У Анджелы Ивонны Дэвпе (род.
в 1944 г.), прогрессивной американской
деятельницы, насыщенная, богатая
событиями биография. Принадлежащее
ее перу беллетризованное повествова¬
ние воспроизводит этапы ее жизненного
пути.
Много невзгод и трудностей при¬
шлось преодолеть известной американ¬
ской коммунистке, дочери черной об¬
щины. Истинная патриотка, она много
сил отдает борьбе с реакцией, расиз¬
мом, за равноправие всех рас и наро¬
дов.
В своей книге в форме дневниковых
записей и размышлений А. Дэвис ото¬
бражает картину американской дейст¬
вительности в ее малоприглядной
реальности» Автобиографическое жиз¬
неописание позволяет постичь, в каких
трудных условиях борются прогрессив¬
ные силы США с монополистической
реакцией.
Давний, искренний друг Советского
Союза, А. Дэвис поныне на посту бор¬
ца за передовые идеалы мира и про¬
гресса па земле.

ANGELA DAVIS
An autobiography
*
© Published by Arrangement with Bantam Books, Inc., New York,
First U.S. Publication by Random House, Inc., New York, 1974

АНДЖЕЛА ДЭВИС
Автобиография
*
Перевод с английского
Общая редакция и вступительная статья
Н. В. Мостовца
Москва
«Прогресс»
1978

Переводчики В. А. Война, II. Д. Кузнецова,
Я. Я. Михайлов, Я. Я. Мостовец,
Д. Д. Муравьев
Редактор Д. Я. Петров
Редакция литературы по научному коммунизму
и международным отношениям
© Перевод на русский язык, вступительная
статья и примечания—издательство «Прогресс»,
Москва, 1978
10302-293
Д 006 (01)-78 45-77

ИСПОВЕДЬ МУЖЕСТВЕННОЙ АМЕРИКАНКИ
У книги Анджелы Дэвис «Автобиография» завидная
судьба. Она издана на нескольких языках во многих стра¬
нах мира. Теперь с этой интересной и поучительной кни¬
гой могут познакомиться советские читатели.
В нашей стране имя Анджелы Дэвис не только общеиз¬
вестно, она заслуженно снискала любовь и уважение среди
советских людей. Коммунистка, член Центрального Коми¬
тета Коммунистической партии США, активный борец
против расовой и политической дискриминации, за демо¬
кратию и мир — она всегда была на авансцене обществен¬
ной жизни. С выходом ее книги на русском языке читатель
получает возможность составить достаточно полное пред¬
ставление об облике американской патриотки.
Искренне, просто повествует автор о своем жизненном
пути. Написание автобиографии в столь молодом возрасте,
считала она, может показаться большой дерзостью. Ведь
это означало выделиться из среды других черных жен¬
щин. И все же потребность высказать наболевшее была
столь значительной, что в конечном итоге книга не могла
не возникнуть. Книга смелая, примечательная, полная
жизненной правды.
С присущей А. Дэвис скромностью она действительно,
и это отметит читатель, не стремилась выделяться, выста¬
вить себя в особом свете. Однако стремительный оборот со¬
бытий, в гуще которых оказалась эта молодая представи¬
тельница черной общины Америки, предопределил созда¬
ние автобиографического произведения. Не в последнюю
очередь оно помогает молодым людям, как ее соотечествен¬
никам, так и зарубежным единомышленникам, найти свое
место в борьбе за лучшее будущее.
Анджела И. Дэвис родилась 28 января 1944 года в го¬
роде Бирмингеме, штат Алабама. Ее отец — владелец стан¬
ции автообслуживания, мать — школьная учительница,
Алабама издавна «славилась» широким разгулом ра¬
сизма. И Анджела с малых лет познала, что такое расовая
дискриминация, ей приходилось наблюдать шествия
куклуксклановцев и горящие кресты — этот мрачный сим¬
вол расправ с черными. Она постоянно жила в атмосфере
расистского террора, физического насилия, надругательств.
© Издательство «Прогресс», 1978
5

Однако Анджела видела и другое — то, как ее народ,
на протяжении двухсот лет подвергавшийся гонениям, пре¬
следованиям, поднимался на борьбу. Именно 50-е и 60-е
годы, когда Анджела только вступала в жизнь и постепен¬
но происходил процесс ее политического формирования,
отмечены наиболее острыми выступлениями черного насе¬
ления. Америка еще не знала таких массовых выступле¬
ний против расистской политики. Их началом можно счи¬
тать бойкот автобусов в декабре 1955 г. в городе Монтго¬
мери, штат Алабама. Продолжался он 381 день. Под влия¬
нием развернувшейся борьбы Верховный суд США был
вынужден признать законы штата Алабама о сегрегации
в автобусах противоречащими конституции.
После событий в Монтгомери начался массовый бойкот
^втобусов по всему Югу страны, захвативший и родной го¬
род Анджелы — Бирмингем. Маленькая Анджела не толь¬
ко все видела своими глазами, но и участвовала вместе с
другими в бойкоте.
Тогда же, в 50-х годах, возникла одна из наиболее ре¬
акционных организаций — «Советы белых граждан Аме¬
рики», преследовавшая ту же цель, что и расистская тер¬
рористическая организация ку-клукс-клан. «Белые граж¬
дане» стремились любой ценой сохранить сегрегацию в
школах, университетах, на транспорте, в общественных
местах. Именно эти «респектабельные» Советы стали ор*
ганизаторами массового террора на Юге.
Без преувеличения весь мир потрясли кровавые собы¬
тия осенью 1957 ι. в маленьком городке Литтл-Рок, штат
Арканзас, когда губернатор штата распорядился с по¬
мощью национальной гвардии преградить нескольким чер¬
ным школьникам доступ в «белую» школу. Погромы, из¬
биения черного населения, «поемевшего» нарушить сегре¬
гационные правила, продолжались до тех пор, пока прези¬
дент США не применил чрезвычайные меры — направил
в Литтл-Рок парашютистов, федеральных национальных
гвардейцев с целью навести должный порядок.
В течение следующего пятилетия борьба черного насе¬
ления за свои права вовлекала все новые слои, притом она
носила в основном характер ненасильственных действий.
Тактика ненасильственных действий не означала прими¬
рения с расистской действительностью, непротивления злу.
Это была форма мирного протеста, который, однако, достиг
небывалого размаха, Использование насильственных
6

средств, вполне естественно, в любом случае могло бы при¬
вести лишь к кровопролитию, чего и хотели расисты.
Черное население прибегало к различным формам борь¬
бы: сидячим забастовкам в кафе, совместным посещениям
черными и белыми гражданами сегрегированных церквей,
пляжей или бассейнов, театров, парков и библиотек и т. д.
Большое распространение получила такая своеобразная
форма протеста: его участники ложились прямо посре¬
ди улиц, площади, намеренно препятствуя движению
транспорта. К примеру, даже по официальным данным,
только в течение одного 1961 г., когда практиковались по¬
добные формы борьбы, в 100 городах страны в них при*
няло участие не менее 70 тысяч человек. Помимо назван¬
ных форм протеста, проводились марши, демонстрации,
«рейды свободы», и все это принесло свои плоды — осенью
1961 г. в 108 южных городах в ресторанах была ликвиди¬
рована сегрегация: для черных открылись многие парки,
театры, автостанции, библиотеки, железнодорожные вок¬
залы и т. д.
Крупнейшее выступление черных американцев состоя¬
лось в апреле — мае 1963 г. в городе Бирмингеме. Ими ис¬
пользовались все пригодные средства борьбы с расистами.
Полицейские и погромщики из ку-клукс-клана, «Совета
белых граждан» зверствовали на улицах города,
хватали «бунтовщиков», избивали их, бросали за тюрем¬
ную решетку. Но это не останавливало черное население.
Расистские власти были вынуждены уступить. Требования
об отмене сегрегации в магазинах, кафе, ресторанах, пар¬
ках оказались в конечном итоге удовлетворены. Генераль¬
ный секретарь Компартии США Гэс Холл писал: «Прорыв
фронта в Бирмингеме знаменателен социальными, полити¬
ческими и экономическими достижениями, имеющими ис¬
торическое значение... Это движение, совершившее рево¬
люционный скачок, отныне станет неотъемлемой частью
нашего существования как народа, так и страны».
Бирмингемские события всколыхнули страну. Они за¬
ставили администрацию вплотную заняться проблемой чер¬
ного населения. Президент США Дж. Кеннеди предложил
законопроект о гражданских правах; он был принят в
1964 г. уже при его преемнике JI. Джонсону Закон запре¬
щал расовую дискриминацию при регистрации избирате¬
лей, в общественных местах — ресторанах, кафе, парках,
плавательных бассейнах, библиотеках; школьным советам
7

предоставлялась финансовая помощь в проведении десе~
грегации и т. д.
Это была важная победа черного населения страны. Но
закон все же носил компромиссный характер, не отменял
многих ограничений. Закон устанавливал такие сложные
правила обжалования случаев расовой дискриминации, что
почти невозможно было добиться благоприятного реше¬
ния. Кроме того, закон не предусматривал строгого нака¬
зания лиц, виновных в дискриминационной практике.
При всем том закон 1964 г.— это первый и, можно
сказать, наиболее широкий закон, предоставляющий чер¬
ному населению кое-какие права в тех сферах, где сущест¬
вовала «узаконенная» дискриминация. Затем последовали
законы 1965 и 1968 гг., ряд постановлений Верховного
суда США, судов низших инстанций, приказов президен¬
та. Они в известной мере расширяли положения закона
1964 г. и в некоторой степени ликвидировали неравнопра¬
вие черных американцев, юридически оформленное до сих
пор. Это был, конечно же, немалый успех всех демократи¬
ческих сил страны.
Однако расистские круги Соединенных Штатов, не счи¬
таясь ни с чем, продолжали проводить политику сегрега¬
ции, существовавшую на протяжении всей истории стра¬
ны. Использовались любые средства террора и насилия во
всех их изощренных формах, чтобы заставить националь¬
ные меньшинства отступить, прекратить борьбу. Но она не
прекращается ни на один день.
Крупными выступлениями населения отмечена вторая
половина 60-х и начало 70-х годов. Особенно массовый
характер они носили в 1965, 1967, 1968, 1970 и 1971 гг.
Подавление этих выступлений сопровождалось, как прави¬
ло, расправами, массовыми арестами.
Достаточно вспомнить, например, беспрецедентное по
своему размаху восстание в августе 1965 г. в Уоттсе, этом
черном гетто города Лос-Анджелеса. Тогда тридцать шесть
человек стали жертвами жестокой расправы, аресту под¬
верглось более четырех тысяч граждан. Или бурные вы¬
ступления 1966 г., охватившие 21 город,— для их подав¬
ления были брошены полиция, национальная гвардия.
И снова — жестокие репрессии. А лето 1967 г. получило
даже наименование «долгого жаркого лета». Тогда расо¬
вые волнения охватили уже 120 городов.
Выступления приняли большой размах вслед за распра¬
8

вой над Мартином Лютером Кингом (4 апреля 1968 г.).
В период с 4 по 11 апреля произошло столько же выступ*
лений, сколько за весь 1967 г. За эту кровавую неделю было
убито 43 человека, ранено 3500, арестовано 7500 человек.
Под лозунгом «закона и порядка» применялись самые
жестокие методы подавления выступлений черного населе¬
ния. Так, в мае 1970 г. по приказу губернатора штата
Джорджия в городе Огаста была расстреляна демонстра¬
ция черных американцев, протестовавшая против убийст¬
ва в тюрьме заключенного. В результате — убито 6 чело¬
век, десятки ранены, более 200 человек брошены в
тюрьмы.
Беспощадные репрессии обрушились на партию «Чер¬
ные пантеры», активную молодежную негритянскую ор¬
ганизацию. В 1969—1970 гг. ФБР и полиция совершили
десятки налетов на отделения партии в различных горо¬
дах. Из-за полицейского террора только за эти два года
погибло не менее 30 лидеров и активистов организации,
более 100 ее членов оказались под судом. Притом ни один
из убийц в полицейском мундире не был привлечен к
суду.
Уже эта краткая летопись борьбы черного населения
против реакции воссоздает ту обстановку, в которой росла
Анджела Дэвис. Атмосфера расистского террора, как и
упорного сопротивления ему, не могли не оказать влияния
на формирование ее самосознания и мировоззрения. Как
убедится читатель, они складывались с самого раннего дет¬
ства под влиянием окружающей ее обстановки. Именно те
события, участницей которых была сама Анджела, превра¬
тили ее в стойкого борца за права своего народа. С боль¬
шим интересом читаются страницы книги, повествующие
о детстве, о годах, проведенных в воскресной школе Бир¬
мингема, учебе в колледже в Нью-Йорке, в университетах
Парижа, Франкфурта-на-Майне. Блестящие способности
помогли Анджеле не только вырваться из провинциальной
рутины, типичной для черной общины.
Именно эта одаренность содействовала превращению
ее в разносторонне образованного ученого, овладевшего
обширными познаниями в области социально-политиче¬
ских наук. Подготовка, полученная в буржуазных учеб¬
ных заведениях, в том числе во французском и западно-
германском университетах, могла сделать из нее конфор-
мированного специалиста, в каких так рьяно заинтересо-
Ô

ваны идеологи «черного капитализма». Этого, разумеется,
не случилось. Истинная патриотка своей страны, предан¬
ная интересам черных сограждан, А. Дэвис не поддалась
искусу некритичной апологетики американской действи¬
тельности. Ей претила карьера правоверного преподавате¬
ля философии, адепта несправедливого социально-поли¬
тического строя. Она па собственной судьбе убедилась в
том, что существующая в стране система обрекает на стра¬
дания, неравноправие, угнетение черное население.
Социальная действительность, окружавшая Анджелу с
детства, с ее острыми классовыми противоречиями, не¬
справедливостью, бедственным положением черных па¬
риев капиталистического общества, объективно предопре¬
делила выбор жизненного пути революционерки. И под¬
креплялся он опытом, трудом, наблюдениями. Например,
в Париже, где Анджеле пришлось обучаться в Сорбонн-
ском университете, она познакомилась с участниками на¬
ционально-освободительной борьбы в Алжире. Беседы с
ними оказали на нее большое влияние. Позже она отме¬
чала, что решительная позиция, занимаемая алжирцами,
дала ей конкретное представление о том, каково должно
быть основное направление развития движения черных
американцев. Молодая девушка из Соединенных Штатов
Америки поняла, что знаний по филологии недостаточно
для политической борьбы. И она начала упорно изучать
философию, марксизм.
А. Дэвис поистине неутомима как в овладении научны¬
ми знаниями, так и в политической деятельности. Так
было в ФРГ, где она занималась в Институте социальных
исследований во Франкфурте-на-Майне. Ей, в частности,
довелось принимать активное участие в западногерман¬
ском студенческом движении. Его возглавлял Социалисти¬
ческий студенческий союз, по инициативе которого были
организованы демонстрации протеста против войны во
Вьетнаме. Здесь она приступила к подготовке научного
труда об освободительной борьбе черного населения Аме¬
рики. С родины поступали все новые сообщения о выступ¬
лениях, волнениях в гетто, о фактах расправ, расистских
зверствах. Научное исследование могло быть завершено
только у себя на родине, в среде борцов за равноправие
черных.
Работа требовала не только много усилий, но и четкой
политической позиции. Дело в том, что представления
10

А Дэвис о марксистской философии к тому времени были
неглубокими. А ее наставники, в частности буржуазный
социолог Г. Маркузе, подвергали ревизии важнейшие
марксистские положения. Анджела систематично и упор¬
но изучала труды К. Маркса и Ф. Энгельса. Освоение
творческого наследия основоположников марксизма, как
и активное участие в политической борьбе, в движении за
гражданские права оказывали все большее влияние на
формирование прогрессивных взглядов молодого ученого.
О действительно значительных вехах своей жизни ав¬
тор рассказывает ярко и образно. Одаренная, незаурядная
по натуре, она из стихийной бунтарки вырастает в борца,
осознанно выражавшего подлинные интересы своего на¬
рода. Ей удалось преодолеть те заблуждения, какие преж¬
де сказывались на ее взглядах и предопределялись самими
условиями жизни в буржуазном обществе, в частности
влиянием на нее маркузианских взглядов. Логичным ша¬
гом в формировании самосознания Анджелы Дэвис как
общественного и политического деятеля явилось ее вступ¬
ление в Коммунистическую партию США. А. Дэвис осо¬
знала, что только в ее рядах она сможет бороться за свои
идеалы. На этом этапе жизни и политической эволюции
ей, как пишет она сама, настоятельно требовалось стать
членом серьезной революционной партии. Ей были нуж¬
ны товарищи-соратники, с которыми бы ее объединяла
общность идеологии. По мнению А. Дэвис, только Ком¬
мунистическая партия США может называться револю¬
ционной.
Именно духом революционерки проникнута вся ее по¬
следующая деятельность. Например, когда она с превели¬
кими трудностями, преодолевая множество препятствий,
приступила к преподаванию философии в Калифорний¬
ском университете Лос-Анджелеса. Для официальных вла¬
стей это оказалось столь «опасным», что пресловутое ФБР
объявило Дэвис «тайным агентом коммунизма». Это по¬
влекло за собой требование увольнения из университета.
Но обвинения эти, прямо скажем, несомненно рискован¬
ные, были смехотворны и беспочвенны: так называемый
«агент» не скрывала своей принадлежности к компартии.
«Да, я коммунистка,— открыто заявила А. Дэвис совету
попечителей * университета,— но мои политические воз-
* Совет попечителей — орган по руководству университетами
и колледжами. Формально в советах попечителей представлены мо^
11

зрения — не обвинения против меня. Тот, кто прислужи¬
вает капитализму, крадет богатства у народа, эксплуати¬
руя и порабощая его, тот действительно заслуживает об¬
винений». А. Дэвис прямо высказывалась о своей причаст¬
ности делу коммунистической партии не только для того,
чтобы добиваться политических свобод, но и отстоять пра¬
во на существование в США марксистских и коммунисти¬
ческих идей.
Когда же решением реакционеров Дэвис уволили из
университета на основании «неприемлемых» убеждений,
это вызвало энергичные протесты. Под давлением прогрес¬
сивных сил справедливость была восстановлена. А. Дэвис
вернулась к преподавательской деятельности, и она при¬
несла ей заслуженный успех. Лекции молодого ученого,
коммунистки привлекли к себе внимапие множества сту¬
дентов и преподавателей. Ее лекционные выступления от¬
личались большой силой убеждения. При анализе сущест¬
вующей действительности вскрывались внутренние проти¬
воречия американского общества, аргументированно обос¬
новывалось единство белых и черных трудящихся. И это
было новое, свежее слово на фоне казенной схоластики
иных буржуазных профессоров.
Успешные выступления с лекциями на философских
факультетах Калифорнийского, Принстонского, Йельского
университетов, как и преподавание в других известных
учебных заведениях, сделали имя А. Дэвис не только из¬
вестным — оно становилось символом борьбы за свободу
слова и открытого сопротивления реакции и расизму. Это
и вызвало открытую травлю коммунистки, и возглавил ее
сам губернатор Калифорнии расист Р. Рейган. Примеча¬
тельно: в Калифорнийском университете А. Дэвис полу¬
чала ежедневно не менее одной угрозы, оскорбления;
поэтому в целях самообороны Анджела хранила оружие.
Из страниц «Автобиографии» читатель почерпнет пол¬
ную драматизма историю «соледадских братьев» — трех
черных юношей, заключенных в калифорнийской тюрьме
Соледад. Один из них — Джордж Джексон — был схвачен
и брошен в тюрьму по обвинению в краже 70 долларов, ко¬
гда ему было 18 лет. Он писал из тюрьмы: «...Преступле¬
ний, которые мне вменялись властями, хватило бы на цв¬
етные деловые, религиозные и общественные круги; советы сле¬
дят, чтобы подготовка учащихся соответствовала требованиям
данного округа, штата.
\г

сятерых. Меня объявили бандитом, вором, взломщиком,
профессиональным игроком, бродягой, наркоманом, ганг¬
стером, специалистом по побегам, коммунистом-революцио-
нером и убийцей». Его приговорили к неопределенному
сроку — от одного года до пожизненного заключения, что
дает тюремщикам возможность полного произвола. Они
сами решают — сокращать или продлевать срок. На про¬
тяжении многих лет была и одиночка, и строгий режим, и
изоляция от внешнего мира. В конечном итоге его безжа¬
лостно убилп стражи порядка. Такова одна из жертв аме¬
риканской империалистической системы — невинная, без¬
защитная и бесправная. А их — множество. Как тут но
вспомнить разглагольствований официальных американ¬
ских деятелей о «гражданских правах» и «демократиче¬
ских свободах», якобы попираемых где угодно, но только
не в Соединенных Штатах. Всю фальшь подобных заявле¬
ний обличает сама американская действительность.
Конечно же, А. Дэвис оказалась в первой шеренге
борцов с несправедливостью. И невзирая на все потери и
жертвы, правое дело восторжествовало.
Однако активная деятельность революционерки влекла
за собой опасность расправы. Реакционеры штата Кали¬
форния — и прежде всего губернатор Р. Рейган — люто не¬
навидели ее как «красную смутьянку».
Для Анджелы Дэвис, принимавшей самое активноо
участие в борьбе за свободу политических заключенных,
было очевидным, что расизм представляет собой неотъем¬
лемую часть американской государственной системы. Опа
энергично протестовала против того, что все большее чис¬
ло активистов движения — и особенно членов партии
«Черные пантеры» — убивают пли сажают в.тюрьмы под
прикрытием «закона и порядка».
Как писала А. Дэвис в одной из своих статей, полицей¬
ские репрессии и террор направлены против каждого, «кто
вздумает отказаться от своей роли бездумного робота,
жертвы, сломанного человеческого существа». В «Автобио¬
графии» читатель найдет подтверждение этому.
Форменная «охота» за Анджелой Дэвис завершилась ее
арестом. После трагических событий в тюрьме Сан-Квентпл
калифорнийская полиция объявила виновной в них имен¬
но Анджелу — она якобы участвовала в планировании на¬
падения на тюремщиков и передала его участникам ору¬
жие. Это и был повод для преследования той, которую ФБР
13

поспешило занести в черный список «десяти самых опас¬
ных преступников страны». Читатель имеет возможность
убедиться, сколь насыщенными тревогами и опасностями
Оказались для героини «Автобиографии» последующие не¬
дели. Все силы уголовного розыска были мобилизованы на
ее поиски. Скрываться помогали друзья, они оказывали
номощь во всем. И чем серьезнее становилась опасность,
тем больше единомышленников появлялось у патриотки.
После ареста в Нью-Йорке Анджелу поместили в оди¬
ночную камеру под неусыпное круглосуточное наблюдение
тюремщиков. Эти страницы книги полны трагизма. И в са¬
мом деле, администрация пыталась устрашить ее, заста¬
вить сдаться, прекратить сопротивление. Судебные власти
отказались выпустить А. Дэвис под залог. Но сломить
волю революционерки не удалось: ее призыв к борьбе про¬
должал звучать из-за тюремной решетки. В период зато¬
чения Дэвис в Калифорнии сохранял действие закон о
смертной казни, и судебные власти решили перевести ее
именно в этот штат, выдать на расправу подручным ра¬
систского губернатора Р. Рейгана.
Коммунистическая партия США, возглавившая движе^
пие за освобождение Анджелы, прогрессивные силы вели
упорную борьбу за ее освобождение. Во всем мире подня¬
лась кампания в защиту коммунистки.
Читая «Автобиографию», нельзя не восхищаться во¬
левыми качествами героини книги. На всех трудных эта¬
пах своей судьбы она неизменно проявляла стойкость, му¬
жество, преданность своему делу. А ведь ей угрожал элект¬
рический стул.
Американская реакция с самого начала стремилась
использовать это «дело» для нанесения удара по прогрес¬
сивному движению страны. Буржуазная пропаганда ис¬
пользовала ее арест в целях организации кампании клеве¬
ты на Компартию США, на деятельность прогрессивных
элементов. Все лучшее, передовое подвергалось гонениям.
Признательно и тепло пишет А. Дэвис, как Компартия
США и другие прогрессивные силы страны организовали
широкую общественную кампанию протеста в ее защиту.
На митингах, демонстрациях выдвигались решительные
требования прекратить сфабрикованное американской ре¬
акцией «дело» молодой коммунистки, разоблачались истин¬
ные цели, подоплека суда над ней. В стране были созданы
Национальный и местные комитеты в защиту Анджелы
14

Дэвис, проводились многочисленные акции в ее защиту.
Как отмечает автор, огромную роль в деле организации
этого движения сыграла Коммунистическая партия США,
ее руководители — Национальный председатель партии
Генри Уинстон, Генеральный секретарь Гэс Холл. «Мы
можем победить в борьбе за свободу Анджелы Дэвис. Мы
можем сделать это только с помощью массового движе¬
ния». Таков был лейтмотив развернувшейся кампании.
Миллионы честных людей в Соединенных Штатах, как
и за их пределами, выступили за освобождение Анджелы
Дэвис. «Это борьба против расизма,—говорил Гэс Холл.—
Это борьба против ультраправого фашистского заговора.
Это борьба за демократические права каждого амери¬
канца».
Да, борьбу в защиту Анджелы Дэвис можно было срав¬
нить с движением в защиту Тома Муни, Сакко и Ванцет-
ти, девяти юношей из Скоттсборо. Из всех стран мира, где
проводились митинги, демонстрации, в Нью-йоркский ко¬
митет защиты Анджелы Дэвис (как основной центр) шли
тысячи посланий. Такие резолюции с требованиями осво¬
бодить Анджелу направлялись и в Белый дом, и в Верхов¬
ный суд США, и губернатору штата Калифорния.
Большую роль в кампании за освобождение А. Дэвис
сыграла советская общественность. Советский комитет за¬
щиты мира посылал Анджеле Дэвис огромную почту.
Писали рабочие и колхозники, учителя и школьники, уче¬
ные и студенты. Пакеты с письмами, полными тревоги и
заботы о судьбе отважной американской коммунистки,
гнева и возмущения произволом, чинимым американски¬
ми властями, отправлялись за океан. В конверты вклады¬
вались детские рисунки и семейные фотографии, открытки
с изображением русских пейзажей, даже алые гвоздики.
Анджела была не одинока. У нее оказались миллионы
друзей.
«Анджела! Сквозь тюремные стены прими наш пода¬
рок — уважение, признательность и любовь.— Это строки
из телеграммы комсомольцев Волжского автомобильного
завода города Тольятти.— Мы знаем, твой мужественный
пример поднимает сотни и тысячи людей на борьбу за
справедливость, равенство и свободу. Ты достойна счастья,
й ты будешь счастлива!» И таких теплых посланий насчи¬
тывалось множество.
Эта широкая кампания придавала Анджеле, находя¬
15

щейся в тюрьме, силы, уверенность. Она готовилась к защи¬
те, намеревалась не зголько разбить сфабрикованные обви¬
нения, но и разоблачить подлинные цели расистских вла¬
стей. Она работала пад статьями, в которых освещала
проблемы борьбы черного населения с позиций марксиста.
Свежие материалы доставляли друзья — супруги Кендра
и Фрэнк Алексапдер, возглавившие по поручению компар¬
тии кампанию в ее защиту, как и Беттина Аптекер. Они
окружили ее заботой и вниманием.
В тюрьме Анджелу навещали руководители партии —
Гэс Холл, Генри Уипстон, член Политкомитета Джеймс
Джексон. Беседы с ними придавали ей стойкости, способ¬
ствовали ее становлению как марксиста.
Одна из статей, посланных ею из тюрьмы, называлась
«Если они придут утром». В ней Анджела Дэвис подчер¬
кивала, что только объединение усилий всех американ¬
цев — черных, чиканос, белых — может привести к успеху
в борьбе с угнетением национальных меньшинств, с экс¬
плуатацией капиталистических монополий, с жестокими
полицейско-судебнымп репрессиями, которыми американ¬
ские власти пытаются подавить выступления протеста.
«Рабочий класс должен дать открытый, бескомпромис¬
сный бой расизму,— писала Дэвис.— Борьба белого рабо¬
чего неразрывно связана с борьбой его черного собрата.
Пусть каждый осознает, что единство — главное оружие
в борьбе с расизмом».
Остро, эмоционально воспринимаются те страницы про¬
изведения, где повествуется об очередном злодеянии ре¬
акции — убийстве одного из «соледадских братьев» —
Джорджа Джексона, борца за гражданские права черного
и цветного населения, близкого Анджеле соратника. Во
время суда над Дэвис, его имя будет превратно использо¬
вано обвинением. Но и этот удар она перенесла стойко.
«Убит при попытке к бегству»,— так заявили власти
тюрьмы Сан-Квентин. Типичное по своему фарисейству
«объяснение». За последние годы в тюрьмах США по¬
гибло не менее сорока черных заключенных. А сколько их
застрелили прямо на улице либо в собственном доме —
например, лидера партии «Черные пантеры» Фреда Хэмп¬
тона, Малькольма Икса и Мартина Лютера Кипга!
События в тюрьме Сан-Квентин снова трагически на¬
помнили о подлинном обличье американского расизма, не
останавливающегося ни перед чем в борьбе против «инако¬
16

мыслящих». «Джордж Джексон — а он провел в тюрьме
одиннадцать лет — был убит за то, что стал читать Маркса
и Ленина,— писала французская газета «Юманите»,—
искал пути борьбы за улучшение положения негров Аме¬
рики, превратился в стойкого революционера, который мог
доказать на суде свою полную невиновность». Убийством
Джексона власти хотели запугать тех политических за¬
ключенных, которые даже в тюрьме, подобно А. Дэвис,
продолжали борьбу
В своих автобиографических заметках А. Дэвис рисует
подлинную картину преследования борцов за гражданское
и политическое равноправие. Каждое событие изложено но
только достоверно, по ему дается единственно верная оцен¬
ка. Так, в самой большой тюрьме штата Нью-Йорк, в горо¬
де Аттике, восстание заключенных возникло под знаком
освобождения А. Дэвис, «соледадских братьев», других из¬
вестных политических заключенных. В итоге — жестокая
расправа: убито 37 заключенных и семь заложников, 200
заключенных получили серьезные ранения.
Вся прогрессивная общественность была встревожепа
предстоящим процессом над Анджелой. Кто знал, что мог¬
ло случиться с ней еще до начала официального процесса?
И во что превратился бы сам суд? И убийство Д. Джексо¬
на, и расстрел в Аттике ясно свидетельствовали о коварных
планах расистских кругов.
Газета «Юманите диманш» писала:
«Смерть Джорджа Джексона связывают с судьбой Анд¬
желы Дэвис потому, что невозможно даже мысленно отде¬
лить их друг от друга, так же как нельзя отделить их обо¬
их от проблемы черных в США. Судьба, выпавшая на
долю Джексона, может ожидать всех черных активистов,
содержащихся ныне в американских тюрьмах».
В газете справедливо указывалось, что Анджела столк¬
нулась с двойной смертельной опасностью. Во-первых, она
находилась в физической зависимости от людей, которые
ее ненавидели и показали, на что они способны. Во-вторых,
прямой угрозой для ее жизни являлся вообще способ от¬
правления американского правосудия.
Грозящую Анджеле Дэвис опасность осознавали все ео
единомышленники. Представители различных слоев аме¬
риканского населения объединились в целях усиления
борьбы за ее освобождение.
Ныо-йоркский комитет объявил 25 сентября «днем за¬
17

щиты Анджелы», он был отмечен массовыми митингами,
демонстрациями. Повсюду принимались резолюции с тре¬
бованиями об освобождении Анджелы под залог, как и
проведения суда над ней вне Калифорнии. Этого требор^-
ли, в частности, и ее адвокаты, усматривавшие наряду со
многими другими соратниками прямую связь между рас¬
правой над Д. Джексоном и судом над А. Дэвис. В приня¬
той группой адвокатов петиции подчеркивалось, что после
убийства в тюрьме Сан-Квентин нельзя было рассчиты¬
вать на объективное судебное разбирательство. Тем более
что во всех официальных сообщениях содержались пря¬
мые выпады властей против нее. Даже бывший президент
США Р. Никсон назвал ее «террористкой».
Общественность рассматривала движение в защиту
Анджелы как борьбу против расизма и антикоммунизма.
Осуждение ее могло бы открыть широкий простор для ра¬
систского террора по всей стране. Сама Дэвис в написан¬
ной в тюрьме статье «Политические заключенные, тюрьмы
и освободительное движение черных» отмечала: «Фашиза¬
ция сродни процессу разрастания раковой опухоли. Если
сегодня угроза фашизма проявляется в основном в исполь¬
зовании судебно-полицейского аппарата для подавления
открыто выражаемых или скрытых революционных нас?··
роений среди угнетенных национальных меньшинств Аме-*
рики, то завтра этот аппарат может быть обращен против
американского рабочего класса в целом и даже против уме¬
ренных демократов». И далее: «Никто не должен забывать
о предупреждении, сделанном Георгием Димитровым на
VII Конгрессе Коминтерна в 1935 году. Димитров тогда
говорил о необходимости борьбы с фашизмом на самых
ранних его стадиях. Единственная эффективная гарантия
победы над фашизмом — монолитное массовое движение
трудящихся». Именно в ходе борьбы в защиту А. Дэвис
росло массовое движение трудящихся, крепло единство
белых и черных.
Требования об освобождении Анджелы Дэвис, посту¬
павшие со всех концов земного шара, вынудили калифор¬
нийские власти временно отложить судебный процесс.
Шестнадцать (!) месяцев провела она в тюрьме, из них
большинство — в тяжелых условиях одиночного заключе¬
ния. Ей отказывали в освобождении под залог под кощуц-
ственным предлогом, будто закон штата запрещал такое
освобождение обвиняемого, которому «грозит смертная
18

казнь». Однако в начале 1972 г; Верховный суд Калифор¬
нии под давлением общественности принял решение об:
отмене смертной казни. Это постановление, явившееся
значительной победой прогрессивных сил, лишало раси¬
стов возможности применить их излюбленный способ рас¬
правы с неугодными им лицами. Отныне сама жизнь уце¬
левших «соледадских братьев» — узников Сан-Квентина^
как и многих других жертв расистского произвола, была вне
опасности. Теперь смертная казнь уже не угрожала Анд¬
желе Дэвис. Больше того, судебные власти штата не имели
формальных оснований для отказа освободить ее под залог.
Размер залога неимоверно завысили, но и он был изыскан.
И наконец, 23 февраля 1972 г. Анджела Дэвис вышла
на свободу. А накануне XX съезд Коммунистической пар¬
тии США единодушно'избрал ее членом своего Централь¬
ного Комитета и вынес решение еще шире развернуть дви¬
жение за полное оправдание несгибаемой негритянской
коммунистки...
Суд над Анджелой Дэвис в Сан-Хосе, штат Калифор¬
ния, продолжался 111 дней. Весь мир следил за судебным
процессом, который в итоге закончился победой Анджелы
Дэвис, успехом прогрессивных сил — героиня этой книги
была признана невиновной. О его непростых перипетиях
читатель составит представление, ознакомившись с соот¬
ветствующим разделом книги. Двадцать два месяца спустя
после того, как ей впервые предъявили обвинение, суд был
вынужден оправдать Анджелу. Попытка реакционных ра¬
систских кругов США расправиться с молодой преподава¬
тельницей, черной коммунисткой провалилась. И в этом,
разумеется, большая заслуга Коммунистической партии
Соединенных Штатов Америки, ее руководства.
Генеральный секретарь Компартии Гэс Холл в интервью
корреспонденту газеты «Юманите» говорил об А. Дэвис:
$<Кампания борьбы за ее освобождение и ее оправдание
была одной из самых выдающихся кампаний в американ¬
ской истории... Мы очень высоко оценили поддержку, по¬
лученную нами во всем мире, в социалистических странах,
в таких странах, как Франция, где коммунисты были в
первых рядах борьбы за освобождение Анджелы Дэвис».
Далее товарищ Г. Холл пояснил: «Размах этой солидар¬
ности в весьма значительной степени помог нам. Эта кам¬
пания была длительной борьбой против антикоммунизма
и против расизма, которые составляли подоплеку козней
19

против Анджелы Дэвис. Победа в этой борьбе нанесла
серьезный удар по расистам и вызвала огромный резонанс
среди американской многомиллионной молодежи, среди
черных и белых, а также среди тех, кто в результате этой
борьбы научился лучше понимать и ценить деятельность
коммунистов».
Тысячи поздравлений получила тогда Анджела Дэвис.
Прогрессивное человечество приветствовало победу муже¬
ственной американки над силами реакции, воздавало дол¬
жное Коммунистической партии США.
Сразу же после освобождения Дэвис совершила поезд¬
ку по многим американским городам. Она выступала на
митингах, где присутствовали тысячи людей. Ее встречали
с ликованием, с радостным чувством одержанной общей
победы. А. Дэвис включилась в политическую борьбу, в
проводимую коммунистической партией избирательную
кампанию. Ее можно было видеть всюду с кандидатами от
компартии на пост президента США Генеральным секре¬
тарем ЦК Гэсом Холлом и на пост вице-президента — ли¬
дером Союза молодых рабочих за освобождение Джарви¬
сом Тайнером. Ее голос слышали повсюду. Теперь ее
аудитория насчитывала не десятки, а сотни тысяч людей.
Анджелу приглашали в другие страны. И вот она в Га¬
ване, Париже, в Германской Демократической Республи¬
ке. Пожалуй, самой впечатляющей для нее была поездка
в Советский Союз, общественность которого внесла весо¬
мый вклад в дело ее освобождения.
Пребывание в Советской стране оказало на Анджелу
Дэвис неизгладимое впечатление. Ей была вручена медаль
«В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Лени¬
на». То была дань признания ее мужеству и непреклонно¬
сти в борьбе против расизма, за национальное равенство и
социальное равноправие. Получая медаль, Анджела Дэвис
сказала: «Это самый счастливый день в моей жизни. По¬
лучить медаль, посвященную 100-летию со дня рождения
Ленина,— великая честь для меня. Самым большим долгом
каждого коммуниста является продолжать дело Ленина».
Затем ею были сказаны такие проникновенные слова:
«Советский Союз — главная страна в нашей поездке, по¬
тому что здесь была совершена первая социалистическая
революция и потому что СССР является бастионом социа¬
лизма для всего мира. Он стал вдохновляющим примером
для народов, ведущих национально-освободительную борь¬
20

бу. Советский Союз всегда встает на защиту жертв капита¬
листической алчиости и социальной несправедливости».
И далее: «С особым чувством говорю я... о своей глубокой
благодарности советским людям, поддержавшим меня...
Если бы не пролетарский интернационализм, проявленный
вами на деле, если бы не солидарность многих людей в дру¬
гих странах, возможно, я и сейчас еще оставалась бы за
тюремной решеткой, а может быть, и того хуже».
Двухнедельная поездка Анджелы Дэвис со своими
друзьями по Советскому Союзу стала для них незабывае¬
мой. Москва, Ленинград, Ташкент — встречи с рабочими,
колхозниками, студентами. Говоря о вынесенных ею впе¬
чатлениях, она высказала такое суждение: «Как бы хоро¬
шо вы ни знали теоретически, что такое социализм, всегда
остается недостающеё звено — практическое знакомство со
строительством социализма. Поездка в СССР стала полным
практическим курсом в нашем политическом образовании».
Далее она заявила: «...Для меня существование перво¬
го в мире социалистического государства — Советского
Союза, замечательные успехи советского народа в строи¬
тельстве коммунизма являются вдохновляющим примером
в борьбе за победу дела трудящихся, за национальное ра¬
венство и свободу».
Мужественная коммунистка следующим образом сум¬
мировала свои наблюдения над жизнью нашей страны:
«Есть у советских людей всех поколений и всех социаль¬
ных групп одна общая черта — высокий революционный
дух. И сейчас СССР — страна энтузиазма, зажженного ве¬
ликим огнем Октября. Этот революционный дух вдохнов¬
ляет советских людей на новые великие коллективные
свершения не только во имя своей социалистической Роди¬
ны, но и во имя всего человечества». Затем она продолжа¬
ла: «Советский Союз дает всем пример пролетарского ин¬
тернационализма; мы все это видим на примере его помо¬
щи Вьетнаму, его поддержки освободительной борьбе на¬
родов Азии, Латинской Америки. Этот пролетарский ин¬
тернационализм я испытала в дни, когда шла борьба за
мое освобождение, как и теперь, когда я встретила такую
теплоту, дружбу и сердечность советских людей».
Поездка в Советский Союз, как считала Дэвис, укре¬
пила в ней убежденность в жизненности марксизма —
учения, показывающего путь к освобождению человечества
от гнета и порабощения, веру в коммунистическую пар¬
21

тию, подлинного защитника интересов трудового народа.
...Миновали годы с того памятного дня, когда А. Дэвис
была признана невиновной. Весь этот период был време¬
нем ее активной, насыщенной деятельности.
Познав на собственном опыте, что на практике пред¬
ставляет собой американское «правосудие», Анджела Дэ¬
вис целиком посвятила себя борьбе против расовых и по¬
литических преследований. В мае 1973 г. по инициативе
Компартии США на конференции представителей ряда
демократических организаций на основе движения за ос¬
вобождение Анджелы Дэвис была создана новая органи¬
зация—«Национальный союз борьбы против расистских и
политических преследований». Сопредседателем его стала
Анджела Дэвис, а исполнительным секретарем — член По¬
литического бюро ЦК Компартии США Шарлин Митчел.
Настойчивая работа компартии привела к тому, что
«Национальный Союз борьбы против расистских и поли¬
тических преследований», превратившись в общенацио¬
нальную организацию, стал играть важную роль в демо¬
кратическом движении страны. Он насчитывает 20 отделе¬
ний, в 21 штате, более 125 других организаций непосред¬
ственно связаны с Союзом. Проводимые ими митинги,
вполне понятно, призваны способствовать искоренению
преследований по расовым или политическим причинам.
Всякое нарушение законности со стороны властей вы¬
зывает решительные протесты, борьбу за интересы трудя¬
щихся. Пятпадцатитысячная демонстрация против расиз¬
ма в штате Северная Каролина. Массовый митинг в Нью-
Йорке, где Анджелу Дэвис слушали двадцать тысяч чело¬
век. Настойчивая кампания в защиту шести узников
тюрьмы Сан-Квентин. Выступление в защиту борца за
гражданские права преподобного Б. Чейвиса и девяти его
соратников (так называемой «уилмингтонской десятки»),
осужденных на 282 года заключения по ложному обвине¬
нию в поджоге бакалейной лавки (!). Б. Чейвис направил
президенту США письмо, в котором призвал к немедлен¬
ному освобождению всех американских политзаключен¬
ных. Как может правительство США, говорится в письме,
заявлять о поддержке прав человека, допуская в то же
время нарушение прав человека в самой стране и исполь¬
зуя для этого уголовное судопроизводство.
Таковы повседневные, без преувеличения, боевые буд¬
ни героини книги, которая на себе испытала муки узнп-
22

цы, так выразительно описанные на страницах «Автобио¬
графии». И книга эта наделена поистине притягательной
силой. Вот почему американская реакция страшится про¬
славленной революционерки и ее соратников, постоянно
подвергая их несправедливым гонениям. Убежденность,
стойкость, преданность коммунистическим идеалам, попу¬
лярность в массах делают Анджелу Дэвис символом всего
прогрессивного и здорового, что есть в американской на¬
ции. За ними — будущее.
В мае 1975 года, отвечая на вопрос корреспондента га¬
зеты «Юманите» о том, чем она занимается в настоящее
время, Анджела Дэвис скромно ответила: «Я работаю, до¬
биваясь расширения влияния Коммунистической партии,
членом Центрального Комитета которой являюсь».
А. Дэвис с гордостью говорит о своей принадлежности
к компартии, единственной политической партии трудя¬
щихся в США, ведущей неустанную борьбу за права чер¬
ного населения, пуэрториканцев, мексиканцев, индейцев.
Их сила — в единении со своими белыми собратьями. И все
они вместе — в постоянной борьбе с классовым противни¬
ком.
А. Дэвис была делегатом XXI съезда Компартии США,
состоявшегося в июне 1975 года в Чикаго, и ее вновь еди¬
нодушно избрали членом Центрального Комитета.
Однако американская реакция не оставляет в покое
мужественную коммунистку. Она видит в лице А. Дэвис
одного из ведущих деятелей движения черного населения
за свои права и пытается изыскать любой повод для но¬
вых преследований. Полиция буквально не спускает с нее
глаз, беспрерывно ведется наблюдение за ее домом. Так,
в конце 1974 г. Анджела подверглась новому, аресту. Ее
схватили на улице, заломили руки за спину, надели на¬
ручники. Это произошло так внезапно, что она даже но
смогла связаться со своим адвокатом. Официально поли¬
ция имела ордер на арест женщины по имени Анджела
Гарднер. Последняя часто называла себя Анджелой Дэ^
вис, желая приобрести вес в глазах окружающих. Поли¬
ции было хорошо известно, что Анджела Гарднер и Анд¬
жела Дэвис (которая, естественно, никогда не называла
себя именем Гарднер) — совершенно разные лица. Толь¬
ко после категорических протестов и требований адвока¬
тов и общественности Анджела была освобождена.
«Автобиография», будучи поистине личным, человечен
23

ским документом, вместе с тем сохраняет важное полити¬
ческое звучание. Как писала газета американских ком¬
мунистов «Дейли уорлд», эта книга «даже больше, чем
просто рассказ о жизни одного человека». Книга беском¬
промиссна во всем, она пронизана духом партийной идео¬
логии. Исповедь борца партии, ставшего волей обстоя¬
тельств мишенью буржуазной реакции, раскрывает такие
стороны американской действительности, которые обли¬
чают капиталистический строй, его эксплуататорскую сущ¬
ность. Автобиографическое повествование Анджелы Дэ¬
вис — это суровый обвинительный акт американскому им¬
периализму с его расизмом, бесчеловечным отношением к
цветному населению, трудящимся страны. Книга дает до¬
статочно полное представление о том, как существующая
в США несправедливая социальная система вызывает про¬
тест со стороны миллионов людей.
Сама Анджела Дэвис прошла сложный путь от недове¬
рия к белым до понимания важности единства белых и
цветных граждан, от участия в различных мелкобуржуаз¬
ных революционных группах к марксизму, к вступлению в
коммунистическую партию, активной деятельности в ней.
Большое значение для людей, не знакомых с деятель¬
ностью коммунистической партии, имеет рассказ о том,
как Анджела вступила в ее ряды, о вере в партию, пре¬
данности марксизму-ленинизму. «Важный урок для мил¬
лионов трудящихся заключается в . том, что антикомму¬
низм, преследование красных должны быть отвергнуты
раз и навсегда»,— писала газета американских коммуни¬
стов «Дейли уорлд» в связи с выходом «Автобиографии».
Книга гневно и беспощадно разоблачает расизм в стра¬
не. А между тем буржуазная пропаганда, правящие кру¬
ги пытаются представить Соединенные Штаты как обра¬
зец демократического общества, равенства возможностей
и гражданских прав. Такие попытки тщетны. Слишком
остры социальные антагонизмы американского общества,
неискоренимы его пороки. Именно поэтому книга Андже¬
лы Дэвис, обладая значительным потенциальным зарядом,
учит борьбе за светлое будущее всех трудящихся. «Авто¬
биография» Анджелы Дэвис будет, несомненно, встречена
советскими читателями с интересом и признательностью.
Кандидат исторических паук
II. Мостовец

Моей семье, дающей силу.
Моим товарищам, излучающим свет.
Моим соратникам, боевой дух которых
освободил меня.
Тем, чью человечность невозможно
сокрушить
никакими преградами,
камерами смертников.
И особенно тем, кто полон решимости
бороться до тех пор, пока
капитализм и классовая несправедливость
не будут навсегда вычеркнуты из нашей
истории.

К сожалению, невозможно перечислить здесь имена
всех тех, кто тем или иным образом помогал мне работать
над этой книгой. Однако о некоторых из них стоит упомя¬
нуть особо.
В частности, работа над книгой дала мне возможность
познакомиться и рука об руку трудиться с Тони Морри¬
сон, черной женщиной, великолепной писательницей,
весьма вдохновлявшей меня. Как редактор, она не только
оказала мне неоценимую помощь, но с терпением и пони¬
манием отнеслась к тому, что работа над рукописью по-
стоянно прерывалась в связи с моим участием в движении
за освобождение политических заключенных.
Я глубоко признательна Коммунистической партии
Кубы и ее Первому секретарю Фиделю Кастро за пригла¬
шение провести на Кубе несколько месяцев, которые я
полностью посвятила работе над рукописью.
Шарлин Митчелл, Франклин Александер, Виктория
Меркадо, Беттина Аптекер, Майкл Мейерсон, Кертис
Стюарт и мой адвокат Лео Брэнтон прочитали рукопись
на разных стадиях ее подготовки к печати. Сэнди Фран¬
кель и мои товарищи — члены Национального Союза борь¬
бы против расистских и политических преследований —
постоянно помогали мне эффективно сочетать работу над
книгой с той, не терпящей отлагательства деятельностью,
которую я должна была проводить как сопредседатель
этого союза. Я в долгу перед всеми этими людьми,

ПРЕДИСЛОВИЕ
У меня не было большою желания приниматься за на¬
писание этой книги. Мне казалось, что писать автобиогра¬
фию в моем возрасте по меньшей мере нескромно. Больше
того, я думала: рассказывать о своей жизни, о том, что я
делала, о чем размышляла, что со мной было,— значит
становиться в позу, чем-то выделяться, словно я не такая,
как все другие черные женщины, и именно поэтому что-то
заставляет меня сочинять о себе книгу. И я боялась, как
бы книга о самой себе не затемнила в конечном итоге са¬
мого главного: того, что силы, под воздействием которых
сложилась моя собственная судьба,— это те же силы, ко¬
торые сформировали — и исковеркали — судьбы миллио¬
нов других людей, моего народа. Я, наконец, была убеж¬
дена. что и мой ответ этим силам не исключительный слу¬
чай, ибо моя политическая деятельность, которая в конеч¬
ном счете привела меня в ряды коммунистической пар¬
тии,— это естественный, логический путь в борьбе за пра¬
ва моего многострадального народа.
Ведь то, что произошло со мной, могло случиться с
каждым из нас, и дело тут вовсе не во мне лично. Другая
черная сестра моя или другой черный мой брат и товарищ
точно так же могли бы по прихоти судьбы стать политиче¬
скими узниками, в защиту которых встали бы миллионы
людей во всем мире, чтобы спасти кого-то из нас. Я пото¬
му колебалась, приступая к этой книге, что мне казалось:
описание моей личной судьбы могло бы отвлечь внимание
от всего нашего движения, а ведь только благодаря ему
была организована широкая кампания в мою защиту.
Я не хотела, чтобы жизненные перипетии автора в этом
рассказе кому-то показались его сугубо личными, так ска¬
зать, приключениями — ведь личная жизнь рассказчика
на этих страницах неотделима от его политической дея¬
тельности. Да и как можно вообще делить свою жизнь на
20

личную и общественную. Даже если бы я смогла сделать
что-то подобное, все равно не стала бы писать о второй,
ибо погрешила бы против правды: самое личное, что есть
у меня,— это переполняющее сердце радостное чувство
принадлежности к сообществу людей, борцов против бед¬
ности и расизма.
Вот почему, когда после долгих колебаний я все-таки
решилась взяться за эту книгу, я задумала написать ее
как политическую автобиографию, где в центре внимания
будут люди, события и движущие силы, сделавшие меня
такой, какая я есть, определившие мое призвание. Я ре¬
шила, что в таком виде книга сможет послужить очень
важной практической цели. Может быть, тогда многие
поймут, думала я, почему большинство из нас не имеет
другого выбора, кроме одного — без остатка отдать жизнь,
знания, вверить свою волю и судьбу служению своему уг¬
нетенному народу. Когда быстро падают покровы, скры¬
вающие коррупцию и расизм в высших политических кру¬
гах, когда банкротство мировой системы капитализма все
очевидней, все большее число людей с черной, смуглой,
желтой, красной, белой кожей нуждается лишь в источ¬
нике вдохновения, чтобы включиться в наши ряды бор¬
цов. И если книга кому-то поможет найти себя, я буду
считать, что потрудилась не зря.

Раздел I
ЗАПАДНЯ
Рога бегущей лани
разорвут сеть западни..«
9 августа 1970 года.
Мне кажется, я поблагодарила ее, но точно не помню.
Вероятно, я просто молча взяла парик, когда она, сунув
руку в хозяйственную сумку, достала его оттуда и протя-
пула мне. В моей руке он казался испуганным зверьком.
Я скрывалась от полиции, скорбела о смерти человека,
которого любила. Нас было только двое — я и Хелен. Два
дня назад в ее доме, расположенном на холме в районе
Эхо-Парк в Лос-Анджелесе, я узнала о схватке в здании
суда графства Марин и смерти моего друга Джонатана
Джексона. До этого я никогда не слышала о существова¬
нии Рачелла Маджи, Джеймса Макклейна и Уильяма
Кристмаса — трех заключенных тюрьмы Сан-Квентин,
вместе с Джонатаном участвовавших в схватке, в резуль¬
тате которой он, Макклейн и Уильям Кристмас были уби¬
ты. Но в тот вечер мне казалось, что я знала их очень
давно...
Я вошла в ванную комнату и встала перед зеркалом,
пытаясь заправить волосы под тугую резинку парика.
Руки меня не слушались — словно чужие, они метались
вокруг головы, а мысли блуждали вовсе далеко. Когда
наконец я взглянула в зеркало, чтобы проверить, не
осталось ли поверх парика прядей волос, на меня смотрело
чужое лицо — с таким выражением боли, напряжения и
31

неуверенности, что я не узнавала себя. Фальшивые чер¬
ные кудри налезали на морщинистый лоб и красные, рас¬
пухшие от слез глаза. Я выглядела жутко и нелепо. Ста¬
щила с головы парик, швырнула его на пол и в сердцах
ударила кулаком по раковине. Но что ей сделается — хо¬
лодной, белой, непроницаемой. Снова я натянула парик
на голову. Нужно было выглядеть естественной и не вы¬
звать подозрений у заправщика на бензоколонке, когда
нам придется заливать баки. И нельзя было привлекать
внимание других водителей, когда на перекрестках мы бу¬
дем ожидать зеленый свет. Я не должна ничем выделять¬
ся на фоне повседневной, обычной жизни Лос-Анджелеса.
Я сказала Хелен, что мы выйдем, как только стемнеет.
Но день неохотно уступал место ночи. Мы молча ждали.
Нас скрывали опущенные шторы, и мы прислушивались к
шуму улицы, проникавшему через приоткрытую дверь
балкона. Каждый раз, когда замедлял ход, или останавли¬
вался автомобиль, пли под окнами раздавались звуки ша¬
гов, я, затаив дыхание, думала о том, не слишком ли мы
тянем — вдруг уже опоздали...
Хелен говорила мало. Она была спокойна и не пыта¬
лась отвлечь меня бессмыслепной болтовней. Так было
лучше. В душе я благодарила ее за то, что она пробыла
со мной все эти дни.
Не знаю, сколько мы просидели в полутьме, пока Хе¬
лен, нарушив молчание, не сказала, что, наверное, темнее
уже на улице не будет. Настало время уходить. Впервые
с тех пор, как мы узнали, что полиция охотится за мной,
я вышла из укрытия. Было гораздо темнее, чем я думала,
но не настолько, чтобы заглушить ощущение полной без¬
защитности.
На улице к чувству горя и гнева, переполнявшему
меня, прибавился и страх. Явный, неудержимый, элемен¬
тарный страх — я могла сравнить его лишь с тем ощуще¬
нием ужаса, какое испытываешь в детстве, когда тебя
оставляют в темноте. Когда рядом с тобой сидит что-то,
не передаваемое никакими словами, оно почти касается
тебя, хотя и не дотрагивается, и постоянно готово напасть.
И когда отец или мать спрашивали, что же меня так пу¬
гает, мои объяснения обычно были нелепыми, глупыми.
Сейчас это «что-то» двигалось за мной по пятам, но оно
было реально, объяснимо. Воображение подсказывало кар¬
тины нападения, и они не были абстрактными: мне мере¬
32

щились пулеметы, вырывающееся из их стволов пламя и
как окружают нас с Хелен...
Тело Джонатана лежало на горячем асфальте стоянки
для автомобилей у городского центра графства Марин.
Я видела на экране телевизора, как его связанного выта¬
скивали из полицейского фургона.
В свои семнадцать лет он уже повидал больше жесто¬
костей, чем другим выпадет за всю жизнь. С семи лет тю¬
ремные решетки и ненавистные охранники стояли между
ним и его старшим братом Джорджем. А у меня хватило
ума как-то спросить его, почему он так редко улыбается.
Дорога от Эхо-Парка до районов вокруг Вест-Адамса,
где живут черные, мне хорошо известна. Я проезжала
здесь множество раз. Но сегодня путь казался незнако¬
мым, полным неожиданных опасностей. И вообще моя
жизнь теперь стала жизнью беглянки, преследуемой не¬
отвязными кошмарами. Любой незнакомец мог оказаться
переодетым агентом с собаками-ищейками, ждущими где-
то рядом в кустах лишь команды хозяина к нападению.
Быть в бегах — значит не поддаваться истерике, уметь от¬
личить ложную опасность, созданную воображением, от
реальных признаков того, что враг рядом. Приходилось
учиться избегать встречи с ним. Это трудно, но возможно.
Тысячи моих предков, как и я, ждали ночной тьмы,
которая скроет следы, полагались на помощь преданного
друга, чувствовали, как и я, что зубы ищеек вот-вот во¬
пьются в пятки.
Все просто: нужно было лишь достойно следовать их
примеру.
Обстоятельства, в результате которых я оказалась в по¬
ложении загнанного зверя, отличались, быть может, боль¬
шей сложностью, но и только.
Два года назад Студенческий координационный коми¬
тет * устраивал вечер с целью сбора средств. Сразу после
* Студенческий координационный комитет ненасильственных
действий (СККНД) — молодежная организация, первоначально со¬
зданная как временный орган по координации действий студенче¬
ских руководителей «сидячих демонстраций». В октябре 1960 г.
на конференции в городе Атланте СККНД был объявлен постоян¬
ной организацией. Поначалу он придерживался тактики ненасиль¬
ственных действий, пытаясь бороться против расовой сегрегации
2 N 1001
33

него полиция ворвалась на Бронсон-стрит в квартиру
Франклина и Кендры Александер, коммунистов, моих
очень близких друзей; у них собралось несколько человек.
Конфисковав деньги, оружие, полиция арестовала всех
присутствовавших и предъявила им обвинение в воору¬
женном ограблении.
Как только обнаружилось, что один из револьверов за¬
регистрирован на мое имя, меня вызвали на допрос. Но
тогда обвинения были отведены судом, и после нескольких
суток, проведенных в тюрьме, все арестованные освобож¬
дены, а оружие возвращено владельцам.
Тот же самый автоматический револьвер калибра 0,38,
который полиция Лос-Анджелеса с такой неохотой возвра¬
тила мне два года назад, использовали во время схватки
в здании суда и теперь им завладели власти графства
Марин. Судья, председательствовавший на процессе
Джеймса Макклейна, был убит, а окружной прокурор, вы¬
ступавший в качестве обвинителя, ранен. Еще до того, как
Франклин сообщил мне, что полиция рыщет вокруг моего
дома, я знала, что они будут охотиться за мной. В течение
последних месяцев я практически занималась только тем,
что помогала организации массового движения за осво¬
бождение «соледадских братьев» * — Джорджа, брата
и дискриминации методом убеждения масс, морально-этического
осуждения расизма. Влияние идеологии «черного национализма»
па борьбу студентов за гражданские права черных привело к Вы¬
движению лозунга «Власть — черным», который провозгласил Ли¬
дер СККНД Стокли Кармайкл. Вначале этот лозунг означал, что
черные должны самостоятельно решать свою судьбу, но на деле
он нередко выливался в «крайние» эмоции, в левачество, в полное
отрицание необходимости объединения с белыми участниками
движения за освобождение. Под давлением С. Кармайкла СККНД
занял позицию, которая повлекла за собой отход от нее белой мо¬
лодежи, к ослаблению организации, к сепаратистским тенденциям
и, в конечном счете, к её развалу.
* «Соледадские братья». Так называют трех молодых черных
узников тюрьмы Соледад в Калифорнии — Джорджа Джексона
(старшего брата Джонатана Джексона), Флита Драмго и Джона
Клатчетта. После беспорядка В тюрьме им в феврале 1Θ70 г. предъ¬
явили обвинение в преднамеренном убийстве надзирателя.
21 августа 1971 г. Джордж Джексон был зверски убит прямо
в тюремном дворе якобы «при попытке к бегству». Двух остав¬
шихся в живых «соледадских братьев» судили в ноябре 1971 —
марте 1972 гг. Сфабрикованное властями обвинение позорно про¬
валилось: Флит Драмго и Джон Клатчетт были признаны полно¬
стью невиновными.
U

Джонатана, а также Джона Клатчетта и Флита Драмго,
которым предстоял суд по сфабрикованному обвинению в
убийстве в тюрьме Соледад. Незадолго до этого меня уво¬
лили с преподавательской работы в Калифорнийском уни¬
верситете губернатор Рональд Рейган * и попечители уни¬
верситета на том основании, что я являлась членом ком¬
мунистической партии. Стало ясно как день — они сыгра¬
ют на том, что принадлежащее мне оружие использова¬
лось во время схватки в суде графства Марин, и постара¬
ются снова нанести удар.
Когда наступило 9 августа, агенты (кто они были — из
полиции Лос-Анджелеса или ФБР?) сновали, как растре¬
воженные осы, вокруг Кендры, Франклина и Таму, моей
соседки по комнате. Остальные члены моей партийной
ячейки, клуба Че Гевары** — Лумумбы *** и Комитета
защиты «соледадских братьев» сказали Франклину, что и
оди под наблюдением. Добираясь в тот день до квартиры
Хелен и Тима в Эхо-Парке, Франклин потратил несколько
часов, чтобы избавиться от полицейского «хвоста». Он ме¬
нял маршруты, прятался, пересаживался из одной маши¬
ны в другую, на пустынных улицах входил в парадные и
уходил через черный ход. Он не рисковал лишний раз
выходить на улицу, чтобы связаться со мной. Такая по¬
пытка могла ему дорого стоить.
Но если бы начались повальные обыски, то и кварти¬
ра Хелен и Тима стала бы небезопасной. Я знала их не
* Рональд Рейган — политический деятель реакционного на¬
правления. Был актером кино и телевидения, спортивным ком¬
ментатором; затем, занявшись политикой, сумел стать губернато¬
ром штата Калифорния. Отличался крайне жестокими репрессия¬
ми по отношению к прогрессивным течениям, в том числе — дви¬
жению черных за освобождение.
** Че Гевара [Гевара де ла Серна Эрнесто, Че (1928—1967)] —
легендарный революционер, один из руководителей Кубинской
революции 1959 г., майор революционной армии. Весной 1965 г.
покинул Кубу с целью непосредственного участия в революцион¬
ной борьбе. Стал организатором партизанского движения в Бо¬
ливии. Созданный им отряд в октябре 1967 г. был окружен и раз¬
бит правительственными войсками, которым активно помогала
американская военщина. Че Гевара был ранен, захвачен в плен,
а затем убит.
*** Лумумба, Патрис Эмери (1925—1961) — выдающийся дея¬
тель африканского освободительного движения, национальный ге¬
рой Конго. Злодейски убит в Катанге агентами империализма.
2*
35

один год, и, хотя они не являлись членами какой-либо ор¬
ганизации, участвующей в нашем движении, у них была
репутация людей радикальных взглядов. Рано или поздно
их имена попали бы на заметку полиции. Нам оставалось
одно — быстро и незаметно уходить.
Квартира, куда направили нас с Хелен, находилась на
тихой, уединенной улице в районе Уэст-Адамс. Это был
двухэтажный дом, окруженный красивой оградой и цвет¬
ником. Неловко распрощавшись с Хелен, я вышла из ма¬
шины, неуверенно нажала кнопку звонка, А что, если мы
перепутали номер дома и заехали не туда? С нетерпением
ожидая, когда откроется дверь, я думала о людях, кото¬
рым сейчас вверю свою судьбу, о том, кто они такие и как
воспримут мое появление. О них я знала только одно: хо¬
зяйку зовут Хэтти, ее мужа — Джон и оба они — черные
американцы, симпатизирующие нашему движению. Но
все оказалось просто. Мон новые хозяева не стали меня ни
о чем расспрашивать, вообще обошлись без всяких свет¬
ских формальностей. Они спокойно пригласили меня в дом
и встретили с той сердечностью и преданной дружбой,
какая бывает только между самыми близкими людьми.
Даже подчинили мне свой распорядок. Ради моей безопас¬
ности Хэтти и Джон договорились между собой, что кто-
то из них все время будет дома. Они извинились перед
друзьями, обычно бывавшими у них, но сделали это так,
чтобы никто не узнал, что я нахожусь у них.
Через несколько дней я пришла в себя и вздохнула не¬
много свободнее, насколько это вообще было возможно в
подобных обстоятельствах. Кажется, теперь наконец я
могу закрыть ночыо глаза хоть на несколько часов, и меня
не будут при этом мучить кошмарные видения того, что
произошло в графстве Марин. Я даже стала привыкать К
старой железной кровати в столовой, убиравшейся на ночь
в стенку. И заставляла себя, сосредоточив внимание, слу¬
шать смешные истории Хэтти о начале ее карьеры эстрад¬
ной актрисы, о том, как она пробивалась через все барье¬
ры дискриминации, чтобы осуществить мечту жизни —
стать танцовщицей.
Я была бы готова оставаться здесь, пока требуется, до
лучших времен. Но за мной охотились все настойчивей.
Консервативный телекомментатор Джордж Путнэм, вы¬
ступая в программе новостей по лос-анджелесскому теле¬
видению, заявил, что меня разыскивают даже в Канаде.
30

Вероятно, следовало на какое-то время выехать из Кали¬
форнии.
Мне стали ненавистны ночные переезды, необходи¬
мость постоянно маскироваться, жизнь украдкой, атмосфе¬
ра тайны. Я знала, что в какой-то момент многим из нас
придется перейти в подполье. Но все равно, когда такой
момент наступил, я ненавидела своих преследователей ни¬
чуть не меньше.
Мой друг Дэвид Пойндекстер жил в Чикаго. Я давно
не видела его, но была уверена, что он все бросит, чтобы
мне помочь. Я собралась отправиться к нему одна, но не¬
ожиданно этому решительно воспротивилась Хэтти: она
не могла допустить, чтобы я без нее поехала на поиски
Дэвида. И откуда у нее бралось столько сил? И разве это
была ее обязанность, разве ее собственной жизни не угро¬
жала опасность?
Приготовления позади, мы отправились в путь. Всю
ночь мы ехали на машине до Лас-Вегаса. Друзья попроси¬
ли своего знакомого — пожилого черного мужчину, кото¬
рого я прежде никогда не видела,— сопровождать нас. Все
приоделись, а Хэтти выглядела совсем как в свои молодые
годы, когда была танцовщицей,— двигалась она с поистине
артистическим изяществом. В Лас-Вегасе, впервые с тех
пор, как я перешла в подполье, меня окружила толпа, и
каждый раз, когда какой-нибудь белый задерживал на нас
взгляд дольше, чем это, как мне казалось, нужно, сердце
ёкало: это шпик. Общеизвестно, что аэропорт О’Хэйр * в
Чикаго — объект усиленного наблюдения ЦРУ и ФБР.
Мы с трудом продирались сквозь толпы в поисках Дэвида.
Его нигде не было, хотя он обязался встретить нас у вхо¬
да. Про себя я обзывала его всякими словами, хотя и ду¬
мала, что, возможно, он и не виноват. А он действительно
оказался не виноват. Письмо, посланное ему, было состав¬
лено настолько условным языком, что он подумал, будто я
приеду прямо к нему на квартиру. В конце концов мы про¬
сто поехали к нему домой на такси.
Хэтти сразу же уехала, убедившись, что на квартире
Дэвида я в безопасности и могу отсюда спокойно взирать
* Аэропорт О’Хэйр — международный аэропорт в Чикаго, слу¬
жит важнейшим центром коммуникаций, связывающих США с
остальным миром.
37

на тихие воды озера Мичиган. Мне было радостно видеть
друга, но я так привыкла к Хэтти, что расставалась с ней
с чувством боли. На прощание мы обнялись, но я не стала
благодарить ее. Что значат слова благодарности для того,
кто рисковал своей жизнью ради меня!
У Дэвида — полный разгром: разгар ремонта, всюду
беспорядок. Стены лишь кое-где оклеены обоями, мебель
сдвинута посреди гостиной, картины, статуэтки и прочие
вещицы свалены кое-как на кушетке.
Я уже успела забыть, что Дэвид любит поговорить. Он
мог трещать не умолкая, шла ли речь о политике или о
пятне на женской блузке. И сейчас он разразился таким
потоком слов, что я ничего не могла толком понять. Мне
даже пришлось попросить его повторить все снова, но
чуть медленнее. Я разделась и сполоснула лицо холодной
водой, потом мы прошли в кабинет и уселись на толстом
голубом ковре среди книг, снятых с полок и разложенных
по всему полу. Теперь мы могли обсудить положение. Дэ^
вид никак не мог отменить завтрашнюю поездку на Запад,
но сказал, что попытается кончить все дела побыстрее и
вернуться как можно скорее.
Перспектива провести несколько дней в одиночестве
была мне вполне по душе. Я могла за это время разобрать¬
ся в своих чувствах, подумать о планах на ближайшие не¬
дели, прийти в себя. Все это как нельзя кстати.
Потом Дэвид представил меня Роберту Лохману, сво¬
ему соседу по дому. Нужен был человек, которому я мог¬
ла бы довериться и который в последующие дни навещал
бы меня. А Лохмана Дэвид считал очень близким другом.
Я познакомилась с Робертом в полдень, а уже к вече¬
ру у него с Дэвидом начался горячий спор по поводу куп¬
ленного ими вскладчину автомобиля. (Ведь и Роберт
сильно рисковал, и у него могли быть серьезные неприят¬
ности, если бы Дэвида и меня схватили в машине, зареги¬
стрированной на его, Роберта, имя.) Дело дошло до кри¬
ка, а когда весь запас ругательств иссяк, дружбе пришел
конец, и Роберт стал в наших глазах потенциальным до¬
носчиком. Это заставило нас пересмотреть все планы.
Мы взяли другую машину и, несмотря на поздний час
и начавшийся дождь, отправились к дому, где Дэвид жил
раньше. Я чувствовала себя виноватой перед ним и про¬
сила извинить меня за те неприятности, которые достав¬
ляла ему: разрушила его дружбу с товарищем, заставйла

отменить важную поездку на Запад. Но Дэвид не хотел
и слушать моих извинений. «Все это пустяки»,— говорил
он мне.
Прежде чем Дэвид заснул (я так и просидела без сил
всю ночь), мы решили, что лучше всего для меня — вы¬
браться с ним из города на следующий день.
На первых порах с моим гримом в целях камуфляжа
все было в порядке. Но чем дальше, тем меньше он меня
удовлетворял — дело становилось опасным... Кудрявый
парик, слишком похожий па мои собственные волосы,
практически не изменил моего внешнего облика. Перед
тем как мы уехали из Чикаго, молодая женщина, черная,
которой я представилась как попавшая в беду двоюрод¬
ная сестра Дэвида, раздобыла для меня другой парик —
с длинной челкой и вычурными завитками, к тому же
слишком для меня тесный. Она подбрила мне брови, на¬
клеила на веки фальшивые ресницы, покрыла лицо вся¬
кими кремами и пудрами и изобразила черную мушку над
уголком рта. Перемазанная косметикой, я чувствовала
себя по-дурацки, зато уж не сомневалась, что и мать род¬
ная теперь бы меня не узнала.
Мы решили направиться в Майами. Так как за аэро¬
портами ведется более тщательное наблюдение, мы отка¬
зались от самолета и решили добираться до Нью-Йорка
машиной, а оттуда поездом — до Майами. В эту безум¬
ную одиссею, детали которой решили разработать уже в
пути, мы отправлялись на взятом Дэвидом напрокат авто¬
мобиле.
В номере мотеля, уже в пригороде Детройта, я включи¬
ла телевизор, чтобы узнать новости. «Сегодня Анджела
Дэвис, разыскиваемая по обвинению в убийстве, похище¬
нии людей и преступном сговоре по делу, связанному с
перестрелкой в здании суда графства Марин, была заме¬
чена в момент, когда она выходила из дома своих родите¬
лей в Бирмингеме, штат Алабама. Известно, что она при¬
сутствовала на собрании местного отделения партии «Чер¬
ные пантеры». Когда властям Бирмингема удалось ее вы¬
следить, она скрылась на принадлежащем ей голубом
«Рэмблере» выпуска 1959 года...»
Может быть, они имели в виду мою сестру? Но она, ка¬
жется, в тот момент была на Кубе. А автомобиль свой я
видела в последний раз у дома Кендры и Франклина на
Пятидесятой авеню в Лос-Анджелесе.
39

Я боялась за родителей. Сотрудники ФБР и местной
полиции, должно быть, рыскали вокруг дома, как шакалы.
Зная, что телефонные разговоры прослушиваются, я не
рисковала звонить. Вся надежда была на то·, что Франклин
все же нашел способ сообщить им, что я в безопасности.
В Детройте мы потеряли друг друга в толпе —- разы¬
скивали окулиста, который мог бы быстро достать мне
очки. Я не была дома с тех пор, как впервые услышала о
схватке в суде, и не имела с собой ни единой вещи. Стало
необходимо кое-что купить, сменить то, в чем я была все
это время.
Из Детройта мы отправились в Нью-Йорк, а там сели
на поезд и за двое суток добрались до Майами. На улице
глаза слепили лучи летнего солнца, а я забаррикадирова¬
лась в ожидании лучших времен в арендованной Дэвидом
пустой квартире без мебели. Мое заточение казалось мне
почти тюрьмой. И как завидовала я Дэвиду! Он-το мог вы¬
ходить в любое время и даже съездил в Чикаго. Я же си¬
дела в четырех стенах, читала, узнавала новости по теле¬
визору: драконовские репрессии против движения за осво¬
бождение Палестины, предпринятые королем Иордании
Хусейном; восстание в тюрьме Тумз в Нью-Йорке — пер¬
вое крупное волнение в местах заключения.
Но не было никаких новостей о Джордже, Джоне, Фли-
те, Рачелле, о том, что происходит в Сан-Квентине...
К концу сентября появились признаки мертвой хватки
преследователей. Мать Дэвида, жившая неподалеку от
Майами, сообщила ему, что к ней приходили двое, интересо¬
вались его местонахождением. Меня опять стали обуревать
прежние страхи, я всерьез сомневалась, удастся ли скрыть¬
ся от полиции, оставаясь в самой стране. Но всякий раз,
когда я задумывалась о бегстве за границу, мысль о том,
что этим я обрекла бы себя на постоянную ссылку в чужой
стране, казалась мне еще более ужасной, чем перспектива
сидеть в тюрьме. Уж во всяком случае, находясь в тюрьме,
я буду ближе к своему народу, к нашему движению.
Нет, я не должна покидать страну. Но я решила за¬
ставить ФБР поверить в то, что мне удалось улизнуть.
Поэтому последнее, что я предприняла в пустой квартире
в Майами,— написала заявление для печати с расчетом
передать его с чьей-нибудь помощью для опубликования.
40

Я писала о юношеской, по-своему романтической одержи¬
мости Джонатана, решившего бросить вызов несправедли¬
вости тюремной системы, о той огромной утрате, которую
мы понесли 7 августа, когда он был убит в графстве Ма¬
рин. Я подтверждала свою невиновность и, давая понять,
что уже покинула страну, обещала вернуться и доказать
свою правоту перед судом, когда политический климат в
Калифорнии не будет таким истеричным. А пока, писала
я, борьба будет продолжаться.
13 октября 1970 года.
Мы вернулись в Нью-Йорк. Я жила на нелегальном
положении уже почти два месяца. Я засыпала и просы¬
палась с коликами в желудке, с привычным от тошноты
комком в горле. По утрам я маскировала внешность. На
грим и косметику — двадцать минут, нужно приобрести
приличный вид. Еще несколько нервных усилий, чтобы
ослабить тугой парик. Я старалась не думать о том, что
либо в этот день, либо завтра, либо в один из бесконечной
вереницы предстоящих дней меня схватят.
Когда в то позднее октябрьское утро мы с Дэвидом
Пойндекстером вышли из мотеля Говарда Джонсона, по¬
ложение становилось отчаянным. У нас быстро таяли
деньги, а все, кого мы знали, были под наблюдением.
Проходя через расположенные по соседству с Манхэтте¬
ном районы, мы предавались бесплодным размышлениям
о том, что теперь следует предпринять. На Восьмой аве¬
ню, в толпе ньюйоркцев, не обращавших внимания на то,
что происходит вокруг, я чувствовала себя лучше, чем в
мотеле. Чтобы снять нервное напряжение, мы решили
провести дневные часы в кино. Уж не вспомню, что нам
там показывали. Голова была занята одним — как укрыть¬
ся от полиции, сколько еще можно выносить одиночество,
зная, что любой контакт с кем бы то ни было равносилен
самоубийству.
Сеанс закончился около шести. По пути в мотель мы
с Дэвидом почти не разговаривали. Когда миновали забро¬
шенные лавки на Восьмой авеню и уже переходили на ту
сторону улицы, где находился мотель, мне вдруг показа¬
лось, что вокруг полно агентов полиции. Конечно, это
опять приступ страха... Но когда мы проходили через
41

стеклянные двери в мотель, мне вдруг захотелось повер¬
нуть назад и броситься в безликую уличную толпу, снова
влиться в нее. Но если предчувствия не обманывали, если
все эти ничем не примечательные белые лица принадле¬
жали действительно окружившим нас полицейским, тог¬
да любая попытка убежать была бы истолкована ими как
предлог, чтобы пристрелить нас на месте. Я вспомнила,
как они убили Бобби Хаттона — приказали бежать и вы¬
стрелили в спину. Ну, а если инстинкт меня подводил,
бегство лишь вызвало бы подозрения. У меня не было вы¬
бора: нужно идти вперед.
В холле я убедилась, что мои опасения, похоже, подт¬
верждались: каждый из стоявших там белых в упор смот¬
рел на нас. Я уже не сомневалась, что все эти люди —*
агенты, нарочно расставленные и готовые к нападению.
Но ничего не произошло. Как ничего не случилось в моте¬
ле в Детройте: там мне тоже показалось, что мы на грани
ареста. Как ничего не случалось и много раз прежде, ког¬
да, находясь во власти необычайного напряжения, самые
обычные происшествия я принимала за предвестников
ареста.
Мне хотелось знать, о чем думает Дэвид. Кажется, мы
давно уже шли молча. Он умел скрывать нервозность в
сложных ситуациях, и, кроме того, мы старались не гово¬
рить об опасности, когда оба чувствовали, что полиция
вот-вот нас схватит. Когда мы миновали стойку портье,
у меня вырвался вздох облегчения. Ничего не случилось.
Кажется, еще один обычный день в жизни обычного нью-
йоркского мотеля.
Я уже стала успокаиваться, когда откормленный, крас¬
номордый полицейский с короткими, как того требует
служба, подстриженными по форме волосами вошел за
нами в лифт. Мои страхи разгорелись с новой силой. Но
снова я завела обычный спор с собой: весьма может быть,
что это просто сотрудник администрации, ведь если тебя
преследуют, то любой белый американец с коротко под¬
стриженными волосами в стандартной одежде покажется
полицейским агентом. И потом, если они действительно
хотят нас схватить, не логичнее было бы сделать это
внизу?
Пока лифт поднимался на седьмой этаж, я убеждала
себя, что только воспаленное воображение заставляет
42

меня видеть повсюду опасность, что, кажется, и этот день
кончится благополучно. Еще один день.
По привычке, выработанной за время жизни на неле¬
гальном положении, я держалась в нескольких шагах по¬
зади Дэвида, чтобы он первым вошел в комнату и обследо¬
вал ее. Когда он открывал ключом дверь, мне показалось,
что замок поддается туже, чем обычно, и в этот момент
кто-то вышел в коридор с противоположной стороны. Тще¬
душная фигурка, глазевшая на нас, никак не походила на
полицейского, но неожиданное появление человека снова
наполнило меня страхом. Конечно, этот бледный тип мог
быть просто приезжим, остановившимся в мотеле, а сей¬
час шел обедать. Но интуитивно я почувствовала, что от¬
работанный спектакль ареста запущен, а эта личность —
один из первых в нем исполнителей. Мне показалось, что
я чувствую чье-то присутствие за спиной. Человек из
лифта. Теперь сомнений не могло быть. Вот он, этот реаль¬
ный миг.
И в тот самый момент, когда меня должна была объ¬
ять паника, я вдруг почувствовала такое спокойствие, та¬
кую собранность, каких уже давно не помнила за собой.
Высоко подняв голову, я уверенно направилась к своей
комнате. Но когда проходила мимо открытой двери напро¬
тив, оттуда выскочил все тот же тщедушный тип и схватил
меня за руку. Он не сказал ни слова. И тут же несколько
агентов выскочили из-за его спины, другие появились из
комнаты наискосок. «Анджела Дэвпс?», «Вы Анджела Дэ¬
вис?» Вопросы со всех сторон. Я окинула их взглядом.
За те десять — двенадцать секунд, что прошли с момен¬
та, когда мы вышли из лифта, и до встречи с преследовате¬
лями, я вспомнила многое. Ожила в памяти телепрограм¬
ма, увиденная в Майами: «ФБР». Типичная пустая теле¬
визионная мелодрама — агенты преследуют беглецов, в
конце — жестокая схватка, из которой фэбээровцы выхо¬
дят героями, а преследуемые ложатся замертво с проби¬
тыми пулями черепами. Когда я собиралась уже выклю¬
чить телевизор, на экране появилась вдруг моя фотогра¬
фия. Нечто вроде иллюстрации, дополнения к вымышлен¬
ному сюжету фильма о ФБР. «Анджела Дэвис,—четко
произнес диктор,— это одна из десяти наиболее опасных
среди разыскиваемых сейчас преступников. Розыск по
обвинению в убийстве, похищении людей и преступном
сговоре. Вероятнее всего, вооружена, поэтому при встрече
43

не пытайтесь ничего делать сами. Немедленно свяжитесь
с местным отделением ФБР». «Вероятнее всего, вооруже¬
на...» Это означало, что ФБР само претендовало на честь
пристрелить меня.
И Дэвид, и я были безоружны. Если бы они пустили в
ход оружие, нам бы тут же пришел конец. Когда тщедуш¬
ный тип схватил меня, я увидела направленные на нас
револьверы. И представила оглушительные звуки выстре¬
лов и наши тела в лужах крови в коридоре мотеля Говар¬
да Джонсона.
Они уволокли Дэвида в комнату по правую сторону
коридора и втолкнули меня в комнату слева. Там они сор¬
вали с меня парик, надели наручники и, не откладывая,
сняли отпечатки пальцев. Все это время они задавали
один и тот же вопрос: «Вы Анджела Дэвис?», «Анджела
Дэвис?», «Анджела Дэвис?». Я молчала. Было ясно, что
происходившее хорошо отрепетировано и многократно по¬
вторялось. Момент моего ареста отрабатывался, когда за¬
держивали по ошибке десятками, а может, и сотнями высо¬
ких, не слишком темнокожих женщин с густыми естест¬
венными волосами. Только отпечатки пальцев помогут им
точно установить, того ли, кто им нужен, они поймали на
сей раз. Отпечатки сравнили. Выражение некоторого за¬
мешательства на лице шефа сменилось облегчением. Его
подручные, как бандиты, залезли в мой кошелек. Я про¬
должала стоять, думая о том, чтобы ничем не уронить до¬
стоинства. Тем временем заканчивались тщательные при¬
готовления к тому, чтобы вывезти меня из мотеля. Я слы¬
шала, как они вызывают других агентов, расставленных в
разных местах внутри и снаружи мотеля. И все эти «меры
особой предосторожности», и все эти десятки шпиков точ¬
но служили поставленной им цели: представить меня в
облике одной из десятка самых опаснейших, тщательно
разыскиваемых в стране преступников. Огромная, страш¬
ная черная коммунистка, злейший враг общества.
С десяток агентов окружили меня, когда мы протиски¬
вались сквозь толпу, собравшуюся внизу,— в холле и на
тротуарах. Уже ждала длинная вереница автомобилей без
опознавательных знаков. Пока они трогались с места, я
успела заметить другую кавалькаду машин — Дэвида уво¬
зили неизвестно куда.
Руки совсем занемели, они были так туго стянуты на¬
ручниками за спиной, что если б я не изловчилась про¬

гнуться, съехав к самому краю сиденья, плечи и локти
совсем бы отнялись от остановившегося притока крови.
Полицейский на переднем сиденье повернулся ко мне и,
улыбаясь, спросил:
— Мисс Дэвис, не желаете ли сигаретку?
— Только не от вас,— произнесла я первые слова о
момента ареста.
В штаб-квартире ФБР, возле которой остановилася
наша процессия, меня уже ждала женщина со светлыми
крашеными волосами, по виду скорее официантка из при¬
дорожного кафе, чем сотрудник полиции. В маленькой
комнате, похожей на кабинет гинеколога, она тщательно
обыскала меня, хотя моя короткая вязаная юбка и тонкая
хлопчатобумажная блузка не смогли бы скрыть никакого
из всех мыслимых видов оружия.
Потом меня ввели в комнату, освещенную лампами
дневного света. В ней — обитые клеенкой ярко-красного
цвета сиденья. Вошли несколько агентов со стопками доку¬
ментов. Они уселись прямо передо мной и разложили бу¬
маги в полной уверенности, что начнут сейчас долгий и за¬
путанный допрос. Но прежде чем они открыли рот, я заяви¬
ла им, что не буду отвечать ни на один из вопросов ФБР.
Я знала, что, если они помешают мне связаться с адво¬
катом, это будет незаконно. Но сколько бы раз я ни тре¬
бовала, чтобы мне разрешили позвонить по телефону, я
получала отказ. Наконец мне сказали, что на другом кон¬
це провода адвокат Джеральд Лефкорт и я могу с ним
говорить. Я никогда не встречала прежде Лефкорта, но
его имя было мне знакомо в связи с процессом 21 члена
«Черных пантер» в Нью-Йорке.
На одном из десятков столов в огромной комнате я уви¬
дела телефон со снятой трубкой. Но Лефкорта не было
слышно, трубка молчала. Оглядевшись, я заметила вещи,
свои и Дэвида, разложенные на нескольких столах поо¬
даль от места, где я сидела. Склонившись над ними, аген¬
ты тщательно все обыскивали.
Конвойные, что привели меня сюда в наручниках, а
потом отомкнули их для обыска, фотографирования и
снятия отпечатков пальцев, снова защелкнули их на ру¬
ках. Но, к моему удивлению, на этот раз они стянули мне
руки спереди.
Пока меня везли вниз в лифте, я обдумывала, как свя¬
заться с кем-либо из своих. Но тут двери лифта распах¬
45

нулись, и резкие вспышки света сразу вывели меня из
задумчивости. Так вот почему мне сковали руки спереди!
Крутом, куда ни посмотришь, толпились репортеры и фо¬
тографы.
Изо всех сил стараясь не показаться застигнутой врас¬
плох, я подняла голову, выпрямила плечи и прошла дол¬
гий путь, стиснутая двумя агентами, под яркими вспыш¬
ками фотоаппаратов, оглушенная лавиной вопросов.
Когда завывания сирен стихли и наша процессия ма¬
шин начала замедлять ход, я поняла, что нахожусь где-то
Э Гринвич-Виллидже. Вскоре наша машина свернула ку¬
да-то в темноту, гофрированные алюминиевые ворота дви¬
нулись вверх, и вновь толпа фотографов вынырнула из
мрака. Стена из красного кирпича, окружавшая высокое,
очень старинное здание, показалась удивительно знако¬
мой, но прошло несколько мгновений, прежде чем я уз¬
нала его. Конечно же, это то самое заведение со зловещей
славой, которое я так часто видела, когда ходила в стар¬
шие классы школы Элизабет Ирвин, расположенной неда¬
леко отсюда. Передо мной была женская тюрьма предва¬
рительного заключения, расположенная в центре Гринвич-
Виллиджа на пересечении с Шестой авеню.
Пока автомобиль въезжал в ворота тюрьмы, на меня
нахлынули воспоминания. Почти каждый день по пути
из школы до станции метро я рассматривала это здание,
Ьтараясь не прислушиваться к ужасным крикам, доносив¬
шимся из окон. То кричали женщины-заключенные, на¬
блюдавшие сверху за прохожими, пытавшиеся этими кри¬
ками, смысл которых нельзя было разобрать, привлечь к
себе внимание.
В возрасте пятнадцати лет я еще верила в кое-какие
сказки о заключенных. Не то, чтобы я совсем доверяла
россказням, что все они уголовные преступники, как в это
хотело нас заставить поверить общество, но все-таки они
и вправду казались чужаками в том мире, в каком я жила.
Я терялась при виде очертаний женских голов на черном
фоне тюремных окон. Мне никогда не удавалось понять,
о чем они кричат — то ли взывают о помощи, то ли под¬
зывают кого-то, то ли просто хотят переброситься словом
с любым из тех, кто «на воле». Передо мной вставали
сейчас прежние картины, я видела вновь безвестные лица
женщин, на крики которых я ни разу не откликнулась.
Буду ли я взывать к прохожим только для того, чтобы
46

заставить их сделать вид, что они меня не слышат, как
когда-то это делала я.
...Внутреннее помещение тюрьмы резко отличалось
от того, где я только что побывала. Если ультрасовремен¬
ная штаб-квартира ФБР содержалась в стерильной чисто¬
те, а пластиковые покрытия всюду блестели в свете люми¬
несцентных ламп, то женская тюрьма была старой, затх¬
лой, мрачной, грязной. Комната, служившая для приема
новых заключенных, имела цементный некрашеный и
грязный пол, истоптанный подошвами тысяч узников, по¬
лицейских, надзирательниц. Здесь стоял всего один стол,
за которым, кажется, и совершалась вся канцелярская
работа, и ряды длинных скамей, похожих на те, что мож¬
но увидеть в церкви.
Меня усадили на ближайшую скамью в правом ряду.
Несколько других женщин рассадили на остальные
скамьи. Одних, как я узнала, только что схватили, других
привели уже после того, как они пробыли день в суде.
Нам принесли еду, но я не могла даже смотреть на смор¬
щенные холодные сосиски и картошку.
Неожиданно загромыхала зарешеченная дверь. Десят¬
ки женщин подошли к ней, встречая вновь прибывших.
Интересно, откуда взялась сразу эта толпища? Одна из
моих подруг по несчастью пояснила, что их привез из
суда последний автобус.
Все, кого я видела вокруг, были черными или пуэрто¬
риканками. И ни одной белой. Одна пуэрториканка спро¬
сила меня: «Ты тоже испанка?» Сначала я даже не поня¬
ла, что она имеет в виду именно меня, но затем вспомни¬
ла, какой у меня должен быть вид — волосы прилизанные,
прямые от ношения парика, сорванного с меня агентами
ФБР. «Нет»,— ответила я ей мягко и по * возможности
тепло. Какое значение имел цвет кожи сейчас, когда тот
же молот был занесен тюремщиками над головой каждой
из нас. Привезенные из суда женщины еще толпились по
ту сторону металлических дверей, когда меня уводили от¬
сюда. Я думала, что теперь меня переведут в помещение с
камерами, но вместо этого я очутилась в большой комна¬
те без окон. Свет от тусклой лампочки едва освещал цен¬
тральную часть потолка. Тот же грязный цементный пол,
стены из грязно-желтого кафеля и два очень старых кон¬
торских стола.
47

Здесь хозяйничала белая надзирательница. Когда я
заметила среди расклеенных на стене бумажек объявле¬
ние ФБР о моем розыске, с фотографией и описанием
примет, надзирательница перехватила мой взгляд и сняла
плакат. Затем мой взгляд остановился на другом плака¬
те. К своему удивлению, я увидела фотографию и описа¬
ние примет женщины, которую знала по школе, Кэти Боу-
дин — она училась со мной в 11 и 12 классах школы Эли¬
забет Ирвин. Сейчас ее разыскивало ФБР.
Время дежурства надзирательницы кончилось, а я все
еще ожидала своей участи в комнате с тусклым светом.
Появилась новая надзирательница — черная, молодая, мо¬
ложе меня, не скрывавшая курчавость своих черных во¬
лос модной прической или париком. От нее не веяло ду¬
хом высокомерной враждебности и злости, как от других
тюремных надзирательниц.
Это несколько обезоружило меня. И дело вовсе не в
том, что она черная. Я ведь имела дело со многими черны¬
ми надзирательницами и раньше — в тюрьмах Сан-Диего
и Лос-Анджелеса. Нет, что-то было особенное в ее мане¬
рах: миролюбие и расположенность.
Сначала она помолчала. А через несколько минут ти¬
хим голосом сказала: «Многие наши служащие здесь — я
имею в виду черных — беспокоятся за вашу судьбу. Мы¬
то все надеялись, что вы укроетесь в безопасном месте».
Мне хотелось поговорить с ней, но в то же время я
чувствовала, что лучше воздержаться. Кто знает, может
быть, ей дали такое указание — быть со мной поласковей.
Если меня растрогает ее доброжелательность, установятся
доверительные отношения, содержание наших разговоров
вряд ли останется тайной: верить в это — значило иску¬
шать судьбу. Безопаснее соблюдать дистанцию, поддер¬
жать знакомство формально.
Рассчитывая все-таки получить от нее хоть какую-то
информацию о своей участи, я спросила, почему меня
здесь так долго держат. Она ответила, что не знает всех
подробностей, но, вероятно, тюремное начальство думает,
как бы изолировать меня от основной массы заключенных.
Проблема — в недостатке изолированных помещений. Она
предполагала, что меня поместят в блок 4-6, где обычно
содержатся женщины с психическими отклонениями.
Я смотрела на нее и не верила ей. Если они запрячут
меня в отделение для душевнобольных, то следующий
43

шаг — объявить меня сумасшедшей. Возможно, они будут
стараться доказать, что коммунизм — это психическая бо¬
лезнь, что-то вроде мазохизма, эксгибиционизма, садиз¬
ма...
Удивленная моей реакцией, она попыталась успокоить
меня: оказывается, женщины здесь иной раз сами просят
перевести их в «психичку», потому что не могут дальше
выносить крики, шум в основной части тюрьмы. Но для
меня тюрьма была тюрьмой — здесь ничто не могло быть
«лучше» или «хуже». И ничто не могло обмануть меня:
они хотят изолировать меня намеренно, потому что боятся
влияния попавшей сюда политзаключенной на других уз¬
ниц.
Я сказала надзирательнице, что хотела бы воспользо¬
ваться своим правом дважды позвонить по телефону. Ведь
я имела право связаться с каким-нибудь адвокатом.
— Адвокат по имени Джон Абт пытался прийти сюда
и увидеться с вами,— ответила она.— Но время посеще¬
ния защитниками истекло в пять часов. Мне жаль, но я
ничем вам помочь не могу.
— Но если я не могу увидеться с ним, то хоть позво-
нить-то я ему должна.
— Наше начальство,— сказала она в ответ,— еще не
решило, как с вами быть. Говорят, что вы считаетесь за¬
ключенной, на которую распространяется юрисдикция
федеральных властей, а не штата. Время от времени к
нам попадают и такие заключенные. Два телефонных раз¬
говора должны разрешить вам в этом случае только фе¬
деральные судебные исполнители. Так во всяком случае,
заявила наша капитанша.
— Но целых пять часов я пыталась добиться разреше¬
ния на телефонный разговор, однако все, к Кому я обра¬
щаюсь, отказывают мне,— настаивала я на своем.
— Собственно, ни одной из заключенных не разре¬
шается самой звонить по телефону. Вы должны написать
на бланке требуемый номер и сообщение, какое хотите
передать. Специальная надзирательница позвонит, если
нужно.
Я начала протестовать, но вскоре поняла, что никакие
уговоры не заставят разрешить мне связаться с кем-либо
по телефону в тот вечер. Мне была сделана единственная
уступка — вручена визитная карточка Джона Абта, остав¬
ленная им надзирателям.
49

Толпа женщин, только что прибывших сюда, прошла
уже, очевидно, процесс «оформления», потому что теперь
и мне можно было вернуться в комнату для приема но¬
вых заключенных и ждать своей очереди, чтобы пройти
эту таинственную процедуру. При входе в комнату я сра¬
зу же увидела на больничной тележке тело, почти с голо¬
вой прикрытое простыней. Трудно было понять, мертвец
это или нет. Тележка с телом стояла в самом незаметном
углу комнаты, и рядом никого не было. Когда я попыта¬
лась рассмотреть все получше, насколько это возможно,
с расстояния, то поняла по форме живота, что это
беременная, причем по всем признакам готовая вот-вот
родить. Неужели никто не собирался оказать ей помощь?
Неужели ей придется рожать в этом хлеву? Но даже есЛи
бы и отвезли ее в более или менее приличную больницу,
какова станет судьба ребенка? Отправят в приют, пока она
будет отбывать свой срок? Я разозлилась', но вместе с
тем чувствовала беспомощность, наблюдая, как моя се¬
стра по несчастью мучается от усиливающихся схваток.
Вскоре металлическая дверь открылась и санитары из
персонала полицейской скорой помощи пришли за ней.
Я видела, как они скрылись с носилками в ночной тьме.
Наконец пришел и мой черед. На оранжевой карточке
проставили отпечаток моего указательного пальца. Меня
предупредили, что такая карточка служит удостоверени¬
ем личности и каждая из заключенных должна всегда
иметь ее при себе. Затем повторился личный досмотр, с
ног до головы, несмотря на мои энергичные протесты —
ведь в ФБР меня уже обыскивали. Но надзирательница,
в обязанности которой входила эта процедура, придержи¬
валась другого мнения на сей счет. Пока я раздевалась в
душевой, она для приличия сделала вид, будто что-то
ищет. Затем дала казенный халат и направила меня на
скамейку за закрытой дверью. От женщины, уже ждав¬
шей там, я узнала, что здесь нас будут обыскивать осо¬
бенно тщательно. И каждый раз, когда заключенных уво¬
зят в суд, а затем возвращают в тюрьму, у них осматри¬
вают буквально все — вплоть до половых органов и зад¬
непроходного отверстия.
Был час ночи, когда меня наконец «оформили». Толь¬
ко три женщины еще оставались в приемной. Одна из
них долго смотрела на меня, а затем спросила, не Анджела
Дэвис ли я. Когда я улыбнулась и утвердительно кивну¬
50

ла, она сказала, что, возвращаясь из суда, видела на ули¬
це толпы людей, выражающих солидарность со мной. Са¬
мые разные люди — молодые, старые, черные, белые.
«Как? Где?» — взволновалась я от одной лишь мысли,
что участники нашего движения могут быть здесь, рядом.
Моя черная подруга велела немного помолчать. В са¬
мом деле, если хорошенько прислушаться, можно было
расслышать, как за стенами скандируют какие-то слова.
Хотя и приглушенный, звук проникал даже сквозь мас¬
сивные стены тюрьмы. По словам подруги, как раз перед
входом в тюрьму демонстранты повторяют хором: «Свобо¬
ду Анджеле Дэвис!» Мою новую знакомую взяли за то,
что у нее нашли наркотики. (Первое, что она собиралась
сделать, когда освободится,— это восстановить старые свя¬
зи.) Подруга старалась подбодрить меня, уверяла, что по¬
беда будет на моей стороне, хотя, по тюремным поняти¬
ям, как она объяснила, против меня выдвинуты очень тя¬
желые обвинения.
Вся тюрьма погрузилась в темноту, когда, наконец, я
попала в свою камеру, в блок 4-6. В ширину она была
метр с небольшим. Вся обстановка состояла из привин¬
ченной к полу железной койки, унитаза без сиденья и
крышки. Через несколько минут после того, как меня за¬
перли в камере, дежурная по подразделению — молодая
черная женщина — подошла к железной двери и прошеп¬
тала сквозь решетку, что подсунет под дверь немного сла¬
стей. Ее слова звучали вполне искренне, но я не могла
рисковать. Мне, конечно же, не хотелось доводить осто¬
рожность до мании, но все-таки лучше быть чрезмерно
недоверчивой, чем чересчур неосторожной. Я знала нема¬
ло случаев тюремных «самоубийств» в Калифорнии, мне
было известно, как это делается. В сладостях мог быть яд.
Первая ночь в тюрьме. Я не хотела спать. Думала о
Джордже, о его братьях из Сан-Квентина. Думала о Джо¬
натане. Думала о матери, об отце, горячо надеялась, что
бни смогут пройти через все и выдержат. Потом думала
о демонстрации на улице, обо всех, кто бросил свои дела,
^тобы бороться за мою свободу.
Я только что подверглась аресту. Меня должны были
судить в штате Калифорния по обвинению в убийстве,
похищении людей и преступном сговоре. Приговор по лю¬
бому из них грозил смертью, газовой камерой. На моем
месте каждый бы понял, что дела очень плохи. И все-таки
61

в тот момент мне было лучше, чем во все долгие предше¬
ствовавшие дни. Борьба будет трудной, но уже появился
признак победы. В абсолютной тишине тюрьмы я услы¬
шала, сильно напрягшись, отголоски лозунгов, доносив¬
шихся с той стороны стены: «Свободу Анджеле Дэвис!»,
«Свободу всем политзаключенным!»
Я очнулась от скрежета ключа. Охранница отпирала
дверь, чтобы впустить в камеру полную молодую черную
женщину, одетую в тюремную униформу. В руках она
держала большой поднос.
Улыбнувшись, она очень мягко сказала:
— А вот и завтрак. Налить кофе?
Ее вежливость утешала, заставляя забыть, где ты на¬
ходишься,— может быть, снова среди людей? Я уселась на
койке, поблагодарила и ответила, что от кофе не отка¬
жусь. Но, осмотревшись, обнаружила, что еду не на что
поставить: кроме койки и унитаза, в крошечной камере
не было ни единого предмета обстановки. Но черная слу¬
жительница знала, что делать. Она привычно опустилась
на корточки и расставила пищу на полу — коробочку с
порцией кукурузных хлопьев, бумажный стаканчик не то
с молоком, не то с водой, два тонких до прозрачности ку¬
сочка белого хлеба и другой бумажный стаканчик, куда
она стала наливать кофе.
— Кофе черный? — спросила я ее отчасти потому, что
никогда не пила кофе с молоком, а отчасти потому, что
просто хотелось хоть словом перемолвиться.
— Мы получаем его уже разбавленным,— ответила
она,— но я постараюсь что-нибудь придумать — может,
смогу достать для тебя на завтра немного черного кофе.
Охранница предупредила, чтобы я была готова к по¬
ездке в суд, дождалась, когда выйдет молодая надзира¬
тельница, затем с шумом захлопнула дверь. Пока та от¬
крывала следующую камеру, черная сестра успела при¬
близить лицо к решетке и шепнуть мне:
— Ни о чем не волнуйся, мы тут все за тебя.
И исчезла в коридоре.
Я взглянула на пол и увидела, что мой завтрак обле¬
пили тараканы. Так и не прикоснувшись к еде, я оста¬
вила все нетронутым.
После того как я прошла все тщательные приготовле¬
ния перед поездкой в суд, одна из надзирательниц свела
меня вниз. Толпа белых мужчин заполнила приемное по¬
52

мещение. При виде меня они бросились, как свора хищ¬
ников. Наручники на запястьях, нывших от боли еще со
вчерашнего дня, снова защелкнулись. Выложенный бу¬
лыжником двор тюрьмы был полон рыжевато-коричневых
полицейских машин. Когда процессия автомобилей при¬
была к зданию федерального суда, еще только начинался
рассвет. В глаза мне бросился крупно набранный заголо¬
вок в газете, которую держал в руках один из моих охран¬
ников: АНДЖЕЛА ДЭВИС АРЕСТОВАНА В НЬЮ-ЙОР¬
КЕ. Неожиданно мне пришло в голову, что газетчики, со¬
бранные накануне вечером ФБР, уже, очевидно, успели
поместить сообщения с подобными заголовками во всех
газетах страны. Значит, мое имя известно теперь миллио¬
нам людей. Я почувствовала, естественно, волнение. Одна¬
ко я поняла, что в действительности не я причина всей
этой шумихи. Власти хотели использовать меня как повод
для дискредитации движения против расизма, левых сил
в целом, и в первую очередь против коммунистической
партии. Именно для этих грязных махинаций они выбрали
меня.
Помещение в здании суда, где меня продержали сле¬
дующие несколько часов, выглядело почище моей тюрем¬
ной камеры и напоминало огромную недостроенную ван¬
ную комнату. В этой камере были блестящие белые ка¬
фельные стены и пол, покрытый светлым линолеумом. В
углу — унитаз без сиденья. По стенам с трех сторон —
длинные ряды металлических скамей.
В камеру вошел какой-то деятель федерального право¬
судия.
— Я ничего говорить не буду до тех пор, пока не по¬
видаюсь со своим адвокатом,— сказала я ему.
— Вас ждет адвокат вашего отца,— произнес он.
Адвокат отца? Вероятно, это один из друзей, предста¬
вившийся таким образом, чтобы получить разрешение на
свидание со мной.
В зале, заполненном рядами столов, меня ожидал Джон
Абт. Хотя я никогда не встречалась с ним раньше, я зна¬
ла, что на судебных процессах он не раз с успехом защи¬
щал членов партии. Чувствуя огромное облегчение, я под¬
села к нему.
— Вчера весь вечер я прождал у ворот тюрьмы, но
они отказались меня впустить,— сказал Джон.— Мне при¬
53

шлось просить содействия вашего отца, и только после
этого они разрешили мне увидеться с вами.
Потом Джон объяснил, что сейчас мне предъявят об¬
винение федеральных властей — формально это называет-·
ся бегство из одного штата в другой с целью избежать су¬
дебного преследования. Он начал подробно объяснять де¬
тали предстоящей процедуры, но в это время группа ка¬
ких-то людей расшумелась, пытаясь войти через дверь
в другом конце зала. Без очков, которые агенты ФБР так
и не потрудились мне вернуть, я плохо видела лица лю¬
дей. Обратив внимание на молодую черную женщину, го¬
рячо спорившую с полицейскими, я прищурилась, пыта¬
ясь получше ее разглядеть.
— Это же Маргарет! — вскричала я. Маргарет Бэрн-
хэм была моей давней и близкой подругой.
Когда-то, еще во времена нашего детства, мы жили с
ней в одном районе Бирмингема. А после того как Бэрн-
хэмы перебрались в Нью-Йорк, мы четыре года наезжали
к ним каждое лето. Потом наши семьи ездили друг к дру¬
гу по очереди: иногда они приезжали в Бирмингем, иног¬
да мы — в Нью-Йорк. Мы были настолько близки, что я
всегда считала Маргарет, ее сестер, Клицию и Линду, и
брата Чарльза членами нашей семьи, а не просто друзья¬
ми. Маргарет я не видела несколько лет. Она уехала в
Миссисипи, вышла замуж, родила. Я знала, что она не¬
давно закончила юридическую школу, и предположила,
что теперь она практикует в Нью-Йорке.
— Маргарет,— закричала я громко, во весь голос,—·
иди сюда! — По-видимому, мой оклик окончательно разре¬
шил ее спор с судебным приставом, и она благополучно
добралась до стола, где мы разговаривали с Джоном. Та-·
кой радостью было обнять ее!
— Маргарет,— сказала я ей,— я так счастлива, что ты
пришла. Ты даже себе не представляешь, как я рада тебя
видеть! — Мы тут же пустились в разговор о сугубо лич¬
ных наших делах, и я чуть не забыла, что надо думать о
самом главном.
— Ты можешь участвовать в рассмотрении дела? —
спросила я наконец, очень надеясь на утвердительный
ответ.
— Конечно, потому я и примчалась сюда, Анджела,—·
ответила она,— если, конечно, ты считаешь меня достой^
ной...
54

Мне показалось, что половина битвы уже выиграна.
Джон Αζτ продолжал объяснять тонкости ситуации с
юридической точки зрения.
Еще в августе власти графства Марин выдвинули про¬
тив меня обвинение в убийстве, похищении людей и пре¬
ступном сговоре с целью убийства и освобождения заклю¬
ченных из-под стражи. На основе свидетельств агентов
ФБР, заявивших, что некие «надежные информаторы»
видели меня в Бирмингеме, федеральный судья выдал ор¬
дер на арест, причем теперь уже в связи с обвинением в
«бегстве за пределы штата с целью избежать судебного
преследования».
Джон сказал, что меня, вполне возможно, сразу выда¬
дут властям Калифорнии. Это значило, что безо всякого
предварительного судебного разбирательства и формаль¬
ностей меня просто переправят из штата Нью-Йорк в Ка¬
лифорнию. Но более вероятно, заключил он, что меня офи¬
циально, «законным» порядком передадут из рук феде¬
ральных властей в руки властей штата Нью-Йорк, чтобы
потом, уже по официальному решению нью-йоркского
суда, передать властям Калифорнии.
Мы, таким образом, сможем попытаться оспорить пра¬
во судить меня в Калифорнии в нью-йоркских судебных
инстанциях.
Наш разговор уже подходил к концу, когда в комна¬
ту вошел окруженный охраной Дэвид. Я не видела его с
момента нашего ареста. Похоже было, что и он тоже не
спал ночь.
Спокойно и решительно он сказал мне:
— Помни: что бы ни случилось, мы выиграем.
— Заключенным разговаривать между соббй запреще¬
но,— раздался голос судебного пристава, одного из стояв¬
ших поблизости.
— Хорошо, Дэвид,— сказала я, игнорируя запрет,^
держись и ты.
Зал суда поразил меня тем, что оказался всего-навсего
маленькой комнатой. Панели светлого дерева были вы¬
щерблены, отчего на всем лежала печать запущенности,
изрядно поблекшей элегантности. Комнатка едва вмести¬
ла скамью и несколько стульев, выстроенных в один ряд
вдоль стены. В этом помещеньице высоченная скамья
судьи казалась подчеркнуто гротескной. Сам судья — та¬
55

ким же маленьким, как и эта комната. На нем были ста¬
ромодные роговые очки, с головы беспорядочно рассыпа¬
лись редкие седые волосы.
Посторонних здесь не было. Кроме официальных пред¬
ставителей сторон, допустили лишь нескольких репорте¬
ров. Но на ближайшем от двери стуле я увидела сестру —
соратницу по борьбе; она подняла вверх только что отпе¬
чатанную книгу Джорджа «Соледадский брат». Впервые
я увидела изданную типографским способом, в переплете
книгу, которую читала прежде лишь в рукописи.
Заседание по привлечению меня к суду на основе вы¬
двинутых федеральными властями обвинений оказалось
предельно коротким. Все, что требовалось от обвините¬
ля,— это представить формальные доказательства, что я
действительно являюсь Анджелой Дэвис, тем лицом, чье
имя указано в судебном ордере. Названная сумма, необхо¬
димая для освобождения под залог, была чудовищной, не¬
померной. Кому могло прийти в голову начать сбор 250 ты¬
сяч долларов, требуемых, чтобы освободить меня из тюрь¬
мы? Это походило на издевательство, фарс.
Было еще совсем рано, когда меня привели обратно в
камеру при суде. Только что, сидя здесь же, я была заня¬
та мыслями о том, как найти хоть какого-нибудь адвока¬
та. А теперь у меня было целых два отличных защитника,
к которым я испытывала доверие и любовь. Я уже спо¬
койнее думала о предстоящем заключении. Среди свет¬
лых кафельных стен, за серой стальной решеткой я была
одна. Стены и решетка. Больше ничего. Хорошо бы иметь
хоть книгу, а уж если нельзя читать, то пусть дадут хоть
карандаш и лист бумаги.
Я старалась не думать о том, что меня может ожидать.
Вышагивая по камере из конца в конец, от скамейки у
одной стены до другой, я твердила себе, что не имею пра¬
ва падать духом из-за того, что мне пришлось просидеть
столько часов в одиночестве в камере. Я вспомнила Чарль¬
за Джордона, который просидел не часы, а многие дни и
недели в совершенно темной и пустой камере в тюрьме
Соледад, камере, слишком небольшой даже для того, что¬
бы вытянуться на холодном цементном полу, и пропах¬
шей экскрементами, потому что унитаз заменяла дыра в
полу, почти не заметная в темноте.
Мне пришло на память то место в рукописи Джорд¬
жа, где он описывает, как один заключенный нарисовал
56

на потолке своей камеры ночное небо, потому что прошли
годы с тех пор, как он в последний раз видел луну и звез¬
ды. (Когда охранники увидели разрисованный потолок,
они закрасили его серой краской.) А Эрика Хаггинс, за¬
ключенная государственной тюрьмы для женщин «Най-
энтик» в Коннектикуте, а Бобби, а «соледадские братья»,
а все участники других тюремных бунтов, чьи имена скры¬
ты толстым бетоном и сталью, множеством бесчисленных
крепких замков и цепей! Как могу я испытывать к себе
малейшую жалость? Я быстрее заходила по камере. Пусть
не думают тюремщики, что я смирилась здесь: ведь я но
чувствую себя виновной и рассчитываю выйти отсюда. Но
пусть не знают они и того, что я возбуждена и волнуюсь.
Когда, наконец, открылась дверь, уже наступил позд¬
ний вечер. Маргарет и Джон ожидали меня, чтобы сопро¬
вождать в тот же зал для судебных заседаний, где мы
были утром. Теперь, кроме нас, в зале не было ни одного
«гражданского» лица, даже репортеров, присутствовав¬
ших на утреннем допросе. Небезынтересно, что это за
тайное заседание будет сейчас здесь проходить.
Престарелый судья объявил, что он аннулирует реше¬
ние о залоге и выпускает меня под мою собственную от¬
ветственность. Это было настолько неожиданно, что я не
поверила своим ушам. И даже подумала, что неправильно
поняла слова судьи. Но представители федеральных влас¬
тей уже подходили ко мне, чтобы снять наручники. Судья
говорил что-то еще, но я едва его слышала. Я никак не
могла понять, в чем дело. Но через минуту все стало ясно.
Ко мне подошли несколько полицейских штата Нью-Йорк
и тут же сменили наручники федеральных властей на
свои собственные.
В наручниках, надетых теперь ныо-йоркской йо'лицией,
меня повезли в захудалый полицейский участок, где я
была официально зарегистрирована теперь уже как за¬
ключенная, находящаяся под юрисдикцией штата Нью-
Йорк. Допрос, взятие отпечатков пальцев, фотографирова¬
ние — все повторилось сначала. Нью-йоркские полицей¬
ские, казалось, были растеряны, да и вся обстановка гово¬
рила о том же. Суетясь среди бумаг, в беспорядке разбро¬
санных по столам и скамьям, они вели себя, как неопыт¬
ные новички. Они словно не знали, что со мной делать,
и это успокоило меня. Было около девяти часов вечера,
57

когда кто-то из них объявил, что сегодня я должна еще
раз предстать перед судом. (Знают ли Маргарет и Джон
об этом третьем цо счету заседании суда?)
И вот вновь зал судебных заседаний, теперь уже в зда¬
нии нью-йоркского окружного суда. Таких огромных за¬
лов в судах я еще не видела. Высокие потолки, бесконеч¬
ные ряды скамей придавали ему вид церкви непонятно
какого века. Залы в этом здании были в основном без
окон, но этот, казалось, особо изолировали от внешнего
мира. Он был едва освещен, кое-где на скамьях сидели
полицейские. У меня создалось впечатление, что судеб¬
ные власти намеренно делали все, чтобы скрыть от всех
то, чему здесь предстояло произойти. Ни Маргарет, ни
Джона я не увидела. Когда мне сказали, что сейчас будут
предъявлены обвинения судьей штата Нью-Йорк, я зая¬
вила, что не сдвинусь с места до тех пор, пока не уви¬
жусь и не переговорю со своими адвокатами. И пригото¬
вилась ждать всю ночь.
Но вот наконец появился Джон. Оказывается, полиция
направила его не в тот суд. Он обегал весь город, пытаясь
найти меня. Наконец, после многочасового ожидания засе¬
дание началось. Однако на все ушло две минуты.
Вернувшись в тюрьму, я почувствовала себя настоль¬
ко физически и морально измотанной, что хотела одно¬
го — спать. Даже жесткая койка в одиночной камере
«психички» показалась пределом комфорта. Но не успе¬
ла я закрыть глаза, как позабыла о своей усталости. Ду¬
шераздирающие крики (как мне показалось, на каком-то
из славянских языков) доносились из камеры, располо¬
женной в другом конце коридора. В темноте раздался звук
шагов, приближающихся к камере. Кто-то заговорил по-
английски, стараясь успокоить женщину, но безуспешно.
Ничто не могло вывести ее из состояния ужаса. Всю ночь
раздавались крики, а под утро несчастную увели.
Тот же неудобоваримый завтрак — кукурузные хлопья,
порошковое молоко и черствый хлеб — поставили на го¬
лый пол моей камеры и на следующее утро. Ширли, при¬
носившая завтрак вяера утром, как и обещала, раздобыла
для меня чашку черного кофе. В этот раз ее сопровожда¬
ла высокая стройная женщина-пуэрториканка с коротко
подстриженными волосами. Она представилась «просто
58

Текс», а затем сказала, что черные сестры, с которыми
она работает в одном коридоре, узнав, что меня помести¬
ли в блок 4-6, попросили ее передать мне — они убеждены
в нашей общей победе.
После того как Ширли и Текс ушли, я через решетку
обратилась к надзирательнице с просьбой вернуть сигаре¬
ты, отобранные у меня после возвращения ночью из суда.
— Сейчас вам курить нельзя,— ответила она мне, не
выходя из дежурки.— Вам положено ждать отведенного
для курения часа, как и всем остальным заключенным.
Примерно через полчаса она подошла к камере и вручила
мне сигарету, причем предварительно взяла ее в рот, при¬
курила ее сама и только после этого просунула через ре¬
шетку.— Не взыщите, таковы правила. Мы обязаны со¬
блюдать правила,— повторила она.
В коридоре в это утро было тихо. Выкурив сигарету, я
опять обратилась к охраннице:
— Мне нужно помыться и сменить одежду.
Она снова подошла к моей камере:
— Вам не положено выходить.
— Но я хочу почистить зубы, смыть с себя грязь и
одеть что-нибудь вместо казенной сорочки.
— Выходить нельзя. Неужели вам не объяснили пра¬
вила? Девочки могут выходить из камер только тогда, ког¬
да их выводят две надзирательницы. (Всех заключенных,
независимо от того, 16 им лет или 60, звали здесь «девоч¬
ками».)
Позже я обнаружила, что ровным счетом ничего, абсо¬
лютно ничего не разрешается иметь при себе в камере —
не только сигареты и спички, но и книги, ручки и каран¬
даши, зубные щетки, мыло, тряпки, одежду, обувь. Перед
тем как запереть заключенную в камере, * ее тщательно
обыскивали, чтобы убедиться, что она сняла с себя ниж¬
нее белье и на ней нет ничего, кроме непрочного светло-
зеленого тюремного халата типа ночной рубашки. Но по¬
чему запрещались книги, журналы? Каким образом можно
было с их помощью нанести себе телесные повреждения?
Какую опасность представляла туалетная бумага? Ведь
всякий раз, когда требовалось, приходилось просить и ее.
Незадолго перед завтраком пришла вторая надзира¬
тельница. Она отомкнула двери наших камер. Появилось
несколько женщин странного вида. Например, одна чер¬
ная, очень молодая, низкорослая, плотно сбитая; волосы
59

курчавые, но почему-то с одной стороны их было гораздо
меньше, чем с другой. Казалось, какая-то болезнь подта¬
чивает ее изнутри. У другой черной волосы были рас¬
прямлены, и притом поражало удивительно безмятежное
выражение ее лица. Видно, ее мысли витали где-то да¬
леко от тюрьмы. Были здесь и две белые женщины. Одна
из них, с крашеными рыжими волосами с первого взгляда
показалась мне молодой, но при более внимательном рас¬
смотрении оказалась довольно пожилой; она бессмыслен¬
но топталась по дежурке, бормоча что-то нечленораздель¬
ное. Другая белая женщина, молодая, маленькая, хрупкая,
с короткими светлыми волосами, была, казалось, на грани
отчаяния и паники, только не знала, как выразить то, что
сжигало ее душу.
Эти женщины как будто бы и не замечали, что среди
них появилась новая заключенная. За исключением той,
что бессмысленно продолжала топтаться, они все быстро
расселись за стоявшим здесь столом, но отдельно друг от
друга, как будто между ними было соглашение не нару¬
шать границ чужой территории. Они полностью ушли в
себя, и по их бессмысленным взглядам можно было по¬
нять, что, как бы сильно я ни хотела завязать с ними бе¬
седу, все будет бесполезно.
Позже я узнала, что всем этим женщинам каждый раз
в пищу добавляли торазин, и даже если они были абсо¬
лютно в здравом рассудке, под действием транквилизато¬
ра терялась коммуникабельность — они отрешались от ок¬
ружающего мира. В течение нескольких часов я наблю¬
дала за женщинами, молча вперившими взгляд в прост¬
ранство. Точно в каком-то кошмарном сне.
Даже здесь, в общей дежурке, где глаза надзиратель¬
ниц внимательно следили за малейшим жестом, нам не
разрешалось держать в руках пачку сигарет, спички. Если
хотелось закурить, нужно было подойти к надзирательни¬
це, сидевшей за конторкой, и она выдавала просящей одну
сигарету из ее пачки, предварительно прикурив.
Самый заядлый курильщик, не выпускающий сигарету
изо рта( как я в те времена), тот, кто еще сохранил трез¬
вость ума и здравый смысл, меня поймет: эта хоть и пу¬
стячная сама по себе, но идиотская процедура способна
была довести иного до исступления.
С первого дня своего заключения в блоке 4-6 я откры¬
то и громко заявляла протест. Почему меня держали
60

здесь? Ведь меня собирались судить не как умалишен¬
ную! Надзирательница объясняла, что меня поместили в
этот блок не потому, что я психически ненормальна, а
якобы для моей же собственной безопасности и еще для
того, чтобы я не вносила лишнего беспокойства в тюрем¬
ную обстановку.
Но такое объяснение меня не убеждало, и я продол¬
жала протестовать. Я стала требовать все, что взбредет в
голову. Например, я знала, что в тюрьме должно было
быть какое-то подобие библиотеки, и настаивала, чтобы
меня сводили туда. Чтение единственного журнала «Ри-
дерз дайджест» * могло очень скоро довести человека до
такого состояния, когда ему потребуется принимать тора¬
зин. Мне ответили, что я могу заказывать книги из биб¬
лиотеки. Та же история была с тюремным ларьком —
мне пояснили, что я могу там заказать за деньги необхо¬
димые товары и их мне доставят в камеру. Ни книг, ни
товаров я так и не увидела, но когда на все составленные
мною списки заказов я получила отказ, до меня дошло,
что я сильно переоценила возможности этих двух тюрем¬
ных служб. Даже шариковая ручка или расческа счита¬
лись «контрабандой» и не подлежали продаже.
Дни тянулись мучительно долго. Я стала опасаться, но
собираются ли мне отказать во встрече с адвокатами. Не¬
сомненно, Маргарет или Джон уже должны были к этому
времени появиться. Когда я сделала запрос относительно
встречи с ними, надзирательница сказала, что она получи¬
ла распоряжение выводить меня из камеры лишь в сопро¬
вождении «эскорта», хотя формально встречи с адвоката¬
ми мне не запрещались. (На языке тюремщиков «эскорт»
означал всего-навсего конвой.) Для других порядок был
проще: достаточно иметь на руках пропуск. Наконец
надзирательнице откуда-то позвонили и сообщили, что ко
мне пришли адвокаты. Впервые я шла по тюрьме в часы,
когда заключенные не спали взаперти.
Подследственным заключенным, ожидавшим суда,
разрешалось носить свою одежду. Однако женщины из
♦ «Ридерз дайджест» — массовый американский ежемесячник,
издается с 1922 г. Перепечатывает в основном материалы из дру¬
гих изданий в сжатом, препарированном виде. Рассчитан, как при¬
знано, на людей, «не привыкших думать». Занимает враждебную
позицию к коммунизму, выступает против разрядки международ¬
ной напряженности.
61

блока 4-6, как «психически ненормальные», всегда ходи¬
ли в тюремной одежде, которую по правилам полагалось
носить лишь осужденным. Следовательно, и я должна
была идти по тюрьме, в первый раз встречаться здесь с
людьми в навозного цвета хлопчатобумажном платье, на
два размера больше моего и всего сантиметров на десять
выше щиколоток. Я вымыла утром волосы, и они впервые
почти за два месяца снова обрели естественный вид, но,
так как нам запрещалось пользоваться гребенками, рас¬
чесать их было совершенно невозможно. Все же охватив¬
шее меня волнение в связи с первым выходом из камеры
вниз вытеснило всякое беспокойство о внешности.
Как только отперли металлическую дверь, я услышала
звуки, характерные для всех тюрем: перекрикивания,
скрежет запоров, перезвякивание ключами — надзира¬
тельницы, ударяя ими по металлическим решеткам, тем
самым подавали знаки, что заключенных ведут по кори¬
дору. Нередко встретившиеся мне по пути заключенные,
заметив меня, тепло улыбались или подымали сжатый ку¬
лак в знак солидарности. Лифт остановился по пути на
третьем этаже, где помещался тюремный ларек. Заклю¬
ченные, ожидавшие лифт, опять узнали меня и выразили
свои чувства сердечными, теплыми словами, иногда под¬
крепляя их поднятыми над головой кулаками. Это и были
те самые «опасные женщины», которые, как разъясняла
мне надзирательница, могли напасть на меня, если б я не
«укрылась» в блоке 4-6, потому что они-де «не любили
коммунистов». Я потом не раз проделывала этот путь и
всякий раз убеждалась в том, что знала и раньше: все
разговоры администрации о якобы грозящей мне в тюрь¬
ме опасности — просто чепуха.
Внизу меня завели в одну из кабинок в комнате, где в
последующие недели мне предстояло бывать так часто.
Первое, о чем мы заговорили с Маргарет и Джоном, это
вопрос о том, как мне вырваться из блока 4-6 и перевес¬
тись в ту часть тюрьмы, где находятся обычные заключен¬
ные. Во время беседы мы заметили, что надзирательница,
сидевшая за столом возле нашей кабины, изо всех сил ста¬
рается подслушать наш разговор.
Дни между тем шли. Я уже привыкла к порядкам в
блоке 4-6. Но невозможно было привыкнуть к ужасному
чувству, что находишься взаперти. Я не только все энер¬
гичнее добивалась собственного освобождения, но все
62

больше убеждалась в том, что надо что-то предпринять
для облегчения мучительных условий существования за¬
ключенных в психиатрическом отделении, где под видом
лечения применялись методы наказания самым строгим
режимом. Независимо от причин, по которым этих жен¬
щин поместили в блок 4-6, их душевное здоровье здесь
резко ухудшалось. Какого бы свойства ни были их психи¬
ческие проблемы, они не могли найти разрешения в усло¬
виях застенка, беды их только усугублялись. Даже за ко¬
роткий период своего пребывания здесь я могла наблю¬
дать, как угасает воля заключенных.
В соседней камере держали белую заключенную в
возрасте 30—45 лет, потерявшую всякое ощущение ре¬
альности. Каждый вечер перед сном этаж буквально со¬
трясался от ее воплей. Ее бессвязные, бредовые крики
раздавались еще долго и после полуночи. Ужасающая
брань, жуткая изощренность ее фантазии умножались за
счет самых отборных ругательств из лексикона расистов,
и я приходила от них в такую ярость, что готова была
ломать бетонные стены и стальные решетки, отделявшие
меня от ее камеры. В эти минуты мне казалось, что ее на¬
рочно туда подсадили — в качестве пытки, чтобы сломить
меня саму.
Но когда на следующее утро я видела эту жалкую фи¬
гуру, мне становилось ясно, что ее болезнь (одна из форм
шизофрении) зашла слишком далеко, чтобы на нее могли
подействовать какие-либо аргументы. Недуг как бы про¬
растил расистские семена, которые заронили в ее подсо¬
знание, и теперь они требовали выхода. Каждый вечер и
каждое утро до завтрака повторялось одно и тоже. Она
вела долгую, яростную борьбу, она кричала на кого-то,
кто мерещился ей. Чаще всего им был мужчина, черный,
он нападал на нее и пытался ее изнасиловать особо из¬
вращенными способами. Яркость воображения переходила
тут всякие границы. Трудно даже представить нечто по¬
добное наяву, если бы не было все высказано в ее безум¬
ных речах. Она пыталась вытолкнуть невидимого насиль¬
ника из камеры, осыпая его проклятиями и бранью. Когда
же воображаемый насильник «менял позу», новый поток
проклятий извергался из ее уст.
Однажды утром Барбара, молодая черная заключенная
из камеры, расположенной напротив моей, сидя со мной в
дежурке, прервав свое обычное молчание, сказала мне,
63

что отказалась от своей ежедневной дозы торазина. Все
очень просто: она устала от постоянного ощущения, что
из человека ее превращают в растение. Теперь она ре¬
шила сопротивляться приему торазина и намерена выр¬
ваться из блока 4-6. Барбара знала о моих собственных
попытках выбраться отсюда и сказала, что, если нас обе¬
их переведут в другую часть тюрьмы, ей бы очень хоте¬
лось быть со мной в одной камере.
В соседней с Барбарой камерой содержалась очень
молодая белая женщина, получавшая по всем признакам
большие, чем остальные, дозы торазина. Но однажды я
увидела эту соседку Барбары в более или менее нормаль¬
ном состоянии. Она только что вернулась из суда и, оче¬
видно, накануне не получила свою дозу наркотика перед
встречей с судьей. Женщина подошла ко мне и спросила,
не могу ли я помочь в ее деле. Когда я решила выяснить,
в чем ее обвиняют, слезы потекли у нее по щекам, и она
начала повторять: «Я не смогла бы сделать ничего подоб¬
ного. Я не убивала своего ребенка».
Молодая женщина понятия не имела, где она нахо¬
дится, ничего не понимала в системе правосудия. Она
просила, чтобы я разъяснила ей, кто те люди, которые
так хотели разделаться с ней. И даже боялась разгова¬
ривать со своим адвокатом, думая, что тот обо всем доло¬
жит судье. В этот день она была особенно подавлена. Ока¬
зывается, доктор, поклявшийся хранить ее тайну, только
что на суде рассказал все, что она ему говорила. И теперь
она желала только одного — немного торазина. Ей хоте¬
лось уйти от всего, забыться, погрузиться в опьянение.
Пожалуй, в наиболее трагичном среди всех положении
была Сандра — совсем еще подросток, обвиняемая в под¬
жоге. Ее привезли в тюрьму и «оформляли» вместе со
мной в ту же ночь, когда арестовали меня. Я тогда еще
заметила, что у нее клочьями выпадают волосы, и реши¬
ла, что она страдает от лишая. В первый день моего пре¬
бывания в блоке 4-6 она еще выходила из камеры, чтобы
принять пищу. Но уже на другой день, в те же часы кор¬
межки, она, даже не обращая внимания на то, что от¬
крывали дверь ее камеры, молча вырывала из головы во¬
лосы. И потом, сколько бы раз я ни видела ее, она всегда
спокойно сидела на койке и выдергивала пучки волос. Ко
времени моего перевода из отделения девочка высохла

как скелет, а от волос осталось лишь несколько клочков
с одной стороны головы.
Никто из надзирательниц, дежуривших в блоке 4-6 —
а они здесь менялись почти ежедневно,— не проявлял ни
малейшей заботы об этой молоденькой девушке. Никто,
кроме доброй и сердечной черной надзирательницы, ха¬
рактер которой совершенно не соответствовал ее тюрем¬
ной униформе. Она дежурила у нас иногда и всякий раз
пыталась нежностью разбудить человеческие чувства у
бедной заключенной, вывести ее из состояния депрессии,
уговорить немного поесть в дежурке, побеседовать с нею.
Но такая надзирательница здесь редкость, она казалась
единственным душевным человеком в этом бездушном
мире, здесь ничто не поощряло надзирателей к тому, что¬
бы подбодрить заключенных, постепенно впадавших в
безысходное отчаяние.
Неделя, проведенная в блоке 4-6, оказалась страшнее,
чем все мои самые худшие представления об одиночных
камерах. Это была пытка — находиться в окружении не¬
счастных женщин, нуждавшихся в неотложной помощи
специалистов. Но еще мучительнее было то, что всякий
раз, когда я пыталась помочь какой-нибудь из них, я об¬
наруживала стоявшую между нами стену — еще более
непроницаемую, чем стены наших камер. Я и сама впала
в уныние, когда их «врач» пришел проводить обследова¬
ние — он попросту прописывал им все большие дозы то-
разина, хлоралгидрата и других наркотиков.
Даже если заключенным с еще более расшатанной пси¬
хикой и оказывали здесь какое-то внимание, сомневаюсь,
чтобы методы их лечения сильно отличались от тех, сви¬
детелем которых я была в блоке 4-6. Психиатрия в том
виде, в каком она здесь практиковалась, не ставила цель
лечить больного. Она не могла обнаружить и корней за¬
болевания, потому что не признавала социальной сущно¬
сти многих форм психических заболеваний.
Да и о какой попытке лечения той, например, заклю¬
ченной, что сидела в соседней камере, могла идти речь,
если психиатр, наблюдавший ее, и думать не хотел о ба¬
циллах расизма, что, подобно средневековой чуме, зара¬
зили каждый сустав, мускул, кусочек ткани того общест¬
венного организма, в котором мы живем? Эта женщина
гнила заживо в змеиной яме расизма, опа ежедневно из¬
водила себя терзаниями, порожденными извращенной
3 № 1001
65

фантазией. Больное воображение подсказывало ей графи«
чески зримые картины извращений. Но для того чтобы по¬
нять ее болезнь, следовало для начала определить болезнь
общества — именно оно научило ее так яростно ненави¬
деть людей с темной кожей.
В этой ловушке, безжизненной пустыне, населенной
лишь больными, которых насильно погружали в наркоти¬
ческое забытье, с их безразличными ко всему сторожами,
все события моей жизни вращались вокруг одного — еже¬
дневных визитов Маргарет. Эти посещения освежали меня
как оазисы, я вновь попадала в мир людей. Воспоминания
о нашем детском мирке, о наших родных, разговоры о
большом мире международной политики, о нашем движе¬
нии, о моем деле — все это поддерживало меня в тот мо¬
мент больше, чем что бы то ни было. Маргарет приносила
мне весточки от родителей. Она все время уверяла мою
мать, что я хорошо себя чувствую, что крепка духом. Мар¬
гарет была единственным звеном, связывавшим меня с
товарищами, друзьями, она не давала мне окончательно
оказаться во власти безумия в этом застенке.
Маргарет выросла волевым человеком. Отдаваясь пол¬
ностью своей постоянной работе в Фонде по оказанию
юридической помощи Национальной ассоциации содейст¬
вия прогрессу цветного населения * да еще воспитывая
шестилетнего сына, она с утра до ночи хлопотала по мое¬
му делу. И, зная, с каким нетерпением я жду ее посеще¬
ний, она редкий день не бывала у меня.
Маргарет занялась моим делом с решимостью борца,
и ее дух не ослабевал все последующие двадцать месяцев.
В то первое утро она проникла в здание федерального
* Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного
населения (НАСПЦН) — самая крупная из организаций черных
американцев. Создана в 1909 г. по инициативе выдающегося уче-
цого, писателя, общественного деятеля Уильяма Э. Б. Дюбуа, ко¬
торый постоянно боролся против правых тенденций в этой орга¬
низации.
Состав НАСПЦН — рабочие, интеллигенция, буржуазия (как
черные, так и белые). В начале 70-х годов она насчитывала до
полумиллиона членов и имела отделения во всех штатах. Факти¬
чески НАСПЦН является рычагом демократической партии в дви¬
жении черного народа; по традиции и в силу финансовой зависи¬
мости она зависит от поддержки белой либеральной буржуазии.
CÔ

суда только после того, как с боем прорвалась сквозь кор¬
доны судейских чиновников. Тюремщики, видевшие Мар¬
гарет, говорили, что она вообще не похожа на адвоката:
слишком молода для специалиста, получившего право за¬
ниматься юридической практикой в штате Нью-Йорк. Кро¬
ме того, она была черной — ив дополнение ко всему еще
и женщиной. Добившись разрешения посещать меня в
тюрьме в качестве моего адвоката, она затем не прекра¬
щала борьбы с тюремными властями за то, чтобы отстаи-*
вать мои права.
Первая схватка разгорелась за то, чтобы перевести
меня из блока 4-6. Маргарет выдвигала перед тюремной
администрацией один запрос за другим, требуя, чтобы
меня поместили в другую часть тюрьмы. Она ходила от
одного чина к другому, все выше по служебной лестни¬
це — от лейтенанта к капитану, затем к заместительнице
и, наконец, к самой начальнице тюрьмы. Маргарет утвер¬
ждала, что ее терпение иссякает и она не может дальше
разговаривать разумным языком с этой тюремщицей. (Мои
собственные встречи с этой особой подтверждали все, что
я слышала о ней и от адвокатов, и от заключенных.)
К несчастью, она была черной. Но, очевидно, это и было
той причиной, из-за которой начальство в нью-йоркском
управлении по делам тюрем назначило ее на такой пост*
Черная женщина стала орудием в руках властей.
Никто из тюремного начальства не мог толком объяс¬
нить, почему меня держат в блоке 4-6, не считая нелепого
заявления о том, что другие заключенные могут напасть
на меня, если я не буду заперта в надежно охраняемом
месте. Но благодаря моим визитам на первый этаж, где я
встречалась с адвокатами, у нас накопилось достаточно
фактов, свидетельствующих о симпатии ко мне со стороны
подавляющего большинства заключенных.
Прошло немногим более недели, как вдруг тюремное
начальство проинформировало Маргарет, что меня перево¬
дят в основное отделение. Я была очень взволнована, но
не хотела показывать надзирательницам, что этот перевод
для меня был чем-то особенным, а не законной акцией, ко¬
торой я давно заслуживаю. Перед обедом молодая изну¬
ренная надзирательница-пуэрториканка пришла за мной,
чтобы перевести из блока 4-6. Я собрала вещи — тюрем¬
ную верхнюю одежду и халат, журналы, которые мне уда¬
лось получить,— попрощалась с женщинами (впрочем.
3*
67

большинство из них пребывали в наркотическом забытье)
и вышла вместе с надзирательницей за железную дверь.
Напротив лифта в помещении, где заключенные прини¬
мали пищу, я попросила тех, кто там сейчас был, передать
привет Шпрли и Текс, которые раздавали пищу в блоке
4-6. Как только до Ширли и Текс дошло, что меня пере¬
водят, обе тут же прибежали к лифту, прося меня, если
это удастся, навещать их.
Койка, предназначенная для меня в общей камере на
десятом этаже (там располагалась по крайней мере сотня
женщин), стояла у самой решетки — всего в нескольких
метрах от конторки надзирательницы по ту сторону две¬
рей. После невкусного обеда в соседнем помещении, где
заключенные из моей камеры проводили день и прини¬
мали еду, я разговорилась с некоторыми женщинами. Мно¬
гие из них выздоравливали после болезни и были переве¬
дены в эту большую камеру, чтобы быть поближе к боль¬
ничке — рядом по коридору — если с ними что случится,
некоторые сразу после родов. Были и совсем пожилые
женщины, которые в обычных камерах долго не протяну¬
ли бы.
Одна женщина показалась мне знакомой. Я быстро уз¬
нала в ней ту беременную, которую видела в первую ночь,
когда меня арестовали. Теперь я спросила, как поживает
ее малышка, и она очень удивилась — откуда я знаю?
Я объяснила, и она мне ответила, что мучилась от схваток
так сильно, что ровным счетом ничего не помнит. Разговор
получился оживленный — о тюрьме, о ее деле, о всяких
личных ее бедах.
Наконец, она собралась с духом и решилась попросить
меня объяснить, что такое коммунизм. Другие женщины
стали прислушиваться. Мы сидели в самом конце поме¬
щения, кругом надзирательниц не было, но я знала, что
до них очень быстро дойдет, какого рода политические
разговоры мы вели. Большинство заключенных, как каза¬
лось, искренне заинтересовались, и я не упустила случая
объяснить им, что все слышанные ими россказни о ком¬
мунизме — большей частью хитрая, ловко сплетенная
ложь.
Я раскладывала свои немногие пожитки в маленькой
тумбочке рядом с койкой, когда ко мне подошла молодая
женщина, белая, и почти беззвучным шепотом сообщила:
«Я тоже политзаключенная». Она сказала, что друг ее
68

мужа был арестован за хранение взрывчатки в Оклепде.
Полиция, очевидно, решила сделать и ее, и мужа соучаст¬
никами по этому делу и арестовала обоих в Нью-Йорке.
Дело их все еще находилось в стадии решения, выдавать
ли их обратно властям штата, где они живут. Она родила,
а теперь была в полном неведении о том, что же будет
дальше. (Позже я узнала, что надзирательницы прозвали
ее «везерменом» *, хотя трудно было поверить, чтобы она
имела хотя бы малейшее отношение к этой организации.)
В тот же вечер я познакомилась с практиковавшимся
во всех тюрьмах «беспроволочным телеграфом». Как ска¬
зали несколько женщин, они уже узнали по местной «поч¬
те» новость, что меня переводят из блока 4-6 на десятый
этаж якобы ради того, чтобы обеспечить порядок в тюрь¬
ме. Согласно официальной версии, рассказали они мпе,
тюремные власти боялись, что я с помощью друзей на воле
могла сбежать из камеры на четвертом этаже. Значит, по¬
беги здесь бывают. Ходили слухи, что тюремные власти
раскрыли некий заговор с целью моего освобождения. Уж
не знаю, было ли то плодом фантазии заключенных или
тюремщиков. Во всяком случае, не следовало исключать,
что администрация тюрьмы чего-то испугалась, переводя
меня на десятый этаж. Это меня позабавило, но и испу¬
гало: уж если такие поступки не имеют рациональной
почвы, кто скажет, что они вытворят дальше.
И точно, на следующий же день мне объявили, что ско¬
ро меня вновь переведут. Я запротестовала — я не мячик,
чтобы меня швыряли туда-сюда. Но в душе не возража¬
ла против перевода, думая, что так я попаду в обычную
* В конце 60-х годов произошел раскол в массовой студенче¬
ской организации «Студенты — за демократическое общество», в
результате которого из нее выделилась группа «метеорологов»
(по-английски weathermen — «везермепов»). Эта группа выступила
с призывом «Действуй немедленпо!» Она провозгласила тактику
уличных боев, насилия и вооруженной борьбы наиболее подходя¬
щим средством «внесепия революционного сознапия в массы аме¬
риканского народа». Тактика, применявшаяся «везерменами», их
анархизм и террористические акты (взрывы общественных зда¬
ний, банков и т. д.) нанесли вред демократическому движению
молодежи и были им осуждены. Уже в конце 1970 г. основная ор¬
ганизация этою направления — «везерпипл» — признала свою так¬
тику ошибочной и заявила об отказе от экстремистских, «парти¬
занских» методов борьбы, о своем выходе из подполья. Однако ре¬
акция использовала жупел «везермепов» для преследований всех
прогрессивных студенческих и молодежных организаций.
&>

камеру. В камере на сто человек нельзя было уединиться
ни на секунду. Хотелось ли почитать, что-то записать, но
укрыться где-либо в углу было невозможно — разве что в
душевой... В обычной камере, думала я, можно хоть
остаться наедине со своими мыслями. И я никак не могла
предположить, что мое желание побыть иногда одной
скоро исполнится — да как! Вместо обычной камеры меня
ждал наскоро приготовленный для этого случая специзо-
лятор, отделенный от всех коридоров шестого этажа.
Возмущенная, я потребовала объяснений, но каких там
объяснений могла я дождаться от надзирательницы, кото¬
рая молча ввела меня сюда. Она ведь только исполняла
распоряжение начальства — вот ее ответ. Но нетрудно
было уловить связь, существовавшую, очевидно, между
разговорами о коммунизме, не причинившими никому вре¬
да, и моим внезапным переводом в одиночную камеру без
всякого объяснения причин.
Я продолжала в сердцах разглядывать камеру и не мог¬
ла поверить в то, что произошло. Какой смысл в том, что
меня из «психички» перевели в общую, переполненную
камеру, а теперь решили совсем изолировать? Но бесполез¬
но пытаться понять извращенную логику тюремщиков.
Позже я узнала, что это помещение обычно использо¬
валось врачами для медосмотров. Специзоляторы, сущест¬
вовавшие в подобных камерах в прошлом, были отменены
как вид наказания несколько лет назад, чтобы пресечь
разговоры о существовании крайних, бесчеловечных мето¬
дов обращения с заключенными. Стоит ли говорить, что
это делалось лишь для отвода глаз: все здесь пропитано
бесчеловечностью...
Два раза в сутки проходила смена вахты у дверей в ка-
меру — ночью и рано утром. Я убедилась, что за мной на¬
блюдают все 24 часа в сутки. Меня не просто упрятали,
но подвергли максимально строгому режиму.
Позже, в тот же вечер, я увидела через выходившее на
улицу окно людей, гулявших «на воле» — по Гринвич-аве-
ню. Я вслушивалась в звуки вечерней жизни Гринвич-
Виллидж и ходила взад-вперед по комнате. Когда я нако¬
нец легла в постель, то долго лежала с открытыми глаза¬
ми. Я не хотела, чтобы стража захватила меня врасплох
среди ночи...
Утром я потребовала у надзирательницы, чтобы меня
отвели в душевую. Мне велели подождать. На приготовле-
70

рве ушел час: коридор полностью очистили от заключен¬
ных — их заперли по камерам. Надзирательница отперла
камеру и провела меня по длинному коридору.
Впервые мне дали взглянуть поближе на ту часть
тюрьмы, где содержалась основная масса заключенных»
Когда их не запирали по камерам, как я потом узнала,
они проводили время в таких вот коридорах, прямо на хо¬
лодном и грязном цементном полу. Урн для мусора в ка¬
мерах не существовало: пищевые отбросы и бумажки ва¬
лялись по всему коридору, их сюда бросали через зареше¬
ченные двери камер.
Душевая в конце коридора была ничуть не чище. Под
скамейкой, словно не желая высовываться, валялась дох¬
лая мышь. Чистоты от такого умывания не прибавилось,
и все-таки я торжествовала маленькую победу: мое требо¬
вание заставило хоть в чем-то уступить.
Когда пришли Маргарет и Джон, я дала им полный от¬
чет о последних событиях, о новом наступлении тюремной
администрации. Мы начали разрабатывать план контр¬
наступления и пришли к заключению, что наши действия
должны носить и политический, и правовой характер.
Речь шла о том, чтобы возбудить иск против тюремной
администрации в федеральном суде на том основании, что
я подвергаюсь ничем не оправданной дискриминации. По¬
литическая кампания, которая может развернуться вслед
за этим, будет направлена против произвола тюремной ад¬
министрации в отношении политических заключенных.
Как раз в тот момент Управление по делам тюрем на¬
чало, кажется, осознавать, насколько важно локализовать
тюремное сопротивление, рост радикализма, не допустить
их распространения в широких масштабах. Всего лишь
месяц назад, в сентябре, произошел массовый взрыв про¬
теста в тюрьме Тумз. Ясно, что администрация других
нью-йоркских тюрем теперь изучала средства предотвра-
щения подобных взрывов. Если мы не бросим открыто вы¬
зов, если не воспротивимся попыткам отделить меня от
остальных заключенных, тюремный механизм с готовно¬
стью использует новый способ борьбы с волнениями, вы*
берет немедленно новые жертвы под тем предлогом, что
они-де политически опаЬны и потому подлежат изоляции,
Я решила усугубить драматизм ситуации, объявив го-*
лодовку до тех пор, пока меня держат в изоляции. Буду
бороться, как могу, по эту сторону тюремных стен, покй
71

события станут разворачиваться своим чередом по другую
их сторону. Голодать в тюрьме не так уж и страшно.
Труднее было бы, если пища, которую нам здесь давали,
оказалась хоть сколько-нибудь съедобной. Но стоило толь¬
ко взглянуть па нее — и тут же тошнило, а не то, чтобы
возникало желание подкрепиться.
Среди многих надзирательниц, приставленных ко мне
в эти недели, некоторые отнеслись ко мне, безусловно, с
симпатией. От них я узнала, что начальница тюрьмы дала
им указание полностью запретить мне всякие общенья
(и даже жестами) с остальными обитательницами тюрь¬
мы. Дружески настроенные ко мне надзирательницы иг¬
норировали такое распоряжение, хотя и знали, что, если
начальству станет известно об этом, их могут уволить.
Еще я узнала от одной из них, что на дежурстве им
приходится вести особый журнал под названием «Еже¬
дневная деятельность Анджелы Дэвис». Час за часом ре¬
гистрировались мои действия — читала ли я в камеро
(а если да, то что именно), писала ли, занималась ли фи¬
зическими упражнениями. Вот, собственно, и вся «дея¬
тельность», доступная мне на ограниченной площади ка¬
меры.
Я узнала также, что надзирательницам дана строгая
инструкция проводить тщательный обыск моей камеры
всякий раз, как сменялась охрана. Те, кто относились но
мне по-дружески, старались не делать этого. Принявшие
же это распоряжение всерьез, начинали всякий раз свое
дежурство с того, что отпирали камеру, рыскали глазами
по голым стенам, как будто там можно было спрятать ору¬
жие, тщательно осматривали ящики в тумбочке. При этом
одним глазом они продолжали следить за всеми моими
движениями.
К сожалению, нельзя назвать здесь имена черных над¬
зирательниц, симпатизировавших мне. Они могут потерять
из-за этого работу. Они были разные, старые и молодые, а
их политические убеждения тоже представляли широкий
диапазон — от «либеральных» симпатий до открытого со¬
чувствия самому боевому крылу движения за освобожде¬
ние черных.
Только необходимость заставила их взяться за работу
тюремщиц, говорили все они в один голос, за работу, ко¬
торая была одной из высокооплачиваемых в Нью-Йорке
и даже не требовала окончания колледжа. В некотором
72

смысле эти надзирательницы были сами пленницами, п
кое-кто из них сознавал, что стоит на зыбкой почве. По¬
добно своим предшественникам, черным надсмотрщикам
во времена рабства, они держали в заточении своих сестер
в обмен на кусок хлеба. И так же, как надсмотрщики
в старину, они рано или поздно открывали, что частью
той цены, которой они расплачивались за свою работу,
стало их собственное угнетение.
Так, им нужно было отрабатывать сверхурочные. И по¬
скольку дисциплина здесь царила военная, приходилось
повиноваться: отказ от сверхурочных наказывался как не¬
повиновение приказу. Поэтому молодые надзирательницы,
стоявшие внизу служебной лестницы, да и немолодые, из
тех, кого невзлюбили на верхних ее ступенях, по нескольку
раз в неделю имели шестнадцатичасовой рабочий день.
Здесь это было в порядке вещей.
И все-таки, хотя и у них были свои причины для жа¬
лоб и молчаливого согласия с нашими протестами, в са¬
мой тюрьме возможности с их стороны сделать для нас что-
то полезное весьма ограничены: изменить систему наказа¬
ний не в их силах. Однако даже в этих ограниченных
рамках кое-что важное они все-таки делали. Так, они пе¬
реправляли от заключенных сообщения на волю, когда это
было нельзя сделать обычным путем, проносили «контра¬
бандные» предметы обихода, например расчески, достав¬
ляли заключенным литературу — особенно политическую,
запрещенную для нас, которую мы не могли бы получить
в местной библиотечке. Когда стали создаваться нелегаль¬
ные кружки среди заключенных, для тех, кто хотел по¬
больше узнать об освободительном движении черных и
пуэрториканцев, такие надзирательницы подчас прикры¬
вали их деятельность, делали все, чтобы о них не узнала
администрация.
Все это было связано с риском. Симпатизирующие нам
надзирательницы вспоминали случай, когда двух из их
подруг немедленно уволили с работы, как только обнару¬
жилась их связь с сидевшими здесь «черными пантера¬
ми» *. Они готовы были рисковать увольнением, но счи¬
тали, что для самих же заключенных будет больше поль¬
зы, если они сумеют сделать то, ято в их силах, чем не¬
* Партия «Черные пантеры» была основана в 1900 г. Хыо
Ньютоном и Бобби Силом в Окленде (Калифорния) и быстро вы¬
73

разумно принесут себя в жертву. Но все же некоторые из
них говорили, что, если дело дойдет до кризиса, они сбро¬
сят с себя униформу и примкнут к восставшим узникам.
Трудно, конечно, было судить о серьезности и глубине
их убеждений, но мне всегда доставляло удовольствие ви¬
деть некоторых из них, когда они заступали на свое де¬
журство. В это время можно было поговорить с отдельны¬
ми узниками на своем этаже. Однажды после ,обеда за¬
ключенные из двух прилегающих к моей камере коридоров
прошли цепочкой мимо моей камеры, скандируя: «Свобо¬
ду Анджеле, свободу нашей сестре!»
По местной «почте» я узнала, что в тюрьме нашлось
немало женщин-заключенных, которые в знак солидарно¬
сти со мной тоже объявили голодовку. Меня особенно тро¬
нуло то, что, как я узнала, голодовку на четвертом этаже
организовала Ширли. Ей отказываться от пищи было осо¬
бенно тяжело — ведь она работала на кухне! Что касается
меня, то я держалась на воде (много пила), на гимнасти¬
ке да еще на соке — мне его приносили в часы приема
пищи другими заключенными. Визиты Маргарет и Джона,
просмотр «Нью-Йорк тайме», которую я получала теперь
ежедневно, несколько книг — всего этого уже было доста¬
точно, чтобы не пасть духом.
Пока я сидела в одиночке, меня стали регулярно наве¬
щать друзья. В таких случаях надзирательница стояла
близко около меня, чтобы слышать все, что я говорила
'(я уверена, что все потом записывалось в тюремном жур¬
нале). Вообще-то посещение заключенных для меня но
делилась среди множества других организаций того времени, дей¬
ствовавших в городских гетто. Как только она начала высвобож¬
даться от экстремистских крайностей, в том числе увлечения мао¬
измом, и проявлять интерес к марксистско-ленинской теории, на
нее обрушился террор властей, достигший апогея в 1969—1970 гг.
На рубеже 70-х годов большую роль в развитии массового
протеста в США сыграли выступления общественности в защиту
«Черных пантер» от широких полицейских репрессий, за осво¬
бождение из тюрьмы руководителей этой партии. Вместе с тем,
раздавались призывы «браться за винтовку», готовиться к «пар¬
тизанской войне» в городах.
С течением времени полицейский террор и внутренние идео¬
логические шатания привели к расколу «Черных паптер» на
враждующие националистические группировки; многие стали при¬
верженцами «черного капитализма». Ныне в США продолжает
действовать группировка во главе с Хью Ньютоном и Бобби Си¬
лом, однако ее численность резко сократилась и она не имеет
сколько-нибудь серьезного влияния на массы.
74

ново — я много раз навещала прежде товарищей и друзей
в разных тюрьмах. Но никогда я не видела такой комнаты
для посещений, какой была моя нынешняя,— хуже просто
не бывает. Мне приходилось разговаривать с друзьями во
^ремя таких посещений, в том числе и сквозь стеклянные
окошки. Это обычное дело. Но в нашей тюрьме это оконце
быдо меньше, чем треть на треть метра, а налипшая на
стекло грязь мешала даже разглядеть толком, кто же к тебе
на этот раз пришел. Заключенным разрешался лишь 20-
минутный разговор, причем стоя, а кричать приходилось
в телефонную трубку. Телефон отключался обычно как раз
в тот момент, когда разговор доходил до самого важного.
Однажды вечером (я все еще сидела тогда в одиночке)
меня навестила Кендра Александер. Ее вызвали повест¬
кой в Нью-Йорк вместе с Франклином, чтобы допросить
перед большим жюри по делу Дэвида Пойндекстера. Кен¬
дра сообщила мне, что на углу Гринвич-авеню и Десятой
Западной авеню должна вот-вот начаться демонстрация
протеста против моего одиночного заключения. Участники
демонстрации примерно знали, в какую сторону выходит
окпо моей камеры: я подробно описала то, что мне видно
на улице.
Я быстро бежала по лестнице. Надзирательница, кон¬
воировавшая меня в тот момент, относилась к числу дру¬
жественно настроенных. Она отвернулась в сторону и как
будто не замечала того, как я с возбуждением сообщала о
готовящемся событии тем из заключенных, кто мог меня
услышать. На пятом или шестом этажах, там, где окна
коридоров выходили на Гринвпч-авеню, заключенные мог¬
ли не только услышать, что происходит, но и увидеть саму
демонстрацию.
Не успела я распространить новость, как с улицы
сквозь тюремные решетки донесся шум. Демонстрация на¬
чалась. Ее участники были полны энтузиазма. Крики
«Свободу Анджеле, свободу всем нашим сестрам!» огла¬
шали тюрьму в эту ночь. Я видела все из окна камеры«
Меня настолько захватили выступления ораторов, что мо¬
ментами я забывала о своем положении узницы и мне ка¬
залось, что я там, на улице. В памяти оживали прежние
демонстрации. Мы требовали: «Свободу «соледадским
братьям»!», «Свободу Бобби и Эрике!», «Свободу Хью!»,
«Положить конец войне во Вьетнаме!», «Прекратить до·
лицейские расправы и убийства наших людей».
75

Джоуз Стивенс, лидер гарлемских коммунистов, закон¬
чил речь. На импровизированную трибуну поднялся
Франклип. Он говорил страстно, обращаясь ко всем заклю¬
ченным женской тюрьмы. Затем передал мегафон моей
сестре Фании. Звук ее голоса вернул меня к реальности:
я успела на какое-то время забыть, что поводом для де¬
монстрации на этот раз была я сама. Митинг так захватил
меня, что я представила себе, будто и сама стою там, вни¬
зу, вместе со всеми. Но, подумав в ту же минуту, как пе-
приступна эта крепость, как тщательно меня здесь охра¬
няют, как тяжко переносить заключение в одиночке и на¬
ходиться в «тюрьме внутри тюрьмы», отрезанной даже от
подруг по несчастью, я ощутила давящий ужас этих за¬
стенков, может быть, сильнее, чем когда-либо прежде.
На какое-то мгновение я пала духом. Легко было дока¬
титься до откровенной жалости к самой себе, если бы я во¬
время не поборола себя, не напомнила себе, что именно
в том и состоит цель тюремщиков, держащих меня в оди¬
ночке, чтобы довести до отчаяния. Когда люди доходят до
такого состояния, они становятся послушными жертвами
палачей. Нет, я не дам им победить себя. И я очнулась,
призвав на помощь всю свою энергию, ощутив ярость, го¬
товая к борьбе.
Снизу доносились возгласы и призывы демонстрантов,
ведь лишь несколько сот метров отделяло меня от това¬
рищей. Я ругала себя за эту минуту слабости. Что же то¬
гда говорить о судьбе Джорджа, Джона и Флита или Ра-
чела Маджи, привлеченного по одному со мной делу? Ведь
им довелось испытать такое, что мне и не снилось. Хвати¬
ло бы меня на то, чтобы справиться с такими испытани¬
ями? А Чарльз Джордан, его борьба за жизнь в узкой и
мрачной камере, напоминающей средневековый каземат,
в тюрьме Соледад? А судьба тех, чьи жизни уже оборва¬
лись — Джонатана, Маккейна, Кристмаса?
Когда демонстрация закончилась, от расслабляющих
волю мыслей не осталось и следа. Но необычайное напря¬
жение дало о себе знать. И чтобы дать выход возбужде¬
нию, пришлось заставить себя проделать особо изнури¬
тельный комплекс гимнастических упражнений: иначе бы
я вообще не смогла спокойно улечься на койке. Само собой,
о сне не могло идти и речи. К тому же приходилось в
ближайшие часы быть особенно бдительной. Хотя в тюрь¬
ме царила тишина, демонстрация наверняка переполо¬
76

шила тюремщиков: следовало учитывать возможность
ответного удара в те часы, когда тюрьма спит, и быть
начеку.
На десятый день голодовки, когда я заставила себя по¬
верить, что смогу обойтись без пищи и дальше, стало из¬
вестно, что федеральный суд вынес постановление, пред¬
писывающее тюремной администрации перевести меня из
одиночной камеры в общую и впредь не подвергать режи¬
му заключения, отличающемуся особой жестокостью. Они
там сочли (конечно, под мощным давлением извне), что
такое, не обусловленное законом наказание было приме¬
нено ко мне исключительно из-за моих политических убе¬
ждений и принадлежности к определенной политической
партии. Иными словами, решение суда столь красноречи¬
во, что в нем не хватало лишь конкретного признания
истинной причины случившегося. Комиссар по делам тю¬
рем Джордж Макграт и начальница женской тюрьмы
Джесси Бихэген настолько испугались, как бы заключен¬
ные не узнали правду о коммунизме, что предпочли нару¬
шить мои основные конституционные права, лишь бы изо¬
лировать меня от всех.
Постановление суда явилось для меня большой ново¬
стью. Никак не ожидала я, что дело решится в мою поль¬
зу так быстро и недвусмысленно. Важность победы со¬
стояла в том, что мы теперь получили оружие в борьбе
против произвола Управления по делам тюрем Нью-Йор¬
ка: когда снова попробуют проделать тот же номер с дру¬
гими политзаключенными, руки у них будут связаны.
И все же приходилось думать о том, что тюремная адми¬
нистрация вполне может придумать для меня такое нака¬
зание, какое окажется не лучше, если не хуже, одиночки.
Мысли об этом не давали мне как следует порадоваться
новостям.
Меня перевели на седьмой этаж, в коридор С, причем
доставили туда в момент какой-то большой перетряски.
Одних заключенных уводили, других, наоборот, откуда-то
приводили. Мне даже пришла на мгновение мысль, что
они решили заполонить весь коридор осведомителями, и
все это — ради меня. Но оказалось, что выигранный в суде
иск против тюремных властей заставил их вспомнить о
законе и «привстать на цыпочки». Ведь по правилам тю¬
ремного режима лица, впервые обвиняемые в правонару¬
шениях, не могут содержаться вместе с теми, кому ужо
77

приходилось прежде быть под судом и сидеть в следствен¬
ной тюрьме. Так что пришлось им теперь отделить одних
от других...
Времени на то, чтоб осмотреться на новом месте, ока¬
залось немного: все камеры скоро заперли. Но мои новые
соседки успели мне кое-что показать, прежде чем и меня
захлопнули в камере размером 2,4 X 1,5 метра. Камера
была угловой и потому самой тесной из всех в нашем ко¬
ридоре, зато хорошо просматривалась надзирательницей,
которая могла без труда шпионить за мной, не отходя от
своей конторки в центре коридора. Двухъярусная койка
делала крошечную камеру и того тесней; все в ней — и
койка, и маленькая раковина, и унитаз — располагалось
вдоль одной стены, так что свободного пространства оста¬
валось — по ширине — сантиметров 60, не больше.
Соседки помогли мне повесить тряпку, что-то вроде за¬
навески, перед унитазом и раковиной, чтобы хоть этот
угол отгородить от всеобщего обозрения. С помощью сво¬
их новых друзей я обернула старые газеты еще одним
куском тряпки и соорудила подобие крышки для унитаза;
его можно было теперь использовать как стул, а привин¬
ченный к стене складной железный столик стоял рядом.
При мысли о том, что мне предстоит теперь писать, сидя
на унитазе, я рассмеялась.
Прежде ч:ем подошла минута, когда все камеры здесь
запирались, одна из сестер успела сообщить мне, что ноч¬
ная жизнь в коридоре изобилует особой опасностью для
женщин. «Этой же ночью к тебе залезет Микки»,—пре¬
дупредила она меня и, чтобы его отвадить, посоветовала
принять «особые меры предосторожности».
Микки? Был ли то маньяк, которому тюремщики на¬
рочно давали возможность сюда проникнуть, чтобы он за¬
пугивал женщин?
Сестра, рассмеявшись, сообщила, что речь идет о мы¬
шонке. Мыши разгуливают ночью по коридорам и залеза¬
ют в камеры, где щели неплотно забиты бумагой.
Здесь выработался своеобразный метод борьбы с мы¬
шами: в щели под дверью и вдоль нее закладывают хитро¬
умно сложенные куски газет. Но несмотря на такие меры
предосторожности, Микки все-равно умудрялся пере¬
грызть баррикады и пролезть в какую-нибудь камеру;
тогда обитателей коридора будили крики женщин, умоляв¬
ших надзирательницу прогнать мышь. Однажды ночью
78

Микки заполз ко мне на верхнюю койку. Когда я почув¬
ствовала, что по шее что-то ползет, я стряхнула эту
гадость: думала, таракан. Но когда поняла, в чем дело,
стала требовать веник — единственно доступное оружие
борьбы с мышами. Надо думать, на мышеловки в тюрьме
тратиться не желали; во всяком случае, выводить этих
тварей никто не собирался.
Лишь в одном отношении присутствие мышей было по¬
лезным: там, где они водятся, никогда не бывает крыс.
Вместе они не уживаются.
Каждодневная борьба с Микки, сопровождавшаяся са¬
мыми разнообразными хитроумными уловками, была в ка¬
ком-то смысле символична — в ней было что-то, пусть са¬
мое малое, от общей нашей борьбы с системой. И когда я
на ночь возводила заграждения, чтобы отвадить этих гры¬
зунов, то иногда фантазировала: вот так бы выстроить
преграды перед нашим настоящим врагом. Сплотить бы
в одном революционном порыве сотни наших женщин
всей тюрьмы, политически сознательных, преданных
делу...
А в тот первый вечер, после того как соседки помогли
мне заткнуть щели газетами, надзирательница вскоре ско¬
мандовала: «Девочки, время, камеры запираются. По ме¬
стам!» Женщины с трудом нажали на тяжелые железные
двери своих камер, и вот уже по всем четырем коридорам
седьмого этажа раздался оглушительный грохот запирав¬
шихся засовов. Эхо доносило лязг со всех концов тюрьмы.
(Раньше, в блоке 4-6, я никак не могла сообразить, что
за буря и гром раздаются по тюрьме в это время. И когда
в первый раз услышала грохот, мне даже почудилось, что
в тюрьме началось восстание.)
В 9 вечера, после поверкипересчета заключенных,
свет в камерах и в коридоре по команде выключался.
А затем, в темноте, проходил трогательный ритуал. Сест¬
ры желали друг другу спокойной ночи — ©ни громко, во
весь голос, называли друг друга по именам в этой своеоб¬
разной перекличке. Одна произносила имя своей подруги,
та, догадавшись, кто это, возвращала ей пожелание, при¬
бавив имя той, что ее окликнула. И в первый же вечер,
как только погае свет, какая-то женщина из нашего ко¬
ридора крикнула полным тепла голосом: «Доброй ночи,
Анджела!» Я еще не помвида имен, да и вряд ли смогла
бы узнать кого-то ш голосу, к тому же перекличку сды-
7а

шала впервые. Поэтому смогла лишь ответить с грустью
и благодарностью, хотя и не менее громко:	«Доброй
ночи!» И тут началось: мой ответ послужил словно искрой,
со всех сторон мне желали покойной ночи, причем не толь¬
ко из нашего коридора, но и из соседних. Уверена, что та¬
кой долгой переклички, как в эту ночь, давно тут не
было. Надзирательница не вмешивалась, хотя по прави¬
лам уже давно должна была воцариться тишина.
Жизнь в тюрьме организована и направляется сверху
в соответствии с прагматическими принципами, сводив¬
шимися к тому, что чем нам хуже, тем лучше. И все, что
разрешалось здесь делать, имело целью лишь одно: от¬
влечь нас хоть на какое-то время от постоянных размыш¬
лений об ужасающих условиях существования. Отвлечь
какими-нибудь бессмысленными занятиями, вроде бы раз¬
ными, но по сути одинаково пустыми.
Для этого имелась целая система тюремных учрежде¬
ний, призванных поглотить и погасить энергию заключен¬
ных.
Что и говорить, тюремный ларек немаловажен для тех,
кто хотел выжить в неволе. Трижды в неделю подслед¬
ственные заключенные имели право делать здесь закуп¬
ки — пусть хоть пустяковые, но чем-то скрашивавшие
невыносимую жизнь. По понедельникам и средам разре¬
шалось покупать не более чем на три доллара, по пятни¬
цам — на целых четыре. На выбор предлагались сигаре¬
ты, кое-что из предметов косметики, самые примитивные
орудия для письма — карандаши (только не ручки), раз¬
линованные блокноты и почтовые марки, иголки, напер¬
стки, нитки, вязальные крючки; из продуктов — печенье,
конфеты, сахар, растворимый кофе и жидкий шоколад в
порошке. Для тех, кто был в положении, ларек служил
единственной возможностью для приобретения натураль¬
ного молока.
Но и эта система централизованного снабжения через
ларек вытекала из того же стремления — ограничить
во всем заключенных, Это был важный элемент в системе
официального давления и власти над нами. В тюрьме вас
приучали к мысли, что ничто не дается просто так и не
является само собой разумеющимся; лишение того, что
служит удовлетворению самых элементарных потребно¬
стей, является средством власти над заключенными. Ведь
эти элементарные потребности вы можете удовлетворить
80

только в том случае, если выполните соответствующие ус¬
ловия. Если ваше поведение, по мнению надзирателя, но
дает основания посадить вас в карцер, то лишают приви¬
легий по части ларька. Нет сигарет — обойдетесь. Угроза
лишения ларька — мощный стимул заставить повино¬
ваться.
Одним из средств времяпрепровождения в тюрьме слу¬
жат воскресные службы в местной церкви. Из чистого лю¬
бопытства я пошла на очередную службу в ближайшее
воскресенье после того, как меня перевели из одиночной
камеры. Удивило, как много заключенных здесь собра¬
лось. Но не понадобилось много времени, чтобы понять,
что причины, заставившие женщин прийти сюда, не име¬
ют ничего общего с религиозностью. Просто церковь стала
одним из двух постоянных мест встреч, где женщины
из разных блоков и этажей могли увидеть друг друга
и поболтать.
Второй возможностью общих встреч раз в неделю слу¬
жило кино в том случае, когда не был испорчен проектор.
Но даже из любопытства, заставившего меня пойти на
церковную службу, не могла я ходить на дурацкие голли¬
вудские фильмы. Само собой, киносеансы были излюблен¬
ным средством свиданий для женщин, подверженных го¬
мосексуальным влечениям.
Спасением для любителей чтения могла бы стать биб¬
лиотека, если бы не то обстоятельство, что большинство
книг здесь составляли детективы, любовные мелодрамы
и прочая чепуха, единственным назначением которой
было дать выход эмоциям, чтобы уйти от действитель¬
ности. Пока я сидела в одиночке, Маргарет убедила мое
начальство, что мне необходим доступ к кое-какой литера¬
туре, и я несколько раз оставалась на время одна в биб¬
лиотеке. Очень быстро я прочесала здесь все и нашла
лишь несколько книг, представлявших хотя бы малейший
интерес: книгу Эдгара Сноу * о революции в Китае, авто¬
биографию Уильяма Дюбуа и книгу о коммунизме,
* Сноу, Эдгар Паркс (1905—1972) — американский журналист
и писатель, автор ряда книг о Китае, где он работал постоянным
корреспондентом. Был хорошо знаком лично лидерам маоистской
верхушки. Относящиеся к 30-м годам репортажи этого очевидца
китайской революции представляют определенный исторический
иптерес.
81

написанную на удивление объективно малоизвестным
автором.
Обнаружив эти книги, я задумалась об их загадочном
происхождении — как они могли сюда попасть? И меня
осенило: их, вероятно, читали Элизабет Гэрли Флинн, Кло-
дия Джонс или кто-либо еще из руководителей коммуни¬
стической партии, приговоренных к тюремному заключе¬
нию на основании закона Смита во времена Маккарти *.
Меня предупредили, что, если во время пребывания в
тюрьме я сама получу какие-то книги, их придется оста¬
вить в библиотеке. Такое правило я приветствовала, так
как состояние этого, с позволения сказать, светоча позна¬
ния оставляло желать лучшего. Перелистывая страницы
найденных книг, я гордилась тем, что в этой тюрьме про¬
должаю традиции выдающихся героинь своей страны:
женщин — руководителей коммунистической партии, в
том числе особо любимой мною черной коммунистки Кло-
дии Джонс.
Чтобы получить книги, отсутствующие в библиотеке,
их необходимо было заказать по почте из издательства.
Я решила выписать как можно больше книг, чтобы заклю¬
ченные, которые попадут сюда после меня, имели более
интересную, более основательную и более серьезную лите¬
ратуру, чем та макулатура, что занимала полки. Тюрем¬
щики, очевидно, разгадали мой замысел, особенно после
того, как прибыло десять экземпляров книги Джорджа
Джексона «Соледадский брат». Мне было в резкой форме
заявлено, что ци одна из моих книг не может быть пере¬
дана в библиотеку: я должна возить их за собой, в какую
бы тюрьму меня ни направили.
Остальные виды досуга имели еще более ограничен¬
ный характер. На крыше здания проводились занимавшие
очень непродолжительное время спортивные мероприятия.
Признаюсь, их я действительно ждала с нетерпением и
предвкушением огромного удовольствия, особенно от игры
* Маккарти, Джозеф Реймопд (1909—195Т) — ультрареакцион¬
ный политический деятель, председатель сепатской комиссии «по
вопросам внутренней безопасности», именем которого нарицагель-
но назван целый период политических и судебных преследований
прогрессивных элементов в США после второй мировой войны, в
годы «холодной войны». Оголтелая деятельность реакционера
Маккарти была в конце концов осуждена даже сенатом США, но
последствия «эры Маккарти» еще длительное время сказывались
на политической атмоофере страны.
82

в волейбол. В отделенных друг от друга загончиках на
крыше проводились занятия для желавших приобщиться
к азам искусства, научиться ремеслу, а то и карточным
играм или танцам. Вот и все. Поразительно, однако, как
много времени могли убить эти занятия, большей частью
не имевшие целью повысить образовательный уровень,
способствовать культурному или общественному развитию
заключенных. Основное назначение их состояло в том, что¬
бы утонченными методами насаждать послушание и сми¬
рение.
Вся тюремная система предназначена для того, чтобы
сломить в людях человеческое начало, превратить их в
подобие зверей в зоопарке — послушных надзирателям, но
опасных друг для друга. В ответ заключенные не переста¬
вали изобретать и применять различные способы самоза¬
щиты. Поэтому поведение обитателей почти каждой тюрь¬
мы делится на два типа. Первый, внешний — соблюдепие
установленного порядка, предписываемого правящей тю¬
ремной иерархией. Второй — кодекс поведения самих за*
ключенных, исходящие от них правила и нормы, имеющие
целью противостоять тому открытому и скрытому террору,
которым хотят сломить их дух.
По сути дела — это кодекс сопротивления, сопротивле¬
ния отчаяния. Оно не обладает способностью нанести
серьезный удар по системе. Все элементы такого поведе¬
ния построены на предпосылке, что тюремную систему
сломить невозможно. И заключенные не пытаются это сде¬
лать. (Более того, такого рода субкультура заключенных
иногда втихомолку поощряется.)
Меня не переставали поражать те новые для меня сфе-
ры социального общения, которые не были доступны ни¬
кому, кроме узниц женской тюрьмы предварительного за¬
ключения. Эти сферы были наглухо — и с презрением —
закрыты перед надзирателями. Иногда я по наивности вхо¬
дила в отворенные передо мною двери и терялась, не зная
что к чему и где выход. На второй день моего пребывания
здесь, в частности, произошел такой случай. Одна заклю¬
ченная спросила меня: «Тебе нравится мой дедушка? Он
сказал мне, что видел тебя сегодня утром». Я была увере¬
на, что ослышалась, но, когда она повторила вопрос, я отве¬
тила ей, что она, должно быть, ошиблась, потому что я не
имею понятия, кто ее дедушка. Кроме того, в тот день меня
вообще никто не посещал. Но я попала пальцем в небо*
83

Я оказалась в чужой стране, языка которого не понимала.
Наконец, она объяснила мне, что дедушкой, о котором
шла речь, оказалась женщина-заключенная, проходившая
мимо моей камеры в тот день. Поскольку моя собеседница
не была настроена отвечать на вопросы, я попридержала
любопытство, пока мне наконец не объяснили, в чем дело.
Заключенная, сидевшая в одной из камер нашего кори¬
дора, подробно описала мне систему, с помощью которой
женщины могли обращать своих друзей по тюрьме в на¬
званных родственников. Меня потрясло то, что огромное
большинство обитателей тюрьмы состоит между собой в
такого типа родстве и составляет целое поколение семей:
матери или жены, отцы или мужья, сыновья и дочери,
даже тетушки, дядюшки, бабушки, дедушки. Система се¬
мейной связи служит защитной м^рой от сознания того,
что здесь ты — только номер. Она очеловечивает окру¬
жающий мир, дает возможность устанавливать «контак¬
ты» с людьми в привычных рамках.
Несмотря на то что этой системе глубоко присущи
элементы экстаза и фантазии, она помогает решать неко¬
торые безотлагательные проблемы. Соблюдая семейный
долг и обязанности, заключенные делились между собой
тем, что имели сами. Родители должны были заботиться о
детях, особенно если те действительно очень молоды и
бедность не давала им возможности приобретать в лавке
нехитрые «предметы роскоши».
Подобно тому как это бывает в отношениях между
родителями и детьми на свободе, кое-кто из названных
сыновей и дочерей руководствовался при этом и небеско¬
рыстными мотивами. Нередко они вступали в такого рода
отношения потому, что преследовали материальную вы¬
году.
Поразительно, что в основе системы семей лежал гомо¬
сексуальный элемент; однако, хотя в созданных таким об¬
разом системах родства и преобладало указанное начало,
они не были закрыты для тех, кто никоим образом не от¬
личался отклонениями. В тюрьме встречались, например,
«незамужние» матери, имевшие дочерей.
Я с нежностью вспоминаю шестнадцатилетнюю заклю¬
ченную, девушку поразительной красоты, которая откры¬
то и просто сказала мне однажды, что хочет считать меня
своей матерью. Хотя я делилась с ней (как и с другими)
своими приобретениями в ларьке, когда на ее тюремном
84

счету не было денег, она ни разу ни о чем меня не попро¬
сила. Тихая, серьезная, она очень интересовалась движе¬
нием за освобождение черных. Все мои обязанности по от¬
ношению к ней, кажется, и сводились главным образом к
беседам о нашем движении. Она содержалась отдельно,
вместе с «подростками», в другом коридоре на моем эта¬
же, но всякий раз умудрялась спокойпо и твердо убедить
надзирателей разрешить ей пройти в коридор, где нахо¬
дилась моя камера.
Поскольку, видимо, большинство заключенных состоя¬
ло (по крайней мере номинально) в такого рода семейных
отношениях, в тюрьме, должно быть, имелось большое
число лесбиянок. Гомосексуальные отношения неизбежно
распространены в люфом месте, где представители разных
полов содержатся отдельно друг от друга. Я знала об этом
еще до ареста, однако не была подготовлена к тому, что
они так глубоко укоренились в тюремной жизни. Заклю¬
ченные играли роли мужчин и женщин: первых называли
«он». В течение шести недель, проведенных на седьмом
этаже, я ни разу не смогла себя заставить заговорить о
чем-то с женщинами, к которым другие обращались в
мужском роде, хотя по внешнему виду, если бы не прину¬
дительно надетые на них одежды, я бы никогда не приня¬
ла их за женщин.
Многие из них вступили в такого рода связи на время
своего срока, очевидно, для того, чтобы забыться в усло¬
виях окружающих их убожества и деградации. Оказав¬
шись на воле, они вернутся к своим семьям, быстро забу¬
дут мужей и жен по тюрьме.
Важной частью системы семейных отношений были
«свадьбы». Некоторые из них продумывались весьма тща¬
тельно и сопровождались приглашениями друзей, торже¬
ственным обрядом, причем кто-то выступал в качестве
«священника». «Невеста» готовилась к этому обряду, как
к настоящему празднику.
Все эти «свадьбы», поиски укромных мест, интриги,
попытки застигнуть врасплох неверных супругов, ссоры й
ревность служили своего рода центром, осью, вокруг кото¬
рой вращалась жизнь в тюрьме предварительного заклю¬
чения. Конечно, все это было призвано смягчить боль тю¬
ремной жизни, но с объективной точки зрения способст¬
вовало увековечению всего дурного, что имелось в тюрьме.
85

Гомосексуальный элемент поглощал остальные заботы, он
мешал многим женщинам политически осмыслить свое по¬
ложение, понять необходимость борьбы, потому что жизнь
в грезах создавала легкий и привлекательный способ для
ухода от действительности.
Один из коридоров на четвертом этаже, где размещал¬
ся психиатрический блок, предназначался для женщин,
страдавших от пристрастия к героину. Меня всякий раз
поражала их физическая деградация, когда по пути к лиф¬
ту я мельком видела этих больных. Тела их были покрыты
язвами, как у прокаженных, нарывами от употребления
грязных игл. У других следы от уколов покрывали ноги
и руки, и вследствие разрушения вен конечностей они
уже начали впрыскивать наркотик в вены на шее.
Особенно трагично выглядели совсем молоденькие нар¬
команки. Многим из них, вероятно, едва исполнилось че¬
тырнадцать, хотя^они, попав в полицию, и выдавали себя
за более старших. В большинстве случаев они отнюдь не
собирались воздерживаться от употребления наркотиков
после выхода на свободу. Я не могла никак понять, поче¬
му, попав в тюрьму и увидав собственными глазами все
ужасные будущие последствия своего баловства с герои¬
ном, они не стремились покончить с этой дурной привыч¬
кой, так часто перераставшей в пагубную страсть.
Иногда в камеры попадали женщины, окончательно
пристрастившиеся к наркотикам, и их оставляли одних,
пока не пройдет первый период отвыкания от наркотика.
Они пронзительно кричали всю ночь напролет, но надзи¬
рательницы и не думали оказывать им помощь. Однажды
вечером в камеру напротив поместили истощенную моло¬
дую женщину. В тот момент, когда нас уже собирались
запереть на ночь, она вдруг почувствовала ужасные боли,
лицо ее было совершенно искажено. Она нуждалась в не¬
отложной медицинской помощи, но врач так и не появил¬
ся. Женщины в коридоре вспоминали случаи, когда в по¬
добном состоянии вновь прибывшие заключенные, остав¬
ленные одни в камере, умирали ночью. Мы категорически
потребовали не закрывать нас до тех пор, пока женщина
не получит медицинской помощи. Лишь после этого
пришел врач. Он осмотрел больную и отправил ее в
лазарет.
Мы поступали так и во многих других случаях, чтобы
добиться медицинской помощи для наших больных това¬
86

рищей. Самый ужасный из них произошел с одной жен¬
щиной из нашего коридора, которая однажды пожалова¬
лась на острые боли в груди. Утром в понедельник, во
время врачебного обхода, она обратилась к врачу. Но тот
сказал ей, что она страдает психосоматозом, а это — след¬
ствие того, что она просиживает без дела целые дни. Врач
порекомендовал ей «поискать работенку». (Хотя подслед¬
ственным заключенным, таким, как эта женщина, не по¬
лагалось даже пяти или десяти центов за час работы —*
платы, которую получали осужденные заключенные.)
В последующие дни боли у заключенной усилились, и
мы решили коллективно пригрозить неповиновением, что¬
бы заставить тюремщиков оказать ей необходимую меди¬
цинскую помощь. Мы опять, как и в предыдущем случае,
не разрешали запиркть двери в камерах до тех пор, пока
больную не осмотрит опытный врач. В тот день она не
вернулась. Позже мы узнали, что у нее обнаружили опу¬
холь в груди, возможно злокачественную. Ее спешно от¬
везли в больницу на исследование и вероятную ампута¬
цию грудной железы.
Наплевательское отношение к здоровью заключенных
женщин проявлялось постоянно, оно было частью общего
распорядка. Мы правдами и неправдами старались раздо¬
быть молоко для беременных женщин, но даже те, кто мог
купить его в ларьке, пользовались этим правом раз в три
дня! Когда меня стали беспокоить глаза (постановлением
суда было разрешено осмотреть меня врачам, не состояв¬
шим в штате тюрьмы), мне была предписана специальная
диета, включавшая молоко. После этого я смогла тайком
передавать его беременной подруге.
В шесть утра включался тусклый свет, и заключенных
выпускали поесть. В восемь их запирали в камерах и дер¬
жали там до тех пор, пока не заканчивалась поверка и
подсчет ложек и вилок: вдруг пропала! По понедельни¬
кам, средам и пятницам — уборка, врачебный обход; в это
же время можно писать письма, делать закупки в ларьке.
Потом — обед и подсчет ложек, снова поверка; в три нао
опять запирали. В зависимости от дня недели затем раз¬
решалось подняться на крышу, либо заказать книгу в
библиотеке, либо в кои-то веки смотреть кино. Потом
ужин, подсчет приборов, время для свиданий. В 8 вечера
всех запирали в камерах. Снова поверка — ив десять га*
сили свет,
87

К счастью, меня почти ежедневно посещала Маргарет.
Джон навещал так часто, как мог, а нередко ко мне при¬
ходили адвокаты, вместе с Маргарет боровшиеся за улуч¬
шение условий содержания в тюрьмах. В их числе были
директор Национальной конференции черпых адвокатов
Хэйвуд Бэрнс и два члена этой организации — Гарольд
Вашингтон и Наполеон Уильямс. Мы обсуждали ход дела
с нашим иском, а также вопрос о том, как юридически
обосновать наше требование — не передавать меня вла¬
стям Калкфорпии. Джон и Маргарет были готовы оспари¬
вать решение нью-йоркского суда, направляя апелляции
вплоть до Верховного суда США.
Кто имел семыо или друзей, тот с нетерпением ждал
часа после ужина, когда надзирательница раздавала кар¬
точки — пропуска па свидания. В конце каждого коридора
в этот момент за решеткой толпились люди. Эти свидания
продолжались не более двадцати минут, но все равно они
давали большую разрядку в монотонном течении дней.
Как только мои адвокаты заставили тюремные власти
разрешить регулярные вечерние свидания (это случилось
вскоре после перевода из одиночной камеры), меня стали
посещать практически ежедневно. Если моя сестра Фа¬
ния, Франклин и Кендра Александер, Беттина Аптекер
и другие друзья и товарищи не были за пределами го¬
рода, кто-либо из них всегда посещал меня. Но ровно че¬
рез двадцать минут после начала свидания я готовилась
услышать громогласное объявление: «Время истекло».
А ведь этого как раз хватало на то, чтобы разговор толь¬
ко-только завязался...
Встреч с Шарлин Митчелл я ждала всегда с нетерпе¬
нием. Шарлин — моя близкая подруга, член Политическо¬
го бюро ЦК Коммунистической партии. На президентских
выборах 1968 г. Шарлин Митчелл выдвигалась кандида¬
том от нашей партии на пост президента. Шарлин сыгра¬
ла большую роль в моем решении вступить в партию, она
на примере своей жизни показала, что значит быть ком¬
мунистом. Когда ФБР стало меня преследовать, она, ни
минуты не колеблясь, подвергла опасности себя, чтобы
спасти жизнь*мне. Было невыносимо тяжело разговари¬
вать с ней по испорченному телефону, и я всегда негодо¬
вала по поводу разделявших нас стекла и стены. Как мно¬
го мне дало бы, если я могла обнять ее или хотя бы по¬
жать ей руку.
88

В одип из таких вечеров произошла волнующая встре¬
ча с Генри Уинстоном, Национальным председателем ком¬
мунистической партии. Уинпи, как с любовью называют
его наши товарищи, родился в Миссисипи. Будучи чер¬
ным и к тому же коммунистом, он стал мишенью злобст¬
вующего антикоммунизма в сороковые и пятидесятые годы.
Почти десять лет провел в тюремных застенках. Страдая
опухолью в мозгу, он не мог лечиться, и это привело поч¬
ти к полной утрате зрения. Я никогда не виделась с ним
лично до этого свидания в тюрьме. Генри Уинстон поздо¬
ровался со мной мягко и нежно, и, хотя нас отделяло
мутное стекло, я чувствовала, что он видит и понимает
меня лучше, чем кто-либо другой, обладающий прекрас¬
ным зрением. Генри Уинстон расспрашивал меня о здоро¬
вье, о тюремном питании, об обращении со мной надзира¬
тельниц. Он заверил меня, что вся наша партия предана
борьбе за мое освобождение и что он лично сделает все
возможное, чтобы добиться победы.
Все это время я думала о своей семье. Не проходило
и дня без волнений по поводу мамы: она все еще была в
Бирмингеме и каково-то ей было выносить тяжкое испы¬
тание. Как бы мне ни хотелось увидеть ее, я предупреди¬
ла Маргарет, чтобы она не настраивала ее на поездку в
Нью-Йорк. Я боялась, что она не выдержит, увидев дочь
за решеткой грязной, кишащей мышами тюрьмы. Не хо¬
телось подвергать ее мукам и отчаянию, которые остав¬
ляло двадцатиминутное свидание, разговор по телефону
сквозь бетон и крошечное, непроницаемое от грязи оконце.
Мама тем не менее решительно настроилась посетить
меня. После того как она сообщила нам о своей поездке
в Нью-Йорк, Маргарет целыми днями добивалась разре¬
шения на «личное» свидание в специальном помещении
тюрьмы. Лишь после того, как Маргарет заявила тюрем¬
щикам, что мама сломала ногу и ей очень трудно стоять
во время свидания, они уступили.
Опыт научил меня относиться ко всему скептически.
Не верилось, что маме разрешат пройти внутрь тюрьмы,
и я все время сомневалась, пока ее не увидела. Она была
на костылях, нога все еще в гипсе. Обнимая ее, я почув¬
ствовала, как она напряжена. Ради ее спокойствия я ста¬
ралась выглядеть особенно бодрой. Чтобы скрыть свою
худобу, пришлось надеть казенное платье самого большого
размера. Она и в обычное-то время расстраивалась, если
89

я худела на какой-нибудь килограмм, а в заключении я
потеряла целых шесть... По глубоким морщинам на лбу
матери я догадывалась, как она сильно взволнована. Мы
говорили о семье, об отце, оставшемся дома, о Бенни (его
жену Сильвию и их маленького я еще не видела), о Фа¬
нии — уже несколько месяцев, как она была в положении.
Хотя мама не все мне говорила, я догадывалась, что отец
очень за меня переживает, и я попросила передать ему,
чтобы он зря не беспокоился: все будет хорошо, дело толь¬
ко во времени. А сама была уверена: какие бы оптими¬
стичные слова я ни произнесла, она-то наверняка думает
все время о газовой камере в Калифорнии, которую мне
готовят. Вот я и повторяла без устали, что ничуть, мол,
не сомневаюсь, скоро буду на свободе — с ней.
Хорошо, что Нью-йоркский комитет борьбы за мое ос¬
вобождение пригласил мою маму на несколько мероприя¬
тий, которые он проводил. Я знала, она ободрится, увидев,
как много людей беспокоятся за судьбу ее дочери. Мало
того, на вечер, устроенный в ее честь, пришли несколько
сочувствовавших мне надзирательниц. Это тоже для нее
было очень важно — узнать, что даже среди тюремщиков
нашлись люди, пожелавшие присоединиться к массовому
движению протеста.
В дополнение к этим официально санкционированным
свиданиям происходили также многочисленные «визиты
ç улицы». Хотя это и было запрещено, заключенных на¬
вещали таким образом друзья: они кричали им с улицы,
стоя под окнами тюрьмы. Однажды вечером, после того
как нас заперли в камерах, несколько женщин из орга¬
низации «Черные женщины Гарлема за освобождение
Анджелы Дэвис» собрались на Гринвич-авеню. Они гром¬
ко сообщали мне о мероприятиях, проводимых кампаниий
в мою защиту. Я видела, как к одной из них подошел по¬
лицейский и, очевидно, сделал ей предупреждение. Но она
продолжала кричать мне, и тогда он грубо схватил ее и
потащил в сторону.
Попав в общее отделение, я, естественно, стала думать
О возможности организации коллективной политической
деятельности в тюрьме. Немногие знают, что тюрьма пред¬
варительного заключения и просто тюрьма — это два со¬
вершенно различных учреждения. Люди, находящиеся в
тюрьме,— это осужденные. Тюрьмы предварительного за¬
ключения предназначены преимущественно для тех, по
90

делу которых еще ведется следствие. Более половины cq*
держащихся в тюрьме предварительного заключения, не
будучи осужденными, в течение длительного времени то¬
мятся в камерах. Ввиду того что система освобождения под
залог рассчитана прежде всего на заключенных, принад¬
лежащих к состоятельным слоям населения, тюрьмы не¬
пропорционально забиты бедняками, которые не в состоя¬
нии внести обычно устанавливаемую большую сумму.
Специальное положение, допускающее освобождение без
внесения залога, под собственное обязательство, насквозь
пропитано духом расизма. По меньшей мере девяносто
пять процентов женщин в тюрьме предварительного за¬
ключения составляли либо черные, либо пуэрториканки,
Как освободиться под залог — самая большая пробле¬
ма для подследственных заключенных. Поэтому с поли¬
тической точки зрения вопрос состоит в том, чтобы до¬
биться для всех обвиняемых равного права пользоваться
так называемой презумпцией невиновности, а именно —
находиться на свободе до тех пор, пока их не признали
виновными. Я сочла, что по такому вопросу мы могли бы
наиболее эффективно организовать борьбу женщин, со¬
держащихся в тюрьме предварительного заключения.
Позже мы так и сделали.
Первоначально тюремщики упорно утверждали, что
меня поместили в одиночное заключение ради моей же
собственной безопасности, что, мол, женщины, которые
будут со мной в одном коридоре, враждебно отнесутся
ко мне из-за того, что я коммунистка. Все это оказалось
ложью. Мои соседки были доброжелательны с первого же
момента моего появления. Они отнеслись ко мне с лю¬
бовью и взяли меня под свое покровительство. Вряд ли
что другое может убедительнее засвидетельствовать это,
чем демонстрация перед моей одиночной камерой, устро¬
енная женщинами с шестого этажа, и голодовка, распро¬
странившаяся по всей тюрьме в знак солидарности со
мной. В тюрьме я получала множество записок, в кото¬
рых подруги выражали мне свою поддержку. (Между про¬
чим, любая переписка между заключенными запрещена.
И эти записки называются «воздушными змеями» — из-за
формы, в которую они сложены, чтобы их легче было
спрятать.)
Прошло несколько дней в общем отделении, и женщи¬
ны на седьмом этаже захотели побеседовать о движении
Θ:1

черных за равные права, причем по собственному жела¬
нию, без какой-либо инициативы с моей стороны. Мы го¬
ворили о расизме, о том, что дело не только в отношении
к людям темного цвета кожи как к неполноценным суще¬
ствам. Расизм — это прежде всего оружие, используемое
богачами для выколачивания сверхприбылей путем вы¬
платы черным рабочим более низкой заработной платы.
Мы говорили о том, что расизм вводит в заблуждение бе¬
лых рабочих, которые часто забывают, что их эксплуати¬
рует хозяин: вместо борьбы они вымещают злобу на не¬
белых за крушение своих надежд. В коридоре и общих ка¬
мерах мы нередко беседовали о коммунизме. Заключен¬
ных особенно интересовали мои впечатления от поездки
на Кубу в 1969 году, где я убедилась, что социализм мо¬
жет искоренить расизм.
В один из вечеров, уже после того, как нас заперли в
камерах, тишину нарушил громкий вопрос. Его задала за¬
ключенная, читавшая одолженную у меня книгу.
— Анджела, что такое империализм? — спросила она.
— Правящий класс одной страны порабощает на¬
род другой страны для того, чтобы лишить его земли,
ресурсов и эксплуатировать его рабочую силу,— ответи¬
ла я.
— Ты хочешь сказать, что с народами других стран
обращаются так же, как здесь обходятся с черными? —
отозвался еще один голос.
Это дало толчок к пространной дискуссии, прокатив¬
шейся по камерам,— из моего коридора в коридор напро¬
тив и обратно.
Хотя в моей ячейке в библиотеке хранилось десять эк-
зехмпляров книги «Соледадский брат», ни одну из этих
книг мне не разрешили взять к себе в камеру. Однако
дружески настроенные надзирательницы тайком пронес¬
ли несколько экземпляров. Эти книги стали самой ценной
контрабандой в тюрьме. Они всегда были нарасхват. Я на¬
писала Джорджу об энтузиазме, с которым принята его
книга здесь, среди наших сестер, и он с радостью узнал,
что женщины приобщаются к борьбе, знакомясь с эволю¬
цией его собственных политических взглядов. Джорджа
волновал один вопрос: каково их мнение относительно из¬
ложенной в его некоторых письмах мысли о роли черных
женщин? Раньше Джордж считал, что они часто препят¬
ствуют вовлечению в борьбу черных мужчин. Позже он
92

понял, что такое обобщение неверно, и очень хотел, чтобы
женщины в нашей тюрьме узнали об этом.
Само собой разумеется, попытки политической дея¬
тельности в тюрьме пресекались.
Однажды досталось одной нашей подруге по имени
Гарриэт. Она не раз до этого попадала в нашу тюрьму и
знала здесь все входы и выходы лучше многих надзира¬
тельниц. Я познакомилась с ней, еще когда сидела в
одиночке. Работая в прачечной, она могла расхаживать по
тюрьме, и из всех заключенных только ей позволялось
входить ко мне в камеру. Не было случая, чтобы она
мне чего-нибудь не принесла. Однажды, когда я по¬
жаловалась ей, что мне все время приходится писать ту¬
пым карандашом, она достала мне даже шариковую
ручку.
Гарриэт довелось быть в тюрьме вместе с Джоан Бэрд
и Лфени Шакури из нью-йоркской группы партии «Чер¬
ные пантеры». С тех пор ей очень хотелось примкнуть к
движению за освобождение своего народа. Позднее, когда
меня перевели на седьмой этаж, она приходила ко мне
ежедневно якобы по делам прачечной и передавала запи¬
сочки, новости с других этажей.
Шли недели, и тюремное начальство забеспокоилось
по поводу нашего сплочения п роста солидарности. К нам
стали применять более жестокие меры. Гарриэт велели
держаться подальше от моей камеры и от других женщин
из нашего коридора. Доставку белья на этаж они поручили
другой заключенной.
Прежде у Гарриэт установились более или менее при¬
личные отношения с надзирательницами даже старших чи¬
нов. Ее работе можно было позавидовать: ведь она ходила
куда угодно, по всем одиннадцати этажам тюрьмы, без
особого на то разрешения. Но когда ей строго запретили
ходить на наш этаж, она гордо отказалась от своих «при¬
вилегий», бросив этим открытый вызов тюремному на¬
чальству.
Из прачечной она ушла и стала теперь откровенно
враждебным тоном разговаривать с надзирательницами,
ответственными за режим. Немногие поняли, почему Гар¬
риэт поступила так решительно: жиздь в тюрьме не слад¬
ка и уж так устроена, что такой жест действительно по¬
казался необычным. Гарриэт нашла возможность пере¬
Ü3

дать мне, что этот инцидент касался самых важных для
нее принципов, по которым она никогда не пошла бы на
компромисс.
Между тем наша сплоченность все крепла. Я стреми¬
лась усилить этот дух общности, близости друг к другу.
Но для этого необходимо было еще что-то, кроме чтения
книг и бесед. Я предложила подругам заниматься вместе
гимнастикой в коридоре. Чтобы выжить в тюрьме, гимна¬
стика совершенно необходима. И если бы я по вечерам не
доводила себя упражнениями до полного изнеможения, то
вряд ли смогла бы заснуть.
После нескольких дней совместных занятий мы доба¬
вили к обычным упражнениям разучивание простейших
приемов каратэ. Мне помогала одна наша женщина, не¬
много знакомая с этим видом борьбы. Вскоре по офици¬
альным тюремным инстанциям поползли слухи, что я обу¬
чаю заключенных приемам каратэ, готовя их к схватке
со стражей. Последовало распоряжение прекратить заня¬
тия борьбой. Но мы все-таки нашли способ их продол¬
жить. Сперва мы делали обычные вдохи и выдохи, не
привлекая к себе внимания, потом кто-то становился к
решетке, запиравшей наш коридор, караулил, а мы оже¬
сточенно выполняли элементы каратэ.
К тому времени, когда меня переводили из тюрьмы
предварительного заключения, несколько женских орга¬
низаций в Нью-Йорке уже приступили к созданию фонда
для сбора средств с целью освобождения заключенных
под залог. Ведь среди наших женщин были и такие, кто
сидел в тюрьме месяцами просто потому, что не мог раз¬
добыть пятидесяти долларов для внесения залога. Пока
шли приготовления на свободе, мы тоже не сидели сложа
руки. Проблема заключалась в том, чтобы этот фонд
средств не превратился еще в одну аполитичную благо¬
творительную организацию вроде юридических консульта¬
ций для бесплатного обслуживания заключенных бедня-
цов. Нужно было использовать этот фонд для работы внут¬
ри тюрьмы. И мы нашли идеальное решение: сами женщи¬
ны в каждом коридоре коллективно выбрали тех, за кого
должен быть внесен залог из этого фонда. А вышедшая
на свободу женщина обязана была потом сама помогать
фонду, участвовать в сборе средств, вносить посильный
вклад в политическую деятельность, способствовать раз¬
витию новой организации.
Θ4

21 декабря 1970 года.
В холодный воскресный день на Гринвич-авеню со¬
стоялась массовая демонстрация. Ее возглавили новый
фонд для освобождения заключенных под залог и Нью-
йоркский комитет за освобождение Анджелы Дэвис. Мы
видели необыкновенный энтузиазм участников демонст¬
рации и в свою очередь решили показать, на что способ¬
ны. Для этого мы собрались в нашем коридоре: нужно
было решить, какие лозунги будут скандировать наши за¬
ключенные и как добиться, чтобы они звучали слаженно.
Ведь нам приходилось действовать порознь и выкрики¬
вать их из окон своих камер. Я никогда не могла и поду¬
мать, что здесь у всех возникнет такое чувство внутрен¬
ней силы, гордости и уверенности в себе.
Снаружи гремело: «Долой тюрьму!», «Свободу нашим
сестрам, свободу нам!» Звучали и другие актуальные по¬
литические лозунги тех дней. Тут и мы решили попробо¬
вать, что получится у нас. Тем, кто стоял сейчас у тюрь¬
мы, было куда легче услышать наши голоса, доносившие¬
ся из окон, чем нам уловить лозунги, раздававшиеся из-за
толстых бетонных стен камер. Я никогда не мечтала, что¬
бы столь сильные чувства уверенности могли возникнуть
в тюрьме, среди заключенных женщин. И пусть наши ло¬
зунги звучали не так «слаженно, как нам бы того хотелось,
все равно наш замысел удался и нас услышали. Мы кри¬
чали: «Свободу «соледадским братьям»!», «Свободу Эри¬
ке!», «Свободу Бобби!», «Да здравствует Джонатан
Джексон!».
Громкие возгласы демонстрантов «Свободу Анджеле!»
меня очень взволновали, но я совсем не хотела, чтобы
слишком большой упор на этот лозунг как-то отделил
меня от моих подруг по заключению. Я выкрикивала под¬
ряд имена всех наших женщин на этаже, участвовавших
в демонстрации: «Свободу Бернелл! Свободу Хелен! Сво¬
боду Эми! Свободу Джоан! Свободу Лауре! Свободу Мин¬
ни!» Хрипота у меня потом не проходила целую неделю.
В тот момент, как наша демонстрация набрала пол¬
ную силу, надзирательница открыла решетку в коридор и
крикнула, чтобы мы немедленно прекратили шуметь. Мы
отказались. Прибыла старшая надзирательница в чине
капитана, она подошла к моей камере и предупредила,
95

что, если сейчас же мы не замолчим, ко всем нам будут
применены суровые меры наказания. В ответ мы стали
кричать еще громче. Прошло еще несколько мгновений,
и, возможно, вспыхнула бы схватка. Тут из другого кон¬
ца на этаже послышались крики — заключенные из со¬
седнего коридора решили к нам присоединиться. Ничто
не могло бы заставить капитана остановить нас. Каждое
слово разжигало нас еще сильнее. И чем воинственнее
становился накал страстей, тем менее уверенной чувство¬
вала себя она. В конце концов ей пришлось покинуть ко¬
ридор. Это было поражение.
И до тех пор, пока на улице не расходились демон¬
странты, мы продолжали скандировать лозунги. Даже по¬
сле того, как они ушли, заключенные долго не могли ус¬
покоиться — столь велико было возбуждение.
Мы гордились стойкой позицией по отношению к тю¬
ремным властям. В этой атмосфере триумфа жестоким
ударом для нас стало сообщение, что Верховный суд в
Вашингтоне отверг нашу апелляцию и что я скоро буду
переведена в Калифорнию. Это было в воскресенье, и я
предположила, что на Западное побережье меня повезут
в понедельник или во вторник.
И в ту же ночь, все еще не остывшие после прошедше¬
го события, запертые в камерах, при выключенном свете,
женщины устроили стихийную демонстрацию солидарно¬
сти. Подруги скандировали: «Раз, два, три, четыре, мы
не выдадим Анджелу, пять, шесть, семь, восемь, убирай¬
тесь прочь отсюда!» Они ожесточенно колотили туфлями
по решеткам камер, все громче выкрикивали призывы.
Надзирательница предприняла слабую попытку успокоить
людей, но успеха не имела. Одной заключенной с особен¬
но сильным голосом — она содержалась в коридоре для
подростков — велели замолчать. Когда она, поддерживае¬
мая сестрами, отказалась, надзирательница ударила ее,
зная, что все, что мы можем сделать,— это только вопить.
Затем ее поволокли в камеру 4-а — штрафной изолятор.
Удрученные своим бессилием, тем, что мы не можем хоть
чем-то ей помочь, мы еще яростнее стучали по решеткам
камер и выкрикивали угрозы в адрес тюремщиков.
Кто-то заметил через решетку на Гринвич-авепю сим¬
патичного вида парочку белых. Они удивленно взирали
на здание тюрьмы, сотрясавшееся от бури протестов на
нашем этаже. Мы крикнули им, что одну из наших за¬
9G

ключенных только что избили, а сейчас, вероятно, под¬
вергают пыткам. В тот вечер мы были смелы! Громко и
отчетливо прокричали мы имена и звания надзиратель¬
ниц, применивших насилие к нашей подруге, а потом по¬
просили этих славных людей позвонить в подпольные ор¬
ганы печати и в левые организации как можно большему
числу людей, передать, что мы ожидаем еще более суро¬
вых мер с целью сломить наше сопротивление. (Позже
мне стало известно, что эти люди потратили целый вечер,
связываясь со всеми, кто, по их мнению, мог бы нам по¬
мочь.)
Прошло несколько часов, но ничего особенного не про¬
исходило. Наша демонстрация постепенно утихала, а за¬
тем на этаже установилась тишина. Я уже было задрема¬
ла, как вдруг меня разбудил бивший в лицо яркий свет.
Одна из дружески настроенных надзирательниц держала
направленный прямо на меня фонарь. Она сообщила, что
внизу меня поджидает адвокат. Мне дано разрешение на
внеочередное свидание с ним, чтобы уточнить, каковы
мои права в связи с предстоящей передачей калифорний¬
ским властям. Было странно, чтобы адвокат прибыл в
три часа утра, но, с другой стороны, я знала, что Джон
весь этот день провел в Вашингтоне на .слушании Вер¬
ховным судом чрезвычайного дела. Вероятно, он поздно
вернулся и подозревает, что меня могут выдать еще до
наступления утра.
Как только лифт остановился па первом этаже, я по¬
няла, что меня обманули. Они ловко сыграли на моей до¬
верчивости. Типы с внешностью полицейских, белые, пе¬
реодетые в гражданскую одежду, как будто без особого
дела расположились по «предбаннику» перед .комнатой
для приема заключенных. Помощница начальницы тюрь¬
мы, тоже белая, наряженная в выходной костюм, о чем-то
совещалась с группой этих субъектов. Еще одна белая,
заместительница начальницы тюрьмы, которая иногда
играла в человечность, поджидала, когда откроются
дверп лифта. Ей, по-видимому, и поручили провести опе¬
рацию.
Как только я появилась в приемной, она резко прика¬
зала мне раздеться донага и подготовиться к обыску. Я с
гневом отказалась. «Так где же адвокат, поджидающий
меня?» — спросила я их с сарказмом, а затем уселась на
скамейке.
4 м 1001
Θ7

Вокруг меня все как-то лихорадочно суетились, я же
делала вид, что ничего не замечаю. Заместительница
начальницы тюрьмы вновь подошла ко мне, на этот раз
вместе с женщиной, занимавшей вторую по старшинству
должность после самой начальницы. Она опять приказала
мне раздеться для личного осмотра. Я вновь отказалась,
Соглашусь я или нет, сказала она, обыск все равно со-·
стоится, намекая на то, что, если нужно, будет применена
сила. Затем обе они куда-то ушли — наверное, обсудить
это дело с полицейскими субчиками. Снова входили сюда
иногда в компании надзирательниц, которые прежде не-
плохо ко мне относились. Выступая в роли кнута, они хо-
тели, чтобы те послужили пряником.
Столкновение между тем приближалось. Две знакомые
мне сотрудницы тюремной администрации в гражданской
одежде потихоньку вошли в комнату. Как я удивилась,
увидев их! Они относились к числу тех немногих из слу-
жащих тюрьмы, к кому я относилась с некоторым уваже¬
нием. Одна была библиотекаршей, другая проверяла при
входе разрешения у адвокатов, приходящих на встречи к
заключенным.
В тот момент они вели себя совершенно пассивно, как
посторонние наблюдатели. Я уже было собралась их спро¬
сить, что они делают в тюрьме в этот поздний час ночи,
как вдруг уголком глаза заметила двух мужчин в форме
охранников, приближавшихся ко мне сзади. Впервые я
увидела в женской тюрьме охранников-мужчин. И вспом¬
нила, что говорили мои подруги об этих сотрудниках спец¬
команды по подавлению бунтов. Их держали наготове «на
крайний случай», когда нужно было применить силу. По¬
няв, зачем они здесь, я вскочила с места, готовая защи¬
щаться. Один из них схватил меня за руку. Я ударила его
кулаком. К нему поспешил второй, и вдвоем они свалили
меня на пол. Но вскоре я вскочила на ноги, и тогда в
схватку вступила заместительница начальницы тюрьмы
вместе со своими помощницами. Как будто двух тюрем¬
ных охранников-мужчин недостаточно, чтобы справиться
со мной!
В тот же момент вмешались в драку две стоявшие по¬
одаль сотрудницы. Это было и вовсе удивительно: неуже¬
ли без них нельзя обойтись, чтобы скрутить меня? Но еще
сильнее потрясло меня, что они вмешались отнюдь не за¬
тем, чтобы сломить мое сопротивление. Я увидела, как они
98

принялись дубасить мужчин, когда те применили ко мне
жестокие, грубые приемы.
Началась повальная драка. Никто уже толком не по¬
нимал, кто на чьей стороне, и в этой-то свалке двое охран¬
ников, изловчившись, поймали меня. Они заломили мне
руки за спину так, что вырваться уже было невозможно.
Я задыхалась, все тело саднило от боли, и я не смогла по¬
мешать им защелкнуть наручники. Мои права, это стало
ясно, нарушены: меня насильно увозили, не дав даже воз¬
можности узнать от адвоката о результатах слушания дела
в Верховном суде. Но сейчас я вряд ли была в состоянии
что-то сделать. Оставалось надеяться, что потом смогу
связаться со своими товарищами.
Я продолжала протестовать, но руки были теперь вы¬
вернуты за спину, и в таком виде меня втолкнули в каби¬
ну. На мне было легкое хлопчатобумажное казенное платье
без рукавов и парусиновые тапочки без чулок; обратив на
это внимание, библиотекарша предупредила меня, что на
улице очень холодно. Я сказала, ей, что моя одежда, в ко¬
торой меня возили в суд, находится в канцелярии.
Сотрудница, ведавшая приемом заключенных, принес¬
ла мне синюю юбку и блузку, которые были на мне в день
ареста, а также шерстяные рейтузы и‘ легкую замшевую
куртку. Но я не могла ничего натянуть на себя, поскольку
руки в наручниках были закручены за спину. Женщины
помогли мне просунуть ноги в рейтузы, а куртку наброси¬
ли на плечи.
Размышления мои в этот момент относились к деталям
предстоявшего «путешествия». Отвезут ли меня на аэрод¬
ром? Или отправят на поезде? Или на автомобиле, как
Бобби Сила несколько месяцев назад? Такая неопределен¬
ность очень беспокоила меня.
Сотрудница приемного отделения взяла меня под одну
руку, а библиотекарша — под другую, и мы медленно про¬
шли через ворота во двор, вымощенный булыжником.
Злость моя уступила теперь место острой горечи от рас¬
ставания со всеми друзьями, запертыми в этой клоаке.
Бернелл... Снимут ли с нее липовое обвинение в убийстве?
Хелен... Сможет ли она вернуться домой? Эми... Она ведь
очень немолода, и с такой-то нежной душой — что с нею
8десь будет? Пэт... Напишет ли она свою разоблачительную
книгу о женской тюрьме предварительного заключения?
А организация фонда освобождения под залог — пойдет ли
4*	90

дело дальше?.. Гарриэт... Вот человек, преданный борьбе!
Будут ли они и дальше пытаться сломить ее волю?
Полицейский фургон ожидал меня во дворе. Это та же
машина, что возила меня в суд. В темноте, сквозь частые
решетки на окнах кабины ничего не разобрать. Но вдруг,
когда машина выезжала через ворота с тюремного двора,
я услышала на улице рокот, крики, похожие на раскаты
грома. Трудно было понять, откуда такое великое множе¬
ство людей смогло узнать, что в эту ночь меня увезут. Как
потом я узнала, эта толпа собралась благодаря телефон¬
ным звонкам тех двух белых прохожих, парочки, гуляв-·
шей по Гринвич-авеню.
Ни единый луч света не нарушал темноты гигантского
двора тюрьмы Тумз. Лишь очертания машин, застывших
в середине, и тени человеческих фигур, перебегавших
с места на место. Как в послевоенных детективных филь¬
мах. Дюжина белых, снующих вокруг полицейских машин
без опознавательных знаков, нервно ожидает финала сдел¬
ки — завершения позорного церемониала, разворачиваю¬
щегося в тусклом свете карманных фонарей. Операция за¬
канчивается.
Штат Нью-Йорк в лице своих представителей снимает
с меня наручники, штат Калифорния — достает свои и за¬
щелкивает их на моих запястьях.
Нью-Йорк представляет документы. Калифорния на¬
правляет на них свет фонарей, прежде чем принять бу¬
маги.
Нью-Йорк выдает одежду и серый мешочек из грубой
бумажной ткани с моей обувью. Калифорния их прини¬
мает, словно взяв при этом в свои руки власть над моей
жизнью.
Библиотекарша и сотрудница приемного отделения, со¬
провождавшие меня до сих пор, молча стоят в стороне.
Они обе как-то увяли, смущенные собственным бессилием.
«Будем надеяться, что все это когда-нибудь благополучно
кончится»,— говорит мне одна из них. Она выдавливает
из себя эти слова так, как утешают обреченного больного.
Сцена, кажется, неплохо отрепетирована — как в ба¬
лете. В том же спокойном ритме штат Нью-Йорк направ¬
ляется к одному фургону, а Калифорния плавно движется
к другому, на котором совершится моя высылка. В совер¬
шенстве, безупречности этой операции что-то ужаснуло
больше, чем сама происходящая передача меня. Я должна
100

что-то сделать, все равно что, прервать ход разыгрываемо¬
го ими представления. Под влиянием импульса я остано¬
вилась. В ответ на мой слабый жест, говорящий об отказе
повиноваться, руки конвоиров автоматически тянутся к
оружию.
— Наручники слишком тесные, и что за причина не¬
пременно защелкивать их за спиной? Если хотите уса¬
дить меня в машину, так хоть защелкнули бы иначе...—
Мое замечание по крайней мере нарушило ход собы¬
тий, застало полицейских врасплох, а поскольку при них
нет никого, кто бы мог дать им какое-то распоряжение,
они на мгновение растерялись. И вот полицейский, ис¬
полняющий роль старшего конвоира, приказывает защелк¬
нуть наручники спереди.
...В этой бесконечной веренице машин, как в капле
воды, отразится атмосфера насилия и безумия, царящая
в штате, который я покидаю. Они пронесутся с огромиой
скоростью по городу и вдруг остановятся как вкопанные*
Безликие полицейские выскочат из машины, будут о чем-
то перешептываться между собою, затем часть машин по¬
едет в одном направлении, другая — в обратном. А при
въезде в туннель машины остановятся и будут ждать, пока
«фараоны» полностью не перекроют движение городского
транспорта...
Я не сразу поняла, что очень холодно, пока не почув¬
ствовала, что вся дрожу так, что зуб на зуб не попадает.
Сидевший справа от меня полицейский держал в руках
мои юбку и блузку. Я обратилась к нему с просьбой разре¬
шить мне обернуть юбку вокруг ног и укрыть блузкой руки.
Он разрешил. Но когда я в наручниках стала укутывать
ноги, полицейский подался вперед ко мне, будто ждал, что
я сейчас направлю на него пистолет. Лишь* последнему
сумасшедшему могло прийти в голову, что я в состоянии
спрятать оружие в тонкой ткани одежды, столько раз до
каждого шва прощупанной агентами из ФБР и охран¬
никами из тюрьмы предварительного заключения. А потом
я подумала, что на его месте, наверное, любой конвоир
сделал бы то же самое: сумасшедшим был не он, а то уч¬
реждение, в котором он служил, оно-то и заставляло его
лихорадочно прощупывать рубцы юбки да швы блузки...
Меня везли так долго, что я уже стала подумывать, не
собираются ли они совершить на машинах весь путь до
Калифорнии. Когда я рискнула задать вопрос о конечном
101

пункте нашего путешествия, мужчина справа, слегка по¬
колебавшись, сообщил, что мы держим путь на военно-
воздушную базу Макгвайер, штат Нью-Джерси. Итак, в
дополнение к вооруженным агентам полиции и сотрудни¬
кам аппарата генеральных атторнеев двух штатов к делу
подключили даже воинские части!
Мы заехали на территорию базы и по диагонали пере¬
секли аэродром. В сумерках раннего зимнего утра самого
самолета не было видно, бросался в глаза лишь свет, про¬
никавший через его иллюминаторы. Неужели они боятся
воздушного боя? Неужели поэтому они решили использо¬
вать военно-воздушные силы? Я не удивилась бы теперь,
если бы мне сказали, что в Калифорнию меня будут эскор¬
тировать истребители.
Приблизившись, я увидела несколько группок людей,
выстроившихся полукругом у трапа, приставленного к хво¬
сту старого грузового самолета. Агенты с оружием в ру¬
ках. Автоматы. Ружья. Пулеметы.
А что, если бы я оступилась на пути к самолету? Сра¬
ботал бы их рефлекс, и бросились бы они в атаку? Если
так, то мое тело было бы изрешечено пулями. Поскольку
операция носила секретный характер, представителей
прессы не было, и никто бы не оспорил, что я пыталась со¬
вершить побег.
Со спокойной решимостью, преодолевая скованность
движений от наручников, я по возможности плавно спу¬
стилась из фургона. Каждый шаг на пути к самолету да¬
вался с трудом. Дула пистолетов и автоматов сопровожда¬
ли мой путь.
В окружении мужчин в штатском и в форме на верху
трапа стоялп две женщины. Одна из них, неряшливо при¬
чесанная шатенка, была невысокого роста и худощава. Ее
бледное лицо с острыми чертами выдавало неуверенность
новичка. Другая, постарше, отличалась высоким ростом и
крупными чертами лица. Ее прическа носила следы недав¬
него посещения салона красоты. Можно тотчас было опре¬
делить, как глубоко она предана своей работе. Превосход¬
ный полицейский! Она, казалось, находится наверху бла¬
женства от сознания того, что меня поручили именно ей,
что ее окружают вооруженные охранники, которым в слу¬
чае любого инцидента пришлось бы выполнять ее приказы,
В течение всего перелета она цеплялась ко мне по по¬
воду и без повода. Каждый раз, когда я меняла положение
102

тела или хотя бы делала малейшее движение, она встава¬
ла со своего места, чтобы проверить в чем дело. Когда мне
понадобилось воспользоваться туалетом, она заставила
меня пропустить ее внутрь, протиснулась вместе со мной
в крошечную кабину и все время не сводила с меня глаз.
Я не выдержала и спросила:
— Вы, верно, думаете, я сбегу через дыру в унитазе?
Она достойно представляла Калифорнию и ее власти.
Штат, имевший зловещую репутацию, не знавший себе
равных в том, что касалось расправ, подавления сопротив¬
ления. За Калифорнией числилось больше жертв, чем ей
причиталось бы по среднему счету. Свою политическую
деятельность здесь я могла приурочить к вехам: ими были
похороны, в которых я участвовала, и сколько же их было?
Перелет тянулся нескончаемо долго, а я все думала о
том, не пришел ли теперь и мой черед стать одной из
жертв. Конечно, я верила в силу наших товарищей, всего
нашего движения, но мой оптимизм подтачивал зловещий
призрак тюрьмы Сан-Квентин, этой крепости ужасов, на¬
висшей над заливом Сан-Франциско, уцепившейся за край
скалы над обрывом так, как будто это последний край ци¬
вилизации. Я вспомнила о судьбе Аарона Генри, послед¬
ней по счету жертвы, задушенной здесь газом в камере
смерти. В день казни его мать умоляла губернатора при¬
нять ее. Рональд Рейган не проявил и доли сострадания.
Впоследствии он даже не счел нужным подтвердить или
опровергнуть, знал ли он, доложили ли ему о мольбах ма¬
тери: какая ему разница. Под рокот мотора я думала о
ней, об участи всех черных матерей.
Перелет из одного края страны в другой длился двена¬
дцать часов. Для меня это были двенадцать часов разду¬
мий о том, что же именно определило мою* жизнь и как
она сложилась — тоже от одного и до другого края. Я мыс¬
ленно возвращалась к своей семье. Что-то будет с мамой,
отцом, Регги, Бенни, Фанией? Кажется, это было так дав¬
но — дни, когда мы были все вместе. Дома, в безопасности,
под отчим кровом.
А было ли так в самом деле? Или, может быть, нас
с момента рождения сопровождали эти самолетные конвои¬
ры, сторожащие нас с такой ненавистью в глазах, терзаю¬
щие наши жизни?

Раздел II
СКАЛЫ
Мой дом в этой скале, понимаешь?.,
Большой белый дом па вершине холма не так-то уж и
далеко отстоял от места нашего прежнего жилья. Но не
числом кварталов тут измерялось расстояние.
Застроенный государством жилищный комплекс на
Восьмой авеню, откуда мы выехали, представлял собой
скопление тесно сгрудившихся краснокирпичных домов —«
любой из них ничем не отличался от соседних. Лишь кое-
где между этими кирпичными бараками проглядывал ост¬
ровок зелени, наподобие жалкой заплатки на асфальте.
Без клочка земли ни плоды, ни цветы все равно не выра¬
стишь. Зато там у нас были друзья, расцветала дружба.
В 1948 году из этого района Бирмингема, штат Алаба¬
ма, мы переехали в другой — на Сентр-стрит, в большой
деревянный дом. Там и сейчас живут мои родители. Кры¬
ша у него островерхая, со шпилями, краска успела облу¬
питься, и чем-то он напоминал дом с привидениями: та¬
кая уж за ним шла молва. Сразу же за нашим участком
росли фиговые деревья, кусты ежевики и большие дикие
вишни. По одну сторону от дома вверх тянулось огромное
дерево, кругом — простор, никакого асфальта. Да и улица
была просто нетронутой полосой оранжево-красной ала¬
бамской глины. Дом наш выделялся, и не только своим
необычным видом: в этой округе на много кварталов толь¬
ко он один вызывал ненависть белых к черным. Ведь мы
были первой черной семьей на весь район, и белые счита¬
ли, что наш переезд сюда — это только начало массового
вторжения черных в их владения.
104

Уже в четыре года я знала, что по ту сторону улицы
живут не такие люди, как мы, хотя не понимала еще, что
разница — в цвете кожи. От наших прежних соседей опи
отличались хмуростью лиц, манерой глазеть, стоя метрах
в тридцати от нас, и не отвечать на наше обычное «Доб¬
рое утро!» Престарелая супружеская пара, некие Монти,
жившие в доме напротив, днями напролет просиживали
на крыльце, не сводя с нас помутневших от ненависти
глаз.
Почти сразу же после нашего переезда белые домовла¬
дельцы в округе совместно решили установить между ними
и нами границу. Линией демаркации стала Сентр-стрпт.
Нам дали понять, что, пока мы будем смирно сидеть на
своей стороне границы, на восточной стороне, пас оставят
в покое. Но стоит лишь кому-то из наших пересечь полосу
отчуждения — и начнется война. Пришлось спрятать в
доме оружие и держаться начеку.
Каких-нибудь полсотни метров отделяли нас от этого
мира ненависти, но мы продолжали жить обычной жизпыо.
Мама взяла отпуск в школе, где работала учительницей,
и присматривала за младшим братишкой Бенни в ожида¬
нии появления на свет моей сестры Фании. Отец по утрам
отвозил меня на старом, оранжевого цвета фургоне в дет¬
ский сад, торопясь на работу, на станцию технического
обслуживания автомобилей. Детский сад соседствовал со
старым деревянным домом, где помещались детская боль¬
ница и родильный дом: там я появилась на свет и там же
мне в два года вырезали гланды. В этой больнице я про¬
водила больше времени, чем в детском саду: мне так нра¬
вились белые халаты врачей. Я тогда твердо решила: буду
врачом, детским врачом!
Вскоре после нашего переезда в этот район, на холм,
белые жители стали покидать его, а на их место начали
прибывать семьи черных, покупавшие старые дома и стро¬
ившие новые. Черный священник по фамилии Дейберт и
его жена купили дом, соседний с владением Монти, ста¬
риков, что с утра до вечера с ненавистью смотрели на нас;
демаркационная линия была тем самым нарушена.
Дело было под вечер, весною 1949 года. Я зашла в ван¬
ную, отмывала грязь со шнурков от туфель накануне
утренних занятий в воскресной школе. Вдруг наш дом со¬
дрогнулся от взрыва, в сотню раз более громкого, чем са¬
мый страшный из тех раскатов грома, какие я когда-либо
105

слышала. Пузырьки с лекарствами посыпались с полочек,
осколки от них покрыли пол. Сам пол стал куда-то ухо¬
дить из-под ног, я бросилась на кухню и прижалась к пе-
реиугаиной маме.
На холм поднимались группами черные жители, они
столпились на нашей, «черной», стороне улицы и с гневом
смотрели на обломки взорванного дома Дейбертов. ПрГпшла
ночь, а они все говорили — об этой смерти, о ненависти
белых, снова о смерти, снова о белых, снова и снова о смер¬
ти. Только об одном они не говорили — о своем страхе. Да
его и не было: семьи черных продолжали переселяться.
И вскоре взрывы здесь стали таким привычным делом, что
нашу округу прозвали «динамитным холмом».
Но чем сильнее наша округа погружалась в это море
ненависти, тем больше мои родители проникались жела¬
нием внушить мне, своему первенцу, что война белых
против черных отнюдь не в природе вещей. Нет, всегда
говорила мне мама, напротив, бог завещал людям любить
друг друга. Ненависть белых людей к нам не есть что-то
естественное и вечное. Она знала, что, когда я подзываю
ее к телефону («Мам, там тебя какая-то белая леди»), я
не просто копирую непривычный для нашего уха протяж¬
ный говор белых. Всякий раз, произнося «белая леди» или
«белый господин», слова эти я выговаривала с гневом.
Мама пыталась сгладить этот гнев, взывая к благоразу¬
мию. По роду своих занятий она часто сталкивалась с бе¬
лыми людьми, по-настоящему преданными делу улучше¬
ния межрасовых отношений. Хотя она выросла в ала¬
бамской глубинке, в годы учебы в колледже ей довелось
примкнуть к движению против расизма. Она боролась за
освобождение узников Скоттсборо * рука об руку с белы¬
* Узники Скоттсборо. Так имепуются девять безработных чер¬
ных юношей (в возрасте от 14 до 20 лет), судебный процесс над
которыми состоялся в 1931 г. в городе Скоттсборо, штат Алабама.
Он привлек внимание всей мировой общественности к расовому
гнету в США, вызвал широкие протесты и возмущение. По сфаб¬
рикованному ложному обвинению в изнасиловании восьмерых под¬
судимых приговорили к смертной казни, а 14-летнего подростка —
к пожизненному тюремному заключению. Впоследствии одна из
главных свидетельниц признала, что все обвинения были вымыш¬
ленными. Под давлением общественного мнения и энергичной
борьбы против расовой дискриминации приговор был пересмотрен,
но лишь в 1950 г. последний из узников Скоттсборо оказался на
свободе.
406

ми людьми, среди которых были коммунисты. По соб¬
ственному опыту политической деятельности она поняла,
что белые могут быть настоящими людьми, что они могут
стать выше различий в цвете кожи. И свою маленькую
дочь, сознание которой отягощали ненависть и смятение,
она всеми силами старалась научить видеть белых не та¬
кими, какие они были, а какими они должны, могли быть«
Она хотела, чтобы я пе думала о спрятапном в шкафу
оружии, чтобы не вспоминала, как к нам прибежала в сле¬
зах черная женщина, умоляя о помощи; ей хотелось, что¬
бы я разглядела будущий мир равенства и гармонии. Я ни¬
как* не могла взять в толк, о чем она говорит.
Когда на нашем холме поселилось уже достаточно мно¬
го черных семей и у меня появился кружок друзей, мы
придумали сами, как защитить свое детское достоинство«
Нашим оружием было слово. Мы собирались на лужай¬
ке у нашего дома, близ дороги, и, когда мимо мчалась
машина с белыми пассажирами, дружно выкрикивали са¬
мые бранные клички по их адресу, какие только знали:
«Красные шеи! Шкуры дубленые!» И хохотали потом до
истерики, видя изумленные лица проезжающих. Родите¬
лей я не посвящала в то, каким образом мы проводили
время. Им было не понять, как важно мне, всем нам, толь¬
ко что открывшим для себя существование расизма, найти
способ отстоять себя.
С самого раннего детства нас, ребятишек, возили в де¬
ревню, на старую ферму в графстве Маренго, откуда был
родом мой отец. Мать отца, наша бабушка, и дядя Генри,
его брат, жили на том же клочке земли, в той же древней,
покосившейся от времени и ветров хижине, Где родился
отец, все его братья и сестры. Поездка в деревню была для
нас путешествием в историю, возвратом к нашим истокам
и корням.
Эту хижину легко было представить жилищем какого-
нибудь раба, обитавшего тут век назад: для полноты кар¬
тины поблизости не хватало лишь господской усадьбы. На
задний двор выходила кухня, были еще две спальные ком¬
натки и одна общая, где мы, дети, вповалку спали на разо¬
стланных по полу соломенных тюфяках. После захода
солнца зажигались керосиновые фонари вместо отсутство¬
вавшего электричества, они освещали жилище в течение
107

недолгих вечерних часов до отхода ко сну. Вместо водо-·
провода — колодец во дворе, откуда набиралась и питье¬
вая вода, и для мытья; ее подогревали в больших корытах
на открытом очаге, на дворе, когда раз в неделю нас ку¬
пали. Отхожее место с отверстием в деревянном настиле,
сквозь которое виднелись плавающие экскременты, издава¬
ло ужасающее зловоние; еще когда я была совсем крохой,
оно меня так напугало, что с тех пор я предпочитала бе¬
лый эмалированный горшок или кустики.
Ели, правда, вдоволь; в ту пору я еще не понимала, что
еда была одной из немногих утех в жизни людей, работав¬
ших от зари до зари. Они до такой степени уставали, что
могли думат ь лишь об одном — как набраться сил для
предстоящего трудового дня. Конечно, мне, ребенку, не¬
возможно было отличить сельский труд от игры: во-пер¬
вых, он был мне в диковинку, во-вторых, никто не застав¬
лял меня работать целый день. Поручат мне кормить
кур — я хохочу, глядя, как они стремглав мчатся ко мне,
потом жадно давятся пищей; попросят ли собирать за не¬
сушками яйца, кормить свиней, доить коров, вывести рас¬
пряженных лошадей на водопой — я во всем находила раз¬
влечение.
Именно таким я представляла себе рай: зеленые откры¬
тые просторы хлопковых и табачных плантаций... Любила
поситься босой за курами, ездить верхом на расседланных
лошадях, пасти коров рано поутру. И лишь купанье в
ручье неподалеку от фермы да еще увлекательные походы
на болота, где открывался удивительный мир ползучих и
скользких странных существ, относилось к радостям, не
связанным с сельским трудом.
По воскресеньям, вернувшись на ферму после посеще¬
ния деревянной церквушки, расположенной несколькими
милями ниже по дороге, мы садились за обед: нас ждали
жареные куры, лепешки, испеченные на углях и смазан¬
ные домашним маслом, зелень и сладкая картошка со свое¬
го поля, вкусное парное молоко от своих коров.
Когда умерла бабушка, мне было двенадцать. Она по¬
жила с нами в Бирмингеме недолго, потом переехала в Ка¬
лифорнию и по очереди гостила у сестер и братьев отца.
Они переселились на Западное побережье, лелея мечту
приобщиться к мифическим возможностям, которые там
якобы были открыты для черного народа. Похоронили ее
в родном Линдене, в графстве Маренго в Алабаме. Для
108

меня это был страшный удар, я всегда видела в ней символ
силы, олицетворение мудрой старости и страданий.
От нее мы узнали о том, как жили люди во времена
рабства. Родилась она всего несколько лет спустя после
принятия Прокламации об освобождении, ее родители сами
были рабами. Она не хотела, чтобы мы забывали об этом.
Когда в школе нам рассказывали о Гарриэт Табмэп * и
«тайной железной дороге», у меня перед глазами всегда
стояла бабушка.
В те годы, еще не смирившись с мыслью о неотврати¬
мости смерти, я не расставалась с какой-то смутной идеей
загробной жизни. И на похоронах бабушки, среди плача,
слез и причитаний, я мысленно представила, как она взле¬
тает на небо, становится рядом с Гарриэт Табмэн и обе
они мирно взирают сверху на то, что происходит у нас на
земле. Но разве ее зарыли не в ту самую землю, на кото¬
рой наши предки так страстно боролись за свободу?
После того как ее похоронили, старые плантации на
этой земле вдруг представились в новом свете, я ощутила
чувство близости, благоговейного трепета перед ними:
ведь на этих просторах свершалась история моего парода.
Смерть бабушки придала ей еще больше героизма. Я ощу¬
щала неразрывную связь с ней, перенесшейся в мир иной,
и это чувство было едва ли религиозным.
Перед тем как пойти учиться в школу, я провела не¬
сколько летних месяцев в Ныо-Йорке, в семье Маргарет
Бэрнем. Нью-Йорк, когда я сравнивала его с Бирминге¬
мом, показался мне городом сплошных развлечений. Все
было как в сказке, лето прошло в походах в зоопарки и
просто парки, поездках на пляж, играх с Маргарет, ее
старшей сестрой Клодией и их друзьями, черными, пуэр-
* Гарриэт Табмэн (род. предположительно в 1820 г., умерла
в 1913 г.) — выдающаяся аболиционистка, бывшая рабыня из шта¬
та Мэриленд. Легендарная деятельница так называемой тайной
(или «подземной») железной дороги. Этим путем с рабовладельче¬
ского Юга беглые рабы переправлялись на Север. Отличаясь ред¬
ким бесстрашием, Г. Табмэн сама вызволила из рабства сотни
людей; активно помогала организации известного восстания Джо¬
на Брауна; во время гражданской войны 1861—1865 гг. сражалась
в армии северян. Всеобщую любимицу черных американцев,
Г. Табмэн по праву считают одной из героинь в истории страны.
109

торикапцами и белыми ребятами. Я каталась с тетей Эли¬
забет па автобусе, восседая прямо за спиной водителя!
Лето в Ныо-Йорке заставило меня ощутить сегрегацию
еще острее, особенно по возвращении домой. Вот я снова
в Бирмингеме, еду в первый раз автобусом вместе с двою¬
родной сестрой Снуки, еще подростком, убегаю от нее и
устремляюсь на свое любимое место — за спиной водите¬
ля. Сперва сестренка пытается выманить меня с неполо¬
женного места, оживленно показывая мне знаками, что я
могу усесться рядом с нею на диване в хвосте автобуса.
Но мне-το лучше знать, где сидеть! Сестра хочет заста¬
вить меня встать, а я все пытаюсь выяснить: зачем? Она
не знает, как объяснить. Представляю, как, должно быть,
веселило тогда белых в автобусе ее смущение и как не¬
ловко сжались черные пассажиры в своей покорности.
{Зестра совсем растерялась: на нее смотрят, а она не знает,
что делать. В отчаянии она зашептала мне на ухо, что там,
в хвосте автобуса, туалет, и, если не поспешить, с ней про¬
изойдет беда. Мы отправились назад, и здесь я поняла,
что никакого туалета там нет, и рассердилась, причем не
только потому, что меня провели — согнали с любимого
места,— но и потому, что я не знала, на кого — или на
что — обижаться.
Около отцовской станции обслуживания был кино¬
театр, называвшийся «Алабама». Он был похож на те, что
я видела в Ныо-Йорке. Днем и ночыо его фасад ярко рас¬
цвечивали неоновые огни. А от входа и до тротуаря рас¬
стилался богатый красный ковер. По субботам и воскре¬
сеньям афиши пестрели названиями самых новых детских
фильмов. Проходя мимо, мы видели, как толпятся у касс
белокурые дети со своими противными мамашами. В «Алаг
баму» нас не пускали, нам были доступны лишь кишащие
тараканами «Карвер» и «Восьмая авеню», где в который
раз показывали все того же «Тарзана». Эх, жили бы мы в
Ныо-Йорке... К этой мысли я возвращалась постоянно.
Проедем ли мы мимо городка развлечений бирмингемской
ярмарки, куда пускали только белых детей, я вспомипаю,
сколько было веселья на Кони-Айленд* в Ныо-Йорке.
Когда, гуляя по нашему городу, мы вдруг чувствовали го¬
лод, терпеть приходилось до возвращения в свой черный
* Кони-Айленд — прибрежная зона Нью-Йорка, примечатель¬
на своими ЦДДД^ми, место развлечений и отдыха,
110

квартал: рестораны и буфеты обслуживали только белых#
Уж что-что, а булку с сосиской в Нью-Йорке всегда мож¬
но купить! Но в Бирмингеме, когда замучит жажда или
захочется в туалет, нужно сперва найти глазами табличку:
«Для цветных». Большинство черных ребят моего поколе¬
ния на Юге выучились распознавать надписи «Для цвет¬
ных» и «Для белых» задолго до того, как прочли первые
в своей жизни слова.
В моем представлении Нью-Йорк стал городом, где две
разомкнутые вселенные — черная и белая — слились в од¬
ну, где черные люди чувствовали себя относительно сво¬
боднее от тисков южного расизма. Но во время моих сле¬
дующих приездов туда произошли события, в результате
которых впечатления о царящей там якобы расовой гар¬
монии быстро померкли. В возрасте от шести и до десяти
лет я почти каждый год часть лета проводила в Ныо-
Йорке. Мама заочно училась в Ныо-Йоркском универси¬
тете, чтобы получить звание магистра педагогики, и летом
туда приезжала вместе с детьми. Я запомнила, как во вре¬
мя одной из этих поездок в Нью-Йорк одна из маминых
подруг жаловалась, что не может снять квартиру для сво¬
ей семьи: бесплодные попытки приводили в отчаяние всех
их друзей! Разговоры на эту тему были мне непонятны,
пока взрослые мне не объяснили: причиной всех затрудне¬
ний оказалось то, что она — черная, а он — белый.
В Нью-Йорке же произошел и другой случай, обнару¬
живший еще большее расхождение между мифом о со¬
циальной гармонии и справедливости па Севере и реаль¬
ностью. Мне было лет восемь, когда маккартпзм достиг
апогея. Среди коммунистов, загнанных в подполье, был
Джеймс Джексон, Которого мои родители знали еще с тех
пор, как он с семьей жил в Бирмингеме. Я толком не по¬
нимала, что тогда происходит, но знала одно: полиция
разыскивает отца моей подруги Гарриэт. И куда бы я ни
пошла с детишками Джексонов, они всегда мне показыва¬
ли на шпиков, следивших за ними с одного и того же рас¬
стояния — в полквартала. Это были мужчины, белые, весь¬
ма решительного вида, всегда в костюмах, какая бы жара
ни стояла на улице. Потом они стали следить и за членами
нашей семьи, расспрашивая о нас всех, к кому мы заходи¬
ли за день.
Зачем они рыскали в поисках отца моей подруги? Он
же ничего плохого не сделал, никаких преступлений не со¬
111

вершил. Но он был черным, был коммунистом. Поскольку
я была слишком мала, чтобы понять, что такое коммунист,
ускользал от меня и смысл маккартистской «охоты за
ведьмами». Поэтому я поняла лишь то, что видела собст¬
венными детскими глазами: злые белые охотятся за непо¬
винным черным. И это происходило не где-то на Юге, а на
самом что ни на есть Севере, в образцовом городе расовой
гармонии!
Калифорния, как и Нью-Йорк, тоже считалась гораздо
лучшим местом для черных жителей по сравнению с
Югом. В детстве мне довелось услышать немало разгово¬
ров о том, какие золотые возможности открывались на За¬
падном побережье перед черными американцами. Поток
пилигримов на Запад — бедняков и безработных — не ути¬
хал. Брат отца и две его сестры тоже влились в эту волну
черных переселенцев. Мы несколько раз ездили к ним в
Лос-Анджелес.
Кое-кто из нашей родни там неплохо устроился: тетка,
например, имела дело с недвижимым имуществом, и ей
доводилось даже покупать земельные участки на голли¬
вудских холмах. Но остальные родственники опустились
так низко, что вынуждены были, как нищие, жить на посо¬
бия по бедности. Я ужасно себя чувствовала во время ви¬
зитов к своим двоюродным братьям и сестрам, когда ви¬
дела, что дома у них нет еды даже на один сносный обед,
что теснятся они вшестером или всемером в одной комна¬
те. Помню, как родные не раз упрашивали отца дать им
денег на еду: в холодильниках было хоть шаром покати.
Соответственно этому у меня и у друзей моего детства
вырабатывалось двойственное отношение к миру белых.
С одной стороны, в нас росло инстинктивное отвращение
к тем, кто мешал осуществлению всех наших желаний —
от самых пустяковых до самых великих. А с другой — ро¬
сло в такой же мере инстинктивное чувство ревности от
сознания, что им доступно все, что нам нужно. Чувство,
похожее на зависть, не оставляло меня и тогда, когда я на¬
чала взрослеть. И все-таки я живо помню, как в детстве
однажды решила, что никогда, ни при каких обстоятель¬
ствах (и в этом я была предельно категорична) не позво¬
лю себе даже на минуту пожелать изменить свой цвет
кожи. Но, конечно же, эта клятва не мешала мне преда¬
112

ваться мечтам всякий раз, когда желания мои разбивали
запреты. И вот, чтоб грезы мои не противоречили принци¬
пам, я тешила себя такой фантазией: загримироваться под
белую и небрежно войти в театр, или городок аттракцио¬
нов, или куда там мне еще надо, получить сполна удоволь¬
ствий, а потом устроить грандиозный, вызывающий спек¬
такль перед расистами, сорвать с себя личину белой, дико
захохотать, обозвать всех дураками...
Годы спустя, уже в юности, я однажды вспомнила об
этих детских фантазиях и решила их по-своему осущест¬
вить. Мы шли с Фанией по центральным улицам Бирмин¬
гема, когда я вдруг предложила ей такой план: а что, если
мы притворимся иностранками, будем говорить между со¬
бой по-французски, зайдем в обувной магазин на 19-й ули¬
це и попросим там (объясняясь опять-таки с сильным ак¬
центом) дать нам примерить пару туфель? И в самом деле,
при виде двух молоденьких черных особ, разговаривающих
между собой на иностранном языке, продавцы в магазине
бросились нас обслуживать. Их радость от соприкоснове¬
ния с необычным, экзотичным была так велика, что даже
вытеснила — пусть на время — обычное надменное пре¬
зрение к черным.
И нас с Фанией не отвели в закуток, где один-един¬
ственный черный продавец обслуживал, подальше от глаз
«респектабельных» белых покупателей, таких, как мы.
В этой расистской лавке нас усадили на самом виду!
Я сделала вид, что по-английски — ни слова, а Фания так
коверкала язык, что до смысла ее слов было трудно до¬
браться. Как изгибались перед нами продавцы: что еще
8а туфли нам вздумается примерить!
Воодушевленные редким шансом поговорить с иност¬
ранками (пусть даже они оказались черными), но одно¬
временно испытывая языковые затруднения в общении с
нами, продавцы пригласили в помощь управляющего.
И как же тот залебезил перед нами! Растянув в улыбке
рот до ушей, он вышел из своего кабинета, расположенно¬
го в заднем помещении магазина, и устремился нам на¬
встречу, приговаривая: «Так чем же я смогу вам помочь,
мои очаровательные юные дамы?» И прежде чем сестра
успела объяснить, какие туфли мы ищем, он уже затеял
разговор — кто мы, что мы и откуда, как попали в Штаты
и каким нас ветром занесло в Бирмингем, в штат Алаба¬
ма. «Знаете ли, у нас так редко бывают иностранцы...»
113

Сестра делала вид, что не владеет английским даже эле¬
ментарно, она даже устала от усилий, пытаясь рассказать
ему придуманную на ходу историю. После многих попы¬
ток, однако, управляющий понял в копце концов, что мы
с Мартиники, а в Бирмингем попали как туристки, совер¬
шая путешествие по Соединенным Штатам.
Всякий раз, как до его сознания что-то доходило, глаз¬
ки его загорались, и он открывал рот в широком «О-о-о!».
А когда Фания поворачивалась ко мне, чтобы перевести
смысл только что сказанного им, человечек выглядел осча¬
стливленным. Белые покупатели в магазине сначала испы¬
тали замешательство при виде двух черных на местах, где
обслуживали «только белых», но когда они прислушались
к разговору (французский акцент и прочее), то и сами
разомлели от удовольствия. Перед ними были чернокожие,
приехавшие из такой неведомой дали, где существованию
белых, вероятно, ничто не угрожало1.
Наконец я подала Фании знак: хватит, кончаем игру.
Мы смотрели на управляющего: как быстро, не успеешь и
глазом моргнуть, эта его дурацкая физиономия и нелепая
улыбочка искривятся в ярости, как у дрессированного
хорька, когда он узнает, что мы местные, свои... И обе
прыснули со смеху. Он тоже рассмеялся с нами,, неуверен¬
но, как всякий, кто начинает догадываться, что стал жерт¬
вой розыгрыша.
— Что же вас рассмешило? — пролепетал он.
И тут оказалось, что я знаю английский и что рассме¬
шил нас именно он.
— Оказывается, нам, черным, стоит лишь прикинуть¬
ся иностранцами, и вы готовы ходить перед нами на зад¬
них лапках, как перед вельможами! — Мы с сестрой вста¬
ли и, продолжая громко смеяться, вышли на улицу.
Так я смогла разыграть, почти как по нотам, разрабо¬
танный еще в детстве сценарий представления.
В сентябре 1949 года Фании был уже годик, а братиш¬
ке Бенни вот-вот должно было исполниться четыре. Иг¬
рать в те же игры в детском саду, захаживая по соседству
в больницу, мне за три года порядком надоело, я рвалась
к какой-то другой жизни и умоляла отдать меня в началь¬
ную школу как можно скорее. И однажды в сентябре, в
понедельник, после Дня труда, надев красное накрахма*
114

лепное платье в еще не смятых складочках, я вскочила в
отцовский грузовик, спеша к началу первого дня во «всам¬
делишной)) школе.
Чтобы попасть в школу, нужно было спуститься 110
11-й площадке, затем миновать переезд над железнодорож-
ными нитями, далее — по улице, делившей надвое еврей¬
ское кладбище, и, наконец, подняться на три квартала по
тому холму, которым кончался город. Школа имени Карри
А. Тагл была кучкой деревянных лачуг, обветшавших до
такой степени, что их бы сию же секунду очистили от
жильцов, не будь они расположены на окраине, где жили
черные. И если бы у въезда вас не встречала надпись на
обнесенной оградой могиле, что здесь похоронена Карри
А. Тагл, основательница школы, да не снующие вокруг ре¬
бятишки, вряд ли кому пришло в голову, что скопление
жалких построек на склоне голого холма и есть школа.
Одни лачуги были ярко побелены, другие, напротив,
обшиты кусками уродливого черного толя. В общей слож¬
ности они занимали площадь, примерно равную трем
городским кварталам, и эта разбросанность яснее ясного
говорила, каким образом белые бюрократы-благодетели
подбирали черным детям место для их, с позволения ска¬
зать, «учебного заведения». Они попросту ткнули пальцем
на скопище подлежащих сносу построек, выселили оттуда
жильцов и объявили, что в них поместится школа! Лачуги
теснились на крутом склоне холма, а у подножия его зия-·
ла большая впадина, на дне которой проглядывала глини-·
стая почва, красная, как и повсюду в Алабаме. Эту впа-»
дину использовали в качестве площадки для игр. А даль-·
ше, вдоль всего склона над провалом, шли домишки, по¬
хожие на школьные: либо крыша вот-вот рухнет, либо
стены разъедутся в разные стороны.
Поскольку мама учительствовала в начальной школе,
я благодаря ей уже к этому времени умела читать, писать
и считать. Но зато в первом классе я почерпнула для себя
вещи, более глубокие и важные, чем премудрость, препод¬
носившаяся на уроках. Я узнала, что тот, кто голоден, тот
лишен права наесться досыта, тот, кто мерзнет,— права
на теплую одежду, кто болен — на медицинскую помощь*
Многим ребятам не по карману был даже пакетик жаре-·
ного картофеля на обед. Мне было больно смотреть на кое-·
кого из близких друзей: они потихоньку следили из-за две*
ри столовой, как едят во время обеда другие дети,
115

Я долго размышляла над тем, что одни едят, а другие
только смотрят. И наконец, решила кое-что предпринять.
Я знала, что отец привозит с автостанции дневную вы¬
ручку, мешочек с монетами, и каждый вечер оставляет его
в кухонном шкафу. Однажды я подождала, пока все за¬
снут. Проскользнула на кухню, заставляя себя не тря¬
стись от страха в темноте, и стащила несколько монет.
А на следующий день раздала их голодным друзьям. Ведь
голод их мучил сильнее, чем меня — угрызения совести.
Мне-το всего-навсего предстояло пережить горечь от со¬
знания того, что я украла деньги у отца. Я подавляла в
себе чувство вины еще и тем, что напоминала себе: ведь и
мама всегда что-то приносит ребятам из своего класса. Она
забирала платья, ботиночки — подчас не дожидаясь, пока
мы из них вырастем,— и отдавала их тем, кто в них нуж¬
дался. Мама ведь тоже не трубит о( том, что для них де¬
лает, думала я, вот и мне нужно делать все втихомолку.
То, что дети голодают, казалось мне неправильным, од¬
нако, если я сама ничего по этому поводу не сделаю, ду¬
малось мне, это также неправильно.
Так я впервые столкнулась с классовыми различиями
в среде своего народа. Мы-το не были самыми бедными.
Пока я не поступила учиться в школу, мне казалось, что
и все другие люди живут так же, как мы. Мы трижды в
день нормально ели, у меня была одежда на лето и на
зиму, платья на каждый день и выходные наряды. Когда
я протирала до дыр обувь, какое-то время выходила из
положения с помощью картонных стелек, но очень скоро
мы отправлялись в город за новой парой.
Деньги зарабатывали и отец, и мать. Отцу нелегко до¬
стался диплом об окончании колледжа св. Августина в
Рейли, в Северной Каролине, и он в конце концов смог,
еще до того, как я родилась, найти место учителя истории
в Паркеровской средней школе. Но жизнь в те годы была
особенно трудна, его зарплаты хватало лишь на то, чтобы
кое-как сводить концы с концами. И вот он начал понем¬
ногу откладывать деньги и через несколько лет в рассроч¬
ку купил станцию авторемонта в черном районе Бирмин¬
гема.
Мама, как и отец, происходила из очень бедной семьи,
она тоже с трудом пробилась к образованию, закончила
колледж и получила место учительницы начальных клас¬
сов. Обе их зарплаты составляли немного, но кое-как су*·
116

ществовать на них можно было — и сумма получалась
куда внушительнее средних заработков типичной черной
семьи на Юге. Им даже удалось сэкономить на покупку
старого дома на холме, но еще много лет верхпие комнаты
сдавались ими в аренду, чтобы рассчитаться с долгами:
ведь дом был заложен. Им удалось добиться удивительно
многого — я этого не понимала, пока не пошла в школу.
Тогда, как, впрочем, и сейчас, господствовал миф о
том, что бедность — это наказание за лень и безделье.
И если тебе нечем похвастаться, это значит, что ты недо¬
статочно упорно трудился. Но я знала, как тяжко труди¬
лись отец с матерыо; он любил рассказывать, как ходил
пешком за десять миль каждый день в школу, а у мамы
был целый запас смешных историй о детстве, проведен¬
ном в деревне Сайлакоге. И я знала, сколько раз им при¬
шлось терпеть неудачи.
Мои размышления о нищете и убожестве жизни вокруг
нас не так сильно бы меня преследовали, если бы я не ви¬
дела своими глазами того контраста, который существовал
между этой жизнью и относительной обеспеченностью в
мире белых. Тагловская школа казалась еще более убо¬
гой, когда мы сравнивали ее с соседней школой для бе¬
лых детей. С вершины холма нам хорошо была видна эта
начальная школа — солидная постройка из красного кир¬
пича, окруженная сочной зеленью лужаек. А в нашей
школе мы всю зиму спасались от холода с помощью пуза¬
тых железных печек, жадно пожиравших уголь; когда на
улице шел дождь, вода заливала и нас. Я успела подрасти,
когда на месте нашей развалюхи в конце концов постро¬
или новый дом, но туда переселили начальные классы, и
я проучилась там не больше года, если не меньше.
Нам всегда не хватало учебников, а в’ тех, что были,
старых и рваных, частенько недоставало самых важных
страниц. Для уроков физкультуры тоже не было специаль¬
ного помещения, только «яма», впадина у подножия хол¬
ма. А когда в дождливые дни глинистая почва на дне ее
превращалась в сплошное месиво, мы забирались в одну
из соседних развалюх и сидели там, как куры на насесте.
Школа имени Тагл входила в сеть «негритянских школ
Бирмингема», которыми ведал совет по образованию, на
сто процентов состоявший из белых. Деятелей из этого со¬
вета мы видели в лицо нечасто, лишь в тех особых слу¬
чаях, когда какой-нибудь гость из другого города интере¬
117

совался «негритянскими школами» или же учинялась про¬
верка. А в обычное время нашей школой руководили чер¬
ные педагоги.
Наверное, именно благодаря этому обстоятельству нам
сумели внушить за годы учебы чувство общности со своим
народом и его историей. Все основные ингредиенты «не¬
гритянской истории» мы узнавали от своих учителей. Уже
с первого класса мы хором распевали по торжественным
поводам «Негритянский национальный гимн» Джеймса
Уэлдона Джонсона — иногда вместо, иногда наряду со
«Звездно-полосатым стягом» или «Моей страной». Помню,
какое сильное впечатление произвела на меня разница
между официальными гимнами, в которых говорилось как
о неоспоримом факте, что свобода существует для всех в
нашей стране, и «Негритянским национальным гимном»,
исполненным духом сопротивления. Голосок у меня был
неважный, и привлекать к себе внимание не хотелось, но
конец последней строфы я всегда громко выкрикивала:
«Встречая восходящее солнце, накануне нового дня, будем
шагать мы упрямо, нам победа нужна!»
Рассказывая о Джордже Вашингтоне, Томасе Джеф¬
ферсоне или Аврааме Линкольне, учителя не забывали
знакомить нас попутно и с крупными фигурами в истории
черного народа. Конечно, Совет по образованию никогда
не разрешил бы им говорить на запретные темы — о вос¬
станиях под руководством Ната Тернера и Денмарка Вей-
си *. Но мы узнали о Фредерике Дугласе **, Соджорнере
Труфе и Гарриэт Табмэн.
Одним из самых важных событий каждого учебного го¬
да были проводившиеся в Тагле «недели негритянской
истории». Такая неделя заканчивалась общим собранием,
и мы загодя готовились к нему, придумывали что-то ин¬
тересное, причем каждый ученик, в каком бы классе он
* Восстания под руководством Ната Тернера и Денмарка Вей-
си — вооруженные выступления на рабовладельческом Юге, воз¬
главлявшиеся этими известными руководителями черного народа.
«Заговор» Денмарка Вейси (штат Южная Каролина) датируется
1882 г., восстание под руководством Ната Тернера (штат Вирджи¬
ния) —1831 г.
** Дуглас, Фредерик (1817—1895) — выдающийся аболицио¬
нист, возглавлявший левое крыло движения черного населения за
освобождение от рабства. (Настоящее имя — Фредерик Огастес Ва¬
шингтон Бейли.) Революционный демократ, общественный деятель
в писатель,
118

ни учился, должен был представить «своего» любимого
черного героя, будь то персонаж истории или наш совре¬
менник. Так за годы учебы я познакомилась, наверное, со
всеми без исключения черными американцами, имевшими
репутацию достаточно «респектабельную», чтобы попасть
на страницы исторических книжек, а если речь шла о на¬
ших современниках, то в справочники типа «Кто есть кто
в негритянской Америке» или на страницы иллюстриро¬
ванного журнала «Эбони» *. Выходные дни перед «неде¬
лей негритянской истории» проходили у меня каждый год
напряженно: я готовила свой обзор и, привлекая в помощь
родителей, вырезала картинки, писала к ним подписи, со¬
чиняла тексты, чтобы потом вывесить свой лист на степе.
Не сомневаюсь, что дети, учившиеся в официально се¬
грегированных школах Юга, имели по крайней мере одно
преимущество перед учениками школ Севера, где царила
та же сегрегация, hoi неофициальная. Когда я летом быва¬
ла в Ныо-Йорке, я узнавала там, что многие черные
школьники понятия не имеют, кто такие Фредерик Дуглас
или Гарриэт Табмэн. У нас же, в начальной школе имени
Карри А. Тагл, воспитание чувства принадлежности к
своему народу б»ыло не чьей-то прихотью, а вынужденной
необходимостью: к этому понуждали условия гнета. Нас
толкали к тому, чтобы мы жили в своем собственном, па-
глухо замкнутом черном мире; духовное развитие зависело
от нас самих. Но все-таки не стоит идеализировать черные
школы Юга на том лишь основании, что они воспитывали
в нас и поддерживали это чувство. Оглядываясь в про¬
шлое, я вспоминаю об отвратительной двойственности, ко¬
торая пронизывала все эти школьные годы, преследовала
нас на каждом занятии, в каждом классе, на любом школь¬
ном вечере. С одной стороны, учителя старались внушить
нам, что мы принадлежим к черному народу и что мы не
должны об этом забывать. Но, с другой стороны, многие
учителя пытались внедрить в наше сознание официальное,
расистское объяснение причин нашей бедности. И они по¬
ощряли в нас дух индивидуализма, конкурентной борьбы
в качестве средства спасения от мучительной нищеты.
* «Эбони» — буржуазный иллюстрированный журнал инфор¬
мационно-развлекательного характера, предназначенный для чер¬
ных читателей. Издается с 1945 г. издательской корпорацией
«Джонсон даблшпипг компани».
119

Нам говорили, что конечной целью нашей учебы должно
быть получение навыков и знаний, которые позволят нам
в одиночку, кто как может, подняться из грязи, «стрях¬
нуть прах» нищеты. Этот станет врачом, тот — адвокатом,
найдутся среди нас будущие учителя, инженеры, дельцы,
бухгалтеры, предприниматели, а если кто-то будет бороть¬
ся особенно упорно, он, быть может, приблизится к успе¬
хам самого А. Дж. Гастона, нашего местного черного мил¬
лионера.
«Синдром Букера Вашингтона» * пропитал насквозь
каждую клеточку нашего школьного образования в Бир¬
мингеме. Трудись как следует — и награда тебя не ми¬
нует. Естественным выводом из этой логики была мысль о
том, что дорога для черных тяжелее, тернистее той, что
открывается перед белыми сверстниками. Наши учителя
внушали нам, что мы должпы закалять себя, готовясь к
тяжелому труду, к самому тяжелому труду, к жертвам и
еще раз к жертвам. И только будущее покажет, насколько
серьезно мы подготовились к преодолению трудностей на
этом пути. Меня часто поражало, что они говорили об этих
трудностях так, будто они существовали всегда, сами по
себе, как часть естественного порядка вещей, а не были
воздвигнуты системой расизма, которую в конце концов
можно сокрушить.
Меня все чаще посещали сомнения по поводу этой сен¬
тенции: мол, трудись — и награда не заставит ждать. И все
же реакция моя не была до конца последовательной. С од¬
ной стороны, мне что-то в эту логику не верилось. Труд¬
но было допустить, чтобы все те люди, кто не «преуспел»,
не испытывали желания трудиться или у них отсутство¬
вала воля к борьбе за лучшую жизнь. Если это правда, то,
значит, огромная часть нашего народа, если не большин¬
ство,— ленивые лежебоки: именно так и говорят про пас
белые.
Но, с другой стороны, я сама, казалось, вынашивала
мечты и строила планы их осуществления в точном соот¬
ветствии с философией «трудись — и тебе воздастся».
* «Синдром Букера Вашингтона». Букер Вашингтон — извест¬
ный негритянский лидер начала XX в. Его «синдром» — это про¬
поведь покорность господству белых, неприятие активной борьбы
против расовой дискриминации, этого, по его мнению, «величай¬
шего безумия», враждебность к идеям социализма. Б. Вашингтон
считается основоположником идеологии черпой буржуазии. Имен¬
но им заложена база современного «черного капитализма»,
120

Я решила, что докажу всему свету, что ничуть не хуже,
не глупее и не менее настойчива в достижении целей, чем
любой белый человек. В эти годы — да и потом, уже в
старших классах, когда я училась в Нью-Йорке,— я меч¬
тала стать педиатром. И ни разу не усомнилась в том, что
окажусь способной добиться этой цели, что после началь¬
ной школы закончу среднюю, затем колледж, потом по¬
лучу высшее медицинское образование. Ведь у меня было
явное преимущество — родители, которые помогут мне за¬
кончить колледж, не дадут мне пропасть и потом, пока я
не встану на ноги. Но такого преимущества, такой помощи
неоткуда было получить огромному большинству моих
школьных сверстников.
Психология «трудись — и тебе воздастся» не исчерпы¬
вала всего того, что затуманивало наше сознание, проти¬
вореча нашему природному чувству справедливости. Мы,
например, знали, что, когда бы кто-то из белых людей ни
захотел посетить нашу школу, от нас требовалось «быть
на высоте», как говорили наши учителя. Я не могла по¬
нять, почему нам нужно для них быть лучше, чем мы есть
сами для себя, вести себя лучше, если только мы не под¬
чиняемся им как существам высшего порядка. Проверяю¬
щие из совета по образованию всегда являлись группа¬
ми — по три, по четыре человека, и эти белые визитеры
вели себя так, словно они здесь хозяева. Надсмотрщики!
Иной раз главный из группы инспекторов, желая порисо¬
ваться в своей роли владыки, окидывал нас бесцеремон¬
ным взглядом, как стадо баранов, и кидал небрежно учи¬
тельнице: «Сыози, а у тебя класс ничего...» Мы-το отлично
знали, что, когда белый человек обращается ко взрослому
черному только по имени, опуская фамилию, это равно¬
значно тому, что он мог бы сказать прямо: «Знай, черно¬
мазый, свое место». И всякий раз, когда происходила по¬
добная оскорбительная сцена, я пыталась прочесть по ли¬
цам учителей, о чем они в этот момент думают. Покорно
мирятся? Испытывают подобострастие? Переполняются
духом вызова? Или боли от собственного бессилия, от со¬
знания того, что любая попытка отстоять себя означает
потерять место?
Был случай, когда один из наших черных учителей все-
таки не выдержал. И когда белый проверяющий назвал
его в присутствии целого класса «Джессом», он холодно и
внушительно заметил: «Если вы запамятовали, то моя фа¬
121

милия Чэмпион». Он знал, что с того мига, как с губ его
сорвались эти слова, он у нас больше не работает. Джесс
Чэмпион был добрым другом моих родителей. Меня ужас¬
нуло, что никто в нашей черной общине даже не пикнул,
когда это произошло. Возможно, виной тому было коллек¬
тивное чувство вины за свою покорность, за то, что ма¬
лейшее проявление непокорства тут было исключением,
но не правилом.
Ничто не приводило меня в такой гнев, как молчание и
покорность. Нежелание или неумение что бы то ни было
предпринять, хоть что-то сказать, когда все того требова¬
ло,— это было невыносимо. Молчальники, сторонние на¬
блюдатели, умевшие лишь пожать плечами, покачать го¬
ловой, отвернуться, чтобы не видеть,— они доводили меня
до исступления. Помню, мне было лет семь-восемь, когда
с моей подругой Энни Лори и ее родителями мы отпра¬
вились на прогулку за город. По двору дома, где мы были
в гостях, бегал пес. Вскоре появился другой, и вот уже оба
они катаются по земле, вцепившись друг другу в глотку.
Оба брызжут слюной, из открытых ран хлещет кровь. Все,
кто был в доме, вышли, столпились, молча смотрят —
и ничего не делают. Казалось, мы так и простоим весь
день под палящим алабамским солнцем, глядя на тупую,
дурацкую драку двух собак, готовых выпустить друг дру¬
гу кишки. Наконец я не выдержала и бросилась растаски¬
вать псов. Об опасности я вспомнила лишь потом, когда
взрослые с криками оттащили меня подальше. Но это было
неважно: драка уже прекратилась.
Испытанный мною тогда порыв я не забыла, он опре¬
делил мое отношение к дракам. К дракам не между зве¬
рями, а между людьми, но столь же бесплодным и бес¬
смысленным. Абсурдные схватки завязывались в течение
всех моих школьных лет. Иногда они продолжались недол¬
го, но во многих случаях велись упорно, насмерть. И я ча¬
сто не выдерживала и вмешивалась.
Ребята дрались из-за пустяков: кто-то кого-то турнул,
кому-то наступили на ногу, кого-то обозвали, о ком-то пу¬
стили — нарочно или нечаянно — сплетню или кому-то так
показалось. Дрались из-за всего: из-за того, что пальцы
вылезают из разодранных башмаков, что курточки слиш¬
ком легки для зимы, а в животе давно пусто, что некуда
сбежать из покрытых асфальтом дворов. Они дрались
с низостью и убожеством Бирмингема, рассекая воздух
122

ножами и тыча кулаками в черные лица, потому что но
могли достать до лиц белых.
Я переживала все это болезненно. Мою подругу Оли*
вию смертельно ранили ножом в одной из этих драк. Мне
было больно, когда другая моя подруга, Чейни, рассвире¬
пела от замечания учителя, сделанного в присутствии
класса, вскочила с места, схватила первый попавшийся
под руку стул и запустила им в нашего учителя. Класс
стал ареной свалки, кто-то бросился на помощь Чейни,
другие пытались защитить учителя, третьи, подобно мне,
старались прекратить стычку.
Больно было видеть, как мы сами себя душим, истя¬
заем, потому что не знаем, как бороться с истинным ви¬
новником нашей нищеты.
Время не охлаждало гнева белых жителей на нашем
холме. Они отказывались приспосабливаться к нашему
присутствию. Как только черная семья похрабрее пересе¬
лялась на «белую» сторону Сентр-стрит или строила там
домик, едва сдерживаемая ярость выходила наружу пожа¬
рами и взрывами. Шеф бирмингемской полиции Коннер,
по прозвищу Бык *, объявил по местному радио, что еще
одна «черномазая семья» переехала на «белую» сторону
нашей улицы и что «сегодня ночью снова прольется
кровь». Каждое его предсказание неукоснительно влекло
за собой взрыв. Бомбы так часто взрывались на «динамит¬
ном холме», что все как-то привыкли к этому ужасу.
С нашей стороны улицы многие дома оказались поки¬
нутыми белыми владельцами, их постепенно приобретали
новые хозяева, а лес, где мы раньше собирали ежевику,
стал отступать перед новыми кирпичными домами. К тому
времени, когда мне исполнилось лет восемь-девять, у нас
уже появилось множество черных соседей. Теплыми вече¬
рами все ребятишки выходили на улицу поиграть в прят*
ки. Мы знали много укромных местечек в границах своих
владений, а они простирались не менее чем на один-два
квартала по обе стороны от нашего дома. Чем ближе к
ночи, тем увлекательнее становилась наша игра, и нам
* Бул («бык») Коннер — полицейский комиссар города Бир¬
мингема, отъявленный расист и реакционер, непосредственный
организатор расправ над черными гражданами.
123

даже казалось, что можно не бояться белых людей, что
мы их ловчее.
Иногда мы в самом деле отваживались проникнуть на
их территорию. Кто-то из нашей команды загадывал:
«Л ты поднимись-ка на крыльцо дома Монти». И тот, на
кого выпадал жребий, оставлял своих приятелей на нашей
стороне улицы, украдкой перебегал на территорию против¬
ника, взбирался на цыпочках по бетонным ступенькам к
дому, дотрагивался до деревянного крыльца одной ногой
так, словно прикасался к раскаленной печи, а затем стрем¬
глав пускался обратно. Когда очередь, наконец, дошла до
меня, я тоже дотронулась до крыльца дома Монти -- в
первый раз в своей жизни, и мне в это мгновение показа¬
лось, что я явственно слышу взрывы бомб. Но когда эта
игра приелась и ощущение страха прошло, мы ее услож¬
нили, сделав более опасной. Теперь полагалось не просто
дотронуться до крыльца, но подбежать к дверям, позво¬
нить, а потом, спрятавшись в кустах возле дома, пере¬
ждать, пока старуха или старик выйдут за дверь, пытаясь
понять, в чем дело. Потом они раскусили нашу игру; хотя
увидеть нас им удавалось редко, дело кончалось истош¬
ным визгом с крыльца: «Эй, черти черномазые, убирай¬
тесь прочь!»
Когда кто-то из моих друзей по играм или товарищей
по классу хотел задеть другого, он употреблял бранные
клички, которые мы все уже усвоили: «черномазмй», «чер¬
ный» (в те времена, увы, слово «черный» было оскорби¬
тельным, как.и «африканец», и оба эти слова означали
«дикарь»). Моя мать никому не давала произносить в сво¬
ем присутствии слово «черномазый» (и, между прочим,
никому в доме не дозволялось употреблять также такие
«плохие слова», как «дерьмо», «черт побери», даже «дья¬
вол»). Когда кто-то из нас хотел дома рассказать о своей
ссоре, его рассказ звучал примерно так: «И тогда Билл на¬
звал меня плохим словом, которое начинается на «че»...»
Я так к этому в конце концов привыкла, что уже и сам
язык не поворачивался произносить «плохие» слова, хотя
иной раз так хотелось!
Иногда в споре кто-либо из друзей обзывал меня «чер¬
номазой», «черной», по это задевало меня меньше, чем та¬
кого рода уколы: «Ты думаешь, что если ты светлая й во¬
лосы у тебя красивые, так тебе все можно, воображаешь,
что ты белая!» Детям, у которых от природы кожа свет¬
124

лее, вечно так говорят, когда хотят их вывести из себя.
Иногда втихомолку я дулась на родителей за то, что
они наградили меня не такой темной кожей, как у других
детей, и волнистыми волосами, а не курчавыми. Я слезно
просила маму, чтобы она разрешила мне сделать такую
прическу, как у подруг, и распрямить волосы с помощью
самодельной укладки. Но она продолжала расчесывать мои
волосы, смачивая их водой и втирая в них вазелин, чтобы
они хорошо лежали, заплетала их в две длинные волни¬
стые косички, которые постоянно болтались у меня за спи¬
ной. Для особых случаев она накручивала волосы па би¬
гуди из плотной бумаги, пытаясь сделать мне прическу
«локоны Ширли Темпл» *.
Однажды я проводила лето в детском лагере в Блоссом-
хилл. Мы шли из столовой к дощатым домикам, где жил
наш отряд, как вдруг начался дождь. Все девочки тут жо
укрыли головы ладошками, спасая прически от дождя.
Поскольку никаких укладок я не делала, дождь мне был
не страшен. Одна из девочек сказала внезапно: «Анджеле-
то что, у нее волосы хорошие. Она может шататься под
дождем сколько угодно...» Я знала, что она совсем не со¬
бирается меня нарочно задеть, но меня ее слова потрясли.
Я вбежала в свой домик, бросилась на постель и разреве¬
лась.
Мои двоюродные сестры Снуки и Бетти Джин жили со
своей мамой, тетей Долл, в Китоне, в нашем же штате Ала¬
бама. Мне нравилось проводить у них выходные дни.
Я знала — сестрицы нагреют на огне гребешок и так рас¬
чешут мне волосы, что они станут прямыми и твердыми,
как иголки. И когда мне удавалось умолить маму, я хо¬
дила с такой прической в школу несколько дней.
В центре города, недалеко от почты, находилась бир¬
мингемская публичная библиотека только для белых чи¬
тателей. Но внутри здания был скрытый от посторонних
взоров зальчик, куда вел лишь один потайной ход через
заднюю дверь, и там хозяйничала черная библиотекарша.
Черные посетители давали ей перечни необходимых книг,
и она старалась их подобрать, если могла, на полках.
Под влиянием маминых поощрений и наставлений я
нашла в книгах новый увлекательный мир. Она научила
* «Локоны Ширли Темпл». Имеется в виду популярпая в то
годы голливудская знамепитость — девочка Ширли Темпл, снимав¬
шаяся во многих фильмах.
125

меня читать, еще когда мне только-только исполнилось
четыре года, и со временем, когда я подросла, установила
для меня даже норму: за неделю я должна была прочесть
столько-то книг. Мама или отец забирали книги, когда
были в центре, а то и сама мисс Белл, черная библиоте¬
карша, приносила их, заходя в паш квартал.
Потом построили и новую библиотеку, для черных жи¬
телей, ниже нас, на пересечении Сентр-стрит и Восьмой
авеню. Она стала одним из моих любимых прибежищ —
новая краснокирпичная библиотека с полами, покрытыми
сверкающим линолеумом, с полированными столамп. Ча¬
сами напролет я сидела там, жадно поглощая все, что по¬
падется в руки — от детских книжек до «Отверженных»
Виктора Гюго, от «Из рабства» Букера Вашингтона и до
дешевеньких романов Фрэнка Йерби.
Чтение приносило мне куда большее удовлетворение
по сравнению с уроками игры на рояле раз в неделю и
посещением танцкласса утром по субботам. К тому вре¬
мени, когда я в пятый раз в своей жизни праздновала рож¬
дество, отец с матерью решили сделать мне богатый пода¬
рок — они накопили денег, чтобы купить рояль. И вот, раз
в неделю я тащилась домой к некой миссис Чамблисс, по¬
корно отбарабанивала заданные ею гаммы и этюды и стра¬
дала от унижений, когда та пилила меня за ошибки.
Урок кончался, я вручала ей семьдесят пять центов и,
если вечер был темным, ждала, пока отец или мать не за¬
берут меня домой, чтобы не идти одной через страшное
кладбище. Остальные шесть дней приходилось высижи¬
вать за инструментом, чтобы дождаться разрешения вый¬
ти погулять с ребятами. Раз в году, в конце мая, ученики
миссис Чамблисс играли перед публикой — либо в методи¬
стской церкви св. Павла, либо в баптистской, на 1-й ули¬
це, в двух кварталах от ремонтной станции отца. Меня на¬
ряжали в кисейное платье с оборками, на голове — куд¬
ряшки, и я, застыв от нервного напряжения, выпалива¬
ла зазубренную месяцами пьеску. Наградой за эти муки
были целых три месяца свободы от уроков!
В субботу утром я отправлялась в Смитфилдский об¬
щественный центр, расположенный в том районе, где мы
жили прежде, и там присоединялась к толпе девочек, оде¬
тых в трико для занятий танцами. Миссис Вудс со своими
ассистентками следила за тем, как мы выполняем фигуры
и арабески, Первая половина занятий — балетные на, по¬
126

том занятия у стенки. Страдая от природной неуклюже-*
сти, я не могла как следует выполнить изящные балетные
па и предпочитала прятаться за спинами, где-то в заднем
ряду. К тому же мешал братишка Бенни, порученный
моим заботам. Однажды, когда мы шли с ним утром на
занятия, он выскочил вперед п понесся через Девятую
авеню. Со страшным скрежетом затормозил автобус: он
практически сбил мальчика с ног. Дрожа от ужаса, я бро¬
силась на помощь, но он даже не понял, что чудом спасся
от смерти. Меня все еще трясло, как в лихорадке, когда в
классе пачалась общая разминка. Вдруг я почувствовала,
как по поге что-то течет. Я увидела лужу, уселась посре¬
ди нее на полу и от стыда не могла поднять голову, по¬
смотреть в глаза уставившимся на меня ученикам. Девоч¬
ка по имени Эмма подошла ко мне и обняла за плечш
«Анджела, ни о чем не думай и давай-ка уйдем отсюда»,
Опа вывела меня из класса. Ей невдомек, как много зна¬
чил для меня ее жест дружбы. И все же, встречаясь каж¬
дую субботу с теми же детьми на занятиях, я умирала от
стыда.
Несколько лет тому назад черному приезжему в Бир¬
мингеме предлагалось на выбор три варианта сувенира —
почтовой открытки с видом одного из достопримечатель¬
ных мест черной части города, баптистской церкви на
16-й улице, либо Паркеровской средней школы, либо по¬
хоронного бюро А. Дж. Гастона. Вероятно, белые люди,
которые изготовляли эти фотографии и потом раскраши¬
вали их в ярко-красные и желтые тона, сводили именно
к этому нашу жизнь: к церкви, школе, похоронам. Уж
коль скоро ты рождался, получай религию и начатки зна¬
ний; что еще оставалось после этого делать, как не уме¬
реть.
Они пытались создать видимость, что эти знания исхо¬
дят из самого внушительного учебного заведения на мно¬
го миль вокруг. На раскрашенной почтовой открытке Пар-
керовская школа выглядела новой, как с иголочки, и та¬
кой белоснежной, что никакая свежайшая побелка нака¬
нуне дня фотосъемки не придала бы ей в жизни столь на¬
рядного вида. А у фасада зеленела трава такого ослепи¬
тельно яркого цвета, что никому в голову не пришло бы,
что на самом деле пыль и грязь помешали бы там даже
127

сорнякам вылезти на свет божий. Крупным жирным шриф¬
том вверху было набрано: «Школа имени A. X. Паркер,
самая крупная в мире средняя школа для цветных». Мож¬
но было подумать, что туристы со всего света так и рвутся
к нам хоть краешком глаза взглянуть на это чудо!
Может быть, формально подобное утверждение и не
противоречило истине, хотя пе знаю, пытался ли кто-ни¬
будь когда-либо его подтвердить или опровергнуть. Но
сколько бы правды в нем ни было, причиной всему были
бедственные условия жизни черного народа. Если наша
школа имени A. X. Паркер и в самом деле была «самой
большой в мире средней школой для цветных», то только
потому, что на весь Гарлем в Нью-Йорке вообще не было
ни одной государственной средней школы, а о качестве об¬
разования для черной молодежи, например в Южной Аф¬
рике, говорить не приходилось. Так с чем же ее тогда
было сравнивать? Когда моя мама сама пребывала в
школьном возрасте, «самая крупная в мире» именовалась
«средней промышленной», и к тому же она была просто
единственной средней школой для черных детей на сотни
миль от Бирмингема. Мама жила тогда в Сайлакоге, в се¬
мидесяти пяти милях от города. И у нее не было другого
выхода, коль скоро она хотела учиться после восьмилетки,
как оставить родных и переехать в Бирмингем.
Не могу сказать, чтобы моим друзьям и мне самой так
уж хотелось здесь учиться. Но когда мы закончили началь¬
ную школу имени Карри А. Тагл, оказалось, что теперь
мы будем учиться здесь, но не в самой Паркеровской шко¬
ле, а ее филиале, в нескольких кварталах от основного
здания. Этот филиал представлял собой такое же скопи¬
ще деревянных развалюх, что и наше прежнее заведение.
В первый же день занятий мы обнаружили, что внутри
эти развалюхи обветшали еще сильнее, чем снаружи. Де¬
ревянные полы давно не видели краски, а надписи, пест¬
ревшие на древних стенах, и рисунки копились с допотоп¬
ных времен. Легко было догадаться, что с наступлением
холодов единственным источником тепла станут для нас
пузатые печки в углу лачуг (мы звали их «лачужка пер¬
вая», «лачужка вторая» и т. д.). Очень немногие из школь¬
ных предметов возбуждали во мне интерес, если не счи¬
тать биологии, химии и математики. Уроки по истории по¬
ходили на издевательство. И не столько потому, что пло¬
хи были учителя, сколько из-за учебников, предписанных
128

пам в обязательном порядке Советом по образованию.
В учебнике по американской истории я, например, обна¬
ружила, что Гражданская война в США была ...«войной
за независимость Юга» и что черное население большей
частью предпочитало рабство, только бы не стать свобод¬
ными людьми. Свидетельством этому, как утверждала
книжка, было то, что субботними вечерами черные не¬
вольники пели и плясали. Разве это не подтверждает, что
они с радостью песли свое ярмо? Но мы еще в начальной
школе усвоили из уроков, что слова песен, которые рас¬
певали невольники, были зачастую понятны только им са¬
мим, что они имели совершенно иной смысл, недоступный
посторонним, и что за их религиозно-мифологической обо¬
лочкой скрывалось страстное желание свободы — не на
том, а на этом свете! Об этом наши учебники для старших
классов умалчивали. Либо наши учителя были слишком
заняты безуспешными попытками навести дисциплину,
либо их меньше, чем педагогов в начальной школе, вол¬
новало то, что мы получаем искаженную картину истории
черного народа.
Междоусобные стычки, столь характерная черта на¬
шей жизни в Тагловской школе, в Паркере приобрели
такие масштабы, что граничили с братоубийственной вой¬
ной. Редкий день обходился без драки — в классе или на
улице. А в один прекрасный (действительно теплый и без¬
ветренный) день прямо в нашем школьном дворе один мой
соученик убил ножом другого·.
Казалось, что мы захлебываемся в пучине крови и на¬
силия и выкарабкаться из нее никому не под силу.
Примерно тогда же, когда я перешла учиться в стар¬
шие классы, движение в защиту гражданских прав стало
пробуждать черных алабамцев от глубокого, Хотя и чут¬
кого сна. Но если судить по тому, как безучастно вели
себя ученики Паркеровской средней школы, трудно было
бы поверить, что уже позади 4 декабря 1955 года, когда
Роза Паркс * в Монтгомери отказалась пересесть на заднее
место в автобусе, что Мартин Лютер Кинг возглавил там по-
* Роза Паркс — 43-летняя швея, черная служащая универма¬
га из города Монтгомери, в южном штате Алабама 4 декабря
1955 г. отказалась уступить белому пассажиру место в перепол¬
ненном автобусе. За такое «непослушание» расистам она была
немедленно арестована полицией. Это событие вызвало бурный
протест черной общины, массовый бойкот автобусных линий»
5 JSTs 1001
129

еле этого массовый бойкот и что все это происходило от
нас в какой-то сотне миль; более того, ведь и в нашем го¬
роде зрел бойкот автобусных линий в знак протеста против
расизма.
Конечно, кого-то из нас этот бойкот не обошел сторо¬
ной. Несколько раз небольшие группы моих соучеников
(я тоже была с ними) без всякого заранее обдуманного
плана усаживались на передних местах в автобусе, чтобы
показать, что и мы поддерживаем своих старших братьев
и сестер. Дело всякий раз кончалось перебранкой с води-,
телем. Даже не все черные пассажиры поддерживали
нас — кое-кто принимал сторону белого водителя. Посколь¬
ку в этот момент в Бирмингеме не было широкого органи¬
зованного движения, люди пугались нашей смелости, уп¬
рашивали нас подчиниться «белому господину».
Примерно тогда же Национальная ассоциация содей¬
ствия прогрессу цветного населения была объявлена в
Алабаме противозаконной организацией, ее членам угро¬
жало тюремное заключение. Мои родители были ее чле¬
нами, они решили пе подчиняться «Быку» Коннеру и ком¬
пании и не дать себя запугать. Как и другим участникам
движения против расизма, моим родителям не раз угрожа¬
ли взорвать наш дом, но они продолжали платить членские
взносы до тех пор, пока НАСПЦН не была у нас офици¬
ально распущена и вместо нее не была создана организа¬
ция Алабамское христианское движение в защиту прав
человека под руководством преподобного Фреда Шаттл-
суорта.
По плану, разработанному этой новой организацией,
демонстрация протеста против дискриминации в автобусах
была назначена на следующий день после рождества в
1956 году. Решив сокрушить ее еще до того, как движение
окрепнет, расисты с поощрения «Быка» Коннера обрати¬
лись к самому испытанному и старому оружию — палоч¬
кам динамита, действие которых мы знали хорошо. И в
ночь на рождество оглушительный взрыв потряс дом пре¬
подобного Шаттлсуорта. Они заложили бомбу под дом, пря¬
мо под тем местом в спальной комнате, где стояла кровать
священника. Кто-то даже сказал, что произошло божье
чудо: все вокруг разнесло в клочья, но священник уцелел,
да еще и остался без единой царапины. На следующий
день рассказывали, что после взрыва священник отвез по¬
страдавшего соседа в больницу, а обратно вернулся авто·«
130

бусом, гордо восседая на переднем месте. В этот же день
довольно многие последовали примеру преподобного Шат-
тлсуорта и были за это арестованы.
Я испытывала в эти дни радосаное возбуждение. Про¬
исходило что-то такое, от чего вся наша жизнь могла из¬
мениться. Но лет мне было немного, всего двенадцать, и
мне строго-настрого сказали: ты еще мала, и к тому же де¬
вочка, не тебе выходить на улицу против дубинок и наси¬
лия полиции. Но наше движение испытывало все большую
потребность в поддержке, и настала пора, когда в протест
пришлось включиться всем — мужчинам, женщинам, даже
детям. Прошло совсем немного времени, и ведущую роль
в деятельности Алабамского христианского движения в
защиту прав человека стали играть дети самого Шаттл-
суорта.
Взрывы сотрясали улицы Бирмингема, но почти ниче¬
го не происходило за стенами Паркеровской школы. За
три года движение успело достичь своего зенита и пошло
на убыль, а в нашей школе все так же ходили на уроки,
играли в футбол и баскетбол — ничего не менялось. Не из¬
менились и наши обычные развлечения после уроков, раз¬
влечения отпрысков «черного среднего класса»,— им ни¬
что не препятствовало, если не считать привычных нам
выходок расистов.
Как-то раз, в воскресенье, я возвращалась с друзьями
на машине из кино. В нашей компании была девочка ио
имени Пегги, жившая недалеко от меня на нашей же ули¬
це. Она была блондинкой с чуть смугловатой кожей и се¬
рыми глазами. Где бы мы с ней ни появлялись, ее присут¬
ствие в нашем кругу вызывало удивление и враждебность
со стороны белых людей; их всегда сбивал с толку цвет ее
кожи. На этот раз попался полицейский, опять-таки при¬
нявший ее за белую девочку в окружении черных. И в тот
самый момент, когда приятели высаживали меня перед
подъездом у моего дома, он заставил нас выйти из маши¬
ны, отойти в сторону и потребовал разъяснений,— что это
мы, черномазые, делаем тут с белой девочкой. Он всех
обыскал, кроме Пегги, которую заставил отойти в сторону.
В то время в Алабаме действовал закон штата, по которо¬
му любые контакты, кроме «экономических», между чер¬
ными и белыми запрещались. Фараон стал всем угрожать
тюрьмой, в том числе и Пегги; ее он обозвал «любитель¬
ницей черномазых».
5*
131

Когда Пегги возмущенно заявила, что она черная, как
и все в нашей компании, фараон явно смутился. Но вы¬
шел из замешательства, обрушив на нас поток мерзких
ругательств, избил мальчиков и обыскал в машине каж¬
дую щель, чтобы найти любой предлог задержать нас.
Происшествие было вполне заурядным, случались и го¬
раздо худшие вещи, и, если воспоминания о нем вызы¬
вают во мне ярость, то только потому, что оно было самым
обыкновенным.
В четырнадцать лет настроение какого то беспокойст¬
ва, неудовлетворенности жизнью овладела мною. Угнета¬
ла провинциальность Бирмингема, а движение за граждан¬
ские права еще не успело поглотить меня до такой степе¬
ни, чтобы участие в нем стало чем-то очень важным в моей
жизни. Определить для себя и четко выразить причину
собственной неудовлетворенности я не могла. Просто я
ощущала, что на меня надвигается что-то неотвратимое и
неприятное, и хотелось этого избежать. Приближалось вре¬
мя, когда девочкам моего возраста из семей среднего клас¬
са следовало начинать «появляться в свете», «утверждать¬
ся» в своем кругу в черной общине согласно установлен¬
ным канонам, иначе грозила участь стать отверженной,
изгоем. Но я ненавидела здешние балы: побывав на одном
или двух из них, я ничего не почувствовала, кроме нелов¬
кости за себя и сознания того, что я там не на месте. Нуж¬
но было куда-то уезжать. Куда угодно, но подальше от
Бирмингема.
Я узнала, что есть два способа, как сбежать из род¬
ного города. Первым было поступление на подготовитель¬
ные курсы для старшеклассников при университете
имени Фиска в Нашвилле. Вторым — экспериментальная
программа, разработанная Американским комитетом по¬
мощи друзей, цель которой состояла в том, чтобы дать
возможность черным учащимся с Юга поступить в инте¬
грированные средние школы на Севере. Я написала по
обоим адресам и выслала требуемые бумаги. Спустя не¬
сколько месяцев из обоих мест пришли положительные
ответы.
Поскольку мне хотелось получить высшее медицинское
образование, поначалу я склонялась явно в пользу Фиска.
Поступление в университет означало не только возмож¬
ность удрать от ненавистного провинциализма. Здесь лег¬
че было осуществить планы овладения профессией педиат¬
132

ра: на территории университетского городка располагалась
высшая медицинская школа имени Михарри. К тому же
высокий академический уровень Фиска делал его одним
из самых престижных среди американских университетов,
рассчитанных для черного народа. Ведь с ним было свя¬
зано имя Уильяма Дюбуа*! Но в то же время это был
университет, где учились по преимуществу дети черной
буржуазии, который готовил черную буржуазию. Нетрудно
было представить, что нежелание включаться там в жизнь
местного «света» создаст для мепя множество проблем, и
весьма серьезного свойства. Пренебречь, например, по¬
ступлением в университетский женский клуб — это значи¬
ло выбыть из общего круга, стать всем чужой.
Что же касается программы Американского комитета
помощи друзей, то о ней я смогла собрать лишь самые об¬
щие сведения. Мпе удалось узнать, что в этом случае я
буду учиться в средней школе имени Элизабет Ирвин в
Н ыо-Йорке и жить вместе с белой семьей в Бруклине. Хотя
о самой школе я ничего не знала, идея жить в Ныо-Йорке
мепя все еще волновала. Я думала о том, как мало успела
увидеть и узнать за свои пятнадцать лет. И все это можно
наверстать в Ныо-Йорке. Я очень слабо разбиралась в му¬
зыке, в театре, да и вообще передо мною открылся бы це¬
лый новый мир — мир культуры.
Встреча с неизведанным меня, конечно, страшила, но
не слишком, и я была готова к этому, хотела этого. Мама
больше думала о другом — об опасностях, которые меня
подстерегают; конечно, она хотела, чтобы я получила как
можно лучшее образование, но ее удручала мысль, что я
уеду из дома. Мне исполнилось только пятнадцать, и она
боялась, что в первый же год самостоятельной жизни в
университетском городке, среди взрослых, среди молодежи
старше меня, я разовьюсь слишком рано и все оставшиеся
на мою долю радости детства так и пройдут мимо мепя.
Кажется, она не совсем ясно понимала, что любой черный
ребенок на Юге вынужден развиться «слишком рано», хо¬
чет он того или нет. Однако Нью-Йорк в представлении
мамы был вообще гигантским скопищем всяких ужасов.
* Дюбуа, Уильям Эдвард Бернхардт (1868—1963) — выдаю¬
щийся американский ученый, писатель и общественный деятель,
педагог, борец за освобождение черного народа. С 1961 г. состоял
в Коммунистической партии США.
133

К тому же школа Элизабет Ирвин была расположена в
районе Гринвич-Вилледж, а в представлении мамы эго
место служило прежде всего пристанищем непонятных ей
битников.
Что касается меня самой, то я отдавала предпочтение
средней школе Элизабет Ирвин: поездка в Нью-Йорк,
жизнь там в семье У. X. Мелиша... Но у мамы на сердце
было столько дурных предчувствий, что пришлось согла¬
ситься па Фиск. Мы позвонили Мелишам в Нью-Йорк и
извинились перед ними. Я старалась смотреть на будущую
жизнь в Фиске с точки зрения тою полезного, что это мне
даст. Ведь всего через четыре года, когда мне исполнится
девятнадцать, я уже буду студенткой медицинской школы
Михарри, а там еще несколько лет — и можно будет ле¬
чить детей.
Чемоданы собраны, а в голове только одно — как бы
скорее уехать, и неважно, что не все куплено из одежды
по рекомендательному списку, особенно нарядов для офи¬
циальных церемоний. До отъезда остается день или два,
не больше. И тут мой отец, мой дорогой отец вдруг изме¬
няет обычной своей сдержанности и начинает меня рас¬
спрашивать откровенно, что же все-таки мне хочется са¬
мой. И пока я собираюсь ответить, он начипает мне рас¬
сказывать о том, как в свое время сам пробыл, хотя и не¬
долго, в Фиске. Он работал там после получения диплома,
по окончании колледжа св. Августина в Рейли. Да, уни¬
верситет этот очень хорош, сказал он под конец. Но что¬
бы там чего-то добиться, нужно раз и навсегда четко опре¬
делить, что ты от него ждешь. Подумай, оцени обе сторо¬
ны Фиска, резюмировал мой отец, учти его значение для
истории черного народа, но не забудь и о проблемах, ко¬
торые там перед тобой возникнут.
В тот момент, когда он мне это говорил, я уже твердо
знала: в университет Фиска я учиться не поеду, по край¬
ней мере в нынешнем году. Правда, еще предстояло угово¬
рить маму, внушить ей мысль, что я способна за себя по¬
стоять, какие бы опасности ни подстерегали меня на ули¬
цах Нью-Йорка.
Готовая и к худшему, и к лучшему, я купила билет на
поезд до Нью-Йорка. Сама поездка оказалась символичной.
Я села в вагон, где были места для черных пассажиров,
13*4

окружспиая друзьями и знакомыми школьниками из Бир¬
мингема. Они спешили в свои учебные заведения, которые
располагались по пути в Нью-Йорк. По мере того как наш
джимкроуистский поезд * пересекал Алабаму, Джорджию,
приближаясь к Вашингтону, мои друзья постепеппо выхо¬
дили. Кто-то вышел уже в Атланте — те, кто учился в
Мурхаузе, Спеллмане, Кларке **. Наконец вышли и по¬
следние — они занимались в Вашингтоне, в университете
Говарда ***. С каждой новой станцией что-то менялось в
привычном, знакомом облике мира за окном поезда. Когда
он отходил от Вашингтона, в вагоне уже пе осталось зна¬
комых лиц, и непривычная жизпь властно вторглась тол¬
пой белых пассажиров, которые спокойно рассаживались
по тем местам, что в южных штатах предназначались толь¬
ко «для цветных».
Будущее одновременно и радовало, и пугало. К мысли
о том, что два предстоящих года мне придется жить и
учиться вместе с белыми людьми, я уже как-то привыкла,
но смогу ли я приспособиться к тому, чтобы находиться
в их среде постоянно? Люди, с которыми я буду так или
иначе связана в школе и дома, предапы идеалам движения
за равноправие моего народа и в разной мере в нем уча¬
ствуют. Об этом я знала, по расизм уже успел пустить в
моем сознании столь глубокие корпи, что приспособление
к миру, состоящему почти сплошь из белых людей, как
казалось мне, потребует огромных усилий. Я не хотела
замыкаться в себе, но вместе с тем готовилась быть бди¬
тельной, всегда начеку, чтобы успеть распознать любой
признак враждебности со стороны белых людей раньше,
чем они успеют уппзить меня или оскорбить. (Тогда я
еще не знала, что встречусь и с другой неприятной край¬
ностью: снисходительно-покровительствепным отношением
белых либералов к своим немногочисленным черным зна¬
комым.) Но я буду стараться не выглядеть скованной, сде¬
лаю все, чтобы откликнуться на любое проявление чело¬
* «Джимкроуистский поезд (предположительно от Джима
Кроу — расиста и рабовладельца, имя которого стало нарицатель¬
ным); джимкроуизм — так в США называют систему расистских
мероприятий и ограничений, рассчитанных на сегрегацию, обособ¬
ление белых.
** Мурхауз, Спеллман, Кларк — названия частных колледжей
для черных учащихся в городе Атланте, штат Джорджия.
*** Частный университет Говарда, основанный в 1867 г. в сто¬
лице США городе Вашингтоне, рассчитан на черных студентов,
135

вечности, доброты с их сторопы. Внутреннее напряжение
в тот момент было почти непереносимо, меня раздирали
противоположные чувства, будто два человека сидели во
мне, или одно существо, но с двумя лицами — наподобие
двуликого Януса. Одной сторопой это существо горестно
взирало в прошлое, где скопилось столько обид, царили
одни лишь насилия и запреты, а любовь к семье была едва
ли не единственным смыслом существования. Другим же
своим ликом оно с надеждой и страхом вглядывалось в бу¬
дущее, которое сулило борьбу, возможность победы, но и
опасность поражения.
На Пенсильванском вокзале в Нью-Йорке мепя уже
ждали преподобный Мелиш и его супруга. Мне говорили
о них много хорошего. Жертвуя своими личными интере¬
сами, они сделали для прогрессивного движения так мно¬
го полезного, что я испытывала к ним величайшее уваже¬
ние. В разгар маккаргизма преподобный Мелйш, служив¬
ший вместе со своим отцом, тоже священником, в самой
большой епископальной церкви Бруклина, использовал
церковную кафедру для защиты жертв дикой травли, ко¬
торую развязал бесноватый Маккарти. Мелиш убеждал
своих прихожан, что настоящие христиане должны бо¬
роться против всех видов несправедливости, против ре¬
прессий. Мало того, он сам был в ту пору членом Нацио¬
нального совета американо-советской дружбы, хотя Мак¬
карти и компания одинаково преследовали и коммунистов,
и тех, кто лишь защищал право любого человека быть чле¬
ном коммунистической партии.
Мелиши пережили тяжелые времена — иерархи еписко¬
пальной церкви их жестоко и яростно преследовали. Орга¬
ны печати начали против них настоящую травлю; в ре¬
зультате решения церковного трибунала священник был
отстранен от работы. Но лишения и страдания лишь укре¬
пили волю и решимость двух этих людей.
У Мелишей было трое сыновей, двое постарше мепя,
а один младше. Из старших ребят один учился в двена¬
дцатом классе, другой — в седьмом, в той же школе Эли¬
забет Ирвин, где предстояло заниматься и мне. Меня успо¬
каивало, что кто-то поможет мне сориентироваться: воль
эта школа, насколько я знала по рассказам, не походила
ни на какую другую, о которой мне доводилось слышать.
Чуть только я осмотрелась в доме, как мне захотелось
взглянуть на окружающие улицы. С облегчением я отмсти¬
136

ла, что дом находится в самом центре черной общины, на
пересечении улиц Кингстон и Сейнт-Марк. После про¬
гулки я поняла, что духом Нью-Йорка заражены здесь и
черные прохожие. Нельзя просто так (особенно если ты
женщина) перекинуться словом с незнакомцем. Не то что
в Бирмингеме: там попробуй только пройти мимо своих и
не поздороваться, и немедленно приобретешь репутацию
надменного нахала. А здесь наоборот: здороваешься с не¬
знакомым человеком, а на тебя смотрят, как на ненор¬
мальную.
Не дожидаясь начала учебного года, жена Мелиша от¬
вела меня в школу познакомить с учителями. Средняя
школа Элизабет Ирвин располагалась на границе Гринвич-
Вилледж, в маленьком кирпичном здании, в том квартале,
где все дома были двухэтажными. Ни за что было не до¬
гадаться, что это школа, а не обычный жнлой дом; лишь
в утренние часы, перед началом занятий, или вечером, ко¬
гда уроки заканчивались, можно было это понять.
На меня произвела впечатление история школы. Не¬
сколько десятилетий тому назад ее основали в экспери¬
ментальном порядке для разработки прогрессивных мето¬
дов обучения в сети государственных школ. Когда ныо-
йоркский Совет по образованию отказался от этого экспе¬
римента, школьные учителя решили общими усилиями ее
выкупить, сделать так, чтобы она не закрылась. Пришлось
превратить ее в частную и брать плату за обучение; учи¬
теля выступили в качестве ее совладельцев.
Занимались здесь дети всех возрастов: были и началь¬
ные классы, даже детский сад, который располагался в
доме из красного кирпича по Бликер-стрит и именовался
«Малой школой». Причем для каждого возраста, начиная
с четырех лет и вплоть до двенадцатого класса, существо¬
вало лишь по одному классу, где занимались по 25—30 че¬
ловек.
Первое же знакомство со школой целиком опрокинуло
все мои представления о том, какими они могут быть. Все
учителя, которых я видела прежде, были всегда одеты
весьма строго и консервативно: галстук, обязательно хоть
старенький, но костюм, а у женщип — платья, пусть даже
простые. А здесь... Один из первых учителей, которому
меня представили, был одет в потертые джинсы, немысли¬
мо яркую по цвету рубаху с короткими рукавами и теннис¬
ные тапочки; лицо его пряталось в густой бороде. Еще
137

больше меня потрясло то, что при знакомстве он не на¬
звал свою фамилию, а лишь имя. И даже директор школы,
симпатичный седой и степенный джентльмен, типичный
выходец из Новой Англии,— даже он назвался лишь по
имени, попросту.
Из-за того что школа была невелика и многие из уча¬
щихся здесь занимались с четырех лет вплоть до выпуск¬
ною класса, тут неизбежно проявлялась тенденция к замк¬
нутости. Я немедленно почувствовала эту атмосферу узко¬
го семейного мирка и усомнилась, окажусь ли я способной
влиться в него.
Когда я постаралась составить более полное представ¬
ление о школе и разговаривала на эту тему с Мелишами
или с кем-либо из тех, кто знал о ней побольше, я откры¬
ла, что многие из работавших в ней учителей были зане¬
сены Советом по образованию в «черный список» и поэто¬
му не имели права преподавать пи в одной государствен¬
ной школе. Их политические взгляды колебались от либе¬
ральных до радикальных; кое-кто был близок к коммуни¬
стам (я, во всяком случае, так поняла).
Составляя из этих разрозненных сведений общую кар¬
тину, я чувствовала себя пловцом, попавшим в неизведан¬
ную реку. Какие подводные течения, водовороты, мели, зы¬
бучие пески, болота мне попадутся па пути? Я была одна,
без наставника, который понял бы мои сильные и слабые
стороны и помог бы преодолеть препятствия, которые не¬
избежно должны возникнуть перед молодой черной девуш¬
кой, воспитанной на расистском Юге.
Но, преодолевая потом эти препятствия, связанные с
новым для меня окружением, я стала быстро осваивать¬
ся — и дома, и в школе. А когда на уроках истории я узна¬
ла, что такое социализм, целый новый мир открылся пере¬
до мной. Впервые я узнала о существовании такого идеа¬
ла социально-экономической организации общества, при
котором каждый его член отдает обществу свой труд в со¬
ответствии со своими способностями и талантом, чтобы в
свою очередь получить от него материальное и духовное
вознаграждение в соответствии со своими потребностями.
Что такое научный социализм, я еще не понимала, но
старалась постигнуть смысл попыток построить общество
утопического социализма, о которых мы говорили на уро¬
ках истории. Меня восхищали люди, решившиеся отдалить
себя от мира с целью создать в миниатюре новое, человеч¬
138

ное, социалистическое общество. Я не ограничилась школь¬
ными учебниками, старалась прочесть об этом побольше.
В библиотеке я проштудировала все, что смогла найти о
Роберте Оуэне и других руководителях этого течения.
К утопическому социализму меня влекла, вероятно, за¬
ложенная в нем романтическая струя. Но когда я задума¬
лась всерьез о реальной возможности разрешения проблем,
стоящих перед моим народом, как и тех, что стоят перед
эксплуатируемыми белыми американцами, я не увидела
воочию тот путь, по которому мы смогли бы перейти от
окружающего нас реального мира гнета, расизма и неспра¬
ведливости к идеальному миру коммунизма. Возможно,
кое-кто и спасет свои души от растления, которое несет с
собой капитализм, в изолированных коллективах, но ма¬
ленькие сельскохозяйственные общины наверняка не смо¬
гут послужить освобождению десятков миллионов людей.
«Манифест Коммунистической партии» осветил мое со¬
знание как вспышка молнии. Я с жадностью набросилась
на него, находя в нем ответы на многие из мучивших меня
неразрешимых, казалось, вопросов. Я зачитывалась им, и
при каждом новом прочтении меня все больше захваты¬
вала возможность совершения революции и построения
коммунизма в нашей стране, хотя, конечно, не каждое его
положение, не каждая из идей в этом произведении были
мне до конца понятны. Проблемы черного народа я стала
теперь рассматривать в общем контексте широкого движе¬
ния рабочего класса. Мои идеи об освобождении черных
оставались нечеткими и теперь, но, хотя я не могла само¬
стоятельно выработать истинные концепции на этот счет
и яспо их выразить словами, у меня появилось понимание,
как можно покончить с капитализмом.
Особенно сильное впечатление произвело на мепя то
место в «Манифесте Коммунистической партии», где речь
идет о роли пролетариата как освободителя всех угнетенных
масс: «Все до сих пор происходившие движения были дви¬
жениями меньшинства или совершались в интересах мень¬
шинства. Пролетарское движение есть самостоятельное
движение огромного большинства в интересах огромного
большинства. Пролетариат, самый низший слой современ¬
ного общества, не может подняться, не может выпрямить¬
ся без того, чтобы при этом не взлетела на воздух вся воз¬
вышающаяся над ним надстройка из слоев, образующих
официальное общество».
139

Меня буквально потрясла мысль о том, что, как только
освобождение пролетариата становится реальностью, по¬
является основа для освобождения всех угнетенных слоев
общества. Память подсказывала мне их образы — черных
рабочих в Бирмингеме, что по утрам уныло бредут на ста¬
леплавильные заводы или спускаются в шахты. Как опыт¬
ный хирург возвращает слепому зрение, удаляя катаракту,
так и это произведение буквально открыло мне глаза. И я
вновь увидела мутные от ненависти глаза белых соседей
на «динамитном холме», взрывы бомб, и страхи, и спря¬
танное оружие, женщину в слезах на пороге нашего дома,
голодных детей в дверях школьной столовой, и кровавые
побоища на школьном дворе, и светские развлечения чер¬
ного среднего класса, «лачужку первую» и «лачужку вто¬
рую», отгороженные места в задней части автобуса, поли¬
цейские облавы — все это вдруг встало на свои места. И то,
что казалось проявлением ненависти лично ко мне, и не¬
объяснимое в моем представлении упорство белых южан,
отказывающихся сдерживать свои расистские эмоции, и
непреодолимая покорность черных — все это оказалось не¬
избежным следствием безжалостной системы, которая под¬
держивала себя и сохранялась, лишь поощряя злобу, кон¬
куренцию, угнетение одних, бесправие других. Прибыль —
вот что лежало в основе этой системы, вот что неуклонно
и постоянно заставляло людей поступать так, а не иначе,
порождало отчаяние и ненависть между ними — все то
дурное, что я сама видела.
Я почувствовала потребность в переоценке собственных
идей относительно освобождения моего народа. Я теперь
поняла, что, хотя прежде я относилась с нескрываемым
отвращением к общественной деятельности черпого сред¬
него класса, все-таки именно на класс буржуазии я возла¬
гала до сих пор надежды, что он поведет черных рабочих,
безработных и бедняков к свободе.
И, конечно же, самое сильное впечатление, самый мощ¬
ный толчок от прочтения «Манифеста» лично для меня
состояли в том, что я зримо увидела образ нового общест¬
ва — без эксплуататоров и эксплуатируемых, общества без
классов, общества, где никому не будет дозволено иметь
так много, чтобы он мог использовать свое богатство для
эксплуатации других людей. После победы коммунистиче¬
ской революции возникнет «ассоциация, в которой свобод-
140

пое развитие каждого является условием свободного разви¬
тия всех».
Заключительные слова «Манифеста» возбудили во мне
самое страстное желание посвятить себя борьбе за торже¬
ство коммунизма:
«Коммунисты считают презренным делом скрывать свои
взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели
могут быть достигнуты лишь путем насильственного нис¬
провержения всего существующего общественного строя.
Пусть господствующие классы содрогаются перед Комму¬
нистической Революцией. Пролетариям нечего в ней те¬
рять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
По стечению обстоятельств получилось так, что имен¬
но в тот момент, когда я зачитывалась «Манифестом Ком¬
мунистической партии», одна моя подруга пригласила
меня на собрание молодежной организации, которая на¬
зывалась «Эдванс». Это была марксистско-ленинская мо¬
лодежная организация, связанная узами кровной связи с
коммунистической партией, а подруга моя была дочерью
члена компартии. Многие наши собрания проходили в доме
Герберта Аптекера, коммуниста, историка, пользующегося
большим уважением, а дочь его, Беттина Аптекер, была в
числе основных руководителей нашей организации.
Юджин Деннис, сын пыне покойного генерального се¬
кретаря коммунистической партии (сына звали Юджи¬
ном — так же как и отца), и Мэри Лу Паттерсон, дочь чер¬
ного юриста, лидера коммунистов, заставлявшего трепе¬
тать своих противников, также были членамр нашей орга¬
низации. Кстати, именно Паттерсон передал в ООН знаме¬
нитую петицию протеста против геноцида в отношении
черных американцев в 1954 году. В числе моих самых
близких подруг и до этого были Гарриэт, дочь Джеймса
Джексона, Мэри Лу Паттерсон, Маргарет и Клодия Бэр-
нем; теперь же, благодаря совместной работе в «Эдванс»,
мы стали настоящими «товарищами по оружию».
Герберт Аптекер преподавал основы марксизма в Аме¬
риканском институте марксистских исследований. Вместе
с другими членами группы «Эдванс» я ходила на его лек¬
ции, и это помогло мне прояснить для себя прежде непо¬
нятные места в «Манифесте».
141

Группа «Эдвапс» участвовала во всех демонстрациях в
защиту мира, которые проводил в то время Комитет борь¬
бы за разумную ядерную политику, в демонстрациях в за¬
щиту гражданских прав, организуемых в знак солидарно¬
сти с движением на Юге. После первой же сидячей демон¬
страции 1 февраля 1960 года в Гринсборо (штат Северная
Каролина) новое движение быстро распространялось по
всему Югу. Когда движение за равноправие поставило пе¬
ред предпринимателями требование брать на работу чер¬
ных американцев и выставило пикеты возле магазинов
фирхмы «Вулворт», сопротивлявшейся этому требованию,
мы тоже по воскресеньям отправлялись с утра на 42-ю
улицу к «Вулворту» с плакатами и листовками, выстраи¬
вались вокруг здания и убеждали посетителей не ходить
туда за покупками, пока хозяева фирмы не согласятся
брать в магазины этой компании на Юге черных.
Хотя благодаря всему этому я была активно вовлечена
в движение за равноправие черных американцев, меня не
оставляли неудовлетворенность и досада: ведь в тот са¬
мый момент, когда я решила оставить Юг, именно там,
именно дома это движение быстро пошло в гору. И в 1961
году как только я узнала, что автобус с участниками
«рейда свободы» добрался до Бирмингема, я немедленно
позвонила родным: вышлите мне денег на дорогу, хочу
домой. Ответ родителей меня огорчил. По их мнению, ме¬
сто мое было в Ныо-Йорке, там я должна была закончить
последний класс школы. Я так расстроилась, что переста¬
ла обращать внимание на занятия. Каждый раз, когда в
газетах или на экране телевизоров появлялись брандспой¬
ты, направленные против демонстрантов, и здоровенные
собаки, которых натравливали на детишек, я закрывалась
в своей комнате и ревела, стараясь, чтобы этого не увиде¬
ли Мелиши.
Годы были тревожными и волнующими, и я не жалею,
что провела их в Нью-Йорке. Но раздвоенность меня пре¬
следовала по-прежнему, как и неудовлетворенность собой.
Один лик Януса был с тоской устремлен домой, в Бир¬
мингем, куда переместился теперь центр событий, а другой
взирал в будущее. Еще немало времени должно было прой¬
ти, чтобы оба эти лика слились воедино и я смогла узнать
тот единственный путь, который соединит во мне прошлое
с будущим.

Раздел III
ПОТОКИ
Я оправляюсь к изначальной природе —
бурлений, коллизий, потоков.
Федерико Гарсиа Лорка
Септябрь 1961 года.
На окраине Уолтэма, городка в штате Массачусетс, па
массивной скале, венчающей зеленый холм, стоит бронзо¬
вая фигура судьи Луиса Брандейса * с распростертыми
наподобие крыльев птицы руками. Впечатление такое, сло¬
вно он вот-вот взлетит — потому что на земле ему нет
места.
Я в конце концов поняла: для того чтобы сохранить
свою неортодоксальность, школе Элизабет Ирвин пришлось
отгородиться от внешнего мира и заключить своих учени¬
ков в некий кокон. В течение двух лет жизни в Нью-Йор¬
ке я не могла избавиться от ощущения, что там я не к ме¬
сту, чужая, случайно проникшая в этот кокон. Но я ста¬
ралась не поддаваться унынию. А когда атмосфера стано¬
вилась слишком душной, слишком тягостной, я всегда мог¬
ла вырваться из этих стен и ускользнуть в другие миры —
к подругам детства Маргарет и Клодии, Мэри Лу Пат-
* Именем юриста Луиса Брандейса (1856—1941), некогда чле¬
на Верховного суда США, назван упоминаемый частный универ¬
ситет; основан в 1948 г.
143

тсрсоп, Филлис Стронг, к товарищам по политической
работе в «Эдванс», к черным и пуэрториканским друзьям
в молодежном центре, организованном госпожой Мелиш в
Бруклине.
В Брандейсском университете все было иначе. Здесь
выходов во внешний мир не было.
Физическая и духовная изоляция здесь взаимно допол¬
няли друг друга. В Уолтэме не было пичего примечатель¬
ного, разве что фабрика по производству часов, а Кем¬
бридж и Бостон были недосягаемы для тех из нас, кто не
мог позволить себе иметь машипу.
В толпах первокурспиков я высматривала лица черных.
Одно их присутствие здесь позволило бы мне чувствовать
себя хоть чуточку более уверенно. Но становилось ясно,
что университет решил полностью взять меня на свое
обеспечение по той лишь простой причине, что черных пер¬
вокурсников по конкурсу было набрано, кроме меня, толь¬
ко двое, и в ком-то взыграло чувство вины за подобную
несправедливость. Причем среди троих черных новичков
не было ни одного юноши. К моей радости, Алису, одну
из нашей троицы, поселили на том же этаже общежития,
что и меня.
У нас с Алисой тут же завязалась дружба, однако и
это не могло изменить моего отношения к университетско¬
му колледжу. Я испытывала отчуждение, гнев, одиночество
и ушла бы из университета, имей я побольше смелости и
зпай, куда податься. Но поскольку я все-таки осталась и
другого выхода, кажется, не было, я стала намеренно куль¬
тивировать в себе чувство отчуждения, причем несколько
романтическим образом. Когда было одиноко, мне не хо¬
телось, чтобы меня жалели: я не желала бороться с оди¬
ночеством активным поиском друзей; буду одна, замкну¬
тая в себе, и сделаю вид, что мне так нравится. Отнюдь не
способствовало улучшению моего настроения и то, что я
целиком ушла в чтение экзистенциалистов — Камю, Сарт¬
ра. Я углубилась в себя и отвергла, по существу, все, кро¬
ме собственного внутреннего мира.
Только в этой неестественной атмосфере изолирован¬
ного от мира университетского городка, фактически сплошь
с белым населением, я могла позволить культивировать в
себе подобное нигилистическое отношение ко всему. Выхо¬
дило, что в попытке преодолеть неестественность окружав¬
шей меня среды я с отчаяния ударилась в другую край-
144

пость, избрав себе в равной мере неестественный стиль
жизни.
В первом семестре я занималась не очепь усердно, уве¬
рив себя, что занятия, которые приходится посещать, по
существу, ничего не дают. Обходила стороной и всякие
развлечения, а если уж пужно было появляться на обяза¬
тельных вечерах, то и там игнорировала приличия и с вы¬
зовом приходила на танцы в тех же синих джинсах, в ко¬
торых меня видели постоянно. Сама себя я пазывала ком¬
мунисткой, но не хотела примыкать к едва теплившемуся
левому движению в университете, так как чувствовала,
что наши местные политики относятся ко мне с оттенком
высокомерпого покровительства. Они как бы давали по¬
нять, что готовы помочь «бедным и несчастным неграм»
дорасти до своего уровня, а я вовсе не считала их достой¬
ными того, чтобы становиться им равной.
Единственным событием, по-настоящему взбудоражив¬
шим меня на первом курсе, был приезд Джеймса Болдуи¬
на * — в университете он собирался выступить с серией
лекций о литературе. После того как мне попалась в руки
ею книга «Прочти им Нагорную проповедь», я прочитала
все его произведения, какие только смогла достать. И вот
Болдуин в Брандейсском университете. Я вовремя заняла
самое близкое место, в первом ряду. Но едва началась его
лекция, как по рядам разнеслась весть, что мир очутился
перед угрозой третьей мировой войны: разразился т. н. ку¬
бинский ракетный кризис.
Джеймс Болдуин тут же объявил, что не сможет про¬
должить беседу о литературе, так как его совесть и поли¬
тическая ответственность не дают ему права говорить о
чем-либо подобном в такой момент. Тем временем шли
приготовления к общеуниверситетскому митингу. Студен¬
ты слонялись по городку: одни — притихшие и подавлен¬
ные, другие — возбужденные, готовые громогласно кричать
о своем страхе перед гибелью мира в ядерной катастрофе.
Кое-кто из студентов тут же в панике умчался: рассе¬
лись по машинам и объявили, что бегут в Канаду. Меня
поразило удивительное себялюбие, которое они проявили
* Болдуин, Джеймс (род. в 1924 г.) — известный американ¬
ский писатель. Родился и вырос в Гарлеме, черном гетто Нью-
Йорка. Активный участник движения за равноправие и десегре¬
гацию. Здесь упомянут его первый роман, вышедший в 1953 г.
145

п этот момент. Их не волновало, что над населением Кубы
нависла страшная опасность, что могут погибнуть миллио¬
ны неповинных людей в других странах, если разразится
ядерный конфликт. Они интересовались лишь собой, спа-
сепием собственной жизни. А влюбленные парочки не при¬
думали в этот момент ничего лучше, как удалиться по¬
дальше, чтобы в последний раз вкусить любви.
Когда начался митинг, многие студенты уже разошлись
и не слышали ярких речей Джеймса Болдуина, Герберта
Маркузе* (я слушала его впервые) и еще нескольких пре¬
подавателей и аспирантов. Смысл их выступлений состоял
в том, что нельзя поддаваться страху и отчаянию, необхо¬
димо оказать давление на правительство, чтобы оно пре¬
кратило угрожать войной другим странам.
В эти дни я снова почувствовала себя в гуще событий,
частью движения — выступала на митингах, тич-пнах **,
шагала в демонстрациях. Но когда кризис миновал, жизнь
вернулась в прежнюю колею. В течение недолгих дней де¬
монстраций протеста я сблизилась с людьми, с которыми,
мне думалось, у меня было много общего,— с иностранны¬
ми студентами. Я подружилась с юношей из Индии — че¬
ловеком мягким, остро чувствующим то, что происходит
вокруг. Наверное, именно дружба с Лалитом помогла мне
* Маркузе, Герберт (род. в 1898 г.) — известный буржуазный
философ, родом из Германии.
Выступая в роли проповедника «истинного марксизма» и про¬
пагандируя левобуржуазный экстремизм, Г. Маркузе сумел приоб¬
рести значительную популярность среди студенчества. Этому в
известной мере способствовало его участие в антивоенных вы¬
ступлениях и в движении за гражданские права. В 60-е годы он
превратился в своего рода символического лидера «новых левых»
в США, как и в других странах Запада, стал неким идейным вож¬
дем бунтующего студенчества. Философские его воззрения, отли¬
чаясь эклектизмом, отражают настроения леворадикальных мел¬
кобуржуазных слоев капиталистического общества.
** Тич-ин и тич-аут — формы широкого студенческого протеста
в США, возникшие в середине 60-х годов. Имеется в виду прове¬
дение различными студенческими и молодежными организациями
митингов, демонстраций, семинаров-диспутов, театрализованных
представлений, сборов средств и подписей под воззваниями как в
самих студенческих городках-кэмпусах (тич-ин), так и за их пре¬
делами (тич-аут). Каждое из подобпых мероприятий посвящено
определенной теме — протесту против войны во Вьетнаме, борьбе
за гражданские права, разоблачению корпораций, способствую¬
щих отравлению окружающей среды, или монополий, производя¬
щих оружие массового уничтожения, и т. д.
146

конкретно уяснить, как тесно связана между собой осво¬
бодительная борьба народов во всем мире. Его рассказы
о невероятной нужде индийского народа я не могла слу¬
шать без волнения. И в этот момент всякий раз мыслен¬
но обращалась к жизни моего народа — в Бирмингеме или
в Гарлеме.
Я подружилась также с молодой филиппинкой Мелани
и южновьетнамкой Мак, которую ждала высылка из США
за то, что опа была противницей режима Нго Динь Дьема.
Примерно тогда же я очень сдружилась с черной студент¬
кой Лани: возможно, это случилось потому, что мы обе
чувствовали себя так отчужденно от всех в Брандейсе.
Постоянно переписывалась я с Фло Мейсон, подругой
по школе Элизабет Ирвин. Не помню, кто из нас это при¬
думал, но мы обе решили ближайшим летом поехать на
А III Всемирный фестиваль молодежи и студептов в Хель¬
синки. Мне очень хотелось познакомиться с революцион¬
ной молодежью из других стран, но было и другое: просто
желание побывать за пределами США и расширить свой
кругозор.
В оставшуюся часть учебного года я работала, чтобы
скопить денег на поездку. Мне пришлось разбирать книги
в библиотеке, потом приводить в порядок картотеку на
биологическом факультете. Поработала и в «Чомонде-
лейс» — университетском кафе. Наконец, нашла место в
маленьком баре прохладительных напитков в Уолтэме.
У меня вновь пробудился интерес к учебе, и, деля время
между работой и книгамй, я практически не имела свобод^
ной минуты. Даже встречи с приятелями (я дружила тогда
с немецким студентом Манфредом Клеменцем) ограничи¬
вались обычно недолгими беседами в кафетерии за чашкой
кофе после вечерних занятий.
Настал июнь. Чтобы получить путевку на поездку, не¬
обходимо было заслужить это право общественной рабо¬
той — в фестивальном комитете в Нью-Йорке. Мы печата¬
ли на машинке, размножали материалы, рассылали почту.
Потом я примкнула к группе студентов из Брандейса, ко¬
торые коллективно приобрели — со скидкой — билеты на
поездку самолетом в Англию. В Лондоне, в одиночестве, я
побродила день-два по городу, затем отправилась поездом
в Париж. Моя подруга Гарриэт Джексон собиралась встре¬
тить меня на Северном вокзале, но забастовка нарушила
все расписания. И вот я очутилась совершенно одна в
147

Париже, никого здесь не зная и даже но представляя, как
найти Гарриэт.
Пришлось на несколько дней остановиться в грязнова¬
том отеле в Латинском квартале; я рыскала по городу в
поисках подруги, а со всех стен на меня смотрели расист¬
ские лозунги, угрожавшие смертью алжирцам. В концо
концов я разыскала Гарриэт. Оказывается, она оставила
для меня записку в отделении туристской фирмы «Амери-
кэн экспресс», рассчитывая, что я догадаюсь туда зайти.
Потом к нам присоединилась Фло Мейсон, и мы перебра¬
лись в мансарду, клетушку под крышей жилого дома в
16-м округе, рядом с Эйфелевой башней: до нее было так
близко, что сквозь наше крохотное окошко мы рассматри¬
вали, как там поднимается и опускается лифт. В таких
комнатушках в Париже обычно живет прислуга, но сейчас
одну из них снимала подруга Гарриэт, которая училась в
Париже; она-то и разрешила нам побыть там на время
своего отсутствия.
Таких комнатушек, как наша, под крышей было всего
с десяток. И добираться туда приходилось, одолевая шесть
пролетов ржавой типа пожарной железной лестницы.
В конце общего коридора — грязный унитаз и кран с хо¬
лодной водой. В нашей клетушке помещались лишь кро¬
вать, шкафчик и стол да еще оставалось немного места
на полу для надувного матраса и коврика. Мы с Фло и Гар¬
риэт так и спали поочередно — на кровати, надувном мат¬
расе и просто на полу. И казалось, невозможно жить тес¬
нее, пока мы не перезнакомились с соседями. Хрупкая
женщина с Мартиники и ее четыре дочери в возрасте от 14
до 20 лет жили напротив нас в такой же комнатенке. Они
недавно приехали в Париж и каждый день все отправля¬
лись на поиски работы. По вечерам возвращались в отчая¬
нии: еще день потерян, еще больше отощал кошелек, давит
усталость, а на устах — всякие ужасы, рассказы о том, как
их по ошибке снова приняли за алжирок.
Мы втроем носились по Парижу, осматривая достопри¬
мечательности, особенно те, где за вход брали немного,
а со студентов и того меньше: ходили в Лувр, музей Роде¬
на, в мольеровский театр «Комеди Франсез» (билет для
студентов туда стоил всего один франк). В переполненных
кафе на бульваре Сен-Мишель нам попадались люди, ко¬
торые рассказывали интереснейшие, волнующие истории,
причем иностранцы с темной кожей особенно часто нам го¬
148

ворили об обостренных отношениях с французами. Нелю¬
бовь к Франции была характерна тогда для приезжих из
Алжира, с Антильских островов и особенно Гаити, для аф¬
риканцев. Нас водили в укромные, спрятавшиеся в зако¬
улках Латинского квартала столовки, где кормились рабо¬
чие-алжирцы.
Жизнь любого алжирца в Париже в 1962 году была под
постоянной угрозой нападения. Жители самого Алжира
сражались в это время с французской армией и в горах»
и в населенных европейцами городах Алжире и Оране;
тем временем полувоенные террористические банды в сто¬
лице колониальной Франции нападали на прохожих —
мужчин и женщин,— если только они походили внеш¬
ностью на алжирцев или в самом деле были ими.
Взрывались бомбы в тех парижских кафе, куда захо¬
дили североафриканцы; на темных боковых улицах нахо¬
дили окровавленные трупы; настенными надписями, при¬
зывавшими к расправам над алжирцами, были измараны
дома и станции метро. В один из дней я была среди де-
монстрантов-алжирцев на площади перед Сорбонной. Здеш¬
ние полицаи разогнали их с помощью мощных брандспой¬
тов, причем действовали они при этом не менее жестоко,
чем в таких же случаях разъяренные фараоны в нашем
Бирмингеме, встречая участников «рейдов свободы» соба¬
ками и теми же брандспойтами.
Я думала, что во время путешествия увижу и узнаю
много иного. Но оказалось, что и здесь идет та же борь-
ба: все оказалось знакомым.
Гарриэт поехала в Советский Союз, а мы с Фло реши¬
ли пока отправиться поездом в Женеву. Но потом переду¬
мали: объединившись с одним швейцарцем, студентом, ко¬
торый направлялся из США домой после проведенного в
Висконсинском университете учебного года, мы решили
доехать бесплатно, на попутных машинах.
Нам, однако, не повезло: день был праздничный,
14 июля — годовщина взятия Бастилии, и все наши попыт¬
ки подсесть к кому-нибудь всякий раз кончались неуда¬
чей. Добрались мы всего-навсего до аэропорта Орли на
окраине Парижа, поставили палатку студента-швейцарца
в чистом поле, поели в аэропорту, потом залегли в этой па¬
латке, и он всю ночь охранял нас, находясь снаружи. На
следующее утро нам повезло не больше, и мы, пересажн-
149

ваясь с поездов на автобусы и наоборот, в конце концов
добрались до Лозанны; там мать студента приютила нас
на несколько дней.
Лозанна со своими старинными домиками на склопах
холмов показалась мне самым чистым и красивым горо¬
дом, который я когда-либо видела. Теперь-το я поняла, по¬
чему богачи посылают своих детей в Швейцарию.
После Лозанны была Женева, затем снова Париж, и
вот, наконец, мы едем на фестиваль в Финляндию. Мрач¬
ные, однообразные дома Хельсинки послевоенной построй¬
ки — и среди них трепетный дух молодости, юные гости,
собравшиеся сюда со всего света.
Быстро пролетели две недели фестиваля, переполнен¬
ные впечатлениями: красочные художественные представ¬
ления, массовые политические митинги, многочисленные
семинары по проблемам национально-освободительной
борьбы в Африке, Латинской Америке, Азии, на Ближнем
Востоке. Самой интересной частью программы фестиваля,
как мне лично кажется, были встречи делегаций с гостями
из какой-нибудь другой страны: мы могли поближе позна¬
комиться во время этих встреч с молодежью из самых раз¬
ных уголков земли.
Встреча с кубинской делегацией стала для меня самым
впечатляющим событием фестиваля. Не только потому, что
кубинцы показали во время подготовленного ими концерта
очень высокое, по-настоящему профессионально отточен¬
ное мастерство, но прежде всего потому, что это представ¬
ление несло в себе страстный, зажигающий дух револю¬
ции. Перед нами была молодежь той революции, которой
не исполнилось и трех лет. Выступая перед делегацией
США, кубинцы остро и хлестко показали, как сверхбогатые
американские капиталисты подчинили их страну, лишили
ее какого бы то ни было намека на независимость. Это
была едкая сатира на поработителей — разговорные сцен¬
ки перемежались песнями и танцами. В то время в
США движение за равноправие женщин еще фактически
отсутствовало, а тут мы увидели то, что нам, американ¬
цам, даже не снилось: молодых кубинок в форме милиции,
ревностно защищающих революционные завоевания сво¬
его народа.
Невозможно передать словами, с какой страстью, с ка¬
ким энтузиазмом выступали кубинцы. Приведу лишь один
пример того, как заразительпо подействовал их динамизм
150

йа всех йас. Выступление кубинцев закончилось, но не
было традиционного закрытия занавеса, поклонов и апло¬
дисментов: ведь это представление, по существу, не было
концертом в обычном смысле слова, они показали саму
реальность. И вот вместо припятого финала кубинцы спу¬
скаются со сцены в зал, продолжая танцевать зажигатель¬
ный танец конга. Те из нас, кто открыто поддерживал эп-
тузиазм кубинцев и дух их революции, сразу же откликну¬
лись на призывный ритм барабанов; зрители повскакали
с мест и включились в шеренгу танцующих. Но и осталь¬
ные — даже робкие, даже, может быть, и те, кто и в самом
деле был заслан к нам в качестве агентов,— все были
втянуты кубинцами в танец. И прежде чем мы поняли,
что происходит, мы уже дружно отплясывали этот тапец,
привезенный некогда на Кубу рабами; прикованные друг
к другу, они могли танцевать только шеренгой — ме¬
шали цепи... И вот уже танцующие вышли на улицу.
Удивленные финны не верили своим глазам: несколько
сотен молодых людей разного цвета кожи, не обращая
внимания на уличное движение, танцем заполонили ули¬
цы Хельсинки.
Хотя дух дружбы определял атмосферу фестиваля,
случались здесь и враждебные вылазки. Придерживаясь
курса «холодной войны», ЦРУ отправило на фестиваль,
для подрыва его важнейших мероприятий, своих агентов
и осведомителей, они оказались и в нашей делегации.
(Этот факт был позднее признан ЦРУ.) Нередкими были
открытые провокации, принимавшие самые различные
формы. Так, например, были организованы попытки похи¬
щения членов делегации Германской Демократической
Республики, на массовых мероприятиях взрывались бом¬
бы со слезоточивым газом, а типы, похожие на наших
«ангелов смерти», затевали избиения участников фестива¬
ля на центральных улицах Хельсинки.
Но вот наступил момент прощания с новыми друзья¬
ми. Я немного побыла в Западной Германии в гостях у
своего приятеля Манфреда и вернулась в США. Здесь ме¬
ня дожидался следователь ФБР.
-- Чем вы занимались летом, на фестивале комму¬
нистической молодежи? — допытывался он у меня.—
Разве вы не знаете, как у нас относятся к коммуни¬
стам? Разве вам не известно, как мы поступаем с комму-
нпстами?
151

Обогащенная летним опытом, повзрослевшая, болев
уверенная в себе, я начала заниматься на втором курсе
Брандейсского университета. Встречаясь с людьми из са¬
мых разных стран мира, я поняла, как важна способность
отметать любые искусственные барьеры, разделяющие
людей. Незнание языка — один из этих барьеров — было
преодолеть проще. Я решила заняться всерьез француз¬
ским языком и литературой. В тот год я целиком ушла в
работу: прочитала в оригинале Флобера, Бальзака, Бод¬
лера, Рембо, одолела тысячи страниц «В поисках утрачен¬
ного времени» Пруста. Я по-прежнему очень интересова¬
лась Сартром. Освобождалась минута от чтения обяза¬
тельной литературы, и я принималась за разбор его пьес:
«Отвращение», «Грязные руки», «Узники из Альтоны»
и др., как более ранних, так и последних его пьес, рома¬
нов, составивших цикл «Дороги свободы». Я прочитала
некоторые его философские и политические очерки и да¬
же попыталась разобраться в «Бытии и небытии». По¬
скольку мне так или иначе приходилось приспосабливать¬
ся к изолированной жизни в университетском городке, я
решила не терять времени даром и все свободные от заня¬
тий и сна часы проводила в библиотеке либо забиралась с
книгами в какое-нибудь укромное место.
Сначала у нас с Лани в общежитии была одна комна¬
та на двоих, но мы обе хотели жить, не мешая занятиям
друг друга, поэтому при первой же возможности я пере¬
бралась в отдельную комнатку. Формально и здесь нас
было двое — я и шведка Тина, но она предпочла посе¬
литься со своим другом вне университетского городка и
оставила меня в желанном одиночестве.
Молодые супруги аспиранты Гвен и Вуди отвечали за
порядок в мужском общежитии. Нас сблизило то, что мы
были черными и у нас было много общих друзей в Бир¬
мингеме. Потом мы подружились. Когда им нужно было
куда-нибудь отлучиться вечером или провести выходной,
они всегда могли рассчитывать, что я присмотрю за их ма¬
лышом, не отрываясь от книг. А когда мне хотелось отве¬
сти душу беседой, с ними всегда было хорошо запросто
потолковать, посоветоваться.
Тот год в университетском городке прошел тихо и раз¬
меренно, без особых треволнений. Но раз атмосферу сы¬
того самодовольства, царившую в этом либеральном уни¬
верситете для белых, внезапно нарушило появление у нас
152

Малькольма Икса *. Мы с Гвен и Вуди сидели в самом
большом университетском зале, затерянные в толпе бе¬
лых, и, затаив дыхание, готовились выслушать речь чело¬
века, который выступал в роли личного представителя
пророка, Элайджи Мохаммеда. А Элайджа Мохаммед в
свою очередь называл себя посланцем самого аллаха: му¬
сульманский бог избрал его, чтобы тот доставил его уче¬
ние черным людям в США.
За несколько лет до этого, еще когда я училась в сред¬
ней школе имени Паркер, один из учеников нашего клас¬
са, тихий замкнутый мальчик, был арестован за то, что
продавал газету «Черный мусульманин». Я пыталась пре¬
жде не раз выспросить его, но безуспешно, кто такие эти
мусульмане. И только на следующий день после его аре¬
ста я впервые узнала, что организация «Черные мусуль¬
мане» ** действует в масштабе всей страны. Навязываем
мые пропагандой оценки меня не интересовали, но я счи¬
тала, что эта секта довольно странная — ее члены с вос¬
торгом ждут того часа, когда аллах покарает всех белых;
такой подход в принципе не был способен помочь реше¬
нию проблемы расизма. Долгое время я никак не могла
понять, что этот мой соученик может делать у «мусуль¬
ман». Примирить их воинственность с его мягкостью было
невозможно. Я все ждала, когда же он выйдет из тюрьмы,
вернется в школу и расскажет мне толком об этой органи¬
зации. Но больше я его не видела.
Наконец в зал уверенной широкой походкой вошел
Малькольм. Он был одет безупречно, сопровождали его
подтянутые, гладко выбритые мужчины и несколько жен¬
* Малькольм Икс (1925—1965) — один из известных черных
деятелей в США. До 1964 г. был влиятельным лидером организа¬
ции «Черные мусульмане». В его выступлениях, особенно в начало
60-х годов, была сформулирована идеология черного национализма.
Затем он разошелся с этим течением в поисках новых путей рс-
шепия расовой проблемы. В феврале 1965 г. Малькольм Икс был
убит при невыясненных обстоятельствах.
** «Черные мусульмане» — организация черных сепаратистов.
Исторически движение «черных мусульмап» связапо с негритян¬
ским националистическим движением. Политическое требование
«черных мусульман» — отделение черного населения от белых аме¬
риканцев, создание на территории нескольких американских шта¬
тов независимого государства черных. Лидеры движения желали
бы скупить крупные участки сельскохозяйственных угодий па
Юге, создать собственную экономическую систему производства и
распределения товаров, основанную на полной изоляции от белых.
153

щин в длинных развевающихся платьях. От их манер ис*
ходила переполнявшая каждого из них гордость. Они спо¬
койно заняли оставленные им места в первых трех рядах.
Малькольм и еще несколько мужчин поднялись па сцену.
Малькольм Икс начал свою речь со сдержанным крас¬
норечием, он говорил о религиозной основе ислама, связы¬
вал его догмы с проблемами черных в США. Меня взвол¬
новали его слова о том, что черный народ в конце концов
сам проникся идеей собственной расовой неполноценно¬
сти под давлением общества, основанного на превосход¬
стве белых, и принял ее на веру. Загипнотизированная
потоком его слов, я резко вздрогнула, когда он, обраща¬
ясь ко всей аудитории, воскликнул: «Я ведь говорю о вас!
Это же вы! Именно вы и ваши предки столетиями наси¬
ловали и убивали мой народ!» Он обращался к слушате¬
лям так, как будто в зале были одни лишь белые. Инте¬
ресно, подумала я, как чувствовали себя в этот момент
Гвен, Вуди и еще четверо-пятеро черных в середине. Они
были совсем пе к месту, как и я. Малькольм говорил с
белыми, он бичевал их, напоминал им об их грехах, гро¬
зил им карами, от которых все они погибнут. Правда, я
испытывала какое-то мрачное удовлетворение от того, как
оратор клеймит белых, но, поскольку я не имела ничего
общего с мусульманской религией, принять подобные
упреки я тем более не могла. И все время я ловила себя
на мысли: как, должно быть, интересно послушать его
выступление перед черной аудиторией! Белые же, выслу¬
шав речь Малькольма, были только сбиты с толку, подав¬
лены. Почти все они были сильно поглощены в этот
момент поисками самооправдания, стремлением убедить
себя в том, что они-то ничего общего не имеют с рабо¬
владельцами и южанами, сторонниками сегрегации. И по¬
тому им и в голову не приходило задуматься, а что, собст¬
венно, они сами конкретно сделали для борьбы с расизмом.
Во время учебного года я послала прошение о приеме
меня на спецкурс по изучению Франции в коллеже Га¬
мильтона в Париже. Наконец оттуда прислали согласие,
но мне пришлось выдержать упорную борьбу с отделом
по распределению стипендий Брандейсского университе¬
та, пока там не решились пойти на беспрецедентный шаг:
распространить предоставленную мне стипендию на опла¬
ту третьего года обучения, который я решила провести во
Франции.

К тому времени, когда два автобуса со студентами на¬
шей группы прибыли из Парижа на курорт Биарриц, рас¬
положенный на берегу Бискайского залива, недалеко от
границы с Испанией, оттуда уже разъехались богатые ту¬
ристы. Здесь нам предстояло прослушать подготовитель¬
ный курс французского языка. Безвкусно разукрашенные
казино, расположенные вдоль пляжа, опустели, и теперь
они производили еще более мрачное впечатление упадка,
чем в разгар сезона, когда здесь собираются толпы прово¬
дящих свой отпуск алчных игроков. Бесчисленные суве¬
нирные лавки, расположившиеся под аркадами закрытых
пассажей, выглядели словно после разгрома, причем впе¬
чатление это еще больше усилилось из-за полного отсут¬
ствия в них покупателей. Владельцы лавок были в отчая¬
нии — как прожить следующие несколько месяцев без по¬
ступлений от туристов, но одновременно чувствовалось
облегчение: летнее нашествие отдыхающих осталось по¬
зади.
Гуляя по Биаррицу, я чувствовала себя так, будто за¬
брела в какой-то кабак, где только что кончилась долгая
попойка. Последних из упившихся вконец клиентов раз¬
везли по домам, но еще никто не приводил помещение в
порядок. Следы летней оргии, как случайно забытое на
виду грязное белье, вызывали омерзение и одновременно
возмущение. Легко было представить себе эту сорящую
огромными деньгами толпу людей, не испытывающих ни
малейшего сочувствия к тем, за счет порабощения кото¬
рых они так разбогатели.
Вскоре после нашего приезда в опустевшем городе
случилось что-то странное: внезапное массовое нашествие
мух, подобного которому трудящийся люд Биаррица ни¬
когда прежде не видел. В течение многих дней от насе¬
комых некуда было скрыться. В классной комнате голос
нашего преподавателя был едва различим. Все слушатели
беспрестанно чесались. Люди расчесывали себя в кровь,
сидя в кафе, в кинотеатрах, в книжных магазинах, просто
на улице. Те, кто обладал повышенной чувствительно¬
стью, приобрели вид прокаженных, руки и ноги у них по¬
крылись язвами на месте расчесанных волдырей от уку¬
сов. У всех, не исключая и меня, простыни разукраси¬
лись пятнышками крови.
Если бы Ингмар Бергман задумал снять фильм о при¬
езжающих в Биарриц туристах, угнетателях и паразитах
105

и включил бы в сценарий эпизод нашествия мух, критики
паписали бы, что его символизм слишком прямолинеен.
И в этом-то городе, переживавшем странное время, когда
все здесь старались как-то оправиться от нашествия мух
и туристов, одна, среди толпы лилейно-белых обыкновен¬
ных американских студентов, я вдруг снова очутилась во
власти старых чувств и сомнений.
16 сентября 1963 года.
Я возвращалась с занятий с тремя или четырьмя сту¬
дентками и попросила их подождать минутку, чтобы ку¬
пить газету «Геральд трибюн». Внимание было отвлече¬
но прогулкой, разговором, но, просматривая газету, я
вдруг увидела заголовок: погибли четыре девочки, произо¬
шел взрыв бомбы в церкви. Не сразу до меня дошел
смысл прочитанного. И вдруг что-то меня пронзило.
И всю меня затрясло. Бирмингем. Баптистская церковь
на 16-й улице. Имена... Я закрыла глаза, с силой сжала
веки, как будто это могло мне помочь выдавить из созна¬
ния то, что я только что увидела. Но когда я вновь откры¬
ла глаза, слова оставались на месте, фамилии выделены
жирным черным шрифтом.
— Кэрол,—сказала я,—и Цинция. Они их убили.
Спутницы смотрели на меня с удивлением. Не в силах
ничего больше вымолвить я протянула им газету со ста¬
тьей.
— Я знаю их. Они мои подруги...— добавила я бес¬
связно.
И одна из студенток, как будто повторяя заученную
фразу, сказала:
— Очень жаль. Печально, что случается такое.
Пока она не заговорила, я готова была излить на них
все свои чувства, все то, что разгорелось во мне от сообще¬
ния об убийстве четырех черных девочек в моем родном
городе. Но лица людей, окружавших меня, были бес¬
страстны. Ведь они ничего не знали о расизме, и единст¬
венные слова утешения, которые они были готовы сказать
мне в этот момент, были так же стандартны, как обычные
фразы, которые произносят, когда кто-то из знакомых по¬
гибнет в воздушной катастрофе.
— Это ужасно,— сказала одна.
15Û

Я внезапно повернулась и ушла, не желая ни с кем
делить свою скорбь.
Перед глазами стояли имена. Кэрол Робертсоп. Цин-
ция Уэсли. Эдди Мэй Коллинс. Дениз Макнейр.
Кэрол... Наши семьи были близки, сколько я себя пом¬
нила. Кэрол, пухленькая, с длинными волнистыми косич¬
ками и нежным личиком, очень дружила с моей сестрой
Фанией. Они были примерно одного возраста, вместе игра-·
ли, вместе ходили на уроки танцев, вместе бывали на дет¬
ских праздниках. Мне и моей подруге, старшей сестре Кэ¬
рол, постоянно приходилось придумывать, как удрать от
младших сестер: им всегда хотелось увязаться за нами,
когда мы собирались на прогулки с друзьями. Впоследст¬
вии мама мне рассказала, что, когда госпожа Робертсон
узнала о взрыве бомбы в церкви, она, ни о чем еще не по¬
дозревая, попросила мою мать подвезти ее в центр, чтобы
встретить там Кэрол. Она все поняла, говорила мама,
лишь когда увидела разнесенное на куски тело дочери.
Супруги Уэсли. Они были среди тех черных, кто пере¬
брался на наш холм и поселился по западную сторону
от Сентр-стрит. Наш дом — на 11-й площадке, а их —на
Одиннадцатой авеню. От одного до другого дома какая-то
сотня метров, только перейти через проезд, разделяющий
надвое наш квартал. Уэсли были бездетными, и по тому,
как они с нами играли, чувствовалось, что они очень лю¬
бят маленьких. Помню первое появление Цинции, совсем
еще крохи, в доме Уэсли, куда ее взяли на время. Семья
самой Цинции, многодетная, жила на редкость бедно. По¬
началу Цинция то находилась какой-то период в гостях
у Уэсли, то возвращалась домой, но чем дальше, тем доль¬
ше оставалась она в гостях. В конце концов бездетные су¬
пруги, с согласия семьи девочки, официально ее удочери¬
ли. На ней, бывало, никогда не заметишь ни единого пят¬
нышка, мордашка как будто только что умытая, платьица
всегда накрахмалены, маленькая сумочка всегда в тон на¬
чищенным туфелькам. Когда моя сестра Фания возвраща¬
лась домой в перепачканной и измятой одежде, мама ча¬
сто спрашивала, почему она не может следить за собой,
как Цинция. Натура очень тонкая и чувствительная, она
рано повзрослела и, хотя была на пять лет младше меня,
судила обо всем так зрело, что куда мне! Когда она при¬
ходила к нам домой, ей больше нравилось говорить с моей
мамой, чем играть с Фанией.
157

Дениз Макнейр, Эдди Мэй Коллинс.4. Моя мама учи¬
ла Дениз в первом классе. А Эдди Мэй? Ее я не могла
припомнить среди тех черных ребятишек, что жили
с нами по соседству, но каждая из этих девочек могла
быть ею.
Оттого, что жизнь четырех девочек оборвалась так же¬
стоко, я испытывала невыносимую боль. Но когда первое
чувство скорби и гнева хоть как-то поутихло и я смогла
глубже осмыслить суть этой трагедии, меня поразила
мысль о том, что в самом характере этих убийств лежала
своя жестокая объективность.
Ведь этот акт вовсе не был каким-то отклонением от
нормы, отчаянным жестом помешавшихся экстремистов.
Напротив, он имел характер логичный и неизбежный. Те,
кто подкладывал бомбу в женской комнате в подвальном
этаже баптистской церкви на 16-й улице, не были патоло¬
гическими продуктами своей среды, а, напротив, вполне
обычными существами. И лишь то, что варварское убий¬
ство четырех девочек, совсем детей, приобрело огласку
как нечто особо злостное, только это и высветило его
из обыденной, порой даже скучной рутины расового
гнета.
Но сколько бы и кому бы я ни говорила об этом, окру¬
жавшие меня люди не схватывали в моих словах смысла.
Они никак не могли понять, почему в этом убийстве ви¬
новато все общество, почему их любимец Кеннеди также
несет свою долю вины за него, почему вся правящая эли¬
та страны, погрязшая в расизме, должна отвечать за это
преступление.
Конечно же, вооружившиеся бомбами расисты не пре¬
следовали цель убить именно Кэрол, Цинцию, Эдди Мэй
и Дениз. Возможно, они даже вообще не учитывали ве¬
роятности того, что от взрыва кто-то погибнет. Они про¬
сто хотели запугать террористическим актом черных жи¬
телей Бирмингема, которые проснулись от спячки и ак¬
тивно включались в борьбу за освобождение своего народа.
Расистам нужно было разгромить это движение еще до
того, как его идеи слишком глубоко проникнут в наши
умы, в наши жизни. Вот чего они добивались, а то, что
при этом кто-то мог лишиться жизни, их мало заботило.
Что будет, то будет, какое, дескать, нам дело? Растерзан¬
ные тела Цинции, Кэрол, Эдди Мэй и Дениз — это слу¬
чайность по отношению к закономерному, основному за¬
138

мыслу. И эта страшная логика делала их преступление
еще более отвратительным, чем если бы оно было заду¬
мано намеренно.
В ноябре наша группа переехала в Париж. Поселили
меня в семье Ламотт, в доме № 13а на улице Дюре, непо¬
далеку от Триумфальной арки. Вместе со мной были, еще
две девушки из нашего колледжа: Джейн — на третьем
этаже, в квартире, где жили супруги Ламотт и их трое де¬
тей, а Кристи ия — в одной из комнат небольшой квар¬
тирки на втором этаже, где обитала матушка хозяина
дома. Каждое утро она приносила нам на деревянном под¬
носе две большие чашки кофе с молоком, ломти свежай¬
шего батона и два брусочка масла. Вечером мы ужинали
наверху со всем семейством. Стоило только пересечь двор,
мощенный старой брусчаткой, повернуть за угол — и ты
уже у станции метро. В стареньких красных вагонах мы
добирались до Латинского квартала, и начинались заня¬
тия. Основную часть времени я проводила в Сорбонне, в
отделении, называвшемся Институтом подготовки и усо¬
вершенствования преподавателей французского языка из
зарубежных стран.
В Сорбонне всегда чувствуешь себя, как в старинном
храме: гигантские колонны поддерживают высоченные
своды с потускневшими за многие века росписями. Свя¬
щенный дух под сеныо этого здания взывает к тысячам
студентов, заставляя их соблюдать тишину. Предмет же
моих занятий как будто не соответствовал обстановке.
В основном то была новейшая литература Франции — со¬
временный французский роман, курс по драматургии, по¬
эзии, наконец, курс по общественной мысли.' Помимо это¬
го, была еще особая программа, организованная колле¬
жем Гамильтона, которая заключалась в еженедельном
посещении театров с последующим обсуждением спектак¬
лей; мы писали также рецензии на постановки.
К концу учебного года мне казалось, что я перевидала
на парижской сцене уже почти все, достойное интереса,
включая пекинскую оперу и «Африканский балет» из
Гвинеи.
Когда в Париже стало известно, что убит Кеннеди, все
наши бросились в посольство США. Разумеется, убийство
159

Кеннеди не могло служить поводом для радости. Хотя
и у него руки отнюдь не остались незапятнанными
(как можно было забывать о Заливе свиней!), насиль¬
ственная смерть этого президента не решала ни одной из
Дроблем. К тому же его преемник, вице-президент из
ïexaca, со своими друзьями, монополистами-нефтяника-
ми, по всей видимости, готовил для моего народа еще бо¬
лее тяжкую долю. Однако же я чувствовала себя в по¬
сольстве явно не к месту, окруженная плачущими «аме¬
риканцами в Париже»: разделить их чувства мне был©
трудно. Хотела бы я знать, кто из них пролил слезы —
или просто всерьез опечалился — по прочтении газет¬
ного сообщения об убийстве Кэрол, Цинции, Эдди Мэй и
Дениз.
Позднее в Париже мне довелось побывать вместе с
Другом на встрече вьетнамского Нового года — празднике
Тет. В тот вечер сам он одновременно отмечался в двух
местах. Одну встречу организовали южновьетнамцы, вер¬
ные Дьему *, другую — северные вьетнамцы, объединив¬
шись с социалистами и другими представителями сил оп¬
позиции на Юге. Мы в этот вечер присутствовали на се¬
веровьетнамском празднике, куда пригласили моего прия¬
теля. Праздник проводился на большом стадионе в рабо¬
чем районе Парижа и вылился в великолепное представ¬
ление, длившееся семь часов. Исполнялись песни, шуточ-
пые сценки, акробатические номера, короткие пьесы —
все передавало дух борьбы, и для их понимания здесь
не требовалось знания вьетнамского языка. Как и многие
тысячи вьетнамцев, окружавшие меня на стадионе, я ока¬
залась полностью во власти этого представления. Но к
жестокой реальности страданий этого народа меня воз¬
вращали сатирические сцены, в которых мишенью слу¬
жили правительство США и американская военщина. Са¬
мую продолжительную, самую бурную реакцию и гром¬
кий смех вызывало появление актера в форме американ¬
ского солдата. Именно он стал предметом насмешек и в
итоге оказался вконец посрамленным.
* Нго Динь Дьем — самозваный диктатор Южного Вьетнама,
возглавлявший марионеточный режим в этой стране. Его поддер¬
живали милитаристские круги США. Однако заокеанские покро¬
вители, разочаровавшись в нем, убрали его с политической сце¬
ны. К убийству Нго Динь Дьема непосредственную причастность
имело, как выяснилось, ЦРУ.
160

Когда мне оставалось уже совсем немного до завер¬
шения специализации по французской литературе и полу¬
чения диплома, я поняла, что на самом деле испытываю
потребность в другом — в изучении философии. Меня ин¬
тересовали Маркс, его предшественники и последователи.
Еще прежде, как только выдавалось время, я для себя чи¬
тала философскую литературу. Зачем она мне нужна, я
и сама толком не знала, но ее чтение приносило удовле¬
творение, помогало обрести устойчивость во взглядах. Это
позволяло прояснить, что за воззрения существовали в
прошлом по таким основополагающим проблемам, как
устройство Вселенной, движущие снлы истории, сущность
человека, природа знаний.
Еще на втором курсе в Брандейсе я принялась читать
«Эрос и цивилизацию» Герберта Маркузе и одолела эту
книгу от начала до конца. Ее автор тогда преподавал в
Сорбонне. Когда на следующий год я приехала в Париж,
он уже вернулся в Брандейсский университет, но тут все
еще говорили о его необыкновенно увлекательных лекци¬
ях. И вот я снова в Брандейсском университете. Первый
семестр моего последнего года учебы был так загружен
обязательными курсами по избранной специальности, что
записаться на посещение курса лекций Маркузе о разви¬
тии европейской политической мысли после французской
революции мне не дали. Тем не менее я посещала все его
лекции, стремясь захватить место в первых рядах. Ауди¬
тория, в виде амфитеатра, была похожа на зал заседаний
Генеральной Ассамблеи ООН. Когда Маркузе всходил на
кафедру, расположенную в самом низу зала, он сразу ста¬
новился центром внимания.
В нем что-то завораживало, сразу вызывало внимание
и тишину, как только он появлялся, хотя не успевал еще
произнести ни слова. И студенты относились к нему с ред¬
ким уважением. Слушали его внимательно, а когда разда¬
вался звонок, никто не шумел, как обычно, и лекция про¬
должалась до тех пор, пока Маркузе не объявлял, что за¬
нятие окончено.
Однажды — это было вскоре после начала семестра —
я набралась смелости и подошла к нему с просьбой найти
время побеседовать со мной. Полагая, что мне придется
ждать обещанной встречи с ним несколько недель, я была
удивлена, узнав, что могу встретиться с ним в тот же
день.
6 JSft 1001
1G1

На расстоянии Маркузе казался недоступным. Веро-.
ятно, прямая осанка, седина, резкий акцент, исходившая
от него особая уверенность в себе, широта познаний — все
ото, вместе взятое, делало его как бы личностью без воз-
раста, неким живым воплощением того, как должен вы¬
глядеть философ. А вблизи он оказался человеком с пыт¬
ливыми искрящимися глазами и живой, очень земной
улыбкой.
Пытаясь объяснить, почему я попросила его о встрече,
я была вынуждена рассказать, что собираюсь изучать
философию в аспирантуре, возможно во Франкфуртском
университете. Пояснила, что до сих пор читала само¬
стоятельно философские работы без всякой системы, не
пытаясь постичь разницу в национальных школах и
исторических этапах развития этой науки. И я хотела бы,
если это не слишком его затруднит, составить с его по¬
мощью список работ для последовательного чтения. И еще
я попросила его разрешения участвовать в руководимом
им семпнаре для аспирантов по работе Канта «Критика
чистого разума».
— Так вы в самом деле хотите изучать филосо¬
фию? — с расстановкой произнес профессор Маркузе, де¬
лая ударение на каждом слове. Его вопрос звучал так
серьезно и торжественно, как будто я проходила церемо¬
нию вступления в члены какого-то тайного общества: вой¬
дя в него, покинуть его уже никак невозможно. И я по¬
боялась, что простое мое «да» прозвучит как-то легковес¬
но и пусто.
— Во всяком случае, хочу убедиться, что я способ¬
на на это,^- вот единственное, что я смогла придумать
в ответ.
— Ну, тогда следует начинать с предшественников Со¬
крата, затем — Платон и Аристотель. Приходите снова на
следующей неделе, и мы побеседуем о «досократиках».
Я никак не думала, что моя скромная просьба кон¬
чится интересными беседами раз в неделю о философах —
имена их предлагались по его собственному выбору. Бе¬
седами, которые помогли мне составить значительно бо¬
лее яркую и живую картину истории философии, чем ее
дал бы мне сухой курс введения в эту науку.
Герберт Маркузе — немец, который вскоре после за¬
хвата нацистами власти эмигрировал в США вместе с
162

группой ученых, основавших до этого в Германии Инсти¬
тут социальных исследований *. Среди них были Теодор
Адорно и Макс Хоркхеймер. В годы войны они работали
в США, а после разгрома фашизма воссоздали тот же ин¬
ститут при Франкфуртском университете. Впервые я уз¬
нала о работах этого института от Манфреда Клеменца —
западногерманского студента, моего знакомого по перво¬
му курсу в Брандейсе. Летом, завершив занятия во Фран¬
ции, я провела некоторое время во Франкфурте-на-Май¬
не, где прослушала несколько лекций Адорно. В то время
я почти не владела немецким языком, но мои знакомые
студенты переводили мне основные тезисы лекций на анг¬
лийский или французский. Позднее я прочитала, помимо
работ Маркузе, все труды Адорно и Хоркхеймера в пере¬
воде на английский или французский. Таким образом я
познакомилась с их концепцией, которая известна под на¬
званием «критической теории».
В последний год учебы в Брандейсском университете
я решила просить о стипендии для изучения философии
во Франкфуртском университете. Маркузе утвердил меня
во мнении, что, учитывая мой интерес к Канту, Гегелю
и Марксу, это лучшее место для учебы. Заключительные
месяцы учебного года ушли на усиленные занятия по фи¬
лософии, немецкому языку и на подготовку к защите уче¬
ной степени бакалавра искусств, включая написание дип¬
ломной работы о феноменологическом подходе. Его, как
мне казалось, я обнаружила в произведениях современ¬
ного французского романиста Роб-Грийе. Самым трудным
* Имеется в виду Франкфуртская школа в области философии
и социологии, возникла в период, предшествовавший установле¬
нию гитлеровского режима в Германии. К ее основателям относят
М. Хоркхеймера и Т. В. Адорно. Большинство представителей этого
философского течения в годы фашизма находилось в эмиграции в
США. После отставки М. Хоркхеймера и смерти Т. Адорно (1969)
традиции школы продолжают руководитель названного франкфурт¬
ского Института социальных исследований (ФРГ) проф. Хабермас,
проф. X. Байэр, JI. Фридебург, А. Шмидт, О. Негт, А. Веллмер
и др. Взгляды представителей Франкфуртской школы отличались
пессимизмом, неверием в революционный потенциал рабочего
класса и его передовое сознание. Роль гегемона в революции от¬
водилась «неконформистскому» студенчеству и интеллигенции, а
также населению гетто, безработным и другим обездоленным
слоям. Труды ученых указанной школы отмечены попытками ре¬
визии марксизма, они активно используются антикоммунистиче¬
скими силами в современной идеологической борьбе,
6*
163

и интересным было участие в семинаре аспирантов, кото¬
рый вел Маркузе, по «Критике чистого разума». Когда
после многочасовых размышлений над каким-либо совер¬
шенно непонятным местом вдруг внезапно раскрывался
его смысл, это давало мне такое удовлетворение, которое
я никогда не испытывала прежде.
Моих родителей не очень радовало мое решение вновь
отправиться за границу, тем более что мне и самой еще
не было ясно, сколько времени придется пробыть в За¬
падной Германии. Но зато какую гордость за меня они
испытывали, присутствуя на церемонии выпуска, когда
мне вручали диплом с отличием. Я отдала матери все свои
дипломы, грамоты и медали, потом мы упаковали пожит¬
ки, скопившиеся у меня за годы учебы, сели в машину
и отправились по автостраде на Юг — в Бирмингем.
По пути мы остановились у винной лавки, где отец на
радостях купил домой несколько бутылок виски «бурбон»:
в винных магазинах Алабамы, находившихся под контро¬
лем властей штата, продавались только определенные
виды спиртных напитков, разрешенных администрацией.
Мы всегда говорили, что, наверное, один из родственни¬
ков губернатора штата Уоллеса производит те дрянные
марки напитков, которые и в продаже-то не встретишь ни¬
где, кроме как в Алабаме. Поздно вечером того же дня
мы въехали в штат Теннесси. И так как знали, что не
сможем найти мотеля, принадлежащего черным, где нам
разрешили бы переночевать, решили без остановки дви¬
гаться дальше в Бирмингем.
Проезжая в два часа ночи по одному из городков в
Теннесси, расположенных вдоль автострады, мы услыша¬
ли позади вой сирены. Тучный полицейский, жуя табак,
ухмыляясь и небрежно цедя слова сквозь зубы, с протяж¬
ным теннессийским говором сказал моему отцу: «Слушай,
ты превысил скорость. Вылезайте-ка все из машины». Ру¬
кой он поглаживал тем временем кобуру на поясе.
Я вспомнила рассказы о том, как черные или белые севе¬
ряне пропадали на недели, если не навсегда, в тюрьмах
таких вот небольших городков. Фараон осмотрел машину
спереди и приказал отцу открыть багажник. Увидев там
чемоданы, он очень удивился и сразу спросил, откуда мы
едем. Отец ответил, что мы возвращаемся с церемонии
выпуска, что его дочь закончила колледж, и фараон при¬
164

нял несколько более официальный тон. Но когда он уви¬
дел виски, его глазки загорелись.
— В нашем графстве сухой закон, так-то. И алкоголь
тут запрещен повсеместно.
— Бутылки не открыты, мы здесь проездом и не со¬
бираемся к ним прикасаться,— возразил отец.
— Какая разница. В нашем графстве сухой закон, и
любые спиртные напитки запрещены. За это полагается
месяц тюрьмы. К тому же судья сейчас не в городе, вер¬
нется не раньше как на следующей неделе. Похоже, при¬
дется вам подождать его в тюрьме.
Отец попытался что-то сказать об адвокате, с которым
хотел бы связаться, но фараон оборвал его:
— Ладно. Сделаю вам одолжение. Отнесусь к вам так,
как к своим, местным. Залезайте все в машину и следуйте
за мной.— Виски он унес в свою машину.
Мы думали, что нас везут в полицейский участок, и
знали, что при попытке к бегству можно распрощаться с
жизнью. Пришлось следовать по темным улицам за его
машиной. Когда она остановилась, ничто вокруг не напо¬
минало полицейский участок. Мы находились на какой-то
незаасфальтированной аллее, и фараон открывал ворота
гаража. Хотя в подобной ситуации мы оказывались от¬
нюдь не впервые, настроение у всех было тревожным.
— Дэвис,— сказала мать,— я думаю, тебе идти туда
не следует. Кто знает, что еще можно ждать от него.
Но отец не проявлял ни малейших признаков страха.
Я вообще не видела, чтобы он когда-нибудь чего-нибудь
испугался. Он ушел, а мы остались в машине, сидя как на
иголках. По прошествии времени, которое показалось нам
бесконечным, он вернулся с грустной усмешкой на лице-
Завел машину, потом сказал улыбаясь: «Ему всего-навсе¬
го нужны были бутылки и двадцать долларов». Таким
мелким вымогательством полицейский, вероятно, запи-
мался всякий раз, когда сталкивался с черными, проез¬
жавшими через городок. Не дать ему двадцать долларов,
вероятно, означало нечто гораздо худшее, чем 30-дневное
тюремное заключение.
В момент, когда я всходила по трапу на пароход, от¬
плывавший в Западную Германию, Уоттс горел в кострах
пожарищ. Я вновь испытывала терзания: опять все мое
165

существо как бы раздваивалось, один из ликов Януса
звал меня назад; уезжать из страны в это время было
тяжко. Но немногим более чем через неделю я уже была
по другую сторону океана.
Предоставленная мне стипендия составляла сто долла¬
ров в месяц — на оплату жилья, на питание, проезд на
трамвае в университет, приобретение книг и на прочие
нужды. Когда я подыскивала пристанище, в квартирных
бюро мне неизменно повторяли: «Сожалеем, но комнат
для иностранцев нет», что явно означало: «Комнаты у нас
сдаются только чистокровным арийцам».
Для истории двадцать лет — срок небольшой: полови¬
на людей, которых я видела на улицах, а практически все
взрослое население испытали на себе воздействие режима
Гитлера. В Западной Германии в отличие от Германской
Демократической Республики не была проведена реши¬
тельная борьба против того фашистского и расистского
духа, который так глубоко здесь укоренился.
В конце концов после многодневного изучения объяв¬
лений в газете «Франкфуртер альгемайне» я нашла не¬
большую комнату у зоопарка, на самом верхнем этаже
жилого дома послевоенной постройки, нечто похожее на
мансарду для прислуги, в которой я жила в Париже. Се¬
мья, сдававшая эту комнату, отличалась от основной мас¬
сы западных немцев. Эти люди выделялись любознатель¬
ностью: их волновала судьба черного народа в Соединен¬
ных Штатах; всякий раз, когда заходила об этом речь, они
легко находили параллели между репрессиями против ев¬
реев в их стране во времена нацизма и угнетением моего
парода в США. Они часто звали меня в гости — пообе¬
дать, поговорить. Вначале, когда мое знание немецкого
было еще недостаточным, эти беседы помогали мне акти¬
визировать разговорную речь.
В течение первых нескольких недель я ни слова не
понимала из лекций Адорно. Было не только трудно усво¬
ить высказываемые им концепции, но и вообще его стиль
речи отличался своеобразной афористичностью. Утешало
то, что большинство немецких студентов, впервые попав¬
ших на его лекции, понимали Адорно ненамного лучше
меня.
Я встретила старых знакомых по прежним поездкам в
Европу и нашла новых друзей. Неподалеку от меня жил
молодой человек, черный, из Индианы, который служил
1G6

до этого солдатом в американских частях во Франкфурте
и остался изучать литературу в здешнем университете.
То-то я обрадовалась, познакомившись с ним! Мы стали
добрыми друзьями. Еще я завела дружбу с группой гаи¬
тянских студентов, с черным южноафриканцем, а также с
двумя супружескими парами — как и я, это были сту¬
денты из США, приехавшие на занятия, которые вел
Адорно.
За комнату я платила 80 марок в месяц, что составляло
четверть от тех ста долларов, на которые нужно было
прожить. Почти всякий раз, когда приближался конец
месяца, я переходила на один кварк, род творога, и вы¬
прашивала у родителей несколько долларов, чтобы дотя*
путь до следующей стипендии. Большим облегчением бы¬
ло то, что я в конце концов нашла на Адальбертштрассе,
рядом с университетом, комнату, которая теперь обходи¬
лась мне всего в несколько марок в месяц. Помещалась
опа в большом старом доме из красного кирпича (кирпи¬
чи эти осыпались), где раньше была какая-то фабрика;
видимо, чтобы не нанимать зря сторожа, его хозяин пред*
почел сдать внаем пустующее помещение.
Три этажа с одной стороны дома занимал скульптор;
создаваемые им огромные абстрактные металлические
конструкции стояли во дворе. В той части, где поселилась
я, жила группа подобных мне бедных студентов. Нам
вместе это удовольствие стоило 75 марок (менее 20 дол¬
ларов) в месяц; в маленьких комнатушках, служивших
конторскими помещениями прежде, когда фабрика рабо¬
тала, вполне можно было разместиться пяти жильцам.
Это обветшалое, старое здание с грязными цементны¬
ми полами и пузатыми печками отапливалось лишь уг¬
лем. Зато плата составляла всего около 5 долларов в ме¬
сяц за постой и чуть больше — за уголь в зимние месяцы;
теперь я могла питаться получше, даже есть мясо дваж¬
ды в неделю, приобрести побольше книг и — в кои-то
веки — новую блузку. Как и повсюду в Европе, билеты на
культурные мероприятия продавались тут студентам с
большой скидкой, так что за 50 центов я могла посмот¬
реть фильм, побывать в театре, в опере, на балете или
сходить в музей.
В первый год моего пребывания во Франкфурте вес¬
ной всем студентам, получавшим стипендии по программе
обменов, независимо от того, в какой части Германии они
107

обучались, была предоставлена возможность совершить
поездку в Берлин. Стремясь познакомиться с социалисти¬
ческой Германией, я провела значительную часть време¬
ни в столице Германской Демократической Республики.
Каждый день я проходила туда из западной части города
через контрольно-пропускной пункт. Толпы белых тури¬
стов из США простаивали в очереди, желая пересечь гра¬
ницу, видимо, с той лишь целью, чтобы потом порасска¬
зать, как они побывали по ту сторону «стены». Им тоже
хотелось, вторя воинственному заявлению Кеннеди «Я —
берлинец», подтвердить, что они готовы бороться против
коммунизма. Туристы, однако, постоянно жаловались, что
им приходится ждать. Зато у меня никогда не было про¬
блем. Стоило мне приблизиться к границе, и я через счи¬
танные мгновения, после проверки паспорта, получала
разрешение. Так пограничники ГДР проявляли свою со¬
лидарность с черными.
К тому времени в ГДР приехал Боб, сводный брат
Маргарет и Клодии. По дороге остановившись во Франк¬
фурте, он провел несколько дней на нашей «фабрике»,
а затем стал учиться в студии при театре Брехта в Бер¬
лине. Благодаря Бобу у меня появились знакомые в ГДР,
которые показали мне город. В доме, где он остановил¬
ся, жила группа кубинцев — директор национального
балета и несколько его помощников. Меня поразила их
молодость — директору было чуть больше 20 лет, осталь¬
ным примерно столько же. Они рассказывали о своем
стремлении полнее использовать в классическом танце
африканские элементы кубинской культуры, делились
тем, как они популяризируют старинные танцы народа
йоруба: до революции сфера их распространения ограни¬
чивалась лишь отдаленными районами страны, где черные
все еще хранили верность обычаям своих африканских
предков.
В Берлине находились в тот момент Эстер и Джеймс
Джексоны — старые, еще по Бирмингему, друзья моих
родителей. Джеймс Джексон, руководитель международ¬
ного отдела Коммунистической партии США, представлял
партию на праздновании 1 Мая. Я провела с ними целый
р;ечер. Мы вспоминали прежние дни, когда он скрывался
в подполье, а я рассказывала о том, как еще совсем ребен¬
ком поразилась зловещим сыщикам, которые ходили за
пами по Нью-Йорку в расчете выследить таким образом
1GS

его самого. Джеймс оказался среди тех, кого ФБР так и
не смогло выследить. Мы говорили о социалистических
преобразованиях в ГДР и о проводимой там активной
кампании по борьбе с пережитками фашизма в сознании
людей. На следующий день я присутствовала на демон¬
страции, приняла участие в первомайских торжествах, по¬
сле чего вернулась через контрольно-пропускной пункт
в Западный Берлин, а оттуда самолетом — во Франкфурт.
Когда западногерманские полицейские объявили, что
намерены задержать меня в аэропорту, я была уверена,
что они обвинят меня в дружественном отношении к
ГДР — и, конечно, не без оснований. Однако, по словам
полицейских, причина их попытки задержать меня была
иной. Она заключалась вот в чем — я не сообщила франк¬
фуртской полиции, что несколько месяцев назад съехала
из комнаты у зоопарка и не зарегистрировалась в бли¬
жайшем к «фабрике» полицейском участке. Я никак не
могла привыкнуть к непостижимому бюрократизму, цель
которого заключалась в создании всяческих затруднений
для нормальной жизни. Любой человек, будь то гражда¬
нин ФРГ или иностранец, не зарегистрировавшийся в
ближайшем полицейском участке (а их хватало!), мог
подвергнуться аресту. То же касалось и гостей, остано¬
вившихся у своих друзей хотя бы на несколько дней.
Я зарегистрировалась, когда поселилась впервые, и мне и
в голову не пришло сообщить, что я съезжаю, чтобы снова
пройти процедуру регистрации в полицейском участке на
Адальбертштрассе.
Полицейские отнеслись к этому серьезно: они заявили,
что мне угрожает принудительная высылка. Потребова¬
лось несколько часов, чтобы убедить их в том, что я просто
по незнанию упустила из виду необходимость регистра¬
ции. На следующий же день я уладила все эти дела с
франкфуртской полицией, и вероятность высылки отпала.
Однако, когда все уже было позади, у меня осталось твер¬
дое убеждение, что они прибегли к запугиванию в поряд¬
ке мелкой мести за мою поездку в ГДР.
Заниматься во Франкфурте пришлось очень много.
Теодор Адорно, Юрген Хабермас, профессор Хааг, Аль¬
фред Шмидт, Оскар Негт читали лекции и проводили се¬
минарские занятия. Мы изучали капитальнейшие труды,
169

такие, как все три части кантовской «Критики», труды Ге¬
геля и Маркса (целый семестр мы разбирали на одном из
семинаров 20 страниц текста из гегелевской «Логики»).
Студенты, жившие на «фабрике», изучали в большин¬
стве философию либо социологию. Многие из них были
членами Социалистического немецкого студенческого со¬
юза (СНСС) *. Они со всей серьезностью стремились оп¬
ределить, какими практически должны быть формы борь¬
бы для свержения в конечном итоге ненавистной систе¬
мы. Причем они не только размышляли о социальных
противоречиях в собственной стране, но постоянно стре¬
мились развивать дух интернационализма в рядах своей
организации. Я участвовала в митингах и демонстрациях
протеста против агрессии США во Вьетнаме. Иностран¬
цам приходилось быть в этих случаях особенно осторож¬
ными, так как арест автоматически означал принудитель¬
ную высылку из страны. И однажды я лишь чудом избе¬
жала неприятностей. Мы стояли у здания посольства
США и скандировали:	«Американцы	—	вон,	американ¬
цы— вон, американцы — вон из Вьетнама!», а также: «Хо
Ши Мин! Хо Ши Мин!», когда конная полиция обруши¬
лась на демонстрантов. Одна молодая женщина попала
под лошадь.
Мы заранее договорились применить дезорганизующие
действия, чтобы сорвать движение транспорта. Идея со¬
стояла в том, чтобы двигаться вместе по главной улице,
ведущей к центру города, и останавливать трамвайное
движение. Пока толпы демонстрантов шествовали по тро¬
туарам по обеим сторонам главной улицы, группы из не¬
скольких человек то и дело отделялись от основного по¬
тока и усаживались на трамвайной колее. При приближе¬
нии полиции они в последний момент вскакивали и убе¬
гали под прикрытие толпы. Не всем из нас удалось благо¬
получно проделать этот маневр. Поэтому, когда настала
моя очередь, пришлось приложить все усилия, чтобы во¬
* Социалистический немецкий студенческий союз (СНСС) —
влиятельная в 60-х годах молодежная организация в ФРГ. Нахо¬
дясь на левом крыле студенческого движения, пропагандировала
идеи Г. Маркузе. Лидером СНСС был Р. Дучке, взгляды которого
отражали противоречивость и непоследовательность «повой левой»
в Западной Европе. После тяжелого ранения в результате террори¬
стического акта он отошел от активной политической деятельности.
К концу 60-х годов, раздираемый внутренними противоречиями,
СНСС самораспустился.
170

время укрыться в толпе: желания оказаться в западно-
германском суде у меня не было. Наша демонстрация па
рельсах продолжалась несколько часов, многих аресто¬
вали, пока мы добрались до Хауптвахе — центра города.
Там мы выслушали страстную речь председателя CHCG
Руди Дучке. Впоследствии он был тяжело ранен в голову
выстрелом из пистолета: покушавшийся заявил, что его
вдохновило убийство Мартина Лютера Кинга.
К концу второго года моей учебы состоялась массовая
студенческая демонстрация в Западном Берлине, органи¬
зованная СНСС в знак протеста против визита шаха Ира¬
на. Она подверглась ожесточенному нападению сопрово¬
ждавших шаха охранников вместе с западноберлинской
полицией, и в результате погиб студент Бен Онезорге,
впервые участвовавший в политической акции протеста.
В ответ на это по всей Западной Германии немедленно
прокатилась гневная волна выступлений. Массовые со¬
брания, демонстрации, митинги, семинары протеста в
учебных заведениях прошли и во Франкфурте.
Глубокое впечатление производила на меня солидар¬
ность студенческого движения с народами других стран.
Так, в Западном Берлине СНСС провел кампанию против
демонстрации фильма «Прощай, Африка». Режиссерами
этого фильма были двое римских повес. Был он насквозь
расистским, причем не только потому, что борцы за осво¬
бождение Африки изображались в нем как бандиты, за¬
махнувшиеся на благородных, образованных, цивилизо¬
ванных белых. Этого мало — режиссеры зашли так далеко,
что сами организовали сцены настоящих убийств, чтобы
снятые в Африке кадры имели «документальный» харак¬
тер. Члены СНСС в Западном Берлине перевернули все
вверх дном в кинотеатре, который отказался бойкотиро¬
вать этот фильм.
Студенты и рабочие все активнее участвовали в дви¬
жении политического протеста в Западной Германии.
В это же время мощные потрясения происходили и в
США.
Решение учиться во Франкфурте я принимала в
1964 году, когда у нас наблюдался относительный покой
в политической жизни. Но когда я собралась уезжать, ле¬
том 1965 года, тысячи моих братьев и сестер вышли на
улицы Лос-Анджелеса и заявили во весь голос, что им на¬
доела покорность.
171

Уоттс сотрясался от взрывов, горел в огне пожарищ.
И из пепла Уоттса, подобно птице Феникс, рождался но¬
вый боевой дух черных.
Пока я была вне дома, в Западной Германии, в осво¬
бодительном движении черных происходили значитель¬
ные перемены. Во время одного из маршей протеста в
Миссисипи родился лозунг «Власть — черным». Органи¬
зации меняли на глазах свою ориентацию: Студенческий
координационный комитет ненасильственных действий
(СККНД) — одна из ведущих организаций в движении за
гражданские права становится самым активным сторон¬
ником лозунга «Власть — черным». «Конгресс расового
равенства» * переживал подобную же трансформацию.
В Нью-Йорке была организована общенациональная
«Конференция за политическую власть черным». В раз¬
личных политических объединениях, профсоюзах, рели¬
гиозных и других организациях создавались фракции
черных для защиты особых интересов черного народа.
Волна выступлений растет...
Пока я читала во Франкфурте философские трактаты
и участвовала — сбоку припеку — в деятельности СНСС,
в Окленде (штат Калифорния) группа молодых черных
решила вооружиться для защиты черных жителей этого
города от жестокого произвола полиции. Хью Ньютон,
Бобби Сил, Бобби Хаттон по прозвищу Малыш — вот не¬
которые из имен, о которых я слышала. Однажды во
Франкфурте я прочла сообщение о том, что они вошли с
оружием в руках в здание законодательного собрания
штата Калифорния в Сакраменто для демонстрации сво¬
его права (права, данного каждому белому) владеть ору¬
жием как средством самозащиты. Их организация назы¬
валась «Партия черных пантер за самозащиту».
Чем больше разгоралась борьба у меня дома, тем силь¬
нее я терзалась из-за того, что не могу участвовать в ней
лично. Я все дальше углублялась в науку, овладевая фи¬
лософией, но чувствовала себя при этом во все большей
изоляции. Поле битвы было так далеко, что мне вовсе не
удавалось разобраться в конкретных событиях. Я даже не
* «Конгресс расового равепства» — так называется создапная
в 1942 г. известным черным лидером Джеймсом Фармером орга¬
низация. Социальный состав — рабочие, интеллигенция, мелкая
буржуазия испытывает влияние идеологии «черпого национа¬
лизма».
172

знала, не понимала, какие течения в этом движении про¬
грессивные, а какие нет. Вот почему так нелегко было
поддерживать внутреннее равновесие, вот почему все труд¬
нее становилось ощущать себя частицей будущей совести
своего народа.
Наверняка те же чувства обуревали теперь очень и
очень многих черных, уехавших из США за границу.
Как больно, должно быть, было им читать о все новых
кризисных ситуациях и о борьбе на родине, узнавая обо
всем из вторых рук.
Передо мной стояла абсолютно четкая, как мне каза¬
лось, дилемма: либо участие в борьбе на родине, либо за¬
вершение докторской диссертации, полное ее окончанио
во Франкфурте. (Менять место учебы теперь не имело
смысла, да и где я могла изучить философию более осно¬
вательно, как не во Франкфурте.) Но с каждым днем я
все больше осознавала, что если мне и удастся чего-либо
добиться, то лишь тогда, когда я смогу внести конкретный
вклад в борьбу за интересы моего народа.
Адорно еще прежде с готовностью соглашался быть
научным руководителем моей докторской диссертации.
Но я поняла, что больше не смогу здесь оставаться. Два
года — с меня хватит. Я договорилась о встрече с Адорно
в институте и объяснила ему, что мне необходимо вер¬
нуться. В ходе переписки с Маркузе мы договорились, что
я буду работать под его началом в Калифорнийском уни¬
верситете в Сан-Диего; он теперь преподавал там после
того, как его фактически изгнали из Брандейсского уни¬
верситета по политическим причинам. Я хотела продол¬
жать заниматься научной работой, но знала и то, что не
смогу этого делать, если останусь политически безучаст¬
ной. Борьба становилась моей жизненной потребностью:
ведь только в ней была единственная надежда моего на¬
рода на будущее. Я приняла решение и отправилась до¬
мой. Путешествие за истиной продолжалось.

Раздел IV
ПЛАМЯ
Пришельцы с Солнца, пожиратели огня,
В кольцо осады мы возьмем тот белый купол.
И взмахи наших крыльев заглушат стенанья.
Нагоним страх мы на врагов в тот славный день.
Анри Дюма
Лето 1967 года. По пути домой я остановилась в Лон¬
доне, чтобы принять участие в конференции, на которой
одними из основных докладчиков были Герберт Маркузе
и Стокли Кармайкл. Приятно было побеседовать с Гер¬
бертом и его женой Инге, с которыми я давно не виде¬
лась. С интересом ожидалось выступление Стокли. Тема
конференции — «Диалектика освобождения». Заседания
проходили в огромном железнодорожном депо. В конфе¬
ренции участвовали в невообразимой комбинации теорети¬
ки, считавшие себя марксистами, философы, социологи и
психологи, радикальные политические активисты, хиппи и
проповедники лозунга «Власть — черным». В огромном
помещении, напоминавшем ферму для скота, пол был за¬
сыпан опилками, и в воздухе густо пахло марихуаной. По¬
дваривали, что одпн из выступавших — психолог — был в
состоянии наркотического дурмана. Стокли Карйайкл и
Майкл Икс, активный руководитель выходцев из Вест-Ин¬
дии в Лондоне, были центральными фигурами небольшой
группы черных, присутствовавших на конференции.
Мою пышную прическу, еще большую редкость в те дни,
воспринимали как знак того, что я симпатизирую движе¬
нию «Власть—черным». Со мной сразу же установила кон¬
такт группа, объединившаяся вокруг Майкла и Стокли.
174

Время между заседаниями я проводила вместе с груп¬
пой Стоили Кармайкла и Майкла Икса, сопровождала их
на собрания в лондонские гетто, иногда сама помогала
устраивать такие встречи. Я была поражена тем, до ка¬
кой степени настроения выходцев из Вест-Индии в Лон¬
доне были схожи с настроениями членов черных общин
в США. Эти добрые, гостеприимные, горячие, полные эн¬
тузиазма люди также думали об отмщении. Не было ни¬
чего удивительного в том, что и здесь, как в США, про¬
являлась тенденция видеть в белых людях врагов. Да и
стоило ли удивляться, если значительное большинство
белых жителей как в США, так и в Англии были подвер¬
жены расизму, между тем как он фактически играл на
руку лишь небольшой кучке капиталистов. Однако же
именно потому, что в сознании масс белых укоренились
расистские взгляды, у людей нашей расы появилась тен¬
денция возлагать вину именно на этих белых, а не на
установленные законами и учреждениями формы расиз¬
ма. Хотя последние и питаются, несомненно, предрассуд¬
ками, они, в сущности, служат только интересам прави¬
телей. Когда на белых людей — всех подряд, без всякого
разбора — смотрят, как на врагов, не приходится и ду¬
мать о том, чтобы найти пути к политическому решению
проблемы единства белых и черных. Об этом я размыш¬
ляла, сидя на заседаниях конференции. Здесь, в Лондоне,
я разобралась в характере происходящего на родине но¬
вого движения лучше, чем смогла бы это сделать по со¬
общениям печати. Я все больше приходила к мысли, что,
до тех пор пока реакция черных на расизм остается чи¬
сто эмоциональной, мы ни к чему не придем. Драки, как
и слепая ярость тех, кто падал под ударами полицейских
дубинок в Алабаме и потом вставал с желанием мстить,—
разве они хоть что-нибудь могли решить в перспективе?..
Я слушала Стокли. Его слова разили как кинжал, об¬
виняли врага с такой убедительностью, какой я никогда
прежде не слышала. И, должна признаться, я подпала под
воздействие эмоциональной силы его выступления. Но
мне также требовалось знать, куда идти дальше. Удру¬
чало и то, что среди части черных лидеров проявлялась
тенденция полностью отрицать марксизм на том основа¬
нии, что это-де все «штучки белых». Для меня же ужо
давно стало ясно, что достижение конечных целей дви¬
жения за освобождение черных возможно лишь в том слу¬
175

чае, если оно станет частью революционного движения,
объединяющего всех трудящихся. Как ясно было мне и
то, что это движение должно направить общество к со¬
циализму. Причем, как я понимала, черный народ, чер¬
ные рабочие призваны сыграть важную руководящую
роль в этой общей борьбе. Вот почему меня так разочаро¬
вала националистическая позиция черных деятелей в
Лондоне, выразившаяся в резком неприятии идей социа¬
лизма. Впрочем, меня обрадовало то, что Стокли вскоре
собирался совершить поездку на Кубу. Пусть он там уви¬
дит, думала я, как люди с черной, смуглой и белой кожей
строят совместными усилиями социалистическое общест¬
во, и это заставит его пересмотреть позиции. Когда же я
спросила Стокли о том, как мне установить связи с дви¬
жением за равноправие в Южной Калифорнии, он пореко¬
мендовал обратиться к одному из руководителей черной
общины в Лос-Анджелесе и дал мне его адрес в Уоттсе.
Через несколько недель я была уже в Южной Кали¬
форнии. И тут же, не откладывая, отправилась по адре¬
су, который дал мне Стокли. Но указанного им дома не
оказалось в природе. Я долго и отчаянно стучалась во все
двери, пока мне не стало ясно, что никто в этом районе
даже не слыхал о человеке с такой фамилией, какую мне
сообщили. Я так жаждала активно включиться в борьбу,
что невозможность связаться с этим человеком меня чрез¬
вычайно расстроила. Так и пришлось уехать в Сан-Диего,
не имея ни связей с движением в Южной Калифорнии,
ни даже какой-либо конкретной информации о нем.
В Сан-Диего я знала лишь кое-кого из аспирантов фи¬
лософского факультета, причем главным образом тех, кто
приехал сюда учиться из-за Маркузе. Рики Широувер и
Билл Лейс, например, были аспирантами в Брандейсе,
когда я училась там на последнем курсе, и перебрались
вместе с Маркузе в Калифорнийский университет в Сан-
Диего. И все же мне удалось узнать номера телефонов
двух лидеров черной общины: один был руководителем
молодежной организации в Сан-Диего, второй, как я позд¬
нее узнала, — членом коммунистической партии.
Я позвонила первому:
— Алло, говорит Анджела Дэвис. Я только что при¬
ехала в Сан-Диего изучать философию в университете. По¬
176

следние два года я пробыла за границей и теперь хотела бы
включиться здесь в движение за права черных. Мне поре¬
комендовали обратиться к вам и дали этот номер телефона...
Моя маленькая речь была встречена долгим молчанием.
Тогда я еще не понимала, как можно было все это воспри¬
нять со стороны. Кто я — экзальтированный подросток
или агент, пытающийся втереться в доверие? Молчание
продлилось еще какое-то время, а затем мой собеседник
пообещал наконец позвонить мне вскоре и известить о со¬
брании, на которое можно будет прийти. Я не почувство¬
вала в его голосе большого энтузиазма и поняла, что труд¬
но рассчитывать на ответный звонок. Так оно и было.
Проходили дни, а шансы на то, чтобы быстро вклю¬
читься в жизнь черной общины Сан-Диего, становились
все более сомнительными. Иногда, не выдержав горького
одиночества, я уезжала на своей машине в Сан-Диего, до¬
биралась до Логанских высот — места наибольшего скоп¬
ления черных жителей и ездила бесцельно по этому рай¬
ону, предаваясь мечтам и пытаясь придумать хоть какой-
то способ избавиться от ужасной изоляции.
Перед началом занятий в университете оказалось мно¬
го свободного времени. Я занималась самостоятельно, об¬
щалась со студентами и преподавателями философского
факультета — и ждала, ждала. Наконец общежития на¬
полнились жизнью — студенты возвращались в универси¬
тет после каникул. Но чем больше их прибывало, тем
сильнее росло мое разочарование. Хотя приехали еще не
все, было ясно, что черных студентов я здесь не увижу
и что напрасно искать их каждый день по всем коридо¬
рам и закоулкам.
Я чувствовала себя путешественником, который после
многих лет странствий возвращается на родину с богатой
добычей, только не знает, кому ее отдать. Я считала, что
мои убеждения, энергия, преданность делу были накоп¬
ленным мной богатством, и всячески искала возможность
поделиться им. Я бродила по территории университета,
изучала доски объявлений, читала газеты, говорила с
каждым, кто мог бы ответить, где же здесь те, кто мне
нужен,—люди одних со мной взглядов. Казалось, меня
пожирает пламя. Столь неукротимо было желание влить¬
ся в ряды освободительного движения, что мне казалось,
я просто погибну, если не найду как можно скорее выхо¬
да распирающей меня энергии. Потому я примкнула к ра¬
177

дикальной студенческой организации в университете и
приняла участие в подготовке очередного выступления
против войны во Вьетнаме.
Тогда, в 1967 году, массы американцев еще не успели
прийти к убеждению, что войну нужно прекратить немед¬
ленно. Поэтому наши тогдашние попытки говорить на
эту тему с людьми на улицах Сан-Диего подчас получали
сразу же резкий отпор. Многие отказывались даже брать
в руки раздаваемую нами литературу. И поскольку после
нескольких лет отсутствия это была моя первая демон¬
страция дома, волнение и энтузиазм переполняли меня.
Враждебная реакция прохожих заставляла меня говорить
с ними еще красноречивее, еще убедительнее, еще обстоя¬
тельнее.
Но, несмотря на энтузиазм, несмотря на то что я чет¬
ко понимала политическую необходимость такой демон¬
страции, я тем не менее испытывала одновременно какое-
то чувство отчуждения, находясь среди этих студентов.
Я ощущала себя посторонней, причем то было какое-то
новое чувство; раньше, находясь среди белых граждан, я
ничего подобного за собой не замечала. Оно не имело ни¬
чего общего с переживаниями моего детства на Юге, как
не похоже было и на отчуждение, испытанное мною в
Нью-Йорке после того, как я поняла, что многие белые
американцы вокруг меня слишком назойливо стараются
(прямо из кожи вон лезут!) показать, что они не раси¬
сты. Нет, здесь было что-то другое, новое. Но об этом раз¬
говор еще впереди.
Тем временем число полицейских, окруживших нашу
демонстрацию, все возрастало. На всех углах стояли по¬
лицейские автомобили. Агенты в форме и в гражданском
смотрели на нас отовсюду. Сан-Диего не привык к подоб¬
ным выступлениям. И то, что нам будет оказано самое
решительное противодействие, легко было предвидеть за¬
ранее.
Когда атмосфера накалилась до предела, мы решили,
что кому-то нужно вернуться на территорию универси¬
тета и вызвать оттуда подкрепление. А поскольку мой
старенький «бьюик» (58-го года) отличался вместимо¬
стью, мне это дело и поручили — съездить за 15 миль об¬
ратно в JIa-Джолл. Но когда мы добрались туда, по теле¬
фону нам сообщили, что многие демонстранты уже аре¬
стованы.
478

Нужно было выручать арестованных. Денег на уплату
залога мы собрали достаточно. Двое наших парень и
девушка — вместе со мной отправились в тюрьму. Мы
внесли залог и стали дожидаться освобождения товари¬
щей. Выдвинутые против них обвинения все еще остава¬
лись для нас загадкой. Мы попытались выяснить поточ¬
нее, как вообще их арестовали. На основании, сказали
нам, обвинения в том, что они якобы «чинили препятствия
движению пешеходов»!
Поскольку никто в дежурном помещении не мог нам
ничего сказать по существу, пришлось пойти туда, куда
нас направили,—в кабинет к главному чину, ответствен¬
ному за патрулирование на улицах. Мы вошли в темную
комнату, пропитанную духом сан-диегской юстиции, и
снова задали вопрос: на каком основании произведены
аресты? И вновь получили ответ: «Мешали пешеходам,
загромождали тротуар». Мы продолжали настаивать: как
это все понимать? Ведь мы сами тоже раздавали литера¬
туру, мы-το знали, что никому это не помешало проходить.
На что начальник ответил:
— Именно так: тот, кто стоит на тротуаре, создает
этим помехи для пешеходов.
— Тогда скажите нам, часто ли вы арестовываете
«свидетелей Иеговы»? Ведь они таким же образом рас¬
пространяют свою религиозную литературу.
Ответом было молчание.
— Мы вас убедительно просим объяснить нам более
определенно: каковы причины ареста наших друзей?
Начальник пустился было в объяснения, но говорить
ему было нечего, да и не умел он этого делать, так что под
конец совсем замолк. А потом уже, от растерянности и
обескураженности нашей логикой, пробормотал:
— Разбираться в законах не входит в обязанности по¬
лиции, это дело окружного прокурора. Хотите доискаться
до смысла этого закона? Ну и отправляйтесь к проку¬
рору!
Мы знали, что находимся у врага, но его реплика бы¬
ла настолько глупа и смешна, что мы дружно разрази¬
лись хохотом.
— Вон отсюда! Вон! — завизжал полицейский началь¬
ник, окончательно потерявший самообладание.
Стараясь сохранить присутствие духа, мы наблюдали,
как он набирает номер на диске своего телефона. Не про¬
179

шло и минуты, как его кабинет заполнили полицейские,
вызванные с одной целью — бросить нас в тюрьму.
Парня силой увели; Анне и мне надели наручники,
потом нас затолкали на заднее сиденье патрульной маши¬
ны, стоявшей в прокаленном зноем дворе городской тюрь¬
мы. Окна у нее были закрыты, и мы обнаружили, что в
полицейских машинах внутри нет дверных ручек. Поли¬
цейский, захлопнув дверцы, ушел. Прошло минут пятна¬
дцать, потом еще двадцать. Духота стала совершенно не¬
выносимой. Пот стекал с лиц, пропитал насквозь одежду.
Мы колотили по окнам и кричали. Но никто не приходил.
И когда мы готовы были впасть в панику, появился
полицейский. Он уселся в машину и завел мотор.
— Так как, девочки, вы зарабатываете себе на
жизнь? — спросил он.
— Мы не работаем.
— Раз не работаете, то тогда обвиним вас в бродяж¬
ничестве.
— У нас при себе есть деньги, это доказывает, что
мы не попрошайки и не бродяги.
— Так это даже лучше,— ответил он.— Раз у вас есть
деньги, а вы не работаете, мы обвиним вас в ограблении.
Или еще лучше: в вооруженном ограблении!
По пути в тюрьму через окна полицейской машины
мы смотрели на Сан-Диего. Завывание сирены привлека¬
ло внимание людей, толпившихся в центре города. Что
они о нас думали? Были ли мы в их глазах проститутка¬
ми, наркоманками, грабительницами — людьми, пойман¬
ными за какие-то грязные дела? Сомневаюсь, чтобы мог¬
ло прийти в голову само предположение: а вдруг везут
революционерок?
В женском отделении тюрьмы графства нам велели
раздеться донага в присутствии надзирательницы. Мы с
Анной долго и упорно протестовали против этой унизи¬
тельной процедуры, но в конце концов нас заставили это
сделать. Затем — душ в помещении, запертом тяжелой же¬
лезной дверью. Нас битый час продержали в этой душе¬
вой, а потом затолкали порознь в одиночные камеры, оби¬
тые войлоком, выкрашенные в серебристый цвет, где нам
пришлось долго мучиться в ожидании того, что будет даль¬
ше. Хотелось использовать время с толком, и я нацарапала
на стенах горелой спичкой политические лозунги для тех
подруг, которым потом доведется ждать в этой камере.
180

Прошло немало времени, пока наконец нас сфотогра¬
фировали, взяли отпечатки пальцев, заполнили тюремные
анкеты. Мы воспользовались правом сообщить по теле¬
фону о своем аресте, после чего нас отвели в тюремной
одежде в помещение, где содержалась основная масса за¬
ключенных.
Поместили нас в большой камере, отделенной от вне¬
шнего коридора двойной решеткой. Первая решетка ото¬
двинулась при нажатии кнопки. Мы с Анной вступили в
промежуточное пространство, решетка задвинулась, и
только после того, как ее надежно замкнули, отодвипу-
лась вторая решетка, ведущая в камеру.
Сама камера, как, должно быть, вообще все тюремные
камеры, была угнетающе пустой и голой. Она делилась ка
две секции: спальную, со встроенными в стену койками, и
ту, где заключенные ели, проводили день. Женщины тут
же принялись расспрашивать, за что мы сюда попали.
В те времена, в 1967 году, причины нашего ареста каза¬
лись весьма необычными и на нас смотрели как на дико¬
винку. Многие из заключенных женщин, обвинявшихся в
наркомании и проституции, успокаивали нас. Они счита¬
ли, что обвинения, предъявляемые нам, глупые и будут
скоро сняты.
И оказались правы. В конце концов нас освободили.
Пока мы сидели в тюрьме, другие участники нашей
демонстрации сообщили журналистам, что в Сан-Диего
трое арестованы только за то, что они пытались выяснить
существо закона. Одна радиостанция в Лос-Анджелесе,
специализировавшаяся на передачах музыки в стиле
«рок», каждый час повторяла в эфир: «Приходилось ли
вам слышать о людях, которых арестовали только за то,
что они поинтересовались, как следует понимать закон?»
Университет согласился выразить официальный про¬
тест, и спустя два дня окружной прокурор Сан-Диего
снял обвинения и принес формальные извинения.
Через несколько дней, во время собрания группы, ко¬
торая организовала наше выступление, я с радостью об¬
наружила в другом конце комнаты молодую черную су¬
пружескую пару. Они были первыми черными студента¬
ми, которых я увидела в университете, а их присутствие
на собрании означало, что они проявляют интерес к дви¬
жению. После собрания мы познакомились, и вскоре Лиз,
Эд и я решили попытаться организовать «Союз черных
181

студентов». Мы начали с поиска по общежитиям. Затем
отправились по факультетам и кафедрам, прочесывали
подряд все канцелярии с вопросом, нет ли у них черных
студентов или сотрудников. Мы привлекли также не¬
скольких черных рабочих: в ином случае нас попросту
было бы слишком мало, чтобы кто-либо стал с нами счи¬
таться и можно было бы начинать действовать.
Мы установили контакт примерно с 15—20 черными
студентами и рабочими. Около десяти человек регулярно
приходили на наши собрания, что давало нам основание
гордиться первыми успехами по созданию независимой
политической организации. Один черный преподаватель
побывал на нашем собрании и согласился взять на себя
роль учредителя группы. Вскоре и другой преподаватель,
с Ямайки, активно включился в работу организации.
Мы поняли, что для успеха дела нам необходимо уста¬
новить связи с группами, подобными нашей. В против¬
ном случае, выдвигая требования, нам было бы трудно
доказать администрации университета, что мы представ¬
ляем какую-то силу. Поэтому мы решили примкнуть к
«Совету черных студентов» сан-диегского колледжа, а
также искать связи с черной общиной.
В какой-то момент я внезапно обнаружила, что па
меня смотрят как на лидера движения черных в универ¬
ситете. Сама я к этому не стремилась, просто сложилось
так, что, несмотря на двухлетнее отсутствие, я оказалась
в числе самых опытных организаторов в университете.
Мы узнали, что «Конференция черных Сан-Диего» —
коалиция различных местных групп, возглавлявшаяся ор¬
ганизацией «Мы» Рона Каренги,— намеревалась развер¬
нуть движение в защиту черного моряка Эда Линна, ко¬
торый выступил против расовой дискриминации на воен¬
но-морской базе Бальбоа. Лиз, Эд и я решили принять
участие в собрании, организованном «Конференцией».
Обстоятельства дела Эда Линна были слишком очевидны¬
ми. Эд пытался собрать подписи под петицией протеста
против проявлений расизма, просил черных и белых мо¬
ряков поддержать его. Это вызвало на базе переполох.
Попутно Эд обвинил президента Джонсона в том, что тот
потворствует расизму в вооруженных силах. Вскоре ему
объявили, что он должен предстать перед военным трибу¬
налом за «оскорбительные» заявления по адресу прези¬
дента США.
182

Собрание наше состоялось в общественном центре об¬
щины на Логанских высотах. Его участники с удивлени¬
ем смотрели на трех незнакомых людей, которые заяви¬
ли, что представляют черных студентов университета
Сан-Диего. Никто и никогда прежде не слыхал о нашей
группе. Вероятно, кто-то подумал, что мы агенты. Нам
было очень нелегко убедить их в искреннем интересе к
делу Эда Линна. Сам Эд с радостью воспринял наше же¬
лание помочь борьбе в его защиту. Он охотно принял
приглашение выступить в университете и с энтузиаз¬
мом приветствовал нашу идею установить в центре уни¬
верситетского городка постоянный стенд с материалами
о нем и о борьбе против дискриминации на базе Баль¬
боа. Вот так «Совет черных студентов» и установил тес¬
ные связи с Эдом Линном. Мы с Эдом стали добрыми дру¬
зьями.
Вторая баптистская церковь в Уоттсе расцвечена яр¬
кими африканскими тканями — жепщины в «традицион¬
ных» длинных платьях, красных, пурпурных, оранжевых,
желтых; на мужчинах — свободные накидки, по цвету со¬
перничающие с огненными тонами женской одежды. Сте¬
ны комнаты, где производилась регистрация участников
собрания, украшены плакатами, превозносящими черный
цвет кожи как знак несравненной красоты, как символ
древней расы.
Шел ноябрь 1967 года, и мое состояние духа было та¬
ким же огненным и ярким, как краски, что расцветили
здесь помещения. На таких собраниях мне еще не доводи¬
лось бывать, и я радостно впитывала в себя бьющую че¬
рез край энергию, решимость участников конференции
черной молодежи. Конференции в Лондоне и Сан-Диего
были лишь бледным подобием этой массовой демонстра¬
ции нашей силы. Я ходила по залу, запросто обращалась
к знакомым и незнакомым людям, называя их «брат»,
«сестра», улыбалась, переполненная возбуждением и лю¬
бовью к присутствующим.
Потом мое настроение стало меняться. Сначала испод¬
воль, а затем внезапно и резко.
Не успела конференция открыться, как началась яро¬
стная перебранка, наподобие перестрелки, между члена¬
ми двух организаций — «Объединенного фронта» и «Мы»
183

Рона Каренги. За фасадом единства, за пестротой и кра->
сотой одежд скрывались глубочайшие идеологические
разногласия, острые политические конфликты, а возмож¬
но, и деятельность агентов и провокаторов. Я знала, что
нельзя забывать и об этой стороне нашего движения, су¬
ществующей наряду с тем лучшим, что было в нем, но
тут мой идеализм подвергся сильному (и, вероятно, необ¬
ходимому) удару. Я поняла, что слишком много ждала от
происходящего, что мои потребности чрезмерны и что го¬
рячее желание учиться у других, влиться без остатка в
движение сделали меня излишне легкомысленной и вос¬
торженной...
Вслед за этим столкновением соперников начался от¬
кровенный хаос. И я, внимательно познакомившись с ма¬
териалами, посидев на заседаниях в некоторых секциях,
пришла к выводу, что один цвет кожи — вот, кажется, и
все, что нас объединяло. Стоило ли удивляться, что един¬
ство оказалось таким хрупким.
В конференции участвовали представители национа¬
листических культурных организаций. Они толковали о
новой культуре, о новой системе ценностей, о новом стиле
жизни в среде черных. Но были и такие группки, про¬
питанные слепой и ярой ненавистью ко всем белым, ко¬
торые считали, что лишь самая решительная и жесткая
мера — истребление всех белых — даст черным возмож¬
ность избавиться от бремени расизма. Другие просто
предлагали выделиться и создать самостоятельное черное
государство в США. А некоторые звали вернуться в Аф¬
рику — на землю наших предков.
Были и такие, кто считал самой важной задачей дви¬
жения возбудить среди черных дух бунтарства. Они пред¬
лагали разжигать массовые восстания по примеру мяте¬
жей в Уоттсе и Детройте. Близко к ним стояли и те, кто
призывал всех черных «взяться за оружие», считая имен¬
но его основным средством освобождения, трансформации
общества, хотя сами они толком не знали, во имя чего
нужно стрелять.
Были и псевдовоинственные группы, которые предла¬
гали бросить вызов оплотам расизма, но лишь затем, что¬
бы вынудить крупнейшие фонды финансировать програм¬
мы помощи черным, которыми они сами хотели бы руко¬
водить, получая, вероятно, при этом соответствующую
прибыль. О царившей сумятице во взглядах легко было
184

судить по предложению, внесенному одной из секций на
пленарном заседании: там дошли до того, что решили ис¬
пользовать барабаны в качестве нового средства опове¬
щения и связи черных жителей в городах!
Сквозь эту суматоху пробивалось, как я решила, лишь
два светлых луча. То были Джеймс Формен из «Студен¬
ческого координационного комитета ненасильственных
действий» (СККНД) и Франклин Александер из комму¬
нистической партии. Формен выступал на пленарном за¬
седании конференции и горячо отстаивал мысль, что мы
не должны подходить ко всему лишь с точки зрения цве¬
та кожи, но что нам нужен и классовый анализ. За
Франклином я внимательно следила на заседаниях сек¬
ции «Политика и экономика черных», сопредседателем
которой он был. Его позиция отличалась четкостью и яс¬
ностью: исторические корни подневольного положения
черных, оказавшихся на самом дне общества, заключают¬
ся в том, что расизм был использован в качестве орудия
угнетения поднимавшимся в экономическом отношении
классом капиталистов. Расизм способствовал увеличению
прибылей, а что касается белых рабочих, то и они оказа¬
лись в результате жертвой раскола и раздора в рабочем
движении.
После закрытия конференции меня пригласили, чисто
случайно, на небольшое собрание в чьем-то доме, на кото¬
ром Джеймс Формен и Ральф Фезерстоун рассказывали
о своей недавней поездке в Африку. Они интересно и под¬
робно говорили о том, что видели в Танзании, излагали
планы создания в СККНД «банка специалистов», при по¬
средстве которого черные американцы, обладающие на¬
учной или технической подготовкой, могли бы определен¬
ное время поработать в Африке.
Кроме Франклина и Кендры Александер, на этом со¬
брании были представители организации, называвшей
себя «Партией черных пантер». Это была небольшая по
численности группа, видевшая свою цель в том, чтобы
развивать теоретическое осмысление проблем движения
черных и создавать организационные структуры в этом
движении. Она не имела никакого отношения к «Партии
черных пантер за самозащиту», возглавлявшейся Хью
Ньютоном и Бобби Силом. Общим у них было лишь то,
что свое название они взяли у «Партии черных пантер
графства Лондес» в Алабаме. Дабы можно было отличить
185

ее от партии Хыо и Бобби, эта организация назвалась
«Политической партией черных пантер».
Встреча эта положила начало моим долгим дружест¬
венным отношениям со многими членами «Политической
партии черных пантер». В этой группе понимание про¬
блем движения за освобождение черных было значитель¬
но более глубоким и близким моему, чем у тех, с кем я
сталкивалась в Сан-Диего. Хотя я продолжала участво¬
вать в освободительном движении и в университете, как
и в черной общине Сан-Диего, реальные силы и перспек¬
тивы такого движения увидела лишь в Лос-Анджелесе.
Одной из задач моей поездки в Лос-Анджелес было
привлечь ораторов на митинг в защиту Эда Линна, кото¬
рый мы планировали провести в Сан-Диего. Согласились
приехать руководители нескольких групп, в том числе
Джон Флойд, председатель «Политической партии черных
пантер»; Крук, руководитель «Патруля тревоги в черных
общинах»; Рон Каренга (его организация «Мы» пользо¬
валась популярностью в Сан-Диего) и Уолтер Бремонд,
председатель «Конгресса черных» — коалиции организа¬
ций черных в Лос-Анджелесе.
В ходе организации этого митинга, уже по возвраще¬
нии в Сан-Диего, я столкнулась с вопросом, который и
позже преследовал меня. Меня очень резко критиковали,
особенно мужчины из организации Каренги, за то, что я
выполняю «мужскую работу». Они утверждали, что жен¬
щины в движении вообще не должны быть на руководя¬
щих ролях. Имелось в виду, что женщина должна лишь
«вдохновлять» своего мужа и воспитывать его детей. Но
ирония ситуации состояла в том, что значительную часть
выпавшей на мою долю работы я должна была делать
лишь потому, что с ней пе справился кое-кто из мужчин!
Так, пропаганда предстоявшего митинга была поручена
именно мужчине, но ввиду того, что его работа оставляла
желать лучшего, пришлось взять все на себя, иначе бы
мы провалили дело. Опять-таки, по иронии обстоятельств,
именно те, кто больше всех меня критиковал, сделали
меньше всего для обеспечения успеха митинга.
Очень скоро я столкнулась с широко распространен¬
ным среди некоторых черных мужчин-активистов печаль¬
ным синдромом: они смешивали свою политическую дея¬
тельность с собственным самоутверждением, с утвержде¬
нием своего мужского превосходства. Они считали (а не¬
№

которые до сих пор продолжают считать), что черные
мужчины — это нечто совсем иное по сравнению с чер¬
ными женщинами. Эти мужчины видели в черных жен¬
щинах некую угрозу, мешавшую утверждению их мужско¬
го достоинства, особенно в тех черных женщинах, кото¬
рые проявляли инициативу и вырастали по праву в лиде¬
ров. Постоянный мотив в нападках мужчин из организа¬
ции «Мы» сводился к требованию, чтобы я направила
свою энергию в другую сторону, на то, чтобы «мой муж¬
чина» получал от меня силу и вдохновение и тем самым
смог бы более эффективно реализовать свои способности
в борьбе за освобождение черных!
Революционная деятельность никогда не была для
меня временным увлечением, занятием до той поры, пока
я не «устрою свою жизнь». Она не была для меня член¬
ством в модном клубе со своим тайным жаргоном, вол¬
нующими встречами и развлечениями, увлекательными
приключениями, захватывающим риском, чарующими
внешними атрибутами. Революционная деятельность —
это дело серьезное, самое серьезное дело в жизни челове¬
ка, посвятившего себя революции. И если кто-то посвя¬
щает себя борьбе, то это — на всю жизнь.
Шел 1968 год. Я поняла, что мне необходимо быть в
коллективе единомышленников. Перебрасываться от од¬
ного дела к другому — это не работа для революции. Ин¬
дивидуальная деятельность — от случая к случаю, сепа¬
ратно — это не работа для революционера. Серьезная ре¬
волюционная работа заключается в постоянных и мето¬
дичных усилиях, направленных на организацию действий
масс, в рядах одного коллектива революционеров. А так
как я давно уже считала себя марксисткой, выбор мой не
был трудным делом.
Я и прежде думала о вступлении в коммунистическую
партию и не раз обсуждала этот вопрос с Кендрой и
Франклином Александер. В январе в числе других меня
пригласили на открытое собрание клуба имени Че Гева¬
ры — Лумумбы в доме Шарлин Митчелл. Она была ини¬
циатором создания и руководителем этого коллектива
черных членов партии. Шарлин делала доклад о взаимо¬
связи между борьбой за реформы и революцией. Высту¬
пала она блестяще: я еще никогда не встречала такого
187

четкого и ясного изложения вопроса о том, как организо¬
вать борьбу людей вокруг их повседневных проблем с тем,
чтобы повести их на путь революционного ниспроверже¬
ния капиталистической системы.
Но для меня слишком многое еще было неясно, и я не
вступила в партию в тот момент. Со времени окончания
средней школы в Нью-Йорке и с лета 1962 года, когда я
участвовала в VIII Всемирном фестивале молодежи в
Хельсинки, я редко общалась с членами компартии. На¬
против, я была связана с группами, лишь считавшими
себя марксистскими, а также с отдельными теоретиками
и активистами, зачастую очень критически настроенными
по отношению к членам коммунистических партий.
Только позднее, вспоминая время, проведенное мною в
Европе, я поняла, насколько глубокое влияние оказал на
меня антикоммунизм, проникший в европейскую «новую
левую». Я считала коммунистические партии слишком
консервативными, отставшими от времени ввиду их не¬
критического отношения к рабочему классу. В этом плане,
полагала я, нельзя рассчитывать на белых рабочих в
США, так как они окончательно отравлены расизмом, с
одной стороны, и подачками правящего класса — с другой.
И все же, если бы эти конкретные проблемы и не вол-
повали меня, все равно в тот момент я еще не была под¬
готовлена к вступлению в партию. Ибо стать коммуни¬
стом означает посвятить всю свою жизнь борьбе за ком¬
мунистические идеалы, и надо серьезно обдумать прежде,
обладаешь ли ты для этого знаниями, силой духа, настой¬
чивостью, дисциплиной — всеми теми качествами, кото¬
рыми должен обладать коммунист. В первые месяцы 1968
года я оставила вопрос о вступлении в партию открытым.
«Политическая партия черных пантер», однако, каза¬
лась достаточно чуткой к восприятию марксистских идей.
Это был небольшой коллектив молодых черных людей, в
большинстве выходцев из среды черной интеллигенции,
студентов, учителей, в нем были также один или два пре¬
подавателя высших учебных заведений.
Я познакомилась с некоторыми из членов этой партии
на молодежной конференции, состоявшейся в ноябре, и
стала с тех пор поддерживать с ними дружеские отноше¬
ния. В начале января они решили принять трех новых
членов и пригласили, во-первых, одного преподавателя
университета штата Калифорния, как считалось, хорошо
188

владеющего пером, во-вторых, Франклина Александера и,
наконец, меня. Я согласилась. Приглашая Франклина, ду-
мала я, они заявляют о своей готовности овладевать марк¬
систскими идеями. Я видела в их организации промежу¬
точную политическую базу; здесь я могла продумать и
окончательно решить вопрос, какой же путь в политике
мне избрать. Они в свою очередь хотели, чтобы я была
представителем их организации в Сан-Диего. «Политиче¬
ская партия черных пантер» входила в «Конгресс черных
Лос-Анджелеса» — широкую коалицию организаций чер¬
ной общины этого района.
Примерно в это же время «Партия черных паптер для
самозащиты» (ее лидер, «министр обороны» Хыо Ньютон,
находился тогда в тюрьме) решила создать свое отделе¬
ние в Лос-Анджелесе. К сожалению, некоторые из вновь
вступивших членов выступили с воинственными претен¬
зиями на исключительное право называться «Партией
черных пантер». Однажды днем, зайдя в дом, где поме¬
щался «Конгресс черных», я перехватила взгляд челове¬
ка, отхлебывавшего вино из бутылки, хотя, насколько я
помнила, здесь это было запрещено. Я отвернулась и по¬
шла дальше по коридору, но он вытащил из кармана пи¬
столет, молниеносно схватил меня за плечо, приставил
пистолет к виску и затащил в ближайшую комнату.
— Теперь мы поговорим,— заявил он. Язык у него
заплетался, от него несло винным перегаром. Он хотел
говорить о «Партии черных пантер» и о своей «Партии
черных пантер для самозащиты». Бутылка вина, грубая
брань, угроза пистолетом, тогда как у меня оружия не
было,— все это подсказало мне, что, если я хочу сохра¬
нить голову на плечах, лучше дать ему высказаться. Я
выслушала его.
— «Партия черных пантер для самозащиты»,— заво¬
пил он,— требует, чтобы ваша такая-то и такая-то партия
отказалась от названия «Партия черных пантер». Вам
больше подойдет, так вас и разэдак, называться партией
розовых кисок. И если вы не перемените названия к пят¬
нице, мы вас всех сотрем в порошок.
Для пущей убедительности он заявил, что знает, где
я живу в Сан-Диего, и предупредил, что кто-то явится
ко мне, если мы не сделаем того, чего они требуют. (Точ¬
ности ради замечу, что этот крикун и пропойца, размахи¬
189

вавший пистолетом, был позднее исключен из «пантер»
за то, что оказался агентом и провокатором.)
Возникла кризисная ситуация. Других членов нашей
группы запугивали подобным же образом. Пистолеты
были обычным аргументом, неповиновение грозило смер¬
тью. Либо следовало подчиниться, либо защищаться.
Я выбрала последнее и какое-то время постоянно носила
при себе оружие. Я знала, что, если полицейский меня
остановит и обыщет, я могу угодить в тюрьму за ношение
оружия без разрешения. И все же, не пойди я на риск,
дело запросто могло кончиться тем, что меня нашли бы
где-то на тихой улочке с пулей в черепе.
Мы проводили одно чрезвычайное совещание за дру¬
гим, но за этот короткий промежуток времени не нашли
выхода из положения. Некоторые члены нашей организа¬
ции предпочитали открытый вызов «Черным пантерам для
самозащиты», даже если бы это и привело к схватке. Дру¬
гие предлагали игнорировать угрозы, уверяя, что «панте¬
ры» просто шантажируют нас. А один или двое готовы
были сдаться, подчиниться угрозам «пантер» и распустить
нашу организацию.
Окончательное решение определилось, когда в это же
самое время в Лос-Анджелес приехал Джеймс Формен,
чтобы выступить на митинге, организованном в связи с
проведением Съезда за новую политику. Мы воспользова¬
лись этим, чтобы рассказать ему об острой обстановке, сло¬
жившейся в отношениях между нашими двумя организа¬
циями, и выслушать его совет, как предотвратить откры¬
тую войну. Немного подумав, он сказал, что у него есть
предложение.
Перед тем как высказать его, он рассказал нам о пред¬
принятых недавно усилиях по укреплению отношений ме¬
жду СККНД и «Черными пантерами для самозащиты».
Было достигнуто согласие предпринять шаги к слиянию
обеих организаций. Стокли Кармайкл уже назначили
«премьер-министром» «Партии черных пантер», Рэп Браун
стал «министром юстиции», а сам Формен — «министром
иностранных дел». Одним из препятствий к завершению
слияния была географическая удаленность штаб-квартир
организаций: СККНД действовал в Нью-Йорке, а «Партия
черных пантер» — в районе Сан-Франциско. Формен счи¬
тал, что важно создать сильное отделение СККНД на За¬
падном побережье. Если мы согласимся преобразовать
190

нашу организацию в лос-анджелесское отделение СККНД,
сказал Формен, наши проблемы, как и проблемы СККНД,
могут этим разрешиться. Прежде всего, наше название пе¬
рестанет служить предметом раздора. Мы также обретем
возможность деятельности в национальном масштабе и тем
самым преодолеем определенно мешавший на^ Щ^мнциа-
лнзм. По мысли Формена, мы этим поможем^СККНД, ко¬
торый тогда многими считался ведущей силой в освободи¬
тельном движении черных, создать базу для деятельности
на Западном побережье. И наконец, мы сможем способст¬
вовать укреплению отношений между «Партией черных
пантер» и СККНД. И если союз между ними приобретет
прочный характер, то это будет огромным достижением.
Сначала эта идея была встречена отрицательно. Неко¬
торые называли предложение Формена слишком нарочи¬
тым. Говорили, что нам все равно придется иметь дело с
людьми, вроде тех, кто угрожал нам пистолетами, незави¬
симо от того, сохраним ли мы свое название или сменим
его на новое.
Я выступила сторонницей присоединения к СККНД —
пе просто потому, что слияние, как я считала, позволит
преодолеть раздор с новыми лос-анджелесскими «панте¬
рами», а прежде всего потому, что я ценила огромный
вклад СККНД в развитие движения черных. Мирные пе¬
реговоры, однако, нисколько не притупили моей бдитель¬
ности. Верное оружие все еще постоянно было со мной.
Большинство членов нашей организации тоже были наче¬
ку и не стали тотчас же разоружаться.
В обстановке, когда все еще сохранялась напряжен¬
ность, состоялось совместное собрание для устранения на¬
ших разногласий. Это была впечатляющая встреча. За иск¬
лючением 2—3 человек, вышедших из организации, наши
присутствовали в полном составе. Со стороны «пантер»
участвовали все основные руководители, за исключением,
естественно, Хыо Ньютона, арестованного в октябре. При¬
сутствовал и Элдридж Кливер. До этой встречи мы, в об-
щем-то, знали о нем очень мало, не считая того, что он
назывался «министром информации», находящимся «в
подполье»,— этот титул мелькал все время в их ежене¬
дельной газете. Пришли также Бобби Сил, Эмери Дуглас,
Бобби Хаттон и еще 7—8 человек.
Большое впечатление произвел на мепя Бобби Хаттон
своей сердечностью, естественным поведением. Он совер¬
191

шенно не стремился внушить представление о себе как о
хладнокровном и всеведущем революционере. Бобби завел
со мной дружеский разговор, он задавал самые обыкновен¬
ные человеческие вопросы: откуда я, чем занимаюсь.
На его лице сияла прекрасная улыбка, он был полон
задора молодости, искреннего энтузиазма. Поговорив с
ним всего несколько минут, я убедилась в его серьезном
отношении к борьбе, в том, что двигало им не личное че¬
столюбие.
Этот мимолетный разговор с Бобби был единственной
отдушиной в течение всего собрания, которое проходило
весьма напряженно.
Когда несколько месяцев спустя я узнала, что Бобби
застрелили, у меня было чувство, что оклендская полиция
убила моего брата.
Так или иначе обе наши организации смогли догово¬
риться о том, что первым общим делом станет совмест¬
ный призыв ко всем участникам движения за освобожде¬
ние черных на Западном побережье об участии в двух мас¬
совых митингах — в Северной и Южной Калифорнии — с
требованием освобождения из тюрьмы Хью Ньютона (как
раз приближался день его рождения).
Наиболее известный тогда политический заключенный,
Хью Ньютон стал символом боевого духа черных. Посколь¬
ку в Калифорнии в то время считалось совершенно закон¬
ным открыто носить оружие, он и его товарищи вооружи¬
лись, чтобы совместными усилиями защитить черную
общину Окленда от произвола и жестокости местной по¬
лиции. И так как Хью тем самым всерьез оспорил ее ав¬
торитет, полиция спровоцировала перестрелку, в резуль¬
тате которой сам он был ранен в живот, а один полицей¬
ский — убит. Хью ожидал суда, он обвинялся в убийстве.
Мы не пожалели сил на организацию митинга в его защи¬
ту, стремясь привлечь к этому делу всеобщее внимание
как к крупному политическому событию.
Мы заручились поддержкой «Конгресса черных» и по¬
сле длительной борьбы смогли добиться того, что нам сда¬
ли «Спортивную арену», в то время самый большой закры¬
тый зал для митингов в Лос-Анджелесе. Мы отпечатали
тысячи листовок, предприняли усилия для передачи — за
деньги или бесплатно — объявлений о митинге по радио
и телевидению.
192

Наше мероприятие проходило замечательно. Хотя со¬
бралось меньше народа, чем мы ожидали, заполнился прак¬
тически весь партер. Список ораторов впечатлял: Стокли
Кармайкл, Рэп Браун, Бобби Сил, Джеймс Формен, Рейс
Тихерина, Рон Каренга.
Что и говорить, событие было немаловажным. Поэтому
меня особенно обеспокоило содержание некоторых выступ¬
лений. Стокли, к примеру, говорил о социализме как об
«учении белого человека». Маркс, заявил он, был белым,
и поэтому его идеи не применимы для борьбы за освобож¬
дение черных. «Мы — черные,— кричал с трибуны Сток¬
ли,— и мы должны забыть о социализме, который и соз-
дан-то в Европе; наше дело — задуматься об общинных
началах африканского образца».
Его выступление тем более меня раздосадовало и взвол¬
новало, что, как я знала, прошлым летом он ездил на
Кубу, где его повсюду тепло принимали. Он вполне ответ¬
ственно поздравлял кубинцев — черных, смуглых и бе¬
лых — с их замечательными достижениями в строительст¬
ве социализма. Более того, я точно знала и о его публич¬
ном выступлении, в котором он говорил, что поездка на
Кубу неопровержимо показала ему: только социализм мо¬
жет дать освобождение черным. Итак, в социалистической
стране он выразил людям, чьи сестры и братья, матери и
отцы отдали свои жизни ради защиты социалистической
революции, свое убеждение в том, что социализм — это
ответ на проблемы, стоящие и перед его народом. А сей¬
час, по возвращении в США, где официальная пропаганда
стремится опорочить социализм, он оппортунистически из¬
менил своей позиции. Говорить он умел и срывал аплоди¬
сменты аудитории даже не столько содержанием сказан¬
ного, сколько тем, как это было сказано. Я была рада, что
он больше не председатель СККНД: после такой речи я
немедленно вышла бы из этой организации.
Зато выступление Рэпа Брауна, который сменил Сток¬
ли на посту председателя СККНД, было одним из лучших
в этот вечер.
На митинге не была решена серьезная проблема. Его
цель заключалась в организации массового движения в за¬
щиту Хью Ньютона. Однако это требование не подкрепля¬
лось определенным планом действий. Перед собравшимися
не выдвигались конкретные предложения. В ответ на об¬
щие призывы раздавались достаточно щедрые аплодисмен¬
7 Kt 1001
193

ты. Но как действовать дальше? Единственным ответом на
этот вопрос был лозунг «Нам нет преград». То есть, если
Хыо Ныотон будет осужден и приговорен к смерти, правя¬
щий класс может, видимо, ожидать нападений па сотню
полицейских участков, взрывов полсотни электростанций
и т. д. Но непонятно было даже, сами ли ораторы будут
взрывать их, или они призывают собравшихся ответить
таким образом на осуждение Хью. Четкая программа дей¬
ствий для организации массовой борьбы с целыо освобож¬
дения Хыо Ньютона отсутствовала начисто.
В это время Рэпу Брауну власти предъявили несколько
серьезных, но явно сфабрикованных обвинений в связи с
его выступлениями и политической деятельностью. Он был
освобожден из заключения под залог с условием, что не бу¬
дет покидать пределы Манхэттена в Нью-Йорке, кроме как
для поездок в Калифорнию к своему адвокату. В тот момент
он как раз приехал для встречи со своим адвокатом Уилья¬
мом Кантслером, что очень выручило нас: иначе он не смог
бы выступать на митингах по случаю дня рождения Хыо.
Мы, как и сам Рэп, не могли тогда знать, что не успеет
он пересечь границу штата Калифорния на обратном пути,
как его вновь схватят агенты ФБР и бросят в тюрьму. При¬
чем на этот раз установят залог в 100000 долларов плюс
дополнительно 25 000 долларов якобы за оскорбление пред¬
ставителя власти при аресте.
Поэтому нашим первым организационным мероприяти¬
ем, пробой сил, была кампания по сбору средств для вне¬
сения залога за национального председателя нашей орга¬
низации. Мы решили собрать подписи под петицией с тре¬
бованием снизить эту непомерную сумму. Одновременно
мы начали собирать средства на внесение залога за Рэпа.
По субботам и воскресеньям участники нашей кампании
ходили по домам, церквам, общинным центрам и большим
магазинам. Мы уговаривали людей бросить кто сколько
может в наши банки-копилки и поставить подпись под пе¬
тицией.
Наши скромные усилия тем не менее принесли опреде¬
ленные результаты. В итоге походов, продолжавшихся с
утра до вечера, с банками в руках, на которых было выве¬
дено «Свободу Рэпу!», мы вовлекли немало людей в ряды
пашей организации. Увеличение численности СККНД па
Западном побережье само по себе было для пас важным
успехом, уже не говоря о том, что мы собрали деньги и
194

привлекли па свою сторону многих чсрпых жителей Лос-
Анджелеса.
Вскоре после того, как развернулась наша кампания в
поддержку Рэпа, мы открыли штаб-квартиру на Джеф-
ферсон-авсшо около Арлингтопа. Когда заканчивалась моя
рабочая неделя в университете, я вскакивала в свой по¬
трепанный «бьюик» 58-го года и мчалась по автостраде из
Ла-Джолла в Лос-Анджелес, а там сразу в штаб-квартиру
СККНД, чтобы вместе с другими наконец-то заняться де¬
лом — нашей борьбой.
Мы были переполнены неистощимой энергией и твер¬
дой уверенностью в том, что сил у пас хватит на все. Как
черти носились по самым дальним районам Лос-Анджеле¬
са, поднимались по лестницам жилых домов п конторских
зданий, спешили на встречи к студентам, договаривались,
убеждали, бегали, ездили... Мы ощущали в себе принад¬
лежность к целому, радовались чувству братства, тому,
что помогаем своему народу, служим ему открыто, честно
и прямо. Наша работа пе имела ничего общего с коварны¬
ми махинациями власть имущих, которые мелкими подач¬
ками толкали людей на путь компромиссов и «постепен¬
ных» реформ. Она вместе с тем не походила и на героиче¬
скую деятельность одиночек, доведенных отчаянием до
того состояния, когда отрезаны все пути. Мы все были на
виду, работали для масс, выполняли свой долг перед на¬
шим народом; некоторые из пас понимали, что служат
классу, трудовому народу. Пришло наше время, и мы ста¬
рались его не терять. Нас разделяло отсутствие единой
идеологии, мы храбро брались за решепие слишком труд¬
ных проблем, но знали, что останавливаться нельзя, что
времени на отработку частных деталей нет — даже если
кто-то и останется неудовлетворенным. Подобно новым ал¬
химикам, мы разжигали пламя и верили, что в огне вы¬
плавится волшебный камень нашей победы.
То были радостные времена. Потенциальные возможно¬
сти развития массового движения среди черных жителей
в Лос-Анджелесе были огромны, и мы старались их исполь¬
зовать, разработав широкую, всеохватывающую программу
действий. Работу мы вели самостоятельно. В силу харак¬
тера наших отношений с СККНД, куда коллективно всту¬
пили, мы не были в прямом подчинении у его националь¬
ного центра. Более того, слияние с «пантерами» сорва¬
лось. После небольшой стычки с Элдриджем и его людьми
103

по поводу денег, собранных на митинге 18 февраля, даже
то неустойчивое согласие, которого мы первоначально до¬
стигли, оказалось несостоятельным из-за отсутствия жела¬
ния у обеих сторон его сохранить. К счастью, открытая
враждебность также сошла на нет.
Хотя мы и стремились использовать организационный
опыт СККНД (в тот год он как раз достиг зенита своего
влияния на Юге), мы не считали себя обязанными слепо
копировать его линию или программу. Ведь так или иначе,
но мы все-таки были автономной организацией.
С жаром и пылкостью новичка я взялась разработать
план создания «Школы освобождения» и стать в ней ди-
ректором, когда удастся ее открыть.
Еще в то время, когда мы развертывали кампанию сбо*
ра средств для внесения залога за Рэпа, мы узнали об од¬
ном жестоком убийстве, совершенном полицией (случи¬
лось это 18 февраля, в тот самьщ день, когда мы проводили
митинг). Мы сидели вечером в нашей штаб-квартире. На¬
сколько мне помнится, в тот момент Франклин, Бобби
Ходжес, Джон Флойд и другие — вместе со мной — горячо
спорили о значении марксизма для борьбы за освобожде¬
ние черных. И тут вошли двое наших братьев (одним из
них был публицист Эрл Офари) и рассказали страшные
подробности убийства полицией 18-летнего Грегори Клар¬
ка, которое произошло неподалеку от нашей штаб-кварти¬
ры. Товарищи призвали нас немедленно организовать дви¬
жение сопротивления.
На следующий день группа наших отправилась собрать
факты об убийстве и прощупать настроения общины. По
рассказам членов семьи Грегори, его друзей и свидетелей
происшедшего, дело обстояло так. Теплым февральским
днем Грегори Кларк с приятелем разъезжал по бульвару
Вашингтона в новом «мустанге». Они пили содовую воду
из жестяных банок, обернутых плотной упаковочной бума¬
гой. Доехали до улицы Вайньярд, но тут полицейский дал
им сигнал остановиться. По словам оставшегося в живых
парня, фараон заявил им, что они выглядят «неподходя¬
щими» для слишком хорошей машины, в которой едут. За¬
тем, увидев жестяные банки в обертке, он без всяких осно¬
ваний обвинил их в том, что они пьют пиво за рулем.
Ребята запротестовали, как рассказали потом свидете¬
ли. Опи протягивали права, удостоверявшие, что машина
принадлежит им и что она не украдена, просилн взглянуть
196

получше па банки — по ним стало бы ясно, что именно в
них было. Но фараон по имени Уоррен Карлсон не хотел
даже слушать объяснения. Ему было достаточно и того,
что какие-то черномазые смеют возражать ему, белому, да
еще в полицейской форме. Он велел им выйти из машины
и приготовил наручники. Возможно, Грегори слегка повы¬
сил в ответ голос. Возможно, он спрятал руки назад, не да¬
вая полицейскому надеть на себя наручники. А возможно,
что не было даже и этого. Так или иначе, но Карлсон
быстро скрутил юноше руки и замкнул наручники на его
запястьях. Жертва оказалась пойманной, но Карлсон этим
не удовлетворился. По словам свидетелей этой сцены, он
повалил Грегори Кларка на тротуар и, пока тот лежал ли¬
цом вниз с руками, скованными за спиной, выстрелил из
револьвера в затылок Грегори.
Я стояла потом на пересечении бульвара Вашингтона
и Вайньярд и, глядя на пятна крови, еще не стертые с тро¬
туара, представила воочию весь ужас того, что здесь про¬
изошло две недели назад. Но боль и гнев ничего не значили
сами по себе. Необходима была организованная борьба.
Более ста человек пришли на созванное нами собра¬
ние. Были внимательно выслушаны рассказы свидетелей
убийства. Жители черной общины поддержали наше пред¬
ложение мобилизовать как можно больше людей для при¬
сутствия на формальной процедуре у судебного следовате¬
ля, производящего дознание в случае смерти. Этот следо¬
ватель должен был определить, стоит ли предъявить обви¬
нение полицейскому или же действия его были законными,
совершенными им по долгу службы как «стражем порядка».
Мы понимали, что у нас в тот момент не хватит сил
для воздействия на исход дознания, и были почтп уве¬
рены, что власти все равно объявят происшедшее «оправ¬
данным убийством». Но если там соберется множество
людей, правящая клика почует тревогу и поймет, что мы
готовимся к борьбе.
События развернулись именно так, как мы и предпола¬
гали: сценарий был подготовлен заранее. Была принята
версия Карлсона: тот якобы испугался, решив, что Грегори
Кларк может быть вооружен (распростертый ниц, со ско-
ваппыми за спиной руками?), и выстрелил в порядке са¬
мообороны. Вердикт: оправданное убийство.
При всем том частичный успех был за нами: разошлось
по рукам множество листовок, жители общины пришли на
197

расследование. Наше обещание рассказать людям правду
о деле Грегори Кларка поставило лос-анджелесскую поли¬
цию в затруднительное положение. Мы послали людей вы¬
следить Карлсона во время дежурства и сфотографировать
его, чтобы потом использовать снимок в наших печатных
материалах, но управление лос-анджелесской полиции ку¬
да-то его быстро перевело. Однако в тот же вечер Карлсо¬
на интервьюировали на местном телевидении, он был вы¬
нужден оправдываться перед тысячами зрителей. И наш
фотограф сделал прямо с экрана телевизора снимок, кото¬
рый мы использовали для плаката о созыве Народного
трибунала. Карлсона собирались судить люди, которых он
оскорбил. Сестры и братья, привлеченные в ряды СККНД
в результате организованного нами движения протеста,
образовали «Комитет по проведению Народного трибуна¬
ла». Была назначена дата суда, который мы намеревались
провести в Южном парке. Пока одни отбирали «адвока¬
тов» и «судей» — тех, кто будет играть ведущую роль на
суде, другие члены СККНД и «Комитета по проведению
Народного трибунала» размножали литературу. Я участ¬
вовала в работе отдела пропаганды. Из всех материалов,
которые мы подготовили, больше всего я гордилась плака¬
том, на котором была помещена фотография Карлсона,
снятая с телеэкрана. Пожелай мы нарочно найти снимок
типичной «расистской свиньи», вряд ли нам удалось бы
сделать лучший выбор. Сущность Карлсона нашла полное
воплощение в его физиономии. На плакате четким и круп¬
ным шрифтом было набрано: «Разыскивается преступ¬
ник», а ниже: «Лос-анджелесский полицейский по обвине¬
нию в убийстве нашего брата Грегори Кларка».
Эти плакаты разошлись по всем районам черной общи¬
ны, а квартал, где убили Кларка, был буквально заклеен
ими. Информационные материалы о деле и листовки, объ¬
являвшие о дне суда, мы распространяли в домах по квар¬
тирам, у ворот предприятий, в церквах — всюду, где толь¬
ко были черные.
В результате наших усилий в общине стало широко из¬
вестно о деле Грегори Кларка и очень многие пришли на
суд.
В роли прокурора выступал Бен Уайт, черный адвокат,
активист, часто защищавший интересы общины. Никто не
хотел выступать в роли защитника, но в конце концов Ди¬
кон Александер, брат Франклина, взял на себя эту неза-
1U8

йидную роль. В состав судейской коллегии вошли лица*
хорошо известные черной общине: все они представляли
организации, так или иначе связанные с защитой дела ос¬
вобождения черных узников.
Возможно, нам не удалось избежать предвзятости, но
ведь мы и не претендовали на беспристрастность. Копиро¬
вать буржуазную юридическую систему, которая пытается
прикрыть свою классовую сущность и расизм бессмыслен¬
ными формальностями и пустыми разглагольствованиями
о демократии, мы и не собирались. Мы требовали справед¬
ливости, а ее черный народ может добиться только в том
случае, когда ему не изменяют страстность и дух непокор¬
ности. После того как в течение сотен лет мы страдали от
самой откровенной, вполне «пристрастной» жестокости, от
зверств и насилия — разве могли мы занять позицию бес¬
пристрастных наблюдателей?
Были вызваны свидетели, которые дали показания об
обстоятельствах смерти Грегори и о последовавших затем
событиях. Другие свидетели рассказали о безудержном
расизме, пропитавшем деятельность лос-анджелесской по¬
лиции. Прежние убийства полицейскими членов черной
общины подтверждались документально. Так стежок за
стежком перед собравшимися была соткана картина раси¬
стских злодеяний. В центре этого полотна был сейчас Гре¬
гори Кларк — юноша, убийца которого нагло разглаголь¬
ствовал о «самообороне»! Мы судили Карлсона, по сути, но
за то, что он сам замыслил и единолично совершил это
преступление, но за то, что он служил преданнейшим ис¬
полнителем каждодневных злодеяний расистской системы.
Уоррен Карлсон действовал не в одиночку; он помог этой
системе прибавить к списку своих жертв еще одну...
И именно за это он заслуживал максимально строгого на¬
казания.
— Вы заслушали показания против подсудимого, и вы
также выслушали его защиту. Готов ли народ вынести
свой приговор?
— Виновен! Виновен! Виновен! — прокатилось по
аудитории, и этот единодушный и громогласный вердикт
прогремел по парку как выстрел.
Но собравшихся уже не могло удовлетворить простое
вынесение приговора: страсти для этого были слишком на¬
калены. Да и мы понимали, что добиваться приведения
приговора в исполнение можно лишь в том случае, если
199

наша коллективная борьба продолжится. Поэтому мы
предложили трибуналу совместно потребовать у членов го¬
родского совета, особенно у его черных представителей,
привлечения Карлсона к суду за убийство. А чтобы при¬
дать как можно более широкую огласку нашему требова¬
нию, мы предложили провести демонстрацию — силами
сотен, а если возможно, то и тысяч людей — у здания го¬
родского совета с требованием должного рассмотрения
приговора о виновности, вынесенного народом.
Такое решение оказалось слишком скромным. Люди
были возбуждены, они почувствовали свою силу, волю к
сопротивлению, суд разбудил их.
— Смерть! Смерть! — закричали некоторые. К ним тут
же присоединились другие.— Смерть свинье! — продолжа¬
ли кричать братья.— Назначим комиссию для приведения
приговора в исполнение! — требовали они. И сами же вы¬
зывались добровольцами.
Гнев унес этих братьев в мир отчаянных фантазий.
Я понимала их чувства. При виде на тротуаре пятен крови
Грегори Кларка жажда мести и ярость охватили все мое
существо. Но я знала цену силе массовых действий — вот
на что следовало опираться. И я смогла направить свой
гнев в нужное русло.
В толпе воцарился хаос. Реакция людей отчасти была
проявлением накопившегося отчаяния, искавшего простей¬
шего выхода. Но отчасти тут сыграло роль и сознательное
поощрение слепых инстинктов сторонниками призыва
«взяться за оружие». Возможно, этому потворствовали и
агенты, провокаторы, засланные в нашу среду с целью
развалить движение изнутри.
И только Франклин смог восстановить порядок. Он без¬
укоризненно выполнял свои обязанности председателя три¬
бунала, а возникшее брожение в толпе послужило лишь
новым — и самым значительным — испытанием для его
способности руководить массами. Буквально каким-то чу¬
дом, почти без видимых усилий он сумел пригасить разбу¬
шевавшиеся страсти, слить воедино волю участников со¬
брания. Он шел за людьми, он не отделял себя от настрое¬
ний людей, страстно желавших добиться скорейшего свер¬
шения справедливого приговора. Но он убеждал их, что,
хотя наша сила растет, подавляющее превосходство пока
что на стороне противника. И изменить такое положение
можно лишь вовлечением в паше движение как можно
200

большего числа людей. Только таким путем можно оказать
решающее воздействие на тех, кто пытается сохранить
власть над нами. Потому-то наша стратегия и должна за¬
ключаться в расширении рядов, в привлечении людей j|a
нашу сторону.
И к тому моменту, когда Франклин намеревался за¬
крыть заседание трибунала, собравшиеся охотно — под
гром аплодисментов! — поддержали предложение о походе
к зданию городского совета с целью предъявить наши тре¬
бования. Его феноменальное искусство говорить с людьми
произвело на меня глубокое впечатление. И в этом умении
проявлялись не только его личные качества, но также (и
это главное) черты коммуниста. Уважение, которым ор
пользовался, ясность его суждений, сила его аргументов —
все это коренилось в многолетнем опыте, накопленном цдо
в качестве члена коммунистической партии.
4 апреля 1Θ68 годя,
Я провела утро в штаб-квартире СККНД. Днем я от¬
правилась в «Лос-анджелесский комитет в защиту Билля
о правах», чтобы проследить там за публикацией одного
материала, который нужно было размножить.
Нормальное течение событий в тот вторник было нару¬
шено возгласом: «Застрелили Мартина Лютера Кинга»}
Этому поверить я не могла. Но пуля белого убийцы попала
в голову, и было мало надежды, что он выживет.
Первое чувство недоверия к тому, что подобное вообще
возможно, уступило место глубокой печали. Я ощутила
беспокойство — будто тону. И меня охватило смутное
ощущение вины. Мы резко критиковали Мартина Лютера
Кинга за его упорную приверженность ненасилию. Кое?
кто из наших полагал, что его религиозные убеждения,
проповедуемая им философия ненасилия, упор на завое*
вание «гражданских прав» в противоположность более
широкой освободительной борьбе делали его в основном
неопасным для правящих сил лидером.
Ни у кого из наших и мысли не возникало, что он мо-*
жет быть сражен пулей убийцы, никто не мог предполо¬
жить, что этот человек нуждается в нашей защите. Мы но
понимали, что предложенный им новый метод борьбы, во¬
влечение в нее бедняков независимо от цвета цожщ угне*
201

тенных народов всего мира, мог потенциально представ¬
лять огромную угрозу для нашего противника. И вовсе но
случайным совпадением, размышляла я, было то обстоя¬
тельство, что в день убийства он участвовал в демонстра¬
ции — шел по улицам вместе с бастовавшими рабочими,
уборщиками мусора.
Я вернулась в нашу штаб-квартиру. Гнев и печаль, вы¬
званные во мне смертью доктора Кинга, нашли там един¬
ственный выход. Этот выход был в совместном обсуждении
плана действий: как мы ответим на этот удар.
Многие в общине ждали от нас — лос-анджелесского
отделения СККНД — руководства к действию. Нам было
необходимо мобилизовать все силы, какие только можно
было найти. Убийство Кинга произошло в момент, когда
мы сами переживали довольно серьезные затруднения в
собственных рядах. Ибо иные из наших активистов пред¬
почитали быть, что называется, телевизионными револю¬
ционерами. Им нравилось возбуждать толпы горячими ре¬
чами, но не нравилась далекая от романтики повседневная
работа по созданию прочной организации. Со времени про¬
ведения Народного трибунала Франклин проявил себя в
нашей организации как самый способный из ее руководи¬
телей. Его умение и магнетизм вызывали зависть в среде
«голливудских» революционеров и возбуждали у них под¬
спудные антикоммунистические настроения, что еще боль¬
ше осложняло обстановку внутри нашей организации.
И все же если бы мы не начали немедленно действовать,
то тем самым отступили бы от своего долга перед черной
общиной. Франклина не было в городе. Он воспользовался
относительным спокойствием в Лос-Анджелесе, чтобы по¬
ехать к Кендре, которая училась на курсах для активистов
компартии в Ныо-Йорке. В момент убийства Мартина Лю¬
тера Кинга он находился в пути. Франклин позвонил из
Чикаго — выяснить, что, по нашему мнению, ему следует
предпринимать. Мы хотели, чтобы он вернулся в Лос-Анд¬
желес.
В тот же вечер в Ныо-Йорке улицы Гарлема и Бед-
форд-Стюйвесана заполнила разгневанная черная моло¬
дежь, в витрины магазинов белых хозяев полетели камни
и бутылки. На расправу была брошена полиция. Восстал
Рали (штат Северная Каролина), на грани взрыва были
Джексон (штат Миссисипи) и Нашвилл (штат Теннесси).
Все гетто Лос-Анджелеса могли легко дойти до крайней
202

точки, и вновь повторился бы август 1965 года. Мы знали,
что кое-кто старается разжечь стихийные вспышки общего
возмущения и отчаяния, прямо играя на руку полиции.
Многие из нас были уверены, что лос-анджелесская поли--,
дня будет лишь рада воспользоваться возможностью для
испытания всей ее новой техники «для подавления беспо¬
рядков». Любой черный человек, который покажется ей
возбужденным из-за убийства Мартина Лютера Кинга,
мог стать потенциальной жертвой нападения. Ввиду того
что многие полицейские рекрутировались на глубоком
Юге, лос-анджелесская полиция отличалась особой жесто¬
костью. Но она была не только самой безжалостной в Аме¬
рике, но, что еще более важно, и лучше всех оснащена и
вооружена.
Следовало избежать физической конфронтации, ибо это
обрекло бы черную общину на жестокую расправу. Однако
нельзя было допустить, чтобы готовность к отпору сошла
на нет, ее требовалось направить на путь, политических
действий. Нам хотелось организовать массовое политиче¬
ское выступление, чтобы призвать к усилению борьбы про¬
тив расизма, ибо Мартин Лютер Кинг стал его жертвой.
«Конгресс черных» одобрил эту позицию. Все входя¬
щие в него организации согласились вести работу по под¬
готовке массового митинга, который призвал бы к эскала¬
ции борьбы против расизма. Тем временем требовалось
организовать широкую волну массовых действий, кульми¬
нацией которых и явился бы намеченный митинг. Общину
следовало держать в динамическом состоянии, не доводя
ее в то же время до точки взрыва. На следующий день по¬
сле убийства мы призвали учеников старших классов при¬
нять участие в кампании по разъяснению среди общины
причин убийства Кинга, а также предложили им распро¬
странять материалы о митинге во Второй баптистской
церкви. Наши три мимеографа круглосуточно печатали
листовки, их раздавали прямо на улицах сотни учеников,
которые в любое время суток были наготове в нашей штаб-
квартире.
Кое-кто обвинил нас в попытке «успокоить» общину п
занять консервативную позицию перед фактом убийства.
Эти обвинения исходили от тех*, кто проповедовал немед¬
ленное восстание. Наша стратегия, однако, оказалась пра¬
вильной, ибо на следующий день после убийства сама по¬
лиция готовилась спровоцировать восстание. Разведчики,
2UJ

Которых мы послали выяснить настроения общины, воз-·
вращались с сообщениями о провокациях полиции, про¬
исходящих по всему городу. На крышах основных поли¬
цейских участков в гетто были установлены пулеметы, и
возле них постоянно дежурили расчеты. В тот вечер в
нашу штаб-квартиру пришел черный юноша с окровавлен¬
ным лицом и рассказал нам, что был избит полицией в
другом конце города и выброшен из машины перед нашей
штаб-квартирой. Мы промыли ему раны и доставили его
домой.
Напряженность росла; мы чувствовали себя как на вул¬
кане, который вот-вот начнет извергаться. 5 апреля, на
следующий день после убийства, Линдон Джонсон отдал
приказ министру обороны США использовать все необхо¬
димые силы для «обеспечения законопорядка». К 6 апреля
уже 20 человек пали жертвами: 9 — в Чикаго, 5 — в Ва¬
шингтоне, 2 — в Детройте и по одному — в Нью-Йорке,
Таллахасси, Миннеаполисе и Мемфисе, где убили Кинга.
Тысяча раненых, две тысячи арестованных. В 23 городах
разгорались восстания.
В день митинга во Второй баптистской церкви мы оста¬
вили на вечерние часы дежурить в штаб-квартире трех то¬
варищей из нашей охраны. Обстановка оставалась очень
напряженной; могло произойти что угодно. Наши друзья
остались, чтобы не допустить провокаций полиции.
Первым признаком беды было то, что никто не отворил
дверь на стук, когда мы вернулись в штаб-квартиру после
митинга в церкви. Бобби и я готовы были разозлиться на
ребят за то, что они покинули свой пост в такой критиче¬
ский день. Но мы знали их как исключительно надежных
товарищей: они вряд ли оставили бы нашу штаб-квартиру
без охраны.
Парадная дверь не заперта — что-то не то. В помеще¬
нии — перевернутые стулья, литература сброшена с полок
и разбросана по полу, наш плакат в защиту Рэпа Брауна
изодран в клочья. Мы вошли в помещение, где стояли
наши мимеографы, и увидели, что барабаны у них испор¬
чены битым стеклом, а типографская краска разлита по
полу и разбрызгана по стенам.
Через несколько минут* к нам прибежали две женщи¬
ны, державшие ресторанчик в соседнем доме. Они видели,
как 10—15 черно-белых полицейских машин подкатили к
нашей штаб-квартире. Несколько полицейских пошли к
204

вадней двери (мы увидели, что она изрублена топором).
По словам женщин, минут через 10 полицейские вывели
через парадную дверь трех наших дежурных, закованных
в наручники. Их затолкали в патрульную машину и
увезли.
Не случайно они ополчились на нас и постарались вы¬
вести из строя наши печатные машины. Работа нашей ор¬
ганизации была прежде всего политико-воспитательной.
Мы только что отпечатали сотни тысяч листовок с проте-
стом против убийства доктора Кинга. В них разъяснялось,
что за этим убийством стоят расистские силы, и говори¬
лось как должно проявляться наше сопротивление. Хотя
правящие круги обычно и не признавались в этом, они опа¬
сались такого призыва к народу значительно больше, чем
словесных угроз «покончить со свиньями». Они знали, что
наша стратегия заключается в организации масс и что все
больше и больше людей обращаются к нам за разъяснени¬
ем ситуации в поисках руководства к действию.
Мы оправились от первого удара, дали улечься чув¬
ству гнева после погрома и приступили к работе — нужно
было собирать средства для внесения залога за наших то¬
варищей. Кто-то предложил поесть и зажег плиту, чтобы
разогреть сваренное еще днем спагетти. Когда мы присту¬
пили к трапезе, раздался возглас: «Эй, да в спагетти
гвоздь!» Действительно, гвозди всыпали в кастрюлю поли¬
цейские.
Мы решили оставить в штаб-квартире все как было, в
том числе и кастрюлю со спагетти на плите, и созвать на
следующее утро пресс-конференцию. Пусть журналисты
своими глазами увидят подлую работу «храброй» полиции.
К концу апреля 1968 года лос-анджелесскому СККНД
едва исполнилось 2 месяца. Тем не менее он превратился
в одну из самых важных организаций черной общины
Лос-Анджелеса. Наш Комитет Народного трибунала, про¬
должая активную работу в связи с делом Грегори Кларка,
занимался разоблачением жестокости и произвола поли¬
ции. Мы создали организацию «Молодежный корпус
СККНД», в работе которой особенно активно участвовало
более 50 членов, а в «Школе освобождения», руководимой
мною, каждый раз занимались десятки людей.
Телефон у нас звонил беспрерывно; люди все время со¬
общали нам об актах дискриминации и притеснения, спра¬
шивали, как им противостоять произволу. Наша штаб-
205

квартира редко пустовала, сюда люди приходили, чтобы
узнать о ходе борьбы, о том, какой вклад в нее они могут
внести.
По мере усиления нашей организации происходило раз¬
межевание между по-настоящему преданными делу акти¬
вистами и теми членами руководства, которые предпочи¬
тали пожинать плоды, нежели кропотливо способствовать
укреплению СККНД. Первоначально наше ядро состояло
из 6 мужчин и 3 женщин. Три женщины — Бобби, Рене
и я — всегда несли на себе непропорциональную долю на¬
грузки по содержанию нашей штаб-квартиры и по веде¬
нию организационной работы. А к этому времени только
двое существенно помогали работе нашей организации —
конечно, Франклин и наш соратник Фрэнк, возглавляв¬
ший группу охраны и «Молодежный корпус СККНД».
Бобби, Рене и я работали с утра до вечера.
Некоторые из наших активистов приходили только на
заседания руководства (и то иногда), но стоило нам, жен¬
щинам, заняться каким-либо важным делом, они тут же
принимались говорить, что, мол, «женщины прибирают к
рукам организацию», совершают «матриархальный перево¬
рот». Опять на поверхность выплыли всякие бредни о пси¬
хологии черных женщин. Бобби, Рене и я, говорили они,
слишком многое взяли в свои руки; мы будто бы пытаемся
подчинить все своему контролю, в том числе и мужчин,
соответственно унижая их мужское достоинство. Некото¬
рые из них утверждали, что, заняв ведущую роль в на¬
шей организации, мы этим играем на руку противнику,
который хочет видеть черных мужчин слабыми, не способ¬
ными к самостоятельности. Это обвинение звучало осо¬
бенно горько, так как мы были одной из немногих орга¬
низаций «Фронта освобождения черных в Лос-Анджелесе»
и, возможно, во всей стране, в которой женщины играли
руководящую роль. В этот период одним из достойных
сожаления моментов деятельности некоторых национали¬
стических групп было их стремление оттеснить женщин
на второстепенные роли. Братья, выступавшие против
нас, оказались глубоко зараженными идеями «мужского
превосходства», которые все больше проявлялись в нашем
движении. Хотя, я уверена, некоторые из них обладали до¬
статочной политической зрелостью, чтобы понимать реак¬
ционный характер такого рода идей. Ведь именно устами
Дэниэла Мойнихена, выражавшего взгляды администра¬
200

ции Джонсона, была в 1966 году вновь пущена в ход тео¬
рия о навязанном в условиях рабства «черном матриарха¬
те». Согласно ей господствующая роль черных женщин в
семье и соответственно в общине служит якобы одной из
главных причин гнета, испытываемого черной общиной.
Наши братья знали это, как и то, что Бобби, Рене и
я — вместе с Франклином и Фрэнком — стали руководите¬
лями СККНД потому, что сами они плохо выполняли свои
обязанности. И все же они готовились дать нам бой. Я по¬
нимала, что дела складываются неважно, что мы накануне
серьезных событий, которые, возможно, окажутся для нас
Губительными. Но я не предполагала, что эти трения пере¬
растут в открытую войну.
Франклин и Фрэнк, естественно, были на нашей сто¬
роне. Когда внутренние распри все больше стали сказы¬
ваться на работе нашей организации, мы решили обра¬
титься за помощью к нью-йоркской штаб-квартире
СККНД. Формен находился за пределами США, но один
из членов национального руководства обещал приехать.
Когда же он прибыл, его заинтересовали не столько коп-
кретные трудности, которые мы с ним обсуждали, сколь¬
ко общее состояние нашей работы в Jloc-Анджелесе. Он
отмахнулся ог переживаемой нами проблемы — каковы
должны быть взаимоотношения между активистами —
мужчинами и женщинами,—заявив, что она не столь
важна, чтобы ее стоило особо обсуждать. Все разрешится
само собой, сказал он, в процессе работы.
Наш коллега желал обсуждать другие моменты — от¬
личие нашей организации от остальных отделений СККНД
в стране и особенно от национального центра в Нью-Йор¬
ке. Конечно, он был прав. Мы выработали собственную
стратегию и программу без учета политической линии
нью-йоркского СККНД. По существу, мы вообще никак
не были связаны с национальным центром СККНД, лишь
пользовались названием организации и советами, которые
мы в самом начале заполучили от Формена.
Представитель из Нью-Йорка критиковал нас за то,
что мы в штаб-квартире мало занимаемся «делом», что
слишком многие тут «болтаются», а «не сидят за рабочи¬
ми столами». Мы не осуществляем того, говорил он, что
должно служить одной из наших главных обязанностей,
а именно — сбора средств для национальной организации.
207

Он выговаривал нам за то, что мы мало организуем свет-·
ских приемов в зажиточных районах, на которых состоя¬
тельных людей из нашего народа можно было бы убеж¬
дать пожертвовать средства на поддержку СККНД.
Лично меня он критиковал за программу «Школы ос¬
вобождения». Я считала, что эта школа должна способст¬
вовать повышению сознательности, служить делу полити¬
ческого воспитания общины. Функционер из Нью-Йорка
утверждал, что в основе работы школы должна быть про¬
фессиональная подготовка членов общины — обучение их
таким специальностям, как ремонт радио- и телеаппара¬
туры и программирование для ЭВМ. Школа, говорил он,
должна помогать людям выжить, давать им квалификацию
для трудоустройства. Конечно, потребность в работе и в
производственном обучении была исключительно острой
в черных общинах. Но я считала, что роль «Школы осво¬
бождения» СККНД должна была состоять не в том, чтобы
служить центром профессиональной подготовки, а в том,
чтобы способствовать делу политического образования,
делу развития революционной сознательности. Поэтому я
и сама преподавала и привлекала других к проведению за¬
нятий по таким темам, как текущие события в движении
черных, освободительные движения в «третьем мире» и
методы организационной работы в общине.
Представитель национального центра критиковал меня
и за то, что я включила в программу темы, связанные с
марксистскими идеями. В конце концов, говорил он, чер¬
ные люди боятся коммунизма, и, если они будут думать,
что в нашей организации есть коммунисты, это лишь от¬
пугнет их. Это был первый сигнал назревавшего широкого
наступления против Франклина.
После сбора средств во время пребывания этого пред¬
ставителя в Лос-Анджелесе (мы изредка проводили такие
мероприятия по финансированию нашей собственной
деятельности) Франклин пригласил нескольких братьев
из группы охраны к себе на квартиру. У них имелись при
себе собранные деньги, а также оружие для самозащиты.
Под предлогом того, что в квартире кто-то шумел, поли¬
ция ворвалась туда, арестовала всех присутствовавших,
конфисковала деньги и оружие (владение которым было
оформлено законным образом) и обвинила наших това¬
рищей в вооруженном ограблении.
208

Не составляло труда понять мотивы этого нападения*
На следующее утро мы готовили митинг перед зданием
городского муниципалитета, венчавший собой целый ряд
выступлений вокруг дела Грегори Кларка. Франклину
предназначалась главная роль на митинге. Ожидалось
большое количество людей, и полиция надеялась, что,
арестовав Франклина, ей удастся в какой-то мере расстро¬
ить наши планы. Формальная процедура предъявления
обвинения назначалась на то же время, что и митинг, и
это лишало нас возможности своевременно вызволить его
под залог — до заседания суда утром того же дня.
Полиция явно рассчитывала, что мы отменим митинг,
а если и не отменим, то не решимся проводить его в от¬
сутствие руководителя Комитета Народного трибунала*
Но в то утро люди, собравшиеся на митинг перед муници¬
палитетом, тут же стихийно решили устроить демонстра¬
цию перед зданием суда, расположенным на противопо¬
ложной стороне улицы, и потребовать немедленного осво¬
бождения Франклина. Толпа устремилась в здание суда и
заполнила зал, где происходила процедура предъявления
обвинения. Без каких-либо объяснений судья внезапно
объявил, что снимает все обвинения, предъявленные
Франклину и другим братьям.
Судя по его виду, Франклин явно провел бессонную
ночь в тюрьме. Однако он председательствовал на митин¬
ге с обычной энергией, и казалось, что у людей настрое¬
ние стало еще более боевым, чем оно могло быть, если бы
полиция не попыталась сорвать митинг. Увидев результат
своих коллективных усилий — освобождение Франкли¬
на,— они горели желанием добиваться новых побед.
На следующий день газета «Лос-Анджелес тайме»
опубликовала подробную статью о митинге и о том, как
мы добились освобождения Франклина. В этой статье
Франклина назвали «маоистским коммунистом». Член
Компартии США, Франклин, конечно, не был маоистом.
И все же представитель нью-йоркского центра СККНД
попал под гипноз этого определения, хотя и знал, что это
ложь. Мне кажется, его вообще не интересовали истин¬
ные политические взгляды Франклина, зато сильно обес¬
покоило, что Франклина-назвали коммунистом и что пе¬
чать ухватилась за эго.
Упомянутая статья подтолкнула его созвать совещание
руководства и других работников СККНД. Как я выяс-
209

пипа потом, некоторых членов руководства предупреди¬
ли, что цель этого совещания — обсудить целесообразность
того, чтобы коммунист играл руководящую роль в организа¬
ции. Мне об этом не сообщили, так как знали, каковы мои
политические взгляды и на чьей я стороне.
Выступление представителя СККНД на этом заседа¬
нии бюро оказалось в равной степени и неубедительным,
и оппортунистическим. Он заявил, что СККНД просто не
может позволить, чтобы его ассоциировали с коммуниста¬
ми. Было бы неправильно, говорил он, позволять Франк-
липу играть такую «заметную» роль в организации, осо¬
бенно без предварительного разрешения нью-йоркского
центра. Он объявил, что исключает Франклина из нашей
организации в соответствии, как он утверждал, с полити¬
кой национального центра, и затем провозгласил, что
наши ряды и наша деятельность должны быть очищены
от всяких следов коммунизма и марксизма. Воцарилось
молчание. Неужели возобновлялось подобие маккартист¬
ских чисток? Против этого выступили только Дикон и я.
Но мы составляли, естественно, лишь крошечную часть
присутствовавших. Было очевидно, что в созданной нами
организации не удалось преодолеть какой-то роковой по¬
рок, если некто из нью-йоркского центра мог явиться и
исключить из нашей организации ведущего лидера, но
сути дела, не встретив сопротивления. Или страх перед
коммунизмом оказался настолько силен, что смог приве¬
сти к отступлению от принципов, к отказу от всего, за что
мы так упорно боролись?
Обстановка стала удручающей. Я почувствовала себя
чужой среди сестер и братьев, которых раньше считала
не только товарищами по совместной борьбе, но и близ¬
кими друзьями. Франклина вышвырнули из нашей орга¬
низации, не дав ему защититься перед людьми, которые
считали его своим товарищем и руководителем. Франк¬
лин, Дикон и я совещались относительно наших дальней¬
ших действий. Первой моей реакцией было желание выйти
из организации. Но после обсуждения мы решили, что
Дикону и мне следует пока остаться; мы еще надеялись
вернуть остальным политическое здравомыслие.
Но дело зашло уже слишком^далеко. Первая уступка,
поддержка неразумной антикоммунистической политике,
проявление терпимости к автократичному, аполитичному
дельцу, называвшему себя революционером,— все этоста-
210

ло началом конца нашей организации. Представитель на¬
ционального центра назначил председателя, который за¬
нял такую же диктаторскую позицию. Этот председателт.
смог изолировать одного за другим всех верных активис¬
тов СККНД. Меня отстранили от руководства «Школой
освобождения», после чего я заявила о выходе из орга¬
низации и уже со стороны наблюдала, как остальных сна¬
чала лишили возможности активно участвовать в ее ра¬
боте, а затем изгнали из нее. В течение нескольких не¬
дель от созданного нами осталось лишь название. Если
раньше мы могли рассчитывать на помощь более чем 200
активистов и привлекать к участию в мероприятиях мно¬
гие сотни других, то уже к началу лета в организации
осталось не более десятка человек.
Лос-анджелесское отделение СККНД прекратило суще¬
ствование. Штаб-квартира закрылась, люди недоумевали,
что с нами произошло. Это была победа реакционных сил.
Даже правительственному агенту вряд ли удалось лучше
организовать заговор, чтобы привести СККНД к развалу.
Много часов и дней мы спорили до хрипоты о причи¬
нах развала лос-анджелесского отделения СККНД. Можно
ли было его предотвратить? В чем заключались наши
ошибки? Могли ли мы завоевать на свою сторону боль¬
шинство руководства, убедить остальных не подчиняться
нью-йоркскому центру СККНД? В конце концов, мы ведь
создали свою организацию без помощи из Нью-Йорка.
Кендра, которая в то время занималась на партийных
курсах, критиковала Франклина, Дикона и меня за то, что
мы с самого начала не развернули более решительную
борьбу против малейших признаков антикоммунизма.
Λ такие признаки были — пассивное отношение к анти¬
коммунизму, как и активное его поощрение. Но эти прояв¬
ления казались поверхностными, спорадическими или не
связанными между собой. Я не осознавала, что эти мик¬
робы могут вызреть, а потом внезапно вызвать эпидемию
«охоты за ведьмами».
Я почувствовала, что и сама не была в этом безгреш¬
ной, ибо иной раз подспудно соглашалась с некоторыми
антикоммунистическими представлениями, бытовавшими
среди левых. В официальной обстановке или на собраниях
я этого себе не позволяла. Но все же иной раз в разгово¬
рах в нашей штаб-квартире занимала сторону тех, кто
ополчался па Франклина. Мы винили коммунистическую
211

партию в том, что она якобы не уделяет достаточного внич
мания национальному и расовому аспектам угнетения чер-
ного народа и поэтому не подчеркивает особый характер
этого угнетения в рамках общей эксплуатации рабочего
класса. Я не возражала и тем, кто с ультралевых позиций
критиковал партию за будто бы присущий ей «консерва¬
тизм».
Дело вовсе не в том, что мне вообще не следовало кри-
тиковать коммунистическую партию. Суть проблемы со¬
стояла в том, что я высказывала критические замечания,
не ознакомившись внимательно с позицией партии. А в
тех условиях мои высказывания, особенно с учетом того,
что они исходили от человека, называвшего себя марксис¬
том, возможно, как-то поощряли широко распространен¬
ное непротивление антикоммунизму.
Именно с этого времени я старалась собрать необхо¬
димую информацию для того, чтобы решить, хочу ли я
стать членом коммунистической партии. На том отрезке
моей жизни и моей политической эволюции — даже боль¬
ше, чем в дни пребывания в Сан-Диего,— я ощутила на¬
стоятельную потребность стать членом серьезной револю¬
ционной партии. Мне был необходим якорь, база, при¬
стань. Мне были нужны товарищи, с которыми меня объ¬
единяла бы общность идеологии. Мне надоело иметь дело
с неустойчивыми политическими группами, которые раз¬
валивались при малейшем столкновении с трудностями.
Мне претили мужчины, гордившиеся своим превосходст¬
вом и ценившие женщин в зависимости от того, насколько
те перед ними преклонялись. Я отнюдь не была бесстраш¬
ной, но знала: чтобы победить, нужно бороться, а к побе¬
де может привести только совместная борьба масс нашего
народа и трудящихся в целом. Я знала, что такой борьбой
должна руководить организация, партия, имеющая более
устойчивую структуру, постоянный состав и последова¬
тельную идеологию. Тогда и борьба становится целеуст¬
ремленной, и проблемы решаются на основе верного под¬
хода, правильных идей. И мне необходимо было хоро¬
шенько разобраться в том, что я делаю, и с уважением
отнестись к делу. Пока что, кажется, все, что мы делали,
в конце концов заводило нас в^упик неопределенности,
непоследовательности, неэффективности.
В этот трудный момент смятения я перечитала работу
В. И. Ленина «Что делать?», и она помогла мне обрести
212

ясность. Я вновь стала перечитывать Дюбуа, особенно
его мысли той поры, когда он решил вступить в комму¬
нистическую партию. Со времени, проведенного во
Франкфурте, Лондоне, Сан-Диего, я очень хотела всту¬
пить в революционную партию. Из всех партий, которые
называли себя революционными или марксистско-ленин-
скими, только коммунистическая партия, как я убеди¬
лась, имела право так себя называть. Несмотря на свое
критическое отношение к некоторым аспектам политики
партии, я пришла теперь к твердому заключению, что
если вступать в какую-либо партию, так только в ком¬
мунистическую, либо уж совсем оставаться в тот момент
вне партий.
Но прежде, чем принять окончательное решение, мне
нужно было еще и еще раз глубоко продумать этот шаг^
Клуб имени Че Гевары — Лумумбы, партийная организа¬
ция черных коммунистов в Лос-Анджелесе, интересовал
меня. Я хотела уяснить, каковы его задачи и роль в рам¬
ках партии и как он сохраняет свое собственное лицо и
последовательность принципов в условиях, когда его кад¬
ры участвуют в освободительном движении черных. Как
и во всех коммунистических партиях мира, первичной ор¬
ганизацией КП США был и остается клуб (или ячейка,
как называется первичная партийная организация во мно¬
гих других странах). В состав клуба, как правило, входят
от 5 до 20 членов. Следующими ступенями в структуре
партии являются окружные, районные, штатные, регио¬
нальные организации. И наконец, национальное руковод¬
ство, которое проводит в жизнь политику, как она опре¬
деляется национальными съездами партии, созываемыми
через установленный промежуток времени. Что касается
места клуба имени Че Гевары— Лумумбы в рамках струк¬
туры партии, построенной по принципу демократического
централизма, то у него были те же права и обязанности,
как у любого другого клуба. И все же ему принадлежала
особая роль — черные коммунисты в Лос-Анджелесе со¬
здали клуб, объединявший только черных. И его основной
задачей стало нести марксистско-ленинские идеи борцам
за освобождение черных в Лос-Анджелесе и обеспечивать
руководящую роль партии в движении черных.
Клуб возник в 1967 году — в то время, когда движение
черных приближалось к своему зениту. Коммунистиче-*
ская партия была обязана откликнуться на волнения я
213

гетто — от Гарлема до Уоттса. А так как Лос-Анджелес
стал ареной первых же широких восстаний черных, впол¬
не естественно, что клуб имени Че Гевары — Лумумбы
основался именно в этом городе.
То, что мне было известно о клубе имени Че Гевары —
Лумумбы, не вполне исчерпывало мой интерес к партии,
так как я плохо была знакома по личному опыту с дея¬
тельностью других партийных организаций. Содействуя
мне, Кендра и Фрапклин познакомили меня с нескольки¬
ми белыми товарищами. Я начала бывать у руководителя
районной партийной организации Южной Калифорнии.
Мы беседовали подолгу и очень серьезно, а иногда и спо¬
рили о партии, о ее роли в движении, о ее потенциале как
авангардной партии рабочего класса, которая обеспечит
переход Соединенных Штатов от нынешней, исторически
преходящей стадии изжившего себя эксплуататорского го¬
сударства к новой эпохе социализма. Я получала огромное
удовлетворение от этих бесед и чувствовала, что многое из
них узнала независимо от моей решимости в конечном
счете стать коммунисткой.
В июле 1968 года я заплатила 50 центов — вступитель¬
ный членский взнос — председателю клуба имени Че Ге¬
вары — Лумумбы и стала полноправным членом Комму¬
нистической партии США. Вскоре после этого мне при¬
шлось вернуться в Ла-Джоллу, чтобы интенсивно заняться
окончательной подготовкой к квалификационным экзаме¬
нам на степень доктора философии. В течение многих не¬
дель я только и делала, что занималась. Днем — в универ¬
ситете, а вечерами, вплоть до глубокой ночи,— в уединен¬
ном домике в Дел-Маре, который мне сдали друзья на ос¬
таток лета. Я настолько глубоко погрузилась в изучение
философии, что иногда даже во сне меня преследовали
тени и идеи Спинозы, Канта, Гегеля. Я хотела сдать эк¬
замены сразу, не дожидаясь, как полагалось, завершения
второго года обучения. Это значило, что мне нужно было
самостоятельно изучать труды, которые я могла в ином
случае проработать по ходу занятий. Поэтому приходи¬
лось работать, работать и работать — до полного изнемо¬
жения.
Но мере приближения экзаменационной сессии нерв¬
ное перенапряжение у аспирантов, готовившихся к сдаче
214

экзаменов, доходило до паники. Так, в ходе обычного раз¬
говора кто-то мог разреветься без всяких видимых причин.
Страх перед провалом затмевал все другие чувства. И пу¬
гала не просто угроза провала на экзаменах. Еще боль¬
шую угрозу составляла перспектива получения права на
защиту диссертации лишь на степень магистра наук —
это значило оставить всякую надежду на получение сте¬
пени доктора философии. Если и провалишься на экза¬
менах, их всегда можно было пересдать весной. Но по¬
лучение права лишь на степень магистра становилось коп-
цом всех надежд.
Я вполне успешно сдала экзамены, что было огромным
облегчением. После этого я начала работать над тезисами
диссертации и стала ассистентом преподавателя на фи¬
лософском факультете, что также требовалось для по¬
лучения степени доктора философии. Теперь половину
недели я занималась и преподавала в JIa-Джолле, а дру¬
гую половину посвящала политической работе в JIoc-Аид-
желесе.
Я была рада возобновить посещение еженедельных со¬
браний клуба имени Че Гевары — Лумумбы. Это был ис¬
ключительно важный для нас период. В июне Шарлин
Митчелл, бессменного председателя нашей организации,
выдвинули на национальном съезде партии кандидатом от
коммунистов на пост президента. Тем самым она стала
первой черной женщиной, когда-либо выдвигавшейся на
подобных выборах. Мы преисполнились гордостью от соз¬
нания того, что первая черная женщина — кандидат в пре¬
зиденты еще и коммунистка. Ввиду того что коммунисти¬
ческая партия 28 лет не выставляла своих представителей
на президентских выборах, выдвижение от нее кандида¬
туры знаменовало начало новой эры в ее деятельности.
Последствия маккартизма подвергались все большему
осуждению, и все больше людей осознавало, что с ними
нужно раз и навсегда покончить.
В сентябре и октябре Шарлип постоянпо была в разъ¬
ездах по стране, она выступила в двадцати с лишним шта¬
тах, а также в ПуэртО-Рнко. (Никто из кандидатов и не
подумал съездить туда.) Мы в Южной Калифорнии аги¬
тировали за Шарлин у в^рот предприятий, на профсоюз¬
ных собраниях, в церквах, в университетах, на улицах —
всюду, где только люди могли услышать наш призыв. Есте¬
ственно, мы не строили иллюзий насчет исхода выборов.
215

Нас интересовало не столько количество собранных на¬
шим кандидатом голосов, сколько представившаяся воз¬
можность обратиться к людям. В противном случае они
никогда бы и не задумались над тем, что открывается по*
литическая альтернатива вне рамок республиканской и де*
мократической партий и что есть экономическая альтер*
натива системе монополистического капитализма.
Выдвижение кандидатуры Шарлин дало нам возмож-
ность говорить о социализме как о реальном пути реше·*
пия проблем, стоящих перед рабочим классом, и особенно
перед американцами с черной и смуглой кожей.
Примерно в это время брат Шарлин, Дикон, и я всту¬
пили в контакт с «Партией черных пантер» ç Лос-Анд^
желесе, нам* предложили работать в ее рядах. Задумано
было открыть штаб-квартиру в западной части города и
Дикону предлагали возглавить это отделение. Мне предло¬
жили заниматься политическим просвещением. Ввиду
того что все другие члены нашего клуба уже активно ра¬
ботали в различных массовых организациях, мы оба серь¬
езно отнеслись к этой идее. Некоторые наши товарищи
были полностью поглощены участием в антивоенном дви¬
жении; они стремились к тому, чтобы его активисты осо¬
знали глубокую взаимосвязь между агрессией во Вьетна¬
ме ц расизмом и репрессиями внутри страны. Другие, в
том числе Кендра и Франклин, вели работу среди студен¬
тов, прежде всего в Юго-западном колледже. Я считала,
что' если кто-то из нас окажет помощь «Партии черных
пантер», которая в то время как магнит притягивала в
свои ряды многих черных молодых людей по всей страде,
то это было бы очень важно.
После нескольких встреч с «пантерами», посвященных
выяснению обстановки, взглядов, устранению былой
враждебности, мы обсудили это предложение на собрании
клуба имени Че Гевары — Лумумбы, после чего мы с Ди¬
коном согласились вступить в «Партию пантер». Мы на¬
шли помещение для штаб-квартиры на углу Седьмой аве-*
шо и Венецианского бульвара, и уже через несколько
дней к нам потянулись молодые братья и сестры из окру¬
жающего района. Мы еще только-только наметили планы
работы, а увлеченная молодежь сразу же принялась их
осуществлять. С 3.30 дня, когда к нам приходили старше¬
классники, и до 10 вечера наша штаб-квартира была пере¬
полнена; щли собрания, занятия, дискуссии по таким je-«
216

мам, как борьба за освобождение черных в США, состоя¬
ние нашего движения в Лос-Анджелесе, стратегия и так¬
тика организационной работы в общине, марксистско-ле¬
нинская теория революции.
И если во мне до этого еще оставался некий дух эли¬
тарности, почти неизбежно проникающий в сознание лю¬
бого студента, то я полностью его преодолела по ходу по¬
литических занятий с «пантерами». Мы изучали работу
Ленина «Государство и революция» с ребятами и девуш¬
ками, которые в школе не смогли научиться читать. Кое-
кто из них рассказывал мне, что проводит над книгой му¬
чительные часы, причем то и дело приходится заглядьи
вать в словарь за объяснением смысла многих слов на од-
ной-единственной странице, пока наконец усвоится ленин¬
ская мысль. Зато, когда они объясняли потом другим
участникам занятий, как они поняли книгу В. И. Ленина,
становилось ясно, что они разобрались в ней прекрасно —
основательней и не хуже, чем это сделал бы любой про¬
фессор общественных наук.
Вскоре после открытия нашей штаб-квартиры мы узна¬
ли о зверском убийстве, происшедшем неподалеку. Вот
что нам рассказали. Вечером молодой черный парень хо¬
тел купить пива в винной лавке поблизости, но хозяин
заведения отказался его продать без предъявления доку¬
мента, удостоверяющего возраст. Разозленный отказом,
парень обругал хозяина и выскочил из магазина. Явно
раздосадованный, он опрокинул мусорную урну у входа,
Хозяин схватил пистолет, спрятанный под прилавком, и,
выстрелив через стеклянную дверь, убил наповал черного
юношу, виновного лишь в том, что он выместил гнев на
какой-то уличной урне для мусора.
На допросе по поводу инцидента хозяин утверждал,
что имел право защищать свою собственность. Истинная
подоплека этой трагедии была нам понятна: по случайно^
му совпадению мы как раз изучали раздел книги о функ¬
ции государства по защите интересов имущих классов,
Нам стало ясно, что, если люди не заявят свой протест во
всеуслышание, такого рода мифический предлог будет
приниматься судами без возражений. Иными словами,
судьи всякий раз примут сторону лавочника, считающего,
что жизнь черного парня дешевле пятидолларовой мусора
пой корзины.
Мы решили организовать выступление общины и до*
217

.биться, чтобы хозяин винной лавки был осужден по за¬
слугам, провели демонстрации на соседних улицах, рас¬
пространяли листовки среди жителей окружающих домов,
устроили митинги на улицах и особенно па стоянке авто¬
мобилей перед этим магазином, выставили пикеты, с тем
чтобы люди не покупали ничего в лавке хозяина-убийцы.
В результате торговля у него в магазине резко упала, а
самому ему был предъявлен иск по обвинению в убий¬
стве. Однако, как и всегда в таких случаях, он и ночи
одной в тюрьме не провел: установленный для него залог
был до смешного мал. И все же мы были полны ре¬
шимости добиваться его привлечения к суду и осуждения
за убийство.
Движение набирало силу. Число участников занятий и
собраний превысило 200 человек. Нам пришлось столк¬
нуться с активными действиями полиции, стремившейся
помешать нашей деятельности. Внезапно в это же время
в «Партии черных пантер» разразился кризис. Националь¬
ным руководством было разоблачено несколько полицей¬
ских агентов, проникших в партию. Началась чистка.
А раз она началась, то в число ее жертв попали многие
сестры и братья, которые были столь же невинны, как и
организаторы чистки. По моему мнению, некоторые при¬
служники наших врагов — и их самих следовало вычис¬
тить — как раз и определяли, кого следует исключить из
партии, а кого оставить в ней. Руководство нашей органи¬
зации в Уэст-Сайде было практически разогнано. Лидеры
«пантер» вызвали Дикона для дачи показаний о его при¬
надлежности к коммунистической партии — с таким же
успехом его бы могли вызвать в Управление по контролю
над подрывной деятельностью. За этим явно стояло что-то
серьезное. Ведь о том, что он коммунист, знали еще с той
поры, когда ему предлагали возглавить районную органи¬
зацию «Партии черных пантер». Более того, мне они не
предъявили тот же ультиматум, что и Дикону,— а именно
выбрать одну из двух партий: «Черных пантер» или ком¬
мунистическую. (Этот вопрос обсуждался с ними до на¬
шего вступления в «Партию черных пантер», причем обе
стороны согласились, что поскольку эти две партии не
враждуют между собой, то не возникает и конфликта от¬
носительно верности той или иной партии.)
Нет нужды говорить, что создался исключительно бла¬
гоприятный момент для наступления наших врагов, для
21S

того, чтобы они воспользовались разладом и сумятицей.
События не заставили себя ждать. Однажды утром на
улице нашли с простреленной головой одного из руково¬
дящих деятелей «Партии черных пантер», который оказал
большую помощь в создании нашего отделения. Вскоре
после этого, примерно в середине января, когда мы еще
не оправились от потрясения, вызванного убийством Фран¬
ко, мы с Диконом услышали краткое сообщение по радио:
два руководящих деятеля «Партии черных пантер» —
Банчи Картер и Ион Хаггинс — убиты во время собрания
«Союза черных студентов» в Калифорнийском универси¬
тете Лос-Анджелеса. В тот день я собиралась навестить
Йона и его жену Эрику — мы намеревались продолжить
разговор относительно возникших в партии проблем. Вме¬
сте с несколькими сестрами и братьями из нашей штаб-
квартиры мы поспешили к ним домой убедиться, что с
Эрикой и ее новорожденным ничего не произошло. При¬
были как раз в тот момент, когда полиция заканчивала
налет. Объясняя причины ареста всех сестер и братьев,
находившихся в квартире, в том числе и Эрики с младен¬
цем, полицейские заявили, что к ним поступили сведения,
будто «пантеры», возможно, попытаются отомстить за
убийство своих людей. Это было абсурдное утверждение,
ибо в тот момент никто не знал всех обстоятельств убий¬
ства. Только позднее стало известно, что погибшие стали
жертвами двух членов организации «Мы», возглавлявшей¬
ся Роном Каренгой.
Много раз до этого руководители и активисты нашего
движения погибали от пуль полиции, от наемных агентов;
нередко наши враги вербовали убийц среди безумных лю¬
дей, запутавшихся братьев. Мы и прежде скорбели по
убитым и, конечно, участвовали в похоронах, и нас обу¬
ревал гнев, когда видели, как жестоко обрывается жизнь
наших братьев, наших товарищей. Мы сознавали, что
пас толкают на порочный круг насилия, чтобы потом
наши враги могли обрушиться на нас с еще большей
силой. Мы все время находились под угрозой насилия и
знали, что следует ждать ударов, хотя и не могли преду¬
гадать, кто будет следующей жертвой. И каждый раз,
когда насилие обрушивалось на нас, мы закипали гне¬
вом. Сколько бы это ни повторялось, привыкнуть было
невозможно.
Смерть Йона Хаггинса я лично восприняла с особой
219

болью —1 из всех руководителей «пантер» он был наиболее
близок мне. Несмотря на все недавние трудности, я испы¬
тывала к нему чувство огромного уважения и восхище¬
ния и считала, что он по-настоящему стремится найти
путь для разрешения кризиса в партии. Я была тогда, как и
сейчас, убеждена, что в его убийство каким-то образом была
замешана полиция, ибо она страшилась его убежденности
и твердой решимости бороться за интересы народа.
Эрику и других сестер и братьев отпустили поздно
ночью. Когда Эрика под проливным дождем выходила из
ворот женской тюрьмы, выглядела она сильной, как нико¬
гда. Видя нашу скорбь и наше сочувствие к ее боли, Эри¬
ка сказала: «Что с вами стряслось? Мы не можем остано¬
виться. Мы· обязаны продолжать борьбу». Этот миг я ни¬
когда не забуду. Сестры, которые попали в тюрьму вместе
с ней, говорили, что именно Эрика поддерживала у всех
высокий дух, что именно она с особой решимостью про¬
должала нести знамя борьбы.
В нашем кругу высказывались самые различные пред¬
положения о мотивах убийств и в связи с этим осужда¬
лась огранизация «Мы». Мы приняли участие в похоронах
Банчи; Эрика уехала в Коннектикут, чтобы похоронить
там своего мужа и найти безопасное место для маленькой
дочурки Майи. Мы узнали, что она сразу же взялась за
организацию отделения «Партии черных пантер» в Нью-
Хейвене, и уже через несколько месяцев полиция аресто¬
вала ее по обвинению в участии в «заговоре с целыо
убийства».
Тем временем обстановка в «Партии черных пантер»
в Лос-Анджелесе стала более или менее спокойной. Но
поскольку проблемы, возникшие в связи с членством Ди¬
кона в компартии, так и остались неотрегулированными,
я сочла, что для меня было бы беспринципным продол¬
жать работать с «пантерами». Я решила провести остав¬
шуюся часть учебного года в университете в Ла-Джолле;
там я снова стала изо дня в день работать в «Совете чер¬
ных студентов». В начале второй учебной четверти сестры
и братья в руководстве этой организацией единодушно при¬
шли к мнению о необходимости предпринять какие-то дей¬
ствия для того, чтобы вновь активизировать нашу дея¬
тельность. Нам нужно было сосредоточиться на такой про¬
блеме, вокруг которой можно было бы развернуть борьбу.
Но какую проблему выбрать? Какая проблема могла бы
220

сыграть роль магнита, возбудить всеобщий животрепещущ
щий интерес? Все мы очень серьезно и настойчиво дума¬
ли об этом, различные предложения обсуждались на со¬
браниях, которым, казалось, не будет конца.
В конечном итоге мы пришли к единодушному реше¬
нию. Ввиду того что в рамках сан-диегского университета
предполагалось создать несколько отдельных колледжей,
мы решили потребовать, чтобы следующий создаваемый
колледж — третий по счету — предназначался для обуче¬
ния студентов, принадлежащих к угнетенным социальным
группам. Конкретно говоря, в нем должны были бы учить¬
ся черные студенты, мексиканского происхождения и бе¬
лые из рабочих семей. Укрепляя наши уже довольно тес-»
ные связи со студентами-чиканос из «Молодежной ассо¬
циации американцев мексиканского происхождения», мы
разрабатывали планы создания такого колледжа. Для того
чтобы подчеркнуть радикальный характер наших требо?
ваний, мы решили назвать его колледжем Лумумбы — Са¬
паты в память об убитом конголезском революционном
руководителе Патрисе Лумумбе и мексиканском револю¬
ционере Эмиллиано Сапате *. Мы хотели, чтобы наши цели
были понятны всем: колледж Лумумбы—Сапаты, по замыс¬
лу, должен стать местом, где люди из нашей среды могли
бы приобрести знания и навыки, необходимые для более
эффективного ведения нашей освободительной борьбы.
Мы быстро разработали стратегический план и реши¬
ли, что настал момент для противоборства с администра¬
цией университета. Однажды члены обеих наших органи¬
заций явились в ректорат и потребовали, чтобы нас вы¬
слушал сам ректор. Мне было поручено зачитать заявле¬
ние, разработанное совместно «Советом черных студентов»
и «Молодежной ассоциацией американцев мексиканского
происхождения». Требуя создания колледжа Лумумбы —
Сапаты, мы делали очень серьезное предупреждение: в
случае если ректор откажется вести переговоры по этому
вопросу, нельзя гарантировать функционирование универ-
* Сапата, Эмиллиано (1880—1919)—руководитель крестьян¬
ского движения па юге Мексики во время мексиканской револю¬
ции 1910—1917 гг. Возглавлял крестьянское движение в штаге
Морелос, боролся^ за возвращение земель крестьянам и экспро¬
приацию владений крупных собственников. С большой симпатией
отнесся к революционному движепию в России, приветствовал Ве¬
ликую Октябрьскую социалистическую революцию. Был убит в ре¬
зультате провокации организованной по указанию властей.
221

снтета без помех. Как и следовало ожидать, ректор, конеч¬
но же, отказался удовлетворить наше требование. Его
отказ стал для нас сигналом к широкому наступлению: к
новым собраниям, демонстрациям с предъявлением соот¬
ветствующих требований. Мы понимали:	чтобы	наша
борьба стала эффективной, нам была необходима под¬
держка значительного числа студентов и преподавателей.
Поэтому мы стремились к тому, чтобы привлечь на нашу
сторону как можно больше белых студентов и препода¬
вателей. Некоторые белые студенты примкнули к нам
с самого начала, так как одно из очень важных наших тре¬
бований заключалось в приеме в колледж белых студен¬
тов из рабочих семей. Но нам нужна была более широкая
гюддержкаг в движение за создание колледжа Лумумбы —
Сапаты мы стремились вовлечь сотни людей и надеялись
в конечном итоге привлечь на свою сторону большинство
студентов. Только таким путем мы могли заставить адми¬
нистрацию принять наши требования.
Первым важным моментом стало появление предста¬
вителей наших организаций на заседании высшего орга¬
на профессорско-преподавательского состава — универси¬
тетского сената. С помощью симпатизировавших нам про¬
фессоров, Герберта Маркузе и других преподавателей с
факультета философии, мы начали завоевывать на нашу
сторону значительную часть академического состава. Сле¬
дующим привлекшим внимание шагом в нашей борьбе
стал захват приемного отделения университета. Заняв
один из главных нервных центров университета, мы за¬
ставили администрацию и тех профессоров, которые еще не
поддерживали нас, понять серьезность наших требований.
Мы завязали упорнейшую борьбу. Значительное число
студентов сан-днегского университета испытывали влия¬
ние радикализации, происходившей в высших учебных
заведениях по всей стране. Университетские власти, оче¬
видно, решили, что лучше пойти нам на уступки, чем рис¬
ковать длительным срывом всей жизнедеятельности сту¬
денческого городка. По правде говоря, мы совсем не ожи¬
дали, что они так легко согласятся с нашим предложени¬
ем о создании «третьего колледжа». И когда они дали на
это свое согласие, те из нас, кто возглавлял движение,
понимали, что, несмотря на нашу победу, которой мы все
гордились, колледж Лумумбы — Сапаты никогда не станет
учебным заведением, служащим революционным целям,
222

как мы это первоначально задумали. Уступки с нашей
стороны были неизбежны, но ведь созданием такого кол¬
леджа мы могли помочь большому числу черпых, смуглых
и белых студентов из среды рабочего класса попасть в
университет. Существование колледжа, в котором студен¬
ты могли бы иметь больше возможностей самим опреде¬
лять содержание учебного процесса, было бы настоящим
достижением.
В конце учебного года, когда я готовилась отправиться
на конференцию в Окленд, а оттуда на Кубу, студенты,
выделенные нашими организациями, готовились посвя¬
тить лето разработке конкретной программы занятий,
предложений по преподавательскому составу и по управ¬
лению колледжем. Борьба не закончилась. Наоборот, она
только начиналась. Наша главная обязанность заключа¬
лась в том, чтобы будущие студенты и преподаватели это¬
го колледжа сохранили верность заветам той борьбы, в
ходе которой родилась сама идея создания учебного заве¬
дения имени Лумумбы — Сапаты.
Период массовых национальных конференций все еще
был в разгаре. В июле 1969 г. активисты движения со
всей страны — черные, смуглые и белые — собрались в
Окленде (штат Калифорния) для участия в конференции,
созванной «Партией черных пантер» с целью создания
«Объединенного фронта против фашизма».
Замысел организаторов конференции был прекрасен:
люди самых различных политических взглядов, представ¬
ляющие самые широкие слои народа, собираются вместе,
чтобы создать объединенный фронт борьбы против все
более жестоких репрессий. Но в связи с конференцией
возникли определенные проблемы, и я ощущала пх, воз¬
можно, особенно остро, так как совсем недавно мне при¬
шлось порвать мои довольно тесные связи с «пантерами».
Основная трудность, как считала я, заключалась вот в
чем. Нас заставляли поверить, что фашистское чудовище
уже сорвалось с цепи и что мы живем в стране, сущест¬
венно не отличающейся от нацистской Германии. Конеч¬
но, мы должны бороться против растущей угрозы фашиз¬
ма, но утверждать, что уже живем в условиях фашиз¬
ма, неправильно, это лишь дезориентирует людей. Болео
223

того, определение путей сопротивления на основе такой
оценки обстановки, несомненно, завело бы нас в тупик.
Прежде всего стремление объединить абсолютно всех, кто
заинтересован в свержении фашизма, могло бы толкнуть
нас в объятия либералов. Тем самым наш революционный
порыв был бы погашен. А если бы мы не пошли в этом
направлении, нас оттеснили бы в противоположном. Ибо,
если мы сочтем, что живем в условиях настоящего фашиз¬
ма, это означало бы, что практически все демократические
каналы борьбы уже закрыты и мы должны немедленно и
отчаянно ринуться в вооруженную борьбу.
Во многих выступлениях слово «фашизм» использова¬
лось как синоним слова «расизм». Конечно, существует
определенная связь между расизмом и фашизмом. Если
когда-либо в США суждено возникнуть настоящему фа¬
шизму, для него, несомненно, расизм послужил бы такой
же питательной почвой, какой антисемитизм стал для гер¬
манского фашизма в тридцатые годы. Но думать, что ра¬
сизм— это и есть фашизм, а фашизм — это расизм,— зна¬
чит затемнять сознание участников борьбы. Такие взгля¬
ды могли только помешать развитию политической созна¬
тельности, подорвать организованную, массовую борьбу
против расизма, против политических репрессий и особен¬
но в защиту подвергаемых преследованиям «пантер».
В обстановке подобной сумятицы во взглядах историк-
коммунист Герберт Аптекер выступил с глубоким анали¬
зом проблемы взаимоотношения между существующим
ныне расизмом и потенциальной возможностью возник¬
новения фашизма в будущем. Его выступление еще раз
утвердило меня в правильности решения вступить в ком¬
мунистическую партию, принятого почти за год до этого.
Несмотря на все очевидные недостатки этой конферен¬
ции, она все же стала одним из самых важных политиче¬
ских событий года. Создалась основа для разрыва с узким
национализмом, преобладавшим в движении за освобож¬
дение черных. Наметились пути для объединения между
небелыми и белыми людьми вокруг вопросов, затрагивав¬
ших наши общие интересы.
Как только закончилась конференция, мы с Кендрой
вылетели в Мехико, где присоединились к остальным чле¬
нам делегации коммунистов, приглашенных кубинцами
провести месяц на «первой свободной территории Амери¬
ки». Путь в Мехико омрачился скверным настроением:
224

накануне отлета у меня украли сумку, я осталась и без
денег, и без паспорта. Кендра одолжила мне, сколько
требовалось, на билет до Мехико, но не было никакой уве¬
ренности, могу ли я получить паспорт раньше, чем все
наши вылетят на Кубу. Я надеялась лишь на то, что ку¬
бинцы разрешат мне въезд к себе без документов.
Впрочем, не только отсутствие паспорта беспокоило
меня в связи с этой поездкой. Нам всем нужно было ио-
заботиться о том, чтобы скрыть свои намерения от мекси¬
канских властей. В нескольких случаях они уже высыла¬
ли из Мексики активистов, пытавшихся попасть из США
на Кубу. Во время студенческих демонстраций 1968 r.f
когда полиция прибегла к оружию, группа активистов,
среди которых были Бобби Ходжесе и Бабу (с ним я ра¬
ботала в СККНД), находилась в Мехико, намереваясь
попасть на самолет на Кубу. Всех их задержала и подвер¬
гла допросу полиция. В первую очередь выяснялись цели
поездки — не собираются ли они учиться методам парти¬
занской войны? Не участвовали ли они в студенческих вы¬
ступлениях в Мехико? После этого каждого из них выслав
ли из Мексики поодиночке — вывезли на самолетах, летев¬
ших в разных направлениях,— Бобби, например, оказал¬
ся в Париже.
Был придуман план, как перехитрить мексиканскую
полицию. По прибытии мы сразу же выясним адрес ку¬
бинского посольства, где нас, вероятно, ждали визы, и по¬
селимся в гостинице, расположенной где-нибудь непода¬
леку. Затем, оставив багаж, не спеша погуляем и разыщем
посольство. А на следующее утро подойдем к нему и бы¬
стро туда войдем. Нам было известно, что, если полиция
обнаружит нас раньше, чем мы окажемся в посольстве,
нас тут же задержат. Получив визы, мы не выйдем из по¬
сольства до самого момента отъезда в аэропорт, попутно
заскочив за багажом.
Целый вечер ушел на бесплодные поиски: обнаружить
посольство Кубы по тому адресу, который нам указали,
не удалось. И только после долгих стараний на следующий
день мы нашли в другом конце города улицу с тем же са¬
мым названием. Кубинское посольство оказалось именно
там. Попали мы в посольство без инцидентов (хотя и за-*
метили снаружи людей, которые, как выяснилось, былй
американскими агентами), но узнали, что визы для нас
® № 1601
225

еще ne готовы и, к сожалению, нам не удастся вылететь
в Гавану вечером того же дня. Был понедельник, и, если
все устроится вовремя, ближайший самолет на Кубу —
только в пятницу.
Тут последовал нокаутирующий удар. Объяснив, что
у меня украли два дня назад паспорт, я спросила, можно
ли мне будет вылететь без него. Кубинский товарищ, же¬
лая утешить меня, сказал, что кубинцы не требуют ника¬
ких паспортов при вылете, зато их проверяют при посад¬
ке мексиканские иммиграционные власти. Вылететь из
Мехико на Кубу без предъявления документов мексикан¬
ским властям' невозможно. Товарищ посоветовал мне пой¬
ти в посольство США в Мехико и попытаться получить
поскорее новый паспорт.
Я самым пессимистическим образом оценивала шансы
на получение нового паспорта. Госдепартамент продолжал
собирать сведения о коммунистах и часто отказывал на¬
шим товарищам в выдаче выездных документов до тех пор,
пока адвокаты не добивались этого через суд. Кендра, на¬
пример, считая, что ее паспорт утерян, подала заявление
на получение нового документа примерно за шесть недель
до поездки. Обычно его выдают через неделю, но всякий
раз, когда Кендра наводила справки, ей говорили, что еще
нет сведений о ее документах. К счастью, она нашла до
отъезда свой старый паспорт, но нового ей все еще не вы¬
давали. Один из членов нашей делегации также дожидал¬
ся своих документов несколько недель; уже находясь в
Мехико, оп ожидал сообщения от своего адвоката, кото¬
рый добивался их выдачи от госдепартамента. Я была го¬
това любым способом добиваться получения паспорта к
пятнице. В гостинице я надела лучшее платье из тех, что
у меня были, стараясь выглядеть беззаботной туристкой,
у которой только чю украли и документы, и деньги. В по¬
сольстве США я в слезах рассказала, что более года соби¬
ралась в поездку в Центральную н Южную Америку через
Мехико и все мои планы на огпуск разрушил какой-то
жулик. Меня, мол. в Никарагуа ждет подруга, а я не могу
добраться к пей. Могу ли я оформить документы? Посоль¬
ский чиновник посочувствовал — и на следующий день
мепя уже ждал новый паспорт. Замысел удался. Я навер¬
няка не вызвала подозрений, поэтому мне выдали доку¬
мент без предварительного запроса в госдепартамент в
Вашингтоне.
220

Мы уже готовы были потерять падежду, когда наконец
поступило разрешение на выдачу нам виз. За исключе¬
нием Джима, чей паспорт все еще находился в руках ка¬
кого-то бюрократа в госдепартаменте, остальные могли
вылететь в пятницу в Гавану. Кто бы ни садился на ку¬
бинский самолет, всех фотографировали мексиканские
иммиграционные чиновники. Никто, даже монахиня, ле¬
тевшая на Кубу, не сомневался, что фотографии скоро
окажутся в досье ЦРУ. Пока мы не взлетели, нам никак
не удавалось избавиться от мании преследования.
И вот мы уже пролетаем над густым зеленым ожере¬
льем Гаваны, над рядами высоких стройных пальм, а пи¬
лот объявляет: «Наш самолет производит посадку на пер¬
вую свободную территорию Америки». Через несколько
минут, когда колеса самолета коснулись посадочной поло¬
сы, разразилась стихийная овация.
Мы прилетели накануне самого большого националь¬
ного праздника Кубы — 26 июля. В этот день в 1953 г.
Фидель Кастро возглавил штурм казарм Монкада — важ¬
ной базы армии диктатора Батисты, мрачно известного
символа его власти. Хотя часть бойцов отряда Фиделя была
перебита, а остальные арестованы, люди расцепили этот
подвиг как первый крупный вызов, брошенный диктатуре
Батисты. После окончательной победы революции День
национального восстания 26 июля стал праздником, он от¬
мечается как годовщина первого вооруженного революци¬
онного выступления.
По традиции в этот день на площади Революции про¬
водится массовый митинг, на котором Фидель Кастро и
другие руководители выступают перед сотнями тысяч лю¬
дей. В том году 26 июля отмечалось как день торжествен¬
ного начала сафры с целью сбора небывалого в истории
страны количества сахара. Говоря языком цифр, кубинцы
решили довести количество сахара до 10 миллионов тонн.
И вместо участия в традиционном митинге на площади
Революции 26 июля все направились на полевые работы.
Участие в сафре того года было честью, однако мепя, чест¬
но сказать, огорчило, что впервые со времени триумфа ре¬
волюции не состоится традиционное празднование и я нэ
увижу митинга
По дороге от аэропорта до гостиницы нас встречали
большие красочные плакаты на щитах, в том числе посвя¬
щенные «кампании десяти миллионов», Че Геваре, борьбо
8*
227

вьетнамского народа. Многие из этих щитов использова¬
лись в прошлом для рекламы американских товаров, на
них тогда были надписи вроде «Пейте кока-колу» и про¬
чее. Я испытывала огромное удовлетворение от того, что
кубинцы сорвали эти символы системы всемирной эксплу¬
атации и заменили их человечными, волнующими символа¬
ми, исполненными реального значения для людей. В этом
было видно уважение к человеческому достоинству.
Автобус провез нас по территории Гаванского универ¬
ситета, где в течение 200 лет учились отпрыски богачей.
А сейчас студентами здесь стали дети рабочих и кресть¬
ян — черные, смуглые, белые.
Автобус остановился перед гостиницей «Гавана Либ¬
ре» — бывшей «Гавана Хилтон», некогда местом отдыха
заживо гниющих престарелых буржуев. Теперь и ее осво¬
бодили от жадной хватки их склеротичных рук. Впер¬
вые я разместилась в такой роскошной гостинице. Ее изы¬
сканность, однако, отныне предназначалась для новых го¬
стей — рабочих-отпускников, молодоженов, проводящих
медовый месяц. Товарищи из персонала гостиницы —
мужчины и женщины — обслуживали гостей без всякого
раболепия, обычно присущего носильщикам, горничным
и официантам; эти люди не принимали чаевых, как при¬
нято в капиталистических странах.
Рано утром 26 июля мы отправились за город. Стар и
млад переполнили автобусы, автофургоны, грузовые и
легковые автомобили. Люди всех возрастов, одетые в рабо¬
чие костюмы, гордо, с песнями направлялись на поля. Ка¬
залось, каждый трудоспособный житель Гаваны спешит в
поле, как на радостный карнавал. На их лицах была напи¬
сана радость труда, приносящего пользу обществу, страст¬
ная преданность делу. Они покончили с классовыми и ра¬
совыми различиями, разъедающей душу погоней за мате¬
риальным благополучием, стремлением обойти конкурента.
Успех сафры тесно связан с ударным трудом в других
отраслях сельскохозяйственного производства. Чем выше
уровень производительности тружеников, занятых выра¬
щиванием табака, цитрусовых, кофе и т. д., тем больше
высвобождалось энергии трудящихся для уборки сахарно¬
го тростника. Мы совершили наш первый выезд в сельскую
местность на кофейные плантации в зеленом ожерелье
Гаваны. И весь день 26 июля занимались прополкой сор¬
няков и окапыванием кофейных деревьев.
228

То был тяжелый день. Под раскаленным солнцем я
вся взмокла, едва приступив к работе. Физически я чув¬
ствовала себя довольно крепко, но прополка оказалась
для меня трудной работой. Кубинцы же справлялись с
ней легко. Я решила не обращать внимания на жару и не
отставать от сотен товарищей, работавших рядом. Даже
когда ноги подкашивались от усталости и кружилась го¬
лова, я не жаловалась и не прекращала работу.
Мы, североамериканцы, решили показать, что тоже на
что-то годимся. Но наступил момент, когда я почувствова¬
ла, что вот-вот упаду в обморок, и тут Кендра поранпла
йогу тяпкой. Мне пришлось проводить ее на медпункт.
Представился удобный повод для передышки, но я верну¬
лась обратно, по-прежнему полная решимости доработать
день до конца. Кроме того, нужно было развивать выно¬
сливость: будущую неделю нам предстояло провести па
рубке тростника в провинции Ориенте, в восточной части
острова.
После душа, переодевания и короткого отдыха в про¬
хладном комфортабельном номере «Гавана либре» я от-«
правилась с одним товарищем из нашей делегации побро¬
дить по улицам Гаваны. Старая испанская архитектура
некоторых районов в центре города возвратила меня ко
временам Войны за независимость, в которой выдающую¬
ся роль сыграл черный генерал Антонио Масео *, павший
смертью храбрых лишь после того, как ему нанесли почти
80 ран. На Малеконе мы увидели памятник, сооруженный
в свое время властями Соединенных Штатов. На его вер¬
шине орла больше не было. Революционеры сорвали его,
когда вступили в Гавану.
Мы увидели молодую женщину-милиционера, воору¬
женную автоматом. В голубой рубашке с погонами, олив¬
ково-зеленых брюках и армейских ботинках, она стояла на
посту Злейший враг был близко — Флорида находилась
* Масео, Аптонио (1845—1896) — один из руководителей на¬
ционально-освободительной борьбы кубинского народа против ис¬
панского владычества. Родился в крестьянской семье; отличался
беззаветной отвагой и военным талантом, испанскими властями
был заочно приговорен к смерти. С 1878 г.— генерал-майор осво¬
бодительной армии. Вынужденный эмигрировать, занимался в из¬
гнании подготовкой вооруженного восстапия и в 1895 г. с груп¬
пой патриотов высадился па Кубе, прошел с боями весь остров.
Погиб в бою при Сан-Педро.
220

отсюда всего в каких-то 90 милях,— поэтому одной из са¬
мых приметных сторон повседневной жизни на Кубе было
внимание, уделяемое обороне страны.
Люди здесь продолжали говорить о вражеском вторже¬
нии в районе Залива свиней, как будто это случилось
только вчера, хотя прошло уже восемь лет со времени на¬
лета самолетов, поднявшихся с аэродромов в США и с
американских баз в Гватемале и Никарагуа. Они бомбили
аэропорты в трех кубинских городах, в результате чего
погибло семь человек. 16 апреля 1961 г. Фидель Кастро
провозгласил, что кубинская революция является социа¬
листической, и призвал народ мобилизовать свои силы на
борьбу, если «марионетки империализма прибегнут к аг¬
рессии». И действительно, буквально на следующий день
кубинские эмигранты, обученные и подготовленные ЦРУ
при соучастии администрации Кеннеди, высадились с ко¬
раблей и самолетов США на Плайя-Хирон.
Восемь лет, конечно, короткий отрезок времени, ведь
кубинцы решили построить новый мир и они готовы были
бороться не на жизнь, а на смерть за свое право на свобод¬
ный труд.
Агрессивность США проявлялась между тем в самых
разных формах. Воспользовавшись размещением на Кубе
советских ракет как предлогом, администрация Кеннеди
открыто провозгласила свое намерение уничтожить ку¬
бинскую революцию, даже если это и означало бы термо¬
ядерную катастрофу. В дни октябрьского кризиса 1962 г.
весь мир находился на краю пропасти. Больше того, США
навязали Кубе экономическую блокаду, войска США рас¬
полагались на базе Гуантанамо в провинции Ориенте, а в
печать проникли сведения, что Кеннеди конкретно обсуж¬
дал вопрос об организации покушения на жизнь премьер-
министра Фиделя Кастро.
Одной из массовых организаций, деятельность которой
обращала на себя внимание повсюду на острове, стали
«Комитеты защиты революции». Во время нашей первой
прогулки по улицам Гаваны мы заметили на дверях по
крайней мере одного из домов в каждом квартале красно-
бело-синий плакат с надписью: «Комитет защиты револю¬
ции».
Эта организация возникла стихийно. 28 сентября
1960 г. во время митинга, на котором Фидель Кастро
рассказывал о своей поездке на сессию Генеральной Ас¬
230

самблеи ООН, невдалеке взорвались две бомбы. Фидель
немедленно ответил на эту вылазку следующими словами:
«Мы создадим систему коллективной бдительности —·
и тогда мы посмотрим, каково придется лакеям империа¬
лизма, ибо мы с вами живем повсюду в этом городе; иет
такого дома, нет такого квартала в нашем городе, который
не был бы представлен многими людьми на этом митин¬
ге... Мы создадим «Комитеты революционной бдитель¬
ности» в каждом квартале с тем, чтобы люди сохраняли
бдительность, с тем, чтобы люди видели все, что происхо¬
дит вокруг, с тем, чтобы враг понял, что, когда массы лю¬
дей организованы, ни один империалист, или лакей импе¬
риалистов, или продавшийся империалистам, или пособ¬
ник империалистов не сможет ничего сделать».
К 1969 г. «Комитеты защиты революции» действовали
буквально в каждом квартале и поселке острова.
Смешно вспоминать о некоторых пропагандистских
вымыслах, распространявшихся в США о кубинской ре¬
волюции, особенно лживых измышлениях о «Комитетах
защиты революции». По заявлениям правительственных
пропагандистов, это была шпионская организация, нечто
вроде ФБР, занимавшаяся слежкой и сбором сведений
о людях, которые передавались правительству. Это был
явный абсурд, ибо в состав «Комитетов защиты револю¬
ции» входило большинство населения Кубы. Кубинцы
вступили в эти комитеты, так как они хотели помочь ис¬
коренить саботажников и вражеских агентов, пытавшихся
подорвать революцию.
Разного рода вымыслы распространялись в США так¬
же и о Фиделе Кастро. Пропаганда утверждала, что он
был якобы не только «тираном и диктатором», навязываю¬
щим народу свою волю. Писали также, что людям внуша¬
лось религиозное преклонение перед ним, ибо он, мол,
изображался неким полубогом, не ведающим ошибок и со¬
мнений. Видя впечатляющие плакаты с изображением Чо
Гевары и других руководителей революции, я везде иска¬
ла фотографии и портреты Фиделя Кастро. Но обнаружи¬
ла лишь фотографии исторического характера, относив¬
шиеся к периоду его участия в партизанской борьбе. Ни¬
где нельзя было увидеть его портретов как премьер-мини¬
стра. Когда я спросила у кубинских товарищей, почему
так много портретов Че и совсем нет изображений Фиде¬
ля, мне сказали, что он сам запретил вывешивать такие
231

портреты в учреждениях и на предприятиях. Это иногда
огорчало людей, как мне объяснили, ибо они считали, что
Фидель проявляет слишком много скромности.
Из разговоров со многими кубинцами о Фиделе мне
очень скоро стало ясно, что здесь его считают исключи¬
тельно способной и преданной делу личностью, наделен¬
ной необыкновенным обаянием, человечностью, талантли¬
вейшим руководителем. Он может ошибаться, у него обыч¬
ные для всех людей недостатки, и кубинцы любят его во
многом именно потому, что он честен перед ними. Фидель
был их руководителем, но, что еще важнее, они видели в
нем и товарища, брата в лучшем смысле этого слова.
Мы провели неделю в небольшом селении Санта-Ма¬
рия, расположенном неподалеку от сахарного завода. Там
мы жили в бревенчатых домах с цементным полом, в ла¬
гере, где обычно проходят занятия курсов партийно-поли¬
тического просвещения. Питались в столовой под навесом,
защищавшим от невыносимо палящего солнца. Душ при¬
нимали под цементным баком, в который заливалась боль¬
шими ведрами холодная вода из единственного имевшего¬
ся в лагере крана.
Условия были трудными даже по кубинским поняти¬
ям. Мы придерживались твердого распорядка: вставали в
пять утра, завтракали и направлялись на поля с ножами-
мачете. Возвращались в лагерь к И дня, обедали и отды¬
хали в полуденное время, когда изнуряющая тропическая
жара опасна даже для тех, кто к ней привык. Возвра¬
щались на работу к 3 часам и к 6 часам вечера ее за¬
канчивали.
Рубка тростника оказалась значительно трудней и уто¬
мительней, чем работа на кофейных плантациях. Но и здесь
я старалась по крайней мере выполнить не меньше поло¬
женной нормы. Я придерживалась следующего метода:
сперва наносила сильный удар по основанию стебля, очи¬
щала его от листьев, затем разрубала стебли на куски
нужного для переработки размера. Труд тяжелый, а жара
невыносима, так как приходилось работать в джинсах,
толстых рабочих рубахах с длинным рукавом, высоких
ботинках и перчатках. Такая одежда должна предохра¬
нять от попадания на кожу сока тростниковых листьев,
который вызывает сильное раздражение. В течение двух
дней удалось втянуться в ритм и, как мне казалось, рабо¬
тать наравне со своим соседом, кубинским товарищем,
232

хотя я и подозревала, что он сознательно сдерживал
темп, чтобы я могла поспеть за ним.
Однажды я сказала другу-кубинцу, что восхищена его
умением, что его движения граничат по отточенности с
искусством. Он поблагодарил меня за похвалу, но тут же
добавил, что мастерство рубщиков тростника необходимо
сделать достоянием прошлого. Ибо рубка тростника — это
нечеловеческий труд, сказал он. До революции тысячи лю¬
дей вынуждены были зарабатывать себе на жизнь звер¬
ским трудом в период сафры. Многие отрубали себе но¬
жом палец, чтобы получить небольшую страховую сум¬
му, которая помогла бы на какое-то время свести концы с
концами.
Характер труда на рубке тростника стал качественно
иным со времени революции. Не стало рубщиков по про¬
фессии, в сафре принимают участие все. Никто больше не
наживается на чужом поте и труде, и кубинцы знают, что
доходы от продажи сахара за границу будут использова¬
ны для повышения жизненного уровня всего народа — они
построят на них новые школы, больницы, во много раз
возрастет число детских учреждений, улучшатся жилищ¬
ные условия для тех, кто больше всего в этом нуждается.
Тем не менее, говорил кубинец, рубка тростника — ис¬
ключительно тяжелый труд и люди преждевременно ста¬
реют от этой работы. Сам он продолжает трудиться на
сафре, так как знает, что работает ради того дня, когда
его сыновьям и внукам не придется рубить тростник под
палящим солнцем. На очереди — механизация всех произ¬
водственных процессов в сахарной промышленности. Од¬
нако быстрое ее внедрение зависит от тех усилий и жертв,
которые здесь все готовы принести.
Своим тактичным объяснением он, по сути, раскрити¬
ковал меня за то, что я увидела лишь романтику в этой
поистине тяжелейшей работе. После этого я стала иначе
воспринимать истинные проблемы развивающихся стран:
попытки идеализировать условия жизни в таких странах
не имеют ничего общего с устремлениями их народов.
Утопический, романтический взгляд на судьбу угнетен¬
ных народов опасен и ошибочен.
Шло время, и мы с Кендрой, как и все остальные члены
нашей группы, почувствовали, что как будто успели при¬
житься в этом небольшом селении в Ориенте. Мы позна¬
комились дочти со всеми местными жителями, подружи-t
233

лись с работниками местного комитета коммунистической
партии, знали всех детей в поселке. Несмотря на языко¬
вой барьер, дети относились к нам как к родным. Они
ежедневно помогали мне учить испанский язык. Я испы¬
тывала великое сожаление, что до поездки не выучила
хоть несколько слов по-испански, ибо прийти в гости к
людям, не попытавшись до этого изучить их язык,— зна¬
чит не проявить к ним уважения. Из-за того, что я почти
не говорила по-испански и никогда его не учила, я чув¬
ствовала себя не так свободно и с детьми. Они терпеливо
поправляли меня, помогали подбирать нужные слова, ког¬
да под рукой не было словаря.
Поистине грустным стал день, когда нам пришлось по¬
грузиться в автобус, чтобы продолжить поездку по стра¬
не. Все плакали — мужчины и женщины, члены нашей
делегации и кубинцы. Но самым трудным для меня было
расставание с детьми. Мальчишка лет девяти или десяти,
который всегда отличался особой задиристостью среди ре¬
бят, казалось, не решался подойти попрощаться. Я поду¬
мала, что ему не хочется проявлять свою природную за¬
стенчивость. Перед посадкой в автобус я подошла к нему
и поцеловала в щеку. Он вырвался из рук и побежал сло¬
мя голову. Уже в автобусе я увидела, что он прячется за
деревом, сотрясаясь от рыданий. Слезы, стоявшие у ме¬
ня в глазах, заструились по щекам.
У нас была очень насыщенная программа в последую¬
щие недели: посещение школ, больниц, детских учрежде¬
ний, исторических мест, курорта для трудящихся, универ¬
ситета в Сантьяго, плотины, рисоводческого хозяйства.
Повсюду неизгладимое впечатление произвели на нас
успехи, достигнутые в ожесточенной борьбе против расиз¬
ма после победы революции. Первыми законами нового
правительства была отменена сегрегация в городах, зане¬
сенная на Кубу капиталистами из Соединенных Штатов.
С тех пор дискриминация черных в какой угодно форме, в
том числе и применение расистского лексикона, рассмат¬
ривается как уголовное преступление. Еще важнее, конеч¬
но, было ликвидировать материальную основу расизма —
выкорчевать его из экономической сферы. Во время нашей
поездки мы встречали черных на руководящих постах на
промышленных предприятиях, в школах, больницах—вез¬
де, где мы только ни бывали. Для нас, Кендры, Карлоса и
меня — трех черных членов нашей группы, постоянно об¬
234

суждавших эту проблему,—стало ясно, что только при со¬
циализме можно добиться успеха в борьбе портив расизма.
В конце августа мы вместе с многочисленной пуэрто¬
риканской делегацией сели на кубинское торговое судно,
направлявшееся с грузом цемента на французские Ан¬
тильские острова, чтобы совершить первую часть путеше¬
ствия домой. Судно вышло из залива Сантьяго вечером,
и, пока мы отходили от берега, нас окружила безлунная
ночь: не видно было ни земли, ни моря. Мы устроились
по каютам и вместе с членами пуэрториканской делегации
начали знакомиться с командой. Капитаном оказался
26-летний бывший студент философии, с которым я тут
же с удовольствием вступила в философскую беседу. Он
только что принял это судно и, как и мы, знакомился с ним
и со своей командой.
Через какое-то время в ночной темноте внезапно низко
над судном с быстротой молнии пронесся самолет. Преж¬
де чем я что-то смогла сообразить, ou еще раз пролетел
над нами. Мы с Кендрой выбежали к капитанскому мо¬
стику выяснить, в чем дело, и там один из членов коман¬
ды спокойно объяснил нам, что это демонстрация агрес¬
сивности со стороны США: американский авианосец, на¬
ходящийся поблизости, ведет наблюдение за осуществле¬
нием экономической блокады.
Световыми сигналами авианосец США запросил наше
судно о принадлежности и порте назначения. Несомненно,
они и сами видели кубинский флаг; происходившее лишь
показывало обычные методы запугивания, с которыми
сталкивались кубинские суда, покидая свои воды. Мы от¬
ветили сигналами, что, прежде чем сообщим запрашивае¬
мые сведения, самп хотели бы узнать название корабля,
который желает получить такую информацию.
Напряжение нарастало. Внезапно странная беззвуч¬
ная вспышка разорвала темноту невдалеке от нас. Снача¬
ла возникло миниатюрное грибоподобное облако. Спустя
секунду мне показалось, что оно движется прямо на нас.
Л слишком перепугалась, чтобы задавать вопросы: если
это смертоносный газ, то у нас не было возможности
спастись. И наконец, наше судно оказалось залитым яр¬
ким светом, как будто на небе появилась полная луна.
Один из членов экипажа заметил, что это, наверное, но¬
вый вид осветительной ракеты и что Соединенные Штаты
воспользовались блокадой для ее испытаний.
235

В конце концов мы оторвались от военных кораблей
США и в течение нескольких дней наслаждались сказоч¬
ной красотой Карибского моря. Мы проплыли мимо Гаити
и Доминиканской Республики — стран, мрачные полити¬
ческие режимы которых никак не соответствовали идил¬
лической красоте их побережья, а потом получили указа¬
ние сделать заход на Гваделупу. Здесь мы сошли на берег.
Меня вовсе не прельщала идея вступать в контакты с
гваделупскими властями, но из пассажиров на судне толь¬
ко я знала французский язык, и иного выбора не было.
У нашей делегации было совсем мало багажа. Но пу-
эрториканская делегация везла с собой ящики с книгами,
которые кубинцы передали им для книжного магазина в
Сан-Хуане. Я осторожно поинтересовалась у таможен¬
ников, собираются ли они досматривать наши вещи. Мы
стремились избежать каких-либо инцидентов на острове,
а пуэрториканцы желали быть уверенными, что могут
переслать в Сан-Хуан литературу почтой из Бас-Тера
порта, куда мы только что прибыли. Француз сказал мне,
что нам не о чем беспокоиться, требуется только прове¬
рить наши паспорта, вот и все.
Капитан-кубинец дал нам адрес владелицы гостиницы,
где мы сможем подкрепиться и отдохнуть в ожидании са¬
молета на Пуэрто-Рико. Оставив там вещи на хранение, я
отправилась в агентство, чтобы купить авиабилеты для
всех двадцати пяти человек.
Я договаривалась о приобретении билетов, когда один
из пуэрториканских товарищей, очень возбужденный,
вбежал в агентство и сообщил, что все пакеты с книгами
конфискованы. Полиция отобрала паспорта у нескольких
членов делегации и, кажется, обвиняла их в каком-то пре¬
ступлении. Из-за незнания французского они не могли по¬
нять, что случилось. Требовалась моя помощь.
Мы шли по улицам Бас-Тера. Я была уверена, что
произошло мелкое недоразумение, уладить которое не со¬
ставит труда: паспорта вернут и вечером мы уже отпра¬
вимся в Пуэрто-Рико. Товарищи провели меня по какой-то
заброшенной улице через темные своды в тесное помеще¬
ние гаража, которое, по-видимому, использовалось фран¬
цузской таможенной службой под склад. В тусклом свете
подвала человек десять из состава пуэрториканской деле¬
гации окружили пожилого французского колониального чи¬
новника, который размахивал у них перед носом паспор¬
236

тами и вопил о проникновении коммунизма в «свободный
французский мир» Гваделупы. Лица пуэрториканских
братьев выражали полное непонимание происходящего.
Спокойно, но весьма решительно я спросила чиновни¬
ка, что его так сильно взволновало. Мое хладнокровие не
отрезвило его, как я на то рассчитывала, а еще больше
распалило. Он обвинял нас всех в том, что мы — агенты
кубинского коммунизма, что мы распространяем ком¬
мунистическую пропаганду с целью разжечь революцию
на этом тихом острове, где «туземцы» живут в любви к
своим французским правителям и мирно сосуществуют с
ними многие десятилетия. Я про себя подумала, что было
бы, конечно, неплохо, если бы в течение короткого време¬
ни нашего здесь пребывания мы могли вызвать восстание.
Увы, наше появление на острове ни в коей степени не
было связано с революционной деятельностью.
Когда он поутих, я начала излагать ему все как есть:
среди нас есть и коммунисты, как, например, я сама, но
не все. Мы возвращаемся из поездки на Кубу и хотели
бы покинуть Гваделупу ближайшим самолетом в Пуэрто-
Рико. Что же касается книг и брошюр, то у нас нет ни
малейшего намерения оставлять хотя бы одну из них на
Гваделупе. Они предназначены для книжного магазина в
Пуэрто-Рико. Кроме того, все они на испанском языке, а,
насколько я понимаю, на Гваделупе говорят по-француз¬
ски, не по-испански. Более того, большинство книг по со¬
держанию представляет собой не политическую, а класси¬
ческую и современную художественную литературу раз¬
ных жанров, написанную опять-таки на испанском языке.
Когда я попыталась перевести дыхание, чтобы продол¬
жить свою речь, чиновник сделал резкий угрожающий
жест, перебежал из одного конца помещения в другой и,
обвиняюще ткнув в меня указующим перстом, завизжал:
«Так вы коммунистка!» При этом в глазах его стоял ужас,
лицо дергалось. Назвав себя коммунисткой, я подтвердила
его худшие опасения.
Я понимала, что передо мной одержимый. Но, несмотря
на столь необычные обстоятельства, в этом грязном под¬
вале, на территории, где хозяйничает французский импе¬
риализм, я сочла своим долгом выступить в защиту своей
партии, Кубы, социалистических стран, мирового комму¬
нистического движения, дела угнетенных пародов всего
мира. «Да, я коммунистка, и я считаю это величайшей
237

честью, так как мы боремся за полпое освобождение чело*
вечества!» — воскликнула я.
Распаленная спором, я не взяла на себя труд выяснить
у товарищей, стоявших рядом, какой выход они хотели
бы найти из создавшегося положения. Своей речью я еще
более усложнила ситуацию. Лицо француза побагровело,
он стал яростно сыпать угрозами, обещал пересажать нас
всех в тюрьму на пять лет и повыбрасывать книги в море.
Явно настал момент пригасить страсти в споре. Все же
этот чиновник представлял власти острова, и, если мы не
будем соблюдать осторожность, нас и в самом деле запрут
здесь в каком-нибудь подземелье так, что никто и не уз¬
нает, куда мы исчезли.
Я повторила то, что говорила сначала: мы приехали
на Гваделупу безо всякой политической цели. Мы просто
сочли, что это наиболее удобный путь возвращения в
свои страны. Но его уже невозможно было остановить. Он
начал раздирать коробки, сложенные на полу. Найдя в од¬
ной из пих экземпляры «Триконтинентал», революцион¬
ного журнала, публиковавшегося на Кубе, он спросил
меня, где же та классическая литература, которая, по мо¬
им словам, должна здесь быть. Он разломал еще один
ящик и нашел в нем нечто такое, что разъярило его с еще
большей силой: плакаты, изображавшие Иисуса Христа
с нимбом над головой и с карабином на плече. Для него
это была соломинка, переломившая спину верблюду. Он и
вовсе перестал владеть собой, упал на пол, дрыгая руками
и ногами и издавая нечленораздельные звуки. Я с изумле¬
нием смотрела на это взбесившееся существо и решила спо¬
койно выждать, пока угаснет его пыл.
В помещение вошли люди в форме, как будто собира-г
ясь арестовать нас. Выяснилось, что они хотят забрать у
нас все паспорта, которые еще не отобраны. Я сказала
им, что они не имеют права отнимать паспорта — нам
ведь официально не предъявлено никаких обвинений.
Один из колониальных чиновников заявил, что мы долж¬
ны на следующее утро предстать перед судьей для зачте¬
ния обвинительного заключения и суда. Если мы не сда¬
дим паспорта, нас посадят за решетку. Можно было во¬
образить, какая здесь тюрьма; мы понимали, что, если
нас упрячут за решетку на этом острове в Карибском
море, мы окажемся в положении, когда практически никто
ее сможет нам помочь. Поэтому было решено сдать пас¬
238

порта и, находясь на свободе, попытаться разработать ка¬
кой-то план действий.
Воспользовавшись связями капитана с некоторыми
дружественно настроенными кубинцами, жившими на
этом острове, мы обратились за помощью к Аршимед —*
известному адвокату и руководящему деятелю Коммуни¬
стической партии Гваделупы.
Аршимед оказалась крупной женщиной с очень тем¬
ной кожей, проницательным взглядом и непоколебимым
хладнокровием. Никогда не забуду момента первой с
ней встречи. Я сразу почувствовала себя в обществе по¬
истине замечательной женщины. Что же до нашего труд¬
ного положения, у меня не было ни малейшего сомнения,
что она нас выручит. Но на меня настолько большое впе¬
чатление произвела она сама, уважение, которым она
пользовалась как коммунистка, причем даже со стороны
колониальных властей, что на какое-то время наши соб¬
ственные проблемы отодвинулись на второй план. Если
бы я могла действовать в соответствии со своими личными
желаниями, я бы не удержалась и осталась на острове,
чтобы поучиться у нее.
В течение нескольких дней Аршимед вела переговоры
с таможенными чиновниками, полицией, судьями. Мы уз¬
нали, что здесь на самом деле действует порядок, который
мог быть на «законном» основании (в той мере, в какой
колониальные порядки вообще могут быть «законными»)
использован для того, чтобы посадить нас за решетку на
длительный срок. Единственным выходом был компро¬
мисс: колониальные власти позволят нам покинуть остров,
а пуэрториканцы оставят здесь литературу. Мы, конечно,
возражали против последнего, но по крайней мере выиг¬
рали первый этап борьбы. В конце концов мы решили за¬
брать паспорта, покинуть Гваделупу и оставить решение
вопроса о книгах Аршимед, которая обещала сделать все
возможное, чтобы заполучить их обратно.
Самым дружеским образом мы поблагодарили Арши¬
мед за ее неоценимую помощь. С чувством любви мы рас¬
прощались с ней, хозяйкой гостиницы, капитаном и коман¬
дой кубинского судна. Затем вся наша группа направи¬
лась на другой конец острова — в Пуант-а-Питр, где на
следующее утро мы сели на самолет, который взял курс
на Пуэрто-Рико. Оттуда североамериканская делегация
вылетела в Нью-Йорк.
239

Поездка на Кубу явилась одним из самых ярких мо¬
ментов моей жизни. В политическом отношении я стала
неизмеримо более зрелой, безграничный революционный
энтузиазм кубинцев навсегда оставил след в моей жизни.
Я намеревалась провести несколько дней в Нью-Йорке, а
затем направиться прямо к месту моего жительства в Кар¬
дифф, где бы я могла спокойно обдумать впечатление от
поездки на Кубу до начала преподавания в Калифорний¬
ском университете Лос-Анджелеса.
До возвращения в Калифорнию я не знала, что агент
ФБР опубликовал статью в нашей университетской газе¬
те по поводу того, что философский факультет недавно
принял на преподавательскую работу коммунистку. Автор
этой статьи Уильям Дайвал сообщал в ней между про¬
чим, что па заданию ФБР он проник в ряды коммунисти¬
ческой партии. Ясно, что именно ФБР поручило ему вы¬
ступить и со статьей насчет моей принадлежности к ком¬
партии.
В газете «Сан-Франциско экзэминер» также появи¬
лась статья за подписью Эда Монтгомери, одного из самых
реакционных калифорнийских журналистов. По его сло¬
вам, я не только член Коммунистической партии США, но
(несмотря на явное противоречие одного утверждения
другому) еще и маоистка. В статье утверждалось, что я
также состою в организации «Студенты за демократиче¬
ское общество» и в «Партии черных пантер». Более того,
автор ее писал, что располагает информацией о том, что
я тайно снабжаю оружием «Партию черных пантер» и что
он точно знает,— некоторое время за мной следила поли¬
ция Сан-Диего.
Прочитав эту чепуху, я вначале рассмеялась. Но тут
же поняла, что дело принимает серьезный оборот. Мои
подозрения подтвердились, когда я узнала, что руководя¬
щий орган университета, возглавляемый губернатором
Калифорнии Рональдом Рейганом, обязал ректора уни¬
верситета официально выяснить у меня, состою ли я чле¬
ном коммунистической партии.
Должна признать, что такой поворот событий застал
меня в какой-то мере врасплох. Конечно, я отнюдь не рас¬
считывала, что вопрос о моей принадлежности к комму¬
нистической партии не будет никем поднят. Но меня по¬
разил этот откровенный натиск, похожий на начало вре¬
мен новой инквизиции в духе Маккарти.
240

Когда я соглашалась занять место преподавателя η
Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, я не знала
о существовании в установлениях совета попечителей вве¬
денного еще в 1949 году правила, запрещающего прием на
работу коммунистов. Это явно антиконституционное поло->
жение было вытащено на свет божий и использовано Ро¬
нальдом Рейганом и иже с ним для того, чтобы лишить
меня возможности заниматься педагогической деятель¬
ностью в университете.
По мере развертывания событий я все лучше понима¬
ла, что личные цели, которые я ставила перед собой,
неизбежно должны прийти в столкновение с моей полити¬
ческой деятельностью. Поначалу я вообще не намерева¬
лась преподавать в университете в том учебном году.
Я еще не закончила докторскую диссертацию по филосо¬
фии и хотела сперва завершить ее, а уже потом искать ра¬
боту. Потом я все-таки согласилась преподавать, так как
небольшая педагогическая нагрузка оставляла достаточ¬
но времени и возможностей, чтобы закончить диссерта¬
цию. Я хотела как можно скорее завершить учебу и защи¬
тить диссертацию. Но обстановка изменилась — мне бро¬
сили вызов. Принять его значило оставить мысль получить
степень в этом учебном году.
Товарищи по клубу имени Че Гевары — Лумумбы не¬
медленно взялись за организацию кампании среди черной
общины Лос-Анджелеса в защиту моего права препода¬
вать в университете. Белые товарищи также развернули
активную деятельность. В университете ее подхватили
«Союз черных студентов» и «Организация черных препо¬
давателей». Многие студенты и преподаватели осознали
необходимость борьбы против посягательств совета попе¬
чителей на политическую автономию университета.
Философский факультет единодушно решил осудить
попечителей за их требование учинить допрос относительно
моих политических взглядов и принадлежности к тем или
иным организациям. Ведь никого из преподавателей при
приеме на работу не допрашивали, состоят ли они членами
демократической, республиканской или какой-либо другой
партии. Декан философского факультета Дональд Калит
с самого начала занял принципиальную, бескомпромисс¬
ную позицию. И главным образом в результате его усилий,
как и нескольких черных преподавателей, движение в под¬
держку моего права преподавать охватило весь факультет«
241

Все было готово к бою. Первым шагом должен стать
мой ответ на письмо ректора с вопросом о том, являюсь
ли я членом коммунистической партии. Только мой адво¬
кат Джон Мактернан и несколько близких друзей и то¬
варищей знали, как я намереваюсь ответить на этот
вопрос. Большинство считало, что я сошлюсь на пятую
поправку к конституции и откажусь ответить на этот во¬
прос, поскольку мой ответ мог быть использован про¬
тив меня. В маккартистский период к такой тактике при¬
бегало большинство коммунистов, ибо в то время стоило
лишь установить, что тот или иной человек является ком¬
мунистом, как его могли приговорить на основании закона
Смита к многолетнему тюремному заключению. Генераль¬
ный секретарь нашей партии Гэс Холл и национальный
нредссдатель Генри Уинстон провели почти по 10 лет своей
жизни в тюремных застенках.
Ввиду того что схватка была неизбежной, я предпочла
сама определить характер и условия борьбы. Попечители
нанесли мне удар первыми. А теперь я сама перейду в на¬
ступление и нанесу им ответный удар.
В своем ответе на письмо ректора я безоговорочно под¬
твердила, что являюсь членом коммунистической партии.
Я заявила решительный протест по поводу постановки
этого вопроса вообще, но ясно дала понять, что готова
вести открытую борьбу как коммунистка.
Мой ответ застал попечителей врасплох, и некото¬
рые из них сочли личным выпадом в свой адрес мое за¬
явление о членстве в коммунистической партии. Они на¬
верняка думали, что я призову в помощь пятую по¬
правку. Тогда они смогли бы начать публично копаться
в моей жизни, чтобы доказать, что я действительно ком¬
мунистка.
Они реагировали на мое заявление резко и злобно:
объявили о своем намерении уволить меня.
Расисты и антикоммунисты всего штата пришли в
ярость. Обрывали телефоны, лавина угрожающих писем
обрушилась на философский факультет и на окружной
комитет коммунистической партии. Какой-то хулиган
ворвался в деканат факультета и напал с кулаками на
Дона Калиша. В мою рабочую комнату поставили еще
один телефонный аппарат для того, чтобы до соединения
со мной можно было проверить, кто звонит. Университет¬
скую полицию привели в состояние постоянной готовпо-
242

сти, и несколько раз она осматривала мою автомашипу
после очередных угроз подложить туда бомбу.
Ради моей безопасности товарищи из клуба Че Гева¬
ры — Лумумбы поручили одному соратнику постоянно
охранять меня, и пришлось отказаться от многих привы¬
чек, приспособиться к требованиям безопасности. С мно¬
гим из того, что всегда казалось само собой разумеющим¬
ся, сейчас пришлось расстаться полностью. Теперь, к при¬
меру, нельзя было, допоздна засидевшись за работой, про¬
сто выйти одной или прокатиться на автомашине по ули¬
цам в ночные часы. Если поздно вечером я вспоминала,
что забыла купить сигареты, приходилось будить Джозефа
и просить его выйти со мной.
Трудно привыкнуть к тому, что кто-то практически
все время должен быть рядом, и члены клуба Чо
Гевары — Лумумбы постоянно критиковали меня за легко¬
мысленное отношение к своей безопасности. Кендра и
Франклин Александер говорили, что, если что-нибудь
случится со мной, вина за это будет на них. И когда я
проявляла несерьезность в обеспечении мер безопасно¬
сти, они напоминали мне обо всех происшедших ранее
инцидентах. Однажды, например, полиция следовала
за мной, когда я одна возвращалась домой на машине.
Полицейские держались на некоторой дистанции и,
когда я сбавила скорость перед поворотом к подъезду
своего дома, они направили прожектор на мою машину и
слепили меня его лучом, пока я входила в дверь. Я счи¬
тала, что это была просто очередная попытка запугать
меня, и не обращала на такие вещи внимания. Но позд¬
нее один из товарищей сказал мне, что я их недооцени¬
ваю — вполне возможно, что готовится покушение на мою
жизнь.
Но опаспость грозила не от одной лишь полиции. То¬
варищи частенько напоминали мне, что среди тысяч лю¬
дей, угрожавших мне по телефону и в письмах, вполне мо¬
жет попасться безумец, который перейдет от угроз к делу
и в самом деле попытается убить меня. Стоит лишь най¬
тись одному одержимому...
После нашей первой победы в суде (мы добились вы¬
несения постановления, запрещавшего попечителям
увольнять меня по политическим причинам) поток руга¬
тельных писем резко возрос. Угрозы подложить бомбу
стали настолько частыми, что спустя некоторое время
243

университетская полиция перестала проверять мой ав¬
томобиль. В силу необходимости мне пришлось научиться
этому самой. Однажды днем черный полицейский в штат¬
ском прервал мои занятия с группой студентов, чтобы со¬
общить мне о поступивших в мой адрес угрозах и что уни¬
верситетская полиция поручила ему охранять меня, пока
я не уеду. В тот день в университет звонили несколько
раз по телефону, предупреждая, что я не уйду живой с
его территории. По всей вероятности, один и тот же чело¬
век звонил по всему Лос-Анджелесу моим друзьям, зна¬
комым, участникам нашего движения. Когда я вышла из
аудитории, Франклин, Грегори и еще несколько товари¬
щей из клуба Че Гевары — Лумумбы поджидали меня,
чтобы проводить домой; под их длиннополыми пальто уга¬
дывались очёртания пистолетов и винтовок. Мы помнили,
как примерно год назад Джона Хаггинса и Банчи Карте¬
ра, членов «Партии черных пантер», застрелили на тер¬
ритории университета — совсем близко от здания, где я
проводила сейчас занятия со студентами.
Если необходимость постоянно следить за безопас¬
ностью усложнила мою жизнь, то это была лишь часть
более важной проблемы в связи с моим внезапным пре¬
вращением в личность, вызывающую общественное вни¬
мание. Мне претило чрезмерное любопытство к своей пер¬
соне. Зачастую пронырливые и нахальные репортеры дей¬
ствовали на нервы. Трудно было выносить назойливые
взгляды людей, пялившихся на меня как на диковинку.
Я ведь не собиралась становиться «революционеркой на
публику», мое представление о революционном призвании
совершенно другое. И все же я приняла вызов, брошен¬
ный властями штата. И если это предполагало, что при¬
дется стать общеизвестной фигурой, значит, я должна
стать ею — удобно это было для меня или нет.
Но случались и удивительно трогательные встречи, ко¬
торые с лихвой перекрывали неприятные моменты моей
известности. Однажды я запасалась продуктами в универ¬
саме неподалеку от дома и вдруг почувствовала, что сто¬
явшая рядом черная женщина средних лет узнала меня.
Когда наши взгляды встретились, ее глаза засияли. Она
быстро приблизилась ко мне и спросила: «Вы Анджела
Дэвис?» Когда, улыбнувшись, я ответила «да», слезы вы¬
ступили у нее па глазах. Я хотела обнять ее, но она меня
опередила. Крепко и тепло обняв меня, она сказала то,
244

что сказала бы маты «Не бойся, дочка. Мы все за тебя.
Мы не дадим им выгнать тебя с работы. Продолжай бо¬
роться».
Если бы этот миг остался единственным итогом тех
лет, что я посвятила движению, он один оправдал бы все
мои затруднения.
У меня ни на минуту не возникало сомнений, что ро¬
дители поймут и по-своему поддержат меня. Я знала, что
они не поддадутся самым настойчивым требованиям с
чьей бы то ни было стороны осудить дочь за то, что она
коммунистка. Но я понимала, что, чем упорнее они станут
защищать меня, тем большая опасность будет грозить их
собственной жизни; я очень за них беспокоилась.
Когда я размышляла над тем, что их жизни угрожают
самые злобные южные расисты и антикоммунисты, меня
навещали мрачные предчувствия и страх, которые я сама
испытывала в детстве в Бирмингеме. Я помнила ужас,
пережитый во время взрывов бомб, разносивших на мел¬
кие куски дома, что стояли напротив. Помнила пистолет
отца в верхнем ящике стола — наготове, на случай воз¬
можного нападения. Достаточно было малейшего шоро¬
ха, чтобы отец или братья приступали к поискам бомбы,
возможно подложенной снаружи дома. Вскоре после того,
как вокруг меня разгорелся весь этот сыр-бор, я имела
разговор по телефону с младшим братом Реджинальдом —
он учился в колледже в штате Огайо. Брат тоже очень
опасался возможного нападения на родителей, он хотел
вернуться в Бирмингем, чтобы быть им защитой.
В разговорах со мной родители уверяли, что у них все
нормально. Возможно, нападений в физическом смысле и
не было, но я могла легко уловить по тону голоса каждого
из них, что им причиняют боль другими способами. Мо¬
жет быть, кто-то, считавшийся другом, оказался настоль¬
ко запуган, что не захотел поддерживать отношений с ро¬
дителями коммунистки.
Психологическое воздействие антикоммунизма на про¬
стых людей в нашей стране носит очень глубокий харак¬
тер. В представлении людей непросвещенных само слово
«коммунизм» вызывает не только ассоциацию с врагом, но
и с чем-то аморальным, нечистым.
Среди многих причин, лежавших в основе моего реше¬
ния публично заявить о принадлежности к коммунисти¬
ческой партии, было убеждение, что я должна постарать-
245

с я рассеять некоторые из мифов, на которых основывается
антикоммунизм. Если угнетенные поймут, что коммуни¬
сты по-настоящему выступают за их интересы, они смо¬
гут перебороть свой алогичный страх перед «коммунисти¬
ческим заговором».
Я вскоре убедилась, что в гетто, среди черных бедня¬
ков и черных рабочих, антикоммунистические настроения
зачастую не так-то уж и глубоки. Приведу один только
пример. Как-то ко мпе подошел черный собрат, живший в
доме напротив, и спросил меня, что такое коммунизм.
«Должно быть, в нем есть что-то хорошее,— сказал он,—
потому что белые все время стараются убедить нас, что
это нечто плохое».
Но в Бирмингеме представление, которое сложилось у
большинства людей обо мне как о коммунистке, было, не¬
сомненно, абстраюным и иррациональным. Многие, знав¬
шие меня с детства и все еще сохранявшие ко мне симпа¬
тию, вероятно, просто думали, что коммунисты «завле¬
кли» и «сбили с толку» меня, что они «промыли» мне
мозги. Я могла себе представить, как они подыскивают
любые эвфемизмы, какие только можно придумать, толь¬
ко чтобы не называть меня нечистым, по их понятиям,
словом коммунистка.
Когда я ездила домой во время рождественских кани¬
кул, моя мать призналась, что кое-кто из прежних ее дру¬
зей порвал отношения с ней под чьим-то нажимом. Они
вдруг перестали звонить, заходить в гости. Некоторые из
постоянпых клиентов станции автообслуживания отца
внезапно куда-то исчезли.
И все же, повторяла она, многие друзья заняли безо¬
говорочную позицию в мою защиту. Если даже кто-либо
и считал, что меня «завлекли» в коммунистическую пар¬
тию, все равно большинство было убеждено, что я сама
сделала политический выбор.
Мать и отец всегда развивали у моей сестры, братьев и
у меня самостоятельность. С раннего детства нам посто¬
янно советовали не обращать внимания на то, что говорят
другие, но делать то, что мы считаем правильным. Я гор¬
дилась тем, что мои родители были исполнены решимости
защищать мое право на самостоятельные революционные
действия против угнетения нашего народа.
Я поддерживала тесные связи со своим братом Беном,
который играл в футбол за профессиональную команду
24Ü

«Кливленд Брауне». Если бы у него возникли неприят¬
ности из-за того, что я коммунистка, я бы немедленно
вступилась за него. Хотя в тот момент с ним ничего осо¬
бенного не произошло — ему еще предстояло столкнуть¬
ся со всем этим позднее,— он был озадачен подозритель¬
ным молчанием вокруг. Никто пока не спрашивал его,
поддерживает он меня или настроен против.
Моя сестра Фания жила тогда в районе Сан-Диего,
всего в сотне миль от меня. Она и ее муж Сэм учились в
Калифорнийском университете в Сан-Диего. Там очень
интересовались моими делами, так как я два года проучи¬
лась в Сан-диегском университете и все еще официально
числилась аспиранткой факультета философии, готовящей
докторскую диссертацию под руководством профессора
Герберта Маркузе.
Я сохранила за собой маленькую квартиру в Кардиф¬
фе, недалеко от университета, считая, что она может слу¬
жить прекрасным местом для отдыха от бешеного темпа
жизни в Лос-Анджелесе. Плата за нее составляла 40 дол¬
ларов в месяц, моя квартира в Лос-Анджелесе стоила все¬
го 80 долларов, и я решила, что могу позволить себе сни¬
мать и ту, и другую. Фания и Сэм жили там, пока пе
подыскали себе квартиру. Потом они продолжали на¬
езжать туда, когда хотели.
После того как попечители уволили меня и печать по
всему штату раструбила о моей принадлежности к ком¬
мунистической партии и подвергла меня нападкам, я пе
могла не обеспокоиться судьбой Фании и Сэма. В районе
Сан-Диего активно действовали «минитмены» — южно¬
калифорнийская разновидность ку-клукс-клана. Полиция
отличалась от них ненамного. Помня о том, что совсем не¬
давно полиция установила за мной слежку, поскольку я
состояла в руководстве «Совета черных студентов» Сан-Ди-
егского университета, я посоветовала им быть настороже.
Мои опасения оказались не напрасными. Как-то осе¬
нью телефон у моей постели зазвонил настолько рано, что
я сразу поняла: произошло что-то серьезное. Сердце уча¬
щенно билось, когда я снимала трубку.
— Анджела,— прошептала сестра,— в Сэма стреляли.
Она говорила как во сне, слова звучали нереально.
— Что ты говоришь? — спросила я, еще сомневаясь.
— Эти свиньи стреляли в Сэма,— только и смогла она
сказать.
247

Она даже не сказала, жив ли он еще, и, опасаясь са¬
мого худшего, я не рисковала об этом спрашивать. Пыта¬
ясь сохранить спокойный голос, я попросила ее расска¬
зать поточнее, что произошло.
Два помощника шерифа ворвались к ним домой и, вы¬
стрелив в Сэма, ранили его в плечо. Он схватил пистолет,
который держали дома, выстрелил в ответ и обратил их
в бегство. Когда Фания сказала, что Сэм находится в
госпитале, я почувствовала огромное облегчение: теперь
я могла спросить, как он себя чувствует.
Пуля прошла буквально в сантиметре от позвоночника.
Но ее уже извлекли, и Фания думала, что смертельная
угроза миновала. Однако полиция получила ордер на его
арест. Его намеревались заключить в тюрьму, как только
он выйдет из госпиталя.
Она сообщила, что звонит из квартиры Эвелин и Бар¬
ри, этажом выше моей квартиры в Кардиффе. Я велела ей
никуда не выходить и обещала приехать как можно ско¬
рее.
Потом я разбудила Джозефа и рассказала ему обо
всем; позвонила Кендре и Франклину, чтобы они преду¬
предили других товарищей. Кендра собиралась поехать со
мной. Франклин вызвался отправиться в Риверсайд, где я
должна была в тот день выступать в университете. Он
обещал извиниться за мое отсутствие и вместо меня вы¬
ступить с речью, а после этого приехать в Сан-Диего.
Мы добрались до Кардиффа, и там Эвелин и Барри
встретили нас в крайнем испуге. Уже после звонка Фании
несколько шерифов подкатили к дому на машинах. С ору¬
жием наизготовку они ворвались в квартиру и объявили,
что у них имеется ордер на арест Фании Джордон. Ей
надели наручники, затем отвели к машине. Несколько по¬
лицейских подвергли обыску мою квартиру и квартиру
Эвелин и Барри этажом выше. Эвелин кипела от негодо¬
вания: услышав, как за закрытой дверью их маленький
заворочался в своей постельке, рассказала она, полицей¬
ский ворвался в комнату и направил дуло винтовки пря¬
мо на ребенка.
Фании и Сэму предъявили потом обвинение в «поку¬
шении на жизнь блюстителя порядка». Понадобилось два
дня, чтобы собрать деньги для внесения залога, и, навер¬
ное, пришлось бы доставать их дольше, если бы Герберт
и Инге Маркузе не внесли значительную сумму.
24*

Сообщение об аресте смаковалось газетами по всему
штату. «Родственники Анджелы Дэвис обвиняются в по-*
кушении на жизнь» — таким был типичный заголовок. Во
всех газетах, которые я просмотрела, за исключением
«Пипл уорлд» и ряда подпольных еженедельников, осо¬
бенно подчеркивалось, что Фания и Сэм Джордоны — се-
стра и свояк «открытой коммунистки» Анджелы Дэвис,
которая-де «сама заявляет», что является членом партии,
Как рассказывала Фания потом нам, полицейские и
надзирательницы все время называли ее «Анджелой» и
пытались вывести из себя грубыми антикоммунистически¬
ми выпадами.
Я публично обвинила службу шерифов города Сан-Диг
его в прямом пособничестве самым реакционным силам
штата. В частности, я выдвинула обвинение в том, что,
следуя расистской, антикоммунистической политике Ро¬
нальда Рейгана, полицейские готовились совершить пред¬
намеренное убийство. В схватке в квартире Сэм, несом¬
ненно, был бы убит, не окажись Фания такой смелой.
Ведь после того, как полицейский выстрелил в Сэма и ра¬
нил его, Фания схватила фараона за ту руку, в которой
он держал пистолет, и остальные пули угодили в стену.
Дважды Фанию и Сэма вызывали в суд и предъявляли
им обвинения. Но оба раза судьи, которым поручалось
дело, отводили их — настолько шаткими были эти обвине¬
ния. Однако дело тянулось более года.
Пришла середина учебного года, прошел семестр. Я все
еще продолжала преподавать. Судебные инстанции объя¬
вили неконституционным положение, запрещающее при¬
ем на работу коммунистов. Но все знали, что, хотя попытт
ки попечителей изгнать меня и были пока что сорваны,
они изыскивают новые способы избавиться от меня до
начала следующего учебного года. Разрабатывали целую
систему провокаций и шпионажа и подсылали для этого
на мои занятия — под личиной студентов — своих людей;
мне каждый день приходилось давать им отпор.
С течением времени становилось все яснее, что пося¬
гательство на мое право преподавать было лишь частью
обширного плана, имевшего своей целью подавить борьбу
за освобождение черных, как и все радикальное движе¬
ние. Борьбу за мое право преподавать следовало тесно
увязать с более широкой борьбой за выживание нашего*
движения.
249

По всей стране усиливались репрессии. Главными
жертвами сфабрикованных судебных преследований и по¬
лицейского насилия стали члены «Партии черных пан¬
тер». Бобби Сила и Эрику Хаггинс отдали под суд в Ныо-
Хейвене. Фред Хэмптон и Марк Кларк погибли от пуль
чикагских полицейских прямо в своих постелях. В Лос-
Анджелесе специальный отряд полиции совершил налет
на штаб-квартиру «Партии черных пантер», а части на¬
циональной гвардии и армии были приведены в состояние
готовности.
Мне самой довелось быть свидетельницей этого налета,
вместе со своими товарищами я помогала организовывать
отпор силами черной общины. Наш успех в развертыва¬
нии широкого движения протеста против этого репрессив¬
ного акта на какое-то время вынудил власти города и
штата перейти к обороне. Но это, несомненно, подогрело
их стремление разделаться со всеми нами.
Однажды рано утром, часов около пяти, мне сообщили
по телефону о чрезвычайных событиях, развернувшихся
у штаб-квартиры «пантер» на Сентрал-авеню. Полиция
предприняла попытку ворваться в помещение, но нахо¬
дившиеся там сестры и братья дали отпор и все еще со¬
противлялись с оружием в руках. Я разбудила Джозефа
и попросила поскорее собраться — остальное объясню в
машине.
Район, в котором находилась штаб-квартира, был оцеп¬
лен по меньшей мере за три квартала от места перестрел¬
ки. Мы кружили по улицам и вдруг увидели человека,
стоящего лицом к стене с поднятыми руками; его ощупы¬
вал с головы до пят полицейский. Я пригляделась и узна¬
ла Франклина. Неподалеку, метрах в двадцати пяти, сто¬
яли Кендра и еще несколько товарищей. Мы выскочили
из машины.
Оказалось, что наши товарищи пытались пробраться
как можно ближе к месту стычки, но появившийся поли¬
цейский под дулом пистолета приказал Франклину стать
лицом к стене. Кендре, Табу и остальным было велено
отойти в сторону под угрозой размозжить головы. Интере¬
совал полицию именно Франклин. Когда у него нашли из¬
данную партией брошюру, ему рявкнули нечто вроде: «Ты,
грязный коммунист!» — и увели к патрульной машине.
Вдалеке все время раздавались выстрелы. Пока мы
пытались пробраться по Сентрал-авеню до полицейского
250

кордопа, начало светать. Новый день осветил вооружен¬
ные фигуры в черных комбинезонах: подобно змеям, они
ползли по земле или прятались за телефонными столбами
и машинами, оставленными на ночь на улице. То и дело
полицейские стреляли.
Еще больше черных фигур виднелось на крышах до¬
мов, расположенных вокруг штаб-квартиры «пантер».
В воздухе завис вертолет. Только что на крышу здания
была сброшена бомба. Весь район кишел полицейскими.
Все они действовали не издавая ни звука. Их абсолют¬
ная сосредоточенность придавала нападению гипнотиче¬
ский, даже безумный вид. Они напоминали роботов, но их
действия выглядели слишком хорошо организованными,
чтобы можно было предположить стихийность. Похоже, на¬
падение давно и тщательно готовилось, вплоть до того, что
позиции каждого полицейского были определены заранее.
Безмолвие нарушалось только пальбой. Из здания все
еще раздавались выстрелы, и уже одно это свидетельство¬
вало, что по крайней мере несколько «пантер» еще оста¬
лись живы.
Рядом с нами находилось еще несколько человек. Одна
женщина резко вздрагивала всякий раз, когда раздава¬
лись выстрелы. Ее дочь, как я узнала, находилась в зда¬
нии. С нашего наблюдательного пункта при помощи раз¬
добытых нами биноклей было видно, что ситуация стано¬
вится все более мрачной. От обстрела и взрывов динамита
дом практически превратился в руины. Женщина мол¬
чала. Никакими словами не передать ужаса, который за¬
стыл в ее глазах.
Я подошла к ней и насколько можно теплее сказала,
чтобы она не думала о худшем, рассказала ей о системе
телефонного оповещения, поднимавшей сейчас людей по
всему городу — они уже спешат к штаб-квартире «пан-
тсф». Скоро сотни людей появятся на этих улицах, одно
их присутствие заставит полицию отступить. С ее дочерью
Томми все будет в порядке.
К семи часам утра сюда уже собрались толпы людей,
прибывших из соседних районов и со всего города. Но
оцепление перенесли еще дальше. Только те, кто пришел
раньше, оказались достаточно близко и видели, что про¬
исходит. Мы оказались внутри оцепленного района.
Кендра, я и другие члены нашего клуба очень волно¬
вались за Франклипа. Мы разрывались между пеобхо-
251

дймостыо бдительно следить за ходом сраженйя и жела¬
нием выяснить, что с ним сделала полиция. Я вызвалась
сделать попытку и выйти из кольца оцепления, оце¬
нить обстановку, разузнать, здесь ли еще Франклин,
постараться пробиться обратно. Джозеф пошел вместе
со мпой.
Мы нашли боковую улочку, рассчитывая, что она вы¬
ведет нас через линию оцепления, но в тот момент, когда,
как нам казалось, мы уже находимся по другую сторону
кордона, появились несколько полицейских и мы были
вынуждены повернуть. В поисках другого прохода мы за¬
метили стайку ребятишек этой округи. Решив, что они,
вероятно, знают этот район лучше, чем кто бы то ни было,
мы попросили их провести нас через кордоны. Они с
готовностью согласились и повели нас через лабиринт про¬
ходов, дворов и переулков, незаметных со стороны улицы.
Когда кто-либо обнаруживал полицейских, подавался
знак, мы быстро отступали и делали попытку выйти дру¬
гим путем.
Наконец мы вышли из оцепления. Уже собрались гу¬
стые толпы людей, их лица пылали гневом. Пока мы всю¬
ду искали Франклина, нам повстречались десятки знако¬
мых — сестер и братьев из движения. Мы добрались до
квартала, где расположена средняя школа имени Джеф¬
ферсона. Отряд полицейских на мотоциклах разъезжал
перед ней, устроив демонстрацию силы. Сотня с лишним
полицейских с устрашающим видом носились по улицам.
Они форсировали шум моторов своих мотоциклов, пола¬
гая, что их рев послужит символом победной мощи. В тот
момент я увидела в этой сцене историческую параллель с
гитлеровскими войсками, стремившимися подобным же об¬
разом добиться покорности от еврейского населения.
Одна из девушек, движимая справедливым чувством
возмущения, подобрала с земли бутылку и швырнула ее
в кавалькаду. Мотоциклетный парад замер. Настал мо¬
мент крайнего напряжения. Многие были уверены, что
сейчас разгорится схватка. Но петушиная демонстрация
силы была показной. Полицейские не получили приказа
к бою. Процессия устремилась дальше: свиньи продолжа¬
ли демонстрировать свою мнимую мощь перед обитате¬
лями гетто.
В толпе возникали и быстро распространялись всякого
рода слухи. Кто-то утверждал, что убита Пичис, что нахо¬
252

дившиеся в здании Банчи и ребенок Ивонны Картер уби-
ты свиньями. Гнев толпы нарастал. Число собравшихся
уже значительно превысило численность полицейских,
стянутых в этот район. Ученики средней школы имени
Джефферсона были разъярены. Люди, жившие в округе,
кипели гневом.
Женщина, только что вернувшаяся с работы, расска-
зывала собравшейся вокруг нее небольшой группе, что
она не может попасть домой, так как полиция оцепила весь
район: «Эти свиньи считают, что могут врываться к нам
и делать тут что хотят, думают запугать нас». Кое-кто
рвался в бой. Другие советовали проявлять пока осторож¬
ность: ведь те, кто оставался внутри здания штаб-кварти¬
ры «пантер», все еще были в опасности.
Мы с Джозефом продолжали розыски Франклина и на¬
конец его увидели. Он шел навстречу нам по другой сто¬
роне улицы. Мы уже собирались перебежать дорогу, но
тут заметили, что он осторожно подает знак не подходить.
Вскоре он вернулся и объяснил: он думал, что за ним
слежка, и не хотел подвергать нас опасности.
Вместе с учащимися средней школы имени Джеффер¬
сона он вел работу по подготовке митинга в помещении
школы. Полностью поглощенный организацией этого ми¬
тинга, он уж, кажется, позабыл об утреннем инциденте.
А было вот что. Полицейские заперли его в патрульной
машине на улице, неподалеку от штаб-квартиры «пан¬
тер». Он буквально мог следить за полетом пуль. Через
час или около того его вывезли и вытолкнули из машины
от того места кварталах в десяти; типичная полицейская
манера запугивания...
Франклин сказал нам, что обнаружен командный
пункт управления городской полиции. Кто-то из наших
вернулся на Сентрал-авеню позвать Кендру и других то¬
варищей, а мы тем временем направились к дому, кото¬
рый начальник полиции временно превратил в свою штаб-
квартиру. Дом охранялся полицией, кругом было полным-
полно репортеров. Некоторые узнали меня и тут же поже¬
лали выяснить, собираюсь ли я выступить в качестве
«посредника» между полицией и «пантерами». Я им объ¬
яснила как нельзя более откровенно, что не испытываю
ничего, кроме презрения, к городской полиции. Мои сим¬
патии — на стороне сестер и братьев, подвергшихся напа¬
дению.
253

Женщина, которая жила напротив дома, выбранного
управлением городской полиции в качестве своего команд¬
ного пункта, громко выражала возмущение вторжением
полиции. Она предложила нам — сестрам и братьям из
«пантер», «Союза черных студентов» и клуба Че Гева¬
ры — Лумумбы — использовать ее дом в качестве центра
организации сопротивления. Мы дозвонились в штаб-квар¬
тиру «пантер». Все сестры и братья, находившиеся там,
были пока живы, хотя большинство из них получили ра¬
нения во время перестрелки и при взрывах.
Они заявили, что готовы покинуть здание, если только
при этом будут присутствовать представители общины и
печати. Они понимали, что, если с самого начала не защи¬
тят себя, их всех могут хладнокровно перебить. И решили
продержаться до тех пор, пока мы не соберем достаточно
народа: пусть все будут свидетелями того, что полиция
на них напала, они будут складывать оружие и покидать
здание на глазах у всех.
Из окна был выброшен кусок белой материи. Все мол¬
чали. Одиннадцать братьев и сестер вышли из здания,
стараясь держаться бодро. Они истекали кровью; одежда
изорвана в клочья, сами в грязи и пыли от взрывов. Но
они продолжали крепиться. Позднее я узнала, что Пичис
ранили в ноги — в обе! Но и это не помешало ей гордо
выйти из здания.
Когда последний из одиннадцати покинул осажденное
здание, толпа разразилась бурным взрывом аплодисмен¬
тов и приветствий. Люди с торжеством выкрикивали ло¬
зунги: «Власть — народу!», «Хватит свиньям командовать
у нас в общине!» То была, несомненно, победа. Полиция
с ночи проникла на территорию общины, чтобы осуще¬
ствить смертоубийственный налет на «пантер». Не под¬
лежало сомнению, что при этом ставилась цель пере¬
бить их как можно больше и захватить тех, кто оста¬
нется в живых, чтобы в результате начисто разгромить
отделение «Партии черных пантер» в Лос-Анджелесе.
Но при поддержке народа «пантеры» оказались победи¬
телями.
Сестры и братья шли по улице — и тут толпа осмеле¬
ла. Девушка ударила сзади полицейского. Пока тот сооб¬
ражал, кто нанес ему удар, она скрылась в толпе.
Школьники, которым Фрапклин дал необходимые ука¬
зания, готовили митинг. Они известили свою адмидистра-
254

цшо, что намерены использовать спортзал для общинного
митлпга протеста против налета полиции на штаб-кварти¬
ру «пантер». В толпе распространялся призыв всем вме¬
сте идти на митинг в школу имени Джефферсона.
Чувства разгорелись, речи были горячими. Все гово¬
рили, что нужно встать на защиту «пантер», что нужно
защитить интересы общины. Выступали учащиеся, пред¬
ставитель «Союза черных студентов», Франклин и я. По¬
сле митинга школьники разошлись по городу, чтобы рас¬
сказать о налете всем черным жителям в Лос-Анджелесе.
Они вызвались помочь мобилизовать общину на предстоя¬
щую борьбу, и мы все вышли из зала, распевая: «Хочу я
быть мау-мау *, таким, как Малколм Икс, хочу я быть
мау-мау, как Мартин Лютер Кинг».
Для организации сопротивления «Партия черных пан¬
тер», «Союз черных студентов» и наш клуб Че Гевары —
Лумумбы объединились в коалицию. Мы полагали, что эта
левая коалиция черных сможет стать базой широкого со¬
противления всех слоев черной общины.
В тот же вечер по нашей инициативе состоялось сове¬
щание представителей организации черных всего города.
Совещание одобрило призыв к проведению через два дня
всеобщей забастовки черной общины. На тот же день мы
наметили провести массовый митинг протеста у городской
ратуши. На его организацию у нас оставалось 36 часов.
По существу, времени не было совсем, но чем быстрее об¬
щина выступит с организованным протестом, тем более
действенным он сможет стать.
И в тот же вечер мы размножили тысячи листовок. На
следующее утро по всей общине распространялись мате¬
риалы о налете с призывом к сопротивлению. Местная ра¬
диостанция для черных и подпольная ультракоротковол¬
новая станция предоставили нам возможность выступить
с призывом к забастовке и объявить о предстоящем ми¬
тинге. Другие станции сообщали о нем в передачах
новостей.
Лично я наговорила на пленку краткие объявления о
митинге и проводила пресс-конференции, так как мое имя
было теперь известно общине. И все же я ощущала по¬
требность в непосредственном общении с людьми. Мне
* «Мау-мау» — имеются в виду участники национально-осво¬
бодительного движения в Кении.
255

нужно было самой почувствовать настроение общины, а
его нельзя уловить, выступая в радиостудии.
Группа активистов направлялась в Уоттс распростра¬
нять листовки. Я решила отправиться с ними. Имея
теперь опыт работы среди населения, общения с людьми
при посещении их квартир и домов, я должна сказать, что
никогда раньше не встречалась с таким единодушным от¬
кликом на наши призывы. Не было буквально никого,
кто захотел бы оборвать разговор, кто попытался бы за¬
крыть перед нами дверь; все соглашались, что нужно вы¬
ступить в защиту «пантер». Многие узнавали меня, и меня
поражало, что люди сами предлагали поддержать мою
борьбу за право преподавать. Все без исключения, с кем
я говорила, твердо обещали принять участие во всеобщей
забастовке'и на следующее утро прийти на митинг.
Штаб-квартиру «пантер» между тем не оставляли в
покое. Женщина из соседнего дома сообщила, что рано
утром там вновь появились полицейские, швырнули в по¬
мещение гранаты со слезоточивым газом. Концентрация
газа стала теперь еще сильнее, чем после налета. Нахо¬
диться там совсем невозможно.
Поэтому было решено выставить постоянную охрану у
здания. Караульные разделились на смены, помещение
привели в порядок. После захода солнца более сотни че¬
ловек охраняли штаб-квартиру. Слезоточивый газ еще не
рассеялся, и большая часть группы собралась чуть даль-·
ше, в конце квартала, чтобы избежать поражения газом.
Решили охранять здание всю ночь. Франклин организовал
хоровую группу для исполнения песен свободы.
Певцы-любители уже готовились начать, как вдруг я
заметила странные передвижения: медленно проезжали
какие-то машины без опознавательных знаков. То были
наверняка полицейские машины с агентами, пристально
следившими за нами через стекла. Я полагала, что это
обычная слежка. Казалось маловероятным, чтобы они пы¬
тались что-то предпринять против нашей группы, состояв¬
шей не только из молодых участников движения, но также
из священников, преподавателей, политических деятелей.
Песни зазвучали в полную силу. Возможно, полицей¬
ские восприняли как вызов слова: «Свобода — это вечная
борьба» и «Я проснулся с мыслями о свободе». Во всяком
случае, они, внезапно перекрывая голоса поющих, объя¬
вили через громкоговоритель: «Управление полиции Лос«
256

Анджелеса считает ваше сборище незаконным. Если вы
немедленно не разойдетесь, все будут арестованы. Дается
ровно три минуты».
Если бы мы и захотели разойтись, за три минуты сде¬
лать это было невозможно. Мы тут же решили: расхо¬
диться не будем, а организуем движущуюся цепь пикета.
Поскольку при этом стоять на одном месте никто не бу¬
дет, нас не смогут обвинить, будто мы устраиваем «сбори¬
ще», так что, по крайней мере формально, придраться к
нам будет не за что. Мервин Даймолли, черный сенатор
штата, решил вступить в переговоры со старшим полицей-
ским, рассчитывая успокоить полицию.
Наша цепь растянулась от угла, где находились певцьц
почти на два квартала. Я пошла по направлению к штаб-
квартире «пантер». В темноте было трудно разглядеть, что
происходит на другом конце улицы. Внезапно толпа побе¬
жала. Решив, что полиция решила чем-то запугать нас, я
обернулась в надежде успокоить бегущих. Но в тот же
момент увидела стаю полицейских в черном, тех, что на¬
кануне совершали налет на штаб-квартиру. Они избивали
демонстрантов и приближались уже к нашей группе.
Люди бежали мимо меня. Я даже не успела увернуть¬
ся, как меня сбили с ног. Ударившись головой о тротуар,
я на какой-то миг потеряла сознание. В эти секунды полу¬
бессознательного состояния я чувствовала, как меня топ¬
чут ногами; пронеслась мысль, что было бы ужасно так
умереть.
Кто-то воскликнул: «Да ведь это Анджелу сбили с
ног!» Меня сразу же подхватили чьи-то руки. И тут на
головы обрушились дубинки... Как только полицейские
поняли, кто я, они кинулись на меня с дубинками, рас¬
сказывали мне потом.
Вскочив на ноги, я пустилась бежать как можно бы¬
стрее. Все это было чистым безумием. Полиция вовсе не
собиралась арестовать, она намеревалась избить нас. Даже
сенатора Даймолли не пощадили. Как я узнала потом,
сразу после бесплодного разговора с полицейским началь¬
ником на него обрушились первые удары.
Мы мчались напрямик — по улицам, газонам, переул¬
кам — в поисках укрытия. Вместе с несколькими сестра¬
ми и братьями, лица которых мне были незнакомы, я пе¬
ресекала дворик перед каким-то домом и в этот момент
услышала голос с неосвещенного крыльца, звавший нас в
9 н 1 coi
257

дом. Мы вбежали, легли на пол и судорожно пытались от¬
дышаться. Нас впустила к себе черная женщина средних
лет. Когда я попыталась поблагодарить ее, хозяйка дома
ответила, что после происшедшего накануне она сочла
своим долгом укрыть нас у себя — помочь нам по мень¬
шей мере хоть этим.
Мы находились на какой-то боковой улице, в стороне
от Сентрал-авеню. Я выглянула наружу сквозь занавески,
но ничего не увидела за окном, кроме полицейской маши¬
ны, кружившей рядом. А потом заметила нескольких на¬
ших, укрывшихся на крыльце по другую сторону улицы,
и решила сделать попытку пробиться к ним.
Я была так возбуждена, что даже не заметила, как
сильно ударилась при падении. Кровь струилась по ноге,
колено ломило от боли. Но не время было думать об этом.
Я поблагодарила женщину, попрощалась и побежала че¬
рез дорогу к тому дому так быстро, как могла.
Жившая там семья разрешила одному из наших това¬
рищей организовать здесь пункт скорой помощи. Несколь¬
ко человек с окровавленными лицами ожидали, пока им
окажут помощь, а других раненых подбирал в это время
на улицах специальный отряд. Казалось, люди по всей
округе открыли перед нами двреь. Это стихийное прояв¬
ление солидарности спасло нас от настоящей резни.
Я беспокоилась за судьбу Кендры, Франклина, Таму,
Табу и остальных моих товарищей по клубу Че Гевары —
Лумумбы, которых еще не видела. Лидеры «пантер», не
подвергшиеся аресту в результате первой атаки, также
отсутствовали, как и руководители «Союза черных студен¬
тов». Товарищ из этого Союза сказал, что пойдет со мной
и проведет меня по округе, чтобы узнать, что же слу¬
чилось с нашими друзьями. Люди толпились у витрин
магазинов по Сентрал-авеню. Мы беспрепятственно смог¬
ли добраться до подъезда одного из магазинов. Те, о ком
мы так волновались, находились здесь. Кроме одного —
он был арестован.
По Сентрал-авеню маршировал отряд полицейских в
черных комбинезонах. Когда они замечали кого-то из на¬
ших на улице, несколько человек отделялись от строя, на¬
брасывались на него с дубинками, а затем спокойно воз¬
вращались на место. Было ясно, что они решительно на¬
строены заставить нас без конца скрываться в домах и
подворотнях.
258

Позже мы узнали, что полицейские в черных комбине¬
зонах принадлежали к противоповстанческому отряду де¬
партамента полиции Лос-Анджелеса — специальному воо¬
руженному взводу тактического назначения. Впоследст¬
вии выяснилось и то, что этот взвод состоял в основном из
участников войны во Вьетнаме. Более года они проходили
специальную подготовку, осваивая методы протпвопарти-
занской войны в городах, способы «подавления» бунтов,
а также, очевидно, и методы их провоцирования. Их пуб¬
личным дебютом явился налет на штаб-квартиру «пан¬
тер», а вторым выступлением — разгон нашего митинга.
Нападение на нас началось около шести часов вечера.
И до половины одиннадцатого, если не до одиннадцати,
казалось, что мы не сможем выбраться из домов и магази¬
нов. Наконец один из помощников сенатора Даймолли пе¬
редал нам, что полиция готова удалиться, если все мы не¬
медленно очистим район. Было неясно, можно ли верить
этому обещанию.
Даже в этот критический момент наша главная забота
состояла в обеспечении успеха митинга. Большинство его
организаторов и ораторов находилось сейчас на Сентрал-
авеню. Можно было найти только одно логичное объясне¬
ние этой безжалостной засады: полиция пыталась сорвать
наш митинг. Нам следовало воспользоваться возможно¬
стью вывести людей отсюда, чтобы позже продолжить его
подготовку.
Отход произошел без инцидентов. Когда почти все ра¬
зошлись, мы с Кендрой и еще несколько товарищей на¬
правились к ней домой провести чрезвычайное собранно
клуба Че Гевары — Лумумбы. Каждый был предупреж¬
ден о необходимости следить, чтобы за ним не увязался
полицейский «хвост».
На собрании мы обсудили предложение, которое наме¬
ревались выдвинуть на следующее утро перед другими
участниками коалиции: по окончании митинга организо¬
вать марш к местной тюрьме, где держали арестованных
«пантер». Марш должен был завершиться демонстрацией
с требованием их немедленного освобождения.
В разгар собрания в комнату вбежал наш товарищ, де¬
журивший у дома, и сообщил, что на улице небывалое
скопление полицейских. Они раскрыли место нашего со¬
брания, а мы не имели ни малейшего представления, что
попытается теперь предпринять полиция. По прежнему
9
4 259

опыту мы знали, что она ни перед чем не остановится,
чтобы расправиться с нами. Нам приходилось готовиться
к худшему.
Мы проверили, зарядили и раздали оружие. В напря¬
женной тишине приходилось ждать дальнейшего разви¬
тия событий. К счастью, налет не состоялся. Несмотря на
возбуждение и все еще висевшую над нами угрозу нале¬
та, мы смогли закончить собрание довольно скоро, с тем
чтобы успеть еще поспать несколько часов перед митин¬
гом. Все отправились по домам. Но было слишком опасно
идти домой на Реймонд-стрит. Мне пришлось улечься на
полу в квартире Кендры и Франклина.
Утром я проснулась с ужасным предчувствием, что
митинг соберет немного участников. В этом случае прави¬
тели Лос-Анджелеса, особенно лос-анджелесская полиция,
наверняка воспримут это как признак нашей слабости и
заключат, что черная община не в состоянии бороться
против репрессий. И тогда-то полиция развернется по-на¬
стоящему, попытается полностью уничтожить «Партию
черных пантер», потом возьмется за другие боевые орга¬
низации черных. Произвол полиции в гетто резко возра¬
стет.
С этими опасениями я ехала к ратуше вместе с Кенд¬
рой, Франклином и другими членами нашего клуба. До
начала митинга оставалось часа полтора. Мы торопились
поспеть на место пораньше, чтобы установить оборудова¬
ние и договориться в деталях об организации марша.
То, что мы увидели, когда приехали, наполнило всех
нас радостью. Собралось уже по меньшей мере тысяча че¬
ловек, причем четыре пятых из них — черные. Людские
потоки шли со всех сторон.
К моменту, когда на трибуну поднялся первый оратор,
его приготовились слушать уже тысяч восемь-десять
собравшихся. Куда ни посмотришь — лица, транспаранты,
полотнища с лозунгами; надписи требуют прекратить по¬
лицейские репрессии, остановить наступление против
«пантер», немедленно освободить арестованных.
Выступления были яркими, сильными. Мы заранее до-·
говорились, что на митинге будет идти речь о геноциде·
Репрессии против «пантер» отражали расистскую полити¬
ку правительства США в отношении черного населения.
Преступная логика этой политики означала не что иное,
как геноцид.
260

«Пантер» обвиняли в заговоре с целью нападений на
полицейских. В своей речи я вывернула наизнанку обви¬
нение в заговоре и сама обвинила начальника полиции
Эда Дэвиса и мэра Лос-Анджелеса Сэма Йорти в преступ¬
ном сговоре совместно с министром юстиции США Джо¬
ном Митчеллом * и Эдгаром Гувером ** в целях разгрома
и уничтожения «Партии черных пантер».
Несколько месяцев спустя выяснилось, что именно та¬
ким был план правительства, которое решило разом рас¬
правиться с организациями «Партии черных пантер» по
всей стране. Эдгар Гувер заявил, что «пантеры» представ¬
ляют «самую большую угрозу внутренней безопасности
страны». И полиция в большинстве крупных городов опол¬
чилась на местные отделения партии.
Как я подчеркнула в своей речи, защищая «пантер»,
мы защищаем и самих себя. Если мы позволим прави¬
тельству обрушить на них расистские репрессии, не опа¬
саясь, что это вызовет наше сопротивление, тогда власти
вскоре примутся и за другие организации и в конце кон¬
цов задушат всю нашу общину.
Мы нуждались в активной поддержке людей и распро¬
странили листы для записи тех, кто хотел бы и дальше
помогать нам в организации массового движения. К концу
митинга людей охватил боевой дух. Франклин занял ме¬
сто у микрофона и призвал провести марш и демонстра¬
цию. Его призыв был немедленно поддержан единодуш¬
ными, бурными аплодисментами. Мы все направились к
тюрьме.
Когда мы подошли к зданию суда, в котором распола¬
галась и тюрьма, охватившее всех чувство гнева настоль¬
ко накалилось, что людей уже нельзя было остановить.
Демонстранты ворвались в здание, их ярость была так
сильна, что они начали сокрушать все, что попадалось под
* Митчелл, Джон Ныотон (род. в 1913 г.) — бывший министр
юстиции (генеральный прокурор) США. Руководил кампанией по
переизбранию президентом США Р. Никсопа, впоследствии ока¬
зался замешан в различных злоупотреблениях («уотергейтское
дело» и др.), был вынужден уйти в отставку, привлечен к судеб¬
ной ответственности.
** Гувер, Джон Эдгар (1895—1972) — бывший руководитель
Федерального бюро расследований (ФБР). Возглавляя его с
1924 г., ввел полицейскую систему сыска, на протяжении всего
этого периода боролся против «краспой опасности», организовал
жестокую травлю коммунистов и независимо мыслящих, прогрес¬
сивных американцев.
261

руку. Громя торговые автоматы в вестибюле, люди, на-»
верное, воображали, что сносят железные решетки тюрь¬
мы, занимавшей верхние этажи здания.
Отсюда было только два выхода — с противоположных
сторон вестибюля. Если полиция решит на нас напасть,
начнется кровавая баня. Стоит лишь запереть оба выхо¬
да, и мы окажемся в ловушке: ни убежать, ни спрятаться.
Но толпа стала неуправляемой. Я пыталась привлечь
к себе внимание, однако голос был плохо слышен без ме¬
гафона, тонул в шуме и криках. И Франклин в конце кон¬
цов занялся делом, которое ему всегда хорошо удавалось:
он забрался на верхнюю площадку лестницы и голосом
громким, как трубный глас, добился полной тишины. Мы
оказались тактически в неблагоприятном положении, объ¬
яснил он. Полиция уже заперла один из выходов, скон¬
центрировала силы неподалеку и может напасть на нас
буквально в ближайшие минуты.
Но недостаточно было только разъяснить опасность. Он
старался подчеркнуть, что только действиями массового
движения можно добиться освобождения арестованных
«пантер». Боевые протесты масс, решительные выступле¬
ния тысяч людей могут заставить наших врагов освобо¬
дить сестер и братьев, брошенных в тюрьму. Вместо того
чтобы бесплодно тратить нашу энергию на вспышки гнева,
мы должны стремиться организовать постоянное движе¬
ние для защиты наших борцов, для собственной защиты.
Люди покинули здание суда, демонстрация продолжа¬
лась на улице с большим размахом и с неиссякающим эн¬
тузиазмом. Тысячи демонстрантов участвовали в марше у
тюрьмы, скандируя призывы к сопротивлению.
Позднее улицу перед штаб-квартирой «пантер» запол¬
нили люди, пришедшие помочь нам в текущей работе.
День во всех отношениях выдался триумфальный. Митинг
сыграл свою роль, но не только.
Чтобы использовать возникшие потенциальные воз¬
можности, требовалось развернуть большую повседневную
организационную работу. Пришедшим к нам сестрам и
братьям нужно было целиком посвятить себя работе, мо¬
жет быть и не столь заметной или драматичной, как та,
которой мы только что были заняты, но именно она в ко¬
нечном счете принесет значительно более эффективные
плоды.
Последствия митинга не замедлили сказаться. По край¬
232

ней мере на какое-то время заметно ослабло полицейское
насилие в общине. Людей задерживали, но было видно,
что лос-анджелесские полицейские потеряли прежнюю
самоуверенность и наглость. Вместе с тем у членов общи¬
ны явно росла всеобщая уверенность, чувство гордости и
смелости. Я искренне радовалась каждый раз, когда кто-
то из общины говорил мне о своем удовлетворении тем,
что наконец удалось ограничить жестокость и безумства
полиции.
Примерно тогда же, когда произошел налет на штаб-
квартиру «пантер», странная цепь событий заставила меня
оставить квартиру на Реймонд-стрит. В день, когда поли¬
ция устроила засаду на «пантер», товарищи по партийно¬
му клубу и члены «Союза черных студентов» пришли ко
мне домой, чтобы обсудить план действий. Совещание
только началось, когда домоправитель ворвался в комнату
с истеричными воплями по поводу того, что я-де укрываю
«пантер». Если мы немедленно не покинем дом, заявил он,
будет вызвана полиция. Он, очевидно, боялся, что поли¬
цейские подвергнут его дом такому же обстрелу, как штаб-
квартиру и дома «пантер».
Поначалу я вступила с ним в спор, объясняя, что сво¬
им поведением он поощряет полицпю к произволу в отно¬
шении черной общины, помогает ей терроризировать
здесь всех и вся. Но утихомирить его было невозможно.
Поэтому мы в конце концов решили, что у нас и так хва¬
тает забот и не стоит попадать в тюрьму по глупости до¬
моправителя; уж лучше перебраться домой к кому-то дру¬
гому из товарищей.
С этого все только началось. Поведение домоправите¬
ля становилось все более странным. Когда он слышал,
что я спускаюсь по лестнице (а я жила как раз над ним),
он частенько выходил на лестничную площадку и, пока
я отпирала ключом входную дверь внизу, молча, с явной
враждебностью пристально смотрел на меня. Он выстаи¬
вал у своих дверей и провожал меня взглядом, пока я не
отъезжала от дома. (Это, кстати, происходило в то время,
когда в квартире у меня не было охранника. Джозефу
пришлось уехать, и мы не нашли ему замены. Я, однако,
обрадовалась возможности ослабить слишком уж строгие
меры безопасности.)
Я не придавала чрезмерного значения странному пове¬
дению этого человека. Пока я выплачиваю за квартиру
263

ежемесячно 80 долларов, считала я, у него не может быть
серьезных претензий ко мне. Его странное поведение я
объясняла тем, что либо у него не все в порядке с психи¬
кой, либо он время от времени балуется наркотиками.
Последнее предположение казалось вполне реальным, так
как в прилегающем районе наркоманов было хоть отбав¬
ляй.
Однажды я вновь столкнулась с ним внизу, в момент,
когда он поджидал меня у подъезда. Он тут же бессвязно
залепетал, что я, мол, держу его пленником в собственном
доме. Дескать, когда он слышит мой голос сверху, это его
гипнотизирует и заставляет не покидать дом в выходные
дни. Он переспрашивал меня, что же такое я с ним делаю.
И наконец, он что-то пробормотал насчет коммунизма,
вроде того, что коммунисты способны «промывать
мозги».
Я в тот день спешила и не намеревалась обращать
внимания на его безумные выходки. Поэтому я ответила
ему, что либо он рехнулся, либо слишком много выпил,
или принял чрезмерную дозу наркотиков, а затем отпра¬
вилась по своим делам. На следующее утро, по пути в
Калифорнийский университет Лос-Анджелеса, мою маши¬
ну остановили полицейские. Они сказали, что к ним по¬
ступила жалоба от моего соседа. По их словам, этот чело¬
век сообщил им, что я собираюсь убить его и при помощи
гипноза уже вынудила его приставить пистолет к виску.
Полицейский нагло заявил, что, увы, полиция не имеет
права меня арестовать, так как заявитель отказался под¬
писать жалобу. Я ответила полицейскому, что он не хуже
меня знает, насколько безумен мой сосед. Какие же могут
быть основания для предъявления мне обвинений? Но,
стремясь завершить нашу маленькую схватку на побед¬
ной ноте, полицейский добавил: заявитель официально
проинформировал полицию, что, если что-либо с ним про¬
изойдет, виной тому буду я. Фараон не скрывал, что на
это он более чем надеется, а если с домоправителем что-
то случится, полиция тут же арестует меня по обвинению
в совершении преступления.
Я уже привыкла, что полиция останавливала мою ма¬
шину по малейшему поводу или без повода, так что об
этом инциденте сразу же позабыла. Но к концу недели без¬
умная цепь событий, происходивших дома, достигла своего
пика. Это произошло в день, когда я наконец отправилась
204

поискать себе подержанный, более или менее приличный
обеденный стол. Один из товарищей по партийному клубу
помогал мне перевезти его из магазина домоц. Когда мы
приехали, домоправитель уже стоял на крыльце в подъ-·
езде, как всегда уставившись на нас с нескрываемой враж-·
дебностью. Мы перетащили стол наверх, а спустившись
вниз, с некоторым удивлением обнаружили, что он улегся
на заднем сиденье своего автомобиля, стоявшего тут же
перед домом. Когда же мы сели в мою машину, он под¬
нялся проследить за нашим отъездом. Я мимоходом бро-·
сила Грегори, что домоправитель в последние недели ве¬
дет себя более чем странно.
Потом я отвезла Грегори, заехала по делам в несколь-·
ICO мест и вернулась одна еще немного поработать. Уже
смеркалось. Подъезжая к дому, я заметила, как мой домо-·
правитель поднимается с заднего сиденья своей машины«
Я не могла поверить, но он, вероятно, все это время про-·
сидел там. Его все больше и больше одолевает психоз,
сочла я. И все же не могла подумать, что его болезнь
в какой-то мере угрожает лично мне. Быстро позабыв о
нем, я поднялась наверх.
Прошло некоторое время. Я заметила, что стало сов-·
сем темно, и встала из-за стола задернуть занавески«
В глаза мне случайно попалась машина домоправителя,
стоявшая посреди улицы. Он сидел за рулем и напряжен¬
но разглядывал окна моей квартиры. Заметив, что я его
увидела, он отъехал. Впервые я подумала: личность эта
настолько безумна, что вполне может что-то случиться.;
Его машина вновь подъехала к дому. Сквозь щель в зана¬
веске, остерегаясь, чтобы он не увидел меня, я наблюдала
минут пятнадцать, как он объезжает раз за разом вокруг
квартала и каждый раз останавливается, очевидно, чтобы
удостовериться, не ушла ли я из квартиры.
Если бы то были полицейские или агенты ФБР, я бы
особенно не беспокоилась: ведь они постоянно следили за
мной. Но домоправитель явно обезумел, и было невозмож¬
но предугадать, что он предпримет. Решив, что самым
разумным делом будет отправиться за помощью, я вышла
из дома, улучив момент, когда он в очередной раз отпра-·
вился вокруг квартала. По крайней мере я так подумала«
Отъехав сама с полквартала от Реймонд-стрит к бульвару
Джефферсона, я повернула и тут поняла, что он поджи¬
265

дает меня на углу. Пристроившись сзади, он следовал
буквально впритирку за моей машиной. Я прибавила ско¬
рость, пытаясь оторваться, и помчалась по бульвару
Джефферсона. Но его машина выпуска 69-го года была
значительно сильнее моего старенького «Рамблера» 59-го
года, так что он без особых усилий преследовал меня, чуть
не прикасаясь к заднему крылу.
На углу бульвара Джефферсона и Уэстерн-авеню рас¬
полагался недавно открывшийся универсам, куда я в по¬
следнее время часто наведывалась. Управляющий мага¬
зином, черный мужчина чуты старше сорока, всегда очень
дружелюбно относился ко мне, когда я приезжала за по¬
купками. Вот кто навернякап поможет мне избавиться от
безумца!
Я сделала резкий поворот вправо, на автостоянку при
универсаме, но мой преследователь повернул за мной. Я за¬
няла первое же освободившееся место, выскочила из ма¬
шины и только собралась направиться в магазин, как об¬
наружила его уже поджидающим на дорожке в машине.
Чтобы добраться до магазина, нужно было проскочить этот
участок бегом. Но водитель быстро среагировал и напра¬
вил на меня автомобиль. К счастью, я успела отскочить:
он лишь задел меня бампером. Тут я влетела в магазин.
До этого, уже после того, как я почувствовала опас¬
ность ситуации, я еще гнала от себя мысль о том, что
домоправитель угрожает моей жизни. Но сейчас пришлось
со всей очевидностью сознаться себе, что он и в самом
деле пытается убить меня. Хотя я не имела ни малейшего
представления, какие мотивы могли побуждать к этому
моего преследователя, теперь не осталось сомнений: он
пытался меня задавить.
Мой знакомый управляющий магазином проявил боль¬
шое желание мне помочь. Он направил сторожей из мага¬
зина на поиски этого человека, а я позвонила Франклину
и Кендре, чтобы рассказать о происшедшем. Когда я до
них добралась, они первым делом сурово отчитали меня
за то, что я совсем не соблюдаю меры предосторожности.
Ведь я легко могла стать жертвой нападения: этот чело¬
век наверняка действовал под влиянием антикоммунисти¬
ческой пропаганды. Считая, что коммунисты способны на
все и пользуются «промыванием мозгов» (для него, оче¬
видно, это то же самое, что гипноз), он убедил себя, что
266

я и его загипнотизировала до такой степени, что он дейст¬
вует вопреки своей воле.
Мы пришли к общему мнению, что не стоит больше
оставаться одной в квартире на Реймонд-стрит и нужно пе¬
ребраться оттуда как можно скорее. Мне не хотелось
расставаться с просторной квартирой, за которую я пла¬
тила всего 80 долларов в месяц. Я привыкла к ней за
последние семь месяцев и знала наверняка, что ничего хоро¬
шего за такую цену не найду! И все же пришлось согла¬
ситься: домоправитель опасен, ж тому же мы точно знали,
что у него дома хранится пистолет.
В этой невероятной истории концы не сходились с
концами, но кое-что стало понятным, когда я собралась
переезжать. В один из моментов относительного проясне¬
ния домоправитель поднялся'ко мне наверх и захотел по¬
говорить. Убедившись, что у него нет с собой оружия, а
мой пистолет поблизости, мы с сестрой решили его впус¬
тить. Он начал пространно извиняться, объясняя, что в
тот вечер слышал голоса, внушавшие ему мысль убить
меня, пока я не убила его. Фания начала допрос с пристра¬
стием: понимает ли он, что говорит? Почему какие-то го¬
лоса внушали ему меня убить? Его ответ сводился к тому,
что однажды в выходной день я-де заперла его дома, ве¬
лела ему приставить к виску пистолет перед зеркалом и
делать прочие глупости. Фания спросила, откуда он взял,
что все это исходит от меня. Ему велел так поступить го¬
лос, исходивший из моей квартиры, ответил он, и, кроме
того, этот голос был мой. В тот вечер, когда он попытался
меня убить, другие голоса завладели его сознанием, они
внушали ему, что кто-то из нас двоих должен убить дру¬
гого. Когда ему не удалось задавить меня, он отправился
к своему знакомому и разнес там до основания гараж: он
просто обезумел.
Самым странным в его исповеди было признание в том,
что он делал в выходной, когда я держала его якобы плен¬
ником дома. Он писал стихи — о себе и обо мне. Фания к
этому времени настолько заинтересовалась происходящим,
что попросила его принести стихи. По крайней мере в ту
минуту он не представлял опасности, как мы убедились.
Он вернулся с огромной стопкой бумаг, похожей на руко¬
пись книги. С большим любопытством мы разглядывали
эти листки, на которых были карандашом записаны (дет¬
ским почерком, крупными печатными буквами) какие-то
207

диалоги. Мы обе понимали, что он полуграмотен, и легко
было себе представить, каких невероятных усилий стоило
ему сочинительство. В стихах звучала постоянная тема:
этот человек испытывал интерес и расположение ко мне.
Но такое тяготение переплеталось с отчуждением, проис¬
текавшим из внушенного ему страха перед коммунизмом.
Я была в его глазах коммунисткой, чудовищем, хотя в то
же время образованной и, по крайней мере для него, вне¬
шне привлекательной. Его стихи пронизывал постоянный
конфликт — столкновение между двумя этими полюсами.
Судя по его писаниям, он наверняка постепенно схо¬
дил с ума. Я настойчиво порекомендовала ему обратиться
к врачу и сообщила, что собираюсь переехать на другую
квартиру, так как не в состоянии предвидеть, когда он
вновь впадет'в транс. Он нехотя согласился, но явно рас¬
строился из-за отъезда.
Я была крайне раздосадована, что приходится переез¬
жать. Мне и человечка этого было жаль: я думала о том,
насколько на его болезнь повлияло, что он, черный, живет
в мире, отравленном расистскими, антикоммунистически¬
ми предрассудками.
С этими мыслями я покинула свой прежний район и
поселилась в квартире на 45-й улице вместе с Таму Ушин-
ди и ее ребенком. Таму уже несколько лет была членом
нашего клуба; ее мужа, тоже члена партии, на несколько
месяцев посадили в тюрьму в связи с участием в демонст¬
рации в школе в 1968 году. Мы нашли на троих достаточно
просторную квартиру примерно в шести кварталах от
Франклина и Кендры и знали, что соседи к нам дружест¬
венно настроены, помогут в случае полицейского налета.
В тот день я сидела за рабочим столом в Калифорний¬
ском университете Лос-Анджелеса. В дверь комнаты кто-
то постучал. Не отрываясь от стола, я сказала: «Войдите»,
Через мгновение перед письменным столом уже стоял бе¬
лый полицейский в форме с пистолетами, свисавшими
вдоль бедер, с пачкой бумаг в руке. Мой охранник немед¬
ленно встал за его спиной. От неожиданности я вздрогнула
и, ожидая худшего, спросила, кто он и что ему нужно.
— Я судебный исполнитель из суда графства,— ска-
вал он.— Получите повестку о явке в суд*
268

Он бросил бумаги на стол.
Я взяла их и спросила, в чем дело. Моя обязанность,
сказал он, вручить повестку, а что в ней, он и понятия не
имеет. Исполнитель повернулся и ушел.
В бумагах были проставлены лишь дата явки в суд,
номер судебного зала и имя, совершенно мне незнакомое,
Некто Хекима вызывал меня в суд в качестве свидетеля«
Ничего не понимая и волнуясь, я позвонила адвокату«
Джон посоветовал подождать до дня суда и за это время
выяснить, в чем дело. Он сказал, что адвокат из его фир¬
мы будет меня сопровождать.
В день, указанный в повестке, Уэнделл Холмс, молодой
черный адвокат, отправился со мной в суд графства«
В зале шел процесс. Спор вели белый и черный. Белым
был окружной прокурор. Черный, красноречиво ему воз-«
ражавший и представлявший защиту, был, по всей види-
мости, одновременно и обвиняемым.
Это и есть таинственный Хекима, подумала я. Увидев
меня, он кивнул и тепло улыбнулся. Лицо его было мне
незнакомо, как и его фамилия, и я все еще не могла пред-·
ставить себе, почему меня вызвали для дачи показаний в
его защиту.
Уэнделл подошел к скамье подсудимых и, объяснив
судебному приставу, что я вызвана свидетелем по делу,
попросил его организовать встречу с обвиняемым, как
только объявят перерыв в заседании. Во время перерыва
я подошла к Хекиме и протянула ему руку. Мы соверши¬
ли ритуал рукопожатия солидарности. Я уселась за сто¬
лом защиты, и он сказал мне, что очень рад моему при¬
ходу.
— Вы хотите, чтобы я дала показания в вашу защи¬
ту? — спросила я. Он утвердительно кивнул и стал объяс¬
нять, зачем он послал мне вызов.
Несколько лет назад Хекиму осудили за убийство. Ему
предъявили обвинения в связи с инцидентом, во время ко¬
торого несколько черных людей ограбили белого человека.
В ходе схатки он упал, ударился головой о бетонный тро¬
туар и вскоре скончался. Хотя доказательства того, что
именно Хекима его ударил, отсутствовали, было известно,
что он входил в группу. Незадолго перед тем апелляцион¬
ный суд отменил приговор, в соответствии с которым он
был осужден за предумышленное убийство с отягчающи¬
ми вину обстоятельствами, и дело направили на новое
269

рассмотрение. На этот раз он сам ведет свою защиту и на¬
меревается придать ей политическую направленность. Он
собирается показать присяжным заседателям, как расизм
и бедность толкают черных, мужчин и женщин, на отча¬
янные попытки решения безысходных проблем.
Он не собирался оправдывать убийство белого гражда¬
нина, тем более что оно произошло совершенно случайно.
Не собирался он и оправдывать ограбления. Он лишь хо¬
тел указать пальцем на истинного преступника — обще¬
ство, которое так жестоко угнетает черных людей, что
для них зачастую нет иного выбора, кроме как украсть
или умереть.
Узнав из газет о моей борьбе за право преподавать в
университете, он подумал, не смогу ли я помочь ему в ве¬
дении защиты. Он решил вызвать меня для выступления
в качестве эксперта по социально-экономическим аспек¬
там расизма. Я могла бы сообщить суду данные о массо¬
вой безработице в наших общинах, о том, что в течение
долгого времени по крайней мере 30 процентов молодежи
в черных гетто по всей стране не могут найти работы.
Я способна рассказать о том, на что белые граждане обыч¬
но сознательно не обращают внимания,— о голоде и веч¬
ном недоедании, которые все еще являются уделом черных
людей.
— Что еще должен делать черный,—спрашивал он,—
когда изо дня в день он ищет и не может найти работу,
когда ему не выдают пособия по безработице, когда он не
в состоянии заплатить непомерную квартплату за обвет¬
шалое жилье, когда его жена вконец отчаялась, когда его
дети вечно голодны? Что же ему делать?
В его голосе слышались отзвуки многих исковеркан¬
ных судеб. И чем дальше говорил Хекпма, тем более я
чувствовала себя обязанной сделать все, что в моих силах,
чтобы помочь ему.
В этот день от меня не требовалось выступать, как
объяснил он. Прокурор еще не закончил обвинение. Бо¬
лее того, предстояло убедить судью в том, что для защиты
обвиняемого необходимы мои показания.
В ходе процесса в последующие дни судья открыто
встал на сторону прокурора и откровенно высказывал пре¬
зрение к Хекиме. Он не имел ни малейших намерений дать
мне выступить. В конечном итоге Хекиме отказали в пра¬
ве провести свою защиту так, как он ее задумал. Судья не
270

хотел, чтобы в зале суда прозвучал голос движения за ос¬
вобождение черных.
Так как я числилась в списке свидетелей защиты Хе-
кимы, я могла беседовать с ним в тюрьме, в комнате для
встреч с адвокатами. Здесь нас не разделяла стеклянная
стена и мы могли разговаривать друг с другом непосред¬
ственно, а не по телефону, как в обычном помещении для
посетителей.
Во время этих встреч Хекима всегда говорил очень
тихо, возможно, в этом сказывались долгие годы, прове¬
денные им в заключении. Но желая как можно больше
сказать, он говорил быстро. Излагал он свои мысли четко,
глубоко. Он никогда не опускал взгляд, когда говорил. Его
взор все время был устремлен на меня.
Беседы с ним меня захватили, я впервые начала пони¬
мать, какая трансформация происходит с заключенными.
Ведь в них растет сознательность. Причем не только у тех,
кто брошен в тюрьму по политическим причинам. Рост со¬
знательности становится массовым явлением. Заключен¬
ные, особенно черные, стали задумываться над тем, поче¬
му они оказались в тюрьме. Они начинают понимать при¬
роду расизма и классовых противоречий. Постепенно со¬
знавать, что независимо от конкретных обстоятельств,
приведших их в тюрьму, большинство из них оказалось
там потому, что они черные, смуглые, бедные.
Тюремщики ограничили мои визиты: после прежних
двух-трехчасовых бесед в адвокатской комнате мне теперь
приходилось видеть Хекиму только в помещении для по¬
сетителей, в отведенное для свиданий время.
Когда его вторично осудили, он не смирился. Тут же
начал энергично работать над текстом апелляции. Я со¬
гласилась стать его официальным ходатаем: мои функции
заключались в том, что я передавала документы по делу в
тюрьму и выполняла на воле связанные с ним поручения.
Так мы смогли возобновить встречи в адвокатской ком¬
нате, которые продолжались еще несколько месяцев —
в течение всего периода моего участия в деятельности «Ко¬
митета защиты „соледадских братьев“». Там, под враждеб-
дыми взорами тюремной охраны, я пришла к выводу, что
за этими стенами назревают вспышки и что, если мы не
развернем движение в поддержку томящихся в тюрьмах
рестер и братьев, то не будем иметь никакого права назы¬
вать себя революционерами.
271

Как-то в середине февраля в газете «Лос-Анджелес
тайме» я увидела на первой полосе поразившую меня
большую фотографию трех черных мужчин. Их лица были
спокойны и тверды, а тела опутаны цепями. Нам все еще
пытаются внушить, что мы по*-прежнему являемся раба¬
ми, подумала я. С возмущением стала читать газетное со¬
общение. Речь в нем шла о тюрьме Соледад.
Соледадская тюрьма хорошо известна в черной общи¬
не. За последние два года в Лос-Анджелесе я, должно
быть, слышала о ней миллион раз. Имелась Сан-Квентин-
ская тюрьма, имелась Фолсомская тюрьма и Соледадская
тюрьма.
«Соледад» по-испански значит одиночество. «Тюрьма
одиночества» —- само ее название красноречиво выражало
то, что пытались скрыть тюремщики. Я узнала от Джозе¬
фа, что его продержали в одиночке почти весь срок за¬
ключения. На нем все еще лежал отпечаток Соледадской
тюрьмы. Он предпочитал одиночество. Многие часы, а то
и целые дни он проводил один на веранде, служившей ему
спальней. Читал, думал. А говорил он всегда тихим шепо¬
том, как бы опасаясь потревожить мертвую тишину, так
долго его окружавшую.
В газетной статье сообщалось о том, что против заклю¬
ченных Джорджа Джексона, Джона Клатчетта и Флита
Драмго выдвинуто обвинение в убийстве охранника в Со¬
ледадской тюрьме. Но со времени убийства прошел целый
месяц. Неужели потребовалось так много времени для
предъявления обвинения? Почему статья не касается
этого важного вопроса? Статейка пахла ложью, подта¬
совкой фактов. Чувствовалось, что газета старается на¬
строить общественное мнение против обвиняемых еще до
йачала судебного процесса. Если верить ей, то легко
было прийти к заключению, что эти трое действительно
виноваты.
Шли дни, но я продолжала вспоминать лица заключен¬
ных. Три прекрасных, мужественных лица выплыли из
ужасающей безвестности тюремной жизни.
Несколько недель спустя кто-то обратился в наш клуб
с предложением принять участие в митинге протеста в свя¬
зи с делом узников Соледадской тюрьмы. Его готовил лос-
анджелесский «Комитет защиты „Билля о правах“», ре-*
шивший привлечь внимание к массовой кампании с тре¬
бованием освободить трех узников.
272

Меня целиком поглощала работа, но я не в силах
была забыть о трех одухотворенных лицах, которые уви¬
дела на газетном снимке. И решила непременно пойти
на митинг: даже если мое участие в кампании сведется
только к этому, по крайней мере я хоть этим что-то сде¬
лаю для них.
В назначенный вечер вместе с Таму и Патрисом Ни-»
лом, также членом нашего клуба, я отправилась в обвет¬
шавший от времени Виктория-холл. (В свое время он был
знаменит танцевальными вечерами, проводившимися по
субботам. Но сейчас люди собирались в этом зале не для
развлечений. Они говорили об очень серьезных пробле¬
мах — о борьбе за свободу.)
Около сотни людей откликнулись на призыв. Хотя
большинство присутствовавших составляли черные, при¬
шло также много белых граждан. Среди участников моло¬
дые и пожилые; были и такие, кто, по всей вероятности,
впервые участвовал в политическом собрании. Пришли и
те, чьи сыновья, мужья или братья томились в Соледад-
ской тюрьме.
За длинными столами сидели Фей Стендер — адвокат
Джорджа Джексона, мать и сестры Джорджа — Джорд¬
жия, Пенни и Фрэнсис, Инес Уильямс — мать Флита и
Дорис Максвелл — мать Джона Клатчетта.
Рассказывая о положении в Соледадской тюрьме, Фей
Стендер отметила, что все тюремщики там — от надзира¬
телей до охранников — уже давно систематически разжи¬
гают расовую ненависть среди заключенных. Тюремная
администрация понимает, что до тех пор, пока узники —
черные, мексиканцы и белые — будут враждовать между
собой, ей не придется опасаться серьезного протеста, ее
власть будет неоспорима.
Как в городах старого Юга, в Соледадской тюрьме
практиковалась почти полная сегрегация. Весь распорядок
был организован таким образом, чтобы представители раз¬
ных рас не общались друг с другом, а если такое общение
и происходило, делалось все, чтобы оно выливалось в стыч¬
ку между узниками. При участии некоторых белых заклю¬
ченных в Соледадской тюрьме возникло некое подобие
ку-клукс-клана — группа под названием «Арийское брат¬
ство». Напряженность в тюрьме так обострилась, что даже
самые безобидные недомолвки между представителями
разных pâC легко могли вылиться в столкновения.
273

До 13 января 1970 года прогулки, как и все так назы-*
ваемое обслуживание в тюрьме, проводились для черных
и белых заключенных раздельно. В тот день без каких-
либо объяснений охранники вывели черных, чиканос и бе¬
лых арестантов на совместную прогулку в новый тюрем¬
ный двор. Ни одного охранника не назначили для их со¬
провождения. Взрыв оказался неизбежным. Возникла дра¬
ка между двумя заключенными, черным и белым, и в не¬
сколько минут она превратилась во всеобщую свалку.
О. Дж. Миллер имел репутацию откровенного расиста
и к тому же отличного стрелка. В тот день он стоял на по¬
сту на вышке охраны. Он тщательно прицелился и про¬
извел из карабина несколько выстрелов. Упали трое чер¬
ных узников — У. Нолен, Кливленд Эдвардс, Олвин Мил¬
лер. Через несколько дней большое жюри графства Мон¬
терей собралось для разбора дела О. Дж. Миллера. Как и
следовало ожидать, с него сняли всякую ответственность за
смерть трех братьев. Большое жюри постановило, что его
действия не выходили за рамки «оправданного убийства».
Подобная жестокость была нам хорошо знакома. Слу¬
шая рассказ Фей Стендер, я вспомнила о Леонарде Де-
дуайлдере. Он спешил доставить беременную жену в боль¬
ницу в Лос-Анджелесе, но полицейские остановили его за
превышение скорости и, даже не пытаясь выяснить при¬
чину этого, застрелили. Суд квалифицировал преступле¬
ние как «оправданное убийство». Я вспомнила о Грегори
Кларке, 18-летнем черном юноше, который, по мнению за¬
державшей его полиции, «не годился» в пару «мустангу»,
за рулем которого он сидел. У Грегори Кларка не было
оружия, но полицейский заявил, что убил его, скованного
наручниками, в порядке самозащиты. И опять суд постано¬
вил, что полицейский совершил «оправданное убийство».
«Оправданное убийство» — это сухое, официальное оп¬
ределение прикрывало бесчисленные неотмщенные рас¬
правы над представителями моего народа.
Рассказ Фей Стендер захватил меня. Она говорила о
твердых попытках соледадских узников оспорить судеб¬
ное решение, оправдавшее это расистское убийство. За¬
кованные в цепи черные узники ответили стихийным, от¬
чаянным протестом, они выкрикивали угрозы (неосущест¬
вимые!) в адрес убийцы О. Дж. Миллера, в гневе сотряса¬
ли решетки камер. В Соледадской тюрьме воцарился дух
сопротивления. Один из охранников по неосторожности
274

сунулся в это яростное пекло и был поглощен хаосом и
бездной — он стал жертвой жажды мести. Никто не знает,
кто столкнул его с перил лестницы.
С этого и началось дело Джорджа Джексона, Джона
Клатчетта и Флита Драмго. Не было никаких доказа¬
тельств, что именно они убили охранника. Но имелись сви¬
детельства, что Джордж, Джон и Флит отличались «бое¬
вым духом», они беседовали с другими узниками о пробле¬
мах освободительной борьбы. Тюремные власти решили в
назидание всем остальным приписать этим троим роль за¬
чинщиков стихийного бунта заключенных. Их и обвинили
в убийстве охранника. Тюремная администрация решила
отправить всех троих в камеру смерти Сан-Квентинской
тюрьмы, а затем со злорадством продемонстрировать за¬
душенные газом трупы тысячам узников калифорнийских
тюрем. Пусть все увидят, какую расправу приготовили
тюрьмы и власти штата для тех, кто отказывается сми¬
риться и молчать. Фей Стендер излагала юридический ас¬
пект дела, и каждый из нас молча переживал то, что чув¬
ствовал в эти минуты. Но когда заговорила Джорджия
Джексон, наши чувства обрели новое измерение. Потому
что ее голосом говорила обнаженная материнская боль.
Сила характера Джорджии Джексон — черной женщины-
матери — придавала особую проникновенность ее печаль¬
ному рассказу о сыне.
Когда она начала говорить о Джордже, трепетная ти¬
шина воцарилась в зале. «Они отняли у нас Джорджа,
когда ему было всего восемнадцать лет. Это случилось
десять лет назад». Голос ее дрожал, выдавая переживае¬
мые ею чувства. Она рассказала об инциденте, в резуль¬
тате которого Джордж лишился даже той пеболыпой доли
свободы, какая есть у черного юноши, вступающего в
жизнь. Он сидел в машине, ни о чем не подозревая, когда
ее владелец, его случайный знакомый, отнял 70 долларов
у служащего автоколонки. Джорджия Джексон уверяла,
что ее сын совершенно не ведал о замыслах своего прия¬
теля. Тем не менее вследствие давно практиковавшегося
подтасовывания фактов в случаях осуждения черных
граждан, как и низкой квалификации, безразличия на¬
значенного ему судом‘ адвоката, его признали виновным
в ограблении. Определение меры наказания было, как
обычно, поручено управлению по делам о несовершенно¬
летних правонарушителях.
275

Глубокое возмущение охватило меня, когда из уст
Джорджии Джексон я услышала о поразительном приго¬
воре, вынесенном ее сыну: тюремное наказание на срок от
одного года до пожизненного заключения *. От года до по¬
жизненного! И Джордж уже отсидел к этому времени де¬
сять раз свой минимальный срок. Меня потрясла мысль об
абсолютной необратимости этого потраченного впустую де-*
сятилетия жизни. Я боялась даже представить себе жут-·
кую реальность десяти лет, проведенных в тюрьме. И меня
целиком захватила решимость сделать все возможное, что¬
бы спасти Джорджа от газовой камеры.
Флит Драмго был единственным сыном у матери. Она
говорила о своей боли тихим, полным страдания голосом,
молила нас спасти сына, вырвать его из рук мучителей.
Мать Джона Клатчетта рассказала, как получила записку
сына, в которой было одно только слово: «Помогите». Это
был первый дошедший из тюрьмы сигнал, что трех узни¬
ков тюремные власти избрали в качестве жертв.
Но что она могла сделать в одиночку, чтобы помочь
Джону, Флиту или Джорджу? Только мы, народ, могли об¬
щими силами попытаться остановить замышлявшееся су-«
дебное линчевание.
Выступления этих трех женщин ясно показали, что
действия властей в данном случае от начала до конца но¬
сят характер заговора против юношей — лично против
них, против их политических взглядов, против их принци¬
пов, их убеждений. Оставался один лишь вопрос: что нам
предпринять, чтобы сорвать осуществление этого загово¬
ра? Мы занялись детальной разработкой организации мас¬
сового движения за освобождение наших братьев. Предсе¬
дательствующий обратился с призывом к добровольцам
принять участие в работе формировавшихся комиссий —
для сбора средств, для информации общественности, для
изучения юридических аспектов дела и т. д.
Я успела целиком проникнуться чувством долга за
судьбу Джорджа, Джона и Флита, но и понимала, что мои
* Такова обычная практика, применяемая судами США. Ос-»
вобождение заключенных ставится в зависимость от их «пример¬
ного» поведения, сотрудничества с тюремной администрацией
и т. д. Для политических заключенных, представителей расовых
меньшинств срок заключения может, таким образом, стать макси-«
мальным, вплоть до пожизненного.
276

Многочисленные обязанности не дадут мне играть сколько-
нибудь серьезную роль в их защите. Борьба за мое право
преподавать развернулась вовсю, и мне приходилось разъ¬
езжать по всему калифорнийскому побережью с выступ¬
лениями, в которых я разоблачала Рональда Рейгана и
старалась мобилизовать общественность, привлечь людей
на нашу сторону. Я вела активную работу в клубе Че Ге¬
вары — Лумумбы в сфере политического просвещения.
И конечно, мне необходимо было готовиться к чтению
двух курсов лекций, которые я вела в Калифорнийском
университете Лос-Анджелеса. Я и так доводила себя до
полного изнеможения, стараясь справиться со всеми эти¬
ми обязанностями. Могла ли я найти еще время для ак¬
тивной, ежедневной работы в «Комитете защиты „соле-
дадских братьев“»?
Именно эти мысли владели мною, когда формировался
состав комиссий, и все же я подняла руку, вызвавшись
вместе с другими добровольцами работать в составе ко¬
миссии по мобилизации поддержки соледадских узников в
учебных заведениях. Нечто ино*е оказалось важнее любых
распорядков дня, других обязанностей. Это сознание от¬
ветственности завладело мною и заставило согласиться
возглавить координацию проводимой комитетом работы в
местных колледжах и университетах.
И когда я приняла его решение, вопрос о времени сам
собой отошел на второй план. Я устыдилась, что не сразу
осознала необходимость работать в комитете в полную
силу. Как я смела даже подумать, что исход моей борьбы
за право преподавать можно противопоставить борьбе за
жизнь этих людей? В университете я боролась за право со¬
хранить себе работу, боролась как черная женщина, ком¬
мунистка, революционерка. В Соледадской тюрьме
Джордж Джексон, Джон Клатчетт, Флит Драмго боролись
за право на жизнь, боролись как черные мужчины, как
революционеры. Мы вели ту же борьбу, у нас были общие
враги.
Большинство студентов и преподавателей во многих
учебных заведениях, за исключением самых реакцион¬
ных, признавали, по крайней мере в принципе, академи¬
ческую свободу и, следовательно, мое право преподавать
независимо от того, что я коммунистка. Значит, я могла
привлечь в помощь себе широкий интерес к борьбе за это
право и естественную любознательность людей, желавших
277

видеть «настоящего, живого, открытого коммуниста», о
тем чтобы выступать в учебных заведениях с призывом
поддержать «соледадских братьев».
Когда собрание в Виктория-холле закончилось, члены
нашей комиссии по работе в учебных заведениях собра¬
лись вместе и решили созвать первое заседание на сле¬
дующей же неделе. Я предложила провести его в кварти¬
ре Кендры и Франклина на 50-й улице. Тем временем мы
должны были попытаться привлечь к участию в нашем
собрании симпатизирующих нам студентов и преподава¬
телей из учебных заведений Лос-Анджелеса. Мы намере¬
вались разработать конкретные предложения по органи¬
зационной работе, которую необходимо было проводить в
учебных заведениях Лос-Анджелеса.
Я покинула митинг с новым ощущением цели. Я ду¬
мала о Джордже, Джоне и Флите. Требовалось найти ка¬
кой-то способ сообщить им, что они больше не одиноки,
что скоро тысячи голосов решительно потребуют: «Свобо¬
ду „соледадским братьям“!», что тысячи людей поведут
борьбу в их защиту.
Я все еще была занята подготовкой материалов к на¬
шему первому собранию, когда в спальню вбежала воз¬
бужденная Кендра: «Ты не поверишь, сколько в гостиной
людей. Еще нет восьми, а в комнате уже столько народу,
что скоро и на полу сидеть негде будет!»
Двухкомнатная квартира Кендры и Франклина на
50-й улице, за которую они платили 80 долларов в месяц,
располагалась в той части Ист-Сайда, которая послужила
ареной ожесточенной борьбы во время восстания в Уоттсе
в 1965 году. Отсюда было не очень далеко до квартиры на
45-й улице, куда мы недавно въехали с Таму. От подъезда
их дома просматривался Южный парк, где издавна прово¬
дились боевые массовые митинги. Поскольку клуб Че Ге¬
вары — Лумумбы еще не обзавелся служебным помеще¬
нием, двухкомнатная квартирка Кендры и Франклина ста¬
ла чем-то вроде нашего центра. Мы проводили собрания
в гостиной, а когда кто-то из членов организации не имел
средств на жилье, нуждался в ночлеге, та же гостиная
могла всегда послужить ему пристанищем.
Если бы мы имели в виду организовать в этот день мас¬
совое собрание, не составило бы большого труда разнести
листовки с призывом по домам и квартирам в окружаю¬
щем районе. Но мы не распространяли никаких объявле-
278

нпй, мы намеревались провести всего-навсего заседание
комиссии по работе в учебных заведениях. И каково было
мое радостное удивление: в гостиной я увидела более
50 сестер и братьев. До них дошел слух о собрании, посвя¬
щенном делу Джорджа, Джона и Флита. Эти люди при¬
шли, не зная, что мы собираемся лишь обсуждать вопрос
об организации движения в помощь «соледадским брать¬
ям» в учебных заведениях. Притом в большинстве своем
те, кто пришел, даже не относились к числу студентов
или преподавателей: собрались рабочие, бывшие заклю¬
ченные, люди, в той или иной форме столкнувшиеся с
тюремной системой Калифорнии. Кое-кто из братьев даже
сидел какое-то время в тюрьме вместе с Джорджем, Джо¬
ном или Флитом; другие знали их еще на свободе. При¬
шла мать Джексона с дочерью Фрэнсис. Пришли также
Инес Уильямс и Дорис Максвелл.
Мы, организаторы этого собрания, были очень растро¬
ганы тем, как близко сестры и братья приняли к сердцу
дело о сфабрикованных обвинениях. Мы чувствовали по¬
рыв, охвативший всех участников встречи. Все эти люди
черные, кто молодой, кто в годах, рабочие, студенты, быв¬
шие заключенные,— все они проявили готовность бороть¬
ся за свободу братьев, томившихся в Соледадской тюрьме.
В присутствии столь большого числа людей мы не мог¬
ли ограничиться одним обсуждением задач по работе в
учебных заведениях. Мы попросту не могли сказать этим
людям, что они пришли не на ту встречу. Их порыв сле¬
довало использовать, направить в русло активного протес¬
та. Одни охотно вызвались подготовить и размножить ма¬
териалы по делу, другие — организовать группы по их
распространению в общине. Мы говорили о проведении
через несколько недель массового митинга. Вновь встал
вопрос об организации общественного пикника, обсуждав¬
шийся на собрании в Виктория-холле, и добровольцы обе¬
щали немедленно приступить к его подготовке.
Работа закипела. Люди горели острым, страстным же¬
ланием приложить руки к такому делу, которое потрясет
судейские кресла, выведет из апатии жадных судебных
адвокатов, изгонит жестокость из душ иных тюремных
стражей. Они хотели на, этот раз вступить в борьбу с ма¬
шиной, которая затаптывала в грязь их самих, их отцов,
братьев, сыновей. Хотя многие лично знали Джорджа,
Джона и Флита, их гнев, как и мой собственный, взывал
279

к защите всех сыновей черных матерей, чью жизнь загуч
били тюрьмы, подобные Соледадской, по всей стране. Се¬
рые стены и звон цепей отозвались в жизни всех черных
людей всей страны. Так или иначе они сами успели столк¬
нуться с этими стенами или знали кого-то, кого заковали в
цепи.
От векового отчаяния в одиночку, от ухода в себя и са-
мосжигающего гнева они пришли к сплочению в коллек¬
тив, заявивший в один голос: «Довольно! Дальше так про¬
должаться не будет». И было естественно и справедливо,
что наша группа стала ядром деятельности постоянного
«Соледадского комитета». Так я, начав с координации ра¬
боты в учебных заведениях, как первоначально предпола¬
галось, вскоре оказалась у руководства городского комите¬
та. Хотя я знала, что эта работа потребует предельного
напряжения всех моих сил, мне и в голову не приходило
отказаться от нее. Испытанные мною радостное возбужде¬
ние, прилив энергии и энтузиазма могли бы скорее убе¬
дить меня отказаться от чего угодно, только не от этого.
Быстро пролетели несколько недель, и о кампании за
освобождение «соледадских братьев» заговорили по всей
черной общине, в колледжах, среди левых политических
групп по всему городу. Наши значки с надписью «Свобо¬
ду „соледадским братьям“!» стали носить многие. Один
брат из «Союза черных студентов» Калифорнийского уни¬
верситета Лос-Анджелеса изготовил и подарил нам не¬
сколько выполненных шелкографическим способом пла¬
катов с портретами «соледадских братьев», и мы размно¬
жили их в большом количестве, причем для комитета это
было сделано совершенно бесплатно. Какие бы мероприя-*
тия ни проводились в черной общине — собрания, митин¬
ги, конференции, концерты,— на них всегда появлялись
активисты комитета, снабженные материалами, плаката¬
ми, значками, и мы приглашали людей принять участие в
наших еженедельных встречах в доме на 50-й улице.
На митинге, состоявшемся в центре города, Пенни
Джексон и я выступили в защиту соледадских узников,
К нам присоединились лидеры черной общины: Масай,
бывший тогда «министром просвещения» «Партии черных
пантер», говорил о сфабрикованных обвинениях против
«соледадских братьев» как об одном из звеньев в общей
цепи усиления репрессий, проявившихся в нападениях
полиции на его партию.

В Калифорнийском университете Лос-Анджелеса мы
приступили к созданию «Комитета защиты „соледадских
братьев“, Бобби Сила и Эрики Хаггинс» и организовали
митинг, на котором присутствовали тысячи студентов.
Члены комитета, работавшие в окружном госпитале, прич
гласили меня выступить об этом деле на собрании работ*
ников больницы. Фрэнсис Джексон и я приняли пригла*
шение выступить в колледже штата в Сан-Диего. Митинг
прошел хорошо, но нам пришлось быстро удалиться, что*
бы не дать многочисленным «минитменам» привести в исч
полнение свои угрозы расправиться с нами. После митин-
га я отправилась в университет в Ла-Джолл, чтобы выстуч
пить там тоже с речью в защиту узников; после этого
помогла создать и у них «Комитет защиты». Несмотря на
то что Фания и Сэм все еще находились под судом, они
испытывали сильное желание развернуть деятельность
«Комитета защиты „соледадских братьев“» в Ла-Джолле*.
Наша работа становилась все активнее, и ее воздейстч
вие на общину постоянно возрастало. Число местных коми-*
тетов увеличивалось с каждой неделей, отражая широкий
размах нашей кампании. Я отдавала ей все силы. Ни на
одну из многочисленных просьб о выступлениях я не от*
ветила отказом, причем наперед всем разъясняла, что, q
чем бы меня ни просили выступить, я буду говорить в под-*
держку «соледадских братьев», а какой бы гонорар мне ни
причитался за это, он будет внесен в фонд их защиты*
Колледж имени Лойолы в лос-анджелесском городское
колледже Пасадены, Сан-Францисский университет, Тихоч
океанский университет, младший колледж Монтерея, Ка-·
лифорнийский университет в Санта-Крус, средняя школа
Палисадеса... Я выступала в церквах и на собраниях раз-*
ных обществ, в том числе женских и мужских универси-
тетских клубов, в них происходил рост политической
активности членов, наших сестер и братьев. Я оказалась
настолько занятой поездками и выступлениями, что дажа
нё смогла в составе делегации от нашего комитета присут-
ствовать на досудебном разбирательстве по делу братьев
8 мая в округе Монтерей. Я ведь не видела в лицо «соле-*
дадских братьев» и очень стремилась попасть на разби-*
рательство, чтобы хоть мельком взглянуть на них. За не¬
сколько дней до этого я получила письмо от Джорджа
Джексона, в котором он писал, что все они очень хотят о
нами увидеться.
281

Г Кендра, Таму и еще несколько членов нашего комите¬
та вместе с семьями узников совершили семичасовую по¬
ездку на машинах до Салинаса. Как оказалось, Кендра хо¬
рошо знала Джона Клатчетта по учебе в старших классах
школы, и она особенно радовалась перспективе встречи со
старым другом спустя столько лет. С большой неохотой я
осталась дома, чтобы готовиться к учебным лекциям.
Все, кто присутствовал на разбирательстве, вернулись
в Лос-Анджелес воодушевленными встречей с братьями и
вместе с тем возмущенные тем, что видели и слышали в
зале суда.
По окончании судебного заседания Фрэнсис, Пенни и
мать Джорджа получили возможность увидеться с ним.
Джордж попросил их передать мне, что он и другие братья
благодарны мне, но что все они огорчены моим отсутствием.
Следующее судебное заседание должно было состоять¬
ся через неделю. Я организовала распорядок времени так,
чтобы выкроить свободный день для поездки в Салинас.
Кроме семей узников, туда отправились еще трое из на¬
ших. Вместе со мной поехали Черил Дирмон из Калифор¬
нийского университета Лос-Анджелеса и Карл Икс из клу¬
ба Че Гевары — Лумумбы. Дирмон играла активную роль
в «Союзе черных студентов» в университете, она одной из
первых приняла участие в кампании за мое право препо¬
давать. Была она высокой, смуглокожей, носила пышную
шапку волос, так что нас постоянно путали, даже поли¬
цейские, которым поручили выслеживать меня.
Я хотела поехать на верном стареньком «Рамблере»
59-го года, но меня все убеждали, что моя машина ни за
что не одолеет крутую, вьющуюся по горам дорогу на Са¬
линас. Сдавшись, я согласилась повести пикап Кендры и
Франклина.
Когда мы сворачивали с автострады на дорогу, веду¬
щую в Салинас, у нас в запасе еще оставалось время.
Спокойно проезжая по улицам этого городка, я инстинк¬
тивно выискивала черные лица в автомобилях и среди ред¬
ких пешеходов. В Салинасе царила сонная атмосфера го¬
родка, так похожего на те, что я видела на Юге. Белые
жители выглядели совсем как южане. В их лицах сквози¬
ло знакомое по Югу сочетание отсутствия интереса к чему-
либо и напыщенности, жажды превосходства. Я задавалась
вопросом, слышали ли многие из тех чиканос, которых я
видела на этих улицах, о деле «соледадских братьев».
282

Ведь это был район, где Сезар Чавес и профсоюз сельско¬
хозяйственных рабочих вели свою организационную кам¬
панию *. Возможно, подумала я, мы сумеем заручиться их
поддержкой, если суд будет проходить в графстве Монте¬
рей.
Мы без труда нашли здание суда. Как и в большинстве
небольших южных городков, оно возвышалось в центре.
Белый массивный дом в неоклассическом стиле окружали
небольшие автостоянки, заполненные патрульными маши¬
нами шерифов и целой стаей принадлежащих властям ав¬
томобилей с надписью «Графство Монтерей». Мы нахо¬
дились в знаменитом графстве Монтерей — живописном,
шикарном районе, куда каждый год наезжали тысячи лю¬
дей, чтобы отдохнуть под звуки музыки, исполняемой лю¬
бимыми джазистами. Монтерейский фестиваль джаза, на¬
циональный заповедник «Виг Сур», Кармельская доли¬
на — все эти названия и понятия звучали так успокаи¬
вающе, идиллично. И все это служило таким удобным при-
кр7>1тием для надругательств над узниками Соледадской
тюрьмы, для расправ над батраками-чиканос, для деятель¬
ности «Арийского братства», для выкрутасов судьи Кэмп¬
белла, который не скрывал намерения передать Джорджа,
Джона и Флита палачу. Появиться в Салинасе означало
вступить на территорию врага.
Стараясь не привлекать внимания, мы искали стоян¬
ку для машины и увидели подъехавших в этот момент
родных Джексона. Поставив наши машины позади здания
суда, мы вместе вошли туда. Как и в большинстве судов,
которые я видела, внутри все блестело. Сияющие мрамор¬
ные стены, безупречно чистый пол — казалось, все здесь
призвано замаскировать грязные расистские дела, какие
вершились в стенах суда. Будто мрамор и чистота в залах
могут олицетворить справедливость. Продажность, скры¬
тая колоннами из венского мрамора с розовыми прожил¬
ками? Звуки шагов по этим сверкающим полам — могут
ли они исходить от кого-либо еще, как не от самых пра¬
ведных? Эти массивные двери — разве не ведут они в по¬
мещения, которым неведом суд иной, кроме самого спра¬
ведливого и милосердного?
* Чавес, Сезар (род. в 1928 г.) — прогрессивный лидер проф¬
союзного движения в США, руководитель боевого Объединенного
профсоюза сельскохозяйственных рабочих.
283

Здесь, как и в других подобных местах, Юстиция име¬
ла облик тяжеловесный, лощеный — и насквозь лживый.
«Сан-францисский комитет защиты „соледадских узни¬
ков“» провел отличную работу по мобилизации людей, по¬
желавших присутствовать на слушании дела. Очередь
перед входом в помещение, где восседал судья Кэмпбелл,
тянулась до конца коридора. Радовало массовое участие лю¬
дей в кампании, но огорчало, что мало черных граждан.
[(Позднее я поняла, что причина заключалась в самом ко¬
митете: он проводил активную работу, привлек множе¬
ство энтузиастов, но черных членов в его составе легко
было пересчитать по пальцам руки.)
Когда Джорджия увидела, сколько здесь народу, она
сказала, что нет смысла стоять в длиннющей очереди: в
зале заседании не хватит места. Я расстроилась как ни¬
когда. Сколько пришлось потратить сил, чтобы перенести
на другое время остальные дела и высвободить этот день,
сколько часов лихорадочной гонки с целью поспеть вовре¬
мя, и теперь — не удастся попасть в зал суда... С тоской я
представила, как стою за дверью во время слушания, ожи¬
даю с затаенным дыханием, пока кто-либо не выйдет и не
расскажет о ходе заседания.
Джорджия старалась подбодрить меня, уверяя, что все
еще образуется, найдется возможность попасть в зал. Мы
с Дирмон сообразили, что надо предпринять. И когда су¬
дебные приставы открыли дверь, чтобы впустить семьи
подсудимых, мы незаметно проскользнули в зал.
В переполненном зале суда атмосфера была густо на¬
сыщена ненавистью.
Приставы с налитыми кровью лицами, стоявшие вдоль
стен, уставились на нас с той враждебностью, что усваи¬
вается по долгу службы. Мы ждали. Я надеялась, что
вскоре произойдет нечто такое, что эта невыносимая на¬
пряженность разрядится раньше, чем сама собой она при¬
ведет к взрыву страстей.
Внезапное появление судьи прервало натянутое ожи¬
дание и заставило всех нас вздрогнуть. Этот толстый,
мрачного вида человек в судейском одеянии вышел впере¬
валку из двери позади судейского стола. Для нас он слу¬
жил воплощением фашистского духа судилища. Мы уже
знали, что судья Кэмпбелл делает все возможное, чтобы
потуже затянуть узлы заговора против подсудимых, ведет
дело так, чтобы обречь наших братьев на верную смерть.
234

Само присутствие здесь конвоиров из Соледадской тюрь-·
мы имело целью вселить в нас трепет и страх. Мы словно
должны были ощутить свое бессилие перед машиной, ко-
торую представляет этот судья. Должны были уже сейчас
чувствовать запах цианистого калия.
Но он не мог вселить в нас страх и бессилие. И мы бур-·
но зааплодировали нашим героям, когда они гордо, сме¬
ло, уверенно вошли в зал суда. Цепи, в которые они были
закованы, не испугали нас: их требовалось разбить, ис¬
кромсать, уничтожить. Вид кандалов, призванный нас за¬
пугать, внушить нам мысль, что узники «опасны», «не¬
нормальны», лишь вызвал в нас горячее желание сорвать
эти железные цепи. Я знала, что гнев, вселившийся в меня,
обуревает сейчас всех в этом зале. Ярость клокотала во
мне, но это чувство отступало перед впечатлением, кото*
рое производили сами братья, ибо они держались велико¬
лепно. Закованные в цепи, в кандалы, они стояли несги¬
баемо, прямо, они выглядели просто прекрасно.
Джордж излучал такую жизненную силу, какую я себе
раньше не могла бы даже представить. Я думала, что шра¬
мы прошедшего десятилетия его жизни отразятся на нем.
Но в нем не было и следа подавленности, и намека на пе¬
чать рабства — того, в котором он провел все годы своей
взрослой жизни. Он держался очень прямо, его плечи по¬
ражали мощью, огромные руки как будто были вылепле¬
ны античным скульптором, отобразившим человеческую
силу, а на его лице было написано понимание. Он пони¬
мал все нужды и проблемы нашего народа, отказывался
примириться с навязанным нам гнетом. Я едва могла по¬
верить тому, что видела: освежающей красоте его улыбки.
Из всех троих Джон был самый высокий. Черты его
темного лица отличались красотой и гармонией, а в том,
как он вошел в зал, чувствовалась особая притягатель¬
ность. Что же до Флита, то его явно переполняла надеж¬
да. Он приветствовал собравшихся в зале прекрасной и яс¬
ной улыбкой.
Как нелепо и несправедливо, что именно этих трех за¬
ковали в громыхающие цепи! Сколько бы ни потребова¬
лось на это времени, сил, энергии, но эти цепи нельзя
было не разорвать.
А слушание вылилось в серию казуистических уверток
с целью дать отводы всем ходатайствам, которые пыталась
представить защита. Диалоги перемежались, как и сле/щ-
285

вало ожидать, с низкопробными расистскими шуточками,
которыми судья Кэмпбелл уже успел заслужить себе дур¬
ную славу (типа его реплики, что-де тут все собрались не
для того, чтобы плотно пообедать). Шла перепалка между
обвинителями, защитниками, судьей, а братья между тем
держались спокойно и сдержанно. По ходу заседания
Джордж просматривал огромную кипу бумаг. Сосредото¬
ченно изучающий документы сквозь очки в черной опра¬
ве, он скорее походпл на ученого или на учителя, каким
он и стал для многих братьев, томившихся в тюрьмах по
всему штату.
Окончилось утреннее заседание, и я подошла к столу
защиты, надеясь обменяться несколькими словами с ад¬
вокатами. Конвоиры молча наблюдали, как Джордж при¬
близился к барьеру переговорить со мной. Времени для це¬
ремонного знакомства не было, и не было и скованности,
обычной для первых встреч. Джордж разговаривал так,
как будто мы дружим уже очень давно.
— Анджела, ты получила мое письмо? — спросил он.
— Записку, посланную по домашнему адресу на про¬
шлой неделе?
Я думала, речь идет о коротком письме на бланке
тюрьмы, посланном официальным путем, в котором он про¬
сил меня обратиться за разрешением на регулярную пе¬
реписку с ним.
— Нет, я говорю о длинном письме на больших жел¬
тых листах. Ты еще не получила его?
— Нет, даже понятия не имею.
— О, черт. Я так надеялся, что ты прочтешь его до
нашей встречи.
Очевидно, в этом письме было что-то очень важное.
Что бы это могло быть?
— Письмо, возможно, у Н. Ты ее знаешь? — Он гово¬
рил быстро, так как наше время уже истекало.
Я покачала головой.
— Она должна быть где-то здесь. Ее нетрудно найти.
Но постарайся обязательно взять у нее письмо до того,
как уйдешь отсюда.
— Не беспокойся, Джордж,— заверила я его,— если
оно здесь, я отыщу его.
Мне хотелось сказать еще так много. Но наш разговор
едва начался, а судебные приставы уже подняли шум, тре¬
буя очистить зал суда. Конвоиры из Соледадской тюрьмы
286

нервничали и проявляли все большее нетерпение, ждали
приказа от своего старшего разогнать группу людей, стол¬
пившихся вокруг братьев. Нехотя мы попрощались.
В тот день я так и не разыскала письма, но мне уда¬
лось узнать, кто такая Н. У нее с собой письма не было.
Мы условились, что она переправит его мне в самые бли¬
жайшие дни.
Когда я в первый раз увидела Джонатана Джексона,
младшего брата Джорджа, он напомнил мне моего млад¬
шего брата Реджинальда. Высокий, смуглокожий, с пыш¬
ной копной волос песочного цвета — так похож на Ред¬
жи! Меня пригласили выступить на ежегодной конферен¬
ции лос-анджелесского «Комитета защиты «Билля о пра¬
вах». Организаторы конференции избрали главной темой
борьбу в тюрьмах й пригласили присутствовать членов се¬
мей всех трех «соледадских братьев». Мать Джорджа, его
сестра, Пенни и Джонатан, Инес Уильямс и несколько
родных Джона Клатчетта приняли участие в работе сек¬
ции по положению в тюрьмах и проблемам политических
заключенных.
Через какое-то время после слушания 16 мая Джорд¬
жия и Пенни Джексоны попросили меня принять участие
в собрании Клуба демократической партии в Пасадене, ко¬
торый возглавлял Дон Уилдин — черный общественный
деятель, уже давно участвовавший в различных прогрес¬
сивных кампаниях. Он хотел поставить на этом собрании
вопрос о деле «соледадских братьев», чтобы призвать чле¬
нов своей организации оказать финансовую и политиче¬
скую поддержку движению в их защиту. Фанни, студент¬
ка Калифорнийского университета Лос-Анджелеса и одна
из ведущих активисток «Соледадского комитета», подвезла
нас на машине. По окончании собрания мы отвозили
Джорджию и Пенни домой, и они по пути пригласили нас
к себе на чашку кофе.
Час был поздний, и в доме Джексонов уже спали. Мы
вчетвером сидели в столовой, беседуя о собрании, с кото¬
рого мы только что приехали, и ожидая, пока будет готов
кофе, когда в дверях появился в халате Джонатан, про¬
тиравший заспанные глаза. Со слабой улыбкой он пробур¬
чал: «О чем вы здесь шумите? Неужели в этом доме нель¬
зя поспать?» Потом подсел к столу, присоединился к раз¬
говору.
287

На этот раз я впервые смогла поговорить с Джоната¬
ном; раньше мы лишь обменивались с ним короткими при¬
ветствиями. Джордж упоминал в своем письме о нем, рас¬
хваливая его способности, писал, что младший брат без¬
заветно предан ему. Еще он писал, что Джон по своей на¬
туре довольно замкнут, и просил меня привлечь его к уча¬
стию в собраниях по соледадскому делу, проводившихся
в доме Кендры и Франклина. Я решила тут же поговорить
с ним о работе нашего комитета.
Но Джонатан хотел говорить только о Джордже· Все
его интересы, помыслы были сосредоточены на брате, то¬
мившемся в Соледадской тюрьме. В свои 16 лет Джонатан
нес бремя, которое не по силам и многим взрослым. Ему
было семь лет, когда он в последний раз видел Джорджа
цо «свободную» сторону тюремных стен. И с того време¬
ни он встречался с ним только под надзором вооруженных
охранников в тюрьмах Чино, Фолсом, Сан-Квентин, Соле¬
дад. И еще письма. Письма, благодаря которым у них со¬
зрела дружба, такие отношения, какие должны были бы
окрепнуть в обоюдном общении повсюду — дома, на улице*
в спортзале, на бейсбольной площадке. Но их контакты
Ограничивались тюремными камерами для свиданий да
Двумя разрешенными, но подцензурными страницами пи-
Оем. Все в их взаимоотношениях вращалось вокруг одно-
го-единственного — как вызволить Джорджа оттуда, из-за
тюремных степ.
Джонатан очень гордился дружбой с братом, тем, что
тот считает его зрелым человеком и доверяет ему. Пока
мы разговаривали, он принес толстую пачку писем, кото¬
рые получил из разных тюрем, где сидел его старший брат
за последние десять лет. Он хотел, чтоб и мы узнали, что
писал ему Джордж о нечеловеческом обращении, которо¬
му подвергались он и его соратники.
В массовых движениях он до этого никогда не участ¬
вовал, но инстинктивно понимал, что нужно привлечь как
можно больше людей к борьбе за освобождение брата. Рас¬
сказывая о том, что представляет собой средняя школа в
Пасадене, где он заканчивал предпоследний класс, Джон
горько жаловался на апатию большинства своих соучени¬
ков. Они, особенно белые ученики, составляющие в шко¬
ле большинство, не знают даже, зачем ведется борьба, го¬
ворил он. Джон показал мне и Фании статью, написанную
им для школьной газеты, в которой он излагал фактиче-
283

скую сторону дела «соледадских братьев» и критиковал
соучеников за то, что они сторонятся борьбы против расо¬
вого угнетения.
Статью он написал прекрасную. Подобно Джорджу, он
выражал свои мысли четко, сильно и убедительно. Помня,
что Джордж просил в своем письме привлечь Джонатана
к работе нашего комитета защиты, я сказала ему, что нам
очень нужны люди, хорошо владеющие пером, особенно
для подготовки печатных материалов. Когда мы с Фанией
уходили, я сказала ему, что мы надеемся увидеть его на
очередном заседании.
Джон пришел к нам на 50-ю улицу на следующее за¬
седание и после этого редко их пропускал. Он мало высту¬
пал, но, когда дело касалось подготовки и распространения
материалов, Джон был воплощением преданности делу.
По мере того как росло влияние «Соледадского комите¬
та» и усложнялась, расширялась его работа, я стала про¬
водить много времени с членами семьи Джексонов. Мне
часто приходилось выступать вместе с Фрэнсис, Пенни или
Джорджией. Этим популяризовалась наша деятельность.
В большинстве случаев Джонатан сопровождал нас. Мы
очень сдружились, и я стала относиться к нему не только
как к соратнику, но и, в сущности, как к родному брату.
Мы переписывались с Джорджем регулярно и фактиче¬
ски тоже стали людьми близкими. Не только спорили
по политическим проблемам, во многом соглашаясь; у нас
начали развиваться и чисто личные отношения. В своих
письмах он большей частью касался практических вопро¬
сов движения — необходимости популяризировать комму¬
нистические идеи среди масс черного населения, содейст¬
вовать делу освобождения узников, женщин в нашей
борьбе и тому подобное. Но Джордж писал также и о себе,
о своей прежней жизни, о мечтах и чаяниях, делился сво¬
ими мыслями о женщинах, чувствами ко мне. «В послед¬
нее время я что-то стал много думать о женщинах,— пи¬
сал он как-то.— Становлюсь ли я сентиментальным, дур¬
но ли это? Не может этого быть. Никогда прежде меня
практически не занимала проблема пола...»
Я все больше узнавала о Джордже не только благода¬
ря нашей переписке, но также и по рассказам близких к
нему людей: Джона, остальных членов семейства Джексо¬
нов, Джона Торна (будучи его защитником, он виделся о
ним регулярно) . Чем сильнее крепло мое чувство к Джорд¬
№ Ne loot
289

жу, тем больше я раскрывалась перед теми, кто знал его,
обнажая ту часть моей души, какую обычно не открыва¬
ла никому, кроме самых близких друзей. В письмах, ко¬
торые мне удавалось передать ему, я не только отвечала
на поставленные им политические вопросы. Я писала ему,
что мое чувство к нему стало глубже, чем просто чувство
политического долга и ответственности за него самого, ибо
теперь мною движет и личная заинтересованность в его
судьбе.
Джордж знал о грудах писем от врагов, поступавших
па мое имя с требованием выгнать меня из университета.
Ему было известно о многочисленных угрозах расправить¬
ся со мной, и он беспокоился за мою безопасность. Джордж
знал, что во время всех моих публичных выступлений се¬
стры и братья из клуба Че Гевары — ^1умумбы охраняли
меня. И все же он считал, что этого недостаточно. На осно¬
вании собственного, обретенного им опыта он убедился,
что человек просто не может все время сохранять бди¬
тельность. Кроме того, сестры и братья из нашего клуба
были для него в силу обстоятельств, по существу, людьми
абстрактными. Джордж никогда их не видел и знал о них
только из моих писем. Он доверял Джонатану больше, чем
кому бы то ни было по эту сторону тюремных стен. И вот
он написал мне, что хотел бы, чтобы Джонатан был бы
при мне как можно чаще и больше. Джонатан также по¬
лучил записку от брата с просьбой сделать все для моей
безопасности, обеспечить мою защиту от расистов и реак¬
ционеров — всех, кто захотел бы попытаться физически
расправиться со мной.
Когда готовилась к публикации книга Джорджа «Со-
лсдадский брат», он попросил меня прочитать рукопись и
сделать замечания. Первым моим желанием было прочесть
сперва лишь некоторые из писем, вошедших в сборник.
Остальные я хотела оставить на потом. Но вот я стала
читать их и не смогла оторваться от рукописи, пока не
прочла ее всю, от первой до последней строки. Книга
меня потрясла. Поразительное, магнетическое воздейст¬
вие этих писем заключалось не только в их силе и страст¬
ности и даже не только в том, что по ним прослеживался
путь развития, пройденный Джорджем за последние пять
лет как личности, как политического деятеля. Главное в
них — это то, что он так ясно и живо анализировал проб¬
лемы жизни и борьбы нашего народа внутри тюремных
290

степ и за их пределами. А в нескольких письмах Джордж
удивительно точно и убедительно высказывал суждения,
почему мы можем добиться освобождения только благода¬
ря социализму.
На 15 июня в Салинасе назначили рассмотрение одно¬
го из самых важных досудебных ходатайств защиты по
соледадскому делу. Защитники внесли ходатайство о пе¬
реносе судебного процесса в другое место. Я выехала в Са¬
линас вместе с Джорджией Джексон, Фрэнсис и Джона¬
таном. В двух других машинах разместились Фанни Хо¬
тон, моя сестра Фания, Мицуо Такахаши, Джамала и еще
несколько человек, представлявших движение в защиту
«соледадских братьев» в Лос-Анджелесе.
Мы ожидали ожесточенной схватки сторон в суде, но
не предполагали, что судья нагло запретит присутствие
подсудимых во время разбирательства. По всей вероятно¬
сти, салинасские судейские чиновники были напуганы
приездом в суд со всех концов штата столь большого чис¬
ла людей. И тогда судейским постановлением было запре¬
щено присутствие узников в суде.
Когда об этом стало известно, в зале заседаний разра¬
зился кромешный ад. Защитники кричали на судью, к ним
присоединилась публика. Все мы собрались лишь для того,
чтобы добиться решения о переносе места суда — туда, где
у подсудимых будет больше гарантий справедливого раз¬
бирательства. В этом заключалась суть требований к судье.
Их высказывали возмущенно, громко, возбужденно. В пол¬
ной растерянности, судья не знал, как справиться с воз¬
мущением в зале. Он выдавил из себя нечто вроде согла¬
сия на перенос суда в другое место. Куда бы мы хотели
его перенести?
— В Сан-Франциско,— немедленно ответила Фей
Стендер, вовсе не думая при этом (о чем она сказала нам
позднее), что тот примет ее предложение.
— Пусть так,— сказал судья почти в панике,— поста¬
новляю перенести суд в Сан-Франциско.
После этого, официально даже не объявив о закрытии
заседания, он встал и удалился в судейскую комнату.
Мы радовались нашему успеху. Как полагали, пам от¬
кажут в изменепии места суда точно так же, как нам пре¬
жде отказывали во всех других ходатайствах. Это была
10·
291

важная победа: судебный процесс в Сан-Франциско ста¬
нет в гораздо большей степени публичным. Нам не потре¬
буется стольких усилий, чтобы заполнить до отказа зал
и мобилизовать демонстрантов для ежедневного пикетиро¬
вания здания суда.
Воодушевленно трудился «Комитет защиты „соледад-
ских братьев“» в течение июня и июля. Все мы работали
не покладая рук. стараясь расширить ряды движения за
освобождение Джорджа, Джона и Флита, привлечь к нему
всеобщее внимание.
19 июня лос-анджелесский комитет организовал демон¬
страцию и митинг у здания, в котором располагались де¬
партамент исправительных заведений штата и совет по
условно-досрочному освобождению. По случайному стече¬
нию обстоятельств в тот же день заседал совет попечите¬
лей университета, рассматривавший вопрос о моей работе
в его стенах. В этом совпадении заключались как благо¬
приятные, так и неблагоприятные обстоятельства. С одной
стороны, это означало, что наш митинг получит даже бо¬
лее широкое освещение, чем мы надеялись, ибо все жур¬
налисты, которые захотят выяснить мое отношение к ре¬
шению попечителей, придут волей-неволей на демонстра¬
цию. Но, с другой стороны, мы боялись, как бы это не по¬
губило эффект нашей манифестации, не заслонило дела
«соледадских братьев».
Перед тем как отправиться в то утро к месту демон¬
страции, я решила, что, как бы ни постановили попечите¬
ли и сколько бы ни собралось журналистов по этому пово¬
ду, я не буду делать никаких заявлений, пока мы не закон¬
чим выступления в поддержку «соледадских братьев».
На митинге Масай Хьюитт, «министр просвещения»
«Партии черных пантер», говорил от имени заключенных
товарищей — Бобби, Эрики, Хью и десятков других. Он
подчеркивал, что соледадское дело возникло на общем
гребне растущей волны репрессий. Джозеф, бывший уз¬
ник Соледадской тюрьмы, рассказал по нашей просьбе о
том, как он отбывал в ней заключение. Благодаря этому
многие смогли понять, как фабриковалось обвинение про¬
тив «соледадских братьев». Киноактриса Джейн Фонда,
которая охотно согласилась принять участие в нашем ми¬
тинге, обратилась ко всем присутствующим с призывом
приступить к сбору средств. Я рассказывала о работе на¬
шего комитета по организации движения за освобождение
292

братьев. Сказала, в частности, и о том, что мало бороться
лишь за успех тех или иных индивидуальных дел — нуж¬
но расширить фронт выступлений. Ибо за тюремными сте¬
нами назревает движение сопротивления, наши сестры и
братья нуждаются в поддержке и солидарности. Требова¬
ния, которые мы намеревались представить управлению по
делам взрослых правонарушителей, отражали решимость
расширить наше движение; то были требования в защиту
всех заключенных.
Я выступала на митинге последней. После его оконча¬
ния мы построились рядами и перешли через улицу к зда¬
нию, где располагались управление по делам взрослых
правонарушителей штата Калифорния и совет по условно¬
досрочному освобождению. Сотни людей заполнили зда¬
ние, пролеты лестниц, служебные помещения, вплоть до
тюремного управления. Предварительно нам отпечатали
плакаты с требованием освободить «соледадских братьев»,
Бобби, Эрику, всех политических заключенных, а также
с перечислением других наших требований к департамен¬
ту исправительных заведений и управлению по делам
взрослых правонарушителей. Плакаты эти расклеивались
повсюду в здании.
В демонстрации участвовали черные, чиканос, выходцы
из Азии, белые граждане, молодые люди и многие старше
тридцати, как и пожилые; были среди нас рабочие, сту¬
денты, всякого рода специалисты. Пришли многие из Ка¬
лифорнийского университета Лос-Анджелеса, в том числе
декан философского факультета Дональд Калиш, охотно
поддерживавший прогрессивные мероприятия. Меня осо¬
бенно обрадовало, что среди демонстрантов я увидела двух
молодых черпых женщин — Конни и Бетти, технических
сотрудниц деканата моего факультета. К демонстрации
присоединились и те, кто в это время оказался на улице.
Между нами и работниками управления произошла не¬
большая стычка после того, как мы потребовали встречи с
членами совета по освобождению. Попав в окружение со¬
тен скандирующих лозунги демонстрантов, они не знали,
что делать, говорили, что членов совета нет в городе, за¬
седают в каком-то другом месте. Вероятно, узнав о наших
намерениях провести демонстрацию как раз в день про¬
исходящего раз в месяц заседания совета в Лос-Анджеле¬
се, они нарочно перенесли заседание куда-то еще. Но мы
не ставили делью дальше обострять конфликт. Наша за-·
293

дача заключалась в том, чтобы довести до сведения сове¬
та наши требования.
Вскоре после начала демонстрации несколько журна¬
листов сообщили мне, что попечители закончили заседать
и объявили решение: в предстоящем учебном году меня
лишают работы в университете. После того как демонстра¬
ция успешно завершилась, мы собирались провести пресс-
конференцию прямо на тротуаре, перед зданием прави¬
тельственных учреждений штата. Казалось, средства ин¬
формации сознательно проводят линию на самое скудное
освещение движения в защиту «соледадских братьев»,
если не сказать — вообще замалчивают его. Но я реши¬
тельно настроилась не допустить этого сейчас. Поэтому
старалась формулировать ответы на вопросы журналистов
таким образом, чтобы в каждой фразе обязательно что-ни¬
будь говорилось о взаимосвязи между моим увольнением
и репрессиями против «соледадских братьев», других по¬
литических заключенных.
Попечителей лишили основания ссылаться на положе¬
ние университетского устава, запрещающее прием комму¬
нистов на работу, так как оставалось в силе постановление
судебной ипстанции, а оно противоречило этому. Более
того, нельзя было выдвинуть никаких доказательств, что
я плохо справляюсь с обязанностями преподавателя.
Даже специальная закрытая комиссия из числа преподава¬
телей, созданная советом для проверки моей учебной рабо¬
ты, не смогла представить никаких материалов, которыми
смогли бы воспользоваться попечители.
Таким образом, у совета попечителей не было иного
выхода, кроме как утверждать, что мои политические вы¬
ступления вне рамок учебного процесса «недостойны зва¬
ния университетского педагога». Любопытно, что эта фор¬
мулировка была оглашена как раз в день одного из моих
выступлений, в котором я поистине «недостойно» обвинила
высшие власти штата, в том числе и самого Рональда
Рейгана, в соучастии в репрессиях против всех радикаль¬
но настроенных политических активистов.
На следующий день в газетах опубликовали мою фото¬
графию, снятую во время пикетирования, вместе с сооб¬
щением о моем увольнении. Эта фотография, переданная
но международным информационным каналам связи, со¬
общала людям во всем мире о пашей борьбе; я держала
на снимке плакат с надписью «Спасем «соледадских бра¬
294

тьев» от судебного линчевания!», а Джонатан нес другой—’
«Прекратить политические репрессии в тюрьмах!».
Через несколько дней после демонстрации 19 июня в
доме Джоан и Бетси Хаммер в Сан-Хосе состоялось засе¬
дание общекалифорнийского «Комитета защиты „соледад¬
ских братьев“». На повестке дня стоял 'вопрос о нашей
стратегической линии в связи с предстоявшим судебным
процессом в Сан-Франциско. Комитет еще не приобрел
там нужного влияния, особенно среди черной общины.
Требовалось развернуть более широкую организационную
работу в Сан-Франциско и Окленде с тем, чтобы обеспе¬
чить массовое участие общественности в мероприятиях,
связанных с судом. Мне был задан вопрос, могу ли я про¬
вести какое-то время летом в. Сан-Франциско, чтобы ока¬
зать помощь в этом. Я попросила время, чтобы тщательно
обдумать это предложение.
В самом Лос-Анджелесе наш комитет проводил вечера
с целью сбора средств. Мы организовали просмотр филь¬
ма о войне во Вьетнаме под названием «Год свиньи» и
весьма успешный массовый митинг в унитарной церкви
на 8-й улице. Одним из самых удачных мероприятий, прс
веденных «Соледадским комитетом» также в целях сбора
средств, стал организованный нами аукцион по продаже
произведений искусства. Несколько художников — черных
и белых, профессионалов и любителей — предоставили для
этого в дар свои работы. Два брата, содержавшие художе¬
ственный салон в Креншоу, районе Лос-Анджелеса (кста¬
ти, оказалось, что они мои знакомые — мы вместе ходили
в детский сад в Бирмингеме), с готовностью разрешили
нам организовать в их салоне выставку-продажу. Мы на¬
метили много других подобных мероприятий на оставшую¬
ся часть лета и осень.
Наряду с этим требовала внимания и моя учебная, ис¬
следовательская работа в университете. При обычных об¬
стоятельствах я бы уже давно закончила диссертацию, те¬
перь же, в разгар борьбы за право преподавать, тем важ¬
нее стало завершить ее. Необходимо обязательно поста¬
вить точку к концу лета. Такова была моя цель. Помогало
то, что в период между июлем и сентябрем я еще продол¬
жала получать аспирантскую стипендию.
Поэтому, хотя о прекращении активной деятельности
в «Со лед адском комитете» не могло быть и речи, пришлось
свести к минимуму участие в политических выступлениях·
295

Нужно было как-то изменить образ жизни. В квартире,
которая использовалась для работы комитета, я попыта¬
лась восстановить порядок, переместила ротатор и другое
оборудование из кабинета в столовую. Иными словами,
решила так организовать свой труд, чтобы посвящать по
крайней мере часов восемь в день научным занятиям. Но
ближе к лету квартира на 45-й улице все равно стала на¬
стоящим политическим центром, штаб-квартирой, по су¬
ществу — проходным двором. Люди постоянно наведыва¬
лись узнать о работе комитета. И это радовало, ибо сви¬
детельствовало, что созданное нами движение пользуется
поддержкой многих в общине. Малькольма, мужа Таму,
освободили из тюрьмы, и он жил с нами; их друг, при¬
ехавший из Канады, ночевал на диване. Их малышка
Кендра постоянно требовала внимания. Я никак не могла
удержаться и не поиграть с ней, стоило ей только появить¬
ся в комнате. Дело в конце концов свелось к тому, что
серьезно работать над диссертацией я могла только тогда,
как все в доме засыпали. Иногда я работала с часа или
двух ночи до шести-семи утра. И поскольку мне никак не
удавалось отоспаться днем, такой режим выдерживать
вскоре стало слишком тяжело.
Убедившись, что мой труд не очень-то продвигается,
я решила подыскать недорогую квартирку, где бы можно
было укрываться, когда требовалось поработать. В конце
концов я нашла такое убежище на 35-й улице — всего в
десяти кварталах от своей квартиры. Квартплата здесь
составляла всего 75 долларов в месяц, что давало возмож¬
ность по-прежнему оплачивать, пополам с подругой, ста¬
рую квартиру. Поскольку телефон в нашей общей квар¬
тире трезвонил не умолкая, в любое время дня и ночи, я
решила па новом месте отключить его: мне могли звонить
только на 45-ю улицу.
Переехать на новое место я могла лишь 1 июля, по¬
этому на оставшиеся дни я приняла приглашение Джорд¬
жии Джексон погостить у них в Пасадене и спокойно там
поработать. В течение целого месяца я отвлекалась от
своих занятий лишь для одного — для работы в «Соледад-
ском комитете».
В середине июля пришлось ненадолго съездить в Сан-
Франциско для выступления по соледадскому делу на со¬
брании активистов различных организаций Сан-Франци¬
ско, Беркли и Окленда. В связи с изменением места суда
296

узников перевели из Соледадской в Сан-Квентинскую
тюрьму. Джонатан с отцом отправились туда на свидание
с Джорджем примерно в те же дни, когда и мне нужно
было ехать в Сан-Франциско. Так что мы выехали из Лос-
Анджелеса вместе. Собрание состоялось в помещении На¬
циональной гильдии адвокатов. Выступая вместе с Фей
Стендер и другими членами «Соледадского комитета» Сан-
Франциско, я говорила о важности активизации нашего
движения в оставшиеся до начала процесса недели или ме^
сяцы. Необходимо было мобилизовать левые силы в Сан-·
Франциско и прилегающих к нему городах и развернуть
активную работу в черной общине. Представитель «Пар¬
тии черных пантер» заверил, что ее активисты возьмут на
себя основную нагрузку по массовой работе среди черных
жителей в борьбе за спасение «соледадских братьев».
На собрании присутствовали представители общест¬
венной организации, развернувшей успешную работу по
обеспечению поддержки в защиту группы активистов дви¬
жения чиканос, «семерки» из Разы, над которыми шел
тогда судебный процесс. Мы договорились о координации
действий наших организаций и решили начать новый этап
нашей борьбы за освобождение политических заключен¬
ных с массового митинга в Сан-Франциско, намеченного
на 12 августа. Чарльз Гэрри, адвокат «семерки», с готов¬
ностью согласился на этом митинге выступить; я такжо
дала обещание.
Джон Торн, адвокат Джорджа, обратился с ходатай¬
ством к сан-францисскому судье предоставить мне статус
юридического эксперта Джорджа — примерно тот же, ка¬
ким я пользовалась по делу Хекимы. А поскольку в тот
день, когда обсуждалось это ходатайство, я сама была в
городе, мы вместе направились в суд для рассмотрения этой
просьбы. На том же этаже, где Джон доказывал необхо¬
димость моего участия в защите, шел процесс «семерки»*
Я провела какое-то время на этом процессе и высказала
свою солидарность с нашими братьями. Потом поговорила
с Чарльзом Гэрри о координации работы наших комитетов
в поддержку обеих групп политических заключенных.
Пока я находилась в Сан-Франциско, активисты мест¬
ного «Соледадского комитета» вновь подняли вопрос о
том, чтобы я провела здесь определенное время и помогла
им в развертывании работы. Совсем недавно я нашла на¬
конец тихую квартиру, где могла всерьез поработать над
297

диссертацией, и испытывала серьезные колебания перед
перспективой вновь поломать все планы. Но сан-францис-
ский комитет испытывал большие трудности. Ему, несо¬
мненно, мог бы принести пользу опыт, накопленный нами
в Лос-Анджелесе. Я сказала, что подумаю и, если даже
сама не смогу приехать, постараюсь попросить сделать это
кого-нибудь из самых опытных членов нашего комитета.
Я имела в виду свою подругу Таму.
Примерно в начале августа я наконец решила, что смо¬
гу провести несколько недель в Сан-Франциско. Сыграло
роль во многом и то обстоятельство, что библиотека уни¬
верситета в Беркли имела значительно больше литерату¬
ры по теме моей диссертации, чем библиотека Калифор¬
нийского университета Лос-Анджелеса, а мне совершенно
необходимо было завершить сбор материалов. Вот я и за¬
думала пожить это время в Сан-Франциско, сочетая рабо¬
ту в университете с участием в деятельности «Комитета
защиты „соледадских братьев“». В первых числах авгу¬
ста я отправилась в Сап-Франциско подыскать на месте
жилье и ознакомиться с тамошпей библиотекой.
7 августа 1970 года.
В судебном зале № 1 шло очередное заседание под
председательством судьи Гарольда Хейли. Джеймс Мак¬
лейн — узпик Сан-Квентинской тюрьмы — обвинялся в
том, что во время педавнего инцидепта в этой тюрьме ои
прибег к попытке физического насилия. Он сам уже при¬
ступил к ведепию своей защиты. В тот момент, когда в зал
суда вошел Джонатан, Маклейн опрашивал Рачелла Мад¬
жи, также узника Сан-Квентина, вызванного в суд в
качестве свидетеля защиты. Немпого посидев в зале, Джо¬
натан затем встал, достал спрятанпый карабин и прика¬
зал всем не трогаться с места. К Джопатану присоедини¬
лись Маклейн, Рачелл и еще один узпик этой же тюрьмы,
Уильям Кристмас, который поблизости ждал своей очере¬
ди давать показания.
Кое-кто из судейских шерифов позднее утверждал, что
раздавались крики: «Свободу соледадским братьям!».
Другие говорили, будто слышали возглас: «Свободу нашим
братьям в Фолсомской тюрьме!»; наконец, кто-то будто
бы слышал лозупг: «Свободу всем политическим заклю¬
ченным!» Прокурор впоследствии утверждал, что эти дей^
293

етвия преследовали цель добиться освобождения из тюрь¬
мы «соледадских братьев».
Под угрозой оружия судью, окружного прокурора, вы¬
ступавшего обвинителем по делу, и нескольких присяжных
заседателей вывели на улицу и посадили в крытую маши¬
ну, стоявшую у здания. Один из сан-квентинских охран¬
ников выстрелил в эту машину. Затем на нее обрушился
град пуль, а когда рассеялся дым, все находившиеся в ма¬
шине, за единственным исключением, оказались убитыми
либо ранеными. Был убит судья Хейли. Прокурор Гэрри
Томас — ранен. Получила ранение присяжная заседатель-
йица. Маклейн и Кристмас — убить*. Рачелл — ранен.
А Джон... Когда я узнала об этих событиях и увидела по
телевидению здание суда графства Марин, где это про¬
изошло, я не поверила ушам и глазам своим и вслух по¬
вторяла: «Это, должно быть, ошибка! Только не Джона¬
тан, только не наш Джон! Этого не может быть! Такой
жизнелюбивый, такой сильный...»
Джонатану только что исполнилось семнадцать. За не¬
сколько месяцев до этого Джордж писал мне о нем:
«Джон еще молод и немного застенчив, но он умница,
он предан... Он сейчас в том опасном возрасте, когда чело¬
веком овладевает смятение, то смятение, которое нас от¬
правляет либо на кладбище, либо в тюрьму. Он понимает
мир лучше, чем понимал его я и чем понимают его боль¬
шинство наших в этом возрасте. Он схватывает все на лету
и может отличить истинное от мнимого, если у кого-то хва¬
тит терпения все ему объяснить. Скажи нашим, чтобы они
никогда не говорили в его присутствии о его серых глазах
и светлом оттенке кожи. Он очень болезненно реаги¬
рует на это, может броситься в драку или замкнуться в
себе. Ты меня понимаешь? Знаешь, некоторые из наших
не считают нужным церемониться, проявлять благородст¬
во по отношению друг к другу. За последпие несколько
лет у него уже хватало неприятностей по этому поводу.
Это несправедливо. Он преданный и замечательный чер¬
ный мальчик — мужчина. Я его люблю».
Что же до Джона, то любовь его к Джорджу заслоняла
все остальное в его жизни. Джон был еще так юн! Одна¬
ко не думаю, чтобы он когда-либо знал радости детства.
Его ограбило, у него отняло детство то общество, которое
держало его брата за решеткой, почти с того самого мо¬
мента, как он начал себя помнить.
290

Семь лёт ** возраст, когда в большинстве случаев малы«
*шшки носятся с ярко-красными пластмассовыми водяны¬
ми пистолетами. Но в свои семь лет Джон знал, что писто¬
леты — это не игрушка, что они на самом деле крупнее,
темные по цвету и что, когда тюремные стражи извлекают
пистолет из кобуры и взводят курок, оттуда вылетает от¬
нюдь не струя воды. Оттуда вылетают пули, а от пуль
льется кровь и гибнут люди. И наступает смерть. С семи
лет Джонатан виделся с братом только во время свиданий
в тюрьме. Он знал, что его брат живет под вечной угро¬
зой смерти — ежедневно, ежечасно, ежеминутно.
Наверное, за несколько месяцев нашей дружбы я так
и не смогла в полной мере понять все те муки, которые он
испытывал от накопившейся за десятилетие ненависти, от
ужасного чувства бессилия перед стенами, решетками, пи¬
столетами, большими судебными залами, где председа¬
тельствуют надменные белые судьи.
А сейчас жертвой врагов стал сам Джон, пытавшийся
сделать хотя бы выбоину в жуткой тюремной стене, за
которой томился его брат и все его братья и сестры, все,
кто попал в порочный круг страданий и жестокости, сфаб¬
рикованных обвипений и убийств.
В дни, последовавшие за событиями в суде, я старалась
как-то справиться со слепой яростью, вызванной смертью
Джонатана, и обратить эту ярость в что-то действенное
и конкретное. Я понимала, что есть только один путь от¬
мщения за смерть Джона — это путь борьбы с участием
как можно большего числа людей во имя всех тех, кто то¬
мится за тюремными стенами.
И только этим, только с помощью такой борьбы я мог¬
ла сделать так, чтобы Джонатан не остался навсегда ле¬
жать на асфальте в луже собственной крови, как будто в
этом заключалась его судьба, как будто там ему было ме¬
сто. Избрать иной путь — это значило навсегда отказать
ему — и всем другим юным, еще не родившимся Джоната¬
нам — в праве наслаждаться красотой покрытых буйной
зеленью гор, вместо того чтобы созерцать холодные серые
прутья решеток, в праве на радость от поездок к морю
вместо мрачных походов в комнату для свиданий Соледад-
ской тюрьмы. В праве на детство, полное улыбок, краси¬
вых игрушек и дружбы со старшими братьями, прекрас¬
ными, сильными, свободными...

Раздел V
СТЕНЫ
Рука, помещенная между свечой и
стеной, кажется на стене большой..«
Должно быть, руке так хочется
стать на стене большой, стать
больше, тяжелее, чем стены.
Уоллес Стивенс
22 декабря 1970 года.
Когда самолет после двенадцатичасового полета при¬
землился в Калифорнии, где меня должны были судить,
на аэродроме нас встречало не меньше вооруженных лю¬
дей, чем провожало на Восточном побережье. Заместите¬
ли шерифа и полицейские, казалось, затерялись среди
сотен военнослужащих в форме ВВС США. Они заполни¬
ли территорию базы и стояли по обе стороны дороги, ко¬
гда меня везли.
Машиной переезд занял минут десять — пятнадцать.
Затем процессия повернула к гражданскому центру граф¬
ства Марин. Я сразу же узнала это место по газетным
фотографиям, опубликованным после стычки 7 августа. Ма¬
шина въехала в тюремный гараж, и за ней сразу же опу¬
стились стальные решетчатые ворота. За воротами собра¬
лась толпа, и, когда я выходила из машины, раздались
крики: «Свободу Анджеле Дэвис и всем политическим за¬
ключенным!» Руки у меня были в паручпиках, и я подня¬
ла два сжатых кулака в знак солидарности.
301

Хотя в толпе я не признала никого, присутствие этих
людей, так же как и возгласы в мою поддержку во время
ареста в Нью-Йорке, придали мне новые силы. Не успе¬
ла я поднять в приветствии сжатые кулаки, как тут же
меня втолкнули в лифт, и мы поднялись на верхний
этаж тюрьмы — в отделение регистрации. В третий раз
после своего ареста я прошла через ту же процедуру:
заполнение анкет, фотографирование, снятие отпечатков
пальцев.
Разница между тюрьмой графства Марин и женской
тюрьмой Нью-Йорка была разительной. Тюрьма в Нью-
Йорке сразу же вызвала во мне отвращение своей всепо¬
глощающей грязью. Тюрьма же графства Марин, наобо¬
рот, поражала своей чистотой. Мышей и близко не могло
быть на начищенном до блеска полу. Не было никаких
надписей на свежевыкрашенных стенах. Если женская
тюрьма походила на мрачное подземелье, то здесь горел
ненормально яркий свет. В своей нью-йоркской камере я
привыкла к 60-ваттной лампочке, а здесь мощные лампы
дневного света буквально жгли мне глаза.
Во время регистрации я обратила внимание на несколь¬
ко небольших телевизионных экранов позади стола. Оче¬
видно, вся тюрьма находилась под наблюдением, осущест¬
вляемым с помощью внутренней системы телевидения.
Интересно, найду ли я телевизионный объектив в своей
камере, подумала я.
Когда регистрация закончилась и я убедилась, что мне
выданы расписки па все мои личные вещи, привезенные
из Нью-Йорка, надзирательница отдала распоряжение от¬
крыть дверь в конце коридора. Нажали на кнопку, и тя¬
желая стальная дверь ушла в стену. Механическое совер¬
шенство здешней тюрьмы пугало гораздо больше, чем ар¬
хаические приспособления женской тюрьмы в Нью-Йорке.
В сопровождении целой свиты женщин-охранниц я
шла по коридору со стальными дверями по обеим сторо¬
нам. У каждой камеры имелся маленький квадратный гла¬
зок. В конце коридора мы повернули направо и оказались
перед двумя одиночными камерами, разделенными кро¬
шечной душевой кабиной, выходившей прямо в коридор.
На камеры был направлен объектив телевизионного аппа¬
рата, подвешенного к потолку.
Старшая надзирательница открыла последнюю из двух
камер. Когда я входила в нее, мною овладело смешанное
302

яувство: с одной стороны, необходимость снова подчинить¬
ся воле тюремщиков-расистов вызывала во мне гнев, с
другой — я испытывала чувство облегчения от того, что
наконец-то осталась одна и имею время все обдумать.
Как только дверь за мной закрылась и надзирательни¬
цы ушли (хотя, вероятно, они наблюдали за мной по те¬
левизору), я обследовала камеру. Она была больше каме¬
ры в женской тюрьме в Нью-Йорке приблизительно на
четыре квадратных метра. Из одной стены выступала ме¬
таллическая плита, на которой лежал матрац толщиной
в шесть сантиметров. У противоположной стены был уста¬
новлен комбинированный туалет. Другими предметами
обстановки были полочки длиной в тридцать сантиметров
с двумя крючками для одежды и маленький металличе¬
ский стол, соединенный с круглым деревянным стулом.
Я растянулась на маленьком матраце и попыталась
вообразить, что происходит по другую сторону стен. У меня
не было возможности переговорить с Маргарет или Джо¬
ном с тех пор, как Верховный суд принял решение о том,
что меня должны возвратить в Калифорнию. Я сомнева¬
лась, что оба они немедленно последуют за мной. И пока
что ничего не слышала о них — ни от них самих, ни от
кого-либо другого.
Я все еще продолжала лежать, уставившись в пото¬
лок и пытаясь разобраться в своих мыслях, когда вошла
надзирательница и сказала, что меня хочет видеть адво¬
кат. Надеясь увидеть Маргарет или Джона, я последовала
за надзирательницей в кабину для встреч с адвокатом.
Там, по другую сторону металлической решетки, я увиде¬
ла Терренса Кейо Халлинэпа, местного адвоката, участво¬
вавшего в деятельности комитета в мою защиту, и Каро¬
лину Кравен, которую я знала еще по Лос-Анджелесу,
когда она работала там репортером местной станции об¬
разовательного телевидения. Каролин сумела проникнуть
в тюрьму в качестве помощника Кейо. Когда же позже
администрация тюрьмы узнала о подлинном занятии Ка¬
ролин, меня предупредили, что в тюрьму будут допускать¬
ся только адвокаты, зарегистрированные в качестве моих
защитников. Это означало, что до приезда из Нью-Йорка
Маргарет или Джона я буквально буду изолирована от
внешнего мира.
Не занятая ничем, кроме собственных мыслей, я ду¬
мала о братьях, томящихся в тюрьме Сан-Квентин. Язна-
303

ла, что 0та средневековая, окружейная водой крепость на*
ходится недалеко от моей тюрьмы и там держат в неволе
Джорджа. Знал ли он, что я тоже нахожусь в Калифор¬
нии? Возможно, я скоро получу весточку от него и других
братьев, находящихся вместе с ним в заключении в «цент¬
ре перевоспитания» — самом худшем из отделений тюрь¬
мы. Думая о них, размышляя о нашей общей трудной
судьбе, я могла бороться с грозящим мне тягостным оди¬
ночеством.
В ту ночь я не сомкнула глаз и даже не пыталась гнать
от себя мысли о своем будущем, о будущем Джорджа,
Джона, Флита, Рачелла. Я знала, что всех нас ждала га¬
зовая камера. Вдруг женский вопль потряс тишину, как
будто ад посылал сигнал, подтверждающий мои самые
страшные опасения. Я чувствовала, как, подобно напуган¬
ной птице в клетке, бешено билось в груди сердце. В про¬
межутках между леденящими кровь криками женщина
умоляла: «Выпустите меня отсюда! Выпустите меня отсю¬
да!» Ее крики казались еще более ужасными и непонят¬
ными оттого, что я ничего не знала о своем окружении.
Если не считать соседней камеры и камеры для встречи
с посетителями в конце зала, я не имела ни малейшего
представления о том, что где расположено. Крики про¬
должались. Они раздавались где-то рядом со мной, а я
чувствовала себя беспомощной. Темнота накрывала меня,
подобно крышке гроба.
Так закончился мой первый день в тюрьме графства
Марин.
Рано утром следующего дня меня пришли навестить
Маргарет и Джон. Вскоре после этого меня повели через
лабиринт подземных коридоров, по которым проводят
всех заключенных, когда их из тюрьмы доставляют в суд.
Процедура предъявления мне обвинений в убийстве, по¬
хищении людей и заговоре должна была состояться в то
же утро. Маргарет и Джон обратились с ходатайством
перенести заседание суда, мотивируя это тем, что группа
моей защиты еще не сформирована. Председательствую¬
щий судья удовлетворил наше ходатайство, но после этого
официально объявил, что, как и все остальные судьи граф¬
ства Марин, он отказывается от ведения судебного процес¬
са по моему делу в связи с тем, ч,то был лично знаком с
судьей Хейли и это обстоятельство, вероятно, помешало бы
ему беспристрастно председательствовать на суде. Затем
304

он отдал распоряжениё, Запрещающее мне, адвокатам и
любому лицу, прямо или косвенно связанному с моим де¬
лом, выступать с публичными заявлениями по поводу до¬
казательств, могущих появиться в процессе судебного раз¬
бирательства...
Зал суда был оборудован в современном стиле и пора¬
жал своей чистотой. Светильники, излучавшие свет, более
яркий, чем дневной, подчеркивали новизну сооружения.
В этом чистом красивом зале, думала я, люди приговари¬
ваются к тюремному заключению — во многих случаях к
смертной казни в газовой камере, что напротив здания
тюрьмы. Как я узнала из сообщений прессы, судебные по¬
мещения, как и весь гражданский центр графства Марин,
были спроектированы Фрэнком Ллойдом Райтом*. Ос¬
новным элементом оформления залов для судебных засе¬
даний он избрал сочетание окружностей. В том зале, куда
меня доставили в первый раз, на потолке была установле¬
на большая круглая панель, вокруг которой располагались
светильники. Оборудование в самом зале соответствовало
окружности на потолке: кресло судьи, скамьи для присяж¬
ных заседателей и столы для обвинения и защиты были
установлены таким образом, что вместе создавали круг.
Позже я узнала, что Райт, проектируя внутреннее
устройство судебных помещений, был движим определен¬
ной идеей. Во внутренней планировке ему хотелось отра¬
зить природу правосудия в США. Он считал, что участни¬
ки судебного процесса не должны смотреться так, будто
они ведут друг с другом борьбу. Наоборот, судья и при¬
сяжные заседатели, обвинитель и подсудимый, взявшись
за руки и образовав круг, по идее, сообща участвуют в
отправлении правосудия.
Когда я узнала об этой затее Райта отобразить совме¬
стное отправление правосудия, «взявшись за руки»,
* Райт Фрэнк Ллойд (1869—1959) — выдающийся американ¬
ский архитектор. В основе его концепций лежало стремление к
создапию «органической архитектуры», лишенной элементов лож¬
ного украшательства; функция и форма сооружений обязаны со¬
хранять единство. Для его построек (по его проектам было созда¬
но свыше 300 зданий) характерно стремление к слиянию с окру¬
жающей природой. Применял новейшие строительные материалы,
пропагандировал стандартизацию и массовое заводское изготов¬
ление строительных элементов. Создал теорию «пространства в
движении», определившую способы и методы внутренней архитек-»
туры помещений,
305

мне вспомнилось, как мы играли в детстве в игру «выходи
из круга».
У меня не было ничего общего с людьми, которые си¬
дели по кругу в зале суда. Мои товарищи, мои друзья и
я — все мы видели в этих людях манипуляторов в нечи¬
стоплотной судебной игре, которая велась против меня.
Поэтому мы должны были постоянно укреплять народное
движение, которое было единственной нашей надеждой на
победу.
Два дня спустя, в день рождества, «Национальный
объединенный комитет за освобождение Анджелы Дэвис»
(НОКОАД), возглавляемый моей сестрой Фанией и
Франклином, провел демонстрацию около гражданского
центра. Стены моей безоконной камеры были слишком
толсты, чтобы возгласы демонстрантов достигли меня. Но
я ощущала их присутствие и оттого чувствовала себя сча¬
стливой и сильной.
Здесь, в графстве Марин, мне предоставили случай
встретиться со своими обвинителями на их же собствен¬
ной земле. Нужно было подобрать группу защиты. Джон
намеревался вернуться на Восточное побережье, как толь¬
ко разрешится вопрос о защитниках. Однако Маргарет со¬
биралась остаться. Мне необходимо было иметь таких ад¬
вокатов, которым я могла бы полностью и без всяких коле¬
баний доверять — ведь в буквальном смысле слова я вве¬
ряла им свою судьбу. С Маргарет я уже установила отно¬
шения глубокого доверия, и мы любили друг друга, как
родные сестры.
Было много критериев, которым, как я надеялась, дал-
жпы удовлетворять и другие члены защиты. Естественно,
я хотела иметь таких адвокатов, которые нашли бы общий
язык со мной и друг с другом. Нам предстояло работать
вместе в течение многих месяцев. Один критерий имел
значение большее, чем все остальные. Я должна была
иметь таких адвокатов, которые рассматривали бы мое
дело как политическое и сознавали бы, что суд надо мной
будет во всех отношениях политическим процессом Бо¬
лее того, битва в зале суда будет переплетаться с битвой,
которую ведут участники массового движения в мою за¬
щиту. Адвокаты должны попять с самого начала, что все
306

происходящее в зале суда будет сочетаться и координи¬
роваться с кампанией, проводимой на улицах.
Президент Национальной конференции черных адвока¬
тов Хейвард Бэрпс познакомил меня с Говардом Муром.
В день моего переезда из Нью-Йорка я встретилась там
с Говардом, специально прилетевшим по моей просьбе из
Атланты. Во время первой же нашей беседы в нью-йорк¬
ской тюрьме стало очевидно, что Говард, участвуя в де¬
лах, связанных с защитой гражданских свобод на Юге,
вообще рассматривал адвоката как человека, усилия кото¬
рого должны быть направлены на защиту угнетенных,
борющихся за свою свободу людей. Когда Говард говорил
о борьбе, он весь загорался, и это меня убедило в том, что
самым главным в его жизни было освобождение черных
американцев. Он сразу же понял, почему я считала важ¬
ным делом свое непосредственное участие в защите. Со¬
бранные против меня улики носили политический харак¬
тер: мои речи на митингах, мое участие в руководстве
движением за освобождение «соледадских братьев», мое
членство в коммунистической партии. На суд выносились
мои политические убеждения, и защищать их должна была
я сама. Говард согласился с тем, что одним из первых наших
ходатайств должна быть просьба о моем участии в защите.
Помимо твердых политических убеждений и юридиче¬
ского опыта, Говард привлекал своей человечностью. Мне
он нравился, и я приняла решение. Он даже согласился
взять на себя обязанности главного защитника, о чем про¬
сила его Маргарет. Он и Франклин выехали в Атлапту,
чтобы оформить паше соглашение. Мы преодолели первое
препятствие, и я почувствовала большое облегчение.
Хотя Говард согласился взять на себя главпую нагруз¬
ку и по моей защите в суде, прежние обязательства, свя¬
занные с его юридической практикой в Атланте, лишали
его до начала апреля возможности постоянно находиться
в Калифорнии. Но на трехмесячный период до этого нам
были пужны адвокаты, чтобы вести дела до суда. Что ка¬
сается защиты на самом суде, то для этого нам требова¬
лось иметь одного или двух адвокатов, допущенных Кали¬
форнийской ассоциацией адвокатов к постоянной практи¬
ке в Калифорнии.
Мы обратились к трем адвокатам с просьбой войти в
состав защиты с целью сбора документов и оформления
наших ходатайств в суде. Этими адвокатами были: Эл
307

Бротский, партнер в юридической фирме «Чарльз Гэрри»f
предоставивший нашим защитникам свою контору; Майкл
Тайгер, которого я знала по тем временам, когда он пре¬
подавал на юридическом факультете Калифорнийского
университета в Лос-Анджелесе, и Деннис Робертс, друг
и коллега Майкла. Позже к нашей группе защитников
присоединился Шелдон Отис, известный адвокат из Дет¬
ройта, специализировавшийся на вопросах процессуально¬
го права.
Планировка тюрьмы, казалось, имела целью использо-*
вать для всех функций минимум площади. Малюсенькая
кабина для встреч с адвокатом в женском отделении тюрь¬
мы могла вместить — без особых удобств — одного чело¬
века. Двое.могли в нее втиснуться, если пе обладали со-·
лидной комплекцией, причем одному приходилось сидеть,
а второму — стоять за его спиной. Моя половинка кабины
за железной решеткой была ничуть не больше: когда бы
ни приходилось сидеть в ней, мне сначала требовалось ка¬
кое-то время, чтобы преодолеть обычную в тюрьме клау¬
строфобию.
Вначале у меня вызывал полнейшую растерянность
тот юридический жаргоп, на котором адвокаты обсуждали
мое дело. Когда меня запирали в крошечную кабину для
встреч с адвокатами, вокруг меня начинали кружиться
мистические термины. Кто-то произносил: «Нашим пер¬
вым ходатайством должен быть параграф номер девять
девяносто пять». Какое значение имели эти «девять девя¬
носто пять» для моей жизни и для усилий спасти меня от
смертной казни, я не имела ни малейшего представления.
Отсутствие достаточного помещения для встреч с адво¬
катами послужило причиной моего первого большого кон¬
фликта с тюремщиками. Вопрос был так же ясен, как и
законность нашей жалобы. Если тюремная администрация
не предоставляла мне возможности встречаться со всей
группой адвокатов одновременно, то тем самым она отка¬
зывала мне в основном, гарантированном конституцией
праве — праве иметь защитников по своему выбору. Одна¬
ко тюремное начальство ясно дало понять, что оно не чув¬
ствует себя обязанным уважать мои права и что оно не со¬
бирается уступать мие в чем бы то ни было ни на йоту без
упорной борьбы.
В тюрьме не думают. Я говорю об этом в том смысле,
что тюремная администрация не утруждает себя подоб¬
308

ным занятием: не делается никаких усилий рационально
решать проблемы или войти в положение заключенных«
Вакуум, создаваемый отсутствием мысли, заполняется ин¬
струкциями; главное — не создавать прецеденты, такие
правила, которые тюремщики еще не успели переварить.
Мы еще и не начали подготовку к главной битве за
мою жизнь, не начали ковать оружие, чтобы уничтожить
само чудовище, а нам уже приходилось тратить бесконеч¬
ное количество энергии на борьбу с мелочами. Пользуясь
инструкциями, на основании которых функционируют
тюрьмы, администрация могла сполна удовлетворять свою
единственную страсть — наслаждения от нашей боли и
смерти, испытывая от этого радость. Больше всего возму¬
щались нарушением инструкций те, кто готов был убивать
по любому поводу.
Администрация согласилась выделить нам помещение
для проведения совещаний с участием всех адвокатов, но,
как оказалось, предоставила для этого служебный кабинет
аппарата шерифа, с тем чтобы они проводились с соблю¬
дением мер максимальной «безопасности». За мной при¬
шел капитан в сопровождении вооруженных охранников
в форме. Мрачного вида конвоиры стояли по всему пути
моего следования на совещание. Мне казалось, что они
мобилизовали для этого мероприятия половину полицей¬
ских графства. Неужели они действительно считали имен¬
но меня источником огромной опасности? Вероятнее все^о,
они просто пытались создавать впечатление обо мне как
об очень опасном преступнике, для охраны которого тре¬
буется несколько десятков вооруженных полицейских. Это
было частью заговора с целью изобразить меня виновной
еще до того, как я получу возможность предстать перед
судом.
Чем ближе мы подходили к кабинету шерифа, тем
больше стояло в коридоре охранников и тем теснее они
располагались. У самого входа в кабинет я проходила по
узкому коридору, образованному двумя рядами стоящих
плечом к плечу помощников шерифа. Неужели они дума¬
ли, что я собираюсь бежать? Повторялось то, что произо¬
шло на базе ВВС «Макгэр». Однако мне показалось, что
эти люди представляли большую опасность, чем те, кто
охранял меня на военной базе в Нью-Джерси, ибо это те
же самые охранники, которых разоружил и на которых
809

навел страх Джонатан, семнадцатилетний мужчипа-ребе-'
нок. Я не сомневалась, что все они в это время думали
о событиях 7 августа, в их поведении сочетались стыд и
смущение и непреодолимая жажда мести.
5 января 1971 года.
От нажатия кнопки стальная дверь, отделявшая жен¬
ское отделение тюрьмы, сдвинулась в сторону, и меня по¬
вели в помещение суда, где от имени штата Калифорния
мне должны были формально предъявить обвинение в
убийстве, похищении людей и заговоре. После долгого пе¬
рехода по подземным тюремным коридорам я очутилась
в камере ожидания при суде. Спустя несколько минут на¬
чальник тюрьмы капитан Тиг отстегнул ключи от пояса,
на котором висел револьвер, открыл дверь и начальствен¬
ным тоном сказал: «Теперь можете войти, мисс Дэвис».
Когда я вошла в зал суда, раздались громкие аплодисмен¬
ты и меня моментально ослепили фотовспышки и яркий
свет. Я смотрела на места для публики, силясь увидеть
знакомые лица, и подняла сжатый кулак в знак призна¬
тельности за встречу.
Несколько дней спустя, рассматривая фотографию, за¬
печатлевшую этот момент, я поразилась явной неумест¬
ности всей этой сцены. Я стояла с лицом, сияющим от
улыбки, моя ничем не связанная рука была поднята вы¬
соко вверх. А за столом, в нескольких футах направо от
меня, сидел Рачелл Маджи, которого я еще не видела.
Опутанный цепями, с искаженным гримасой лицом, он как
будто пытался найти более удобное положение, чтобы при¬
способиться к своим оковам. Если бы я увидела Рачелла
раньше, я должна была бы свое первое приветствие обра¬
тить ему, чтобы подтвердить связывающую нас общность.
Только потом мне следовало выражать свою благодарность
публике. Я увидела закованного в цепи черного мужчи¬
ну — второго подсудимого по моему делу — лишь после
того, как села на место, обращенное к двери, через кото¬
рую я вошла. Посмотрев на него, я постаралась улыбнуться
как можно теплее, пытаясь сказать ему, что я люблю его
и что мы наконец вместе. Рачелл улыбнулся мне в ответ.
В зале суда, казалось, все было размещено пе так, как
вужно. Мы с Рачеллом были так далеко друг от друга*
310

Кресла судьи и прокурора располагались ко мне ближе,
чем скамья, на которой сидел Рачелл. Фактически он ока¬
зался на другой стороне круглого зала. Это «круговое пра¬
восудие» на самом деле было направлено на то, чтобы рас¬
колоть естественный союз между нами. Все выглядело так,
будто я сидела отдельно на своей стороне круга с пятью
квалифицированными защитниками, привлеченными на¬
шим движением, а Рачелл — но другую сторону всего с
одним назначенным судом защитником — Леонардом
Бжоркландом.
Читая на следующий день, 6 января, газету «Сан-
Франциско кроникл», я сразу почувствовала, что началась
публичная кампания с целью противопоставить меня Ра-
челлу. Статья по поводу процедуры предъявления мне
обвинений начиналась следующими словами: «Анджела
Дэвис, обвиненная в убийстве и похищении, уверенно во¬
шла в зал заседаний судд графства Марин, подняла сжа¬
тый кулак, а затем сказала судье: «Я певиновна по всем
пунктам обвинения». Через пятнадцать абзацев в статье
говорилось следующее: «Среди публики в зале прошел
шум, когда из камеры ожидания в круглый зал суда ввели
Рачелла Маджи, заключенного из тюрьмы Сан-Квентин,
обвиняемого в качестве соучастника мисс Дэвис».
Через несколько дней, 18 января, тот же самый репор¬
тер начинал свою новую статью следующими словами:
«Они называют Рачелла Маджи «вторым обвиняемым» по
делу Анджелы Дэвис... его, конечно, затмевает эта новая,
прославленная героиня черных революционеров». И далее:
«Если Маджи — революционер, то его сделала таковым
тюремная обстановка, а не интеллектуальное развитие».
Таким-то образом пресса пыталась как можно больше
разъединить мепя и Рачелла в глазах общественного мне¬
ния. Даже при описании основных фактов жизни Рачелла
меня пытались сделать объектом для сравнения. В нем
говорилось: «Тюремная жизнь Маджи началась всего в
возрасте 16 лет, тогда, когда мисс Дэвис, из семейства
среднего класса, получала стипендию в университете
Брандейса. В последующие годы, когда мисс Дэвис после
окончания колледжа для продолжения образования поеха¬
ла в Европу, а затем в Калифорнийском университете в
Сан-Диего готовилась под руководством Герберта Маркузе
к защите докторской диссертации,— в это время Маджи
изучал законы в своей тюремной камере».
311

Казалось, что цель статьи состояла в том, чтобй
подорвать какое бы то ни было чувство солидарности
между мной и Рачеллом, чтобы восстановить против
него тех, кто поддерживал меня, а тех, что поддерживал
Рачелла, восстановить против меня. Они хотели добить¬
ся раскола и разобщения, ибо мы становились уязвимыми.
Единство — вот верное средство добиться победы для нас
обоих.
Если оставить в стороне некоторые моменты, лежащие
па поверхности, легко было распознать все, что нас объ¬
единяло. Все сводилось к тому, что мы оба — черные и
каждый из нас своим собственным путем пытался вести
борьбу с силами, которые душили наш народ.
Я всегда, считала, что по чистой случайности оказалась
среди тех, кто избежал самого худшего. Небольшой зигзаг
в моей судьбе — и я могла опуститься на дно нищеты, бо¬
лезней и невежества. Именно поэтому я никогда не чув¬
ствовала за собой права считать, что я чем-то отличаюсь
от моих сестер и братьев, тех, кто нес главное бремя стра¬
даний за всех нас. Когда я позже узнала, как Рачелл про¬
жил все свои тридцать два года, мне стало совершенно
ясно, что он — один из этих людей.
Рачелл родился в Луизиане. В тринадцать лет его об¬
винили в «попытке изнасилования» белой девочки и упря¬
тали в тюрьму штата в городе Анголе. Он стал взрослым,
находясь за стенами тюрьмы, где за каждый день сущест¬
вования нужно было бороться. Спустя восемь лет заклю¬
чения власти заявили ему, что он может быть освобожден
из тюрьмы, если его мать согласится увезти его в другой
штат. Они уехали в Калифорнию. Рачелл прожил там не¬
многим более года, когда полиция арестовала его в Лос-
Анджелесе за участие в пустячной драке с другим черным
мужчиной. Учитывая его тюремную биографию, никто
даже и не попытался обеспечить ему хотя бы видимость
справедливого суда. Вся судебная система была направ¬
лена против него, вплоть до того, что защитник, назна¬
ченный ему судом, вопреки возражениям Рачелла обра¬
тился к суду с просьбой признать его «невиновным в свя¬
зи с умопомешательством». Когда суд закончился, Рачелл
был приговорен к пожизненному тюремному заключению
по обвинению в похищении людей. (Единственным осно¬
ванием для этого обвинения послужило то, что он провез
упомянутого человека в автомобиле несколько кварталов.)
312

Рачелл был с нами не только потому, что расизм еде-’
лал его козлом отпущения, но и потому, что он отказы«
вался признать поражение и продолжал сопротивляться,
В луизианских школах его не сумели выучить даже гра¬
моте. За тюремными стенами в Калифорнии он победил
неграмотность, используя в качестве учебника конститу¬
цию Соединенных Штатов Америки. Он изучил законы и
стал настолько сведущ в них, что сам писал прошения в
суды по своему делу. Не имея никакой поддержки, кромо
собственной решимости, он со временем превратился в спо¬
собного адвоката. В итоге апелляционному суду пришлось
отменить приговор на осповании неотразимых доводов,
представленных самим Рачеллом. Однако суд второй ин¬
станции признал его виновным, отказав ему к тому же в
праве защищать самого себя. Снова он был передан назна¬
ченному судом защитнику. Но и после повторного приго¬
вора Рачелл не сдался. Он продолжал посылать прошения
в суды, причем не только по своему делу, но и по делам
других братьев. Одновременно он обращался ко всем и вся
на воле, кто бы, по его мнению, мог оказать ему содействие
в разоблачении проявленной к нему несправедливости.
По иронии судьбы, я не знала, что тоже получила
одно из писем Рачелла — до тех пор, пока оно, изъятое из
моей квартиры агентами ФБР, не было предъявлено суду.
Оно представляло собой одно из тех сотен писем, которые
я получала каждую неделю во время конфликта в Кали¬
форнийском университете в Лос-Анджелесе. Поскольку
никто не помогал мне обрабатывать получаемую почту,
письмо Рачелла лежало, погребенное под кипой других
неотвеченных писем. Если бы я знала тогда об этом
письме...
Женское отделение тюрьмы графства Марин, очевидно,
планировали, полагая, что лишь небольшое число женщин
будет подвергаться аресту в этом графстве — одном из
самых богатых в стране. Представители власти при опре¬
делении потребностей женского отделения тюрьмы исхо¬
дили из крайне незначительного процента черных, чика-
нос и бедняков, проживающих в графстве. В предназна¬
ченном для них отделении имелось всего семнадцать коек,
включая больничное отделение, изолятор и отделение для
лесовершеннолетних.
313

Можно было предполагать, что в такой маленькой
тюрьме надзирательницы будут относиться к заключен¬
ным с меньшей жестокостью и с меньшим безразличием.
И действительно, вначале у меня сложилось впечатление,
что женщины-охранницы—это дилетантки, пытающиеся на
ощупь определить ту роль, которую, по их мнению, долж¬
ны играть надзирательницы. Однако именно потому, что
они старались быть хорошими тюремщиками, они часто
прибегали ко всяким крайностям.
Вскоре после того, как я была переведена в тюрьму
графства Марин, у меня произошло столкновение с одной
из надзирательниц — первое в нескончаемой серии подоб¬
ных конфликтов. Это случилось в воскресный день. Часть
утра я потратила на чтение наименее скучных разделов
газеты «Сан-Франциско экзаминер». Затем меня вывели
на свидание с посетителем, однако не успела я с ним по¬
здороваться, как в кабину для свидания ворвалась разъ¬
яренная надзирательница.
— Где бритва? Сейчас же отдайте ее! Если вы не вер¬
нете, увидите, что мы с вами сделаем...
Я не понимала, о чем она говорила. Лезвие для бритвы
я видела в последний раз еще до своего ареста. Я ничего
не ответила надзирательнице, а та продолжала выкрики¬
вать непонятное мне требование.
— Если вы немедленно не отдадите бритву, вы не смо¬
жете продолжать свидание.
В течение нескольких секунд я смотрела ей прямо в
глаза и наконец спросила, о чем, собственно, речь.
— Где бритва, которая была у вас в газете? — возбуж¬
денно спросила надзирательница.
— Какая бритва? Какая газета? — спросила я.
Наконец из ее бессвязных слов я поняла, что в воскрес¬
ном номере газеты была помещена реклама лезвий для
бритья какой-то фирмы и в качестве образца одно такое
лезвие было приклеено к рекламному объявлению.
— Я не читаю рекламу,— сказала я.— Если в газете
было лезвие, значит, оно там и осталось.
Сказав ей, что если она прекратит истерику, то сможет
найти это дурацкое лезвие, я вернулась в свою камеру.
Скомканная газета валялась на койке. Нетерпеливо и воз¬
бужденно надзирательница стала рыться в газетных стра¬
ницах и наконец нашла рекламное объявление о лезвиях.
Когда она вытащила нужную страницу и со злобным вы¬
314

ражением на физиономии показала мне, что приклеенного
лезвия на этой странице уже нет, мне стало абсолютно
ясно, что все это специально подстроено.
— Очевидно,— заметила я,— кто-то уже изъял эту
бритву. Но это ваше дело, а не мое. Не имею ни малейше¬
го представления, куда она делась...
Как я и ожидала, она выплюнула в меня целым градом
громких и грубых угроз.
— Так и знайте, останетесь без свиданий, пока не вер¬
нете бритву. Мы лишим вас и права делать покупки в на¬
шем ларьке. И если вы думаете, что сможете звонить ва¬
шим адвокатам или встречаться с ними до того, как вер¬
нете бритву, то вы ошибаетесь, вы определенно ошибае¬
тесь.
Всеми силами я старалась сдержать себя. Мне необхо¬
димо продемонстрировать, что тюремщики не сумеют по¬
добными мелкими придирками вывести меня из равно¬
весия.
— Мне нечего больше сказать,— ответила я.— Ясно,
что с вами невозможно вести разумный разговор, даже
если бы я и хотела этого. Однако одно следует не забы¬
вать: я кое-что знаю о своих правах — прекрасно знаю,
например, что вы не можете помешать мне встречаться с
моими адвокатами. Только попробуйте — и тогда вам при¬
дется плохо.
— А сейчас уходите,— сказала я, затем резко поверну¬
лась и села на постель. Все еще не придя в себя, надзира¬
тельница выскочила из камеры, чуть не забыв запереть
дверь.
Оставшись одна, я стала думать о возникшей дилемме.
Если тюремные власти захотят, они могут бесконечно дер¬
жать меня без всякой связи с внешним миром. Но в то
же время я старалась убедить себя, что если тюремщики
попытаются помешать моим адвокатам видеться со мной,
то они все-таки найдут способ проникнуть ко мне.
К вечеру, перед сменой охраны, надзирательница снова
пришла в мою камеру. На этот раз она выглядела весьма
смущенной.
— Кажется, я должна извиниться перед вами, мисс
Дэвис,— нерешительно сказала она.— Заместитель шерифа
в отделе регистрации убрал зсе лезвия из газет еще до
того, как их разнесли по камерам.
315

Про себя я подумала: «Это вам так легко не пройдете.
На следующий день я отправилась в кабинет надзира¬
тельницы, чтобы позвонить по телефону, что раз в день
разрешалось всем заключенным. Громко и с презрением в
голосе я рассказала Бротскому о всех деталях происше¬
ствия с лезвием для бритья. Я хотела дать надзирательни¬
цам знать, что, сколько бы ни провоцировали меня, я го¬
това дать отпор.
Протесты моих адвокатов, направленные в различные
инстанции тюремной иерархии, заставили тюремщиков за¬
нять оборонительные позиции. К протестам присоединил¬
ся и «Национальный объединенный комитет за свободу
Анджелы Дэвис». Было заметно, что тюремные власти уже
начинают бояться быстро расширяющегося массового дви¬
жения. Они понимали, что любой неоправданный выпад
против меня получит огласку.
В самом пачале своего заключения в новой тюрьме я
столкнулась с расовой неприязнью тюремщиков. Одпажды
та же самая надзирательница, которая затеяла инцидент
с лезвием для бритья, открыла ключом дверь моей камеры
и резко приказала мне следовать за ней: одетая в форму,
со служебной сумкой через плечо, она, очевидно, собра¬
лась отвести меня куда-то за пределы тюрьмы.
— Я никуда не пойду, пока не узнаю, в чем дело,— за¬
явила я ей.
— Но вы все-таки должны выйти,— подтвердила над¬
зирательница.
Когда я отказалась, она пояснила, что в тюрьме объяв¬
лена тревога. Все еще не удовлетворенная ее ответом, я
потребовала, чтобы она объяснила более подробно, что про¬
изошло. Наконец она призналась, что по телефону кто-то
сообщил, что в тюрьме подложена бомба, и поэтому все
здание должно быть эвакуировано. Заключенные женщи¬
ны переводятся в бомбоубежище в подвале.
Я уже привыкла к тому, что наручники мне надевали
на руки за спиной — это уже стало частью обычной про¬
цедуры. Когда трех других содержавшихся в тюрьме жен¬
щин вывели в коридор (и это был мой первый за многие
месяцы контакт с другими заключенными), из того, как
надзирательницы надели на нас наручники, стал очевиден
их откровенный расизм. Среди трех женщин одна была
черная, а другая — чиканос. Их обеих приковали друг к
другу: правая рука одной соединялась наручниками с ле¬
316

вой рукой другой. Третья заключенная оказалась белой.
Надзирательницы ничем не ограничили ее движения. Так
мы все и шествовали: я с наручниками на обеих руках
за спиной, черная женщина — прикованная к чиканос, а
у белой заключенной обе руки свободны.
Администрация тюрьмы графства Марин упорно стре¬
милась держать меня в одиночном заключении, и нам при¬
шлось по этому поводу оказать давление на суд. Исполь¬
зовался тот же предлог, что и в Нью-Йорке. Другими сло¬
вами, меня держали в одиночном заключении не потому,
что я представляла какую-то опасность. Наоборот — вла¬
сти делали вид, что они стремятся обезопасить мою жизнь.
Тюремное начальство заявляло, что оно опасается, что ка¬
кой-нибудь фанатичный антикоммунист или кто другой, на
кого особенно повлияла смерть судьи Хейли, может попы¬
таться причинить мне ущерб. В графстве Марин, как ут¬
верждали представители администрации, очень легко яко¬
бы попасть под арест. Используя это обстоятельство, кто-
нибудь может совершить мелкое преступление, а попав в
тюрьму, доставит мне хлопот. Тюремной администрацией
такая возможность-де не должна была исключаться.
На этом основании судья не разрешил содержать меня
в общих камерах. Он желал получить от нас детальное
документированное ходатайство с подробным и точным
оппсанием условий моего заключения, юридическое обос¬
нование того, почему, по нашему мнению, я не должна со¬
держаться в одиночной камере. Таков типичный пример
извращений в американском правосудии: когда наруша¬
лись мои права, доказывать, почему они не должны нару¬
шаться, обязаны были мы.
Судья, без сомнения, знал, что оп делает, ибо в конце
концов он принял компромиссное решение. Он не разре¬
шил мне «общаться» с другими заключенными женщина¬
ми. Но вместо этого предписал тюремной администрации
предоставить мне постоянное помещение для встреч со
всей группой моих адвокатов, о чем мы просили в том же
самом ходатайстве.
Место для встреч нам предоставили в помещении,
«обеспечивающем безопасность», то есть оборудованном
электронными устройствами и просматриваемом через тю¬
ремную телевизионную систему. Это была пустовавшая
317

камера для малолетних преступников со стальной дверью,
в которую был вмонтирован глазок для наблюдения. Каме¬
ра примыкала к комнате надзирательницы. Чтобы шпио¬
нить за мной во время встреч с адвокатами, надзиратели
опускали металлический эцран со своей стороны и наблю¬
дали за нами через глазок. Камера по своим размерам чуть
превышала мою. Стены окрашены в тот же самый грязно¬
серый цвет, а бетонный пол — в принятый в таких заведе¬
ниях цвет ржавчины. В камере имелись навесные койки
с топкими матрацами, подобными тому, на котором я спа¬
ла каждую ночь. Различия между моей и этой камерой
были очень незначительны: унитаз не был соединен с ра¬
ковиной, и в камере был душ. Единственная разница (и
она очень много значила для меня) состояла в том, что
в ней в потолке оказалось окно. Это искренне меня обра¬
довало, так как к этому времени я очень изголодалась по
естественному свету. Теперь же возникла возможность
иногда определить, темно или светло за стенами тюрьмы.
Свет через окно шел не прямой, а отраженный, поэтому
небо я не могла видеть. Однако можно было расслышать,
как пролетают самолеты, а в дождливые дни монотонность
моего пребывания здесь скрашивалась звуками падающих
капель. Ночью в своих мечтах я выбиралась на свободу
через это окно в потолке.
Вначале сюда, на встречу с адвокатами, меня проводи¬
ли под сильной охраной. Затем, когда я приняла решение
выступать в суде в качестве своего собственного защитни¬
ка и начала изучать многочисленные юридические доку¬
менты, мне удалось с согласия судьи использовать эту ка¬
меру для работы, проводя там почти весь день.
Наша победа в этой маленькой стычке вызвала ответ¬
ные действия тюремщиков. Надзирательницы стали всяче¬
ски издеваться надо мной, пускаясь на различные уловки.
Прежде всего было заявлено, что мне запрещается в рабо¬
чей камере принимать пищу, поскольку это представляет
собой нарушение инструкций. На завтрак и обед меня во¬
дили в мою камеру под конвоем. Дело, таким образом, до¬
шло до абсурда: мне нельзя было питаться там, где я ра¬
ботала. Мне нельзя было также выполнять физические
упражнения. Но меня ничто пе останавливало — вопреки
запретам я делала пластические упражнения, стойки на го¬
лове, причем часто именно тогда, когда знала, что за мной
наблюдают в глазок.
318

Работа, которой я теперь занималась, требовала сверх¬
напряжения и сосредоточенности. В условиях почти полно¬
го одиночества вовлеченность в работу была основным
средством, чтобы выжить и сохранить рассудок. Тюремщи¬
ки тоже понимали это и в свою очередь были готовы при¬
бегнуть к самым мелким ухищрениям, стараясь хоть в ма¬
лейшей степени помешать мне.
Я не могу сказать, что в моих силах было оставлять без
внимания все, что они проделывали со мной. Были момен¬
ты, которые лишь раздражали, но были и .такие, которые
вызывали гнев и отчаяние. Бывало, что в моменты самой
углубленной работы меня прерывали, чтобы препроводить
в мою камеру — спальню и столовую одновременно. Мне
хотелось вернуться к делу, но меня не выпускали из ка¬
меры. Проходило полчаса, сорок пять минут, час — никто
не открывал двери. В такие моменты я просто не могла
сдерживать свое отчаяние и начинала кричать так громко,
как только могла, чтобы заставить выпустить меня. Ино¬
гда мне объясняли, что тюремщик занят. Другой раз го¬
ворили, что не могут есть так же быстро, как я. Положе¬
ние порой становилось столь невыносимым, что я скорее
предпочитала пропустить еду, чтобы не прерывать работу.
В течение многих месяцев моя рабочая камера была
местом постоянных столкновений между мной и главной
надзирательницей. Она заметила, например, через «гла¬
зок», что я иногда в рабочей камере ложусь на нижнюю
койку почитать. Тогда из камеры убрали матрацы. Чтобы
показать ей, что это не нарушит моего распорядка, я про¬
должала ложиться на металлическую тонкую сетку —<
она, собственно, не делала койку более комфортабельной.
Особую злобу у надзирательницы и других тюремщиков
вызвало сообщение о том, что Дэвид Пойндекстер был
оправдан по обвинению, выдвинутому федеральными вла¬
стями, в укрывательстве разыскиваемого преступника.
(Они не смогли доказать, что Дэвид знал о розысках меня
органами ФБР и калифорнийской полиции.)
Временами я размышляла, насколько глубоко влияют
на меня подобные вещи. Поняв, как легко потерять пер¬
спективу, будучи в тюремном заключении, особенно не
имея контактов с другими узниками, я решила, что не
стоит реагировать на тривиальные инциденты, как если
бы они были делом самого выживания. Здесь, конечно,
меня весьма ранили всякого рода оскорбления, и, если бы
319

я поддалась им, это и треоовалось тюремщикам для коп-·
1*роля над моим поведением. Ведь даже выдача таблеток
стайовилась ритуалом, и надзирательница, давая аспирин
от головной боли, тщательно следила, не выбрасываю ли
я его. В этом заключалась обязанность этой надзиратель¬
ницы. Одна из таких женщин, неприятная внешность
Которой превосходила только ее глупость, как-то попыта¬
лась запретить Маргарет приносить мне необходимые для
подготовки к процессу книги. Однажды субботним утром
Маргарет принесла мпе несколько книг, причем одна из
них — сборник материалов о фашизме — была в мягкой
обложке. Надзирательница сочла, что все книги в мягкой
обложке — это романы. И она, разрешив передать книги
только в твердой обложке, не пропустила в камеру «книгу
с рассказами», как она назвала сборник под названием
«Природа фашизма».
Вскоре у меня появилась сыпь на коже. Тюремный
врач поставил неверный диагноз — аллергия — и стал ле¬
чить меня антигистаминными средствами. Однако сыпь
быстро распространялась по всему телу. Это дало мне по¬
вод потребовать, чтобы меня осмотрел врач с воли. И вот
в тюрьме появился новый молодой врач — Берт Смолл,
участник нашего движения, руководитель организованно¬
го «Черными пантерами» центра бесплатной медицинской
помощи. Он сразу же определил, что моя сыпь — это ре¬
зультат заражения в тюрьме грибковым заболеванием. Во-,
лезнь зашла настолько далеко, что ее трудно лечить. Берт
раз в неделю стал навещать меня для систематического
обследования. Во время его визитов одна из надзиратель¬
ниц обязательно стояла за дверью камеры и наблюдала за
нами через решетку. Однажды мы обнаружили, что вто¬
рая надзирательница в это время пряталась с блокнотом
в душевой, примыкающей к камере, и записывала все, о
чем мы говорили.
Спустя несколько недель Берту сказали, чтобы он не
обнимал меня (объятия всегда заменяли ему приветствия).
Затем его предупредили, что все разговоры в камере на
немедицинские темы запрещаются. Однако, поскольку над¬
зирательницы были не очень сообразительны, мы без осо*
бого труда разработали кодовые термины, с помощью ко-*
торых могли обсуждать любую тему так, чтобы и надзира-*
тельницы ничего не понимали.
320

Из всех надзирательниц только одна отличалась добро¬
той. Молодая застенчивая женщина с мягким голосом —■
она была явно неопытна в полицейской работе. Я предпо¬
лагаю, что она относилась к тем женщинам, которых на¬
няли, использовав мое пребывание в тюрьме, в качестве
предлога для увеличения персонала женских надзиратель¬
ниц. Однажды ночью, когда дежурила одна эта надзира¬
тельница, сестра из общей камеры крикнула перед тем, как
погас свет: «Спокойной ночи, Анджела». В ответ громко,
как могла, я крикнула: «Спокойной ночи». (Общая камера
была расположена на расстоянии метров шестидесяти от
моей камеры, за углом, в конце другого коридора.)
В течение нескольких месяцев эта надзирательница
продолжала хранить молчание, хотя и видела, как я вела
разговоры и устанавливала дружеские отношения с за¬
ключенными женщинами. В день, когда Эрика Хаггинс и
Бобби Сил были оправданы в Нью-Хейвене по обвинению
в убийстве, мы устроили в тюрьме подлинный праздник.
Однажды эта надзирательница передала мне посланные из
главного корпуса в виде подарка два кулька конфет. Ко¬
гда я развернула обертки, то под ними нашла большое
дружеское письмо.
В тюрьме графства Марин для заключенных женского
отделения четверг и суббота были днями свиданий. В те¬
чение первых шести месяцев я могла встречаться с посети¬
телями только после того, как все остальные женщины за¬
канчивали свои свидания, ибо никакие контакты между
нами не разрешались. Каждый, кто имел при себе какой-
либо документ, мог навестить меня в тюрьме. «Националь¬
ный объединенный комитет за свободу Анджелы Дэвис»
чаще всего организовывал для меня свидания с людьми,
которых я до этого не встречала. Зачастую такие свида¬
ния проходили в атмосфере некоторой скованности, с по¬
сетителями было трудно знакомиться через стекло, разъ¬
единявшее нас, и по телефону, с помощью которого под¬
держивался разговор. И, как правило, в тот момент, когда
мы находили общий язык, время для свиданий истекало.
Вскоре после того, как наши объемистые, хорошо до¬
кументированные ходатайства были готовы, судья нако¬
нец отдал распоряжение, разрешающее расследователям
по нашему выбору посещать тюрьму в определенные часы
11 я» 1001
321

дня. Если они приходили одни, я могла встречаться с
пими в кабине для свиданий с адвокатами.
Когда же при встрече присутствовал зарегистрирован¬
ный для ведения нашего дела адвокат, свидания разреша¬
лось проводить и в отведенной для этого камере.
В качестве официальных расследователей на протяже¬
нии года выступали Франклин и Кендра, Фания, Шарлин,
Кассандра Дэвис и Беттина Аптекер.
Впервые я встретилась с Беттиной в Нью-Йорке, ко¬
гда обе мы учились в старших классах средней школы.
С ней меня познакомили Клодия и Маргарет Бэрнем. В то
время Беттина входила в руководство молодежной органи¬
зации «Эдванс», поддерживавшей братские связи с ком¬
партией. В эту организацию вступила и я. На меня огром¬
ное впечатление произвели в первые дни нашего знаком¬
ства рассказы Беттины о ее поездке в Советский Союз, в
частности рассказ о равенстве людей, которое, по ее сло¬
вам, она наблюдала в Советском Союзе. Она посетила то¬
гда квартиру рабочего и квартиру врача, и, как она расска¬
зала, квартира врача была нисколько не роскошней квар¬
тиры рабочего. Отец Беттины — Герберт Аптекер — дирек¬
тор Института марксистских исследований, и меня всегда
восхищали его лекции, которые помогли мне многое по¬
нять.
Несколько лет спустя — в 1964 году — Беттина стала
одним из руководителей «Движения за свободу слова» в
Беркли. Это движение подготовило почву для студенческих
выступлений в университетах в шестидесятые годы. Десять
лет прошло с момента нашей последней встречи. И вот мы
встретились вновь. Она навестила меня в Лос-Анджелесе в
разгар моей борьбы за право преподавать в университете.
Будучи сотрудником журнала «Уорлд мэгэзин» (приложе¬
ние к ежедневной газете нашей партии), она взяла у меня
тогда интервью по поводу моего увольнения из Калифор¬
нийского университета в Лос-Анджелесе. Наши встречи
после этого события, всегда кратковременные, проходили
обычно в разгар политических кампаний. Я всегда огорча¬
лась тем, что мы не могли найти время для беседы в спо¬
койной обстановке.
Когда я была переведена в тюрьму в Калифорнии, Бет¬
тина жила в Сан-Хосе вместе со своим мужем Джеком
Курцвейлем, профессором тамошнего университета. Их
322

сыну было уже четыре года. Беттина только что закончи¬
ла рукопись своей книги «Восстание в университетах: мар¬
ксистская точка зрения». Она решила посвятить значи¬
тельную часть своего времени деятельности в «Националь¬
ном объединенном комитете». Я была счастлива узнать,
что она также смогла найти время, чтобы выступать в ка¬
честве одного из расследователей по моему делу, что дава¬
ло ей возможность встречаться со мной в течение более
продолжительного времени и в часы, не отведенные для
обычных свиданий.
Во время одного из своих первых посещений Беттина
упомянула о том, что комитет в мою защиту в Англии на¬
меревается опубликовать книгу с моими статьями и ста¬
тьями обо мне, а также о движении за мое освобождение.
Комитет обратился к нам с просьбой помочь в отборе
материала.
Обсудив эту просьбу, Беттина и я пришли к выводу,
что в книге должно прежде всего более точно и полно най¬
ти отражение наше движение. Больше того, если эта кни¬
га будет выпущена в Америке, она окажет немалую по¬
мощь в деле организации кампании в мою защиту в нашей
стране. С самого начала мы рассматривали такую книгу
как средство, с помощью которого люди смогли бы больше
узнать о репрессиях, познакомиться с делами политиче¬
ских заключенных, с тем, что вообще происходит за тю¬
ремными стенами. Я настаивала на том, чтобы книга была
посвящена не только моему делу, но и делам других по¬
литических заключенных — Джорджа, Джона, Флита, Ра¬
челла и многих других, томящихся в тюрьмах по всей стра¬
не. Один из главных тезисов книги должен был состоять
в том, что в результате распространения расизма возникла
необходимость произвести переоценку традиционного опре¬
деления самого понятия «политический заключенный». По¬
мимо многих мужчин и женщин, заключенных в тюрьмы
в связи с их политическими убеждениями и деятельностью,
многие тысячи других попали в тюрьмы по сфабрикован¬
ным обвипениям или были приговорены к неоправданно
долгим срокам заключения только потому, что они черные
или смуглые. Книга должна предоставить трибуну не толь¬
ко для защиты политических заключенных в узком пони¬
мании этого термина, но и для защиты тех, кто тем или
иным путем стал жертвой расизма и полицейско-судебно¬
тюремного аппарата.
11*
323

Беттина и я подготовили статьи о тюрьмах и полити¬
ческих заключенных. В процессе долгих встреч в тюрьме,
осложняемых разделявшими нас стеклянными перегород¬
ками, металлическими решетками и телефонами, мы ре¬
шали вопрос о том, какие другие материалы должны быть
включены в книгу. Тюремщики не разрешали расследова¬
телям приносить в тюрьму ничего, кроме чистой бумаги и
карандашей. Поэтому все печатные материалы, которые
Беттина хотела обсудить со мной сама, она должна была
заранее заучивать наизусть.
Наконец после нескольких месяцев напряженной рабо¬
ты книга была практически закончена. В подготовке ее
приняли участие Джордж, Флит и Рачелл, а также Бобби
и Эрика. .Говард и Маргарет написали статьи о юридиче¬
ских аспектах моего дела, а Фания, Франклин и Кендра
подготовили материалы о массовом движении в мою защи¬
ту. Из всех многочисленных заявлений в мою защиту мы
отобрали наиболее сильные, яркие, сделанные как в США,
так и в других странах.
Книга начиналась волнующим письмом, присланным
мне Джеймсом Болдуином. «Некоторые из нас, белые и
черные,— писал он,— знают, какая большая цена была уже
уплачена, чтобы зародить новое сознание, чтобы вызвать
к жизни новый народ, беспрецедентную нацию. Если мы
это знаем и ничего тем не менее не делаем, то мы хуже
убийц, нанятых от нашего имени. Если мы это знаем, то
мы должны бороться за твою жизнь, как будто это наша
собственная жизнь, и это так и есть на самом деле. Мы
должны нашими телами закрыть коридор, ведущий в газо¬
вую камеру, сделать его непроходимым, ибо, если они при¬
дут на рассвете за тобой, то следующей почью они придут
уже за нами». Фразу «Если они придут на рассвете» мы
решили сделать названием книги.
Первоначально мы намеревались опубликовать книгу с
помощью нашего издательства. Ведь она не предназнача¬
лась для массового распространения по коммерческим ка¬
налам — она должна была служить оружием организации.
Но ее необходимо было издать немедленно, если ей пред¬
назначалось оказать влияние как на мое освобождение,
так и на судьбу всех политических заключенных. Однако
в то время движение не располагало средствами, необходи¬
мыми для быстрого издания книги. И нам пришлось пере¬
дать ее в принадлежащую черным издательскую компа-
324

йию. К сожалению, мы не сознавали, что главный интерес
этой компании состоял в том, чтобы осуществить как мож¬
но более широкое коммерческое распространение книг.
Она даже прибегала к тому, чтобы представить меня в ка¬
честве автора книги, хотя я только ее редактировала. Пу¬
бликация книги была важным событием для всех нас, на¬
ходящихся за тюремными стенами. Самым волнующим, по
словам Рачелла, было то, что книга «Если они придут на
рассвете», в которой много места было отведено рассказу
о его жизни и его судебном деле, сделала больше, чем что-
либо другое, для разоблачения преследований.
В то же самое время, когда было получено разреше¬
ние на посещение меня официальными свидетелями, судья
отдал тюремной администрации распоряжение разрешить
потенциальным свидетелям защиты встречаться со мной
в камере для моей работы в присутствии зарегистрирован¬
ного адвоката. Благодаря этому мои родители, Бенни и
Реджи получили возможность навещать меня.
Когда мои мать и отец еще 16 марта пришли на пред¬
варительное слушание дела, а также чтобы участвовать в
массовом митинге у стен гражданского центра, мы могли
поговорить друг с другом лишь в кабине для свиданий —
через стеклянную перегородку и по телефопу. Поэтому
большой для меня радостью было, когда наконец я смогла
обнять их. Герберт Маркузе и его жена Инге навещали
меня несколько раз. Руководители нашей партии — Генри
Уинстон, Джеймс Джексон и Уильям Паттерсон — вместе
приехали из Нью-Йорка, чтобы повидать меня.
Я всегда с нетерпением ждала прихода адвоката Джор¬
джа — Джона Торна, ибо только от него я узнавала о том,
что происходило с Джорджем и другими заключенными в
тюрьме Сан-Квентин. Маргарет, Говард и Шелдон стара¬
лись навещать Джорджа, Джона, Флита и Рачелла как
можно чаще.
В июне Говард представил ходатайство об освобожде¬
нии меня под залог новому судье по нашему делу — Ри¬
чарду Арнасону, которого пригласили из графства Сонома.
Многие, за исключением меня, надеялись, что Арнасон ре¬
шит дело в нашу пользу. Проблема казалась простой.
Лица, обвиненные в серьезных преступлениях, не могут
быть освобождены под залог, если «существуют доказа¬
тельства виновности и презумпция таковой очевидна». От¬
сюда следовало заключение: отсутствие достаточно убеди¬
325

тельных доказательств означает, что обвиняемый должен
быть до суда выпущен на свободу. Говард и Кендра были
абсолютно уверены в том, что, я буду освобождена, подобно
им самим, и оба старались подбодрить меня надеждой на
скорое освобождение.
Альберт Харрис, наоборот, был уверен, что Арнасоп от¬
кажет нам в нашей просьбе во время обсуждения нашего
ходатайства: «Если она будет освобождена под залог, то,
когда ее будут выписывать из тюрьмы графства Марин, ей
одновременно с вещами следует вручить и кредитную кар¬
точку на приобретение авиабилетов, ибо мы никогда уже
ее больше не увидим».
Когда Арнасон сказал «нет», я почувствовала, что ти¬
ски снова сжимаются. Однако для меня это не являлось
каким-то страшным ударом, ибо я ожидала, что он в лю¬
бом случае пойдет по пути наименьшего сопротивления.
Кендра плакала, а Говард выглядел таким подавленным,
каким я его никогда не видела.
По-видимому, те наши ходатайства, которые судья
удовлетворил, служили попыткой как-то компенсировать
ужасный удар — отказ освободить меня под залог. Арнасон
согласился с нашими доводами относительно того, чтобы
мне разрешили выступать на процессе в качестве своего
собственного защитника. И поскольку нам было отказано
в ходатайстве об освобождении под залог, судья согласил¬
ся отдать распоряжение о том, чтобы в тюремной камере,
где я работала, были созданы большие удобства (особенно
для подготовки к процессу).
По его распоряжению мне позволили пользоваться пи¬
шущей машинкой и разрешили, подобно другим женщи¬
нам, пользоваться радиоприемником. Я получила разре¬
шение встречаться на короткое время с женщинами из об¬
щей камеры. Обстановка в общей камере, расположенной
в соседнем коридоре, мало чем отличалась от того, что я
наблюдала в тюрьме в Нью-Йорке. Я еще больше убеди¬
лась в том, насколько важно противодействовать всем раз¬
рушительным тенденциям тюремной жизни...
Тюрьмы и другие места заключения — это страшные
заведения. Женщины в тюрьме, например, могли писать,
если они хотели. Однако маленькие листочки бумаги из
блокнота, которые не всегда можно было получить, отби¬
вали охоту писать о чем-то серьезном и принуждали огра¬
ничиваться случайными записками, проходящими к тому
326

же цензуру перед отправкой на почту. Чтобы получить
у надзирательницы карапдаш, нужно было предпринять
энергичные и продолжительные усилия. Имелись потре¬
панные карты и другие игры — неотъемлемая принадлеж¬
ность каждой тюрьмы, которые существовали для того,
чтобы подсластить тюремную действительность и незамет¬
но вернуть заключенных в детство. Как я заметила во вре¬
мя пребывания в тюрьме, в глазах тюремщиков мы все,
будь то шестнадцатилетние или семидесятилетние, были
«девочками». Они любили наблюдать, как их «дети» — за¬
ключенные со счастливым выражением на лице были по¬
глощены безобидными играми. Любое времяпрепровожде¬
ние, требовавшее какого-то умственного напряжения, вы¬
зывало подозрения. Надзирательницы чрезвычайно враж¬
дебно относились к игре в шахматы и согласились разре¬
шить ее только при условии, что она будет соответство¬
вать каким-то особым, весьма грубым правилам. Шахма¬
ты, которые в конце концов разрешили держать в комнате
для дневных занятий, были сделаны в форме игрушек, и
играть ими можно было только в детский вариант.
Некоторые вещи в тюрьме предназначались специально
для женщин. В комнате для занятий непременно стояли
стиральная машина, приспособление для сушки одежды и
доска для глажения. Если не считать металлических сто¬
лов и табуретов, эти предметы составляли единственную
обстановку комнаты. Очевидно, наличие указанных машин
мотивировалось тем, что «женщины остаются женщинами»
и им будет недоставать чего-то существенного, если ото¬
рвать их от домашней работы. Постельное белье и тюрем¬
ная одежда для мужчин отправлялись для стирки в пра¬
чечную. Женщины же должны были стирать все свои вещи
сами. Если они отказывались стирать и гладить белье до¬
бровольно, то вводились часы принудительной работы. Та¬
кая система работы, помимо прочего, явно носила расист¬
ский характер. Когда, чтобы убить скуку, заключенные
женщины добровольно соглашались заниматься стиркой,
черным женщинам отказывали в такой возможности. Ко¬
гда же никто не соглашался стирать добровольно, эту ра¬
боту приказывали выполнять черным.
В этой обстановке возможность поспать превращалась
в своего рода роскошь. Поскольку сон означал прекраще¬
ние сознательной деятельности, полное отстранение от и
без того пустого существования, он превращался в наиме¬
327

нее удручающий способ убить время. Надзирательницы
поощряли нас относиться ко сну как к привилегии и пре¬
доставляли возможность поспать в дневное время в каче¬
стве награды за «хорошее поведение». Если, например, к
6.30 утра, когда приносили завтрак, одна из женщин еще
оставалась на койке, либо не оделась, или не заправила
достаточно аккуратно края своего одеяла под матрац, тогда
все женщины в камере теряли право на сон в дневное вре¬
мя. В таком случае их весь день держали запертыми в ка¬
мере для дневных занятий, где изредка можно было пере¬
дохнуть, разместившись на табуретах.
Они были серьезными людьми, эти тюремщики. Когда
им бросали вызов, эта серьезность проявлялась в полной
мере. Молодой черной заключенной сказали, что, посколь¬
ку ей время от времени предоставляют освобождение от
работы и разрешают покидать тюрьму, она лишается права
вместе с другими заключенными смотреть телевизор в ка¬
мере для дневных занятий. Телевизор был для нее не
очень важен, но само наказание вывело из себя. Она за¬
явила надзирательнице, что та не имеет права так нака¬
зывать ее. В ответ надзирательница воспользовалась сво¬
ими полномочиями, проявив при этом расистские пред¬
убеждения. Она сказала черной женщине, что та «позво¬
ляет себе больше, чем это разрешает ее цвет кожи». Этот
инцидент вызвал ожесточенное сражение среди женщин, п
показательно, что оно выявило расовую демаркацию: но
только все черные заключенные поддержали свою сестру,
это сделали и некоторые белые женщины.
Значок на груди тюремщиков символизировал власть,
а с нею шутки были плохи. Серьезный настрой тюремщи¬
ков был действительно опасен. Много раз, когда я в со¬
провождении вооруженной охраны поднималась в лифте
в зал заседаний суда, охранники расстегивали свои кобу¬
ры — это зрелище предназначалось специально для меня.
8 июля 1971 года.
Говард, Джон Торн и я вслед за охранниками прошли
через ярко освещенный коридор для конвоирования заклю¬
ченных в камеру ожидания судебного помещения.
Вдоль узкой стены камеры стояли деревянные скамьи,
а в углу — туалет без сиденья. Верхпяя половина одной
328

из стен была сделана из прозрачного плексигласа. Эта ка¬
мера по своим размерам уступала той, в которой Рачелл
и я ожидали начала судебного разбирательства.
Хотя мне и следовало знать, чего здесь можно ожи¬
дать, тем не менее меня поразил тяжелый металлический
стук, который постоянно нарушал тишину камеры. Лязг
цепей, звук отпираемых и запираемых замков, кандалов,
наручников я впервые услышала в суде в Салинасе, и все
это казалось уже знакомым. Но здесь эти звуки действо¬
вали особенно раздражающе.
По другую сторону стеклянной стены Джордж спускал¬
ся по лестнице, чтобы вместе со своими адвокатами встре¬
титься со мной и моими защитниками.
Поскольку я была официально признана в качестве за¬
щитника по собственному делу, судья согласился разре¬
шить мне провести встречи с каждым из «соледадских бра¬
тьев» и со вторым обвиняемым по моему делу — Рачелл ом.
Спустя несколько дней я нанисала Джорджу о моих
впечатлениях от нашей с ним встречи:
«В моем сознании навсегда запечатлелась эта сцена: я
стою в застекленной конурке под лестницей, стою и гля¬
жу, любящая, жаждущая, и вдруг меня охватывает жгучая
холодная ярость от лязга цепей — это ты медленно спу¬
скался по лестнице... Я должна была бы разорвать твои
цепи. Я должна была бы бороться всем своим существом
с твоими врагами, но я была беспомощна, бессильна.
Я сдерживала переполнявший меня гнев — и ничего не
могла сделать. Я стояла и наблюдала, выполняя навязан¬
ную мне роль бесстрастного зрителя, за всей сценой через
стекло, как будто в какой-то лаборатории, ненавидя их за
то, что они окружили мепя этим стеклом, ненавидя себя за
то, что ничего не могла сделать. Я злилась на себя и по¬
тому, что не могла не видеть, сколько сил тебе понадоби¬
лось, чтобы сдерживать себя при каждом шаге, медленном
и трудном, как ты весь стремишься не покоряться этим це¬
пям и этим свиньям. Я видела, как тяжело раскачивалось
твое тело при каждом шаге...»
Как только он вошел в камеру н увидел, что мы уже
здесь, выражение презрения на его лице сразу же смени¬
лось улыбкой, которую я так хорошо помнила со времени
встречи в Салинасе. Его первым инстинктивным жестом
стала попытка протянуть к нам руки. Объятия. Он забыл,
что его запястья цепями привязаны к поясу и что он мо¬
329

жет передвигать их только на несколько сантиметров.
Руки у меня были свободны — на этот раз мне не надели
наручники,— и я попыталась поддержать его цепи, чтобы
они ему не мешали.
Восьми часов нам оказалось недостаточно. Мы говори¬
ли обо всем, но времени не хватало. Мы обсуждали стра¬
тегию нашей защиты и возможность выступления Джорд¬
жа в суде с показаниями. Он с уверенностью говорил, что
мы выиграем наше дело. Я сказала ему, что наша победа
будет совместной победой всех нас.
Затем у нас была встреча с Рачеллом в течение целого
дня. Хотя между нами существовало твердое единство от¬
носительно политического подхода к нашему делу, мы пе
полностью соглашались друг с другом по части его юри¬
дических рецептов. Рачелл хотел, чтобы суд над нами был
изъят из юрисдикции штата Калифорния и передан феде¬
ральной судебной системе. Основываясь на своем много¬
летнем опыте общения с судами в Калифорнии, он был
убежден, что власти здесь хотят лишить его жизни, и по¬
лагал, что возможности свести до минимума репрессивный,
расистский характер суда над нами значительно возрастут,
если мы согласимся на передачу нашего дела в федераль¬
ный суд. Я изучила все возможности такой стратегии, мно¬
го думала над ней и провела с Маргарет и Говардом про¬
должительные обсуждения положительных сторон позиции
Рачелла. В конце концов я решила, что для нас будет луч¬
ше, если дело станет слушаться в суде штата.
Среди многих причин, которые привели меня к такому
решению, одна имела важное практическое значение. Эта
причина — подбор присяжных заседателей. В федеральных
судах судья ведет опрос потенциальных присяжных засе¬
дателей и принимает сам все решения относительно их
предубеждений. В суде же штата защита может потребо¬
вать представления права провести всесторонний допрос
потенциальных заседателей, выясняя их отношение и к
таким вопросам, как расизм и антикоммунизм. Дело Хыо
Ныотона уже создало прецедент в результате проведен¬
ной Чарльзом Гэрри работы по подбору присяжных засе¬
дателей. Оказалось бы невозможным провести такое озна¬
комление со взглядами присяжных заседателей, если бы
дело было передано в федеральный суд.
ЗЭО

В течение многих месяцев, предшествовавших суду, Ра¬
челл и я неоднократно проводили краткие обсуждения это¬
го вопроса в камере ожидания, где мы по утрам ждали на¬
чала судебных заседаний, а также содержались во время
перерывов. Мы переписывались друг с другом по поводу
наших разногласий. Маргарет, Шелдон и Говард посещали
Рачелла в тюрьме Сан-Квентин, обсуждая с ним все «за»
и «против» его предложения добиваться передачи дела в
федеральный суд. Для меня представлялось важным до¬
стижение договоренности по данному вопросу, так как моя
позиция с самого начала состояла в том, что он и я долж-
пы быть судимы одним судом. На нас оказывали большое
давление, в частности, это делал сам судья, с целыо
добиться согласия на раздельное рассмотрение моего дела
и дела Рачелла. Однако мнение нашей защиты состояло в
том, что необходимо сопротивляться всем попыткам раз¬
делить нас.
До тех пор, пока ситуация в отношении переноса
суда в федеральную систему оставалась неопределенной,
мы не могли заниматься многими досудебными ходатай¬
ствами. Разбирательство в суде штата, возможно, под¬
вергало риску борьбу Рачелла. В этом трудном положении
наступило время отбросить в сторону всю нерешитель¬
ность, чтобы начать серьезную подготовку к суду. У меня
и Рачелла все еще имелись разногласия юридического
порядка.
Именно такой была ситуация, когда началась наша
восьмичасовая встреча в тюрьме. Присутствовали и мои
адвокаты, и адвокаты Рачелла, а также члены комитетов
за наше освобождение. Временами дискуссия принимала
исключительно острый характер. Однако, несмотря на это,
не возникало даже малейшей угрозы той солидарности,
которая связывала нас. Рачелл подчеркивал, что между
нами существуют разногласия лишь технического харак¬
тера относительно юридической стороны дела.
Когда стало очевидно, что нам не удастся до конца
встречи ликвидировать расхождение в пашем подходе к
юридической стороне дела, я пришла к выводу, что ради
сохранения единства необходимо пойти на уступку. Я пред¬
ложила, что в соответствии с намерением Рачелла подам
ходатайство о передаче дела в федеральный суд. Одновре¬
менно выдвигалось условие — если федеральный суд отка¬
жет мне в таком ходатайстве, Рачелл будет вместе со
331

мной бороться по пашему делу в суде штата. Он согласил¬
ся с моим предложением.
Позже я могла убедиться, что наше соглашение с са¬
мого начала было несовершенным — оно скорее явилось
результатом отчаяния, чем реальной попыткой разрешить
разногласия. Ибо Рачелл ни в малейшей степени пе сомне¬
вался в том, что судья удовлетворит наше ходатайство о
передаче дела в другой суд, и не относился серьезно к воз¬
можному отказу. Я же, будучи уверена в том, что ходатай¬
ство будет отклонено, никогда не относилась серьезно к
возможности рассмотрения дела в федеральном суде.
Как я и предполагала, наше ходатайство было отклоне¬
но. Но вместо того, чтобы начать готовиться к процессу
в суде штата, Рачелл решил, что ему следует продолжать
добиваться передачи дела в другой суд. Я знала, как стра¬
стно он предан своей идее, и поэтому, собственно, не могла
винить его за это. Однако сейчас мы снова оказались в
тупике. Если каждый хотел вести свою защиту собствен¬
ными силами, то тогда был только один выход, и мы оба
понимали это. Разделение стало единственным выходом.
Это было слово, которое я не хотела слышать. Но коль ско¬
ро каждый из нас был в равной степени убежден в пра¬
вильности своей собственной позиции и стратегии по своей
защите, мы должны были принять решение о том, что нам
предстоит судиться раздельно, порознь. Наш комитет не¬
медленно опубликовал по этому поводу заявление для
прессы: «В понедельник, 19 июля, судья Ричард Арнасон
удовлетворил ходатайство о раздельном судопроизводстве
по делу штата Калифорния против Анджелы Дэвис и Ра¬
челла Маджи...
С самого начала при сфабриковании данного дела сред¬
ства массовой информации, к которым присоединились со¬
мнительные «друзья из левых кругов», пытались вбить
клин между Анджелой и Рачеллом. Варьировали самые
различные измышления — от фальшивых, расистского ха¬
рактера сопоставлений между пими и до некоего иерархи¬
ческого деления политических заключенных.
Анджела и Рачелл посвятили много часов разработке
юридической стратегии. В течение первых семи месяцев
досудебных слушаний их дела они предприняли многочис¬
ленные попытки разработать совместную стратегию веде-
пия дела. Однако в конце концов оба обвиняемых согласи¬
лись ходатайствовать о раздельном судопроизводстве...
332

Должно быть ясным, что такое решение не говорит о ка¬
ких-либо политических разногласиях. В равной степени
оно не является следствием каких-либо расхождений в ос¬
новных вопросах защиты. Разногласия носили чисто про¬
цедурный характер...
Рачелл будет пытаться перенести борьбу в федераль¬
ный суд, а Анджела поведет защиту в суде штата. Но оба
они считают, что без массового движения битва за их сво¬
боду не может быть выиграна. И мы добьемся победы.
На тех из нас, кто по всей стране ведет борьбу за со¬
здание массового движения, способного добиться освобож¬
дения всех политических заключенных, лежит отныне
двойная ответственность. С делом Рачелла Маджи и Анд¬
желы Дэвис должен быть ознакомлен весь народ с тем,
чтобы дать возможность широким массам понять репрес¬
сивный характер всей системы наказания.
Скоро настанет первая годовщина события, использо¬
ванного для фабрикации обвинения против Анджелы и Ра¬
челла. Комитеты, созданные в Калифорнии и по всей стра¬
не, отметят день 7 августа различными мероприятиями,
включая проведение митингов, лекций и заупокойных
служб. В Пасадене (штат Калифорния) будет заложеп
парк в память Джонатана Джексона. С помощью подоб¬
ных мероприятий люди придут к пониманию того, против
каких условий жизни Рачелл и наши погибшие братья вы¬
ступили 7 августа 1970 года».
21 августа 1971 года.
В маленькой кабине для свиданий Беттина и я напря¬
женно работали, стараясь закончить пашу рукопись книги
«Если они придут на рассвете». Когда появился Говард
вместе с Барбарой Рэтлифф, занимавшейся составлением
одного из наших ходатайств, все мы перешли в камеру.
Едва расположились, как в замке повернулся ключ, дверь
раскрылась и женщина — помощник шерифа заявила, об¬
ращаясь к Говарду: «Мистер Мур, вы должны покинуть
здание. В тюрьме объявлена тревога».
Прошло уже несколько месяцев после той угрозы взо¬
рвать в тюрьме бомбу, и вот теперь новая тревога. «Мы
вернемся, когда все кончится»,— сказал Говард, и все троо
покинули камеру. Я предполагала, что охранница вскоре
333

возвратится, чтобы отвести меня вместе с другими заклкн
ченными в бомбоубежище в подвале, как в прошлый раз.
Однако прошло полчаса, затем час, но никто в камере не
появлялся. Наконец женщина из охраны вернулась и ска¬
зала, что она получила указапие отвести меня в мою по¬
стоянную камеру. На вопрос, что происходит, она ничего
другого пе ответила, кроме того, что выполняет данное ей
приказание.
Я не знаю, сколько часов пролежала на своей койке,
уставившись в потолок, дав волю своему воображению.
Я ждала. Я ждала известий от кого-нибудь из них: от Го¬
варда, Маргарет, от кого угодно. Было уже очень поздно,
когда охранница снова вошла в мою камеру и сказала:
«Мистер Мур ожидает вас». Она отперла дверь, и я после¬
довала за ней. За углом коридора я увидела возле камеры
Маргарет и Говарда.
Глаза у Маргарет покраснели и распухли. Я помню
единственный случай, когда видела на ее лице такое же
выражение полного отчаяния. Это было десять лет назад,
ее мать вошла в спальшо, где мы находились, и сказала
детям, что почыо их отец умер от разрыва сердца. Говард
обливался потом, его лоб весь покрылся морщинами, он
отводил глаза и так тяжело дышал, как будто изможден¬
ный до крайнего предела.
Я смотрела на них и чувствовала, что во мне что-то об¬
рывается. Мы были в камере одни, дверь за нами закры¬
лась, однако никто не решался нарушить молчание. В те¬
чение нескольких часов ожидания я боролась с навязчи¬
выми картинами взрыва в тюрьме Сан-Квентин. Сколько
раз Джордж говорил, что война, объявленная ему тюрем¬
щиками, может вылиться в открытое столкновение от ма¬
лейшей провокации. Как часто я повторяла себе: «Только
бы ничего не случилось с Джорджем». Но чем громче сей¬
час становился мой внутренний крик, тем отчетливее лица
сидящих в камере говорили — уже что-то случилось, слу¬
чилось самое худшее.
— Джордж? — только и спросила я, и его имя продол¬
жало звучать в камере.
Говард кивнул головой.
— Он не..?
Говард наклонил голову, но я все еще продолжала на¬
деяться, что в действительности не слышала, как он про¬
изнес это маленькое, почти не различимое «да».
334

Я бросилась к Маргарет, которая начала громко всхли¬
пывать, и мы долго стояли, взявшись за руки. Я чувство¬
вала, что немею и не могу двигаться, не могу заставить
свои губы произнести хотя бы одно слово, не могу вызвать
слезы у себя на глазах. Как будто кто-то вморозил меня
в лед.
— Свиньи убили его, Анджела.— Голос Говарда про¬
никал в мое сознание откуда-то издалека.— Они убили его.
Выстрелом в спину.
Раздался скрежет ключа в двери, вошла помощница
шерифа и сказала, что им нужно уходить.
Только вернувшись в камеру, я осознала реальность
того, что до этого момента мне казалось чудовищным
сном,— реальность смерти Джорджа. И тогда одна, в тем¬
ноте я зарыдала.
Я думала о Джордже, Роберте, Пенни, Фрэнсис, Дело¬
ре, племянниках и племянницах Джорджа. Так им прихо¬
дится отмечать первую годовщину гибели Джонатана.
Джордж был символом воли для всех нас, сидящих за
решеткой, символом той силы, которую всегда, казалось,
мог сообща проявить угнетенный народ. Даже тогда, ко¬
гда мы думаем, что враг лишил нас всего, забрал у нас
даже наши души. Той силы, которая исходит из почти
биологической потребности чувствовать, что у нас есть что
сказать о том, куда мы идем. Это терзало Джорджа за ре¬
шеткой всю его взрослую жизнь, и, что самое важное, он
знал, как придать этой потребности ясное и всеобщее вы¬
ражение, и его литературное творчество всколыхнуло лю¬
дей во всем мире.
Сегодня ночью многие мужчины и женщины во всех
тюрьмах нашей страны, подобно мне, не могут, наверное,
заснуть, они скорбят о Джордже и пытаются излить свой
гнев на осязаемые цели. Люди должны говорить о ме¬
сти — о массовых организованных ответных действиях.
На следующий день весь мир, казалось, переместился в
мою маленькую камеру, она была заполнена друзьями.
Вначале оказалось трудным вести разговор — никто не
знал, с чего начать. Когда я смотрела на Шарлин, Кенд¬
ру, Франклина, Маргарет, Говарда, я не могла удержать
слез. Затем и Франклин начал громко плакать.
Шарлин или Кендра сказала, что комитет за мое осво¬
бождение начал устраивать демонстрацию у стен тюрьмы
Сан-Квентин с требованием обеспечить безопасность дру¬
335

гих заключенных братьев и немедленно провести рассле¬
дование всех обстоятельств убийства Джорджа. Друзья
рассказали, что из тюрьмы поступают сообщения о жесто¬
ких избиениях заключенных и чудовищных пытках. Наш
комитет уже обратился к конгрессмену Рону Деллумс, чле¬
ну законодательной ассамблеи штата Калифорния Вилли
Брауну, д-ру Карлтону Гудлетту и многим другим общест¬
венным деятелям с призывом потребовать обследования
тюрьмы Сан-Квентин. Требовалось также проведение опро¬
са заключенных о событиях в связи со смертью Джорджа,
медицинский осмотр всех заключенных, получивших ране¬
ния от охранников.
После того как все товарищи ушли, чтобы окунуться
в работу по организации контрнаступления, я попыталась
составить заявление для прессы.
«Джордж знал,— писала я,— что цена, которую ему
придется заплатить за преданность делу революции, будет
состоять в том, что каждый прожитый день ему придется
отражать смертоносные удары.
Пример храбрости, продемонстрированной Джорджем
перед призраком казни без суда и следствия, его дар про¬
ницательности, отточенный за семь лет мучений в одиноч¬
ном заключении, его стойкость перед лицом многочислен¬
ных невзгод будут служить источником вдохновения для
всех сестер и братьев, находящихся за тюремными стена¬
ми и вне их».
Я писала о семье Джексона: «Горе ее неизмеримо глу¬
боко. В течение немногим более одного года двое сыновей,
Джордж и Джонатан, пали под пулями фашистов. Я вы¬
ражаю чувства любви Джорджии и Роберту Джексонам,
Пенни, Фрэнсис и Делоре.
Для меня смерть Джорджа означает потерю товарища
и революционного лидера, а еще — невосполнимую потерю
любимого... Я могу только сказать, что, продолжая любить
его, я буду пытаться выразить свою любовь таким путем,
какой он бы одобрил,— укрепляя свою решимость бороть¬
ся за дело, за которое погиб Джордж. Его пример всегда
будет рядом со мной, слезы и горе наполняют меня гневом,
и этот гнев направлен против системы, ответственной за
его убийство. Он написал сам на себя эпитафию, сказав:
«Отправьте меня в иной мир — все равно дорога в ад ни¬
чего не изменит во мне. Я приползу обратно, чтобы, по¬
добно собаке, вечно сторожить вход в мир этот. Они не по¬
336

давят мою месть, никогда, никогда. Я — часть правовер¬
ного народа, гнев которого растет медленно, по ярость
которого священна. Мы все соберемся у дверей нашего
дома, и нас будет так много, что топот наших ног заста¬
вит дрожать землю».
Затем в одиночестве я стала слушать радио. Весь день
одна из станций передавала отрывки из книги Джексона.
Другие коммерческие станции начали распространять аб¬
сурдную версию о том, что Джордж якобы под париком
пронес из помещения для свиданий в «центр перевоспи¬
тания» —■ наиболее охраняемую часть тюрьмы Сан-Квен¬
тин — крупнокалиберный пистолет. Я слушала все радио¬
обозрения подряд. Большинство из тех, кого интервьюиро¬
вали, высказывали подозрение, что нечто порочное проис¬
ходит внутри самой тюрьмы Сан-Квентин. Все беспорядки
случаются там не по вине заключенных, а из-за произ¬
вола тюремных властей. Доминирующим моментом всех
ответов была мысль, что тюремная администрация, видимо,
считает всех заключенных дураками. Снова и снова многие
комментировали то презрение к заключенным, которое
продемонстрировала администрация. Она не сумела даже
придумать правдоподобного объяснения происшедшему со¬
бытию. Кто мог поверить, что сказка о парике оправды¬
вает всю ту жестокость, с какой тюремщики отнеслись к
заключенным?
Джордж был мертв, и глубокая личная боль, испытыва¬
емая мною, наверное, задушила бы меня, если бы я не обра¬
тила ее в истинный, должным образом направленный гнев.
Я не могла жить только своей личной потерей. Собствен¬
ное горе в стенах этого мертвого серого мешка, на глазах
у ненавидящих меня тюремщиков могло разорвать все нити
моей воли, предохранявшей мою личность от распада.
Смерть Джорджа должна была, подобно природному
магниту, стальному диску во мне самой, притягивать к себе
магнетической силой все элементы, в которых я нужда¬
лась, чтобы остаться сильной и еще более энергично про¬
должить борьбу. Это должно было усилить во мне нена¬
висть к тюремщикам, презрение ко всей системе репрессий,
укрепить мое единство с другими заключенными. Это при¬
давало мне силу и смелость, в которых я нуждалась, чтобы
вести долгую войну против злобного расизма, убившего
Джорджа. Он ушел, но я остаюсь. Его мечты стали моими
мечтами.
337

3 августа 1971 года.
Судья Китинг занимает свое место. Он выглядит до жа¬
лости худым, а из-за глубоких морщин на лице кажется
гораздо старше своих лет. Что-то в нем напоминает мне тех
расистов, которые переполняли мое детство. Я чувствую
себя уверенно, настроена решительно и встаю, чтобы за¬
дать несколько вопросов о его требованиях прп подборе чле¬
нов большого жюри графства Марин. На эт от раз атакую я.
Мы решили доказать, что обвинительное заключение
против меня вынесено большим жюри (которому потребо¬
валось всего восемь минут, чтобы обвинить меня фактиче¬
ски без всякого обсуждения), расистским и непредстави¬
тельным по -своему составу. Нам удалось добиться прове¬
дения заседания суда с целью установить, в какой мере
подбор членов большого жюри определялся расовой при¬
надлежностью и классовыми предубеждениями самих су¬
дей. Мы были уверены, что судьи совершенно не знают
жизни черной общины, рабочего класса, молодежи и по¬
этому не смогли подобрать представительного жюри.
В самый разгар заседания суда по этому вопросу я
продемонстрировала одну фотографию, которую передала
мне Маргарет. Подойдя к столу для свидетелей, я вручила
ее судье и спросила, действительно ли на ней изображен
его дом (другими словами, видно ли, насколько он богат).
Удивленный и раздраженный тем, что мы сфотографиро¬
вали его дом, судья забормотал почти шепотом, но доста¬
точно громко, чтобы его слышал судебный репортер:
«А что, по-вашему, судьи не имеют права на личную
жизнь? Разве люди, которые обеспечивают гражданские
права, сами их не имеют? Да, это мой дом. И могу доба¬
вить, что в следующий раз не советую заниматься такими
делами. Это вам не пройдет даром... К взломщикам у нас
отношение совсем не нежное».
Когда я спросила Китинга, стал ли бы он рекомендо¬
вать в состав большого жюри члена партии «Черные пан¬
теры», он ответил: «Они самые злобные расисты, не счи¬
тая Адольфа Гитлера». И продолжал настойчиво твердить,
что они-де «защитники ненависти, насилия и убийств...
Они везде их сеют...» Он добавил, что все это в равной
степени относится и к коммунистической партии.
Я лишилась дара речи и была поражена ые столько
тем, что судья имел подобные взгляды, сколько тем, что
338

глава высшей судебной инстанции графства, нисколько не
стесняясь, выкрикивал подобные заявления для занесения
их в судебный протокол.
Опрос, проведенный нами, подтвердил наличие глубо¬
ко укоренившихся расистских и антикоммунистических
предрассудков жителей графства Марин. Судья Китинг
был типичным представителем этого графства. Суд здесь
наверняка вылился бы в процедуру подготовки убийства,
наверняка стал бы прелюдией к газовой камере в тюрьме
Сан-Квентин. Все судьи высшей судебной инстанции
графства в ходе проведенного опроса признались, что они
не могут беспристрастно председательствовать на моем
процессе. Другими словами, все они были убеждены в
моей виновности.
Наше обследование показало, что большинство населе¬
ния графства Марин, состоящее из белых зажиточных лю¬
дей, считало меня виновной в похищении людей, убийстве
и заговоре. Но нужно сказать нечто большее: они считали,
что я виновна в неизмеримо худшем преступлении, в том,
что я коммунистка, что я—черная женщина. Многие из них
были оскорблены тем, что мне позволяли учить детей поря¬
дочных белых калифорнийцев. Если бы они могли, то на¬
всегда бы изгнали меня из всех университетов Калифорнии.
Уже после проведения этого опроса Джордж был убит
охранниками в тюрьме Сан-Квентин. Истеричная кампа¬
ния, раздутая вокруг этого события, имеющая целью пре¬
вратить жертвы в преступников, приняла всепроникающий
характер. Общественное мнение в этом богатом белом
графстве считало каждого, кто выступал в защиту заклю¬
ченных тюрьмы Сан-Квентин, таким же преступником, как
и самих заключенных.
Наше ходатайство о переносе суда в другое место хоро¬
шо документировалось. Судья Арнасон, приглашенный из
другого графства для ведения суда, не имел другого вы¬
бора, кроме как удовлетворить его. Однако мы не просто
хотели перенести суд в другое место. Любой черный жи¬
тель Калифорнии знает, что в штате найдется лишь не¬
сколько мест, где могут соблюсти хотя бы видимость спра¬
ведливого суда. Если суд надо мной и должен был состо¬
яться, то мы хотели, чтобы он имел место в Сан-Франци¬
ско, где мы могли надеяться на включение в состав при¬
сяжных заседателей нескольких черных граждан. Однако
те, кто определял место для проведения суда, как раз не
339

желали отправляться в Сан-Франциско — город, раскинув¬
шийся по другую сторону моста через залив, населенный
людьми с разным цветом кожи, с различными социальны¬
ми взглядами и политическими убеждениями. Результат
суда в Сан-Франциско мог оказаться слишком непредви¬
денным. В потенции весьма сильным было поднимавшееся
местное движение, оно сохраняло бдительность в отноше¬
нии судебного процесса. Судебное власти хотели выбрать
более спокойное место, где конфликты могли быть при¬
глажены благопристойностью. Место, где черное население
было бы незначительно, но где проживало бы достаточное
количество известных черных деятелей, чтобы с их по¬
мощью можно было замаскировать расизм. Они хотели вы¬
брать место, примечательное в географическом отношении,
но бесцветное в политическом плане и, что особенно важ¬
но, не имеющее традиций прогрессивной политической
борьбы.
Таким местом, как мы установили, оказалось Сан-Хосе.
Охранники тюрьмы графства Марин и шерифы восприняли
решение о переносе суда как личное поражение. Их фи¬
зиономии выражали глубокое сожаление от того, что они
сами не будут присутствовать при расправе. С нескрывае¬
мым удовольствием они отказывались сообщить мне, хотя
бы приблизительно, в какой день и час меня переведут в
другую тюрьму. Говард и Маргарет предупредили меня,
что я должна быть готова к переезду в любую минуту, без
всякого предупреждения, и принесли мне картонные ко¬
робки, чтобы я заранее могла упаковать свои вещи: книги,
материалы, письма, которые накопились у меня за год пре¬
бывания в тюрьме.
Предупреждение оказалось полезным. Однажды в три
или четыре часа утра главная надзирательница разбудила
меня и злобным голосом сказала, чтоб я в течение не¬
скольких минут приготовилась к отправке. А я уже была
готова. На то, чтобы умыться и почистить зубы, много
времени не требовалось.
2 декабря 1971 года.
Переезд в Сан-Хосе занял гораздо больше времени, чем
я предполагала. Хотя я очень мало знала Северную Ка¬
лифорнию, тем не менее могла легко определить, что меня
340

везли кружным путем из «соображений безопасности».
Я надеялась увидеть Сан-Франциско или Беркли, любое
другое место, где проходила нормальная (а для меня — не¬
обыкновенная) человеческая жизнь. Но когда я прибыла
в тюрьму в Пало-Альто, я не привезла с собой никаких
приятных воспоминаний о дороге. Мы все время ехали по
автостраде со скоростью, значительно превышавшей уста¬
новленные пределы, примем в непроглядной темноте.
В машине вместе со мной ехал худой, бледный мужчи¬
на. В то время я не знала, что это заместитель шерифа
графства Санта-Клара. Его манеры отличались от тех, что
обычно свойственны блюстителям порядка. Казалось, он
не был уверен в себе. Он пытался успокоить меня, заве¬
рить меня в том, что ограничения в их тюрьме будут для
меня гораздо более терпимыми, чем те ужасы, которые я
перенесла за год пребывания в тюрьме графства Марин.
Однако тюрьма остается тюрьмой. Если вы не примири¬
лись с тем, что вас держат под замком, то не существует
меры, определяющей, где лучше, а где хуже.
Как и в ФБР, как и в тюрьмах Нью-Йорка и графства
Марин, процедура оформления в тюрьме графства Санта-
Клара была той же самой: фамилия... адрес... возраст... ме¬
сто рождения... предыдущие аресты... и т. д. и т. п., фото¬
графирование... снятие отпечатков пальцев... Наступит ли
такой момент, когда я буду отпущена?
Я узнала, что, согласно существующему здесь распо¬
рядку, вновь прибывшая заключенная после окончания
процедуры регистрации имеет право на два телефонных
разговора. Сначала я позвонила своим адвокатам, чтобы
они знали, что я уже прибыла в новую тюрьму, а затем —
родителям. Едва ли у меня была другая возможность по¬
говорить с ними по телефону, кроме той, какую я получи¬
ла при регистрации в новой тюрьме. Они страшно обрадо¬
вались, услышав мой голос, но в то же время обеспокои¬
лись тем, что можно ждать от этого перемещения. Мама
сказала, что она навестит меня перед рождеством. Мой
младший брат Реджи, получивший освобождение от заня¬
тий в колледже для устройства на работу, также собирался
приехать на Западное побережье. Моя мать пыталась со¬
средоточиться на вещах, которые помогли бы ей уйти от
реальности моего положения. Хотя до самого конца дер¬
жалась молодцом, я думаю, она переносила это тяжелое
испытание с большим трудом, чем все другие. Я спросила
341

ее, стала ли она нормально питаться, не похудела ли
снова. Всякий раз, когда бы мы ни видели друг друга или
разговаривали по телефону, мы спрашивали друг друга об
одном и том же. Мама в свою очередь поинтересовалась,
как я питаюсь, не худею ли. Я попросила ее не беспоко¬
иться, потом с большим сожалением распрощалась с ней.
Как только я повесила трубку, в левой стене помеще¬
ния для регистрации открылась незаметная прежде дверь,
и мы вошли в узкий недлинный зал. Взглянув направо, я
увидела самую пугающую из тюремных камер, какие я ко¬
гда-либо встречала. Все пространство было разделено сте¬
клянной стеной. По другую сторону стены находился ко¬
ридорчик длиной в три с лишним метра и шириной в 60
сантиметров', в который выходили двери двух камер. Каж¬
дая камера не превышала размер два на три метра. В од¬
ной из них были вделанная в стену металлическая койка
с тонким матрацем, унитаз и раковина. Другая — вся оби¬
та толстым мягким материалом серебристо-серого цвета*.
В полу было углубление, служившее туалетом.
— Придется снять принадлежащую вам одежду,— про¬
молвила надзирательница.
Она вручила мне платье, пижаму, свитер, пару нижних
трусов, бюстгальтер, несколько пар носков и тапочки па
резиновой подошве. Я сказала ей, что надену только верх¬
нюю одежду. Она же настойчиво твердила, что я обязана
сдать все, включая нижнее белье, и одеть тюремное.
У меня, однако, были серьезные причины для отказа от их
белья. В Нью-Йорке из-за того, что мне пришлось пользо¬
ваться нестерилизованным бельем, я заразилась кожным
грибковым заболеванием, которое распространилось по все¬
му телу. Чтобы избавиться от болезни, потребовались ме¬
сяцы лечения. Я сказала надзирательнице, что мое белье
забрать она может, по нет такой силы, которая заставит
меня пользоваться тюремными вещами.
В какой-то степени все женщины-охранницы, должно
быть, страдали сексуальным любопытством: даже те из
них, кто не отличался болезненными пристрастиями, все¬
гда с большим интересом наблюдали, как заключенные раз¬
деваются донага. Вошедшая в камеру надзирательница,
должно быть, и сама не замечала, с каким напряженным
вниманием она смотрит на меня, ибо, когда я ее спросила,
что она нашла во мне интересного, все же смутилась и
быстро вышла.
342

Блеклое, похожее на детское платье оказалось слишком
узким и коротким. Свитер грязно-серого цвета пе доходил
даже до талии, его рукава закрывали руки лишь до лок¬
тей. Я не могла натянуть на ноги белые детские носочки,
а тапочки вообще не налезали на ноги. Я выбросила и но¬
ски, и тапочки через открытую дверь в коридор.
Скоро я почувствовала, как холодно стало в моей ка¬
мере. Но дело было не только в этом — унитаз протекал,
и весь пол залило водой. Я вышла из камеры в коридор
и стала звать дежурную, по никто не отзывался, а дверь,
ведущая в другой, большой коридор, была заперта. Успо¬
каивала себя тем, что Маргарет и Говард скоро будут здесь
и мы снова начнем борьбу против бесчеловечных условий
заключения. В темном, детского размера платье, без ниж¬
него белья, босая, я начала мерзнуть. Я поддела под пла¬
тье пижамные брюки, сверху натянула маленький свитер,
а на свитер одела пижамную куртку. Можно было предста¬
вить, как абсурдно я выгляжу.
Поскольку в камере не на чем было больше сидеть, я
взобралась на койку, натянула на плечи солдатское одея¬
ло и попыталась читать книгу, привезенную с собой. Не
успела я закончить и страницы, как в коридор за моей
камерой вошла надзирательница с длинными ярко-рыжими
волосами. Она открыла дверь и с притворным участием в
голосе спросила, не хочу ли я позавтракать. Я ответила
«да». Но пять минут спустя она вернулась и заявила, что
завтрак мне «не положен». Оказывается, она связалась с
тюрьмой графства Марин и там ей сказали, что перед от¬
правкой мне давали чай, Таким образом, до обеда мне есть
не дадут.
— Вы, люди, даже не знаете, что это такое — вести
себя по-человечески, не так ли? — сказала я резко.
Надзирательница, ни слова пе говоря, выскочила из ка¬
меры. Я отругала себя за то, что согласилась с ее первым,
вежливым, как мне показалось, предложением, и верну¬
лась к чтению.
Позже, в тот же день, когда пришла Маргарет и увиде¬
ла меня закутанную в одеяло и дрожащую от холода в ка¬
мере с залитым водой полом, она даже рот раскрыла от
удивления.
— Они, должно быть, шутят, разыгрывают тебя,— ска¬
зала она.— Я бывала во многих тюрьмах, но такое вижу
впервые.
343

Ее возмущение меня несколько успокоило. Сначала я
сомневалась, не слишком ли я болезненно воспринимаю
все эти вещи. Но затем я вспомнила, как Джордж описы¬
вал все те застенки, куда его бросали в течение десяти
лет. Это место, во всяком случае, не могло быть хуже
тюрьмы О Уинг в Соледаде или «центра по перевоспита¬
нию» в тюрьме Сан-Квентин, одиночных камер в Фолсоме
или любых других камер, где тюремщики пытались пода¬
вить волю и решимость Джорджа.
— Эта камера даже еще и не собственно тюрьма,—
сказала я Маргарет.— Это то, что они называют «прием¬
ным отделением», место, где предварительно, в течение не¬
скольких часов, а может быть и ночи, держат заключен¬
ных. Но меня хотят держать здесь много месяцев. Пред¬
ставь себе,— продолжала я,— здесь не хватает места для
гимнастических упражнений, даже для тех, что можно де¬
лать, не сходя с места.
Мы решили зарисовать мою камеру и подробно ее опи¬
сать, чтобы наш комитет использовал эту схему в пресс-
бюллетенях и других пропагандистских материалах об
условиях моего одиночного заключения.
Маргарет ушла, чтобы передать рисунок в комитет.
— Потерпи немного,— сказала она,— очень скоро все
изменится!
— Маргарет, ты же знаешь, я буду «на уровне»,—от¬
ветила я ей с улыбкой.
Немного погодя надзирательница провела мимо моей
камеры молодую, но уже опустившуюся, неопрятного вида
белую женщину. Было слышно, как открывают соседнюю
дверь. Я решила, что она, должно быть, наркоманка. Гово¬
рить ни с кем не хотелось. Забравшись на койку, я чита¬
ла вплоть до прихода Маргарет и Говарда.
Они рассказали, что комитет уже привел в движение
все рычаги. В самой Америке и даже в других странах
распространена информация об условиях, в которых
я содержусь. Буквально через несколько часов шерифа
захлестнул поток телеграмм и телефонных звонков. Ше¬
риф Джеймс Гери, который считал себя человеком либе¬
ральных взглядов, реагировал на эти массовые протесты
и приказал кое-что изменить. В своем интервью в издаю¬
щейся в Сан-Хосе «Меркури» он плакался у многих лю¬
дей по всей стране создалось впечатление, что он загнал
меня в худшую из темниц. Одпа женщина, сказал он, при¬
344

слала протест из-за того, что меня держат босой в «не¬
отапливаемой дыре, по колено залитой водой».
Произошли изменения не только в условиях моего со¬
держания — в камере заработало отопление, мне дали
одежду, обувь, но и в поведении охранников, кое-кто из
пих стал почти добрым ко мне:
— Мисс Дэвис, вам ничего не нужно? Все в порядке?
Как понравился обед? Есть ли у вас жалобы? Имеются ли
просьбы на завтра?
Перед тем как власти начали получать протесты, мпе
выдавали безвкусную еду типа телевизиоппых муляжей.
Тюремщики объяснили это тем, что заключенных здесь
обычно держат день, не более. Вследствие протестов при¬
шлось им все-таки нанять человека, который стал готовить
еду; тюремная администрация сообщила моим адвокатам,
что мне разрешили смотреть в камере телевизор, слушать
радио и печатать на электрической пишущей машинке,
полученной мною еще в тюрьме графства Марин. В ре¬
зультате этих нововведений камера была полна гвалта и
шума. Тюремщики великодушно позволили мне пользо¬
ваться соседней камерой. Так я получила то, что в заяв¬
лениях прокурора превратилось в «двухкомнатные пала¬
ты». «Двухкомнатные апартаменты» состояли из камеры
площадью в четыре с небольшим квадратных метра и дру¬
гой — того меньше; как-то раз из отверстия в полу, слу¬
жившего туалетом, выбросило жидкие экскременты, они
залили весь пол, книги.
Таким же фарсом, как «двухкомнатный номер», явил¬
ся и «мой личный телевизор», о котором постоянно рас¬
пространялся прокурор. «Моим» он был лишь из-за на¬
стояния содержать меня в одиночке. Прокурор умалчивал
о том, что в обычных женских тюрьмах разрешено смот¬
реть цветной телевизор. Когда я обзавелась своим, то стала
добиваться, чтобы такое же право получила женщина из
соседней камеры. Тюремное начальство отказало, тогда
наш комитет на свои средства приобрел его и для нее. Про¬
курор, однако, не обмолвился об этом ни словом.
В те дни, когда условия моего содержания улучшились,
я все же испытывала глубокую печаль: все, что было сде¬
лано, распространялось лишь лично на меня. Меня неот¬
ступно преследовала мысль о судьбе всех моих сестер и
братьев, чья жизнь угасала в других тюрьмах. Рачелл,
Флит, Джон, Луис, Джонни Спейн, Дэвид Джонсон, Хью¬
345

го Пайнелл, Вилли Тейт, Эрл Гибсон, Ларри Джастис, Ли
Отис Джонсон, Мартин Состр, Мэри Хилл, братья
из Аттики... Я все время думала о них, меня постоянно
преследовали видения — картины их существования в
мрачных застенках под охраной жестоких тюремщиков.
Эти видепия вызывали во мне ужас; я испытывала мучи¬
тельную неловкость из-за того, что мои условия стали
теперь получше...
Наше движение обрело огромную силу, оно заставило
так быстро изменить условия моего существования в тюрь¬
ме, но на это же имели такое же или большее право и дру¬
гие сестры и братья. Я пыталась приглушить эти муки,
устанавливая контакты с другими сестрами и братьями,
томящимися в тюрьмах но всей стране. Я долгими часами
отвечала на письма, полученные от других заключенных.
Кипы писем мне скопились за многие месяцы в тюрьме
графства Марин, где тюремщики отказывались передавать
мпе мою почту. Именно сейчас, как никогда раньше, я чув¬
ствовала необходимость крепить связи с заключенными.
Казалось, само мое существование зависело от того, смогу
ли я добраться до каждого из них. И я решила, если ока¬
жусь когда-нибудь на свободе, то всю свою жизнь посвящу
томящимся за тюремными стенами сестрам и братьям.
Незадолго до передачи дела в другой суд Шелдон по
причинам личного характера вынужден был отказаться от
участия в моей защите. Поэтому, когда закончилась про¬
цедура досудебных ходатайств, первоначальная группа за¬
щитников распалась. Примерно в это время мы обратились
к адвокату Дорис Уолкер, которая давно участвовала в
прогрессивной деятельности, с просьбой войти в группу
моих адвокатов. Мы были рады ее участию в моей защите
не только из-за ее высокой квалификации и несомненной
приверженности нашему делу. Как мы считали, было так¬
же политически важно, чтобы женщины играли активную
роль в судебной защите.
После того как меня перевели в графство Санта-Клара,
мы должны были действовать быстро, чтобы закончить
формирование группы защитников. В нее уже вошли Го¬
вард, Маргарет и Добби. Мы хотели включить еще одного
адвоката. Во время предварительного обсуждения этого
вопроса в нью-йоркской тюрьме Лео Брэнтон наряду с Го¬
346

вардом был назван первым среди адвокатов, к которым
мы прежде всего хотели обратиться. Меня особенно инте¬
ресовал Лео Брэнтон потому, что он стал одним из немно¬
гих достаточно смелых адвокатов, взявшихся защищать
коммунистов в судебных процессах, в свое время прове¬
денных на основании закона Смита *. Незадолго перед тем
он вернулся к юридической практике, чтобы взять на себя
судебную защиту по делу «пантер» из Лос-Анджелеса. Это
дело возникло после налета полиции на помещение орга¬
низации в январе 1970 года.
Когда мы впервые обратились к Лео Брэнтону по по¬
воду моей защиты, он уже был целиком занят делом «пан¬
тер» и поэтому не мог взять на себя еще одну защиту.
По недоразумению мы полагали, что после окончания суда
над «пантерами» он уехал из страны, и мы ни разу не об¬
ращались к нему с осени 1970 года. Когда же Додди ска¬
зал мне, что Лео Брэнтон, кажется, сейчас не прочь при¬
соединиться к нам, я была в восторге. Вскоре после этого
оп приехал из Лос-Анджелеса в Сан-Хосе, чтобы обсу¬
дить участие в моем деле.
Я встречалась прежде с Лео только однажды —- состоя¬
лась весьма краткая встреча во время одного из досудеб¬
ных слушаний дела о «пантерах» из Лос-Анджелеса. В то
время он носил усы, и мне показалось, что он в годах, тем
более что в тот момент все только и говорили об очень
известном черном адвокате, который так близко к сердцу
принял дело «пантер», что даже вернулся ради их защиты
к юридической практике. Но теперь, при новой встрече, он
оказался молодо выглядевшим человеком, подтянутым и
элегантно одетым. Мне и в голову не пришло, что это все
тот же Лео Брэнтон, отказавшийся уйти на покой ради
защиты «пантер».
* Имеется в виду закон Смита, или, точнее, «Закон 1940 г. о
регистрации иностранцев». Ограничив конституционные права
граждан США, этот печально известный законодательный акт со¬
здал основу для борьбы против «подрывных элементов». После вто¬
рой мировой войны был применен против Коммунистической пар¬
тии США. Например, за десятилетие (1948—1958) сто восемь руко¬
водителей и членов компартии были осуждены и брошены в тюрь¬
мы. Формально закон регулирует условия допуска и пребывания
в США иностранных граждан, однако, рассматривая членов про¬
грессивных организаций, прежде всего коммунистов, как «агентов
иностранной державы», он лишал их основных прав. Применяя его,
реакция добивалась расправ и репрессий над «инакомыслящими».
347

Я была так поражена, когда Говард представил мне его,
что даже спросила, сколько ему лет. Оказалось, Лео ушел
в отставку в возрасте сорока пяти лет и вместе со своей
женой Гери уехал в Мексику. У Лео была и вправду за¬
мечательная биография. Он участвовал в судебных делах
по закону Смита, в начале шестидесятых годов переехал
на Юг, чтобы защищать участников движения за граждан¬
ские права, а впоследствии стал одним из немногих чер¬
ных адвокатов, защищавших интересы знаменитых деяте¬
лей искусства. Он, например, был адвокатом Ната Кинга
Коула, а в тот момент, когда мы попросили его участвовать
в моей защите, по поручению семьи Джими Хендрикса *
он вел в Англии дело о его наследстве. В итоге нашей бе¬
седы Лео согласился присоединиться к защитникам в каче¬
стве полноправного адвоката, как только закончит дела
в Англии. Его согласие мы восприняли с чувством удов¬
летворения и гордости. Наши адвокаты — Маргарет, Го¬
вард, Добби и Лео — вместе составили самую лучшую
группу защитников, на которую можно было только на¬
деяться. Это уже был бесспорный шаг к победе!
Вскоре я стала регулярно присутствовать на досудеб¬
ных слушаниях по своему делу в помещении суда, куда
меня специально доставляли. Тюремщики настаивали, что¬
бы всего лишь десятиминутные поездки из тюрьмы в Сан-
Хосе совершались непременно за три часа до начала засе¬
даний суда. Меня сопровождала целая процессия воору¬
женных конвоиров, выезжали мы обычно из тюрьмы рано
утром — между 5.30 и 5.45. Несколько машин предваряли
появление ничем не выделявшейся машины, в которой
везли меня. За нами также следовало несколько машин, а
один автомобиль всегда двигался рядом с той, в которой
ехала я. Если их намерения состояли в том, чтобы сделать
наши поездки наименее заметными, то вряд ли они пре¬
успевали в этом. Каждое утро приходилось прибегать к
целой серии манипуляций, чтобы все машины в процес¬
сии двигались одной колонной со скоростью 70 миль в час.
Однажды рано утром, в момент, когда я одевалась, что¬
бы отправиться в очередную из этих предрассветных поез¬
док, я, как обычно, включила радио. Передавали последние
известия: «Вчера вечером Верховный суд штата Калифор-
* Нат Кинг Коул, Джими Хендрикс — популярные американ¬
ские исполнители и композиторы.
348

вия проголосовал за отмену смертной казни на том осно¬
вании, что это — жестокое и неприемлемое наказание и по¬
тому противоречит конституции». Сначала я была уверена,
что ослышалась. Я много раз беседовала с адвокатом Ан¬
тони Амстердамом, подготовившим письменный доклад и
выступавшим перед Верховным судом по вопросу о приме-·
нении смертной казни. Он посещал меня в тюрьме, когда
готовил наше ходатайство в федеральный суд с протестом
против отказа суда штата выпустить меня на свободу под
залог. И ни разу он не выражал ни малейшего оптимизма
относительно исхода возбужденного им дела об отмене
смертной казни. Однако решение состоялось — смертная
казнь отменена.
Мысленно в тот момент я была с братьями, томивши¬
мися в тюрьме Сан-Квентин и ожидающими суда по обви¬
нениям, за которые предусматривается смертная казнь. Ра¬
челла теперь уже не казнят в газовой камере, к которой
оп был столь близок. Штат Калифорния теперь не сможет
убить Джона Клачетта, Флит, мой дорогой собрат, такой
же близкий мне человек, как Бенни или Риджи,— мой
дорогой Флит, и тебя уже не задушат, привязанного к
креслу для казни, таблетками цианистого калия, раство¬
ренными в кислоте. Джонни Спейн, Луис Тейлеманте,
Хьюго Пайнелл, Дэвид Джонсон, Вилли Тейт — власти
уже не могут отнять у вашей жизни больше, чем лишила
тюрьма. Эрл Гибсон и Ларри Джастис — и они избежали
«законной» смерти, которая так часто ждет узников, отка¬
зывающихся раболепствовать перед теми, в чьих руках
опи находятся.
Я громко рассмеялась. Была бы я в другом месте, я бы
закричала от радости, но здесь, в одиночке, в тюрьме,
сдержалась.
Пришла Маргарет. Я сразу поняла, что ей уже извест¬
на новость: она едва не пустилась в пляс от возбуждения.
Мы обнялись. Я сказала ей, что в этот день не возражала
бы очутиться в отделении смертников тюрьмы Сан-Квен¬
тин. Там, должно быть, сейчас праздничный карнавал.
Маргарет стала что-то возбужденно говорить о том, что
Говард, мол, готовится к слушанию вопроса о залоге на
утреннем заседании.
— О залоге? — спросила я.— О каком слушании ты го¬
воришь?
349

Маргарет посмотрела на меня так, будто я слегка ли¬
шилась рассудка.
Анджела,— сказала она,— смертная казнь отмене¬
на. Разве ты не понимаешь, что это подрывает все юриди¬
ческие основания для отказа судьи Арпасона выпустить
тебя под залог? Ему сейчас уже не за что зацепиться. Ему
придется тебя выпустить!
В самом деле! Отказывая в освобождении меня под за¬
лог в своем первом постановлении, Арнасон категорически
утверждал, что, если бы не обвинение в тяжелом преступ¬
лении, которое наказуемо смертной казнью, он более чем
охотно выпустил бы меня под залог. Заявление Арнасона
было запротоколировано, и аргумент, к которому он при¬
бег, когда отклонял наше ходатайство о залоге, не имел
оснований. Теперь, даже с точки зрения его доводов, «юри¬
дически» я имела право на освобождение под залог.
Радуясь тому, что Флит, другие братья, как и я сама,
уже не могли быть приговорены к смертной казни, я со¬
всем забыла о залоге. Мы буквально завопили от восторга.
Впервые за шестнадцать месяцев я смеялась так радостно
и свободно.
— Рано утром мы уже позвонили судье Арнасону,—
сказала Маргарет,— и он дал согласие провести сегодня
слушание об освобождении тебя под залог. Говард и Доб-
би пытаются сейчас достать копии решения Верховного
суда. Скоро они приедут сюда, а Франклин, Кендра и дру¬
гие члены комитета сосредоточили все усилия на том, что¬
бы собрать деньги для залога.
Когда Маргарет сказала, что я наверняка скоро буду
освобождена, я была близка к состоянию эйфории. Однако
чем больше она посвящала меня в реальные факты и дета¬
ли, тем быстрее моя эйфория переходила в обескуражи¬
вающий пессимизм.
— Но ведь сам судья вовсе не собирается выпускать
меня под залог,,— мрачно заметила я,— после многих ме¬
сяцев, только не сейчас, как раз накануне суда. Вот уви¬
дишь, он найдет какую-нибудь лазейку для отказа.
Мне не хотелось разочаровывать Маргарет, по я сли¬
шком хорошо помнила, как в прежний раз рассматрива¬
лось наше ходатайство об освобождении под залог. Факти¬
чески все члены нашего комитета не сомневались тогда,
что добьемся успеха. И, помнится, только я одна, не счи¬
тая адвокатов, полагала, что меня не выпустят под залог.
350

Когда же Арнасон объявил, что не может «законно» осво^
бодитъ меня, для всех это стало страшным разочарованием,
породило тяжелое настроение. И было очень трудно снова
собраться с силами, начинать все сначала.
Я чувствовала, что еще одна такая крупная неудача
приведет к поражению всей борьбы. И это обернулось бы
психологическим ущербом и лично для меня, а мне прихо¬
дилось копить силы, чтобы выжить. Не могла я позволить
себе всерьез строить надежды на освобождение, ибо их
мог так легко разрушить своим произвольным решением
белый человек в черной судейской мантии. Конечно, была
какая-то отдаленная перспектива освобождения под за¬
лог. Однако у меня складывалось впечатление, что эта
возможность на самом деле маловероятна. Более того, я
знала наверняка, что Арнасон не станет принимать реше¬
ние в одиночку. Окончательно оно, думала я, будет при^
пято властями на уровне, гораздо более высоком, чем
судья штата.
Мы вошли в зал заседаний суда, где обычно слушались
дела об освобождении под залог. Мысленно я представляла
себе тот сценарий, согласно которому будет действовать
судья. Арнасон попытается изобразить себя по возмож¬
ности самым справедливым из судей, согласится пересмот¬
реть свое прежнее решение и постановит провести новое
слушание по вопросу о залоге. Однако прежде, чем со¬
стоится это новое слушание, он успеет основательно поко¬
паться во всех сводах законов, тысячу раз перечитает ре¬
шение Верховного суда в поисках лазейки для отказа.
И в день нового слушания объявит, что, увы, хотя он и
страшно об этом сожалеет, но закон воспрещает ему осво¬
бодить меня под залог.
Когда три моих защитника вошли вместе со мной в су¬
дейскую камеру, мы столкнулись нос к носу с прокурором
Альбертом Харрисом. Вид у него был весьма подавленный.
Говард изложил от нашего имени чрезвычайно простые
доводы в пользу моего освобождения под залог: 1) преды¬
дущий отказ в этом целиком мотивировался тем, что я об¬
виняюсь в преступлении, наказуемом смертной казнью;
2) всего несколько часов назад Верховный суд штата от¬
менил смертную казнь как таковую; 3) следовательно, я
должна быть освобождена под залог немедленно.
Говард и Добби были так убеждены в неотразимости
этих аргументов, что уже держали наготове официального
351,

поручителя возле служебной двери в здании суда. Однако
оправдалось мое пессимистическое предчувствие. Судья
в ответ лишь назначил дату еще одного слушания по это¬
му вопросу. Он заявил, что ему необходимо время для изу¬
чения решения Верховного суда, а прокурору — для подго¬
товки ответа.
23 февраля.
Слушание по ходатайству об освобождении меня под
залог назначили на среду в служебном помещении суда.
Судья в ответ на категорические возражения Говарда про¬
тив закрытого заседания заявил, что, если мы хотим про¬
вести открытое заседание суда, он будет счастлив удовлет¬
ворить пашу просьбу. Но в таком случае ему придется от¬
ложить слушание на более поздний срок. Мы прекрасно
понимали, что это означает для меня, учитывая мое па-
строение. Я расценила заявление судьи как весьма опреде¬
ленный памек на то, что нам снова откажут в ходатайстве.
Если это не так, то почему судья боится провести слуша¬
ние в присутствии публики?
Кендра, Франклин и Маргарет пытались убедить меня,
что на этот раз у судьи не останется ни .малейшей воз¬
можности отказать нам. По «профессиональному» мнению
Маргарет, закон не оставляет теперь судье малейшей ла¬
зейки для отказа, по крайней мере сейчас. Однако все мы
разделяли сдержанность Говарда на сей счет. В прошлый
раз он так уверовал в положительное решение по ходатай¬
ству о залоге — и так страдал, когда нам отказали. Что же
до остальных, то все мне советовали собирать вещи и под¬
готовиться, ни секунды не медля, покинуть тюрьму, как
только вынесут решение.
Но я отказывалась упаковывать вещи, чтобы не давать
этим кому-либо, прежде всего тюремщикам, повод считать,
что действительно надеюсь выбраться отсюда. Мне слиш¬
ком хорошо помнились собственное чувство унижения, как
и то высокомерное презрение тюремщиков графства Ма¬
рин, когда судья произнес слово «отказать» на заседании
в июне прошлого года в связи с нашим ходатайством об
освобождении меня под залог.
Наконец, дрожа от нервного напряжения, я привычно
протянула руки — мне надели наручники и через стальные
352

двери вывели из камеры, чтобы доставить в суд. Я сверх¬
бдительно выполняла все, что было положено делать: вы¬
тянула руки в наручниках, повернулась спиной к машине,
уместилась на краешке сиденья, а затем скользнула на его
середину. Я никогда не пользовалась помощью надзирате¬
ля, как бы трудно мне ни было садиться в автомашину.
Сколько раз прежде я напряженно впитывала каждую
мельчайшую деталь всего того, что удавалось увидеть по
дороге из тюрьмы в суд. Во время поездок я любовалась
играющими на улице детьми, с грустью всматривалась в
лица черных женщин, домашних работниц, спешивших в
дома богатых американцев, что обитают в районе Пало-
Альто. Но всякий раз в эти радующие глаз картинки втор¬
гался зловещий, ненавистный вид авиабазы Моффет —
осиного гнезда агрессии, откуда самолеты вылетали уби¬
вать лаотянцев, вьетнамцев и камбоджийцев.
В этот день я, может быть, в последний раз наслажда¬
лась этими сценками именно сквозь окна полицейской ма¬
шины и все же не могла убедить себя, что это так. Я чув¬
ствовала себя так, как будто иду по натянутой проволоке.
Если я и дальше не буду верить в освобождение под залог,
нынешний пессимизм вообще затянет меня в пучину от¬
чаяния. Но если, с другой стороны, я сумею убедить себя,
что именно сегодня окажусь на свободе, то рискую сверг¬
нуться с вершины надежды в глубокую пропасть. В тече¬
ние этих минут я отчаянно пыталась сохранить некое
равновесие. Я пыталась отыскать нечто среднее между все¬
поглощающим пессимизмом и безграничным оптимизмом,
с тем чтобы подольше удержаться на проволоке.
Наконец все мы собрались в кабинете судьи, чтобы вы¬
слушать его решение. Маргарет, Говард, Добби и я — с од¬
ной стороны комнаты, Альберт Харрис и Клиффорд Томп¬
сон — с другой, а судья в своем наподобие трона кресле —
посередине.
Арнасон, должно быть, умышленно восседал в нем с ви¬
дом полного безразличия. Обыденный тон, каким он объ¬
явил решение, помешал нам выразить восторг по поводу
триумфа. Шестнадцать месяцев заключения подходят к
концу. Только и всего...
Адвокаты обсуждали с судьей условия залога. Еще не
осознав до конца предстоящее освобождение, я размышля¬
ла, почему же судья в конце концов решил освободить
меня. Конечно, не потому, что лично ему самому захоте¬
12 м 1001
353

лось отпустить меня до суда. Будь это так, Арнасон мог бы
вынести такое решение много месяцев назад, еще до от¬
мены смертной казни. Не только решение Верховного суда
штата заставило Арнасона удовлетворить наше ходатайст¬
во. Он мог бы и сейчас преспокойно согласиться с тем до¬
водом прокурора, что решение Верховного суда вступит
в законную силу лишь через 90 дней. А потому следовало
бы отложить решение по моему делу на три месяца и лишь
после этого освободить меня, конечно при условии, что за
это время решение Верховного суда не будет пересмотре¬
но. (Позже я узнала, что все судьи в штате Калифорния,
рассматривая аналогичные ходатайства об освобождении
под залог на основании решения об отмене смертной казни,
отложили их на 90 дней.)
Дело, конечно, было не в судье.
И конечно же, не в законе.
Объяснение было только одно. В то утро судья сам дал
прозрачный намек о мотивах, заставивших его принять
решение о залоге.
Он упомянул о... почте, полученной на мое имя за по¬
следние два дня, и телефонных звонках из многих штатов,
на которые лично он хотя и не отвечал, но отвечали его
сотрудники, и телеграммах из других стран. Рассматри¬
ваемое дело вызывает поразительный интерес.
Подлинная причина, заставившая его вынести решение
в нашу пользу, состояла в быстро распространявшейся
кампании в мою защиту. Арнасон не собирался создавать
впечатление, что он «уступает давлению общественного
мнения». Тем не менее было очевидно, что значительные
выступления миллионов людей в мою защиту оказали на
него влияние.
Этот вывод воскресил в моей памяти те горячие споры,
которые мы вели по поводу освобождения меня под за¬
лог,— споры, когда обычно я в одиночестве отстаивала
одну точку зрения, а Фания, Кендра, Франклин и осталь¬
ные руководители комитета — другую. Прошел почти год
с тех пор, как началась кампания за освобождение под за¬
лог. У меня имелись серьезные сомнения относительно
столь большого внимания одному вопросу — освобожде¬
нию под залог. Прежде всего я была уверена, что нет ни
малейшего шанса на победу. Политическое значение само¬
го вопроса о залоге я считала незначительным. Борьба
ради его решения не давала возможности для осуждения
354

всей системы репрессий. А ведь именно она повинна в
моем аресте и заключении в тюрьму многих других.
Только много месяцев спустя я пришла к осознанию
собственного заблуждения. Конечно, требование об осво¬
бождении под залог нельзя назвать революционным. Разу¬
меется, оно не обнажает прогнившую основу капиталисти¬
ческой системы. Однако именно потому, что требование
об освобождении под залог взывает к чувствам каждого,
кто выступает за справедливость, оно позволяет вовлечь
в борьбу многие тысячи людей — тех, кто пока что еще
не был готов участвовать в движении за мое полное осво¬
бождение. Эти люди не стали бы подписываться под требо¬
ванием о предоставлении мне свободы, но они были гото¬
вы согласиться, что до решения законным судом вопроса
о моей виновности или невиновности я могу быть освобож¬
дена из заключения.
Участие столь большого числа людей в кампании за
освобождение меня под залог само по себе было явлением
феноменальным. Вместе с тем на меня наибольшее впе¬
чатление произвело — и убедило в правильности решения
вести схватку по вопросу о залоге — то, как росло поли¬
тическое сознание участников в ходе этой борьбы. Многие
из них начали теперь участвовать и в других мероприя¬
тиях кампании за мое освобождение. Реальное представле¬
ние о тюремной и судебной системах нашей страны заста¬
вило их более серьезно задуматься о политических репрес¬
сиях, а на их наличие мы постоянно обращали внимание.
Узнавая о моем деле, многие благодаря этому впервые по¬
лучили представление и о деле «соледадских братьев», и
о бесчеловечных условиях, существующих в тюрьмах, и о
законе о неопределенном сроке заключения. На его осно¬
вании Джордж был осужден на срок от одного года до по¬
жизненного заключения. А будь он белым и состоятель¬
ным, ему по аналогичному обвинению в наихудшем слу¬
чае присудили бы лишь условное наказание. Участники
кампании узнавали и о расизме, о том, как он пронизал
все поры тюремной системы. Им открылись и те движу¬
щие силы, которые превращают расизм в неотъемлемую,
составную часть системы репрессий против революционе¬
ров и прогрессивных элементов.
Многие из тех, кто начал, подчас неохотно, с требова¬
ния об освобождении меня под залог, впоследствии стали
активными и умелыми руководителями кампании.
12
355

Арнасон заявил, что представителям защиты и обвине¬
ния еще предстоит договориться об окончательных усло¬
виях залога, прежде чем он сможет формально объявить
решение о его размере. Но по предварительным данным,
он составит 102 500 долларов, причем из них 2500 долларов
нужно непосредственно передать суду наличными. Обви¬
нение, разумеется, пыталось ограничить мое будущее
освобождение столькими оговорками и условиями, что с
таким же успехом я могла бы оставаться и в тюрьме.
Схватка продолжала бушевать. Прокурор Харрис вос¬
пользовался представившейся возможностью, чтобы обру¬
шиться с нападками на комитет по моей защите (само су¬
ществование его, казалось, служит для него личным оскор¬
блением). Он настаивал на том, что я не должна присут¬
ствовать или принимать участия ни в каких мероприятиях,
проводимых «Национальным объединенным комитетом за
свободу Анджелы Дэвис» или имеющих отношение к его
деятельности. Если бы он добился своего, я бы даже не
смогла видеться со своей сестрой, так как она выступала
одним из национальных координаторов кампании в мою
защиту. Харрис, казалось, рассматривал как своего глав¬
ного врага не меня, а скорее растущее движение, превра¬
тившееся в преграду его преследованиям.
Казалось, прошло много часов, прежде чем мы нако¬
нец достигли соглашения — скорее перемирия. За стенами
суда собралась большая толпа сестер и братьев. Все жда¬
ли результатов рассмотрения нашего ходатайства, надея¬
лись услышать о них из первых уст. То, о чем мы уже
знали, им вовсе было не известно. Когда Говарду и Добби
понадобилось получить юридические документы в адво¬
катской конторе, судья велел им хранить молчание отно¬
сительно его решения, не вступать ни в какие разговоры
с журналистами и сразу же вернуться обратно. Маргарет
вышла со мной в помещение, где заседают присяжные за¬
седатели, и мы стали ждать. Мы надеялись, что Говард
найдет хоть малейший способ не выполнить распоряжение
судьи.
Вдруг здание суда стало сотрясаться от бури криков.
Радостные и восторженные возгласы, смех — все слилось
воедино. Новость достигла народа, дошла по назначению.
Ведь это была их победа, люди добились ее. Именно в этот
момент чувства, которые я вынуждена была сдерживать,
прорвались наружу. Так и должно было случиться: мое
350

собственное ощущение счастья сливалось с чувствами тех,
кто добился его для меня.
Говард и Добби быстро вернулись обратно. Я знала,
что Говард не сможет сохранить в секрете решение о за¬
логе, оказавшись вне здания.
— Но я никому ничего и не сказал,— уверял Говард.—
Я вышел из здания с предельно отрешенным выражением,
на какое был только способен. Но я видел, как удрученно
и встревоженно смотрят на меня Франклин, Кендра и все
остальные. Все равно я шел пе задерживаясь. Однако
Франклин подбежал ко мне, и все, что я сделал — улыб¬
нулся. Я улыбался всем существом — тут уж я ничего пе
мог поделать с собой. Франклин сразу все понял. Он схва¬
тил в объятия меня, потом Кендру, ну а потом началось
настоящее столпотворение.
Однако нужно было решить конкретные вопросы. Где
взять деньги или имущество для залога? Возникли, сооб¬
щил Говард, и проблемы с официальным поручителем.
Прежний поручитель, услугами которого хотели восполь¬
зоваться для оформления залога (так называемый поручи¬
тель «движения»), в последний момент явно пошел на
попятную, струсил. По словам Говарда, этот поручитель
заявил себя таким расистом, что, если бы даже он и пере¬
думал, мы из принципа не могли бы воспользоваться его
услугами.
В ситуациях, когда приходилось сообщать плохие но¬
вости, Говард имел обыкновение напускать на себя вид
заботливого отца. В зале для присяжных заседателей, где
мы сидели, он стал в мягких выражениях убеждать меня
с пониманием отнестись к тому, что мне придется пробыть
в тюрьме еще несколько дней, пока не будут собраны
депьги для залога и найден поручитель.
Несколько месяцев назад Арета Франклин публично
обещала предоставить средства для залога. Но оказалось,
что сейчас ее нет в стране. Когда же моя мать связалась
с ней, Франклин ответила, что по-прежнему готова пре¬
доставить необходимую сумму. Однако проблема в том,
что ей придется пробыть за границей еще некоторое вре¬
мя, а деньги не могут быть выданы банком без ее личной
подписи.
Комитет продолжал поиски. Очень быстро собрали
2500 долларов, которые наличными нужно было передать
суду, и 10 тысяч долларов, необходимые для уплаты деся¬
357

типроцентного сбора после того, как для обеспечения за¬
лога будет предъявлено имущество, оцениваемое в 10 ты¬
сяч долларов.
Но теперь, возвращаясь в тюрьму в наручниках, в со¬
провождении кортежа вооруженных конвоиров, я чувство¬
вала себя очень уверенно. Только что я получила неоспо¬
римое доказательство того, какой силой обладает народ.
В камере я прилегла отдохнуть, и меня охватило чув¬
ство глубокой тревоги. Почему освобождают меня, а не
других? Я не могла избавиться от чувства вины перед
пими. И я знала, что мое освобождение будет иметь зна¬
чение лишь в случае, если я использую его во имя свободы
остальных узников, страдания которых до сих пор раз¬
деляла.
Снова ко мне в камеру повалил народ. Франклин за¬
верил меня, что я очень скоро буду освобождена. Что он
имел в виду? Стефани также намекала мне на это. Потом
Говард разъяснил, что они нашли кого-то, кто готов пре¬
доставить свое имущество в качестве залога. Этот человек
появился нежданно сам, его, как магнит, привлекла наша
кампания. Белый фермер из графства Фресно, он получил
в наследство от отца большой участок земли и с симпа¬
тией относился к нашему движению. Вскоре поступили
новости о других возможностях. Нашелся поручитель, его
контора находилась этажом ниже нашей адвокатской
конторы в Сан-Хосе. И он решил взять все дело на себя.
Переговоры велись прямо возле тюрьмы. Наконец Говард
появился и вовсе с радостной вестью: средства для залога
уже наверняка изысканы, осталось только оформить соот¬
ветствующие бумаги! Мне хотелось кричать от радости.
Однако убийственно бюрократические тюремные формаль¬
ности подавляли естественные всплески моих эмоций.
Каждая секунда ожидания равнялась сейчас месяцам, уже
проведенным в томлении за решеткой. От волнения я ни¬
как не могла снять мерзкую тюремную одежду и натянуть
на себя принесенные Кендрой фиолетовые брюки. Они
были слишком узкие для меня. Руки дрожали, я с трудом
смогла одеться. И все же через несколько секунд я уже
была в отделении для регистрации — в ожидании, когда
тюремные надзиратели, молча задыхавшиеся от злобы, на¬
жмут на кнопки и откроют предо мной тюремные ворота.
Первые створки ворот открывались нестерпимо мед¬
ленно. Один шаг — и я за этим порогом. Бешено стучало
358

сердце, я ждала, когда за мной закроются эти ворота с тем
ненавистным клацаньем, которое столько раз прежде вы¬
зывало во мне нервный шок. Теперь все это — в последний
раз. Я переступила через порог следующих створок ворот,
раскрывшихся передо мною, и тут меня встретили радост¬
ные возгласы.
Я заключила в объятия первого, кого увидела за стена¬
ми тюрьмы. То был Рефу, которого я знала по JIoc-Аид-
желесу. Я хотела -обнять всех, каждую сестру и каждого
брата из тех, кто собрался здесь. Тюрьма, заключение, ше¬
рифы, цепи — все осталось позади. Из соображений безо¬
пасности нам следовало покинуть тюремную территорию
как можно быстрее. Рефу тихонько сказал мне, что теперь
будет возможность встретиться со всеми в более безопас¬
ном месте. Маргарет села со мной в желтый «мустанг»
Виктории Меркадо, и мы медленно пробирались через
окружавшую машину толпу сторонников нашего движе¬
ния и репортеров. Потом мы неслись по автостраде и хо¬
хотали, визжали, обнимались, без конца целовались. Я уже
вырвалась оттуда — никаких охранников, полицейских ма¬
шин, наручников. Кто-то сказал: «Все собираемся у Бет¬
тины и Джека».
Мы входили в дом, а у меня от смеха сводило скулы.
Шестилетний Холлис, сын Маргарет, и четырехлетний
Джошуа, сын Беттины и Джека, уже неслись навстречу.
С особенной нежностью, свойственной только детям, Джо¬
шуа спросил меня: «Анджела, ты и в самом деле свобод¬
на?» А Холлис бурно радовался, обхватив меня за шею.
Собрались члены национального комитета борьбы за
мое освобождение, руководители и активисты комитета в
Сан-Хосе, комитетов из других городов, прилегающих к
Сап-Франциско. Я вспомнила о всех тех трудностях, с ко¬
торыми мы столкнулись, пытаясь организовать «Комитет
в защиту „соледадских братьев“». Мое восхищение руко¬
водителями комитета в мою защиту было беспредельным.
Со многими из них я встречалась в первый раз — с моими
замечательными сестрами и собратьями, которые вырвали
мою жизнь из беспощадных рук расистских преследовате¬
лей. В задней комнате дома я встретилась с руководите¬
лями «Организации по защите чиканос». Комитет в защи¬
ту политических заключенных этой организации уделил
особое внимание моему делу. Ее поддержка имела решаю¬
щее значение в графстве Санта-Клара, где население чика-
359

нос превосходило по численности черных жителей; Вик¬
тория Меркадо, сама из числа чиканос, с самого начала
присоединилась к нашему национальному комитету и мно¬
го месяцев проработала в комитете в Сан-Хосе.
На протяжении всего вечера люди беспрерывным по¬
током навещали нас. Улучив момент, я набрала номер те¬
лефона своих родителей в Бирмингеме. Зная, какую глу¬
бокую боль испытывают мать и отец, их преданность на¬
шему делу, я больше радовалась за них, чем за себя. Мы
были так возбуждены разговором, что, кажется, телефон
пам не помогал, а только мёшал. Затем я должна была
позвонить моему брату Бенни и его жене Сильвии. Их
вклад в борьбу имел как личный, так и политический ха¬
рактер. Потом — звонки в Нью-Йорк. Я должна была
связаться с Шарлин, которая провела великолепную рабо¬
ту по организации национальной кампании. Затем я позво¬
нила Уинни. Генри Уинстон, председатель нашей партии,
и Гэс Холл, наш генеральный секретарь, известили на весь
мир правду о нашей кампании.
Возникла новая проблема. Сотни людей собрались в
Центре солидарности — штаб-квартире нашего комитета
в Сан-Хосе, чтобы отпраздновать мое освобождение. Они с
нетерпением ждали моего появления. Поскольку распоря¬
жение об освобождении под залог включало запрет на вы¬
ступления и даже присутствие на больших собраниях,
организуемых комитетом, кое-кто советовал мне не участ¬
вовать в митинге. Что мне было делать? Первое же нару¬
шение условий освобождения под залог могло быть исполь¬
зовано как основание для того, чтобы снова упрятать меня
за решетку. Должна ли я обезопасить себя и выполнять
распоряжение судьи буквально? Должна ли я из-за эго¬
истического желания воспользоваться вырванной крохой
свободы пренебречь теми сестрами и братьями, которые
так много сделали для меня? Есть распоряжение суда или
нет его, но я отвечаю только перед теми, кто боролся вме¬
сте со мной и за меня. Если, выполняя свой долг перед
ними, я рискую свободой — ну что же, пусть будет так.
Пока я с народом, мне никогда не быть одинокой.
Как только мы вошли в Центр солидарности, зал раз¬
разился длительной, громовой овацией — овацией, почти
искупившей все пережитое за восемнадцать месяцев оди¬
ночества и тюрьмы.
360

Мы заранее решили, что я буду жить вместе с Марга¬
рет. Наши друзья в Сан-Хосе Боб и Барбара Линдсеи
сдали ей дом на все то время, пока будет длиться мой
судебный процесс. В течение шестнадцати месяцев Марга¬
рет посещала меня в тюрьмах — в Нью-Йорке, графстве
Марин и Санта-Клара. И было странно, что теперь мы
сможем, как много лет назад, спать и жить под одной
крышей. Тогда она проводила летом время в нашем доме
в Бирмингеме, а я жила в ее семье в Нью-Йорке.
Я даже не пыталась уснуть и первые часы в темноте
и тишине провела погруженная в свои мысли. Было
страшно подумать о том воздействии, которое оказала па
меня тюрьма. Мои рефлексы все еще были настроены на
тюремное окружение, на плотную стену враждебности, от
которой никуда нельзя было скрыться. Я привыкла спать
на койке едва шире меня самой, было необычно воро¬
чаться в просторной кровати Маргарет.
Другое связанное с этим домом обстоятельство вызы¬
вало во мне печаль и омрачало праздничное настроение.
Дом раньше принадлежал прекрасной женщине Эмме
Штерн, матери Барбары Линдсей. Когда я познакомилась
с ней, она уже была старой дамой, седой, с глубокими
морщинами на лице. Именно она первой написала брошю¬
ру о «соледадских братьях». Несмотря на свои семьдесят
с лишним лет, она была одним из самых активных руко¬
водителей «Комитета в защиту „соледадских братьев“».
Летом 1971 года она заболела. Какое-то время она то ло¬
жилась в больницу, то возвращалась домой, и казалось,
что дело идет на поправку. Когда убили Джорджа, охва¬
тившее ее горе, должно быть, поглотило жизненные силы.
Вскоре после похорон Джорджа умерла и Эмма Штерн.
24 февраля.
Совсем не было времени насладиться первым утром на
свободе и солнцем, сверкающим на сочной зелени двори¬
ка. Мне хотелось отдаться простейшим ощущениям: рас¬
тянуться на траве, поглощать солнечное тепло, которого
мне так недоставало в камерах. Но пришлось умерить же¬
лания. Я успела только потрогать стволы деревьев, посмот¬
реть на облака и послушать звуки детских голосов. Скоро
предстояло встретиться с прессой и обратиться через сред¬
ства массовой информации к миллионам людей.
361

Звопок возвестил о приезде Фании. Она так напряжен¬
но работала по организации кампании, разъезжая по все¬
му свету, нто даже не смогла быть с нами в момент осво¬
бождения: в этот самый вечер она выступала в штате
Айдахо. Мы заключили друг друга в объятия, и нас раз¬
рывала радость; эти чувства пришлось сдерживать долгие
восемнадцать месяцев. Рапыпе мы были просто сестрами,
теперь стали товарищами.
После пресс-конференции мы отправились в дом Бет-
тины и Джека, тде меня ждал Гэс Холл. Гэс понимал луч¬
ше, чем кто-либо другой, что я тогда чувствовала. Он про¬
вел около восьми лет в федеральной тюрьме Ливенуорт,
описал момент, когда стало известно, что судья освободил
его под залог. Сообщение об этом пришло в самый разгар
заседаний партийного съезда. Руководители съезда разры¬
вались между желанием немедленно сообщить эту новость
съезду и опасением, что после такого известия заседания
прервутся, притом безо всякой надежды на возобновление.
Товарищи пошли на. риск прекращения заседаний, и всю
оставшуюся часть дня нечего было думать о делах.
Гэса в его поездке по Калифорнии сопровождал сена¬
тор Луис Фигероа, один из руководителей Коммунистиче¬
ской партии Чили. Невысокий, с пышными усами, он был
похож на доброго дядюшку. Тепло и просто Гэс спросил
меня, не хотела бы я познакомиться и пообедать с не¬
сколькими нашими товарищами по партии из местной ор¬
ганизации. Я согласилась, но тут мне напомнили, что мы
должны прежде успеть на аэродром — встретить мою маму.
Свидания с мамой в тюрьме приносили боль и страда¬
ния. Она так чувствительна, особенно когда дело касалось
ее детей, что я только сейчас начала осознавать, какие
переживания вызвали у нее мой арест и заключение. Если
существовала какая-то главная, превосходящая все осталь¬
ные личная причина, почему я стремилась быть на свобо¬
де, так это желание сделать что-то ради матери.
Когда она в тот день вышла из самолета, от нее исхо¬
дило какое-то необыкновенное сияние, какого я раньше не
замечала. На руках у нее была моя маленькая племянни¬
ца Эйза. Через секунду мы едва не задушили друг друга
в объятиях, и не было рядом тюремщиков, охранников,
которые бы омрачили чувства этой встречи.
После обеда, выпив бокал шампанского — это все, что
я осмелилась выпить,— я стала провозглашать тосты за
362

каждого из тех, кто сидел за столом. Стихийно мы запели
«Интернационал»: «Вставай, проклятьем заклейменный,
весь мир голодных и рабов...» — и сразу же после этого
«Негритянский национальный гимн». Голос моей матери
звучал громко и легко: «Пусть каждый поднимет свой го¬
лос, и будем петь, пока не зазвенят земля и небо...» Даже
черные официанты присоединились к нашему пению.
25 февраля.
Мое появление вызвало явное раздражение у плотного
белого полицейского, отвечающего за охрану. Дрожащим
от ярости голосом он велел мне зайти за белую линию па
другой стороне улицы. Сколько же можно снимать меня
для полиции?
Как и другие полицейские, стоявшие вдоль стены, этот
был одет в синий комбинезон авиадесантников, на голо¬
ве — того же цвета бейсбольный шлем. Я бы легко при¬
няла его за сторожа на стоянке автомашин, техника по
ремонту телевизоров или автомеханика. Но сбоку у него
болтался крупнокалиберный пистолет, а правая рука сжи¬
мала полуметровую полицейскую дубинку.
Когда фотограф закончил меня снимать, тот же са¬
мый злобный тип направил меня за другую очерченную
белым линию — на место, отведенное для женщин. Затем
я прошла за ширму. От гнева у меня перехватило дыха¬
ние, когда они, обыскивая, запустили пальцы в волосы и
потребовали раздеться донага.
Кендра, Виктория, Франклин и Роднп уже были зна¬
комы с этой процедурой, которую приходилось выносить
всем желающим присутствовать на процессе по делу «со¬
ледадских братьев» в суде графства Сан-Франциско. Но у
моей матери, Сильвии и Бенни эта унизительная прелюдия
к судебному процессу вызвала отвращение, гнев и ужас.
Причем безобразно было то, что даже постоянные по¬
сетители на судебном процессе изо дня в день подверга¬
лись таким унизительным обыскам. Без всякого сомнения,
подобное повторение говорило даже о «нормальности» этой
явно фашистской процедуры. Этим создавался опасный
прецедент для будущих политических процессов.
Имена всех регистрировались, каждому сообщали от¬
веденное ему место, каждого фотографировали для поли¬
303

цейского управления Сан-Франциско и ФБР. А внутри
зала суда места для публики были отгорожены от осталь¬
ной части пуленепробиваемой прозрачной ширмой, кото¬
рая пересекала весь зал по всей его ширине.
За этой стеной из плексигласа развертывалось поистине
театральное представление. Исполняя привычный ритуал,
по очереди занимали свои места защитники, обвинители,
двенадцать присяжных заседателей и четыре запасных
присяжных и, наконец, Джон и Флит. Их сила и красота
проникали, казалось, сквозь пуленепробиваемое стекло.
Через него мы протягивали друг другу руки.
Было очень трудно сосредоточиться, настолько меня
преследовала мысль о том, что я па свободе, а они — все
еще в цепях. Круг замкнулся. Еще на свободе, до ареста,
я поклялась без устали бороться за свободу Джона, Фли¬
та и Джорджа... Снова свободна, и я продолжаю борьбу.
Именно это я и намеревалась сказать Джону во время
встречи, которую организовали адвокаты и которая долж¬
на была состояться в обеденный перерыв. Однако нельзя
было обольщаться тем, что все идет слишком гладко. На¬
верху, в комнате для ожидания, охранник-чиканос сооб¬
щил нам новость. К сожалению, сказал он, судья Воварис
изменил решение. Встреча с Джоном Клатчеттом не со¬
стоится.
Чувство страшного разочарования несколько поутихло,
когда я обнаружила, что камера Джона просматривается
из того угла, где я стояла. Охранник не протестовал, и я
подозвала Джона, сказала ему, чтобы он держался, не па¬
дал духом; его освобождение — только дело времени.
Внизу собралась большая толпа. Представителей прес¬
сы привлек сюда сам мой визит. Можно было предполо¬
жить, что судья квалифицирует мое присутствие на суде
над «соледадскими братьями» как нарушение условий
освобождения под залог. Но в дапный момент это мало что
значило. Главное состояло в другом, а именно в том, что я
подтвердила свое обязательство бороться за освобождение
всех политических заключенных, и прежде всего «соледад¬
ских братьев». Это важно не только потому, что я возвра¬
щалась сейчас туда, где хотела быть — в гуще борьбы, но
также из-за того большого значения для всех сражавших¬
ся за мою свободу сестер и братьев. Потому что меня, как
и их, пе могла удовлетворить лишь моя собственная сво¬
бода.

Раздел VI
МОСТЫ
Когда стены опрокидываются
наземь, они становятся мостами.
Однажды ранним субботним утром, еще во время пер¬
вого года моих занятий в университете Брандейс, мы с
подругой Лани решили на попутных машинах добраться
до Глостера, штат Массачусетс, чтобы отдохнуть, полюбо¬
ваться рыболовецкими суденышками. Планировалось про¬
вести там ночь. Поскольку мы не знали в Глостере ни¬
кого из взрослых, мы пошли на небольшое нарушение глу¬
пых пуританских правил, установленных для студенток.
Нам пришлось погрешить против истины, сообщив, что ро¬
дители разрешили нам посетить знакомую семью в Нью-
Йорке, причем адрес ее мы оставили (то были люди, ко¬
торые знали, как поступить в случае проверки).
Глостер был великолепен: деревья в пышных красках
осени, огромные валуны вдоль берега, множество судов,
кругом — рыбаки. Мы бродили по берегу часами, затем об¬
лазили маленькие улочки, сохранившиеся с восемнадца¬
того века. Хотя у нас фактически не было денег, добрый
хозяин ресторанчика дал пам столько еды, сколько каж¬
дый из нас мог проглотить, а потом и слышать не хотел,
чтобы мы отработали наш обед.
Когда солнечное тепло стало уступать место прохладе,
нам пришлось пересмотреть первоначальное намерение за¬
ночевать на пляже. А без денег у нас и в мыслях не было
искать ночлег в мотеле. Поэтому мы отправились в обрат¬
305

ную дорогу, имея в виде единственного средства передви¬
жения только руки для «голосования» на шоссе.
Было уже поздно, когда мы добрались до университет¬
ского городка,— позже комендантского часа, установлен¬
ного для студенток-первокурсниц. Если бы мы рискнули
пересечь городок, чтобы попасть на площадь Гамильтона,
где находилось наше общежитие, нас наверняка задержа¬
ла бы охрана и обвинила в нарушении правил поведения.
Если бы даже мы и остались незамеченными в самом го¬
родке, все равно нас бы «застукали» в общежитии при
попытке проникнуть туда.
Мужское общежитие Риджвуд находилось на окраине
городка, как раз рядом с шоссе, где меня и Лани высадили
из попутной машины. Это общежитие едва охранялось,
поэтому мы решили попросить одного из наших друзей
предоставить нам на ночь его комнату. Когда мы разбу¬
дили его, оп охотно согласился поискать свободную койку
где-нибудь в другой комнате, а свою, с двумя кроватями,
на ночь отдать пам.
На следующее утро мы встали рано и незамеченные
вернулись в свое общежитие.
Каким-то образом — мы так никогда и не узнали, как
именно,— декан женского отделения узнала, что мы «про¬
вели ночь в мужском общежитии». Она вызвала нас и за¬
явила, что мы должны будем предстать перед дисципли¬
нарным женским трибуналом. Мы с Лани не верили
своим ушам. Все выглядело крайне абсурдно — предстать
перед судом, составленным из обеспеченных студенток,
которым промыли мозги до такой степени, что они уверо¬
вали в «аморальность» содеянного нами. Мы должны были
либо предстать перед трибуналом, либо нас исключат из
университета. И за что? Только за то, что нам захотелось
насладиться красотой осеннего дня и мы не подчинились
университетским правилам, которые могли помешать нам
в этом.
...В комнате с голыми стенами без окон Лани и я сели
по одну сторону длинного стола, а члены трибунала — по
другую.
— Разве вы не понимали, что пятнаете репутацию
университета, согласившись ехать в машине с незнакомы¬
ми мужчинами?
Мы обе с отвращением посмотрели на студентку, про¬
износившую эти слова.
360

— В таком случае от репутации университета Бран¬
дейс мало что осталось,— парировала я,— ведь все сту¬
дентки «голосуют» на дорогах возле университета.
— Порядочные студентки делают это на территории
самого университета и не ездят в незнакомые места.
Последовала долгая стычка: студентки — члены три¬
бунала изливали на нас свое негодование, а мы с Лани
выказывали полное презрение к их речам, какого опи
вполне заслуживали.
Мы знали заранее, до заседания трибунала, что вердик¬
том его будет «виновны», предвидели максимальное нака¬
зание. И мы его получили: тридцать дней «заключения»
в общежитии, иначе говоря, каждый день после ужина мы
в течение месяца обязаны были находиться в своих ком¬
натах или же представлять доказательства, что в это вре¬
мя занимаемся в библиотеке.
Никогда не забуду уверенность в собственной непогре¬
шимости у членов трибунала, осудивших нас. Они были
убеждены, что имеют право играть роль бога, властелина
и матери. Поскольку мы отказывались принять их образ
жизни, то в их глазах стали «аморальными преступни¬
ками» и они пожелали нас наказать.
28 февраля.
Когда первых кандидатов в присяжные заседатели вы¬
звали в зал суда, я вспомнила об этой маленькой имита¬
ции судилища, разыгранной больше десяти лет назад.
У меня создалось такое же ощущение нереальности про¬
исходившей здесь той же самой игры, в которой участники
с опасно устаревшими взглядами наделены несправедли¬
выми преимуществами.
Однако здесь шла другая игра — смертельно опасная,
и риск был гораздо больший, чем тридцать дней «заключе¬
ния» в комнате общежития.
На стойке, прямо перед нашим столом, вращался ко¬
ричневый деревянный лотерейный барабан. Когда он оста¬
навливался, судейский клерк запускал руку внутрь и вы¬
таскивал свернутую в трубку бумажку. Он громко зачи¬
тывал фамилию, четко произнося каждую букву. Наверху
вызванные для выполнения обязанностей присяжных за¬
седателей люди наблюдали за процедурой по внутреннему
367

телевидению. Внизу, в зале суда, мы остро ощущали на¬
личие телекамер и микрофонов. Все здесь происходящее
передавалось в комнату, где собрались незнакомые люди,
им соответствовали обозначенные в судебном списке име¬
на и номера.
Вот называют имя Марджори Морган. Она входит в
зал и занимает место за стойкой для свидетелей. Марджо¬
ри Морган сообщила о себе, что она жена ушедшего на
покой владельца магазина по продаже тракторов. Мард¬
жори Морган — провинциалка с предрассудками. Госпожа
Морган не колеблясь заявила допрашивавшему ее Лео:
она думает, что я, вероятно, виновна в убийстве, похище¬
нии людей и заговоре и мне, как она считает, ни в коем
случае не следует разрешать преподавать в Калифорний¬
ском университете. Это будет незаконно и неправильно,
настаивает она, если разрешить коммунистам преподавать
в университете. Единственной ее положительной чертой
была только честность: она охотно призналась в своей не¬
способности судить меня беспристрастно. Судья, естест¬
венно, вынужден отвести ее кандидатуру.
Допрос потенциальных присяжных заседателей — так
называемый допрос с целью «установления истины» — де¬
лился на два этапа. Сначала каждый кандидат в присяж¬
ные подвергается опросу с целью установить, какое воз¬
действие на него (или на нее) оказала распространявшая¬
ся информация обо мне и моем деле. Если судья удовле¬
творен тем, что досудебная «реклама» дела не вызвала
у кандидата необратимого предубеждения против меня, он
временно занимает одно из двенадцати мест, отведенных
для присяжных заседателей. Когда все места для них за¬
полнены, наступает второй этап «установления истины».
Теперь уже защита подвергает кандидатов в присяжные
интенсивному допросу по разным вопросам. Защитники
стараются установить, не замаскированный ли он расист,
не сочувствует ли полиции, не одержим ли другими пред¬
рассудками, которые могут всплыть на поверхность в ходе
судебного расследования.
На следующий день нам попался еще более откровен-
пый антикоммунист. Уильям Во в ответ па вопрос о его
отношении к коммунистам заявил, что «если кто-то хочет
быть коммунистом, то пусть он отправляется куда подаль¬
ше». Это, как он признался, отпосилось и ко мне: если я
хочу быть коммунисткой, то мпе следует отправиться туда,
868

где коммунисты находятся у власти. Однако, поскольку
Во не согласился признать, что подобная позиция по¬
влияет на его беспристрастие, если меня будут судить за
нечто, не имеющее прямого отношения к коммунизму, его
кандидатура не была отвергнута.
В тот же день суд вызвал госпожу Джени Хэмфилл,
единственную черную женщину среди всех кандидатов.
Крепкая женщина сорока с лишним лет, она приятным
голосом заявила, что может судить меня со всей справед¬
ливостью. Однако, прежде чем она заговорила, нам стало
ясно, что прокурор Альберт Харрис отведет ее кандидату¬
ру в первый же удобный момент.
Несколько дней спустя, когда Хэмфилл допрашивали
во время второго этапа, она с горечью рассказала свою
биографию. Ее рассказ так меня взволновал, что я едва не
забыла, где нахожусь. Ведь происходила процедура отбора
присяжных заседателей, которые могли снова отправить
меня за тюремные стены. Когда Говард спросил ее, где и
с кем ей пришлось в жизни работать, она ответила, что
уже в двенадцатилетнем возрасте собирала в Аризоне хло¬
пок и лук. «Потом,— продолжала она,— работала повари¬
хой в закусочной. Переехала в Лос-Анджелес и снова ра¬
ботала в закусочной... Работала и продавщицей бутербро¬
дов — их покупали шофера проходивших мимо грузови¬
ков... Когда переехала в Сан-Хосе, сначала была до¬
машней работницей, затем мыла посуду в ресторане
Спиви».
Пока она все это рассказывала, я вспоминала мою
мать — ее борьбу за то, чтобы выбраться из Гуд-Уотера,
штат Алабама, получить среднее образование, закончить
колледж, соглашаясь ради заработка на любую работу, ка¬
кая только подвернется. И все для того, чтобы в конце
концов получить место учителя в маленькой школе.
Биография госпожи Хэмфилл была типичной историей
жизни черной женщины в мире, который желал сокру¬
шить ее. Г-жа Хэмфилл, как и моя мать, сумела встать
на ноги, но многие другие не смогли ничего добиться. Эта
система направлена против нас. И именно об этом так убе¬
дительно рассказала госпожа Хэмфилл. А моя собственная
судьба на другом уровне доказывала существование того
же враждебного политического, экономического и социаль¬
ного мира, с которым почти каждая черная женщина дол¬
жна ежедневно и ежечасно бороться.
369

13 марта, спустя пятнадцать дней после того, как на¬
чался отбор присяжных заседателей, госпожу Хэмфилл
исключили из числа кандидатов по безапелляционному
требованию обвинения. Она оказалась единственным пред¬
ставителем черных, допрашиваемых на суде в качестве
свидетеля. В тот же день, сразу после ее показаний, был
объявлен перерыв.
На следующий день мы согласились с подобранным со¬
ставом присяжных заседателей. И не потому, что нас удо¬
влетворяли все, кто занял места присяжных. Совсем нет.
В конце концов, ведь Харрис отвел кандидатуру единствен¬
ной представительницы черных. Все же на основании на¬
шего поверхностного опроса оставшихся кандидатов в за¬
седатели мы. пришли к убеждению, что их состав был,
вероятно, лучше того, на который мы могли надеяться.
Если бы мы продолжали возражать против наиболее пре¬
дубежденных, тогда, без всякого сомнения, Харрис стал
бы отводить тех, кто, как мы чувствовали, мог наиболее
справедливо отнестись к нашему делу. Их бы отсеяли од¬
ного за другим, как уже это сделали с Джени Хэмфилл и
несколькими другими кандидатами.
Мы, в частности, думали, что не ошибаемся относитель¬
но Мэри Тимоти, чей сын выступал против войны во
Вьетнаме из религиозных убеждений. Во время допроса
она вела себя крайне независимо. И нам казалось — она
тот человек, который знает, как нужно отстаивать свое
собственное мнение. Если только она и другие заседатели,
вызывавшие у нас пусть даже слабое доверие, отнесутся
к доказательствам объективно и разумно, они не позво¬
лят отвлечь себя демагогическими трюками обвинения.
Тогда мы могли бы надеяться по крайней мере па то, что
у присяжных заседателей разойдутся мнения.
14 марта заседателей привели к присяге. Среди них
одна женщина с самого начала вызывала у нас наиболь¬
шее беспокойство. Когда Говард допрашивал ее об отно¬
шении к коммунизму, она без малейших колебаний заяви¬
ла, что коммунисты добиваются достижения своих целей
«силой».
— Когда вы говорите о «силе»,— спросил ее Говард,—
что вы имеете в виду? Какой смысл вы в это вкладываете?
— Подрывную деятельность,— ответила женщина,— и
все такое. Хотя в действительности я не знаю...
— Вы сказали «подрывную деятельность». Не смогли
370

бы вы разъяснить, что такое, с вашей точки зрения, «под¬
рывная деятельность»?
— Ну, если говорить проще,— ответила она,— то я
имею в виду смысл, употребляемый моим одиннадцатилет¬
ним сыном, и означает он «подлый».
Тогда Говард спросил ее, как она определяет слово
«подлый». Допрашиваемая попыталась объяснить:
— Я в какой-то степени все упрощаю, но ведь я не из
тех —хорошо образованных. Вы же сами читаете и слы¬
шите о деятельности коммунистов, о том, что они пытают*
ся вызвать беспорядки. Я не знаю, действительно ли это
так. Но ведь именно об этом мы постоянно читаем в га¬
зетах.
Говард был убежден, что женщина разыгрывает спек¬
такль всякий раз, когда пытается показаться наивной и
не понимающей многого, и что поэтому она способна быть
беспристрастным заседателем. В конце концов, не могла
она быть такой наивной: ведь все-таки она была дочерью
отставного капитана из службы шерифа, ее отец более два¬
дцати пяти лет проработал в полиции.
Продолжая допрос, Говард спросил, есть ли у нее сре¬
ди друзей черные люди. Она ответила:
— О, конечно! Много лет назад мы очень близко дру¬
жили с черными соседями, которые потом уехали из на¬
шего района. Сейчас рядом с нами живет другая семья
черных, и с ними мы тоже дружим.
На последовавший затем вопрос, когда в последний
раз черные сограждане были у нее в доме в качестве го¬
стей, она ответила:
— Черные в моем доме, как гости... Мои ребята при¬
глашают к себе черных детишек почти каждый день.
14 марта вместе с другими одиннадцатью заседателями
опа была приведена к присяге. Но уже через несколько
дней мы узпали об ее освобождении от обязанностей засе¬
дателя. Публике и прессе сообщили, что она отказалась
выполнять эти обязанности по «причинам личного харак¬
тера». А ведь мало кто узнал об этой истории. Возможно,
что, если бы протоколы суда не хранились за семью печа¬
тями и стали достоянием гласности, пресса не стала бы
так рьяно петь дифирамбы судебной системе США за ее
хваленые «гарантии справедливости» в отношении любого
гражданина.
371

Все началось па другой день после утверждения соста¬
ва заседателей. В газетах появились их портреты и био¬
графии. В канцелярию судьи Арнасона позвонила какая-
то женщина, назвавшаяся дочерью одной из заседатель-
ниц. Истеричным голосом, как сообщил клерк, звонившая
заявила: «Если моя мать останется в составе присяж¬
ных заседателей, тогда да поможет один бог Анджеле
Дэвис».
Секретарь сообщил о звонке судье. Защитников и пред¬
ставителей обвинения срочно вызвали в кабинет судьи,
чтобы они узнали об этом инциденте. Что мы предлага¬
ли сделать? Мы настаивали на вызове дочери в суд с тем,
чтобы она более подробно разъяснила свои опасения отно¬
сительно намерений ее матери засудить меня.
Девушка не заставила себя долго ждать. Бледная, до¬
вольно худая, она казалась гораздо моложе своих восемна¬
дцати лет. Было заметно, что ей непривычна столь офи¬
циальная обстановка: она казалась напуганной. Я хотела
спросить, что побудило ее пойти на такой большой риск:
не установил ли с ней контакт кто-нибудь из движения
за мою свободу? Только это могло заставить девушку осо¬
знать свою политическую ответственность, если она даже
выступила против своей матери.
Я не могла не чувствовать жалости к допрашиваемой,
когда она со страхом осматривала незнакомых ей людей,
сидящих вдоль стен судейского кабинета. Даже судья был
растроган. Он подошел к ней, по-отечески обнял ее за пле¬
чи и мягко сказал, что ей нечего здесь бояться.
Когда напряженность несколько спала, мы смогли при¬
ступить к выяснению того, ради чего собрались. Да, она
была уверена, что ее мать проголосует за признание меня
виновной, несмотря ни на какие доказательства, которые
будут представлены суду. Ее мать никогда не любила чер¬
ных и постоянно твердила дочери о том, чтобы та не за¬
водила друзей среди черных детей. Черная девочка, с ко¬
торой эта девушка дружила в детстве, не могла приходить
к ним, и не только потому, что мать девушки не разре¬
шала ее впускать в дом, но и потому, что сами родители
черной девочки не хотели, чтобы ее оскорбляла женщина,
известная во всей округе своим враждебным отпошением
к черным жителям. Девушка однажды плакала в свой
день рождения, потому что мать запретила ей пригласить
черную подружку.
372

Затем она с некоторым смущением рассказала о своем
друге — черном парне, на которого ее мать обрушила весь
запас своего чудовищного расизма.
На одном из последующих заседаний мы встретились
с этой женщиной — присяжным заседателем и спросили
ее, что она может сказать по поводу выдвинутых против
нее дочерью обвинений. Конечно, утверждала она, все, что
сказала ее дочь,—ложь. Она заявила, что они с дочерью
никогда не ладили друг с другом-и из всех своих детей
эту дочь она любила меньше всего.
А что она скажет о черной девочке — подруге ее доче¬
ри, которую она не разрешала пускать в свой дом? Она
настаивала, что все это — сплошная выдумка. Ну, а как
было дело с черным парнем, с которым дружила ее дочь?
Присяжная заседательница отвергала все обвинения. При¬
чем она заявляла, что говорит правду и поэтому добро¬
вольно не откажется от участия в суде. Она считала, что
имеет право быть в составе присяжных заседателей, и
была преисполнена решимости выполнить свой граждан¬
ский долг.
Казалось, эта женщина была готова рисковать всем,
чтобы принять участие в расправе надо мной. Мы пригро¬
зили, что вызовем ее дочь снова, чтобы она лицом к лицу
с ней ответила на обвинения ее в расизме. Она охотно
соглашалась встретиться со своей дочерью в суде. Тогда
мы пошли дальше. Готова ли она к тому, что не только
ее дочь, но и другие свидетели, которых мы можем разы¬
скать, будут предъявлять ей все новые обвинения — пе¬
ред судом, публикой, прессой, всем миром? Она на мгно¬
вение задумалась, а затем решила отступить. Она готова
была многое взять на себя, но ведь мир-то больше: это
она наконец уразумела.
27 марта.
В заседании суда был объявлен перерыв на обед. Кенд¬
ра и я выходили из зала последними. Неожиданно Лео
вернулся в зал с громким возгласом: «„Соледадские бра¬
тья“ оправданы!» Мы стали обниматься, кричать и пры¬
гать от радости. «Соледадские братья» на свободе! Наши
громкие, необузданные, радостные возгласы наполнили
пустой зал суда.
373

Я смеялась и плакала слезами радости и в то же время
думала: «Ну почему же не Джордж? Если бы только ему
позволили прожить немножечко дольше...»
Судья Арнасон, отдыхавший в своем кабинете, услы¬
шал шум и бросился к двери. С испуганным видом и, ве¬
роятно, подозревая худшее, он осведомился, что здесь про¬
исходит. Мы, все трое, могли только повторить то, что так
взволновало нас: «„Соледадские братья“ оправданы!»
То был первый дейь суда надо мной. Две осени, две
зимы и две весны затратили на все предварительные
стычки с законом. Сейчас наконец мы приступили к по¬
следней, решающей схватке, и оправдание Джона и Фли-
та явилось добрым знамением, предвещавшим нашу буду¬
щую победу.
Эта победа должна была подтвердить правильность од¬
ного из фундаментальных положений, на котором базиро¬
валась моя защита, а именно: подтвердить политический
характер моего участия в движении в защиту «соледад¬
ских братьев» и в стратегии проведения массовых проте¬
стов и сопротивления преследованиям узников.
Харрис попытался воздействовать на присяжных за¬
седателей абсурдной теорией о том, что якобы «безгранич¬
ная и всепоглощающая страсть» к Джорджу заставила
меня учинить убийство, похищение и заговор. Исключив
из аргументов обвинения политические мотивы, прокурор
полагал, что проявляет большую хитрость. В обвинитель¬
ном заключении говорилось, что моей первой «открытой
акцией» в ходе осуществления «заговора» было участие
в митинге с требованием немедленно освободить «соледад¬
ских братьев», который состоялся 19 июня 1970 года. По¬
лицейские показали большому жюри, что я выступала за
освобождение «соледадских братьев» не только на этом,
но и на многих других митингах. Теперь же, когда столь
многие воспринимали меня в качестве именно политиче¬
ской заключенной, обвинители перешли к обороне. Харрис,
без сомнения, боялся теперь использовать своп прежние
основные доказательства, на которые первоначально воз¬
лагал все надежды. Это явилось результатом воздействия
той массовой кампании, центральной темой которой был
репрессивный, политический характер обвинения.
— В течение ближайших недель процесса,— внушал
прокурор заседателям,— обвинение не будет представлять
никаких доказательств, связанных с отправлением обви¬
374

няемой своего права на свободу слова и собраний, гаран¬
тированного первой поправкой к конституции, помимо не¬
скольких ее писем. Вы будете удовлетворены тем, что об¬
винение ни в малейшей степени не связывает доказателы-
ства вины обвиняемой с ее политическими взглядами, ка¬
ковыми бы они ни были. Мы докажем, что утверждения
о политическом преследовании обвиняемой, о том, что она
является политической заключенной, что она подвергается
преследованиям за свои политические убеждения, являют¬
ся ложными и не имеют под собой никаких оснований.
Однако, если прокурор устранял из дела «политиче¬
ские мотивы», ему нужно было сконструировать другую
схему обвинения. В основу ее и легла идея о том, что
мною руководила страсть. Я попросту желала, как утверж¬
дал прокурор, освободить человека, которого любила.
Хотя в своем вступительном заявлении прокурор на¬
стойчиво стремился показать, что политические соображе¬
ния не имеют абсолютно никакого отношения к делу, по¬
литика в его речи постоянно выходила на передний план.
— Сегодня утром,— заявил он,— вам были представле¬
ны в форме выдержек из ее книг доказательства того, что
эта преподавательница философии является исследовате¬
лем проблем насилия. (Он имел в виду две книги: «Поли¬
тика насилия» и «Насилие и социальные изменения».)
Другие доказательства, которые мы представим, покажут,
что обвиняемая не только жила в мире книг и идей, но
и была сторонницей насильственных действий, сторонни¬
цей насилия.
Однако затем он попытался уйти уже в другую сто¬
рону.
— Ее собственные слова подтвердят, что под оболоч¬
кой хладнокровного деятеля из академического мира скры¬
вается особа, вполне способная прибегнуть к насилию
ради своей страсти. Доказательства подтвердят, что глав¬
ным побудительным мотивом для нее стало не освобожде¬
ние политических заключенных, но одного из них, кото¬
рого она любила. Главным мотивом преступления был тот
же самый, что лежит в основе сотен преступлений, совер¬
шаемых по всей стране каждый день. И он не абстрактен
и в сущности ни в коей мере не был основан на необходи¬
мости, реальной или воображаемой, проведения тюремных
реформ. Он основывался не на стремлении к социальной
375

справедливости, но попросту на страстном чувстве, кото¬
рое она питала к Джорджу Джексону...
На второй день суда нам предоставилась возможность
предпринять энергичное наступление на обвинение. По¬
скольку мы за несколько дней до этого решили, что всту¬
пительное заявление для присяжных заседателей сделаю
я сама, в последующие дни я использовала каждую мину¬
ту как для обсуждения моего заявления с адвокатами, так
и на подготовку его текста. Теперь я была уверена, что
мы камня на камне не оставим от доводов прокурора.
Наше оружие готово к бою. Вся наша бригада защит¬
ников — Говард, Маргарет, Лео, Добби и я сама — в хоро¬
шей форме.
Массовое движение в мою защиту приняло беспреце¬
дентно глобальную силу. Фания, Франклин, Шарлин, Кен¬
дра, Роб, Виктория, Филлис, Стефани, Беттина и другие
сотрудники комитета имели богатый опыт организацион¬
ной работы. Они готовились к тому, чтобы привести дви¬
жение к логичному завершению. Кроме того, новый трюк,
новая «теория» Харриса превращала доводы обвинения,
выдвинутые от имени штата, в еще более несуразную че¬
пуху даже по сравнению с первоначальной версией проку¬
рора. Теперь уже оборонялся «последний окоп» всего судеб¬
ного процесса. Эта тактика была избрана и разработана, ко¬
гда стало ясно, что политические обвинения попросту не
пройдут.
В этот второй день суда, пока Виктория и Родни Бар¬
нетт, ответственные за мою личную безопасность, везли
меня в машине по незнакомым улицам Сан-Хосе, мои мыс¬
ли были полностью заняты предстоящей задачей.
Подъехав к Гражданскому центру графства Санта-
Клара, мы увидели необычно большую толпу вокруг зда¬
ния. Одни вооруженные помощники шерифа патрулирова¬
ли вокруг территории центра, другие разместились на кры¬
ше здания. Не ведая еще, что означает вся эта суматоха,
я все же подумала — это, должно быть, часть более ши¬
рокого заговора с целью упрятать меня за решетку по¬
жизненно. Этого мало. Людей, приходивших в суд — пуб¬
лику, репортеров, всех нас, даже присяжных заседате¬
лей — заставляли ежедневно проходить проверку детекто¬
ром по обнаружению металлических предметов, подверга¬
ли унизительным обыскам, а простых посетителей и жур¬
налистов еще и снимали фотографы из полиции. На этот
376

раз всю территорию запили помощники шерифа с ружья¬
ми и автоматами.
Не у дела оказались присяжные заседатели: некоторые
из них сейчас сидели во дворе здания, на ступеньках
лестницы, ведущей в помещение муниципального суда,
другие — на скамейке с противоположной сторопы. Как со¬
общили, заключенные мужской тюрьмы графства, распо¬
ложенной в том же комплексе зданий, что и суд, пред¬
приняли попытку организовать побег.
Заместитель шерифа, охранявший задний вход в зда¬
ние суда, через который входили адвокаты, отказался меня
пропустить. Он сказал, что введены меры чрезвычайной
безопасности и никто теперь не может ни входить в зда¬
ние суда, ни выходить из него. Позже мы узнали, что ре¬
портеры оказались запертыми в комнате для прессы, пуб¬
лика — в примыкающем к залу заседаний коридоре, а не¬
сколько присяжных, успевших войти, сидят сейчас в ком¬
нате для заседателей.
Когда судья отменил меры безопасности для участни¬
ков процесса и все мы наконец собрались в зале, он объ¬
явил, что переносит заседание на следующее утро, и рас¬
пустил присяжных.
Как оказалось, трое заключенных из тюрьмы граф¬
ства, ожидавших перевода в другие тюрьмы, действитель¬
но решили организовать побег. Они захватили заложни¬
ков и пытались начать переговоры о своем освобождении
взамен на их свободу. Однако помощники шерифа и здесь,
будто следуя примеру охранников в тюрьме Сан-Квентип,
при первой же возможности открыли огонь во время пере¬
говоров. Заключенный, который, как предполагалось, ру¬
ководил организацией побега, был убит, двое других
схвачены.
Вечерние газеты появились с заголовками: «Попытка
побега из суда, где идет процесс над Анджелой». В ста¬
тьях содержались многословные сравнения между этим
инцидентом и событиями 7 августа. Задумано ли было так-
намеренно или нет, но в версии, преподнесенной читате¬
лям, намекалось, что у нас имеется нечто общее с попыт¬
кой побега.
Этот эпизод, случившийся даже до того, как мы полу¬
чили возможность изложить свои доводы присяжным засе¬
дателям, поставил перед нами ряд довольпо трудных во¬
просов. С одной стороны, возникла угроза, что эта попытка
377

побега еще сильнее усугубит предубежденное отношение
ко мне присяжных заседателей. Можно было бы в этих
условиях заявить теперь о недоверии к суду, просить при¬
знать этот состав его недействительным. Но, с другой сто¬
роны, если мы обратимся с подобным ходатайством и оно
будет удовлетворено, тогда процесс отбора присяжных за¬
седателей придется начинать снова. Поскольку мы полага¬
ли, что отобрали самых лучших присяжных, на каких
только можно было рассчитывать в графстве Санта-Клара,
новый состав заседателей мог оказаться гораздо хуже ны¬
нешнего.
Наша бригада защитников и организаторы кампании
целый вечер обсуждали возникший вопрос, прежде чем
пришли к единому мнению. Мы решили провести краткий
опрос присяжных заседателей с целью выяснить, не уси¬
лились ли их предубеждения против меня в результате
попытки побега из тюрьмы.
На следующий день, проведя индивидуальный опрос
присяжных, мы пришли к выводу, что ущерб от происшед¬
шего инцидента не может рассматриваться как чрезмер¬
ный. Мы решили продолжать процесс.
Возвышение, с которого я говорила, находилось позади
стола обвинителя и несколько левее его.
Пока я приводила в порядок заметки и готовилась к
выступлению, было заметно, как ерзает на стуле Харрис.
— Обвинитель пообещал вывести вас,— сказала я, об¬
ращаясь к присяжным,— на долгий и трудный путь, ко¬
торый в конце концов прямо, как он надеется, приведет
вас к признанию моей вины. Обвинитель утверждает, что
его доказательства исчерпывающим образом развеют лю¬
бые ваши сомнения относительно моей вины и у вас не
останется иного выбора, кроме как признать меня винов¬
ной во всех предъявленных мпе обвинениях — убийстве,
похищении людей и заговоре.
— Мы же говорим вам, господа присяжные заседатели,
что доказательства обвинения сами по себе являются луч¬
шим свидетельством, которое убедит вас в полной моей
невиновности в предъявленных обвинениях, и вы поймете,
что дела тут никакого нет. Они покажут, что доводы обви¬
нения ничем не подкреплены. Они докажут, что в основе
всего тут лежат догадки* слухи и спекуляции.
378

—- Обвинитель начал свое выступление с утвержде¬
ния, что я виновна, в сущности, в преступлении, мотивом
которого послужила любовная страсть. Моя страсть к
Джорджу Джексону, сказал он, была настолько сильна,
что не знала никаких границ и не принимала в расчет че¬
ловеческую жизнь.
— В своем выступлении он утверждал далее, что меня
не интересовала борьба за освобождение политических за¬
ключенных, движение за изменение тюремной системы
нашей страны. Он доложил вам о своем намерении дока¬
зать, будто я была заинтересована исключительно в осво¬
бождении одного только человека — Джорджа Джексона,
и что эта заинтересованность мотивировалась одной только
страстью.
— Господа присяжные заседатели... Факты покажут
вам, что в момент, когда мне предъявлялось обвинение,
большое жюри графства Марин исходило из моего участия
в движении за освобождение всех «соледадских братьев»,
не только Джорджа Джексона, но также Флита Драмго и
Джона Клатчетта, и это подтвердит сам прокурор.
— Доказательства обвинения подтвердят, что первым
инкриминируемым мне действием, которое якобы подтвер¬
ждает мое соучастие в заговоре, является митинг за осво¬
бождение «соледадских братьев», в котором я принимала
участие 19 июня 1970 года. Но при этом я пользовалась
гарантированным мне первой поправкой к конституции
правом. Причем я участвовала в митинге против преследо¬
ваний «соледадских братьев», что тесно связано с защитой
других политических заключенных и борьбой против су¬
ществующих условий в целом. Но именно участие в этом
митинге ныне толкуется прокурором как доказательство
открытой акции по организации заговора с целью осво¬
бождения «соледадских братьев» —заговора, который вы¬
лился в события 7 августа.
— Доказательства самого же обвинения покажут, гос¬
пода присяжные заседатели, что предъявленное мне об¬
винительное заключение вызвало широко распространен¬
ное беспокойство, озабоченность во всем мире тем, чтобы
я не стала жертвой политических репрессий. Я спраши¬
ваю, не будет ли разумно заключить, что прокурор сам
прекрасно понимает, что никакой здравомыслящий при¬
сяжный заседатель не сможет признать меня виновной на
основании подобных обвинений. Вот почему он и заявил
379

вам, что вообще не станет представлять доказательств
моего участия в борьбе за освобождение «соледадских
братьев». Это означает, что прокурор трансформировал
всю суть рассматриваемого дела.
— Он будет пытаться убедить вас, что такая личность,
как я, способна совершать преступления, убийства, похи¬
щения людей, организовывать заговоры. И при этом мною-
де движут сугубо личные мотивы любовной страсти. Он
попытается убедить вас, что за моей внешностью скрыва¬
ются зловещие, эгоистические страсти, не знающие, по его
словам, никаких пределов.
— Но ведь это — сплошная фантазия, сплошной аб¬
сурд. Понятно, что господин Харрис хотел бы злоупотре¬
бить тем фактом, что я — женщина, ибо в нашем обществе
считается, что женщинами движут только эмоции и стра¬
сти. Могу сказать, что подобный подход не что иное, как
ясно выраженное проявление мужского шовинизма, пре¬
валирующего в нашем обществе.
Я и не предполагала, что это мое замечание найдет та¬
кой живой отклик у некоторых женщин-заседательниц.
Я старалась на протяжении всего своего выступления
внимательно следить за реакцией заседателей. И когда
заговорила о лежащей в основе доказательств Харриса по¬
зиции превосходства мужчин, некоторые заседательницы
закивали головами, на их лицах появилось понимание.
Ведь они знали по собственному опыту, как часто обви¬
няют их в том, что они — женщины, ведут себя иррацио¬
нально, руководствуясь скорее всего эмоциями, но но
логикой.
— Доказательства обвинения подтвердят,— продолжа¬
ла я,— что мое участие в движении за освобождение «со¬
ледадских братьев» началось задолго до того, как я уста¬
новила контакты с Джорджем Джексоном. Вы узнаете,
что вскоре после того, как Флиту Драмго, Джону Клатчет-
ту и Джорджу Джексону было предъявлено обвинение
большим жюри графства Монтерей, я стала посещать от¬
крытые митинги. Цель их сводилась к созданию базы дви¬
жения для защиты их от необоснованных обвинепий.
В первую очередь в том, что они якобы убили охранника
в стенах Соледадской тюрьмы.
— Эти доказательства убедят вас, что мои собствен¬
ные усилия освободить Джорджа Джексона всегда пред¬
принимались в общем русле движения за освобождение
380

всех «соледадских братьев», всех людей, несправедливо
брошенных в тюрьму.
Характеризуя деятельность «Комитета в защиту „соле¬
дадских братьев44», я заявила присяжным заседателям, что
«...наши заседания были открыты для всех, кто желал
в них участвовать Мы проводили демонстрации, встре¬
чи, распространяли листовки и осуществляли другие ме¬
роприятия информационного и разъяснительного харак¬
тера...»
— Господа присяжные, из показаний по этому поводу
вы сможете убедиться, что мы стремились проводить дея¬
тельность, вовлекающую в открытую защиту «соледадских
братьев» как можно больше людей.
Подчеркивая то, что мы считали важнейшим звеном
в нашей защите, я заявила присяжным, что «эти показа¬
ния ясно продемонстрируют наше убеждение: только воз¬
действие большого числа людей поможет добиться оправ¬
дания «соледадских братьев» и освобождения от неспра¬
ведливых преследований».
— Господа присяжные, ведь мы оказались правы в на¬
шем понимании существа дела «соледадских братьев». Ибо
утром в понедельник, когда вы заслушивали здесь обви¬
нителя, который утверждал, что я не интересовалась дви¬
жением за освобождение «соледадских братьев»,—именно
в этот момент конечная цель наших усилий оказалась до¬
стигнутой. Двенадцать мужчин и женщин, в течение мно¬
гих месяцев выслушивавших все доказательства, которые
только могло собрать обвинение против «соледадских
братьев», закрыли их дело в суде в Сан-Франциско, при¬
знав двух оставшихся в живых «соледадских братьев»
невиновными. И если бы Джордж Джексон не был бы
в августе прошлого года убит охранником тюрьмы в Сан-
Квентине, его тоже освободили бы от несправедливого
преследования.
Далее в своем заявлении я детально описала деятель¬
ность «Комитета в защиту „соледадских братьев44», связала
ее со своим участием в борьбе за освобождение черных и
за права всех трудящихся — чиканос, пуэрториканцев, ин¬
дейцев, азиатов и белых. Я рассказывала о своей деятель¬
ности в «Совете черных студентов», в университете Сан-
Диего, в «Союзе черных студентов», «Конгрессе черных»,
«Студенческом координационном комитете ненасильствен¬
ных действий», «Федерации учителей Калифорнии», «Пар¬
381

тии черных пантер», клубе Че ГеварыЛумумбы и ан¬
тивоенном движении.
Я старалась показать присяжным заседателям, как моя
деятельность в защиту «соледадских братьев» стала лишь
частью участия в движении в защиту и за освобождение
политических заключенных, таких, как Хыо Ньютон, Боб¬
би Сил и Эрика Хаггинс — членов «Партии черных пан¬
тер» из Нью-Йорка и Лос-Анджелеса — и семи других
братьев из Соледадской тюрьмы, также обвиняемых в
убийстве охранника.
— Факты убедят вас,—заявила я присяжным заседа¬
телям,—что я переписывалась с «соледадской семеркой»
и что я в своих письмах выражала им любовь, сострадание
и солидарность с их борьбой...
— Прокурор сказал, что настоящий суд ни в коей мере
не является сфабрикованным политическим процессом. Од¬
нако, господа присяжные, в течение всего времени моего
участия в движении за освобождение «соледадских брать¬
ев» я была постоянным объектом интенсивного шпионажа.
В распоряжении обвинителя имеется множество рапортов
для различных полицейских учреждений штата Калифор¬
ния о моей деятельности в защиту «соледадских братьев».
У него находятся полицейские рапорты о тех митингах,
на которых я выступала, кинокадры демонстраций, на ко¬
торых я, как и другие, говорила о нашей поддержке «со¬
ледадских братьев».
~ Обвинитель утверждает, что меня не интересовала
проблема тюремных реформ, однако в его распоряжении
имеются полицейские рапорты о моей деятельности и в
этом направлении. Они составлялись специально для ад¬
министрации Соледадской тюрьмы.
— Обвинитель утверждает, что в период, предшествую¬
щий 7 августа, я была попросту одержимым страстью
существом, что «истинным образом я не боролась за лик¬
видацию репрессий в тюрьмах». Однако у него имеются
доказательства, опровергающие эти его утверждения.
Свидетельства эти собраны всей сетью полицейских шпио¬
нов и осведомителей из департамента по делам мест за¬
ключения. И они характеризуют мою политическую дея¬
тельность по освобождению Джорджа Джексона, Флита
Драмго и Джона Клатчетта.
— Однако, господа присяжные заседатели, обвинитель
заявил вам, что вы не увидите этих доказательств, он не
382

собирается представлять их. Ибо если бы он это сделал,
то лишь продемонстрировал бы, как против безвинного
человека можно сфабриковать обвинение в возмутитель¬
ных преступлениях. Но нет, он не представит вам подоб¬
ные данные, будет и дальше уверять вас, что я вовсе не
тот человек, за которого себя выдаю и которого вы видите
перед собой, но что я зловредное и мерзкое существо, до¬
веденное до опаснейших крайностей неуправляемыми эмо¬
циями и страстями.
Когда дело дошло до моих взаимоотношений с Джона¬
таном, я обрисовала их в общей связи отношений с семья¬
ми всех трех братьев. Говоря о «Комитете защиты „соле¬
дадских братьев“», я рассказала присяжным заседателям,
что Джонатан Джексон был по-своему исключительным
членом нашей группы, ибо он принес с собой гневное ра¬
зочарование и пыл молодости: ведь у него не имелось ни¬
каких других воспоминаний о старшем брате, кроме тех,
которые омрачены тюремной решеткой. Джонатану испол¬
нилось всего семь лет, когда его брата впервые упрятали
в тюрьму. А затем в течение долгих десяти лет он вместе
с родственниками навещал своего брата в различных тюрь¬
мах штата Калифорния.
— Эти посещения неизбежно оставляли у него неиз¬
гладимый след. Он узнал, какова на практике жизнь за¬
ключенного. И я уверена, что, несмотря на свои семна¬
дцать лет, он должен был в личном плане исключительно
чувствителен к обреченности, разочарованию, депрессии и
безнадежности, что испытывали такие люди, как Джеймс
Маклейн, Рачелл Маджи и Уильям Кристмас. Я могу ска¬
зать сейчас, оглядываясь назад, что Джонатан пережил
разочарование и глубокое отчаяние.
Затем я перешла к вопросу об оружии и других вещест¬
венных доказательствах, использованных Харрисом в по¬
пытках подтвердить мою випу. Я коснулась, в частности,
фактов, не оспаривавшихся нами.
— Прокурор ведет слабую игру. Он изобрел схему
заговора, а сейчас пытается втиснуть в нее придуман¬
ную им фигуру заговорщика, преступника. Налицо сцена
преступления, план его свершения. И он ищет способы
связать меня с ним, дабы все это выглядело правдоподоб¬
ным. Но поскольку я не совершала никаких преступлений
и поскольку вся моя деятельность носила открытый харак¬
тер, обвинителю остается только одно: ему приходится
383

фабриковать дело из косвенных доказательств, используя
для этого повседневные детали. А дополнить их связую¬
щим звеном, которое превратило бы обычную деятельность
в преступное поведение, он предлагает вам, господа при¬
сяжные.
После двухчасовых разъяснений по поводу позиции за¬
щиты я чувствовала себя достаточно уверенной, чтобы
заявить заседателям:
— ...Защита на этом заканчивает вступительное заяв¬
ление, и мы призываем вас глубоко обдумать решение это¬
го суда на всем его протяжении, когда вы терпеливо, по¬
рой до усталости и изнеможения будете выслушивать
стороны в напряженном поединке, и тогда, когда вы пре¬
дадитесь спокойным размышлениям и займетесь обсуж¬
дением настоящего дела. Мы совершенно уверены в том,
что ваш вердикт окажется справедливым. Мы совершенно
уверены в том, что ваш приговор явится тем единственно
справедливым вердиктом, вынесение которого требуют
представленные доказательства и человеческая совесть.
Мы убеждены, что рассмотрение дела закончится лишь
одним произнесенным вами словом — «НЕВИНОВНА».
Конечпо, в действительности мы не чувствовали такой
уверенности в благополучном исходе дела, как я это пред¬
ставила, ибо знали, что некоторые из присяжных были,
вероятно, в большей степени сторонниками обвинения,
чем объективными судьями. Наши защитники вниматель¬
но следили за ними как во время речи прокурора, так и
во время моего выступления. Двоих присяжных, как каза¬
лось, больше интересовала история, состряпанная обвине¬
нием, чем доводы защиты, содержащиеся в моем выступ¬
лении. В то же время мы видели, что некоторые присяж¬
ные, например Ральф Деланже, электрик, и Мэри Тимоти,
очень внимательно отнеслись к произведенному мною
анализу.
К концу выступлепия я чувствовала себя совершенно
разбитой от усталости и много раз задавала себе вопрос,
то ли я говорила. Ведь основные положения, изложенные
мною присяжным заседателям, послужат тем фоном, на
котором им придется рассматривать в течение многих ме¬
сяцев показания свидетелей обвинения. (Харрис в самом
начале сказал, что слушание дела продлится месяцев
шесть.) Достаточно ли убедительно я говорила? Надолго
ли они запомнят наш анализ фактической стороны дела,
384

или же у них останется в памяти лишь та искусная схе¬
ма, которую выдвинул прокурор? Ведь возможность вы¬
ступить с контраргументами уже не представится теперь
до самого конца суда, а он был еще так далек.
Холодно и спокойно судья Арнасон объявил:
— Благодарю вас, госпожа Дэвис. Прежде чем мы
приступим к допросу первого свидетеля, прервем заседа¬
ние на обед, что даст всем вам некоторую передышку.
Благодарю вас.
Начались показания свидетелей. Обвинение вызвало
в качестве свидетелей нескольких женщин, которые 7 ав¬
густа 1970 года слушали показания Рачелла Маджи в
пользу Джеймса Маклейна в тот момент, когда в зал суда
вошел Джонатан. Харрис был явно поражен, когда одна
из женщин описала поведение Маклейна как «почти спо¬
койное».
Харрис представил суду ужасающие, ледянящие кровь
фотографии, увеличенные до размера настенных плакатов.
Только чувство меры не позволило обвинителю включить
в число вещественных доказательств фотографии судьи
Хейли, у которого полголовы было снесено выстрелом из
ружья.
Я вынуждена была закрыть глаза, пытаясь сдержать
мучительную боль и гнев, когда он демонстрировал фото¬
графии мертвого Джонатана, лежащего внутри крытого
автомобиля, а затем на цементном полу, куда его стащили
веревкой.
Прокурор на первой стадии свидетельских показаний
из тактических соображений избегал упоминать мое имя.
Он только воспроизводил, что происходило в каждый из
моментов событий 7 августа.
Мы воспользовались перекрестным допросом, чтобы за¬
щитить Джонатана, Рачелла, Маклейна и Кристмаса и
опровергнуть измышления прокурора о том, что они якобы
были жестокими террористами. Уже в этот начальный пе¬
риод процесса его теория стала расползаться по швам —
не только из-за своей собственной несостоятельности, но
и в результате наших атак в ходе перекрестного допроса.
Он, к примеру, не мог определенно доказать (или,
пользуясь языком юристов, «устранить обоснованные со¬
мнения»), что 7 августа в самом деле преследовали
13 я, 1001
385

цель освободить «соледадских братьев». Мы требовали
таких доказательств потому, что Рачелл в своем письме
ко мне, получившем широкую огласку, писал о совершенно
другой цели: в их планы вовсе не входило задерживать
заложников или заключенных до освобождения «соледад¬
ских братьев». Не было даже попытки обеспечить с по¬
мощью заложников собственный побег. Джонатан и его
друзья просто намеревались добраться до радиостанции,
писал Рачелл. Идея заключалась в том, чтобы выступить
перед всем миром и разоблачить произвольные приговоры,
вынесенные многим из заключенных. Они хотели расска¬
зать об ужасающих условиях жизни за тюремными сте¬
нами, сообщить правду об убийстве заключенного по име¬
ни Фрэд Биллингслеа, незадолго до этого совершенном
охранниками тюрьмы Сан-Квентин.
Многие из свидетелей подтвердили, что они не слыша¬
ли от участников мятежа лозунга «Освободите „соледад¬
ских братьев“!». Другие вообще не слышали никаких тре¬
бований. Некоторые слышали лозунги в пользу освобож¬
дения узников тюрьмы Фолсом. Наконец, капитан Тиг,
тот самый, что руководил всеми операциями, связанными
с моим пребыванием в тюрьме графства Марин, с уверен¬
ностью заявил, что слышал возглас «Освободите всех по¬
литзаключенных!». Однако он признал, что этот лозунг
широко использовался на всех митингах и собраниях, про¬
водимых левыми элементами; эти слова часто противопо¬
ложны требованию выкупа заложников. Согласно же вер¬
сии прокурора, Маклейн позвонил из зала суда шерифу
графства Марин Монтанасу и якобы потребовал от того
Освободить «соледадских братьев» в обмен на заложников.
Естественно, все ждали, что шериф будет вызван в каче¬
стве свидетеля и расскажет об этом телефонном разгово¬
ре. Однако Монтанас вызван в суд не был.
Нельзя утверждать, что никто из его коллег не высту¬
пал в суде, напротив, показания давали не только один
йз заместителей шерифа графства Марин (многие из них
охраняли меня в тюрьме этого графства), но и полицей¬
ские из всех городов округи — Сан-Рафаэля, Новоты, не
говоря уже об охранниках тюрьмы Сан-Квентин.
Харрис пытался восстановить с математической точ¬
ностью каждый момент инцидента 7 августа. Он был очень
увлечен деталями — кто где стоял в такой-то момент, в
течениё Скольких секунд и прочее и не понимал, что
886

рескончаемая процессия его свидетелей нагоняет тоску и
начинает явно надоедать некоторым из присяжных засе¬
дателей.
Когда давал показания сержант Мэрфи из охраны
тюрьмы Сан-Квентин, Лео подверг его перекрестному до¬
просу по поводу отношения тюремной администрации к
попыткам бегства.
— Чтобы убедиться в том, что я правильно понимаю
такое отношение,— сказал Лео,— ответьте мне, имеется ли
в виду, что, если заключенные предпринимают попытку
устроить побег и если они захватили заложников, то охра¬
на в целях предотвращения побега способна пойти па лю¬
бые шаги, даже если они приведут к убийству заложни¬
ков?
— Да, правильно,— бесстрастно отвечал сержант
Мэрфи.
— И это означает, что независимо от того, захватили
ли они одного судью или пятерых судей, одну женщину
или двадцать женщин, одного ребенка или двадцать детей,
независимо от этого охрана тюрьмы Сан-Квентин должна
любой ценой предотвратить побег. Так ли это?
— Тюремные работники также не составляют исклю¬
чения.
— Хорошо. Если даже они захватили сотрудников
тюрьмы, это все равно не должно остановить других ра¬
ботников тюрьмы Сан-Квентин в их стремлении пред¬
отвратить побег любой ценой. Правильно?
— Да, правильно.
— Другими словами, важнее предотвратить побег, чем
спасти человеческие жизни. Так ли это?
— Да, так.
Все в зале суда сидели как на иголках. Присяжные за¬
седатели, репортеры и публика — все с нетерпением и на¬
пряжением ждали, когда прокурор зачитает обещанный
«критический» отрывок из моего письма Джорджу. Одна-*
ко он все еще зачитывал другие отрывки, и его слова глу¬
хо и монотонно падали в тишину зала:
«Чтобы выбирать между различными способами вы¬
живания, нужно иметь в наличии саму возможность вьь*
0ора, альтернативы. Надеюсь, ты не воспримешь мои сло-
Ьа как примиренчество, Я только пытаюсь понять, какие
13*
387

силы привели нас, черных женщин, к нашему нынешнему
положению. Но почему твоя мать предпочитала выговари¬
вать тебе, вместо того чтобы вручить тебе в руки пылаю¬
щий меч? Такой вопрос можно задать каждой черной жен¬
щине — и не только в отношении их сыновей, но и доче¬
рей тоже (это действительно критический вопрос). Про¬
шлым летом на Кубе я видела замечательных вьетнамских
воинов — то были женщины. И мы знаем, что война за
национальное освобождение в Алжире без активного уча¬
стия женщин была бы с самого начала обречена на пора¬
жение. На Кубе я видела женщин, патрулирующих улицы
с винтовками через плечо,— они защищали революцию.
Я видела также молодых женщин, обучавших военному
делу своих мужей и возлюбленных — иначе говоря, развен¬
чивающих идею превосходства мужчин. В конце концов,
если женщина может сражаться, управлять фабриками,
тогда мужчины должны уметь помогать им в домашних
делах, воспитывать детей...»
«Однако возвратимся к вопросу по существу. Мы узна¬
ли от наших предшественников в революционной деятель¬
ности, что никакой акт личной мести неспособен привести
к захвату власти, разгрому врага. Раб нападает на своего
непосредственного хозяина, побеждает его и убегает, од¬
нако он делает тем самым не больше чем первый шаг по
крутой и извилистой дороге вверх, к освобождению».
Я вижу, как капельки пота стекают по лицу Альберта
Харриса, пока он с трудом зачитывает присяжным мое
письмо к Джорджу. Его метод чтения напоминает манеру
ребенка, знающего, как произносить слова, но не понимаю¬
щего смысла того, что он читает.
«И очень часто индивидуальный побег — это лишь бег¬
ство от реальной проблемы».
Харрис зачитывает последнее предложение так, словно
впервые заметил его. Как будто он только сейчас понял,
что мои слова не служат доказательством моего участия в
событиях 7 августа, что, наоборот, они отрицают мою связь
с преступлениями, в которых меня обвиняют. Порой даже
кажется, что ему не хотелось бы зачитывать дальше. Даже
выбросить всю пачку моих писем, но он не может остано¬
виться. И он продолжает читать — монотонно, часто запи¬
наясь.
«Только тогда, когда все рабы пробудятся от сна и
определят свои цели, выберут руководителей и проявят

непоколебимую решимость уничтожить любое препятствие,
которое может помешать им воплотить свое представление
о новом мире...»
«Мать не может не стремиться к тому, чтобы выжила
ее собственная плоть и кровь...»
Харрис прочитал это место так, как если бы был сту-
дентом-иностранцем, изучающим английский язык и по¬
вторяющим предложение за преподавателем.
Я взглянула на присяжных заседателей. Некоторые из
женщин, особенно госпожа Тимоти, казалось, силились
понять, зачем он зачитывает эти отрывки из писем.
«Нас лишили возможности знать правду о том, как вы¬
жить. Но ведь выжить можно только сообща, для этого
надо наступать, а не обороняться. Для нас принцип вы¬
живания требует уничтожения всего того, что заставляет
нас сводить нашу жизнь только к заботе об одном лишь
выживании».
Он произнес слово «уничтожение» с особым смыслом.
Такое же ударение он делал и на все другие слова, кото¬
рые, как ему казалось, имеют отношение к насилию.
«Тревоги и отчаяние, рождаемые в нас призраком
умершего от голода ребенка, заставляют нас сосредоточи¬
вать все наши помыслы разума и тела на самых непосред¬
ственных жизненных потребностях, взамен разглаголь¬
ствования о необходимости «трудиться», сделать «что-либо
для себя». Эти проповеди основаны на страхе. Страхе, вы¬
званном к жизни и поддерживаемом системой, которая
не может существовать без бедняков, без резервной армии
безработных — этих козлах отпущения».
«Инстинкт выживания извращается и направляется в
нужную сторону социальной структурой. Из-за нее мне
приходится отсылать подальше из дома моего безработного
мужа, чтобы чиновник из управления социального обеспе¬
чения не прекращал выдавать мне пособие по вспомощест¬
вованию, в котором я нуждаюсь, чтобы прокормить голод¬
ного ребенка».
Он как-то залпом проглотил эту фразу, чтобы сделать
ее наименее заметной для слушателей.
«Хитроумная сеть, целый лабиринт учреждений-крово-
сосов не дают моему мужу ни единого шанса. И пусть я
получаю пособие, зарабатываю мытьем полов в домах,
куда попадаю с черного хода (ибо резервная рабочая ар¬
мия должна существовать). И это почитается благом, в
389

ответ на которое я должна уступать белому насильнику
и (или) позволять порабощать своего черного мужа. Прин¬
цип неравноценного обмена всемогущ».
Харрис вытащил скомканный белый платок и вытер
пот с лица. Ясно, что паузу он сделал намеренно. Он как
раз дошел до той части письма, которую считал наиболее
инкриминирующей. Он как будто хотел именно теперь,
после многозначительной паузы, заставить присяжных за¬
седателей забыть все остальное с тем, чтобы сосредоточить
дх внимание только на одном.
«Отчаяние и агрессивность нельзя подавить насовсем.
Возможный взрыв всегда может случиться. Но если рево¬
люционный путь оказывается погребенным под завалами
механизмов сдерживания, мы, черные женщины, направ¬
ляем наши пули в ложные цели, и больше того — мы даже
не осознаем наше оружие».
«Для черной женщины выход не в том, чтобы стать
менее агрессивной, чтобы сложить оружие, а в том, чтобы
научиться правильно наводить его на цель, и плавно, а не
рывком спускать курок и не позволять потерям влиять на
нее. Нам следует учиться находить радость в том, что
прольется кровь свиней».
Харрис читал медленно, с твердостью и драматизмом,
на какие был только способен.
Я надеялась, что присяжные заседатели не такие уж
тупицы, каковыми их считает Харрис. Кое-кто из них
должен был слышать о метафорах.
Харрис снова возобновил монотонное чтение.
«Однако все это предполагает, что черный мужчина дол¬
жен избавиться от мифа о том, что его мать, его жена
должны быть у него в подчинении прежде, чем он сам
начнет войну с врагом. Освобождение — диалектическое
движение: черный мужчина не сможет освободиться и
стать человеком, мужчиной, если черная женщина в свою
очередь не сможет освободиться от того навоза, в кото¬
ром она очутилась. Так же верно и обратное. И это только
начало».
«Случайно ли Лерой Джонс и Рон Каренга и вся эта
компания трусливых культурных националистов требуют
полной покорности от черной женщины в качестве возме¬
щения за то «зло», которое она будто бы в течение веков
причиняла черному мужчине. Ты верно сказал, Джордж,
есть точные и очевидные критерии для определения сте¬
390

пени поддержки контрреволюции со стороны тех, кто на-
вывает себя нашими соратниками по борьбе. Их отношение
К белым — вот один критерий. Их отношение к женщи¬
нам — другой».
Харрис наверняка хотел отвлечь внимание присяжных
заседателей от моей критики националистов в нашем дви¬
жении, без всякого отличия выступающих против всех
белых. Он полагался на то, что присяжные будут инстинк¬
тивно ассоциировать меня с антибелым крылом движения
8а освобождение черных. Тем самым, как предполагалось,
еще больше укрепятся сложившиеся против меня полити¬
ческие предубеждения.
«Освобождение женщин в революции неотделимо от
освобождения мужчин».
Он прочитал эту фразу так, как будто она не имела
никакого смысла.
«Я изложила свои мысли сумбурно. Надеюсь, в моих
словах нет тавтологии».
Здесь он снова прибег к той же преднамеренной паузе.
Последнюю часть письма он пожелал прочитать особенно
драматично, с явным нажимом. Ему хотелось, чтобы при¬
сяжные заседатели запомнили, обратили внимание на сле¬
дующий отрывок из письма:
«Джон со мной заключил мир. Я буду стремиться не
напоминать ему о его молодости, он же постарается по¬
бороть свой мужской шовинизм. Не ругай меня до тех пор,
пока не поймешь мою мысль: я никогда не говорила, что
Джон слишком молод и ни на что не годится. Я только
удивлялась тому, что, несмотря на проведенные им в
католической школе годы и тому подобное, он не дает
обществу поймать себя в ловушку взрослости. Однако он
Действительно не переносит, когда вспоминают о его воз¬
расте».
Слова письма прозвучали очень странно, когда Харрис
Допытался придать им интонацией своего голоса вполне
определенную направленность: «Я никогда не говорила,
что Джон слишком молод и ни на что не годится...» Хар¬
рис хотел выделить именно эти слова для подтверждения
Своей теории заговора, именно эту фразу, которую я не¬
взначай нацарапала на бумаге. Мне всего лишь хотелось
Сказать Джорджу, что я знаю, как он любит и уважает
Своего брата.
Однако Харрис на этом не кончил.
391

«Ночью, после того как я увидела тебя в суде, впервые
sa многие месяцы мне приснился сон. (Или по крайней
мере он был настолько значительный, что запечатлелся в
памяти.) Мне снилось, что мы вместе, рука об руку сра¬
жаемся против свиней, вместе побеждаем. Что мы учимся
узнавать друг друга».
Харрис как будто хотел заставить присяжных пове¬
рить, что я настолько втянулась в так называемый заго¬
вор, что даже во сне занимаюсь заговорщической деятель¬
ностью.
«Люблю тебя. Революционный привет от клуба Че —
Лумумбы и «Комитета в защиту „соледадских братьев“».
Анджела».
Когда Харрис добрался до конца письма, он сделал глу¬
бокий вдох, а затем с шумом выпустил воздух из легких.
В нем совсем не было заметно той уверенности, какая при¬
сутствует у прокурора, только что представившего суду
основные, важнейшие доказательства. Наоборот, его на¬
строй, казалось, говорил о глубоком ощущении поражения.
И его вздох явился вздохом облегчения — как будто он и
не надеялся закончить, подобно школьнику, чтение
письма.
Меня же разбирали двойственные чувства. С одной сто¬
роны, поскольку письмо представлено суду в качестве до¬
казательства моей вины, я испытала порыв вскочить и
еще раз громогласно заявить о полнейшем банкротстве
возбужденного против меня дела. И с такими-то «доказа¬
тельствами» в течение шестнадцати месяцев меня держа¬
ли в тюрьме! Но, с другой стороны, я чувствовала себя
подавленной тем, что самые мои сокровенные чувства вы¬
плеснуты на всеобщее обозрение — да еще как — в ковар¬
ных целях, холодным голосом прокурора. И вспыхнула
с новой силой неутихающая скорбь. Скорбь по Джону.
Скорбь по Джорджу. С новой силой меня объяла нена¬
висть к их убийцам. Но я не могла плакать, не могла
кричать. Я должна была сидеть за столом защиты в ожи¬
дании, пока прокурор не представит новые «доказатель¬
ства», призванные убедить присяжных заседателей в моей
виновности.
Свидетельские показания дает Отелия Янг. Черная
женщина, лет шестидесяти, невысокая, как будто десяти¬
летия тяжелого труда сделали ее согбенной. Однако опа
вышла твердо и решительно. Она вроде бы и не хмури¬
392

лась, но была серьезна до злости. Интересно, как поняли
судьи ее серьезность, ее решительность: как неодобрение
в мой адрес? Присяжные заседатели выглядели озадачен¬
ными.
Госпожа Янг жила в доме № 35 этажом ниже меня.
Мы каждый раз при встрече здоровались, я несколько раз
воспользовалась ее телефоном. Мне она очевь нравилась,
в ней чувствовалась жизнеспособность — секрет того, что
она выжила. Искорки в ее глазах и довольно-таки острое
чувство юмора вызывали к ней симпатию, желание про¬
должать более чем случайную дружбу с ней. Но на это
времени не нашлось.
Она несколько раз видела Джонатана в нашем доме, и
они очень хорошо поладили. Даже в карты с удовольст¬
вием играли.
И вот теперь ее просят выступить с показаниями про¬
тив меня.
Харрис пытается разыграть представление в подтверж¬
дение своей теории заговора. Своим обычным методом он
обращает все, что я делала в период до мятежа в графстве
Марин, в заговорщическую деятельность. В его намерения
входит доказать — о чем он прямо сказал в своем вступи¬
тельном заявлении,— что я сняла квартиру в доме № 35
исключительно с целью организации заговора. Притом
вместе с Джонатаном, который, утверждал он, переехал
в эту же квартиру. Он вызвал госпожу Отелию Янг, чтобы
подтвердить свое заключение.
Да, говорит она, я видела Джонатана в доме № 35.
Часто он там бывал? Нет, редко, всего несколько раз.
Видела ли свидетельница, как обвиняемая переезжала в
снятую квартиру и как на белом автофургоне были достав¬
лены ее вещи? Да, отвечает Янг, она видела машину. Был
ли Джонатан вместе с обвиняемой в момент, когда она
переезжала, переносил ли он ее вещи в квартиру? Нет,
хотя машина была набита книгами, она одна перенесла их
наверх.
Все сидящие в зале суда — в смущении. Присяжные
недоумевали, зачем вообще Харрис побеспокоил госпожу
Янг и вызвал ее давать показания. Мы предположили, что
он решил вызвать в суд всех черных свидетелей, каких
только можно найти,— почти вне зависимости от того, что
они будут говорить. Расистская штучка: присяжные засе¬
датели, дескать, дважды усомнятся в моей невиновности,
393

если черные вкступят в качестве свидетелей обвинения,
Но показания госпожи Янг совершенно очевидно имели
противоположный результат.
Один ответ на вопрос в показаниях свидетельницы ока¬
зался особо примечательным. Это реплика на вопрос Хар¬
риса по поводу ее работы.
— Много ли вы проводите времени на работе?
— Да, я работаю. Работаю с семи утра и до восьми ве¬
чера, а то и до половины девятого!
Она отвечала рассерженно, низким, грудным голосом,
ее слова гремели по всему залу. Ведь каждый сразу понял,
что она — домашняя работница, служит в какой-то белой
семье, выполняет по дому всю грязную работу с раннего
утра и до вечера. Интересно, вспомнил ли хоть кто-то из
судей, что я писала о черных женщинах в письме Джор¬
джу? Дошло ли до них, что я писала в нем об Отелии Янг,
обо всех сестрах, занятых борьбой за выживание?
Стало очевидно, что Харрис прервал допрос свидетель¬
ницы, не доведя дела до конца. У нападающей стороны
В этой дуэли не хватило духу завершить задуманное.
Отпала всякая необходимость в перекрестном допросе
свидетельницы, и госпожа Янг сошла со свидетельского
места с таким же гордым видом, с каким она взошла на
него. Она смотрела прямо перед собой — на дверь в заднем
конце зала. И всех нас поразило, когда она, дойдя до от¬
делявшего публику от суда ограждения, вдруг круто по¬
вернулась в мою сторону и улыбнулась огромной, почти
неправдоподобной в обстановке суда улыбкой. С теми же
искорками в глазах и с нежностью в голосе она произнес¬
ла: «Привет!»—и помахала мне рукой, как машут ма¬
леньким детям.
. Апрель прошел быстро. До этого незаметно проскочил
март, заполненный нашими усилиями подобрать таких
присяжных заседателей, которые смогли бы пробиться
сквозь дымовую завесу показаний десятков свидетелей,
вызываемых в суд обвинением. (Первоначальный список
содержал более четырехсот кандидатов.) А теперь уже
ничего не осталось и от апреля.
Давно я забыла об отдыхе. Хотя и никак не соглаша¬
лась примириться с навязанным нам существованием,
было что-то путающее в том, как этот процесс подчинил
себе наше бытие, поглотил его. Каждое утро, от понедель¬
ника и до четверга включительно, Маргарет и я неслись
394

(как будто бы боялись опоздать на работу или в школу)
из дома в суд, чтобы поспеть к четверти десятого на сове¬
щание с судьей, присяжными заседателями и прокурором·
По пятницам я обязана была отмечаться в местном управ-«
лении по условно-досрочному освобождению: там должны
были удостовериться, что я не нарушила условий залога
и не сбежала.
Субботы и воскресенья стали днями наших совещаний,
оценок юридических позиций, критики, самокритики, спо¬
ров, в итоге которых мы приходили к коллективному
решению о линии поведения в суде на предстоящей не¬
деле. Затем следовали совещания с руководителями «Ко¬
митета защиты», где обсуждалось, как лучше проводить
массовое распространение литературы о нашем процессе,
планировались демонстрации и митинги, широкие меро¬
приятия в мою защиту координировались с событиями в
вале суда.
Не только одна моя жизнь была теперь целиком посвя¬
щена этому. Маргарет, Говард, Лео, Добби трудились бес¬
престанно. Шарлин, Кендра, Франклин, Фания, Беттина,
Стефани, Роб, Виктория, Родни и все остальные руково¬
дители массовой кампании полностью посвятили себя ра¬
боте по распространению нашего движения. Даже в тот
день, когда Фания родила, она прежде успела несколько
часов провести возле тюрьмы, обсуждая со мной детали
нашей кампании. Спустя несколько месяцев Фания попро¬
сила маму взять Эйзу к себе в Бирмингем, чтобы отдать
все время организационной работе. Мама ездила по стра¬
не и по городам Канады и выступала на митингах (при¬
том с Эйзой на руках), призывая поддержать меня и всех
политических заключенных.
4 мая на суде давал показания один из главных свиде¬
телей обвинения; это должно было убедить присяжных
заседателей в моей виновности. Алден Флемминг, полный
мужчина, розовощекий, мешковато одетый. Владелец бен¬
зоколонки неподалеку от одного из въездов в Гражданский
центр графства Марин, Флемминг показал, что видел меня
вместе с Джонатаном 6 августа, то есть накануне инци¬
дента, возле его станции обслуживания. Перекрестный до¬
прос, однако, выявил, что первоначально он опознал меня
по фотографиям, тщательно подобранным с таким расче¬
том, чтобы у него не осталось иного выбора, кроме как
указать на меня. Фотографии включали несколько поли¬
395

цейских снимков черных женщин с такой же прической,
как у меня, фамилии которых были надписаны на обрат¬
ной стороне. Среди снимков имелись фотографии Фании,
Пенни Джексон, Джорджии Джексон и шесть или семь
моих снимков. Всех нас засняли во время получившего
широкую огласку в печати митинга 14 июня в защиту
«соледадских братьев», в тот же самый день я узнала об
увольнении из Калифорнийского университета. На некото¬
рых снимках я была изображена говорящей перед микро¬
фоном, а на одном из них рядом со мной стоял Джонатан.
Кто бы тут мог усомниться; Флеминга просили опознать
Анджелу Дэвис.
В суде он не только опознал все мои фотографии в этой
пачке, но нашел там также мою сестру Фанию, а потом
заявил, что, хотя он и не совсем уверен, но на фотографии
Пенни Джексон вполне могла бы быть изображена и я.
Когда Лео спросил его, часто ли он общается с черными,
он поспешно ответил, что среди его клиентов 20 процентов
составляют черные сограждане. Трудно было поверить в
это: ведь черные люди составляют в этом графстве едва ли
3 процента населения.
— Вы когда-нибудь встречали черных женщин с при¬
ческами в стиле «афро»? — спросил Лео.
— Да.
— И много ли раз?
— С того времени, когда они вошли в моду.
— Пусть так. А давно ли, по вашему мнению, эта
прическа стала модной у черных жепщин?
— Ну, может, лет семь.
— Ия полагаю, что в течение этого периода вы видели
очень много черных женщин с такой прической. Так ли
это?
— Да, таких двадцать процентов из тех, кто бывает на
моей колонке.
— Вы хотите сказать, что все, кто пользуется вашей
колонкой, носят эту прическу?
— Я бы сказал — пятнадцать процентов из этих два¬
дцати.
— То есть, вы видели невероятно большое число чер¬
ных женщин с прической в стиле «афро»?
— Верно.
Затем Лео взялся за него с другой стороны.
396

— А многих ли в своей жизни вы видели светлоко¬
жих черных?
— С такой светлой кожей, как у этой госпожи, я бы
сказал, не больше десяти человек.
(Любой черный или любой человек, который общался
с черными, знает, что, если 20 процентов его клиентов
действительно составляли бы черные, он должен был бы
видеть огромное число людей с кожей, такой же светлой,
как у меня, причем многих — с гораздо более светлой.)
— Не послужило ли это одним из признаков, который
помог вам опознать ее?
— Да.
— А что еще?
— Черты лица.
Когда же Лео попросил его более конкретно описать
то, что отличало мои черты, свидетель ответил:
— Ну, у нее, я бы сказал, большие глаза. Высокие
скулы. И я бы не сказал, что у нее такое же сильное,
тяжелое лицо, как у цветных.
Затем Лео задал вопрос, с неизбежностью вытекавший
из предшествующего диалога. Причем, передразнивая
Флеминга, он произнес слово «цветные» с его же акцентом.
— Существует ли, по вашему мнению, определенный
тип лица, свойственный вообще «цветным»?
Несколько заикаясь, Флеминг наконец ответил:
— Ну, я бы сказал, что у тех, с кем я имею дело, лица
плоские — вот и все.
— Лица — плоские?
— Да.
— И поскольку лицо мисс Дэвис не плоское, это резко
ее выделяло. Так?
— Да, мне кажется, у нее лицо не плоское.
Лео посмотрел Флемингу в глаза, выдержал паузу, а
затем спросил:
— Господин Флеминг, не считаете ли вы, что все цвет¬
ные выглядят одинаково?
И тот, как будто искренне доказывая свою полную
правдивость перед присяжными, быстро и безо всяких ко¬
лебаний ответил:
— Да, но госпожа Дэвис — особый случай!
Не оставалось никакого сомнения,, что человек был на¬
столько пропитан ядом расизма, что не мог опознать чер¬
ного человека, если бы даже от этого зависела жизнь по¬
397

следнего. Отчет о нашем перекрестном допросе так нико¬
гда и не появился в «солидной» прессе, зато полное осве¬
щение получали допросы, проводимые Харрисом. Мы не
сомневались, что их сценарии шлифовались и репетирова¬
лись заранее.
На присяжных заседателей, видимо, произвело впечат¬
ление то искусство, с каким вел допрос Говард. Оказывает¬
ся, без моего ведома неделю назад он попросил Кендру
свезти его на машине в графство Марин, где они специаль¬
но остановились на бензоколонке Флеминга. Поскольку
Лео было разрешено опрашивать всех свидетелей обвине¬
ния, он задал там Флемингу несколько вопросов о содер¬
жании заявления, сделанного им министру юстиции
штата.
Перед тем как уехать, Кендра вышла из машины и по¬
просила Флеминга проверить уровень масла в двигателе.
Стараясь стоять так, чтобы тот ее видел прямо перед со¬
бой, она завязала с ним обычный, ничего не значащий
разговор.
Не ведая об этой поездке, я была очень удивлена, когда
Лео спросил Флеминга, видел ли тот когда-либо черную
женщину, сидящую рядом со мной за столом защиты.
Я решила, что Лео просто старается смутить чем-то сви¬
детеля. Флеминг ответил, что он никогда не видел эту
женщину лично, но он читал, как ему кажется, какое-то
сообщение в газете, в которой была помещена ее фотогра¬
фия. И тут-то выяснилось, что, хотя Флеминг и утверж¬
дал, будто за свою жизнь видел не больше десяти черных
женщин с такой светлой кожей, как у меня, он абсолютно
не помнил о том, что разговаривал с Кендрой, тоже очень
светлой, на своей бензоколонке!
Пока адвокаты опровергали важнейшие доказательства
обвинения, сестры и братья из комитета поддерживали
огонь протеста на улицах среди народа. Чем шире росло
движение, чем больше укреплялась его сила за мое осво¬
бождение, чем больше оно множилось, тем настоятельнее
становилось для всех нас рассматривать его не как нечто
исключительное, отдельное, а как частичку великой бит¬
вы против несправедливости, как только одну из ветвей
в прочно укоренившемся дереве сопротивления. Ведь су¬
ществовали не только политические репрессии, но и ра¬
сизм, жестокость полиции, наркотики и мириады других
средств, с цомощью которых черных, смуглых, красных,
393

желтых и белых трудящихся держат в цепях нищеты у
отчаяния. И не только в Соединенных Штатах Америки,
но и в других странах, например во Вьетнаме, где градом
падали бомбы с американских самолетов Б-52, которые
сжигали и уничтожали невинных детей.
Мы хотели, чтобы кульминацией всей нашей кампании
явилось объединение всех направлений борьбы в единую
солидарную манифестацию нашей силы. Все отдельные
компоненты движения — за освобождение политических
заключенных, за право на социальное обеспечение, за на¬
циональное освобождение, рабочее, женское, антивоенное
движения — могли вызвать бури то здесь, то там. Но толь¬
ко мощный союз всех них мог породить настоящий ураган,
который поколебал бы опоры здания несправедливой
юстиции.
Многие организации присоединились к призыву на¬
шего комитета провести митинг протеста против расизма,
угнетения и войны. Митинг состоялся 26 мая в Сан-
Хосе, в Калифорнии — там, где меня судили. Условия
освобождения под залог запрещали мне присутствовать
на нем. Однако, к счастью, семья, проживавшая в доме
напротив парка, прямо над трибуной, предоставила свое
жилище полностью в наше распоряжение. Я наблюда¬
ла за ходом митинга и слушала выступления из комнаты
на чердаке.
Собравшаяся масса людей производила впечатление
уже не только своим количеством — несколько тысяч че¬
ловек прибыли на митинг из всех частей штата,— но и
своим, что более важно, составом. В нем в равной степени
участвовали представители черных, чиканос и белых. И это
не было обычным зрелищем любителей политики и демон¬
страций. Большинство участников прибыли из Сан-Хосе,
а он не имел установившейся традиции политических
протестов.
Нельзя было не ощутить пульсирующего чувства горя¬
чего энтузиазма у тех, кто осознал свою обязанность пер¬
вый раз в жизни присоединить свой голос к всеобщему
требованию в защиту справедливости.
Выступали Ричард Хэтчер, черный мэр города Гэри
в штате Индиана, Мэри Макалистер, одна из защитников
на суде по делу восьмерых из Гаррисбурга, Филипп де ла
Круз из Объединенного профсоюза сельскохозяйственных
рабочих, Рауль Руис, представлявший партию «Ла Раза

унида», Пэт Суми, говорившая об отношении женского
движения к репрессиям, и Фрапклин Александер, взяв¬
ший слово от имени нашего комитета.
Когда речи закончились, а многоликая, многоцветная
толпа охрипла от одобрительных возгласов, никто не мог
отрицать, что одержана по крайней мере моральная побе¬
да. Все, что требовалось сейчас,— это тщательно подгото¬
вить наши следующие выступления и умело их осущест¬
вить, как в зале суда, так и на улицах.
В течение предшествующих нескольких месяцев адво¬
каты, особенно Добби и Маргарет, смогли подобрать впе¬
чатляющую группу свидетелей защиты. Мы с самого нача¬
ла знали, что нам придется позаботиться не столько об
опровержении фактических доказательств по моему делу
(их практически вовсе не было), сколько о разоблачении
политических уловок прокурора. Поскольку прокурор в
схватке за «последний окоп» прибег к надуманной мотиви¬
ровке, в соответствии с которой я действовала под влияни¬
ем «страсти», мы намеревались представить суду подлин¬
ную картину моего участия в защите «соледадских брать¬
ев», особенно моих отношений с Джорджем. Нам также
хотелось дать возможность присяжным заседателям все¬
сторонне оценить мою предыдущую политическую деятель¬
ность, особенно по отношению к политическим заключен¬
ным. Мы столкнулись с дилеммой: с одной стороны, жела¬
тельно было подтвердить все это показаниями свидетелей,
с другой — безосновательность выдвинутых прокурором
доказательств оказалась настолько очевидной, что, по сути
дела, не было нужды в их опровержении. Харрис не сумел
доказать мою виновность. Поэтому от нас вовсе не требо¬
валось доказывать, что я невиновна.
Мы провели несколько долгих и довольно острых дис¬
куссий относительно того, какой характер должна носить
защита. Кое-кто из адвокатов и руководителей кампании,
знакомых с юридической стороной дела, считали представ¬
ленные прокурором доказательства и аргументы шаткими.
В этом случае выступление защиты со своими доводами
означало бы, по их мнению, признание законности и обос¬
нованности его обвинений, в чем сам прокурор не смог ни¬
кого убедить. Вначале я полагала, что мы должны вести
ващиту, как и планировалось, в полном объеме. И не столь¬
400

ко потому, что в моем конкретном деле требовалась юри¬
дическая защита, сколько потому, что я видела в этом
чрезвычайно эффективный способ разоблачения репрессив¬
ных методов, применяемых правительством для подавле¬
ния всех, с ним не согласных. Возможно, твердость, с ка¬
кой я защищала данную точку зрения, стала также связа¬
на с моим субъективным настроением: жаль было выбро¬
сить на ветер плоды многомесячной подготовки в процессу.
Маргарет, Добби и я потратили очень много времени на
работу — подготовку моих показаний, как и доказательств
политического характера, которые могли представить дру¬
гие свидетели.
Сторонники позиции «никакой защиты» напоминали
нам о том, что мы уже разоблачили эти репрессивные ме¬
тоды на протяжении всего судебного процесса. Кроме того,
предстояла еще заключительная речь представителя защи¬
ты, в которой все эти разоблачения снова будут представ¬
лены в суммированном виде. Наши друзья напоминали,
что бремя доказательств лежит на обвинении, а не па
защите. Если обвинитель не смог доказать правоту своих
доводов, не оставив пищи для «обоснованных сомнений»,
нет никакой необходимости даже в едином слове в мою
защиту. Если мы начнем представлять суду доказатель¬
ства, на это уйдут недели и месяцы. И присяжные засе¬
датели смогут подумать, что мы чего-то боимся — чего-
то, что сами они упустили во время представления доводов
обвинения. Однако, с другой стороны, если защита вовсе
не представит своих доказательств, присяжные заседатели
смогут подумать, что нам нечего сказать в ответ на выдви¬
нутые обвинения.
После того как споры и страсти улеглись, мы все в кон¬
це концов согласились на компромиссный подход к защи¬
те: решили вызвать в суд минимальное число свидете¬
лей — они дадут показания в отношении как фактической,
так и политической сторон дела.
Конец суда приближался. После того как Лео обосно¬
вал аргументы в пользу принятия досрочного вердикта о
признании меня полностью невиновной (как и предполага¬
лось, Арнасон отклонил это ходатайство), мы в течение
двух с половиной дней представляли показания свидете¬
лей защиты. Один мой друг-юрист и другие товарищи, с
которыми я встречалась перед событиями 7 августа, дали
показания относительно причин, по которым я оказалась
401

тогда в районе, прилегающем к Сан-Франциско. Мой друг
свидетельствовал о том, при каких обстоятельствах я узна¬
ла о мятеже и гибели Джонатана; в эти дни я как раз го¬
стила у них в доме. Моя подруга Таму дала пояснения по
поводу использованного во время схватки оружия. Она
рассказала, что это оружие и патроны использовались чле¬
нами клуба имени Че Гевары — Лумумбы для проведения
тренировок в стрельбе. К месту их хранения в доме на 45-й
улице имели доступ очень многие сестры и братья.
Нашим последним свидетелем был д-р Роберт Бакаут-*
эксперт по анализу показаний очевидцев. Он описал из¬
вестные эксперименты (проиллюстрировав их диапозитива¬
ми), свидетельствующие о том, что у человека существует
естественная тенденция дополнять собственным воображе¬
нием пропущенные им детали, будь то внешность людей
или описание событий, которых они не могли увидеть и за¬
помнить. Один эксперимент произвел особое впечатление
на присяжных заседателей. Эксперт показал диапозитив,
на котором изображался белый студент, разгуливавший
по территории университета в черной шапке на голове.
Как оказалось, многие из тех, которых затем спраши¬
вали об этом студенте, были уверены, что видели черного
юношу.
Мы завершили представление аргументов защиты. Хар¬
рис вызвал еще несколько своих свидетелей для опровер¬
жения показаний наших свидетелей, а затем произнес за¬
ключительную обвинительную речь. Его уверенность ока¬
залась серьезно поколебленной по сравнению с первыми
днями процесса, и у меня было такое ощущение, что един¬
ственное, чего он хотел сейчас,— это поскорее закончить
процесс.
Лео выступал с заключительной речью от имени защи¬
ты. В ней, яркой и волнующей, были такие моменты, когда
я забывала, что на карту поставлена сама моя жизнь. Лео
закончил свою речь словами об ответственности защитни¬
ков и присяжных:
— Мы возложили на свои плечи большую ответствен¬
ность и пытались нести ее с чувством достоинства и вер¬
ности правде. Теперь эта ответственность перекладывается
на ваши плечи. Мы надеемся, что когда вы, двенадцать
присяжных заседателей, люди опытные и честные, напи¬
шете заключительную главу дела «Народ Калифорнии
против Анджелы Дэвис», вы сможете сказать, что вас не
402

зря избрали, что вы честно выполнили свои обязанности,
все взвесили и в результате вынесли единственный спра-
ведливый приговор. И этим приговором будет «невиновна»*
Я уверен, что так и будет.
В то утро, в пятницу, незадолго до полудня, присяжные
заседатели удалились в изолированную комнату на верх¬
нем этаже суда. Публика, присутствовавшая на процессе,
активисты движения, репортеры собрались на лужайке пе¬
ред зданием суда. Одни — чтобы принять участие в демон¬
страции, организованной комитетом, другие — чтобы уви¬
деть ее. Здесь все смешалось — плакаты и детишки, соба¬
ки; люди закусывали, молодежь играла...
Хорсту, журналисту из ГДР, который присутствовал
на процессе с самого его начала, уже в течение многих не¬
дель никак не удавалось пригласить нас на обед. Мы все¬
гда были вынуждены отказываться от его приглашений,
так как в обеденный перерыв у представителей защиты
постоянно находились какие-то дела, встречи. Поскольку
присяжные заседатели удалились на совещание, заняться
Дам уже было нечем. И мы, то есть Маргарет, Стефани,
Кендра, Франклин, Виктория, Родни, Бенни, Сильвия и я,
отправились с Хорстом в ресторан. Мы долго сидели в баре
рри ресторане в ожидании, когда освободится столик.
Вдруг один из официантов подозвал меня к телефону, ко¬
торый бармен вытащил из-под стойки. Я взяла трубку.
Все наши замолчали. Звонила Фания.
— Анджела, подожди минутку. Судья хочет поговорить
с тобой.
— В чем дело? — спросила я.— Что еще судье надо от
Меня?
— Я знаю не больше тебя. Он только спросил меня, не
8наю ли я, где ты. Пришлось ему сказать, что ты ждешь
У телефона.
— Сейчас будет говорить судья,— громким шепотом
сообщила я нашим, прикрыв трубку рукой. Мы все поду¬
мали, что сейчас услышим неизбежное: «Приговор выне-
Ьеи». Пауза настолько затянулась, что я засомневалась,
подойдет ли вообще судья к телефону.
Наконец он взял трубку и спросил:
— Мисс Дэвис? Где вы сейчас?
Фания знала, где мы. У меня возникло смешное подо¬
зрение, что у нее, возможно, имелись какие-то причинам
ркрывать это от судьи Арнасона. Однако зачем же àïïk
у
403

тогда позвонила, если не хотела, чтобы судья узнал,
где мы?
— Мы в ресторане «Седьмое плато»,— ответила я.—
А в чем дело?
Игнорируя мой вопрос и с большой озабоченностью в
голосе он произнес:
— Никуда оттуда не уходите, пока я не позвоню сно¬
ва.—Он прервал разговор так же неожиданно, как и начал.
Что все это значило? Каким же был приговор? Или пре¬
рвано совещание присяжных? Угрозы? Мы не успели и
слова вымолвить, обсуждая возникшие йредположения,
как несколько мужчин в гражданской одежде (явно пере¬
одетые полицейские) проскользнули в бар и расположи¬
лись по всем углам помещения.
Кто-то попытался смягчить напряженность создавшей¬
ся обстановки, предложив наконец-то пообедать. Офици¬
ант провел нас в отдельный зал через коридор, где мы так¬
же обнаружили полицейских в гражданской одежде, ста¬
равшихся оставаться незамеченными. Зал оказался слиш¬
ком велик для нашей маленькой группы, а столы здесь
были накрыты, видимо, для банкета, конечно не в нашу
честь. Франклин, Виктория, Родни и Бенни выражали бес¬
покойство за нашу безопасность. А что, если возникла ка¬
кая-то угроза моей жизни и ее хотят сейчас осуществить?
Франклин собрался проверить, не происходит ли что-либо
необычное у входа в ресторан, однако его не пропустил
полицейский, стоявший по другую сторону двери в наш
зал.
— Видно, есть какая-то причина, по которой нас заве¬
ли в этот зал,— сказал Франклин, вернувшись к столу.—
Они фактически заперли нас здесь, и полицейские охра¬
няют двери.
Спустя несколько минут вошел Говард, с ним лейте¬
нант Тамм, сотрудник шерифа, ведавший связями с прес¬
сой. Говард задыхался.
— Захвачен самолет, и они думают, что похитители хо¬
тят захватить тебя с собой.
Все мы были ошеломлены. Что происходит?
— Судья хочет встретиться с нами. Добби и Лео уже
там. Ты и Маргарет должны пойти со мной.
Лейтенант Тамм не произнес ни слова. У ресторана
«Седьмое плато» нас ждали две полицейские машины.
Встреча в суде была краткой и не прояснила ситуации,
404

— Я не собираюсь вас принудительно задерживать,
госпожа Дэвис,— заявил Арнасон в присутствии юри¬
стов,— однако ради вашей же безопасности я прошу вас
оставаться в здании суда до того, как проблема будет раз¬
решена.
До этого момента мне даже в голову не приходила
мысль, что могут возникнуть подозрения о моем участии
в организации захвата какого-то самолета. В конце кон¬
цов, если бы я действительно хотела скрыться, для этого
существовали менее рискованные способы и не было необ¬
ходимости дожидаться, когда присяжные заседатели уда¬
лятся на совещание.
Лео и Добби узнали несколько дополнительных де¬
талей. По словам агента ФБР, который дежурил в зда¬
нии суда, самолет захватили четверо черных людей вско¬
ре после его взлета в! аэропорте Сиэтл. По бортовому ра¬
дио похитители передали требование: когда самолет при¬
землится в аэропорте Сан-Франциско, я должна была
находиться в конце посадочной полосы, одетая в белое
платье, имея при себе 500 тысяч долларов и пять пара¬
шютов.
К счастью, на мне было красное платье. Если бы в это
утро я случайно надела белое платье, многие, без всякого
сомнения, поверили бы, что я соучастница похищения.
Поскольку никто не мог сказать, как долго мы должны
просидеть в помещении суда, Говард пригласил членов
моей семьи подняться к ним наверх.
Тем временем лейтенант Тамм успел сообщить, что по¬
хитители самолета имеют с собой пластиковые бомбы и
грозят взорвать самолет вместе с сотней пассажиров, если
их требования не будут удовлетворены.
Пока мы находились в зале суда, Лео и Добби слу¬
шали в кабинете судьи поступавшие известия о захвачен¬
ном самолете. Лео вышел к нам и сообщил, что судья Ар¬
насон ни при каких обстоятельствах не разрешит везти
меня в аэропорт. Несколько позже к нам зашел Добби. По¬
качав головой и саркастически улыбнувшись, он сказал:
— Вы и не поверите, что сейчас произошло. Как я по¬
нял, самолет только что приземлился в аэропорту Оклен¬
да. Агент ФБР сообщил об этом по телефону, он в панике
убеждает кого-то поднять самолет снова в воздух, ибо все
их агенты, одетые в форму авиамехаников, охраняют аэро¬
порт в Сан-Франциско, а в Окленде остался он один.
405

Только часов в семь наконец поступила достоверная
информация о захвате самолета. Оказалось, что вся эта
история не имела абсолютно никакого отношения ко мпе;
белое платье и парашюты — выдумка. Мое имя на самом
деле вообще не упоминалось похитителями. Информация
была извращена при передаче с диспетчерской вышки
аэропорта в ФБР, а затем от них — к нам. Мы не исклю¬
чали того, что ФБР попыталось приписать мне историю
с захватом самолета, чтобы этим повлиять на ход совеща-
ния присяжных заседателей. На всех углах уже продава¬
лась газета «Сан-Хосе ньюс» с огромным заголовком: «По¬
хитители требуют Анджелу». Сообщение базировалось на
дезинформации ФБР. Судья приказал убрать телевизоры
из всех номеров в мотеле, где проживали присяжные засе¬
датели, однако не было ни малейшей гарантии, что кто-то
из них не увидел заголовки в газете по дороге из суда в
мотель или обратно. Если хоть кто-то из заседателей видел
газету и опубликованное сообщение оказало на него влия¬
ние, суд мог быть объявлен недействительным. Нам оста¬
валось лишь надеяться на то, что они ничего не знают«
Во всем этом хаосе в первый день совещания заседате¬
лей произошло лишь одно событие, которое, без сомнения,
давало нам повод возрадоваться. Госпожу Мэри Тимоти
избрали старшиной присяжных. Мы считали ее одной из
самых честных и объективных среди заседателей. Мы, в
частности, с удовлетворением узнали, что ее сын отказался
служить в американской армии. В период наиболее оже¬
сточенных бомбардировок территории Вьетнама она появи¬
лась в суде со значком движения за мир. На протяжении
всего суда мы обращали внимание присяжных заседате¬
лей на попытки прокурора использовать в своих доводах
бытующие стереотипы в описании женщин. Нам пришлось
постоянно выступать против его усилий изобразить меня
в качестве иррациональной особы, движимой лишь эмоция¬
ми. Избрание госпожи Тимоти председателем совещания
присяжных свидетельствовало о том, что заседатели не
оставили без внимания вопрос о социальной дискримина¬
ции женщин. Первым же их шагом явился красноречивый
жест, говорящий о понимании того, что не только мужчи¬
ны способны быть руководителями.
Говард имел свою точку зрения по поводу совещания
заседателей, которую он постоянно излагал нам в течение
последних дней суда, Если они захотят оправдать меня,
406

решение это будет единогласным и они прозаседают не
больше нескольких часов. Если же совещание продлится
дольше одного дня, тогда, вероятно, оно затянется на очень
долгое время и в конце концов заседатели не смогут прий¬
ти к какому-либо единому решению. В пятницу нас на¬
столько поглотила история с самолетом, что едва ли оста¬
валось время волноваться по поводу вердикта. В субботу
утром Говард сказал, что присяжные заседатели, по его
Мнению, закончат совещаться еще до обеда. Поэтому, ко¬
гда судебный клерк позвонил в «Мурпарк», где останови¬
лись наши защитники, и сказал, что судья хочет видеть
кого-нибудь из адвокатов, мы подумали, что присяжные
уже близки к вынесению приговора. Взволнованные и мол¬
чаливые, мы все отправились в суд. Но ни о каком вердик¬
те речь и не шла. Была только просьба заседателей изло¬
жить для них в письменном виде некоторые из представ¬
ленных суду доказательств. И все же настроение у нас
поднялось, когда мы увидели, что записка по этому
Поводу к судье была подписана: «Мэри Тимоти, женская
старшина присяжных» *. Мы решили, что, раз она может
шутить, никакого сражения между заседателями не про*
исходит.
За стенами суда, на лужайке, в полном разгаре шла
демонстрация. Отмахнувшись от репортеров, Виктория,
Родни и я смешались с толпой, попробовали сэндвичей из
принесенной демонстрантами большой корзины с едой, по¬
играли с детишками, благодаря всех собравшихся за по·*
мощь.
Среди участников демонстрации был Энди Монтгомери,
один из ведущих представителей черной общины Сан-Хосе
й активный член комитета защиты в этом городе. Это он
нашел помещение для работы и жилье нашим адвокатам«
* В тексте — непереводимая игра слов. Мэри Тимоти подпи¬
салась «foreMs» вместо «foreman» (старшина присяжных), что и
вызвало замечание автора о ее чувстве юмора. Заседательница не
только не захотела писать «man», то есть мужчина, помимо это-*
Го, она употребила сочетание букв «Ms», которым участницы двич
^кепия за равноправие женщин в США стремятся заменить тра^
диционные формы «Mrs» (сокращенное от «Mistress», то есть гос*
Дожа, имея в виду замужнюю женщину) и «Miss» (применитель^
но к незамужней женщине). Участницы этого движения считают*
Что такое деление женщин на замужних и незамужних при все*
видах формального обращения, в документации и т. д. служит
явной формой дискриминации определенной части женского на¬
селения; ш?этому они настаивают па «нейтральной» форме — «Ms»,
407

Он выступал в мою защиту на собраниях ведущих пред¬
ставителей черного населения и вовлек многих из них в
нашу кампанию. Энди постоянно призывал прихожан в
своей церкви присоединиться к нашему движению и в це¬
лом был инициатором многих мероприятий, проводивших¬
ся в связи с моим делом. Нам предложили: если в пят¬
ницу присяжные заседатели все еще будут совещаться, мы
придем к Энди поужинать. И так получилось, что все, кто
имел хоть какое-то отношение к моему делу,— все собра¬
лись либо в доме Энди, либо рядом, на улице: моя семья,
защитники и их семьи, Беттина, Кендра и Франклин,
Родпи, Виктория и члены комитета в Сан-Хосе.
Мы надеялись, что ужин у Энди послужит нам спокой¬
ной передышкой в ожидании приговора суда. Но напря¬
жение оказалось слишком мучительным, чтобы можно
было предаваться безмятежному отдыху. Когда я приеха¬
ла к Энди, на улице, возле дома, Маргарет прыгала со
скакалкой под крики собравшихся: «Быстрей! Быстрей!»
Я присоединилась к ней. Запутавшись несколько раз в ве¬
ревке, я вошла в ритм и уже не хотела останавливаться.
Вот так же мы скакали, когда еще девочками проводили
вместе лето в Нью-Йорке. И тут все запрыгали: Беттина,
Говард, Лео, Шарлин, мы даже уговорили присоединиться
к нам моего отца. Когда и он наконец начал прыгать, ни¬
кто не захотел отставать. Чуть дальше по улице Бенни
ватеял игру в футбол.
Когда цыплята с гарниром, картофельный салат, зелень
и кукурузный хлеб были готовы, мы так набросились на
еду, как будто собрались отпраздновать конец долгой го¬
лодовки. Никто вроде бы не напоминал о процессе, однако
соседи очень быстро узнали, что происходит у Энди, и мы
весь остаток вечера проговорили с теми, кто заходил — не¬
скончаемым потоком — к хозяевам.
К концу вечера мы обнаружили, что слишком заигра¬
лись, и Кендра стала жертвой этого преждевременного
цраздника. Гоняя футбольный мяч, она вывихнула ногу, и
Франклину пришлось отвезти ее в больницу на рентген;
там ей стянули ногу повязкой и вручили костыли. Воз¬
можно, мы и переборщили, зато скованность и нервные
ощущения в груди у меня почти исчезли, а беспокойство
ва вывихнутую лодыжку Кепдры заставило нас как-то
спокойнее думать о предстоящем решении присяжных за¬
седателей.
408

4 июня.
Наступило воскресное утро. Мы думали, что предстоит
очередной день ожидания, и даже не удосужились с утра
позвонить друг другу. Я заночевала в квартире у Лео. Мы
были поглощены нашим вечным спором о том, какое влия¬
ние оказало массовое движение на ход нашего дела.
Вдруг в квартиру, задыхаясь, ворвался Говард. Он про¬
бежал без остановки все расстояние от своей квартиры на
другой стороне жилого комплекса. Нужно идти, сказал он
нам просто. Еще какое-то время я даже не понимала, что
означает «нужно идти». Мысль о том, что присяжные вы¬
несут приговор в воскресенье утром, казалась настолько
невероятной, что я не успела одеться. Не признаваясь в
этом Говарду, я к тому времени уже почти было согласи¬
лась с его теорией, как вдруг...
Последние минуты процесса оказались и самыми мучи¬
тельными. Мы ждали два дня, пока заседатели совеща¬
лись, три месяца, пока шел суд; двадцать два месяца про¬
шло со дня инцидента в графстве Марин. А теперь нам го¬
ворят, что нужно подождать, пока не соберутся репорте¬
ры, только тогда мы услышим приговор.
В комнате за судебным залом, где мы столько раз ожи¬
дали начала судебных заседаний, мои адвокаты старались
убедить меня и себя в том, что приговор не может быть
никаким иным, кроме как «невиновна». Учитывая безос¬
новательность обвинений и давление массового движения,
предположения о том, что приговор признает меня винов¬
ной, у нас даже и не возникало. Мы действительно нико¬
гда не думали о такой возможности — считали, что меня
либо оправдают, либо голоса присяжных разделятся
и приговор не состоится. Но такой вариант теперь исклю¬
чался, ибо они уже объявили, что достигли согласия. Од¬
нако оставалась еще одна возможность, которую у нас не
было желания обсуждать,— компромиссный вердикт, тео¬
ретически не имеющий законной силы, но практически
очень часто выносимый в судах, где обвиняемому предъяв¬
ляется несколько обвинений. Но никто еще не сказал —
по крайней мере в моем присутствии,— что единственное,
о чем нам действительно следует беспокоиться,— это оп¬
равдание по обвинению в убийстве и похищении людей и
признание виновной в заговоре.
409

Лео пытался как-то разрядить напряженность, уверяя
нас, что мы узнаем о приговоре в тот самый момент, когда
црисяжные заседатели войдут в зал суда: выражение на
йх лицах — особенно на лицах Тимоти и Деланже — сразу
же покажет, к какому решению они пришли. Все это не
успокаивало нас, конечно. Страхи и волнения — избавить¬
ся от них не было мочи. Я не могла усидеть на месте более
минуты, вскакивала, начинала ходить взад-вперед по ком¬
нате. Но долго ходить не могла: комната была слишком
мала, чтобы вместить мою энергию. Я еще крепче стиски¬
вала зубы и раздирала ногтями ладони. Маргарет успокаи¬
вала меня, уверяя то и дело, что ждать осталось всего не¬
сколько минут — скоро все будет позади. Кендре тоже
стоило больших усилий держать себя в руках.
Когда мы направились в зал заседаний, в коридорах
уже толпилось много народу, однако представители прес¬
сы, видимо, еще не прибыли, и нам пришлось прождать
их еще некоторое время. Мама настойчиво повторяла, что
хочет, пока будет объявляться приговор, подождать на
улице. Едва я успокоила ее и внушила ей мысль, что ско¬
ро буду свободной, постепенно стали возвращаться силы и
уверенность в себе.
Невидимый мягкий голос в толпе начал тихо напевать
негритянский спиричуэл. Кто-то подхватил мелодию, и
вот уже громко раздались слова: «Я проснулся и понял,
что я свободен». Скоро все, включая мою маму, присоеди¬
нились к пению. Капитан Джонсон, всегда нагонявший
страх на прессу и публику, вышел в коридор, оглядел всех
и впервые за все время смолчал.
Наконец мы заняли места в зале. Говард, Добби и
Лео — за столом, я — за барьером. Маргарет и Кендра
сели рядом со мной. Судебный пристав объявил: «Суд
идет». Минуту спустя через боковую дверь стали входить
присяжные заседатели. Все встали. При виде первого за¬
седателя Маргарет, всегда самая спокойная из всех, глухо
пробормотала: «Больше не могу»,— и опустилась на стул.
Я наклонилась и стала шептать ей те же слова утешения,
которые она всегда говорила мне. Она тихонько всхлипы¬
вала.
Я смотрела, как заседатели входят в зал, пытаясь уга¬
дать по их лицам, что они решили дело в нашу пользу. Но
лица их ничего не выражали, как будто они вытравили
йз себя все эмоции. Меня прошиб йот, я чувствовала, ^то
410

вся обмякла. Госпожа Тимоти ни намеком не подтверждала
былое сочувствие. Она была холодна, застыла, точно мра¬
мор, искорки в глазах Деланже исчезли — их сменил тя¬
желый, отсутствующий взгляд. Как повторяющаяся снова
н снова запись на треснувшей пластинке, в голове беспре¬
рывно звучала сказанная Лео фраза: «Мы немедленно
узнаем по их выражению, какой они вынесли приговор».
Во время судебной процедуры, ритуала, предшествую¬
щего объявлению приговора, я искала объяснения этой
неожиданной перемене в поведении присяжных. Их вид
говорил: «осуждена», «виновна». Но это же невозможно,
нелогично, абсурдно. Если только все происходившее не
было большим обманом. Если только они не пытались все
прошедшие три месяца сознательно вводить нас в заблуж¬
дение, а эти ледяные взгляды не стали той реальностью,
которую они скрывали за маской, в конце концов отбро¬
шенной. Нужно немедленно броситься к матери и спасти
ее от отчаяния в момент вынесения приговора. Но я сама
уже в отчаянии, не знала, что делать, и несвязные мысли
овладели мною настолько, что пришлось напрячь все вни¬
мание, когда клерк стал зачитывать переданное госпожой
Тимоти суду решение присяжных.
Пункт первый — обвинение в убийстве. Громко и ясно
прозвучало: «Невиновна». Тяжелые рыдания раздались в
наступившей тишине. Это Франклин. Казалось, все глубо¬
ко и тяжело дышали в едином ритме, как будто все стали
единым существом.
Пункт второй — обвинение в похищении людей. Снова
прозвучало: «Невиновна». Франклин рыдал все громче.
Я чувствовала, что уже не могу держаться дальше. Но
оставался еще приговор по последнему пункту — обвине¬
ние в заговоре. Правой рукой я сжимала руку Кендры,
левой — руку Маргарет.
Когда клерк в третий раз зачитал: «Невиновна», мы
закричали от радости, смеялись, плакали и обнимали друг
друга, совершенно не обращая внимание на стук судей¬
ского молотка. Судья пытался закончить процесс с тем же
соблюдением декорума, с каким он председательствовал.
Он зачитал довольно длинную цитату из «Двенадцати
мужчин» Г. К. Честертона, поздравил защиту, обвините¬
лей и присяжных заседателей, освободил последних от вы¬
полнения их обязанностей и объявил дело № 52613 «Народ
Калифорнии против Анджелы Дэвис» закрытым.
411

В этот радостный момент моя мать выглядела такой
же прекрасной, какой я ее знала по фотографиям молодо¬
сти. И я была счастлива за нее больше, чем за кого-либо
другого, включая самое себя.
Меньше всего мне хотелось выступать на пресс-конфе¬
ренции. Я не могла привести в порядок свои мысли и чув¬
ства, чтобы выразить их перед телекамерами и микрофо¬
нами. Однако пресс-конференция служила единственным
средством, с помощью которого я могла обратиться ко всем
людям и поблагодарить их за поддержку. Когда мы входи¬
ли в комнату для прессы, присяжные заседатели заканчи¬
вали свою пресс-конференцию. Ни разу за все время про¬
цесса не обмолвившись ни с кем из них ни единым словом,
я не знала, как мне сейчас поступить. Я встала в дверях.
Первой покинувшей возвышение оказалась женщина-за¬
седатель, которая, как мы все думали, больше всех осталь¬
ных симпатизирует обвинителям. Мне хотелось знать,
какой будет ее реакция сейчас. Когда она подошла, я
протянула ей руку, но она вдруг обняла меня и сказала:
«Я так счастлива за вас». Все другие заседатели последо¬
вали ее примеру.
Перед зданием суда собралась толпа. Как только люди
услышали о приговоре, все бросились к Гражданскому
центру. Поскольку ранее предписанные в связи с залогом
запреты выступать остались теперь уже позади, я впервые
за последние двадцать два месяца могла открыто говорить
перед собравшимися. Я горячо поблагодарила всех за то,
что они пришли, за их поддержку; подчеркнула, что на¬
стало время направить теперь наши усилия на освобожде¬
ние Рачелла, сан-квентпнской шестерки и других полити¬
ческих заключенных.
Из здания суда мы направились в дом Глории и Дэви¬
да, где остановились мои родители. Моя семья, адвокаты,
друзья, товарищи, сотрудники нашего комитета и боль¬
шинство присяжных заседателей — все мы сидели за до¬
мом на лужайке, освещенной ярким солнцем. Я глубоко
ощутила этот миг, наслаждалась удивительным чувством
радости, растягивала это мгновение. Ибо я знала, что миг
этот будет краток. Работа. Борьба. Дорога сражений, пол¬
ная опасностей, простиралась перед нами. Мы будем ша¬
гать по ней...
Но сначала — трава, солнце... и люди.

эпилог
На приеме в честь одержанной победы вечером того же
дня наша радость была безгранична, а праздничное ве*
селье — беспредельно. И все же среди смеха, беззаботных
танцев ощущалось предостережение. Если рассматривать
достигнутый триумф как завершающий момент, а не как
начало нового этапа в нашей деятельности, тогда мы бро¬
сим на произвол судьбы тех, кто остался закованным в
цепи. Нам было ясно — чтобы спасти их жизни, мы долж¬
ны сохранить и расширить наше движение.
Именно это заботило совещание руководителей и со¬
трудников национального комитета борьбы за мое осво¬
бождение. Шарлин созвала его в понедельник вечером, на
другой же день после моего оправдания. Опасаясь, что не¬
которые местные комитеты могут счесть свою миссию за¬
конченной, мы постановили немедленно разослать им
заявление. В нем содержалось обращение с просьбой про¬
должать свои активные действия. Чтобы идеи нашего
послания достигли масс, мы решили, что я немедленно от¬
правлюсь в поездку по стране для выступлений. Выражая
нашу благодарность всем освободившим меня, я должна
была обратиться с призывом оставаться вместе с нами до
тех пор, пока расизм или политические репрессии держат
в тюремных застенках Рачелла, Флита, братьев из Аттики
или любую другую жертву произвола.
Не прошло и недели после моего освобождения, а мы
вместе с Кендрой, Франклином и Родни уже отправились
в Лос-Анджелес, оттуда — в Чикаго, затем в Детройт. Там
состоялся митинг, на котором присутствовало около
10000 человек. В Нью-Йорке я выступила в Мэдисон-
сквер-гарден, на митинге-концерте, организованном с
целью сбора средств нашим фондом юридической помощи.
Большой важности политическая ответственность легла
на мои плечи. И я волновалась теперь больше, чем когда-
либо прежде, ибо знала, что на карту поставлены челове¬
413

ческие жизни. Возможность нашего движения сохранить
жизнеспособность служила единственной надеждой для се¬
стер и братьев, томящихся за тюремными стенами. На мас¬
совых митингах, в которых участвовали преимущественно
черные граждане, я разъясняла, что мое присутствие на
этих собраниях свидетельствует ни больше ни меньше как
об огромной силе объединенного, организованного народа,
способного превращать свою волю в действительность.
Многие другие также достойны стать исполнителями воли
народа, опираясь на его поддержку.
Я отправилась в Даллас и Атланту и, навестив свою
Семью в Бирмингеме, начала готовиться к месячной поезд¬
ке за рубеж. Международная кампания в мою защиту не
только оказала серьезное давление на наше правительст¬
во, но и содействовала дальнейшему росту массового дви¬
жения в нашей стране. В центре этого международного
движения находилось содружество социалистических
стран. Именно по этой причине я решила сначала посетить
СССР, включая республики Средней Азии, затем Герман¬
скую Демократическую Республику, Болгарию, Чехосло¬
вакию и Кубу. Последним намечалось посещение Чили.
Эта поездка стала как бы естественным продолжением
турне по США. Ее основная цель оставалась прежней —
выразить благодарность всем, кто внес вклад в борьбу за
мое освобождение, и привлечь внимание к другим полити¬
ческим заключенным. В этих странах на митйнгах присут¬
ствовало больше народа, чем я когда-либо видела,— сотни
тысяч, как, например, в ГДР, или около трех четвертей
миллиона, как на Кубе. В Гаване, выступая на митинге,
я упомянула о деле Билли Дина Смита — черного солдата,
активиста антивоенного движения, обвиненного в убийст-»
ве во Вьетнаме двух белых офицеров. Премьер-министр
Фидель Кастро в своей речи от имени кубинского народа
поклялся, что, так же как кубинцы боролись за мое осво¬
бождение, они будут теперь выступать за свободу Билли
Дина Смита. На следующее утро стены домов в Гаване
были сказочным образом оклеены плакатами, требующими
освобождения Билли Дина Смита. Когда мы совершали
поездку по стране, дети, рисовавшие картинки и сочиняв¬
шие песни в честь Билли Дина, со всей непосредствен¬
ностью спрашивали нас, удастся ли спасти их героя.
В нашей стране тем: временем развертывалась работа
по укреплению объединенного фронта, который мог бы по¬
414

мочь спасению Билли Дина и других политических заклю-
ченпых. Я сразу же отправилась в новую поездку — по
университетам и городкам, чтобы собирать информацию
о политических заключенных, как и средства для помощи
им.
Ныне успешно действует и укрепляет свои позиции
«Национальный Союз борьбы против расизма и политиче-
ских репрессий» с отделениями в двадцати одном штате
страны. В нашу организацию входят черные, чиканос, пу¬
эрториканцы, азиаты, индейцы, белые активисты. Мы гор¬
ды тем, что нам удалось достичь единства между коммуни¬
стами, социалистами, демократами-радикалами и национа¬
листами, между священниками и неверующими, между
рабочими и студентами.
Мы все понимаем, что единство является самым силь¬
ным оружием в борьбе против расизма и политических
преследований. Мы должны добиться, чтобы черный лидер
преподобный Бен Чавис не был осужден к 262 годам тю¬
ремного заключения по обвинениям, выдвинутым против
него штатом. Мы должны освободить 16-летнего Дональ¬
да Смита, приговоренного к 40 годам тюрьмы за то, что он
проявил себя как активист антирасового движения в своей
школе. Мы также должны спасти нашу невиновную сест¬
ру Мэри Хилл. Смертный приговор вынесен ей в возрасте
шестнадцати лет и затем заменен на пожизненное тюрем¬
ное заключение без права на помилование.
По всей стране насчитываются сотни, тысячи людей,
участь которых сходна с судьбой преподобного Чавйса,
Дональда Смита и Мэри Хилл. Мы — вы и я — их единст¬
венная надежда на жизнь и свободу.
21 июня 1974 года«

В школьные годы.
В студенческую пору.

«Спасти «соледадских братьев»
от линчевания»! Анджела Дэвис
во время демонстрации. Слева —
Джонатан Джексон.
«Государственный
преступник»
в руках детективов.

Сейчас начнется судебное заседание.

Процесс в г. Сан-Хосе. Тюремные надзирательницы начеку.

Перед встречей. Вот-вот приземлится самолет..,

В Звездном городке среди космонавтов.

ШГР
Прогулка по Ташкенту.

Все тепло узбекской земли..,

- Долой расизм! — lia встрече в Университете дружбы народов
им. П. Лумумбы.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Исповедь
мужественной американки
5
Предисловие
29
Раздел I
ЗАПАДНЯ
31
Раздел II
СКАЛЫ
104
Раздел III
ПОТОКИ
143
Раздел IV
ПЛАМЯ
174
Раздел V
СТЕНЫ
301
Раздел VI
МОСТЫ
365
Эпилог
413
АНДЖЕЛА ДЭВИС
Автобиография
И. Б. № 2332
Художник В. В. Кулешов. Художественный редактор В. А. Пузанков4
Технические редакторы Г. Г. Щурихина, Н. If. Касаткина. Корректор
И. М. Лебедева. Сдано в набор 2.07.77. Подписано в печать 26.01.78.
Формат 84х1087з2. Бумага типографская Μ 1. Обыкновенная новая гарни¬
тура. Печать высокая. Условн. печ. л. 21,84 + 0,74 печ. л. вклеек. Уч.-
изд. л. 23,54. Тираж 50 ООО экз. Заказ 1001. Цена 1 р. 40 к. Изд. JSß 21578.
Издательство «Прогресс» Государственного комитета Совета Министров
СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва,
119021, Зубовский бульвар, 21. Отпечатано в ордена Трудового Красного
Знамени Ленинградской типографии Μ 2 имени Евгении Соколовой
Союзполиграфпрома при Государственном комитете Совета Министров СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, 198052, Ленин¬
град, Л-52, Измайловский проспект, 29, с матриц ордена Октябрьской
Революции и ордена Трудового Красного Знамени Первой Образцовой
типографии имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при Государствен¬
ном комитете Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии
и книжной торговли, Москва. М-54, Валовая, 28

АНДЖЕЛА ДЭВИС