Теги: переводная литература философія собраніе сочиненій издательство б.къ фукса
Год: 1902
Текст
190t.
СОБРАНІЕ СОЧИНЕН
.H'lll I il Г HI IIII
ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.
Съ лортретомъ автора и очеркомъ его жизни и деятельности.
ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО
подъ редакціей В. Н. МИХАЙЛОВА.
ТОПАТЬ "VI.
(S^Q)
Изданіе Б. К. ФУКСА.
Дозволено Цензурою. Москва, 3 Іюля 1902 года.
I.
ПРОШОЖДШЕ ЯЗЫКА.
КІЕВЪ.
Типографія M. M. ФИХА. Большая Васильковская № 10.
1902.
Предисловие.
Очеркъ, предлагаемый въ настоящемъ томѣ, появился
впервые въ 1848 году. Составляя его, я намѣревался примѣнить
результаты, добытые въ наше время сравнительнымъ языко-
знаніемъ, къ одной изъ проблемъ, которыя обыкновенно
принято разрѣшать при помощи отвлеченныхъ соображеній. Этимъ
объясняется нѣсколько схоластическая постановка проблемы, нѣ-
которые пріемы, свойственные скорѣе философамъ, чѣмъ филоло-
гамъ, и недостаточное объединеніе прѳжнихъ данныхъ психологіи
съ новѣйшими открытіями въ области лингвистики. Не смотря на
недостатки подобныхъ трудовъ, колеблющихся между двумя
методами и одинаково противорѣчащихъ вкусамъ читателей обоихъ
раэрядовъ, мой очеркъ былъ принять съ такой
снисходительностью, которая склоняетъ меня теперь воэпроизвести его съ
нѣкоторыми измѣневгіями и значительными дополненіями.
Заглавіе вызоветъ, быть можетъ, возраженія со стороны
тѣхъ, кто привыкъ видѣть въ наукѣ только положительный
стороны и не можетъ безъ недовѣрія смотрѣть на попытку современной
науки разрѣшать проблемы, завѣщанныя древней философіей. Я
очень радъ, что въ этомъ отношеніи могу сослаться на
авторитета одного изъ основателей сравнительной филологіи—Якова
Гримма. Въ мемуарѣ, изданномъ въ 1852 году по тому-же
предмету и подъ тѣмъ-же заглавіемъ, что моя книга х), знаменитый
лингвистъ старается доказать возможность научнаго разрѣшенія
подобной проблемы. Если-бы, говорить онъ, языкъ достался чѳ-
ловѣку, какъ небесный даръ и былъ созданъ беэъ его участія,
помимо его, то наука не имѣла-бы ни права, ни возможности изслѣ-
довать его происхожденіе; но разъ языкъ есть продуктъ человѣ-
ческой природы, разъ въ немь замѣчается правильное движѳніе
и развитіе, то при помощи правильныхъ выводовъ мы можемъ
дойти до его источника. Моіжетъ быть, кто нибудь привѳдетъ въ
видѣ возраженія примѣръ ботаниковъ и зоологовъ, которые
ограничиваются тѣмъ, что описываютъ наличный разновидности и
воздерживаются отъ разсуждѳній о ихъ происхожденіи.
Оставляя открытымъ вопросъ о томъ, чужда-ли наукѣ
проблема возникновенія видовъ,—я, съ своей стороны, полагаю, что
1)Uber den Urspromg d е г fc> ρ г а с h е. Берлинъ, Дюммлеръ
1852 г. (Извлечете изъ Мемуаровъ Берлинской Академіи за 1851 г.), стр. 10
и 54—55.
6
ПРОИСХОЖДЕНЕБ ЯЗЫКА.
проклятіе, брошенное въ лицо естественной исторіи,
обусловливается главнымъ образомъ нерѣшительностью методовъ, отсут-
ствіемъ правильной системы опытовъ и философскаго духа у
многихъ натуралистовъ; мы будемъ поддерживать, по крайней
мѣрѣ, тотъ существенный принципъ, что между вопросомъ о
происхожденіи живущихъ видовъ и вопросомъ о происхождѳ-
ніи языка не можетъ быть никакого сходства. Съ того
времени, какъ виды растеній и животныхъ стали предметомъ послѣ-
довательныхъ наблюденій, у нихъ почти нѣтъ исторіи.
Пользуясь терминами схоластики, мы можемъ сказать, что ихъ изуча-
ютъ въ ихъ esse, а не въ f і е г і. Совсѣмъ иначе обстоитъ дѣло
съ языкомъ: языкъ не слѣдуетъ сравнивать съ видомъ, который
по существу своему неподвижѳнъ, но съ индивидуумомъ,
который постоянно обновляется. Законъ его развитія выражается
кривой, значительная часть которой скрыта отъ насъ; но мы видимъ
такую часть ея, которая даетъ намъ возможность опредѣлить ея
уравненіе и найти фокусъ.
Къ изданію этого очерка, несовершенства котораго я вполнѣ
сознаю, меня побудило прежде всего то обстоятельство, что яна-
шѳлъ полное согласіе между взглядами, выраженными здѣсь, и.
взглядами только что упомянутаго ученаго филолога. Мѳмуаръ
Гримма совершенно сходится съ моимъ очеркомъ по всѣмъ существѳн-
нымъ пунктамъ. Основная цѣль автора состоитъ въ опроверженіи
положенія, которому я посвятилъ меньше времени, такъ какъ оно
представляется мнѣ по своему основному принципу стоящимъ
внѣ научной сферы, а именно положенія, гласящаго, что языкъ
данъ путемъ откровенія. Никогда опроверженіе это не было
исполнено съ такой силой и полнотой1). Я долженъ даже
признать, что, по моему мнѣнію, Гримъ заходитъ слишкомъ далеко въ
своей реакціи противъ теологической гипотезы. Конечно,
совершенно невозможно допустить, что языкъ получился при помощи
откровенія въ томъ смыслѣ, какъ понималъ это, напр., Воналдъ; но
Гриммъ употребляетъ такія сильный выражнія для того, чтобы
доказать, что языкъ есть дѣло рукъ человѣка2), что поневолѣ
испытываешь искушеніе стать въ ряды сторонниковъ гипотезы
свободнаго и сознательнаго изобрѣтенія. Онъ не только не хочетъ
признать въ языкѣ никакихъ элементовъ, врожденныхъ или на-
вязанныхъ человѣку, но открываетъ въ немъ искуственноѳ
развитее, вытекающее изъ опыта и времени. Онъ охотно допускаетъ су-
ществованіе эпохи односложныхъ звуковъ и отсутствія флексій,
когда весь матеріалъ языка ограничивался несколькими
сотнями корней3). Образованіе фликсій представляетъ, по его мнѣ-
нію, второй моментъ въ исторіи языка. Всѣ флексіи, въ его гла-
захъ, ничто иное, какъ слова, выражающія чувствѳнныя идеи и
агиллютинировавшіяся съ концами корней; они потеряли такимъ
образомъ свой первоначальный смыслъ и стали просто указывать
г) Въ особенности см. стр. 12, 23 и слѣд.
3) Ein menschliches, in unsrer Geschichte und Freiheit beruhendes, nicht
plôtzlich, sondern stufenweise zu Statide gebrachtes Werk (стр. 12).
*) Стр. 37 ислѣд., 41, 47.
ПРЕДИСЛОВИЯ.
7
на отношенія α). Такимъ образомъ въ развитіи языка онъ
усматриваете три эпохи: первая эпоха отличается простотой и бѣд-
ностью,—существенныя черты подобнаго состоянія мы видимъ въ
китайскомъ языкѣ; вторая эпоха—эпоха синтетическихъ флексій,
когда взаимныя отношенія понятій выражаются при помощи лиш-
нихъ словъ, присоединяющихся къ корнямъ и составляющихъ
съ ними нѣчто единое, какъ это происходило въ санскритскомъ
языкѣ, греческомъ и латинскомъ; наконецъ, третья эпоха,—когда
народъ, не имѣя возможности слѣдовать правиламъ подобной
научной грамматики, разрушаетъ единство снабженнаго флексіями
слова и предпочитаетъ обратное расположеніе частей даннаго вы-
раженія. Во второмъ періодѣ безсодержательное слово, служившее
для выраженія отношеній, произвело флексіи, присоединившись къ
корню; теперь флексія отпадаетъ, и частица помѣщаѳтся въ каче-
ствѣ отдѣльнаго слова передъ словами, измѣняяихъ значеніе: такъ
обстоитъ дѣло въ романскихъ языкахъ и вообще въ языкахъ ана-
литическихъ.
Я совершенно согласенъ съ Гриммомъ относительно второго и
третьяго періодовъ, охарактеризованныхъ имъ: давно
констатированный переходъ отъ синтеза къ анализу составляешь одинъ изъ
основныхъ принциповъ моего очерка. Что касается односложнаго
періода, когда слова приставлялись другъ къ другу безъ всякой
связи, то я не могу допустить его существованія. Гриммъ, вмѣстѣ
съ остальными лингвистами, признаетъ, что чѣмъ дальше будемъ
мы проникать въ прошлое языковъ, тѣмъ болѣе найдемъ мы въ
нихъ синтеза, богатства и сложности; но онъ отказывается
довести это положеніе до его конечныхъ выводовъ. Вмѣсто того,
чтобы на основаніи этой прогрессіи заключить, что
примитивный языкъ былъ олицетвореніемъ изобилія, онъ останавливается
и предполагаетъ, что до синтетическаго періода существовалъ
періодъ дѣтства, реальность котораго, однако, не подтверждается
никакими положительными фактами. Я не думаю, чтобы можно
было такъ отклоняться отъ аналогіи; въ исторіи человѣческаго
духа не бываетъ такихъ внезапныхъ переворотовъ; законы его
выражаются въ послѣдовательной формѣ. Движеніе языковъ къ
анализу соотвѣтствуетъ движенію человѣческаго духа къ все бо-
лѣѳ ясному мышленію; эта тенденция, свойственная человѣческому
уму и языку, существовала съ самаго начала. Итакъ, высшую
степень синтеза слѣдуетъ отнести къ первымъ днямъ. Я
совершенно согласенъ, съ Боппомъ и Гриммомъ, что большинство флек-
сій (было-бы крайне опрометчиво сказать: всѣ флексіи) обязано
своимъ происхожденіемъ частицамъ, присоединеннымъ къ концу
словъ 2); но это еще не даетъ намъ права заключать, что въ из-
вѣстную эпоху такое соединеніе еще не имѣло мѣста. Пріемъ, при
помощи котораго мы отдѣляемъ частицы отъ корня, представляетъ
чисто логически анализъ; вполнѣ возможно, что на языкѣ пер-
х) Стр 38-39, 45.
2) По этому вопросу см. очень хорошую статью Бенфея въ Ail g е-
meine Monatssclirift, янв. 1854г.
8
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА§
вобытнаго человѣка, точно ' такъ же, какъ на языкѣ дѣтей, мысль
выражалась, какъ нѣчто цѣльное и очень сложное.
Если лингвисты такъ часто бываютъ склонны видѣть въ
элементарной односложности китайскаго языка примитивное со-
стояніе всѣхъ языковъ, то это объясняется нашей склонностью
видѣть въ простотѣ признакъ дѣтскаго состоянія или, по
крайней мѣрѣ, характерную черту отдаленной древности. Но это
ошибка, которой филологія должна избѣгать. Китайскій языкъ, не
смотря на свою односложность, послужилъ орудіемъ для очень
развитой цивилизаціи; напротивъ, языкъ амѳриканскихъ дикарей
и обитателей Центральной и Южной Африки, которые начинаютъ
доставлять наукѣ совершенно неожиданныя открытія, представ-
ляютъ удивительное грамматическое богатство *).
Согласно гипотезѣ Гримма слѣдовало бы предположить, что
эти послѣдніе народы сдѣлали въ опредѣленный періодъ
большое усиліе, которое дало имъ возможность выйти изъ дѣтства и
перейти къ сознательному состоянію. Такъ какъ грамматическая
система готтентотовъ болѣе развита, чѣмъ система китайскаго
языка, то слѣдовало бы предположить, что готтентоты пошли
гораздо дальше по пути умственнаго развитія, чѣмъ китайцы, и
гораздо болѣе удалились отъ своего первобытнаго состоянія.
Однако, подобный выводъ трудно было бы обосновать.
Плодотворные перевороты, составляющее признакъ благородства цивилизо-
ванныхъ народовъ, еще никогда не коснулись дикихъ расъ; если бы
эти послѣднія были способны на подобное рѣгйительное усиліе,
то теперь онѣ не были бы настолько неспособны ко всякой
организации и прогрессу.
Развитіе каждаго языка опредѣляется не абсолютнымъ и
идентичнымъ для всѣхъ закономъ, но потребностями его
внутренняя строенія и его духа. Языки, бывшіе первоначально
односложными, какъ, напримѣръ, языки Восточной Азіи, никогда не
утратили характерной особенности своего первобытнаго состоянія. Въ
нѣкоторыхъ изъ этихъ языковъ, какъ, напр., въ тибетскомъ, бир-
манскомъ и нѣкоторыхъ языкахъ Остъ-Индскаго полуострова,
совершилось дѣйствительное движеніѳ по направленію къ
грамматическому многосложію, но все таки еще цѣлая пропасть отдѣляетъ
ихъ отъ истинно грамматическихъ языковъ. Если бы когда
либо индоевропѳйскіе или семитическіѳ языки переживали
подобное состояніе, то они не дошли бы до большей грамматичности,
чѣмъ только что упомянутые языки, и, конечно, никогда не
достигли бы такой степени грамматической гибкости, до какой они,
какъ мы видимъ, дошли съ самой отдаленной древности. Вообще
Гриммъ въ своемъ очеркѣ имѣлъ въ виду, повидимому,
только индо-европейскіе языки, созданію общей теоріи которыхъ онъ
такъ много содѣйствовалъ. Если бы сравненія его обнимали бо·
лѣе широкій кругъ, то, я увѣренъ, онъ дошелъ бы до менѣе
систематическихъ и менѣе абсолютныхъ воззрѣній.
г) См. Pott, Die Ungleichheit menschlicher Rassen (Lemgo
et Detmold, 1856) стр. 86 и слѣд.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
9
Итакъ, послѣ десяти лѣтъ труда я продолжаю настаивать
на томъ, что языкъ образовался сразу и возникъ одновременно,
какъ продуктъ духа каждой расы. Для того, чтобы подобное по-
ложеніе не было понято ошибочно, необходимы ограниченія, и я
сейчасъ приведу ихъ, но самый принципъ кажется мнѣ вѣрнымъ
въ своей общей формѣ. Не смотря на то, что языкъ постепенно
дошелъ до развитія всѣхъ своихъ способностей, онъ явился съ
первыхъ же дней, какъ нѣчто цѣльное, точно такъ же, какъ въ
бутонѣ заключается цвѣтокъ со всѣми существенными частями,
хотя части эти еще не достигли своего полнаго расцвѣта.
Одинъ фактъ, повидимому, противорѣчитъ высказанному мною
мнѣнію и заставляетъ меня прежде всего дать нѣкоторыя
объяснения. Очень часто намъ случается видѣть огромныя человѣческія
семейства, говорящія совершенно разными языками, не смотря на
то, что, съ точки зрѣнія физіологіи, мы не замѣчаемъ между ними
никакого существеннаго различія. Такъ, антропологія не дошла бы
до различенія индо-европейскихъ и семитическихъ народовъ,
если бы изученіе языковъ не показало, что древне-еврейскШ, си-
рійскій и арабскій языки, съ одной стороны, a санскрйтскій,
греческий и германскіе языки—съ другой,—представляютъ два само-
стоятельныя цѣлыя, несводимыя другъ на друга1). Для объяснения
подобнаго явленія наиболѣе естественной является та гипотеза,
что единая раса, выйдя изъ общей колыбели, раздѣлилась на
двѣ вѣтви, прежде чѣмъ окончательно установился ея языкъ·
Гипотезу эту подтверждаетъ, повидимому, то обстоятельство, что
обѣ системы упомянутыхъ выше языковъ, не смотря на полное
различіѳ, представляютъ нѣкоторыя черты фамильнаго сходства
почти въ такой степени, какъ два близнеца, которые выросли на
неболыпомъ разстояніи другъ отъ друга, а потомъ были
совершенно разлучены въ возрастѣ четырехъ-пяти лѣтъ 2). Такимъ
образомъ языкъ является какъ бы вторымъ моментомъ въ
существовавши человѣчества, и мы невольно принуждены
предположить существованіе такого періода, когда арійцы и семиты жили
вмѣстѣ безъ правильнаго языка, или, въ крайнемъ случаѣ,
обладали лишь зародышемъ того, что впослѣдствіи образовало
индоевропейскую и семитическую систему.
Конечно, съ этимъ соображеніемъ нужно очень считаться. Если
мы рѣшаемся говорить о первыхъ дняхъ существованія человѣче-
ства, то не слѣдуетъ ничего понимать буквально. Выраженіѳ: „π е р-
в ы е д н иа—ничто иное, какъ метафора для обозначенія болѣе или
менѣе продолжительная промежутка времени, въ теченіе котораго
1) См. мою Histoire générale des langues sémitiques, т.
Y, гл. П.
2) Литтре (Revue des deux Mondes, 1-го Іюля 1857 года)
недавно пробудилъ сомнѣнія въ законности подобной гипотезы. „Языкъ, говорить
онъ, есть результатъ дѣйствія двухъ элементовъ: способностей человѣческаго
ума и созерцанія природы. Отсюда слѣдуетъ, что двѣ группы людей, при-
надлежащихъ къ одной расѣ и живущихъ въ одномъ мѣстѣ, не могуть имѣть
различнаго языка потому, что у нихъ идентичны какъ впечатлѣнія, восприни-
маемыя умственными способностями, такъ и эти послѣднія". Я не могу
согласиться съ этимъ разсужденіѳмъ. Если бы родные братья, живущіе на
10
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
совершалось таинственное зарожденіе сознанія. Общія положешя,
которыя мы употребляемъ для объясненія первобытныхъ явленій,
не должны вводить насъ въ заблужденіе относительно частныхъ
и почти случайныхъ элемѳнтовъ этихъ явленій. Нѣсколько
дней, даже нѣсколько часовъ могли имѣть рѣшающее значеніе;
два родственньія племени, живущія на противоположныхъ скло-
нахъ одной и той же горы, могли стать основателями двухъ расъ,
и, создавая двѣ различныя грамматики, передать свою
индивидуальность будущимъ поколѣніямъ. Мнѣ кажется неоспоримымъ
только одно обстоятельство, именно то, что изобрѣтеніе языка
не было результатомъ продолжительнаго движенія ощупью, но
явилось результатомъ примитивной интуиціи, которая открыла
передъ каждой расой общее строеніе ея рѣчи и тотъ компромиссъ
съ своей мыслью, на который она должна была рѣшиться разъ
на всегда.
Съ такими оговорками я считаю необходимымъ признать
отсутствіе всякаго размышленія, произвольность, существенной
чертой начальнаго развитія языка. Поясненіе, необходимое для
того, чтобы сохранить за этимъ словомъ всю его истинность,
относится не только къ языку: къ нему слѣдуетъ прибѣгать вся-
кій разъ, когда дѣло идетъ о первобытной дѣятельности человѣ-
чества. Одинъ изъ яаиболѣе важныхъ результатовъ, добыты хъ
критикой нашего вѣка, состоитъ въ томъ, что она открыла без-
^ггичный характеръ всѣхъ великихъ произвеленій отдаленвой
древности. Теперь уже никто не говоритъ о Гомерѣ, какъ о би-
сателѣ, который искусно составилъ обѣ поэмы, носящія его имя,
или о Ликургѣ, какъ о законодателѣ, который при помощи соб-
ственнаго авторитета составилъ законы, а потомъ, путемъ хитрой
уловки, добился того, что они были признаны обязательными
навсегда. Для насъ Иліада и Одиссея—выраженія чистаго духа
героической Греціи; законы Ликурга—древнія учрежденія дорій-
цевъ, доведенныя до необычайной послѣдовательности и
устойчивости. Уже это одно составляетъ очевь существенную поправку
въ понятіяхъ старой школы. Но, съ другой стороны, слѣдуетъ
быть осторожнымъ и не понимать буквально тѣхъ неопредѣлен-
ныхъ формулъ, которыя обыкновенно примѣняются къ подоб-
нымъ вопросамъ. Свободное произведете есть въ то же время
произведете толпы, потому что въ немъ находятъ выраженіе
чувства всѣхъ; но истолкователемъ этихъ чувствъ является инди-
четвѳрть мили другъ отъ друга и совершенно не встрѣчающіеся, стали
создавать языкъ, то получились бы два весьма различныхъ языка. Въ
действительности, кромѣ двухъ элементовъ, очень удачно указанныхъ Литтре,въ языкѣ
есть еще элементъ свободной воли и произвола, котораго вполнѣ достаточно,
для того, чтобы вызвать крупныя различія. Языкъ обладаетъ характеромъ
необходимости только въ своихъ существенныхъ законахъ,—конечно, все тамъ
имѣетъ свою причину, но причина эта никогда не была исключительной.
Первобытный аріецъ имѣлъ основаніе называть брата „b h г a t га или „f г a t rtt
и семитъ имѣлъ основаніе называть его „ah"; но можно ли сказать, что раз-
лише это вытекаетъ изъ различія въ ихъ умственныхъ способностяхъ или
внѣшней природѣ? Каждый предметъ, при всѣхъ тождественныхъ условіяхъ,
можетъ имѣть массу названій, и выборъ одного изъ нихъ обусловливается
неуловимыми причинами.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
11
видуумъ. Жилъ и Ликургъ, жплъ и Гомеръ х); но первый лишь
собралъ въ болѣе строгую систему древніе законы своего народа,
а второй лишь воплотилъ плоды вдохновенія древней эллинской
музы. Въ обоихъ случаяхъ не было личнаго изобрѣтенія, какъ,
напр., у Вергилія или у законодателей философскаго періода.
Даже народныя поэтическія произведенія, анонимныя по
самому своему существу, всегда имѣли автора, но такъ какъ
этотъ авторъ не оставилъ на нихъ слѣда своей
индивидуальности, то можно сказать, что они представляюгъ изъ себя
произведете всѣхъ. Личность первобытнаго поэта точно также является
вторичнымъ фактомъ, потому что въ эпоху самопроизвольной
дѣятельности поэтъ не входитъ, такъ сказать, въ свое
произведете, и красота его пѣсенъ совершенно независима отъ него.
Можно сказать, что подобныя произведенія анонимны даже въ
томъ случаѣ, если намъ извѣстно полностью имя автора. Мы
знаемъ имена авторовъ или, по крайней мѣрѣ, семей, которымъ
принадлежитъ каждый изъ гимновъ Ригведы; однако, гимны
эти можно отнести къ числу наиболѣе безличныхъ изъ всѣхъ
существующихъ произведеній.
То же самое нужно сказать и о языкѣ. Чѣмъ больше мы
будемъ знакомиться съ древнѣйшей исторіей арійскихъ и семити-
ческихъ народовъ, тѣмъ болѣе отдѣльныхъ личностей мудрецовъ,
иниціаторовъ, безымянныхъ пророковъ выдѣлится передъ нашими
глазами изъ кажущагося однообразія, и при этомъ окажется, что
законы, обычаи, учрежденья гражданской и религіозной жизни,
священная поэзія связаны съ ними и вдохновлены ими. Изслѣ-
дуя языкъ, мы увидимъ точно также „Bichi", первобытнаго
мудреца, который является истолкователемъ духа своей націи; мы
откроемъ вліяніе нѣкоторыхъ корпорацій, нѣкоторыхъ привиле-
гированныхъ семействъ, мы откроемъ, наконецъ, школу, начало
которой восходить почти до начала міра. То, что кажется произ-
веденіемъ всѣхъ, было въ дѣйствительности произведеніемъ
небольшого числа людей, олицетворявшихъ духъ всѣхъ. Конечно,
нельзя понять организаціи языка безъ дѣятельности избранныхъ
личностей, которые пользовались извѣстнымъ авторитетомъ и
были способны внушить другимъ то, что сами считали лучшимъ.
Аристократизмъ мудрецовъ былъ закономъ нарождающагося че-
ловѣчества. Закваска, вызвавшая цивилизацію,. могла бродить
сначала лишь въ небольшомъ числѣ избранныхъ умовъ.
1) Или, по крайней мѣрѣ, авторъ гомеровскихъ поэмъ, каково бы ни
было его имя. Я склоненъ думать, что слово Όμηρος есть родовое наѳва-
ыіе для обозначенія поэтическаго сборника или компилятора подобныхъ
сборниковъ. Гольцманъ устанавливаетъ, правда, на основаніи догадокъ, связь
этого слова съ санскритскішъ Samâsa, которымъ обозначается извѣстный спо-
собъ изложенія древнихъ басенъ въ противоположность Vyâsa; какъ извѣ-
стно, послѣднее слово приняло въ индіыскихъ преданіяхъ видъ личности, о
которой существуетъ очень пространная легенда. См. Zeitschrift fur verglei-
chende Sprachforschung Куна, т. 1, стр. 483 и ел. Во всякомъ случаѣ очень
легко замѣтить (на это указали уже и древніе) въ первомъ слогѣ имени
Гомера корень ό(Α (όμός. όμου, санскр.—sama), который наводитъ на мысль о ком-
пиляціи. См. ГГоттъ, Etim. Forsch., II, стр. 260.
12
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
Одно замѣчаніе, зародышъ котораго принадлежитъ Гримму х),
указываетъ на участіе индивидуумовъ, въ зависимости отъ ихъ
природы и способностей, въ образованіи языка. Чѣмъ древнѣе
языкъ, тѣмъ болѣе рѣзко проведено въ немъ различіе между
мужскими и женскими флексіями: этого факта нельзя объяснить
такъ хорошо ничѣмъ инымъ, какъ непонятной для насъ
наклонностью примитивныхъ народовъ предполагать полъ у всѣхъ пред-
метовъ, даже неодушевленныхъ. Если бы языкъ образовывался въ
наше время, то родъ исчезъ бы, за исключеніѳмъ тѣхъ случаевъ,
когда говорится о мужчинѣ и женщинѣ, да и въ этомъ случаѣ
можно было бы прекрасно обойтись безъ него. Въ этомъ отношеніи
англійскій языкъ дошелъ до высшей степени простоты, и крайне
удивительно, что французскій языкъ, оставивъ болѣе
существенный мѳханизмъ латинскаго языка, не оставилъ рода. Изъ этого
Гриммъ заключаетъ, что въ образованіи языка женщины играли
роль, отличную отъ мужской. Внѣпгаяя жизнь женщинъ, которая
подъ вліяніемъ цивилизаціи стремится приблизиться къ жизни
мужчинъ, въ началѣ была чѣмъ-то совершенно отдѣльнымъ, а со-
бранія женщинъ значительно отличались въ интеллектуальномъ
отношеніи отъ собранія мужчинъ. Такъ какъ въ наше время мѣ-
стоименіе и глаголъ утратили родъ въ первомъ лицѣ,—по
крайней мѣрѣ, въ болыпинствѣ языковъ,—то грамматичсски языкъ
женщины отличается отъ рѣчи мужчины лишь родомъ прилага-
тельныхъ и причастій, когда она говоритъ о себѣ самой. Но
первоначально разница была, вѣроятно, гораздо больше, какъ это
и до сихъ поръ сохранилось въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ
Африки. Для того, чтобы мужчина, обращаясь къ женщинѣ или
говоря о ней, счелъ нужнымъ употреблять спеціальныя флексіи,
необходимо, чтобы сама женщина ввела ихъ въ употребленіе. Если
же женщина употребляла однѣ флексіи предпочтительно передъ
другими и заставила употреблять эти флексіи всѣхъ тѣхъ, кто
говорилъ съ ней, то это происходило потому, что однѣ изъ этихъ
флексій болѣе соотвѣтствовали ея обычному произношенію и
тѣмъ чувствамъ, котбрыя возбуждалъ ея видъ. Такимъ образомъ
въ индусскихъ драмахъ мужчины говорятъ на санскритскомъ
языкѣ, а женщины—на пракритскомъ. Если гласныя α π г суть
гласныя характерныя для женскаго рода во всѣхъ языкахъ, то
это происходить потому, что эти гласныя гораздо болѣе подхо-
дятъ для женскаго голоса, чѣмъ мужественныя гласныя о и у.
Одинъ индійскій комментаторъ, объясняя 10 стихъ III книги Ману,
въ которомъ предписывается давать женщинамъ пріятныя назва-
нія, означающія только что-нибудь обаятельное, прибавляетъ отъ
себя, что имена эти должны заключать въ себѣ много гласныхъ а.
Примѣръ этотъ, по моему мнѣнію, можетъ объяснить, какое
участіѳ принимали различные инстинкты и, если такъ можно
выразиться, различные классы человѣчества въ сложномъ трудѣ
образованія языка. Единство языка, подобно единству самого че-
ловѣчества, есть результатъ весьма разнообразныхъ элементовъ;
однако, если мы будемъ имѣть въ виду только совокупность, то
1) Ibidem, стр. 35.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
13
эту равнодействующую можно назвать недѣлимымъ и произволь-
нымъ твореніѳмъ. Какъ въ геніальныхъ произведеніяхъ трудная
обработка частностей настолько скрывается за общимъ вдохнове-
ніемъ, что люди, мало знакомые съ техникой писанія, готовы
признать легкими и созданными однимъ почеркомъ пера такія
произведенія, которыя стоили многихъ усилій и напряженій ума,—
такъ произвольное появлѳніе языка не исключаетъ возможности
смутныхъ опытовъ поправокъ и сотрудничества многихъ. Если бы
мы присутствовали при составленіи гомеровскихъ поэмъ, то сколько
колебаній и помарокъ замѣтили бы мы въ нихъ. Однако, это не
мѣшаетъ гомеровскимъ поэмамъ быть наиболѣе совершеннымъ
типомъ свободной поэзіи.
Мнѣ остается сказать еще нѣсколько словъ о другихъ произве-
деніяхъ по занимающему меня вопросу, появившихся съ тѣхъ поръ,
какъ былъ впервые изданъ настоящій очеркъ.
Молодой бѳрлинскій ученый, одаренный очень дѣятельнымъ
умомъ, Штейнталь, очень послѣдовательно и рѣшительно
занимался въ послѣдніѳ годы проблемой происхожденія языка х). Ав-
торъ проявляетъ большую наклонность къ отвлеченнымъ и чисто
психологическимъ соображеніямъ, чѣмъ къ изслѣдованіямъ въ
области исторіи и филологіи. По времѳнамъ его взгляды
становятся совершенно непонятными за туманомъ тонкостей и формализма.
Я постараюсь, однако, воспроизвести ихъ общее содержаніѳ, по
возможности пользуясь выражениями самаго автора.
Штейнталь, подобно намъ, держится того мнѣнія, что языкъ
не былъ созданъ по заранѣе обдуманному плану, съ яснымъ со-
знаніемъ цѣли и средствъ, но что онъ неизбѣжно и, такъ
сказать, слѣпо зарождался въ душѣ на извѣстной стадіи развитія
духовной жизни2). Въ этотъ моментъ интуиціи (Anschauun-
gеη) превращаются въ представленія (Vorstellungen). Сперва
вещи представляются въ сложномъ видѣ, свойственномъ
реальности; первобытный чѳловѣкъ не знаетъ абстракціи. Языкъ
появляется тогда, когда анализъ проникаетъ въ душу и старается
раздоить интуиціи на составные элементы. Такъ, напр., при видѣ
бѣгущей лошади или равнины, покрытой снѣгомъ, человѣкъ
прежде всего получалъ нераздѣльный образъ: бѣгъ и лошадь
составляли одно, снѣгъ и бѣлизна были нѳраздѣльны. Но при
помощи языка бѣгъ былъ отдѣленъ отъ бѣгущаго существа, цвѣтъ—
отъ окрашеннаго предмета. Каждый изъ этихъ двухъ элементовъ
воплотился въ отдѣльное слово, и слово это обозначало расчле-
неніе сложной идеи. Но, съ другой точки зрѣнія, слово болѣе про-
^ Der Urspung der Sprache (Берлинъ, 1851). Въ этомъ малень-
комъ произведеніи авторъ занимается главнымъ образомъ сравнеыіемъ взгля-
довъ Гердера и Гамака съ взглядами Гумбольдта, чтобы доказать
превосходство этого послѣдняго. Полное изложеніе его взглядовъ можно найти въ
G-rammatik, Logik und Psychologie (Berlin, 1855) стр. 226—340.
Можно прочесть того же автора Die Classification der Sprachen dar-
gestellt als die Entwickelung der Sprachi de e (Berlin, 1850) и
двѣ статьи въ-Wissenschaftliche Beilageder Leipziger Zei-
tung, 23 и 27 Ноября 1856 г.
2) Der Ursprung de> Sprache, стр. 17 и слѣд.
14
ИРОИСХ0ЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
странно, чѣмъ идея: напр., слово бѣлый выражаетъ
характерную особенность не только снѣга, но всѣхъ вообще бѣлыхъ вещей;
такимъ образомъ обозначеніе это менѣе опредѣленно и болѣе
абстрактно, чѣмъ впечатлѣніе, полученное отъ бѣлаго снѣга.
Впечатлите обозначаете всегда одно какое нибудь существо или
вещь въ случайномъ состояніи; напротивъ, слово обозначаешь
вещь, лишенную этого случайнаго характера и притомъ въ
общей формѣ, соотвѣтствующей всѣмъ положеніямъ, въ какихъ
она можетъ очутиться.
Итакъ, превращеніе впечатлѣній въ идеи составляетъ, по
мнѣнію Штейнталя, сущность и самое явленіе слова. Умственный
процессъ, совершающійся во всякомъ первобытномъ человѣкѣ,
когда происходить это превращеніе, бываетъ у всякаго ребенка въ
томъ періодѣ, когда складывается его языкъ, и постоянно
повторяется въ насъ, когда мы говоримъ, ибо говорить—значитъ
прежде всего превращать впечатлѣнія въ идеи. Языкъ не появился
въ опредѣленный исторически моментъ подобно другимъ изо-
брѣтеніямъ человѣческаго ума; онъ возникаетъ (entsteht) въ ту
минуту, когда мы говоримъ; сущность его состоитъ въ томъ, что
онъ вѣчно рождается. Психологическіе законы, которые теперь
создаютъ языкъ зрѣлаго человѣка, суть тѣ же самые, дѣй-
ствіе которыхъ проявляется тогда, когда ребенокъ учится
говорить, и которые действовали во время первоначальнаго воз-
никновѳнія языка. Самый ученый человѣкъ говоря не даетъ себѣ
отчета въ томъ механизма, который дѣйствуетъ въ немъ безъ
его сознательнаго участія, точно такъ же, какъ онъ дѣйствуетъ
у ребенка и какъ онъ долженъ былъ действовать у первобыт-
ныхъ людей.
Что касается условій, при которыхъ возникла членораздѣль-
ная рѣчь, то Штейнталь представдяетъ ихъ себѣ въ слѣдующемъ
видѣ: въ эпоху возникновенія человѣчества душа и тѣло
находились въ такой зависимости другъ отъ друга, что всѣ движенія
души находили свое отраженіе въ тѣлѣ, въ особенности—въ ор-
ганахъ дыханія и рѣчи. Эта связь тѣла съ духомъ, которая и
теперь замѣчается у дѣтей и дикарей, была особенно тѣсной и
плодотворной у примитивнаго человѣка: каждое впечатлѣніѳ
вызывало въ немъ звукъ. Ассоціація идей была также однимъ изъ
законовъ, игравшихъ въ созданіи языка не менѣе существенную
роль. Въ силу этого закона звукъ, сопровождавшій впечатлѣніе,
ассоциировался въ душѣ съ самимъ впечатлѣніемъ, такъ что впе-
чатлѣніе и звукъ представлялись сознанію, какъ нѣчто
нераздельное, и точно также нераздѣльны были въ воспоминаніи. Такимъ
образомъ звукъ сталъ какъ бы связывающимъ звеномъ между
образомъ, полученнымъ зрѣніемъ, и образомъ, сохранившимся въ
памяти,—говоря другими словами: онъ пріобрѣлъ значеніе и сталъ
элементомъ языка. Въ дѣйствительности образъ, полученный при
помощи зрѣнія, и образъ, существующей въ памяти, далеко не
тождественны: такъ, напримѣръ, я замѣчаю лошадь, которая по
своему росту и масти совершенно не похожа на всѣхъ лошадей
видѣнныхъ мною до того времени; общая идея, выражаемая сло-
вомъ л о ш а д ь, заключаетъ лишь черты, общіявсѣмъ животнымъ
ПРЕДИСЛОВИЕ.
15
того же вида. Эти именно общіе элементы опредѣляютъ значеніе
звука.
Таковы, по мнѣнію Штейнталя, основные законы,
руководившее процессомъ возникновенія языка, а также руководящіѳ теперь
его развитіемъ. Весь путь, пройденный яыкомъ съ тѣхъ поръ, какъ
впервые были изданы первые звуки, и вплоть до самаго совѳр-
шеннаго языка, гораздо болѣе определяется законами психологіи,
чѣмъ правилами логики. Законы психологіи, какъ и законы
природы, дѣйствуютъ безъ участія сознанія, хотя и не безъ цѣли;на-
противъ, логика даетъ предписания, которымъ мы слѣдуемъ и
сознательно примѣняемъ. Но такъ какъ языкъ есть достояніе
народной массы, такъ какъ онъ продуктъ общества, а не
индивидуума, то для объясненія его слѣдовало бы создать психологію
народнаго духа. Штейнталь очень настаиваетъ на этомъ разли-
ченіи психологіи и логики въ ихъ отношеніи къ явыкознанш;
однако, порядокъ, котораго онъ придерживается въ своихъ сооб-
раженіяхъ, по моему мнѣнію, болѣе свойственъ прежнему
логическому методу, чѣмъ экспериментальной наукѣ, изучающей че-
ловѣческій духъ.
Собственно говоря, разногласіе между взглядами
Штейнталя и моими, очень невелико и основывается лишь на различіи
философскихъ формулъ, употребляемыхъ въ Германіи и Фран-
ціи. Штейнталь признаетъ, что въ образованіи яэыка не слѣ-
дуетъ усматривать отдѣльнаго сознательнаго ума; онъ опасается
только возрожденія врожденныхъ идей и боится, чтобы мы, избѣ-
гая заблужденій Локка, не присоединились къ мнѣнію
Лейбница. По его мнѣнію, не слѣдуѳтъ говорить ни о категоріяхъ, на-
вязанныхъ языку, ни о разумѣ: все возникаетъ (devient),
появляется и образуется согласно законамъ, которые должна из-
слѣдовать наука. Прекрасно! Но что же такое эти законы, когда
дѣло идетъ о возникновеніи явленій жизни?—Постоянныя
категории, логически прѳдсуществующій образецъ, опредѣляющій ту
или иную форму бытія. Если только терминъ „врожденный"
означаетъ что нибудь иное, то онъ долженъ быть устраненъ. Изъ
желудя, брошеннаго въ землю, выростетъ дерево, существенныя
черты котораго мы можемъ опредѣлить напередъ. Дубъ не врож-
денъ желудю, но желудь устроѳнъ такъ, что дубъ нѳизбѣжно
выйдетъ изъ него со всѣми своими природными чертами.
Другой филологъ, Гейзе *), высказалъ по поводу той же
проблемы взгляды, очень близкіе къ взглядамъ Штейнталя. Ав-
торъ рѣзко отрицаетъ мысль о возможности откровенія, пришед-
птаго извнѣ; онъ вмѣстѣ съ Штейнталемъ отвергаетъ понятія
Бѳккера о томъ, что этотъ послѣдній называетъ организмомъ,
т. е. неизбѣжномъ и почти матеріальномъ созданіи языка. Языкъ,
по мнѣнію Гейзе, созданъ человѣкомъ свободно, потому что че-
ловѣкъ, создавая его, не повиновался никакому рѣшающему
поводу и вложилъ въ него свою личную индивидуальность, чего не
было въ чисто органическихъ функціяхъ. Выводъ Гейзе, хотя нѣ-
г) System der Spachwissenchaft (Берлинъ 1856), посмертное
изданіе, опубликованное Штейнталемъ, стр. 46 π слѣд., 164 и слѣд.
16
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
сколько отличный по своему выраженію отъ нашего, въ
сущности совершенно согласенъ съ взглядами, изложенными въ ѳтомъ
очеркѣ. Авторъ пользуется почти тѣми же самыми выраженіями,
что и мы, чтобы выразить свободный и въ то же время
необходимый, индивидуальный и общій, объективный и субъективный,
божественный и человѣческій характеръ созданія языка. Его
взгляды на множественность исходныхъ точекъ точно также
отличаются отъ нашихъ взглядовъ только болѣе догматической формой,
которую счелъ нужнымъ придать имъ авторъ.
Я не могу сказать того же о взглядахъ Бунзена и Макса
Мюллера, выражѳнныхъ ими въ послѣдніе годы и имѣющихъ,
повидимому, по крайней мѣрѣ въ Англіи, довольно
значительный успѣхъг). Какъ бы ни были велики мои уваженіе и удив-
леніе передъ этими учеными, изъ которыхъ одинъ занялъ мѣсто
среди самыхъ благородныхъ защитниковъ дѣла свободы, а
другой выказалъ такія выдающаяся заслуги въ дѣлѣ изученія Ведъ,
т. е. въ той отрасли современныхъ трудовъ, которая имѣетъ
перѳдъ собой самое блестящее будущее,—я все-таки не могу ви-
дѣть прогресса въ томъ новомъ духѣ, который они стараются
ввести въ сравнительную философію. Гипотеза, вводящая ту-
ранскую семью, при помощи которой они стараются
установить связь между совершенно различными языками, по моему
мнѣнію, совершенно произвольна и добыта не при помощи пріе-
мовъ, свойственныхъ строгой наукѣ. Не говоря уже объ
обширной группѣ-татаро-финскихъ языковъ, которые могли послужить
основой туранскаго семейства, нужно сознаться, что языки,
объединяемые обыкновенно этимъ общимъ именѳмъ, имѣютъ только
одну общую черту, а именно ту, что они не принадлежатъ ни къ
индоевропейской, ни къ семитической группѣ! Правда, Максъ Мюл-
леръ отвѣчаетъ, что, такъ какъ существенную черту туранскихъ
языковъ составляетъ соотвѣтствіе кочующему состоянію общества,
то нѣтъ ничего удивительнато въ томъ, что эти языки, проявляя
повсюду характеръ спорадически, не дошли до такой
концентрации, какъ индо-ѳвропейскіе и семитическіе языки, которые
уже съ давнихъ поръ служили орудіемъ для обширныхъ полити-
ческихъ ассоціацій. Такой отвѣтъ можно дать очень легко, но
дѣло въ томъ, что классификация языковъ должна основываться
*) См. Сочинѳніе Вунзена: Outlines of the philosophy of
universal history (Лондонъ 1854). Тамъ же на стр. I тома 263 и слѣд. по-
мѣщено сочиненіе Макса Мюлера, озаглавленное: Letter on the
classifies tion of the Turanian languages. См. также произведете этого
послѣдняго: Survey of languages (Лондонъ 1850) и статью:
Comparative Mythology въ Oxford Essays. Оба ученые автора
пришли, повидимому, съ разньгхъ сторонъ къ той системѣ, о которой я
говорю теперь. Свачала я предполагалъ (Ніstоiге générale des
langues sémitiques, стр. 466), что Мюллеръ былъ лишь глашатаемъ идей
Бунзена, при чемъ я не видѣлъ въ этомъ ничего пред осудите льнаго; но
послѣ того, какъ Мюллеръ сообщилъ мнѣ, что отвѣтственность за
упомянутое произведете падаетъ только на него, я спѣшу взять назадъ свое пред-
положеніѳ. Впрочемъ, разбирая систематическую идею произведенія Мюллера,
я отдавалъ справедливость той проницательности, съ которой авторъ,
согласно съ мнѣніемъ самыхъ опытныхъ индіанистовъ, указалъ на
многочисленный! развѣвтленія татар о-финской расы въ до-браминской Индіи.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
17
на положительныхъ чертахъ сродства, а не на той отрицательной
чертѣ, что имъ не достаетъ извѣстной степени развитія, и что они
соотвѣтствуютъ одному и тому же состоянію общества. Что
касается изложенія подробностей, при помощи которыхъ Бунзенъ
и Мюллеръ старались установить первоначальную
тождественность трехъ семей: туранской, индо-европейской и семитической,
то оно кажется мнѣ неудовлетворительнымъ. Къ такому же выводу
пришелъ Поттъ, человѣкъ смѣлый, но въ то же время очень
строгие, который, отдавая полную справедливость остроумнымъ взгля-
дамъ, заключающимся въ книгѣ ученаго Мюллера, считаетъ ихъ
въ общемъ мало согласными съ истинными принципами
сравнительной филологіи и полагаетъ, что они могутъ спутать науку,
которой и такъ угрожаетъ много опасностей 3).
Взгляды Бунзена 2), имѣющіе болѣе непосредственное отно-
шеніе къ происхожденію языка, тоже требуютъ по моему мнѣ-
нію нѣкоторыхъ возраженій. Бунзенъ, какъ и Мюллеръ,
предполагает^ что языки обладаютъ закономъ развитія, который
подтверждается во всѣхъ семействахъ: различные языки предста-
вляютъ для него различныя ступени, черезъ которыя дол-
былъ пройти человѣческій духъ для того, чтобы дойти
до ньгаѣшняго состоянія. Я уже изложилъ тѣ соображенія,
которыя не позволяютъ мнѣ усвоить этотъ взглядъ. Только въ очень
ограниченномъ смыслѣ можно сказать, что одна система языковъ
ниже или выше другой 3). Зоологія признала невозможнымъ
свести всѣхъ животныхъ къ одной послѣдовательной серіи, въ
которой одинъ и тотъ же типъ постепенно совершенствовался бы,
переходя отъ полипа къ человѣку; она предполагаетъ существо-
вате различныхъ первичныхъ типовъ, изъ которыхъ каждый
можетъ дойти до относительнаго совершенства. Млекопитающія
не начали своего существованія съ пресмыкающихся, а пресмы-
кающіяся никогда не были моллюсками. Точно также индо-евро-
пейскіе и семитическіе языки не начали своего существованія
съ состоянія, аналогичнаго китайскому языку. Различныя системы
языковъ разъ навсегда усвоены каждой расой; онѣ отнюдь не
развиваются одна изъ другой, но каждая изъ нихъ
удовлетворяем себя и онѣ приходятъ совершенно различными путями къ
одному и тому же результату: одинъ народъ остается въ
состоянии дѣтства съ грамматической системой, которую мы считаемъ
весьма научной, другой—возвышается до цивилизаціи, обладая язы-
комъ, который, повидимому, лишенъ всякой возможности развитія.
Различныя системы языковъ въ томъ видѣ, какъ мы знаемъ
ихъ, не только не обнаруживаютъ никакихъ слѣдовъ зачаточ-
ныхъ преобразование, предполагаемыхъ Бунзеномъ, но этой гипо-
тезѣ противорѣчитъ очень крупный фактъ. Фактъ
этотъ—единство крупныхъ семействъ,—напр., индо-европейскаго и семитиче-
1) Zeitschrift der deutschen morgenlândischeii G es ѳ 11-
s с h a f t, 1855, стр. 405 и слѣд. См. также сочиненіе Потта, озаглавленное:
DieUngleichheit menschliclierRassen, стр. 191, 202,242,262 и т. д.
2) Outlines. Π, стр. 73 и слѣд.
3) Поттъ, Ungleichlieit, стр. 86 и слѣд.
18
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
скаго. Какъ объяснить эту поразительную однородность,
благодаря которой древне-еврейскій языкъ, финикійскій, халдейскій,
сирійскій, арабскій и эѳіопскій кажутся вылитыми по одному
образцу, благодаря которой столь многочисленный развѣтвленія
индо-европейскаго семейства на всемъ протяжѳніи міра обладаютъ
однимъ и тѣмъ же запасомъ корней и, очень вѣроятно, одной и
той же грамматикой? Это можно было-бы объяснить только въ томъ
случаѣ если бы мы предположили, что обѣ эти системы языковъ
дошли до полнаго развитія до того времени, когда семейство это
раскололось. Какъ мало свободы оставляетъ это условіе для разработки
языка! При тѣхъ сепаративныхъ наклонностяхъ, которыя
волновали древніе народы, время, въ теченіе котораго семейство
сохраняло достаточное единства для того, чтобы одинъ и. тотъ же
языкъ могъ быть воспринятъ всѣми членами, было, вѣроятно,
очень кратко. Между тѣмъ необходимы вѣка, цѣлыя тысячелѣтія,
чтобы объяснить ту эволюцію, которую предполагаютъ Вунзенъ
и Максъ Мюллеръ въ началѣ каждаго языка. Если переходъ изъ
одного зачаточнаго состоянія къ другому совершился послѣ того,
какъ раса разсѣялась, то какъ можно объяснить однородность
результатовъ, къ которымъ пришли различныя семейства? Если
же переходъ этотъ совершился до раздѣленія расы, то значитъ
языкъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ пережилъ больше фазисовъ,
чѣмъ за все остальное время своего существованія? Подумайте
только о сложности нѣкоторыхъ пріемовъ, которые унесли съ
собою всѣ индо-европейскіе языки. Подумайте только о томъ, какое
значеніе имѣетъ для индо-европейской этимологіи расположение
ударенія, разница между долготой и краткостью, нѣкоторые
особенности по отношенію къ именамъ и глаголамъ. Не доказываетъ
ли это, что индусы, иранцы, предки грековъ и латинянъ,
германцы, кельты и славяне разделились уже тогда, когда
обладали вполнѣ опредѣленной грамматикой? Однако, у этихъ на-
родовъ замѣчаются первобытныя дѣленія, которыя должны были
проявиться съ первыхъ моментовъ существованья расы. Чѣмъ
болѣе мы будемъ думать объ этомъ основномъ пунктѣ, тѣмъ
болѣе мы будемъ склонны думать, что языкъ былъ созданъ безъ
продолжительныхъ исканій ощупью, въ очень однородномъ
обществе и даже,—болѣе того,—въ очень немногочисленной семьѣ.
Если бы языкъ возникъ или даже только развился въ зрѣломъ,
a, слѣдовательно, уже подраздѣленномъ обществѣ, то онъ былъ
бы гораздо болѣе многообразенъ, и его не такъ легко было бы
свести къ крупнымъ семействамъ.
. Въ одномъ очеркѣ, полномъ остроумныхъ и глубокихъ
мыслей х), Мюллеръ вполнѣ основательно замѣчаетъ, что если бы мы
не знали ничего о существованіи латинскаго языка, то сравненія
романскихъ діалектовъ было бы вполнѣ достаточно для того,
чтобы утверждать, что діалекты эти въ опредѣленную эпоху были
слиты въ одномъ языкѣ, отъ котораго впослѣдствіи получили свое
начало. Сравненіе различныхъ индо-европейскихъ языковъ точно
также приводитъ насъ къ такой эпохѣ, когда санскритскій языкъ
х) Comparative Mythology, стр. 11 и слѣд.
ПРЕДИСЛОВИЕ
19
не былъ санскритскимъ, a греческій—греческимъ, и когда всѣ эти
языки не были еще раздѣлены. Самое прекрасное пріобрѣтеніѳ
сравнительной филологіи состоитъ въ томъ, что она дала намъ
возможность бросить смѣлый взглядъ на этотъ первобытный пе-
ріодъ, называемый арійскимъ, когда всѣ зародыши міровой
цивилизаціи концентрировались на небольшой территоріи. Точно
такъ же, какъ всѣ романскіе діалекты произошли изъ одного
языка, которымъ говорило немногочисленное населеніе, живущее
по берегамъ Тибра, —индо-европейскіе языки предполагаютъ
существоваыіе опредѣленнаго языка, на которомъ говорили на
очень небольшой территоріи. Напримѣръ, какая причина могла
бы склонить всѣ индо-европейскіе народы къ тому, чтобы
образовывать слово отецъ отъ корня „па" и суффикса „три44 или
„таръ", если бы слово это въ своей законченной формѣ не
входило въ составъ словаря первобытныхъ арійцевъ? Что могло
бы заставить ихъ, послѣ ихъ раздѣленія, производить
слово дочь отъ совершенно частнаго понятія доить (санскритское
duhitri, θυγάτηρ, Tochter и т. д.), если-бы слово это не имѣло своего
основанія въ нравахъ древней пастушеской семьи? Еще одно бо-
лѣе рѣшительное доказательство: если передъ словомъ dhava,
которое въ санскритскомъ языкѣ означаетъ мужъ, помѣстить
частицу „ѵіа, которая значитъ безъ, то образуется слово vidhava—
вдова,—слово это можно отыскать въ латинскомъ языкѣг) (vidua)
а также въ германскихъ и славянскихъ языкахъ; однако, ни
одинъ дзъ этихъ языковъ не обладаете ни словомъ d h a ν а съ зна-
ченіемъ мужъ, ни предлогомъ ѵі съ значеніемъ безъ. Это
предполагаете, что слово это было образовано въ то время, когда предки
латинянъ, славянъ, и германцевъ жили вмѣстѣ съ предками
браманской расы. Это очень существенный пункте, и никто до
сихъ поръ не бросилъ на него такого яркаго свѣта, какъ ученый
писатель, котораго я только что цитировалъ. Изъ его прони-
цательныхъ индукцій слѣдуете, что существенный черты
индоевропейской грамматики определились прежде, чѣмъ арійская
семья раздѣлилась на отдѣльныя національности. Тѣмъ болѣе
слѣдуетъ сказать то же самое о семитической семьѣ, которая еще
больше, чѣмъ арійская, отличается своимъ единствомъ.
Но почему же изъ этого капитальнаго факта, столь
удачно доказаннаго, Мюллеръ не вывелъ того заключенія, что
возникновеніе арійской грамматики есть первоначальный фактъ,
дальше котораго некуда идти? Всѣ языки, каковы бы ни
были ихъ позднѣйшія пріобрѣтенія, берутъ начало на очень
ограниченной территоріи. Сама природа словъ арійскаго
происхождения, собранныхъ Мюллеромъ, указываетъ на общество,
вполнѣ развитое въ нравственномъ отношеніи, но мало развитое
г) Очень серьезное возраженіѳ противъ этого объясненія возникаетъ
изъ мужского рода ν і d u u s, которое принадлежитъ древнему латинскому
языку и которое даетъ возможность отнести viduus и vidua къ тому-же
корню, что и divider е. Поттъ. Ε ѣ у m. F о г s с h., I. 185; Π, 276. Эпитетъ
viduus, приписываемый О ρ к у с у, потому что онъ отдѣляѳтъ душу
отъ тѣла, относится къ этому послѣднему корню. См. Гартунгъ, Die
Religion der Roemer, Π, 90.
20
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
въ смыслѣ матеріальной цивилизаціи. Всѣ выраженія, обознача-
ющія въ этомъ древнемъ языкѣ понятіе царства, заимствованы
изъ домашней жизни; слова, которыя впослѣдствіи обозначали
г о ρ о д ъ, имѣли въ немъ значеніѳ дома; въ немъ нѣтъ ника-
кихъ словъ для обозначенія охоты, войны, и, напротивъ, очень
развитой словарь для мирной жизни, занятой полевыми работами
и скотоводствомъ. Изъ искусствъ извѣстны только самыя про-
стыя,—напр., хлѣбопашество, молотьба, тканье, грубое обдѣлывавіе
металловъх). Итакъ, насъ со всѣхъ сторонъ оттѣсняютъ въ узкій
промежутокъ, въ которомъ не остается мѣста для вѣкового раз-
витія. Можетъ быть, кто нибудь скажѳтъ, что древній языкъ, на
которомъ говорили въ Азіи, былъ лишь развѣтвленіемъ болѣе об-
ширнаго лингвистичѳскаго цѣлаго, точно такъ-же, какъ латинскій
языкъ, источникъ романскихъ языковъ, есть лишь членъ великой
индо· европейской семьи? Но вѣдь въ такомъ случаѣ за
пределами этой семьи нашлись бы другіе обломки уничтоженнаго цѣ-
лаго. Если бы латинскій языкъ исчезъ для науки, то мы,
правда, не замѣтили бы непосредственнаго источника романскихъ
языковъ, но тѣмъ не менѣе мы замѣтили бы ихъ сходство съ
другими языками Европы, мы узнали бы ихъ сестеръ, не зная ихъ
матери. Мюллеръ замѣчаетъ, что въ спряженіи глагола быть
между итальянскимъ языкомъ и французскимъ замѣчается
большая разница, чѣмъ между литовскимъ и языкомъ Ведъ. Однако,
если бы первобытный арійскій языкъ былъ только развѣтвленіемъ
болѣе обширнаго цѣлаго,то легко было бы установить сходство индо-
европейскихъ языковъ съ другими группами. Между тѣмъ Бун-
зену и Мюллеру не удалось, по моему мнѣнію, доказать
наличность такого сходства, и, не желая предрѣшать будущаго фило-
логіи, мы все-таки въ правѣ сказать, что на горизонтѣ мы не
видимъ даже тѣни доказательства этого основного пункта.
Къ предыдущимъ сочиненіямъ я присоединю еще одну статью,
которую ученый историкъ философіи, Генрихъ Риттеръ, посвятилъ
первому изданію моего очерка въ Gelehrte Anzeigen(выходя -
щемъ въ Геттингенѣ)2) Вполнѣ соглашаясь съ моими общими
выводами, Риттеръ сдѣлалъ мнѣ нѣсколько критическихъ замѣчаній,
которыя, конечно, были приняты съ самымъ серьезнымъ внима-
ніемъ, потому что исходили отъ такого выдающагося человѣка.
По мнѣнію Риттера, въ противоположность школѣ, которая смот-
ритъ на языкъ, какъ на искусственное изобрѣтеніе, я считалъ его
слишкомъ присущимъ человѣческой природѣ и тѣсно связаннымъ
съ мыслью. Онъ полагаетъ, что довольно развитая мысль могла
существовать безъ рѣчи, что языкъ появился много времени
спустя послѣ пробужденія сознанія и что въ феноменѣ, создав-
шемъ его, значительная доля принадлежите размышленію. Выше
я уже указалъ, съ какими ограниченіями слѣдуетъ понимать мое
мнѣніе относительно самопроизвольнаго появленія языка. Но я
не могу пойти такъ далеко, какъ идетъ Риттеръ.
Устанавливаемое имъ различіе между языкомъ вообще и членораздѣльной
х) Ibidem, стр. 24 и слѣд.
2) 18 августа 1849-го года.
ПРЕДИСЛОВИЕ
21
рѣчью не имѣетъ большого значенія потому, что только члено-
раздѣльный языкъ можетъ выражать мало-мальски развитую
мысль. Риттеръ, приписывая языку только одну роль—переда·
чи мыслей, забываетъ о другой, не меыѣе важной функціи
слова: а именно, служить для формулировки и опредѣленія
мысли. Глухо-нѣмой только тогда составляетъ определенный суж-
денія, когда онъ можетъ заключить ихъ въ знаки, составленные
подобно знакамъ нашего языка. Если мы даже предположимъ
что до аббата д'Эпэ нѣкоторымъ глухо-нѣмымъ удалось добиться
умственнаго развитія, то слѣдуетъ принять во вниманіе сообще-
ніе съ говорящими при помощи глазъ. Въ самомъ дѣлѣ, созна-
ніе заразительно: оно передается и косвенными путями. Риттеръ
сожалѣетъ о томъ, что я сравнивалъ языкъ съ мыслью, а не съ
политическими и соціальными законами, которые составляютъ
часть человѣческой природы и въ то же время не соотвѣтствова-
ли по времени его появленію. Я не могу въ точности принять
этой мысли: если Риттеръ имѣетъ въ виду сознательный полити-
ческія учрежденія и усовершенствованную нравственность, то я
думаю, что языкъ нельзя сравнивать съ подобными вещами. Если
же онъ имѣетъ въ виду принципъ нравственности, семейной и
гражданской жизни, то этотъ принципъ также первоначаленъ
для человѣка, какъ умъ и языкъ. Если мы будемъ восходить къ
древнему періоду арійскихъ народовъ, то найдемъ нѣкоторые ре-
лигіозныѳ обычаи, нѣкоторые законы домашней жизни, неотдѣг
лимые отъ языка этихъ народовъ и связанные съ ихъ первыми
впечатлѣніями.
Риттеръ упрекаетъ меня въ томъ, что я говорилъ о разви-
тіи языка, слишкомъ мало считаясь съ исторіей и разсматривая
его, какъ развитіе живущаго существа, совершенно
изолированная отъ внѣшнихъ вліяній. Упрекъ этотъ бытъ бы вполнѣ умѣ-
стенъ, если бьі взгляды, изложенные въ этомъ очеркѣ, были
изложены въ формѣ теоремъ, претендующихъ на безусловную
истинность. Конечно, историческія событія оказываютъ рѣшитель-
ное вліяніе на развитіе языковъ; напр., не будь норманскаго за-
воеванія, англійскій языкъ былъ бы совершенно отличнымъ отъ
того, во что превратился англо-саксонскій языкъ въ наше время.
Но если языки часто уклоняются отъ своего естественнаго пути
подъ вліяніемъ внѣшнихъ фактовъ, то это не даетъ еще права
заключать, что въ основѣ ихъ развитія нѣтъ внутренняго закона.
Развѣ законы роста становятся менѣе действительными оттого,
что нѣтъ ни одного растенія, въ которомъ форма, расположеніе
вѣтвей и листьевъ не могли бы принять надлежащей формы,
если бы такія постороннія вліянія, какъ излишнее задерживаніе и
выдѣленіе соковъ, не нарушали ихъ симметріи? Мировой про-
цессъ—это обширная сѣть, въ которой переплетаются и противо-
дѣйствуютъ другъ другу тысячи причинъ, и въ которой равно-
дѣйствующая никогда не кажется вполнѣ согласной съ общими,
законами, изъ которыхъ мы пытаемся вывести ее. Для того,
чтобы формулировать законы, наука принуждена дѣлать абстракціи
создавать простѣйшія условія, какихъ никогда не бываетъ въ при-
родѣ. Всѣ общіе мировые законы вѣрны лишь приблизительно.
22
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
Возьмемъ, напримѣръ, солнечную систему. Безъ сомнѣнія, это цѣ-
лое подчинено строго правильнымъ законамъ и образованіе его
было вызвано очень простыми причинами. Однако, кольцо
Сатурна, маленькія планеты и аэролиты указываютъ на то мѣсто,
которое занимаетъ индивидуальный фактъ въ непоколебимой на
видъ геометріи небесныхъ тѣлъ. Явленія совершаются въ мірѣ
потому, что они имѣютъ достаточное основаніе для того, чтобы
совршаться но это основаніе никогда не бываетъ единственными
Не бываетъ двухъ фактовъ, которые совершились бы
совершенно одинаково, ни двухъ существъ, входящихъ въ одну и ту же
категорію: есть только индивидуальные случаи, вызванные тѣмъ
или инымъ положеніемъ игральной кости, которую бросаютъ
ежеминутно. Каждый фактъ и каждое существо есть результатъ
предшествующего, и если мы даемъ одно и то же названіе сугцѳ-
ствамъ, въ большей или меньшей степени аналогичными то мы
дѣлаемъ, это лишь расширяя смыслъ словъ.
Всѣ эти объясненія казались мнѣ необходимыми, чтобы
предупредить недоразумѣнія, которыя могли бы возникнуть отъ
установленныхъ мной общихъ положеній. Разъ мы желаемъ
выйти изъ чисто діалектической области, то можемъ получить истину,
лишь ограничивая мысль и уничтожая ошибки при помощи добро-
совѣстныхъ приближѳній.
I.
Экспериментальная наука о человѣческомъ духѣ
ограничивалась обыкновенно тѣмъ, что изучала сознаніе, достигшее своего
полнаго развитія, и въ томъ состояніи въ какомъ оно суще-
ствуетъ въ наши дни. То же, что физіологія и анатомія сдѣлали
для организованныхъ тѣлъ, психологія сдѣлала для души, лишь
съ той разницей въ методѣ, которой требуетъ рѣзкое различіе
предметовъ изученія. Но подобно тому, какъ на-ряду съ наукой
объ органахъ и объ ихъ отправленіяхъ, существуетъ другая наука,,
которая обнимаѳтъ исторію ихъ образованія и развитія, такъ и
на-ряду съ психологіей, которая старается описать и
классифицировать явленія и функціи души нужно было бы создать
эмбріогенію чѳловѣческаго духа, которая изучала бы появле-
ніе и первыя проявленія способностей, дѣйствіе которыхъ теперь
такъ правильно. Подобная наука, безъ сомнѣнія, была бы болѣе
трудна, чѣмъ та, которая задается цѣлью констатировать
современное состояніе человѣческаго сознанія. Однако, есть вѣрныя
средства, которыя могутъ повести насъ отъ настоящей эпохи къ
первобытной: прямое изученіе этой послѣдней для насъ
невозможно; но индукція, изучая настоящее, можетъ привести насъ
зсъ состоянію самопроизвольному, развитіемъ котораго являются
сознательный эпохи.
Дѣйствительно, если первобытное состояніе человѣчества
исчезло, не оставивъ никакихъ слѣдовъ, то у насъ есть явленія>
подобныя тѣмъ, которыя нѣкогда характеризовали его. Такъ
какъ каждый индивидуумъ проходить тотъ же путь, по которому
слѣдовало все человѣчество, то стадіи развитія человѣческаго
рода въ общемъ соотвѣтствуютъ прогрессивному движенію инди-
ПРЕДИСЛОВИЕ
23
видуальнаго разума. Кроме того, развитіе чѳловѣчества не
одновременно во всѣхъ его частяхъ: въ то время, какъ въ благород-
ныхъ расахъ оно достигло до величественныхъ высотъ, въ
низшихъ расахъ оно еще пребываетъ на самыхъ низшихъ «ступеняхъ,
которыя были его первоначальной колыбелью. Его движеніе
настолько неравномерно, что въ каждый моментъ времени можно
найти въ различныхъ обитаемыхъ странахъ всѣ возрасты,
которые оно пережило въ своей исторіи. Благодаря расамъ, клима-
тамъ, тысячамъ другихъ причинъ упадка и возвышенія въ чело-
вѣческомъ родѣ въ одно и то же время существуютъ тѣ же раз-
личія, которыя последовательно существовали въ ходѣ его раз-
витія. Такимъ .образомъ тѣ явленія, которыя характеризовали
собой пробужденіе сознанія, повторяются въ вѣчномъ дѣтствѣ
племенъ, неспособныхъ къ развитію и оставшихся какъ бы
свидетелями того, что происходило въ первые дни. Конечно, нельзя
утверждать положительно, что дикарь то же, что первобытный
человѣкъ: дѣтство различныхъ человѣческихъ расъ должно быть
весьма различно; безъ сомнѣнія, жалкія существа, потомками
которыхъ являются папуасы и бушмены, были мало похожи
на почтенныхъ пастуховъ, бывшихъ отцами религіозной расы
семитовъ, и на сильныхъ предковъ нравственной и философской
расы индо-европейскихъ народовъ. Но какъ бы ни были велики
различія въ индивидуальныхъ характерахъ,.дѣтство все же всегда
имѣетъ сходныя черты.—Итакъ, дитя и дикарь 0удутъ двумя
важными объектами изученія для того, кто захочетъ научно
построить теорію первобытныхъ возрастовъ человѣчества.
Наукѣ остается еще болѣе прямое средство приблизиться
къ этимъ отдаленнымъ временамъ: это—продукты человѣческаго
духа, поэтическія произведенія, въ которыхъ высказался самъ чело-
вѣкъ, первобытные документы, въ которыхъ онъ оставилъ свои са-
мыя старыя воспоминанія. Эти произведенія и эти документы
увековечились помощью письменъ только въ эпоху, весьма
отдаленную отъ колыбели человечества; какимъ образомъ человекъ могъ
бы передать воспоминаніе о томъ возрасте, когда онъ едва со-
знавалъ себя и когда, не имея прошлаго, онъ не могъ думать
о будущемъ? Но есть одинъ памятникъ, на которомъ записаны
все фазисы этого чудеснаго начала,—памятникъ, который
заключаешь въ себе матеріалы всехъ вековъ, изъ котораго можно
извлечь ихъ все при помощи анализа; это чудная поэма, которая
родилась и развилась вместе съ человекомъ, которая сопровождала
его на каждомъ шагу и которая запечатлела каждое его
чувство. Этотъ памятникъ, эта чудная поэма есть языкъ.
Внимательное изученіе языка всегда будетъ самымъ действительнымъ
средствомъ, чтобы подойти къ началамъ человеческаго духа:
благодаря языку, мы находимся по отношенію къ первобытнымъ
періодамъ въ положеніи артиста, который долженъ возстановить
бронзовую статую по тому слепку, въ которомъ сохранилось ея
изображеніе.—Правда, первоначальные языки исчезли для науки
вместе съ темъ психологическимъ состояніемъ, которое они
выражали, и никто, конечно, не пытается теперь гоняться за ними
вместе съ древней философіей. Но то, что среди наречій, изу-
24
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
ченіе которыхъ вполнѣ возможно, одни болѣе, чѣмъ другіе,
сохранили отпечатки законовъ, дѣйствовавшихъ въ эпоху рожденія
языка—это уже не гипотеза, но очевидный фактъ. Такъ какъ
произволъ не игралъ никакой роли въ изобрѣтеніи и образова-
ніи языка, то нѣтъ ни одного между нашими самыми
испорченными діалектами, который не былъ бы связанъ прямой генеало-
гіей съ однимъ изъ тѣхъ языковъ, на которомъ говорили отцы
человѣческаго рода. Было бы смѣшно искать слѣдовъ первобыт-
наго міра сквозь сѣть преобразований, окутывающихъ нѣкоторые
языки, сквозь многочисленные пласты народовъ и нарѣчій, лег-
шихъ одинъ на другой въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ. Но суще-
ствуютъ также языки, сохраненные болѣе прочными органами,
менѣе измѣнчивые въ своемъ механизмѣ, на которыхъ говорили
народы, находивпгіеся почти въ полной неподвижности; эти языки
существуютъ и теперь еще въ качествѣ свидѣтелей, конечно, не
первобытнаго языка вообще, и не какого-нибудь пѳрвобыт-
наго языка, но тѣхъ первобытныхъ процессовъ, съ
помощью которыхъ человѣкъ давалъ своей мысли внѣшнее
социальное выраженіе.
Я говорю о первобытныхъ процессахъ, потому что
нѣтъ никакой надежды дойти когда-нибудь до самаго языка.
Подобно тому, какъ геологія заблуждалась бы, если бы думала,
что центръ земли состоитъ изъ тѣхъ же элементовъ, которые
находятся на послѣднихъ глубинахъ, доступныхъ для наблюде-
нія,—было бы слишкомъ смѣло считать первобытными тѣ языки,
которые среди данной семьи занимаютъ первое мѣсто по
древности ')
II
Проблема происхожденія языка, повидимому, довольно
мало занимала древнихъ философовъ 2). Правда, Платонъ часто,
даже слишкомъ часто, обращаетъ свое вниманіе на слова; но
всякій безъ труда согласится, что этимологическая попытки,
встрѣчаемыя, напримѣръ, въ Кратилѣ, не представляютъ ни
слѣда научнаго метода. Аристотель въ Περί Ερμηνείας далъ
первый опытъ общей грамматики; но общая грамматика такъ же
далека отъ сравнительной филологіи, понимаемой въ новомъ смыслѣ,
какъ діалектика отъ экспериментальнаго анализа разума. Лукрецій
высказалъ нѣсколько очень остроумныхъ соображений о про-
исхожденіи языка, но всѣ они проникнуты ложной гипотезой
составлявшей особенность епикурейской школы. Эта была мысль
о какомъ-то первобытномъ человѣчествѣ, жившемъ въ дикомъ
и почти животномъ состояніи 3). Древнія времена не знали
ничего средняго между грубо матеріалистическимъ толкованіемъ,
*) Это сравненіе принадлежите Φ. Шлегелю. Philosophische V о r-
lesungen, insbesonder.e liber Philosophie der Sprache und
des Wortes, стр. 74 75.
3) По исторіи общей филологіи въ древности см. Л е ρ ш ъ, S ρ г а с h-
philosophie der Alten (Bonn, 1838—41 г.)
3) De Nat. Re rum, книга Y, стр. 1027 и слѣд. Аналогичные взгляды
можно найти у Діогена Лаэртіуса, книга X, § 75 и слѣд.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
25
которое приписывало языку всѣ стадіи, свойственныя
медленному и постепенному изобрѣтенію,—толкованіемъ, которое было, по-
видимому, лринято учеными х), и мало осмысленными вѣрова-
ніями во врожденность языка,—вѣрованія 2), который были, пови-
димому, въ ходу у людей мало образованныхъ 3); крайнее
несовершенство филологіи и въ особенности сравнительной фило-
логіи не давало возможности создать теорію, болѣе близкую къ
истинѣ.
Только въ XVIII вѣкѣ философія сознала важность
аналитическая изученія языка. Уже въ концѣ XVII в. Локкъ, рядомъ
съ изслѣдованіемъ понятій, помѣстилъ въ своемъ опытѣ изслѣ-
дованіе словъ. Лейбницъ пошелъ по его стопамъ, разсѣялъ въ
своихъ „Новыхъ Опытахъа много очень дѣльныхъ замѣчаній, кото-
рыя онъ вообще дѣлалъ по всѣмъ вопросамъ, и такимъ образомъ
всѣ мыслители обратили свое вниманіе въ эту сторону. Въ
особенности Лейбницъ съ удивительной проницательностью предви-
дѣлъ существенныя черты сравнительнаго метода и самыя выс-
шія примѣненія его. Большинство французскихъ философовъ:
Кондильякъ, Мопертюи, Руссо, Кондорсе, Тюрго, Вольней—болѣѳ
или менѣе прямо принимались за проблемы, связанныя съ язы-
комъ; но, какъ это обыкновенно случается, они принялись за те-
оретическія теоремы прежде, чѣмъ приняться за терпѣливое изу-
ченіе положительныхъ данныхъ. При помощи поверхностной
гипотезы думали устранить одну изъ самыхъ крупныхъ трудностей
психологіи и совершенно не знали того, что создать теорію
языка безъ сравнительнаго изучѳнія различныхъ языковъ—значитъ
слѣдовать опрометчивомому методу древней физики, которая
старалась создать общую систему міра и его происхожденія, не имѣя
спеціальныхъ свѣдѣній о каждой изъ отдѣльныхъ частей
вселенной.
Не смотря на то, что гипотезы ХѴПІ вѣка далеко не были
тождественны, общее отношеніе мыслителей этого времени къ
языку и направление, которое они вносили въ проблему его пер-
ваго появленія, носили слѣдующій характеръ. Философія XVIII
вѣка отличалась ясно выраженной склонностью къ
искусственному объясненію всего, что касается началъ человѣческаго
Ч См. Діодоръ Сицилійскій, В і b 1., кн. I, § 8.
2) Опытъ Псамметиха, сообщенный Геродотомъ (кн. П, гл. Ср 2, Мюллѳръ
Fragmenta. Hist, graec. I, 22—23) представляетъ доказательство этого
утвержденія. Царь этотъ, желая узнать, кто изъ двухъ народовъ, Фригійцѳвъ
и Египтянъ, древнѣе, приказалъ, чтобы двое дътей питались козьимъ моло-
комъ, чтобы они не слыхали звуковъ человѣческой рѣчи. Первое слово,
произнесенное ими было βεκός, которое, какъ оказалось, значить χ л ѣ б ъ на
фригійскомъ языкѣ (Беттишеръ, А г і с а, стр. 33; Гоше: De Ariana
linguae arme п. Indole, стр. 29) изъ чего вывели, что языкъ этотъ быль
примитивнымъ. Въ средніе вѣка народное повѣріе приписывало тотъ-жѳ
опытъ Фридриху, но вложило въ него больше тонкости: маленькія существа,
говорить лѣтописецъ, умерли, потому что ихъ никто не убаюкивалъ пѣсня-
ми (Де-Ромеръ, G е s с h. d ѳ г H о h е η s t a.'u f e n, т. Ш., стр. 49\).
3) См. Григорій Нисскій, Contra Eunomium, рѣчь XII стр. 814 и слѣд.
(Парижъ 1638).
26
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
духа х). Человѣка брали со всѣмъ механизмомъ его наличвыхъ
способностей и смѣло переносили этотъ механизмъ въ прошлое,
совершенно не думая о глубокихъ различіяхъ между первыми
вѣками человѣчества и нынѣшнимъ состояніемъ сознанія. По ихъ
мнѣнію, человѣкъ постоянно размышлялъ, соображалъ, точно
такъ-же, какъ въ наше время, и каждый разъ, какъ философы
упомянутой эпохи хотятъ изобразить намъ первобытнаго чело-
вѣка, мы съ удивленіемъ видимъ въ дѣйствіи современнаго че-
ловѣка съ его богатымъ развитіемъ способностей разума. Итакъ,
языкъ считался такимъ же изобрѣтеніемъ, какъ и всякое
другое: человѣкъ въ одно прекрасное утро придумалъ рѣчь,
точно такъ-же, какъ полезныя искусства или удовольствія. И это
изобрѣтеніе старались подчинить тѣмъ же законамъ постепенна-
го развитія, что и всѣ продукты сознательнаго ума. Выло время,
когда, какъ говорили, древній человѣкъ былъ лишь mutum et
turpe pecus 2). Самыя простыл потребности общества вызвали
сперва созданіе естественнаго языка, состоявшаго изъ
игры лица, нѣсколькихъ движеній тѣла и интонацій голоса. По мѣ-
рѣ того, какъ число идей увеличивалось, чувствовалась
недостаточность подобнаго языка, и люди старались найти болѣе удобное
средство сообщенія. Тогда они подумали о рѣчи, пришли къ
дружескому заключенію, и такимъ образомъ создался
искусственный, члено-раздѣльный языкъ 3). Этотъ первый языкъ,
какъ и всѣ продукты человѣчества, недостаточенъ и бѣденъ въ
своемъ началѣ. Мало по-малу онъ дополнился и дошелъ до
такого богатства, въ какомъ мы видимъ его теперь, точно такъ-же,
какъ челнъ дикаря превратился въ корабль цивилизованныхъ
народовъ. Такимъ образомъ языкъ прошелъ черезъ всѣ стадіи
постепеннаго совершенствованія. По мнѣнію Смита онъ со-
стоялъ первоначально лишь изъ существительныхъ; по мнѣнію
Бросса, онъ началъ съ междометія; всѣ ученые согласно
утверждали, что для пріобрѣтенія основныхъ элементовъ языка
понадобился длинный рядъ вѣковъ.
Эта гипотеза, вѣроятно, самая ложная или, лучше сказать,
наименѣе близкая къ истинѣ изъ всѣхъ тѣхъ, при помощи кото-
рыхъ старались объяснить происхождение рѣчи. Правда,
выставившее ее философы, хорошо понимали, что человѣкъ сдѣлалъ
α) Только одинъ Тюрго составляетъ исключеніе: онъ, повидимому,
имѣлъ болѣе передовыя воззрѣнія на языкъ (см. произведете, озаглавленное:
Sur les Réflexions рЪ ilosophiques de Maupertuis sur Г
origine des langues, соч., τ. Π, стр. 103 и слѣд.). Что касается Руссо, то,
не смотря ва то, что онъ очень энергично оспаривалъ мнѣнія Кондилъяка въ
своемъ Discours sur Г Origine et les fondements de Г
inégalité parmi les hommes, когда ему приходится формулировать
гипотезу, онъ возвр іщается къ гипотезѣ постепеннаго изобрѣтенія.
2) Горацій, книга I, сат. Ш, стих. 99.
л) Удивительно, что такіе психологи, какъ Т. Ридъ и Дюгалъдъ Стю-
артъ, могли настаивать на такомъ поверхностномъ различіи и вѣрить, что
выраженіе при помощи слова менѣе естественно, чѣмъ при помощи жестовъ.
См. Очерки Стюарта, ч. I, отд. XI, и его Φ и л о с. человѣч. духа>
продолженіе второй части.—Ридъ, сочиненія, т. II, стр. 88 и слѣд., 104 и
Другая.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
27
все въ области изобрѣтенія языка, что онъ получилъ даръ чле-
нораздѣльнаго выраженія при помощи естественнаго примѣненія
своихъ способностей, а не извнѣ; но ошибка ихъ состояла въ
томъ, что они приписывали сознательнымъ способностямъ и
умышленной комбинаціи ума—свободный продуктъ той живой силы,
которая скрыта въ человѣческихъ способностяхъ и которая не
есть ни соглашеніе, ни разсчетъ, и которая производить свое
дѣйствіе сама по себѣ, при помощи своего собственнаго напря-
женія.
Философская реакція начала XIX вѣка отразилась и въ
разрѣшеніи важной, занимающей насъ проблемы, и привела къ
отрывочнымъ, но уже болѣе близкимъ къ истинѣ взглядамъ. Уже
Гердеръ и Гаманъ, съ свойственной имъ способностью къ инту-
иціи, усматривали,—правда, въ мало научной формѣ,—вяутревное
единство, эту по-истинѣ божественную силу языка. Французская
школа подчинялась тѣмъ же стремленіямъ и старалась
ограничить слишкомъ широкую роль, отведенную XVIII вѣкомъ
индивидуальному уму, и расширить роль универсальнаго ума че-
ловѣчества. ХѴіІІ вѣкъ предоставилъ все свободѣ, или, лучше
сказать, капризу человѣка. Одна изъ школъ, желавшихъ возродить
спиритуализмъ и религію, приписала все Богу. Языкъ, который
прежде былъ чисто человѣческимъ изобрѣтеніемъ, теперь сталъ
божественнымъ откровеніемъ. Къ несчастію, это выраженіе,
которое въ качествѣ метафоры вполнѣ.точно опредѣляло чудесное
появленіе рѣчи, понималось въ узкомъ, буквальномъ смыслѣ. Впро-
чемъ, для защитниковъ этого положенія и его противниковъ
существовало такъ много соображений, не имѣющихъ никакого от-
ношенія въ наукѣ, что нельзя удѣлять ему серьезнаго мѣста въ
наукѣ. Его поддерживали только въ угоду теологической и
политической системамъ, которымъ хотѣли сообщить авторитетъ дог-
матовъ вѣры.
Однако, въ извѣстномъ смыслѣ, въ мнѣніяхъ, съ такимъ жа-
ромъ защищаемыхъ Бональдомъ, Мэстромъ, Ламенне и позже
Джіоберти^ можно было видѣть истиный прогрессъ. Новая
школа очень хорошо обнаружила неспособность сознательнаго че-
ловѣка къ изобрѣтенію рѣчи1). Она выдѣляла языкъ изъ сферы
обычныхъ изобрѣтеній, удѣляла ему спедіальное мѣсто и видѣла
въ немъ дѣло рукъ Божіихъ. Это вполяѣ вѣрно: нужно только
понимать эти слова въ опредѣленномъ смыслѣ; ибо все, что
происходить въ области самопроизвольнаго, есть скорѣе дѣло рукъ
Божіихъ, чѣмъ человѣческихъ, и гораздо безопаснѣе
приписывать это дѣйствію универсальной причины, чѣмъ свободной чело-
вѣческой дѣятельности. Во всякомъ случаѣ мнѣніе это, въ своей
строгой формѣ и въ особенности въ томъ смыслѣ, какой ему
приписывали его авторы, скрывало въ себѣ крайне вредныя послѣд-
ствія. Въ самомъ дѣлѣ, что значитъ это откровеніе языка? Если
понимать его матеріально, т. е. если предположить, что какой-то
небесный голосъ продиктовалъ человѣку названія вещей, то подоб-
а) Де-Бональдъ, Recherches philosophiques, L, стр. 163ислѣд.
(3-е изданіе).
28
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
ное представленіе заражено настолько грубымъ антропоморфиз-
момъ, настолько чуждо научнымъ пріемамъ объясненія,
настолько противорѣчитъ самымъ законченнымъ взглядамъ на законы
природы, что опроверженіе его совершенно излишне для ума,
даже очень мало знакомаго съ методами современной критики.
Кромѣ того, какъ говоритъ Кузенъ, „введете языка Богомъ отда-
ляетъ и перемѣщаетъ затрудненіе, но не уничтожаетъ его. Знаки,
изобрѣтенные Богомъ, были бы для насъ не знаками, но вещами,
и наша задача состояла-бы въ томъ, чтобы сдѣлать изъ нихъ знаки,
давая имъ то или другое обозначеніе. х)а—Если-же подъ откро-
веніемъ понимать свободное дѣйствіе человѣческихъ
способностей въ томъ смыслѣ, что Богъ вложилъ въ человѣка все
необходимое для изобрѣтенія языка и потому, можетъ быть, названъ
авторомъ его, — то мы будемъ очень близки къ истинѣ. Но за-
чѣмъ же пользоваться косвеннымъ объясненіемъ, когда для объ-
ясненія того же факта у насъ есть болѣе естественное и болѣе
философское выраженіе?
Какъ я говорилъ, люди, которые выставили гипотезу о воз-
никновеніи языка при помощи откровенія, имѣли въ виду тео-
логическія соображенія. Имъ казалось, что основное положеніе
ихъ философіи записано въ книгѣ Бытія. Но, по моему мнѣнію,
они оказались очень плохими истолкователями. Дегова, сказано
тамъ, создалъ изъ земли всѣхъ звѣрей полевыхъ и всѣхъ птицъ
небесныхъ, и привелъ ихъ къ человѣку для того, чтобы онъ
зналъ, какъ ихъ назвать, и всѣ имена, данныя имъ человѣкомъ,
суть ихъ имена 2). И человѣкъ далъ имена всѣмъ животнымъ и
всѣмъ птицамъ небеснымъ, и всѣмъ звѣрямъ полевымъ; но не
нашлось ни одного, подобнаго ему" (кн. Бытія, Π, 19—20). Уже не
говоря о томъ, что крайне неблагоразумно примѣнять къ этимъ
простымъ повѣствованіямъ, изложеннымъ простымъ умомъ,
философское толкованіе, о которомъ и не думалъ авторъ,—какой
выводъ мы могли-бы извлечь изъ цитированнаго отрывка, если
видѣть въ немъ символъ? Я думаю, что выводъ этотъ былъ-бы
совершенно иной, чѣмъ тотъ, какой изъ него хотѣли извлечь.
Уже не говоря о томъ, что въ приведенномъ отрывкѣ книги Бытія
говорится лишь объ извѣстномъ разрядѣ словъ, а не о языкѣ
вообще, не говоря уже о томъ,что при его помощи удалось бы
объяснить въ лучшемъ случаѣ образованіе словаря, а не образованіе
грамматики, оказывается, что даетъ номенклатуру человъкъ, дѣй-
ствующій собственными силами подъ руководствомъ Бога. Если-бы
философія пожелала придать форму поэтическаго миѳа самымъ
точнымъ формуламъ появленія языка, то она не нашла-бы болѣѳ
прекрасной формы, чѣмъ вышеуказанный разсказъ. Богъ учитъ
говорить человѣка, какъ отецъ учитъ сына. Богъ сводитъ слу-
чайныя причины, приводящія въ дѣйствіе его способности, но въ
то-же время даетъ этимъ способностямъ возможность дѣйство-
*) Прѳдисловіѳ къ Oeuvres philosophiques de Maine de В i-
ran, т. TV, стр. XV; см.также лекціи 1829 года, 20-ялекція.
2) Разсказчикъ думалъ, что языкъ, которымъ говорщшвъ его время,
былъ первобытнымъ языкомъ.
ПРЕДИСЛОВИИ.
29
вать самостоятельно. Но если въ этихъ древнихъ преданіяхъ мы
станемъ искать не смутнаго предчувствія истины, а точнаго
ученія, то мы исказимъ и духъ ихъ, и буквальный смыслъ, и
вмѣсто миѳа получимъ басню х).
Между тѣмъ въ языкознаніи дѣлались больпгія пріобрѣ-
тенія и готовились неожиданныя вспомогательныя средства для
философіи и исторіи. Начиная съ 1808-го года Фридрихъ Шлегелъ,
о теніальности котораго никогда не слѣдуетъ забывать, не смотря
на нѣкоторые недостатки его, указалъ существенныя черты сравни-
тельнаго метода иусмотрѣлъ единство пндо-европейской семьи въ
своемъ сочиненіи, озаглавленномъ: Uberdie Sprache und
Weisheit der Indie г. Въ 1816 омъ году Воппъ издалъ свою
Cunjugationssystem der Sanskritsprache in Ver·
gleichung mit jenem der griechischen, lateinischen,
persischen und germanischen Sprache, гдѣ новый ме-
тодъ впервые нашелъ свое примѣненіе. Множество соперниковъ
и учениковъ, средп которыхъ слѣдуетъ назвать Вильгельма
Гумбольдта, Якова Гримма, Евгенія * Бюрнуфа, пошли по стопамъ
этихъ двухъ великихъ учителей и окончательно основали
экспериментальное языкознаніе 2). Вмѣсто того, чтобы, по примѣру
прежней философіи, пользоваться искусственными и чисто
внешними сопоставленіями, они стали разсматривать языкъ, какъ
органическое цѣлое, живущее собственной жизнью. Они старались
открыть законъ этой жизни и увидѣли, что въ каждой семьѣ
языковъ происходитъ ростъ, подчиненный однимъ и тѣмъ же за-
конамъ. Проблема происхожденія языка могла получить лишь
грубое и матеріальное разрѣшеніе, пока на всякій языкъ
смотрели, какъ на неорганическій аггрегатъ, въ образованіи котораго не
принимали участія никакія внутреннія причины. Бональдъ,
взгляды котораго на этотъ счетъ стояли не выше взглядовъ филосо-
фовъ ХѴНІ столѣтія, въ сущности шелъ по ихъ·же стопамъ,
когда искалъ причинъ языка внѣ его, вмѣсто того, чтобы искать
ихъ въ немъ самомъ. Но съ того дня, когда наука о языкахъ
сдѣлалась одной изъ наукъ о жизни, проблема происхожденія
языка была перенесена на свою истинную почву,—на почву твор-
ческаго сознанія. Его зарожденіе все еще оставалось тайной, но
х) См. очень цѣныыя соображенія Якова Гримма относительно того, что
слѣдуетъ понимать подъ словомъ откровеніе въ древности (Ub е г
den Ursprung der Sprache, стр. 23 и слѣд.).
3) Кромѣ указанныхъ сочиненій, для уясненія общихъ взглядовъ слѣ-
дуетъ прочесть: В. Гумбольдта, Uber das vergleichende Spra clistu-
dium in Beziehung auf die verschiedenen Epochen der-
Sprachentwicklung въ Мемуарахъ Королевской Берлинской академіи
(отдѣлъ исторіи и философіи) 1820—21. стр. 239, и въ особенности замѣча-
тельное введете того-же ученаго къ его очерку о языкѣ Кави (Uber die
Kawi-Sprache auf der inselJava): Einleitung uber dieVer-
schiedenheit des menschlichen Sprachbaues und ihren Ein-
fluss auf die geistige Entwickelung des Menschengesch-
1 e с h t s. Обѣ статьи доктора Виземана о сравнительномъ языкознаніи заклю-
чаютъ остроумныя замѣчанія, хотя нерѣдко противорѣчивыя, но очень удачно
развитыя.
30
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
выяснилось, по крайней мѣрѣ, къ какому классу явленій нужно
отнести его и изъ какого ряда понятій слѣдуетъ пытаться его
вывести.
III.
Итакъ, если языкъ не является ни даромъ свыше, ни позд-
нѣйшимъ механическимъ изобрѣтеніемъ, то остается только
приписать созданіе его самопроизвольной и совмѣстной дѣятельности
человѣческихъ способностей. Потребность выражать свои мысли
и свои чувства присуща человѣку: все, что онъ думаетъ, онъ вы-
ражаетъ внѣшнимъ и внутреннимъ образомъ. Знаки, выбираемые
имъ для выраженія своихъ мыслей, совершенно произвольны.
Избирая слово для выраженія и сообщенія своей мысли, чело-
вѣкъ не руководствуется ни приличіями, ни удобствомъ, ни под-
ражаніемъ животнымъ; онъ произноситъ его только потому, что
слово это, какъ по своему органическому строенію, такъ и по
своей выразительности, присуще ему. И въ самомъ дѣлѣ, если
мы признаѳмъ за животнымъ оригинальность его крика, почему
не признать за человѣкомъ оригинальности его словъ? Почему
отказываться видѣть въ языкѣ подражаніе крику? Было бы нѳ-
лѣпо считать открытіемъ то, что человѣкъ примѣнилъ свои
глаза къ зрѣнію, а свои уши къ слуху Не менѣе нелѣпо
называть открытіемъ употребленіе слова, какъ средства для вы-
раженія. Человѣкъ имѣетъ способность выражать знаками и
рѣчью 1) свои мысли и чувства, совершенно такъ-же, какъ онъ имѣ-
етъ способность зрѣнія и слуха; слово есть то средство, которымъ
онъ пользуется для проявленія первой способности, такъ-же, какъ
глазъ и ухо являются органами двухъ другихъ. Итакъ, употреб-
леніе рѣчи является въ такой же мѣрѣ плодомъ размышленія,
въ какой употребление различныхъ органовъ тѣла является
плодомъ опыта. Не существуетъ двухъ языковъ: естественнаго и ис ·
кусственнаго; природа, ставя передъ нами цѣль, даетъ намъ и
средство къ достиженію ея. Лукрецій выразилъ это въ такихъ
прекрасныхъ словахъ, что мы позволимъ себѣ привести ихъ
здѣсь:
At varios linguae sonitus natura subegit
Mittere, et utilitas expressit nomina reram;
Non alia longe ratione atque ipsa videtur
Protrahere ad gestum pueros infantia linguae,
Quom facit ut digito quae sint praesentia monstrent.
Sentit enim vim quisque suam quod possit abuti.
Cornua nata prius vitulo quam frontibus exstant,
Ollis iratus petit atque infensus inurget.
At catulei pantherarum scymneique leonum.
Unguibus ac pedibus jam turn mor'suque repugnant,
Vix etiam quum sunt dentés unguesque createi
Alituum porro genus alis omne videmus
Fidere et a pennis tremulum petere auxiliatum.
!) Лучше всего это показалъАд. Гарньѳ, Traité des facultés de
l'âme, т. И, стр. 451 и слѣд.
ПРЕДИСЛОВИЕ
31
Итакъ, если мы будемъ представлять себѣ, что было
первоначально такое состояніе, когда чѳловѣкъ вовсе не говорилъ> а за
нимъ послѣдовалъ такой періодъ, когда онъ мало-по-малу пріоб-
рѣлъ искусство рѣчи, то мы будемъ сильно заблуждатся. Че-
ловѣкъ отъ природы существо говорящее, такъ-же, какъ онъ отъ
природы существо мыслящее, и было-бы столь-же не-философской
мыслью приписывать произвольное начало языку, какъ и
приписывать его мышленію. Кто осмѣлится утверждать, что человѣчес-
кія способности являются свободнымъ изобрѣтеніемъ человѣка?
Но изобрѣсть языкъ такъ-же невозможно, какъ изобрѣсть
способности. Такъ какъ языкъ является выраженіемъ и внѣшней
одеждой мысли, то слѣдуетъ думать, что они появились
одновременно.
Итакъ, съ одной стороны, слово есть созданіе человѣка и
дѣйствующихъ въ немъ силъ; съ другой стороны, въ языкѣ, какъ
и въ разумѣ, нѣтъ ничего обдуманнаго, ничего искусственно по-
строеннаго. Все въ немъ является плодомъ внутреннихъ силъче-
ловѣческой природы, дѣйствующихъ безсознательно, какъ бы подъ
живымъ вліяніемъ Божества. „Языки, говоритъ Тюрго, не могутъ
быть созданіемъ разума, сознаюшаго свою собственную
деятельность x)tt. Въ общемъ ошибка ХѴШ вѣка состояла въ томъ,
что онъ приписывалъ комбинирующей деятельности и свободной
и сознающей себя волѣ то, что было естественнымъ продуктомъ
способностей. Вообще этотъ вѣкъ плохо понималъ теорію
самопроизвольной деятельности. Слишкомъ занятый сознательной
силой человѣка, онъ слишкомъ далеко расширилъ сферу человѣ-
ческихъ изобрѣтеній. Въ поэзіи онъ не умѣлъ различать искус-
ственныхъ произведеній отъ вдохновенія, лишеннаго всякой
литературной задней мысли, плодомъ котораго являются великія
оригинальныя творенія. Въ политикѣ человѣкъ, свободно и
руководясь только своимъ разсудкомъ, создавалъ общество и власть,
управлявшую имъ. Въ морали человѣкъ изобрѣталъ и устанав-
ливалъ долгъ, какъ полезный законъ. Въ психологіи онъ счи-
талъ себя творцомъ самыхъ необходимыхъ результатовъ своей
организации. Конечно, въ нѣкоторомъ смыслѣ человѣкъ творитъ
все то, что вытекаетъ изъ его природы; онъ расходуете на это
свою энергію, овъ доставляетъ первоначальную силу, которая
создаетъ результата. Но управленіе этой силой не принадлежитъ
ему; онъ доставляетъ матеріалъ, но форма приходитъ свыше.
Истиннымъ творцомъ самопроизвольныхъ произведеній сознанія
1) Сочиненія, т. Π, стр. 139. Удивительно, что Мэнъ-де-Биранъ, цитируя
эти слова, прибавляетъ: „Я отвѣчаю, что опредѣлившіеся языки могутъ быть
дѣломъ только подобнаго разсудка. Тюрго замѣчаетъ Мопертюи, что я самъ
увлекся, представляя себѣ философа, который хладнокровно составляете
языкъ. Я не вижу ничего нелѣпаго въ этой гипотезѣ. Безъ мыслительной
способности не было-бы и образованія языка въ настоящемъ смыслѣ этого
слова. Почему-же языкъ не могъ быть хладнокровно составленъ разсуди-
тельнымъ человѣкомъ, который хотѣлъ выразить свои идеи и отдать себѣ от-
четъ въ нихъ?" (Oeuvres ρ hi Ιο soph., т. Π, стр. 323). См. также замѣтку
того же автора sur l'Influence de l'habitude sur la faculté de
penser, отд. II, гл. I и слѣд.
32
ПР0ИСХ0ЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
является человѣческая природа или, если хотите, высшая
причина природы. Когда мы достигаемъ этого предѣла, то становится
уже безразлично, приписывать· ли причину Богу или человѣку.
Самопроизвольное является въ одно и то же время и человѣчес·
кимъ, и божественнымъ. Это пунктъ примиренія всѣхъ, скорѣе не-
полныхъ, чѣмъ противорѣчивыхъ мнѣній, изъ которыхъ каждое
поочередно обладаетъ своей долей истины, опираясь на одну изъ
сторонъ явленія г).
Итакъ, каждое семейство языковъ явилось плодомъ генія
каждой расы, произведеннымъ безъ всякихъ усилій, безъ всякихъ
исканій. Размышляющій и комбинирующей разсудокъ принималъ
почти такое же малое участіе въ созданіи языка, какъ и въ его
преобразованіяхъ. Въ развитіи языка нельзя допустить никакихъ
искусственныхъ и умышленныхъ перемѣнъ: для языковъ не
существуешь ни соглашеній, ни совѣщательныхъ собраній; ихъ не пре
образуютъ, какъ плохую конституцію. Поэтому народъ является
истиннымъ творцомъ языка, потому что въ немъ лучше всего
выражаются самопроизвольныя силы человѣчества. Индивидуумы
безсильны здѣсь, какъ бы ни былъ великъ ихъ геній; научный
языкъ Лейбница былъ-бы можетъ быть болѣеварварскимъ и ме-
нѣе удобнымъ для выраженія мысли, чѣмъ языкъ ирокезовъ.
Самыя богатыя и самыя прекрасный нарѣчія со всѣмъ своимъ
богатствомъ явились плодомъ тихой и безсознательной обработки.
И, наоборотъ, языки, обработанные сознательно, стоившіе многихъ
трудовъ, созданные рукой человѣка, носятъ отпечатокъ этого про-
исхожденія, выражающійся въ недостаточной гибкости, тяжеломъ
строѣ и отсутствіи гармоніи. Всякій разъ, когда грамматики
пытались преобразовать языкъ по заранѣе обдуманному плану, они
только дѣлали его тяжелымъ, невыразительнымъ и часто менѣе
логичнымъ, чѣмъ самый ничтожный жаргонъ.
Прочтите, напримѣръ, примѣчанія Дюкло къ Grammaire
générale de Port-Royal: нттгдѣ, быть можетъ, не выразилась
такъ наивно свойственная XVIII вѣку претензія критиковать
природу. Академикъ на каждомъ шагу старается показать непослѣ-,
довательности и ошибки, которыя заключаются въ языкѣ въ томъ
видѣ, какъ его создалъ ыародъ. Онъ сострадательно улыбается надъ
странностями обычая и хочетъ исправить всякія отклоненія при
помощи грамматическихъ правилъ, не замѣчая, что тѣ обороты,
которые онъ хочетъ уничтожить, обыкновенно гораздо лучше тѣхъ,
которыми онъ хочетъ ихъ замѣнить. Здѣсь, какъ и вездѣ,
искусственное созданіе человѣка, коль скоро оно принимаетъ на себя
миссію реформатора, уничтожаетъ созданіе природы. Но развѣ
послѣднее не живѣе и не истиннѣе перваго? Пробѣгая словарь
французскаго языка, мы замѣчаемъ, что истинно національныя
слова—дѣло народа, тогда какъ слова, введенныя грамматиками,
1) См. остроумный разсужденія Кузена, анализирующая
самопроизвольное сознаніе, въ курсѣ 1818 и 1822 годовъ, 6-я и 7-я лекціи. См. также
Fragments philosophiques, статью подъ заглавіемъ Du premier
et du dernier fait de conscience. Тѣ-же взгляды выражены въ
введеніи де-Фарси къ 3-му тому Philosophie [de Ге sprit [humain
Дугальда Стюарта.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
33
всегда сохраняктъ слѣдъ педантизма и мало скрытаго латин-
скаго происхожденія г). Нѣкоторые наши языки можно назвать
искусственными въ томъ смыслѣ, что они имѣютъ традиционное
основаніе, но, развивая его дальше, шли помимо народныхъ
потребностей и мнѣній; таковъ, напримѣръ, языкъ раввинскій.
Невѣжество и варварство этихъ языковъ переходятъ всякія до-
ступныя воображенію границы. Глухонѣмой въ тысячу разъ бы-
ваетъ сообщительнѣѳ до обученія его въ школѣ по механичѳс-
кимъ системамъ, чѣмъ послѣ такого обученія. Предоставленный
собственному разсудку, онъ самъ съ удивительной силой,
оригинальностью и изобиліемъ придумываетъ способы для выраженія
своихъ мыслей '2). Какъ инстинктъ у животвыхъ находится въ
противоположеніи съ разсудкомъ, точно такъ-же и глухонѣмой
по мѣрѣ того, какъ увеличиваются для него искусственныя
средства сообщенія своихъ мыслей, теряетъ свою силу изобрѣтатель-
ности, не замѣняемой вовсе искусственными пріемами, усвоеніѳ
которыхъ связано съ непріятностями и затрудненіями.
Итакъ, первобытный человѣкъ съ самыхъ первыхъ лѣтъ могъ
воздвигнуть то зданіе, которое приводитъ насъ вь удивленіе, и
постройка котораго кажется намъ такой ужасно трудной: но онъ
могъ сдѣлать это безъ труда, такъ какъ онъ былъ младендѳмъ.
Теперь, когда размышляющій разсудокъ замѣнилъ творческій
инстинктъ, даже геній едва-ли сможетъ только изслѣдовать то,
что цѣликомъ сотворили первые люди безъ всякаго размышлевія.
Происходитъ это потому, что слова легко и трудно не имѣ-
ютъ ни малѣйшаго смысла въ примѣненіи къ самопроизвольнымъ
поступкамъ. Если величайшіе философы, говорить де-Бональдъ,
не въ состояніи изслѣдовать языкъ, то какимъ-же образомъ
неопытные младенцы могутъ создать его? Но подобное возраженіе
свидѣтельствуетъ только противъ сознательныхъ изобрѣтеній.
Самопроизвольное дѣйствіе не нуждается въ предварителъномъ
ясномъ пониманіи цѣли, которой оно достигаетъ, и средствъ для
ея выполненія. Изслѣдовать механизмъ мышленія еще труднѣе,
чѣмъ механизмъ языка, но, однако-же чѳловѣкъ, совершенно не
знакомый съ психологіей, можетъ пустить въ ходъ всѣ силы своего
разума точно такъ-же, какъ и лучпгій философъ. Ребенокъ, нау-
чающійся своему родному языку, и человѣчество, создающее свой
особый языкъ, не испытываютъ большей трудности, чъмъ растеніе
или животное при постепенномъ достижении своего полнаго
развитая. Повсюду тайно присутствуетъ Богъ, эта невидимая сила,
которая достигаетъ такихъ чудесныхъ результатовъ, дѣйствуя
или въ отсутствіи, или во время сна какого либо индивидуума, и
заставляетъ постепенно познавать то, что природа произвела безъ
всякаго труда.
1) См. Еггеръ. Notions élém. de gram m. comparée, глава
XXI, § 3.
2) Смотри брошюру, изданную Парижскимъ Учрежденіемъ для глухо-
нѣмыхъ: „Les Sourds-Muets au XIX-e siècle", и Ад. Гарнье: Traité
des facultés de l'a m e, т. II, стр. 461.
34
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
Слѣдовательно, сила, создавшая языкъ, есть народный духъ,
т. е. самопроизвольная дѣятельность. Размышленіе не играетъ
здѣсь никакой роли; языки вышли уже вполнѣ готовыми изъ самой
формы народнаго духа, подобно тому, какъ Минерва вышла изъ
головы Юпитера. Языки, по выраженію Φρ. Шлегеля., суть
„живой продуктъ всего естества человѣка".
Изъ всего этого слѣдуетъ, что различныя системы языковъ
образовались не вслѣдствіе постепенныхъ наростаній, но что
языкъ, подобно живымъ существамъ природы, уже при первомъ
своемъ появленіи, былъ надѣленъ всѣми своими существенными
составными частями х). Действительно, съ самаго момента созданія
человѣка, умъ его является уже совершенно цѣльнымъ. Первое
психическое явленіе уже заключало въ себѣ, хотя не ясно выра-
женнымъ образомъ, всѣ элементы послѣдующихъ явленій 2); раз-
мышленія ученаго не содержатъ въ себѣ данныхъ болѣе, чѣмъ
то внутреннее явленіе, которое открыло человѣку его самого.
Неужели человѣкъ пріобрѣталъ постепенно свои различныя
способности? Кто осмѣлится даже только подумать объ этомъ? Слѣдо-
вательно, такъ какъ языкъ представлялъ изъ себя во всѣ
времена нѣчто подобное человѣческому уму и являлся полнымъ про-
явленіемъ его сущности, то мы въ правѣ установить строгую
аналогию между явленіями, относящимися къ развитію мышленія, и
явленіями, относящимися къ развитію языка. Столь-же мало фи-
лософіи заключается въ предположена, что языкъ медленно и
постепенно пріобрѣталъ свои составныя части, какъ и въ
предположении, что умъ человѣческій отыскивалъ свои способности
только одну за другой, поодиночкѣ. Языкъ нужно сравнивать не съ
кристалломъ, который образуется посредствомъ присоединенія
частицъ къ одному ядру, но съ зерномъ, которое развивается
благодаря своей внутренней силѣ и по непреложному требованію
своихъ составныхъ частицъ. Отъ накопленія слоевъ и
постепенная наростанія происходятъ только мнимыя единства.
IV.
Установленныя нами передъ этимъ индукціи филологія осно-
вываетъ только на психологическихъ данныхъ. Исторія языковъ
не представляетъ ни одного примѣра существованія націи,
которая создала-бы себѣ совершенно новый языкъ или подвергла
старый языкъ произвольнымъ измѣненіямъ. Если языки могутъ
подвергаться исправленіямъ, то почему-же китайскій языкъ,
не имѣющій ни флексій, ни грамматическихъ правилъ, не до-
*) Именно въ этомъ смыслѣ Φρ. Шлѳгель назвалъ появленіе языка
однократнымъ (Hervorbringung im G a η ζ е η) и сравнилъ языкъ
съ поэмой, происшедшей изъ одной цѣлой идеи, а не изъ атомистичес-
к а г о соединенія частей (Philos. Vorlesungen, стр. 78—80). Ср. Ф.
Гумбольдты îiber das vergleichende Sprachstudium etc. стр. 247;
Гете высказалъ подобныя-же воззрѣнія въ Dichtung undWahrheit.
X-es Buch (т. XXV, полное Собраніе Сочиненій Котта, 1830 г., стр. 307).
2) См. Кузенъ, Курсъ 1818 г., лекція 5-ая.
происхождБНіЕ языка.
35
стигъ у станов ленія того, что на нашъ взглядъ является не-
обходимымъ для яснаго выраженія мысли *)? Отчего семитическіе
языки не могли до сихъ поръ придумать систему болѣе
удовлетворительную въ смыслѣ временъ и наклоненій и такимъ обра-
зомъ пополнить пробѣлъ, который такъ затрудняетъ пониманіе
смысла рѣчи въ этихъ языкахъ? Какимъ образомъ произошло то,
что семиты послѣ нѣсколькихъ вѣковъ знакомства съ лучшими
алфавитами и, не смотря на громадныя затрудненія, которыя вле-
четъ за собою отсутствіе правильно и точно написанныхъ глас-
ныхъ буквъ, никогда не могли создать себѣ ихъ? ') Происходитъ
это оттого, что всякій языкъ замкнуть разъ навсегда въ предѣ-
лахъ своей грамматики 3). Подвергаясь внѣшнимъ вліяніямъ,
языкъ можетъ совершенно измѣнить свое направленіе и внѣшній
обликъ, можетъ также обогатить или обновить свой словарь; но
свою грамматику и свою особенную форму онъ можетъ измѣпить,
только принявъ новое названіе и переставь быть тѣмъ, чѣмъ
онъ былъ.
Итакъ, всякая семья языковъ съ первыхъ же моментовъ своего
существованія во всемъ соотвѣтствуетъ человѣческому уму. Тща-
тельныя изслѣдованія заставили лингвистовъ отказаться отъ по-
пытокъ, посредствомъ которыхъ древняя филологія старалась
найти производство однѣхъ частей рѣчи отъ другихъ. Однако,
всѣ эти части рѣчи первобытны, всѣ онѣ одновременно
сосуществовали въ патріархальныхъ языкахъ каждаго племени,—конечно,
менѣе отличаясь другъ отъ друга, но уже съ зачатками своей
индивидуальности. Гораздо лучше предположить при началѣ
языка сложные пріемы, чѣмъ думать, что языкъ составлялся изъ
частей и, хотя бы нѣкоторое время не представлялъ въ своей
гармоніи человѣческихъ способностей въ ихъ цѣломъ.
Грамматика каждой расы (а грамматика, это нужно помнить,
представляешь существенную часть языка) появилась сразу при началѣ.
Разъ установленная форма языка обладаетъ стойкой
индивидуальностью и определенными границами, перейти которыя от-
нынѣ уже трудно. „Извѣстно, говорить Гумбольдгь, что, какъ бы
*) Впрочемъ, простонародный китайскій языкъ достигаетъ большей опре-
дѣленности, чѣмъ классическій; но въ немъ все-таки совершенно нѣтъ грам-
матическихъ правилъ въ томъ смыслѣ, который мы обыкновенно подразу-
мѣваемъ подъ этимъ словомъ. См. Базэнъ, Grammaire mandarine
(Парижъ, 1856 г.).
і) Д-ръ Виземанъ, Discours sur les rapports entre la
science et la religion révélée, 1-er Discours sur l'histoire der langues, 2-я
часть.
3) Обыкновенный опытъ подтверждаетъ это положеніе. Человѣкъ,
попавшей въ чужую страну, черезъ нѣкоторое время станетъ употреблять только
тѣ слова, которыя онъ узналъ въ новой обитаемой имъ странѣ, въ
особенности, если предположить, что онъ не можетъ научиться языку этой страны
иначе какъ на практикѣ; но онъ не въ состоянии будетъ отвыкнуть отъ
своего оборота рѣчи и своихъ національныхъ идіотизмовъ. Эти обороты уже
сжились съ нимъ и въ нѣкоторомъ родѣ ассимилировались съ его мыслью.
Насколько болѣе примѣнимо это къ націямъ, разсматриваемымъ въ ихъ цѣ-
ломъ! Именно поэтому при классификации языковъ грамматическія сообра-
женія гораздо важнѣе лексикографическихъ.
36
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
ни были велики во всѣхъ отношеніяхъ перемѣны въ языкѣ,
настоящая грамматическая и лексикографическая система его и
его строеніе въ общемъ остаются тѣ-же самыя, и что тамъ, гдѣ
въ этой системѣ являются различія, какъ, напримѣръ, при
переходи латинскаго языка въ языки романскіе, тамъ уже нужно
предполагать начало новаго языка. Повидимому, въ развитіи
языковъ есть такое время, когда они достигаютъ той формы,
которая впредь уже существенно не измѣняется. Это время и
должно-бы быть истиннымъ моментомъ ихъ зрѣлости; но для того,
чтобы говорить о дѣтствѣ языковъ, нужно еще знать, достигаютъ -
ли они этой формы мало-по-малу, или·же ихъ первобытное со-
стояніе сразу облекается въ эту форму. При настоящемъ поло-
женіи нашихъ знаній, я не рѣшаюсь высказать свое мнѣніе по
этому поводу" г).
Сомнѣніе это считаютъ маловажнымъ, такъ какъ видять, что
сравнительная филологія въ своихъ успѣхахъ не открыла ни
одного языка, который въ какую-либо историческую эпоху
пополнишь бы свою систему, но что сильнѣе, чѣмъ когда-либо,
установлена невозможность по-истинѣ радикальныхъ измѣненій въ язы-
кахъ. Быть можетъ, семитическіе языки болѣе всѣхъ другихъ.
представляютъ самый очевидный примѣръ органическаго преобра-
зованія. Систему семитическихъ языковъ такъ легко привести къ
простѣйшему состоянію, что нѣкоторые вѣрятъ въ историческое
существованіѳ и первенство этого состоянія, основываясь на томъ
такъ часто обманчивомъ принципѣ, что простота предшествуетъ
сложности. Съ раннихъ поръ эта идея пошла въ ходъ среди
ученыхъ, занятыхъ изученіемъ семитическихъ языковъ. За идею,
по меньшей мѣрѣ, правдоподобную, она была принята Михаели-
сомъ, Аделунгомъ, Клапротомъ, Гезеніусомъ, В. Гумбольдтомъ
и Бунзеномъ 2J. Такъ какъ здѣсь идетъ рѣчь о вопросѣ, разрѣ-
шеніе котораго будетъ имѣть очень важныя послѣдствія для
лингвистовъ, то мы должны здѣсь вдаться въ нѣкоторыя
подробности.
Извѣстно, что въ настоящемъ состояніи семитическихъ
языковъ всѣ глагольные корни трилитарны (trilitères); небольшое же
число квадрилитарныхъ (quadrilitères) корней, встрѣчающихся въ
еврейскомъ, сирійскомъ и арабскомъ языкахъ, суть корни не на-
стоящіе: это производный и составныя формы, которыя привыкли
уже потомъ разсматривать, какъ первообразныя и простыя слова.
Но сами трилитарные корни не представляютъ послѣдней ступени,
какой только можно достигнуть. Въ дѣйствительности, среди
этихъ корней есть цѣлые классы, называемые трилитарными
только по простой грамматической ошибкѣ; таковы, напримѣръ,
такъ называемые вогнутые (concaves) и повторительные
х) В. Гумбольдтъ, письмо къ Абелю Ремюза: „О свойствахъ граммати-
ческихъ формъ вообще ж о духѣ китайскаго языка въ частности". Стр. 72.
2) Самыя полныя подробности относительно этого можно найти въ
моей „Всеобщей исторіи семитическихъ языковъ." Кн. 1, гл.
Ш, § 1 и кн. Y, гл. П, § 1.—См. также Виземанъ, привед. сочиненія
2-ая часть.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
37
(géminés) глаголы, которые почти во всемъ своемъ спряженіи
остаются билитарными (bilitères) и односложными. Другіе классы
глаголовъ, хотя и являются болѣе настоящими трилитарными,
но все-таки отличаются слабостью одной изъ своихъ корен-
ныхъ буквъ, которая въ нѣкоторыхъ случаяхъ выпадаетъ, дѣ-
лается гласной или перестаетъ произноситься; таковы слабые
(faibles) и несовершенные (imparfaits) глаголы. Нако-
нецъ, глаголы, которые являются неизмѣнно въ трилитарной
формѣ, являются поэтому недоступными анализу. Изъ ихъ трехъ
коренныхъ въ дѣйствительности одна почти всегда бываетъ сла-
бѣе другихъ и, повидимому, менѣе существенно связана съ са-
мымъ значеніемъ. Такимъ образомъ дошли до того положенія,
что каждый семитическій корень состоитъ главнымъ образомъ
изъ двухъ коренныхъ буквъ. Односложныя билитарныя слова,
полученныя этимъ изслѣдованіемъ, могутъ служить въ
излагаемой нами гипотезѣ общей основой для этихъ цѣлыхъ группъ
трилитарныхъ корней, которые всѣ имѣютъ одно и то же
значеніе, затемненное прибавленіемъ третьей буквы. Это и есть
въ нѣкоторомъ родѣ первоначальные и неизмѣнные элементы
сематическпхъ языковъ. Дѣйствительно, почти всѣ билитар-
ные корни сложились вслѣдствіе образованія словъ по звуко-
подражанію, и, если только можно попытаться произвести
некоторое сближѳніе между семействами индо европейскихъ и семи-
тическихъ языковъ, то искать его слѣдуетъ, основываясь именно
на этой сторонѣ.
Система простого, односложнаго языка безъ очень рѣзкихъ
грамматическихъ категорій, къ которой приходятъ такимъ
образомъ, на первый взглядъ, должна разсматриваться какъ
логически предшествующая настоящей системѣ семитическихъ
языковъ. Но имѣютъ-ли право предполагать, что эти языки дѣй-
ствительно прошли подобное состояніе? Вотъ относительно чего
всегда будетъ колебаться высказать свое мнѣніе разсудителъ-
ный человѣкъ, убѣжденыый въ томъ, что нельзя разгадывать
a priori непомѣрно сложныя средства ума человѣческаго. Дѣй-
ствительно, какъ постигнуть переходъ изъ состоянія моносилла-
бическаго къ состоянію трилитарному? Какую можно назвать
причину этого измѣненія? Къ какому времени отнести его?
Случилось ли это, какъ наивно утверждаютъ древніе лингвисты, въ
то время, когда умножилось число идей и когда почувствовалась
необходимость выражать болѣе оттѣнковъ мысли, или, какъ это
склоненъ думать Гезеніусъ, въ эпоху введенія письменъ? Прои-
зошло-ли это грамматическое нововведеніе случайно или же по
общему согласно? Невольно останавливаешься передъ
невозможностью воображенію человѣка разрѣшигь эти гипотезы. Переходъ
изъ состоянія моносиллабпческаго къ трилитарному представляетъ
одынъ изъ тѣхъ фактовъ, которые не могутъ происходить безъ
долгаго предварительнаго размышленія. Изъ извѣстныхъ намъ
языковъ, только одни моносиллабическіе языки, а именно: языки
восточной Азіи,никогда свободно не выходили изъ своего состо-
янія. Слѣдовательно, ничто не даетъ ндмъ права гипотезу о пер-
вобытномъ моносиллабизмѣ семитическихъ языковъ превратить
38
происхожденіе языка.
въ историческій фактъ х). Въ сущности эта гипотеза есть лишь
болѣе удобный способъ представлять себѣ извѣстные факты, и
общая философія ради этого видимаго исключенія не должна из-
мѣнять свои прочно установившіеся принципы.
Мнѣ кажется, уже доказано, что человѣкъ не можетъ
пополнить своего языка, какъ и изобрѣсти его самопроизвольно.
Однако, утверждая, что первобытный языкъ обладалъ необходимыми
для его цѣлостности элементами, мы отнюдь не думаемъ, что
механизмы развитого періода уже заключались въ нихъ въ своемъ
полномъ развитіи. Въ нихъ было все, но въ смѣшанномъ безраз-
личномъ состояніи. Только время и прогрессъ человѣческаго ума
могли вызвать различія въ этомъ неясномъ синтезѣ, приписывая
каждому элементу его индивидуальную роль. Однимъ словомъ,.
здѣсь, какъ и вездѣ, условіемъ жизни было развитіе первона·
чальнаго синтетическаго зародыша, распредѣленіе ролей, раздѣ-
леніе органовъ. Языки, подобно организованнымъ продуктамъ
природы подвержены закону постепеннаго развитія; но это
развитее не есть грубое наростаніе, обусловливаемое внѣшними
силами. Они живутъ, какъ и говорящіе на нихъ человѣкъ и чело-
вѣчество, т. е. въ вѣчномъ fieri; они безпрестанно складываются
и разлагаются путемъ своего рода внутренняго роста и обраше-
нія изнутри наружу. Закладывается зерно, заключающее въ
возможности все то, что со-временемъ будетъ особымъ существомъ;
зерно развивается, формы становятся въ свои правильныя отно-
шенія, бывшее въ возможности становится дѣйствіемъ; но ничего
не творится, ничего не прибавляется. Таковъ законъ всѣхъ су-
ществъ, подверженныхъ жизненнымъ условіямъ. Таковъ былъ и
законъ языка. Первые опыты, съ помощью которыхъ человѣкъ
старался опредѣлять свои неопредѣленныя ощущенія, были
крайне зачаточны; но этотъ зачатокъ заключалъ въ себѣ элементы
будущаго прегресса. Отъ синтетическаго, туманнаго выраженія>
въ которомъ развивалась мысль первобытнаго человѣка, было
далеко до совершенной ясности орудія, созцаннаго современными
духомъ; но въ концѣ концовъ современное проявленіе мысли
еще больше отличается отъ мысли первыхъ людей, хотя- мы не
думаемъ, что къ общей системѣ человѣческаго духа прибавился
какой либо новый принципъ.
Эта внутренняя сила языка лучше всего доказывается сривне-
ніемъ нарѣчій, возникшихъ въ средѣ одного и того же
семейства языковъ, единство которыхъ не подлежптъ никакому сомнѣ-
1) Два нѣмецкіе знатока еврейскаго языка, Фюрстъ и Деличъ, недавно
пытались подтвердить теорію билитарныхъ корней и основать на этой теорін
новую систему филологіи и даже толкованія на основаніи ея. Но мы отказы
ваемся видѣть въ изслѣдованіяхъ и сближеніяхъ корней этими учеными что
либо, кромѣ дѣтской забавы. Корни для филологіи то-же, что простыя тѣла
для химіи. Конечно, можно предполагать, что эта простота только
кажущаяся и что она скрываетъ отъ насъ настоящій внутренній составъ; но изслѣдо-
ваніе этого просто-таки запрещается наукой, потому что этотъ предметъ,
который желаютъ изслѣдовать не поддается никакимъ нашимъ средствамъ.
Корни языковъ представляются намъ не абсолютными единицами, но
установленными фактами, идти за которыя филологія и не должна пытаться,
что бы не навлечь на себя упрековъ, какіе навлекла алхимія.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
39
нію. Возьмемъ для примѣра семейство семитическихъ языковъ.
Сравненіе составляющихъ его различныхгь нарѣчій доказываете,
1) что они развиты въ крайне неодинаковой степени, 2) что наи-
болѣе развиты тѣ, которые дольше жили и потому могли
обогатиться успѣхами болыпаго числа вѣковъ. Такимъ образомъ
еврейски языкъ, безспорно, достигъ бы системы формъ, подобныхъ
формамъ арабскаго языка, если бы жилъ такъ-же долго и при
такихъ же благопріятныхъ условіяхъ. Онъ обладаетъ въ заро-
дышѣ всѣмп пріемами, составляющими богатство арабскаго
языка; но его развитіе остановилось слишкомъ рано, и потому онъ
не могъ расширить и упорядочить эти пріемы до возможныхъ
предѣловъ. Доказательствомъ этого можетъ послужить еврейскій
раввинскій языкъ. Этотъ искусственный и схоластическій языкъ
въ концѣ концовъ достаточно удовлетворялъ раціональнымъ,
довольно развитымъ потребностями однако въ нарѣчіи, изъятомъ
изъ употребленія народа, развитіе, не являясь прогрессомъ,
сделалось настоящимъ хаосомъ.
Именно, благодаря этому свойству, языки можно рѣшительно
поставить въ категорію живыхъ существъ. Дѣйствительно, съ
одной стороны есть обязательный языкъ, отъ котораго не
можетъ отходить ни одинъ образецъ, какъ бы онъ ни измѣнялся;
по съ другой стороны этотъ образецъ отличается достаточной
неопределенностью, чтобы оставитъ мѣсто значительнымъ движе-
ніямъ и безпрестаннымъ измѣненіямъ. Организованное существо,
путемъ внутренней ассимиляціи возобновившее свои главныя
части, всегда остается однимъ и тѣмъ же, такъ какъ соединенно
частей всегда предшествовала одна и та же форма; эта форма—
его душа, его личность, его типъ, его идея. То же относится и
къ языкамъ. Если, съ одной стороны, черты семействъ
неподвижны, если вѣрно, напримѣръ, что семитическій языкъ не могъ
бы никакимъ развитіемъ дойти до главныхъ правилъ языковъ
индо-европейскихъ, то, съ другой стороны, въ предѣлахъ
семействъ могутъ имѣть мѣсто крупныя метаморфозы не формы,
но сущности. Семейства, какъ и типы, устанавливаются разъ
навсегда; они могутъ или разрушиться, или остаться тѣмъ, чѣмъ
являются въ настоящее время. Напротивъ, каждый языкъ въ
частности можетъ развиваться сообразно своему типу и, не
выходя изъ общаго типа, къ которому онъ принадлежитъ,
подвергаться всѣмъ измѣненіямъ, обусловливаемымъ эпохой, климатомъ,
политическими событіями, интеллектуальными и религіозными
революціями. Крайне не-философски составить разъ навсегда
статистику какого-либо семейства языковъ и считать
составляются его нарѣчія тождественными самимъ себѣ
индивидуальностями въ теченіе всего ихъ существованія. Каждая изъ этихъ
естественныхъ группъ походитъ на движущуюся картину, въ
которой массы цвѣтовъ, переходя другъ въ друга, измѣняютъ
оттѣнки, поглощаются, расширяются, ограничиваются незамѣт-
ными переходами; или, еще лучше, каждая изъ этихъ группъ
походитъ на побѣгъ на общемъ стволѣ, на которомъ каждая
вѣтка, ассимилируя постепенно всѣ части, служившая жизни цѣ-
лаго, разростается, расцвѣтаетъ, атрофируется, умираетъ, сооб-
40
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
разно различнымъ причинамъ, ускоряющимъ или останавливаю-
щимъ ея развптіе.
У.
Такимъ образомъ языкъ со времени перваго своего появле-
нія былъ такъ-же полонъ, какъ и представляемая имъ человѣчѳ-
ская мысль; но его смутныя и какъ бы связанныя между собою
части цѣлыми вѣками ожидали своего совершеннаго развитія. При
настоящемъ состояніи филологическихъ изслѣдованій трудно на-
мѣтить съ большей точностью черты языка, который создалъ че-
ловѣкъ при первомъ пробужденіи своего сознанія. Кромѣ того,
эти черты должны быть очень различны, разъ языкъ создавался
одновременно различными частями человѣчества, какъ это
подтверждаюсь наши индуктивныя изслѣдованія. Однако, мы мо-
жемъ опредѣлить нѣкоторыя черты первобытной
самопроизвольности на основаніи изученія языковъ, руководимаго здравой
психологіей.
Первою изъ этихъ чертъ была, несомнѣнно, господствующая
роль ощущенія въ созданіи или, лучше сказать, выборѣ знака;
подобно тому, какъ умъ человѣческій ощущалъ свои первыя вос-
пріятія не въ общей формѣ, получающейся только путемъ огра-
ниченія и анализа, но въ частной формѣ, въ извѣстномъ смыслѣ
болѣе синтетической, такъ какъ она заключаетъ добавочное
данное вмѣстѣ съ абсолютной истиной,—такъ и первобытные языки,
почти совершенно не зная абстракціи, придавали крайне
конкретную форхму выраженію мысли. Несомненно, и здѣсь какъ во
всѣхъ продуктахъ человѣческихъ способностей, отражался чистый
разумъ. Самое грубое упражненіе ума предполагаетъ самыя вы-
сокія понятія. И слово въ своемъ наиболѣе простомъ состояніи
предполагало трансцендентныя и абсолютный категоріи; но все
<5ыло облечено въ форму, заимствованную у ощущенія. Это замѣ-
чательно ясно доказывается изученіемъ самыхъ древнихъ
языковъ. Тогда какъ ихъ грамматическая система заключаетъ самую
возвышенную метафизику, въ словахъ матеріальное понятіе
повсюду становится символомъ идеи. Повиднмому, первобытный
человѣкъ не жилъ съ самимъ собой, но распространялся по цѣ-
лому міру, отъ котораго съ трудомъ отличалъ себя. „Человѣкъ,
говоритъ Мэнъ-де-Биранъ, сначала не отдѣляетъ себя отъ объ-
ектовъ своихъ представлений; онъ всецѣло существуетъ внѣ
самого себя; природа—это онъ, онъ -это природа"г). Такимъ
образомъ, отчу.жденный отъ самого себя, какъ говоритъ
Лейбницъ, онъ становится концентрическимъ зеркаломъ, въ ко-
торомъ отражается эта, заключающая его природа. Кто можетъ
въ нашъ разсудочный вѣкъ съ его утонченнымъ интеллектомъ и
огрубѣвшими чувствами опять найти существовавшую тогда гар-
монію между мыслью и ощущеніемъ, между человѣкомъ и
природой?
х) Третій томъ его произведений, стр. 42—43.
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
41
Итакъ, первобытный языкъ быль общимъ продуктомъ духа
и міра: по формѣ онъ былъ выраженіемъ чистаго разума, а по
содержанію—отражѳніемъ жизни чувствъ. Тѣ, которые выводили
языкъ исключительно изъ ощущенія, ошибались, какъ и тѣ,
которые приписывали идеямъ исключительно матеріальноѳ проис-
хожденіе. Впечатлѣніѳ доставляло измѣняющійся, случайный элѳ-
ментъ, который могъ бы и не быть тѣмъ, чѣмъ онъ есть: оно
доставляло слова. Но эта работа пріобрѣтаетъ истинно человѣ-
ческій характеръ благодаря чистому и трансцендентному
элементу, т. е.,благодаря раціональной формѣ, безъ которой слова не
были бы язык о мъ, т. е. благодаря грамматикѣ. Ошибка ХѴІП
вѣка состояла въ томъ, что тогда обращали слишкомъ мало вни-
манія на грамматику при анализѣ рѣчи. Звуки не составляютъ
языка, какъ ощущенія сами по себѣ не создаютъ человѣка. Какъ
языкъ, такъ и мысль создаются логической связью, которую умъ
устанавливаетъ между вещами. Предохранивъ этотъ высшій
элѳментъ отъ опыта, составляющаго оригинальность человѣческаго
духа, можно смѣло предоставить низшему міру все то, что еоста-
вляетъ переливку матеріи въ формы, предсушествующія разуму.
Переносъ или метафора были важными пріемами при
образованіи языка. Одна аналогія вызывала другую, и такимъ
образомъ смыслъ словъ измѣнялся, повидимому, крайне
причудливо; часто даже первоначальное значеніе исчезало, и
оставались только производныя понятія. Въ средѣ одного и того же
семейства языковъ, благодаря этому крайнему различію нарѣчія,
вышедшія, очевидно, изъ одного общаго ствола, какъ, напримѣръ,
языки французскій, нвмецкій, русскій, индостанскій, персидскій,
отходять другъ отъ друга все дальше ивъ концѣконцовъ даже не
узнаютъ другъ друга; только крайне внимательныя изслѣдованія
могутъ обнаружить ихъ родство. Создавая метафоры, каждый
народъ руководится различными побужденіями, сообразно своему
внутреннему характеру и окружающей его природѣ. Аналогіи,
понятныя для жителя сѣвера, не были господствующими въ ассо-
діаціяхъ идей жителя юга; такимъ образомъ создалась странная
сѣть производныхъ, словъ въ нѣкоторыхъ своихъ частяхъ
совершенно необъяснимая.
Для примѣра возьмемъ еврейскій языкъ, который предста-
вляетъ для насъ крайне древнее состояніе языка. Извѣстно, что
явленія, вызывавшія созданіе корней этого языка и вообще
семитическихъ языкоъъ, были почти всегда физическаго
характера. „Я согласенъ, говоритъ Гердеръ, что абстрактный
мыслитель не долженъ находить еврейскій языкъ весьма совершеннымъ;
но по своей формѣ онъ—самое удобное для поэта орудіе. Все въ
немъ кричитъ намъ: я живу, я двигаюсь, я дѣйствую! я не со-
зданъ абстрактнымъ мыслителемъ или глубокимъ философомъ,
но чувствами, страстями!... Этотъ языкъ, говоритъ онъ дальше,
энергиченъ, но было бы несправедливо назвать его грубымъ.
Повторяю, наиболѣе жестоко выраженныя слова суть образы и
ощущенія. Этотъ языкъ былъ созданъ глубокой грудью и
молодыми, крѣпкими органами, но подъ яснымъ и легкимъ небомъ,
и живой, проницательной мыслью, которая, охватывая вещь всегда
42
ПРОЫСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
саму по себѣ, отмѣчала ее печатью страстей1)." Дѣйствительно,
если мы просмотримъ цѣлый рядъ корней, оставшихся намъ отъ
этого языка, то врядъ ли найдемъ .хоть одинъ, который не имѣлъ
бы сначала матеріальнаго смысла, и только впослѣдствіи, путемъ
болѣе или менѣе странныхъ переходовъ, былъ примѣненъ къ
моральнымъ идеямъ.
Нужно, напримѣръ, изобразить душевное движеніе; еврей-
скій языкъ обращается къ органическому движенію,
являющемуся обыкновенно знакомъ перваго движенія. Такимъ образомъ
гнѣвъ выражается массой одинаково картинныхъ словъ, кото-
рыя всѣ заимствованы у явленій физическихъ. Метафора
заимствуется то отъ быстраго, оживленнаго дыханія,
сопровождающего гнѣвъ2), то отъ теплоты, кипѣнія, то отъ дѣйствія,
стремящагося разбить что нибудь вдребезги, то отъ
дрожа ні я, то отъ пѣны, текущей изъ рта неистовствующаго
животнаго. Уныніе, отчаяніе всегда выражаются на этомъ
языкѣ внутреннимъ размягченіемъ, ослабленіемъ
сердца; страх ъ—о слабленіемъ почек ъ. Гордость
обрисовывается поднятіемъ головы, высокимъ ростомъ и мощной
осанкой. Терпѣніе — это долгота,
нетерпѣніе—краткость. Желаніе обрисовывается ж а ж д о й или блѣдностью.
Прощеніе выражается массой метафоръ, заимствованныхъ у
идеи покрывать, прятать, покрывать вину закрывающимъ ее
слоемъ. Вся книга Іова можетъ служить образомъ этого способа
выражать самыя тонкія религіозныя чувства осязаемыми образами
Вздернуть голову, смотрѣть то на то, то на другое,
опустить руки,—вотъ обороты, которые евреи предпочитаютъ
чисто психологическимъ выраженіямъ для опредѣленія презрѣ-
нія, нерѣшительности, изнеможенія. Можно даже
сказать, что въ еврейскомъ языкѣ почти нѣтъ выраженій чисто психоло-
гическаго характера. Употребляя слова, которыя обычай освятилъ
въ концѣ концовъ въ моральномъ смыслѣ, еврей часто прибав-
ляетъ къ нимъ описаніе физической обстановки: „Онъразсердил-
ся, и лицо его загорѣлось...и 3), „онъ открылъ ротъ и сказалъ" и т. д.
Другія болѣе или менѣе абстрактныя идеи получили на
еврейскомъ языкѣ обозначенія сообразно тѣмъ-же пріемамъ.
Выражение истины производится отъ прочности, устойчивости,
красоты—отъ блеска, блага—отъ прямоты и хорошаго запаха,
зла—отъ отклоненія, кривой лияіи или смрада. Дѣлать или
создавать—первоначально означало рѣзать, рубить, рѣ-
шать что-нибудь—отсѣкать х), думать—говорить, какъ у
1) Esprit de la poésie des Hébreux, діалогъ 1-й и 10-й.
2) Одно и то же слово означаетъ по еврейски носъ и гнѣвъ. Этотъ
образъ встрѣчается и у грековъ. Κα! οι άεΐ δριιχεΐα χολα ποτ! ρι! 7.άί)ηται (Теокр.,
ИДИЛЛ., Ι. ст. 48).—Του δ'ώρίνετο θυμός, ανά ρίνας δε οι ηοη Δριμύ ένος τφουτυφε (Одисс,
XXIV, 318).—Ira cadat naso (Перс, Сат., Y, 91). — Πράος τήν ρΐνα της ρινός ουδέν
χολώδες. (Филистр., Jcon., Π, 11 и 12).—Ср. Винкельманнъ, Я i s t. de Γ art. т. I,
кн. IY. гл. 3.
3) „Онъ разсердился, и лицо его пало" (Быт., III, 5)—для описанія
угрюмой, затаенной досады.
4) Смыслъ словъ: décider (рѣшать), ыѣм. entscheiden, μείρομαι (ειμαρμένη),
χρίνε-ν, decernere, основанъ на той же ыетафорѣ.
ПРОИСХОЖДЕНЕЕ ЯЗЫКА.
43
нѣкоторыхъ народовъ океаническихъ осгрововъ, у которыхъ вмѣ-
сто думать говорится говорить въ своемъ желудкѣ г).
Кость означаетъ сущность, внутреннія свойства предмета, и
служить на еврейскомъ язьткѣ вмѣсто мѣстоименія ipse.
Впрочемъ всѣ языки обнаружили бы аналогичные факты,
конечно, въ различныхъ степееяхъ, смотря потому, насколько они
оставались вѣрными первобытному духу. Такъ, во французскомъ
языкѣ слова: penchant, aversion, inclination и масса другихъ,
выражаютъ состоянія души положеніямп тѣла. Въ греческомъ
έφίεμαι, δρέγοραι, желать, означаютъ собственно идти къ
чему нибудь, направляться. Πλημμελέω означаетъ пѣть
фальшиво (τυλήν-μελος), и потому совершать ошибку.
Дыханіе, дуновеніе(1еsouffle),во всѣхъ языкахъ
сдѣдалось синонимомъ жизни, для которой оно служить физическимъ
признакомъ. Весьма достойно размышленія то, что самые
абстрактные термины метафизики имѣютъ болѣе или менѣе ясный мате-
ріальный корень въ первыхъ воспріятіяхъ особенно
чувствительной расы 2). Глаголъ быть, о которомъ Кузенъ смѣло сказалъ
въ 1829 году 3): „я не знаю ни одного языка, на которомъ
французское слово être выражалось бы соотвѣтствующимъ словомъ и
выражало бы чувственную идею";—этотъ глаголъ почти во всѣхъ
языкахъ извлекается изъ чувственнаго представленія. Не лишено
правдоподобія мнѣніе филологовъ, утверждавшихъ, что
первоначальный смыслъ еврейскаго слова haia или hawa (быть) былъ
дышать, и искавшихъ въ этомъ словѣ слѣдовъ звукоподража-
нія. На арабскомъ и эѳіонскомъ языкахъ слово капа, играющее
ту же роль, означало сначала держаться стоя (exstare). Koum
(stare) въ еврейскомъ языкѣ также подходить въ своихъ про-
изводныхъ къ значенію быть (substantia) 4). Чго касается язы-
ковъ индо-европейскихъ, то они составили свой существенный
глаголъ съ помощью трехъ различныхъ глаголовъ δ): 1) as. (санскр.
asmi, έμμί, ειμί sum); 2) bhû (φύω. fui, нѣм. bin, перс, bouden);
3) sthâ (stare, перс, hestem), ставшаго частью глагола быть (être),
по крайней мѣрѣ, какъ вспомогательный глаголъ, въ современ-
ныхъ языкахъ (stato, été) 6). Изъ этихъ трехъ глаголовъ третій,
явно, глаголъ физическій и означаетъ держаться стоя7).
Второй по всей вероятности имѣлъ первоначально значеніе дуть8).
1) Гезеніусъ, Lexicon manuel е, стр. 75.—J ournal des
Savants, 1817, стр. 433 и слѣд.
2) Локкъ, Essai, кн. ΠΙ. гл. I, § 5.- Лейбницъ, Nouv. Essais sur Гѳ n-
tendement humain, кн. Ill, гл. I, § 5.—Ср. любопытное разсужденіе Потта
въ Zeitschrift fur vergleichende Sprachvorschung Ауфрехта
и Куна, т. П, стр. 10 и слѣд.
3) Курсъ 1829 г., лекція 29-ая.
4) Гезеніусъ, Thés.
5) Ср. Боппъ, ConjugationssystemderSanskritsprache стр
88 и слѣд. Бенфей, Griechisches Wurzellexicon, I, 24 и слѣд., Π,
65 и. слѣд.
с) Сюда нужно прибавить испанское sido отъ situs.
г) Боппъ, G-lossarium sanscritum, стр. 387.
8J Поттъ, Ethymologische Forschungen, I. стр. 217.
44
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
Что касается перваго, то онъ, по видимому, примыкаетъ къ мѣсто-
имѳаію третьяго лица г) но, не смотря на свою абстрактность, это
мѣстоименіе имѣло сначала, повидимому, конкретное значеніе.
Эти столь смѣлые переходы идей, основанные на такихъ
свободныхъ аналогіяхъ, удивляютъ насъ, такъ какъ они уже не
имѣютъ мѣста на настоящей стадіи человѣческаго ума. Нужно
допустить у первыхъ говорившихъ людей особое пониманіе
природы, которое всему давало значеніе, видѣло душу во внѣшнемъ
мірѣ и внѣшаій міръ въ душѣ. Было-бы большой ошибкой считать
грубымъ матеріализмомъ, понимающимъ и чувствующимъ только
тѣло, то состояніе чувствъ, въ которомъ жили творцы языка.
Наоборотъ, это была крайняя гармонія, благодаря которой чело-
вѣкъ видѣлъ оба открытые передъ нимъ міра одинъ въ другомъ,
выражалъ одинъ съ помощью другого. Параллелизмъ міра физи-
ческаго и міра ингеллектуальнаго былъ отличительной чертой
первыхъ вѣковъ человѣчества. Въ этомъ причина этихъ симво-
ловъ, переносящая изъ области религіозныхъ вещей пріемъ,
послуживший развитію языка; въ этомъ причина идеалогическаго
письма, облекающая мысль въ тѣло и примѣняющая къ
письменному изображенію идей тотъ-же принципъ, который господство-
валъ при ихъ лзображеніи съ помощью звуковъ. Въ самомъ дѣ-
лѣ, развѣ только что описанная нами система обозначеній
отличается чѣмъ либо отъ символизма, отъ вѣчнаго составленія гіе-
роглифовъ, и развѣ веѣ эти факты не доказываютъ существова-
нія тѣснаго единства, бывшаго въ началѣ между душой и
природой?
Однако, такъ какъ подобное состояніе не исключало упражне-
нія разума, но только прикрывало его конкретными образами,
то, по нашему мнѣнію, нужно признать первоначальными по
своему значенію нѣкоторыя слова, которыя соотвѣтствуютъ главнымъ
категоріямъ ума и безъ которыхъ были бы неполны данныя ощу-
щенія; я имѣю въ виду нѣкоторыя мѣстоимѣнія, нѣкоторыя про-
стыя частицы 2). Мы не утверждаемъ, чго происхожденіе этихъ
словъ совершенао ыематеріально и что здѣсь не скрывается своего
рода субъективное звукоподражаніе, если можно такъ выразиться;
мы говоримъ только, что основа ихъ образованія могла быть въ
самомъ человѣкѣ, а не во внѣшнемъ мірѣ. Въ самомъ дѣлѣ эти слова
столько же относятся къ грамматикѣ, сколько къ лексикологіи.
Но грамматика—всецѣло дѣло разума; внѣшній міръ не прини-
М Ibid стр. 273.
2) Нѣкоторые филологи думали видѣть смыслъ ѵаѵ, которое во
всѣхъ семитическихъ языкахъ соотвѣтствуетъ соединительному союзу и, въ
самомъ смыслѣ слова ѵаѵ - означающемъ к ρ ю ч о к ъ, гвоздь. Но подобныя
догадки настолько-же справедливы, какъ и та, по которой μ.έ\> происходитъ отъ
μένω, a δέ отъ δέω. Ср. Hoogeveen, Doctrinaparticularum linguae
graecae, стр. 14 и 26.— Также Воппъ, Uber einige Deraonstra·
tivstâmme unà ihren Zusammenhang mit verschedienen
Pràp.ositionenund Conjunctionen im Sanskrit und delimit
ihm verwandten S ρ r ach en (Berlin, 1830), и Ub e r den Einfluss der
Pronominaauf dieWortbildung im Sanskrit und den mit
ihm verwandten Sprachen (Berlin, 1832).
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
45
малъ никакого участія въ ея образованіи. Различіе словъ зна-
менательныхъ отъ служебныхъ, преобладавшее въ
древней грамматикѣ х), здѣсь вполне применяется. Первыя, ко-
торыя можно назвать словами объективными, обозначаютъ
вещи и имѣютъ смыслъ сами по себѣ; причиной появленія всѣхъ
ихъ слѣдуетъ признать внѣшній міръ. Вторыя, которыя можно
назвать словами субъективными, обозначаютъ только от-
ношенія или взглядъ ума; причиной ихъ часто были чисто пси-
хологическія явленія. Разъ поставлено это условіе или, лучше
сказать, это различіе, то установленный нами общій законъ
сохраняешь все свое значеніе.
УІ.
Мы старались показать, какъ первобытное человѣчество при
обозначеніи метафизическихъ и моральныхъ идей руководилось
аналогіями физическаго міра. Но какому закону слѣдовали
первые номенклаторы при обозначеніи самихъ физическихъ явленій?
Повидимому, подражаніе или ономатопея было обыкновеннымъ
пріемомъ, съ помощью котораго они составляли названія. Такъ
какъ человѣческій голосъ былъ одновременно и знакомъ и
звукомъ, то вполнѣ естественно, что звукъ голоса приняли за
знакъ звуковъ природы. Кромѣ того, такъ какъ выборъ названія
отнюдь не произволенъ и такъ какъ человѣкъ никогда не
решался собирать звуки случайно, чтобы сдѣлать ихъ знаками мысли,
то можно утверждать, что изъ всѣхъ дѣйствителъно
употреблявшихся словъ нѣтъ ни одного, которое не имѣло бы достаточныхъ
основаній и, путемъ тысячи преобразованій, не примыкало къ
первоначальному выбору. Но въ большинстве случаевъ мотивомъ,
опредѣляющимъ выборъ словъ, должно было быть желаніе
подражать выражаемому предмету. Инстинкта нѣкоторыхъ живот-
ныхъ достаточно для этого рода подражанія, которое, однако, въ
виду отсутствія раціональныхъ принциповъ остается у нихъ без·
плоднымъ.
Итакъ, языкъ первыхъ людей былъ своего рода отзвукомъ
природы въ человѣческомъ сознаніи. Слѣды первоначальнаго
ощущенія совершенно изгладились, такъ что въ настоящее время
въ большинствѣ языковъ было-бы трудно найти звуки, которымъ
они обязаны своимъ происхожденіемъ. Однако, нѣкоторые языки
еще сохранили воспоминание о пріемахъ, предшествовавшихъ ихъ
созданію. Въ семитическихъ языкахъ (въ частности—въ еврей-
скомъ) образованіе словъ по звукоподражанію очень замѣтно въ
болыпомъ числе корней, въ особенности—въ тѣхъ, гдѣ они имѣ-
ютъ ясный отпечатокъ древности и односложности.
Звукоподражание гораздо рѣже встрѣчается и труднее обнаруживается въ
языкахъ индо-европейскихъ. Но оно встръчается и здесь, даже въ
наиболее культурныхъ ветвяхъ этого семейства, такъ что люди,
впервые обратившіе въ Греціи вниманіе на языкъ, были ослеплены
г) Grammaire générale de Port. Royal, Π чѵ гл. 13, 23.—Ср.
Аристотель, Poét. гл. XX.
46
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
этимъ и пришли къ опасной системѣ существеинаго единства
слова и смысла1). Напримѣръ, развѣ можно было лучше
выразить ломаніе, чѣмъ корнемъ ραγ (ρτβγνυμ,ι, ρήσσω. ρώς). санскр.—
rug, кельт, брет.—rogan, или его латинской формой frac, нѣмец-
кой—brechen 2)? Развѣ слова frem, strep, srid не являются
естественными) оішсаніемъ шума съ его различными оттѣнками? Древ·
ніе филологи собрали массу примѣровъ этого рода подражанія
въ нашихъ западныхъ языкахъ 3).
Напрасно опровергать эту теорію различіемъ выраженій, съ
съ помощью которыхъ различные народы выражали одно и
тоже физическое явленіе. Въ самомъ дѣлѣ, одинъ и тотъ же пред-
метъ представляется чувствамъ въ тысячѣ видовъ, изъ которыхъ
каждое семейство языковъ выбираетъ по своему желанію наибо-
лѣе характерный. Дляпримѣра возьмемъ громъ. Несмотря па всю
свою опредѣленность, это явленіе различно поражаетъ человѣка
и можетъ быть изображено и какъ глухой шумъ, и какъ трескъ,
и какъ внезапное появленіе свѣта и т. д. Отсюда вытекаетъ
множество названій. Аделунгъ собралъ ихъ болѣе 353 только въ
европейскихъ языкахъ, причемъ всѣ они, очевидно, заимствова-.
ны у природы. Прибавимъ еще, что, если во многихъ случаяхъ
звукоподражаніе незамѣтно, то причина этого лежитъ въ нѣко-
торыхъ особенностяхъ органа или произношенія, благодаря ко-
торымъ выраженія получаютъ различный характеръ въ устахъ
разныхъ народовъ. Китайское слово ley уже не является звуко-
подражаніемъ грому; но оно становится яснымъ, если принять
во вниманіе, что въ этомъ языкѣ 1 употребляется вмѣсто г (геу).
Тоже можно сказать о гренландскомъ kallak (karrak) и мексикан-
скомъ tlatlatnitzel (tratrat...) 4).
Повидимому, именно благодаря этимъ подражательнымъ кор-
нямъ производится соединеніе языковъ, весьма отличающихся въ
лексическомъ и грамматическомъ отношеніяхъ. Одинъ и тотъ-же
пріемъ приводилъ къ одному и тому-же результату въ нѣсколь-
кихъ мѣстахъ одновременно, а единство предмета вызывало
единство подражанія. Именно поэтому корень lh или Ik служитъ
основаніемъ очень обширнаго семейства словъ, которыя
употребляются въ семитическихъ и индо-европейскихъ языкахъ для вы-
раженія дѣйствія лизать или глотать: еврейское louah (гло-
*) Τα γαρ ονόματα μιμητικά εστί (Arist., Rhétor., 1. Ш, с. I, § 2). Извѣстный въ
древнихъ школахъ вопросы φύσει τα ονόματα ή θέσει, вообще рѣшался въ смыслѣ
φύσει, но часто по весьма страннымъ причинамъ. ( См. Auli gellii N о с t A11.,
1. X, с. 4). Ср. Еггеръ, Apollonius Dyscole, стр. 62 и слѣд.; Лермъ,
Sprachphilosophie derAlten, 1-я часть.
2) Корень frac, brach, тождественъ съ корнемъ ραγ. Начальное f или b
представляютъ придыханіе, не отдѣляемое на греческомъ отъ г и
обозначаемое твердымъ придыханіемъ или дигаммой. Эолійское βράκυς равносильно
ράκος. Бенфей, G-riech. Wurzellex., II, стр. 14.
3) Лейбницъ, Nouv. Essais, кн. Ill, гл. 1 и 2.—См. также работы
голландской школы: Данъ-де-Леннепъ, De Analogia linguae graecae с. 3,
и Шейдъ, Observations s ad Lennep, De analogia, стр, 256,
280, 439
4) См. Аделунгъ, M i t h г i d a t е. т. I, пред. разсужд., стр. ХіУ. Также
Я. Гриммъ. Uber die Namen des Donners (Berlin, 1855).
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
47
тать), lahak (лизать); сирійское lah (лизать); арабское lahika
(лизать); санскритское lih (лизать), lak, lag (пробовать); λείχω, lingo,
ligurio, lingua, lechen, to lick, leccare, lécher г). Тоже относится къ
grf (схватываніе), kr (крикъ) и т. д.
Выло-бы слишкомъ строго требовать отъ лингвиста доказа-
тельствъ закона звукоподражанія во всякомъ частномъ случаѣ.
Есть столько подражаній, ускользающихъ отъ насъ и живо по-
ражавшихъ первыхъ людей. Ихъ чувствительность была
настолько же сложна, насколько мало были развиты внутрениія
способности. Чувства дикаря охватывали тысячу неуловимыхъ оттѣн-
ковъ, уклоняющихся отъ чувствъ или, скорѣе, вниманія
цивилизованная человѣка. Имѣя мало общаго съ природой, мы видимъ
одно однообразіе тамъ, гдѣ пастушескіе и земледѣльческіе
народы видѣли многочисленныя различія: Именно поэтому
еврейски языкъ, столь бѣдный въ другихъ отношеніяхъ, обладаетъ
массой словъ для выраженія явленій природы,—напр., дождя и
др. Такое богатство сивонимовъ дошло въ арабскомъ языкѣ почти
до невѣроятной степени. Говорятъ, одинъ арабскій филологъ со-
ставилъ цѣлую кпигу о названіяхъ льва (всего 500), другой—о
названіяхъ змѣи (всего 200). Говорятъ также, что Фируцабади,
авторъ Камуса, составилъ книгу о названіяхъ меда и, насчи-
тавъ ихъ больше 80, признается, что его списокъ далеко непо-
лонъ. Тотъ же авторъ увѣряетъ, что существуетъ, по крайней
мѣрѣ, 1000 словъ для обозначенія меча; другіе же (что болѣе вѣ-
роятно) нашли 400 словъ для выраженія понятія несчастіе 2).
Возможно, конечно, что въ этихъ разска*ахъ принимала участіе
легенда 3). Но работа Гаммера 4) не оставляете никакого сомнѣнія
относительно богатства арабскаго языка синонимами; въ особой
замѣткѣ онъ перечислилъ послѣдовательно слова, относящаяся
къ верблюду, и нашелъ ихъ 5744. Лапландскій языкъ
насчитываете около 30 словъ для обозначенія оленя по его полу,
возрасту, окраскѣ и т. д. Древній языкъ саксовъ имѣлъ больше 15
словъ для обозначенія моря, которое, однако, не представляете
специфическихъ различій.
Нужно признать у первобытныхъ людей крайне нѣжныя
чувства, позволяющія имъ съ неизвѣстяой для насъ тонкостью
воспринимать качества вещей, способныя послужить поводомъ къ
созданію названія. У нихъ была болѣе, чѣмъ у насъ, развита
способность толкованія, которая является, въ сущности, крайней
способностью схватывать отношенія: они видѣли тысячу вещей
сразу. Не имѣя болѣе необходимости создавать языки, мы какъ-бы
1) Ср. Гезеніусъ, Lexicon man., стр. 527, 529; Боппъ, Glossarium
sanscritum, стр. 301. 283; Поттъ, Etymol. Forschungen, I, стр. 283;
Бенфей, G-riech. Wurz., II. стр. 28.
г) Пококъ, Specimen hist. Aiabum, стр. 158.
ь) Гаммеръ писалъ мнѣ, что точное изслѣдованіе Камуса привело
его къ тому мнѣніЮі что эти разсказы—преувеличенные анекдоты.
4) Das К a m е 1 ·' (Mém de . Г Acad, de Vienne, classe de philosophie et
d'hist., т. VII). Подобнагоже рода примѣръпредставляютъ названія арабской
одежды, тщательно собранный Дози въ крайне обширной, но все же
неполной работѣ.
48
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
вабыли искусство давать названія вещамъ. Но первобытные люди
обладали этимъ искусствомъ, которое дѣти и люди изъ просто-
народія еще и теперь примѣняютъ съ такой смѣлостью и удачей.
Природа говорила имъ больше, чѣмъ намъ, или, скорѣе, они въ
самихъ себѣ находили скрытый отголосокъ, который соотвѣтство-
валъ всѣмъ голосамъ внѣшняго міра и передавалъ ихъ въ зву-
кахъ, въ словахъ. Отсюда эти рѣзкіе переходы, основаніе кото-
рыхъ потеряно для нашихъ умовъ, призыкшихъ къ медленнымъ
и тяжелымъ преобразованіямъ. Кто сможетъ открыть эти
причудливый тропинки, по которымъ слѣдовало воображеніе, и сопровож-
давпгія его ассоціаціи идей, въ этомъ произвольномъ твореніи,
когда то человѣкъ, то природа возстановляла прерванную нить
аналоги и сливали свое взаимное дѣйствіевъ неразрѣшимое единство?
Не слѣдуетъ, однако, думать, что звукоподражаніе было един-
ственнымъ средствомъ при названіи предметовъ. Масса другихъ
пріемовъ, въ настоящее время утерянныхъ или сведенныхъ къ
незначительному употреблению и какъ-бы къ рудиментарному со-
стоянію, способствовала работѣ созданія языка. Самая пагубная
для науки привычка—это объяснять всѣ факты совершенно
одинаково и возводить все зданіе теоріи на одномъ основаніи. „Въ
дѣлѣ языковъ, говоритъ В. Гумбольдтъ, нужно остерегаться об-
щихъ утвержденій". „Приписывать вездѣ одно и то же начало
языку и развитію человѣческаго духа, говоритъ Фр. Шлегель,—
это совершенно неосновательное и ошибочное предположеніе. На-
противъ, разнообразие въ этомъ отношеніи настолько велико, что
въ числѣ языковъ врядъ-ли найдется хотя одинъ, которымъ
нельзя было· бы воспользоваться для подтвержденія воображае-
мыхъ гипотезъ о происхожденіи языковъu *). Такимъ образомъ
эвукоподражаніе встрѣчается далеко не въ одинаковой степени
во всѣхъ языкахъ. Почти исключительно господствуя у чувствен -
ныхъ расъ, какъ, напримѣръ, у семитовъ, оно появляется
гораздо рѣже въ языкахъ индо-европейскихъ. Въ санскритскомъ язы-
кѣ нѣкоторыя слова, повидимому, никогда не имѣли другого
смысла, кромѣ умственнаго. Еще Шлегель сказалъ: „Индійскій
языкъ почти всецѣло представляетъ философскій или, скорѣе,
религіозный словарь... Онъ доставляетъ новое доказательство того,
что первобытное состояніе человѣчества не было повсюду состоя-
ніемъ дикости, при которомъ человѣкъ, только путемъ долгихъ и тя-
жѳлыхъ усилій, былъ озаренъ слабымъ, едва замѣтнымъ свѣтомъ
разума. Напротивъ, индійскій языкъ доказываетъ, что, если и не
повсюду, то въ занимающей насъ странѣ, ясный и
проницательный разумъ существуетъ съ самаго начала среди людей. Въ са-
момъ дѣлѣ, нужна была только подобная сила, чтобы создать
языкъ, который даже въ своихъ первыхъ, самыхъ простыхъ эле-
мецтахъ выражаетъ самыя высокія понятія чистой и
универсальной мысли, а также все направленіе сознанія, притомъ не
образами, но совершенно прямыми и ясными выраженіями" 2). Конеч-
l) Uber die Sprache und Weisheit der Indier. ч. 1, гл. 5.
α) Ibid. См. также PhilosophischeVorlesungen, стр. 57,
67-69
ПРОИСХОЖДЕШЕ Я8ЫКА.
49
но, нужно нѣсколько уменьшить этотъ энту8Іазмъ, естественный
для человѣка, пораженнаго плодовитостью новыхъ изслѣдованій.
СанскритскШ языкъ врядъ-ли болѣе спиритуалистиченъ, чѣмъ
другіе члены индо-европейскаго семейства, часть котораго онъ
составляетъ т). Несомнѣнно вѣрно, однако, что по мѣрѣ прибли-
женія къ древности мы находимъ все больше чистыхъ, нѳпосред-
ственныхъ элементовъ. Вѳдды, представляющія такое вѣрное отра-
женіе первобытнаго арійскаго генія, являются смѣсью метафизи-
чѳскаго и фантастическаго духа; въ этой смѣси крайне
оригинально проявляются философскіе и вмѣстѣ съ тѣмъ поэтическіѳ
инстинкты нашей расы.
Вообще капризъ не принималъ никакого участія при обра-
зованіи рѣчи. Конечно, невозможно допустить существованіе вну-
треннвхъ отношеній между названіемъ и называѳмымъ прѳдме-
томъ. Система Платона, такъ удивительно искусно развитая имъ
въ К ρ a τ и л ѣ, по которой существуютъ естественныя названія,
и свойство словъ узнается по болѣе или менѣе точному подра-
жанію предметамъ2), могла бы быть полностью применена къ
названіямъ, образованными по звукоподражанию, а также къ
тѣмъ, къ которымъ упоминаемый нами законъ составляетъ лишь
подходящее правило. Названія не обусловливаются
исключительно называемымъ объектомъ, такъ какъ въ такомъ случаѣ они
были бы одинаковы на всѣхъ языкахъ; названія обусловливаются
личнымъ взглядомъ дающаго названія субъекта на называемый
объектъ. Никогда для обозначенія новаго предмета не берутъ
перваго попавшагося слова3), и если для обозначенія этого
предмета выбираютъ тѣ или другіе звуки, выборъ всегда имѣетъ до-
статочныя причины. Нѣтъ ничего удивительнѣй, чѣмъ сила
выражений ребенка и та плодовитость, которую онъ выказываетъ,
развивая свой собственный языкъ, прежде чѣмъ его научать
оффиціальному языку. Внимательнаго наблюдателя нисколько не
удивляютъ тѣ скрытыя и часто неуловимый аналогіи, по
которымъ люди изъ народа составляютъ насмѣшливыя прозвища,
1) Многія слова, служащія въ этомъ языкѣ для обозначенія
интеллекту альныхъ понятій, заимствованы у физическихъ образовъ. Такъ,
понимать значить стоять выше чего-нибудь. Сравните также нѣмец-
кое ver-stelien, греческое έτύστασβα;, ζ-ία-ααις. Та же метафора существуешь и
въ арабскомъ языкѣ.
2) Эта система свойственна всѣмъ первобытнымъ народамъ. Дикари
всегда стремятся узнать имя неизвѣстныхъ имъ объѳктовъ; повидимому, они
предполагаютъ, что въ этомъ имени заключается нѣчто абсолютное. Та же
идея находится въ опытѣ Псамметиха. Наши предки ХТТТ вѣка также
считали французскій языкъ естественнымъ языкомъ всего его человѣчества. Одинъ
изъ историковъ Людовика Святого сообщаетъ, что какой-то молодой чело-
вѣкъ изъ Бургундіи, глухо-нѣмой отъ рожденія, былъ чудесно исцъленъ "на
могилѣ святого короля и немедленно началъ говорить, но не на языкѣ своей
родины, а на языкѣ столицы. (Hist, litter, de la France, т. XVI,
стр. 159j.
3) Любопытные примѣры, собранные [Шарма (Essais sur le
langage, Paris, 1846, стр. 66) для доказательства противоположная мнѣнія,
относятся не къ настоящему языку, но къ своего рода воровскому нарѣчію,
т. е. къ языку искусственному. Но воровское нарѣчіе ничуть не опровергаетъ
нашего положенія, относящегося только къ языкамъ, сезданнымъ для серьез-
наго служенія жизни. Кромѣ того нетрудно было бы доказать, что и воров-
50
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
мѣстныя названія и вообще всѣ слова, не внушенныя имъ обыч-
нымъ языкомъ. На другой же день послѣ того, какъ армія
занимаем неизвѣстную страну, всѣ важныя или характерныя
местности получаютъ названія безо всякаго предварительнаго согла-
шенія. То же было и съ первобытными названіями. Отъ насъ мо-
жетъ ускользнуть причина, определившая выборъ первыхъ
людей, но все же она существуетъ. Связь значенія и названія
никогда не бываетъ необходимой и произвольной; но она
всегда мотивированна.
VII.
Благодаря прогрессу сравнительной филологіи, мы можемъ
приписать первобытяымъ языкамъ еще одну черту, свойственную
имъ, какъ и всѣмъ вообще примитивнымъ созданіямъ человѣче-
скаго ума: это именно синтезъ и изобиліе формъ. Слишкомъ
часто думаютъ, что простота, предшествующая сложности въ ана-
литическихъ процессахъ, предшествуетъ сложности и
хронологически. Это остатокъ старыхъ привычекъ схоластическаго и искус-
ственнаго метода, введеннаго въ психологію логиками. Изъ того,
напр., что сужденіе можно разложить на идеи или чистыя
воспріятія, лишенный всякаго утвержденія, прежняя логика
заключала, что утвердительному сужденію предшествуетъ въ умѣ
чистое воспріятіе. Но, совершенно противоположно этому,
суждение является естественной и начальной формой пониманія; по
понятіямъ же логиковъ, идея—только часть общаго дѣйствія, со-
вершаемаго человѣческимъ умомъ. Но мышленіе не начинается
съ анализа; напротивъ, его первый актъ сложенъ, неясенъ, син-
тетиченъ; въ немъ все безпорядочно и смугно. „Грубые люди,
говоритъ Тюрго х), не могутъ сдѣлать ничего простого. Для этого
нужны развитые люди".
Примѣромъ принципа, который мы желаемъ установить,
можетъ послужить образованіе грамматическихъ категорій. При
анализѣ самыхъ древняхъ языковъ мы видимъ, какъ
мало-помалу сглаживаются границы этихъ категорій, и доходимъ до
основного корня, не являющагося ни глаголомъ, ни прила-
гательнымъ, ни существительнымъ, но способнаго стать и тѣмъ,
и другимъ, и третьимъ. Нѣкоторые языки совсѣмъ не вышли
изъ этой первой стадіи и не достигли полной системы
грамматическихъ категорійі Такъ, напримѣръ, китайскій языкъ со-
всѣмъ не основываетъ своей грамматики на классификации
словъ, а устанавливаетъ отношенія идей съ помощью другихъ
ское нарѣчіе не такъ произвольно при своемъ образованіи, какъ это
кажется съ перваго взгляда. См. Поттъ, Die Zigeuner, т. II, введете; Essai
sur les langues f о ur Ъ es que s, par В. Biondelli, Studiilinguis-
tiсi того же автора (Milano, 1856) и Études de philologie
comparée sur l'argot Фр. Мишле (Paris, 1856). Химія. некоторое время
желавшая давать простымъ тѣламъ названія, липіенныя всякаго смысла,
отказалась отъ этого пріема, въ виду возникавшихъ несообразностей и даже
полной невозможности осуществить такой пріемъ.
*) Oeuvres, т. II, стр. 109.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
51
пріемовъ. Таковы были при своемъ происхожденіи и семи-
тическіе языки, по одной соблазнительной теоріи; по крайней
мѣрѣ вѣрно то, что, по мѣрѣ все большаго и большаго проникао-
венія въ ихъ исторію, мы видимъ исчезновеніе всѣхъ категорій и
появленіе средняго корня, способнаго принять всѣ формы. Можно
ли на основаніи этого утверждать, что чистый корень
действительно предшествовалъ различію именъ и глаголовъ? Конечно,
нѣтъ. Первичная тема, скрывающаяся въ производныхъ формахъ,
хотя и составляетъ существенную часть этихъ формъ, никогда
не существовала въ простомъ состояніи. Утверждать, что въ
начал^ не было ни именъ, ни глаголовъ, такъ же ложно, какъ
утверждать, что въ началѣ были только имена и глаголы. Идея
выражалась сначала со всей свитой своихъ опредѣленій и въ
совершенномъ единствѣ.
Исторія различныхъ системъ спряженія приводить къ ана-
логичнымъ соображеніямъ. Въ нашихъ современныхъ языкахъ
подлежащее, сказуемое, а также указаеія времени, наклоненія и
залоги выражаются отдельными, независимыми словами. Напро-
тивъ, въ древнихъ языкахъ эти идеи соединяются чаще всего
въ одномъ словѣ и выражаются флексіей. Одно только слово
amabor заключаешь въ себѣ и идею любить и указаніе пер-
ваго лица будущаго времени, страдательнаго залога. Нѣмецкое
Ich werde geliebt werden выражаетъ эти четыре указанія
съ помощью четырехъ отдѣльныхъ словъ. Несомнѣнно, выраже-
ніе εγώ είμι λύων было бы гораздо болѣѳ аналитическимъ, чѣмъ
λύω, и, если повѣрить нѣкоторымъ грамматикамъ, такова и была
первоначальная форма. Однако, не подлежитъ сомнѣнію, что люди
не начали со сложныхъ выраженій и что умъ человѣчѳскій,
прежде чѣмъ разлагать мысль и выражать ее по частямъ, съ
самаго начала пытался выражать мысль въ ея единствѣ *). Агглю-
тинація должна была быть господствующимъ пріемомъ языка
первыхъ ладей, какъ синтезъ или, скорѣе, синкретизмъ харак-
теризовалъ ихъ мысль. Отсюда возникаешь взаимное вліяніе словъ,
благодаря которому періодъ является какъ бы цѣлымъ съ прочно
связанными между собою частями. Отсюда ~ возникаешь ученая
конструкція, располагающая фразы съ такой гармоніей, что по-
ниманіе одной изъ нихъ предполагаешь пониманіе цѣлаго. На-
конецъ, отсюда возникаетъ наблюдавшееся въ древнихъ памят-
никахъ письменности отсутствіе знаковъ препинанія, соединеніе
словъ, которое, повидимому, дѣлаетъ изъ всей рѣчи одно пред-
ложеніе.
Изученіе языковъ вполнѣ подтверждаетъ эти результаты.
Повидимому болѣе простой языкъ ребенка въ дѣйствительности
болѣе понятенъ и болѣе кратокъ, чѣмъ языкъ, которымъ послѣ-
довательно излагаются мысли зрѣлаго возраста. Лингвисты съ
') Все это еще до созданія сравнительной филологіи было замѣчено
Адамомъ Смитомъ въего Considérations sur l'origine et la
formation des langues въ прнложеніи къ его Théorie des
sentiments moraux.
52
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
удивленіемъ встрѣчали у народовъ, которыхъ можно считать
первобытными, синтетическіе, богатые, сложные языки,—настолько
сложные, что только потребность въ болѣе легкомъ языкѣ заставила
послѣдующія поколѣнія анализировать языкъ нредковъ г). Такъг
напримѣръ, житель Гренландіи составляетъ одно только слово
изъ всѣхъ словъ фразы и спрягаетъ это слово, какъ простой
глаголъ2). На языкѣ ацтековъ и большинства американскихъ
племенъ составленіе и агглютинація словъ доходятъ почти до
невѣроятной степени3): на этихъ языкахъ всякая фраза пред-
ставляетъ глаголъ, заключающей въ себѣ всѣ другія части
разговора. По мнѣнію Абеля Ремюза и В. Гумбольдта, тоже можно
сказать о языкахъ лапландцевъ и обитателей острововъ Тихаго
Океана4). Монголъ склоняетъ весь фирманъ (султанскійуказъ),
a санскритскій языкъ, въ особенности у комментаторовъ, замѣ-
няетъ синтаксисъ флексіями, такъ что какъ будто склоняется
самая мысль. Наконец^, языкъ басковъ, который, по мнѣнію В.
Гумбольдта, остался наиболѣевѣрнымъ первобытному духу, имѣетъ
одиннадцать наклоненій для глагола 5) и поразительно большое
количество грамматическихъ формъ и флексій 6).
Изслѣдовавъ одинъ за другимъ языки всѣхъ странъ, въ
которыхъ жило человѣчество, можно было-бы наглядно доказать
движеніе отъ синтеза къ анализу, которое вообще является дви-
женіемъ человѣчѳскаго духа. Древній языкъ повсюду уступалъ
мѣсто народному, нарѣчію, которое не являлось другимъ языкомъ,
но представляло скорѣе другой періодъ предшествовавшаго ему
языка. Послѣдній болѣе наученъ, имѣетъ много флексій для вы-
раженія отношеній между словами, даже болѣе богатъ идеями,
хотя эти идеи сравнительно узки; древній языкъ является какъ-
бы образомъ первобытной произвольности, когда умъ соединялъ
различные элементы въ туманномъ единствѣ и совершенно упус-
калъ изъ виду анализъ частей. Напротивъ, современный діалектъ
болѣе ясенъ, болѣе точенъ, отдѣляетъ то, что соединяли древніе
языки, разбиваетъ механизмы древняго языка, чтобы дать отдѣль-
ное выраженіе всякой идеѣ, всякому отношенію; поэтому совре-
ι·) Этотъ великій законъ былъ изложенъ наиболѣе обширно и точно.
Форьелемъ. См. его посмертное сочиненіе: Dante et les Origines de
la langue et de la littérature italienne, т. II, 1, 2 и 3 лекц.
Можно посовѣтовать также статью того же автора въ Revue
indépendante, 25-го іюля 1-843 года, и замѣтку Озанама: M. Faurielet son
enseignement (Correspondant, 10-го мая 1845 года).
2) Бальби, Atlas ethnographique, tab. ХХХУІ.
3) А. Гумбольдтъ, V.ues des Cordillères, стр. 59 и 316, В. Гум-
больдтъ, Lettre à Abèl Rémusa t, стр. 52; Дю - Понсо, M émoire
sur le system egrammaticalde quelques nations indiennes
de Г Amérique du Nord, Парижъ, 1838 г. Для нѣкоторыхъ исключе-
ній см. статью,Обена объ американскихъ языкахъ въ Encyclopédie du
XIX-e siècle.
4) В. Гумбольдтъ, Lettre à Abel Rémusa t, стр. 74.
5) Indicatif, consuétudinaire, potentiel, volontaire, forcé, nécessaire,
impératif, subjonctif, optatif, pénitudinaire, infinitif.
6) См. В. Гумбольдта „Ο π ы τ ъ оязыкѣ басковъ" въ приложенівс
къ „Митридату" Аделунга и чФатера.
ПРОИСХОЖДЕНГЕ ЯЗЫКА.
53
менный діалектъ соотвѣтствуетъ прогрессу анализа и все болѣе и
болѣе повелительной потребности быстраго пониманія.
Если мы разсмотримъ, напримѣръ, различный вѣтви индо-
европейскаго семейства, стоящія ниже нарѣчій Индіи, то мы
встрѣтимъ санскритскій языкъ съ его удивительнымъ богатствомъ
формъ, восьмью падежами, шестью наклоненіями и
многочисленными окончаніями, которыя вмѣстѣ съ главной идеей содержать
указаніе на массу второстепенныхъ понятій. Но скоро это
богатое зданіе разлагается. Начиная съ эпохи Александра, мы встрѣ-
чаемъ народные діалекты, вышедшіе изъ древняго языка, въ пра-
вительственныхъ указахъ; первые письменные памятники будди-
стовъ, повидимому, также отличаются народнымъ характеромъ *);
Языкъ пали, представляющій этотъ первый періодъ измѣненія, за-
печатлѣнъ замѣчательнымъ духомъ анализа. „И въ другихъ на-
рѣчіяхъ, говорить Евгеній Бюрнуфъ, можно встрѣтить примѣне-
ніе законовъ, управлявшихъ образованіемъ пали; эти законы
общи, потому что они необходимы... Перемѣна окончаній,
органически свойственная первоначальному языку, отчасти еще
существу ѳтъ, но въ состояніи очевиднаго измѣненія. Но по большей
части она измѣняется, при чемъ падежи замѣняются частицами, а
времена—вспомогательными глаголами. Эти правила измѣняются
отъ одного языка къ другому, но принципъ всегда остается одинъ
и тотъ-же. Этотъ принципъ—анализъ. Ояъ примѣняется въ раз-
личныхъ случаяхъ: когда синтетически языкъ внезапно входить
въ обращеніе у варваровъ, которые, не понимая его структуры,
измѣняютъ его и замѣняютъ его падежныя окончанія, или когда
языкъ, предоставленный собственному теченію и нуждающійся въ
развитіи, стремится разложить и раздѣлить знаки, указывающіе
идеи и отношенія, какъ онъ безпрестанно разлагаетъ и раздѣ-
ляетъ самыя идеи и отношенія. Повидимому, языкъ пали
подвергся измѣненію именно такого рода. Онъ произошелъ отъ сан-
скритскаго, но не отъ того, на которомъ говорили чужестранцы
(для нихъ онъ былъ новъ), но отъ настоящаго санскритскаго,
который измѣнялся по мѣрѣ того, какъ становился языкомъ
народа*4 2). Пракритскій языкъ, представляющей второй періодъ измѣ-
ненія древняго языка 3), подвергся аналогичной участи: онъ ме-
кѣе богатъ, менѣе наученъ, но за то болѣе простъ и грубъ. Тѣ жѳ
черты свойственны, наконецъ, и языку к а в и, другому искаженш
санскритскаго языка, образовавшемуся на чуждой землѣ: это сан-
х) Бюрнуфъ, Intro d. à This t. du BouddL indien, I, стр. 105, и
Le Lotus de la bonne loi, прилож. X.—Лассенъ, Indische Alter-
t h u m s k u η d e, II, стр. 222, 486 и слѣд.—Веберъ, Akademische Vorle-
sungen uber indische Literaturgeschichte, стр. 167 и .слѣд.
2) См. Essai sur le pâli Бюрнуфа и Лассена, стр. 140—141.
Однако я долженъ прибавить, что, по мнѣнію опытныхъ изслѣдователей, языкъ
пали былъ первичнымъ нарѣчіемъ, параллелънымъ санскритскому языку, а
не происходяпщмъ изъ него. Въ самомъ дѣлѣ. мы находимъ въ пали формы
склоненія и спряженія, который недостаточно ясно объясняются измѣне-
ніемъ классическаго языка. Тоже относится и ко многимъ другимъ нарѣчіямъ
Индіи.
3)Ibid, стр. 159—159, 189.—Лассенъ, In s tit utiones linguae
pracriticae, стр. 39, 59 и слѣд.
54
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
скритскій языкъ, лишенный своихъ окончаній словъ и употреб-
ляющій вмѣсто нихъ предлоги и вспомогательные глаголы діа-
лектовъ острова Явы г).—Но эти три языка, явившіеся результа-
томъ измѣненія санскритскаго языка, въ свою очередь скоро
подвергаются участи ихъ прародителя. Въ свою очередь они
становятся языками мертвыми, научными и священными: пали — на
островахъ Иидо-Кптая и Цейлона, пракритъ—у Джайнъ, кави—
на островахъ Ява, Вали и Мадура. А на ихъ мѣсто становятся
еще болѣе популярные діалекты: индусскій, бенгальскій, маратт-
скій и другія народныя нарѣчія Индостана.
Въ области Ирана языки зендскій, пельвійскій, пазендскій
или парсійскій замѣняются современнымъ персидскимъ языкомъ.
Но зендскій языкъ съ его длинными и сложными словами, от-
сутствіемъ предлоговъ и замѣной ихъ съ помощью падежей
представляешь въ высшей степени синтетическій языкъ. Напротив^
современный персидскій языкъ является наиболѣе бѣднымъ флек-
сіями языкомъ изъ всѣхъ существующихъ; можно не
преувеличивая сказать, что вся персидская грамматика займетъ не болѣе
двѣнадцати страницъ. Въ области Кавказа современный армян-
скій и грегоріанскій языки также замѣнили древніе. Въ Европѣ
древній славянскій, готскій, древній нижне-и верхне-германскій
языки предшествовали современнымъ славянскимъ и германскимъ
нарѣчіямъ. Наконецъ, путемъ анализа греческаго. и латинскаго
языковъ, подвергавшихся безконечнымъ разложеніямъ въ вѣка
варварства, появляются современный греческій и ново-латинскіе
языки. Въ самомъ дѣлѣ, что такое языки итальянскій, испан-
скій, французскій, румынскій? Это испорченные латинскіе языки,
лишенные своихъ богатыхъ флексій,- состоящіе изъ обломковъ
укороченныхъ словъ и, путемъ нагроможденія односложныхъ
словъ, замѣнившіе научную организацию древняго языка. Что
такое современный греческій языкъ? Это древній греческій,
разложенный, упрощенный, огрубѣвшій. Эти производные языки
совершенно такъ-же относятся къ языкамъ, изъ которыхъ они
произошли, какъ палійское, пракритское, бенгальское и другія со-
временныя нарѣчія Индостана относятся къ санскритскому
языку 2). То сходство, съ какимъ производилось разложеніе языковъ,
настолько различныхъ и отдѣленныхъ другъ отъ друга такими
длинными промежутками времени, навѣрное, является однимъ
изъ наиболѣе поразительныхъ фактовъ лингвистики. Тотъ фактъ>
что человѣкъ изъ народа въ Италіи, Франціи, Испаніи, Греціи, на
берегахъ Дуная и Ганга обращается совершенно одинаково съ
языкомъ, чтобы приспособить его къ своимъ потребиостямъ, что два
языка, настолько отстоящіе другъ отъ друга по времени и разстоя-
нію, какъ, напримѣръ, палійскій и итальянскій, занимаютъ* по
отношенію къ своимъ роднымъ языкамъ, совершенно тождествен-
*) См. Кравфордъ, Asiatic Recherches, de la Société de Calcutta,
т. XIII, стр. 161; В. Шлегель, I η dis с h e Bibliothek, τ. I, стр. 407 и слѣд.,
и особенно В. Гумболъдтъ, Uber die Kawi-Spràcheauf derlnsel
Java (Berlin, 1836—39).
,J) См. Форьель, Dante et les Origines de la littér. i t a l.>
т. II, 3-я лекція.
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
55
ныя положенія х),—этотъ фактъ, песомнѣнно, лучше всего дока-
зываетъ необходимость развитія языковъ ы ихъ неудержимое
стремленіе избавиться отъ елишкомъ научнаго аппарата, чтобы
принять болѣе простую, болѣе удобную, болѣе народную форму.
Хотя семитическіе языки обнаруживаютъ гораздо меньшую
склонность къ анализу, чѣмъ языки индо-ѳвропейскіе 2), но и въ
нихъ можно замѣтить многочисленные слѣды стремленія народа
замѣнять болѣе сложные обороты стараго языка оборотами болѣе
развитыми. Въ самомъ древнемъ типѣ ихъ, языкѣ еврейскомъ,
ясно замѣтно стремленіе собирать указанія отношеній около глав-
наго корря; агглютинація въ немъ постоянное явленіе. Не только
подлежащее, но и возвратное мѣстоименіе, союзы и членъ со·
ставляютъ въ еврейскомъ языкѣ одно слово съ главной идеей.
„Евреи, говоритъ Гердеръ, подобно дѣтямъ, стараются сказать
все сразу. Имъ почти достаточно одного слова тамъ, гдѣ намъ
нужно пять или шесть. У насъ односложныя слова безъ ударе-
нія предшествуютъ или, прихрамывая, плетутся за главной идеей;
у евреевъ-же они присоединяются къ ней въ началѣ или въ кон-
цѣ, главная же идея остается въ центрѣ, образуя вмѣстѣ съ
независимыми словами единое цѣлое, отличающееся совершенной
гармоніей" 3). Ко времени плѣненія въ еврейскомъ языкѣ замѣ-
чается извѣстная склонность замѣнять перифразами
грамматически механизмъ древняго языка; это стремленіе еще болѣе сильно
въ современномъ или раввинскомъ языкѣ. Впрочемъ еврейскій
языкъ исчезаетъ въ отдаленную эпоху, и господство остается за
языками халдейскимъ, самарійскимъ, сирійскимъ, которые болѣе
аналитичны, болѣе пространны и иногда болѣе ясны. Эти языки
въ свою очередь поглощаются арабскимъ языкомъ, доводящимъ
анализъ грамматическихъ отношеній гораздо дальше древнихъ
семитическихъ языковъ. Но арабскій языкъ также елишкомъ на-
ученъ для обыдеянаго употребленія неграмотнаго народа. Грубые
солдаты первыхъ калифовъ не въ состояніи замѣчать его нѣж-
ныхъ, крайне разнообразеыхъ флексій; грубыя погрѣшности про-
тивъ правилъ языка встречаются все чаще и, наконецъ, къ
великому ужасу грамматиковъ, становятся общимъ правомъ. Ихъ из-
бѣгаютъ отбрасываніемъ конечныхъ флексій, которыя замѣняются
болѣе удобнымъ механизмомъ постановки словъ другъ за дру-
гомъ. Отсюда рядомъ съ арабскимъ литературнымъ языкомъ,
который становится исключительнымъ удѣломъ школъ, появляется
арабскій народный языкъ съ гораздо болѣе простой системой,
менѣе богатый грамматическими формами, менѣе изящный, но въ
нѣкоторыхъ отношеніяхъ отличающійся большей опредѣленностыо.
Изслѣдованіе языковъ восточной и центральной Азіи
обнаружило бы нисколько аналогичныхъ явленій, напримѣръ, насло-
еніе современнаго китайскаго на древне-китайскій и современна-
го тибетскаго на древне-тибетскій. Но и приведенные факты доста-
1) Бюрнуфъ и Лассенъ, Essais sur le pâli, стр. 141, 187 и слѣд.
2) Причины этого различія я старался указать въ своемъ трудѣ:
Histoire générale des langues sémitiques, кн. Y, гл. I, § 2 и 3.
3) Esprit de la poésie des Hébreux, 1-й діалогъ.
56
ПРОИСХОЖДЕЕПЕ ЯЗЫКА.
точно ясно доказываюсь, что въ исторіи языковъ синтезъ—первая
стадія, анализъ же, не будучи естественной формой человѣческаго
ума, является только отдаленнымъ результатомъ его развитія.
Предположеніе, что сначала во всѣхъ языкахъ были одно
сложныя слова безъ всякихъ флексій, не является искусственной
гипотезой. Несомнѣнно, главные корни первобытныхъ языковъ
состояли только изъ одного слога. Какъ отлично показалъ В.
Гумбольдтъ, не было основаній обозначать предметъ болѣе, чѣмъ
однимъ слогомъ, разъ простыя слова вполнѣ удовлетворяли
потребностям^ кромѣ того, стараясь воспроизвести внѣшнее быстрое,
мгновенное впечатлѣніе, человѣкъ могъ схватывать только наи-
болѣе выдающуюся часть его, которая по существу своему
односложна '). Но принимая, что простое выраженіе всякой идеи
было именно таково (а это требуетъ еще нѣкоторыхъ ограниченій) 2),
нужно допустить, по крайней мѣрѣ, что въ разговорѣ слово
создавалось сразу, во всемъ своемъ единствѣ; кромѣ того, идеи
при своей группировкѣ вступали между собою въ такую тѣсную
связь, что предложеніе возникало цѣликомъ и походило на
слово въ нашемъ аналитическомъ состояніи. Дѣйствительно,
чѣмъ больше мы приближаемся къ началу языковъ, тѣмъ чаще
встрѣчаемъ явную тенденцію къ агглютинаціи, т. е. стремленіе
слить въ одвомъ цѣломъ то, что потомъ ставили только рядомъ.
Языки, бывшіе односложными съ самаго начала, навсегда
остались таковыми. Китайскій языкъ, которому удалось сдѣлать
большее успѣхи въ смыслѣ опредѣленности, достигъ этого, не теряя
своего основного характера 3). Языки тибетскій и бирманскій,
которые, подъ вліяніемъ другихъ языковъ, энергично стремились
создать грамматику, навсегда сохранили неизгладимые слѣды
своей первоначальной формы. Такимъ образомъ можно
утверждать, что разъ другіе языки пережили подобное состояніе, то это
лучшій способъ доказать его существованіе.
YIII.
Изобиліе формъ, неопредѣленность, крайнее разнообразіе,
безконтрольная свобода,—черты, которыя, при умѣньи понимать
ихъ, тѣсно связаны другъ съ другомъ,—составляюсь такимъ
образомъ отличительный характеръ языка первыхъ людей. Съ одной
стороны, народъ, стремясь къ все большей ясности, инстинктивно
упрощаетъ свой языкъ, не заботясь ни объ изяществѣ, ни о
правильности. Языки англійскій и персидскій показываютъ, до
какой сухости и грамматической бѣдности могутъ дойти самые
лучшіе языки. Съ другой стороны, литературный трудъ, не увели-
1) В. Гумбольдтъ, Uber die Kawi-Sprache, Введете, стр.
CCCL XXXIX и слѣд. Сравн. Аделунгъ, Mithridate, т. I, стр. X и слѣд.
3) Абель Ремюза показалъ, съ какой осторожностью нужно
приписывать односложность китайскому языку, который однако является
преимущественно односложнымъ (Fundgruben des Orients, ІП, стр. 279). См.
также Базенъ, Mémoire sur les principes généraux du chinois
vulgaire, въ Journal Asiatique, іюнъ и августъ 1845 года.
3) См. Базенъ, Grammaire mandarine, стр. XVII и слѣд.
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
57
чивая богатства языковъ, въ извѣстномъ смыслѣ дѣлаетъ ихъ
только болѣе бѣдными, благодаря установлению цѣлаго ряда пра-
вилъ. Древніе языки всегда богаче формами, чѣмъ тѣ, которые
подверглись пересмотру грамматиковъ. Роль послѣднихъ
заключается въ томъ, чтобы дѣлать выборъ въ крайнемъ богатствѣ
народныхъ языковъ и устранять все, допускающее двойное упо-
треблеяіе. Напримѣръ, языки греческій и латинскій представля-
ютъ массу словъ, которыя не имѣютъ всѣхъ обыкновенныхъ
формъ и замѣняютъ недостающая формы формами другихъ словъ,
таковы: φέρω, οϊω или οϊ&ω. έν-έγχω; fero, tuli и т. д. Конечно;
никто не повѣритъ, что fero, tuli—времена одного и того же
глагола. Это два недостаточные глагола въ дѣйствительномъ
состоявши языка, которые, послѣ долгаго независимаго существованія,
смогли избѣжать уничтоженіе всего излишняго, только взаимно
дополнивъ другъ друга и образовавъ такимъ образомъ одинъ
искусственный глаголъ, удовлетворяющій потребностямъ
правильная, опредѣленнаго языка. Въ самомъ дѣлѣ, корень bhri, ber
во всѣхъ другихъ индо европейскихъ языкахъ имѣетъ формы,
отсутствующая въ греческомъ и латинскомъ у fero; корень tul
вполнѣ находится въ формѣ tollere, τζλψαι -1). Когда мы видимъ,
что родительный отъ γυνή будетъ γυναικός, можно ли повѣрить въ
законность такого словопроизводства? Не правдоподобнѣе ли, что,
при изобиліи формъ первоначальная языка, говорили то γυνή то
γυναίξ, 2) и что только нѣкоторыя части этихъ'двухъ формъ были
освящены грамматикой?
Этотъ важный законъ въ особенности ясно вытекаетъ изъ
изслѣдованія спряженій различныхъ языковъ. Наиболѣе
совершенные языки, не подвергшіеся еще грамматической обработкѣ,
напримѣръ, греческій и еврейскій, значительно отличаются при
измѣненіи глаголовъ отъ языковъ реформированныхъ, напримѣръ,
отъ латинскаго. Въ еврейскомъ языкѣ глаголы, корни которыхъ
явно односложны, часто могутъ склоняться двумя или тремя
различными способами, и глаголы, имѣющіе одинъ и тотъ же корень,
хотя и отличаются по формѣ и значенію, часто смѣшиваются
другъ съ другомъ 3). То же бываетъ въ греческомъ языкѣ,
въ особенности у Гомера и древнихъ поэтовъ. Είμι, я иду, обра-
зуетъ времена отъ εω; εΤω? ΐω; но это не значить, что эти
глаголы дѣйствительно существовали, а только то, что начальный
корень послѣдовательно измѣнялся различными способами. δφλα>,
οφείλω, όφέλλω только видоизмѣненія начальнаго корня όφλ.
г) Супинъ latum относится къ тому жѳ корню, что и сокращенное отъ
hatum. Ср. Поттъ, Ε t у m о 1. F о г s с h., I, 265. Относительно ο\%ω и ένέγκω,
см. Поттъ, I, 122, 156; Бенфей, Griechisches Wurzellexicon, I, 356;
II, 21—22.
*) Форма γυναί* происходить, повидимому, изъ γυνή и ис (ϊκελος), imago
feminae, какъ άν^ρω-ος изъ άνορός и ού, faciès hominis. Ср. нѣмецкое Weibsbild.
См. Поттъ, II, 45, 440; Бенфей, II, 118.
3) Ср. Гезеніусъ, Lehrgebâude der hebr. Sprache, § 112
и 113.
58
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
Βαίνω. βάω, βημι;—Κέα), κείω. /.είμαι, κέομαί (κέοντοκ)Ι—Κνάω, κνήθω,
χνίζ<ο—можно разсматривать съ такой же точки зрѣнія. Съ пер·
ваго взгляда кажется, что, напримѣръ, δ'φλω слѣдуетъ считать
начальной формой, изъ которой потомъ образовалось οφείλω,
δφέλλω и т. д.; но возможно и обратное, именно, что это послѣд-
нія формы, которыя вмѣстѣ съ другими существовали въ началѣ,
какъ прихотливый формы совершенно инстинктивнаго языка.
То же заключеніе нужно вывести изъ тѣхъ смѣшеній,
которыя самые древніе греческіе поэты допускаютъ, подобно евреямъ,
между глаголами, различными по смыслу, но сходными по формѣ.
Δέμω, строить, весьма отличается отъ δαμάω. δαμάζω, δάμνημι и др.,
Но тождества корня δμ было достаточно, чтобы установить между
ними сходство временъ: δέμω въ перфектѣ и страдательномъ аори-
стѣ встрѣчается съ δαμάω (δέδηκα. δέδμημαι. έδμή&ην), и, наоборотъ,
δαμάζω заимствуетъ свой второй страдательный аористъ (έδάμην)
отъ формы δέμω. Корень δάω вызвалъ δαίω. δαίομαι, δαίνυμι. διδάσκω,—
глаголы съ крайне различными значеніями, но одинаковыми смѣ-
шеніями. Тоже относится къ χράω, предвѣщать, пророчествовать,
χράομαι, пользоваться, χρήζω, желать, χρη, нужно, χραίνω, касаться.
Съ точки зрѣнія нашихъ искусственно установленныхъ языковъ
все это неправильности или, если угодно, принятые бар-
бар из мы, обнаруживающіе языкъ, на которомъ писатели, какъ
и народъ, руководились только общей аналогіей. Напротивъ,
латинскій языкъ представляетъ очень мало такихъ смѣшеній. Въ
немъ все, не являющееся грамматически правильнымъ,
считается настоящимъ барбаризмомъ, такъ какъ этотъ языкъ, въ
такомъ видѣ, какъ онъ достигъ до насъ въ книгахъ, подвергся
сознательной разработкѣ.
Обыкновенная форма, которую придаютъ грамматикамъ древ-
нихъ языковъ, вызываетъ иногда заблужденіе относительно той
черты неопредѣленности, которую мы стараемся установить въ
данный моментъ. Мы будемъ говорить о еврейскомъ языкѣ, имѣя
въ виду такія замѣчательныя по своей величинѣ, богатству
подробностей и научности работы, какъ Толковыя
грамматики Эвальда и Гезеніуса; изъ этого могутъ заключить, что
дѣло идетъ о языкѣ, который въ своихъ мельчайшихъ частно-
стяхъ подчиняется неизмѣннымъ правиламъ. Но такое мнѣніе
совершенно неправильно. Самые ученые изъ древнихъ евреевъ,
напр., Исаія, не могли допустить возможности такихъ долгихъ
разговоровъ на своемъ языкѣ. Вообще самыя подробяыя
грамматики принадлежатъ языкамъ, наименѣе имъ подчиняющимся,
такъ какъ аномаліи поглощаютъ правила. Въ состояніи
первобытной свободы каждый говорилъ по своему, подражая другимъ, но
не отказываясь отъ правъ на собственную иниціативу и не
думая о соблюденіи установленныхъ законовъ. Наконецъ, появляется
грамматикъ; стараясь прежде всего найти формулы, заключающія
всѣ возможные случаи, и съ отчаяніемъ видя, какъ его
принципы нарушаются капризами языка, онъ находить спасеніе въ уве-
ПР0ИСХ0ЖДЕН1Б ЯЗЫКА.
59
личеніи числа исключеній, которыя въ его глазахъ сами являются
своего рода правилами. Древніе языки позволяютъ себѣ массу,
повидимому, нелогичныхъ оборотовъ, неоконченныхъ, отрывоч-
ныхъ, безсвязныхъ фразъ, которыя, по мнѣнію грамматиковъ,
объясняются опущеніемъ отдѣльныхъ словъ, предлоговъ и т. д.
Въ одинаковой степени поверхностно и искать строгихъ
правил ъ въ аномаліяхъ, въ которыхъ проявлялся только
инстинктивный выборъ, и считать эти аномаліи ошибками, такъ какъ
никто не думалъ видѣть въ нихъ нарушенія не существовавшихъ
законовъ и такъ какъ, не взирая на неправильности оборотовъ,
ихъ всегда совершенно понимали. Истинно то, что древній
писатель, употребляя такіе обороты рѣчи, не думалъ ни соблюдать,
ни нарушать правила, и что современный читатель или
слушатель не долженъ имѣть никакой задней мысли по отношенію къ
этимъ оборотамъ.
Итакъ, въ первобытную эпоху человѣчества языкъ отличался
наибольшей индивидуальностью, отличался весьма малой
определенностью и былъ раздѣленъ на массу нарѣчій. Часто думаютъ, что
различія нарѣчій образовались въ сравнительно современную
эпоху, благодаря развитію единаго, начальнаго типа. Съ перваго
взгляда кажется весьма естественнымъ ставить единство во главѣ
различій, но по этому поводу возникаютъ крупныя сомнѣнія при
видѣ того, какъ языки дробятся съ дикимъ или варварскимъ
состояшемъ отъ одной деревни къ другой, даже отъ одного
семейства къ другому. Кавказъ, напримѣръ, представляетъ большое
число совершенно различныхъ языковъ на весьма маломъ простран-
ствѣ1). Абиссинія представляетъ подобное же явленіе *). Число и раз-
личіе діалектовъ Америки поразили удивленіемъ В. Гумбольдта 8).
Но они ничто по сравненію съ тѣми, которыя раздѣляютъ языки
Океаніи. Здѣсь состояніе дикости довело до крайнихъ предѣловъ
свое дѣйствіе въ дѣлѣ дробленія и разъединенія. Наконецъ, у
расъ, находящихся на низшей ступени человѣческой лѣстницы,
языкъ не имѣетъ ничего прочнаго и представляетъ не болѣе какъ
явленіе безъ всякой исторической почвы, измѣняющеесячутьли не
до неузнаваемости въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ 4).
Слѣдующій фактъ, замѣчающійся почти во всѣхъ семей-
ствахъ языковъ, устонавливаетъ съ поразительной ясностью
первоначальное различіе языковъ и показываетъ преграды, раздѣ-
лявшія съ самаго ранняго времени развѣтвленія одного и того
же семейства. Оказывается, что на древнѣйшихъ языкахъ слова,
служащія для обозначенія чужихъ народовъ, почерпаются изъ
двухъ источниковъ: или изъ глаголовъ означающихъ
„заикаться", „бормотать**, или изъ словъ, значущихъ „нѣмой."
Народъ всегда склоненъ считать безсвязнымъ жаргономъ языки,
для него непонятные; точно также для первобытнаго человѣка
1) Поттъ, Die Ungleichheit menschlicher Ras s en, стр.
238-39.
2) Людольфи, Historia Aethiopica, кн. I, гл. XV, стр. 40 ы слѣд.
3) А. Гумбольдтъ, Vues de Cordillères., introd. стр. VIII—IX.
4) Гарнье Traité des facultés de lame, II, стр. 490.
60
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
отличительной чертой иноземца былъ непонятный языкъ,
подобный несвязному бормотанью. Таково значеніе корня ѵагѵага
(санскрит.) βάρβαρος, образованнаго посредствомъ звукоподража-
нія и по всей вѣроятности равнозначущаго латинскому b alb u sx).
Таково, тѣмъ болѣе несомнѣнно значеніе санскритскаго слова
mletcha (indistincte loquens), посредствомъ котораго древніе
индусы обозначали народы, не говорившіе по санскритски: слово
это, какъ кажется, равносильно слову W a h 1, Welsch.,
служащему германцамъ съ незапамятныхъ временъ для обозначенія
чужихъ народовъ, и въ частности кельтовъ и римлянъ 2).
Слово Deutch значило „говорящій ясноа въ противоположность
Welsch, „говорящій неразборчивоа 3). Въ языкахъ кельтскомъ и
славянскомъ мы нахолимъ подобные-же примѣры,—между про-
чимъ, слово Valaques (Vlah), считаемое подходящимъ по значенію
къ слову Walh, а, съ другой стороны, vlatch, т.е. заикающійся,
равно-значущее корню m І е t с h 1і 4). Въ семигическихъ языкахъ мы
находимъ аналогичныя явленія: древне-евр. laëg, loëz (бормочущій)
для обозначенія варварскаго народа5); арабское adjem (говоря-
щій неразборчиво или нѣмой) для обозначенія чужеземцевъ, въ
частности терсовъ 6); Timtim, что собственно обозначаетъ чело-
вѣка, говорящаго непонятнымъ варварскимъ языкомъ, служитъ
именемъ для гимъяритовъ и абиссинцевъ 7); я предложилъ-бы
сравнить съ этимъ словомъ названіе одного дикаго народа Zom-
zommim (Deut. 2,20). Названія, почерпнутыя изъ словъ, значу-
щихъ „иѣмой", не менѣе многочисленны. Я не думаю
приводить здѣсь всѣхъ примѣровъ, собранныхъ Поттомъ 8). Я только
назову άγλωσσος, синонимъ слова βάρβαρος, у грековъ и имя
„нѣмецъ", служившее славянскимъ народамъ (а за ними ви-
зантійцамъ 9), туркамъ и венгерамъ) именемъ для германцевъ,
тогда какъ „Славяне" значило „г о в о ρ я щ і е". То же значеніе имѣ-
етъ имя басковъ (Eusken 1о)". Какой-же выводъ можно сдѣлать
изъ всѣхъ этихъ фактовъ, относящихся къ древнѣйшей исторіи
языка? Именно тотъ, что о братствѣ языковъ въ эту эпоху можно
говорить въ самомъ узкомъ значѳніи, и что они были тогда
х) Кунъ, Zeitschrift fur vergleichende Sprachforschung
1, 381 -384.
2) Лео въ томъ-же сборникѣ, 252 и слѣд. Штенцлеръ и Кунъ пришли
къ тѣмъ-же выводамъ (ibid, стр. 260).
3) Поттъ, ibid, 114. Лео, ibid., стр. 255 и слѣд.
4) Id, ibid стр. 114. Лео, ibid., стр. 255.
5) Gesenius, Lex. man., стр. 533-34.
6) Фрейтагъ, Lex. а г a b. lax.
7) Моя Hist. gén. des lang. sémit. Стр. 33 и 291.
8) Indogermanischer Sprachstamm (Энциклопедія Эрля и
Грубера стр. 44; Die Ζ ig en пег, II, 339; въ названномъ Zeitschrift II 113—
114, и Die Ungleichheit menschlicherRassen, стр. 70. Въ одномъ
изъ языковъ Гватемалы слово, означающее „нѣмой", значить равнымъ обра-
зомъ „варваръ"; устное сообщеніе сдѣланное въ Академіи надписей и изящ-
ныхъ искусствъ г. Брассеръ de Бурбуръ.
9) Νέμ-ιτζος, Νεμιτζία. Михаилъ Атталіотъ, стр. 125, 147, 221 (изд. Брюне
de Пресль.)
10) Гумболъдтъ, Prtifung der Untersuc h u ngen uber die Uhr-
bewohner Hispaniens, стр. 63 и слѣд. (G-esammelte Werke. т. Ill
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
61
раздѣлены на очень мелкія семьи, не имѣвшія даже сознанія
своего родства. Это, въ самомъ дѣлѣ, замѣчательно, такъ какъ
народности, называвшія другъ друга „ бормочущими или нѣмыми"
были близкими родственниками, какъ кельты и германцы,
германцы и славяне, гимъяритъ и арабы и т. д.
Эти факты доказываютъ съ достаточной ясностью
невозможность для первобытнаго общества такого общаго языка, на ко-
торомъ говорили-бы на значительномъ пространствѣ. Одна циви-
лизація обладаетъ силой распространять языкъ на болыпія
массы. Только одни современные общества обладаютъ силой давать
цѣлой странѣ одинъ языкъ безъ всякихъ діалектовъ, да и то
языки, достигшіе такой всеобщности, являются почти всегда чисто
литературными, какъ lingua toscana, общій всѣмъ образован -
нымъ людямъ Италіи. Если даже греческій языкъ, на которомъ
говорилъ народъ, такъ счастливо одаренный природою, насчиты-
валъ почти столько-же діалектовъ, сколько было народовъ въ
Греціи, то какъ можно предположить, что первобытные люди, съ
ихъ едва нарождающимся сознаніемъ, съ ихъ мышленіѳмъ, смут-
нымъ и неяснымъ, какъ сновидѣнія, могли достигнуть этихъ
результатовъ, съ такимъ трудомъ осуществляемыхъ вѣками,
стоящими на высшихъ ступеняхъ * развитія мысли? Это единство
далекое отъ того, чтобы лежать въ основѣ вещей, является медлен-
нымъ и позднимъ результатомъ болѣе высокой цивилизаціи. Въ
началѣ было столько-же діалектовъ, сколько семействъ,—можно
даже сказать, сколько личностей. Каждая человѣческая группа
создавала себѣ свой языкъ,—правда, на основаніи, данномъ всей
предшествовавшей традиціей, но слѣдуя своимъ инстинктамъ и
подвергаясь воздѣйствію, производимому на органы слова и
способы мышленія образомъ жизни, пищей и климатомъ.
Психическая и соціальная необходимость создали рѣчь: разъ она съ
достаточной ясностью формулировала мысль для самого говорящаго
и дѣлала ее понятной для другихъ,—мало занимались тѣмъ, слѣ-
довала-ли она правиламъ общепринятая языка. Именно это,
а не что другое, является причиной такого изобилія флексій,
замѣчаемаго нами въ древнѣйшихъ языкахъ. Это богатство—не
что иное, какъ неопределенность; эти языки богаты потому, что
не знаютъ узъ и предѣловъ. Каждая отдѣльная личность могла
обходиться съ ними чуть-ли не по своему произволу;
создались тысячи излишнихъ формъ, продолжавшихъ существованіе
до тѣхъ поръ, пока не вмѣшались ихъ грамматическія различе-
нія х). Это—мощное дерево, къ которому не прикоснулась культура,
и которое раскйдываетъ прихотливо и безпорядочно свои чрез-
мѣрно разростающіяся вѣтви. Дѣло упорядочения, далекое отъ
*) Гердеръ говорить въ своемъ Traitéde l'origine des langues,
что языкътѣмъболѣе варварскій, чѣмъбольшеонъимѣетъ
спряженій, т. е. что въ языкахъ, предо став ленныхъ самимъ себѣ, каждый
имѣетъ право спрягать, какъ ему заблагоразсудилось, что обычай еще постав-
ленъ судьей для признанія одной или уничтоженія другой формы. Вѣрный
взглядъ на сосущѳствованіе различныхъ формъ въ ыародныхъ діалѳктахъ
высказанъ въ „Essais sur le palia Бюрнуфа и Лассена, стр. 173.
62
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
того, чтобы что нибудь прибавить къ этому изобилію, является
чисто отрицательнымъ; оно установляетъ предѣлы и упрочиваетъ.
Ненужныя формы уничтожаются, все, что излишне, изгоняется,
языкъ ограничивается, подчиняется правиламъ,—словомъ, въ из-
вѣстномъ смыслѣ, бѣднѣетъ.
Итакъ, первобытные языки отличались, повидимому, отсут-
ствіемъ правилъ, прихотливостью, разнообразіемъ формъ; и если
считать возникавшія тогда разновидности діалектами, вмѣсто того
чтобы предполагать существованіе единаго прочнаго языка, то
слѣдуетъ признать, что такое единство могло возникнуть только
изъ послѣдовательнаго уничтоженія разновидностей языковъ.
Значитъ ли это, что индивидуальныя черты, появившіяся впо-
слѣдствіи въ каждой семьѣ языковъ, получили съ этого времени
ясное и опредѣленное существованіе? Нѣтъ,—безъ сомнѣнія, только
въ значительно позднѣйшую эсюху тѣ или другія грамматическія
особенности, объединившись, сдѣлались отличительными чертами
того или другого діалекта. Эти грамматическія особенности
находились раньше въ состояніи смѣшенія, которое можно было
принять за единство, бывшее въ сущности только безпоряд-
комъ. Человѣческій умъ начинаетъ съ синкретизма. Въ сво-
ихъ первыхъ опытахъ человѣческій умъ охватываетъ все, но
это все является въ нихъ какъ-бы несуществующимъ, потому что
не имѣетъ существованія отдѣльнаго отъ другихъ частей. Только
на второй ступени интеллектуальнаго развитія начинаютъ съ
ясностью обрисовываться индивидуальныя черты, и этотъ про-
греесъ происходитъ во вредъ единству, хотя на первый взглядъ
существовавшему въ первобытномъ хаосѣ. Съ этого времени
начинается господство разнообразія и раздѣленія дотѣхъ поръ, пока
сознательный синтѳзъ не объединитъ разрозненныхъ элѳментовъ,
которые, живя каждый отдѣльной жизнью, уже теперь обладаютъ са-
мосознаніемъ, и не ассимилируетъ ихъ слова въ новомъ высшемъ
единствѣ. Однймъ словомъ, сосуществованіе въ состояніи смѣше-
нія діалектическихъ разновидностей,—періодъ изолированныхъ
независимыхъ діалектовъ—и, наконецъ, сліяніе этихъ различій въ
болѣе широкомъ—единствѣ: таковы три фазы въ исторіи языка,
соотвѣтствующія тремъ фазамъ всякаго развитія, индивидуаль-
наго или коллективнаго.
Впрочемъ, многочисленные факты устанавливают это
первобытное смѣшеніе діалектовъ въ каждой семьѣ языковъ. Въ
древнѣйшихъ еврейскихъ текстахъ мы находимъ особенности,
которыя позднѣе оказываются исключительнымъ достояніемъ
арамейскихъ языковъ, но въ нѣкоторую, весьма отдаленную
эпоху, онѣ были, повидимому, общими всѣмъ семитическимъ
діалектамъ. λ) Въ Гомеровскихъ поэмахъ мы видимъ равнымъ
образомъ въ смѣшеніи особенности нарѣчій эолійскаго, дорій-
скаго и аттическаго. Если-бы различіе діалектовъ было вполнѣ
яснымъ въ эпоху составленія этихъ поэмъ, подобное смѣ-
шеніе было-бы грѣхомъ противъ всякаго здраваго смысла. Итакъ,
*) Histoire générale des langues sémitiques, стр. 103—104
(2 изд.)
ГЕРОИСХОЖДЕНІБ ЯЗЫКА.
63
слѣдуетъ допустить для этихъ отдаленныхъ вѣковъ такое неопре-
дѣленное состояніе языка, въ которомъ сосуществовали въ смѣ-
шеніи различный формы, сдѣлавшіяся затѣмъ исключительнымъ
достояніемъ отдѣльныхъ діалектовъ х). Точно такимъ-же образомъ
французскія слова, болѣѳ неупотребляемыя въ культурной рѣчи,
живутъ и теперь еще въ народномъ говорѣ нѣкоторыхъ
провинций, какъ и слова, существующая теперь только въ мѣстныхъ на-
рѣчіяхъ, а прежде общія всему древне-нѣмецкому языку.
IX.
Отличительныя черты первобытнаго языка тѣ же, что и
первобытной мысли: безграничное богатство или, лучше сказать,
полная безпорядочность, смутный всеобъемлющій синтезъ,
хаотическое нагроможденіе элементовъ. Каждая эпоха представляетъ
удивительное согласіе психологіи и лингвистики; мы имѣемъ
всѣ данныя смотрѣть на языки, какъ на послѣдовательныя
формы человѣческаго мышленія въ различные періоды его существо-
ванія, какъ на показатели умственнаго капитала въ данный мо-
ментъ и въ данной средѣ. Этотъ взглядъ подтверждается не ме-
нѣе совершенной гармоніей, находимой между характеромъ язы-
ковъ и климатомъ. Въ то время, какъ южные языки богаты
разнообразными формами, звучными гласными, полными и
гармоническими созвучіями,— сѣверные языки, по сравненію съ ними
болѣе бѣдные и удовлетворяющееся самымъ необходимыми
отягчены согласными и грубыми соединениями звуковъ. Просто
удивляешься различно, которое вызывается разницей въ какихъ
нибудь несколько градусовъ широты. Напримѣръ, три главныхъ
сѳмитическихъ языка: арабскій, еврейскій и арамейскій языки,
хотя распредѣлены на сравнительно небольшомъ пространствѣ,
представдяютъ по богатству и красотѣ точное соотношение съ
климатическимъ положеніемъ говорившихъ на нихъ народовъ.
Арамейскій языкъ, на которомъ говорили на сѣверѣ, грубъ,
бѣденъ, не гармониченъ, тяжелъ въ своихъ протяженіяхъ, не-
пригоденъ для поэзіи; напротивъ, арабскій, распространенный на
южномъ краѣ материка, отличается своимъ изумительнымъ
богатствомъ. Ни одинъ языкъ не имѣетъ столько синонимовъ
для извѣстныхъ классовъ, понятій, ни одинъ не представляетъ
такой сложной грамматической системы, — такъ что нѣкоторые
изслѣдователи этого языка были склонны считать излишне отя-
гощеннымъ его почти безконечный словарь и ненужными
лабиринты его грамматическихъ формъ. Наконецъ, древне-еврейскій
языкъ, находящейся посрединѣ между двумя климатическими
полосами, занимаемыми каждымъ изъ этихъ языковъ, является
равнымъ образомъ серединой между ними. Въ немъ все
необходимое, но ничего лишняго; онъ легокъ и гармониченъ, но не до-
1 ) Matthiae, Grammaire raisonné delà langue grecque (фр;
переводъ стр. 9 и слѣд.); Пейронъ Origine dei tre illustri dialetti
graeci paragonata con quella del eloquio Italian о. (Записки
Турин, академіи 2 серія т. 1).
64
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
стигаетъ сказочной гибкости арабскаго. Гласныя въ немъ
чередуются гармонически и расположены съ чувствомъ мѣры во из·
бѣжаніе грубыхъ сочетаній звуковъ, въ то время какъ арамей·
скій, съ обычными въ немъ односложными формами, ничего не
дѣлаетъ, чтобы устранить скопленія согласныхъ; напротивъ, въ
арабскомъ слова буквально утопаютъ въ цѣлыхъ рѣкахъ глас-
ныхъ, разливающихся во всѣ стороны. Гласныя начинаютъ,
заканчиваюсь, соединяютъ слова, не допуская ни одного измѣне-
нія этого сочетанія звуковъ, существуюшаго, впрочемъ, въ
самыхъ гармоническихъ языкахъ. Если кто нибудь удивляется
такому разнообразію характеровъ этихъ языковъ, по существу
идентичныхъ и существующихъ въ мало различающихся въ кон-
цѣ концовъ климатическихъ условіяхъ, то пусть вспомнитъ, что
греческіе діалекты на еще болѣе ограниченномъ пространствѣ
представляли не менѣе глубокія различія, какъ то: жесткость и
грубость дорическаго рядомъ съ мягкостью іоническаго, такъ
богатаго гласными и двугласными. У грековъ,—этого народа, въ
высокой степени проникнутаго чувствомъ племѳнныхъ различи,—
подобные контрасты встрѣчаются на пространствѣ какихъ нибудь
нѣсколькихъ миль.
Въ самомъ дѣлѣ, въ различіи расъ и слѣдуетъ искать су-
щественнѣйшихъ причинъ различія языковъ. Духъ каждаго
народа и его языкъ связаны тѣснѣйшимъ образомъ; духъ народа
создаетъ его языкъ и въ свою очередь ограничивается и
выражается послѣднимъ. Не обрисовывается-ли до малѣйшей черты ре-
лигіоэная ш чувственная раса семитическихъ народовъ въ ихъ
исключительно конкретныхъ яэыкахъ, незнакомыхъ съ отвлече-
ніями и неспособныхъ къ метафизикѣ? Такъ какъ языкъ есть
необходимое орудіе умственныхъ операцій даннаго народа г) то
языки, называющіе предметы по ихъ чувственнымъ качествамъ,
почти лишенные синтаксиса и не знающіе искуснаго строенія
рѣчи и разнообразныхъ соединеній, создающихъ такія
сложном отношенія между отдѣльными частями мысли, должны были
быть въ высокой степени пригодными для энергическихъ декла-
мацій ясновидцевъ и изображенія мимолетныхъ ощущеній, но
оказывались совершенно невозможными для всякой чисто
философской спекулядіи. Представить себѣ Аристотеля или Канта съ по·
добнымъ орудіемъ мышленія такъ-же невозможно, какъ
представить такое произведете, какъ поэма Іова, написаннымъ на на-
пшхъ метафизическихъ и отвлеченныхъ языкахъ. Поэтому было-
бы безполезно искать у семитическихъ народовъ какой нибудь
самобытной попытки ращональнаго анализа; но за то ихъ
литературы изобилуютъ правдивыми и8ображеніями нравственнаго
*) Докторъ Виземанъ (Discours sur le г ар ρ; 1-er disc) замѣча-
етъ, что трансце дентальная фил о со фія могла возникнуть только въ Германіи,
т. е у народа, языкъ котораго болѣе, чѣмъ какой либо другой, дозволяетъ
или требуетъ употребления объективнаго личнаго мѣстоимѣнія перваго
лица. Впрочемъ и по французски „moi" было въ употреблении у писателей
XII вѣка. (Паскаль, Pensées изд. Гаве, стр. 26, 70, 80; Фѳнелонъ, Lettre
Π à d и с dOrléan s.—L ogique de Port-Boyal, 3 ч. и XX, § 6). Локкъ
тоже говоритъ о soi. Essais, кн. И, гл. XXYI, § 9.
ПРОИСХОЖДЕНІБ ЯЗЫКА.
65
чувства и практическими афоризмами. Это главнымъ образомъ—
религіозная раса, призванная создавать и распространять религіи;
и дѣйствительно, три религіи игравшія до сихъ поръ самую
выдающуюся роль въ исторіи цивилизаціи, запечатлѣнныя особымъ ха-
рактеромъ несокрушимости, жизненности и способности пріобрѣ-
тать послѣдователей и, кромѣ того, связанныя другъ съ другомъ
такими тѣсными отношеніями, что онѣ кажутся тремя вѣтвями,
выростающими изъ одного ствола, тремя выраженіями, но только
въ различной степени прекрасными и чистыми, одной идеи,—всѣ
три родились у семитическихъ народовъ. Органы
монотеистической расы, призванной упростить формы человѣческаго
интеллекта и дать міру въ своихъ трехъ догмахъ: іудейской,
христианской и мусульманской, болѣе раціональную религію,—семити-
ческіе языки не открываютъ широкихъ перспективъ, контрастовъ
и оттѣнковъ. Отказываясь отъ длинныхъ періодовъ (circuitus
comprehensio, какъ ихъ называлъ Цицеронъ) въ кото-
рыхъ латинскій и греческій языки сочетали съ такимъ ис-
кусствомъ многочиеленныя детали одной и той же мысли,
семиты знаютъ единственную связь предложеній въ видѣ
простого слѣдованія другъ за другомъ, для чего исключитель-
нымъ средствомъ является простая связка „ии, которая
составляете весь секретъ ихъ періодовъ и замѣняетъ всѣ другія соеди-
ненія. Семитическимъ языкамъ почти совсѣмъ неизвѣстно
искусство подчиненія другъ другу отдѣльныхъ частей фразы. Это
фразы—плоскія, необратимыя, и единственный способъ составленія
ихъ—простое поставленіе рядомъ идей, —пріемъ, напоминающій
византійскую живопись. Стиля въ нихъ нѣтъ совершенно. Сое-
диненіе словъ въ предложеніи—ихъ послѣднее усиліе; имъ
совершенно неизвѣстно примѣненіе того-же пріема къ самымъ прѳд-
ложеніямъ. Краснорѣчіе у семитовъ—ничто иное, какъ блестящій
рядъ живыхъ оборотовъ и смѣлыхъ образовъ; то, что называется
ораторскимъ искусствомъ, имъ неизвѣстно.
Напротивъ, соотвѣтственно тому какъ систематическое,
независимое, неуклонное, однимъ словомъ, философское исканіе истины
является, повидимому, удѣломъ индо-европейской расы на всемъ
занимаемомъ ею пространствѣ, отъ нЬдръ глубокой Индіи до пре-
дѣльныхъ точекъ Сѣвера и Запада, начиная съ самыхъ отдален-
ныхъ вѣковъ и до настоягцаго времени, стремящагося посред-
ствомъ науки объяснить Бога, человѣка и міръ, и оставившаго въ
различный эпохи своей исторіи, какъ ступени, философскія
системы, всегда и вездѣ подчиненныя законамъ раціональнаго раз-
витія,—и языки этой семьи народовъ, повидимому, созданы для
отвлеченія и метафизики. Они обладаютъ удивительной гибкостью
для выраженія самыхъ интимныхъ отношеній вещей, что
достигается флексіями ихъ существительныхъ, богатствомъ временъ и
наклоненій ихъ глаголовъ, ихъ составными словами и тонкими
различіями въ значеніи ихъ частицъ. Обладая только одни уди-
вительнымъ секретомъ періода, они умѣютъ соединять въ одно
цѣлое отдѣльныя части фразы; употребленіе придаточныхъ пред-
ложеній позволяетъ имъ сохранять естественный порядокъ идей,
не вредя грамматическимъ отношеніямъ; все оказывается для
66
ПР0И0Х0ЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
нихъ такимъ образомъ отвлеченіемъ и категоріей. Они—языки
идеализма. Они могли развиться только у философской расы,
которая, въ свою очередь, не могла-бы развиться безъ нихъ.
Съ другой стороны Китай и Египетъ, не смотря на
кажущуюся отдаленность, въ дѣйствительности близкіе другъ
другу по многимъ общимъ чертамъ, наводятъ на подобныя-же замѣ-
чанія. Древне-египетскій языкъ, представляемый въ настоящее
время коптскимъ, былъ, кажется, языкомъ въ родѣ китай-
скаго, односложнымъ, безъ развитой грамматики, замѣнившимъ
флексіи предлогами, сгруппированными около корня, но не
агглютированными. Но будемъ здѣсь говорить только о Китаѣ,
языкъ и цивилизація котораго намъ лучше извѣстны. Не
представ ляется-ли китайскій языкъ съ его неорганическимъ несовершѳн-
нымъ строемъ образомъ черствости ума и сердца,
характеризующей китайцевъ? Удовлетворяя обыденнымъ житейскимъ
потребностям^ нуждамъ ручныхъ искусствъ, легкой литературы
мелкаго пошиба и философіи, являющейся часто тонкимъ, но
никогда возвышеннымъ выраженіемъ здраваго смысла, х) китайскій
языкъ исключаетъ всякую философію, всякую науку, всякую ре-
лигію, въ томъ значеніи, въ какомъ мы ихъ понимаемъ. Въ немъ
нѣтъ имени для Бога, 2) и метафизическія понятія называются
иносказательно; мы еще не знаемъ точнаго смысла этихъ назва-
ній въ умѣ китайцевъ. Мы не знаемъ совсѣмъ мудрости древ-
няго Египта, чтобы могли сказать, какъ она справлялась съ
преградами, полагаемыми ей самимъ языкомъ страны. Замѣтимъ,
однако, что аналогія, существующая между соціальной исторіей
Египта и Китая, не можетъ считаться случайной; отсутствіе
личной свободы, духа общественности, политической жизни, стрем-
леніе, правда, къ совершенному въ своемъ родѣ, но совершенно
подавляющему страну правленію, отсутствіе воинской доблести,
замѣчаются нами и здѣсь, и тамъ. Прибавимъ еще, что оба
образца первоначальнаго идеографическаго письма, завѣщанные намъ
древностью, именно и встрѣчаются въ двухъ языкахъ, своимъ
построеніемъ, такъ сказать, вызвавшихъ необходимость въ этого
рода письменахъ. Языкъ, склонный давать каждой идеѣ и
каждому отношенію отдѣльное выраженіе, долженъ былъ выбрать
подобную графическую систему, изображающую вещи, ихъ отно-
шенія индивидуальнами знаками.
X.
Что нужно еще, чтобы придти къ заключенію, что у различныхъ
расъ и въ различныхъ странахъ языкъ оказывается продуктомъ
индивидуальности, продуктомъ индивидуальнаго характера чело-
вѣка? Искать причинъ единства языковъ въ чемъ-либо другомъ,
чѣмъ во всеобщности человѣческаго интеллекта и пріемовъ, имъ
1) Доводимому, философія Лао-цзы против орѣчйтъ нашему утвержденію.
Но эта философія представляетъ реакцію противъ положительнаго духа
Китая и не лишена, какъ кажется, чуждыхъ вліяній.
2) См. Journal Asiatique, августъ 1848 г., стр. 168—169.
ПР0ИСХ0ЖДЕН1Е ЯЗЫКА.
67
употребляемыхъ, полагать, напримѣръ, что всѣ языки произошли
отъ одного первоначальнаго,—значить выходить изъ области фак-
товъ и вступать въ область предположена. Несомненно, нѣтъ
ничего болѣе удобяаго, чѣмъ такая гипотеза для объясненія по-
добія всѣхъ продуктовъ человѣческаго интеллекта. Приписывать
одно общее происхожденіе нѣсколькимъ народамъ на основаніи
общности тѣхъ или другихъ ихъ элѳментовъ, и, такъ какъ
таковая общность существуетъ во всемъ человѣчествѣ", заключать о
первоначальномъ единствѣ его,—есть идея, къ которой
обращаются раньше всего, потому что, прежде чѣмъ отыскивать психологи-
ческія причины, всегда обращаются къ внѣшнимъ. Идея мате-
ріальнаго единства расъ поражаетъ и привлекаетъ умы и ведетъ
за собою идею духовнаго единства, являющагося выводомъ. Въ
извѣстномъ смыслѣ единство человѣчества есть освященное и
научно неоспоримое положеніе: можно сказать,—есть только одинъ
языкъ, одна литература, одна система символическихъ традицій,
потому что всѣ языки создались однимъ и тѣмъ путемъ, потому
что литература вызвана всюду одними и тѣми-же чувствами,
потому что въ различныхъ символахъ выражаются однѣ и тѣ-же
идеи. Но дѣлать это чисто психологическое единство синонимомъ
матеріальнаго единства расы (вѣрна или ложна эта идея—здѣсь
неважно), значитъ низводить великую истину до незначительныхъ
размѣровъ маленькаго факта, относительно котораго наука
никогда не будетъ въ состояніи сказать ничего вѣрнаго.
Это и есть причина невѣроятнаго недоразумѣнія, почти
всегда затемняющаго споры относительно единства человѣческой
расы. Это единство очевидно психологу и моралисту; мы только что
указали его. Оно не менѣе очевидно натуралисту, такъ какъ
всѣ развѣтвленія человѣческаго рода могли входить въ безконеч-
но плодовитыя половыя сношенія другъ съ другомъ. Но равно-
значитъ-ли это единство тому, что человѣческій родъ произошелъ
отъ одной единственной пары людей, или, веря это слово въ бо-
лѣе широкомъ значеніи, появился въ одной единственной точкѣ
земного шара? Такое утвержденіе было бы совершенно безраз-
суднымъ. Почти непроницаемая завѣса скрываетъ отъ насъ
начало человѣческаго рода, законныя индукціи науки очень скоро
теряютъ путь въ этой области, и во всякомъ случаѣ говорятъ
намъ мало поучительнаго объ этомъ спеціальномъ вопросѣ, о ко-
торомъ теперь идетъ рѣчь. Даже воображеніе отказывается
что-нибудь понять въ этой тайнѣ первыхъ дней человѣчества.
На первый взглядъ, языкознанію принадлежитъ перевѣсъ
въ разрѣшеніи этого вопроса. Если здѣсь возможенъ какой
нибудь действительно неоспоримый выводъ, то единственно тотъ, что
сѣть языковъ, распространенныхъ по земному шару, раздѣляется на
семейства, положительно несводимыя одно на другое. Если даже
предположить (чего я никоимъ образомъ не допускаю, и что все
рѣшительнѣе отвергается солидной филологіей), что семьи
семитическая и индо-европейская могутъ быть въ рдинъ день выве«
дены одна изъ другой; если даже предположить (чего я тѣмъ бо-
лѣе не допускаю), что двѣ африканскія семьи, представляемыя
съ одной стороны, коптскимъ, съ другой берберскимъ или^ вѣрнѣе,
68
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
туарегскимъ языкомъ, могутъ быть тоже нѣкогда присоединены
къ названнымъ выше языкамъ, то можно, по крайней мѣрѣ,
утверждать, что будетъ совершенно никогда невозможно пріобщить
къ той-же группѣ китайскій и восточно-азіатскіе языки. При на-
стоящемъ состояніи науки не объясняется, какъ могъ-бы санскритъ-
произойти изъ древне-еврейскаго или древне-еврейскій изъ
санскрита; но что особенно будетъ совершенно никогда необъяснимо,
такъэто то, какимъ образомъ санскритъ илидревне-еврейскійязыкъ
могли бы произойти изъ китайскаго, аннамскаго или сіамскаго.
Между ними существуѳтъ пропасть, которую никакія научныя
усилія не въ состояніи заполнить. Каковы бы ни были будущія
гипотезы науки въ вопросѣ о происхожденіи человѣчества,
можно съ настоящаго времени считать аксіомой слѣдующее положе-
ніе: языки не имѣютъ единаго происхожденія; они возникли
параллельно въ нѣсколькихъ точкахъ земного шара. Эти точки
могли находиться близко одна отъ другой; возникновеніе языковъ
могло быть почти одновременно; но, несомнѣнно,—они всегда
различались, и принципъ прежней школы, что „всѣ языки суть
діалекты одного"—долженъ быть на всегда оставленъ.
Но возможно-ли, исходя изъ этой основной истины,
заключать, что между народами, говорящими на языкахъ, принадле-
жащихъ къразличнымъ семьямъ, нѣтъ никакого первобытнаго
родства? Относительно этого лингвистъ долженъ колебаться
высказывать свое рѣшеніе. Филологія не должна слишкомъ рѣшительно
примѣнять свои выводы къ этнографіи, и раздѣльность языковъ
не ведетъ необходимо за собой признанія раздѣльности расъ.
Возможно признать, что единый человѣческій родъ,
расщепленный съ самаго своего возникновенія на нисколько раз-
вѣтвленій, создалъ нисколько различныхъ типовъ языка. Тотъ
существенный принципъ, что человечество никогда не могло
существовать безъ языка, можетъ имѣть только общее значеніе; его-
можно понимать только въ томъ смыслѣ, что языкъ не могъ
быть изобрѣтенъ послѣ долгаго періода молчанія. Нужно
воздерживаться вносить въ подобные вопросы ту степень точности,
которая здѣсь невозможна. Впрочемъ, одинъ фактъ даетъ гипотезѣ
единаго происхожденія человѣческаго рода доказательство
неоспоримой цѣнности. Именно тотъ фактъ, что раздѣленія, къ ко-
торымъ приводитъ сравнительная филологія, не совпадаютъ съ
раздѣленіями, приводимыми антропологіей въ собственномъ зна-
чѳніи. Напр., раздѣленіе на семитовъ и на индо - европейцевъ
создано не физіологіей, a филологіей. Хотя евреи и арабы
имѣютъ рѣзко выраженный типъ, препятствующей смѣшивать ихъ
съ европейцами, ученые, разсматривающіе человѣка съ точки
зрѣнія естественной исторіи, никогда не подумали-бы видѣть въ
этомъ типѣ расовую черту, если-бы изученіе языковъ,
подтвержденное изученіемъ литературъ и религій, не признало-бы здѣсь
различая, котораго не могло открыть изученіе тѣла. И вотъ, разъ
признать, что семитъ и европеѳцъ говорятъ на языкахъ различнаго
происхожденія, не принадлежа тѣмъ не менѣе къ физіологически-
различнымъ расамъ, то нѣтъ ли основанія заключить, что одна и
та же раса могла ρаздѣлиться при самомъ своемъ возникновеніи
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
69
на нѣсколько семействъ и каждое изъ нихъ могло отдѣльно и
не вступая въ сношенія съ другими создать свой собственный
языкъ, —другими словами, что народы могутъ быть братьями,
говоря на совершенно различныхъ языкахъ?
Мы вышли-бы изъ рамокъ нашей задачи, если-бы старались
здѣсь доказать мнѣніе, предположенное нами на предыдущихъ
страницахъ, что между различными семьями языковъ, существу-
ютъ демаркаціонныя линіи, которыя невозможно уничтожить. Это
вытекаетъ изъ суммы всѣхъ данныхъ сравнительной филологіи,
какъ ее понимаетъ нашъ вѣкъ. Въ самомъ дѣлѣ критеріумомъ
для установленія различій въ семействахъ языковъ является
невозможность вывести ихъ одинъ изъ другого путемъ научныхъ
пріемовъ. Какъ ни отличаются другъ отъ друга языки,
составляющее индо-европейскую семью, все же ихъ отношенія къ ихъ
общему типу объясняются съ полной точностью, и возможно проис-
хождейіе ихъ изъ одного первобытнаго языка. Но никогда не удастся
подобнымъ же образомъ вывести систему семитическихъ языковъ
изъ системы индо-европейскихъ или обратно г)... Сравниваемые
въ отношеніи своихъ грамматикъ, эти языки кореннымъ
образомъ отличаются другъ отъ друга, даже по признанію филологовъ,
старавшихся слить ихъ во-едино; слабое сходство въ нѣкоторыхъ
частяхъ ихъ грамматикъ объясняется тождественностью человѣ-
ческаго мышленія, одинаково дѣйствующаго въ различныхъ мѣ-
стахъ. При сравненіи ихъ словарей открываются нѣкоторыя за-
манчивыя сходства. Но, не говоря о томъ, что число этихъ
сходствъ чрезвычайно преувеличиваютъ, основываясь на самыхъ
поверхностныхъ или самыхъ недостаточныхъ аналогіяхъ, мало та-
кихъ, которыхъ нельзя было-бы объяснить другими причинами,
не прибѣгая къ помощи общности происхожденія. Дѣйствительно,
большая часть общихъ корней принадлежитъ къ классу образу-
емыхъ путемъ звукоподражанія. Но и даже тогда, когда наука
оказывается не въ состояніи дать отчетъ въ частностяхъ каждой
подробности, ей достаточно объяснить тождественность извѣстнаго
числа случаевъ, чтобы затѣмъ ей было позволено вывести то
общее правило, что во всѣхъ необъясненныхъ случаяхъ скрывается
та же, хотя не легко очевидная, причина. Такъ какъ капризъ,
какъ это намъ установлено, не могъ имѣть мѣста въ
образовали языка, то выборъ каждаго слова долженъ былъ имѣть
достаточныя причины. Что-же удивительнаго въ томъ, что однѣ
и тѣ же причины существовали одновременно даже въ отдален-
ныхъ мѣстахъ, и создали въ различныхъ семьяхъ языковъ, одинъ
и тотъ же знакъ для одной и той же идеи.
Конечно, я не думаю отрицать, что семитическіе и
индо-европеисте языки представляютъ нѣкоторыя сходства въ самыхъ
общихъ частяхъ своихъ системъ и требуютъ одного и
того же способа постановки и разрѣшенія вопроса о языкѣ. Эти
аналогіи становятся еще болѣе яркими, если сравнить двѣ эти
семьи языковъ съ китайскимъ. При сравненіи ихъ съ этимъ свое-
1) См. Hist. gcn. des langues sémitiques, кн. \\, гл. IL
70
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
образнымъ языкомъ, основаннымъ на совершенно другихъ прин*
ципахъ, даже то, что въ нихъ было различнымъ, свидѣтельствуетъ
чуть ли не объ ихъ братствѣ. Какъ ни далеки одна отъ другой
семитическая и индо-европейская семьи языковъ, между ними:
есть глубокая аналогія,—существованіе грамматики. Если:
вспомнить, что семиты и индо-европейцы съ физической
стороны представляютъ одну расу, если тѣмъ болѣе принять во вни-
маніе, что въ исторіи человѣческаго интеллекта они играли тѣс-
но связанныя роли, выступая поочередно въ дѣлѣ общечеловѣче-
ской цивилизаціи,—то приходится, не забывая ихъ различій,
соединить ихъ, въ болѣе широкомъ и общемъ смыслѣ, въ одну кате-
горію. Можетъ быть, будучи развѣтвленіями одной и той же
расы, отдѣленными съ самаго своего рожденія, они параллельно-
создали, подъ вліяніемъ тождественныхъ причинъ, слѣдуя за
своими физіологическими, почти тождественными данными и съ
нѣкоторымъ взаимнымъ сознаніемъ своего дѣла, эти двѣ системы
языковъ, семейное сходство которыхъ поражаетъ насъ, не смотря
на радикальное различіе, мѣшающее соединить ихъ въ одну
естественную группу.
Явленія рожденія близнецовъ, очевидно, случаются и тогдаг
когда дѣло идетъ о расахъ: одна и та же жизненная сила можетъ
разделиться между двумя существами, одушевленными однимъ
дыханіемъ и, не смотря на это, различными между собой съ пер-
ваго-же дня.
Такое явленіе имѣетъ мѣсто въ восточной Азіи. Всѣ языки
этого края носятъ одинъ и тотъ-же характеръ: моносиллабизмъг
отсутствіе грамматическихъ флексій, важность ударенія для разли-
ченія слоговъ. Но, однако, языки китайскій, корейскій, аннамскій,.
сіамскій, въ сущности, глубоко различны не по ихъ системамъг
которыя не очень отличаются другъ отъ друга, но по самымъ ихъ·
звукамъ. Можно было-бы сказать, что одно семейство человѣче-
скаго рода, которое, благодаря своему интеллектуальному
устройству, должно было-бы создать языкъ по одному и тому-же типу,.
создало эти нарѣчія порознь, въ разныхъ мѣстахъ. Прибавимъ,
что китайцы по своимъ физіологическимъ чертамъ какъ-будто-
родственны татарамъ, между тѣмъ какъ языкъ этого племени не
имѣетъ почти ничего общаго съ языкомъ послѣднихъ.
Изученіе языка коптовъ, берберовъ, туареговъ, гарари и
вообще языковъ сѣверной и восточной Африки наводитъ на тѣ-же
мысли х). Основа словаря этихъ нарѣчій кореннымъ образомъ
отличается отъ семитическихъ языковъ; но, не смотря на это, въ
ихъ системѣ есть части, которыя какъ будто позаимствованы для
образованія этихъ послѣднихъ языковъ,—напримѣръ, мѣстоимѣнія,
названія чиселъ, существенныя особенности спряженія. Трудна
предположить, что .эти заимствованія произошли въ историческую
эпоху и были сдѣланы съ обдуманнымъ намѣреніемъ. Тѣ линг-
вистическія заимствованія, которыя мы можемъ прослѣдить въ
исторіи, никогда не достигали такихъ размѣровъ: турецкій языкъ,
1) Смотри въ особенности Р. Буртонъ, First footsteps in East,
Africa (Лондонъ 1856), прилож. IL
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
71
одинъ изъ языковъ, наиболѣе измѣнившихся отъ сокращенія, со-
хранилъ свою грамматику въ совершенно чистомъ видѣ;
персидски языкъ взялъ у арабскаго, если можно такъ выразиться,
только голые камни, но не скрѣпляющій ихъ цементъ; японцы и
корейцы ввели въ свой языкъ почти всѣ составныя части китай-
скаго языка только потому, что этотъ языкъ казался имъ неот-
дѣлимымъ отъ наукъ и искусствъ, позаимствованныхъ ими у
Китая х). Но никогда не случалось, чтобы одна нація
позаимствовала у другой элементы, безъ которыхъ ея нарѣчіе было-бы непол-
нымъ, или, скорѣе, совсѣмъ не существовало-бы. Развѣ можно
предположить, что народы Египта, Атласа, Эфіопіи до ихъ сно-
шеній съ семитическими народами не имѣли ни мѣстоимѣній, ни
числительныхъ, ни правильнаго спряженія? Вышеупомянутые
факты слѣдуетъ разсматривать, какъ выходящіе изъ ряда исто^
рическихъ измѣненій и принадлежащее къ той эпохѣ, когда
языки были еще мягкими и гибкими. Намъ очень трудно опредѣ-
лить характеръ отношеній, которыя должны были существовать
въ началѣ, чтобы произвести такое смѣшеніе. Скажемъ только,
что состояніе Мягкости и впечатлительности человѣка ребенка
допускало такія комбинаціи, которыя стали невозможными, когда
человѣческая природа сдѣлалась тверже.
Австралія представляетъ новый прпмѣръ этой способности
органически соединяться, которую большинство языковъ
потеряло, но нѣкоторыя семейства могли сохранить дольше другихъ
именно потому, что они остались въ спорадическомъ состояніи и
не сформировались окончательно. Полинезійскіе и малайскіе
языки очень неравны по развитію и, не смотря на это, трудно не
признать ихъ первоначальнаго родства. Можно было-бы сказать,
что это одно человѣческое семейство, раздѣлившееся въ до
историческую эпоху на двѣ вѣтви, изъ которыхъ одна встрѣтилась
съ менѣе благопріятными условіями, чѣмъ другая, и совершенно
выродилась. Засохшія и очерствѣвшія нарѣчія Полинезіи
оживились только благодаря сильному наплыву болѣе благородныхъ
малайскихъ языковъ, которые, въ сравнительно недавнее время,
оказали рѣшительное вліяніе на весь Архипелагъ, и ввели въ ав-
стралійскія нарѣчія раздѣленіе родовъ, наклоненія и обороты,
прежде имъ неизвѣстные 2).
Этимъ объясняется, повидимому, противорѣчащее всѣмъ прин-
ципамъ, явленіе промежуточныхъ языковъ, которые составляютъ
какъ-бы переходъ отъ одного семейства къ другому; такими
являются, среди семитическихъ языковъ, языки коптовъ и бербе-
λ) Языкъ пельви. или гузварешъ пред став ляетъ случай гораздо бо-
лѣе близкаго смѣшенія. совершившагося въ сравнительно недавнюю эцоху.
Но по всему видно, что на этомъ странномъ нарѣчъи никто никогда не гово-
рилъ и что въ немъ нужно видѣть только искусственный стиль, создавшейся
подъ вліяніемъ нѣкоторыхъ требованій, или нѣкоторыхъ литературныхъ
нуждъ. См. Шпигель, Grammatik der Huzwareschsprache (Вѣыа,
1856), стр. 165.
2) Логанъ, Journal of the Indian Archipelago and Eastern
Asia (Пинангъ) 1850—1855, и въ особенности декабрь 1852, стр. 665 и слѣд.—
А. Мори, Revue des Deux Mondes, апрѣль 1857, стр. 912.
72
ПРОИСХОЖДЕНИЕ языка.
ровъ и, среди моносиллабическихъ нарѣчій, тибетское и
бирманское. Заключать изъ существованія этихъ промежуточныхъ
языковъ, что семейства не имѣютъ опредѣленныхъ границъ и
создаются одно изъ другого благодаря незамѣтнымъ оттѣнкамъ, зна-
чило-бы не знать другихъ, не менѣе достовѣрныхъ фактовъ.
Возможна только одна гипотеза: гипотеза первобытной гибкости
языка, благодаря которой языки, какъ простыя тѣла, совершенно
отличныя другъ отъ друга, могли подвергаться тѣснымъ соеди-
неніямъ и въ такой степени проникаться одинъ другимъ, что это
становится почти непонятнымъ при настоящемъ состояніи чело-
вѣческаго ума.
Итакъ, вопросъ о первоначальной самостоятельности различ-
ныхъ группъ языковъ не такъ простъ, какъ кажется съ перваго
взгляда. Тутъ возможны различныя степени: самостоятельно
появившиеся языки могли не безслѣдно сталкиваться между собой
въ ту эпоху, когда они были еще способны изменяться. Что
касается языковъ, то здѣсь нельзя строго отдѣлить эмбріональное
состояніе, въ продолженіе котораго случаи, безразличные для
взрослаго возраста, могли имѣть огромное значеніе, отъ
совершенная состоянія, когда языкъ уже, такъ сказать, вылился въ
опредѣленную форму. Эмбріональное состояніе могло продолжаться
очень не долго, но оно было, и въ то время, когда
формировалась индивидуальность племенъ, человѣческая природа, тогда
еще гибкая, должна была получить на всегда неизгладимый
черты.
Можно смѣло сказать, что обликъ Есякаго существа опредѣ-
ляется въ утробѣ матери, подобно тому, какъ на вершинѣ горъ,
тамъ, гдЬ происходитъ раздѣленіе водъ, неровность почвы
определяешь теченіе самыхъ большихъ рѣкъ и заставляетъ ихъ
впадать въ то или другое море.
Однимъ словомъ, языкъ образовался по нѣсколькимъ раз-
личнымъ типамъ, и число коренныхъ языковъ могло быть
довольно значительно г). Но отсюда ничего нельзя заключить о фи-
зическомъ происхожденіи человѣческаго рода, потому что языкъ
представляетъ намъ не первый моментъ физическаго существо-
ванія чѳловѣческаго рода, а первый соціальный моментъ; основ-
ныя семейства языковъ указываютъ намъ не на физіологически
различныя племена, но на ихъ первоначальную группировку,
которая могла опредѣляться не только одной физіологіей.
Коренные языки, создавшееся самостоятельно, не были, впрочемъ,
одинаково различны. Иногда они создавались однородными племе-
\) У евреевъ, которые среди древнихъ народовъ создавали самыя про-
странныя идеи общей исторіи міра., было смутное созыаніе этого явленія. Ска-
заніе о Вавилонской башнѣ, кажется, является отчасти результатомъ старанія
согласить разнообразіе языковъ съ первобытньшъ едиаствомъ человѣческаго
рода, этимъ догматомъ. неразрывно связаннымъ съ семитическимъ монотеиз-
момъ. Гриммъ замѣтилъ, что у древнихъ индоевропейскихъ народовъ не
встрѣчается ни одной идеи этого рода; для сравненія съ еврейскимъ миѳомъ
онъ нашелъ только одну сильно искаженную эстонскую легенду. U b е г
den Ur-sprung der Sprache, стр. 29. Поттъ, Die Ungleichheit
menschlicher Rassen (Лемго и Детмольдъ 1856.) стр. 88.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
73
нами, какъ языки индо-европейскіе и семитическіе, и тогда они,
не смотря на свое различіѳ, имѣли нѣкоторыя общія сходныя
черты; иногда-же они создавались совершенно различными
племенами, какъ это было у китайцевъ и другихъ семействъ, и тогда
получалось абсолютное несходство. х) Въ самомъ дѣлѣ богатство
способовъ изложенія у человѣческаго ума такъ велико, что
между двумя самыми несходными языками,—китайскимъ и сан-
скритскимъ,—нѣтъ рѣшительно ничего общаго, кромѣ конечной
цѣли. Этой цѣли, то есть выраженія мысли, китайскій языкъ до-
стигаетъ такъже хорошо, какъ и грамматическіе языки, но
совершенно другими средствами. 2)
XI.
Возможно-ли опредѣлить нѣкоторыя мѣста, гдѣ впервые
появился языкъ? Для индо-европейской расы такое мѣсто можно
опредѣлить съ нѣкоторой вѣроятностью. Какимъ-бы смѣлымъ ни
показалось съ перваго взгляда это утвержденіе, слѣдуетъ взвѣ-
сить тѣ факты, на которыхъ считаютъ возможнымъ основывать
его, прежде, чѣмъ отвергать его, какъ химерическое 3).
Среди различныхъ вѣтвей индо-европейской расы есть двѣ,
памятники которыхъ заставляютъ насъ по занимающему насъ
предмету, дѣлать ясные выводы, постоянно клонящіеся къ
одному и тому-же результату: это вѣтви индійская и
иранская. Изучая Риг веды, самый древній сборникъ пѣсенъ
индо-европейской расы, мы принуждены опредѣлить мѣстожи-
тельствомъ народа, который ихъ создалъ, не берега Ганга, а
страну гораздо сѣвернѣе и западнѣе. Древнѣйшія части этого
сборника, повидимому, были созданы въ Пенджабѣ или даже
въ Кабулѣ 4). Берега Сарасвати 5), представляющіе изъ себя
опредѣленную мѣстность, ранѣе всего указанную въ гимнахъ
Ригведы, также переносятъ насъ къ границамъ Пенджаба.
Послѣ доказательствъ Лассена не можетъ быть никакихъ сомнѣ-
ній въ томъ, что племя, говорившее по санскритски, не жило
постоянно въ Индіи, что оно распространилось тамъ, проходя съ
сѣвера на югъ, какъ аристократическое племя завоевателей,
отличавшееся бѣлымъ цвѣтомъ отъ краснаго цвѣта кожи прежнихъ
жителей. Йтакъ, слѣдуетъ отнести происхожденіе санскритскаго
λ) Эти воззрънія совершенно согласны съ тѣми, которыя извѣстный
лингвистъ Поттъ высказалъ недавно въ Die Ungleichheit mensch,
licher Rassen, стр 202 и слѣд., 242 и слѣд., 271 н слѣд. Въ другомъ мѣ-
стѣ я высказался уже относительно попытки Бунзена и Мюллера доказать
возможность общаго происхожденія всѣхъ языковъ.
2) См. любопытныя мысля китагіца Хунъ-Чангъ о природѣ
санскритскаго языка въ 1Ή istoire de la vie de Hiouen-Thsang,
переведенной Станиславамъ Жюльеномъ, стр. 166 и слѣд.
3J См. въ особенности Лассена, Indisclie Alterthumskunde, I,
стр. 511 и слѣд.; Обри, Du berceau de l'espèce humaine. (Парижъ
1858).
4) Веберъ, Akad. Vorlesungen uber indische Literatur-
geschichte (Берлинъ 1852) стр. 3.
5) Это рѣка. названная на картахъ Каггаръ или Кагуръ, она
теряется въ пескахъ, не достигая Инда.
74
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
языка и племени, которое говорило на этомъ языкѣ, въ какую-
нибудь мѣстность, расположенную внѣ Индіи, откуда также
могли распространиться и другія вѣтви индо-европейскаго
семейства.
Одинъ важный фактъ, констатированный впервые Бюрнуфомъ
Лассеномъ х) и получившій блестящія подтвержденія, является въ
ѳтомъ случаѣ для критики настоящимъ лучомъ свѣта; я хочу
сказать о близкомъ родствѣ, которое должно было существовать
въ отдаленную эпоху между иранскимъ племенемъ, первоначалъ-
нымъ мѣстожительствомъ котораго была Бактріана, Согдіана и
сосѣднія страны 2), и браманскимъ племенемъ. Множество ми-
ѳовъ и священныхъ изреченій встрѣчается съ обѣихъ сторонъ
съ поразительной тождественностью. Можетъ-ли быть подтвер-
жденіемъ этого болѣе ясный примѣръ, чѣмъ совершенное
сходство иранскаго миѳа о Жимѣ (Джемщидъ современныхъ персовъ),
основатели земледѣлія и первомъ цивилизаторѣ, съ тѣмъ, что
браманы разсказываютъ о Ямѣ 3)? Работы Гауга о стихотворной
части Якны, въ которой, по его мнѣнію, слѣдуетъ видѣть оста-
токъ Ведъ персовъ, докажутъ еще лучше, если только онѣ
выдержать критику, эту общность происхожденія, и намъ станутъ
ясны причины, которыя привели къ религіозному разрыву двухъ
семействъ, изъ которыхъ одно сдѣлалось ядромъ браманской
Индіи, другое—иранской Персіи. Такимъ образомъ задача сильно
сокращается: нужно отыскать мѣсто, гдѣ племена иранское и
индійское могли жить вмѣстѣ. Только Бактріана или страна еще
сѣвернѣе удовлетворяют всѣмъ этимъ требованіямъ: сопоставляя
географическія и историческія данныя, почти неизбѣжно
приходишь къ предположению, что браманское племя вошло въ Индію
возлѣ Аттока, черезъ западные проходы Гинду-Куша, которые
позже открыли долину Ганга Александру, Махмуду Газневиду и
вообще всѣмъ завоевателямъ и путешественникамъ, приходив-
шимъ съ сѣверо запада.
Важно замѣтить, что сила предыдущихъ разсужденій не
основывается на истинномъ смыслѣ индійскихъ или иранскихъ
преданій, относящихся къ младенчеству человѣческаго рода. Не
смотря на то, что эти преданія можно считать сказками,
написанными a priori, безъ всякой исторической реальности, наши
выводы не теряютъ значенія, потому что они основаны
исключительно на географическихъ и лиятвистическихъ научно устано-
вленныхъ фактахъ. Если же мы разсмотримъ преданія сами по
сѳбѣ, то принуждены будемъ замѣтить большую разницу между
нреданіями индійскаго племени и преданіями иранскаго племени.
Преданія индійскаго племени о происхожденіи человѣчества не
носятъ характера опредѣленности. Безъ сомнѣнія, индійское
племя, повидимому, постоянно обращается къ сѣверу: тамъ, πα
L) Бюрнуфъ, Commentaire sur le Yaçna, томъ I, стр. 78, 424 r
527 и т. д. Лассенъ стр. 516 и слѣд. Ср. Шпигель Avesta стр. 5 и слѣд.
2) Вся географія Зеыдъ-Авесты относится къ этимъ странамъ.
- 3) Лассенъ, е. с; Вестергаардъ, Beitragzuraltiranischen
Mythologie, переводъ Шпигеля, въ Indische Studien Вебера, томъ ІП, стр.
402 и слѣд.
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
75
ихъ мнѣнію, жилище боговъ; тамъ гора Меру, точка отправленія
всей браманской географіи; тамъ Уттара-куру, нѣчто въродѣ
первобытнаго Эдема. Но Лассенъ не рѣшается, и не безъ осно-
ванія, видѣть въ этихъ миѳическихъ данныхъ слѣдъ дѣйстви-
тельнаго воспоминанія: онъ думаетъ, что благоговѣніе, связанное
съ Гималайскими горами, и другія причины, независящая отъ
историческихъ событій, могли заставить брамановъ соединить съ
сѣверомъ идею всего первобытнаго и священнаго '). Однако,
позже баронъ Экштейнъ пытался доказать путемъ остроумныхъ
соображеній, что многія браманскія преданія и въ особенности
преданіе объ Уттара-куру и о горѣ Меру имѣютъ
историческое значеніе и переносятъ насъ къ древней Серикѣ2). Какъ
бы то ни было, иранскія преданія отличаются ясностью,
заставляющей выдѣлить ихъ изъ ряда всѣхъ другихъ первобытныхъ
легендъ. Колыбель арійской расы, Airjanem Vaêgô, ясно
опредѣлена въ сѣверной странѣ, гдѣ Ариманъ заставляешь зиму
царить въ теченіе десяти мѣсяцевъ; оттуда арійская раса, чтобы
избѣжать холода, спускается къ Сугдѣ (Согдіана) и къ странамъ
еще южнѣе 3). Гора и священная рѣка иранце въ Березатъ (Борджъ
современныхъ персовъ), центръ міра и источникъ водъ, съ выте-
кающимъ изъ нея Арвандомъ переносятъ насъ къ источникамъ
Оксуса и Яксарты. Бюрнуфъ доказалъ почти несомнѣннымъ об-
разомъ, что Березатъ это Болоръ, или Белуртагъ, и что Арвандъ
это Яксарта4). Правда, названія Березатъ и Арвандъ служили
позже для обозначенія горъ и рѣкъ, находящихся очень далеко
отъ Бактріаны: нашли, что ими послѣдовательно называли горы
и рѣки Персіи, Мидіи, Месопотаміи, Сиріи, Малой Азіи, и мы
не безъ удивлезія встрѣчаемъ ихъ среди классическихъ именъ си
рійской Оронты и фригійской Берецинты. Но это результатъ
перемѣщенія, которому подверглись всѣ мѣстности миѳическоіі
географіи. Переселяясь, племена приносятъ съ собой древнія
имена, съ которыми связаны ихъ воспоминанія, и называютъ
ими новыя горы и рѣки, которыя встрѣчаются имъ въ той стра-
нѣ, гдѣ они поселяются. Первобытная географія семитическихъ
народовъ, о которой мы сейчасъ будемъ говорить, представляетъ
изъ себя удивительный прймѣръ такого процесса перенесенія.
Кипертъ δ), принимая за доказанное положеніе Airjanem
Vaêgô въ Белуртагѣ, въ окрестностяхъ истоковъ Оксуса и «Як-
г) Лассенъ, стр. 511 и слѣд.
2) De quelques Légendes brahmaniques, qui se
rapportent au berceau de l'espèce humaine (Парижъ 1856) стр. 40, 47,
53, 153 и слѣд.
3) См. К. Риттеръ, Erdkunde, ѴШ. Asien VI, 1-ая часть стр. 29—31,
50—69; Гаугъ, Der erste Kapitel des Vendidâd, въ соч. Бунзена
Âgyptens S tel le in der Weltgeschichte, послѣдній томъ, стр.
104—137; Кипертъ, въ Monatsberichte der kën. ρ r eus s. Akad.
der Wis s. zu Berlin, декабрь 1856. стр. 621 —647; Шпигель, A ν e s t a
(цереводъ) томъ I, стр. 4 слѣд. 59 и слѣд.
4) Commentaire sur le Y a ç η a, I, стр. 239 и слѣд. CXI и слѣд.
CLXXXI и слѣд.
5) Monatsberichte der ko η. preuss. Akad. der Wis s. zu
Berlin, декабрь 1856 стр. 630 и слѣд.
76
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
сарты, дѣлаетъ, правда, ограниченіе, съ которымъ слѣдуетъ
считаться: по мнѣнію этого ученаго географа, ничто не доказываетъ,
чтобы та страна, съ которой связаны самыя древнія преданія
пранскаго племени, была ихъ первоначальной колыбелью; мо-
ѵ-кетъ быть, благодаря миражу, примѣры котораго неоднократно
встрѣчаются въ географіяхъ, основанныхъ на преданіяхъ, это
племя приняло за точку своего отправленія самую древнюю
мѣстность, сохранившуюся въ его памяти. Нельзя отрицать, что
многія указанія не служатъ въ пользу перенесенія мѣста появле-
нія арійцевъ еще болѣе на сѣверъ и еще болѣе на западъ. Но
дѣло здѣсь въ томъ, чтобы опредѣлить на сколько возможно не
то мѣсто, гдѣ эта раса родилась физически, а то, гдѣ она
родилась для сознанія: для этого опредѣленіе мѣста, съ которымъ
связаны самыя древнія воспоминанія, придется признать очень
интереснымъ.
Такимъ образомъ придется признать горную страну, из-
вѣстную у древнихъ подъ именемъ Имаюсъ, первоначальной
колыбелью, гдѣ народы назвали себя Арійцами (почтенными)1)
въ противоположность окружавшимъ ихъ низшимъ народамъ
{Mletchha, Velsches). Именемъ Арія назывались впослѣд-
ствіи страны гораздо южнѣе по мѣрѣ того, какъ раса, о которой
мы говоримъ, переселялась къ югу; но извѣстно, что прогрессъ
науки имѣетъ тенденцію отодвигать первобытную Арію все дальше
и дальше къ сѣверу. Жители восточнаго склона Велуртага и
Мустага, а также Кашгара, Аксу, Ярканда, Котена были въ
древности,—еще и теперь отчасти—арійцы 2). Въ особенности обширное
плоскогорье Памеръ или Памиръ обращаетъ на себя
исключительное вниманіе этнографа. Бюрнуфъ производитъ его названіе
отъ Упамеру (страна выше Меру, Меру людей,—названіе,
параллельное С у-М еру, Меру высшее, Меру боговъ, и К у M е ρ у,
адъ)3). Во всей Азіи плоскогорье Памиръ считается вершиной,
купол о мъ міра (b a mi-dun і а), серединой между небомъ и
землей. Самыя большая рѣки Азіи вытекаютъ изъ горнаго хребта,
къ которому примыкаетъ это плоскогорье; по старымъ поня-
тіямъ, тамъ жилъ бѣлокурый народъ съ зелено-голубыми
глазами, которыхъ А. Гумбольдтъ считаетъ арійцами 4). Здѣсь,
кажется, мы затрогиваемъ мѣсто, связанное со всей миѳической
географіей, которая оказывается поразительно тождественной у
всѣхъ народовъ, сохранившихъ древнія преданія.
Въ самомъ дѣлѣ, очень замѣчательный фактъ, что мы на осно-
ваніи индукцій,—конечно, не такихъ основательныхъ, какъ тѣ, что
были только что изложены, но все-таки довольно
солидныхъ,—принуждены отнести къ тому-же мѣсту и колыбель семитическаго
*) Бюрнуфъ op. cit, стр. ХСШ и слѣд. CY и слѣд.
2) Лассенъ, стр. 527; Бюрнуфъ, стр. СѴ и слѣд. Кипертъ думаетъ,
правда, что иранцы изъ Кашгара и другихъ городовъ малой Бухаріи
происходить отъ позднѣйшихъ эмиграцій (стр. 630 прим.)
3)ѵ Экштейнъ стр. 40. Ср. миѳъ о раѣ Μέρους у грековъ и выраженье
μέροπ3; άνΗρωττοι (люди родомъ изъ Меру?) Можетъ быть Ку-Меру находится
также въ Κιμμέριοι..
4) A s і е с е η t г а 1 е, II, стр. 389 и слѣдующія.
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
77
племени. х) Вторая глава книги Бытія представляетъ намъ
традиционную географію, не имѣющую никакой связи съ обыкновенной
географіей евреѳвъ, а напротивъ, представляющую поразительное
сходство съ системой иранцевъ. Рѣка Физонъ, вытекающая изъ
сада Эдема, есть, по всей вѣроятности, верхній Индъ, а страна
Гавила, гдѣ много золота и драгоцѣнныхъ камней, кажется, ни.
что иное, какъ страна Дарада (около Кашемира), извѣстная
своими богатствами. Гихонъ—это Оксусъ, а то, что мы встрѣчаемъ
Тигръ и Евфратъ поставленными на-ряду съ двумя
вышеупомянутыми рѣками, есть, безъ сомнѣнія, слѣдствіе позднѣйшей замѣ-
ны названій. Кто знаетъ даже, не скрывается ли подъ именемъ
У д і а н а, или сада, расположеннаго около Кашемира, происхож-
деніе семитизированнаго названія Эдемъ? Такимъ образомь все
заставляетъ насъ помѣстить Эдемъ семитовъ въ мѣстѣ раздѣле-
нія водъ Азіи, въ этомъ пупѣ міра, на который, кажется, всѣ
племена указываютъ какъ на точку соприкосновенія ихъ самыхъ
древнихъ воспоминаній. Можно-ли сказать, что еврейскія преда-
нія заимствованы изъ Авесты? Это трудно утверждать, потому
что вліяніе идей Авесты чувствуется у евреевъ только со
времени ихъ подчиненія Ахеменидской динасіи. До тѣхъ порърели-
гія Зороастра нигдѣ, кромѣ Бактріаны, не проявлялась особенно
значительно. Невозможно признать, что послѣдняя редакція пер-
выхъ главъ книги Бытія появилась послѣ плѣненія. Эти древнія
сказанія вылились въ тѣ формы, въ которыхъ мы ихъ знаемът
безспорно гораздо раньше, чѣмъ Израиль вступилъ въ сношенія
съ великимъ Востокомъ.
Привѣтствуемъ эти священныя вершины, гдѣ великіе
народы, несшіе въ сѳбѣ будущность человѣчества, впервые поняли
безконечность и открыли два фактора: нравственность и разумъ,
перемѣнивдгіе обликъ міра. Когда арійская раса, послѣ тысяче-
лѣтнихъ усилій, станетъ господствующей на своей планетѣ,
первой обязанностью будетъ изслѣдованіе таинственной области
Бухары и Малаго-Тибета, которая скрываетъ, можетъ быть, отъ науки
такія драгоцѣнныя открытія. Какимъ свѣтомъ озарится происхож-
деніе языка въ тотъ день, когда мы окажемся лицомъ къ лицу
съ тѣми мѣстами, гдѣ впервые были произнесены звуки,
которыми мы пользуемся еще и теперь и гдѣ были созданы
интеллектуальный категоріи, которыя управляютъ деятельностью на-
пшхъ способностей! Годы полной зрѣлости не могутъ отличаться
такой же чрезвычайной любознательностью, какъ тѣ первые мѣ-
сяцы, въ которые пробуждается сознаніе ребенка; точно также
ни одно мѣсто въ мірѣ не сыграло такой роли, какъ та
безымянная гора, или долина, гдѣ человѣкъ началъ сознавать себя. Мы
можемъ какъ угодно гордиться прогрессомъ нашего мышленія,
но никогда не должны забывать, что, не смотря на весь этотъ
прогрессъ, мы должны для выраженья нашей мысли прибѣгать
къ звукамъ и грамматическимъ формамъ, произвольно выбран-
нымъ древними патріархами, на вершинѣ Имаюса заложившими
г) Смотри Hist, gêné г. des langues sémit. кн. V* глава Π § 3.
78
ПРОИСХОЖДЕНІБ ЯЗЫКА.
основаніе того, что мы представляемъ изъ себя теперь, и того,
чѣмъ мы будемъ.
Мы не можемъ говорить о другихъ племенахъ, первобытныя
сношенія которыхъ съ арійцами и семитами еще не опредѣлены.
Скажемъ только, что монгольскія племена также связываютъ свое
происхожденіе съ Тянь-Шанемъ и Алтаемъ, а если финны какъ
будто указываюсь скорѣе на Уралъ, то это, безъ сомнѣнія,
потому, что эта цѣпь скрываетъ отъ ихъ глазъ очертанія болѣе от-
даленныхъ горъ. Однако, сравнительно съ расами арійской и
семитической, предназначенными для того, чтобы завоевать весь міръ
и сдѣлать человѣческій родъ единымъ, все остальное можно
назвать только попыткой, препятствіемъ, или помощью, и найти
происхожденіе этихъ расъ по-истинѣ значитъ найти происхож-
дѳніе человѣчества.
Еще труднѣе говорить о времени, когда дѣло идетъ о яв-
леніи, удаленномъ во мракъ безграничнаго прошлаго. Однако,
размышленіе объ этомъ нѣсколько разсѣиваетъ миражъ, въ ко-
торомъ готово затеряться воображеніе. Принимая во вниманіе
такіе цѣльные языки, какъ зендскій и санскритскій, трудно
допустить, что первобытное арійское племя, о которомъ мы имѣемъ
почти историческія указанія, жило въ до-историческое время
уже въ теченіе многихъ вѣковъ разумною жизнью. Когда
мы сравниваемъ санскритскій языкъ Ведъ съ палійскимъ язы-
комъ, насъ поражаетъ то могущественное вліяніе, которое могло
произвести время на твердое, какъ металлъ, браманское нарѣчіе.
Если-бы нарѣчье Ведъ и зендское нарѣчіе были искаженными
формами предшествовавшихъ языковъ, то мы, по всей вѣроятно-
сти, встрѣтились-бы съ нарѣчіями гораздо болѣе истощенными
и различными между собой, чѣмъ современное персидское и ин-
достанское. Общія черты, замѣтныя въ религіяхъ индо-европей-
скихъ народовъ и въ особенности первобытная общность рели·
гіозныхъ учрежденій браманскаго и иранскаго племенъ, неожи
данно прерванная чѣмъ-то въ родѣ раскола, причины котораго намъ
понятны, приводятъ насъ къ такимъ же соображеніямъ. Наконецъ,
если-бы индо-европейская раса была такая древняя въ исторіи,
какъ это пытались предположить раньше, то было бы понятно, ка-
кимъ образомъ нѣкоторыя, наиболѣе дѣятельныя изъ ея вѣтвей,
ыапримѣръ, Германцы,—такъ поздно появились на сценѣ міра и
какъ другія вѣтви,—напримѣръ, славяне,—только теперь стали
сознательными. Если-бы мы предположили, что арійская раса
развилась въ такую же отдаленную эпоху, какъ китайцы, египтяне,
или вавилоняне, то оказалось бы, что она гораздо раньше сдѣ-
лалась бы господствующей надъ ними; между тѣмъ до
господства Ахеменидовъ мы не встрѣчаемъ ни одного большого арій-
скаго государства истинныхъ завоевателей. Подумайте о томъ,
что въ ту эпоху племя Хама уже совершенно развратилось, что
Китай уже довольно давно достигъ той степени административнаго
поглощенія, удивительную картину котораго рисуетъ намъ Чеу-ли,
и которая такъ похожа на дряхлость! Въ мірѣ существовали уже
матеріально блестящія цивилизаціи, цари и организованныя
государства, когда наши предки были еще грубыми созданіями,
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
79
въ родѣ нѣмецкихъ крестьяне или нижнебретонцевъ. И однако эти-
то суровые патріархи, посреди своихъ скромныхъ и покорныхъ
семействъ, благодаря ихъ гордости, ихъ вѣрѣ въ справедливость,
ихъ привязанности къ обычаямъ и ихъ цѣломудрію, послужили
основаніемъ для будущаго. Ихъ идеи, ихъ слова должны были
сдѣлаться закономъ для нравственнаго и ннтеллектуальнаго міра.
Они создали вѣчныя слова, которыя послѣ многихъ измѣненій
въ оттѣнкахъ должны были превратиться въ честь, добро,
добродѣтель, долгъ.
Повторимъ еще разъ: во всей этой главѣ не можетъ быть
вопросовъ о физическомъ происхожденіи человѣка, которое
скрыто отъ насъ непроницаемымъ мракомъ и которымъ долженъ
заниматься только физіологъ. Мы говоримъ только о томъ мо-
ментѣ, когда человѣкъ начинаетъ размышлять,- моментѣ, безъ со-
мнѣнія, одновременномъ съ появленіемъ языка. Мы считаемъ
доказанным^ что не слишкомъ безразсудно указывать на страны
центральной Азіи, какъ на то мѣсто на земномъ шарѣ, гдѣ
произошло это важное событіе,—по крайней мѣрѣ для расы, которая
создала тотъ языкъ, на которомъ говоримъ мы и почти всѣ
цивилизованные народы.
XII.
Къ такимъ главнымъ выводамъ относительно дѣятельностп
человѣческаго ума при созданіи языка приводитъ насъ
современное положеніе науки. Каково-бы ни было значеніе этихъ выво-
довъ, необходимо признать, что въ вопросахъ о происхожденіи
многое остается и останется навсегда необъяснимымъ, потому что
мы не можемъ понять и формулировать эти вопросы. „Какъ
можно устанавливать произвольную точку зрѣнія на языки, въ кото-
рыхъ всѣ выраженія строго опредѣленны, то есть строго рефлек-
тивны?" г) Человѣчество въ эти отдаленныя эпохи, было
подвержено такимъ вліяніямъ, подобныхъ которымъ теперь или нѣтъ,
или которые не приводятъ къ такимъ же результатамъ. Привидѣ
странныхъ результатовъ дѣятельности первыхъ лѣтъ, при видѣ
явленій, которыя кажутся существующими внѣ обычнаго мірового
порядка, мы готовы предположить существованіе въ первобыт-
номъ мірѣ особыхъ законовъ, не примѣняющихся теперь. Но въ
природѣ нѣтъ временныхъ законовъ; теперь міромъ управляютъ
тѣ же законы, которые управляли имъ съ самаго его зарожденія.
Образованіе различныхъ системъ планетъ и солнцъ, появленіе
органическихъ существъ и жизни, а также появленіе человѣка и
сознанія, первыя дѣйствія человѣчества, представляютъ изъ себя
только развитіе совокупности законовъ, установленныхъ разъ на
всегда, при чемъ верховный дѣятель, который сообразуетъ свое
дѣйствіе съ этими законами, никогда не вносилъ въ механизкъ
вещей спеціальную и исключительную волю. Безъ сомнѣнія, все
произошло по безконечной причинѣ, но безконечная причина не
дѣйствуетъ по частнымъ мотивамъ, по отдѣльнымъ прихотямъ,
х) Кузенъ, Frag m. philo sop h., томъ I, стр. 361 (3-е издаыіе).
80
ПР0ИСХ0ЖДЕН1Е ЯЗЫКА.
какъ сказалъ Малебраншъ. г) Все, что она создала, есть и
остается лучшимъ; способы, которые она установила, есть и остаются
самыми действительными. Чудо (а всякое особое вмѣшательство
божества въ рядъ явленій природы или исторіи было бы чудомъ)
чудо, говорю я, далеко не было бы доказательствомъ божествен -
наго могущества, а только признакомъ безсилія, потому что та-
кимъ образомъ божество исправляло бы свое первоначальное пред-
начертаніе и тѣмъ доказывало-бы свою неспособность. Что
совершеннее: тѣ часы, для которыхъ необходимо иногда вмѣшатель-
ство руки часовщика, или тѣ, которые заведены одинъ разъ и
продолжаютъ идти безконечно единственно силою своего
внутренняя механизма?
Впрочемъ, въ такихъ случаяхъ можно ссылаться только на
авторитетъ опыта. Онъ окончательно изгналъ изъ міра явленііі
(мы избѣгаемъ здѣсь изслѣдованіе субстанціи) умышленныхъ
двигателей и всякую свободную волю, кромѣ человѣческой. Древніе
народы представляли себѣ природу въ видѣ отдѣльныхъ лицъ;
для арійца стихіи тоже были живыми силами; для семитовъ
верховный властитель создалъ все и продолжаетъ всѣмъ управлять.
Наука, напротивъ, исходитъ изъ той гипотезы, что міръ
управляется неизмѣнными законами и что всѣ явленія природы
можно строго вычислить, не боясь ошибиться. Эта гипотеза, не
доказанная абстрактными размышлениями, ни разу не оказалась
опровергнутой. Предположимъ, что муравьи, способные къ разум-
нымъ размышленіямъ о томъ маленькомъ мірѣ, который досту-
пенъ ихъ пониманію, расположились въ сосѣдствѣ съ человѣ-
комъ. Правильность явленій природы поразила бы ихъ такъ же,
какъ и насъ; но ихъ теоріи разрушались бы иногда неизвѣстны-
ми силами, которыя казались бы имъ совершенно
непредвиденными: человѣкъ былъ бы для нихъ тѣмъ же, чѣмъ является
божество въ грубыхъ теологіяхъ,—измѣнчивой причиной,
действующей по побужденіямъ, недоступнымъ для пониманія. Но мы въ
правѣ сказать, что для человѣка такой причины не существуетъ.
Одинъ только человѣкъ,—конечно, въ очень ограниченной, но все
болѣе и болѣе увеличивающейся степени,—измѣняетъ ходъ вещей
и заставляетъ ихъ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ быть другими,
чѣмъ они были бы безъ него. Законы физики и химіи никогда
не нарушались. Съ тѣхъ поръ, какъ Іонійская школа, безъ сом-
нѣнія, наслѣдница самыхъ древнихъ традицій, стала наблюдать
природу, не было открыто въ ней ни одной
произвольно-действующей силы; ни одно чудо не произошло при чисто научныхъ
условіяхъ, въ присутствіи компетентныхъ судей. Если бы дѣй-
ствіе верховной воли, проявляющееся внѣ постоянныхъ законовъ,
играло какую нибудь роль въ управленіи міромъ, то это дѣйстві^
выразилось бы въ нѣкоторыхъ явленіяхъ, разрушающихъ
вычисления. Конечно, далеко не всѣ явленія природы объяснены,
потому что наука находится еще въ состояніи младенчества; но всѣ
они были бы объяснимы, если бы мы были болѣе свѣдущими.
Нужны были двѣ или три тысячи лѣтъ научнаго мышленія, чтобы
*) Meditations chrétiennes, 7-ое размышленіе.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
81
найти истинную причину молніи—электричество; однако, уже
Ѳалесъ Милетскій имѣлъ право смѣяться, когда слышалъ,
что метеорологическія явленія приписываютъ своенравной волѣ
Юпитера.
Но, скажутъ нѣкоторые, какъ лее объяснить одной и той же
системой законовъ такія разнообразныя явленія? Почему не
повторяются тѣ странныя явленія, которыя происходили въ началѣ,
если законы, вслѣдствіе которыхъ они происходили, существуютъ
до сихъ поръ? Это происходить потому, что условія уже не тѣ:
случайныя причины, благодаря которымъ законы произвели эти
великія явленія, уже не существуютъ. Вообще, мы излагаемъ
только тѣ законы природы, которые существуютъ въ настоящее
время, а настоящее время есть только частный случай. Это какъ бы
частное уравнение, выведенное съ помощію определенной
гипотезы изъ болѣе общаго уравненія. Одинъ и тотъ же законъ, при-
мѣненный къ различнымъ средамъ, производить совершенно раз-
личныя дѣйствія; пусть возобновятся тѣ же условія, и
повторятся тѣ же дѣйствія. Въ самомъ дѣлѣ, изъ провѣрочной работы,
которой подвергли въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ главные законы
физики, слѣдуетъ только то, что эти законы оказываются
справедливыми только въ среднихъ случалхъ, а въ крайнихъ слу-
чаяхъ они перестаютъ подтверждаться. Тоже самое оказывается
и въ законахъ жизни: самыя существенныя условія происхожде-
нія и постоянства видовъ разрушаются, когда дѣло идетъ о су-
ществахъ, находящихся на границѣ животнаго царства. Природа
же первобытныхъ эпохъ такъ же далека отъ современной
природы, какъ міръ полиповъ и медузъ отъ міра позвоночныхъ.
Итакъ, нѣтъ двухъ системъ законовъ, которыя
чередовались бы между собой, чтобы взаимно дополнять свои пробѣлы
и свою недостаточность; въ природѣ нѣтъ междувременья:
созданіе и еохраненіе производятся одними и тѣми же
средствами, действующими при разныхъ условіяхъ. Какія неслыханныя
комбинаціи должны были привести къ тѣмъ разрушеніямъ, слѣ-
ды которыхъ носитъ нашъ земной шаръ и объ удивителъномъ изо-
биліи которыхъ намъ говорить палеонтологія! Думаетъ ли кто
нибудь о тѣхъ странныхъ явленіяхъ, которыя должны были
происходить въ умѣ человѣка при видѣ этой плодородной природы,
отъ которой онъ уже начиналъ отдѣляться, когда онъ появился
на этой еще созидающей .землѣ, не вскормленный женщиной,
лишенный ласкъ матери, наставленій отца, предковъ и отечества? Въ
этомъ первомъ пробужденіи человѣческой деятельности должна
была заключаться такая энергія, такая самопроизвольность, какую
теперь мы не можемъ себѣ представить. Потребность является
случайной причиной упражненія всякой способности. Человѣкъ
и природа создавали до тѣхъ поръ, пока въ общемъ планѣ
вещей были пробѣлы; они разучились создавать, какъ только
внутренняя необходимость перестала принуждать пхъ къ этому.
Изъ этого не слѣдуетъ, что съ тѣхъ поръ одной силой стало мень
ше; творческія способности, которыя сначала проявлялись въ ог·
ромныхъ размѣрахъ, теперь лишены пищи, сведены къ
незначительной роли и какъ бы спрятаны въ уголкахъ природы. Итакъ,
82
ПРОИСХОЖДЕНІЕ ЯЗЫКА.
созидающая сила, благодаря которой появилось все живущее, х)
хранится еще въ незамѣтномъ размѣрѣ на послѣднихъ ступеняхъ
животнаго царства; самопроизвольныя способности человѣческаго
духа встрѣчаются въ проявленіяхъ инстинкта, но они
сокращены и почти подавлены мышленіемъ; та-же способность, которая
создала языкъ, и теперь еще управляетъ его измѣненіями,
потому что рождающая сила—та же, что и заставляющая жить, а
развивать есть, въ нѣкоторомъ смыслѣ, то-же, что и создавать. Еслибы
чѳловѣкъ забылъ языкъ, то онъ бы создалъ его снова. Но человѣкъ
застаетъ языкъ уже совершенно готовымъ, и съ этихъ поръ его
творческая способность, лишенная объекта, атрофируется за неимѣніемъ
упражненія. · Дитя также пользуется очень развитой способностью
выраженія; но оно теряетъ ее, какъ только внѣшнее воспитаніе дѣ-
лаетъ безполезной ту внутреннюю силу, которой оно обладаетъ.
Пусть же не говорятъ: если человѣкъ изобрѣлъ языкъ, то
почему онъ больше уже не изобрѣтаетъ его? Отвѣтъ очень
простой: его больше не нужно изобрѣтать; эра созиданія прошла.
Великія произведенія первобытныхъ временъ, созданныя
исключительно подъ вліяніемъ воображенія и инстинкта, среди
возбуждение, вызванныхъ первыми впечатлѣніями, теперь кажутся
намъ невозможными, потому что они выше нашихъ мыслитель-
ныхъ способностей. Но это доказываетъ только слабость человѣ-
ческаго ума въ состояніи, полномъ усилій и трудовъ, которое онъ
переживаетъ, чтобы выполнить свое таинственное назначеніе.
При видѣ чудесъ, рождавшихся при свѣтѣ солнца древнихъ
дней, можно пожалѣть, что человѣкъ пересталъ быть инстинктив-
нымъ, чтобы сдѣлаться мыслящимъ; но -нельзя нѳ утѣшиться,
вспомнивъ о томъ, что, если въ настоящее время могущество че-
ловѣка и уменьшилось, за то созданія его гораздо ближе ему,
что онъ владѣетъ вполнѣ своими твореніями, что онъ творецъ
ихъ въ высшемъ смыслѣ этого слова; нельзя не утѣшиться,
особенно вспомнивъ о томъ, что, благодаря прогрессу мысли, насту-
питъ другой вѣкъ, который снова будетъ творческимъ, но твор-
ческимъ свободно и сознательно. Часто человѣчество, удаляясь,
повидимому, отъ своей цѣли, въ сущности приближается къ ней.
Послѣ могущественныхъ, но смутныхъ интуицій младенческаго
состоянія наступаетъ ясная жизнь анализа, неспособная къ
творчеству; послѣ анализа наступитъ научный синтезъ, который сдѣ-
лаетъ вполнѣ сознательно то, что наивный синтезъ дѣлалъ только
вслѣдствіе слѣпой неизбѣжности. Маленькая доля мышленія могла
убить инстинктъ, но совершенное мышленіе заставить его
воскресить чудеса въ высшей степени ясно и опредѣленяо.
КОНЕЦЪ.
г) Это утверждѳніе вовсѳ не основывается на болѣе или мѳнѣе спор-
ныхь для естествоиспытателей фактахъ, которые обыкновенно приводятъ.
Оно основывается на очень простомъ соображеніи. Было время, когда на нашей
нланетѣ не было ни одного зародыша органической жизни. Слѣдовательно
органическая жизнь началась на ней безъ предшествовавшаго зародыша. Всѣ
новыя явленія міра произведены не непрерывнымъ дѣйствіемъ созидающаго
существа, а внутренней силой, заложенной разъ навсегда въ сущность вещей.
Слѣдовательно, въ извѣстный моментъ жизнь появилась на поверхности
нашей планеты единственно вслѣдствіе развитія законовъ мірового порядка.
ОГЛАВЛЕНІЕ
хпі^оиісхіо^^кдеііі^з: ЯЗЫКА.
ПРЕДИС/ЮВІЕ. Предметъ этого сочиненія. Возражевія, которыя можно ему
противопоставить. Возможность рѣшенія вопроса о происхождении
языка. Опытъ Я. Гримма по этому же предмету. Возраженіе противъ
закона прогресса, который Гриммъ замѣчаетъ въ языкѣ. Возраженіе
противъ до-грамматнческаго моносиллабическаго состоянія. Сложность
нарѣчій не зависитъ отъ культуры народовъ. Законъ всякаго
семейства языковъ опредѣленъ съ самаго начала. Аргументъ, который,
повидимому, представляетъ сравненіе семитическихъ и арійскихъ
языковъ въ пользу гипотезы о рудиментарномъ языкѣ. Оговорки, съ
которыми должны быть приняты вышеупомянутые законы. Такія же
оговорки относительно того, что мы понимаемъ подъ словомъ
самопроизвольность. Самопроизвольныя творенія суть вмѣстѣ съ тѣмъ
творенія толпы и индивидуума. Вліяніе умственной аристократіи на
ибразованіе языка. Вліяніе различныхъ классовъ и, можетъ быть,
различныхъ половъ. Въ какомъ смыслѣ слѣдуетъ понимать единство
языка? Идеи Штейнталя о происхожденіи языка. Въ чемъ онѣ сходны
съ моими.—Идеи Гейзе.—Идеи Макса Мюллера и Вунзена. Возражевія
противъ гипотезы о туранскомъ семействѣ. Языки не переходятъ
отъ одной системы къ другой: доказательство, выведенное изъ единства
семействъ. Языкъ всякаго семейства былъ полнымъ въ то время,
когда семейство раздѣлилось на части. Языкъ былъ созданъ въ
немногочисленныхъ группахъ людей. Прпмѣръ первобытнаго арійскаго
языка: этотъ языкъ съ самаго начала былъ похожъ на извѣстные
намъ языки того же семейства. Невозможность вѣковыхъ нзмѣненій:
создавав каждаго семейства языковъ есть фактъ первобытный. Арій-
ское семейство не представляетъ изъ себя часть, отдѣлившуюся отъ
болѣе обпшрнаго цѣлаго.—Идеи Риттера. Отвѣтъ на нѣкоторыя
возраженія. Какимъ образомъ нужно понимать законы природы и
научныя формулы .
I.
Возможностъ эмбріогеніи человѣческаго ума. Средства, которыя могли
бы служить для ея созданія. Языкъ, разсматриваемый, какъ памятникъ
до-историческихъ эпохъ. Границы, въ которыхъ можно постигнуть
первобытный языкъ
84
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА.
II.
Различеыя мнѣнія о происхожденіи языка: древность, ХУШ столѣтіе.
Гипотеза объ искуственномъ и умышленномъ изобрѣтеніи: недостатки этой
теоріи. Философская реакція начала XIX вѣка. Языкъ, разсматри-
ваемый какъ откровеніе. Въ какомъ смыслѣ множно допустить это
выраженіе: невозможность откровенія, понимаемаго въ матеріальномъ
смыслѣ; ложные теологическіе аргументы, приводимые въ защиту
этого мнѣнія. Созданіе срачяительной филологіи; вытекающіе изъ нея
новые взгляды-на происхожденіе языка; Фридрихъ Шлегель, Виль-
гельмъ Гумбольдтъ
III.
Языкъ былъ созданъ всѣми человѣческими способностями, дѣйствовавпшми
самопроизвольно. Слово—естественно для человѣка: отсюда разница
между естественнымъ и искусственнымъ языкомъ. Въ исторіи человѣ-
чества совсѣмъ не было періода нѣмоты. Въ созданіи языка не
участвовало сознательное мышленіе: въ этомъ смыслѣ языкъ является
вмѣсгѣ и человѣческимъ, и божественнымъ. Огсутствіе и исканія
ощупью, и искусственной деятельности въ развптіи системы языковъ.
Мышленіе не въ силахъ передѣлать языкъ: невозможность научнаго
языка; варварство и грубость передѣланныхъ языковъ. Какимъ
образомъ самопроизвольныя дарованія находятся въ обратномъ
отношены къ мыслительныыъ способностямъ. Слово трудно не имѣетъ
смысла въ примѣненіи къ самопроизвольному. Языкъ создался не
благодаря послѣдовательнымъ наслоеніямъ, но благодаря развитію
зародыша, содержащаго въ себѣ начало всѣхъ будущихъ развитій.
IV.
Историческое подтвержденіе вышеизложенныхъ принциповъ. Нѣтъ прнмѣра
языка, который пополнялся бы мало-по-малу. Грамматика каждаго
племени появилась цѣликомъ. Кажущееся исключеніе, представляемое
семитическими языками: гипотеза о первобытномъ симитическомъ
языкѣ, моносиллабическомъ и безъ флексін; опроверженіе этой
гипотезы. Въ какомъ смыслѣ языки живутъ и развиваются:
неизменяемость семействъ взятыхъ въ совокупности; ввутреннія измѣненія
семействъ
V.
Характеръ первобытнаго языка. Разнообразіе, какое въ немъ должно быть.
Преобладаніе ощущенія. Конкретная форма первобытной мысли. Ощу-
щеніемъ объясняются слова, но не грамматика. Примѣръ еврейскаго
языка: чувственный характеръ словаря этого языка. Какимъ
образомъ были выражены нравственныя чувства и абстрактныя идеи.
Первобытная гармонія между физическимъ и духовнымъ міромъ. Эле-
ментъ чистаго разума въ языкѣ: различіе словъ знаменательныхъ и
служебныхъ, объективныхъ и субъективныхъ
VI.
Звукоподражательное словообразованіе—законъ первобытнаго языка.
Свобода, которую оно предоставило первымъ номѳнклаторамъ; черты
единства, которыя оно установило между различными семействами.
ОГЛАВЛЕНЕЕ.
85
Сложная работа при выборѣ названій у первыхъ людей. Невозможность
для насъ возстановить слѣды ихъ ощущеній. Звукоподражательное слово-
образованіе не было единственнымъ способомъ обозначенія. Отноше-
ніе между названіемъ и предметомъ; выборъ названій никогда не
былъ ни произвольным^ ни необходимымъ: онъ всегда имѣлъ
причины 45
VII.
Другая отличительная черта первобытныхъ языковъ—синтезъ. Простота не
предшествовала сложности. Примѣръ, заимствованный изъ образова-
нія грамматическихъ категорій. Другой примѣръ изъ спряженія. Под-
твержденіе этого принципа сравнительной филологіей, въ частности—
въ области индоевропейскихъ языковъ. Анализъ—причина разло-
женія въ средѣ этого семейства. Ограниченія, при которыіъ этотъ
законъ примѣнимъ и къ семитическимъ языкамъ. О мовосиллабизмѣ,
разсматриваемомъ некоторыми, какъ безусловный законъ первобыт-
наго языка 50
VIII.
Обиліе формъ въ первобытныхъ языкахъ: постепенное обѣднѣніе языковъ.
Свобода и кажущаяся неправильность древнихъ языковъ. Вліяніе раз-
витія грамматики на языкъ. Раздробленіе и индивидуальность языка
въ началѣ. Замѣчаніе о словахъ, выражающихъ у всѣхъ народовъ
понятіе в a ρ в a ρ ъ. Одвородность языка есть результатъ цивилиза-
ціи. Происхожденіе нарѣчій. Законъ развитія языка по отношенію
къ разнымъ нарѣчіямъ. Факты, доказывающіе первоначальное смѣ-
шеніе нарѣчій 56
IX.
Созданіе языка человѣкомъ, доказываемое строгой параллельностью между
языкомъ и человѣческой мыслью. Отношенія между языкомъ и кли-
матомъ. Отношенія между языками и племенами: примѣръ,
заимствованный изъ языковъ семитическиіъ и индо-европейсквхъ, Китая и
Египта · 63
X.
Первоначальное единство языка. Въ какомъ смыслѣ слѣдуетъ понимать
единство человѣчества. Элементъ, внесенный въ вопросъ изученіемъ
языковъ: несводимыя другъ на друга семейства. Языкъ появился въ
нѣсколькихъ мѣстахъ. Имѣемъ ли мы право вывести изъ этого
антропологическое заключеніе? Гипотеза о племени, раздѣлившемся на
части до созданія языка. Раздѣленія племенъ, представляемыя
сравнительной филологіей, не тѣ, къ которымъ приводитъ физіологія.
Невозможность произвести систему одного семейства изъ системы
другого: недостаточность приближений, побуждавшихъ къ этому до сихъ
поръ. Отдаленное сходство между языками семитическими и
индоевропейскими: способъ объясненія этого сходства. Аналогичные
факты, заимствованные изъ языковъ восточной Азіи и Австраліи. Языки,
повидимому, смѣшанные; языкъ коптовъ и берберовъ. Предѣлы, въ
Яоторыхъ языки заимствуютъ другъ у друга; гипотеза о первобыт-
«t>
происхождении ЯЗЬША.
номъ состояніи подвижности языка; столкновенія въ эмбріональномъ
состояніи. Степени неродственности сѳмействъ · .
XI.
Возможность приблизительно определить для индо-европейской расы то мѣ-
сто, гдѣ появился языкъ. Выводы, сдѣланные изъ книгъ Ибдіи и
Персіи. Браманское племя, явившееся съ сѣверо-запада. Его
первоначальное единство съ иранскимъ племенемъ. Необходимость арій-
скаго средоточія около Бактріаны. Индійскія и персидскія преданія
о первобытномъ мѣстожительствѣ человѣчества: Уттара-Куру, гора
Меру, Airjanem Vaêgô, гора Верезатъ, рѣка Арванда. Колыбель арій-
цевъ въ Валорѣ; плоскогорье Памеръ. Совпадете семитическихъ пре-
даній съ индо-европейскими; Эдемъ, Физонъ, Гихонъ. Имаюсъ—
точка отправленія великихъ цивилизованныхъ племенъ. Важность
научнаго изслѣдованія этихъ областей. Взглядъ на другія племена.
Объ отаосительномъ возрастѣ индо-европейскихъ языковъ: юность
санскритскаго языка; позднее появленіе индо-европейскихъ народовъ
въ исторіи
XII.
Непроницаемая тайна первобытныхъ явленій. Состоянія, подобныхъ коте-
рымъ теперь нѣтъ. Въ природѣ нѣтъ ни чудесъ, ни временныхъ за-
коновъ. Различность явленій, происходящая отъ различности случай-
ныхъ причивъ. Законы природы вычислены только для извѣстныхъ
средь. Почему человѣкъ и природа творятъ теперь только въ незна-
чнтельныхъ размѣрахъ: въ общемъ планѣ вещей нѣтъ больше пу-
стыхъ мѣстъ. Свобода утѣшаетъ человѣка въ потерѣ
самопроизвольности. Человѣкъ опять станетъ творцомъ
п.
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
Что такое ыація? 1)
(Докладъ, прочитанный въ Сорбоннѣ 11-го марта 1882 года).
Я намѣренъ проанализировать вмѣстѣ съ вами идею, ясную съ
перваго взгляда, но вызывающую опасныя недоразумѣнія. Формы
чѳловѣческаго общества крайне разнообразны. Огромныя скопле-
нія людей, какъ Китай, Египетъ, самый древній Вавидонъ; пле-'
мена, въ родѣ еврейскаго, арабскаго; такіе города, какъ Аѳины и
Спарта; союзы различныхъ странъ въ родѣ имперіи Ахеменидовъ,
римской, каролингской; общины безъ отечества, удерживаемый
только религіозной связью, какъ, напримѣръ, общины израелитовъ,
огнепоклонниковъ; такія націи, какъ Франція, Англія и
большинство современныхъ европейскихъ автономій; конфедерации въ родѣ
шведской, американской; родство расы или языка, установившееся
между различными вѣтвями германцевъ или славянъ,—вотъ
существующія или существовавшая группы, которыхъ нельзя смѣ-
шивать другъ съ другомъ безъ огромныхъ неудобствъ. Въ эпоху
французской Революціи думали, что учрежденія неболыпихъ не-
зависимыхъ городовъ,—напримѣръ, Спарты и Рима,—можно при-
мѣнить къ нашимъ огромнымъ націямъ съ тридцатью или сорока
милліонами людей. Въ наши дни дѣлаютъ еще большую ошибку,
смѣшивая расу съ націей и приписывая этнографическимъ или,
скорѣе, лингвистическимъ группами верховенство, подобное
верховенству дѣйствительно существующихъ народовъ. Постараемся
внести больше точности въ эти трудные вопросы, въ которыхъ
малѣйшее смѣшеніе смысла словъ въ началѣ разсужденія можетъ
привести въ концѣ концовъ къ самымъ пагубнымъ ошибкамъ.
Наше дѣло очень сложно,—такъ же сложно, какъ вивисекція; мы
будемъ поступать съ живыми, какъ обыкновенно поступаютъ съ
мертвыми. Поэтому въ обсужденіе вопроса мы внѳсемъ
холодность, совершенное безпристрастіе.
I.
Начиная съ конца римской имперіи или, лучше, со времени
разложенія имперіи Карла Великаго, западная Европа раздѣли-
лась, повидимому, на націи, изъ которыхъ нѣкоторыя въ из-
') Эта статья взята изъ сборника произведеній Э. Ренана: „Discours et
Conférences", часть которого въ видѣ рѣчей появилась уже въ Ѵ-мъ томѣ
„Собранія сочиненій Эрнеста Ренана".
90
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
вѣстныя эпохи старались захватить въ свои руки гегемонію надъ
другими націями; но такія гегемоніи никогда не были
продолжительны. То, что не удалось Карлу У, Людовику XIV,
Наполеону I, навѣрное, не удастся никому и въ будущемъ. Учрежде-
ніе новой римской имперіи или имперіи Карла Великаго стало
невозможными Раздѣленіе Европы зашло слишкомъ далеко,
чтобы попытка къуниверсальному господству невызвала немедленно
коалиціи, которая скоро возвращаетъ гордую націювъ ея естествен-
ныя границы. Нѣкоторое равновѣсіе установилось на долгія
времена. Франція, Англія, Германія, Россія, не смотря на возможныя
случайности, еще въ теченіе многихъ сотенъ лѣтъ будутъ
историческими индивидуальностями, главными частями шахматной
доски, клѣтки которой постоянно измѣняются въ своемъ значе-
ніи и величинѣ, но никогда не смѣпшваются другъ съ другомъ.
Въ этомъ смыслѣ націи, отчасти, новое явленіе въ исторіи.
Древность не знала ихъ; Египетъ, Китай, древняя Халдея со-
всѣмъ не были націями. Это были группы людей, управляемыя
сыномъ солнца или сыномъ неба. Не было египетскихъ гражданъ,
какъ не было гражданъ китайскихъ. Въ классической древности
были республики и муниципальные государства, конфедерации
мѣстныхъ республикъ, имперіи, но не было націи въ томъ смыслѣ,
какъ мы ее понимаемъ. Аѳины, Спарта, Сидонъ, Тиръ являются
незначительными центрами удивительнаго патріотизма, но все
это незначительные города съ относительно малой территоріей.
Галлія, Испанія, Италія, до поглощенія ихъ римской имперіей,
являлись совокупностями народностей, часто связанныхъ между
собою, но безъ всякихъ центральныхъ учрежденій, безъ династій.
Имперіи: ассирійская, персидская, имперія Александра также не
были отечествами. Никогда не было ассирійскихъ патріотовъ;
персидская имперія представляла обширное феодальное общество.
Ни одна нація не ведетъ своего проиехожденія отъ
поразительной деятельности Александра, имѣвшей, однако, такъ много слѣд-
ствій для общей исторіи цивилизаціи.
Римская имперія скорѣе могла-быбыть отечествомъ. За свое
великое благодѣяніе—прекращеніе войнъ—римское владычество,
сначала столь суровое, скоро стало пользоваться общей любовью.
Это была великая ассоціація, синонимъ порядка, мира и
цивилизации. Въ послѣдній періодъ имперіи у возвышенныхъ умовъ. у
просвѣщенныхъ епископовъ, у ученыхъ было истинное чувство
„римскаго мира", противоположное угрожающему хаосу
варварства. Но имперія, въ двѣнадцать разъ превышавшая
современную Францію, не составляла государства въ современномъ смыслѣ.
Разрывъ Востока и Запада былъ неизбѣженъ. Опыты галльской
имперіи въ III вѣкѣ не увѣнчались успѣхомъ. Только
германское нашествіѳ ввело въ міръ принципъ, послужившій впослѣд-
ствіи основаніемъ цивилизаціи.
Въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ были германскіе народы со времени
своихъ великихъ нашествій въ V вѣкѣ вплоть до послѣднихъ
норманскихъ завоеваній въ X вѣкѣ? Они мало измѣнили сущность
расъ, но навязали династію и военную аристократію болѣе или
менѣе значительнымъ частямъ старой Западной имперіи, которыя
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
91
получили имена расъ-завоевательницъ. Отсюда Франція, Бургун-
дія, Ломбардія, а позже Нормандія. Быстрое преобладаніе
Франкской имперіи создаетъ на время единство Запада, но эта имперія
окончательно рушится около середины IX вѣка. Верденскій до-
говоръ намѣчаетъ въ принципѣ неизмѣнныя дѣленія, и съ тѣхъ
поръ Франція, Германія, Англія, Италія, Испанія, часто
уклоняясь въ сторону и претерпѣвая массу пр.иключеній, устремляются
къ своему національному существованию, которое теперь
распускается на напіихъ глазахъ.
Что-же, въ самомъ дѣлѣ, характеризуетъ эти различныя
государства? Смѣшеніе составляющихъ ихъ народовъ. Въ только
что перечисленныхъ странахъ нѣтъ ничего подобнаго тому, что
вы найдете въ Турціи, гдѣ турокъ, славянинъ, грекъ, армянинъ,
арабъ, сиріецъ, курдъ теперь такъ же различны, какъ и въ день
завоеванія. Такой результатъ обусловливается главнымъ образомъ
двумя обстоятельствами. Прежде всего тѣмъ, что германскіе
народы приняли христіанство при первыхъ же мало-мальски пра-
вильныхъ сношеніяхъ съ греческими и латинскими народами.
Разъ побѣдитель и побѣжденный исповѣдуютъ одну и ту же ре-
лигію или, еще лучше, разъ побѣдитель принимаетъ религію по-
бѣжденнаго, то уже не можетъ возникнуть турецкая система, т. е.
абсолютное различіе людей по религіямъ. Второе обстоятельство
то, что завоеватели забываютъ свой собственный языкъ. Внуки Хло-
двига, Алариха, Альбіона, Роллона говорили уже на языкѣ римлянъ.
Это въ свою очередь было слѣдствіемъ другого важнаго
обстоятельства: франки, бургундцы, готы, ломбардцы, норманны
привели съ собою очень мало женщинъ своей расы. Въ теченіе нѣ-
сколькихъ поколѣній ихъ начальники женились только на гер-
манскихъ женщинахъ; но ихъ наложницами и кормилицами ихъ
дѣтей были латинянки. Благодаря этому, lingua francica,
lingua gothica существовали очень не долго со времени
утвержденія франковъ и готовь въ римскихъ земляхъ. Не такъ
было въ Англіи. Несомнѣнно, англо-саксы во время своего на-
шествія привели съ собой своихъ женщинъ; бретонское населеніе
бѣжало передъ ними, да, кромѣ того, латинскій языкъ никогда не
преобладалъ въ Бретаніи. Вообще, если· бы въ V вѣкѣ въ Галліи
говорили на галльскомъ языкѣ, Хлодвигъ и его соплеменники
никогда не оставили· бы германскаго языка ради галльскаго.
Отсюда вытекаетъ тотъ важный результатъ, что, не смотря
на крайнюю суровость нравовъ германскихъ завоевателей,
навязанное ими государство съ вѣками сдѣлалось образцомъ націи.
Φ ρ а н ц і я вполнѣ законно сдѣлалась названіемъ страны, въ
которую вошло едва замѣтное меньшинство франковъ. Въ X вѣкѣ въ
первыхъ народныхъ пѣсняхъ, являющихся такимъ совершеннымъ
зеркаломъдуха времени, всѣ жители Франціи являются французами.
Идея различія расъ въ населеніи Франціи, столь ясно
выступающая у Григорія Турскаго, совсѣмъ не выступаетъ у француз-
скихъ писателей и поэтовъ, слѣдовавшихъ послѣ Гуго Капета.
Различіе знатнаго и простого человѣка также 'оттѣняется крайне
сильно, но это различіе отнюдь не является этнографическимъ;
это_различіе въ храбрости, обычаяхъ и наслѣдственно передава-
92
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
емомъ воспитаніи; никому не приходить въ голову, что основа
этого различія—завоеваніе. Ложная система, по которой знать
обязана своимъ происхожденіемъ привилегіи, данной королемъ
за великія, оказанныя націи услуги, такъ что всякій знатный
только получилъ это отличіе,—эта система укоренилась, какъ
догма, начиная съ XIII вѣка. Тоже было результатомъ почти
всѣхъ норманнскихъ завоеваній. Въ концѣ одного или двухъ по-
колѣній норманнскіе завоеватели не отличались отъ остального
населенія; но ихъ вліяніе не было отъ этого менѣе глубокимъ;
они дали завоеванной странѣ знать, военныя привычки,
отсутствовавши прежде патріотизмъ.
Забвеніѳ или, лучше сказать, историческое заблужденіе
является однимъ изъ главныхъ факторовъ созданія націи, и потому
прогрессъ историческихъ изслѣдованій часто представляетъ
опасность для національности. Въ самомъ дѣлѣ, историческое изслѣ-
дованіе проливаетъ свѣтъ в а факты насилія, бывшіе при нача-
лѣ всѣхъ политическихъ образованій, даже весьма благодѣтель-
ныхъ по своимъ послѣдствіямъ Единство всегда создается
насильственно; союзъ Сѣверной и Южной Франціи является
результатомъ истребленія и террора, господствовавшихъ почти въ
течете цѣлаго вѣка. Король Франціи, бывшій, если можно такъ
выразиться, идеальнымъ типомъ вѣкового кристаллизатора,
создавши лучшее національное единство, какое когда либо
существовало, потерялъ свой престижъ при болѣе внимательномъ изслѣ-
дованіи; созданная имъ нація проклинаетъ его, и въ настоящее
время только, образованные люди знаютъ, каково его значеніе и
что онъ сдѣлалъ.
Эти великіе законы исторіы западной Европы становятся
понятными только благодаря контрасту. Многія страны пали въ
предпріятіи короля Франціи, которое ему удивительно удалось
довести до конца, отчасти благодаря своей тиранніи, отчасти—
справедливости. Подъ короной Св. Этіенна маджары и славяне
остались такими-же различными, какъ и восемьсотъ лѣтъ тому
назадъ. Вмѣсто того, чтобы устранить различные элементы сво-
ихъ владѣній, домъ Габсбурговъ поддерживалъ ихъ различіе и
иногда даже взаимную вражду. Въ Богеміи чешскій и нѣмецкій
элементъ наложены другъ на друга, какъ масло и вода въ ста-
канѣ. Турецкая политика раздѣленія національностей по рели-
гіямъ имѣла очень серьезныя послѣдствія: она вызвала разрушеніе
Востока. Возьмите городъ въ родѣ Салоникъ или Смирны; вы
найдете тамъ пять или шесть общинъ, изъ которыхъ каждая имѣ-
етъ свои воспоминанія и которыя не имѣютъ между собою почти
ничего общаго. Но сущность націи именно въ томъ, чтобы всѣ
индивидуумы имѣли много общаго, чтобы всѣ они многое
позабыли. Ни одинъ французъ не знаетъ, бургундецъ онъ, аланѳцъ
или вестготъ; всякій гражданинъ Франціи долженъ забыть Вар-
ѳоломѣевскую ночь, убійства на Югѣ въ XIII вѣкѣ. Во Франціи
нѣтъ и десяти фамилій, которыя могли-бы доставить
доказательства своего французскаго происхожденія, да и то эти
доказательства были-бы недостаточны, благодаря тысячѣ неизвѣстныхъ скре-
щеній, которыя могутъ разбить всѣ системы генеалоговъ.
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
93
Современная нація—историческій результата цѣлаго ряда
фактовъ, дѣйствующихъ въ одномъ и томъ-же направленіи.
Единство реализуется то династіей (Франція), то непосредственнымъ
желаніемъ провинцій (Голландія, Швейцария, Бельгія), то общимъ
духомъ, постепенно побѣждающимъ капризы феодализма (Италія,
Германія). Всегда глубокая причина предшествовала подобнымъ
образованіямъ. Въ подобныхъ случаяхъ принципы проявляются
совершенно неожиданными случайностями. Мы видѣли, какъ въ
наши дни йталія была объединена своими пораженіями, а
Турция—обезсилена своими побѣдами. Всякое пораженіе подвигало
Италію впередъ, всякая-же побѣда губила Турцію, такъ какъ
Италія—нація, a Турція (за исключеніемъ Малой Азіи) не является
таковой. Слава Франціи—въ томъ, что она провозгласила во время
французской Революціи, что нація существуетъ по своей волѣ. Мы
не должны находить дурнымъ, если намъ подражаютъ. Принципъ
націй—нашъ принципъ. Но что-же такое нація? Почему
Голландия—нація, а Ганноверъ и Великое Герцогство Пармское—не на-
ціи? Какъ Франція продолжаетъ считать себя націей, хотя
созданный ею принципъ исчезъ? Почему Швейцарія съ ея тремя
языками, двумя религіями, тремя или четырьмя племенами, нація,
тогда какъ столь однородная Тоскана не нація? Почему Австрія
государство, а не нація? Чѣмъ принципъ національностей
отличается отъ принципа расъ? Эти вопросы стремится уяснить вся-
кій сознательный умъ, чтобы быть въ согласіи съ самимъ собой.
Дѣла этого міра не управляются уже разсужденіями этого рода;
но разсудительные люди стремятся пролить свѣтъ и на эту
область, чтобы разсѣять смущеніе, въ которомъ обрѣтаются
поверхностные умы.
П.
По мнѣнію нѣкоторыхъ теоретиковъ-политиковъ, нація—это
прежде всего династія, представляющая древнее завоеваніе,
сначала принятое, а потомъ забытое массой народа. По мнѣнію этихъ
политиковъ, группировка провинцій, созданная династіей, ея
войнами, ея браками, ея договорами, оканчиваетъ свое
существованье вмѣстѣ съ создавшей ее династией. Совершенно вѣрно, что
большинство современныхъ націй было создано фамиліей феодаль-
наго происхожденія, которая заключила брачный договоръ съ
землей и была своего рода ядромъ централизаціи. Границы Фран-
ціи въ 1789-мъ году не были ни естественными, ни необходимыми.
Широкій поясъ, который капетингскій домъ прибавилъ къ узкимъ
границамъ Верденскаго договора, былъ личнымъ пріобрѣтеніемъ
этого дома. Въ эпоху этихъ присоединеній не имѣли представ-
летя ни объ естественныхъ границахъ, ни о правѣ націй, ни о
желаніи провинцій. Союзъ Англіи, Ирландіи и Шотландіи былъ
также дѣломъ династіи. Италія только потому такъ долго не сдѣ-
лалась націей, что среди ея многочисленныхъ правящихъ домовъ
до нашего вѣка ни одинъ не сталъ центромъ единства. Странное
явленіе представляетъ мало-извѣстный, полу-итальянскій островъ
94
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
Сардинія, получившій королевскій титулъ 2). Голландія,
образовавшаяся самостоятельно, актомъ героическаго рѣшенія, тѣмъ не
менѣе вступила въ тѣсныя брачныя отношенія съ оранскимъ
домомъ и подверглась величайшимъ опасностямъ въ день распа-
денія этого союза.
Но абсолютенъ-ли такой законъ? Конечно, нѣтъ. Шізейцарія
и Соединенные Штаты, образовавшееся благодаря постепеннымъ
прибавкамъ, не имѣютъ основанія въ династіяхъ. Я не стану
обсуждать этого вопроса по отношенію къ Франціи. Для этого
нужно было· бы знать тайну будущаго. Скажемъ только, что
великое французское королевство было настолько национально,
что на другой· же день послѣ его паденія нація могла
существовать безъ него. Кромѣ того, XVIII вѣкъ измѣнилъ буквально все.
Послѣ долгихъ вѣковъ униженія, человѣкъ возвратился къ
античному духу, къ уваженію самого себя, къ идеѣ своихъ правъ.
Слова: „отечество", „гражданина", опять получили свой смыслъ. Только
поэтому могла совершиться самая смѣлая операція, которая
когда либо производилась въ исторіи; эту операцію можно
сравнить съ попыткой физіолога оживить въ первоначальномъ
единствѣ тѣло, у котораго отняты мозгъ и сердце.
Нужно, следовательно, допустить, что нація можетъ
существовать и безъ династическаго принципа, и что даже націи,
образованный династіями, могутъ отделиться отъ этихъ династій,
не переставая однако существовать. Въ настоящее время нельзя
поддерживать старый принципъ, принимающей во вниманіе
только право принцевъ; кромѣ права династій есть право націй.
На какомъ-же критеріи основано это національное право? По
какому признаку оно узнается? Изъ какого осязаемаго факта оно
проистекаетъ?
I. Изъ расы,—отвѣчаютъ съ увѣренностью некоторые.
Искусственный раздѣленія, результатъ феодализма, браки владѣтель-
ныхъ принцевъ, конгрессы дипломатовъ не имѣютъ вѣчнаго зна·
ченія. Прочнымъ и постояннымъ остается, раса народовъ. Вотъ
что составляешь право, законность. Напримѣръ, германская семья,
по указанной теоріи, имѣетъ право возвратить въ свое лоно
разсѣянныхъ членовъ германизма, если даже послѣдніе не же-
лаютъ этого присоединенія. Права германизма на такую-то про-
винцію сильнее права жителей этой провинціи на самихъ себя.
Такимъ образомъ создается первичное право, аналогичное
„божественному" .праву королей: принципъ націй замѣняетъ
этнографически принципъ. Но это весьма крупная ошибка, которая по-
губила-бы европейскую цивилизацію, если-бы сдѣлалась
господствующей. Поскольку справедливъ и законенъ принципъ націй,
постольку принципъ первичнаго права расъ узокъ и полонъ
опасностей для истиннаго прогресса.
Мы признаемъ, что въ древнемъ племени и городѣ раса
имѣла первостепенное значеніе. Древніе племя и городъ
были только расширеніемъ семьи. Въ Спартѣ, Аѳинахъ всѣ граж-
г) Оавойскій домъ обязанъ своимъ королевскимъ титуломъ только
обладанію Сардиніей (1720J.
ЧТО ТАКОЕ НАЩЯ?
95
дане были родственниками въ болѣе или менѣе близкой степени.
То же было у израильскаго народа и то же встрѣчается еще и
теперь у арабскихъ племенъ. Отъ Аѳинъ, Спарты, израильскаго
племени перенесемся въ римскую имперію. Положеніе
совершенно измѣняется. Сначала образованное насиліемъ, а потомъ
удерживаемое ради выгоды, это великое собраніе городовъ и
совершенно различныхъ провинцій наносить идеѣ расы крайне
тяжелый ударъ. Христіанство, съ его универсальнымъ и абсолютнымъ
характеромъ, оказываетъ еще большее дѣйствіе въ томъ-же направ-
леніи. Оно заключаетъ тѣсный союзъ съ римской имперій, и
вотъ, благодаря дѣйствію этихъ двухъ несравненныхъ дѣятелей
объединенія, этнографическія соображенія на цѣлые вѣка ухо-
дятъ пзъ управленія человѣчествомъ.
Нашествіе варваровъ было шагомъ впередъ по этой дорогѣ,
хотя съ перваго взгляда кажется обратное. Части варварскихъ
королевствъ не имѣли ничего этнографическаго; они
регулировались силой или капризомъ завоевателей. Для нихъ была
совершенно безразлична раса подчиненныхъ народностей. Карлъ
Велики создалъ по своему то, что сдѣлалъ уже Римъ: единую им-
перію, составленную изъ весьма различныхъ расъ. Творцы Вер-
денскаго договора, намѣчая неуклонно свои двѣ болыпія линіи
отъ сѣвера къ югу, совершенно не заботились о расѣ людей,
находившихся направо и налѣво отъ этихъ линій. Передвиженія
границъ въ теченіе среднихъ вѣковъ также не обусловливались
этнографическими стремленіями. Если послѣдовательпой
политике дома Капетинговъ удалось сгруппировать подъ именемъ
Франціи части древней Галліи, то это отнюдь не дѣйствіе
стремленья этихъ странъ соединиться со своими родственными
странами. Дофине, Провансъ, Франшъ-Конте и не вспоминали о
своемъ общемъ нроисхожденіи. Всякое галльское самосознаніе
погибло, начиная со II вѣка нашей эры, и только съ
помощью эрудиціи мы нашли въ наши дни ретроспективно
индивидуальность галльскаго характера.
Итакъ, этнографическія соображенія не имѣли никакого зна-
ченія въ организаціи современныхъ націй. Во Францію вошли
кельты, иберы, германцы, въ Германію—германцы, кельты,
славяне. Въ Италіи этнографія спутана больше, чѣмъ во всѣхъ дру-
гихъ странахъ. Тамъ сталкиваются въ неразгадываемомъ смѣшеніи
галлы, этруски, пелазги, греки. Британскіе острова въ своемъ
цѣломъ представляютъ смѣсь кельтійской и германской крови,
отношенія частей которой страшно трудно определить.
Истинао то, что нѣтъ чистыхъ расъ, и что основывать
политику на этнографическомъ анализѣ значитъ превращать ее въ
химеру. Самыя болыпія страны, Англія, Франція, Италія, это тѣ,
въ которыхъ кровь наиболѣе перемѣшана. Составляетъ-лй Герма-
нія исключеніе въ этомъ отношеніи? Является-ли она чисто
германской страной? Какое заблужденіе! Весь югъ былъ галлъскимъ,
весь востокъ, начиная отъ Эльбы,—славяыскимъ. А части, которыя
считаютъ чисто германскими? Здѣсь мы подходимъ къ одному
изъ вопросовъ, относительно которыхъ важно составить себѣ
ясныя мнѣнія для предупрежденія недоразумѣній.
96
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
Разсужденія относительно расъ безконечны, такъ какъ слово
раса понималось историками-филологами и антропологами-физіоло-
гами въ двухъ совершенно различныхъ смыслахъ х). Въ антро-
пологіи раса имѣетъ тотъ-же смыслъ, что и въ зоологіп; она
указываешь на дѣйствительное происхожденіе, на родство по крови.
Но изученіе языковъ и исторіи не ведетъ къ тѣмъ-же дѣленіямъ,
что изученіе физіологіи. Слова брахицефаловъ, долихоцефаловъ
не имѣютъ мѣста ни въ исторіи, ни въ филологіи. Въ человѣ-
ческой группѣ, создавшей языки и арійскую дисциплину, были
уже и брахицефалы и долихоцефалы. Тоже нужно сказать и о
первобытной группѣ, создавшей такъ называемые семитическіе
языки и учрежденія. Другими словами зоологическія начала чело-
вѣчества безконечно предшествуютъ началамъ культуры, цивили-
заціи, языка. Первоначальныя арійская, семитическая, туранская
группы совсѣмъ не представляли физіологическаго единства.
Такого рода группировки являются историческими фактами,
происходившими въ извѣстную эпоху,—предположимъ, пятнадцать
или двадцать тысячъ лѣтъ тому назадъ, тогда какъ зоологическія
начала человѣчества теряются въ неподдающейся вычислению дали.
То, что называютъ германской расой филологически и исторически,
представляетъ, навѣрное, очень характерное семейство въ человѣ-
ческомъ родѣ. Но является ли это семействомъ въ антропологиче-
скомъ смыслѣ? Конечно, нѣтъ. Появленіе германской
индивидуальности относится къ эпохѣ незадолго до Рождества Христова.
Конечно, германскія племена не вышли изъ земли въ эту эпоху. Будучи
до этого перемѣшаны со славянами въ огромной неясной массѣ
скиѳовъ, они не имѣли своей особой индивидуальности. Англи-
чанинъ представляетъ типъ въ цѣломъ человѣчествѣ. Но типомъ
того, что называютъ собственно англо-саксонской расой 2), не
является ни бретонецъ временъ Цезаря, ни англо-саксъ, ни датча-
нинъ эпохи Канута, ни норманны эпохи Вильгельма Завоевателя;
типъ—это равнодействующая всего перечисленнаго. Французъ не
является ни галломъ, ни франкомъ, ни бургундцемъ. Онъ вышелъ
изъ огромной печи, въ которой подъ начальствомъ короля Фран-
ціи были скрѣплены вмѣстѣ самые различные элементы. Житель
Джерсей или Гюернсей по происхожденію ничѣмъ не
отличается отъ норманнскаго населенія сосѣдней страны. Въ XI вѣкѣ
самый проницательный взглядъ не могъ-бы замѣтить ни малѣй-
шаго различія по двумъ сторонамъ канала. Только благодаря
случайности Филиппъ Августъ не захватываетъ этихъ острововъ
вмѣстѣ съ остальной Нормандіей. Два народа, отдѣленные другъ
отъ друга около семисотъ лѣтъ тому назадъ, сдѣлались не
только чуждыми другъ другу, но совершенно непохожими. Раса,
*) Эта точка зрѣнія была развита въ докладѣ, отчетъ о которомъ
можно прочитать въ бюллетенѣ Association scientifique deFrance,
10 марта 1878 года.
2) Германскіе элементы не являются болѣе значительными въ Соеди-
ненномъ Королевствѣ, чѣмъ во Франціи въ тотъ періодъ, когда она
обладала Элъзасомъ и Мецомъ. Германскій языкъ только потому господствовалъ
на Британскихъ островахъ, что латинскій не совершенно замѣнилъ кельт-
скія нарѣчія, какъ это было въ Галліи.
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
97
какъ понимаемъ ее мы, историки, есть нѣчто, что создается и
разлагается. Изученіе расъ крайне важно для ученаго, занимаю-
щагося исторіей человѣчества. Инстинктивное сознаніѳ,
предшествовавшее составленію карты Европы, не считалось съ расой, и пѳр-
выя націи Европы являются націями преимущественно
смешанной крови.
Сущность расы, главная при ея происхожденіи,
постепенно теряетъ свое значеніе. Человеческая исторія по существу
своему отличается отъ зоологіи. Въ человѣческой исторіи раса не
является всѣмъ, какъ у грызуновъ или кошачьихъ; поэтому
нельзя прямо ощупывать черепа людей, потомъ брать ихъ за горло и
говорить: „Ты—нашей крови... ты принадлежишь намъ!а Кромѣ
антропологическихъ чертъ есть разумъ, справедливость, истина,
красота, которыя одинаковы для всѣхъ. Будьте осторожны: эта
этнографическая политика не безопасна. Сегодня вы
применяете ее противъ другихъ, затѣмъ она будетъ обращена противъ
васъ самихъ. Вѣроятно-ли, чтобы нѣмцы, такъ высоко поднявшіе
знамя этнографіи, не увидѣли, какъ славяне въ свою очередь
начнутъ изслѣдовать имена деревень Саксоніи и Люзаса,
отыскивать слѣды Вильцевъ и Оботритовъ и требовать отчета за убій-
ство и массовыя продажи въ рабство, совершенный Отгонами
надъ ихъ предками? Для всѣхъ хорошо умѣть забывать.
Я очень люблю этнографію; эта наука представляетъ рѣдкій
интерѳсъ. Но любя ее свободной, я не желаю видѣть ея примѣ-
ненія къ политикѣ. Въ этнографіи, какъ и во всѣхъ наукахъ,
система измѣняются; это—условіе прогресса. Но измѣнялись ли бы
и націи вмѣстѣ съ системами? Границы государства слѣдовали
бы колебаніямъ науки. Патріотизмъ завиеѣлъ бы отъ болѣе или
менѣе парадоксальной диссертаціи. Тогда сказали бы патріоту:
„Вы ошибались! вы проливали свою кровь по такому-то и
такому-то поводу; вы считали себя кѳльтомъ, но въ
действительности вы германецъ". Затѣмъ черезъ десять лѣтъ вамъ скажутъ,
что вы славянинъ. Чтобы не извращать характера науки, изба-
вимъ ее отъ обязанности высказывать свое мнѣніе относительно
проблемъ, съ которыми связано столько интесесовъ. Будьте
уверены, что, если мы поручимъ ей доставлять элементы для дипло-
матіи, мы много разъ будемъ заставать ее въ союзѣ съ
услужливостью. У науки есть лучшее дѣло: будемъ просто спрашивать у
нея истину.
II. Только что сказанное нами о расѣ нужно сказать и о
языкѣ. Языкъ приглашаетъ соединиться, но не принуждаѳтъ
къ этому. Соединенные Штаты и Англія, испанская Америка и
Испанія говорятъ на одномъ и томъ же языкѣ, но не составля-
ютъ одной націи. Напротивъ, Швейцарія, такъ хорошо созданная,—
такъ какъ она создана согласіемъ ея различныхъ
частей,—насчитывать три или четыре языка. Въ человѣкѣ нѣчто стоитъ выше
языка: это его желаніе. Желаніе Швейцаріи объединиться,
вопреки различію ея языковъ, представляетъ болѣе важный фактъ,
чѣмъ сходство языка, достигаемое часто путемъ мученій.
Почетное для Франціи явленіе въ томъ, что она никогда не
стремилась добиться единства языка мѣрами принужденія. Развѣ
98
ЧТО ТАКОе НАЦІЯ?
нельзя имѣть одни и тѣ же чувства и мысли, любить однѣ и
тѣ же вещи на различныхъ языкахъ? Мы говорили только-что о
неудобствѣ ставить интернаціональную политику въ
зависимость отъ этнографіи. Выло бы не меныпимъ неудобствомъ ставить
ее въ зависимость отъ сравнительной филологіи. Предоставимъ
етимъ интереснымъ изслѣдованіямъ полную свободу разсужде-
ній; не будемъ вмѣшивать въ нихъ то, что измѣнило бы ихъ
ясность. Политическое значеніе, приписываемое языкамъ, происте-
каетъ отъ того, что ихъ считаютъ признаками расы. Но такое
мнѣніе крайне ошибочно. Пруссія, гдѣ теперь говорятъ только
по нѣмецки, нисколько вѣковъ тому назадъ говорила на языкѣ
славянъ; въ галльскихъ странахъ говорятъ по англійски; Галлія и
Испанія говорятъ на первоначальномъ языкѣ Альбы-Лонги; въ
Египтѣ говорятъ на арабскомъ. И такихъ примѣровъ безконеч-
ное множество. Даже въ самомъ началѣ сходство языка не дѣла-
ло обязательнымъ сходства расы. Возьмемъ первичное арійское
или семитическое племя; тамъ были рабы, говорившіе на томъ же
языкѣ, что й ихъ господа. Но тогда рабы часто принадлежали
не къ той расѣ, что ихъ господинъ. Итакъ, повторяю: дѣленія
индо-европейскихъ, семитическихъ и другихъ языковъ, созданныя
съ такимъ удивительнымъ умѣніемъ сравнительной филологіѳй,
не совпадаютъ съ дѣленіями антропологіи. Языки—это истори-
ческія образованія, которыя даютъ мало указаній относительно
крови говорящихъ на нихъ и которыя во всякомъ случаѣ не
могли бы наложить цѣпей на человѣческую свободу, разъ нужно
определить семейство, съ которымъ соединяются на жизнь и на
смерть.
Обращая исключительное вниманіе какъ на языкъ, такъ и на
расу, мы подвергаемся болыпимъ опасностямъ, болыпимъ неудоб-
ствамъ. Преувеличивая значеніе языка, мы замыкаемъ себя
ограниченной, такъ называемой національной культурой. Мы поки-
даемъ просторную арену человѣчества, чтобы замкнуться въ ус-
ловностяхъ соотечественниковъ. Нѣтъ ничего хуже для духа и
пагубнѣе для цивилизаціи. Не будемъ забывать того основного
принципа, что челрвѣкъ является разумнымъ и нравственнымъ
существомъ, прежде чѣмъ онъ примкнетъ къ тому или другому
языку, станетъ членомъ той или иной расы, сдѣлается привер-
женцемъ той или иной культуры. До французской, нѣмецкой,
итальянской культуръ была культура человѣческая. Посмотрите
на великихъ дѣятелей Возрожденія: они не были ни французами,
ни итальянцами, ни нѣмцами. Благодаря своимъ сношеніямъ съ
древностью, они нашли тайну истиннаго воспитанія человѣческа-
го духа и посвятили ему свое тѣло и душу. Какъ хорошо они
поступали!
Ш. Религія также не могла бы доставить достаточнаго осно-
ванія для учрежденія современной національности. Сначала ре-
литая была связана съ существованіемъ самой соціальной
группы. Соціальная группа представляла расширеніе семьи. Религія,
обычаи—были обычаями семьи. Религія Аѳинъ была культомъ
Аѳинъ, ихъ миѳическихъ основателей, ихъ законовъ, ихъ обы-
чаевъ. Она не заключала въ сѳбѣ никакой догматической теоло-
ЧТО ТАКОе НАЦІЯ?
99
гіи. Эта религія была во всемъ значеніи этого слова религіей
государства. Отказываясь признавать ее, человѣкъ переставалъ быть
аѳиняниномъ. Въ сущности это быль культъ олицетвореннаго
Акрополя. Клясться на алтарѣ Аглавры 1) значило приносить
клятву, умереть за отечество. Эта религія была эквивалентомъ
того, чѣмъ является у насъ метаніе жребія или культъ знамени.
Отказаться отъ участія въ этомъ культѣ было равносильно
отказу отъ военной службы въ нашихъ современныхъ обществахъ.
Это значило объявить, что перестаешь быть аѳиняниномъ. Съ
другой стороны, ясно, что такой культъ не имѣлъ смысла для того,
кто не жилъ въ Аѳинахъ. Поэтому и не было никакого
прозелитизма, чтобы заставлять иностранцевъ принять этотъ культъ;
рабы Аѳинъ не исповѣдывали его. То же было въ нѣкоторыхъ не-
значительныхъ республикахъ среднихъ вѣковъ. Нельзя было быть
хорошимъ венеціанцемъ, не поклявшись святымъ Маркомъ;
нельзя было быть хорошимъ амальфитанцемъ, не считая св. Андрея
выше всѣхъ святыхъ рая. Въ этихъ маленькихъ обществахъ то,
что вызывало впослѣдствіи преслѣдованіе, тираннію, было
сначала законно и такъ же принято, какъ нашъ обычай въ первый
день года поздравлять отца семьи и приносить ему пожеланія.
То, что было истиннымъ въ Спартѣ, Аѳинахъ, перестало
быть таковымъ въ королевствахъ, вышедшихъ изъ завоеваній
Александра, и особенно въ римской имперіи. Преслѣдованія Ан-
тіоха Епифана, имѣвшія цѣлью принудить Востокъ принять
культъ Юпитера Олимпійскаго, преслѣдованія римской имперіи
для поддержанія государственной религіи—были ошибкой, пре-
ступленіемъ, настоящимъ абсурдомъ. Въ наши дни положеніе со.-
вершенно ясно. Теперь уже нѣтъ массъ, одинаково вѣрующихъ.
Каждый вѣритъ по своему, какъ можетъ, какъ хочетъ. Въ
настоящее время уже нѣтъ государственной рѳлигіи: можно быть
французомъ, англичаниномъ, яѣмцемъ, будучи католикомъ, про-
тѳстантомъ, іудеемъ, не исповѣдуя даже никакого культа. Рели
гія сдѣлалась совершенно индивидуальной; она принимаетъ во
вниманіе сознаніе каждаго. Теперь уже нѣтъ дѣленія странъ на
католическія и протестантскія. Религія, пятьдесятъ два года тому
назадъ бывшая столь важнымъ элементомъ при образованіи Бель-
гіи, сохраняетъ все свое значеніе во внутреннемъ судилищѣ
каждаго, но она уже не намѣчаетъ границъ народовъ.
IV. Общность интересовъ, конечно, представляетъ
могущественную связь между людьми. Но досточно ли однихъ
интересовъ, чтобы создать націю? Не думаю. Общность интересовъ соз-
даетъ торговые договоры. Въ національности есть одна сторона
чувства: она и душа, и тѣло одновременно. Но Zollverein—не
отечество.
V. Географія,—то, что называютъ естественными границами,—
безспорно имѣла большое вліяніе при раздѣленіи націй.
География—это одинъ изъ главныхъ факторовъ исторіи. По рѣкамъ
расы передвигались, горы ихъ задерживали. Первыя благопріятство-
вали, вторые направляли историческія движенія. Но можно ли
х) Аглавра—это самъ Акрополь, посвятнвшій себя спасенію отечества.
100
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
сказать, какъ думаютъ нѣкоторые, что границы надіи занесены
на карту и что эта нація имѣетъ право подчинять себѣ все то,
что необходимо для закругленія нѣкоторыхъ контуровъ, для до-
стиженія такой-то горы или рѣки, которой приписываютъ
способность ограничивать a priori? Я не знаю другой болѣе
произвольной, болѣе пагубной доктрины. Этимъ оправдываютъ всякое
насиліе. Хорошо. Но развѣ горы или рѣки составляюсь эти
якобы естественныя границы? Безспорно, что горы раздѣляютъ, но
рѣки скорѣе соединяютъ. Кромѣ того, всѣ горы не могли бы от-
рѣзывать государства другъ отъ друга. Какія же горы раздѣля-
ютъ, какія нѣтъ? Отъ Біаррица до Торнео нѣтъ ни одного устья
рѣки, которое имѣло бы другой характеръ. Если бы исторіи
было угодно, то Луара, Сена, Маасъ, Эльба, Одеръ, такъ же, какъ
и Рейнъ, имѣли бы этотъ характеръ естественной границы,
благодаря которому было совершено столько нарушеній основного
права: желанія людей. Говорятъ о стратегическихъ соображе
ніяхъ. Нѣтъ ничего абсолютнаго: ясно, что необходимости нужно
сдѣлать много уступокъ. Но въ этихъ уступкахъ не слѣдуетъ
заходить слишкомъ далеко. Вѣдь тогда всѣ будутъ требовать сво·
ихъ военныхъ уступокъ, и войнамъ не будетъ конца. Нѣтъ, терри-
торія, какъ и раса, не создаетъ націи. Земля доставляетъ суб·
стратъ, поле для борьбы и труда; человѣкъ доставляетъ душу.
Человѣкъ весь проявляется въ создавай того священнаго явленія,
которое называютъ народомъ. Для этого недостаточно исторіи.
Нація—это духовный принципъ, результатъ глубокихъ
усложнена исторіи, духовная семья, а не группа, опредѣляемая формой
поверхности.
Мы только что видѣли то, чего недостаточно для созданія
такого духовнаго принципа: раса, языкъ, интересы, религіозное
родство, географія, военныя потребности. Что же нужно еще?
Въ виду сказаннаго раньше, мнѣ нечего надолго удерживать
ваше вниманіе.
ΠΙ.
Нація—это душа, духовный принципъ. Двѣ вещи,
являющаяся въ сущности одною, составляютъ эту душу, этотъ
духовный принципъ. Одна — въ прошломъ, другая — въ буду-
щемъ. Одна—это общее обладаніе богатымъ наслѣдіемъ воспо-
минаній, другая—общее соглашение, желаніе жить вмѣстѣ,
продолжать сообща пользоваться доставшимся яераздѣленнымъ на-
слѣдствомъ. Человѣкъ, милостивые государи, не появляется сразу.
Нація, какъ и индивидуумы, это результатъ продолжительныхъ
усилій, жертвъ и самоотреченія. Культъ предковъ—самый
законный изъ всѣхъ; предки сдѣлали насъ такими, какими мы
являемся въ настоящее время. Героическое прошлое, великіе люди,
слава (но истинная),—вотъ главный капиталъ, на которомъ
основывается національная идея. Имѣть общую славу въ прошломъ,
общія желанія въ будущѳмъ, совершить вмѣстѣ великіе
поступки, желать ихъ и въ будущемъ—вотъ главныя условія для того,
чтобы быть народомъ. Любятъ пропорціонально жертвамъ, на
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
101
которыя согласились, пропорціонально бѣдамъ, которыя пришлось
перенести. Любятъ тотъ домъ, который строили и теперь пере-
носягь. Спартанская пѣсьня: „Мы то, чѣмъ вы были; мы будемъ
тѣмъ, чѣмъ вы являетесь теперь",—это по своей простотѣ лучпгій
гимнъ всякаго отечества.
Раздѣлять въ прошломъ общую славу и общія сожалѣнія,
осуществлять въ будущемъ ту же программу, вмѣстѣ страдать,
наслаждаться, надѣяться,—вотъ что лучше общихь таможенъ и гра-
ницъ, соотвѣтствующихъ стратегическимь соображеніямъ; вотъ
что понимается, не смотря на ра8личія расы и языка. Я сказадъ
только что: „вмѣстѣ страдать". Да, общія страданія соединяюсь
больше, чѣмъ общія радости. Въ дѣлѣ національныхъ
воспоминавши трауръ имѣетъ большее значеніе, чѣмъ тріумфъ: трауръ
накладываетъ обязанности, трауръ вызываетъ общія усилія.
Итакъ, нація—это великая солидарность, устанавливаемая
чувствомъ жертвъ, которыя уже сдѣланы и которыя расположены
сдѣлать въ будущемъ. Нація предполагаетъ прошедшее, но въ
настоящемъ она резюмируется вполнѣ осязаемымъ фактомъ: это
ясно выраженное желаніе продолжать общую жиэнь. Существо-
вате націи—это (если можно такъ выразиться) повседневный плѳ-
бисцитъ, какъ существованіе индивидуума—вѣчное утвержденіе
жизни. О, я знаю, это менѣе метафиэично, чѣмъ божественное
право, менѣе жестоко, чѣмъ предполагаемое историческое право.
Въ той системѣ, которую я вамъ предлагаю, нація, какъ и
король, не имѣетъ право говорить провинціи: „ты мнѣ
принадлежишь, я беру тебя". Для насъ провинція—это ея обитатели; если
кто нибудь имѣетъ право давать совѣты въ такого рода дѣлахъ,
то это прежде всего жители провинціи. Для націи никогда не
представляло настоящей выгоды присоединять или удерживать
страну вопреки ея желанію. Въ концѣ концовъ желаніе націи—
единственный законный критерій, къ которому нужно всегда
возвращаться.
Мы изгнали изъ политики метафизическія и тѳологическія
абстракціи. Что же остается послѣ этого? Остается человѣкъ, его
желанія, его потребности. Вы скажете, что вымираніе языка,
дробленіе націй представляютъ слѣдствіе системы,
предоставляющей эти старые организмы мало просвѣщеннымъ желаніямъ.
Ясно, что въ подобнаго рода вопросахъ ни одинъ принципъ
нельзя доводить до крайности. Истины этого рода приложимы
только въ своемъ цѣломъ и притомъ только въ общемъ значеніи.
Желанія людей измѣняются. Но что не измѣняется здѣсь на зѳм-
лѣ? Націи не вѣчны. Они имѣли начало, будутъ имѣть иконецъ.
Вѣроятно, ихъ замѣнитъ конфедерация европейскихъ странъ. Но
не таковъ законъ настоящаго вѣка. Въ настоящее время
существовать націй хорошо, даже необходимо. Существованіе ихъ—га-
рантія свободы, которая исчезла бы, если бы у міра быль только
одинъ законъ, одинъ господинъ.
Своими различными, часто противоположными
способностями націи служатъ общему дѣлу цивилизаціи; всѣ онѣ вносятъ
свой голосъ въ великій концертъ человѣчества, который въ
общемъ представляетъ наивысшую идеальную дѣйствительность, до-
102
ЧТО ТАКОЕ НАЦІЯ?
стигнутую нами. Въ изолированном^ состояніи; у нихъ есть ела·
быя стороны. Я часто говорю, что былъ-бы самымъ невыноси-
мымъ изъ всѣхъ людей тотъ индивидуумъ, который имѣлъ-бы
недостатки, считаемые у націи хорошими качествами, который
удовлетворялся-бы суетной славой, который былъ-бы завистдивъ,
эгоистиченъ, сварливъ и не могъ-бы ничего выносить, не обнажая
шпагу. Но всѣ эти частные диссонансы могутъ исчезнуть въ
цѣломъ. Бѣдное человѣчество! Сколько ты перенесло! Сколько
испытадій еще ожидаетъ тебя! Пусть же руководитъ тобою духъ
мудрости, чтобы предохранить тебя отъ безчисленныхъ
опасностей, которыми усѣянъ твой путь!
Резюмирую свое мнѣніе. Человѣкъ—не рабъ ни расы, ни
языка, ни религіи, ни теченія рѣкъ, ни направленія горныхъ цѣпей.
Великое скопленіе людей со здравымъ смысломъ.и пылающимъ
сердцемъ создаетъ моральное сознаніе, называемое націей.
Поскольку это моральное сознаніе доказываетъ свою силу
жертвами, которыя требуютъ отреченія индивидуума на пользу
общества, оно законно, имѣетъ право на существованіе. Разъ воз*
никаютъ сомнѣнія относительно границъ, совѣтуйтесь съ
спорящими народами. Они имѣютъ право имѣть свое мнѣніе по этому
вопросу. Это заставитъ улыбнуться политиковъ - метафизиковъ,
этихъ непогрѣшимыхъ, которые ошибаются всю свою жизнь и, съ
высоты своихъ высшихъ принциповъ, съ сожалѣніемъ относятся
къ нашей земной душѣ. „Совѣщаться съ народами! Какая
наивность! Вотъ какія злосчастныя французскія идеи хотятъ замѣ-
нить дипломатію и войну ребячески - наивными средствами".—
Подождемъ, милостивые государи! Пусть теперь господствуютъ
эти метафизики! Мы сумѣемъ выносить презрѣніе сильныхъ.
Можетъ быть, послѣ долгихъ безплодныхъ разглагольствованій
вернутся къ нашимъ скромнымъ эмпирическимъ рѣшеніямъ. Въ
извѣстныя эпохи средство имѣть право въ будущемъ—это умѣть
въ настоящемъ рѣшиться быть несовременнымъ.
ш.
ИСТСШЕСКІЯ СТАТЬИ.
Участіе семитических^ народов^ въ исторіи
цивилизаціи.
Воспроизводя эту рѣчь, я считаю своимъ долгомъ выразить
свою признательность благосклоннымъ и просвѣщеннымъ слуша-
телямъ, которые помогли мнѣ ее произнести. Они поняли,—и это
свидѣтельствуетъ объ ихъ тактичности,—что здѣсь дѣло идетъ о
свободѣ. Прерывать работу мысли, при которой васъ никто не при-
нуждаетъ присутствовать, мнѣ всегда казалось дѣломъ против-
нымъ свободѣ. Это значить производить насиліе надъ мнѣ-
ніемъ другого; это значитъ смѣпшвать двѣ вещи, совершенно
различные: вполнѣ реальное право—выражать свое порицаніе по
своему вкусу, и совѣсти, и воображаемое право—подавлять своимъ
собственнымъ авторитетомъ идеи, которыя считаютъ достойными
порицанія. Для кого неясно, что это послѣднее притязаніе является
ийточникомъ всякаго насилія, всякаго гнета? Въ Collège de France,
гдѣ преподаваніе обставлено столькими гарантиями, подобное
насиліе надъ словомъ кажется мнѣ особенно нѳумѣстнымъ. Наз
наченіе профессоровъ въ этомъ учрежденіи производится по пред-
ставленію профессоровъ Колледжа, соединенныхъ въ одно собраніе,
и компетентныхъ членовъ Института. Такой двойной выборъ
нельзя считать чѣмъ-то неоспоримымъ; но этого вполнѣ достаточно,
по крайней мѣрѣ, для того, чтобы не обвинять человѣка, котораго
столь авторитетныя лица почли своимъ избраніемъ, въ томъ, что
онъ нахально взобрался на каѳедру.
Я не хотѣлъ бы, чтобы форма этой первой лекціи ввела
публику въ обманъ относительно способа моего преподаванія.
Начиная съ Ватабля и Мерсье и кончая Катрмеромъ,—каѳедра, на ко
торую я имѣю честь быть назначеннымъ и которую я замѣщаю
въ настоящее время, отличается техническимъ и спеціальнымъ
характеромъ. Совершенно не связывал ни своей свободы, ни
свободы своихъ преемниковъ, я думаю, что оказалъ-бы плохую
услугу наукѣ, если·бы отступилъ отъ этой достойной уваженія тра-
диціи. Во что превратились-бы серьезныя научныя занятія, если-
бы Collège de France не являлось для нихъ неприкосновеннымъ
святилищемъ? Во что превратилась-бы высокая культура человѣ-
ческаго духа, если-бы въ учрежденіи, специальное назначеніе
котораго продолжать великіе научные труды, изложеніе общихъ
истинъ въ присутствіи многочисленной публики вытѣснило-бы
преподаваніе въ болѣе строгой научной формѣ? Выло бы пре-
ступленіемъ съ моей стороны, если-бы я допустилъ, чтобы меня
106
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
въ будущемъ обвинили въ томъ, что я содѣйствовалъ такой пе-
ремѣнѣ. Прогрессъ науки страдаетъ, когда мы мыслимъ
поверхностно, когда всякій, слѣпо придерживающійся во всѣхъ вопро-
сахъ какихъ нибудь партійныхъ взглядовъ, думаетъ, что испол-
няетъ долгъ своей жизни; когда легкомысленные односторонніе
взгляды, рѣшительныя и рѣзкія сужденія затемняютъ смыслъ
проблемъ, вмѣсто того, чтобы разрѣшать ихъ. О! пусть
представители современной мысли глубже уразумѣютъ ея святость!
Велите и почтенные образы Рейхлена, Генри Эстьена, Казобона,
Декарта! встаньте, чтобы разсказать намъ, какъ высоко вы цѣнили
истину, сколько трудностей вы умѣли преодолѣть, чтобы достичь ея,
сколько страданій вы перенесли для нея. Нѣсколько истинъ, по-
нятыхъ двадцатью лицами въ семнадцатомъ столѣтіи,
перевернули вверхъ дномъ представленія цивилизованныхъ наційо
вселенной; безвѣстные труды нѣсколькихъ бѣдныхъ ученыхъ шест·
надцатаго вѣка положили основаніе исторической критикѣ и
подготовили полную революцію въ представленіяхъ о прошлой
жизни человѣчества. Я глубоко убѣдился въ интеллигентности и
серьезности публики и потому увѣренъ, что тѣ, которые меня
поддержали наканунѣ, одобрительно отнесутся къ тому, что я
намѣренъ слѣдовать высказанному взгляду, безъ сомнѣнія, наи-
болѣѳ плодотворному для науки и развитія человѣческаго духа.
23-го февраля 1862 года.
Милостивые государи!
Чувство гордости овладѣваетъ мною, когда я поднимаюсь
на эту каѳедру, самую древнюю въ College de France,
прославленную еще въ XVI вѣкѣ выдающимися людьми и занимаемую
въ наши дни достойнымъ ученымъ, господиномъ Катрме-
ромъ.
Создавая въ Collège de France убѣжище для свободной
науки, король Францискъ I сдѣлалъ основой этого великаго уч-
режденія полную независимость критической мысли, безкорыст-
ное исканіе истины, безпристрастное обсуждение вопросовъ,
руководящееся только правилами хорошаго вкуса и искренности.
Вотъ этотъ именно духъ я хочу, господа, внести въ свое препо-
даваніе. Я вполнѣ сознаю, какія затрудненія связаны съ каѳед-
рой, которую я имѣю честь занимать. Изученіе исторіи семитовъ
приводить насъ въ соприкосновеніе съ самыми важными
проблемами человѣчества: это въ одно и то же время и выгодно, и
Опасно. Свободная мысль не знаетъ границъ. Но человѣчество
еще не достигло той степени яснаго пониманія окружающаго,
при которой нѣтъ необходимости видѣть Бога только въ опре-
дѣленномъ строѣ вещей, потому именно, что Богъ не здѣсь или
тамъ, а всюду. Если· бы свобода была правильно понята, то эти
два противоположный требованія уживались-бы мирно рядомъ
одно съ другимъ. Я надѣюсь, господа, что, благодаря вамъ, на-
стоящій курсъ послужитъ доказательствомъ возможности этого.
Я не намѣренъ вносить въ свое преподаваніе никакого
догматизма; я буду постоянно взывать къ вашему разуму, я буду
предлагать вамъ только то, что считаю наиболѣе вѣроятнымъ,
УЧАСТІЕ СЕМИТИЧЕСКИХЪ НАРОДОВЪ ВЪ ИСТОРІИ ЦИВИЛИЗАЩИ. 107
предоставляя вамъ полную свободу сужденій. Если такъ, то чьи
нареканія я рискую навлечь на себя? Развѣ только со стороны
тѣхъ, которые считаютъ себя единственными обладателями
истины; но этихъ господъ слѣдуетъ заставить отказаться отъ претен-
зіи быть учителями всего міра. Современные Галилеи не стали-
бы на колѣняхъ просить прощенія за то, что они открыли истину.
При выполненіи взятой на себя задачи я, съ вашего раз-
рѣшенія, углублюсь въ мельчайшіе детали, буду по обыкяовенію
придерживаться строжайшей точности. Наука, милостивые
государи, достигаетъ своей священной цѣли—открытія истины—только
тогда, когда она строго специальна. Не всѣмъ суждено быть
химиками, физиками, физіологами, не всѣмъ дана возможность
замкнуться въ лабораторіяхъ, предаваться въ продолженіе многихъ
лѣтъ опытамъ и вычисленіямъ. Однако, всѣ пользуются великими
философскими результатами химіи, физики, физіологіи. Изложить
эти результаты въ общедоступной формѣ безъ указанія на тѣ
предварительныя работы, которыя послужили къ ихъ открытію,—
дѣло полезное, отъ котораго наука не должна отказываться. Но
не таково назначеніе College de France. Здѣсь должны быть
показаны всѣ предварительныя научныя работы, самыя спеціальныя
и самыя кропотливыя. Подробный доказательства, терпѣливые
.анализы, не исключающее, правда, и общаго развитія или не иду-
щихъ въ разрѣзъ съ предметомъ отступленій,—такова программа
проходимыхъ здѣсь курсовъ. Здѣсь для публики открыта сама ла-
бораторія филологіи, чтобы придти на помощь тѣмъ, у которыхъ
имѣются спеціальныя призванія, и чтобы всѣ могли составить
себѣ понятіе о тѣхъ средствахъ, которыя примѣняются для
открытая истины.
Сегодня я измѣнилъ бы обычаю и обманулъ-бы ваши ожи-
данія, еслибы вдался въ техническія подробности. Я хотѣлъ-бы
вызвать въ вашей памяти образъ своего просвѣщеннаго собрата,
Этьена Катрмера, мѣсто котораго я пмѣю честь занимать. Но
такъ какъ этотъ трудъ былъ выполненъ здѣсь съ такой
тщательностью, которая не позволяетъ мнѣ снова его затрагивать, то
я посвящу свою первую лекцію бесѣдѣ объ общемъ характерѣ
народовъ, языкъ и литературу котораго мы намѣрены вмѣстѣ
изучать, о роли, которую онъ игралъ въ исторіи, о той лептѣ
которую онъ внесъ въ общую сокровищницу цивилизаціи.
Самымъ важнымъ результатомъ, къ которому, вотъ уже полъ
столѣтія, пришли историческія и фшіологическія науки, было от-
крытіе въ общемъ развитіи человечества какъ бы двухъ элемен-
товъ, сочетаніе которыхъ въ неравной пропорціи образуетъ
основу всей исторіи. Начиная съ семнадцатаго столѣтія и даже въ
средніе вѣка было уже извѣстно, что евреи, финикіяне, карѳа-
геняне, сирійцы, вавилоняне (по крайней мърѣ, въ извѣстную
эпоху), арабы, абиссинцы—говорили на языкахъ совершенно род-
ственныхъ. Эйхгорнъ, въ послѣднемъ столѣтіи, предложилъ
назвать эти языки семитическим и,—названіе, которое, не смотря
на свою неточность, можетъ быть оставлено въ обращеніи. Въ
первые годы нашего столѣтія было сдѣлано важное и глубокое от-
крытіе въ другомъ нанравленіи. Благодаря изученію санскритскаго
108
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
языка, чѣмъ мы обязаны англійскимъ ученымъ въ Калькуттѣ,
нѣмецкіе филологи, по преимуществу Боппъ, указали вѣрные
принципы, при помощи которыхъ можно доказать, что нарѣчія
браманской Индіи, различныя персидскія нарѣчія, армянское,
ыѣкоторыя кавказскія, языки греческій и латинскій съ ихъ
производными, языки славянскіе, германскіе и кельтскіе образуютъ
обширную, глубоко отличную отъ семитической группы, общую
группу, которую можно назвать индо-германской или индо-евро-
пейской.
Демаркаціонная линія, проведенная сравнительнымъ языко-
вѣдѣніемъ, скоро нашла себѣ подтвержденіе въ сравнительномъ
изученіи литературъ, учрежденій, нравовъ, 'религій. Если при
сравненіи стать на удачную точку зрѣнія, то въ древней литера-
турѣ индусовъ, грековъ, персовъ, германскихъ народовъ можно
замѣтить общность въ родахъ произведеній, соприкасающуюся
съ глубокимъ сходствомъ въ духовной жизни. Еврейская и
арабская литературы имѣютъ также много точекъ соприкосновения;
напротивъ, онѣ имѣютъ мало общаго съ литературой вышепои-
мѳнованныхъ народовъ. Напрасно стали-бы мы искать въ литера-
турѣ семитическихъ народовъ эпопею или трагедію; также безус-
пѣшны будутъ наши розыски, если мы захотимъ найти у индо-
европейцевъ что нибудь аналогичное kasida арабовъ и тому
роду краснорѣчія, которымъ отличаются еврейскіе пророки и
Коранъ.—То же нужно сказать относительно учрежденій.
Индоевропеисте народы имѣли на зарѣ исторіи древнее право, зачатки
котораго мы находимъ въ Brahmanas индусовъ, въ форму-
ладъ латинянъ, въ обычаяхъ кельтовъ, славянъ и германцевъ;
патриархальная жизнь евреевъ и арабовъ была цѣликомъ
подчинена совершенно инымъ началамъ.—Наконецъ, сравнѳніе религій
бросило на этотъ вопросъ болѣе яркій свѣтъ. Рядомъ съ
сравнительной филологіей въ Германіи, вотъ уже нисколько лѣтъ,
возникла сравнительная миѳологія, которая доказала, что всѣ
индоевропеисте народы имѣли первоначально вмѣстѣ съ общимъ
языкомъ и общую религію, которую они, отдѣлившись отъ
общаго ствола, развили въ разныхъ направленіяхъ. Сущность этой
религіи—поклоненіе силамъ и явленіямъ природы; философское
развитіе ея есть своего рода пантеизмъ. Религіозное развитіе
семитическихъ народовъ подчинено совершенно отличнымъ законамъ.
Іудаизмъ, исламизмъ, христіанство носятъ характѳръ абсолютнаго
догматизма, чѣмъ они глубоко отличаются отъ индоевропейскихъ
культовъ или, лучше сказать, отъ языческихъ культовъ.
Вотъ двѣ, вполнѣ опредѣлившіяся, индивидуальности, кото-
рыя почти однѣ заполняютъ всю исторію и которыя являются
какъ - бы двумя полюсами движенія человѣчества. Я говорю
почти заполняютъ всю исторію, ибо кромѣ этихъ двухъ вели-
кихъ индивидуальностей есть еще двѣ-три, которыя
вырисовываются довольно ясно для науки и дѣятельность которыхъ въ
прошломъ заслуживаетъ вниманія. Оставимъ въ сторонѣ Китай,
этотъ своеобразный міръ, и тѣ адскія расы, которыя играли роль
стихійныхъ бичей, созданныхъ для разрушенія того, что сдѣлано
другими. Египётъ сыгралъ немаловажную роль во всемірной
УЧАСТІЕ СЕМИТИЧЕСКИХЪ НАРОДОВЪ ВЪ ИСТОРІИ ЦИВИЛИЗАЦІИ. 109
исторіи; но Египетъ не можетъ быть отнесенъ ни къ сѳмитичес-
скимъ, никъ индо-европейскимънародностямъ.Вавилонъ также не
совсѣмъ семитическаго происхожденія: онъ являетъ собой, какъ ка-
жѳтся, первый типъ цивилизаціи, аналогичной египетской. Въ
общемъ можно даже сказать, что до вступленія индо-евро-
пейскихъ и семитическихъ народовъ на историческую арену міръ
уже имѣлъ довольно древнія цивилизаціи, которымъ наши ци-
вилизаціи, обязаны если не нравственными элементами, то, по
крайней мѣрѣ, основами промышленности и долгимъ опытомъ матеріаль-
ной жизни. Но все это еще мало выяснено исторіей; впрочемъ,
все это блѣднѣетъ въ сравненіи съ такими фактами, какъ миссія
Моисея, изобрѣтеніе алфавита, завоеванія Кира, Александра, за-
воеваніе всего міра греческимъ геніемъ; съ такими явленіями,
какъ христіанство, господство римлянъ, исламизмъ. завоеванія
германцѳвъ, Карлъ Великій, Возрожденіе, Реформація, Философія,
французская Революція,завоеваніе всего міра современной
Европой. Вотъ великій потокъ исторіи, образованный сіяніемъ двухъ
рѣкъ, въ сравненіи съ которыми другіе притоки не болѣе, какъ
ручьи. Попытаемся выдѣлить то, что въ этомъ общемъ потокѣ
ыринадлежитъ каждой изъ названныхъ двухъ великихъ расъ,
которыя своей совмѣстной дѣятельностью, а чаще всего своимъ
антагонизмомъ, довели міръ до того состоянія, въ которомъ онъ
находится.
Я считаю нужнымъ сдѣлать предварительное объясненіе.
Когда я говорю о смѣшеніи двухъ расъ, то я имѣю въ виду
только смѣшеніе идей и, если можно такъ выразиться, своего рода
историческое сотрудничество. Индо-европейскіе и семитическіе
народы еще по сію пору рѣзко отличаются другъ отъ друга. Я
не говорю о евреяхъ, которые, благодаря своеобразному и
удивительному историческому жребію, заняли исключительное мѣсто
среди человѣчества и, однако, за исключеніемъ Франціи, явившей
міру образецъ идеальной цивилизаціи, гдѣ нѣтъ мѣста идеѣ на-
ціональной розни, евреи почти всюду и по сію пору образуютъ
обособленный общины. Арабы-же и вообще мусульмане въ
настоящее время еще болѣе далеки отъ насъ, чѣмъ когда либо. Му-
сульманинъ (представителями семитическаго духа въ наше время
являются по преимуществу приверженцы ислама) и европеецъ
являются какъ· бы существами двухъ различныхъ видовъ, не имѣ-
ющихъ ничего общаго, какъ по складу своего ума, такъ и по
строю своихъ чувствъ. Но движеніе человѣчества совершается
путемъ борьбы противоположныхъ другъ другу факторовъ, пу-
темъ своего рода поляризаціи, гдѣ всякая идея является
односторонне выраженной; только въ цѣломъ сглаживаются противо-
рѣчія: полный миръ является результатомъ столкновенія элемен-
товъ, повидимому, враждебныхъ.
Если, исходя изъ этого основного положены, мы займемся
изслѣдованіемъ того, что дали семитическіе народы тому великому
живому органическому цѣлому, которое мы называемъ
цивилизаций, мы найдемъ прежде всего, что въ политикѣ мы имъ ни-
чѣмъ не обязаны. Политическая жизнь является, быть можетъ,
одной изъ наиболѣе самобытныхъ, свойственныхъ только индо-
по
ИСТОРІІЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
европейскимъ народамъ, чертъ. Эти народы являются
единственными, понявшими возможность существованія индивидуальной
свободы рядомъ съ государствомъ. Правда, они далеко не всегда
умѣли соотвѣтствующимъ образомъ согласовать эти два противо-
положныхъ элемента; но въ то же время вы не найдете среди нихъ
тѣхъ великихъ неограниченныхъ деспотій, подавляющихъ всякую
индивидуальность, низводящихъ человѣка до состоянія
ничтожной и безыменной частички громадной машины, какъ мы это ви-
димъ въ Египтѣ, Вавилонѣ, Китаѣ, въ мусульманскихъ и татар-
скихъ деспотіяхъ. Возьмите одно за другимъ малеяькія муници-
пальныя республики Греціи и Италіи, германскія феодальныя
государства, великія централизованныя организаціи, для кото-
рыхъ образцомъ служилъ Римъ и которымъ французская
Революция стремилась подражать; вы всегда найдете въ нихъ
мощный нравственный элементъ, здоровую идею общественнаго
блага, идею жертвы для общей цѣли. Индивидуальная свобода была
мало гарантирована въ Спартѣ, маленькія аѳинскія демократіи,
точно такъ же, какъ демократіи средневѣковой Италіи,
отличались почти такой же жестокостью, какъ и самыя необузданныя
тиранніи. Римская имперія (отчасти, впрочемъ, подъ вліяніемъ
Востока) дошла до невыносимаго деспотизма; германскій феода-
лизмъ граничилъ съ обыкновеннымъ разбоемъ; французскій
королевски домъ въ эпоху Людовика XIV своимъ распутствомъ
могъ соперничать съ сассанидскими или монгольскими дина-
стіями; французская Революція, создавшая съ необыкновенной
энергіей принципъ единства государства, часто сильно
компрометировала свободу. Но въ подобныхъ случаяхъ быстро
вспыхивала реакція, которая спасала эти народы отъ послѣдствій ихъ
ошибокъ. Ничего подобнаго мы не видимъ на Востокѣ. Востокъ,
въ особенности семитически Востокъ, никогда не зналъ середины
между полной анархіей кочевниковъ-арабовъ и кровожаднымъ и
неограниченнымъ деспотизмомъ. Эти народы не имѣли никакого
представленія объ идеѣ общественнаго блага, общественнаго дѣла.
Понятіе объ истинной и полной свободѣ, въ томъ видѣ какъ
ее реализовали англо-саксонскіе народы, понятіе о великихъ го-
сударственныхъ организаціяхъ, каковы, напримѣръ, римская Им-
пѳрія или Франція,—эти понятія были имъ одинаково чужды.
Древніе евреи и арабы бывали по временамъ самыми
свободными людьми; но наканунѣ вполнѣ свободные, они на другой день
получали начальника, который свободно рубилъ имъ головы по
своему благоусмотрѣнію. И когда это случалось, не слышно было
жалобъ на насиліе. Давидъ получилъ царскій престолъ подобно
какому-нибудь энергичному кондотьеру; это не мѣшало ему
быть человѣкомъ въ высшей степени благочестивымъ, избранни-
комъ Божіимъ: Соломонъ достигъ престола и держался на немъ
такимъ же способомъ, какъ султаны всѣхъ временъ; это не по-
мѣшало ему прослыть самымъ мудрымъ изъ царей. Когда
пророки ополчались противъ царей, они это дѣлали не во имя по-
литическихъ правъ, а въ защиту теократіи. Теократія, анархія,
дѳспотизмъ—вотъ, господа, основныя черты политическаго устрой -
ства семитическихъ народовъ. Къ счастію, наше положеніе не та-
УЧАСТІЕ СЕМИТИЧЕСКИХЪ НАРОДОВЪ ВЪ ЫСТОРІИ ЦИВИЛИЗАЩИ. 111
ково. Политическое устройство, по извлеченіямъ изъ Св. Писанія,
сдѣланнымъ Боссюетомъ (и сдѣланнымъ, поправдѣ говоря, довольно
плохо) является однимъ изъ отвратительнѣйшихъ въ своемъ ро-
дѣ. Въ политике, какъ и въ поэзіи, религіи и философіи, евро-
пейскіе народы умѣютъ уловить разнообразіе оттѣнковъ,
стремятся примирить противорѣчія, сочетать ихъ; все это совершенно
неизвѣстно семитическимъ народамъ, государственное устройство
которыхъ отличалось пагубной для нихъ роковой простотой.
Чѣмъ мы обязаны имъ въ искусства и поэзіи? Въ искус-
ствѣ ничѣмъ. Эти народы имѣли очень мало общаго съ искус-
ствомъ; свое искусство мы заимствовали цѣликомъ изъ Греціи.
Что касается поэзіи, то, не будучи ихъ данниками и въ этой
области, мы, однако, здѣсь болѣе связаны съ ними. Псалмы сдѣ-
лались въ нѣкоторомъ родѣ источникомъ нашего поэтическаго
вдохновенія. Еврейская поэзія получила у насъ мѣсто рядомъ съ
греческой поэзіей, не потому что она намъ дала определенные
роды поэзіи, но потому что она проникнута поэтическимъ идеа-
ломъ, потому что она является своего рода Олимпомъ, гдѣ все
такъ своеобразно окрашено; она вдохновляетъ своимъ престп-
жемъ, своимъ лучезарнымъ ореоломъ. Мильтонъ, Ламартинъ, Ла-
меннэ совсѣмъ не существовали бы для насъ или потеряли бы
очень много, безъ псалмовъ. Но даже и здѣсь все, что касается
разнообразія оттѣнковъ, тонкости и глубины чувства,—все это
дѣло нашихъ рукъ. То, что окрашено по-истинѣ поэтическимъ
колоритомъ, а именно во.просъ о назначеніи человѣка, печальныя
превратности его судьбы, безпокойное псканіе происхожденія
вещей, его справедливые укоры небу—все это намъ не
приходилось заимствовать ни у кого. Вѣчной школой этого является
душа каждаго человѣка.
Въ наукѣ и философіи мы исключительно греки. Исканіе
причинъ, знаніе для знанія—все это вещи, о которыхъ до гре-
ковъ не имѣли ни малѣйшаго представленія, которымъ мы
научились только отъ нихъ. Вавилонъ имѣлъ науку, но она не
заключала истинно научныхъ принциповъ, абсолютную неизмѣн-
ность законовъ природы. Египетъ зналъ геометрію, но не онъ
создалъ Элементы Эвклида. Что касается духа древнихъ се-
митовъ, то онъ по природѣ своей враждебенъ философіи и наукѣ.
Въ книгѣ I о в a исканіе причинъ разсматривается почти какъ
нечестивое дѣло. Въ Екклезіастѣ знаніе объявляется суетой.
Авторъ, преждевременно потерявшій вкусъ къ жизни, хвастается,
что онъ изучилъ все подъ солнцемъ и не нашелъ въ этомъ
ничего, кромѣ скуки. Аристотель, который былъ почти его совре-
менникомъ и который съ болыпимъ правомъ могъ сказать, что
онъ исчерпалъ всѣ тайны вселенной, никогда, однако, не жалуется
на скуку. Мудрость семитическихъ націй не простирается далѣе
притчъ и поговорокъ. Часто говорятъ о наукѣ и философіи ара-
бовъ; действительно, арабы были нашими учителями въ
продолжение одного или двухъ изъ среднихъ вѣковъ; но это было до тѣхъ
поръ, пока мы не познакомились, съ греческими оригиналами.
Эта арабская наука и философія были ничто иное, какъ жалкій
дереводъ греческой науки и греческой философіи.Но лишь только
112
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
оживаетъ сама Греція, эти худосочные переводы теряютъ
всякое значеніе, и не безъ основанія всѣ филологи эпохи Возрож-
денія предприняли противъ нихъ своего рода крестовый походъ.
Кромѣ того, при болѣе точномъ анализѣ эта арабская наука, ока
зываетея, не имѣетъ въ себѣ ничего арабскаго. Ея
сущность—чисто греческаго происхожденія; среди ея творцовъ не было ни
одного чистокровнаго семита; это были испанцы и персы, писав·
τττΐβ по-арабски.—Значеніе средневѣковыхъ евреевъ въ философіи
сводится къ простому комментированію. Еврейская философія
этой эпохи есть та же арабская философія безъ всякихъ пере-
мѣнъ. Одна страница изъ Рожера Бекона заключаетъ въ себѣ болѣе
истиннаго научнаго духа, чѣмъ вся эта взятая изъ вторыхъ рукъ
наука, заслуживающая уваженія, какъ звено исторической
преемственности, но ничтожная съ точки зрѣнія истинной
оригинальности.
Если мы будемъ разсматривать вопросъ съ точки зрѣнія
моральныхъ и соціальныхъ идей, то найдемъ, что семитическая
мораль часто очень возвышенна и очень чиста. Кодексъ,
приписываемый Моисею, заключаетъ прекрасныя идеи права. Пророки по
временамъ являются замѣчательно краснорѣчивыми трибунами.
Моралисты, Іисусъ сынъ Сираха, Гиллель, достигаютъ
удивительной высоты. Наконецъ, не слѣдуетъ забывать, что мораль Еваыге-
лія первоначально проповѣдывалась на одномъ изъ семитическихъ
языковъ. Съ другой стороны, характеръ семитовъ вообще
отличается жестокостью, узостью, эгоизмомъ. Этой расѣ не чужды вы-
сокія страсти, способность къ полному самопожертвованію; мы
встрѣчаемъ въ ней людей удивительнаго характера; но мы рѣдко
встрѣчаемъ въ ней ту тонкость моральнаго чувства, которая, по-
видимому, является удѣломъ по преимуществу германскихъ и
кельтскихъ расъ. Нѣжныя и глубокія чувства, чувство безпрп-
чинной тоски, эти мечты о безконечномъ, гдѣ сливаются всѣ
силы нашей души, это великое откровеніе долга, которое одно мо-
жетъ дать незыблемую основу нашей вѣрѣ и нашимъ надеждамъ,—
все это особенности нашей расы, дѣло нашего климата.
Моральное воспитаніе человѣчества не есть исключительная заслуга
какой-нибудь одной расы. Дѣло очень просто: морали, какъ и по-
эзіи, нельзя научиться; прекрасные афоризмы не дѣлаютъ
человека честнымъ; только въ возвышенныхъ свойствахъ своей
природы и въ непосредственномъ откровеніи своего сердца мы нахо-
димъ благо.
Что касается промышленности, изобрѣтеній, матеріальной
цивилизаціи, то въ этихъ областяхъ мы, безъ сомнѣнія, весьма
многимъ обязаны семитическимъ народамъ. Наша раса, милостивые
государи, не проявляла вкуса къ роскоши, не отличалась
торговой предпріимчивостью. Эта раса отличалась нравственностью,
храбростью, воинственностью; она дорожила свободой и честью,
любила природу, была способна на самопожертвованіе и много
вещей предпочитала жизни. Торговля и промышленность въ боль-
шихъ размѣрахъ стали впервые процвѣтать у семитическихъ наро-
довъ или, по крайней мѣрѣ, у народа, говорившего семитическимъ
языкомъ,—у Финикіянъ. Въ средніе вѣка арабы и евреи были
УЧАСТІЕ СЕМИТИЧЕСКИХЪ НАРОДОВЪ ВЪ ІІСТОРШ ЦИВИЛИЗАЩИ. 113
также нашими учителями въ торговлѣ. Всѣ предметы европейской
роскоши, начиная съ древности вплоть до семнадцатаго столѣтія,
доставлялись съ Востока. Я говорю о роскоши, а не объ искус -
ствѣ; между ними безконечно грамадная разница. Греція,
которая въ отношеніи вкуса стояла несравненно выше остального
человѣчества, не была страной роскоши, тамъ съ презрѣ-
ніемъ говорили о тщеславномъ великолѣпіи дворцовъ персид-
скаго царя, и если-бы мы имѣли возможность увидѣть домъ Пе-
рикла, то весьма возможно, что нашли-бы его чрезвычайно не-
удобнымъ для жизни Яне настаиваю на этомъ, такъ какъ нужно
было бы еще изслѣдовать, является-ли эта азіатская роскошь,—
напримѣръ, вавилонская,—дѣломъ рукъ семитовъ; что касается
меня, то я сомнѣваюсь въ этомъ. Но неоспорнмымъ даромъ,
который они намъ сдѣлали,—даромъ первой важности,
благодаря которому слѣдуетъ -помѣстить финикіянъ въ исторіи
прогресса почти рядомъ съ ихъ братьями, евреями и арабами,—
было письмо. Вы знаете, что письмена, которыми мы
пользуемся еще по сію пору, суть тѣ же семитическія письмена, хотя
и значительно видоизмѣненныя, которыми эти народы
первоначально пользовались для выраженія звуковъ своего языка.
Греческій и латинскій алфавиты, отъ которыхъ происходятъ всѣ
наши европейскіе, суть не что иное, какъ алфавитъ финикійскій.
Фонетизмъ, эта блестящая идея выражать всякій звукъ опредѣ-
леннымъ знакомъ и сводить число звуковъ къ минимуму
(двадцать два), есть изобрѣтеніе семитовъ. Безъ нихъ мы бы, быть
можетъ, блуждали еще въ дебряхъ іероглифовъ. Однимъ сло-
вомъ, можно сказать, что финикіяне, литература которыхъ къ
несчастью до насъ не дошла, создали такимъ образомъ самое
необходимое условіе для точнаго и яснаго выраженія нашихъ мыслей.
Но я спѣшу перейти, милостивые государи, къ капитальной
услугѣ, оказанной семитической расой всему міру, — къ услугѣ,
являющейся спеціально дѣломъ ея рукъ и, если можно такъ
выразиться, ея установленной провидѣніемъ миссіей. Мы не обязаны
семитамъ ни своей политической жизнью, ни своимъ искусствомъ,
ни поэзіей, ни философіей, ни наукой. Чѣмъ же мы обязаны имъ?
Мы обязаны имъ релитіей. Народы всего міра за исключеніемъ
Индіи, Китая, Японіи и народовъ совершенно дикихъ, являются
послѣдователями семитическихъ религій. Цивилизованный міръ
имѣетъ только евреевъ, христіанъ и мусульманъ. Въ частности
индоевропейская раса, если исключить браминовъ и ничтожные остатки
парсовъ, всецѣло примкнула къ семитическимъ религіямъ. Гдѣ
причина этого страннаго явленія? Какимъ образомъ народы,въ рукахъ
которыхъ находится гегемонія надъ всѣмъ міромъ, отказались отъ
своего символа, чтобы примкнуть къ символу побѣжденныхъ.
Первобытный культъ индо-европейской расы былъ преле-
стенъ и глубокъ, какъ воображеніе самихъ этихъ народовъ. Онъ
былъ какъ-бы эхомъ природы, своего рода гимномъ ей, гдѣ идея
единства выступала только изрѣдка и очень неопредѣленно. Это
была религія дѣтей, полная наивности и поэзіи, но которая должна
была рухнуть, лишь только мысль сдѣлалась болѣе
требовательной. Персія первая произвела у себя реформу (ту, которая свя-
114
ИСТОРИЧЕСКІЕ СТАТЬИ.
зана съ именемъ Зороастры), неизвѣстно, нодъ вліявіемъ чего и
въ какую эпоху. Греція, во времена Пизистрата, была уже
недовольна своей религіей, и взоръ ея обращался къ Востоку. Въ
эпоху риъілянъ древній языческій культъ никого уже не
удовлетворяла Онъ ничего больше не говорилъ воображеніго; онъ очень
мало говорилъ нравственному чувству. Древніе миѳы о силахъ
природы перешли въ анекдоты, часто забавные и остроумные, но
лишенные всякаго религіознаго значенія. Въ эту именно эпоху
цивилизованный міръ сталъ лицомъ къ лицу съ еврейскимъ куль-
томъ. Основанный на простой и ясной догмѣ о единствѣ Бога,
лишенный натурализма и пантеизма, благодаря слѣдующей,
удивительной по своей точности фразѣ: „Въ началѣ Вогъ создалъ небо
и землю", обладая закономъ и книгой, хранительницей правилъ
возвышенной морали и религіозной поэзіи,—іудаизмъ имѣлъ на
своей сторонѣ неоспоримое превосходство, и можно было
предвидеть, что въ одинъ прекрасный день міръ сдѣлается
еврейскимъ, т. е. отречется отъ миѳологіи для монотеизма. Внезапно
возникшее въ эту эпоху въ лонѣ самого іудаизма движеніе
решило побѣду. На-ряду съ великими и несравнимыми качествами,
іудаизмъ заключалъ въ себѣ принципъ узкаго формализма,
исключительная фанатизма и презрѣнія ко'всёму не-еврейскому; это
былъ фарисейскій духъ, сдѣлавшійся впослѣдствіи духомъ Талмуда.
Если-бы іудаизмъ былъ только фарисействомъ, ему не предсто-
яло-бы никакой будущности. Но эта раса носила въ себѣ рели-
гіозныя основы совершенно иного характера. Впрочемъ, подобно
всѣмъ великимъ расамъ, она соединяла въ себѣ
противоположности. Она умѣла противодѣйствовать самой себѣ и выдвигать
въ случаѣ нужды въ противовѣсъ своимъ недостаткамъ соотвѣт-
ствующія хорошія качества. Среди ужаснаго броженія, охватившаго
еврейскую націю при послѣднихъ Асмонеяхъ, въ Галилеѣ
произошло одно изъ замѣчательнѣйшихъ событій, о которыхъ только
помнить исторія. Явился несравнимый человѣкъ, столь великій, что
я не хотѣлъ бы спорить съ тѣми, которые, пораженные исключи-
тельнымъ характеромъ его дѣяній, называютъ его Богомъ; не хо-
тѣлъ-бы спорить, не смотря на то, что все здѣсь должно быть
разсматриваемо съ точки зрѣнія позитивной науки, Этотъ чело-
вѣкъ произвелъ реформу іудаизма, реформу столь глубокую, столь
своеобразную, что это было поистинѣ новымъ твореніемъ. До-
стигнувъ высочайшей степени религіозности, которой когда либо
до него достигалъ человѣкъ, той степени, которая давала ему
возможность смотрѣть на свои отношенія къ Богу, какъ на отно-
шенія сына къ отцу, преданный своему дѣлу съ полнымъ само-
забвеніемъ и самоотрицаніемъ, ставшій, наконецъ, жертвой своей
идеи и обоготворенный послѣ смерти,—Іисусъ основалъ вѣчную
религію человѣчества, религію духа, безъ священства, безъ культа,
безъ обрядности, доступную для всѣхъ расъ, безъ кастоваго
духа, однимъ словомъ, абсолютную религію: „Женщина, повѣрь
/мнѣ, что наступаетъ время, когда и не на горѣ сей, и не въ
Іерусалимѣ будете поклоняться Отцу..., но въ духѣ и истинѣ". г)
1) Евангеліе отъ Іоанна, гл. 4, 21.
УЧАСТІЕ СЕМИТИЧЕСКИХЪ НАРОДОВЪ ВЪ ИСТОРІИ ЦИВИЛИЗАЦШ 115
Такъ было основано убѣжище, гдѣ человѣчество въ продол-
женіе цѣлыхъ ,вѣковъ должно было черпать свои радости,
надежды, утѣшеніе, стимулы возвышенной дѣятельности. Вылъ
открыть источникъ самой высшей добродѣтели, которую
вызвало въ сердцахъ другихъ людей прикосновеніе божествен-
наго сознанія. Возвышенная мысль Іисуса, не совсѣмъ
понятая его учениками, претерпѣла много измѣненій. Тѣмъ
не менѣе христіанство . тотчасъ восприняло ее и привило всѣмъ
другимъ существовавшимъ тогда культамъ. Эти культы, не
претендовавшіе на абсолютное значеніе, не имѣвшіе сильной
организаціи и не заключавшіе никакихъ моральныхъ основъ,
слабо защищались. Нѣкоторыя попытки реформировать ихъ въ
направленіи новыхъ нуждъ человѣчества, внести въ нихъ
элемента серьез вый и нравственный, какъ напримѣръ, попытка Юлі-
ана, окончились полной неудачей. Имперія, которая не безъ осно-
ванія видѣла во вновь нарождающейся силѣ, въ Церкви, угрозу
своему принципу, первоначально энергично сопротивлялась; но
кончила тѣмъ, что примкнула къ культу, съ которымъ раньше
боролась. Всѣ грецизированные и латинизированные народы сдѣ-
лались христіанами; немного позже ихъ присоединились герман-
скіе и славянскіе народы. Въ средѣ индо-европейской расы только
Персія и Индія, благодаря тѣсной связи своихъ религіозныхъ
учреждений съ государственнымъ строемъ, сохранили, правда, въ
сильно измѣненномъ видѣ, религію своихъ предковъ. Браманская
раса, въ особенности, оказала человѣчеству научную услугу
громадной важности, сохранивъ съ трогательной по своей
заботливости осторожностью самые древніе гимны своего культа,
Ведды.
Но этой ни съ чѣмъ несравнимой побѣдой не исчерпывается
еще религіозное значеніе семитической расы. Христіанство,
воспринятое греческой и латинской цивилизаціей, перешло на Западъ.
Востокъ, колыбель христіанства, оказался страной, гдѣ
распространение его встрѣчало наиболыпія препятствія. Въ частности,
арабы въ седьмомъ столѣтіи не могли рѣшиться принять хри-
стіанство. Колеблясь между іудаизмомъ и христіанствомъ, между
туземными суевѣріями и воспоминаніями о древнемъ патріар-
хальномъ культѣ, отталкиваемые миѳологическими элементами,
которые индо-европейская раса внесла въ христіанство, они хо-
тѣли вернуться къ религіи Авраама; они основали исламизмъ.
Исламизмъ въ свою очередь имѣлъ громадное превосходство
надъ пришедшими въ упадокъ странами Азіи. Однимъ дунове-
ніемъ онъ свергъ парсизмъ, который до него былъ настолько си-
ленъ, что одержалъ побѣду надъ христіанствомъ при Сассани-
дахъ; парсизмъ былъ низведенъ на степень ничтожной секты.
Индія въ свою очередь была свидѣтельницей того, какъ въ ея
древнемъ пантеонѣ побѣдоносно было объявлено единство Бога;
по это не заставило ее признать его. Исламизмъ, однимъ сло-
вомъ, подчияилъ монотеизму почти всѣ тѣ языческіе народы,
которые христіанство еще не успѣло присоединить къ себѣ. Въ
настоящее время онъ кончаетъ свою миссію покореніемъ Африки,
которая теперь почти вся становится мусульманской. Весь міръ
116
ИСТОРИЧЕСКІЕ СТАТЬИ.
за незначительными исключеніемъ какъ бы оказался побѣжден-
нымъ монотеистической проповѣдью семитовъ.
Значить ли это, что индо европейскіе народы,
присоединившись къ семитической догмѣ, отказались совершенно отъ своей
индивидуальности? Конечно, нѣтъ. Принявъ семитическую религію>
мы глубоко измѣнили ее. Христіанство, въ томъ видѣ, какъ его
понимаетъ большинство, есть дѣйствительно наше произведете.
Первобытное христіанство, сущность котораго. заключалась въ
апокалипсической вѣрѣ въ грядущее царство Божіе, христіан-
ctbOj какъ его представлялъ себѣ св. Іаковъ или Папіасъ,
сильно отличалось отъ нашего христианства, отягощеннаго
метафизикой греческихъ отцовъ и схоластикой среднихъ вѣковъ, низве-
деннаго современнымъ прогрессомъ къ преподаванію морали и.
милосердія. Побѣда христіанства была обезпечена только тогда,
когда оно вполнъ освободилось отъ своей еврейской оболочки,
когда оно снова сдѣлалось тѣмъ, чѣмъ оно было въ воз-
вышенномъ сознаніи своего основателя,—твореніемъ, освобожден-
нымъ отъ оковъ семитическаго духа. Это тѣмъ болѣе вѣрно, что
евреи и мусульмане питаютъ только отвращеніе къ этой религіи,
сестрѣ ихъ собственной религіи, изукрашенной изящной поэзіей,
наряженной въ восхитительныя романтическія легенды. Люди съ
утонченной, чувствительной душой, съ богатымъ воображеніемъ>
какъ авторъ Imitation, какъ мистики среднихъ вѣковъ, какъ свя~
тые вообще, исповѣдывали религію, въ дѣйствительности
созданную семитическимъ геніемъ, но преобразованную сверху до низу
геніемъ современныхъ народовъ, въ особенности народовъкельти-
ческихъ и германскихъ. Эта глубокая сантиментальность, эта нѣж-
ность, которыми была проникнута, напримѣръ, религія
Франциска Ассизскаго или Фра Анжелико, были совершенно чужды
семитическому духу, крайне сухому и черствому.
Что касается будущаго, то я вижу въ немъ все большее и
большее торжество индо-европейскаго генія. Начиная съ шестнад-
цатаго вѣка совершается съ поразительной энергіей слѣдующее
грандіозное явленіе, до того времени неопределившееся, а именно:
окончательная побѣда Европы, исполненіе древняго
семитическаго сказанія:
Пусть Вогъ успокоитъ Іафета,
Пусть онъ обитаетъ въ палаткахъ Сима,
И пусть Ханаанъ (Хамъ?) будетъ его рабомъ х).
До того времени семитизмъ былъ еще господиномъ на своей
территоріи. Мусульмански Востокъ наносилъ пораженія Западу,
имѣлъ лучшія войска, лучшее государственное устройство, по-
сылалъ ему богатства, знанія, цивилизацію. Съ этого момента
роли мѣняются: европейскій геній начинаетъ развиваться съ не-
сравнимымъ величіемъ; исламизмъ, напротивъ, начинаетъ посте-
*) Que Dieu dilate Japhet,
Qu'il habite dans les tentes de Sem,
Et que Chanaan (Cham?) soit son esclave.
УЧАСТИЕ СЕМИТИЧЕСКИХЪ НАРОДОВЪ ВЪ ИСТОРІИ ЦИВИЛИЗАЩИ. 117
пенно разлагаться, и въ наши дни онъ съ трескомъ рушится. Въ
настоящее время необходимымъ условіемъ распространенія
европейской цивилизаціи является разрушеніе семитической культуры,
уничтоженіе теократическаго могущества исламизма, слѣдствіемъ
чего будетъ паденіе самого исламизма, ибо онъ можетъ
существовать только какъ оффиціальная религія, сдѣлавшись-же ре-
лигіей свободной и индивидуальной, онъ погибнетъ. Исламизмъ
не есть только государственная религія, какимъ былъ католи-
цизмъ во Франціи при Людовикѣ ХІУ, какимъ онъ является еще
теперь въ Иснаніи; исламизмъ есть религія, исключающая
государство; образцомъ его въ Европѣ могутъ служить только
нанеся владѣнія. Вѣчная борьба будетъ происходить до тѣхъ поръ,
пока послѣдній сынъ Измаила не падетъ мертвымъ отъ истощенія
или отъ страха не удалится въ глубину пустыни. Исламъ есть
самое полное отрицаніе Европы; исламъ—это символъ фанатизма,
о какомъ Испанія временъ Филиппа II и Италія эпохи Пія У
едва ли имѣли представленіе; исламъ—это отрицаніе науки, по·
давленіе гражданскаго общества; въ немъ выразилась вся
ужасающая односторонность семитическаго духа, сковывающая человѣ-
ческій мозгъ, дѣлающая его невоспріимчивымъ ко всякой
утонченной идеѣ, ко всякому утонченному чувству, къ изысканіямъ
въ области мысли, давая ему взамѣнъ этого одну вѣчную тавта-
логію: „Богъ есть Богъа.
Будущее, милостивые государи, принадлежать,
следовательно, Европѣ и одной только Европѣ. Она побѣдитъ весь міръ
и распространить въ немъ свою религію, религію права, свободы,
уваженія къ человѣку, распространитъ вѣру, что человечество
заключаешь въ себѣ нѣчто божественное. Во всѣхъ отношеніяхъ про-
греесъ для индо-европейскихъ народовъ заключается вътомъ,
чтобы удалиться все болѣе и болѣе отъ семитическаго духа. Наша
религия будетъ все менѣе и менѣе еврейской; она постепенно
вытеснить всѣ политическіе элементы изъ вопросовъ духа; она сдѣлается
религіеіі сердца, внутренней поэзіей всякаго. Въ морали мы бу-
демъ искать тѣ утонченныя настроенія, которыя чужды грубымъ
натурамъ Стараго Союза; мы все болѣе и болѣе будемъ
приближаться къ идеалу христіанства. Въ политике мы прпмиримъ двѣ
вещи, которыя семитическіе народы постоянно игнорировали:
свободу и сильную государственную организацію. Въ поэзіи мы будемъ
искать форму для того стремленія къ безконечному, которое въ
одно и то же время служитъ предметомъ нашихъ восторговъ и
нашихъ мукъ, но постоянно насъ облагораживаешь. Въ фило-
софіи, вмѣсто схоластическаго стремленія къ абсолютному, мы
будемъ видѣть лишь попытку обосновать полную систему
вселенной. Во всемъ мы будемъ искать разнообразія оттѣнковъ вмѣ-
сто догматизма, относительнаго вмѣсто абсолютнаго. Вотъвъчемъ,
по моему мнѣнію, наше будущее, если будущее принадлежитъ
прогрессу. Придемъ ли мы когда нибудь къ болѣе опредѣлен-
ному взгляду на назначеніе человѣка и его отношеніе къ
безконечному? Узнаемъ ли мы когда нибудь болѣе точно законъ про-
исхожденія существъ, природу нашего сознанія, что такое жизнь
и личность? Останется ли міръ на пути позитивной философіи,
118
ИСТОРИЧЕСКІЕ СТАТЬИ.
не возвращаясь къ былому суевѣрію и сумѣетъ-ли онъ въ ней
почерпнуть радости, надежды, душевные порывы, элементы для
размышленія? Наступить-ли когда нибудь такой день, когда
придется спросить себя: стоить ли жить? будетъ ли человѣкъ, вѣру-
ющій въ долгъ, находить себѣ награду въ исполненіидолга?Вер-
нетъ-ли намъ наука, которой мы посвящаемъ нашу жизнь, то,
что мы ей приносимъ въ жертву? Этого я не знаю. Для меня
ясно только одно, что, стараясь найти истину при помощи науч-
наго метода, мы будемъ исполнять нашъ долгъ. Если истина
печальна, мы, по крайней мѣрѣ, будемъ себя утѣшать тѣмъ, что
нашли ее по правиламъ науки; можно будетъ сказать, что мы
заслужили, чтобы она была болѣеутѣшительна; мы сами съумѣемъ
засвидетельствовать себѣ, что съ собою мы были совершенно
искренни.
Говоря по правдѣ, я не могу останавливаться натакихъ мы-
сляхъ. Исторія доказываетъ, что въ человѣческой природѣ есть
стремленіе къ трансцендентному, которое влечетъ его къ высшей
цѣли. Развитіе человѣчества не можетъ быть объяснено
гипотезой, по которой человѣкъ есть существо съ опредѣленнымъ наз-
наченіемъ, добродетель есть утонченный эгоизмъ, религія—одна
химера. Итакъ, господа, будемъ работать. Что-бы ни говорилъ
авторъ Екклезіаста въ минуты упадка духа,—наука не есть
„самое худшее занятіе, которое Богъ далъ сынамъ человѣческимъи:
это самое лучшее занятіе.
Если все суета, то тотъ, кто посвятилъ свою жизнь наукѣ,
не будетъ обмануть болѣе, чѣмъ другіе. Если истина и благо
составляюсь кое-что,—а мы въ этомъ увѣрены,—то выше стоить
тотъ, кто ихъ искалъ и любилъ.
Мы больше не встрѣтимся, милостивые государи! Начиная
съ слѣдующей лекціи, я намѣренъ углубиться въ область
еврейской филологіи, куда большинство изъ васъ за мной не по-
слѣдуетъ. Но пусть выслушаютъ меня тѣ изъ васъ. которые еще
молоды и которымъ я могу сѳбѣ позволить давать совѣты.
Движете, которое вы въ себѣ ощущаете и которое неоднократно во
время этой лекціи столь лестнымъ для меня образомъ
вырывалось наружу, похвально само по себѣ и служить хорошимъ пред-
знаменованіемъ; но не давайте ему выродиться въ
легкомысленное возбужденіе. Приступите къ солидному труду; вѣрьте, что
выше всего стоить культура духа-, благородство сердца,
независимость сужденій. Подготовляйте для нашего отечества по-
колѣнія, способныя ко всему тому, что составляетъ славу и
украшеніе жизни. Остерегайтесь необдуманныхъ увлеченій и
помните, что свободу завоевываютъ только путемъ серьезной жизни,
уваженія къ самому себѣ и другимъ, преданности
общественному дѣлу и тому спеціальному труду, который всякій изъ васъ
взялъ на себя, являясь въ его области только продолжателемъ
или оригинальнымъ работникомъ.
каѳедра ЕВРейскАго языка въ Collège de France. 119
Каѳедра еврейскаго языка в^ъ Collège de France <).
(Объясненіе моимъ коллегамъ).
Π ρ о φ β β е о ρ а м ъ College de france
Парижъ, 15-го іюля 1862 года.
Милостивые Государи!
Ученые сотоварищи!
Надежда, которую я питалъ еще нѣсколько дней тому на-
задъ,—открыть свой курсъ въ этомъ семестрѣ,—не осуществилась.
Мысль, что мое имя можетъ остаться въ исторіи Collège de France
связаннымъ съ инцидентомъ, ограничивающимъ нашу свободу,
вызываетъ во мнѣ глубокое сожалѣніе. Я обязанъ сказать вамъ
въ нѣсколышхъ словахъ, на какую точку зрѣнія я становлюсь,
чтобы позволить себѣ думать, что во всемъ происшедшемъ я не
нарушилъ своихъ обязанностей.
Мнѣ дѣлаютъ четыре упрека. Находятъ прискорбнымъ, что
я упорно домогался каѳедры, на которой я долженъ былъ
столкнуться съ непреодолимыми трудностями. Меня порицали за то,
что я открылъ свой курсъ лекціей общаго характера. Отнеслись
критически къ вопросу, который я выбралъ для своей
вступительной лекціи и къ тому, какъ я его разбиралъ. Не въ моемъ
характерѣ считать себя непогрѣшимымъ. Я уважаю всѣ искрѳн-
нія сужденія; я желаю только, чтобы знали, изъ какихъ принци-
повъ я исходилъ, и чтобы, въ случаѣ если эти принципы будутъ
одобрены, съ меня сняли упрекъ въ поверхностности.
I.
Почему я домогался каѳедры еврейскаго языка вт> Collège de France?
Вы знаете, что каѳедра языковъ еврейскаго, халдейскаго и
сирійскаго сдѣлалась вакантной въ сентябрѣ 1857-го года послѣ
прискорбной кончины Этьена Катрмера. Вполнѣ сознавая,
насколько я стою ниже этого ученаго оріенталиста, чтобы занять
его мѣсто, я все таки счелъ нужнымъ предложить себя въ ка-
чествѣ кандидата на каѳедру, которую онъ занималъ. Я нанесъ
вамъ обычные въ подобномъ случаѣ визиты и освѣдомилъ васъ
о своихъ намѣреніяхъ на случай, если вамъ придется подавать
свой голосъ. Въ настоящемъ случаѣ я только слѣдовалъ намѣре-
нію, уже давно сложившемуся въ моемъ умѣ. Я всегда ставилъ
цѣлью своей научной карьеры по мѣрѣ силъ своихъ
содействовать тому, чтобы поднять науку о древнихъ семитахъ изъ
того упадка, въ которомъ она остается во Франціи, не смотря на
заслуживающая уваженія исключенія, со времени Рихарда Симона.
Я скоро убѣдился, что своимъ упадкомъ критической мысли въ
XVIII вѣкѣ и въ началѣ XIX, въ особенности по отношенію
*) Эта статья взята изъ сборникапроизведеній Э.Ренана: „Questions
contemporaines".
120
ИСТОРИЧЕСКИЕ СТАТЬИ.
къ вопросамъ глубокой древности, Франція обязана той
невнимательности, съ которой у насъ относятся къ этого рода изолѣ-
дованіямъ. Занимая первое мѣсто въ дѣлѣ развитія историчес-
кихъ наукъ до отмѣны Нантскаго эдикта. Франція съ этого
рокового момента передаетъ заботу объ этомъ предметѣ, столь
блистательно ею начатомъ, Голландіи и Германіи. Теперь
приходится загладить свою двухвѣковую отсталость. Знающіе меня
по справедливости засвидѣтельствуютъ, что я не оставляю той
мысли, осуществленіе которой разъ счелъ своимъ долгомъ. Я далъ
самому себѣ слово не принимать другой каѳедры кромѣ той, къ
которой я чувствую специальное призваніе. Впрочемъ, въ продол·
женіе четырехъ лѣтъ вопросъ оставался неразрѣшеннымъ; ми-
нистръ не считалъ нужнымъ немедленно замѣстить каѳедру.
Пользуясь правомъ, которое ему предоставляетъ уставъ Колледжа, онъ
не обращался къ помощи выборовъ, а назначилъ профессора
согласно декрету Наполеона III.
Въ августѣ 1861 года, когда я имѣлъ кратковременный от-
дыхъ въ Либанѣ, я получилъ благопріятное сообщеніе, которое
давало мнѣ право, по возвращеніи во Францію, добиваться мѣста
среди васъ. Я получилъ, какъ мнѣ и нужно было, предложеніе,
вполнѣ соотвѣтствовавшее моимъ желаніямъ. Collège de France—
самое лучшее учрежденіе въ нашей системѣ
преподаванія—служить, по моему мнѣнію, главнымъ противовѣсомъ его
недостатками Принадлежать къ этому великому учрежденіго,
олицетворяющему прогрессъ свободной науки, было всегда цѣлью моихъ
честолюбивыхъ стремленій. Но я немедленно отвѣтилъ, что возьму
только ту каѳедру, для которой я сдѣлалъ предварительные
визиты, какъ кандидату къ профессорамъ и которая осталась
вакантной послѣ смерти Катрмера. Я имѣлъ тогда въ качествѣ
единственной совѣтницы свою возлюбленную сестру, которая
должна была, спустя нѣсколько дней, умереть у меня на рукахъ.
Эта женщина, обладавшая способностью яснаго сужденія,
руководимая побужденіями чисто нравственнаго свойства, говорила
мнѣ, что я не долженъ уступать, каковы бы ни были затрудненія.
Я никогда не питалъ особаго расположенія къ тѣмъ мелкимъ
проявленіямъ хитрости и ловкости, изъ когорыхъ такъ часто
складывается даже очень честная жизнь; всѣ блага этой жизни, мнѣ
кажется, не стоять того, чтобы изъ-за нихъ, хотя-бы
незначительно, уклониться отъ того, что считаешь истиннымъ добромъ.
Одинъ годъ, проведенный въ изученіи древности, и въ размыш-
леніи о тѣхъ великихъ историческихъ проблемахъ, которыя меня
особенно занимаютъ въ данный моментъ, еще болѣе укрѣпилъ
меня въ принятомъ мною рѣшеніи. Потеря моей отважной
подруги болѣе, чѣмъ когда либо, привязала меня къ изученію того,
что мнѣ стоило такъ дорого. По возвращеніи во Францію, я узрѣлъ
въ совѣтѣ моей подруги, которая представлялась мвѣ
окруженной священнымъ ореоломъ смерти, своего рода повелительное
откровеніе.
Господинъ министръ, впрочемъ, понялъ, что назначеніе,
произведенное по общепринятой формѣ, а именно по вашему
выбору, лучше избавить его отъ ответственности. Онъ потребо-
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 121
валъ отъ васъ, чтобы вы, согласно съ обычаями, указали канди-
датовъ. Вы милостиво назначили меня однимъ изъ первыхъ
кандидатовъ. Академія Надписей и Изящной Литературы оказала
мнѣ ту же честь. Получивъ актъ этого двойного выбора, госпо-
динъ министръ соблаговолилъ сдѣлать представленіе о моемъ
назначеніи его величеству императору, который, декрѳтомъ отъ
11 января 1862 года, соблаговолилъ его утвердить.
II.
Характера каэедры езрейсваго языка вчь Collège de France.
Декретъ появился въ Moniteur вмѣстѣ съ рапортомъ, въ
которомъ господинъ министръ выяснялъ характеръ каѳедры, о
замѣщеніи которой шла рѣчь. Редакція рапорта ни въ коемъ
случаѣ не была наилучшей, какой только я могъ бы пожелать;
но пикакихъ измѣненій не было внесено въ программу этой ка-
ѳедры. Въ самомъ дѣлѣ: для всѣхъ очевидно, что если-бы
министръ имѣлъ въ виду какія либо измѣненія, онъ долженъ былъ-
бы ихъ сдѣлать до выборовъ. Я желалъ получить каѳедру Катр-
мера въ томъ видѣ, въ какомъ она была при немъ и на которую
назначенъ былъ я по вашему выбору. Министръ имѣетъ право
измѣнять характеръ каѳедръ въ Collège de France, но въ подоб-
номъ случаѣ онъ не назначаетъ выборовъ, и если въ цѣляхъ
просвѣщенія онъ считаетъ необходимымъ это сдѣлать, то не под·
лежитъ сомнѣнію, что онъ долженъ предварительно
предупредить васъ, что каѳедра, на которую онъ васъ приглашаешь
назначить кандидатовъ, уже не такова, какой она была до этого
времени. Какъ можно указать кандидатовъ на каѳедру, характеръ
которой неизвѣстенъ? Какъ можетъ самъ кандидатъ претендовать
на каѳедру, программа которой не установлена? Кто знаетъ: вы-
ставилъ-ли бы онъ свою кандидатуру при новыхъ условіяхъ, ко-
торыя неожиданно вводятъ въ день назначенія? Итакъ, въ сво-
емъ рапортѣ къ императору министръ оставилъ каѳедру въ
совершенно прежнемъ видѣ. Онъ выразилъ достаточно идей, съ
которыми мы были согласны. Эти мысли, впрочемъ, были до того
просты, что онѣ должны были явиться у всякаго, одареннаго
здравымъ смысломъ. Вотъ онѣ:
Книги, которыя должны служить текстомъ для лекцій по
языкамъ: еврейскому, халдейскому и сирійскому, суть большей
частью священныя книги. Культы израильскій, католически,
протестантскій ищутъ въ этихъ книгахъ догмъ, молитвъ, рели-
гіознаго утѣшенія, обоснованія „Священной Исторіи", пищу для
благочестія. Государство уклонилось бы отъ исполнения своихъ
обязанностей, если бы стремилось помѣшать людямъ предаваться
подобнаго рода благочестивымъ размышленіямъ. Религіозное пре-
подаваніе пользуется па всѣхъ своихъ ступеняхъ самой
неограниченной свободой. На факультетахъ протестантской и
католической теологіи, въ раввинскихъ семинаріяхъ, профессора,
выбранные или назначенные свѣдупщми и авторитетными духовными
лицами, преподаютъ еврейскій языкъ, защищаютъ традиціонныя
122
ИСТОРИЧЕСКИ! СТАТЬИ.
толкованія и ищутъ въ священныхъ книгахъ основъ вѣрованій,
почерпаемыхъ каждымъ исповѣданіемъ.
Очевидно, что подобная постановка преподаванія не можетъ
имѣть мѣста въ Collège de France. Если обратиться къ справед-
ливымъ и возвышеннымъ намѣреніямъ короля Франциска 1-го, съ
момента основанія этого прекраснаго учреждения, то можно найти,
что по мысли основателя оно должно быть прежде всего учрежде-
ніемъ свѣтскимъ и независимымъ. Вопросъ шелъ о томъ, чтобы
создать внѣ Сорбонны, связанной своими традиціями,
свободную почву, гдѣ, подъ покровительствомъ главы государства,
естественнаго союзника всего благороднаго и великаго, могли-бы
развиваться тѣ отрасли науки, на которыя въ XVI вѣкѣ смо-
трѣли, какъ на дерзкія нововведенія. Въ Collège de France
никогда не было каѳедры теологіи. Если-же здѣсь всегда
преподавался еврейскій языкъ, то это потому, что старые тексты,
написанные на этомъ языкѣ, будучи священными книгами для теоло-
говъ, служатъ въ то же время предметомъ важныхъ изысканій
для ученаго. Это Библія и въ то же время еврейская
литература. Съ первой точки зрѣнія онѣ не имѣютъ отношенія
къ свѣтскому преподаванію; со второй, онѣ составляюсь
существенную часть его. Въ наше время, болѣе чѣмъ когда либо, пре-
подаваніе подобнаго предмета нуждается въ поддержкѣ и
расширении, въ виду великаго движенія сравнительнаго способа
изученія, обновившаго древнюю исторію. При приложеніи этого
метода къ изученію семитическаго міра нельзя никакъ обойтись
безъ курса еврейскаго языка, подобно тому, какъ при сравни-
тельномъ изученіи индо - европейскихъ языковъ нельзя обойтись
безъ курса санскритскаго языка. Сравнительная филологія, исто-
рія, археологія, этнографія страдали· бы неполнотой, если бы
самые цѣнные факты, извѣствые намъ относительно глубокой
древности, остались для вихъ недоступвыми.
Такимъ образомъ миссія профессора „языковъ еврейскаго,
халдейскаго и сирійскаго" въ Collège de France носитъ вполвѣ
опредѣленный характеръ. Онъ уклонился бы отъ исполненія сво-
ихъ обязанностей, если-бы вдался въ догматическіе споры,
которые относятся къ другой области преподаванія, если бы онъ по-
лемизировалъ въ пользу или противъ вѣрованій, извлеченныхъ
изъ тѣхъ текстовъ, которые онъ обязанъ объяснять. Онъ будетъ
поступать сообразно съ своей программой, если будетъ разсматри-
вать эти тексты съ точки зрѣнія исторической, литературной,
филологической. Его задача сводится не къ тому, чтобы
защищать или разбивать то или другое вѣрованіе: она заключается
въ томъ, чтобы работать во имя прогресса одной изъ болѣе
важныхъ частей сравнительной науки,—науки о языкахъ и литерату-
рахъ. Безъ сомнѣнія, къ его обязанностямъ прибавится еще кое-
что; разбирая, какъ историкъ и ученый, религіозныя произведе-
ьія, онъ будетъ всегда проникнутъ серьезностью и уваженіемъ,
какъ это подобаетъ, когда касаются источниковъ вѣры многихъ
людей. Но разъ это условіе выполнено, для его правъ нѣтъ
границы. Если профессоръ обязанъ прежде всего не выходить за
предѣлы своей программы, то онъ не можетъ быть подвергнутъ
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 123
ограниченіемъ въ предѣлахъ ея безъ того, чтобы не измѣнить
первой изъ своихъ обязанностей, абсолютной искренности.
Такимъ образомъ каѳедра „языковъ еврейскаго, халдейскаго
и сирійскаго" въ Collège de France—каѳедра чисто свѣтская, ка-
ѳедра научная, а не теологическая,—филологическая и
историческая, а не догматическая. Въ данномъ случаѣ вопросъ идетъ
не о томъ, чтобы защищать или разбивать объясненія Библіи,
данныя разными культами, но разбирать безъ всякаго
догматизма то, что независимая наука знаетъ неиболѣе достовѣрнаго
относительно этихъ текстовъ, во всякомъ случаѣ, столь древнихъ
и столь любопытныхъ. Самое разнообразіе теологическихъ тол-
кованій могло бы служить профессору указаніемъ на то, чтобы
не выходить за предѣлы указанной программы, ибо нѣтъ ни
одного важнаго мѣста, на которомъ сходились-бы еврейскіе,
католическіе и протестантскіе толкователи. Желаніе
удовлетворить сразу этимъ противоположнымъ требованіямъ
неосуществимо. Однако, еврей, католикъ, протестантъ имѣетъ
одинаковое право требовать, чтобы въ нейтральномъ учреждении ихъ
вѣрованія не были систематически приносимы въ жертву
другому религіозному вѣрованію. Остается такимъ образомъ одинъ
только выходъ, а именно: стремиться удовлетворить одному только
знанію, не задаваясь цѣлью придти въ согласіе съ теологами и
въ то же время не вступая съ ними по поводу своего несогласія
въ открытую полемику; указывать на достовѣрность того, что
достоверно, и на сомнительность того, что сомнительно, и
предоставить теологамъ различныхъ культовъ заботу о защитѣ дава-
емыхъ ими объясневій, когда они считаютъ послѣднія
скомпрометированными научными выводами. Эта каѳедра не имѣетъ
своей цѣлью ни полемики, ни апологетики; это—каѳедра филологіи,
подразумѣвая подъ этимъ словомъ всѣ процессы развитія,
которые относятся къ исторіи въ самомъ возвышенномъ ея смыслѣ.
И пусть не говорятъ, что теологія въ свою очередь должна
была-бы имѣть каѳедру для того, чтобы защищать свои тради-
ціонныя объясненія. Имѣютъ-ли въ виду еврейскую теологію,
протестантскую или католическую? Если рѣчь идетъ о послѣдней,
она должна чувствовать себя удовлетворенной. Въ двухъ шагахъ
отъ Collège de France, въ Сорбоннѣ, при тѣхъ-же условіяхъ
гласности, какъ и въ Collège de France, католики, желающіе изучать
еврейскій языкъ и не слышать при этомъ ничего, что противо-
рѣчитъ ихъ вѣрѣ, имѣютъ курсъ аббата Барже и въ особенности
курсъ „Священпаго Писанія", спеціально посвященный изложе-
нію и защитѣ католической экзегетики. Такимъ образомъ, если
кто въ данцомъ случаѣ можетъ быть въ претензіи, такъ это евреи
и протестанты, которые видягъ, что государство поддерживаетъ
каѳедру экзегетики ихъ противниковъ, не давая имъ той· же при-
виллегіи. Равенство культовъ будетъ только тогда совергаеннымъ,
когда факультетъ теологіи будетъ смѣшанный и будетъ имѣть от-
дѣльныя каѳедры еврейской и протестантской экзегетики. Что
касается Collège de France, то ни одинъ культъ въ частности не имѣетъ
права претендовать въ пемъ на каѳедру, такъ какъ это учрежденіе,
какъ и самъ Законъ, не дѣлаетъ различія между культами.
124
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
Значитъ-ли это, что профессоръ долженъ сдерживать себя
на каѳедрѣ, на которой приходится касаться религіозныхъ вопро-
совъ? Это рѣшительно невозможно, во первыхъ, потому, что
всякое преподаваніе, каково бы оно ни было, было бы унижено, если-
бы ему пришлось считаться съ подобнымъ запрещеніемъ, во-вто-
рыхъ, вслѣдствіе обстоятельства, вытекающаго изъ самаго
характера этой каѳедры. Въ еврейской литературѣ нѣтъ ни одного
произведенія, котораго нельзя было-бы разсматривать, какъ ре-
лигіозно^. Религія—это существенная часть исторіи еврейскаго
народа. На равномъ основаніи слѣдовало-бы, говоря о грекахъ,
запретить себѣ касаться вопроса объ искусствѣ и литературѣ.
Профессоръ еврейскаго языка, однимъ словомъ, всегда будетъ
говорить о религіи; но онъ никогда не будетъ говорить о ней
въ догматическомъ тонѣ. Ояъ не будетъ высказывать мнѣній объ
истинности догмъ. Онъ не-будетъ доискиваться того, справедливо,
или несправедливо выводятъ изъ такого-то мѣста такую-то догму,
принимаемую какъ откровеніе; онъ будетъ искать ясно и просто, что
означаетъ это мѣсто. Онъ не посвятить цѣлаго ряда лекцій оспари
ванію или защитѣ такъ называемыхъ мессіаническихъ пророчествъ;
онъ не будетъ считать себя обязаннымъ соглашаться съ извѣстяы-
ми толкованіями, если онъ ихъ не находитъ основательными. Ояъ
будетъ неправъ, если посвятитъ свой курсъ опроверженію
божественна™ происхожденія извѣстныхъ фактовъ; но онъ не вый-
детъ за предѣлы своихъ правъ, если будетъ говорить объ этихъ
фактахъ такъ, какъ будто онъ не считаетъ ихъ божественными.
Его никогда нельзя будетъ уличить въ томъ, что онъ разсужда-
етъ о догмахъ. Никогда догма не заставитъ его уклониться отъ
того объясненія, которое онъ считаетъ истиннымъ. Его положеніе,
однимъ словомъ, очень сходно съ положеніемъ профессора сан-
скритскаго языка. Когда Бюрнуфъ объяснялъ кодексъ Ману или
буддійскія произведенія, онъ не задавался вопросомъ, былъ-ли
комментаторъ Куллука-Батта хорошимъ канонистомъ. Онъ не
вступалъ въ пренія за или противъ буддійскихъ догмъ. Если-бы
Бюрнуфъ прочиталъ лекцію, чтобы доказать, что Сакья-Муни,
не смотря на увѣренія буддистовъ никогда не достигъ до состо·
янія Буддисатвы, то всякій имѣлъ-бы право выразить свое недо-
умѣніе. Но если-бы онъ, говоря вообще о Сакья - Муни съ ува-
женіемъ, выражался-бы такимъ образомъ, что было бы видно,
что онъ не приписываетъ ему тѣхъ трансцендентяыхъ аттрибуговъ,
которыми надѣляютъ Сакью-Муни его ученики, никто-бы не сталъ
упрекать его. за это. Какой нибудь буддистъ, которому попался-
бы его курсъ, былъ бы пораженъ подобной ересью; вотъ и все.
Профессору не было бы надобности опровергать буддистовъ; съ
другой стороны, на немъ не лежитъ обязанности
удовлетворять ихъ.
И въ другихъ отношеніяхъ неудобно, чтобы въ Collège de
France была каѳедра, посвященная защитѣ или опровержению
различныхъ культовъ. Подобныя пренія должны быть
допущены, но имъ не мѣсто въ государственномъ учрежденіи.
Профессоръ государственнаго учебнаго заведенія не знаетъ о
существовали теологовъ. Онъ не дѣлаетъ усилій ни для того, чтобы
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 125
избѣгать ихъ, ни для того, чтобы сталкиваться съ ними. Его
положеніе въ религіозныхъ вопросахъ совершенно нейтрально,
какъ и положеніе самого государства. Относиться съ уваженіемъ
къ дебатируемому вопросу не значитъ стремиться удовлетворить
всѣхъ (этого возможно было бы достичь только цѣной уступки со
стороны научности); это не значитъ также обходить молчаніѳмъ
мѣста, способный оскорбить чье либо мнѣніе (что повело бы къ
болыпимъ сокращеніямъ); уваженіе къ дебатируемому вопросу
заключается въ благопристойности тона, въ извѣствой формѣ,
серьезной и проникнутой сочувствіемъ, какъ это подобаетъ рели-
гіозной исторіи, и въ искренности, въ этомъ высшемъ правилѣ,
требуемомъ истиной.
Такое поприще открывается для профессора еврейскаго
языка въ Collège de France. Намъ остается заняться вопросомъ
о томъ, какова должна быть форма его преподаванія. Здѣсь мы
имѣемъ твердо установленную традицію. Начиная съ шестнад-
цатаго вѣка, эта каѳедра была спеціальной каѳедрой. Путемъ
обычая и на основаніи разума въ нашей высшей школѣ
установились двухъ родовъ курсы: одни, имѣющіе цѣлью знакомить съ
научными методами и вслѣдствіе этого предназначенные для
ограниченнаго числа лицъ; другіе, излагающіе общія научныя
положенія, способныя заинтересовать многочисленную аудиторію.
Этотъ блестящій родъ преподаванія, созданный въ первой поло-
винѣ нашего вѣка выдающимися людьми, служитъ къ славѣ
французскаго ума. Его слѣдуетъ поддерживать, если можно
найти талантливыхъ-людей, необходимыхъ для этого. Но не слѣ-
дуетъ, чтобы этотъ родъ преподаванія, который въ силу вещей
всегда будетъ нѣсколько поверхностнымъ, послужилъ къ упадку
спеціальнаго знанія, безъ котораго интеллектуальная культура
вырождается въ общія мѣста и банальности. Мѣсто подобнаго рода
преподаванію на факультетахъ, но не въ Collège de France.
Сущность этого великаго учебнаго заведенія заключется въ томъ,
чтобы его преподаваніе было до мелочности аналитическими
Передавать уже готовыя знанія, поучать большую широкую
публику, вызывать ея восторгъ,—вотъ цѣль факультетовъ;
формировать ученыхъ—вотъ цѣль Collège de France. Будучи незави-
симъ отъ университета, не стремясь къ преподаванію всѣхъ
отраслей знанія, нашъ колледжъ является какъ бы частью
института, занятой единственно теоретическимъ прогрессомъ науки,
обыкновенно безъ прямой связи съ публикой. Въ этомъ отноше-
ніи я всегда оставался при однихъ и тѣхъ же взглядахъх).
„При выполненіи взятой на меня задачи,—говорилъ я на своей
первой лекціи:—я, съ вашего разрѣшенія, углублюсь въ
мельчайшая детали, буду по обыкновенію придерживаться строжайшей
точности. Наука достигаетъ своей священной цѣли—открытія
истины—только тогда, когда она строго спеціальна. Не всѣмъ
суждено быть химиками, физиками, филологами, не всѣмъ дана
*) См. мою статью (Journal des Débats, 5 іюня 1856 г.) о Рамусѣ, въ
которой я изложилъ свои взгляды на сущность Collège de France и
природу его преподаванія.
126
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
возможность замкнуться въ лабораторіяхъ, предаваться въ про-
долженіе многихъ лѣтъ опытамъ и исчисленіямъ. Однако, всѣ
пользуются великими философскими результатами химіи, физики,
филологіи. Изложить эти результаты въ общедоступной формѣ
безъ указанія на тѣ предварительныя работы, которыя послужили
къ ихъ открытію,—дѣло полезное, отъ котораго наука не должна
отказываться. Но не таково пазначеніе College de France. Здѣсь
должгіы быть показаны всѣ предварительныя научныя работы,
самыя спеціальныя и самыя кропотливыя. Подробныя
доказательства, терпѣливые анализы, не исключающіе, правда, и общаго
развитія, или не идущія въ разрѣзъ съ предметомъ отступленія,—
такова программа проходимыхъ здѣсь курсовъ. Здѣсь для
публики открыта сама лабораторія филологіи, чтобы придти на
помощь тѣмъ, у кого имѣются спеціальныя призванія, и чтобы всѣ
могли составить себѣ понятіе о тѣхъ средствахъ, которыя примѣ-
няются для открытія истины" 1).
„Начиная съ Ватабля и Мерсье, писалъ я на слѣдующій
день, вплоть до Катрмера, каѳедра, къ замѣщенію которой я
имѣлъ честь быть представленнымъ, а потомъ и выбраннымъ,
носила характеръ техническій и спеціальный. Не связывая ни-
коимъ образомъ ни своей свободы, ни свободы своихъ преемни-
ковъ, я полагаю, что оказалъ бы плохую услугу наукѣ, если бы,
по обыкновенію, отступилъ отъ этой заслуживающей уваженія
традиціи. Чѣмъ сдѣлалась бы серьезная наука, если бы Collège
de Prance не представлялъ для нея неприкосновеннаго святилища?
Во что превратится высокая культура человѣческаго духа, если
изложеніе общихъ принциповъ, допустимое только въ присут-
ствіи многочисленной публики, вытѣснитъ преподаваніе въ болѣе
строгой формѣ изъ учебнаго заведенія, главное назначеніе
котораго продолжать великіе научные труды? Я чувствовалъ бы на
себѣ всю тягость вины, если бы въ будущемъ могли сказать, что
я содѣйствовалъ такой перемѣнѣ. Прогрессъ науки будетъ за-
держанъ, если мы снова не станемъ углубляться въ вещи, если
всякій, слѣпо придерживающейся во всѣхъ отношеніяхъ опредѣ-
ленныхъ партійныхъ взглядовъ, будетъ увѣренъ, что исполняетъ
обязанности своей жизни, если поверхностность, исключительныя
мнѣнія, рѣзкіе и рѣшительные пріемы затемнятъ проблемы вмѣ-
сто того, чтобы ихъ разрѣшать. О, если бы представители
современная духа лучше поняли святость мысли! Великія и уважае-
мыя тѣни Рейхлиновъ, Генри Этьеновъ, Казобоновъ, Декартовъ, воз-
станьте, чтобы научить насъ, какъ вы цѣнили истину, при
помощи какихъ трудовъ вы умѣли ее постигать. Воззрѣнія, у свое ι г-
ныя двадцатью лицами въ семнадцатомъ вѣкѣ, перевернули
вверхъ дномъ взгляды цивилизованныхъ націй на вселенную.
Незамѣтные труды нѣсколькихъ скромныхъ ученыхъ семнадца-
таго вѣка положили основаніе исторической критикѣ и
подготовили полную революцію въ воззрѣніяхъ на прошлое человѣчества".
Конечно, этимъ я не хочу сказать, что намъ запрещено
заниматься общими вопросами. Этимъ я хочу сказать только то,
1) Leçon d'o и ν е г t u г e, стр. 8—9.
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 127
что они должны быть разрѣшаемы при помощи непосредствен -
наго изученія фактовъ, что пріемы преподаванія должны быть
чисто филологическіе. Въ данномъ случаѣ я люблю еще ставить
себѣ въ качествѣ образца Бюрнуфа: „Изученію языка, говорилъ
онъ въ первой своей лекціи *), посвятимъ мы вмѣстѣ свою энер-
гію и свое прилежаніе... Возьмемъ на себя, однако, смѣлость
сказать: если этотъ курсъ и долженъ быть посвященъ филологіи,
мы поэтому не изгонимъ изъ него изученія фактовъ и идей... Мы
собираемся господа общими силами разобрать, разъяснить нѣчто
большее, чѣмъ исторію Индіи; мы собираемся разобрать страницу
о происхожденіи міра, страницу изъ первобытной исторіи чело-
вѣческаго духа... Нѣтъ истинной филологіи безъ философіи и
исторіи". Я не стремлюсь къ большему и потому закончилъ свою
первую лекцію заявленіемъ, что наши будущая бесѣды будутъ
посвящены еврейской филологіи въ наиболѣе строгомъ смыслѣ этого
слова 2). Впрочемъ, моя программа, дважды напечатанная въ
оффиціальныхъ объявленіяхъ, служитъ достаточной порукой въ
этомъ.
Я. совсѣмъ не думаю ограничивать наши права! Свобода—
вотъ законъ нашего учрежденія. Нѣтъ правила, которое
указывало бы, какого направленія долженъ придерживаться профес-
соръ Collège de France при чтеніи своего курса и каково должно
быть число его слушателей. Ничто не мѣшаетъ профессору
Collège de France прочесть съ каѳедры, даже наиболѣе специальной,
рядъ лекцій самаго общаго содержанія, если снъ это считаетъ
полезнымъ для прогресса науки. Еслибы Бюрнуфу вздумалось
прочесть курсъ исторіи индусской литературы, никому, конечно,
не пришло бы въ голову запретить ему это. Но онъ былъ правъ,
считая это неумѣстнымъ. Подобнаго рода преподаваніе,
исключающее по своему характеру анализъ деталей, должно быть у
насъ рѣдкимъ явленіемъ. Я не думаю, чтобы лекціи подобнаго
рода дали очень полезные результаты при современномъ состоя-
ніи науки о еврѳйскомъ языкѣ во Франціи: намъ нужна прежде
всего чистая филологія, намъ нужны точныя пзысканія,
направленный на определенный кругъ фактовъ, А погомъ, если
позволить время, можно часть этихъ изслѣдованій и шожить въ общихъ
чертахъ въ формѣ исторіи литературы, какъ это принято при
преподаваніи классическихъ литературъ.
III.
Почему я придала вступительной лекціи общій характера.
Вотъ программа каѳедры, къ которой я стремился и
которой, наконецъ, достигъ; эта программа была точно опредѣлена
законами Collège de France и самымъ названіемъ каѳедры еще
тогда, когда и не думали довѣрить мнѣ ее; эту же программу
хотѣлъ опредѣлить, не измѣняя, министръ въ своемъ докладѣ
1) Revue des Deux Mondes, 2-я серія. т. 1-ый, стр. 237—238.
2) Leçon d'ouverture, стр. 30.
128
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
отъ 11-го января. Погрѣшилъ ли я противъ нея? Относительно
этого вопроса я хочу представить теперь мои соображенія.
Согласно общему обычаю, первая лекція даже на самыхъ
спеціальныхъ каѳедрахъ не походить на послѣдующія.
Вступительная лекція привлекаешь многихъ слушателей, которые не на-
мѣрены слѣдить за цѣлымъ рядомъ спеціальныхъ лекцій. Обык-
новеніе начинать всякое интеллектуальное предпріятіе соображе·
ніямп общаго характера настолько естественно, что всякій
нарушивши! его прослыветъ за чудака, въ особенности если публикѣ
извѣстны его сочиненія. Послѣдней вступительной лекціей
такого рода была, кажется, лекція Руже. Въ Moniteur г) можно
прочитать произнесенную тімъ по этому поводу „рѣчь", въ которой
онъ коснулся общпхъ результатовъ египтологіи. Въ Revue des
Deux Mondes 2) напечатана замѣчательная вступительная лекція
Евгенія Бюрнуфа. Это не обязательство, а обычай, и я всегда
былъ намѣренъ сообразоваться съ нимъ. Въ случаѣ отказа отъ
этого съ моей стороны, мой поступокъ могъ бы получить
нежелательную для меня окраску.
Всѣмъ извѣстно, что въ первыя недѣли послѣ моего назна-
ченія многіе выражали желаніе воспрепятствовать моему курсу.
Ими руководили противоположныя побужденія. Одни—обладав
шіе тѣмъ непріятнымъ духомъ, который дѣлаетъ невозможной
свободу во Франціи, духомъ нетерпимости и исключительности,
благодаря которому довольствуются своей свободой, только
подавляя свободу другихъ,—не могли перенести, чтобы объясненіе
священныхъ, по ихъ мнѣнію, книгъ было доиѣрено профессору,
не раздѣлявшему ихъ сверхъестественныхъ вѣрованій. Другіе
были совершенно недовольны моимъ характеромъ и порицали
меня за то, что я вступилъ въ сношенія съ правительствомъ, ко-
тораго я не одобряю за всѣ его принципы, за всѣ стремленія, за
всѣ поступки; они воображали, что я получилъ эту каѳедру, по-
жертвовавъ своими идеями. Конечно, я придаю слишкомъ мало
значенія какому-нибудь скоропреходящему слуху и слишкомъ
часто выражалъ свое презрѣніе къ подобнымъ вещамъ, чтобы
такого рода недоразумѣнія могли заставить меня измѣнить въ
какомъ- нибудь отношеніи путь, который я себѣ начерталъ. Я не
вѣрю въ силу клеветы и никогда не отвѣчаю на нее, потому что
я убѣжденъ, что для людей серьезныхъ (съ мнѣніемъ которыхъ
я только и считаюсь) правота честнаго человѣка всегда выплы-
ветъ наружу. Если бы не существовало обычая произносить
вступительную рѣчь, я бы его не выдумалъ. Но разъ онъ существуешь,
уклониться отъ него-—значило бы отступить передъ угрозой дать
оружіе въ руки тѣмъ, которые утверждали, что я не осмѣлюсь
признать свои принципы публично; это значило бы уступить подъ
вліяніемъ внѣпшяго гнета, ибо понятно, что, если бы мнѣ пришлось
открыть свой курсъ при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ,
я произнесъ бы вступительную рѣчь. Вѣрный своему принципу
*) 2-го мая 1860 года.
3) 1-го февраля 1833 года.
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 129
не поступать вызывающе, но въ то же время не отступать передъ
вызовомъ, я рѣшилъ прочитать вступительную лекцію, отвѣчаю-
щую общему обычаю, написать ее, чтобы подчеркнуть, что я ни
за что не берусь, не обдумавъ предварительно, и, наконѳцъ,
составить ее такъ, какъ будто передо мною аудиторія изъ сорока
человѣкъ, уже приступившихъ къ предмету моихъ лекцій и
относящихся къ нему съ интересомъ.
Не менѣе заботливо я отнесся къ тому, чтобы поступить
сообразно съ обычаями въ отношеніи гласности и въ выборѣ
помѣщенія. Редакторы „Journal des Débats" имѣютъ обыкновеніѳ
возвѣщать въ своемъ органѣ особой замѣткой объ открытіи сво-
ихъ курсовъ. Я поступилъ точно такъ, какъ другіе. Въ началѣ я
былънамѣренъ водвориться въ аудиторіи Катрмера, которая можетъ
вмѣстить около тридцати слушателей и которая казалась вполнѣ
подходящей, чтобы вмѣстить всѣхъ парижанъ, желающихъ
серьезно заниматься еврейскимъ языкомъ. Но когда мнѣ было
указано, что ко мнѣ можетъ явиться значительное количество людей,
когда я убѣдился, что послѣднія вступительный лекціи, въ
особенности лекція Руже, были произнесены въболѣе помѣститель-
ныхъ залахъ, чѣмъ тѣ, которыя служатъ для обыкновенныхъ
лекцій профессора, я рѣшилъ занять наибольшую изъ тѣхъ залъ,
которыя окажутся свободными въ часъ, назначенный для чтенія.
моего курса. Я обошелся безъ всякихъ воззваній; я предоставилъ
аудиторіи сформироваться, какъ придется; мнѣ не пришлось
принять ни одной изъ тѣхъ мѣръ, которыя принимаѳтъ начальство.
Случилось то, что можно было предвидѣть. Самое лучшее
средство разсѣять недоразумѣнія это—быть искреннимъ.
Заговоры и коварные замыслы почти всегда опираются на недоразу-
мѣнія. Но искренность и прямота всегда устраняютъ ихъ. Едва
только я произнесъ передъ неизвѣстной аудиторіей двѣ или три
фразы опредѣленнаго характера, выразившія въ точности то,
что я ими хотѣлъ сказать, какъ исчезла всякая партийность.
Была оппозиція, но представленная слабымъ меньшинствомъ.
Я благодарю французскую молодежь за содѣйствіе, которое она
мнѣ оказала въ тотъ день. Тактъ и чуткость моей аудиторіи
поразили меня. Съ проницательностью, часто недостающей у зав-
зятыхъ либераловъ, уразумѣли мои молодые слушатели, что узкій
π нетерпимый догматизмъ—величайшій врагъ свободы.
Благодаря ихъ разумному содѣйствію, было доказано, что фанатизмъ
никогда не возьметъ во Франціи верхъ надъ научнымъ духомъ,
что враги свободныхъ разсужденій никогда не вовлекутъ публику
въ нетерпимость. Въ ѳтомъ смыслѣ тотъ день оказался благопріят-
нымъ для свободы, и я горжусь, что послужилъ причиной этого.
Былъ-ли этотъ день неблагопріятенъ для нашего Коллежа?
Является-ли идеаломъ, къ которому мы стремимся, абсолютное
спокойствіе, исключающее всѣ препирательства, сѣющія рознь
между людьми? Я не думаю этого. Конечно, намъ должны быть
чужды легкомысленные пріемы въ родѣ слѣдующаго: профессоръ
мирится съ поверхностностью своей аудиторіи и стремится снискать
ея расположеніе качествами двусмысленнаго свойства. Еще менѣе
мы должны считаться съ страстями публики и угождать ей, чтобы
130
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
заслужить ея апплодисменты. Наша миссія далека отъ блеска и
шума; но еще менѣе общаго у нея съ безмятежнымъ спокой-*
ствіемъ посредственности. Наша обязанность всегда оставаться
холодными, и не отъ насъ зависитъ, что публика насъ забываетъ.
Шестнадцатый вѣкъ,—наша героическая эпоха,—былъ свидѣтелемъ
того, какъ, подъ вліяніемъ страстей, разгорѣвшихся благодаря
нашимъ лекціямъ, совершались убійства. Можноли вычеркнуть
изъ нашихъ лѣтописей имена Рамуса, Дениса Ламбена, Мерсье,
потому, что память о нихъ ассоциирована у насъ съ смертью,
изгнаніемъ и преслѣдованіями? Единственная эпоха, неблагопріят-
ная для славы нашего учрежденія, это вторая половина сем-
надцатаго вѣка и начало восемнадцатаго, когда никто не гово-
рилъ о немъ. Въ эту именно эпоху, благодаря паденію научнаго
духа во Франціи, наши каѳедры получили значеніе хорошо онла-
чиваемыхъ синекуръ, которыя министры раздавали своимъ вра-
чамъ или наставникамъ своихъ дѣтей. Боже насъ сохрани
покупать миръ подобной цѣной! Оставимъ въ покоѣ публику, не
будемъ льстить ея предразсудкамъ, не будемъ убивать въ ней тотъ
законный интересъ, который она питаетъ къ нашей наукѣ. Мы
соприкасаемся съ тѣмъ, что есть наиболѣе глубокаго въ человѣ-
чѳской душѣ,—съ интересами, которые одни только заслуживаютъ,
глубокаго вниманія. Какъ бы серьезно мы ни относились къ
своимъ обязанностямъ, глубина и сила при ихъ исполненіи
являются условіями того, чтобы къ намъ отнеслись внимательно,
чтобы мы привлекли публику на свою сторону или настроили ее
противъ себя.
Вотъ основанія, вслѣдствіе которыхъ я не послѣдовалъ со-
вѣтамъ лицъ,—между прочимъ, очень благоразумныхъ,—которыя
желали, чтобы я, съ первой же лекціи, занялъ маленькую
залу и приступилъ сразу къ изложенію спеціальныхъ
подробностей. Мнѣ еще остается разсмотрѣть два пункта: долженъ' ли
былъ я выбрать для своей вступительной лекціи иную тему, чѣмъ
ту, которую я избралъ? Долженъ ли былъ я разобрать
избранную мною тему иначе, чѣмъ я это сдѣлалъ?
IV.
Почему я долэкенъ былъ въ своей первой лекціи говорить о
происхождении христіанства.
Предметъ вступительной лекціи курса языка является
отчасти совершенно опредѣленнымъ. Выборъ профессора ограни-
чѳнъ только слѣдующими двумя темами: онъ или посвящаетъ
первую лекціи памяти профессора, замѣстителемъ котораго
является, или иэлагаетъ состояніе науки, преподаваніе которой
онъ долженъ продолжать, общія черты литературы, которую онъ
обязанъ разъяснять, историческую роль народовъ, архивы
которыхъ ему, такъ сказать, довѣрены. Отъ первой изъ этихъ темъ
я долженъ былъ отказаться, такъ какъ похвальное слово Катрмеру
было уже произнесено въ Collège de France ученымъ, которому
мшшстръ поручилъ чтеніе курса въ 1857 году. Въ силу обсто-
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 131
ятелъствъ я такимъ образомъ долженъ быль говорить о главныхъ
чертахъ науки о семитахъ. Надѣюсь, никто не станетъ отрицать,
что я сдѣлалъ это съ серьезностью, соотвѣтствующей предмету.
Меня упрекали только въ томъ, что я слишкомъ расширилъ
планъ своей рѣчи, коснувшись вопроса о происхожденіи хри-
стіанства, и въ томъ, что говоря объ этомъ предметѣ, я употре-
билъ одно выраженіе, содержавшее отрицаніе одной изъ основ-
ныхъ догмъ всѣхъ христіанскихъ культовъ.
Не въ моихъ привычкахъ суживать темы. Излагать исторію
общаго развитія семитическаго духа и при этомъ не сказать ни
слова о христіанствѣ—не значило ли бы это, въ самомъ дѣлѣ,
лишить свою рѣчь того, что въ сущности является ея душой? Это
значило бы тоже самое, что разрѣшить ботанику говорить о кор-
нѣ и запретить изслѣдованіе цвѣтка и плода. Тудаизмъ зани-
маетъ такое важное мѣсто во всемірной исторіи только благодаря
христіанству. Нельзя объяснить исламизма, не касаясь двухъ
религий, которыя ему предшествовали. Христианство есть такимъ
образомъ узловой пунктъ историческаго жребія семитическихъ наро-
довъ. Христіанство имѣетъ своего Основателя. Не произносить
славнаго имени его основателя значить замкнуться въ банальныл
фразы, которыя даютъ возможность облечь историческихъ
деятелей только въ абстракціи; это, безъ сомнѣнія, самое странное зло-
употребленіе уваженіемъ, если не иронія. Я не придаю значенія
неяснымъ и ложнымъ формуламъ, которыя въ книгѣ Штраусса
привели къ такимъ страннымъ ошибкамъ. Послѣднимъ результа-
томъ моихъ размышленій было пониманіе высокой личности Іису-
■са. Основаніе христіанства есть дѣло Его рукъ. Мы—христіане
потому, что Онъ того хотѣлъ, потому что Онъ стоялъ неизмѣримо
выше всего того, что Его окружало. Когда же, наконецъ, поймутъ,
что молчаніе въ подобныхъ вопросахъ почти равносильно презрѣ-
нію; что абстрактный фразы, въ которыя облекаютъ эти великія дѣя-
нія, являющіяся дѣломъ ума и воли отдѣльныхъ индивидуумоовъ,
содержать величайшую несправедливость; что для истинной
славы великихъ основателей нужно, чтобы говорили о нихъ, не стоя
подъ угрозой ложнаго закона „объ оскорбленіи величества·„
Такимъ образомъ я долженъ былъ назвать имя Іисуса.
Долженъ ли я былъ при этомъ непремѣнно употреблять теологиче-
■скія формулы, содержащія указаніе на Его божественное проис-
хожденіе? Я не думаю этого. Не упомянуть о какой нибудь дог-
мѣ—не значитъ опровергать ее; какъ бы для смягченія своей
вины, я вставилъ предложеніе, гдѣ я въ благоговѣйныхъ выраже-
ніяхъ признаю, что, если гдѣ нибудь элементъ божественнаго
особенно ярко выступаетъ, такъ это въ дѣяніяхъ Іисуса. Оборотъ
той фразы, которую мнѣ ставятъ въ вину, самый обычный для
христіанскихъ наиболѣе ортодоксальныхъ ученыхъ. Приведу
только два примѣра, подлинность которыхъ никто не станетъ
отрицать. Первый касается св. Петра: „Израильтяне! выслушайте слѣ-
дующее: Іисусъ изъ Назарета, человѣкъ, уполномоченный Богомъ,
вблизи васъ..." г) Второй примѣръ беру у Боссюэ: „Человѣкъ уди-
*) Дѣянія апостол ов ъ, II, 22. Сравн. Еванг. отъ Луки, XXIV, 19,
отъ Матвея, IX, 8.
132
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
вительной кротости, единственно выбранный Богомъ...ц 1) Нако-
нецъ, не задаваясь вопросомъ о томъ, соотвѣтствуетъ ли фразат
въ употребленіи которой меня упрекаютъ, чувствамъ величай-
шихъ христіанъ вплоть до четвертаго вѣка, позволю себѣ
сказать, что существующая нынѣ среди христіянъ фракціи сочли бы
себя вполнѣ удовлетворенными ею. Во Франціи имѣются каѳед-
ры, съ высоты которыхъ названная фраза могла бы быть
произнесена во всеуслышаніе. Во всякомъ случаѣ, Голландія, безъ со-
мнѣнія, страна столь же христіанская, какъ и Франція, и Лейден -
скій унивѳрситетъ есть высшая школа голландской теологіи. Между
тѣмъ, да будетъ мнѣ позволено напомнить, что недавно
теологически факультетъ этого университета добровольно заявилъ,
—и это врѣзалось въ мою память, 2)—что онъ признаѳтъ вполнѣ
соотвѣтствующей духу христіанства мысль, въ которой
непризнанные толкователи христіанскихъ догмъ видѣли полное отрицаніе
христіанства. Говоря по правдѣ, это не было ни отрицаніемъ, ни
утвержденіемъ. Это было переводомъ на историческій и
соответствующей действительности языкъ явленій, которымъ теологи са
мыхъ разнообразныхъ оттѣнковъ приписывали божественное
происхождение. Говорить иначе значило бы оскорблять еврейскую
теологію, которая на каѳедрѣ еврейскаго языка имѣетъ особенное
право на вниманіе и уваженіе. Это значило бы, помимо всего,
нарушать основной законъ нашего учреждения, заключающейся въ
томъ, чтобы давать только научныя объясненія, употреблять
только языкъ разума. Пусть немного подумаютъ надъ этимъ, и тогда
станетъ яснымъ, что всякій другой способъ изложенія носилъ бы
теологическій характеръ и подрывалъ бы тотъ духъ, который мы
обязаны поддерживать.
V.
Какъ я долмсенъ былъ говорить о происхомсденіи христианства, не
пользуясь ' сверхъестественными Формулами.
Основнымъ принципомъ науки является полное абстраги-
рованіе отъ всего сверхъестественнаго. Нѣтъ ни одного факта,
который доказывалъ бы, что есть какая-то сила, стоящая выше
человѣка, которая особеннымъ образомъ вмѣшивается въ ходъ
міровыхъ явленій. Иначе говоря,—нѣтъ ни одного случая, когда
существованіе чудеснаго было доказано. Чудесное происходить
только въ такія эпохи, когда въ него вѣрятъ, и на глазахъ такихъ
людей, которые расположены въ него вѣрить. Превосходно
говорить по этому поводу Литтре: „Опытъ, стоящій внѣ всякихъ про-
тиворѣчій, доказалъ современному вѣку, что все, что разсказывает-
ся о чудѳсахъ, имѣло въ своей основѣ легко поддающееся воз
дѣйствію воображеніе, суевѣріе, нѳзнаніе законовъ природы. Не
смотря на массу изысканій, сдѣланныхъ въ этомъ направлении,
*) Histoire universelle, 2-я часть, гл. IV.
2) См. корреспонденціи изъ Голландіи, „Siècle" (17 мая) или „Temps" (4
іюня).
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 133
никогда не удалось наблюдать чуда тамъ, гдѣ его можно было
всесторонне разсмотрѣть и доказать. Никогда въ анатомическихъ
тѳатрахъ и на глазахъ медиковъ не случалось, чтобы мертвый
поднялся и тѣмъ самымъ доказалъ имъ, что жизнь зависитъ не
отъ цѣлости органовъ, которая по ихъ изысканіямъ обравуѳтъ
основу существованія всякаго животнаго организма; что она мо-
жетъ еще проявляться и при разрушѳнномъ мозгѣ, при легкихъ,
неспособныхъ дышать, при сердцѣ, переставшемъ биться. Никогда
въ воздушномъ пространствѣ на глазахъ физиковъ вѣсомое тѣло,
не поднималось вопреки законамъ тяжести, доказывая такимъ
образомъ, что свойства тѣлъ способны временно исчезать, что
сверхестественное вмѣшательс^тво можетъ лишить огонь теплоты,
камень—тяжести и грозовую тучу—электричества. Никогда въ меж-
дукосмическихѣ пространствахъ, на глазахъ астрономовъ, земля
не останавливалась въ своемъ суточномъ движеніи, никогда солнце
не повертывалось обратно къ востоку, никогда тѣвъ кедра не
переставала слѣдовать за звѣздой, путь которой она отмѣчаетъ;
лычисленіе же затменій, всегда предсказываемыхъ задолго впе-
редъ и всегда оправдывающихся, свидѣтельствуетъ, что на са-
момъ дѣлѣ ничего подобнаго не происходить въ отношеніяхъ
между планетами и солнцемъ. Такъ говорить непрерывный
опытъ".
Вотъ законъ, безъ котораго всѣ наши изысканія
безрезультатны, безъ котораго всѣ историческія науки въ особенности
обречены на безплодность. При существующемъ порядкѣ вещей, все,
что не добывается при помощи опыта, ненаучно. Основнымъ
условіемъ науки является вѣра въ то, что все объяснимо чисто
естественнымъ путемъ,—даже необъяснимое. Для науки
объяснение при посредствѣ сверхъестественнаго элемента ни истинно,
пи ложно; это просто не объясненіе. Совершенно излишне
опровергать его, потому что подобная гипотеза соотвѣтствуетъ
совершенно иному состоянію человѣческаго духа, чѣмъ то, которое
окончательно взяло верхъ, съ тѣхъ поръ какъ принципъ индук-
ціи сдѣлался основной аксіомой, регулирующей наши дѣйствія
и мысли.
Этотъ принципъ, дорогіе собратья, вы неуклонно прилагаете
каждый день. Всѣ ваши лекціи предполагаютъ неизмѣнность
шра. Всѣ вычисленія потеряли бы всякій смыслъ, если бы
существовала сила, способная по своему произволу измѣнять законы
вселенной. Если-бы люди при помощи молитвы способны были
вызывать дождь или засуху; если-бы можно было сказать
метеорологу: „Будьте осторожны,—вы ищете законовъ природы тамъ,
гдѣ ихъ нѣтъ; явленія, которыя вы считаете естественными, на
оамомъ дѣлѣ производятся доброжелательнымъ или разгнѣван-
нымъ божѳствомъ",—то метеорологія потеряла бы всякій смыслъ.
Если-бы можно было сказать физіологу и медику: „вы ищете при-
чинъ болѣзней и смерти; вы ослѣплены: только Богъ поражаетъ,
исцѣляетъ, убиваетъ",—то физіологъ и медикъ отвѣтилпбы: „Я
прекращаю свои изысканія,- обращайтесь къ чудотворцу". Если-
бы сказать геологу: „Вы ищете законовъ образованія міра; вы
ошибаетесь въ своемъ исходномъ пунктѣ: шесть или семь тысячъ
134
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
лѣтъ тому назадъ Богъ создалъ міръ непосредственнымъ актомь
своей воли",—то геологія перестала-бы существовать. То же
относится и къ исторіи. Если существуетъ исторія, не
подчиняющаяся законамъ, которые управляютъ остальными проявленіями
жизни человѣчества, если существуетъ исторія, изъятая изъ вѣдѣ-
нія критики, стоящая въ сторонѣ отъ нея, какъ исторія
божественная,—тогда не существуетъ вообще исторической науки. Эта
то же самое, какъ если-бы физика была научна во всѣхъ своихъ
отдѣлахъ, за исключеніемъ теоріи свѣта, или химія —за исклю-
ченіемъ законовъ органическихъ соединеній. Историческія науки
нисколько не отличаются по своему методу отъ наукъ физичес-
кихъ и математическихъ: онѣ предполагаютъ, что никакой
сверхъестественный факторъ не врывается въ ходъ жизни человѣче-
ства; что этотъ ходъ есть непосредственный результатъ
свободы внутри человѣка и необходимости, господствующей въ при-
родѣ; что нѣтъ свободнаго существа, стоящаго надъ человѣкомъг
которому можно было бы приписать значительное вліяніе, какъ
надъ ходомъ нравственной, такъ и матеріальной жизни
вселенной.
Отсюда то неизмѣнное правило, основа всякой критики, что
событіе, называемое чудеснымъ, по необходимости легендарнаго
происхожденія. Въ свѣтскихъ исторіяхъ это правило принято
безъ всякихъ возражений. Ролленъ не вѣритъ въ чудеса, про
которыя разсказываетъ Титъ Ливій. Безконечныя чудеса въ гре-
ческихъ храмахъ, съ которыми насъ знакомитъ Павзаній, разсма-
триваются всѣми безъ исключенія, какъ басни. Почему же
исторія евреевъ должна быть разсматриваема съ иной точки зрѣ-
нія? Мы имѣемъ здѣсь въ высшей степени простую индукцію.
Никакой образованный человѣкъ не повѣритъ, что въ настоящее
время возможны чудеса. Одни только приверженцы разныхъ ре-
лигіозныхъ сектъ вѣрятъ въ чудеса, происходившія въ семнад·
цатомъ и восемнадцатомъ вѣкахъ. Едва ли сочтутъ большой
дерзостью съ нашей стороны, если мы будемъ разсматривать, какъ
легенду, то, что разсказывается о св. Францискѣ Ассизскомъ и
другихъ средневѣковыхъ святыхъ. Почему же вѣка Августа и
Тиберія должны составлять исключеніе? Міровые законы были
тогда тѣ же, что и теперь. Наука должна стараться объяснить то,
что произошло во времена Августа и Тиберія, при помощи тѣхъ
же законовъ, которые она прилагаетъ для объясненія всей
остальной исторіи. Предоставимъ ортодоксальному теологу утверждать,
что эти объясненія недостаточны; пусть онъ стремится
доказывать въ своихъ книгахъ и съ высоты каѳедры, что христіанскія
и еврейскія чудеса действительно имѣли мѣсто. Мы не станемъ
возражать ему. Мы ожидаемъ, чтобы намъ показали чудо,
происходящее при соблюдѳніи научныхъ условій, на глазахъ свѣ-
дущихъ людей. Мы не отрицаемъ,—мы ожидаемъ.
Действительно, здѣсь дѣло идетъ не о метафизикѣ, а о
констатировании фактовъ. Нѣтъ сомнѣнія, что чудо никогда не
происходило при такихъ условіяхъ, которыя дали бы намъ
возможность проникнуться убѣжденіемъ, основаннымъ на данныхъ
разума. Вмѣсто того, чтобы происходить на глазахъ людей суе-
каѳедра ЕВРЕйскАго языка въ Collège de France. 135
вѣрныхъ, чуждыхъ всякаго научнаго пониманія вещей, они
должны были бы быть произведены передъ комиссіями,
составленными изъ спеціалистовъ, способныхъ измѣнять условія опы-
товъ, какъ это дѣлается при физическихъ опытахъ, способныхъ
по своему усмотрѣнію предпринять мѣры предосторожности и
заставить чудотворца дѣйствовать при обстановки, ими самими
указанной. Всѣ опыты современныхъ чудотворцевъ, пользующееся
такимъ успѣхомъ среди публики, терпятъ неудачу, разъ они
производятся при вышеуказанныхъ условіяхъ. Магнетизеры
именно потому избѣгали суда академіи наукъ, что она заявляла
вполнѣ законное требованіе дать ей возможность установить со-
отвѣтствующія мѣры предосторожности и руководить матеріаль-
ной стороной опыта. Не всѣ способны объяснять смыслъ явленія;
это требуетъ значительной дисциплины ума и привычки къ на-
учнымъ опытамъ. Во всѣхъ чудесахъ, о которыхъ повѣствуѳтъ
исторія, ни одно изъ этихъ условій не было соблюдено. Помимо
того, что историческіе тексты, сохранившіе предавая о чудесахъ,
вызываютъ много сомнѣній, публика, на глазахъ которой они
происходили, была далека отъ науки и не компетентна судить,
дѣйствительно ли нарушены законы природы. Сверхъ того они
всѣ страдаютъ однимъ и тѣмъ же кореннымъ недостаткомъ: чу-
дотворецъ самъ руководить обстановкой чуда и самъ выбираетъ свою
публику. Разъ научное изслѣдованіѳ фактовъ показываетъ, что
исторія не знаетъ чудесъ, зачѣмъ же связывать профессора исто-
рическихъ наукъ такими ограниченіями, отъ которыхъ свободенъ
профессоръ естественныхъ наукъ? Почему запрещать ему оцѣни-
вать явленія съ естественной точки зрѣнія и предписывать ему
молчать или выражаться языкомъ, лишеннымъ научнаго смысла,
при изслѣдованіи вопросовъ первой важности.
Я стоялъ именно на этой точкѣ зрѣнія, когда составлялъ
первую лекцію, которую, по моему мнѣнію, ни въ коемъ случаѣ
нельзя разсматривать, какъ попытку оспаривать давно принятую
догму, но какъ простое историческое изложеніе фактовъ, о
которыхъ я считалъ себя въ правѣ говорить. Я разсматривалъ свой
предметъ не съ теологической, а съ исторической точки зрѣнія;
для историка же, точно такъ же, какъ для физика и химика,
нѣтъ чудесъ: есть явленія, причины и законы. Въ томъ, какъ я
говорилъ объ основахъ христіанства, нельзя видѣть умышленнаго
оспариванія догмы или теологическаго преподаванія; это былъ
независимый образъ мыслей историка, не задающегося цѣлью ни
опровергать теолога, ни поддерживать его. Не очевидно ли, въ
самомъ дѣлѣ, что всякая исторія сдѣлалась бы невозможной,
если бы при ея составленіи историкъ задавался цѣлью
удовлетворить всѣ культы, допущенные государствомъ?
Современное государство не связано никакой оффиціальной
теологической догмой; ему нельзя приписывать атеизма или без-
вѣрія, какъ это часто дѣлаютъ; наоборотъ, оно въ сущности ре-
лигіозно, потому что налагаетъ права и обязанности, потому что
допускаетъ присягу, относится съ уваженіемъ къ смерти,
вѣритъ въ святость брака. Но оно не предписываетъ никакой
частной формы вѣры. Оно признаетъ только опредѣленные культы,
136
ИСТ0РИЧЕСК1Я СТАТЬИ.
которымъ гарантируетъ свободу и уваженіе. Въ чемъ же
заключается эта гарантія?
Заключается-ли она въ обязательствѣ не разрѣшать говорить
публично въ такихъ выраженіяхъ, которыя содержатъ нѣчто,
идущее вразрѣзъ съ догмами признанныхъ культовъ? Конечно,
нѣтъ, потому что государство гарантируетъ одинаковую свободу
іудаизму, католицизму и протестантизму, которые въ отношеніи
основныхъ догмъ находятся въ прямомъ противорѣчіи другъ съ
другомъ. Еврей обязанъ отрицать божественное происхожденіе
Іисуса Христа. Католикъ обязанъ смотрѣть на протестантизмъ,
какъ на нечестивое возстаніе. Протестантъ обязанъ нападать на ка-
толицизмъ, какъ на суевѣріе. Какъ оріентироваться государству
среди этихъ противоположныхъ утверждѳній? Предоставить сво
боду слова, ограждать отъ насилій, публитаыхъ оскорбленій х)
и обезпечить каждому культу полную возможность свободно
излагать свое ученіе, защищать его отъ нападокъ и отлучать от-
ступниковъ отъ своей церкви.
Помимо обезпеченія культовъ государство содержитъ на
свой счетъ научныя учрежденія, не имѣющія ничего общаго съ
какой нибудь отдѣльной религіей. Ни одна изъ каѳедръ въ этихъ
учрежденіяхъ не имѣетъ прямой связи съ религіей. Но среди
нихъ очень мало такихъ, которыя по своему предмету не застав-
ляли-бы профессора касаться вопросовъ религіи. Вѣдь религія
находится въ соприкосяовеніи со всѣми науками: она имѣетъ
свою философію, исторію, теорію искусства, геологію, астрономію,
критику. Требовать отъ науки, чтобы она не занималась
вопросами, которыми занимается религія, значитъ требовать отъ нея,
чтобы она прекратила свое существованіе. Какой смыслъ имѣетъ
свободное историческое изслѣдованіе при условіи не касаться ни
однимъ словомъ величайшихъ историческихъ проблемъ, которыя
служатъ ключомъ къ разрѣшенію всѣхъ остальныхъ? Какой смыслъ
имѣетъ свободная филологія при условіи, что преподаваніе са-
маго интереснаго изъ научно изслѣдованныхъ языковъ будетъ
подчинено наблюденіямътеологаРКакойсмыслъ имѣетъ свободная
философія, которая всегда должна сообразоваться съ догмами
одного изъ признанныхъ культовъ? Что-же останется отъ
подобной системы? Наука для дѣтей, времяпрепровожденіе людей
праздныхъ или гупыхъ, нѣчто вродѣ сборниа жалкихъ курье-
зовъ, нѣчто вродѣ археологіи низкопробнаго сорта,
скромненькая наука, способная, правда, развлечь, но не вдохновить.
Если къ этому сводится наука, то я удивляюсь, почему
позволяюсь фигурировать въ бюджетѣ этотъ невинный дивертисментъ.
Все имѣетъ смыслъ съ точки зрѣнія великой свободной науки;
все сводится къ дѣтской забавѣ, если запрещаютъ касаться ка-
кой-бы то ни было мелочи изъ того, что можно знать и что
важно знать.
х) Ясно, что оспариваніе или отрицаніе не могутъ считаться оскорбле-
ніями. Законъ защищаетъ каждаго гражданина въ отдѣльности отъ оскорб-
ленія; сладуетъ-ли отсюда, что законъ запрещаетъ оспаривать или
опровергать мнѣнія каждаго гражданина?
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 137
Такимъ образомъ свобода—великое рѣшеніе всѣхъ проблемъ
интеллектуальная и рѳлигіознаго характера. Почему не
довольствоваться ею? Почему требовать отъ государства
покровительства отдѣльнымъ догмамъ? Почему не пріучиться быть терпи-
мымъ къ противоположнымъ мнѣніямъ, не стараясь заставить
замолчать того, кто говорить, не требуя въ этомъ отношеніи
помощи государства? Наука гораздо скромнѣе. Она не требуеть
спеціальныхъ законовъ противъ нападокъ и оскорбленій. Наобо-
ротъ, она охотно идетъ на встрѣчу нападкамъ, ибо въ преніяхъ
выясняется истина. Что касается оскорбленій, то она смѣется
надъ ними. Она не нуждается въ специальной, только для нея
созданной, свободѣ; она не хочетъ быть государствомъ въ госу-
дарствѣ, особой силой, дипломатически трактующей вопросы духа,
принуждающей государство къ компромиссам^ создающей cboîi
союзы. Она находить справедливымъ, чтобы государство открыло
ей свои каѳедры въ благодарность за тѣ устои, которые она ему
дала, а также потому, что къ числу первыхъ обязанностей
государства должно отнести покровительство тому, что велико. Но
она отвергаетъ все то, что носило· бы характеръ государственнаго
вмешательства въ преподаваніе. Государство, назначая
профессора, принимаетъ во вниманіе только одно обстоятельство: его
способности, удостовѣренныя выборами или испытаніемъ. Оно не
должно входить въ разсмотрѣніе его научныхъ воззрѣній; оно за
нихъ не отвѣчаетъ. Профессоръ не говорить отъ имени
государства; онъ преподаетъ въ учрежденіи, основанномъ на средства
государства, въ цѣляхъ свободааго изслѣдованія, имѣя отъ
государства удостовѣреніе въ своей способности къ преподаванію;
вотъ и все. Государство не имѣетъ своихъ особенныхъ воззрѣній;
такова основная аксіома, къ которой постоянно приходятъ, когда
хотятъ обосновать права личности въ вопросахъ духа, т. е. свободу.
VI.
Въ попыткѣ отдѣлкть религію отъ сверхъестественная нельзя
видѣть антирелигісзкыхъ тенденций.
Вотъ въ чемъ, ученые товарищи, я вижу свое оправданіе,
какъ профессора; и если бы я имѣлъ въ виду свою защиту только
въ этомъ отношеніи, мнѣ оставалось бы на этомъ закончить. Но
меня озабочиваетъ еще одно обстоятельство. Кромѣ обязанностей
профессора на мнѣ лежатъ обязанности человѣка. Я не былъ бы
спокоенъ, если бы мнѣ казалось, что я выполняю добросовѣстно
только первыя.
Меня совершенно не знаютъ тѣ, которые думаютъ, что я
стремлюсь уменьшить остатки религіи въ этомъ мірѣ. Чѣмъ бо-
лѣе я подвигаюсь по пути жизни, тъмъ болѣе я привязываюсь
къ единственной проблемѣ, которая вѣчно сохраняетъ свой
глубокий смыслъ, свою восхитительную новизну. Со всѣхъ сторонъ
насъ охватываетъ и окружаетъ безконечность. Какъ однодневныя
растенія на поверхности океана бытія, мы чувствуемъ свое
таинственное родство съ безконечнымъ, нашимъ творцомъ. Богъ откры-
138
ИСТОРИЧЕСКИ! СТАТЬИ.
вается не въ чудесахъ, а въ тайникахъ сердца, откуда, какъ го-
воритъ св. Павелъ, невыразимый стонъ непрестанно несется на-
встрѣчу ему. Это-то чувство таинственнаго единенія съ безко-
нечностью, божественной связи, которое, будучи вырѣзано
огненными чертами въ сердцѣ каждаго человѣка, является здѣсь, на
землѣ источникомъ всякаго блага, основаніемъ любви, утѣше-
ніемъ въ жизни. Въ моихъ глазахъ Тисусъ является величай-
шимъ изъ людей, потому что онъ настолько содѣйствовалъ раз-
витію этого чувства, что никто съ нимъ въ этомъ отношеніи не
можетъ сравниться. Въ его религіи заключается тайна будущаго;
Не думайте, что я замышляю пагубное дѣло подъ предлогомъ
холоднаго научнаго изслѣдованія содѣйствовать уменыпѳнію этого
источника теплоты, который живетъ еще въ сердцѣ человѣчества,
и составляетъ самую лучшую часть того, что въ немъ есть бла-
городнаго и добраго.
До сихъ поръ мы не встрѣчаемъ религіи безъ элемента
сверхъестественная. Это не должно вызывать нашего удивленія,
такъ какъ именно обратное положеніе вещей было бы истиннымъ
іудомъ. Идея законовъ природы, столь удивительно
формулированная въ древности философскими школами, никогда не могла:
привлечь на свою сторону значительное число людей. Средніѳ
вѣка до. тринадцатаго столѣтія не имѣли о ней никакого понятія.
Начиная съ тринадцатаго вѣка до шестнадцатаго эта идея была
удѣломъ нѣсколькихъ отдѣльныхъ мыслителей. Въ семнадцатомъ
вѣкѣ Галилей, Декартъ, Гюйгенсъ, Ньютонъ, благодаря
механическому объясненію міра, придали ей непоколебимую прочность;
но только въ концѣ семнадцатаго вѣка она привлекаетъ на свою
сторону значетельную часть человечества и становится почти
всеобщимъ вѣрованіемъ. Безъ подобной идеи отношенія между
Богомъ и человѣкомъ не могли быть поняты иначе, какъ конкретно
и матеріально. Іисусъ въ этомъ отношеніи, не составлялъ иеклю-
ченія. Его представленія въ области физіологіи не превосходили
представленій его современниковъ. Какъ и всѣ, Онъ вѣрилъ, что
нервныя болѣзни происходятъ отъ дѣйствія бѣсовъ; Онъ не
явился читать окружавшимъ Его лекціи по физикѣ. Откровенія
и чудеса были такимъ образомъ въ древности нераздѣльной
частью всякаго религіознаго вѣрованія и даже политическихъ и
соціальныхъ воззрѣній. Для всѣхъ ясно, что подобныя представ-
ленія были-бы опасны при современномъ положеніи вещей. Въ
самомъ дѣлѣ, для всѣхъ очевидно, что вѣра въ
сверхъестественное слабѣетъ съ каждымъ днемъ. Въ образованныхъ классахъ это
вѣрованіе потерпѣло крушеніе, благодаря знакомству съ наукой
двухъ родовъ, изъ которыхъ каждый исключаетъ возможность
чуда: изученіе природы приводитъ насъ къ представленію о не-
измѣнномъ ходѣ вещей тамъ, гдѣ древніе теологи видѣли дѣй-
ствіе свободной воли; историческія науки, объясняя все дѣйствіями
людей и толкуя явленія съ точки зрѣнія разума, вытѣснили
древнія мистическія толкованія текстовъ и событій. Подвергнутая
двойной критикѣ науки: о природѣ и науки исторической,—вѣра
въ сверхъестественное нѣкоторымъ образомъ отступила на задній
планъ. Вдумчивые католики прежнихъ временъ (бенедиктинцы,
каѳедра еврейскаго языка въ Collège de France. 139
янсенисты) не признаютъ никакихъ чудѳсъ, кромѣ библейскихъ;
протестанты давно перестали отстаивать всѣ чудеса кромѣ евангель-
скихъ. Вѣра въ сверхъестественное сдѣлалась какимъ-то своеоб-
разнымъ порокомъ, котораго начинаютъ стыдиться; люди, даже
самые религіозные, хотятъ свести ее къ минимуму; стараются
сдѣлать роль сверхестественнаго элемента въ религіи возможно
меньшей; ему отводятъ мѣсто въ скрытыхъ уголкахъ прошедшаго.
Сохраняется ли это вѣрованіе въ классахъ малообразованныхъ,
и можно-ли надѣяться, что на этихъ иллюзіяхъ снова возникнѳтъ
непоколебимая вѣра? Конечно, нѣтъ. Вѣра въ сверхестествѳнное
живетъ еще въ странахъ и классахъ второстепенной важности.
Городской рабочій уже не вѣритъ въ это. Рабочій съ
изумительной проницательностью весьма рано отгадываетъ самые замѣча-
тельные выводы современной науки. Идея о законосообразности
природы гораздо скорѣе усвоивается имъ, чѣмъ лицами,
получившими полуобразованіе, спутниками котораго часто являются лѣ-
ность духа и предразсудки.
Радоваться ли этому или сожалѣть,—фактъ тотъ, что вѣра
въ сверхъестественное исчезаетъ изъ этого міра; глубокая вѣра
въ него сохраняется еще среди классовъ, отстающихъ отъ своего
вѣка. Желательно·ли, чтобы религія подверглась той же участи?
Нѣтъ, нѣтъ! Религія вѣчна! День, когда она исчезнетъ, будетъ
моментомъ, когда очерствѣетъ сердце человѣчества. Религія столь
же вѣчна, какъ поэзія, какъ любовь; она переживетъ крушеніе
всѣхъ иллюзій, смерть любимаго предмета. Но что я говорю? Ея
предметъ столь-же вѣченъ. Никогда человѣкъ не
удовольствуется конечной судьбой. Совокупность вѣровашй, выражаю-
щихъ трансцендентную цѣнность жизни и участіе каждаго изъ
насъ въ правахъ сына Бога, будетъ всегда, въ той или иной
формѣ, составлять часть существенныхъ элементовъ человѣчества.
Вознести религію надъ ея сверхъестественными элементами,
отдѣлить ея существенныя, вѣчно торжествующія основы отъ
элемента чудеснаго, элемента уже отжившаго,—это значитъ
оказать услугу религіи; это значитъ освободить ее отъ судна,
которое идетъ ко дну; это значитъ избавить людей отъ страданій,
порождаемыхъ тѣмъ переходнымъ моментомъ, когда кажется,
что крушеніе боговъ, которые отходятъ въ вѣчность, повлечетъ
за собой также крушеніе всего божественнаго, отъ страданій,
которыя испытываются самыми искренними душами, считающими
себя не религиозными, которыя испытываетъ благочестивый чело ·
вѣкъ, объявляющій себя атеистомъ. Я говорю съ увѣренностью:
пастанетъ день, когда симпатіи людей истинно религіозныхъ бу-
дутъ на моей сторонѣ; они увидятъ, что чувство глубокаго ува-
женія къ религіи въ концѣ концовъ заключается въ той
абсолютной свободѣ, которая не допускаетъ, чтобы истина нуждалась
въ политической лжи. Я вѣрю во всѣ откровенія, которыя имѣ-
ютъ источникомъ человѣческое сердце; никогда ни одно изъ нихъ
не мѣшало мнѣ прислушиваться къ другимъ. Я всегда былъ того
мнѣнія, что ихъ противорѣчія только кажущаяся и что стрем-
леніе наложить молчаніе на голосъ всеанализирующаго разума,
во имя моральныхъ и религіозныхъ инстинктовъ, не заключаетъ
140
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
въ себѣ ничего почтительнаго къ божеству. Для религіи, такъ
понятой, научный духъ не является врагомъ, котораго слѣдовало-
бы остерегаться. Онъ является составной частью самой религіи,
π бѳзъ него нельзя быть истинно религіознымъ человѣкомъ.
Вотъ въ какомъ смыслѣ, ученые товарищи, я, стоя на чисто
научной точкѣ зрѣнія, полагаю, что служу цѣлямъ истинной ре-
лигіи,—скажу болѣе, цѣлямъ христіанства; такъ какъ по моему
представленію, христіанство, насколько оновытекаетъ изъ пропо
вѣдей его Основателя, изъ моральнаго типа, Имъ созданнаго, со-
держитъ зародышъ всякаго прогресса. За исключеніемъ научнаго
духа,: о козюромъ во времена Іисуса не могли имѣть никакого
представленія, въ этой религіи имѣются всѣ существенные
элементы, необходимые для того, чтобы она сдѣлалась истиннымъ
царствомъ Божіимъ. Вся просвѣщеннал Европа шествуетъ по
направленно къ этому идеалу, способному къ безконечному совер-
шѳнствованію. Девятнадцатый вѣкъ не увидитъ, какъ это часто го ·
ворятъ, конца религіи Христа; онъ увидитъ конецъ религіи
Магомета, конецъ скоропреходящей религіи, тѣсно связанной съ
политикой, и полный расцвѣтъ религіи Іисуса, религіи духа.
Я видѣлъ смерть очень близко. Я потерялъ вкусъ къ тѣмъ
суетнымъ удовольствіямъ, за которыми жадно гонятся люди, не
испытавшіе, что такое страданіе. Мелкія заботы, къ которымъ
сводится жизнь, потеряли для меня всякое значеніе. Напротивъ, съ
порога безконечности я вернулся съ вѣрой, болѣе живой, чѣмъ
когда либо, что высшая сущность—это міръ идеальный. Только онъ
одинъ существуетъ; міръ физическій—одна видимость.
Поддерживаемый этимъ убѣжденіемъ, я спокойно гляжу въ лицо
будущему. Сознаніе, что я честно поступаю, оберегаетъ мой покой, ибо
Богъ вложилъ въ меня полное равнодушіе къ тому, что чуждо
моей нравственной жизни. Задаваться цѣлью заставить меня
молчать—значитъ задаваться ребяческой цѣлью. Вмѣстѣ съ однимъ
пзъ нашихъ старыхъ коллегъ я могу сказать: „То, что десять
среди васъ не хотятъ слышать сегодня, десять тысячъ прочтутъ
завтра". Я не настолько лишенъ сообщенія съ просвѣщенной
публикой, чтобы тѣ, которые требовали заставить меня
молчать, этимъ что нибудь выиграли. Возможно ли, чтобы они
ничего отъ этого не потеряли и чтобы они когда нибудь не по-
жалѣли, что съ человѣкомъ, хотя и разномыслящимъ, но вполнѣ
лойальнымъ, они обходились, какъ съ врагомъ. Я по крайней мѣ-
рѣ пожелаю имъ, чтобы имъ постоянно приходилось имѣть дѣло
только съ такими противниками, какъ я,—съ противниками, въ
крторыхъ оскорбленія и обиды не вызываютъ ни смущенія, ни
раздраженія,—съ противниками, которыхъ можно скорѣе вызвать
на дѣло вѣры, чѣмъ на проявленіе гнѣва,—съ противниками,
достаточно хладнокровными для того, чтобы испрашивать внима-
ніе, симпатію, а главное, свободу въ пользу плохо понятыхъ док-
тринъ, которыя противъ нихъ выдвигаютъ.
Примите, милостивые государи, ученые товарищи,
увѣреніе въ чувствахъ высокаго уваженія, съ
которыми я имѣю честь пребывать
Вашимъ покорнѣйшимъ слугою Э. Рснанъ.
ІУДАИЗМЪ КАКЪ РАСА И КАКЪ РЕЛИГІЯ.
141
Іудаизмчь каість раса и какъ религія ').
Докладъ, прочитанный въ кружкѣ „Saint-Simon" 27-го января 1883 года.
(Стенографическій отчетъ).
Милостивые государи!
Не могу выразить вамъ, насколько я тронутъ вашимъ бла-
госклоннымъ пріемомъ; но торжественная обстановка этой
трибуны нѣсколько смущаетъ меня. Я согласился говорить передъ
вами сегодня вечеромъ съ условіемъ, что наша бесѣда будетъ
носить характеръ простого обмѣна мыслей безъ всякихъ оратор-
скихъ прикрасъ. Эти приготовленія къ стенографирование вну-
шаютъ мнѣ нѣкоторую робость, ибо я хотѣлъ просто изложить
передъ вами нѣкоторыя свои мысли относительно одного изъ
предметовъ, на который съ нѣкотораго времени чаще всего
направлены мои изысканія. Я прошу вашего снисхожденія къ сооб-
щенію, которое, по моей мысли, должно было быть простымъ со-
бесѣдованіемъ и которое, благодаря вашей любезности, приняло
характеръ доклада Предметъ говоритъ самъ за себя, и это
послужить мнѣ поддержкой.
Я хотѣлъ-бы обмѣняться съ вами несколькими мыслями по
поводу того различія, которое, по моему мнѣнію, должно дѣлать
между вопросомъ религіознымъ и вопросомъ этнографпческимъ,
поскольку это касается іудаизма. Что іудаизмъ есть религія и
великая религія,—это ясно, какъ день. Но обыкновенно идутъ еще
дальше. Іудаизмъ разсматриваютъ, какъ расовое явленіе; гово-
рятъ: „еврейская раса"; предполагаютъ, однимъ словомъ, что
еврейски* народъ, который первоначально создалъ эту религпо,
всегда сохранялъ ее только для самого себя. Всѣмъ извѣстно,
что была эпоха, когда изъ іудаизма вышло христіанство, и въ
то же время всѣ, не задумываясь, говорятъ, что въ нѣдрахъ ма-
ленькаго народа, не происходило никакихъ расовыхъ перемѣнъ,
такъ что еврей по религіи и еврей по національности являются
равнозначащими величинами. Насколько-же это вѣрно? Не слѣ-
довало-ли бы въ извѣстной мѣрѣ измѣнить подобное представ-
леніе? Займемся разсмотрѣніемъ этого. Но сначала позвольте мнѣ
болѣе точно намѣтить вопросъ при помощи сравненія.
Въ Бомбеѣ существуетъ маленькая религіозная секта, извѣ-
стная подъ названіемъ парсизма, который въ древности былъ
религіей парсовъ. Въ данномъ случаѣ дѣло ясно. Парсизмъ есть
религія, національная съ самаго своего возникновенія и
сохраненная до сихъ поръ расой, оставшейся почти однородной. И въ
самомъ дѣлѣ, я не думаю, чтобы можно было насчитать большое
число случаевъ обращенія въ парсизмъ. Вотъ, значитъ, религія,
предѣлы которой точно совпадаютъ съ предѣлами расы.
Возьмемъ, напротивъ, протестантизмъ, въ странѣ, гдѣ онъ
наимѳнѣе распространенъ, какъ, напримѣръ, во Франціи. Здѣсь
положеніе дѣла какъ разъ обратное: религіозное явленіе въ дан·
г) Discours et Conférences.
142
ЫСТОРИЧЕСКГЯ СТАТЬИ.
номъ случаѣ не связано съ этнографическимъ. Почему тотъ или
иной французъ протестантъ? Потому что протестантами были его
предки. Почему его предки сдѣлались таковыми? Потому что въ
XVI вѣкѣ интеллектуальныя и нравственныя условія ихъ жизни
привели ихъ къ принятію реформы христіанства. Указанный
случай не входитъ въ кругъ вопросовъ, разрѣшаемыхъ этнографіей,
и напрасно стали бы утверждать, что тѣ, которые въ XVI вѣкѣ
приняли протестантство, были доведены до этого тѣми или иными
расовыми побуждевіями. Это была бы нѣкоторая натяжка, или
значило бы разсматривать вопросъ при совершенно другой
постановка, чѣмъ та, которую мы намѣтили въ настоящее время.
Парсизмъ, напротивъ, есть этнографическое явленіе, ибо,
повторяю, эта маленькая религіозная секта, водворившаяся въ
Бомбеѣ, почти чужда духу прозелитизма.
Каково же положеніе іудаизма? Есть ли онъ нѣчто,
аналогичное протестантизму, или онъ, скорѣе, расовая религія, какъ
парсизмъ? Вотъ вопросъ, по поводу котораго я вамъ предлагаю
сегодня подѣлиться мыслями.
Есть, господа, принципъ, принадлежащій къ числу основ-
ныхъ; я остановлюсь на немъ вкратцѣ, ибо я говорю передъ
людьми, находящимися на высотѣ современной науки. Принципъ
этотъ является въ своемъ родѣ азбукой науки о религіяхъ: это
различіе между религіями національными или мѣстными и рели-
гіями универсальными.
Универсальныхъ религій только три. Это прежде всего
буддизмъ или, вѣрнѣе говоря, индуизмъ, ибо мы знаемъ теперь, что
буддійской пропагандѣ предшествовала индусская. Древніе индо-
китайскіе памятники не буддійскаго, а браминскаго происхожде-
нія; буддизмъ является только позже; и только подъ формой
буддизма, насколько намъ извѣстно, индусская религія получила
широкое распространеніе. Второй универсальной религіей является
христіанство, третьей—исламизмъ Вотъ три великихъ явленія,
которыя не имѣютъ ничего общаго съ этнографіей. Среди всѣхъ
расъ мы встрѣчаемъ буддистовъ, христіанъ и мусульманъ. Мы
знаемъ, по крайней мѣрѣ, приблизительно моментъ появленія
на свѣтъ этихъ трехъ религій. Буддизмъ восходитъ къ IV или
V вѣку до Р. X., но широкое распространеніе онъ получилъ
гораздо позже. Что касается христіанства и исламизма, то эпоха
ихъ возникновенія не подлежитъ никакимъ сомнѣніямъ.
Но помимо этихъ универсальныхъ религій есть тысячи
мѣстныхъ или національныхъ религій. Аѳины имѣли свою рели-
гію, Спарта—свою; всѣ націи древности, даже отдѣльныя мѣст·
ности, имѣли свои религіи. Эта идея срослась съ міросозерца
ніемъ древности. Во Π и III вѣкахъ нашей эры разсужденіяЦельзія
и противниковъ христіанства вѣчно вращаются вокругъ той
мысли, что каждая страна имѣетъ боговъ, которые ей
покровительствуют^ которые интересуются ея судьбой.
Эта древняя идея выражена самымъ наивнымъ образомъ въ
разсказѣ второй книги Царей о положеніи, въ которомъ
очутились кутеяне, которыхъ ассиріяне увели въ Самарію. Ихъ
постигли непріятныя приключенія. На нихъ напали львы, кото-
ІУДАИЗМЪ КАКЪ РАСА И КАКЪ РЕЛИГІЯ.
143
рые, по ихъ мнѣнію, были посланы богомъ страны, недовольнымъ
на то, что ему не воздавали должныхъ почестей; и вотъ они по-
сылаютъ ассирійскому правительству посланіѳ приблизительно
слѣдующаго содержанія: „Богъ этой страны прогнѣвался на насъ
за то, что мы не оказали ему тѣхъ почестей, какія ему угодны;
пришлите намъ жрецовъ, которые насъ научили бы, какъ его
удовлетворить". Вотъ идея, ничего общаго, конечно, не имѣющая
съ идеей христіанства и буддизма. Въ данномъ случаѣ мы
имѣемъ дѣло съ богомъ чисто мѣстнымъ, провинціальнымъ.
Всѣ мѣстныя или національныя религіи погибли. Человѣче-
ство все болѣе и болѣе стремилось къ универсальнымъ религіямъ,
объясняющимъ человѣку его главныя обязанности π способнымъ
открыть человѣчеству тайну его судебъ. Національныя религіи
имѣютъ болѣе узкую программу: она сводится къ патріотизму,
соединенному съ той идеей, что всякая страна имѣетъ своего
гѳнія, который оберегаетъ ее и требуетъ, чтобы ему воздавали
опредѣленнаго рода почести. Такая узкая теологія окончательно
исчезла. Она исчезла передъ христіанской идеей, передъ идеей
буддизма и исламизма. Это было болыпимъ шагомъ впередъ. Въ
исторіи цивилизованныхъ націй мы встрѣчаемъ только два
случая, когда древнія національныя религіи сохранились по сію
пору; это прежде всего парсизмъ (нужно, впрочемъ, замѣтить,
что для его послѣдователей парсизмъ, по воззрѣнію многихъ,
носитъ характеръ религіи универсальной); затѣмъ іудаизмъ,
который, по представленію нѣкоторыхъ, есть религія опредѣленной
страны, страны Израиля или Іуды, сохраненная по сію пору
выходцами изъ этой страны.
Итакъ, я повторяю: этотъ вопросъ требуетъ крайне внима-
тельнаго разсмотрѣнія. Что израильская религія, іудаизмъ, быль
первоначально національной религіей,—это не подлежитъ
никакому сомнѣнію. Эта религія въ продолженіе вѣковъ ничѣмъ
существенно не отличалась отъ религіи сосѣднихъ народовъ.—напри-
мѣръ, религіи моавятянъ. Іегова, израильскій Вогъ, покровитель-
ствуетъ Израилю, какъ Камосъ, богъ моавитянъ,
покровительствуете Моаву. Мы теперь знаемъ очень хорошо, каковы были
религіозныя чувства моавитянъ, благодаря открытію надписи
царя Меза, хранящейся нынѣ въ Луврѣ,—надписи, *въ которой
этотъ царь, жившій въ IX вѣкѣ до Р. Хр., нѣкоторымъ образомъ
излагаетъ свое религіозное credo. Я думаю, что воззрѣнія царя
Давида очень близко подходятъ къ воззрѣніямъ царя Меза.
Между Меза и его богомъ Камосомъ существуетъ интимная
связь: Камосъ сопутствуетъ царю во всѣхъ обстоятельствахъ его
жизни, даетъ ему приказанія, совѣты; всѣ побѣды одерживаете
для него Камосъ; царь приноситъ ему пышныя жертвы, носитъ
передъ нимъ священные сосуды побѣжденныхъ боговъ. Онъ
воздаете своему богу пропорціонально тому, сколько получаетъ; это
рѳлигія взаимной помощи. Религія Израиля, безъ сомнѣнія такъ же
была въ продолженіе долгаго времени религіей эгоизма, основан-
наго на интересѣ, религіей мѣстнаго бога, Іеговы.
Кто былъ виновникомъ превращенія культа Іеговы въ
универсальную религію цивилизованнаго міра?*. Пророки, жившіе
144
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
около VIII вѣка до Р. Хр. Въ этомъ прежде всего слава
Израиля. У насъ нѣтъ основаній думать, что у сосѣднихъ народовъ,
у народовъ, болѣе или менѣе родственныхъ израильтянам^ на-
примѣръ у финикіянъ, были пророки. Правда у нихъ были на-
би, которые давали имъ совѣты, какъ отыскать пропавшаго
осла, или давали имъ наставленія, какъ открыть тайну. Это были
чародѣи, волшебники. Но израильскіе н а б и были совсѣмъ дру-
гіе. Они были основателями настоящей религіи. Мы видимъ,
какъ эти люди, самымъ выдающимся представителемъ которыхъ
является Исаія, появляются въ VIII вѣкѣ до Р. Хр. Это не
жрецы, они говорятъ: „Жертвы безполезны, они не доставляютъ Богу
никакого удовольствия. Какъ можете вы имѣть столь низменное
представленіе о божествѣ, чтобы думать, что ему пріятенъ
противный запахъ сжигаемыхъ тучныхъ жертвъ? Будьте справедливы,
служите Богу съ чистыми руками; вотъ какого поклоненія онъ
требуетъ отъ васъ". Я не думаю, чтобы во времена царя Меза
или Давида разсуждали подобнымъ образомъ. Въ тѣ времена
религія была ничѣмъ инымъ, какъ обмѣномъ услугъ между бо-
жествомъ и его служителемъ; напротивъ, пророки VIII вѣка
объявляюсь, что истиннымъ служителемъ Іеговы является тотъ,
который дѣлаетъ добро. Религія, такимъ образомъ, становится чѣмъ-
то нравственнымъ, универсальнымъ; она проникается идеей
справедливости. Вотъ почему эти пророки являются трибунами наи-
болѣе экзальтированными, чѣмъ трибуны всѣхъ вѣковъ, тѣмъ
болѣе строгими, что они не имѣютъ представленія о будущей
жизни, чтобы въ ней находить себѣ утѣшеніе, ибо, по ихъ мнѣ-
нію, справедливость должна воцариться прежде всего здѣсь, на
землѣ.
Вотъ единственное въ своемъ родѣ явленіе въ мірѣ, явленіѳ
чистой религіи. Вы видите въ самомъ дѣлѣ, что подобная
религия не содержитъ въ себѣ ничего національнаго. Религія, которая
заключается въ поклоненіи Богу, создавшему небо и землю, Богу,
любящему добро и наказывающему зло (нѣчто подобное трудно
было доказать безъ идеи загробной жизни; но изъ этого поло-
жѳнія выпутывались, какъ могли),—подобная "религія выходитъ
изъ предѣловъ національности; она исходитъ изъ общечеловѣ-
ческаго сознанія, въ самомъ широкомъ смыслѣ. Выводятъ-ли это
великіе творцы новой религіи всѳвозможныя слѣдствія изъ
сваей доктрины,—слѣдствія, изъ которыхъ послѣднимъ было-бы не-
вѣрно уничтоженіе жертвъ?... Они пришли-бы къ подобному
выводу. Что я говорю! Они пришли къ нему. Основатели христіан-
ства были послѣдними представителями пророческаго духа; хри-
стіанство заявляетъ, что жертвоприношенія давно ужъ устарѣли и
что они не должны существовать въ религіи согласно ея духу....
Я повторяю: первый, начавттгій проповѣдывать идеи
христианства, былъ Исаія, живпгій около 725-го года до Р. Хр.
Распространяя въ израильскомъ мірѣ идею нравственной религіи,
идею справедливости и второстепеннаго значенія жертвоприноше-
ній, Исаія дѣйствовалъ въ духѣ позднѣйшихъ христіанскихъ про-
повѣдниковъ. Къ идеѣ чистой религіи присоединяется у пророковъ
того·же времени представленіе о своего рода золотомъ вѣкѣ,-ко-
ІУДАИЗМЪ КАКЪ РАСА И КАКЪ РЕЛИГІЯ.
140
торый виднѣется уже въ будущемъ. Характерной чертой Израиля
является упорное предсказываніе человѣчеству блестящаго буду-
щаго, когда справедливость будетъ царствовать на землѣ, когда
всъ низшіе, грубые идолопоклонническіе культы исчезнуть. Это
находится въ подлинныхъ пророчествахъ Исаіи. Вы знаете, что
къ произведеніямъ этого пророка нужно подходить съ крайне
сложнымъ анализомъ. Послѣдняя часть книги, которую ему
приписывают^ явилась уже въ плѣну. Но главы, которыя я имѣю
въ виду (главы XI, XIX, ХХШ, XXXII, напримѣръ) безъ сом-
нѣнія принадлежать къ подлиннымъ его произведеніямъ; въ нихъ
онъ особенно настаиваетъ на обращеніи язычниковъ Египта,
Тира, Ассиріи.
Итакъ, язычество исчезнетъ изъ міра, оно исчезнетъ,
благодаря еврейскому народу; еврейскій народъ уподобится тогда
„ знамени", которое всѣ народы увидятъ на горизонтѣ и вокругъ
котораго они начнутъ собираться. Такимъ образомъ въ
подлинныхъ строкахъ пророка гораздо раньше вавилонскаго плѣна
заключается мессіанскій или сибиллическій идеалъ. Израиль меч-
таетъ о счастливомъ будущемъ для человѣчества, о совершен-
номъ царствѣ, столицей котораго будетъ Іерусалимъ, куда всѣ
народы будутъ стекаться для поклоненія Предвѣчному. Ясно,
что подобная религія не національна. Въ основѣ всего этого,
безъ сомнѣнія, лежитъ доля національной гордости; но развѣ
возможно какое-либо историческое дѣяніе безъ этого основного
элемента? Идея же, какъ вы видите, въ высшей степени
универсальна; а отсюда до пропаганды, до пррповѣди одинъ только
шагь. Условія той эпохи дѣлали невозможной обширную
пропаганду, каковой было позже христіанское апостольство. Миссія
св. Павла, сношенія церквей другъ съ другомъ сдѣлались
возможными только во времена римской имперіи. Но представленіѳ
объ универсальной религіи тѣмъ не менѣе зародилось уже въ
нѣдрахъ древняго Израиля. Еще болѣе энергично оно
проявляется въ писаніяхъ эпохи плѣненія. Вѣкъ, слѣдовавшій за раз-
рушеніемъ Іерусалима, былъ для еврейскаго гѳнія эпохой уди-
вительнаго расцвѣта. Вспомните прекрасныя главы, помѣщенныя
въ концѣ книги Исаіи: „Встань, возсіяй, Іерусалимъ, ибо свѣточъ
Предвѣчнаго подымается надъ тобой". Вспомните еще образъ
Захаріи: „Настанетъ день, когда десять человѣкъ разныхъ пле-
менъ ухватятся за полы платья іудея и скажутъ ему: „Веди насъ
въ Іерусалимъ; только тамъ приносятъ истинныя жертвы,
единственно угодныя Предвѣчному". Еврейскій народъ такимъ обра·
зомъ будетъ источникомъ свѣта, и этотъ свѣтъ наполнить весь
міръ. Въ такой идеѣ нѣтъ ничего этнографическаго; она
универсальна въ высшей степени, и народъ, который ее возвѣщаетъ,
призванъ, очевидно, къ роли, которая выйдетъ далеко за
пределы узкой національности.
Что же произошло съ іудаизмомъ, съ расовой точки зрѣнія,
въ эпоху плѣненія, а въ особенности въ долгій періодъ
господства персовъ, начиная приблизительно съ 530 года до Р. Хр.,
вплоть до Александра Македонскаго? Этого мы не знаемъ. Пре-
терпѣлъ ли израильскій народъ въ эту эпоху расовыя смѣшенія?
146
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
Выло бы большой смѣлостью отвѣтить на этотъ вопросъ
утвердительно; но, съ другой стороны, нельзя не признать и
возможности этого. Въ стѣнѣ, которой былъ окруженъ Израиль, должна
была появиться въ эту эпоху не одна брешь. Я знаю одинъ
только фактъ, имѣющій прямое отношеніе къ занимающему насъ
предмету: это—то глубокое отвращеніе, которое реформаторы
Неемія и Ездра обнаруживаютъ къ смѣшаннымъ бракамъ. Это
ихъ idée-fixe. Весьма вѣроятно, что среди полчищъ евреевъ, при-
бывавшихъ съ Востока, было болѣе мужчинъ, чѣмъ женщинъ;
это заставляло эмигрантовъ искать себѣ женъ среди сосѣднихъ
племенъ. Подобные браки запрещены съ религіозной точки зрѣ-
нія. Но именно изъ того, что эти браки были строго запрещены,
можно заключить, что они практиковались въ широкихъ раз-
мѣрахъ.
Еще одинъ фактъ заслуживаетъ вниманія, а именно раз-
сказъ о самарійскомъ царствѣ, которое послѣ разгрома, произ-
веденнаго ассиріянами, будто бы было, по преданію, заселено
чужестранцами. Здѣсь, безъ сомнѣнія, кроется нѣкотороѳ преуве-
личеніе. Страна, согласно разсказамъ книги Царей,
представляла собой пустыню, но это невѣрно. Во всякомъ случаѣ не
подлежитъ сомнѣнію, что переселенцы, приведенные ассиріянами,
внесли въ израильскую массу много элементовъ, совершенно ей
чуждыхъ.
Перейдемъ къ эпохамъ греческой и римской. Въ эти эпохи
еврейскій прозелитизмъ достигаешь самыхъ широкихъ размѣровъ.
Въ этотъ періодъ этнографія еврейскаго народа, заключенная до
сихъ поръ въ довольно узкія рамки, въ значительной мѣрѣ
расширяется и вбираетъ въ себя массу чуждыхъ элементовъ. Я
говорю съ людьми настолько образованными, что мнѣ нѣтъ
надобности останавливаться на деталяхъ. Всѣмъ извѣстно, какъ
энергично велась еврейская пропаганда въ продолженіе греческой
эпохи въ Антіохіи и Александріи.
Что касается Антіохіи, то я хотѣлъ бы обратить ваше вни-
маніе на одно мѣсто изъ сочиненій Іосифа, которое всегда
казалось мнѣ очень интереснымъ. Въ „Іудейскихъ войнахъ" (книга
VII, глава III, § 3) Іосифъ говоритъ о необычайномъ процвѣта-
ніи евреевъ въ Антіохіи; онъ говоритъ (я привожу дословный
переводъ этого мѣста):
„Привлекши къ своему культу значительное число грековъ,
они приняли ихъ въ составъ своей общины" *
Здѣсь, слѣдовательно, дѣло идетъ не только о людяхъ, ве-
дущихъ еврейскій образъ жизни, какъ это было позже въ Римѣ,
не о необрѣзанныхъ прозелитахъ; нѣтъ, то были греки, въ боль-
шомъ количествѣ (πολύ πληί)ος), принявшіе іудаизмъ и вошедшіе
въ составъ синагоги. То не были и полу-еврегі, каковыми были
приверженцы еврейства изъ дома Флавіевъ; то были люди при-
нявшіе іудейство, предварительно подвергшись главному акту
вступленія въ іудейство, обрѣзанію.
Въ Александріи дѣло обстояло совершенно иначе. Конечно,
и тамъ еврейская церковь набирала значительное количество
своихъ приверженцевъ среди египто-эллинскаго населенія; еврей-
ІУДАИЗМЪ КАЙЬ РАСА И КАКЪ РЕЛИГІЯ. 147
скій языкъ быль тутъ скоро забыть. Здѣсь именно мы встрѣ-
чаемся съ необычайнымъ развитіемъ пропагандистской
литературы» ускорившимъ появленіе христіанства. Здѣсь-то возникли
сибиллиновы книги, эти ложноклассическія произвѳденія,
предназначенный для проповѣди монотеизма. Задавшись цѣлью во что
бы то ни стало обратить язычниковъ, пропагандисты въ своемъ
рвеши не находили лучшаго средства, какъ приписать древнимъ
писателямъ, пользовавшимся авторитетомъ, произведенія, пропо-
вѣдывавшія добро. Такъ были сфабрикованы Псевдо-Фок и-
лидъ, Псевдо-Гераклитъ, долженствовавшее проповѣды-
вать смягченный іудаизмъ, сведенный къ своего рода
естественной религіи.
Фактъ этой необычайной пропаганды іудаизма,
продолжавшейся приблизительно отъ 150 года до Р. X. до 200 года послѣ
Р. X., не подлежитъ никакому сомнѣнію. Но, скажете вы, кто
доказываетъ многое, не доказываетъ ничего. Это прозелитское
движеніе имѣло для іудаизма послѣдствія скорѣе религіознаго,
чѣмъ этнографическаго характера. Подобные новообращенные
очень рѣдко подвергались обрѣзанію. То, что въ Римѣ
называлось „vitam judaïcam agerett заключалось въ простомъ праздно-
ваніи субботы и исполненіи правилъ еврейской морали. Люди,
„боящіеся Богаа, „metuentes", „σεβόμενοι", „judaei improfessi", не
оставались евреями; іудаизмъ былъ для нихъ переходной
ступенью къ христіанству.
Безъ сомнѣнія, большая часть грековъ, принявшихъ іуда-
измъ безъ обрѣзанія, перешла впослѣдствіи въ христіанство.
Среди нихъ именно христіанство нашло первыхъ своихъ адептовъ.
Съ другой стороны, значительное число этихъ полуобращенныхъ
стало настоящими евреями.
Доказательствомъ этого можетъ служить вышеприведенное
мѣсто изъ сочиненій Іосифа. Я могъ бы привести вамъ много
другихъ фактовъ; такъ, напримѣръ, тотъ фактъ, что всѣ женщины
Дамаска въ одно время оказались, по словамъ Іосифа,
еврейками. Сирія была ареной обширнѣйшей пропаганды. Мой ученый
собратъ, Іосифъ Деренбургъ, установилъ это вполнѣ точно. Что
касается этого пункта мы имѣемъ прямыя доказательства для
Пальмиры, Итуріи и Горана. Всѣмъ извѣстна исторія Елены,
царицы Адіабенской, которая со всей своей семьей перешла въ іу-
действо, и весьма вѣроятно, что большая часть населенія
последовала примѣру династіи. Во всѣхъ этихъ случаяхъ дѣло идетъ
не о простыхъ θεοσεβεΐς, о людяхъ „любящихъ евреевъ"; дѣло
идетъ о евреяхъ въ полномъ смыслѣ этого слова, о евреяхъ об-
рѣзанныхъ.
Можно еще относиться скептически къ успѣхамъ еврейскаго
прозелитизма въ греческихъ и римскихъ странахъ, но ни въ
коемъ случаѣ нельзя распространить этого взгляда на положеніе
дѣлъ на Востокѣ, а въ особенности въ Сиріи. Въ Пальмирѣ, на-
примѣръ, надписи носятъ ясно выраженный еврейскій характеръ.
Династіи Асмонеевъ и Иродовъ въ значительной мѣрѣ со-
дѣйствовали этому великому релыгіозному движенію, которое
148
ЙСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
внесло въ іудаизмъ массу сирійскихъ элементовъ. Асмонеи сдѣлали
много завоѳваній; они силой возстановили почти всю древнюю
область Израиля, населенную племенами, прежде исповѣдовав-
пшми іудейство, а также чисто языческими племенами. Они
были побѣждены Іоанномъ Гирканомъ и Александромъ, которые
принудили ихъ совершить обрѣзаніе. Способъ compelle inlrare
былъ здѣсь примѣненъ въ довольно насильственномъ видѣ. При
Иродахъ обращенія совершались по другимъ мотивамъ. Династія
Жродовъ владѣла несмѣтными богатствами, и многіе мелкіе
князья Востока, Эмеса, Киликіи, Комагена принимали іудейство
въ надеждѣ на выгодный бракъ съ членами этой династіи. Кон-
тингентъ новообращенныхъ былъ здѣсь очень великъ, такъ что
даже трудно преувеличить степень, въ какой Сирія была
охвачена іудаизмомъ'.
Позвольте мнѣ по этому поводу процитировать мѣсто изъ
сочиненій Іосифа, изъ его трактата „Противъ Апіона" (II, 39).
„Отсюда желаніе, охватившее множество людей,
присоединиться къ нашей вѣрѣ, такъ что не было ни одного греческаго
или варварскаго города, не было ни одной націи, среди которой
не соблюдались бы обычаи субботняго отдыха, постовъ, зажига-
нія свѣтильниковъ, отличія въ пищѣ, которыя мы дѣлаемъ. Они
также стараются подражать нашему единодушію, нашей
благотворительности, нашей любви къ труду (το φιλεργον έν ταΐς τέκναις).
нашей способности мужественно переносить всевозможныя стра-
данія во имя закона. И,—что всего удивительнѣе,—законъ самъ
собой, безъ всякихъ приманокъ матеріальнаго характера, произ-
велъ всѣ эти чудеса и, подобно тому, какъ Вогъ вездѣсущъ, такъ
и законъ распространился среди всѣхъ людей. Если кто нибудь
сомнѣвается въ моихъ словахъ, я прошу его бросить взоръ на
свое отечество, на свою семью".
Обратите вниманіе на выраженіе φιλεργον έν ταΐς τέκναις,
„любовь, которую мыпитаемъ къ нашимъ ремесламъ". Въ самомъ
дѣлѣ, среди евреевъ и христіанъ въ широкой степени были
распространены мелкія ремесла; они были хорошими работниками.
Въ этомъ отчасти заключается тайна великой соціальной
революции христіанства. Это была реабилитация свободнаго труда.
Въ приведенной изъ сочиненій Іосифа цитатѣ есть нѣкото-
рое преувеличеніе; Іосифъ очень склоненъ къ этому недостатку;
но въ общемъ фактъ, отмѣчаемый имъ, безъ сомнѣнія, имѣетъ
свою истинную сторону.
Приведу еще мѣсто изъ Діона Кассія, писавшаго около 225
года. Это былъ государственный мужъ, сенаторъ, хорошо
знакомый съ своей эпохой. Вотъ что говоритъ онъ по поводу одной
изъ войнъ съ Іудеей.
„ Эта страна, говоритъ онъ (кн. XXXVII, гл. XVII),
называется Іудеей, а жители ея—евреями. Я не знаю
происхождения этого второго названія; но оно примѣняется къ другимъ лю-
дямъ, которые восприняли учрежденія этого народа, хотя они
происходятъ отъ другой расы (καίπερ άλλοε&νεΐς δντες). Есть и среди
римлянъ много людей подобнаго рода, и всѣ мѣры, принятыя къ
ІУДАИЗМЪ КАКЪ РАСА И КАКЪ РЕЛИПЯ.
149
тому, чтобы ихъ удержать отъ этого, содѣйствовали только ихъ
размноженію, такъ что пришлось имъ даровать свободу жить
согласно ихъ законамъ".
Это мѣсто ясно. Діонъ Кассій знаетъ, что есть евреи по про-
исхожденію, передающее изъ рода въ родъ древнія традиціи, но
что рядомъ съ ними есть евреи совсѣмъ не еврейской крови,
которые тѣмъ не менѣе совершенно похожи на евреевъ во всемъ, что
касается религіозныхъ обрядностей.
Безъ сомнѣнія, много людей, привлеченныхъ къ монотеизму,
остались при той формѣ деизма, наиболѣе совершенное выражѳ-
ніе котораго мы находимъ въ сибиллиновыхъ книгахъ или въ
Π с е в д о-Ф о к и л и д ѣ, любопытной книжкѣ, представляющей нѣ-
что въ родѣ нравственнаго трактата для язычниковъ; впрочемъ,
нѣчто въ родѣ христіанскаго изданія ея представляютъ собой пред-
писанія такъ называемаго Іерусалимскаго собора. Этотъ
смягченный іудаизмъ, принаровленный къ потребностямъ язычниковъ,
отмѣнялъ самое главное препятствіе къ обращенію — обрѣзаніе;
благодаря христіанской проповѣди, онъ имѣлъ необычайный
услѣхъ. Но, съ другой стороны нужно подчеркнуть, что
значительное число обращенныхъ подвергалось обрѣзанію и
становилось евреями, согласно всѣмъ требованіямъ, налагаемымъ на пред-
полагаемыхъ потомковъ Авраама.
Позвольте мнѣ привести вамъ мѣсто изъ Ювенала (Sat.
XIV, строфа 95 и слѣд.), каждое слово котораго заслуживаете
вниманія:
Quidam sortiti metuentem sabbata patrem
Nil praeter nubes et caeli numen adorant,
Ne с distare putant humana carnem suillam,
Qua pater abstinuit, mox et praeputia ponunt;
Roman.as autem soliti contemnere leges,
Judaïcum ediscunt et servant ac metuunt jus,
Tradidit arcano quodcumque volumine Moses:
Non monstrare vias eadem nisi sacra colenti,
Quaesitum ad fontem solos deducere verpos.
Sed pater in causa est cui septima quaeque fuit lux
Jgnava et partem vitae non attigit ullam.
Дѣло, слѣдовательно, происходитъ такъ: весь іудаизмъ отца
ограничивается тѣмъ, что онъ „боится Бога" и празднуетъ
субботу; но сынъ этого „metuens" становится евреемъ въ полномъ
смыслѣ этого слова, евреемъ-фанатикомъ, презирающимъ все
римское.
То, что по этому поводу говоритъ Ювеналъ, вѣроятно,
клевета. Я не думаю, чтобы въ эту эпоху было много евреевъ,
настолько фанатичныхъ, чтобы даже не указывать дороги людямъ,
не исповѣдующимъ ихъ религіи. Впрочемъ, въ этомъ нѣтъ
ничего особеннаго. Нѣтъ народа, исторія котораго была бы вполнѣ
безукоризненна. Исторія еврейскаго народа одна изъ прекраснѣй-
шихъ, и я не жалѣю, что посвятилъ ей всю свою жизнь. Но я
не стану утверждать, что эта исторія совершенно свободна отъ
промаховъ и ошибокъ; такая исторія выходила бы за предѣлы
150
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
человѣчества. Если бы мнѣ пришлось начать жизнь сызнова, я
бы, конечно, посвятилъ ее греческой исторіи, которая въ нѣкото-
ромъ отношеніи еще прекраснѣе еврейской. Эти двѣ исто-
ріи нѣкоторымъ образомъ какъ бы властвуютъ надъ міромъ, но
если бы я пиеалъ исторію греческихъ народовъ, эту замѣчатель-
нѣйшую изъ всѣхъ исторій, я, конечно, отмѣтилъ бы и ея отри-
цательныя стороны. Можно превозносить Грецію и въ то же
время относиться отрицательно къ Клеону и къ тѣмъ гадкпмъ
страницами который вписала въ исторію аѳинская демагогія. То же
самое можно сказать и относительно евреевъ. Еврейскій народъ
прѳдставляетъ собой оригинальнейшее явленіе въ исторіи; но мы
не станемъ отрицать, что на его продолжительномъ историче-
скомъ пути могли произойти событія, по поводу которыхъ
приходится выражать только сожалѣніе.
Поэтому оцѣнимъ по достоинству приведенное изъ Ювенала
мѣсто; но попытаемся прослѣдить его разсужденія. Зло, по его
мнѣнію, заключается въ совращеніи римскаго общества въ іуда-
измъ. Гдѣ причина того, что столько людей отказывается отъ
римскихъ традицій, чтобы принять іудейскія? Виноваты въ этожь
тѣ, которые первые приняли еврейскіе обряды, не подвергаясь
обрѣзанію. Отцы стали соблюдать субботу; они были сначала
только metuentes, люди боящіяся Бога; сыновья ихъ подвергли себя
обрѣзанію и сдѣлались ярыми приверженцами іудаизма.
Вы видите, что великая пропаганда, которая начинается при
Александрѣ и тянется почти до третьяго вѣка нашей эры,
совершается преимущественно (и это не подлежитъ никакому сомнѣ-
нію) въ пользу христіанства, но также и въ пользу узкаго іуда-
изма, такъ какъ она въ концѣ концовъ приводитъ къ принятію
самыхъ основныхъ правилъ древней религіи Израиля. Настала
эпоха, когда міръ сдѣлался равнодушнымъ къ древнимъ націо-
нальнымъ религіямъ и перешелъ отъ язычества къ единобожію.
Я привелъ вамъ нѣсколько цитатъ; я могъ бы вамъ привести
еще другія въ томъ же духѣ. „Transgressi in morem eorum,
'говорить Тацитъ, idem usurpant" (Ист., V, 5.). Здѣсь рѣчь идетъ объ
обрѣзаніи. По Тациту, тѣ, которые переходили въ іудаизмъ,
подвергались обрѣзанію. Выли, слѣдовательно, среди обращенныхъ та-
кіе, которые вели еврейскій образъ жизни, не подвергаясь обрѣ-
занію, и такіе, которые были евреями въ полномъ смыслѣ этого
слова.
Весьма знаменательно различіе, установленное закономъ Ан-
тонія Благочестиваго, который комментированъ Модестономъ.
Антоній разрѣшаетъ евреямъ обрѣзывать своихъ сыновей, но
только сыновей. Повторяю: когда властямъ приходится
запрещать какой нибудь обычай, то это указываетъ на то, что этотъ
обычай практикуется въ обширныхъ размѣрахъ.
Я думаю, господа, всѣ эти данныя вполнѣ
подтверждают тотъ фактъ, что въ греческую и римскую эпохи
непосредственный переходъ въ іудаизмъ былъ очень распространенъ.
Отсюда слѣдуетъ, что, начиная съ этихъ эпохъ, слово „іудаизмъ"
пѳрестаетъ быть этнографическимъ понятіемъ. Согласно предска-
заніямъ пророковъ, іудаизмъ сдѣлался чѣмъ-то универсальнымъ.
ІУДАИЗМЪ КАКЪ РАСА И КАКЪ РЕЛИГІЯ.
151
Онъ всюду находитъ приверженцевъ. Движеніе, которое въ пер-
вые вѣка нашей эры заставляло людей съ тонко развитымъ ре-
лигіознымъ чувствомъ отказаться отъ язычества, породило
множество обращеній. Большинство переходило въ христіанство, но
и къ іудаизму присоединялось значительное количество. Путемъ
такихъ обращеній, должно быть, произошла большая часть еврѳ-
евъ въ Италіи и Галліи; синагога осталась рядомъ съ церковью,
подобно меньшинству диссидентовъ.
Правда, за этимъ слѣдуетъ великая талмудическая реакція,
начавшаяся со времени войны Баръ-Козибы. Въ исторіи почти
всегда такъ бываетъ: когда міръ охватывается великимъ иширо-
кимъ потокомъ идей, то тѣ, которые первые вызвали его къ
жизни, первые становятся его жертвами; тогда они начинаютъ
раскаиваться въ томъ, что сдѣлали и, будучи въ началѣ крайне
либеральными, они впослѣдствіи становятся столь же реакціонными
(Смѣхъ). Талмудъ—это реакція. Іудаизмъ почувствовалъ, что
онъ зашелъ слишкомъ далеко, что онъ долженъ смѣшаться съ
христіанствомъ, раствориться въ немъ; тогда онъ рѣшилъ
замкнуться въ себѣ. Начиная съ этого момента, прозелитизмъ исче-
заетъ; на прозелитизмъ начинаютъ смотрѣть, какъ на бичъ, какъ
на „проказу Израиля". Но до этого момента, повторяю, доступъ
въ среду іудаизма былъ для всѣхъ открытъ.
Былъ ли онъ окончательно прегражденъ талмудизмомъ?
Конечно, нѣтъ! Прозелитизмъ былъ осужденъ учеными; тѣмъ не ме-
нѣе онъ еще практиковался благочестивыми мірянамп,
оставшимися болѣе вѣрыыми древнему духу, чѣмъ пуритане Торы. Но,
начиная съ этого момента, должно отмѣтить слѣдующую
особенность. Ортодоксальные евреи, строгіе хранители закона, соста-
вляютъ тѣсный союзъ, и такъ какъ законъ можетъ сохраниться
въ неприкосновенности только въ тѣсно замкнутомъ религіозномъ
обществѣ, то они постепенно отрѣзываютъ себя на многіе вѣка
отъ всего остального міра. Но кромѣ этихъ строгихъ талмуди-
стовъ существуютъ еще евреи, проникнутые идеями,
сравнительно довольно широкими.
Въ этомъ отношеніи очень любопытны рѣчи св. Іоанна
Златоуста противъ евреевъ. Предметъ этихъ рѣчей самъ по себѣ
не представляетъ большого интереса; но ораторъ, бывшій тогда
священникомъ въ Антіохіи, кажется одержимымъ какой-то idée
fixe, а именно, онъ запрещаетъ своей паствѣ ходить въ синагогу
для принятія присяги и для празднованія праздника Пасхи.
Очевидно^ въ ту эпоху въ такомъ большомъ городѣ, какъ Ан-
тіохія, еще не было установлено различіе между обѣими сектами.
Григорій Турскій оставилъ намъ очень цѣнныя свѣдѣнія
относительно іудаизма въ Галліи. Много было евреевъ въ Пари-
жѣ, Орлеанъ, Клермонѣ. Григорій Турскій борется съ ними, какъ
съ еретиками. Онъ не сомнѣвается въ томъ, что это люди другой
расы. Вы мнѣ скажете, что этотъ простой человѣкъ едва ли былъ
знакомъ съ этнографическими вопросами. Это вѣрно. Но откуда
взялись евреи Орлеана и Парижа? Можемъ ли мы предположить,
что все это были выходцы съ Востока, прибывшіе въ одинъ
прекрасный день изъ Палестины и основавшіе колоніи въ нѣкото-
152
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
рыхъ городахъ? Едва ли это такъ. Въ Галліи, безъ сомнѣвгія
имѣлись евреи, которые пришли съ своей родины, поднялись
вверхъ по Ронѣ и Сонѣ· и послужили какъ бы ферментомъ для
развитія здѣсь іудаизма. Но было также множество людей,
присоединившихся къ іудаизму путемъ обращенія,—людей, не имѣв-
шихъ предковъ въ Палестинѣ. Если принять въ соображеніе, что
евреи пришли въ Германію и Англію изъ Франціи, то
приходится очень сожалѣть о томъ, что мы не имѣемъ свѣдѣній о про-
исхожденіи іудаизма въ нашей странѣ. Мы бы навѣрно убѣди-
лись, что галльскіе евреи временъ Гонтрана и Хильперика были
большей частью галлы, исповѣдывавшіе еврейскую религію.
Оставимъ въ сторонѣ эти вопросы, покрытые мракомъ не-
извѣстности, и перейдемъ къ фактамъ вполнѣ достовѣрнымъ.
Остановимся сначала на успѣхахъ іудаизма въ Аравіи и
Абиссинии. Въ Аравіи до Магомета къ іудаизму присоединилось
множество людей; очень немногаго недоставало, чтобы вся Аравія
перешла въ іудаизмъ. Магометъ былъ евреемъ въ извѣстную эпоху
своей жизни и съизвѣстной точки зрѣнія оставался имъ навсегда.
Феллахи или абиссинскіе евреи суть африканцы, говорящее на
африканскомъ нарѣчіи и читающіе библію въ переводѣ, на ихъ
языкъ.
Но есть еще одно историческое событіе, болѣе важное, бо-
лѣе близкое къ намъ, которое,, повидимому, имѣло важныя по-
слѣдствія: это обращеніе хазаръ, относительно котораго мы имѣ-
емъ точныя свѣдѣнія. Хазарское царство, занимавшее почти всю
теперешнюю южную Россію, приняло іудаизмъ приблизительно
въ эпоху Карла Великаго. Съ этимъ историческимъ фактомъ
связано происхожденіе караимовъ въ южной Россіи и тѣхъ еврей-
скихъ надписей въ Крыму, на которыхъ, начиная съ восьмого
вика, встрѣчаются татарскія или тюркскія имена, какъ, напримѣръ,
Тохтамышъ. Возможно ли, чтобы еврей, происходящей изъ
Палестины носилъ названіе Тохтамыша вмѣсто того, чтобы
называться Авраамомъ, Леви или Іаковомъ? Очевидно, нѣтъ. Этотъ
Тохтамышъ былъ не кто иной, какъ обращенный татаринъ, или но-
гаецъ, или сынъ обращеннаго.
Обращеніе хазарекаго царства имѣетъ большое значеніе для
объясненія происхожденія евреевъ, живущихъ въ придунайскихъ
странахъ и на югѣ Россіи. Въ этихъ областяхъ живетъ
множество евреевъ, которые въ этнографическомъ отношеніи не имѣютъ
ничего или почти ничего общаго съ евреями. Одно
обстоятельство должно было сильно содействовать обращенію въ іудаизмъ
людей не-еврейскаго происхожденія: я говорю о рабахъ и при-
слугѣ. Мы видимъ, что во всѣхъ христіанскихъ странахъ,
особенно славянскихъ, заботы епископовъ и соборовъ направлены на
то, чтобы запретить евреямъ держать христіанскую прислугу.
Положеніе прислуги благопріятствовало прозелитизму, и рабы
евреевъ въ большей или меньшей степени становились евреями.
Итакъ, не подлежитъ сомнѣнію, что іудаизмъ первоначально
прѳдставлялъ собой религію определенной расы; не подлежитъ
также сомнѣнію, что въ образованіи совремѳннаго еврейскаго
племени участвовала въ извѣстной степени кровь палестинскихъ
ІУДАИЗМЪ КАКЪ РАСА И КАКЪ РЕЛИГІЯ.
153
аборигеновъ: но въ то же время я убѣжденъ, что въ составъ
еврейской народности, въ томъ видѣ, въ какомъ она существуѳтъ
нынѣ, входятъ въ значительной степени элементы не-семитиче-
скаго происхожденія; такъ что эта раса, которую считаютъ идеа-
ломъ чистаго ethnos'a, сохранившагося на протяженіи вѣковъ
благодаря запрещенію смѣшанныхъ браковъ, почти настолько же
подверглась смѣшенію съ инородцами, какъ и всѣ прочія расы.
Другими словами, іудаизмъ первоначально былъ національной
религіей; въ настоящее время онъ сдѣлался религіей замкнутой;
въ промежутки между этимъ, на протяженіи многихъ вѣковъ,
іудаизмъ былъ открыть для инородцевъ; значительное
количество народностей не израильскаго происхожденія примкнуло къ
іудаизму, такъ что смыслъ этого слова съ этнографической точки
зрѣнія сталъ очень сомнительнымъ.
Мнѣ, можетъ быть, укажутъ на такъ называемый еврейскій
типъ. Подробное разсмотрѣніе этого пункта отняло бы много
времени. По моему мнѣнію, нѣтъ единаго еврѳйскаго типа, но
есть еврейскіе типы. Въ этомъ отношеніи я сдѣлалъ много
наблюдений, завѣдуя въ продолженіе десяти лѣтъ еврейскими
манускриптами въ національной библіотекѣ, такъ какъ израильскіе
ученые всего міра обращались ко мнѣ съ вопросами, касающимися
нашей драгоцѣнной коллекціи. Я очень быстро узнавалъ своихъ
кліентовъ π среди посетителей, входившихъ въ залъ, угадывалъ
тѣхъ, которые должны были подойти къ моему бюро. Мои на-
блюденія позволяютъ мнѣ сдѣлать выводъ, что нѣтъ единаго
еврейскаго типа, но что ихъ нѣсколько, и они не сводимы одинъ
на другой. Какимъ же образомъ раса распалась на опредѣленное
число типовъ? Причина этого явленія только что указана нами;
это —изоляція, гетто, запрещеніе смѣшанныхъ браковъ.
Этнографія—наука мало разработанная, такъ какъ ея
выводы не суть результаты опыта, а между тѣмъ можно считать
точно доказаннымъ только то, что доказано путемъ опыта. Я
хочу сказать нисколько словъ не въ видѣ доказательства, а для
поясненія своей мысли. Я думаю, что, если бы вдругъ взяли нѣ-
сколько тысячъ людей, хотя бы тѣхъ, напримѣръ, которые въ
настоящій моментъ фланируютъ отъ одного конца С.-Жермен-
скаго бульвара до другого, если бы, предположимъ, ихъ
перенести на необитаемый островъ и предоставить имъ тамъ
размножаться, то по истеченіи извѣстнаго времени первоначальные
типы видоизмѣнились бы извѣстнымъ образомъ; ихъ признаки
сконцентрировались бы въ опредѣленномъ числѣ типовъ-побѣди-
телей, такъ что трудно было бы опредѣлить ихъ первоначальное
происхожденіе. Концентрація типовъ есть слѣдствіе замкнутыхъ
браковъ, практикующихся въ продолженіе цѣлаго ряда вѣковъ.
Для доказательства этническаго единства евреевъ ссылаются
на сходство ихъ нравовъ и обычаевъ. Но попробуйте собрать
людей, хотя бы и различныхъ расъ, поставьте ихъ въ условія
жизни гетто, и вы получите тѣ же результаты. Существуетъ,
если можно такъ выразиться, психологія религіознаго
меньшинства, совершенно не зависящая отъ расовыхъ особенностей. По-
ложеніе протестантовъ въ такой странѣ, какъ, напримѣръ, Фран-
154
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
ція, гдѣ протестанты составляютъ меньшинство населенія, имѣетъ
много общаго съ положеніемъ евреевъ, потому что протестанты
въ продолженіе долгаго періода времени принуждены были
вести очень замкнутый образъ жизни и подвергались, подобно
евреямъ, множеству ограничений. Такъ возникли сходства, выте-
кающія не изъ единства происхожденія, но изъ аналогіи въ об-
щественномъ положеніи. Привычки, созданныя замкнутымъ обра-
зомъ жизни, стѣсненной изнутри и снаружи, оказываются всюду
одинаковыми, не смотря на различіе расъ. Инсинуаціи, распро-
страняемыя въ малообразованныхъ кругахъ населенія на счетъ
протестантовъ, однородны съ инсинуаціями, распространяемыми
на счетъ евреевъ. Занятія, къ которымъ должны прибѣгать секты,
исключенный изъ общегосударственной жизни, совершенно
одинаковы. Какъ и евреи, протестанты не имѣютъ ни того, что
называется народомъ, ни крестьянъ; ихъ поставили въ условія,
препятствовавшая возникновенію того и другого элемента*).—
Что касается духовнаго сходства членовъ одной и той же секты,
то его можно легко объяснить сходствомъ въ воспитаніи, чтеніи,
исполненіемъ одинаковыхъ религіозныхъ обрядовъ.
Въ Сиріи можно наблюдать явленіе, которое подтверждаетъ
защищаемый мной тезисъ. Въ двѣнадцати льё къ сѣвѳру отъ
Дамаска существуютъ деревни, гдѣ говорятъ еще на сирійскомъ
языкѣ, который почти всюду исчезъ и который можно встрѣтить
только на болыпомъ разстояніи къ сѣверу, со стороны Вана и
Урміи. Жители этихъ деревень—мусульмане, вполнѣ сходные съ
остальными мусульманами Сиріи по своимъ нравамъ. Между
христианами и мусульманами Сиріи, съ перваго взгляда,
громадная разница; христіане отличаются крайней робостью и
трусливостью; мусульманинъ привыкъ носить оружіе и умѣетъ владѣть
имъ. Скажутъ, съ перваго взгляда, что тутъ есть ясно
выраженное этнографическое различіе. Кстати, по поводу послѣднихъ
волненій, происходившихъ въ Бейрутъ нѣсколько мѣсяцевъ тому
назадъ, мой другъ, докторъ С..., писалъ мнѣ, что его слуга ска-
залъ слѣдующее: „если бы здѣсь оказался
ребенокъ-мусульманинъ съ саблей, онъ могъ бы перебить тысячу христіанъи. Эти
деревни въ окрестностяхъ Дамаска представляютъ большой инте-
ресъ съ точки зрѣнія обсуждаемаго нами вопроса. Если еще
существуютъ на свѣтѣ настоящее сирійцы, то именно здѣсь, такъ
какъ они говорятъ еще на своемъ древнемъ языкѣ; однако, они
мусульмане и сходны съ послѣдними по своимъ нравамъ и обы-
чаямъ. Различіе, существующее между ними и сирійцами-хри-
стіанами, проистекаетъ изъ различія въ образѣ жизни, въ со·
ціальномъ положеніи, созданномъ цѣлыми вѣками; въ немъ нѣтъ
ничего этнографическаго.
Точно такъ же обстоитъ дѣло съ евреями. Особая
нравственная физіономія этого народа создалась благодаря цѣлому
г) Изъ изслѣдованій относительно положенія еврг">въ во Франціи въ
первой половинѣ среднихъ вѣковъ, вопіедшихь въ со> авъ ΧΧΥΠ тома
Histoire littéraire de la France, видно, что до приказовъ
Людовика Прекраснаго французскіе евреи занимались тѣми же ремеслами-профес-
сіями, какими занимались и остальные французы.
отрѣшеніе отъ должности профессора Collège de France. 155
ряду сощальныхъ бѣдствій, которыя тяготѣли надъ нимъ въ
продолженіе вѣковъ; она совсѣмъ не расоваго происхожденія.
Мы должны быть довольны, милостивые государи, что эти
вопросы, столь интересные съ точки зрѣнія исторіи и этнографіи,
не имѣютъ никакого практическая значенія во Франціи. Въ са-
момъ дѣлѣ, мы благородно разрѣшили политическую задачу,
которая связана съ этимъ вопросомъ. Въ вопросѣ о національ-
ности мы отводимъ расовому вопросу второстепенное мѣсто и
поступаемъ вполнѣ правильно. Этнографичѳскій вопросъ, столь
важный на зарѣ исторіи, постепенно теряетъ свое значеніе по
мѣрѣ развитія цивилизаціи. Когда Національное Собраніе
декретировало въ 1791 году эмансипацію евреевъ, оно чрезвычайно
мало останавливалось на расовомъ вопросѣ. Оно полагало, что о
людяхъ должно судить не по крови, которая течетъ въ ихъ жи-
лахъ, а по ихъ нравственному и умственному достоинству. Въ
этомъ слава Франціи, что она разрѣшила эти вопросы съ чело-
вѣческой точки зрѣнія. Задача XIX вѣка—уничтожить всѣ гетто,
и едва ли можно похвалить тѣхъ, которые пытаются ихъ возста-
новить, гдѣ только можно. Израильская раса оказала міру
величайшая услуги. Ассимилировавшись съ различными націями, въ^
единеніи съ различными національнъши союзами, она будетъ
продолжать въ будущемъ то, что дѣлала въ прошедшемъ.
Въ сотрудничествѣ со всѣми либеральными силами Европы, она
будетъ въ высокой степени содействовать соціальному прогрессу
человѣчества (продолжительные апплодисменты).
Отрѣшеніѳ отъ должности профессора Collège
de France1)·
2-го іюля 1864 года въ „Moniteur" былънапе-
чатанъ докладъ господина министра народнаго
просвѣщѳнія его императорскому величеству.
Приведу изъ него нѣкоторыя мѣста:
„...Можно было бы уничтожить въ Оорбоннѣ каѳедру
господина Газе, но устроить новую каѳедру въ Collège de France подъ
названіемъ каѳедры сравнительной грамматики и филологіи.
„Такъ какъ оплата этой каѳедры не входить въ бюджетъ, то
можно было бы назначить ей средства, ассигнованныя на каѳедру
языковъ еврейскаго, халдейскаго и сирійскаго.
„Вотъ уже два года, какъ эта каѳедра никѣмъ не занята въ
силу сображеній общѳственнаго порядка, остающихся въ силѣ и
до сего времени. Такое временное состояніе не можетъ долго
продолжаться.
„Я стараюсь вносить высшую правильность во всѣ отрасли
управленія, довѣреннаго мнѣ императоромъ. Но незамѣщеніе
назначенной каѳед ы противорѣчитъ интересамъ службы, хорошему
распредѣленію ^щественнаго имущества, а также самому до-
1) Questions contemporaines.
156
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
стоинству образованнаго ученаго, вынужденнаго выносить эту
аномалію.
„Не считая возможнымъ поручить господину Ренану каѳед-
ру, на которой онъ появился только одинъ разъ, я считаю удоб-
нымъ прекратить закономъ такое ненормальное положеніе и
призвать господина Ренана къ другимъ обязанностямъ.
„Такъ какъ господинъ Ренанъ перешелъ въ Collège de
France изъ императорской библіотеки и получилъ отъ нея ти-
тулъ почетнаго библіотекаря, то я прошу ваше величество довѣ-
рить ему мѣсто хранителя субъ-директора при департамента
манускриптовъ, гдѣ его спеціальноѳ образованіе позволить ему
оказать обществу дѣйствительныя заслугиα.
Въ тотъ же деньянаписалъ господину
министру народнаго просвѣщенія следующее письмо:
„Господинъ министръ!
„Сегодня утромъ я узналъ изъ письма, любезно посланнаго
вами мнѣ, и изъ вашего доклада, напечатаннаго въ „Moniteur/ что
его величеству угодно было подписаннымъ вчера декретомъ на·
значить меня хранителемъ субъ-директоромъ при департаментѣ
манускриптовъ императорской библіотеки. На основаніи дѣйствуг
ющихъ правилъ, всякая служба при императорской библіотекѣ
несопоставима съ дѣятельностью преподаванія. Такимъ образомъ,
принять службу, на которую было угодно его величеству
назначить меня, значило-бы добровольно отказаться отъ каѳедры,
занимаемой мною въ Collège de France.
„Уже неоднократно я имѣлъ честь указывать вашему
превосходительству тѣ мотивы, въ силу которыхъ мнѣ невозможно
прямо или косвенно согласиться на этотъ отказъ. На каѳедру
еврейскаго, халдейскаго и сирійскаго языковъ я былъ назначенъ
на основаніи представленія господъ профессоровъ Collège de France
и моихъ собратьевъ по Академіи надписей и изящной литературы.
Но эта каѳедра не является для меня первою попавшейся. Я же-
лалъ ея ради нея самой, а не ради жалованья. Еврейскій и асси-
рійскій языки составляютъ мою научную спеціальность. Препо-
даванію ихъ я придаю огромное значеніе, такъ какъ, по моему
мнѣнію, слабость критическихъ изслѣдованій Франціи связана съ
поразительно ничтожнымъ изученіемъ нами семитической
литературы. Возрождѳніе этихъ занятій въ нашихъ великихъ школахъ
я всегда считалъ своей научной задачей и частью моего нрав-
ственнаго долга.
„Какія-бы пріятныя воспоминанія ни сохранилъ я о
департамент манускриптовъ императорской библіотеки, я не
принимаю той службы, которую вчера угодно было назначить мнѣ его
величеству. Каѳѳдра еврейскаго, халдейскаго и сирійскаго
языковъ въ Collège de France не уничтожена; я не разжалованъ; но
суммы, ассигнованныя на эту каѳедру, временно получили
другое назначеніѳ. Господинъ министръ! Я продолжалъ касаться
вопроса о жалованьи безъ всякаго.. ущерба для моего „достоинства",
о которомъ я могу самъ судить. Во-первыхъ, потому, что со
времени простановки мнѣ подавали надежды на скорое возобнов-
отрѣшеніе отъ должности профессора Collège de France. 157
леніе моихъ занятій; во вторыхъ, потому, что отказъ отъ
жалованья былъ-бы признаніемъ порядка вещей, противъ котораго я
при всякомъ случаѣ протестую; въ третьихъ, потому, что я вы-
полнялъ мои обязанности настолько хорошо, насколько это зави-
сѣло отъ меня, и, по моему мнѣнію, даже съ большой пользой.
Когда же мнѣ было указано, что возобновленіѳ моего курса мо-
жетъ быть очень отсрочено, я началъ у себя, для незначитель-
наго числа интересующихся моими лекщями оріенталистовъ и
филологовъ, курсъ, который и прочелъ въ „Salle des Langues" въ
Collège de France. Такого рода преподаваніе (я всегда утверждалъ
это) предназначено только для десяти или двѣнадцати лицъ, уже
достаточно подготовленныхъ и посвятившихъ себя научному
труду. Въ самыя двѣтущія эпохи Collège de France этимъ методомъ
руководились самые знаменитые учителя, и я осмѣливаюсь
думать, что многіе правильные курсы, прочитанные въ этомъ году,
не принесли такой пользы, какъ мой курсъ. Узкія
административный идеи нашего времени не нужно переносить въ духовный
міръ безъ всякаго измѣненія. Къ наукѣ не имѣетъ никакого отно-
шенія поверхностная экономія, считающая высшей мудростью ви-
дѣть осязаемый и непосредственный продуктъ своихъ денегъ.
Наука измѣряетъ заслуги пріобрѣтеннымъ результатомъ, а не
болѣе или мѳнѣе точнымъ исполненіемъ предписанія. Если вы
упрекнете когда нибудь учѳнаго, составляющаго честь страны,
что онъ не окупаетъ незначительной суммы, выплачиваемой ему
государствомъ, то повѣрьте, господинъ министръ!—онъ отвѣтитъ
вамъ такъ, какъ отвѣчаю сей^асъ я, слѣдуя знаменитому при-
мѣру: Pecunia tua tecum sit.
„Господинъ министръ! назначайте суммы, ассигнованныяна
каѳедру еврѳйскаго, халдейскаго и сирійскаго языковъ, на цѣли,
которыя вы сочтете подходящими. Я же сохраню званіе,
предоставленное мнѣ господами профессорами Collège de France и
моими собратьями по Институту. И не получая жалованья, я буду
продолжать исполнять обязанности, налагаемый на меня этимъ
званіемъ, по мѣрѣ своихъ силъ я буду содействовать прогрессу
изслѣдованій, традиція которыхъ довѣрена мнѣ.
„ Соблаговолите, господинъ министръ, принять мое увѣреніе
въ высокомъ почтеніи и глубокомъ уваженіи, съ которыми я
имѣю честь оставаться покорнымъ слугой вашего
превосходительства. Э. Ренанъ".
5-го іюня въ „Journal desDêbats" появилась слѣ·
дующая статья:
„Вчера за недостаткомъ времени мы не могли высказать
своего мнѣнія о вопросахъ, которые поднимаетъ письмо
господина Ренана. Если оставить въ сторонѣ нѣкоторую рѣзкость,
извиняемую тѣмъ возбужденіемъ, которое всегда появляется у людей
духа при разговорахъ о деньгахъ,—то, какъ намъ кажется, нашъ
сотрудникъ руководился въ данномъ случаѣ очень справедли-
вымъ чувствомъ правъ свободной науки. Его всѣмъ извѣстныя
искренность и безкорыстіе должны были убѣдить, что онъ
никогда добровольно не откажется отъ мѣста, которому придаетъ
158
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
большое значеніе. Ренанъ имѣетъ особые взгляды на Collège de
France, которые онъ часто развивалъ. По его мнѣнію, это учреж-
деніе должно представлять наиболѣе спеціальную, но въ то-же
время и наиболѣе независимую науку. Людямъ, раздѣляющимъ
идеи Ренана, извѣстно, съ какой искренностью и твердостью онъ
защищаетъ ихъ. Но въ этомъ случаѣ поведеніе нашего
сотрудника намъ кажется послѣдовательнымъ; во всякомъ случаѣ оно
никого не должно было удивить, и насъ удивляѳтъ, что другіе
этого не предвидѣли.
„Господинъ Ренанъ отказался отъ всякихъ уступокъ для
выхода изъ положенія, которое онъ выбралъ вполнѣ сознательно;
рядъ мѣръ, предпринятыхъ господиномъ министромъ народнаго
образованія, не имѣлъ никакого результата. Одна изъ этихъ
мѣръ—это прекращеніе выдачи жалованья, которое господинъ
Ренанъ получалъ до сихъ поръ. Намъ немного жаль, сознаемся
въ этомъ, что господинъ министръ примѣшалъ къ этому вопросу
о принципѣ неблаговидныя соображенія экономическаго
характера. Если бы господинъ Ренанъ въ силу собственной вины пре-
небрегалъ своими лекціями въ теченіе двухъ или трехъ лѣтъ,
мы признали-бы, что противъ него можно сдѣлать возраженія
всякаго рода. Но господинъ Ренанъ постоянно иротестовалъ
противъ прекращенія своего курса. Онъ всегда говорилъ, что
готовъ взойти на каѳедру, когда былъ лишенъ ея. Наконецъ, по
весьма умному соображенію, онъ читалъ у себя, два раза въ не-
дѣлю лекціи, которыя ему было бы болѣе пріятно и болѣе удобно
читать въ Collège de France. При такомъ положеніи Ренанъ
вполне правъ, поддерживая свои права и не отягчая веселостью
сердца положенія, въ которое его поставили.
„Были ли такъ основательны, какъ это думали, мотивы, по-
мѣшавшіе возобновленію курса господина Ренана? Не думаемъ
этого. Первая и единственная лекція его была принята
молодежью съ энтузіазмомъ, памятнымъ и до сихъ поръ. Считая пуб-
личныя демонстрации противорѣчащими истинному духу свободы,
мы отнюдь не желали-бы видѣть возобновленія такихъ горячихъ
манифестацій, какъ въ тотъ день, когда молодежь провожала
профессора до его дома. Но господинъ Ренанъ въ первой своей
лекціи, такъ хорошо принятой, нѣсколько разъ говорилъ, что бу-
дѳтъ читать спеціальный курсъ, предназначенный для малаго чис
ла слушателей. Согласно установившемуся обычаю, вновь
назначенные профессора посвящаютъ свою первую лекцію общимъ во-
просамъ и читаютъ ее въ болѣе обширныхъ помѣщеніяхъ, чѣмъ
тѣ, которыя назначены для спеціальныхъ лекцій. Ренанъ послѣ-
довалъ этому обычаю. Въ концѣ своей вступительной лекціи
онъ какъ бы попрощался со своей многочисленной аудиторіей
и объявилъ, что со слѣдующей лекціи начнетъ изложеніе
еврейской грамматики. Аудиторіи, въ которыхъ читаются курсы такого
рода, вмѣщаютъ двадцать* тридцать человѣкъ и никогда не быва-
ютъ полны. Предположимъ, что, вслѣдствіе спеціальнаго интереса
курса и немного возбужденнаго любопытства публики, аудиторія
была-бы полна въ теченіѳ первыхъ дней. Подвергся-ли бы
общественный порядокъ болыпимъ опасностям^ если-бы слушатели не-
отрѣшеніе отъ должности профессора Collège de France. 159
много потѣснились въ аудиторіи въ нисколько квадратныхъ
метровъ? Для устраненія всякаго безпорядка достаточно было са-
мыхъ простыхъ мѣръ, не требовавшихъ даже присутствия
городского сержанта.
„Намъ очень жаль, что вмѣсто того, чтобы предпочесть это
рѣшеніе, вполнѣ соотвѣтствующее истиннымъ принципамъ
свободы, его отложили до другого раза. Но такъ какъ Ренанъ считаетъ
себя мало обиженнымъ отнятіемъ у него жалованья и крѣпко
держится за данное ему званіе, то сущесгвеяныя права науки
цѣлы и невредимы. Ренанъ вполнѣ основательно настаиваетъ на
важномъ обстоятельствѣ, которое часто игнорировали. Онъ назна-
ченъ былъ на занимаемое имъ мѣсто двойнымъ представитель-
ствомъ профессоровъ Collège de Prance и членовъ института. Когда
дѣло идетъ о представительствѣ, роль администраціи крайне проста.
На всѣ возраженія противъ такихъ выборовъ администрация мо-
жетъотвѣтить только одно: „Мною назначенъ тотъ, кого мнѣпред-
ставили Обвиняйте учрежденіе, сдѣлавшее такое представленіе".
12-го іюня въ „Moniteur" появился слѣдующій
дѳкретъ:
„Наполеонъ и т. д.
„На предложеніе нашего министра народнаго просвѣщенія.
„Прочитавъ декретъ отъ 1-го іюня 1864 года, которымъ го-
сподинъ Ренанъ, профессоръ Collège de Prance, отрѣшается отъ
своей должности и назначается хранителемъ субъ-директоромъ
при департаментѣ манускриптовъ императорской библиотеки;
„Прочитавъ письмо господина Ренана, который отказывается
отъ послѣдней обязанности и желаетъ сохранить за собой первую;
„Прочитавъ декретъ отъ 9-го марта 1852 года, по которому
императоръ назначаетъ и отрѣшаетъ профессоровъ Collège de
Prance,
„Мы рѣшили слѣдующее:
„Во первыхъ, назначеніе господина Ренана въ
императорскую библіотеку утверждается;
„Во-вторыхъ, господинъ Ренанъ отрѣшается отъ своей
службы въ Collège de France;
„Въ-третьихъ, нашему министру народнаго просвѣщенія
поручается привести настоящій декретъ въ исполненіе.
„Подписано во дворцѣ Фонтенѳбло 11-го іюня 1864 года.
Наполеонъ".
14-го іюня въ Journal des Débats появилась
слѣдующая статья:
„Декретъ, напечатанный вчера въ „Moniteur", разрѣшилъ всѣ
оставшіяся сомнѣнія относительно положенія господина Ренана.
Господинъ Ренанъ отрѣшенъ отъ своихъ обязанностей. Наши
принципы относительно свободы достаточно извѣстны, чтобы намъ
нужно было выражать наши сожалѣнія по данному поводу.
Ограничиваясь вопросомъ о формѣ, замѣтимъ, что декретъ о разжа-
лованіи господина Ренана не мотивирован!.. Четыремъ разжа-
лованіямъ профессоровъ Collège de France, объявленнымъ съ на-
160
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
чала этого вѣка, предшествовало изложеніе мотивовъ. Въ первой
редакціи королевскаго приказа, лишившаго каѳедры господина
Тиссо, не было мотивовъ, и господинъ Лефевръ Жино, тогдаш-
ній администраторъ Collège de France, отказался принять при-
казъ въ такомъ видѣ. Тогда приказъ былъ снабженъ объясне-
ніями, которыя по крайней мѣрѣ показали намъ всю слабость
его мотивовъ и, въ 1830 году, привели къ отмѣнѣ самаго приказа.
„ Такая небрежность намъ очень непріятна. Обязанность
мотивировать приказы объ отрѣшеніи — прямой долгъ
администрации. Даже самый низшій служащій имѣетъ право знать, за что
наказываетъ его государство. Администрация обязана давать эту
гарантію тому, кого она разжаловываетъ; можно сказать, что она
обязана давать эту гарантію самой себѣ. Необходимо, чтобы была
вполнѣ признана отвѣтственность за подобные поступки, чтобы
видѣли ихъ происхожденіе, задѣваемыя ими стороны повѳденія.
Это обезпеченіе для чиновниковъ, такъ какъ признаніѳ мотивовъ
можетъ остановить многія несправедливыя мѣры; весьма легко не
объяснять того, что дѣлаютъ молчаливо, какъ простую
административную мѣру. Кромѣ того намъ кажется, что подобное
обязательство ясно вытекаетъ изъ декрета отъ 6-го марта 1852 года.
Статья пятая этого декрета, пересчитывающая возможныя мѣры
противъ членовъ высшихъ образовательныхъ учрежденій, устра-
няетъ изъ ихъ числа „мѣру отрѣшенія, которая можетъ быть
объявлена только президентомъ Республики на основаніи предложе-
нія министра народнаго просвѣщенія". Намъ кажется очевид-
нымъ, что такое предложеніе должно быть мотивировано. Отрѣ-
шеніе—тоже „мѣра", и декретъ отъ 9-го марта говоритъ о ней.
Отрѣшеніе предполагаетъ „проступокъ". Администрація не можетъ
заявлять публично, что такой-то гражданинъ нарушилъ свои
обязанности, не указавъ, въ чемъ состоитъ это нарушеніе. Но
декретъ, напечатанный въ Moniteur 12-го іюня, не содержитъ
никакого обвиненія противъ господина Ренана. Со стороны
господина Ренана вполнѣ естественно желаніе узнать, въ чемъ
состоитъ вина, совершенная имъ, по мнѣнію господина министра, въ
чемъ состоитъ нарушѳніе обязанностей.
„Поэтому мы продолжаемъ думать 1), что господинъ Ренанъ
долженъ былъ пользоваться всЬми гарантіями, предоставляемыми
*) Господинъ Лабуле въ статьѣ, отличающейся крайней логичностью,
помѣщенной въ Journal des Débats 10-го іюня, доказалъ незаконность
моего разжалованія. Декретъ 11-го іюля 1863 года содержалъ слѣдующее:
„Считая важнымъ обезпечить членамъ образовательныхъ учрежденій
всѣ возможныя гарантіи справедливости...
Ст. 1: Отнынѣ комитетъ, составленный изъ пяти членовъ, назначен-
ныхъ императорскимъ совѣтомъ народнаго образованія и выбранныхъ изъ
его среды, будетъ высказывать свое мотивированное мнѣніе всякій разъ,
когда дѣло можетъ дойти до отрѣшенія получающаго жалованье профессора
высшихъ или среднихъ учебныхъ заведеній.
Ст. 3: Обвиняемому будетъ предоставлено право защищаться устно или
письменно, какъ онъ найдетъ для себя удобнымъсс.
Collège de France входитъ въ число высшихъ, среднихъ и низшихъ
учебныхъ заведеній. Если даже думать, что Collège de France входитъ только
въ число низшихъ учебныхъ завѳденій, то нужно допустить, что указанный
декретъ примѣняется къ нему.
ПИСЬМО АДОЛЬФУ ГЕРУ.
161
декретомъ 11-го іюня 1863 года всѣмъ членамъ высшихъ и сред-
нихъ учебныхъ заведеній. Декретъ 9-го марта 1852 года ясно
вводитъ Collège de Prance въ число образовательныхъ
учреждена. Если Collège de France не входить въ число
образовательныхъ учрежденій, то онъ долженъ быть вполнѣ
независимыми Если-же Collège de Prance находится въ привиллегиро-
ванномъ положеніи, то нѣтъ основанія отказывать ему въ общемъ
правѣ. Развѣ естественно, чтобы учитель шестого класса
пользовался большими гарантіями, чѣмъ замѣститель Бюрнуфа или
Кювье?
„Такъ какъ мотивы, по которымъ господинъ Ренанъ отрѣ-
шенъ отъ своего званія, не объявлены, то мы не будемъ
обсуждать ихъ. Но мы думаемъ, всѣ либералы живо почувствуютъ,
какъ въ лицѣ нашего сотрудника нанесѳнъ ударъ независимости
мысли".
Письмо Адольфу Геру *).
Въ номерѣ Opinion nationale отъ 23-го августа
1862года напечатано письмо Адольфа Геру ко мнѣ, въ которомъ онъ
спрашивалъ у меня объясненій относительно слѣдующей фразы,
заимствованной изъ моей брошюры: Каѳедра еврейскаго
языка въ Collège de Prance:
„По своему методу историческія науки ничѣмъ не
отличаются отъ наукъ физическихъ и математическихъ. Онѣ предпола-
гаютъ, что никакой сверхъестественный дѣятель не вмѣшивается
въ движеніе человѣчества, что это двдженіе есть
непосредственный результатъ свободы, заложенной въ человѣкѣ, и судьбы, т. е.
природы; что выше человѣка не стоить никакое свободное
существо, которому можно было бы приписать замѣтное вліяніе на
моральное иоведеніе или на матеріальное движеніе вселенной".
На это письмо Геру я отвѣтилъ слѣдующимъ письмомъ:
Шалиферъ, въ окрестностяхъ Ланьи,
27-го августа 1862 года.
Милостивый государь!
Крайне сложные вопросы, которые Вы ставите мнѣ въ номе-
рѣ Вашего журнала отъ 23 августа, не могутъ оставаться безъ
отвита. Не думая рѣшать на одной страницы проблемы, разрѣше-
нія которыхъ человѣчество ищетъ вотъ уже 4 тысячи лѣтъ, я
считаю себя обязаннымъ дать нѣкоторыя разъясненія
относительно фразы, которую вы поставили мнѣ и которая, при отдѣльномъ
разсмотрѣніи, могла бы вызвать недоразумѣнія.
Вы имѣете полное право говорить, что человѣкъ не
абсолютно свободенъ. Онъ въ значительной степени несвободенъ, такъ
какъ частью своего существа является природой. Тѣло его
повинуется закону всѣхъ вѣсомыхъ тѣлъ; совершающіеся въ его орга-
нахъ процессы не знаютъ ни уступокъ, ни жалости. Но зато я
не могу допустить никакой свободы въ природѣ.
г) Dialogues philosophiques.
il
162
ИСТОРИЧЕСКІЯ СТАТЬИ.
Всевѣдущее существо могло бы высчитать всѣдвиженія
этого міра, если бы человѣкъ не могъ своей свободной
деятельностью вводить самопроизвольную силу въ жизнь вещей и та-
кимъ образомъ измѣнять результаты. Настоящая погода не могла
быть предсказана нѣсколько вѣковъ тому назадъ, потому что
трудъ человѣка до нѣкоторой степени измѣнилъ состояніе
атмосферы. Несколько вѣковъ тому назадъ нельзя было предсказать,
что такой-то лѣсъ будетъ вырубленъ, такое-то болото высушено.
Но въ мірѣ, въ которомъ не было бы живыхъ существъ, все
происходило бы по абсолютно неизмѣннымъ законамъ, все можно
было бы предсказать заранѣе при достаточныхъ для этого зна
ніяхъ. Другими словами, все было бы математически точно, не
существовало бы никакихъ непредвидѣнныхъ элементовъ.
По вашему мнѣнію, наука не можетъ доказать существова-
нія свободнаго, высшаго, чѣмъ человѣкъ, существа, вмѣпшвающа-
гося въ природу для измѣненія ея движенія. Но, прибавляете
вы, можетъ ли наука положительно доказать, что такого
существа действительно нѣтъ? Я не стану изслѣдовать этого вопроса
метафизически, a priori. Достаточно экспериментальныхъ
доказательства Такое существо никогда не обнаруживалось спосо-
бомъ, который могла бы констатировать наука. Если оно
обнаружится, мы повѣримъ въ него. Не мы должны доказывать
невозможность сверхъестественнаго, а сверхъестественное само должно
доказывать себя. Отрицая существованіе сиренъ и центавровъ,
мы доказываемъ свое мнѣніе только тѣмъ, что такихъ существъ
никогда не было. Что изнало изъ цивилизованнаго міра древнюю
демонологію, какъ не то обстоятельство, что факты, приписывав-
шіеся прежде дѣйствію демоновъ, очень просто были объяснены
и безъ ихъ вмѣшательства? Существо, не обнаруживающееся ни-
какимъ дѣйствіемъ, не существуетъ для науки.
Я знаю, что часто отличали простое вмѣшательство отъ вмѣ
шательства съ опредѣленной цѣлью... Но строгій анализъ унич-
тожаетъ это различіе. Въ самомъ дѣлѣ, что означаетъ такое
вмешательство? Оно означаетъ, что, благодаря дѣйствію сверъхесте-
ственной силы, явленія этого міра могутъ въ данный момѳнтъ
развиваться иначе, чѣмъ безъ этого вмѣшательства... Нарушеніе
обычнаго порядка, кажущееся сверхъестѳственнымъ
поверхностному человѣку, только увеличиваетъ затрудненіе; но слова: лег-
кій и тр удный—не имѣютъ никакого значенія, разъдѣло идетъ
о всемогущемъ существѣ, которое можетъ возвращать рѣку къ ея
источнику, измѣнять направленіе вѣтра во время сраженія,
останавливать смертельную болѣзнь, поддерживать имперію, которой
угрожало крушеніе, оскорблять свободу человѣческихъ рѣшеній.
Въ одномъ случаѣ нарушеніе естественныхъ законовъ явно для
всѣхъ, въ другомъ—скрыто...
Вы можете, милостивый государь, посчитать такую
доктрину синонимомъ узкаго позитивизма, но противъ этого я
протестую: я только отрицаю капризную сверхъестественную силу,
дѣйствующую періодами, то предоставляющую облака ихъ
обыкновенному движенію, то отклоняющую ихъ въ сторону... Такую
силу я признаю антинаучной...
ПИСЬМО АДОЛЬФУ ГЕРУ.
163
Но, отрицая эту силу, мы боремся съ суевѣріемъ, а не
истинной религіей. Мальбраншъ удивительно доказалъ это до
насъ въ своихъ Méditations chrétiennes: „Богъ не дѣй-
ствуетъ частными желаніями". Волѣе смѣлый, чѣмъ мы, этотъ
великій мыслитель установилъ это положеніе a priori, на осно-
ваніи разсужденій о божественномъ совершенствѣ. Мы же уста-
навливаемъ это положеніе отсутствіемъ фактовъ, доказывающихъ
противоположное, и выражаемъ его такъ: „Ни въ природѣ, ни въ
исторіи не былъ констатированъ ни одинъ фактъ, явно
проистекающей отъ особой воли, стоящей выше воли человѣка". Разъ
это замѣчаніе будетъ опровергнуто хотя однимъ доказаннымъ
фактомъ, мы позпѣшимъ измѣнить теорію, которую имѣемъ
теперь.
Что касается истиннаго высшаго существа человѣче-
скаго сознанія, то оно неприступно. Оно должно жить въ непо-
бѣдимой вѣрѣ, а не въ болѣе или въ менѣе геніальныхъ разсуж-
деяіяхъ. Природа безнравственна; солнце, не омрачаясь, смотрѣло
на величайшія несправедливости, улыбалось величайшимъ пре-
ступленіямъ. Но въ сознаніи поднимается святой голосъ,
говорящей человѣку о совершенно другомъ мірѣ, о мірѣ идеала, истины,
добра, справедливости. Если-бы существовала только природа,
можно было бы спрашивать, необходима-ли такая высшая сила. Но разъ
существуетъ честный чѳловѣкъ, высшая сила доказана. Именно
въ мірѣ идеала и только въ немъ одномъ законны всѣ вѣрова-
нія. Да, повторю еще разъ, существуетъ идеалъ, преходящая же
дѣйствительность существуетъ, только повидимому. Наиболѣе
ясновидяща та душа, которая черезъ кристаллъ этого міра видитъ
чистую идею внѣ времени и пространства. Посвятившій свою
жизнь благу, истинѣ, красотѣ,—лучше всего выбралъ себѣ путь.
Вотъ живая, высшая сила, которая чувствуется и не
обнаруживается. Чтобы повѣрить въ нее, мнѣ не нужно сверхъестествен-
ныхъ явленій; мнѣ нужно только молчаливо выслушивать
повелительное откровеніе моего сердца.
Люди, чувствовавшіе Бога дѣйствительно плодотворнымъ
чувствомъ, никогда не ставили этихъ вопросовъ противорѣчиво.
Они не были ни деистами въ духѣ французской школы, ни
пантеистами. Они не заблудились въ этихъ сложныхъ вопросахъ, въ
которыхъ проявлялся ихъ геній. Они могущественно чувствовали
Бога, жили въ Немъ, не опредѣляя Его... Истинно религіозные
люди всѣхъ вѣковъ будутъ учениками Христа даже тогда, когда
перестанутъ раздѣлять ученія, развития разными церквами подъ
Его именемъ.
— Есть-ли еще что-нибудь кромѣ природы и
человѣка?—спросите Вы меня.
— Есть все,—отвѣчу я. Природа—одна видимость, человѣкъ—
явленіе. Есть вѣчный фондъ, безконечное, сущность, абсолютное,
идеалъ. По прекрасному мусульманскому выражению, есть тотъ,
ктопродолжается;по выраженію еврейскому, еще болѣе
прекрасному: есть тотъ, кто существуетъ. Вотъ отецъ, изъ
лона котораго все исходитъ, въ лоно котораго все возвращается.
Удалимъ изъ божественной жизни все, касающееся нашей скоро-
164
ИСТОРИЧЕСКИ! СТАТЬИ.
преходящей жизни. Абсолютно-ли свободно это существо?
Сознательно ли оно? Сохраняете-ли свое сознаніе сознательная частицы
возвращающаяся въ него? Д а и н ѣ τ ъ—одинаково неприложима,
къ такого рода вопросамъ. Они вызываютъ совершенно непопра-
вимыя ошибки, стремленіѳ переносить въ безконечноѳ существо-
вате условія нашей конечной жизни.
Мы понимаемъ существованіе только въ формѣ
ограниченная „я*. Представляя себѣ существующаго Бога, человѣкъ неиз-
бѣжно создаетъ его по своему образу, т. е. дѣлаетъ изъ него
ограниченное „я". Но всякому ясно, что такое пониманіе заключаешь въ
себѣ противорѣчіе: безконечное существо представляется, какъ
конечное, а духъ—снабженнымъ аттрибутами, предполагающими
существованіе органовъ! Для послѣдовательности нужно было бы
довести антропоморфизмъ до крайней степени и приписать Богу
тѣло. Вѣдь, если мы не ошибаемся, всѣ способности, которыя
приписываетъ Богу вульгарный деизмъ, никогда не существовали
безъ мозга. Никогда не было памяти, предвидѣнія, воспріятія
внѣшнихъ объектовъ, наконецъ, сознанія вообще, безъ нервной
системы. Человѣческій словарь въ примѣненіи къ Божеству
каждую минуту приводитъ къ диссонансамъ. Зачѣмъ выражать
безконечное фразами и словами, по существу своему конечными?
Зачѣмъ разсуждать о томъ, что признаютъ невыразимымъ?
Въ крайне различныхъ формулахъ, съ крайне различными
степенями простоты и утонченности, человѣчество всегда будетъ
почитать эту единую субстанцію подъ многими
именами (Эсхиллъ, Прометей), этого общаго отца всѣхъ ищу-
щихъ добра и истины. Всякій составляете себѣ теологію
сообразно своимъ потребностямъ, и потому всякое насиліе для ско-
раго измѣненія полученныхъ идей чревато опасностями. Но
свободное выраженіе своихъ мнѣній не составляетъ насилія надъ
мнѣніями другого. Слушатель или читатель остается свободнымъ
передъ излагаемой ему доктриной. Онъ придетъ къ ней, если она
соответствуешь развитію его ума, и. не придетъ, если она
преждевременна или устарѣла для него.
Но кто ошибается здѣсь? Какое странное зрѣлище представ -
ляетъ человѣческій родъ, если онъ состоитъ изъ нѣсколькихъ
милліоновъ мыслящихъ существъ, занятыхъ тѣмъ, чтобы
подражать другъ другу въ отсутствующей у самихъ вѣрѣ! Нельзя
возвратить къ жизни вѣрованія, отжившія свое время, съ помощью
скрытыхъ умолчаній. Всякое свободно воспринятое мнѣніе
хорошо и нравственно для того, кто его принялъ. Люди всѣхъ
направлений въ концѣ концовъ резюмируютъ внѣшнее
законодательство религіи въ одномъ словѣ: „свобода".
Соблаговолите, милостивый государь, принять выраженіе
моихъ самыхъ нѣжныхъ чувствъ.
ОГЛАВЛЕНІЕ.
I. Лроисхожденіе языка 3
II. Что такое нація ... 87
III. Историческая статьи 103
Участіе семитическихъ народовъ въ исторіи
цивилизации 105
Каѳедра еврейскаго языка в^ Collège de France . . 119
Іудаизмъ какъ раса и какъ религія 14 L
Отрѣшеніе отъ должности профессора Collège de
France 155
Письмо Адольфу Геру 161
ОПЕЧАТКИ.
Страница.
6
—
9
21
22
—
.25
41
■ 42
—
43
50
54
57
—
58
60
62
66
74
75 ■■
76
77
78
—
79
101
106
107
—
109
строка.
18 снизу
9 ,
16 „
8 „
1 „
8 сверху
16 «
9 снизу
24 „
9 ,
8 „
10 сверху
18 снизу
6 „
14 сверху
20 ,
14 „
20 „
28 „
11 „
3 снизу
1 »
6 ,
20 сверху
16 снизу
4 „
6 сверху
3 ,
9 ,
8 .
15 ,,
5 снизу
Напечатано:
выражнія
фликсій
систему
мировой
мировые
совршаться
, это
значптъ
ивъ
pit
ένος
ορέγοραι
древняхъ
Recherches
уничтоженіе
Πλήναί
δέοηκα
терсовъ
дотѣхъ
агглютир ов анными
е. с.
kën.
Бухаріи
динасіи
понятно
Чеу-ли
ннтеллектуальнаго
пѣсьня
Рейхлена
мельчайшіе
филосовскими
слѣдованіемъ
Слѣдуетъ читать:
выраженія
флексій.
системы.
міровой.
міровые.
совершаться,
это,
значить.
и въ
ρίνι
[Λένος
ορέγομαι
древнихъ
Researches
уничтоженія
τλήναι
δέθ{Λψ.α
персовъ
до тѣхъ
агглютинированными
1. с.
kôn.
Бухары.
династіи.
не понятно.
Чеу-Ли.
интеллектуальна™.
пѣсня.
Рейхлина.
мельчайшія.
философскими.
изслѣдованіемъ.
д г Вігёліотека избранных* философобъ.
Vr 1902. ^D
жаншщній
ашвшж;
ПЕРШЬСШЩЗРП) Jjf^
feiïÎ
да'
'\h^
«€ЕЗеЩ^ё2аР
&$&ІшЩ
'.BJt|HJCAfc|OBA "p|
I. Современные вопросы.
II. Интеллектуальныя и мо-
j ралъныя реформы Франціи.
ТбМЪ IV.
е'-ЖКФУКШЬ?
ГПЕВЪ, Τΐϋ' Μ -ΛΙ. ΦΚΧΛ.