/
Текст
Библиотека внешней политики
и
СТАТЬИ И РЕЧИ
ПО ВОПРОСАМ
МЕЖДУНАРОДНОЙ
ПОЛИТИКИ
Мл.
тел(гст$о
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
АИТЕРЛТуРЫ
СОСТАВИТЕЛЬ
А. ИСТОМИН
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
Большой и яркий жизненный путь прошел Анатолий
Васильевич Луначарский. Блестящий оратор и публи¬
цист, литературный критик и искусствовед, ученый и по¬
литический деятель — Луначарский отдал все свои зна¬
ния, всю свою жизнь делу русского и международного
пролетариата. В какой бы области ни творил этот, по
словам Владимира Ильича Ленина, чертовски талантли¬
вый человек, он всюду оставлял после себя заметный и
запоминающийся след.
Как ни мало исследована содержательная и во мно¬
гом поучительная жизнь А. В. Луначарского, она все же
нашла некоторое отражение в научных трудах, посвя¬
щенных его литературно-критической деятельности. Ме¬
нее изучена и потому в большей безвестности осталась
работа Анатолия Васильевича в Наркомпросе.
И почти совсем неизвестна широким кругам читате¬
лей деятельность А. В. Луначарского в качестве дипло¬
мата. Из всех справочных и биографических трудов,
включая Дипломатический словарь, только второе изда¬
ние Большой советской энциклопедии дает некоторые
сведения об этом. Что касается тех немногочисленных
исследований и статей о Луначарском, которые появи¬
лись за последние 25 лет, то в них в лучшем случае упо¬
минается, что в 1933 г. он был назначен полномочным
представителем СССР в Испании.
Между тем многое из того, что говорил, о чем писал
Анатолий Васильевич 25, 30 и даже 40 лет назад, имея
в виду строго международную тематику, не утратило
интереса, а порой актуальности и в наши дни.
1*
3
В предлагаемый вниманию читателей сборник статей
и выступлений А. В. Луначарского по вопросам между¬
народной политики включены материалы за период с
1912 по 1933 г. Хронологически сборник распадается
на две части: первая — охватывает дооктябрьский
период, вторая — послеоктябрьский. Материалы первой
части сборника по своему содержанию отдалены от нас
продолжительным временем и вследствие этого в боль¬
шей степени представляют исторический интерес.
Во второй части сборника представлена публици¬
стика А. В. Луначарского по вопросам международной
политики периода 1927—1933 гг., когда наиболее ярко
проявились способности Анатолия Васильевича как дип¬
ломатического представителя Советского Союза за ру¬
бежом.
Анатолий Васильевич Луначарский родился в 1875 г.
в Полтаве в состоятельной, радикально настроенной
семье государственного чиновника. 15 лет он вступил в
революционную организацию средних учебных заведений
Киева. К этому времени относится его первое знакомство
с марксистской литературой, в частности с I томом «Ка¬
питала» Карла Маркса. В 1892 г., будучи учеником
7-го класса 1-й Киевской гимназии, А. В. Луначарский
начал вести агитационную работу в предместье Киева —
Соломенке, среди рабочих железнодорожных мастерских.
Политическая неблагонадежность молодого Луначар¬
ского вскоре была замечена начальством: «четверка» по
поведению, выведенная в аттестате, закрыла ему доступ
в столичные университеты. Для продолжения образо¬
вания Анатолий Васильевич вынужден был уехать за
границу. Там он поступил в Цюрихский университет, где
наряду с дисциплинами естественного цикла изучал фи¬
лософию и политическую экономию. По воспоминаниям
А. В. Луначарского, относящимся к этому периоду, для
него были весьма полезны беседы с Георгием Валенти¬
новичем Плехановым, у которого он гостил одно время
в течение нескольких недель.
В 1897 г. Луначарский возвратился на родину. Здесь
он вместе с А. И. Ульяновой, И. Ф. Владимирским,
братом Платоном и его женой С. Н. Смидович прини¬
4
мает активное участие в деятельности московской со¬
циал-демократической организации, ведет агитацирнно-
пропагандистскую работу на заводах Бромлея, Листа,
Прохоровской мануфактуры и др.
Однако эта кипучая работа вскоре была прервана в
результате предательства Серебряковой, на квартире у
которой собирались члены московской социал-демокра¬
тической организации. Луначарский вместе с другими
был арестован и после продолжительного разбора дела
сослан сначала в Калугу, а затем в Вологодскую губер¬
нию. Так началась в жизни Анатолия Васильевича пора
арестов, ссылок, эмиграции — пора политической за¬
калки и приобретения боевого опыта. В тюрьмах и
ссыльных поселениях, где ему пришлось провести в об¬
щей сложности около шести лет, он окончательно сфор¬
мировался как партийный публицист и агитатор. Имен¬
но в эти годы Луначарский написал свои первые про¬
кламации, начал сотрудничать в журналах «Правда» и
«Образование».
В 1904 г. по приглашению В. И. Ленина Луначар¬
ский выехал за границу. В Париже состоялось его зна¬
комство с Владимиром Ильичем. В 1905 г. Луначарский
под руководством Ленина активно участвует в редакци¬
онной работе заграничных большевистских газет «Впе¬
ред» и «Пролетарий».
Несколько позже по предложению ЦК Анатолий Ва¬
сильевич возвратился в Петербург — центр русского
революционного движения — и вошел в состав редкол¬
легии легальной большевистской газеты «Новая жизнь».
В последующие годы, оттачивая и шлифуя мастерство
партийного публициста, он работал в большевистских
газетах «Волна», «Вперед», «Эхо» и др. В тот напря¬
женный период в окружении испытанных товарищей по
оружию — Воровского В. В., Ольминского М. С., Бонч-
Бруевича В. Д., составлявших основной костяк редакций
•большевистских газет, под постоянным и непосредствен¬
ным руководством Владимира Ильича Луначарский
выковывался как большевистский публицист и борец
против меньшевизма.
На III съезде РСДРП Луначарский по поручению
В. И. Ленина выступил с докладом о вооруженном вос¬
стании, развивая и отстаивая в нем ленинскую точку
зрения.
5
Активное участие Анатолий Васильевич принял так¬
же в работе следующих (IV Объединительного и V Лон¬
донского) съездов партии. Представителем от больше¬
виков он был на Штутгартском международном социа¬
листическом конгрессе и в кооперативной комиссии
Копенгагенского конгресса.
В годы наступившей реакции Луначарский подпал
под влияние псевдонаучной философии Богданова, от¬
дав тем самым в какой-то мере дань общему идейному
разброду, вызванному в среде значительной части рус¬
ской интеллигенции поражением революции 1905 г. Вме¬
сте с Богдановым и другими «отзовистами» А. В. Луна¬
чарский организовал группу «Вперед», которая боролась
против В. И. Ленина и ленинской линии, отказываясь на
деле от революционной борьбы. В. И. Ленин неодно¬
кратно сурово критиковал в партийной прессе философ¬
скую и политическую концепции «впередовцев». Это об¬
стоятельство во многом способствовало позднее отходу
от философских позиций группы ряда ее членов, в том
числе А. В. Луначарского, и возврату их в ряды боль¬
шевистской партии.
Мировая война 1914—1918 гг. застала Луначарского
во Франции, в небольшом провинциальном городке Сен-
Бревен. Будучи политическим эмигрантом, он являлся
парижским корреспондентом русских газет либерально¬
буржуазного направления: «Киевская мысль» и «День».
В начавшейся войне А. В. Луначарский сразу и без
колебаний определился как интернационалист. Его вы¬
ступления на митингах, многочисленные доклады и ре¬
фераты на политические темы в Париже и других горо¬
дах и странах, сотрудничество в ряде парижских газет,
где он первым резко и прямо атаковал оборонческие
взгляды Плеханова, статьи в указанных русских газетах
и многие другие устные и печатные выступления, разо¬
блачавшие внешнюю политику империалистических дер¬
жав, приведшую к войне,— лучшее этому подтверж¬
дение.
Если до войны Луначарский освещал в своих очер¬
ках и статьях преимущественно жизнь искусства во
Франции, то с началом военных действий он стал все
чаще информировать читателей о политических и воен¬
ных событиях в Европе. Из Франции, а затем из Швей¬
царии, куда Анатолий Васильевич переехал в конце
6
1915 г., он сообщает об экономическом и политическом
положении воюющих держав, о культурной жизни в
Европе, но теперь уже сквозь призму войны, стараясь
давать всему правильный политический анализ и оценку.
В предисловии к сборнику этих статей, намечавше¬
муся к изданию в 1925 г. под названием «Европа в пля¬
ске смерти», Луначарский, оценивая дореволюционный
период своей деятельности в качестве международного
публициста, писал: «...В конце [ 19] 15 года я решился
покинуть Францию и переселиться в Швейцарию. С вы¬
соты нейтральных Альп мне казалось возможным более
объективно разобраться в событиях, значение которых
могло бы быть подвергнуто сомнению и результаты ко¬
торых явно рисовались мне, как революционные. Пере¬
езд мой в Швейцарию был для меня лично чрезвы¬
чайно благотворен. Я действительно смог вынести оттуда
более или менее широкие и верные взгляды на войну,
ее причины и последствия. Во многом исправилась моя
интернационалистическая точка зрения, выравниваясь
под необыкновенно четкую, смелую линию, какую вел
Ленин» *.
Из корреспонденций Анатолия Васильевича, опубли¬
кованных за годы войны в русских газетах (общим чис¬
лом свыше 200), в данный сборник, учитывая его объем,
включено лишь несколько наиболее характерных и
близких но содержанию сообщений. К ним относятся
корреспонденции, открывающие сборник,— «Диплома¬
ты» (1912 г.) и «Пароксизм патриотизма» (1913 г.), ри¬
сующие взаимоотношения Франции с европейскими
странами накануне войны.
Сюда же относится статья «К психологии империа¬
лизма», написанная Луначарским в 1912 г. С большой
смелостью автор разоблачает в ней колониальные
устремления империалистических государств, «цивили¬
заторская» деятельность которых в Африке и Южной
Америке, по словам Луначарского, подсекала в корне
благосостояние народов этих материков.
В письмах из Швейцарии за 1916 г. Луначарский
находит новые темы. Среди них представляющая ин¬
терес корреспонденция о нейтральной Швейцарии,
* Архив Института мировой литературы им. Горького, отдел
рукописей, ф. 16, П. 2882, стр. 3
6
«маленьком острове, окруженном океаном, на котором
разбушевалась от начала веков невиданная по силе
буря» *.
Особое место в сборнике занимает брошюра Луначар¬
ского «Италия и война», которая впервые была издана
в Петрограде летом 1917 г. Предназначенная для озна¬
комления рабочих и демократических масс России с усло¬
виями, приведшими Италию к войне, она явилась одной
из серии брошюр, подготовленных большевиками под об¬
щим заглавием «Европа до и во время войны». В этой
серии каждой европейской стране, участвовавшей в ми¬
ровом конфликте, посвящалась отдельная брошюра.
Свой вклад в коллективный труд Анатолий Василье¬
вич завершил 12 февраля 1916 г. Ценные фактические
и статистические данные, приведенные в брошюре, сде¬
лали ее интересным научным исследованием.
* *
*
В Россию Луначарский вернулся в мае 1917 г. и сразу
же окунулся в агитационно-пропагандистскую работу,
выполняя по заданию большевистской партии различ¬
ные ответственные поручения. Вскоре Анатолий Василье¬
вич был выбран по списку большевиков в городскую
думу. После июльских дней он был арестован времен¬
ным правительством и два месяца просидел в тюрьме.
После освобождения из заключения Луначарского
снова выбирают от большевиков в думу товарищем го¬
родского головы по вопросам просвещения. На VI съезде
РСДРП Анатолий Васильевич в составе группы «меж-
районцев» был принят в партию большевиков.
В период подготовки и свершения Великой Октябрь¬
ской социалистической революции Анатолий Васильевич
находился в распоряжении Военно-революционного ко¬
митета. Как в дни революции, так и в годы граждан¬
ской войны пламенное агитационное и публицистическое
слово Луначарского неизменно служило общему делу
пролетарской революции.
С октября 1917 по сентябрь 1929 г. Луначарский
бессменно возглавляет Народный комиссариат просве¬
щения в правительстве рабочих и крестьян. Трудно
* См. данный сборник, стр. 41.
8
переоценить его роль первого наркома просвещения
в строительстве социалистической культуры, в создании
основ народной школы, в сплочении интеллигенции во¬
круг Коммунистической партии. Знаток педагогики,
школьного строительства и дела просвещения в широ¬
ком смысле этого слова, А. В. Луначарский по праву
считается одним из виднейших деятелей культурной ре¬
волюции в нашей стране.
Последние годы жизни Луначарский посвятил дипло¬
матической деятельности. Начиная с 1927 г. Анатолий
Васильевич выполнял ряд поручений Советского прави¬
тельства за рубежом, в частности в Женеве, где с боль¬
шим искусством защищал в Лиге наций советские пред¬
ложения о разоружении. Именно к этому времени отно¬
сятся речи, доклады и статьи А. В. Луначарского, поме¬
щенные во второй, большей части сборника. В основном
все эти материалы посвящены работе Лиги наций в об¬
ласти разоружения за период 1927—1933 гг.
В 1925 г. Лига наций создала так называемую Под¬
готовительную комиссию к конференции по разоруже¬
нию, в состав которой вошли представители 26 госу¬
дарств. В задачу комиссии входило осуществление
«предварительных» мероприятий, на основании которых
будущая конференция по разоружению могла бы по за¬
мыслу ее организаторов принять необходимые решения.
С трибуны Лиги наций перед лицом всего мира деле¬
гаты СССР провозгласили принципы миролюбивой внеш¬
ней политики Советского Союза. Советские предложения,
как известно, не были приняты. Это, однако, не поме¬
шало представителям СССР в Женеве добиться огром¬
ной моральной и политической победы. «Самая громкая
трибуна» дала им возможность сказать народам правду
о «женевских миротворцах», затеявших игру в разору¬
жение. Она позволила обнародовать программу, отве¬
чавшую чаяниям трудящихся всего мира.
Анатолий Васильевич принимал активное и непосред¬
ственное участие в работах как Подготовительной ко¬
миссии, так и конференции по разоружению в качестве
заместителя главы советской делегации, а на 7-й сессии
комиссии и на конференции после отъезда М. М. Лит¬
винова — в качестве главы делегации.
В письмах и корреспонденциях в «Правду», «Ком¬
сомольскую правду», «Вечернюю Москву», «Красную
9
газету» и в другие органы советской печати Луначарский
систематически информировал общественность о наибо¬
лее важных моментах в работе Подготовительной комис¬
сии. При этом в своих корреспонденциях он всегда чрез¬
вычайно искусно воссоздавал обстановку на заседаниях
комиссии. Перечитывая эти письма и корреспонденции,
читатель и сейчас легко может представить себе яркую
картину происходившего, определить позиции держав,
представленных на конференции в Женеве, проследить
за дипломатической борьбой.
В данный сборник вошли статьи о работе 4-й сессии
Подготовительной комиссии, написанные Луначарским
и опубликованные в советской печати: среди них —
«Большой русский день», «Опять в Женеве». Как изве¬
стно, с этой сессии в работах комиссии стала принимать
участие делегация Советского Союза. В первой статье
из Женевы Луначарский рассказывает о том впечатле¬
нии, какое произвело на буржуазный мир советское
предложение о полном и немедленном разоружении.
Вторая статья — «Опять в Женеве», написанная Ана¬
толием Васильевичем незадолго до открытия 4-й сессии,
интересна воспоминаниями, связанными с его прежним
пребыванием в Женеве.
Оценка деятельности 5-й сессии комиссии давалась
Луначарским в «Письмах из Женевы», опубликованных
в «Правде» в 1928 г. После того как комиссией было от¬
вергнуто советское предложение'о всеобщем разоруже¬
нии, делегация СССР внесла на обсуждение 5-й сессии
новый проект о частичном и пропорциональном разору¬
жении.
Большой интерес, на наш взгляд, представляет се¬
рия статей под тем же названием «Письма из Женевы»,
опубликованная в «Комсомольской правде» (1929 г.) и
воссоздающая картину заседаний 6-й сессии. Иезуитская
хитрость и лицемерие, продажность и угодничество, де¬
магогия и злоба, едва прикрытые официальной вежливо¬
стью противников советской делегации, и наряду с этим
правдивая и смелая мысль пролетарской дипломатии —
все это ярко характеризует обстановку на сессии и на¬
ходит полное отражение в письмах-корреспонденциях
Анатолия Васильевича. Этой же сессии посвящена статья
сборника «Итоги женевского разоружения», опублико¬
ванная в «Правде» в )929 г.
Ю
блестящую по публицйстическому мастерству серию
«Женевских картинок» для «Вечерней Москвы» Луна¬
чарский посвятил второй половине 6-й сессии (1930 г.).
В небольших, но ярких зарисовках о сессии Луначар¬
ский разоблачает всю фальшь комедии разоружения.
Во многих других работах, относящихся к этому пе¬
риоду, докладах, статьях («Как Лига наций делает мир»,
«Как они разоружаются» и др.)» рключенных в сборник,
Луначарский как бы продолжает свой начатый еще в
Женеве разговор с советским читателем.
В это же время он часто выступает с докладами о
текущем моменте и международном положении на фаб¬
риках и заводах, в клубах и театрах, в Колонном зале
Дома Союзов и в консерватории.
Венчает международную публицистику Луначарско¬
го брошюра «Разоружение» — стенографическая запись
доклада о первом акте Женевской конференции, прочи¬
танного в Москве партийному активу Красной Пресни
31 марта 1932 г.
Этой же конференции посвящен самый большой и ин¬
тересный репортаж из Женевы. Опубликованные в «Ве¬
черней Москве» в 1932 г. десять очерков-корреспонден¬
ций отразили дела и события на конференции за период
с февраля по август.
В 1933 г., незадолго до смерти, Луначарский написал
ряд статей, в которых выступил против германского фа¬
шизма («Бесы», «Господин Блюм взволнован»), в защи¬
ту малых и угнетенных стран («В Женеве становится
веселее», «Большие и малые»), за мирное соревнование
различных общественно-политических систем («Еще одна
трагикомедия») и др.
«Говорят,— писал он в последней статье,— буржуа
скептически относятся к нашему успеху. Ну, что же, ми¬
лые,— вперед со своим скептицизмом! Давайте доказа¬
тельства того, что на самом деле у вас дела идут лучше,
чем у нас, а мы будем возражать, и весь мир будет слу¬
шать. Осмельтесь на это! Примите такого рода соревно¬
вание! Мы во всяком случае от него не откажемся» *.
Незадолго до смерти А. В. Луначарский был назна¬
чен полпредом СССР в Испании. С увлечением гото¬
вился он к новой работе. Но осуществить ее ему не при-
* См. данный сборник, стр. 417.
11
Похороны Луначарского А. В. на Красной площади. Москва, 1934 г. (Кико-фото архив).
Открытие мемориальной доски Луначарскому А. В.
Москва, декабрь 1958 г. (Фото Курнакова Н. С.)
шлось: в 1933 г. по дороге в Мадрид он тяжело заболел
и умер во французском городе Ментоне. Похоронен Ана¬
толий Васильевич в Москве, на Красной площади.
В декабре 1958 г. на доме, в котором Луначарский
жил последние десять лет, по решению Советского пра¬
вительства была установлена мемориальная доска.
Включенные в сборник статьи, речи, доклады и дру¬
гие материалы по вопросам международной политики
далеко не исчерпывают всего, что было создано в этой
области А. В. Луначарским за свою жизнь.
Основная задача данной книги состоит в том, чтобы
сделать достоянием широких кругов читателей наиболее
значительные и незаслуженно забытые работы А. В. Лу¬
начарского по международным вопросам и тем самым
способствовать возможно более полному знакомству со¬
ветской общественности с его многосторонней жизнью
и деятельностью.
Несомненно, изучение трудов Луначарского во всех
областях, в том числе в области международной поли¬
тики, требует научного, исторического подхода. Именно
это важное соображение было положено в основу при
13
подготовке данного сборника. Некоторые взгляды и фор¬
мулировки автора в ряде статей устарели и не могут
быть приняты целиком современным читателем. Однако
по таким основным проблемам, как разоружение, про¬
паганда мирной советской политики, разоблачение про¬
исков поджигателей войны, материалы сборника, не¬
смотря на их сравнительно большую давность, несо¬
мненно, приобретут вполне актуальное звучание.
JI. Истомин.
МлЕЕРИМЫ
ДООКТЯБРЬСКОГО
ПЕРИОДА
г
ДИПЛОМАТЫ
(Письмо из Парижа)
Вчера французское министерство иностранных дел
роздало депутатам палаты Желтую книгу, подробно и
на сей раз с большей, чем обыкновенно, откровенностью
рисующую всю агадирскую историю *.
Возможность быть довольно откровенными дана от¬
ветственным дипломатам тем обстоятельством, что два
главных действующих лица этой международной драмы:
с французской стороны бывший министр иностранных
дел де Сельв и бывший президент министров Кайо —
люди конченные в политическом отношении. После неве¬
роятных водевильных промахов первого и возмутившего
всех проявлений у второго сквозь министерский облик
* Агадир — город и порт на атлантическом побережье
Марокко. В мае 1911 г. Франция оккупировала столицу Ма¬
рокко Фес. В ответ на это Германия направила в Агадир канонер¬
скую лодку «Пантера». Прибытие в Агадир 1 июня 1911 г. герман¬
ского военного судна привело к резкому обострению международ¬
ных отношений, известному под названием Агадирского кризиса.
Действия Германии создавали опасность для английских позиций
в Гибралтаре, ставили под угрозу признанное Алхесирасской кон¬
ференцией 1906 г. разделение Марокко на испанскую и француз¬
скую «сферы влияния».
Конфликт закончился подписанием 4 ноября 1911 г. в резуль¬
тате франко-германских переговоров соглашения, по которому
Германия признавала французский протекторат над Марокко (за
исключением испанской «сферы влияния» и международной зоны
Танжера), а Франция уступала Германии небольшую часть фран¬
цузского Конго.
Непосредственный предвестник первой мировой войны — ага¬
дирский инцидент явился одним из проявлений международных
противоречий и борьбы империалистических держав за передел
мира.— Прим. ред.
17
весьма выразительной физиономии корыстного финан¬
систа и ставленника определенных групп, имевших свои
частные интересы, они, для высшей карьеры по крайней
мере, люди погребенные.
Правда, как раз по поводу этой Желтой книги неко¬
торые газеты пытались воскресить обоих покойников.
Вечерняя «Liberte» затеяла безнадежную реабилитацию
де Сельва, а официозный орган радикалов-социалистов
«Rappel», прямая связь которого с Кайо ни для кого не
тайна, рассердившись по этому поводу, пишет: «Мы
должны немедленно протестовать против тенденциозных
толкований этого интересного документа со стороны
«Liberte». Как бы не сильно было желание спасти от не¬
поправимого крушения печальную память де Сельва,
никому не удастся исказить до такой степени историю.
Она впишет имя Кайо в золотую книгу великих слуг
Франции, ставших жертвою клеветы, рядом с именем
Жюля Ферри».
И дальше «Rappel» намекает, что если Кайо молчит,
то молчание его высокопатриотично.
Эта мышиная возня сторонников двух «бывших лю¬
дей» только забавна. Но грозное время, которое мы пе¬
реживаем, делает действительно интересной подлинную
историю этого недавно взволновавшего весь мир конф¬
ликта. Большая или меньшая реальная близость войны
в ту пору проливает, пожалуй, свет и на реальные от¬
ношения сил мира и сил войны в наши дни.
Желтая книга распадается на три части. Первая
включает в себя документы, объясняющие французскую
экспедицию в Фес. Как ни обстоятельно обставлен этот
вопрос, найдутся, конечно, и теперь скептики, которые
по-прежнему будут рассматривать марш французских
войск на выручку осажденным в Фесе европейцам как
простую хитрость, как простую декорацию давнишних
аппетитов. Но надо признаться, что подробный доклад
французского резидента Гайяра составлен чрезвычайно
талантливо как в литературном, так и в дипломатиче¬
ском отношении, и чтение его оставляет впечатление
весьма серьезной и искренней тревоги за участь евро¬
пейцев.
Менее интересна вторая часть — документы, касаю¬
щиеся франко-испанских переговоров после занятия ис¬
панцами Лараша и Эль-Кзара.
18
Наконец, третья часть заключает в себе докумен¬
тальную историю франко-германского конфликта. Здесь
обращают на себя внимание два огромной важности
документа. Один — телеграмма де Сельва из Амстер¬
дама, куда он сопровождал президента, директору де¬
партамента иностранных дел Бапсту. Де Сельв выра¬
жает здесь недовольство по поводу посланной министер¬
ством в Лондон телеграммы, тонко намекавшей на то,
что энергичный ответ Англии на посылку Германией
«Пантеры», ответ в форме посылки в Агадир англий¬
ского крейсера, был бы неприятен Франции.
Де Сельв довольно многословно распоряжается, чтобы
впредь Париж предоставил Лондону полную свободу
действий.
.Телеграмма эта целиком подтверждает утверждения
некоторой части прессы, что этому злосчастному
де Сельву, единственным талантом которого является то,
что он племянник Фрейсине, хотелось сыграть мировую
роль и полегоньку толкнуть державы к войне. Грубая
рука банкира Кайо, хранителя как французских, так и
немецких крупнофинансовых интересов, расстроила ги¬
бельный план придурковатого барина. Что бы ни гово¬
рить о патриотизме, а невольная, может быть, заслуга
деловика должна быть признана.
Второй документ с чрезвычайной яркостью характе¬
ризует официально ощущавшуюся в то время близость
войны. Это телеграмма того же де Сельва посланнику
в Петербурге, Луи. Вот она:
«Париж, 29 июля 1911 года.
Прошу вас сообщить русскому правительству, что
переговоры между нами и Германией продолжаются в
Берлине.
Мы должны быть готовы ко всякому исходу.
В высшей степени полезно, чтобы вы осведомили об этом
русское правительство».
А теперь о новых, живых дипломатах.
Пуанкаре проявляет деятельность прямо-таки кипу¬
чую. Не все ею довольны. В недовольстве, однако, ска¬
зывается и некоторая зависть профессиональных дипло¬
матов к этому адвокату, затеявшему дирижировать ев¬
ропейским концертом.
Элегантные журналы сплетен передавали, что Берх-
тольд в одном великосветском салоне Вены с тонкой
19
усмешкой говорил: «Этот блестящий адвокат чуть не
каждый день присылает мне превосходную апелляцию,
но я ведь не судейский человек!»
С обычной колкостью высмеивал Пуанкаре Самба
после неудачи его с Австрией.
«Пуанкаре похож,— писал язвительный социалист,—
на того ирландца, который на вопрос, умеет ли он играть
на скрипке, отвечал: «право не знаю, я ни разу не про¬
бовал»».
Самый инцидент с Австрией Самба изображает в та¬
ком забавном виде:
«Представьте себе, что несколько весьма элегантных
господ садятся за карточный стол, и вот один деликатно
обращается к другому с такой речью: Сегодня никто
не будет мошенничать. Не правда ли, вы принимаете это
условие?»
«Если бы Австрия и не хотела мошенничать,— заме¬
чает Самба,— то и тогда бы этот совет не мог не пока¬
заться ей обидным».
Другие, наоборот, считают Пуанкаре каким-то обно¬
вителем дипломатии и превозносят как шедевры обе
его речи: нансийскую и сказанную вчера на банкете
Маскюро.
Банкет Маскюро — это собрание представителей раз¬
ных отделов так называемого «Комитета промышленно¬
сти, торговли и агрикультуры», организованного сенато¬
ром, радикалом и миллионером Маскюро.
Вы можете представить себе значительность этой ор¬
ганизации по тому, что вчера за столами сидело 2500 ком¬
мерсантов, съехавшихся со всех концов страны. Присут¬
ствовали также почти все радикальные депутаты и се¬
наторы, президенты обеих палат и министры.
Из уст Пуанкаре текла его обычная речь: прозрач¬
ная, как вода пресного источника. На мой взгляд в дип¬
ломатической части его речи нет ничего нового. Более
сочна часть, представлявшая собою прославление ро¬
ста обеспеченности французского населения.
Пока что дипломатия, руководимая Пуанкаре, ползет
с такой черепашьей скоростью, что Турция, просившая
вмешательства, прождав десять дней и убедившись, что
«воз и ныне там», с тяжелым вздохом решилась на не¬
посредственный разговор с победителями. И разве не
прав Лозанн, который пишет в «Matin»: «Народ может
20
быть двадцать раз разорен, вырезан, уничтожен, прежде
чем врачи посредничества и арбитража придут к нему
на выручку».
Но каким именем назвать и другую дипломатию, на
противоположном полюсе? В то время как пролетариат
хочет мощно манифестировать свою волю в воскресенье,
4-го ноября, здешние синдикалисты принимают такую
резолюцию:
«Заслушав предложение социалистической партии об
участии в общепролетарском митинге, конфедеральный
комитет значительным большинством голосов постано¬
вил, что резолюции Амьенского* и Гаврского** съездов
не позволяют ему принять это предложение».
«День» № 35, 6 ноября 1912 г.
* Амьенский съезд — съезд Всеобщей конфедерации труда
(ВКТ) Франции, проходивший в 1906 г. в Амьене. Программная дек¬
ларация съезда (Амьенская хартия) провозгласила «независимость»
профдвижения от политической партии рабочего класса. Пробрав¬
шиеся к руководству профдвижением социал-реформисты и анархо-
синдикалисты рассматривали классовую борьбу как борьбу чисто
экономическую.— Прим. ред.
** Гаврский съезд (конгресс)—съезд французской рабочей
партии, происходивший 16—22 ноября 1880 г. в Гавре, на котором
была окончательно принята программа этой партии. К. Марксом
была написана теоретическая часть программы, содержащая науч¬
ное обоснование коммунистических целей рабочего движения и не¬
обходимости революционного завоевания политической власти ра¬
бочим классом. Помимо этого Гаврская программа включала в
себя политические и экономические, требования программы-мини¬
мум, среди которых были и некоторые ошибочные и путаные тре¬
бования, частью внесенные по настоянию Ж. Геда, частью же до¬
бавленные непосредственно на съезде 1880 г. по настоянию оппор¬
тунистов Б. Малона и П. Брусса. Позднее лидеры рабочей партии
Франции, предавшие ее, апеллировали именно к этой части про¬
граммы, принятой Гаврским съездом.— Прим. ред.
К ПСИХОЛОГИИ ИМПЕРИАЛИЗМА
В течение последних годов во Франции, не только в
ее господствующих классах, но и в народных массах,
за исключением большей части пролетариата, вновь стал
нарастать дух милитаризма. Нельзя полагать, чтобы
основной причиной для этого возвращения ослабнувшего
было шовинизма послужило увеличение немецкой опас¬
ности. Строго говоря, опасность эта остается всегда рав¬
ной себе, и история с Агадиром при всей ее сложности
и невыясненности скорее должна была показать, что
германские угрозы в значительной степени потеряли
в своем весе.
Гораздо больше значения имеет здесь факт постепен¬
ного завоевания огромной колониальной империи в Аф¬
рике: Мадагаскар, Конго, Судан, насчитывающие в своих
колоссальных территориях десятки миллионов жите¬
лей и много весьма плодородных местностей, как-то не¬
чувствительно присоединились к прежним завидным вла¬
дениям Франции на черном материке и внезапно с кри¬
ком и шумом, расславленные заинтересованной кликой,
предстали перед большой публикой Франции, кружа ей
головы цифрами и величая метрополию как могуще¬
ственнейшую после Англии колониальную державу.
Никто не может отрицать завоевательных успехов
французов. С чисто политической точки зрения даже и
крупная взятка, уплаченная ими за право свежевать
еще далеко незамиренное Марокко, считаясь притом и
с аппетитным куском, выторгованным английским «дру¬
гом» для Испании, не является неудачей, ибо Марокко,
22
несомненно, одно из ценнейших приобретений среди
оставшихся еще для европейской жадности кусков. Если
сравнить его с Триполи и, с другой стороны, взвесить
затраты сил, которых будут стоить обе колонии францу¬
зам и итальянцам, то, конечно, придешь к выводу, что
авантюра марокканская во всяком случае разумнее и за¬
влекательнее авантюры триполитанской.
Сравнительно легкий успех и грандиозная перспек¬
тива колоссальной черной Франции, которая не только
послужит базисом благосостояния метрополии, но и сот¬
нями тысяч самоотверженно храбрых грудей своих
обитателей отразит тевтонский штык,— все это было
водой на искусно построенную мельницу той финан¬
совой и политической группы, которая имеет Этьена
своим центральным дельцом и располагает почти
всей большой прессой, фальсифицирующей обществен¬
ное мнение.
Успехи пьянят больше, чем опасность. Вот почему
многократно раскрывавшийся упадок военных сил Фран¬
ции встречал относительное равнодушие широкой пуб¬
лики, между тем как неоспоримое превосходство, при¬
обретенное Францией в области военной авиации, вызы¬
вает бурю восторга.
Официальным организатором новой волны шовиниз¬
ма явился бывший социалист Мильеран. Я не ставлю
себе здесь целью описывать все безобразные проявле¬
ния колониально-шовинистического духа, охватившего
страну. Я хочу заглянуть немножко глубже в психоло¬
гию тех «избранных», которых не заподозришь ни в
продажности, ни в тупом легковерии, которые лично
ничего от колониальной славы не получат и которые тем
не менее за совесть потчуют ядом империализма своих
земляков.
Можно было бы перечислить множество таких зага¬
дочных фактов. Но, упомянув об одном, особенно ярком,
я перейду к более подробному анализу другого. В жур¬
нале «Les hommes du jour», очень передовом и состоя¬
щем в некотором родстве с решительно антимилитарист¬
ской «Guerre sociale», появилась статья за подписью
блестящего и разносторонне образованного Эли Фора, в
которой метались самые ницшеанские громы против ма¬
локровных пацифистов, не понимающих поэзии силы и
зысокого цивилизаторского долга белой расы. Слабые,
23
некультурные, неспособные к труду не смеют беременить
собой землю и мешать высоко культурным нациям ши¬
роко пользоваться всеми естественными богатствами
земного шара. Стоит ли считаться с отдельными пре¬
ступлениями и отдельными жертвами, когда дело идет
об одной из величайших революций, о переходе поверх¬
ности земли в руки способнейших, что будет иметь весь¬
ма благодетельные результаты?
Фор стоит на левом фланге в социалистическом мире
Франции, а правый фланг с восхищением прислушивает¬
ся к голосам своих немецких единомышленников, вроде
Бернштейна и Гильдебранда, которые ведут самую бе¬
шеную атаку против тех же «предрассудков», возбудив¬
ших эстетическое презрение Фора.
Надо припомнить, что клонящийся в ту же сторону
пересмотр колониальной программы Интернационала
был отклонен лишь благодаря поддержке мелких стран:
иначе ортодоксальный взгляд на этот вопрос был бы по¬
кинут Интернационалом. Подавляющее большинство
германских, английских и французских делегатов на
штутгартском конгрессе было всей душою с голландцем,
взявшим на себя задачу уговорить конгресс стать на
«реалистическую» точку зрения.
Так обстоит дело в социалистическом мире. Надо ли
удивляться, что некоторые благородные и передовые
мыслители так называемой «внеклассовой» интеллиген¬
ции, т. е. по существу высших слоев мелкой буржуазии,
еще больше увлеклись теми же перспективами?
Во Франции на первом месте в этом отношении стоит
Поль Адан, старающийся не без успеха в последнее
время играть здесь роль Киплинга и в свою очередь со¬
блазнившего на ту же стезю итальянского Аннунцио.
Я уже ставил в моих фельетонах по поводу прекрас¬
ного во многих отношениях романа этого автора «Не¬
ведомый град» вопрос о том, как может Поль Адан за¬
крывать глаза на все ужасы войны вообще и колониаль¬
ной в частности, на всю очевидную для всякого бирже¬
вую подкладку ее и с таким вдохновением поэтизировать
подвиги, которые опустошают злосчастные страны, под¬
лежащие «цивилизаторской» обработке.
С тех пор новые факты усугубили загадочность его
позиции. Как раз по поводу последнего франко-немец¬
кого столкновения он написал в журнал «La Vie» весьма
24
красноречивое письмо, где именами Саворьяна де Брац-
ца и других героев завоевания Конго умолял не усту¬
пать «национальной территории», не отказываться от
великой миссии среднеморских народов вносить цивили¬
зацию в Африку и не отдавать население доброй части
Конго под каблук немцам. А между тем одновременно
с этим прогрессивные газеты всего мира помещали
статьи, разоблачавшие такой ужас цивилизаторской дея¬
тельности капиталистических компаний, державших
Французское Конго на откупе, что кровь леденела в
жилах. Лишь в слегка уменьшенном масштабе там по¬
вторялись все те вопиющие жестокости, какие подобные
же компании производят в Перу. Папа, поднявший свой
голос против последних, странным образом оказался
глух к каучуковому делу, как оно ведется бельгийцами
и французами, претворяющими в драгоценную резину
малоценную плоть и кровь чернокожих. Но мало того.
Официальные расследования констатировали, что те же
компании вели хозяйство настолько хищнически, что под¬
секали в корне самое благосостояние страны и быстро
превращали в пустыню край, до них более или менее
населенный и обещавший при правильном хозяйстве
быть постоянным золотым источником. Впрочем, что хо¬
дить так далеко: стоит просмотреть знаменитую уже те¬
перь книгу Винье д’Октона «Порт бурнусов», чтобы убе¬
диться, какая вакханалия бессовестного хищничества
происходила в близком Тунисе. А Поль Адан поет хвалы
Франции, носительнице света на черном материке!
Как это возможно?
Некоторый свет проливает в данном случае теорети¬
ческая книга Поль Адана, озаглавленная «Империа¬
лизм и мораль народов». Мне кажется, что та своеоб¬
разная мешанина благородства, проницательности, об¬
разованности, наивности и полусознательного лукавства,
которой полна эта книга, является типичной для умо¬
настроения добрых двух третей подлинной французской
интеллигенции.
Симпатичен ли Полю Адану империализм? Стоит ли
он за войну наподобие разных новейших софистов, ви¬
дящих в ней стимул энергии? — Отнюдь нет! Поль
Адан — пацифист! Он ненавидит кровопролитие! Он счи¬
тает варварством бойню людей! Он проводит и привет¬
ствует Европейские Соединенные Штаты!
25
Но все это поставлено в такие рамки, что легко и
свободно превращается в противоположное. Капитал
империализма для Франции приобретается с соблюде¬
нием миротворческой невинности.
Беллетристу позволяется многое, но ведь Адан в дан¬
ном случае выступает как теоретик, как публицист, как
прямой руководитель общественного мнения. По-види¬
мому, он сам не замечает тех вопиющих противоречий,
в какие попадает. Что, например, является, по его мне¬
нию, причиной господствующего повсюду милитаризма?
Автор много размышляет об этом. Но выводы его про¬
тиворечивы. С одной стороны, империализм имеет, по
его мнению, фатальные исторические причины, против
которых человеческая воля абсолютно бессильна. Эконо¬
мическое развитие Германии и Японии стихийно вынуж¬
дает эти страны быть агрессивными и, естественно,
обостряет инстинкт самообороны угрожаемых ими Ан¬
глии и Америки. Вот одна причина. Но есть и другая.
Внезапно Адан становится на иную точку зрения и объ¬
являет, что для промышленности и торговли, а следова¬
тельно и для правильно понятых интересов народов, мир
при всех условиях бесконечно благоприятнее войны. Им¬
периализм оказывается тут делом кучки финансистов,
захвативших в большинстве стран фактическую власть
в свои руки и ведущих политику в духе самого узкого
группового эгоизма. Нет никакого сомнения, что первое
объяснение, носящее как бы историко-философский ха¬
рактер, резко противоречит второму, где грядущая война
представляется не фатальной, а вполне устранимой.
Но Адан и на этом не останавливается. У него есть
и третья причина. Он убежден, что англо-бурская война
могла быть избегнута. Он отнюдь не стоит на стороне
антикультурных буров, скорее считая правыми предста¬
вителей английского капитала, вносивших жизнь и про¬
гресс в жизнь затхлых республик. Самое столкновение
землевладения и капитала, буров и англичан, при дан¬
ных условиях кажется ему неизбежным, но решить его
должен бы был гаагский трибунал. Раз горсть финанси¬
стов и их орудие — Чемберлен, с одной стороны, полу-
рабовладельческие помещики с Крюгером во главе — с
другой, не захотели прийти к соглашению, Европа долж¬
на была бы принудить их, чем устранено было бы то
страшное разорение, к которому привела война обе
26
стороны. И тут вдруг Поль Адан рекомендует задним
числом Франции, России и Германии войну. Они должны
были, видите ли, принудить Англию к миру силой ору¬
жия. Эта война была бы ужасна, но она убила бы войны
в принципе, она основала бы Соединенные Штаты Ев¬
ропы.
Картина Идеальной войны, начертанная по вышеука¬
занному поводу Аданом, и служит тем винтом, на кото¬
ром он поворачивает всю свою позицию. Вообще вой¬
на — это ужас. Но Франция, святая страна, носитель¬
ница спасительной традиции, и ее долг перед человече¬
ством не только сохранять себя, но и распространять
сферу своего влияния. Ей надо быть вооруженной до
зубов, пока извне грозит опасность. Кроме того, ее обя¬
занность просветить Африку, для чего Адан рекомендует
елико возможно расширить там свои колонии и обменять
азиатские и другие владения Франции на куски Африки,
принадлежащие Англии, Германии и т. д. Так внезапно
рядом с коммерческим империализмом немцев и япон¬
цев вырастает «законный», по Адану, сентиментальный
империализм французов. Сильная Франция — гарантия
мира. Колониальный разбой, когда его ведут францу¬
зы,— продолжение великой традиции эллинов и римлян.
Этого мало. И грядущие Соединенные Штаты Европы
будут милитаристичны, ибо и им придется защищать за¬
веты белой расы не только от желтой опасности, но и
от фантастически конструируемой автором опасности
черной. Итак, после всех хороших слов куда ни по¬
смотри — повсюду «законные» пушки, штыки и знамена.
Остановлюсь еше на некоторых характерных отдель¬
ных мыслях автора, дополняющих картину состояния
его души.
«Европа узаконит военные акты, необходимые для
защиты любознательных исследовате¬
лей и купцов, озабоченных отыскиванием источников
богатства тем, что выросшие прибыли превратятся в за¬
работок новых тысяч рабочих, что приблизит время со¬
циальной справедливости». Жадность единиц увеличи¬
вает благосостояние масс. Где-нибудь на берегах Мекон¬
га солдаты мстят за убийство туземцами миссионера, а
завтра какая-нибудь провинциальная семья превра¬
тится в сознательных рабочих и принесет свою помощь
в борьбе пролетариата за справедливость. Вы видите,
27
как тяжко заблуждаются те, кто отказывает в колони¬
альных кредитах! Разве это не красноречиво!
С каким-то отчаянием взывает он к французам быть
более энергичными: «Нам недостает религии, един¬
ственно истинной с этих пор,— религии действия. Бой¬
тесь англичан и американцев. Саксонская раса завоюет
мир, потому что она больше всех строит железные до¬
роги».
Адану хочется, чтобы французы заняли по возможно¬
сти первое место среди белых народов, потому что все
будущее рисуется ему аристократическим. «Наиболее ве¬
роятным будущим,— говорит он,— является такой поря¬
док, при котором земной шар станет единой родиной, уп¬
равляемой белыми, трудовым базисом которой будут
наиболее приспособленные к физической работе желтые,
могущие также взять в свои руки техническое заведо¬
вание, в то время как наиболее грубые формы труда,
особенно земледелие, достанутся на долю, чернокожих».
Среди других фантазий Адана отметим еще план, за
который он уже много лет упорно борется: отсылать
воинственных апашей вместо каторги на колониальную
войну. Побуждения и тут самые благородные и гу¬
манные.
Читатель видит, в чем тут дело. Стихийный патрио¬
тизм, гордость некоторым «мы», к которому принадле¬
жит француз, сталкивается внезапно с фактом колос¬
сальных экономических и военных успехов соседей. От
всей души хотелось бы глянуть с презрением утончен¬
ного типа на купцов, купающихся в крови и вылавли¬
вающих там добычу. Но нет! Чувствуется, что гордость
такая может быть жестоко наказана. И вот приходится
создавать что-то вроде доктрины, в которой миролюбие
и культурные заветы переплетались бы с призывами к
той же империалистской энергии, освящаемой якобы
некоторой высшей идеей. И самая проклятая необходи¬
мость положения заставляет смотреть сквозь пальцы на
пробелы и нелепости этой доктрины.
А тут зубастый финансист, о жестоком эгоизме ко¬
торого распространяется на первых страницах Адан,
смеется и потирает руки, видя, как таскает дрова в его
печку человек, говорящий с уважением о приближаю¬
щейся эре справедливости.
«Киевская мысль» № 230,
20 августа 1912 г.
ПАРОКСИЗМ ПАТРИОТИЗМА
(Письмо из Парижа)
Ни Агадир, ни осложнения балканской войны не вы¬
звали во. Франции чего-нибудь похожего на панику.
Правда, много и небезосновательно хвалились ростом
военно-патриотического настроения, но и только. Ре¬
формы Мильерана в конце концов были лишь реакцион¬
но направленным крохоборством; но известие об огром¬
ном увеличении сухопутных военных сил Германии,
увеличивающей свой бюджет на 212 миллионов марок
и доводящей свою армию в мирное время до 800 тысяч
против французских 500 тысяч с небольшим, вызвало
настоящий пароксизм шовинизма.
Разъяснения наиболее спокойных германских газет,
что новые вооружения не имеют отнюдь в виду Фран¬
цию, не подействовали. События развертываются с голо¬
вокружительной быстротой. Не затихла еще полемика
относительно сенсационного заявления фон Тирпица о
готовящемся договоре с Англией, принятого очень кисло
французскими националистами, влиятельными сейчас йо
Франции как никогда, как разразилось подтвержденное
канцлером известие о новых военных кредитах. Немед¬
ленно «Temps» начала усиленную агитацию, предсказы¬
вая 500 миллионов франков в год для усиления воен¬
ного бюджета и возвращение к трехлетнему сроку воен¬
ной службы. Пресса радикальная и социалистическая
еще волнуется по этому поводу, газеты еще полны воз¬
буждения, как на голову сваливается всех встревожив¬
шее, а на берлинской бирже вызвавшее падение ценно¬
стей известие о назначении кумира германофобов и по¬
литика самого первого ранга Делькассе в Петербург.
29
А теперь Сан-Джулиано возвещает усиление в экстра¬
ординарных размерах итальянского флота, и ему апло¬
дирует Австрия.
Крик шовинистов превращается в какой-то визг. Шо¬
винизм начинает буквально отравлять воздух Франции.
Словно туча мух вылетела откуда-то серия книг, по¬
священных восхвалению энергии, религиозности, любви
к отечеству и порядку подросшего поколения.
Некто Агатон в книге «Нынешняя молодежь» не
остановился на этом и, фальсифицируя цитаты, предста¬
вил несколько уважаемых, уже покойных профессоров
аморалистами и космополитическими нигилистами. Еще
живые «учителя» забегали, словно куры, высидевшие
утят. Бугле гневно раскрыл клеветнические подлоги
Агатона. С великолепной речью к молодому поколению
выступил знаменитый Габриель Сейль. «Эти доноши,—
говорит он,— слишком громко кричат о своей любви к
отечеству. Пока они не пролили еще ни капли крови
за него, зато разлили море чернил, которыми стараются
выпачкать своих отцов, быть может, лучших, чем они
сами».
Но словно сквозь прорвавшуюся плотину текли ха¬
рактеристики «нового француза»: «Завтрашняя Фран¬
ция» Гейро, «Возрождение французской гордости» Рея,
«Шаги грядущей Франции» Риу, «Христос и Франция»
Гарнье.
Театр и кафешантан устремились по этой же дорож¬
ке. «Амбигю» в сто десятый раз дает глупейшую мело¬
драму «Сердце француженки», из которой следует, что
когда шпионит немец — это позорно, когда тем же де¬
лом занимается француз — достославно. Знаменитая Ре-
жан, проявляющая на старости лет скандальную угод¬
ливость по отношению ко всяким, даже самым низмен¬
ным вкусам публики, поторопилась поставить не менее
барабанную пьесу «Эльзас», принадлежащую перу
продувного журналиста из «Matin» Леру. Наконец, Гит¬
ри поставил пьесу академика Лаведана, все превзошед¬
шую своим безобразным шпионски кровожадным эмфа-
зом. Достаточно сказать, что «Comedie Frangaise» так
была озадачена новым шедевром бывшего поставщика
гривуазных пошад, что зазнавшийся бульварный акаде¬
мик, оскорбленный кислой миной Кларети, отнял у пер¬
вого французского театра право представлять свои
30
пьесы. Камил Ле-Сенн, вполне буржуазный и благона¬
меренный критик газеты «Жиль блаз», написал об этой
пьесе следующую весьма пикантную фразу: «Иные пред¬
ставляют пьесу Лаведана как почти корнелевское изоб¬
ражение силы долга. Какое непонимание!.. Она напоми¬
нает скорее манеру Бальзака в несколько карикатур¬
ном преувеличении давать сатиру на профессиональные
уродства. Безобразно искаженный патриотизм героя но¬
вой драмы есть, конечно, только профессиональное урод¬
ство, крайне редкое, надеемся, даже среди старых
военных».
Тем не менее публика генеральной репетиции и пер¬
вого представления, т. е. самая фешенебельная и более
или менее интеллигентная публика Франции устроила
этим уродствам грандиозную овацию.
Кафешантаны словно подрядились прославлять На¬
полеона; диветки в коротеньких юбочках вперемежку
с грязными шалостями упоминают о своей смертельной
любви к трехцветному знамени.
Опасность извне, жадно разинутые пасти патриоти¬
ческих аферистов, ждущих новых заказов от военного
министерства, страстная тоска реакционеров по большой
и механически вымуштрованной армии, чего можно до¬
стигнуть лишь при трехлетней службе, заносчивый пат¬
риотизм молодежи, поднявшей знамя бунта против ин¬
теллектуализма, за инстинкт,— вот тот фон, на котором
выступают пока еще неясные контуры новой политики
Пуанкаре.
Что готовит правительство в ближайшем будущем?
Никто из министров не отрицает, что военный бюджет
будет увеличен минимум на полмиллиарда. Все застав¬
ляет думать, что радикалы согласятся проглотить эту
пилюлю.
Иное дело возвращение к трехлетнему сроку службы.
Не одни социалисты бросились в атаку против драго¬
ценной мечты правых. За ними дружной фалангой идут
и лучшие газеты радикального большинства: «Lanterne»,
«Аигоге», «Rappel», «Radical».
Жорес возобновил свое предложение вооружить на¬
род. В блестящих статьях, имея своим секундантом ка¬
питана Русселя, он доказывает даже с технической точки
зрения полную недостаточность и вредность возвраще¬
ния к третьему году.
31
Характерно, что и некоторые из высокоавторитетных
генералов решительно становятся на ту же точку зре¬
ния. Так, генерал Переел пишет в газете «Аигоге»:
«Я призываю французов сохранить спокойствие.
Было бы безумием обрушивать на страну бремена не-
удобоносимые, быть может, даже без существенной при¬
были для войска. Да, безумно было бы стеснять разви¬
тие науки и промышленности, навязывая населению
третий год службы для всех, делать же исключение для
более богатых или образованных значило бы идти про¬
тив демократических убеждений Франции».
Пожалуй, дальше всех зарвавшаяся в проповеди
«нового патриотического усилия» газета «Temps» реши¬
лась пером генерала Гаммершмидта предложить ввести
для третьего года «заместительство» за деньги, но это
вызвало бурю негодования. Жорес выступил с волную¬
щей филиппикой, и прекрасную отповедь дал также
Броссе в «Аигоге».
«Если вы верите в честь и совесть защитников трех¬
летней повинности,— пишет он,— прочтите статьи, печа¬
тающиеся в газете «Republique Fran?aise», вы увидите
тогда, к чему стремятся эти патриоты: они хотят трех¬
летней службы для народа, для пролетариев, а для сы¬
ночков благонамеренной и зажиточной буржуазии они
хотят сократить ее до одного года! Они начинают откро¬
венно поговаривать о заместительстве, о ненавистном
заместительстве, превращающем людей в продажное
мясо!»
«Треть солдат из лиц, продавших за деньги свои буй¬
ные головушки,— иронизирует Жорес,— да добрый про¬
цент черных рабов в армии — и Франция станет неуяз¬
вимой!»
«Lanterne», так недавно еще бывший журналом
Бриана, пишет: «В сущности весь этот шум есть не что
иное, как переход в наступление старой военной школы.
Им хочется держать как можно больше народа под
ружьем для парада, престижа, для пыли в глаза. Им
хочется вернуться к старым осужденным демократией
порядкам под шум немецкой опасности».
Над всеми дебатами с грозной силой судьбы царит
один факт, факт уменьшения населения Франции.
«Temps» рассуждает упрощенно: население у нас
меньше, чем в Германии, следовательно каждый фр<А-
32
цуз обязан приносить более тяжкие жертвы на алтарь
отечества.
Но дело обстоит сложнее, как неопровержимо по¬
казывает это Прессансе.
«Франция имеет 39 миллионов населения, Герма¬
ния— 65. В 1876 году прирост его во Франции равнялся
6,5, в 1901—4,5. Сейчас он отсутствует. В Германии этот
прирост равнялся 107 в 1890 году, потом он вырос до
150 в 1900 году, а в 1910 слегка опустился, именно до
140. Итак, прирост населения в Германии в тридцать
раз больше нашего. Не ослепление ли при налично¬
сти такого факта устраивать бег взапуски в смысле ко¬
личества солдат в казармах».
Если правительство даже решится пойти за нацио¬
налистами и серьезно поставит вопрос о трехлетней
службе,— оно наткнется на серьезное сопротивление.
Что означает назначение послом в Петербург недав¬
него морского министра Делькассе? Делькассе принад¬
лежит к числу наиболее ярких и наиболее оспариваемых
государственных людей республики.
Разве не он создатель франко-английского соглаше¬
ния? Разве не он чуть-чуть не преуспевший мастер изо¬
ляции Германии? Разве не он настоящий отец возро¬
дившейся гордости французов, лелеявший ее в течение
бессменного семилетнего руководительства иностранной
политикой? Разве не он громкая жертва ультиматума
императора Вильгельма и трусости банкира Рувье?
Так говорят поклонники. Но зоилы возражают: разве
не он подписал в угоду Англии тайный договор с Ис¬
панией, отдавший этой стране, несмотря на понесенные
потом Францией жертвы, прекраснейший кусок Марок¬
ко? Разве не он позволил Англии хранить для себя такой
лакомый кусок, как Танжер? Разве не он провоцировал
германскую заносчивость в такое время, когда Франция
была явно не готова к столкновению? Разве не он винов¬
ник того позора, что французский министр иностранных
дел был убран по приказу из Берлина? Разве не он,
господин Клемансо, свалил ваше министерство?
Но, как известно, Клемансо настолько простил этому
человеку, именуемому одновременно «талантливейшим
дипломатом Франции» и «честолюбивым гномом», его
прегрешения, что прочил его в президенты!
2 А. В. ЛуначарскнА
33
В палате сильно поговаривали, что Бриан вынужден
найти для Делькассе, резко отказавшегося войти в ми¬
нистерство, теплое местечко, ибо «гном» является наи¬
более вероятным наследником Бриана.
Так что теперь и не разберешь, поехал ли Делькассе
в Петербург из соображений высшей внешней политики
или тончайшей внутренней.
Но шум большой. Справедливо или нет, Делькассе
считается решительным империалистом и упрямым вра¬
гом немцев. С одним во всяком случае нельзя спорить:
это человек огромного трудолюбия, огромного опыта и
огромного авторитета. Он поведет свою линию. Он не
спасует ни перед Жонаром, ни перед самим Пуанкаре,
ибо он ветеран дипломатии, а они едва кончили ее при-
готовительный класс.
Ближайшее будущее покажет, насколько оправда¬
ются надежды националистов, что президентство Пуан¬
каре будет эпохой военной славы.
«Berliner Tageblatt» зло охарактеризовала нового
президента: «Он разыгрывает забияку для галерки, но
если бы французы знали, как он миролюбив за кули¬
сами!»
Поживем — увидим.
«День № 46, 17 февраля 1913 г.
АПРЕЛЬСКИЕ СЮРПРИЗЫ1
(Письмо из Швейцарии)
В ночь с 31-го марта — для первого апреля что ли? —
над маленьким пограничным городком бернского кан¬
тона Порантрюи стал летать загадочный аэроплан.
А кто говорит, их было два. Кружились они над город¬
ком в течение 45 минут. Сопротивления им никто ника¬
кого не оказывал. Летели низко. Так низко, что неко¬
торые жители, приложив кулаки ко рту, кричали: «Не
бросайте бомб! вы — в Швейцарии!»
Но авиаторы все-таки стали бросать бомбы. Бросали
они их несколько странно. При низком полете—150, а
иные говорят сто метров, и в совершенно ясную ночь,
уж и утро брезжило — они словно нарочно избегали
серьезных пунктов и бросали свои бомбы венцом вокруг
города, словно им только и нужно было напугать жите¬
лей и разбить им несколько сот оконных стекол.
На этот факт навязалась теперь целая гроздь других
фактов, поучительных и доказательных до крайней сте¬
пени.
Прежде всего военные власти города Порантрюи, не
предпринявшие решительно ничего против авиаторов,
проявили чрезвычайную энергию против жителей охра¬
няемого ими городка. Немедленно по их распоряжению
был прерван телефон.
Вся Швейцария узнала о событии только из офи¬
циального источника. Источник этот, анонс генерального
штаба, гласил — уж не для первого ли апреля? — что
над городом Порантрюи летал неизвестный авиатор и
2*
35
бросал бомбы: все заставляет думать, что аэроплан
был французский.
Между тем решительно ничто не заставляло думать
ничего подобного. Аэроплан оказался немецким. Офи¬
циальный бюллетень, изданный в возмещение пресече¬
ния телефона и долженствовавший, очевидно, предот¬
вратить всякие «бестактности» со стороны частных лиц,
сам оказался в такой огромной степени бестактным,
что даже серьезная французская пресса, например
«Journal des Debats», упрекнула швейцарский штаб в
нарушении нейтралитета облыжным и непроверенным
обвинением Франции в нападении на швейцарскую
границу. Упреки французской прессы показались самому
генеральному штабу справедливыми, и офицер, редак¬
тировавший бюллетени, подвергнут был аресту и стро¬
гому выговору.
Этого, однако, мало.
Жители Порантрюи крайне были озлоблены тем, что
расставленные всюду в изобилии часовые не стреляли
по авиатору, летевшему в ста метрах, кружившему три
четверти часа и бросившему десяток оглушительно
взрывавшихся бомб. Часовые объяснили, что у них нет
боевых патронов!
Всеобщее, на всю Швейцарию, недоумение.
Подумайте: две недели тому назад журналист Фру-
адво, из той же Юры, где находится и Порантрюи, упре¬
кал военные власти в недостаточно серьезной защите
юрской границы и указывал на то, что даже часовые не
имеют боевых патронов. Он был отдан под суд, и воен¬
ный суд при смущении всей Швейцарии закатал его на
год и три месяца в тюрьму! Предстоит кассационное
рассмотрение дела. В Швейцарии не принято держать
в тюрьме не осужденных еще окончательно лиц, но воен¬
ные власти были так озлоблены на Фруадво за его
«ложь», что держат его и сейчас в тюрьме. И что же?
Оказывается, что патронов-то действительно не было.
Причем порядки эти не изменены были и после про¬
цесса.
Теперь прошу вас оценить следующее пикантное про¬
должение по той же линии результатов апрельских бомб.
Генеральный штаб объяснил, что войска, стоящие в По¬
рантрюи, считаются войсками второй линии, однако и
они должны были иметь патроны, вследствие же выяс¬
36
нившейся оплошности полковой командир подвергнут
шестидневному аресту и отставлен от занимаемой им
должности.
Не для первого ли апреля сообщил об этом по всей
Швейцарии генеральный штаб? — Дело в том, что на
другой же день после сообщения национальный совет¬
ник Докур оповестил всю печать, что ему доподлинно
известны такие-то и такие-то батальоны (он их назвал,
назвал места, где они стоят), батальоны первой ли¬
нии— тоже не имеющие патронов. При таких условиях
в прессе появились иронические вопросы, посадят ли
военные власти и Докура на год и три месяца в тюрьму?
Я, конечно, решительно не знаю, нужны или не нужны
были патроны тем или другим войсковым частям, но
одно ясно, что все вместе составляет букет, от которого
несет уже знакомым швейцарским запахом — запахом
крайней заносчивости и совершенно исключительной
бестактности военных властей, которые разыгрывают
роль диктаторов в демократической республике. Но все
это только ягодки.
В Порантрюи, как пограничном городе, имеется
правительственный префект. Надо сказать, что Поран¬
трюи — город с французским населением, принадлежит
к так называемой бернской Юре и относится к кантону
Берн. Как пограничный, однако, он имеет префекта от
центральной швейцарской власти. Этот-то префект,
г. Шокар, утром фатального дня явился на телефон и
попросил соединить его с центральным правительством
для доклада о случившемся крайне важном событии.
Каково было его изумление, когда ему ответили, что
военные власти не могут сделать исключения для него
и что он, представитель высшей в стране власти, ли¬
шается возможности с этой властью снестись!
В настоящее время из газет известно, что члены фе¬
дерального совета сделали по этому поводу разъясне¬
ние самому генералу Вилле и предостерегали его впредь
от подобных вмешательств военной власти в отправление
гражданскими властями своих обязанностей.
Но пока Федеральный совет откликнулся, местные
военные власти зашли еще дальше. Довольно естествен¬
ное при выяснившихся обстоятельствах недовольство
ими местного населения они захотели было истолко¬
вать как проявление «революционного сепаратизма»
37
Юры. Раздались угрозы введения в богоспасаемом По¬
рантрюи, по-немецки — Брюнгрут, военного положения.
Префект г. Шокар отправился к полковнику за успо¬
коительными объяснениями. И между ними произошла
следующая беседа, передаваемая такой серьезной газе¬
той, как «Gazetta de Lausanne», с ручательством ее кор¬
респондента за точность.
Префект. Полковник, из осведомленных источни¬
ков я узнал, что вы рассматривали недавно вопрос о
введении военного положения в Порантрюи. Неужели
это верно?
Полковник. Во всяком случае эта мера чисто
военная, и я не обязан вам отвечать на ваш вопрос.
Префект. Итак, вы не отрицаете? В слухе есть
доля правды?
Полковник (подымаясь с места). Довольно!
Вы здесь — революционеры. Вы стараетесь раздуть
огонь гражданской войны.
Префект Шокар также вскочил, ударив кулаком по
столу, и, надев шляпу, вышел, не прощаясь с полков¬
ником.
Естественно, что депутаты Юры немедленно решили
внести соответственную интерпелляцию в бернский
кантональный парламент. Но с несравненно большей
резкостью, чем они, сделал то же самое лидер бернских
и вообще швейцарских социалистов депутат Гримм. Он
коснулся всех сторон излагаемой мною здесь истории
и требовал немедленного ответа.
Ответ был тотчас же дан президентом Бернского
государственного совета Лохером. Лохер повторил изве¬
стие о шестидневном аресте и отставке, постигших пол¬
ковника, столь нераспорядительного в деле защиты вве¬
ренного ему города и столь ретивого в деле подавления
недовольства сограждан. Он известил также об извине¬
ниях немецкого правительства, обещаниях, согласии
его на возмещение всех убытков и т. д. Свою речь глава
бернского правительства кончил так: «Кантональное
правительство не позволит офицерам пользоваться своей
властью, для того чтобы грубо обращаться с населением
и гражданскими чиновниками. Я заявляю вам совер¬
шенно определенно, что никакое военное положение
нигде не может быть введено без согласия выбранного
вами и отвечающего перед вами правительства».
38
Депутаты Буане и Шавань заявляют, что они удо¬
влетворены ответом правительства. Гримм, соглашаясь,
что в пределах ведения кантонального правительства
президент Лохер дал совершенно удовлетворяющий от¬
вет, заявил, однако, что перенесет вопрос в националь¬
ный парламент.
В самый разгар всей этой истории внезапно разда¬
лись в швейцарской, главным образом франко-швейцар¬
ской, прессе голоса о новом важном правонарушении,
неслыханном до сих пор в Швейцарии.
В конце марта из Эльзаса бежал некто Лальман.
Как эльзасский патриот, он не желал служить в немец¬
ких войсках. Эльзасско-немецкие власти круто распра¬
вились со всеми, кто мог так или иначе отвечать за
Лальмана: его родители были сосланы куда-то на север
Германии, домохозяин, в доме которого Лальман скры¬
вался несколько йней, был приговорен к шестимесяч¬
ному тюремному заключению.
Из всего этого ясно было видно, как поступила бы
немецкая власть, заполучи она в свои руки беглеца. Но
Лальман был спокоен. Швейцария издавна славится как
убежище для эмигрантов. Правда, каждый кантон волен
устанавливать на этот счет свои законы. Кантон Ба¬
зель, как и многие другие, требует от иностранцев, не¬
имеющих паспорта, доказательства их имущественной
обеспеченности в виде более или менее крупного денеж¬
ного залога, вносимого в Кантональный банк. Социали¬
сты неоднократно протестовали против этого, ибо в ре¬
зультате такой меры право искать убежище в Швейца¬
рии получают только богатые люди. Но во всяком слу¬
чае права отдельных кантонов на этот счет ограничены
общим законодательством. Федеральное законодатель¬
ство воспрещает выдачу политических эмигрантов и
дезертиров иностранным правительствам. В тех случаях,
когда иностранное правительство может доказать, что
лицо, выдачи которого оно требует, совершило какое-
либо уголовное преступление, оно должно быть выдано
при гарантии, однако, со стороны соответственного пра¬
вительства, что лицо это понесет наказание лишь за уго¬
ловное преступление и будет освобождено от всякого
преследования за преступления политические или дезер¬
тирство.
39
Таким образом, в строгих кантонах, вроде кантона
Во, который требует залога в 2 тысячи франков от бес¬
паспортных иностранцев, установилась практика, неиму¬
щих беспаспортных приглашать к выезду, давая им
более или менее широкий срок и предоставляя им вы¬
бор, куда они поедут.
Но базельская полиция, состоящая в настоящее время
в распоряжении военных властей, попросту арестовала
Лальмана и с явным нарушением закона препроводила
его на немецкую границу, где он тотчас же был схвачен
немецкой полицией.
Можно опасаться, что Лальман будет расстрелян.
Вы можете себе представить, какую бурю негодова¬
ния вызвал этот акт не только в романской Швейцарии,
но и среди всех действительно демократических элемен¬
тов страны, а ведь таковые как-никак здесь в подавля¬
ющем большинстве!
Оправдаться базельская полиция никак не может.
Нарушение закона колет глаза. «Journal de Geneve»
возбуждает вопрос, не может ли Федеральный совет
разъяснить Германии официально, дипломатическим
путем, что произошла горестная ошибка и что во имя
давних дружеских отношений швейцарский народ просит
Германию отпустить Лальмана?
Многим кажется, однако, что такая сентименталь¬
ность вряд ли может увенчаться успехом. Более чем ве¬
роятно, однако, что Федеральный совет неофициально
будет просить германское правительство, елико возмож¬
но, смягчить судьбу Лальмана, чтобы избежать даль¬
нейшего роста естественного возмущения своего насе¬
ления.
Газеты действительно не находят слов, чтобы за¬
клеймить поведение базельской полиции. Так, напри¬
мер, «Gasette de Jura» пишет: «С краской стыда думаем
мы об этом нарушении стародавней традиции гордого
гостеприимства нашей страны. Эта картина выдачи
эльзасца швейцарцами его врагам немцам для экзеку¬
ции — потрясающа. Не хватает только 30 сребренников
Иуды».
Один мой приятель, очень почтенный и патриотиче¬
ский водуазец, разговаривая со мной по этому поводу,
горестно воскликнул: «Во всем этом виновато то обстоя¬
тельство, что Швейцария сейчас завоевана». Я очень
40
удивился: «Неужели вы верите в слухи о немецком за-
силии в Швейцарии»? — Водуазец мой даже рассердил¬
ся: «Ничего подобного! Я говорю о том, что Швейца¬
рия завоевана собственной военщиной».
В этих словах много правды.
Да, волнуются много и горько всегда столь мирные
и спокойные швейцарцы. Да и как же может быть иначе
на маленьком острове, окруженном океаном, на котором
разбушевалась от начала веков невиданная по силе
буря.
сДень» № 127, 10 мая 1916 г.
ИТАЛИЯ И ВОЙНА *
Брошюра, предлагаемая вниманию читателей, напи¬
сана мной довольно давно, как это видно из ее послед¬
ней главы, рисующей ситуацию накануне отставки ми¬
нистерства Саландры. Читатель знает, конечно, те не¬
многие военные и политические события, которые имели
с тех пор место в Италии; ее положение не изменилось
ни в чем существенном. Вот почему я решаюсь печа¬
тать брошюру без изменений и дополнений теперь,
когда цензура пала и работа моя может, наконец, вый¬
ти в свет. Изменившиеся обстоятельства, давшие мне
возможность опубликовать, наконец, эту брошюру, в то
же время бросили на мои руки столько разнообраз¬
ной и совершенно неотложной работы, что мне пришлось
выбирать между изданием брошюры в таком виде,
какой она получила несколько месяцев тому назад и
полным отказом от ее опубликования.
Я надеюсь, что тот исторический и социальный ана¬
лиз, которому подвергнута в брошюре итальянская раз¬
новидность патриотизма, покажется читателю доста¬
точно ценным, чтобы оправдать в его глазах мое пред¬
почтение первого решения этого поставленного передо
мной жизнью вопроса.
А. Луначарский.
Петроград, 30 июня 1917 года.
Предисловие
Говоря о международной политике и роли в ней раз¬
личных держав, обыкновенно принимают их за закон¬
ченные единства, за действующих лиц драмы, столь же
42
оформленных в своих желаниях, методах и чувствах,
как человеческие индивиды. Если даже отбрасывают
мифическую оболочку представлений о «коварном Аль¬
бионе», «горячей и заносчивой Марианне», тяжеловатом,
но упорном «Михеле» * и т. п., то все-таки нечто от по¬
добной мифологии остается, и порой вполне почтенные
исследователи и ученые публицисты оказываются неда¬
леко ушедшими от этих шаблонов.
Далеко не для всех ясно, что каждая держава есть
необыкновенно сложное целое, раздираемое внутрен¬
ними противоречиями, прежде всего капитальнейшими
столкновениями интересов различных своих экономиче¬
ских классов, а затем раздорами и конкуренцией
всевозможного рода групп. Стоит только приподнять
полупрозрачное покрывало рекламируемого газетами
внутреннего единства любой державы, все равно в мир¬
ное или в военное время, чтобы тотчас убедиться в мно¬
госложности той полухаотической системы, которая
сдерживается каждым государственным механизмом.
В нынешнюю войну парламенты, являющиеся если не
верным, то все же довольно ярким отражением борьбы
интересов в каждой данной стране, вначале вынуждены
были демонстрировать самое безусловное единство всех
элементов каждого данного народа перед лицом острых
внешних задач. Но чувствовалась огромная искусствен¬
ность этого вынужденного согласия и постоянная воз¬
можность внезапного прорыва внутренних разногласий
сквозь торжественную декорацию единства. В большей
или меньшей степени просачивание упомянутых живых
разногласий и происходит повсюду. Этим, главным обра¬
зом, объясняется чрезвычайно злобное отношение к пар¬
ламентам со стороны господствующих групп и их
прессы.
Правительство, администрация, главнокомандование
суть яркие выразители единства страны и вместе с
тем неограниченного господства над нею правящих
групп. Чем больше необходимо единство ввиду внешней
опасности, тем резче выражается оно в форме сильной
власти. А сильная власть никогда не бывает неприятна
высокопривилегированным группам.
Наоборот, парламенты нового времени произошли
именно из необходимости находить хоть сколько-нибудь
* Имеются в виду Англия, Франция и Германия.— Прим. ред.
43
удовлетворительную равнодействующую между разно¬
родными и часто противоречивыми интересами. Природа
парламента противоречит абсолютной государственной
идее. Как бы ни далеко было то или иное представи¬
тельство от действительного пропорционального отра¬
жения классов, оно все же в большей мере портрет об¬
щества, чем правительства, персонифицирующее нацию
перед иными странами.
Но не только ведение войны и сопутствующие ему
дипломатические акты, но и общее руководство иност¬
ранной политикой даже в мирное время всюду в боль¬
шей или меньшей мере изъято из ведения парламента.
В важнейшей области внешних отношений государства
оно стремится действительно представлять из себя неко¬
торое единство воли. Над подлинными странами всплы¬
вает некоторый символ Англии, Германии или Италии,
воплощенных в небольшой кучке военных и дипломати¬
ческих вельмож, символ, который и принимается в ужас¬
ных международных трагедиях за подлинное действую¬
щее лицо.
И это не простая иллюзия, не церемониальная фик¬
ция, а факт, в котором сказывается наличность господ¬
ства одних классов над другими. Коронованные особы
и официальные представители держав менее чем когда-
либо могут рассматриваться как абсолютно свободные
в своих действиях повелители: будучи во внешней поли¬
тике в огромной мере свободны от контроля демократий,
они остаются теснейшим образом зависимыми от аграр¬
ных и финансово-промышленных магнатов. Но эта зави¬
симость отнюдь не воспринимается тяжело, ибо прави¬
тели являются сами костью от кости и плотью от плоти
правящих групп, экономически господствующих групп.
Итак, поскольку не одна наивность Аммоса Федоро¬
вича, но и некоторый реальный факт кроется за персо¬
нификацией держав, за превращением их в волевые
единства, факт этот есть не что иное, как более или
менее неограниченное в области внешней политики гос¬
подство немногочисленных сильных групп с относитель¬
но однородными интересами.
Но это не все. Почти нигде в настоящее время пра¬
вительство не могло бы даже за время войны распоря¬
жаться судьбами государства, не имея за собой общест¬
венного мнения. Всем известно, в какой огромной мере
44
общественное мнение в современных государствах фор¬
мируется прессой, всем известны и те мощные и искус¬
ные меры, к которым правительства и правящие классы
имеют полную возможность прибегнуть, для того чтобы
через посредство наиболее распространенных газет с
огромной силой влиять на общественное мнение, подчас
его фальсифицировать. Беспомощность политической
мысли значительных масс, принадлежащих к классам,
наиболее от верхов далеким, интересы которых факти¬
чески находятся в наибольшем контрасте с интересами
экономической аристократии, оказывает неоценимую
помощь официозной и желтой прессе в ее работе.
И все же на одной фальсификации нельзя основать
в сколько-нибудь просвещенной стране симпатии боль¬
шинства, идущих до бесконтрольного доверия руковод¬
ству государством классовых врагов большинства.
Здесь мы встречаемся с любопытным фактом глу¬
боко вкоренившейся в сознании большинства любого на¬
рода убежденности в существовании некоторых интере¬
сов, абсолютно общих всем классам народа, всем
жителям данного государства и притом интересов, по
своей простоте главенствующих над всеми остальными.
Строго говоря, эти интересы сводятся в конце кон¬
цов к одному, а именно, к самозащите.
На первый взгляд это явление кажется простым.'Дей¬
ствительно, нападение неприятеля, сопровождаемое
убийствами, грабежом, поджогами и полным наруше¬
нием экономической жизни и ведущее с собой в даль¬
нейшем ту или другую форму порабощения — разве же
это не такое несчастье, перед которым должны смолкнуть
всякие внутренние разногласия и единство всех элемен¬
тов государства сделаться не долгом даже, а простым
инстинктом? Не ясно ли, что под давлением такой угрозы
каждый должен рассуждать, как, например, Эрве: «Вся¬
кий француз, будь он роялист, эксплуататор, что угод¬
но,— мне все-таки ближе, чем разбойник в каске, ибо он
вместе со мной защищает от этого разбойника и свое,
и мое достояние, и свою и мою семью».
Однако стоит только немножко ближе присмотреться
к этому факту, чтобы он не показался столь простым.
В самом деле, безусловная необходимость обороняться
может иметь место лишь там, где кто-то готовится на¬
пасть. Если бы не было хищников, то было бы странно
45
приносить огромные жертвы ради защиты от возмож¬
ного хищничества. Нет такого правительства, нет такой
дипломатии, такой прессы, которая не повторяла бы
ежедневно, что патриотизм сводится прежде всего к
стремлению отстоять свою отчизну и что внешняя поли¬
тика данного государства носит оборонительный харак¬
тер. И даже когда разразилась война, мы оказались
лицом к лицу с тем же зрелищем: все воюющие прави¬
тельства заявили, что у них и в мыслях не было кого-
либо атаковать, а вооруженные народные массы во всех
странах глубоко и свято уверены, что обороняются.
Итак, во всякой стране путем энергичного накачива¬
ния сверху в общественном мнении создается представ¬
ление, что соседи — хищники и только и ждут мо¬
мента ослабления данного государства, чтобы наки¬
нуться на него. А у соседей то же самое утверждается
о данном государстве.
Если принять за аксиому, что народные массы каж¬
дой страны питают отвращение к войне, не допускают
мысли о наступлении, жаждут нерушимого мира, то уже
сразу становится ясным, что атмосфера воинственности
создается искусственно, путем прямого оклеветания пра¬
вящими классами каждой страны своих собратьев по ту
сторону границы.
Но дело обстоит еще сложнее. Самая идея обороны
оказывается чреватой неожиданностями, когда мы под¬
ходим к ней ближе.
Для того чтобы обороняться, удачно, чтобы иметь
самую возможность в любой момент отпарировать хищ¬
нический набег, необходимо иметь не только армию и
флот наготове, но и удобные стратегические границы,
легко защитимые берега с удовлетворительными стоян¬
ками для военных кораблей. Все ли государства нахо¬
дятся в таком положении? Почти ни одно. Если вы бу¬
дете разговаривать со стратегами любого государства,
то наверное всякий из них найдет желательным извест¬
ные поправки границы единственно в интересах само¬
защиты. Германия, как известно, сама мечом провела
границу на западе, как хотела, трудно представить себе
также более удобозащитимую границу со стороны Рос¬
сии, чем та, какую имеет Германия: болота Восточной
Пруссии, Висла и крепости показали свою несокруши¬
мость и в настоящей войне. И тем не менее государ¬
46
ственный канцлер Бетман-Гольвег в своей речи в де¬
кабре 1915 года определенно заявил, что Германии
в интересах чистой самообороны необходимы стратеги¬
ческие поправки границ!
У некоторых же государств совершенно незащищен¬
ные места их организма бросаются в глаза, и потреб¬
ность воспользоваться первым удобным случаем, чтобы
изменить к лучшему самые условия возможной обороны,
становится настоящей навязчивой идеей для озабочен¬
ных стратегов — специалистов государственной обороны.
Италия, между прочим, находится имен¬
но в таком положении.
Но и этого мало. Обороняться? Но что оборонять
при этом? Только ли те случайные границы, которые
дала история в результате войн? Не существует ли еще
так называемой справедливой границы? «Гра¬
ниц», как выражался великий итальянский революцио¬
нер националист Мадзини, «указанных самим богом».
Французы, например, едва ли не в большинстве со¬
вершенно убеждены, что такая «самим богом указанная
граница» есть Рейн. Они думают также, что из бока
Франции выхвачен кровоточащий кусок мяса, что рана
не зажила и что считать ее болезненную поверхность за
нормальную границу значит позорно отказаться от
солидарности с собственными согражданами Эльзаса и
Лотарингии, мечом отторгнутыми некогда от родины.
Являются ли войны реванша наступательными?
— Как? — говорят нам противники подобного допу¬
щения.— Воспользовавшись минутой моей слабости,
разбойник ограбил меня; окрепнув или позвав друзей
на помощь, я бросаюсь отнять награбленное, а вы уже
меня считаете разбойником, а его мирным собствен¬
ником, подвергающимся нападению?!
Однако же самые прогрессивные и мирные граждане
того государства, которое некогда захватило те или
другие провинции у соседа или владеет какими-нибудь
стратегическими пунктами, необходимыми для само¬
обороны соседа, с своей стороны рассуждают следую¬
щим образом: стратегические пункты служат одинаково
для защиты и соседям и нам. Мы нападать не хотим,
но рады, что на наших воротах висят наши собственные
замки. Соседи почему-то не верят нам и хотят с нами
драться, чтобы повесить свои замки на ворота, т. е.
47
поставить нас в зависимость от своего дальней¬
шего великодушия. Нет, если так,— они нарушители
мира, зачинщики кровопролития, они и впредь способны
на разбой, мы должны доказать им, что мы не овцы, а
иначе повадится волк в стадо — всех перетаскает.
О завоеванных провинциях рассуждают еще и так:
была война, закончилась мирным договором, по кото¬
рому известные области отошли к нам. Договор подпи¬
сан и нами и бывшими нашими неприятелями на пред¬
мет дальнейшего мирнососедского сожительства. Ведь
в то время мы были победителями, мы могли бы и не
идти на мир, а продолжать угнетать побежденных. Ведь
они добровольно признали более выгодным для себя
уступить эти провинции, чем продолжать войну. В те¬
чение долгих годов мы занимались внутренним присо¬
единением аннексированной области к нашему отечеству.
И вот теперь соседи затевают вновь бойню, чтобы от¬
торгнуть туго приросший к нашему государству орган
и вернуть его к себе! Мыслимо ли хоть на минуту допу¬
стить, что их месть остановится на этом, что они в слу¬
чае военного успеха или проявления малодушия с нашей
стороны не протянут мстительно и жадно свою лапу
и дальше? Необходимо защищаться!
Итак, в войнах, имеющих характер борьбы за при¬
обретение естественной стратегической границы, за воз¬
вращение отнятых областей или освобождение из-под
ига соседей единоплеменников, живущих по ту сторону
границы, война может носить оборонительный и спра¬
ведливый характер в глазах нападающего народа и ка¬
заться решительно наступательной и разбойничьей дру¬
гой стороне.
При этом, однако, задача убедить миролюбивые
массы в необходимости войны для правящих классов
весьма облегчается. Естественная ненависть к прямому
нападению может быть искусно скрыта за флагом на¬
циональной обороны/
Но и это еще не все.
В понятие обороны входит не только охрана терри¬
тории, но и престижа страны, ее торговых интересов
и т. п. Нынче все державы находятся в огромной зави¬
симости от ввоза разного рода сырья, зачастую также
хлеба и угля и от вывоза своих продуктов. Правитель¬
ство каждой страны обязано, таким образом, заботиться
48
о поддержании правильного товарообмена. Но капита¬
листический строй, царящий во всех державах, обла¬
дает, как известно, той особенностью, что каждый новый
оборот его оказывается все более широким: прибыль,
получаемая капиталистами, вновь капитализируется и
ищет себе применения. Колоссальные экономические
организмы вроде Великобритании или Германии не без
ужаса видят известный предел естественному развитию
капитала в возможном недостатке угля, железа, меди,
хлопка, хлеба и т. п., как равным образом в насыще¬
нии, наконец, покупательной емкости своих рынков.
Простая оборона, защита своего национально-экономи¬
ческого организма от апоплексического удара вслед¬
ствие закупорки собственных чрезмерных сил уже дол¬
жны побуждать такие колоссальные государства к бес¬
покойному обеспечению за собой все новых и новых
пунктов и областей влияния. Но при нынешнем состоя¬
нии мира такое естественное расширение области эко¬
номического воздействия данного государства равно¬
сильно либо похищению у самого носа конкурента
намеченной им добычи, либо даже прямому, якобы мир¬
ному отторжению источников сырья или рынков у такого
конкурента.
Очевидно, что с этой точки зрения борьба за земли,
доставляющие сырье, и за рынки является по существу
оборонительной. Не расширять своей области
можно было бы, только перестав расти капиталистиче¬
ски, а для капиталистического хозяйства перестать ра¬
сти— значит умереть.
Но в какое же положение поставлены этим обстоя¬
тельством капиталистически второстепенные страны?
Если бы даже внутренний рост их собственного капи¬
тала и не диктовал им их капиталистической политики,
то и тогда они должны были бы смотреть на будущее
совершенно безотрадно, не постарайся они уже сейчас
так или иначе обеспечить для себя рядом с колоссами
те или другие местечки под солнцем прибыли.
Таким образом, создается сеть аргументов, которая
ведет простеца от признания очевидной истины — необ¬
ходимости защищать жизнь и свободу в случае нападе¬
ния хищника к необходимости, грозя оружием, а в край¬
нем случае пуская его в ход, обеспечить за родным
капиталом известную зону применения.
49
Одно держится за другое, как неразрывная цепь.
В самом деле, какой смысл защищать границы своего
отечества, если, например, невыгодная стратегическая
граница всегда дает врагу огромный шанс против вас?
Перспектива обороны оказывается безнадежной.
Надо думать о другом: о союзе с кем-нибудь сильным,
об использовании благоприятного соединения разных
условий, о нападении на соседа в плохой для него мо¬
мент ради приобретения возможности дальнейшей само¬
защиты. Но какой смысл сидеть в хороших стратегиче¬
ских границах, если предприимчивые соседи лишат вас
как раз того, чего у вас нет: Англию — хлеба, Герма¬
нию— железа, Италию — угля и т. д., отведши от вас
снабжавший вас этим продуктом торговый рукав? Если
тот же предприимчивый сосед отобьет у вас покупате¬
лей и превратит производимые вами ценности в груду
гниющих предметов, загромождающих ваши склады?
Какой смысл защищать ваш организм от прямого напа¬
дения, если его морят голодом. Разве осужденный на
голодание, бросаясь на стерегущих его пищу людей,
разве он не обороняется?
С другой стороны, как мы уже сказали, самая обо¬
рона была бы совершенно не нужна, если бы каждая
страна не считала аксиомой по отношению к другой,
что нападение является естественной вещью, как только
победа кажется более или менее обеспеченной. Каждое
правительство по собственной характеристике является
тихоней, которая и воды не замутит, но в изображении
соседа — душегубом, прячущим нож за пазухой. А объ¬
ективно? А объективно и большие и малые вооружены
до зубов, насколько позволяют силы или силенки их
народов. Создается круговая поддержка
милитаризма круговым страхом насилия.
Конечно, логика человеческая слишком зависит от
человеческой психологии. Пока правительство говорит
о необходимости прямой самообороны, с ним согла¬
шается почти все население страны; говорит оно об
освобождении захваченных соседями братьев, о приоб¬
ретении соответственных стратегических границ — с ним
соглашается еще достаточно густая масса. Говорит оно
откровенно о насилиях и захватах во имя дальнейшего
хозяйственного существования и расцвета родины —
толпа согласных редеет. Но если империалистски-пат-
50
риотическое блюдо подано ловко и вовремя,— мы видим,
как им угощаются не только те, которым империализм
идет главным образом на пользу, но и значительное
число людей, очарованных его софизмами.
Это объясняется тем, что блага, рисующиеся в пер¬
спективе войны империалистского характера, кажутся
слишком отдаленными и гадательными по сравнению
с непосредственным страшным злом войны, а потому
ни одно правительство не решится подать вышеупомя¬
нутое блюдо, не сдобрив его густо чисто оборонческой
приправой. В таком виде оно, как мы видели, не оказа¬
лось отвергнутым ни одним народом.
Здесь не место входить в критику империализма.
Достаточно сказать только, что если бы даже не правы
были те представители классически либерального капи¬
тализма, которые доказывают, что капитал может расти
не в ущерб, а на пользу соседнему капиталу, что он при
нормальных условиях сам творит себе рынки,
что при тех же нормальных условиях здоровый капитал
всегда найдет для себя сырье, если бы даже не правы
были такие либералы, которые склонны видеть в импе¬
риалистической политике капитала, в запретительных
пошлинах, в запертых дверях, колониальных захватах,
физическом разрушении конкурента только желание
барышей огромных и легких, если бы, наоборот, абсо¬
лютно правы были те, кто считает-империализм естест¬
венным и необходимым выражением капитала, то и
тогда для эксплуатируемых классов остался бы в пол¬
ной мере открытым вопрос, да необходим ли сам капи¬
талистический строй?
Все вышесказанное необходимо было сказать для
оправдания дальнейшего плана, по которому построена
предлагаемая ныне вниманию читателя небольшая ра¬
бота.
Мы принимаем существование «Италии», некоторого
целого с присущими ему политическими устремле¬
ниями,— это в общем и целом господствующая олигар¬
хия и поддерживающее его общественное мнение, свя¬
занные задачей обороны страны. Эта оборона в перво¬
начальном смысле слова объединяет огромные массы
населения, в производных, как оборонительное нападе¬
ние во имя приобретения естественных границ, как пря¬
мое нападение во имя гарантий будущего развития
51
итальянского хозяйства, во всяком случае, если не ко¬
личественно, то по весу своему преобладающее боль¬
шинство ее политически активных эле¬
ментов.
Мы рассмотрим, таким образом, в первой части бро¬
шюры, какие границы уделила история этой «Италии»,
какие стратегические проблемы она перед ней поста¬
вила, какими угрозами и надеждами окружила она ее
как экономический организм.
Подобный анализ общего положения Италии как го¬
сударства уже довольно правильно рисует нам картину
ее роли в нынешней войне. Довольно правильно, но не¬
достаточно. И во второй части мы отодвинем на задний
план Италию символическую и приблизим к себе Ита¬
лию конкретную, вместо государства поставим
перед собой правительство, правящие кли¬
ки и общество с его классами, группами,
партиями и течениями и тогда нам уже будет
ясно, чья воля в конечном счете движет сейчас судьбами
населения "Апеннинского полуострова, кто идет при этом
за знаменем своего интереса и какого, кто предшествует
знаменам иллюзии, кто, наконец, и во имя чего проте¬
стует и критикует?
Италия в идеале и в действительности
Ни в одной стране Европы. идеал так называемого
«национального государства» не был выражен с таким
талантом и так возвышенно, как в Италии. Великий
вождь революционного национализма и по сию пору
остается пророком для стремящихся к самостоятельно¬
сти угнетенных народов. Что касается новейшего наци¬
онализма, как он проявляется в великих или вообще ок¬
репших державах, то Мадзини, конечно, с ужасом от¬
шатнулся бы от него, да и у них нет никакой причины
смотреть на апостола итальянского «Воскресенья» ина¬
че, чем на смутьяна и неугомонного бунтаря.
Как бы то ни было, национальное государство до сих
пор еще черпает свой престиж из того идеала свобод¬
ной нации, который был когда-то столь прогрессив¬
ным в Германии—времен Фихте, в Венгрии — времен
Кошута и т. д. А этот идеал, повторяем, наиболее отчет¬
52
ливо сформулирован был в Италии. Он гласил: каж¬
дое государство должно обнимать толь¬
ко одну нацию, каждая нация должна
быть верховным государством, каждое
такое государство должно б_ыть вполне
демократическим. Все эти три положения могут
быть уложены в одно: абсолютное политическое само¬
определение народов или народоправство.
Здесь не место излагать ту долгую и мучительную
борьбу, в которой при деятельном участии того же Мад-
зини Италия обрела свое единство. Мало-помалу ее раз¬
розненные члены сомкнулись в одно политическое тело,
и большая часть тех кусков, которые оставались во вла¬
сти иностранцев, была у них отнята.
Осуществился ли в результате приблизительно 75 лет
борьбы за единство и свободу идеал Мадзини, видевшего
перед собой в качестве активного участника все измене¬
ния борьбы от 30-х годов до 70-х?
Нет. Великий революционер был недоволен результа¬
том и в 1872 году писал: «Я думал, что вызываю к жиз¬
ни душу Италии, но вижу перед собою только ее труп.
Нынешняя Италия есть призрак и пародия...
Рабская, скептическая, оппортунистическая страна!
Мешанина из чересчур умеренных, просто трусов и ма¬
леньких Макиавелли, которые плетутся за иностранны¬
ми влияниями».
В статье «Интернациональная политика», напечатан¬
ной также в 71 году в его журнале «Народный Рим», он
говорит «о происках монархий, повсюду старающихся
захватить в свои руки национальные движения, ибо, при¬
нимая их за неизбежное, они стремятся свести их с ис¬
тинного пути». Дело было не только в том, что Италия
объединилась не как священная народная республика,
преисполненная высоким духом идеи освобождения всех
национальностей мира, о чем мечтал Мадзини, не в том
дело, что она осуществилась вместо этого как расширен¬
ная консервативная савойская монархия. Мадзини в сво¬
их идеалах был глубже и шел дальше. Демократическая
республика рисовалась ему не только как политическая
форма, не просто как носительница высоких междуна¬
родных целей, но как торжество новых экономических
форм жизни, действительное народное хозяйство — во¬
преки индивидуальному, нечто весьма напоминающее
53
социализм и еще больше — идеал революционных синди¬
калистов. Вот что рисовалось ему. На самом же деле, как
это было и при торжестве национальной государственной
идеи в Англии, Франции, Германии, Венгрии и т. д., на¬
ция оказалась равнозначащей наиболее богатой части
буржуазии, слившейся в более или менее цепкое единст¬
во с помещиками. И редко где господство еще бедной,
но алчной и беспринципной буржуазии и угнетение кре¬
стьян беспощадными феодалами нашли такое бесстыд¬
ное выражение, как в Италии. В этом отношении дело
мало изменилось и сейчас. Дальнейшая либерализация
монархии и кое-какие успехи рабочего и крестьянского
движений, равно как экономический расцвет севера Ита¬
лии лишь в слабой степени смягчили ужас положения
беднейшего населения Италии, по-прежнему спасающе¬
гося от голода и вырождения только путем массовой вре¬
менной или окончательной эмиграции. Все это видел
Мадзини, и трудно передать ту скорбь, которая звучит в
его обращении к рабочему 'классу после достижения
цеди, оказавшейся великим разочарованием.
Но если экономическое и даже просто политическое
содержание, которое Мадзини вкладывал в третье из
своих требований: государственный строй должен быть
абсолютно демократическим, не было исполнено, то ис¬
полнены ли были по крайней мере два других?
Мадзини умер раньше, чем Италия пустилась в ко¬
лониальные авантюры и включила в свой политический
организм негров Эритреи, арабов Киренаики и Триполи,
прежде чем она стала протягивать свои щупальца во
все стороны и присматриваться, какой кусок выхватить
для себя в наследии разлагающейся Турции. Но уже при
его жизни высказывались сентиментально-хищные по¬
желания видеть присоединенной к Италии всю область
венецианской колониальной империи, в большей поло¬
вине — славянскую. Против этого Мадзини 'протестовал
со всей резкостью. В цитированной нами статье он пи¬
сал: «Истрия — наша. Но от Фиуме все восточное побе¬
режье Адриатики до реки Бойаны и албанской границы
идет зона, где среди реликвий наших колоний, господст¬
вует славянский элемент».
Мадзини звал к союзу со всем свободным, что есть
в славянстве. Самый тесный союз с сербами, а далее
с чехами и поляками.
54
Нынешнюю политику империалистических захватов,
видящую не только в Далмации, но и в Албании гряду¬
щую добычу, Мадзини, конечно, не нашел бы националь¬
ной, само применение подобного слова к подобной поли¬
тике он посчитал бы величайшим кощунством.
Но если и при Мадзини в виде робко выраженных
идеалов еще отроческой буржуазии уже высказывались
кое-какие прожорливые аппетиты, то все же Италия при
нем была одним из самых чистых национальных госу¬
дарств в смысле своего этнического состава.
Зато объединяла ли она все страны, население кото¬
рых говорило и думало по-итальянски?
— Увы, нет. Ницца была вновь выхвачена Францией
у Савойи и присоединена к еще ранее захваченной Кор¬
сике. Трент, Триест и вся Истрия остались в руках ав¬
стрийцев.
Между тем наличность этих неискупленных земель не
просто только ранила национальное самолюбие и по¬
рождала естественное желание освобождения всех италь¬
янцев полностью; нет, она создавала для Италии невоз¬
можные условия существования, она давала Австрии ог¬
ромные стратегические шансы на случай войны с Итали¬
ей, предоставляя ей крайне выгодные горные границы,
висящие над Италией. Владение Триестом и всем восточ¬
ным побережьем Адриатики не только делало Австрию
госпожой этого моря, но вручило ей возможность в лю¬
бой момент ранить беззащитный восточный берег Ита¬
лии. Ницца и Корсика усиливали Францию на Среди¬
земном море, облегчали ее движение к захвату всего
севера Африки и ставили Италию и на этом море в
разряд второстепенных держав.
Поучительно присмотреться к тому, как создались в
окончательной форме нынешние границы свободной Ита¬
лии. Оставим в стороне захват Корсики, который отно¬
сится к давно прошедшим временам, хотя итальянское
национальное движение и кипело на острове все время
и когда-то имело своим представителем самого моло¬
дого Наполеона, оставим также захват Австрией Дал¬
мации, который мы кратко рассмотрим в другом ме¬
сте и займемся историческими событиями, явивши¬
мися последними актами итальянского самоосвобож¬
дения.
55
Еще до сих пор жива и в последнее время искусно по¬
догревается легенда о великодушном участии Франции
в национальном освобождении Италии.
На самом деле доминирующие круги Франции в пяти¬
десятых годах были разделены на два лагеря. Одни бо¬
ялись итальянского национального движения и были от¬
кровенно враждебны ему; сюда, естественно, относились
католики, опасавшиеся за судьбу папских земель, ульт¬
раконсерваторы, считавшие итальянцев революционера¬
ми, а Австрию — представительницей порядка, и расчет¬
ливая, осторожная часть буржуазии, руководимая Тье¬
ром, не желавшая иметь рядом более или менее сильно¬
го соседа на место жалких (разрозненных государств
Апеннинского полуострова.
Но все эти круги при неоспоримом влиянии не были
доминирующими. Франция принадлежала в то время
главным образом задорной и авантюристской части бур¬
жуазии, мутным биржевым дельцам, быстро наживав¬
шимся банкирам, вообще толпе позолоченных проходим¬
цев, шумно всплывшей на поверхность благодаря выгод¬
ной для Франции экономической позиции, создавшей
блистательный разврат, великим бытописателем которо¬
го явился Золя. Этот класс имел необыкновенно точное
отражение в своем ставленнике императоре Наполе¬
оне III. Политический авантюрист, выскочка, Наполе¬
он III жаждал власти, первой роли в Европе, вел поли¬
тику приключений и всюду искал возможности урвать
путем наглых давлений или интриг все, что можно было
урвать. Борьба итальянской национальной партии, вклю¬
чая сюда всех, от савойского дома до Мадзини, с Австри¬
ей, с папским престолом, с неаполитанскими бурбонами,
казалась ему как раз той мутной водой, в которой легко
ловить рыбу. Желанием половить ее и была вызвана пре¬
словутая симпатия императора к Италии.
В 1858 году Наполеон устроил себе в Пломбьере сви¬
дание с Кавуром и заключил с ним тайное соглашение.
200 тысяч французов должны были соединиться со сто¬
тысячной армией пьемонтцев для изгнания австрийцев.
Италия должна была, однако, представить собой после
победы три королевства; о единстве Кавур не смел и за¬
икнуться. Весь север Италии должен был отойти к Пье¬
монту, но зато Франция получала Савойю и Ниццу.
Среднеитальянское королевство должно было получить
56
короля по выбору Наполеона, а Нижнеитальянское —
быть отдано Люсьену Мюрату, наследнику наполеонов¬
ского маршала, одно время носившего корону в Неаполе.
Как видите, трудно представить себе более наглый
грабеж, чем великодушное вмешательство Франции в
судьбу Италии. Кавур достоин был бы имени изменника,
если бы мы не знали, что этот действительно умный ди¬
пломат хотел получить пока хоть что-нибудь, рассчиты¬
вая ужом проползти и к дальнейшим успехам, извиваясь
между корыстными и бессовестными соседями. Приба¬
вим еще, что папские земли должны были остаться не¬
прикосновенными.
Однако Наполеон III был не только авантюрист и
хищник, но также человек нерешительный, неумный, не¬
умевший установить определенного плана, как не умела
установить его вся, недавно нажившаяся, роскошеству¬
ющая и легкомысленная клика, задававшая в то время
тон во Франции на бирже, в парламенте, в министерствах
и в армии и уже готовившая тот разгром, которым за¬
кончилось царствование Наполеона III.
В самом начале 1859 года Наполеон на удивление
всей Европе, не знавшей о хищническом соглашении в
Пломбьере, вдруг публично обратился к австрийскому
посланнику Гюбнеру с дерзкой и вызывающей речью.
Вскоре затем он подписал открытую военную конвен¬
цию с Пьемонтом в Турине. И вдруг струсил, как это
случалось с ним на каждом шагу, и согласился с рус¬
ским предложением решить итальянский вопрос на кон¬
грессе, причем окостенелое изуверское австрийское пра¬
вительство предварительным условием этого конгресса
ставило разоружение Пьемонта и... недопущение его на
конгресс! Друг Италии — Наполеон III согласился на все
эти унижения для нее. Но взбешенный Кавур отказался
разоружаться. Ему пришлось бы идти наперекор всей
политически активной Италии, если бы он последовал
совету своего «друга». Однако если Наполеон не преус¬
певал окончательно в своем предательстве, он все же вы¬
рвал у Пьемонта известное ослабление его военных сил.
Но трусость императора и растерянность Пьмонта, став¬
шего жертвой измены, заставила непомерно зазнаться
австрийское правительство. Австрия начала мобилизо¬
вать свои войска и послала ультиматум туринскому пра¬
вительству. Непроходимая глупость австрийских вояк
57
Сослужила Италии гораздо большую службу, чем сим¬
патии Наполеона III. Австрия выступила теперь как на¬
падающая сторона. Присутствовать при разгроме Пье¬
монта Франция ни в каком случае не могла. Ведь Авст¬
рия оставалась наследственным врагом, и ничьи успехи
не тревожили так правящую Францию. На этот раз все
ее партии толкали императора на войну, которая и
была объявлена. В мае и июле этого года французы по¬
колотили австрийцев в ряде сражений, из которых круп¬
нейшими были битвы при Мадженте и Сольферино. Во¬
лонтеры Гарибальди как всегда дрались с особенным
блеском. Но, одержав свои победы, Наполеон внезапно
остановился. Армия его в сущности была довольно-таки
слаба, и дальнейшее продолжение войны грозило неус¬
пехами. Кроме того, католическая и умеренно-либераль¬
ная оппозиция вновь подняла крик об опасности слиш¬
ком сильной Италии. Католики прямо грозили отнять у
Наполеона клерикальные голоса. Император снова из¬
менил Италии. Пренебрегая самой элементарной вежли¬
востью, он, не предупредив Виктора Эммануила ни од¬
ним словом, заключил б-го июля перемирие с австрий¬
цами. Только через несколько дней узнали итальянцы об
этой новой измене. Было ясно, что даже самый лучший
мир не отдаст Италии не только Трента и Истрии, но
даже Венеции. Кавур при всей своей сдержанности в
крайне непочтительных выражениях требовал от Викто¬
ра Эммануила продолжения войны, грозя ему в против¬
ном случае революцией. Но Виктор Эммануил совершен¬
но пал духом, и в конце концов мир был заключен.
Ломбардия, правда, отошла к Пьемонту, но Венеция
осталась за Австрией. Кавур подал в отставку.
Между тем революционное движение во всей Италии
продолжалось. Средняя Италия тяготела к воссоедине¬
нию с северной, но великодушная Франция, не получив
Ниццы и Савойи, и слышать не хотела о таком сканда¬
ле. Кавур, абсолютно необходимый в Пьемонте человек,
вернувшись к власти, решил пойти на все, лишь бы объ¬
единение состоялось. Он чувствовал слишком мощную
поддержку во всей итальянской демократии, т. е. во всех
политически активных элементах Италии. Фарини, Ри-
касоли и другие революционеры делали за него всю
практическую работу, ему оставалось только сорвать
зрелый плод. Неужели великодушие Франции должно
58
было лишить его и этого? Но Наполеон грозил даже со¬
юзом с Австрией и франко-австрийским вторжением в
Италию в случае неповиновения.
Наполеон мог интриговать сколько угодно. Его бута¬
форская коса нашла в данном случае на настоящий ка¬
мень — волю итальянской буржуазии, интеллигенции и
части ремесленников. Их запугать оказалось невозмож¬
но. С тяжелым вздохом Наполеон выразил великодуш¬
ное согласие на соединение северной и средней Италии
с тем, однако, непременным условием, чтобы Ницца и
Савойя непременно отошли к нему.
Так называемое революционное общественное мне¬
ние было до крайности возбуждено. Но Кавур подписал
соответственный договор.
На первом заседании общего парламента в 1860 году
в Турине Кавур настоял на ратификации этой купли-
продажи: место погребения пьемонтских королей и ме¬
сто колыбели Гарибальди отошло к Франции. Гарибаль¬
ди, являвшийся в парламенте вождем крайней левой, на¬
звал Кавура изменником и торгашем, а Наполеона III —
бандитом и тираном, но это не помогло. Гарибальди стал
набирать волонтеров, решившись на отчаянный шаг —
самостоятельное нападение на Ниццу. Виктор Эмману¬
ил лично умолял его не делать этого и кое-как успокоил.
Хищность Франции и малодушный оппортунизм молодой
официальной Италии оказались сильнее энтузиазма воз¬
родившейся нации.
Энергия великого революционного генерала была от¬
влечена в другую сторону, и в короткий срок он, как из¬
вестно, без великодушной Франции и без героического
Пьемонта с его хитрыми дипломатами присоединил к
объединенной Италии весь юг.
Он никогда не мог помириться с пьемонтским оп¬
портунизмом: в качестве представителя завоеванного им
Неаполя в палате он вновь атаковал Кавура, разобла¬
чая поведение его относительно волонтеров, кровью ко¬
торых главным образом цементировалась Италия, и гро¬
зил даже прямой гражданской войной робкому прави¬
тельству. Но когда после смерти Кавура его заменили
маленькие кавурики, положение, конечно, нисколько не
улучшилось.
Главный интерес, как народной, так и официальной
Италии, был обращен в то время на Рим. Бисмарк, гото¬
59
вивший свои удары против Австрии и зачинавший свою
борьбу с католиками, казался естественным союзником
молодого королевства. Переговоры с Италией Бисмарк
великолепно использовал для давления на Австрию. Но
такому давлению оказался предел. В воздухе запахло
войной между двумя немецкими государствами, и Бис¬
марк в апреле 1867 года заключил действительный со¬
юз с Италией. В качестве компенсации за военную под¬
держку Италия должна была получить Венецию.
Наполеон по обыкновению пустился на сложные ин¬
триги. В июне того же года он подписал с Австрией тай¬
ный договор, согласно которому обещал склонить Ита¬
лию на измену — на заключение сепаратного мира с Ав¬
стрией. Венеция за это должна была быть отдана ему,
а он уже великодушно передал бы Италии то, что ему
никогда не принадлежало. Однако, к большому удивле¬
нию Наполеона, итальянское правительство не склони¬
лось к измене.
Война началась 20-го июля. 95 тысяч австрийцев
вторглись в Италию. Итальянская армия была наголову
разбита в 4 дня при Кустоцци.
Равным образом и на море австрийский адмирал Те-
гетгов нанес итальянцам сокрушающее поражение при
острове Лиссе у берегов Далмации. Но в то же время
победы Германии поставили австрийцев в критическое
положение. Австрия просила вмешательства Наполео¬
на III за передачу ему Венеции.
Единственный успех итальянского оружия ознамено¬
вался в действиях волонтеров Гарибальди. Ему удалось,
врасплох напав на Трент, захватить главнейшие его стра¬
тегические пункты. Пруссия не очень считалась с Ита¬
лией. Заключив мир без всякого участия со стороны со¬
юзников, она позволила своему недавнему врагу потре¬
бовать от Италии эвакуации Трента в восемь дней.
Мужество революционеров и здесь не помогло. Трент
остался за Австрией.
Представитель Наполеона III генерал Лебеф произ¬
вел плебисцит в Венеции, при котором почти полным
единством голосов население выразило желание быть
присоединенным к Италии.
Для единства Италии не хватало, быть может, глав¬
ного— Рима. Сюда и обратились главные усилия нацио¬
налистов всех толков.
60
В течение долгого времени в Риме стоял французский
гарнизон. Это было сделано по настоянию могучей во
Франции католической партии. В 1866 году Наполеон III
согласился на настояния итальянского правительства и
официально увел этот гарнизон. Однако католикам
удалось частным образом рекрутировать для папского
престола весьма внушительное количество так называе¬
мых папских зуавов *, а либеральный император охотно
согласился снабдить эту франкопапскую армию собст¬
венными офицерами, заявив официально, что служба папе
будет засчитываться им как нормальная французская
служба.
Присутствие этой полуофициальной французской ар¬
мии в Риме казалось мелким пьемонтским кавурикам
препятствием совершенно непреодолимым. Но не так ду¬
мали революционеры. Мадзини вел в Риме неутомимую
пропаганду. Гарибальди готовил нападение на Рим из¬
вне. Правительство, однако, боялось обжечься об этот
слишком горячий патриотизм. И министр Ратацци
в 1867 году решился на меру, которая ложится вечным
позором на физиономию официальной Италии, заклей¬
менной, впрочем, и многими другими жестокими и трус¬
ливыми поступками по отношению к великому народ¬
ному герою страны: Гарибальди был схвачен и сослан
на остров Капреру.
Великий вождь, однако, вскоре бежал от своих тю¬
ремщиков, для того чтобы даровать им Рим. В Тоскане
вокруг него вновь собираются толпы его волонтеров.
Обеспокоенный Наполеон отправляет французскую экс¬
педицию на помощь папе. Как видите, великодушие
Франции никогда не изменяет себе. Поразитесь лишний
раз, читатели, долговечности легенд не только лишенных
корня, но противоположных истине!
Силы Гарибальди были недостаточны для взятия
Рима. Захватив 24-го октября гору Ротондо, он остано¬
вился в виду Рима. 29-го в Рим прибыл генерал Файи
с несколькими французскими полками. И вот великодуш¬
ные французы бросились на гарибальдийцев, которые
позднее отомстят им за это тем, что будут геройски
проливать кровь за смертельно раненную Французскую
* Зуавы — французские колониальные войска, сформированные
главным образом из кабильских племен Северной Африки.— Прим.
ред.
61
республику. В этой битве (при Ментоне) у Гарибальди
было не более 4000 красных рубашек, так называли
волонтеров, у французов вместе с папскими войсками
было по крайней мере в 2 с половиной раза больше
войск. Притом французы были вооружены новыми
ружьями — шасспо. Гарибальдийцы защищались с по¬
ражающим мужеством и отступили в порядке, после
того как все патроны были расстреляны. Вся Европа
была потрясена этим событием. Все, что было в ней
сколько-нибудь передового, волновалось и протестовало.
Несколько испуганный Наполеон предлагал новый кон¬
гресс, который был, однако, отвергнут державами. В то
же время министр Руэр заявлял, что Франция ни в ка¬
ком случае не допустит до присоединения Рима к Италии.
Тогда ни одна страна не была так ненавистна Италии,
как Франция. Бисмарк, конечно, прекрасно воспользо¬
вался этой ненавистью.
Если Италия не оказала ровно никакой помощи
Франции во время ее роковой дуэли с Германией, то
Франция обязана этим целиком своим клерикалам. ^
Лишь за два дня до объявления войны Пруссии
французы ушли из Чивитта-Веккии около Рима. Лишь
после первых поражений Наполеон достаточно унижен¬
но заявил, что «не видит более препятствий» к занятию
итальянцами Рима. Но было уже поздно, Италии не
желала, очертя голову, бросаться в авантюру и спасать
погибающих. На такое рыцарство был способен только
Гарибальди, и он один с истинным великодушием и
немалым успехом помогал в оборонительной войне
Франции, командуя одной из республиканских армий.
Но разрешением занять Рим официальная Италия,
конечно, воспользовалась. И тут его защищали фран¬
цузские реакционные генералы, но тщетно. Рим был
взят, и 1 июля 1872 года Виктор Эммануил совершил
торжественный въезд в свою столицу.
Из этого краткого очерка процесса окончательного
оформления Италии ясно видно, какую роль играют тут
великие державы, да и само оппортунистическое италь¬
янское правительство.
Результаты оказались болезненнейшими. Самым
ужасным, быть может, фактом было сохранение за
Австрией Трента. Это давало ей колоссальный перевес
стратегического характера над Италией.
62
Еще Наполеон I заявлял, что «Австрия останется
госпожой Италии, пока граница не пойдет по ту сторону
Юлианских Альп». Знаменитый стратег Бод устанавли¬
вал следующее: «Массив Тридентских Альп брошен
к самому центру Италии. Это постоянный базис для
германских императоров в их вторжениях на полуост¬
ров. Тут главное препятствие к независимости страны.
В долине верхней Адидже узел всех стратегических
дорог».
То же утверждают и современные итальянские стра¬
теги, притом отнюдь не одни противники тройственного
союза.
Так, полковник Траньи в своей книге «Восточная
граница Италии» говорит: «В случае конфликта Авст¬
рия может прекрасно организовать оборону в Тренте.
В то же время она может бросить наступательно свою
армию через Изонцо, настоящую распахнутую дверь
в Италию». С ним во всем согласен и сейчас очень
сильно шумящий в Италии полковник Бароне.
Известный триестский деятель Марио Альберти в не¬
давней своей работе «Море Адриатическое и море Среди¬
земное» говорит так: «Италия не может быть вполне
свободной, обеспеченной и независимой, пока Трент
будет играть роль австрийского клина, вогнанного в ее
тело. Пока через прекрасные долины Венеции и Фиуме
австрийцы смогут в любой момент схватить Италию за
ее экономическое сердце — за долину По. Австрия в воен¬
ном отношении госпожа наших земель. Можем ли мы
при таких условиях вести политику здорового нацио¬
нального эгоизма?»
Но по отношению к Австрии дело не сводится только
к Тренту. Не меньшей опасностью является крайняя
незащищенность всего восточного берега Италии, о ко¬
торой мы уже говорили. Австрия — госпожа Адриати¬
ческого моря — является вторично военной хозяйкой
положения.
Однако не лучше обстоит дело и в Средиземном
море. Зависимость от Франции тоже сказывалась от
времени до времени в истории Италии. Наконец Англия,
великодушная не менее Франции, ограничилась заня¬
тием чисто итальянской по населению и по географиче¬
скому положению Мальты. Национальное итальянское
движение на этом острове было жестоко подавлено, для
63
английского флота приобретена прекрасная стоянка, и
Англия остается владычицей морей и тут. Огромная
береговая линия Италии делает ее во всякое время воз¬
можной жертвой исполинского английского флота. Анг¬
лийские друзья Италии считали пока достаточным эти
грозные перспективы как залог «итальянской дружбы».
Между Сциллой и Харибдой*
Вся внешняя история обновленной и объединенной
Италии сводится к маневрированию между французской
Сциллой и австрийской Харибдой. Вот почему Мадзини
с такой горечью говорит о рабской зависимости от ино¬
странцев даже и через несколько лет после взятия Рима.
Дипломатические цепи, оковывавшие его родину, были
для него столь же зримы и отвратительны, как прежние
цепи формальной политической зависимости.
Французская республика в общем признала факт объ¬
единения Италии. Но с торжеством наиболее умеренных
ее элементов отношения установились тем не менее край¬
не холодные. Тьер, всесильный как выражение озлоблен¬
ного страха буржуазии и как равнодействующая взаимно
парализовавших друг друга реакционных партий, продол¬
жал видеть в Италии возможного конкурента Франции
и еще отравлял отношения к этой стране миллионом ме¬
лочей, которые плодил в таком количестве этот претен¬
циозный и полный ненависти карлик. Ватикан продолжал
раокидывать сеть своих интриг. Дело дошло до того, что
в 73 году после ряда мелочных оскорблений итальянский
посланник был отозван из Франции. При столь холодных
отношениях в республике — что оставалось делать пра¬
вительству Виктора Эммануила, ежеминутно опасавше¬
муся тычка с востока или запада, как не улыбаться са¬
мым угодливым образом старому господину Францу
Иосифу, который по настоянию Бисмарка решил приру¬
чить Италию, чтобы она была верной собачонкой и без
той цепочки, на которой прежде водила ее Австрия. На¬
чалось усиленное визитерство между двумя немецкими
императорами и итальянским королем.
* Сцилла и Харибда — в древнегреческой мифологии два чу¬
довища, жившие по обеим сторонам узкого морского пролива и
уничтожавшие всех проплывавших мимо мореплавателей.— Прим.
ред.
64
До 76 года политическая власть в Италии принадле¬
жала правым. Это были осторожные политики школы
Кавура, в большей своей части профессиональные бюро¬
краты, в остальном пьемонтские помещики или предста¬
вители устоявшейся, зажиточной буржуазии. Ни в каком
отношении у них не было смелого политического разма¬
ха. Поступок они совершали лишь тогда, когда история
навязывала им его. Страх перед сильным национально¬
революционным движением, переходившим в республи¬
канизм и социализм заставлял монархию и значительную
часть высшего общества цепляться за этих испытанных
людей.
Но уже шла новая волна. Хотя объединение Италии
на первых порах далеко не оправдало всех грез рыцарей
наживы, но тем не менее предоставляло широкую арену
для всякого ажиотажа. Экономически свобода Италии
означала прежде всего приобретение ее буржуазией ши¬
рокого объединенного рынка. Север свободнее, чем ког¬
да-нибудь, мог эксплуатировать юг, пользуясь естествен¬
ным отливом прибыли, всегда образующимся от стран
агрикультурных к странам промышленным.
Итальянская либеральная партия состояла из
людей политически беспринципных, почти сплошь неода¬
ренных никаким государственным смыслом, но полных
авантюристической отваги по части коммерческих и бир¬
жевых подвигов. Пока либералы были в оппозиции, они
как будто заигрывали с радикальной частью общественно¬
го мнения, но, достигнув власти, во внутренней политике
оказались консервативнее консерваторов. Многие ожида¬
ли, что торжество левых скажется по крайней мере на
большем сближении с Бисмарком, вечно ведшим свой
«культурный бой» с католиками, и усилением антиклери¬
кализма. Но не последовало и этого. Депретис, типичней¬
ший выразитель этой жадной банды, политическая линия
которой шла зигзагами в силу каких-то темных причин,
оказался необыкновенным другом Франции. Нельзя ска¬
зать, чтобы там ему отвечали большей нежностью. Фран¬
цузская клерикальная партия была могуча при Мак-Ма-
гоне. Упорно франкофильский курс Депретиса увенчался
только лишними унижениями.
Последовала русско-турецкая война и учреждение ав¬
стрийского протектората над Боснией и Герцеговиной.
Итальянские дипломаты в униженной форме просили
3 А. В. Луначарский
65
дать и им какую-нибудь компенсацию. Итальянская им¬
миграция в Тунис и торговля там итальянских купцов
давали, по мнению правительства, некоторое право Ита¬
лии претендовать на протекторат там.
Но Франция уже без всяких прав, кроме права силь¬
ного, со свойственным ей великодушием решила облаго¬
детельствовать тунисских арабов той же культурой, ко¬
торая придавливала к земле их соплеменников в Алжире.
Поэтому любезности итальянцев были встречены холод¬
ностью, горькой для упорного франкофильства Депре-
тиса. Центральные державы менее всего были располо¬
жены вознаграждать франкофильскую Италию премиями.
Мыслью Бисмарка оставалось заставить Италию на са¬
мых невыгодных для нее условиях примкнуть к австро¬
германскому блоку как наиболее сильному и влиятель¬
ному соседу.
И в то же время как унижения и неудачи падали со
всех сторон на головы итальянских дипломатов, Криспи
говорил в палате речь о том, что «у Италии есть надеж¬
нейший союзник — будущее»! Однако «будущее» не дало
Италии ничего хорошего вплоть до наших дней, когда
оно все еще, впрочем, ограничивается обещаниями.
В 1878 году Франция разорвала торговый договор с
Италией. Интриги католической партии сыграли тут роль,
но еще большую роль сыграла жадность французских по¬
мещиков, державших Французскую республику, дочь не¬
доразумения и распри между монархистами, в своих ру¬
ках. Таможенная война приносила не мало бед самой
Фракции, но для Италии была настоящим бедствием.
Враждебное отношение Франции к Италии, которого
не могли изменить никакие любезности итальянских ли¬
бералов, пока не могло еще наладить сближения между
Италией и Австрией. Прошлое было слишком свежо, и
движение ирредентистов * как в итальянских землях,
оставшихся за Австрией, так и в королевской Италии
было еще слишком сильно.
Правда, итальянское правительство обыкновенно до¬
вольно сурово подавляло ирредентистские манифестации.
Но Австрия не считала и этого удовлетворительным.
* Ирредентизм (итал.) — националистическое движение в Ита¬
лии в конце XIX — начале XX в., ставившее своей целью присоеди¬
нение к Италии соседних земель с населением, говорившим на
итальянском языке.— Прим. ред.
66
Никогда, пожалуй, в унизительной политической
карьере Италии не было годов более унизительных, чем
конец 70-х и начало 80-х. Бонги охарактеризовал тогдаш¬
нюю итальянскую политику так: «Колоссальная умствен¬
ная импотенция, ограничиваемая только столь же колос¬
сальной моральной слабостью».
Юлий Андраши и граф Игнатьев старались втянуть
Италию в активную авантюру и подталкивали итальян¬
ское правительство занять во время русско-турецкой вой¬
ны Тунис, на который молодая, но жадная итальянская
буржуазия любовно пялила глаза и который, как мы уже
сказали, в силу нищенства итальянского населения по¬
степенно наполнялся итальянскими иммигрантами. Но
правительство чувствовало себя бесконечно слабым и ни
на что не решалось. Между тем Англия и Франция за¬
ключили тайное соглашение относительно лакомого кус¬
ка, и французское правительство отправило в Тунис че¬
ловека сильной манеры, грозного консула Рустана с по¬
ручением создать повод для военного решения судьбы
Туниса.
Чтобы не упустить случая бламироваться, итальян¬
ские недоросли-правители, рожденные от отрочески аван¬
тюристской и отрочески слабой буржуазии, со своей сто¬
роны назначили «кулака» Маккио, и оба консула делали
друг другу всевозможные пакости, превратив двор поте¬
рявшего голову бея * в арену интриг.
Но Италия болтала, волновалась и вожделела, а
Франция относилась к делу со свойственной ее «велико¬
душию» воинственной серьезностью.
Окончательный скандал произошел из-за железной
дороги Тунис — Горетта. Рустан, протестуя против дей¬
ствий Италии, в то же время потребовал из Тулона войск.
А тут как нельзя более кстати кочевавшее по пустыням
Туниса племя крумиров перешло алжирскую границу.
Немедленно французские войска вторглись в Тунис. А че¬
рез 10 дней бей признал над собой французский протек¬
торат.
Итальянские политические круги были ошеломлены.
Да и было отчего. 11-го мая, накануне объявления про¬
тектората, французский министр иностранных дел Сент-
* Бей — средневековый феодальный титул в странах Ближнего
и Среднего востока. В Тунисе с 1705 до 1958 г. этот титул но¬
сили наследственные правители страны,— Прим. ред.
3*
67
Иллер заявил, что ни одна пядь земли в Тунисе вне зоны
самих крумиров не будет занята Францией. Это заявле¬
ние было продиктовано главой правительства Жюлем
Ферри в личном присутствии итальянского посланника,
который дал об этом открытую телеграмму своему
правительству: «Status quo в Тунисе обеспечено», телегра¬
фировал он, а через несколько часов пришла другая те¬
леграмма о захвате Туниса.
Во всяком случае этот удар по голове, закрывавший
для Италии всякие надежды на Средиземное море, край¬
не взволновал итальянскую буржуазию и окончательно
бросил Италию в объятия немцев.
Надо прибавить, что хищнический шаг Франции не
принес ей, как стране, ни малейшей выгоды. До сих пор
Тунис продолжает оставаться фактически итальянской
колонией. Со времени занятия его Францией француз¬
ское население там, всегда ничтожное, возросло только
на число чиновников, в то время как итальянское увели¬
чилось с 30 тысяч до 130. При этом Франция затрачи¬
вает на Тунис кучу денег, а Италия — ничего.
Зато, конечно, французское завоевание открыло воз¬
можность крупным хищениям кучки колониальных бан¬
дитов, вооруженных миллионами. Огромная убыль, ко¬
торая вызывается владением Тунисом во французской
народной кассе, возмещается широкой прибылью в карма¬
нах специалистов по выжиманию «пота бурнусов», поль¬
зуясь выражением известного разоблачителя ужасов се¬
вероафриканской колониальной политики — Винье д’Ок-
тона.
Как бы то ни было в 1881 году захват Туниса Фран¬
цией итальянская буржуазия посчитала катастрофой.
Между тем и Австрии к этому времени пришлось ог¬
лядываться в поисках союзника. Знаменитый реакцион¬
ный «союз трех императоров» дал заметную трещину.
Опять начались усиленные визиты между Францем и Гум-
бертом. Быть может, это побудило Францию начать с это¬
го года постепенно смягчение таможенной войны со своей
латинской соседкой.
Страшнее всего для Германии показалось министер¬
ство Гамбетты. Принимая его за правительство реван¬
ша, Бисмарк стал энергично толкать друг на друга Ав¬
стрию и Италию. Италию при этом он приструнивал
любезностями по отношению к Ватикану и угрозами даль¬
68
нейших подобных любезностей. Так что даже в этот наи¬
лучший для Италии момент ее звали в союз не столько
улыбками, сколько тычками.
Между тем министерство ГамбетТы пало, не успев ни¬
чего предпринять, и удобный час для Италии прошел.
От нее потребовали сильного увеличения армии за честь
быть допущенной в качестве подручного к своему недав¬
нему врагу. Впрочем, такого усиления армии ввиду гро¬
зящей со всех сторон опасности, требовали почти все по¬
литически активные элементы. В своем полуплену на ос¬
трове Канрера Гарибальди перед смертью изо всех сил
агитировал за новые вооружения против Франции,
против той самой республики, за которую недавно сра¬
жался. Об этом факте не любят упоминать его сыновья
и внуки, полные самого преданного франкофильства.
Наконец, Бисмарк сломил упорство австрийского ми¬
нистра Кальноки, и 20-го мая 1882 г., через пять дней
после полного окончания экономической войны между
Францией и Италией, последняя подписала тайный дого¬
вор с Австрией и Германией. Недолго оставался он тай¬
ной, ибо вопреки взаимному обязательству Бисмарк счел
нужным вскоре разгласить его с трибуны рейхстага.
Этим разрушено было намерение Депретиса, заключая
союз с врагами Франции, сохранить род дружбы с нею.
Так как в 1884 году германо-австро-русский союз вновь
окреп, то немецкие союзники третировали Италию, как
золушку. Никакого улучшения положения Италии на
Средиземном море не воспоследовало. Для нее продол¬
жали тянуться грустные дни полного бессилия.
Мы говорили уже о том, как в свое время Италии ука¬
зывали на Тунис в целях толкнуть ее вместо планов при¬
обретения «нормальной границы» с востока на колони¬
альные авантюры. Англия, старавшаяся окончательно
овладеть Египтом, не могла предложить Италии никакой
компенсации, кроме тех же кивков в сторону не очень-то
аппетитных костей, оставшихся еще незахваченньши на
африканском блюде. И вот, оставаясь с трентским клином
в сердце, без Триеста и Фиуме, а стало быть, без Адриа¬
тики, с обнаженным боком со стороны Австрии, с фран¬
цузами в качестве господ на другом итальянском море,
злополучная итальянская буржуазия, проливая кровь
народа и соря его средствами через голову задач нацио¬
налистических, тянется к империалистическим авантюрам.
69
Мы не будем здесь рассказывать об ужасной войне
с Абиссинией, в которую втянул Италию «величайший
государственный муж» и «подлинный политический реа¬
лист», Франческо Криспи.
Разгром итальянской армии в двух сражениях стоил,
правда, Криспи власти, но не надолго отрезвил полити¬
чески и военно немощную страну от желания далекими
авантюрами скрасить свою горькую долю — жить без
стратегических границ и окруженной «чужими» морями.
Ее господа с востока и запада втравили ее в войну из-за
Триполи, или так называемой Ливии. Это интереснейшая
страница в истории колониальных иллюзий. Но для на¬
ших целей распространяться о столь недавнем прошлом
не стоит. Достаточно сказать, что все фантастические
россказни о Ливии как земледельческой провинции,
о Ливии как новой арене для эмиграции оказались та¬
кой же ложью, какой утверждение о чрезвычайно друже¬
ском расположении триполитанцев к Италии и легкости
завоевания страны.
Таким образом, роковой вопрос о лавировании между
Сцилой и Харибдой был разрешен путем со скрежетом
зубовным принятого рабства Харибде. Правда, при всех
возможных случаях Италия строила глазки Франции,
надеясь облегчить свой австрийский плен. Она проделы¬
вала, по живописному выражению Вильгельма, туры
вальса на стороне. Но это не мешало ей формально вла¬
читься за австро-германской колесницей, не получая от
сего никаких выгод, кроме все того же науськивания на
африканские кости. Туры же вальса вознаграждались со
стороны Франции пинками вроде истории с «Манубой»,
французским пароходом, на котором итальянцы задержа¬
ли турецких офицеров во время итало-турецкой войны.
Пуанкаре, бывший в то время министром иностранных дел,
произнес по адресу Италии речь, полную воинственного
бряцания.
Словом, ниоткуда никакого утешения.
Отношение к самому союзу с Австрией как нельзя
лучше определил в одной недавней работе известный пу¬
блицист и философ-идеалист Кончетто Петтинато. «Когда
же мы поймем,— возопил он в брошюре, изданной уже
во время войны,— наконец, эту великую истину, что трой¬
ственный союз может служить нам только в таком слу¬
чае, если м ы не будем относиться к нему ло¬
та
я Л ь и о, если мы не будем в нем искренними,
если мы будем стремиться к ослаблению его, со¬
вершая на лоне его акты, политически
вредные для него!»
Согласитесь, что такая откровенно макиавеллистиче-
ская фраза, да еще в устах идеалиста, как нельзя лучше
характеризует бессильное рабство страны до самого по¬
следнего времени. Естественно, что в самой стране не
было недостатка в голосах людей, по тем или другим при¬
чинам ставивших высоко престиж Италии как общена¬
циональной формы и стыдившихся этой ее слабости.
Постепенно к единичным голосам, продолжавшим
громить трусливую зависимость от иностранцев, присое¬
динились целые хоры, и в Италии создалась весьма инте¬
ресная националистическая партия, история которой сум¬
мирует переход от оборонительного национализма
к империализму, от Мадзини к обычному для всей Евро¬
пы типу крикливых и реакционных шовинистов.
От национализма к империализму
Националистическое движение в Италии возникло
сначала в виде чисто интеллигентских групп, если хотите
даже в виде шумного апостольства одного определенного
интеллигента. Оно и до сих пор в значительной степени
носит характер классового порождения той разновидно¬
сти мелкой буржуазии, которая носит название интел¬
лигенции. С этой точки зрения мы могли бы отнести рас¬
смотрение его к той главе, которая посвящена характе¬
ристике итальянской интеллигенции. Дело в том, однако,
что если и сейчас группы интеллигентов составляют и
штабы и войско националистической партии, к которому
присоединились лишь отдельные единицы из других клас¬
сов, то идеология национализма тем не менее потер¬
пела сильное перерождение и сделалась в конце концов
самым ярким выражением той равнодействующей раз¬
личных политически активных сил Италии, которая фак¬
тически нашла себе выражение в политике Саландры-
Соннино и их принципе «священного эгоизма». Поэтому
национализм можно принять до известной степени за
официальную доктрину итальянского государства. Ни на
чем, как на эволюции национализма, нельзя более ярко
отметить не только переход от политики национальной
71
обороны и защиты национальной чести к самому откро¬
венному и жадному империализму, но и глубокой пере¬
путанности всех корней и ветвей этих двух разновидно¬
стей одной и той же сущности.
Итальянский национализм фактически родился в сен¬
тябре 1908 года, во время шумного скандала, обнявшего
всю буржуазную Италию вследствие присоединения ав¬
стрийским империалистом Эренталем Боснии и Герцего¬
вины к Венгрии.
Мы будем еще иметь случай показать истинное отно¬
шение итальянских националистов к славянам. На Бос¬
нию и Герцеговину Италия, конечно, не могла иметь
никаких притязаний. Раздражало не это, а прочно укре¬
пившаяся легенда, что союз с Австрией предполагает вза¬
имное ручательство не грабить ничего на Балканском
полуострове, не пригласивши в виде компенсации к со¬
ответственному грабежу и другого союзника.
Как будто на Балканах не было кусочка, очень удоб¬
ного для Италии и не принадлежащего Австрии, который
последняя со свойственной великим державам развяз¬
ностью могла бы предложить заадриатической соседке!
Этим кусочком <5ыла Албания и в особенности порт Вал¬
лона, не столько улучшавший печальное положение Ита¬
лии на Адриатике в случае перехода в итальянские руки,
сколько гарантировавший в этом случае Италию от еще
горшего ухудшения ее позиции.
«Валлона — в руках Австрии»,— повторяли журнали¬
сты и политики,— «это возможность в любой момент за¬
переть выход из Адриатики». Но Австрия не торопилась
предложить Италии этот подарок.
Впрочем, такой националист, как, например, Кастел-
лини, еще проще объясняет недовольство Италии. «Са¬
мый факт возобновленной жизненности соседней империи
являлся уже несносным для нас»,— говорит он в своем
очерке истории национализма в Италии. И сказать, что
дело шло о союзникахГ
Ходили слухи об уступках на трентской границе, но
потом выяснилось, что Италии ничего не перепадет.
Осторожный Луццатти, отец итальянской кооперации
и по-своему крупный общественный и государственный
деятель, старался поддержать министра Титтони, ны¬
нешнего итальянского посла во Франции, против кото¬
рого разразилась газетная гроза. «Надо,— писал Луц-
72
цатти,—чтобы все итальянцы, любящие свое отечество,
перестали вечно волноваться из-за внешней политики».
Он хотел, очевидно, сказать этим, что при всем неблаго¬
приятном внешнем положении для итальянских патрио¬
тов имеется прекрасная задача, к которой они могли бы
применить свои силы: культурное строительство внутри
богатейшей от природы и нищей благодаря своему со¬
циальному строю страны. Но тот взрыв не негодования
даже, а презрительной ненависти, которым встречена
была эта фраза, показал, что в Италии окончательно со¬
зрел националистический нарыв.
Вот тут-то вокруг любопытной фигуры Анрико Кор-
радини начинают собираться уже заметные политические
группы. Коррадини был не очень удачный поэт, большой
честолюбец, человек с энергией, притом же нашедший
сильное и еще тайное течение, которому он отдался, ста¬
раясь формулировать его темные тенденции. В 1904 году
он стал издавать журнал «Королевство» во Флоренции.
Программа журнала была показать итальянцам всю, не
только военную и дипломатическую, но также экономи¬
ческую, культурную мизерность их существования, вести
борьбу с итальянской риторикой, звоном слов заглушаю¬
щей национальную совесть, сказать всю горькую правду,
чтобы самым ужасом ее возбудить в сонном сознании
массы энергический отпор.
Целый ряд молодых людей, которые стоят теперь впе¬
реди итальянской публицистики, как Папини, Преццоли-
ни, Борджезе, присоединился к Коррадини.
Журнал при всем своем неотрицаемом литературном
блеске не имел сколько-нибудь серьезного влияния вплоть
до описываемого нами кризиса 1908 года. Более этиче¬
ский, нежели политический, он уступает с этого года
место чисто агитационным газетам. Вместе с тем рядом
с Коррадини появляется новый вождь,— это журналист
Френци, постоянный сотрудник официального органа кон¬
серваторов «Giornale d’ltalia». Френци вносит в движение
те черты скандала, острой полемики, воинствующего шо¬
винизма, которые так любят руководители подобных же
движений в других странах. К числу его знаменитых
кампаний относится, между прочим, обливание помоями
и обвинение в национальной измене триестских социали¬
стов и ряд статей с доказательствами итальянского ха¬
рактера Далмации.
73
Эти -нотки были многозначительны. Коррадини ладил
с социалистами. Величие Италии, пробуждение народной
гордости не казались ему идущими в разрез с социализ¬
мом. Он хотел бы только, чтобы за классовыми задачами
не забывались задачи общенациональные. Союз с социа¬
листами в общей борьбе против эгоизма хищного или
обывательского типа, против невежества, бедности, по¬
литического шарлатанства казался ему возможным.
Но юный Френци, многообещающий адъютант из
ультраконсервативного шта-ба, пришел к Коррадини
именно для того, чтобы поставить национализм на свое
место, т. е. на крайний правый фланг итальянской обще¬
ственной жизни.
«Теория классовой борьбы внутри государства уже
равносильна полному искажению национального чувства
и вытекающая из нее практика всегда граничит с изме¬
ной. Но так как социалисты провозглашают кроме вра¬
жды к согражданам еще и тесное единение с лицами того
же класса за границей, в том числе в лагере неприяте¬
лей, то картина измены родине и ее будущему вырисовы¬
вается вполне». Вот идея Френци.
Так же точно Коррадини и первые националисты идеа¬
листического типа вряд ли могли перешагнуть ту черту
естественных границ Италии, которую определил Мад¬
зини. Протягивать руку на Далмацию значило раз на¬
всегда порвать, возможность солидарности с сербами и
переступить порог, отделяющий оборону от наступления,
Осенью 1909 года собрался первый конгресс нацио¬
налистов. Вот важнейшие пункты принятой ими програм¬
мы: А) Принятие монархии. В) Борьба против попыток
церкви или рабочего класса ограничить суверенность
государства. С) (здесь привожу дословно). Признание
необходимости ориентировать общественное мнение в на¬
правлении более мужественной и реалистической оценки
наших нужд и интересов и освобождения нашей поли¬
тики от сентиментальных и доктринерских предрассуд¬
ков. Д) Обеспечение развития в мире торговли, труда и
культуры Италии. Е) Напряжение частных и коллектив¬
ных сил для завоевания новых колоний и развития тех,
которыми мы уже владеем. Защита итальянской нацио¬
нальности в провинциях, где ей угрожают. Военное уси¬
ление Италии. На этом конгрессе Коррадини бросил,
между прочим, и свой знаменитый лозунг о существова-
74
нии рядом с пролетарским классом пролетарских наций:
«Будем учиться у социалистов,— говорил он,— они на¬
учили рабочих бороться против своего унижения. Проле¬
тарская нация Италии должна также поднять знамя
борьбы за свои растоптанные интересы. Эта борьба в ос¬
трой форме есть война, заменяющая для нации револю¬
цию в классовой идеологии, но ведь не химерическая, как
последняя, а вполне реальная задача».
Де Френии в своем докладе также требовал сильной
политики, п-ричем выказывал крайнюю антипатию как
к тройственному союзу, так и к тройственному соглаше¬
нию. Военное усиление — вот лозунг. Политика торга
между двумя противниками — вот залог успеха. «Порвем
с Австрией и Германией или возобновим союз,— восклик¬
нул де Френци,— но в последнем случае лишь за вполне
определенные компенсации»! Какие?—де Френци опре¬
деленно назвал Триполи и Валлону.
Высказавшись еще в пользу протекционизма, конгресс
разошелся, положив основу так называемой Национали¬
стической ассоциации.
Был основан и новый журнал, здравствующий и по¬
ныне,— «Idea Nazionale». В нем стал подвизаться, между
прочим, новый союзник, известный психолог и страстный
враг коллективов — Сигеле.
Ближайшие после конгресса годы были в особенности
употреблены на полную барабанного боя и самой несом¬
ненной лжи агитацию за захват Триполи. Отметим, что
подлинные идеалисты вроде Преццолини с этих пор
являются прямыми врагами национализма и видят в
проповедоваемой ими политике опаснейший род аван¬
тюризма.
Несомненно, что рядом с происками группы капита¬
листов, работавшей вокруг «Вапса Romana» и действи¬
тельно колоссально нажившейся позднее на триполитан-
ской авантюре, столь разорительной для Италии в целом,
рядом с подзуживаниями иностранной дипломатии, осо¬
бенно союзников, которым хотелось, чтобы Италия впи¬
лась зубами в жесткую Ливию и, естественно, ослабила
бы себя тем на Балканах, кстати испортив свои отноше¬
ния с Турцией, рядом с устремлениями хитрого и прож¬
женного Джиолитти утопив неразрешимый внутренний
кризис в боевой музыке завоевательной экспедиции, ря¬
дом с напряженным ожиданием какой бы то ни было
75
перемены чего-то лучшего, разлитой в широких кругах
интеллигенции, мелкой буржуазии и даже части проле¬
тариата и крестьянства,— в роковой авантюре этой сы¬
грала свою роль и бешеная агитация националистов, в
том числе их близкого союзника, играющего и теперь не¬
малую роль,— Бевионе.
Кастеллини называет войну в Триполи первым триум¬
фом итальянских националистов. Триумф этот ознамено¬
вался потерей тысяч жизней, тяжелым кризисом, из ко¬
торого Италия не вышла и до кануна нынешней войны,
приобретением тоненькой полоски побережья в пустын¬
ной стране, населенной фанатическими врагами, и толч¬
ком, послужившим отдаленным поводом к нынешней
всемирной катастрофе. Но доля ответственности, которая
падает на националистов Италии в их жалком африкан¬
ском империализме с дозволения держав, теперь уже
слилась с ответственностью, несомой ими перед страной
за роль Италии в нынешнем конфликте. Тут они сыграли
роль <5олее значительного фактора. Развитие национализ¬
ма шло своим путем. Если с социализмом порвали раз
навсегда, то продолжали держаться за демократию. Си¬
геле в своей книге «Национализм» говорит, что защита
демократии внутри страны — задача почти столь же важ¬
ная, как защита достоинства и интересов Италии во
внешней политике. В этой книге Сигеле вновь повторял,
а в следующей — «Националистические страницы» —
упорно подчеркивал, что между итальянским и француз¬
ским национализмом нет ничего общего: «Мы видим бу¬
дущее Италии в дальнейшем развитии демократической
конституции и в повышении активности основной массы
итальянцев путем все более широкого распространения
общего образования; мы относимся к католицизму, как
к доктрине, доживающей свой век, а к клерикализму, как
к серьезной опасности для здорового развития нашей ро¬
дины. Мы не оглядываемся назад, мы смотрим вперед.
Где же точки соприкосновения между нами и Моррасом,
софистическим защитником черной реакции, кроме того
мало говорящего факта, что он патриот, как и мы?»
В свое время и Коррадини настаивал на подобных
мыслях. Но национализм есть наклонная плоскость. Это
сказалось на втором конгрессе, имевшем место в Риме
в 1912 году. Засилье реакционного демагога Френци
здесь вполне давало себя чувствовать.
76
Вполне в духе национализма резолюция, характеризо¬
вавшая общие тенденции ассоциации, говорила, что «сво¬
ей индивидуализации всякая нация может достигнуть
лишь путем борьбы и распространением своей власти, а
первым условием для этого является организация и ди-
сциплинирование внутренней жизни страны, вследствие
чего одной из важнейших задач националистов является
борьба с разлагающими тенденциями де¬
мократических и социалистических пар¬
тий». В выражениях, полных эмфаза *, провозглашалась
абсолютная суверенность государства.
Если прямых симпатий католической партии не было
еще выражено, то тем не менее была объявлена война
масонству, явным образом за слишком антиклерикальные
тенденции националистов-масонов **.
Конгресс своими решениями заставил наиболее при¬
личных националистов уйти, с треском хлопнув дверью.
Поправение продолжалось. Осенью 1912 года в Риме
Френци выставил свою кандидатуру против всех
демократических кандидатов. Бойкий оратор, не брез¬
гающий никакими приемами, демагог, интриган, ни на
минуту не порывавший связи с консерваторами и като¬
ликами, он собрал вокруг себя поддержку всей реакции
в Риме и победил.
Национализм занял, таким образом, политически точ-
нехонько то же место, что и во Франции. После этого
Френци не трудно было заявить, что «борьба с бунтов-
щическим элементом есть основа националистического
движения».
В течение всего этого поправения от националистов
отставали разного рода недостаточно разборчивые идеа¬
листы, которые понимали теперь, куда их тянут.
Третий конгресс в Милане в 1914 году прекрасно опре¬
делен Кастеллини следующей фразой: «Острая критика
либерализма и глубокое признание патриотической
дисциплинированности католиков явились центром
этого конгресса». Конечно, такая полная откровенность
* Эмфаза (греч.) — напряжение речи, усиление ее эмоциональ¬
ной выразительности.— Прим. ред.
*• Масонство — религиозно-этическое течение, возникшее в на¬
чале XVIII в. в Англии; призывало к объединению людей на нача¬
лах братской любви и равенства с целью искоренения пороков че¬
ловеческого общества путем нравственного самоусовершенствова¬
ния.— Прим. ред.
77
возбудила негодование уже не в левой части национали¬
стов, а в их либеральном центре. Депутат Галенга с це¬
лым рядом других отряс прах от ног своих. Зато ими был
приобретен крикун Бевионе.
С наступлением военных событий националисты, ко¬
нечно, подняли агитацию за войну. Некоторые при этом
попались впросак. Тот же самый Бевионе с пеной у рта
восставал против нейтралитета и требовал «исполнения
долга Италии перед ее союзниками».
Но, как достаточно откровенно говорит Кастеллини
и как подтверждают даже официальные документы, «не¬
желание Австрии пойти навстречу требованиям со сторо¬
ны Италии дать ей дружески необходимые компенсации
и заставило националистов, как и официальную Италию
вступить на другой путь».
Ничего нет естественнее того, что националисты с
большим трудом исполнили партию тромбонов и литавр
в патриотическом оркестре, непосредственно предшество¬
вавшем объявлению войны Австрии. С самого начала
итальянские националисты «жаждали крови». Неудиви¬
тельно также, что их газета «Idea Nazionale» всячески
муссировала самые радужные империалистические на¬
дежды. Скорее может заставить задуматься иных то об¬
стоятельство, что за шесть лет своего существования пар¬
тия из подусоциалистической превратилась в католиче-
ски-реакционную. Однако тут нет ничего удивительного:
такова природа национализма.
Обращая внимание исключительно на внешнюю поли¬
тику, националисты, даже самые честные и передовые,
тотчас же стали отвлекаться от всех вопросов, связанных
с неизбежной плодотворной борьбой отдельных элемен¬
тов внутри страны.
Мало-помалу в головах их должна была утвердиться
мысль, что то явление, которое носит теперь немецкое
название «Burgfrieden», т. е. внутреннее замирение, есть
непременное условие величия родины во мне. А венцом
этого «Burgfrieden», его естественной целью является
сильная власть! Это естественнейшее и необходимейшее
орудие чисто национальной политики. Мы ви¬
дим, как легко было втершимся в ассоциацию национа¬
листов реакционным элементам увлечь за собой идеоло¬
гов национализма, первоначально связавших свои нацио¬
нальные идеалы с идеями прогресса.
78
Впрочем, за исключением может быть Коррадини, сре¬
ди националистов нет талантливых людей, которых мож¬
но было бы оплакивать. Такие либо успели соскочить
с барки, когда увидели, куда несет ее черный Маль-
стрем *, другие с самого начала были подлинными аген¬
тами реакции.
Об уровне политической мысли даже относительно ру¬
ководящих националистов, как и о качестве утешений,
которые они преподают рабочему классу в награду за
преданность государству можете судить хотя бы по та¬
кой фразе Кастеллини: «Социализм есть разновидность
индивидуализма, ибо заботится лишь о материальном
благополучии, между тем как национализм сжигает ин¬
дивидуальный эгоизм в огне великого эгоизма всей на¬
ции. К тому же социализм привел бы к обеднению стра¬
ны, ослабив стимул трудолюбия. Наконец, коммунизм,
распределив между всеми гражданами национальный до¬
ход, истощил бы тем самым народный фонд, между тем
как прогрессивное увеличение национального богатства
вследствие правильной национальной политики даст ра¬
бочему классу навсегда то благополучие, которое социа¬
листический раздел дал бы ему только один раз».
Как видите, трудно догадаться, какая из двух сил
скрывается за этой нечеловечески глупой фразой: полная
ли наивность абсолютного невежды или наглое лганье
демагога, презирающего невежество своего читателя.
У националистов можно встретить и то и другое. Но
сколько-нибудь тонкого анализа их собственных положе¬
ний, сколько-нибудь ясной суммировки документов за
войну искать приходится не у них.
Из сравнительно небольшого числа публицистов, по¬
старавшихся и сумевших отдать свое перо делу уяснения
политических мотивов «Италии», как мы ее определили
в начале этой брошюры, мы выберем самого талантли¬
вого, притом социалиста, никогда не бывшего раньше ни
империалистом, ни даже ирредентистом,— профессора
Гаэтано Сальвемини, и остановимся на его поистине за¬
мечательной брошюре «Война или нейтралитет», издан¬
ной в январе 1915 года.
Тут мы будем иметь дело с умным человеком, ставя¬
щим точки над «i». Сальвемини ставит вопрос так: «Если
* Мальстрем — водоворот у северных берегов Норвегии между
двумя островами. Опасен для небольших судов.— Прим. ред.
79
главнейшие интересы Италии заключаются в завоевании
более здоровой восточной границы, более выгодного эк¬
вилибра на Адриатическом море, то ясно, что Италия
должна присоединиться к тройственному соглашению.
Если же мы придем к убеждению, что сейчас нам важнее
всего получить Трент, не думая пока обо всем остальном,
если нас убедят, что Трент может быть уступлен нам и
без военных усилий, то, очевидно, единственно законным
выводом будет соблюдение нейтралитета. Наконец, если
мы думаем, что интерес Италии заключается в завоева¬
нии широких колоний, то нам следует выступить за ре¬
шительное присоединение Италии к центральным дер¬
жавам».
Сальвемини думает, что нервическое хапанье Италией
разных пустых мест в Африке и разевание рта на дале¬
кие колонии бессмысленны при наличности задачи обес¬
печить свою национальную независимость.
«Нам все время повторяли, что Италия должна быть
союзницей Австрии, чтобы не быть ее врагом. Союз обо¬
значал, таким образом, вассальное отношение к Австрии.
Лишь с 1900 года, когда добрые отношения с Францией
совпали со все более напряженными неудовольствиями
между Англией и Германией, Италия путем глухой угро¬
зы разорвать узы тройственного союза смогла обеспе¬
чить за собой некоторую свободу. Неясно ли отсюда,
что если завтра Англия и Франция будут разбиты, то
нас ожидает полная зависимость от австро-германской
«дружбы без всякого пути отступления».
«Наоборот,— продолжает наш автор,— победа трой¬
ственного соглашения не угрожает Италии ущербом ее
самостоятельности».
Почему же? «В тройственном союзе,— откровенно за¬
являет нам Сальвемини,— победа ослабит связующие
его узы.
Мало того: в случае какого-либо насилия со стороны
Франции мы сможем опереться на Германию, и ввиду
возможности подобной перспективы нам нужно, конечно,
энергично бороться против чрезмерного ослабления Гер¬
мании. Даже условием вступления Италии в союз с «Со¬
гласием» должен быть отказ его от стремлений разрушить
единство Германии».
Вы помните, что Петтинато выяснял необходимость
вести на лоне тройственного союза изменническую поли¬
80
тику, направленную к его ослаблению. Сальвемини ре¬
комендует тоже по отношению к четвертому соглашению:
для Италии выгодна наличность ссоры между ее но¬
выми друзьями и невыгодно чрезмерное ослабление
ее нынешнего врага.
Сальвемини предвидит и другую возможность, воз¬
можность возобновления острого конфликта между Анг¬
лией, с одной стороны, и Францией и Россией — с другой.
И в этом случае Италии представляются широкие воз¬
можности выгодно лавировать.
Но Сальвемини предвидит возражения: ведь победа
франко-англо-русского союза есть вместе с тем победа
Сербии? Не появится ли, таким образом, на желанном
«другом берегу» новый конкурент.
Сальвемини очень просто разрешает это затруднение:
«Австрии мы не можем запретить усиливать свой флот,
Сербии же мы с самого начала должны запретить
иметь его». Если это говорит объективный ученый и
социалист, то вы можете себе представить, чего могут
ждать сербы от националистов!
Эти немногие строки из брошюры Сальвемини не
только дают нам подлинную аргументацию за
войну, но и рисуют Италию во весь рост как союзницу.
Само собой разумеется, «священный эгоизм», провозгла¬
шенный министром-президентом Саландрой за основной
принцип национальной религии, разделяется политиками
всех стран. Только в других литературах труднее найти
столько чисто южной экспансивности.
Последуем дальше за нашим руководителем. Он пред¬
видит и дальнейшее возражение. Да, с Сербией спра¬
виться легко, но не является ли она авангардом другой
«дорогой союзницы» — России?
Сальвемини и здесь находит, чем утешить себя и
своих читателей. «Говорящие это не ведают или притво¬
ряются, будто не ведают, что панславистская опасность
гипотетична и вырисовывается только в будущем, между
тем как опасность пангерманская грозит непосредствен¬
но; к тому же вся история XIX века есть история посто¬
янных измен балканских государств по отношению к им¬
перии царя».
Итак, Италии стоит только воздействовать в соответ¬
ственном духе на готовые и без того к измене славянские
страны, чтобы отправить гипотетическую опасность в
81
Но невольно приходит в голову вопрос, не полагает ли
Сальвемини, что «крепость костей Италии» и ее рост мо¬
гут пострадать и в нынешнем конфликте? Быть может, и
для улучшения своей границы и своего положения на Ад¬
риатике наилучшей политикой было бы заботиться о бла¬
госостоянии и нормальном культурном росте? Невольно
бросается в глаза слабость оборонческой аргументации
Сальвемини, отсутствие у него убедительных аргументов,
что при нынешней дурной позиции Италия не могла бы
продолжать преуспевать. В конце концов перспектива
«немецкого рабства» является больше пугающим жупе¬
лом, чем серьезным политическим прогнозом. Но Саль¬
вемини, если он не говорит этого прямо, то, конечно,
имеет в виду и в сущности не скрывает, что слабая Ита¬
лия в данном случае может завоевать желательную
ей независимость и простор чужими кулаками.
Официальная итальянская политика, мотивы которой
Сальвемини намечает необыкновенно правильно, есть,
таким образом, политика слабости, которая тщится стать
силой.
Стать силой! Это одновременно и оборона, ведь сла¬
бый не может хорошо обороняться, и наступление, ведь
сильные любят нападать. Но при молчании на этот счет
итальянского правительства влиятельные итальянские
круги идут гораздо дальше границ, намеченных Сальве¬
мини. Весьма интересным переходным пунктом от ши¬
роко понятой оборонительной тактики к прямому импе¬
риализму является вопрос о Далмации.
Конечно, при помощи сгущения красок и выбора черт
можно доказать, что Далмация есть чисто венецианская
провинция, до сих пор еще живущая той культурой, ко¬
торую когда-то принесла ей республика Дожей *. Д о-
казывать это можно, но доказать непредубеж¬
денному человеку нельзя. В своем месте мы покажем,
как разрушается эта легенда при первом прикосновении
критики. Да и кому в сущности интересны теперь какие-
то там исторические права? Захват определяется теперь
двумя обстоятельствами: степенью надобности для дан¬
ного хищника данной области и степенью его силы.
* Дож (итал.) — предводитель, титул главы республики, изби¬
равшегося пожизненно. В данном случае имеется в виду одна из
двух итальянских республик дожей — Венеция (вторая — Генуя).—
Прим. ред.
84
Но Далматский вопрос с этой стороны и интересен.
Итальянские империалистики склонны утверждать, что
даже займи они Триест, допустим, и Фиуме, все же этого
будет недостаточно. И в этом случае нельзя ручаться за
полное владычество на Адриатике!
С другой стороны, не только наиболее крайние требо¬
вания — требования захвата всего восточного побережья
Адриатики с оставлением для сербов какого-нибудь нич¬
тожного порта приводит Италию к столкновению с этим
прямым и законным наследником Австрии в соответ¬
ственных провинциях. Если Австрия утверждает, что не
может существовать без Триеста, как своего окна в моря,
если Венгрия решительно заявляет то же самое относи¬
тельно Фиуме, то Сербия со своей стороны заявляет
притязания на оба порта: Триест и Фиуме являются на
большую половину славянскими городами.
Если славянское население в Триесте сравнительно
мало родственно сербам, то в Фиуме — это настоящие
кроаты и очень близкие им далматы. Трудно представить
себе также, чтобы великая Сербия, недавно еще казав¬
шаяся столь близкой к своему осуществлению и теперь
еще являющаяся утешительной мечтой ее политики среди
страданий, накликанных на несчастный народ, трудно
представить себе, чтобы эта великая Сербия могла обой¬
тись без Фиуме, единственного серьезного порта, кото¬
рым располагает побережье. Но если бы даже сербам
пришлось отказаться от этой части своей мечты не без
борьбы конечно, то посягательства Италии на Далмацию
не могут не вызвать с ее стороны самого отчаянного со¬
противления, что видно уже из нынешних заявлений
сербо-кроатских политических деятелей.
Здесь, если мы забудем на минуту Австрию, лицом
к лицу встречаются две слабости, которые тщатся быть
силой. Сербы имеют в самом худшем случае и по мень¬
шей мере такое же законное право на Далмацию, как
итальянцы, и вот тут-то империалистские наклонности
Италии обрисовываются с полной ясностью.
Еще недавно, повторяю, при молчании правитель¬
ства почти сплошь вся итальянская пресса считала во¬
прос о Далмации бесспорным. И целый ряд очень влия¬
тельных людей из всех отраслей общественной жизни
Италии заключил союз под странным названием «Pro
Dalmatia» («За Далмацию»), союз, отнюдь не преследо¬
85
вавший целей защищать интересы самой Далмации, а
интересы Италии в присоединении этой страны к коро¬
левству.
Наиболее яркое выражение, даже вполне откровен¬
ное отношение чрезвычайно влиятельных итальянских
кругов к Сербии дал известный триестский публицист
Марио Альберти. В своей работе «Адриатика и Среди¬
земное море» он говорит, между прочим: «Если бы Ав¬
стрия подчинила Сербию — центр югославянского ирре-
дентизма, то она должна была бы немедленно начать
в своих южных провинциях, населенных славянами, по¬
литику, определенно благосклонную к ним, чтобы не раз¬
дражать столь большое число подданных. Против
итальянцев, живущих по ту сторону Адриатики, поднял¬
ся бы целый прилив австро-славянских претензий. Пока
мы можем еще называть Адриатику «mare nostro» («наше
море»), потому что Триест, Фиуме, Зара, Спалато
остаются еще итальянскими городами, хотя и под чуже¬
земным игом, но в тот день, в который Италия отказа¬
лась бы окончательно от власти на восточном берегу, а
этот день придет неминуемо, если мы не успеем восполь¬
зоваться благоприятными условиями нынешней войны,
Италия потеряет Адриатику, ибо Триест, Фиуме и глав¬
нейшие порты Далмации обладают торговым флотом и
обменом значительно большим, чем Венеция, Анкона,
Бари, Бриндизи и все остальные наши порты на Адриа¬
тике.
Австрия запугала много добрых итальянских душ
призраком панславистской опасности, между тем как
она сама есть самая ужасающая славя-
низаторша, какая только существует в
мире. Победоносная Австро-Венгрия, несомненно, при
расширении своих владений перешла бы к триализму,
идеал казненного (quistiziato!) Франца-Фердинанда».
А это означало бы создание притягательного центра
в австрийской Югославии для всего балканского славян¬
ства и крайнее ускорение торжества славянства на этом
полуострове».
Не правда ли, это любопытно? Как известно, война
загорелась из-за того официально, чтобы не дать Авст¬
рии нанести смертельный удар балканскому славянству.
Италия вступила в эту войну. Но, по словам одного из
самых основательных знатоков итальянской политики на
86
Балканах, она сделала это, чтобы помешать Австрии,
этому смертельному врагу славянства, ускорить процесс
торжества славянства на Балканах! Победа Австрии —
это победа славян на Адриатике! Такое утверждение мо¬
жет казаться парадоксом. Но так будет думать лишь
человек, недостаточно знакомый с истинным положением
дел на Балканах. Система триализма в Австрии, созда¬
ние югославянского центра под скипетром Габсбургов,
постепенная славянизация как Балкан, так и Австрии —
все это были действительно неизбежные перспективы мо¬
лекулярной работы социальных сил, против которых бес¬
сильны были как итальянские, так и венгро-немецкие
усилия, ибо рост населения и постепенное фактическое за¬
топление прежде исключительно деревенским славян¬
ством городских центров Австро-Венгрии есть процесс
стихийный и никем не могущий быть отрицаемым. Италия
охотно поддерживала казавшиеся политически более сво¬
бодными, более чисто славянскими тенденции Белграда.
Но на деле она видела в столкновении Белграда с Веной
источник бесконечных затруднений для стихийного про¬
цесса, опору для постепенно ослабевавшей партии немец¬
ких сербоедов и для крайнего недоверия со стороны сла¬
вян к более широко смотревшим на вещи немецким триа-
листам и федералистам. Победа Австрии в конечном счете
должна, по мнению итальянских проницательных полити¬
ков, неизбежно привести через 10—20 лет к славянизации
Адриатики. А победа Сербии? Она должна быть допу¬
щена лишь с величайшими ограничениями. Социалист
Сальвемини говорит: запретить Сербии раз навсегда
принимать меры к защите своего побережья. Отнять у нее
далматские острова и, таким образом, на всякий случай
наступить ей ногой на горло, говорят умеренные империа¬
листы, почти не встречая противоречия в Италии. Да что
там, просто отнять у них все побережье, заканчивают гос¬
пода из «Pro Dalmazia».
Официальным языком в итальянских провинциях Ав¬
стрии является хорватский, повествует нам Альберти.
В триестских школах, даже в Италии преподавание ве¬
дется по-хорватски, в церквах вы услышите хорватские
проповеди. Другими словами, вся Юлианская Венеция
подвергается искусственной (?!) славянизации. «Что за
шутка дурного вкуса, что за абсурдная глупость, что
87
за сознательная измена говорить, будто Австрия спасает
нас от славянской опасности!»
И уверенной рукой Марио Альберти пишет фразу, ко¬
торая, вероятно, заставила бы наивных славянофилов
раскрыть рты от изумления: «Победа Австрии
означала бы не поражение для югосла-
вян, а гигантский выигры ш».
И, расширяя глаза от ужаса, этот триестец начинает
обвинять самих сербов, и с полным основанием, в импе¬
риализме. Кроатское королевство, говорит он,—неминуе¬
мый результат победы Австрии — был бы концом Ита¬
лии на восточном берегу и угрозой ей и на западном.
Ведь югославы хотят взять и Фриуль и Удине, которое
называют Видем, и самое Венецию, которая у них носит
имя Бенетке! Кто мог бы сопротивляться страшному на¬
шествию. И в будущем ему рисуется Адриатика, как сла¬
вянское озеро. «Думаете ли вы, что, соединившись с
частью Сербии, Австро-Венгрия стала бы препятствовать
построению дунайско-адриатической железной дороги?
Она стала бы покровительствовать ей! В этом случае она
могла бы монополизировать все соки балканской тор¬
говли, устремляющейся к Адриатике. Италия была бы
выброшена с востока. К счастью, согласно общему
утверждению военных авторитетов, итало-румынское
вмешательство в войну несет с собой неизбежное пора¬
жение Австрии!»
Увы, военные авторитеты несколько поспешили с рас¬
четами на Румынию. Но во всяком случае картина, нари¬
сованная Альберти, в высшей степени поучительна. Не¬
даром первую главу своей брошюры он кончает фразой:
«Покончим с политикой смирения и начнем сверкающий
период здорового и жизненного итальянского империа¬
лизма».
Аппетиты этого империализма не ограничиваются
Далмацией. Италия давно уже присмотрела себе и Ал¬
банию.
Как всем известно, Албания оказалась отторгнутой
от Турции старым порядком, которой она была очень
верна на основе признания за ней полудикарской фео¬
дальной свободы балканскими войнами 1912 года.
На Албанию могли иметь претензию сербы и греки.
Существовала также и партия национально-албанская.
Эта очень слабая партия, имеющая корни лишь в тонком
88
слое албанской интеллигенции, получила внезапно могу¬
чую поддержку со стороны австрийцев и итальянцев,
которые и добились для нее самостоятельности с князем
Видом на троне.
Соглашение состоялось фактически вследствие таких
соображений: первое — не дать Албанию сербам и гре¬
кам, второе — не дать Албанию друг другу. Вопрос
о том, кто в конце концов скушает Албанию, решено
было отложить. Албания получила свободу, потому что
слишком много хищников собиралось захватить ее.
В сущности говоря, положение всех маленьких стран в
нынешний империалистический период таково же. Вся¬
кая великая держава с наслаждением захватила бы ма¬
ленького соседа, но у него есть сосед по другую сторону,
желающий захватить ее с неменьшим вожделением. Из
взаимного страха, скалящих друг на друга зубы, тигра и
крокодила проистекает свобода пощипывающего между
ними травку зайца.
Но такой осведомленный и уважаемый в Италии пуб¬
лицист, как уже упоминавшийся нами Петтинато, при¬
знает, что Австрия вела в Албании политику несравнен¬
но более умную, чем наша. Если бы, признает он,—
«вчера был произведен там плебисцит, то большинство,
несомненно, вотировало бы за присоединение к Ав¬
стрии». Конечно, Петтинато считает это результатом
рафинированной хитрости австрийцев.
Албанский вопрос в его книжке «Италия и Австрия
на Балканах» ставится им в центр внимания. С обычным
для этого автора макиавеллизмом, ужасно откровенным
и как нельзя более характерным для империалистиче¬
ских недорослей, он спрашивает себя: «Быть может, нам
было выгодно уже тогда (т. е. во время лондонской кон¬
ференции держав) сделать все от нас зависящее, чтобы
втравить Россию и Австрию в войну друг с другом?
Тогда мы смогли бы потом сыграть выгодную роль при¬
мирителей и выйти из нынешней странной роли третьего,
ничего неполучающего».
Какая прелесть этот простой план. Втравить своего
тогдашнего союзника в войну со страной, нынче являю¬
щейся дорогим союзником, и... на загоревшемся пожаре
испечь для себя яичко!
Я же вам говорю, что итальянские политики отли¬
чаются прекрасной откровенностью...
89
Такая политика, по всей вероятности, порождает не¬
мало недоверия к Италии и со стороны союзных ей вели¬
ких держав, но что касается Сербии и Греции, перед
носом которых Италия собирается схватить чисто грече¬
ские Эпир и Додеканез и сербскую Далмацию, они не
могли, конечно, относиться к вступлению Италии в войну
без самых горьких опасений, немедленно сказавшихся на
их политике и военной тактике.
Но брать так брать. В империалистских кругах Ита¬
лии не допускается сомнений, что и из наследства Тур¬
ции в Азии Италии должно перепасть кое-что. Облюбо¬
ванная итальянцами Адалия кажется им теперь недоста¬
точной. И сам Сальвемини, который затратил столько
красноречия и дал столько объективно, ценных доказа¬
тельств ненужности для Италии колоний, решив перетя¬
нуть на свою сторону даже колонизаторов, внезапно с
широкой, откровенной улыбкой заявил в конце своей
брошюры: «Впрочем, что касается колониальных завоева¬
ний, то будет что пограбить для всех за счет Турции, раз
тройственное соглашение победит».
Вы, может быть, думаете, что я неправильно пере¬
вел? — Нет, улыбающийся Сальвемини так и употреб¬
ляет слово грабеж «soccheqio!»
Такова, в общем, объективная, общеитальянская по¬
литика в нынешней войне. Ею, несомненно, руководится
и правительство, ее поддерживает большинство влия-.
тельных газет, она является равнодействующей сил по¬
литически активных элементов Италии, она диктуется
как силами страны, так и ее положением среди держав.
Это политика обязательная, само собой разумеющаяся,
поскольку национальный принцип кладется в основу.
Читатель заметил, что, характеризуя политику Ита¬
лии в целом, мы не пользовались как источниками ни
речами министров, ни статьями более или менее офи¬
циозной прессы, ни официальными сборниками диплома¬
тических документов. Мы сознательно избегали подоб¬
ных источников, ибо что можно почерпнуть в них, кроме
риторики?
В этих случаях безусловно верным является положе¬
ние: язык дан, чтобы скрывать свои мысли. В официаль¬
ных речах и в официальных документах руководители
реальной политики той или другой страны стараются
лишь дать своим поступкам приличную форму, а если
90
можно, то придать своей политике даже черты некото¬
рой идеальной и увлекательной идеологии. Разбор по¬
добных высказываний может быть интересен с точки зре¬
ния социально-психологического исследования политиче¬
ских иллюзий и политического гипноза, но не с точки
зрения правильного понимания истинных мотивов тех
или других политических шагов.
Мы считаем, таким образом, что дали объективную
характеристику итальянской политики в целом, равно¬
действующей руководящих ею социальных сил. Теперь
мы займемся анализом итальянской общественной дей¬
ствительности и постараемся определить отношение к
войне и роль в нынешней линии Италии каждого в от¬
дельности крупного элемента нации.
Правительство
Правительство Италии фактически состоит из ко¬
роля — представителя династии, министров, главами ко¬
торых в данном случае явились: консерватор старого
типа и, по мнению наиболее солидной части итальян¬
ского общества, представитель «честной» политики —
Соннино и полукатолик Саландра из правящих партий
парламента.
Не входя пока в анализ взаимоотношений этих эле¬
ментов, установим прежде всего, что они прочно связаны
друг с другом и в купе и в любе последнее время пере¬
живали серьезнейший кризис.
Почти буквально накануне войны, в июне 1914 года,
повторилась с особой силой картина довольно не редкая
в Италии. В Анконе во время демонстрации был убит
рабочий. Немедленно грандиозная стачка симпатии пере¬
кинулась на всю Италию. В Романии волна восстания
достигла небывалой высоты. В Парме, Мантуе, Равенне
была провозглашена республика. Многие города оказа¬
лись изолированными от остальной Италии, и предста¬
вители государства передавали там свою власть пред¬
ставителям народа.
Конечно, и эта волна бунта не привела к прочным ре¬
зультатам, как целый ряд предшествовавших и подоб¬
ных ей. Отсутствие достаточно могучей организации не
дает возможности народным массам довести до конца
91
подобные взрывы. Не хватает организующих сил. Но
каждый раз проявляется слабость правительства и непо¬
бедимая враждебность населения к самой идее государ¬
ства.
Если бы так называемые субверсивные партии: со¬
циалисты, синдикалисты, республиканцы и радикалы,
серьезно устремились к установлению республиканского
порядка, успех за ними был бы, вероятно, обеспечен. Но
слабости правительства отвечает на другом полюсе орга¬
низационная слабость и отсутствие определенного поли¬
тического плана у крайних партий.
Социалистическая и радикальная партия не придают
большого значения политической «форме» и полагают,
что не очень много выиграли бы от замены монархии
буржуазной республикой. Большинство вождей этих пар¬
тий знает, что за взрывом, способным опрокинуть трон,
последовало бы новое погружение невежественных и ни¬
щих масс в полусонное состояние и переход власти, со¬
ответственно уровню экономического и культурного раз¬
вития Италии в руки тех же элементов буржуазии, какие
через посредство савойского дома и его министров фак¬
тически управляют страной и теперь.
Я не касаюсь здесь вопроса о том, насколько основа¬
тельна подобная тенденция и правы ли радикалы и в осо¬
бенности социалисты, когда они не только не использо¬
вали до конца казалось бы столь благоприятных для них
судорожных народных движений, а, наоборот, стараются
как можно скорее и как можно более мирным образом
ликвидировать их. Но факт остается фактом. Субверсив¬
ные партии, за исключением кучки анархистов и некото¬
рых синдикалистов, приходят обыкновенно в смущение
и в волнение во время таких кризисов, стараются смяг¬
чить их и часто работают при этом чуть ли не рука об
руку с властями. Так это было во время знаменитой
красной недели, о которой я сейчас говорю, так это было
с еще большей яркостью во время пармской стачки в
1908 году.
Республиканцы хотя и считают прямой догмой необ¬
ходимость замены монархии республикой — отнюдь не
проявляют больше рвения, чем радикалы. Тем не менее
положение правительства остается весьма тяжелым.
Не будь какого-то молчаливого союза между ним и суб-
версивными партиями союза, который можно выразить
92
словами, вполне уместными в устах вождей крайней ле¬
вой: мы знаем, что вы страшно слабы, но мы сами еще
недостаточно сильны! Не будь этого союза, говорю я,
монархический порядок в Италии пришлось бы признать
одним из самых шатких.
Столкновение между монархией и народом накануне
насильственной смерти короля Гумберта было началом
подлинного кризиса. После его смерти начался процесс
приспособления монархии к новым условиям. Сама лич¬
ность короля Виктора Эммануила, образ жизни его
семьи, приемы его любимого министра Джиолитти доста¬
точно характерны в этом отношении. Приспособиться
к демократии, чтобы не быть ею сброшенной — вот основ¬
ная мысль Джиолитти, подлинного выразителя государ¬
ственной идеи нынешнего фазиса в Италии. С этой целью
чем далее, тем более радушно этот прожженный парла¬
ментарий и бессовестный умница протягивает руку ле¬
вым партиям.
«Развратителем демократии» называют его неуступ¬
чивые левые элементы, предателем традиций авторитета
считают его консерваторы типа Соннино — Саландры,
опаснейшим экспериментатором, но, быть может, необ¬
ходимым человеком признает его властная северо¬
итальянская крупнокапиталистическая буржуазия.
В нынешней работе я предпочитаю заимствовать
краски, которыми набрасываю этот эскиз, у таких италь¬
янских публицистов, которые либо непосредственно от¬
носятся к лагерю националистов, либо во всяком случае
числятся безукоризненными патриотами своего отече¬
ства. Итальянская экспансивность, прелестные примеры
которой читатель уже встретил в первой части, обеспе¬
чивают нам возможность иметь в нашем распоряжении
достаточно яркие краски. Этот метод обеспечит нас от
заподозрения в тенденциозном извращении фактов, так
как мы находимся в рискованном положении: считая
нужным говорить правду, мы вынуждены сказать много
неожиданного для среднего читателя.
Таким образом, для ближайших предстоящих нам
исследований в области правительственной политики мы
выберем себе талантливого путеводителя. Таким Верги¬
лием по новым кругам послужит нам прославленный, и
справедливо прославленный, итальянский историк Гуль-
ельмо Ферреро.
93
Непосредственно после «красной недели» наш автор
писал в центральном органе радикалов, газете «Secolo»:
«Пусть тот, кто захочет понять, в каком ужасном поло¬
жении мы находимся, переведет взгляд со страны на
Монтечитторио (т. е. парламент). В то время, как толпа
поджигает станции и церкви, в то время, как по всему
полуострову идет натиск против государства, отвечаю¬
щего залпами, в то время, как мы стоим перед периодом
репрессий, самые дурные вести идут из Африки. Страна
безусловно ослаблена в своих ресурсах и своем престиже
походом на Ливию. Каждый год народ должен платить
в казну на сотни миллионов больше, чем прежде. И ка¬
кое же правительство имеем мы, чтобы победить все эти
препятствия? Министерство, не имеющее под ногами
сколько-нибудь надежного большинства, которое живет
со дня на день, каждое утро ожидая своего конца, кото¬
рое палата не опрокидывает только потому, что никакое
другое министерство не может быть более устойчивым,
ибо тот человек, который является владыкой большин¬
ства, не хочет взять власть в свои руки!»
Министерство, которое охарактеризовал таким обра¬
зом Ферреро, есть ныне здравствующее министерство
Саландры *. А кто же этот владыка большинства? Это—
Джиолитти.
Кто же такой этот Джиолитти? Чем объясняется, с
одной стороны, столь неограниченная парламентская
власть его, с другой стороны, упорное его нежелание
взять на себя ответственность за судьбы страны в такой
острый момент, какой переживала она летом 1914 года.
«Этот феномен,— говорит со своей стороны Ферре¬
ро,— столь многозначителен, что стоит остановиться над
его выяснением». Нельзя не согласиться с Ферреро, как
нельзя не признать его истолкования «феномена» совер¬
шенно правильным:
«В итальянском парламенте,— объясняет он,— как и
в самой стране, есть подлинные политические партии,
выражающие требования тех или других классов страны.
Таковы социалистическая, республиканская, радикаль¬
ная и клерикальная партии. Такова же и та несколько
неопределенная, нерезко очерченная партия, но вместе
с тем наиболее могучая, которая в разных своих частях
• Брошюра закончена 12 февраля 1916 года. (Прим. авт.)
94
называет себя то конституционной, то либеральной, то
умеренной, но в общем является сторонницей порядков,
установленных в 1860 году. Но эти партии не обнимают
всей массы пятисот восьми депутатов. Множество окру¬
гов представлено в парламенте то миллионерами, купив¬
шими свое депутатство, то бойкими агентами, заслужив¬
шими его разными мелкими услугами, то приказчиками
разных могучих, чисто местных союзов, то, наконец, Ве¬
ниаминами правительства, пробравшимися в парламент
при поддержке префектов.
Вот этой-то массой, ничем принципиально не связан¬
ной, но сильно зависящей от правительства, и восполь¬
зовался, как никто другой до него, один государствен¬
ный человек. Между 1900 и 1906 годом достопочтенный
Джиолитти собрал вокруг себя чисто личную партию
повсюду, где действительные политические партии ока¬
зались бессильны. Это многочисленная, зависимая и вер¬
ная гвардия.
Но этот человек, говорит Ферреро, этот маэстро
избирательных кампаний, не останавливающийся ни пе¬
ред палкой, ни перед подкупом, прибавим мы, этот не¬
обычайно одаренный политическим лукавством парла¬
ментарий «не может править страной помимо согласия
подлинных политических партий». Правда, с 1906 по
1911 год его диктатура казалась непоколебимой. Его поли¬
тику за это время Ферреро характеризует так: «Он умел
не требовать ни от парламента, ни от нации никаких
жертв, ни кровью, ни деньгами сверх того, к чему при¬
выкли. Но государство тем не менее неуклонно ослабе¬
вало».
Вот тут-то Джиолитти решился уклониться от про¬
стой извилистой линии беспринципного поссибилизма *,
прекрасного выразителя той большой партии обывате¬
лей, на рассыпчатости, покладистости и лени которых
строил он свой авторитет, и окончательно наметить дру¬
гую линию, выгодность которой его острый ум постиг,
по-видимому, еще раньше — линию сближения с край¬
ней левой.
* Поссибилизм (лат.) — крайне оппортунистическое направление
в мелкобуржуазном социалистическом движении Франции конца
XIX в. Сторонники поссибилизма проводили политику соглашатель¬
ства с буржуазией и предательства интересов рабочего класса.—
Прим. ред.
95
Внезапно в программе Джиолитти появилось, и не в
качестве обещания, а в качестве непосредственной за¬
дачи, всеобщее избирательное право.
«Многие не узнавали своего вождя, за спиной кото¬
рого можно было так спокойно спать»,— говорил Фер-
реро.— «На что хотел он употребить авторитет, приобре¬
тенный им десятилетней диктатурой! Не на союз ли
монархий и красных за счет старых партий и богатых
классов?»
Взрыв необычайной симпатии к Джиолитти со сто¬
роны умеренных социалистов, несомненно, показывал,
что чем-то подобным, хотя и более бледным, чем фор¬
мула Ферреро, в воздухе действительно запахло.
Выборы на основе всеобщего избирательного права
привели действительно к серьезному усилению крайней
левой, но вместе с тем оставили власть за Джиолитти.
Чтобы сохранить за собой симпатии левой, Джиолитти
не только предлагал портфели социалистам, ввел в свое
министерство радикалов, но и выдвинул крайне испугав¬
шие капиталистов проекты государственно-социалисти¬
ческого характера, вроде монополизации страхования.
Однако союз с левыми, в особенности с самыми силь¬
ными— социалистами, налаживался плохо. В социа¬
листической партии произошел резкий раскол, и партия
социалистов-реформистов, абсолютных социалистических
джиолиттианцев, оказалась в ничтожном меньшинстве и
без серьезных корней в стране. Остальная же часть пар¬
тии благодаря успехам, вызванным всеобщим избира¬
тельным правом, приободрилась и довольно определенно
повернула курс влево. В то же самое время то, что Фер¬
реро называет старыми партиями, т. е. консер¬
ваторы и либералы, являющиеся подлинными выразите¬
лями сорганизовавшихся уже богатых классов, как та¬
ковых, объявили ему отчаянную войну.
«Как всегда случается и будет случаться в этих слу¬
чаях,— меланхолически заявляет Ферреро,— лекарство
для внутренней болезни было найдено в войне».
Джиолитти, до тех пор столь миролюбивый и близ¬
кий к мудрому мнению Луццатти, которое мы выше при¬
водили, внезапно становится крайним задирой. Он чуть
было не доводит до разрыва дипломатических сношений
пустой спор с Аргентиной, а затем инсценирует конфликт
с Турцией. Инсценировать его было легко, стоило дать
96
Понять националистам, что правительство на этот раз
не прочь от авантюры и фактически заинтересовать один
из крупнейших капиталистических кланов, «Вапса Ro-
гпапа», в выгодах предприятия.
Однако война * оказалась более трудной, чем Джио¬
литти ожидал; быть может, ее можно было бы кончить
скорее, сделав серьезный натиск на Турцию. Но не толь¬
ко почти прямое veto на этот счет Австрии, естественно
вытекавшее из опасений излишних захватов со стороны
Италии и из желания обеспечить за собой на черный
день дружбу Турции, но и воля самого Джиолитти сы¬
грали роль в том, что война, как несколько слишком раз¬
драженно выражается Ферреро, велась «платонически».
Я не знаю, можно ли назвать «платонической» войну,
стоившую Италии нескольких десятков тысяч жизней и
многих сотен миллионов, но что за ней старались сохра¬
нить характер крупного колониального предприятия, а
не подлинной войны,— это правда.
Во всяком случае вслед за шумными восторгами по
поводу открывающейся наконец перед Италией эры
«политики достоинства и силы» последовал период
самого острого недовольства, а всю итальянскую про¬
мышленность хватил полупаралич кризиса, необычайно
тяжело отразившийся на массах и послуживший подлин¬
ной причиной взрыва в июне 1914 года.
Но еще раньше, чем взрыв этот последовал, Джио¬
литти понял, что возбудил триполитанской авантюрой
крайнее недовольство левых и в то же время злобное
опасение правых законопроектами, подобными монопо¬
лии страхования.
Согласно своему обыкновению, ибо такую меру
Джиолитти практиковал не раз, он решил удалиться от
дел, оставляя за собой парламентское большинство и
ставя таким образом своего преемника в прямую от себя
зависимость.— Пусть де выпутывается из беды, а когда
«мавр кончит свою задачу», его можно опрокинуть еди¬
ным мановением руки.
Роль мавра на этот раз должен был исполнить вто¬
ростепенный политик Антонио Саландра.
* Имеется в виду итало-турецкая война 1911—1912 гг., в ре¬
зультате которой Италия присоединила к себе Триполитанию, Кире-
наику и острова Додеканес.— Прим. ред.
4 А. В. Луначарский 97
Это был убежденный консерватор и при том особого
типа: он принадлежал к примиренческой группе, старав¬
шейся перебросить мост между Ватиканом и Квири-
налом * для взаимной защиты от «Ахерона» **. Как
подлинный представитель старых партий, он выражал
собою всю их ненависть к сомнительному диктатору
Джиолитти. Июньский взрыв, красная неделя, дал ему
возможность показать себя одновременно ловким поли¬
цейским министром и человеком, чуждым реакционных
жестокостей. Возросшая в результате всеобщего избира¬
тельного права католическая партия вместе со старыми,
когда-то антиклерикальными консерваторами и частью
хмурившихся на эксперименты Джиолитти крупных ка¬
питалистических либералов начинала мечтать найти
в Саландре могильщика политического авторитета
Джиолитти. В таком положении великий европейский
кризис застал итальянское правительство.
Несомненно, Саландра и наскоро приглашенный им
опытный политик и вековечный непримиримый враг
Джиолитти — Соннино, были в течение почти всей своей
политической карьеры верными сторонниками тройствен¬
ного союза. Помимо некоторых сомнений относительно
резкого перехода из положения союзника в положение
врага к нейтралитету их толкало сознание военной и
финансовой слабости Италии. Потрясенная даже трипо-
лийской кампанией, страна рисковала быть ввергнутой
в страшные бедствия в случае серьезной войны. Нейтра¬
литет был объявлен не без страха перед недавними
союзниками.
Победа французов при Марне дала правительству на
минуту облегченно вздохнуть. Но потом тучи опять стали
скопляться на горизонте.
Объективные условия, о которых мы говорили в пер¬
вой части брошюры, заставили множество итальянцев
поставить перед собой дилемму: или воспользоваться от¬
крывающейся возможностью присоединиться к колеснице
могучих врагов Австрии, или потерять, быть может, на¬
♦ Квиринал (лат.) — резиденция итальянских королей в Риме
со времени воссоединения Италии (1870 г.) до ликвидации монар¬
хии (1946 т.).—Прим. ред.
** Ахерон (греч.) — в греческой мифологии одна из рек пре¬
исподней, через которую должны переплывать души умерших.—
Прим. ред.
98
всегда надежду выйти из политически вассального отно¬
шения к Австрии и экономически вассального (об этом
ниже) к Германии.
Победа союзников под руководством Англии, даже
без участия сил Италии, казалась теперь, когда война
явно приняла затяжной характер, более чем вероятной.
Правительство не могло не взвешивать также этого
тяжкого вопроса. Конечно, воевать — значило рискнуть.
Но рискнуть с возможным, даже вероятным выигрышем.
Военная и финансовая слабость уравновешивалась си¬
лой союзников в обоих этих отношениях. В случае
победы можно было бы рассчитывать на выполнение
всей интегральной программы, которую со слюнками на
губах формулировали империалисты: не только выши¬
бить трентский клин из Трента и создать удобную для
защиты альпийскую границу, но, вернув Триест, захва¬
тив Фиуме, Далмацию, Албанию, стать госпожой Адриа¬
тики, а потом протянуть руки к богатому наследству
европейской и азиатской Турции.
В случае удачного окончания войны, какое упрочение
савойского трона! Какой шаг вперед к развитию госу¬
дарственных чувств в народе и, стало быть, созданию
сильной власти на страже интересов господствующих
классов! Как блестяще можно было бы разрубить все
досадные узлы мелкой и горькой итальянской политики
золотым мечом победы!
Конечно, в случае поражения стране грозило нечто
ужасное, месть немецких держав, беспросветное разоре¬
ние народа и безусловное падение монархии. Но шансы
такого поражения были не очень велики, а, во-вторых,
в уме Соннино уже бродили, по-видимому, планы свое¬
образной перестраховки, о которой мы еще поговорим.
Во всяком случае нейтралитет казался несравненно
более опасным. Было очевидно как дважды два четыре,
что нейтралитет этот раздражает до самой крайней сте¬
пени тройственное согласие. Рассчитывать получить за
него какую-нибудь награду в случае победы его было бы
очевидной нелепостью. Напротив, можно было ждать,
что Россия настоит, а Англия и Франция допустят созда¬
ние великой Югославии с почти 20-миллионным населе¬
нием в качестве непобедимого конкурента Италии на
Адриатике. Рядом с всеобщим усилением членов согла¬
сия и понижением престижа недавних союзников Ита¬
4*
99
лия, берега которой и без того ставят ее в тяжелую за¬
висимость от владычицы морей Великобритании, должна
была сделаться в полной мере прислугой той или другой
сильной комбинации, главным образом, конечно, Англо-
Франции, ненарушимое единство которой после победо¬
носной войны остается надолго вне сомнения.
В случае же победы Австро-Германии, казавшейся
гораздо менее вероятной, что предлагали эти державы
устами Бюлова? Несмотря на малую вероятность в тот
момент победы центральных держав, Саландра и Сонни-
но со всей серьезностью вели переговоры с Австрией че¬
рез посредство этой, первой скрипки германской дипло¬
матии. Но тут перспективы оказывались безнадежны.
Не говоря уже о том, что, оставшись на милость победи¬
теля, Италия могла получить комбинацию из трех паль¬
цев вместо «purecchio» («чего-нибудь»), которым прель¬
щал ее Джиолитти, само это «что-нибудь» оказывалось
невероятно ничтожным.
Итак, при сохранении нейтралитета Италия при вся¬
ком исходе войны оставалась в самой неблагодарной
роли, всеми сторонами ненавидимая и отовсюду могущая
получить скорее удары, чем дары.
Какое правительство могло бы удержаться у власти
при такой катастрофе? Кто поддержал бы его тогда про¬
тив бури негодования почти всех активных элементов
Италии за «преступную» или «изменническую» политику,
погрузившую страну в такое унижение?
Уже отстоять нейтралитет в течение самой войны
было не легко ввиду горячки националистов и подпав¬
шей под их влияние интеллигенции всех родов, поды¬
мавшей неистовый воинственный вой и требовавшей вы¬
вести Италию во что бы то ни стало на золотую дорогу
великодержавного будущего. После же войны революция
национального негодования и отчаяния неизбежно дол¬
жна была опрокинуть трон и правительство, оставшееся
с пустыми руками при «грабеже», употребляя выраже¬
ние Сальвемини.
Итак, страх ответственности за результаты бездея¬
тельной политики не мог не толкать это лишенное авто¬
ритета правительство на страшную для него самого аван¬
тюру. Так и говорит Ферреро в статье, опубликованной
в американском журнале «Atlantic Monthly Review»
(янв. 1915 г.): «Трудности и опасности войны были,
100
очевидно, огромны, но опасность бездействия казалась
правительству еще большей».
И вот в момент, когда переговоры между Соннино и
Бюловым прервались и правительство фактически, пока
секретно, из опасения перед джиолиттианским парламен¬
том уже расторгло союз (10 мая 1915 г.) и тем самым
более или менее антиконституционно предрешило войну,
не спросясь представителей страны, Джиолитти, как
утверждают, не знавший еще об этом тайном шаге,
явился в Рим, чтобы спасти положение и взять в свои
руки бразды правления.
Каковы же были при этом мотивы ловкого государ¬
ственного человека? Более, чем Саландра и Соннино, по¬
нимал Джиолитти слабость Италии. Менее, чем они,
верил в неизбежность победы тройственного соглашения.
Наоборот, остро взвешивая шансы противников, Джио¬
литти приходил к выводу, что война должна быть не¬
обыкновенно длинной, изнурительной и увенчаться со¬
мнительным исходом. В настоящее время такие публи¬
цисты вполне патриотического пошиба и принадлежащие
к коренным странам согласия, как профессор Озеров,
открыто высказывают такое же мнение. Но, предвидя
подобное, Джиолитти считался, во-первых, с возможным
крахом всех сил Италии до окончания войны, ибо много¬
летней войны она выдержать, по его мнению, не в силах,
а буксир Англии должен был тоже колоссально ослабе¬
вать с каждым годом. Во-вторых, наоборот, огромное
истощение того и другого враждующих лагерей должно
было создать относительно благоприятное положение
нейтральным и выдвинуть на первые роли в качестве
великого примирителя и посредника никого иного, как
самое могучее коронованное лицо среди нейтральных —
короля Виктора Эммануила III.
Вот почему Джиолитти готов был удовлетвориться
даже очень небольшим «purecchio» со стороны Австрии.
Беда заключалась в том, что Джиолитти не хотел обра¬
титься откровенно с этими аргументами к стране. Он
привык презирать ее. Ему казалось достаточно мощным
орудием его послушное парламентское большинство. Но
он не рассчитал двух вещей: напряженности почти исте¬
рических национальных надежд и ненависти к себе в ста¬
рых парламентских партиях.
101
Именно тот факт, что Джиолитти вновь выступал
в союзе с официальными социалистами, требовавшими
сохранения нейтралитета, что он вновь хотел бросить
в ящик, как марионеток, членов правящего министер¬
ства, что ему пришлось бы создать новое министерство
для сохранения мира при самом близком участии социа¬
листов и успокаивать страну в ее воинственной лихорад¬
ке, обращаясь через головы высших и средних классов
к мирно настроенной толпе рабочих и крестьян, что ему
пришлось бы противопоставлять лакомым обещаниям
национальной наживы перспективы социальных реформ,
именно все это явилось новым и энергичным толчком для
Саландры и Соннино судорожно схватиться за войну,
давшую возможность тем же взмахом разбить пьедестал
соперника.
Послушаем теперь нашего чичероне * — Гульельмо
Ферреро.
«Внизу,— говорит он и в уже цитировавшейся нами
статье в американском журнале,— плебеи, апатичные
или прямо враждебные войне, далее средняя буржуазия
в нерешительной позиции, две самые многочисленные по
числу последователей партии — социалистическая и ка¬
толическая,— в первый раз сходящиеся в требовании
сохранения мира, затем — парламент с большинством,
покорным Джиолитти, сенат, в котором многие члены
являлись чистой воды германофилами. Словом, страна
безусловно более склонная к миру, чем к войне. Но по¬
всюду шевелились мелкие, однако кипучие водовороты
воинственности. То была главным образом интеллиген¬
ция, сбежавшаяся из библиотек и школ, из редакций, из
партий без армий, как социалисты реформисты и респуб¬
ликанцы. Их поддерживали отдельные лица, в силу по¬
добного же понимания положения ушедшие из разных
партий». И Ферреро произносит глубоко значительные
слова: «Тот, кто наблюдал страну и знал состояние умов,
мог думать, что вождь парламентского большинства
имел полное право отправиться в Рим низвергнуть пра¬
вительство, склонявшееся к войне».
Я прошу читателя заметить, что это говорит убежден¬
нейший сторонник необходимости для Италии вступить
в войну.
* Чичероне (итал.) — проводник.— Прим. ред.
102
«В самом деле,— продолжает он,— кто стоял на сто¬
роне правительства? Несколько очень влиятельных жур¬
налов, несколько пламенных, но малочисленных партий:
словом, кучка людей, правда, подымавшая поистине
дьявольский шум».
«Ничтожно было число тех,— говорит Ферреро,— ко¬
торые 11-го мая не думали, что война невозможна.
Только coup d’etat* мог спасти правительство. Но никто
не считал его способным на это».
«И вот то тут, то там раздался крик, в котором ска¬
залось бешенство побежденной партии, смутное, но
ужасающее слово — измена!»
И, о сюрприз, для самих пустивших его в ход! —
многоголосое эхо подхватило этот крик. Его авторы, по¬
черпнув отсюда мужество, заорали еще громче, и через
несколько часов все улицы были полны этим словом, оно
было написано углем на стенах, напечатано на бумаге,
выросло на страницах журналов, полетело из города в
город, от моря к морю. Все сторонники войны — респуб¬
ликанцы, реформисты, радикалы, некоторые умеренные,
с быстротой молнии заключили союз между собой. Де¬
монстрации стали повторяться, с каждым разом выро-
стая в числе и бешенстве участвующих. Журналы были
как бы в исступлении. По всей Италии стон стоял, ка¬
кой-то вихрь ругательств, циклон гнева, обнявший со
всех сторон самого сильного человека Италии, его пар¬
тию и князя Бюлова. Никакая моральная единица, сво¬
бодная или организованная, не сумела противостоять
этому приступу буйства: изумленные социалисты не дви¬
нулись с места (в главе об итальянском социализме мы
постараемся объяснить, почему улица осталась за этими
свищущими и завывающими партизанами войны)... И че¬
ловек, который еще накануне был диктатором, остался
изолированным в своем доме; большая пустота образо¬
валась вокруг него. Между тем толпа ворвалась в Мон-
течитторио и, разбивая стекла, ломая мебель, требовала
войны от министерства.
Что же это значит, спросим мы теперь, согласившись
вполне с глубокой правдивостью повествования Фер¬
реро? Ведь меньшинство остается меньшинством! Каким
образом школьная молодежь, составлявшая главную
* Coup d’etat (фр.] — государственный переворот.— Прим. ред.
103
Часть армии вышеописанных партизан, поддерживаемая
слабыми партиями, смогла тем не менее «навязать ми¬
нистерству войну».
Дело в том, что толпа вовсе не навязала войны ми¬
нистерству. Наоборот — министерство Саландры по вы¬
шеуказанным мотивам навязало войну стране. Для этого
использовали экстазы интеллигенции, о настроении ко¬
торой речь будет ниже, и постоянно готовую шуметь
клику репетиловых и громил, которая рада производить
революцию с разрешения начальства.
Русские тоже знают кое-что о подобного рода «на¬
родных движениях». Я отнюдь не отрицаю наличности
в Италии довольно многочисленных сторонников войны,
о всех главнейших их категориях у нас еще будет речь.
Но первым и главным из них было все-таки правитель¬
ство. При этом гражданская и военная бюрократия на¬
ходилась на перекрестке обоих влияний. Кость от кости
и плоть от плоти интеллигенции — чиновничество и офи¬
церство мелкое и среднее по тем же причинам, что и она,
причинам, которые мы выясним ниже, желали войны;
с другой стороны, для всех этих служащих и зависимых
людей было ясно, чего хочет начальство. Вот почему
полиция с изумлением видела 10-го мая на улицах Рима
демонстрацию всех чинов военного министерства с ди¬
ректорами департаментов во главе, сторожами и истоп¬
никами в хвосте. Вот почему полицейские чиновники и
офицерство, которые столько раз возбуждали гнев
итальянского народа убийствами, чинимыми агентами и
карабинерами * во время порой ничтожных демонстра¬
ций, глядели сложа руки, как гимназисты громили пар¬
ламент.
Но еще одна существует сила в Италии, влияние ко¬
торой трудно поддается учету. Это — пресса. Дешевая,
как во Франции — полторы копейки за номер,— она при¬
способилась к руководству мнением общества южно¬
страстного, малообразованного, непривыкшего размыш¬
лять собственной головой, словом типичного псевдоде¬
мократического общества, в котором, как чертям в бо¬
лоте, самый настоящий вод демагогам.
Но если даже во Франции газета по «су» не может
существовать без объявлений больших фирм и банков,
* Карабинеры — жандармы.— Прим. ред.
104
а зачастую не выдерживает и при их наличности и нуж¬
дается в темных источниках дохода или постоянной суб¬
сидии, то тем более это так в Италии. Мы увидим ниже,
как распределяется вообще итальянская пресса. Но мы
должны помнить, что существует целая туча мелких
органов, неосмеливающихся идти против воли местных
префектов и жаждущих субсидии. Они создали хор под¬
голосков для правительственного «Giornale d’ltalia»,
для газет националистов, как «Idea Nazionale», для ра¬
дикальной прессы, руководимой «Secolo», и для распро¬
страненного и осведомленного «Corriere della Sera» —
органа той части миланских капиталистов, которым
мечтались рынки для вывоза и, особенно, освобождение
от фактического германского экономического засилья,
о котором мы еще будем говорить. Так выяснился огром¬
ный перевес печати на стороне Саландры и Соннино.
Саландра для вида подал в отставку. Король торже¬
ственно выразил ему доверие. Война была объявлена.
Опустим официальные объяснения ее мотивов в Зеленой
Книге. Они лишены интереса для нас.
Каковы же оказались до сих пор результаты вступ¬
ления Италии в великую распрю. Результаты эти, по
признанию даже самых воинственных журналов, скорее
печальны.
Правда, Италия ведет войну с Австрией, поддержи¬
вая длинный фронт в 800 километров, на что она упо¬
требляет полумиллионную армию, поддерживая ее все
время на одинаковой высоте. Но успехи по всему этому
фронту более чем ограничены, ни в Тироле, ни в Карин-
тии итальянцам не удалось продвинуться сколько-нибудь
заметно и относительно этих местностей, в сущности го¬
воря, нельзя сказать, наступление ли имеет тут место
или активная самооборона. Несколько больше успехов
имела итальянская армия по Изонцо. Еще 5-го июня
река была перейдена, занято было несколько возвышен¬
ностей, обстреливался город Гориция, который, однако,
несмотря на чрезвычайные усилия взять его к декабрь¬
ской парламентской сессии, остался в руках австрийцев.
Итальянская пресса утверждает, что, во всяком слу¬
чае Италия удерживает по другую сторону этой своей
позиции не менее полумиллиона австрийцев. Надо при¬
знаться, однако, что на общем военном положении Ав¬
стрии факт этот не сказывается особенно тяжело.
105
К 1914 и началу 1915 года на Австрию свалились самые
большие несчастья. Дважды разбитая Сербией, она по¬
теряла всю восточную Галицию и с отчаянием видела
русские войска в карпатских ущельях, ведущих в рав¬
нину Венгрии. Казалось бы, отвлечение полумиллиона
от армии, страшно ослабленной сокрушительными уда¬
рами России, должно было погубить пресловутую «лос¬
кутную империю». Но что же мы видим? Успехи Австрии
начинаются как раз вступлением Италии в войну: сербы,
по-видимому, испуганные вступлением в ряды своих
союзников опаснейшего конкурента, воздерживаются от
перехода к наступлению, несмотря на негодующий хор
итальянских газет. Германия, не поддерживая сколько-
нибудь открыто Австрию в битвах против Италии и оста¬
ваясь столь беспокоющим многих чудом в формальном
мире с итальянским королевством, напрягала все силы,
чтобы выручить Австрию из тяжелого положения на дру¬
гом фронте, причем поддержка ее под руководством
Макензена превратила австрийцев из побежденных в по¬
бедителей, вернула им Галицию за исключением узкой
полоски и отдала в их руки около трети русской Поль¬
ши, Холмщину и Подолию.
Колебания сербов обрушились на их голову. Болгар¬
ский союз, деятельная поддержка германцев дали воз¬
можность Австрии фактически почти уничтожить Сер¬
бию, а затем уже самостоятельно завоевать Черногорию
и устремить свои полки в Албанию. Оставаясь отнюдь
не побежденной по австро-итальянской границе, Австрия,
таким образом, является прямой победительницей на
других фронтах.
Совершенно естественно, что эти обстоятельства ко¬
лют глаза союзникам и заставляют их спрашивать, дей¬
ствительно ли Италия делает все, что должна делать,
как лояльная союзница в этой войне?
Ответственные государственные люди Италии и ее
наиболее влиятельная пресса стояли в начале почти без
исключения и принципиально на позиции, которая харак¬
теризовалась словами: «Guerra nostra» *! Мы ведем
нашу собственную войну, войну с нашим наслед¬
ственным врагом, тем самым мы помогаем, конечно, на¬
шим союзникам, но разбрасывать наши не так уже вели-
кие силы на чуждые нам цели мы не хотим.
* «Guerra nostra» (итал.)—«наша война».— Прим. ред.
Лишь перед самым созывом последней парламент¬
ской сессии в декабре 1915 года и притом не спросись
парламента, ставя его опять перед сюрпризом, подпи¬
сало правительство знаменитое лондонское обязатель¬
ство об отказе от права заключения сепаратного мира.
Война Германии тем не менее не была объявлена. Рав¬
ным образом до самого последнего дня, за вычетом неко¬
торых ничтожных морских операций Италия не прини¬
мала участия ни в каких военных действиях союзников
против союзников Австрии.
Разгром Сербии, взятие Ловчена, замирение Черно¬
гории, грозная опасность, нависшая над Албанией и над
Валоной, занятой итальянским гарнизоном, вызвали
бурю сомнений и толков в итальянской прессе.
Стал заметен сдвиг от идеи «нашей войны». Даже
один из министров, правда, специально прикомандиро¬
ванный к министерству в качестве министра красноре¬
чия, или итальянского Вандервельде, республиканец
Барзилаи произнес речь, заметно отступавшую от этой
линии. Ожидаемый сейчас приезд министров Бриана и
Буржуа ставится с этим в ближайшую связь.
Hq не только в правительстве, в самой прессе ярко
воинственного типа все еще наблюдаются колебания.
Правительство решило, по-видимому, защищать Алба¬
нию, хотя решение это держится в полусекрете. Но цен¬
тральный орган радикалов «Secolo», приобретший за
время войны колоссальное влияние, прямо советует ото¬
звать войска из Валлоны, пока не поздно. Его не менее
влиятельный миланский собрат «Corriere della Sera» еще
в конце января заявил, что при поддержании тяжкого
восьмисотверстного фронта Италия не располагает си¬
лами для новых предприятий. На это журнал патриоти¬
ческих социалистов «Popolo d’ltalia» отвечает чуть не
прямым обвинением в измене и прозрачными угрозами
не только против Джиолитти и своих собственных собра¬
тий — социалистов-антимилитаристов, но и против са¬
мого правительства за его слабость внутри страны и дву¬
смысленное поведение по отношению к войне в целом.
Печать союзников давно уже подымает от времени до
времени голос осуждения по адресу нерешительного
итальянского правительства. Некоторые русские газеты—
как, например, «Биржевые ведомости» и «Русское сло¬
во», заговорили прямо об итальянском «блефе». Нет
107
недостатка в Недовольных голосах в Англии и Франции,
откуда особенно болезненны уколы великого зоила * —
Клемансо.
Но во Франции нашлись также и защитники Италии.
Первым из них оказался не кто иной, как подвижный
Эрве. В своей газете, можно сказать, лишь накануне
перекрещенной из «Гражданской войны» в «Победу»,
Эрве дает такую защиту итальянскому правительству,
которая компрометирует его не менее иного обвинения
и которая ставит пресловутую «нерешительность» в до¬
вольно правильную перспективу. Почему Италия не
объявила Германии войну? — Да ведь это так легко по¬
нять! Министерство Саландры — Соннино при под¬
держке короля, но при сильной оппозиции в стране объ¬
явило войну Австрии. Оппозицию составляли клерикалы,
обожающие Германию, значительная часть итальянских
социалистов, часть купечества, а равно крестьяне и люди
без политических интересов. Все они собрались вокруг
Джиолитти. Если все же оказалось мыслимым объявить
войну Австрии, то это потому, что в глубине итальянской
души всегда дремлет ненависть к австрийцам. Но это
был максимум того, на что мыслимо было решиться.
Объявление войны Германии дало бы оппозиции сильное
оружие в руки. Бросить полки на Балканы значит лить
воду на мельницу Джиолитти.
Не лишено возможности, что при таких условиях
Джиолитти внезапно вновь оказался бы у власти.
Сопоставим эту статью, написанную 26-го января, со
статьей газеты «Journal de Debats», столь же стойкой и
солидной, сколько вертляв и поверхностен недавний ор¬
ган непримиримого антипатриотизма.
В передовице журнала крупной буржуазии от того же
дня мы читаем: «В Италии «Guerra nostra» стала посте¬
пенно единственной войной. Лишь в последнее
время наблюдается благодетельный поворот. Считалось,
что войска Виктора Эммануила имеют исключительной
миссией неискупленные провинции, а об остальном им
нечего думать. К тому же чудовищно разросшиеся идеи
империализма внушали крайнее недоверие по отношению
к славянам за Адриатикой. Итальянские империалисты
* Зоил (греч.) — несправедливый, придирчивый критик.—
Прим. ред.
108
заявили, что не хотят своими руками таскать из огня
каштаны для славян. Напротив, они надеялись воспре¬
пятствовать славянам и грекам в использовании резуль¬
татов их побед. Трудно сказать, насколько повлияли на
ход военных событий эти идеи, но влияния этого нельзя
отрицать. Если признаки поворота не обманывают нас,—
мы от души приветствуем его».
В момент, когда я пишу эти строки, признаки пово¬
рота еще не являются существенными. Правда, ми¬
нистры говорят без умолку и очень красноречиво, но в
волнах их красноречия не очень-то легко выудить что-
нибудь положительное.
Естественно, что подобное положение вещей наводит
скептиков и проницательных волонтеров дипломатии на
разные сомнения. Ферреро по поводу триполитанской
войны пустил в ход выражение «платоническая война».
Я уже говорил, что выражение слишком хлестко. Быть
может, лучше заменить его выражением — война с опас¬
кой. Не ведет ли и сейчас Италия такую войну, спраши¬
вают себя вышеупомянутые скептики. В римских кафе
представители крайних вояк, не понижая голоса, расска¬
зывают, например, такие вещи: между Соннино и Бюло-
вым состоялось тайное соглашение, сводящееся к взаим¬
ной перестраховке. В случае победы центральных дер¬
жав Германия дала обещание щадить Италию и оста¬
вить во всяком случае неприкосновенными ее нынешние
границы. Италия же со своей стороны не только обе¬
щала всеми силами бороться против чрезмерного ослаб¬
ления Германии, что, как мы видели из брошюры Саль¬
вемини, по мнению умнейших итальянских публицистов,
соответствует интересам самой Италии, но, что гораздо
важнее, обещала также ограничиться исключительно
войной с Австрией.
Более чем вероятно, что это только пустые разговоры,
но на них основываются те угрозы, которые бросают
Саландре националисты и социал-патриоты.
Прочно ли положение правительства? — Кто знает.
Италия и в менее нервические времена поражала иногда
внезапностью министерских кризисов.
Заседания в парламенте и сенате показали, конечно,
существование повсюду столь сильного патриотического
единения. Но в обеих палатах раздавались речи крайне
оппозиционного характера и исходили они от людей с
109
большим нюхом, вроде, например, знаменитого социйЛ*
карьериста Ферри. Это зерно оппозиции джиолиттинско-
го или вообще антивоенного характера. Что будет, если
подымется также буря на противоположном полюсе?
Быть может, две эти противоположные бури приведут
правительственное здание к устойчивости. Быть может,
правительство Саландры — Соннино, старых вождей и
старых партий, рухнет, как карточный домик, и уступит
место кому-то другому. Новым людям, быть может, поль¬
зующимся мощной поддержкой Франции и Англии из¬
вне, националистов — изнутри? Или тому же Пфификусу
Джиолитти?
Предсказывать не наше дело. В этой главе мы стара¬
лись только выяснить, каковы были побуждения итальян¬
ского правительства в его нынешнем составе и каковы
весьма вероятные границы его воинственности.
Капиталисты
Прежде чем приступить к характеристике отношения
итальянских капиталистических кругов к войне и к объ¬
яснению причин этого отношения, нам кажется уместным
дать здесь краткий очерк экономического состояния
страны сравнительно с ее прошлым.
Цифры и большинство фактов, которыми мы будем
Пользоваться при этом, заимствованы из книги Эрнеста
Лемонона L’ltalie economique et Sociale», изданной &
конце 1913 года, написанной с величайшей симпатией к
Италии, но в то же время серьезно объективной.
Если рассматривать экономический прогресс с точки
зрения развития промышленности, как таковой, с точки
зрения роста пресловутого «национального богатства»,
то Италию надо признать одной из стран, наиболее бы¬
стро прогрессирующих.
Доходы государства в 1862 году достигали всего
460 миллионов лир. Между тем как в 1912 году они ис¬
числялись в 2244 миллиона. Приблизительно таким
остался доход государства до самого начала войны.
Часто жалуются на неподвижность итальянской агри¬
культуры. Приходится констатировать, однако, что, не¬
смотря на превращение этой чисто аграрной страны в
полупромышленную, доходность земледелия поднялась
110
за ту же половину века весьма значительно. Так, общий
доход от земледелия в 1860 году не достигал даже трех
миллиардов, теперь доход с земель превышает семь мил¬
лиардов.
Перейдем к добывающей промышленности. Стои¬
мость минералов, извлеченных из недр земли в 1860 году,
равнялась 28 миллионам лир, в 1912 — 78 миллионам.
Некоторые индустрии плачутся на свой относительный
регресс. Так, Италия, занимавшая прежде едва ли не
первое место в Европе по экспорту шелка-сырца, сейчас
отошла на задний план, несмотря на всякие покровитель¬
ственные меры. Но регресс этот лишь относительный, аб¬
солютно же стоимость вывезенного шелка 50 лет тому
назад равнялась 200 миллионам, а теперь — 600.
Целый ряд новых индустрий развился мало-помалу.
Прежде всего разные отрасли металлургии. Страшным
препятствием к промышленному развитию Италии было
отсутствие угля. В течение долгого времени это обстоя¬
тельство заставляло итальянских экономистов с горечью
смотреть на будущее своей страны. Но постепенный пере¬
ход от паровых двигателей к электрическим открыл пе¬
ред Италией блистательные промышленные перспективы.
Ни одна страна Европы не обладает таким большим ко¬
личеством бурно текущих вод. Но ниспадающая вода не¬
даром именуется современными инженерами белым уг¬
лем. Ее энергия превращается в электрическую и служит
дешевым источником силы для промышленности.
Еще в 1895 году Италия располагала сравнительно
ничтожным количеством паровых лошадиных сил, а
именно 300 000. В настоящее время цифра эта удвоилась.
Итальянцы развили технику передачи электрической
энергии на расстояние более чем кто бы то ни был.
Опираясь на это, Италия сильно подняла свой эк¬
спорт. В 1862 году она ввозила на 830 миллионов лир,
а вывозила на 577. В 1910 году импорт равнялся трем
миллиардам 200 тысячам, а экспорт — двум миллиардам
50 миллионам. Торговый оборот за 50 лет, как видите,
учетверился.
Многие итальянские экономисты утверждают, что все
это развитие, особенно рост агрикультуры, вызвано пре¬
жде всего таможенным протекционизмом. Но в последнее
время в самой Италии сильно развивается партия сторон¬
ников свободной торговли, которая не только отрицает
| 111
необходимость протекционизма впредь, но и его заслуги
в прошлом. Лемонон придерживается того же мнения:
«Конечно,— говорит он,— протекционизм дал государст¬
ву серьезные доходы, но он вызвал к жизни в Италии
некоторые чисто искусственные отрасли промышленно¬
сти, в то же время весьма мало способствуя развитию от¬
раслей, естественных для Италии. С другой стороны, он
дорого обошелся потребителям».
Лемонон склоняется к мысли, что просто самые усло¬
вия страны, естественно, вели ее по пути прогресса.
Если мы возьмем, например, одну из важнейших
отраслей промышленности — хлопчатобумажную, мы
найдем, что она развивалась довольно равномерно.
Правда, в последнее время она несколько стеснена не¬
достатком рынков, но ведь она и существует благодаря
соответственным покровительственным мерам, как бы
единственно для вывоза, в самой же стране промышлен¬
ники предпочитают высокие цены широкому сбыту. Вы¬
числяют, что итальянский народ переплачивает своим
хлопчатобумажным промышленникам 90 лишних милли¬
онов в год. Но в гаком же положении находятся и неко¬
торые другие промышленники: итальянец платит дороже,
чем немец или француз за шерсть, за бумагу, за сахар
и т. п. Шерстепромышленники получают с народа пода¬
рок 35 миллионов, сахарозаводчики — 30 миллионов, бу¬
мажные фабриканты— 15 миллионов.
Но предмет гордости протекционистов — развитие аг¬
рикультуры. Вышеприведенные цифры показывают, что
действительно прогресс этот достоин удивления. Но лю¬
бимая медаль защитников легких и крупных барышей
для капиталистов имеет и оборотную сторону. Существу¬
ют чрезвычайно высокие ставки на пшеницу. В 1880 го¬
ду эта ставка равнялась одной лире 42 чентезимо за
квинтал. В 1898 году ставка достигает 7 с половиной лир.
Негодование низов заставляет правительство в 1902 го¬
ду начать, скорее, впрочем, обещать, уменьшение этой по¬
шлины. Между тем для огромного большинства крестьян¬
ства пошлина не приносила никакой пользы. В Италии
обрабатывается 15 с половиной миллионов гектаров, из
них только 4 с половиной занято культурой пшеницы.
Таким образом, можно сказать *с уверенностью, что за
счет дорогого хлеба, этого бедствия для питания и здо¬
ровья народа, богатеет только кучка пшеничных баро¬
112
нов. Лемонон утверждает, что этим господам народ пе¬
реплачивает при каждом куске съедаемого хлеба насущ¬
ного в общем 400 миллионов лир! Беднейшая часть сов¬
сем не в состоянии есть хлеба из пшеничной муки, она
пускает в ход муку маисовую, которая поражает населе¬
ние одной из страшнейших болезней — пеллагрой *.
«Хлеб и соль,— говорит Лемонон,— для многих се¬
мейств в Италии являются роскошью».
О, конечно, это ведь не имеет никакого отношения к
национальному богатству!
Большой надежды на изменение этого блестящего по¬
ложения вещей до войны ни у кого не было. Подумайте,
может ли быть такая надежда после войны, когда потреб¬
ности государства вырастут в беспощадной прогрессии.
Но к итальянской промышленности стоит присмо¬
треться еще с другой стороны. Что доходы капиталистов
стремительно выросли, что железные дороги шагнули с
2-х с половиной тысяч километров 50 лет назад до 13
тысяч километров, что медленно, но основательно растет
металлургия, в особенности некоторые отрасли, как, на¬
пример, автомобильная,— все это бесспорно.
Но как отражается этот прекрасный рост производ¬
ства и барыша на судьбе рабочего класса? В этом отно¬
шении итальянские капиталисты, если отличаются чем-
нибудь от неитальянских, то разве еще меньшей уступчи¬
востью. Приведем пару цифр. В 1860 году взрослый муж¬
чина ткач не получал более полутора лир, это и вообще
была наивысшая плата в фабричном производстве, жен¬
щина никогда не получала даже одного франка в день.
В настоящее время итальянец может гордиться тем, что
заработная плата его выросла на 100%. Сто процентов
это много. Это означает, однако, что фабричный рабочий
получает сейчас три лиры в день, а работница две, при¬
чем продукты потребления стали настолько дороже, что,
по мнению серьезных исследователей, итальянский фаб¬
ричный рабочий получает теперь скорее меньшую ре¬
альную плату, чем большую. Естественно, что более ква¬
лифицированные рабочие заводской промышленности по¬
лучают несколько большую плату. В среднем, однако,
при почти одинаковых тратах на питание, итальянец
* Пеллагра — хроническая болезнь, вызываемая недостатком в
организме витамина В2.— Прим. ред.
113
в металлургической промышленности получает на 35%
меньше, чем француз.
Относительно крестьян можно сообщить, что ни в од¬
ной западноевропейской великой державе не существует
подобной возмутительной системы эксплуатации земле¬
дельческого труда. Соответственно с этим прогресс куль¬
туры народных масс в Италии ничтожен. 50 лет тому
назад из ста итальянцев 72 не умело читать, сейчас на
всякую сотню приходится 50 таких же безграмотных.
Притом это общая цифра, на юге же процент безграмот¬
ных и до сих пор доходит почти до 90.
Все эти цифры, как нельзя лучше, показывают, что
если Италия постепенно начала играть роль чего-то вроде
великой державы в отношении не только политическом,
а и экономическом, то окупается это ценой прежде всего
обирания и эксплуатации итальянского народа.
Этот многострадальный народ обвиняют иногда в ле¬
ни. Нельзя представить себе более легкомысленного суж¬
дения. На самом деле трудолюбие итальянца изумитель¬
ное. Даже из глубины своей нищеты он сумел сделать
источник дохода, не только для себя, но и для государ¬
ства. Мы говорим об эмиграции.
Гонимое жадностью аграриев, крестьянство, обездо¬
ленный сельский и плохо питаемый городской пролетари¬
ат эмигрируют в массах. В общем количество эмигран¬
тов, уезжающих из Италии, почти уравновешивает еже¬
годный прирост итальянского населения. Правительство
принимало даже в свое время меры к ограничению эми¬
грации. Между тем выносливость, прилежание, сноровка
итальянских простолюдинов, покидающих родину в по¬
исках лучшей почвы для применения своих сил, оказа¬
лись источником великих благ для Италии. Кто завоевал
для Италии южноамериканский рынок? — Все сведую-
щие лица дают на этот счет один и тот же ответ — те три
миллиона итальянцев, которые переселились туда. Ар¬
гентина экономически буквально завоевана итальянцами.
Между тем, отправляясь туда, эти люди не имели за ду¬
шой ничего. Италия не только заняла в Аргентине второе
место по ввозу непосредственно после Англии, но южно¬
американские поселенцы не забывают своих родных и
посылают постоянно деньги на родину. Еще важнее тот
прилив золота, который образуется благодаря поддержке
114
своих семейств эмигрантами, уезжающими на временные
заработки в Соединенные Штаты.
Итальянский капитал в большей мере, чем англий¬
ский или германский, является, таким образом, цветком
на перенапряжении рабочей силы населения при недо¬
статочном его питании. Этого, однако, мало. Главней¬
шим образом итальянская индустрия, за вычетом неко¬
торых крупных промышленных островов, вкрапленных
по западному побережью и вокруг Неаполя, концентри¬
руется в* северном треугольнике, вершинами которого яв¬
ляются Милан, Турин и Генуя. Это в полной мере про¬
мышленная страна. Въезжая в нее из довольно-таки
захолустных провинций юго-востока Франции, вы чувст¬
вуете присутствие всего размаха крупнокапиталистиче¬
ской жизни. Если вы едете ночью, то повсюду видите яр¬
кие электрические фонари или зарево вокруг больших
сталелитейных заводов и т. п. Трубы теснятся со всех
сторон. Ненаселенных пространств почти нет. Оно и по¬
нятно. Вы проезжаете второй по густоте населения кусок
Европы.
Север Италии производит на вывоз. Сидерургия *
всех видов и текстильная промышленность остро нужда¬
ются в вывозе и в то же время Ломбардия, как Англия,
не может жить без обильного подвоза хлеба и сырья.
В новейшее время каждой промышленно переразвитой
стране такого типа должны соответствовать более или
менее обширные провинции типа экономически отстало¬
го, аграрного, которые впитывали бы промышленное пе¬
репроизводство индустриальных центров, снабжая их
взамен всякого рода сырьем.
Италия, еще недавно аграрная страна, казалось бы
не должна была представлять собой страну с перезре¬
лой промышленностью, превышающей емкость внутрен¬
него рынка. Однако на деле это именно так.
Если средняя Италия занимает промежуточное поло¬
жение, то благословенный природой юг и особенно Си¬
цилия, некогда житница Римской империи, являются в
нынешнюю эпоху почти полным контрастом вышеопи¬
санному северному треугольнику. Неужели юг и Сици¬
лия не могут служить для верхней Италии тем аграрным
«хинтерландом», как принято называть подобный дере¬
* Сидерургия — черная металлургия.— Прим. ред.
115
венский фон для городской промышленности в немецкой
империалистической литературе?
Увы, несмотря на раздающиеся постоянно даже сре¬
ди усердных защитников капиталистических интересов
голоса, утверждающие, что надо бы подкормить южную
курицу, чтобы она продолжала нести свои золотые яйца,
итальянский капитал, итальянские правящие классы
предпочитают непосредственно эксплуатировать кресть¬
янство юга страшной дороговизной продуктов, тяжелы¬
ми налогами и ростовщичеством, таким образом почти
перепилив уже этот сук, на котором могла бы сидеть при¬
певаючи золотая птица северной промышленности.
Вот как изображает юг Лемонон, человек, повторяем,
расположенный видеть в Италии светлые стороны несрав¬
ненно более яркими, чем ее язвы: «Обитатели юга почти
совершенно чужды промышленному труду. Единственным
ресурсом их является земледелие. Жизнь дается им с ве¬
личайшим трудом. Кампания, Апулия, Базиликат, Ка¬
лабрия, Сицилия — совершенно заброшены правительст¬
вом ради коммерческого развития севера. Законы совер¬
шенно не считаются с самыми насущнейшими нуждами
этого края. Лишь с 1900 года начинаются кое-какие ме¬
ры в пользу юга, вызванные тем, что нищета сделалась
здесь положительно вопиющей и грозной. Но ничтожные
меры центрального правительства парализуются оконча¬
тельно ленью местных правительственных органов».
Разорив, таким образом, аграрную Италию, чужеяд¬
ный северный капитал оглядывается на новые рынки и
ридит их прежде всего на востоке. Итальянская торговля
на Балканском полуострове и в Малой Азии достигла за¬
метных результатов, несмотря на враждебные отношения
к ней Австрии, Турции, отчасти даже Сербии. Но италь¬
янский капитал мечтает о совсем другом размахе для
своей коммерции на Балканском полуострове.
Овладев Триестом и распахнув перед собой ворота на
Балканы, Италия сможет сделаться настоящей экономи¬
ческой метрополией по крайней мере всей западной части
полуострова.
Вот как излагает «позитивные результаты» успехов
на Балканах уже несколько раз цитированный нами Ма¬
рио Альберти, авторитетный представитель крупнокапи¬
талистических чаяний ломбардо-триестинского капитали¬
стического блока.
116
«...Простой переход провинций, завоеванием которых
мы ищем увеличить национальное богатство Италии на
несколько миллиардов. Один Триест дает 100 миллионов
крон чистой ренты в год, общая стоимость Триеста до¬
стигает 4 миллиардов лир. В Восточном Фриуле про¬
цветает агрикультура так же точно, как в Истрии.
Около Фиуме имеются каменоломни и рудоносные
жилы. Вместе с Фиуме Италия приобретает не менее
одного с половиной миллиарда капитала. Далмация —
это настоящая страна будущего, стоит только обратить
внимание на ее богатство текучими водами. Трентин
когда-то считался европейской Калифорнией. Около
Трента находится гора Арджентарио, стоимость кото¬
рой не ниже 3 миллиардов крон. И это еще далеко
не все.
Но еще важнее, быть может, для итальянской эконо¬
мики приобретение в Юлианской Венеции (так называет¬
ся совокупность бывших венецианских колоний на Бал¬
канском полуострове) рынков чрезвычайной емкости. До
сих пор все эти провинции снабжаются австрийскими
продуктами,— после войны они все станут закупать в
Италии. Выгоды, какие может получить при этом Ита¬
лия, заключаются прежде всего в следующем: во-первых,
она сможет вывозить все большее количество своих про¬
дуктов по весьма выгодным ценам; во-вторых, она разо¬
вьет свое экономическое проникновение на Балканы и
на Левант, отстранив раз навсегда Австрию как конку¬
рента в Малой Азии...
В мирном трактате надо принудить габсбургские мо¬
нархии к определенной индустриальной политике и дать
возможность итальянским товарам, например, винам,
проникать в самую Австрию. Подумайте, как страдает
постоянно от кризисов наша сахарная промышленность?
С новыми рынками ей нечего больше бояться. То же от¬
носится к металлургии. Запретительные пошлины отдава¬
ли до сих пор побережье Балкан в исключительное вла¬
дение австро-германской металлургии. А каким велико¬
лепным рукавом будет Триест для отвода на восток
продуктов нашей текстильной промышленности! Итальян¬
ские хлопчатобумажные материи завоюют все Балканы,
исключая Турцию. Словом, я думаю, что новый сбыт че¬
рез Триест будет по меньшей мере равняться нынешнему
вывозу через Милан».
117
У почтенного публициста рот на чужой караван рас¬
крывается, однако, еще шире: «Италия уже владеет Ге¬
нуей и Венецией. Овладев также Триестом и Фиуме, она
сделается госпожей ввоза и вывоза Швейцарии, юго-за¬
падной Германии и Венгрии. Простой угрозой заткнуть
выход через наши порты для государств этого типа за¬
ставит Их принять какой угодно торговый договор с на¬
шей стороны!» Как, вероятно, приятно читать подобные
строки «дружественным» швейцарцам?
Кроме того, еще одно важнейшее средство для разви¬
тия вывоза своих продуктов и ввоза чужого сырья упа¬
дет, как зрелый плод, на лоно североитальянского капи¬
тала. Итальянский флот, насчитывающий сейчас 591 па¬
роход с 1 300 ООО тонн, подымется до 1 100 пароходов с
2 300 000 тонн водоизмещения, ибо захватит великолеп¬
ный торговый флот триестского Ллойда и роскошные па¬
роходы австро-американской линии.
У какого капиталиста не побегут слюнки, когда Аль¬
берти торжественно кончает: «С таким торговым флотом
мы будем первой торговой державой Средиземного моря,
конкуренция Франции и Англии не будет нам страшна».
Нужда в судах сейчас в Италии огромна. В записке,
поданной туринскими и генуэзскими капиталистами ми¬
нистру Саландре во время его пребывания в северной
Италии в начале февраля 1916 года, подписавшиеся поч¬
ти исключительно крупные экспортеры и транспортеры
просят Саландру объявить войну Германии, для того
чтобы... конфисковать все германские пароходы, застряв¬
шие сейчас в итальянских портах!
Программа Альберти есть программа североитальян¬
ского капитала. Она только рикошетом ударяет по Гер¬
мании, главным образом только как по союзнице нена¬
вистного конкурента — Австрии.
Италия перед войной стала едва-едва оправляться от
тяжкого кризиса, вызванного не только чрезмерными рас¬
ходами триполитанекой авантюры, но и предшествующим
десятилетием ажиотажа. «Нам нужны рынки! Нам ну¬
жен торговый флот, иначе северная Италия задохнется
от собственного полнокровия. Или Австрия будет разби¬
та, и путь на Балканы проложен, или нам предстоит неис¬
целимая экономическая чахотка!» Вот что говорил ора¬
тор с золотой цепочкой на круглом животе на ступенях
миланской биржи. Это был, так сказать, манифест
118
миланского капитала той мутной и буйной толпе, кото¬
рая уже начинала «делать итальянскую политику». Эту
речь я слышал собственными ушами в марте 1915 года.
Орган миланского капитала «Corriere della Serra»,
как и крупнейшие капиталистические газеты Турина и
Генуи стали на эту же точку зрения. Но чем объясняется,
что они заходили гораздо дальше? Чем объясняется, что
они составляли полную коллекцию документов за расши¬
рение войны, за возможно более веский удар экономиче¬
скому благосостоянию Германии, чем объясняется в то
же время, что некоторые другие газеты, как «Stampa»,
влиятельный туринский орган, или римская «Tribuna»,
известная своей близостью к Джиолитти, в свою очередь
до крайности близкому к капиталистическому миру Пье¬
монта и особенно к банкам северной Италии, что целый
ряд сенаторов, как раз представлявших крупнейшие ин¬
тересы сидерургии, кораблестроения и навигации, наобо¬
рот, навлекли на себя обвинение в германофильстве?
Откуда, например, такой курьезнейший факт. В авгу¬
сте 1915 года начали ходить упорные слухи, что не ли¬
шенная влиятельности полу радикальна я римская газета
«Messaggero», сильно ратовавшая за войну, куплена буд¬
то бы сидерургическим трестом для поддержки политики
Джиолитти. И, в то время как «Secolo» и другие кричали
об этом в каждом номере и тем, несомненно, воспрепят¬
ствовали состояться этой сделке, «Avanti» разоблачила,
не боясь опровержений, что не только сонниновский
«Giornale d’ltalia», но и сам центральный орган нацио¬
налистов «Idea Nazionale» содержится за счет опять-таки
сидерургов же!
Как, представители одной и той же промышленности
друг против друга? Брат восстал на брата?
— Совершенно верно. И таинственность этого факта
объясняется тем, что металлургические братья, находив¬
шиеся в полном порабощении у могучего финансового ка¬
питала Германии, боролись в бешеной схватке с теми
металлургическими братьями, которые барахтались и
старались спастись из тенет немецкого паука.
Факты огромного интереса разоблачены в книгах де¬
путата Чезаро и особенно миланского публициста и зна¬
тока финансовых вопросов Прециози. Эти две книги про¬
извели огромное впечатление не только в Италии. Я по¬
знакомлю с ними читателей, ибо, не зная их, невозможнд
U9
разобраться в итальянской капиталистической политике,
принимающей как раз теперь, в феврале 1916 года, столь
интересные контуры.
Чезаро в предисловии к своей книге «Cermania Impe-
riale е il suo programma in Italia» значительно менее фак¬
тически обоснованной, впрочем, чем книга Прециози, бе¬
рет такой финальный аккорд: «Из этого этюда Германия
выходит с ореолом нового величия, возбуждающего изум¬
ление. Но именно потому, что страна эта велика и изу¬
мительна, мы должны бороться с ней не на жизнь, а на
смерть, ибо величие есть угроза самому нашему сущест¬
вованию».
Мне кажется, что в этих словах капиталистического
депутата точно высказано то психическое настрое¬
ние, которое диктуется для значительной части северо¬
итальянской буржуазии ее огромной зависимостью от
Германии и ее поползновениями стать независимой.
Тот же Чезаро дал предисловие и к книге Прециози.
Там он говорит, между прочим: «Экономическая и поли¬
тическая экспансия нации интимнейшим образом связа¬
на с ее кредитными органами. Невозможно изучать интер¬
национальную и колониальную политику правительств,
не изучая одновременно деятельность банков. В на¬
стоящее время они создают тот капиталистический скелет,
вокруг которого производство, эмиграция, труд, коо¬
перативы образуют организм, делаясь фактором серьез¬
ных политических движений. Банки необходимы для пра¬
вильной экспансивной политики, хотя бы она была вдох¬
новляема наиболее демократическими принципами. Но
надо строго следить, чтобы деятельность банков не вы¬
рождалась, чтобы соблазн легких доходов не превращал
их из здоровых экономических органов в предприятия
капиталистической эксплуатации: в этом случае из дви¬
гателей национальной экономики банки превращаются в
спрутов, заглушающих всякую свободную инициативу и
осмеливающихся посягать на руководство самим госу¬
дарством».
За этим противопоставлением буржуазного политика
мы очень ясно видим истину. Где же те капиталисты, ко¬
торые могут устоять перед соблазном легких доходов?
Где тот сколько-нибудь значительный банк, который не
является предприятием для капиталистической эксплуа¬
тации? Где те наивные люди, которые не знают, в какой
120
огромной мере современные государства испытывают на
себе властные влияния финансовых олигархий?
Чезаро оплакивает, что после окончания завоевания
Ливии, которое, как он сам признает, шло в значитель¬
ной степени под знаком «Вапса Romana», для заключе¬
ния мира был назначен типичнейший банковый воротила
командор Вольпе, один из влиятельнейших агентов дру¬
гого банка — «Вапса Commerciale Italiana».
Крики, которые испускают политики типа Чезаро, объ¬
ясняются, конечно, не стремлением их ввести банки в ка¬
кие-то фантастические границы здравой экономики, ли¬
шенной характера эксплуатации и барышничества, а
страхом перед особенным характером этого второго
банка. «Вапса Commerciale Italiana» есть не только едва
ли не самый мощный банк в Италии, но еще и банк в
сущности своей немецкий.
Имевшая столь выдающийся успех в Италии и за ее
границами книга Прециози «La Germania alia conquista
delTItalia» является чрезвычайно богатой фактами и циф¬
рами, по-своему блестящей истории этого любопытней¬
шего финансового чудовища.
Во время описанного нами охлаждения франко-италь¬
янских отношений парижская биржа ударила по Италии,
подорвав ее консолидированную ренту. Франческо Крис-
пи, шедший в то время уже твердой стопой по пути ита-
ло-немецкого сближения, просил Бисмарка сделать что-
нибудь для оказания чисто экономической помощи Ита¬
лии, надорванной беспощадной биржевой войной с
Францией. По взаимному соглашению в Италии был ос¬
нован банк под названием «Итальянский коммерческий
банк». Начал он жить весьма скромно, ибо в приданое
ему германские капиталисты отпустили совсем бедную
сумму в 5 миллионов франков. Но во главе этих 5 мил¬
лионов поставлен был командор Федерико Вейль, чисто-
кровнейший немец, который со дня основания банка в
1894 году по сю пору остается его талантливым руково¬
дителем.
И знаете ли, насколько за 20 лет вырос фактически
принадлежащий банку капитал? Он достигает теперь
150 миллионов франков! К 5 немецким миллионам при¬
стало 145 итальянских. Но эти 145 миллионов странным
образом не обитальянили то зерно, вокруг которого
сгруппировались, а сами германизировались.
121
В настоящее время, говорит Прециози, общий odopof
банка достигает положительно колоссальной для Италии
суммы — в 800 миллионов франков. Во главе его стоят
три немца: Вейль, Иоель и Теплиц. Правда, в дирекции
фигурируют итальянцы, но это то, что в Италии назы*
вается соломенные люди, деревянные головы — vomini di
paglia, teste di legno.
Прециози приводит подробный список итальянцев и
иностранцев, участвующих в дирекции. И действительно,
список курьезен. Среди итальянцев — ни одного спе-
циалиста-финансиста, среди иностранцев — все.
Автор цитирует статью «Idea Nazionale», в которой
говорится, между прочим: «Познакомившись с составом
дирекции банка, мы приходим к такому заключению: по¬
четные должности предоставлены итальянцам, а действи¬
тельные — немцам и австрийцам. Мы думаем, что во всей
истории финансового дела не было случая, когда н а-
циональный банк, располагающий исключительно
национальными же капиталами, был бы отдан в самой
безусловной мере руководству иностранцев».
Прециози признает, что старик Вейль равно как
Иоель и Теплиц представляют из себя, несомненно, не¬
обыкновенно выдающихся финансовых дельцов. Не смог¬
ли ли они с ничтожным капиталом в конце концов нало¬
жить руку не только на экономическую, но отчасти даже
и политическую жизнь Италии?
Как же случилось это?
«Это талантливое немецкое дело базируется,— рас¬
сказывает нам Прециози,— главным образом на неогра¬
ниченном господстве в финансовой Италии так называ¬
емых анонимных обществ».
Общий капитал этих обществ в Италии достигает по
их биржевой ценности 800 миллионов лир. Конечно, это
еще немного по сравнению с фантастическими цифрами
Америки, но по итальянскому масштабу это колоссально.
Но то, что достойно внимания в анонимных обществах,
это возможность доминировать всю эту массу капитала
центральным капиталом, сравнительно ничтожным, но
хорошо организованным. Владея некоторой, сравнитель¬
но скромной, частью акций можно сфабриковать фиктив¬
ное большинство вокруг дирекции любого предприятия.
Акционеры обыкновенно не являются на собрания,
мало того, держа свои акции на хранении у того или ино¬
122
го банка, передают ему и свои голоса. «Коммерческий
банк» с большой ловкостью использовал эту возмож¬
ность. Пользуясь инертностью акционеров как своих, так
и других различных предприятий, он сумел заполучить
голоса своих вкладчиков в свое бесконтрольное распоря¬
жение. И вот как он их использовал:
«Свою огромную власть немецкий банк нашей страны
использовал для того, чтобы оказывать всяческое покро¬
вительство сбыту немецких товаров на наших рынках.
В случае закупок у немецких фирм банк предоставляет
всевозможные облегчения, а иногда даже ставит услови¬
ем кредита заказ у таких фирм... Если какая-нибудь фир¬
ма, общество или итальянское предприятие нуждалось в
какой-нибудь машине, в доставке сырья и объявляло
конкурс, чтобы приобрести их по самой дешевой цене,—
немедленно банк рекомендовал им какого-нибудь герман¬
ского поставщика. Но эта рекомендация имела в сущно¬
сти характер ультиматума: «Дайте ваш заказ рекомен¬
дуемому, а если нет, то касса банка захлопнет перед ва¬
ми свои двери». Если Германия с 1907 по 1911 год, как
вычисляет Боргатта, ежегодно ввозила в Италию на
525 миллионов франков, обогнав, таким образом, не¬
сколько даже Англию и превзойдя почти вдвое ввоз
Франции, то в этом немалую заслугу перед Германией
имеет «Вапса Commerciale».
Достаточно сказать, что Всеобщее электрическое об¬
щество и Сименс благодаря поддержке банка ввозили в
общем в Италию электрических аппаратов и т. п. на ог¬
ромную сумму — 200 миллионов франков.
Банк вел особые афиши, в которых отмечалось с не¬
мецкой точки зрения хорошее или дурное поведение про¬
мышленных и торговых фирм. Попасть у банка на чер¬
ную доску значило быть осужденным на экономическую
гибель, ибо влияние его на второстепенные банки стало
безграничным. Почти вся сидерургическая, механическая
и кораблестроительная индустрия Италии находится
фактически в руках «Вапса Commerciale».
Я не привожу здесь доказательств этому, которые
приводятся Прециози в огромном изобилии. Достаточно
сказать, что «Вапса Commerciale» является фактической
владелицей Генерального общества Итальянской навига¬
ции. Это общество заложило в банке на 8 миллионов
45 тысяч своих акций и попало в кабалу к нему. В насто¬
123
ящее время оно держит в виде депозита 40 миллионов
лир в этом банке. И при помощи этого самого депозита
банк скупил достаточное количество акций «La Veloce» и
«L’ltalia». Равным образом в вассальном отношении к
банку находится и итальянский Ллойд. Но вот где обви¬
нения Прециози становятся интересными и особо важ¬
ными: «Вапса Commerciale» заставляет эти общества ве¬
сти вялую жизнь, в то время как они могли бы быть бо¬
гатыми и цветущими. Конечно, не нарушая своих выгод,
банк позволяет нашим мореходным обществам сносно су¬
ществовать. Но не более того. Боже сохрани допустить
итальянскую навигацию до уровня серьезного конкурен¬
та германскому торговому флоту. Много жалоб раздает¬
ся относительно дороговизны итальянского транспорта,
его технической отсталости, но все эти черты продиктова¬
ны банком, который энергично сопротивляется всяким
серьезным нововведениям».
Сидерургический мир находится также во власти бан¬
ков. Доменные печи и сталелитейные заводы Терни, из¬
готовляющие также броню для судов и снаряды, фактиче¬
ски принадлежат банку. Хотя пушечная фабрика в Спе¬
ции, поставляющая пушки итальянскому флоту, носит
английское имя Виккерса, но на самом деле опять-таки
принадлежит банку, как и длинный ряд предприятий,
фактически являющихся филиальными отделениями этих
двух. Банк является посредником между итальянским и
немецким металлургическими трестами. Когда немецкий
металлургический трест стал душить итальянскую метал¬
лургию при помощи демпинга, т. е. выбрасывания на
итальянский рынок товаров по цене ниже производствен¬
ной — варварская мера разорения слабейшего конкурен¬
та сильнейшим,— то банк принял на себя обязан¬
ность вести переговоры с немцами; в результате перего¬
воров итальянский трест обеспечил за немецким ввоз со¬
рока тысяч тонн железа ежегодно, после чего немцы
немедленно подняли цену на 33%.
Милан постепенно оказался завоеван немцами при по¬
степенном и упорном содействии банка. Прециози ре¬
шается сказать, что в более или менее образованных кру¬
гах Милана треть населения предпочитает говорить по-
немецки, сюда относятся немецкие иммигранты и герма¬
низированные итальянцы. Таково самое общее резюме
замечательных данных Прециози.
124
Результаты кампании, поднявшейся вокруг этой кни¬
ги, или, вернее, нашедшей в этой книге свое знамя и ору¬
жие, выразились прежде всего зарождением итало-фран-
ко-англнйского консорциума *, решившего выкупить ак¬
ции банка, принадлежащие немцам, и свергнуть нынеш¬
нюю дирекцию.
В дни, когда пишется настоящая брошюра, результаты
этого крестового похода против центра немецкой пене-
трации ** в Италию не ясны. Но зато наметились факты,
бросающие свет на положение вещей с иной стороны.
Прежде всего, может ли Италия своими силами продол¬
жать ту линию экономического развития, которую мы
обрисовали в начале настоящей главы?
Почти единогласным ответом является отрицание та¬
кой возможности. Картина, нарисованная Прециози, нуж¬
дается в дополнении. Очевидно, дело обстоит не так про¬
сто: 5 миллионов немецких денег, 145 налипших на них
итальянских и 800 миллионов оборотов. На деле посред¬
ничество этого банка и других немецких кредитных об¬
ществ предоставляло итальянской индустрии серьезней¬
ший кредит прежде всего в виде продолжительных, иног¬
да многолетних рассрочек платежей по поставкам из
Германии вспомогательных материалов. Да, Германия
ввозила на 520 миллионов лир в Италию. Англия —
на 500, Франция — на 300. Но одна только Германия ока¬
зывала при этом широчайший кредит. Не получая в кре¬
дит доброй трети своего обычного ввоза, Италия пришла
в тяжелое состояние. Итальянские капиталисты надея¬
лись, однако, что Англия и Франция, как союзницы, от¬
кроют им нужные кредиты как непосредственно деньгами,
так и долгими рассрочками платежей.
Но этого не последовало. И вот центральный орган
североитальянского капитала «Corriere» теперь, в начале
февраля 1916 года, в передовице, перепечатанной всей
нейтральной печатью, бросает такую фразу: «Английский
публицист Ричард Рагот заявляет, что Англия сделалась
страшно непопулярной в Италии: он говорит чистейшую
правду. Италия хочет быть полезной своим союзницам,
но не позволит им эксплуатировать себя».
* Консорциум (лат.) — соглашение нескольких банков или от¬
дельных финансистов для совместного осуществления определенной
финансовой операции.— Прим. ред.
•* Пенетрация (лат.) — проникновение.— Прим. ред.
125
Вот до чего дошло! И именно в центры северного ка¬
питала в Турин и Геную поехал министр Саландра, что¬
бы в нашумевших речах от 3 и 4 февраля заявить на всю
Европу, что если бы Италия не находилась в такой за¬
висимости от иностранного ввоза, она могла бы быть не
только более сильной перед врагами, но и более незави¬
симой по отношению к союзникам!»
В то же время юркая, задорная и демагогическая га¬
зетка социалистического ренегата Муссолини опублико¬
вывает факты ввоза крупными количествами, целыми ва¬
гонами германских товаров через Швейцарию в Италию.
На это швейцарский орган крупной буржуазии «N. Zu-
xicher Zeitung» отвечает: «В этих фактах, повторяющихся
регулярно, не надо видеть чего-то особенного: во-пер¬
вых, Италия горько нуждается в некоторых германских
продуктах, которых она сама вовсе не производит и
высокая цена на которые является одновременно бед¬
ствием для населения и приманкой для торговцев, а
во-вторых... во-вторых, Италия не находится в войне с
Германией!»
Если в северной Италии разгорается, таким образом,
постепенно чрезвычайное недовольство союзниками, то
именно благодаря их нежеланию заменить своим креди¬
том ту подпорку, которую создала Германия для итальян¬
ской индустрии своим дешевым кредитом. Невозможно
сомневаться, что Германия через агентов, подобных Вей¬
лю, блюла затем, чтобы итальянская индустрия не вы¬
ходила из зависимости и не вырастала в конкурента.
Носам Прециози не отрицает, что «скромное существова¬
ние» вести было можно: скромным существованием на¬
зывается здесь то самое, что до войны Лемонон называл
«экономическим расцветом почти несравненной силы».
В настоящее время это скромное существование стало
невозможным. Англия и Франция сами слишком стес¬
нены, чтобы тащить за собой на буксире Италию. Но при
этом замечаются и явления, особенно раздражающие
итальянцев. Это непомерные фрахты, которые запраши¬
вают англичане за свой морской транспорт.
Один крупный английский транспортер, интервьюиро¬
ванный на этот счет, ответил резонно: «Прежде я достав¬
лял уголь в Италию, и те же пароходы везли оттуда
фрукты, вино и т. д. В настоящее время Италия воспре¬
тила вывоз сельскохозяйственных продуктов: пароходы
126
возвращаются пустыми. Очевидно, что провоз угля Дол¬
жен оплатить мне оба рейса».
Затяжной характер военных действий, отсутствие кре¬
дита и ввоза, хотя и скрадываемые пока еще усиленной
деятельностью заводов, заваленных заказами армии, уже
порождает в североитальянских капиталистах глубочай¬
шие сомнения в правильности пути, на который они
сами в лице важнейших своих органов толкали прави¬
тельство.
Несмотря на это, попытки германофильской пе¬
чати поднять голову пока еще робки. Отказаться от
огромных надежд, какие рисовались прежде, теперь,
после тяжелых жертв кровью и деньгами, слишком
страшно.
Потрясающее впечатление произвело недвусмысленное
заявление Саландры в Генуе и Турине, что он устал и
что либеральные монархисты, партия, состоящая из аг¬
рариев и крупных капиталистов, должны наготовить но¬
вый контингент людей на смену нынешнему правитель¬
ству. Какова будет политика этого нового контингента
крупных буржуа?
Не будем забывать, что военную политику определи¬
ла не столько эта, раздвоенная в себе, полузавоеванная
немцами капиталистическая буржуазия, сколько буржу¬
азная демократия, руководимая более или менее ради¬
кальной интеллигенцией.
В ответ ка слова Саландры, что именно либеральные
монархисты создали Италию и им же должно принадле¬
жать руководство в разрешении нынешнего тяжелого
кризиса, «Secolo», центральный орган этой воинствующей
демократии, ответил в номере от 4 февраля негодующей
передовицей, в которой заявляет, что «умеренные, в кро¬
ви которых лежит неблагодарность, доказанная ими по
отношению к Гарибальди и Мадзини, вновь хотят про¬
явить ее и с фразами о беспартийности на устах объяв¬
ляют диктатуру своей партии».
За раздорами двух главных опор воинственной поли¬
тики правительства кроется, по-видимому, серьезное рас¬
хождение. Наполовину зависимый от Германии крупный
капитал начинает проявлять колебания. Менее рискую¬
щая интеллигенция, которой военные мотивы мы сейчас
изложим, склонна, наоборот, пока по крайней мере идти
на vas banque. _
127
бот почему «Popoto d’ltalia» во всеуслышание грозит
правительству Саландры за его нерешительность и яро¬
стно требует превращения малой войны в великую.
«Пусть будет, что судьба предуготовила!» — кончил
свою речь министр Саландра, готовясь сошмыгнуть с того
министерского кресла, за которое он еще так недавно
столь крепко держался.
Прежде чем перейти к анализу настроений интелли¬
генции, сыгравшей столь исключительную и для ее эко¬
номической силы непомерную роль в объявлении войны,
мы считаем полезным дать очень краткий очерк состоя¬
ния итальянской печати, ибо как капитал, так и интелли¬
генция в ней нашли главнейшее свое оружие.
Пресса
В тех же книгах Прециози и Чезаро мы находим до¬
вольно пикантные сведения об итальянской прессе.
Так, первый из этих авторов говорит: «К сожалению,
итальянская печать в значительной своей части порабо¬
щена все тем же «Коммерческим банком». Часто, конечно,
эту зависимость можно установить только через посред¬
ство какого-нибудь другого вассального кредитного уч¬
реждения. Надо ли доказывать это? Кто не знает этого
в Италии? Кто не знает, например, тот орган, всегда
верный всем правительствам всех окрасок, который име¬
ет во главе адвоката — князя, зарабатывающего по мил¬
лиону в год на капиталах, вложенных в «Коммерческий
банк», Общество навигации и сталелитейный трест в
Терни?»
Здесь Прециози, можно сказать, прямо называет га¬
зету «Tribuna».
«Это только пример,— продолжает он.— По распоря¬
жению Вейля каждое зависимое от банка общество долж¬
но закупить крупную долю акций той или другой газе¬
ты и связать таким образом ей руки. Объявления и дру¬
гие доходы также являются средством для приручения
газет. Впрочем, некоторые индустрии имеют прямо соб¬
ственные журналы. Если печать есть великая держава, то
в Италии она почти не пользуется никакой самостоятель¬
ностью».
Прециози заявляет, что, например, ввиду воспрещения
магнатами банка писать о его книге, о ней первона¬
128
чально упомянули только «Resto del Corlino», «Popolo
d’ltalia», «Giornale d’ltalia».
Но при этом надо помнить, что «Resto del Corlino»,
являющийся органом реакционных аграриев средней
Италии, журнал ярко франкофильский, издатель кото¬
рого, хотя и очень богатый человек, одно время назы¬
вался антивоенной печатью как настоящий финансово¬
политический агент Франции. «Popolo d’ltalia», издавае¬
мый социалистическим отщепенцем Муссолини, был
прямо обвинен в иностранном происхождении своих фон¬
дов. Обвинение это, правда, пало, но выяснилось, что
деньги на издание дал Муссолини тот же издатель только
что упоминавшейся газеты «Resto del Corlino». Наконец,
о «Giornale d’ltalia» мы узнаем из параллельной и дру¬
жеской книги Чезаро, что он, Чезаро, обрадовался заяв¬
лению Соннино, являющегося, как известно, политиче¬
ским руководителем этой газеты, что он отвечает лишь
за подписанные им и его сторонниками статьи. «Это
очень осторожно,— говорит нам Прециози,— ибо газета,
издающаяся на деньги нескольких метал¬
лургических предприятий, одно время занима¬
ла колеблющееся положение».
Это не удивит нас, когда мы припомним, что в груди
итальянских сидерургов живут две души, одна онемечен¬
ная и другая антинемецкая.
Вообще Чезаро еше более беспощаден в своей харак¬
теристике печати. Он говорит нам, что на немецкие день¬
ги в Италии в 1914 году возник целый ряд новых газет,
другие из мелких превратились в крупные. Довольно рас¬
пространенная римская газета «Zavita» внезапно сдела¬
лась германофильской. Оказалось, что ее купил дом
Круппа. Газеты «Messaggero», «Secolo» получили пред¬
ложение продаться, но устояли. Такому же обвинению
подвергает он не только ряд мелких газет, но и известный
неаполитанский журнал «Meuttino». Газета «Nazione»,
крупнейшая во Флоренции и принадлежащая одной кня¬
жеской семье, оказалась германофильской с обыкновен¬
ной внезапностью, причем в превращении принял благо¬
склонное участие германский консул во Флоренции.
Очень характерно то, что говорит Чезаро о журнале
Матильды Серао, очень известной итальянской романист¬
ки и блестящей политической авантюристки, «Giorno».
Она не только расхваливает Австрию и Германию, но
5 А. В. Луначарский
129
называет продавшимися тех, кто защищает ин¬
тересы Италии на Адриатике. Примеров можно было
бы привести сколько угодно. Как видите, итальянские
патриоты довольно беспощадны к своей печати.
В заключение нам кажется справедливым привести
одну, не лишенную остроумия, цитату из «Avanti»: «Итак,
вы утверждаете, господа, что весьма значительная часть
итальянской печати продажна и что немецкая диплома¬
тия не преминула этим воспользоваться. Мы этому впол¬
не верим. Но когда вы хотите убедить своих читателей,
что англо-французская дипломатия совершенно промор¬
гала подобную же возможность, то мы спрашиваем
себя, кого, собственно, представляете вы себе наивными
дурачками: англо-французских агентов или ваших
читателей».
Французский публицист Рене Мулэн, очень осведом¬
ленный насчет итальянской печати, разделяет ее таким
образом.
Органы противовоенные — «Tribuna», «Stampa», «Os-
servatore Romano» — католический орган; против войны
были все католические органы и «Popol Romano».
Органы чисто немецкие: «Vita», «Perseveranza», «Vit-
toria». (Все незначительные.)
Органы интервенционистские, т. е. высказывавшиеся
за войну: «Secolo» — орган радикалов, так сказать, цент¬
ральный орган итальянской интеллигенции. «Messagge-
го», его римский союзник «Corriere della Sera», «Gior-
nale dTtalia», «Popolo dTtalia», «Idea Nazionale».
Аргументы франкофильской и вообще воинственной
печати нами уже много раз приводились. Мы можем ска¬
зать с уверенностью, что лучше Сальвемини, Альберти
и других авторитетных публицистов, на которых мы ссы¬
лались, ежедневная печать деловой аргументации не
нашла.
Но как аргументировали противники войны? Опустим
совершенно всю ту более или менее оплаченную окрош¬
ку, которую преподносили обычно германофильские или
пацифистские газеты, опустим также кампанию социа¬
листов против войны, ибо о ней мы будем еще говорить.
Но мы не можем не остановиться на высокозамечатель¬
ной статье, которая чрезвычайно ценна сама по себе, ибо
бросает много света на положение Италии перед войной
и военные перспективы, к тому же она и напечатана
130
в таком органе, который, насколько мне известно, никем
не был оспариваем, как серьезный и заслуживающий
всяческого уважения, именно, так сказать, итальянское
«Revue de deux mondes» — «Nuova Antologia».
Вот что писал накануне объявления войны в своем
мартовском номере за подписью «Victor» за ответствен¬
ностью всей высокоинтеллигентной редакции, которую
еще недавно называли итальянской академией, журнал
«Nuova Antologia»
«Страна благоразумна. В настоящий момент боль¬
шинство итальянцев — противники войны... Города, на¬
селение больших индустриальных центров одобряет ли¬
нию, которую ведет официальная социалистическая пар¬
тия. Прав синьор Джиолитти, когда в своем письме к де¬
путату Неано выразился: «Да, если бы правительство и
хотело воевать, кто бы пошел за ним?» Припомним так¬
же, что большинство нынешних воинствующих в начале
войны требовало принять в ней участие рядом с Герма¬
нией и Австрией. Припомним, какие препятствия для
этого находила в то время наша руководящая печать?
Плохое состояние альпийских крепостей, снег в горах и
несколько неудовлетворительное состояние нашей армии
после триполитанской войны. Говорилось также, что
английский флот захватит все итальянские суда и
приостановит пропуск через Гибралтар угля, хлопка
и металлов, предназначаемых для Италии. Наконец,
ссылались на затруднительное экономическое положение
страны. Все это было верно. Но спросим себя, каков
был бы результат участия нашего в войне наряду с
Францией?
Правда, снабжение Италии всем необходимым не
встретило бы в этом случае особых трудностей *. Но мы
должны были бы затратить не менее миллиарда на пред¬
варительные издержки, а затем ежемесячно от 400 до
G00 миллионов лир. Кроме того, убыль людьми достигла
бы, несомненно, 60 тысяч в месяц. Таким образом, пер¬
вые восемь месяцев войны обошлись бы нам в три мил¬
лиарда франков и в полмиллиона людей, не говоря о без¬
работице, ухудшении кредита и промышленно-торговом
застое.
* Как выяснилось, «Victor» з этом пункте был слишком опти¬
мистом.— Прим. авт.
5* 131
Перейдем к будущему. Война, на наш взгляд, не мо¬
жет кончиться скоро. К концу 1915 года мы накопили
бы 4-миллиардный долг в нашем бюджете. Займы внут¬
ренние были бы крайне затруднены. Положение Италии
стало бы до крайности запутанным. Счастливая война
даже в случае успеха создала бы не менее 350 миллио¬
нов дефицита на каждый последующий год. Покрывать
такой дефицит — задача для Италии совершенно невы¬
носимая... А как тяжело легло бы на население, и без то¬
го избыточное, сокращение производства во многих об¬
ластях. Пусть наше отечество отдаст себе ясный отчет
в своих настоящих силах. Среди великих держав эта
страна самая маленькая, самая бедная и самая невеже¬
ственная.
Истинный долг Италии, не заботясь ни о Дарданел¬
лах, ни о Малой Азии, ибо вся торговля с Турцией едва
достигает 44 миллионов в год, сосредоточить свое внима¬
ние на истинных своих интересах: Трент, Триест, Ист-
рия и Далмация. Допустим, что Италия ради защиты
здесь своих интересов должна взяться за оружие. При
этом она прежде всего должна помнить: 1) необходи¬
мость войти в войну лишь к концу ее, лишь при полной
гарантированности ее удачи, лишь при полной уверенно¬
сти, что компенсации серьезно превзойдут жертвы.
2) Тот факт, что каждый лишний день нашего нейтрали¬
тета равен выигранной битве. К тому же, как не важны
наши интересы в Тренте и по ту сторону Адриатики, в
них нет ничего спешного.
Что будут делать наши враги в случае войны? У них
есть выбор. Пользуясь великолепной стратегической
границей, Австрия может затянуть на долгий срок весь¬
ма выгодную оборону. Но она может также совместно
с Германией поставить заслоны против России и Фран¬
ции и обрушиться на нас.
Даже для такой мощной страны, как Германия, вой¬
на оказалась страшно тяжелой. Печальной является
участь Турции, вовлеченной ею в распрю. Но Италия не
Турция,— пусть это помнят за границей да кое-кто и
внутри страны!»
Так писал «Victor». Это были неприятные речи, но
теперь вы встретите немало итальянцев, которые тогда
думали совсем иначе, а сейчас думают почти совершен¬
но так.
132
Влияние воинственной прессы оказалось гораздо бо¬
лее значительным, чем прессы противоположной. Мно¬
гие причины этого мы уже выяснили в предыдущих гла¬
вах. Но далеко не последней оказалась тут соответствен¬
ная психологическая подготовленность интеллигенции.
Интеллигенция
Вы помните, как определяет Ферреро, в полном согла¬
сии с большинством исследователей майских дней в Ита¬
лии, ту публику, которая «победила» Джиолитти?
«Война Италии против Австрии,— говорит он еще
более выразительно,— была делом «писак» (penkaioli),
как называл один из бурбонов то, что нынче называется
интеллигенцией». Это были представители образованных
классов — журналисты, литераторы, артисты, адвокаты,
учителя и студенты.
Политически интеллигенция не имела раньше в новой
Италии большого значения, но социально она всегда была
в ней чрезвычайно заметным элементом. Италия поистине
есть страна интеллигенции. О, мы этим не хотим сказать,
что она является Эльдорадо * интеллигенции! — совер¬
шенно наоборот: это страна нищей интеллигенции.
В другом месте мы привели уже унизительные цифры
безграмотности Италии. Но зато высшее образование
развито в ней по крайней мере в количественном отно¬
шении, как редко где. Италия имеет 21 университет,
ровно столько, сколько Германия. Франция — всего 15.
Более или менее точная цифра для 1908 года устанавли¬
вает для Германии количество студентов, собственно уни¬
верситетских, в 46 тысяч, для Франции это число дости¬
гает 35 тысяч и столько же имела Италия. Но рост коли¬
чества студентов в Италии был несравненно сильнее, чем
во Франции. С 1882 по 1904 год количество студентов воз¬
росло с 13 до 35 тысяч, т. е. почти по тысяче человек в год,
в то время как рост количества студентов во Франции
ничтожен. Отнюдь не будет преувеличением принять для
1915 года число университетских студентов в Италии
в 40 тысяч. Но Италия обладает кроме того еще 22 выс¬
* Эльдорадо (исп.) — страна сказочных чудес и богатств.—
Прим. ред.
133
шими школами разного типа, менее, впрочем, посещае¬
мыми, чем университеты. Мы можем, не боясь преувели¬
чения, принять минимум в 20 тысяч для этих учебных за¬
ведений. В средних школах число учащихся, считая только
высшие классы гимназий, лицеев, технических и коммер¬
ческих средних заведений, для 1905 года принималось при¬
близительно в 40 тысяч. Словом, Италия располагает не
менее, чем сотней тысяч учащейся молодежи в возрасте
от 17 до 24 лет — элемент, как показали недавние демон¬
страции даже в таком богоспасаемом городе, как Лозан¬
на, чрезвычайно склонной к поверхностной и буйной поли¬
тической активности.
Но не только учащаяся молодежь по сравнению с об¬
щей численностью населения страны количественно играет
в Италии относительно значительно большую роль, чем
в Англии, Франции и даже в Германии, но еще и по со¬
ставу своему это молодежь совсем другого типа.
Как часто приходится слышать сравнения между сту¬
денчеством итальянским и русским! В сравнениях этих
есть одна неоспоримая истина: огромное большинство
студентов в Италии, как и в России,— народ недоста¬
точный.
Тип полуголодного бедняка, кое-как пробавляющегося
урочишками, доминирует в Италии и не имеет ничего об¬
щего с богатым посеиг’(ом) * Франции, буршем** Гер¬
мании и тем более с аристократическим студентом Англии.
Куда же в конце концов уходит все это огромное коли¬
чество студентов? Абсорбирует*** ли страна те 10 тысяч
молодых людей, претендующих на интеллектуальный
труд, которых ежегодно бросают демократические универ¬
ситеты на рынок? Рядом, заметьте, с 5—б тысячами раз¬
ных других молодых аспирантов-специалистов, вышедших
из прочих высших школ?
Нет, страна не абсорбирует их. Одна из самых страш¬
ных, самых зияющих сторон итальянской бедности есть
нищенство ее интеллигенции. В каждом городе имеются
буквально тучи безработных дипломированных лиц. Для
них установились даже особые названия, например,
«Disperatl» —«отчаянные». Действительно, более чем ча¬
сто встречаете вы бледное недоедающее существо, махаю¬
• Noceur (фр ! — кутила.— Прим. ред.
•• Бурш (нем J — прозвище студента в Германии.— Прим. ред.
•** Абсорбировать (лат.) — поглощать — Прим. ред.
131
щее рукой на свое будущее, медленно угасающее на КЗ*-
ких-нибудь задворках. Часто даже ненависть к отвергаю¬
щему его обществу является уже угасшей. Одно полное
отчаяние.
Но есть и другой тип — лихорадочно возбужденный,
вечно нюхающий воздух, вечно ищущий скважины, в ко¬
торую можно было бы пролезть. Толпа этих «avocatucci» —
адвокатишек, как их называет пролетариат и крестьян¬
ство, играет всеми цветами радуги от анархизма до пол¬
ной беспринципности,-очень склонной прикрываться вели¬
ким именем Макиавелли.
Эта толпа обученных безработных сыграла большую
роль в истории итальянского социализма. Она перепол¬
няла кадры итальянской партии, даже численно, а уже
тем более по влиянию, уравновешивая порой ее проле¬
тарские элементы.
«Я еще не решил,— говорил мне один близко знакомый
молодой неаполитанец,— заняться ли мне адвокатурой,
или социализмом?» Конечно, среди «занимающихся со¬
циализмом» наблюдается большое разнообразие типов.
Но если мы отведем небольшое количество «белых воро¬
нов», по терминологии.Бебеля, то остальные распадутся
на три главных типа: проходящие, социал-авантюристы и
социал-реформисты.
Первые — это те совершенно неискренние господчики,
которые пользуются социализмом как ступенькой. В од¬
ной комедии Бенелли такой парень говорит о социализме
еще более верно, чем о журналистике, знаменитое изре¬
чение: «он ведет всюду, надо только вовремя покинуть
его».
Но другие остаются в его кадрах. Среди них прежде
всего демагоги. Это горланы, опьяняющиеся звуками соб¬
ственного голоса и звонкими фразами своих статей. Оби¬
женные обществом, неудовлетворенные, но полные тем¬
перамента, они вечно бегут впереди пролетариата, как
бойкая собака впереди охотника, и все для них недоста¬
точно революционно. Революционность их, впрочем, в
большинстве случаев ограничивается романтической,
анархистообразной фразой. Они легко подымаются в гору
при известном таланте, пользуясь недовольством масс
против вождей оппортунистического типа. Но они до край¬
ности неуравновешены и с легкостью канатного плясуна
могут перепорхнуть с одной позиции на противополож¬
135
ную. Необыкновенно ярким классическим типом в этом
отношении является бывший директор «Avanti», а ныне
«Popolo d’ltalia»— Бенито Муссолини.
Наконец, третий тип — это более сдержанные, более
упорные в труде, более веские фигуры, которые отнюдь
не изменят пролетариату, но, будучи костью от кости бур¬
жуазии, стараются перекинуть мост между нею и рабо¬
чим классом. Это они навязывают пролетарскому социа¬
лизму так называемый деловой, на самом деле крохобор¬
ческий характер. Это они в Италии, часто в разгар самой
острой борьбы труда и капитала, неожиданно, якобы во
имя борьбы с буйной романтикой анархосиндикалистов
и т. п. элементов, в буквальном смысле слова протягивали
руку усмиряющему правительству.
Во время успехов социализма густая примесь в пар¬
тии этого рода интеллигентов была для нее настоящим
бедствием. Это бедствие и сейчас не прекратилось. Но
другой центр оттянул сейчас худшие элементы. Этим цент¬
ром явился тот официальный национализм, с краткой
историей которого мы уже познакомили читателя.
Национализм заигрывал с перспективой войны, отчаян¬
ной попытки для «пролетарской нации», т. е. Италии, вы¬
хватить для себя какой-нибудь жирный кусок. Расцвет
Италии! Но разве прежде всего это не означает улучшения
участи безработной интеллигенции? Правда, на этом
страна может сломить себе шею, но для «disperato» хуже
не будет! У итальянцев этого типа вы постоянно услышите
поговорку «Meglio peggio chi cosi!»— точный перевод
с украинского: «Хоть чирни та инши». Пародируя слова
Маркса о пролетариате, можно сказать, что нищая интел¬
лигенция Италии в войне видит все-таки какой-то шанс,
какую-то надежду и никакого риска, ибо прав был
«Avanti», когда писал, что многим беднейшим элементам
Италии надо проповедовать не героизм смерти, а героизм
жизни, так как здесь немало встречается элементов, для
которых война превращается в авантюру, в лучшем слу¬
чае ведущую к чему-то новому и более сносному, а в худ¬
шем — к красиво замаскированному самоубийству.
Разумеется, рядом с этим национализм возбуждает
также национальную гордость, империалистическую само¬
оценку. Если, с одной стороны, отчаянная интеллигенция
как нельзя более способна на уныние и на тот кладбищен¬
ский декаданс, который завывал в европейской литера¬
136
туре конца XIX века, то, с другой стороны, она способна
и на историческую мегаломанию *, чтобы потопить в гор¬
деливых вызовах и подогретой интенсивности жизни ску¬
дость своего существования. В параллель столь привле¬
кательному для многих людей этого типа революционному
экстазу крайних партий с его самопожертвованием во имя
идеи, романтическими перспективами уличного боя, побе¬
ды справедливости и т. п. национализм преподносил пер¬
спективы самопожертвования во имя родины, романтику
сражений и участие в триумфе дорогой Италии **.
Но кроме чисто психологических приманок и карье¬
ристских надежд в будущем национализм, как в свое
время социализм, давал местечко и заработок тотчас же.
И, несомненно, в большей мере, чем социализм. Социали¬
стическая пресса в виду бедности своей аудитории никогда
не была в Италии способна даже просто прокормить своих
редакторов. Пролетариат мог оплачивать лишь ничтож¬
ное количество должностей при тяжелой, кропотливой .ра¬
боте и в самом скромном размере. Не то национализм!
Вначале, когда он любил еще принимать бунтарскую позу
и грозил смести с лица земли старые партии за их мало¬
душие, крупная буржуазия относилась к нему с опаской.
Но, по мере того как он превратился в полную энтузиазма
опору сильной власти, в друга католиков и шумного, дема¬
гогического, небрезгающего ни площадью, ни даже дра¬
кой противника левой демократии, он снискал себе вели¬
чайшее сочувствие и жирные подачки со стороны гос¬
подствующих.
Молодежь и вообще интеллигенция, группирующаяся
вокруг радикально-республиканской партии, по типу сво¬
ему, конечно, выше, чем националисты. В особенности
среди республиканской партии можно встретить много
искренних и горячих мадзинианцев. Но программа партии,
затертой между социализмом, который кажется ей слиш¬
ком радикальным, и радикализмом, принявшим монар¬
хию, программа, неопределенная и упершаяся лишь в пла¬
тоническое требование учреждения республики, не соби¬
рает сейчас вокруг себя сколько-нибудь заметных масс.
Больше, чем энтузиастов, найдете вы в ней усталых
* Мегаломания — мания величия.— Прим. ред.
*• Ярким выразителем всех этих чувств и идей явился Г. Д. Ан-
нунцио.— Прим. авт.
13 7
людей, талантливых, с прошлым, но которым надоело
сидеть над своим маленьким прудом, в котором никак
не выловишь никакой рыбы. Все чаще стали они заки¬
дывать удочки в либерально-монархический пруд. Оппор¬
тунизм совершенно съел верхи республиканской партии
к тому времени, как рыцарь фразы Барзилаи был при¬
глашен в министерство Саландры и сделался его комми¬
вояжером по красноречию.
Война, как во многих других случаях, дала этой пар¬
тии «отщепенцев», тень возможности вести положитель¬
ную работу да еще с дозволения начальства, как будто в
то же время не отступая от своих принципов. К тому же
ирредентизм всегда играл в программе партии исключи¬
тельную роль.
Вокруг радикальной партии за вычетом ничтожного
меньшинства идейно половинчатых, но искренних демо¬
кратов группируется главным образом масса молодых
карьеристов, верящих в то, что Италии предстоит демо¬
кратическое развитие и что, держась за хвостик демокра¬
тии и попав вовремя в штаб вновь подымающейся партии,
можно легче устроиться в жизни, чем на низших должно¬
стях уже готовых и солидных партий.
В разное время разные министры — Цанарделли, Сон-
нино, особенно Джиолитти — любили украшать свой ка¬
бинет радикалами, чтобы показать шаг налево, в то же
время не компрометируя себя, ибо нельзя представить
себе более угодливого оппортунизма, чем тот, который де¬
монстрировали в этих случаях радикальные министры.
Республиканцы и радикалы — партии без армий, но с
очень многочисленным интеллигентским штабом. Вместе
с уклонившимися в социализм патриотами-социалистами,
вместе с националистами они шумели в прессе и особенно
на улицах.
Руководящими органами итальянской интеллигенции
явились во время войны националистическая «Idea Nazio-
nale», о которой мы больше распространяться не будем,
орган бывшего директора «Avanti» Муссолини, «Popolo
d’ltalia» и большая миланская.газета «Secolo», в которой
подобрались наиболее блестящие и зрелые представители
чисто интеллигентского журнализма. Эту газету надо рас¬
сматривать вместе с правительственным «Giornale d’lta¬
lia» и капиталистическим «Corriere della Sera» как третье
лицо воинственного блока Италии.
138
Мстория самой красноречивой, горячей и демагогиче¬
ской газеты военной партии «Popolo d’ltalia» довольно
интересна.
Когда социалистическая партия определила свое отри¬
цательное отношение к войне, никто не выступал более
определенно, чем директор «Avanti», профессор Бенито
Муссолини. Как мы увидим из краткого очерка истории
итальянского социализма в следующей главе, Муссолини,
род итальянского Эрве, был вынесен на первые места
в партии волной бурного протеста пролетариата против
оппортунистической тактики. Между тем в партии произо¬
шел уже известный отбор интеллигенции. Наиболее та¬
лантливые публицисты и ораторы принадлежали к типу
эволюционистов, стояли во главе оппортунизма и пред¬
ставляли собой группу самых образованных и опытных
политиков партии, ибо являлись истинным выражением
доминирующей, полубуржуазной тенденции социалисти¬
ческой интеллигенции. С другой стороны, революционные
по своему темпераменту интеллигенты отошли к противо¬
положному полюсу и перешагнули порог партии, уйдя
в анархо-синдикализм.
Ту рати, Тревес, Сальвемини и многие другие, не гово¬
ря уже о Биссолати и его давно лишь по имени социали¬
стической группе, стояли, с одной стороны, Лабриола,
Леоне — с другой. Блестящий, но поверхностный и бес¬
принципный Ферри сделал себя невозможным в партии.
Серьезная и последовательная группа марксистов дала
партии после победы революционеров ее секретаря Лад-
зари, но была малочисленна и хороших журналистов
в своей среде не имела. Бенито Муссолини, человек край¬
них позиций, то, что у нас на деревенских сходках назы¬
вают горлан, одаренный вместе с тем, как и Эрве, да¬
ром ясного, красочного и горячего стиля, несмотря на всю
свою крайнюю левизну, никогда не внушал большого до¬
верия серьезным левым элементам партии. Тем не менее
они не препятствовали его быстрой и блестящей карьере
в качестве едкого и сверкающего публициста беспощадно
радикального направления.
Итак, Муссолини самым недвусмысленным образом
поддерживал в «Avanti» то, что называется сейчас «социа¬
листическим интернационализмом».
Но вдруг один из его друзей опубликовал его частные
письма, в которых Муссолини высказывал величайшие
139
сомнения в правильности этой позиции. Сперва Муссолини
дал сбивчивые, уклончивые ответы, а потом внезапно осед¬
лал такой парадокс: «Борьба против войны,— заявил
он,— для меня как революционера должна означать го¬
товность пойти на прямое восстание в случае принятия
правительством военной программы. Так как социали¬
стическая партия, как я в этом убедился, не может и не
хочет взять на себя такой ответственности, то антимили¬
таризм ее я считаю пустым и отрекаюсь от него».
И после этого Муссолини внезапно оказался сторонни¬
ком войны, столь страстным, что перещеголял самих на¬
ционалистов! Конечно, искать тут последовательности ло¬
гической невозможно, но, очевидно, последовательность
психологическая есть. Стоит только взглянуть на прототип
Муссолини — на редактора бывшей «Гражданской войны»,
а нынешней «Победы» — Густава Эрве. Ведь Эрве тоже
требовал когда-то абсолютной непримиримости по отно¬
шению к республике буржуазии. Затем вдруг он превра¬
тился в самого завзятого блокара*, сторонника союза с ли¬
бералами и даже участия в либеральных министерствах.
«Я,— пояснял он,— исправил несколько мой при¬
стрел. Я искренне стоял за социальную революцию, но,
когда увидел, что она все не приходит, разочаровался
и присоединился к реформистам».
В свое время Эрве требовал бросить национальный
флаг в помойную яму. Теперь он настроен так патрио¬
тично, что побил все рекорды. И опять то же объяснение:
«Я стоял за необходимость ответить на войну правительств
социальной революцией народов. Но так как это не нала¬
дилось, я присоединился к защитникам отечества».
От чрезмерной революционности люди иногда делают
такое сальто-мортале. Причиной тут является полный
перевес темперамента над разумом и знаниями.
Муссолини, конечно, прогнали с директорского места,
а миланские пролетарии исключили его из своей органи¬
зации. Тогда он переполнился тем большим остервене¬
нием. Вчерашние товарищи теперь сделались для него
злейшими врагами. Совершенно параллельно поведению
подобного же типа политиков в других странах он занялся
сыском и клеветой, стараясь очернить центральный орган
партии, которым незадолго руководил. Клевета не
* Блокар — сторонник блоков, союзов.— Прим. ред.
140
удалась. Ему был поставлен обратный вопрос: на какие
деньги удалось ему в три дня — тяп да ляп—организо¬
вать ежедневную газету? Муссолини отказался отвечать.
Худшие подозрения возникли во многих головах.
Я не знаю, впрочем, на много ли лучше этих подозре¬
ний оказалась правда. Богатый аграрий, издатель ультра¬
консервативной газеты «Resto del Corlino» в Болонье,
одного из боевых органов против плодотворного и резко
выраженного пролетарского и крестьянского социалисти¬
ческого движения в Романии, признался, что это он дал
средства Муссолини на издание его газеты. Почему?
С делающим ему честь спокойным цинизмом он заявил:
«Потому что я ясно видел, что помогаю таким образом
междоусобной войне между социалистами, которая не
может не привести к ослаблению этого вредного течения».
Но наибольшее значение среди органов воинственной
интеллигенции имел и имеет, конечно, «Secolo». Здесь
в более удачной форме, чем в других распространенных
органах, сделана была попытка создать более широкую
идеологию войны, привлечь идеальными мотивами на свою
сторону лучшую, наиболее альтруистически чувствую¬
щую часть интеллигенции или по крайней мере теми
же доводами успокоить совсем идеалистов, по разным
побуждениям примкнувших к шовинистическому ци¬
клону.
Все итальянские журналы этого типа печатали, конеч¬
но, статьи, представлявшие вариации на обычную и во
французской прессе тему о демократической, гуманитар¬
ной и глубокой цивилизации одной стороны и чисто внеш¬
ней, чисто технической культуре другой стороны. Смешнее
всего тут было то, что разные немецкие Лампрехты, Иоэли
и т. п. в свою очередь божились, что «цивилизация», ко¬
торую они охотно признавали за своими противниками,
есть понятие внешнее, поверхностно политическое, почти
светское, тогда как «культура» обозначает собою благо¬
родную оформленность бездонных глубин индивидуаль¬
ного и коллективного духа.
Вполне оригинального в смысле идеализации войны
Италия ничего не дала. Но, однако, во время знаменитого
праздника в Сорбонне в честь «Латинства» безусловно
надо всеми другими речами поднялась виртуозная речь
в своем месте часто цитировавшегося нами историка Гуль-
ельмо Ферреро.
141
Me касаясь здесь заслуг Ферреро как историка и пуб¬
лициста, мы не можем, однако, не выдвинуть двух фактов
из его прошлого. Гульельмо Ферреро является автором
книги «Молодая Европа», которую в свое время сильно
упрекали в германофильстве. Не смущаясь этими упре¬
ками, историк выпустил книжку «Militarizmo», где ста¬
рался доказать, что германский гений является подлин¬
ным охранителем мира, в то время как Франция и теперь
остается задорной представительницей завоевательного
духа!
Но с самого начала нынешней войны Ферреро стал на
интервенционистскую точку зрения. В одной из статей в
«Secolo» он прямо говорит, что его весьма не удовлетво¬
ряет формула Саландры, будто Италия будет действовать,
исходя исключительно из своего «священного эгоизма».
Ферреро громко заявляет, что для правильного ведения
войны необходимо ее идеальное освещение, без которого
ни у солдат, ни у населения не может появиться достаточ¬
но энтузиазма. И Ферреро в поте лица поработал над та¬
ким освещением.
Мы не можем здесь входить в подробности его теории.
Наметим ее только в самых общих чертах. Пройти мимо
нее невозможно, потому что она стала символом веры до¬
вольно значительной части интеллигентных сторонников
войны.
Ферреро кажется, что имеются два идеала, в разное
время преследовавшиеся целыми культурами: классиче¬
ский идеал величия и романтический идеал колоссаль¬
ности. Величие предполагает благородство и закончен¬
ность формы, стало быть глубокое сознание предела. Ко¬
лоссальность есть устремление в беспредельное и ведет
поэтому к бесформенности и к страшному крушению тол¬
кающей здесь людей гордыни. Стремление к величию,
форме, красоте, покою, законченности присуще, по Ферре¬
ро, латинскому духу. Высшим представителем духа колос¬
сального, некогда животворившего чудовищные царства
востока, для нашего времени является Германия.
Мы воздерживаемся от собственной критики этого по¬
строения. Мы считаем важным отметить, что не вся интел¬
лигенция шла за этим и подобным объяснениями смысла
кровавых событий.
Морелло-Растиньяк, вероятно, наиболее блестящий
публицист Италии, вольный фельетонист газеты «Tribuna»,
142
редакция которой представляет ему абсолютную незави¬
симость, ответил интересной статьей на праздник латин¬
ской культуры в Сорбонне и выступление там Ферреро,
немедленно опубликованное и в «Secolo».
«Общие места, вульгарность, избитые клише, фигури¬
ровавшие в Сорбонне, могли бы, казалось, дискредитиро¬
вать любой «Народный дом», а тем более этот центр куль¬
туры. Господа, надо помнить, что недостаточно утверж¬
дать, необходимо еще и доказать: мы живем не в те
времена, когда можно ограничиваться разными расплыв¬
чатыми обобщениями.
Нет, не существует никакой латинской культуры, ко¬
торой обладает тот или иной народ, не существует ника¬
кого германского варварства, царящего в таких-то и та¬
ких-то странах: на деле имеется одна европейская циви¬
лизация, несмотря на различие правительств, обычаев
и т. д.
Нет латинского индивидуализма, нет германской госу¬
дарственности, нет славянского самодержавия, и нигде,
ни у тевтонов, ни у латинян, ни у славян, нет никакой
философии силы. Все они одинаковы тиранизировали на¬
роды, покоренные ими, когда находили в этом выгоду.
Индивидуализм англичан вошел в пословицу, но их язык,
история, физический тип говорят нам ясно, что они под¬
линные германцы. Нет государства более централизован¬
ного, нет народа в этом смысле более абсолютистского,
чем Франция. У французов есть много причин гордиться,
но признать их свободными ни в каком случае нельзя.
Германское государство — империя, это правда, но
империя федеральная, которая содержит в себе целых
три республики. Как могли бы понять подобное государ¬
ство французы, задушившие в собственной стране всю
автономию личную, коллективную или провинциальную?
Европейская цивилизация создалась из ряда взносов,
сделанных множеством наций и -рас, среди которых эти
ужасные тевтоны занимают весьма видное место. Если вы
выбросите все, что сделали для Европы немцы, фламанд¬
цы, скандинавы, наконец англичане,— много ли оста¬
нется?»
Если Растиньяк является только типичным журнали¬
стом, правда, журналистом высокой культуры и большого
таланта, то Бенедетто Кроче еще недавно был крупней¬
шим из вождей той части интеллигенции, которую италь¬
143
янцы называют «Studiosi»,— людей подлинного интеллек¬
туального труда. Еще до объявления Италией войны Кроче
пытался издать особый журнал, вокруг которого думал
собрать крупные интеллектуальные силы, способные про¬
тивиться тому, что ему казалось легкомысленным задо¬
ром. Этот журнал назывался «Italia nostra».
После первых же номеров на Кроче посыпались него¬
дующие письма. На одно из них, написанное близким дру¬
гом, знаменитый философ и критик, почетный сенатор от¬
вечал следующее: «Ты попал бы в цель, если бы сказал
просто о моем почтении перед политической и этической
культурой Германии. Но это почтение разделяют все.
Даже те, кто ее ненавидит. Даже сквозь ненависть скво¬
зит оно. У многих интеллигентов отрицание Германии вы¬
звано борьбой внутри себя против невольной симпатии
к Германии, которая, будучи признанной, звучала бы
слишком большим упреком нам. Одно время я целиком
отдался политическому социализму Маркса, потом синди¬
кальному социализму Сореля. От того и другого я ждал
возрождения нынешней социальной жизни. Мои надежды
не сбылись. И теперь эта надежда возрождается при виде
рабочего движения, покоящегося на исторической тради¬
ции, движения, становящегося государственным и нацио¬
нальным. Демагоги Франции, Англии, Италии не способны
создать такое движение, но, быть может, Германия создаст
образец его. Вот почему я совсем иначе сужу о поведении
германских социалистов, чем их итальянские коллеги. Гер¬
манские социалисты почувствовали себя едиными с гер¬
манским государством, с его железной дисциплиной, и
этим они являются пионерами будущего для своего
класса».
Каким неумеренным восторгом перед национальной
железной дисциплиной веет от этих строк. Но если их
освободить от их в своем роде небезынтересного социа¬
листического душка, то они как нельзя лучше выразят
весьма разносторонне и широко распространенное среди
культурных людей Италии преклонение перед Германией.
Припомним, что даже специалисты, выдвинутые антигер¬
манским капиталом для борьбы с немцами, вроде Чезаро,
начинают эту борьбу, лишь отвесив Германии поясной
поклон.
Ничего общего с этим германофильством не имеет
только последовательный антимилитаризм итальянских
144
социалистов и в этом отношении характерно, что против¬
ник войны, Кроче, еще и сейчас в декабрьском номере
своего журнала «СгШса», выступающий в защиту Гер¬
мании, отграничивается от итальянских социалистов^ тоже
противников войны.
Но нам надо обратиться еще к одной группе интелли¬
генции. Лет 10 тому назад во Флоренции подняли знамя
бунта против риторической лжи, академизма, сонной реак¬
ции во всех областях несколько молодых людей, давших
позднее целую фалангу весьма разнообразных, частью
далеко ушедших от первоначального корня, но сильных
талантов.
Вождь и организатор этой группы, основавший жур¬
нал «Voce», Джузеппе Преццолини, справедливо заслу¬
живший от своих товарищей прозвище «праведника» и
«апостола» и в свое время произведший, несмотря на свою
молодость, глубокое впечатление на Ромэна Роллана,
остался и сейчас верен своей первоначальной программе.
В итальянской интеллигенции, не. менее чем в русской,
есть некоторая часть той соли земли, которую понимают
обыкновенно под именем интеллигенции такие апологеты
ее, как наши социологи-субъективисты и их эпигоны, вроде
Иванова-Разумника.
Заслуги Преццолини и его кружка в прогрессе само¬
сознания лучшей части итальянской молодежи весьма ве¬
лики. Одним из славных эпизодов их борьбы за правду
для народа явился их энергичный протест против триполи-
танской авантюры.
Было поэтому очень интересно узнать, какую позицию
займет по отношению к интервенционизму группа флорен¬
тийских передовых публицистов. Но на этот раз она не
оказалась на прежней позиции. Продолжая высмеивать
шумиху националистов, она устами Преццолини с самой
крайней энергией высказалась за войну. Преццолини ду¬
мал при этом, что мотивы его совсем иные, чем у других.
«Я не ирредентист» — назвал он одну из своих бле¬
стящих статей. Воевать из-за того, что реалистам казалось
наиболее важным, из-за разных кусочков земли вне Ита¬
лии казалось ему преступным.
«Нет, не за итальянцев вне королевства будем мы сра¬
жаться, а за итальянцев внутри его, за нас самих, ибо
пребывать в состоянии охраняющих свою шкуру и достоя¬
ние миролюбивых обывателей во время кризиса, где в кро¬
145
ви, огне и страданиях создается новая Европа, значит по¬
терять одно самое ценное свое национальное — свое чело¬
веческое достоинство!»
Для Преццолини война является конфликтом новой и
старой Европы. Франкофил и англофил в нем всегда были
остро живы. Дальнейшее существование Италии под по¬
кровительствующим крылом Германии и в качестве союз¬
ницы-служанки Австрии отнюдь не казалось ему матери¬
ально столь невыгодным, как представляли националисты;
не трогали его также слова о национальной гордости, по¬
нимаемой империалистически. Наоборот, он боялся в этом
случае постепенного роста жирной зажиточности и рожде¬
ния всякой сильной страсти, всякого трагического чувства
жизни в мирном «жили-были». Преццолини провозглашал
всегда великое, растящее душу значение страданий,
испытаний, жертв. Не столько слава и победа, менее
всего возможные материальные результаты интересо¬
вали его, но физическое и моральное потрясение, кото¬
рое должно было встряхнуть, по его мнению, сонную и
провинциально-затхлую Италию.
«Нам необходимо немножко героизма, а если придется
проявить его много — тем лучше! Сама Италия, в сущ¬
ности говоря, не существует. Она вся — irredenta, не
искуплена. Единую Италию мы получили из рук не¬
скольких сотен героев, покровительствуемых благоприят¬
ным стечением обстоятельств в Европе. Наш народ не
делал Италии, поэтому он не чувствует ее...
У нас не может быть великих мыслей, великого искус¬
ства, стойкой морали, не может быть упругой, драматиче¬
ской, истинно-человечной жизни, пока нет базиса для по¬
добной культуры — истинно единой, истинно проснувшейся
нации. К этому представляется необыкновенный случай.
В ужасном конфликте борется демократия Западной Ев¬
ропы против безликой дисциплины автократических цент¬
ральных держав. Франция и Англия взывают даже к вар¬
варским, полуазиатским, чисто азиатским и африканским
силам, чувствуя всю грозную мощь исполинского врага.
А мы, мы — латиняне, мы — демократы, мы — европейцы,
мы будем в это время заниматься торговлей с обоими ла¬
герями и с хитрым добродушием янки молиться богу и
считать барыши? Если бы это было так, раз навсегда
с краской стыда на лбу я сказал бы: быть итальянцем —
позор!»
146
Как видите, вряд ли кто-нибудь из интервенционистов-
реалистов нашел столь пламенные аргументы, как идеа¬
лист Преццолини. Не место здесь оспаривать стойкость
этих аргументов. Присмотримся лучше к тому, как сло¬
жилась в дальнейшем публицистическая деятельность
Преццолини и для этого остановимся на самом выдаю¬
щемся ее проявлении за время войны — на издании высо¬
козначительной книги «Далмация».
Уже непосредственно после объявления войны Прец¬
цолини не мог не заметить того процесса шаблонизиро¬
вания мыслей и роста слепых страстей в ущерб интел¬
лекту, который всюду сопровождает собой войну.
«Ради бога,— писал он,— оставим вкус, критический
смысл, ясность мыслей в их правах! Разве патриотизм
предполагает непременно безвкусицу, глупость и сле¬
поту?»
Страстно веря в глубоко благородный характер новой
войны, Преццолини не мог не столкнуться с фактами, по¬
казывающими ее истинную сущность. Самым разительным
из них, самым элементарным проявлением империалисти¬
ческой хищности явились притязания итальянцев на сла¬
вянский берег Адриатики.
Под веянием старых венецианских знамен и с грохо¬
том барабанов выступило общество «Pro Dalmazia».
На его-то пропаганду и ответил в своей вышеупомянутой
книге Джузеппе Преццолини.
В ответ на утверждение, что именно Венеция дала
жизнь Далмации и разбудила в ней культуру, Преццолини
беспощадно разоблачает стремление нового хищничества
оправдать себя, опираясь на старое. Вооруженный множе¬
ством источников, он приводит читателя к такому выводу:
«Венеция никогда не заботилась об итальянизирова¬
нии Далмации. Недостаточно сказать этого. Она глушила
там всякое проявление итальянской культуры. В Далма¬
ции развилось бы больше итальянского духа, если бы не
владычество Венеции. Радиация этой культуры по адриа-
тическому морю и на Леванте была заслугой великой ци¬
вилизации, созданной свободными коммунами Италии
Возрождения, а не политики венецианцев. Спалато, Зара,
даже, с другой стороны, самый Триест беспощадно подав¬
лялись венецианцами, опасавшимися увидеть в них когда-
нибудь конкурентов: Венеция искала тут только сырья,
прежде всего леса, да людей для своих войн с Турцией.
147
Наоборот, маленькая Рагуза, оставшаяся независимой от
Венеции, тянувшая больше к султану, чем к дожу, в то же
время явилась настоящим центром итальянской культуры
в Далмации. Венеция воспрещала далматам заводить ти¬
пографии, за все время своего многовекового владычества
она не открыла там ни одной публичной школы. Благо¬
состояние Венеции в значительной мере покоилось на разо¬
рении Далмации. Только ужас перед турецкими нашест¬
виями заставлял далматов терпеливо сносить иго Венеции.
В 1797 году, как только на минуту исчезла вооружен¬
ная сила Венеции, началась Жакерия *. Далматские кре¬
стьяне бросились на города с их итальянским населением,
и первое, что они делали при этом,— это уничтожение раз¬
ных кабальных документов. И не кто иной, как итальян¬
ская городокая буржуазия призвала на помощь Австрию,
которая прислала кроатского генерала Рукавину для вод¬
ворения порядка».
Но и сейчас итальянские горожане пользуются не мень¬
шей ненавистью эксплуатируемого славянского крестьян¬
ства. Преццолини цитирует замечательное свидетельство
Фортиса: «Итальянцы, ведущие торговлю в Далмации, и
итальянские жители побережья часто крайне злоупотреб¬
ляют в своей коммерции своим превосходством. Благода¬
ря этому доверие к ним морлаков ** стоит на очень низ¬
кой ступени. Итальянское лукавство вошло среди них в
пословицу. Высшим ругательством среди них одинаково
являются выражения: «пассия Вира» и «лацманцка Вира»,
т. е. собачья правдивость и итальянская правдивость».
Преццолини наотрез отрицает возможность итальяни¬
зировать в дальнейшем Далмацию.
«Достаточно ввести всеобщее избирательное право,
чтобы итальянцы были изгнаны не только из представи¬
тельства деревенских коммун, но даже из городских муни¬
ципалитетов. Только благодаря антидемократическому
избирательному цензу итальянцы еще держатся. Только
• Жакерия — крестьянские восстания во Франции в период
Столетней войны 1337—1453 гг. Самое крупное восстание (1358 г.),
вызванное усилившимся феодальным гнетом, экономической разру¬
хой, грабежами наемных банд, было жестоко подавлено француз¬
скими феодалами. Здесь — стихийное крестьянское восстание.—
Прим. ред.
** Морлаки — этнографическая, немногочисленная группа серб¬
ского народа, живущего в Далмации (Югославия).— Прим. ред.
148
там, где богатый числится, как сто, а бедный, как еди¬
ница, итальянцы могут сохранить своих представителей:».
И Преццолини на первой же странице своей книги
большими буквами печатает мнение о Далмации велика¬
нов истинного национализма: «Никогда Далмация не бу¬
дет хвостом Италии. Судьбы будущего хотят ее подругой,
но не подданной Италии. Николо Томмазео. 1861 г.»
«По этнографическим, политическим и коммерческим
соображениям Истрия должна быть нашей. Она столь же
необходима Италии, сколько южным славянам необхо¬
дима Далмация. Джузеппе Мадзини. 1866».
Свою книгу Преццолини заканчивает такими велико¬
лепными строками: «Занятие Далмации есть акт империа¬
лизма. Это не может входить в планы истинно националь¬
ной войны. Говорите откровенно! Если вы хотите повлечь
Италию по пути империализма, мы возмутимся против
этого открыто и, если завтра вы приступите к политиче¬
скому угнетению славян в Далмации или в иной местно¬
сти, мы, итальянцы, именно как таковые, бросимся на по¬
мощь этим славянам, а за нами вся демократия, еще неот¬
равленная империализмом».
Бедный, честный Преццолини! Конечно, не погибла
еще та интеллигенция, которая может выдвигать людей,
способных говорить таким языком в такое время. Но раз¬
ве империалисты не говорят уже достаточно откровенно?
Бедные «праведники» и «апостолы» интеллигенции, те,
что ринулись в битву из-за высоких идеалов и сделались,
таким образом, оружием в руках посмеивающихся «реа¬
листов»!
Но если последние заявления Преццолини показывают,
что по самому корпусу воинственной интеллигенции про¬
шла сейчас трещина, то другие симптомы показывают,
что вообще начинает разваливаться весь триединый блок
за войну — правительство, капитал и интеллигенция.
Лучшим показателем этого служит яростная фронда *
главных органов интеллигенции против Саландры. Про¬
смотрим ее кратко.
«Popolo d’ltalia» громит правительство. Газета тре¬
бует объявления войны Германии, ее героического расши¬
* Фронда (Фр.) — социально-политическое движение во Фран¬
ции в середине XVII в., направленное против абсолютизма. Здесь —
оппозиция.— Прим. ред.
149
рения и войны с внутренним врагом, йод каковым разу¬
меется не только и не столько та часть буржуазии, кото¬
рая преступным и полупреступным образом наживается
на национальном бедствии, сколько официальные социа¬
листы и другие противники войны. Здесь сказывается не
только естественная ненависть ренегата, но и ужас перед
блоком утомленного войной капитала, все более любезно
посматривающего на Джиолитти, с еще более утомлен¬
ными ею народными массами.
Один из ближайших соратников этого журнала, неза¬
висимый журналист Реймондо, выступил с планом созыва
съезда левых сторонников войны для демонстрации про¬
тив правительства. Радикальный «Messaggero» поддер¬
жал это предложение.
«Idea Nazionale» черпала свою силу в значительной
мере в поддержке правительства. Она боится рвать с ним.
Националисты никогда не принадлежали к левым интер¬
венционистам. Но вдруг ненавистник демократии турин¬
ский демагог Бевионе предложил в этой газете немед¬
ленное принятие в кабинет самого крупного государ¬
ственного человека воинственной интеллигенции, гораздо
более серьезного, чем болтун Барзилаи,— Леонида Бис-
солати.
Даже «Secolo» не мог удержаться от смеха при таком
зрелище. «Нельзя вчера быть реакционером, а сегодня
перемигиваться с социалистами!»,— поучает он национа¬
листического собрата. Почему нельзя, когда те и другие
принадлежат к одному блоку? Разве мы, русские, не ви¬
дели, как Пуришкевич подмигивал Плеханову.
Сам «Secolo» ведет против Саландры усиленную кам¬
панию. Он решил прекратить ее временно только ввиду
приезда Бриана, накануне которого пишутся эти строки.
В блоке не ладно. ,
Рабочие массы и их партия
Мы уже говорили, да это и общеизвестно, что положе¬
ние рабочего класса в Италии очень худо. Правительство,
правда, начиная с конца 80-х годов приняло ряд мер к за¬
щите женского и детского труда, к борьбе против малярии
и пеллагры, в 1898 году ввело страхование от несчастных
случаев за счет хозяев, а несколько позднее особые сбере¬
гательные кассы на старость.
150
Все эти меры, весьма недостаточные сами по себе, были
попытками правительства и господствующих классов уме¬
рить острое социальное движение.
Но ни эти меры государства, ни сильно развившийся с
тех пор кооперативизм, ни довольно сильные сидикаты
не смогли парализовать два важнейших бича итальян¬
ского рабочего класса — низкую заработную плату и до¬
роговизну жизни. В другом месте мы уже говорили об
этом.
Друзья Италии и итальянские социальные реформа¬
торы особенно гордятся развитием кооперативов в Ита¬
лии. В кооперативах государственные люди мягкого и при¬
мирительного характера, умные консерваторы вроде отца
этого движения — Луццатти, и наиболее активные эле¬
менты буржуазии и духовенства по справедливости уви¬
дели рессору, способную смягчить классовые противо¬
речия.
Пара цифр обрисует нам значение этого движения.
В Италии в 1910 году было 1764 потребительных коопе¬
ратива, число их членов равнялось тремстам сорока семи
тысячам, а капитал превосходил 17 миллионов лир. Про¬
изводительных кооперативов было 1678, из них 926 аграр¬
ных. Общий капитал этих кооперативов превзошел 38 мил¬
лионов лир. К этому нужно прибавить разные кредитные
кооперативы, крестьянские общества для совместной
аренды земель и т. д. Движение действительно крупное,
имевшее своим последствием известное улучшение быта
и в то же время создание особой рабочей и крестьянской
аристократии, несколько напоминающей аристократию
старых тред-юнионов в Англии. Мы увидим далее, что
наличность этой аристократии с сетью узких интересов,
заслоняющих от ее глаз общеклассовые цели, дала в Ита¬
лии большую силу тем интеллигентам социал-реформа-
торского типа, которых мы старались охарактеризовать
в предыдущей главе.
Опуская ранние годы развития социализма в Италии,
начнем краткий эскиз его истории, без которого нам непо¬
нятна будет его нынешняя роль, с 1891 года.
В этом году на конгрессе в Милане 150 рабочих ассо¬
циаций соединились в официальную итальянскую партию,
и адвокат Филиппо Ту рати, в то время убежденнейший
марксист, основал научный орган партии «Critica
sociale».
151
На первых порах партия была весьма единодушна и
весьма революционно настроена. До 1895 года всякий
конгресс подтверждал полную чистоту ее классовой по¬
зиции и отрицал какие бы то ни было блоки с буржуаз¬
ной левой. С этого года начинается зарождение в партии
сильной тенденции в сторону «реальных приобретений» и
для этого сближения с прогрессивными буржуазными пар¬
тиями, словом, то, что ныне носит имя реформизма. Про¬
цесс привел к первому кризису в 1902 году, когда на кон¬
грессе в Имоле против тогда революционного Ферри
456 голосами против 279 принята была реформистская
формула Бономи. Сближение с буржуазными партиями
с тех пор стало налаживаться, но в то же время чрезвы¬
чайно выросло недовольство как в части пролетариата,
так в особенности среди романтически настроенной части
интеллигенции.
В 1904 году на конгрессе в Болонье произошел раскол.
Руководимые молодым профессором Артуро Лабриоло
крайние левые вышли из партии и организовали анархо¬
синдикалистское течение. Течение это, породив сначала
не лишенную блеска литературу и сыгравшее немалую
роль в нескольких крупных стачках, о которых мы будем
еще говорить, в настоящее время сошло почти на нет.
Посмотрим, что в это время делалось в стране.
Первой катастрофой после оформления партии было
столкновение революционно настроенных масс и войск
в Кальтаватуро в 1893 году*.
Джиолитти в то время совсем не был похож на нынеш¬
него. Он захотел показать сильную руку. Столкновения
продолжались почти целый год, и во время одного из них
насчитали до 200 убитых среди рабочих. Такую же поли¬
тику продолжал Криспи. Аресты сыпались на голову со¬
циалистов. К 1894 году уже 1800 лиц находились в тяж¬
кой ссылке. Как говорят английские историки новейшей
Италии Кинг и Окей: «Италия никогда не переживала
подобной тирании, если даже принять во внимание вре¬
мена до ее единства».
♦ Имеются з виду демонстрации трудящихся в 1893 г., вызван¬
ные повышением цен на муку. Наиболее сильные волнения были в
Сицилии и Апулии, где наблюдались столкновения с войсками.
Одно из таких столкновений имело место в 1893 г. в Кальтаватуро,
небольшом городке южной Италии .— Прим. ред.
152
Отнюдь не зараженная в то время поссибилизмом, со¬
циалистическая партия гордо и умело вела защиту прав
населения. Правительство легче справлялось с югом, но
вот главным образом под влиянием пропаганды социали¬
стов восстания и стачки охватили и север. Болонья, Ра¬
венна, Парма зашумели, и, наконец, в мае 1894 года гря¬
нула революция в Милане.
В течение нескольких дней рабочие были господами
огромного города. Наконец, правительство провозгла¬
сило военное положение, распространив его также на
Флоренцию и Неаполь. Все железнодорожники были ми¬
литаризованы. Кассы конфисковывались, социалисты
и республиканцы арестовывались в массах. В ссылку
отправился и Турати рядом с целой группой видных дея¬
телей социализма.
Специально назначенный для усмирения генерал
Пеллу встретил, однако, неожиданно сопротивление всего
общества. Массовые петиции требовали амнистии. Касса¬
ционный суд восстал против правительства и оправдал
обвиняемых. Негодование в массах достигло высшего пре¬
дела. Однако король Гумберт надеялся сломить страну
новыми жестокостями. Выстрел Бреши * прервал нить
его жизни, а вместе с тем реакцию. Кроме короля и кучки
генералов всем была ясна необходимость идти на уступки.
Виктор Эммануил призвал левого либерала Цанарделли,
а в качестве министра внутренних дел того же Джиолитти,
из-за которого в сущности заварилась вся каша. Но чут¬
кий Джиолитти давно понял настроение страны и пропо¬
ведовал совсем новую политику. В первой же своей речи
он сказал такие знаменательные слова: «Правительство
не становится на сторону какого бы то ни было класса, оно
покажет стране, что широкий прогресс и свобода вполне
совместимы с монархическим образом правления».
Начался период приручения социалистов, особенно
в лице рабочей и крестьянской аристократии, в коопера¬
тивах и реформистски настроенной социалистической
интеллигенции. Результаты сказались на уже упомянутом
нами конгрессе в 1902 году и расколе 1904 года.
Новая роль социалистов с достаточной силой выясни¬
лась уже во время большой стачки железнодорожников
• Речь идет об анархисте Бреши, который 29 июня 1900 г. в
г. Монце убил короля Италии Гумберта I.— Прим. ред.
153
в 1905 году. В первый раз официальный социализм ока¬
зался в отношениях, почти враждебных стачечникам.
Между тем это не помешало реформистам, отчасти в силу
неудачи упомянутой стачки, оказаться в 1906 году также
господами Конфедерации Труда (объединенных рабочих
профсоюзов).
Попытка Ферри, быстро правевшего, примирить пар¬
тию и создать синтетическое течение интегралистов * не
привела к успеху. Пропасть между революционными эле¬
ментами социализма и реформистскими становилась все
шире. Кооперативизм, заигрывание с правительством
Джиолитти, борьба за мелкие реформы, все собой за¬
слонившая, отрицательное отношение к стачкам заставили
революционных социалистов, не только синдикалистов,
но также марксистов, относиться со все более ожесто¬
ченной враждой к социал-реформистской политике.
Во время новой большой стачки железнодорожников
в 1907 году и особенно острой, принявшей чисто револю¬
ционный характер, так называемой пармской, на большую
половину аграрной стачки 1908 года пропасть разверзлась,
как зияющая бездна. Реформисты и почти все депутаты
парламента резко порицали эти стачки. Энрико Ферри,
недавний интегралист, заявил в одной из своих речей, что
государство «не могло покончить самоубийством», оправ¬
дывая, таким образом, меры правительства против же¬
лезнодорожников. Такие случаи в 1907 году, как арест
500 железнодорожников через два часа после того, как
Конфедерация Труда отказалась поддерживать их стачку,
вызывали взрывы негодования.
Во время пармской стачки представители Конфедера¬
ции и партии несколько раз штрейкбрехерски объявляли
ее закончившейся и к концу принимали самое деятельное
участие в ее подавлении рука об руку с агентами прави¬
тельства.
Такая неслыханная перемена позиции социалистов
объяснялась глубоким недоверием рабочей аристократии
и социалистической интеллигенции трезвенного типа к ре¬
волюционным методам борьбы. Как влиятелен в движении
* Течение внутри социалистической партии Италии, возникшее
на конгрессе в Реджа-Эмилии в 1893 г. «Интегральные» социалисты
во главе с Энрико Ферри занимали центристские позиции — Прим.
ред.
154
был последний элемент, видно из того, что из 32 депута¬
тов лишь 2 в то время были рабочими.
Вскоре после описанных событий радикальный жур¬
нал «Secolo» заявил открыто, что не видит серьезной раз¬
ницы между своей программой и программой оппортуни¬
стического социализма.
Рост империализма привел к обновлению социалисти¬
ческой партии в Италии. Во время своего последнего ми¬
нистерства Джиолитти, как мы уже писали, наметил пути
к сближению с социалистами. Самым главным шагом
в этом отношении было всеобщее избирательное право.
Все социалисты были единогласны в том, что должно под¬
держать новый избирательный закон всеми мерами. Но
дальше линии поведения явным образом расходились.
В то время как революционеры считали всеобщее избира¬
тельное право за новое оружие, овладев которым надо
было энергичнейшим образом атаковать лукавую и по¬
ловинчатую политику Джиолитти, реформисты думали,
что Италия окончательно вступает под звездой Джиолитти
на путь плодотворных компромиссов.
Но вскоре Джиолитти убедился, что, мало ослабляя
угрожающие слева опасности, он в то же время раздра¬
жил до самой последней крайности консерваторов и заста¬
вил поколебаться даже многих своих сторонников. Рядом
с другими причинами это заставило его склониться к воен¬
ной политике, причем, однако, экспедицию в Триполи он
отнюдь не представлял себе серьезной войной с Турцией,
каковой он и избег, не представлял ее себе также столь
трудной, длинной и дорогой.
В шуме националистической кампании за войну при¬
няли участие и некоторые социалисты. Здесь пути расхо¬
дились с совершенной резкостью. Нечего и говорить, что
революционеры видели в этой авантюре исключительное
проявление всегда энергичнейшим образом осуждавше¬
гося всеми социалистами империализма и вреднейшую
диверсию Джиолитти в целях отвлечь внимание народа
от назревшего внутри кризиса.
Но и реформисты не могли проглотить этой слишком
большой пилюли новомодного джиолиттианского радика¬
лизма. И такие люди, как Тревес, тогдашний редактор
«Svonli», как Турати, как Сальвемини и многие другие,
были слишком образованны, слишком трезвы, чтобы не
видеть всей лжи той легкомысленной рекламы колониаль-
155
ной политики, какой предавались националисты и другие
подголоски правительства. Переменить чуть не в 24 часа
старый испытанный антиимпериалистический курс, на это
вышеупомянутые вожди и весьма значительная часть их
последователей ни в каком случае не могла решиться.
Главной силой политики мирного проникновения в про¬
летариат, которую ловко веЛ Джиолитти, были разные
концессии * рабочим кооперативам. Рабочие кооперативы,
объединявшие до 400 тысяч человек, были крайне заинте¬
ресованы в дружбе с правительством, но также в мирной,
ровной, прочно обогащавшей их политике. В этой среде
идея войны вызывала неменьшее отвращение, чем в среде
той части пролетариата, которая была пропитана непри¬
миримой враждой к буржуазии и ее правительству.
Все это заставило часть реформистов задуматься,
должны ли они идти вслед за Джиолитти и дальше или
лучше сохранить верность своим коренным принципам,
остаться защитниками интересов даже наиболее им близ¬
кой кооперативной аристократии рабочего класса и в та¬
ком случае порвать с Джиолитти.
Расхождение между без лести преданными социали¬
стическими джиолиттианцами типа Биосолати и Бономи
и выдержанными социалистами-реформистами типа Ту-
рати — Тревес становилось все более заметным. Когда же
вопреки постановлениям партии группа депутатов бисео-
литианцев решилась вотировать военные кредиты, раскол
сделался неизбежным.
Затянувшаяся разорительная война, приостановившая
нормальный рост итальянского капитала, создавшая кри¬
зис, безработицу, увеличение налогов, больно ударившая
по их кооперативам, наконец ничего не давшая народу
взамен, кончилась.
Когда выяснились эти результаты, начался рост того
движения негодования масс, который закончился рево¬
люционным кризисом, особенно острым в Романии, о ко¬
тором мы говорили уже в этой брошюре (1914 г.).
Эта поднимающаяся волна недовольства заставила
ретироваться Джиолитти и привела на конгрессе в Ред-
жио Эмилио уже в 1912 году социалистическую партию
* Концессия (лат.) — уступка. В данном случае имеются в
виду, по-видимому, различного рода подачки итальянским рабочим
со стороны правительства.— Прим. ред.
156
к решительному перевороту. На этом конгрессе Турати,
Тревес, Кампаноцци и др. выступили против Биссолати,
Бономи и их товарищей с критикой столь же резкой, как
и революционеры. Заявление Биссолати, что он ставит
общенациональные интересы выше классовых, оконча¬
тельно характеризовало его как националиста.
Кто бушевал больше всех против этого национализма?
Кто произносил пламенные речи, совершенно заслонив
Турати, речи, имевшие что называется сумасшедший
успех? Кто оказался вождем выросшей левой в борьбе
против националистической и военной заразы? — Бенито
Муссолини! В то время восходила звезда этого человека,
с пеной у рта требующего теперь от правительства крутой
расправы с интернационалистами! Человека, который
сейчас всеми мерами поддерживает кандидатуру тогдаш¬
него «изменника> Биссолати в министерство!
Муссолини предложил конгрессу исключение всех го¬
лосовавших за кредиты. За исключение в общем голосо¬
вало 16 тысяч представленных членов партии. Около 6 ты¬
сяч голосовало за простое порицание и 2 тысячи воздер¬
жалось.
Это был разгром! Партия Биссолати влачит с тех пор
жалкое существование. По существу это группа лишенных
армии прогрессивных националистов, которые, вероятно,
соскользнут по фатальной наклонной плоскости вслед за
Коррадини и другими некогда ведь тоже идеалистически
настроенными националистами чистой воды.
Но новая, очищенная от правых элементов партия от¬
нюдь не оказалась руководимой революционерами. Хотя
в «Avanti» сверкал теперь своими ракетами Муссолини,
хотя секретарем партии стал выдержанный марксист Лад-
зари, но огромный вес Турати и Тревеса не уменьшился.
Мы видели уже, какие перемены в позициях руково¬
дителей партии произошли при великой пробе на новой
войне. Муссолини отпал и тем самым руководство пар¬
тией фактически перешло в руки талантливого, образован¬
ного, но издавна оппортунистически настроенного штаба
левых реформистов с Турати и Тревесом во главе.
В самом начале войны, когда Зюдекум явился в каче¬
стве посла не то от немецкой социал-демократии, не то от
немецкого правительства, партия с красивым негодова¬
нием осудила политику большинства немецких социал-де¬
мократов. Но она не склонилась и в другую сторону. Она
157
решилась защищать нейтралитет для Италии и широкую
политику мира в рабочем интернационале. Как известно,
конференция в Циммервальде *, на которой впервые раз¬
говаривали друг с другом представители крайних социа¬
листических групп воюющих стран, была организована по
инициативе итальянской партии. Речь Турати 15 мая
1915 года по отзыву, например, сенатора Барзини, уме¬
ренного либерала, в его речи в заседании сената была об¬
разцовой и представляла собой перл серьезной аргумен¬
тации. Но вне стен палаты она не прозвучала ни для
кого.
«Мне странно,— говорил Барзини,— это полное запре¬
щение речи Турати! Или ее аргументы пусты, и тогда их
нечего бояться, или они глубоко значительны, и кто же
смеет тогда скрывать их от обсуждающего свою судьбу
демократического народа?»
Эта линия ведется официальными социалистами до сих
пор. Речь Тревеса в последнюю декабрьскую сессию па¬
латы показалась многим умеренной, но выяснилось, что и
она сильно скомкана цензурой.
Почему же тем не менее в решительнейший момент,
в майские дни, социалисты приумолкли и не сделали по¬
пытки противопоставить тем, кого сам Ферреро называет
«кучкой людей, хотя и подымавших дьявольский шум»,
серьезную силу пролетариата.
Это в значительной степени объясняется всеми навы¬
ками реформистов. В центральном комитете партии в
группе ее депутатов шли тревожные разногласия. Что де¬
лать, если правительство склонится к войне?
«Красная неделя» показала известные революционные
возможности, но она показала также значительное отсут¬
ствие организации. Между тем и на этот раз прямые и
мощные контрдемонстрации против воинственного блока
не могли не привести к настоящей гражданской войне.
Она шла бы в атмосфере громкого крика о немецком
подкупе, об измене отечеству, о гибнущей Италии. И, ко¬
нечно, эти крики многих заставили бы смутиться. И без
того слабая организация могла бы быть путем массовых
арестов совершенно разрушена. Народ, брошенный социа-
♦ Международная социалистическая конференция интернацио¬
налистов состоялась 5—8 сентября 1915 г. в Циммервальде (Швей¬
цария).— Прим. ред.
158
■ ■ ■ • . *« . i
листическими руководителями на площади, оказался бы,
быть может, кровавой жертвой, в то время как сами
вожди отделались бы превентивным тюремным заклю¬
чением.
Не говоря о полицейских силах и о карабинерах, все¬
гда столь беспощадных к массам, которые, конечно, были
бы мобилизованы в защиту буржуазной интеллигенции
против пролетариата, войны против мира,— отнюдь нель¬
зя было поручиться, что и армия не сможет быть пущена
в ход против рабочих. Обыкновенно этого избегают. Но
кто же знает, как пассивен солдат? Офицерство же было
вполне предано идее войны как в качестве агентов прави¬
тельства, так и в качестве плохо оплачиваемых интелли¬
гентов, типичнейших вздыхателей и мечтателей о лучшем
будущем какой бы то ни было ценой.
Все это тяжко падало на весы. Турати стоял за широ¬
чайшие митинги, хотя бы вопреки воле правительства, но
он самым решительным образом высказался против по¬
пыток борьбы всеобщей стачкой или вооруженными демон¬
страциями. Все его благоразумие возмущалось перед
картиной такого рокового риска!
Решение зависело больше всего от Конфедерации
Труда. Но во главе Конфедерации давно уже стоит ре¬
формист Ригола, бывший рабочий, физически слепой чело¬
век, обладающий одной большой политической зоркостью
и успевший стать настоящим диктатором Конфедерации.
Публицистика
СОВЕТСКОГО
ПЕРИОДА
1919'1933
6 А. В. Луначарский
ИЗ РЕЧИ НА I ВСЕРОССИЙСКОМ СЪЕЗДЕ
ПО РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОМУ ТЕАТРУ
21 НОЯБРЯ 1919 г.1
Коммунистическая фракция съезда высказала поже¬
лание, чтобы я коснулся в моей речи текущего момента
вообще. Я это охотно сделаю, тем более что для этого не
понадобится много времени и вашего внимания, поскольку
наша политическая ситуация до крайности упростилась
с последними победами.
. Несколько недель назад, когда Юденич был у ворот
Петрограда и Деникин направлялся на Тулу, мы говорили
приблизительно то же, что говорим сейчас, но несколько
другими словами. Мы говорили, что это последняя карта
наших внутренних и внешних врагов, что нам было пред¬
сказано и прямо обещано общее нашествие 14 держав по
всему фронту в 8000 верст; мы говорили, что это послед¬
няя попытка буржуазной Антанты. Мы говорили, что поло¬
жение наше тяжелое, трудное, что мы подвергаемся гро¬
мадной опасности быть сметенными, но в то же время это
действительно последняя ставка, так что победа явится
в данном случае решительной и окончательной, по край¬
ней мере на долгий промежуток времени. Конечно, я не
оспариваю ни на минуту той мысли Владимира Ильича
Ленина, что капитал, пока он существует, никогда не сде¬
лается нашим другом, что он не может даже занять по от¬
ношению к нам нейтрального положения и что он будет
стараться доконать нас не мытьем, так катаньем. Но его
мытьем были военные действия, а катаньем будет дипло¬
матия и стремление путем финансово-экономическим как-
нибудь заставить рассосаться тот коммунистический на¬
рост, который, по его мнению, сейчас так неожиданно
обезобразил капиталистическую физиономию Европы.
6*
163
Сейчас победа, которую мы одержали на всех фрон¬
тах,— победа решительная и окончательная, и ни на одном
фронте враг сейчас выставить более или менее значитель¬
ных сил уже не может. На Восточном фронте мы, в сущ¬
ности говоря, не столько воюем, сколько ловим остатки
армии Колчака, в Омске мы овладели исключительно
огромным количеством военной добычи. Равным образом
армия Юденича, в сущности говоря, уничтожена, она спа¬
сается и не способна уже остановиться. Наконец, на Юж¬
ном фронте совершилось все, как мы предсказывали. По¬
сле первых побед все пошло как по маслу. Киева мы еще
не взяли, ибо мы не располагаем еще достаточными си¬
лами в непосредственной близости. Сначала нужно упро¬
читься путем взятия Нежина и Острова. После этого мы
возьмем Киев безотлагательно в течение ближайших двух
недель. Всякое сопротивление Деникина сводится только
к попыткам замедлить наше продвижение, и за последнее
время на войне определенно происходит так: наш штаб
помечает, в каких местах деникинцы должны быть биты
и какие города должны быть заняты, и мы после этого
проводим это с точностью часовой стрелки. При таком по¬
ложении, можно оказать, никакой и речи нет о том, чтобы
противник где-нибудь нас серьезно задержал и оправился.
Можно себе представить, какое настроение при этом охва¬
тило Европу. Часть европейских политиков отчасти, быть
может, в силу своих дипломатических соображений, чтобы
прикрыть отступление, продолжает говорить о каком-то
старом долге к России, о необходимости поддерживать
русскую контрреволюцию, но вы видите, что речи эти все
более и более бессильны и производят совершенно коми¬
ческое впечатление, как, например, эта речь Ллойд-
Джорджа, в которой он говорил о том, что Колчак все еще
держится в Омске и положение не так плохо, которая была
напечатана в том самом номере газеты, в котором сообща¬
лось о взятии Омска Красной Армией. Ввиду этого успех
таких речей совершенно погублен. Товарищи, сейчас со
всей яркостью выдвигается два тезиса. Ллойд-Джордж
совершенно ясно и определенно раскрывает карты, и
Франция заявляет, что она не может более тратить тех
бешеных денег, которые тратила раньше на поддержку
русской контрреволюции. Вторым тезисом является пред¬
ложение мира России; мы говорим, что этого можно ждать
в более или менее ближайшем будущем. Переговоры, вер¬
104
тящиеся около этого предложения, начнутся не сегодня-
завтра, и тут перед нами предстанут некоторые новые
опасности, перед нами — коммунистами: именно — опас¬
ность не военного, а экономического характера, заслужи¬
вающая нашего непременного внимания, это — стремле¬
ние капитала так или иначе навязать нам формы капита¬
листического хозяйства путем всякого рода концессий,
открытия разного рода отделений банков и т. п., од¬
ним словом, путем постепенного вовлечения нас в це¬
лый ряд капиталистических • сделок и капиталисти¬
ческих сторон жизни с затаенной мыслью остановить
стихийное развитие коммунизма и растворить в капи¬
талистической среде тот коммунистический дух, которым
преисполнена Советская Россия. Таким образом, перспек¬
тивы у нас, несомненно, более светлые, чем некоторое
время назад. Мы можем говорить о победе, как об уже
одержанной, и о предстоящих переговорах с тем большей
уверенностью, что вся дипломатия Советской России пред¬
ставляет собою поистине гениальную страницу в истории
международных отношений, и с такими вождями мы и
впредь не дадим себя в обиду и ни в коем случае не по¬
зволим профессиональным дипломатам Запада как-нибудь
нас провести или надуть. Гигантским же союзником
является та самая сила, которая разбила Юденича и Кол¬
чака, а именно то, что мы являемся не русскими дипло¬
матами, не русскими государственными деятелями, не рус¬
скими военачальниками, а пролетарскими.
ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ ВИЛЬГЕЛЬМ II.
МЕМУАРЫ. СОБЫТИЯ И ЛЮДИ 1878—1918,
М.-Пгр. 1923, стр. VII—XIX.
После войны и вызванных ею потрясений, от которых
попадали кое-какие троны, явилась на поверхность земли
целая поросль мемуаров. Смысл всех этих мемуаров тот,
что люди стараются смахнуть с себя тяжелую ответствен¬
ность за свои преступления.
Это серия самооправданий. Тут мы видим и венценос¬
цев вроде Вильгельма II, воспоминания которого предла¬
гаются сейчас вниманию читателей, и его сынка — крон¬
принца, видим и французского премьера Вивиани и рус¬
ского премьера Витте и т. д. и т. п.
Если сделать исключение для воспоминаний Витте,
в которых сказывается незаурядный ум и незаурядный
талант рядом, впрочем, с мелочностью, хитростью и
огромной ненавистью к соперникам и противникам, то
остальные мемуары представляют собою настолько
неудачные попытки к самооправданию, что они в сущности
обрушиваются на головы своих авторов.
В этом отношении наиболее показательными являются
как раз мемуары Вильгельма И. Да не подумает читатель,
что мы хотя бы на минуту стоим на той точке зрения, что
именно Вильгельм и его правительство являлись един¬
ственными виновниками войны. Если старания Виль¬
гельма обелить себя в этом отношении так неубедительны,
если они так легко разбиваются уже известными нам фак¬
тами, хотя бы, например, документами, изданными под
редакцией Каутского, то то же самое можно сказать и
о противоположной тенденции.
Если можно представить себе книгу, которая по своей
пошлости, по своей поверхностности, по своему желанию
крикливыми, звонкими фразами оглушить читателя может
166
быть поставлена рядом с мемуарами Вильгельма II, тс)
это, конечно, недавно вышедшая книга Вивиани, и вся
пустота разглагольствований, которая там находится, еще
полнее, чем ухищрения Вильгельма о книге Каутского,
разбиваются хотя бы о собрание тайных документов Из¬
вольского, недавно изданное Г. Маршаном.
И было бы еще полгоря для монархии и для самого
Вильгельма, если бы читатель, захлопнув его книжку, ска¬
зал себе: «Напрасно эксмонарх взялся за перо. Ничего он
не доказал и никакого нового света не внес».
Нет, вывод беспристрастного читателя будет иной:
Вильгельм доказал полную непригодность монархиче¬
ского образа правления, Вильгельм внес новый свет в по¬
нимание своей фигуры как типа, между прочим, не самого
плохого монарха.
Что поражает в его книге — это, во-первых, необычай¬
ная посредственность, умственная ограниченность, кото¬
рая сквозит буквально с каждой страницы.
Ведь о Вильгельме было две легенды: одна, дружест¬
венная, изображала его чуть ли не великим человеком.
Чего, чего только он не знает, чего, чего не умеет. Он и
картину написал «Европейские державы и ангел мира»
или что-то в этом роде, и музыкальные произведения
создал: «Песня Эгиру», и модель корабля состряпал, и
археологией на Корфу занимался, и все это давало краски
для поклонников, говоривших: «Наш Вильгельм — солдат
и моряк, ученый и художник, философ и семьянин, одним
словом, универсальный человек и весь в духе прусско-го-
генцоллерновского идеала».
Другая легенда употребляла черные краски вместо
радужных. Вильгельм походил, согласно ей (в нее впадает
отчасти и Витте), на дёмона-искусителя; это хитрая импе¬
риалистическая бестия, которая вела гениальную шахмат¬
ную игру европейскими державами против Эдуарда Анг¬
лийского *. Согласно этой легенде, Вильгельм — демон,
но, несомненно, тем более опасный, что обладает чертами
гения.
И что же мы видим из страниц его мемуаров, которые
вдобавок еще, вероятно, были проредактированы каким-
нибудь литературным другом?
Все суждения о политических ситуациях, о вопросах
внутренней политики, портреты людей, изображения
* Эдуард VII, английский король (1901—1910 тт.)Прим. ред.
107
событий,— все это трибиально, все это плоско, все это
поверхностно до высшей степени и все это извергается
с таким самодовольством, с таким явным расчетом, что
читатель будет ослеплен богатством содержания, что
просто руками разводишь.
Если это — «талантливейший из государей», то что же
другие? Впрочем, мы немножко знаем, что такое «другие»,
ибо черты нашего собственного «обожаемого монарха»
в последнее время с достаточной определенностью высту¬
пили перед всеми.
Правда, те, кто внимательно читал воспоминания Бис¬
марка, был уже подготовлен к тому, чтобы вместо блестя¬
щего гения с темными или светлыми крыльями увидеть
раздутого придворной лестью фанфарона.
Сам Вильгельм, между прочим, как он утверждает в
своих ныне печатаемых мемуарах, распорядился разре¬
шить издать третий том воспоминаний Бисмарка, тракто¬
вавший именно о нем. Это место не лишено пикантности
по своему наивному противоречию: «Я не в обиде на Бис¬
марка за третий том его воспоминаний. Я этот том осво¬
бодил из-под ареста»,— пишет он и тут же прибавляет: —
«дальнейшее задержание его было бесцельно, так как
главное его содержание стало уже известным благодаря
различным нескромностям».
Но и тут Вильгельм, сам разоблачающий свою дву¬
личность, лжет, ибо из воспоминаний Бисмарка было вы¬
брошено много страниц, которые только совсем недавно,
после свержения Вильгельма, увидели свет. Возьмем
почти наудачу несколько отдельных эпизодов из пестрой
биографии Вильгельма. Вот перед вами Вильгельм-крон-
принц. Прочтите то, что пишет он в своих мемуарах об
отношениях к Александру III.
Видите ли, его дед и Бисмарк, а также Бисмарк и его
отец Фридрих посылали Вильгельма с высокими поруче¬
ниями к Александру III. Они предлагали через него,
Вильгельма, Александру III Константинополь. Русский
медведь рявкнул на это Вильгельму, что если ему Кон¬
стантинополь будет нужен, то он и без Бисмарка его
возьмет. Вильгельм все наблюдал и на ус себе мотал и
обо всем докладывал своему правительству, которое бла¬
годарило его за дипломатические услуги в России.
А что раскрывают нам подлинные документы? А то,
что Вильгельм, как сам он об этом пишет, «исполняя завет
»
168
своего деда Вильгельма I свято хранить дружбу» с реак¬
ционной Россией, превратился в самом буквальном и точ¬
ном смысле слова в шпиона Александра III при герман¬
ском дворе.
Молодой, заносчивый, увлекающийся человек решил
вести собственную политику против матери, которую его
клевреты научили почти ненавидеть (англичанка! либе¬
ралка!), против отца и против самого Бисмарка. Читатель
сейчас увидит, что я ни на минуту не преувеличиваю,
когда говорю, что вместо блестящего германского принца,
исполняющего высокую, дипломатическую миссию, мы
увидим сейчас Вильгельма — шпиона Александра III.
Ибо как раз недавно во втором томе нашего советского
журнала «Красный архив» напечатано 4 письма Виль¬
гельма о русском царе, представляющие собою исчерпы¬
вающие доказательства выставленных нами тезисов. При¬
ведем оттуда некоторые выписки в русском переводе, ко¬
торый этим журналом дается параллельно с французским
текстом.
Письмо из Кремля от 25/V—84 года:
«Не пугайся того, что ты услышишь от моего
отца. Ты его знаешь, он любит быть в оппозиции.
Он под влиянием моей матери, которая, руководи¬
мая английской королевой, заставляет его смотреть
сквозь английские очки. Уверяю тебя, что между
императором (Вильгельмом I), князем Бисмарком и
мной царит согласие, и я не перестану считать своим
высшим долгом везде поддерживать и укреплять
союз трех императоров, треугольный бастион, кото¬
рый должен защищать Европу от валов анархии.
Именно этого-то и более всего на свете и боится
Англия».
Далее письмо от 19/VI:
«То, что я пишу тебе теперь, предназначается
для тебя одного, потому что по отношению к тебе я
считаю нужным действовать с искренностью, позво¬
лительной между друзьями. Родители мои приняли
меня холодно, особенно моя мать, но и от отца я
услышал малоуспокоительные вещи, между прочим,
о болгарском князе, о котором я заметил, что он
в настоящий момент не популярен в России. На это
мой отец вдруг вышел из себя и с невероятной го¬
рячностью обвинял русское правительство за его
169
подлое отношение к этому прекрасному князю. Он
осыпал русское правительство обвинениями во лжи
и предательстве. Одним словом, не было ни одного
выражающего ненависть прилагательного, к кото¬
рому он не прибег, чтобы обрисовать вас в черном
свете. Напрасно я старался отражать эти удары и
показать, что дело обстоит иначе и что я не могу
допустить слова ложь по отношению к тебе. В ответ
на это он назвал меня русофилом, говоря, что мне
завертели голову, и бог знает что еще. Затем он на¬
рисовал мне, какою должна быть наша политика.
Это была неописуемая галиматья. На мои возраже¬
ния он закричал, что я ничего не понимаю в политике
и ничего не знаю. В общем, дорогой друг, князь бол¬
гарский честными или нечестными средствами вьет
веревки из моей матери и, конечно, также из моего
отца• Миссия принца Уэльского принесла и продол¬
жает приносить необычайные плоды, которые будут
все умножаться под руководством моей матери и ко¬
ролевы английской, но эти англичанки случайно обо
мне забыли, и клянусь тебе, дорогой кузен, что сде¬
лаю все, что буду иметь возможность сделать для
тебя и твоего государства, и клятву свою я сдержу».
И вот из Берлина от 13/1II—85 года он пишет уже
о новом приезде принца Уэльского:
«Я постараюсь как можно лучше наблюдать за
ним, но ведь нельзя быть везде». А от 4/V добавляет:
«Я обещал тебе наблюдать за принцем Уэльским,
быть осведомленным относительно его мыслей и ре¬
чей. Мне показалось чрезвычайно важным поруче¬
ние, возложенное на одного нашего камергера,
к Блейхредеру. Меня уверяют, что в этом письме он
просит этого еврея помочь Англии понизить курс рус¬
ских денег». И дальше: «Что касается меня, то, бу¬
дучи близок к английским военным агентам, я убеж¬
ден, что Гладстон и его дрянь коллеги не желают
войны и постараются ее избежать во что бы то ни
стало».
Все это было во время афганского столкновения Рос¬
сии с Англией. Наконец от 20/V Вильгельм пишет Нико¬
лаю Долгорукому:
«Я читал секретное донесение из Портсмута, в ко¬
тором сказано, что стоящие там на рейде новые
170
броненосцы, образующие балтийскую английскую
эскадру, готовы, кроме пушек, которые нового об¬
разца и заряжаются сзади, но не имеют еще замков,
точно кавалерийский полк без лошадей».
Вот вам маленькие документы, показывающие, каким
дипломатом был на самом деле молодой Вильгельм. Па¬
мятуя заветы деда, скверно понятые, этот юноша не только
пишет Александру III в самых крепких выражениях о всех
разногласиях с отцом и матерью, об их отношении к Рос¬
сии, об их политических планах, но. занимается и самым
настоящим шпионством. Передает то, что слышит от анг¬
лийского военного агента, то, что читает в попадающих
к нему секретных докладах. Бисмарк этого, конечно, не
знал, но тем не менее в своих воспоминаниях он резко
осуждает Вильгельма за то, что тот был слепым русофи¬
лом в течение всей своей молодости.
Откуда это русофильство?
От крайней закоренелой реакционности Вильгельма,
который еще молодым человеком с ненавистью встречал
либеральные настроения своей матери.
Говорят, дитя хоть и криво, но матери мило. Но вот
мы имеем другой, чрезвычайно интересный документ, ко¬
торый читателям мемуаров Вильгельма будет небеспо¬
лезно прочесть. Я привожу его здесь почти целиком, так
как он не очень доступен русской широкой публике. Это
письмо матери Вильгельма, адресованное ею к ее подруге
Генриетте Шрадер и опубликованное теперь в только что
вышедшем сочинении Лишинской «Генриетта Шрадер, ее
жизнь и переписка». Письмо относится не то к 91, не то
к 92 году и написано с полной откровенностью. Я при¬
вожу его здесь с небольшими пропусками того, что яв¬
ляется уклоном от главной темы письма. Читатель при¬
глашается принять во внимание это суждение матери
Вильгельма при ухищрениях ее сына доказать, что он
враждебной позиции по отношению к Англии не занимал.
«Вы пишете мне, что я должна быть рада и горда
вследствие триумфального приема моего сына в Ан¬
глии? (В мемуарах Вильгельма найдется описание
этого триумфа.) Как я могу ему радоваться? Наобо¬
рот, глубокая тоска сжимает мое сердце, и я не могу
побороть в себе горького чувства.
Я рада, что Англия и Германия ищут сближения,
но я считала всегда такое явление натуральным. Сей-
171
час приходится отнестись к нему, как к капризной,
изменчивой вещи. Мой отец, позднее мой муж и все
мои ближайшие друзья желали сотрудничества обоих
народов для развития культурного широкого обмена
идеями.
Как много вытекло бы отсюда для обеих стран,
особенно для Германии■ А вместо того культурные
задачи отодвинуты сейчас в Германии на задний
план. Все приносится в жертву внешней мощи. Про¬
росло так много злых семян, и почва покрыта пле¬
велами. Всюду шовинистическая народная ненависть,
комическая смесь зависти по отношению к Англии,
недоверия, страха и презрения. Во всех тональностях
слышу я песню злобы по отношению к Англии. В са¬
мом деле, что такое для Германии свобода, консти¬
туция, парламент, право индивидуальности, само¬
управление, свобода торговли? Все это вещи, с ко¬
торыми надо бороться. А ведь именно ими стала
велика и богата Англия. Считается, что немцам не
позволительно и слышать о таких вещах.
Как скорбно мне видеть своего сына плавающим
исключительно в официальном фарватере и поэтому
совершенно незнакомого с Англией. Да, его сейчас
приветствует официальная Англия. Стараются за¬
быть его горькие слова по отношению к стране, ко¬
ролю и королевской фамилии и т. д. Англия богатых,
Англия больших гаваней, чудесного флота, двор и
нынешние министры ему нравятся, но подлинная,
внутренняя, серьезная Англия, ее значение, ее борь¬
ба, ее цели ему не знакомы. Впрочем, как и его соб¬
ственная Германия в том, что есть лучшего в душе
немецкого народа. То, что он видит,— испорчено в его
глазах целиком влиянием бисмаркского правления.
Как желала бы я, чтобы путешествие открыло бы
ему глаза, чтобы он понял, как много пробелов в его
образовании, чтобы смягчились его предрассудки.
Но, по-видимому, ему только кадят, и его самомне¬
ние растет все больше, а рассудок нет. Что же, кроме
печали, может это мне доставить? Какими ничтоже¬
ствами он окружен, и как легко препятствуют они
правде проникать в его уши/ Каприви (суждения о
котором самого Вильгельма читатель найдет в ме¬
муарах) — прямой, совестливый, честный и превос-
172
Ходный человек, но мой сын почти не видится с ним.
Оба же шефа его кабинета исключительно ограни¬
ченные люди• Они могут только поддакивать. В ок¬
ружении моего сына нет ни одной головы такого
калибра, чтобы она могла импонировать. Нет ни
опоры, ни даже просто сапога, который жмет. Вся¬
кое возражение он испытывает как нечто стесняю-
щее: «Я никого не терплю около меня».
Как ужасно слышать такие слова из уст тщеслав¬
ного, чрезвычайно незрелого, капризного и неопыт¬
ного молодого человека. Можно ли представить себе
что-нибудь хуже? Между тем сказано: благородный
дух привлекает таких же.
Есть ли хоть какое-нибудь высокое общество при
дворе, которое углубляло бы, облагораживало и обу¬
чало бы его, человека, на которого возложена тяже¬
лая задача править? Воззрения и чувства самодерж¬
ца, прусского лейтенанта и прусского бурша. Разве
этого достаточно, чтобы быть настоящим монархом.
А тот способ, которым он разделался с Бисмар¬
ком? Разве это счастливый, разве это героический
поступок? Конечно, Бисмарк ввел злую и внутренно
испорченную систему. Это было и нам известно, и
мы считали необходимым отделаться от него, но
разве это руководило в данном случае? Нет, просто
желание освободиться от лично могущего и непри¬
ятно вмешивающегося во все дела министра. Дед и
отец тоже часто страдали от заносчивости Бисмарка.
Но Вильгельм I переносил его, потому что для него
все было хорошо, что было консервативно и противо-
либерально, а также потому, что Бисмарк крайне
импонировал этому необычайно ограниченному че¬
ловеку. (Какая разница в суждениях о Вильгельме I
его внука, который ни разу не называет его иначе,
как великим.) А другой потому, что желал идти к
улучшению положения в отечестве спокойным и
осторожным путем и уже, конечно, в отношении
к Бисмарку, как историческому персонажу, всегда
поступил бы осторожно и по-рыцарски».
В этом замечательном письме мы имеем в сущности
подлинный портрет Вильгельма, сделанный рукою матери,
и читателю будет нетрудно противопоставить его авто¬
портрету Вильгельма.
173
Возвращаюсь к отношению Вильгельма к России. Надо
отметить, что к Николаю II он относился иначе, чем к
Александру. Он понял сразу всю глупость и всю бесха¬
рактерность этого жалкого человека. Считая себя авто¬
кратом и Николая тоже, он поддался иллюзии, что может
просто руководить русской политикой, подчинив себе
Николая.
Витте в своих воспоминаниях совершенно разрушает
В ил ьгельмовские россказни о бескорыстной дружбе к Ни¬
колаю. Во втором томе своих воспоминаний, вновь воз¬
вращаясь к договору в Бьерке *, Витте пишет:
«•Вильгельм сумел подвести нашего государя и
формально заключить за обоюдными подписями и
скрепами бывших с ними высших сановников невоз¬
можный договор, ставящий царя и Россию в самое
непристойное положение относительно Франции и
имевший целью охранять Германию русской кровью».
Витте очень гордился, что ему и Ламздорфу удалось
уговорить царя расторгнуть этот договор, и утверждает,
что Вильгельм за это его, Витте, терпеть не мог, хотя
льстил ему, когда считал, что Витте в силе, тем более что
Витте сам носился тоже с довольно утопическим и несураз¬
ным планом мировой диктатуры триумвирата: России, Гер¬
мании и Франции. Дальше, при заключении займа в
1905 году, Витте также с документами в руках доказы¬
вает, что Вильгельм изо всех сил стремится сорвать этот
заем. А затем Германия и действительно отказалась по¬
мочь ему. Что поведение Вильгельма в русско-японской
войне было двусмысленно, этого не скрывает и сам Виль¬
гельм, ибо он пишет о том, как он уговаривал царя впу¬
таться в японскую авантюру (см. мемуары, стр- 42) и
кончает: «Я старался во всяком случае использовать
в интересах Германии и всей европейской куль¬
туры страх царя Николая II перед возрастающим япон¬
ским могуществом».
* Бьеркский договор — русско-германский союзный договор,
подписанный 24 июля 1905 г. в Бьерке (в финляндских шхерах)
Николаем 11 и Вильгельмом II. По этому договору обе страны обя¬
зались оказать поддержку друг другу в случае нападения на одну
из них какой-либо европейской державы. Кроме того, Николай II
обязался принять меры к вовлечению в это соглашение Франции.
Однако, вернувшись в Петербург, Николай II вынужден был отка¬
заться от подписанного договора.— Прим. ред.
174
О Николае Вильгельм постоянно высказывается как
о слабом и жалком человеке, почти в полном согласии
с той характеристикой его венценосного племянника, ка¬
кую дает ему Витте.
Однако напрасно Вильгельм полагает, будто бы сыграл
такую значительную роль в японской войне. На самом
деле Николай шел на эту преступную авантюру под влия¬
нием своих любимцев/* совершенно того же типа, какие
окружали Вильгельма, и характеристику которых мы ви¬
дели в письме его матери.
Посмотрите, как рисуется в мемуарах постоянное недо¬
брожелательство в отношениях Вильгельма к его минист¬
рам. Совершенно то же самое было и у Николая. В этом
отношении они — два сапога пара. Куропаткин в своем
недавно напечатанном в «Красном архиве» дневнике го¬
ворит о царе всегда в исключительно почтительных выра¬
жениях. Тем не менее он констатирует это безобразное
недоверие царя к министрам. Передавая слова Витте, что
Николай постоянно против кого-нибудь интригует, при¬
влекая в свои помощники разных Холоповых, Мещерских,
Безобразовых, без лести преданный Куропаткин сам го¬
ворит:
«Я говорил Витте, что у нашего государя гран¬
диозные в голове планы: взять для России Маньчжу¬
рию, идти к присоединению Кореи, мечтает под свою
державу взять и Тибет, хочет взять Персию, захва¬
тить не только Босфор, но и Дарданеллы, что мы,
министры, задерживаем государя в осуществлении
его мечтаний, все разочаровываем его, а он все же
думает, что прав, что лучше нас понимает вопросы
славы и пользы России. Поэтому каждый Безобра¬
зов, который поет в унисон, кажется государю более
правильно понимающим его замыслы, чем мы, ми¬
нистры, поэтому государь и хитрит с нами».
Вот этот-то Безобразов, о котором даже Куропаткин
говорит, что Хлестаков перед ним щенок по части само-
званщины, в гораздо большей мере повлиял на слабую го¬
лову Николая, чем Вильгельм.
Но какое тем не менее сходство!
Ну, конечно, Вильгельм пожимал плечами и смеялся
по поводу попытки слабоумного Николая вести грандиоз¬
ную мировую политику, но далеко ли он от Николая ушел?
Помните хотя бы некоторый, им же рассказанный инци-
175
дент с «Дейли телеграф», когда вся Германия пришла
в волнение от наделанных им глупостей, как он от этого
«морально тяжело страдал». Возьмите эту, написанную
им же, сцену:
«По моем возвращении ко мне явился канцлер
и, прочитав лекцию о моих политических прегреше¬
ниях, потребовал подписания мною официального
заявления, которое было затем напечатано. Я под¬
писал это заявление так же молча, как молча терпел
нападки прессы на меня и на корону. Канцлер своим
поведением нанес тяжелый удар наищй_искренней
дружбе» (стр. 62).
Настоящий провинившийся школьник. А ведь этот че¬
ловек считал для себя возможным рассказать английскому
правительству о тайном предложении, якобы сделанном
ему Россией,— напасть на англичан во время бурской
войны или разбалтывает о таком же тайном предложении,
сделанном английским правительством через Чембер¬
лена,— вступить в союз с Англией для разгрома России.
Правда, на скользкой почве этой подлой дипломатии
хоть у кого голова закружится. Но Вильгельм воображал,
что плавает как рыба в воде в этой атмосфере, а на самом
деле делал один промах за другим.
Для того, чтобы окончательно дорисовать кистью
иного, чем сам Вильгельм, художника об отношениях его
к самому известному нам двору, разрушенному нами
двору Романовых, я приведу несколько эпизодов из болт¬
ливых, но осведомленных статей Шелкинга в третьем но¬
мере журнала «Историк и современник», издающегося
в Берлине.
Это настоящая комедия. В главе четвертой «Внешняя
политика императора Николая II» мы читаем:
«Первое свидание монархов (Николая и Виль¬
гельма) состоялось в Бреславле в 96 году и окон¬
чилось полной неудачей (прочтите в мемуарах Виль¬
гельма описание этого). За несколько дней до него
в Германии появились фотографические снимки
обоих императоров. Кайзер, изображенный чуть ли
не на голову выше нашего царя, покровительственно
обнимает последнего. Государь был возмущен и при¬
казал посольству скупить все эти снимки и изъять их
из обращения. Уже такое начало не предвещало ни¬
чего доброго»,— покачивая головой заявляет Шел-
176
кинг.— <rtfa параде в Бреславле государь появился
в прусском мундире полка своего имени с лентой
прусского ордена Черного орла. Вильгельм, согласно
обычаю, тоже был в прусском мундире, но не счел
нужным возложить на себя ленту Святого Андрея.
К тому же при объезде войск он постоянно пришпо¬
ривал свою лошадь, стараясь быть впереди своего
гостя. Государь, заметив эту игру, стал ему подра¬
жать и, в конце концов оба императора чуть ли не
рысью закончили объезд. Врожденная антипатия
царя к своему германскому соседу, внушенная ему
матерью и женой, после такого приема еще более
усилилась».
Или такой эпизод из игры этих двух идиотиков: «По¬
сле обеда во дворце в честь великого князя Николая Ми¬
хайловича Вильгельм отозвал в сторону управляющего
посольством графа Палена и, возбужденно разговаривая
с ним, кончил так: «Ника становится буквально невоз¬
можным. Он курит папиросы и целыми днями играет в
Дармштадте в теннис. Нельзя же так управлять государ¬
ством!» Пален сейчас же передал свою беседу с Виль¬
гельмом министру иностранных дел Муравьеву, который
обо всем доложил царю, за что граф Пален впал в неми¬
лость. Или, например, во время пребывания царя в Пот¬
сдаме: «Наш государь был в самом мрачном настроении
духа. Я стоял позади нашего посла и слышал, как он ска¬
зал ему: «Какая дерзость отправить императрицу на стан¬
цию с какой-то Брокдорфшей *!» Почтенный автор этих
ценных воспоминаний делает от себя такое совершенно
справедливое замечание: «Все вышеизложенное может
показаться на первый взгляд крайне маловажным и не
могущим отразиться в отношении государственных инте¬
ресов. Так оно по справедливости должно было бы быть,
но на самом же деле подобные незначительные инциденты
оказывали несомненное влияние на ход внешней политики,
тем более что стоявшие во главе ее граф Муравьев и Бю-
лов более озабочены были сохранением своих портфелей,
чем государственной пользой».
Скучно следить за всеми изображенными Вильгельмом
дипломатическими и иными его выходками и фокусами.
* По-вндимому, жена германского дипломата графа Брокдорфа-
Ранцау.— Прим. ред.
177
Еще более убого, конечно, то, что говорит он о внутренней
прусской политике — вся эта самохарактеристика в каче¬
стве холодного огня — «прогрессивного консерватора».
Еще менее думаю я останавливаться на каком-нибудь
опровержении того изображения, которое дает Виль¬
гельм возникновению и ходу войны. Меня интересовало
только представить читателю несколько характерных
штрихов, окончательно дающих нам портрет этого не¬
сносно пустого, чванного и мелкого деспота, переоцени¬
вающего себя и старающегося даже сейчас щеголять
в павлиньих перьях.
Положение Германии, свержение династии, ведь вы
хорошо знаете, кто в этом виноват? В войне виновата
Антанта, а из своих — Бетман-Гольвег, в поражении ви¬
новат принц Макс Баденский, изменнически ведший себя
по отношению к Вильгельму (между прочим, все эти
утверждения Вильгельма уже опровергаются). И еще
виноваты в этом агитаторы и социал-демократы. Почему
Вильгельм так не героически сошел с престола, почему он
не сопротивлялся, не сделал контрпереворота? — чуть не
20 аргументов приводятся к тому, что этого сделать было
нельзя, что это было антипатриотично. Почему он убоялся
суда Антанты, не разыграл колоссального мученика? — и
тут масса аргументов. В заключение Вильгельм удалился
в некое Сан-Суси и оттуда заявляет теперь, что он невы¬
носимо страдает.
Вы видели, может быть, читатели, его недавний порт¬
рет. Этот господин превосходно женился на женщине мо¬
ложе себя и имеет вид хорошо упитанного рантье, отды¬
хающего от трудов по приобретении соответствующего
количества процентных бумаг.
Есть в дневнике Куропаткина одно замечательно яркое
место, он пишет: «Я сегодня был принят государыней
императрицей Марией Федоровной в Гатчине очень веж¬
ливо. Много расспрашивала, но прежней сердечности нет.
Расспрашивала про Ливадию, про болгарские и македон¬
ские дела, говорила про правительственные циркуляры.
Подняла свой кулачок и сказала: «Вот это надобно пока¬
зать туркам!»
Эта сцена дает нам, так сказать, символ монархии по¬
следнего времени, как она разоблачает себя сейчас в ме¬
муарах венценосцев и их канцлеров- Да, вот такой смор¬
щенный дегенеративный кулачок воображает, что он
178
Литвинов М. М. и Луначарский А. В. перед отъездом в Женеву
на 4-ю сессию Подготовительной комиссии.
Москва, 1927 г. (Кино-фото архив).
держит в своих руках судьбу страны. Но хуже всего то,
что это не только воображение, это не только само¬
обольщение поставленных судьбой столь высоко глупых
и пошлых людей, они действительно имели огромное
влияние на события.
Конечно, мы ни на секунду не отступим от нашей марк¬
систской философии истории, мы знаем, что всякая лич¬
ность, в том числе и личность монарха, закономерна, ей
не принадлежит определять, социологически говоря, ход
событий, но мы все-таки вряд ли предполагали все то ко¬
личество глупости, подлости, которое наделали на своих
тронах эти господа. И мемуарная литература нынешних
лет каленым железом прижигает одну за другой шеи реак¬
ционной гидры, чтобы на них вновь не выросло бы какой-
нибудь коронованной головы.
Никто не похоронил Николая глубже, чем Витте, заяв¬
ляющий себя монархистом, а Вильгельм сам чрезвычайно
ловко закопал себя сажени на три под землю.
В этом смысл его мемуаров. И вот почему появление
их на русском языке так желательно.
ОПЯТЬ В ЖЕНЕВЕ4
Мои молодые читатели!
Вам, конечно, еще неизвестно, что такое воспомина¬
ние. Я не хочу этим сказать, что вы никогда не вспоми¬
наете ваш вчерашний день или, может быть, ваше дет¬
ство. Но нужно прожить порядочно десятилетий, для
того чтобы полностью понять, что такое воспоминание
о прошлом.
Вот когда после очень долгого периода времени,
в 10—20 лет, приезжаешь в какой-нибудь город, кото¬
рый был свидетелем крупных переживаний в твоей жиз¬
ни, тогда появляется в сознании совершенно своеобраз¬
ный феномен.
Вы можете быть в положении вполне удовлетвори¬
тельном, вовсе не жалеть о вашем прошлом и не нахо¬
дить его лучшим, чем ваше настоящее. И все-таки вдруг,
когда вы ходите по площадям, улицам и переулкам та¬
кого полузабытого города, когда он воскресает перед
вами в действительности, вдруг что-то сдвигается вну¬
три вас, и рядом с теми, кто ходит и ездит сейчас по
городу, воскресают перед вами отсутствующие, может
быть, уже не живущие на земле,— былое вырастает пе-
,ред вами на фоне действительности и крепко хватает
вас за сердце.
Эти воспоминания всегда сопровождаются каким-то
сладостно-горьким чувством. Как будто видишь и самого
себя в гораздо более молодом двойнике и как будто
почти с полной реальностью переживаешь рядом с дей¬
ствительными переживаниями и те, давно прошедшие.
180
И это неожиданно ярко воскресшее прошлое йсёгда
кажется приятным, родным, всегда кажется каким-то
другом, вернувшимся из далекого-далекого путешествия,
где друг этот чуть не погиб или чуть не был вовсе
забыт.
И вместе с тем всегда в таком воспоминании есть
своя горечь не только потому, что человек стареет, а
просто вследствие какой-то особенно непосредственной
ясности природы времени и его бега.
В такие моменты смерть и жизнь сплетаются в свое¬
образный черно-красный жгут и опоясывают им ваше
сердце.
А ведь то, что было пережито в Женеве мною и не¬
которыми друзьями,— чрезвычайно значительно.
Если моя первая встреча с Ильичем имела место в
Париже, то там наше знакомство имело почти беглый
характер, а именно в Женеве мне пришлось работать
интенсивнейшим образом рука об руку с нашим гени¬
альным вождем. Именно здесь в моем присутствии на¬
чинали определяться разошедшиеся между собой линии
большевиков и меньшевиков, именно здесь все ярче и
крепче выявлялась физиономия нашей пролетарской,
революционной, марксистской политики.
Если и раньше я был социал-демократом левым,
большевиком, потому что определил себя еще в ссылке,
то все же могу сказать, что к настоящей большой пар¬
тийной работе и к настоящей творческой партийной
мысли я прикоснулся именно в Женеве.
Вот почему несколько лет (1904—1905), прошедших
в этом скучном мещанском городе, оставили такой жгу¬
чий след в сознании, и вот почему так закружились вос¬
поминания, когда я опять оказался в Женеве.
Мы объездили те места, в которых я жил. В своего
рода замечательной русско-женевской колонии, насчи¬
тывавшей несколько десятков большевиков, несколько
сотен меньшевиков и эсеров и более тысячи беспартий¬
ных прогрессивных студентов, мы старались найти ме¬
сто, где мы жили, столовались, где собирались на за¬
седания или устраивали большие митинги и дискуссии
тогдашние революционные деятели.
С нами всюду ездил и ходил швейцарский полицей¬
ский шпион, который, однако, нисколько не скрывал
своей полицейской натуры, а, наоборот, с необыкновен¬
181
ной вежливостью заявил нам, что охраняет нас на вся¬
кий случай от возможной опасности, и старался быть
нам полезным в наших поисках.
На Plainpalais (Пленпалэ), огромной площади-луче,
расположенной поближе к окраине Женевы, трещала и
гудела народная ярмарка с американским фокстротом,
головоломными каруселями и т. д.
Как нарочно! Как раз такая же ярмарка была в Же¬
неве, когда я приезжал сюда впервые, вызванный на¬
стойчивым письмом Ильича, для того чтобы принять
участие в редакции газеты «Вперед». Я нашел тот дом,
где располагается и сейчас редакция газеты «Трибюн
де Женев», где я тогда жил, работал и из окна которой
я как раз в день приезда смотрел на суету ярмарки и
слышал ее пискливые шарманки, то весело, то зауныв¬
но напевавшие с разных сторон площади. Эта женевская
ярмарочная шарманка была как будто увертюрой к же¬
невскому же куску моей жизни.
В день моего приезда вечером, если я не ошибаюсь,
было первое собрание нашей редакции. Я познакомился
тогда с Галеркой-Ольминским, спокойным Воровским,
с Вл. Дм. Бонч-Бруевичем, который был тогда нашим
администратором и финансистом, с Мар. Никол. Мен-
дельштамом — Лядовым, наконец, с Надеждой Констан¬
тиновной.
Надежда Константиновна, несмотря на то, что она
была вряд ли старше остальных членов близкой к
Ильичу группы, играла роль нашей партийной мамаши.
Она всегда была спокойной, сдержанной и все знала,
за всем следила, вовремя давала советы, и все до чрез¬
вычайности с ней считались.
После первого заседания (а может быть, и второго)
Ольминский, выйдя со мной из маленькой комнатки,
где мы сдавали наши статьи Ильичу, с восхищением
сказал: «Мне кажется, что мы всегда будем работать
дружно. Мне нравится, что у нас нет самолюбивых
людей. А какая прелесть Ильич, как он умеет руково¬
дить без ненужного апломба».
Действительно, работа у нас всегда протекала
дружно.
Большевиков в Женеве было немного, мы были, в
сущности тесной группой, сдавленной со всех сторон
182
эмиграцией и студенчеством, шедшим большею частью
под знаменами меньшевиков или эсеров.
Столовались мы в небольшой столовке, которую
содержала жена тов. Лепешинского. Оба супруга при¬
надлежали к самой тесной ленинской компании.
Там играли в шахматы, рассматривали очень хоро¬
шо нарисованные остроумные карикатуры тов. Лепе¬
шинского, спорили, делились новостями, учились ценить
и любить друг друга. Иногда там же собирались более
или менее широкие собрания большевиков. После ра¬
боты в редакции или какого-нибудь небольшого собра¬
ния мы довольно часто ходили с Ильичем гулять к Арве.
Столовка Лепешинского была расположена близ
Арвского моста. Мы шли иногда вдоль Арвы, а иногда
переходили мост и углублялись в дорогу между при¬
горками и рощами. Это были самые драгоценные для
меня часы. Ильич часто во время этих прогулок, кото¬
рые мы делали втроем с Воровским или вдвоем, бывал
более интимен, чем обыкновенно.
Владимир Ильич обыкновенно терпеть не мог под¬
пускать даже близких людей к своим личным пережи¬
ваниям. Он был прежде всего политик, такой горячий,
такой вдохновенный, такой вдохновляющий^ эту поли¬
тику превращая для всякого, кто к нему приближался,
в центр жизни. Не любил Ильич говорить об отдель¬
ных людях, давать им характеристики, предаваться ка¬
ким-нибудь воспоминаниям. Он думал о ближайшем
будущем, об ударе, который нужно нанести, об оборо¬
не, которую нужно организовать, о связи, которую нуж¬
но найти или поддержать.
Но в этих беседах-прогулках Владимир Ильич ино¬
гда касался более интимных сторон вопроса. С грустью,
с горечью, но и, несомненно, с любовью говорил о Мар¬
тове, с которым неумолимая политика развела его на
разные дороги. Прекрасными и меткими словами харак¬
теризовал он Плеханова, к уму которого всегда прояв¬
лял величайшее уважение. Смешно и тонко очерчивал
политический и человеческий профиль Дана. Говорил
о различных приемах публицистики и популяризации.
А лучше всего велась беседа, когда Владимир Ильич
переходил к общим вопросам, спорил об основах мате¬
риализма или делал догадки о сроках и темпе дальней¬
шего движения революции в различных странах. Я уве-
183
рен, что если бы я был более догадлив и, придя домой
после этих прогулок, сейчас же записывал все, что
слышал из уст революционного гения, я мог бы сейчас
представить вам, мои молодые читатели-комсомольцы,
преинтересную книгу, но я слишком поздно спохватил¬
ся, -как и многие другие. Когда живешь и борешься
рядом с таким человеком, не всегда понимаешь точное
значение почти каждого слова, которое им произносится.
Ильич в то время не очень любил выступать публич¬
но. Ведь всякого рода митинги и дискуссии происходи¬
ли в Женеве чуть не каждый день. Там было немало
горластых ораторов, популярных среди студенческой
молодежи, с которыми не так легко было справиться
ввиду трескучей пустоты их фразеологии, приспособ¬
ленной, однако, к средней университетской интеллиген¬
ции. Владимир Ильич часто считал просто тратой
времени выступать на таких собраниях и словопреть с ка¬
ким-нибудь Даном или Черновым. Однако мои выступ¬
ления он поощрял; ему казалось, что я как раз приспо¬
соблен для этой, в сущности говоря, второстепенной де¬
ятельности. Перед моими выступлениями, среди которых
бывали удачные и которые немножко расшатали луч¬
шую часть студенчества и продвинули кое-кого к нам,
Ильич всегда мне давал напутственные разъяснения.
Дело несколько изменилось после января 1905 года
и с приближением первой революции. Тут Владимир
Ильич считал, что надо вербовать и вербовать людей
даже за границей. Выступления его стали гораздо бо¬
лее частыми. С тех пор мы выступали с ним. вдвоем и
делили нашу задачу. Помню две-три головомойки, ко¬
торые сделал мне Ильич за то, что я недостаточно про¬
странно изложил какую-нибудь мысль или вообще
сдрейфил в каком-нибудь отношении. Но и сам он все¬
гда после произнесения речи против Мартова или Мар¬
тынова, сходя с эстрады, подходил ко мне и спрашивал:
«Ну как, ничего себе прокричал? Зацепил, кажется?
Все сказал, что нужно?»
Я не нашел больше того «локала» *, рассчитанного,
насколько помню, приблизительно на 1000 человек, в
котором имели место социалистические собрания, в том
числе и самые шумные дискуссии русской колонии. Еще
* Локал — пивной бар.— Прим. ред.
184
недавно, в 1916 году, такие собрания продолжались
там, а сейчас локал занят фабрикой по изготовлению
автомобильных аксессуаров.
Женева — город скучный, всегда в нем были плохие
театры, неважные концерты, разве кто-нибудь приезжал
сюда гастролировать. И самый ход жизни женевских
мещан похож на ход изготовляемых ими часов. Что ка¬
сается нас, мы обыкновенно были веселы. Многие из
нас сильно нуждались, почти все пережили порядочно
и сознавали прекрасно, что многое придется перенести
и в будущем, но в общем в русской колонии, в особен¬
ности в ее большевистских кругах, царило повышенное
и я бы сказал радостное настроение. Думаю, что это
настроение для нас, большевиков, по крайней мере в
значительной степени определялось самим Ильичем.
Он был всегда бодр, у него всегда был великолеп¬
ный жизненный тонус. Прекрасно сознавая все опасно¬
сти, грозящие беды, недостатки и т. п., он тем не менее
всегда оставался верен своему оптимизму, который
диктовался, с одной стороны, уверенным марксистским
прогнозом, а, с другой стороны, изумительным темпе¬
раментом вождя.
Я помню в Женеве один вечер или даже ночь настоя¬
щего пароксизма веселья. Было это на масляницу.
В это время международное студенчество и даже тяже¬
лых на подъем швейцарцев обыкновенно охватывает
волна веселья. Так это было и на этот раз. Группа
большевиков с Владимиром Ильичем попала в самый
вихрь масляничных танцев и суеты, где-то в окрестно¬
стях озер и собора. Я помню, как, положивши друг
другу руки на плечи, вереница молодежи в несколько
сот человек с песнями и смехом скакала по лестницам
и вокруг собора. Отлично помню Владимира Ильича,
заломившего назад свою кепку и предававшегося
веселью с настоящей непосредственностью ребенка.
Он хохотал, и живые огоньки бегали в его лукавых
глазах.
Теперь, опершись на перила Арвского моста, я смот¬
рю, как бегут по-прежнему под ним мутные воды Арвы;
так же бежали шумной и быстрой струей революцион¬
ная мысль и революционное дело, когда я приехал
в Женеву. Они неслись куда-то навстречу большим исто¬
рическим рекам, куда-то в огромное историческое море
185
й несли туда свою большую дань. Эта дань была боль¬
шая не потому, ч>о Женева могла бы считаться исклю¬
чительно могучим революционным центром — загранич¬
ная эмиграция в общем играла лишь подспорную по
отношению к рабочему движению роль,— а потому, что
для тогдашнего момента Женева оказалась наиболее
подходящим местом для создания сначала «Искры», а
потом следовавших за ней журналов, руководимых ве¬
личайшим теоретиком и критиком партии. «Искра» за¬
горелась здесь, в Женеве, и она разгорелась огромным
пламенем. Женеву нельзя никак вычеркнуть из истории
нашей партии.
Я хочу рассказать еще более ранние впечатления
мои от Женевы. Именно мой самый первый приезд в
Женеву по приглашению Плеханова. Это было еще го¬
раздо давнее, уже не 22 года назад, а, почитай, 32.
Я был тогда студентом Цюрихского университета и
был близок к П. Б. Аксельроду. В Цюрихе у Аксель¬
рода познакомился с Георгием Валентиновичем Пле¬
хановым. Там же, после первого нашего знакомства,
Георгий Валентинович пригласил меня приехать в Же¬
неву на 2—3 дня, обещая высвободить как можно боль¬
ше часов для непосредственных бесед со мною не толь¬
ко на темы марксистской философии, но и по специаль¬
но интересовавшему меня вопросу теории и истории
искусства. Я был еще совсем молокосос, но, между про¬
чим, довольно задорно лез в драку даже с товарищами,
которые в сотни раз больше меня знали. Так и с Пле¬
хановым я позволял себе не соглашаться и защищать
разные свои принципы. Конечно, это было очень труд¬
но, и Плеханов, обыкновенно иронически прищурившись
на меня, довольно легко поражал меня той или иной
убийственной стрелой.
Однако это не мешало моему восхищению перед
Г. В. и, по-видимому, некоторому признанию с его сто¬
роны каких-то зачатков способностей у молодого пету¬
шившегося студентика,— иначе он меня к себе не по¬
звал бы.
Приехал я в Женеву утром, отправился сейчас же
на rue de Candolli (улица Кандоль) на квартиру Пле¬
ханова. Вся семья еще спала. Выйдя оттуда, не зная,
куда мне пойти, я попал на площадку перед собором.
Как раз в это время кончилось какое-то богослужение,
186
Общий вид заседания Подготовительной комиссии.
(Кино-фото архив).
из собора вереницей потянулись молодые девушки.
Я очень ярко помню тогдашние мои впечатления об
этих мещаночках с бело-розовыми лицами, с глазами
ясными, словно их только что вымыли в воде и опять
вставили в кукольные орбиты девочек, и девушек, та¬
ких дородных и спокойных, что я ни на минуту не уди¬
вился бы, если бы они вдруг замычали. В моей душе
боролись тогда два чувства. С одной стороны, я нахо¬
дил этих выпоенных на молоке и выкормленных на
шоколаде девушек интересными, с другой — я возму¬
щался тем облаком буржуазно-растительной безмятеж¬
ности и спокойствия, которое, на мой тогдашний взгляд,
окружало их юные головы.
Я помню, что, когда я попал, наконец, к Плеханову
vl он вышел ко мне в какой-то светлой пижаме и туф¬
лях и начал угощать меня кофе, я прежде всего разра¬
зился филиппикой против женевских барышень. Плеха¬
нов ел сдобную булочку и ничего не говорил. Позднее
я познакомился с его дочерьми, которые оказались ни
187
«БОЛЬШОЙ РУССКИЙ ДЕНЬ»5
Такими словами озаглавил «Берлинер Тагеблатт»
свою статью, посвященную описанию событий, проис¬
шедших в среду, 30 ноября.
От советской делегации заранее ожидали исполне¬
ния главной роли во время заседания.
Она приехала позже других и была встречена у
крыльца здания Лиги наций значительным нарядом
полиции в форме и без оной. А внутри, над лестницей,
по которой ей пришлось подниматься в зал, стояла гу¬
стая толпа журналистов, наблюдавших делегатов,
словно каких-то невиданных людей неслыханной породы.
«Общественный глаз», представленный многочислен¬
ными фотографами и кинематографами, также обратил¬
ся в особенности на советскую группу.
Оглядываясь вокруг в своем стеклянном зале так
называемого «садового» павильона, можно было видеть
целый ряд интересных голов.
Вот председатель Лоудон, голландский посланник.
в Париже, красивый пожилой человек с лицом англо¬
саксонского типа, опирающийся с некоторым нетерпе¬
нием на свой председательский деревянный молоток.
Вот рядом с ним характерная голова и худое лицо
секретаря Мадарьяги ни дать ни взять похожего на ас¬
кетических монахов испанского художника Зурбарана.
Вот лицо совершенно иного порядка: улыбающееся
«костромское» лицо Альберта Тома. Другой француз,
другой социалист приблизительно того же колорита и
калибра — Поль Бонкур, первый тенор Лиги наций,
190
Луначарский А. В. в перерыве между заседаниями.
Женева, 1927 г. (Кино-фото архив).
сидит за столом с лицом актера под синеватыми вьющи¬
мися густыми сединами.
Вот маленький и невзрачный Бенеш, а вот предста¬
вительный Политис — хороший юрист, грек, донесший
до Лиги наций утонченное плутовство афинских софи¬
стов.
Вот одна из оригинальнейших фигур совещания: до¬
вольно грузный старик, всем обликом своим, малень¬
ким носом между двумя толстыми щеками, очками,
съезжающими на самый конец этого носа, широкими
воротничками и всей повадкой живо напоминающий
джентльменов диккенсовской эпохи. Это лютый враг
Советской России господин Мак-Нейль, ныне лорд
Кешендун, руководитель английской делегации.
С отменной любезностью проводит председатель все
прелиминарии и соглашается с графом Бернсторфом
относительно необходимости предоставить желающим
полную свободу высказаться по поводу уже проделан¬
ной работы. Попытка его поставить избрание Комитета
безопасности на первое место в порядке дня отводится
191
т. Литвиновым, и представитель СССР получает ёоЗ*
можность высказать свою точку зрения.
Речь т. Литвинова выслушивается с гробовым мол¬
чанием. «Берлинер Тагеблатт» утверждает, что лорд
Кешендун едва воздерживался, чтобы не зажать уши
перед столь богомерзкой формой пацифизма. Было ли
такое желание'у лорда, я не знаю, но слушал он внима¬
тельно, глядя на Литвинова поверх очков и несколько
приоткрыв рот.
Немецкая газета «Тагес Цейтунг», говорит, что впе¬
чатление от речи было очень велико, хотя кое-кто ста-
рался скрыть его за «якобы ироническими» улыбками.
Мои впечатления совершенно совпадают с этим су¬
ждением. Сначала, несмотря на то, что со стороны со¬
ветской делегации ожидалась какая-нибудь демонстра¬
ция, публика была ошарашена резкостью постановки
вопроса, и потом только нашли тот наиболее удобный
исход из положения, который мы в свою очередь могли
предвидеть, а именно судить об этой речи, как о пред¬
ложении «до наивности простом» или, может быть, скры¬
вающем под этой наивностью какой-то «тайный за¬
мысел».
Во всяком случае председатель Лоудон сказал:
«Господа, вы выслушали интересное предложение г. Ли¬
твинова и так как уже час, а вопрос достаточно серье¬
зен, то я предлагаю отложить его обсуждение до 4-х
часов».
После обеденного перерыва заседание возобновилось.
Для всякого было ясно, что «руководители» комиссии
посоветовались между собой относительно образа дей¬
ствия по отношению к нашим предложениям.
Позднее некоторые газеты сообщали, что Англия че¬
рез посредство лорда Кешендуна прямо настаивала на
необходимости «замолчать» «наши предложения», т. е.
сделать вид, что они по примитивности своей и полной
несогласуемости со всем ходом предыдущей работы не
заслуживают быть принятыми во внимание.
Нужно сказать, что перед перерывом представитель
Франции Поль Бонкур заявлял некоторым членам на¬
шей делегации, что он-де не будет выступать по поводу
советского предложения, так как оно представляет со¬
бою возвращение к уже решенным принципиальным
вопросам, он же — Поль Бонкур — стоит на чисто реа-
192
7 А. В. Луначарский
Делегаты Подготовительной комиссии после заседания. Женева, 1927 г. (Кино-фото архив).
Диетической точкё зрения и интересуется лишь даль¬
нейшими шагами в направлении реализации Комитета
безопасности и развития его работ.
Но перед самым послеобеденным заседанием 'Поль
Бонкур сделал противоположное заявление, а именно,
что он считает необходимым выступать с речью, объ¬
ясняющей, почему комиссия не может пойти по пути,
рекомендуемому Москвой.
Из этого можно сделать заключение, что на совеща¬
нии «сильных» был некоторый спор, что совет лорда
был отвергнут и что решено было поручить Полю Бон-
куру мотивировать фактический отказ от рассмотрения
нашего предложения.
Когда председатель предложил высказаться, после¬
довало довольно долгое молчание. Поль Бонкур взял
слово и сразу заявил, что делает это неохотно, но что
считает себя вынужденным дать некоторые объяснения
советской делегации прежде всего из вежливости.
Речь Поля Бонкура, быть может, уже известна чи¬
тателям «Правды». Тем не менее я считаю необходи¬
мым резюмировать ее в самых общих чертах. Она со¬
стояла из довольно различных элементов. В самом фак¬
те ее произнесения заключался уже элемент известного
желания смягчить более или менее резкий удар между
советской делегацией и буржуазной частью комиссии.
Этот смысл речи Бонкура подтверждался еще мно¬
гочисленными заявлениями о той «радости», которую
доставляет ему участие Советской России в деле разо¬
ружения, от его уверенности, что во всяком случае это
участие будет являться «стимулирующим средством»,
о том, что, находя критику т. Литвинова «слишком бес¬
пощадной», он тем не менее приветствует всякую кри¬
тику, как толкающую вперед и т. д.
Я думаю, что эти элементы в речи Поля Бонкура —
и дальнейшее еще более убедило меня в правильности
моей гипотезы — имели довольно реальное основание,
отнюдь не совпадавшее с простым желанием «быть веж¬
ливым».
Дело в том, что в комиссии, несомненно, существует
два подводных, но для всех ясных течения: английское
и французское.
Англичане со всей определенностью заявили, что счи"
тают себя разоружившимися уже настолько, насколько
194
это возможно. Они отказываются от всякого дальней¬
шего ослабления своих вооруженных сил, но находят
чрезвычайно целесообразным дальнейшее разоружение
многих стран континента и в первую очередь Франции.
Это-то и заставило Францию вступить на новый путь
системы безопасности, т. е. взаимных связей, гаранти¬
рующих ненападение, арбитраж и т. п. в целях созда¬
ния против Англии своего рода континентальной систе¬
мы взаимостраховки.
Эту точку зрения, по-видимому, разделяет и Бриан,
так как все поведение его свидетельствует о желании
сохранить самые добрые отношения с различными стра¬
нами континента, завязать новые (Локарно), заручить¬
ся известными обещаниями даже со стороны Советского
Союза, рассматривая все это как гарантию устойчивого
положения Франции по отношению к главному сопер¬
нику— Англии.
Конечно, не вся французская политика диктуется
этой системой воззрений. Так, утверждают, что Пуанка¬
ре гораздо более склоняется к мысли о том, что глав¬
ный враг — это Германия с ее тайной мечтой о реванше и
что поэтому более важно сохранить, хотя бы на нача¬
лах второй скрипки, тесную дружбу с Англией и содей¬
ствовать в то же время созданию возможно большей
франкофильской силы в тылу Германии, т. е. чего-ни¬
будь вроде увеличенного и усиленного польско-румын¬
ского блока.
Но как бы не обстояло дело с французской полити¬
кой в целом и с внутренними разногласиями в кабинете,
Поль Бонкур является, на мой взгляд, очевидным сто¬
ронником этой «континентальной системы» Бриана.
Это-то и заставляет его несколько «ухаживать» за со¬
ветской делегацией и настаивать на том, что появление
ее в Женеве открывает весьма важные перспективы
в смысле замирения между народами и гарантии мира.
Но если таким образом объясняются дружелюбные
ноты в первой речи Поля Бонкура, то, конечно, рядом
с этим в ней имелись и ноты весьма резкой по суще¬
ству, хотя и смягченно выраженной критики.
Поль Бонкур усердно повторял, что план, предло¬
женный т. Литвиновым, до крайности «прост» и фанта¬
стичен. Он указывал на то, что подобное разоружение
не только практически нельзя будет провести, но что
7*
195
оно не сможет дать сколько-нибудь серьезных резуль¬
татов, так как-де и после разоружения великие держа¬
вы останутся сильными, а малые — слабыми, и таким
образом, ничто не изменится и т. д.
Самое же худшее в выступлении Поля Бонкура было
то, что он фактически не сделал никакого предложения,
а самодовольно уселся на свой стул, как бы считая, что
он вполне достаточно мотивировал простой переход к
очередным делам и «отвел» советское предложение.
Если значительная часть буржуазной прессы привет¬
ствовала эту речь Поля Бонкура как весьма победо¬
носную, то не оказалось и недостатка в ехидных заме¬
чаниях. Так, «Фигаро» ухмыляясь заявила, что-де забав¬
но было видеть, как «социалист-революционер» Поль
Бонкур защищал существование постоянной армии от
большевиков. Некоторые другие журналы вменяли в
вину Бонкуру его слишком любезный тон по отношению
к Советскому Союзу. Одна газета, правда бельгийская,
заявила даже, что Поль Бонкур страдает «нарциссиз¬
мом» * и не захотел упустить случая восхититься соб¬
ственным своим красноречием.
Если Франция (бонкуровская Франция) заинтере¬
сована в привлечении Советской России к континен¬
тальному блоку, то, с другой стороны, она прежде всего
сопротивляется действительному разоружению, по¬
скольку таковое коснулось бы ее. Отсюда и стремление
Поля Бонкура как можно скорее спрятаться от угрозы
подлинного разоружения и завлечь всех на обходную
дорогу Комитета безопасности.
Немедленно после Бонкура слово взял верткий Бе¬
неш, человек, имеющий в запасе необыкновенное коли¬
чество пустых форм, специалист по сведению на нет
всякой реальной работы под приличными декорациями
юридических соображений, формальных моментов и т.п.
пустяков. Бенеш старался доказать, что предложения
о всеобщем разоружении были якобы уже обсуждаемы
в Лиге наций и отвергнуты из-за их непрактичности.
Граф Бернсторф выступил тогда с предложением,
довольно ловким с точки зрения общей линии Герма¬
нии в Подготовительной комиссии и Лиге наций вообще.
* Страдать «нарциссизмом» — быть самовлюбленным; в дан¬
ном случае — восхищаться собственным красноречием.— Прим. ред.
196
Дворец Наций. Женева.
Основная игра Германии здесь заключается в том,
чтобы на основании данного Германии обещания посте¬
пенного всеобщего разоружения как ответа на ее соб¬
ственное разоружение заставить, пользуясь для этого
давлением жаждущего мира общественного мнения
своих соседей, сделать какие-либо реальные шаги в на¬
правлении разоружения.
Бернсторф, как он сам потом сказал, имел прямое
указание своего правительства всемерно ускорять ре¬
альную работу по разоружению. Вот почему, восполь¬
зовавшись советским предложением, граф Бернсторф
определенно предложил на следующей же сессии при¬
ступить ко второму чтению конвенции. Граф Бернсторф
прекрасно знает, что конвенция эта представляет со¬
бой сплошную путаницу, недоработанную и полную
разногласий. Но поскольку конвенция прошла первое
чтение, формально нельзя отказать во втором, не губя
окончательно престижа Лиги наций. И вот Бернсторф
предложил на этой сессии рассмотреть параллельно с
конвенцией и советское предложение.
Хитрецы, сидящие в президиуме, Лоудон, ошую его
Бенеш, а одесную * Политис, сообразили, что отказать
в этом как будто нельзя. Поэтому Политис сейчас же
взял слово для истолкования предложения Германии в
том смысле, что за т. Литвиновым «остается право во¬
зобновить» на следующей сессии свое предложение.
Тов. Луначарский от имени делегации заявил, что
в общем она может присоединиться к предложению
графа Бернсторфа.
Так как председатель проявил явное намерение ис¬
толковать это предложение в духе Политиса, то т. Лит¬
винов настойчиво подчеркнул, что ни о каком возоб¬
новлении предложения не может быть речи, что оно
остается перед комиссией и является попросту отложен¬
ным до новой сессии.
После этого комиссия пришла к выбору Комитета
безопасности. Америка прочла длинную декларацию,
где заявляла, что далека от европейских проблем и
потому не желает входить в комитет.
Мы, как уже известно читателям «Правды», по
совершенно другим мотивам, именно из опасения, что
* Ошую (старослав.) — по левую руку. Одесную (старослав.)4 —
по правую руку.— Прим. ред.
198
Комитет будет только предлогом к проволочкам, также
отказались войти в него, выразив, однако, желание
присутствовать в нем через посредство наблюдателя.
Это наше желание было немедленно принято комис¬
сией, а председатель даже просил Соединенные Штаты
последовать в этом отношении нашему примеру. На
этом собрание закончилось.
Пресса по-разному отнеслась к нашему выступлению.
В коммунистической прессе мы, конечно, встретили
полную поддержку. Германская пресса с разной сте¬
пенью оговорок, в общем, как я уже отметил, характе¬
ризовала выступление советской делегации как факт
весьма большого значения. Швейцарская и француз¬
ская пресса отнеслись с явным, иногда бешеным озлоб¬
лением. Английская и американская постарались отде¬
латься насмешками по поводу «утопизма».
Довольно многочисленны были указания на то, что-
де выстрел делегации дал перелет и что советская де¬
легация достигла бы гораздо больших результатов со
своей собственной точки зрения, если бы вместо столь
общего предложения, как немедленное всеобщее разо¬
ружение, внесла конкретный план первого этапа такого
разоружения с необходимыми указаниями его практиче¬
ского осуществления. Такое реальное предложение по¬
ставило бы, по утверждению нескольких газет, комис¬
сию в чрезвычайное затруднение, а делегацию в очень
выгодное положение по отношению к общественному
мнению и не дало бы возможности упрекнуть ее в по¬
литике абстрактной и чисто словесной.
Эти замечания теряют, однако, свою силу, если при¬
помнить, что, делая свое предложение, единственное,
истинно практическое, но весьма радикальное, делега¬
ция подчеркнула свою готовность участвовать в разра¬
ботке каждой реальной меры, которая явилась бы под¬
линным шагом к разоружению.
Из всех статей, прочтенных мною по поводу этого
заседания, самой глубокой явилась статья бывшего
французского министра Анри де Жувенеля, но о ней
в следующий раз.
«Правда» № 288, 16 декабря 1927 г.
РЕПОРТАЖ ИЗ ЖЕНЕВЫ С 5-й СЕССИИ
ПОДГОТОВИТЕЛЬНОЙ КОМИССИИ
К КОНФЕРЕНЦИИ ПО РАЗОРУЖЕНИЮ 6
(15—24 марта 1928 г.)
I
5-я сессия Подготовительной комиссии по разору¬
жению начинается в обстановке, мало для нас благо¬
приятной *.
Буржуазные правительства, буржуазные партии,
буржуазное общественное мнение, выражаемое прессой,
крайне агрессивны по отношению к СССР. Их тон на¬
поминает худшие времена непосредственно после раз¬
рыва дипломатических сношений с Англией и дни кам¬
пании против нашего представителя.
Если такова общая политическая обстановка, то как
обстоит дело специально с перспективами нашей работы
в комиссии?
Как известно, в прошлую сессию делегация СССР
внесла проект о всеобщем разоружении, самом ради¬
кальном и полном.
После краткой, но не безынтересной дискуссии ко¬
миссия решила отложить рассмотрение предложения
до следующей, т. е. открывшейся вчера сессии.
Нет никакого сомнения, что буржуазия всех стран
поставлена была нашим предложением в затруднение.
Ее пресса сделала все, от нее зависящее, чтобы ос¬
меять наши предложения как бессмысленно наивные
или опорочить как нагло коварные. Нечто подобное
сквозило и во внешне вежливой речи Поля Бонкура,
* Имеется в виду обстановка, сложившаяся после разрыва
Англией 27 мая 1927 г. дипломатических отношений с Советским
Союзом.— Прим. ред.
200
Пометки Луначарского А. В. в настольном^календаре.
Москва, 1928 г.^(Из архива Розенель-Луначарской Н. А.)
которой он старался сразу же отпарировать удар т. Лит¬
винова.
Но уже в первые дни выяснилось, что эта попытка
далеко не увенчалась полным успехом. Неуспех этот
стал еще более явственным теперь, в дни новой сессии.
Уже тогда лорд Сесиль, сенатор Жувенель и др.,
вопреки деланному смеху и раздраженному визгу вуль¬
гарных журналистов, отметили и глубокое значение на¬
шего предложения и затруднительность созданной им
для буржуазных правительств политической ситуации.
Несмотря на весь шум, поднятый для дискредита¬
ции проекта делегации СССР, он нашел сильный отзвук
даже в кругах мелкобуржуазного и меньшевистского
пацифизма, не говоря о горячей симпатии со стороны
коммунистических и широких беспартийных масс про¬
летариата.
Предисловие Понсонби к ныне опубликованным ма¬
териалам делегации, статья Ллойд-Джорджа и т. п.
в значительной степени парализовали старания предста¬
вить предложение о всеобщем разоружении как не¬
серьезный трюк.
201
Тем не менее перед нашим отъездом сюда мы чита¬
ли даже в наших газетах о состоявшемся будто бы со¬
глашении отвергнуть после краткой мотивировки наше
предложение без обсуждения. Однако по приезде в Же¬
неву мы нашли несколько иное положение.
Первая же наша информация показала нам, что на¬
ше предложение будет во всяком случае рассматри¬
ваться и притом «внимательно». Ллойд-Джордж не
попусту похваливал готовность британского представи¬
теля в комиссии лорда Кешендуна «тщательно рассмот¬
реть советский проект». Именно Кешендун в предвари¬
тельных беседах высказывался в этом духе, по-видимо¬
му, не находя серьезных возражений.
О! Мы, конечно, понимаем, что это «тщательное рас¬
смотрение» будет сделано отнюдь не для того, чтобы
переубедиться и восторженно стать на нашу точку зре¬
ния. Тут, разумеется, мы имеем перед собой политиче¬
ский маневр. Но чем он объясняется?
В Германии, во Франции, может быть, даже в Анг¬
лии в относительно близком будущем предстоят вы¬
боры. Большая публика очень волнуется по поводу
достаточно реальной угрозы возникновения новой сумас¬
шедшей истребительной войны. Удобно ли правым пра¬
вительственным партиям идти в избирательные бои под
обвинением в том, что наиболее радикальное предложе¬
ние, способное спасти мир от разгрома, ими не было
даже рассмотрено? Неудобно. Невыгодно. Вот первая
и главная причина формального изменения отношения
комиссии к нашему предложению.
Далее. Державы очень боятся приступить ко второ¬
му чтению того бледного и мало говорящего документа,
который носит громкое название — «проект междуна¬
родной конвенции». Между Америкой, Англией, Япо¬
нией, Францией нет даже такого элементарного сгово¬
ра, который позволил бы без скандала рассматривать
столь бесцветный документ, как проект конвенции.
Но удобно ли выступить перед избирателями, обна¬
жив такую глубину хищных и воинственных разногла¬
сий? Неудобно. Невыгодно. Лучше заняться показным,
декоративным рассмотрением советского документа, на
отрицательном отношении к которому так легко добить¬
ся подавляющего большинства.
Однако такое рассмотрение предполагает несколько
202
дней дебатов против советского предложения по кон¬
кретным пунктам разоружения. А это разве удобно?
Очевидно, пришлось выбрать из двух зол меньшее.
Теперь перейдем к впечатлениям, связанным с на¬
шим приездом и первым заседаниям, имевшим место
утром 15 марта.
Наше путешествие по Швейцарии на этот раз не
сопровождалось никакими особыми явлениями. В Фри¬
буре, Берне, Лозанне толпа не пялила на нас глаза и
группы переодетых полицейских не бросались нам в
глаза.
В Женеве были приняты кое-какие меры, «тело¬
хранители» и сейчас нас сопровождают, но все это от¬
нюдь не выходит за рамки более или менее обычного.
Газеты этой гостеприимной страны на этот раз не
нашли нужным (может быть, чтобы не повторяться)
давать клеветнические характеристики членам делега¬
ции. Иностранная пресса — прилична. Только эмигран¬
ты суетятся, сплетничают, лгут и помогают себе таким
образом в том скучном умирании, которое выпало им
на долю.
Первое заседание не было особенно содержатель¬
ным. Приходится отметить отсутствие Поля Бонкура,
предавшегося целиком избирательной кампании и заме¬
ненного в Женеве вторым делегатом, чиновником мини¬
стерства иностранных дел графом Клозелем.
Зато сильно увеличилась делегация САСШ. Во гла¬
ве ее стоит теперь более опытный дипломат — амери¬
канский посланник в Брюсселе Гибсон. К нему присое¬
динены два адмирала и один генерал. Это заставляет
некоторых ждать какого-то сюрприза с этой стороны.
Более или менее интересно отметить в коротком пер¬
вом заседании три момента: 1) речь председателя, в ко¬
торой имелось два небезынтересных проекта, 2) турец¬
кий инцидент и 3) вопрос гр. Бернсторфа.
Не останавливаясь на разных формальных частях
речи председателя Лоудона, выделяю только две фразы.
Первая относилась к нашему проекту. Буквально, или
вернее, в точном переводе, она звучала так: «Вторым
пунктом порядка дня стоит у нас рассмотрение предло¬
жения делегации Союза Советских Социалистических
203
Республик о полном и немедленном разоружении. Дело
комиссии судить, насколько этот проект соответствует
всему духу ее работ, нынешнему положению государств
и психологии нашего времени. Но во всяком случае, ка¬
ково бы ни было окончательное суждение об этом пред¬
мете, предложение заслуживает самого внимательного
изучения».
Другая, не лишенная значения фраза Лоудона от¬
носилась к третьему пункту, т. е. докладу об общем со¬
стоянии работ самой комиссии. Этот пункт понимается
как постановка щекотливого вопроса о втором чтении
вышеупомянутого проекта международной конвенции
о сокращении вооружений.
Лоудон, сделав огорченное лицо, сказал следующее:
«К сожалению, я должен отметить по третьему пункту,
что некоторые державы до сих пор не могут сговорить¬
ся между собой по существенным пунктам проекта, что
является препятствием к нормальному продолжению ра¬
бот комиссии. Мне остается только еще раз, как я не¬
однократно делал это, просить означенные державы
ускорить их предварительные переговоры».
Вторым моментом, на котором можно остановиться,
является «турецкий инцидент».
Вопрос о приглашении правительства Турецкой рес¬
публики был поднят т. Литвиновым еще 6 марта. Этим
днем датирована телеграмма советской делегации, адре¬
сованная генеральному секретарю Лиги наций.
Согласно статуту Лиги наций, предложение о вклю¬
чении нового члена может быть сделано только держа¬
вой, являющейся членом Лиги. Однако Лига наций не
ответила т. Литвинову в этом духе, а ограничилась сле¬
дующей телеграммой, подписанной ее генеральным се¬
кретарем Друммондом.
«Совет является единственно компетентной инстан¬
цией для приглашения новых членов в Подготовитель¬
ную комиссию по разоружению. Ввиду этого ваша те¬
леграмма касательно приглашения Турции будет ему
представлена».
Однако вместо такого представления через два дня,
8 марта, мы имеем своеобразную перемену декорации,
а именно ноту г. Друммонда, в которой он сообщает
о предложении касательно приглашения Турции, посту¬
пившем со стороны... Польши!
204
Польское предложение выражено в несколько вычур¬
ной форме. Обращает на себя внимание то, что вместо
коренного и ясного мотива, выдвинутого делегацией
СССР, Август Залесский, министр иностранных дел
Польши, ссылается на прецеденты, на участие, которое
Турция уже принимала в некоторых совещаниях, и тому
подобные формальные моменты, очевидно, чтобы не по¬
вторить аргументации т. Литвинова. Затем в заявле¬
нии Залесского говорится, будто бы Польша три меся¬
ца собирала сведения, как отнесутся другие делегации
к такому предложению, и т. д.
Все это — почти детская игра, которой хотели зама¬
зать факт приглашения Турции именно по инициативе
СССР.
Третьим моментом, не лишенным интереса, был во¬
прос графа Бернсторфа, обращенный к председателю:
возможно ли будет по третьему пункту поставить на
обсуждение любой вопрос, касающийся разоружения?
Председатель ответил утвердительно.
Однако, по-видимому, вопрос германского предста¬
вителя не имеет в виду обеспечить какую-нибудь широ¬
кую дискуссию по третьему пункту, касающемуся са¬
мых принципиальных вопросов. Дело идет скорее о же¬
лании Германии выдвинуть предложение об обязатель¬
стве всех государств точно сообщать о состоянии своих
вооруженных сил и военных ресурсов индустрии. Под¬
робно разработанную записку, содержащую это пред¬
ложение, уже разослали делегациям.
«Правда» № 72, 25 марта 1928 г.
п
В виду некоторого опоздания моих писем к вам и
весьма подробной передачи хода первых заседаний ко¬
миссии по телеграфу, я считаю за лучшее совсем опу¬
стить описание всех заседаний до 4-го, поскольку они
не представляли собой ничего особенно выдающегося
и притом уже достаточно известны в главных чертах
читателям «Правды». Начинаю прямо с 4-го заседания,
которое было первым, посвященным борьбе между со¬
ветской делегацией и дружно сплоченным фронтом
205
почти всех остальных участников сессии. Надо сознать¬
ся, что атака, поведенная на нашу делегацию, свиде¬
тельствовала о серьезной подготовке и твердом намере¬
нии опровергнуть наши позиции в глазах общественного
мнения, не пожалев для этого труда.
«Огонь» открыл старый итальянский генерал де
Маринис, обладающий столь слабым голосом, что его
можно было скорее понять по зычному английскому
переводу, чем по собственной его французской речи,
подобной лепету. Нечто от такого лепета имеется и в
содержании речей этого сентиментального фашистского
генерала. Однако если как следует вникнуть в смысл
еле слышного бормотания почтенного делегата, то горь¬
кий привкус самого подлинного фашизма перебьет те
доли сахарина, которыми маскирует его не лишенный
лукавства старец.
Оказывается, что генерал, видавший военные виды,
стал, как он утверждает, искреннейшим другом вечного
мира и с этой стороны всей душой готов был бы под¬
держать наши «радикальные и великодушные» предло¬
жения. Но, видите ли, у него есть сомнения, которые
он просил бы т. Литвинова рассеять. Маринису хочет¬
ся не просто мира, а мира справедливого. Между тем
у Литвинова ничего не сказано о том, как гарантиро¬
вать эту справедливость. В чем же видит справедли¬
вость старый фашистский генерал? «В возможности
свободно жить и свободно расширяться».
Все ясно. Италия все время думает об экспансии,
считает свои планы в этом отношении верхом справед¬
ливости. Но в нашем малосправедливом мире она очень
не прочь опереться на более или менее солидный меч.
Дальше следовала речь французского представите¬
ля графа Клозеля. Эта первая его речь была столь не¬
связна и малозначительна, что я совсем не останов¬
люсь на ней, отметив только неясные намеки на то, что
одновременно где-то кто-то от имени держав сговари¬
вается, во многом уже сговорился и т. д. Позднее эти
клозелевские намеки сыграли некоторую роль. Основ¬
ным «блюдом» 4-го заседания и самой крупнокалибер¬
ной пушкой, из которой выпалили по нашей позиции,
оказался британский представитель лорд Кешендун.
Лорд Кешендун играет на нынешней сессии гораздо
более активную роль, чем на прошлой. Уже сама наруж¬
206
ность почтенного лорда делает его одной из замеча¬
тельнейших фигур всей комиссии.
Лорд Кешендун — седой великан с характерным ли¬
цом диккенсовских времен. Все в нем выдает богатого
и знатного барина. Он одет просто, но как-то особенно
комфортабельно. Он держится необыкновенно уверенно
и непринужденно, словом слон среди мелких зверюшек.
Говорит он превосходно, медленно, ясно, просто, слегка
подыскивая слова, что придает речи приятную фамиль¬
ярность. Он острит, не улыбаясь, и грозит, не возвышая
тона. Он всегда — джентльмен; приготовляясь сказать
вам самую кислую неприятность, он раньше непременно
заверит вас в своем личном к вам уважении.
Я остановлюсь на важнейших положениях его речи,
которой буржуазная печать придала значение «разгро¬
ма» советской позиции и которая потом сама была дей¬
ствительно и буквально во всех своих частях опро¬
кинута т. Литвиновым. Лорд Кешендун начинает с
признания необходимости серьезного рассмотрения
советского предложения.
Позднее Чемберлен на запрос в палате прямо при¬
знал, что именно подобная позиция была предписана
английским правительством своему представителю,
«который-де и выполнил это поручение с замечатель¬
ным умением». «Умелый» лорд тотчас же, однако,
сознательно или нет, исказил полностью мысль т. Литви¬
нова о том, что прежде, нежели рассматривать совет¬
ское предложение по пунктам, надо условиться, при¬
нимаются ли его основные принципы. Лорд понял это
как требование обязательно и без обсуждения либо
принять, либо отвергнуть все предложение целиком.
В этом лорд горько и долго упрекал т. Литвинова.
Если это было результатом ошибки, то такая ошиб¬
ка серьезно противоречит расхваленной Чемберленом
«умелости» лорда Кешендуна; если это была хитрость,
то — наивная, все результаты которой были позднее
легко уничтожены т. Литвиновым. Двум основным во¬
просам т. Литвинова лорд противопоставляет два свои:
первый — практично ли советское предложение, и вто¬
рой — если да, то как именно его обсуждать.
Но прежде лорд хочет со всей откровенностью, на
которую да не посетует глубоко им уважаемый то¬
варищ Литвинов, поставить некоторые предварительные
207
вопросы. Во-первых, лорд Кешендун упрекает Совет¬
ское правительство, что за все эти годы оно ничем не
помогло Лиге наций в деле разоружения (как будто
Советское правительство с момента своего возникнове¬
ния многократно совершенно независимо от Лиги на¬
ций не предлагало разоружения). Лорду кажется, что
предложение наше является каким-то изменением по¬
литики, неожиданным в такой большой стране, как
Россия.
Очевидно, лорд плохо знает историю нашей ино¬
странной политики. Лорд Кешендун сильно подозре¬
вает Советское правительство в «презрении к Лиге
наций»; он видит подтверждение этого в статьях «Изве¬
стий», которые он цитирует. Словно мы когда-нибудь
скрывали наше более чем скептическое отношение к
Лиге наций и словно мы одни безнадежно смотрим на
это «предприятие»!
Лорд Кешендун утверждает, что советская пресса
заранее предвкушала «саботаж», которому будет под¬
вергнут со стороны членов комиссии советский проект.
«Ну, так вот,— сказал оратор, величественно повора¬
чивая свою характерную голову огромного сенбернара
к т. Литвинову,— я вас разочарую... Я не только не со¬
бираюсь саботировать ваш проект, но, наоборот, я хочу
подвергнуть его самому внимательному рассмотрению.
Мы не собираемся вас саботировать,— продолжает
лорд, положив руку в карман и глядя поверх спустив¬
шихся на кончик сиятельного носа очков,— но вы в
вашем проекте действительно саботируете Лигу наций».
И тут лорд посвятил много усилий для того, чтобы
взломать открытую дверь и доказать, что во всем про¬
екте, всюду и всегда мы избегаем всякого упоминания
о Лиге. В свое время т. Литвинов великолепно исполь¬
зует эти старания британского барона, в этом месте
уже начавшего слегка потеть от усердного выполнения
поручений своего правительства.
Следующим ударом, который старается старый пар¬
ламентский боксер нанести, употребляя выражение
Диккенса, «в середину жилета уважаемого мистера Лит¬
винова», заключается в постановке вопроса о граждан¬
ской войне.
«Против каких войн вы выступаете? — монументаль¬
но подсиживает делегацию Кешендун.— Только против
208
международных? Но разве войны гражданские не яв¬
ляются самыми ужасными? Почему же, если вы такие
противники войны, вы ни одним словом не обмолвились
о методах пресечения возможности возникновения
войн гражданских?» Эта военная хитрость приводит в
восхищение дипломатов комиссии. Даже среди журна¬
листов слышен почтительный одобряющий гул.
С полной уверенностью Кешендун заявляет, что
СССР повсюду старается раздувать восстания. Неда¬
ром, утверждает он, предлагают они разоружение. Этим
они открыли бы беззащитные бока многих цивилизован¬
ных стран для нападения «полудиких и беспокойных
соседей».
Далее оратор распространяется на бонкуровский
лад о легкости вооружиться вновь для сильных госу¬
дарств, о том, что при всеобщем разоружении некому
будет удержать или наказать нарушителей мира и т. д.
Лорд Кешендун забыл, что эти соображения Поля Бон-
кура были устранены еще во время короткой дискуссии,
последовавшей после общего суммарного предложения
советской делегации в декабре прошлого года.
Критикуя советские предложения в параграфах, по¬
священных полицейским силам и праву частных лиц
иметь револьверы, лорд совершенно зря подозревает
здесь всякие хитрости. Журнал «Голуа» позднее прямо
объяснил все наши предложения «желанием обезору¬
жить мир, ринуться на него ордой в 150 миллионов во¬
оруженных револьверами, ножами и дубинками».
К сожалению, недалеким от этого дурацкого «тол¬
кования» оказался и представитель Великобритании.
С особенным кокетством, грузным, но добротным, лорд
шутил насчет того, что-де, конечно, советская делега¬
ция предлагает вооружать полицию ружьями. Но что
поделаешь с нами, чудаками англичанами, конститу¬
ционными джентльменами: мы не даем нашим констеб¬
лям ничего, кроме ггалок!
Не меньшими варварами показывают себя, по мне¬
нию Кешендуна, большевики и тогда, когда требуют
в своем проекте целого ряда законодательных актов.
Как будто Лига наций имеет право приказывать парла¬
ментам издавать законы, какие ей заблагорассудится.
«У нас,— с горечью заявляет представитель просве¬
щенных мореплавателей,— парламент крайне ревнив по
209
части своих прав!» Далее следовали поучения о том,
что такое большое дело, как разоружение, можно де¬
лать только очень медленно и т. д.
За всем тем с высокомерной снисходительностью
лорд, вернувшись к своим двум вопросам, нашел, что,
быть может, проектом все же следует заняться. Отдель¬
ные положения, видите ли, например отказ от строи¬
тельства подводных лодок, могут пригодиться. Как же
использовать проект? Разослать его правительствам
как материал.
После малозначительного, но довольно злостного
заявления японца Сато, что советские предложения не
следует вовсе рассматривать, так как они противоречат
статуту Лиги, и заявления представителя Канады, что
его правительство еще не установило свою точку зре¬
ния, заседание объявляется закрытым.
«Правда» № 80, 4 апреля 1928 г.
III
Подводя итоги прошлому заседанию, о котором я
подробно сообщал в последнем письме, приходится
прийти к следующим выводам.
До нашего приезда, несомненно, велись переговоры
о том, как бы угробить наше предложение.
Сперва, по-видимому, было принято решение отка¬
заться рассматривать его ввиду противоречия плана
всеобщего разоружения «пакту» Лиги, который гово¬
рит лишь о сокращении и ограничении вооружений.
В этом духе и поручено было дать мотивировку от¬
клонения японцу Сато, как лицу относительно нейтраль¬
ному.
Однако у французов на носу выборы. Формальное
отклонение радикального предложения могло бы быть
использовано противниками и дать им тысячу голосов
искренних пацифистов в самых различных демократи¬
ческих кругах.
Отсюда вытекло, по-видимому, второе решение, о
котором довольно долго говорилось как об окончатель¬
ном: после очень короткого разговора отдать предло¬
жение в подкомиссию экспертов. И не отвергли, дескать,
и не приняли. А после выборрв видно будет.
210
Но окончательно возобладало третье решение, или,
вернее, директива, посланная из Лондона Кешендуну:
«Постарайтесь раскритиковать предложение, сделать по
крайней мере вид, что оно уничтожено».
На это и пошли, сговорившись открыть перекрест¬
ный огонь, выставив 6-дюймового лорда как главного
чемпиона.
Не знаю, потел ли живописный и породистый брит,
когда прилежно «работал» над нашими документами.
Но речью своей он заслужил и похвалу Чемберлена
в парламенте и аплодисменты женевской залы. Во-пер¬
вых, она была доскональной, свидетельствовала о пред¬
варительном труде; во-вторых, она была недурно рас¬
считана на эффект, произнесена в тоне, смешанном из
аристократического равнодушия, юмора и простоты и,
наконец, высказана буквально «в поте лица». Пот под
конец градом катил с массивного лба и увесистых щек
сановника, так что один товарищ из советской делега¬
ции не без благородства сказал: «Не все же заставлять
пролетариев лить пот, вот и пролетарии заставили по¬
потеть лорда».
Расчет был правилен, но лишь наполовину. В самом
деле произошло худшее, чем могли ждать наши враги:
Литвинов раскидал кешендунову речь, не оставив что
называется ни одной кегли стоймя. Но буржуазные
делегаты не унывают.
Правда, зал, в котором мы заседали, стеклянный,
в широкие сплошные зеркальные окна глядят солнце и
деревья. Но мы в саду, окруженном решеткой с поли¬
цией, и сквозь эти окна и издали на нас не посмотришь.
Правда, заседание публичное. Другими словами, в зале
сидят 200 журналистов. Но из них верных 190 — враги
наши, искренние или купленные прихвостни буржуазии.
Таким образом, «реляции о битвах» они дадут, какие
надо. И если бы почтенный лорд оказался положенным
на обе голиафовские свои лопатки, то и тогда желтая
братия протрубила бы всему миру весть о его победе.
Пятое заседание целиком было занято атакой против
советского предложения. Представитель Голландии
Рютгерс в длинной речи старается быть серьезным. Он
хочет опровергнуть проект с двух точек зрения:
1) Можно ли считать доказанным, что вооруженное
состояние народов есть единственная причина войн?
211
2) Можно ли считать доказанным, что выполнение
разоружения в пределах, предложенных советским пра¬
вительством, сделает войны материально невозможными?
Ответ Рютгерса ясен: люди воюют не только потому,
что у них есть оружие, но и потому, что для войн есть
причины экономического и всякого другого характера.
Подумаешь! А мы и не догадывались. Как будто
в нашем предложении есть хоть слово о том, что нали¬
чие оружия «есть единственная причина войн». Но эту
глупость нам продолжали навязывать и позднее тот
же Рютгерс и Сокаль.
Шведский представитель высказывается в том смыс¬
ле, что разоружение немыслимо без опасности и т. п.
Но вот встает представитель С.-А. Соединенных Штатов
г. Гибсон.
Момент важный. Разве не звонил Келлог с большой
колокольни в Вашингтоне, что войну надо объявить пре¬
ступлением и изгнать ее раз навсегда из числа методов
политики? Разве не заявлял он, что не хочет делать ис¬
ключения даже для так называемых «оборонительных
войн»? И разве т. Литвинов не обратился к Гибсону с
достаточно прямым приглашением согласовать взгляды
своего министра с нашим, во многом параллельным
предложением?
Увы! Келлоговские спичи, как и можно было ожидать,
только смесь старческой болтливости, пуританского ли¬
цемерия и избирательной тактики.
Г-н Гибсон поднимается с сардонической улыбкой
на своем сухом гуронском лице. Он явно доволен собой
и заранее рад тому, что скажет. С той же сардониче¬
ской улыбкой поведет он и дальше свою линию, самую
оппортунистическую из всех, клонящуюся просто к лик¬
видации всей работы комиссии.
Что же сказал Гибсон в первой своей речи?
Америка, видите ли, никак не может поддержать
«радикального предложения, здесь сделанного», так как
«не видит связи» между своими предложениями об от¬
казе от войн и разоружением (!). Разоружение не до¬
стигнет цели (?!). Сначала надо, чтобы все пришли к
желанию устранить войну. Вывод? Вывод тот, что
г. Гибсон предлагает вовсе не рассматривать советско¬
го предложения.
212
Этими заявлениями келлоговщина разоблачена со¬
вершенно достаточно. Недаром граф Бернсторф, кото¬
рый долго был послом в Вашингтоне, сказал одному из
членов советской делегации: «Я слишком хорошо знаю
американцев, чтобы хоть на одну минуту поверить в
серьезность широковещательных разговоров мистера
Келлога».
Последним на этом заседании говорил польский
представитель Сокаль.
Он не сумел дать ничего нового, кроме мнимых до¬
казательств неразрывности формулы: арбитраж, безо¬
пасность, разоружение, формулы, позволяющей без кон¬
ца обманывать наивных пацифистов. К тому же Сокаль
прибавил, что планы Литвинова могут привлечь симпа¬
тию «среднего человека, человека улицы», который мо¬
жет преувеличить мощь Лиги наций к ее невыгоде.
В промежутке между малоинтересными заседания¬
ми, заполненными речами целого ряда второстепенных
делегатов, не представлявших и по содержанию этих
речей ничего замечательного со дня произнесения лор¬
дом Кешендуном его речи, вся советская делегация
работала самым напряженным образом.
Первый делегат Советов т. Литвинов сочинял свою
ответную речь, переводил ее на английский язык, про¬
верял текст французского перевода, наши эксперты на¬
водили справки, чтобы ни одно, даже второстепенное,
замечание лорда Кешендуна, главного оратора против¬
ников, не осталось без ответа. Весь технический персо¬
нал, не покладая рук, приготовлял копию речи на обоих
языках для своевременной раздачи делегатам и журна¬
листам.
Веселая работа при всей своей напряженности, ве¬
селые ночи, полные до зари кипучей дружной работой.
Почему веселые? — Да именно в силу этой уверенности!
Делегация, разумеется, с самого начала была убеж¬
дена в правоте и несравненной силе позиций советской
власти перед лицом комиссии.
Внешний успех Кешендуна, его самодовольство, во¬
сторги перед ним всей международной его свиты ни¬
сколько не заслонили от делегации существенной слабо¬
сти его аргументации.
Но, по мере того как т. Литвинов читал сотрудни¬
кам новые и новые страницы своего ответа, по мере
213
того как строились бастионы советских доводов, росло
веселое настроение делегации и всех ее работников.
И эффект оказался полностью отвечающим ожида¬
ниям.
Когда после незначительных ораторов и их незначи¬
тельных и почтительных заявлений, что они вполне со¬
гласны, конечно, с британским делегатом, слово по¬
лучил, наконец, т. Литвинов, по залу пронесся шум, вол¬
нение и ожидание, и он сейчас же замер, превратившись
в гробовое молчание.
Затаив дыхание, слушал весь зал: президиум деле¬
гации, персонал комиссии, журналисты и гости. В тече¬
ние двух часов Литвинов читал свою речь твердо, гром¬
ко отчеканивая каждое слово. Речь, текст которой вы
знаете, речь убежденную и убедительную, смелую, яз¬
вительную и разящую.
Во многих местах враждебная аудитория не могла
удержаться то от смеха, то от движения удивления. Ин¬
терес рос все больше. Любопытно было следить за тем,
против кого направлялись главным образом меткие
стрелы речи: лорд с лицом, принявшим какое-то детское
выражение, слегка открыл рот и не отрываясь смотрел
на Литвинова, время от времени загораясь ярким ру¬
мянцем. Так и казалось, что у него того и гляди раз¬
вяжется галстук: как известно, признак крайнего заме¬
шательства у подобных ему джентльменов в романах
Диккенса.
Со времени отповеди Литвинова лорд старался, так
сказать, не «замечать» его. При всех дальнейших вы¬
ступлениях советского делегата он смотрел на него с
некоторым страхом, как на своего рода чудовище, от
которого нужно держаться подальше, потому что оно
очень больно кусается.
После окончания речи Литвинова поднялся такой
шум, что в течение многих минут переводчик не мог
приступить к французскому переводу. Советская деле¬
гация наслушалась многих поздравлений иногда самых
неожиданных людей.
А за пределами зеркального зала собраний? Тол¬
ков и шуму было, как вы знаете, более чем достаточ¬
но. Английская печать, правда, старалась пожимать
плечами и величественно замалчивать поражение сво¬
его чемпиона. Зато французская пресса почти вся без
214
исключения совсем вышла из себя и разразилась беше¬
ными ругательствами. Кричали: «Чего же и ждать от
этих грубиянов, позвали их на свою голову, теперь кай¬
тесь!» Прозрачно намекали в иных газетах, что раз в
Подготовительной комиссии завелась такая большеви¬
стская червоточина, то лучше совсем отбросить самую
комиссию.
Но раздавались и злорадные голоса по адресу Анг¬
лии. Многие итальянские газеты хихикали, прикрыв рот
рукой, и с видимым удовольствием передавали все «дер¬
зости», которых довелось наслушаться большой барыне
Великобритании.
Что касается немецкой прессы, то, за исключением
подлейшей газеты этого языка — социал-демократиче¬
ского «Форвертса», эта пресса открыто воздавала дань
уважения и восхищения «глубокой и искусной» речи
Литвинова.
Во всяком случае сессия, которой предрекали блед¬
ную короткую жизнь, затянулась и загорелась огнем:
на несколько дней весь мир повернулся лицом к Же¬
неве.
«Правда» № 81, 5 апреля 1928 г.
IV
Еще в конце того заседания, когда говорил т. Литви¬
нов, с противной стороны выступил представитель Фран¬
ции граф Клозель. Задачей его речи было показать, что,
несмотря на все, что сказано т. Литвиновым, они-де
остаются на прежней своей позиции, с них-де как с гуся
вода.
Если бы речь т. Литвинова была более или менее
заурядной, то тогда граф Клозель с его внешним изяще¬
ством и пустыми фразами, переполненными всяческими
выражениями вежливости и скользящими вокруг и около
вопросов, совершенно не задевая их, был бы, по край¬
ней мере протокольно, уместен. Но после речи, в кото¬
рой сокрушительный удар литвиновской антикритики
произвел настоящее опустошение в аргументации псев-
доразоружителей, речь графа Клозеля прозвучала совер¬
шенно фальшиво. Он выразил свое крайнее удивление л
215
огорчение по поводу того, что Литвинов так непочти¬
тельно говорил о высокоуважаемом представителе Вели¬
кобритании и обидел будто-бы страну, которая оказала
нам гостеприимство. Откуда взял это обвинение в бес¬
тактности ультравежливый представитель господина
Поля Бонкура, невозможно понять. По-видимому, ему
показалось крайней бестактностью то, что т. Литвинов
отметил наличие револьверов у женевской полиции. По
замыслу президиума или той руководящей группы, кото¬
рая совещается за кулисами сессии и старается напра¬
влять ее, граф Клозель должен был поставить здесь, так
сказать, окончательную изящную виньетку после всей
дискуссии, так, чтобы председатель мог сразу перейти
к резолюции и похоронить с соответствующими не очень
богатыми почестями наше предложение. Самую форму
погребения Клозель предлагал в виде посылки нашего
проекта правительствам на предмет извлечения из него
тех крупиц, которые могли бы оказаться полезными
при важном деле рассмотрения ни к чему не ведущих
формул, носящих громкое название конвенции, о вто¬
ром чтении которой потом поднимется столь яростный
спор.
Однако перевес аргументации советской делегации
по сравнению со всем тем, что было выставлено нашими
противниками, был настолько очевиден, что следующее,
восьмое заседание, имевшее место утром 22/111, оказа¬
лось вновь посвященным обсуждению нашего проекта.
Правда, началось заседание с неожиданного инцидента,
смысл которого теперь совершенно ясен. Дело в том, что
представитель Соединенных Штатов Гибсон взял пер¬
вым слово. Мы ожидали, что его речь будет вновь на¬
правлена против советского предложения, а так как Гиб¬
сон ведет себя достаточно развязно и с сознанием мощ¬
ности стоящего за ним государства, то мы готовились
выслушать ряд более или менее колких неприятностей и
решили в свою очередь не остаться в долгу.
Однако ничего подобного не случилось. Гибсон заго¬
ворил на совершенно другую тему, относящуюся к 3-му
пункту повестки. Сущность его предложения заключа¬
лась в том, чтобы распустить комиссию, не назначая
дня нового собрания. Он предложил уполномочить пред¬
седателя Лоудона созвать ее, когда это понадобится,
с тем, однако, чтобы предварительное соглашение спор-
216
пых вопросов проекта конвенции было уже произведено
заинтересованными великими державами.
Другими словами, вся работа комиссии объявлялась
Гибсоном чисто декоративной, исключительно чинов¬
ничьей. Вы-де согласовать ничего не можете; согласовать
должны хозяева, а вы потом должны будете оформить
это на ваших публичных заседаниях. Но этого мало.
Прозрачно сквозило в предложении Гибсона желание
совсем покончить с комиссией, которая стала неприят¬
ной. ]
Гибсон настолько поторопился, что выскочил со
своим предложением раньше, чем окончилась дискуссия
по второму вопросу. Это создало комическое и неловкое
положение, из которого председатель Лоудон, вообще
не отличающийся особенною находчивостью, вышел до¬
вольно тяжело. Разъяснив, что предложение Гибсона
будет обсуждаться позднее, он дал слово Теффик Рюш-
тю бей, представителю Турции, который занял на этот
раз довольно уклончивую позицию. Он пришел к вы¬
воду, что предложение СССР должно быть дополни¬
тельно внимательно рассмотрено на втором чтении.
Вышло ни за, ни против,— очевидно, в духе той поли¬
тики, которую принято называть ловкой, но которая
часто приводит к тому, что ловкий дипломат садится
между двух стульев. Затем второй раз дано было сло¬
во представителю Голландии, Рютгерсу, аргументация
которого считалась особенно веской и проработанной.
В сущности говоря, отвечать т. Литвинову должен был
бы лорд Кешендун, но, очевидно, никакая сила не могла
заставить уважаемого лорда еще раз вступить в едино¬
борство с «чудовищем». Он предпочел бороться с т. Лит¬
виновым в его отсутствие, собрал журналистов и решил
покрыть аргументы т. Литвинова большим британским
козырем, именно тем фальшивым предложением о мор¬
ском разоружении, которое чуть ли не на следующий
день было с откровенной усмешкой отвергнуто как
Америкой, так и Японией, как слишком прозрачная хит¬
рость лондонского кабинета. Таким образом, на высоко
поднявшуюся чашку весов нашего противника налегли
господа Рютгерс и Политис. Один из них считается обла¬
дателем самых веских по существу аргументов-, а дру¬
гой — блестящим фехтовальщиком и любимым орато¬
ром господ-разоружителей. Вы помните, что Рютгерс
217
Ь первой своей речи настаивал главным образом на том,
что полицейские силы, которые сохранил наш проект,
могут быть потом использованы для войны. Товарищ
Литвинов привел ряд возражений в доказательство того,
что эти полицейские силы не могут быть легко обра¬
щены в армию; кроме того, он заявил, что если, по мне¬
нию других держав, следует сократить такие силы, то
во всяком случае СССР возражать против этого не бу¬
дет. Рютгерс во второй своей речи заявил, что возраже¬
ния т. Литвинова его не удовлетворяют и опять длинно
и скучно доказывал, как вооруженная .полиция может
напасть на соседей, как может возникнуть война даже
между отдельными общинами, раз в руках у их полиции
будет оружие и т. п. Совершенно невразумительным
бормотанием, не только вследствие крайне тихого голоса,
но и вследствие невыносимости аргументации, было
разъяснение генерала Мариниса.
Представитель Италии занял пикантную позицию,
Он заявил в своей первой речи, что не может принять
наш проект, ибо он за «справедливый» мир. Товарищ
Литвинов ответил: «Очевидно, представитель Италии
считает, что нынешний мир — несправедливый. Неспра¬
ведливость его может быть исправлена только двумя
способами: или с оружием в руках, или путем договора.
Генерал Маринис возражает против саморазоружения.
Что же это значит? Это значит, что он считает безна¬
дежным исправление несправедливого мира иными спо¬
собами, кроме войны».
Так оно, разумеется, и есть. Муссолиниевская Ита¬
лия полагает, что ей нужно прирезать значительное ко¬
личество земли, прежде чем она посчитает себя сытой.
Выбиться из этих железных клещей т. Литвинова
генерал Маринис, конечно, не мог. Он бормотал что-то
о существовании слишком богатых и слишком бедных
государств, о необходимости какого-то уравнения, но
никак не мог направить свою мысль так, чтобы сдела¬
лось ясным, почему же Италия, как он заявил, ужасает¬
ся перспектив войны, но не хочет разоружения из-за
«несправедливости» нынешнего мира. Тут мы имеем
перед собой совершенную беспомощность.
Не то у ловкого Политиса. Правнук афинских софи¬
стов, помноженный на современного парижанина, произ¬
нес речь очень тонкую и изящную. Прежде всего, он
218
доказывал, что советское предложение еще не разрешает
всех вопросов на свете. С улыбкой подчеркнул он, что
Литвинов, правда, заявил, будто в его портфеле имеется
план осчастливить все человечество и что было бы-де
весьма любопытно познакомиться с этим планом, кото¬
рый вряд ли совпадает с простым проектом всеобщего
разоружения. Остальное представляло собою юридиче¬
скую аргументацию, которой Политис стремился откло¬
нить пронзающий удар Литвинова против заявления са¬
мого Политиса и других его сателлитов, что всеобщее
разоружение противоречит уставу Лиги наций. В заклю¬
чении Политис счел нужным иронически поблагодарить
советскую делегацию за то, что оба ее предложения
дали возможность развернуть аргументацию ортодоксов
Лиги наций и, таким образом, укрепить перед всеми
свою позицию.
Как видите, дополнения, подкинутые в последний час,
уже после заключительной речи Литвинова, на чашку
весов противника, были не бог весть какими грузными.
Все же советская делегация сочла нужным ответить,
что и сделал Луначарский.
Он с удивлением спросил Рютгерса, не имеет ли тот
в виду внести немедленное предложение о полном разо¬
ружении, которое уничтожило бы также и силы полиции?
Рютгерс был несколько испуган такого рода выводом.
«А если нет,— продолжал Луначарский,— то ведь
ваше соображение относительно опасности оставлять
полицию в еще большей мере значимо по отношению ко
всякой сокращенной армии. Другими словами, господин
Рютгерс занял позицию убийственного пессимизма; вы¬
хода нет. Мы менее пессимистичны и предлагаем наи¬
лучшую и наирадикальнейшую меру из всех возможных».
Обращаясь к Маринису, оратор советской делегации
сказал, что советская делегация, более чем какая-нибудь
другая, стоит за установление справедливости на земле,
но никак не может понять, в чем может способствовать
установлению справедливости существование армии.
Генерал Маринис прав: некоторые богатые страны долж¬
ны были бы уступить кое-что бедным, но ведь богатые
страны являются вместе с тем и наиболее сильно воору¬
женными.
Мы очень охотно последовали бы совету г-на Поли¬
тиса и развернули бы здесь общий доклад о путях, кото¬
219
рыми могут быть разрешены пугающие вопросы всевоз¬
можного социального зла. Но вряд ли сам Политис на¬
шел бы, что такая широкая пропаганда коммунизма
соответствует задачам комиссии. Во всяком случае,—
закончил т. Луначарский,— дискуссия, которая начата
здесь и которая здесь кончена, отнюдь не закончилась
в широчайших кругах человечества. Там дискуссия про¬
должается. Советская делегация в свою очередь благо¬
дарит своих противников и с совершенной верой пере¬
дает на суд общественного мнения имевшую место
дискуссию. Попытка противопоставить материальному
разоружению идею предварительного разоружения моз¬
гов — максимальная отговорка. Если бы правительства
действительно выполнили предложение советской деле¬
гации, то ни одно из них не оказалось бы достаточно
могучим, чтобы вернуть свои трудящиеся народы к со¬
стоянию милитаризма».
На этом дискуссия в собственном смысле окончилась,
и началась некоторая возня над резолюцией.
Надо сказать, что никогда председатель Лоудон не
показывал себя таким неловким, как в последующем
заседании. Лорд Кешендун должен был неоднократно
вставать и, тыча перстом в воздух, наставлять Лоудона,
как нужно вести заседание. Дело в том, что спутались
в один клубок несколько вопросов: вопрос о резолюции
по нашему предложению, внесенный германским пред¬
ставителем, вопрос о необходимости второго чтения,
о международной конференции, а также предложение
Гибсона о роспуске комиссии без назначения срока ее
созыва. Дискуссия была сильно отравлена внезапным
обострением конфликта между графом Бернсторфом и
графом Клозелем, т. е. между Германией и Францией,
по вопросу о том, действительно ли даны не только мо¬
ральные, но и юридические обещания Германии о том,
что ее разоружение является первым актом разоруже¬
ния всеобщего. Заявление графа Бернсторфа, что комис¬
сия ровно ничего не сделала, что разоружение не идет
вперед, вызвало раздраженную реплику лорда Кешен-
дуна, старавшегося доказать огромные успехи разору¬
жения Великобритании.
Наконец, нами внесено было второе предложение,
т. е. совершенно законченный проект постепенного ча¬
стичного разоружения с требованием немедленно при¬
220
ступить к его первому чтению. Даже председатель, более
твердый и энергичный, чем Лоудон, мог бы запутаться
между этими нитями дискуссии, заплетшимися в настоя¬
щую узорную ткань. У Лоудона получился окончатель¬
ный, неразвязуемый узел, так что, наконец, г-н Перец,
представитель Аргентины, маленький круглый человечек,
похожий на мяч, вдруг подпрыгнул чуть не к потолку и
закричал: «Я больше ничего не понимаю: резолюции
появляются и исчезают, предложения вносятся и неиз¬
вестно когда будут рассматриваться. Первый советский
проект, второй советский проект, слухи о каком-то сове¬
щании, которое идет где-то рядом, опровержение этих
слухов — все это вместе создает такую атмосферу, что я
должен вновь и выразительно повторить: «Я больше
ничего не понимаю». Этот вопль г. Переца вызвал
громадный взрыв хохота. Не смеялся только Лоудон,
который старался выйти из положения и кое-как, нако¬
нец, вышел из него благодаря наставлениям лорда Ке¬
шендуна.
«Правда» № 84, 8 апреля 1928 г.
v
Излагать путаницу в том виде, в каком она шла на
заседаниях комиссии, нет никакой возможности, вследст¬
вие чего я выделю в дальнейшем моем изложении от¬
дельные элементы весьма знаменательных происшествий
последних дней Женевской сессии.
Такими отдельными элементами надо признать:
1) резолюцию по нашему предложению; 2) германский
протест и связанную с ним дискуссию по вопросу об обя¬
зательствах других держав разоружиться; 3) внесение
нами нового проекта разоружения; 4) вопрос о парал¬
лельных переговорах великих держав; 5) вопрос о даль¬
нейшей работе комиссии.
Предложение о всеобщем и полном разоружении,
возникшее притом же в эпоху выборов, вызвало в рядах
буржуазных политиков значительное смущение. Некото¬
рая часть их боялась, что простая формула, отвергаю¬
щая это предложение, может быть использована против
них в избирательной кампании. Ведь этим же соображе¬
221
ниям обязаны мы и «внимательным рассмотрением»
нашего проекта, т. е. попытке обесценить его в глазах
общественного мнения, прежде чем отвергнуть.
Так как обесценения заведомо не получилось, то
похоронить проект решено было с некоторыми почестями.
В предложении, внесенном президиумом, сказано было,
что проект наш отвечает идеалам человечества, но не
может быть осуществлен в» наше время и т. д.
Решающим моментом при обсуждении проекта резо¬
люции явилась речь польского делегата Сокаля, кото¬
рая клонилась к тому, чтобы отбросить все комплименты
и попросту сказать: проект отклонен. Комиссия решила
продолжать прежнюю линию работы. Здесь встретились
две линии: одна более «культурная», более стесняющаяся
перед лицом пацифистских течений общественного мне¬
ния, другая — более варварская. Помимо большей реши¬
мости, большей развязности, которая свойственна поль¬
ским фашистам по сравнению с средним типом ответст¬
венного работника Лиги наций, надо еще принять во
внимание и то, что в Польше выборы уже кончились.
Во всяком случае предложение Сокаля было принято
с удовольствием. После заседания Сокаль с большим
любопытством расспрашивал советских делегатов, не
огорчены ли они его предложением. Выходило так, как
будто он действительно беспокоится, не обидел ли он
своих дорогих соседей по столу. На деле же ему ужасно
хотелось получить доказательство того, что ему удалось
сделать больно этим гордым «москалям». Ответом, ко¬
нечно, был залп смеха. Что нам за дело, отвечали совет¬
ские делегаты, сопровождаете ли вы отклонение нашего
проекта по-лоудоновски, благочестивыми фразами, или,
ло-сокальски, циничной откровенностью? В том и другом
случае важен сам факт отклонения, за который в свое
время и в своем месте вам всем придется держать
ответ.
Теперь началась та часть женевской эпопеи, где пер¬
вым героем выступил граф Бернсторф. Надо отдать ему
справедливость, что он справился со своей ролью очень
хорошо. Он был красноречив*, настойчив и откровенен.
Позицию Бернсторфа, в которой он резюмировал резуль¬
тат нынешней сессии, можно изложить в таких словах:
мы, немцы, готовы поддержать всякий радикальный и
нерадикальный шаг, реально ведущий к разоружению.
222
Поэтому мы сочувственно отнеслись к предложению
СССР. Вы отклонили его. Мы думали, что, отклонив это
радикальное предложение, вы найдете в себе силу сде¬
лать хоть что-нибудь для разоружения, что вы не ока¬
жетесь настолько лишенными всякой жизненной энергии,
чтобы решиться противопоставить отвергаемому в»ами
максимуму простой нуль. Нам, немцам, дано было обе¬
щание, подтвержденное Клемансо и Бонкуром, охарак¬
теризованное как не только мбральное, но и юридиче¬
ское обязательство вслед за разоружением Германии
приступить к разоружению других стран. В этом направ¬
лении не сделано ровно ничего. Все бесчисленные засе¬
дания, имевшие место до сих пор, как правильно указы¬
вала советская делегация, не дали ни малейшего резуль¬
тата. Мы просили вас приступить по крайней мере ко
второму чтению такой минимальнейшей конвенции, как
та, которую предложили в комиссии в первом чтении.
Вы отказываетесь от этого. Вы не только отказывае¬
тесь от этого, вы даже не намечаете день нового созыва
комиссии; вы ставите его в зависимость от сил, которые
находятся вне вашего распоряжения. Вы признаете этим,
что наша комиссия не имеет ровно никакого влияния на
свои правительства. Ввиду того, ЧТ9 мы действительно
зашли в полный тупик, мы требуем от вас обратиться
к Совету Лиги наций с просьбой как можно скорее со¬
брать международную конференцию.
Смущение и возмущение в рядах «лигеров» было
огромное. Одни старались доказать, что не может же
комиссия, выбранная для того, чтобы подготовить работу
конференции, заявить: «Так как мы подготовить ничего
не умеем, надо собрать конференцию без подготовки».
Другие, как лорд Кешендун, доказывали, что разоруже¬
ние, помимо комиссии, идет на полных парах, вызывая
этим утверждением только скептические улыбки. Граф
Клозель старался отразить смертельный удар немецкой
критики пустым слухом о том, что где-то рядом с сессией
идет успешное совещание представителей держав о мор¬
ских разоружениях. Самым интересным было то, что
спор обострился и приобрел высоко политический харак¬
тер. Когда граф Клозель попытался отрицать обязатель¬
ства, взятые на себя державами по отношению к разору¬
женной ими Германии цитированием писем и докумен¬
тов, становилось ясным, что Франция хочет разорвать
223
свои векселя. Если граф Бернсторф был красноречив и
патетичен, а часто и колюч в своей иронии в начале
борьбы, выдержанной им, то к концу он, видимо, почув¬
ствовал себя в положении безнадежном. Германия сде¬
лала все от нее зависящее, чтобы добиться хоть чего-
нибудь от комиссии. Она потерпела полное поражение.
Ей ни на полшага не пошли навстречу, да и не могли
пойти. Как раз из этого столкновения последних дней
выяснилось с очевидностью, что комиссия есть только
собрание чиновников, которым поручено делать вид,
будто они хлопочут о разоружении.
Если уже после неприятной истории с первым нашим
предложением и в прессе и у многих правительств воз¬
никла мысль, не'лучше ли закрыть лавочку с женевским
разоружением, то уж, конечно, в ужас пришли все наши
противники перед лицом второго нашего предложения.
Характерно, что чрезвычайно враждебно против нас вы¬
ступавший представитель Бельгии, барон Ролин Жамин,
ужасно похожий на разозленную ворону с белой голо¬
вой, на этот раз вдруг смягчился и заявил, что новый
проект, по-видимому, содержит в себе весьма много
«разумных» черт. И по представителям других мелких
держав заметно было, что многое и многое в новом
проекте пришлось им по сердцу.
Тем большее негодование царило на Олимпе комис¬
сии. Граф Кешендун, грозно облокотившись кулаками
на стол, заявил: «О мотивировке нового предложения,
вносимого уважаемым г-ном Литвиновым, я ничего не
буду говорить, кроме того, что оно очень ловко состав¬
лено для тех целей, которые преследует». Это был своеоб¬
разный комплимент, ибо он должен был означать сле¬
дующее: вы преследуете цель раздувания всемирного
пожара социальной революции, и очень хорошо делаете
все, что сюда относится, за что я желаю вам от души
как можно скорее исчезнуть с лица земли вместе с ва¬
шими Советами.
Действительно, думали, что как-никак перешли через
препятствия, поставленные на пути мирно журчащего
свою невинную болтовню женевского ручейка этими бес¬
тактными восточными медведями, как вдруг, едва-едва
лишь зажурчал и заболтал ручеек, смотришь, опять вы¬
рыта огромная яма! Есть от чего прийти в отчаяние.
Лоудон прямо заявил, что первого чтения этого предло¬
224
жения не будет, что его придется отнести к следующей
сессии. Товарищ Литвинов резко ответил на это, что
председателю не дано правя единолично решать подоб¬
ные вопросы. Товарищ Литвинов доказал, что англий¬
ское и французское предложения, из которых родилась,
впрочем, международная конвенция, были заслушаны
сейчас же по внесении. Лоудон сконфузился и заявил,
что, разумеется, решать будет комиссия, решение кото¬
рой, впрочем, было наперед ясно.
Факт, что следующая сессия должна быть с точки
зрения наших противников вновь глубоко отравлена
большевизмом, что придется опять на еще менее удобной
почве принять бой, должен был действительно поверг¬
нуть их в глубокое отчаяние.
Мне кажется, вряд ли стоит распространяться здесь
о причинах, побудивших нас иметь про запас рядом
с нашим главным предложением о всеобщем пол¬
ном разоружении и проект частичного разоружения.
Сущность нашей позиции заключается в следующем:
вы хотите сделать вид, что отказываетесь от нашего
проекта, потому что он слишком радикален. Вы заяв¬
ляете, что к полному разоружению мир не подготовлен,
но что вы искренно и охотно готовы работать над частич¬
ным разоружением. Прекрасно. Так как ваш собствен¬
ный проект — это лохмотья, полные дыр, работать над
которыми праздно, то вот вам вполне подработанный и
конкретный проект: давайте вместе работать по про-
грамме-минимум. Это-то лорд Кешендун и нашел «лов¬
ким». Поэтому все, чего мы добились,— это решение
рассмотреть наш проект на следующей сессии.
Главной силой в наших руках и в руках немцев был,
конечно, убийственный итог — нуль, в который уперлась
комиссия. Поэтому хотели утешить мир. Для этого и
пущен был Клозелем слух, что где-то кто-то переговари¬
вается и даже почти сговаривается. Причем лорд Ке¬
шендун величественно кивал головой с высоты своего
монбланоподобного тела. Однако тут не обошлось без
инцидента. Все, конечно, почувствовали некоторую не¬
ловкость. В самом деле, в то время как официальный
представитель держав — комиссия, занималась рато¬
борством против большевиков и сопротивлением хотя бы
минимальной практической работе, рядом кто-то никому
неизвестный секретно проделывает подлинную работу.
А. В. Луначарский
225
Но в особенности обиделся итальянский представитель
Маринис, он даже перестал шептать и нашел в своем
голосе какие-то металлические нотки: «Мы ничего не
знаем об этом совещании. Может быть, оно действи¬
тельно происходит, может быть, даже оно преуспевает,
но я, как представитель Италии, заявляю: для нас
оно все равно не имеет никакого значения. Для нас оно
не существует. У нас есть свои претензии, мы их выска¬
зали. На это совещание нас не пригласили, поэтому
решения этих таинственных собраний для Италии —
ничто».
Курьезнее всего, однако, то, что, по-видимому, граф
Клозель и лорд Кешендун говорили неправду. Вероятно,
их ввели в заблуждение, а, может быть, они и сами хо¬
тели ввести в заблуждение слишком поникшую головой
комиссию. В самом деле, о результатах этих переговоров
мы ничего не слышим. Зато мы знаем, что трубными зву¬
ками возвещено было то самое британское предложение
о морском разоружении, которое сейчас уже всемирно
объявлено блефом.
Болтовня, происходящая в комиссии, даже незави¬
симо от победы, которую в дискуссии одержала совет¬
ская делегация, начала уже представляться предосуди¬
тельной. «Пенелопа», как изящно назвал комиссию ком¬
плиментщик граф Клозель, может, конечно, обманывать
своих женихов и в течение известного времени саботиро¬
вать свою ткацкую работу. Но не на век же! Один из
делегатов скаламбурил по этому поводу: «Перед такой
Пенелопой может, наконец, пенелопнуть терпение всех
пацифистов». Уже поэтому одному прав был мужествен¬
ный американец Гибсон, заявивший: «Зачем вам соби¬
раться и давать повод видеть все ваше бессилие, пока
ваши хозяева не сговорились?»
Но помимо этого случилась пренеприятная вещь.
Комиссия — это платформа, построенная посреди миро¬
вой ярмарки, где должны происходить торжественные
разговоры о разоружении, так, чтобы люди, встречаясь
на этой ярмарке разговаривали между собой в таком
духе: «Ну, что ж, кум, как разоружение?» — «А вот ви¬
дишь, там такие приличные господа важно разговаривают
между собою. Это они подготовляют разоружение». Осо¬
бенного внимания к тому, что там говорят важные гос¬
пода тихими голосами, ни у кого нет, но есть все-таки
226
Луначарский беседует с корреспондентами советских газет.
Москва, 1928 г. (Кино-фото архив.)
приятная уверенность, что кто-то серьезно занят этим
важным делом. И вдруг на платформу вваливаются со¬
ветские люди, разговаривать начинают громко, так что
вся ярмарка оборачивается к ним лицом, делают предло¬
жения, всякому понятные, всякому приятные, по край¬
ней мере из числа тех сокалевских «людей улицы»,
к которым он отнес чуть не весь мир, кроме буржуазной
олигархии и ее дипломатии. Серьезные люди, которые
якобы занимаются разоружением, приходят в смущение,
стараются доказать, что белое — черное, что сахар — со¬
леный и, кроме того, совершенно явно показывают всю
фальшь своих собственных позиций.
Скажите, пожалуйста, разве этот самый женевский
балаган не превращается в явное зло? Неприятно только
одно: в свое время балаган был прорекламирован, и его
внезапное закрытие может еще подлить масла в огонь,
загоревшийся в сердцах после речей русской делегации.
Но вот вам превосходное предложение. Комиссия не
делает себе харакири, она только расходится и заяв¬
ляет: председателю поручается собрать нас вновь, ноне
прежде, чем рак свистнет (т. е. когда державы договорят¬
ся между собой). Может быть, и соберутся, может быть,
и не соберутся, либо дождик, либо снег, либо будет, либо
нет. Даже граф Клозель был несколько смущен амери¬
канской размашистостью гибсоновского жеста. Заметив
это, Гибсон сейчас же пошел на уступку. Он демонстра¬
тивно обошел стол заседания, склонился своей гурон¬
ской головой над молодым чехом по фамилии Веверка,
пошептал что-то ему на ухо, и внезапно Веверка оказал¬
ся озаренным вдохновением. Он вскочил и предложил
вместо неприемлемой для Гибсона фразы: «Предоста¬
вить председателю по своему усмотрению собрать ко¬
миссию, но не позже ассамблеи Лиги наций», написать
«по возможности не позже», и все тотчас же с удоволь¬
ствием приняли блистательный компромисс Веверки. Вот
какими пустяками занимаются эти несчастные люди, по¬
ставленные своими правительствами в смехотворное
положение.
И конец сессии не обошелся без инцидентов как дра¬
матического, так и комического характера. Лоудону
вздумалось сказать заключительную речь. Он признал
в ней, между прочим, большие заслуги советской делега¬
228
ции в качестве, так сказать, «допинга» *, но вместе с тем
счел себя в праве бестактнейшим образом обратиться
к нам с просьбой, чтобы впредь мы являлись для сози¬
дательной, а не для разрушительной работы. Эту бес¬
тактность почтенный председатель сдобрил таким юмо¬
ристическим пассажем: мы старые, а вы молодые. Вам
кажется, что можно мир перевернуть, а мы уже сивки,
которых уходили крутые горки. Слушайтесь же нас, при¬
сматривайтесь к нам, и очень скоро вы тоже сделаетесь
старыми.
Я, конечно, несколько более рельефно выявляю внут¬
ренний смысл рассуждений Лоудона о «старых» и «мо¬
лодых», но я утверждаю, что смысл этот я передаю
совершенно точно. Товарищ Литвинов вынужден был
позднее послать письмо Лоудону с требованием присое¬
динить его к протоколам, где он вновь отмечает, что
советская делегация явилась отнюдь не в целях разру¬
шения и предложила именно настоящую практическую
работу и что последнее слово председателя, которое
должно быть образцом объективности, в данном случае
заключало в себе явную бестактность.
Надо вообще констатировать, что Лоудон—слабый
председатель. Это не мешало представителю Чили про-
чиликать ему какую-то не совсем вразумительную хвалу.
Тут слово попросил т. Литвинов. Все обомлели: какую
еще дерзость скажет на прощанье, когда уже все, все
кончено, этот неуживчивый человек? Но т. Литвинов
только выразил горячую благодарность, как он надеет¬
ся, от всех участников сессии за великолепную и дейст¬
вительно объективную работу, которую вели секретариат
и служащие Лиги наций. У всех отлегло от сердец. Но
вместе с тем, шушукались: «Тоже маневры, тоже демо¬
кратизм». Лорд Кешендун поднялся и, обратив расцвет¬
шее детской улыбкой лицо к т. Литвинову, с хитриной
в глазах заявил ему: «Я с удовольствием констатирую,
что на этот раз я оказываюсь в полном согласии с совет¬
ской делегацией». Взрывом смеха закончился весь этот
акт женевской комедии.
* Допинг (англ.)' — возбуждающие средства, вводимые скако¬
вым лошадям перед состязанием для повышения их резвости. В пе¬
реносном смысле — различные средства, ослабляющие чувство уста¬
лости и увеличивающие работоспособность.— Прим. ред.
229
С внешней стороны, конечно, комедия, и по замыслу
своих авторов — тоже комедия. Но по внутреннему
смыслу своему — серьезнейшая драма. Если это еще не
похороны Лиги наций, то, во всяком случае, страшный
удар по ее пьедесталу. Недаром один крупнейший ра¬
ботник Лиги наций говорил советской делегации: «Для
честных пацифистов это катастрофа».
Да, это серьезная драма и потому еще, что здесь рух¬
нула не только Лига наций, но рухнули и наивные ожи¬
дания большого количества пацифистов-массовиков. Но
нам по этому поводу, конечно, нечего унывать.
«Правда» № 85,10 апреля 1928 г.
РАЙМОН ПУАНКАРЕ
Памфлет
Несомненно, Пуанкаре представляет собой одну из
самых сильных фигур не только во Франции, но и во
всей буржуазной Европе. Когда вы читаете в мелкобур¬
жуазных радикальных газетах Франции непрестанные
жалобы на то, что демократическая республика оконча¬
тельно подпала под власть финансистов, вы не должны
представлять себе, будто бы эти финансисты непосред¬
ственно берут в свои руки министерские портфели. Для
этого в сильно выросшей банкирско-металлургической
Франции, тесно связанной с некоторыми заграничными
биржевыми кругами, имеется давний прием выдвигать
особо доверенных и искусных приказчиков. Пуанкаре
являет собой один из замечательных типов такого рода
приказчиков, и для понимания состояния нынешней
буржуазии дать его характеристику не лишне.
Пуанкаре прежде всего человек необыкновенно за¬
конченной корректности. Корректен он в своей личной,
или, вернее, лично-финансовой жизни. Этого далеко
нельзя сказать о всех приказчиках буржуазии. Многие
из них крупно замараны плохо пахнущими делами, про¬
являют нестерпимую жадность, стараются напихать себе
карманы миллионами. Таков, например, бывший социа¬
лист и президент республики Мильеран. Его никто не
уважает во Франции. Есть, конечно, и такие, которые
притворяются, что его уважают; но всем известно, что
Мильеран берется в качестве адвоката за грязные дела,
если за них можно получить большой куш. Недавно он
вел дело достаточно темное, за которое группа капита¬
листов должна была получить огромный куш с той
самой французской республики, во главе которой Милье-
231
ран недавно стоял и которой он, по его словам, «пре¬
данно служит». Ничего подобного нельзя сказать о Пуан¬
каре. Он человек далеко не бедный и имеет все необ¬
ходимое для того, чтобы, получая свое большое минис¬
терское жалованье, жить со всем необходимым для
крупного буржуа комфортом. Жадности к приобретению
дальнейшего состояния у него нет; по крайней мере нет
никаких указаний на то, чтобы он непосредственно ста¬
рался громоздить в свою собственность миллионы на
миллионы.
У него другая страсть: он непомерно честолюбив и
властолюбив. Быть вождем своей страны, определять
судьбы ее и в значительной мере судьбы человечества —
это то, чему Пуанкаре предается с упоением, если к его
сухой, математической натуре можно было бы приме¬
нить такое слово.
В семье Пуанкаре было не мало замечательных лю¬
дей, отличавшихся прежде всего чисто французской
ясностью ума, скептицизмом и точностью. Правда, у ве¬
ликого математика Пуанкаре, приходящегося родствен¬
ником нашему министру, было какое-то большое уваже¬
ние к фантазии, к полету воображения. Он считал, что
даже математик должен обладать поэтическими наклон¬
ностями. Но все же великий Пуанкаре был прежде
всего ум скептический и необыкновенно ясный.
Государственный деятель Пуанкаре не имеет в себе
ни малейшего налета поэзии. Это законченный, так ска¬
зать, кубический представитель прозы.
Посмотрите на его внешность. Совершенно круглая,
как отточенный шар, голова, аккуратно подстриженная
растительность на ней, небольшая, коренастая и тоже
прежде всего аккуратная фигура, корректнейшая оде¬
жда, в высокой степени приличная и ничем не выделяю¬
щаяся. Такой чистенький, очень расчетливый и сдер¬
жанный купчик, по-европейски наряженный. Послу¬
шайте, как он говорит. Он сыплет, как горох о серебря¬
ный поднос, мелкие, дробные, на равных расстояниях
находящиеся слова которые сплетаются в классически
правильные, безукоризненно грамотные фразы. Фран¬
цузы любят пафос в речи, и смешно, когда Пуанкаре,
в угоду этой французской театральности, приподнимает¬
ся иногда на цыпочки и старается придать теплоту
своей бисерной речи и что-то вроде образов сложной и
232
логической вязи, чисто рациональной, которая состав¬
ляет Всегда сущность его речей.
Пуанкаре слишком хитер, чтобы не вести линию своей
корректности в двух отношениях. Патриотическая горяч¬
ность и пацифистские метафоры и всякого рода другая
фразеология должна делать его особо приличным в гла¬
зах массовой клиентеллы, перед которой он, приказчик
крупного капитала, должен уметь фигурировать. Такого
рода умеренному и не всегда очень ловкому лицемерию
Пуанкаре отдает серьезную дань. Однако к его собствен¬
ной сущности все это имеет не больше отношения, чем
его хорошо сшитый сюртук и аккуратно подвязанный
галстук. Подлинная, внутренняя корректность Пуанкаре
заключается, как я уже сказал, в необычайной прозаич¬
ности его натуры. Это человек знаменитой бюрократиче¬
ской формулы: «так было, так будет». Он глубочайшим
образом убежден, можно сказать животно, всей натурой
убежден, что капиталистический порядок, по крайней
мере со времени своего возникновения, является вечным
порядком. Задача состоит в том, чтобы сделать его воз¬
можно более прочным и возможно более рациональным.
Сущность капиталистического порядка для Пуанкаре
заключается в том, что огромное большинство человече¬
ства должно быть достаточно дисциплинировано, чтобы
служить источником колоссальных доходов для вождей
этого человечества — предпринимателей. Пуанкаре не¬
одобрительно относится к явлениям, вызывающим чрез¬
мерную нищету масс. Он вполне убежден, что одной из
вполне корректных буржуазных целей является дать
массам такое содержание, которое хороший хозяин дает
своим лошадям или свиньям, сделать их довольными;
тогда можно получать с них максимальный доход. Пуан¬
каре не очень любит также, когда его хозяева предаются
всяким излишествам роскоши и часто неодобрительно
говорит об этом. В Пуанкаре живет капиталистический
дух, крайне рациональный, тот самый протестантский,
квакерский дух, который так хорошо описали, излагая
психологическую сущность капитализма, Вернер Зомбарт
и Макс Вебер. Общество для Пуанкаре есть очень проч¬
ное здание. Здание это тем прочнее, чем солиднее фун¬
дамент, т. е. чем дисциплинированнее и спокойнее массы
и чем крепче давит на них сверху, сплачивая массу,
Капиталистическая кровля. В ней, конечно, суть дела.
233
Тут человечество открывает для Пуанкаре самое лучшее,
что в нем есть: предприимчивость, гений порядка, стрем¬
ление ко все большей силе, спокойное созревание уве¬
ренной в себе силы, которой все служит и которая сама
себе служит, передавая от отца к сыну все более устой¬
чивое состояние.
Вот о чем мечтает Пуанкаре.
Но он хорошо знает грехи своего времени. Он знает,
что крупная буржуазия часто предается неумеренному
спекулированию. Что же поделаешь с этим! Очень мо¬
жет быть, что, будь Пуанкаре всесилен, он даже умерил
бы такую нездоровую спекуляцию. О спекулянтах он
говорит обыкновенно ворчливым тоном и с явным разд¬
ражением. Ему нравится органически растущий, серьез¬
ный капитал. Но приходится принимать капитализм
таким, каков он есть, ибо в конце концов крупная бур¬
жуазия все-таки хозяин, а Пуанкаре — приказчик. Как
солидный и умный приказчик, он не может не ворчать
по поводу пороков своих господ, он желал бы их видеть
добродетельными. Но в конце концов главное, чтобы
порядок, единственно возможный порядок — буржуаз¬
ный порядок был устойчив.
Если всякого рода эксцессы крупной буржуазии
раздражают Пуанкаре, но только словесно, то эксцессы
человеческого фундамента приводят его в сдержанную
ярость.
Пуанкаре очень злой человек. Несмотря на свою
сдержанность, он позволяет своей злобе выступать даже
в вспышках, граничащих с бешенством, хотя он, покрас¬
нев при этом от натуги, как клюква, и перейдя на чрез¬
вычайно пискливый тон своего жиденького тенорка, сей¬
час же после этого вбирает свою злобу в себя и старает¬
ся в кратчайший срок принять свой кубический вид.
Пуанкаре терпеть не может социалистов, но зеленой
ненавистью ненавидит он коммунистов. Он различает
между ними худшие и лучшие типы, причем лучшие
кажутся ему хуже худших. Худший тип — это развра¬
щенный демагог, отвратительный хулиган, делающий
себе карьеру, подливая масло в огонь народного недо¬
вольства. Лучший тип коммунистов, по характеристике
Пуанкаре,— это поэт.
Между прочим, Пуанкаре очень уважает поэтов, но,
по его мнению, они должны держаться на своем месте,
234
они должны украшать своими вымыслами несколько
серое здание пуанкаристского общества, но отнюдь не
воображать, что эти вымыслы могут как-то воплотиться,
как-то изменить серые стены этого здания. Лучшая часть
коммунистов и некоторые социалисты представляются
Пуанкаре мечтателями, фантастами-мечтателями, и он
охотно перевешал бы их на фонарях, если бы мог. Свою
же собственную мечту — по крайней мере посадить их
всех в тюрьму — он проводит в последнее время с вы¬
держкой и систематичностью.
Пуанкаре чрезвычайно опасный человек. Опасен он
тем, что, относясь с прозаической уверенностью к бур¬
жуазному строю, который «был и будет», он считает
непременным свойством его — милитаризм и войну. Он
может ради приличия с галстучной точки зрения сказать
несколько слов о том, что хорошо было бы, если бы
народы жили в мире. Но его плохо сдерживаемая ярость
выступает немедленно, как пот на лбу, как только кто-
нибудь заговаривает о подлинном разоружении. Это
опять-таки либо грубая демагогия, готовая пожертво¬
вать французским капиталистическим зданием для лич¬
ных успехов, либо химерическая мечта людей, которых
нельзя на пушечный выстрел подпускать к действитель¬
ности.
Пуанкаре великолепно знает, что «человек драчлив»,
что в особенности драчлив именно буржуазный человек.
Если бы он даже на минуту допустил, что Франции не
нужно мощное вооружение для захвата новых колоний
или новых рынков (хотя Пуанкаре трудно допустить это),
то во всяком случае ко всем соседям и не без основания
он продолжал бы относиться, как к разбойникам, кото¬
рые во всякое время обидят «прекрасную Францию»,
как только ее оборонительная сила хоть на минуту
ослабнет.
Уверенность в том, что в мире есть две силы: деньги
и оружие, золото и железо — это не то, что символ
веры для Пуанкаре, а просто аксиома. Люди, держащие
в своих руках золото, люди, которые могут регулиро¬
вать биржу и прессу,— это, конечно, подлинные прави¬
тели народов и правительства есть и будут, и должны
быть их приказчиками. Но для того, чтобы эта законная
власть золота была прочна, она должна иметь стальную
и динамитную подкладку. Если ты не можешь защитить
235
твое золото бронированным кулаком, то у тебя его отни¬
мут. Отсюда исходил Пуанкаре, когда становился едва
ли не главным автором преступной империалистической
войны. Он был заранее уверен, что европейская война
примет характер франко-англо-русского военного давле¬
ния против немцев, и с огромной уверенностью рассчи¬
тывал на победу.
Недавно вышла новая книга Пуанкаре. Она пред¬
ставляет собой уже четвертый том его воспоминаний,
носящих общее название «Воспоминания за девять лет».
Все это многотомное сочинение имеет своей целью дока¬
зать, что Пуанкаре не является виновником войны. Как
лэди Макбет, в одном томе за другим Пуанкаре умывает
свои кровавые руки. Каждый том уходит потом из типо¬
графии как грязно-кровавый таз, а руки остаются по-
прежнему красными. Требуются все новые омовения.
Главным приемом умывания рук является его, Пуан¬
каре, доказательство, что виновницей войны была Герма¬
ния. В последнее время объективно-исторические иссле¬
дования прижали Пуанкаре к стенке. В последнем томе
своих воспоминании он рассматривает вопрос о том, что
вызвало русскую мобилизацию. Прежде всего он ста¬
рается доказать, что если даже верно, что Россия моби¬
лизовалась первая, то это не означало еще начала войны.
Однако он не может отрицать известного положения ге¬
нерала Буадефре, многократно напечатанного, в кото¬
ром этот военный дипломат заявил, что при нынешних
условиях мобилизацию со стороны Германии или со
стороны России нужно рассматривать как непосредст¬
венный переход к войне. Пуанкаре ищет поэтому других
лазеек и ссылается на то, что если Германия и мобили¬
зовала свои войска позже России, то Россия мобилизо¬
валась после Австрии. Однако уже стало общеизвест¬
ным, что мнимую мобилизацию в Австрии произвел не
кто иной, как французский министр Вивиани, который
в телеграмме, извещавшей об объявлении мобилизации
в Австрии, прибавил: «Сегодня, в час дня». Эта фальси¬
фикация Вивиани уже раскрыта сейчас, и при точных
сведениях о дате объявления мобилизации в Австрии
доказательность этого аргумента отпадает. Мало того,
мобилизация Австрии или даже объявление войны Авст¬
рией России, по точному тексту франко-русского дого¬
вора, не обязывали Францию мобилизоваться.
236
Очень любопытно, что Пуанкаре в своей последней
книге особенно напирает на факт заявления австрий¬
ского правительства, что оно не потерпит никакого тре¬
тейского вмешательства в свои отношения с Сербией.
Критик книги Пуанкаре — известный специалист в во¬
просах о виновниках войны Демартиаль справедливо
указывает на то, что сам Пуанкаре несколькими годами
позднее, когда он надел на Германию рурско-испанский
сапог и стал пытать ее, завинчивая все туже винт и вы¬
давливая из Германии золото и уголь, сделал торжест¬
венное заявление, что всякое третейское вмешательство
в этот конфликт (!) будет рассматриваться Францией
как акт крайнего недружелюбия. И это несмотря на су¬
ществование ранее не существовавшей Лиги наций.
Еще любопытнее другой момент. Франция, вместо
того чтобы позаботиться ограничить войну австро-серб¬
скими или австро-сербско-русскими военными действия¬
ми, вызвала общеевропейскую войну своей мобилиза¬
цией. Нет двух мнений относительно того, что русско-
австрийский конфликт ее к этому не обязывал. Не обя¬
зывал ли ее к этому русско-германский конфликт?
Лорд Грей в своей знаменитой речи в самом начале
войны заявил, что он полностью оправдывает мобилиза¬
цию Франции, так как эта страна дала торжественное
обещание поддержки России в случае конфликта с Гер¬
манией. Между тем никакого такого торжественного
обещания в природе не существует, если только оно не
заключается в каких-нибудь тайных дипломатических
актах самого Пуанкаре, которые он тщательно скрывает
от общественности. В самом деле, франко-русское согла¬
шение гласит, что в случае конфликта с Германией рус¬
ское правительство обязано до мобилизации запросить
Францию и что без согласия Франции мобилизация (до
германской, само собой разумеется) объявлена быть не
может. А в настоящее время, так сказать, ударяя своим
томом по голове Сазонова, недавно родившего плохую
книгу на ту же тему и после родов благоразумно скон¬
чавшегося, Пуанкаре заявляет, что мобилизация в> Рос¬
сии произошла без ведома Франции и без ее согласия.
Что же врал тогда лорд Грей? И как же можно в этих
условиях усомниться в яркой виновности Пуанкаре?
Факт остается фактом. Положение между Австрией и
Сербией далеко не было фатальным в мировом масш¬
237
табе. Австрия далеко не объявляла непосредственной
войны России и в то же время Россия мобилизовалась
против Австрии и Германии, ввергши, таким образом,
весь мир в ужасную бойню. Что-нибудь одно: или Фран¬
ция эту мобилизацию разрешила, и тогда Пуанкаре ви¬
новен в войне, пожалуй, больше, чем кто-либо другой
(хотя виновников* тут сколько угодно); либо Франция
этой мобилизации не разрешила и тогда никаких обяза¬
тельств со своей стороны она не имела.
Нет, Пуанкаре, очень опасный человек, и впредь, ко¬
нечно, в той войне, которая теперь подготовляется, он
будет вести такую же кривую и сложную линию, чтобы
создать выгодное военное положение для своей «роди¬
ны», по возможности скрывая следы преступления.
Сейчас, как передают некоторые, Пуанкаре носится
с идеей создания в тылу немцев и большевиков большой
связки держав, куда войдут не только Польша, Румыния,
но и Украина, о которой Пуанкаре не без наивности ду¬
мает, как о возможном оплоте буржуазной Европы, разу¬
меется, после отложения ее от СССР. Этот план Пуан¬
каре, о котором говорят довольно открыто, есть, конеч¬
но, глубоко авантюристический план, план безумно
опасный. Хорошо, если более благоразумные люди удер¬
жат его, но обычно Пуанкаре на земле или под землей,
прямо или криво, но с невероятным упорством ведет
свою лицию и будет ее вести до тех пор, пока его круг¬
лый лоб не расшибется о какое-нибудь непреодолимое
препятствие.
Прибавлю к этому очерку о «великом французском
государственном деятеле» еще следующее: в последнее
время он мертвой хваткой сцепился с немцами Эльзас-
Лотарингии. В Эльзас-Лотарингии 80% населения гово¬
рит по-немецки. Говорят они, конечно, на своем наречии,
а читают и пишут на подлинном немецком языке. Пуан¬
каре заявил, что немецкий язык есть язык иностранный.
А так как в некоторых газетах проповедовались автоно¬
мистские идеи, то по его приказу немецкие газеты были
закрыты. Немецкий язык теснят также и в школе. Эль¬
засские немцы отвечают на эти предприятия, что с тех
пор, как немецкое население Эльзас-Лотарингии сдела¬
лось французскими гражданами, их язык не может рас-
238
э|
и
БОЛЬШОЙ ЗАЛ ФИЛАРМОНИИ
Народный Ко***»с«ар по йросвещпник»
ап ,\.т'оj I ий tiJkоjhzi*>m тич
'ННЧНРСКИЙ
ootHTtt пенцяю »» ‘ftmy-
ПРИ 1111
СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ ШШШШ
■ £«>«*»**** *«•>.»* «*»****>«* К «г** и р*»о»*отт< Ф«штът Я
В Геер*!аи** » О©©** и В * H.peiw*«рати». Я«г» ж. Ж
1' Й«гл»й, вгн{пЯ«пп* $ «воров*! рЪ«*ееи«*»< ||
{*! 8вз*»н«#вв»к нйры* »«*»»< Ц
1 Нйчапо в Щ нас. йен. ? '''l' "~г И
, Афиша о лекции Луначарского А. В. на тему
«Международное положение сегодняшнего дня».
[ Ленинград, 1927. (Из фото-архива Явно Е. И.)
сматриваться как иностранный. А Пуанкаре ухом не ве¬
дет, или, вернее, посыпал опять, как горох на серебря¬
ное блюдо, равномерно дребезжащую речь, в которой
доказывает, что если еще можно допустить в единой, не¬
делимой Франции разговор на провансальском и бретон¬
ском языках, то единственно постольку, поскольку на этих
языках никто вне Франции не разговаривает; немец¬
кий же язык, по его убеждению, есть иностранный язык.
Интересны три явления: во-первых, письмо бретон¬
ских автономистов эльзасским. Бретонские автономисты
возмущаются политикой Пуанкаре и объявляют брат¬
ский союз с эльзасцами для защиты прав нефранцуз¬
ских языков, употребляемых французскими гражданами.
Во-вторых, некто барон Бюлов начал издавать газету,
в которой прямо и определенно заявил, что существует
эльзас-лотарингский народ — не немецкий и не фран¬
цузский, и что этот народ не спросили ни тогда, когда
прикарманивали его немцы, ни тогда, когда его освобож¬
дали французы. Барон утверждает, что если бы народ
этот спросили, то он огромным большинством высказал¬
ся бы за совершенно самостоятельное существование.
За столь оригинальную точку зрения баронскую газету
закрыли в тот же день. Единственная французская пар¬
239
тия, которая высказалась в том смысле, что идеи эти
здоровые, была коммунистическая партия и коммуни¬
стический депутат Эльзаса — Гюбер. Единственная га¬
зета, которая поддерживала эльзасцев, была газета
«Юманите». Эльзасцы свидетельствуют о том, что
подписка на «Юманите» в Эльзасе колоссально подня¬
лась вследствие этого.
Конечно, коммунисты, солидаризируясь с правом на¬
селения на самоопределение «освобожденных» провин¬
ций, на самоопределение путем плебисцита, отнюдь не
солидаризируются со всеми правыми из Эльзас-Лота¬
рингии, среди которых имеется целая куча немецких
шовинистов, попов и т. п. элементов. Это не мешает, од¬
нако, тому, что свирепая борьба Пуанкаре с осчастлив¬
ленными присоединением к Франции эльзасцами прида¬
ет еще один штрих этому верному стражу интересов
своих банкирско-металлургических хозяев.
Недавно мелкобуржуазная Франция вздумала взбун¬
товаться против Пуанкаре. Радикальному конгрессу бы¬
ло объявлено, что «папаша Пуанкаре» очень рассердит¬
ся, если они выберут своим председателем Даладье. Они
все-таки выбрали Даладье и наговорили «папаше Пуан¬
каре» огромное количество дерзостей.
Однако сейчас можно почти с уверенностью сказать,
что Пуанкаре уже вырвал из радикальной пасти почти
все зубы. Делается это очень просто: от имени мощных
банкирских объединений Пуанкаре заявляет радикалам,
что если они попробуют спихнуть его с президентского
кресла, то падет не только он, но и франк. Французские
обыватели относятся к падению франка с таким ужасом,
что немедленно принесут Пуанкаре главы Даладье и
других радикалов на блюде и попросят его вернуться
спасти франк. Так и сидит Пуанкаре очень прочным усе-
стом на золотоногом трехцветном кресле. Руководитель
французского государства защищался от радикальных
стрел, как щитом, медной монетой, на которой, как из¬
вестно, написано: «считать за франк», и который пока
что стоит 77г копеек. И не скоро сможет Франция вы¬
биться из-под его тяжелой квадратной руки, потому что
хозяева им очень довольны, а хозяева у него пока проч¬
ные.
Посмотрим, что будет дальше,
«Огонек* N» 4, 1мая 1928 г»
РЕПОРТАЖ С 6-й СЕССИИ
ПОДГОТОВИТЕЛЬНОЙ КОМИССИИ
(15 апреля — 6 мая 1929 г.)7
I
Перспективы
Ну, какие же могут быть с нашей советской точки
зрения серьезные перспективы у шестой сессии Подгото¬
вительной комиссии?
Мы же знаем, что собирается она потому, что англий¬
скому правительству неудобно идти на выборы, дав
Ллойд-Джорджу козырь — упрек в банкротстве всей де¬
коративной затеи женевского разоружения.
Заправилам комиссии от этой сессии нужны две ве¬
щи: первое, чтобы не сделано было ни одного шага
вперед, и второе, чтобы была хоть какая-нибудь види¬
мость продолжения хлопот вокруг бедного, больного
«мира». Это-то в общем ясно. Но как именно повернуть
дело, чтобы достигнуть этой цели? В какой форме устра¬
нить наше второе предложение о частичном пропорцио¬
нальном разоружении? Как ответить на настойчивый
меморандум председателя немецкой делегации графа
Бернсторфа? Будут ли действительно сделаны новые
предложения со стороны Турции? Китая? Быстро ли
кончат канитель или затянут ее?
Осведомленная газета «Тан» в номере, выпущенном
вечером, перед открытием заседаний, любопытно при¬
открыла завесу. Да и вообще статья эта стоит того, что¬
бы на ней остановиться.
Газета констатирует прежде всего безнадежность по¬
ложения: «Не замечается ни малейшего прогресса,— го¬
ворит она,— положение остается совершенно тем же, как
в марте 1928 года». Самую конференцию по разоруже¬
нию, которую подготовляет комиссия, теперь упорно назы¬
вают «конференция по так называемому разоружению».
241
Внимание советской делегации давно уже обращает
на себя тот факт, что и в официальных документах бес¬
престанно говорится об «ограничении и сокращении во¬
оружений». Сокращение вооружений не есть разоруже¬
ние. Ограничение (limitation) может даже означать уста¬
новление границы выше нынешней!
Даже теперь горько жалуются на тех, кто помешал
успеху франко-английского военно-морского компромис¬
са, натравив на него Соединенные Штаты. По мнению
газеты, именно этот факт был шагом вперед!
Гм...гм... Конечно. Но не даром же, однако, всполо¬
шились и Соединенные Штаты и Италия? Шаг-то шаг,
но куда он вел?
Наконец, газета грустно опровергает слухи, будто
Америка через Гибсона предложит попробовать найти
с Англией компромисс по вопросу о тоннаже. Ведь без
него, собирай не собирай комиссию, толку не будет.
А дело простое. Америка заявляет, что свой тоннаж она
хочет осуществить в форме крейсеров в 10 ООО тонн каж¬
дый, с вооружением восьмидюймовыми орудиями. Анг¬
лии же нужно оберегать свои длиннейшие морские пути.
Ей для этого необходимо побольше крейсеров в 6000 тонн.
Но при боевой встрече такие суда разбиваются об аме¬
риканские, как глиняные горшки о чугуны.
Но все же, по мнению «Тан», будет чем заняться. Во-
первых, половчее устранить главную опасность: совет¬
ское предложение. Оно ведь действительно серьезно.
Этим-то оно и ужасно. Не так просто отвергнуть его. Об¬
щественное мнение напряжено. Опасность войны очевид¬
на каждому. Надо лицемерить!
Немцы! Турки! Китайцы! Предложения! Предложе¬
ния!
Но «кулаки» Лиги не хотят никаких предложений.
Они не хотят даже второго чтения предложения самой
комиссии. Они хотят дать комиссии занятие в виде што¬
пания мелких дыр. Пусть повозятся. Вермишель — вели¬
кая вещь! Любимое блюдо старой дипломатии.
Китай предлагает запретить воинскую повинность,
Турция — установить максимум военных сил. Со сторо¬
ны Германии — целый ряд предложений, довольно серь¬
езных. Это все идет более или менее по нашей линии и
целиком покрывается советским предложением, простым
и ясным: уменьшить военные силы Наполовину для всех,
242
дав лишь маленькую льготу для маленьких государств.
Соотношение сил остается прежним, а опасность войны
и гнет военных расходов значительно уменьшатся.
Делегации все на месте.
Приехало сотни три журналистов.
Второй Интернационал тоже хочет пофигурировать.
Он прислал своих «силачей» — де Брукера, Гендерсона,
Реноделя, Адлера. Громкие имена, давно красующиеся
на черной доске у революционного пролетариата.
Женева.
«Комсомольская правда» >6 93,
23 апреля 1929 г.
п
Господин Лоудон увлекается
К И часам со всех сторон Женевы на автомобилях и
пешком с портфелями под мышкой подходят дипломаты
и журналисты.
Погода неплохая. Солнце поглядывает на озеро, су¬
етятся фотографы и кинолюди, стараясь зафиксировать
ту или другую более или менее популярную личность.
Такими являются, между прочим, и советские делегаты,
хотя бы потому уже, что они — вороны среди голубей,
представители «злого начала».
Зал заседаний расширен вдвое. И без того плохая
акустика стала хуже тоже вдвое. Зал сохранил прежний
характер — три стены из стекла с огромными окнами в сад.
Входят в него теперь через импозантную библиотеку.
Делегации рассаживаются. На крайних концах боль¬
шого стола покоем — Турция и СССР.
Встречи, любезные разговоры. К советским делегатам
тоже подходят с широкими улыбками и протянутыми ру¬
ками. Конечно, это представители «злого начала», но,
во-первых, у них есть и друзья — немцы, турки, персы,
а во-вторых, дипломатические формы требуют атмосфе¬
ры любезности. Однако трудно себе представить, чтобы,
например, истинно достопочтенный (the right honorable)
лорд Кешендун (так надо произносить, а не Кешенден,
как пишут у нас), похожий на ледяную гору, плывущую
по Ледовитому океану, или просто достопочтенный (ho¬
norable) американец Гибсон, отдаленно напоминающий
243
гурона *, почувствовали потребность обменяться знака¬
ми дружеской привязанности с М. М. Литвиновым.
Председатель Лоудон звонит. Несколько формально¬
стей, и раздается приветственная речь его, ставящая
точки над «i» для нынешней сессии.
Прошу заметить те цитаты, которые я привожу здесь,
потому что в дальнейшем будет ясно, как переврали
(с участием истинно почтенного лорда и просто почтен¬
ного американца **) смысл программы работ, предло¬
женной Лоудоном. (Полный титул этого, не всегда удач¬
ливого председателя тоже достоин внимания читателей
«Комсомольской правды»: его превосходительство — юн¬
кер, по-голландски Jonheer — доктор И. Лоудон.)
Итак, юнкер Лоудон говорит, стараясь быть сдержан¬
но развязным и грациозно помахивая председательским
молотком:
— «Господа, открывая шестую сессию нашей ко¬
миссии, я должен определенно заявить, что если я по¬
зволил себе созвать вас сегодня, то вовсе не потому, что¬
бы я считал наступившим время для второго чтения
в целом проекта, выработанного в первом чтении, и для
придания ему окончательной формулировки, что было
бы завершением нашей работы. Все это в настоящий мо¬
мент неосуществимо».
Так. Однако председатель «не теряет надежды на бу¬
дущее». Он верит, что можно все же совершить полезное
дело, занявшись некоторыми вопросами, невыясненными
во время первого чтения и решение которых необходимо
для второго чтения.
Очевидно, необходимо, как предварительное условие.
Далее председатель указывает на «растущее нетер¬
пение общественного мнения». Он получил тысячи писем,
за которыми стоят «не тысячи, а миллионы» людей, глав¬
ным образом рабочих. Лоудон указывает изящным же¬
стом на целую батарею черных листков, в которых при¬
пасены как вещественное доказательство «нетерпения»,
упоминаемые им письма.
Далее он делает робкую попытку доказать, будто
предшествующие сессии дали какие-то положительные
* Гурон — от франц. hure — голова кабана.— Прим. ред.
** Имеются в виду английский лорд Кешендун и американец
Гибсон — Прим. ред.
244
результаты. Но и у него выходит, что чуть не единствей-
ный «результат» — это отложение советского проекта
о полном и немедленном разоружении.
В заключение в качестве порядка дня Лоудон пред¬
лагает «неразрешенные при первом чтении вопросы и
рассмотрение второго предложения СССР».
После избрания испанца Коблана вице-председателем
на место выбывшего чеха Веверка председатель зачиты¬
вает уже действительное предложение порядка дня.
Пунктом первым порядка дня он предлагает рассмот¬
рение нашего предложения. К этому он дает такой ком¬
ментарий: «Я должен напомнить, что наши работы долж¬
ны идти и впредь уже намеченным путем. Таким обра¬
зом, прежде всего надо исследовать, соответствует ли
предложение СССР нашему проекту 1927 года» (!!).
Все ясно. Лоудону и пославшим его (т. е. кулацким
державам) вовсе не хочется входить в рассмотрение на¬
шего проекта по существу: они думают ограничиться од-
ной-двумя речами, доказывающими, что это предло¬
жение несоединимо с проектом 1927 года и взамен при¬
нять путь, ими рекомендуемый.
Тут-то, на этом заявлении и даст завтра бой т. Лит¬
винов. Такого рассмотрения нам не нужно.
Дальше у Лоудона идет рассмотрение германского
предложения о взаимном осведомлении относительно
военных сил и 12 пунктов, тщательно выбранных из про¬
екта 1927 г., с исключением всего действительно важного
по границам, разъясняемым им во вступительном слове:
«не пришло время, сильные еще (!) не сговорились».
Граф Бернсторф заявляет, что он на другой день
сделает ряд возражений против предложения предсе¬
дателя.
Казалось бы, тут и кончать заседание. Но еще рано¬
вато. Юнкеру Лоудону захотелось щегольнуть хоть неко¬
торой самостоятельностью. Ведь все, что он говорил
раньше, говорил он по шпаргалкам. А тут захотелось по¬
резвиться. Кончилась резвость почтенного юнкера плохо.
Дело в том, что председателю комиссии очень понра¬
вилось письмо некоего гражданина Клифорда Гармона,
именующего себя «председателем международной лиги
авиаторов», и он решил доставить комиссии удоволь¬
ствие торжественным заслушанием этого литературного
произведения. Казалось бы, невинное удовольствие.
245
Письмо «благородное», никчемно утопическое. Сна¬
чала описываются ужасы грядущей воздушной войны,
бесполезность огромных жертв, которые будут ее ре¬
зультатом, а потом от имени почтенного, но мало
кому известного президента почтенной, но мало кому
известной «лиги» делается глуповатое предложение
организовать для защиты публики от бесчинства от¬
дельных государств в воздухе международный воздухо-
флот.
С самого начала чтения насупилось покрытое вечны¬
ми снегами чело лорда Кешендуна. На его лице посте¬
пенно отражалась все большая масса недоумения, сме¬
шанного с негодованием. Едва письмо было прочитано,
как величественный джентльмен поднялся и... ухватил за
ухо юнкера Лоудона.
Успокойтесь, читатели! Особенного скандала не было.
Лорд ухватил юнкера за ухо фигурально.
Вот текст первой речи, произнесенной представите¬
лем Великобритании в назидание всем нынешним и бу¬
дущим председателям, которые решаются или решились
бы самостоятельно, не спросясь, читать в серьезных ко¬
миссиях все, что им «понравилось».
— «Я позволю себе спросить, на основании какого
правила регулируются вопросы о заслушании докумен¬
тов, подобных только что оглашаемому? Лично я усмат¬
риваю серьезное возражение против торжественного за¬
чтения здесь писем частных лиц. Всякий знает, что су¬
ществует не мало организаций со звучными титулами,
которые состоят, однако, только из комнатушки на пятом
этаже и секретарши. Об организации, от которой исхо¬
дит письмо, я ничего не знаю. Но зачем читать подобные
письма? Этим мы приглашаем людей, жаждущих рек¬
ламы, писать письма в комиссию в надежде, что они, та¬
ким образом, обратят на себя некоторое внимание прес¬
сы. Насколько я могу судить, зачитанное письмо не имеет
ровно никакого значения. Но допустим, что оно значи¬
тельно. Допустимо ли, чтобы частное лицо без всякого
мандата могло получить право на внимание столь офи¬
циальной комиссии? Я не знаю наших правил на этот
счет, но в свое время я внес предложение воспретить
опубликовывать путем чтения в комиссии письма, кото¬
рых мы не запрашивали и которые неведомо откуда взя¬
лись».
246
Кешендун был, конечно, формально прав. Но гнев его
возгорелся особенно вследствие того, что Лоудон вдруг
вздумал прочесть по существу антимилитаристское пись¬
мо. Может быть, Кешендуну хотелось бы поворчать и на
обращение «вождей» II Интернационала, ведь у них то¬
же нет мандата. А тут такой прецедент!
Юнкер доктор Лоудон зарделся, как девушка, кото¬
рую впервые поцеловал любимый парень. Он пробормо¬
тал, что ему просто захотелось почитать комиссии нечто,
по его мнению, интересное, но что он подчинится, если
лорд настоит на правиле, воспрещающем, и т. д.
Вся комиссия и все журналисты ласково улыбались.
Эк, ведь, какой-де пострел. Не посмотри за ним только!
Хорошо еще, что за ним есть строгий надзор. Но инци¬
дент исчерпан. Пошлепали и довольно — все в порядке.
Газеты всего мира, однако, пересказали, хотя и
в бледной форме, этот комический инцидент, скрасив¬
ший первый, скудный содержанием сеанс 6-й сессии.
Результаты? Явно выраженное намерение скоропа¬
лительно отделаться от предложения СССР и засесть за
лапшу!
Женева, 24 апреля.
«Комсомольская правда» № 98,
28 апреля 1929 г.
ш
Советский проект, или как мыши кота хоронили
Второе заседание шестой сессии открылось в 10 часов
утра 16 апреля (1929 г. — Ред.).
Вы помните, что юнкер Лоудон начал с утверждения,
что-де, к сожалению, время до второго чтения так назы¬
ваемого проекта 1927 года еще не пришло, так как до
решения самими державами важнейшего вопроса о мор¬
ских вооружениях серьезно сдвинуться с мертвой точки
нельзя, потому-де, если он и созвал комиссию, то исклю¬
чительно для того, чтобы предложить ей покушать
лапши.
Представитель Германии граф Бернсторф заявил,
что он с мнением председателя не согласен. Он напомнил
решение, принятое в конце прошлой сессии: «Комиссия
247
поручает своему председателю созвать новую сессию,
когда окажется возможным приступить к новому чтению
проекта о разоружении».
Бернсторф напомнил, кроме того, что именно комис¬
сии поручено «помочь государствам» найти выход из
разного рода трудностей; никак не следует думать, что
если государства увязнут в болоте, то и комиссия долж¬
на немедленно же увязнуть вместе с ними. Бернсторф
поставил в упор вопрос: «Желает ли комиссия вслед за
своим председателем формально отказаться от уже при¬
нятого решения о втором чтении?»
К общему удивлению, Лоудон вдруг ответил, что
свою вермишель он и считает как раз вторым чтением
проекта! Его предложение будто бы касалось только по¬
рядка этого чтения.
Гибсон поспешил на помощь председателю, под¬
тверждая, что комиссия будет заниматься именно вто¬
рым чтением, которому предложение Лоудона придало
«научное (!?) упорядочение (!)».
На другой день в 10 часов приступили к рассмотре¬
нию советского проекта.
День начался с любопытного инцидента.
Преседатель комиссии дал слово т. Ланговому.
Самая речь т. Лангового произвела на комиссию и
журналистов глубокое впечатление. Особенно вся немец¬
кая пресса отметила ее «деловитость» и «военно-техни¬
ческую осведомленность». «Дейли ньюс» отметил, что
Ланговой — «самый молодой генерал в Европе», а
«Руль», захлебываясь пеной в своем непрерывном хрип¬
лом лае, поспешил отметить: «Ланговой, которого поче¬
му-то называют генералом...»
Важным моментом речи Лангового было выделение
трех основных принципов советского предложения, кото¬
рые сыграли впоследствии очень большую роль.
Это следующие принципы:
1) не ограниченное, а существенное ограничение во¬
оружений;
2) принцип пропорционального разоружения держав;
3) предварительное установление точного коэффици¬
ента разоружения.
Первым возражал японский представитель г. Сато.
Маленькому японцу нельзя отказать в известной
сметливости. Но он ухитряется говорить тусклым голо¬
248
сом и Медленно, чуть не засыпая сам, длинные речи, це¬
ликом состоящие из дистиллированной воды. Редко-ред¬
ко можно выловить из них хоть что-нибудь новое. Это
послушное повторение того, что считается установлен¬
ным для комиссии ее «учителями». Словом, дешевенькие,
сатиновые а ргументики и сатиновое красноречие.
По Сато каждая держава вольна разоружаться или
вооружаться, как она хочет. Она одна знает, сколько ей
нужно войска, чтобы чувствовать себя в безопасности.
К тому же Сато недоумевал, как может комиссия ос¬
мелиться устанавливать цифры. Ведь цифры может уста¬
новить только сама конференция! Робость, осторож¬
ность, медлительность,— вот к чему призывал Сато, а
всеми этими добродетелями от советского проекта и не
пахнет.
Граф Бернсторф решительно поддержал советский
проект.
Но так как графа Бернсторфа часто клюют и немец¬
кие птицы (такая, например, нечистоплотная птица,
как «Форвертс») за «сотрудничество» с советской де¬
легацией, то он решил из предосторожности восполь¬
зоваться словами немецкого канцлера горе-социалиста
Мюллера и доказать, что программа разоружения
Мюллера совпадает с основными чертами советского
проекта.
«Искреннее» желание немецкого буржуазного прави¬
тельства добиться всеобщего серьезного разоружения
объясняется тем, что сама Германия уже основательно
разоружена.
Очень тонким захотел показать себя представитель
Франции г. Массигли.
Ах, какая печальная замена Бонкура. Бонкур! Седые
кудри артиста или модного ксендза, любителя дам и их
любимца! Дикция и жесты трагика! Большая ловкость
при этом. Этакое очаровательное плутовство, на которое
даже сердиться трудно. И авторитет! Поль Бонкур до
такой степени воображает себя тем самым «сильным че¬
ловеком», которого давно ищет Марианна (собственное
имя Французской республики), что его подручный граф
Клозель даже назвал себя на пятой сессии: «Я — пред¬
ставитель Поля Бонкура», забывая, что он представлял
Францию!
И вдруг Массигли!
249
У этого вид ни дать ни взять приказчика из «Grands
magazins du bon marchei» (по-русски «великая лавка де¬
шевки»), у него какой-то наследственный жест длинных
рук, словно перед ним прилавок, и он все время развер¬
тывает дешевые материи, стараясь ослепить покупатель¬
ницу.
Говорит он скороговоркой, и его плохо слышно. Фран¬
ция! Не стыдно тебе? Мало у тебя говорунов? Все так
привыкли, что твои представители говорят пусто, но
красно, а ты послала на такую мировую «арену» чело¬
века, который — спору нет! — говорит отменно пусто, но
и плохо же!
Аргументы Массигли сводились к тому, что и совет¬
ский проект не избавляет от трудностей. Но, перечисляя
эти трудности, Массигли попадал пальцем в небо, витая
в первых попавшихся соображениях, которые при про¬
верке им самим даже для него потеряли бы убедитель¬
ность.
Это не мешает именно французской прессе отметить,
что «с особенной силой и красноречием советской деле¬
гации отвечал Массигли». На всякий случай напоминаю,
однако, это нам пригодится, что Массигли считает про¬
порциональность нелепостью и «математические методы»
никуда негодными.
Ведь еще никто не знал, что именно к этим методам
присоединятся САСШ.
«Комсомольская правда» № 103,
9 мая 1929 г.
IV
Разговор двух трупов
Роль советской делегации в Комиссии по разоруже¬
нию не дает спать героям II Интернационала. Они реши¬
лись со своей стороны «конкурировать» с большевиками
перед лицом общественного мнения. II Интернационал
и Амстердамский профинтерн * не только не противодей¬
ствовали, но поощряли тот поток писем рабочих органи¬
* Международное объединение реформистских профессиональ¬
ных союзов, созданное на конгрессе в Амстердаме в 1919 г. и су¬
ществовавшее до 1945 г. Вся деятельность этой организации была
тесно связана с политикой оппортунистических партий II Интерна¬
ционала.— Прим. ред.
250
заций всякого рода, который заполнил черные ящики
Лоудона. Рабочие же, конечно, охотно откликались на
такие призывы, ибо ненависть к войне свойственна про¬
летарским массам всех стран и отраслей хозяйства. Ре¬
шено было на фоне этих писем произвести внушитель¬
ную демонстрацию, послать несколько видных «апосто¬
лов» II Интернационала — де Брукера, Реноделя и др.—
в Женеву, чтобы «благоприятно» повлиять на ход со¬
бытий.
Возникшие отсюда разговоры были актом высокого,
но поистине возмутительного комизма.
Нельзя удивляться, что, предвидя жалкое фиаско
этих разговоров, женевские социалисты, которые лучше
знают свою «Лигу», резко отстраняются от этой затеи,
а их орган «Труд» называет разговор господ «вождей»
с Лоудоном разговором с трупом. Однако кто с трупом
разговаривал? Не менее отчетливо выраженный труп.
Это был разговор двух трупов, на который, что назы¬
вается, ни одна корова не чихнула.
Однако г. Пьер Ренодель в своем болтливом отчете
в газете «Попюлер» оказался доволен.
«Высокая» делегация не была принята комиссией,
никакая декларация «великого» рабочего Интернацио¬
нала не была комиссией зачитана. Делегацию приняли,
так сказать, с черного хода. Один раз говорил с ней
столь хорошо известный нам, в одинаковой мере нереши¬
тельный и легкомысленный юнкер Лоудон.
Я давно не видел де Брукера. Он совершенно поседел
и имеет необыкновенно почтенный вид. С него легко бы¬
ло бы писать апостола. Мирная, эпическая уравновешен¬
ность чувствуется во всех его движениях. Если рабочему
классу надо «врезать страшный путь» в «каменную
грудь» буржуазии, то де Брукер не может быть «желез¬
ной лопатой» для этого; это — деревянная лопата, кото¬
рой разве можно только навоз разбрасывать для про¬
сушки.
Он говорил торжественную речь от имени,— черт по¬
бери!— рабочего класса такой же деревянной лопате —
Лоудону.
Он упомянул о тысячах и тысячах антимилитаристов,
но сейчас же свернул на то, что мудрым мужам II Ин¬
тернационала «прекрасно известны все трудности дела».
Толчение воды в ступе и злобное сопротивление совет¬
251
ским проектам этот мнимый представитель рабочего
класса почтительно назвал «усилиями, которые отнюдь
не были напрасными».
Трупным пожеланиям в ответ даны были трупные
обещания. Лоудон ответил, что ему действительно труд¬
но, ах как трудно! что он нуждается в активной поддерж¬
ке общественного мнения. Но, валя с больной головы на
здоровую, он заявил, что «общественное мнение» еще
«слишком воинственно». «Производите же сначала мо¬
ральные разоружение! — восклицал Лоудон,— настаи¬
вайте, милостивые государи, настаивайте!»
Вот и все. Милостивые государи ушли довольные при¬
емом.
Сам Ренодель тоном величественного самодовольства
заявил, что Лоудон, «конечно», не мог дать делегации
других надежд, кроме тех, которые он высказал, и что
надежды эти слабы.
«Конечно,— говорит Ренодель, надувшись,— мы не
поклянемся, что коммунисты не скажут, что наш шаг
был лишен великого значения».
Социалистическая пресса «Форвертс» и «Пепль» пол¬
ны не меньшей злобы против активности советской де¬
легации, чем самая худшая буржуазная пресса.
«Пепль» озабоченно вздыхает: «Пусть комиссия про¬
тестует против пропаганды Литвинова, устранит его про¬
ект,— несчастье в том, что легко будет представить это
как упорное нежелание разоружаться, что даст новую
почву для той же пропаганды. Поздно будет говорить
тогда, что Лоудон — это великолепный дурак, придется
допустить, что и все государственные люди недалеко от
него ушли!»
Что правильно, то правильно. Только надо прибавить,
что и сами Ренодель и де Брукер, недалеко ушли от Лоу¬
дона. Все вы, миленькие, одним миром мазаны. Всем вам
одна цена.
Жуо «энергично» требует поскорее изобрести проект
лучший, чем советский, и соглашается, что иначе не¬
ловко.
Честнее других Розенфельд.
«Газеты торжествуют,— пишет он в социалистиче¬
ской газете «Попюлер»,— по поводу того, что проект
Литвинова нашел поддержку только в Германии и Тур¬
ции, но они же сообщают, что Литвинову удалось так
252
сформулировать его, что комиссия не посмела прямо го¬
лосовать против. Мы понимаем трудность положения ко¬
миссии. Для чего повторять: это — маневры Литвинова.
И пакт Келлога — маневры. Кого хотят убедить аргумен¬
тами, что-де Литвинов предлагает «разоружение», а
СССР вооружен до зубов? А Соединенные Штаты? Од¬
новременно с пактом Келлога Кулидж проводит закон
о строительстве военного флота! Зачем вы кричите о ло¬
вушке? Вам неприятно принять проект Литвинова? Но
у вас ничего нет своего. Вы не умеете сами идти вперед,
вот и приходится следовать за другими. Если комиссия
ответит «нет» на три принципиальных вопроса совет¬
ской делегации, она покажет всему миру, что не в состоя¬
нии провести разоружение».
Когда так говорит враг (а Розенфельд — враг),— это
хорошее свидетельство успешности работ советской де¬
легации на шестой сессии комиссии.
«Комсомольская правда» № 107,
14 мая 1929 г.
V
Фейерверк Гибсона
По примеру Кешендуна Гибсон тоже говорил не к по¬
рядку дня, согласно которому перед комиссией стоял
вопрос об ограничении химической войны.
Но Гибсон говорил, несомненно, содержательнее лор¬
да. Некоторым (кому по наивности, кому «нарочно»)
могло даже показаться, что речь его была крайне значи¬
тельной.
Между тем речь эта была очевидным образом разде¬
лена на две части. Первая имела чисто деловой, до из¬
вестной степени конкретный характер. Вторая была на
вид высоко принципиальной и как будто действительно
вносила что-то свежее в затхлую атмосферу комиссии.
Печать и правительство откликнулись, однако, лишь
на первую часть, узкую и в сущности весьма малозначи¬
тельную, и тщательно замолчали вторую часть, от кото¬
рой потом и сам Гибсон отрекся самым трусливым, ли¬
цемерным и в то же время циничным образом.
Среди торжественно воспевавших гимны Гибсону го¬
лосов резко и холодно прозвучал голос прожженного, но
умного французского журналиста Пертинакса, сказав¬
253
шего по этому поводу правду, что предложение Гибсона
никак не разрешает подлинной проблемы и что всеобщая
радость — явление либо деланное, либо до крайности
наивное.
Повторяю, о второй, более интересной, части декла¬
рации Гибсона — все молчок! Почему?
Мистер Гувер захотел провещать миру устами своего
пророка Гибсона нечто очень яркое, очень «симпатичное»,
очень радикальное. Но откуда же взять все это? Недале¬
ко ходить: у советской делегации. Конечно, тщательно
скрыв, у кого крадено все добро, послужившее Гуверу
для его туалета. Но... не вышло! Во-первых, т. Литвинов
сразу указал на марку «made in Russia» (сделано в Рос¬
сии), а, во-вторых, этот табак для европейских лжепаци-
фистов оказался слишком крепким. Сам Гувер покрас¬
нел от того звука, который вырвался из трубы, краденой
у СССР и неосторожно использованной САСШ.
Все же это было забавно: ОАСШ на буксире у СССР!
Вторую часть своей речи Гибсон начал с велеречи¬
вого заявления, что он сам — близкий друг Гувера и
имеет все основания сказать, какое огромное значение
новый властелин судеб Северной Америки придает пакту
Келлога. О значении пакта Гибсон, однако, не сказал
ничего, кроме того только, что в своих речах уже сказал
т. Литвинов. Но Гибсон сказал меньше, расплывчатее,
чем Литвинов.
Но вот идет интереснейшая часть декларации. «Тех¬
ническое оправдание больших вооружений покоится на
опыте прежних войн и предвидении войн грядущих. Но
пока будут существовать старые страхи и подозрения, де¬
ло вообще не пойдет вперед. Надо забыть уроки старой
стратегии. Если мы искренни (гм! гм!), если наши тор¬
жественные обещания имеют хоть какое-нибудь значение
(гм! гм!),то продолжение мира, беременного войной, не
может быть оправдано. Большие вооружения—это пере¬
житок прошлого, и этот пережиток будет существовать
пока мы не выйдем из тупика (советская характеристи¬
ка нынешнего положения комиссии!). Великие державы
обязаны взять на себя инициативу в деле сокращения
вооружений».
«Соединенные Штаты согласны на снижение до любо¬
го уровня, лишь бы это было сделано всеми пропорцио¬
нально» (советский принцип пропорциональности!).
254
«В последние годы слово limitation (ограничение)
употреблялось главным образом для обозначения таких
соглашений, которые предполагали установление уже су¬
ществующего уровня или даже известное его повышение,
т. е. нечто, не имеющие ничего общего с сокращением
(почти буквальное повторение доводов т. Литвинова).
Не следует защищать это возражение (но его потом за¬
щищали при открытой поддержке самого зарвавшегося,
сначала в увлечении популярными лозунгами, буржуаз¬
ного дипломата Гибсона!). Будем смелее, отбросим этот
термин, заменим его термином «общее сокращение во¬
оружений!»
Это было требование советской делегации, но деле¬
гация САСШ, как мы увидим, поднявшись вслед за
СССР на эту высоту, конечно на ней не удержалась, а
позволила позорно провалить этот самый, ею торже¬
ственно повторенный принцип.
И дальше мысль Гибсона катилась по советским
рельсам.
«Морская оборона — вещь относительная,— вещал
он, повторяя Литвинова,— она определяется силами про¬
тивника. Взаимоотношение сил может быть одинаковым
и при больших и при малых вооружениях».
Способный ученик! Жаль, что только на словах...
Кое-кто уши развесил. Кое-кто даже труса праздно¬
вал. Но все это оказалось пустейшим холостым фейер¬
верком.
Верный подголосок буржуазии «Лозаннская газета»
и та не выдержала (ведь такие «рабы» иногда бывают
очень «лукавы»; лакеи хорошо знают своих бар!) и за¬
явила: «Г-н Гибсон не побоялся подпустить морали! —
Если бы мы были искренни, говорит он.— Ну, да — тог¬
да все было бы проще... Но...»
Какое милое «но» в устах лакейской газетки!
За заявлением Гибсона последовал хор похвал. Лоу¬
дон поздравил комиссию со столь значительным событи¬
ем. Но все, в том числе и Кешендун, старались говорить,
так сказать, политически невнятно. Открылся новый
путь для хитросплетений, в которых можно покрепче за¬
путать бедную «птицу мира».
«Комсомольская правда» № 108,
15 мая 1929 г.
255
VI
Мелочи и курьезы
Как известно, в 1925 году многими державами была
подписана конвенция, воспрещающая употребление смер¬
тоносных газов и тому подобных средств взаимоистреб-
ления.
Советская делегация стала на ту точку зрения, что
нужно помешать Подготовительной комиссии сделать
в этом отношении шаг назад. А она была очень склонна
к этому.
Одной из курьезнейших речей, произнесенных по
этому поводу, была речь колумбийского представителя.
Старый «Пьеро», выступивший от имени «Коломби¬
ны», заявил, что Колумбия не имеет (это, конечно, моя
редакция, но она строго отвечает сути дела) ни когтей,
ни шипов и наподобие животного, известного под именем
вонючки, не может ничем защищаться, кроме газов. По¬
чтенный «сеньор» из Колумбии говорит: «Моя страна
полагает, что для слабой страны, не располагающей сот¬
нями пушек, ужасных дредноутов, танков и т. п., было бы
просто глупо содействовать уничтожению оружия, кото¬
рое, быть может, является единственным для защиты ее
интересов».
Ни до, ни после этого «Пьеро» не произнес ни одного
звука. Он нашел слово только для защиты газовой войны!
В общем, однако, при немалой затрате сил со стороны
советской делегации удалось только остаться на уже
завоеванных в 1925 году позициях, причем удалось про¬
вести советское предложение об обращении комиссии
к державам, еще не ратифицировавшим «газовое согла¬
шение», с тем чтобы они поторопились с ратификацией.
Это предложение оказалось небезрезультатным. 1 мая
Кешендун заявил, что Великобритания наконец ратифи¬
цировала это соглашение.
В качестве вступления к рассмотрению вопроса о воз¬
душном разоружении взял слово японец Сато. Он гово¬
рил хитро, поблескивая своими чуть косыми и чуть на¬
смешливыми глазками. Суть речи заключалась в такой
мысли: если-де хотите добиться соглашения, то не тре¬
буйте ничего! Надо изобретать такие каучуковые фор¬
мулы, в которых можно найти все, что угодно.
256
Персидский полковник заявил, что Персия вообще за
разоружение, но, видите ли, она находится в особом по¬
ложении, которое заставляет ее пока (пока!) не разо¬
ружаться, а... вооружаться!
Далее Бернсторф произнес великолепную речь против
«бомбардировки с неба».
Я считаю нужным привести здесь перевод некоторых
мест этой речи. Он начал цитатой из речи де-Брукера:
«Специалисты говорят нам, как будет выглядеть бом¬
бардировка большого города. Авиабомбы производят
пожар, которого нельзя потушить, целые кварталы пы¬
лают, город освещен ночью, как днем, и не может защи¬
щаться. Бомбы взрывают общественные здания и укреп¬
ления. Население выбегает на улицу. Но тут начинают
действовать газы, смертельные при малейшем соприкос¬
новении. Эти тяжелые газы проникают всюду—в под¬
валы, метрополитены, нет нигде спасения от них. Такая
бомбардировка Парижа или Берлина в продолжение не¬
скольких часов истребит не менее полумиллиона людей».
«Если мы не сумеем предотвратить всего этого, то
война сделается не только ужасной, она станет трус¬
ливой, подлой, она приведет к ужасной нелепости, что
только военные окажутся в безопасности. Одетые в свою
совершенную защитную одежду, в маски и т. п., они бу¬
дут истреблять стариков, детей и женщин беззащитных».
Граф Бернсторф продолжал: «И этот кошмар будет
расти, если мы не положим ему конца. Нашу работу
нельзя признать удовлетворительной, если мы положим
предел газовой войне, но оставим возможность воздуш¬
ной бомбардировки. Будет, наоборот, большим шагом
вперед, если мы уничтожим такое явно наступательное
оружие, как большие аэропланы и дирижабли с при¬
способлениями для сбрасывания бомб».
Польскому представителю пану Сокалю принадле¬
жала честь первому возражать против этого требования
уменьшить ужасы войны. Он сделал это в форме нестер¬
пимо циничной, в которой идиотизм и глупость присут¬
ствовали в равной мере.
Видите ли, надо помнить о пакте Келлога! Все дер¬
жавы отказались от войны! Что же скажет обществен¬
ное мнение, если, пообещав не воевать вообще, державы
начнут сговариваться о том, как бы уменьшить ужасы
войны?
9 а. в. Луначарский
257
Конечно, Литвинов тотчас же ухватил пана за fiopot.
Он сказал: «Единственным логичным выводом из
пакта Келлога явилось бы полное разоружение, которое
мы и предложили. К сожалению, при деятельном участии
представителя Польши это предложение было откло¬
нено. Комиссия поняла тогда, что надо все же считаться
с возможностью войны. Раз так, то законно думать о том,
как смягчить наиболее ужасные стороны ее».
Прижатый к стене Сокаль заявил, что его не поняли.
Война, конечно, возможна, разоружение немыслимо.
Пакт Келлога не дает абсолютной гарантии. Литвинов
указал на полное противоречие его речей. Сокаль пы¬
тался еще как-нибудь вывернуться, но так и не смог.
Греческий философ Политис поспешил ему на по¬
мощь. Положение, которое он победоносно выдвинул,
заключалось в следующем: «Г-н Сокаль прав. Факти¬
чески война воспрещена. Странно устанавливать законы
после этого. Тот, кто начнет войну, будет преступником.
Преступник, решившийся нарушить пакт Келлога, нару¬
шит и всякие другие законы».
Этот довод привел, однако, к тому, что в яму, в кото¬
рую свалил пана Сокаля т. Литвинов, обрушился и «сам»
Политис. Юридическое сердце представителя Голлан¬
дии Рютгерса