного образования, который не преследует в школе никаких иных целей, кроме педагогических. Для того же, чтобы выработать такого учителя, надо дать ему действительное знание, а не подменивать науку, не предлагать вместо нее всякие партийные домыслы, только засоряющие ум и убивающие всякий интерес к серьезному изучению и научной работе™111'5.
Ясно, полагаем, что детальная программа таких курсов, каким бы частным, общественным или земским учреждением они ни устроились, должна быть фиксирована Министерством народного просвещения, и его же органами должно контролироваться выполнение этой программы.
Давать право любительской труппе вольнонаемных лекторов-гаст- ролеров вертеть рулем народной школы — ее педагогическим персоналом, да еще за общественный (земский) счет, мы не можем, ибо рискуем занести в народные школы политику.
Для процветания русской народной школы на Юге нужны хорошие наставники, программы и учебные пособия. Степень образовательного ценза кандидата в народные учителя еще не гарантирует его пригодности к участию в дружной работе по развитию русской культуры, и если он по истечении первого года своей службы не найдет возмож-
427


ным подтвердить добровольно и сознательно (в письменной форме) свою солидарность со взглядами правительства на задачи южнорусской школы и на способ педагогического выполнения этих задач, то такому учителю должна быть предоставлена полная возможность продолжения своей деятельности в губерниях с немалорусским населением.
Пребывание таких педагогов-украиноманов, по оставлении учительской службы, в малорусской деревне — весьма вредно; пристраиваясь к местному кооперативу, учреждению мелкого кредита, читальне, церковному хору, такой деятель переносит пропаганду на взрослых крестьян, критерий которых в вопросах культуры почти не возвышается над детским.
Учительские вакансии в местностях, где украинская пропаганда свила себе долголетнее гнездо, должны быть замещаемы людьми, уже зарекомендовавшими раньше свою стойкость в деле русского учительства.
Гарантии, требуемые от учителей, должны быть в еще более определенной форме предъявляемы кандидатами на должности по инспекции народных школ.
Монопольная позиция в народной школе местного священника как законоучителя, а иногда и руководителя школы, не может быть терпима, ибо не все священники пригодны к педагогической или школьно-административной деятельности.
Заметьте, что сельский священник не вправе отказаться от учительства в местной школе (resp. от заведывания церковноприходской школой), хотя бы у него не было желания, досуга или способностей к этой деятельности.
Такое неправильное положение дела составляет, по нашему убеждению, хронический дефект народной школы на всей православной Руси. Южнорусской школе грозит, кроме того, и другая опасность. Законоучитель (или заведующий школой священник) может изгнать из школы или из своего класса русский язык преподавания, употреблять украинский учебник, открыть при школе украинскую книготорговлю с читальней и т.д., оставаясь несменяемым и неустранимым педагогом.
Надеемся, что такие разрушители русской культуры попадаются в среде сельского духовенства не часто. Они, однако, есть, и борьба против их влияния на сельскую школу необходима. Нам думается, что право законоучительства должно быть распространено на педагогов по призванию; с этой целью могут быть открыты специальные (необязательные) законоучительские курсы при некоторых учительских институтах, а при женскйх епархиальных училищах такие же классы для подготовки учительниц-дьяконисс. Древнехристианский институт дья- конисс будет, по-видимому, восстановлен в нашей церкви для удовлетворения, между прочим, вышепоставленной целиХУШ'6.
Против церковноприходской школы мы не только ничего не имеем, но и считаем ее наиболее близкой по духу народным массам; нужно лишь, чтобы учебный комитет Св. синода был единомышлен с Министерством народного просвещения относительно минимума тех педагогических требований, коим должен удовлетворять священник-педагог. Само собой разумеется, что труд священника по школе должен прилично оплачиваться.
Об учебниках для южнорусской школы мы уже высказывали свои соображения в конце XIV главы. Считаем реформу в этом деле вопро-
428


сом назревшим и острым. Не менее важно предохранить школяров от доступа к ним украинского перевода Священного Писания, который может вредно влиять на их русскую грамотность не только наличностью в нем придуманных (ненародных и нерусских) слов, но и, главным образом, — своей фонетической орфографией.
При обучении хоровому пению часть репертуара должна быть отведена на малорусские народные песни, но текст последних в школьных пособиях не должен быть облечен в фонетическую мозаику.
Относительно программы сельских школ мы присоединяемся к пожеланию последнего съезда деятелей церковной школы Подольской епархии™11'7 о желательности расширить программу преподавания русского языка.
Заметим, кстати, что этот же съезд вынес постановление (пропози- тивное) о допущении учителей к преподаванию Закона Божия, «если священник не имеет возможности этим заниматься»™11’8. Первый шаг к неотложной реформе, следовательно, уже сделан.
На библиотеки при народных школах (ученические и учительские), к какому бы ведомству эти школы ни принадлежали, должны быть распространены целесообразные правила организации и контроля, установленные с нынешнего учебного года для школ Министерства народного просвещения™11'9. Каталоги для библиотек при церковноприходских школах могут утверждаться и училищным советом при Св. Синоде, но лишь по соглашению с Министерством народного просвещения.
Выше мы упоминали, что украинские отделы школьных библиотек недопустимы. Исключение можно было бы сделать для некоторых малорусских классиков: избранной лирики Шевченко, басен Глебова, сочинений Котляревского, Марка-Вовчка и т.п., а также для сборников народных и козацких дум. Книги эти, изданные с соблюдением государственного правописания, могли бы в умеренной пропорции входить в сельские школьные библиотеки и быть выдаваемы желающим ученикам старших групп для чтения на дому.
Народным учителям должно быть возбранено не только участие, но и какая-либо прикосновенность к малорусским спектаклям и литературно-декламационным вечеринкам; местом для этих развлечений, если они устраиваются в селах, не должно служить школьное помещение.
С другой стороны, правительство и земство должны всячески поощрять инициативу сельских учителей по постановке простонародных пьес на русском языке, по устройству русских чтений, популярных лекций и т. п.
Объявлением конкурсов с достаточно высокими премиями должен быть создан русский репертуар пьес, интересных и понятных для малоросса-простолюдина; в интересах бытовой правды для отдельных ролей в этих пьесах можно допустить и народный говор.
Земства должны озаботиться заготовкой декораций, бутафории и т. д. Эти принадлежности должны быть удобоперевозимы из одного пункта уезда в другой; это положило бы оснрвание передвижному сельскому театру, который обслуживался бы желающими учителями (и иными любителями) из окрестных сел.
Материальное положение южнорусского сельского учителя должно быть улучшено. Кроме того, тем учителям, которые поднимут русскую грамотность своих учеников выше среднего уровня, а равно и
429


много потрудившимся в деле внеклассного и внешкольного русского просвещения (чтения, спектакли), должны быть выдаваемы особые денежные награды.
Попутно с заботами о качественном улучшении русского народно-учительского персонала на Юге и об отметении из его среды распропагандированных украинской партией экземпляров, подтачивающих подобно шашели продуктивность просветительной работы, необходимо готовиться путем увеличения количества народных педагогов к скорейшему введению на Юге всеобщей обязательной начальной школы. Здесь нужда в такой школе еще более настоятельна, чем в Великороссии, ибо здесь всеобщая грамотность послужит дезинфекционным средством против жаргонно-польских культурных семян, пускаемых ныне в обращение под громким именем «национальной» украинской культуры.
Мы отлично понимаем всю трудность сочетать увеличение учительских кадров со строгим качественным подбором и, на случай могущих встретиться на практике затруднений, заявляем, без колебаний, что качеству перед количеством всегда должно быть отдано предпочтение.
Не ожидая введения всеобщего обучения, должны быть приняты меры к увеличению числа учащихся женского пола в сельских школах. Русская грамотность будущих матерей явится могучим проводником культурности в крестьянскую семью и даст детям семена русской грамоты уже в дошкольном возрасте. Достаточно вспомнить те мотивы, которые побуждали учителя Б.Гринченко разгонять девочек из порученной ему сельской школы, чтобы согласиться с нашим положением.
Кроме народных учителей и сельского духовенства к деятелям народного просвещения должны быть причислены соприкасающиеся с населением специалисты: земские инструкторы, санитарный персонал, руководители сельских кооперативов и т. п. Всякие проявления антирусской деятельности со стороны этих лиц, например, выполнение ими роли украинских лекторов или коммивояжеров украинской прессы, должны быть не только пресекаемы и караемы, но по возможности и предупреждаемы.
Мы требуем проведения закономерной и планомерной программы русского школьного и внешкольного народного просвещения не только для всей черты малорусской оседлости в Европейской России, но и для новых малорусских районов в Азии, где особой заботливости заслуживает, в этом отношении, территория северной половины Киргизских степей, а также юго-западные уезды Томской губернии и Акмолинская область.
В новообразуемой Холмской губернии говор коренного населения принадлежит к северномалорусской группе; здесь, следовательно, как и в соседней Галиции, имеются моменты усиленного внутреннего тяготения населения к русской культуре. Было бы очень непрозорливо, если бы здесь не была со всей строгостью искореняема даже тень украинской пропаганды; думать иначе, значило бы идти по стопам таких австро-иезуитских политиков, как Бадени и его коллеги (по иезуитским манерам) — покойный В.Б. Антонович.
Составляя настоящую главу, мы с умыслом откладывали вопрос о мерах против периодической печати на украинском языке. Мы полагаем, что правильная и энергичная постановка школьного и внешкольного
430


просвещения настолько проветрит культурную южнорусскую атмосферу, что все эти «часописи», принадлежащие к ботаническому классу тайнобрачных зоофитов, зачахнут от внутреннего и внешнего (финансового) худосочия. Пока эти издания существуют, полная индеферент- ность государства к их деятельности может, однако, вредно отражаться на интересах населения.
От газет, предназначенных, судя по программам, для простонародья, следует потребовать поэтому перехода на принятое в государственной школе правописание. Из существующих органов такую меру следовало бы распространить на «Ріллю», «Засів» и «Світову зірниц’у».
Цели, преследуемые педагогическим журналом «Світло» и состоящие в дискредитировании государственной школы и в направлении деятельности народных учителей на ложный и преступный путь, являются, по нашему мнению, достаточным мотивом к насильственному закрытию журнала, применительно к неоднократным разъяснениям Сената об «угрозе общественному спокойствию и безопасности» от стремления изолировать культуру малорусского населения.
Украинское движение в России, воспитанное на львовской почве, имеет с культурным расколом в Галиции не одну лишь генетическую связь; оно связано рядом нитей с деятельностью украинской партии в Галиции, где надеются из этих нитей выткать на южнорусской земле герб Соборной Украины. Отношение русского правительства к произведениям печати в Галиции, в общем правильное, выиграло бы, по нашему мнению, от внесения в него некоторых детальных корректив.
1) От уплаты таможенной пошлины, взимаемой с заграничных произведений русской печати (в размере около 16 рублей с пуда), должны быть освобождены все издания русской национальной партии в Галичине; желательно возможно широкое распространение этих изданий среди малорусского населения Гродненской, Люблинской и Сед- лецкой губерний, ибо эта популярная литература по языку является промежуточным звеном между северномалорусскими говорами и книжным русским языком.
Эти издания смягчили бы резкость первых шагов по сближению полуополяченных малорусских масс с русской популярной литературой, мало пока приспособленной к местным условиям.
2) Базилианским (униатским) монастырем в городе Жолкве (Галиция), где давно уже распоряжается иезуитский орден, издаются и шлются в Россию униатские молитвенники на украинском языке, а также изображения двунадесятых праздников и святых вселенской церкви с тенденциозными украинскими молитвословиями на обороте. В молитвах проводится идея соборно-украинского объединения и обособления рядом с предложением соблазнительных католических индульгенций («відпусти»).
Содружество католической и антирусской пропаганды в этих произведениях галицко-иезуитской печати напоминает тождество цветов папских хоругвей с цветами украинского «национального» знамени.
Ввоз в Россию таких продуктов религиозно-политической пропаганды должен быть возбранен.
Вопрос об искоренении осиного гнезда украинской партии за кордоном, после предварительного завоевания Восточной Галиции или при-
431


общения ее к России путем дипломатических компенсаций, является обоюдоострым вопросом. Нам думается, что аннексия эта не была бы актом политической мудрости.
Такое присоединение было бы очень враждебно встречено поляками и евреями, составляющими 2/5 населения края. Кроме усложнения еврейского и польского вопросов в Империи воскрес бы у нас вопрос униатский. Появление в крае русского языка как государственного вызвало бы, с одной стороны, переход части униатов в православие и приобщение их к русской культуре. Другая часть галичан, прошедшая украинскую школу и воспитанная в ненависти к России, массами пошла бы в латинство и стала на сторону польско-еврейской оппозиции. При таких условиях выгоды от упадка украинства не окупились бы для России, и большинство населения присоединенной области таило бы в себе центробежные тенденции. Все это вместе взятое могло бы создать тяжелые условия для русских культурных завоеваний в крае и дало бы новые козыри для польской экспансии в Подолии и на Волыни.
По нашему мнению, помощь со стороны России русскому движению в Галиции необходима, как вытекающая из стихийных племенных побуждений, но помощь возможна пока лишь в паллиативной форме. Необходимо для этого установить прочное культурное размежевание с поляками в России: дать привислинским губерниям свободную национальную школу, вознаградить за этнографические урезки от Люблинской и Седлецкой губерний этнографической прирезкой трех западных уездов Гродненской губернии к Привислинью и т.д. Во вторую очередь нужно выждать периода дипломатического сближения с Австрией, дать последней прочные гарантии в отсутствии у нас агрессивных планов и добиться, при дружеском содействии правящих польских кругов Галиции, допущения русского языка в качестве необязательного предмета во все школы Восточной Галиции. Пусть само галицкое население получит свободное право выбора между украинской и русской книгой. В случае дальнейших успехов русской культуры пусть заинтересованная часть населения сама добивается признания за русским языком прав областного. Это единственный честный и благоразумный путь.
Коснувшись вопроса о нашей международной политике, не можем умолчать о тяжком обвинении, брошенном недавно по адресу одного из служащих нашего посольства в Вене.
Некий Георгий Гикас в политическом памфлете, выпущенном в Вене нынешней осенью и посвященном Восточному вопросу, заявляет, будто, «чиновник русского посольства в Вене А.О. Любарский, умерший несколько месяцев тому назад, был выдающимся членом тайного мало- русского комитета и в качестве такового состоял в сношениях с членами тайного армянского комитета»™11*10.
Если в известии этом есть хотя бы тень правды, то нельзя не высказать горячего пожелания, чтобы наше дипломатическое представительство в Вене, Львове и Черновцах было обеспечено на будущее время от нахождения в его составе лиц, исповедующих доктрину русского государственного федерализма.
Мы не претендуем на полноту набросанной в настоящей главе схемы средств самообороны русской культуры и государственности от язвы украинства. Наше скромное желание заключается лишь в том, чтобы поднять вопрос об истинной идеологии украинского движения,
432


ведущего поход на самые драгоценные сокровища русского народа: его историческую традицию и его современную культуру. Пусть русский читатель подвергнет эту схему пересмотру и критике, пусть он ее забракует и придумает свою. Но если этот читатель принадлежит к общественным деятелям или соприкасается с таковыми, то пусть он не молчит, а требует, и требует громко, чтобы наши законодательные учреждения отмежевали украинской партии такое место, какого она заслуживает по своему внутреннему содержанию.
Мы желаем, чтобы отношение к украинскому движению русского общества, правительства и представительных учреждений не только приняло более определенные очертания, но и отлилось в незыблемые формы, чтобы деятелям украинства указали, что можно и чего нельзя. Эти слова должны быть продиктованы велениями коллективного государственного разума и скреплены цементом юридической и логической закономерности. В последующих мероприятиях не должно быть обнаруживаемо колебаний в сторону строгости либо снисходительности. Все, что выступит за пределы правовой нормы, должно быть пресекаемо железной рукой закона.
Выработка правительством определенного взгляда на украинское движение и определенной программы действий по отношению к нему будет представлять двойную выгоду, выясняя нашей соседке — Австрии шансы украинской пропаганды на нашем Юге и привлекая в определенном направлении самодеятельность южнорусской интеллигенции, дорожащей успехами южнорусской интеллигенции, дорожащей успехами русской культуры.
Самодеятельность общества могла бы выразиться в издании популярной литературы, в устройстве по селам и в рабочих казармах народных чтений, вечерних классов для взрослых и русских воскресных
ШКОЛ.
Многие задачи русской культуры будет, несомненно, выполнять сама будничная, деловая и трудовая жизнь, нивеллирующая и шлифующая изо дня в день, из года в год «особые приметы» костромича, могилевца и полтавца, как морской прибой шлифует и перемешивает мелкие камушки на пляже.
Мы ставим точку, но раньше, чем положить перо и проститься с читателем (быть может — навсегда), оглянемся на пройденный путь и попросим читателя отметить в своей памяти или памятной книжке главнейшие выводы, вытекающие из нашего исследования.
Их немного.
I. Украинский язык малопригоден для создания родной малороссам областной литературы.
II. Наличность в малорусской или украинской популярной литературе своеобразной (фонетической) орфографии является фактором, вредящим народной грамотности и тормозящим культуру Юга России.
III. Южнорусская народная школа не нуждается в малорусских учебниках и преподавании; учебники же и книри для нее на языке украинском не только бесполезны, но и вредны.
IV. Национализация малорусских народных училищ, как указано М.Драгомановым, необходима для федерационного распада России, для уничтожения единства и сплоченности русского народа как великодержавной единицы в Европе.
28 Заказ 857


V. 	В Западной Руси украинский книжный язык — плоть от плоти языка польского — обеспечивает украинскому движению поддержку и сочувствие полонизаторов.
Если эти тезисы возбудят некоторое к себе внимание в мыслящем русском обществе, то мы будем считать свою задачу выполненной.
Примечания к главе XVIII
ху,,и Бантыш-Каменский. История Малой России. Киев. 1903. С. 186—187. хуш-2 Грушевский М.С. Очерк истории украинского народа. Изд. 3. 1911. С. 339, 344 и 350.
xv|,,3 Грушевский М.С. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. С. 20-21. Он же. Про старі часи на Украине. С. 148.
XV,,M «Рада». 1912. № 149. «Киевлянин». 1912. № 187. xviii-5 цит по «Киевлянину». 1912. № 190.
xvn,‘6 Петрушевский П.П. О женской диаконии и диакониссах. Киев. 1912. С. 23, 33 и 35. «Киевская мысль». 1912. № 184. xvn'-7 «Рада». 1912. № 153. xviu-e «Рада» 1912. № 153. xv,,b9 «Рада». 1912. №№ 140 и 141.
xv,imo Chikas G.N. Appel an die zivilisierte Welt zur Erzwingung der Losung der oriental. Frage. Wien. 1912. S. 63-64.


Примечания
1. Иов (Борецкий Иван Матвеевич) (?—1631) — митрополит Киевский (с 1620). Получил образование за границей. Вел борьбу с унией и католицизмом. В 1624 г. ходатайствовал о присоединении Малороссии к Московскому государству. Автор антиуниатского произведения «Протестация».
2. Кочубей Василий Леонтьевич (?—1708) — русский политический деятель, казацкий старшина. Был генеральным писарем, а затем и генеральным судьей. Активно боролся с предательской политикой Мазепы. Был казнен по приказу Мазепы.
3. Выговский Иван Евгеньевич (?—1664) — гетман Малороссии в 1657—1659 гг. Был писарем при Богдане Хмельницком. Выступал против России. Бежал в 1659 г. в Польшу, от народного недовольства. Расстрелян в Польше, обвиненный в измене.
4. Мазепа Иван Степанович (1644—1709) — гетман Малороссии. Во время Северной войны 1700—1721 гг. переметнулся на сторону шведов. По преданию был заеден клопами в своей постели.
5. Максимович Михаил Александрович (1804—1873) — русский историк, филолог. Член-корреспондент Императорской С.-Петербургской Академии Наук с 1871 г. Профессор и первый ректор Императорского Киевского университета Св. Владимира.
6. Костомаров Николай Иванович (1817—1885) — историк, этнограф, писатель, критик. Профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира, а затем Императорского С.-Петербургского университета. Его труды изданы в собрании сочинений. Т. 1—‘21. СПб., 1903— 1906.
7. Кулиш Пантелеймон Александрович (1819—1897) — поэт, публицист, историк, один из идеологов украинского литературного сепаратизма. Не окончил полный курс Киевского университета. Будучи членом Кирилло-Мефодиевского общества, был арестован и сослан в Тулу. В 1861—1862 гг. принимал участие в украинофильском журнале «Основа». Изобрел новое («кулишовка») правописание, с устранением «ы». С 1870-х гг. обратился к историческим разысканиям и выступал с порицанием запорожского казачества. Работал в Австро-Венгрии, но бежал оттуда.
8. Корш Федор Евгеньевич (1843—1915) — русский филолог, ук- раинофил и либерал. Профессор римской словесности Императорского Московского (1877—1890 и 1892—1900), Императорского Новороссийского (1890—1892) университетов и Лазаревского института восточных языков (1892—1915). Автор книг «О сатурнийском стихе» (1868), «Способы относительного подчинения» (1877), «О русском народном стихосложении» (1896—1897), «Введение в науку о славянском стихосложении» (1906).
9. Ягич Игнатий (Ватрослав) Викентьевич (1838—1923) — фи- лолог-славист. По национальности хорват. Окончил Венский университет (1860). Был профессором Новороссийского (1872—1874), Берлинского (1874—1880), Петербургского (1881—1886) и Венского (1886— 1908) университетов. Автор книг «Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке» (1896), «История славянской филологии» (1910).
435


10. Соболевский Алексей Иванович (1856—1929) — знаменитый русский филолог-славист. Профессор Императорского Киевского Св. Владимира (1884—1888) и Императорского С.-Петербургского (1888—1908) университетов. Академик С.-Петербургской Академии Наук. Участвуя в политической деятельности, был товарищем председателя Союза русского народа. Опубликовал «Великорусские народные песни» (Т. 1—7, 1895— 1902). Автор книг «Очерки по истории русского языка» (1884), «Лекции по истории русского языка» (1888), «Очерк русской диалектологии» (1892).
11. Пыпин Александр Николаевич (1833—1904) — русский литературовед, историк литературы. Профессор Императорского С.-Петербургского университета в 1860—1862 гг. Автор книг «История русской литературы» (Т. 1—4, 1902—1903) и «История русской этнографии» (Т. 1—4, 1890—1892).
12. Срезневский Измаил Иванович (1812—1880) — русский фило- лог-славист. Автор книг «Мысли об истории русского языка» (1849) и «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» (Т. 1—3, 1893—1912).
13. Колосов Митрофан Алексеевич (1839—1881) — русский филолог. С 1871 г. профессор Императорского Варшавского университета. Автор исследований «Старославянская грамматика» (1868), «Очерк истории звуков и форм русского языка с XI по XVI столетие» (1872), «Обзор звуковых и формальных особенностей народного русского языка» (1878).
14. Флоринский Тимофей Дмитриевич (1854—1919) — русский филолог-славист, византинист. Был председателем Киевского Славянского благотворительного общества. Профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира. Членом-корреспондентом Императорской С.-Петербургской Академии Наук с 1898 г. Убит в 1919 г. Автор книг: «Лекции по славянскому языкознанию» (Ч. 1—2. 1895—1897), «Южные славяне и Византия во второй четверти XIV века» (Вып. 1—2. 1882), «Памятники законодательной деятельности Душана, царя сербов и греков» (1888).
15. Потебня Александр Афанасьевич (1835—1891) — русский филолог. Профессор Харьковского университета с 1875 г. Автор исследования «Из записок по русской грамматике» (Т. 1—2. 1874. Т. 3. 1899. Т. 4. 1911).
16. Житецкий Павел Игнатьевич (1836/1837—1911) — русский филолог. Автор книг «Очерк звуковой истории малорусского наречия» (1876), «К истории литературной русской речи в XIII в.» (1903).
17. Шахматов Алексей Александрович (1864—1920) — русский филолог. Профессор Императорского С.-Петербургского университета с 1909 г. Председатель отделения русского языка и словесности Петербургской АН (1906—1920). Автор книг: «К истории звуков русского языка» (1896—1903), «Курс истории русского языка» (Ч. 1—3. 1909—1911).
18. Антонович Владимир Бонифатьевич (1834—1908) — мало- русский историк, украинофильского направления. С 1878 г. профессор русской истории Императорского Киевского университета Св. Владимира. Автор книг «Исследования о казачестве» (1863), «Монографии по истории Западной и Юго-Западной России» (Т. 1. 1885).
19. Науменко Владимир Павлович (1852—1918) — малорусский историк украинофильского направления. С 1893 г. редактор «Киевской старины». Автор книги «Обзор фонетических особенностей малорусской речи» (1889).
436


20. Франко Иван Яковлевич (1856—1916) — малорусский писатель, поэт украинофильского направления. Окончил Львовский университет. Подвергался за свои революционные взгляды репрессиям австрийского правительства. В 1893 г. защитил докторскую диссертацию в Венском университете. Автор исследования «Нарис історії украінсько-руськоі літератури до 1890 г.» (1910).
21. Перетц Владимир Николаевич (1870—1935) — украинский советский литературовед. В 1903—1914 гг. профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира. Председатель филологической секции Украинского научного общества в Киеве с 1908 г. Автор книг «Историко-литературные исследования и материалы» (Т. 1—3, 1900— 1902) и «Исследования и материалы по истории старинной украинской литературы XVI—XVIII вв.» (1862).
22. Грушевский Михаил Сергеевич (1866—1934) — главный идеолог украинского сепаратизма, историк. С 1894 г. занимал кафедру всеобщей истории Львовского университета. В 1899 г. организовал национально-демократическую партию в Галиции. В 1917 г. возглавил Центральную Раду Украины. В начале 1919 г. эмигрировал в Австрию. В дальнейшем после неоднократных обращений к советскому правительству ему разрешили в 1924 г. вернуться на Украину. В том же году стал академиком АН УССР, заведуя сектором истории Украины исторического отделения АН. В 1929 г. стал академиком АН СССР. Автор тенденциозных исторических трудов «История Украины-Руси» (Т. 1—10, 1898—1936) и «Истории украинской литературы» (Т. 1—5, 1923—1927).
23. Витте де Елизавета Ивановна — русский педагог, политический публицист. Автор книг: «Чтения по истории славян» (1886), «Буковина и Галичина» (1904), «Чему учат нас поляки. Галицкая Русь и поляки с 1860 г. по 1904 г.» (1905), «Что такое патриотизм?» (1906), «Из воспоминаний начальницы женской гимназии. 1875—1904». (Ч. 1—2. 1907—1908), «Действительность». (Вып. 1—9, 1906—1909), «Как живется галичанам под конституцией» (1908), «Путевые впечатления с историческими очерками. Словачина и Угрорусы. Лето 1903, 1906 и 1907 годов» (1909), «Рассказы из русской истории». (Вып. 1—5, 1909), «Пангерманизм» (1909), «Белорусы и литовцы» (1910), «Немец о жидах и жиды в Германии и во всем мире» (1911), «Австро-Венгрия и ее славянские народы» (1912), «Угрорусы» (1914), «Жиды в Австро-Венгрии и Румынии» (1914), «Масонство в Австрии и Германии» (1914), «Культура XIX и XX веков» (1914), совм. с Тураевой-Церетели Е.Ф. «Галицкая Русь в ее прошлом и настоящем» (1915), «Докладная записка по еврейскому вопросу» (1915), «Николай I, Германия, Пруссия, Австрия и Венгрия в 1848 и 1849 гг.» (1915), «Происхождение и развитие укра- инофильства» (1915).
24. Гринченко Борис Дмитриевич (1863—1910) — малорусский писатель, поэт, учитель украинофильского направления. Издавал популярные книжки для народа. Один из организаторов Украинской радикальной партии. Автор-составитель «Словаря украінськоі мови» (Т. 1—4,
1907—1909).
25. Драгоманов Михаил Петрович (1841—1895) — активный деятель украинского сепаратизма, публицист, историк. С 1864 г. приват- доцент, а с 1870 — доцент Императорского Киевского университета Св. Владимира. За антиправительственную деятельность уволен из университета в 1875 г. В 1876 г. эмигрировал за границу. Основал в Женеве
437


свободную украинскую типографию. С 1889 — профессор кафедры всеобщей истории Софийского университета.
26. Ламанский Владимир Иванович (1833—1914) — русский филолог и историк. Профессор Императорского С.-Петербургского университета с 1871 г. Автор книги «Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе» (1871).
27. Огоновский Емельян Михайлович (1833—1894) — историк украинофильской ориентации. Был председателем общества «Просвіта» во Львове (1877—1894). Профессор Львовского университета (с 1880г.). Автор книги «История украинской литературы» (1887—1894).
28. Миклошич Франц (1813—1891) — австрийский языковед. Профессор Венского университета в 1850—1886 гг. Автор книг «Сравнительная грамматика славянских языков» (Т. 1—4, 1852—1875) и «Тюркские элементы в юго-восточно и восточноевропейских языках» (1884— 1890).
29. Струве Петр Бернгардович (1870—1944) — русский экономист, философ, публицист. Начинал как теоретик «легального марксизма». Издавал журнал «Освобождение» (1902—1905). Кадет, член ЦК партии кадетов в 1906—1915 гг. Редактировал журнал «Русская мысль» (1906— 1918). Эмигрант. Редактировал журнал «Возрождение».
30. Карский Евфимий Федорович (1860/1861—1931) — русский филолог, этнограф. С 1894 г. профессор Императорского Варшавского университета, а с 1917 Петроградского университета. Автор книг «Белорусы» (Т. 1—3, 1903—1922), «Русская диалектология» (1924).
31. Петров Николай Иванович (1840—1921) — русский историк литературы. Окончил Киевскую Духовную академию. Преподавал в ней с 1870 г. теорию словесности и историю иностранных литератур. Автор книг «О происхождении и составе славяно-русского печатного пролога» (1875), «Очерков истории украинской литературы XIX столетия» (1884) и «Очерков истории украинской литературы XVII и XVIII веков» (1911).
32. Пантюхов Иван Иванович (1836—1911) — русский ученый врач, антрополог, историк. Автор книг «О вырождающихся типах семитов» (1888), «Влияние переселения в Закавказский край на физическое развитие русских» (1891), «Значение антропологических типов в русской истории» (1909), «Малорусский тип. Эпоха литовско-польская» (1910).
33. Полетика Григорий Андреевич (1725—1784) — малорусский писатель. В 1745 г. окончил Киевскую академию. В 1764—1773 гг. — главный инспектор шляхетского корпуса. Отстаивал в написанных им произведениях автономию Левобережной Малороссии и казацкие вольности. Автор «Исторического известия, на какой основе Малая Россия была под республикой Польской...» и, как полагают, «Истории Русов».
34. Капнист Василий Васильевич (1758/1757—1823) — русский писатель. Был директором и генеральным судьей Полтавской губернии. Автор сатир, од и комедий в стихах.
35. Ржевусский Вацлав Северин (1785—1831) — польский поэт, путешественник. Участник польского восстания 1830—1831 гг. Писал музыку на стихи Падуры.
36. Падура Тимко (1801 —1871) — польский поэт. Окончил Кре- менецкий лицей. Был связан с декабристами. Писал польскими буквами «малороссийские стихи». Автор стихотворных сборников «Pienia Tomasza Padurry» (1842) и «Ukrainki» (1844).
438


37. Лещинский Станислав (1677—1766) — польский король в 1704—1711, 1733—1734. В первый раз был посажен на трон шведами, во второй — французской дипломатией.
38. Уманец Федор Михайлович (1841 — после 1902) — русский писатель, земский деятель. Автор книг «Вырождение Польши» (1872), «Гетман Мазепа» (1897) и «Колонизация свободных земель России» (1884).
39. Лазаревский Александр Матвеевич (1834—1902) — малорусский историк. Автор книг «Малороссийские посполитые крестьяне (1648— 1783)» (1908), «Описание старой Малороссии» (Т. 1—3, 1888—1902) и «Очерки, заметки и документы по истории Малороссии» (Вып.1—5, 1891— 1899).
40. Хмельницкий Богдан (Зиновий) Михайлович (ок. 1595— 1657)— русский политический деятель Малороссии, гетман. На Переяславской Раде в 1654 году провозгласил переход Малороссии под власть Московского Государя.
41. Скоропадский Иван Ильич (1646—1722) — гетман Левобережной Малороссии в 1708—1722 гг. Был полковником Стародубского полка в 1706—1708 гг. После измены Мазепы избран гетманом. Участвовал в Полтавском сражении.
42. Апостол Даниил Павлович (1654—1734) — русский политический деятель Малороссии. Гетман Левобережной Малороссии с 1727г. Участник Северной войны (1700—1721) и Персидского похода (1722).
43. Разумовский Кирилл Григорьевич (1728—1803) — граф, русский политический деятель, генерал-фельдмаршал. Последний гетман Малороссии (1750—1764). Президент С.-Петербургской Академии Наук (1746—1798).
44. По мнению А.М. Ламанского, соавтором Г.А. Полетики в написании «Истории Русов» был его сын Полетика Василий Григорьевич (1765—1845) — собиратель материалов по истории Малороссии. Окончил Виленский университет. До 1790 г. был на военной службе.
45. Георгий (Конисский) (1717—1795) — архиепископ белорусский (с 1783 г.), писатель. Окончил Киевскую академию, где затем преподавал пиитику, риторику, философию. С 1751 г. был ректором. Боролся с влиянием католичества и унии. Автор драмы «Воскресение мертвых» и других произведений.
46. Стефан Баторий (1533—1586) — польский король в 1575— 1586 гг. С шестнадцати лет был на военной службе у короля венгерского и чешского Фердинанда, а затем служил у князя Трансильвании Иоанна Сигизмунда Запольского. В 1571 і. был избран князем Трансильвании. В 1575 г. избран королем Польши. Боролся с Царем Иоанном Грозным в Лифляндии и под Псковом.
47. Бантыш-Каменский Дмитрий Николаевич (1788—1850) — русский государственный деятель, историк. В 1814—1816 гг. служил в Коллегии иностранных дел. С 1816 г. правитель канцелярии киевского военного губернатора. В 1825—1828 гг. был тобольским, а в 1836—1837 гг, виленским губернатором. Автор книг «История Малой России» (Ч. 1—4, 1822), «Словарь достопамятных людей Русской земли» (Ч. 1—5, 1836; дополнительные Ч. 1—3, 1847).
48. Маркевич Николай Андреевич (1804—1860) — русский историк, этнограф, поэт. Автор исследования «История Малороссии».
49. Бригген фон дер Александр Федорович (1792—1859) — декабрист, полковник в отставке.
439


50. Рылеев Кондратий Федорович (1795—1826) — декабрист, поэт. Казнен.
51. Герцберг Эвальд Фридрих (1725—1795) — граф, прусский государственный деятель. В 1756 г. стал статс-секретарем иностранных дел. Принимал деятельное участие в Семилетней войне и в заключении в 1763 г. Губертсбургского мира. Хотел объединить Пруссию с Россией и Англией против Австрии, Испании и Франции. А когда это не получилось,в 1791 г. вышел в отставку. Автор мемуаров «Oeuvres politiques» (1795) и «Recueil des deductions, manifestes etc., rediqes et publies par la cour de Prusse 1756—1790» (1789—1791).
52. Безбородко Александр Андреевич (1747—1799) — светлейший князь (1797), русский государственный деятель, дипломат. Служил с 1765 г. в канцелярии генерал-губернатора Малороссии П.А.Румянцева. С 1775 г. секретарь императрицы Екатерины II. Возглавлял Коллегию иностранных дел с 1787 г. В царствование императора Павла I был канцлером.
53. Понятовский Иосиф (1763—1813) — князь, племянник короля Станислава Августа Понятовского. Был главнокомандующим польской армии во время восстания 1792 г. Эмигрировал, но возвратился в 1794 г. под знамена Костюшки. В 1807 г. был одним из организаторов временного правительства, сделавшись военным министром герцогства Варшавского. Участвовал в походе Наполеона в Россию в 1812 г. и кампании 1813 г. После битвы под Лейпцигом стал маршалом, но вскоре утонул.
54. Муравьев-Апостол Ипполит Иванович (1806—1826)— декабрист, прапорщик. Ранен в бою, застрелился.
Муравьев-Апостол Сергей Иванович (1796—1826) — декабрист, подполковник. Ранен в бою. Повешен.
55. Пестель Павел Иванович (1793—1826) — декабрист, полковник. Повешен.
56. Нольде Борис Эммануилович (1876—1948) — барон, русский правовед и историк. Профессор Александровского лицея, Высших (Бестужевских) женских курсов и Политехнического института. Служил в Министерстве иностранных дел, где был начальником 2-го департамента. Официальный советник С.Д. Сазонова. Член ЦК кадетской партии с 1916 г. С марта 1917 г. — товарищ министра иностранных дел. Эмигрант. Занимался преподавательской деятельностью. Член Международного института права, с 1947 г. — его председатель. Автор книг «Постоянные нейтральные государства» (1905), «Внешняя политика. Исторические очерки» (1915), «Очерки русского конституционного права» (Ч. I—И. 1911), «Юрий Самарин и его время» (1926), «Далекое и близкое» (1930).
57. Иконников Владимир Степанович (1841—1923) — русский историк. С 1871 г. профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира. Автор исследований «Скептическая школа в русской историографии и ее противники» (1871) и «Опыт русской историографии» (Т. 1. 4.1—2 и Т. 2. Ч. 1—2. 1891—1908).
58. Духинский Франциск (1817—1880) — писатель, из ополяченной малороссийской семьи. После польского восстания 1830 —1831 гг., он эмигрировал во Францию. Был профессором польской школы в Париже. Автор псевдонаучной теории, что «москали» не арийского происхождения, а туранского. Исходя из этого предлагал Западной Европе создать буфер от «москалей» из польского государства, в которое бы входили малорусы и белорусы.
440


59. Котляревский Иван Петрович (1769—1838) — малорусский писатель. В 1796—1808 гг. на военной службе, участник русско-турецкой войны. Во время Отечественной войны сформировал 5-й казачий конный полк. В 1818—1821 гг. — директор Полтавского театра. Автор пьес «Виргилеевой «Энеиды» на малоросский язык переложенный...» (ок.1794), «Наталка Полтавка» (1819) и «Солдат чародей» (1819).
60. Шевченко Тарас Григорьевич (1814—1861) — малорусский писатель, поэт. Богоборец и русофоб.
61. Маслович Василий Григорьевич (1793—1841) — малорусский писатель и поэт.
62. Гулак-Артемовский Петр Петрович (1790—1865) — мало- русский поэт. С 1825 г. — профессор истории и географии Харьковского университета, а в 1841 —1849 гг. — ректор.
63. Чарторийский Адам Ежи (1770—1861) — польский и русский государственный деятель. Член Негласного комитета. В 1804—1806 гг. министр иностранных дел. Во время польского восстания 1830—1831гг. был председателем Национального правительства. Эмигрировал во Францию.
64. Новиков Михаил Николаевич (1777—1822) — декабрист, масон. Правитель канцелярии Малороссийского генерал-губернатора. Племянник знаменитого Н.И. Новикова.
65. Репнин-Волконский Николай Григорьевич (1778—1845) — князь, русский государственный и военный деятель, генерал от инфантерии. Участник Отечественной войны и заграничных походов 1813— 1814 гг. В 1816—1834 гг. — малороссийский генерал-губернатор. Был знаком с Т.Г. Шевченко.
66. Волконский Сергей Григорьевич (1788—1865) — князь, декабрист, генерал-майор.
67. Чацкий Тадеуш Фаддей (1765—1813) — польский общественный деятель. В 1803 г. назначен ревизором училищ Волынской, Подольской и Киевской губерний. Совместно с Г.Коллонтаем основал Кре- менецкий лицей. Покровительствовал этому лицею. Разработал училищный устав 1805 г., утвержденный Александром I. Автор псевдонаучной работы «О названии «Украина» и зарождении казачества» (1801).
68. Коллонтай Гуго (1750—1812) — польский общественный деятель. Один из создателей польской конституции 1791 г. Участник польского восстания 1794 г. Основал Кременецкий лицей. Автор книг «Критический разбор основ истории начала человеческого рода» и «Физическо- моральный порядок».
69. Свидзиньский Кароль (?) (1841—1877) — польский поэт. Участник польского восстания 1863 —1864 гг. В 1866 —1871 гг. жил во Франции. Участвовал в Парижской коммуне 1871 г. После уехал жить в Галицию.
70. Руликовский Эдвард (1825—1900) — польский историк. Тенденциозно описывал историю малорусских земель под властью Речи По- сполитой. Автор книг «Древние дороги и пути на правом берегу Днепра, их историческое значение» (1878), «Этнографичекие записки с Украины» (1879), «Описание Киевского уезда» (1913).
71. Грабовский Михаил (1804—1863) — польский писатель, литературный критик. Писал на малорусские темы, тенденциозно возвеличивал период польского владычества в Малороссии.
72. Сумцов Николай Федорович (1854—1922) — малорусский фольклорист, литературовед. Профессор Императорского Харьковского универ-
29 Заказ 857


ситета с 1888 г. Основные сочинения «О свадебных обрядах. Преимущественно русских» (1881), «Современная малорусская этнография» (4.1—2, 1893—1897).
73. Дашкевич Николай Павлович (1852—1908) — русский историк литературы. Профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира по кафедре истории западноевропейской литературы. Глава исторического общества Нестора Летописца в Киеве. Автор книг «Из истории средневекового романтизма. Сказание о св. Граале» (1876) и «Романтика Круглого Стола в литературах и жизни Запада» (Вып. 1. 1890).
74. Скабичевский Александр Михайлович (1838—после 1905) — литературный критик. Писал во многих либеральных журналах. Автор «Истории новейшей русской литературы» (1891).
75. Чайковский Михаил (1804—1886) — польский писатель. Участник польского восстания 1830—1831 гг. Затем эмигрировал, принял ислам в Стамбуле, под именем Мехмед Садык. В составе турецких войск воевал в Крымскую войну 1853—1856 гг. В 1872 г. амнистирован и вернулся в Россию. Писал на малорусские темы тенденциозно возвеличивая период польского владычества в Малороссии.
76. Залесский Юзеф Богдан (1802—1886) — польский поэт. Участник польского восстания 1830—1831 гг. С 1832 г. жил во Франции. Тематика стихов — малороссийская история и природа.
77. Гощиньский Северин (1801—1876) — польский поэт. Участник польского восстания 1830—1831 гг. С 1838 г. жил во Франции, а с 1872 г. во Львове.
78. Карпинский Францишек (1741 —1825) — польский поэт. Писал религиозные гимны и эротические чувственные песни.
79. Гославский Мауриций (1802—1834) — польский поэт. Писал на малорусские темы. Состоял в тайных обществах. Участник польского восстания 1830—1831 гг. Умер в тюрьме.
80. Сераковский Зыемунт (1826—1863) — польский общественный деятель. В 1857 г. основал тайный союз. Был русским офицером. В 1863 г. возглавил восстание в литовских землях. Был взят в плен и казнен.
81. Квитка-Основьяненко Григорий Федорович (настоящая фамилия Квитка) (1778—1843) — малорусский писатель. В 1817—1828 гг. был уездным предводителем дворянства. Далее председателем харьковской палаты уголовного суда. Автор двухтомных «Малороссийских рассказов» (1834—1837) и романа «Пан Халявский» (1840).
82. Семевский Василий Иванович (1848/1849 —1916) — русский историк, народник. Профессор. Редактор журнала «Голос минувшего».
83. Шилъдер Николай Карлович (1842—1902) — русский историк, генерал-лейтенант. Член-корреспондент Императорской С.-Петербургской Академии Наук (1900). Участник русско-турецкой войны 1877— 1878 гг. С 1886 г. начальник Императорской Николаевской инженерной академии. С 1889 г. —директор Императорской Публичной библиотеки. Автор книг «Граф Э.И. Тотлебен, его жизнь и деятельность» (Т. 1—2. СПб., 1885—1886), «Император Александр I, его жизнь и царствование» (Т. 1—4. СПб., 1904—1905), «Император Павел I. Историко-биографический очерк» (СПб., 1901), «Император Николай I, его жизнь и царствование» (Т. 1—2. СПб., 1903).
84. Стороженко Андрей Владимирович (1857—после 1925) — русский историк, публицист. Получил образование в Катковском лицее


в Москве и в Императорском Киевском университете Св. Владимира. В 1882 г. был редактором «Славянского ежегодника», где помещались научные статьи по славяноведению. Андрея Владимировича привлекала общественная деятельность. Он был главой переяславского земства в 1886— 1892 гг., а с образованием в Киеве Клуба русских националистов вступил в его члены. Читал в Клубе доклады, например «Происхождение и сущность украинофильства» (Доклад Собранию членов Клуба русских националистов в Киеве, 17 ноября 1911 г.), изданный затем отдельной книжкой в Киеве в 1912 г. А.В. Стороженко был в начале XX в. директором 1-й киевской гимназии. Научные интересы А.В. Стороженко как историка распространялись на историю малорусских казаков в Польском государстве XVI—XVII вв., им написано немало очень ценных сочинений по этому вопросу. С 1902 по 1910 г. А.В. Стороженко издавал «Фамильный архив». Был председателем Союза приходских советов г. Киева в 1917 г. Автор книг «Стефан Баторий и днепровские козаки» (1904), «Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям» (1925).
85. Конисский Александр Яковлевич (1836—1900) — малорусский писатель и поэт. Украинофильского направления. Автор книги «Тарас Шевченко-Грушивский. Хроника его жизни» (1898).
86. Эварницкий (Яворницкий) Дмитрий Иванович (1855—1940)— малорусский историк, археолог, филолог. Активный деятель «украинского движения». Академик АН УССР (1929).
87. Липранди Александр Павлович (псевдоним А. Волынец) (даты жизни не известны) — русский политический публицист. Один из крупнейших исследователей национального вопроса в России. В начале XX столетия редактор консервативной газеты «Харьковские ведомости». Автор книг «Как остановить мирное завоевание наших окраин? Немецкий вопрос, сущность и значение его в Юго-Западной России» (1890), «900- летие православия на Волыни» (1892), «“Отторженная возвратах”. Падение Польши и воссодинение Западнорусского края» (1893), «Польша и польский вопрос» (1901), «Возможен ли в России парламентаризм» (1907), «Финляндский вопрос. К столетию присоединения Финляндии к России» (1909), «Инородческий вопрос и наши окраины» (1910), «Нужен ли России парламентаризм?» (1910), «Россия и ее Финляндская окраина» (1910), «Равноправие и еврейский вопрос» (1911), «Германия в России» (1911), «Православный вопрос в Финляндии» (1912), «Польский вопрос в Западной Руси» (1914), «Еврейство и антисемитизм» (1914).
88. Белозерский Василий Михайлович (1825—1899) — малорусский общественный деятель украинофильского направления. Один из организаторов Кирилло-Мефодиевского общества. В 1847 г. арестован и сослан в Петрозаводск. Позднее жил в Петербурге.
89. Головин Александр Васильевич (1821—1886) — русский государственный деятель. В 1848—1859 гг. служил в Главном морском штабе. С декабря 1861 по апрель 1866 г. министр народного просвещения. При нем были введены новые уставы в университетах (1863) и гимназиях (1864) и дан новый цензурный устав (1*865).
90. Анненков Николай Николаевич (1793 или 1800—1865) — русский государственный деятель. Участник русско-турецкой войны 1828— 1829 гг. и польской 1830—1831 гг. В 1842 г. — директор канцелярии военного министерства. В 1854—1855 гг. новороссийский бессарабский генерал-губернатор. В 1855—1862 гг. — государственный контролер. В
29*


1862—1865 гг. — киевский, подольский и волынский генерал-губернатор.
91. Исидор (Никольский) (1799—1892) — церковный деятель, богослов. С 1858 г.— митрополит Киевский. С 1860 г. — митрополит Новгородский и С.-Петербургский.
92. Валуев Петр Александрович (1814—1890) — граф, русский государственный деятель. В 1853—1858 гг. курляндский губернатор. В 1858—1860 гг. директор 2 департамента Министерства государственных имуществ. В 1861 —1868 гг. управляющий делами Комитета министров и в том же году министр внутренних дел. В 1872—1877 гг. министр государственных имуществ. В 1877—1881 гг. председатель комитета министров. Автор «Дневника».
93. Михальчук Константин Петрович (1840—1914) — малорусский языковед украинофильского направления. Автор книг «Наречия, поднаречия и говоры Южной России в связи с наречиями Галичины» (1877), «К южноукраинской диалектологии» (1896).
94. Чубинский Павел Платонович (1839—1884) — малорусский этнограф и фольклорист украинофильского направления. В 1862 г. в ссылке в Архангельске. В 1869—1870 гг. возглавлял этнографические экспедиции по Малороссии, результатом которых явились «Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край» (Т.1—7, 1872—1879). Автор книги «Очерк народных юридических обычаев и понятий в Малороссии» (1869).
95. Дебогорий-Мокриевич Владимир Карпович (1848—1926) — революционный народник. Бежал после суда и эмигрировал из России.
96. Кропивницкий Марк Лукич (1840—1910) — малорусский драматург, актер, режиссер. В 1862—1863 гг. был вольнослушателем Киевского университета. В 1861—1871 гг. служил в канцеляриях, в Бобринце и Елизаветграде. Сам создавал и участвовал в созданиях театральных трупп в Малороссии.
97. Старицкий Михаил Петрович (1840—1904) — малорусский писатель украинофильского направления. Переводил на «украинский язык» Андерсена, Лермонтова, Шекспира. Принимал активное участие в киевском литературно-артистическом обществе. Ставил пьесы на малорусские темы. Автор романов «Богдан Хмельницкий» (трилогия «Перед бурей» (1894), «Буря» (1896) и «У пристани» (1897), «Разбойник Кармелюк» (1903).
98. Лысенко Николай Витальевич (1842—1912) — малорусский композитор. Собирал и обрабатывал малорусские песни. Написал оперы «Рождественская ночь» (1873—1882), «Утопленница» (1883), «Наталка Полтавка» (1889), «Энеида» (1911).
99. Садовский Николай Карпович (настоящая фамилия Тобилевич) (1856—1933) — малорусский актер, писатель, режиссер. Участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг. В 1878—1880 гг. учился в киевской и одесской военных школах. В 1881 г. демобилизовался из армии и стал актером. В 1920 г. эмигрировал в Польшу. Возвратился в 1926 г.
100. Иосиф II (1741—1790) — император Священной Римской империи германской нации, из династии Габсбургов. Провел секуляризацию монастырских земель и отменил личную зависимость крестьян. Вследствие разделов Польши и Австрии в его правление отошли Галиция (1772) и Буковина (1774).
101. Лодий Петр Дмитриевич (1764—1829) — русский философ. Автор книги «Логические наставления...» (1815).
444


102. Лозинский Владислав (1843 — после 1915) — польский писатель. Писал исторические повести и романы, а с конца 1880-х гг. занялся историей и археологией.
103. Добровский Иосеф (1753—1829) — чешский деятель культуры, филолог. Один из чешских «будителей».
104. Копитар Варфоломей (1780—1844) — австрийский филолог- славист, по национальности словенец. Собиратель древнеславянских памятников. С 1844 гг. директор Венской придворной библиотеки. Автор книги «Грамматика славянского языка Крайны, Каринтии и Штирии» (1808). Собрание сочинений издано на немецком языке в 1857 г.
105. Зубрицкий Денис Иванович (1777—1862) — русский историк, «русофил», этнограф. Автор книги «История древнего Галицко-Русского княжества» (Ч. 1—3, 1852—1855).
106. Шашкевич Маркиан Семенович (1811—1843) — русский писатель. Возглавлял львовский кружок «Руська троица», в который входили Я.Головацкий и И.Вагилевич. Был священником. Выступал против введения латинского алфавита.
107. Головацкий Яков Федорович (1814—1888) — русский поэт, филолог, славянофил. Профессор Львовского университета. С 1849 г. ректор. Член кружка «Руська троица». В 1867 г. переехал в Россию. Автор книг «Грамматика русского языка» (1849), «Народные песни Галицкой и Угорской Руси» (Кн. 1—4, 1878), «Из настоящих и давних времен» (1883), «Географический словарь западнославянских и югославянских земель и прилежащих стран» (1884), «Монастыри Юго-Западной России вообще и Креховский монастырь» (1885), «На каком пространстве земного шара господствует Православие и употребляется славянорусская азбука» (1887).
108. Василевич Иван Николаевич (1811—1866) — малорусский поэт, филолог. Член кружка «Руська троица». Подвергался преследованиям униатов и австрийского правительства.
109. Караджич Вук Стефанович (1787—1864) — преобразователь сербской литературы. Участвовал в восстании Карагеоргия 1804 г. В Белграде стал учителем основной школы. В 1813 г. удалился в Вену, где сошелся с Копитаром. Занимался грамматикой народного сербского языка. Его деятельность привела к расколу в сербской литературе, из-за вводимого им нового правописания, сближавшего сербское письмо с латинским.
110. Погодин Михаил Петрович (1800—1875) — русский историк, публицист, панславист. В 1835—1844 гг. — профессор кафедры русской истории Императорского Московского университета. Издавал журналы «Московский вестник» (1827—1830) и «Москвитянин» (1841 — 1856).
111. Вовчок Марко (настоящие имя и фамилия — Мария Александровна Вилинская-Маркович) (1833—1907) — малорусская писательница.
112. Климович Ксенофонт Григорьевич (1835—1881) — малорусский писатель, переводчик. Был редактором львовских журналов «Мета» (1863—1865) и «Основа» (1872).
113. Лебединцев Феофан Гаврилович (?—1887) — русский общественный деятель. Окончил Киевскую Духовную академию. Будучи профессором этой академии, сыграл решающую роль в основании «Руководства для сельских пастырей». Редактировал издание в 1860—1863 гг. В
445


1864—1882 гг. был начальником холмской учебной дирекции. В 1882 гг. основал журнал «Киевская старина».
114. Павлик Михаил Иванович (1853—1915) — малорусский писатель украинофильского направления. Учился, но не окончил Львовский университет. Занимался революционной деятельностью в Австро- Венгрии. Вместе с Иваном Франко издавали журналы «Товариш», «Громадський друг», «Народ», газету «Хлібороб».
115. Стефаник Василий Семенович (1871 —1936) — малорусский писатель, поэт. Окончил Краковский университет. Был депутатом австрийского парламента^ 1908—1918 гг. Автор сборника новелл «Земля» (1926).
116. Мартович Лесь (Алексей) Семенович (1871 —1916) — мало- русский писатель.
117. Гнатюк Владимир Михайлович (1871 —1926) — малорусский фольклорист, этнограф украинофильского направления. Окончил Львовский университет в 1898 г. С 1898 г. секретарь Научного общества им. Шевченко. Один из редакторов «Літературно-наукового вістника». Автор сочинения «Этнографические материалы из Угорской Руси» (Т. 1—6, 1897—1911), «Украинская народная словесность» (1916).
118. Смаль-Стоцкий (1859 — ?) — профессор малорусского языка и литературы в Черновицком университете на Буковине. Печатал работы по-немецки и по-малорусски.
119. Равита Францишек (настоящая фамилия Гавронский) (1845— 1930) — польский историк, писатель. Автор тенденциозных исследований «История гайдамацких движений» (1899—1901), «Богдан Хмельницкий» (1908—1909) и «Украинская казатчина в Речи Посполитой» (1923).
120. Брикнер Александр (1856 — после 1891) — немецкий славист. Учился во Львовском университете. Профессор славянских языков в Берлинском университете.
121. Корсаков Дмитрий Александрович (1843—1920) — русский историк. Окончил Казанский университет. Автор книг: «Меря и Ростовское княжество» (1872), «Воцарение императрицы Анны Иоанновны» (1880).
122. Иловайский Дмитрий Иванович (1832—1920) — русский историк и публицист. Автор книг «История Рязанского княжества» (1858), «Гродненский сейм 1793 года» (1870), «Разыскания о начале Руси» (1876), «История России» (Т. 1—5. 1876—1905). Издатель газеты «Кремль». Автор классических учебников по русской, античной и западноевропейской истории.
123. Линниченко Иван Андреевич (1857—1926) — русский историк. Был профессором в Императорском Новороссийском университете в Одессе. За свои исторические труды он был избран членом-коррес- пондентом Петербургской Академии Наук в 1913 г. Автор книг «Взаимные отношения Руси и Польши до половины XIV столетия. Исследование. Часть 1. Русь и Польша до конца XII века» (1884), «Черты из истории сословий в Юго-Западной (Галичской) Руси XIV—XV вв. Исследование» (1894).
124. Грушевский Александр Сергеевич (1877—1943) — украинский историк, литературовед, этнограф. Брат М.С. Грушевского. Окончил историко-филологический факультет Императорского Киевского университета Св. Владимира. С 1908 г. преподавал в Императорском Новороссийском университете. Активный участник создания первого Украинско-


го народного университета в Киеве, где был приват-доцентом, а потом профессором. В 1917 г. возглавил Библиотечно-архивный отдел при Департаменте искусств Генерального секретариата дел образовательных Украинской Центральной Рады. В 1939 г. осужден на 5 лет ссылки в Павлодар (Казахстан), где и умер.
125. Витте Сергей Юльевич (1849—1915) — граф, русский государственный деятель. В 1892 г. министр путей сообщений. В 1892—1906 гг. — министр финансов. Председатель Комитета министров с 1903 г., а в 1905—1906 гг. — председатель Совета министров.
126. Заленский Владимир Владимирович (1847—1918) — русский зоолог. Академик Императорской С.-Петербургской АН (1897).
127. Лаппо-Данилевский Александр Сергеевич (1863—1919) — русский историк, археолог. Академик Императорской С.-Петербургской АН (1899).
128. Ольденбург Сергей Федорович (1863—1934) — русский востоковед. Академик Императорской С.-Петербургской АН (1900).
129. Фаминцын Андрей Сергеевич (1835—1918) — русский физиолог растений. Академик Императорской С.-Петербургской АН (1884).
130. Фортунатов Филипп Федорович (1848—1914) — русский языковед. Профессор Императорского Московского университета (1884— 1902). Академик Императорской С.-Петербургской АН. Автор книг «Об ударении и долготе в балтийских языках» (1895), «Сравнительная морфология индоевропейских языков» (1897—1901).
131. Будилович Антон Семенович (1846—1908) — русский филолог-славист, публицист. Кончил Литовскую духовную семинарию. В 1863 г. поступил на историко-филологический факультет Императорского С.- Петербургского университета. По окончании его в 1867 г. он остается при университете для приготовления к профессорскому званию по славянской филологии под руководством профессора И.И. Срезневского и профессора В.И. Ламанского. С 1869 г. — приват-доцент славянских наречий в С.-Петербургской Духовной академии. С 1871 г. — преподаватель славянских наречий в С.-Петербургском историко-филологическом институте. Защитил магистерскую диссертацию «Исследование языка древнеславянского перевода XIII слов Григория Богослова, по рукописи Императорской Публичной библиотеки XI века» в 1871 г. В 1872— 1875 гг. — в научной командировке по славянским странам и областям. В 1875—1881 гг. — ординарный профессор Историко-филологического института князя Безбородко по русско-славянской филологии. С 1881 г. — профессор кафедры русского и церковнославянского языков Императорского Варшавского университета. Член-корреспондент С.-Петербургской АН. В 1892—1901 гг. — ректор и профессор кафедры сравнительной грамматики славянских наречий Императорского Юрьевского университета. В 1899 г. получил звание заслуженного профессора. С 1901 г. член Совета министерства народного просвещения. Член Сербской королевской академии. Член Русского собрания. Был членом монархической Партии правового порядка. Был членом Русского окраинного общества, ставившего своею целью борьбу с сепаратизмом в Империи. В 1907— 1908 гг. — редактор-издатель газеты «Московские ведомости». Автор книг «Ломоносов как писатель» (1871), [совм. с Норанович А.П.] «Чехия и Моравия» (1871), «Первобытные славяне в их языке, быте и понятиях по данным лексикальным. Исследования в области лингвистической палеонтологии славян» (Ч. I. Вып. 1—2. 1878, Ч. II. Вып. 1. б. г.), «Очерки
447


из церковной истории западных славян» (1880), «Несколько мыслей о грекославянском характере деятельности свв. Кирилла и Мефодия» (1885), «Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы» (Т. 1—2, 1892), «Культурная деятельность народов греко-славянского мира» (1896), «Несколько замечаний о научной постановке славянской истории, ее объеме, содержании и периодах» (1898), «Историческая заметка о русском Юрьеве старого времени в связи с житием Св. Исидора и 72 юрьевских мучеников» (1901), «К вопросу о племенных отношениях в Угорской Руси» (1904), «Академия Наук и реформа русского правописания» (1904), «Об отношении народного к общегражданскому, в связи с идеей русского национального единства» (1904), «Наука и политика» (1905), «Вопрос об окраинах России в связи с теорией самоопределения народностей и требованиями государственного единства» (1906), «О единстве русского народа» (1907), «Может ли Россия отдать инородцам свои окраины?» (1907).
132. Парфений (Левицкий) (1858 — после 1911) — архиепископ с 1911 г. Окончил Киевскую Духовную академию. В 1894 г. пострижен в монашество. Преподавал в духовных учебных заведениях. В 1899 г. хиротонисан во епископа. В 1908 г. перемещен на Тульскую кафедру.
133. Коковцев Павел Константинович (1861 —1942) — русский семитолог. Академик Императорской С.-Петербургской АН (1912).
134. Ефименко Александра Яковлевна (1848—1918) — малорусский историк украинофильского направления. В 1907—1917 гг. возглавляла кафедру русской истории на женских курсах, а также преподавала историю Малороссии. Первая женщина в России — почетный доктор наук (1910). Автор книг «Южная Русь. Очерки, исследования и заметки» (Т. 1—2, 1905), «История украинского народа» (Вып. 1—2, 1906).
135. Короленко Владимир Галактионович (1853—1921) — русский писатель, публицист.
136. Коцюбинский Михаил Михайлович (1864—1913) — малорусский писатель. Учительствовал в 1891—1892 гг. В 1892—1897 гг. работал во филоксерной комиссии в Бессарабии и Крыму. С 1898 г. земский деятель в Чернигове. В 1906—1908 гг. председатель общества «Просвита» в Чернигове. Главное сочинение повесть «Fata morgana» (Ч. 1—2, 1907—1910).
137. Винниченко Владимир Кириллович (1880—1951) — один из идеологов малороссийкого сепаратизма, лидер украинской социал-демократической рабочей партии, писатель. В 1907—1914 гг. — в эмиграции. В 1917 г. один из руководителей Центральной Рады Украины, председатель ее правительства — Генерального секретариата. В ноябре 1918 — феврале 1919 г. председатель Директории. С 1920 г. — в эмиграции. Автор романов «Зов предков» и «На весах жизни».
138. Гребенка Евгений Павлович (1812—1848) — малорусский писатель, поэт. С 1834 г. жил в Петербурге, преподавал русский язык и литературу. Автор сборника басен «Малороссийские приказки» (1834).
139. Левицкий Иван Семенович (Нечуй — литературный псевдоним) (1838—1918) — малорусский писатель. Преподавал в Полтавской духовной семинарии, в гимназиях Калиша, Седлица, Кишинева. После отставки жил в Киеве. Автор повести «Гетман Иван Выготский» (1899) и романа «Князь Иеремия Вышневецкий» (1897).
140. Крымский Агафангел Ефимович (1871—1942) — малорусский писатель, поэт и востоковед. Академик УССР (1918).


141. Леся-Украинка (настоящее имя, отчество и фамилия — Лариса Петровна Косач-Квитка) (1871—1913) — малорусская поэтесса, переводчица. В 1900-е гг. работала преимущественно в жанре драмы. Лучшей драмой считается «Лесная песня».
142. Сагайдачний Петр Кононович (?—1622) — гетман мало- русского реестрового казачества. Командовал казачьими походами против Турции и Крымского ханства в начале XVII в. В 1616 г. брал штурмом Синоп и Трапезунд. В Хотинской войне 1620—1621 гг. вместе с польскими войсками нанес поражение турецкому войску. Участвовал в походе королевича Владислава на Москву в 1618 г. А в 1620 г. предлагал русскому Царю принять казаков на русскую службу. Желая укрепить Православие, вступил со всем Запорожским войском в Киевское братство.
143. Лепкий Богдан Сильвестрович (1872—1941) — малорусский писатель, поэт украинофильского направления. Автор тенденциозного романа «Мазепа» (1926) и сочинения «Очерк истории украинской литературы», проникнутого сепаратистскими идеями.
144. Семенов-Тянь-Шанский Петр Петрович (1827—1914) — русский географ, статистик, путешественник. Почетный член Императорской С.-Петербургской АН (1873).
145. Шафонский Афанасий Филимонович (1740—1811) — мало- русский экономист, этнограф, врач. Старший доктор Московского генерального госпиталя.
146. Гиляров-Платонов Никита Петрович (1824—1887) — русский публицист, славянофил. В 1848—1854 гг. был бакалавром Московской Духовной академии по кафедрам герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах. В 1856—1863 гг. — член московского цензурного комитета. В 1862—1863 гг. чиновник особых поручений при министре народного просвещения. В 1867 г. оставил службу и занялся издательской деятельностью. С 1867 по 1887 г. издавал ежедневную газету «Современные Известия», а в 1883—1884 гг. издавал еженедельный журнал «Радуга». Автор воспоминаний «Из пережитого» (1886).
147. Бреалъ Мишель (1832 — после 1910) — французский филолог. С 1862 г. — профессор сравнительной грамматики в College de France. В 1879—1888 гг. состоял главным инспектором высших учебных заведений.
148. Рамбо Альфред (1842—1905) — французский историк. Профессор.
149. Дистервег Фридрих Адольф Вильгельм (1790—1866) — немецкий педагог, сторонник Песталоцци. С 1832 по 1847 г. директор берлинской семинарии, готовившей учителей. Основное сочинение «Weqeweiser zur Bildunq fur deutsche Lehrer» (1834).
150. Верхарн Эмиль (1855—1916) — бельгийский поэт и драматург.
151. Метерлинк Морис (1862—1949) — бельгийский драматург, поэт. Лауреат Нобелевской премии (1911).
152. Колесса Александр Михайлович (1867—1945) — малорусский литературовед, языковед украинофильского направления. Профессор Львовского университета с 1898 г. и Карлова университета в Праге. Автор книг «Южно-Волынское городище и городищенские рукописные памятники XII—XVI вв.» (4.1—4, 1923—1927), «Главные направления и методы в исследованиях украинского фольклора» (1927).


153. Каразин Василий Назарович (1773—1842) — русский общественный деятель. Основатель Императорского Харьковского университета (1805).
154. Ковалевский Максим, Максимович (1851—1916) — русский историк, юрист и социолог. В 1878—1887 гг. профессор Императорского Московского университета. В 1887—1905 гг. — в эмиграции. В 1905— 1916 гг. профессор Императорского С.-Петербургского университета. Автор книг «Происхождение современной демократии» (Т. 1—4, 1895— 1897) и «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства» (Т. 1—3, 1898—1903).
155. Возможно имеется в виду Пичета Владимир Иванович (1878— 1947) — малорусский историк. Академик АН СССР (1946).
156. Сперанский Михаил Несторович (1863 — после 1917) — русский историк литературы. Профессор русской словесности Нежинского историко-филологического института. Автор книг «Из истории отреченный книг» (1899) и Курса истории русской литературы.
157. Муромцев Сергей Андреевич (1850—1910) — русский юрист. Окончил Императорский Московский университет, где впоследствии был профессором на кафедре римского права до 1884 г. В 1880—1881гг. — проректор Императорского Московского университета. Далее состоял присяжным поверенным. В 1879—1892 гг. редактор «Юридического вестника». В 1880—1899 гг. председатель Московского юридического общества. Председатель I Государственной Думы. Один из основателей и лидеров кадетской партии, член ее ЦК. В 1906—1910 гг. профессор гражданского права Императорского Московского университета. Автор книг «О консерватизме в римской юриспруденции» (1875), «Очерки общей теории гражданского права» (1877), «Определение и основное разделение права» (1879), «В первые дни министерства графа Лорис-Меликова» (1881), «Гражданское право Древнего Рима» (1883), «Рецепция римского права на Западе», «Что такое догма права?» (1885), «Учение немецких юристов в образовании права», «Основы гражданского права. Человек и общество» (1908), «Статьи и речи» (вып. I—V, 1910).
158. Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич (1853—1920)— русский литературовед, языковед. Почетный член Императорской С.-Петербургской АН (1907).
159. Бехтерев Владимир Михайлович (1857—1927) — русский невролог, психиатр, психолог.
160. Рот Владимир Карлович (1848—1916) — русский невропатолог.
161. Погодин Александр Львович (1872—1947) — русский историк, филолог-славист. С 1919 г. — в эмиграции.
162. Стахович Михаил Александрович (1862—1923) — либеральный политический деятель. Во время русско-японской войны 1904— 1905 гг. — уполномоченный Красного Креста. В 1905 г. вступил в партию «Союз 17-го октября», член ее ЦК. В 1906 г. вышел из партии октябристов и стал одним из организаторов Партии мирного обновления. Депутат I и II Государственных Дум. Член Государственного Совета. После Февральской революции назначен финляндским генерал-губернатором. После Октябрьской революции эмигрировал.
163. Родичев Федор Измайлович (1853—1932) — русский земский деятель, юрист. В марте — мае 1917 г. — министр Временного правительства по делам Финляндии. Эмигрант.
450


164. Донцов Дмитрий Иванович (настоящая фамилия Щелкоперов, по происхождению великоросс) (1883—1973) — идеолог украинского сепаратизма. В начале своей деятельности он, как большинство деятелей «украинства», был социал-демократ. Эмигрировал в 1907 г. сначала во Львов, а затем в Вену. В 1914 г. стал первым главою «Союза освобождения Украины», руководя во время Первой мировой войны украинским бюро прессы в Берлине (1914—1916). Организации были на содержании Германского правительства. Печатался в «Ukrainische Rundschau» («Украинское обозрение» на немецком языке). Во время правления гетмана Скоропадского был руководителем Украинского телеграфного агентства. С 1921 г. поселился во Львове. Издавал разные украинские журналы, печатаясь в немецкой, швейцарской и польской прессе. В 1939 г. эмигрировал в Румынию, а с 1947 г. переселился в Канаду. Здесь он преподавал в Монреальском университете «украинскую» литературу. Автор книг «Міжнародне положення Украіни і Росія» (1918), «Підстави нашоі політики», «Націоналізм» (1926), «Хрестом і мечем. Твори» (1967).
165. Балашев Петр Николаевич (1871 — после 1927) — русский умеренно правый политический деятель. Один из лидеров Всероссийского национального союза. Депутат III и IV Государственных Дум. После революции в эмиграции.
166. Здзеховский Мариан (1861 — после 1930) — польский политический деятель. Профессор по кафедре славянской филологии и сравнительной литературы Краковского университета. Борец за польскую автономию и модернизацию католичества. Автор книг «Очерк из психологии славянского племени (под псевд. М.Урсин, 1887), «Байрон и его век», «Религиозно-политические идеалы польского общества» (1896).
167. Бессель Николай Христианович (1837—1906) — русский педагог. В начале 1860-х г. редактор журнала «Учитель», в 1864—1882 гг. редактор журнала «Педагогический сборник» и в 1885—1900 гг.— журнала «Задушевное слово». Автор книг «Руководство к преподаванию общеобразовательных предметов» (1873—1874), «Профессиональные школы и обучение ремеслам» (1881).
168. Ушинский Константин Дмитриевич (1824—1870) — русский педагог. В 1846—1849 гг. профессор Ярославского Демидовского лицея. С 1854 г. преподаватель Гатчинского сиротского института. В 1859—1862 гг. — инспектор Смольного института. В 1862—1867 гг. изучал педагогические системы за границей. Автор книг «Детский мир и Хрестоматия» (1861) и «Родное слово» (1864).
169. Багалей Дмитрий Иванович (1857—1932) — малорусский историк. В 1883 г. приват-доцент, с 1887 г. — профессор кафедры русской истории, в 1906—1910 гг. — ректор Императорского Харьковского университета. В советское время был академиком (1919) и вице-президентом АН УССР. Автор книг «Очерки по истории колонизации степной окраины Московского государства» (1887), «Очерк украинской историографии» (Т. 1. Вып. 1—2. 1923—1925).
170. Стороженко Алексей Петрович (1805—1874) — малорусский поэт. Служил в русской армии в 1824—J. 850 гг. Далее был до 1868 г. чиновником при разных генерал-губернаторах. Автор «Украинских рассказов» (Т. 1—2, 1863).
171. Шептицкий Андрей (1865—1944) — глава греко-католической церкви с 1900 г., митрополит. Активный деятель отторжения Малороссии от России.
451


172. Маклаков Василий Алексеевич (1870—1957) — либеральный политический деятель, адвокат. Один из лидеров партии кадетов, член ее ЦК. Был депутатом II—IV Государственных Дум. С 1917 г. — в эмиграции. Масон. Автор книг «Завоевание Англии норманнами» (1898), «Ф.Н. Плевако» (1911), «Л.Н. Толстой как общественный деятель» (1912), «Толстой и большевики» (1921), «О Льве Толстом» (1929), «Власть и общественность на закате Старой России» (Т. 1—3, 1930), «Первая Государственная Дума. Воспоминания современника» (1939), «Вторая Государственная Дума. Воспоминания современника» (б. г.), «Из воспоминаний» (1954).
173. Милюков Павел Николаевич (1859—1943) — русский политический деятель, историк. С 1886 г. — приват-доцент Императорского Московского университета. В 1895 г. уволен из университета. В 1897— 1899 гг. жил в Болгарии. В 1902—1905 гг. путешествовал по миру, читая лекции. Один из организаторов журнала «Освобождение» с 1902 г. С 1905 г. — фактический глава кадетской партии, а с 1907 г. — председатель ее ЦК. Редактор газеты «Речь» с 1906 г. Депутат III и IV Государственных Дум. С 1918 г. — в эмиграции. Редактор журнала «Последние новости». Автор книг «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого» (1892), «Главные течения русской исторической мысли» (1897), «Очерки по истории русской культуры» (Ч. 1—3, 1896—1903), «Россия и ее кризис» (1905), «Вторая Дума» (1908), «Балканский кризис и политика А.П. Извольского» (1910), «Вооруженный мир и ограничение вооружений» (1911), «Год борьбы» (1911), «Большевизм: международная опасность» (1920), «История второй русской революции» (Вып. 1—3, 1921—1924), «Национальный вопрос (Происхождение национальности и национальный вопрос в России)» (1925), «Россия на переломе: большевистский период русской революции» (Т. 1—2, 1927), «Воспоминания. 1859—1917» (Т. 1—2, 1990).
174. Туган-Барановский Михаил Иванович (1865—1919) — русский экономист, историк. В 1917—1918 г. — министр финансов Украинской Центральной Рады.
175. Адрианова-Перепгц Варвара Павловна (1888—1972) — советский литературовед, академик. Жена академика Перетца В.Н.
176. Дмовский Роман Валентинович (1864 — после 1917) — польский политический деятель и публицист. Окончил Варшавский университет. В 1892—1893 гг. сидел в варшавской тюрьме по политическому делу. В 1895 г. переселился в Австрию. Вернувшись в русскую часть Польши, стал лидером народно-демократической партии. В 1907 г. был избран во И, а затем и в III Государственную Думу, где был председателем польского коло. В 1909 г. он снял с себя депутатские полномочия. Автор книги «Германия, Россия и польский вопрос» (1909).
177. Крамарж Карел (1860—1937) — чешский государственный деятель. С 1890-х гг. один из лидеров партии младочехов. В 1891 — 1914 гг. депутат австрийского рейхсрата. Был русофилом, поэтому в 1915 г. был обвинен в измене и арестован. В 1917 г. был амнистирован. В июле 1918 возглавил чешский национальный комитет. В 1918—1919 гг. премьер-министр чешского правительства. В 1920—1931 гг. депутат чехословацкого парламента. В 1934 г. возглавил фашистскую партию «Национального объединения».
178. Филевич Иван Порфиръевич (1856—1913) — русский историк и политический публицист. Профессор Императорского Варшавского
452


университета по кафедре русской истории с 1890 г. Участник монархических съездов. Член Русского собрания. Автор книг «Несколько дней в Львове и его окрестностях» (1885), «Борьба Польши и Литвы-Руси за Галицко-Владимирское наследство» (1890), «Вопрос о воссоединении западнорусских униатов в его новейшей постановке» (1891), «Польша и польский вопрос» (1894), «Угорская Русь и связанные с нею вопросы и задачи русской исторической науки» (1894), «История Древней Руси. Т. I. Территория и население» (1896), «Вопрос о двух русских народностях и «Киевская старина»» (1902), «По поводу теории двух русских народностей» (1902), «Из истории Карпатской Руси. Очерки галицко- русской жизни с 1772 г. (1848—1866)» (1907).
179. Милль Джон Стуарт (1806—1873) — английский философ, экономист. В 1823—1858 гг. служил в Ост-Индской компании. Автор книг «Система логики» (Т. 1—2, 1843), «Основания политической экономии и некоторые приложения их к социальной философии» (1848), «Ути- литарианизм» (1863), «Рассмотрение философии сэра Вильяма Гамильтона» (1865), «Огюст Кокт и позитивизм» (1865).
180. Нидерле Любор (1865—1944) — чешский историк-славист, археолог. Профессор Пражского университета. Основной труд «Славянские древности» (Т. 1—4, 1902—1934).
181. Петлюра Симон Васильевич (1879—1926) — один из лидеров украинской социал-демократической рабочей партии. В 1917 г. был одним из руководителей украинской Центральной Рады, будучи генеральным секретарем (министром) по военным делам. В ноябре 1918 г. участвовал в организации правительства, а с февраля 1919 г.— глава Директории (правительство) Украины. Летом 1920 г. бежал за границу.
182. Новосильцев Николай Николаевич (1761—1836) — граф, русский государственный деятель. Участник войны со Швецией в 1788— 1790 гг. Участник подавления польского восстания в 1794 г. Участник дворцового переворота в 1801 г. Член Негласного комитета. С 1804 г. выполнял различные дипломатические поручения. С 1813 по 1831 г. служил в Царстве Польском. С 1831 г. — член Государственного Совета. С 1832 г. — председатель Государственного Совета и Комитета министров.
183. Добрянский-Сочуров Адольф Иванович (1817—1901) — га- лицко-русский деятель, русофил. Из-за своих симпатий бежал из Венгрии в Галичину, откуда вернулся в 1849 г. вместе с русскими войсками. В 1864 г. основал в Униваре «Общество Св. Василия Великого», издававшее книги для церкви и школы. Встав во главе общества, он руководил его газетой «Свет» (1867—1870). В 1882 г. был посажен в тюрьму по обвинению в государственной измене, но был оправдан. Автор книг «Проект политической программы для Руси австрийской» (1871), «Патриотические письма» (1873), «Апелляция к папе Льву XIII русского униатского священника... Иоанна Наумовича» (1883), «О современном религиознополитическом положении австро-угорской Руси» (1885), «Взгляд А.И. Добрянского на вопрос об общеславянском языке» (1888), «Календарный вопрос в России и на Западе» (1894), «Плоды учения графа Л.Н. Толстого» (Кн. 1—2. 1896), «Куда мы дошли?» (1898), «Суждение православного галичанина о реформе русского церковного управления, проектируемого русскими либералами нашего времени» (1899).


История «украинского» сепаратизма после 1912 года и до середины XX столетия
Дополнение к истории«украинского»сепаратизма, изложенного в книге С.Н. Щеголева
История «украинства» до 1912 года глубоко и подробно исследована в прочитанной Вами книге С.Н. Щеголева. Данное же послесловие лишь постарается коротко осветить историю и смысл развития «украинства» после 1912 года...
Радикальные «сознательные украинцы» еще в начале XX столетия выражали в самых агрессивных формах свой антируссизм. Один из главнейших «украинских» националистов Михновский (кстати, называвший свою концепцию «национал-социализмом») даже отправил открытое письмо имперскому министру внутренних дел Сипягину, где сформулировал стратегическую линию «украинства». «Украинская нация, — писал он, — должна сбросить господство чужестранцев [русских? — .М.С.]..., хотя бы зашаталась вся Россия..., хотя бы пролились реки крови!»*
Эти угрозы не остались только угрозами, хотя для их реализации «украинцы» и сыграли несамостоятельную роль, традиционно отводимую предателям и отщепенцам. Здесь уместно указать на пример главного «украинского героя» — Мазепу, анафематствованного Православной Церковью за свое предательство. Его деятельность, превозносимая «украинской» историографией как самостоятельная политика, направленная на независимость «Украины», на деле была лишь метанием человека, потерявшего совесть и готового искать личной выгоды у любой силы (поляки, шведы, турки, русские), боровшейся тогда за русские земли Малороссии. «Гетман Мазепа, — говорит его биограф профессор Н.И. Костомаров, — держался только могуществом московской власти; для малороссиян это был польский пан... и всегда было много таких, которые были бы рады, если бы только узнали, что царь его сменяет... При таком настроении народных умов и чувствований неудивительно, что, как только стало известным, что Мазепа отступил к шведской стороне, неприязненной царю, так тотчас же последовали челобитные, заявлявшие о преданности малороссиян московскому пре-
* Міхновський. Відкритий лист до російського міністра внутрішних справ Сіпягина //Самостійна Украіна. Збірка. Львів, 1991. С. 21.
454


столу, и притом не только из того края, где уже находились великороссийские ратные силы, но и из таких полков, где их еще не было, следовательно, нельзя признавать их только действием страха» (Костомаров. Мазепа. С. 345—347).
Гонения в Австрии на русское движение продолжались все начало XX столетия, и в них ведущую (провоцирующую роль) играли «украинские» деятели. Так, в 1912 году председатель «украинского» клуба (Австрийского парламента) доктор Кость Левицкий во время заседаний делегаций внес от имени своего клуба военному министру интерпеля- цию (запрос) следующего содержания: «Известно ли Вашему Превосходительству, что в Галиции существует много русофильских бурс (общежитии) для учащейся молодежи, воспитанники которых получают право одногодичной военной службы и достигают офицерского чина? Как выглядят шансы войны, если в армии, среди офицеров, есть столько врагов- русофилов? Известно ли Вашему Превосходительству, что среди населения крутится масса русофильских шпионов, которые кишмя кишат, а рубли катятся между народом? Что намерены сделать Ваше Превосходительство, чтобы на случай войны обеспечиться перед русофильской работой, которая между народом так расширяется?»
Тем самым австрийские власти приглашались к репрессиям против «русофилов», которые, конечно, не заставили себя ждать. В 1913 году австро-венгерские власти инсценировали «шпионский процесс», обвиняя нескольких видных «русофилов» (Бендасюк, Колдра, Сандович, Гудима) в государственной измене. Но несмотря на давление австрийского правительства, все обвиняемые были оправданы. Начавшаяся же вскоре Первая мировая война (1914—1918) явилась той мировой катастрофой, в круговороте событий которой «украинство» нашло применение своим силам в процессе разрушения Российской Империи.
Позицию «украинства» ярко выразил Семен Петлюра. «Трудно возвратить, — поучал он своих соратников, — потерянную [? — прим. М.С.] государственность только с помощью своих собственных сил. Лозунг «ориентации только на собственные силы», если оценивать его в свете исторического опыта, является предложением без содержания и самообманом, которым может пользоваться кто угодно... Нужно найти для украинских государственных интересов среди влиятельных международных сил такие, которые бы можно было заинтересовать идеей украинской государственности и которые имели бы реальную выгоду от этого для себя, то ли политическую, то ли материальную» (Цит. по Чередниченко В.П. Анатомия предательства. Киев, 1983. С. 36).
И такие силы конечно же легко нашлись. Да, собственно, «украинство» их даже и не искало. Эти «влиятельные международные силы»* сами были крайне заинтересованы в появлении и развитии сепаратизма в среде русского народа.
«Влиятельным международным силам», даже если бы «украинства» не было (а его до той поры практически и не было), надо было
* Кроме крупных государств Европы и Америки в это понятие необходимо включить и масонские, и просто революционные международные организации. Кстати сказать, практически все главные деятели «украинства» были масонами: М.С. Грушевский и С.А. Ефремов входили в киевскую ложу «Правда»; В.Н. Науменко входил в киевскую же ложу «Заря» и т.д. (См. соответствующие страницы книги Миху- тиной И.В. Украинский вопрос в России (конец XIX — начало XX века). М., 2003. С. 120, 121).
455


бы его изобрести. Что совсем не глупые «силы» и продемонстрировали на рубеже XIX—XX веков. Правительства Германии и Австро-Венгрии всячески направляли и поддерживали «украинское движение», деятельность которого соответствовала внешнеполитической экспансии немецких империй на Восток. Так, германский рейхсканцлер Т.Бетман-Голь- вег сформулировал стратегию в отношении России в таких словах: «Освобождение угнетенных народов России, оттеснение русского деспотизма к Москве». При германском командовании был создан «Отдел по освобождению» во главе с Б.Гуттен-Чапским, который заведовал сепаратистскими движениями в России.
Само «украинское движение» ко времени начала Первой мировой войны радикализировалось, перейдя от изучения и культивирования южнорусских этнографических особенностей к политике на расчленение России. Наиболее радикально выступили на этом поле австрийские украинские партии. В самом начале Первой мировой войны они образовали Главный украинский совет под председательством лидера украинского клуба в австрийском парламенте К.Левицкого. Этот Совет определил Россию как «исторического врага Украйны» и начал формировать легион Украинских сечевых стрельцов для войны с Россией. Большая часть этих сечевых стрельцов в июне 1917 года сдалась в бою под Бережанами русской армии.
Тот же К.Левицкий в конце августа 1914 года был вызван в Берлин и в разговоре с ответственным чиновником МИДа Германии А.Циммерманом и Б.Гуттен-Чапским обсуждал возможность восстания на Украйне*.
Не отстали или, вернее, не были забыты немецкими правительствами и украинские эмигранты из Российской Империи во главе с Д.И. Донцовым**. Эти эмигранты основали 4 августа 1914 года во Львове «Союз освобождения Украйны», ставивший целью создание с помощью Австро- Венгрии украинского государства.
В воззвании «К украинскому народу России» Д.И. Донцов утверждал, что «война ведется между культурой и варварством. Война ведется, чтобы сломить окончательно идею «панмосковитизма», который нанес неисчислимый вред всей Европе и угрожал ее благосостоянию и культуре... Без отделения украинских провинций России даже самый ужасный разгром этого государства в настоящую войну будет только слабым ударом, от которого Царизм оправится через несколько лет, чтобы продолжить свою старую роль нарушителя Европейского мира. Только свободная, тяготеющая к правительственному союзу Украина могла бы своей обширной территорией, простирающейся от Карпат до Дона и Черного моря, составить
* См.: Теодорович ИМ. Разработка правительством Германии программы завоеваний на Востоке в 1914—1915 гг. //Первая мировая война. М., 1968. С. 112, 113.
** В будущем знаменитый идеолог украинского интегрального национализма. Настоящей фамилией Д.И. Донцова была — Щелкоперов. Родился он в 1883 г. в Мелитополе и по происхождению был великорусом. Что особенно занятно, так это то, что в зрелые годы он был наиболее оголтелым «украинским националистом» и русофобом. Д.И. Донцов всю Первую мировую войну был на жаловании Центральных держав, получая деньги у германского посла в Швейцарии Г.Ромберга (См.: Гре- ков Б.И. Национальный аспект внешней политики Германии в годы Первой мировой войны (Лига нерусских народов России) //Первая мировая война. Пролог XX века. С. 426).
456


для Европы защиту от России, стену, которая навсегда остановила бы расширение Царизма и освободила бы славянский мир от вредного влияния панмосковитизма. В полном сознании своей исторической миссии защищать свою древнюю культуру от азиатского варварства московитов Украина всегда была открытым врагом России, и в своих освободительных стремлениях она всегда искала помощи у Запада, особенно у немцев... Мы, украинцы России, соединившиеся в «Союз освобождения Украины», употребим все силы для окончательного расчета с Россией»*.
То есть озвучивалась та же мечта немецких политиков — чтоб:
Од Кыева до Берлина Простяглася Украина.
«Союз освобождения Украины» писал воззвания к турецкому, болгарскому, румынскому, немецкому народам с призывами войны против России. Тогда же Д.Донцов сформулировал и идею о необходимости расчленить Россию, чтобы не дать ей возможность господствовать в мире (брошюра «Украинское государство и война против России»). Союз столь хорошо финансировался немецким правительством, что предлагал даже деньги российским революционерам**, чтобы с их помощью ослабить военное могущество России.
Интересны связи украинских сепаратистов с еврейскими революционерами, через знаменитого немецкого агента Парвуса (Гельфанда), бывшего председателя 2 Петроградского Совета рабочих депутатов, активно действовавшего как координатор группы Украинской социал-демократии.
Надо сказать, что союз «украинства» и еврейства имеет давнюю историю. Еще М.Драгоманов настойчиво советовал украинофилам «способствовать возникновению и развитию национального сознания среди еврейских народных масс»***.
А среди лидеров «украинского» движения традиционно было немало евреев и людей, имевших родственные связи с еврейством. Хорошо известны такие деятели, как профессор В.Н. Перетц, Н.В. Порш (будущий «украинский» военный министр), Д.Рафалович (Лондонский украинский комитет), В.Л. Беренштам (один из идеологов «Киевской старины»), Н.Гехтер (субредактор «Литературно-наукового вистника»), Пастернак (член педагогической секции С.-Петербургской «Громады»). Женой знаменитого В.К. Винниченко была еврейка. Будущий сионистский идеолог В.Жаботинский в пору своей юности трогательно оберегал «украинство» в русской либеральной печати от влияния общерусской культуры...
Тот же профессор Грушевский в своем дневнике писал во время войны, что «немцы чрезвычайно интересуются украинским вопросом», что «последний влияет и на объявление войны, а на случай, если бы
* Записка об украинском движении за 1914—1916 годы с кратким очерком истории этого движения как сепаратистко-революционного течения среди населения Малороссии. [1916]. С. 19—20.
** См. Записка об украинском движении за 1914—1916 годы с кратким очерком истории этого движения как сепаратистко-революционного течения среди населения Малороссии. [1916]. С. 35.
*** Украинская жизнь. 1912. VI. С. 13.
457
30 Заказ 857


они были побеждены — уже теперь замышляют мщение, осью которого хотят сделать украинский вопрос»*.
По данным русской контрразведки, «Грушевский, находясь во Львове, получал от австрийского правительства ежегодные денежные субсидии для издательства научным товариществом имени Шевченко книг и брошюр на малорусском языке, часть коих водворялась в Россию и распространялась из украинских книгоиздательств, находившихся в сношениях с Львовским издательством»**.
Немцы вообще широко использовали «украинских» деятелей для подрывной деятельности в отношении России. Во время Первой мировой войны они заводили особые лагеря для военнопленных выходцев из Малороссии, внушали им, что они не русские, а «украинцы» и всячески пытались, в частности через членов «Союза освобождения Украины», вести пропаганду отделения малорусских земель от России. В тех же местностях Волынской губернии, которые были заняты австрийскими войсками, вводился в школах «украинский язык»***.
Из военнопленных немцы формировали такие подразделения, как курень сечевиков Тараса Шевченко, которые потом стали телохранителями Петлюры и Коновальца и учавствовали в самых кровавых бандитских акциях разбоя на Юге России в период Гражданской войны****.
После Февральской революции деятельность сепаратистов в России резко активизировалась. «Тем не менее, несмотря на то, что Грушевский и его единомышленники обставили свою деятельность большой конспиративностью, русскому Генеральному штабу удалось в течение лета 1917 года собрать исчерпывающие доказательства их сношений с Германией.
Первоначально было обращено внимание, что при обмене военно- пленными-инвалидами немцы стали препровождать в Россию совершенно здоровых людей, преимущественно уроженцев Малороссии. Наблюдением и опросом их удалось установить, что они посланы немцами для пропаганды украинского сепаратизма и по прибытии в Киев должны получать инструкции от специальных агентов, группировавшихся около газеты «Новая рада», руководимой ближайшим сотрудником Грушевского неким Чикаленко.
Вслед за этим в Ставку явился офицер Ермоленко, передавший крупную сумму денег, полученную им от германского разведочного бюро для пропаганды. Ермоленко дал существенные показания о сношениях немцев с большевиками и украинскими сепаратистами. Обнаружено было также получение Грушевским солидных денежных сумм из- за границы... во второй половине августа 1917 года при содействии
* См. Записка об украинском движении за 1914—1916 годы с кратким очерком истории этого движения как сепаратиско-революционного течения среди населения Малороссии. [1916]. С. 39—40.
** См. Записка об украинском движении за 1914—1916 годы с кратким очерком истории этого движения как сепаратиско-революционного течения среди населения Малороссии. [1916]. С. 40.
*** См. Записка об украинском движении за 1914—1916 годы с кратким очерком истории этого движения как сепаратиско-революционного течения среди населения Малороссии. [1916]. С. 68—69.
**** Романовский Ю. Украинский сепаратизм и Германия //Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. С. 305.
458


нашей агентуры за границей был перехвачен целый ряд телеграмм, устанавливающих сношения главарей Рады с Веной и Берлином, а также с двумя главнейшими германскими шпиками — Гуммерусом и доктором Бордах»*.
Во время Первой мировой войны в Германии было организовано даже «Немецко-украинское общество», которое существовало и далее в 20-е годы. При обществе выходил журнал «Украина». В руководство Общества входили Тренер, Штреземан (будущий канцлер), П.Рорбах (знаменитый немецкий пангерманист и политический публицист), А.Шмидт, Г.Шпехт, О.Кесслер. Характерно название брошюры, выпущенной обществом в 1922 году: «Украина — поле деятельности для немцев и немецкого капитала» (автор О.Даскалюк).
После Февральской революции начала осуществляться, на фоне развала русской государственности, первая попытка построения «украинской» государственности. В 1917—1918 годы происходила вся та чехарда смен «украинских» правительств, центральных рад, гетманств, директорий, побегов, возвращений и т. п. вещей, которые потом чуть, не поминутно были расписаны в мемуарах и историях сумевших убежать деятелей этой хилой «незалежности», так и не смогшей при помощи немецких денег и германских войск снискать хоть какую-нибудь маломальскую поддержку у южнорусского населения.
Яркой иллюстрацией тогдашних народных настроений являются страницы воспоминаний главы правительства Владимира Винниченко о периоде его странствий в начале февраля 1918 года, когда он вместе с другими деятелями Центральной рады бежал в Житомир.
«Я ехал, — пишет он, — восемь дней среди солдат (следует заметить, что под солдатами отнюдь не всегда обязательно имеются в виду петлюровцы, масса солдат все еще продолжала растекаться с фронта по домам), селян и рабочих, так что у меня была возможность на протяжении этих дней изучить настроение людей, находясь в самой гуще народа. Я рекомендовал бы всем правителям и правительствам время от времени поездить по своей стране в вагонах, набитых «их» народом, и, смешавшись с ним, послушать их разговоры. Это полезнее проведения десятков совещаний с парламентскими фракциями. К тому времени я уже не верил в какое-то благорасположение народа к Центральной раде. Но я никогда не думал, что в нем могла быть такая ненависть, и особенно среди тех, которые и по-русски не могли говорить, а только по-украински, и которые, следовательно, были не латышами и не русскими, а своими, украинцами. С каким презрением, яростью, с какой мстительной издевкой говорили они о Центральной раде, о генеральных секретарях (министрах), об их политике. Однако действительно самым тяжелым и страшным в этом было то, что заодно они высмеивали и все украинское... И это были не отдельные сценки, а всеобщее явление от одного конца Украины до другого».
Можно сказать, что наиболее заинтересованной стороной в первой попытке «рождения» государственности «Украйны» в 1917—1918 годах были германцы. Как признавался, уже после всех этих событий, кайзеровский генерал М.Гофман: «В действительности Украина — это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной воли русского народа. Я
* Романовский Ю. Украинский сепаратизм и Германия //Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. С. 310—311.
459
30*


создал Украину для того, чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с частью России»*.
В этом заявлении большая доля истины.
Геноцид русских в Австро-Венгрии
Тем временем, в годы Первой мировой войны, русские, живущие в Прикарпатской Руси, подверглись настоящему геноциду. Австро-венгерские власти провели масштабные чистки русского населения, жертвами которых стали около 60 тысяч человек, расстрелянных, повешенных и замученных в лагерях (Поляк Дашинский исчислял эти жертвы в 30000 повешенных и 80000 интернированных). Австрийские концлагеря времен Первой мировой войны, забытые сегодня, — Талергоф и Терезин, были первыми ласточками германских Освенцима, Дахау и Треблинки. Именно в Талергофе и Терезине была опробована политика массовых убийств мирного населения. Русские австрийцы пережили свою национальную Голгофу**.
Особую роль «общественных полицаев» в этом геноциде сыграли и профессиональные «украинцы», усердствуя в доносах и участвуя в расправах над русскими галичанами, буковинцами, угрорусами.
«Часть карпато-русского народа, — вспоминал один их пострадавших от геноцида, — среди тяжелых страданий, несла на алтарь своей общей Родины — Родной Руси — свою жизнь, а другая — торила позорное и лукавое дело сознательного братоубийцы Каина... Роль этих народных предателей, так называемых «украинцев», в эту войну общеизвестна... [они] сыграли мерзкую и подлую роль не только в отношении России и идеи всеславянского объединения, став всецело на стороне Австро-Венгрии, но в особенности в отношении бесконечных жертв австро-мадьярского террора и насилия над карпато-русским населением. Жутко и больно вспоминать о том тяжелом периоде близкой еще истории нашего народа, когда родной брат, вышедший из одних бытовых и этнографических условий, без содрогания души становился не только всецело на стороне физических мучителей части своего народа, но даже больше — требовал этих мучений, настаивал на них... Прикарпатские «украинцы» были одними из главных виновников нашей народной мартирологии во время войны»***.
Доносы «украинцы» писали по заранее средактированному тексту: «Считаю своим гражданским долгом сообщить, что следующие
* Чередниченко В.П. Анатомия предательства. Киев, 1983. С. 259.
** Об этой забытой жуткой странице русской истории подробно рассказывает «Талергофский альманах. Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914—1917 гг.» (Выпуски первый-четвертый. Издание «Талергофского комитета». Львов, 1924—1932). В 50-летнюю годовщину, в 1964 году, этого австро-венгерского террора «Талергофский альманах» был переиздан Петром Семеновичем Гардым, карпато-русским промышленником в Америке.
*** Талергофский альманах. Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914— 1917 гг. Выпуск первый. Львов, 1924. С. 9.
460


лица... являются рьяными русофилами»*, и поименованных лиц либо вешали, либо расстреливали, либо подвергали издевательствам, побоям и отправляли в концлагеря.
Австрийские власти выпускали воззвания к полякам, «украинцам» и евреям, призывающие доносить на «москвофилов» с непременным вознаграждением (50—500 крон)**.
Были арестованы многие лидеры русского движения в Галиции, основатели Карпаторуссого освободительного комитета организовавшегося после начала боевых действий. Среди них был и крупнейший деятель и политический публицист Прикарпатской Руси — Дмитрий Андреевич Марков (1868—после 1915)***.
Военный дивизионный суд ландверы в Вене длившийся с 21.06. 1915 до 21.08. 1915 г. осудил его за государственную измену Австрии к смертной казни через повешение вместе с другими русскими патриотами: В.М. Куриловичем, К.С. Черлюнчакевичем, И.Н. Дрогомирецким, Д.Г. Янчевецким, Ф.Дьяковым, Г.Мулькевичем. И только благодаря усиленному ходатайству испанского короля казнь не состоялась.
Несмотря на угрозу смерти Д.А. Марков и на суде не отрекся от своих русских убеждений. «Мы, — говорил он, — заявляем... что мы русские»****.
В венском процессе, как и в других судах над русскими деятелями, всюду обвинительными свидетельствами занимались видные деятели «ук- раинства», такие как: Ярослав Веселовский (редактор «Діла»), Кирилл Студинский (профессор Львовского университета), А.Колесса (профессор Львовского университета), Семен Витык (депутат австрийского парламента), униатский священник Стефан Онышкевич (депутат австрийского парламента), Вячеслав Будзиновский (депутат австрийского парламента), доктор Я.Петрушкевич (будущий «західно-украінский диктатор», а тогда депутат австрийского парламента), знаменитый лидер «украинцев» Галиции доктор Кост Левицкий (депутат австрийского парламента) и другие. Рефрен обвинений «украинцев» был следующим: «Кто употребляет русский язык, не может быть хорошим австрийцем; хорошими австрийцами являются лишь украинцы; поэтому все члены русско-народной партии — изменники, ибо они не украинцы»*****.
* Талергофский альманах. Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914—1917 гг. Выпуск первый. Львов, 1924. С. 83.
** Талергофский альманах. Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914— 1917 гг. Выпуск первый. Львов, 1924. С. 126.
*** В молодости Д.А. Марков был униатским священником, но в 1893 г. оставил униатский духовный сан. Далее окончил юридический факультет Инсбрукского университета и получил степень доктора юриспруденции. Активный борец с «укра- инством». Руководил русским движением в Галиции. Целями движения было соединение с Россией и переход в Православие. С 1907 г. депутат Державной Думы в Австрии. С 1914 г. депутат Львовского сейма. Член Русского народного совета. В начале Первой мировой войны был арестован австрийскими властями и посажен в «Чертову башню» в Вене. Автор книг «Письма публициста» (1905), «Галицко-рус- ский вопрос», «Русская и украинская идея в Австрии» (1915).
**** Марков Д.А. Последнее слово перед австрийским военным судом. Львов, 1938. С. 18.
***** Талергофский альманах. Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914— 1917 гг. Выпуск второй. Львов, 1925. С. 144.
461


Видя всю формальность суда, Д.А. Марков в своем последнем слове говорил: «Меня защищает правда, а сила правды непреодолима. Эта правда — моя национальная идея, идея культурного и национального единства русских племен. Несмотря на то, что сегодня эту идею придавили тяжелые камни враждебных политических устремлений, я убежден, что эта идея, эта моя правда, найдет дорогу к свету. Ибо культурный прогресс со стихийной, непреодолимой силой направляет развитие моего народа в народное русло и оставляет в стороне всякий неприродный путь. Этот противный природе путь, на который — главным образом из-за польской политики — вступило отчасти культурное развитие моего народа, — это идея так называемого украинства. Так как цель украинства негативна, именно разбитие единой национальной культуры русских племен, то я не считаю его культурным движением, я считаю его противным культуре, и уже по этим чисто культурным причинам не являюсь сторонником украинства»*.
«Украинсгво» в 1920-1940-е годы
После Гражданской и советско-польской войны (1919—1920 гг.) большая часть южнорусских территорий и австрийская Прикарпатская Русь попали в созданное странами Антанты Польское государство.
Но часть австрийских русских владений добровольно присоединилась к Чехословакии, вытребовав себе культурную и религиозную автономию, которую стойко охраняла. «Жители нашего края, — писали русские деятели Подкарпатской Руси, — составляют в национальном отношении часть великого русского народа... Согласно с волею нашего народа заявляем, что единственно правильным названием нашего края является Карпатская Русь, нашего языка — русский, нашего народа — карпаторусский или просто русский... Во всех школах Рада требует русских учителей и русского книжного языка...»**
Обанкротившиеся же деятели «украинской самостийности» в 1920-е годы либо стали сотрудничать с польскими властями, либо эмигрировали из Польши: одни пригрелись в Германии, другие вернулись в СССР.
Так, неудачливый гетман Скоропадский получал 150 тысяч марок пенсию от Германского правительства. Более радикальные «украинские националисты» организовались в 1920 году в Украинскую военную организацию (УВО) во главе с Е.Коновальцем (глава с 1921 г.), полковником в войсках Директории, а затем командующим корпусом сечевых стрельцов у Петлюры и в Украинской Галицкой армии, и наладили «доверительные контакты» с германским абвером (немецкой разведкой)***.
* Марков ДА. Последнее слово перед австрийским военным судом. Львов, 1938. С. 55-56.
** Из резолюции съезда Центральной народной русской рады в Ужгороде после принятия ею в мае 1919 г. решения о добровольном присоединении к Чехословакии.
*** С 1921 г. — на службе у рейхсвера был представитель УВО в Германии и «несостоявшийся украинский Гитлер» ротмистр В. фон Ярый.
462


УВО стала получать с 1921 года ежемесячно девять тысяч рейх- марок от абвера через полковника Темпа. А уже с 1923 года начали организовываться разведшколы абвера для украинских националистов*.
УВО немецкая разведка прежде всего нацеливала на сбор информации о Польше и на подрывную работу. Результаты сотрудничества не заставили себя долго ждать: уже 25 ноября 1921 года боевик УВО С.Федак стрелял во Львове в Ю.Пилсудского, в следующем году УВО провело целую серию военных акций, а в 1924 году боевик УВО Т.Ольшанский бросал бомбу уже в самого президента Польши С.Войцеховс- кого.
В 1923 году было заключено письменное соглашение между начальником германской контрразведки полковником Темпом и Е.Коно- вальцем. УВО добротно отрабатывала немецкие деньги поставляя данные о польской армии и подготавливая боевые и диверсионные задания**.
Финансировали «украинских» националистов не только немцы, но и... литовское правительство. «С 1923 года тайные статьи бюджета буржуазной Литвы стали источником субсидирования эмигрантских организаций украинских националистов. Ежемесячные дотации равнялись 15000 литам»***.
Многие деятели украинского национализма, в том числе и Конова- лец с женой, имели литовские паспорта****.
Главное командование УВО, как и полагается независимой «украинской организации», размещалось в Берлине.
А так называемым краевым командованием УВО в Галиции командовал свояк Е.Коновальца, полковник петлюровского корпуса сече- вых стрельцов А.Мельник*****.
Активная террористическая деятельность УВО привела к тому, что польские власти взялись за борьбу с «украинскими националистами». Поляки провели серию арестов и выявившаяся связь с немцами вынудила в 1928 году формально прекратить финансировать организацию Коновальца.
К этому времени Е.Коновалец создал на базе УВО Организацию украинских националистов (ОУН)******.
* См.: Чередниченко В.П. Анатомия предательства. Киёв, 1983. С. 47.
** Помогаев В.В. Украинский интегральный национализм в 20—50-х годах XX века: идеология и практика. Доктор, дисс. М., Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации, 1996. С. 32.
*** Чередниченко В.П. Анатомия предательства. Киев, 1983. С. 43. Центральный государственный архив Литовской ССР. Ф. 383. Оп. 7. Д. 400. Л. 7.
**** Чередниченко В.П. Анатомия предательства. Киев, 1983. С. 44. Центральный государственный архив Литовской ССР. Ф. 383. Оп. 7. Д. 1300. Л. 497.
***** Мельник Андрей (1890—1964) родился в Якубовой Воле. Один из ближайших соратников Е.Коновальца. Управляющий имениями униатского митрополита Шептицкого. Во время Первой мировой войны воевал против Российской Империи в войсках Австро-Венгрии, сдался в плен. Был помощником коменданта штаба Действующей армии «украинской народной республики». С 1922 — в Галиции. После убийства Е.Коновальца в 1939 г. уехал из Галиции и стал председателем Провода украинских националистов. С 1945 г. жил в Люксембурге, где и умер.
****** 3—7 ноября 1927 г. в Берлине прошла I Конференция украинских националистов. На конференции решили создать единую Организацию украинских националистов (ОУН) под руководством Е.Коновальца.
463


Идеологию ОУН Е.Коновалец доверил разработать Д.Донцову, которого он еще в 1922 году пригласил редактировать финансировавшийся УВО «Літературо-науковий вістник». Д.Донцов сразу же призвал «вырвать нашу национальную идею из хаоса, в котором грозит сгинуть, очистить ее от мусора и грязи, дать ей яркое, разительное содержание, сделать из нее знамя, вокруг которого объединилась бы вся нация» («Літературо-науковий вістник». 1922. Ч. 1. С. 1).
Сама ОУН и ее идеология, главным творцом которой стал Д.Донцов, была весьма посредственно сделанным слепком с доктрины национал-социалисткой партии Германии и ордена СС, конечно с «украинским» окрасом. Даже приветствие в ОУН друг друга были идентичны национал-социалистскому.
Проиллюстрировать же «яркое, разительное содержание» идеологии ОУН легче всего самими сочинениями Д.Донцова — этаким сочетанием провинциального ницшеанства и выданным «украинскому инициативному меньшинству» (самим себе) правом на творческое насилие. Этот специфически «украинский» «аморализм предполагает, по Д.Донцову, что носители национальной идеи должны подняться над мещанской, обыденной моралью, к ним нужно подходить с иными моральными мерками. Их мораль предполагает ненависть к врагу, даже если он не сделал им ничего плохого, ненависть к «добрым людям», которые «добры», т. к. недостаточно сильны, чтобы стать злыми...»*.
Д.Донцов перевел на украинский язык «Майн кампф» и «Доктрину фашизма»**, попутно горестно высказавшись, что: «как жаль, что Украйна не имеет своего Гитлера»***, потому что, как он утверждал: «Живут и господствуют только расы, которые не знают сомнений, которые не задумываются над правом на собственное существование за счет слабых»****.
Настоящий арийский тип, а значит, и идеальный «украинский» подтип, Д. Донцов описал в таких красках: «Длинные руки, словно ястребиные когти... глаза круглые, холодные, орлиные... Он страшный и немилосердный, он без долгих колебаний повесит и тебя»*****.
Об «Ордене лучших людей» — УОН, «где господствует такая исключительность мысли, — пишет Д.Донцов, — где противник называется «апостолом дьявола», где противопоставляется своя идея чужой, как Бог Люциферу, или как религию «трудового народа» горстке «эксплуататоров», там нет разговора о компромиссе, там лишь «демонизм», огонь, безумие, неистовство... А ко всему этому добавляется чувство собственной непогрешимости»******.
Обзаведясь таким «Орденом украинских националистов» и столь «человеколюбивой» идеологией, Е.Коновалец в конце 1932 года снова возобновил сотрудничество с абвером. Немцы давали восемь тысяч
* Донцов Д. Націоналізм. Видання 3*те. Лондон, 1966. С. 286. Первое издание этой работы осуществлено в 1926 г., во Львове.
** К сожалению, разыскать эти творения на «украинской мове» мне не удалось, но думаю, что впечатление они должны производить не меньшее, чем и Шекспир, переведенный на «украинский», с гамлетовским «Буты чи ни буты, ось то заковыка».
*** Чередниченко В.П. Анатомия предательства. Киев, 1983. С. 53.
**** Донцов Д. Націоналізм. 3-є изд. Лондон, 1966. С. 297.
***** Вісник. 1937. Т. III. С. 579.
****** Донцов Д. Партія чи орден //Хрестом і мечем. Твори. Торонто, 1967. С.
464
179.


марок ежемесячно за ту же работу. Абвер занимался украинской проблемой через «Бюро по подготовке войны с помощью национальных меньшинств» майора фон Фосса.
Важность «украинства» в планах германского руководства ярко характеризуется еще и тем, что после убийства Е.Коновальца (погиб 23 мая 1938 года в Роттердаме) адмирал Канарис (шеф разведки) лично встречался с новым главой ОУН А.Мельником в Вене в 1938 году.
В свою очередь гитлеровская партия не отставала от официального разведывательного ведомства, и в апреле 1933 года Коновалец и ротмистр фон Ярый (будущий командир батальона СС «Роланд») побывали гостями в редакции национал-социалистской ведущей партийной газеты «Фель- кишер беобахтер» и беседовали с Розенбергом. Национал-социалисты шли в форватере традиционной немецкой государственности и придя к власти начали прибирать «украинских» деятелей к своим рукам. Как только 1 апреля 1933 г. возникла Внешнеполитическая служба национал- социалистической рабочей партии (АПА НСДАП) и ее возглавил Розенберг, то сразу Украинский научный институт в Берлине попал под его высокое покровительство. С 1926 до 1931 год украинский научный институт возглавлял Д.Дорошенко, затем И.Мирчук, М.Антонович. Во главе Восточного отдела АПА в 1934 году был поставлен выходец из семьи немца-колониста из Украины Г.Лейббрандт. Курировал украинских националистов начальник штаба АПА А.Шикеданц.
Вторая мировая война и бандеровщина
После вступления войск СССР в Галицию, ОУНовцы перебрались в польское генерал-губернаторство созданное Гитлером 12 октября 1939 года, рассчитывая оттуда вместе с немцами повторить попытку создания «украинского» государства. Границы оного им виделись весьма грандиозными: «...кроме своего основного владения, — писал журнал мельниковцев, — украинские этнографические территории — украинский народ имеет и свои территории, расположенные на востоке по обеим сторонам 50 градуса северной широты: Нижне-волжский район, верхний Урал — река, Башкирия. За Уралом: Туркестан, Западная Сибирь, Байкальский район и Дальний Восток — «Зеленый клин» — наиболее дальние украинские поселения»*.
В 1940 году в ОУН произошел раскол между сторонниками Мельника и С.Бандеры**.
Интересно, что после того, как Мельник и Бандера раскололи ОУН, германская сторона не упускала из вида ни мельниковцев, ни бандеров- цев. Мельниковцы были в ведении Главного управления имперской
* Сурми. Альманах. 1940. С. 6.
** Бандера стал в июне 1933 г. Краевым проводником (руководителем) ОУН в Галиции в 24 года, так и не доучившись на агронома. В ОУН Бандера вступил в 1929 г. В апреле 1941 г. бандеровцы созвали Второй съезд ОУН, объявив Второй конгресс ОУН 1939 г. недействительным, и исключили А.Мельника и его сторонников из ОУН. Проводником ОУН стал С.Бандера.
465


безопасности, а бандеровцы — в ведении военной разведки — абвера. И тем и другим ежегодно давали по 2,5 миллиона марок*.
Немецкий исследователь «украинства» В.Брокдорф пишет, что: «Первые контакты между офицерами абвера и руководителем украинских националистов Бандерой имели место уже в октябре 1939 года... Абвер добился у главного командования разрешения Бандере прочесать лагеря польских военнопленных, отбирая надежных солдат-украинцев»**.
Еще более ранние контакты были у абвера с другим сподвижником Бандеры Шухевичем***, который был выпускником шпионско- диверсионной школы и в 1938 году был заброшен в Закарпатье. В 1939—1940 годах, он посылал по заданию абвера группы диверсантов в СССР, а во время Второй мировой войны выполнял функции помощника у командования батальона СС «Нахтигаль».
Немцы хотели активно использовать «украинские» подразделения в войне с СССР. Абвер сформировал украинские батальоны «Нахтигаль» и «Роланд», кровавая агрессивность которых в деле удивила и видавших виды германских военных.
Западногерманский историк Брокдорф о входе украинцев «Нахти- галя» во Львов 30 июня 1941 года пишет следующее: «Немецкие солдаты, ожидавшие приказа о наступлении, с ужасом освобождали дорогу украинцам. «Нахтигалевцы» взяли в зубы длинные кинжалы, засучили рукава гимнастерок, держа на изготовку автоматы. Их вид был омерзителен, когда они в 23.00 29 июня 1941 года бросились в город... Словно бесноватые, громко гикая, с пеной на устах, с вытаращенными глазами неслись украинцы улицами Львова... Каждый, кто попадался им в руки, был жестоко казнен...»****.
Было убито около 500 человек, прежде всего польской интеллигенции.
На оккупированных территориях был создан Украинский центральный комитет во главе с В. Кубийовичем*****, занимавшийся «агитационно-разъяснительной работой» от немецкого командования. Сотрудничество с немцами было очередным участием «профессиональных украинцев» в геноциде над своим народом.
* ЦГАООУ ф. 57. Оп. 4. Д. 615-а. Лл. 41—45.
** Brockdorf W. Geheimkommandos des zweiten Weltkrieges. Munchen, 1967. S. 126.
*** Шухевич Роман (псевдоним Тарас Чупринка) (1907—1950) с 1925 г. — член УВО, а с 1929 г. — ОУН. С 1940 г. — член Революционного провода (руководства) ОУН (бандеровцев), позже председатель Бюро провода ОУН. С конца 1943 г. — главный комендант Украинской повстанческой армии (УПА), а с июля 1944 г. — председатель Генерального секретариата Украинского главного освободительного совета. В 1950 г. убит в перестрелке с советскими войсками. /
**** Brockdorf W. Geheimkommandos des zweiten Weltkrieges. Munchen, 1967. S. 126—127.
***** Кубийович Владимир Михайлович (1900—1985) родился в г. Новый Санч на Лемковщине. Окончил польскую гимназию. Учился на философском факультете Ягеллонского университета в Кракове. Во время польско-украинской войны 1918- 1919 гг. вступил в ряды Украинской Галицкой армии. После окончания университета работал в гимназиях Кракова. В 1928—1939 r. — доцент Краковского университета, с 1940 г. — профессор Украинского Вольного университета (Мюнхен). В 1943 г. — участвовал в создании украинской дивизии СС «Галичина». Возглавлял Всемирный институт украиноведения. Начал издавать «Украинскую энциклопедию». Умер во Франции.
466


По специальному немецкому плану «Ост» предусматривалось выселение в Сибирь 65 процентов малороссов, остальные же подлежали «онемечиванию», и при победе немцев это привело бы практически к вымиранию большинства южнорусского населения. Судя по всему такой исход дела не очень интересовал маниакально настроенных деятелей «украинства», которые не скупились на пролитие крови, когда речь шла об их политическом «пунктике» — «Великой Украйне», пускай даже и ценою жертвы всего населения.
Это неоязыческое стремление принести жертвы во имя своего идола хорошо иллюстрирует антихристианское мировоззрение «украинских» националистов заменивших даже традиционные для народа приветствия «Слава Иисусу Христу» и «Вовеки Слава Богу» своими «Слава Украине» и «Слава героям». Чаемая «Украйна» и щирые «герои» вытеснили из сознания «украинских» радикалов Самого Спасителя, что и привело к сатанинскому пролитию крови своих соплеменников.
После поражения немцев бандеровцы продолжили свою войну в надежде, что их прикроют новые антагонисты СССР — американцы и англичане. Кровь южнорусского, малорусского населения продолжала литься руками «украинцев» теперь уже без всякого посредства поляков, немцев или какого бы то ни было другого учителя. «Украинство» окончательно выучилось ненависти к своему народу, выйдя на широкую дорогу борьбы с будущим нашей цивилизации.
Михаил СМОЛИН


содержание
Михаил Смолин. Современное положение России
и феномен «украинского» отщепенства 5
Глава I. Малорусское наречие и его говоры 25
Глава II. Южная Русь под Литвой и Польшей.
Книжный южнорусский язык 33
Глава III. Южнорусский сепаратизм
дошевченковского периода 38
Глава IV. Южнорусский сепаратизм
от Шевченко до 1861 года 45
Глава V. Южнорусский сепаратизм 1861 —1900 гг 63
Глава VI. Галицкорусское народничество
с 1834 года по 1887 год 78
Глава VII. Апостол киевской «громады» во Львове.
Новый язык и реформа истории 90
Глава VIII. Организация партии «Соборной Украины» 108
Глава IX. Смутное время на Руси 120
Глава X. Пресса украинской партии в России 144
Глава XI. Роль украинского языка на Юге России 178
Глава XII. Пропаганда украинства в России 217
Глава XIII. Задачи украинской партии в России 259
Глава XIV. Украинизация школы 270
Глава XV. Друзья и поборники украинства 312
Глава XVI. Украинофильство инородцев и иностранцев 347
Глава XVII. Идея украинства и ее жизнеспособность 384
Глава XVIII. Борьба с южнорусским отщепенством 422
Примечания 435
Михаил Смолин. История «украинского» сепаратизма
после 1912 года и до середины XX столетия 454


Православный
центр
имперских
политических
исследований
Православный центр имперских политических исследований —это аналитическая исследовательская группа, ставящая себе целью изучение всего комплекса вопросов, связанных с цивилизационным феноменом—Православной Русской Империей.
Преимущественно развиваемые центром направления исследований: консервативная русская мысль XIX-XX столетий, православное византийское наследие, апология православной цивилизации, изучение традиционной автократической государственности, геополитические устремления современной России, вопросы национальной психологии и национального мировоззрения, социальная модернизация современного общества.
Православный центр имперских политических исследований ведет издательскую деятельность. Для этого при Центре существует издательство «Имперская традиция», которое осуществляет отбор, подготовку и печать книг, интересующих Центр.
Первый издательский проект—серия «Русская имперская мысль»—представляет корпус важнейших текстов православных политических мыслителей; цель серии—формирование в русском читателе устойчивого национального взгляда на политические процессы в нашем обществе на основе погружения в традицию консервативной мысли, выяснившей многие жизненно важные основы традиционной русской государственности.
Руководители Православного центра имперских политических исследований—Михаил Борисович Смолин и Владимир Васильевич Ковалев.


Начиная свою издательскую деятельность, «Православный центр имперских политических исследований» обращает внимание русского читателя на творчество Михаила Осиповича Меньшикова (1859-1918) — крупнейшего представителя русской публицистики XX столетия, убитого за свои убеждения безбожной коммунистической властью. Книга «Национальная Империя» — сборник наиболее ярких статей М.О. Меньшикова, печатавшихся в газете «Новое время» в 1905-1913 годах под общим заглавием «Письма к ближним». Публицистические работы М.О. Меньшикова предоставляют русскому обществу возможность воспринять традицию из рук одного из самоотверженнейших ее охранителей и самобытнейших творческих разработчиков.
«Чувство обладания, чувство собственности исторической и национальной... С политическим одичанием России этот инстинкт господства как будто заснул в нас. Древнее великорусское начало — начало собирания земли, победы и одоления — заглохло. Столь живое у великороссов свойство великой арийской расы — покорять и господствовать — поникло под наплывом низкой психологии покоренной инородчины. Народ-завоеватель, львиным порывом разбросавший соседей, захвативший громадную территорию, печально ослабел, подчинился совершенно незаметно внутреннему завоеванию.... Мы в духовном и политическом плену у некоего чужеземного нашествия, которое просочилось в наши государственные ткани и сделало их хрупкими и дряблыми... Чувство победы и одоления, чувство господства на своей земле годилось вовсе не для кровавых только битв. Отвага нужна для всякого честного труда. Все самое дорогое, что есть в борьбе с природой, все блистательное в науке, искусствах, мудрости и вере народной— все движется именно героизмом сердца. Всякий прогресс, всякое открытие сродни откровению, и всякое совершенство есть победа. Только народ, привыкший к битвам, насыщенный инстинктом торжества над препятствиями, способен на что-нибудь великое. Если нет в народе чувства господства, нет и гения...»
Михаил Меньшиков


«Православный центр имперских политических исследований» продолжает тему изучения «украинского» сепаратизма. Второй книгой будет сборник работ, посвященный проблеме «украинского» сепаратизма, состоящий из четырех частей.
Национальное единство русского народа: Будилович А.С., профессор. «О единстве русского народа» (СПб., 1907); Соболевский А.С., академик. «Русский народ как этнографическое целое» (Харьков, 1907); Пантюхов И.И., доктор. «Значение антропологических типов в русской истории» (Киев, 1909); Мончаловский О.А. «Главные основы русской народности» (Львов, 1904).
Движение и идеология «украинского» сепаратизма: Записка об украинском движении как сепаратистско-революционного среди населения Малороссии ([Б.м.], 1916); Павлов Н.М. «Ученый труд профессора Грушевского «Очерк истории украинского народа»» (Харьков, 1905); Мончаловский О.А. «О названиях «Украина», «украинский»». Научно-литературный сборник «Га- лицко-русская Матица» за 1903 г.; Марков Д.А., доктор права. «Русская и украинская идея в Австрии» (М., 1915); Шульгин В.В. «Украинствующие и мы!» (Белград, 1939); Бендасюк С.Ю. «Историческое развитие украинского сепаратизма» (Львов, 1939); Фотиев К.В. протоиерей. «Попытки украинской церковной автокефалии в XX веке» (Мюнхен, б.г.).
Единство культурное и языковое: Соболевский А.С., академик. «Древнекиевский говор. МП» (СПб., 1905); Казанский П.Е., профессор. «Русский язык в Австро-Венгрии» (Одесса, 1912); Будилович А.С., профессор. «К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси» (Юрьев, 1900); Струве П.Б. «Общерусская культура и украинский партикуляризм». Русская мысль. 1912. Январь. № 1.
Прикарпатская (Червонная) Русь, Холмская Русь, Угорская Русь: Витте Е.И. Действительность. Вып. 8. «Русский вопрос в Галичине. 1804-1909» (Почаев, 1909); Витте Е.И. «Рассказы из русской истории. Вып. 5. Холмская Русь» (Почаев, 1909); Витте Е.И. Действительность. Вып. 4. «Угро-руссы». (Почаев, 1907); Казанский П.Е., профессор. «Современное положение Червонной Руси. Австро-Венгерские зверства» (Одесса, 1914); Соболевский А.С., академик. «Холмская Русь в этнографическом отношении» (Харьков, 1910).


Сергей Никифорович Щеголев
История «украинского» сепаратизма
Редактор М.Б. Смолин Художник Д.Е. Бикашов Корректор Н.Н. Жильцова
Подписано в печать 26.03.04.
Гарнитура «Antiqua». Формат 60x90/16. Уел. печ. л. 29,5. Тираж 2000 экз.
Заказ 857.
Издательство «Имперская традиция»
«Православный центр имперских политических исследований» E-mail: pcipi@mail.ru
Отпечатано с готовых диапозитивов в ФГУИПП «Зауралье», 640622, г. Курган, ул. К. Маркса, 106.