Автор: Соловьев К.А. Шелохаев С.В.
Теги: всеобщая история период первой российской революции (1905-1907 гг) история россии политическая энциклопедия первая мировая война
ISBN: 978-5-8243-1866-1
Год: 2014
Похожие
Текст
Россия
в Первой мировой войне 1914-1918 годов
Институт общественной мысли
Российский гуманитарный научный фонд
Целевой конкурс 2012 года «Россия в Первой мировой войне 1914-1918 годов»
Проект № 12-31-10024
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА В ОЦЕНКЕ СОВРЕМЕННИКОВ: ВЛАСТЬ И РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО 1914-1918
Редакционный совет серии:
А. П. Ненароков (руководитель проекта) В. В. Журавлев А. В. Репников
К. А. Соловьев (ученый секретарь проектъ)
A. К.Сорокин
B. В. Шелохаев
Россия
в Первой мировой войне 1914-1918 годов
Первая мировая война в оценке современников
власть
и российское общество 1914-1918
■
В четырех томах
Россия
в Первой мировой войне 1914-1918 годов
Первая мировая война в оценке современников:
власть
и российское общество 1914-1918
Том 3
Либеральный взгляд на войну: через катастрофу к возрождению
Ответственный редактор В. В. Шелохаев
РОССПЭН
Москва
2014
УДК 94(47)“1914/1918” ББК 63.3(2)524 П26
Издание подготовлено и осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Проект №12-31-10024
Составители:
К. А. Соловьев, С. В. Шелохаев
Первая мировая война в оценке современников: власть и российП26 ское общество. 1914-1918 : в 4 т. - М. : Политическая энциклопедия, 2014. - (Россия в Первой мировой войне 1914-1918 годов).
ISBN 978-5-8243-1866-1
Т. 3 : Либеральный взгляд на войну: через катастрофу к возрождению / отв. ред. С. В. Шелохаев ; [предисл. В. В. Шелохаева ; сост. и коммент. К. А. Соловьева, С. В. Шелохаева]. - 543 с.
ISBN 978-5-8243-1872-2
В том включены тексты выдающихся мыслителей, ученых и политиков либерального направления отечественной общественной мысли, в которых дан глубокий комплексный анализ природы Первой мировой войны; раскрыта роль международного права и международных структур в борьбе за предотвращение вооруженных конфликтов; цели и задачи России в войне; показаны сложные взаимоотношения власти и общества; влияние войны на экономику и финансы, на науку, образование и культуру. Красной нитью через публикуемые тексты проходит мысль о возрождении России в послевоенный период, о демократизации ее политической системы, преобразованиях ее экономики, социальной и культурной сферы, о создании условий и предпосылок для раскрытия творческого потенциала личности.
УДК 94(47)“1914/1918” ББК 63.3(2)524
ISBN 978-5-8243-1872-2 (т. 3) © Шелохаев В. В. , предисловие, 2014
ISBN 978-5-8243-1866-1 © Соловьев К. А., Шелохаев С. В., со¬
ставление, комментарии, 2014 © Политическая энциклопедия, 2014
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 9
Раздел I. ПРИРОДА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Бердяев Н. А. Война и возрождение 27
Изгоев А. С. На перевале. Перед спуском 32
Котляревский С. А. Война 39
Бердяев Н. А. О дремлющих силах человека (к психологии войны) 43
Трубецкой Е. Н. Смысл войны 47
Франк С. Л. О поисках смысла войны 63
Булгаков С. Н. Война и русское самосознание (Публичная лекция) 69
Ландау Г. А. Сумерки Европы 97
Милюков П. Н. Происхождение войны 119
Бердяев Н. А. Душа России 150
Ильин И. А. Духовный смысл войны 170
Франк С. Л. О духовной сущности Германии 191
Раздел И. МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО И ЦЕЛИ РОССИИ В ВОЙНЕ
Котляревский С. А. Россия и Ближний Восток 207
Корф С. А. Современная война и международное право 211
Гессен В. М. Война и право 228
Милюков П. Н. «Нейтрализация» Дарданелл и Босфора 245
Милюков П. Н. Территориальные приобретения России 256
Бердяев Н. А. Германия, Польша и Константинополь 268
Кокошкин Ф. Ф. Германия, Англия и судьбы Европы 271
Раздел III. ЭКОНОМИКА И ФИНАНСЫ
Туган-Барановский М. И. Влияние войны на народное хозяйство России,
Англии и Германии 287
Фридман М. И. Война и государственное хозяйство России 327
Шингарев А. И. Финансы России во время войны 354
Раздел IV. НАУКА И КУЛЬТУРА
Вернадский В. И. Война и прогресс науки 370
Кареев Н. И. Мысли о русской науке по поводу теперешней войны 379
Знаменский С. Ф. Основные задачи в области образования 390
8
Раздел V. ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО:
«ОТ СВЯЩЕННОГО ЕДИНЕНИЯ К КОНФРОНТАЦИИ»
Заявление кадетов в Государственной думе 26 июля 1914 г. 409
Бердяев Н. А. Империализм священный и империализм буржуазный 410
Гессен С. И. Идея нации 414
Ефремов И. Н. Выступление в Государственной думе 19 июля 1915 г 433
Маклаков В. А. Трагическое положение 436
Шидловский С. И. Выступление в Государственной думе 1 ноября 1916 г. 437
Милюков П. Н. Выступление в Государственной думе 1 ноября 1916 г. 440
Маклаков В. А. Выступление в Государственной думе 3 ноября 1916 г 447
Гучков А. И. Речь, произнесенная Военным и Морским министром А. И. Гучковым в заседании Центрального Военно-Промышленного Комитета, с участием всех общественных и промышленных организаций, в Александровском зале Петроградской Городской Думы 8-го марта 1917 года 453
Комментарии 458
Краткие сведения об авторах 521
Именной указатель 535
Указатель литературы, источников, периодических изданий 540
ПРЕДИСЛОВИЕ
Первая мировая война, проложившая грань между историческими эпохами, сразу же оказалась в эпицентре мировой и отечественной общественной мысли. Ее выдающиеся представители на Западе и в России пытались осмыслить природу этой мировой катастрофы, унесшей миллионы человеческих жизней, разрушившей миллионы человеческих судеб, нанесшей неисчислимый урон мировому народному хозяйству, вызвавшей цикл социальных революций, приведшей к глубинным подвижкам в духовной и культурной сфере. К проблемам Первой мировой войны было приковано внимание выдающихся русских философов, ученых с мировым именем и крупных политиков, разделявших либеральные мировоззренческие ценности и предлагавших вниманию общественности свое видение прошлого, настоящего и будущего мироустройства, места и роли в нем России, а также возможных перспектив ее собственного общественного переустройства в новых послевоенных исторических реалиях.
Логикой проблематики обусловлена и структура тома, состоящего из пяти разделов. Включенные в них тексты позволяют читателю осмыслить совокупность причин нарастающего и углубляющегося конфликта между властью и обществом, который оказался непреодолимым, что в конечном счете и привело к последующей цепочке социальных революций и развалу империи.
В первый раздел «Природа Первой мировой войны» вошли тексты статей Н. А. Бердяева, А. С. Изгоева, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка, И. А. Ильина, кн. Е. Н. Трубецкого, П. Н. Милюкова, С. А. Котляревского, Г. А. Ландау - всех их, несмотря на акцентировку на разные ракурсы при выяснение природы Первой мировой войны, сближала глубокая вера в конечную победу человеческого Разума, в пробуждение в Человеке, по образному выражению Н. А. Бердяева, «дремлющих сил», в «оздоровление» духовной атмосферы, в будущее переустройство политической и социальной жизни. Гуманистическая составляющая, красной нитью пронизывающая тексты публикуемых трудов, отражала основную тенденцию отечественной школы либеральной философской и общественно-политической мысли, носителям которой в условиях мирового катаклизма удалось сохранить верность идее всечеловеческого единства и общечеловеческой культуры.
Подчеркивая кризисное состояние, в котором в результате Первой мировой войны оказалась европейская духовность и культура как целое, русские философы либеральной ориентации делали акцент на необходимости «каж-
io
дому народу осознать себя и свое положение в мире не только материально, но и духовно», ибо война, по мнению Н. А. Бердяева, должна рассматриваться как «духовный феномен» и оцениваться как «факт духовной действительности». Попытка осмыслить духовную природу Первой мировой войны всецело соответствовала мировой и отечественной философской гуманистической традиции. «Но за всем подлинно всемирно-историческим, - писал Бердяев, - действуют скрытые духовные силы и за внешне-случайным сцеплением событий, за оболочкой и кожурой можно открыть ядро, связанное с сущностью жизни, с основными ее движениями» (С. 27).
Критикуя «отвлеченное доктринерство», пытающееся многообразие жизни, в том числе и духовной, свести к некому формальному единству, Н. А. Бердяев обратил внимание на ее диалектическую сущность, которая, в свою очередь, присуща характеру самой войны. По мнению Н. А. Бердяева, война «иррациональна», она была «провиденциально неизбежна», ибо была «начертана в книге жизни от века веков». Суть проблемы Н. А. Бердяев видел в том, что Европа уже давно «превратилась в огнедышащий вулкан, прикрытый поверхностным и обманным покровом мирной буржуазной жизни. Европейский мир был лживый, иллюзорный мир, за ним скрывалась исступленная вражда и ненависть, отвратительная корысть. Мир охранялся милитаризмом, который, как вампир, сосал кровь народов». Именно глубинные противоречия европейской жизни обусловили, по мнению Бердяева, «странный парадокс: европейский мир означал царство милитаризма, и лишь война могла быть освобождением от его невыносимого ига» (С. 28).
Носительницей милитаризма на европейском континенте, считал Н. А. Бердяев, являлась Германия, которая уже давно держала весь мир в напряжении, принуждала страны, не имеющие никаких воинствующих и завоевательных наклонностей, содержать огромные армии, напрягать все свои силы для защиты против угрозы германизма. «Агрессивный пангерманизм, жаждущий мирового господства, - подчеркивал Н. А. Бердяев, - означает перманентное царство милитаризма, это - занесенный над миром кулак, варварская сила, угрожающая культуре» (С. 28). В свою очередь пангерманизм, подчеркивал Н. А. Бердяев, представлял собой вечную угрозу для славянства, для его существования и будущего. Так как Россия, продолжал он, «великая выразительница славянской расы и славянского духа», то «всемирно историческая расовая вражда» с логической неизбежностью привела к роковой распре между Германией и Россией. Этот роковой вопрос, по мнению Н. А. Бердяева, мог быть решен в дихотомии: либо победу одержит «дух России», либо «дух Германии», только один из них «должен господствовать в мире».
Согласно этой логике, столкновение двух диаметрально противоположных рас: германской (по духу завоевательной и претендующей на мировое господство) и славянской (не завоевательной, духу которой «свойственны скорее защита и бескорыстная жертва») было исторически неизбежно. Поэтому война России против Германии, подчеркивал Н. А. Бердяев, есть война за мир, за освобождение от гнета германского империализма. При этом Россия «при-
LLteb
звана и избрана охранить не только славянство, но и весь культурный мир от германской опасности, обращенной всем народам своим варварским ликом» (С. 30). Победа над германским милитаризмом, считал Н. А. Бердяев, с логической неизбежностью приведет к освобождению России и «от внутренней неметчины» и позволит, в конечном счете, «создать государственность, более согласную с духом русского народа».
Чтобы решить эту главную «моральную задачу», которая стоит перед Россией, ей следует «проявить великую воинственность, воинскую готовность, воинскую доблесть не во имя цели воинственно-завоевательной, а во имя мира для всего мира, объединения всего славянства, во имя защиты и охраны справедливости» (С. 30). Такая «праведная война» позволит «разрядить злые страсти», и в результате «зло дойдет до самоизобличения и самоотрицания». Обращая внимание на диалектический характер войны, Н. А. Бердяев писал: «Война - страшное зло, но не только зло, она двойственна, как и многое на свете. В войне выковывается характер народов, крепнет мужество духа, ее испытания и жертвы полагают предел изнеженности и размягченности, буржуазной сытости и спокойствию, личному и семейному эгоизму. Но существеннее всего то, что мировая война должна показать народам невозможность войн» (С. 31). Считая, что война России с Германией является духовным продолжением войны 1812 г., Н. А. Бердяев был убежден в том, что она должна «привести к возрождению России и мира», «к религиозному углублению жизни, к проникновению в ее таинственный смысл, к движению от поверхности вглубь». Через испытания войны окончательно созреет характер русского народа «для более свободной жизни». Одержав победу в войне, Россия «перестанет быть мачехой для тех народностей, которые в час опасности и несчастья единодушно признали ее своей матерью» (С. 31).
Н. А. Бердяев считал, что величайшая катастрофа, которой является Первая мировая война, способна «обновить и возродить русский характер», направить «русскую волю на великие дела». В отличие от русско-японской войны 1904-1905 гг., которая была чужда духу и историческим задачам русского народа, Первая мировая война, по словам Н. А. Бердяева, должна стать «войной народа, общества, а не только государства и правительства». Именно в таких войнах, подчеркивал он, «крепнет народ и общество», зреет их воля к освобождению и себя, и других от всех форм гнета и социальной несправедливости.
По мнению Бердяева, война должна была пробудить в человеке дремлющие силы. «Война, - писал он, - делает человека зверем и героем, варваром и могущественным, будит инстинкты самые низкие и самые высокие» (С. 43). Сопротивление народов Европы против нашествия германизма показало, что «буржуазность не окончательно искоренила героический дух», «не разрушила ядра души западного человека, а коснулась только еще его оболочек». Неоднократно подчеркивая, что война «есть явление духа, а не только столкновение вооруженных масс», Н. А. Бердяев поставил кардинальной важности вопрос о формировании русского национального самосознания. Война, считал он, должна окончательно ввести Россию «в жизнь европейского человече¬
12
ства», ибо до этого момента «духовные силы России не стали еще имманентны культурной жизни европейского человечества» (С. 150). На Западе еще не «почувствовали, что духовные силы России могут определять и преображать духовную жизнь Запада, что Толстой и Достоевский идут на смену властителям дум Запада и для самого Запада и внутри него». В результате победоносного завершения войны, а в этом русский философ был убежден, произойдет, наконец, «великое соединение Востока и Запада», а «творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном мировом концерте» (С. 151 ). В статье «Душа России» Н. А. Бердяев писал: «Бьет тот час мировой истории, когда славянская раса во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества». Для осуществления этой своей великой миссии Россия, подчеркивал он, должна «проявить мужественный лик, изменить присущее ей соотношение между мужским и женским началом в русском народном характере», раскрыть свои духовные потенции, выявить свой «пророческий дух», взять на себя миссию освободительницы народов. Так, в статье «Германия, Польша и Константинополь» Н. А. Бердяев утверждал, что «с сокрушением германизма, который по своему смыслу подобен «опасности панмонголоизма», решится и вопрос в отношении освобождения Польши и присоединения к России и Константинополя. А когда Россия «овладеет Константинополем и завершит свое историческое движение к выходу в мировые пространства через проливы», то и «Польша будет освобождена» (С. 269).
Анализу духовной природы в Первой мировой войне посвящена публикуемая в томе статья С. Н. Булгакова «Война и русское самосознание», в которой акцент был сделан на критике мещанской европейской жизни, ибо, по мнению автора, «мещанство есть постоянная угроза и изнанка высокой цивилизованности» (С. 72). Среди европейских стран, считал С. Н. Булгаков, Германия являлась самой мещанской страной, зараженной идеями лжемиссианизма. Одна из духовных и моральных задач Первой мировой войны заключалась в снятии с лица Европы «плесени мещанства», в пробуждении у нее прежнего рыцарского средневекового духа. Эту задачу и должна была выполнить Россия, одержав победу в войне. «Без России, - писал С. Н. Булгаков, - и сама Европа не может стать настоящей Европой, достигнуть своего предназначения». Вместе с тем он особо подчеркивал: «Однако это единение возможно только на основе признания глубочайшего различия между Россией и Западной Европой, прежде всего как различия между православием и иными формами христианства» (С. 82).
По мнению С. Н. Булгакова, война означает «новый великий этап в истории русского самосознания, именно в духовном освобождении русского духа от западнического идолопоклонства, великое крушение кумиров, новую и великую свободу». Согласно этой логике, «западничество религиозноутопическое и идолопоклонническое должно уступить свое место западничеству реально-историческому, а это значит, что должно совершиться духовное возвращение на родину, к родным святыням, к русской скинии и ковчегу завета» (С. 89). В результате «варварская Россия спасет Европу от нее самой, -
13 gfei*
духовно». Чтобы это произошло, Европе, по мнению С. Н. Булгакова, следует «сменить духовную ориентировку» с материалистической и мещанской на религиозную. Этот процесс смены «ориентировки» и должна осуществить Россия. «Россия, - писал С. Н. Булгаков, - должна явить миру Святую Русь, ибо последняя необходима для мира и судеб человеческих» (С. 94). «Русское воинство, - продолжал он, - величием своего духа спасает и освобождает мир от преждевременной угрозы антихристова пленения... Воинство ратное зовет себе на смену воинство духовное. Гряди же, гряди, Святая Русь!» (С. 97). В наступающей новой исторической эпохе определяющая роль будет принадлежать славянству во главе с Россией.
Поискам духовного смысла войны посвящены также статьи И. А. Ильина «Духовный смысл войны» и С. Л. Франка «О поисках смысла войны», в которых был характерен несколько иной подход к трактовке данной проблемы. Так, подчеркивая мысль о том, что война имеет духовное оправдание, И. А. Ильин писал: «Война есть деяние не только тела, но и души; не только тела и души, но и духа... Война получает значение всеобщего духовного пожара, и нет сил, которые могли бы победить такой народ» (С. 188). Подчеркивая мысль, что война не только «духовное испытание» и «духовный суд», но прежде всего «духовный подвиг», И. А. Ильин акцентировал внимание на том, что война ставит перед человеком во весь рост проблему личной ответственности в узком и широком смысле слова: перед собой, перед семьей, перед обществом. По его мнению, может быть оправдана только «духовно-оборонительная», «народная» война, которая определяется творческой деятельностью народа как в самом ее ходе, так и после ее окончания. В этом смысле война представляет духовный подвиг и может быть этически и морально оправдана.
Считая задачу идейного оправдания войны одной из самых трудных историко-философских проблем, С. Л. Франк, не соглашаясь С. Н. Булгаковым и В. Ф. Эрном, отмечал, что для ее решения необходимо найти такие основания, которые «были бы обязательны для всех», а не для одной из сторон (С. 64). «Мы, - писал С. Л. Франк, - должны понимать эту войну не как войну против национального духа нашего противника, а как войну против злого духа, овладевшего национальным сознанием Германии, и - тем самым - как войну за восстановление таких отношений и понятий, при которых возможно свободное развитие всеевропейской культуры во всех ее национальных выражениях... Война идет не между Востоком и Западом, а между защитниками права и защитниками силы, между хранителями святынь общечеловеческого духа - в том числе и истинных вкладов в него германского гения - и его хулителями и разрушителями. Лишь в этом сознании можно обресть истинное оправдание великой европейской войны» (С. 69).
Отвечая на еще А. И. Герценом поставленный вопрос: откуда в Европе взялся «Чингисхан с телеграфами», - С. Л. Франк считал, что ответ на него следует искать на пути «постижения существа германского духа», а для этого надо понять: «Как народ мечтателей и мыслителей стал народом 16-дюймовых мортир? ...Ведь чудовищная техника немецкого милитаризма есть сама плод
14
напряженной мечты и мысли целого народа» (С. 194). В Германии, по мнению С. Л. Франка, произошла перемена: «вместо царства духа и свободы», о которых мечтали Кант и Шиллер, конечной целью стало «военное и хозяйственное могущество». В свою очередь, эта перемена коренным образом изменила характер «мечтаний и мыслей», немцы стали практичными. Однако в этой новой форме, считал С. Л. Франк, продолжают действовать «те же силы ума и духа, что и в идеальном типе прошлого». «Военное могущество немцев, - продолжал он, - не могло быть осуществлено без огромного напряжения нравственной воли нации», немцы стали безнравственными и циничными в достижении своих целей, что, однако, не опровергает наличие нравственной энергии и воли, направленной на разрушение. Обращая внимание на немецкую организацию всей страны «как бы в единый гарнизон крепости», С. Л. Франк подчеркивал, что «немецкие успехи суть “успехи категорического императива” Канта - живые образцы того, на что способна нация в самом отчаянном, опасном положении, когда она действительно хочет осуществлять то, что она считает своим долгом» (С. 194-195). Немцы, продолжал он, действуют по принципу: интересы нации «суть верховная, высшая инстанция, перед которой должен склониться всякий “закон” - нравственный и правовой» (С. 195). В результате все действия немцев подчинены идее целесообразности: «Единая воля, воля служения именно государственному механизму, не только фактически управляет действиями людей, но и всецело овладела их мыслями и нравственным сознанием» (С. 196). В результате в Германии возникло «сочетание высокой духовной культуры с духовной варварской первобытностью». Немецкая практичность и немецкая культура оказались «привитыми» к «крепкому и грубому стволу основной физико-психической энтелехии германской нации» (С. 200). «Государственный утилитаризм на почве практического материализма, - писал С. Л. Франк, - есть самое точное определение современного немецкого умонастроения» (С. 200). Тем не менее, делает общий вывод С. Л. Франк, духовный упадок в Германии налицо.
Понимание глубинных процессов, имевших место в Германии, позволяет, по мнению С. Л. Франка, осмыслить задачи, которые стоят перед русским национальным самосознанием. Главная из этих задач состоит в ответе на кардинальный вопрос: «победит ли Россия в себе самой “восток Ксеркса” “востоком Христа”». От этого зависит, считал С. Л. Франк, «ее победа над германским язычеством, и, следовательно, и сама возможность для нее достойного национального существования». «Мы должны лишь сказать: это наше нравственное возрождение должно быть нами осуществлено, и поэтому может быть осуществлено. Пока жива нация, жива и ее свободная воля. Веруя в себя, мы должны верить во всемогущество нашей свободной, сознающей себя нравственной воли. Нужно только твердо помнить, что всякое внешнее напряжение действенной воли предполагает внутреннее ее напряжение в деле самоочищения и самоукрепления и что осуществление победоносных начал добра и правды в нашей жизни есть не дело каких-либо стихийных, нравственнобезответственных социальных или политических сил и зависит не от случай¬
15_Э&*
ностей в ходе политической игры партий, а лежит на личной ответственности каждого из нас, как дело нашей личной совести» (С. 206).
Против толкования природы Первой мировой войны с позиций иррационализма и апокалиптизма выступил и А. С. Изгоев. «Смешно говорить, - писал он, - о крахе старой европейской цивилизации и замене ее новой славянской... Смысл и величие этой борьбы в том и выражается, что культурно-отсталая Россия с развернутым славянским знаменем идет в ногу с культурнейшими странами старой Европы в деле освобождения мира от германского бронированного кулака. Россия не только не собирается смести западную цивилизацию и заменить ее своей самобытной славянской. Россия вводит славянство и все остальные десятки своих народов в основное русло европейской культуры» (С. 33).
Перед Россией, считал А. С. Изгоев, стоят две диалектически связанные проблемы: во-первых, сокрушить германский милитаризм, а во-вторых, осуществить коренные внутренние преобразования. Выполнение этой двуединой задачи позволит двинуть далеко вперед «демократизацию человеческой жизни, облегчить положение низших классов и, урезав верхи, поднимет к верху общественные низы». Подвергнув критике славянофильскую и социалистическую точки зрения о гибели в Первой мировой войне западно-европейской культуры, А. С. Изгоев писал: «Возрождение наивных мечтаний простодушного утопического социализма в особенности характерно тем, что оно совпало с резким идейным кризисом единственно серьезного, недавно казавшегося столь могущественным социалистического движения: социал-демократического», которое проповедовало идеи интернационализма и заявляло, что «пролетариат не допустит европейской войны. Все социал-демократы стали националистами. Социалистическая идея обанкротилась». Война, подчеркивал А. С. Изгоев, выявила новые тенденции к обобществлению хозяйственной жизни, что, однако, не подрывает основ частной собственности, которая продолжает оставаться «двигателем прогресса, возбудителем к работе и предприимчивости, собирателем человеческой энергии» (С. 35). Частная собственность, делает общий вывод А. С. Изгоев, как была, так и останется фундаментом современной европейской культуры. Вместе с тем это не исключает, а наоборот, предполагает, как подчеркивал автор, наличие второй тенденции, которая выражается в том, что «человечество идет к строю демократическому, к хозяйству союзному, к ослаблению социальных неравенств» (С. 35).
Отвечая на вопрос: что вносит Россия в сокровищницу мировой истории? -
А. С. Изгоев писал: «Мы несем с собой правду и совесть, возмутившиеся против господства в мире бронированного кулака силы над правом. Кровью своей мы дали человечеству свободу и возможность жить мирным трудом, не боясь наглого хищника, в середине Европы создавшего свой вооруженный лагерь, как в средние века феодалы-разбойники строили свои замки на перепутьях грабежа караванов». Как самая могущественная часть славянского племени, русская народность становится вождем всего славянства, его духовным центром и прибежищем. А чтобы одержать решительную победу в войне, России
16
как никогда важно осуществить «полное слияние власти с обществом, с народом» (С. 39).
Примерно в том же русле развивали свои идеи о природе Первой мировой войны Г. А. Ландау, С. А. Котляревский, кн. Е. Н. Трубецкой, которые также делали акцент на единстве общечеловеческой культуры. Так, С. А. Котляревский в статье «Война» писал: «Победа над германизмом не есть победа над европейской культурой, а ее углубление и очищение» (С. 42-43). Отвечая на вопрос - почему культурная Германия развязала войну, С. А. Котляревский акцентировал внимание на ряде факторов: абсолютная самодовлеющая роль государства; стремление к национальной и религиозной исключительности; социальный эгоизм; стремление к мировой гегемонии.
Идея о том, что Россия является освободительницей народов, красной нитью проходит через цикл статей кн. Е. Н. Трубецкого, вошедших в том под общим названием «Смысл войны». В них не только дается теоретическое обоснование исторической миссии России в Первой мировой войне, но и содержится ряд практических задач, в частности «русский национальный и государственный интерес требует всеобщего освобождения народностей, всеобщего их раскрепощения». Подчеркивая, что выполнение этой задачи не должно противоречить единству и целостности России, кн. Е. Н. Трубецкой отмечал, что речь должна идти об «освобождении всех народов вообще» без «различия племени и вероисповедания».
Сугубо рационалистический комплексный анализ природы Первой мировой войны содержится в статье П. Н. Милюкова «Происхождение войны». Выявляя глубинные причины, почему Европа превратилась в пороховой погреб, П. И. Милюков видит их «в неотвратимых столкновениях интересов различных национальных организмов», в том, что главный виновник войны - Германия, поздно пришедшая «к дележу пирога», заявила о своих претензиях занять «место под солнцем». П. Н. Милюков дал содержательный анализ внутреннего положения Германии (рост численности населения, урбанизация, гонка вооружений, идеи мессианизма, расовое превосходство, национализм, народная психология, подготовка к войне общественного мнения), которая своей агрессивной политикой спровоцировала мировую войну. Используя уже давно опробированный им метод многофакторного анализа исторических процессов и явлений, П. Н. Милюков на основе анализа разного рода источников убедительно раскрыл причины Первой мировой войны, показал расстановку в ней воюющих сторон, их цели и задачи, что было крайне важно для объективного формирования общественного мнения в России.
Во второй раздел тома - «Международное право и цели России в войне» - вошли статьи крупных ученых в области международного права - С. А. Корфа, В. М. Гессена, Ф. Ф. Кокошкина, С. А. Котляревского, а также статьи Н. А. Бердяева и П. Н. Милюкова. Так, в статьях барона С. А. Корфа и
В. М. Гессена поставлен кардинальной важности вопрос: существует ли право войны? Выступая с резкой критикой тезиса германских идеологов «все позволено, что содействует целям войны», С. А. Корф и В. М. Гессен убедительно
доказали, что право как таковое имеет императивный характер, что право войны является частью международного права. В логике именно такой постановки проблемы важнейшей целью войны должно было стать «утверждение на незыблемой основе господства права». Развивая эту мысль, С. А. Корф сформулировал ряд базовых положений, которые до сих пор не утратили своего познавательного значения.
Прежде всего речь шла о «создании такого международного правопорядка, который не зависел бы от воли отдельных участников общения, который обеспечивал бы рост международных отношений в области права, параллельно с колоссальным развитием социальных и экономических взаимоотношений культурных народов, и гарантировал бы этим новый международный правопорядок от внешних и внутренних нарушений, и не только в тихое, мирное время, но и в бурное - военное». Если же международному сообществу не удалось бы предотвратить вооруженный конфликт, то международное право, подчеркивал С. А. Корф, должно было стремиться внести «принципы гуманности в способы и приемы введения войны путем охраны раненых и больных, военнопленных и некомбатантов, запрещением или препятствованием наиболее варварских способов истребления врага и т. д.» (С. 212).
Вскрывая несостоятельность германского государственного права, признававшего международное право постольку-поскольку, считавшего, что государство «свободно от международных обязательств» («клочок бумаги»),
С. А. Корф настаивал на создании такой системы международного надгосударственного права, которое бы ограничивало «государственное всемогущество». Структурными элементами этой системы международного права, по мнению автора, могли бы стать: международные мирные конференции, институт нейтральных государств, международные суды, ограничение применения определенных видов вооружения, разработка правовых норм ведения сухопутной и морской войны. Подводя итог своим размышлениям, С. А. Корф советовал будущим государственным деятелям, на долю которых выпадет заключение мира, озаботиться созданием таких условий и предпосылок, которые в своей совокупности обеспечили бы эффективность международного права, ставшего непреодолимым барьером на пути развязывания новой мировой войны.
Внимание читателя не может не привлечь блестящий по форме и содержанию доклад крупного отечественного правоведа Ф. Ф. Кокошкина «Германия, Англия и судьбы Европы», в котором дается глубокий сравнительный анализ двух политических мировоззрений - германского и английского, противостояние которых привело к общеевропейскому вооруженному конфликту. Не скрывая своих антипатий к Германии, развязавшей войну, и своих симпатий к Англии, Ф. Ф. Кокошкин убедительно обосновывал преимущества именно британской системы, позволившей создать мощную мировую империю, занять лидирующие позиции в системе международных отношений. Подчеркивая принципиальную неприемлемость предлагаемого Германией пути организации Европы и мира, Ф. Ф. Кокошкин показывает преимущества британской системы организации мирового порядка, основанного на прочном политиче¬
18
ском объединении государств, сохраняющих свою внутреннюю самостоятельность. «Внутри Британской империи, - отмечал Ф. Ф. Кокошкин, - можно наблюдать не только различные формы государственного устройства, но и различные виды сложных государств. Австралия и Канада представляют собой федерации, состоящие из штатов, и внутреннее устройство южной Африки тоже близко подходит к федеративному. Некоторые крупные колонии, как, например, Австралия, имеют владения, подходящие под тип колониальных, и в числе таких зависимых владений есть даже одна маленькая федерация». Обращая внимание на разнообразие политического устройства в британской империи, Ф. Ф. Кокошкин отмечает и «величайшее разнообразие содержания политической жизни». «И все это огромное и пестрое разнообразие государственных форм, законодательств, обычаев, нравов, систем управления, - подчеркивает автор, - совмещается в пределах одного сложного политического целого. И в критический момент великой международной борьбы это целое не только сохраняет, но и увеличивает свою внутреннюю сплоченность». Показывая принципиальные различия между претензией Германии организовать новый мировой порядок на основе своего политического миросозерцания и гегемонией Англии в британской империи, Ф. Ф. Кокошкин подчеркивал: «Германия шла от равенства к гегемонии, от германского союза и индивидуализма 1848 г. к военной олигархии. Британская империя, напротив, идет от гегемонии к равенству» (С. 284). Анализ диаметрально противоположных типов организации будущего мирового порядка, предложенных Германией и Англией, дает, по мнению Ф. Ф. Кокошкина, убедительный ответ на вопрос о том выборе, который предстоит сделать народам после окончания Первой мировой войны. Германский тип организации Европы ведет к милитаризму и войнам, британский тип - к международному миру. Британский тип, считал Ф. Ф. Кокошкин, представляет собой «наилучший фундамент для здания организации Европы, построенного на начале равноправия народов, иначе говоря - для здания будущей европейской конфедерации» (С. 281).
В статьях Н. А. Бердяева, С. А. Котляревского и П. Н. Милюкова акцент сделан на «призе» войны, который должна получить Россия в случае ее победоносного завершения. На необходимости присоединения проливов и Константинополя настаивал и С. А. Котляревский, считавший, что решение этой вековой проблемы окончательно выводило Россию на широкий путь мировой истории (С. 211).
В наиболее концентрированном виде территориальные притязания либеральной оппозиции нашли свое отражение в двух программных статьях П. Н. Милюкова «“Нейтрализация” Дарданелл и Босфора» и «Территориальные приобретения России». Их можно свести к следующему:
- присоединение к России и объединение в этнографических границах русских народностей Галиции и Угорской Руси;
- освобождение и объединение в этнографических границах Польши, представление ей автономии в составе Российской империи;
19 äfevuL
- приобретение в «полное обладание» Россией проливов Босфора и Дарданеллы с «достаточной частью прилегающих берегов», а также Константинополя;
- объединение в этнографических границах Армении под протекторатом России (С. 256-268).
Из всей совокупности территориальных притязаний центральное место занимал вопрос о черноморских проливах и Константинополе, в решении которого либералы видели главную национальную задачу России. Либеральные идеологи и политики доказывали, что приобретение Константинополя и проливов не противоречит освободительным целям войны и не может быть «приравнено» к империализму в том отрицательном смысле, в котором иногда это слово употребляется. Но если, например, лидер кадетов П. Н. Милюков в своих публичных выступлениях все же стремился избегать употребления термина «империализм», то правые кадеты типа С. А. Котляревского не скрывали своих империалистических замыслов.
По мнению либеральных идеологов и политиков, решение внешнеполитических задач в результате победоносной войны позволит укрепить стратегические позиции России в мире, усилить ее экономическое и политическое могущество, а также защитить интересы малых, прежде всего славянских, народов, покончить, по выражению П. Н. Милюкова, «с господством сильного над слабым». По мнению либеральных теоретиков, Россия вместе с другими странами Антанты должна была в ходе войны осуществить свою освободительную миссию, открыв путь народам к принципиально иной международной организации Европы.
Одновременно Первая мировая война должна была решить и целый комплекс экономических проблем: освободить внутренний рынок от «германского засилья», ликвидировать германскую посредническую торговлю, пересмотреть русско-германский торговый договор. Этим и другим вопросам посвящен третий раздел тома «Экономика и финансы», в котором публикуются статьи М. И. Туган-Барановского, М. И. Фридмана и А. И. Шингарева. Так, в статье М. И. Туган-Барановского «Влияние войны на народное хозяйство России, Англии и Германии» сформулирована и обоснована статистическим материалом идея о выживании разных типов экономик в условиях мировой войны. Исходя из общей посылки, что «всякая война не может не вызвать глубоких расстройств народного хозяйства», автор выделил два рода факторов, которые самым непосредственным образом влияют на состояние разных типов народнохозяйственных организмов. Во-первых, «финансирование войны требует очень крупных расходов со стороны воюющего государства - народное хозяйство соответствующей страны должно тем или иным способом покрыть эти расходы путем соответствующего вычета из народного богатства». Во-вторых, война приводит к нарушению внутреннего и международного обмена, вызывает «потрясение кредитного механизма», ведет к «отвлечению рабочих сил страны от производственных функций», сокращает производство. По мнению М. И. Туган-Барановского, эти два фактора по-разному про¬
20
являются в странах с различными типами экономик. В странах с развитыми экономиками (Германия и Англия) издержки войны покрываются легче, чем в странах с менее развитыми экономиками, прежде всего в аграрных странах. Однако в странах, в которых преобладает натуральный способ производства, разрушительные действия войны оказывают меньшее влияние на расстройство ее денежного обмена (С. 323).
На основании этих теоретических посылок и анализа большого статистического материала автор пришел к следующему выводу: экономики Германии и Англии в большей степени пострадают от войны, чем экономика России. По мнению М. И. Туган-Барановского, война сильнее всего отразится на российской промышленности, что, в частности, проявилось в изменении условий: 1) вывоза товаров за границу; 2) ввоза иностранных товаров; 3) в сфере кредита; 4) внутреннего транспорта; 5) рабочего рынка и 6) внутреннего спроса (С. 308). Однако действие совокупности этих факторов, как считает автор, все же не привело к разрушению «народнохозяйственного организма» России, которая «может вести войну годами». Общий вывод, к которому пришел М. И. Туган-Барановский, сводился к следующему: «Мы можем с полной уверенностью утверждать, что война не нанесла тяжелых ударов нашему народнохозяйственному организму, который переносит тяжесть войны без расстройства своих основных жизненных функций, сохраняя всю свою жизнеспособность и составляя в этом отношении разительный контраст с тем, что мы видим в Германии» (С. 326).
В статье М. И. Фридмана «Война и государственное хозяйство России» та же проблема рассмотрена в двух аспектах: во-первых, на большом фактическом материале показано состояние государственного бюджета; во-вторых, намечены пути его пополнения в связи с отменой винной монополии. Давая сравнительный анализ формирования бюджета и его распределения в Германии и Англии, автор, выявляя процедурную «законодательную специфику» формирования и распределения бюджета в России, в том числе и финансирование войны, предлагал реализовать ряд конструктивных мер (введение подоходного налога, налога с наследств), которые в определенной степени могли бы смягчить сложную финансовую ситуацию.
Вместе с тем М. И. Фридман высказывается самым решительным образом против расширения разного рода государственных монополий, сужающих «круг выгодных занятий для населения», способствующих увеличению власти «над отдельными гражданами, прибавляя к политическому господству экономическое, что может иметь вредные и политические, и экономические, и социальные последствия» (С. 350). По мнению автора, причина несовершенства финансовой системы России «находится не столько в субъективных условиях отсутствия таланта и доброй воли у руководителей финансового ведомства и даже не в тормозах социально-политического характера, а гораздо глубже - в объективном положении вещей в сфере народного хозяйства». Поэтому на первое место в качестве основной стратегической задачи экономического и финансового развития России, подчеркивал автор, должно стать
2!_3fev*
«развитие производительных сил страны и поднятие народного благосостояния» (С. 352).
В той же логике развивал свои мысли А. И. Шингарев в статье «Финансы России во время войны», наметивший обширный план реформирования финансово-экономической системы в послевоенный период. Помимо магистральной задачи - подъема производительных сил России А. И. Шингарев предлагал «создавать новые источники доходов, используя беспредельные дремлющие богатства страны, вызывая к жизни новую промышленность, новые лесные, горные, фабрично-заводские предприятия, расширяя добычу угля, нефти, металлов, увеличивая выработку и производство бесчисленного множества химических и механических изделий, эксплуатируя движущую силу воды и создавая новые источники дешевой энергии». Для использования «громадных спящих богатств нашей родины» А. И. Шингарев предлагал широко привлекать иностранный капитал. Кроме того, необходимо для развития производительных сил привлечь науку, повысить уровень образования в стране, что позволило бы «выявить новые творческие силы свободного русского народа, вооружить его техническими сведениями и научным опытом».
По мнению А. И. Шингарева, важным стимулятором в развитии производительных сил страны должно было стать «разумное, планомерное и закономерное разрешение земельного вопроса в интересах трудящихся земледельцев, соединенное с широкой государственной помощью повышению уровня сельского хозяйства и увеличению производительности сельскохозяйственного труда» (С. 369). Учитывая огромные природные ресурсы, наличие «талантливого и трудолюбивого» населения, Россия при ведении «разумной государственной политики», преследующей «благо не отдельных классов и групп, а всего народа», может довольно быстро преодолеть военную разруху и занять лидирующие позиции в мире.
Инновационным представляется раздел «Наука и культура», в который вошли статьи В. И. Вернадского, Н. И. Кареева и С. Ф. Знаменского. По мнению выдающегося отечественного ученого и естествоиспытателя В. И. Вернадского, Первая мировая война по своим последствиям предстает явлением более широким и масштабным, чем было внесено «в человеческую жизнь 1789 годом и его грозными отголосками». По сути, война открывает собой новую эпоху «величайшей научной революции», она стимулирует развитие прежде всего естественных и технических наук, ориентированных на разработку новых типов вооружений, меняет всю систему организации науки, порождает новые отрасли научного знания. В. И. Вернадский отмечал, что и после окончания Первой мировой войны и победители, и побежденные будут продолжать направлять «свою мысль на дальнейшее развитие научных применений к военному и морскому делу». А если это так, то «новая война встретится с такими орудиями и способами разрушения, которые оставят далеко за собой бедствия военной жизни 1914-1915 годов». Чтобы избавить человечество от этой дурной бесконечности, В. И. Вернадский считал необходимым немедленно приступить к организации «охранительной работы научной
22
мысли». Суть этой проблемы сводилась к тому, чтобы объединить усилия научных организаций и отдельных ученых и направить их на «защитительную работу» против «разрушительных сил войны». «Несомненно, - подчеркивал В. И. Вернадский, - по мере дальнейшего роста разрушительной научной техники охранительная и защитительная сила научного творчества должна быть выдвинута на первое место для того, чтобы не довести человечество до самоистребления» (С. 372). По его мнению, следует попытаться «противопоставить разрушительным созданиям человеческой воли и мысли такие технические средства защиты, которые были бы неуязвимы для орудий разрушения или которые делали бы ничтожными и малочувствительными результаты разрушительной военной техники» (С. 373).
Отмечая важность политических и правовых методов предупреждения и разрешения международных вооруженных конфликтов, В. И. Вернадский подчеркивал мысль о том, что наряду с ними наука также может стать «мировой культурной силой», способствующей развитию и укреплению мирных международных отношений. Подчеркивая общечеловеческий и интернациональный характер науки, В. И. Вернадский призывал мировое ученое сообщество активно включиться в борьбу против милитаризма. Одновременно он настаивал на необходимости расширения научной организации отечественных ученых, которые должны активно включиться в решение важнейшей научной задачи: осуществить учет производительных сил России. «Мы, - писал В. И. Вернадский, - должны знать, что имеется в недрах и на поверхности нашей страны, должны уметь их технически использовать. И то и другое невозможно без самого широкого научного исследования и без большой частью предварительной, исследовательской работы». Для этого крайне важно, чтобы государство и частный сектор экономики активно включились в финансирование науки. Намечая перспективу развития отечественной науки в послевоенный период, В. И. Вернадский писал: «После войны 1914-1915 годов мы должны привести в известность и в учет естественные производительные силы нашей страны, т. е. первым делом должны найти средства для широкой организации научных исследований нашей природы и для создания сети хорошо обставленных исследовательских лабораторий, музеев и институтов, которые дадут опору росту нашей творческой силы в области технического использования данного нам природой богатства. Это не менее необходимо, чем улучшение условий нашей гражданской и политической жизни, столь ясно сознаваемое всей страной» (С. 378).
Созвучные мысли с В. И. Вернадским высказал в своей статье и крупный отечественный историк Н. И. Кареев, также подчеркивавший интернациональный и общечеловеческий характер мировой науки и наметивший перспективы развития науки в послевоенный период. По мнению Н. И. Кареева, следует создать все необходимые предпосылки и условия для развития отечественной науки, коренным образом изменив подготовку кадров ученых, сделав так, чтобы «русская наука не отставала от западной, чтобы в наших высших школах молодежь находила все то, что дают заграничные учебные
23 a&w
заведения». Приведя известное высказывание А. С. Пушкина: «На поприще ума нельзя нам отставать», Н. И. Кареев подчеркивал важность критического заимствования западного научного опыта, который должен войти «в наш национальный синтез общечеловеческих истин» (С. 385).
В свою очередь, в своей программной статье «Основные задачи в области образования» С. Ф. Знаменский наметил систему мер, которые в своей совокупности должны были привести к системной реформе отечественного образования как целого. Оттолкнувшись от тезиса, что от состояния школы зависит мощь нации, что стране «нужны не только штыки и руки, но штыки и руки просвещенные», автор прежде всего настаивал на демократизации школы, на введении всеобщего обязательного образования и создании «цепочки» непрерывного обучения (начальная, средняя, высшая школа), на подготовке необходимого числа учительских кадров, на коренном пересмотре финансирования образования. Ратуя за создание единой системы образования в России, С. Ф. Знаменский подчеркивал, что школа «должна открыть дорогу для талантов из народа», ибо «талант - национальная собственность, национальный капитал». «Те, - продолжал автор статьи, - кто позван умирать в борьбе за свою страну, в праве рассчитывать, что их дети могут подняться по ступенькам социальной лестницы» (С. 399). Большое внимание в статье С. Ф. Знаменского было уделено постановке внешкольного образования (вечерние и воскресные классы для взрослых, народные дома, музеи, библиотеки), что позволяло тем, кто по каким-либо причинам не мог получить обычное школьное образование, получить внешкольное образование, что вместе с тем позволяло изменить и свой социальный статус, и материальное положение.
По мнению автора статьи, следовало бы коренным образом перестроить не только всю систему образования, но, что не менее важно, и систему управления школой. Отстаивая либеральную идею децентрализации образования, автор настаивал на том, что школа должна быть передана органам местного самоуправления, а в национальных регионах страны создавалась сеть национальных школ, в которых наряду с государственным русским языком преподавание могло вестись и на национальных языках. Делая общий вывод, С. Ф. Знаменский писал, что «будущая школа должна быть школой действия», она должна прежде всего «содействовать возможно большему развитию духовных и телесных сил учащихся» (С. 407).
Как видим, авторы публикуемых в томе статей, разделяющие либеральные мировоззренческие ценности, сумели за текущей и не всегда приглядной военной повседневностью разглядеть контуры послевоенной России, наметить, каждый в своих сферах, пути ее общественного переустройства. Иными словами, с победоносным исходом Первой мировой войны либеральные идеологи и политики связывали дальнейший духовный, политический, экономический, социальный, научный и культурный прогресс своей страны, перспективу укрепления ее международного положения, сближение со странами западной демократии.
лЯЙЁ 24
Однако одна коренная и традиционная проблема - взаимоотношение власти и общества - и в годы Первой мировой войны продолжала оставаться самым «твердым орешком»; от ее решения зависела дальнейшая перспектива переустройства России на основе либеральных мировоззренческих ценностей. Характеристике либерального решения проблемы власти и общества и посвящен последний, пятый, раздел данного тома. В него вошли статьи Н. А. Бердяева, С. И. Гессена, В. А. Маклакова, а также стенограммы речей П. Н. Милюкова, С. И. Шидловского, И. Н. Ефремова, А. И. Гучкова. Если попытаться суммировать суть проблем, в той или иной степени затронутых в публикуемых статьях и речах, то она состояла в следующем.
В самом начале войны либеральная оппозиция как единое целое высказалась в поддержку политики исполнительной власти. Так, выступая 26 июля 1914 г. с трибуны Государственной думы, лидер кадетской фракции П. Н. Милюков со всей определенностью заявил: «В этой борьбе мы все заодно, мы не ставим условий и требований, мы просто кладем на весы борьбы нашу твердую волю одолеть насильника» (С. 409). Подобного рода «оптимистические прогнозы как раз базировались, с одной стороны, на том, что война будет кратковременной, а с другой - на отсутствии полной и достоверной информации о готовности России к войне. Позиция П. Н. Милюкова в начальный период войны всецело разделялась представителями всех направлений и течений в русском либерализме.
Однако по мере поражения русской армии и усиления оппозиционных и революционных настроений в обществе ситуация в рядах оппозиции стала меняться, что, в частности, выразилось в активизации деятельности общественных структур типа Всероссийских земского и городского союзов, Земгора, Военно-промышленных комитетов, а также в создании в Думе Прогрессивного блока. Так, подавляющее большинство думского Прогрессивного блока в период его формирования считало вполне достаточным ограничиться выдвижением лозунга «министерства общественного доверия», которое включало бы, с одной стороны, умеренных представителей оппозиции, а с другой - либерально ориентированных бюрократов. Лозунг «министерства общественного доверия» ни в коем случае не предусматривал какого-либо радикального политического переворота и одновременно мог бы рассматриваться в перспективе в качестве «ступеньки» к созданию думского ответственного министерства. И лишь более радикальные представители блока типа И. Н. Ефремова и А. И. Коновалова считали этот лозунг недостаточным и настаивали сразу же на реализации требования создания ответственного министерства. Такой путь, по их мнению, более соответствовал общественным настроениям в стране. И, наконец, незначительная часть сторонников Прогрессивного блока типа А. И. Гучкова предлагала уже апробированный в России в начале XIX в. путь подготовки дворцового переворота. Дебаты вокруг политических формул «министерства общественного доверия» и «ответственного министерства», подготовка в связи с этим различных вариантов списков лиц, которые должны были занять министерские посты, муссирование тучковской идеи о
_25_3fev*
дворцовом перевороте, а также попытки посылки депутации и адреса царю продолжались в либеральной среде вплоть до самой Февральской революции. Все эти тенденции нашли свое отражение в думской речи И. Н. Ефремова и статье В. А. Маклакова «Трагическое положение».
Осенью 1916 г. конфликт между исполнительной и представительной ветвями власти достиг точки кипения. Так, П. Н. Милюков, выступая с думской трибуны 1 ноября 1916 г., заявил: «Теперь мы видим и знаем, что с этим правительством мы также не можем законодательствовать, как и не можем с ним вести Россию к победе». Однако П. Н. Милюков был далек от призыва к свержению правительства, оставляя право на борьбу с ним исключительно либеральной оппозиции. «Мы, - заявил он, - говорим этому правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами; будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете... Вы спрашиваете, как же мы начинаем бороться во время войны? Да ведь, гг., только во время войны они и опасны. Они для войны опасны, и именно поэтому во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило соединиться, мы с ним теперь боремся» (С. 446). Своей речью П. Н. Милюков задал тон для всех последующих думских выступлений ведущих лидеров либеральной оппозиции: С. И. Шидловского (1 ноября), И. Н. Ефремова и В. А. Маклакова (3 ноября). Так, В. А. Маклаков прямо заявил: «Мы заявляем этой власти: либо мы, либо они. Вместе наша жизнь невозможна» (С. 453). Именно в эти ноябрьские дни 1916 г. лозунг создания «ответственного министерства» стал уже общим лозунгом всей либеральной оппозиции.
К началу 1917 г. лидеры либеральной оппозиции осознали свое бессилие изменить ход политических событий в стране. В то время, когда требовалась решительная воля к активным действиям, они, по признанию П. Н. Милюкова, вообще упустили из своих рук «руководство событиями», которое перехватили левые партии и организации. Либералам уже ничего не оставалось делать, как продолжать вести словесную борьбу с правительством в стенах Таврического дворца и ждать того времени, когда «осенит» Николая II и он даст согласие на созыв ответственного министерства. Ожидания «осенения» продлились до Февральской революции, которая стихийной силой взбунтовавшихся народных масс, уставших от тягот войны, в одночасье смела трехсотлетний романовский режим.
Подводя итог, подчеркну, что вошедшие в том статьи, доклады и речи представителей отечественной философской и политической мысли сублимировали в себе многомерную картину взглядов, точек зрения, позиций на природу Первой мировой войны, на положение различных стран, участвовавших в ней, на ее влияние на все сферы и стороны жизнедеятельности и жизнеобеспечения России, на позицию власти и общества. Вместе с тем в них получили отражение представления либералов на будущее страны, на ее трансформацию в подлинно демократическое государство с развитой экономикой и инфраструктурой, с высоким уровнем жизни большинства народа, передовой системой народного образования, науки и культуры. Конечно, во многом это были
26
всего лишь мечты, однако мечты вдохновляющие на позитивные изменения в России и в мире, на реализацию глубинных личностных творческих потенций, на создание такого будущего мироустройства, в котором не будет больше катаклизмов наподобие Первой мировой войны. Большинство прогнозов либеральных теоретиков и политиков оказались утопическими, тем не менее огромная творческая работа целой плеяды выдающихся философов и политиков способствовала внедрению в массовое сознание веры в победу русской армии, в позитивные изменения, которые должны последовать во всех сферах общественной и личной жизни каждого живущего в России. Эта иллюзорная вера для многих была всеспасительной и обнадеживающей, ибо без веры в Добро и лучшую жизнь Человек жить не может.
В. В. Шелохаев, доктор исторических наук, профессор
Раздел I
ПРИРОДА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Бердяев Н. А.
ВОЙНА И ВОЗРОЖДЕНИЕ
В эпоху великих испытаний, когда все силы должны быть собраны и напряжены, каждому народу надлежит осознать себя и свое положение в мире не только материально, но и духовно. И война, в которой действуют чисто материальные орудия и которая предполагает материальную мощь, может и должна быть рассматриваема как духовный феномен и оцениваема как факт духовной действительности. Все историческое (войны, революции, передвижения народов и т. п.) предстает нам в материальном обличье и слишком многим кажется обусловленным причинами внешними. Но за всем подлинно всемирноисторическим действуют скрытые духовные силы, и за внешне-случайным сцеплением событий, за оболочкой и кожурой можно открыть ядро, связанное с сущностью жизни, с основными ее движениями. Великий Карлейль так хорошо понимал духовный смысл войны, ее губительную и возрождающую силу. Его интуитивный гений всегда проникал в духовную действительность, скрытую за материальной оболочкой истории. Не менее великий Фихте в своих речах к германскому народу призывал к духовно-углубленному отношению к событиям, которые могли казаться бессмысленным столкновением внешних сил. Теперь нужны такие речи к русскому народу. Война - иррациональна, она имеет темный исток в воле народов, не покорной высшему разуму. И война имеет смысл, она карает, губит и очищает в огне, возрождает дух дряблый и расслабленный. Эти противоречия присущи всему живому и конкретному. Лишь отвлеченное доктринерство не хочет знать противоречий и двойственности, запечатлевающих всякую конкретную жизнь. А история есть конкретная жизнь, не вместимая в прокрустово ложе отвлеченной доктрины, сложно и разноцветно отражающая противоречия и раздвоения духовной действительности. Отвлеченно-доктринерское отношение к войне всегда мертвенно - в нем нет гибкости и пластичности духовной жизни, которая должна исходить из той евангельской истины, что «суббота» (отвлеченная доктрина) для человека (конкретной жизни), а не человек для субботы. Ярким образцом такого отвлеченного доктринерства является толстовское учение о «непротивлении». Это - прямолинейное отрицание всякой пластичности духа, всякой жизнен¬
28
ной гибкости и чуткости в реакции на бесконечную сложность бытия. Это - рационалистическое отрицание правды инстинкта, правды страстных чувств негодования, чести, верности до смерти, защиты слабых против сильных. Доктринерское «непротивление», доктринерский космополитизм, отвлеченное и безжизненное миролюбие и человеколюбие - все эти «субботы» должны отступить перед жизненной правдой любви к родине, перед инстинктивным порывом защитить ее от врага, перед священным негодованием на утеснителей и насильников. Сколько доктринеров, провозглашавших всякие отвлеченные «субботы», охвачены ныне праведным инстинктом борьбы за честь и достоинство родины, за ее судьбу до последней капли крови. Нравственный инстинкт всегда ближе к правде, чем нравственная доктрина. Но всякая великая борьба совершается не только через плоть и кровь, но и через дух. Правда инстинкта должна быть укреплена духовно, не доктринерски разложена сознанием, а просветлена им и тем укреплена.
Если всякая война имеет более глубокий смысл и более глубокие движущие причины, чем принято думать при внешнем взгляде на все историческое, когда видно лишь поверхностное сцепление событий и кажется, что все было бы совсем иначе при более счастливом стечении обстоятельств, то нынешняя война - небывалый в истории мировой пожар - уже совершенно не может быть объяснена несчастным стечением обстоятельств, дипломатическими неудачами, злой волей отдельных лиц и т. п. Пожар европейской и мировой войны провиденциально неизбежен. Лживый европейский мир и не менее лживый европейский Mip обречены на этот огонь. Не убийство австрийского посланника престола, не наглый ультиматум, обращенный Австрией к Сербии, не мания величия императора Вильгельма привели к европейской войне, и она не была бы избегнута, если бы эта поверхность истории была несколько иной. Эта небывалая и страшная война была начертана в книге жизни от века веков. Европа давно уже превратилась в огнедышащий вулкан, прикрытый поверхностным и обманным покровом мирной буржуазной жизни. Европейский мир был лживый, иллюзорный мир, за ним скрывалась исступленная вражда и ненависть, отвратительная корысть. Мир охранялся милитаризмом, который, как вампир, сосал кровь народов. Противоречия исторической жизни создали странный парадокс: европейский мир означал царство милитаризма, и лишь война могла быть освобождением от его невыносимого ига.
Германия давно уже является носительницей милитаризма и воинствующего империализма. Она держит в напряжении весь мир, принуждает страны, не имеющие никаких воинствующих и завоевательных наклонностей, содержать огромные армии, напрягать все свои силы для защиты против угрозы пангерманизма. Агрессивный пангерманизм, жаждущий мирового господства, означает перманентное царство милитаризма, это - занесенный над всем миром кулак, варварская сила, угрожающая культуре. Если бы не германский милитаризм, то все культурные страны Европы и мира постепенно начали бы разоружаться, и идея мира и мирных международных отношений начала бы побеждать. Войны для войны, самодовлеющего милитаризма хочет одна толь¬
29 äfefouk
ко Германия и Австрия - этот противоестественный отпрыск пангерманизма. Пангерманизм противополагает себя всему миру, ибо тевтонская гордость не допускает, чтобы Германия согласовалась с другими государствами и народами, стояла с ними на одной линии. Нынешние страшные для мира дни показали, что Германия совершенно не считается с нормами международного права и не боится остаться одинокой в мире. Начинается опьянение и безумие зазнавшегося и наглого пангерманизма. Совершенно ясно, что германский империализм одержим замыслами мирового господства. Германия не хочет быть одной из многих, хотя бы и из первых, быть индивидуальностью в иерархии индивидуальностей. Идеологи германизма давно уже говорят о том, что мировая история вступила в период господства германской расы, которая идет на смену дряхлеющей латинской расы. Ныне германская культура является мировой, как некогда была культура латинская. Германские идеологи хотят духовного господства Германии, они - культуртрегеры. Германские империалисты хотят материального господства Германии, основанного на милитаризме, они силу ставят выше права. И те и другие желали бы германизации славянства. Германской расе противостоит еще культурно молодая, свежая, полная надежд на будущее славянская раса. Славянская раса не сказала еще миру своего слова. У расы германской есть всемирно-исторический антагонизм с расой славянской. Пангерманизм - вечная угроза для славянства, для его существования и будущего. Поэтому все, что совершается на Балканах, у маленьких славянских народов, казалось бы, не имеющих мирового значения, отзывается на всем мире, затрагивает мировую вражду германства и славянства. Эта всемирно-историческая расовая вражда заостряется в роковой распре Германии и России - великой выразительнице славянской расы и славянского духа. Где действуют мировые силы и противоречия, где на протяжении целой истории один дух противостоит другому духу, там достаточно самых незначительных и случайных поводов, чтобы возгорелся мировой пожар. И ныне пробил час давно уже ожидаемой мировой борьбы германства и славянства. В этой страшной борьбе ставится историческая задача, на решение которой мы обречены духами, управляющими историей. Вопрос идет не только о русском государстве и государстве германском и их международной политике, но и о более глубоком, о том, дух ли России или дух Германии должен господствовать в мире. Но вот в чем трагизм этого мирового столкновения. Германская раса - завоевательная, воинствующая, это она довела милитаризм до чудовищных размеров. Германцы нуждаются в захвате чужих земель. Славянская раса - не завоевательная, ей чужд пафос наступательного милитаризма, ее духу свойственна скорее защита и бескорыстная жертва. Как ни плоха внутренняя политика России, международная ее политика всегда была жертвенна и бескорыстна. Русскому народу всегда был чужд дух милитаристического империализма. Если Германия - мировая носительница идеи милитаризма, то Россия - носительница идеи мира. Победа Германии означала бы победу милитаристического духа; победа России будет победой мира. Нынешняя мировая война означает борьбу за мир, за освобождение от
30
гнета германского империализма. Разразившаяся мировая катастрофа, невиданная еще в истории, есть неизбежное, оздоровляющее вскрытие гнойного нарыва милитаризма и хищнического империализма. Победа над Германией и Австрией должна быть завершением целого периода новой истории, стоявшего под знаком вампирического милитаризма. На долю России не раз уже выпадала бескорыстная и жертвенная миссия. Россия некогда защитила европейскую культуру от нашествия татарщины, легла костьми, обессилила себя во имя этой мировой задачи, своей жертвенной кровью спасла Европу, которая всегда оставалась ей неблагодарна. Россия же спасла Европу от наполеоновского нашествия, еще раз исполнив свою жертвенную миссию. Россия же воевала за освобождение славян и сокрушила могущество Турции, истязавшей христианские народы. Странная и особенная судьба, запечатленная избранничеством! Ныне стоит перед Россией новая жертвенная задача. Россия призвана и избрана охранить не только славянство, но и весь культурный мир от германской опасности, обращенной ко всем народам своим варварским ликом. Ныне воинствующий пангерманизм стал угрозой не только для России, но и для мировой культуры. Под высококультурным обличием германизма чувствуется старый варвар - германец, не желающий знать подлинных культурных традиций и преданий, насильник, знающий лишь свой произвол. Германский милитаризм есть пребывающее и вооруженное культурной техникой германское варварство. Прусский юнкер, эстетически завершенный в лице императора Вильгельма, - варвар, принявший лишь внешнюю цивилизацию. Это милитаристическое варварство с закрученными вверх усами и выпученной вперед грудью, точно набитой ватой, грозящее полным вырождением и упадком, призвана Россия с другими народами отразить и смирить. Задача столь же мировая и жертвенная, как отражение татарщины, наполеоновского нашествия, турецких зверств. В выпадающей на долю России миссии чувствуется характер русского народа, бескорыстно-жертвенный, духом свободный от соблазнов власти. Империализм, национализм, бюрократизм - все это свойства, привитые русскому народу, и немалую роль тут сыграла немецкая прививка. Немцы сыграли роковую роль в нашей внутренней истории, они были вражеским нашествием во внутренний организм русского народа, они исказили нашу государственность, механизировали и бюрократизировали ее. Внешнее нашествие немцев, угрожающее чести России, быть может, освободит нас от внутренней неметчины и поможет создать государственность, более согласную с духом русского народа. Эта бюрократическая неметчина хуже татарщины калечила жизнь русского народа. Неметчина напала на нас извне, как кара за грехи нашей внутренней неметчины, исказившей наш национальный лик. Германия всегда поддерживала в России реакцию. Моральная задача, поставленная перед Россией, не легка: проявить великую воинственность, воинскую готовность, воинскую доблесть не во имя цели воинственно-завоевательной, а во имя мира для всего мира, объединения всего славянства, во имя защиты и охраны справедливости. Не в первый раз русский народ идет на войну не во имя войны, не для завоеваний, не имея в сердце милитаристического па¬
3i äfesu
фоса. Только такую войну и понимает русский народ. Он не понимал войны японской.
Существует неотвратимая диалектика истории, совершающаяся через жертвы. Зло достигает своего предельного развития, своего крайнего напряжения и поедает себя, взрывается, самосжигается. Моральная проповедь мира, как ни несомненна ее правда, никогда не победит милитаризма, не освободит мир от темной воли к войне и насилию, не водворит братства народов. Все достижения истории завоевываются страстными противоречиями. Мир может быть завоеван лишь через войну, через разряжение злой энергии. Праведная война победит милитаризм, в ней разрядятся злые страсти, и зло дойдет до самоизобличения и самоотрицания. Война - страшное зло, но не только зло, она двойственна, как и многое на свете. В войне выковывается характер народов, крепнет мужество духа, ее испытания и жертвы полагают предел изнеженности и размягченности, буржуазной сытости и спокойствию, личному и семейному эгоизму. Но существеннее всего то, что мировая война должна показать народам невозможность войн. Технические усовершенствования войны ведут к самоотрицанию и преодолеют самую возможность войны гораздо скорее, чем мирные проповеди. Мировая война не может долго продолжаться: она явит такое страшное истребление культурных стран, такое разорение, которого не выдержат народы. Но скорость окончания войны целиком зависит от побед над германцами. Только утеснение Германии и Австрии приведет к миру.
Если нашествие германского варварства не сделает войну слишком продолжительной, то война должна привести к возрождению России и мира. Народы, деморализованные жаждой буржуазного благополучия, еще раз проявят героический дух, скрыто всегда живущий в человеческой природе. Общее, всенародное и всемирное победит господство частных интересов, личную и семейную замкнутость. Война, в которой защищается родина и правда, пробуждает чувства чести и гражданства, чувства сверхличные в последнем из обывателей. Наконец, страшный опыт мировой войны должен привести к религиозному углублению жизни, к вникновению в ее таинственный смысл, к движению от поверхности вглубь. Сто лет тому назад, в отечественную войну, окрепло национальное сознание русского народа. И сознание это не было националистически-эгоистическим, хищным, рождающим ложь империализма. То было сознание дела правды, совершенного русским народом для Европы, для мира. Нынешняя война является духовным продолжением войны отечественной. В ней русский народ еще раз сознает себя единым призванным для мирового дела правды - отражения насилий германского милитаризма, притязаний пангерманизма, опасных для всех народов. В едином огненном сознании сгорит внутренняя рознь, раздиравшая Россию, внутренние насилия, отравляющие ее жизнь. Характер русского народа через жертвы и испытания, перенесенные во имя правды, окончательно созреет для более свободной жизни. Россия перестанет быть мачехой для тех народностей, которые в час опасности и несчастья единодушно признали ее своей матерью. Что-то дурное и злобное застоялось в России, и в ней началось уже омертвение и гни-
32
ение. Мирное развитие стало невозможно в России. Только катастрофа может обновить и возродить русский характер, направить русскую волю на великие дела. Такая катастрофа и разразилась над Россией, поставила перед всеми ее сынами сверхличные задачи, заставила забыть мелкие злобные счеты. В жизни народов бывают периоды, когда необходим очистительный огонь. Нынешняя война в отличие от войны японской будет войной народа, общества, а не только государства, правительства. В таких войнах крепнет народ и общество. Те нравственные силы характера, которые соберет и укрепит народ и общество в эпоху войны, в защите отечества, должны действовать, быть новой мощью и после войны, в жизни мирной. Эти общественные нравственные силы не смогут уже жить в атмосфере сменяющейся ненависти и апатии, насилия и рабской покорности. Свержение мирового ига германского милитаризма и империализма, ига, невыносимого для самого германского народа, изобличит перед всем миром неправду и ложь всех милитаристических и империалистических притязаний. После этой мировой войны соблазн милитаризма и империализма должен рухнуть навеки, уже невозможной станет его идеология и не останется в душе человеческой чувств, его поддерживающих. Ибо всякому человеку на земле станет ясно, что предел и конец всякого милитаристического империализма - смерть, а не жизнь, истребление, а не цветение, и сущность его - фикция, а не реальность, и идея эта есть одержимость. Носителем этой идеи, вполне одержимым, является ныне не великий и гениальный Наполеон, а маленький и кичливый Вильгельм. И мировое освобождение от гнетущей фикции милитаристического империализма будет мировым возрождением.
Утро России. 17 августа 1914. № 192
Изгоев А. С.
НА ПЕРЕВАЛЕ. ПЕРЕД СПУСКОМ
Не только Россия, но и вся Европа, весь мир подошли к самому гребню перевала. Начинается спуск. Под гром семнадцатидюймовых орудий, при свете пожаров, под стоны раненых и умирающих, под плач детей и слезы разоренных и осиротевших рождается «новейшая Европа»...
Сто - сто двадцать лет тому назад в такой же обстановке рождалась наша Европа, которая ныне сходит в могилу. Сбросив железный обруч рожденного революцией Наполеона, кое-как сколотив на Венском конгрессе свое жилище, требовавшее частого ремонта, Европа жила и развивала свои производительные силы и государственно-правовые начала до 19 июля 1914 года. Эта дата знаменует грань. В этот день мировой сейсмограф отметил начало землетрясения. Конечно, вызвавшие его вулканические и нептунические силы работали задолго до этой даты.
33 äs&x
Менее кого-либо я склонен к катастрофически-апокалиптическому толкованию истории. Старый мир не проваливается в преисподнюю, и «нового неба» мы не увидим. Нашим тайновидцам, так много писавшим о пророчестве «Петербургу быть пусту», остается истолковать его в том смысле, что Петербург исчез и сменился Петроградом. Новое всегда созидается на старом. Части старого входят в новое громадной величиной. После классических работ историков о французской революции было бы жалким невежеством и доморощенным кликушеством вещать об открывшемся «новом небе».
Но «новое» идет в жизнь могучими шагами. Смешно говорить о крахе старой европейской цивилизации и замене ее новой славянской. Смешно хотя бы уже потому, что на борьбу с вооруженным с ног до головы германизмом славянство идет в союзе с двумя самыми блестящими странами европейской культуры: Англией и Францией. Человек, обладающий здравым смыслом и духовной честностью, ни на одну минуту не может усомниться, что без англофранцузской поддержки начатая ныне борьба не была бы по силам ни России, ни даже всему славянству, к несчастью все еще разъединенному. Смысл и величие этой борьбы в том и выражается, что культурно-отсталая Россия с развернутым славянским знаменем идет в ногу с культурнейшими странами старой Европы в деле освобождения мира от германского бронированного кулака. Россия не только не собирается смести западную цивилизацию и заменить ее своей самобытной славянской. Россия вводит славянство и все остальные десятки своих народов в основное русло европейской культуры.
Две величайших проблемы встают перед Европой, можно даже сказать - перед всем человечеством. Первая - сокрушение германского милитаризма, этого создания уцелевших еще в Пруссии остатков феодализма. Вторая - возрождение России, являющей собою центр и мощь славянства, вовлекшей в себя и привлекшей к себе много других народов, оказавшихся неспособными к самостоятельному государственному существованию. Вот мировые задачи, разрешение которых двинет далеко вперед демократизацию человеческой жизни, облегчит положение низших классов и, урезав верхи, поднимет к верху общественные низы. После падения германской гегемонии мир вздохнет спокойнее, людям станет житься легче. Но трудно себе и вообразить те несчастья и тяготы, которые нас ждут хотя бы при частичной победе германского милитаризма. А с возможностью ее надо считаться, не закрывая глаз. И хотя в конечной победе нельзя сомневаться, потому что человечество хочет жить и не позволит себя прикрыть прусской каской, но надо помнить, что борьба только началась. В мировой трагедии, развертывающейся перед нами, - можно смело предсказать - будет более одного акта. К апофеозу мы подойдем только через сцены, полные горя, крови и слез.
Столь же несерьезна и другая надежда, высказываемая в связи с начавшейся Мировой войной. Слышать ее приходится из лагеря как будто противоположного славянофильству. Но на деле нельзя не заметить некоторого духовного родства между славянофильским чаянием гибели западно-европейской культуры с заменой ее славянской и социалистической надеждой на смену режима
vÆ 34
частной собственности социалистическим строем. Чтобы оценить всю фантастичность этих надежд, достаточно указать на приводимый их сторонниками главный довод. Он сводится к тому, что вторжение военных властей и вооруженных военными полномочиями администраций в область промышленных отношений и частной собственности приучит общественную мысль к социалистическому режиму. Военные реквизиции и административная практика ген. Думбадзе как преддверие социалистического строя - этой мысли нельзя отказать в смелости, к сожалению, несколько граничащей с юмористикой!
Смешно по этому поводу напоминать азбуку европейского социализма, гласящую, что не разделом имуществ, а организацией производства создается новый строй. Возрождение наивных мечтаний простодушного утопического социализма в особенности характерно тем, что оно совпало с резким идейным кризисом единственного серьезного, недавно казавшегося столь могущественным, социалистического движения: социал-демократического. Давно ли социал-демократы всех стран торжественно утверждали свой интернационализм, свою полную противоположность национальным «буржуазиям» и гордо заявляли, что пролетариат не допустит европейской войны, что на ее объявление он ответит всеобщей забастовкой? Что теперь стало с речами об интернационализме? Все социал-демократы стали националистами. Французские социал-демократы под начальством генерала Жоффра льют свою кровь в защиту французской земли. Германские социалисты под командой Вильгельма II и других Гогенцоллернов приобщились и к бельгийскому разбою, и к вторжению во Францию, и к подлому делу разбрасывания мин в открытом море. Нет той «буржуазной» кровожадной гнусности, к которой бы теперь не были причастны германские социал-демократы, хваставшие, что за ними идет большинство германского народа.
Пока можно было ограничиваться словами, все шло хорошо, и доктрина торжествовала. Но заработали подлинные исторические силы, и разорвалась тонкая пленка доктрины, и каждая вещь обнажилась в ее подлинном обличье. То, о чем давно говорили проницательные и искренние люди из среды самих социал-демократов, теперь стало ясным для всех, как непреложный факт. Никакой интернациональной социал-демократии, противостоящей «буржуазному миру», как реальной силы, не существует. Существуют только национальные рабочие партии, вожди которых именуют себя социал-демократами. Поэтому-то для защиты своей родины Вандервельде пошел в клерикальное министерство, Жюль Гэд освятил своим авторитетом кабинет Рибо - Бриана, а германские социалистические газеты за свой патриотизм допущены в германскую армию, разбойничающую в Бельгии, во Франции, в Польше.
Из этого не следует, конечно, что настроение рабочих и социалистов не изменится, что они так и дальше всегда будут идти в союзе с правительствами своих стран. Напротив, бунты и восстания самых разнообразных оттенков весьма вероятны, особенно в случаях поражений. Возможны и рабочие движения типа коммуны, и просто бунты наголодавшихся безработных толп, и политические авантюры. Но идея социального переворота в социалистическом
35
духе, осуществляемого пролетариатом как классом, противополагающим себя всем остальным буржуазным классам, - эта основная и действительно социалистическая идея явно обанкротилась. Германские социал-демократы - не освободители человечества, а действенные или бессознательные насильники. Роль освободителя мира от насильников взяли на себя армии России, Англии, Франции и их союзников.
Тем не менее и в социальной области события несут много нового, двигающего страны по пути к обобществлению хозяйственной жизни. Частная собственность не уничтожится. Военные реквизиции и военно-административные распоряжения только резче подчеркнут, что при современном состоянии человеческой души частная собственность все еще остается двигателем прогресса, возбудителем к работе и предприимчивости, собирателем человеческой энергии. Нет другого стимула, равного ей. Там, где она попрана и уничтожена, прекращается жизнь, замирает движение вперед. По суровым обстоятельствам военного времени это иногда бывает необходимо. Законы военного времени допускают не только реквизиции, но и полное уничтожение всех построек, обращение целых местностей в голые пустыни. Было бы, однако, нелепо в этих пустынях видеть преддверие «нового строя». Частная собственность как была, так и остается фундаментом современной культуры. Но в то же время в хозяйственной жизни будет усиливаться союзное строительство, общественное начало. Нужды военного времени заставляют людей теснее жаться друг к другу и действовать в союзах, объединенно. И во время нынешних войн и после них кооперативная идея приобретет огромный размах и широкое распространение. Она объединит десятки миллионов мелких собственников, рабочих, обособленных потребителей. Параллельно этому движению снизу наверху государство силою вещей будет накладывать свою руку на крупные капиталистические предприятия, все более и более подчиняя их общественному контролю. Банки, железные дороги, нефтяные источники, рудники, огромные заводы - словом, все предприятия, фактически вышедшие из области воздействия частной собственности, будут выведены и формально и должны будут подчиниться прямому общественно-государственному контролю. Необходимость значительного увеличения налогов поведет к более глубокому укоренению в финансовом строе прогрессивно-подоходного обложения и к развитию государственных и общественных монополий.
Человечество идет к строю демократическому, к хозяйству союзному, к ослаблению социальных неравенств. И Россия, как одна из держав великой европейской культуры, идет по тому же пути, но только у нее есть и свои особые задачи.
В 1903 году покойный знаменитый географ Элизэ Реклю, предсказывая столкновение России с Японией, предсказывал и наше поражение. Против «нации-монолита», говорил он, выступает государство, механически составленное из множества народов, связанных только внешней силой и ждущих лишь толчка для откола от целого. Реклю верно предсказал наше поражение, но у него не хватило проницательности рассмотреть процесс, превращающий
*z£$è 36
механическое сочетание в органическое слияние. В 1905-1906 годах этот процесс обнаружился с большой ясностью. В наивных и порой политически младенческих формах, но с увлекательной силой, перед всеми народами и перед всеми обитателями нашей страны, превращавшимися в граждан, предстал идеал справедливой, братской, свободной жизни. Идеал этот, как мы отлично знаем, не только не воплотился в жизни, но при свете его еще более мрачной и тягостной показалась наша печальная действительность. И все же этот свет светил недаром. Он зажег в душах людей и народов чувства, обнаружившиеся во всей своей силе в 1914 году. Без 17 октября 1905 года не было бы и настроений 1914 года.
Наши реакционеры не то притворно, не то искренно изумлялись патриотическому порыву, охватившему все народы России, и притом народы, ограниченные в правах. Изумление это сменилось покровительственно-благодушной благодарностью, похлопыванием по плечу за хорошее поведение. Эта благодарность, пожалуй, еще более оскорбительна, чем изумление. Народы России и каждый ее гражданин защищают свое собственное дело: оберегают от врагов свою семью, свою землю, свое жилище. За что их благодарить! Общая цель - защита отечества - объединила всех, а общая великая идея - освобождение мира от германского насильничества - придала этому объединению высокий идеальный характер, дающий то воодушевление, с которым только и можно пронести живую душу сквозь ужасную кровавую баню мировой войны.
Кровью спаянные братья... Все граждане России после 1914 года спаяны друг с другом кровью. И я не думаю, чтобы мог найтись хоть один русский с совестью и честью, который бы после 1914 года решился делить жителей России на граждан первого, второго и третьего разрядов. Да и сами так называемые инородцы после этой памятной годины будут говорить с иным самоощущением, чем раньше. Конечно, национальная, как и классовая, борьба не прекратится. Надо быть неисправимым Маниловым и упорно не желать видеть подлинной жизни, чтобы твердить слащавые слова о всеобщем мире и братском единении. Суровая действительность в Царстве Польском, где поляки, еще не видя реальных форм своего будущего быта, уже принимают меры против лиц другой национальности, должна бы призвать всех к чувству действительности. Но одно ясно, что с 1914 года и национальная борьба должна будет разыгрываться уже на других платформах, опирающихся на признание формального равноправия борющихся сторон.
Рыхлая, рассыпчатая масса, которая, по Реклю, должна была распасться на части от удара восточной «нации-монолита», на наших глазах превращается под ударами западного монолита в цельную скалу, связанную единством чувств и настроения, способную раздробить действительно лишь механически связанную Австро-Венгерскую монархию. Сверх физического единства созидается и моральное единство России. Если усилиями России будет повален колосс германского милитаризма, такой тяжестью давящий весь мир, культурно-историческая «миссия» России ни в ком не будет возбуждать сомнений. Существование Российского государства в глазах всех получит вы¬
37 ÏÏqÜli
сокий смысл и, безусловно, моральную ценность. Для национального воспитания народа нельзя выковать орудие более сильное. Столь волновавший Чаадаева вопрос, для чего мы живем, что вносим мы в сокровищницу мировой истории, получает определенное решение: мы несем с собой правду и совесть, возмутившиеся против господства в мире бронированного кулака силы над правом. Кровью своей мы дали человечеству свободу и возможность жить мирным трудом, не боясь наглого хищника, в средине Европы создавшего свой вооруженный лагерь, как в средние века феодалы-разбойники строили свои замки на перепутьях для грабежа караванов.
Из чего состоит этот слагающийся на наших глазах государственный массив, призванный освободить мир от страха перед бронированным германским кулаком?
Ядро его - русское племя, выработавшее великий русский язык Пушкина, Тургенева, Достоевского, Толстого. Ясно, что этот язык и должен звучать от одного края империи до другого. Это - язык царских манифестов, Государственной Думы, имперских военных сил. Не насилуя другие языки, давая им жить и развиваться, русский язык должен играть роль верховного судии везде, где столкновение различных борющихся друг с другом языков, наречий и говоров вызывает потребность в высшем единстве. Русская Империя не может повторять собой историю Австро-Венгрии с ее многоязычной анархией.
Как самая могущественная часть славянского племени, русская народность естественно становится вождем всего славянства, его духовным центром и прибежищем. Это определяет и основную черту внешней политики России. От Дальнего Востока, куда с таким иезуитским расчетом толкал нас Гогенцоллерн, русская дипломатия должна главное свое внимание перенести на Ближний Восток, чтобы обеспечить нашей стране свободный выход к Средиземному морю. Дружба с Англией, обеспеченная прочными гарантиями в отсутствие каких-либо у нас намерений вредить ей, должна обеспечить нам торговую свободу.
Но Россия шире славянства. В состав ее массива входит много пород неславянского корня. Только слепое пристрастие может утверждать, что эти не-славянские народы не приносят пользы общему целому, не придают ему новых сил. В свою очередь и эти народы через Россию приобщаются к благам мировой культуры и гражданственности. Славянская по преимуществу, Россия не может быть империей исключительно славянской, отставляющей народы не-славянские на второй план. Появление каких бы то ни было граждан второго разряда неизбежно повлечет за собой новые раздоры в среде самого славянского лагеря, не единого ни по вере, ни по говору, ни по историческим воспоминаниям.
Доступ в эти открывающиеся взору величественные дали Великой России может быть добыт только чрезвычайно дорогой ценой. Плата - сокрушение германского милитаризма. Гогенцоллерн всегда был последней опорой российской реакции, и не случайно, что до недавнего времени все наши реакци¬
лдЕЙЗЁ 38
онеры, от Маркова 2-го и Глинки до Дубровина, преклонялись перед «кайзером», а он, в свою очередь, слал милостивые телеграммы «Союзу русского народа». Волей истории Россия вступила на предназначенный ей великий, но крестный путь. Возможны остановки, быть может, временные колебания, но силою обстоятельств Россия должна идти против германского милитаризма. Его победа, даже временная, сделает жизнь невозможной. Мы должны победить и под корень подрезать те феодальные верхи германского народа, которые превратили этот даровитый и культурный народ в непереносимое бремя, давящее весь мир.
Эта колоссальная задача потребует от нас страшного напряжения всех сил. Кто из нас не мечтает, кто не желает, чтобы эта небывалая еще в истории война кончилась как можно скорее! Но нельзя тешить себя иллюзиями. «Завтра» эта война не может «кончиться». «Завтра» она может только оборваться, чтобы послезавтра возобновиться. Пока эта чаша еще не была поднесена к нашим губам, мы могли и должны были употреблять все усилия, чтобы она нас миновала. Но теперь, приложившись к ее краям, соберем все свои силы и будем пить до дна.
Приготовимся к войне не только тяжкой, но и длительной. Надо отказаться от мысли, что вот война пройдет, и тогда мы «заживем». Пора уже привыкать к другой мысли, что мы должны жить воюя. И всю нашу внутреннюю жизнь, внутреннюю политику мы должны уже измерять этим масштабом.
Два ярких примера наглядно показывают, что это значит. Сколько было шума, когда в Третьей Думе Челышев начинал свою борьбу с пьянством, с какими усилиями третьедумцы сочинили свой маленький, жалкий проектец, как рьяно боролся с ним В. Н. Коковцов, защищая казенный питейный доход, как хитроумно похоронили этот проект члены Государственного Совета! А теперь сразу, в несколько дней, был поставлен вопрос о полном прекращении торговли алкоголем и о полном отказе от «пьяного бюджета». А за этим отказом вырисовывается и полная перестройка нашей податной системы.
Другой пример. С какой энергией реакционеры Государственного Совета воевали с самыми скромными правительственными проектами введения самоуправления в городах привислинских губерний, а теперь именем армии возвещено возрождение Польши, свободной в вере, языке, самоуправлении.
И все другие вопросы нашей жизни неизбежно должны будут принять такие же громадные размеры, потому что проходит время всего призрачного, ненужного, время мнимых величин, а выступает на поверхность необходимое, то, без чего не может существовать народ. У нас будут кооперация и будут союзы, потому что они нужны не для борьбы с правительством, чего опасались одни слепцы и на что надеялись другие, а для спасения экономических сил мелких хозяев. Народное отрезвление поведет и к серьезным заботам о поднятии народной культуры. Закрытие границ и внешних рынков заставит напрячь все силы для развития предприимчивости внутри страны и уничтожения давивших ее пут.
39_3feu
Теперь странно говорить не только о бюрократическом недоверии к обществу, но и о сантиментальном правительственном доверии. И то и другое - лишь отзвук младенческой эпохи нашей общественности. Нужно полное слияние власти с обществом, с народом. Если в прежние годы бюрократия и могла объяснять свое «недоверие» опасениями противогосударственных течений, то теперь, когда все элементы страны объединились не теориями, а необходимостью защищать самую основу своего существования, родную почву, - об этих опасения смешно и говорить. Теперь под такими опасениями могут скрываться только страхи А, как бы его место не занял Б. От таких мелких расчетов, как и от мелких людей с задними мыслями и неискренними речами, страна должна быть свободна в эту великую минуту ее истории. Нам нужны крупные подлинные государственные люди как на скамье правительства, так и в креслах Таврического полукруглого зала.
Изгоев А. С. На перевале. Перед спуском //Русская мысль. 1914. № 8-9. С. 160-167.
Котляревский С. А.
ВОЙНА
Мы переживаем великий перелом - и не только в той сфере, в которой непосредственно проходит война. Создаются новые отношения между государствами и между народами, закладываются новые основания для устройства этих государств, новые пути для развития этих народов, но кроме всего этого меняется та духовная атмосфера, в которой жило и с которой свыклось современное человечество.
В мировоззрении XIX, а также и XX веков определяющее место занимала идея эволюции. История нашей планеты представлялась как медленное и постоянное действие сил, меняющих земной облик в течение не доступных человеческому воображению периодов. Подобным же образом в общем мыслилось и развитие на ней органической жизни. Наконец, и в истории человеческих общежитий утвердилось такое понимание постепенных, непрерывных, преобразующих процессов.
Неоспоримо, здесь был сделан крупный шаг вперед в расширении и углублении научного духа. Но как это обычно бывает в истории человеческой мысли - остался в тени другой аспект мира с его разрывами, с дисгармониями, катастрофами. Из космической истории выкинуть их все-таки нельзя. То же самое в области нравственной. Историзм учил видеть здесь непрерывные цепи бесконечных приспособлений, но оставлял слишком мало места для катастрофы, для трагедии. Как будто всякое появление великого человека не есть нечто, выходящее за грани этой медленной эволюции. Первые удары во¬
40
енной грозы, разразившейся над европейским миром и отразившейся так на всем земном шаре, напомнили об этих пробелах, об этих недочетах в нашем умственном инвентаре.
Современная война есть великая, беспримерная катастрофа - и перед лицом ее чудовищным кажутся те восхваления войны, которые делались в новейшей литературе, преимущественно, хотя не исключительно, немецкой. В войне усматривали и благодетельное орудие биологического подбора и великое средство национального воспитания, укрепляющего энергию и бодрость. В ее защиту выдвинуты были доказательства от бесстрастной точной науки, и к ней обращалось вульгаризированное ницшеанство, для которого среди крови и разрушения, среди цеппелинов и дредноутов и должен был открыться сверхчеловек. Не так говорили о войне наши великие писатели и мыслители, подобные Достоевскому и Вл. Соловьеву, которые в известном смысле готовы были ее защищать, для которых и она могла являться формой служения своему народу и человечеству, средством выполнить евангельскую заповедь любви, полагающую душу свою за други своя. Моральный смысл войны, когда она ведется за право и справедливость, когда ею отражается зло и насилие, не только в этих ее целях; ей присуща трагически очищающая сила. Она дает не только этот подъем вызова судьбе, который изобразил поэт:
Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю.
Она дает подъем жертвы, принесенной чему-то неизмеримо высшему, чем личная жизнь, подъем разрыва с теми крепкими узами, которые удерживают человека в плену у его быта, его обстановки. Приобщаясь смерти, человек здесь приобщается и какой-то высшей жизни, где ужас и страдание вырастают в великую радость.
Но есть и другая сторона. Мы чувствуем, что современная война есть не только испытание материальной мощи народов: она обнаруживает ценность тех культурных принципов, которыми живут эти народы. И думается, уже в настоящее время возможно предвосхитить эту грядущую переоценку, этот всемирно-исторический суд.
Недостойно и близоруко возлагать ответственность за Калиш и Лувен на немецкую культуру в ее целом, как и произносить отлучение против немецкого языка, литературы, философии, искусства, науки. Но, несомненно, в культуре современной Германии весьма сильно были представлены течения, которые содействовали появившемуся извращению правового и нравственного чувства. Не остались эти течения без следа и на духовной жизни других народов, но в меньшей степени. Эти течения возвещали то, что всего точнее может быть обозначено как принцип абсолютного самоутверждения, принцип, прилагаемый в различных направлениях. Может быть, наименее опасное приложение его - это культ своего единичного Я, абсолютное утверждение своей личности в ущерб всем другим. Наименее опасное, потому что слишком глубоко по¬
4LÄ*
гружен современный человек в стихию социальных связей и зависимостей. Гораздо опаснее подобное крайнее самоутверждение собирательного целого, утверждение коллективного эгоизма, потому что здесь начинает ему служить сама солидарность членов целого, их готовность приносить себя в жертву последнему, их моральная природа и т. п.
Сюда относится утверждение своего государства как абсолютной, самодовлеющей цели, которой все должно быть принесено в жертву. Такое отношение к государству, которое еще у Гегеля возводилось в земное божество, свойственно было немецкой юридической и политической науке, причем особенно подчеркивалось значение его как организации силы; это государство господствовало над правом, оно себя ограничивало лишь в меру своей воли и оно беспощадно преследовало свои цели и внутри своих пределов и тем более в борьбе с другими государствами и народами. Все должно быть принесено в жертву государственной необходимости, причем вовсе нет достаточных правовых гарантий против злоупотреблений ссылками на нее. Очень близко к этому абсолютное утверждение своей национальности, за которой одной признается право на первенствующее место под солнцем. Отсюда вытекает теоретическое оправдание разрушительного и жестокого национализма, который уже принес столько бедствий современному человечеству; конечно, он практикуется и за пределами германского мира, но обоснование свое он получил здесь. В агрессивном германизме более чем в каком-нибудь подобном течении чувствовалась самоуверенность, методы, можно сказать, педантизма. Близко сюда подходит и утверждение своей вероисповедной исключительности с полным отвержением всякого другого религиозного понимания, постановка собственного церковного строя и церковного предания выше вселенской христианской истины, т. е. чувства, которыми питается всякая клерикальная нетерпимость. Наконец, нельзя пройти мимо эгоизма социального, приводящего к абсолютному утверждению прав и интересов отдельного общественного класса, как бы ни заслуживали сами по себе эти права и интересы внимания и защиты. Такое абсолютное утверждение не чуждо современному социализму, и особенно революционному синдикализму, отрицавшему во имя него государство и национальность.
Если принцип абсолютного самоутверждения в политической, национальной, религиозной и социальной сфере приводит к разрушению и вырождению, то он не может, однако, уступить место противоположной исключительности. Обновление европейской культуры, которое вырисовывается сквозь кровавые призраки и кошмары войны, обещает другое. Государство остается организованной мощью, остается в то же время и носителем великим материальных и духовных задач; но оно не может оказаться самодовлеющей целью: необходимо проникновение его правовыми началами, необходима и правовая организация общения государств. Национальность остается великой связующей силой - война вскрыла всю глубину инстинкта, единящего отдельных людей с их отечеством, с их народом; она дала примеры самого чистого, героического патриотизма, когда так легко забываются вчерашние споры и распри.
42
Национальное есть отражение и воплощение общечеловеческого - тщетно отвлеченный космополитизм ищет достигнуть второго забвением первого; но национальное не может быть и противопоставляемо общечеловеческому. Борьба Бельгии за свою свободу есть не только факт в жизни этой страны - это новая прекрасная страница, вписанная в историю человечества. На смену зоологического национализма должно прийти это одухотворенное сознание и чувство национальности. Остаются и вероисповедания; они - могущественные носители исторически оформившегося и в то же время интимного единства и братства, но это единство не исключает сознания общности религиозных и моральных идеалов. Одно дело защищается и православной Россией, и католической Францией, и протестантской Англией - создавшаяся близость не открывает ли эпоху более глубокой и искренней терпимости? Православный и протестант переживают разгром Реймского собора как оскорбление их собственного религиозного чувства. Более того - на наших глазах закрылась пропасть, столь долго и, казалось, столь безнадежно разделявшая Францию католическую и Францию свободомыслящую: у них оказался общий язык! Наконец, остаются классовые границы и классовые интересы, остается искание лучшего социального порядка, но оно не исключает единения всех сынов общей родины, оно не исключает связи государственной и национальной; дело социальной реформы, дело приобщения трудящихся и обремененных лучшей жизни становится целью государственного и национального творчества, и идеалу разрушительной ненависти и междоусобной войны противополагается идеал социального мира, основанного на признании человеческого достоинства. Обновление, не ограниченное общественно-политической сферой, обновление на почве нового религиозно-морального понимания и переживания - вот что открывается перед нами.
Насколько ярко выражены будут эти начала в новом периоде европейской культурной истории? Как полно они воплотятся в жизнь? Всякие конкретные ответы здесь неуместны. Перед нами виднеются лишь вехи, в направлении которых будто самим разумом вещей устремлена эта история. Одно совершенно несомненно: то, что пережито европейскими народами, то что будет пережито, не может уйти в безвозвратное прошлое, не оставив глубокого, неизгладимого следа. Мы понимаем это из объективного рассмотрения окружающего мира; мы чувствуем еще более из непосредственного внутреннего голоса. Разве все мы не приобщились новой стихии великого разрушения и великого созидания, и разве может быть исторгнута эта приобщенность из нашей души?
Стоя у великого исторического водораздела, мы не можем не чувствовать веры в будущее, веры в Россию. Ее любящие и преданные сыны, наши братья, сражаются за это будущее, за возможное осуществление идеальных благ в человечестве. Это миссия России, и признание ее не имеет ничего общего с националистической притязательностью. Было бы, думается, роковой ошибкой рассматривать смысл событий в свете старого, хотя и модернизированного, славянофильства. Победа над германизмом не есть победа над европейской культурой, а ее углубление и очищение. В ней, а не вне ее скажет свое слово
43jfe«u
освобожденный, призываемый к новой жизни славянский мир. Мы должны всегда с признательностью ценить те глубокие и плодотворные философские и религиозные мысли, которые были внесены славянофильским учением в духовный обиход России, но эти мысли всегда были в нем связаны с какой-то непреодолимой узостью исторического кругозора. Германия с ее огромными культурными богатствами служит нам предостерегающим примером того, к чему приводит национальный эгоцентризм, который способен облечься и в очень грубые, и в очень тонкие формы. Самобытность творческой мысли великого народа не есть отказ от того духовного, связующего народы единения, которое так открылось в эти незабвенные пережитые нами дни.
Котляревский С. А. Войны // Вопросы философии и психологии. 1914. Кн. 124 (4). С. I-VI.
Бердяев Н. А.
О ДРЕМЛЮЩИХ СИЛАХ ЧЕЛОВЕКА (К ПСИХОЛОГИИ ВОЙНЫ)
Война вызывает чувства столь противоречивые, что почти невозможно привести их к согласию. Мучительное переживание ужасов войны, подавленность смертью, страданием и разрушением, которые она несет в мир, сменяется гордым сознанием беспредельности сил человека, героизма человеческой природы, лишь прикрытого толстым пластом слишком мирной жизни, но никогда не умирающего. Ленив человек, и огромные духовные силы его дремлют. Нужны великие потрясения, катастрофа личная и мировая, чтобы пробудить все силы человека. В мирной буржуазной жизни действует лишь незначительная часть человеческих сил. Почему в жизни отдельных творческих личностей бывают периоды прилива творческой энергии, исключительного творческого подъема - остается тайной индивидуальности, которая никогда не может быть разгадана до конца. Но в жизни исторической, массовой периоды подъема сил, героического воодушевления совпадают с катастрофическими импульсами, с постановкой задач, требующих жертв и самоотречения. Природа человека узнается лишь в исключительно ответственные моменты жизни, когда силы человека не могут уже оставаться в дремоте. Война есть великое испытание человека, его силы и жертвоспособности. Война делает человека зверем и героем, варваром и могущественным, будит инстинкты самые низкие и самые высокие. В этом неистребимые противоречия войны. Она несет в себе опасность варваризации и одичания и надежду на возрождение к новой жизни.
Великая, одухотворенная война, в которой ставятся перед народами большие задачи, пробуждает к жизни и действию потенциальные силы человека, силы безмерные, но скрытые и дремлющие. Нынешняя мировая война принесла уже с собой не только скорбную весть о не бывших еще никогда ужасах
лУЙВ 44
истребления и разрушения, об одичании, до которого дошел культурный народ в XX веке, но и радостную весть о героизме, которого уже никто не ждал от буржуазных народов, занятых лишь промышленным преуспеванием, о человеческой силе, выносливости и жертвоспособности, которых привыкли считать лишь принадлежностью прошлых веков. Война показала, что буржуазность не окончательно истребила героический дух, что привычка к благополучию не окончательно искоренила способность к жертве и не совсем еще размягчила человека. Кто ждал от промышленной Бельгии, готовой перейти от благополучного процветания буржуазного к благополучному процветанию социалистическому, маленькой нейтральной страны, никогда не помышлявшей о войне, духа жертвенного и героического? Современная буржуазная жизнь казалась совсем не совместимой с героическим духом. И вот героический дух проявился в самых недрах буржуазной жизни. Эта радостная весть дошла до нас через все ужасы войны. Мы потрясены и героизмом мирной буржуазной Бельгии, и одичанием культурной Германии. Возрождается надежда, что буржуазность не разрушила ядра души западного человека, а коснулась только еще его оболочек. Духовная сила дремала, прикрытая покровом буржуазности. Война - хороший реактив. Она обнаружила и героизм за мирной жизнью, и варварство за механической цивилизацией.
Очень важно было бы заняться психологией войны, и нынешняя война, конечно, вызовет ряд работ в этом направлении. Генерал Драгомиров жаловался на то, то «мы не знаем ничего или почти ничего о тех внутренних процессах и явлениях, которые происходят в душе человека под влиянием опасности»*. Духовные факторы войны слишком игнорируются и военными, и невоенными. Сам Драгомиров убежден, что «война, и только одна война, вызывает то страшное и совместное напряжение всех духовных сторон человека, в особенности воли, которое показывает всю меру его мощи и которое не вызывается никаким другим родом деятельности»**. В этих словах есть преувеличение военного, крайность исключительно военной точки зрения, но есть и серьезная истина, на которую следует обратить внимание. У самого Драгомирова есть интересные заметки по психологии русского солдата и по психологии воздействия Наполеона на воображение масс на войне. В отличие от немецкого направления в военной науке Драгомиров придает огромное значение духовным факторам войны и не допускает, чтобы успех на войне решался исключительно техникой и механикой. «Если были целые эпохи, убежденные в том, что чем массы людей совершеннее воспроизводят прямолинейные и прямоугольные геометрические фигуры, тем войско лучше, чем солдат ближе к автомату, тем он более годен для дела, то это ничему иному приписано быть не может, как полному невниманию к духовной деятельности человека, призванного
См.: Драгомиров М. Очерки: Разбор «Войны и мира», Русский солдат, Наполеон 1-й, Жанна д’Арк. Киев, 1898. С. 3.
Там же. С. 4-5.
45_3&*
действовать в массах, на боевом поле, под влиянием опасности»*. Известно, что германская армия, обладающая блестящей техникой и изумительной дисциплиной, слишком механична и автоматична. Русская армия более одухотворена, и ее победа будет победой духа над механикой, над механической цивилизацией. Но нас интересует не столько психология масс во время боя, сколько психология целого народа во время великой войны. Огромная потенциальная сила человека обнаруживается не только в бою, на поле сражения, но и в общем народном подъеме. Война есть явление более широкое и глубокое, чем то, что совершается в действующих армиях, в самих сражениях. Некоторые предполагают ныне рассматривать Россию как тыл армии и подчинить всю жизнь России интересам армии. В этой точке зрения есть доля правды, но можно было бы сказать и совсем обратное. Можно рассматривать армию как авангард России, видеть в ней лишь важную функцию духовной войны, которую ведет вся Россия, весь русский народ. Такой взгляд - более углубленный, и он шире понимает природу войны, которая есть явление духа, а не только столкновение вооруженных масс.
В мирное, спокойное время, когда растет жажда благополучия и комфорта, люди очень невыносливы и легко ослабевают. Но в минуты опасности, когда посылается последнее испытание сил, человек оказывается способным совершать чудеса, выносливость его не имеет границ, напряжение сил может достигать размеров неправдоподобных. Средние люди способны сражаться 25 дней сряду, не спать, не есть, преодолевать страх смерти, выносить такие ужасы, от одной мысли о которых в мирное время кровь стынет в жилах. Врачи говорят о поразительной легкости и быстроте, с которой выздоравливают раненые. Начинается гангрена, и при малейшей помощи организм возвращается к жизни. В обыкновенное время люди и царапины боятся и от малейшего заболевания изнемогают. Силы человека дремлют, не приходят в состояние активности. Но в грозный час все силы человека пробуждаются, сила жизни достигает высочайшего напряжения. Человек способен почти превозмогать закон природы. Измерение сил человека в обыденное, мирное, спокойное время всегда неверно и обманчиво. И низко в человеке то, что он притворяется слабым и невыносливым, когда жизнь не требует напряженной силы и выносливости. Исторические испытания и катастрофы нужны массе человеческой: они ее пробуждают, испытывают и карают. Великая тайна человеческой жизни сокрыта в том, что для полного откровения человеческих сил необходимо не только доброе, но и злое.
Мы стоим перед мучительным вопросом, будут ли действовать и после войны, в мирное время, те духовные силы, которые пробудились и раскрылись во время войны? Будет ли последствием войны общее духовное пробуждение? Некоторые теперь уже бояться, что после напряжения и подъема, вызванного войной, может наступить утомление и истощение. В этих опасениях сказывается большое недоверие к человеческой природе. Только великие испытания,
Там же. С. 3-4.
жУЙЗЁ 4(3
опасности и несчастья возвышают человеческую природу. Когда наступает успокоение, человек опускается. Человеческая свобода должна иметь в необходимости своего возбудителя. В таком пессимистическом взгляде на человеческую природу есть, конечно, правда, на которую не должно закрывать глаза. Именно свобода человека не дает гарантий того, что он не захочет остаться во власти необходимости, лениво и пассивно. И если я верю, что после мировой войны надо ждать не упадка, а духовного подъема, то потому только, что знаю: человека ждет не спокойная и мирная жизнь, а какое-то иное, духовное продолжение мировой войны, которое обострит до последней крайности все основные вопросы жизни человеческой. Нынешней войне предшествовал глубокий духовный кризис, переоценка всех ценностей. Все основы мирочувствия и миропонимания, унаследованные от XIX века, заколебались. То, что происходило в глубине, в подпочве, то мировая война должна вывести на поверхность, на арену истории. Дело отдельных индивидуальностей, в интимной глубине изживавших переоценку смысла жизни, должно стать делом историческим. Всемирно-историческая катастрофа будет кризисом старой культуры - кризисом международного капитализма и международного социализма, империализма и милитаризма, кризисов всех старых основ жизни. После войны потребуется еще большее напряжение духовных сил человека, чем во время войны, но уже иное, творческое напряжение, созидающее новую жизнь. Ибо старая жизнь станет невозможной, и инертное ее продолжение было бы смертью. Многих приведет мировая война к сознанию непрочности земной жизни человека, к ощущению сверхчеловеческих провиденциальных сил, которыми управляется и направляется жизнь человеческая. В этом сознании и ощущении есть великая правда, для многих современных людей не пережитая и неведомая, углубляющая отношение к жизни. Но и другое сознание пробуждается мировой катастрофой - сознание необычайных сил самого человека, божественных сил, потенциально живущих в самом человеке. Оба сознания выражают лишь две стороны единой истины об откровении Божества в человеке. Это исключительное сознание божественных сил человека приводит к напряженному ожиданию явления великих людей, вождей, героев в карлейлевском смысле слова, для которых требуется перелом во всемирной истории, сотрясение всего старого и нарождение нового. Сейчас наши взоры обращены к армии, и мы с благоговейным почтением склоняемся перед героями войны. Но и сейчас уже мы предчувствуем явление героев, творящих новую жизнь, указующих пути России и миру. Задачи, поставленные мировым переломом, не могут быть решены никакой безличной механикой, никакими средними величинами и расчетами - они требуют человеческого гения, исключительного дара и избрания, небывалого еще творческого подъема человеческого духа. Упорная и напряженная вера в то, что это будет страстный призыв вождей и творческих личностей, уже уготовляет грядущее.
Бердяев Н. А. О дремлющих силах человека (к психологии войны) // Утро России. 1914. №272.
47_g&v*
Трубецкой E. H.
СМЫСЛ войны
Предисловие
Под общим заглавием «Смысл войны» я задумал собрать все те мои статьи и речи, коих значение не исчерпывается тем или другим преходящим фактом и которые, так или иначе, выражают общий смысл переживаемых нами событий. Так как по самому характеру своему такой сборник должен быть издан во время самой войны, а не после ее окончания, - его волей-неволей приходится выпускать отдельными брошюрами, по мере накопления материала. В настоящем первом выпуске помещены статьи, напечатанные в «Русских Ведомостях» за первые три месяца войны.
Автор
Москва, 5 ноября 1914 г.
I. Патриотизм против национализма*
«Германия от побед поглупела», - этим изречением характеризует Ницше умственное состояние своей родины после Седана и Метца. То, что Ницше называет «поглупением», есть на самом деле доведенное до крайности националистическое безумие. События последних дней ясно показывают, что это за недуг и каковы его последствия для одержимой им нации.
Было бы напрасно говорить об «ошибках немецкой дипломатии». Ошибки, сделанные Германией за последнее время, все сводятся к одной, вовсе не дипломатической, а национальной. Это - неуклонно последовательное проведение в жизни одного верховного принципа: Deutschland, Deutschland über alles. Все то, что приходится читать за последнее время о немецких зверствах и об иных поступках, восстановивших против немцев весь мир, сводится именно к этому принципу, который заменяет нравственность национальностью и возводит свой народ в кумир, ради которого все считается дозволенным.
Результаты этого принципа налицо. Вступление Англии и Бельгии в союз с Францией и Россией, искренно-доброжелательное отношение к нам шведов, движение симпатии в нашу пользу среди болгар, раньше нам враждебных, нейтралитет Италии, нравственная невозможность для Румынии примкнуть к тройственному союзу - вот ответ европейских наций на неистовства немецкого национализма. «Немецкие зверства» не испугали пока только Турции, которая узнала в них что-то родное, давно привычное, и это новое сближение Германии, не внешнее только, а внутреннее, с Оттоманской империей нашло
«Русск[ие] Ведомости]. 2 августа 1914 г.
jJc&6__48.
себе достойное символическое изображение: немецкое судно, поднявшее турецкий флаг, - вот, кажется, наиболее яркое олицетворение современного германского государственного корабля и его нового курса.
Немудрено, что нигде, кроме Босфора, этот корабль не находит себе убежища. Чье оружие победит в ближайшем будущем, этого мы пока не знаем. Но одна крупная нравственная победа уже достигнута. Запертый с моря и с суши, германо-австрийский мир одинок среди враждебных ему народов: он не привлекает новых союзников, а отталкивает старых. И это вполне понятно: кого, кроме немцев, может объединить их лозунг, что Германия есть всё, а прочие народности - негодный мусор, который должен быть сметен с лица земли? Кого могут привлечь на их сторону их издевательства над иностранцами, их угрозы расстрелять десятого в занятом ими городе, их экзекуции военнопленных и добивание раненых? Каковы бы ни были чувства поляков и финляндцев к нам - одних этих действий немецких войск совершенно достаточно, чтобы исключить возможность того восстания русских инородцев против России, которое они стремятся вызвать.
Немецкий национализм является вернейшим нашим союзником - оплотом того самого единства и целости Российской империи, против которого он готовит свои сокрушительные удары. Всем русским инородцам теперь ясно, каких освободителей они имеют в немцах. Неудивительно, что до нас доносятся вести о брожении среди австрийских славян, о расстрелах чешских солдат и об отсылке целых славянских корпусов на французскую границу за невозможностью выставить их против России. И в то же время историческое заседание русской Государственной Думы являет яркую и трогательную картинку сплочения русских инородцев вокруг России.
Русский патриотизм стоит против немецкого национализма - вот самое сильное и вместе самое отрадное впечатление последних лет. Никогда противоположность этих двух принципов не сказывалась сильнее и нагляднее, чем теперь. С одной стороны, мы видим голый национальный эгоизм, который сулит жестокий гнет всем не принадлежащим к господствующей национальности, а потому всех отталкивает. С другой стороны, наоборот, могучий подъем патриотического чувства, который объединяет в одно целое все народы великой империи, потому что в нем нет национальной исключительности, нет самообожания, нет того презрения и ненависти к другим народам, которые составляют характерную черту национализма.
Никогда единство России не чувствовалось так сильно, как теперь, и - что всего замечательнее - нас объединила цель не узко национальная, а сверхнародная. В этом - причина тех симпатий, которые мы вызываем, в этом и источник нашей силы, в этом надежда на нашу победу.
От победы немцев народы Европы могут ждать только поглощения и угнетения. Напротив, победа России и ее союзников - если только нам суждено одержать ее - прозвучит для всего мира благой вестью освобождения. Свобода и независимость австрийских славян, румын, подвластных Австрии итальянцев, независимость Бельгии и Голландии, всех народов Европы, испытавших
49_3&U
немецкое иго или находящихся под его угрозой, - вот смысл этой победы, вот та возвышенная цель, которую поставила перед нами история.
Немецкий национальный интерес требует порабощения всех национальностей немцами. Напротив, русский национальный и государственный интерес требует всеобщего освобождения народностей, всеобщего их раскрепощения. Этому не противоречит тот факт, что русская государственная политика до сих пор нередко уклонялась от правого пути, что в ней нередко сказывался тот самый национализм, который мы теперь столь единодушно осуждаем в немцах.
Этот национализм, который спорадически появлялся у нас, не есть порождение русского народного гения, а всего только плохой перевод с немецкого, неудачное подражание, которое до сей поры могло существовать у нас лишь благодаря слабому развитию национального самосознания. Теперь, когда сам русский народ выступил на сцену, полный сознания своего единства и достоинства, - этот национализм исчез как дым. Ибо народ проникнут прежде всего чувством необъятной широты и величия русской родины, в которой есть место для объединения великого многообразия племен. И в этой сверхнародности русского патриотизма, в этой его преданности целям не узконациональным, а общечеловеческим - надежда других народов.
Призвание России - быть освободительницей народов. Оно навязывается ей силой исторической необходимости, ибо оно связано с кровными нашими национальными интересами.
Мы твердо должны помнить, что победа может быть достигнута нами не одной только силой русского оружия. Она в значительной мере зависит о того, поверят ли народы в наше призвание. Мы ясно видим, почему никто не верит в немцев как в освободителей. Пусть же их пример будет для нас примером устрашающим. Предоставим немецким кораблям плавать под флагом турецким: наш национальный флаг должен быть иной - он должен внушать доверие народам. Для этого мы должны прежде всего отрешиться от варварского национализма, гибельного для всякой национальности и для всякого государства.
Пусть население тех местностей, куда проникнут наши войска, чувствует и видит, что благо России есть вместе с тем и их благо. Да будет человечное и доброжелательное отношение нашей армии к мирному населению австрийских и германских провинций полным контрастом с немецкой жестокостью. Не забудем, что, если война не будет вестись на русской территории, она неизбежно перенесется в зарубежные славянские провинции. Постараемся, чтобы эти страны не обманулись в своих надеждах на Россию-освободительницу и чтобы надежды эти зарождались по пути шествия нашей армии даже там, где их доселе не было. А внутри России будем вести себя так, чтобы не одни русские, но все инородцы, не исключая поляков, финляндцев и евреев, видели и ощущали в России свою великую общую родину.
Постараемся закрепить и удержать тот высокий подъем духовный, в котором мы находимся теперь. Пусть только русский патриотизм устоит против немецкого национализма, тогда не может быть сомнения в нашей победе.
^ 50
Чтобы победить, мы должны ясно сознать нашу цель, национальную и вместе сверхнародную. А сознав ее, мы должны идти к ней неуклонно. Тогда и только тогда наш натиск приобретет неодолимую силу.
II. Россия, Польша и славянство*
(По поводу воззвания Августейшего Главнокомандующего)
Каковы бы ни были последствия воззвания Верховного Главнокомандующего к полякам, оно уже само по себе - великая победа России.
Раздел Польши - именно тот исторический наш грех, который доселе служил и служит главным препятствием к осуществлению Россией ее освободительной миссии среди славянства. В этом грехе - вся сила австро-славизма, главная причина тяготения части славян к Австрии и потому самому жизненное условие ее могущества.
Славяне в Австро-Венгрии составляют большинство населения; утратив их поддержку, империя Габсбургов просто-напросто не может существовать: с того дня, когда она лишится возможности посылать против России не только чешские, но и польские и вообще славянские полки, она неизбежно обречена на распадение. Австро-Венгрия живет только нашими ошибками: только недоверием и враждой части славян против России держится ее государственное единство.
При этих условиях воззвание Августейшего Главнокомандующего для Австрии - более чем нравственный удар; его появление на свет может оказаться для нее равнозначительным тяжкому поражению. Напрасно было бы думать, что Австрия может парализовать его действие, дав своим подданнымполякам больше, чем может дать им Россия. Самого главного, что обещает им воззвание, она все-таки дать им не может. Уже благодаря своим союзным отношениям с Германией Австрия не может «стереть границы, разрезавшие на части польский народ», и восстановить его целость под единым скипетром. Это может сделать одна Россия. Вот почему воззвание может иметь для Австрии последствия более разрушительные, чем вторжение неприятельской армии в ее пределы. Теперь ей угрожает уже не удар, направленный извне, а паралич, идущий изнутри: государство, которое в борьбе против внешнего врага может опираться лишь на меньшинство своих подданных, а в большинстве их имеет врагов, тем самым обречено на смерть.
Первый шаг к разрешению славянского вопроса, таким образом, сделан; есть основание надеяться, что огромное историческое препятствие им будет устранено; но для того чтобы оно было устранено окончательно, необходима взаимность: нужно, чтобы было побеждено сложившееся веками недоверие Польши к России; пусть и Россия, и Польша проникнутся сознанием, что воз¬
«Русск[ие] Ведомости]. 3 августа 1914 г.
5J_$feu
звание свыше уполномоченного Главнокомандующего есть обещание, коего осуществление обеспечивается всей нашей государственной мощью.
Освобождение Польши из-под немецкого ига не есть только задача нашей Верховной власти: это в настоящее время наше важнейшее народное русское дело, от успешного выполнения которого зависит все наше будущее. Не только для Польши, но и для России это - основной жизненный вопрос, ибо только Россия, объединившая Польшу, может собрать вокруг себя славянство. И только Россия, ставшая центром всеславянского единения, может стоять на высоте подобающего ей величия и могущества.
Не для одних поляков - для всего славянского мира воззвание Верховного Главнокомандующего должно прозвучать благою вестью. Освобождение Польши означает конец немецкого владычества над славянством вообще. В этом - основной смысл только что опубликованного великодушного и мудрого воззвания. Поэтому мы будем твердо надеяться, что за первым обращением последует второе, в котором официальная и вместе народная Россия торжественно засвидетельствует о своем единении не одними поляками, но со всеми теми народами Австрии, которых она призвана освобождать.
Когда народы Австрии увидят, что Россия сознала свое освободительное призвание и прониклась твердой решимостью его выполнить, - судьба Австро-Венгерской империи тем самым будет решена.
III. Смысл войны*
Из всех событий, совершившихся за эти великие исторические дни, самое крупное, бесспорно, тот духовный перелом, который мы пережили.
В первый раз после многих лет мы увидели единую целостную Россию. Такого объединения, какое мы видим теперь, я лично не помню вот уже тридцать семь лет - с самой турецкой войны 1877 года.
Тогда наше общественное настроение было во многом похоже на теперешнее. Совершенно так же были забыты былые распри: все объединились в одной мысли, в одном порыве. Когда думаешь о национальном единстве, всегда вспоминаются эти великие минуты, когда оно стало осязаемым, видимым. И всегда хочется верить, что именно в этот преходящий миг раскрылась подлинная наша сущность.
Надолго исчезло это чудесное видение, надолго скрылся от нас этот возродившийся теперь образ единой России. Она словно распалась на части. Мы видели перед собой враждующие партии, классы, племенные группы; но России мы не видали, не знали, где ее воля, мысль и чувство.
В сопоставлении того, что было, с тем, что есть теперь, открывается одна великая тайна нашего национального бытия. Вот уже второй раз на моей памяти
«Русские Ведомости». 8 августа 1914 г.
*j£$è 52
Россия обретает свое духовное единство и целость в освободительной войне. Именно тогда она исцеляется, когда она, забывая о себе, служит общечеловеческому делу культуры: именно тогда, когда она освобождает других, она стоит на вершине собственного своего могущества и величия.
Много было причин, почему мы потерпели неудачу в последней японской войне; но главная, кажется мне, заключается в следующем: не было этой сверхнародной цели, которая могла бы собрать Россию в одно целое, заставить жить ее одним чувством: мы сражались только за себя самих, боролись из-за чужой территории... А Россия никогда не вдохновляется служением голому национальному интересу. Особенность русского патриотизма заключается в том, что он никогда не воодушевляется идеей родины как таковой, служением русскому как таковому. Чтобы отдаться чувству любви к родине, нам нужно знать, чему она служит, какое дело она делает. И нам нужно верить в святость этого дела, нам нужно сознавать его правоту. Нам нужна цель, которая бы поднимала наше народное дело над национальным эгоизмом.
До какой степени национализм чужд русскому патриотизму, сказалось в особенности в различном отношении русского общества к двум вопросам, выдвинутым на очередь в последнее время, - польскому и русско-галицкому. Казалось бы, именно последний должен быть особенно близок нашему народному чувству. А между тем - и в этом заключается особенно типическая черта русского характера - русско-галицкий вопрос доселе остается мало понятным русскому обществу и сравнительно мало его захватывает. Наоборот, воззвание Августейшего Главнокомандующего, поставившее ребром вопрос польский, вызвало всеобщий энтузиазм и необычайный подъем русского национального чувства. Оно еще не определилось по отношению к галичанам, а между тем необходимость восстановить целость разорванной на части Польши для него непосредственно очевидна.
Часто объясняют эту русскую черту нашим «беспочвенным идеализмом», «мечтательностью», «непрактичностью» и даже «космополитизмом» - отсутствием здорового национального чувства... А при этом ставят в пример нам немцев...
Теперь, когда этот образец, с которого рабски списывалась наша националистическая программа, столь основательно посрамлен, нам нетрудно ответить на эти обвинения. То, что доселе казалось многим непрактическим идеализмом и «мечтательностью», есть на самом деле здоровое сознание русского национального интереса, тесно связанного со справедливым и человечным отношением к другим народностям.
К счастью для России, в освобождении других народностей, в особенности народностей славянских, заключается условие не только духовной, но и материальной ее целости. Единство и целость России и освобождение родственных славянских народов - вот два лозунга, во имя которых ведется война. Нужно ли доказывать, что оба они составляют одно неразрывное целое! Если родственные нам славянские племена не устоят против напора воинствующего германизма, то не устоит перед ним и Россия. Напротив, если России сужде¬
53_8sfeu
но оставаться целой и неделимой, то германскому игу над славянами вообще должен быть положен конец. Должна быть восстановлена единая, свободная в своем самоуправлении Польша, должна вырасти великая Сербия, должна создаться независимая Чехия; и должны вырасти за счет Австрии все те национальные государства, которые примкнут к великой освободительной войне. Недаром война началась потому, что в покушении на целость Сербии мы все - народ и правительство - почувствовали покушение на целость России.
Такой же кровный наш интерес связывает теперь целость России с целостью Польши, и в этом именно - самая надежная гарантия осуществления польской национальной мечты. Россия, восстановляющая Польшу, и Польша как оплот России против германизма - вот та связь взаимности, которая теперь объединяет два народа. Нет той силы, которая могла бы порвать эту связь, созданную исторической необходимостью.
А при этих условиях совершенно бесполезно и несвоевременно задаваться теперь вопросом, что собственно обещает полякам воззвание Верховного Главнокомандующего и какой строй оно сулит обновленной Польше. Как бы ни были прекрасны те или иные воззвания, все-таки не они определяют смысл и направление событий, а скорее сами определяются их смыслом.
А смысл того, что совершается теперь, - тот, что Россия одновременно и освобождает славян, и сама находит оплот в славянстве; а потому было бы безумием предполагать, что она может дать им меньше, чем дают им немцы и австрийцы. Россия требует от поляков, как и от других славян, чтобы они уважали права других народностей, коих связала с ними история. Но не для того она призывает их к единению с собой, чтобы лишить их тех прав самоуправления, коими они пользуются под австрийским владычеством. Поляки и русские должны понять, что это невозможно.
Если мы до сих пор этого не понимали, если мы, увлекаясь ложным национализмом, не сознавали нашего подлинного национального интереса - это обуславливается тем, что доселе мы находились под германским игом. Только теперь мы его сбросили, но до последнего времени оно тяготело если не над нашей территорией, то над нашей душой, над нашей волей и чувством.
Добрососедские отношения между Россией с одной стороны, Австрией и Германией с другой стороны существовали и поддерживались за счет славянства и в особенности за счет Польши. Именно содействие в разделе Польши поддерживало согласие: совместная борьба против родственного нам славянского народа, вот что служило источником близости между нами. И близость эта служила интересам Германии и Австрии, а не России. Россию она ослабляла, потому что мешала ей выступить в роли объединительницы славянского мира.
Теперь, когда роль эта навязана России силою вещей, роковым сцеплением исторических событий, мы видим новое наглядное доказательство того единства интересов, которое связывает в одно целое славянские народы, раньше между собою враждовавшие. С одной стороны, Россия никогда не забудет, что поляки, считавшиеся врагами русской государственности, пали в Калише
jJc&В 54
и Ченстохове первыми жертвами за русскую государственность. А с другой стороны - немецкие зверства наглядно показали полякам, что в лице немцев мы имеем непримиримого, заклятого врага, одинаково глубоко презирающего всех славян. Уважения к своему национальному достоинству и признания национальных прав они могут ожидать только от России.
Сверхнародный, сверхпартийный смысл настоящей войны - вот что составляет силу России, славян и их союзников. Не будем же ослаблять себя какими-либо узкопартийными выступлениями и племенными распрями. Будем помнить, что в служении этому смыслу - наше главное превосходство над нашим врагом. Чтобы победить, нужно прежде всего сохранить этот смысл, который объединяет народы вокруг нашего знамени.
IV. Победа*
Победа, наибольшая изо всех доселе бывших в мире, одержана славной русской армией. Теперь среди всеобщего радостного ликования более чем когда-либо уместно вспомнить, во имя чего ведется борьба и что именно дало нам силу победить.
Мировая задача, выпавшая на долю России, лучше всего выясняется по контрасту.
В начале августа выступление немцев в Брюссель явило миру поучительное зрелище: то был апофеоз немецкой национальности, исключительной, самодовольной, упоенной собой и нагло попирающей права других народов. У нее одно возможное отношение к иноплеменникам - «горе побежденным». Весь мир - для немцев: остальные должны служить рабами и орудиями. Отсюда - разительное сходство современного немецкого триумфа с триумфами древнеязыческими, вплоть до военнопленных в кандалах, следующих за триумфальным шествием.
Не ясно ли, что именно эта черта воинствующего германизма делает настоящую войну борьбой всех против одного. Волею судеб Россия призвана вести борьбу за освобождение всех народов от германского засилья; таково то знамя с надписью «Сим победиши», которое вложено в наши руки, и мы не должны ни на минуту забывать об этом, если мы хотим довести нашу победу до конца.
Даже материальные результаты наших усилий были бы в настоящее время совсем иные, если бы мы сражались под другим знаменем. Не забудем, что именно оно дало нам таких союзников, как Англия и Бельгия, и обеспечило нам дружественный нейтралитет Италии. Если бы не этот священный стяг, шествующий перед нашей ратью, Франция в настоящее время была бы, быть
* «Русск[ие] Ведомости]. 4 сентября 1914 г. Писано после победы под Люб-
линым.
может, уже разгромлена; нам или не дали бы разгромить австрийскую армию, или во всяком случае не дали бы использовать плоды нашей победы. Те возвышенные начала, во имя которых ведется война, - вот чем обусловливается крушение плана германского генерального штаба. Хорошо задуманный, он не учитывал только одного - сопротивления национальностей, негодующих против насильника и одушевленных сверхнародным идеалом всеобщего освобождения.
Не одна сила оружия - та духовная сила, которая одушевляет и нас, и наших союзников, должна дать нам победу в этой борьбе. Достаточно сравнить нашу армию теперь с тем, что она была в японскую войну, чтобы понять, какую силу дает то знамя, за которое народ сражается. Будем надеяться, что это воодушевление не иссякнет; но для этого нужно, чтобы мы ни на минуту не забывали тот сверхнародный идеал, которому мы служим.
Узкий национализм, - это чуждое русскому духу и непередаваемое русским словом жизненное направление, - вот что отталкивает всех от Германии. И если, напротив, народы смотрят с надеждой на Россию, если внутри нашего отечества «в могучем порыве слились все без различия племена и народности», то это инстинктивное влечение к нам народов обуславливается верой в нашу освободительную миссию, - верою в ту народную Россию, для которой национализм представляется чуждым и непонятным. И по своим национальным интересам, и в силу особенностей своего народного характера Россия может объединить вокруг своего стяга самые разнообразные племена и народности, тогда как для Германии это совершенно невозможно. В этом и состоит наше превосходство над противником и залог нашей окончательной победы. Чтобы довести до конца и в особенности чтобы упрочить ее, мы должны сознать наш сверхнародный идеал во всех его последствиях и решиться исполнить все обязанности, которые он на нас налагает.
Углубимся в контраст, намеченный выше.
Дымящиеся развалины завоеванных городов, разрушенные храмы и музеи, сожженные библиотеки, поверженная в прах чужая культура, а над ее обломками - огромная бочка пива и фельдфебель, который из нее упивается, - таково олицетворение современного германского национализма. Это и есть то самое, что превращает Германию во всемирное пугало и объединяет всех вокруг России против нее.
Но для того чтобы объединение было прочным, нужно чтобы контраст был полным. Мы должны окончательно победить в себе того внутреннего немца, который все еще таится в глубине нашей души и, если мы не примем заблаговременно меры, в один прекрасный момент может выступить наружу.
Пусть остановят нас предостерегающие примеры. Минувшая балканская война - так же как и нынешняя европейская - велась славянскими народами во имя высокой культурной и сверхнародной цели. Совершенно так же она была борьбой всех против одного - против Турции, которая в современной Европе составляет во всех отношениях alter ego Германии. Совершенно так
56
же, как теперь у нас, велико и свято было воодушевление союзников. В освобождаемых ими землях их встречали словами «Христос Воскресе». И точно, их победоносное шествие, казалось, возвещало воскресение народов, томившихся под тяжким игом турецким.
Почему же в конце войны внезапно рухнула эта балканская утопия и союзники надругались над тем самым идеалом, во имя которого они боролись? Потому, что после победы над Турцией в каждом из них проснулся внутренний турок: освободители оказались угнетателями, и после зверств турецких мы услыхали о зверствах греческих, болгарских и т. п., которые оказались нисколько не лучше. Неудивительно, что в результате вновь возродился подлинный турок и отобрал назад у Болгарии стоивший ей столько крови и усилий Адрианополь. Такова историческая Немезида. Победа турок над славянским народом стала возможна лишь потому, что в самом южном славянстве восторжествовал турецкий идеал. Она была бы немыслима, если бы славяне до конца остались на почве того сверхнародного идеала, во имя которого велась балканская война.
Эта историческая Немезида должна страшить нас больше всякой внешней опасности. Участь победоносной, а затем побежденной и униженной Болгарии грозит всякому народу, в котором под влиянием национального самоупоения проснется внутренний турок или внутренний немец. Роковое свойство национализма именно в том и заключается, что он может всякий народ превратить в зверя и сделать пугалом для других. Вспомним, что и немцы не всегда были тем, чем они стали теперь. Когда-то они были народом Шиллера и Гёте, Канта и Гегеля, а позже школьный учитель привел Германию к победе. И только изменивший этому сверхнародному культурному идеалу прусский фельдфебель поставил Германию на край гибели. Национализм сделал ее врагом человечества.
Чтобы и нас не постигла та же участь, борьба с узким национализмом не только в других, но и в нас самих должна стать нашим национальным делом. Единение всех племен и народностей в одном могучем и святом порыве - вот чего не должна забывать Россия.
«Внутренний немец» доселе сказывался в нашей государственной жизни в несправедливом отношении к другим народностям; теперь в воззвании Верховного Главнокомандующего сделан первый шаг к освобождению России от этого исторического греха. Но не одни поляки доселе были у нас обездоленной народностью, и не они одни в настоящую великую историческую минуту слились с Россией «в могучем общем порыве». Вспомним, что рядом с ними жертвами за русскую государственность и за русскую народную идею падают теперь и евреи, также воодушевившиеся общей святой борьбой за всеобщее освобождение народов.
57j&u
Недавно* в газетах был опубликован список русских добровольцев в Бельгии: собственно русские фамилии встречаются среди них чрезвычайно редко: в большинстве это - фамилии еврейские! Вот яркий факт, который как нельзя более рельефно подчеркивает лежащий на нас национальный долг. И в Россииу и на чужбине евреи сражаются и умирают за свою русскую родину. Конечно, Россия этого никогда не забудет и забыть не может. Но если евреи могут умирать за Россию, то почему же они не могут жить повсеместно в России, почему они не могут быть офицерами в русском войске? Почему столькие из них не могут учиться в России?
Россия должна делом показать, что для всех племен и народностей, входящий в ее состав, она является родиной, а не мачехой. И это нужно не только для русских инородцев, но прежде всего для самой России - для ее спасения, благосостояния и величия. Не для того, чтобы подкупить другие народности и племена, должны мы оставаться верными нашему сверхнародному идеалу, а ради нас самих, ради нашего национального достоинства, ради самого смысла нашего существования!
Если бы торжество России свелось только к смене гегемонии, к смене прусского фельдфебеля русским, то против немецкой гегемонии не стоило бы бороться. Не все ли равно, кому принадлежит мировое первенство, если все народы в конце концов внутренние немцы или - что то же - внутренние турки? Не все ли равно, кому сидеть над развалинами всемирной культуры и над бочкой пива! Пусть это унижение образа Божия в человеке и в нации навсегда останется для нас устрашающим примером.
Будем помнить, что национализм есть гибель для всякой нации. И постараемся вырвать его из нашей народной души с корнем и без остатка. Тогда дождется Россия своего светлого праздника.
V. Русское народное дело**
Начинается новая эра русско-польских отношений; и благородный почин А. И. Коновалова, пожертвовавшего 10 000 рублей на нужды пострадавших от войны в Царстве Польском, служит яркой ее иллюстрацией.
До сих пор народ польский имел дело только с Россией официальной; теперь события войны впервые поставили его в непосредственное соприкосновение с Россией народной. В наши внутренние губернии потянулись тысячи польских беженцев: одних жителей города Калиша в Москве - не менее тысячи, не говоря уже о переселенцах из других польских губерний. В Москву, конечно, стекается наибольшее количество этих несчастных. К Москве, как
* В начале августа.
** «Русск[ие] Ведомости]». 8 окт[ября] 1914 г.
58
центру народной России, поляков влечет какое-то особое, инстинктивное доверие. На мой вопрос, почему из всех городов русских она выбрала именно Москву, одна бедная полька - жена запасного - мне отвечала: «Меня сюда прислал воинский начальник, он мне сказал: Ступай в Москву - там не пропадешь». И точно, в Москве польские беженцы не пропадают; здесь они находят братский прием, кровь и пищу: на помощь им приходят как московское городское управление, так и многочисленные благотворители, польские и русские.
Нужно ли говорить о том, какое впечатление производит на поляков такое к ним отношение русского народа и общества? Один видный калишский городской деятель со слезами на глазах говорил мне: «До сих пор Польшу отделяла от России официальная стена, выстроенная немцами; теперь впервые эта стена рухнула; два народа увидали и почувствовали друг друга».
Вот какое огромное дело сближения двух народов начинается на наших глазах! Но пока только начинается: ведь то, что сделано Россией для Польши, есть капля в море в сравнении с тем, что еще должно быть сделано! Недостаточно помогать переселенцам из Польши в наши внутренние губернии. Наша помощь должна перенестись на места, в губернии, разоренные австрийскими и германскими полчищами. Именно там открывается та яркая картина нужды, от которой волос становится дыбом.
Представим себе, что один Калиш понес не менее сорока миллионов убытков. Там, по словам польских городских деятелей, с которыми мне приходилось беседовать, нет уже ни одной аптеки, ни одной лавки - а их было раньше две-три тысячи. Есть многочисленные города и села, где все сплошь разграблено немецкой реквизицией. Забраны лошади, коровы, припасы, даже тюфяки, взамен чего выданы насмешливые расписки: «Забрано столько-то товара, уплата будет произведена русским правительством». Деревня сплошь разорена, и вследствие разгрома рабочего инвентаря пахать нечем: поля остаются невозделанными.
Воистину в Польше мы имеем русскую Бельгию. Но Бельгии помогают Англия и Франция; а помочь Польше, кроме нас, некому. Воззвание Верховного Главнокомандующего предвещает в случае русской победы политическое возрождение Польши, свободной в своей вере, языке и самоуправлении; но раньше политического возрождения приходится думать о спасении несчастной страны от голодной смерти. Это, прежде всего, должно быть нашим народно-русским делом. Пусть измученный, исстрадавшийся народ польский почувствует, что русский народ ему - в самом деле брат; пусть он увидит, что у нас за словами стоят дела: быть может, этим и в самом деле будет поколеблено его вековое к нам недоверие, которое - увы - имело основание в прошлом русско-польских отношений.
Не об обыкновенной благотворительной помощи идет речь в настоящую минуту. Нужна такая помощь, которая выражала бы собою начало целого исторического сдвига в жизни обоих народов. Нужно, чтобы оба народа
59_3feu
нашли в этой помощи не одно устранение материальной нужды, но и духовное утешение в великом историческом испытании и источник нравственной бодрости.
Они должны почувствовать, что не напрасны их страдания и жертвы; что, каковы бы ни были дальнейшие решения, главное дело, дело народное, теперь во всяком случае уже делается, и каковы бы ни были результаты настоящей войны, один огромный результат уже в самом деле достигнут. Польское дело уже теперь стало русским народным делом. А это значит, что отныне во взаимных отношениях обоих народов нет больше места расхождению между словом и делом. Вся мощь русского народа и его идеал, выразившийся в словах Верховного Главнокомандующего, да будет полякам порукой в том, что поляки увидят осуществление мечты отцов о национальном возрождении Польши.
Будем же мы русские, готовить это возрождение и содействовать ему способами, нам доступными. Теперь или никогда помощь пострадавшим жителям Царства Польского должна разрастись во всенародную русскую манифестацию. Пусть все русские газеты откроют у себя подписку в пользу всех пострадавших от войны жителей Царства Польского без различия вероисповедания и племени. А затем, когда суммы будут собираться, должен быть организован и всероссийский комитет, который бы заведовал их направлением и распределением.
Не будем опасаться скромности начала. Тот мощный подъем любви, который овладел теперь русским обществом, творит чудеса, когда это нужно для русского народного дела; будем надеяться, что чудеса будут совершены и теперь. Мне самому пришлось наблюдать в нашей провинции такое потрясающее зрелище. Маленький губернский город Калуга, готовивший в августе принять небольшое число раненых, внезапно, без предупреждений, получил их во много раз больше! Сначала клали на полу без соломы, без белья и кормить было нечем. Потом в два дня все были не только размещены, но и накормлены и как следует уложены. Неизвестные лица доставили солому, потом от неизвестных поступили тюфяки, белье, подушки; неизвестные крестьяне таскали пищу из деревень. Все делалось само собою, без сговора, без организации, стихийным движением народным.
Вот это-то стихийное движение, залечивающее раны, нужно в настоящую минуту, и нужно в огромных размерах. Не об отдельных раненых и даже не о тысячах раненых идет речь теперь, а о целом раненом народе польском. Пусть без сговора, без организации поднимется великая русская волна ему на помощь. И пусть в этом порыве явится Польше Россия-заступница, Россия - освободительница народов.
И пусть это движение сочувствия к братскому народу будет нам порукой в том, что наша грядущая победа над Германией приведет к торжеству светлого начала и в самой России.
л^_60
VI. Возрождение Польши и русский вопрос*
Я буду говорить о вопросе польском, лишь поскольку он является вместе с тем и народным русским вопросом. Только в этой связи он мне понятен и только в ней он мне близок.
Чтобы прямо подойти к этой задаче, позвольте обратиться непосредственно к знаменитому воззванию Верховного Главнокомандующего, столько ясно выразившему нашу народную надежду. Чем объясняется та единодушная радость, с какою оно было встречено? Почему это воззвание, предвозвещавшее осуществление польского народного идеала, было принято у нас как благая весть о великой духовной победе России? Почему не только для Польши - для самой России оно прозвучало как призыв к освобождению от тяжкого чужеземного ига?
Потому что этот новый, неслыханный доселе язык, которым заговорил вождь русской армии, преисполнен и для нас, русских, положительного значения. Впервые со дня раздела Польши русская государственность заговорила о Царстве Польском всем нам близким языком народным. Когда это слово станет делом, тем самым осуществится полный разрыв с полуторавековой традицией - с той самой традицией, которая доселе служила наиболее могущественным препятствием к осуществлению русского народного идеала. Для самой русской государственности это будет освобождением от немецкого влияния; уже теперь это освобождение ставится пред нами, как цель, к которой мы должны стремиться.
Пока мы еще далеки от ее достижения, но уже самая постановка задачи является великим торжеством русского народного самосознания, новым свидетельством об его могуществе. Мы и в самом деле вправе торжествовать победу.
Не удивительно, что именно теперь мы ее одержали. День разрыва с Германией оказался для России днем величайшего национального самоопределения: она почувствовала себя с небывалой раньше ясностью и силой.
Начало войны явило в сосредоточенном выражении все отталкивающие свойства прусской государственности, все те ее качества, которые делают ее врагом всеобщей культуры. Попытка растерзать Сербию, растоптать Бельгию, раздавить Францию, попрать самый очаг всемирной свободы, Англию, - вот те стремления и дела современной Германии, которые заставили нас почувствовать наше собственное народное призвание. Отрицание духовной личности других народов - такова та общая сущность, которая сказывается во всех этих делах. В своем крайнем самоутверждении, народный гений современной Германии совершенно не чувствует живой души других народов: всякой чужой народности он угрожает поглощением и уничтожением, и всякую чужую
* «Рус[с]к[ие] Ведомости]». 28 окт[ября] 1914 г. Речь, сказанная 26 октября на заседании Общества славянской культуры.
6J_3&u
культуру он презирает, считая культуру германскую единственной в мире. Тот немецкий профессор-филолог, который изрек, что гибель лувенской библиотеки не есть потеря, потому что германский гений сумеет заменить погибшие сокровища новыми и лучшими произведениями, - является классическим выразителем этого настроения. Другой образец - знаменитый план германского генерального штаба: с математической точностью он рассчитал ту силу сопротивления, какое может оказать мертвый механизм вооруженных сил противника, но совершенно не принял во внимание его живую душу - ту великую духовную силу, которая есть в оскорбленном чувстве народном. Всего ярче сказалось это непонимание чужой души именно в Польше: с одной стороны, в своих воззваниях к поляках немцы соблазняли их материальными выгодами, имеющими наступить вследствие присоединения их к Германии; с другой стороны, они не поняли, какие горячие уголья они скопляли себе на голову, превращая польские костелы в конюшни.
По контрасту русское народное самосознание поняло свою собственную задачу. Живая душа других народов, попранных Германией, - вот что стало у нас центром общественного внимания. Все почувствовали, что мы не можем допустить гибели маленьких народов, как потому, что их существование - огромная культурная ценность, так и потому, что их исчезновение таит в себе угрозу нашей собственной целости. Отсюда - тот освободительный подъем, который в одном общем порыве объединил все племена и все слои населения России. Все поняли, что в освобождении других народов из-под немецкого ига заключается и высшая задача России, и залог ее победы: ибо победить должна в конце концов та самая духовная сила восставших народов, которая не была принята во внимание и была попрана нашими противниками. И общее настроение выразилось в словах Верховного Главнокомандующего.
«Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа ее. Она жила надеждой, что наступит час воскресения польского народа, братского примирения его с великой Россией».
Смысл этих слов в том, что воскресение Польши есть непременное условие собственного нашего русского национального возрождения. Единственно через осуществление этой задачи Россия может освободиться от прусской опеки - от того духовного ига Германии, которое ее доселе порабощало: именно здесь нам предстоит положить ту грань, которая должна отделить навеки народно-русское от истинно-прусского.
Соучастие России в разделе Польши было прежде всего изменой нашим национальным интересам: оно сделало Россию невольным орудием немецкой политики. Прежде всего оно ослабило Россию. Одно из условий ее могущества заключается именно в тяготении к ней славянских народов, которые видят в ней естественную защитницу против завоевательных стремлений германизма. Раздел Польши сделал надолго невозможным объединение всего славянства вокруг России: он положил прочное основание тому расколу среди славянства, который составляет условие существования Австро-Венгрии. Только этим расколом она жива, только благодаря участию России в разделе
jÆ 62
Польши Австрия может разделять славян и властвовать над ними. Еще опаснее австрославизма то онемечение Познани, которое было создано этим злосчастным разделом.
Но еще хуже, чем отречение от национального интереса, была та измена духовному облику России, которая выразилась в этом акте. Самым фактом раздела Польши была вырыта пропасть между русской народностью и русской государственностью: последняя подпала надолго прусскому влиянию. Отсюда - глубокое и мучительное противоречие в нашей жизни. Нет ничего более противного русскому народному характеру, нежели прусское отношение к другим народностям и прусские способы управления ими. Нам по существу чужды обрусительные тенденции по отношению к инородцам, и я нисколько не сомневаюсь в том, что они составляют у нас плод немецкого влияния. Нам претит это деспотическое навязываение другим народам нашей собственной национальной физиономии; напротив, типическая особенность русского характера есть именно восприимчивость к чужому, тонкое и сочувственное понимание всего индивидуального и своеобычного, что есть в культуре других стран. Именно эти качества определяют собой быт нашего простого народа, известного своим благодушным и терпимым отношением к иноплеменникам. Их же мы находим и в высшем проявлении нашей культуры - в русской литературе, которая превосходит литературу всех стран своим широким универсализмом, своей всемирной отзывчивостью, своим пониманием всего человеческого, в какую бы яркую национальную оболочку оно ни облекалось. Нет ничего более противного этим свойствам нашего народного гения, чем тот мертвый унитаризм и централизм прусской государственности, который не считается ни с чем своеобычным, всех подводит под один ранжир и всех онемечивает. Если тем не менее этот прусский способ управления наложил свою печать и на нашу государственность, это объясняется прежде всего нашим соучастием с Пруссией в разделе Польши. Именно необходимость сообща поддерживать этот факт открывала дверь прочному германскому влиянию на нашу внутреннюю политику. Наша вековая дружба с Пруссией всегда поддерживалась за счет Польши, но по тому самому и за счет России. Теперь мы видим новое тому доказательство. Первым логически необходимым последствием нашего разрыва с Германией явилась та новая политическая программа, которая выразилась в воззвании Верховного Главнокомандующего. Только через осуществление этой программы русская государственность может стать народной, русской. Возрождение Польши, свободной в своей вере, в языке и в самоуправлении, будет в полном смысле слова торжеством русского народного духа. Народным и русским является не то направление, которое превращает Россию в Пруссию второго сорта, не то, которое отталкивает от нее славян, угрожая им обрусением, а то, которое привлекает их к нам и делает Россию центром славянства. Наш подлинный народный интерес и идеал выражается не в поглощении, а в воскрешении других народов - в защите всех малых и слабых народностей против народов насильников и хищников. Успешное осуществление этой миссии является необходимым условием как
63_3&iu
могущества России, так и самобытного ее культурного развития. Только тогда наш народный гений расправит свои крылья, только тогда он приобретет силу для высшего своего полета, когда он исполнит элементарный долг совести перед братским народом.
Нам нужно прежде всего сбросить с себя этот тяжелый камень, который тяготеет над нашей душой и парализует наши духовные силы. Возрождение Польши будет днем светлого воскресения и для самой России. Мы все это чувствуем, и ради этого хотим победить. Пусть эта вера в светлый смысл победы сообщит несокрушимую силу нашей армии.
Трубецкой Е. Н. Смысл войны. М., 1914. Вып. 1.
Франк С. Л.
О ПОИСКАХ СМЫСЛА ВОЙНЫ
Мировая война, которая была навязана русскому государству извне, против его воли, в еще гораздо большей мере явилась неожиданностью для общественного мнения и в известном смысле застала врасплох сложившееся и господствующее умонастроение интеллигентных кругов общества. В Германии общественное мнение десятилетиями упорно и систематически воспитывалось в идее войны, в понимании необходимости и национальной важности войны; едва ли не для всех без исключения немецких граждан - начиная с детей, у которых «игра в солдатики» была поставлена как серьезное воспитательное дело, и кончая множеством ученых и общественных деятелей, сознательно посвятивших себя пропаганде расширения военного могущества страны, - идея войны была идеей привычной, понятной, популярной, укорененной в самих основах миросозерцания; и события показали, что и резко оппозиционные круги немецкого общества в этом отношении не составляли исключения. Совсем иначе в России. По множеству причин, которых мы не будем касаться, война представлялась среднему русскому мыслящему человеку чем-то ненормальным, противоестественным, не совместимым со всеми привычными идеями и потому чем-то почти невозможным. Тревожные признаки сгущения политической атмосферы все же не ощущались во всей их грозной реальности, и мысль, что внезапно могут исчезнуть все привычные, казалось бы, вечные формы мирной культурной жизни и смениться ожесточенной и беспощадной международной резней, казалась чем-то почти столько невероятным, как столкновение Земли с кометой.
К счастью для нас, эта неподготовленность нашего интеллектуального миросозерцания к войне не имела никаких практически вредных последствий, ибо она была отодвинута куда-то на задний план и лишена действительного значения другим, внезапно и со стихийною силою пробудившимся началом
лУйЗВ 64
нашей духовной жизни - здоровым инстинктом национального сознания, непосредственным единодушным порывом национальной воли. Независимо от всех наших рассуждений и мыслей эта война сразу и с непоколебимой достоверностью была воспринята самой стихией национальной души как необходимое нормальное, страшно важное и бесспорное по своей правомерности дело.
Но это разногласие между непосредственным национальным чувством и господствующими понятиями нашего мировоззрения - разногласие, духовные плоды которого вряд ли еще сказались теперь во всей своей значительности, - поставило нас перед насущно необходимой и для большинства мучительно трудной задачей идейного оправдания войны, отыскания ее нравственного смысла. Мы не хотим этим сказать, что самый вопрос об «оправдании войны» объясним только из этой психологической обстановки. Указанные психологические условия объясняют лишь, почему этот вопрос именно в России вызывает повышенный интерес и мучительно переживается весьма широким кругом людей. С объективной точки зрения вопрос этот сохраняет свою значительность; это подлинная историко-философская проблема, конечно, совершенно независимо от того, по каким причинам она привлекает к себе внимание.
Нижеследующие краткие соображения, навеянные значительными и интересными размышлениями о «смысле войны», которые были высказаны членами московского религиозно-философского общества*, не имеют своей задачей дать какое-либо окончательное решение существа вопроса о «смысле» переживаемых нами мировых событий. Они имеют гораздо более скромную цель - наметить некоторые общие условия правильного решения и тем предостеречь от односторонних или неправомерных его освещений.
* * *
Вопрос об оправдании войны, об ее объективном, общечеловеческом смысле, заключает в себе одну коренную антиномию, одно необходимое сплетение разнородных и сталкивающихся мотивов. Оправдать войну значит доказать, что она ведется во имя правого дела, что она обусловлена необходимостью защитить или осуществить в человеческой жизни какие-либо объективноценные начала. Но объективно-ценные - значит ценные одинаково для всех. Таким образом, оправдать войну - значит найти такие ее основания, которые были бы обязательны для всех. Но так как война начата и ведется каждой из борющихся сторон, очевидно, по противоположным мотивам, так что фактически одна сторона считает благом то, что для другой представляется злом, то найти оправдание войны значит для каждой из борющихся сторон усмотреть истину на своей стороне и ложь - а тем самым злую или по крайней мере ослепленную волю - на стороне противника. Если бы речь шла об относительной
См. в этом же номере («Русская мысль». 1914. № 12) статьи Г. А. Рачинского, кн. Е. Н. Трубецкого, В. И. Иванова, С. Н. Булгакова и В. Ф. Эрна.
65_Э&Ьл
правде, об оправдании с точки зрения своих частных интересов, то дальше не о чем было бы и говорить. И есть многие люди, которые сознательно останавливаются на такой относительной точке зрения и искание абсолютной истины в этом вопросе считают или «метафизикой» в дурном смысле слова, или даже отсутствием непосредственного, здорового патриотического чувства. Каждая сторона защищает свои интересы, и для каждой ее интересы суть бесспорное, самоочевидное, абсолютное благо, а все прочее - одни пустые разговоры. Такая точка зрения имеет в себе некоторую долю истины. Ее моральная ценность состоит в том, что она именно отграничивает относительную правду от абсолютной, то есть что она очищает эгоизм от ложного ореола абсолютной ценности, которой ему часто придается, и подчеркивает возможность отстаивать свои интересы, сохраняя уважение к противнику, без обязательного слепого самопревознесения и поношения врага. Однако именно действенно на такой точке зрения устоять невозможно. Без веры в абсолютную, объективную нравственную ценность, а не только относительную, утилитарно-эгоистическую ценность своей цели, психологически невозможны ни то самоотвержение и напряжение действенной воли, которые необходимы в столь трудном и мучительном деле, как война, ни - что еще важнее - моральная ответственность за участие в бедствиях, которые несет с собой война. Поэтому действенно этот скептический релятивизм необходимо превращается в свою собственную противоположность; мысль об относительности оценки исчезает из сознания, воля целиком сосредоточивается на интересах только своих, приписывает им абсолютное значение, и тогда возникает та готтентотская мораль, для которой своя польза есть уже тем самым, без всяких особых оправданий, абсолютное благо, а чужая польза - абсолютное зло. Нет надобности разъяснять противоречивость этой позиции. Как можно требовать от противной стороны отказа от защиты ее эгоистических интересов, раз эгоизм возведен в объективный принцип? Очевидно, оправдание войны не может опираться на чьи-либо частые интересы, а должно опираться на интересы или блага общечеловеческие, которые одинаково ценны и обязательны для всех. Оправдать войну можно, лишь приведя такие аргументы, с которыми противник обязан был бы согласиться. Конечно, фактически, то есть психологически, нет надежды добиться общего признания для какого-либо оправдания войны. Очевидно, во время самой войны сознание одной стороны - той именно, которая заблуждается - будет в плену этого заблуждения и будет невосприимчиво к истине. Но это нисколько не меняет того, что истина сама по себе в этом вопросе, как и всюду, только одна, то есть одинакова для всех. И эта истина восторжествует, когда пройдет пора ослепления. В ожидании этого времени каждая из сторон имеет право веровать в свою правоту, поскольку она искренно убеждена, что добросовестно и беспристрастно обсудила вопрос. Но действительная, подлинная истина, конечно, только одна, и мы, со своей стороны, верим и убеждены, что она именно на нашей стороне, что именно мы, а не наши противники, боремся за правое дело и за уничтожение зла.
.ufiSS 66
Но тут именно возникает трудность, в силу которой и обнаруживается тот антимонизм в проблеме оправдания войны, о котором мы выше говорили. Если оправдать войну значит показать, кто в ней прав и кто виноват, кто является выразителем начала добра и кто - начала зла, то в какой мере и в каком смысле нация вообще может признать себя как целое носителем злого начала, подлежащего уничтожению? Мы говорим «может» опять не в психологическом смысле. Мы ставим вопрос: может ли с объективно-нравственной стороны нация признать себя выразителем зла, есть ли вообще такое положение, в котором нация обязана и вправе прийти к такому выводу? Поскольку при этом имеется в виду, что нация должна признать себя как целое, то есть само существо своего бытия и своей воли, злом, подлежащим уничтожению, поставленный вопрос, очевидно, допускает только отрицательный ответ. Если уже отдельный человек не имеет не только обязанности, но и права уничижать себя, признавать свое бытие, самое субстанцию или энтелехию своей жизни злом и мириться со своим уничтожением, то тем более - целая нация. Не только фактически, но и морально нация не может считать свое бытие недоразумением, признавать своеобразие своей жизни и воли, создающее из нее именно особую нацию со своими особыми интересами и оценками, злом, не находящим оправдания перед лицом общечеловеческой правды. Это, по-видимому, ясно само собой и не требует особых доказательств; однако это положение в известном смысле сталкивается с задачей объективного оправдания войны, из которого вытекает, что одна сторона - именно неправая - обязана признать свое дело, свою национальную волю неправой.
В этом именно и заключается та антиномия в проблеме оправдания войны, которую мы хотели отметить. Эта антиномия, конечно, не неразрешима, то есть не есть в строгом смысле слова антиномия. Но она указывает на сплетение в этой проблеме разнородных нравственных мотивов, и из нее явствует, какое решение проблемы заранее должно быть признано ложным. А именно, всякое оправдание войны, смысл которого сводится к тому, что сама сущность одной из борющихся сторон признается выражением абсолютного блага, а другой - выражением абсолютного зла, заранее должно быть признано ложным. В этом, думается нам, основной дефект той славянофильской концепции войны, которая развита преимущественно в речах С. Н. Булгакова и В. Ф. Эрна. Мы оставляем здесь в стороне все побочные вопросы. Мы не касаемся даже легко напрашивающегося недоумения, каким образом война, в которой на нашей стороне стоят Франция и Англия, может еще быть охарактеризована, как борьба России с Западом или - в отношении аналогичной философской концепции Эрна - аналогичного сомнения: если источник зла, с которым мы боремся в этой войне, есть «имманентизм» и «феноменализм» германской мысли, то как нам быть с родственными течениями позитивизма и эмпиризма у наших союзников, Англии и Франции? Мы вообще исключаем из обсуждения все партийные, публицистические и философские споры, как бы они важны ни были сами по себе. Мы берем это «славянофильское» построение лишь в его общем замысле. По существу речь Эрна, кстати сказать, даже не соответ-
67L3&*
ствует ее эффектному заглавию - «от Канта к Круппу»; она должна была бы называться «От Мейстера Экхарта и Лютера к Круппу». А это значит: «от существа немецкой национальной культуры - или, как говорит Эрн, от германской идеи - к Круппу, то есть ко всему злу современной Германии». Мы опять оставляем в стороне всю историческую, научную - выражаясь мягко - сомнительность этого построения, например необъяснимость с этой точки зрения, почему именно теперь, через шестьсот лет после Мейстера Экхарта, впервые обнаружилось на практике зло, корни которого имеют такую долгую историю. Мы обращаем внимание только на одно - вывод из этого понимания, все равно, высказывается ли он, или не договаривается, сводится к признанию, что тем злом, против которого мы боремся в этой войне и которое хотим одолеть, является само существо немецкого духа, немецкого гения. Может ли такое понимание вообще быть объективно-истинным? Независимо даже от того, что никакая война, сколь бы успешной ее ни мыслить, не может истребить ни самого немецкого народа, ни тем самым его национального лица, - такое понимание в религиозном смысле кощунственно; оно означает осуждение, признание негодным самих основ национального бытия, тогда как всякое национальное бытие - как и бытие индивидуальной личности - в своих последних корнях, в самом своем бытии должно мыслиться одним из многообразных проявлений Абсолютного. Такая концепция, которая находит источник зла в самой основе национального духа противника, не может быть ничем иным, как ложной абсолютной санкцией своего субъективного пристрастия; для противника она неизбежно неубедительна, ибо никто не может и не должен отречься от себя, признать злом свою национальность как таковую. Более того: для немцев не могло бы быть лучшего оправдания, чем уяснение, что их поведение, теперешнее направление их воли и сознания непосредственно обосновано в существе их национального миросозерцания и религиозно-нравственного сознания: ибо перед каждой нацией, как перед личностью, стоит высший завет: «осуществляй самого себя»!*
Нужно отметить, что в публичной лекции на ту же тему, прочитанной в Петрограде 25 ноября, В. Н. Эрн внес значительное дополнение, которое существенно изменяет самую его мысль. Наряду с основным течением «германской идеи», против которого он восстает, он отметил и совсем иное направление, назвав его представителями Гёте и Новалиса, и даже объявил борьбу с «имманентизмом» борьбой за освобождение германской души. Это дополнение, однако, обязывает к весьма радикальной переработке всего замысла историко-философской концепции Эрна. Прежде всего, «имманентизм» оказывается совсем не тождественным с «германской идеей» как таковой. Затем пришлось бы существенно изменить генеалогию, а отчасти и оценку этого направления: напомним лишь, что Новалис считал себя последователем Бёме, которого Эрн считает предшественником Канта - и, тем самым, Круппа. Не вдаваясь по существу в обсуждение возникающих здесь сложных вопросов, мы ограничиваемся одним только выводом: если Бёме мог породить и Канта, и Новалиса (как и Шеллинга), то это значит, что «имманентизм» может быть обозначением самых разнородных умо-
68
Вывод, вытекающий отсюда, ясен сам собою - отыскание смысла войны, в чем бы оно ни заключалось, должно быть подчинено общему требованию, чтобы та правда, во имя которой ведется война, была действительно общечеловеческой, равно необходимой не только нам, но и нашему противнику. Мы должны понимать эту войну не как войну против национального духа нашего противника, а как войну против злого духа, овладевшего национальным сознанием Германии, и тем самым как войну за восстановление таких отношений и понятий, при которых возможно свободное развитие всеевропейской культуры во всех ее национальных выражениях. Мы должны искать идею войны только в том, что смогут и должны будут признать и сами наши противники, когда у них раскроются глаза и они поймут то заблуждение мысли и воли, в которое они впали. Это, конечно, не значит, что нельзя искать более глубоких исторических и духовных корней этого заблуждения, что явления зла, которые воочию обнаруживает современная Германия, должны быть признаны историческими случайностями или ответственность за них должна быть возложена только на отдельных людей. Нет, это есть, несомненно, злая воля, за которую ответственна вся нация, и не только в ее нынешнем поколении. Проследить духовные источники этой злой воли не только исторически интересно, но и практически необходимо для осознания подлинного смысла передаваемых событий; в речах В. Иванова и кн. Е. Трубецкого с разных точек зрения, но, в общем, думается нам, одинаково правильно намечены духовные источники этого зла. Но эти источники - как бы глубоко они ни были заложены - не могут быть тождественны с корнями, с метафизической основой национальности нашего врага. Это невозможно уже потому, что эта метафизическая основа, как и произрастающая на ней многосложная национальная культура, никогда не может быть сведена к какому-либо одному направлению, выражена в одной формуле. Все вообще попытки логического определения сущности национального духа рационализируют сверхрациональную полноту бытия и тем незаконно ее суживают. И поскольку корни национального бытия выражаются в своеобразном, присущем нации, религиозном умонастроении,
настроений - от глубочайших религиозно-мистических умонастроений до чистого безрелигиозного позитивизма и «феноменализма». Если принять во внимание вытекающие отсюда необходимые поправки, то мысль Эрна можно было бы редактировать так, чтобы она заключала несомненную долю истины; ибо источник современного зла германской культуры заключается в идолопоклонстве, в обожествлении земных интересов и ценностей, а источник этого идолопоклонства заключен в соединении религиозного инстинкта с безрелигиозным позитивистическим миросозерцанием; и поскольку Кант (но, во всяком случае, не Экхарт и Бёме!) соучаствовал в воспитании этого противоестественного умонастроения, позволительно связывать его с уродствами современной немецкой общественной мысли. Но и эта связь требовала бы еще существенных оговорок! - существенный, сложный и тонкий вопрос о духовных корнях современного германского умонастроения, надеемся, еще будет подвергнут обсуждению на страницах «Русской мысли».
69_3feiu
последнее как таковое, то есть по своему общему духу, тоже не может быть просто заблуждением и злом. Всякое общее религиозное умонастроение, имеющее многовековые традиции и выросшее из самой души народа, необходимо заключает в себе некоторую относительную, частную правду и потому не может само по себе быть признано ответственным за злую волю нации. Поэтому источники зла в национальной жизни должны всегда мыслиться лишь как заблуждения, в которые впала нация, как ложный путь, по которому она пошла, и необходимый отказ от которого впервые вернет нацию к тому, что есть в ней истинного и в подлинном, внутреннем смысле жизнеспособного.
«Gottes ist der Orient, Gottes ist der Occident!» [«Восток - Божий, Запад - Божий!» (нем.)] Эти слова немца Гёте мы можем спокойно повторять, ибо этот немец - не наш враг. Скорее наоборот, мы несем на нашем знамени эти слова против современной Германии, вина которой, быть может, в том и состоит, что она забыла эти слова, потеряла всякое понимание религиозного мировоззрения, из которого они истекают, и, отрекшись от своих великих мудрецов, предалась соблазну безыдейного и безрелигиозного национального самомнения. Война идет не между Востоком и Западом, а между защитниками права и защитниками силы, между хранителями святынь общечеловеческого духа - в том числе и истинных вкладов в него германского гения - и его хулителями и разрушителями. Лишь в этом сознании можно обресть истинное оправдание великой европейской войны.
Франк С. Л. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 125-132.
Булгаков С. Н.
ВОЙНА И РУССКОЕ САМОСОЗНАНИЕ (ПУБЛИЧНАЯ ЛЕКЦИЯ)
I
Геологи учат, что в образовании земной поверхности участвовали силы вулканические и наше обиталище создано рядом геологических катастроф и землетрясений. Расплавленная лава покрывается от времени прочной корой и одевается плодоносной почвой, а на былом вулкане появляются цветущие поля, возникают уютные селения, в которых жизнь заводит свой пестрый хоровод. С течением времени утрачивается даже и воспоминание о давнем извержении, а твердость вулканических пород еще содействует всеобщему убеждению в прочности и незыблемости почвы, в полной обеспеченности жизни. Создается особое чувство места и веры в место, провинциальная приуроченность к своему месту - то, что иногда именно и зовется мещанством, и
70
это чувство прочности места ласкает и пьянит, усыпляет и расслабляет. Оно кладет отпечаток на все мироощущение; оно есть незримый, но могущественный фон жизни; оно, как обертон, звучит во всех ее тональностях. И вдруг... снова происходит извержение вулкана, начинается землетрясение... Как карточные постройки, валятся уютные домики, пылают леса, рушатся горы, проваливаются в бездну плодоносные равнины. Не происходит ли одновременно такое же землетрясение и в душах людей, не есть ли это катастрофа и в мире духовном? Не потрясается ли в них привычная вера в место, в прочность и обеспеченность человеческого бытия на земле, не никнет ли, как трава на огне, общее мирочувствие мещанства?
«16. И сказал им притчу: у одного богатого человека был хороший урожай в поле.
17. И он рассуждал сам с собой: что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих.
18. И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое.
19. И скажу душе моей: душа, много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись.
20. Но Бог сказал ему: безумный! В сию ночь душу возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лук. 12,16-20).
Не осуществляется ли эта простая и мудрая правда Вечной Книги над отдельными лицами и целыми народами как раз в такое время, когда они начинают более всего верить в прочность места и свою собственную мощь? «Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его» (Пс. 102, 16). А они уповали на незыблемость этого своего места и в него верили больше, чем в творческую силу, вызвавшую к бытию и это место, и их самих. Это желание «устроиться на земле» прочно и окончательно, притом со вкусом и комфортабельно, эта любовь к месту, как основа всяческого мещанства, не есть черта, свойственная только отдельным лицам или эпохам; она составляет общечеловеческое свойство, глубоко и, быть может, неискоренимо заложенное в души сынов земли, которые простодушно, а по большей части и чрезмерно любят свою земную колыбель, отдавая ей и свой труд, и свою заботу, и свою нежность. Ведь так естественно лелеять свой угол в мире, и можно ли не любить, да и позволительно ли не любить своей Родины, своего места в поднебесной, своих близких и кровных, своего языка и народа, своей жены и детей? Разве это не было бы неблагодарностью, а что же чернее неблагодарности? Это чувство имеет свою естественную и бесспорную, хотя и низшую, ограниченную правду, которую, однако, надо исполнить, как и всякую правду. А далее является уже психологически неизбежным, что каждый из нас, любя свое место на земле, не может не верить, если не до конца, то хотя несколько, и в его прочность, а постольку не может и не хотеть этой прочности. Ведь без этой любви, без этого, скажу я, естественного провинциализма души, нам нечего было бы и оставлять на земле, не с чем разлучаться, не от чего отказываться, не от чего освобождаться; за пределами этого чувства остается лишь
7i_3feu
свобода пустоты, какая существует для человека, ни к чему не привязанного, нигде не имеющего корней и исповедующего: ubi bene, ibi patria. Однако здесь, как и нередко в области чувства, важнейшие оттенки выражаются не в тонах, но в полутонах и обертонах. Чувство земли, сыновство, почвенность, нечувствительно переходит в расслабляющее мещанство. Для человеческой слабости и духовной лени при желании успокоиться на месте всегда существует опасность возлюбить это свое место - сначала лишь немножко больше, чем это может быть допущено без потери душевного равновесия, без опасности для духовного здоровья. Но раз только инстинкту мещанства предоставлено хотя некоторое господство в душе, он становится уже деспотическим и жестоким, калеча духовно свои жертвы. Восторжествовавшее же и утвердившееся мещанство становится враждебным свободе духа и встречает с ревнивой подозрительностью, злобой и тупым непониманием всякое сомнение в прочности места и в его незыблемости. Была однажды в истории человечества короткая, но блаженная пора, когда казалось совершенно побежденной эта косность места и вера в прочность - не только данного места, но и вообще всего мира, ибо чувствовали жизненно, а не мыслью только знали, что «преходит образ века сего». Этот короткий праздник для человеческого духа, наступивший для первохристианства после Пятидесятницы, эта свобода от мира и неверие в место великой радостью светит людям, как некоторый высший идеал жизнеощущения, и поэтому он снова и снова становится нормой для людей в эпохи духовного и творческого подъема. Римское мещанство устами знаменитого Цельса враждебно заклеймило тогда этих мечтателей как изменников всему местному, отечественному, временному, и оно было по-своему право, хотя упреки эти не доходили до слуха тех, которые ведали иное, нездешнее отечество. Застывшая кора, прикрывающая собою расплавленную лаву и для мещанского чувства жизни образующая непроницаемую преграду от стихии космического хаоса, не обманывала этих мечтателей, и они нисколько не верили в ее прочность. Время и место в их мироощущении не имели протяженности и как будто сливались в одну точку: «странниками и пришельцами», готовыми в каждый миг оставить насиженное место, чувствовали себя первохристиане, как те мужи, которые по зову: «встань и иди за Мной», оставляя и место свое, и жизненное дело свое. Неоспорима религиозная правда этого мироощущения: трудно вместить его в такой полноте, вероятно, не каждой эпохе и дано вмещать. Однако как внутренний голос, как антиномический корректив любви к месту, как незаглушаемый зов издалека и из глубины и, наконец, как сама суровая правда жизни, с которой приходится иметь дело каждому в своей личной судьбе в моменты жизненных катастроф и ввиду для всех неизбежного конца, - повелительно звучит это неверие в место; ибо ведь не только любое место, но и самое место мест, мир сей, не способен вместить жизни нашего духа, не может и не должен вместить. И бессмертная душа человеческая дороже целого мира. А мы, которые чувствуем себя роковым образом прирастающими к своему месту, должны одновременно ощущать себя странниками и пришельцами в этом мире, взыскующими иного града, иного, нездешнего места; мы должны леле¬
72
ять в себе чувство временности всего земного и свободы от него; мы должны сознавать себя гражданами двух миров, которые, однако, в последней основе, в глубине своей, составляют один и тот же мир, только в двух его видах или состояниях. В этом двойственном, противоречивом самочувствии заключается и трудность духовного пути для человека, здесь же заложена и опасность постоянных уклонов и срывов то в одну, то в другую сторону, ибо одинаковым уклоном явится здесь и легкомысленное, а потому в глубине своей неискреннее мироотречение, как религиозная фальшь, как непризнание заповеди труда и сыновней верности матери-земле, и, обратно, чрезмерная привязанность к месту и этому миру не как нормальное, здоровое свойство души, но как ее болезнь и мещанское расслабление.
Очевидно, однако, что опасность второго уклона проявляется сильнее и интенсивнее, причем для человечества изнеженного и цивилизованного она больше, нежели для грубого и примитивного; мещанство есть постоянная угроза и изнанка высокой цивилизованности, при которой хотя до некоторой степени побеждается бедность, достигается известное довольство и более или менее утонченный комфорт жизни, и, что еще важнее, в человечестве появляется сознание неограниченной мощи для умножения этого комфорта. Человек ощущает себя тогда неким Прометеем мещанства, искусным ковачом своей судьбы, мудрым хозяином, умеющим использовать свое место на земле и знающим ему цену. Причем цена эта поднимается тем выше, чем больше становится общий комфорт жизни, завоеванное ею благополучие. Развивается не только непосредственная любовь к месту, amor loci, но и особая философия места и религия места.
Едва ли я окажусь не прав, если скажу, что в этом глубоко осознанном amor loci, в этом гипертрофированном чувстве места, связанном с великими достижениями на поприще цивилизованности, и заключается основная особенность мироощущения новой Европы: комфорт жизни, понимаемый не только в грубом смысле различных внешних ее удобств, но и утонченных духовных вкусов, культурный эпикуреизм, умение находить счастливую меру в пользовании всякими благами жизни, желание «устроиться на земле» прочно и с артистическим вкусом, - такова ее жизненная мудрость, такова духовная музыка новоевропейской цивилизации. Этим комфортом прежде всего импонировала и привлекала к себе Европа «варварские» народы, и этим же комфортом плененные - кто внешним укладом жизни, а кто строем научного образования, начиная с эпохи Петра Великого, потянулись к ней и наши соотечественники. Должен сознаться, что мне давно уже стало страшно от современной Европы, и я перестал туда ездить: мистическую жуть на меня нагоняло европейское чувство жизни. На этой бездушной мостовой, в стальных объятиях европейского комфорта как-то чувствовалось, что теряешь Бога в себе самом: «старый бог» умер - что-то назойливо шептало в душе, сдайся в непосильной борьбе, поклонись новому богу, здешнему, местному, земному, «имманентному», а имя ему Комфорт. И остро чувствовалось нездоровое и опасное, растлевающее веяние в этой атмосфере, и тонким ядом этого мироощущения отравлялось
73_g^
духовное творчество новой Европы, ее самосознание и самоопределение. Да и как же иначе? «Где сокровище ваше, там и сердце ваше», из сердца исходят помышления, а ими запечатлевается мудрость века. Amor loci, эта любовь не к живому, но к вещам, и не к людям, но к гомункулам, и не к органическому, но к механическому, может быть вообще обнаруживаема в разных направлениях. Остановимся коротко на самых основных.
К числу наиболее распространенных и влиятельных идей новоевропейской эпохи принадлежит, бесспорно, идея прогресса и эволюции. Эта идея многолика в своих выражениях, но едина в существе. Она есть не что иное, как динамическое выражение amor loci, его проекция в движении, причем под внешним образом движения здесь скрывается полнейшее признание косной неподвижности жизни. Существует, по этому учению, непрерывное и непрестанное развитие и движение, которое совершается силами, уже наличными и обнаружившимися, науке известными и потому подлежащими учету и исчислению причин и следствий: прогресс есть функция чисто количественного роста, раскрытие уже имеющихся налицо энергий, и потому его единственное орудие есть время. Прогресс эволюционен (или же, наоборот, эволюция прогрессивна): он совершается под действием определенного круга сил, причин и следствий, в нем нерушимо блюдется замкнутость и наличная данность мира как единственно возможная. Для первохристиан, которые не верили именно в эту замкнутость мира и нерушимость места, но чаяли нового творения и преображения, был бы совершенно не понятен этот апофеоз места, и они с ужасом отвергли бы эти ковы князя мира сего. И, напротив, наш век еле удостаивает снисходительной улыбки тех, кто не верит в эту прочность места, как будто непреложно удостоверяемую всем жизненным и историческим опытом, а главное, несокрушимостью и неограниченностью закона причинности как наилучшей и вполне надежной гарантии эволюционного прогресса. В этом прогрессе и разрешаются сами собой, согласно теперешней вере, все трудности жизни, сглаживаются все ее противоречия. Пусть будет путь этот долгим и тернистым, но прогресс несет в себе достаточно средств для излечения всех зол: нет трудностей неодолимых и вопросов неразрешимых; есть бедствия, но нет трагедии, которая была бы неустранима прогрессом. Глубокой успокоенностью веет от этой веры, порожденной amor loci. Отсюда понятна и враждебная подозрительность ко всему, что способно нарушить это спокойствие, потревожить эту веру, показав ее беспочвенность. И в этом смысле вера в прогресс есть выражение глубокого консерватизма духа; она есть местная, посюсторонняя или, сказали бы философы, имманентная ориентировка жизни, философия застывшей на кратере лавы, которая во что бы то ни стало хочет забыть о своем происхождении, как и о том, что под нею грозно шевелится огненный хаос.
Amor loci окрашивает собой и философское самосознание новоевропейской эпохи, он избирает из различных возможностей философствования именно то, что ему наиболее сродно и не противоречит его чувству места, этой универсальной посюсторонности, выражающейся в признании данного разреза
дУйЗВ 74
бытия единственно возможным. За его пределами, гласит мудрость века сего, ничего не существует, и потому нет ничего, что бы не определялось мерою и весом и не исчислялось по таблицам логарифмов. Нет Бога на небе, который бы вмешивался в земные дела, и нет хаотической стихии, которая бы им угрожала из бездны: человек остается один на земле, он есть единственный хозяин мира, этого своего места, и может невозбранно и неограниченно творить на нем эволюционный прогресс свой. Если такова воля сердца и таков голос amor loci, в нем властно звучащий, то отсюда родятся и соответствующие философские «помышления». Было бы, конечно, нелепостью думать, чтобы таким, в сущности, низменным желанием могла вполне определяться и исчерпываться философия, хотя сколько-нибудь достойная своего имени, и подлинные философы, уязвленные «любовью к Софии», неизбежно являются постольку и благородными изменниками своей эпохи, теряют с нею соприкосновение, поднимают против нее знамя мятежа, перестают быть ее современниками; однако и сами они при этом неизбежно заражаются и отравляются ею. Притом и она слышит и усвояет себе из философских мотивов только те, которые ей нужны и удобны, ибо жизнь и здесь остается первее всякой философии (primum vivere, deinde philosophari). Самые влиятельные философские течения идут на службу господствующему мироощущению, причем течения эти очень различны по своему философскому характеру и ценности: это - кантовский трансцендентализм с его духовными разветвлениями, материализм разных оттенков, позитивизм разных наименований, объединяющиеся на том, что все они называют себя в том или ином смысле научной философией, хотят осуществить идеал научности в философствовании. Человеку, по учению Канта, доступно только познание феноменов, или явлений; область этого феноменального мира, так сказать, жизненное его место, определяется нашими же познавательными формами и ими строго замкнута; за пределами этого мира явлений не может возникнуть ничего, для нас доступного и ощутимого, а это практически значит, что вообще не существует ничего, кроме этого места, жизненно утверждаемого нами, как арена для человеческой воли. Хотя собственное мировоззрение Канта было богаче и сложнее, однако, таков был практический вывод из критицизма Канта, который по-разному и был сделан в новейшем неокантианстве, с одной стороны, но и еще в классическом немецком идеализме, с другой. Завершая развитие последнего, гегелевская метафизика с ее выводом, что «все действительное разумно, а все разумное действительно» и с апофеозом прусской государственности как земного лика Абсолюта, уже метафизически установляет незыблемость места, окончательно его абсолютизирует. Но то же самое по-своему делает и, например, крупнейший из представителей неокантианства Коген, такую же абсолютность присвояющий научному методу. Несколько на иной манер, но той же самой жизненной мудрости учит нас позитивизм: О. Конт, Спенсер и др. Сущность вещей нам неведома, мы познаем только явления («факты») и их законы, из коих основной есть универсальный принцип эволюции - прогресса; будем же постигать этот закон, чтобы пользоваться им: savoir c’est prévoir. При всей огромной разнице в философском со¬
75 Ska*
держании учений Канта и Конта нет ощутительного различия в их жизненном выводе и практическом мотиве: это тот же самый феноменализм, только с различной четкостью и тонкостью выражаемый. Но не иному ведь учит нас и материализм, грубый и утонченный. Сущность мира есть материя, совокупность неделимых атомов, группирующихся по определенным законам, или же сил, энергий, теперь заменивших собой прежние атомы. Игрою этих законов и создается наша вселенная и мы в ней, причем эта материя в человеке, в его сознании, достигает способности понимать свои собственные законы. Фактически в явлениях природы и познается самая сущность вещей, - «was ist drinnen, das ist draussen», - может и материализм применить к себе этот популярный и многозначный гётевский стих. И материализм оказывается тем же феноменализмом, только метафизически наиболее притязательным: именно там, где даже Кант и Конт еще говорят о непознаваемой сущности вещей, там материализм открыто ставит знак равенства между сущностью и материей, тем самым исповедуя абсолютный метафизический феноменализм.
Итак, три основных философских русла, которые расходятся потом в разные стороны, в истоке своем сближаются в общем мироощущении, в молчаливом принятии некоторой жизненной аксиомы, продиктованной amor loci, верой в прочность и незыблемость места.
Из того же источника проистекает и основное свойство духа современности, - пафос научности, стремление стать научно-методичным во всем: в изучении и размышлении, в религии и искусстве, в хозяйстве и войне, и сама философия хочет быть прежде всего научной и универсальный методизм принять в самое сердце. Наука же как таковая по существу своему только и может быть феноменализмом, иметь дело только с явлениями, и притом еще методически преобразованными и систематизированными. Как с наибольшей ясностью удалось показать Г. Когену, наука сама порождает свой объект, свои проблемы, творит свой мир, основное качество коего есть непрерывность, закономерность, верность методу, причем философия и хочет быть самосознанием этого методизма. Наука при этом как бы сама создает для себя некое абсолютное место, - это ли не amor loci в его апофеозе! Наука становится поэтому не только главным орудием прогресса, но и больше всего убеждает человека в абсолютности места; она созидает над ним в защиту от неба с опасными его глубинами бронированный непроницаемый купол, под которым как бы в подземелье и живет духовно современное человечество. Мир утрачивает в человеческом сознании свою глубину, становится плоскостным и маломерным.
Соответственно основному духу века определились и формы общественного самосознания, и они, выиграв в четкости, потеряли в полноте и многозвучности. Средневековая Европа искала таких общественных форм, которые хотя бы несколько приближались к начертанному Августином идеалу civitas Dei, теократической, религиозно-насыщенной общественности: ее домогались, каждая по-своему, и папская теократия, и Священная империя, и византийское самодержавие. Хотели религиозной цельности, жаждали нерасторжимости небесного и земного: пусть это стремление никогда не осуществлялось, но
jJtc^è 76
идеал был таков, такова была воля, такового было мироощущение. Не хотела средневековая Европа разъедающего анализа и мертвого механизма, не хотела секуляризации ни в чем: ни в праве, ни в хозяйстве, ни в науке, ни в искусстве. В новой Европе, напротив, восторжествовал анализ и секуляризация: религиозное чувство жизни, восприятие ее глубины и многомерности было нейтрализовано и, так сказать, инкапсулировано. Оно получило для себя свою особенную область в виде церковного союза, от которого обособилось государство, осознавшее себя как организацию абстрактного, объективного права, да и сам человек начал себя чувствовать прежде всего как гражданин. Правовое государство, вначале бывшее лишь порождением теоретической мысли, стало жить самостоятельной жизнью, а вопросы общественности осознаваться, в первую очередь, как вопросы правосознания и правообразования, превращаться в задачи правового творчества. Право же по существу своему имеет дело лишь с интересами, их размежеванием и урегулированием, и потому рассматривает отдельные личности только в качестве представителей таких интересов. Появилась мысль и убеждение, что интересы вообще могут быть не только размежеваны, но и приведены в известное равновесие, гармонизированы правовым регулированием, а поэтому правовое государство именно и призвано путем права создать нормальное общество, водворить царствие Божие на земле. Отсюда естественное стремление распространять область права вширь и вглубь, придав ему не только условный и провизорный характер, но возведя го в идеальную норму и основу общественности. На этой почве вполне логически зарождается идея дальнейшего расширения права в социалистическом государстве, которое ставит себе задачей расширение области правового регулирования до небывалых размеров и хочет осуществлять правовую волю там, где доселе царила неправовая сила, частная воля. Расширение права совершается и в другую сторону, именно крепнет идея международного права, которое обещает водворить вечный мир между людьми, превратив целые государства и целые народности в правопослушных субъектов. Обеспечение вечного мира внутри и вне, идеал pax Romana, понимается здесь как предельная задача правового государства. Так этот вопрос был уже поставлен юридическим по характеру своему умом Канта, который связывал обеспечение вечного мира с торжеством демократической конституции: что сказал бы кенигсбержец пред лицом теперешней войны, в которой объединились, кажется, все существующие формы конституции!
В параллель этому юридизму в общественном самосознании новой Европы следует поставить и его экономизм. Особенность современного экономизма не в том, конечно, чтобы хозяйственные вопросы теперь только впервые получили свое значение, но в том, что хозяйственное самосознание никогда еще так не обособлялось и не получало такой автономии, как теперь. Хозяйственная деятельность людей принципиально всегда признавала над собой высший суд и поверяла себя по высшему критерию, каковым являлся религиозный и нравственный закон; в принципе, по крайней мере и хозяйство сознавало себя частью теократического целого. Новая Европа освободила хозяйственную
7L_3&*
стихию, одновременно с общей секуляризацией произошла и хозяйственная: с полной откровенностью и нравственной безмятежностью выступает теперь «экономический человек» с его наивным и зоологическим эгоизмом. Если в праве человек рассматривается как представитель юридических интересов, то в хозяйстве он же определяется как субъект интереса хозяйственного. Так называемый экономический материализм, объявляющий универсальным принципом жизни борьбу экономических интересов и хозяйству подчиняющий все, чему прежде, по крайней мере в принципе, само оно подчинялось, есть не только популярная философия нашего времени, но и выражает его жизненное самочувствие. Эта аморальная мораль борьбы интересов получает различное направление, заостряется в разные стороны: в одних случаях она становится опорой бесчеловечной эксплуатации труда, тирании капитала и взаимного поедания, именуемого свободной конкуренцией; последняя ведется притом не только между отдельными предпринимателями, но и целыми народами, - ведь и теперешнюю войну отчасти можно рассматривать как проявление этой свободной конкуренции, прежде всего между Германией и Англией. В других случаях эта же самая мораль экономизма и борьбы интересов получает социалистический облик и оправдывает междоусобную борьбу между классами; и подобно тому, как правовое государство надеется, до конца размежевав интересы, тем самым их и примирить, так и социализм чает на пути классовой борьбы победить всякую борьбу экономических интересов и установить гармонию хозяйственных эгоизмов. Социализм, при всей кажущейся революционности своей, остается глубоко верным внушениям amor loci и в этом существенно консервативным, а потому и эволюционным, как и все мещанское самочувствие. Толчки революции суть для него лишь моменты в эволюции, ее узловые точки, но он вполне разделяет веру в незыблемость эволюционного пути, в отсутствие катастроф, неожиданностей; в будущем и он не ждет ничего принципиально нового такого, чего бы не содержалось уже в настоящем. Пафосом непрерывности и закономерности в наибольшей мере проникнут социализм, мнящий себя революционным (напр., марксизм и даже революционный синдикализм): все они основаны на учете настоящего с будущем и, собственного говоря, не верят, что реально есть какое-то будущее с его новизной. Итак, феноменализм, юридизм, экономизм и, как их общая основа, торжество методизма и рассудочности, рационализм мысли и жизни - такова музыка времени. На части распластана человеческая жизнь, разъяты ее члены: она сделалась внешне богата, пестра, многообразна, но внутреннее обеднела, иссохла и как-то спалась.
Излишне говорить, как неблагоприятна для религиозной жизни эта атмосфера, как бедна религиозно должна оказаться такая эпоха с ее неограниченностью, панметодизмом, расчетливостью, всем этим богатством скудости. Конечно, человеческий дух и в плоскостные эпохи своей истории сохраняет свою богоданную глубину и порою слышит голоса, из нее доносящиеся. Дух тоскует и задыхается в тисках железного века и порою глухо протестует против него. Эта неудовлетворенность получает косвенное выражение в повы¬
78
шенном эстетизме наших дней, в несоразмерно большой роли искусства с его мистическими прорывами и озарениями, и, хотя мещанские эпохи не в силах создать свой собственный стиль и породить большое искусство, пожалуй, кроме музыки, более возбуждающей тоску по небу, чем ее утоляющей, зато развивается настоящая погоня за прекрасным, в небывалой степени увеличивается способность понимания чужого искусства. Напротив, значение религии не находится в соответствии успехам эстетизма уже потому, что она лишена своей универсальной царственной роли во всех областях жизни, но сведена к положению отдельной стороны духа, одного из проявлений «культуры». И эта всеобщая секуляризация и партикуляризм жизни и означает духовное оскудение и слабость, контрастирующие росту богатства и мощи. Не легко вынести соблазн богатства без нарушения духовного равновесия. Обмирщение, обмещанение есть опасность, угрожающая высокой цивилизованности, гиперкультурности.
Духовный силуэт, нами бегло набросанный, выражает черты, конечно, не одной только новоевропейской эпохи; однако нужно сказать, что в истории еще не было цивилизации, достигавшей такой мощи как по внешнему, количественному масштабу, так и по силе духовного влияния. Если мещанство потенциально всегда присутствует в человеке и духовно его подстерегает, то положительная его энергия никогда еще не была так велика, как теперь, и поэтому новоевропейскую эпоху в истории следует определить как мещанскую по преимуществу: быть может, это не просто упадок, грех, заблужденье, бессилие греховной природы человека безнаказанно вынести бремя цивилизации, но и неизбежная духовная жертва, уплачиваемая человечеством ради достижения еще неведомой исторической цели.
В эволюционный кругозор мещанства не входит идея катастрофы, гибели, землетрясения, напротив, всем существом своим оно ее отрицает, забывая, что под тонким слоем застывшей лавы скрывается пламя и что человеческая мощь ограничивается только поверхностью. Но вот нежданное, невероятное произошло. Совершается катастрофа, опрокидывающая сделанные доселе выкладки и расчеты... Сразу устарели все руководства истории, социологии, политической экономии, социальной политики, статистики. Начался всеобщий пожар комфорта и цивилизации. «Производительные силы», темп развития коих так уверенно предрасчисляла экономическая наука, сгорают в огне великой войны. Объят пламенем мировой капитализм. Что же пред лицом этого пожара может сказать вера в эволюцию, основанная на убеждении в прочности и несгораемости здания, в невозможности провалов и перерывов в ходе развития? Конечно, вполне возможно причинно и эволюционного объяснить и происходящее ныне, но верно то, что теперешний поворот истории совершенно не предполагался эволюционными схемами, является для них катастрофическим сюрпризом. Самые смелые, считавшие себя революционерами эволюционисты мечтали лишь о захвате власти и перераспределении благ, происходит же нечто гораздо более потрясающее, чем все бывшие доселе революции. Была Бельгия - fuit Belgica, «промышленная», социалистическая,
79 Зд&ц,
кооперативная, представлявшая собой гнездо мещанского уюта в Европе; она давала основу для различных заключений о настоящем и будущем капиталистических стран, о «социализме в действии». И вот ныне та же Бельгия, но уже бездомная, скитающаяся, лишенная своего места, в прочность которого вчера еще так крепко верилось; не пощажены ее «производительные силы», погублена промышленность, стали фабрики и кооперативы, и будущее превратилось для нее в какую-то зияющую дыру, темную загадку Напряженнейший amor loci внезапно сменился здесь исступленным amor fati. И не есть ли эта неповинная и великодушная жертва войны лишь наиболее яркий символ того, что происходит ныне со всем цивилизованным миром? Не совершается ли и с ним, хотя в малой степени, той же потери чувства места, веры в его прочность, незыблемость, составляющей духовную опору мещанства? И такое духовное освобождение, ибо это, несомненно, есть освобождение, приносит с собой Мировая война. Своим нещадным молотом бог войны разрушает кровли уютных домиков, в которых устроилось человечество, и оставляет людей снова под кровом бездонного неба. Он совлекает мещанина с европейца, иногда прямо сдирая с него кожу, и тогда пред изумленным миром предстает средневековый рыцарь, который, оказывается, не умер, а только притаился в европейском бюргере. Во всей Европе, как будто неожиданно для нее самой, проснулась старая доблесть, и здесь опять-таки живой эмблемой является Бельгия - доблесть бельгийская. Европа еще духовно жива, мещанство оказалось болезнью, которая не затронула жизненных органов, такова радостная, благая весть этой войны. Там, где виделось порою словно духовное кладбище царство комфорта и цивилизации, неверия и расчета, ныне вспыхнуло пламя, испепеляющее многое из того, что достойно сожжения, и отделяющее шлаки от чистого металла.
Чем же совершается это освобождение, какою силою вызвано это начало духовного воскресения? Что оказалось сейчас для европейского человечества сильнее, нужнее, спасительнее его цивилизации, его науки, его техники? Пусть странно, а для многих дико прозвучит мое слово, но скажу его: это воскрешение приносится смертью, откровением смерти. Над миром стала смерть, о которой забыли или, вернее, хотели забыть, и, как небесный благовест, как предвестие грозной трубы архангела, зазвучала в сердцах ее весть. И се -
Открылись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы...
Смерть старательно изгонялась из мещанского обихода. Мещанство не любит картины похорон, и покойников из первоклассных отелей на разных курортах обыкновенно уносят ночью и незаметно. У смерти стараются отнять ее торжественно-мистический характер, не услыхать ее откровения, заглушая его тихий шепот светскими церемониями, напыщенными речами. Конечно, невозможно упразднить смерть, которая, во всяком случае, вносит катастро¬
*Æ 80
фический момент во все эволюционные построения, по крайней мере что касается личной жизни человека.
Но было стремление духовно отгородиться от смерти, по крайней мере возможным устранением ее мистики и самой мысли о ней: одни проповедовали, а иногда и применяли вслед за древними эпикурейцами предусмотрительное самоубийство (как французский социалист Лафарг), другие стремились научно нейтрализовать смерть (Мечников), третьи в паническом ужасе трепетали пред неодолимой судьбой (Мопассан), но во всех этих случаях смерть рассматривалась как неприятный биологический эпизод, а не как грань, место встречи двух миров, новое рождение. Церковь, напротив, учит нас молиться о даровании «памяти смертной» и о «христианской кончине живота», она повелевает постоянно иметь в душе мысль о смертном часе, пред лицом его проверять земные ценности: вся жизнь в известном смысле может рассматриваться как приготовление к этому часу. Внимать откровению смерти вообще учит всякая серьезная религия, которая тем самым неизбежно является отрицанием мещанства, неограниченной привязанности к месту, к этому миру. Смерть есть торжественный и радостный апофеоз праведной жизни, ее последний и зрелый плод. Умирающий Сократ, образ которого живописал Платон (в Федоне), чрез даль веков светит нам и поныне, как светила и ученикам его эта праведная кончина, и, воистину, смерть Сократа явилась самой действенной и жизненной его проповедью. «В память вечную будет праведник», - поет Церковь. Смерть есть тихий свет истины, пред которою блекнут все ложные ценности. Этот свет пытались закрыть или затемнить разными подложными ценностями, но пламя вечности снова вспыхнуло над миром. Война неимоверно приблизила к сознанию смерть, сделала ее реально ощутимой, а это означает не что иное, как то, что мирочувствие эволюционномещанское должно уступить место религиозно-трагическому. Жизнь есть трагедия, великая очистительная жертва - это религиозное сознание, которое пытался заглушить и притупить эволюционизм своими надеждами на будущий мир и всеобщее счастье, теперь неизбежно становится всеобщим. Не экономическое понимание истории, но мистическое понимание самой экономики; не утилитарные интересы, личные или классовые, но святыня и радость жертвы и тайна жертвы - вот чему учит современная история, вот что вдруг стало жизненной правдой для Европы и Бельгии. Еще вчера были правы Маркс и Бентам, а уже сегодня они отходят в прошлое, - со всей своей притязательной трезвостью они оказываются фантастами; и мирный буржуа опять начинает уступать место воинственным рыцарям. Никто не знает, насколько глубоко пройдет и всесторонне совершится это возрождение, но несомненно, что своды духовной темницы уже разрушены, и над головами показалось синее небо. Происходит великий пожар мещанства, и не случайно, что пожар этот зажгла самая мещанская страна, ибо Германия в семье европейских народов есть страна, духовно наиболее омещанившаяся. Она обмещанила, обмирщила христианскую религию, приспособив ее к amor loci, выделив и подчеркнув в ней преимущественно элементы земной, практической,
8i_g^
бытоустрояющей морали; она развила в себе основные мещанские добродетели - deutsche Tüchtigkeit, точность, методичность, трудоспособность, научность. В ней с наибольшей силой воплотился amor loci, и потому германству по праву принадлежит место корифея в новоевропейском хоре. Германия справедливо сознала себя во главе новоевропеизма, она ощутила, как свою историческую миссию, огнем и мечом крестить народы во имя земного, европейского бога, per fas et nefas насаждать мещанскую «культуру». И в этом лжемессианизме своем она впала в безумие гордости и временно потеряла даже свой человеческий лик. Но этот меч обратился на нападающего и вместо того, чтобы доставить окончательное торжество мещанской культуре, он вызвал ее кризис и явное банкротство. Как ветхая чешуя, спадает с лица Европы плесень мещанства, и оживает былая рыцарская доблесть. И это сделала война, которую уже теперь, в сознании ее великой всемирно-исторической миссии, народы зовут и священной и освободительной.
Да, война есть величайшее бедствие. Она родит зверство, огрубление нравов, будит в людях низкие инстинкты, толкает к окончательной гибели погибающее. Да, так. Мы пережили Лувен, Калиш, Реймс, переживаем повседневно насилия и преступления, становимся свидетелями глубоких падений, но не нужно забывать, что все это не создается, а лишь выявляется войной, вскрываясь из-под лицемерной личины мещанской прилизанное™ и вежливости, а всякая болезнь для излечения своего нуждается в выявлении. Но не это одно выявлено войной, а и другое, бесконечно ценное: из-под духовной копоти промышленности выявлена рыцарская Бельгия; поднимает снова к небу свои очи Франция; крепнет стальной дух Англии, и, быть может, приближается тот грозный час, когда прозреют, наконец, и омраченные очи тевтонов. Пусть будет страшен для них этот час, но он может стать для них единственно спасительным, ибо лишь в огне может возродиться то, что духовно живо еще в германском гении. Другую возможность, что немцы окончательно закоснеют в своем ожесточении и замрут духовно, пока мы лучше не будем предусматривать.
Церковь учит нас молиться об избавлении от бед: от болезни, труса, потопа, огня, меча, нашествия иноплеменников. Людям бывают спасительны удары и испытания, но мы не можем, не смеем их накликать - ни на себя, ни на других, ибо это значило бы переходить границу дозволенного для человека, приписывать себе разум Провидения. Мы лишь должны готовить себя к мужественному и достойному несению свыше посылаемого креста. И до войны священной обязанностью всех было охранять мир. Но когда события влекутся уже нечеловеческой силой и в громовых раскатах явственно слышится голос Судии: Мне отмщение, Аз воздам; когда Европа обретает трагическую судьбу свою, и свершается очистительная жертва, - нам следует собрать все свои силы, чтобы стать достойными современниками своей истории, а не малосмысленными и лишь испуганными зрителями. И не должны ли мы, не колеблясь, признать, что настоящая война, этот бич Божий, ведет за собой не только разгром, но и духовное пробуждение?..
82
II
Ложь крайнего славянофильства, которая кладет на него печать чего-то местного, ограниченного и провинциального, заключается не в стремлении понять Россию и Запад в их различии, но в их чрезмерном противоположении и даже разъединении, между тем как они суть неразъединимая часть христианской Европы, имеющей некую общую и непонятную вне этого единства духовную судьбу В искушении такого отъединения и заключался славянофильский соблазн старой и новой Руси, который объясним или из инстинкта самосохранения, как выражение испуга пред европейской опасностью, или же как историческое и национальное маловерие, а вместе и высокомерие. В настоящее время не приходится много ратовать против допетровского соблазна, которому были чужды и вожди славянофильства (Киреевские и др.), ибо с ним уже порешено историей. Сейчас гораздо важнее подчеркивать положительный смысл славянофильских утверждений, именно веру в то, что Россия призвана к духовной самобытности и есть существенная и необходимая часть духовного организма Европы, а не простая ее провинция или только количественное расширение. Без России и сама Европа не может стать настоящей Европой, достигнуть своего предназначения, приблизиться к окончательной зрелости, соответствующей концу мировой истории, ибо для всякого должно быть ясно, что судьбы России имеют существенное значение и для судеб Европы, а чрез нее и всего мира. Поэтому-то в отношении к Европе из начала нашей истории нам приходится одновременно испытывать эрос и антиэрос, притяжение и отталкивание - все что угодно, только не равнодушие или холодную чуждость. Что же касается западного мира, то приходится сказать, что до сих пор со стороны Европы в отношениях к России не было да и не могло быть надлежащей сознательности (о чем сетовал еще Достоевский): в них было немало высокомерия учителей к ученикам, цивилизованности к «варварству», и, быть может, только теперь, пред лицом великих событий, Европа впервые начинает признавать Россию и познавать ее духовную сущность. Но все равно: окончательное признание и духовная взаимность Востока и Запада есть только вопрос времени, и для нас, русских, горизонты истории здесь видны шире и дальше, нежели для наших европейских собратьев. Однако это единение возможно только на основе признания глубочайшего духовного различия между Россией и Западной Европой, прежде всего как различия между православием и иными формами христианства. В углубленном сознании этих различий, в этом обособлении России от Европы, имеющем конечной задачей достойное их единение, и заключается та великая правда, о которой возвещал нам Достоевский, и состоит поистине бессмертная заслуга славянофильства перед Родиной и всем миром. Европа, давно уже став для нас школой, всячески соблазняла нас духовно, и с опасностью этого соблазна, грозившего нам обезличением, а следовательно, и духовной смертью, именно и боролись славянофилы. Однако даже когда и соблазнялась новоевропеизмом русская душа, она воспринимала его по-своему, переводила на свой язык. Мещанская
83 äfesm
оседлость, amor loci европейской цивилизованности, сталкивалась в ней с иным мирочувствием. Несмотря на историческое тысячелетие за плечами, мы еще очень молоды, иной скажет, даже непростительно молоды, способны мальчишествовать, - так судят нас наши немецкие дядьки. И доселе в русской душе живет стихия степного кочевника, ей слышатся зовы безмерности и необъятной шири, ею чувствуется дышащая грудь матери-земли, давно покрытая на Западе асфальтом и камнем. Эта воля и ширь напели его душе свои песни и сказки, свою мечтательную тоску по неведомом витязе, златокудром Царевиче, который некогда добудет заветную Жар-Птицу и освободит прекрасную Царь-Девицу подвигом любви своей. Вся здешнее, местное, косное существует только предварительно, только так, до времени и, между прочим, в душе же живет и ширится одна мечта - о Будущем. И этой кочевнической стихии, этому мистически-сказочному самочувствию, которое родилось в душе не из науки с ее рационализмом, но из мифа и песни, отвечает простодушная и детски-сердечная вера, народное русское Православие, которое, в свою очередь, научало народ наш воспринимать все земное как преходящий лик этого Мира, научало вчерашних кочевников религиозно чувствовать себя странниками и пришельцами, взыскующими иного, нездешнего града. Придет день, учит нас вера наша, и погибнут небеса с шумом, и небо совьется, как свиток, и стихии сгорят, и явится на небе знамение Сына Человеческого. История есть лишь предварение Апокалипсиса, да и начался уже и самый Апокалипсис. Иные веруют еще при этом, что раньше мирового конца произойдет, в пределах истории, некое частичное преображение, - однако тоже не эволюционно, а катастрофически, - сверкнет и озарит своим светом. Все мы, верующие и неверующие, ученые и неученые, даже когда и утрачиваем эту веру в своем сознании и служим богам иным, как наша интеллигенция, все же носим в своей душе эту апокалиптическую стихию, все мы немножко не верим подлинности существующего и его окончательности, втихомолку подсмеиваемся над умеренным и аккуратным немцем, без колебаний в него проверившим, а про себя думаем, «что все, видимое нами, - только отблеск, только тени от незримого очами». И это неверие миру странным образом объединяет и русского революционера, и русского монаха, и раскольника, сожигавшего себя в срубе, и Мишеля Бакунина с его верой в разрушение как созидание. Поэтому-то, вообще говоря, русский народ так трудно цивилизуется в европейском смысле слова, при всей высокой духовной культурности и одаренности своей, ибо добродетели, вытекающие из amor loci, - добродетели мещанства, туго прививаются к его духовной природе. Этому же содействовала и тяжелая, страшная история наша, суровая природа и бедность наша, вся та внешняя убогость нашей жизни, которую раньше всего другого видит и презирает «гордый взор иноплеменный». Такова духовная почва, на которой произошло в русской душе столкновение тех начал, которые обычно называются западничеством и славянофильством. Чем же явилось в действительности это русское западничество и в каком отношении стоит оно к реальному европеизму?
84
Женственная душа России при самом историческом рождении своем обручена была в христианском крещении, с которого и начинается русская история. Таким образом, уже в начале своего странствия в пустыне она прияла нерукотворенную скинию и священный ковчег, который хранить любовно в сердце своем она была призвана. Этот ковчег и скиния есть восточное Православие, принятое св. равноапостольным князем Владимиром, духовным зачинателем Святой России. В это ковчеге заключено было не только вселенское христианство в его неповрежденности и чистоте, но и все духовное наследие эллинского гения, которое является безусловной основой европейской культуры, как некий первозданный Эдем, сверкнувший своей божественной наготой на этой грешной земле. В восточном, византийском Православии in nuce заключено все эллинство в его неумирающих ценностях: в его богословии, мистике, литургике, иконографии, архитектуре. Здесь претворено то, что было религиозно подлинного в эллинской религии и мистике, трагедии и пластике: Дельфы и Элевзин, орфика и пифагорейство, Деметра и Дионис, архитектура и эллинское ваяние, художественно доказавшее и показавшее божественность человека; сюда вошло все, что было великого в величайшем умозрении эллинов, ибо Платон и Плотин, Пифагор и Парменид, Анаксагор и Аристотель интегрально восприняты и живут в христианском богословии. И идя спереди назад, можно наследить и ощутить эту связь. Вообще эллинство есть как бы некоторое натуральное православие, как и Православие содержит в себе стихию облагодатствованного эллинства. Вот что получила Русь от Византии как духовное приданое чрез апостольское дело св. Владимира. Но мы нечестиво не знаем и не понимаем до сих пор этого богатства. Мы не развернули его для себя, не вступили во владение им, не умеем видеть своих сокровищ и творчески их опознать. Мы не осознали еще своих собственных тем и мотивов для творчества и начинаем их воспринимать лишь в западной обработке. Поэтому по культурному своему наследию мы богаче Запада, который наследовал эллинство косвенным путем через римскую церковь, а позднее уже в языческой реставрации гуманизма. Но доселе мы не оказались на высоте своего культурного призвания - быть творческими продолжателями эллинства. Русская душа до сих пор по преимуществу лелеяла духовную, сверхкультурную сущность своего христианства, сверхземную, но не земную его стихию. Поэтому Святая Русь получила отпечаток чего-то надземного, нездешнего, с напряженной устремленностью вдаль и ввысь, но без достаточного amor loci, нужного для земного, культурного делания. И сверхземноаскетическое восприятие Православия, и кочевническая стихия, свойственная нашей исторической юности, одинаково не содействовали выработке добродетелей мещанства: хотя мы, правда, не усвоили его пороков, но мы не отдавали должного и его правде, как долгу исторического послушания, работе в поте лица на винограднике своем. Нельзя безнаказанно уклониться от известных жизненных задач, даже если они кажутся прозаичны и ограниченны, ибо своевременно не вспаханное поле не остается пустым, но само собой покрывается чертополохом с сорными и вредными травами. В нашей же истории и без того было довольно
85 Эвйьл
этого чертополоха: достаточно вспомнить долгие междоусобицы удельного периода, нашествия половцев и печенегов, татарское иго, собирание Руси и непрерывные почти войны на севере и юге, востоке и западе, наконец, многочисленные язвы нашей теперешней общественности. Неудивительно, что когда кочевнический период внешней и внутренней истории нашей закончился, мы почувствовали тогда свою неприспособленность, свое «варварство», которым и доселе клеймит нас наш кичливый враг, являющийся культуртрегером мещанства. И внешняя и внутренняя нужда настоятельно говорили нам о необходимости цивилизации, т. е. той, хотя и ограниченной, правды мещанства, непризнание которой жестоко мстит за себя. И пред нами уже стояла готовая школа цивилизации, откуда можно было учится этой науке мещанства, - Западная Европа. Конечно, я не хочу этим сказать, чтобы историческое дело Европы сводилось без остатка к мещанской цивилизации и было лишено творческой культуры: совсем нет, и даже наоборот. Европа свое, в сущности, менее богатое наследие в силу и более благоприятных исторических обстоятельств, и творческой энергии своей сумела воплотить в создании великих национальных культур, которые, как все творческое, имеют отпечаток конкретного, индивидуального, национального, а потому и общечеловеческого.
Россия, хотя и имела богатейшие задатки духовной культуры, но, будучи слабо цивилизована, ощущала необходимость цивилизации, и это сознание выразилось в Петре Великом, этом духовном отце русского западничества. И в этой жажде была правда западничества. Запад был необходим нам на земном, эмпирическом плане прежде всего как школа техники, недостаток которой парализовал наше духовное творчество. Запад нужен был нам и как сокровищница духовной культуры, подлинных творческих ценностей, ибо это знание должно было сделать нас духовно богаче, свободнее, шире, человечнее, одареннее для собственного творческого самоопределения. Но, конечно, ни западная цивилизация, ни западная культура не призваны угасить наш собственный дух, задавить наш собственный творческий порыв, ослабить в нас духовное самосознание, вынудить нас к отречению от духовного дара, полученного нами при крещении. Будучи учениками, отправляясь в школу, мы обязаны смотреть на это лишь как на выучку и никоим образом не должны допускать себя до утраты духовной индивидуальности, до внутреннего онемечения, столь ныне распространенного, и до величайшего, смертного греха - духовной измены своей Родине. В русском «западничестве», силою вещей, благодаря трудности нашего исторического положения, именно значительному старшинству Европы, появлялись иногда черты этой духовной экспатриации, и это со всей остротой и болью почувствовано было в славянофильстве и вызывало в нем реакцию, которая, может быть, и заходила иногда далее, чем следует. Если западничество в своем европеизме плохо различало истинную культуру и внешнюю цивилизованность, духовные ценности и технические навыки, то такое же смешение, лишь в противоположном направлении, повторялось и в славянофильстве, которое правую защиту народного духа и вве¬
86
ренных ему сокровищ эллино-русского православия соединяло с некоторым, хотя и невинным провинциализмом.
На почве вышеописанного в русской душе возник как бы роман с Западом, о котором даже и не подозревают европейцы. Наше западничество, конечно, всегда отличалось от подлинного самоощущения Запада, от западности, оно было свободным переложением на музыку русской души некоторых мелодий западной жизни, однако, без самого существенного и характерного для нее, без западного мирочувствия. Правда, мы воспринимали и воспринимаем различные западные учения преимущественного радикальных оттенков; начиная с XVIII века мы перебывали на выучке у многих учителей: у Руссо и Вольтера, Ад. Смита и Бентама, Фурье и Л. Блана, Лассаля и Маркса, Канта и Гегеля, Конта и Спенсера, Когена и Гуссерля и т. д., и за последнее время особенно крепко запутались в сетях немецкого «школьного учителя». Но дело том, что все эти «измы» воспринимались у нас совсем иначе, чем в местах их возникновения, ибо там они зарождались на ином историческом и психологическом фоне, или как некоторая реакция торжествующему мещанству, или же нередко как вариант того же самого самочувствия. У нас же они окрашивались совсем противоположным самоощущением, кочевническим стремлением к отрыву от места, чувством бездомности - в своем собственном доме, стремлением к будущему - без реального настоящего, и это придавало русской мысли распаленный и в своей отвлеченности радикальный характер. Несходство русского перевода с оригиналом было тонко отмечено Достоевским, который усмотрел русские, славянофильские даже черты в нигилизме Белинского. Последний воспринял из западной мысли самые крайние социалистические теории, целиком отрицавшие реальный исторический Запад, но именно этим-то отрицателем, по мнению Достоевского, он и оказывается в рядах русского славянофильства. Еще в большей степени можно было бы то же самое сказать про Бакунина и вообще про все левое крыло нашей интеллигенции. Психологически это есть отрицательное и бессознательное славянофильство, хотя и навыворот, скрывающееся, однако, под доктринальным западничеством. Поэтому под мнимореалистическим обличием здесь пылает та же страстная, воспаленная вера в эмпирически не существующий, но умопостигаемый град, своего рода невидимый град Китеж, хотя и под другим наименованием. Само собой разумеется, что действительный Запад, как бы он ни был хорош, не мог бы оправдать такой веры и удовлетворить такие надежды; на почве же этой недолжной веры, сотворившей себе вместо Бога кумир, возникало и бурное разочарование, и страстное его осуждение. Запад становится для такого верующего западника некоторым абсолютным фактом высшей действительности, некоей Меккой, землей обетованной. Разумеется, по мере того, как Россия цивилизируется и сама в этом смысле западнеет, такое отношение к Западу ослабевает и сменяется более трезвым и деловым, а потому и более справедливым.
Однако и до сих пор в общественном сознании нашем черты этого делового и буржуазного западничества борются с западничеством религиозным, с верой в обетованную землю. И, конечно, вера эта представляет собой ошибку рели¬
87 Sfeu,
гиозного суждения и извращение религиозного сознания, губительный религиозный подмен и искусительную иллюзию, которая имеет источником отрыв от духовной почвы, измену русской святыне, ее ковчегу и скинии. В истории русской души мы имеем яркие и выразительные примеры тех своеобразных и исключительных переживаний, которые совершенно невозможны для европейцев и едва ли даже им понятны. Классический пример такого крушения религиозного западничества мы имеем в душевной драме Герцена, повествованиями и воплями об этом полны сочинения этого великого писателя с глубоко русской душой, этого гениального ясновидца и обличителя европейского мещанства. «Душевная драма Герцена»* более или менее общеизвестна. Герцен вырвался за границу даже не как в «страну святых чудес», но прямо как в Эдем. Конечно, когда он увидал его действительный лик, на котором так глубокого отпечатлелся amor loci, самочувствие мещанства, он испытал глубочайшее, трагическое разочарование, и впоследствии он никогда уже не мог простить Западу его мещанства и примириться с ним. Вернее, он не мог простить самому себе своей наивной веры. В предзакатной своей элегии «начала и концы» Герцен изливает свое отчаяние и неверие в европейский мир, «идущий в мещанство», причем «авангард его уже пришел. Мещанство - идеал, к которому стремится, подымается Европа со всех точек дна»... «Мир этот не боек на словах и не речист, несмотря на то что он создал великий рычаг стоящий рядом с паром и электричеством, рычаг афиши, объявлений, реклам... Да, любезный друг, пора прийти к покойному и смиренному сознанию, что мещанство окончательная форма западной цивилизации, ее совершеннолетие; им замыкается длинный ряд его сновидений, оканчивается эпопея роста, роман юности - все, вносившее столько поэзии и бед в жизнь народов. После всех мечтаний и стремлений оно предоставляет людям скромный покой, менее тревожную жизнь и посильное довольство, не запертое ни для кого, хотя и недостаточное для большинства. Народы западные выработали тяжким трудом свои зимние квартиры... Западный мир стал отстаиваться, уравновешиваться: все, что ему мешало, утягивалось мало-помалу в тяжелевшие волны, как насекомые, захваченные смолой янтаря... Личности стирались, родовой типизм сглаживал все резко индивидуальное, беспокойное, эксцентрическое. Люди как товар становились чем-то гуртовым, оптовым, дюжинным, дешевле, плоше врозь, но многочисленнее и сильнее в массе»**... История Герцена типична, ибо его драму переживают многие русские в соответственный духовный возраст, - я мог бы сослаться здесь и на свидетельство собственного опыта: в пору тяжелого, герценовского раздумья и разочарования впервые пришлось мне в столице Германии узнать запретного тогда Герцена и его гневные, горькие и разочарованные строки читались мной как признания и вопли собственного
Ср. наш очерк под этим заглавием в сборнике «От марксизма к идеализму» и в отдельном издании (Киев, 1905).
Сочинения А. И. Герцена. T. X. Женева, 1879. С. 259 сл.
88
сердца, его боли и жалобы. Герцен и все мы, герценствующие, конечно, несправедливы к Западу, потому что виним его в том, в чем должны бы винить себя самих. Отвернувшись от Божьего храма, мы стали в своих мечтах превращать в этот храм Западную Европу, и обиделись, когда увидели в ней и благоустроенное торжище, рационально поставленную фабрику, образцовую биржу, отличный университет. Однако кроме ошибки религиозного суждения здесь сказывается и правая непримиримость к чрезмерности мещанства, которая удивительно сильна в русской душе и объединяет русских людей разных характеров и вер, - Бакунина и Толстого, Герцена и Достоевского. Особого упоминания заслуживает здесь наш доселе непонятый и неоцененный писатель, с умом глубоким и печальным, тревожным и разочарованным, трагическим и трезвым. Я разумею, конечно, К. Леонтьева. Он никогда не имел по отношению к Западу положительного, герценовского эроса, но он обнаруживает к нему такой страстный антиэрос, такую бурную ненависть и презрение, что эта страсть делает его по-своему тоже ясновидящим. Через гротеск и иногда даже буффонады звучит безмерная серьезность и проникновенность. И поразительно, что религиозный и политический антипод демократа, атеиста и социалиста Герцена, этот православный Ницше, который монашеской мантией прикрыл бурное сердце романтика-эстета, говорит о «среднем европейце» то самое, что и Герцен, и русский ультраконсерватор ссылается на русского революционера. К. Леонтьев так говорит о Герцене: «Герцену, как гениальному эстету 40-х годов, претил прежде всего самый образ этой средней европейской фигуры в цилиндре и сюртучной паре, мелкодостойный, трудолюбивой, самодовольной, по-своему, пожалуй, и стоической, и во многих случаях, несомненно, честной, но и в груди не носящей другого идеала, кроме претворения всех и вся в нечто себе подобное, и с виду даже неслыханно прозаического, еще по времен каменного периода. Герцен был настолько смел и благороден, что этой своей аристократической брезгливости не скрывал. И за это ему честь и слава... Как скоро Герцен увидел, что сам рабочий французский, которого он сначала жалел и на которого так наделся, ничего больше не желает, как стать поскорее самому мелким буржуа, что и душе этого рабочего загадочного нет уж ровно ничего, и что в представлениях нет ничего оригинального и действительно нового, так Герцен остыл к рабочему и отвернулся от него, как и от всей Европы, и стал верить после этого больше в Россию и ее оригинальное, не европейское и не буржуазное будущее». «Образ будущего мелкого ученого, поверхностно мыслящего трудового человечества был бы вовсе не прекрасен и не достоин! Да и то еще вопрос: будет ли счастливо подобное человечество? Не будет ли оно нестерпимо тосковать и скучать! Нет, я вправе презирать такое бледное и недостойное человечество, без пороков, правда, но и без добродетелей, и не хочу ни шагу сделать для подобного прогресса... И даже больше, если у меня нет власти, я буду страстно мечтать о поругании идеала всеобщего равенства и всеобщего безумного движения; я буду разрушать такой порядок, если власть
89jfè»u
имею, ибо я слишком люблю человечество, чтобы желать ему такую спокойную, быть может, но пошлую и унизительную будущность»*.
Всемирная война помимо всех своих неисчислимых последствий означает новый и великий этап в истории русского самосознания, именно в духовном освобождении русского духа от западнического идолопоклонства, великое крушение кумиров, новую и великую свободу Общий смысл совершившегося уже в этом отношении можно формулировать так: западничество религиозноутопическое и идолопоклонническое должно уступить свое место западничеству реально-историческому, а это значит, что должно совершиться духовное возвращение на родину, к родным святыням, к русской скинии и ковчегу завета.
Война эта, прежде всего, знаменует великое освобождение от кошмара идолопоклонства. И конечно, на первом месте по значению следует здесь поставить духовное банкротство Германии, в которой вся мощь ее цивилизации - ее университеты, ученые, философы, ее социал-демократия и промышленность - не помешали безмерному варварству и отсутствию культуры духа, явленным этой войной. И это военное сближение наше с Европой, с врагами и союзниками, само собой освобождает нас от этого детского обожания и заставляет перейти в другой возраст. Как бы ни старались мы смягчить или подсластить горькую истину, но простая справедливость требует признать, что война эта есть некоторое банкротство всей новоевропейской цивилизации, ее обличение и суд над новой историей. И тот, кто с новоевропейской цивилизацией связывал свои упования и ценности, была ли то немецкая философия, или немецкий социализм, или европейская наука, и т. п., должен теперь испытывать не только величайшее потрясение, но и спасительный духовный кризис, как это с особенной ясностью ощущалось в начале войны, и это по существу нисколько не изменилось и теперь, даже если и притупилась эта боль. Нечто бесповоротно провалилось и осуждено историей, и то, что вчера еще можно было исповедовать с видимостью истины и с полной искренностью поддерживать, теперь становится идейным оппортунизмом, малодушием, половинчатостью или исторической тупостью. «Варварская» Россия спасает Европу от нее самой, и, конечно, не военным только превосходством, но побеждающей духовной мощью русского воинства и всего русского народа, ибо ведь в этой войне войско есть народ. Вновь исполняются заветные виденья славянофилов, торжествует правда их веры в душу народную и святыню народную, и их неверие западническому кумиру. Ведь теперешняя война не есть случайность, она есть плод, давно созревавший на древе новоевропейской цивилизации**. Теперь, когда мы имеем дело уже с совершившимся фактом, становится ясно, что к нему вела неумолимая логика истории, а не частная
Леонтьев К. Собрание сочинений. T. VI. С. 28-29; T. VII. С. 469-470.
Ср. наши очерки: «Русские думы» («Русская мысль», 1914, XII) и «Поверженный кумир» («Утро России», 1914, 30 августа).
xjicäB 90
злая воля, и зачата была эта война не теперь, но уже на заре новоевропеизма, как борьба за мощь, за богатство, за земли. Не к миру и благополучию, не «к наибольшему счастью наибольшего числа людей» стягивала свои силы, ковала свои мечи Европа, но готовилась к этой неслыханной катастрофе. Все, что угодно: всеобщая социальная революция, земной рай, осуществленный силами науки, всеобщий правовой союз государств - все, только не это безжалостное взаимоистребление по последнему слову науки, не «толстая Берта», «чемоданы» и дредноуты рисовались нашему западничеству в распаленных мечтах его, да и самим европейцам, чрезмерно поверившим в силу своей цивилизации и переставшим замечать всю ее ограниченность и условность. Во что же остается верить тому, кто верил в единоспасающую силу новоевропейской цивилизации? Экономика пылает. Социалистические рати, на которые опирались упования многих, растаяли и переплавились в легионы, борющиеся на полях сражения уже не за государство будущего, но за свою родину, и не от имени своего класса, но во имя отечества. Конечно, природный консерватизм мысли еще удерживает иногда старую фразеологию и привычные, утрамбованные временем, ходы мысли еще долго после того, как уже истлела или сгорела самая мысль. Конечно, возможно и теперь спасаться от неприятных выводов бегством в будущее и сызнова повторять прежние посулы, осмеянные современностью, относя их уже не к завтрашнему, но послезавтрашнему дню. Нечто подобное и теперь происходит в нашем обществе: одни спасают таким образом свой европеизм, другие - свой социализм. Но не ясно ли, что и социализм, законное детище мещанской цивилизации или новоевропеизма, возможен был в прежнем виде только до испытаний войны, т. е. в отошедшую уже историческую эпоху. Нельзя повторять без критики и нового оправдания ни одного из старых упований, все подлежит пересмотру, проверке, скепсису, обязателен всеобщий духовный ревизионизм, и является повинным в реакционности косности мысли тот, кто пытается пробавляться прежними лозунгами тогда, когда все они уже устарели. Необходима новая духовная ориентировка. Та плоскостная, мещанская ориентировка, которая опиралась на позитивное миропонимание, на веру в спасительность научности, во всесилие правового государства и международного права, в непрерывный рост производительных сил, должна быть заменена или, точнее, восполнена, осложнена ориентировкой глубинной, внутренней, религиозной.
Ибо, если застигает буря в открытом море и изменяют привычные инструменты, надо идти по звездам, и, когда безмолвствует привычный оракул времени, нужно вслушиваться в голос вечности. Надо думать по-новому, ибо того лика мещанской Европы, пред которым коленопреклоненно стояло наше западничество, уже нет, он испепелился в огне войны, и из-под него выступает старое, а вместе и новое, более значительное лицо, которое имела Европа в пору наибольшей полноты своих духовных сил, в домещанскую эпоху: скажем прямо, выступает духовный лик христианской средневековой Европы, который более дорог, нужен и понятен не поверхностному самосознанию западничества, но религиозно углубленному самосознанию славянофильства,
9J_3&u
Европа духовно очнулась от полуобморочного сна своей мещанской цивилизации и медленно поднимает к небу с мольбой свои очи, и это зрелище наполняет радостным умилением именно тех, кто не мирился с этим сном, видя в нем болезнь, упадок, оскудение, кто враждовал с мещанским «Западом» во имя духовной Европы, этой воистину страны святых чудес. Так это ощутили бы, думается нам, и Герцен, и Леонтьев. Поэтому так странно двоится наше историческое восприятие: для западников война эта есть крушение европеизма, катастрофа цивилизации, угашение светочей, для славянофилов же в ней таится, быть может, начало духовного возрождения Европы, освобождение из оков, обличение лжи. Роли переменились: те, кто отрицались западничества и ощущали себя славянофилами, теперь гораздо более чувствуют себя европейцами относительно освобождающейся от бремени мещанства Европы, чем те, кто считали себя западниками и ныне стоят недоуменно пред фактом крушения их кумира. К чему лукавить: ведь кумиром-то этим в последнее время была, а для наиболее верных и фанатичных и поныне остается - Германия, и притом не Германия Гёте и Шиллера, Баха и Бетховена, но именно новейшая гипернаучная Германия, страна философского критицизма и всяческой научности, практичности и годности, эльдорадо социал-демократии и родина марксизма, страна дешевых товаров и благоустроенных магазинов, уютных университетов и превосходных библиотек, область систематического методизма и методического безвкусия. Она возвестила миру и в наибольшей степени осуществила высшую форму философии мещанства - универсальный методизм: научность в религии, в философии, в социализме, в промышленности, в войне. Она превратила человека в ретортного методического гомункула, и этим-то гомункулизмом обольстилась, зачаровалась наша кочевническая душа, и мы неумело, но старательно стали натягивать на себя школьную куртку с чужого плеча, поочередно объявляя себя кантианцами, марксистами, идеалистами, монистами, стали онемечиваться каждый на свой манер. Вовсе не так легко духовно извергнуть из себя немецкую муштру и немецкую «прелесть». И в настоящее время, вместо того чтобы в различных и многообразных манифестациях немецкого духа стараться постигнуть их подпочвенное субстанциальное единство, то дерево, корни коего познаются по плодам, каждый старается отделить от него и сохранить для себя ту его ветвь, которая ему особенно любезна, противопоставляя ее всему остальному в германстве. Так, марксисты продолжают удерживать свои немецкие схемы, хотя специфически прусский букет учения о захвате власти армией пролетариата уже достаточно обнаружился теперь, когда армии немецкого пролетариата пока что упражняются в захвате власти над несчастной Бельгией или задержанными иностранцами и военнопленными. Однако те, которым не под силу духовное освобождение, рассуждают так, что немцы - это одно, а сочиненный ими научный социализм - другое. Совершенно подобное же происходит и с приверженцами философских изделий, порожденных из недр немецкого духа. Вообще все, кто не хочет брать вопроса по существу, в каком-то отвлеченном «германизме» нашли всеобщего козла отпущения, чтобы взвалить на него все
92
неприятные выводы происходящих событий, в то же время удерживая дух этого германизма. И получается своеобразная картина, что ради стремления сохранить старые эволюционные позиции, во имя гуманности и прогресса впадают уже в чисто зоологическую вражду к расе, вносят начало чисто этнографической розни. Против этого следует со всею энергией указать, что германизм, как начало этническое или расовое, есть великая историческая сила, и отрицать гений германства было бы не только неблагородно и недостойно русского духа, но и просто неумно. И не значило ли бы это отрицать Баха, Бетховена, Дюрера, Шиллера, Гёте, Шеллинга, Вагнера и других? Вопрос о духовном кризисе новоевропейской цивилизации, в которой первое и самое печальное место принадлежит германству, отнюдь не может быть разрешаем простой ссылкой на «германизм» как факт биологический. Надо спрашивать себя, каковы же те духовные силы, которые так извратили германский гений? Где тот яд, которым отравлен германизм, а за ним и с ним, хотя и в слабейшей степени, и вся новая Европа? А если поставить эти неприятные и тревожные для ленивой мысли вопросы, то станет ясно, что «германизм» не есть только местная немецкая болезнь, в нем дано наиболее напряженное и сильное выражение духа новоевропеизма, конечно, обостренное и осложненное национальными чертами германства. Поэтому самообманом и лицемерием звучат успокоительные голоса, уверяющие, что в духовном мире все остается на месте, и провалится только германизм; что Европа отлично обойдется и без него, а потому не требуется всеобщей переоценки ценностей, и можно западничать на старый манер, довольствуясь Европой минус Германия. Нет, мир потрясен в духовных основах своих, ничто не осталось на месте и ничто не уцелело от землетрясения: hora novissima, vigilemus!
Пугало германизма становится средством защиты и для пацифистов, которые во что бы то ни стало, стараются спасти традиционный эволюционизм с его перспективами безостановочного мирного прогресса. Оно тоже говорят, что теперешняя война создана Германией как очагом европейского милитаризма; достаточно раздавить змеиное гнездо, чтобы мечи были, наконец, перекованы на орала. Конечно, и для нас очевидна печальная и роковая роль Германии в развитии милитаризма, ужасен дух ее юнкерства и военщины, своей жестокостью и бездушностью она оказалась более всех народов приспособлена для роли «бронированного кулака». Но и эта приспособленность имеет значение лишь обостряющего момента. Основы теперешней мировой войны заложены в мещанской цивилизации, которая опирается на международное капиталистическое соперничество; последнее в экономической мысли впервые сознало себя еще в меркантилизме как система откровенного национального эгоизма. И принимая капиталистическую цивилизацию, нельзя отмахнуться от ее меркантилизма, не только теоретического, но и практического, каковым и является теперешняя война. Поэтому нечего наивничать, полагая, что при отсутствии воинственного германизма можно было бы избежать мировой капиталистической войны. Причины здесь глубже и, так сказать, духовнее: тот genius loci, который водительствует новоевропейской цивилизацией,
93 äfeicx
отнюдь не есть гений мира, ему дано не установить мир, а скорее наоборот, взять его от земли, разжечь соперничество, ибо он есть гений не единения, но обособления. А поэтому и надежда на «вечный мир» после падения германизма и должна, во всяком случае, обосновываться глубже, чтобы не производить впечатления какой-то мечтательности и детской беспечности. Все эти попытки удержать старые позиции без всякого изменения по существу безнадежны, ибо мы катастрофически вступаем в новый период истории.
Два противоречивых чувства неизменно присутствуют в нашем самосознании, в своей антиномической дисгармонии составляя некий чудесно созвучный аккорд: чувство места и привязанности к миру, на котором зиждется идея эволюционного прогресса, и чувство конца, катастрофического отрыва и разрушения. Не можем и не должны мы, дети земли, отрываться от лона матери и отрекаться от мира, но и не можем и не должны мы до конца ему верить, хотя бы уже потому, что у каждого из нас за плечами стоит ангел смерти, и в любую минуту жизни может для нас прейти этот мир и окончиться время. Поэтому и увещевает всех верующих апостол: «Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть как не имеющие; и плачущие как не плачущие; и радующиеся как не радующиеся; и покупающие как не приобретающие; и пользующиеся миром сим как не пользующиеся; ибо преходит образ мира сего» (1 Кор. 7, 29-31).
Внутренняя трудность отношений с Западом для нас в том и состояла, что Запад чересчур крепко уверовал в этот мир, выразив собой одну сторону антиномии жизни, мы же, если в чем и грешили до сих пор, то скорее в обратном направлении. И теперь, когда в спасительном огне войны спадает мещанская чешуя Запада и обнажается бессмертный человеческий дух, Европа становится неизмеримо ближе к нам, нежели когда-либо, в частности нежели и тогда, когда мы обезьяннически перенимали ее цивилизации и во имя ее малодушно отрекались от своей собственной духовной стихии. Воистину теперешняя Европа, трагическая и героическая, истерзанная и залитая кровью, смятенная и разоряемая, духовно богаче, чище и выше, нежели то срединное царство, от которого так содрогался Герцен и Константин Леонтьев и готов был бежать, куда глаза глядят, Гюи Мопассан. Мы ясно чувствуем, что с этой братской Европой мы имеет общую духовную судьбу. Только теперь впервые наступает время для нашего сознательного и свободного самоопределения в отношении к Европе. И надменная Европа пред лицом этой войны, когда смирение русского воина духовно оказывается сильнее европейской цивилизованности, должна отказаться от своего презрения к «варварской» России, от своего горделивого незнания ее, от органического непонимания русского духа, которое всего гибельнее будет для самой же Европы. Для России же отходит, наконец, в прошлое историческая пора ученичества, вместе с грехами этого ученичества. О, и теперь, может быть, больше чем когда-либо надо нам учиться у Европы, «чтоб в просвещении стать с веком наравне», но должен быть положен конец той духовной измене своему Отечеству, которая совершалась в душах этих европейских выучеников, когда жрецы иноземной учености за¬
тмевали в жалких душах учеников напыщенным величием своим духовный облик матери. Довольно с нас западников старого, фонвизинского естества, хотя и нового покроя. Когда Израиль вошел в обетованную землю, ему под страхом смерти запрещено было вступать в брак с дочерьми более цивилизованных, но объязычившихся хананейских племен и отвращать свое сердце от Иеговы, делая его уделом Ваала. И не та же ли опасность подстерегала и нас! В семье европейских народов мы, бесспорно, являемся юнейшим братом, но юность есть сила, и ей принадлежит будущее. Всей глубиной существа своего, всей силой веры своей, всем помышлением своим должны мы прежде всего ощутить одно: мы есьмы, мы имеем свою собственную плоть и кровь, мы имеем свое духовное лицо. Нас Бог помыслил как некую самобытную сущность, и этот умопостигаемый образ мы призваны осуществить в земном подобии. Мы должны стать самими собою, должны осуществить себя самих - вот долг нашей жизни, историческая задача нашего национального бытия, которая именно на нас наложена, в которой никто не может нас заменить, ибо это есть дело нашей мысли, сердца и воли, всего нашего духовного существа. Мы никому не можем передать свою духовную индивидуальность. Она есть та творческая задача в мире, во имя которой вызваны мы из небытия. Россия должна явить миру Святую Русь, ибо последняя необходима для мира и судеб человеческих. Иметь индивидуальность есть не только право, но и обязанность, есть не только мощь, но и ответственность, ибо каждый должен дать отчет перед Богом за свой именно талант: каждому народу и даже каждому индивиду в известной мере вверяются судьбы мира, в той его точке, которая соответствует его бытийному центру, его творческой личности.
Когда говорят о национальном избрании и предназначении, то у многих возникают законные опасения кичливого и духовно-убогого самопревознесения и самодовольства; такая исключительная и чрезмерная привязанность к своему духовному месту в мире, соединенная со слепотой ко всему остальному, таит в себе опасность своеобразного духовного мещанства, и, чтобы ей не подвергнуться, надо помнить, на какой именно черте подстерегает эта опасность, откуда начинается этот уклон. По слову Плотина, душа есть Афродита, ее женственность воспламеняется и исполняется силой зачинательный дух. Нельзя познать душу своего народа, не полюбив ее, ибо познавать можно только любовью, лишь ей открывается видение умных сущностей. И вот почему, сколько бы ни издевались поверхностные умы, тысячу раз прав поэт, свидетельствующий о своем ясновидении любви:
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной,
ибо этот взор затемнен нелюбовью и потому требует внешних знамений и оказательств. Эросу национальности открывается эта духовная сущность,
95_9&u
и отсюда родится национальное творчество, как духовная любовь, как рыцарское служение, как верность обрученного. Но, как хорошо было ведомо грекам же, и эрос бывает разный, и есть две Афродиты, небесная и всенародная. Эрос может получить и чувственный характер, а, будучи направлен на недостойный объект, он слепнет относительно истинной своей задачи и тогда становится бездушным, эгоистичным; такое извращение национального чувства мы наблюдаем теперь на своеобразном вырождении германского национального эроса, но его опасность всегда подстерегает всех. Ярче всего эту двойственность национального эроса и его противоречивость наблюдаем мы на истории избранного народа Божия, которым был заключен завет с Богом и с которым, по его верованиям, обитала Шехина - слава Божия. В его душе всегда, во все века его бытия, боролось высокое его призвание с темным еврейским национализмом, и эта борьба раскрывается уже в пророческих писаниях. И эта же опасность, конечно, существует и для народа русского. И прежде всего, избранный народ - а ведь всякий исторический народ на что-нибудь избран - должен чувствовать свое недостоинство, сознавать свою духовную нищету, ибо то, ради чего он избран, бесконечно превышает его наличную, достигнутую данность. Именно этот «пафос расстояния» звучит в словах поэта: «О, недостойная избранья, ты избрана!». Надо любить в своем народе, как в себе самом, не себя, но свое призвание. России по преимуществу вверены исторические судьбы Православия, от которого должен изойти свет миру, но это не значит, что Россия уже есть воистину православная страна, «Святая Русь», хотя последняя всегда незримо и умопостигаемо таится в ней. А потому самодовольство наличной данность да будет далеко от нас! И в национальности своей, которая вместе с другими связями сердца привязывает нас к земле, к месту, должны мы себя чувствовать странниками и пришельцами, всегда находится в пути, забывая «заднее», устремляясь вперед. В национальном самосознании должен быть рыцарский пафос, воспламеняемый видением, «непостижимым уму», Прекрасной Дамой, ради которой рыцарь свершает свои подвиги, но горе ему, если он примет за нее дородную Дульцинею, что случилось теперь с Германией, и горе ему, если он вместо ее защиты до последней крови обратится в бегство или отдастся в плен, как это случилось с нашим западничеством. Национальность есть высшая ценность, но не последняя: она необходимо лежит на пути к вселенскому самосознанию, но не должна от него отвращать и преграждать к нему дорогу. Бог сдвигает с места светильник, если служители его недостойны, и это звучит вечной угрозой и вечной ответственностью. Ибо избрание дает силу, но не насилует, и законом жизни и творчества и здесь остается свобода.
Мир ждет русского слова, русского творчества, порыва и вдохновения. Миру должна быть явлена мощь русского духа, его религиозная глубина: царство «третьего Рима» - новой Византии, которая заступила в истории духовное место Византии павшей и ныне готовится торжественно вступить в ее столицу, в царственный град Константина, должно явить нововизантийскую, русско-православную культуру христианского Востока. Тогда свершится пол-
96
нота западно-восточного мира, сомкнется круг исторической цепи. Наступает историческая череда России, от нее зависит будущее, не для нее только, но и для всего мира. Ибо ныне окончательно надвинулась эпоха мировой истории, когда все, что имеет совершаться, свершается для всех народов, для всего мира, - пора местных обособлений уже миновала. И эта война проливаемой кровью спаивает Европу в нерасторжимое единство, ибо нет исторической силы, которая бы более сближала народы, нежели война, Европа есть центр Мира, то, что совершается в Европе, совершается и во всем мире. Надвигается историческая жатва, пора зрелости, предвестие конца. В русской душе всегда жила скорбь за всех, печалование о судьбах всего мира, вселенское самосознание. И этому вселенскому самосознанию соответствует, что надвигающаяся эпоха истории, в которой по многим признакам определяющая роль будет принадлежать славянству, а прежде всего России, совпадает с этим мировым масштабом истории. Это предчувствие вселенского исторического служения сопряжено и с другим историческим предчувствием, которое не менее глубоко искони веков залегло в русской душе, - чувством конца, нашим русским апокалипсисом. Человеку не дано ведать времена и сроки, которые положил Отец Небесный, но по смоковнице, ветви которой становятся мягки и пускают листья свои, можем мы заключить, что близко лето, и надвигается пора исторических свершений. Конвульсивно ускоряется ход истории, и если только вообще есть конец, то ясно, что мир мчится к этому таинственному, страшному и светозарному концу своего теперешнего зона. Здесь мы опять сталкиваемся лицом к лицу с идеей эволюционного прогресса, в который вчера только верили повсеместно и для которого принципиально не существует идеи конца. Но именно потому для него нет и идеи Будущего, если все дано уже в настоящем и господствует одна лишь непрерывная его эволюция. Для имеющих уши слышать давно уже предчувствуется, и ныне сильнее, чем прежде, приближение Будущего как совершенно новой эры в истории человечества, таящей в себе предварения мировых свершений. Хотя на короткий срок, но должна быть преодолена секуляризация жизни с ее неограниченностью и явлена универсальная теократия, «тысячелетнее царство» святых на земле. Ее-то, сознательно или бессознательно, но трепетно жаждет русское сердце, по цельной, нераздробленной жизни оно тоскует. И в решительную минуту истории, в конечный, а потому самый зрелый ее час, последний раз столкнутся два чувства жизни, две веры, две любви: amor loci с его эволюцией и безбудущностью, и чаяние новой земли и нового неба, окончательное преображение мира и твари, жизни будущего века. Изначальная и вековая антиномия, живущая в человеческом сердце, осознается и определится как столкновение двух царств, двух миров, двух воль: царства от мира сего во главе с тем, кто придет во имя свое, и царство не от мира, имеющее Царя Кроткого, Христа, творящего волю Отца. История есть трагическое осознание этой антиномии, и мировая война будит в душе ее неумолчную боль с новой силой и принудительно придвигает к этим вопросам. В крови мучеником, проливаемой ныне на полях европейского мира, истлевает грех европейского соблазна и тем самым зарождается
97_3&v
духовно человек Будущности. Пред этим кошмарным ужасом, для которого бессильно слово, пред этим исступлением человеческим кто же не содрогается и не трепещет в сердце своем, ибо, воистину, «страшно впасть в руки Бога живого»! Но вместе с тем что же имеет теперь значение более творческое, культурное, историческое, апокалиптическое, нежели эта же война, которую гений народный, верно чувствуя в ней трагическое освящение человечества, уже назвал священной? Какими же словами сумеем мы воздать славу, какой благодарностью можем мы возблагодарить наше воинство, которое тихим светом своего величия явило нам и всему миру сокровища русской души, ее простоту, чистоту и веру, которое дало нам еще раз опознать себя в путях истории, подтвердило и удостоверило правду поэтического прозрения: «О, недостойная избранья! ты избрана»! Русское воинство величием своего духа спасает и освобождает мир от преждевременной угрозы антихристова пленения. Но не является ли это указанием, что и иное служение миру ждется от России, иной подвиг - не битвы, но спасающей любви и веры. Воинство ратное зовет себе на смену воинство духовное. Гряди же, гряди, Святая Русь!
Булгаков С. Н. Война и русское самосознание // Утро России. 10 декабря 1914.
Ландау Г. А.
СУМЕРКИ ЕВРОПЫ
Сумерки сгущаются над Западной Европой. Из сверкания небывало яркого дня современной культуры, восторженно возносившейся, казалось, в безграничные просторы, она без переходов погрузилась во внезапно разверзшую жуть.
Я говорю не о всей Европе - только о Западной Европе, только о том сравнительно небольшом полуострове на теле материков, на который стеклась, задержанная морями, и напряглась сила, расцвело творчество современного человечества; на котором выросла европейская культура - подобно тому, как некогда в меньших масштабах тогда еще небольшого мира, на другом полуострове, на другом географическом острии собралась и разрядилась великая культура Эллады.
Различны - и даже противоположны - судьбы государств, которых жребий общих мировых, и частных для каждого, движений связал в один узел современной войны; различны горизонты, открывающиеся для каждого. Но странным, на первый взгляд, образом - более родственным вырисовывается грядущее не тех участников войны, которых связывают союзные в ней отношения; более близкой рисуется мне судьба тех государств, которых связывает многовековая общность истории, хотя бы они и находились во враждебных
98
рядах. Так, значение войны для дальневосточной Японии резко и в корне отличается от ее значения для европейских держав, хотя и союзных ей; так, даже и для России, державы европейской, но раскинувшейся и на Азию, перспективы войны иные, чем для стран Западной Европы. Я и буду говорить только об этой последней, в смертельной борьбе сохраняющей своеобразное единство, заранее подчеркнув, что к России излагаемые соображения имеют лишь весьма частичное отношение.
* * *
1
Союзные, враждующие и пока нейтральные государства, Францию с Англией и Германию, Бельгию, Австрию и Италию, беру я в одни скобки, отделяя от России и Японии, союзных одним, враждебных другим, потому что глубокое коренное единство представляют они общностью своего прошлого и единством созидавшейся ими культуры. Менее всего стану я отрицать характернейшую индивидуальность каждой из этих стран, различие - может быть, в некоторых отношениях полярность - их народного характера, своеобразие их творческого вклада; но это вклады в единую культуру, но это индивидуальности в единосвязанном коллективе народов. История долгими столетиями общения, борьбы, взаимных влияний переплела их в единство; современность своими фантастически мощными средствами взаимного проникновения спаяла их со всеми их противоположностями и своеобычностью. Сообща творили они одно дело - великой западноевропейской культуры, единой и при всем своем внутреннем разнообразии, как единой была культура Эллады при своеобразии созидавших ее городов. Европейской культуре в современности принадлежит непререкаемая гегемония в жизни народов, хотя громаднейшее большинство человечества не участвует в ее созидании и не живет в ее рамках. Собственно миром и была до недавнего прошлого Западная Европа; остальная часть земной поверхности была нетронутым пустырем или колонией, местом приложения европейских сил, источником благ, или внеисторическим пространством, тридевятым царством, которое еще только должно было быть найдено, открыто историческим человечеством и приобщено к истории, т. е. открыто Европой для Европы. Солнцем человечества за последние столетия было солнце, освещавшее Западную Европу, и все миллионы людей и все сокровища тех тридевятых царств, отпрысков некогда грандиозных культур, были как бы сном, фантазмой, пока не вступали в соприкосновение с Западным полуостровом. Ибо здесь человечество не только жило, но и творило, не только охраняло прошлое, но претворяло его в будущее; ибо здесь пролегала дорога, которая от былых эпох протянулась к эпохам грядущего. Индию и Китай открыла маленькая Европа и вернула человечеству; Америку она, так сказать, изобрела и взрастила. Через Западную Европу пролегал для всех народов путь к жизни и к творчеству; «западничество», т. е. собственно европеизация, для всех народов было лозунгом воскресения и новой жизни.
99
Нет, конечно, сомнения, что не одна Западная Европа участвовала в созидании западноевропейской культуры. Все значительнее становилось участие и других народов, приобщенных ею к жизни или столкнувшихся с нею. Россия и Америка, и Дальний Восток увеличивали свой вклад в общечеловеческий капитал. И все же этот вклад еще и до последнего времени становился общечеловеческим, только посколько проходил сквозь признание руководящих держав Запада. И даже и еще теснее можно сказать: три руководящих державы Запада, три руководящих культуры, английская, немецкая, французская, в их взаимодействии и создавали русло единой западноевропейской и, значит, для последних веков - общечеловеческой культуры. Преобладание склонялось то на сторону одной, то на стороны другой; в последнее полустолетие снова выбросилась вперед Германия; но, в общем, в этом тройном взаимодействии германо-романского мира происходил основной напор мировой культуры последних веков.
И как внеевропейские ценности только через приятие ими получали мировое значение, так и культуры других европейских же народов только в связи с ними, вливая в них свое созидание, или от них черпая, участвуют в общей работе. Далека от меня мысль умалить значение и других народов: Италии, связующей нас на заре новых времен с далекою древностью, и Нидерландов, и другого соединительного с древностью звена - еврейства, этого малочисленного восточного народа, который связующей силой своего рассеяния, непрерывностью своей своеобразной активности, сочетанием неслиянности с каждой отдельной местной традицией и участия во множестве их - стал едва ли не самым европейским народом среди европейцев. Впрочем, и вообще можно отметить, что наиболее законченными средне-европейцами, общеевропейцами являются не столько члены трех великих созидательных сил европеизма, сколько интеллигенция маленьких народов - голландцы, бельгийцы, шведы, швейцарцы; ибо они менее других могут ограничиться своею собственною местною жизнью и культурою, больше других неизбежно льнут к культурам чужим и притом - хотя и неравномерно и прерывисто - льнут ко всем окружающим их великим культурам Европы.
Но при всех этих оговорках нельзя не признать, что тремя основными силами созидался новоевропейский мир, и этими силами были три великие западные державы. При всем их своеобразии в общий узор сплетаются их индивидуальные культуры. Сплетаются длинными столетиями соседской жизни, совместной или взаимной борьбы скрещивающихся заимствований. Сплетаются за последние десятилетия с небывалой интенсивностью, продвигая это сплетение в интимнейшие глубины народной гущи. В университетах Берлина и Гейдельберга, Цюриха и Парижа сталкивается молодежь всех народов, как и в художественных мастерских Парижа и Мюнхена, как в лабораториях Мечникова и Эрлиха. На Байрейтские музыкальные празднества, на выставку или ярмарку Лейпцига, на бесчисленные конгрессы всяких наук и всякой техники, религии и философии съезжаются отовсюду люди для совместных восприятий, переживания и мысли. На каждом шагу по Европе вы
AjgâB 100
встретите итальянского каменотеса; в поместьях Германии - русского или польского крестьянина; в далеких кварталах Парижа и Лондона - еврея, выходца из России; в отелях, ресторанах - немецкого или швейцарского кельнера, горничную, управляющего; всю Европу исколесили жокеи, артисты, шоферы, авиаторы всех стран. Промышленность, торговля высылают своих представителей вместе со своими фабрикантами из стран в страну Немецкий комивояжер и швейцарская бонна, французская гувернантка и бельгийский инженер - свои люди даже в глуши России. Моды перекидываются через границы и проникают, пусть в окарикатуренном виде, в глухие углы. Пациенты всех народов встречаются в приемной берлинского врача, у источников бесчисленных курортов, на высотах Энгадина, на итальянских озерах, на морских купаниях. Сквозь картинные галереи Дрездена, Флоренции протекают непрерывным потоком вереницы разноязычных людей, и на развалины форума приходят не меньше народов, чем древле под сень его торжествующей власти.
Многие сотни тысяч туристов всех народов, всех классов и состояний, без перерыва передвигаются по Европе и многие сотни тысяч рабочих людей. Воцаряется новый своеобразный кочевой быт, в котором паровозы, автомобили и пароходы заменяют степного коня. С кочевыми профессиями связаны миллионы людей, а для других миллионов - временное кочевье служит ученью, леченью или отдыху. Когда-то оседлая душа складывалась под впечатлением определенной природы, одного языка и быта, вращалась среди вещей одного производства. Сколько теперь людей носят в душе своей одновременно отражение - и торжествующего разлива красок, пылающих ярко и все же слитно-гармонично на летнем небе Норвегии, где каждую ночь зажигается и догорает пожар Валгаллы, - и нежно-сребристого, мягко-затуманенного неба Парижа, родившего французскую живопись, - и уюта крестьянско-сказочных или сказочно-рыцарских лесов Шварцвальда и Тюрингена, - и сочности южного моря с утомленно пышною береговой растительностью, - и белого царства Альпийских вершин, из-за ближних темных гряд, величаво возносящихся подобно некоему воплощенному для профанов Мон-Сальвату, - и ясных, отчетливо простых линий на фоне благородно-радостных светлоспокойных, чистых красок Эллады. Когда-то все, что не звучало на родном языке, казалось пустым звукоизвержением, духовной немотой; теперь, и не расслышав слов, по одному только звуковому силуэту, по интонационной волне речи мы легко узнаем и различаем чужой - уже не чужой - язык. Сквозь различный быт проходят схожие, иногда почти тождественные формы; в государственной жизни - близки и родственны многие институты и отношения, и в творчество каждого кажется утрамбованным опыт всех стран.
И сидя дома, мы ежедневно, непрерывно кочуем духовно, читая газету и книгу, или посещая кинематограф; на расстоянии тысяч верст мы одновременно с миллионами следим за событиями дня, и почти одновременно - иногда в тот же час - нас охватывают единые волны духовных интересов или увлечений: в те же часы, на противоположных концах Европы, да и мира, люди были потрясены приговором по делу Дрейфуса или гибелью Титаника,
loi Stev*
терзались теми же волнениями, ожидая последнюю весть о Льве Толстом или о Мессинском землетрясении. Конечно, и весь мир находится теперь в общении, но общение это - разной степени напряжения, а узлы наиболее интенсивной близости, наибольшего сплетения и разносторонности влияний - доселе расположены были в Западной Европе.
Нам, европейцам, в ней и ею живущим, хорошо явственны внутренние различия, явственнее, чем то общее, что привычно, как воздух, и как воздух незаметно. Живя, чувствуя и мысля в европейском строе, мы этого строя не замечаем, не замечаем общих народам ритмов, объемлющих схем жизни и деятельности, единообразно пронизывающих их стремлений; не обращаем внимания на тождественные или родственные элементы, на аналогично связующие синтезы жизни и творчества. Мы различаем, прежде всего, их индивидуальнонародные сплетения. Но если извне охватить весь уклад европейской культуры, то наряду с другими прошлыми великими культурами человечества ясно выделится и ее незыблемо-спаянное единство и ее глубинное своеобразие.
* * *
Замечательный тип человечества, замечательный, законченный образец культуры создала история в новейшее время. Во всякую эпоху живет человек в какой-нибудь культуре, но законченные мощные образования, целостные непреходящие синтезы не часты в истории, и одним из немногих была новая культура Западной Европы - культура самодовлеющей человечности. Нашему поколению выпало высокое счастье пережить в последние десятилетия ее небывало могучий расцвет, ее высшее напряжение. И тем из нас, кому не надо было эпических испытаний громовой войны, чтобы ощущать грандиозное творчество эпохи, великую формовку ею душ, казалось захватывающим и чудесным предвкушение того, до какой не изведанной еще полноты она развернется. Но вот грянула разрушительная война, и сгустились сумерки над Европой.
В мои намерения сейчас не входит намечать содержание этой в своей целостности уже обреченной культуры; защищать ее от ходячего взгляда, который усматривал в ней торжество внешнего, материального, вещей, техники, не видя того духа, который их создавал, ими чеканился, над ними реял. В мои намерения не входит и защищать ее от упреков в коренных антиномиях, в неразрешимых противоречиях, - культура Европы потерпела-де крушение, и надо искать разрешения поставленных человечеству проблем по другим путям. Кто знает, что антиномии свойственны самому духу человечества, как и телу его, самой сути человеческого общежития, тот заранее знает, что нет, не было и не будет культуры, которая бы их избежала, которая бы взяла, да разрешила их, и устроила бы жизнь гладкую и согласную. Как на шероховатой грифельной доске - только распыляясь о сопротивления, мелок истории оставляет письмена человеческих деяний. Всякая культура будет вечно противоречивой, ибо неотъемлемо противоречивы самые пружины человеческие и общественные. И судить культуру надо не по тому, разрешила ли она без
102
остатка поставленные ей или ею задачи, а по тому, какие ценности она создала, выбиваясь среди встречных противоречий, хотя бы в них и захлебываясь. Ни формально логический критерий непротиворечия, ни эстетический критерий внутренно-самодовлеющей гармоничности не предъявимы культуре в ее целом. Ее мерила иные: как в ней жил человек; создан ли ею своеобразноцельный и самодовлеюще полный тип человека, синтез общежития, система хотя бы и сталкивающихся запросов и деятельностей; сотворены ли ею ценности незаменимые и неотъемлемые для всякой грядущей возможной культуры? Культура новоевропейская сложилась в законченную картину небывалой полноты и насыщенности; создала твердыни творчества и труда, которые обойти человечество никогда не сумеет. Ее заботой был человек, и человек был ее критерием. Культура самодовлеющей человечности, она навсегда остается в памяти людей, как законченная индивидуальность; в жизни его - как неотъемлемая основа. Но живая действительность ее - думается мне - будет погасать и разлагаться; но гегемония ее будет поколеблена; но из мировой и всечеловеческой она обречена становиться провинциальной и частичной.
Разумеется, я не хочу сказать, чтобы такие последствия были вызваны одной войною, хотя бы и столь грандиозной, как протекающая ныне. Разумеется, этот процесс совершался и раньше - в самой пышности расцвета лежит угроза разложения, ибо только величавость суровой скудости обеспечена от падения. Разумеется, еще и после войны не станут сразу наглядными и ощутимыми раздробление и свержение западной культурной гегемонии. Процесс шел уже раньше войны, и не завершится немедленно после нее; но точкой перелома в этом процессе, точкой срыва будет великая война. Без нее Европа могла бы постепенно претвориться в новый мир, впитывая в себя новые содержания, разрастаясь новыми ростками, распространяясь незаметно на новые центры. Теперь получится перебой, остановка, ослабление, потемнение. Сорвана будет культурная непрерывность, и из хаоса только медленно будет выбиваться новый законченный тип человечества, человеческого общества, человеческого кругозора. Наше поколение его уже не увидит. Сорванное великим столкновением, оно закончит свой земной путь среди развалин и зачатков.
Сумерки опускаются над Западной Европой.
2
Бесчисленны и непредвидимы последствия войны, даже великие последствия войны, зло и добро сплетется в них - ибо война так широко захватила безбрежные массы людей и так глубоко задела жизненные функции народов и государств, что едва ли не все причинные нити, связующие прошлое с грядущим, оказались задетыми ею, пройдут сквозь нее, а, следовательно, все грядущее будет в ней иметь свои корни - и добро, и зло, которое нам предстоит сделать или испытать. Зачерпнув до неизведанных глубин человеческие силы и интересы, она и разбудила и парализовала, отвлекла от осуществления и проявила столько деятельностей, что в их еще не определившейся сумятице
долго будет нелегко отыскать твердо сложившиеся массивы. Она уничтожила, вероятно, столько же возможностей, сколько пробудила к жизни. Кое-что уже ясно, но еще может быть ослаблено или усилено; не мало зависит от ее протечения, ибо хотя общий ее военный результат - поражение Германии и Австрии - возможно считать вполне преопределенными, но ведь остаются еще вопросы о темпе и объеме этого поражения. И тем не менее есть некоторые линии, самые общие, элементарные, наглядные, которые проведены или проводятся уже теперь и которые дальнейшим ходом кампании, каков бы он ни был, зачеркнуты не будут. В этих элементарных общих линиях уже живет рок; ими уже предопределяется будущее.
Не дело публициста ни предсказывать, ни гадать о будущем; тем менее во время такой войны, для которой нет в прошлом прецедентов. Об абсолютном числе непосредственных участников войны уж и говорить не приходится; но такого движения вооруженных народов и относительно не видел мир со времен передвижения народов давних, первобытных эпох. Нечего распространяться и об интенсивности боя; она приблизительно также относится к боям предыдущим, как современная техника к наивной технике прошлого. Никогда не бывало и такого разнообразия форм борьбы, на одном полюсе граничащих с безличным машинным функционированием, на другом - воскрешающих формы героических единоборств давно минувшего времени. В машинном функционировании войны люди служат одновременно живым материалом - и пассивной массой и живым силовым потоком; но вместе с тем являются и машинистами, инженерами, поглощенными своими аппаратами, а не непосредственной борьбой, так же косвенно соприкасающимися с действительностью уничтожения, как косвенно рабочие на заводах, выделывающих плуги, соприкасаются со вспахиванием земли. Техника разит, они же поглощены техникой. Но другие воскрешают давнишние формы единоборств, только перенося их и в воздушные пространства и в глубину морей, бомбами заменяя мечи и копья, а коней - двигателями внутреннего сгорания. С десятиверстных расстояний палят орудия, и из окопов на расстоянии десятков метров перекликаются, как древние герои, враги.
И как боевые отношения не имеют прецедентов, так не имеет прецедентов и служащая опорой войне народная жизнь. Никогда еще не бывало таких грандиозных человеческих скоплений, такой напряженной работы масс, такого бешеного темпа и грандиозного размаха творчества, такой неразрывной связи между отдаленнейшими группами, странами, функциями, такой тонкой отдачи малейших движений, таких сложных реальных построений на зыбких, еле уловимых психических веяниях доверия или расчета, как в наше необычайное время; и потому одинаково трудно учитываемы как последствия вносимых войною разрушений, так и затаенные силы самозалечивания и воскресения.
Не было в истории прецедентов для настоящей войны, и нет аналогий, по которым можно было бы предугадывать ее последствия. Не дело публициста предсказывать будущее, которое когда-нибудь станет действительностью. Но
104
есть еще то будущее, которым уже чревато настоящее, которое то как угроза, то как надежда, но всегда - как возможность, живет уже сейчас. Сплетенное с другими, невидными пока факторами, оно может стать иным, чем становится; но оно становится, и этого достаточно, чтобы на нем остановится.
* * *
Когда-нибудь будут вычислены материальные разрушения войны, и выведенные неизмеримые цифры самой своей неизмеримостью ничего нам не скажут. Будут нарисованы картины разрушения, и, чтобы быть доступными созерцанию, они будут написаны в микроскопическом масштабе, а приближаясь к правде, перейдут за черту нашего духовного горизонта. В отвлеченных формулах мы когда-нибудь, вероятно, охватим совершающееся, но лишены биения живой плоти и дыхания подлинных переживаний будут эти объемлющие схемы. Сколькие сейчас переживают подлинным чувством происходящее, но им открыт лишь маленький его уголок. Так человеческие мысли и чувство ни в биении непосредственных соприкосновений, ни в холоде далекой оглядки - не в силах проникнутся полнотой происходящего; так оберегает себя душа от тягчайших потрясений.
* * *
По трем упрощенным линиям располагаются нагляднейшие последствия для Западной Европы мировой борьбы - по линии материального разрушения, уничтожения живой силы и потускнения морального.
Обширные территории почти сплошь повторно топчутся армиями, ведущими на них смертный бой. Бельгия и северная полоса Франции: Польша, Сербия. Завтра, надо думать, сюда присоединятся и другие: Пруссия и Эльзас, Венгрия и Силезия. Оставим без внимания сугубую злостность, которую можно проявлять и не проявлять, вспомним только основные, неотъемлемые явления: передвижения миллионов вооруженных людей, высокую милитарную технику воюющих, снаряды, разрывающие сажени земли, пальбу, зажигающую пожары, рытье окопов, изменяющих и поверхность и глубину земли. Сжигается и уничтожается недвижимость и движимость, портятся насаждения и самый почвенный состав земной поверхности. А между тем ведь не только усовершенствовались по сравнению с прошлым орудия разрушения, но бесконечно возросли и самые объекты его. Гигантски возрос удельный вес того, что создано или претворено в природе человеком, а следовательно, что подлежит и разрушению с его стороны.
«Культура» - создаваемое и непрерывно поддерживаемое человеком - занимало когда-то незначительное место в экономии природы, которой жили люди. Несоизмеримо это место теперь даже по сравнению с тем, каким оно было полстолетия тому назад. Некогда - проходили враждебные народы или войска, разоряли, уничтожали, что могли. Но это возможное истребление было ничтожным сравнительно с неистребимым, чем жил человек. Долго ли могла «трава не расти» по следам жесточайших полчищ: а рядом с опустошен¬
105 Steu
ным пространством какая-нибудь случайно пощаженная деревушка или волость продолжала существовать без перерыва и почти как ни в чем не бывало; сейчас же и не тронутая снарядами доменная печь, погасшая в силу недостатка топлива, становится разлагающимся трупом. Самые жестокие и отчаянные «гунны» огнем и мечом меньше изменяли облик малокультурной страны, чем современное хотя бы и корректное войско, орудующее дальнобойными пушками, бомбами, минами в густо заселенной, застроенной и разработанной до малейшего клочка стране. Пустите злейшего дога в пустырь и хотя бы добродушнейшего слона в цветник - можно ли сравнить неизбежные разрушения. Пустите свору догов в хлев и хотя бы дрессированного слона в узенькую лавку, заставленную драгоценными безделушками, - он только повернется и уже наделает больше бед, чем вся раздраженная свора. Бесконечно возросли не только орудия и возможности разрушения, но и объекты и неизбежность его, потому что бесконечно больше живет человек теперь созидаемым, а не только используемым в стихийно расцветающей природе.
Но все эти посредственные разрушения касаются пока небольших частей Европы, и как бы велики они ни были, они материально, вероятно, незначительны по сравнению с косвенными разрушениями, вызываемыми войною. Миллионы людей уже в течение месяцев оторваны от труда; и потому, что они не работают, другим миллионам тоже нечего делать. А еще новые миллионы работают усиленно, лихорадочно - и вся их работа непосредственно направлена на то, что предназначено разрушаться или разрушать. Связь и сплетение современности заставляет рушиться и не задетое, уничтожает и не прикасаясь. Перерыв или затруднения сообщения между странами, понижение потребления (что, впрочем, является и некоторым коррективом к пониженной производительности), расстройство сложнейшей и тончайшей системы доверия - все это убивает работу, парализует творчество. И с застывающей работой усиленно расползаются, изнашиваются и старые ценности.
Конечно, этот процесс, с одной стороны, охватывает неравномерно воюющие державы, а с другой, - в силу взаимной связанности - распространяется и на все остальные страны мира. Крушение мировой биржи, затруднения торговли, стеснение кредита дали себя знать всюду. К тому же, происходят отчасти и обратные процессы: европейские нейтральные страны, Италия и Скандинавия частью пользуются войною, чтобы отвоевать некоторые отрасли от держав воюющих; и тем более это относится к Америке и Японии. Да и среди воюющих держав неравномерны разрушения войны. Неоднократно отмечалось, что на бескрайней России с ее громадным населением и земельным хозяйством война отражается несравненно меньше, чем на ее соседях и врагах. Точно также и Англия терпит меньше ущерба, чем Германия и Франция, и даже, может быть, наряду с ним извлекает и некоторые выгоды из войны. Ущерб и уничтожения войны, распространяясь на весь мир, распределяются в нем, конечно, неравномерно, все уменьшаясь по мере удаления от воюющих держав, и среди них самих падая особенною тяжестью на континентальные страны Западной Европы. Вот почему если в некоторой степени мир вообще
дУ-йR 106
будет сброшен с достигнутого уровня материального расцвета, то Западная Европа будет лежать в развалинах.
Пусть скоро закипит работа восстановления. Обыкновенно в пример быстроты восстановления приводят Францию после поражения 70 г. Думается, что пример этот не может служить прецедентом, ибо в то время разорена была Франция одна, и была она окружена здоровыми, быстро развивающимися государствами, из которых она легко могла почерпнуть содействие, найдя в них опору для восстановления. Совсем не то мы будем иметь теперь. Разорение и разрушение будет и вокруг побежденных; всюду трудовое и финансовое напряжение будет направлено на свои ближайшие развалины; не будет тех соседних здоровых тканей, которые помогают быстрому затягиванию ран. Пусть та самая высота материальной культуры, которая обусловила великие разрушения, послужит и сравнительно быстрому возрождению. Но эта скорость может, конечно, быть только «сравнительной» с грандиозностью задачи; а измеренная масштабом скоротечной жизни человеческого поколения, займет во всяком случае не ничтожную часть его.
И на эти годы будут отложены всякие другие заботы и задачи. Перед необходимостью отдышаться, обстроиться, обеспечить будущую защиту - отойдут на задний план те стремления к общественному строительству и совершенствованию, которые были результатом долгих лет мышления и борьбы; которые девятнадцатый век завещал двадцатому и которые двадцатый век ставил на Западе Европы с такою же силой размаха, как и твердой решимостью.
Неравномерны разрушение и ущерб для разных стран, и это скажется с особенной силой в годы восстановления. Уже сейчас частью Англия, а главным образом Америка и Япония вытесняют Германию с мирового рынка. Но несравненно сильнее станет этот процесс по восстановлении мира, когда всюду загорится труд и творчество, и одни страны окажутся перед необходимостью починять свой аппарат работы, между тем как другие немедленно приведут его в напряженное функционирование. Только тогда, а не теперь, скажется, завершится падение одних и рост других; тогда осуществится вытеснение воевавших - теми, кто сохранил свои силы. И если только к тому времени не возгорится новая борьба между Японией и Америкой, то только тогда гигантски развернутся эти новые державы за счет Западной Европы. Пусть Франция будет победительницей, Германия - побежденной; но разоренные войной, они обе будут оттеснены другими, сохранившими неизрасходованными свои силы.
3
Смертный бой не различает людей по их индивидуальным свойствам, призваниям, возможностям. Все перед смертью равны - и поэт, и приказчик, и государственный муж, и торговец, и рабочий, и мыслитель. Их жизнь и деятельность не равноценны, но они самоценны, и потому не сравнимы. Страдания гения и тупицы одинаково страдания; смерть благородного и низкого - одина¬
107_3feu
ково смерть. И горе оставшихся не измеряется социальной ценностью погибших. Страдание и смерть не сравниваются и не складываются. Две смерти - не двойная смерть, а только смерть повторенная; страдание двух людей - не двойное страдание, а дважды пережитое. Каждый человек есть морально замкнутый мир, и миллионная гибель морально ничего не прибавит и не убавит от первой. В живом переживании и в оценке моральной численности не существует. Перед одинокой и перед братской могилой тождественны скорбь и тождественно благоговение.
Но люди продолжают жить, общество остается, остается культура. Над открытыми могилами замыкается жизнь уже одним протечением времени; с неизменностью стихии она неотвратимо строит на них свои живые построения. Неотвратимо - ибо и воздержание есть жизнь, только ничтожная; неизъясняема полнота молчания перед одиноко, хотя и совместно, погибающими, но священные права имеет и общая жизнь совместно живущих. Довлеет себе благоговение перед смертью; но самозаконны и требования жизни и культуры. Смерть не слагаема, но подлежит сложению и учету уходящая и остающаяся жизнь. Вот почему не нарушает благоговения могил подсчет погибающих жизней.
* * *
Как бы ни были велики и значительны материальные разрушения, думаю, еще важнее будут последствия той грандиозной убыли живой силы, которую произведет - уже производит - настоящая война. Нельзя, разумеется, предвидеть абсолютных величин, которые определятся дальнейшим ходом событий. Необходимо и здесь различать положение разных участниц войны. Япония воевала, но в смысле убыли живой силы как будто и не воевала. Англия, посылающая до сих пор сравнительно небольшие войска, и при том - либо профессионалов войны (моряки), либо добровольцев, в число которых могут всегда не входить люди определенно иных призваний, - стоит пока также в сравнительно благоприятном положении. Также менее тяжко положение и России с ее грандиозной численности населением. Но опять-таки Западную Европу объединяет в ее смертельном разъединении общая судьба. Чуть ли не все молодое и зрелое поколение, могущее носить оружие, стоит под ружьем. Воинская повинность не различает моральных или духовных свойств, умственных дарований и призваний; не различают их и смертоносные снаряды - и тысячи за тысячами выметаются из жизни по случайностям военных условий.
Выметаются из жизни силы, уже численно долженствующие серьезнейшим образом отразиться на будущем воюющих стран; но и качественно выцеживаются драгоценнейшие соки. Неправильно, конечно, говорить только о гибели цвета страны, ибо гибнут и ее плевелы; но правильно говорить, что гибнет и цвет воюющих стран. Мы никогда не узнаем, сколько уничтожается теперь гениальных умов и благородных сердец, творцов и завершителей, государственных вождей, поэтов, изобретателей, трибунов. Но и не в них одних
^ 108
дело. Отбиваются не только вершины молодых побегов нации; обедняются и все ткани. Не только будет меньше больших людей - будет меньше и ответственных рабочих, знающих учителей, умелых мастеров, дельных инженеров. На всех этажах общественности происходит опустошение.
Дело не только в убитых или - что социально еще страшнее - в обезумевших и окончательно искалеченных; дело и в раненых, в нервно-потрясенных, не выкинутых из жизни, но лишившихся навсегда или хотя бы не некоторое время значительной доли своей трудоспособности. Дело еще и в тех, кого война социально выкинула и выкинет из налаживающейся социальной колеи. Сколькие по возвращении не застанут уже складывавшихся перед ними возможностей личной, общественной, профессиональной деятельности; скольким придется годы метаться, чтобы снова выбиться на предназначенный путь; скольким, свернувшим с него в решающие годы молодости, это и вовсе не удастся.
Я знаю, что и здесь есть некоторые общие или частные коррективы. Общественная расшатанность создает большую подвижность, при которой, может быть, легче будет проявиться весу отдельной личности. В частности, Германия может втянуть в себя часть своей заокеанской эмиграции. Россия улучшением условий жизни могла бы снять путы, сковывающие многочисленные слои ее населения, сократить его отлив в чужие края.
Имеется еще резервуар социальных сил, и я не сомневаюсь, что убыли, причиненные войною, заставят поспешить его открытием. На братской могиле миллионов мужчин будет построен храм женского равноправия; и в этом будет, вероятно, - или во всяком случае может быть - одно из великих в более отдаленном будущем последствий войны. Но оно в большом размере не скажется скоро, ибо нужна для этого сложная подготовка, перевоспитание навыков, выработка психологии. Россия и в этом отношении находится в более благоприятном положении, ибо здесь уже в течение десятилетий идет эта выработка и подготовка. Но и здесь, несмотря на уже намечающиеся признаки, потребуются долгие года, чтобы государственно в полной мере реализовать этот резервуар живых сил; и на Западе процесс будет и труден, и длителен. И можно смело сказать, что в ближайшие десятилетия будут на Западе эпохой стариков и детей, эпохою утомленных и недозрелых.
С годами - в течение около четверти века - это будет сказываться со все возрастающей силой. В конце концов и сейчас еще человеческое общество может быть грубо и приблизительно по поколениям подразделено - на пожилые руководящие верхи, рабочетворческие зрелые слои и начинающую, бунтующую и вслушивающуюся молодежь. Сегодня обескровлена молодежь и сильно задеты зрелые слои; руководящая, заправляющая сила осталась на месте. Но завтра отойдет она или одряхлеет - кто придет ей на смену? В творческие же ряды зрелой трудовой фаланги вольется обессиленная сегодня молодежь; что будет зачинать и как будет творить обескровленная дружина сегодняшних двадцатилеток? Нескоро подрастут дети, но ведь и они подрастут в этой расслабленной среде; к кому они станут прислушиваться?
109_Э&*
А в это время в странах дальнего запада и востока будет в полноте напряженного давления твориться спешное дело мировой культуры.
Сумерки сгущаются над Западной Европой.
4
Менее всего сейчас время для тщательного анализа третьего бедствия - морального затмения - сейчас, когда, по словам А. Шницлера в письме к Роману Ролану, «весь мир ослеплен ненавистью, ожесточением и ложью». Настанет время и для этого, и не поверят многие, если им напомнят то, что они делали и кричали со всех крыш, и сочтут это клеветою на себя. Когда-нибудь факты будут проверены в их разных, обыкновенно противоположных и слишком часто лживых толкованиях, сведены к надлежащим размерам и сопоставлены с бездною фактов, неведомых или умышленно скрываемых. Тогда наступит время вынести полновесное суждение.
Но сообразно теме настоящей главы - мне здесь достаточно отметить только одну подробность современного морального состояния - именно, насколько оно относится к взаимным отношениям народов запада; а это возможно сделать уже сейчас, потому что здесь не имеет значения правота и неправота взаимных нареканий, а только самый факт воцарившихся настроений.
Поразительно, с какою внезапною силою охватила народы Европы ожесточенная взаимная ненависть. Некогда богатыри, вызывая друг друга на бой, тут же и поносили друг друга для устрашения врага и поддержки собственной уверенности. Было время рыцарских отношений между врагами. Теперь функции разделились: одни идут в бой и молчат; в них верно воспитывается и уважение к противнику и ценение его мощи; другие сидят дома, в безопасности, пишут статейки или произносят речи, и тем страстнее и неудержимее поносят врага, воздавая себе щедрое признание, что ниоткуда - даже и от него - не встречают отпора; ибо отпор, оказываемый в этой области врагом, заключается в том, что и он точно так же сидит в безопасности в своих редакциях и аудиториях и посылает столь же безудержные поношения врагу и хвалы себе самому.
Обман - если и не зрения, то действия - заключается в том, что, в отличие от пушек, печать, целя во врага, попадает лишь в собственную публику. Яд, предназначенный врагу, может, на худой конец, отравить лишь друга. И ненависть разжигается, злые чувства раззадориваются, болящие и без того раны растравливаются - все под предлогом поддержать дух родного народа. Но действительно сражающимся нет надобности в этих возбуждающих средствах, ибо действительность борьбы бесконечно более воздействует на них, и к тому же печать все равно до них не доходит. Между тем твердость духа и плодотворная действенность остающихся дома, прежде всего, требует достоинства, выдержки, упорной работы на своих местах, терпеливого выжидания и переживания неизбежных страданий и тягот. Здесь размазывание ужасов, натравливание и науськивание только вызывает бессильно-суетливое раздражение, бездейственный аффект, разлагающий душу, действительно же вы¬
Wägg ПО
ливается лишь в травлю беззащитных и безвредных. Здесь лицемерие благочестивой лжи, приучая не к благочестию, а лишь ко лжи, не возносит умы до благочестивых идей, а оскорбляет идеи не могущим быть длительно скрытым лицемерием. И тем хуже для тех наивных, которые вмиг позабыв, что они вчера еще твердили, как попугаи, - не замечают обмана и лицемерия; убедившись когда-нибудь, как они были одурачены, они негодование на обман сольют в нерастворимое месиво с разочарованием в идеях; и, запутавшись в чужой лжи и собственном недомыслии, дадут опору новым реакциям и новым падениям. И растет, и множится страшный посев клевет и озлобления, ненависти и самоупоения, обмана и лицемерия. Поистине прав Шницлер: «Негодяи, прикрывающиеся личиной патриотизма (прибавлю: и глупцы, поверившие в личину), - наиболее отвратительное явление настоящей войны».
Месяцами народы Запада воспитываются в атмосфере глубочайшей ненависти; месяцами народы живут в мире представлений диаметрально противоположных, как противоположны выгнутая и вогнутая сторона выпуклости. И эти представления стали для каждого народа его правдой; уже не представлением, а фактом, не мнением, а действительностью. Ибо ведь почти нет средств проверки, сравнения, ибо все - все газеты, рассказы, слухи - все сходится к одному у одних, и к противоположному у других. Потом будет мир, и встретятся эти народы. Как они встретятся?
Безмерно тягостно многое из того, что к нам доносится с войны. Думаю, впрочем, что слишком легко за ужасами перед эксцессами войны забывают о неизбежных для нее ужасах; за возмущением злостной, преступной волею врага забывают о механической работе боевого аппарата. И, забывая об его безличном функционировании, мы приписываем нередко его последствия человеческой душе; и ужасаемся ее падению и перерождению, и готовы и вовсе разочароваться в ней, а заодно и во всей культуре. И уже нагнетаются те потоки пустомыслия и пусточувствия, разочарованности и самоуничижения, в которых постараются утопить остатки уважения перед человеком и достоинства человечности.
Как бы то ни было, на войне многое объяснимо безвыходной трудностью положения - голодные, холодные, иногда полуобезумевшие люди с оружием в руках легко теряют критерий добра и зла. Там многое объясняется внезапным чудовищным превращением, выбивающим из колеи налаженной жизни и выработанных чувств и бросающим в существование, полное смертельной необычайности, временами почти пещерное существование, где от высокой культуры остаются лишь совершенные орудия истребления. Современное войско есть вооруженный народ; но ведь и в мирное время происходят всевозможные преступления, безумные, садические. Преступники, кандидаты в подобные преступники, находятся ведь и среди вооруженных миллионов; и не всегда ведь в переходах, наступлениях и отступлениях может быть поддерживаема надлежащая дисциплина. Представим себе законно вооруженного Джека-потрошителя в завоеванном городе.
11JL8&U
Нет, конечно, никаких оснований сводить все эксцессы на личную патологию и преступность. Но на ком же, как не на тех, кто стоит вне боя, лежит суровый долг нелицеприятия; на ком, как не на них, лежит обязанность не только различать и взвешивать, но даже и в тягчайших осуждениях не забывать, что осуждая народ, они осуждают человечество; на ком, как не на них, лежит ответственность за моральные последствия войны? И как же отнестись к тем, кто, сидя в покое вне ужасов боя, не рискуя сами ничем, отравляют душу и туманят сознание безудержно слепым озлоблением, а подчас и вполне зрячей ложью. За многих из совершающих эксцессы делом можно надеяться, что, вернувшись к обычной жизни, кошмаром почувствуют они то, что пережили и что совершали; неответственными их признают, потому что невменяемыми оскорбляли они человеческую природу. А эти?..
Конечно, больше, чем где-либо и когда-либо, на войне и около войны неразрывно сплетаются подвиги и преступления. Такого диапазона душевных переживаний и поступков не часто достигает человечество. Незачем высчитывать, чего больше, да и нельзя, ибо не покрывает добро зла, а рядом стоит. И самая эта совместность высоких вершин и вязких болот представляет явление громадное, зрелище значительнейшее. И то, и другое окажет свое моральное воздействие. На расстоянии сильнее окажется действие добра, ибо одни подвиги, одни вершины останутся в памяти и создадут новый эпос о человеческой доблести, силе духа, о горячем сердце и суровом долге. Но боюсь, что в ближайшем, непосредственном воздействии сильнее, более цепко-заражающе влияние зла. Ибо добро требует напряжения, а зло его не требует; ибо добро предполагает внимание, а зло обходится и без него; ибо личиной добра прикрывается зло, отравляя его лицемерием; ибо, оступившись, добро становится злом, а зло, и всегда хромая, всегда остается самим собой.
Народы борются за свою свободу, за свою культуру, отдавая за них жизнь и достояние, а рядом стоят другие, подстерегают того, кто первый ослабеет, чтобы без большего риска и без существенных потерь доконать его. Сербия истекает кровью, а рядом Греция, потихоньку забирает, что плохо лежит, а рядом Румыния подстерегает свой час. А Италия, под видом национального объединения, мечтает прихватить и славянские земли и воздерживается от нападения, не столько даже щадя свои силы, сколько желая возможно больше ослабить союзников своего сегодняшнего выступления, в которых она видит своих завтрашних врагов.
Народы борются за свою свободу, за свою культуру, за свою власть, за свой расцвет. И в этом они одинаково правы, даже когда они враги. Но приходят толковники и пропускают местоимения притяжательные; и затемняют умы, и заслоняется великое - даже в ужасах войны великое - дело жизненной, мировой борьбы. Свободу и расцвет - освобождают от местоимения «мои», но зато местоимением «твои» снабжают и ограничивают преступления и гнет...
Моя тема - сумерки Запада. В этом отношении совершенно несомненны последствия морального затемнения. Между народами Западной Европы на долгие годы установится ненависть и подозрение. Легкость общения исчез¬
112
нет, исчезнет легкость обмена. Товарами, конечно, скоро снова станут обмениваться, но не людьми, не идеями. Та общность, о которой я говорю в начале этой статьи, то складывавшееся единство, интенсивный обмен и согласованность в вершинных устремлениях будут нарушены. Ненависть и месть вместо содружества, подозрение и презрение вместо доверия. Претензии не к одним врагам, а и к тем, кто не помог или не достаточно помогал. Озлобление счетов и дрязг даже и там, где нет места озлоблению вражды.
При этом расхождении и отчуждении Западная Европа потеряет свою ударную силу, свое могучее притяжение, свой ascendant. Американцы будут, конечно, продолжать ездить и в Париж, и в Мюнхен - они перестанут ездить в Европу. Сумерки опускаются над Западом.
5
Скажут, что многое уже благополучно переносило человечество, перенесет и это. Конечно, перенесет - такое утверждение не подлежит ни малейшему сомнению. Но этот вывод слишком огульный и мало определенный; весь вопрос в том - как, а отчасти и - кто? Я с самого начала ограничил свою тему Западной Европой; речь не идет о России; в совершенно особом положении Япония и Америка; даже и Англия стоит несколько особняком. Но что до континентальной Западной Европы, до ее великой, единственной в истории культуры, то, думаю, краски не были сгущены. Я взял только самые общие, самые элементарные линии; а сколько назревает ударов и опасностей менее определенных, но возможных.
Можно предвидеть, как обезлюдевшая Франция становится как бы губкой, всасывающей чужестранцев, теряет - пусть на время - свой индивидуальный облик и защищается новой реакцией слепого национализма. При разгроме Германии можно предвидеть, как она теряет в той или другой форме свое государственное единство, а следовательно, и мощь, а следовательно, и культуру, ибо великая, полная культура создается только мощным или идущим к мощи организмом; таким в давние времена была Ассирия или Египет, позже Эллада, Рим, Англия, Германия. Только в редких случаях творится культура без державности - таковою был иудаизм, - но она в связи с этим может быть глубокой и интенсивной, но никогда не полной и не всесторонней. Разбитая, разъединенная Германия станет конгломератом нескольких работящих и, может быть, счастливых, но мало значительных Швеций.
Можно предвидеть Италию усилившейся и поглотившей добрую толику славян и погрязшей в Левантийской политике, культуре и психике; и создастся новая ирредента, - уже не Триента, стремящегося к Италии, а Далмации и Додеканеза, от Италии отрывающихся. И развернутся новые алкания, и захваты, и угрозы. Всего менее предопределено движение Англии. Но кто знает, не придется ли ей, оказавшись в совершенно новом мировом положении, почувствовав неожиданно новые давления на Австралию, Индию, Египет, - отложить в дальний ящик прерванный могучий процесс внутреннего социального
строительства, и заняться введением воинской повинности. А вновь образовавшиеся державы, маленькие «Великие» Сербия и Румыния, принуждены будут в своем юго-восточном углу заняться повторением уже давно пройденной Европой историей.
Оставим это. Европа переживала кризисы, переживет, переработает и этот. Конечно, но как и когда. Прецедентов нет, но те, что могут быть, хотя бы и с большой условностью, приведены - мало обнадеживающи. После войны 70 г. Франция прозябала в течение четверти века, утеряв добрую часть своей былой культурной мощи. Только к середине 90-х годов снова стала она воскресать из маразма мелочности и застоя. А Германия из того же источника - как это столь часто отмечалось в последние десятилетия - всосала немало туманящих ядов самоупоения. Может быть, более сходна в некоторых отношениях с современностью эпоха Наполеоновских войн; их длительность восполняет сравнительно меньшую интенсивность. И мы знаем, какова была реакция усталости и страха после них. Свыше тридцати лет понадобилось до первых пробуждений. Десятилетия Европа лежала в прострации, в бессильных мечтах и крепких тисках, в поэзии разочарования и безочарования, в философии пессимизма. В сущности, только через полвека она по-настоящему расправила свои члены и пустилась с безудержной силой в творчество новейшей культуры, культуры самодовлеющей человечности. Она переживет, конечно, но как?
И затем еще другая сторона, сторона решающей важности, отличает современную Европу от прежней. Прежде Европа и была миром культуры и мощи; вне Европы был для творящей истории культурный пустырь. Сейчас и вне Европы, в частности вне Западной Европы, живут, рвутся к работе, к созиданию, рвутся к вершинам мощи и культуры, а может быть, и достигают их новые страны. Когда то, когда застывала Западная Европа, с ней вместе покоился и мир, ожидая ее пробуждения. Теперь ее пробуждения мир не ждет. Пусть в этом счастье для человечества; в этом - и приговор для Запада, для его культурной гегемонии, для его творческого руководства. Смещаются вершины человеческих напряжений, перемещаются центры культуры. Европа оправится, разумеется; но мир будет уже неузнаваем. Запад сказал свое слово, и сумерки на него надвигаются.
6
Разумеется, не война создала этот процесс; он шел и до войны, шел бы и без нее. Но он развивался в непрерывной преемственности; в непрерывной преемственности он растил существующее в назревающее. Европа не вытеснялась, а разрасталась; и разрастаясь, претворялась; и претворилась бы некогда в новую, мировую, океанскую культуру. Война не ускорила этого процесса, а сломала его; ибо война может раздробить и отбросить, но не в ее власти ускорить движение зреющей жизни. Нам грозит культурный разнобой, культурная неорганичность. Свергается запад, но скоро ли будет занято его место?
* * *
Возраставшие внеевропейские влияния на мир усиливались издавна. Главным передаточным звеном с миром, целиком внеевропейским, главным орудием, переносившим на него культуру и отчасти проводившим ее обратно в Европу, была Англия. Она разбросала свои колонии по обоим полушариям и первая стала подлинно мировой державой. Ее колония, оторвавшись от нее и разросшись, создала великую Американскую республику; она стала своей на Дальнем Востоке. Она продолжает закладывать республики будущего - Австралию и Южную Африку, она же возвращает миру колыбели древности - Египет и возрождающийся индийский восток. Она же первая из европейских держав признала азиатское государство ровней, заключив с Японией союзный договор.
В отличие от Англии, Россия не почковалась, а главным образом, сама ширилась, разливалась на два материка. Латинские державы, Испания и Франция, потерпели уже давно крах в мировой политике - под ударами Англии; современная же африканская империя Франции пока носит преимущественно милитаристический характер и лежит вся еще в неопределенном будущем.
Мощь Англии лежала в ее совершенно своеобразном мировом положении. Она черпала богатство и силы из своих заокеанских владений, а между тем могла владеть ими и оберегать путем сравнительно незначительных затрат. Ибо не было вне Европы силы, с которой приходилось бы считаться; и потому, эксплуатируя мировую территорию, она защищала ее одною европейской политикой. Разбросанное по всем материкам и морям тело своей державы она могла оставлять почти беззащитным - слабо вооруженным лишь в меру борьбы с малокультурными туземцами - лишь бы сильна была бронированная голова этого колоссального тела, небольшой британский остров на северозападе Европы. В этом заключалась необычайная выгода ее положения; этим диктовалась ее европейская политика.
В своей европейской политике Англия была совершенно не заинтересована самой Европой, лишь бы только Европа не мешала ей за океаном. Отсюда два вековых ее принципа: уничтожать колониальную мощь и заинтересованность европейских государств (Испании, Голландии, Франции, теперь - Германии), чтобы таким образом держать свое неизмеримое колониальное тело вне кругозора и все ударов европейских - т. е. единственно сильных - держав. В пределах же самой Европы она могла ограничиться недопущением исключительного возрастания какой-либо одной европейской державы, недопущением ее неоспоримой гегемонии на материке; ибо только такая гегемония угрожала Англии, в общем хорошо защищенной своим островным положением. Отсюда совпадение с эгоистическими интересами страны ее политики, в общем своем свободолюбивой и внутри и вовне. Отсюда - возможность для нее малыми военными силами держать в подчинении и использовать грандиозные владения; отсюда необходимость для нее поддерживать свободу и самостоятельность менее сильных европейских народов; отсюда задача быть сильной только на море; отсюда неизбежность грандиозных, но редких потрясений только для со¬
115 Ska*
крушения назревавших гегемоний (Испании, Франции, теперь - Германии). Беззащитное, громадное, на весь мир расположившееся тело и крепко вооруженная голова, оберегающая его от поползновений европейской силы, когда таковая становилась угрожающей. Закон ее европейских ударов показывает направление с Запада на Восток, от моря вглубь материка. В последнем ее теперешнем конфликте с Германией всецело отражается эта вековая политика. А между тем исход сегодняшней борьбы, даже и вполне для Англии победоносный, поставит ее в совершенно новое положение, ибо изменился к настоящему времени мир. Отчасти море перестало быть столь непреодолимой преградой, как когда-то. Но главное - вне Европы создались могучие державы Япония и Северная Америка; затем - сильная Россия, не нуждающаяся в заморских владениях, а уже одним своим продолжением создающая грандиозные колонии; в Европе же - обессиленная Германия; и Франция, ослабленная и к тому же занятая своим усиливающимся местным соперником, Италией. Ослабленная Западная Европа и расцветающие молодые державы, стремящиеся к росту, расположенные около завидных мировых ульев, частью уже бывшие в столкновении (Япония - Россия), частью грозящие новым столкновением (Япония - Америка). Сдвинулась ось мировой политики, протянулись силовые линии - уже не по европейскому, а по мировому полю, переместились центры сил. И целиком опрокинутым окажется положение Англии: в Европе она наткнется на гегемона, который в себе уже неразрывно включает свои колонии; а в мире ее мощная бронированная голова бесполезно будет продолжать сторожить уже неопасную Европу; незащищенное же тело, раскиданное по всем углам мира, окажется по соседству со всеми могучими мировыми силами. Таким образом - потеря Европой решающего в мире значения ставит немедленно под вопрос и непререкаемое могущество Англии.
Вчера эти отношения еще только назревали; завтра они завершатся. Вторая половина XIX в. ознаменовалась не только расцветом мощи и культуры Германии, но и сформированием в тиши - Японии и Северной Америки; к концу XIX в. Россия завоеваниями, построением железных дорог, ростом культуры стала и азиатской державой. Смена века увидела небывалое в истории последних веков; победы внеевропейских держав над державами европейскими. Победа Сев. Америки над Испанией была связана с выступлением заатлантической республики на поле международной политики, на путь соревнования в Китае; столкновение Японии с Россией, закрепило появление новой мировой силы*. Внутренне-европейская война, приводящая к поражению Германии и Австрии, идет, с другой стороны, навстречу этому процессу. Незачем, разумеется, утверждать, чтобы континентальная Западная Европа этой войной и вовсе была скинута со счетов мировых соревнований: ее старые споры еще будут
Поражение Италии Абиссинией не знаменует, подобно отмеченным явлениям, наступления заокеанского мира на Европу, а неудачу наступления Европы на мир внеевропейский.
116
сложно сплетаться с теми, усложняя, затрудняя и путая общую картину. Но это, вероятнее всего, будут счеты местные, или движения подсобные, вторичные, лишь сопровождающие основные мировые напряжения.
До сих пор в Европе решались мировые проблемы; еще и в настоящей войне так рассуждала германская дипломатия, отвечая на выступление Японии пренебрежением (вероятно, деланным), - заверением, что на полях европейских сражений, а не на Дальнем Востоке решатся судьбы мирового господства. Сейчас - в последний раз - это еще было верно; но уже и сейчас германская дипломатия, вообще оказавшаяся до крайности слабой, видимо, не рассчитала, что и на полях Европы решаются судьбы не одними европейскими силами. Африканские, индийские, канадские войска сражаются с немцами у бельгийских границ; турки - за Кавказом; японские войска еще только призываются французскими газетами. А американские штаты являются главным нейтральным адресом, по которому направляются протесты, и главным нейтральным защитником европейцев во взаимно враждебных государствах Европы.
Мировые судьбы еще решаются на полях Европы, но они решаются уже при участии внеевропейских сил. И результатом решения будет то, что поля Европы сохранят лишь местное значение.
* * *
Не только в государственном отношении подготовлялся перенос мирового центра тяжести, но и в духовном - хотя и несравненно медленнее и меньше - сказывались внеевропейские влияния. Правда, внеевропейская духовная работа, поскольку получала мировое значение, вкладывалась, умещалась в духовной работе Европы; или же если, отличаясь от нее, на нее воздействовала, то все же - проходя сквозь ее фильтр, претворяясь в ее русле. Россия, столетиями от Европы оторванная, все же множеством исторических нитей и связей действительности неразрывно с Западом связанная, полу-Запад, полу-Восток, все слышнее давала себя знать в европейском хоре ко второй половине (или, что ли, к третьей трети) XIX века. Первородное детище Запада - Северная Америка, не имевшая особых от Европы традиций, но переработавшая их в особой и именно в лишенной традиций среде, уже век тому назад влияла на Европу своими политическими идеями. В технике Америка открывала новые пути, не только фактическими изобретениями, но самой смелостью захвата, решительностью постановок проблем, натиском в разрешении их. Дело здесь не только в распределении между материками осуществленной работы, дело в самом духе этой работы, в духе отношения к природе и жизни, если и не принесенного с той стороны Атлантического океана, то получившего оттуда могучий толчок и опору. Дело не в том, что броненосные суда и пушки тяжелых калибров, телефоны и отчасти аэропланы имели Америку своей колыбелью или пробной мастерской; что она имеет лучшие обсерватории и лаборатории, что - в противоположной плоскости - в ней своеобразно развернулась религиозная жизнь. Дело в том, что служит определяющей характеристикой эпохи, - дело в ритме и темпе жизненной работы, которые ковались под встречными воз¬
ш_аьи
действиями Нового Света; дело в интенсификации жизни - и характерно, что именно орудия межчеловеческого общения и сообщения получали в Америке такое чрезвычайное развитие. В глубине общественных трудовых пластов - эти процессы была претворением, цветением некоторых западноевропейских же тенденций, плотью от их плоти; и потому воспринимались и частично впитывались как родное и близкое. В чисто духовных отражениях они получали уже специфический характер и в этой специфичности воздействовали своим заражающим своеобразием. Иные американцы, Пое и Уистлер, Туэн и Джемс, завоевателями вторглись в Европу со своим столь различным и столь единым Американизмом.
С противоположного конца и Дальний Восток посылал свои могучие волны воздействий. Собственного говоря, по массе воскрешенных к жизни восточных ценностей девятнадцатый век мог бы быть назван, между прочим, и веком восточного возрождения. И если это воскрешение не положило столь же явной грани в культуре мира, как несколько веков тому назад рецепция эллиноримских и иудейских ценностей, то отчасти, конечно, в силу различия тех и других по творческой действенности их содержаний, но отчасти и потому, что собственная творческая жизнь Европы настолько пышно и мощно разрослась за эти века, что самый сильный приток не мог уже опрокинуть или уменьшить инерции ее напора. Но характерно для интересующего нас здесь вопроса то, что не только древний Восток, но и современный зазвучал в наших исконных западных аудиториях. Отчасти это только голоса людей Востока, работающих у себя или у нас в созданных европейцами лабораториях. Но отчасти это и взращенные на Востоке силы, религиозные или художественные, буддийские настроения и японское созерцание, совершающие свое вступление в наш мир. И, конечно, незначителен сам по себе, но все же симптоматичен тот факт, что чуть ли не накануне войны увенчан был внеевропейской премией - Тагор, индийский поэт, сделавшийся миру известным в английском переводе.
Бездна перекрещивающихся творческих потоков и влияний сплетается в современности. Но доселе они сплетались и синтезировались в мировую культуру - в европейской кузнице, на наковальне европейской традиции, под согласованно-ритмическими ударами молотов европейского творчества. Сейчас эта наковальня будет раздроблена, самый ритм нарушен. Обруч, скреплявший мировую культуру, ослабеет, и рассеются, рассыплются отдельные ее двигатели. Кончается великая эпоха единой новоевропейской культуры. Из средоточения мира станет Западная Европа одной из его провинций, поучительным памятником и кладбищем - увеличенной Венецией, целью для поучительных экскурсий, расплывшимся на несколько стран Акрополем.
Ибо сумерки опускаются над Европой.
* * *
Я не собирался на предыдущих страницах описывать то будущее, которое будет; я только говорил о том будущем, которым чреваты бури настоящего. Его черты кажутся мне сходящимися в одной точке: в грандиозном ударе, наноси-
П8
мом современными событиями Западной Европе, ее стремившейся к единству культуре, ее мировой гегемонии, политической и духовной. И косвенно под ударом оказывается неисчислимыми массовыми усилиями выработанный, потом и кровью оплаченный тип человечества, человеческой души, общежития; под ударом оказывается налаживавшееся единство мировой культуры, ее общий язык и согласный строй.
Нет основания для того, чтобы этот вывод сам по себе был признаваем пессимистическим или оптимистическим. Культура есть категория историческая, и не впервой происходит ее крушение или смена. Созданное прошлым не исчезает, и войдет неотъемлемой составной частью во всякое будущее человеческое созидание. Творчество запада и не иссякнет, а будет и впредь отстаивать себя, свои драгоценные традиции и свойства, в грядущих борениях и соревнованиях. Может быть, мир станет богаче, красочнее, разнообразнее и значительнее; может быть, также разрастутся и умножатся его ценности и святыни, как разрастается его мощь за пределами «старого мира», как разрослась культура географически, разлившись или оживши по всем материкам. Может быть, человек подымается в новые чудесные сферы и свержение западной культуры окажется не уничтожением, а освобождением других; провинциализация Западной Европы окажется не низведением ее, а возведением других; раздробление ее даст не смерть, а рождение другим. И вот - мы получаем оптимистический вывод из намеченного выше.
Но этот вывод для далеких, для наиболее далеких перспектив, это вывод для предела тех тенденций, которые получили сейчас усиленный и искажающий толчок. Процесс же не включает предела, а заключается в постепенном медленном, еще далеком от него становлении. При всем неизмеримо быстром темпе современных движений созидание культур есть дело отдаленного будущего; и низвержение гегемонии совершится не сразу и дастся не без отчаянных противодействий и частичных рецидивов. Будем думать, что когда-нибудь это приведет к новым расцветам; пока мы будем иметь оскудевшую, даже - что еще хуже - только оскудевающую Европу. Престиж Запада подорван; когданибудь это приведет к новым возрождениям, но пока мы будем иметь только еще ославленную современность. Гегемония сметена; когда-нибудь установятся новые равновесия, но пока мы будем иметь отчаянную борьбу за гегемонию, за то, чтобы установить ее или восстановить, - будем иметь усиление безрассудных напряжений, бесплодных нажимов. Европа станет провинцией новых творческих центров; когда-нибудь выяснятся эти центры, но пока мы будем иметь лишь провинциализм. Европа раздробляется; когда-нибудь ее части войдут в состав нового синтеза, но пока мы будем жить среди осколков.
И вот, если не стоять на плоскости мировых эпох, а ощущать кратковременность жизни человеческого поколения, - точка зрения общественно-законная и лично неизбежная, - то иное зарождается чувство. Наше поколение вступило в жизнь и прожило часть ее в исключительно содержательной, необычайной, богатейшей в истории эпохе, в «Периклов век» Новой Европы. Настали «Пелопонесские войны», и мы сойдем в могилу на длинном пути per aspera,
119 ftfeu
звезды которого, может быть, мыслимо будет угадывать, но невозможно будет созерцать сквозь поднятые разрушительными вихрями густые облака мусора и пыли.
И да будет позволено тем из нас, кто чувствовал себя европейцами и в Европе осязал свою духовную родину, близкое и родное себе, - скорбью встретить ее роковые сумерки.
* * *
Но оптимизм или пессимизм, для практики всегда должен быть только один вывод - действенный. Погибнуть может больше и меньше; пусть погибнет меньше. Новое рождение может быть раньше и позже; пусть оно будет раньше. Пусть лучшие достояния западной культуры, культуры самодовлеющей человечности, продолжают хотя бы тлеть среди пепла разрушений - для новых возгораний, для будущих огней. Как бы ни были непроницаемы туманы, не забудем, что всюду есть люди, остающиеся неотуманенными. Здоровое чувство и прямая мысль сохраняются и при тягчайших эпидемиях; голос чести звучит, даже когда не доносится. Пусть мы оглохли от разрушительных залпов, сохраним наш внутренний слух. Сохраним и надежду на разрозненное братство тех, кто скорбят одною с нами скорбью и, рассеянные, сознают единую ответственность за общее достояние - суровой правды и теплой человечности.
Ландау Г. А. Сумерки Европы// Северные Записки. 1914. № 12. С. 29-48.
Милюков П. Н.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВОЙНЫ
I. Роль Германии
Великие явления, подобно переживаемым ныне, не могут быть объясняемы случайными причинами. Всемирная война, начавшаяся год тому назад, была задолго предсказана политическими мыслителями и деятелями. К ней давно готовились, о ней были написаны десятки серьезных военных исследований и популярных романов, для ее предупреждения профессиональная дипломатия в течение ряда лет напрягала все усилия и пускала в ход все свое искусство и опытность. У этой войны есть и своя внешняя сторона, своя прагматическая история, которую мы изложим ниже. Но у нее есть, прежде всего, глубокие причины, коренящиеся в неотвратимых столкновениях интересов различных национальных организмов. У нее есть и свои цели, заключающиеся в назревшей необходимости ликвидировать, наконец, целый ряд спорных вопросов первостепенной важности. Пока эти вопросы оставались открытыми, пока решение их откладывалось в ожидании всеобщей ликвидации, Европа жила из
120
дня в день, с тревогой дожидаясь дня, когда наступит очередь этого решения. Подготовление к предстоящему расчету привело к той скачке вооружений, которая наложила непосильную тягость налогов на плечи демократических масс. Денежная премия за вооруженный мир, постоянно поднимаясь, наконец, стала равняться расходу на действительную войну, которая велась бы в течение трех месяцев ежегодно. Постоянные отсрочки в решении неотложных национальных задач создали ряд затаенных национальных обид, которые все более нервировали народы и обостряли международные отношения. При таком настроении Европа начала походить на пороховой погреб, в котором каждая упавшая искра могла произвести громадное разрушительное действие. Ряд таких искр был вовремя потушен. Но одна достигла по назначению...
* * *
Прежде чем мы перейдем к истории этого последнего толчка, необходимо остановится на более общих и основных причинах европейского пожара. Так как первое место тут принадлежит Германии, то с нее и нужно начать объяснение происхождения настоящей войны.
В двух словах объяснение это состоит в том, что Германия явилась последней в семью великих европейских держав и во что бы то ни стало хотела изменить в свою пользу отношения, сложившиеся до нее. На языке германских националистов это значило заявить претензию на «место под солнцем». Так как все лучшие места были заняты, то этот лозунг равнялся приглашению по адресу соседей потесниться, чтобы дать место пришельцу.
Что вызвало со стороны Германии подобное настойчивое желание, которое, как она сама ясно понимала, не могло быть осуществлено без применения грубой силы, т. е. без вооруженного расчета со всем миром? Отчасти тут были причины стихийного характера, заключавшиеся во внутренней эволюции германского национального организма. Отчасти же это объясняется состоянием народной психологии, вызванным только что упомянутой эволюцией. Достаточно напомнить несколько цифр, чтобы дать понятие о значительности той перемены, которая совершилась за несколько последних десятилетий во всем строе жизни германского народа. В десятилетие, последовавшее за франко-прусской войной (1871-80), население Германии увеличивалось ежегодно на полмиллиона. В следующее десятилетие прирост этот усилился до 3/4 млн ежегодно. Теперь же германское население растет почти на миллион ежегодно. Вместе с этим и густота населения увеличилась с 76 человек на кв. километр до 120 человек. Не имея возможности кормиться от земли, это возросшее в численности население сперва высылало избыток прироста за границу, в качестве эмигрантов. В 80-х годах выселялось таким образом ежегодно по 150 тысяч (при населении в 46 млн). Теперь с населением в 70 млн Германия не только никого не отпускает за границу, но еще нуждается в пришлых рабочих руках.
Как произошла эта перемена? На протяжении 20-30 лет Германия из страны земледельческой превратилась в страну промышленную. Число городского
121
населения в Германии, составлявшее в начала XIX в. четверть всего населения, к концу XIX века составляло уже 2/3, а теперь приближается к 3/4. В последний раз в 80-х годах Германии продала за границу избыток своего хлеба. С тех пор она стала потреблять весь свой урожай и все более и более стала нуждаться в иностранном привозе хлеба. Взамен хлеба и сырья она стала вывозить за границу все больше произведений своей фабричной промышленности. Другими словами, она потеряла старую возможность жить замкнутой жизнью европейского захолустья и все более стала зависеть от всемирного рынка, на котором размещала свои товары. Быстро увеличивая свою производительность, Германия к нашему времени оказалась на втором месте после Англии по общей стоимости своего вывоза. Англичане вывозят на 13,8 миллиарда, германцы на 10 миллиардов, а французы на 7,8 миллиарда товаров. В известных, наделавших в свое время много шума, книгах Вильямса («Made in Germany») и Блонделя была в свое время изображена эта тревожная для соседей картина гигантского роста германской промышленности. Собственно, несмотря на поднятую в Англии и Франции тревогу, германцы до последнего времени очень спокойно и беспрепятственно занимались мирным завоеванием иностранных рынков. Без всяких войн и территориальных приобретений они прекрасно умели устраиваться «жильцами в чужом доме». Они заключали выгодные для себя торговые договоры, пользовались английскими и французскими стоянками и гаванями для мировой торговли, словом, по раздраженному замечанию французского писателя Дюбуа («La crise maritime»), «подобно кукушке клали свои яйца в чужие гнезда». Во всех европейских столицах германские промышленники и коммивояжеры составляли огромные колонии, являлись благодаря дешевому труду и хорошей технической подготовке опасными конкурентами, вытеснявшими национальный труд, вызывали этим взрывы недовольства, но и только. «Мирное проникновение» не только на колониальные рынки, но и на европейские шло так удачно, что само по себе не могло вызвать никакой необходимости в поддержке вооруженной силой. К тому же чрезмерные выгоды германского дешевого труда при длинном рабочем дне сравнительно с дорогим английским трудом со временем уменьшались, по мере улучшения положения самого германского рабочего. Постепенно вырабатывались общие европейские нормы и создавалась та мирная атмосфера европейского и даже мирового обмена, которая дала возможность Норманну Энджеллю доказывать в его остроумной книге («The Great Illusion»), что войны в наше время не может быть, потому что война... невыгодна.
Этой международной точке зрения Германия противопоставила свою, узко-национальную. Ее превращение из земледельческого государства в индустриальное произошло так стремительно, что не успело привести к изменению старых нравов и привычек. На новую ступень экономического развития Германия перенесла в свежем виде все традиции прошлого: политический абсолютизм, социальное преобладание дворянства, всемогущество бюрократии над несовершенным «разумом подданных» и средневековую мистику милитаризма, отданного на служение современному централизованному госу¬
дарству. На почве этой старой военно-дворянской психологии политическое усиление Германии после ее объединения произвело в народной психологии своеобразные плоды. Собственно говоря, плоды эти были подготовлены теми национально-общественными движениями, которые предшествовали самому объединению Германии. Поэты освободительной войны 1813-14 гг. философы 30-х годов и революционеры 1848 г. уже представляли германский народ в чертах народа избранного, призванного завершить собою цикл времен и воплотить в себе высшую точку развития всего человечества. Современная антропология пришла на службу этому воззрению и довершила то, что начали Фихте и Гегель. Германская нация стала представляться германским патриотам особой, высшей расой, стоящей над остальным человечеством, которому остается лишь значение служебное. Везде, где германский антрополог находил в истории или в современной этнографии высокорослого блондина с удлиненной формой черепа, он готов был видеть германца. Германцы оказывались в Египте и в Китае, в роли носителей высшей культуры. Германцы и в Европе представлялись в роли гениальных руководителей, стоявших во главе новых эпох исторического развития. Данте, Леонардо-да-Винчи, Рафаэль объявлялись бесспорными немцами.
Но высшим представителем «культуры» являлось государство. Государство со своими традициями строгой дисциплины, внешнего послушания, облагораживаемого внутренним сознанием долга, должно было сделаться носителем германской культуры во всем мире. «Мы хотим, - говорит ген. Бернгарди, - закрепить за Германией место, которое по праву принадлежит ей на земле, чтобы она восторжествовала над державами, разъедаемыми невежеством, революционным духом или материализмом». Под державами первого типа разумеется Россия, под вторыми - Франция, под третьими - Англия. «Германский дух, - говорит сам император Вильгельм II в одной из своих речей, - стремится к владычеству над миром, и только такое владычество может дать несчастным, ослабленным и вымирающим нациям все земные блага и материальное благосостояние и славу на радость всему человечеству».
Где же средства для осуществления этого идеала? Уже у Фихте средством этим представляется «непобедимая германская армия», научным образом подготовленная и способная овладеть миром. Германское государство автономно: оно само в себе носит законы своего развития. Логическим развитием этой гегелианской концепции является вывод в одной из речей императора Вильгельма, сделанный словами одного из героев поэта Клейста: «Не все ли нам равно, по каким правилам разбит наш противник, когда он лежит у наших ног? Закон, который разбил его, и есть высший закон».
Осуществлением этих принципов явилась победоносная политика железного канцлера. Но по отношению к только что отмеченной мировойтюлшшае Бисмарк представлялся последующему поколению простым провинциалом. Его кругозор еще не шел дальше Европы. К политике приобретения колоний он был - и остался почти до конца - совершенно холоден. Громадный рост национальной промышленности и торговли начался уже в объединенной
123_3^
Германии, и Бисмарк лишь на склоне лет мог любоваться в Гамбурге на первые океанские пароходы германской постройки и на оборудованный для мировой торговли германский порт. И в своей внешней политике Бисмарк не шел дальше подготовки осуществления национальных задач в узком и первоначальном смысле национального объединения. Ближний Восток казался ему «не стоящим костей померанского гренадера». О Дальнем Востоке и о других континентах, о «мировой политике» в широком стиле ему и не снилось.
А именно эту политику стали усердно проповедовать преемники Бисмарка. Германские патриоты, мечтавшие о победе над миром, конечно, не могли удовлетвориться одним только объединением Германии. Эта мечта многих поколений, эта высшая национальная задача теперь, после ее достижения, представлялась только первым шагом, только пьедесталом для новой грандиозной всемирно-национальной постройки. Германские патриоты стали усердно звать новое поколение к продолжению неустанной работы национального возвеличивания.
Новый император явился в этой работе центральной фигурой. О роли его личности, о его ответственности за возникшую войну много говорили. Эта личность кажется сотканной из противоречий. Но эти противоречия - те же, что и противоречия современной Германии. Дошедшая до американизма в своем бурном процессе обновления и не сумевшая еще оторваться от традиций патриархального режима, Германия является верным изображением своего императора, или, лучше, этот человек, так причудливо соединивший в себе анахронизм средневековья с злобой текущего дня, является верным отражением переходной стадии, которую переживает его государство. Своими недостатками еще больше, чем своими достоинствами, он находит отклик в народной душе.
Как и народная психология, психология императора глубоко уходит корнями в прошлое. Он, прежде всего, Гогенцоллерн. «Их первой характеристической чертой, - говорит вдумчивый бельгиец Ч. Сароли, - является кичливая династическая спесь. Ни один из Бурбонов, ни один из Габсбургов не верил более твердо в свое божественное право управлять народом по своему усмотрению. Гогенцоллерн может снизойти до того, чтобы пользоваться помощью людей гениальных в ниспосланном ему Провидением деле, но он будет смотреть на этих гениальных людей, как на орудие достижения своих целей, и тотчас даст им отставку, как только они перестанут быть послушными орудиями». «Я иду своим путем, - объявляет Вильгельм в самом начале своего правления, - только мой путь - прав», «Всякого, кто попытается чинить препятствие моим намерениям, я сокрушу».
При известных личных особенностях императора Вильгельма, при его импульсивности и несдержанности, при его беспокойной подвижности, при его огромной самоуверенности в своей непогрешимости, при неспособности терпеть критику и противоречие, при большой склонности к позе, к характерным жестам, к трескучей фразе, зачастую говорящей больше, чем следует, при привычке в опасные минуты действовать наперекор собственной дипломатии,
х^Ё 124
Вильгельм II являлся сам по себе опасным источником международной неустойчивости. Но его каприз и прихоть - не только его личные. У него есть компас. Этим компасом служат мировые стремления его поколения, которые он разделяет и осуществление которых делает задачей своего царствования. Подобно своим сверстникам, Вильгельм II - реалист, оппортунист и циник, для которого моральные ценности не имеют самостоятельного значения. Так, он ценит религию как средство поддержать дух послушания в народе и сохранить социальный мир. Он ценит и мир - и принимает почтительные поклонения видных пацифистов. Но он ориентирует Германию к той развязке, которая теперь наступила. Он готовится к ней методически, постепенно и издалека, и в этом он является верным выразителем доминирующей части своего народа.
«Наше будущее - на воде». Этой знаменитой фразой Вильгельм II провозгласил (1898) новую эру мировой политики Германии. Но его канцлер, князь Бюлов, понимает, что неосторожным и преждевременным выдвиганием этой мысли Германия могла бы вызвать опасный для нее конфликт. Англия может свободно терпеть рост германской мировой торговли. Она даже не хочет ответить на германский протекционизм какими-нибудь переменами в своей системе свободной торговли. Но когда Германия захочет завести флот, способный отнять у Англии господство на морях, это совсем другое дело. И кн. Бюлов ставит себе в особенную заслугу, что в первое десятилетие после внесения законопроекта о постройке флота (1897), когда Англия могла уничтожить германское судостроение в самом зародыше, он держался системы крайней осторожности и сдержанности, чтобы не вызвать какого бы то ни было столкновения с Англией. Второе десятилетие началось с решения Германии (1908) последовать примеру Англии и начать постройку дредноутов. Как известно, Англия сама поставила себя в невыгодное положение, перейдя к новому типу судов и тем обесценив старые, с которыми она имела безусловное превосходство. С началом постройки дредноутов началось уже откровенное, ничем не прикрытое соревнование между Германией и Англией за господство на море. С этого момента начинается окончательно обрисовываться и неизбежность теперешнего конфликта.
Германия вступает в соревнование с Англией, уже нисколько не скрывая своего торжества по поводу выигранного темпа. «В 1890 г., - говорит ярый германский националист П. Рорбах, - Англия уступила Германии остров Гельголанд. Что дала бы теперь Англия для обратного приобретения Гельголанда?.. Если бы англичане и в настоящее время занимали Гельголанд, то немецкому флоту было бы совершенно не под силу вступить в борьбу с английским на Северном море... Англичане одним ударом могли бы схватить нас за горло». По указаниям кн. Бюлова, Англия могла бы сделать это еще и в 1904 г. Она этого не сделала, но сделала другое.
В 1904 г., как увидим, Англия положила начало политике союзов, направленных против Германии, сговорившись с Францией относительно важнейших спорных вопросов. Англия получала по соглашению 1904 г. свободу действий в Египте, Франция - в Марокко. Германию вовсе не спросили.
125 jjfeix
Это было слишком очевидным симптомом, что эра преобладания Германии в европейской политике, начавшаяся с берлинского конгресса, закончилась. «Ясно, - замечает кн. Бюлов в своей книге «Державная Германия», - что это была попытка со стороны западных держав присвоить себе право решать вопросы международной политики... Делькассэ знал, что, поступая таким образом, он наносит жестокий удар нашему международному престижу... Перед нами стоял серьезный вопрос: позволим ли мы исключить себя при решении важных международных вопросов». «Если бы это случилось, - сказал император Вильгельм, - то позиция Германии, как мировой державы, была бы окончательно дискредитирована. А я не желаю, чтобы это случилось». И 31 марта 1905 г. император, по совету Бюлова, ответил на франко-английский раздел сфер влияния в Африке знаменитой высадкой в Танжере и речью к марокканскому султану, в которой подчеркивалась его независимость. По категорическому требованию Германии Делькассэ вышел в отставку. Германия позвала державы, подписавшие новый договор, на конгресс в Алжезирас. Это была первая Пиррова победа императора Вильгельма И.
Германские патриоты отнеслись к решению германского национального вопроса посредством мирной конференции как к поражению. С этой поры начинается усиленная агитация патриотических обществ в пользу войны. Старейшее из этих обществ, Allgemeiner deutscher Verband, основанное еще в 1886 г. путешественником д-ром Петерсом, было преобразовано в 1891 г. с определенной целью - следить за политикой правительства с точки зрения всегерманских интересов. В 1894 г. общество приняло окончательный вид под названием «Alldeutscher Verband», стало издавать печатный орган и брошюры («Alldeutscher Blätter») и приобрело очень значительное количество членов. С 1898 г. и другой союз, Deutsche Flottenverein, также печатает свой ежемесячник («Ueberall»).
С самого своего возникновения «всегерманские» союзы повели самую деятельную агитацию за наступательную и завоевательную войну для осуществления мечты о германском господстве над миром. Уже в 1895 г. одна всегерманская брошюра («Всегерманство и центральная Европа в 1950 г.») формулировала таким образом национальные задачи. В конце концов, в центральной Европе будут созданы две организации. Одна, политическая, или «германская конфедерация», будет заключать в себе Германскую империю, Люксембург, Голландию, Бельгию, германскую Швейцарию, АвстроВенгрию. Другая образует громадный таможенный союз. В него войдут балтийские провинции, Царство Польское, Украина, Румыния и увеличенная в размерах Сербия. Всегерманство будет тогда владеть 86 млн населения, а подчиненная его промышленному влиянию экономическая область будет населена 131 млн потребителей. Конечно, германцы не одни будут населять новую империю, составленную таким образом. Но они одни будут пользоваться политическими правами, одни будут служить в армии и во флоте и одни будут иметь право приобретать земельную собственность. Как бы расширяя эту программу на весь мир, Вильгельм II в своем тосте 1 января 1896 г., в годов¬
AjtëâB 126
щину основания империи, заявлял: «Германия сделалась мировой империей, подданные которой живут в самых отдаленных частях земли, всемирная торговля которой исчисляется миллиардами и обязанность которой - оказывать покровительство многим тысячам сограждан за границей и прочно связывать империю-метрополию с более широкой германской империей». Термин «das grössere Deutschland», таким образом, получил право гражданства с весьма определенным содержанием. Воззвание всегерманского союза в 1898 г. уже ссылается на этот тост императора, приглашая германских граждан признать, что «германский народ не менее других цивилизованных народов имеет право и обязанность участвовать, в качестве народа-господина, в управлении судьбами целого мира». Эта формулировка слишком скромна сравнительно с сущностью германских претензий, и император в своей речи в Бремене 23 марта 1905 г. идет значительно дальше. «Вы должны иметь твердую уверенность, - говорит он своим подданным, - что добрый Бог не дал бы себе столько труда над нашей германской родиной и над ее народом, если бы он не предназначал нас для великой будущности. Мы - соль земли... Бог призвал нас цивилизовать мир. Вы - миссионеры человеческого прогресса».
Вот та коренная мысль об «избранном народе», которая здесь из философского понятия, каким была у Фихте и Гегеля, становится вполне определенным политическим понятием. Ее усердно распространяют в школе германские учебники. Вот что говорится в географии Гуммеля: «Германия - сердце Европы, и как в организме сердце заставляет обращаться по жилам кровь, которая обновляет стареющие части и укрепляет более молодые, так и Германия имеет историческую миссию - омолодить германской кровью стареющие члены Европы». Эту мысль развивает Гейнер: «Наша раса с ее культурой имеет высшую цену, чем другие народы и расы земли, ибо наша цивилизация достигла такой высоты, что она сверх всякой меры превосходит цивилизацию всех народов земли и господствует нам ними».
С этой точки зрения германское общественное мнение и германское правительство уже не удовлетворяется успехами германской промышленности на мировом рынке. В Германии развивается жажда непосредственного расширения, жажда колоний. После франко-прусской войны Бисмарк охотно направлял Францию на колониальные завоевания, чтобы отвлечь внимание от Европы. Но когда Франция, пользуясь этим моментом, в какие-нибудь четверть века создала себе громадные колониальные владения, в Германии заговорила ревность. Точка зрения старого канцлера была признана ошибочной, и Германия сама принялась спешно запасаться колониями. Но она пришла поздно. Лучшие земли были уже разобраны другими. Германии пришлось довольствоваться пустынями, не удобными для человеческого жилья. В 1898 г. на протяжении 2 700 000 кв. километров немецких колоний в них жило, кроме туземцев, всего 1 700 немецких чиновников и 600 предпринимателей, купцов и плантаторов. Расходы на обслуживание колоний не покрывали казенных доходов. Внимание германцев невольно обратилось к колониям, уже захваченным другими странами, прежде всего к бельгийскому Конго и к португаль¬
127_3&u
ским владениям в западной Африке. Но еще ближе, у самых ворот Европы, лежали два заманчивые куска: Марокко за Гибралтаром и Малая Азия за Дарданеллами. В Марокко Германия сталкивалась с Францией, в проливах - с Россией, в Малой Азии - с Англией. Тут была неизбежна борьба, так как это была область претензий, еще не осуществленных. Борьба началась, и именно она привела к настоящей войне.
О первом столкновении из-за Марокко в 1904 г. мы уже упоминали. Всегерманство на этом первом случае дало сражение своему правительству. С октября 1903 г. «Alldeutscher Blätter» принялись изображать Марокко настоящим земным раем. В феврале 1904 г. доктор Гассе требовал от правительства, чтобы оно не пропускало случая воспользоваться русско-японской войной. Страну наводнили всегерманскими брошюрами с сенсационными заголовками: «Марокко потеряно!», «Зачем нам нужно Марокко» и т. п. Центральный комитет всегерманского союза в заседаниях 9 и 10 апреля решил послать Бюлову адрес, в котором приглашал его серьезно заняться Марокко. На заявление канцлера в рейхстаге о необходимости быть осторожными и о невозможности воевать из-за Марокко «Alldeutscher Blätter» ответили новыми усилиями подействовать на общественное мнение. В июне они заявляли, что «негодование по поводу слабого поведения правительства распространилось далеко за пределы всегерманских кругов» и что «офицеры испытывают сильное чувство недовольства».
Правительство уступило. Оно ответило на эти требования высадкой Вильгельма в Танжере (март 1905 г.) и требованием отставки Делькассэ (июнь). В августе того же года контингент армии был увеличен новым законом на 38 000 человек. В сентябре Франция приняла приглашение на конференцию в Алжезирасе, а в октябре император приглашал германских граждан «с поднятым забралом и с чистой совестью мужественно смотреть в глаза всякому, кто найдет нужным стать на нашем пути и помешать нам в наших законных занятиях, вытекающих из наших интересов». На следующий день он объяснял гвардейским офицерам и генеральному штабу, «в каком положении мы находимся по отношению ко всему свету», и провозгласил «ура в честь сухого пороха и отточенного меча, в честь намеченной цели и всегда готовых военных сил».
На постороннего наблюдателя картина внутреннего настроения Германии уже тогда производила впечатление, которое ярко охарактеризовал бывший французский морской министр Локруа в «La Dépêche» (22 августа 1905 г.): «Я был в Германии - и я вернулся оттуда в ужасе. Во Франции говорят, что это император-честолюбец хочет распространить свою власть от Нордкапа до Средиземного моря. Вовсе нет. Как ни могуществен император, он не мог бы мечтать об этом, если бы не имел за собой общественное мнение. Не только один император: вся Германия хочет покорить все народы своему влиянию и поглотить Европу. Это чувство распространено во всех классах общества, при дворе и в городах, у юнкеров и у пролетариев, у консерваторов и у социалистов».
128
С этого времени и вплоть до начала войны обрисованное здесь настроение не только не смягчается, но, напротив, под влиянием хода событий на Ближнем Востоке, продолжает усиливаться и доходит, наконец, до какого-то болезненного пароксизма. Лучшим свидетелем этого роста воинственного настроения может послужить для нас германский писатель, тоже испуганный возможными последствиями такого настроения. Отфрид Ниппольд в своей книге «Der deutsche Chauvinismus», изданной в 1913 г., говорит следующее: «Не подлежит сомнению, что шовинизм в Германии чрезвычайно усилился именно в последнее десятилетие. Это особенно бросается в глаза тем, кто много лет жил за границей и теперь вернулся в Германию. Много немцев, находившихся в этом положении, высказывали мне удивление, как в корне изменилась немецкая душа в последние годы. Я могу также и по собственному опыту подтвердить, что, вернувшись в Германию после продолжительного отсутствия, я сам был поражен переменой народной психологии в национальных вопросах».
Заинтересовавшись этим новым для него явлением, либеральный и пацифистски настроенный автор собрал на 130 страницах мелкого шрифта чрезвычайно интересный сборник цитат из газет, митинговых речей, резолюций патриотических обществ и бесед с выдающимися деятелями этого направления. Сборник дает самое яркое подтверждение острого шовинистического гипноза, овладевшего значительными кругами германской публики. «Наступательная война с превентивными целями» - таков громкий лозунг этого настроения. С германской тяжеловесностью патриоты говорят о «мароккской пощечине, которая до сих пор (1912) горит на каждой немецкой щеке». «Спасение только в наступлении». «Наше войско должно быть не только щитом, но и мечом». «Влияние торговых кругов на политику придает ей слабый, боязливый, женственный характер». Долой этот «интернациональный, космополитический образ мыслей», который цепляется за мир, во что бы то ни стало. Долой правительство, которое боится борьбы и ответственности; пусть «сам народ возьмется за охрану своей судьбы». Долой мечтателей-пацифистов, которые усыпляют императора лестью и собираются удостоить его нобелевской премией мира. «Надо честно сказать, что после отставки Бисмарка не хватает воли к власти». В конце концов, «немногие германские государи понимали народ, и - надо прямо сказать - германский народ стал велик вопреки своим государям». Для спасения национального престижа, для сохранения народной чести нужно воевать немедленно и решить, наконец, вопрос, станет ли германский народ всемирным народом, или будет отодвинут назад, в ряды континентальных держав. А раз нужно воевать, надо самим выбрать момент - и наступать, не давая врагу опомниться.
Германские патриоты даже предсказывают, что начало и повод войны будут даны Австро-Венгрией. «Исход (балканской) войны представляет постоянную угрозу Австрии. Без борьбы за существование Габсбургской монархии не обойдется. А от ее существования зависит и наше». Президиум всенемецкого союза, как бы предвосхищая рассуждения германской Белой книги, заявляет: «Германская империя не должна допускать ослабления или низвержения
!20&u
Австро-Венгрии. В сербском напоре на Дунайскую монархию он усматривает начало общего наступления славянства на германство». Конечно, это не будет война один на один. Адмирал Брейзинг на митинге дрезденского национального комитета напоминает, что «Франция стремится к реваншу а Англия хочет воспользоваться первым случаем, чтобы истребить наш флот и усматривает в нас серьезного конкурента своему мировому положению». Но что же из этого? «Лучше война, чем постоянный страх перед войной», «лучше быть разбитыми, чем добиваться мира во что бы то ни стало». Пошлем «три миллиона на запад, один миллион на восток». В брошюре «Германия в начале XX века» предлагается другой исход. «Искусная и большая политика сумеет разделить войны. Каждую войну нужно вести отдельно... Но даже коалицию Франции и России мы можем победить одними своими силами, если без колебаний и угрызений совести возвысимся в войне, до более значительного употребления насилия». События показали, что эти слова были не простым фанфаронством, а практическим советом, который в точности был исполнен.
В 1911 г. вышла замечательная книга, которая свела в один фокус все описанные мысли и настроения и сделалась признанным евангелием сторонников немедленного расчета Германии с соперниками и конкурентами на мировое владычество. Мы говорим о книге ген. Бернгарди «Германия и будущая война». Книга эта во многих отношениях оказалась пророческой по отношению к фактам и дала точное, можно сказать, «научное» выражение господствующей германской психологии. Для германцев она явилась заблаговременной попыткой оправдания в том, что предстояло. Для их противников она сделалась настоящим обвинительным актом, тем более убедительным, что он написан самим обвиняемым.
Бернгарди исходит из положения, которое для его современников не допускает сомнений и спора. Германия должна стать мировым государством и добиться главенства в мире. Добиться этого возможно, только укрепив свою позицию в Европе и став твердой ногой в колониях. Ни того, ни другого нельзя достигнуть без нарушения существующих прав и договоров в пользу Германии. Но такое нарушение вызовет неизбежное сопротивление со стороны держав, заинтересованных в сохранении выгодного для них теперешнего status quo. Существующая система равновесия основывается на отношении сил, которое принадлежит прошлому. Настоящее и будущее должно основываться на расширении и перестройке всей этой системы в одну общеевропейскую систему, в которой Германия должна занять центральное место в качестве главы центрально-европейской федерации. Надо определенно и ясно сказать себе, что без войны получить этого результата невозможно. Итак, если Германия должна добиться мирового значения, то война неизбежна, и война трудная и затяжная, в которой баланс сил сомнителен и в которой для Германии и Австро-Венгрии (на Италию Бернгарди не особенно рассчитывал) необходимы величайшие усилия, чтобы одержать решительную победу, какая требуется, или же, в случае поражения, отбиться в своих собственных границах. Бернгарди требует, чтобы вся страна ясно поняла и необходимость,
jjsâВ 130
и трудность задачи, чтобы вся она была готова принести требуемые жертвы и чтобы германские государственные люди сумели создать для неизбежного конфликта наиболее благоприятное сочетание условий.
Для этого, прежде всего, вожди Германии не должны поддаваться чувствам сентиментальности и верить декорациям культуры, которые скрывать от непосвященных реальное соотношение сил. Надо отрешиться от мысли, что война есть необходимое зло, к которому можно прибегать лишь в крайнем случае. Напротив, война есть положительное благо, которое возвышает и очищает народные нравы, не допуская народ предаться материализму и распущенности. Война моральна и нравственна, если она служит интересам государства. А государство, как говорил еще Трейчке, есть для германца нечто высшее, над чем не стоит ничто другое, чего нельзя ничем ограничить, чему нельзя продиктовать никаких законов. Государство поэтому может быть связано только своими собственными решениями. Договоры и соглашения были бы невозможным ограничением неограниченной и верховной власти государства. Государство не может нарушить права, потому что оно само - единственный источник права. И государственный человек, не стесняясь «ложной гуманностью», имеет моральное право вызвать войну по собственной инициативе, как только сочтет момент для нее наиболее удобным для государства. Расчет сравнительных сил противников, ясное представление об имеющемся получить результате - вот все, что для этого нужно. Поддержание мира никогда не может быть разумной и истинной самоцелью. Мерки индивидуальной, личной нравственности ни в каком случае не могут быть прилагаемы к высшему целому, к государству. Конечно, государственный деятель «не обязан намеренно обманывать». «Государство, прибегающее к методам обмана, скоро потеряет добрую славу». Но мирные отношения между государствами часто являются, в сущности, уже скрытой войной; а в войне дозволительно и употребление враждебных приемов, хитрости и обмана. Для политики не существует безусловных, признанных прав: права создаются людьми, а потому они несовершенны и изменчивы. Нельзя также дожидаться, пока будет полная уверенность в успехе. Элемент риска всегда имеется налицо в большей или меньшей степени во всяком предприятии. «В менее важных вопросах можно достигнуть удовлетворительного результата соглашениями и взаимными уступками. Это и есть подлинная сфера дипломатической деятельности. Но когда задеты жизненные интересы, или когда противник требует уступки, не давая ничего взамен, когда он явно стремится к унижению другой стороны, тогда дипломат должен умолкнуть и уступить место большому государственному деятелю». Одна угроза войной и явно обнаруженная решимость воевать в случае необходимости часто заставят противника уступить. Но надо вполне ясно обнаружить эту решимость, потому что «переговоры без оружия, как говаривал Фридрих Великий, есть то же, что ноты без инструментов». Когда угроза не действует, должен начаться «концерт»: «право воевать превращается в обязанность начинать войну».
Вот та опасная психология, которая лежала в основе системы германского запугивания Европы в течение всего последнего десятилетия. Система эта
i3i_3&u
произвела не те следствия, которых ожидали германские государственные люди. Она не терроризировала противников, не заставляла их забыть о своих собственных жизненных интересах. В лучших для Германии случаях она вынудила временные уступки, после которых всякий раз оставалось чувство обиды, решимость не уступать в другой раз и лучше подготовиться на случай следующего столкновения. Германия со времени Бисмарка боялась «кошмара коалиций». В начале нового столетия кошмар этот принял в ее воображении форму «окружения» или изолирования Германии английским королем Эдуардом VII. Но германские политики не могли или не хотели понять, что, с рекомендуемой Бернгарди тактикой, они сами являлись главной причиной своего «окружения». По мере того как соседям становилась ясна опасность существования рядом с ними вечно тлеющего и постоянно подогреваемого очага грандоманских настроений, эта общая опасность невольно их сближала и сплачивала. Вчерашние враги и соперники сходились, знакомились ближе и становились друзьями. Таким образом, германская агрессивная психология, развившаяся в процессе перехода Германии из континентального государства в мировое, а ее промышленности - из национальной в международную, вызвала постепенно полную перегруппировку союзов и соглашений в Европе. С этой стороны также сложилась та картина, результатом которой явилась теперешняя всемирная война.
II. Тройственное соглашение против тройственного союза
Слова Бисмарка, что «Балканы не стоят костей померанского гренадера», и факт, что Англия в 1890 г. добровольно уступила Германии о. Гельголанд, привели П. Рорбаха к выводу, что «спустя двадцать лет по основании Германской империи пути ее мировой политики еще не намечались». Вывод этот совершенно правилен. А вывод из этого вывода - тот, что, пока не намечались пути германской мировой политики, не намечалась и противугерманская международная комбинация.
Правда, поводы к усилению страха перед Германией постепенно накоплялись. Уже Бисмарк заложил первую основу тройственного союза тайным договором с Австрией (1879), к которому в 1883 г. присоединилась и Италия. Тот же Бисмарк в глазах России явился главным обидчиком на берлинском конгрессе тем, что помог Англии и Австрии положить предел развитию русского влияния на Балканах. Наконец, тот же Бисмарк в течение всего царствования Вильгельма I не терял надежды еще раз разгромить Францию и еще в 1887 г. говорил, что «в тот день, когда мы вернемся в Париж, мы постараемся лишить Францию на 30 лет способности на нас напасть». Этим он уже вызвал со стороны России поддержку Франции, тогда только что разгромленной (1875). Отдельные штрихи будущего разделения Европы на два враждебных лагеря, таким образом, уже складывались.
а/с&В 132
Но до общей картины было еще далеко. Англию с Россией еще разделяло соперничество на Ближнем Востоке и в передней Азии. Когда в 1895 г. Вильгельм II поддержал «красного султана», приняв его сторону в армянских погромах, Англия еще не решалась дать России свободу действия для освобождения несчастной народности от угнетателей и для расчета с турецкими властями, упорно уклонявшимися от соблюдения обязательств Берлинского договора. Точно так же и Франция еще конкурировала с Англией в Египте, пытаясь пересечь путь английской колонизации в верховьях Нила и опоясать своими владениями Африку с запада на восток, совершенно так же, как в XVIII столетии она пыталась пересечь дорогу английской колонизации на Миссисипи в Америке и отрезать своими владениями запад Северной Америки от английского востока. Россия с Францией уже заключила соглашение 1891 г., которое легло в основание франко-русского союза. Но истинная цель союза еще оставалась невыясненной. Не получив поддержки России для немедленного реванша, французы сильно охладели к союзу, ограничившемуся исключительно оборонительными целями. Чтобы дать союзу новый смысл и новую цену, нужен был решительный переход наследственного врага Франции в наступление, при котором приобретал все свое значение и союзник по обороне. В ожидании, пока наступит этот момент, Франция всецело отдалась созданию своей колониальной империи, при снисходительной поддержке Бисмарка. В 1881 г. она установила протекторат над Тунисом; в 1885 г. подчинила Тонкин и Конго. В 1894 г. негрская столица Тимбукту стала достоянием французов. В 1895 г. расширены пределы Конго и Сенегала, а Мадагаскар окончательно поступил под французский протекторат. Россия сохраняла традиционную дружбу с Германией и вместе с нею и отчасти под ее влиянием вступила в конце столетия на путь завоеваний на Дальнем Востоке. Чтобы обеспечить себя на это время от всяких случайностей на Ближнем Востоке, Россия заключила с Австро-Венгрией соглашение 1897 г. о сохранении в неприкосновенности status quo на Балканах.
Сигнал к окончательной перегруппировке дало начавшееся в Германии именно в это время, на рубеже столетий, господство всегерманской политики. В одном и том же году, 1900-м, Англия была поражена и пробуждена от самоуверенного бездействия пересмотром морской программы Германии, удвоившим силы германского флота, а Франция и Россия могли бы прочесть следующую угрозу всегерманской брошюры: «Мы не поколеблемся отнять у Франции, так же как у России, длинные полосы земли, чтобы сделать из них окраины («марки») на нашей восточной и западной границе. Придется потребовать, чтобы эти территории были освобождены от населения». Речи Вильгельма, как всегда, установили тожество намерений правительства с идеями всегерманских брошюр.
В ближайшие годы выяснилось, что претензии Германии не ограничиваются «марками» на восточной и западной границе, т. е. балтийскими провинциями и Польшей с одной стороны, северо-восточной Францией и Люксембургом с другой. Расширение и укрепление континентального базиса в центральной
133 Ska*
Европе должно было служить исходной точкой для более смелой колониальной политики. Почти одновременно обнаружились намерения Германии ввести в свою сферу влияния ближайшие к Европе плодородные пустыри северозападной Африки и Малой Азии с Месопотамией. О первом - о претензиях на Марокко, приведших к столкновению с Францией в 1905 г., - мы уже говорили. В последние годы XIX века началось и второе - усиленные ухаживания императора за мусульманским миром и Турцией. В ноябре 1899 г. явились и последствия германских авансов: Порта дала германской компании концессию на Багдадскую дорогу от Конии до Персидского залива. В 1902 г. эта концессия была окончательно подтверждена султанским ираде, на которое Вильгельм ответил восторженной телеграммой. Таким образом, открылся источник продолжительных и серьезных трений с Англией. Только что выпроводив Россию с Персидского залива, Англия вовсе не склонна была пускать туда Германию. В то же время явился постоянный повод для столкновений России с АвстроВенгрией на Балканах. В Сербии в 1903 г. династия Обреновичей пала жертвой убийц. Ее место заняла старая династия Карагеоргиевичей, которая круто повернула ориентацию Сербии от Австрии к России, надеясь от последней добиться национального объединения и независимости. Сближением Сербии с Россией существенно изменялось традиционное распределение сфер влияния на Балканах, а это грозило полной приостановкой австро-германского «стремления на восток» через Салоники.
Все эти обстоятельства решительно полагали конец прежним международным отношениям в Европе. Перемена становилась необходимой. Если она несколько задержалась, то это объясняется тем, что сперва Англия была задержана бурской войной, а потом Россия - японской.
Англия освободилась первая, в 1902 г. До тех пор, следующая старинной традиции, она держалась в стороне от европейских союзов и группировок, поддерживая равновесие между ними и выжидая, пока обнаружится более сильный и опасный противник, чтобы стать на сторону более слабого. Теперь этот более опасный соперник появился в лице Германии. И Англия быстро пошла на сближение с противоположной группой, Францией и Россией. Это и была та политика, которая в руках нового короля Эдварда VII стала известна как политика «окружения» или «изоляции» Германии.
От Франции Англия обеспечила себя еще осенью 1898 г. в Фашоде. 1 сентября этого года войска генерала Китченера, поднимаясь вверх по Нилу, нашли на острове Фашоде французский флаг, водруженный разведочной партией капитана Маршана. Возник конфликт, едва не поведший к войне, к которой обе стороны усердно готовились. Однако Франция предпочла уступить и ушла из Фашоды. Национальное самолюбие Франции было жестоко задето. И, однако, когда два дня спустя итальянский посланник спросил французского, как это повлияет на взаимные отношения Франции и Англии, он услышал неожиданный ответ: «Превосходно! Раз несогласия в Судане устранены, ничто не препятствует полному согласию с Англией». Действительно, оба государства окончательно уладили столетние споры из-за ньюфаундлендских рыбных ло-
134
вель и 8 апреля 1904 г. заключили соглашение, согласно которому Франция обязывалась не мешать установлению английского контроля над Египтом, а Англия обещала поддерживать «административные, экономические, финансовые и военные реформы, какие потребуются», в Марокко, - под взаимным обязательством, что политический status Египта и Марокко останется неизменным. Это был тот договор, который возбудил негодование Германии и ее императора, что в таком важном международном вопросе обошлись без их согласия и даже их не спросили.
Со стороны России Англия обеспечила себя договором 30 января 1902 г. с Японией. В ближайшие годы разразилась русско-японская война, обнаружившая слабость России и тем самым успокоившая всякие подозрения и опасения Англии относительно возможного влияния России на Среднюю Азию, Индию и Китай. Таким образом, традиционная вражда к России была побеждена, и обнаружилась полнейшая возможность сближения. 31 августа 1907 г. между Англией и Россией была заключена конвенция, покончившая мирным компромиссом все старые споры в Азии. Оба государства «взаимно обязывались уважать целость и независимость Персии», но в то же время поделили ее на сферы влияния, оставив между ними среднюю нейтральную зону. Россия признала Афганистан находящимся «вне сферы русского влияния» и отказалась вести с ним прямые дипломатические сношения, взамен чего Англия обязалась не изменять политического status’a Афганистана. На аналогичных началах были урегулированы и отношения Англии и Франции к Тибету, с некоторым перевесом в пользу Англии. Таким образом, к концу первого десятилетия XX века враждебные отношения Англии к Франции и России сменились дружественными. Основа новой европейской системы была готова.
За несколько месяцев перед тем, как договор 1907 г. был заключен, новая политическая система уже отпраздновала свой триумф. Конференция в Алжезирасе, на которую Германия позвала Францию в качестве ответчика по марокканскому делу, кончилась скрытым поражением Германии, и притом отчасти при участии ее собственных союзников, особенно Италии. Это было настоящее «изолирование» Германии. Конечно, германские дипломаты, как тогдашний руководитель германской политики кн. Бюлов, и публицисты, как П. Рорбах, стараются делать хорошую мину к плохой игре. Но первый все же принужден признаться, что в Алжезирасе «наше положение было очень затруднительно, так как мы стояли одни против держав, принадлежащих к согласию, а все остальные державы были мало заинтересованы в марокканском вопросе». А Рорбах, соглашаясь, что в Алжезирасе «мы добились не окончательного, а только предварительного результата», утешается лишь тем, что на марокканском вопросе «у нас не было сознания своего нравственного права, т. е. не было давления непосредственной жизненной необходимости». При этом условии, даже и по Трейчке и по Бернгарди, «ввергнуть Германию в войну из-за Марокко было бы не только глупостью, но и преступлением».
Скоро, однако, представился другой случай, в котором союзники Германии были более заинтересованы и вопрос представлялся более жизненным.
135 ЭЕSi*
Турция с конца XIX века вошла в орбиту германского влияния и являлась «почти членом тройственного союза». Но в июле 1908 г. в Константинополе произошла младотурецкая революция, и влияние Германии было временно свергнуто. Младотурки принялись восстанавливать турецкую власть в полуотпавших от Турции провинциях, в том числе в Боснии и Герцеговине, откуда они хотели получить депутатов для новой турецкой палаты. АвстроВенгрию такое проявление оттоманского национализма вовсе не устраивало, и она, сюрпризом для всех, провозгласила аннексию провинций, которые «занимала» и которыми «управляла» с 1878 г., согласно статье 25 Берлинского договора. Сербия справедливо увидела в этом крушение своего национального идеала - объединения всего сербского народа в одну «Великую Сербию». Она, естественно, ожидала при этом случае произвести первую серьезную пробу русской поддержки. Россия, столь же естественно, видела в аннексии умаление своего влияния на Балканах и не могла удовлетвориться уступкой гр. Эренталя, который взамен аннексии Боснии отказался от австрийских претензий на новобазарский санджак. В самом деле, этот «коридор» все равно был слишком каменист и неудобен, чтобы услужить для Австрии путем в Салоники. Австрийская дипломатия, добровольно закрывая себе эту дорогу, могла думать и думала о другой - прямо через Сербию, долиной Моравы. Аннексия Боснии и Герцеговины, была, таким образом, скрытой угрозой самому существованию Сербии. Перед Сербией стала дилемма: добиваться ли национального объединения вне или внутри пределов монархии Габсбургов, т. е. при помощи России или путем подчинения Австрии? На этот раз, таким образом, конфликт был серьезнее, чем в Марокко. Положение, сложившееся после аннексии Боснии, было «неприемлемо» для Сербии и очень серьезно для ее покровительницы, России. В то же время оно затрагивало «жизненные» интересы Австро-Венгрии.
Германия готова была в этом вопросе поддерживать свою союзницу во всем своем «блестящем вооружении», Англия и Франция также лояльно стали на сторону России. Италия, раздраженная выходом Австрии на адриатический берег, готова была показать спину союзникам и поддержать требования черногорских родственников. Вопрос, таким образом, сразу стал европейским и Европа вновь стояла на распутье, между войной и миром. Положение было так напряженно и грозно, как никогда не было до тех пор. Однако же и на этот раз победил мир, благодаря уступчивости России, которая, не успев еще оправиться от японской войны, принуждена была капитулировать перед прямой угрозой Пурталеса.
Опасность миновала. Но конфликт 1908-1909 гг. оставил по себе усиленное чувство всеобщей небезопасности от вызовов со стороны тройственного союза, а у России и особенно острое чувство обиды и унижения, отнюдь не благоприятствовавшее продолжению традиционной династической дружбы между Россией и Германией. Англия, с своей стороны, заметила, что германская морская программа 1906-08 гг. грозит ей уже в 1914 г. перевесом германских дредноутов над английскими. Скрепя сердце, она принуждена была идти
^e_i36
на увеличение расходов для усиления своего судостроения. Пришлось подумать и о более тесной связи с Францией и Россией для совместного устройства достаточной системы обороны. Таким образом, новорожденное тройственное согласие вышло из испытания 1909 г. значительно укрепленным. Этого результата не изменило и искусное использование германцами потсдамского свидания нашего Государя с Вильгельмом (ноябрь 1910 г.).
В 1911 г. Европа снова очутилась перед угрозой войны, еще более серьезной, чем прежние. Германия, испытав действие своего bluffa над Россией в 1909 и 1910 гг., попыталась в 1911 г. применить то же средство и к Франции. Вопрос шел опять о Марокко, относительно которого Германия пыталась теперь добиться «окончательного» решения. Французские войска заняты были усмирением восстания против Мулай-Гафида и экспедицией в Фец, когда небольшой германский крейсер «Пантера» появился 1 июля 1911 г. против г. Агадира с целью «защиты интересов германских подданных». Германия выставила требование о выделении ей особой сферы влияния и морской базы в Агадире, а также компенсаций за те права, которые она признает за Францией в Марокко. Снова появились на германских рынках десятки брошюр всегерманского характера, в которых правительство обличалось в слабости и восхвалялись земельные богатства Марокко. Общественное мнение совсем было приготовилось к захвату южного Марокко, когда германскому правительству пришлось еще раз круто повернуть и отойти от пропасти, перед которой оно стояло. К этому принудило Германию прежде всего решительное поведение Англии. Ллойд Джордж в речи 22 июля дал понять, что в случае германского нападения Англия поддержит Францию. От сферы влияния и от морской базы Германии пришлось отказаться: Англия заявила, что это вопросы общеевропейского характера, которые не могут быть предметом переговоров Германии один на один с Францией. Осталось требование компенсаций, которое и было удовлетворено конвенцией 4 ноября. Согласно этой конвенции, Германия получила часть французского Конго и подошла вплоть к границе бельгийского Конго, на которое имела виды в будущем.
Была и другая причина, которая побудила Германию к уступчивости. 90 % германских коммерческих сделок зависели от лондонской и парижской биржи: стоило остановить эти кредиты, и Германия лишалась оборотных средств, а попытка Вильгельма заключить заем на мобилизацию встретила со стороны французских и английских банкиров требование гарантии, что деньги не пойдут на военные надобности. Пришлось смириться и бить отбой. Этим мотивом объясняются нападки германцев на «новый коммерческий дух, принижающий мужество германского народа, после того как он развратил англичан и французов».
Националисты утешались другими соображениями: войну-де пришлось отсрочить потому, что Кильский канал не был еще перестроен для пропуска дредноутов, что Гельголанд не был еще превращен в сильную морскую крепость и что пропорция германских дредноутов в отношении к английским была не так благоприятна, как могла сделаться в ближайшие годы. Бернгарди,
137_Э&*
написавший в этот год свою книгу о неизбежности грядущей войны, успокаивал германцев тем, что конвенция 1911 г. тоже не есть окончательная и что в ней даже есть больше поводов для придирок, чем в прежней конвенции 1905 г. Он, во всяком случае, не хотел смотреть на отказ Германии от войны иначе как на короткую отсрочку и убеждал употребить эту отсрочку на самое энергичное исправление пробелов в военном деле.
Общественное мнение Германии после марокканской «пощечины» представляло ту картину, которую мы очертили выше. Во время прений в рейхстаге 9 ноября 1911 г. по вопросу о только что заключенной конвенции кронпринц стяжал себе громадную популярность за счет отца-«пацифиста» тем, что из всех сил аплодировал из своей ложи тем всегерманским ораторам, которые резко критиковали политику германского канцлера.
«Это больше не должно повторяться». Так формулировал настроение германского общественного мнения после «пощечины» французский военный атташе в Берлине. И действительно, мы видим чрезвычайные усилия, которые делает общество и правительство, чтобы быстро достигнуть перевеса в военной силе над соперниками. 28 января 1912 г. основывается союз национальной обороны, в котором участвуют самые выдающиеся представители армии, промышленности, науки, суда и дипломатии и который привлекает сразу огромное количество членов. Манифест союза резко порицает «химеры всеобщего мира и международного братства» и требует немедленного увеличения армии. И действительно, мы видим следующий громадный рост армии и расходы на нее (в последней цифре расхода включен единовременный военный сбор):
1911г. прирост на 17 000 человек и 167 млн марок
1912 г. 37 000 » » 650 » »
1913 г. 155 000»» 1200»»
Одновременно с этим усилением армии предприняты были новые усилия для увеличения боевой способности германского флота. Новая морская программа 1912 г. вызвала в Англии не меньшие опасения, чем ее предшественница, программа 1908 г. Она повела к любопытным переговорам, исход которых как нельзя лучше подтвердил агрессивные намерения Германии. В основу этих переговоров были положены беседы лорда Холдена во время его визита в Берлин, осенью 1911 г. Германия готова была согласиться на сокращение морского законопроекта, но под тем условием, чтобы Англия заключила с ней договор о нейтралитете. Проект такого договора предложен был БетманомГольвегом лорду Холдену в начале 1912 г. По этому проекту, обе стороны должны были обязаться не делать беспричинного нападения друг на друга и не участвовать ни в каком чужом замысле или плане подобного нападения. В случае если одна сторона будет «втянута в войну, в которой она не будет нападающей стороной», другая обязуется сохранить благожелательный нейтралитет; а в случае если война будет «вынуждена очевидной провокацией третьей стороны», договаривающиеся стороны войдут в обсуждение вопроса, какой позиции держаться. Скрытая цель договора обнаруживалась в 4 и 5 статьях проекта, по которым ни та, ни другая сторона не обязывались соблюдать
д/£& 138
нейтралитет в войне, если их участие вытекало из существующих договоров, а заключение новых договоров, которые противоречили бы сохранению нейтралитета, запрещалось. Другими словами, Германия могла безнаказанно поддержать Австрию, согласно существующему договору тройственного союза, а Англия должна была оставаться нейтральной и не могла помочь своим друзьям и союзникам. Это слишком уже выдавало затаенные намерения Германии. Грей отказался обсуждать подобное предложение, указав, что оно противоречит отношениям Англии к Франции и к России. Германия, однако, на этом не остановилась. Грея просили сделать контрпредложения. Грей сделал их 14 марта 1912 г. в короткой формуле: Англия просто заявляла, что она не преследует агрессивной политики против Германии и не произведет на нее нападения, и что подобная цель не преследуется ни в каком договоре или соглашении, в котором участвует Англия. Это не удовлетворило германских дипломатов. Они предложили к формуле нужную им прибавку: «поэтому Англия будет соблюдать благожелательный нейтралитет, если война будет навязана Германии».
Тогда Грей уже прямо заявил германскому посланнику, что «если Германия захочет сокрушить Францию, Англия не сможет сидеть, сложа руки, хотя, конечно, не поможет Франции, если она сама нападет на Германию». Казалось бы, такого заявления было совершенно достаточно, если бы у Германии не было совершенно сложившегося намерения напасть на Францию. Но в ответ Грею было передано, что только «абсолютный нейтралитет» Англии может удовлетворить общественное мнение Германии и дать возможность канцлеру посоветовать императору сокращение морской «новеллы». Что касается заявления Грея, что британская политика преследует задачу «избежать нового разделения Европы на два лагеря», тевтонский ответ звучал нагло и оскорбительно: «Германия - не Англия; ее иностранная политика не зависит исключительно от временного парламентского большинства, но личность императора является гарантией германской политики. Предположенные морские вооружения считаются в компетентных военных кругах безусловно необходимыми для обеспечения Германии от нападения соединенных флотов entente. Но Англия отказывается от гарантий против такого нападения», и поэтому морская программа не может быть сокращена. Дополнительно германский посол сообщил, что германская формула допускает не «абсолютный», а «относительный» нейтралитет. Тем не менее британский совет министров 16(29) марта 1912 г. согласился с Греем, что Англия не может идти далее уже предложенной им формулы, которая заключает в себе нейтралитет в случае агрессивной политики Франции. Ведь не заключила же Англия договора о нейтралитете с Францией и Россией? Было бы односторонне заключать такой договор и с Германией. Ответ графа Меттерниха, германского посла в Лондоне, чрезвычайно характерен: «Британская политика не дала Франции основания сомневаться в ее нейтралитете и это дало повод Франции надеяться на возможность британской помощи. Напротив, Германия в течение ряда лет не была уверена в английском нейтралитете, и создалось даже недавно, прошлым ле¬
139_3&u
том, положение, при котором казалось, что Англия дает военную поддержку неприятелю. Следовательно, договор нейтралитета с Францией излишен, а с нами - необходим».
Соглашение не состоялось, и программа 1912 г. прошла в несокращенном виде через законодательные учреждения. В свою очередь Англия заявила, что вместо предположенной ей пропорции усиления своего флота (1,6 против 1) она будет строить против каждого нового германского судна два британских.
Неудавшиеся переговоры 1912 г. о нейтралитете до такой степени ясно обнаружили неустойчивость положения, что пришлось и тройственному «согласию» подумать о превращении в формальный «союз». Однако две причины помешали сэру Эдуарду Грею стать на сторону такого превращения. Во-первых, это была та традиционная политика Англии - держаться, по возможности, вне системы постоянных континентальных союзов, которую Грей формулировал как «желание избегнуть деления Европы на два лагеря». Во-вторых, это была необходимость считаться с парламентом, который нельзя было связывать военными обязательствами перед другой державой. Вот почему, идя навстречу очевидной потребности обеспечить себя и союзников от неожиданного нападения Германии (скрывавшегося в формуле якобы «вынужденной» или «навязанной» войны, как это и подтвердилось в 1914 г.), Грей избрал более гибкую форму, которая дала ему возможность утверждать перед палатой, что Англия не приняла на себя никаких обязательств, а в то же время в достаточной мере позаботится, чтобы вооруженные силы тройственного согласия не были застигнуты врасплох.
Уже по поводу «агадирского удара» Англия сделала Франции определенные военные предложения, которые затем приняли форму постоянных соглашений. Если верить Рорбаху, в 1911 г. дело шло о посылке вспомогательного корпуса в 150 тысяч или на фронт Дувр - Кале или даже через Северное море. 22 и 23 ноября 1912 г. сэр Э. Грей и Камбон обменялись депешами, устанавливавшими точные методы и пределы военных соглашений на случай войны. В письме Грея говорится: «От времени до времени в последние годы французский и английский военные эксперты имели общие совещания. При этом обыкновенно разумелось, что такие совещания не стесняют свободы решения обоих правительств, следует ли или нет помочь друг другу вооруженной силой. Мы условились, что совещание экспертов не есть и не должно считаться обязательством, которое принуждает то или другое правительство к действию в случае, который еще не представился и может никогда не представится. Например, расположение французского и британского флотов в настоящее время вовсе не основывается на обязательстве действовать совместно во время войны. Однако же вы (Камбон) указали мне, что если то или другое правительство имело бы серьезное основание ожидать ничем не вызванное нападение третьей державы, то могла бы явиться необходимость знать, может ли в таком случае одно правительство рассчитывать на вооруженную поддержку другого. Я (Грей) согласен, чтобы в том случае, если то или другое правительство имело бы серьезное основание ожидать ничем не вызванное
140
нападение третьей державы или что-либо угрожающее общему миру, это правительство обсудило вместе с другим, должны ли они оба действовать вместе для предупреждения нападения и сохранения мира, и если да, то какие меры должны быть приняты, чтобы действовать сообща. Если эти меры включают в себя военные операции, то немедленно должны быть рассмотрены планы генеральных штабов, и правительства решат, какое им дать направление». Ответное письмо Камбона, очевидно заранее условленное, составляет буквально перефразировку письма Грея. Под расположением флотов разумеется один из таких военных планов, в силу которого британский флот берет на себя обязанность охранять Северное море, Ламанш и Атлантический океан, с тем чтобы Франция могла сосредоточить свои силы в Средиземном море, где в ее распоряжение отдается Мальта в качестве морской базы.
Изложенные соглашения заключались уже после того, как в 1912 г. тройственное согласие прошло через новое испытание. Русская политика на Балканах привела в начале этого года к заключению договора между непримиримыми врагами, Сербией и Болгарией (29 февраля 1912 г.), к которым позднее (май) примкнула и Греция. Хотя образовавшийся таким образом балканский союз был ориентирован против Австро-Венгрии, но, раз образовавшись, сюрпризом для России он направил свои действия против Турции, вопреки противодействию держав обеих группировок. Центральные монархии тройственного союза были застигнуты вспыхнувшей на Балканах войной совершенно врасплох. Рассчитывая на силу Турции, они согласились на предложение России предоставить балканцев самим себе под условием неприкосновенности Турции (22 сентября). Однако же положение усложнилось, когда Турция была разбита союзниками. Австро-Венгрия недаром отказалась (конец октября) подписать общее заявление о «бескорыстии». Она была заинтересована в ослаблении Сербии и решительно не хотела согласиться на территориальные приобретения Сербии у Адриатического моря, особенно на занятие Дураццо. 27 октября Сазонов вынужден был заявить: «Категорическое выступление держав тройственного союза с готовым решением (по этому вопросу) имело бы лишь один результат - войну». С своей стороны, Бетман-Гольвег произнес в рейхстаге 19 ноября многозначительные слова, что если разногласия между великими державами и требованиями балканцев окажутся неразрешенными, если из-за них возникнет открытый конфликт и если, вследствие нападения третьей стороны (надо разуметь Россию), самому существованию Австрии будет грозить опасность, то Германии придется, «соответственно союзным обязательствам, решительно стать на сторону Австрии». В подтверждение этих слов, Австро-Венгрию демонстративно вооружалась, вызывая соответственные меры со стороны России. Через три дня после речи БетманаГольвега Пуанкарэ прямо намекал на опасность «изолированного действия и непоправимой инициативы» какой-нибудь отдельной державы. В тот же день, однако, между воюющими балканскими державами было заключено перемирие и, по предложению Грея, в Лондоне съехались одновременно с представителями балканских государств также и послы великих держав. Совещания
лондонской конференции временно смягчили остроту положения. В феврале 1913 г. Австрия даже решилась демобилизовать ту часть мобилизованной армии, которая не была нужна для «внутренних» осложнений, с тем чтобы и Россия сделала то же. В Петербург приехал с поручением об этом принц Гогенлоэ, и 26 февраля состоялось соглашение, в силу которого Россия отпустила 350.000 запаса 1910 г. Характерным образом, в официальном сообщении об этом, одновременно опубликованном в Петербурге и в Вене, оказалась разница в тексте. В петербургском тексте была прибавлена фраза: «Из объяснений с венским кабинетом выяснилось, что Австро-Венгрия не питает никаких агрессивных видов против своих южных соседей». В Вене этой фразы не было. Оказалось, что венский посол в Петербурге согласился прибавить ее, не спросясь Вены. Он не был формально дезавуирован, но венская печать резко отрицала эту прибавку.
Скоро обнаружилось, что, действительно, австрийское правительство продолжало питать «агрессивные виды» на Сербию. Спор шел опять о выходе Сербии на Адриатическое море. После трехмесячных пререканий АвстроВенгрия уступила на лондонской конференции сербам Призрен, Ипек и Дьяково. Но за эту важную уступку Россия должна была согласиться на сохранение Скутарии в пределах новообразуемого Албанского государства. Николай Черногорский пробовал игнорировать это соглашение, продолжал осаду Скутари, получил сербскую помощь и русскую амуницию, задолго до того отправленную из России. Это последнее обстоятельство особенно раздражило Австрию, и раздражение тотчас отразилось в Берлине. Бетман-Гольвег 25 марта высказался еще решительнее, чем 19 ноября. Он говорил о «возрождении и обострении расовых инстинктов», о борьбе «германства» против «славянства», о том, что изменившееся в пользу славянства равновесие вызывает дальнейшие вооружения, и, наконец, категорически заявил, что союзная помощь, которую Германия обязана оказывать Австрии, вовсе «не ограничивается пределами дипломатического посредничества». Как оказалось впоследствии, это вовсе не было простое бряцание оружием. Речь Бетмана-Гольвега не даром уже предвосхищала содержание Белой книги, изданной после начала войны 1914г. Бывший тогда итальянским министром-президентом Джиолитти в заседании итальянской палаты сделал следующее сенсационное разоблачение: «9 апреля 1913 г. (т. е. через два дня после речи Бетмана-Гольвега) маркиз ди-Сан-Джулиано послал мне следующую телеграмму: Австрия сообщает папе и Германии о своем намерении выступить против Сербии. Она заявляет, что действие это с ее стороны должно считаться чисто оборонительным. Она надеется применить casus foederis тройственного союза, что я нахожу неприменимым к данному случаю. Я стараюсь соединить наши усилия с усилиями Германии с целью помешать такому действию со стороны Австрии. Но было бы необходимо сказать ясно, что мы не считаем предполагаемое выступление оборонительным. Мы поэтому не думаем, что имеется в данном случае налицо casus foederis. Конечно, прибавляет Джиолитти, маркиз ди-Сан-Джулиано
142
дал знать Австрии, что Италия не считает себя обязанной участвовать в таком действии».
Как видим, Европа на этот раз стояла перед решительным шагом, который близко напоминает австрийскую ноту Сербии, посланную год с небольшим спустя. Если этот шаг не состоялся, то это объясняется не только отказом Италии участвовать в европейской войне (год спустя ее уже вовсе и не спрашивали), но также и новым отступлением России. 29 марта (И апреля по новому стилю) появилось правительственное сообщение, в котором поведение Николая Черногорского подвергалось резкому осуждению. Королю Николаю прямо ставилось в вину, что он «явно строит свои расчеты на том, чтобы вовлечь Россию и великие державы в европейскую войну». «Правительство должно бережно взвешивать свои решения», говорилось по адресу русских шовинистов, «чтобы ни одна капля русской крове не была пролита иначе, как если интересы родины того требуют». Сербские войска были затем отозваны от Скутари. Когда 10(23) апреля Скутари все-таки сдался черногорцам, Австрия тотчас же заговорила опять о необходимости непосредственного вмешательства. Но тогда вмешались все державы, и после двукратного их требования Николай, наконец, очистил Скутари (22 апреля).
Таким образом, еще один повод для создания европейской войны, пришлось оставить неиспользованным. Но в поводах недостатка не было; их в изобилии давали те же Балканы. Только что одна опасность была устранена, как явилась на смену другая. В мае союзники рассорились между собой. Австрия, разумеется, стала на сторону того из них, кто был противником Сербии: на сторону Болгарии. Она не остановилась даже для этого перед необходимостью сделать выбор между новым протеже и старым союзником, Румынией. «В мае 1913 г., - рассказывает Таке Ионеску в своем органе “Румыния”, - граф Берхтольд поручил австро-венгерскому посланнику в Бухаресте сообщить румынскому правительству (к нему тогда обратились сербы и греки за поддержкой в случае нападения Болгарии), что Австрия будет защищать Болгарию с оружием в руках. Это значило сказать Румынии, что хотя она и союзница Австрии, но Австрия на нее нападет, если она будет мешать разгрому Сербии. Граф Андраши может найти этот документ на Ballplatz’e. В нашем (румынском) министерстве иностранных дел он его не найдет, так как нота графа Берхтольда была только прочтена одному министру - не министру иностранных дел, а он отвечал таким образом, что князь Фюрстенберг, человек очень тонкий и понятливый, воздержался от прочтения ее тому, к кому она была специально адресована».
И этим, однако, дело не ограничилось. Война между балканцами, начатая 17 июня при очевидном подстрекательстве Австрии, кончилась уже месяц полным разгромом Болгарии, которая обратилась за посредничеством, по указанию Франца-Иосифа, к румынскому королю. Приняв посредничество, Карл пригласил стороны в свою столицу, и там состоялась конференция, которая имела для Болгарии самые печальные последствия. Австро-Венгрия продолжала обнадеживать свое протеже, что она не допустит ее ослабления и
143 äfeiti
потребует пересмотра Бухарестского договора. По-видимому, к этому времени относятся сведения Диллона, который в августе 1913 г. узнал в Вене, что Австрия все еще собирается воевать с Сербией, и телеграфировал об этом в «Daily Telegraph». Диллон утверждает, что Австрия сговорилась с Германией и решилась потребовать согласия Сербии на такие изменения ее международного положения и на такие территориальные перемены, которые навсегда бы лишили Сербию возможности играть влиятельную роль на Балканах. К сожалению, Диллон смешивает даты и относит к тому же моменту сообщение Джиолитти. Затем, по его же рассказу, Карл Румынский пожаловался прямо Вильгельму и пригрозил изменить свои отношения к тройственному союзу, если Бухарестский договор будет подвергаться изменениям.
Надо думать, именно вмешательство Берлина заставило Австрию отказаться и от второй попытки воевать. Однако же она продолжала искать другого подходящего случая. Он скоро представился. В октябре 1913 г. по поводу посылки сербских войск для усмирения албанцев в области, которые лондонский конгресс отдал Болгарии, австрийское правительство послало Сербии ультиматум, требуя в кратчайший, а вторично в восьмидневный, срок очищения этих областей. По сообщению «Secolo», «итальянская дипломатия, получившая об этом сведения в последнюю минуту, с величайшей поспешностью вмешалась и оказала давление на Белград, чтобы побудить сербское правительство дать приказ о немедленной эвакуации и попросить совета у Петербурга. Русское правительство тотчас же присоединилось к шагу, сделанному Италией, который нашел поддержку и в Англии. Сербия уступила и увела свои войска». (Это произошло 13 октября, а не в ноябре, как ошибочно указывает «Secolo».)
Таким образом, в течение второй половины 1912 и всего 1913 г. тройственное согласие, при содействии Италии, только и делало, что предупреждало попытки взрыва, к которым систематически стремились прибегнуть два главных члена тройственного союза. Предлоги менялись: сегодня опасность со стороны Франции, завтра со стороны России, послезавтра со стороны Англии, сегодня из-за Марокко, завтра из-за влияния на Балканах, - но причина всегда оказывалась одна: желание Германии осуществить свое господство в Европе и во всем мире. Что европейская война неизбежна, это чувствовали теперь все. Вопрос был лишь в том, когда она начнется; потому что вопрос о том, кто и как ее начнет, тоже был заранее решен германскими генералами и дипломатами.
Генерал Бернгарди преподавал по этому поводу следующие советы: «Когда известное государство сталкивается с материальной невозможность выносить далее военные приготовления, которые сила неприятеля заставила его делать, когда становится ясным, что соперничающее государство по естественным причинам достигло превосходства, которое не может быть у него отнято; когда имеются указания на существование наступательных союзов более смелых врагов, которые ждут только более благоприятного момента для удара; когда неприятельские государства ослаблены домашними и внешними затруднениями, а собственная военная сила обнаруживает признаки превосходства, -
^ 144
тогда нравственная обязанность государства перед его гражданами - начать войну, пока имеется расчет на успех и политические обстоятельства продолжают быть благоприятными».
Обстоятельства как раз так сложились в первой половине 1914 г., как требовал Бернгарди для начала войны. В Англии «домашние дела» поглощали внимание правительства. Обстоятельства, сопровождавшие проведение гомруля в Ирландии, отставка сотни офицеров, не желавших служить против Ульстера, отставка сэра Джона Френча, волонтеры сэра Э. Карсона - все это обращало усиленное внимание германцев. Советник германского посольства Кюльман специально съездил в Ирландию и донес своему правительству, как очевидец, что Ирландия накануне междоусобной войны. Франция вела внутреннюю борьбу за и против трехлетнего срока военной службы - последнего ресурса против постоянных увеличений германского контингента. Победа социалистов на выборах повела за собой продолжительный министерский кризис, поставивший под вопрос успех закона о продлении срока военной службы. Германская печать, с злорадством отмечая французское нестроение, предсказывала, что привыкшее к материальному благосостоянию общество окажется не способным на высокий патриотический порыв и не даст ни денег, ни лишнего года службы. «Народ эгоистов и фразеров, с подкупной администрацией, с плохим управлением железных дорог, с офицерами, карьера которых зависит от политических влияний, с армией, насквозь разъеденной пауперизмом, с флотом в состоянии упадка, такой народ не может возвыситься до мужественного вызова». Доклад сенатора Эмбера о недостатках и пробелах французского вооружения, сделанный за несколько дней до войны, как нарочно подтверждал эти мрачные прогнозы... В России год начался рабочими забастовками, политическая борьба разгоралась, национальности были раздражены узкой националистической политикой, законодательство застопоривалось «пробкой» Государственного Совета, дипломатия оказалась бессильной справиться с Лиманом-фон-Сандерсом. В то же время до Германии дошли слухи о превращении тройственного соглашения в союз и о наступательных тенденциях последнего. Наконец, предстояло возобновление торгового договора, выгодного германским аграриям, и Россия серьезно к нему готовилась. Германия знала, что Франция дала финансовые средства и разработала планы для значительного усиления русской армии, лучшего технического снабжения ее, постройки сети стратегических железных дорог и т. д. В феврале 1914 г. появилась (без подписи) статья нашего военного министра, которая заявляла, что «Россия готова», что она поведет наступательную войну. Статья эта вызвала резкую реплику «Kölnische Zeitung» в статье, якобы присланной из Петербурга и призывавшей к превентивной войне. Та же мысль о превентивной войне разрабатывалась потом в целом ряде газетных статей. Опасения перед Россией еще более усилились, когда, по случаю приезда в Петербург президента Пуанкарэ, «Matin» напечатала ряд телеграмм своего корреспондента, переполненных восторженными заявлениями о русской военной готовности.
145 a&v,
Что эти заявления неверны, в Германии знали. Но в то же время там не упускали из виду, что Россия действительно делает большие военные приготовления и через два года может оказаться готовой. Распространились слухи о заключении, по почину Извольского, морского соглашения между Англией и Россией, аналогичного с франко-русским и англо-французским. Все эти симптомы чувствовались, как удары маятника, отбивающего время. Германцы рассуждали, как рассуждает Рорбах: «Для нас главная опасность, как бы временная и только кажущаяся уступчивость России не принудила нас морально ждать того момента, когда Россия и Франция будут действительно готовы. Для наших противников благоприятным моментом было бы начало 1916 г. “Мы” предпочитаем начать войну в 1914 г., когда приготовления противников еще не кончены». Здесь также Германия следовала правилам Бернгарди. «Успешная политика должна быть готова схватить психологический момент и предпринять сильный шаг, если общее положение дел указывает на возможность осуществить политические претензии или начать необходимую войну при благоприятных обстоятельствах». «Не следует надеяться на то, что можно вызвать нападение пассивным выжиданием... Мы должны сами начать активную политику, которая без прямого нападения на Францию или на Англию будет так несовместима с их интересами, что эти государства сами будут вынуждены напасть на нас».
Мы видели, что этот рецепт безуспешно применялся уже в течение нескольких лет. Но провокацию всякий раз не удавалась. Когда-нибудь, однако же, она должна была удаться. Настоящая война вызвана по всем правилам только что охарактеризованной системы провокации. Прежде чем мы перейдем к истории удачного применения рецепта Бернгарди, воспользуемся еще чрезвычайно ярким документом французской Желтой книги, который с фотографической точностью воспроизводит отношение германского общества к вопросу о войне и мире перед самым началом войны. Ответственность Германии за начало войны вырисовывается из этого документа с бесповоротной ясностью. Документ представляет сводку донесений французских дипломатических и консульских агентов за 1912-1913 гг.
Германское общественное мнение в вопросе о возможности близкой войны распадается на два течения. В стране есть течение в пользу мира, но без вождей и неорганизованное. По этому мнению, война была бы социальным бедствием для Германии и главные выгоды от нее достались бы на долю кастовой гордости и прусского владычества, на долю фабрикантов пушек и брони. От войны особенно выиграла бы Англия. В состав этой группы входят следующие элементы: широкая масса рабочих, ремесленников и крестьян, пацифистская по инстинкту. Дворянство, не заинтересованное в военной карьере и занявшееся промышленными предприятиями. Между ними есть грансеньеры из Силезии и несколько лиц очень влиятельных при дворе. Эта часть дворянства достаточно просвещена, чтобы отдавать себе отчет в гибельных социальных и политических последствиях войны, даже если она будет победоносна. Значительное количество промышленников, торговцев и банкиров средней
146
руки, для которых даже победоносная война означает банкротство, так как предприятия их живут кредитом и преимущественно за счет иностранных капиталов. Поляки, эльзасцы, обитатели Шлезвиг-Гольштейна, завоеванные, но не ассимилировавшиеся и чувствующие глухую вражду к прусской политике. Это составляет 7 млн аннектированных германцев. Наконец, правительство и правящие классы южных германских государств - Саксонии, Баварии, Вюртемберга и великого герцогства Баденского - колеблются между двумя течениями. Несчастная война поколеблет федерацию, которая приносила им большие экономические выгоды. А победоносная война послужит на пользу только Пруссии и пруссификации, от которой они с трудом защищают свою политическую независимость и административную автономию. Разумом и инстинктом эти элементы предпочитают мир войне. Но все это лишь силы политической оппозиции, влияние которой на общественное мнение ограничено, или молчаливые социальные массы, которые пассивны и беззащитны от заразы воинственного азарта. Пример пояснит эту мысль. 110 депутатовсоциалистов - сторонники мира. Но они не могли бы помешать войне, так как война не зависит от вотума рейхстага. А при ее наступлении вся масса их последователей одним хором будет отражать чувства негодования или энтузиазма, которые овладеют остальным населением. Нужно, кроме того, отметить, что эти сторонники мира все же верят в войну, так как не видят другого исходы из современного положения. В некоторых договорах, напр. в издательских, вставляется оговорка о прекращении договора в случае войны. Они, однако, надеются, что воля императора, с одной стороны, затруднения Франции в Марокко, с другой, на некоторое время послужат гарантией мира. Как бы то ни было, их пессимизм развязывает руки сторонникам войны.
Иногда говорят о германской военной партии. Это выражение не точно... Но имеется налицо такое настроение умов, которое представляет более близкую и очевидную опасность. Есть партия войны, с вождями, армией, печатью, убежденной или нанятой для фабрикации общественного мнения, есть разные средства, отчасти действительно страшные, чтобы напугать правительство. Эта партия влияет на страну ясностью своих идей, горячностью своих чувств, напряженностью и страстностью своей воли.
Сторонники войны делятся на несколько категорий. Каждый извлекает из своей касты, из своего класса, своего умственного и нравственного склада, своих интересов и счетов особые основания, создающие общее настроение и усиливающие напор и значение воинственного течения. Одни хотят войны, потому что она неизбежна при данных условиях, и для Германии лучше воевать раньше, чем позже. Другие считают войну необходимой по экономическим соображениям, извлеченным из фактов перенаселения, перепроизводства, потребности в рынках и сбыте или же по соображениям социальным: одна только диверсия в область внешней борьбы может помешать или замедлить приближение к власти элементов демократических и социалистических. Третьи, недостаточно осведомленные относительно будущего империи и уверенные, что время работает на Францию, считают, что нужно ускорить собы¬
147 îifew
тия. Нередко можно встретить сквозь строки в разговорах и в патриотических брошюрах темное, но глубокое чувство, что свободная Германия и возрожденная Франция есть две несовместимые вещи.
Есть такие, которые воинственны из «бисмаркизма», если можно так выразиться. Они чувствуют себя униженными, что им приходится прибегать с французами к спорам о праве, о доказательствах на конференциях и во время переговоров, и что им не всегда удается победить в этих спорах, тогда как у них в руках - решающая сила. Из недавнего прошлого оно извлекают чувство гордости, которое беспрестанно питается воспоминаниями, устным преданием и книгами и которое страдает от событий последних лет. Раздраженная досада характеризует настроение союзов, как Wehrverein и другие соединения молодой Германии. Иные хотят войны из мистического чувства ненависти к революционной Франции. Иные хотят сосчитаться: именно эти последние обыкновенно ищут предлогов.
В действительной жизни эти чувства конкретизируются следующим образом. Провинциальные помещики, представленные в рейхстаге консервативной партией, хотят, во что бы то ни стало избежать налога на наследства, неизбежного, если продолжится мир. В последнем заседании только что закончившейся сессии рейхстаг вотировал этот налог в принципе. Это - серьезное покушение на интересы и привилегии земельного дворянства. С другой стороны, это дворянство и составляет военную аристократию. Очень поучительно сравнить Ежегодник армии с Ежегодником дворянства. Одна война может продлить престиж последнего и послужить его семейным интересам. Во время прений о военном законе один оратор партии привел как доказательство в пользу закона необходимость продвижения офицеров по службе. Наконец, этот социальный класс, составляющий иерархию, вершиной которой является прусский король, с ужасом отмечает демократизацию Германии и возрастающую силу социалистической партии, признавая, что дни его сочтены. Не только его материальные интересы подвергаются опасности со стороны грозного движения, враждебного аграрному протекционизму. И его политическое представительство уменьшается с каждой легислатурой. В рейхстаге 1878 г. дворянство имело 162 представителя (из 397), в 1898 г. - 83, в 1912 г. - только 57, и из этого числа только 27 сидело на правых скамьях, 14 сидело в центре, 7 - на левой и 1 - на скамьях социалистов.
Крупная буржуазия, представленная национал-либеральной партией - партией удовлетворенных - не имеет таких оснований желать войны, как помещики. Но и она, однако же, за немногими исключениями, настроена воинственно. У ней есть причины социального характера. Не менее дворянства она испугана демократизацией Германии. В 1871 г. она имела 125 депутатов в рейхстаге, в 1874 г. - 155, в 1887 г. - 99, в 1912 г. - только 45. Она не забыла о той руководящей роли в парламенте, которую играла после франко-прусской войны, служа планам Бисмарка против помещиков. Теперь, колеблясь между консервативными инстинктами и либеральными идеями, она от войны ждет решений, которых не находят ее неспособные и жалкие представители. К тому
148
же, промышленники-доктринеры утверждают, что их затруднения с рабочими происходят из Франции, революционного очага освободительных идей; не будь Франции, промышленность была бы спокойна. Наконец, фабриканты пушек и стальной брони, крупные капиталисты, добивающиеся расширения рынка, банкиры, рассчитывающие на военную контрибуцию и золотой век, - все эти категории находят, что война была бы хорошей аферой.
«К бисмаркистам» нужно причислить чиновников всех ведомств, представленных в рейхстаге довольно полно свободными консерваторами или имперской партией, - партией пенсионированных чиновников, изливающих в «Post» свои бурные идеи. Они находят себе учеников и продолжателей в группах молодых людей, тренированных умственно в школе или в университете.
Университет, за исключением нескольких выдающихся умов, развивает воинственную идеологию. Экономисты доказывают колоннами статистических цифр необходимость для Германии иметь колониальный и коммерческий рынок, который отвечал бы промышленной производительности империи. Иные фанатики-социологи идут дальше. Вооруженный мир, утверждают они, есть невыносимая тяжесть для народов, которая мешает улучшению положения масс и способствует развитию социализма. Франция, упорно настаивая на реванше, препятствует разоружению. Нужно раз навсегда привести ее в состояние бессилия на целый век: это лучший и быстрейший способ разрешить социальный вопрос. Историки, философы, публицисты и другие апологеты deutsche Kultur хотят заставить весь мир чувствовать и думать по-немецки. Они хотят завоевать умственное верховенство, которое, по признанию трезвых умов, все еще остается за Францией. Из этого источника питается фразеология всегерманцев, также как и чувства членов всевозможных Kriegervereine, Wehrvereine и других сообществ этого рода, слишком хорошо известных, чтобы стоило дольше на этом останавливаться. Нужно только отметить, что недовольство, вызванное договором 4 ноября 1911 г., значительно увеличило число членов колониальных обществ.
Наконец, есть сторонники войны из мести, из раздражения. И это - самые опасные. Они особенно часты среди дипломатов. В общественном мнении германские дипломаты имеют очень дурную прессу. Самые азартные из них - это те, которые с 1905 г. участвовали в переговорах между Францией и Германией. Они подбирают и накопляют поводы к недовольству нами и в один прекрасный день непременно представят свой счет в воинствующей печати. Всего вероятнее, они будут искать этих поводов в Марокко; но, конечно, какой-нибудь инцидент всегда возможен на любой точке земного шара, где Германия и Франция соприкасаются. Им нужен реванш, потому что они жалуются, что их одурачили. Во время обсуждения военного закона один из этих воинствующих дипломатов сказал: «Германия только тогда сможет серьезно поговорить с Францией, когда все здоровые мужчины будут в армии».
Как начнется этот «серьезный разговор»? Очень распространено мнение, даже в всегерманских кругах, что Германия не объявит войны, имея в виду оборонительный характер союзов и настроение императора. Но когда насту¬
Ü9_3&v
пит момент, она принудит всеми мерами Францию напасть на нее. Если нужно, ей нанесут оскорбление. Такова прусская традиция.
О «настроении императора» здесь говорится как о враждебном войне. Так упорно утверждали в публике вслед за пацифистами, особенно после 1911 г., когда война была избегнута в последнюю минуту, действительно, благодаря решимости императора - пойти против общественного мнения. Но это досталось ему не даром. Мы видим насмешки над нобелевской премией, которую, чего доброго, дадут императору, и скрытые угрозы, что германский народ, который стал велик вопреки своим императорам, сам займется устройством своей судьбы. Перед этим общим раздражением, перед растущей за счет императора популярностью кронпринца Вильгельм II подался. Любопытное свидетельство об этом изменении мы имеем в письме Жюля Камбона из Берлина от 22 ноября 1913 г.: «Император перестал быть сторонником мира... (Далее передается разговор Вильгельма II с бельгийским королем в присутствии Мольтке, который германская печать отрицала.) Во время этого разговора император имел усталый и раздраженный вид. По мере того как годы тяготеют над Вильгельмом, семейная традиция, ретроградные чувства двора и в особенности нетерпение военных все более берут верх над его умом. Быть может, он чувствует какую-то зависть к популярности, приобретенной сыном, который льстит страстям всегерманцев и считает, что положение империи в мире не соответствует степени ее могущества. Быть может, и ответ Франции на последнее увеличение германской армии, целью которого было создать бесспорное превосходство германцев, тоже имеет долю влияния в этой горечи; ибо, что бы ни говорили, здесь чувствуют, что дальше идти нельзя... Если мне позволено будет сделать заключение, я сказал бы, что следует считаться с этим новым фактом, что император привыкает к строю идей, который прежде был ему противен; употребляя его любимое выражение, нам надо держать свой порох сухим».
Мы подошли теперь вплоть к событиям, положившим начало настоящей войне. Мы знаем психологию действующих лиц, настроение народов, мотивы столкновений между ними, элементы случайности и неизбежности в этих мотивах, наконец, яркие случаи проявления в жизни, в течение ряда лет, тех самых тенденций, которые в конце концов, должны были привести к катастрофе. Сводя к одному заключению все сказанное, мы можем повторить то, с чего начали. Настоящая война вовсе не была неожиданностью. Вся ее обстановка была подготовлена заранее. Ее повод, способ употребления этого повода, группировка держав при столкновении - все это почти до последних подробностей, предсказывалось и даже служило предметом специального обсуждения. Самый момент войны наметился фатально ходом вооружений соперничающих между собой международных группировок. Как ни грандиозны события, свидетелями которых мы являемся, они составляют лишь прямое и непрерывное продолжение того, что давно не было скрыто от внимательного, осведомленного и вдумчивого наблюдателя. В громадных размерах борющихся факторов тонут отдельные индивидуальные ошибки, капризы, даже
150
политическая мудрость и дипломатическое искусство. Констатируя это, мы не боремся против прав разума; мы, напротив, лишь признаем, что разум до сих пор недостаточно управлял миром и что расчеты целесообразности были лишь тонким поверхностным покровом, который разорвался и сдвинулся в сторону перед стихийной мощью элементарных инстинктов.
Милюков П. Н. Происхождение войны // Ежегодник газеты «Речь» на 1915 год. Пг.: Издание редакции газеты «Речь». С. 1-42.
ДУША РОССИИ
Бердяев Н. А.
I
Мировая война остро ставит вопрос о русском национальном самосознании. Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире. Все чувствуют в нынешний мировой день, что Россия стоит перед великими мировыми задачами. Но это глубокое чувство сопровождается сознанием неопределенности, почти неопределимости этих задач. С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена к чему-то великому, что Россия - особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи Москвы как Третьего Рима, через славянофильство - к Достоевскому, Владимиру Соловьеву и к современным неославянофилам. К идеям этого порядка прилипло много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно русское. Не может человек всю жизнь чувствовать какое-то особенное и великое призвание и остро сознавать его в периоды наибольшего духовного подъема, если человек этот ни к чему значительному не призван и не предназначен. Это биологически невозможно. Невозможно это и в жизни целого народа.
Россия не играла еще определяющей роли в мировой жизни, она не вошла еще по-настоящему в жизнь европейского человечества. Великая Россия все еще оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная жизнь была обособлена и замкнута. России все еще не знает мир, искаженно воспринимает ее образ и ложно и поверхностно о нем судит. Духовные силы России не стали еще имманентны культурной жизни европейского человечества. Для западного культурного человечества Россия все еще остается совершенно трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то отталкивающим своим варварством. Даже Толстой и Достоевский привлекают западного культурного человека как эк¬
151_Э&.
зотическая пища, непривычно для него острая. Многих на Западе влечет к себе таинственная глубина русского Востока. Но все еще не наступило время признания за духовной жизнью христианского Востока равноправия с духовной жизнью Запада. На Западе еще не почувствовали, что духовные силы России могут определять и преображать духовную жизнь Запада, что Толстой и Достоевский идут на смену властителям дум Запада для самого Запада и внутри него. Свет с Востока видели лишь немногие избранные индивидуальности. Русское государство давно уже признано великой державой, с которой должны считаться все государства мира и которая играет видную роль в международной политике. Но духовная культура России, то ядро жизни, по отношению к которому сама государственность есть лишь поверхностная оболочка и орудие, не занимает еще великодержавного положения в мире. Дух России не может еще диктовать народам тех условий, которые может диктовать русская дипломатии. Славянская раса не заняла еще в мире того положения, которое заняла раса латинская или германская. Вот что должно в корне измениться после нынешней великой войны, которая являет собой совершенно небывалое историческое соприкосновение и сплетение восточного и западного человечества. Великий раздор войны должен привести к великому соединению Востока и Запада. Творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном мировом концерте. То, что совершалось в недрах русского духа, перестанет уже быть провинциальным, отдельным и замкнутым, станет мировым и общечеловеческим, не восточным только, но и западным. Для этого давно уже созрели потенциальные духовные силы России. Война 1914 года глубже и сильнее вводит Россию в водоворот мировой жизни и спаивает европейский Восток с европейским Западом, чем война 1812 года. Уже можно предвидеть, что в результате этой войны Россия в такой же мере станет окончательно Европой, в какой Европа признает духовное влияние России на свою внутреннюю жизнь. Бьет тот час мировой истории, когда славянская раса во главе с Россией призывается к определяющей роли в жизни человечества. Передовая германская раса истощит себя в милитаристическом империализме. Призванность славянства предчувствовали многие чуткие люди на Западе. Но осуществление мировых задач России не может быть предоставлено произволу стихийных сил истории. Необходимы творческие усилия национального разума и национальной воли. И если народы Запада принуждены будут, наконец, увидеть единственный лик России и признать ее призвание, то остается все еще неясным, сознаем ли мы сами, что есть Россия и к чему она призвана? Для нас самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива, антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал про свою Россию:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
лУйЗб 152
И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения своей веры. Подойти к разгадке тайны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от отталкивающего бахвальства, равно как и от бесхарактерного космополитического отрицания и иноземного рабства.
Противоречия русского бытия всегда находили себе отражение в русской литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие. Это яснее всего видно на самой характерной нашей национальной идеологии - славянофильстве и на величайшем нашем национальном гении - Достоевском, русском из русских. Вся парадоксальность и антиномичность русской истории отпечатлелась на славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой России, и вызывает чувства противоположные. Бездонная глубь и необъятная высь сочетаются с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь, сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсолютной свободы во Христе (Великий Инквизитор) мирится с рабьей покорностью. Не такова ли и сама Россия?
Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители, публицисты - все были безгосударственниками, своеобразными анархистами. Анархизм - явление русского духа, он по-разному был присущ и нашим крайним левым, и нашим крайним правым. Славянофилы и Достоевский - такие же в сущности анархисты, как и Михаил Бакунин или Кропоткин. Эта анархическая русская природа нашла себе типическое выражение в религиозном анархизме Льва Толстого. Русская интеллигенция, хотя и зараженная поверхностными позитивистскими идеями, была чисто русской в своей безгосударственности. В лучшей, героической своей части она стремилась к абсолютной свободе и правде, не вместимой ни в какую государственность. Наше народничество - явление характерно-русское, не знакомое Западной Европе - есть явление безгосударственного духа. И русские либералы всегда были скорее гуманистами, чем государственниками. Никто не хотел власти, все боялись власти, как нечистоты. Наша православная идеология самодержавия - такое же явление безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную жизнь. Славянофилы сознавали, что их учение о самодержавии было своеобразной формой отрицания государства. Всякая государственность представлялась позитивистской и рационалистической. Русская душа хочет священной общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается как аскетическая, отрекающаяся от земных дел и земных благ. Наши левые и революционные направления не так уж
150&*
глубоко отличаются в своем отношении к государству от направлений правых и славянофильских - в них есть значительная доза славянофильского и аскетического духа. Такие идеологи государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не русскими, какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной, не русской всегда казалась бюрократия, занимавшаяся государственными делами - не русским занятием. В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варягов-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Как характерно это для роковой неспособности и нежелания Русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия - земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении к государственной власти так характерна для русского народа и для русской истории*. Нет пределов смирительному терпению многострадального русского народа. Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого владычества. Русские радикалы и русские консерваторы одинаково думали, что государство - это «они», а не «мы». Очень характерно, что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенное™ в стихии земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести, создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история. В русском человеке есть мягкотелость, в русском лице нет вырезанного и выточенного профиля. Платон Каратаев у Толстого - круглый. Русский анархизм - женственный, а не мужественный, пассивный, а не активный. И бунт Бакунина есть погружение в хаотическую русскую стихию. Русская безгосударственность - не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активности. Русский народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа. Все эти свойства России были положены в основу славянофильской философии истории и славянофильских общественных идеалов. Но славянофильская философия истории не хочет знать антиномичности России, она считается только с одним тезисом русской жизни. В ней есть антитезис. И Россия не была бы так таинственна, если бы в ней было только то, о чем мы
Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой народ остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в состоянии злобной одержимости.
154
сейчас говорили. Славянофильская философия русской истории не объясняет загадки превращения России в величайшую империю в мире или объясняет слишком упрощенно. И самым коренным грехом славянофильства было то, что природно-исторические черты русской стихии они приняли за христианские добродетели.
Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колоссу государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных. Русская государственность занимала положение сторожевое и оборонительное. Она выковывалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные нашествия. И она превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь печать безрадостности и придавленности. Невозможна была свободная игра творческих сил человека. Власть бюрократии в русской жизни была внутренним нашествием неметчины. Неметчина как-то органически вошла в русскую государственность и владела женственной и пассивной русской стихией. Земля русская не того приняла за своего суженного, ошиблась в женихе. Великие жертвы понес русский народ для создания русского государства, много крови пролил, но сам остался безвластным в своем необъятном государстве. Чужд русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не было заинтересовано. Здесь скрыта тайна русской истории и русской души. Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность проходит через все русское бытие.
Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к национальности. Это - вторая антиномия, не меньшая по значению, чем отношение к государству. Россия - самая не шовинистическая страна в
155_Э&*
мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы - шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто - даже - увы! чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам. Русская интеллигенция всегда с отвращением относилась к национализму и гнушалась им, как нечистью. Она исповедовала исключительно сверхнациональные идеалы. И как ни поверхностны, как ни банальны были космополитические доктрины интеллигенции, в них все-таки хоть искаженно, но отражался сверхнациональный, всечеловеческий дух русского народа. Интеллигенты-отщепенцы в известном смысле были более национальны, чем наши буржуазные националисты, по выражению лица своего похожие на буржуазных националистов всех стран. Человек иного, не интеллигентского духа - национальный гений Лев Толстой - был поистине русским в своей религиозной жажде преодолеть всякую национальную ограниченность, всякую тяжесть национальной плоти. И славянофилы не были националистами в обычном смысле этого слова. Они хотели верить, что в русском народе живет всечеловеческий христианский дух, и они возносили русский народ за его смирение. Достоевский прямо провозгласил, что русский человек - всечеловек, что дух России - вселенский дух, и миссию России он понимал не так, как ее понимают националисты. Национализм новейшей формации есть несомненная европеизация России, консервативное западничество на русской почве. И Катков, идеолог национализма, был западником, никогда не был выразителем русского народного уха. Катков был апологетом и рабом какой-то чуждой государственности, какогото «отвлеченного начала». Сверхнационализм, универсализм - такое же существенное свойство русского национального духа, как и безгосударственность, анархизм. Национален в России именно ее сверхнационализм, ее свобода от национализма; в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира. Россия призвана быть освободительницей народов. Эта миссия заложена в ее особенном духе. И справедливость мировых задач России предопределена уже духовными силами истории. Эта миссия России выявляется в нынешнюю войну. Россия не имеет корыстных стремлений.
Таков один тезис о России, который с правом можно было высказать. Но есть и антитезис, который не менее обоснован. Россия - самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу как гниль и исчадье дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское само¬
4j£o£ 156
мнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый могущественный, единственно призванный. «Русское» и есть праведное, доброе, истинное, божественное. Россия - «святая Русь». Россия грешна, но и в грехе своем она остается святой страной - страной святых, живущей идеалами святости. Вл. Соловьев смеялся над уверенностью русского национального самомнения в том, что все святые говорили по-русски. Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселенскому духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права быть христианским миром. Русское национальное самомнение всегда выражается в том, что Россия почитает себя не только самой христианской, но и единственной христианской страной в мире. Католичество совсем не признается христианством. И в этом всегда был один из духовных источников ложного отношения к польскому вопросу. Россия, по духу своему призванная быть освободительницей народов, слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозрительность, которые мы теперь должны еще победить.
Русская история явила совершенно исключительное зрелище - полнейшую национализацию церкви Христовой, которая определяет себя как вселенскую. Церковный национализм - характерное русское явление. Им насквозь пропитано наше старообрядчество. Но тот же национализм царит и в господствующей церкви. Тот же национализм проникает и в славянофильскую идеологию, которая всегда подменяла вселенское русским. Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос пленен женственной национальной стихией, русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте. Русская религиозность - женственная религиозность, религиозность коллективной биологической теплоты, переживаемой как теплота мистическая. В ней слабо развито личное религиозное начало; она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религиозности. Такая религиозность отказывается от мужественного, активного духовного пути. Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт. В. В. Розанов - в своем роде гениальный выразитель этой русской религии родовой плоти, религии размножения и уюта. Мать-земля для русского народа есть Россия. Россия превращается в Богородицу. Россия - страна богоносная. Такая женственная, национально-стихийная религиозность должна возлагаться на мужей, которые берут на себя бремя духовной активности, несут крест, духовно водительствуют. И русский народ в своей религиозной жизни возлагается на святых, на старцев, на мужей, в отношении к которым подобает лишь преклонение, как перед иконой. Русский народ не дерзает даже думать, что святым можно подражать, что святость есть внутренний путь духа, - это было бы слишком мужественно-дерзновенно. Русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения и благоговения перед святостью, подобно тому, как он хочет не власти, а отдания себя власти, перенесения на власть всего бремени. Русский
i5L_a&*
народ в массе своей ленив в религиозном восхождении, его религиозность равнинная, а не горная; коллективное смирение дается ему легче, чем религиозный закал личности, чем жертва теплом и уютом национальной стихийной жизни. За смирение свое получает русский народ в награду этот уют и тепло коллективной жизни. Такова народная почва национализации церкви в России. В этом есть огромная примесь религиозного натурализма, предшествующего христианской религии духа, религии личности и свободы. Сама христианская любовь, которая существенно духовна и противоположна связям по плоти и крови, натурализовалась в этой религиозности, обратилась в любовь к «своему» человеку. Так крепнет религия плоти, а не духа, так охраняется твердыня религиозного материализма. На необъятной русской равнине возвышаются церкви, подымаются святые и старцы, но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий.
Большое дело, совершенное Владимиром Соловьевым для русского сознания, нужно видеть прежде всего в его беспощадной критике церковного национализма, в его вечном призыве к вселенскому духу Христову, к освобождению Христова духа из плена у национальной стихии, стихии натуралистической. В реакции против церковного национализма Вл. Соловьев слишком склонялся к католичеству, но великая правда его основных стремлений и мотивов несомненна и будет еще признана Россией. У Вл. Соловьева есть истинное противоядие против националистического антитезиса русского бытия. Его христианская правда в решении вопроса польского и еврейского всегда должна быть противопоставляема неправде Достоевского. Церковный национализм приводил к государственному порабощению церкви. Церковь, которая есть духовный, мистический организм, пассивно отдавалась синодальной власти немецкого образца. Загадочная антиномичность России в отношении к национальности связана все с тем же неверным соотношением мужественного и женственного начала, с неразвитостью и нераскрытостью личности, во Христе рожденной и призванной быть женихом своей земли, светоносным мужем женственной национальной стихии, а не рабом ее.
Ту же загадочную антиномичность можно проследить в России во всем. Можно установить неисчислимое количество тезисов и антитезисов о русском национальном характере, вскрыть много противоречий в русской душе. Россия - страна безграничной свободы духа, страна странничества и искания Божьей правды. Россия - самая небуржуазная страна в мире; в ней нет того крепкого мещанства, которое так отталкивает и отвращает русских на Западе. Достоевский, по которому можно изучать душу России, в своей потрясающей легенде о Великом Инквизиторе был провозвестником такой дерзновенной и бесконечной свободе во Христе, какой никто еще в мире не решался утверждать. Утверждение свободы духа как чего-то характерно-русского всегда было существенной особенностью славянофильства. Славянофилы и Достоевский всегда противополагали внутреннюю свободу русского народа, его органическую, религиозную свободу, которую он не уступит ни за какие блага мира, внутренней несвободе западных народов, их порабощенности внешним.
158
В русском народе поистине есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства. Россия - страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощенным мещанскими нормами. Только в России нет давящей власти буржуазных условностей, нет деспотизма мещанской семьи. Русский человек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность, уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни. Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник - самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземистости. Странник - свободен от «мира», и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника. Русский тип странника нашел себе выражение не только в народной жизни, но и в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции. И здесь мы знаем странников, свободных духом, ни к чему не прикрепленных, вечных путников, ищущих невидимого града. Повесть о них можно прочесть в великой русской литературе. Странников в культурной, интеллигентной жизни называют то скитальцами русской земли, то отщепенцами. Есть они уже у Пушкина и Лермонтова, потом у Толстого и Достоевского. Духовные странники - все эти Раскольниковы, Мышкины, Ставрогины, Версиловы и князь Андрей, и Пьер Безухов. Странники града своего не имеют, они града грядущего ищут. Вл. Соловьев всегда чувствовал себя не обывателем и мещанином этой земли, а лишь пришельцем и странником, не имеющим своего дома. Таков был Сковорода - странник-мудрец из народа в XVIII веке. Духовное странствование есть в Лермонтове, в Гоголе, есть в Л. Толстом и Достоевском, а на другом конце - у русских анархистов и революционеров, стремящихся по-своему к абсолютному, выходящему за грани всякой позитивной и зримой жизни. То же есть и в русском сектантстве, в мистической народной жажде, в этом исступленном желании, чтобы «накатил Дух». Россия - фантастическая страна духовного опьянения, страна хлыстов, самосжигателей, духоборов, страна Кондратия Селиванова и Григория Распутина, страна самозванцев и пугачевщины. Русской душе не сидится на месте, это не мещанская душа, не местная душа. В России, в душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града Китежа, незримого дома. Перед русской душой открываются дали, и нет очерченного горизонта перед духовными ее очами. Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни. Она вечно печалуется о горе и страдании народа и всего мира, и мука ее не знает утоления. Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни. Есть мятежность, непокорность в русской душе, неутолимость и неудовлетворимость ничем временным, относительным и условным. Все дальше и дальше должно идти, к концу, к пределу, к выходу из этого «мира», из этой земли, из всего местного, мещанского, прикрепленного. Не раз уже указывали на то, что сам русский атеизм религиозен. Героически настроенная
159_3SSu-
интеллигенция шла на смерть во имя материалистических идей. Это странное противоречие будет понято, если увидеть, что под материалистическим обличием она стремилась к абсолютному. Славянский бунт - пламенная, огненная стихия, неведомая другим расам. И Бакунин в своей пламенной жажде мирового пожара, в котором все старое должно сгореть, был русским, славянином, был мессианистом. Таков один из тезисов о душе России. Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, - все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия - страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
А вот и антитезис. Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия - страна купцов, погруженных в тяжелую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чиновников, никогда не переступающих пределов замкнутого и мертвого бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли, и принимающих христианство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженного в материальный быт, страна обрядоверия, страна интеллигентщины, инертной и консервативной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалистическими идеями. Россия не любит красоты, боится красоты как роскоши, не хочет никакой избыточности. Россию почти невозможно сдвинуть с места, так она отяжелела, так инертна, так ленива, так погружена в материю, так покорно мирится со своей жизнью. Все наши сословия, наши почвенные слои: дворянство, купечество, крестьянство, духовенство, чиновничество - все не хотят и не любят восхождение; все предпочитают оставаться в низинах, на равнине, быть «как все». Везде личность подавлена в органическом коллективе. Почвенные слои наши лишены правосознания и даже достоинства, не хотят самодеятельности и активности, всегда полагаются на то, что другие все за них сделают. И наш политический революционизм как-то несвободен, бесплоден и инертен мыслью. Русская радикально-демократическая интеллигенция, как слой кристаллизованный, духовно консервативна и чужда истинной свободе; она захвачена скорее идеей механического равенства, чем свободы. Иным кажется, что Россия обречена на рабство и что нет выхода для нее к свободной жизни. Можно подумать, что личность не проснулась еще не только в России консервативной, но и в России революционной, что Россия все еще остается страной безличного коллектива. Но необходимо понять, что исконный русский коллективизм есть лишь преходящее явление первоначальной стадии натуральной эволюции, а не вечное явление духа.
^Йб_160
Как понять эту загадочную противоречивость России, эту одинаковую верность взаимоисключающих о ней тезисов? И здесь, как и везде, в вопросе о свободе и рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности мы сталкиваемся с тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких противоречий - в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество - вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного. В терминах философских это значит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцендентным, а не имманентным, привходящим извне. С этим связано то, что все мужественное, освобождающее и оформляющее было в России как бы не русским, заграничным, западно-европейским, французским или немецким или греческим в старину. Россия как бы бессильна сама себя оформить в бытие свободное, бессильна образовать из себя личность. Возвращение к собственной почве, к своей национальной стихии так легко принимает в России характер порабощенности, приводит к бездвижности, обращается в реакцию. Россия невестится, ждет жениха, который должен прийти из какой-то выси, но приходит не суженый, а немец-чиновник и владеет ею. В жизни духа владеют ею то Маркс, то Кант, то Штейнер, то иной какой-нибудь иностранный муж. Россия, столь своеобразная, столь необычайного духа страна, постоянно находилась в сервилистическом отношении к Западной Европе. Она не научилась у Европы, что нужно и хорошо, не приобщалась к европейской культуре, что для нее спасительно, а рабски подчинялась Западу или в дикой националистической реакции громила Запад, отрицала культуру. Бог Аполлон, бог мужественной формы, все не сходил в дионисическую Россию. Русский дионисизм - варварский, а не эллинский. И в других странах можно найти все противоположности, но только в России тезис оборачивается антитезисом, бюрократическая государственность рождается из анархизма, рабство рождается из свободы, крайний национализм из сверхнационализма. Из этого безвыходного круга есть только один выход: раскрытие внутри самой России, в ее духовной глубине мужественного, личного, оформляющего начала, овладение собственной национальной стихией, имманентное пробуждение мужественного, светоносного сознания. И я хочу верить, что нынешняя мировая война выведет Россию из этого безвыходного круга, пробудит в ней мужественный дух, покажет миру мужественный лик России, установит внутреннее должное отношение европейского востока и европейского запада.
II
'Ныне разразилась, наконец, давно жданная мировая борьба славянской и германской расы. Давно уже германизм проникал в недра России, незамет¬
161 Sfeu
но германизировал русскую государственность и русскую культуру, управлял телом и душой России. Ныне германизм открыто идет войной на славянский мир. Германская раса - мужественная, самоуверенно и ограниченно мужественная. Германский мир чувствует женственность славянской расы и думает, что он должен владеть этой расой и ее землей, что только он силен сделать эту землю культурной. Давно уже германизм подсылал своих свах, имел своих агентов и чувствовал Россию предназначенной себе. Весь петербургский период русской истории стоял под знаком внутреннего и внешнего влияния немцев. Русский народ почти уже готов был примириться с тем, что управлять им и цивилизовать его могут только немцы. И нужна была совершенно исключительная мировая катастрофа, нужно было сумасшествие германизма от гордости и самомнения, чтобы Россия осознала себя, стряхнула с себя пассивность, разбудила в себе мужественные силы и почувствовала себя призванной к великим делам в мире. В мировой борьбе с германской расой нельзя противопоставить ей одну женственность и покорность славян. Нужно раскрыть в себе мужественный лик под угрозой поглощения германизмом. Война мира славянского и мира германского не есть только столкновение вооруженных сил на полях битвы; она глубже - это духовная войны, борьба за господство разного духа в мире, столкновение и переплетение восточного и западного христианского мира. В этой великой, поистине мировой брани Россия не может не осознать себя. Но самосознание ее должно быть и ее самоочищением. Самосознание предполагает самокритику и самообличение. Никогда бахвальство не было самосознанием, оно может быть лишь полным затмением. Блестящий пример полной утери истинного самосознания и полной тьмы от бахвальства и самомнения являет ныне Германия. Мужественное, светоносное сознание народа - всегда критическое, всегда освобождающее от собственной тьмы и порабощенности, всегда есть овладение хаотическими в себе стихиями. И самосознание России должно быть прежде всего освобожденным от подвластности и порабощенности у собственной национальной стихии. А это значит, что русский народ в отношении к своей русской земле должен быть мужествен и светоносен, должен владеть землей и оформлять ее хаотические стихии, а не растворяться в ней, не пассивно ей отдаваться. Это значит также, что человеческое призвано господствовать над природным, а не природное над человеческим. Россия жила слишком природной, недостаточно человеческой жизнью, слишком родовой, недостаточно личной жизнью. Личное человеческое начало все еще не овладевало безличными природными стихиями земли. Эту свою исконную родовую биологию Россия переживала как исконную свою коллективную мистику и в лице иных своих идеологов видела в этом свое преимущество перед Западной Европой. Россия в массе своей исповедовала религию родовой плоти, а не религию духа, смешивала родовой, природный коллективизм с коллективизмом духовным, сверхприродным. Но таинственная страна противоречий - Россия таила в себе пророческий дух и предчувствие новой жизни и новых откровений.
В этот решительный для русского сознания час необходимо ясно и мужественно сознать подстерегающие нас опасности. Война может принести России великие блага, не материальные только, но и духовные блага. Она пробуждает глубокое чувство народного, национального единства, преодолевает внутренний раздор и вражду, мелкие счеты партий, выявляет лик России, кует мужественный дух. Война изобличает ложь жизни, сбрасывает покровы, свергает фальшивые святыни. Она - великая проявительница. Но она несет с собой и опасности. Россия может попасть в плен ложного национализма и истинного немецкого шовинизма. Она может плениться идеалами мирового господства, не русского по духу, чуждого славянской расе. Война несет с собой опасность огрубения. И всего более должна быть Россия свободна от ненависти к Германии, от порабощающих чувств злобы и мести, от того отрицания ценного в духовной культуре врага, которое есть лишь другая форма рабства. Хочется верить, что всего этого не будет, но нехорошо закрывать себе глаза на эти возможности. В русской национальной стихии есть какая-то вечная опасность быть в плену, быть покорной тому, что вне ее. И истинным возрождением России может быть лишь радикальное освобождение от всякого плена, от всякой подавленности и порабощенности внешнему, внеположному, инородному, т. е. раскрытие в себе внутренней мужественности, внутреннего света, духа царственного и творящего. Война должна освободить нас, русских, от рабского и подчиненного отношения к Германии, от нездорового, надрывного отношения к Западной Европе как к чему-то далекому и внешнему, предмету то страстной влюбленности и мечты, то погромной ненависти и страха. Западная Европа и западная культура станет для России имманентной; Россия станет окончательно Европой, и именно тогда она будет духовно самобытной и духовно независимой. Европа перестанет быть монополистом культуры. Мировая война, в кровавый круговорот которой вовлечены уже все части света и все расы, должна в кровавых муках родить твердое сознание всечеловеческого единства. Культура перестанет быть столь исключительно европейской и станет мировой, универсальной. И Россия, занимающая место посредника между Востоком и Западом, являющаяся Востоко-Западом, призвана сыграть великую роль в приведении человечества к единству. Мировая война жизненно подводит нас к проблеме русского мессианизма.
Мессианское сознание не есть националистическое сознание; оно глубоко противоположно национализму; это - универсальное сознание. Мессианское сознание имеет свои корни в религиозном сознании еврейского народа, в переживании Израилем своей богоизбранности и единственности. Мессианское сознание есть сознание избранного народа Божьего, народа, в котором должен явиться Мессия и через который должен быть мир спасен. Богоизбранный народ - мессия среди народов, единственный народ с мессианским призванием и предначертанием. Все другие народы - низшие народы, не избранные, народы с обыкновенной, не мистической судьбой. Все народы имеют свое призвание, свое назначение в мире, но только один народ может быть избран для мессианской цели. Народ мессианского сознания и назначения так же один, как один
163 Steau
Мессия. Мессианское сознание - мировое и сверхнациональное. В этом есть аналогия с идеей Римской империи, которая так же универсальна и сверхнациональна, как и древнееврейский мессианизм. Это всемирное по своим притязаниям мессианское сознание евреев было оправдано тем, что Мессия явился в недрах этого народа, хотя и был отвергнут им. Но после явления Христа мессианизм в древнееврейском смысле слова становится уже невозможным для христианского мира. Для христианина нет ни эллина, ни иудея. Одного избранного народа Божьего не может быть в христианском мире. Христос пришел для всех народов, и все народы имеют перед судом христианского сознания свою судьбу и свой удел. Христианство не допускает народной исключительности и народной гордости, осуждает то сознание, по которому мой народ выше всех народов и единственный религиозный народ. Христианство есть окончательное утверждение единства человечества, духа всечеловечности всемирное™. И это было вполне осознанно католичеством, хотя и скреплено с относительными телесно-историческими явлениями (папизм). Мессианское сознание есть сознание пророческое, мессианское самочувствие - пророческое самочувствие. В нем - соль религиозной жизни, и соль эта получена от еврейского народа. Это пророческое мессианское сознание не исчезает в христианском мире, но претворяется и преображается. И в христианском мире возможен пророческий мессианизм, сознание исключительного религиозного призвания какого-нибудь народа, возможна вера, что через этот народ будет сказано миру слово нового откровения. Но христианский мессианизм должен быть очищен от всего не христианского, от национальной гордости и самомнения, от сбивания на путь старого еврейского мессианизма, с одной стороны, и нового исключительного национализма - с другой. Христианское мессианское сознание не может быть утверждением того, что один лишь русский народ имеет великое религиозное призвание, что он один - христианский народ, что он один избран для христианской судьбы и христианского удела, а все остальные народы - низшие, не христианские и лишены религиозного призвания. В таком самомнении нет ничего христианского. Ничего христианского не было в вечном припеве славянофилов о гниении Запада и отсутствии у него христианской жизни. Такая иудаизация христианства возвращает нас от Нового Завета к Ветхому Завету. Иудаизм в христианстве есть подстерегающая опасность, от которой нужно очищаться. А всякий исключительный религиозный национализм, всякое религиозно-национальное самомнение есть иудаизм в христианстве. Крайняя национализация церкви и есть иудаизм внутри христианства. И в русском христианстве есть много иудаистских элементов, много ветхозаветного. Христианское мессианское сознание может быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру, как сказали его уже мир латинский и мир германский. Славянская раса, во главе которой стоит Россия, должна раскрыть свои духовные потенции, выявить свой пророчественный дух. Славянская раса идет на смену другим расам, уже сыгравшим свою роль, уже склоняющимся к упадку; это - раса будущего. Все великие народы проходят через мессианское созна¬
jJeÛБ 164
ние. Это совпадает с периодами особенного духовного подъема, когда судьбами истории данный народ призывается совершить что-либо великое и новое для мира. Такое мессианское сознание было в Германии в начале XIX века. А ныне мы присутствуем при конце германского мессианизма, при полном исчерпании его духовных сил. В христианской истории нет одного избранного народа Божьего, но разные народы в разное время избираются для великой миссии, для откровений духа. В России давно уже нарождалось пророческое чувствование того, что настанет час истории, когда она будет призвана для великих откровений духа, когда центр мировой духовной жизни будет в ней. Это не еврейский мессианизм. Такое пророческое чувствование не исключает великого избрания и предназначения других народов; оно есть лишь продолжение и восполнение дел, сотворенных всеми народами христианского мира. Это русское мессианское сознание было замутнено, пленено языческой национальной стихией и искажено пережитками сознания иудаистического. Русское сознание должно очиститься и освободиться от этого языческого и иудаистического плена. А это значит, что русская мысль и русская жизнь должны быть радикально освобождены от мертвенных и мертвящих сторон славянофильства, не только официального, но и народного. В славянофильстве была своя правда, которую всегда хорошо было противопоставлять западничеству. Она сохранится. Но много было фальши и лжи, много рабства у материального быта, много «возвышающих обманов» и идеализации, задерживающих жизнь духа.
Россия не может определять себя как Восток и противополагать себя Западу. Россия должна сознавать себя и Западом, Востоко-Западом, соединителем двух миров, а не разделителем. Владимир Соловьев духовно покончил со старым славянофильством, с его ложным национализмом и исключительным восточничеством. И после дела Вл. Соловьева христианский универсализм должен считаться окончательно утвержденным в сознании. Всякий партикуляризм по существу не христианской природы. Исключительное господство восточной стихи в России всегда было рабством у женственного природного начала и кончалось царством хаоса, то реакционного, то революционного*. Россия, как самоутверждающийся Восток, Россия национально самодовольная и исключительная - означает нераскрытость, невыявленность начала мужественного, человеческого и личного рабства у начала природно-стихийного, национально-родового, традиционно-бытового. В сознании религиозном это означает абсолютизацию и обожествление телесно-относительного, довольство животной теплотой национальной плоти. В этом - вечный соблазн и великая опасность России. Женственность славян делает их мистически чуткими, способными прислушиваться к внутренним голосам. Но исключительное господство женственной стихии мешает им выполнить свое призва-
В русской революции мы и видим господство исключительно восточного начала, отвергающего нормы цивилизации и расковывающего хаос.
165_3feu
ние в мире. Для русского мессианизма нужен мужественный дух - без него опять и опять будет провал в эту пленительную и затягивающую первородную стихию русской земли, которая ждет своего просветления и оформления. Но конец славянофильства есть также конец и западничества, конец самого противоположения Востока и Запада. И в западничестве был партикуляризм и провинциализм, не было вселенского духа. Западничество означало какоето нездоровое и немужественное отношение к Западу, какую-то несвободу и бессилие почувствовать себя действенной силой и для самого Запада. Русское самосознание не может быть ни славянофильским, ни западническим, так как обе эти формы означают несовершеннолетие русского народа, его незрелость для жизни мировой, для мировой роли. На Западе не может быть западничества, там невозможна эта мечта о Западе как о каком-то высшем состоянии. Высшее состояние не есть Запад, как не есть и Восток; оно не географично и материально ничем не ограничено. Мировая война должна преодолеть существование России как исключительного Востока, и Европы как исключительного Запада. Человечество выйдет из этих ограничений. Россия выйдет в мировую жизнь определяющей силой. Но мировая роль России предполагает пробуждение в ней творческой активности человека, выход из состояния пассивности и растворенности. Уже в Достоевском, вечно двоящемся, есть пророчество об откровении человека, об исключительном по остроте антропологическом сознании. Истинный русский мессианизм предполагает освобождение религиозной жизни, жизни духа от исключительной закрепощенное™ у начал национальных и государственных, от всякой прикованности к материальному быту. Россия должна пройти через религиозную эмансипацию личности. Русский мессианизм опирается прежде всего на русское странничество, скитальчество и искание, на русскую мятежность и неутолимость духа, на Россию пророческую, на русских - града своего не имеющих, града грядущего взыскующих. Русский мессианизм не может быть связан с Россией бытовой, инертно-косной, Россией, отяжелевшей в своей национальной плоти, с Россией, охраняющей обрядоверие, с русскими - довольными своим градом, градом языческим, и страшащимися града грядущего.
Все своеобразие славянской и русской мистики - в искании града Божьего, града грядущего, в ожидании сошествия на землю Небесного Иерусалима, в жажде всеобщего спасения и всеобщего блага, в апокалиптической настроенности. Эти апокалиптические, пророчественные ожидания находятся в противоречии с тем чувством, что русские уже град свой имеют и что град этот - «святая Русь». А на этом бытовом и удовлетворенном чувстве основывалось в значительной степени славянофильство и основывается вся наша правая религиозно-национальная идеология. Религия священства - охранения того, что есть, сталкивается в духе России с религией пророчества, взыскания грядущей правды. Здесь одно из коренных противоречий России. И если можно многое привести в защиту того тезиса, что Россия - страна охранения религиозной святыни по преимуществу и в этом ее религиозная миссия, то не меньше можно привести в защиту того антитезиса, что Россия
xv^6_166
по преимуществу - страна религиозного алкания, духовной жажды, пророческих предчувствий и ожиданий. В лице Достоевского воплощена эта религиозная антиномия России. У нее два лика: один обращен к охранению, к закрепощению национально-религиозного быта, выдаваемого за подлинное бытие, - образ духовной сытости, а другой лик пророческий, обращенный к граду грядущему, - образ духовного голода. Противоречие и противоборство духовной сытости и духовного голода - основное для России, и из него объяснимы многие другие противоречия России. Духовная сытость дается пассивной отдачей себя женственной национальной стихи. Это не есть еще насыщение Божественной пищей, это все еще натуралистическое насыщение. Духовный голод, неудовлетворенность натуралистической национальной пищей есть знак освобождения мужественного начала личности. То же противоречие, которое мы видим в национальном гении Достоевского, видим мы и в русской народной жизни, в которой всегда видны два образа. Духовная сытость, охранение старого, бытовое и внешне-обрядовое понимание христианства - один образ народной религиозной жизни. Духовный голод, пророческие предчувствия, мистическая углубленность на вершинах православия, в иных сторонах нашего сектанства и раскола, в странничестве - другой образ народной религиозной жизни. Русская мистика, русский мессианизм связаны со вторым образом России, с ее духовным голодом и жаждой божественной правды на земле, как и на небе. Апокалиптическая настроенность глубоко отличает русскую мистику от мистики германской, которая есть лишь погружение в глубину духа и которая никогда не была устремлением к Божьему граду, к концу, к преображению мира. Но русская апокалиптическая настроенность имеет сильный уклон к пассивности, к выжидательности, к женственности. В этом сказывается характерная особенность русского духа. Пророчественная русская душа чувствует себя пронизанной мистическими токами. В народной жизни это принимает форму ужаса от ожидания антихриста. В последнее время эти подлинные народные религиозные переживания проникли и в наши культурные религиозно-философские течения, но уже в отраженной и слишком стилизованной, искусственной форме. Образовался даже эстетический культ религиозных ужасов и страхов как верный признак мистической настроенности. И в этом опять нет того мужественного, активного и творящего духа, который всего более нужен России для выполнения мировой задачи, к которой она призвана. Россия пророческая должна перейти от ожидания к созиданию, от жуткого ужаса к духовному дерзновению. Слишком ясно, что Россия не призвана к благополучию, к телесному и духовному благоустройству, к закреплению старой плоти мира. В ней нет дара создания средней культуры, и этим она действительно глубоко отличается от стран Запада, отличается не только по отсталости своей, а по духу своему.
Здесь тайна русского духа. Дух этот устремлен к последнему и окончательному, к абсолютному во всем; к абсолютной свободе и к абсолютной любви. Но в природно-историческом процессе царит относительное и среднее. И потому русская жажда абсолютной свободы на практике слишком часто при¬
водит к рабству в относительном и среднем, и русская жажда абсолютной любви - к вражде и ненависти*. Для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем относительном и среднем. А история культуры и общественности вся ведь в среднем и относительном, она не абсолютна и не конечна. Так как Царство Божие есть царство абсолютного и конечного, то русские легко отдают все относительное и среднее во власть царства дьявола. Черта эта очень национально-русская. Добыть себе относительную общественную свободу русским трудно не потому только, что в русской природе есть пассивность и подавленность, но и потому, что русский дух жаждет абсолютной Божественной свободы. Поэтому же трудно русским создавать относительную культуру, которая всегда есть дело предпоследнее, а не последнее. Русские постоянно находятся в рабстве среднем и в относительном и оправдывают это тем, что в окончательном и абсолютном они свободны. Тут скрыт один из глубочайших мотивов славянофильства. Славянофилы хотели оставить русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом. Достоевский в легенде о «Великом Инквизиторе» провозгласил неслыханную свободу духа, абсолютную религиозную свободу во Христе. И Достоевский же готов был не только покорно мириться, но и защищать общественное рабство. По-иному, но та же русская черта сказалась и у наших революционеров-максималистов, требующих абсолютного во всякой относительной общественности и не способных создать свободной общественности. Тут мы с новой стороны подходим к основным противоречиям России. Это все та же разобщенность мужественного и женственного начала в недрах русской стихии и русского духа. Русский дух, устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественно сферой относительного и серединного, он отдается во власть внешних сил. Так, в серединной культуре он всегда готов отдаться во власть германизма, германской философии и науки. То же и в государственности, по существу серединной и относительной. Русский дух хочет священного государства в абсолютном и готов мириться со звериным государством в относительном. Он хочет святости в жизни абсолютной, и только святость его пленяет, и он же готов мириться с грязью и низостью в жизни относительной. Поэтому святая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и зверского и недостаточно раскрывала в себе человеческое. Ангельская святость и зверская низость - вот вечные колебания русского народа, неведомые более средним западным народам. Русский человек упоен святостью, и он же упоен грехом, низостью. Смиренная греховность, не дерзающая слишком подниматься, так характерна для русской религиозности. В этом чувствуется упоение от погружения в теплую национальную плоть, в низинную земляную стихию. Так и само пророческое, мессианское в русском духе, его жажда абсолютного, жажда
Русская революция наглядно показала всю опасность русской абсолютности.
^В 168
преображения, оборачивается какой-то порабощенностью. Я пытался характеризовать все противоречия России и свести их к единству. Это путь к самосознанию, к осознанию того, что нужно России для раскрытия ее великих духовных потенций, для осуществления ее мировых задач.
Как человек должен относиться к земле своей, русский человек к русской земле? Вот наша проблема. Образ родной земли не есть только образ матери, это также - образ невесты и жены, которую человек оплодотворяет своим логосом, своим мужественным светоносным и оформляющим началом, и образ дитяти. Прежде всего человек должен любить свою землю, любить во всех ее противоречиях, с ее грехами и недостатками. Без любви к своей земле человек бессилен что-нибудь сотворить, бессилен овладеть землей. Без стихии земли мужественный дух бессилен. Но любовь человека к земле не есть рабство человека у земли, не есть пассивное в нее погружение и растворение в ее стихии. Любовь человека к земле должна быть мужественной. Мужественная любовь есть выход из натуралистической зависимости, из родовой погруженности в стихийный первородный коллективизм. В России все еще слишком господствует не только натуральное хозяйство в ее материальной жизни, но и натуральное хозяйство в ее духовной жизни. Из этого периода натурального хозяйства в муках выходит русский народ, и процесс этот болезнен и мучителен. Русское отщепенство и скитальчество связано с этим отрыванием от родовой натуралистической зависимости, принятой за высшее состояние. Отрыв этот не есть отрыв от родной земли. И русские отщепенцы и скитальцы остаются русскими, характерно национальными. Наша любовь к русской земле, многострадальной и жертвенной, превышает все эпохи, все отношения и все идеологические построения. Душа России - не буржуазная душа, душа, не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это можно любить ее бесконечно. Россия дорога и любима в самих своих чудовищных противоречиях, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности. Это все почувствовали, когда началась война. Но русская стихия требует оформляющего и светоносящего логоса. Недостаток мужественного характера и того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством - самый опасный недостаток русских, и русского народа и русской интеллигенции. Сама любовь русского человека к родной земле принимала форму, препятствующую развитию мужественного личного духа. Во имя этой любви, во имя припадания к лону материи отвергалось в России рыцарское начало. Русский дух был окутан плотным покровом национальной материи, он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность, столь хорошо всем известная, связана с этой теплотой и влажностью; в ней много еще плоти и недостаточно духа. Но плоть и кровь не наследуют вечности, и вечной может быть лишь Россия духа. Россия духа может быть раскрыта лишь путем мужественной жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти. Тайна России может быть разгадана лишь освобождением ее от искажающего рабства у темных стихий. В очистительном огне мирового пожара многое сгорит, истлеют ветхие материальные одежды мира и человека. И тогда возрождение России к новой
169_3feu
жизни может быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри человека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей. Это - победа огня духа над влагой и теплом душевной плоти. В России в силу религиозного ее характера, всегда устремленного к абсолютному и конечному, человеческое начало не может раскрыться в форме гуманизма, т. е. безрелигиозно. И на Западе гуманизм исчерпал, изжил себя, пришел к кризису, из которого мучительно ищет западное человечество выхода. Повторять с запозданием западный гуманизм Россия не может. В России откровение человека может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего человека, Христа внутри. Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти от внутреннего, а не внешнего. Такого призвание славянства. В него можно только верить, его доказать нельзя. Русский народ нужно более всего призывать к религиозной мужественности не на войне только, но и в жизни мирной, где он должен быть господином своей земли. Мужественность русского народа не будет отвлеченной, оторванной от женственности, как у германцев. Есть тайна особенной судьбы в том, что Россия с ее аскетической душой должна быть великой и могущественной. Не слабой и маленькой, а сильной и большой победит она соблазн царства этого мира. Лишь жертвенность большого и сильного, лишь свободное его уничижение в этом мире спасает и искупляет. Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и свернациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для того, чтобы жертва его и отречение были вольными, были от силы, а не от бессилия. Но антиномия русского бытия должна быть перенесена внутрь русской души, которая станет мужественно-жертвенной, в себе самой изживающей таинственную свою судьбу. Раскрытие мужественного духа в России не может быть прививкой к ней срединной западной культуры. Русская культура может быть лишь конечной, лишь выходом за грани культуры. Мужественный дух потенциально заключен в России пророческой, в русском странничестве и русском искании правды. И внутренне он соединится с женственностью Русской земли.
Бердяев Я. А. Душа России. М, 1915.
170
Ильин И. А.
ДУХОВНЫЙ смысл войны
I
Теперь уже нет сомнения в том, что русский народ испытал и испытывает настоящую войну, как призыв, - как призыв, ответить на который составляет для него не только правовую обязанность или моральный долг, но живую духовную потребность. Мы словно проснулись и опомнились, поняли, что над нами стряслось, и почувствовали, как вновь загорелось в душе древнее чувство родины. И вот мы сами, охотно, доброю волею, делаем то, что нужно для победы; мы не нуждаемся в чужом понуждении и сами не заставляем себя служить нелюбимому, постылому делу; мы ждем лишь указаний: что нужно сделать; а сила духовного подъема дает нам желание и энергию.
Что же это за призыв и откуда он? Что зовет нас? Что заставило нас восстать и доброю волею принять на себя бремя великой и напряженной народной войны?
С детства привыкаем мы жить, сосредотачиваясь на непосредственных и «ближайших» интересах небольшого круга людей, будь то семья отца и матери или семья, основанная нами. Мы незаметно, но прочно свыкаемся со всевозможными перегородками и разделениями, обособляясь и отъединяясь во все стороны, нередко с тем большею настойчивостью, с тем большим увлечением, чем меньше имеется для этого объективных и существенных оснований. Душа наша обрастает целым множеством узаконенных ледяных покровов, избавляющих нас от необходимости «отвечать» на призыв, если он «чужой», и отзываться на беду, если она не «наша». Мы живем, не замечая, что это кольцо «нашего» постоянно тяготеет к умалению и сужению, и что каждого из нас влечет центростремительная сила самосохранения. Величайшее нравственное и духовное разъединение царит в современном обществе. У всякого своя, особая цель в жизни, свой интерес, отдельный от других; ибо кто же еще, кроме меня, полагает своею главною жизненною целью мое личное устроение и благополучие? Если я сам не буду заботиться о себе всеми силами души, то кто же позаботится так обо мне? Никто, конечно; а если бы нашелся такой человек, то разве не опутал бы он тотчас же мою жизнь требованиями ответного внимания, имеющего вознаградить его за его страдания? Кто из нас умеет любить «не для себя»? Чья любовь не подавляет любимого своею требовательностью?
Наши души разъединены именно потому, что каждая занята своей заботой, своею судьбою, своим устроением; и в этом отношении, как и во многих других, своекорыстие семьи и своекорыстие индивидуума суть явления одного порядка. А между тем при таком положении дел цели других в общем подобны моей, но не совпадают с ней: каждый - за себя и о себе; каждый «понимает» (в лучшем случае) себя и «не понимает» других: и наши повседневные беседы и обычные споры, в которых каждый слушает только себя и глух для мысли
171_3feu
другого, выражают именно эту глубокую разъединенность душ. Каждый ищет своего и живет насторожившись, недоверия другим, часто бессильный перед «потемками» чужой души. Каждый щедр для себя и «не имеет» для других; и, кажется, иногда, что скоро доброта сердца истает в людях без остатка.
Как это привычно, как элементарно и общеизвестно; и в то же время как тяжело!.. И так привыкаем мы к этому, что нередко искренно удивляемся самой возможности говорить о другом и видим в этом проявление наивности или бестактного чудачества. Пусть беспокойные и неудобные мечтатели, подобно Льву Толстому, говорят об ином, обнаруживая свою явную неприспособленность к «практической жизни» и побуждая «легковерную молодежь» относиться серьезно к этому «беспочвенному идеализму»; «большинство» будет по-прежнему ставить все вопросы жизни на «единственно-реальную» почву личного интереса и «трудно» будет тем, которым не удастся примириться с этим «неизбежным» «минимумом» житейской черствости.
И даже «сочувствие» и «солидарность», объединяющие нас на момент или на срок, слишком часто лишены истинного и глубокого значения: временные параллели в личных судьбах и путях у двух своекорыстных людей не могут взрастить семени добра.
И вот война вторглась неожиданно в нашу жизнь и заставила нас гореть не о себе и работать не для себя. Она создала возможность взаимного понимания и доверия, она вызвала нас на щедрость и пробудила в нас даже доброту.
Война насильственно вдвинула в наши души один общий предмет; она противопоставила нашему мелкому повседневному «здесь» - некое великое «там» и потрясла нас этим «там» до корня. То, что было «здесь» не исчезло после начала войны, но наряду с ним выдвинулось что-то новое и, может быть, даже заслонило повседневность. Каждая душа услышала зов и от каждой протянулась куда-то нить, напряглась и задрожала и связала душу с другими в одном, сразу, далеком и близком «там». Все нити встретились в этом общем пункте и скрепили народ в единство. Все, что «оттуда», стало важным; ибо то, что «там», оказалось родным и дорогим и существенным, и притом как бы при смерти больным. Оно тоже для каждого «мое», но по-особому «мое»: такое «мое», что не только мое, но и мое и чужое. Оно - наше; оно - общее. Это пункт, где радость не одинока и где горе разделено, ибо тому, чему я радуюсь, радуются и другие; и то, что тяготит меня, угнетает и других. Оказалось, что все имеют общий предмет любви и забот. Оказалось, что есть пункт, в котором моя любовь, мое волнение, моя боль, мое усилие, горят о том же, о чем горят другие люди, чужие мне. Но, если так, то они мне уже не чужие... И вот тает чуждость и смягчается изолированность людей. В минуты подъема и волнения теряет даже смысл деления на «знакомых» и «незнакомых»: люди, впервые видящие друг друга, уже соединены где-то, в самом важном. У них уже есть знание друг о друге: я знаю, где у другого, «чужого» мне, человека - боль и радость; на что он надеется и что его беспокоит. И это знание есть взаимное приближение; оно сближает людей и сокращает расстояние между ними: все легче становится найти отклик, сочувствие и совпадение; все легче встретиться и вместе за¬
172
гореться и согреться у одного огня. Возникает взаимное понимание; слагается уверенность друг в друге; создается доверие друг к другу. А доверие есть ключ ко всем замкам души, сковывающим ее входы. Является область, где не нужны эти замки, где можно раскрыться, где нет уже оснований к отъединению. Мы говорим друг с другом о войне и не чувствуем ложного стыда - любить наше общее, вместе радоваться его подъему и его высоте, вместе скорбеть об его несовершенствах и неудачах.
Эта открытость душ и их совместное горение смягчает сердца; а смягченные сердца уже стоят на пути к восстановлению отмершей доброты. Люди чувствуют себя как бы ветвями и листьями единого дерева; их корни где-то сплелись; их души тянутся к одной и той же, единой цели. Где-то там - мы одно. Там наше дело, наша беда, наша опасность, наше страдание, наша победа, наше восстание, наше возрождение. И это сознание, что «там» «мы одно», научает людей радоваться тому, что у них единое солнце, единый воздух, единая родина. Там я не отделим от других, от тех, кто огнем любви своей говорит: «я русский». Там нет этого разъединяющего настроение «я, а не другие». Там - мы; мы - русский народ. И для всех нас сообща - там решается один вопрос: о нашем общем деле, о нашем общем духовном достоянии.
Что же это такое, это «там»? И к чему зовет оно нас? И о каком нашем общем достоянии решается здесь вопрос?
Раскрыть это - значит установить духовный смысл войны.
II
Бывают в жизни народов периоды и времена, когда вся жизнь - интерес, воля, воображение, мысль и действие - сосредотачивается вокруг единого пункта. Перед важностью его отходит на второй план все остальное; ибо его значительность, интенсивность и трагичность поглощает чуть ли не все остальные жизненные цели и стремления.
Как во время смертельной болезни нежно любимого человека, душа испытывает в такие периоды какой-то незабываемый гнет. Что бы ни делал человек, чем бы он ни занимался, ко всему присоединяется тревожный гнетущий вопрос: «а что там?». Вся жизнь - окрашивается в отношение к этому пункту. Все меняется и сдвигается с его появлением. Как во время землетрясения, люди чувствуют, что колеблются какие-то стихийные основы жизни; что удержать или прекратить эти колебания не в их власти; что в жизнь их вторглось чтото новое, неизвестное; что привычная перспектива жизни и даже ближайшего будущего покрылась неверною тьмою. Как во время урагана, люди чувствуют, что их «между прочим» захватило в огромный круговорот и что отныне жизнь их уже не строится ими, а мнется и комкается хаосом событий. И неизвестно, куда выбросит их и что сделает с ними ураган.
Эта вспыхнувшая стихия не в земле и не в воздухе, а внутри людей, в той сфере, о которой прозвучали некогда тихие слова: «Царство Божие внутри нас есть»; в той сфере, в которой может раскрыться и осуществиться прекрасней-
iZO&u
шее на земле, и которая теперь сделалась поприщем тягчайших решений, противоречий и деяний. Что-то перенапряглось в душах людей и оборвалось. Гдето далеко, у людей, располагающих большой властью, исчезла возможность «говорить» и «убеждать»; и уже нет у нас более надежды, что кто-то с кем-то снесется, переговорит и «уговорит». Где-то оказалось чрезмерное упорство, не поддающееся никаким уговорам; где-то оказалось непреодолимое желание поставить на своем. И в результате этого - мы больше не зрители, а участники.
Согласен я или не согласен; готов или не готов - я призванный участник дела. Это участие означает, что настал для меня час принять лишения, вероятно, тяжелые физические мучения и, может быть, смерть. Это участие означает, что по внешнему принудительному приказу я должен оставить главное и любимое дело моей жизни, которому я обычно отдаю все мои силы; оставить дорогих мне людей, без которых мне, может быть, трудно прожить и один день - жену, детей, отца и мать, друзей; оставить мое жилище, мои удобства, мои привычки и удовольствия; одеться в непривычную, неудобную, тяжелую одежду и начать жить по чужому приказу; неудобно и мало спать, невкусно есть, может быть, голодать, носить тяжелые вещи, много ходить; переносить непогоду, рискуя здоровьем и жизнью; жить с чужими и чуждыми мне, нелюбимыми людьми; по приказанию стрелять и рубить, ранить и убивать других, не знакомых мне людей; самому подставлять себя под чужие удары и выстрелы; жить так недели и месяцы, может быть, год; наверное, видеть насилие, кровь и смерть; вероятно, получить телесное мучительное повреждение; может быть, стать калекою на всю жизнь; может быть, в мучениях умереть.
Да, именно смерть, возможность личной смерти, ставит перед нами война. Ее наступление властно обрывает обеспеченность моей личной жизни, мою безопасность, мое спокойствие за себя. Война как будто говорит мне: «доселе ты жил так, как ты впредь жить не будешь; и, может быть, ты вообще больше не будешь жить». И в большей или меньшей степени этот голос звучит для всех: и для военных, и для запасных, и для их семей, и для врачей, и для пограничного и не пограничного населения. Помимо воли моей, без всякого повода с моей стороны, в моей жизни состоялся какой-то перелом, непоправимая беда: передо мною встало начало конца моей жизни.
И в ответ на это у человека пробуждается инстинктивный протест и желание отклонить от себя эту беду. Угроза смерти и мучений будит в душе инстинкт самосохранения.
Почему я должен обрывать мое жизненное дело и идти на смерть? Разве я ответствен за то, что другие не сумели мирно и полюбовно сговориться? Разве нельзя было не воевать? И почему эта гнетущая и разрушающая мою жизнь повинность падает именно на меня? Почему остаются дома столь многие другие?
И если нет разумного, удовлетворяющего ответа на эти инстинктивные вопросы, то в душе вспыхивает бессильная досада и злоба, жажда забыться и одурманить свое сознание: в народе разыгрывается пьяная мобилизация и погромы запасных; и снова повторяется «глуповская» трагикомедия: толпа ищет
174
виновного и, не найдя его, сбрасывает с раската первого попавшегося. Темный протест нуждается в опьянении и жертве и в результате - вместо духовного подъема воцаряется деморализация.
Здесь впервые обнаруживается, что война есть не только потрясение, но духовное испытание и духовный суд.
«Доселе ты жил так, как ты впредь жить не будешь», - вот голос войны. Но чем же я жил до сих пор?
Всегда, когда человек стоит перед лицом смерти и видит, что будущего нет или что он бессилен перед ним, что он уже не строит его, - он обращается вспять и пересматривает свой жизненный путь. И если это бывает даже при стремительном наступлении смерти, когда прошлое проносится вихрем в угасающем сознании, то война вызывает этот пересмотр с особенной силой и отчетливостью.
Итак, чем я жил до сих пор? Почему, за что я оказываюсь обреченным на смерть? И, пересматривая мою жизнь, я вижу, что мне нет оснований умирать за что-нибудь. За мною нет никакого особенного преступления, которое должно было бы привести меня по закону к смертной казни. Я не совершил ничего особенно дурного. Да и может ли быть такое дурное дело, чтобы человека, совершившего его, следовало лишить навсегда возможности исправить себя и искупить свою вину? Преступник, кто бы он ни был, больше всех нуждается в долгой жизни, полной внутренних, очищающих усилий, труда и борьбы с собою.
И вот, с одной стороны, я не повинен смерти за преступление или в наказание.
Но, с другой стороны, защищать то, чем я жил доселе, рискуя своею жизнью, совершенно не стоит. Если я даже любил свое дело и увлекался им, то все же жизнь всегда будет мне дороже всех дел. Лучше какая-нибудь жизнь, чем ее преждевременный, нежданный, насильственный конец. То дело, которому я посвятил мою жизнь, не стоит того, чтобы я защищал его, не останавливаясь даже перед смертельной опасностью.
Но не заключается ли в этом признании приговор моему делу? Не значит ли это, что я жил тем, чем вообще жить не стоит и не стоило? В самом деле, какая же цена мне и моему делу, если я при первой угрозе готов бросить его, если я при первой опасности обращаюсь в бегство? Если мое дело было правое и святое, то за него стоит и умереть; если же его не стоит отстаивать всеми силами, тогда оно есть дело не верное и не стоящее... Тогда им не стоило и жить; и не стоило любить его и отдавать ему все свои силы.
Вот в чем состоит духовный суд, перед которым война ставит человеческую душу. Стоит ли жить тем, чем мы живем; стоит ли служить тому, чему мы служим? Война, как ничто другое, ставит этот вопрос с потрясающей силой и вкладывает в него простой и глубокий ответ: «жить стоит только тем, за что стоит и умереть». Ибо смысл войны в том, что она зовет каждого восстать и защищать до смерти то, чем он жил доселе, что он любил и чему служил. Чтобы ты доселе ни делал, чем бы ты ни занимался, чему бы ни служил, - ело¬
175 3feu
вом, чем бы ты ни жил - умей умереть за то, чем ты жил. Этим война ставит перед человеком начало ответственности: каждый отвечает за то, чем он жил и как он жил.
Какова была твоя жизнь доселе? Что ты любил? О чем старался? Что создал? Чему радовался? О чем мечтал? К чему стремился? Встань и прими это достояние твое, худо оно было или хорошо. И если предмет твоей жизни и содержание твоей жизни были плохи или не стоящи, то зачем же они были плохи и не стоящи? Встань, прими на себя это не стоящее содержание, раз что оно было твое, сумей ответить за него, постоять за него и, если понадобиться, умереть за него. Потому что война зовет тебя защищать свободу твоей жизни от насилия поднявшихся врагов-иноземцев. Худо ты жил или хорошо, но идти к врагам в невольники ты не можешь и не должен хотеть. И если ты жил хорошо - ты с бодрою решимостью встанешь на защиту твоей свободы. Но если ты жил плохо, то война заставит тебя защищать свободу твоей дурной жизни; ты имел эту свободу и не замечал ее; пользовался ею, не ценя ее, и пользовался дурно. И вот пришел час для тебя утратить ее совсем или отстоять ее во что бы то ни стало.
Если бы ты знал, что скоро пробьет этот час суда, ты, может быть, жил бы лучше; но теперь он уже пробил и тебе остается одно: воспрянуть, чтобы отстоять свободу, и, отстояв свободу, жить потом иною жизнью. Ты можешь, конечно, убоявшись, не принять на себя этого нового бремени и ответственности и не выдержать этого испытания. Но только человек, который вступит на этот путь, добровольно признает себя рабом: он жил тем, чем не стоило жить, и трусливо бежал от ответственности; он жил, рабствуя своим инстинктивным влечениям и мелким интересам, и испугался первого окрика. Он жил, как раб, и не сумел умереть, как свободный. И народ, который вступит на этот путь, есть народ духовно погибающий; придут иноземцы, покорят его и сделают его духовным невольником, живущим не по своей воле, а по чужой.
Так, война несет людям и народам духовное испытание и духовный суд. И перед лицом этого испытания инстинкт самосохранения зовет человека на путь духовного падения и деградации: сохранить себя, как живую особь, но ради этого признать себя неспособным ответить за себя и свою жизнь. Каждый из нас имеет свой крест, свою плохость и свои качества; и война учит нас брать на себя свой крест и свои дела и отвечать за них, памятуя, что каждый человек, кто бы он ни был и чем бы он ни занимался, есть сам творец своей жизни. И если жизнь его плоха, то он сам сделал ее плохою, потому ли, что не видел ее недостатков, или потому, что они ему нравились. От него зависело жить тем, что есть самого важного в жизни; главным, объективно прекрасным: душою, открытою для добрых чувств, прекрасных образов, истинного знания. И тогда оказалось бы, что ему поистине стоит защищать до самой смерти то, чем он жил; и что смерть в этой борьбе не поразила бы его своею неожиданностью и ненужностью.
Война учит нас всех - призванных под оружие и не призванных - жить так, чтобы смерть являлась не постылым и позорным окончанием озлобленного и
176
хищного прозябания; но естественным увенчанием жизни, последним, самым напряженным, творческим актом ее\ чтобы действительно каждому стоило защищать дело его жизни хотя бы ценою мучений и смерти. И это простое правило сосредотачивает в себе всю вековую нравственную мудрость человечества. Оно дает преодоление смерти потому, что превращает самую смерть в подлинный акт духовной жизни.
Война учит нас проверять нашу жизнь, ее достоинство, ее качество, ее верность, ее правоту - поставляя ее перед необходимостью защищать дело ее до конца; война учит нас судить и испытывать жизнь - смертью и превращать смерть в высшее жизненное и духовное проявление. Она указывает нам путь героя и требует, чтобы этот путь стал общим, универсальным; и этим она дает разрешение основной жизненной проблемы.
Этот путь необходимо предполагает такую жизнь, при которой отказ от нее был бы не труден человеку. Это духовная естественность и нравственная незатрудненность в отказе от жизни недоступны тем, кто - сознательно или бессознательно - полагает центр тяжести в своем личном удовлетворении и благополучии. Если в жизни я занят более всего собою, то смерть, ликвидирующая мое эмпирическое существование, повергает меня в растерянность и бледный страх: как отдам я мою жизнь, если моя жизнь есть для меня самое главное? Или, если в жизни я занят более всего моим богатством, то как отдам я мою жизнь: мое имущество перестанет тогда быть моим имуществом. И так во всем: для того, кто в себе и своем полагает главное, смерть никогда не станет актом жизни; смерть всегда будет для него концом его «главного». Смерть всегда останется для него поражением и никогда не станет победой; ибо умереть, защищая свою жизнь, есть, действительно, поражение: даже в том случае, если человек, умирая, сразил своего недруга, он все же потерял то главное, которое он защищал, - свою жизнь. В самом деле, если он погибает, храбро защищая свою личную жизнь от своего личного врага, напавшего на него в глухом месте, то тяжелое положение его может вызвать в нас сочувствие, а храбрость, проявленная им - наше удивление. Но гибель его останется неудачей его жизненного дела; дело его было смертно, как он сам, и погибло вместе с ним: ибо дело его сводилось к его личному самосохранению. Он пал, не победив. Не благоразумнее ли ему было бежать от опасности, спасаясь? Ибо стоит ли вообще рисковать своим главным делом, т. е. своею жизнью? Не проще ли поставить ее вне опасности, освободить ее от необходимости этой опасной самозащиты?
Именно так слагается настроение дезертира. Дезертир это человек, который жил так, что умирать за свое жизненное содержание ему не стоит, и у которого нет ничего такого, что он любил бы больше себя. Таково душевное состояние человека, который деморализуется немедленно после начала духовного испытания: призыв на войну есть для него начало падения, а не подъема. Восстать на защиту, не опасаясь мучений и не избегая, если нужно, и смерти, поистине может только тот, кто вообще способен любить что-нибудь больше себя. Может быть, нигде это чувство не живет так естественно и цельно, как
177L3&*
в душе матери. Мать, когда встает опасность для ее ребенка, защищает его, не помышляя об опасности для себя: ребенок, ее главное, ее любимое, ее выстраданное, дороже ей, чем ее жизнь. Тургенев видел однажды, как птичка бросилась защищать своего птенца от сильнейшего врага, и, потрясенный виденным, записал: «Любовь сильнее смерти и страха смерти; только ею, только любовью держится и движется жизнь». Не с той ли же непосредственностью защищает муж свою жену? И вот так же просто встают люди на защиту своей родины и ее духовного достояния.
Во всех этих порывах одно всегда имеется налицо: горящее чувство, что без этого, защищаемого мною предмета, мне самому нет жизни. Если это погибнет, то я не могу жить; конец этого - есть мой конец. Жизнь станет мне смертью, пустыней, могилой; невыносимым бременем, может быть, духовным разложением. Все лучше, чем это. Все не страшно, только бы этого не случилось. Все перенесу, только бы это спасти. И даже мыслей этих может не быть, а только один огонь чувства.
Если человек, живя так, любит что-нибудь больше себя, - свой народ, или его искусство, или свободу, или хотя бы природу своего отечества (вспомним Карамзина), - тогда в трудах и опасностях он не видит долга или обязанности, он не «приносит жертву», он не знает колебаний. Нет долга, но есть добрая воля, своя охота. Нет жертвы, но свободная легкая отдача себя, и, может быть, даже больше, чем себя: любимых людей (мужа, детей, друзей); и такая отдача не есть «жертва», ибо в жертве всегда остается еще жалеющая судорога скупца. Нет колебаний, но целостное, нераздвоенное решение, непосредственное и незаметное. Тогда человек твердо знает и чувствует, что иначе нельзя; что иначе он не может и не хочет: и не может иначе хотеть; и не хочет иначе мочь. Смерть есть конец его, но не его дела. Лучше ему не быть, решает он, чем чтобы воцарился на земле грубый произвол своекорыстных людей, идущих покорить его родину.
Этому учит нас духовный смысл войны: «живи так, чтобы ты при жизни любил нечто высшее более, чем себя». Тогда только ты справишься легко и непосредственно не только с тем духовным испытанием, которое несет тебе война, но и со всяким бременем жизни. Потому что только тогда ты осуществишь в душе твоей состояние истинного непоколебимого удовлетворения; наполняющего жизнь радостной, творческой легкостью, и в то же время - состояние целостной, нравственной красоты, слагающей духовный образ героя. Об этом свидетельствовали все великие нравственные учителя человечества. Скажи мне, что ты полагаешь самым важным и главным в жизни, и я скажу тебе, кто ты.
Именно на этом пути слагается истинное нравственное добровольчество. Добровольцы, совершая доброе дело, совершают его не потому, что так велит закон государства или к этому понуждает чувство долга, но потому, что они любят свое дело, притом любят его больше себя. Здесь следует разуметь не только военных добровольцев, да и не ко всем к ним это относится; но нравственных, духовных добровольцев в самом широком смысле этого слова,
лУЙВ 178
жизненных добровольцев, тех, кто в обычной жизни живет добровольцем добра и духа. Эти люди и в повседневной жизни, даже когда жертвуют, то не «жертвуют», а отдают добровольно, легко и удовлетворенно. Говоря об этом добровольчестве, не следует иметь в виду только войну; нет, война есть только переходная, преходящая эпоха; война есть только одно из явлений народной жизни; жизнь шире войны и больше войны. И не нужно совсем, чтобы все шли добровольцами на войну, потому что из этого не вышло бы ничего, кроме ратной помехи, духовного застоя и экономического разорения. Но война учит нас жить всегда так, чтобы быть готовым встать на защиту того высшего, которое мы любим больше себя.
Каждый час жизни несет нам повод и возможность стать дезертиром или добровольцем; бежать, спасая себя, или отдать все на защиту. И каждый из нас слагает свою жизнь, как компромисс из дезертирства и добровольчества. Но хуже всего то, что мы так легко прощаем себе это нравственное дезертирство по мелочам. Прощенные мелочи незаметно въедаются в ткань нашей души и разъедают ее; а когда приходит час духовного испытания, то мы можем вдруг оказаться бессильными и безвольными дезертирами в большом.
Правда, живя изо дня в день, мы нередко сами не знаем, какая сильная любовь к родине дремлет в нашей душе. Но неужели в самом деле иноземный враг должен напасть на нашу родину для того, чтобы мы вспомнили о смерти, о любви и о нашем высшем духовном призвании?..
Правда, русский народ не раз доказывал свою способность превратиться из «дезертира по мелочам» в «добровольца великого дела». Но неужели мы способны к этому только в годину бед? Неужели, когда пройдет эта година, мы снова начнем копошиться в мелочах своекорыстного укрывательства?
Пусть же будет так, что, если мы переживем эту войну, то духовные уроки ее останутся жить в нас навсегда.
III
Итак, война имеет духовное значение. И притом всякая война, хотя и не всякая война имеет духовное оправдание.
Духовное значение имеет всякая война, ибо всякая война есть потрясение, испытание и суд для всей жизни народа, который в ней участвует; а следовательно, и для ее духовных сил. Однако если всякая война есть потрясение, испытание и суд для жизни народа, то не всякая война есть правая для того народа, который в ней участвует. Воюя, народ может быть прав и не прав; и война его будет иметь духовное оправдание лишь в том случае, если он прав, воюя.
Духовная оправданность войны определяется теми мотивами, которые побудили народ открыть военные действия, и теми целями, которые он, воюя, имеет в виду и осуществляет. Скажи мне, ради чего ты начал войну и ведешь ее, и я скажу тебе, прав ты или не прав. Эти мотивы и цели бывают обыкновенно ясны и до начала военных действий и, во всяком случае, выясняются
179 gfeu
быстро и отчетливо. Между тем духовное значение войны определяется творческой деятельностью народа во время войны и по окончании ее. Оно определяется тем откликом, тем движением в народе, которое вызывается войной; тем духовным подъемом, который слагается в народе во время войны и после нее. Скажи мне, что вызвала война в твоей душе; скажи мне, как ты воевал, и что извлек ты из трудов и страданий войны, и я скажу тебе о том, каково было ее духовное значение в твоей жизни.
Понятно, что духовное значение и духовное оправдание могут находиться в самом различном соотношении. Так, народ может быть прав, вступая в войну, если, например, на него совершают, по-видимому, ничем с его стороны не вызванное нападение; но испытания своего он может в ней не выдержать, обнаруживая духовное оскудение или неспособность восстать на защиту своего духовного достояния; или же превращая войну в мародерство и сам впадая в озверение; или, наконец, обнаруживая неспособность творчески справиться с военным потрясением, его уроками и последствиями. Напротив, народ может быть не прав по тем мотивам и целям, которые привели его к войне; но зато обнаружить в войне огромную любовь к родине, истинное самопожертвование или же способность творчески справиться с военным потрясением, его уроками и последствиями.
Понятно также, что каждая война требует особого рассмотрения с этих двух точек зрения и что притом положение каждого народа должно быть рассмотрено особо. В качестве общего закона здесь можно установить лишь то, что духовно живой, духовно сильный и творческий народ растет и возрождается и после тех войн, в которых он потерпел ратную неудачу: так было с Россией после крымской и японской войн, с Германией после наполеоновских войн. И в качестве общего правила можно установить, что каждому народу следует желать, чтобы война имела для него максимальное духовное значение, т. е. чтобы она вызвала расцвет его лучших духовных сил, от которых питаются и должны питаться все последующие поколения и другие народы.
И еще одно несомненно: какова бы ни была война и каковы бы ни были ее духовные последствия, ей всегда гарантирован известный минимум духовного значения. От нас зависит превратить этот дающийся нам минимум - в максимум. И для этого нам надлежит помнить ежечасно: мы еще творим эту войну, и в этом творчестве ни одно усилие, ни один порыв, ни одно живое искреннее слово не пропадает даром. И если перед нами сейчас встает вопрос, справимся ли мы духовно с этой войной, то попытаемся, прежде всего, отдать себе отчет в том, что такое война, как явление народной жизни; какие цели и какие мотивы могут сделать войну духовно оправданной, и наконец, каково наше положение в настоящей войне. И тогда только мы найдем путь к осознанию встающих перед нами духовно творческих заданий. В осознании их залог нашей духовной победы.
Мы установили духовный смысл войны как испытания и суда над жизнью людей и народов. Война учит нас жить, любя нечто высшее, такое, за что стоило бы и умереть; любить его больше, чем себя, и доброю волею становиться на
180
его защиту. Но все ли заслуживает такой любви и такой защиты? И если не все, то что же именно? И против чего воздвигает угрозу война, подобная той, которую мы теперь переживаем?
В жизни народа, как и в жизни отдельных людей, бывают эпохи, когда он видит себя лицом к лицу с некой внешней силой. Эта сила, развиваясь по своим внутренним законам, осуществляя свою природу, властно решает вопрос о бытии и жизни народа; решает, как сильный о слабом, творя свою силу и не спрашивая слабого об его согласии; решает от себя и помимо него: быть ему или не быть? Такую эпоху народ переживает каждый раз, как перед ним реально (т. е. не только в отвлеченной возможности) встает практический (т. е. призывающий не к размышлению только, а к действию) вопрос: будет ли он и впредь существовать как духовно живой и духовно творящий народ или же перед ним начало разложения, пассивности и гибели?
Такую эпоху народ переживает не только в войне. Кроме войны, наряду с ней, есть еще целый ряд событий и обстоятельств, которые ставят народ перед тем же вопросом о жизни и смерти, о расцвете его духовных сил или начинающемся угасании их. В такую эпоху народ вступает каждый раз, как слагаются условия, угрожающие общему народному духовному достоянию.
В чем же состоит это достояние? И что значит: «духовное достояние»? И какие же условия могут угрожать ему?
Условимся называть «душою» весь поток наших внутренних переживаний, во всем его объеме и разнообразии. Душа - это вся совокупность того, что происходит в нашем «сознании», а равно и в нашем «бессознательном», на протяжении всей нашей жизни: это наши чувства, болевые ощущения, приятные и неприятные состояния, воспоминания и забвения, впечатления и помыслы, проносящиеся в нас мимолетно, а также деловые соображения и заботы, приковывающие нас к себе надолго. Если мы будем называть все это «душою», то «духом» мы назовем душу только тогда, когда она живет своими главными силами и глубокими слоями, устремляясь к тому, что человек признает высшим и безусловным благом. Следовательно, «дух» - это прежде всего то, что значительно в душе. Это «значительное» слишком часто не совпадает с тем, что имеет «субъективное значение» для того или другого отдельного человека; мы нередко интересуемся неважными и неглавными делами в жизни, влечемся к тому, что нам «приятно», приковываемся ко второстепенным подробностям, дорожим интимными пустяками, любим то, что не заслуживает ни любви, ни признания. Замечательно, что в таких случаях и чувство наше становится обыкновенно маленьким и слабым: легко угасает и не зажигает душу красотою и героическим порывом; когда же вспыхивает сильнее и принимает форму страсти, то увлекает душу в смешные и жалкие положения, или, в худшем случае, приводит человека к неистовым, озлобленным и жестоким, слепым и несчастным поступкам.
В отличие от того, что имеет только «субъективное значение», есть на свете и такое, что имеет объективное значение. И вот, когда человек живет духовной жизнью, то он испытывает нечто как самое лучшее и высшее; не как для него
18J_3&u
только наиболее удобное и приемлемое, приятное (от прияти, принять); но как объективно важнейшее, как действительно самое главное, как значительное в последнем измерении; оно остается самым важным даже и в том случае, если многие или все люди отвернутся от него, отвергнут его и откажут ему в своем признании: потому что не человеческим избранием определяется достоинство предмета, но истинным внутренним качеством его, верностью и совершенством его перед лицом Божиим. Когда человек живет духовной жизнью, то это «важнейшее» становится и для него, в его жизни именно в силу своего внутреннего достоинства перед лицом Божиим - предметом любви и радости. Душа, побежденная объективным качеством предмета, тянется к нему, как к солнцу, сердцем, волею и помышлением; и бескорыстно радуется этому предмету и его качеству, предчувствуя в нем и достигая через него сама высших граней, доступных человеку Душа посвящает себя этому предмету; она творит его в жизни, осуществляет и раскрывает его, зная, что только ради этого творчества людям и стоит вообще жить на свете.
Все, что люди сделают на земле в таком духовном устремлении - даже если они при этом добросовестно заблуждаются - все это получает духовное значение и духовную ценность. Человеку не дано сразу познать истину, создать красоту и осуществить в себе добрую волю; ему суждено пройти долгий путь уклонений и заблуждений, выстрадать глубину падений и отчаяния. Но все эти ступени, по которым совершается духовное восхождение человека, и точно так же все то в природе вещей, что ведет к расцвету на земле красоты, истинного знания и добра, являясь или прообразом или необходимою основою высших достижений - все это слагает вкупе духовное достояние и духовное богатство человечества.
Согласно этому, духовным достоянием, которое действительно стоит защищать всеми силами, как высшее благо, следует признать: во-первых, все то, что создано человечеством и, в частности, данным народом в его духовном устремлении - его науку, его философию, его религию, его музыку, его живопись, его литературу, его театр, его песню, его архитектуру. Во-вторых, все те живые силы, которые создают эти богатства, или могут создавать их и создавали бы при другом, более совершенном устройстве жизни: и, прежде всего, жизнь каждого отдельного человека, как возможность своеобразного отражения и выражения духовной высоты; и особенно - личную жизнь национального гения как уже осуществившееся чудесное выражение духовного полета. Наконец все те основные и необходимые жизненные условия и формы, вне которых гибнет или не расцветает духовная жизнь народа: это - свобода жизни, искания и созидания, т. е. экономическая, политическая и церковная нестесненность в личном, групповом, национальном и государственном самоопределении. Чтобы жить прекрасно, надо жить свободно: человек не должен притеснять человека. Чтобы жить прекрасно и свободно, народ не должен прозябать впроголодь или платить за пропитание неотрывным, целодневным, изнуряющим трудом.
182
Все это - духовные блага, духовное достояние народа. В этом объято все то, без чего жизнь людей на земле не может стать достойной и прекрасной: то, что творится в духовном устремлении; те, кто творит явление духа, и та основа жизни, на которой слагается и вырастает духовное явление. Из этого достояния не должна быть изъята и так называемая «материальная культура». Пусть люди, пренебрегающие душою и не ведающие духа, предаются служению ей, как якобы самостоятельной ценности, и живут в слепоте к ее духовному назначению; они осуществляют хозяйство ради хозяйства, накапливают богатство ради богатства, развивают технику ради технического развития, предпринимают вооружения ради того, чтобы лучше вооружиться; они слепнут постепенно, застревая во вторичном и служебном, в средствах, принимая элементарную и материальную основу прекрасной жизни за самоё прекрасную жизнь; и только величайшие кризисы и потрясения - экономические, политические и военные, - в которые их неизбежно вовлекает их слепая работа, способны хоть на миг пробудить их и напомнить им о высшем назначении человека.
И вот тогда, когда народ сознает свое общее достояние и умеет любить его и когда совершается событие, угрожающее этому духовному достоянию, его бытию и росту, - тогда он внемлет призыву: встань и смотри, что угрожает твоему духовному достоянию и что надлежит тебе делать?
Таковы все события, допускающие и требующие творческого ответа со стороны народа, усилий и борьбы. Уже тогда, когда близится голод или черная смерть, и мор грозит унести несметные народные силы; или когда стихия огня или воды грозит истребить жизнь и жилища и иное богатство народное, - лучшие силы нации идут на борьбу с бедою и полагают свою жизнь ради предотвращения худших зол и бед.
Но несравненно глубже потрясение и одухотвореннее призыв тогда, когда опасность грозит не элементарной основе духа, а зрелому явлению его.
Таков прежде всего момент, когда из жизни уходит гений. Невидные, часто ускользающие от душевного внимания, но творческие, драгоценные духовные нити связуют нашу жизнь с жизнью национального гения. Жизнь такого человека составляет поистине духовное достояние его народа и смерть его испытывается нередко, как внезапное общее оскудение; потому что мы все связаны им и в нем воедино; мы все связаны через него с откровением духовным. Еще на смерть Пушкина Россия недоуменно молчала, и горе Лермонтова и горе Гоголя было одинаково. Но уже кончину Достоевского многие испытали как стрясшуюся надо всеми нами беду. Толстой как бы нес на себе бремя нашей совести; и уход его мы испытали как удвоение нашей моральной ответственности; тогда вставал перед нами вопрос: как будем мы жить без его зова? справимся ли с удвоенным бременем? сумеем ли поддержать в себе и в жизни нашей огонь его нравственного горения? чем засвидетельствовать нам, что мы действительно хотим быть достойными его, что дело его жизни мы признаем воистину нашим общим делом?
Таков далее момент, когда гибнут - по несчастию или по злому умыслу - создания народного искусства, предстоящие в виде хрупких, сгораемых,
183_Э&*
незаменимых по своей форме и по своему духовному содержанию вещей. Единственные в своем роде, неповторимые и невосстановимые, эти создания живописи, скульптуры и архитектуры переживаются нами как дар особого счастья, как сосредоточенное выражение того лучшего в нас, что не есть уже человеческое, но божественное, что есть выстраданный и постигнутый нашим народом вкупе лик Божества. Это изображение божественного в материи является уже общечеловеческим достоянием и истребление произведений искусства, созданных нашим народом, может испытываться нами поэтому не только как насилие и несправедливость, причиненные нам, но как прямой ущерб, понесенный всею духовною жизнью человечества.
Таков далее момент и таковы целые эпохи, когда происходит подавление свободной, научной и религиозной очевидности, идущее от косной догмы и корыстной силы. Во все времена и у всех народов гибнет лучшее духовное достояние, когда истинные ученые, бескорыстно ищущие знания, преследуются и сожигаются, как колдуны, или изгоняются, обвиненные, подобно Сократу, в «пагубном влиянии на молодежь»; когда против еретиков идут крестовые походы, а Джордано Бруно и Гусе всходят на костер; когда от лица науки и философии говорят льстец и демагог, или гибнут, как в Лувене, целые гнезда научной жизни. Тогда на святом месте воцаряется запустение и возникающее отсюда духовное разложение, гораздо страшнее, чем разрушение здания или сожжение книгохранилища.
Таковы далее те эпохи, когда обычный уклад жизни народов, всегда остающийся далеким от справедливости, принимает совершенно уродливые формы и одна группа или класс людей получает возможность осуществлять принудительно по отношению к остальным людям свой узкий групповой интерес. Сколько раз история была свидетельницей того, как вставала и осуществлялась угроза естественным правам личной свободы; как политическое и экономическое преобладание увлекало преобладающую группу на путь полного подавления обездоленных групп; как люди, принадлежащие к господствующей нации, видели в угнетении привходящих национальностей свое истинное назначение и не останавливались ни перед какими, даже самыми отвратительными, средствами. Тогда общественная жизнь переполняется чувствами страха, подозрения и презрения, и встает опасность полного вырождения ее: кажется еще немного и души разорвутся от бессильного озлобления и погибнут последние остатки доброты в стихийном порыве неправой злобы и правого негодования.
Таковы, наконец, те эпохи, когда один народ совершает нападение на другой ради подчинения и своекорыстного угнетения. Пережить такое нападение выпало на долю России в наши дни.
И вот история свидетельствует о том, что творчески и духовно живые народы умели достойно реагировать на все эти опасности и угрозы, особенно, если они касались осознанного и любимого народом зрелого духовного достояния. Такой народ отвечает на духовное бедствие - духовной активностью, напряженною героическою борьбою. Он отвечает на стихийное бедствие - ор¬
184
ганизованной самопомощью; на смерть гения - порывом к духовному самоуглублению и очищению; на подавление религиозной очевидности - реформацией; на борьбу со свободною наукой - открытым исповеданием истины; на несправедливый гнет - политической самоорганизацией; а на внешнее нападение - народною войною.
IV
Бесспорно, такую эпоху народ переживает не в каждой войне. Не всякая война имеет такое духовное оправдание, хотя каждая воюющая сторона старается изобразить свое дело, как духовно оправданное. Это стремление обнаруживается в наш век больше, чем когда-нибудь. И вот мы видим, как слагается так называемая «публичная идеология» войны, которая имеет свою практическую задачу и нередко осуществляет ее даже в том случае, если вся она насквозь фальшива и искусственна. Но именно поэтому ее необходимо отличать от подлинных духовных целей войны. Публичная идеология есть нередко не что иное, как идейный дурман, потребный воюющему для поддержания в себе воинственного самочувствия. Напротив, истинные духовные мотивы войны не могут быть выдуманы искусственно; они нередко лишь смутно чувствуются народом; они нередко живут наряду с публичной идеологией, утверждая свою независимость и свою жизненную силу, т. е. свою способность направлять деятельность людей.
Народная совесть, не обманутая ложью и не затемненная «публичной идеологией», решает, нередко с поразительной безошибочностью, вопрос о духовной оправданности войны. Она ставит этот вопрос так: что будет с нашим духовным ростом и, далее, шире, что будет с духовным развитием человечества вообще, если не мы победим в этой войне? И прежде всего: останемся ли мы свободно живущим и духовно творящим, духовно самобытным народом? И еще недавно, в японскую войну, мы говорили: да, останемся; война эта не грозит нашему духовному достоянию; нельзя воевать просто из-за территории или из-за сомнительного рынка. И война та не стала народною войною.
А теперь мы говорим: нет, не останемся. Германия идет на нас, презирая наши духовные силы; она идет принудительно навязать нам штамп своей культуры, как в ее здоровых, так и в ее больных частях, безразлично; она идет превратить нас в свой покорный и выгодный рынок; она видит в нас варваров, «русские орды», которые должны, в благодарность за благодеяния принудительного цивилизования, предоставить себя (хотя бы из простого приличия, если не из чувства благодарности) - для экономической эксплуатации. Германия идет на нас, открыто признавая, что «сильный всегда прав», и что народы, у которых техническая и политическая сторона жизни развита недостаточно, суть дикие народы, предназначенные нести на своих плечах народ более преуспевший в своем жизненном устройстве. Она идет отсечь от нас живые члены нашего духовного славянского единства и водворить в русской
185_Э&*
жизни те начала, слепая работа которых вовлекла ее самоё в столь глубокое потрясение и кризис.
Осознав все это, мы увидели в этом нападении тяжелую угрозу всему нашему духовному достоянию и встали на защиту нашей свободы и самобытности. Только мы сами, и никто другой за нас или вместо нас, только мы сами, свободным самостоятельным духовным трудом можем выбрать из немецкой культуры то, что в ней общечеловечно, глубоко или хотя бы просто здорово, от того, что в ней разложилось, отцвело или омертвело; только мы сами можем, отбросив второе, свободно, творчески усвоить себе первое, оставаясь независимой и великой нацией. И русский народ доказал уже свою способность признавать духовные достижения других народов и учиться у них тому, что у них есть лучшего.
Как это просто и понятно: нельзя дать себя поработить; нельзя дать превратить себя в средство для хозяйственного процветания другого народа. Духовный рост немыслим в условиях принудительности и порабощения. Эту элементарную, великую аксиому мы все признали и восстали. И война эта, воистину духовно оправданная война, стала войною народною.
После всего сказанного нетрудно признать, что всякая оправданная война есть духовно-оборонительная.
Здесь, как и во многих других случаях, философия вкладывает особый смысл в обиходный или специальный термин. Обычно отличают наступательную войну от оборонительной в зависимости от того, кто первый объявил войну, или кому принадлежит инициатива на ратном поле, или кому удалось перенести столкновения на вражескую территорию. Мы же называем оборонительной ту войну, в которой опасность грозит духовному достоянию обороняющегося народа и народ этот поднимается на его защиту. Это есть духовная оборона и перед этою основной сущностью войны оказывается второстепенным, кто именно объявил войну, занял ли кто-нибудь чужую территорию и т. д. Эта духовная оборона может даже при случае получить характер явного нападения. Так, войны с Наполеоном в 1813-1815 годах имели характер нападения, но были по существу оборонительные войны, хотя союзники прошли через Европу и вступили в Париж. Точно так же война 1877 года за освобождение славян была войной оборонительною, хотя русские войска дошли почти до Константинополя. Подобно этому настоящая война наша с Германией есть война духовно-оборонительная и останется ею даже в том случае, если русские войска войдут в центр Германии и если мир присоединит к России польские и славянские земли. Потому что великий народ, обороняясь, заставляет, прежде всего, признать свою самобытность заставляет противника покончить со всеми этими недостойными разговорами о мнимом варварстве, заставляет отныне уважать себя и видеть в себе равного, хотя по возрасту и младшего брата в духовной семье великих народов. Обороняясь, он утверждает свое неотъемлемое право на свободный рост и духовную независимость; он собирает в этой борьбе свои племена и ответвления, и полагает основание свободному и равному общению между народами. Так, настоящая война должна повести
В 186
к тому, чтобы все иностранцы и главное немцы рассмотрели, наконец, духовную самостоятельность и духовную глубину России, ее духовную силу и значительность. Эта самобытность никогда не мешала нам учиться у других народов и не помешает этому и впредь; но «учение» это должно оставаться всегда делом нашего внутреннего и самостоятельного труда, не заслуживающего ни в каком отношении и не с чьей стороны презрения. И после этой войны наши враги и наши союзники поймут, что им следует изучать, прежде всего, русский язык с тем вниманием и с той любовью, с каким мы изучаем их языки. Потому что русский язык есть язык Пушкина и Лермонтова, язык Державина и Тютчева, Гоголя и Грибоедова, язык Толстого и Достоевского; язык нашей науки, нашей церкви, нашего театра и нашего философского искания.
И вот теперь, если сказать, что война имеет духовную природу и духовный смысл, то это не должно показаться неожиданным. Война есть, прежде всего, явление народной жизни; а жизнь народа имеет духовный смысл, определяющийся единым и высшим назначением человека. Война есть совместное, совокупное деяние людей, сознательное, напряженное творческое дело огромного множества сотрудников. В этом творчестве участвует весь воюющий, и тело его, и душа, т. е. и сознание, и чувство, и мысль, и воля, и воображение, и то бессознательное, расстройство которого приводит к нам с передовых позиций душевно больных воинов. И, прежде всего, и главнее всего война есть дело воли, подчиняющей себе воображение и чувство, извлекающей из тела и души максимум усилий и стойкости.
Все то, чем человек в обычное время любит благородство и презирает низость; радуется красоте и страдает от уродства; мыслит в познании и рвется к лучшему; сомневается и верует, - все эти силы души и духа оказываются вовлеченными в войну. Война есть деяние не только тела, но и души; не только тела и души, но и духа. Война не есть чисто физическая или физиологическая борьба вооруженных масс; она есть, как это ни странно на первый взгляд, общение людей, хотя и с резко и неравномерно распределенным «содействием» и «противодействием». Война, подобно спортивной борьбе, пешеходному путешествию, физическому труду, есть порождение телесного «могу», вызываемого и руководимого душевным «хочу», «понимаю», «чувствую». Это телесное «могу» имеет, конечно, свои пределы; но пределы эти подлежат огромному расширению и чуть ли не упразднению под давлением духовно живущей воли.
В войне сталкивается именно воля с волей, дисциплина с дисциплиной и это одно вовлекает в нее все духовные силы человека. Страшна и непобедима армия, решившая победить; деморализация армии есть именно разложение ее воли и решимости. Но воля, питающаяся из духовного подъема, не поддается разложению; ибо акт души именно тогда стоит на своей жизненной и творческой высоте, когда он есть акт духа. Для того-то и служит публичная идеология, пытающаяся оправдать войну; ибо армия, чувствующая себя духовно и нравственно неправой, катится по наклонной плоскости вниз. Душа, именно как дух, есть полновластный руководитель всего человека и его действий. Доказывать этого не стоит; достаточно просто указать на исторические
18Z_3&u
примеры: на Муция Сцеволу, на христианских мучеников, на крестовый поход детей, на пытки, вынесенные Кампанеллою, на судьбу всех идейных мучеников и заключенных - на все те реальные явления, когда тело, насыщенное одухотворенную душою, возносило человека к победе в непосильной борьбе. И в этом сокрыт для нас новый и глубокий урок войны.
Теперь нам не нужно уже доказывать, что каждый народ воюет именно так, как он жил до сих пор. Война как духовное испытание развертывает и в армии и в населении, оставшемся на местах, именно тот дух, который выношен народом в мирное время. В современной войне, оперирующей огромными массами мирного, так называемого запасного населения, эта связь становится особенно понятной. Каждый народ вносит в свою войну те нравы, те обычаи, то представление о добре и зле, то правосознание, ту доброту и то озлобление, ту способность к состраданию и самопожертвованию, которые он вырастил в себе у своих очагов. Момент напряженной борьбы обостряет и проявляет духовный уклад народной жизни и обнажает, с неумолимою силою духовные и нравственные недочеты народной души. Каждый народ может и должен осознать в недостатках своей военной организации и своего воинского духа - пороки своей жизни, найти в себе их корни и обратить свою духовную энергию по окончании войны на излечение этих больных корней.
Кадры армии суть не что иное, как живые куски народного состава, и эта связь оказывается тесною и прочною до последней степени, когда вспыхивает народная война.
Народная война есть совокупное духовное напряжение всей нации, направленное к победе над той силой, которая стала на пути духовного роста народа. В такой войне неминуемо отходит на второй план юридическое деление народа на «комбаттантов» и «не-комбаттантов». Международное право делит так население воюющей страны, признавая комбаттантами тех, кто открыто, с разрешения главного командования носит оружие. В народной войне это различие теряет свою реальную важность, потому что отношение человека к войне определяется более существенным, из глубины идущим подъемом духа. В народной войне, которая является скрытою формой или началом партизанской войны, воюющим оказывается как носящий оружие, так и не носящий его. Всякий, кто участвует в этом совместном духовном направлении воли, мысли, чувства и действия, ведущем к общему и единому результату, именуемому победою, - всякий является духовным воином. Все граждане, творчески горящие о войне, - все воюют; все подъемлют бремя этой единой великой борьбы, каждый на своем месте, по-своему, в своей доле, определенной, помимо закона, еще и добровольно. Дающие, организующие, лечащие, пишущие, говорящие и даже те, кто, лишенные почему-нибудь возможности помогать словом и делом, просто печалятся о стрясшейся беде и радуются удаче, - все воюют. И если война есть бедствие, то все, творчески горящие о войне, - все участвуют в этом бедствии. И если война, как организованное убиение, есть вина и жестокость, а как духовный порыв и самопожертвование, - подвиг, то все эти люди разделяют эту вину, и жестокость, и подвиг.
188
Такая война является поистине духовно творческим процессом в жизни народа. В ней дух народа становится духом армии; а дух армии питается из единого всенародного порыва. Солдат, носящий оружие, является вооруженным воином; а мирные граждане становятся невооруженным воинством. В такой войне призыв под оружие меняет лишь способ участия и степень участия в войне. В такой войне воевать не значит сражаться; но сражаться - значит воевать в духе и ради духа. Тогда сражение получает значение духовного подвига; а война захватывает всю душу и весь дух народа. Война получает значение всеобщего духовного пожара, и нет сил, которые могли бы победить такой народ.
Такая война с силой, подчас неожиданной, заставляет человека почувствовать и признать, что его «я», весь его внутренний мир, существует на свете только в качестве живого члена народа, единой живой нации, этого большого, растянувшегося во времени и с виду разбросанного в пространстве «мы». Каждый из нас незаметно с раннего детства впитывает и уже впитал в себя элементы того характера, той добродетели, той красоты, того мироощущения, того чувства Бога, которые уже осуществлены и еще осуществляются нашим народом сообща. И часто мы забываем о том, на чем мы стоим, из чего мы состоим, чем проникнуты - ту духовную основу, на которой каждый из нас вышивает своею жизнью новый, еще никогда не бывший, своеобразный узор; забываем потому, что сосредотачиваемся на наших личных особенностях, на том, в чем мы не похожи на других, на тех индивидуальных отличиях в нравах и в судьбе, в которых утверждается наше «я» и его жизнь.
И вот война есть тот час, в который обособившееся в этих отличиях «я» испытывает, мало сказать свою связь, - свое тождество, свое постоянное, непрекращающееся совпадение с элементами общего народного духа. В такие минуты, человек потрясенный и духовно раненный, испытывает с необычайной силой, что он немыслим и невозможен без своей родины, т. е. без вскормившей его духовной жизни его народа. Каждый из нас чувствует, что поток, в котором он всю жизнь плыл и будет плыть до смерти, есть поток русской жизни; что дом его, в котором он живет духовно, сложен из камня нашей России; что огонь, от которого загорелась его жизнь, был русский огонь и погаснет он как русский. Конечно, тело «мое» и душа «моя» могут жить и вдали от родины; это испытали мы все, бывшие за границей. Но дух, оторвавшись, прекратится так, как умирает отсеченный член организма. Именно эту связь имели в виду Аристотель и Гегель, когда говорили, что без народного духа реально невозможен личный дух.
И когда война ставит под угрозу это единое, вскормившее нас всех лоно, то душа каждого из нас слышит вопрос: если это тебе не важно, то что же тебе вообще важно и дорого на свете? Если это не уводит тебя из узких и душных сфер лично-мелочного житейского кропания, то что же вообще может увести тебя? И если мы этого не защищаем, то что же мы такое?
В самом деле, что мы без Пушкина, Гоголя, Достоевского и Толстого? Без Глинки, без Мусоргского и Врубеля? Без нашего старообрядчества и сектант¬
189 feb
ства, без нашего храмового зодчества, без нашего русского старчества, без русской былины и песни, без Петра Великого и Бакунина, без Ломоносова, без нашей героической и бескорыстной науки? И если мы этого не защищаем в общем и напряженном духовном подъеме, то, может быть, нам вообще лучше не быть вовсе? Потому что древесный лист, безучастный к удару дровосека по стволу дерева, свершил свою судьбу и нашел свой конец: он скоро высохнет и упадет мертвый.
В такое время естественно отложить или отодвинуть на второй план все узколичные дела и интересы. Но тем сильнее должен разгораться духовный подъем.
Духовный подъем есть то настроение души, когда она энергично и сознательно направляет свои силы на творческое осуществление безусловного и конечного блага; когда человек начинает жить высшим и лучшим, что ему доступно на этом свете, - истинным знанием, создаваемой красотою, доброю и благородною волею. У этих источников и только у них душа почерпает, всегда почерпала и всегда будет почерпать непобедимость в борьбе: когда она с силою духовной очевидности знает истинную цель своей жизни; с силою духовного чувства любит то, за что борется: с силою духовного стремления желает осуществления своей цели; и с силою духовного верования убеждена в неминуемой победе благого и правого дела.
Нет и не может быть такой эпохи, когда духовное напряжение было бы несвоевременным или излишним. Нет такого момента в жизни человека и не может быть; и наша задача не только в том, что кормить и греть и лечить сражающихся; но, делая это, гореть с ними и за них духом. И когда мы видим, что русский солдат молится перед боем; и когда мы вспоминаем, как горели духом в эпохи войн Макиавелли, Фихте и Гегель, Бетховен и Ницше, Достоевский и Толстой; и когда мы вспоминаем профессоров парижской коммуны, работавших полдня в своих лабораториях, а потом шедших на бастионы, - то мы знаем, что это явления одного и того же порядка. И потому мы можем сказать: если в воюющей стране воцарится упадок духа, прекратится наука и философия, умолкнет искусство, угаснет нравственное и религиозное искание, то страна эта станет на краю поражения. Ибо дух армии таков, каков духовный подъем среди ее народа. Свободное, углубленное искание истины, добра и красоты должны не прекратиться среди народа, вовлеченного в войну, но разгореться еще ярче.
Великий народ, т. е. всякий духовно творческий народ только и может и должен воевать, оставаясь на духовном уровне. Такой народ не может и не должен и не смеет мириться с тем, что война станет для него духовным падением. Война есть для него духовный подъем, в котором он не только остается верен себе и своему уровню, но поднимается еще выше, почерпая силу в своей правоте и во всенародности своего порыва.
В такой войне мало воевать; необходимо воевать, оставаясь на духовной высоте. Пусть же будет воинственный подъем, но не озлобление и не ненависть и не уличные погромы; пусть будет личное бесстрашие, но не презрение к врагу,
В 190
к его храбрости и его подъему; пусть будет искусное обезврежение врага, но не месть и не жестокость и не корыстная травля; пусть будет обдуманность и осторожность, но не низменная хитрость и не система национального шпионства. В такой войне мало и победить: ратная победа не должна стать для нас духовным падением, как это случилось с Германией после 1870 года. Победа не должна вызвать в нас самоуверенность и самодовольство, гордость и национальное самопревознесение; она не должна вызвать в нас нелепую и чудовищную уверенность в том, что мы - единственный «избранный» народ, высший и лучший из всех существовавших, что к нам «переходит» теперь «гегемония» и руководство всеми другими народами; она не должна пробудить в нас хищные инстинкты и мстительные чувства и увлечь нас на путь политического и тем более духовного подавления нашего врага; она не должна привести нас к культу силы и милитаризма. И особенно мы должны быть свободны от внезапно наступающей слепоты к тем духовным достижениям, которые или уже осуществлены нашими нынешними врагами в прошлом или еще могут быть ими созданы в будущем, когда военная буря отрезвит их самодовольство и пробудит в них древнюю глубину их духа. Да не уподобимся же мы тем скверным школьникам, которые с тем большей разнузданностью рады надругаться над тенью учителя, с чем большею покорностью они подражали ему доселе.
И вот, если мы пойдем к победе на этом уровне, то победа наша будет действительной, истинной победой. Ибо она будет победою сразу над врагом и над собою. Вспомним и не забудем, что жизнь России не кончается этою войною и, может быть, только начинается; что нам предстоят еще впереди горы напряженного, самоотверженного труда над нашим внутренним устроением; что нельзя сводить все задачи России к ратному напряжению ближайших месяцев и ограничивать ее жизненные перспективы этой войной. Необходимо все время помнить, что война есть этап не только во внешней истории, но и во внутренней жизни России; что она не есть эпизодическое событие, выдвинувшееся механически между прошлым и будущим; что победа может быть добыта только в результате духовного подъема и духовного напряжения живых внутренних сил России. А этот подъем есть уже сам по себе начало нашего возрождения.
Этот духовный подъем необходим сам по себе, а не только для победы. Он есть уже достижение и преодоление; он есть безусловная ценность. А победа армии будет его неизбежным результатом, его необходимым и естественным плодом. Ратная победа без духовного подъема будет поражением; а духовный подъем, создавшийся и удержавшийся на должной высоте, исключает всякое поражение. Он повлечет за собой не только ратную победу, но и другие, непредвиденные, неоценимые заранее достижения.
И, веря в это со всею силою предметного видения, мы можем сказать: пусть же наша армия будет действительным, истинным авангардом нашей великой России, ее грядущего возрождения и духовного расцвета.
Ильин И. А. Духовный смысл войны. М.} 1915.
!91_8&u
Франк С. Л.
О ДУХОВНОЙ СУЩНОСТИ ГЕРМАНИИ
Чем дольше длится бушевание мировой военной грозы, чем сильнее ее испытания для нас, тем неотвязнее встает вопрос, возникший с самого начала войны: кто же такой - наш противник? Как создалась в самом сердце Европы та чудовищная и загадочная стихия, которая соединяет высокую культуру социального быта и личного духовного развития с первобытными, подлинно варварскими устремлениями и понятиями? Откуда взялся этот, предреченный Герценом, «Чингисхан с телеграфами»?
Вопрос этот имеет не только психологическое или историческое значение. В настоящую минуту для нас этот вопрос имеет грозное значение загадки сфинкса. В начале войны русское сознание могло позволить себе роскошь чисто теоретического, общеисторического или общенравственного вопроса о смысле нашей борьбы с германским миром. Под живым впечатлением злой воли, явственно обнаруженной нашим противником, как в самом факте зажжения мирового пожара, так и в способах ведения войны, русская мысль, по самой своей природе неспособная успокоиться на относительном, историческом оправдании войны, как экономической и политической, в конце концов, зоологической борьбы за существование наций или культур, нашла безусловное ее оправдание в усмотрении ее необходимости как борьбы русской или общеевропейской совести с злом германизма. Такая «конструкция», правда, легко возбуждает к себе скептическое отношение в реалистически настроенных умах; исторически и политически «искушенные» умы склонны видеть в ней более или менее необходимую «официальную версию» смысла войны, а никак не трезвое понимание ее причины и целей. И, к сожалению, это моральное оправдание войны было скомпрометировано и опошлено уличными листками, использовавшими чистое нравственное негодование страны для совершенно безнравственной и хулиганской травли немцев. Вопреки всему этому, мы считаем такое сверхнациональное, общечеловечески моральное объяснение войны не только единственно правомерным этически, но и чисто теоретически вполне правильным. Как бы ни были глубоки и трагически безысходны исторические, не зависящие от воли отдельных людей, причины борьбы народов, то обстоятельство, что эта борьба из формы мирного экономического и политического соперничества перешла в форму мировой катастрофы, совсем не было исторически необходимо, поскольку в состав «исторической необходимости» мы не включим также мотивы и действия, за которые могут нести нравственную ответственность и руководители политики, и целые поколения науки. Дипломатическая история возникновения войны это ясно показывает. Опасности мирового пожара сознавались всеми так ясно, что война могла быть избегнута, мог быть найден компромисс, всех удовлетворяющий, или, вернее, мог бы быть найден, если бы его желали все участники столкновения. И теперь уже можно с полной достоверностью и беспристрастием сказать, что не
192
пожелала его Германия. Уже одно это обстоятельство делает войну морально оправданной борьбою с злою волей. Столь же несомненно, что бы ни говорили немцы, - что без нравственного негодования, возбужденного нарушением нейтралитета Бельгии, Англия не могла бы так легко вмешаться в войну. И как бы сильны и естественны ни были национально-политические соображения, побудившие Италию присоединиться к союзникам, нам представляется несомненным, что эти утилитарные мотивы были поддержаны непосредственным, инстинктивным сознанием опасности такого могущественного хищника, как Германия. Вообще говоря, не следует, конечно, наивно, донкихотски преувеличивать значение чисто моральных побуждений в политике, в особенности международной; но нельзя и преуменьшать его. Национальная политика совсем не должна быть самоотверженной или бескорыстной, чтобы быть подчиненной нравственным мотивам. Негодование на разбойника, вторгнувшегося в мой дом или угрожающего ему, не перестает быть нравственным чувством от того, что я защищаю при этом: свою семью и свое имущество. В этом смысле мы вправе сказать, не впадая в наивность политического «идеализма», что сознание необходимости защиты национальной независимости и международного порядка от хищнического национального эгоизма, не останавливающегося ни перед каким насилием и правонарушением, есть основное чисто реальное и вместе тем нравственное побуждение, придающее особую остроту и исключительное упорство мировому столкновению наций.
Но сколь бы необходимо и правильно ни было такое понимание причин и целей войны, в нем есть одна опасная односторонность. С чисто нравственной точки зрения такое сознание правоты своего дела и изобличение своего противника правомерно лишь постольку, поскольку оно, безусловно, беспристрастно и не связано с самопревознесением и уничижением противника. Когда человек в борьбе с своим ближним сознает свою правоту и беззаконие своего врага, когда он говорит: «в моей руке - карающий меч правды, в его руке - оружие насильника», это сознание лишь тогда основательно и подлинно нравственно, когда оно сопровождается смиренной оговоркой: «это так, несмотря на все грехи, лежащие на мне, и на все достоинства, присущие моему врагу». Поскольку нет этого чувства ответственности, требующего внимательной самокритики и внимательно-справедливого отношения к врагу, сознание своей правоты легко ведет к гордыне и злобе. Так и в борьбе наций. Благородное и укрепляющее сознание правоты национального дела при отсутствии смирения, чувства ответственности и беспристрастия так легко, к сожалению, вырождается в разнузданное, легкомысленное национальное самомнение и в низменные чувства злобы. Нет нужды приводить печальные примеры этого вырождения - они у всех перед глазами.
Но еще гораздо опаснее другая, чисто-практическая односторонность этого понимания. Сознание своей правоты и греховности противника есть вместе с тем сознание своей силы и бессилия противника. Нравственное сознание человечества не может отказаться от веры, что победа суждена правому делу, что правда есть сила, одолевающая неправду. Поскольку эта вера есть не сан¬
193_Э&*
тиментальная мечта, а подлинное убеждение, она основана на признании, что зло есть в личной и национальной жизни начало разрушающее и ослабляющее, начало разложения и упадка сил, добро же начало, которое одно лишь дает истинную силу и обеспечивает успех. В начале войны это понимание было цельным, навязывалось как бы само собой и не подтачивалось никаким сомнением. Злые черты самомнения, эгоизма, нравственной тупости поступали так явственно на лице немецкой нации, что можно было говорить о нравственном и духовном упадке Германии, а совместим ли такой упадок с могуществом? И победа казалась нам легкой и бесспорной. Нет нужды напоминать, как изменилось с того времени положение. За противником мы должны признать огромную, почти невероятную мощь, и, с другой стороны, нам раскрылись глаза на наши собственные слабости.
Поэтому вопрос о смысле и сущности нашей борьбы имеет для нас в настоящее время не одно лишь значение нравственного оправдания войны. Он имеет то насущное практическое значение, какое в момент опасности имеет вообще правильная оценка положения. При этом нужно, конечно, прежде всего, понять причины силы противника; постигнуть существо германского духа значит для нас уяснить источники не только его отрицательных сторон, но и прежде всего его неожиданной для нас мощи. Но это требования практической ориентировки не уводит нас от нравственной оценки, а тесно связано с последней. Однако прежнюю точку зрения приходится подвергнуть пересмотру. Ошибались ли мы в том, что сила на стороне правды, что безнравственность есть вместе с тем бессилье? Или мы ошибались в самой нравственной оценке противника?
Некоторой популярностью, кажется, пользуется теперь первое предположение. Дело, на первый взгляд, объясняется просто. В руках злой силы оказалось огромное техническое могущество, олицетворенное в 16-дюймовой мортире, и с помощью этой мортиры зло если не побеждает, то наносит тяжкие удары добру. Это объяснение, конечно правильно, указывает ближайшую причину наших неудач в лице технической подготовленности немцев. Но в качестве подлинного объяснения оно совершенно призрачно. Поставим, прежде всего, вопрос: почему же у нас не оказалось 16-дюймовых мортир и всего остального, что сюда относится? Потому ли, что одни немцы, а не мы, умышляли мировую войну? Но разве мысль о защите не требовала такой же технической подготовки страны, как мысль о нападении? Или мы не знали агрессивных замыслов Германии или степени ее подготовленности к их осуществлению? Но отчего же мы не знали того, что обязаны были знать? Спору здесь быть не может: наша неподготовленность есть не случайный промах, а имеет глубокие психологические и моральные корни. Наша слабость есть плод моральных грехов всей нашей национально-политической жизни. Но в таком случае мы должны вместе с тем признать, что и немецкая мощь есть выражение некоторой моральной силы нации. Ведь ни 16-дюймовая мортира, ни вся иная вещественная и личная техническая сила немцев не свалились к ним с неба, а есть плод их долгих и напряженных усилий, за которыми стоит духовная сила ума и нрав¬
194
ственной энергии. Вопрос: «как народ мечтателей и мыслителей стал народом 16-дюймовых мортир?», при всей своей загадочности, имеет одну, вполне ясную сторону, которую с самодовольством подчеркивают сами немцы и которую мы обязаны просто констатировать как факт: ведь чудовищная техника немецкого милитаризма есть сама плод напряженной мечты и мысли целого народа. За столетие, отделяющее нынешнюю Германию от эпохи «идеализма», переменился лишь, с одной стороны, предмет мечтаний и мыслей - вместо царства духа и свободы, о котором мечтали Кант и Шиллер, конечной целью стало теперь военное и хозяйственное могущество; и, с другой стороны, вместе с этой переменой предмета стремлений изменился самый характер «мечтаний и мыслей»: немцы стали практичными, развили в себе энергию внешней, технической в широком смысле слова действенности. Это, конечно, есть огромная, полная перемена всего личного духовно-нравственного облика немецкой культуры, но в этой новой форме действуют те же силы ума и духа, что и в «идеальном» типе прошлого. И - что особенно важно и часто упускается из виду - военное могущество немцев не могло быть осуществлено без огромного напряжения нравственной воли нации. То, что прежде всего бросилось в глаза не только противникам Германии, но и всему миру с самого начала войны, - это изумительное хладнокровие немецкого бесстыдства и безнравственности. Это живое впечатление не ложно, и оно придает нашей борьбе живое, будящее энергию сознание борьбы со злом. Стоит вспомнить нарушение нейтралитета Бельгии и в особенности его циничное оправдание на словах о «нужде, не ведающей закона» и в приравнении правового обязательства к «клочку бумажки», немецкие методы морского пиратства, разрушение Лувена и пр., чтобы почувствовать, что слова о немецкой безнравственности - не полемическая фраза. Вполне естественно, что сила этого впечатления мешает разглядеть другую сторону дела. Мы должны, однако, иметь беспристрастие правдиво признать ее. Мы должны признать - как бы парадоксально это ни звучало - что ураган ненависти, правонарушения и человекоубийства, поднявшийся в Германии, осуществляет свою разрушительную силу нравственной энергией творящих его личностей. Такое злое дело, например, как потопление без предупреждения коммерческих судов, требует все же для своего осуществления недюжинной нравственной воли - чувства долга, отваги, хладнокровия перед лицом опасности, твердого упорства в достижении намеченной цели - со стороны команд подводных лодок. И точно так же, вообще, развитие вещественной техники, хотя бы в лице немецкой артиллерии, бесспорная храбрость немцев и их презрение к смерти - стоит вспомнить хотя бы сколько раз описанные немецкие атаки, в которых люди лезут вперед по груде трупов своих товарищей и, наконец - что, быть может, важнее всего - организация всей страны как бы в единый гарнизон крепости, не ведающей иной цели, кроме победы над противником, - возможно ли все это иначе, как при жесточайшем, аскетическом подчинении личной воли всей страны беспощадному требованию «категорического императива»: «ты должен, следовательно, ты можешь!»? Ясно, что за немецкой «техникой», которая наносит нам теперь жестокие удары, стоит
195 a&u
энергия нравственной воли. Немецкие успехи суть «успехи категорического императива» Канта - живые образцы того, на что способна нация в самом отчаянном, опасном положении, когда она действительно хочет осуществлять то, что она считает своим долгом.
И тут именно мы стоим перед изумительным парадоксом немецкой нравственной психологии - перед старым, давно уже подмеченным парадоксом утилитаризма как нравственного мотива, который здесь обнаруживается лишь с особой явственностью и в грандиозном масштабе. Национальный идеал Германии, та высшая цель, которой она служит, закреплена официально в знаменитой исторической формуле Бетмана-Гольвега: Not kennt kein Gebot - нужда не ведает закона. Интересы нации и ее могущества суть верховная, высшая инстанция, перед которой должен склониться всякий «закон» - нравственный и правовой. Это есть обоготворение эгоизма, провозглашение его (лишь в отношении национального целого) высшим началом человеческой жизни. И, однако, эта безнравственная цель не могла бы быть осуществляема, более того - самая постановка ее, образующая гордый замысел немецкого милитаризма, была бы невозможна, если бы поведение осуществляющих ее людей не подчинялось нравственным побуждениям совершенно иного порядка. Очевидно, лишь потому, что немецкий гражданин, веря Бетману-Гольвегу продолжает вместе с тем верить Канту и, признавая для государства правило: «Not kennt kein Gebot», для себя самого исповедует обратное правило: «Gebot kennt keine Not», - лишь потому немецкий милитаризм может вообще быть такой страшной силой.
Если мы присмотримся с этой общей точки зрения к фактам, в которых явственно выразилась «злая воля» немецкой нации, то мы подметим черты, подтверждающие изложенную морально-психологическую характеристику. Основная черта того, что зовется «немецкими зверствами», есть их обдуманность и методичность. Бессмысленные, объяснимые лишь из чисто стихийных инстинктов и аффектов эксцессы, конечно, встречаются и в немецкой практике войны, как во всякой войне, но, думается, они встречаются не чаще, если не реже, чем в других армиях мира. Напротив, то, что характерно для немецкой жестокости, есть ее планомерность. Дикие жестокости в Калише и Бельгии составляют лишь осуществление определенного стратегического плана: ученые стратеги установили теорию, что для обеспечения покорности населения завоеванных мест необходимо запугать его, и теория эта осуществляется неуклонно и систематически, с такой же точностью, с какой артиллерийский прицел подчиняется установленным законам механики. Пленные могут быть расстреляны не только по суду, за какие-либо проступки, но и просто в случае «военной необходимости». Все подчинено верховным требованиям целесообразности, все делается «по-немецки», gründlich und systematisch. Человек - все равно, свой ли или враг - есть только средство для осуществления цели; с ним поступают так, как нужно для успеха дела. И с такой же методичностью, с какой люди истребляются, когда это нужно, они и созидаются: немецкая власть, озабоченная в интересах будущего военного могущества увеличением
196
населения Германии, принимает и в этом отношении свои меры, похожие на меры предусмотрительного и энергичного коннозаводчика*. Жизнь и смерть людей одинаково - только орудие для осуществления высшей цели - мощи государства. Чудовищная государственная машина, не ведающая добра и зла вне единой, предназначенной ей цели, спокойно и систематично переплавляет живой человеческий материал в цемент и железо государственного и военного могущества. Откровенное презрение немцев ко всяким абсолютным требованиям права и нравственности есть стихийное равнодушие машины ко всему, что лежит вне ее предназначения, и стихийное истребление ею всех преград на пути ее действия.
Но эта машина работает сама не паром и электричеством, а коллективной нравственной волей людей, действующих не за страх, а за совесть. Движущая сила этой машины есть чувство долга, «категорический императив». Бывают случаи, когда налаженный государственный механизм в обычных условиях более или менее исправно работает, хотя живая духовная сила нации от него уже отошла и даже противодействует ему Но при таких условиях, как мировая война, уже заранее ясно, что это невозможно; а в отношении современной Германии все факты свидетельствуют об обратном. Единая воля, воля служения именно государственному механизму, не только фактически управляет действиями людей, но и всецело овладела их мыслями и нравственным сознанием. Ярче всего об этом свидетельствует позиция, занятая не только в отношении этой войны вообще, - что было бы не удивительно, - но и в отношении именно идеала всепоглощающего военно-государственного утилитаризма немецкой интеллигенцией и немецкой социал-демократией. Но такие и им подобные факты, обнаружившиеся уже в течение войны, в сущности, суть лишь бросающиеся в глаза внешние симптомы, а не внутренние корни того национального умонастроения, которое есть истинная причина немецкого военного могущества. Вся немецкая духовная жизнь, по крайней мере со времени Бисмарка и франко-прусской войны, проходила основательную школу государственной дисциплины ума и воли и насквозь пропиталась соответствующим нравственным миросозерцанием.
Конечно, легко и соблазнительно для нас объяснить эту дисциплину, как чисто внешнюю, механическую дрессуру немецкого народа. Это понимание не только психологически естественно при нашей антипатии к немцам; оно находит себе подтверждение во многих характерных фактах. Внимательный наблюдатель давно уже мог подметить в немецком сознании черты государственного холопства, рабьего, духовно несвободного отношения немцев к государственной власти. Такие бытовые мелочи, как, например, то, что немецкий ученый более гордится чином Geheimrat’a, чем своей ученой репутацией, или как сантиментально-восторженное, рабски бескорыстное монархическое
См. любопытнейшую корреспонденцию М. Лурье из Стокгольма (Русск. Вед., 1915 г., № 184), основанную на данных немецкой печати.
197jfcu
чувство, характерное для немецкого народа, или, наконец, как комически победоносная сила мундира лейтенанта не только над женскими и детскими, но и над мужскими сердцами - все эти мелочи, вызывавшие в нас раньше только улыбку, теперь раскрываются в своем истинном значении, как частные проявления глубочайшей стихии государственного и военного идолопоклонства, въевшейся в немецкую кровь и душу*. Все это, конечно, так, и только этим идолопоклонством, этой лакейской дрессированностью можно объяснить, что даже такие, казалось бы, чуткие к нравственной стороне жизни люди, как Гауптман, могли выступить защитниками немецких методов войны. И всетаки было бы ошибочно остановиться лишь на этой отрицательной, чисто «гетерономной» и потому безнравственной стороне немецкого национального сознания. Рабы и лакеи, люди, подчиняющиеся только чужому авторитету, а не голосу своей совести, не имеют подлинных чувств верности и ответственности, и в минуту опасности если и не всегда покидают своих господ, то, во всяком случае, не оказываются на высоте положения и обнаруживают признаки трусости и эгоизма. И неизбежной развращенности рабов соответствует всегда и развращенность господ. Именно с этой стороны обнаруживается яснее всего односторонность и карикатурность такого понимании немецкого национального единомыслия. Пусть немецкая государственная и военная власть являет воочию черты грубости, бесчеловечности, наглости; но мы не можем отрицать, что и она проникнута насквозь чувством долга и ответственности и вместе с народом сама неутомимо и самоотверженно служит высшей для немцев государственной цели, а не предает страну своим личным интересам.
Суть в том, что эта глубочайшая внутренняя преданность государству и власти есть все же скорее идолопоклонство, чем простое холопство, т. е. имеет некоторое абсолютное религиозно-нравственное ядро. Немецкая общественнонравственная психология не совпадает, конечно, с идеалом чистой нравственной автономности, выставленным Кантом, когда личность сама, своим свободным признанием, ставит перед собой свой нравственный идеал; но она не есть и чистая гетерономность, слепое, рабье подчинение чужому велению. Ибо «веление», которому она подчиняется, не есть «чужое веление»
Эта национальная черта государственного холопства имеет очень давний исторический источник. Стоит вспомнить теорию государства как «земного божества» у Гегеля, или отношение олимпийца Гёте к жалким немецким коронованным особам и принцам. Из жизни Гёте приведем лишь один характерный анекдот. Престарелого мудреца и поэта, находившегося на высшей вершине авторитета и мировой славы, однажды невзначай посетил его коронованный друг, старый герцог веймарский, с которым его связывала полувековая тесная дружба (в интимном кругу они были на «ты»). Гёте стал торопливо переодеваться, чтобы достойно встретить своего высокого посетителя, и при этом бросил своему лакею следующую фразу: «Запомни, подлец, как должен вести себя слуга, когда приходит господин» («Merke dir, Schuft, wie der Diener sich benimmt, wenn der Herr kommt»). Олимпиец Гёте гордился званием и добродетелями слуги!
198
каких-либо людей, сословий, какой-либо внешней власти, а есть сверхличное веление государства, воспринимаемое нравственным сознанием изнутри как абсолютный, божественный авторитет. Мы не будем, конечно, преувеличивать степень чистоты и высоты немецкого нравственного сознания; напротив, непосредственное впечатление от немецкой жизни явственно говорит о том, что материалистические устремления и в особенности их успешность - хозяйственное благополучие страны - наложили на немецкое сознание печать мещанского самодовольства и мещанского эгоизма. И действенная преданность государству есть все же не чистый религиозно-нравственный мотив, а именно идолопоклонство. А это означает не только то, что немцы вообще поклоняются ложному, а не истинному божеству, и не только то, что это поклонение в значительной мере подкрепляется эгоистическим чувством утилитарнохозяйственной ценности государственного могущества, но вместе с тем и то, что само поклонение это носит характер какого-то первобытного, варварского идолопоклонства, в котором религиозное чувство ближе к рабскому трепету перед могущей и грозной силой, чем к подлинному религиозному благоговению, основанному на любви к святыне. Если бесспорно, что жертвоприношения идолу государства совершается немцами «не за страх, а за совесть», то сама «совесть» эта есть здесь, как и при всяком человеческом жертвоприношении идолу, лишь более глубоко, более изнутри души переживаемый страх. Грубые эгоистические инстинкты личности сдерживаются столь же примитивным инстинктивным трепетом перед коллективной стихийной силой, воплощенной в идоле государственного могущества. Это есть типичная религиознонравственная психология варварского, первобытного племени. Но именно поэтому эта психология не только варварски груба, но и варварски сильна и здорова. С той же непосредственностью и энергией, с какой в мирное время варвары отдаются обеспечению своих личных первобытных потребностей, они в военное время отдают себя на защиту племенных интересов. Тогда, не ведая пощады к врагам, ставя силу и интересы племени выше права и нравственности, они не дают пощады и самим себе и поражают врагов своей сплоченностью, самоотверженностью и коллективной энергией. Объективная безнравственность их поведения и миросозерцания не есть личная развращенность, как это бывает в более утонченных и просвещенных культурах; напротив, она сочетается с подлинным нравственным здоровьем. В государственном сознании немецкого народа живет, хотя и в примитивной, идолопоклоннической форме, и со стихийной силой действует та самая сверхлично-нравственная волевая энергия, которая выражена в канто-шиллеровской формуле: «ты должен, следовательно, ты можешь». Таким образом, называя немцев «варварами», мы употребляем не бранное слово для обличения их грубости и жестокости, а точный термин, обозначающий определенный духовный тип, и не только в его отрицательных, но и в его положительных сторонах.
Возвращаясь к исходному вопросу нашего размышления, мы должны, таким образом, признать, что объяснение немецкого могущества, как чисто внешней силы, данной в руки злого, безнравственного начала, не только по¬
199J&*
верхностно, но и прямо ложно. Нет, мы в праве остаться при прежнем допущении: зло, как таковое, само по себе всегда бессильно, ибо оно есть начало разложения, слабости, смерти. Даже шайка бессовестных разбойников сильна лишь дотоле, доколе в душах разбойников живы такие нравственные чувства, как смелость, верность товарищам, готовность к жертвам и труду. Где этого нет, где царит одно лишь зло, там распущенность, трусость, лень и измена неизбежно ведут к слабости и гибели. Зло, чтобы быть сильным и побеждать, всегда должно пользоваться средствами добра, заставлять их служить себе и потому быть внутренне слитным с добром. Только так объяснима и сила современной Германии. Психологически понятно, почему немцы так гордятся собой и так презирают нравственные порицания всего мира. Не видя безнравственности своей цели, своего общего миросозерцания, - а они не могут ее видеть, ибо их ослепление в том и состоит, что они идолопоклонники, - они ясно видят бесспорную нравственную силу, обнаруживаемую в самом процессе осуществления этой цели, и приписывают лицемерию или пристрастию своих противников то, что мир не преклоняется перед ними, а ужасается их дел.
Но объяснение своеобразного сочетания добра и зла в немецкой психологии, найденное нами в понятии «варварства», звучит слишком парадоксально, чтобы не вызвать возражений. Не имеют ли немцы за собой многовековой духовной и социальной культуры? Не достигли ли именно они высочайших вершин философской мысли, и притом не только в сравнительно недавнее время Канта и Гегеля, но и в более далекие эпохи, наприм. в лице Лейбница и еще раньше, при самом зарождении нового времени, в лице таких гениев, как Мейстер Эккарт в XIII и Николай Кузанский в XV веке? Не они ли сроднились во всей своей жизни с научным знанием более чем какой-либо иной народ Европы? И не признали ли мы сами, что источником немецкого могущества является духовная сила «мечтаний и мыслей». Как совместимо все это с варварством?
Прежде чем ответить на эти недоумения и тем дополнить действительную односторонность, присущую характеристике немцев как «варваров», отметим, что фактически это сочетание высокой духовной культуры с духовной первобытностью - налицо. Мы не хотим отождествлять нынешнее поколение немцев с германской нацией в ее исконном общем существе и ниже отметим своеобразные черты именно современной Германии. Но между этим частным историческим типом и общим национально-племенным лицом германства есть все же глубокая связь. Франко-прусская война имела гораздо более идейный смысл для Германии и сопровождалась поэтому более чистыми идеалистическими чувствами в ней, чем нынешняя война. Между тем и в ней высказались те же черты грубости, жестокости и циничного государственновоенного утилитаризма, которые лишь с еще большей силой выявляются теперь (вспомним хотя бы правдивые типа «пруссаков» в мопассановских рассказах!). Те же черты грубости, заносчивости и примитивного национального самомнения отмечал еще Герцен в немцах, и притом в эпоху государственной
А)й^В_200
слабости Германии. И не звучит ли современностью характеристика немцев, высказанная англичанином еще в конце XII века, по поводу незаконного пленения Ричарда Львиного Сердца: «О, дикий народ! О, грубая страна! Ты всегда производила людей великанского роста и силы, но слабых душевной доблестью, ловких телом, но тупых на понимание справедливости»*. Кто близко присматривался к немцам, тот знает, что, несмотря на всю их культуру, они во всем своем органическом, душевно-телесном облике сохраняют характерные, известные из исторических преданий, черты древних «германцев». Есть какая-то несомненная внутренняя связь между их телесным сложением (особенно видным на столь распространенном типе богатырских женщин) и примитивностью их жизненных понятий. Вся утонченная и сложная умственная и духовная культура привита все же к этому крепкому и грубому стволу основной физико-психической энтелехии германской нации. Против нас стоит сила нового «Чингисхана», вооруженного не только «телеграфами», даже если под «телеграфами» разуметь всю немецкую военную и промышленную технику, но и наукой, народным просвещением, лучшим в Европе социальным законодательством, Чингисхана с профессорами и высокообразованными чиновниками, с народом, прошедшем школу Канта и Фихте, Гемгольца и Роберта Майера.
Кроме этого, все же чисто внешнего, сочетания духовной культуры с варварской грубостью и силой, мы можем усмотреть и более глубокое, органическое их слияние. Не надо забывать, что то, что мы разумеем под «варварством», не только не исчерпывается одними отрицательными сторонами, а заключает в себе, как уже было указано, и известную положительную ценность, но и вообще обозначает не уровень, а тип развития. Именно поэтому такой тип может сохраняться и при высоком уровне культуры. И «примитивность», которая соединяется с представлением «варварства», есть также категория, выражающая качество духовного типа, а не степень его развития. С этой точки зрения становится возможным внутреннее, органическое сродство даже самых высоких достижений немецкой культуры с непосредственной сердцевиной описанного национального типа. И такое сродство, действительно, есть. Так, вопреки господствующему предрассудку, приписывающему немецкому умонастроению склонность к созерцательности в мысли и искусстве, для всего немецкого умонастроения, даже в наивысших его проявлениях, характерна тенденция к действенности. Немцы не всегда были практичными, но они всегда были действенны. Творцом учения о субстанции, как действующей силе, был немец Лейбниц. Самый национальный немецкий философ Кант отрицал возможность нечувственного созерцания и провозгласил примат практического разума над теоретическим; и не нужно забывать, что именно этот национальный философ, при всем своем интеллектуализме, впервые подлинно преодолел рационализм XVIII века. Глубокое сродство, давно уже подмеченное, соединяет
Эйкен. История и система средневекового миросозерцания. С. 195.
Ж-ЗЙа*
мировоззрение этого национального философа с грубовато-прямолинейным и чисто-действенным религиозным типом Лютера и первоначального протестантизма. Вся философия Фихте есть грандиозная, порою необузданная метафизика героической воли, точно так же, как философия Гегеля, несмотря на ее чудовищный интеллектуализм, вся насыщена чувством коллективного, исторически-правового духовного творчества, презрением к абстрактной, только теоретической, конкретно не воплощенной мысли. Прагматическижизненный характер умонастроения Гёте, устами Фауста провозгласившего: «в начале было дело!», хотевшего и умевшего усваивать всю культуру, не как теоретическое образование, а как действенное воспитание личности, так же выражает эту национальную черту, как героически-этический облик поэзии Шиллера. Лишь мало типичный в национальном смысле Шопенгауэр создал сходную с буддизмом философию «отрицания воли», - философию, которая все же опирается на метафизическую поэму о неукротимо-бурной, ненасытной воле. А два его величайших ученика - Вагнер и Ницше - каждый по-своему преобразовали созерцательный аскетизм своего учителя в прославление мятежной воли. От Лютера через Канта до Ницше в разных вариациях проходил один мотив - мотив Зигфрида. По сравнению с этой основной темой музыки немецкой души так называемая немецкая «мечтательность», которая у немецких гениев выразилась, действительно, в исключительно высоких формах, а в народной толпе живет как склонность к сантиментальности и патетичности, есть все же второстепенная, более поверхностная черта - необходимый психический противовес действенной энергии, имеющий значение лишь отдыха и разряда сил. Характерно, что эта склонность к мечтательному и возвышенному вместе с тем сочетается у немцев с презрением ко всяким нерассудительным, практически бесплодным порывам «пустого чувства»; если вся нынешняя война ведется под единодушный крик нации: «долой сантиментальную гуманность» («Мы разучились быть сантиментальными», - сказал недавно глашатай современных немцев, Бетман-Гольвег), то это лишь искаженное и вульгарно-карикатурное выражение того сурового нравственного презрения, с которым относились к бездейственной романтике чувств и настроений Кант и Гегель, Гёте и Ницше. Несмотря на всю свою склонность к мечтательности, немцы - и не одни лишь нынешние немцы - более всего ценят все же деловитость, трезвость, практическую годность, тот комплекс моральных качеств, который обозначен непереводимым немецким термином «Tüchtigkeit».
Но, конечно, современная Германия, с которой мы имеем дело, необъяснима сполна из одних лишь общих, как бы сверхисторических национальных свойств германства; и нам пора уже конкретизировать нашу слишком общую характеристику. Выяснить полностью существо и происхождение современной Германии - задача слишком обширная; мы можем здесь лишь наметить в общих чертах, какая комбинация и форма развития общенациональных свойств лежит в основе нынешней духовно-общественной культуры Германии. Прежде всего, следует указать на ту общеизвестную черту, что волевая действенность сочеталась у немцев всегда с обдуманностью и планомер-
AjffeS 202
ностью, т. e. опиралась на теоретическую ориентировку, на добытые трезвым постижением действительности значения и умения. Обычное представление о немце как «чистом теоретике», как мы уже указывали, само по себе неверно: поклонение «чистой теории» как самодовлеющей цели, характерное, например, для древнегреческого умозрения, совсем не типично для германского духа. Но в этом представлении есть доля истины: для немцев характерно практическое доверие к знанию, непосредственное признание его нужности и годности для жизни. В противоположность типично-русскому недоверию к знанию, склонности предполагать, что в практике жизни все бывает не так, как мы могли бы предвидеть и рассчитывать, и что поэтому полезнее руководиться чутьем, инстинктом или просто отдаться воле обстоятельств, чем опираться на свои знания (как это, например, характерно сказалось в учении Толстого о сущности военного дела), немец хочет и умеет использовать свои знания. Эта национальная черта лежит в основе не только немецкой способности к техническому развитию, но и немецкой умелости в деле государственной и военной организации народа. Еще важнее, быть может, значение этой рассудочности для нравственного умонастроения немцев. Ибо вне ее был бы невозможен тот государственно-общественный утилитаризм, как непосредственно-практический мотив поведения, который столь характерен для современной Германии. Только немцы были способны на идею превентивной войны: в предвидении неизбежности будущей войны взять на себя ответственность самим начать мировую войну в момент, который, по теоретическим расчетам политики и стратегии, казался наиболее благоприятным. Этот государственный утилитаризм, сказавшийся как в самой инициативе войны, так и в способах ее ведения, есть самое крайнее, опасное и уже несущее признаки вырождения проявление общенациональной черты разумной действенности. В своей безграничности и всемогуществе он характерен действительно лишь для современной Германии. Должно было подрасти поколение, уже не сотрудничавшее в деле национального объединения, а выросшее лишь среди воспоминаний об го удаче, в атмосфере национальной самоуверенности и национального благополучия, чтобы воспиталось это сильное доверие к всепоглощающему государственному утилитаризму.
Другая специфическая черта современной Германии есть ее практический материализм - также плод национального благополучия после франкопрусской войны. Конечная цель современной Германии есть хозяйственное обогащение; это ярко сказывается не только на общем характере немецкой политики, но и на личном облике немцев. Государственный утилитаризм на почве практического материализма есть самое точное определение современного немецкого умонастроения. Безграничные притязания рационалистического государственного утилитаризма и его материалистическая цель и основа придают современной немецкой культуре мрачные черты преступной дерзновенности, безбожного строительства вавилонской башни. Как ни глубоко заложены эти черты в общенациональных особенностях немецкого духа, они все же суть лишь вырождающиеся, уродливые его проявления. Черты
203 З&у,
упадка, не только нравственного, но и умственного, как следствия практического материализма и гордыни зазнавшегося национального утилитаризма, были явственны внимательному наблюдателю Германии еще задолго до начала этой войны. Часто приходится слышать мнение, что нынешние немцы - только последовательные ученики Бисмарка. Это мнение совершенно не улавливает специфического отличия современных немцев от немцев эпохи Бисмарка. Если они - ученики Бисмарка, то именно поэтому они отличаются от него так, как ученики, воспринявшие извне готовое учение, отличаются от учителя-творца. Во всем духовном типе Бисмарка, как это видно и из его политики, и из го личных признаний, явственно выступают еще черты старой Германии, Германии Канта и Гёте. Хотя он и был творцом государственного утилитаризма, но подлинная гениальность его реальной политики состояла именно в сочетании умения предвидеть события и управлять ими с умением смиряться перед необходимым, с истинно-религиозным сознанием, что обдуманно действующая человеческая воля только тогда успешна, когда она сознает свою подчиненность высшим, сверхчеловеческим силам истории. Этот реальный политик не только вообще умел проявлять дальновидную умеренность, но, несмотря на свое презрение к «гуманности» и «сантиментальности», всегда считался не с одними материальными, но и с духовными и нравственными силами человеческого общества, и никогда он не бросил бы вызов всему миру. Гордыня и ненасытность современной немецкой политики, ее безумное презрение к европейскому правосознанию и ослепленная спекуляция на одни лишь низменные, материалистические мотивы, сказавшаяся в неудачных надеждах на покорность Бельгии, на эгоистическое равнодушие Англии, на внутренние распри России, есть лишь бездарно-карикатурное подражание глубокой реальной политике Бисмарка. Что в современной Германии, несмотря на ее хозяйственный и политический расцвет, несмотря на успехи техники и научного знания, подлинное духовное творчество если не прекратилось, то ослабело, что истинно оригинальные умы в ней и редки, и невлиятельны, а влияние и популярность принадлежат способным эпигонам, умам вульгарным и отчасти просто людям, приспособляющимся к грубому уровню толпы, и главное, что национальное самомнение уже стало действовать во всех областях труда и знания в ущерб традиционной и прославленной немецкой добросовестности и основательности, - это суждение есть не полемически-пристрастная оценка, а результат объективного наблюдения, и отчасти сознается или по крайней мере сознавалось до войны и более чуткими людьми в самой Германии.
Эти признаки духовного упадка, как и обусловливающие их нравственные причины - материализм и дерзостное самомнение всепоглощающего и самодовлеющего государственного утилитаризма, давали право нам, противникам Германии, надеяться, что победа будет на нашей стороне. Может ли безбожная сила чистого национального эгоизма противостоять поднявшейся против нее силе общеевропейского нравственного правосознания? И может ли вообще быть сильным, несмотря на все свое внешнее могущество, народ, отравленный материализмом, ослабленный самомнением, верующий только в брони¬
^ 204
рованный кулак? Что касается первого вопроса, то мы и теперь имеем право и основание верить, что история великой войны даст на него отрицательный ответ. Мы не можем допустить, чтобы сила, поднявшаяся на защиту права, не оказалась, в конце концов, сильнее силы, защищающей идею голой силы. Но в ответе на второй вопрос - мы должны теперь в этом признаться - мы ошибались. Как бы ни были явственны явления духовного упадка современной Германии, после возникновения войны они были если не преодолены, то компенсированы пробуждением старого, здорового нравственно-волевого начала германской нации. И здесь мы возвращаемся опять к уже сказанному. Нам бросаются в глаза такие факты безнравственной воли нашего противника, как их изобретательность в жестоких методах войны, их презрение к международному правосознанию, отсутствие нравственной критики в их интеллигенции. Но все эти факты суть признаки и источники не немецкой силы, а немецкой слабости. Сила немцев в конечном итоге заключена в том, что идеал БетманаГольвега осуществляется ими все же с помощью нравственного сознания Канта; сила их в глубине и интенсивности чувства ответственности каждого гражданина за судьбу родины, в великой формуле: «ты должен, следовательно, ты можешь». Только это знамя, хотя и поднятое в защиту неправого дела и неправой веры, есть источник их успехов.
В начале этой войны один славянофильствующий русский философ, известный парадоксальностью и неумеренностью своих утверждений, отчеканил формулу «от Канта к Круппу»: в философии Канта он усматривал духовный первоисточник того зла, воплощением которого явились ныне орудия Круппа. В этом утверждении есть малая доля тонкой, трудно уловимой истины: при более глубоком рассмотрении можно даже в философии Канта усмотреть некоторые признаки той же духовной ограниченности, которая в резких и грубых формах бросается в глаза в умонастроении современного немецкого милитаризма. Но эта малая доля истины не только была искажена тем, что была раздута до значения общей философско-исторической перспективы, но, что важнее всего, заслонила собой гораздо более существенную и практически своевременную истину о национальном значении философии Канта. Можно сколько угодно критиковать философию Канта, и мы лично не принадлежим к ее поклонникам; можно находить недостаточной не только ее теоретическую, но и его нравственную философию. Но необходимо признать, что само установление понятия «категорического императива», открытие нравственности, как свободно, внутренней силой самой личности признаваемого и осуществляемого и вместе с тем безусловного веления, есть одно из величайших достижений человеческого духа, для которого, как и для всех живых и подлинно оригинальных философских истин, нужно было не одно лишь усилие ума, но и глубокий жизненный, духовный опыт. И национальное значение этой истины для Германии заключается в том, что именно в ней был выявлен самый здоровый и сильный корень немецкого национального характера. Ибо волевая человеческая энергия, столько характерная для немецкого типа, была здесь выражена в самой чистой и духовной ее форме. Из-за естествен¬
205 Stew
ной ненависти к современным немцам мы не должны забывать этого высшего и общечеловеческого достижения германского духа, не должны уже потому, что безусловное и глубочайшее его усвоение есть для нас единственный залог победы над немцами: ибо подлинная сила Германии, повторяем, заключается в конечном итоге в том, что в крови ее народа живет, как могучий действенный инстинкт, категорический императив Канта. Мы боремся с новым варварством, которое, несмотря на все зло своего идолопоклонства сильно своим нравственным здоровьем.
* * *
И здесь мы стоим перед величайшим, грозным историческим вопросом, от ответа на который зависит наша национальная судьба на многие десятилетия, быть может, века. Мы исходим из признанного нами положения, что нынешняя великая война есть война не одних лишь интересов, но и идей и принципов. Быть может, мы вправе, не впадая в самообман, сказать, что это есть борьба истинно-христианской культуры против нового язычества. Готовы ли силы, поднявшиеся на защиту правды, к этой борьбе? Это значит для нас: достаточно ли они нравственно чисты и крепки, чтобы иметь на своей стороне всегда победоносную силу Добра? Всякая военная подготовка, всякая мобилизация, есть в конце концов мобилизация духовно-нравственная, внутренний духовный подъем, приведение в действие скрытых, потенциальных источников нравственной энергии. Мы оставляем в стороне вопрос о наших западных союзниках. Но что можем мы, без самообольщения, в этом отношении сказать о нас самих?
Всякий окончательный ответ на этот вопрос в настоящую минуту не только несвоевременен, но и был бы ложным. Ибо нравственный характер нации не есть нечто готовое, раз навсегда данное, природу чего можно было бы выразить в какой-либо формуле: напротив, подобно характеру личности, он зависит от свободной воли его носителя и может стать всем, чем он твердо захочет стать. Но тем более своевременна правильная постановка вопроса. Эта постановка была, впрочем, уже давно представлена Вл. Соловьевым. Если на борьбу с западным варварством восстала не только истинная западная культура, но, в лице России, и «восток», то есть ли это «восток Христа» или «восток Ксеркса»? То, что мы ведем борьбу с новым язычеством, еще само по себе не делает нас ратью Христа и не обеспечивает победы, поскольку мы не проникнуты духом истинного христианства: ведь погибла же при защите христианства «растленная Византия», когда в ней «остыл божественный алтарь». Правда, Россия, давшая великих святых, Россия Пушкина, Тютчева, Достоевского и Толстого, Россия и ныне дающая многие тысячи безвестных подвижников, в праве верить о себе, что она соучаствует востоку Христа, и без этой веры невозможно национальное самосознание. Но мы слишком хорошо знаем в себе и «восток Ксеркса» - Россию темных сил произвола и злобы, распущенности и лени, нравственной безответственности господ и нравственной безответственности рабов. Мы знаем, что социально-политические немощи России лишь проявления ее религиозно-нравственных грехов, и что
206
в конечном итоге ответственности за эти грехи лежит на всем народе, на самой душе России. От того, победит ли Россия в себе самой «восток Ксеркса» «востоком Христа», зависит теперь и ее победа над германским язычеством, и следовательно, и сама возможность для нее достойного национального существования. Осуществиться ли это, или Россия долгими годами унижения и немощи суждено будет искупать свои грехи, как «востока Ксеркса»? Этот вопрос теперь нельзя, недопустимо ставить в такой теоретической форме, как вопрос о необходимом факте, имеющем наступить независимо от нашей воли. Мы должны лишь сказать: это наше нравственное возрождение должно быть нами осуществлено, и потому может быть осуществлено. Пока жива нация, жива и ее свободная воля. Веруя в себя, мы должны верить во всемогущество нашей свободной, сознающей себя нравственной воли. Нужно только твердо помнить, что всякое внешнее напряжение действенной воли предполагает внутреннее ее напряжение в деле самоочищения и самоукрепления, и что осуществление победоносных начал добра и правды в нашей жизни есть не дело каких-либо стихийных, нравственно безответственных социальных или политических сил и зависит не от случайностей в ходе политической игры партий, а лежит на личной ответственности каждого из нас, как дело нашей личной совести.
Франк С. Л. О духовной сущности Германии //Русская мысль. 1915. № 10. С. 1-18.
Раздел II
МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО И ЦЕЛИ РОССИИ В ВОЙНЕ
Котляревский С. А.
РОССИЯ И БЛИЖНИЙ ВОСТОК
Великий исторический день приходит, по евангельскому слову, как тать в нощи. Еще так недавно, во время балканских войн, сделалось очевидным, что не в очень далеком будущем станет вопрос о существовании Турции, о судьбе Константинополя и проливов. Не прошло и двух лет, и история нас подводит вплотную к этому основному вопросу русской внешней политики.
И даже более, чем внешней политики. Ближний Восток связан с глубокими основами русской культуры. Он связан с тем пониманием православия, которое выводит его из рамок национального вероисповедания и сообщает ему вселенский характер. В нашем прошлом борьба с «греческим» духом в церковной жизни представляла из себя скрытое выражение церковного национализма. Правда, именно на Ближнем Востоке связь религиозно-церковной с национальной солидарностью крайне тесная. В 1822 г. собрание в Трезене заявило, что все обитатели турецкой империи, которые веруют в Иисуса Христа, включаются в новую греческую нацию. С другой стороны, создание автокефальной болгарской церкви и экзархата в 1870 г. подготовляло образование самостоятельного болгарского государства. Национальные антагонизмы и ненависти не останавливались у порога церкви. И все-таки оставалось чувство, что есть какой-то высший порядок религиозного единомыслия, обнимающий весь православный мир, и что этот порядок есть один из вечных аспектов целостного христианского идеала.
Пусть тяготение к Ближнему Востоку не восходит к XV столетию, и некогда московские книжные люди считали судьбу Византии - второго Рима - оконченной. Пусть сомнения царя Алексея Михайловича, не взыщет ли с него Бог на страшном суде за то, что под турецким игом живут православные народы, - остаются только проявлением благочестивой и впечатлительной натуры. Пусть в XVIII в., до эпохи Потемкина и греческих проектов, развивается панинская система «северного аккорда». Все же мы имеем здесь традицию многовековую, хотя и прерывающуюся. Наши отказы от Ближнего Востока, наши разочарования и решения ориентировать политику в другую сторону,
адЕйЗВ 208
всегда оказывались временными. Мечтая утвердиться на берегах Тихого океана, мы хотели «подморозить» балканские дела. Сила вещей возвратила нас сюда. Замечательно, что чем живее чувствовались роковые последствия дальневосточных иллюзий, тем крепче слагалось убеждение, что надо вернуться на нашу историческую дорогу к Константинополю.
На этой дороге материальные интересы были связаны с моральными. Знаменательно, что кучук-кайнарджийский мир, с одной стороны, сделал свободным для русских торговых судов Черное море и проливы, а с другой стороны, признал за Россией в известной форме покровительство над православной церковью в Константинополе и православным населением дунайских княжеств. Екатерина стремилась разрешать восточный вопрос лишь между Россией и Турцией, но это даже в ее эпоху оказалось неосуществимым; между ними стали другие европейские державы, и постепенно сложилось представление, что решающий голос здесь принадлежит европейскому концерту. Тем не менее оба мотива - стремление найти обеспеченный от случайностей выход из Черного моря в Средиземное и дать самостоятельность христианским народностям Турции - остаются неизменными.
Мы имеем период после ункиар-скелесского договора 1833 г., когда проливы находились фактически в руках России, когда по ее требованию Турция должна была запирать Дарданеллы для военных судов иностранных держав. Это привилегированное положение России не удержалось, и уже в 1841 г. лондонская конференция восстановила правила, запрещавшие вход в проливы военным судам всех государств, кроме Турции. С другой стороны, не мог удержаться и порядок нейтрализации Черного моря, явившийся результатом крымской войны. В общем оставалось положение, формулированное в англотурецком договоре 1809 г., подтвержденное на лондонских конференциях 1841 и 1871 гг., принятое и берлинским трактатом. Вопрос мог идти только о том, представляет ли этот запрет доступа в проливы военных судов обязательство перед Турцией, от которого последняя могла освободить договаривающееся с ней государство, или он является нормой международного права, соблюдение коей есть обязательство перед всеми великими державами? Известно, что Англия и Россия в 1878 и 1898 гг. в толковании этого пункта поменялись ролями.
Не раз указывались преимущества наличного порядка для России при слабости нашего военного черноморского флота. Но эта слабость не могла почитаться нормальным и постоянным состоянием. Постройка линейного черноморского флота справедливо была признана насущной задачей государственной обороны. Главный мотив, однако, лежал не в этом, а в растущем торговом значении Черного моря. Последнее неразрывно связано с экономическим подъемом нашего юга - подъемом, который далеко опережает другие области России. Быстро распахиваются эти необъятные черноземные степи, и их травяной покров сменяется волнующимся золотом пшеничных посевов. Быстро поднимаются на свет Божий пласты донецкого угля. И если вообще прирост населения России вызывает у западных исследователей изумление
209 a&w
своим темпом, это особенно относится к югу. Нечего напоминать и о росте городов в этих губерниях, о густой сети железных дорог (достаточно бросить взгляд на карту Екатерининской ж. д.), о развитии здесь деятельности местного самоуправления. Земская выставка, бывшая летом 1909 г., показала, какие крупные результаты в экономической жизни края здесь достигнуты. Но чем интенсивнее подымаются производительные силы и культура нашего юга, тем более он связывается с Черным морем. Впрочем, и вообще черноморский экспорт занимает все большее место в торговых оборотах России, несмотря на слабость у нас торгового мореплавания и большое количество грузов, отправляемых на греческих судах. Уже во время итальянско-турецкой войны было видно, каким бедствием является закрытие проливов, хотя бы на несколько дней. Для России необходима действительная гарантия того, что они не могут быть каждую минуту закрыты.
В чем может быть найдена подобная гарантия? В том, что на проливах не появится сила, могущая быть враждебной России. Можно, например, защищать нейтрализацию проливов наподобие того, как нейтрализован Суэцкий канал. Но важно, чтобы за этой юридической нейтрализацией не создалось фактическое господство. Ведь и с Турцией, ослабленной балканскими войнами, можно было бы мириться, если бы самая эта слабость не ускоряла превращения ее в форпост германизма. Роковым образом Турция или, лучше сказать, ее политиканствующие авантюристы настолько связались с делом германизма, что нельзя сокрушить его на Босфоре, не нанося окончательного удара оттоманской державе. Ясно, что должен быть приобретен свободный выход в Эгейское море для наших судов, торговых и военных, и что если для этого необходимо овладение проливами, мы должны ими овладеть. Едва ли здесь есть какая-нибудь опасность разногласий между союзниками. Для нас проливы имеют несравненно большее значение, чем для какой-нибудь другой европейской державы. Ведь самый Константинополь в мировой торговле постепенно теряет свое значение, уступая его уже давно Салоникам. Границей русских владений могла бы служить та линия Энос-Мидия, которая на Лондонской конференции 1913 г. предполагалась в качестве турецко-болгарской границы.
Самый вопрос о Константинополе, говорящий много воображению и чувству, не может быть, однако разрешен лишь голосом этого чувства. Опять-таки мы не могли бы допустить утверждения здесь другой державы, хотя бы формально Константинополь был признан вольным городом. Соображения, высказанные некогда императором Николаем I, почему для России Константинополь был бы опасным даром судьбы, сейчас интересны более исторически, хотя указанные им трудности остаются и теперь. Для нас важнее владение берегами Босфора, чем Золотого Рога, и мы вполне могли бы примириться с Константинополем, который стал бы действительно вольным городом, никому не угрожающим, под протекторатом России. Само собой разумеется, организация городского строя при такой разноплеменности, при отсутствии органической связи между частями (что общего у Стамбула, Галаты, Перы) представляет огромные проблемы. Протекторат России необ¬
■u^Ë 210
ходим здесь уже ради того, чтобы обеспечен был общий мир. Религиозная же сторона не должна быть смешиваемая с политической, как это часто делается. Крест на Св. Софии может сиять и над Константинополем, превращенным в такой вольный город. Легче было бы сохранить и в нем положение константинопольского патриархата. Для нас смысл борьбы - в достижении свободного моря и в сокрушении германизма на Босфоре. То и другое диктуется не только потребностями государственной обороны, но и всего экономического развития России. В общем же то и другое приводит к завершению исторических задач на проливах.
Остается другая сторона - завершение освободительного дела России. Многострадальный армянский народ, испытавший в конце XIX века такие неслыханные злодеяния от турецких властей, действующих непосредственно или через курдов, призывается к новой жизни. «Ныне отпущаеши!» Менее года тому назад вопрос о реформах в Армении оставался весьма неопределенным. Проект, который поддерживало русское министерство иностранных дел, основан был на допущении в известных пределах европейского контроля - контроля действительного («les puissances assureront de l’execution de toutes les dispositions arrêtées»), a не мнимого, к которому свелась, например, роль по мюрцштегскому соглашению гражданских агентов при Хильми-паше. Но правительство Энвера-паши, поощряемое, вероятно, появлением Сандерса на берегах Босфора и упоенное успехом адрианопольской авантюры, оказывало обычное противодействие, несмотря на ряд уступок по сравнению с первоначальным проектом, особенно же отвергало всякий действительный контроль. В настоящее время этот гордиев узел развязывается сам собой, и победоносное шествие наших кавказских войск приносит армянскому населению благую весть. Понятен тот энтузиазм, с которым армянское население России откликнулось на известие о войне. Нельзя не указать здесь и на благие последствия того духа мудрой терпимости и благожелательства, который так проникал деятельность наместника на Кавказе по отношению и к армянам, и ко всем другим разнообразным национальностям и который в настоящие минуты так облегчает наши военные задачи. Эта солидарность народов Кавказа есть ценный залог и внутреннего мира и грядущей плодотворной деятельности России на азиатском Ближнем, а может быть, и Среднем Востоке. В частности, армянское население, сохраняя всю свою национально-культурную самобытность, под сенью и защитой России, несомненно, примет самое широкое участие в этой деятельности.
Часто указывалось, что эта освободительная миссия России есть своеобразное политическое донкихотство, забвение того здорового эгоизма, который должен быть основой внешней политики каждого государства. В этом настроении есть действительно некоторое здоровое ядро, поскольку оно является сдерживающим мотивом перед решениями, влекущими за собой великую ответственность. Во время балканской войны нам предлагали из судьбы Дураццо и образования Албании сделать casus belli - к счастью, наше министерство иностранных дел дало энергичный отпор этим безответственным призывам,
211_3fev*
и в этом - одна из несомненных заслуг С. Д. Сазонова. Но создается великое извращение исторической перспективы, когда видят лишь пагубную растрату народных средств и сил в русско-турецкой войне 1877-8 гг. Можно ли так оценивать подлинный народный энтузиазм, который в ней проявился? Какая искусственная агитация могла бы его вызвать? И в еще несравненно большей степени относится это к войне современной, где освободительные задачи для России, как и для ее союзников, не суть дополнения к образовавшейся политической конъюнктуре, а прямые из нее следствия, - из политической конъюнктуры, которую создали не мы, а наши враги. Поэтому и на Балканском полуострове открытие в полном объеме восточного вопроса должно привести к существенному исправлению тех нарушений национальной справедливости, которые были допущены в бухарестском договоре.
На пороге нового исторического периода стоим мы, и перед нами встают уходящие вглубь веков воспоминания, и в то же время уже чувствуем мы дыхание новой жизни, где раскроется полнота материальных и духовных сил русского народа и где эти силы послужат не только его национальному самоутверждению, но и осуществлению общечеловеческих, вселенских начал.
Котляревский С. А. Россия и Ближний Восток //Русская мысль. 1914. №11. С. 153-157.
Корф С. А.
СОВРЕМЕННАЯ ВОЙНА И МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО
Среди правовых явлений международному праву всегда принадлежало совершенно обособленное положение, главным образом из-за недостатка санкций. Как указывает само название, международное право есть право между народами, и как раз в этой области меньше всего возможно принуждение; почти все основывается на взаимном соглашении, на договорах отдельных участников международного общения; и только за самое последнее время стала обосновываться идея надгосударственного права, слагающегося, так сказать, поверх договорных отношений народов.
Участниками международного общения и субъектами международного права в настоящее время принято признавать исключительно одни государства, и притом государства полноправные, суверенные*. Положение это объясняется той обстановкой, в которой складывалось и укреплялось международное общение XIX века; с одной стороны, расцвет международного права
Даже единственно спорное исключение, положение римского папы в международном общении, объясняется только его прежними правами главы государства, утерянными в 1871 г.
>ийЙВ 212
прошлого столетия совпадает с развитием идеи государственного всемогущества, с другой же, прочно устанавливается начало самостоятельности и независимости внутренней жизни каждого отдельного государства; принципы эти, конечно, взаимно зависимы: чем лучше обосновывалось начало самодовления государства и его власти, тем больше было оснований ограждать его от вмешательства других государств.
Из первых революций государство вышло, хотя и обезличенное, но с гораздо большей властью, гораздо более могущественное, чем при старом режиме; между тем при последнем, в социальном и экономическом отношении, возможно было большее обособление отдельных государственных единиц, чем позднее, когда в течение XIX века огромное развитие общественной жизни, торговли, промышленности, средств и путей сообщения, стало с неудержимой силой сближать народы друг с другом. Таким образом, создавалось одно из наиболее характерных и интересных противоречий минувшего века: жизнь сотнями способов и сил сближала и взаимно связывала культурные народы земного шара, государственная же власть, в теории и на практике, стремилась обосновать свою независимость и обособленность. Международное право по самому существу своему оказалось как раз в центре этого противоречия; оно ставило себе целью обработку, систематизацию, изучение международных правовых отношений для дальнейшего их развития и упрочения; идеалом своим оно имело создание такого международного правопорядка, который не зависел бы от воли отдельных участников общения, который обеспечивал бы рост международных отношений в области права, параллельно с колоссальным развитием социальных и экономических взаимоотношений культурных народов, и гарантировал бы этим новый международный правопорядок от внешних и внутренних нарушений, и не только в тихое, мирное время, но и в бурное время - военное. А рядом с этим международное право преследовало и гуманитарные цели улучшения международных отношений, устранения по возможности насилия и других грубых форм проявления силы; так, не будучи в состоянии устранить войну, как ultima ratio междугосударственных конфликтов, международное право стремилось внести принципы гуманности в способы и приемы ведения войны, путем охраны раненых и больных, военнопленных и некомбаттантов, запрещением или препятствованием наиболее варварских способов истребления врага и т. д. И вот, всему этому развитию международного права постоянно и успешно препятствовала теория и практика государственного всемогущества; международное право желало установить связанность государственной власти правом, государственное право стремилось именно эту связанность отрицать, а наиболее последовательные государствоведы отрицали само международное право, и понятно почему - одно его существование разбивало стройность их логических, но безжизненных систем.
Наиболее ярко разработана точка зрения государственного всемогущества именно в Германии, так называемой юридической школой государствоведения. Такая постановка вопроса была при том не случайностью, а неизбежным
213J&*
следствием всего германского государственного миросозерцания, принявшего столь несимпатичные формы в своем развитии после 1870 года. Как известно, германские государствоведы превозносят государственную власть, обоготворяя ее и считая единственным источником всякого права; благодаря последнему обстоятельству, им приходится безжалостно разделываться как с обычным, так и с международным правом; оба они ставятся ими в зависимость от государственной власти и признаются имеющими силу, действующими лишь постольку, поскольку в каждом отдельном случае это допускается государством. Для международного права получается, вследствие этого, безвыходное противоречие, circulus vitiosus: оно имеет своей главной целью ограничение государственной власти, а последняя не желает с ним считаться и признает его лишь там, где сама этого хочет или считает нужным.
Последовательные германские юристы, вроде Ф. Цорна, отрицают вовсе силу международного права и считают единственной его санкцией государственную власть; другие, менее последовательные исследователи, делают некоторые уступки; к этой категории ученых принадлежит, напр., Еллинек с его знаменитой теорией самообязывания государства; наиболее же удобной уловкой является теория признания силы международных договоров и соглашений rebus sic stantibus*; государство делается этой теорией судьей изменяющихся условий действия международных соглашений, благодаря чему оно может от них отказываться, если найдет, что наступили обстоятельства, нарушающие принцип «rebus sic stantibus»; с практической точки зрения и эти компромиссные учения сводятся, в равной мере, к признанию «свободы государственной власти от международных обязательств». Германская точка зрения, таким образом, не давала возможности обосновать международное право, как право надгосударственное, чего так настоятельно стало требовать современное развитие международного общения.
Правительствам, политикам и дипломатам подобное положение вещей могло казаться очень выгодным, развязывая им руки и обеспечивая желанную свободу действий; они могли входить в соглашения с другими правительствами, обязывать себя, обещать известные акты или политику, совершенно спокойно сознавая, что при наступлении новых обстоятельств (а ведь жизнь всегда создает огромное количество таковых), если сие им покажется выгодным, они откажутся от своих обязательств с простой ссылкой на заключение договора или соглашения лишь rebus sic stantibus.
И здесь мы подходим к основному, наиболее вопиющему нарушению международного права, учиненному Германией по поводу современной войны. Бетман-Гольвег, канцлер и глава германского правительства, в официальном разговоре с английским послом объявил международный договор, подписанный Германией, «клочком бумаги» (a scrap of paper) и чистосердечно удивлял -
Наиболее подробно учение о силе договоров rebus sic stantibus развито в брошюре проф. Кауфмана.
^ 214
ся, как Англия могла «из-за такого пустяка» даже думать о войне. Для тех, кто знает вышеизложенные германские теории, отрицающие силу международного права, и поколениями воспитанную среди немцев идею государственного всемогущества, взгляд германского канцлера на международные обязанности Германии нисколько не удивителен; мы даже скажем: наоборот, таковой представляет собой естественное и неизбежное последствие принципа самодовления государства и безграничность его власти; ведь право, согласно этим учениям, есть продукт его воли и существует не вне, а лишь внутри него, и, кроме того, нет силы (правовой, конечно), которая стояла бы над государством; а следовательно, раз данный договор не отвечал более интересам государства, последнее могло от него отказаться и считать его не обязательством, а клочком бумаги.
Но, с другой стороны, подобная постановка вопроса сводится к полному отрицанию правового характера международного общения: в последнем должна довлеть одна только физическая сила. Можно легко себе представить аналогичный случай в гражданском обороте, когда, напр., частное лицо могло бы отказываться от своих правовых обязанностей по собственному усмотрению; с подобным лицом никто не мог бы заключать договоров, а если таких индивидов было бы много, то среди них невозможно было бы правовое общение; так и среди народов. Кто может ныне верить международным обязательствам Германии, если при удобном случае она в состоянии от них отказываться? Как возможно заключить договор (мирный или иной) с правительством, представители коего могут считать таковой клочком бумаги! Невольно напрашивается сравнение с известным отношением римлян к пуническим обязательствам; как римляне с презрением упоминали о fides punica, подразумевая perfidia maxima punica, так и современный мир может с полным правом говорить о fides germanica или perfidia maxima germanica в области международных отношений и договоров.
Весь ужас, все значение этой точки зрения Германии не выступали наружу до войны, хотя уже предсказывались многими, наиболее чуткими исследователями государственного и международного права. В 1870 г. ее еще не существовало, государственная власть, даже в Германии, не признавалась всемогущей в отношении по крайней мере права международного. Последующие войны создавали констелляции, при которых воюющие державы оказывались в меньшинстве, благодаря чему прочее большинство имело возможность принуждения их силой соблюдать нормы международного права, и эта же сила могла гарантировать заключение и действие международных договоров и соглашений.
За последние десятилетия, однако, в науке международного права, и в особенности среди пацифистов, все чаще начали указывать на недостаточность подобного положения вещей, где нормы международного права гарантировались санкцией силы, коалицией большинства держав против нарушителей меньшинства; все больше стало раздаваться голосов за установление других, правовых, гарантий международного общения; жизнь все теснее сближала на¬
215 Й&у,
роды и государства и, следовательно, все настоятельнее требовала превращения силы в право и обеспечения последнему надгосударственного значения. И некоторое время могло казаться, что многое уже достигнуто в этом отношении, что действительно уже создана целая система международного надгосударственного права*, обязывающего и ограничивающего государственное всемогущество. Но именно этим результатом, этим идеалам был нанесен Германией жесточайший удар вышеуказанной теорией «клочка бумаги». Цивилизованный мир недаром содрогнулся, когда услышал эти исторические слова Бетман-Гольвега, содрогнулся потому, что ими была затронута наиболее жизненная и существенная струна международного общения, которая одна в состоянии обеспечить таковому правовой характер и избавить его от давления грубой физической силой.
* * *
Все остальные многочисленные нарушения Германией норм и принципов международного права в течение современной мировой войны являются лишь следствиями, и притом, скажем откровенно, неизбежными, указанной выше основной точки зрения, презрения к международным обязанностям и ею же самой заключенным договорам.
Not kennt kein Gebot, цинично говорят немцы, а потому считают себя совершенно свободными в определении того, какие международные обязательства им выгодны и могут сохранять свою силу, и с какими можно не считаться. Из этого же вытекает политика немецких военных властей, считающих все себе позволенным, к рассмотрению следствий которой нам придется вернуться немного ниже.
Обратимся к фактам нарушения Германией международного права.
Наиболее вопиющим, конечно, является нарушение нейтралитета бедной, ни в чем не повинной Бельгии. Впервые нейтралитет Бельгии был установлен договором 15 ноября 1831 г., но в то время еще не был окончен ее политический спор с Голландией, вследствие чего договорившиеся державы вновь подтвердили, на этот раз в окончательной форме, договор о нейтралитете Бельгии гарантией 19 апреля 1839 г., подписанной Англией, Австрией, Францией, Россией и Пруссией. Согласно ст. VII, Бельгия отныне представляла собой «самостоятельное и постоянное - нейтральное государство», обязанное соблюдать нейтралитет по отношению всех прочих государств; международное же право войны, с одной стороны, запрещает нейтральным предоставление своей территории воюющим державам, а с другой, запрещает воющим пользоваться нейтральными государствами для провода войск и обозов и провоза
Наиболее яркую сводку достигнутого в этом отношении гаагскими мирными конференциями представляет труд проф. Шюкинга, Der Staaten-verband der Haager Konferenzen, 1912.
xjÆ 216
амуниции и провианта*; другими словами, международное право, безусловно, запрещает пользование для военных целей территорией нейтрального государства. Вопрос о бельгийском нейтралитете зашел еще в 1870 г., во время франко-прусской войны; дальновидный Бисмарк, осторожно зондировав почву и не желая возбуждать Англию против Пруссии, заключил с ней соглашение (авг. 1870 г.), параллельно с аналогичным соглашением, тогда же подписанным Англией и Францией, которыми признавался нейтралитет Бельгии и предусматривалось вооруженное выступление Англии против нарушителя; когда, после Седана, Пруссия хотела эвакуировать своих раненых через бельгийскую территорию, Франция запротестовала, и Бельгия отказала в этом, - Бисмарк же предусмотрительно подчинился; в ту войну бельгийский нейтралитет, таким образом, нарушен не был, и прусское правительство, в лице канцлера Бисмарка, считало себя обязанным договорами 1831 и 1839 гг. При образовании Германской империи было установлено законом, что таковая принимает на себя международные обязательства, возложенные прежними договорами и соглашениями на те государства, кои вошли в состав империи; таким образом, оказался воспринятым названный договор 1839 г., подписанный Пруссией.
С тех пор, как мы видели, многое изменилось в миросозерцании германских политиков, и в августе 1914 г. Германия не задумалась над нарушением бельгийского нейтралитета. Правда, ею были сделаны попытки склонить как саму Бельгию, так и Англию на признание возможности, par force majeure, подобного нарушения; так, было заявлено бельгийскому правительству, что Германией будут возмещены все возможные убытки, причиненные проходом немецких войск, а английскому правительству было указано на военную необходимость такого прохода, причем, когда английский посол передал Бетману отказ Англии от нарушения договора 1839 г., им и была произнесена, искренно и с великим изумлением, ставшая отныне исторической, фраза о клочке бумаги. Параллельно с этими дипломатическими попытками и, очевидно, не ожидая от них многого, германский генеральный штаб деятельно готовился к давно задуманному и в деталях разработанному походу на Францию через Бельгию; по мнению штаба, это была крайняя необходимость; Францию надо было разбить одним скорым ударом для того, чтобы потом обратить все силы против ее восточного союзника, России, а для этого нельзя было воспользоваться какой-либо другой местностью; границы Франции были хорошо укреплены целым рядом первоклассных крепостей, которые потребовали бы многих недель осады; одна бельгийская равнина была незащищена и представляла собой удобное поле нашествия. Только позднее, когда оказались опубликованными дипломатические переговоры и ярко проявилось возму-
В совершенно ясных и недвусмысленных выражениях эти принципы подтверждены статьями 2, 3 и 5 гаагской конвенции 1907 г. (№ 5), касающейся прав и обязанностей нейтральных держав во время сухопутной войны.
217_8&*
щение всего цивилизованного мира этим фактом нарушения нейтралитета Бельгии, германское правительство стало подыскивать иные оправдания своего преступления. Главным аргументом была тогда выставлена опасность для Германии французского нападения «через Бельгию», т. е. подразумевалось, что Франция сделала бы то же (нарушила бы нейтралитет Бельгии), если германские войска не успели бы предупредить этого; но и это соображение, уже не говоря о его безнравственности и ложности, оказалось опровергнутым простым фактом отсутствия французских армий; тогда немцы обрушились на саму Бельгию, придумывая разные небылицы о ее союзе и соглашении с Англией и Францией, согласно которым ее заставили бы напасть на Германию, если бы последняя этого не предупредила; это утверждение было официально опровергнуто как самой Бельгией, так и ее теперешними союзниками; никакого предварительного договора или соглашения не существовало, кроме договора 1839 г:, но таковой был совершенно достаточным основанием для Англии для защиты бедной Бельгии; так положение вещей и было воспринято английским общественным мнением: нарушение нейтралитета вызвало взрыв негодования и сразу же обусловило участие Англии в войне. Здесь следует, кроме того, отметить безнравственность немецкой постановки вопроса, сводящейся к следующему: мы совершили преступление потому, что иначе таковое было бы совершено Францией или Бельгией; как будто совершение преступления противником может служить каким-либо оправданием. Но в данном случае фактически даже и этого не было: Франция накануне войны обещала не нарушать бельгийского нейтралитета (на официальный запрос Англии), а сама Бельгия, конечно, была далека от мысли какого-либо нападения на Германию, что было бы простым безумием. С точки зрения международного права, ни одно из приводимых Германией оправданий не выдерживает ни малейшей критики; ни одна из указанных причин не давала ей права нарушить нейтралитет, ею же самой гарантированный.
С правовой точки зрения, столь же возмутительным был факт нарушения другого нейтралитета, герцогства Люксембургского, хотя практическое его значение было гораздо меньше и не вызвало собой тех ужасов опустошения, кои были произведены немцами в Бельгии. Нейтралитет Люксембурга гарантирован договором 1867 г., после переговоров Наполеона III с Бисмарком, с той только разницей, что герцогство должно было обезоружиться; укрепления старинной крепости были срыты, а прежний прусский гарнизон выведен; договор был подписан теми же пятью державами, и в 1870 г., во время войны, Пруссия старательно избегала нарушений этого нейтралитета. Наоборот, в современную войну немцы, первым делом, заняли город, а позднее и все герцогство, как будто никакого нейтралитета Люксембурга никогда не существовало, и даже не оправдывая этот свой поступок. Только несколько месяцев спустя, германское правительство обещало возместить причиненные Люксембургу и его жителям убытки; здесь не было даже видимости оправдания, а циничное заявление о военной необходимости прохода германских войск.
218
Между тем в науке международного права институт постоянно нейтральных государств всегда оправдывался, как защита маленьких и слабых государств от посягательств больших и могущественных держав*; в этом заключалась главная цель объявления и гарантирования «вечного» нейтралитета; маленькие государства не могли и думать меряться силами с велики державами, вооружавшимися с ног до головы; защитой их самостоятельного бытия только и могли быть правовые гарантии, обязывающие и ограничивающие государства большие. Особенно ярко эти мотивы проявлялись в той пропаганде, которая давно уже преследовала цель объявления нейтральными скандинавские государства и Голландию. Но институт постоянно-нейтральных государств может существовать только благодаря международному праву, благодаря правовому ограничению государственного всемогущества великих держав. Как только сила таковых отрицается, что, как мы видели, делает германское правовоззрение, неизбежным следствием должны являться факты, подобные нарушениям бельгийского и люксембургского нейтралитетов; и нельзя сомневаться, что, будь то выгодным с военной точки зрения, Германия не постеснялась бы нарушить и швейцарский нейтралитет, хотя и встретила бы там, наподобие Бельгии, вооруженное сопротивление.
* * *
Уже с древних времен сношения между государствами и народами происходят через посредство особых органов, представителей государства за границей, послов и дипломатических агентов, и также уже со времен глубокой древности за такими агентами признается некоторое привилегированное положение неприкосновенности; особа их священна и охраняется даже в тех случаях, когда между государствами происходит разрыв сношений перед началом военных действий. Так, Лист, напр., пишет: «Международноправовое положение посла прекращается... разрывом сношений со стороны государства, при котором посол аккредитован, либо с самим аккредитующим государством, либо только с послом; но в обоих случаях посол, при возвращении своем на родину, если только он не замедляет его сверх меры, находится до границы государства, при котором он аккредитован, под защитой международного права» (стр. 151-152 русск. перевода, под ред. проф. Грабаря, изд. 1912 г.); само собой понятно, что те же нормы распространяются на членов семьи посла и прочих чинов его посольства (секретарей, советников, атташе); государство само не может нарушать этой неприкосновенности и обязано ограждать послов и посольства от нападений и оскорблений со стороны посторонних.
Давно уже эти принципы считались в международном праве аксиомой, и, как возмутительные примеры их нарушений, приводились турецкие и средневековые насилия (напр., сажание послов в знаменитый семибашенный замок в Константинополе). К несчастью приходится отметить, что и указанные
Подробнее о подобных государствах см. работу барона Б. Э. Нольде.
2i9_a^
принципы германское правительство нарушило, допустив насилия над отъезжавшим из Берлина русским посольством, причем нападению подверглись не только чины посольства, но и сопровождавшие их дамы; полиция Берлина, как будто сознательно, не предпринимала необходимых мер предосторожности против разнузданной толпы.
* * *
Количественно наибольшее число нарушений норм международного права, однако, выпадает на долю права войны, как сухопутной, так и морской.
В области международно-правовых отношений право войны с точки зрения теорий, отрицающих силу международного права, всегда представлялось наиболее спорным, наименее обеспеченным от посягательств грубой силы. Положение это вполне понятно: война есть, вообще, разнузданная физическая сила, превращающая человека в зверя, освобождая его от стеснительных и ограничительных велений права и нравственности; именно в этой области чаще всего безраздельно царит принцип главенства силы над правом. Поэтому противников международного права войны существует еще гораздо больше, чем принципиальных противников международного права; как часто приходится слышать с разнообразных сторон (не только военных), что чем хуже война, чем она ужаснее, тем лучше, тем она будет короче, и тем вернее можно победить, сломить, уничтожить врага; было время, когда жестокостью войны даже гордились, и были люди, признававшие, что побежденным следует сохранять лишь глаза, чтобы они могли плакать над своим поражением и горем.
Но со второй половины XIX в. можно было льстить себя надеждой, что подобная точка зрения принадлежит варварскому прошлому, что наша культура и цивилизация противны ей, что, хотя и нельзя было еще отрицать войну, но можно было ее ограничить вооруженным столкновением вражеских сил, не распространяя таковое на мирных граждан. В этом, казалось, состояла одна из великих заслуг международного права, поставившего себе целью гуманизацию войны. После долгих трудов удалось кодифицировать обычаи сухопутной войны и создать, таким образом, целую систему норм, вносивших гораздо более гуманные принципы в способы ведения войны, в ограждение больных и раненых, военнопленных и мирных жителей, так называемых некомботантов и нейтральных, в охрану больниц, церквей, произведений искусства и т. д., и т. д. Только в способах ведения морской войны еще сохранялись в больше мере прежние принципы уничтожения врага; но и в этой области, после гаагских мирных конференций и работ института международного права, можно было ожидать постепенного водворения большей гуманности; могло казаться, что близок день, когда будет кодифицировано и закреплено международными соглашениями и право морской войны.
Понятно, что все указанные нормы международного права, гуманизировавшие войну, предназначены были ограничивать всемогущество государственной власти; последняя не была более в состоянии пользоваться любым
М 220
средством или способом уничтожения вражеских сил; в этом заключается вся суть права войны, как части права международного. Отрицание силы последнего означает, конечно, отрицание силы и даже возможности первого. В современной войне эта отрицательная точка зрения немцев на право войны сказалась с особенной яркостью. Еще недавно можно было услышать заявление гр. Ревентлова, что «мы (т. е. немцы) достаточно сильны, чтобы не считаться с каким-либо правом войны, чтобы не нуждаться в каких-либо принципах гуманности; мы можем быть жестокими». Эта психология красной нитью проходит через все отношение Германии к современной войне и к институтам международного права вообще и права войны в частности. Но разве это не психология средневекового разбойника - рыцаря, грабившего проезжих на большой дороге, потому что государственная власть не была достаточно сильна, чтобы его остановить и наказать? За ним была сила, а о праве он мало заботился.
Но при таком отношении к праву войны, спрашивается, возможно ли вообще международное общение? Не сводится ли это к полному отрицанию какого бы то ни было, договорного или иного, ограничения государственной власти? Принцип довления силы (Not kennt kein Gebot), ведь, не знает границ и может применяться к любому факту, ко всякой области государственных отношений. Нет сомнения, однако, что этим же отрицаются все основные начала современной культуры и цивилизации, прогресс и развитие коих возможны только при господстве права, а не силы, т. е., при признании ограниченности государственной власти правом.
На первой мирной конференции 1899 г. была выработана конвенция «О законах и обычаях сухопутной войны» (№ 2), получившая дальнейшее развитие в конвенции второй гаагской конференции 1907 г. (№ 4). К ним приложен регламент о законах и обычаях сухопутной войны, первый отдел коего говорит о «воюющих» (беллигерантах), определяя понятие воюющей стороны, права военнопленных, больных и раненых; второй отдел посвящен «военным действиям»: средствам нанесения вреда, лазутчикам, парламентерам, капитуляциям и перемириям; третий отдел говорит о правах военных властей на территории неприятельского государства; прежний четвертый отдел содержал постановления касательно воющих и раненых, водворенных в нейтральных государствах; этот последний отдел был в 1907 г. выделен и включен во 2-ю главу 5-й конвенции. Почти все германские международники неизменно присовокупляют, рассуждая об этих конвенциях, что устанавливаемые ими нормы могут нарушаться государствами вследствие крайней необходимости, nécessite de guerre, Kriegsraison; подобное соображение в корне подрывает значение права войны вообще. И, надо сказать, германцы этим сугубо пользовались в настоящую войну: ими нарушено подавляющее большинство норм, установленных и подписанных их же правительством на мирных конференциях 1899 и 1907 гг.
Действительно, во главе норм этих конвенций поставлен принцип, согласно которому военные действия (так наз., активное право войны) предпринимаются только «войском» и против «войска», вооруженных сил противника;
221_3feu
мирное население должно быть оставлено в покое. Сомнение вызывали только иррегулярные войска и вольные стрелки (franc tireurs), нападавшие на войско противника; такие случаи имели место во время франко-прусской войны и правильно рассматривались как участие в военных действиях противника. Такие случаи встречались и в современной войне, напр. в Восточной Пруссии. Совершенно иную картину представляет, однако, германское нашествие в Бельгию; здесь подвергалось насилию, грабежу и разбою все мирное население некоторых местностей, причем известные города, как Лувен и Эршот, были прямо разграблены наступавшими немцами, вдобавок поджигавшими дома для сокрытия следов своих преступлений (иногда дома обливались керосином, иногда же употреблялись особые запалы или просто динамит). Это - уже ничем не оправдываемое, преступное нарушение международного военного права. Германцы ссылались при этом на факт стрельбы бельгийцев из-за угла или из сожженных домов, но если такие случаи действительно имели место, что вполне возможно, то, во всяком случае, репрессии могли подвергаться лишь сами стрелки, а не женщины и ни в чем неповинные дети; а кроме того, неприкосновенным должно было оставаться имущество, дома, мебель, обстановка и т. п. Особенно отвратительны нападения на беззащитных женщин и детей, над коими иногда производились самые невероятные насилия. С этой точки зрения, возмутительно принуждение немцами мирного населения к участию в военных работах, подготовлении траншей и т. п., повторявшееся и в Бельгии, и в Польше. В свое оправдание немцы ссылаются не только на крайнюю необходимость, но и на озверение своих солдат под влиянием изменнических действий местного населения занимаемых ими областей. Однако и это оправдание совершенно неприемлемо; не говоря уже о свидетельствуемом им недостатке дисциплины (которой немцы так гордятся), в указанных деяниях мы имеем проявление гораздо более ужасных начал: с одной стороны, зверского желания мести, уничтожения бельгийского населения, без различия пола и возраста, за то, что народ оказал сопротивление Германии, дерзнул вступить в вооруженную борьбу, которая, кстати сказать, испортила основной план стремительного разгрома Франции немцами; с другой стороны, мы имели еще худшее явление: в отношениях немцев к бельгийцам, несомненно, сказалась еще и сознательная жестокость, политика терроризации, задуманная и осуществленная планомерно из центра, из Берлина (а не озверевшими индивидуумами на местах), с целью устрашения как самой Бельгии, так и ее соседки, Голландии, и других мелких нейтральных государств; в некотором отношении следует сказать, что эта ужасная политика принесла желанные плоды и удалась германцам, удержав, напр., голландцев не только от какихлибо враждебных Германии действий, но и от оказания помощи союзникам.
Так же они действовали против русских войск: в Восточной Пруссии немецкое население не раз предательски нападало на русские войска, в нарушение ясного запрета конвенции 1907 г. касательно сухопутной войны; параллельно германские и австрийские войска (напр., в Калише) терроризировали мирное население российской империи и даже не раз позволяли себе брать
222
заложников, что также категорически запрещается международным правом (факт захвата заложников засвидетельствован донесением штаба нашего VH-го корпуса).
Другим аналогичным принципом является охрана международными договорами исторических памятников, произведений искусства и храмов божьих; немцы и в этом отношении ни мало не стеснялись, бомбардируя и разрушая все, что мешало осуществлению их военных планов, иногда даже по совершенно непонятным мотивам; так, бомбардирован был редкой исторической ценности Реймский собор, и уничтожена была удивительная по своему богатству Лувенская библиотека; русские же военные донесения сообщали об ужасных святотатствах (в Граеве, Красно, Замостье и Кельцах), когда немецкие войска оскверняли православные и католические церкви самым отвратительным образом.
Далее, ст. 49-52 регламента 4-й конвенции 1907 г. запрещает обложение местного населения, в виде наказания, денежными контрибуциями, допуская последние лишь реквизициями на содержание армий; между тем германские военные власти уже не раз облагали бельгийские города и целые провинции (напр., Брабант) огромными контрибуциями, которыми имелось в виду, конечно, не содержание немецкой армии, а наказание и устрашение бельгийцев. Эти акты, между прочим, вызвали энергичные протесты американцев (напр., Рузвельта и б. статс-секретаря иностр. дел Бэкона), указывавших на вопиющее нарушение ими международного права войны; идеалом последнего, ведь, является ограждение мирного населения занимаемых неприятелем территорий от необходимости участия тем или другим способом в действиях враждующей стороны. Еще более возмутительным, с этой точки зрения, представляется проникшее в печать известие, если это только правда, о призыве молодых бельгийцев на германскую военную службу, т. е. в ряды той самой армии, которая несколько месяцев тому назад разрушала их дома, убивала их родителей, братьев и сестер и, вообще, опустошала их родину; жестокость подобной меры неописуема и к тому же ярко противоречит категорическому запрету именно подобных действий статьей 4-й пятой конвенции 1907 г.
Международное право уже давно стремилось запретить метание бомб из воздуха*; к несчастью, разногласие держав на второй гаагской конференции уничтожило прежнюю категоричность данного запрета, вследствие чего метание снарядов воздушными судами оказывается ныне допустимым, но при непременном соблюдении одного важного условия: такое метание должно иметь целью вооруженные силы противника и его укрепленные места, а не мирных жителей и частные жилища. Вот против соблюдения этого обязательного условия, германские авиаторы и грешили сотни раз; пока авиаторы воюющих сторон бросали снаряды в войска и крепости противника, между-
Запрет был действителен согласно конвенциям петербургской, 1868 г., и гаагской, 1899 г.
223_3feu
народные нормы не были нарушаемы (как сие ни жалко, так как уже не раз указывалось на варварство подобного способа уничтожения противника); но немцы этим не довольствовались, а бросали свои бомбы в города (напр., Варшаву, Париж, многие английские города), убивая и калеча мирных жителей, женщин, детей, разрушая частные дома, убивая животных; подобные действия, являясь военным хулиганством, не имели к тому же какой-либо цели, они не терроризовали населения и не наносили какого бы то ни было вреда вооруженным силам противника. В свое оправдание немцы ссылались на то, что Париж и Варшава являются укрепленными городами, имея на своих территориях форты, а потому допустимо и их бомбардирование артиллерией или авиаторами; ведь артиллерия, говорят они, при осаде подобного города, не считалась бы с вредом, наносимым мирным жителям; так было, напр., при осаде Парижа в 1870 г. или при современной осаде Антверпена. Для действий артиллерии эту оговорку приходится признать правильной. Совершенно иначе, однако, обстоит дело с авиатикой; форты Парижа или Варшавы находятся за городом; в них, конечно, авиатор имеет право бросать свои снаряды, но при чем тут лежащий посреди укреплений мирный город? Можно было бы еще принять оговорку немцев, если бы бросаемые ими бомбы были предназначены для проходящих через город войск или т. п., но и этого не было; немцы говорят, что они стремились разрушать не частные, а публичные здания, напр. вокзалы и казначейство в Варшаве, но неизменно наносили вред не этим зданиям, а частным гражданам, а в Париже нападали на собор Божьей матери, один из лучших памятников средневековой архитектуры. Еще хуже, в смысле нравственного оправдания, представляется воздушная бомбардировка цеппелинами английских городов (январь 1915) и угроза подобной бомбардировкой Лондона, являющиеся преступным убиением мирных жителей, ни в чем не повинных женщин и детей: в этом отношении немцы, по-видимому, сознательно, хотят возвратиться к средневековым временам и способам истребления противника.
Одним из самых гуманных принципов международного права является охрана больных и раненых, обеспеченная так наз. женевской конвенцией (1864 г., пересмотренной в 1906 г.); идею этой охраны олицетворяет эмблема Красного Креста, также признанная и гарантированная названным международным соглашением; Красный Крест и учреждения, работающие под его флагом, принесли несказанную помощь в деле гуманизации войны, спасения раненых на полях битв и в лазаретах армий, охраны больных и т. д.; деятельности их слишком хорошо известна, чтобы приходилось останавливаться особо на ее описании; основной идеей здесь является святость эмблемы, которая должна употребляться только для одной данной цели, но зато и охраняется от всяких посягательств военных властей противника. Между тем как раз против этой основной идеи германские войска уже не раз грешили, пользуясь эмблемой Красного Креста для вероломных нападений на войска противника: наши войска, напр., как и войска западных союзников, вводились в заблуждение появлявшимися фургонами и автомобилями Красного Креста, останавливая
х/йЗВ 224
огонь или нападение, а затем оказывалось, что в таких фургонах были не раненые, а пулеметы безжалостно расстреливавшие противника. По донесениям д-ров Звегинцева, Никитина и др., германцы расстреливали не раз отряды Красного Креста и русские пароходы Красного Креста («Пан Тадеуш» и «Комета» на Висле), наполненные ранеными.
Аналогичным нарушением международного права является обманное пользование немцами белым флагом парламентеров, засвидетельствованное многими донесениями штабов русских корпусов; названная выше конвенция старательно ограждает парламентеров от военных нападений, при чем белый флаг предназначен служить официальной их эмблемой. Германцы пользовались и этой эмблемой для военной хитрости и обмана противника. Впоследствии они, очевидно, будут оправдываться опять-таки крайней необходимостью, Kriegsraison, не стесняясь тем, что такими актами подрывается всякое значение международных соглашений касательно права войны.
Необходимо также отметить далеко не единичные факты прикалывания русских раненых, оставшихся на поле битвы, и надругательства над трупами убитых; особенно часто эти случаи имели место при первом русском занятии Восточной Пруссии.
Международное право уже давно запрещает употребление так наз. пуль «дум-дум» и удушливых газов (конвенции 1868, 1899 и 1907 гг.); в январе печать обошло известие об употреблении германцами каких-то особо ядовитых газов в своих артиллерийских снарядах, а с южного фронта пришло известие об отобрании у австрийцев огромной партии разрывных пуль (в Лазенках, около Немирова и в Перемышле), упакованных в ящиках, обозначенных особой цветной лентой; есть основание предполагать, что с 1911 г. в Австрии систематически изготовлялись особые патроны с разрывной пулей, причиняющей самое ужасное поранение. Здесь еще раз сказалось презрение к запретам международных договоров.
* * *
Право морской войны не нашло себе еще такого же осуществления путем кодификации, как право войны сухопутной; до 1899 г. ничего не было сделано в этом отношении, первая конференция высказала лишь несколько пожеланий, повторенных затем конференцией 1907 г. Лишь в 1909 г. на лондонской конференции была выработана первая «Декларация права морской войны», оставшаяся, впрочем, нератификованной. В 1913 г. институт международного права выработал подробный проект международного соглашения касательно морской войны.
Несмотря на отсутствие кодификации, все же уже существуют международные соглашения, регулирующие частные вопросы морской войны, как, напр., отмену каперства, распространение на морскую войну постановлений касательно военнопленных и раненых, женевской конвенции Красного Креста и некоторых других.
225 3feiuk
В современную войну выдвинулись, однако, другие вопросы касательно закладки мин, бомбардирования неприятельских берегов и береговых городов, морской торговли, захвата торговых судов и контрабанды.
Уже давно поднимался в специальной литературе вопрос об опасностях минных заграждений для мирных морских сношений нейтральных государств; русско-японская война, напр., создала несколько ярких фактов подобной опасности, после чего особенно сильно развилась пропаганда идеи запрета или по крайней мере ограничения минных заграждений. Некоторый результат был достигнут 8 конвенцией 1907 г., установившей следующие принципы употребления морских мин*; допустимой считается закладка лишь таких мин, которые становятся безвредными при всплытии (отрывании якоря), мины же плавучие (flottantes) запрещены, равно торпеды, не обезвреживающиеся автоматично после того, как они не попали в цель; при установке минных заграждений должны быть приняты все меры к охране безопасности мирного (не военного) мореплавания. К этому было прибавлено, по предложению Германии (см. Лист, н.с., стр. 420), запрещение закладки мин у берегов противника, если таковая делается с целью прекращения торгового судоходства. Во время выработки текста этой конвенции не раз, однако, возникали жаркие споры, когда дело касалось обязывания государственных властей ограничивать их пользование морскими минами; отрицательно, как и следовало ожидать, высказывались представители Германии, но один из них, покойный Маршал ф. Биберштейн, присовокупил интересную фразу: германские морские офицеры, сказал он, всегда будут ясно сознавать свой долг гуманности по отношению к цивилизации и мирному мореплаванию, совесть, дисциплина и чувство долга всегда будут препятствовать нанесению вреда нейтральной торговле; а потому, заключал он, подобной конвенции, может быть, и не нужно! С некоторыми оговорками 8-ю конвенцию все же подписали. Несколько лет спустя, оказывается, именно Германия самым грубым образом нарушает, при том сознательно и планомерно, принципы только что указанных гуманных запретов. На конференции 1907 г. она предлагала запретить закладку мин у берегов противника, с целью препятствовать торговле нейтральных, а в ноябре 1914 г. сама расставила в Раумо, у берегов Финляндии, минные заграждения, которыми были потоплены 3 нейтральных шведских судна, везшие большей частью шведский же товар и имевшие шведские экипажи. А в Северном море «дисциплинированный» германский флот набросал на нейтральных торговых путях такое количество мин, что на них гибли десятки скандинавских и голландских пароходов; к тому же следует отметить, что немецкие мины не обезвреживаются, когда срываются с якорей и являются после этого именно запрещенными плавучими минами (mines flottantes).
Подробнее см. протоколы работы конференции 1907 г. и интересный доклад по данному вопросу подготовительной комиссии.
л/£В 226
Результатом этой деятельности немецкого флота был огромный вред, нанесенный судоходству, но, главным образом, не воюющих держав, а нейтральных государств; не английские суда, для которых, собственно, мины и были предназначены, а нейтральные гибли десятками; нельзя даже сказать, что немцы мешали ввозу своих противников, так как у Англии оставались открытыми прочие берега и порты, а Россия после случая в Раумо стала ввозить товары сухим путем, через Торнео. Кроме преступного уничтожения нейтральных жизней и имущества, Германия, таким образом, ровно ничего не достигла своим нарушением международно-правовых запретов. 9-й конвенцией 1907 г. было распространено на морскую войну запрещение конвенции 1899 г., касательно сухопутной войны, обстрела незащищенных мест или берегов; ст. 1 перечисляет незащищенные порты, города, жилища, селения и строения, но допускает обстрел складов, мастерских и сооружений, могущих быть использованными для ведения войны; кроме того, в виде исключения, обстрел допускается, если местные власти отказываются исполнить требование доставки продовольствия или запасов, необходимых для морских сил нападающего врага; при этом всегда должно предшествовать предупреждение; остальные статьи этой конвенции повторяют стать конвенции 1899 г. о сухопутной войне касательно необходимости щадить некоторые здания, оповещать или предупреждать мирное население и т. д. Как видим, положения все ясные и определенные. Между тем флот немцев самым грубым образом нарушил указанные нормы международного права при своем разбойном нападении на английские берега (дек. 1915). Когда они обстреливали Либаву, у них могло еще быть оправдание в том, что порт этот в прежние времена имел военное значение, хотя и там снаряды ими пускались в частные дома и мирное население (напр., на пляжах), что трудно объяснимо ошибкой. Гораздо хуже обстояло дело с нападением на Англию; в обоих Гартльпулях имелись форты, которые и обстреливались немцами, зато в Скарборо и Витби никаких фортов нет, и только неподалеку от Скарборо стояли полевые войска; между тем флот обстреливал Гранд-отель, побережные виллы, руины средневекового замка (в Скарборо) и старого аббатства (в Витби), которым справедливо гордилось это мирное местечко; никаких предупреждений сделано не было, а убиты были несколько десятков мирных жителей, женщин и детей; немцы, конечно, прекрасно знали, что делали, желая, очевидно, терроризировать или испугать англичан, а затем, в Берлине опубликовали свое победоносное нашествие на «укрепленные» места английского берега; лживое упоминание об «укрепленных» местах свидетельствует еще раз, что указанные нормы международного права им были хорошо известны. Но еще раз они с ними не считались. Невольно вспоминаются слова немецкого адмирала Вернера (см. его книгу «Морская война»): «Во время будущей войны не будут известны ни пощада, ни международное право (курсив наш); лозунгом будет - уничтожение врага какими бы то ни было средствами; укреплен ли береговой город, или нет, он будет подвержен обстрелу и предан огню; всякое вражеское имущество, на суше или на воде, будет обречено грабежу и уничтожению». Приведенные слова при¬
227_3kv*
надлежат Вернеру, но мысли, в них изложенные, как ярко доказывает современная война, принадлежат германским военным вообще, адмиралам и генералам, поручикам и лейтенантам, в совершенно равной мере; в этом весь ужас этих идей, что они составляют целое мировоззрение, согласно коему немцу все позволено, всегда вообще, а в особенности во время войны, что абсолютно всякое действие, всякий акт может быть оправдываем как necessaria ad finem belli, благодаря чему оказывается на практике, что для германских военных международного права действительно не существует.
Гораздо более спорными являются нарушения, коснувшиеся нейтральной морской торговли, главным образом, вследствие того, что до сего дня между державами не достигнуто соглашения касательно понятия и практики объявления и провоза контрабанды; каждое государство свободно в своих действиях по отношению к объявлению того или другого предмета контрабандой, абсолютной или условной. Попытка классификации была сделана лондонской декларацией 1909 г., но таковая осталась нератификованной державами; нормы ее могут, следовательно, рассматриваться лишь как пожелания международного права, а не как обязательные ограничения государственной власти держав. Благодаря этому, всякие соглашения в этой области могут быть достигаемы только ad hoc, как, напр., уговором Англии с Соед. Штатами касательно атлантической торговли последних; но вследствие того же здесь легче всего могут возникать недоразумения.
* * *
Итог, который можно подвести сказанному о положении норм международного права в современной войне, способен привести в отчаяние всякого, кому дороги успехи не только международного права, но и прогресса, и культуры, вообще, развитие международного общения и возможность обеспечения мирных международных сношений на будущее время.
Как возможно дальнейшее развитие международного общения, если между державами появилась одна, к тому же страшной физической силы, миросозерцание и правовоззрения правящих классов коей отрицают силу каких-либо международных обязательств, договоров или ограничений? Каково будет дальнейшее положение маленьких и слабых народов и государств, если среди больших и сильных будет существовать государство, отрицающее силу международной гарантии нейтралитета; вчера было разрушено благосостояние Бельгии, завтра может быть опустошена Голландия или Дания.
Совершенно очевидно, что будущий мир может принести и, безусловно, принесет разграбленной Бельгии имущественное удовлетворение в виде разных контрибуций и материального возмещения убытков. Но явятся ли таковые достаточными? На последний вопрос мы отвечаем безусловно отрицательно и считаем одной из великих задач того конгресса, на плечи которого будет возложено заключение мира, восстановление поруганного международного права и обеспечение ему силы на будущее время. Всем народам, малым и великим, должно быть гарантировано право международного общения, кото¬
х/йЗЁ 228
рое действительно связывало бы и ограничивало государственные власти отдельных участников этого общения на общую пользу, прогресс и культуру
Только после этого возможно будет мечтать о деятельности каких-либо международных судов, вроде гаагского, самая идея коих подорвана нынешним отношением немцев к международному праву
Будущим государственным деятелям, на долю коих выпадет заключение прочного мира, необходимо будет иметь в виду, что совершенно недостаточно сломить одну германскую военную мощь, тот furor teutonicus, коим, к несчастью, гордятся многие немцы; нужно будет озаботиться большим - созданием и обеспечением действительности таких условий, при которых окажется восстановленной сила международного права; необходимо будет и впредь обеспечить себя от «fides germanica». Работа этих дипломатов будет носить чрезвычайно деликатный характер; им недостаточно будет рассуждать о военных контрибуциях или территориальных приобретениях и переменах, отрезывании того или другого куска побежденной Германии; задача их, повторяем, будет гораздо сложнее, так как сами по себе только что указанные обстоятельства, контрибуция и территориальные изменения, не в состоянии обеспечить прочного будущего мира; скорее даже они могут вызвать желание реванша, мести, ненависти. При заключении мира необходимо будет думать еще и об уничтожении или обезврежении тех сил, как, напр., милитаризма, вооружений, огромных постоянных армий и т. д., которые противоречили мирному развитию международного общения и силой необходимости привели к современной ужасной войне. В корне должна быть убита малейшая возможность повторения тех явлений, которые вызвали мировое кровавое столкновение, позорящее культуру и цивилизацию, а сие можно будет достичь, лишь сломив отвратительную гордыню Германии.
Корф С. А. Современная война и международное право //Вопросы мировой войны. Пг.у 1915. С. 507-531.
Гессен В. М.
ВОЙНА И ПРАВО
I
Вопрос о том, существует ли право войны или война необходимо является отрицанием права, сводится, по своему существу, к вопросу о характере - конвенциональном или правовом - тех норм, которыми определяются обязанности и права воюющих сторон. Конвенциональная норма - гипотетический императив, правило целесообразности и удобства, направляющее, но не связывающее человеческой воли. Требования моды или обычая светского обихода - примеры конвенциональных норм. Мы повинуемся им постольку,
229
поскольку нам выгодно и угодно; мы не обязаны им повиноваться. Если потребует серьезный интерес, мы пренебрежем конвенциональной нормой; и никакого правонарушения мы при этом не совершим. В отличие от конвенциональной, правовая норма является категорическим императивом; она связывает и обязывает нашу волю. Мы повинуемся ей не потому, что хотим, а потому что обязаны ей повиноваться. Мы приносим ей в жертву наш личный интерес. Выгодно нам или нет - веление права сохраняет императивный характер: нашему произволу оно полагает непреодолимый барьер.
Существует ли право войны? Или, в иной формулировке, тот же вопрос: все или не все дозволено на войне?
Может ли воюющее государство ссылкой на жизненные интересы своего народа оправдать всякое нарушение норм международного права? Всё ли на войне подчиняется конечной ее цели - военному успеху? И все ли средства оправдывает эта цель?
Значение поставленного вопроса - очевидно. Так называемое право войны является частью международного права вообще. Те нормы, которые регулируют международную жизнь во время войны, и те, которые регулируют ее во время мира, тожественны по своему юридическому значению; их источники те же - обычай и договор. Если право войны - не право, международное право вообще правового значения не имеет. Решая вопрос о правовом или конвенциональном характере права войны, мы тем самым решаем другой - гораздо более важный и более общий - вопрос о природе всех норм так называемого международного права. И утверждая, что право войны - не право, мы утверждаем тем самым, что сила - одна только сила - является началом, определяющим международную жизнь. Во время мира эта сила смягчается, в своих проявлениях, конвенциональными нормами международной куртуазии, или международной моды; военная необходимость освобождает ее от всех или почти всех конвенциональных сдержек. Международная жизнь - и во время войны, и во время мира - остается поныне естественным (а не гражданским) состоянием, - во время мира естественным состоянием «джентльменов», а во время войны естественным состоянием «дикарей»...
В 1902 г., уже после первой конференции мира, германским генеральным штабом, в руководство германской армии, издается сборник, посвященный военным обычаям в сухопутной войне*. Основная тенденция сборника - отрицание правового характера норм, регулирующих применение вооруженной силы. По мнению германского штаба, смысл войны (Kriegsraison) позволяет всякому воюющему государству применять все средства, могущие содейство-
«Kreigsbrauch im Landkriege» в серии «Kriegsgeschichtliche Einzelschriften» hrsg. vom Grossen Generalstabe, Heft 31, Berl., 1902; русский перевод полк. Михельсона (изд. военно-статистического отдела главного штаба), Петроград, 1904. О сборнике см.: В. М. Гессен. Германская армия и право войны («Речь», 1914 г. №№ 210, 216, 219 и 227).
jÆ 230
вать достижению ее цели. Военные обычаи (Kriegsgebrauch) или, что то же, военные нравы (Kriegssitten) и приемы войны (Kriegsmanier) - не что иное как добровольное ограничение воюющего государства в его собственных интересах. Многочисленные в течение XIX века попытки возвести международные обычаи на степень общеобязательного для всех народов и армий закона окончились, по мнению германского штаба, «полной неудачей». Такая кодификация права войны, как гаагская конвенция, обязательной силы не имеет: она является лишь «нравственным признаком» стремлений, нередко противоречащих природе войны и ее конечной цели. Военная история должна научить офицера разбираться в вопросе о том, оправдываются ли господствующие военные обычаи или нет, следует ли их строго придерживаться или соответственным образом изменить.
Как конвенциональные нормы, обычаи войны применимы лишь постольку, поскольку они не противоречат так называемой «военной необходимости» - существенным и важным интересам воюющего государства. Нет и не может быть норм, обязательных для армий quand meme. Все позволено, что содействует цели войны. Inter arma silent leges. Бог войны - языческий бог, Mars exlex древнего Рима - тиран, не признающий ни божеских, ни человеческих законов.
Представление о конвенциональном (гипотетическом) характере норм международного права красною нитью проходит чрез сборник германского генерального штаба. Все дозволено, что необходимо; все необходимо, что способствует достижению цели войны. Дозволено убийство военнопленных; бомбардировка незащищенных городов; принуждение жителей оккупированной области к участию в военных действиях, направленных против их отечества. Дозволено всякое отчуждение и захват, всякое пользование, повреждение или уничтожение имущества, принадлежащего неприятельским подданным. Дозволены массовые экзекуции, предание населения оккупированной области огню и мечу за вину или враждебные действия отдельных лиц. С точки зрения германского штаба, так называемое право войны является системой конвенциональных норм, не более обязательных, чем правила моды или хорошего тона. С такими нормами не станут считаться в серьезных обстоятельствах серьезные люди.
История современной великой войны пред нашими глазами. С рассматриваемой точки зрения, она является не чем иным, как практическим применением германской армией предустановленной теории германского штаба. Война открывается циничным нарушением международного права - вторжением германцев в Бельгию, постоянно-нейтральное государство. Варварское обращение с пленными, бомбардировка незащищенных городов, воздушные на них налеты, массовое истребление мирного населения, непосильная контрибуция, уничтожение памятников искусства и науки - тысячи фактов, неоспоримых и неоспоренных, свидетельствуют о системе, основанной на суверенном презрении к общепризнанным началам международного права.
230&u
Конечно, нарушение права никогда на войне не бывает односторонним. Есть страшный закон войны, именуемый законом репрессалий. Нарушение права одной стороной всегда и необходимо влечет за собой ответное нарушение его другой. Как снежный ком, беззаконие катится с горы и по пути превращается в лавину. Условие взаимности применимо ко всем отношениям международного права, и в особенности к отношениям, создаваемым войной. Никто из нас в настоящее время не может быть вполне объективным; мы многого не знаем. Суд истории впереди; он каждому воздаст по заслугам...
Во всяком случае, в новейшей истории мы не встречаем войны, которая так мало считалась бы с общепризнанными нормами международного права. Как прилив океана смывает песчаную дамбу, построенную играющими на берегу детьми, так стихия войны опрокидывает правовые преграды, воздвигнутые вековыми усилиями человеческой мысли.
Не грозит ли человечеству первобытный хаос, возвращение к естественному состоянию, к тому состоянию, в котором человек человеку - волк?..
Отовсюду надвигаются страхи... И страшнее всех страхов - торжествующая проповедь силы, разливающееся по земле убеждение в «банкротстве» международного права... Все позволено на войне...
А между тем стоит лишь отрешиться от поверхностных наблюдений, проникнуть пытливым и настойчивым взором в глубину переживаемых миром событий, и до наглядности станет очевидной необоснованность пессимистических предсказаний. В трагических перипетиях великой войны обнаружилось не только преходящее бессилие права; обнаружилась неизбежность его конечного торжества. Корню права - правовому началу, лежащему в глубинах человеческого духа, не страшны никакие военные бури, шумящие на поверхности земли.
II
В непосредственной реакции пострадавшего лица против всякого нарушения принадлежащего ему права - в борьбе за право наиболее ярко проявляется живая и действенная сила правового начала.
Возможно ли говорить о «банкротстве» международного права пред лицом героической Бельгии, явившей изумленному миру пример самоотверженной, готовой на всякие жертвы борьбы за свое попранное право? Не подлежит никакому сомнению, что Бельгия среди всех - как больших, так и малых - государств, вовлеченных в современную войну, занимает особое место.
Согласно договорам 1839 г. между Бельгией и Голландией, с одной стороны, и между нею же и пятью великими державами, с другой, Бельгия - постоянно-нейтральное государство. Как таковое, она, разумеется, не имела и не могла иметь никаких агрессивных интересов в отношении к другим государствам. «С величайшей добросовестностью и точностью» за все время своего существования она соблюдала обязанности нейтрального государства и в то же время категорически требовала от других государств уважения к ее
232
нейтралитету*. 29 апреля 1913 г. германский ст.-секр. по иностранным делам ф. Ягов в бюджетной комиссии рейхстага категорически заявляет: «Нейтралитет Бельгии утвержден международной конвенцией, и Германия твердо намерена постановления конвенции уважать»**. 31 июля (18-го по старому стилю) 1914 г. германский посланник при бельгийском дворе де-Белов, в беседе с бельгийским генеральным секретарем, выражает уверенность, что намерения Германии, формулированные в 1913 г. ф. Яговым, ни в каком отношении не изменились***. А два дня спустя, 2 августа (20 июля), тот же Белов предъявляет Бельгии от имени германского правительства знаменитый ультиматум. Принимая во внимание, что, по достоверным сведениям, французские войска намерены пройти на Маас чрез Живее и Намюр и что Бельгия, при всем ее желании, не будет в состоянии отразить без посторонней помощи прохождения французских войск, германское правительство считает себя вынужденным предупредить это вторжение и вступить на бельгийскую территорию. При этих условиях Германия предлагает королевскому правительству занять дружественное по отношению к ней положение и обязывается в момент заключения мира гарантировать неприкосновенность королевства и его владений во всем их объеме. Германия готова, по соглашению с бельгийскими властями, покупать все потребное для ее войск за наличный расчет и возмещать всякий убыток, какой мог бы быть причинен германскими войсками. И в заключение ноты - недвусмысленная угроза: если Бельгия создаст затруднения прохождению германских войск, Германия будет вынуждена рассматривать ее как неприятеля и предоставить урегулирование дальнейших взаимоотношений обоих государств силе оружия .
В истории великой войны ответ Бельгии на германский ультиматум является одним из наиболее прекрасных и трогательных эпизодов. Пред лицом своего могущественного противника, бельгийское правительство заявляет о «глубоком и тягостном изумлении», вызываемом германскою нотой. Намерения, приписываемые Франции, противоречат формальным заявлениям правительства республики. Но если бы даже, вопреки ожиданиям, французское правительство действительно посягнуло на бельгийский нейтралитет, правительство Бельгии исполнило бы свои международные обязательства, и армия ее оказала бы энергичное сопротивление французам. Договором 1839 г. независимость и нейтралитет Бельгии поставлен под защиту держав, и в их числе под защиту Пруссии. Бельгийское королевство всегда было верным
Циркулярная телеграмма бельгийского министра иностранных дел от 24(11) июля 1914 г. («Серая книга», № 2).
Бельгийский посланник в Берлине министру иностранных дел, 2 мая 1913 г. («Серая книга», прилож. к № 12).
Бельгийский министр иностранных дел королевским посланникам в Берлине, Лондоне и Париже, 31(18) июля, 1914 г. («Серая книга», № 12).
Текст ноты в «Серой книге», № 20.
233 8&V,
своим международным обязательствам. Оно выполняло их в духе лояльного беспристрастия; оно прилагало все силы, чтобы сохранить и заставить уважать свой нейтралитет. Посягательством на его независимость германское правительство совершило бы жестокое нарушение международного права. Никакие стратегические интересы не оправдывают нарушения права. Приняв сделанные ему предложения, бельгийское правительство принесло бы в жертву честь нации в тот самый момент, когда изменило бы своим обязательствам пред Европой. Оно отказывается верить тому, что независимость Бельгии может быть сохранена лишь ценой нарушения ее нейтралитета. Но если бы эта надежда оказалась обманутой, правительство твердо решило отразить всеми имеющимися в ее власти средствами всякое посягательство на ее права*.
Германская армия занимает территорию королевства. После геройской обороны и падения Льежа, германское правительство снова обращается к Бельгии и, как змей искуситель, предлагает ей капитулировать перед силой. Приведем in extenso характерную германскую ноту, сообщенную Бельгии чрез посредство нидерландского правительства:
«Крепость Льеж после храброй обороны взята штурмом. Германское правительство выражает свое глубочайшее сожаление, что вследствие позиции, принятой Бельгией в отношении к Германии, дошло до кровавых столкновений. Только вынужденная обстоятельствами, в виду военных мер Франции, Германия приведена была к тяжелой решимости вступить в Бельгию и занять Льеж как опорный пункт для своих дальнейших военных действий. После того как бельгийская армия своим геройским сопротивлением большому превосходству сил самым блестящим образом поддержала честь своего оружия, германское правительство просит Его Величество Короля и бельгийское правительство избавить Бельгию от дальнейших ужасов войны. Германское правительство готово на всякое соглашение с Бельгией, какое только окажется совместимым с его отношением к Франции. Германия еще раз торжественно заявляет, что она не руководилась намерением завладеть бельгийской территорией и что она, безусловно, далека от этого намерения. Германия и теперь еще готова немедленно очистить бельгийское королевств, как только состояние войны ей это позволит»**.
Неисчислимые бедствия готовы обрушиться на несчастную Бельгию. Но в борьбе за свое, попираемое Германией, право она остается непреклонной: верная своим международным обязательствам, она повторяет на вторичное предложение германского правительства ответ, уже данный ею на ультиматум 2 августа***. И эту свою непреклонность бельгийское правительство красноречиво мотивирует в ответе на ноту австро-венгерского правительства, объявляющую Бельгии войну:
Текст ответной ноты бельгийского правительства в «Серой книге», № 22. Текст ноты в «Серой книге», № 60.
«Серая книга», № 65.
234
«Со всеми своими соседями, без различия, Бельгия неизменно поддерживала дружественные отношения. Она педантически исполняла обязанности, налагаемые на нее нейтралитетом. Если она не сочла возможным принять предложения Германии, то это объясняется тем, что предметом их было нарушение обязательств, принятых ею на себя пред Европой, - обязательств, обусловивших самое создание бельгийского королевства. Она не думала, что народ, как бы слаб он ни был, может презреть свои обязанности и принести в жертву свою честь, склонившись перед силой. Правительство дождалось не только истечения срока ультиматума, но и вторжения германских войск на свою территорию, прежде чем обратиться к Франции и Англии гарантировавшим ее нейтралитет - так же, как и Германия и Австро-Венгрия - за содействием защите бельгийской территории, во имя и в силу договоров»*.
4 августа, в своей речи, произнесенной в заседании рейхстага, имперский канцлер откровенно признает неправомерность нарушения бельгийского нейтралитета: «Мы находились в состоянии необходимой обороны, в необходимость не считается с законами. Наши войска заняли Люксембург и, быть может, вступили уже в Бельгию. Это противоречит предписаниям международного права... Мы не можем ждать... Мы вынуждены пренебречь законными протестами люксембургского и бельгийского правительств... Несправедливость, причиненную нами, мы исправим, как только достигнута будет наша военная цель»**.
Впоследствии Германия делает попытку подыскать правомерное основание своему неправомерному поступку. Создается легенда о бельгийской измене нейтралитету - лицемерная и лживая легенда, которой невозможно поверить. В воззвании «К культурному миру» представители германской науки и искусства категорически заявляют: «Неправда, что мы преступно нарушили бельгийский нейтралитет. Имеются доказательства тому, что Франция и Англия уже раньше приняли решение нарушить его. Имеются доказательства тому, что Бельгия согласилась на это. Было бы равносильно самоубийству, если бы мы не предупредили их». О каких доказательствах говорят представители германской науки? Разве уже в самом начале австро-сербского конфликта 24/11 июля бельгийское правительство не заявило, что оно будет «непоколебимо стремиться к исполнению обязательств нейтралитета, как бы ни сложились обстоятельства»***. Разве представители германской науки не знают, что правительство французской республики категорически подтвердило, что никакое вторжение французских войск в Бельгию не будет иметь место, если бы даже значительные германские силы были сосредоточены на бельгий¬
«Серая книга», № 78.
Телеграмма бельгийского посланника в Берлине мин-ру иностр. дел от 4 авг. (22 июля 1914 г.) в «Серой книге», № 35.
*** «Серая книга», № 2, прилож.
235
ской границе?* И разве они не знают, что традиционная политика Англии, со времен франко-прусской войны, заключается именно в охране бельгийского нейтралитета?** Если даже предположить, что сообщения германской печати о происходивших задолго до войны переговорах между Бельгией и Англией о военном соглашении, соответствуют действительности, - и это обстоятельство, конечно, ни в малейшей степени не доказывает готовности Бельгии отказаться от своего нейтралитета. Германская угроза давно уже дамокловым мечом висит над нейтральной Бельгией***. Никто не отрицает, что нейтральное государство имеет неоспоримое право вести оборонительную войну; а если это так, оно имеет такое же право вступать в международные соглашения, преследующие оборонительные цели.
Германское вторжение в нейтральную Бельгию является вопиющим, ничем не оправдываемым нарушением международного права - торжеством силы над правом. Участие Бельгии в современной войне преследует одну только цель: борьбу за право, самоутверждение ее международной личности, героический протест против беззаконного насилия.
Борьбе за право принесены Бельгией неисчислимые жертвы. Разорены и затоплены ее цветущие равнины. Ее города во власти неприятеля. В развалинах великолепные памятники религии, искусства и науки. Десятки тысяч бельгийских граждан, лишенных крова, томятся на чужбине. Даже честь Бельгии не пощажена жестоким врагом: в воззвании «К культурному миру» представители германской науки называют население Бельгии, - не отдельных лиц, быть может, повинных в преступных эксцессах патриотизма, - а «население Бельгии», как таковое, народом «подлых убийц»... Политическая страсть способна на все. Она способна на постыдное издевательство, издевательство палача над своею жертвой... Сила торжествует над правом; и, тем не менее нет и не может быть сомнения в том, что это торжество кратковременно и непрочно.
«Серая книга»у № 9.
В 1866 г., пред войною, Бисмарк предлагал Бельгию Франции в виде вознаграждения за союз против Австрии; в самый момент заключения пражского договора Бельгия снова фигурирует в качестве компенсации, предлагаемой Пруссией за право исключить Австрию из Германии и присоединить к Пруссии другие немецкие земли. После возникновения Северо-Германского Союза присоединения Бельгии требует Франция, как вознаграждение за признание ею «перехода Пруссии за Майн». Вслед за началом войны 1870-71 гг. как прусское, так и французское правительства заявляют правительству Бельгии о намерении их уважать под условием взаимности ее нейтралитет. Не уверенная, однако, в своей безопасности, Бельгия обращается к Англии с просьбой о защите. По настоянию Англии, Пруссия и Франция вынуждены заключить с ней особые договоры, подтверждающие гарантию бельгийского нейтралитета (См.: бар. Б. Э. Нольде. Постоянно-нейтральное государство. Стр. 331 и сл.).
О беседе бельгийского короля с императором Вильгельмом в 1913 г. см. ниже. Стр. 503.
xjgfi 236
Победа Германии над Бельгией морально невозможна; она невозможней ее победы над могущественной коалицией великих держав. И если бы исходом войны пред союзными державами - Россией, Великобританией и Францией - поставлена была дилемма: восстановление Бельгии или осуществление из собственных национальных интересов - нельзя, разумеется, сомневаться в том, что, прежде всего, была бы восстановлена Бельгия. Ее поражение означало бы поражение права, торжество беззакония над законом. Оно невозможно потому, что правосознание современного человечества - правосознание нейтральных государств - примириться с ним не может.
Очищенная огнем великим страданий, несчастная Бельгия должна возродиться из пепла для того, чтобы грядущим поколениям служить живым уроком, свидетельствовать пред ними о том, что право и было, и есть, и во веки пребудет могущественней силы...
III
История присоединения Англии к антигерманской коалиции держав является другим, не менее красноречивым симптомом огромного значения правового начала в современной международной жизни.
Нельзя, разумеется, отрицать, что участие Англии в войне диктовалось повелительным образом совокупностью ее наиболее важных и жизненных национальных интересов. Пока была надежда на локализацию австро-сербского конфликта, она могла оставаться пассивной*. Она оставалась бы пассивной и в том случае, если бы мог быть локализован австро-русский конфликт**. С того, однако, момента, как в европейскую войну оказались вовлеченными Германия и Франция, вопрос об участии в ней Англии являлся, по существу, предрешенным. Допустить европейскую гегемонию Германии, ее возможную победу над Францией - для Англии значило отказаться от своего великодержавного положения в Европе. Она не могла не понимать, что за Францией неизбежно - раньше или позже - придет ее черед.
Ничто, быть может, в такой мере не свидетельствует о недальновидности германской дипломатии, как непоколебимая ее уверенность в том, что Англия в последнюю минуту откажется от активного вмешательства в войну. Германский историк не в состоянии будет без стыда вспомнить о знаменитой беседе 29 июля между имперским канцлером и с. Гошеном, британским по¬
В беседе с германским послом 20/7 июля 1914 г. с. Грей заявляет, что он не допускает мысли о возможности войны между кем-либо из великих держав, и что было бы поистине ужасно, если бы кто-либо был вовлечен в войну Сербией (См. телеграмма с. Э. Грея с. Г. Рембольду от 20 июля 1914 г. в «Белой книге», № 1).
Телеграмма с. Э. Грея с. Ф. Берти 29 июля 1914 г. («Белая книга», № 87): «Если даже вопрос осложнится недоразумением между Австрией и Россией - мы все же не почувствуем потребности сказать свое слово».
237_3fei*
слом при берлинском дворе, во время которой имперский канцлер как плату за британский нейтралитет предлагает отказ Германии от каких бы то ни было территориальных приобретений за счет Франции, с сохранением, однако, свободы в отношении французских колоний*.
И еще с большим стыдом он вспомнит о телеграмме от 1 августа Вильгельма II Георгу V, заявляющей о готовности Германии отказаться от нападения на Францию, если Англия гарантирует своими военными и морскими силами французский нейтралитет в русско-германском конфликте**. В этой телеграмме - не только поразительное непонимание повелительных задач британской политики, но и суверенное презрение к Франции, как второстепенной державе, нейтралитет которой может быть «гарантирован» военными и морскими силами другой державы. Император, разумеется, знает, что Франция, в силу международных обязательств, не может оставаться нейтральной. И тем не менее в своей телеграмме он цинически советует ей... «успокоить свои нервы». С его точки зрения, верность международным обязательствам является «нервничаньем», неуместным в международном обороте.
Как бы то ни было, политическая необходимость повелительно требовала от Англии участия в европейской войне. И все-таки не эта необходимость в глазах английского общественного мнения является последним и решающим аргументом. Еще 29 июля с. Грей заявляет французскому послу, П.Камбону, что Англией не принято окончательное решение на случай войны, который еще может и вовсе не возникнуть***. 31 июля с. Грей телеграфирует Ф. Берти, британскому послу в Париже: «Никто здесь не чувствует, что настоящий конфликт, в его современном положении, затрагивает договоры или обязательства Британии»****. Для того чтобы выяснить позицию Англии, с. Грей обращается 31 июля к Германии и Франции с категорическим запросом: намерены ли французское и германское правительства уважать нейтралитет Бельгии до того момента, пока другая держава его не нарушит?***** В беседе с германским послом (1 авг.) с. Грей поясняет, что нарушение бельгийского нейтралитета неизбежно бы вызвало всеобщее негодование в стране. Позиция Англии решена будет в значительной степени общественным мнением; положение Бельгии окажет на английское общественное мнение большое, если не решающее, вли¬
Телеграмма с. Э. Гошена с. Э. Грею («Белая Книга», № 85).
Текст телеграммы был опубликован в «Северо-Германской газете» и перепечатан во французском сборнике дипломатических актов, предшествовавших войне. («Желтая книга». С. 191). Срв. германское издание на английском языке: «...How the franco-german conflict might have been avoided» (Official documents published by the german government, Berl., 1914. P. 6).
Телеграмма с. Эдуарда Грея с. Ф. Берти от 29 июля («Белая книга», № 67).
Телеграмма с. Э. Грея с. Ф. Берти от 31 июля («Белая книга», № 116).
Текст ноты в «Белой Книге», № 114.
x/cèВ 238
яние*. В ответ на запрос Э. Грея, французское правительство заявляет о своем намерении соблюдать нейтралитет Бельгии под условием его ненарушения другой державой**. Германское правительство уклоняется от прямого и категорического ответа***. Вторичный запрос от 4 августа предъявляется Англией уже в форме ультиматума, на который германское правительство никакого ответа не дает****.
Таким образом, с формальной точки зрения, единственной причиной участия Англии в войне является нарушение Германией бельгийского нейтралитета.
В настоящее время бессмысленно и бесцельно, разумеется, спорить о том, какую позицию заняла бы Англия, если бы германское правительство решило ответить согласием на ее ультиматум. В высшей степени, однако, знаменательно, что, с точки зрения английского общественного мнения, не политическая цель - борьба с гегемонией Германии во имя политического равновесия Европы, а цель правовая - восстановление нарушенного Германией международного права, защита бельгийского нейтралитета от ее посягательств, является необходимым и достаточным оправданием войны, решающим аргументом в ее пользу. Британское правительство колеблется до тех пор, пока участия Англии в войне повелительно требуют соображения raison d’état - национальные интересы Англии, великодержавное положение ее. И без всякого колебания правительство решается на войну с того момента, как участие в ней, с точки зрения международного права, становится обязательным для Англии, как державы, гарантировавшей бельгийский нейтралитет.
Международный договор 39 г. - «клочок бумаги», о котором с таким презрением отозвался германский канцлер, для Англии является документом, имеющим еще более решающее значение, чем все соображения государственной пользы. Свободная и демократическая страна, стоящая в центре мировой торговли, не может, разумеется, легко решиться на продолжительную и упорную, мировую войну. Она не может не думать о «трате колоссальных средств, о приостановке торговли, влекущей за собой полнейший упадок европейской промышленности и кредита»*****. Народному воображению необходимо идеологическое оправдание войны для того, чтобы помириться с неизбежностью жертв, вызываемых ею. И таким идеологическим оправданием является цель войны: борьба за право, - не только за свое, но и за чужое право, - за право небольшого и мирного народа, беззаконно и безжалостно попираемое могущественным соседом. Колебания английской политики в эпоху, предшествую¬
Телеграмма с. Грея с. Э. Гошену от 1 авг. («Белая книга», № 123). Телеграмма с. Ф. Берти с. Э. Грею от 31 июля («Белая книга», № 125). Телеграмма с. Э. Гошена с. Э. Грею («Белая книга», № 122).
Текст ультиматума в «Белой книге», № 153.
«Белая книга», № 3.
239 Sfeu
щую войне, являются уроком для грядущих поколений: только та война, которая ведется во имя торжества права над силой, является воистину iustum bellum - справедливой войной.
IV
И не в одной только Англии - во всем мире, или по крайней мере в рядах коалиции, вступившей в борьбу с ненасытным милитаризмом Германии, безусловно, господствует правовая идеология войны.
Само собой разумеется, что каждое правительство, решаясь на войну, не может не считаться с национальными интересами своей страны. В частности, современная война является исторической необходимостью для России. Объясняя вмешательство России в австро-сербскую распрю тенденциями так называемого панславизма, австро-германские политики до наивности упрощают проблему. И эти тенденции, конечно, сыграли свою роль, однако не столь значительную, как это представляется некоторым*.
Для того чтобы убедиться в этом, достаточно задуматься над вопросом, могла ли Россия остаться пассивной, если бы объектом нападения со стороны Австрии явилась бы не единоплеменная нам Сербия, а другое, хотя бы иноплеменное, балканское государство - напр., Румыния или Турция? Великобритания, не считаясь с национальностью Бельгии, объявляет войну Германии из-за нарушения ею бельгийского нейтралитета. По тем же соображениям Россия объявила бы Австрии войну за всякую ее завоевательную политику на Балканском полуострове.
Признание австро-венгерской гегемонии на Балканах явилось бы для России отказом не только от исторических традиций ее политики в прошлом, но и от великодержавного ее положения в будущем. По справедливому утверждению русского министра, австрийское господство над Сербией в такой же мере нетерпимо для России, как зависимость Нидерландов от Германии для Великобритании. Для России как великой державы это фактически вопрос жизни и смерти**.
Не для того, разумеется, в течение столетий рекою лилась на Балканах русская кровь, чтобы в Константинополе, Белграде и Софии утвердилось австрогерманское господство; чтобы Черное море превратилось в закрытое море
Есть некоторое преувеличение в словах, сказанных русским министром иностранных дел с. Бьюкенену, английскому послу в Петрограде: в России вспыхнула бы революция, если бы она допустила вассальную зависимость Сербии от Австрии (телеграмма с. Бьюкенена с. Э. Грею от 30 июля в «Белой книге», № 97). Никакой революции бы не вспыхнуло, но такая политика, несомненно, оттолкнула бы от правительства наиболее умеренные и консервативные общественные элементы, националистически настроенные.
Телеграмма с. Г. Бьюкенена с. Э. Грею от 1 авг. («Белая книга», № 139).
240
(mare clausum). В конфликте с Австрией не панславистские симпатии России были поставлены на карту; поставлена была ее будущность, как великой державы. Оставаться пассивным зрителем разгрома Австро-Венгрией Сербии для России значило подвергнуться беспримерному унижению - унижению, которому великая держава подвергнуться не может*.
И точно так же другие государства - и Франция, и Сербия - участвуя в войне, стремятся к осуществлению традиционных задач их национальной политики. Но если политические цели войны различны у каждого из воюющих государств, то общей для всех является ее правовая цель: защита международного правопорядка от нависшей над ним германской угрозы.
Политикой Бисмарка - «железом и кровью» - создается современная Германия. Поклонение этой политике возводится ею в национальный культ. С удивительной апологией милитаризма мы встречаемся в воззвании «К культурному миру» представителей германской науки и искусства. По их мнению, без немецкого милитаризма немецкая культура давно была бы стерта с лица земли. На защиту этой культуры возник милитаризм из ее же недр в стране, которая в течение веков подвергалась разбойничьим набегам более, чем какая-либо иная страна. По-видимому, представители германской науки забыли, что германская культура, в эпоху своего наивысшего расцвета, своих величайших побед - в эпоху «Канта, Бетховена и Гёте» - не нуждалась в защите милитаризма. Они не знают, что, защищая культуру, германский милитаризм извратил ее сущность, умалил ее значение, расточил ее духовные ценности, накопленные веками. Эпоха технического прогресса является в Германии эпохой величайшего упадка и унижения философии права. Наука права капитулирует пред культом силы. Р. ф. Иеринг - родоначальник так называемого позитивного направления в философии права - фанатичный поклонник Бисмарка. По собственному его признанию, «в ограниченной сфере своего творчества он следовал только тому импульсу, который был ему дан великим мастером реальной политики»**. Поэтому позитивная теория права является, в сущности, не чем иным, как откровенной апологией эгоистической и своекорыстной силы.
Право - политика силы; оно создается в постоянной и беспощадной борьбе - в борьбе, которая ведется за материальные блага («интерес») и материальными средствами («силой»). В борьбе этой побеждает сильнейшая сторона; она диктует условия мира стороне побежденной. Эти условия мира, компро¬
Слова с. Э. Грея в беседе с германским послом в Лондоне: «Никто и не думает об унижении Австрии; вопрос заключается в том, до каких пределов намерена довести Австрия унижение других. Конечно, Сербия будет несколько унижена, но Австрия может довести дело и до унижения России!» (Телеграмма с. Э. Грея с. Э. Гошену, от 29 июля, в «Белой книге», № 90).
См. любопытнейшее письмо Ihering’a Бисмарку от 15 сент. 1888 г. у H. V. Роschinger’a: Bismark und Ihering. P 42 и сл.
241 Sfeu
мисс между победителем и побежденным - жестокий и несправедливый, как всякий компромисс после победы, - является положительным объективным правом. Положительное право признает и защищает интерес, оказавшийся достаточно сильным для того, чтобы добиться такого признания и защиты. Защищенный интерес мы называем субъективным правом. В борьбе противоположных и враждебных друг другу интересов, право всегда и необходимо на стороне того интереса, который сильнее других. По самому своему существу оно не бывает и не может быть справедливым. Идеологическая критика права бессмысленна и бесцельна. По мнению Меркеля, одного из последователей Иеринга, вопрос о справедливости права имеет для юридической науки такое же значение, как для географии вопрос: разумно ли, что источники Рейна лежат на Альпах?
Право всегда несправедливо; сила всегда правомерна. Будь сильным - и тем самым ты будешь прав. Из всех вообще теорий права единственно истинной для современной Германии является теория древнего галла: «мое право на острие моего меча»*.
Освобожденная от всяких - правовых и моральных - сдержек, физическая сила становится целью, к которой с величайшим успехом стремится современная Германия - Германия Круппа и Цеппелина**. «Насыщенная» в эпоху Бисмарка, Германия fin de siecle’n становится ненасытной. Она ищет колоний и торгового владычества - не только на сухопутных, но и на морских путях. Ей тесно в своих пределах. Разве графство Бургундское и часть Лотарингии, провинции древней германской империи, не находятся еще в руках французов? Разве тысячи немцев в балтийских провинциях не стонут под славянским игом? Разве немецкие кантоны Швейцарии, фламандские провинции Бельгии, Голландия - не немецкие страны? Вернуть Германии то, чем она некогда владела, ее национальный долг***. Германии должна принадлежать ге¬
В. М. Гессен. Возрождение естественного права. С. 30 и сл.
О германском милитаризме см. весьма интересную книгу Prof. Nippold’a: Der deutsche Chauvinismus. Berl., 1913; имеется краткий пересказ ее содержания на русском языке (Б. Шиханян. Немецкий профессор о германском шовинизме. Петр., 1915). Срв.: Th. Ziegler. Die geistigen und socialen Strömungen des neunzehnten Iahrhunderts. Berl., 1901. S. 561 и сл.
Для характеристики притязаний германского империализма весьма поучительны труды Р. Rohrbach’a: «Deutschland unter den Weltvölken», 2 Aufl., Berl., 1908; cm. в особенности: с. 11 и сл., с. 319 и сл.; «Der deutsche Gedanke in der Welt», c. 161 и сл. Срв.: Официальный секретный рапорт об усилении германской армии, опубликованный французским правительством в «Желтой книге», 1914 г. С. 11 и сл.; также: «Отчет, представленный г. С. Питону, французскому министру иностранных дел, об общественном мнении Германии по докладам дипломатических агентов и консульств» («Желтая книга», с. 18 и сл.).
жУйЗВ_242
гемония над Европой. Россия в счет не идет: она не культурна и бессильна*. По словам Вундта, Россия не выполнила своей задачи - приобщить к европейской культуре свои земли. Не культивирование своих варварских стран, а варваризация подвластных ей стран культурных - вот что написано на знамени современной России. Борьба с Россией является борьбою с восточным варварством, от которого необходимо освободить подвластные ей культурные народы: поляков, балтийских немцев и финнов**. И Франция в счет не идет: уже вследствие морального упадка своего народа, осудившего себя на бездетность, она добровольно отказалась от дальнейшего участия в великом состя-
***
зании мировых народов .
С англосаксами Германия готова поделить мировое господство. В своем двухтомном труде «Германия и будущая война» ген. Бернгарди диктует Британии условия мира: она должна предоставить Германии полнейшую свободу в европейской политике и с самого начала помириться с увеличением ее вооруженных сил; она не должна мешать росту германской колониальной политики, поскольку последняя не совершается за счет ее собственных колоний; она должна согласиться на изменение ее суверенных прав в северной Африке в пользу Германии; она должна обязаться не препятствовать осуществлению австрийских интересов на Балканах и экономическим стремлениям Германии в Малой Азии; наконец, она должна отказаться от противодействия морским вооружениям Германии.
Условия - неприемлемы; в таком случае война - не только с Англией, но с соединенными силами тройственного согласия - война во что бы ни стало и до самого конца.
Никогда и нигде еще проповедь войны не велась так открыто и откровенно, как в Германии XX века. В своей интересной книге: «Der deutsche Chauvinismus» проф. Ниппольд насчитывает около 35 названий распространенных и влиятельных органов печати, ежедневно пропагандирующих идею необходимой и спасительной для Германии, немедленной и наступательной войны. И ту же идею пропагандируют многочисленные организации Всегерманского и Военного Союзов (Alldeutscher-u Wehrverein). Losschlagen nach Western und Osten - становится лозунгом плеяды военных ученых публицистов (Бернгарди, Кайм, Врохен, Либерти, Айхгорн и др.). И не подлежит никакому сомнению, что этот лозунг встречает живое сочувствие в сферах, имеющих решающее влияние на судьбы своей страны. В ноябре 1913 г. посол французской республики в Берлине Жюль Камбон сообщает своему правительству о беседе бельгийского короля с германским императором в присутствии начальника германского штаба Мольтке. Бельгийский король
Rohrbach. Deutschland unter den Weltvölkern». S. 58 и сл.; Ibid. Der deutsche Gedanke. S. 175 и сл.
См. реферат его лейпцигской лекции в «Русск. Вед.», 1914 г., № 219.
Rohrbach. Der deutsche Gedanke. S. 7.
243_3&u
нашел в императоре полную перемену: он больше не сторонник мира: напротив, он твердо убежден, что война с Францией неизбежна и рано или поздно к ней придется прибегнуть. И, по мнению Мольтке, война необходима и неизбежна: «Так как на этот раз надо покончить, то нельзя сомневаться в том неотразимом энтузиазме, который в день объявления войны охватит весь германский народ»*.
Задолго до австро-сербского конфликта угрожающий призрак войны витает над потревоженной Европой. Растут непомерные непосильные вооружения. И народы начинают понимать: так жить невозможно.
Война за мир, война за право - пароль и лозунг современной великой войны. Вокруг этого лозунга сплотилось общественное мнение демократических народов Европы. Общественные классы, стоящие в стороне от династической политики, не сочувствующие политике территориальных захватов, понимают роковую неизбежность, необходимость современной войны.
И та готовность, с какой они приносят величайшие жертвы на ее алтарь, свидетельствует о том, в какой мере они прониклись сознанием необходимости восстания против грубой и своекорыстной силы, необходимости победы над нею - победы во что бы то ни стало и во имя торжества организующего международную жизнь правового начала.
Но не только в рядах коалиции, сражающейся с германским милитаризмом, и среди нейтральных государств растет против современной Германии немая, но активная оппозиция. Нельзя отрицать, что в начале войны симпатии многих нейтральных государств склонялись на ее сторону. Агитация «германоамериканцев» в Соединенных Штатах, фантастический призрак так называемой «русской опасности» в Скандинавии, национальная близость к Германии Швейцарии и Голландии, династические ее связи с румынским, болгарским и греческим тронами, «японская опасность» на Дальнем Востоке, последствия балканского кризиса, посеявшего ненависть между родственными нациями, болгарской и сербской, - все это действовало в интересах Германии, говорило в ее пользу. Сверх того, с самого начала войны германские публицисты и дипломатические агенты развивают необыкновенно энергичную агитационную деятельность в нейтральных странах. В публичных выступлениях, в бесчисленном множестве политических памфлетов, в воззваниях представителей германской науки и искусства варьируется на тысячу ладов одно и то же утверждение: Германия против своей воли вовлечена в войну; она является жертвою коварства Великобритании и неблагодарности России.
Но проходит время, и в трагических перипетиях великой войны вскрывается сущность германского милитаризма: его безграничная самоуверенность, его дисциплинированная жестокость, его суверенное презрение к праву. В тот самый момент, когда пал геройски обороняемый Льеж, дело Германии было
Телеграмма Ж. Камбона С. Пишону от 22 ноября 1913 г. («Желтая книга»,
№ 6).
244
бесповоротно проиграно в глазах всего мира. Участь Бельгии становится грозным предостережением для других государств, не принимающих участия в войне. Вспоминается официальное заявление германского генерального штаба: «В будущей европейской войне необходимо, чтобы мелкие государства принуждены были следовать за нами, или же были побеждены»*. Отрицательное отношение Германии к основным и общепризнанным началам международного права всей своей тяжестью ложится на плечи нейтральных государств: могут ли они когда-нибудь забыть бумажную блокаду британских берегов?..
Утвердить на незыблемой основе господство права - важнейшая цель современной войны. По сравнению с ней вопрос о «военной добыче» - о территориальных и иных приобретениях - имеет второстепенное значение. Для того чтобы цель эта была достигнута, необходима не только победа над врагом, но и самоограничение победителей. Величайшая опасность, грозящая человечеству, заключается в том, что на развалинах поверженного в прах германского милитаризма, под влиянием успехов войны, может вырасти новый - такой же самоуверенный, такой же притязательный - милитаризм. Рекою льется человеческая кровь - кровь наших братьев и детей. Она прольется не даром, если ценой ее куплена будет величайшая из возможных побед - победа права над силой, мира над войной!..
V
Никто не думает о завтрашнем дне, словно его не будет у Европы. Не только миллионы человеческих жизней, не только благосостояние и богатства народов безжалостно расточаются войной; легкомысленно расточаются ею великие культурные ценности, накопленные веками.
Пройдет война - и, как едкая пыль, примятая ливнем, улягутся страсти, разнузданные ею. Настанет время созидательной работы. Появится армия зодчих. И снова колокольни и башни полуразрушенных храмов устремятся к небу, и в разрывы и трещины их стен ляжет новый камень. В затопленной Бельгии снова воздвигнутся плотины, и успокоенное море войдет в привычные свои берега. Протянутся новые улицы в сожженных пожарами городах, и мирная жизнь потечет в отстроенных заново жилищах.
Тогда вспомнит человечество, утомленное ужасами войны, о невидимом храме - о храме права, разрушенном войной. Он восстанет из праха; и снова его колокольни и башни устремятся к далекому небу, и в разрывы и трещины его стен ляжет новый камень. И над обновленным человечеством с высоты его колоколен раздастся благая весть: на земле мир и в человецех благоволение!..
Гессен В. М. Война и право // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 484-506.
См. записку об усилении германской армии, 12 марта 1913 г., во французской «Желтой книге», № 2, приложение.
245_&ь
Милюков П. Н.
«НЕЙТРАЛИЗАЦИЯ» ДАРДАНЕЛЛ И БОСФОРА
Мы стоим в настоящее время перед решением вековой русской национальной задачи - распространением суверенитета русского государства на проливы, закрывающие вход в Черное море и открывающие из него выход. Задача эта должна быть разрешена в интересах России. Но она будет решаться не в пустом пространстве. Проливы суть морские пути, долженствующие быть, по международному праву и обычаю, открыты для мировой торговли. Черное море не есть наше внутреннее «территориальное» море, а свободный бассейн, на который выходит, кроме России, также и другие прибрежные государства. Таким образом, русский суверенитет над проливами должен быть примирен с интересами соседних государств и с требованиями прогрессивного международного права. Что это задача вовсе не безнадежная, об этом свидетельствует одно то, что вопрос о «нейтрализации» проливов был поставлен уже на очередь при существовании турецкого суверенитета и при полном признании прежнего режима проливов, установленного договорами. Очевидно, замена одного суверенитета другим не упраздняет вопроса, а только ставит его в новые определенные условия, которые могут оказаться даже более благоприятными для его разрешения, чем то договорное положение, которым определялось господство Турции над проливами.
Для иллюстрации этих положений я воспользуюсь той постановкой вопроса о «нейтрализации» проливов, которая дана была междупарламентским союзом и которая меньше чем за год до войны послужила предметом обсуждения на последней (XVIII-й) междупарламентской конференции в Гааге (3-5 сентября 1913 г.). Доклад комиссии, в которой участвовал и представитель нашей русской междупарламентской группы, и последовавшие за докладом прения могут дать вполне определенное представление о той высшей точке, какой достигла международная дискуссия по вопросу о «нейтрализации» проливов. Мы увидим, что постановка вопроса, сделанная комиссией и рассчитанная на сохранение суверенитета Турции, в общем и целом, вполне мирится и с суверенитетом России. Трудно думать, чтобы то, что признавалось справедливым для Турции, не было признано таковым для России.
Работа междупарламентской комиссии была предпринята по почину германского депутата, д-ра Пахнике, предложившего XVI-й междупарламентской конференции в Брюсселе (1910) проект резолюции, принятой конференцией в следующей форме:
«Принимая во внимание, что конвенцией 28 июля 1881г. между Аргентиной и Чили Магелланов пролив был изъят из общего права войны;
Принимая во внимание, что константинопольской конвенцией 29 октября 1888 г. Суэцкий канал был поставлен в подобное же положение;
xigçffi 246
Принимая во внимание, что американо-британская конвенция 18 ноября 1901 г. установила предварительно тот же порядок для Панамского канала, ныне сооруженного;
Ввиду того, что в интересах международных сообщений и общего мира представляется важным распространить, насколько возможно, этот порядок на все междуокеанские проливы и каналы,
XVI междупарламентская комиссия приглашает совет учредить комиссию для изучения этого вопроса».
При обсуждении этого предложения в Брюсселе попросил слова бывший турецкий министр, армянин Норадунгиан, и подчеркнул, что проливы бывают разные, и способы их «нейтрализации» должны быть также различны. Притом же, самое ограничение вопроса «междуокеанскими» проливами исключает из суждений комиссии такие проливы, берега которых находятся во владении одного государства и положение которых уже определено международными договорами. Председательствовавший, покойный Бернарт, успокоил Норадунгиана несколькими словами, которых я не нахожу в печатном протоколе заседания.
В действительности, комиссия не исключила Дарданелл из круга своих занятий. Но она признала тезис, что положение проливов может быть весьма разнообразно, и поставила себе вопрос: можно ли, принимая это разнообразие как данное, все-таки выработать хотя бы известный минимум способов «нейтрализации», одинаково приложимый ко всем проливам.
Самая постановка вопроса уже вводила разрешение его в определенные рамки. Из трех указанных Пахнике прецедентов первый - договор между Чили и Аргентиной - очевидно, шел дальше возможного минимума. В пункте 5 этого договора сказано: «Магелланов пролив нейтрализован навсегда, и свободное плавание по нему обеспечено флагами всех наций. Для гарантии этой свободы и этого нейтралитета никакое укрепление и никакие военные оборонительные сооружения не будут построены на берегах, которые могли бы противоречить этой цели».
Было очевидно, что сервитут «неукрепления» берегов мог быть приложен только к такому проливу, который расположен далеко от густонаселенных мест обеих договаривающихся стран. Только при этом условии безопасность и оборона той и другой нисколько не страдали от безоружности пролива.
Совершенно иное было юридическое положение Суэцкого и Панамского каналов. Искусственные сооружения, созданные рукой человека, они следуют режиму, установленному при их постройке, и составляют часть государственной собственности той страны, на территории которой выкопаны. Как естественное последствие этого, эти каналы разделяют судьбу государства, которое ими обладает. Если государство воюет, каналы открыты всем военным действиям. Если государство нейтрально, канал закрыт для военных судов воюющих держав. Но ввиду важности названных каналов для мировых сношений великие державы с самого начала уговорились согласовать их юри-
247_3&c
дический характер как территориальных вод с потребностями торговли и свободного сообщения - путем особых договоров.
Такой договор относительно Панамского канала был заключен впервые еще в 1850 году (так называемый договор Клейтона - Бульвера). Очень либеральный по своему содержанию, этот договор послужил образцом для определения режима Суэцкого канала. За исключением статьи 8-й, договор Клейтона - Бульвера был, однако, отменен более выгодным для Америки договором Хея - Паунсфорта (1901), который, вместе с договором 1904 г. (так называемый договор Хея - Бюно-Варильи) между Соединенными Штатами и Панамской республикой и составляет действующее право Панамского канала.
Докладчик междупарламентской комиссии, граф де-Пенха Гарсиа, сводит положения этого договорного законодательства к следующим одиннадцати тезисам*:
1) Соединенные Штаты имеют в районе канала все те права суверенитета, которые им переданы Панамской республикой.
2) Соединенным Штатам принадлежит исключительное право законодательства относительно регламентации и управления каналом.
3) Канал подчиняется общему началу нейтрализации, установленному ст. 8-й договора Клейтона - Бульвера.
4) Канал будет свободен и открыт торговым и военным судам всех стран на начале полного равенства.
5) Пошлины за проход будут справедливы (justes et équitables).
6) Канал будет поставлен вне всякого враждебного действия и не будет подвергаться блокаде.
7) Соединенные Штаты будут иметь право поддерживать вдоль канала военную полицию, необходимую против беспорядков и незаконных действий.
8) Военные суда воюющих сторон должны будут проходить канал в кратчайше возможный срок и будут иметь право брать продовольствие в канале лишь в строго необходимых пределах. Тому же порядку будут подчиняться призовые суда.
9) Воюющие стороны не будут иметь права высаживать и принимать в канале ни войск, ни амуниции, ни военного материала, за исключением случайной задержки при проходе.
10) Соседние с каналом воды, в границах трех морских миль у каждого конца канала, будут точно так же изъяты из общего права войны. Пребывание военного судна воющей стороны в этих водах не должно будет длиться долее 24-х часов, за исключением случая вынужденной остановки. Однако же во-
Доклад графа de Penha Garcia и прения по нему напечатаны в Compte rendu de la XVIII-e conference tenue a la Haye, du 3 au 5 septembre 1913. Bruxelles, Misch et Thron,
1914.
а/йЗВ 248
енное судно одной воюющей стороны не будет иметь права выйти из пролива ранее 24-х часов после выхода военного судна другой воюющей стороны.
И) Материал учреждений, зданий и всех сооружений, необходимых для постройки, поддержания и пользования каналом, будет пользоваться полной неприкосновенностью, как во время войны, так и во время мира.
Надо прибавить к этому, что по договору с Панамской республикой (ст. 23) Соединенные Штаты выговорили себе право укреплять канал (to establish fortifications) в случае необходимости защищать его вооруженной силой и проявили твердое намерение не допускать в случае войны с Соединенными Штатами в канал другую воюющую сторону*. Затем Соединенные Штаты истолковали положение договора о полном «равенстве всех стран» (entire equality) в том смысле, что «все страны» (all nations) не включают Соединенных Штатов, которые имеют право устанавливать облегченные условия прохода для своей «береговой» торговли. Последняя принимается при этом в широком смысле - всякой торговли между отдельными владениям С. Штатов, напр. между Вашингтоном и Филиппинами. С этими изъятиями «международный status» Панамского канала можно считать установленным. По выражению одного американского автора, он представляет «средину между нейтрализацией и американским контролем»**.
Начала «нейтрализации» Суэцкого канала установлены договором 1888 г., которым и до сих пор определяется положение канала в мирное и в военное время. Начала эти следующие:
1) Канал свободен и открыт во всякое время для всякого торгового или военного судна, без различия флага.
2) Блокада канала запрещена.
3) Никакой враждебный акт не может быть совершен ни во входных портах, ни в районе трех миль в окружающих водах, даже если Турция будет одной из воюющих сторон.
4) Военные корабли воюющих держав обязаны проходить канал в кратчайший возможный срок и, за исключением вынужденной остановки, не имеют права задерживаться в Порт-Саиде или в гавани Суэца более 24-х часов. Их пропитание и снабжение провиантом ограничено пределами самого необходимого.
Для предупреждения морского нападения на канале уже выстроены могущественные укрепления при выходе из канала. Кроме того, С. Штаты купили в Эквадора острова Галапагос, господствующие стратегически над каналом со стороны Тихого океана, и строят сильную крепость на о. Фламенко. На восточной стороне С. Штаты не прочь приобрести у Англии Ямайку с той же целью. Ввиду легкости нападения на канал с суши и здесь проектирована целая линия сухопутных укреплений. См.: Richard Hennig. Probleme des Weltverkehrs. Berl., 1913. S. 307-312.
** J. Saxon Mills. The Panama Canal. Nilson, 1913. P 75.
249_3&u
5) Промежуток минимум в 24 часа должен быть оставлен между проходом двух враждебных судов.
6) Воюющие стороны не могут ни высаживаться, ни принимать к себе войск или военного материала в канале или во входных портах.
7) Никакое военное судно не может стационировать в канале.
8) Одни только невоюющие державы имеют право держать двух стационеров, самое большее во входных портах.
9) Канал пресной воды и материалы для канала находятся под теми же гарантиями, как и самый канал.
10) Султан и хедив имеют право принимать все общие полицейские меры, под условием - уважать свободу плавания.
И) Сооружения, укрепления или сборища на берегах канала, которые могут грозить свободе канала, запрещаются.
12) Представители держав, подписавших договор, составляют комиссию, наблюдающую за его выполнением.
В отличие от Панамского канала, гарантированного только двумя державами, Англией и Соединенными Штатами, а охраняемого и содержимого только последними, Суэцкий канал гарантирован всеми европейскими державами. Другое отличие - то, что укрепления на Суэцком канале воспрещаются. Но надо заметить, что эти различия вызываются как неопределенностью прежнего юридического положения Англии в Египте, так и состоянием разложения Турции. Теперь, после аннексии Египта и после вероятного раздела Турции, также как и после обнаружившейся во время войны небезопасности канала с суши, весьма возможны изменения в status’e и Суэцкого канала.
Как бы то ни было, в обоих приведенных примерах мы имеем дело с только что и частично приобретенным суверенитетом над берегами канала. Положение Дарданелл и Босфора совершенно иное. Здесь суверенитет Турции установился с XV столетия, и права международного пользования проливом расширялись с чрезвычайной медленностью. Узость проливов делала их, как и искусственные каналы, «территориальными водами» на всем протяжении. А международное положение Константинополя и связанные с ним вековые споры препятствовали принятию каких-либо формул «нейтрализации», которые сколько-нибудь грозили бы ослабить средства обороны турецкой столицы.
Писатели по международному праву не согласны между собой в вопросе о юридическом положении проливов, широта которых не превосходит обычного пояса территориальных вод. Немногие из них, как Hautefeuille, отрицают за прибрежным государством-сувереном всякое право и требуют полной свободы прохода. Другие, как Vattel, Ortolan, Bluntschli, Pradier Fodere, признают за прибрежным государством, если только вход в пролив не может быть обстреливаем прибрежными крепостями, простое право общего надзора. Наконец, третьи, как Fiore, Wheaton, признают за прибрежным государством не только право регламентировать навигацию в проливе, но и право закрывать проливы во время войны для воюющих сторон.
a/c$È 250
По отношению к Дарданеллам и Босфору дело решается, однако, не теориями международного права, а существующими договорами. Согласно этим договорам (Лондонская конвенция 1841 г., Парижский трактат 1856 г., Лондонский договор 1871 г.), султан обязан держать проливы закрытыми для всех военных судов, как в мирное, так и в военное время. Но в то же время он имеет право пропускать союзные с ним эскадры во время войны для обеспечения исполнения договоров. Проход торговых судов в принципе свободен как в мирное, так и в военное время. Статья 24-я Сан-Стефанского договора обязывала Порту не устанавливать на будущее время фиктивной блокады портов Черного и Азовского морей; но статья эта не вошла в Берлинский трактат. Опыт последних войн показал, что Порта не соблюдает принципа свободы проливов во время войны, к огромному ущербу не только для русской, но и для международной торговли. Закрытие проливов во время турецко-итальянской войны, вызвавшее протесты России, имело последствием задержание в Мраморном море 150 судов, из которых русских было только 15, а английских 47; портами назначения этих судов были Антверпен, Генуя, Копенгаген и некоторые английские гавани. Потеря пароходных компаний равнялась восьми миллионам франков для русского общества пароходства, двум миллионам для оттоманского общества, одному миллиону с лишком для остальных. Нет надобности говорить о последствиях расстройства хлебной торговли. Настоящая операция наших союзников против проливов, кроме стратегических целей, преследует прямую задачу - открыть свободную дорогу нашему зерну в союзные с нами государства.
Таким образом, status Дарданелл и Босфора при существовании Турции прежде всего не удовлетворял требованиям современной Европы и современного международного права. И междупарламентская комиссия поставила себе задачей решить, какой минимум свободы торговых сношений в проливах мог бы быть установлен без нарушения суверенитета Турции и без ослабления средств защиты Константинополя. Теперь, когда суверенитет и защита проливов должны перейти к России, для нас особенно интересно, на каких же требованиях «нейтрализации» останавливалась последняя комиссия международного состава, обсуждавшая вопрос с точки зрения прогресса международного законодательства.
Междупарламентская комиссия, конечно, не могла остановиться ни на положении Магелланова пролива, ни даже на положении Суэцкого пролива и Панамского канала, как на норме, могущей быть распространенной на все водные пути этого рода. Комиссия признала, что не только нужно признать разные нормы для проливов вообще, но что юридическое положение каждого пролива и канала настолько различно по отношению к потребностям мирового сообщения, обороны прибрежных государств, верховных прав этих государств и интересов стран, примыкающих к известным морским бассейнам, что необходимо признать вполне правильными различия между status’aMH различных водных путей и даже исключительный status некоторых из них.
250&u
Однако комиссия не отчаялась найти такой минимум правил, который все же мог бы служить улучшением сравнительно с теперешним положением. Такими правилами, общепризнанными или могущими встретить общее признание, комиссия признала следующие пять:
1) Никем не отрицается начало свободного прохода и равного обращения относительно торговых судов во время мира. Но комиссия считала возможным распространить это правило и на военное время, по отношению к которому только положение Дарданелл и Босфора составляет исключение.
2) Право свободного прохода уже включает в себя запрещение блокады. Блокада слишком вредит свободе нейтральной торговли.
3) Запрещение ставить мины в проливах было бы слишком большим стеснением обороны прибрежного государства. Но если за последним признано право возводить укрепления в проливах и если ему дано право пользоваться минами, разряжаемыми с берега, и торпедами, но в употреблении, сверх того, еще и автоматических контактных мин, уже нет никакого жизненного интереса для прибрежного государства. От таких мин можно было бы отказаться без опасности для обороны и формулировать принцип, запрещающий полное преграждение контактными минами и торпедами прохода в проливах.
4) Употребление прожекторов вполне гарантирует в настоящее время от внезапных ночных атак. Поэтому было бы вполне безопасно отказаться от тушения маяков. Несчастные случаи и задержки, вызываемые тушением огней в проливах, вовсе не вызываются потребностью обороны.
5) Наконец, комиссия напомнила о необходимости прибегать к третейскому суду для разрешения споров о приложении и о толковании спорных договоров. В данном случае, конечно, дело шло лишь о новом применении принципа арбитража, осуществление которого междупарламентский союз поставил одной из своих важнейших задач.
Как видим, от первоначального предложения Пахнике, после двухлетней работы комиссии, осталось весьма немного. Из договоров, им упомянутых, выброшено было все, что не согласовывалось с суверенитетом и с правом вооруженной обороны проливов. Устранено было также право прохода военных судов через нейтрализованные проливы, как вызывающее серьезные разногласия. Вместе с тем устранена - или отсрочена, по эвфемистическому заявлению докладчика, - вся регламентация касательно пребывания военных судов в проливах. Осталось только одно право, идущее дальше общепризнанного обычая: свобода торговли через проливы не только во время мира, но и во время войны. Остальные тезисы являются неизбежным последствием этого, ибо нельзя, с одной стороны, разрешить свободный проход, а с другой - сделать его невозможным путем объявления блокады, путем полного заграждения минами и путем тушения маяков.
Однако, несмотря на все эти ограничения и изменения первоначального предложения, во время прений турецкий депутат Дамад-Ферид паша протестовал и против такой постановки вопроса. Он ссылался на существующие договоры и предлагал, как раньше Норадунгиан, вовсе исключить Дарданеллы
jutS&è 252
и Босфор из числа проливов, к которым будет применен общий проект нейтрализации. Напротив, румынский депутат Негулеско подчеркнул необходимость дать доступ через проливы также и военным судам и указывал на трудности разграничения между военными судами и торговыми.
Конференция приняла предложение комиссии, к которому присоединился также и Пахнике. Комиссии было поручено выработать для следующей междупарламентской конференции (должна была состояться прошлой осенью в Стокгольме) окончательный проект международной конвенции, «санкционирующей те из принципов, которые, по-видимому, могут быть уже в настоящее время признаны совокупностью цивилизованных государств, и продолжать работы с целью полного решения других поставленных вопросов». Напоминание Норадунгиана о предложении Дамад-Ферида - исключить Дарданеллы и Босфор из обсуждения комиссии - было устранено по формальным причинам.
Из изложенной истории обсуждения вопроса о нейтрализации проливов на междупарламентских конференциях можно сделать два вывода. Во-первых, друзья сближения между народами и пионеры международного законодательства, считаясь с трудностями задачи, нашли возможным ограничиться таким минимумом требований, который может быть осуществлен при современных требованиях суверенитета и национальной обороны. Во-вторых, этот минимум они зато считают уже обязательным даже и для таких проливов, как Босфор и Дарданеллы.
Может ли русская точка зрения на проливы быть примирена с этой позицией, занятой международным общественным мнением? Мне кажется, что может, и что именно при переходе суверенитета над проливами к России должны прекратиться и то упорное сопротивление, и те настояния на неприкосновенности существующих договоров, которые мы видели со стороны турецких делегатов на междупарламентских конференциях.
Что, собственно, нужно России в проливах? Русская точка зрения во всей своей полноте, какая была возможна при сохранении существования европейской Турции, высказана была неоднократно перед тем, как Европа взяла восточный вопрос под свою коллективную опеку. И не только наша точка зрения была высказана: была сделана попытка закрепить ее в ряде договоров с Турцией. Общий смысл ее заключается в том, что Черное море должно быть охраняемо от входа иностранных военных судов через проливы, тогда как русские военные суда должны иметь свободный выход.
Напомню главные прецеденты. В 1798 г. был подписан русско-турецкий союзный договор сроком на восемь лет, в силу которого Россия обязывалась помогать Турции 12-ю кораблями. Турция на это время предоставляла вспомогательному русскому флоту свободный выход из Черного моря в Средиземное и обратно. В то же время общий принцип закрытия Черного моря для военных судов всех других держав оставался в силе.
Седьмая статья русско-турецкого договора 1805 г. содержала следующее постановление: «Обе высокие договаривающиеся стороны соглашаются счи¬
253 3&U,
тать Черное море как бы закрытым и не допускать появления никакого военного или вооруженного судна какой бы то ни было державы. В случае же если бы какая-либо из них попыталась явиться туда вооруженною, то обе высокие договаривающиеся стороны обязуются считать такую попытку за casus foederis и препятствовать ей всеми морскими силами, признавая в том единственное средство для обеспечения своей взаимной безопасности. При этом, разумеется, что свободный переход через константинопольский канал не перестанет быть открытым для военных судов и транспортов Е. И.В. императора всероссийского, которым Блистательная Порта, насколько от нее будет зависеть, во всяком случае окажет всякую помощь и предоставит всякое облегчение».
Договор 1805 г. был заключен на 9 лет, но уже в англо-турецком договоре 1809 г. Турция настояла на своем «древнем праве» исключительного владения проливами, и Англия подчинилась ему, чтобы не допустить изъятия для России. Однако статьей 3-й Бухарестского договора Турция подтвердила все прежние договоры, следовательно, и договор 1805 г. Момент для открытого подтверждения права России в проливах наступил, когда Турция, поставленная на край гибели восстанием египетского вассала, принуждена была прибегнуть к прямой помощи русского флота. Ункиар-Искелесский союзный договор 1833 г. был заключен, когда русская эскадра стояла в Босфоре, а 5 000 солдат русского десанта были расквартированы на азиатской стороне, против БуюкДере, в Ункиар-Искелесской долине. Секретная статья союзного договора постановляла, что «Порта, взамен помощи, которую она в случае нужды обязана подавать по силе правил взаимности договора, должна будет ограничить действия свои в пользу российского двора закрытием Дарданелльского пролива, т. е. не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом». По самому смыслу этой, несколько неопределенной, статьи, а также и по прямому постановлению договора 1805 года, который был снова оставлен в силе в частях, прямо не отмененных, русские военные суда сохраняли право свободного выхода через проливы. Так поняли это и Англия с Францией, поспешившие протестовать против УнкиарИскелесского договора.
В дальнейшем вопрос о проливах стал окончательно международным вопросом. Status Дарданелл и Босфора определен был целым рядом международных трактатов, указанных выше. При этом исключительное право Турции над проливами оставалось спорным и толковалось заинтересованными странами, смотря по обстоятельствам. Так, на Берлинской конференции лорд Солсбери утверждал, что «обязательства, принятые Е. В. королевой Великобритании по предмету закрытия проливов, сводятся исключительно к обязательству по отношению к султану». А гр. Шувалов в ответ на это просил занести в протокол мнение России, «что начало закрытия проливов есть начало европейское». Позднее Россия и Англия переменялись позициями по этому вопросу.
Во всяком случае, точка зрения России на желательный status проливов и в течение всего этого времени не изменилась по существу. Этот взгляд выражен еще раз в записке А. И. Нелидова 10(22) ноября 1877 г. «Главной целью
jj£&В 254
нашей морской политики в Турции, говорится здесь, было достижение свободного сообщения с Средиземным морем и недопущение того, чтобы неприятельский флот мог угрожать нашим берегам Черного моря. Нужно придумать такую комбинацию, которая бы обеспечивала за одними нашими военными судами свободу плавания через проливы». Правда, в дальнейшем Нелидов делал одну уступку сравнительно с традицией нашей дипломатии. В 1805 году кн. Прозоровский (в инструкции Италинскому) и в 1810 г. граф Каменский соглашались, чтобы через проливы не проходило зараз более трех русских военных судов. А. И. Нелидов соглашался хотя бы на одно судно. «Нет сомнения, говорил он, что при настоящем положении (1877) наших морских сил в Черном море, которые имеют лишь одно оборонительное значение, и то на многие годы, мы не могли бы и думать об отправке из Черного моря эскадры, которая бы возымела какое-либо влияние в Архипелаге или в Средиземном море, в особенности в сравнении с морскими силами Англии. Для нас существует настоятельная необходимость, чтобы могли проходить отдельные суда, а в особенности чтобы свободно проникали в Черное море суда, приобретенные нами за границей или построенные нами на наших верфях в северных морях». На этом основании Нелидов предлагал принять следующие постановления о проливах: «Проливы остаются закрытыми для иностранных военных судов. Прибрежные государства Черного моря имеют, однако, право просить султана о пропуске военных судов поодиночке». Как известно, однако, даже и в этой форме наше требование вызвало такое сопротивление со стороны Англии, что пришлось в инструкции графу Игнатьеву дать ему определенное указание: «Так как мы едва ли добьемся на конференции, подлежащей созыву для утверждения условий о мире, пропуска, даже поодиночке, военных судов, принадлежащих исключительно прибрежным государствам, то начало закрытия проливов остается для нас самым выгодным, которого мы и должны держаться». На этом основании и в перемирии, подписанном в Адрианополе, и в Сан-Стефанском договоре вопрос о проливах был затронут в самых общих выражениях. Во втором из меморандумов, подписанных графом Шуваловым и маркизом Солсбери в Лондоне (18-30 мая 1878), русский уполномоченный обязывался придерживаться установленного порядка в проливах и не изменять его. Таким образом, вопрос о проливах даже не был поставлен в Берлине, и старые договоры 1841,1856 и 1871 гг. были оставлены в силе.
В настоящее время вопрос о проливах вновь открывается при условиях исключительно для нас благоприятных. С одной стороны, окончательно решается вопрос о существовании европейской Турции, и вся прежняя постановка вопроса о проливах, рассчитанная на сохранение оттоманской империи, должна коренным образом измениться. Вопрос ставится так, как он не стоял со времен Екатерины II и Александра I. Желание Дашкова в секретном комитете 1829 г. - взять «два каменистых уголка» на берегах Босфора, предложение Киселева - требовать у султана гавани при входе в Босфор, предписание Муравьеву занять на противоположных берегах Босфор два пункта, над которыми бы не господствовали окружающие высоты, и укрепить их пушками
255 jfeu
и гарнизонами по тысяче человек в каждом, - все эти предположения имели в виду лишь возможное в будущем «наступление окончательной развязки на берегах Босфора» (доклад Нессельроде). В настоящее время развязка наступила, и дело идет уже не о предварительных, а об окончательных мерах.
С другой стороны, вопрос решается при небывалом до сих пор условии - союзе с Англией и Францией против Турции. То упорное сопротивление, которое оказывалось обеими морскими державами присоединению проливов Россией, прежде всего, значительно ослабело с тех пор, как Константинополь и проливы с открытием Суэцкого канала потеряли значение мирового пути в Индию. Если в результате войны утвердится непрерывное влияние Англии от Александрии до Рангуна, то нельзя уже ожидать сопротивления утверждению суверенитета России в Босфоре и в Дарданеллах. Общественное мнение обеих стран на наших глазах изменяется с каждым днем в пользу передачи проливов России.
Но... под одним условием. Торговля должна быть свободна, проливы должны быть «нейтрализованы». И мы возвращаемся к поставленному вопросу: согласен ли такой исход с интересами России?
Ответ ясен. Он был бы несогласен, если бы имелась в виду «нейтрализация» широкого типа, с правом прохода военных судов через проливы. Но мы видели, что это решение до такой степени неблагоприятно для интересов России, что даже при существовании Турции мы предпочитали мириться с status quo и оставлять проливы совершенно закрытыми для нас самих, только бы не открыть их для всех военных эскадр. Несомненно, что положение, создающееся при исчезновении Турции, не может быть менее выгодно, чем то, которое имелось на лицо при ее существовании. Если бы это было так, то нам надо было бы не бороться против Турции и не брать Константинополя вместе с нашими союзниками, а самым решительным образом воспротивиться этому переходу и продолжать поддерживать безнадежно «больного человека».
Очевидно, следовательно, что свобода проливов, их «нейтрализация», не может быть понимаема в этом опасном и вредном для нас смысле. Но это вовсе еще не значит, чтобы в интересах России мы должны были отказаться от всякой свободы и от всякого вида «нейтрализации».
Мы должны, бесспорно, охранить прежде всего ту свободу торговли, которая уже существовала при турецком суверенитете. Но мы можем идти дальше и упрочить эту свободу. Лишь в этом случае переход проливов из турецких рук в наши будет иметь характер прогрессивной перемены в интересах всего человечества.
Решения междупарламентской конференции указывают нам путь, по которому можно идти, не подвергая никакому существенному ограничению нашего суверенитета и не создавая никакой серьезной опасности для обороны проливов. Сама конференция пошла навстречу теперешнему суверену проливов, отложив решение вопроса о проходе военных судов. Надо ожидать, что ту же осторожность, которую международные законодатели здесь обнаружили, они
256
распространят и на нового суверена проливов, который сделается таковым после победоносной войны.
Таким образом, почва для соглашения, могущего удовлетворить всех, определяется сама собой. Нужно только, чтобы намеченные здесь условия соглашения сделались своевременно известны всем заинтересованным. Быть может, тогда сами собой отпали бы трения, неизбежно вызываемые быстрым крушением установившихся традиций, и сократилось бы сопротивление, оказываемое теперь естественным консерватизмом прогрессивно настроенных людей таким требованиям, которые рассматриваются как проявление агрессивного «империализма».
Конечно, и с другой стороны, следовало бы освободить наши законные национальные желания, вызываемые объективной необходимостью, от всех многолетних наслоений националистической идеологии. Желания эти так прочно срослись с идеей и именем «Царьграда», что многим, как друзьям, так и противникам этой идеологии, кажется нераздельной частью идеи, неразрывно и органически с ней связанной.
Надо, чтобы наши союзники знали, что наш жизненный интерес и насущная потребность в обладании проливами ничего не имеют общего ни с пугалом «панславизма», которым националисты «пангерманства» запугивали Европу, ни с завоевательными тенденциями, которым с полным основанием хотят положить предел сторонники будущего организованного мира Европы. Владение Константинополем и проливами есть конец, а не начало. И вместе с другими окончательными ликвидациями старых запутанных проблем, связанных с гордиевым узлом турецкого наследства, ликвидация вопроса о проливах даст возможность торжественно отнести в святилище истории так долго мучивший Европу «Восточный вопрос».
Милюков П. Н. «Нейтрализация» Дарданелл и Босфора // Вопросы мировой войны. Пг.у 1915. С. 532-548.
П. Н. Милюков
ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ ПРИОБРЕТЕНИЯ РОССИИ
Настоящая война начата не Россией и уже поэтому в своем источнике не могла заключать определенных намерений относительно расширения территории российского государства. Русская мобилизация имела целью в первой своей стадии поддержку славянского государства, от которой Россия не могла отказаться без умаления своего авторитета среди славянства вообще и на Балканах в частности. Во второй стадии, вызвавшей решительный шаг Германии, наша мобилизация имела целью поддержание значения России как великой державы.
257_3&u
Но, когда Россия вынуждена была объявлением ей войны начать военные действия, ее стратегический план совпал с задачей объединения русских народностей, к одной из которых принадлежит большинство населения Галиции. К воссоединению Восточной Галиции давно уже стремилась одна из русских политических партий, находившая себе поддержку в одной из политических партий Галиции, так наз. «москвофилах». Таким образом, мысль руководящих сфер была подготовлена, и военная оккупация Галиции сопровождалась многочисленными заявлениями, указывающими на намерение присоединить восточную Галицию к России «на русских началах», которые, однако, «будут вводиться в жизнь с должной постепенностью». Эти слова, сказанные генералгубернатором прикарпатских земель гр. Г. А. Бобринским при приеме польской депутации 10 сентября 1914 г. во Львове, подробнее развили мысль, уже заключавшуюся в воззвании Верховного Главнокомандующего «русскому народу» от 5 августа 1914 г. «Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла, князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой, нераздельной России», - говорилось в этом воззвании.
Исторические имена, приведенные в воззвании, косвенно указывают, что вместе с королевством Галицией, принадлежащих к числу австрийских имперских земель, предполагается присоединить и т. наз. «Угорскую Русь», т. е. часть того же малорусского населения, сохранившуюся за Карпатами, в пределах Венгрии. Три четверти всех венгерских русин (283 032) по переписи 1890 г. жили в четырех северо-восточных комитатах Венгрии (Maramaros, Bereg, Ugocsa и Ung), составляя здесь относительное большинство - 43 % населения. Остальная четверть (83 573) жила вперемежку со словаками в комитатах Sâros, Szepes и Zemplen. Мадьяры составляют во всех этих местах только 27 % населения. Таким образом, нет сомнения, что и для этих мест русская оккупация явится началом присоединения к России.
Таково единственное непосредственное территориальное присоединение, которое могло иметься в виду при самом начале войны и которое прямо вытекало из общего начала освобождения и объединения народностей, представлялось «завершением дела великого князя Ивана Калиты», т. е. объединение русских народностей в их этнографических границах.
Дальнейшим применением того же начала, положенного в основу настоящей войны нами и нашими союзниками, а у нас осложнившегося идеей освобождения славянства, была мысль об объединении и освобождении Польши. Воззвание Верховного Главнокомандующего от 1 августа 1914 г. поставило эту задачу прямо и решительно: «Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да восстановится он воедино под скипетром Русского Царя. Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении». Гр. Бобринский в той же своей ответной речи полякам 10 сентября провел резкое различие между «искони русскими землями» восточной Галиции и западной Галиции, в которой «историческое прошлое иное, состав населения польский». После оккупации западной Галиции он обещал применить к ней «начала, объявленные в воззвании Главнокомандующего».
258
Поляны*
Укр&шщы*
Вша$ует*
Словенцы*
Славшей.
Bmttyâu,
{Ит пЭтнт$афической кфпы слмтскмо М&ь* Любйра Шид<фл*%
Итак, гранью между двумя частями Галиции, одна из которых будет присоединена непосредственно к России, а другая войдет в состав Польши, объединенной «под скипетром Русского Царя», будет сделана этнографическая граница между польским и украинским населением Галиции. Так как точной и резкой границы здесь провести нельзя, ибо пограничное население живет смешанно, то естественно, что уже теперь возникают разногласия относительного того, где должна быть проведена разграничительная черта. В польских заявлениях граница эта проводится или по Сану, или несколько восточнее Сана*. Этнографическая карта проф. Т. Д. Флоринского (Киев, 1911) дает извилистую черту, согласно которой поляки переходят на правых берег Сана только против Ярослава, тогда как севернее его украинское население зани-
Доклад г. Курнатовского в московском обществе славянской культуры.
259 ЭйЯи.
Cf тртщ приложшюм т фт*ф& Жнт$жт& (Mb Mt№gr$ßmm%
мает узкую полосу на левом берегу Сана, а южнее вдается довольно широким языком от Перемышля почти до Старого и Нового Сандеца, а на юг до Карпат и за Карпаты. Карта, приложенная к «обозрению современного славянства» Любора Нидерле (Вып. II «Энциклопедии славянской филологии «Ягича» ср. приложенную здесь карту), сохраняет южный язык и даже удлиняет его несколько на запад, но зато севернее Ярослава она показывает восточный берег польским. Подробная польская карта Хорошевского* проводит линию большинства населения (по языку и по религии) более выгодно для поляков относительно южного языка, показывая западнее Lisko и Bukowsko лишь сильное украинское меньшинство (35-50 %) и подчеркивая такое же польское меньшинство в полосе на востоке от Сана (Сенява, Любачов, Радымко, Мошциск и Самбор). Очевидно, при проведении окончательной границы здесь понадобятся новые статистические изыскания, но, в общем, тут нельзя ожидать сколько-нибудь серьезных разногласий.
Wincenty Choroszewski; Мара Jezykowa I wyznaniowa Galicji, Lwow, 1911. В основу положена перепись 1900 года.
260
Гораздо менее выяснен вопрос о западной границе будущей территории объединенной Польши. Соблюдая общий принцип, и здесь следовало бы исходить не от старых исторических и провинциальных, а от современных этнографических границ. Однако, там, где идет еще борьба за такую границу, где сама этнографическая граница колеблется ввиду незакончившейся национальной борьбы и происходящих с переменной удачей ассимиляционных процессов, мы, естественно, встретимся с непримиримыми противоположными притязаниями. Дело не упрощается тем, что один из претендентов - наш враг, а другой - наш брат-славянин. Тут мы должны особенно помнить, что начало справедливости должно совпадать с правильно понятым началом национального интереса. Отдать той или другой стороне чужое население в надежде на его будущую ассимиляцию значит большею частью не положить конец борьбе, а ее продолжить и обострить. Вот почему интерес прочного мира вполне совпадает с соблюдением справедливости, т. е. с проведением этнографической границы, наиболее близкой к современному «стану посядания» (Besitzstand*).
Польское население австрийского герцогства Силезии почти совпадает с территорией трех восточных уездов его (Тешен, Белиц и Фрейштадт), немного не доходя до р. Островиц, где уже живет моравское население. Здесь границу провести тем легче, что она идет между славянами. Далее, вступая в область прусской Силезии, мы встречаемся с значительными польскими большинством населения в ретенции Oppeln (Ополье). Поляков и говорящих на польском и немецком языке здесь 57 % (1 258 879) против 40 % (884 045) немецкого населения. Притом поляки живут компактной массой, так что по отдельным уездам (Kreise) большинство польского населения еще значительнее. Так, процент польского населения в уездах:
1.
Plesz
86%
7.
Oppeln II
75
2.
Rosenberg
80
8.
Kosel
75
3.
Gross-Strelitz
79
9.
Tarnowitz
66
4.
Lublinitz
79
10.
Kattowitz II
64
5.
Rybnik
77
11.
Beuthen II
72
6.
Tost-Gleiwitz
76
12.
Zabrze
51
К этим уездам примыкают еще:
13. Kreuzburg 47
14. Ratibor 47
15. Neustadt 44
См. подобные же соображения у Янковского в брошюре: Polska Etnograficzna. Warszawa, 1914. С. 5-6.
26O&u
К числу немецких уездов относятся следующие (показан, как и в предыдущих, % поляков):
16.
Königshütte
33
22.
Falkenberg
10
17.
Beuthen I
33
23.
Leobschütz
6
18.
Ratibor I
29
24.
Neisse I
3
19.
Oppeln I
15
25.
Grottkau
2
20.
Gleiwitz
14
26
Neisse II
1
21.
Kattowitz
13
Если ознакомимся с положением чисто немецких уездов на карте, то увидим, что, за исключением городского и промышленного населения (16, 17, 20, 21), они составляют узкую полосу по западной границе Верхней Силезии с Чехией, причем и в пределы Чехии проникает оазис сплошного немецкого населения. Очевидно, эти уезды должны следовать судьбе этого оазиса. Если он был бы присоединен при общей перекройке карты Европы к Германии, то и западную немецкую полосу верхней Силезии следовало бы передать туда же. Если же немецкий оазис в северо-восточном углу Чехии будет оставлен в пределах последней, тогда та же география помешает выделению узкой полосы - силезского немецкого населения от остальной Верхней Силезии.
В Regierungsbezirke Бреслау только небольшая восточная окраина населена сплошь поляками. Янковский предлагает провести здесь границу с Кротошина на Брег (Brieg). Но Нидерле обозначает границу точнее, в виде дуги, выгибающейся несколько восточнее, от Шаргоща (Schurgast) на Намыслов (Namslau) Меджибор и Милич. Различие здесь, во всяком случае, незначительно.
Провинцию Познань, состоящую из двух регенций, Познани и Бромберга, поляки хотят получить всю, что объясняется безусловным численным преобладанием их в этой провинции, а также и тем, что немецкое население здесь они рассматривают как продукт германизации. В регенции Познань полякам принадлежит более двух третей населения (67 %, или 907 035 из 1 334 287), а в регенции Бромберг (Быдгощ) более половины (383 818 из 379 488). Справка с этнографической картой показывает, что этнографическая граница здесь почти совпадает с границей провинции и, следовательно, немецкое население рассеяно среди польского. Пограничные исправления, которые могли бы быть сделаны, очень незначительны. Вопрос о возможных исправлениях на северной границе Бромбергской регенции прежде всего зависит от того, будет ли или не будет эта граница закрыта территорией Западной Пруссии.
Здесь мы подходим к вопросу, который, более по политическим, чем по этнографическим соображениям, может сделаться спорным: к вопросу о присоединении к Польше устьев Вислы. Нет надобности говорить, какое огромное значение имеет этот вопрос для всего экономического будущего Польши, которую только этот выход к морю может окончательно сделать единым органическим телом. Но сравнительно мало известно, что для такого решения имеется весьма твердое этнографическое основание. За исключением трех за¬
jj£& 262
падных уездов Западной Пруссии, Deutsch-Krone, где только 1 % польского населения Schlochau, где 15 %, и Flatow, где 35 %, - дальше начинается полоса наиболее густого польского населения, на которую обратил внимание еще Людвиг Бернгард в своей интересной книге “Die Polenfrage” (Leipzig, 1907, существует русский перевод). Следуя этой «польской кривой», огибающей, как кольцом, течение Вислы от Данцинга до Торна с запада и идущей дальше на восток, мы имеем такие пропорции польского населения:
Putzig
67%
Schwetz
55%
Neusltadt
52%
Kulm
53%
Karthaus
67%
Thorn
52%
Berent
55%
Briesen
60%
Könitz
55%
Strassburg
65%
Preus. Stargard
74%
Löbau
80%
Tuchei
66%
Численность польского населения падает на правом берегу Вислы; но и там
встречаем в уездах Западной Пруссии такие цифры:
Graudenz
42%
Rosenberg
52%
Marienwerder
36%
Stuhm
40%
И только самый город Данцинг вместе с дельтой Вислы заселен почти ис-
ключительно немецким населением.
Переходя к Восточной Пруссии, мы и здесь встречаем во всей южной по-
ловине провинции значительное преобладание польского населения, следуют, по пропорции польского населения, в следующем порядке:
Уезды
Ортельсбург
70%
Зенсбург
50
Иоганнисбург
68%
Остероде
42
Нейденбург
66
Летцен
36
Алленштейн II
60
Рессель
14
Лык
51
Алленштейн I
И
Таким образом, польская граница в Восточной Пруссии прошла бы довольно прямой чертой, несколько севернее линии Остероде, Алленштейн, Зенсбург, Олецко. Число поляков во всех десяти перечисленных уездах составляет 267 300 против 274 320 немцев. При небольших отрезках на северной границе большинство и здесь будет польское*.
Отрицательная сторона присоединения западной и южной части Восточной Пруссии к Польше заключается в том, что таким образом появляется немец-
Карта Бернгарда перепечатана мною в «Речи» 23 августа 1910 г.
263 g&b.
кая анклава в северной части Восточной Пруссии с Кенигсбергом, с населением около V/2 миллиона. Оставить этот оазис в чересполосном владении Германии невозможно, и России придется создать из него новую Остзейскую губернию. Но с этим придется помириться, если мы действительно хотим восстановить объединенную Польшу. Некоторым возмещением несправедливости является здесь то обстоятельство, что таким образом мы завершаем также объединение литовского племени, небольшая часть которого (около 150 000), уцелевшая от онемечения, еще живет в северо-восточном углу Восточной Пруссии.
Установление восточной границы Польши, при сохранении Польши «под скипетром Русского Царя», является в известной степени нашим внутренним делом. Польская точка зрения, если судить по заявлениям г.г. Янковского и Курнатовского, несколько разнится от русской. Но, во всяком случае, разногласие это не так значительно, чтобы вызвать серьезные трения, раз принят уже в основу принцип этнографической Польши. Карты Флоринского и Нидерле отрезают в согласии с поляками северную часть Сувалкской губ. как литовскую. Но уездные города Соколка, Белосток и Вельск на картах обоих остаются вне этнографической Польши, тогда как поляки вводят их в состав последней. Вне спора, во всяком случае, стоит значительное преобладание польского населения в западных частях этих уездов, которые и должны быть по справедливости присоединены к этнографической Польше. Точное определение границы здесь не может быть сделано без предварительных исследований.
Подобные исследования сделаны были при выделении Холмской губернии из состава Седлецкой и Люблинской. Но достаточно взглянуть хотя бы на границу Холмской губернии, предполагавшуюся министерским законопроектом, и на окончательную границу, установленную комиссией Государственной Думы, чтобы понять, почему состоявшееся законодательное решение вопроса вызывало возражения со стороны поляков*. Пересмотр этой границы одновременно с окончательным установлением пределов Польши, объединяемой в этнографических границах, был бы делом справедливости и делом политического благоразумия.
При автономном устройстве Польши территориальные приобретения в ее пользу не должны, конечно, считаться непосредственными приобретениями России. Таким образом, до объявления войны Турции нашим единственным территориальным приобретением должна была остаться Галиция с Угорской Русью и, в случае присоединения к Польше польских частей Западной и Восточной Пруссии, северная часть последней.
См. Доклад комиссии по направлению законодательных предположений по законопроекту о выделении Холмской губернии (докладчик Д. Н. Чихачев), № 440, III, 4, 1911 г. и материалы к вопросу об образовании Холмской губернии, два выпуска, Варшава, 1908 и 1911.
дУйЗВ ^64
Но вступление Турции в число наших врагов существенно изменило дело, дав нам возможность поставить на очередь окончательное разрешение вековых задач нашей ближневосточной политики. Целью ее в настоящее время должно быть сделано приобретение Босфора и Дарданелл в полное обладание России, вместе с Константинополем и достаточной частью прилегающих берегов, чтобы обеспечить защиту проливов. Со стороны европейского берега границы Hinterland’a Константинополя определенно установлены Лондонской конференцией и Константинопольским договором 1912 года. В случае если Болгария поддержит нас своим строгим нейтралитетом или активным участием в действиях против Константинополя, ей обеспечено возвращение к линии Мидия-Энос, установленной лондонской конференцией. Если же, сверх ожидания, она будет нам препятствовать в достижении наших задач, тогда возможно было бы возвращение к нашему прежнему взгляду, остановленному только в 1912 году, вследствие болгарских побед, - именно к признанию Адрианополя частью константинопольского Hinterland’a.
Труднее установить границы полосы, необходимой для защиты азиатского берега проливов. Определение того, достаточно ли ограничиться лишь полосами территории, прилегающей к самим проливам, или необходимо также присоединить и берег Мраморного моря, должно принадлежать военным авторитетам.
Возможность приобретений открывается также и со стороны Закавказья. Здесь прежде всего необходимо обратить внимание на узкую полосу от Зивина до Баязета, имеющую главным образом стратегическое значение и занятую нашими войсками в первые же дни по объявлении войны Турцией (см. прилагаемую карту). По Сан-Стефанскому договору эта полоса, вместе с небольшим куском по р. Тортум-су, входила в состав России одновременно с Ардаганом, Карсом и Батумом*. Но по приобретавшейся таким образом долине Алашкерта идет торговая дорога из Эрзерума в Тавриз, и Англия сочла
Вот текст ст. 19-й, пункт 6, Сан-Стефанского договора: «Ardahan, Kars, Batoum, Bayazet et le territiore jusgu’a Saganlough (входит в состав территориальных уступок взамен контрибуции). En traits généraux la ligne frontier, en guittant la côté de la mer Noire, suivra la crête des montagnes qui séparent les affluents de la rivière Нора de eues de la rivière Tcharokh et la chaine de montagnes ay Sud de la ville d’Artvin jusqu’à la rivière Tcharokh prés des villages Alat et Béchaget; puis la frontier se dirigera par les sommets des monts Dervénikgheki, Hortchezor et Bedjiguin - Dagh, par la crête que sépare les affluents des rivières Tortoum - Tchaïet Tcharokh, et par les hauteurs prés de Yaily - Vihine pour aboutir au village Vihine - Kilissa, sur la rivière Tortoum - Tchaï; de la elle suivra la chaine Sivridagh, jusqu ’au col de ce nom, en passant au Sud du village Noriman; elle tournera ensuite vers le Sud-est, ira â Zivine, dou la frontier, passant a l’Ouest de la route qui mène de Zivine aux villages Ardost et Horassan, se dirigera au Sud par la chaine de Saganlough jusqu ’au village Gilitchman; pois par la crête dy Charian - Dagh, elle arrivera â dix verstes au Sud de Hamour au defile de Mourad Tchaï; la frontier longera ensuite la crête de Г Alla - Dagh et les sommets du Hori et du Tandouret, et, passant au Sud de la ville de Bayaszet, ira rejoinder l’ancienne
265 äfen
I TtppumüßiM, усти&лтнам Trnda mt £е/лш&тму dotmeßy*
Ttppmwfis, 0тфтшнная Tßßnm,
{€% шртщ *фшжжж$ m „FteeummM iighmefimm, Congrès ä& FtrUtk Fern. MW*),
нужным воспротивиться присоединению ее Россией. По Лондонскому меморандуму 30 мая 1878 г. гр. Шувалов заявил, что «Россия уступает Баязет Турции по желанию Англии». Статьей 1-й Кипрской конвенции (4 июня) Англия пошла дальше и обязалась даже за право оккупировать Кипр помочь Турции силой оружия, в случае если бы Россия захотела удержать за собой Батум, Ардаган и Карс. Впрочем, в прибавлении к этому договору об «оборонительном союзе» Англия придала занятию Кипра характер компенсации, заявив (1 июля), что «эвакуирует Кипр, в случае если Россия вернет Турции Карс и другие завоевания, сделанные ею в Армении в течение последней войны». На заседании Берлинского конгресса И июля гр. Шувалов ограничился подтверждением уступки, сделанной в Лондоне, и объявил, что граница в Армении отодвигается «до пунктов на запад от Караургана и Кесса-Дага». Так определилась теперешняя наша граница. Очевидно, теперь после аннексии Кипра Англией, Россия имеет полное основание потребовать восстановления границы, намеченной Сан-Стефанским договором.
frontier turco - persane au Sud du lac de Kazli - Gueul. Строки, напечатанные разрядкой, означают часть границы, которая была изменена на Берлинском конгрессе.
■urèSS 266
Вслед за вопросом о возвращении России стратегической границы СанСтефанского договора возникает вопрос о турецкой Армении. Как видно из полемики, возникшей в печати, вопрос этот допускает различные решения. И территория турецкой Армении, подлежащей выделению в особую провинцию, и внутренняя организация этой провинции в связи с ее международным изложением, остаются вопросами спорными.
Первый вопрос, подлежащий решению и, очевидно, могущий быть разрешенным лишь в зависимости от хода военных событий, есть вопрос о дальнейших отношениях Армении к Турции. Часть армянских деятелей исходила из возможности такого исхода войны, при которой Турция сохранила бы не только свое положение независимого государства, но и свои азиатские владения. В этом случае решение армянского вопроса представлялось этим деятелям в форме создания автономной Армении под суверенитетом султана и протекторатом России. Как пример подобного отношения, выдвигались Дунайские княжества до приобретения ими независимости.
Этой возможности противополагалась другая: полное лишение Турции ее верховных прав на азиатские провинции и установление над Арменией суверенитета России. В последнем случае освобождение Армении от турецкой власти сопровождалась бы введением ее территории в пределы Российской империи, не предрешая, разумеется, юридических форм этой зависимости.
Что касается территории, подлежащей выделению, то по этому вопросу также высказывались различные мнения. Прилагаемая карта изображает границы шести армянских вилайетов при теперешнем административном делении Турции (двойная черта). На той же карте отмечены черной чертой более тесные пределы, в которых значительное большинство населения (около 45 %) - армянское. Пределы вилайетов намеренно несколько расширены сравнительно с пределами этнографической Армении, с целью создать повсюду бесспорное мусульманское большинство. Очевидно, при создании отдельной армянской области эти искусственные прирезки на окраинах должны быть отрезаны: только таким образом армянское население может получить желанный перевес в будущей области. На это соглашаются и армянские деятели и самая карта, перепечатываемая здесь, принадлежит одному из них*.
Но этим вопрос еще не исчерпывается. Вне этнографической Армении шести вилайетов остается, во-первых, узкая полоса Черноморского побережья, населенная в большинстве мусульманами, но составляющая естественный выход Армении к морю. По общему принципу, по которому этнографические анклавы и географически зависимые области следуют судьбе территорий, с которыми они связаны, этот седьмой вилайет, трапезундский, должен быть придан Армении. Он, собственно, и введен в ее состав по русско-турецкому договору 26 января 1914 г., по которому турецкая Армения получала некоторые автономные права.
См. брошюру Marcel Léart (псевдоним).
Ж_Э&и
g#gy, f . ! At
пип
* * 5
M^Sfy \
MV ,«*,„* \nÎPNl»4*y <
?>ч^ж \ v^*w*n
4®J(if»'"?'E f "%»
fC4Vr
****п7^
w* <c*JS
* ; ч
*»**И»|М
iwmu&
W»*Sr>¥' ФИИ* %^TWl#5H»^Wi^S
mmfc Wrtt^t
Жарта к*ур*щт* Армении
Во-вторых, кроме так наз. «Великой Армении» шести вилайетов, есть еще «Малая Армения». Так называются населенные армянами местности Киликии. Армянское население здесь довольно значительно (418 тыс.), хотя и не составляет большинства. Таким образом, этнографическая связь с Великой Арменией имеется налицо. Но географической связи нет. Внутренняя Армения составляет высокое плоскогорье, тогда как малая Армения расположена на скате этого плоскогорья к берегу Средиземного моря, по которому проходит один из торговых мировых путей, Багдадский, и где имеется гавань Александретта, привлекающая к себе внимание главнейших торговых наций мира. Географически, политически и экономически - это иной мир, с новыми законами жизни, иными связями и отношениями.
Многие армянские деятели настаивают на включении Малой Армении в территорию будущей области, как с целью окончательного национального объединения, так и в видах будущего торгового развития Армении. Обе эти цели, конечно, весьма почтенны сами по себе. Но с русской точки зрения вопрос решается не ими одними. Расширения территории Армении Киликией (вольным вилайетом Адана и частями девятого вилайета) широко открывает Армению международному соперничеству, как экономическому, так и политическому. При этом условии связь с Россией неизбежно становится менее тесной. В то же время обязанность защищать расширенную Армению делается более тяжелой. И, наконец, появление России на Средиземном море ста¬
268
вит новые задачи русскому военному флоту, не оправдываемая современным состоянием русской внешней торговли. Все это не может не отражаться на отягощении русского плательщика совершенно непропорционально выгодам, которые Россия может непосредственно извлечь из такого расширения своей сферы влияния.
Таковы же соображения, которые заставили пишущего эти строки высказать предпочтение более узкому решению армянского вопроса, в смысле объединения этнографической Армении шести вилайетов с присоединением Трапезундского и при более тесной связи с Россией.
В заключение этой статьи необходимо напомнить, что большая часть приводимых в ней соображений основана на предположении решительной победы над внешним врагом. Но автор исходил из предположения, что такая победа необходима не для одних только территориальных приобретений, а также и для достижения идеальных целей войны, поставленных нами и нашими союзниками для устранения тех стремлений Германии ко всемирной гегемонии, которые угрожали европейскому миру в течение десятилетий и заставляли народы нести тяжесть непомерных расходов на вооружения, и для обеспечения спокойного существования малых народностей, которые притом должны закончить процесс своего национального объединения.
Милюков П. Н. Территориальные приобретения России // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 53-66.
Бердяев Н. А.
ГЕРМАНИЯ, ПОЛЬША И КОНСТАНТИНОПОЛЬ
В 1912 г. в монографии о А. С. Хомякове я писал: «Хомяков всегда отдавал предпочтение Германии перед странами романскими. Думаю, что в этом он допустил огромную ошибку по отношению к идеалам России и славянства. Германия - носительница идеалов пангерманизма, глубоко враждебных идеалам панславизма. Германия имеет всемирно-историческое стремление германизировать славянство, привить ему свою культуру. Германизм - одна из исторических опасностей для России и славянства, подобно опасности панмонголизма. Со странами романскими нам делить нечего. Католичество органически ближе православию, чем протестантство, а романские народы ближе русским и славянам, чем народы германские. Мировая православно-славянская политика должна быть политикой сближения с католическими и романскими странами и народами. Мы достаточно уже пострадали от того, что наша историческая власть германизировалась, онемечилась, а в нашу религиозную жизнь и духовную культуру незаметно прокрался протестантский рационализм. Коренную ошибку Хомякова и славянофилов разделял и Достоевский,
269 äfevx
который в союзе протестантской Германией хотел раздавить католический мир. Но католичество не может быть внутренней опасностью для России. Нас не должен ослеплять исторический испуг перед полонизмом; полонизм давно уже перестал быть опасным для России, и давно пора уже сделать наше отношение к Польше сообразным духу русского народа. Германизм - гораздо более реальная опасность» (А. С. Хомяков, стр. 227-228). Слова эти хотелось бы теперь повторить.
Германофильство исказило все наши перспективы, оно было главным препятствием на путях решения вопроса ближневосточного и вопроса польского, которые так обострились сейчас. Германофильством были заражены даже славянофилы и Достоевский. В отношении Германии Достоевский оказался совсем плохим пророком. Он утверждал, что Германия предназначена к тому, чтобы навеки быть в союзе с Россией, и радовался этому. Он не видел, что Константинополь может стать русским лишь после сокрушения германизма. Теперь уже совершенно ясна связь судьбы Константинополя и судьбы Польши с судьбой германизма. Слишком ясно, что исторические задачи России могут быть осуществлены лишь в разрыве с германизмом, лишь в победе над германским могуществом. Освобождение славян, освобождение Польши, обладание проливами и Константинополем - таковы задачи, поставленные в войне с Германией и Австрией. Победой над Германией и Австрией положительно решатся эти задачи. А внутреннее освобождение от германизма будет, быть может, самым большим достижением этой войны. С этим связано возрождение России к новой жизни. Связь с германизмом во всех отношениях сковывала творческие силы русского народа.
Всем виден исторический узел, скрепляющий несчастную судьбу Польши с отношением России к Германии, с успехами германского могущества. Германия - главная виновница раздела Польши. Германия поддерживала полонофобскую политику в России, внушала страх перед польской опасностью. Германское могущество всегда стояло на пути объединения и освобождения Польши. К стыду нашему, нужно сказать, что не только русская политика, но и русское общественное мнение в отношении к полякам шло на буксире у германизма. Мы никогда не были самостоятельными в этом вопросе, мы сознательно или бессознательно подчинялись германским влияниям. Даже славянофилы были в рабстве у германизма.
Этим определялось их духовное и несправедливое отношение к полякам. Мы угнетали поляков не во имя интересов России, ибо Россия нисколько не заинтересована в угнетении Польши, а во имя интересов Германии. Наше славянофильство было существенно ограничено нашим германофильством. Но все тот же исторический узел странным и неожиданным образом связывает судьбу Польши с судьбой Константинополя. Можно выставить парадоксальную на первый взгляд формулу: когда Россия овладеет Константинополем и завершит свое историческое движение к выходу в мировые пространства через проливы, Польша будет освобождена.
лЛйЗБ 270
В XVIII в. Фридрих Великий отвлек Екатерину Великую от исторического движения на юг, к проливам и Константинополю, предложив разделить Польшу Екатерина пошла на этот соблазн и вместо продолжения войны с Турцией, которой так боялась Пруссия, согласилась получить часть Польши, приняв участие в ее разделе. Раздел Польши задержал наше развитие к Константинополю, мы были отвлечены в сторону и приняли участие в историческом грехе. Этот соблазн шел от германизма, который не мог нас допустить к Константинополю. То, что Россия соблазнилась, было грехом и по отношению к ней самой, и по отношению к Польше. И грех этот должен быть искуплен. С Германией нас связывало общее преступление. Ныне Россия движется к Константинополю и стремится завершить свою многовековую задачу. С германизмом мы порвали, мы стремимся преодолеть и победить германизм. Ничто уже не может отвлечь нас от естественного движения на юг, к морям. И день занятия Константинополя должен быть по справедливости днем освобождения Польши, т. е. движением, во всем обратном тому, которое произошло при Фридрихе и Екатерине. Есть символическая связь судьбы Польши с судьбой Константинополя.
Не раз Германия отвлекала нас от исторического движения к Константинополю. Еще недавно она вовлекла Россию в дальневосточную авантюру и тем отвлекла от ближнего Востока. Наша мировая политика вновь определилась интересами Германии. Результаты слишком хорошо известны. За свое невмешательство в русско-японскую войну, к которой сама же подстрекала, Германия потребовала взятку в виде ужасного для России торгового договора. Германофильская политика всегда была великим препятствием в осуществлении исторических задач России. Но германофильство было не только унижением России как великой державы, оно было также внутренней отравой, препятствием всякому внутреннему движению, иноземным нашествием, державшим русский народ в рабстве. Германизм для нас не меньшая опасность, внешняя и внутренняя, чем некогда была татарщина. Германофильство есть выражение несовершеннолетия русского народа и вечный лозунг русской реакции. И война с Германией имеет во всех отношениях освободительный смысл. Она должна не только освободить славян, освободить Польшу, освободить движение русского народа к южным морям, но и должна освободить русский народ от внутренней власти германизма. Трудно сказать, что эти задачи осуществятся с неотвратимой необходимостью. В истории всегда есть непредвиденное, есть иррациональная свобода, не переводимая ни на какую необходимость. Но смысл происходящего таков.
Германизм всегда был главным препятствием для мировой роли России. Германизм всегда был заинтересован в том, чтобы удерживать Россию в состоянии замкнутого государства, провинциального и партикуляристического существования. Германизм стоял между Россией и Европой, между Россией и Ближним Востоком. Он не допускал выхода России в мировые пространства, не давал нам дышать мировым воздухом. Разодранная и порабощенная Польша стояла стеной между Россией и Европой. Стену эту всячески укре¬
271 fefcu
плял германизм. Несчастная Польша стала символом нашей моральной отрезанности от Европы. Всякое русское движение в Европу натыкалось на разорванный труп Польши. Германия и Австрия всегда хотели, чтобы Россия оставалась восточным, отрезанным от Европы и от мира государством, они толкали нас в Азию. Освобождение Польши имеет для России символическое значение. Это - наше освобождение от власти германизма и устранение нравственного средостения между Россией и Европой. Мировая роль России тогда лишь начнется, когда Россия окончательно порвет с германизмом. Тогда славянская раса станет самостоятельной мировой силой. Она идет в истории на смену расе германской. И мировая ее роль осуществляется в союзе с Англией и с народами латинской расы.
Бердяев Н. А. Германия, Польша и Константинополь //Биржевые ведомости. 21 мая 1915. № 14855.
Кокошкин Ф. Ф.
ГЕРМАНИЯ, АНГЛИЯ И СУДЬБЫ ЕВРОПЫ
«Четыре всадника Апокалипсиса». Так назвал известный испанский писатель Бласко Ибаньес свой последний роман, посвященный переживаниям современной войны.
Сравненье не ново. Оно повторялось много раз в катастрофические эпохи жизни человечества. Но едва ли на всем протяжении всемирной истории можно указать период, когда мрачные и величественные образы «Откровения Иоанна» находили бы себе такое близкое и грандиозное подобие в действительности, как в момент, сейчас переживаемый нами. И когда один из героев испанского романиста, пользуясь готовыми линиями апокалиптического рисунка, набрасывает по ним широкую картину современности, его нельзя упрекнуть в искусственности или натянутости. От этой картины веет живым дыханием того, что недавно еще показалось бы многим мрачной фантазией, и что на наших глазах стало подлинной реальной жизнью.
В самом деле, разве не стонет уже третий год почва Европы под копытами «красного коня», сидящему на котором «дан большой меч» и дано «взять мир с земли, чтобы убивали друг друга»? И разве не показался уже вслед за этим всадником другой на «черном коне», худой и изможденный, и разве мы не слышим его неумолимый голос: «Меру пшеницы за динарий и три меря ячменя за динарий, а ко елею не прикасайся». И не видим ли мы воочию страшное апокалиптическое чудовище, «зверя, выходящего из бездны», со многими головами и коронами на них, зверя, изрыгающего слова «великие и хульные»? Мы знаем эти «хульные» слова. «Сила выше права». «Слабому нет места на земле». «Будь жесток, чтобы быть великим». Вот те великие и кощунственные
аУйЗВ 272
хулы на человека и человечество, которые изрыгает «зверь». И «зверю» дана «великая власть». Разве не слышим восклицаний ослепленных могуществом чудовища: «Кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним»?
Страшен мировой пожар, зажженный зверем германского милитаризма. На нем сгорают, как солома, и человеческие жизни, и накопленные долгим и тяжким трудом материальные блага, и многие ценности духовной культуры. Пред лицом его повсюду находятся робкие, мужество которых потрясено длящимся уже более двух лет ужасных зрелищем и которые, подобно стаду, испуганному огнем и дымом, бросаются в смятении назад к старому горящему жилищу, к старой скорлупке мирного беззаботного, к мировым вопросам существования. «Скорей бы, скорей кончить войну, не слышать больше об ее ужасах и зажить по-старому», - так можно передать настроение этого обывательского пасифизма, готового купить мир какой угодно ценой. Но к старому жилищу вернуться нельзя. Оно объято пламенем. Старая скорлупа раздавлена. Назад идти некуда. Можно идти только вперед, а путь вперед лежит сквозь дым и пламень мирового пожара.
Куда ведет этот путь? Что ожидает нас и вместе с нами всю Европу в том новом и загадочном для нас периоде всемирной истории, который начнется после войны?
Чтобы ответить на вопрос, куда мы идем, нужно прежде всего спросить себя, откуда и как мы пришли к тому грозному рубежу исторического пути, через который мы сейчас переходим. Нужно постараться проникнуть в исторический смысл великой европейской войны и отдать себе отчет, почему и из-за чего она происходит.
Было бы, конечно, безмерно притязательной и обреченной заранее на крушение попыткой задаться целью дать здесь сколько-нибудь полное решение этого вопроса, по которому будут написаны со временем многие томы. Он так же необъятно широк и бесконечно многогранен, как широка и многогранна европейская культура, приведшая в своем последовательном развитии к переживаемой нами трагической катастрофе. Для целей настоящего очерка будет достаточно остановиться лишь на той ближайшей и вместе с тем общей причине войны, в которой, как в фокусе, сходится действие всех других многообразных факторов, вызвавших великое международное столкновение, и которая коренится в основном складе взаимных отношений европейских народов.
Мы лучше всего подойдем к уяснению связи между общим строем этих отношений и настоящей войной, если поставим себе вопрос: как понимала смысл борьбы та сторона, которая ее начала? Какие цели ставили войне наши враги? Ибо теперь, после того как история предшествовавших войне переговоров выяснена в своих главных чертах, не может быть сомнения в том, что нападающей стороной явилась Германия, которая в решительный момент толкнула на роковой путь и Австро-Венгрию.
Из-за чего начала войну Германия?
Мы знаем хорошо тот официальный ответ, который наши противники дают на этот вопрос. Он гласит, что Германия была вынуждена взяться за ору¬
273_3&u
жие в целях самозащиты. Нам хорошо известна и внутренняя ценность этого объяснения, «бьющего по лицу» действительности. Но что сказали бы о причинах и смысле войны сами немцы в условиях неофициального откровенного выражения своего мнения? Ответ, конечно, был бы неодинаков, в зависимости от того, от каких групп населения он исходил бы.
Что касается широких кругов германского населения, то их мнение о происхождении войны, по-видимому, совпадает с официальным объяснением. Они считают эту войну оборонительной со стороны их отечества, ибо их уверили, что на Германию, желавшую мира, напали ее соседи, завидовавшие ее могуществу и процветанию. Рано или поздно истина станет, конечно, ясна и немецкому народу. Можно даже предположить, что процесс прояснения уже начинается, отражаясь в особенности в растущем влиянии «меньшинства» социал-демократической партии. Но, в общем, мысль германских народных масс опутана официальным обманом, который в таких грандиозных размерах едва ли был бы возможен в стране, меньше проникнутой чувством национального самодовольства и веры в непогрешимость органов государственной власти.
Те германские общественные круги, которые играют в общественной и государственной жизни страны руководящую роль, конечно, не так наивны, чтобы верить официальному объяснению.
Они хорошо знают, что идеология настоящей войны, ее обоснование и оправдание строились в Германии еще в то время, когда ее противники не верили в самую возможность этой чудовищной катастрофы. Они хорошо знают, что войну начала Германия, хотя лишь немногие из них настолько экспансивны, чтобы, подобно Максимилиану Гардену, признавать это открыто. В глазах германских политических кругов цель войны - это завоевание для Германии «места под солнцем»: Германия, с их точки зрения, обделена; она слишком поздно явилась к разделу мира, в котором львиную долю уже захватили пришедшие раньше. Но она не может терпеть этого положения и должна поправить его мечом.
Это объяснение может, конечно, вполне удовлетворить деятелей практической политики, но даже в Германии, при всей ее национальной исключительности, человеческая мысль не может остановиться на этом узконациональном оправдании страшных гекатомб, приносимых богу войны. Самые размеры постигшей человечество катастрофы и создают непреодолимую потребность в сверхнациональном ее объяснении. Что дает Германии моральное право пред человечеством покупать свое «место под солнцем» такой ужасной ценой? Что она несет миру такого, что могло бы искупить бедствия мировой борьбы?
Нужно отдать справедливость смелости и последовательности представителей германской мысли. Они не отступают пред этими трудными для них вопросами: но дают на них вполне определенный ответ, обосновывая позицию Германии в этой войне не только ее эгоистическими национальными интересами, но и приписываемой ей высшей мировой миссией.
274
Еще в самом начале войны пользующийся мировой известностью немецкий ученый, лейпцигский профессор Оствальд, в статье, обращенной к общественному мнению нейтральных стран, развил ясную и стройную теорию, выясняющую мировое назначение германского народа. Сущность этой теории сводится к следующему.
Истории известны три главные ступени развития человеческого общества: во-первых, стадное состояние нерасчлененной орды, во-вторых, господство индивидуализма, в-третьих, состояние организации.
С точки зрения Оствальда, Россия находится еще на первой ступени, Франция и Англия пребывают во второй индивидуалистической стадии развития, что же касается Германии, то она уже прошла ее полвека тому назад и достигла в настоящее время третьей ступени состояния организованности. Теперь она хочет приложить свой организаторский талант на более широком поприще. Обладая секретом «организующей культуры», она стремится организовать Европу.
Итак, организация - вот секрет Германии, тот дар, который она приносит европейскому человечеству.
В чем именно заключается германский план организации Европы, об этом мы будем говорить несколько ниже. Сейчас же нам важно прежде всего отметить, что в соображениях Оствальда, наряду с безудержным размахом наивного националистического самомнения, заключается одна несомненно правильная и важная мысль. Он прав в том, что Европа действительно испытывает острую нужду в организации.
Одной из основных причин постигшей Европу катастрофы является не что иное, как ее неорганизованность. За эту неорганизованность она платит сейчас потоками крови. И в этой войне, быть может, родится в муках организация Европы, хотя и не такая, о какой мечтают идеологи немецкого милитаризма.
Скажут, может быть, что было бы правильнее поставить вопрос шире и говорить не о европейской, а о мировой организации. Без сомнения, освободить человечество окончательно от бедствия войны могла бы только организация всего мира. Но в этой великой проблеме самой важной и неотложной частью является именно организация Европы.
Организовать Европу значило бы организовать фактически большую часть мира, ибо вместе с европейскими государствами в организацию вошли бы и их колонии, охватывающие большую часть Азии, Африку, часть Америки и Австралию. Для довершения мировой организации оставалось бы только установить определенное отношение между объединенной Европой с ее колониями и остающимися за ее пределами двумя группами народов: американской, обнимающей независимые государства Северной и Южной Америки, и дальневосточной, состоящей из Японии и Китая.
Мы до такой степени привыкли к состоянию дезорганизации, в котором живет Европа, что до самого последнего времени считали его естественным порядком вещей. А между тем глубокая ненормальность его должна была бы броситься в глаза.
275_3&*
В самом деле, на небольшом сравнительно куске земли, представляющем собой северо-западный полуостров великого материка Старого Света, тесно сгрудились самые могущественные, самые культурные, гордые своим прошлым и своими успехами, непрестанно развивающие свои силы народы. И эти народы, живущие бок о бок друг с другом, соединенные тесной зависимостью взаимных интересов, не связаны между собой никакой общей постоянной организацией, не признают никакого суда над собой и готовы во всякий момент решать свои распри мечом. Не походила ли такая Европа во все время своего существования на пороховой погреб, ждущий малейшей искры, чтобы вспыхнуть страшным взрывом? Привычка заслоняла от наших взоров опасности, таящиеся в таком существовании, юристы скрашивали его уродливость звучным и гордым термином «суверенитета», державных прав народа. Но будущим поколениям весь этот порядок покажется таким же странным, каким кажется нам политический уклад той эпохи средневековья, когда каждый частный землевладелец считал себя вправе пойти войной на своего соседа за действительное или мнимое нарушение его прав.
Неорганизованность Европы представляла меньшую сравнительно с современной эпохой опасность в прошлом столетии, когда взаимные связи европейских народов не были так тесны, как теперь. Но чем более умножались и усиливались эти связи, чем ближе и теснее переплетались интересы, тем грознее становилось положение. Думали, что именно рост взаимной зависимости сделает вооруженное столкновение невозможным, это было бы так лишь в том случае, если бы параллельно с расширением экономического и культурного взаимодействия закладывались основы политического объединения.
Но этого не было. Силою вещей связываясь все теснее друг с другом в области обмена материальными и духовными ценностями, европейские народы в то же время настойчиво и непреклонно утверждали свою политическую независимость друг от друга, свое право быть судьей и исполнителем в собственном деле. Это несоответствие темпа развития Европы в различных областях международного общения и привело ее к катастрофе.
Европа до сих пор была неорганизованным обществом. Неорганизованное общество может существовать лишь до тех пор, пока оно не дойдет до известных пределов внутреннего развития. За этими пределами организация становится неотвратимой потребностью. И исторические примеры показывают нам, что переход от неорганизованности к организации или от более слабого объединения к более сильному весьма часто сопровождается вооруженной борьбой. В частности, это можно проследить в истории федераций. Так, превращению Швейцарии из союза государств в союзное государство предшествовала в 1847 г. война так называемого Sonderbund’a католических кантонов с остальными. Ценой междоусобной войны было также куплено окончательное утверждение неразрывности Северо-Американского Союза. Это были войны из-за организации Швейцарии и Северной Америки. Не является ли и настоящая война в своей внутренней сущности войной из-за организации Европы? И не происходит ли на наших глазах не только борьба двух групп на-
27(3
родов, отстаивающих свои права и интересы, но вместе с тем сознательное или бессознательное столкновение двух противоположных организационных начал, оспаривающих друг у друга первенствующее место в будущем устроении Европы? Мы думаем, что именно таков международно-политический смысл, вкладываемый в настоящую войну самою логикой вещей. Дезорганизация привела Европу к страшной катастрофе, и вынесенный из этой катастрофы опыт должен привести ее к организации.
Организация Европы как всякого сложного целого предполагает определенный порядок отношений между составляющими ее элементами, т. е. европейскими государствами. Но эти последние сами в свою очередь представляют собой сложные организованные известным образом единицы, и внутренняя организация их не может не оказывать существенного влияния и на организацию их взаимных отношений. Эту связь между будущей организацией Европы и внутренней организацией составляющих ее государств вполне признают и подчеркивают и идеологи германской мировой миссии. Призвание Германии к мировому строительству они обосновывают именно на том, что германский народ уже доказал свой организаторский гений во внутреннем устроении своего собственного государства. И нужно признать, что германцы не совсем одиноки в своем преклонении перед германской «организацией». Она имеет поклонников и в других странах, и даже в лагере врагов Германии есть люди, убежденные, что победить Германию можно, лишь заимствовав у нее ее организационные принципы.
Каковы же эти принципы? В чем заключается «секрет организующей культуры», которым гордятся германцы?
Они сами указывают на сущность своего «секрета», когда, подобно Оствальду, противополагают немецкую «организацию» англо-французскому «индивидуализму», пережитому немцами 50 лет тому назад, или когда, подобно Пленге и Зомбарту, торжествуют победу идей 1914 года над идеями 1789 года. Германский организационный принцип, объясняющий и сильные, и слабые стороны германской общественно-политической культуры, заключается в таком полном подчинении личности государству, которое не осуществлено ни в каком ином современном государстве. Нужно заметить при этом, что речь идет здесь собственно не о правовых формах взаимных отношений между личностью и государством. Эти формы, в общем, унаследованы Германией от «индивидуалистического» периода ее истории и с чисто внешней стороны не слишком сильно отличаются от соответствующих правовых отношений в западных демократиях. Особенностью германского политического быта является своеобразное и внутреннее отношение личности к государству, коренящееся в общественной психологии. Такого добровольного отдания себя государству мы не встретим ни в какой другой европейской стране, и если справедливо изречение, что «не цепи, а рабское сознание делает рабом», то можно утверждать, что моральное порабощение личности государственной властью в Германии выражено сильнее, чем в тех странах, где права личности юридически ограждены гораздо менее.
Ш. 3&u
Те отношения между государством и личностью, о которых мы говорим, сложились в Германии не сразу. Как и в других странах, в течение последнего столетия там происходила напряженная борьба между двумя миросозерцаниями: тем, которое ставит государство над личностью как верховное самодовлеющее начало, и тем, которое видит в нем, в конце концов, дело рук человеческих, призванное служить благу людей. В политической истории Германии был момент, когда второе «индивидуалистическое» или либеральное течение достигло своего наивысшего подъема и, казалось, готово было восторжествовать. Это была именно та эпоха, на которую Оствальд презрительно смотрит как на оставленную далеко позади, низшую стадию развития, эпоха революции 1848 года. Она оставила свой след в формах германской политической жизни. Но выступившей тогда на сцену германской демократии не удалось разрешить важнейшей задачи, стоявшей перед германским народом, задачи национального объединения, и эта роковая неудача предопределила дальнейший ход событий. Национальное объединение Германии совершилось «кровью и железом» на началах гегемонии реакционной Пруссии под руководством ее династии и ее высших классов. Это наложило неизгладимый отпечаток на характер и развитие Германской империи. Одной из самых характерных особенностей германской политической жизни за последние десятилетия является своеобразное смешение новейших форм политической, социальной и культурной жизни с пережитками феодально-вотчинных идей и традиций.
Это смешение находит себе яркое символическое воплощение в типичнейшей для современной Германии фигуре Вильгельма II, соединяющей в себе стремления к реставрации политического миросозерцания Фридриха Барбароссы с приемами и навыками директора или коммивояжера крупной торговой фирмы.
С этой характерной особенностью быта современной Германии тесно связано и другое своеобразное явление - сочетание быстрого экономического развития с полным политическим застоем. За сорок пять лет существования Германской империи ни сама империя, ни важнейшая составная часть ее не сделали ни одного серьезного шага вперед по пути политического прогресса*. Попытки установления в имперском управлении начала министерской ответственности остались до сих пор столь же безуспешными, как и стремление к реформе заклейменной еще Бисмарком прусской «трехклассной» избирательной системы.
Тот удивительный факт, что народ, полный сил и энергии, достигший высокой ступени развития материальной культуры, обладающий ярко выраженным национальным самосознанием, не только мирится с устарелыми формами государственного быта, но относится к пережиткам феодально-вотчинных
Некоторое движение вперед, например в области избирательного права и фактического перехода к парламентаризму, можно отметить за этот период времени лишь в южногерманских государствах.
278
учреждений с чувством, близким к благоговению, был бы нам совершенно непонятен, если бы мы не приняли в расчет той повелительной идеи или, может быть, даже еще вернее, того могущественного чувства, о котором мы говорили выше и которое владеет духом современной Германии, освещая и окружая ореолом в ее сознании даже явные признаки недоразвития в ее политическом строе. Это чувство - преклонение перед государством, доходящее до обоготворения его, не в переносном смысле, а в буквальном смысле этого слова. Один из самых проникновенных и сочувственных наблюдателей психического состояния Германии накануне войны, ныне умерший английский профессор Крэмб, с удивительной ясностью предчувствовавший неизбежность столкновения Германии с его отечеством и вместе с тем относившийся с нескрываемым сочувствием к духу германского патриотизма и призывавший своих соотечественников, «пока не поздно», подражать ему - в своих недавно переведенных на русский язык лекциях с особенным ударением подчеркивает поразительный процесс, совершающийся в душе современного германца, процесс подмены старой религии новой. Крэмб с чрезвычайной яркостью изображает стремление «молодой Германии 1913 года», идущей в своем дерзании гораздо дальше «империализма» в обычном смысле, пытающейся создать не только новую мировую империю, но вместе с тем и новую мировую религию, в которой путем своеобразной реставрации воскреснет дух древней религии Одина*. И Крэмб прав. Новая религия в Германии действительно образуется. Быть может, она даже не так нова. Ее зародыш можно найти в политической философии Гегеля, но настоящей религией, имеющей миллионы приверженцев, она сделалась лишь в последние десятилетия. Не все последователи ее открыто порывают с христианством, но, по существу, эта религия не христианская и, можно даже сказать более, религия идолопоклонническая, ибо она ставит над человеком дело рук человеческих. Старый немецкий Бог Вильгельма II - это то же, что реставрированный Один молодой Германии. И этот бог, которого под разными именами чтит и которому поклоняется современная Германия, которому она приносит теперь гекатомбы кровавых человеческих жертв, этот грозный и беспощадный бог, по существу есть не что иное, как немецкое государство. На принципе первенства, на принципе гегемонии построил германский народ свое национальное единство, и когда он вышел за тесные пределы национального государства и поставил себе мировые задачи, та же идея гегемонии силою вещей легла в основу его планов и стремлений. Как боевая фаланга, пущенная в сражении в известном направлении, уже не может свернуть с раз взятого пути, но должна идти вперед, пока она или не сокрушит всех препятствий, или сама не будет сокрушена, так Германия в своем порыве к мировым задачам уже не может изменить основной окраски своих стремлений, жажды и гегемонии. Это путь Германии к мировому значению, Zum Weltvolk hindurch. Посмотрите, с какой логической
Крэмб Дж. Германия и Англия [пер. с англ.]. М, 1915. С. 114.
279_3&v
последовательностью, с какой неизменностью основной идеи развертывается немецкий план организации мира.
На феодально-вотчинных началах, на союзе неравенства выросла Пруссия. Гегемония Пруссии легла в основу Германской империи. Империя, в свою очередь, теперь становится ядром высшего целого, построенного на тех же началах. В самом деле, посмотрите на союз наших противников. Разве это - союз равноправных, равных сил? Германия - это сюзерен; Австрия, Венгрия, Турция, Болгария - вассалы. И чем долее длится война, тем полнее становится их подчинение Германии. Ближайшая задача германского империализма - это создание нового огромного сложного политического целого, создание так называемого среднеевропейского союза «Mittellseuropa», в который должны войти, кроме Германии и Австро-Венгрии, также Швейцария, Бельгия, Голландия, балканские государства, а по мнению некоторых - также и скандинавские государства. Бывший пастор, лидер германских либералов Науман - один из наиболее ревностных распространителей этой идеи; но ее высказывают и ряд других авторитетных авторов: Лист, Филлипович, Рорбах, Лом, Дикс, Айт, Зимель, Шюгит. Но что эта за среднеевропейский союз? Физиономия его обрисовывается уже теперь в устройстве коалиции наших врагов. Да немецкие писатели и не скрывают его природы. Он должен служить средством расширения Германии. Это союз, где Германии должно принадлежать главенство. Но на среднем европейском союзе не кончается мечта Германии. Mittelseuropa - только средство. Сгруппировав вокруг себя силы Центральной Европы, Германия должна начать последнюю решительную борьбу с европейскими государствами, оставшимися за пределами германской гегемонии и прежде всего с двумя державами, которые Германия признает мировыми - с Англией и Россией. За организацией средней Европы должна следовать организация всей Европы. «Европейскому индивидуализму, - говорит Оствальд, - необходимо положить конец, а из Европы надо создать одно организованное целое. Для этого должен быть создан особый центральный орган, и таким мозгом может быть только Германия, ибо она одна обладает секретом организующей культуры». На этом пути у Германии не может быть отступления. «Weltmacht oder Nidergang» - мировое господство или гибель, - восклицает известный идеолог германского империализма, предсказавший настоящую войну, генерал Бернгарди.
Итак, война за войной - бесконечный кровавый путь, в туманной дали которого рисуется конечная цель - всемирная гегемония Германии. Мир, организованный Германией, подчиненный ее изумительной дисциплине, всемирное военно-промышленное государство, соединение государственносоциалистической фаланстеры с прусской казармой. Мир, вечный германский мир, рах germanica, все приведено к одному уровню и порядку, все стоят по стойлам, у всех достаточное количество калорий в яслях и все поклоняются «старому немецкому богу», воплощенному в германском государстве.
Таков германский идеал организации мира. Таковы цепи, которые куются для человечества на наковальнях германской милитаристической культуры.
жЛйЗВ 280
Что же противопоставляют германскому идеалу союзники? Как понимают они цели этой войны?
Нужно откровенно признать, что мы не найдем здесь в ответ на этот вопрос такой определенной и разработанной идеологии, как идеология германского империализма, и это вполне понятно. Выработка вполне определенной теории по вопросу о целях войны затрудняется в данном случае прежде всего тем, что против Германии стоит не один народ и не союз, в котором руководящая роль представляется одному народу, а несколько вполне независимых и равноправных народов, имеющих каждый свое прошлое, свои воззрения, свои точки зрения. А во-вторых, эти народы не готовились к этой войне в течение 40 лет, как Германия, а, напротив, старались всеми силами предотвратить эту катастрофу. На вопрос: почему вы воюете? - мы имеем прежде всего неотразимый ответ: потому что на нас напали.
Но мы, конечно, совершили бы большую ошибку, если бы успокоились на этом ответе. Он верен, но он недостаточен. Мы ясно ощущаем, что вступаем в новый период мировой истории. Война вскрыла с неотразимой очевидностью, что жить так, как жила Европа до войны, больше нельзя. Германские мыслители правы в том отношении, что связывают с этой войной мировые задачи. Они не правы только в самом определении этих задач. И если мы не согласны с ними, если мы отвергаем с отвращением и негодованием мысль о превращении Европы в солнечную систему, в собрание вассалов Германии, то германскому плану организации Германии мы и наши союзники должны противопоставить свой собственный план. Наша задача не только отразить нападение врага, но и предупредить в будущем возможность катастроф, подобных переживаемой ныне. И для этого недостаточно одной победы над Германией. Разметать гнездо милитаризма - это большая цель, но это цель отрицательная. Надо на место милитаризма поставить нечто положительное. В момент, когда только что вспыхнул пожар, в пламени которого горит Европа, одна великая и смелая мысль облетела страны антигерманской коалиции. Раз оказалось невозможным предупредить эту войну, то пусть же она будет войной против войны. Пусть она будет по крайней мере последней войной между культурными народами. Я знаю хорошо, что мысль эта была встречена многими как утопия. Сомнения в ее осуществимости в последнее время скорее возросли, чем уменьшились. И тем не менее в большую ошибку впадают те, кто считает самую идею вечного мира неосуществимой или осуществимой разве лишь в каком-то бесконечно отдаленном будущем. Я думаю, что мы стоим к осуществлению этой идеи ближе, чем это обыкновенно думают. Я не решусь утверждать, что эта война - последняя, но я совершенно убежден, что она явится крупным этапом по пути к прекращению войн между цивилизованными народами. Для незыблемого ограждения будущего мира недостаточно одних торжественных договоров. Нужно нечто большее. Нужно, чтобы народы Европы были связаны постоянной политической связью. И зачатки этой связи уже есть налицо. Если Германия со своими союзниками представляет собой как бы прототип того европейского союза под германской гегемонией,
28J_3feu
о котором мечтают немцы, то антигерманская коалиция является зародышем европейской организации, которую нужно противопоставить немецкому плану В отличие от этого последнего она основана не на гегемонии, а на равенстве входящих в состав ее государств. Это вытекает из самого состава согласия. Его члены, если бы и хотели, не могли бы построить его иначе. Самый факт нахождения в составе противогерманского союза четырех таких держав, как Россия, Англия, Франция и Италия, исключает возможность положить в основу этого союза чью-либо гегемонию. Он может быть лишь союзом равных и именно потому он представляет собой наилучший фундамент для здания организации Европы, построенного на начале равноправия народов, иначе говоря - для здания будущей европейской конфедерации.
Но возможна ли такая конфедерация? Возможно ли прочное политическое соединение европейских народов на равных правах, без господства одного из них и без слияния их в одно государство? Возможно ли создание всеевропейского целого при сохранении национальной особенности и самостоятельности отдельных частей? Я не был бы убежден в этом, если бы в числе европейских государств и в частности в числе членов противогерманского согласия не было бы такого государства, как Англия.
Полтораста лет тому назад великий французский мыслитель Монтескье говорил, что у всякого народа есть своя национальная цель, свое истинное призвание, своя историческая миссия. И цель Англии он видел в ограждении и развитии политической свободы. Свобода, по его словам, в Англии достигает наивысшей возможной точки развития. С тех пор прошло много времени, и человеческие понятия о наивысших пределах развития свободы успели существенно измениться. Но определение Монтескье до сих пор сохраняет всю свою силу. Англия теперь, как и прежде, представляет собой пример наивысшего для данной эпохи развития политической свободы. В эволюции политической жизни человечества она по-прежнему идет впереди других народов и освещает им путь. Замечательно, что сами англичане, со свойственной их народному характеру гордой скромностью, никогда не навязывали другим народам своих учреждений и вообще редко теоретизировали по поводу их. За них это делали другие. В [первой] половине XVIII века Монтескье раскрыл основы английского государственного строя и, возведя их в степень образца для других народов, положил начало теории конституционного государства. В середине XIX века немец Гнейст, изучив строй английского местного управления, был поражен той огромной ролью, которую играет английское местное самоуправление в качестве фундамента английской конституции, и это привлекло внимание политиков к вопросам самоуправления. Теперь Европе предстоит взять у Англии третий урок - урок построения политических организаций, выходящих за пределы национального государства и в то же время основанных не на начале гегемонии, а на начале равенства и свободы.
Нужно, прежде всего, твердо установить одно. Такая организация в и частности европейская конфедерация равноправных государств невозможны при том понимании государства, которое господствует в Германии. В Германии
х/£$> 282
национальное государство понимается как всемогущее, неограниченное, как земной бог. Организация Европы необходимо требует совершенно иного понимания государства. И именно такое понимание мы находим в Англии. В представлениях англичанина государство не стоит над человеком как некий грозный молох, утверждающий свою абсолютную самоценность и требующий безусловного подчинения. Англичанин высоко ценит государство, но он сознает его ограниченность и условность; он видит в нем не самоцель, а средство для других высших целей. Государство в его глазах не парит где-то в воздухе над отдельными людьми, но живет в них, составляя часть их существа. У англичан есть своя религия патриотизма, но это не идолопоклонническая религия. Англичанин не менее патриот, чем немец, но патриотизм его иной. «Мы выше всех других народов, ибо умеем повиноваться», говорит немецкий писатель. Англичанин тоже умеет повиноваться, когда он считает это необходимым, но высшее проявление патриотизма он видит не в слепом послушании, а в свободном подвиге. Крэмб, умерший незадолго до войны, английский профессор, который предвидел эту войну и призывал своих соотечественников готовиться к ней, говоря о патриотизме, вспоминает смерть исследователя южных полярных стран капитана Скотта.
Экспедиция Скотта погибла; впоследствии в страшной ледяной пустыне были найдены замерзшие трупы ее членов. Из оставшихся дневников видно было, что эти люди до конца сохранили непоколебимое мужество. Один из них, почувствовав себя заболевшим, ушел один погибать среди льдов, чтобы не быть обузой для товарищей. Начальник экспедиции вел дневник до самого последнего момента, и последние слова, которые он вписал туда костенеющей рукой, были: «величие Англии, моей нации». Англия не посылала его открывать южный полюс, его толкнул туда научный интерес: его работы не могли принести Англии непосредственной практической пользы, и тем не менее он чувствовал, что подвиг его служит величию его родины, как верующие христиане чувствуют, что имя Бога святится и славится в их делах. С немецкой точки зрения тут не было истинной государственности, ибо не было повиновения, дисциплины массового действия. Я вдался в характеристику английского патриотизма, чтобы показать, что у англичан преданность родине соединяется с неискоренимым чувством индивидуальной свободы, исключающим поглощение личности государством. И только на таком государственном духе, чуждом идеи государственного всемогущества, может быть построена прочная междугосударственная организация. Но Англия не только подготовлена к такой организации духом своей государственности. Начала, которые должны лечь в основу такой организации, уже применяются англичанами в практической жизни. Можно сказать, что в Англии уже начались, хотя и не преднамеренно - как все, что создает английский политический гений - предварительные опыты, необходимые для создания прочного политического объединения государств, сохраняющих внутреннюю самостоятельность.
Многие видят доказательства великого государственного таланта немецкого народа и высокого достоинства германской организации в той сплоченности
283 Эё&а
и устойчивости, которые проявляет германское государство в переживаемых им критических обстоятельствах. Но если так можно удивляться организации, держащей в сплоченном состоянии 70 миллионов почти однородного в национальном и культурном отношении населения, то во сколько же раз большего удивления заслуживает организация, поддерживающая в сплоченном состоянии, с самым ничтожным применением принудительных средств без всеобщей воинской повинности более 400 миллионов населения всех рас, всех религий, всех ступеней культур, всех цветов кожи - население, в котором на долю собственно Англии выпадает всего около одной десятой части. Мы знаем мало Англию. Но, к сожалению, мы еще меньше знаем то удивительное создание английского политического гения, которое называется Британской империей. Под этим разумеется, как известно, Англия со всеми ее колониями. Но было бы большой ошибкой со словом «колония» соединять в данном случае то же представление, которое соединяется с названием колоний в других странах. Британская империя - это не просто огромное государство с колониями, это нечто большее. В моей памяти встает сейчас одно очень сильное и яркое ощущение, которое я испытал семь лет тому назад в Лондоне, работая в библиотеке министерства колоний. Я находился в сравнительно небольшой, скромно обставленной комнате, наполненной книгами, рукописями и картами. Она имела с внешней стороны вид непритязательный, я бы сказал даже старомодно-провинциальный. Но когда, сидя в этой комнате, я перелистывал то сборник трудов капского общества, агитировавшего за соединение южноафриканских колоний на началах не федерального, а унитарного государственного строя, то политические памфлеты, изданные в Оттаве и Торонто в эпоху борьбы Канады с метрополией, то дипломатическую переписку, касающуюся прав Великобритании на покровительство индейцам, населяющим восточный берег Гондураса, я ощущал явственно в этой скромной комнате веяние мировых вопросов и задач. Я чувствовал живо и реально, что я нахожусь не просто в столице одного из европейских государств, но в великом мировом центре, в средоточии сил огромной и сложной политической системы, раскиданной по всем частям света. Британская империя не государство. Это более чем государство. Это целый мир, состоящий из множества мелких и крупных, культурных и некультурных государств. В одной Индии, насчитывающей 250 миллионов населения, имеется, кроме провинций, подчиненных непосредственной власти англо-индийского правительства, свыше 600 туземных государств, находящихся под протекторатом этого правительства. В составе Британской империи мы наблюдаем величайшее разнообразие политических форм. Перед нами проходят как будто бы все ступени последовательного политического развития человечества. Мы находим там и цветнокожих королей, раджей, султанов, князей, управляющих своими подданными под контролем английского резидента, и колонии, подчиненные режиму, напоминающему времена просвещенного абсолютизма в Европе, и владения, находящиеся на подготовительной ступени к представительному правлению, с зачатком местного парламента, колониальным советом, и автономные колонии с местным
284
законодательным собранием, но без парламентаризма, и, наконец, старшие члены Британской политической семьи, dominians - колонии, обладающие не только собственным парламентом, но и собственным ответственным правительством. Внутри Британской империи можно наблюдать не только различные формы государственного устройства, но и различные виды сложных государств. Австралия и Канада представляют собой федерации, состоящие из штатов, и внутреннее устройство Южной Африки тоже близко подходит к федеративному. Некоторые крупные колонии, как, например, Австралия, имеют сами владения, подходящие под тип колониальных, и в числе таких зависимых владений есть даже одна маленькая федерация.
Наряду с разнообразием форм политического устройства мы находим в Британской империи и величайшее разнообразие содержания политической жизни. С одной стороны, пред нами такие патриархально-демократические уголки, как Ньюфаундленд, с другой - такие передовые республики, как Австралия или известная своими смелыми социальными опытами Новая Зеландия. Многое, что кажется еще недостижимым идеалом в Европе, осуществляется в колониях Англии. И все это огромное и пестрое разнообразие государственных форм, законодательств, обычаев, нравов, систем управления, совмещается в пределах одного сложного политического целого. И в критический момент великой международной борьбы это целое не только сохраняет, но и увеличивает свою внутреннюю сплоченность. Такая организация по меньшей мере имеет право поспорить с германской.
Я не хотел бы быть чрезмерно пристрастным и вдаваться при изображении строя Британской империи в искусственную идеализацию. Нет сомнения, что в Британской империи нет равенства всех частей. Такое равенство было бы и невозможно при огромных различиях в степени культуры ее населения. Исторически Британская империя основана на гегемонии Великобритании над остальными частями сложного целого. Эти элементы гегемонии сохраняются в ней и поныне, проявляясь в каждом отдельном случае тем сильнее, чем разнороднее и вместе с тем ниже по своему культурному развитию население края, о котором идет речь. Но Британская империя не есть нечто неподвижное и застывшее. Напротив, все в ней непрерывно движется и развивается. Она как бы грандиозная лаборатория, в которой непрестанно производятся политические и социальные опыты и вырабатываются новые формы государственных и общественных отношений. И самое важное и интересное для нас - то направление, в котором совершается ее развитие. Оно диаметрально противоположно развитию Германии. Германия шла от равенства к гегемонии, от германского союза и индивидуализма 1848 г. к военной олигархии. Британская империя, напротив, идет от гегемонии к равенству.
Конечно, для некоторых частей Империи, населенных людьми не европейской расы, это движение находится еще в самом своем начале. Критики Англии любят ставить ей в упрек Индию. Но нельзя не заметить, что эти упреки зиждятся на неверном представлении об этой стране. Многие представляют себе Индию как единое целое, как единый народ, созревший до политической са¬
285 Stew
мостоятельности и стремящийся в ней. На самом деле Индия - огромный пестрый агломерат народов, среди которых есть дикари, и полукультурные народы и народы с высокоразвитой и сложной, но своеобразной культурой. Индия не имеет единого национального самосознания. В ней сталкивается множество враждебных друг другу рас, племен, религий. Предоставленная всецело самой себе, Индия неизбежно сделалась бы ареной кровавых междоусобий...
Из предварительного конспекта
Но даже Индия и Египет восстали бы, если недовольство переходило бы известные границы. А с автономными колониями связь чисто добровольная. Правда, это не боевая наступательная организация, а мирная. Но потому-то она и может быть образцом. Союзникам и предстоит противопоставить идею международного федерализма идее германской всемирной гегемонии. Всякое иное основание европейского мира не прочно. Надо разорить гнездо милитаризма. Но надо на место его поставить идею высшей организации.
Нейтральные государства. Недальновидность и непонимание. Разве победоносная Германия потерпит независимость Болгарии и Румынии. Балканский полуостров. Германия соблазняет каждое государство империализмом. Германия прививает Швеции стремление к завоеванию и затем перспективу скандинавской гегемонии. Германия всюду [насаждает] милитаризм, всюду поддерживает реакционные партии, и все реакционные партии тяготеют к Германии.
Англия несет идею организации, коренным образом различающуюся от организации германской.
Заключительный абзац речи по отчету «Русских Ведомостей» в номере от 17 октября 1916 г.
Международная организация, не поглощающая своих составных частей, но оберегающая полноту их свободы, организация по принципу не принуждения, но убеждения, - вот новая миссия Англии.
«Но чтобы приступить к строительству, Англия должна выдержать испытание войны, в которой борется величайшая олигархия с величайшей демократией. Начало войны дало перевес первой. На наших глазах совершилось чудо. Демократия создала с поражающей быстротой армию и военную организацию, которые уже теперь превзошли Германскую. И Германская мечта о гегемонии начинает блекнуть, все более облетают ее крылья. Оттого все сильнее стремление разъединить главных противников, Англию и Россию; под всякими масками и во всяких костюмах крадется к нам недремлющая германская интрига, на всем спекулирует - на утомленности, на малодушии. Расставляется ловушка, равной которой не знала история. Цель ясна - корот¬
лЯЙб 286
кая дружба с Россией нужна, чтобы раздавить Англию, а затем придет черед и России. Слишком ясна цель, чтобы позволить ее осуществить. Конечно, только ложь в раздающихся иногда словах: вместо немецкого засилья - засилье английское. Работают сейчас два молота, и одинаков их шум. Но один молот кует цепи на Европу, другой - разбивает эти цепи. Рождается новая, светлая Европа, и родится она лишь при одном условии - при незыблемо крепком союзе России с Англией».
Кокогикин Ф. Ф. Германия, Англия и судьбы Европы. М., 1918.
Раздел III
ЭКОНОМИКА И ФИНАНСЫ
Туган-Барановский М. И.
ВЛИЯНИЕВОЙНЫ
НА НАРОДНОЕ ХОЗЯЙСТВО РОССИИ,
АНГЛИИ И ГЕРМАНИИ
I
Всякая война не может не вызывать глубоких расстройств народного хозяйства - война же таких единственных в истории грандиозных размеров, как настоящая, равносильна целой экономической катастрофе.
Однако народнохозяйственные организмы воюющих держав весьма различного типа, и эти различия должны сказаться и в области экономического влияния на них войны. Кроме того, война далеко не в одинаковой мере затронула жизненные экономические силы противников.
Что касается экономического типа воюющих государств, то в этом отношении бросается в глаза контраст между промышленными странами, как Англия или Германия, и сельскохозяйственной, как Россия.
Экономическое влияние войны сводится преимущественно к факторам двоякого рода. Во-первых, финансирование войны требует очень крупных расходов со стороны воюющего государства - народное хозяйство соответствующей страны должно тем или иным способом покрыть эти расходы, путем соответствующего вычета из народного богатства. Во-вторых, война расстраивает международный, а отчасти и внутренний товарный обмен - последнее потому, что война затрудняет передвижение грузов внутри страны, вызывает потрясение кредитного механизма и благодаря отвлечению рабочих сил страны от производительных функций сокращает производство. Уже с первого взгляда ясно, что оба названные фактора имеют далеко не одинаковое значение для стран различного экономического типа. Чем богаче страна, чем большими капиталами она обладает и чем быстрее идет в ней образование капиталов, тем легче может она покрывать расходы, вызываемые войной. А так как расходы войны по необходимости имеют денежный характер, то расходы эти должны с большой легкостью покрываться странами с развитым денежным хозяйством, чем странами с полунатуральным хозяйством. Торгово-промышленные стра-
jjgâ6_288
ны гораздо богаче капиталами, чем сельскохозяйственные, и денежный рынок в них более развит. Поэтому по отношению к покрытию издержек войны торгово-промышленные страны находятся в лучшем положении, чем сельскохозяйственные.
Обратное нужно сказать по отношению к факторам второго рода. Чем ближе к натуральному хозяйству данная страна, тем менее разрушительное действие оказывает на нее расстройство денежно-товарного обмена. Сельскохозяйственные страны гораздо менее страдают в этом отношении от войны, чем страны торгово-промышленного типа.
Иными словами, по отношению к финансированию войны торгово-промышленные страны находятся в лучшем положении; по отношению же к сопротивляемости разрушительному влиянию войны на народнохозяйственный организм в лучшем положении находятся сельскохозяйственные страны. В сельскохозяйственной стране война тяжело ложится на государственный бюджет, но переносится народным хозяйством с большей легкостью, чем в странах торгово-промышленного типа.
Из всех воюющих держав торговля и промышленность наиболее развиты в Англии и Германии. Поэтому можно было бы ожидать, что народнохозяйственные организмы этих двух держав особенно пострадают от войны. Однако по отношению к Англии этого отнюдь не замечается. Наоборот, несмотря на то что война явилась для Англии совершеннейшей неожиданностью, так как Англия не хотела войны и была вовлечена в нее ходом событий, от нее не зависевших, из всех воюющих держав именно Англия всего менее пострадала от мировой катастрофы. Это обнаруживается целым рядом бесспорных признаков. Так, Англия является единственной воюющей державой, в которой война не вызывала никакого расстройства денежного обращения и не привела к заполнению каналов денежного обращения неразменными банковыми билетами: 5 марта 1915 г. в обращении было билетов английского банка на 34,1 млн ф. ст., а 26 июня 1914 г. 29,5 млн ф. - увеличение всего на 4,6 млн ф. ст. Сравнительно с тем, что мы видим в других воюющих странах, это увеличение должно быть признано совершенно ничтожным.
Внешняя торговля Англии, конечно, пострадала, но гораздо менее, чем других воюющих государств:
Внешняя торговля Великобритании, млн ф. ст.
привоз
вывоз
1914 г.
1913 г.
1914 г.
1913 г.
Август
42,4
56,0
28,6
52,3
Сентябрь
45,1
61,4
31,9
49,3
Октябрь
51,6
71,7
35,8
56,2
Ноябрь
56,0
68,5
30,2
52,8
Декабрь
67,6
71,1
32,1
53,1
За пять месяцев
262,7
328,7
158,6
263,7
289 Й&у,
Эти данные показывают, что английский привоз сократился за первые пять месяцев войны, сравнительно с 1913 г., на 20 %, а вывоз - на 40 %. Это сокращение может показаться значительным. Но нужно принять во внимание, что война прекратила, совсем или в большей части, торговые сношения Англии с Германией, Австро-Венгрией, Россией, Бельгией и Турцией. Во все эти страны Англия вывозила около 18 % всего своего вывоза, а ввозила из них около 20 % всего своего ввоза. Но и нейтральные страны не могли не пострадать от общего застоя промышленности, вызванного войной. Принимая все это во внимание, нужно признать, что английская внешняя торговля пострадала от войны лишь настолько, насколько это вытекало из условий народного хозяйства других стран. Сама же Англия вполне сохранила свободу своих торговых действий.
Столь же благоприятны данные о положении в Англии рабочего рынка. Вот, напр., как изменился в Англии по месяцам процент безработных членов рабочих союзов в 1914 г.:
Январь
2,6%
Февраль
2,3%
Март
2,2%
Апрель
2,1 %
Май
2,3%
Июнь
2,4%
Июль
2,8%
Август
7,1%
Сентябрь
5,6%
Октябрь
4,4%
Ноябрь
2,9%
Правда, за август - первый месяц войны - процент безработных поднялся сразу на 7,1. Но и эта цифра не представляет собой ничего чрезвычайного. В 1908 г. - в период полного мира, но промышленного кризиса - средний процент безработных членов рабочих союзов за целый год равнялся 7,8, а в октябре 1908 г. процент безработных достигал 9,5.
Характерно, однако, что недолго продержалась в Англии безработица, созданная войной. В сентябре и октябре безработица уже сильно сокращается.
Правда, приведенные данные относятся только к той небольшой части рабочих союзов, отчеты о которых публикуются в официальной рабочей статистике Англии. Однако и специальное обследование положения рабочего рынка в стране, произведенное английским министерством торговли, вполне подтвердило отсутствие в стране тяжелой безработицы в связи с войной. Обследование министерства торговли охватило около 43 % промышленного населения Англии. Оказалось, что из 100 лиц мужского пола, занятых в июле были заняты:
290
Полное время
Сокращенное
время
Увеличенное
время
Без работы
В сентябре
60,2
26,0
3,55
10,25
В октябре
66,8
17,3
5,2
10,6
Почти все мужчины, оставшиеся без работы, пошли в солдаты и, таким образом, нашли себе занятие. Положение женщин-работниц было значительно худшим, так как им в солдаты идти нельзя. В сентябре 8,4 % женщин были совсем без работы, а 36 % работали сокращенное время; в октябре без работы было 6,2 % женщин, а на сокращенной работе - 26 %.
Итак, обследование, охватившее значительную часть рабочего населения Англии, вполне установило, что английская промышленность быстро справилась с затруднениями, вызванными войной, и уже в октябре безработица спустилась до сравнительно невысоких цифр. Конечно, война не могла не вызвать известного расстройства народно-хозяйственной жизни Англии; но это расстройство не превышает того, которое следует за промышленными кризисами, повторяющимися в Англии с правильной периодичностью каждое десятилетие, и к которым страна поэтому привыкла.
Эта сравнительная легкость, с которой Англия выносит войну такой исключительной трудности, объясняется благоприятным для Англии ходом морской войны. Германия не решилась оспаривать на море господство Англии и почти без сопротивления уступила ей неограниченное владычество на морях. Благодаря этому морская торговля Англии могла продолжаться без серьезных замешательств и задержек, и в то же время Англия могла занять место Германии на нейтральных рынках.
В конце концов, Британская империя является единственной державой, ведущей войну без существенного ущерба для своего народного хозяйства. Этим, конечно, в значительной мере объясняются изумительная энергия и настойчивость, проявляемые англичанами в великой борьбе. Неоднократные заявления руководящих государственных людей Англии, что они не прекратят войны, пока не достигнут ее цели - решительной победы, хотя бы для этого потребовались целые годы борьбы, вызываются именно этим благоприятным для царицы морей положением дел.
Рядом с Англией по развитию промышленности и торговли (и даже превосходя ее в некоторых отношениях) стоит Германия. Экономические силы Германии огромны; ее экономическое развитие шло за последние тридцать лет гораздо быстрее, чем какой-либо другой европейской страны, и может выдержать сравнение даже с развитием величайшей державы капиталистического мира - Соединенными Штатами Северной Америки. Германия уже далеко оставила позади себя Англию в важнейшей отрасли капиталистического производства - железоделательной промышленности - и за последние годы отнимала от Англии один рынок за другим. За несколько десятилетий Германия превратилась из сельскохозяйственной страны с отсталой промышленностью
291
в величайшее торговопромышленное государство Европы, уступающее по своей экономической силе только Америке.
Вместе с тем Германия (в противоположность Англии) уже давно учла неизбежность мировой войны, всецело вызванной ей самой и ее экономическими интересами. Война была необходима Германии потому, что, заняв слишком поздно место среди великих держав мира, молодая германская империя не могла приобресть колоний, соответствующих росту ее промышленности и торговли. Все ценные колонии оказались в других руках, главным образом в руках Англии и Франции. Для Германии остались только болота и леса Центральной и Южной Африки, стоившие ей больших затрат, но не доставлявшие ей существенных выгод. Отсюда стремление Германии к приобретению новых колоний, что не могло быть достигнуто иначе, как путем войны с теми державами, которым эти колонии принадлежат. Известный лозунг Вильгельма «Die Zukunft Deutschlands auf dem Wasser» выражал собой назревшую хозяйственную потребность Германии. На пути к полному развитию производительных сил Германской империи стояли другие державы - и только победа над ними могла дать Германии в полном объеме нужные ей мировые рынки.
Однако война далеко не оправдала ожиданий Германии. Германский флот без боя уступил господство на морях английскому и скрылся под защиту береговых укреплений. Следствием этого было уничтожение германской морской торговли, а вместе с тем в значительной степени и германского международного обмена вообще. Точных данных относительно внешней торговли Германии во время войны не имеется, но все исследователи (в том числе и германские) единогласно приходят к тому выводу, что война почти уничтожила внешнюю торговлю Германии. Так, по сообщаемым «Вестником Финансов» расчетам известного Кунова, международный обмен Германской империи сократился под влиянием войны до У10 своих прежних размеров. Германия силою вещей превратилась в «изолированное торговое государство».
Чтобы оценить значение этого факта, нужно вспомнить, какую роль играла внешняя торговля в общем строе германского народного хозяйства. За 30 лет с 1880 по 1910 г. обороты германской внешней торговли возросли почти втрое: с 5 821 млн марок до 16.954 млн, причем самый характер германской внешней торговли глубоко изменился: из страны преимущественно вывозящей Германия превратилась в страну преимущественно ввозящую, с пассивным торговым балансом.
Война почти уничтожила и ввоз, и вывоз Германии. Конечно, и то и другое должно было разрушительно подействовать на народное хозяйство нашего врага, но по своему экономическому значению прекращение ввоза имело для Германии гораздо более губительное значение, чем прекращение вывоза. При обычных условиях капиталистического хозяйства потеря какого-либо рынка гораздо опаснее для народного хозяйства данной страны, чем прекращение подвоза того или иного товара. Объясняется это тем, что капиталистическая система хозяйства заключает в себе естественную тенденцию к перепроиз¬
лУЙВ 292
водству, к изготовлению товаров в количестве, превышающем спрос, почему всякая задержка в сбыте товаров крайне болезненно чувствуется народнохозяйственным организмом и имеет тенденцию охватывать весь товарный рынок данной страны, создавая общую промышленную депрессию. Напротив, уменьшение подвоза того или иного товара, при общем переполнении товарного рынка, характерном для капитализма, переносится капиталистической системой легко, ибо капиталистическое хозяйство, обладающее колоссальными производительными силами, обычно имеет возможность тем или другим способом восполнить случайный недостаток в том или ином товаре.
Война создала для германского народного хозяйства совершенно новые условия, не имеющие ничего общего с нормальными условиями капиталистической системы. В этих новых условиях потеря внешнего рынка оказывается для Германии гораздо менее опасной, чем прекращение подвоза иностранного сырья. Дело в том, что потеря рынка, хотя и затрудняет циркуляцию товаров, не уничтожает технической возможности производства. Если имеются производительные силы, то имеется и возможность организовать обмен и продуктами, приспособляясь к новым условиям рынка. Правда, для возможности такой организации обмена на новых условиях требуется прибегнуть к приемам, чуждым духу капиталистической системы и недопустимым для нее при нормальных условиях хозяйства. Нужно планомерно распределить национальное производство, заменить свойственную капитализму свободную игру хозяйственных сил подчинением всего народнохозяйственного целого единой регулирующей сознательной воле.
Нечто подобное и предприняла Германия, создав центральное экономическое учреждение - «Военный промышленный совет», который имеет своей задачей перераспределять общественные производительные силы страны - капиталы и рабочих - между отдельными отраслями производства в соответствии с изменившимся характером общественного спроса. Не нужно забывать, что если Германия потеряла внешние рынки благодаря войне, то та же война открыла для национальной промышленности новый громадный рынок - поддержание самой войны. Германия расходует на ведение войны около 1 миллиарда марок в месяц - все эти громадные суммы расходуются на покупку тех или иных продуктов, производимых страной. Рынок, создаваемый войной, значительно превышает по своим размерам общую сумму германского вывоза на границу.
Таким образом, временное прекращение экспорта не представляет для Германии такого бедствия, которое было бы непреодолимым и разрушало бы вконец экономическую жизнь. Гораздо большими бедствиями грозит Германии прекращение подвоза иностранных продуктов.
В этой области можно различать продукты троякого рода - во-первых, продукты сельского хозяйства, являющиеся пищей людей и скота, во-вторых, фабрикаты и, в-третьих, сырой материал для обрабатывающей промышленности. Прекращение подвоза продуктов первого рода было бы для Германии всего более гибельным, если бы страна не располагала достаточными запасами
293 jfeb
пищевых продуктов для собственного прокормления. Вопрос этот имеет первенствующую важность для определения силы сопротивляемости Германии и потому усиленно обсуждался в русской печати. В настоящее время можно считать вполне установленным, что Германии гораздо серьезнее угрожает недостаток кормовых средств для скота, чем хлеба для прокормления населения.
По отношению к кормовым средствам наши противники уже теперь испытывают острую нужду, которая должна быстро увеличиваться по мере продолжения войны. Что же касается предметов питания населения, то здесь трудно утверждать что-либо с полной уверенностью. Судя по имеющимся статистическим данным, можно думать, что урожай 1914 г., если бы он был равен урожаю предшествовавшего года, обеспечивал бы германское население хлебом на 10-11 месяцев, т. е. почти до нового урожая. Но, несомненно, некоторая часть германского урожая погибла, а, кроме того, германский урожай прошлого года оказался, по-видимому, значительно ниже, чем это предполагалось ранее, а именно процентов на 10 ниже урожая 1913 г. С другой стороны, Германия, несомненно, подвозит хлеб из нейтральных государств, хотя, по-видимому, и в незначительном количестве, так как эти государства сами испытывают сильную нужду в привозном хлебе.
Во всяком случае, новейшие мероприятия германского правительства показывают, что оно серьезно считается с возможным недостатком хлеба для прокормления населения. С целью сократить потребление хлеба были приняты разнообразные меры - ограничение времени печения хлебов булочными, запрещение кормления скота рожью, постановления об обязательной примеси к пшеничной муке (которой всего меньше) ржаной и картофельной. Меры эти, однако, оказались недостаточными, и германское правительство решилось на крайний шаг - принудительное отчуждение в пользу государства всех хлебных запасов страны. Отныне каждый гражданин Германии может получить хлеб от государства по установленной государством цене и в установленном государством количестве. Все эти меры не имели бы смысла, если бы германское правительство не опасалось голода в буквальном смысле слова.
С другой стороны, цены на предметы питания, которые частью установлены в Германии правительственной властью, частью же свободны, пока еще далеко не могут считаться голодными ценами. По данным, сообщаемым «Торговопромышленной Газетой» и заимствованным из официальной германской «Statistishe Corrrespondenz», общее повышение цен в Германии на предметы питания составляло в октябре, сравнительно с июльскими ценами, 16,4 %. Ржаной хлеб повысился в августе на 14,3 %, в сентябре повышение опустилось на 10,7 %, в октябре опять поднялось до 14,3 %. Пшеничный хлеб все три месяца держался на повышении в 27,7 %. Говядина в августе повысилась на 8,2 %, в сентябре на 5,3 % и в октябре на 4,7 %. Ветчина на 16,9,23,5 и 29,5 %. Существенное повышение наблюдалось на все предметы питания, кроме сахара и молока, цены на которые остались без перемен. Оптовые цены дали более значительное повышение, которое особенно резко сказалось в сентябре; дальнейшее повышение цен в октябре было уже не столь значительным. Так,
Jrgfà 294
напр., пшеница повысилась в августе на 9,8 %, в сентябре на 16,7 %, в октябре на 26,5 %; рожь - в августе на 11,5 %, в сентябре на 21,8 % и в октябре на 30,5 %; овес соответственно на 20,5, 25,6 и 26,1 %, ячмень на 14,8,36,6 и 48,4 %.
Как далеки эти цены от «голодных», видно хотя бы из того, что не менее повысились хлебные цены и на мировом рынке. Так, в Нью-Йорке в июле 1914 г. средняя цена пшеницы была около 93 центов за бушель, а в октябре того же года - около 124 центов; цена пшеницы поднялась, таким образом на 33 %.
В Англии, по подсчету «The Economist», средние цены на хлеб и мясо поднялись с июля по октябрь 1914 г. на 14 %.
О движении розничных цен в Германии после октября можно судить по нижеследующим данным, заимствуемым из «Торговопромышленной Газеты»:
Цены на городских базарах г. Берлина
май 1914 г.
январь 1915 г.
Говядина
101
105
Телятина
103
100
Баранина
100
105
Свинина
97
104
Сало
86
118
Жир
78
115
Масло
133
166
Яйца
7
13
Картофель
6
8
Ржаной хлеб
27
34
Пшеничный хлеб
53
63
Бобы
24
52
Горох
20
56
Кофе
156
160
Какао
120
160
Рис
26
40
Из этой таблицы, приводимой официозным органом нашего министерства финансов, видно, что после полугода войны цены на некоторые сорта мяса в Германии не только не повысились, но даже упали. Правда, цены на картофель возросли довольно значительно - на 33,3 %. Однако это еще не «голодные» цены. «Голодные» цены мы видим только на бобовые продукты - но эти продукты в питании населения играют роль второстепенную.
Сравнительно незначительное повышение цен на предметы питания в Германии заставляет думать, что голод нашим противникам пока не грозит. Но, конечно, недостаток кормовых средств для корма скота (приводящий к убою скота и выбрасыванию на рынок большого количества мяса) должен в ближайшем будущем крайне губительно повлиять на состояние германского сельского хозяйства.
295 gfeu
Еще опаснее для Германии прекращение подвоза сырых материалов, необходимых для промышленности. В 1910 г. германский ввоз слагался из следующих основных статей:
Сырые и полуобработанные материалы для промышленных целей
5 083 млн марок
Продукты сельского хозяйства и животноводства
2 483 млн марок
Готовые продукты
1 368 млн марок
Как видно, свыше 56 % всего ввоза Германии падает на ввоз материалов для промышленности. Здесь и заключается наиболее уязвимый пункт германского народного хозяйства. Без подвоза иностранного сырья германская промышленность существовать не может, и в то же время подвоз этот, чтобы питать промышленность, должен иметь такие колоссальные размеры, что его крайне трудно наладить при господстве Англии на морях.
Никакая организация национальной промышленности не может дать стране те необходимые материалы для промышленности, которые, по естественным условиям, в стране не производятся. Главной статьей огромного ввоза Германии были, как мы видели, сырые и полуобработанные материалы для промышленных целей. Прекращение этого ввоза должно было нанести наиболее чувствительный удар германской промышленности.
Особенно остро Германия почувствовала недостаток многих металлов, что не замедлило вызвать огромное вздорожание. Вот, напр., как изменились цены на некоторые из них (в марках за дв. центнеры):
До начала войны
В начале ноября 1914 г.
Медь
125-128
220
Алюминий
160
450-500
Никель
325
550-600
За трехмесячный срок цены поднялись вдвое, втрое и более.
Особенно опасен для Германии медный голод. Германия произвела в 1913 г. всего 30 тыс. тонн меди, а потребила 265 тыс. тонн. Собственное производство составляет всего около У9 всего германского потребления меди. Между тем медь является чрезвычайно важным средством производства современной промышленности. Электрическая промышленность требует огромного количества меди.
Алюминия Германия производит лишь ничтожное количество, между тем как этот металл необходим для воздушных кораблей, автомобилей и многих машин. Главными поставщиками Германии по отношению к этому металлу были Англия и Франция.
Вообще, самое слабое место германского хозяйства заключается в зависимости промышленности от ввоза иностранного сырья. Целый ряд чрезвычай¬
296
но важных отраслей производства наших противников занят обработкой иностранного сырья, ввоз которого, благодаря войне, совсем или в значительной части прекратился. Так, германская хлопчато-бумажная промышленность должна скоро совсем стать, благодаря невозможности для страны получить хлопок. В сходном положении находится и льняная промышленность, перерабатывавшая русский лен. Германия ввозила в огромном количестве из России также и разное другое сырье - лесной материал, кожи выделанные, мягкую рухлядь и многое другое.
Но даже и по отношению к тем продуктам, которые Германия производила в избытке, она находится в зависимости от иностранного ввоза. Так, при всем огромном развитии в стране каменноугольного производства, Германия ввозила, в силу географического положения своих каменноугольных бассейнов, каменный уголь из Англии. Основной материал железоделательной промышленности - железная руда - получается Германией со всего света, в том числе и из Донецкой области. В стальном деле очень видную роль играют никелевые и марганцевые руды, причем по отношению к первым главным поставщиком является французская колония Новая Каледония, а по отношению ко вторым - Индия, Россия и Бразилия. Несмотря на огромное собственное производство томасовых шлаков, Германия нуждается в подвозе их из Франции и Англии.
Далее, германская промышленность должна самым острым образом почувствовать недостаток таких необходимых материалов, как, напр., продукты нефти.
Затем не нужно забывать, что уже до войны германская промышленность испытывала крайне угнетенное состояние и, очевидным образом, вступила в фазис кризиса. Теперь к этим общим причинам промышленного застоя прибавилось разрушительное влияние войны, которое должно сказываться все в возрастающей степени.
Надо думать, что пока гибельное влияние прекращения подвоза сырья не успело сказаться в Германии во всей мере, так как в стране были более или менее значительные запасы сырья. Но ведь они неизбежно должны быть скоро исчерпаны - и тогда наступит массовая безработица промышленного населения. А ведь не нужно забывать, что значительно большая часть населения Германии получает доход и пропитание от промышленности. Застой промышленности угрожает голодной смертью.
Правда, в истории промышленности мы знаем примеры, когда, вследствие недостатка сырья, те или иные отрасли промышленности приостанавливались без особенно гибельных последствий. Так, Англия перенесла в шестидесятых годах прошлого века «хлопковый голод», вызванный прекращением подвоза хлопка из Америки, благодаря блокаде южных штатов Северной Америки во время междоусобной войны. С этим «хлопковым голодом» Англия справилась сравнительно легко, и массовая безработица хлопчатобумажных рабочих даже не вызвала значительного повышения смертности среди фабричного
населения. Достигнуто это было благодаря широкой общественной помощи безработным, что в свою очередь было возможно только потому, что «хлопковый голод» не затронул других отраслей промышленности, находившихся в нормальном состоянии. В данном же случае острый недостаток сырья обрушивается одновременно на целый ряд важнейших отраслей промышленности и одновременно закрываются рынки сбыта. При такой обстановке безработица грозит принять такие размеры, при которых борьба с нею становится невозможной.
И действительно, по данным, сообщаемым г. Лейтесом в «Вестнике Финансов», безработица, вызванная войной, сразу приняла в Германии огромные размеры.
В конце августа 1914 г. 34 профессиональных союза, в составе которых насчитывались 1 501 920 членов, произвели обследование, охватившее 1 269 373 члена. Оказалось, что в день переписи, 29 августа, было 270 313 безработных, т. е. 21,3 % всего числа опрошенных членов. По мнению центрального органа профессиональных союзов, действительное число безработных значительно выше, так как именно те организации, которые наиболее сильно пострадали от войны, не участвовали в переписи. Так, союз рабочих по дереву, произведший сепаратно перепись 19 сентября, констатировал среди своих членов 39 457 безработных, т. е. 24 % своих членов.
Германское правительство сделало все возможное, чтобы путем планомерного распределения рабочих между отдельными предприятиями уменьшить безработицу и направить избыточные рабочие силы в те предприятия, которые расширили производство в связи с новым спросом, созданным войной. По словам цитируемой в «Вестнике Финансов» статьи Штиллиха в журнале «Die Bank», капитал обнаружил за короткое время чрезвычайную способность применяться к новым обстоятельствам и хлынул в области производства тех предметов, которые сулят в настоящее время наибольшие барыши. При этой реорганизации германской промышленности следует различать две группы предприятий: в первую группу входят предприятия, не изменившие характера своего производства и лишь изменившие направление его сбыта, во вторую группу входят предприятия, существенно изменившие самый характер своей деятельности и производства. К первой группе относятся, например, предприятия, принадлежащие к производству съестных припасов. Фабрики консервов, мельницы, крупяные пекарни, шоколадные фабрики, фабрики по изготовлению всякого рода колбас производят в настоящее время большей частью для потребностей армии. То же самое приходится сказать и относительно текстильной промышленности. Ткацкие фабрики заняты изготовлением военного сукна, одеял, материй для палаток и пр.; трикотажные фабрики заняты изготовлением шерстяного нижнего белья и чулок. Эти фабрики настолько завалены заказами, что они прекратили прием новых заказов на ближайшие месяцы. Для санитарной и лазаретной службы требуются огромные количества перевязочных средств, и ввиду это¬
298
го многие прядильные фабрики усиленно заняты изготовлением этих товаров. Необычайно увеличился спрос на кожу, цена на которую, вследствие запрещения вывоза этого товара из большинства стран, сильно поднялась. Подъем цен на кожу привел в свою очередь к появлению суррогатов кожи. Картонажные фабрики приноровили свое производство преимущественно к изготовлению картонов и коробок для отправки всякого рода вещей в армию и пр. Сигарные фабрики образовали «германское центральное учреждение для военных поставок табачных фабрикатов»; эта организация принимает все заказы от военного ведомства и распределяет их между отдельными предприятиями.
Вторая группа предприятий объединяет фабрики, изменившие с самого начала характер своего производства. Во главе этих предприятий стоит «Всеобщее электрическое общество», в одном из предприятий которого производятся теперь вместо динамо-машин гранаты; в других предприятиях это общество изготовляет металлические пуговицы и другие военные принадлежности. На общем собрании общества, состоявшемся в Берлине 10 декабря, председатель д-р Вальтер Ратенау, указав на факт реорганизации германской промышленности, отметил, что это общество производит в настоящее время такие продукты, о которых до войны ни один человек не думал, и что, с другой стороны, оно должно было отказаться от производства многих других продуктов, которые производило раньше. Известные заводы Сименс - Шуккерта изготовляют в настоящее время принадлежности телеграфа и телефона для военных целей. Равным образом, целый ряд других сталелитейных предприятий и машиностроительных заводов занимаются изготовлением гранат; фабрики швейных машин заняты изготовлением шрапнелей; фабрики, изготовляющие пишущие машины, производят теперь велосипеды для армии, полуфабрикаты и отдельные части для вооружений. Одна машинная фабрика во Франкфуртена-Одере специально занята изготовлением кухонной и столовой посуды для солдат; одна фабрика для производства фотографических аппаратов производит теперь части портупей, замки и пр.; одна фабрика по изготовлению предметов для оранжерей занята теперь производством сундуков, полевых стульев и пр. Все перечисленные фабрики имеют во время войны больше работы, чем прежде. Химическая промышленность, в общем и целом, сильно пострадала от войны; исключение составляют предприятия, изготовляющие краску для материй, потребляемых военным ведомством, а равно предприятия, занятые изготовлением фармацевтических средств и т. п.
Однако, несмотря на все эти усилия германского правительства бороться с неизбежным, германская промышленность пришла под влиянием войны в крайний упадок. Общее состояние современной промышленности ярче всего отражается на железоделательном производстве, так как железо является в наше время универсальным средством производства. И вот мы видим, что железоделательное производство Германии жестоко пострадало от войны:
299_3&v
Производство чугуна в Германии (в тыс. тонн)
1913 г.
1914 г.
Январь
1611
1567
Февраль
1494
1446
Март
1629
1603
Апрель
1589
1534
Май
1643
1607
Июнь
1610
1531
Июль
1647
1564
Август
1639
587
Сентябрь
1589
580
Октябрь
1651
730
Ноябрь
1587
789
Декабрь
1611
854
Всего
19 309
14 390
Денежное обращение Германии благодаря войне пришло в совершенное расстройство. Хотя Германия является страной с избытками капиталов, экспортируемыми в обычное время на внешний рынок, и, что особенно важно, уже давно готовилась к войне, тем не менее она оказалась вынужденной для покрытия издержек, связанных с войной, не только приостановить размен билетов Имперского банка на золото, но и прибегнуть к новым выпускам их в огромном количестве. По последнему балансу до войны в обращении билетов Имперского банка было на 1 891 млн марок, а к 23 февраля этого года - 4 635 млн марок. Но, кроме того, в обращении были и особые свидетельства военно-ссудных касс, образованных на время войны с целью облегчения кредита. Свидетельства эти, которых было выпущено к декабрю на 1 149 млн марок, также играют роль денег. Не удивительно, что заполнение германского рынка бумажными деньгами привело к падению курса марок на 6-10 %.
II
Переходя к России, нужно прежде всего констатировать, что Россия гораздо беднее капиталами, чем Германия. Поэтому если Германия (как и Франция) оказалась вынужденной для покрытия военных расходов приостановить размен своих банкнот на звонкую монету и прибегнуть к усиленным выпускам их, то тем более это было необходимо для России.
Наше финансовое управление поступило совершенно правильно, немедленно после объявления войны прекратив размен и увеличив эмиссионное право Государственного Банка до 1 500 миллионов рублей. Золотой запас Государственного Банка был настолько велик, что превосходил общую сумму кредитных билетов в обращении. Новая норма покрытия кредитных билетов золотом (50 %) все же значительно выше той, которая требуется уставом Германского Имперского банка (У3).
jäA 300
Бумажные деньги в течение почти всего прошлого века были особенностью нашего государственного хозяйства и находили себе в свое время у нас немало защитников. Однако теперь по вопросу о желательности или нежелательности бумажных денег разногласия не существует. Всеми признается, что режим бумажных денег не только опасен для государственных финансов, но и гибелен для народного хозяйства. Никакие жертвы не могут считаться слишком большими, чтобы избавиться от бумажных денег, и вряд ли найдется у нас (а тем более на Западе) в настоящее время государственный человек, который был бы сторонником бумажных денег.
Доказывать опасность бумажных денег в наше время - значит поистине ломиться в открытую дверь. Однако не только Россия, но и другие вообще государства, кроме Англии, с самого начала военных действий приостановили размен своих банковых билетов, т. е. перешли к бумажным деньгам и в огромных размерах увеличили их выпуски. Так, во Франции билетное обращение возросло за время войны свыше чем на 5 миллиардов фр. Германия не менее наводнена бумажными деньгами различных наименований. Относительно Австро-Венгрии определенных сведений у нас не имеется, но, конечно, и в этой стране количество бумажных денег в обращении возросло очень значительно. Что касается России, то, по последнему отчету Государственного Банка, количество кредитных билетов в обращении к 8 марта равнялось 3 180 887 226 руб., в то время как по последнему балансу до войны билетов было в обращении на 1 633 млн руб., т. е. сумма их возросла свыше чем на 1 547 млн руб. Кроме того, на 300 млн руб. выпущено «серий», играющих также роль бумажных денег.
Эти огромные выпуски новых денежных знаков, не размениваемых на металл, не могут не смущать общественное мнение, особенно в России, т. к. мы натолкнемся на большие трудности, чем страны Запада, при восстановлении размена кредитных билетов после войны. И вот мы слышим за последнее время исходящие из разных авторитетных кругов пожелания, чтобы выпускам кредитных билетов была положена известная преграда.
Однако, как ни понятна тревога нашего общественного мнения по поводу новых и новых выпусков неразменных бумажных денег, выпуски эти, несомненно, будут продолжаться. В данном случае действует экономическая необходимость, которая сильнее воли всякого министра; эта экономическая необходимость коренится в особом характере настоящей войны, не имеющей себе, по своим грандиозным размерам, никаких прецедентов в мировой истории.
В настоящее время уже более или менее ясны в общих чертах расходы по финансированию войны. Каждый месяц войны стоит для всех воюющих держав примерно от двух до двух с половиной миллиардов руб. (считая только затраты государственного казначейства и оставляя в стороне убытки населения воюющих государств). Война продолжается уже около 7 месяцев и обошлась ее участникам в 15-17 миллиардов руб. Если она продлится всего год (что вполне возможно), то потребуется всего расхода около 25-30 миллиардов руб.
зщ_3&.
Чтобы понять значение этой суммы, сопоставим ее с суммами мировых эмиссий:
Ежегодные выпуски ценных бумаг, млрд фр.
1890-1894
8,4
1895-1899
10,9
1900-1904
15,4
1905-1909
21,3
1910
26,5
1911
19,4
1912
20,1
Рекордный размер мировых эмиссий был достигнут в 1910 г. и выразился цифрой в 26,5 миллиардов фр., т. е. около 10 миллиардов руб. Иными словами, до сих пор во всем мире новых капиталов, которые могли бы быть помещены в ценные бумаги разного рода (включая сюда как государственные займы, так и все иные помещения - займы общественных учреждений, акции и облигации и т. д.), накапливалось не более 10 миллиардов руб. в год.
Правда, накопление всего общественного капитала не совпадает с суммой эмиссии ценных бумаг и превышает эту последнюю - не весь вновь скопляющийся капитал помещается в ценные бумаги - значительная часть его находит себе помещение иного рода. Но ведь капитал, минующий ценные бумаги, не может быть привлечен и для государственных займов. Мы можем поэтому оставить его в стороне. Тех же капиталов, которые государство может привлечь для своих надобностей, до настоящего времени накапливалось во всем мире всего не более 10 миллиардов руб. в год.
Мировая война должна потребовать для своего финансирования приблизительно в три раза большую сумму. Возникает естественный вопрос - откуда же эту сумму взять?
Что ее нельзя собрать с населения принудительным образом при посредстве налогов - это ясно само собой. Конечно, народный доход воюющих государств в несколько раз превосходит суммы, требуемые войной, и если бы государственная власть могла свободно располагать народным доходом, то финансирование войны не представило бы особых затруднений. Но современное государство признает своей основой частную собственность своих подданных и не может не считаться с их интересами, не может принудительно захватывать у них ценности, требуемые войной. Под опасением потрясения всей капиталистической системы хозяйства государство не может собирать принудительным образом, путем налогов, более как незначительную часть тех огромных сумм, которые нужны для войны.
Остается, по-видимому, другой путь покрытия военных расходов - займы. Но военные расходы, как указано, значительно превышают ежегодные ско-
jjg£ 302
пленил свободных капиталов, помещаемых в займы. Значит, и это средство покрытия военных расходов недостаточно.
В этом-то и заключается небывалая до сих пор особенность настоящей войны: война эта требует для своего финансирования сумм, превосходящих ежегодные скопления свободного капитала, могущего найти себе помещение в займах. Мы привыкли считать размеры капитала, имеющегося на рынке для целей кредита, неограниченными. Нужно только предоставить кредиту достаточные гарантии исправного возврата полученной суммы и достаточно высокий процент, и капитал всегда будет найден - таково общее, даже неформулируемое убеждение. И оно вполне соответствует фактам обычного течения хозяйственной жизни.
Мировая война создала, однако, совершенно новое, небывалое в государственном хозяйстве положение. Финансирование войны путем займов оказывается столь же невозможным, как и путем налогов, ибо капиталов для войны требуется больше, чем их возникает в пределах народного хозяйства (речь идет, конечно, только о свободных капиталах).
Вот отсюда-то и вытекает необходимость в бумажных деньгах. Выпуская бумажные деньги, государство производит как бы принудительную реквизицию народного богатства - захватывает известную часть этого богатства в свое распоряжение, но без нарушения права частной собственности. Без такого захвата невозможно финансировать войну, ибо ее расходы превышают то, что возможно получить от общества путем обычных финансовых операций.
В настоящее время только одна страна - Англия - может вести войну путем займов, без помощи новых выпусков бумажных денег. Объясняется это, во-первых, колоссальным богатством Англии; во-вторых, тем, что из всех воюющих стран война менее всего затронула народное хозяйство Англии.
Что касается России, то ясно, что выпуски кредитных билетов необходимы для финансирования войны. Иностранный рынок для наших займов если не совсем закрыт, то, во всяком случае, не может быть привлечен в значительном размере для покрытия наших военных расходов. Образование же капиталов внутри страны, хотя и значительно возросло у нас за последние годы, все же далеко отстает от того, что требуется для войны. В «Объяснительной записке» министра финансов приведены следующие данные о наших эмиссиях за последние годы:
Выпуски ценных бумаг (млн руб.)
реализованных в России
реализованных за границей
1908
645,2
254,4
1909
449,8
315,5
1910
713,8
205,1
1911
980,3
256,0
1912
898,0
452,0
303 ЭЕ&и,
Эти цифры довольно значительны, но все же они далеко отстают от миллиардов, нужных для войны (год войны нам должен обойтись в 5-6 миллиардов руб.). И вот почему у нас, как и во Франции и Германии, выпуски бумажных денег для покрытия расходов по войне диктуются экономической необходимостью.
Нам удалось избежать бумажных денег в японскую войну потому, что война была строго локализована и мы могли легко заключать займы на Западе. Теперь же положение, как указано, совершенно иное.
Усиленные выпуски кредитных билетов не должны были сами по себе, с роковой необходимостью привести к падению курса наших бумажных денег, к образованию лажа на золото. Однако такой лаж очень скоро возник и держится в настоящее время на уровне 15-20 %. Возможность значительного увеличения выпусков банкнот без понижения их курса лучше всего доказывается примером Франции, где выпуски банкнот в связи с войной превышают то, что мы видим в этом отношении в России, - и все же обесценения их не наблюдается.
Не то мы видим в России. У нас возник лаж на золото и держится на довольно высоком уровне. Объясняется это не столько меньшим доверием публики к прочности нашего денежного обращения, сколько условиями нашего расчетного баланса.
В течение ряда лет Россия имела активный торговый баланс. Однако за последние годы обнаружилось новое явление, которое вызвало большое смущение в наших финансовых и торгово-промышленных кругах - продолжавшееся из года в год падение избытка нашего товарного вывоза сравнительно с ввозом, грозившее превратить наш торговый баланс из активного в пассивный. Между тем Россия должна уплачивать ежегодно многие сотни миллионов рублей странам Запада в виде процентов по иностранным займам, дивидендов иностранным держателям акций, расходов русских путешественников за границей, фрахтов за перевозимые на иностранных судах товары и т. д. Все эти платежи в общем значительно превосходят те суммы, которые могли следовать России по активному торговому балансу и покрывались в нормальное время приливом в Россию иностранного капитала для нужд государства и помещения в русской промышленности и торговле.
Поэтому уменьшение активности нашего торгового баланса должно было повести к затруднениям по уплате платежей, следуемых с нас странам Запада. А это уменьшение было весьма значительным:
Баланс европейской торговли в нашу пользу (в млн руб.)
1909
581,2
1910
431,4
1911
491,3
1912
391,3
1913
200,0
304
Уменьшение активности нашего торгового баланса было вызвано причинами совершенно ясными - быстрым ростом ввоза в Россию за последние годы произведений иностранной промышленности.
Этот рост ввоза был явлением вполне закономерным и находил свое объяснение в переживаемом нами фазисе промышленного цикла. Как известно, последнее 3-4 года были периодом сильного промышленного подъема как в России, так и в других странах капиталистического мира.
Промышленный подъем в России неизбежно создает тенденцию к уменьшению активности нашего торгового баланса: самой крупной статьей нашего вывоза являются произведения сельского хозяйства, которые не затрагиваются непосредственно или же затрагиваются в незначительной мере промышленным подъемом - промышленный подъем не сопровождается поэтому значительным увеличением нашего экспорта; напротив, наш ввоз слагается преимущественно из фабрикатов и разного рода полуобработанных продуктов и материалов, необходимых для промышленности, спрос на которые в периоды промышленного подъема подымается очень значительно. По этой причине промышленный подъем приводит у нас к значительно более быстрому росту импорта, чем экспорта (это явление, хотя и не в такой степени, как в России, характерно для фазисов промышленного подъема и в других странах).
Однако, хотя за последние три года активность нашего торгового баланса и сокращалась, торговый баланс у нас все же оставался активным - вывоз превышал ввоз, и только в 1914 г. наш торговый баланс стал решительно пассивным. За первые 6 месяцев 1914 г. (т. е. до войны) баланс нашей внешней торговли оказался пассивным в сумме 32 млн руб.
Война создала совершенно новые условия нашей внешней торговли. Мы не только были отрезаны от других стран Европы по сухопутной границе воюющими с нами державами, но, кроме того, наше правительство воспретило вывоз всех важнейших предметов нашего экспорта, для того чтобы эти предметы не могли попасть к нашим противникам. Эта последняя мера почти уничтожила наш экспорт, между тем как наш импорт хотя и сильно сократился, но в меньшей степени, чем экспорт.
О сокращении нашей внешней торговли по европейской торговле за август-декабрь 1913и1914гг. можно судить по нижеследующим данным:
Вывоз
1913 г.
733,1 млн руб.
1914 г.
85,1 млн руб.
Ввоз
1913 г.
544,9 млн руб.
1914 г.
156,9 млн руб.
Баланс
1914 г.
- 70,9 млн руб.
За весь 1914 г. общая ценность нашего вывоза по всем границам выразилась суммой в 954,7 млн руб., а ввоза - 1 115,9 млн руб., т. е. торговый баланс оказался пассивным на 161,2 млн руб.
305
При пассивности нашего торгового баланса и необходимости оплачивать проценты по заграничным займам и пр. не удивительно, что спрос на заграничную валюту оказался значительно превышающим предложение, что и явилось главнейшей причиной понижения курса наших кредитных билетов. Чтобы бороться с этим крайне нежелательным явлением, которое может затруднить в будущем восстановление размена, правительство заключило в Англии небольшой заем и имеет в виду дальнейшие займы для приобретения заграничной валюты и снабжения ею наших импортеров.
III
Война таких небывалых размеров, как настоящая, не могла не вызвать известного потрясения кредита. К счастью, в этой области влияние войны оказалось гораздо более слабым, чем можно было опасаться.
Состояние наших банков накануне войны далеко не могло быть названо благоприятным. Предшествовавшие годы промышленного подъема подвели к тому, что банки чрезвычайно расширили свои обязательства и этим подвергли себя большой опасности.
Война застала наши кредитные учреждения совершенно врасплох, что и неудивительно, ибо война была вызвана не нами. В этом отношении бросается в глаза контраст между Россией и Германией, где Имперский банк уже давно стал стягивать к себе золото и принимать меры на случай политических осложнений. У нас войны никто не ожидал, а тем менее готовился к ней, и это создало в первые дни после начала военных действий большие затруднения для банков, т. к. мобилизация вызвала в населении огромный спрос на деньги, а объявление в ряде губерний моратория лишило банки возможности восполнить свои денежные запасы платежами по векселям. На этой почве возникло нечто близкое к панике, как сообщает в «Вестнике Финансов» г. В. М-в.
«Растерянность, первоначально проявляющаяся на верхах делового мира, - читаем в официальном органе министерства финансов, - быстро перекинулась на низы, где, осложнившись, превратилась почти в панику, которая охватила обширную полосу России. Наибольшей интенсивности она достигала в западных и прибалтийских пограничных районах, а также на юге и юго-востоке; в менее резких формах она проявлялась в центральной России; заметной растерянностью отмечены также столичные губернии, север, северовосток, Западная Сибирь и Кавказ; вне кризиса остались лишь отдельные пункты севера, Восточная Сибирь и Средняя Азия. Паника эта, к счастью, была весьма кратковременной».
«Важную роль в деле успокоения рынка сыграла популярность войны в населении, убежденном, что эта война за правое дело и что она принесет России победу. На восстановление доверия также повлияло и активное присоединение Англии к русско-французской коалиции. Затем крупную помощь рынку оказал Государственный Банк: экстренно открыв кредиты частным банковым учреждениям, он парализовал возникший кризис. Насколько велика была
зоб
эта помощь, видно из того, что с 16 июля по 1 августа задолженность частных банков Государственному банку увеличилась с 179 млн руб. до 554 млн руб. (+385 млн руб.), т. е. поглотила свыше половины всех произведенных за это время выпусков кредитных билетов (700 млн руб.). Многие частные банки и общества взаимного кредита, еще накануне бывшие не в состоянии удовлетворить предъявленные к ним требования, получили необходимые для этой цели средства. Отсутствие затруднения в выплате денег по вкладам способствовало быстрому восстановлению поколебленного доверия публики к рынку».
«Паника прошла поэтому весьма скоро. Выемка вкладов начала прекращаться уже спустя неделю после объявления войны и, за исключением соприкасающихся с театром военных действий районов и ряда обществ взаимного кредита, окончательно остановилась уже в начале августа».
«В первой половине августа выемка вкладов совершенно прекратилась: можно с уверенностью сказать, что она не особенно сильно уменьшила средства рынка. Вклады выбирались из частных кредитных учреждений и вносились в Государственный Банк; или деньги брали из одних банков, которые почему-либо пользовались меньшим доверием, и переводили в другие, которые казались более солидными. В подавляющем большинстве случаев истребованные суммы сейчас же снова поступали на рынок, переменив лишь кассу. В некоторых районах наблюдалось, однако, кратковременное внесение денег в безопасные ящики. Зарегистрировано также несколько случаев, когда часть выбранных из банков вкладов поступала в сберегательные кассы. Напр., в одном довольно видном городе промышленного района за первые несколько дней войны было изъято вкладов из частных кредитных учреждений на 537 тыс. руб.; однако за это же время прилив вкладов в местное отделение Государственного Банка составил 500 тыс. руб. и в местную сберегательную кассу 30 тыс. руб.».
«Хотя в первой половине августа кризис был ликвидирован, но полного оздоровления кредитного оборота еще не наступило. Несмотря на обратный прилив денег на вклады и поддержку частных банковых учреждений со стороны Государственного Банка, учреждения эти в большинстве случаев продолжали относиться к активным операциям слишком сдержанно, что и вызывало жалобы биржевых комитетов».
Английские банки, которым часто приходилось бороться с паникой на кредитном рынке, хорошо знают приемы борьбы с ней. Лучшим средством для восстановления доверия в публике к банкам является доверие самих банков к публике. Чем усиленнее требуют вкладчики свои вклады обратно, тем с большей готовностью банки должны идти на встречу всем достаточно обеспеченным требованиям кредита. Снабжая путем кредита своих клиентов необходимыми для них наличными деньгами, банки предотвращают истребования вкладов, которые в противном случае могут принять массовый характер, угрожающий гибелью банку. Правильная политика банков, их собственное самосохранение диктуют в случая паники не отказ в кредите, а, наоборот, возможное расширение его.
307_&йи
Это общее правило нашло себе подтверждение и у нас. По словам «Вестника Финансов», в одном из южных городов оперировало четыре частных кредитных учреждения - два отделения столичных банков и два местных общества взаимного кредита. Одно из отделений после начала замешательств предложило переучитывать векселя, которым истекал срок, требуя только частичного погашения их. Это вызвало значительное успокоение местного денежного рынка. Напротив, другое отделение прекратило переучет, и это привело к панике, которая охватила весь местный рынок.
В другом крупном губернском городе банки резко сократили учет векселей, и это привело к такому истребованию вкладов, что без помощи Государственного Банка банки могли бы оказаться в невозможности выполнять свои обязательства. Точно так же и во многих других городах неправильная политика банков приводила к панике, которая прекратилась лишь после вмешательства Государственного Банка.
В некоторых городах Западной Сибири банковские круги обнаружили совершенную растерянность и прекратили полностью активные операции: результатом этого явился набег на банки для истребления вкладов. Точно также на Кавказе и в Средней Азии банки сокращали учет, что привело к крушению некоторых торговых фирм.
Нижегородская ярмарка прошла благополучно лишь потому, что Государственный Банк обнаружил полную готовность придти на помощь своим кредитом. На это обстоятельство указал в своей телеграмме министру финансов председатель Нижегородского ярмарочного комитета, по словам которого «указание Государственного Банка по-прежнему вести учетные операции внесло в приволжский район значительное успокоение. Торговля и промышленность идут обычным темпом, и в будущем, если не будет изменена политика Государственного Банка, торговля и промышленность не ожидают осложнений».
Расстройство кредита, вызванное войной, явственно отразилось и на балансах наших акционерных коммерческих банков, как это видно из нижеследующих данных:
1 июля
1 сентября
Общий итог учетно-ссудной операции, млн руб.
3 280
3 290
Общий итог вкладов и текущих счетов, млн руб.
2 809
2 674
Учетно-ссудная операция за два месяца возросла очень незначительно - всего на 10 млн - но вклады уменьшились на 135 млн руб.
Однако потрясение нашего денежного рынка, вызванное войной и обостренное неправильной учетной политикой наших банков, которая могла бы оказаться для них роковой, если бы они не были спасены Государственным Банком, оказалось, к счастью, непродолжительным.
а/йЗВ 308
В конце сентября уже чувствовалось полное успокоение, а в настоящее время с деньгами у нас очень свободно, благодаря наступившему сокращению торговых оборотов.
IV
На промышленности нашей война отразилась очень сильно. Влияние войны в этой области хозяйственной жизни может быть сведено к следующим основным факторам:
• изменение условий вывоза за границу;
• изменение условий ввоза иностранных произведений;
• изменение условий кредита;
• изменение условий внутреннего транспорта;
• изменение условий рабочего рынка;
• изменение условий внутреннего спроса.
Что касается первого фактора, то его влияние на русскую промышленность не могло быть значительным, так как большинство отраслей промышленности работает у нас не на внешний, а на внутренний рынок. Поэтому потеря внешнего рынка, вызванная войной, почувствовалась только немногими отраслями нашей промышленности. На первом месте среди таковых следует поставить лесную промышленность, играющую видную роль в нашем экспорте. Так, в 1913 г. было вывезено нами леса и деревянных изделий на 162 млн руб. (при общей ценности нашего экспорта по европейской торговле в 1 421 млн руб.). При такой зависимости от внешнего рынка наша лесная промышленность должна была сильно пострадать от войны, тем более что и внутренний спрос на лес благодаря сокращению строительства сильно упал. По словам «Промышленности и торговли», «до начала военных действий и до запрещения вывоза нашим лесопромышленникам удалось отправить лишь весьма небольшую часть значительного количества лесных товаров, которое предполагалось к вывозу. Таким образом, почти весь товар остался на руках у лесоотправителей, оказавшихся зато без выручки. К этому надо прибавить еще сделанные заготовки минувшей зимы. Все это в итоге составит двухгодичный наличный запас товаров, на который затрачены не только все наличные средства, коими располагали лесопромышленники, но и крупные суммы, взятые в кредит. Истощив все средства, наши лесозаводчики-экспортеры находятся в настоящее время в довольно затруднительном положении и принимают все средства к тому, чтобы хотя бы в самых умеренных размерах продолжать заведенное дело, не останавливая его совсем. О новых же закупках, при подобных обстоятельствах, конечно, не приходится уже и думать».
«Не ожидая крупного спроса и для внутренних рынков, поволжские лесопромышленники точно так же, как и лесоэкспортеры, настроены весьма уныло. На торгах на лес для будущей зимы покупали весьма немного, и надбавки давали только 1-3 % вместо прежних 40-100 % и выше; а владельцы заводов, расположенных по р. Неве и по линии Вятской жел. дор., приоста¬
309 fèfew
навливают свое производство до лучшего будущего. Точно также и в бассейне Кубенского озера, где лесопильные заводы работают преимущественно на экспорт, пока пилят половинным ходом, заканчивая потихоньку прошлую заготовку и не думая делать новых каких-либо покупок и заготовок. Все вышеизложенное дает представление, насколько тяжелое время переживает наша лесная промышленность».
«Внутренняя лесная торговля точно также идет весьма тихо. Почти нигде не замечается спроса, и потому цены везде находятся в понижении, даже на таких оживленных рынках, как нижневолжские. Тамошние лесоторговцы значительно понизили цены и при продажах делают отсрочки на 3-6 месяцев дольше обычного времени. На лесных рынках Соединенного Королевства (о рынках же французском, бельгийском и германском говорить пока не приходится) запасы лесных товаров к концу лета были довольно умеренные и едва ли достаточные для удовлетворения крупного спроса, предъявляемого со стороны тамошнего правительства. Поэтому английские импортеры приняли все меры к тому, чтобы побольше достать товара. Получив значительные количества его от нас из Белого моря, равно из Канады, Швеции и частью из Финляндии, и увидав, что, за исключением правительственного, другого спроса нет, а война принимает затяжной характер, прекратили дальнейшие закупки. Цены на доски, поднявшиеся было до 30-40 шил. за стандарт, опять пошли книзу и опустились даже ниже того уровня, на котором стояли до повышения».
Кроме лесной промышленности, у нас имеется очень немного отраслей промышленности, экспортирующих свои изделия в значительном количестве за границу. Так, экспорт кож и шкур достигал в 1913 г. 52,4 млн руб., а нефтяных продуктов было вывезено в 1913 на 48,5 млн руб. Однако для кожевенной промышленности внутренний рынок имеет несравненно большее значение, чем внешний, и прекращение экспорта почувствовалось ею сравнительно незначительно.
Что касается нефтяной промышленности, то для нее характерно значительное падение цен на нефть и нефтяные продукты, начавшееся в конце августа и достигшее в сентябре значительных размеров:
Цены легкой нефти в Балаханах, коп. за пуд
4-5 авг.
41,7
19-20 авг.
45,1
22 авг. - сент.
38,2
3-10 сент.
36,8
16-23 сент.
33,7
25-30 сент.
30,3
Совет съездов бакинских нефтепромышленников произвел специальное обследование для выяснения влияния войны на нефтяную промышленность и пришел к заключению, что падение цен на нефть не может быть поставлено
адЕйЗВ 310
в непосредственную связь с войной. Тем не менее война, несомненно, значительно повлияла в различных отношениях на нашу нефтепромышленность. Сильно сократилась буровая деятельность. Так, в августе против апреля пробурено скважин меньше на 40 %, было в бурении и углублении скважин меньше на 11,2 %, начато бурением новых скважин менее на 55 %. Это сокращение бурения вызвано, во-первых, недостатком железа и инструментов в связи с войной и, во-вторых, неуверенностью в промышленных перспективах.
Затем война изменила направление деятельности нефтеперегонных заводов. Выработка смазочных масел и бензина сократилась почти вдвое, что объясняется закрытием заграничного рынка для этих продуктов. Соответственно увеличилась выработка мазута. Произведенное советом съездов бакинских нефтепромышленников обследование привело к следующим заключениям относительно влияния войны на нефтяную промышленность:
1) Сократилась и сокращается буровая деятельность, отчасти вследствие общей неуверенности, отчасти вследствие недостатка железа, инструментов ит. п.
2) Это сокращение буровой деятельности с течением времени поведет к уменьшению добычи, какового уменьшения в настоящее время еще не наблюдается.
3) Прекратился вывоз нефтяных продуктов за границу, что привело:
- к понижению технического уровня деятельности нефтеперегонных заводов, вырабатывающих меньший % высококвалифицированных продуктов, как смазочные масла и бензин, и больший % мазута;
- сократилась и сокращается деятельность нефтеперегонных заводов не только по вышеуказанной причине, но также и вследствие недостатка химических и технических товаров, необходимых для производства;
- по этой же причине сократилась деятельность механических заводов;
- упал кредит.
4) Число рабочих, занятых в нефтяной промышленности, несколько сократилось; недостатка в них не чувствуется, но испытывались некоторые затруднения от того, что опытных и обученных рабочих пришлось заменить неопытными.
5) Воспрещение продажи спиртных напитков отразилось на рабочих благоприятно, но здесь это благоприятное влияние сказывается не столь заметно, как в других местах, так как в составе бакинских рабочих много мусульман, которые и раньше вели трезвую жизнь.
6) Закрытие границ для иностранного угля и снятие с рынка Домбровского угля, увеличив спрос на донецкий уголь, увеличило спрос и на нефть; упадок платежных сил населения и сокращение промышленности уменьшили спрос на нефтяные продукты.
7) Упадок цен нефти в сентябре и теперь вряд ли можно приписать влиянию войны.
Если прекращение экспорта мало затронуло нашу промышленность, то нельзя того же сказать о сокращении ввоза. Влияние этого фактора весьма
3u_g^
значительно; им главным образом и вызвано то сокращение производства, которое замечается в настоящее время почти во всех отраслях нашей промышленности. Обычно думают, что иностранная промышленность является конкурентом туземной, и что туземная промышленность только выигрывает от прекращения подвоза иностранных товаров. На этом основывается весь протекционизм. И, конечно, в этом воззрении много верного: те отрасли промышленности, которые изготовляют продукты того же рода, как и ввозимые из-за границы, заинтересованы в прекращении ввоза этих продуктов. Но ведь продукты одной отрасли промышленности могут быть одновременно и средством производства других промышленных предприятий. Прекращение подвоза этих продуктов равносильно лишению промышленности средств производства - и должно вызывать сокращение промышленного производства. В этом заключается не выгодная для туземной промышленности сторона прекращения иностранного ввоза, обратная сторона медали. Прекращение иностранного ввоза, поощряя одни отрасли туземной промышленности, убивает другие.
Война явилась как бы грандиозным опытом протекционизма, доведенного до своего предела - запретительной системы. Россия, благодаря войне, стала «изолированным торговым государством», предоставленным самому себе и лишенным связи с остальным миром. Лишение внешнего рынка не имело существенного значения для нашей промышленности, т. к. последняя работает, в огромном большинстве случаев, на внутренний рынок. Но прекращение иностранного импорта - что является предметом мечтаний многих - почувствовалось нашей промышленностью очень тяжело.
Каменный уголь является необходимым средством производства для всех отраслей промышленности, пользующихся паровыми двигателями. Война не только прекратила подвоз к нам иностранного каменного угля, но и сделала невозможным подвоз каменного угля из Домбровского бассейна. О значении этих источников получения каменного угля сравнительно с общим количеством каменного угля, потребляемого нашим рынком, дают представление нижеследующие данные.
По отношению ко всему каменному углю, потребляемому в России, составлял:
1912 г.
1913 г.
Иностранный кам. уголь
20,0%
25,5%
Домбровский кам. уголь
22,1%
20,4%
Всего
42,1%
45,9%
Почти весь иностранный уголь ввозился нами из Англии, Германии и Австро-Венгрии, причем на долю Англии приходилась почти половина ввоза, а остальная половина на долю воюющих с нами держав.
Домбровский уголь шел преимущественно на рынок Царства Польского, промышленность которого чрезвычайно пострадала от нашествия неприяте¬
jjgfà 312
ля. За пределы Царства Польского было вывезено Домбровского угля в 1912 г. около 5,9 %, а в 1913 г. - 7,3 %.
Иностранный каменный уголь ввозился преимущественно по трем границам - балтийской (65 % всего ввоза), западной сухопутной (27 %) и черноморско-азовской (5 %). Уголь, ввозившийся по западной сухопутной границе, шел преимущественно на нужды Царства Польского, куда шло около 78 % этого угля; остальной же каменный уголь шел на потребности России.
Война, таким образом, лишила внутренний русский рынок (за исключением Царства Польского) приблизительно У5 всего угля, потреблявшегося Россией. Главным источником снабжения России углем является Донецкий каменноугольный бассейн, но и здесь добыча угля первое время после войны испытала резкое сокращение благодаря уменьшению числа занятых рабочих. Однако меры, предпринятые правительством под влиянием ходатайств совета съездов горнопромышленников Юга России к привлечению в Донецкий район рабочих, имели такой успех, что донецкая угольная промышленность скоро оправилась от испытанного потрясения, добыча угля значительно возросла и приблизительно достигла цифр прошлого года:
Добыча камен. угля и антрацита, в млн пудов
Число рабочих в конце месяца, в тыс.
1913 г.
1914 г.
1913 г.
1914 г.
июнь
119,2
150,1
157
182
июль
122,9
111,0
153
135
август
106,7
99,2
164
140
сентябрь
118,2
133,0
158
160
октябрь
138,6
152,7
182
186
ноябрь
161,2
160
201
208
декабрь
139
143
201
200
Во всяком случае, в конце прошлого года еще нельзя было говорить о существенном увеличении добычи каменного угля в Донецком бассейне. Дело еще осложняется тем, что вывоз из Донецкого бассейна угля задерживается расстройством железнодорожного транспорта вследствие недостатка вагонов. Так, в ноябре углепромышленники затребовали вагонов для перевозки 208 млн пудов минерального топлива, но получили вагонов почти в два раза меньше, чем просили.
В текущем году положение еще ухудшилось. В январе 1915 г. добыча угля упала с 173,6 млн пудов (в январе 1914 г.) до 135 млн пудов, причем число рабочих упало с 213 тыс. чел. (январь 1914 г.) до 170 тыс.
Таким образом, возник угольный голод, который очень резко почувствовался нашей промышленностью и для борьбы с которым правительством были приняты энергичные меры. А именно по ходатайству совета съездов представителей промышленности и торговли, был учрежден при министерстве торговли и промышленности, под председательством министра, особый
3i3_3feu
«центральный комитет по снабжению топливом», в состав которого вошли представители всех заинтересованных ведомств, представители совета съездов промышленности и торговли и других промышленных организаций, имеющих ближайшее отношение к добыче и потреблению топлива. Задачей этого комитета явилось выяснение потребности в каменном угле разных категорий потребителей, а также в текущей производительности угольных копей, принятие мер к увеличению этой производительности и вообще к улучшению условий снабжения потребителей топливом и к урегулированию его распределения.
Комитет признал, что нужно ожидать значительного недостатка в минеральном топливе, почему следует озаботиться переходом транспортных и иных предприятий к другим видам топлива. Для выяснения потребностей в топливе отдельных районов постановлено образовать местные порайонные комитеты с состоящими при них совещаниями, в которые должны входить представители ведомств и потребителей топлива.
Кроме каменноугольного рынка, недостаток иностранного ввоза резко почувствовался и на рынках многих других продуктов. Особенно пострадала от прекращения иностранного подвоза химическая и мануфактурная промышленность. Ввоз в Россию химических продуктов и красок не выражался особенно крупными цифрами и достигал по своей ценности в 1913 г. всего 42,3 млн руб. Но дело в том, что значительная часть этих ввозимых химических продуктов представляет собой необходимые средства производства для изготовления других химических продуктов; краски же необходимы для мануфактурной промышленности.
В области химической промышленности особенно резко сказалась наша зависимость от Германии, почти монополизировавшей русский рынок. Благодаря войне цены на большинство химических продуктов испытали огромное повышение:
Цены в копейках за пуд
15 июня 1914 г.
1 декабря 1914 г.
Анилиновая соль
1075-1100
3500-4000
Азотная кислота
410-425
900-1000
Белила свинцовые
520
665-880
Белила цинковые
525
1150-1175
Глинозем сернокислый чистый
115-120
160-190
Известь хлорная
150-160
210-220
Кали желтое
1325-1350
2800-3600
Купорос медный
490-510
950-1000
Селитра чилийская
185
600-650
Анилиновая соль - важнейший материал для приготовления красок - получается из бензола, который целиком привозится из-за границы; цена анилиновой соли поднялась в три-четыре раза. Повышение цен на азотную кис-
314
лоту было вызвано прекращением подвоза чилийской селитры, цена которой поднялась также чрезвычайно. Точно так же и другие химические продукты с прекращением подвоза из-за границы поднялись в своей цене в огромных размерах.
Вопрос о влиянии войны на химическую промышленность подвергся обсуждению в нескольких совещаниях общества заводчиков и фабрикантов московского района. По мнению совещания:
«Химические фабрики не могут ныне исполнять свою работу правильно при отсутствии подвоза сырья... Некоторые предметы, как, например, свинец, селитра, ментол и пр., в настоящее время подлежат реквизиции. Отдельные химические предприятия нашли возможным изготовлять уже сейчас ряд материалов, которые ранее получались из-за границы, как то: медянку, сахарсатурн, свинцовые крона, мазь для обуви и т. п. Но здесь пришлось столкнуться с затруднениями, которые настолько серьезны, что даже функционировавшие до войны производства приходится сокращать или приостанавливать. Так, на некоторых белильных заводах пришлось прекратить выработку свинцовых белил, так как купленный этими заводами свинец задержан таможнями, а заводы не могут покупать нового свинца, не будучи уверены, что он не будет подлежать реквизиции. Производство свинцовых красок и свинцовых солей, поступающих обыкновенно в большом количестве из-за границы, не может быть налажено также вследствие неопределенности положения со свинцом, и в ближайшем будущем предвидится на рынке большой недостаток в свинцовых препаратах и красках. Ряд идущих в производство на химических фабриках материалов: копалы, шеллаки, сандарак и др. смолы - добываются в тропических странах и ничем не могут быть заменены. Приобретение этих материалов за границей теперь чрезвычайно затруднено».
Слабое развитие нашей химической промышленности обнаруженное с такой очевидностью войной находится, по мнению совещания, в связи с неудовлетворительностью нашего таможенного тарифа.
«Обыкновенно сырые продукты облагаются низкими ввозными пошлинами, а готовые фабрикаты более высокими. В практике русской химикофармацевтической промышленности наблюдается как раз обратное. Например: алкалоиды, широко применяемые в медицине, получаются, по преимуществу, из колониальных растений; хинин извлекается в количестве 3 % из коры хинного дерева, которое произрастает в голландских колониях Зондского архипелага и в Южной Америке. Привозная пошлина на хинную кору в Россию по действующему тарифу установлена 85 коп. с пуда брутто. Следовательно, хинин, приготовленный в России, будет оплачен пошлиною в 100,85 :3 = 28 руб. 33 У3 коп., а за привозной готовый хинин по ковенционному договору с Германией установлена пошлина по 2 руб. 25 коп. с пуда, т. е., в сущности, выдается премия заграничному фабриканту по 26 руб. 8 коп. за каждый ввезенный к нам пуд хинина. Морфий извлекается в количестве около 10 % из опия, добываемого в Турции, Персии, Индии. Пошлина на опий установлена в 22 руб. 50 коп. с пуда, а за морфий 80 руб. с пуда, т. е. премия заграничному
фабриканту за каждый пуд ввезенного к нам морфия равна 145 руб. Понятно, что при такой нерациональной таможенной политике все алкалоиды ввозятся к нам из-за границы в общем около 10 000 пудов ежегодно».
«Многие металлы в России совершенно не добываются, как, напр., висмут, кадмий, никель, а в последние годы прекращена добыча ртути. Пошлина на висмут, никель, кадмий установлена по 5 руб. с пуда, на ртуть 3 руб. 60 коп. с пуда; соли же, выработанные из всех этих металлов, оплачиваются пошлиной только по 4 руб. с пуда».
Итак, несмотря на то что прекращение ввоза в Россию химических продуктов вызвало огромное повышение их цен, русская химическая промышленность ни малейшим образом не выиграла от этого положения дела. Наоборот, недостаток химических продуктов вызвал прекращение производства этих продуктов, в которые недостающие продукты входят как необходимая составная часть, и в общем наша химическая промышленность пострадала от прекращения торговых сношений со странами запада больше всякой другой.
Недостаток красящих веществ отозвался очень тяжело и на другой чрезвычайно важной отрасли промышленности - хлопчатобумажной. Хлопчатобумажная промышленность находится в зависимости от иностранного ввоза как по отношению к сырью - хлопку, так и красящим веществам. Что касается хлопка, то за последние годы наши фабрики работали преимущественно на русском, а не на иностранном хлопке:
Снабжение русских фабрик хлопком, млн пудов
заграничный хлопок
русский хлопок
1910/11 г.
11945
13 926
1911/12 г.
12 293
13 420
1912/13 г.
10 840
13 101
Все же иностранный хлопок составлял почти 46 % всего русского спроса на хлопок. Неудивительно, что прекращение подвоза из-за границы вызвало опасение хлопкового голода.
Однако опасения эти оказались преувеличенными. Прежде всего благодаря летним стачкам рабочих, вызвавшим значительное сокращение производства, в России к началу войны скопились большие запасы хлопка. По компетентным подсчетам, наличные запасы хлопка на 1 августа 1914 г. одного только московского района достигали двухмесячной потребности в хлопке всех русских фабрик при полном ходе производства. Запасы других районов были относительно еще больше.
Что же касается до сбора русского хлопка, то в истекшем году площадь под хлопковыми плантациями в Туркестане, в Бухарском ханстве и на Закавказье была увеличена на 5-10 %. Условия погоды были благоприятны и сделали возможным увеличение сбора хлопка на 10 %.
Правда, не все сорта иностранного хлопка могут быть заменены русскими. Тем не менее в общем прекращение подвоза иностранного хлопка суще¬
^ 316
ственных затруднений для нашей хлопчатобумажной промышленности пока не создало и, можно думать, если война не очень затянется, и не создаст, так как сокращение производства на хлопчатобумажных фабриках (вызванное преимущественно другими причинами) сократило и спрос на хлопок.
Гораздо более пострадало наше хлопчатобумажное производство от недостатка красочных веществ, по отношению к которым Россия находится в полной зависимости от Германии; наблюдающееся сокращение производства на наших хлопчатобумажных фабриках вызывается, по-видимому, преимущественно этой причиной. К этому присоединяются факторы, общие для всех отраслей нашей промышленности - недостаток топлива, рабочих рук, затруднения с кредитом и расстройство железнодорожного транспорта.
«В настоящее время, - сообщалось в ноябре в “Известиях общества заводчиков и фабрикантов Московского района”, - набивные и красильные фабрики работают лишь четыре дня в неделю и вырабатывают лишь половину обычного производства, в то же время Иваново-Вознесенский район работает 19 дней в месяц при 2/3 обычной выработки. Ограниченные запасы красильных материалов, отсутствие новых подвозов из-за границы и выработки их в России служат предметом забот наших промышленных организаций, а фабрикантов принуждают к экономии в производстве. Наоборот, бумагопрядильные фабрики, заваленные казенными заказами, работают полным ходом, причем на некоторых введены ночные работы для женщин и малолетних».
«Недостаток топлива и красок, - читаем в сентябрьском номере того же издания, - отлив рабочих на войну и отчасти недостаток запасов хлопка (неравномерно распределенного по отдельным фабрикам) побудил уже 7 августа фабрики Т-ва Э. Циндель работать только три раза в неделю, за ними последовали фабрики Альберта Гюбнера, Прохоровской Трехгорной М-ры, Вичугской М-ры Бр. Разореновых и крупнейшие фабрики Иваново-Вознесенского района. Это сокращение к концу августа достигло в прядильно-ткацкой отрасли 25 % в Центральном и 30 % в Прибалтийском районе. Одновременно Т-во Э. Циндель, Т-во вывозной торговли мануфактурными товарами и др. объявили, что ввиду вынужденного сокращения работ они не могут взять на себя ответственности за срочное исполнение принятых ими заказов».
Однако было бы ошибочно думать, что наши мануфактурные фабриканты существенно пострадали от войны. Наоборот, сокращение производства, при наличности усиленного спроса на мануфактурные товары со стороны военного ведомства, дало возможность мануфактурным фабрикантам повысить цены на свои изделия, и в общем мануфактурная промышленность испытывает теперь скорее оживление, чем застой. Вот как характеризует общее состояние нашей мануфактурной промышленности тот же источник:
«Минувший сентябрь месяц, который считается на московском оптовом мануфактурном рынке обычно одним из самых неоживленных в году, прошел в общем хорошо. Сокращение сбыта товаров на провинциальные рынки для удовлетворения текущих требований населения компенсировалось на этот раз колоссальными требованиями специальных мануфактурных товаров для
3i7_S&*
нужд военного ведомства. Благодаря этому обстоятельству общий итог оборотов рынка за сентябрь и начало октября не только не уступал обычной норме, но такие предприятия, как группа “Морозовских” фабрик, фабриканты сукон и пр., считаются с крупной перевыручкой по сбыту в отношениях количественном и особенно стоимости ввиду значительного подъема цен. Вообще, на рынке нет следа той угнетенности, которая бы, кажется, всего более соответствовала переживаемому страной моменту: в каждой отрасли мануфактурной торговли, за исключением, пожалуй, только шелковой, царило оживленное движение. Что касается размеров предложения, то продавцы уже констатируют последствия почти трехмесячного сокращения производства. Товары, идущие для обихода «городского» и «крестьянского» населения, а равно для среднеазиатских и персидских рынков, подобрались, фабричные и торговые склады далеко уже не переполнены, как то было ранее. Вследствие усиленного выпуска товаров для интендантства остатков почти нет. Поэтому вопрос о перепроизводстве, еще так недавно тревоживший рынок, если еще окончательно не ликвидирован, то, во всяком случае, близок к этому. Нельзя не отметить, что ускорению ликвидации содействовал почти полный перерыв подвоза товаров в Москву и на внутренние рынки из лодзинского района».
«Настроение рынка все время оставалось крепким. Последовал ряд прибавок на хлопчатобумажные, шерстяные и льняные товары, а равно не утратили своих высоких цен и шелковые товары. Ряд повышений цен на бумажную, некрашеную и крашеную пряжу мануфактуристами учитывается как гарантия существующих цен и признак новых прибавок. Виды на будущее мануфактурной торговли складываются благоприятно. Из провинции сообщают о недостатках в товарах многих сортов, что объясняется отчасти сокращением кредита, побуждающим торговцев делать запасы соответственно с наличностью их свободных средств. Воздвиженские и Покровские ярмарки прошли и идут для мануфактуристов сравнительно успешно. Во всяком случае, если не произойдет каких-либо новых и неожиданных событий, сезон декабрь-март предвидится оживленным и денежным».
Как видно из изложенного, сокращение производства в нашей мануфактурной промышленности отнюдь не зависело от сокращения спроса на мануфактурные изделия. Наоборот, если спрос на некоторые изделия упал, то на другие он сильно увеличился, причем надо принять еще во внимание, что благодаря войне не только прекратился подвоз иностранных мануфактурных изделий (которых, включая сюда пряжу и готовое платье, было ввезено в 1913 г. больше чем на 95 млн руб.), но и товаров лодзинского района, являвшегося таким опасным конкурентом московского района. Неудивительно, что, несмотря на упадок промышленной жизни, вызванный войной, дела московских мануфактурщиков идут в общем, не хуже, чем раньше.
Особое положение, сравнительно с выше рассмотренными отраслями производства, занимают такие отрасли промышленности, как железоделательная, кирпичная, цементная. Это отрасли промышленности не были непосредственно затронуты прекращением торговых сношений России с другими странами,
318
так как, с одной стороны, они работают исключительно на внутренний рынок, почти монополизируя его и не опасаясь иностранной конкуренции, а с другой стороны, в процессе производства они не нуждаются в продуктах иностранного производства. Таким образом, положение этих отраслей производства должно было бы быть, как можно было бы думать, менее всего связанным с войной.
Однако именно в этих отраслях промышленности - и почти только в них одних - почувствовалось резкое сокращение общественного спроса, связанное с войной. Положение железоделательной промышленности является, как известно, наилучшим показателем общего состояния промышленной конъюнктуры. За последние годы наша железоделательная промышленность испытала чрезвычайный подъем, продолжавшийся вплоть до самой войны, представляя в этом последнем отношении разительный контраст с железоделательной промышленностью Западной Европы, уже с начала 1914 г. переживавшей угнетенное состояние после подъема предшествовавших лет.
Война вызвала резкий перелом промышленной конъюнктуры в области металлургической промышленности. Спрос на металлургические продукты резко упал. Как известно, большая часть спроса на железо проходит у нас через синдикат наших металлургических заводов «Продамета». Вот как повлияла война на заказы «Продамета»:
Количество заказов на сортовое железо во второе полугодие 1914 г. сократилось на 37,78 % (с 28 848 тыс. пудов до 17 949 тыс. пудов) по сравнению с тем же периодом 1913 г.; спрос на листовое железо понизился на 63,97 % (с 14 775 тыс. пудов до 5 323 тыс. пудов), а требования на балки и швеллера упали даже на 72,71 % (с 8 944 тыс. пудов до 2 440 тыс. пудов). В общем количество заказов на все сорта металла уменьшилось наполовину (на 51,09 %) и с 52 568 тыс. пудов во второе полугодие 1913 г. опустилось до 25 713 тыс. пудов в 1914 г.
Сокращение спроса вызвало и сокращение производства. Так, в юнорусском металлургическом районе было произведено за 5 месяцев, с 1 июля по 1 декабря:
1914 г., млн пудов
1913 г., млн пудов
Чугуна
88,3
95,7
Полупродукта
84,2
85,9
Готовых изделий
70,0
72,1
Сокращение производства чугуна пока незначительное, далеко уступающее по своим размерам сокращению спроса.
Падение спроса в такой важной отрасли промышленности, как железоделательная, обратило на себя общее внимание. Совещание представителей металлургических заводов при Харьковском горнозаводском комитете нашло, что главной причиной уменьшения спроса на железо является «потеря одного
319_3&u
из самых серьезных потребительных рынков для донецкого чугуна - Царства Польского и Прибалтийского края, оказавшихся в районе военных действий». Сокращение производства вызвано также уменьшением числа заводских рабочих и сильным расстройством железнозаводского транспорта. Последняя причина не только обусловила недостаточный подвоз к заводам сырья (особенно кокса), но и затруднения по вывозу металлургических продуктов, шедших не столько на рынок, сколько на пополнение заводских складов. Число рабочих на южных заводах, составляющее в начале июля 95,4 тыс. чел., сократилось до 78,8 тыс. в конце июля, по частям опять поднялось и к октябрю достигло 86 тыс. Из остановленных в начале войны 12 доменных печей к началу октября было снова пущено 4.
Все эти причины названное совещание признало переходящими и потому пришло к выводу, что «металлургические заводы в недалеком будущем пойдут полным ходом».
Вряд ли, однако, этот оптимизм представителей железоделательной промышленности серьезно обоснован. Огромное падение спроса на металл зависит прежде всего от падения в стране учредительства и связанной с этим строительной деятельности. «Промышленность и Торговля» смотрит на положение нашей металлургической промышленности довольно мрачно. «Трудно рассчитывать, - говорит этот орган, столь близкий к нашему промышленному миру, - на значительный подъем спроса на металл при настоящих условиях стесненности денежного рынка и затруднительности кредита. Ведь, как показала анкета, произведенная недавно Мин. Торг, и Пром., во всех областях промышленной деятельности страны, равно как и в торговом обороте, наблюдается сильное расстройство. Указывают еще на усиление заказов казны и жел. дорог. Но как велики казенные заказы, мы не знаем; едва ли, однако, они могут компенсировать в достаточном размере сокращение народного спроса. Что же касается частных жел. дорог, то настоящее финансовое положение их едва ли позволит им сделать крупные заказы на металл. Вот почему мы не можем разделить оптимистического взгляда на современное состояние нашей металлургической промышленности».
Анализ данных о сокращении спроса на железо побуждает автора цитируемой статьи в «Промышленности и Торговле» признать «несомненным, что уровня достигнутого до войны как в спросе на металл, так и в положении нашей металлургической промышленности, достичь в ближайшем будущем не удастся».
В сходном положении - и по тем же причинам - находятся разнообразные отрасли промышленности, связанные со строительством, которое с началом войны очень сократилось. Вот что пишет в конце года о положении строительной промышленности «Торговля и Промышленность»:
«Выясняющиеся в настоящее время перспективы будущего строительного сезона весьма неутешительны: предполагается сокращение, а частью и полное прекращение, городского строительства. По сведениям из Москвы, наиболее крупные кирпичные заводчики не продали к настоящему моменту и 25 %
w-йВ 320
всего того количества кирпичей, которое они обыкновенно к этому периоду продают. Ряд мелких и средних заводов закрылся, а крупные сократили свое производство на 40-50 %. Несмотря на то что сезон начинается с цен, пониженных на 6-7 руб. против прошлого года, покупатели не дают и этих пониженных цен».
Точно также сильно упали цены и цемента, хотя положение цементной промышленности несколько улучшилось благодаря большим заказам военного ведомства.
V
Общее состояние нашей промышленности было предметом и частных, и правительственных обследований. Так, среди фабрично-заводских предприятий московского района была произведена анкета обществом фабрикантов и заводчиков московского района. Анкета эта, охватившая 152 предприятия с 133 тыс. раб., дала яркую картину влияния войны на промышленность и привела к следующим общим выводам:
«Мобилизация запасных не оказала дезорганизующего в точном смысле слова влияния на ход фабрично-заводской деятельности. Вызванная ею убыль рабочих комплектову в общем не превышающая 15 % от нормальных штатов, едва ли может быть признана самостоятельной причиной сокращения производственных операций. Мобилизация не вызвала недостатка в рабочих руках уже по одному тому, что промышленность, замедлившая в силу причин иного порядка темп своей деятельности, в соответствующей и даже в еще в большей степени сократила спрос на труд. Поэтому группа предприятий, отмечавших «некоторое» или «незначительное» сокращение работ вследствие призыва части рабочих на военную службу, сравнительно малочисленна, и лишь в качестве исключения отдельные предприятия констатируют серьезные расстройства в своем производстве ввиду вызванного мобилизацией резкого сокращения рабочего персонала и недостатка опытных мастеров».
«Серьезнейшие расстройства в регулярные отправления фабричнозаводской промышленности внесло другое, непосредственно связанное с мобилизацией и ей сопутствующее явление - закрытие железнодорожных путей для коммерческого грузового движения».
«Предприятия, располагавшие незначительными запасами топлива и материалов, предназначенных к фабричной обработке, естественно сократили обычную выработку, чтобы отсрочить полную остановку производства и дать какой бы то ни было заработок рабочим. Для этой группы предприятий открытие железных дорог является в собственном смысле слова вопросом жизни и смерти. Равным образом и предприятия, обеспеченные солидными запасами сырья, также уменьшили размер или рабочего дня, или рабочей недели, так как вырабатываемые продукты вместо того, чтобы поступать на рынок, загружают собой фабрично-заводские склады».
З21_3&*
Еще больше, чем от расстройства железнодорожного транспорта, промышленность пострадала от прекращения подвоза иностранного сырья (хлопка, шелка-сырца, свинца и олова, химических составов, красильных экстрактов, обработанных кож, частей машин, цинка и пр.).
Что же касается сокращения спроса и ослабления покупательной способности рынка, то неблагоприятное действие этого фактора пока вообще чувствовалось слабо. Вот что говорит по этому поводу рассматриваемый источник:
«Несмотря на то что в переживаемое нами время нормальный порядок экономических связей и, в частности, соответствие между спросом и предложением должны, казалось бы, испытать серьезные расстройства, из общего числа ответивших на анкету только 35 предприятий, с общим составом рабочих до 7 000 человек, отмечают заметное влияние этого фактора на своих производствах. Сокращение спроса ввиду закрытия питейных заведений прежде всего остановило производство на пивоваренных заводах; значительное сокращение операций констатируется далее в предприятиях по обработке дерева и минералов, выпускающих строительные материалы, что объясняется приостановкой городского домостроительства; предприятия, вырабатывающие предметы благоустройства и комфорта, также констатируют затишье в торговле их изделиями. Что касается текстильной и металлической промышленности, то сокращение спроса оказало на них менее значительное воздействие».
Среди причин более частного рода, вызывающих сокращение производства, отдельные корреспонденты указывали на недостаток оборотных средств благодаря медленному поступлению платежей и мораториуму.
На основании собранного материала была составлена следующая таблица (относящаяся к 1 сентября 1914 г.):
Произвол-
Число рабочих
ственные
Предприятия,
Предприятия,
Предприятия,
Предприятия,
Всего
группы
усилившие
работающие
сократившие
остановившие
производства
нормально
производства
производства
Текстильная
60
11 138
63 646
150
74 993
Металло¬
1038
3 430
33 720
2 648
40 836
обрабатывающая
Прочие
600
5 750
9 170
2 423
11943
Всего
1698
20 137
106 536
5 221
133 772
Таким образом, в московском районе война увеличила размеры производства в предприятиях с 1,3 %, нормальный ход производства сохранили предприятия с 15,2 %, сократили производство предприятия с 79,6 % раб., а совсем приостановились предприятия с 3,9 % рабочих.
Главной причиной сокращения производства анкета признает недостаток иностранного сырья. Возможно, что по этой причине многие предприятия, работающие теперь нормально, сократят производство в будущем.
jj&è 322
«Возможность в ближайшие два месяца дальнейших сокращений производства предусматривают или даже уже наметили в качестве конкретной меры 20 предприятий с общим штатом рабочих свыше 12 000 рабочих. Необходимо прибавить, что почти все эти предприятия ко времени производства анкеты работали полным ходом и потому отнесены к категории предприятий с нормальным положением дела. Что же касается группы фабрик и заводов, пострадавших еще в начале войны и отнесенных в категорию предприятий, сокративших свои операции, то многими из них отмечается возможность в недалеком будущем полной остановки работ: таких предприятий насчитывается 19 с составом рабочих до 7х/2 тысяч человек».
Размеры сокращения работ на отдельных фабриках были различны - «в редких случаях достигают 15-25 % общей производительности: чаще всего встречаются указания, что путем уменьшения числа рабочих смен, продолжительности рабочего дня, или рабочей недели, или рабочих штатов, производство предприятий сократилось на 30-50 % и иногда на 75 %».
В более широком размере обследование русской промышленности в связи с войной было произведено министерством торговли и промышленности. Обследование это охватило всю Европейскую Россию, кроме Царства Польского. По данным обследования, относящимся к 1 октября 1914 г., из общего числа 7 921 предприятий с 1 466 810 раб. сократило производство 1 221 предприятие с 554 059 раб.; приостановили производство 504 предприятия с 46 589 раб. и увеличили производство 125 предприятий, доведших число рабочих с 88 380 до 150 438. Исходя из этих данных мы приходим к заключению, что нормально развивается производство на предприятиях с 61,4% общего числа рабочих, сократилось производство с 37,7 % рабочих, приостановлено производство с 0,3 % рабочих и расширено производство с 0,6 %.
Обследование министерства торговли дает более благоприятную картину положения нашей промышленности, чем обследование московского общества. Это может зависеть от трех причин: или эта разница зависит от того, что в одном случае обследование производилось частной организацией, а в другом - правительственными чиновниками; или же положение московского района хуже, чем остальной России, или же, наконец, за месяц, протекший между двумя анкетами, положение нашей промышленности существенно улучшилось. Последнее вполне возможно, так как министерство торговли приняло ряд мер для доставления заводам необходимого для них сырья и топлива. «Центральный комитет по снабжению топливом», состоящий при министерстве, действует очень энергично; в то же время министерство организовало закупку за границей металлов, давшую весьма благоприятные результаты, «благодаря которым самая острая нужда в металлах миновала, и многие заводы, находившиеся накануне приостановки своей деятельности, в настоящее время обеспечены металлами». Вместе с тем министерство, совместно с министерством путей сообщения, применяет деятельные меры к улучшению условий транспорта.
323_Sfeiu
Вообще, хотя, несомненно, наша промышленность существенно пострадала от войны, влияние войны на промышленность в России несравненно слабее, чем в Германии. Прежде всего, внешний рынок для германской промышленности имеет огромное значение, между тем как большинство отраслей русской промышленности работают почти исключительно на внутренний рынок. Затем, германская промышленность в гораздо большей степени, чем русская, зависит от иностранного ввоза; расстройство внутреннего транспорта благодаря войне, потрясение кредита и пр. далеко превосходят в Германии то, что мы видим в этом отношении в России. Наконец, и те затруднения производства, которые связаны с призывом на военную службу рабочих в России, совершенно незначительны сравнительно с тем, что испытывает в этом отношении Германия. Достаточно сказать, что в то время как в нашей промышленности число рабочих под влиянием мобилизации сократилось на 12-15 %, в Германии то же число сократилось на 40 %.
Несмотря на затруднительное положение многих отраслей нашей промышленности, о промышленном кризисе у нас не может быть и речи. Промышленный кризис выражает в общем падение цен. У нас же замечается обратное - общая тенденция к подъему цен. Это очень ярко обнаружилось и на Нижегородской ярмарке. По словам официального отчета, «в качестве общего явления на ярмарке настоящего года приходится отметить тенденцию к возрастанию цен». И это неудивительно, ибо в большинстве отраслей нашей промышленности сокращение производства было вызвано не падением спроса, а сокращением предложения и вздорожанием сырого материала для обработки и иных средств производства (только в железоделательной и строительной промышленности наблюдается резкое сокращение спроса). При таком положении дела сокращение производства должно было сопровождаться подъемом цен, что и наблюдается в действительности.
Напротив, при промышленном кризисе сокращение производства следует за сокращением спроса, почему уменьшение предложения и не вызывает повышения цен. Следовательно, у нас не промышленный кризис, возникающий на основе превышения предложения товаров сравнительно со спросом на них, а нечто совершенно иное - превышение спроса на товары сравнительно с предложением их, сократившимся вследствие внешних причин, не связанных с общей промышленной конъюнктурой.
VI
Как бы то ни было, война, несомненно, отразилась на нашей промышленности весьма значительно. Однако отсюда было бы неправильно сделать заключение, что так же существенно пострадало от войны и наше народное хозяйство вообще: никогда не следует забывать, что, как ни важна для России промышленность, сельское хозяйство занимает у нас несравненно большее число рук, чем промышленное производство. Россия в общем не промышленная, а сельскохозяйственная страна. Наше народное благосостояние покоится
324
прежде всего на сельскохозяйственном промысле, который дает занятие приблизительно 3/4 нашего населения. Наша народная масса слагается преимущественно из крестьян, а не из фабричных рабочих.
В этом наиболее существенно отличие России от Германии, и в этом вместе с тем заключается причина несравненно большей выносливости русского народнохозяйственного организма сравнительно с германским. По отношению к влиянию войны на промышленность между Россией и Германией существует глубокое различие к выгоде нашего отечества - но различие в степени, а не по существу; по отношению же к влиянию войны на весь народнохозяйственный организм между Россией и Германией различие по существу.
В общем, наш народно-хозяйственный организм не только не разрушается войной (как это мы видим в Германии), но почти ее не чувствует. Правда, промышленная деятельность расстроена у нас до известной степени войной, но расстройство почти не проникает до глубин нашей народной жизни. Хозяйство нашего крестьянина (кроме хозяйства запасных и ополченцев, призванных на военную службу и составляющих сравнительно небольшой процент общего числа крестьянских хозяйств) ни малейшим образом не потрясено войной. В этом отношении разница между Россией и Германией громадна, ибо продолжение войны наталкивается для Германии, за известным не очень отдаленным пределом, на экономическую невозможность, между тем как мы, поскольку дело идет о нашем народном хозяйстве, можем вести войну годами.
Правда, первое время войны и у нас раздавались пессимистические голоса, ожидавшие от войны совершенного расстройства нашего сельского хозяйства. Дело в том, что война почти прекратила экспорт наших сельскохозяйственных продуктов за границу, что создавало трудное положение для производителей некоторых земледельческих продуктов, напр. пшеницы и особенно ячменя, так как для этих двух хлебов внешний рынок особенно важен.
Средний сбор в 63 губерниях и областях России по данным отдела сельской экономии за 1909-1913 гг.
Вывоз в 1913 г., млн пудов
Рожь
1370
40
Пшеница
1 103
203
Ячмень
616
240
Овес
869
36
Около 40 % всего ячменя, производимого в России, вывозится за границу (преимущественно в Германию) и почти пятая часть пшеницы; напротив, для овса и ржи внешний рынок имеет ничтожное значение.
Поэтому можно было опасаться, что прекращение экспорта вызовет сильное падение цен ячменя и пшеницы. Затем, из других сельскохозяйственных продуктов внешний рынок имеет большое значение для сбыта льна (в 1913 г. было вывезено на 86,8 млн руб.), яиц (было вывезено в том же году на 90,5 млн руб.), молочных продуктов (было вывезено на 71,1 млн руб.), масляничных
325 SE&i
семян и жмыхов (было вывезено на 72,9 млн руб.), мяса (9,4 млн руб.), птицы (9,5 млн руб.), скота (9,9 млн руб.). Закрытие внешнего рынка для всех этих продуктов должно было, по мнению многих (напр., кн. Д. И. Шаховского, проводившего эту мысль в печати и устных докладах в разных обществах), совершенно расстроить наше сельское хозяйство.
К счастью, эти опасения ни малейшим образом не оправдались. Прежде всего, оказалось, что урожай 1914 г. значительно хуже 1913 г. и даже ниже среднего за 1909-1913 гг.
Сбор хлебов в Европейской России, по данным отдела сельской экономии и с.-хоз. статистики:
В среднем за 5 лет (1909-1914), млн пудов
1913 г., млн пудов
1914 г., млн пудов
Рожь
1370
1490
1364
Пшеница
1 103
1392
1023
Ячмень
616
733
555
Овес
869
979
715
Итого
3 959
4 594
3 657
При таком низком урожае избытки для вывоза не могли быть значительны. А между тем закупки интендантского ведомства создали новый значительный рынок для сельскохозяйственных продуктов. В результате цены на сельскохозяйственные продукты в общем не упали, а возросли. Из хлебов сильно возросли в своей цене, как и следовало ожидать, овес и рожь - процентов на 15-20. Пшеница на местах производства незначительно понизилась в цене (на несколько процентов), и немного больше понизился в своей цене ячмень.
Что касается цен на продукты животноводства, то в этой области произошло нечто странное. Прекращение экспорта за границу создавало тенденцию к понижению цен, тем более что неурожай кормов в центральной и северной России вызвал массовую продажу скота. И действительно, на местах производства произошло значительное понижение цен продуктов животноводства. Так, в Козлове цена 1 пуда мяса упала с 6 руб. 65 коп. в июне до 5 руб. 50 коп. в ноябре, в Оренбурге за то же время с 6 руб. 40 коп. до 5 руб., куры за пару упали в Козлове за то же время с 1 руб. 50 коп. до 90 коп., в Воронеже гуси упали даже с 2 руб. 60 коп. за пару до 1 руб. 20 коп., яйца (за тысячу) с 20 руб. 75 коп. до 20 руб. Однако на местах потребления отнюдь не замечалось общей тенденции цен к падению - оптовые цены на некоторые продукты несколько упали, на другие возросли, розничные же цены в общем значительно повысились. Так, в Петрограде оптовая цена мяса понизилась за то же время едва заметно - с 7 руб. 40 коп. до 7 руб. 20 коп., цена кур - с 1 руб. 75 коп. до 1 руб. 35 коп., цена же яиц повысилась с 24-25 руб. (за тысячу) до 27 руб. 50 коп., в Москве оптовая цена мяса понизилась с 7 руб. 20 коп. до 7 руб. 10 коп., цена же
аУйЗЁ 326
свинины повысилась с 7 руб. 50 коп. до 7 руб. 60 коп., цена уток повысилась с 1 руб. 20 коп. (за пару) до 1 руб. 50 коп., яйца с 24 руб. до 27 руб.
Первое время после начала войны цены на продукты животноводства на местах производства испытали стремительное падение, но затем быстро оправились. Высокий же уровень цен на местах потребления показывает, что нашему животноводству не приходится опасаться недостатка сбыта - закупки интендантского ведомства и тут сыграли свою роль.
За последние месяцы в хозяйственной жизни русских городов выступило новое явление - чрезвычайный подъем цен на необходимые предметы потребления. Эта быстро растущая дороговизна жизни сосредоточила на себе общее внимание и вызвала целый ряд совещаний, а отчасти и мероприятий правительственных и общественных учреждений. Рост дороговизны принял столь угрожающие размеры, что с разных сторон указывает на желательность создания особого имперского учреждения с чрезвычайной властью для борьбы с этим явлением и снабжения городов необходимыми предметами потребления.
Цены масла первое время также сильно упали на местах производства, но под влиянием закупок на нужды армии поднялись и теперь стоят немногим ниже, чем в прошлом году. Точно так же и цена льна, упавшая вначале, теперь значительно поднялась. Поддержанию цен на сельскохозяйственные продукты, без сомнения, содействовал Государственный Банк, открывший широкий кредит, в том числе под масло и лен.
Вообще же, если наше сельское хозяйство чувствует в настоящее время некоторое стеснение, то это главным образом благодаря недостатку рабочих рук. Война застала работы по уборке хлеба в полном разгаре, но не помешала уборке урожая; весной недостаток рабочих рук будет чувствоваться более резко.
Однако недостаток рабочих рук поражает преимущественно капиталистическое, и гораздо менее - крестьянское трудовое хозяйство, которое у нас далеко превосходит капиталистическое по своему значению в общей экономии страны. Можно быть совершенно уверенным, что как война не помешала своевременной уборке хлеба, так она не помешает и весенним полевым работам. Как ни велика численность наших армий, но сравнительно с общей численностью нашего населения она выражается в несколько раз меньшим процентом, чем, напр., в Германии.
Подводя итог сказанному, мы можем с полной уверенностью утверждать, что война не нанесла тяжелых ударов нашему народнохозяйственному организму, который переносит тяжесть войны без расстройства своих основных жизненных функций, сохраняя всю свою жизнеспособность и составляя в этом отношении разительный контраст с тем, что мы видим в Германии.
Туган-Барановский М. И. Влияние войны на народное хозяйство России, Англии и Германии // Вопросы мировой войны. Пг.у 1915. С. 259-324.
Фридман М. И.
ВОЙНА И ГОСУДАРСТВЕННОЕ ХОЗЯЙСТВО РОССИИ
Обыкновенно война влияет на государственное хозяйство страны в двух отношениях: во-первых, сокращается поступление обыкновенных государственных доходов, появляется дефицит в бюджете, который необходимо покрыть, и, во-вторых, создается необходимость найти значительные суммы в короткое время для производства военных расходов. В наши дни на русские финансы возложена сверх того еще одна большая задача: изыскание постоянных средств взамен доходов от казенной продажи питей, в связи с военными событиями обреченной на упразднение.
Как же справляется наше государственное хозяйство с выпавшими на его долю чрезвычайными испытаниями?
При выяснении этого вопроса надо иметь в виду, что действующее у нас бюджетное законодательство выделяет расходы на ведение войны из общей росписи - в противоположность западноевропейской практике. Считаясь с этим, приходится разбить изложение на следующие рубрики: 1) покрытие недоборов по росписям 1914 и 1915 гг., 2) изыскание средств на военные расходы и 3) замена доходов от казенной торговли водкой другими постоянными источниками доходов после окончания войны. С этим последним вопросом в тесной связи стоит и задача финансовой реформы, которая так часто выдвигается теперь на очередь в качестве настоятельной и неотложной потребности времени.
I
Едва наши законодательные учреждения успели - со значительным опозданием, как всегда, - рассмотреть роспись государственных доходов и расходов на 1914 год (Высочайше утверждена 22 июня), как возгорелась война, и пришлось вновь размышлять об установлении равновесия приходов с расходами... на этот раз, впрочем, одному министерству финансов, постановления которого были, однако, санкционированы созванными по случаю войны народными представителями. Каковы же были результаты государственного хозяйства в 1914 году?
По росписи имелось в виду получить доходов 3 585 млн руб., а в действительности, по предварительным данным, считая и остатки от смет прежних лет, поступило только 2 936 млн. Государственные расходы росписью на 1914 год устанавливались в 3 613 млн руб., да, по очень дурному обычаю, до наступления войны успели еще разрешить сверхсметных кредитов (несмотря на то что роспись - напоминаем - утверждена 22 июня, а война началась 20 июля) на значительную сумму в 181 млн. Но зато наступление военного времени заставило прибегнуть к сокращению тех расходов, без которых можно обойтись, и таких сокращений набралось на сумму 341 млн. Не входя в детали, отметим,
328
что всего было израсходовано на нужды, предусмотренные росписью и сверхсметными кредитами, 3 445 млн. Таким образом, образовался дефицит в размере 509 млн руб., который и был покрыт свободной наличностью, достигавшей к 1 января 1914 года 514 млн.
Стало быть, война нанесла росписи на 1914 год урон всего в размере 850 млн, причем сверхсметные расходы покрыты были частью повышением действительных поступлений над исчисленными - в сумме 155 млн (это за полгода всего), частью же доходами от новых налогов: от повышения почтового и телеграфного сборов, от введения телефонного налога и некоторых других (всего около 30 млн).
Что касается росписи на 1915 год, то при составлении ее особенно трудно было предвидеть поступление доходов, которое зависит, с одной стороны, от продолжительности войны, а с другой, от производительности тех многочисленных сборов, которые частью были вновь установлены, частью повышены для установления равновесия в бюджете, поколебленного как сокращением ряда доходов (особенно таможенного и железнодорожного), так и отменой винной монополии. Поэтому роспись на 1915 год в ее доходной части, как справедливо отметил государственный контролер в своей думской речи 28 января, «по необходимости имеет значение предположительного и приблизительного исчисления».
Общий итог обыкновенных и чрезвычайных расходов исчислен по росписи на текущий год в 3 202 миллиона, то есть меньше, чем по росписи на 1914 г., как она была утверждена до войны, на 411 млн (обыкновенные расходы сокращены на 241 млн и чрезвычайные на 170 млн). Кроме сокращения расходов, в целях пополнения дефицита прибегли и к повышению доходов с помощью усиления обложения. Законом 27 июля 1914 года поднят был акциз со спирта и водки, с пивоварения и табака, а также увеличены цены на казенные вино и спирт. Поступления от этих сборов исчисляются бюджетной комиссией всего в 71 млн. От остальных налогов, проведенных по 87 ст., за исключением, впрочем, увеличения почтового и телеграфного тарифов, которое последовало в административном порядке (от него ожидается 27,5 млн), надеются получить свыше полумиллиарда, точнее говоря, около 526 млн. К этому надо еще прибавить то, что поступит от сборов, введенных накануне созыва законодательных учреждений - на сумму в 52 млн. Короче, повышение сборов исчисляется в 600 млн приблизительно. Не входя в подробности расчетов, укажем только, что итог доходов - обыкновенных и чрезвычайных - определен в 3 142 млн и, стало быть, дефицит по бюджету текущего года понижается, сравнительно с проектом министерства финансов, определившим его в 145 млн, до 61 млн. Эту сумму имеется в виду покрыть с помощью кредитных операций, хотя в действительности трудно сказать, будет оно больше или меньше или приблизительно такова, как думает бюджетная комиссия.
Подводя итоги сказанному о росписи на 1914 и 1915 годы, мы должны отметить, что роспись минувшего года сведена с помощью значительного сокращения расходов и благодаря свободной наличности лишь при незначитель¬
329_3&v
ном участии налогов. Наоборот, бюджет текущего года, наряду с сокращением расходов, выдвигает в качестве наиболее крупного источника повышение налогового бремени и, лишь в виде ресурса на случай недохватки, намечает путь займов.
II
При анализе военных расходов и средств для покрытия их нельзя обойти молчанием особый порядок, существующий по нашим законам для расходов военного времени. Что касается ряда новых налогов, проведенных правительством в порядке верховного управления, то юридическое основание этих мероприятий усматривается в знаменитой статье 87. Можно, конечно, высказать недоумение, почему для обсуждения и вотирования этих налогов не были созваны законодательные учреждения, и почему, будучи впоследствии созваны, они не получили возможности рассмотреть вопрос о повышении старых и введении новых налогов, так как соответствующие законопроекты не были внесены в Думу (ст. 87, как известно, требует внесения основанных на ней законопроектов не позже двух месяцев после возобновления занятий Думы). Но это будет вопрос не финансовый и даже не юридический. Постановка же в нашем бюджетном праве тем о расходах на военные нужды и о покрытии этих расходов настолько своеобразна, что следует подробнее отметить относящиеся сюда законоположения. В сущности, громадные суммы, которые требуются на ведение войны, по нашим законам изъяты из компетенции законодательных учреждений. До сих пор этот вопрос не привлекал к себе надлежащего внимания, и не затронут, напр., даже в напечатанном уже во время войны обстоятельном очерке А. А. Алексеева*.
Решающую роль здесь играет статья 117 основных законов, которая гласит: «Чрезвычайные сверхсметные кредиты на потребности военного времени и на особые приготовления, предшествующие войне, открываются по всем ведомствам в порядке верховного управления на основаниях, в законе определенных». В правилах о порядке рассмотрения государственной росписи (правила 8 марта 1906 года) статья 18 говорит то же самое буквально, с тем только отличием, что вместо неопределенной ссылки на закон вообще указывает на порядок, установленный Высочайше утвержденными 26 февраля 1890 года правилами. Но правила 1890 года относятся, как видно по всему их содержанию, только к расходам военного ведомства - относительно же морских расходов существуют другие правила, Высочайше утвержденные 7 сентября 1885 года, а испрошение чрезвычайных кредитов на потребности военного времени по гражданским ведомствам основывается на докладе управляющего министерством финансов, Высочайше утвержденном 20 февраля 1904 года. Таким обра-
« Очерк бюджетного права русских законодательных палат». Журнал Министерства Юстиции. Октябрь, декабрь 1914.
лЯЗб_330
зом, получается несогласованность: правила 8 марта 1906 года говорят о том, что интересующие нас кредиты «открываются по всем ведомствам порядком, установленным правилами 26 февраля 1890 года», а в этих правилах говорится только о расходах военного ведомства.
Что касается содержания правил, то оно в общих чертах таково. Чрезвычайные кредиты, необходимые в подготовительный к военным действиям период, испрашиваются непосредственного всеподданнейшими докладами военного министра. Со времени объявления о мобилизации кредиты разрешаются по мемориям особого совещания, в состав которого входят председатель второго департамента государственного совета, государственный контролер, министры финансов, военный и управляющий морским министерством. Сумма ассигнований составляет особый военный фонд, из которого и производятся соответствующие расходы. Если в период составления обыкновенных финансовых смет война будет продолжаться, то в эти сметы, рассматриваемые и утверждаемые в обычном порядке, вносятся расходы на содержание войск и военно-административных управлений и учреждений по численному составу их, принятому при составлении сметы текущего года. Ассигнование же кредитов на потребности, вызванные войной, производятся в указанном выше порядке перечисления из фонда.
Из приведенных пояснений видно между прочим, что совершенно ошибочно указание, имеющееся в объяснительной записке к государственной росписи на 1915 год, о том, будто бы «по силе действующих правил» кредиты на потребности военного времени открываются по всем ведомствам в порядке верховного управления, по положениям совета министров. Действительно, кредиты эти открываются в порядке верховного управления, но вовсе не по постановлению совета министров, а по мемориям особого совещания, состав которого выше указан*.
Тем не менее факт полного устранения законодательных учреждений по действующему праву от определения размера и состава военных расходов совершенно ясен и бесспорен. Министр финансов в объяснительной записке к росписи на 1915 год утешает тем, что «полные сведения о действительных расходах, вызванных войной, и источниках, которыми они покрыты, будут своевременно и с необходимой подробностью представлены законодательным учреждениям в отчетах государственного контроля». Само собой понятно, что осведомленность по истечении годичного и двухлетнего срока после событий (отчет контроля за 1914 г. выйдет в конце 1915, а за 1915 г. в конце 1916) не может заменить участие в самом установлении ассигнований на ведение войны, тем более что и право последующего контроля у наших законодательных учреждений недостаточное: закон и практика не требуют утверждения ими отчета контроля и последствий неутверждения в законе не предусмотрено.
На это обстоятельство указал А. И. Шингарев в докладе Вольно-Экономическому Обществу.
331 ЭЕ&ж
Министр финансов говорит не только о расходах, но и о средствах для покрытия их. Спрашивается, разве и эта часть изъята из компетенции законодательных учреждений?
При обсуждении этого вопроса надо иметь в виду различные способы пополнения ущербов, причиненных государственному хозяйству войной, и различные формы получения средств на ведение войны. Новые налоги и повышение действующих должны проходить в законодательном порядке. Ст. 71 основных законов гласит: «Российские подданные обязаны платить установленные законом налоги и пошлины» и т. д. Правда, ст. 87 дает право правительству во время прекращения занятий Государственной Думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном, проводить ее в порядке верховного управления. Однако действие этой меры прекращается, если в течение первых двух месяцев после возобновления занятий Думы соответствующий законопроект не будет внесен правительством или если он будет отвергнут законодательными учреждениями. Пользуясь этой статьей, правительство провело, как выше указано, почти все новые налоги своей властью. Созывая Думу только на короткое время, на несколько дней, в июле и в январе, и предполагая обходиться без законодательных учреждений чуть не весь 1915 год (предельный срок созыва назначен на ноябрь), оно избегает пока внесения проектов о новых налогах на рассмотрение законодательных учреждений.
Что касается кредитных операций, которыми главнейшим образом будут покрыты расходы по ведению войны, то они могут быть различных видов: внутренние и внешние займы облигационного типа, обязательства государственного казначейства краткосрочного характера, билеты государственного казначейства или серии и, наконец, кредитные билеты.
Займы для покрытия как сметных, так и сверхсметных расходов разрешаются, согласно ст. 118 основных законов, порядком, установленным для утверждения росписи, то есть законодательным. Но займы для покрытия расходов на потребности военного времени разрешаются в порядке верховного управления. Именно таким способом осуществляются внутренние и внешние займы в настоящее военное время.
Относительно билетов государственного казначейства или серий правительство практически с самого начала конституционного периода присвоило себе право, несмотря на несогласие Государственной Думы, выпускать эти обязательства с принудительным курсом и обязательным приемом в платежи казначейству и банку, эти процентные деньги - без разрешения законодательных учреждений, в порядке верховного управления. Тем более выдерживается этот метод во время войны.
Несколько сложнее обстоит дело с краткосрочными обязательствами казначейства. Поскольку они размещаются за границей, они носят все свойства внешнего займа; поскольку же размещаются в частных русских банках, проходят под рубрику внутренних займов. Но наиболее значительная часть их учитывается в государственном банке. Между тем государственный банк, по уставу, имеет целью регулирование денежного обращения и содействие на¬
jjtc<3è 332
родному хозяйству, а вовсе не снабжение средствами государственного казначейства, и учет векселей государства в круг операций государственного банка ни по букве закона, ни по разуму учреждения не может входить и не входит. В 1905 г., однако, Высочайше повелено было предоставить министру финансов выпускать краткосрочные обязательства государственного казначейства на сумму не свыше 400 миллионов руб., причем разрешалось учитывать их в государственном банке по представлению либо государственного казначейства, либо частных лиц. Подобно тому и теперь пришлось издать закон 27 июля 1914 года, которым государственному банку дано право учитывать краткосрочные обязательства государственного казначейства в размере, соответствующем потребностям военного времени. Таким образом, эти обязательства выпускаются в порядке верховного управления, а реализуются в государственном банке на основании особого закона.
Выпуск кредитных билетов регламентируется уставом кредитным, в разделе третьем коего содержатся постановления о выпуске кредитных билетов и о золоте, обеспечивающем размен. Как известно, «государственные кредитные билеты выпускаются государственным банком в размере, строго ограниченном настоятельными потребностями денежного обращения под обеспечение золотом», причем без золотого покрытия может быть выпущено не свыше чем на 300 млн руб.
Когда пред государственным казначейством явилась необходимость использовать эмиссию кредитных билетов в качестве источника дохода, то прежде всего надлежало изменить препятствующие такому действию законы. Вот почему правительство вынуждено было провести в законодательном порядке два постановления: 1) о приостановке размена кредитных билетов на золото и 2) о расширении права государственного банка выпускать без покрытия золотом кредитные билеты на сумму до 1 200 млн сверх уже дозволенной суммы, то есть всего на 1 500 млн (закон 27 июля 1914 г.).
Пользоваться 87 статьей для расширения эмиссионного права в высшей степени нежелательно, так как это может отразиться весьма неблагоприятно на доверии к нашему рублю. Тем не менее правительство имеет в виду прибегнуть к этому средству. Такое заключение вытекает, с одной стороны, из факта почти полного истощения в настоящее время свободного эмиссионного права, неизбежности его расширения в недалеком будущем и соответствующего заявления управляющего государственным банком представителям печати, а с другой стороны, из того, что соответствующий закон не был проведен во время январской сессии законодательных учреждений, которые вновь соберутся, вероятно, не скоро.
Из приведенного ясно, что военные доходы и расходы проходят у нас в административном порядке. Этот вывод не может быть поколеблен и наличностью циркуляра председателя совета министров, который напоминает министрам, что обо всех мероприятиях, принятых в порядке 87 статьи, надлежит внести законопроекты не позже двух месяцев со времени созыва Думы, то есть с 27 января.
333_3&iu
Как известно, законодательные учреждения в настоящее время не работают и приступят к работе, быть может, не раньше ноября, так что внесение проектов явится простой формальностью, и они будут спокойно лежать на полках думской канцелярии.
Можно, пожалуй, предположить, что во время войны иной порядок недопустим ввиду необходимости, спешно и без задержки, осуществлять мероприятия, требующие ассигнований и, стало быть, быстро изыскивать средства на осуществление предстоящих задач. Разумеется, когда бушует гроза военной непогоды, нет возможности медлить, выжидая результатов внимательного и всестороннего обсуждения финансовых вопросов в установленном законодательством порядке. Но не о том идет речь. Обычно на западе, как это делается и в настоящую войну, законодательные учреждения дают широкие полномочия правительству вообще, и по отношению к мероприятиям первых дней в особенности. Но эти полномочия должны быть даны именно в законодательном порядке, и пределы их должны быть очерчены законом. Поэтому в Англии парламент установил, какие налоги надо ввести для покрытия военных расходов и как взять остальные суммы, необходимые для той же цели, из других источников. То же самое имело место и во Франции, и в Германии. И здесь законодатель определил размеры предполагаемых расходов и способы их покрытия.
Конечно, предстоящие во время войны ассигнования в общих собраниях палат детально не обсуждались по весьма понятным причинам, ради сохранения военных тайн. Но бюджетные комиссии имели возможность внимательно и обстоятельно исследовать предположения правительства на этот счет и могли уверить членов парламента, а через их головы и население, что драгоценное право контроля со стороны народных представителей за расходованием собираемых с населения денег нашло себе надлежащее осуществление.
Если даже в Англии пришлось напоминать о необходимости принять решительные меры к тому, чтобы никто не обогатился за счет народного бедствия, если английский «Economist» выступил со специальной статей на эту тему, приводя на память печальные события, имевшие место во время англобурской войны, то тем более уместно было бы использовать все средства ограждения у нас, в России, где еще так живы печальные воспоминания позорных явлений, относящихся к периоду русско-японской войны.
Правительство наше не нашло, однако, возможным идти дальше осведомления депутатов в бюджетной комиссии и сообщения некоторых сведений о положении дел и о своих предположениях в заседании Думы 28 января 1915 г.
III
Каким же способом имеют в виду осуществить у нас финансирование войны? Правительство указывало на свои планы дважды в Государственной Думе и, сверх того, в объяснительной записке к росписи на 1915 год.
д/йЗЁ 334
Из речи министра финансов в историческом заседании Думы 26 июля вытекает, что первоначально имелось в виду использовать и кредит, и налоги. Ради выпуска краткосрочных обязательств, которые можно было бы учесть в государственном банке, проведены были законы, предоставляющие банку право учитывать эти векселя государства в неограниченном количестве, приостанавливающие размен и расширяющие эмиссионное право банка до выпуска 1 500 млн не покрытых золотом кредитных билетов. Кроме того, министр рекомендовал «не забывать также о необходимости повышения налогов» и провел ради осуществления этого законы о повышении цены на водку, об увеличении акциза на табак и на пиво, причем исчислял поступления от указанных повышений в солидную цифру - 200 млн руб. в год.
Затем обстоятельства изменились. Дело в том, что первоначально запрещение продажи водки было проведено только на время мобилизации, и никто, вероятно, не предполагал, что запрещение это, усиленное еще впоследствии прекращением продажи пива и вина, окажется продолженным на все время войны (Высочайшее распоряжение 22 авг. 1914 г.), причем и после войны казенная продажа питей не должна возродиться. Разумеется, повышение налогов с тех предметов, которыми торговать запрещено, не могло дать казне новых ресурсов. Мало того, поступления от винной монополии должны были почти вовсе исчезнуть из бюджета (остался доход от продажи спирта на технические надобности), и повышение налогов получило тем самым назначение не пополнять военный бюджет, а покрыть образовавшуюся громадную брешь в нормальной росписи.
Соответственно этим обстоятельствам, в объяснительной записке к росписи на 1915 год, внесенной в Думу в конце ноября 1914 г., находим иную, чем прежде, программу. Министр финансов останавливается в этом документе на вопросе о военном бюджете весьма кратко. Но тем не менее он дает некоторые данные и относительно размеров расходов, и относительно предполагаемых источников покрытия. До конца октября - по словам министра финансов - общая сумма открытых по всем ведомствам кредитов военного времени определяется цифрою в 1435 млн руб. В состав этой суммы входят и мобилизационные расходы, которые, по приблизительным данным, определяются в 350 млн. О размере сумм всех чрезвычайных расходов на войну министерство не дает сведений, ссылаясь на то, что неизвестно, когда война кончится, а предварительные расчеты, которыми само руководится, «не считает себя в праве оглашать». Мы полагаем, что стремление министерства соблюсти тайну в этом отношении вряд ли вызывается необходимостью. По крайней мере министры Англии, Франции и Германии держатся иного мнения: они указывали в парламентах на свои предположения и старались дать убедительные доказательства финансовой возможности войны при осуществлении соответствующих мер по изысканию доходов.
В качестве ресурсов для покрытия произведенных расходов министр финансов указывает на выпуск краткосрочных обязательств государственного казначейства в России и за границей, на выпуск билетов казначейства
335_3feiu
(серий), на внутренний заем и, наконец, на остатки от ассигнований по военным и морским сметам. Общую совокупность сумм, которые имелись до конца октября, министр исчисляет в 1850 млн руб. «Для изыскания дальнейших средств, необходимых на покрытие военных расходов, - прибавляет министр, - придется обратиться к кредитным операциям, и министр финансов питает твердую уверенность в том, что заключение новых военных займов как внутри страны, так и при первой возможности за границей, не представит особых затруднений».
28 января Государственной Думе давал за министра финансов объяснения государственный контролер. Он указал, что с начала военных действий до 1 января 1915 года чрезвычайные расходы военного времени, считая и расходы на мобилизацию, достигли 3020 млн, действительно же произведенные расходы равнялись за то же время 2243 млн (из них на пособия семьям солдат 190 млн, земскому и городскому союзам на лечение раненых и больных 76 млн, на оказание помощи населению Польши 30 млн, сверх того, на ту же надобность предположено к отпуску еще 100 млн). По данным о произведенных расходах, размер ежедневной стоимости войны определяется в 14 млн, из которых около 1,4 млн получается от кредитов, внесенных в обыкновенные сметы министерства военного и морского, «а остальная сумма должны покрываться за счет государственных займов», считая в том числе, очевидно, и займы в государственном банке, осуществленные путем учета обязательств государства, взамен которых банк выпускает кредитные билеты. Итак, вот схема военного бюджета: расходы по 375 млн в месяц, не считая, разумеется, издержек по ликвидации войны, и покрытие стоимости войны займами и кредитными билетами.
Правилен ли избранный путь, целесообразен ли он?
Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим, как поступают в аналогичном положении другие государства. Что касается Франции, то здесь не только не ввели никаких новых налогов для покрытия военных расходов, но даже приостановили действие подоходного налога, который, наконец-то, прошел в законодательных учреждениях и должен был вступить в действие с 1915 года. Франция получает средства частью в виде ссуды из центрального эмиссионного своего учреждения - «Banque de France», частью путем учета краткосрочных обязательств государственного казначейства, а в последнее время выпуском обязательств с десятилетнем сроком. Сверх того, от реализации долгосрочного займа, заключенного пред войной, получено было около 400 млн фр. Германия пользуется поступлениями от установленного пред войной поимущественно-подоходного сбора единовременного характера, выпускает долгосрочные займы и учитывает в Рейхсбанке обязательства государственного казначейства.
В общем, надо признать, что эти государства пользуются кредитными операциями и не ищут средств на ведение войны в области налогов.
В противоположном направлении идет Англия. Здесь исторически сложился обычай покрывать значительную часть военных расходов с помощью
jjtâВ 336
налогов. Грандиозные войны, которые вела Англия в конце XVIII и в начале XIX века, стоили 831 млн ф. ст., причем 391 млн. было получено в помощью налогов. В связи с этим, именно тогда достигла зенита та система налогов на потребление, которая охватывала все предметы первой необходимости и все предметы роскоши, распространялась и на пищу, и на одежду, и на жилище, которая регламентацией производства, обложением сырья и удорожанием существования рабочего столь серьезно тормозила развитие обрабатывающей промышленности и торговли. Крымская кампания обошлась Англии в 67,5 млн ф. ст., из коих налогами было получено 35 млн; наконец, в англобурскую войну около У3 всей суммы военных расходов было взято налогами.
Правда, эти войны тянулись несколько лет, и каждый год приходилось собирать относительно небольшие суммы: так, революционные и наполеоновские войны продолжались 20 лет, крымская война 3 года, англо-бурская (стоимостью 211 млн ф. ст.) 4 года. А нынешняя война должна обойтись в 450 млн ф. в год. Зато в настоящее время народный доход гораздо больше прежнего: так, напр., в эпоху Пита народный доход, подлежащий обложению подоходным сбором, исчислялся в 250 млн ф., а теперь он достигает 2300 млн. Бюджет питтовского времени, считая и военные издержки, равнялся 70 млн ф., составляя У3-У4 всего народного дохода. Если теперь взять по той же норме, государство получило бы 450-700 млн, и в займах не было бы необходимости. Однако в таком случае на плечи нынешнего поколения и на доходы года или лет войны было бы возложено слишком тяжелое бремя. Столь высокие налоги привели бы, как то было и прежде, к значительным народно-хозяйственным ущербам, что отразилось бы и на экономическом положении ближайших лет весьма вредным образом. Современные войны подготовляются десятилетиями и ведутся ради осуществления национальных задач, в которых заинтересовано не одно поколение. Если война будет победоносна, Германия потеряет колонии и сила ее в экономической конкуренции с Англией ослабеет, то выигрышем воспользуются не только те, кто теперь работает и наживает. К тому же, ныне живущие плательщики в течение многих лет несли тяжелое бремя милитаризма, дорогих приготовлений к койне, а в случае ограничения вооружений или хотя бы приостановки роста их после прочного мира, благотворные результаты будут сказываться в течение продолжительного времени не для них одних. Вот почему известная часть расходов должна быть покрыта не налогами, а займами, по которым расплата будет долговременной.
Но, с другой стороны, конечно, неправильно было бы целиком покрыть военные расходы займами. Прежде всего, ведь кредит приходится оплачивать. Если бы в эпоху войн конца XVIII и начала XIX века Англия покрыла все затраты напряжением кредита, то за последующее столетие этой стране пришлось бы переплатить 1,5-2 миллиарда ф. ст. на процентах. Было бы несправедливо обременять потомство подобными излишними поборами. К тому же Англия не может в настоящее время пожаловаться на особенное расстройство в своих хозяйственных отношениях: на территории Англии нет неприятеля, морская торговля этой страны не пресечена. Словом, население работает
337
и зарабатывает в текущий военный период, а, стало быть, может известную часть своих заработков без существенного ущерба для себя отдать на ведение войны. Тем более это осуществимо, если правильно выбрать налоги, возложив наибольшую тяжесть на состоятельные классы. Однако в виду громадной величины военных расходов и значительного повышения сборов с имущих классов за последние годы (финансовая реформа Ллойда Джорджа) налогами решено покрыть сравнительно небольшую часть предстоящих издержек: только 80 млн ф., то есть около 18 %. При этом главную добавку имеется в виду получить от подоходного налога, а именно 57 млн ф., затем идет повышение налога на пиво с дополнительной выручкой в 19 млн ф. и прибавка к пошлине на чай, от которой ждут 4 млн ф. Приостановка погашения долга даст 2 млн ф. Остальное же будет выручено путем кредитных операций, главным образом, долгосрочный займов, и лишь отчасти краткосрочных.
Имея в виду сказанное выше относительно политики Англии в вопросе о покрытии военных расходов, нетрудно понять, почему Франция и Германия избрали иной путь. Даже Англии, вследствие колоссальной величины издержек и все-таки значительных экономических потрясений, вызванных мировой войной, пришлось прибегнуть к налогам в существенно меньшей мере, чем до сих пор делалось здесь в аналогичных случаях - благо свободных капиталов в Англии теперь очень много, и кредит государства неограничен. Франция экономически страдает неизмеримо более чем Англия. Значительная часть ее территории занята неприятелем и разорена, рабочих рук в стране осталось не под ружьем недостаточно, доходы народа значительно уменьшились. Ввиду всего этого население не в состоянии без особого напряжения внести в казну большие суммы налогами. Тем более затруднен этот путь, что в последние годы во Франции были очень сильны социально-политические трения именно в налоговой сфере, и подоходный налог провели здесь при большом сопротивлении сильных и влиятельных классов. Было бы рискованно борьбой из-за налогов обострять отношения между партиями и классами, только что объединившимися на национальных задачах. К тому же, кредит соблазнительно доступен и легок в этой богатой стране, где так много «капиталистов», которые очень не прочь получить выгоды от помещения свободных средств в государственные обязательства.
Что касается Германии, то ее хозяйство испытывает из-за войны наибольшие потрясения. Сбыт товаров отрезан, привоз продуктов и сырья почти невозможен. А между тем обороты внешней торговли Германии достигали пред войной 20 миллиардов марок в год, и, значит, страна эта находилась в очень оживленных торговых сношениях с другими государствами. Теперь важнейший источник доходов и заработков германского населения - индустрия на вывоз - прекратился, иссяк. В Германии ощущается недостаток сырья, корма для скота, металлов и даже пищевых продуктов, свирепствует дороговизна. Все это очень неблагоприятные условия для введения налогов. Затем, пред войной Германия, как известно, ввела чрезвычайный сбор с имущих классов, который должен был дать всего 1 миллиард и дал к началу войны около 400 млн марок.
дУЙЗб 338
В последние годы, вообще, принято было в этой стране за правило, нашедшее себе даже отражение в законодательстве, покрывать расходы по усилению воинской мощи (особенно флота) повышением налогового бремени состоятельных классов. Новое дополнительное обложение не могло лечь на средние и низшие классы, потому что война именно их особенно сильно задевает, требуя жертв и жизнью, и здоровьем, повышая значительно издержки на содержание семьи и одновременно сокращая заработки. Привлечь опять состоятельные классы было, однако, не менее опасно для государства, чем обложить широкие массы населения. Именно эти политические соображения, в связи с указанными экономическими обстоятельствами, должны были направить стремления германского финансового ведомства в область кредитных операций. Да ведь, к тому же, налогами всегда трудно быстро добыть большие суммы.
Как же решить вопрос относительно России, имея в виду указанные действия и их мотивы в других странах?
В России за последние годы народный доход значительно увеличился. Мы переживали счастливые годы промышленного подъема и хороших урожаев. Мало того, война меньше затронула экономическую жизнь страны слабо развитого капитализма. Дело в том, что кредитные отношения у нас далеко не столь сложны, всеобъемлющи и интернациональны, как у соседей в Европе. Международная торговля России относительно слабо развита - это видно хотя бы из того факта, что почти полное отсутствие вывоза понижает цены соответствующих продуктов весьма мало. Несмотря на большие успехи по части европеизации и индустриализации, оказалось, что Россия все-таки еще в значительной степени сама себе довлеет. Вот почему наше народное хозяйство - конечно, лишь относительно и сравнительно говоря - немного пострадало из-за войны. Стало быть, средства у населения имеются, тем более что прекращение продажи алкоголя повело к тому, что расходы широких масс сократились почти на миллиард, не отданный казне в обмен на водку, во-первых; вовторых, прогульные дни, похмельные понедельники упразднились; в-третьих, выросла производительность труда у бывших питухов и т. д. К тому же, напряжение кредита для России и не особенно легко, и не очень желательно. Кредит наш, по преимуществу заграничный и французский, дорогой вообще и особенно мало доступный в период напряжения ресурсов у самих стран - кредиторов мира. Далее, Россия и до войны платила ежегодно около 400 млн процентов по займам. Этот свинцовый, мертвый по железнодорожной терминологии, груз еще увеличивать - разумеется, и опасно, и нежелательно.
Ввиду всех этих соображений, казалось бы, совершенно необходимо взять в России известную часть средств для покрытия военных расходов с помощью налогов. Само собой разумеется, при совершении этой операции надлежало бы соблюсти меру и помнить, что все-таки при малых доходах русского населения даже абсолютно небольшое бремя государственных расходов (в несколько раз меньшее по расчету на голову населения, чем, напр., в Англии) относительно довольно тяжко ложится на плечи недостаточных слоев русского народа и в нормальное время.
339_Sfôv
Однако эти - сами по себе, бесспорно, правильные - соображения утратили силу с тех пор, как выяснилось, что одновременно с появлением значительных военных расходов государственное казначейство потеряло очень крупную статью доходов - казенную винную монополию, приносившую чистого остатка около 650 млн руб. Взамен этого источника надо было найти другой или другие, и найти притом немедленно, безотлагательно. Конечно, заменить монополию могли только налоги. Если в дальнейшем вместо этой монополии могут быть организованы другие, то - не говоря о сомнениях насчет того, что они дадут столь крупные поступления даже при обильном их применении - вот всяком случае, новые предприятия должны быть обдуманы, устроены, проведены в законодательном порядке и осуществлены на практике, для чего, понятно, требуется время, и притом немалое. Стало быть, на ближайший год предстояло получить на покрытие обыкновенных, не военных расходов около 700 млн с помощью налогов. При таких условиях трудно, разумеется, думать, чтобы было возможно и целесообразно привлечь, сверх того, налоговые источники и к оплате сколько-нибудь значительной части военных расходов, которые должны определиться в сумме 41/2-5 млрд руб., при годовой продолжительности войны.
Нам могут возразить ссылкой на то указанное выше обстоятельство, что, раз население не уплачивает теперь миллиарда за водку, у него эти деньги останутся. Если даже их возьмут новыми налогами, то все-таки - скажут некоторые - можно бы добавку сделать, относя доказательство ее осуществимости на те аргументы, которыми мы защищали допустимость налогового покрытия части военных расходов в том случае, если бы монополия не была отменена. Абстрактно говоря, аргумент этот не отразим. Но конкретно надо иметь в виду, что серьезное повышение действующих сборов и введение новых, словом, очень значительное единовременное усиления обложения, во-первых, всегда опасно для фиска в смысле большое вероятности недоборов и, во-вторых, плохо отражается на народном хозяйстве. Высокие прямые налоги, и в том числе подоходный, усиливают стремления к утайке; высокие косвенные налоги приводят к корчемству и контрабанде, с одной стороны, к сокращению потребления - с другой. И прямые, и косвенные налоги, если сразу значительно повышаются, вызывают большую путаницу в торговых и коммерческих расчетах, перестройку сложившихся отношений в борьбе за переложение сборов, производят встряску всего устоявшегося оборота. Сверх того, хотя, в общем, война относительно мало ударила нашу хозяйственную жизнь, но все-таки для перенесения этого удара, для того чтобы выровняться по новым условиям, уже пришлось населению перенести ряд материальных лишений и придется впредь претерпеть еще более. Работники у нас остались в деревне. Но их далеко не столько, сколько было ранее и сколько нужно, и это отразится неминуемо и на посевах, и на уборке, и на будущем урожае. Ряд отраслей промышленности не только не проиграл, но выиграл благодаря военным заказам, выиграли и оставшиеся рабочие. Но сколько потребителей и плательщиков, сколько работников погибнет на войне, какое количество останется
340
навеки с потерянной, полностью или частью, работоспособностью? Многие предприниматели и торговцы потирают руки, радуясь хорошим делам; но как велико число таких предприятий, которые лишились руководителей - специалистов и толковых рабочих? Короче говоря, надо иметь в виду, что война ведет, в общем и целом, к несомненному понижению платежеспособности населения, вынужденного ведь нести в течение войны ряд расходов, совершенно необычных: посылки родным, уплата семьям служащих, ушедших на войну, благотворительные расходы добровольного характера, переплаты, вызванные вздорожанием жизни и достигающие весьма крупных размеров, и т. д. Вот почему неправильно было бы стараться получить в России с помощью налогов больше того, что необходимо для заполнения бреши от прекращения казенной торговли водкой.
Это относится, впрочем, только к нормальным формам обложения. Нам кажется, что, независимо от введенных новых налогов, было бы возможно установить чрезвычайный сбор с состоятельных классов, с их доходов. Считая необходимым безотлагательное введение в России подоходного налога, мы думаем, что вполне осуществимо экономически и вполне справедливо этически взять в год войны этот налог в повышенном размере, подняв нормальные ставки, напр., вдвое или втрое. Установив подоходный налог для лиц, имеющих в год свыше 1000 руб., рядом с ним, в крайнем случае, быть может, допустимо было бы ввести чрезвычайное обложение и малоимущих в той или иной форме. Таким путем удалось бы, пожалуй, получить сумму, которой хватило бы приблизительно на месяц войны (около 400-500 млн руб.).
Вся остальная масса военных расходов, то есть не менее 5-4 У2 миллиардов рублей, должна быть найдена с помощью напряжения как нормального кредита, так и ненормального - выпуска кредитных билетов. Посмотрим же, что сделано в этом направлении, что остается сделать и каких последствий надо ждать в результате столь грандиозного использования указанного источника для государственного и народного хозяйства России.
Кредитные операции, имевшие место до настоящего времени, заключались в долгосрочных займах на внутреннем рынке, в выпуске краткосрочных обязательств государственного казначейства, учитываемых как в русских, государственном и частных, банках, так и за границей, и, наконец, в реализации билетов государственного казначейства. Всего больше до сей поры получено от выпуска краткосрочных обязательств, сроком на шесть месяцев, с оплатой 5 % купюрами в 100 тыс., 500 тыс. и 1 млн руб.
Затем, в 1915 году, разрешено указом 6 февраля осуществить еще два выпуска обязательств (четвертый и пятый), каждый по 500 млн руб., сроком на полгода: четвертый с 1 февраля, а пятый с 15 февраля. При этом 400 млн из общей суммы в 1 миллиард руб. должны быть обращены на погашение тех обязательств, которым в феврале 1915 г. истекает срок. Обязательства эти, как и 500 млн декабрьского выпуска могут быть реализованы не только в России, но и за границей. Таким образом, от краткосрочных обязательств казна получила 1 900 млн в России и получит около 500 млн за границей - итого 2 400 млн.
341 З&у,
В течение 1914 года выпущено было:
I. В русской валюте
млн руб.
сроком (1914-1915)
указом 23 июля
400
с 15 августа по 15 февраля
указом 6 октября
400
с 1 октября по 1 апр.
указом 26 декабря
500
с 20 декабря по 20 июня
Итого 1 300
II. В иностранной валюте
млн ф. ст.
указом 6 октября
12
указом 26 декабря
40
Итого 52
Мы не знаем точно, какая часть обязательств помещена в частные банки*. Но судя по тому, что в балансе Волжско-Камского банка на 1 февраля 1915 г. их было на 66 млн руб., в балансе Азовско-Донского на 31 декабря 1914 г. на 25 млн руб., а по балансу на 1 января 1915 г. Русского для внешней торговли банка на 19,6 млн руб., надо думать, что сумма эта значительна. В том же нас убеждает следующий расчет. В государственном банке было реализовано обязательств казначейства по балансу на 8 февраля, в круглых цифрах, всего на 1 миллиард руб. Считая, что 600 млн, о разрешении к выпуску которых было опубликовано 10 февраля (указ датирован 6 февр.), еще не могли быть учтены к 8 февраля, получим вывод, что в русских частных банках учтено на 300 млн обязательств (разница между общей суммой учтенных и суммой учета в государственном банке). У нас есть основания думать, что к 23 февраля вне государственного банка было учтено обязательств на 262 млн руб. К 16 марта 1915 г. в государственном банке учтено было интересующих нас обязательств на 1 131 млн руб.
Далее, надо определить, что получено было с помощью билетов государственного казначейства. Указом 22 августа разрешено выпустить на 300 млн руб. серий, 12 разрядов, по 25 млн каждый (за №№ 439-450) с оплатой по 4 % и на четырехлетний срок. Затем, было предоставлено министру финансов, по мере того как в кассах государственного банка и казначейств будут накопляться билеты оставшихся в обращении разрядов 433-438, по которым положена оплата в 3,6 %, погашать их, заменяя новыми выпусками, оплачиваемыми впредь по 4 % (указ 10 октября 1914 г.). Мера эта имела целью парализовать довольно естественный приток низко оплачиваемых серий, которые, как известно, обязательны к приему в казенные платежи и в кассы государственного банка по номинальной цене. Сверх того, тот же указ предоставил министру право выпускать не только купюры в 50 и 100 руб., но и в 25 руб., а указ 26 декабря допускает купюры в 500 руб. Таким образом, серии стали по купюрам близкими кредитным билетам: начиная с 25 руб., их ассортимент достаточно богат, чтобы усилить существенно их роль процентных денег. Во исполнение
В балансах лишь немногие банки отмечают отдельно эти обязательства.
■urâSB 342
данных ему полномочий и указаний министр финансов 1 февраля выпустил для погашения 3,6 % билетов новую 451 серию 4 % билетов, на 10 млн купюрами 25-рублевого достоинства и на 15 миллионов - 500-рублевого.
Пока казна получила от серий на ведение войны лишь 300 млн. Но к ним могут прибавиться находящиеся в народном обращении того же типа процентные деньги на сумму до 150 млн руб. Во всяком случае, не исключена опасность образования на этом пути особо выгодных денег, которые при выпуске в значительных размерах естественно и неизбежно уронят курс кредитных билетов, не дающих процента. Пока некоторые - вероятно, значительные - количества серий имеются в банках: так, напр., в Волжско-Камском по балансу на 31 декабря находилось их на 18 млн руб.
Внутренний заем на 500 млн руб. нарицательных выпущен на основании указа 3 октября 1914 г. Он освобожден от налога на денежные капиталы и дает держателям 5 %. Облигации его определены в 50, 100, 200, 500, 1000 и 5 000 руб. Заем погашается тиражами в период с 1916 г., причем ни конверсии, ни досрочного погашения обещано не делать ранее 1 марта 1925 года. В случае выпуска до 1 января 1917 года государственных займов держателям облигаций данного займа предоставляется преимущественное право подписки. Подписная цена займа в 94, а банкирам он был отдан по 92. Мелкие подписчики-до 1 000 руб. - обязаны внести полностью за свои облигации к 1 ноября (подписка принималась 24 и 25 октября), а более крупным дана рассрочка: к 1 ноября 40 %, к 1 декабря 30 % и к 15 января 15 года 30 %.
Размещен был заем таким образом: по 100 млн взяли государственный банк и сберегательные кассы, 200 млн приняли на себя петроградские коммерческие банки и 100 млн московские. Выручка, не считая расходов, должна составить 460 млн, если и долю государственного банка и сберегательных касс исчислять по 92 за сто, в ином случае - 476 млн. Первоначально заем шел с рук у банков не особенно удачно, но, мало-по-малу, он все-таки был размещен на публике и в начале марта состоялся выпуск такого же второго займа на сумму в 500 млн на тех же, в общем, условиях, на каких заключен был первый заем (Высочайший указ дан 6 февраля, подписка происходила 2 марта). Стало быть, от внутренних займов долгосрочного характера выручено около 1 миллиарда рублей.
Относительно внешних займов вполне точных данных не имеется, так как министерство финансов не считает нужным или не находит возможным опубликовать основания своего соглашения с Англией и Францией. С одной стороны, есть основания утверждать, что нам обеспечен заем в 1 миллиард руб., не считая учета обязательств казначейства в Англии на 40 млн ф., разрешенных указом 26 декабря. С другой стороны, однако, в конце января эти обязательства еще не были реализованы в Англии, и в середине февраля по новому стилю английский банк разместил, как будто впервые, с помощью подписки обязательства русского казначейства сроком на год. Если в счет миллиарда входят обязательства на 400 млн, то внешние займы дадут только 600 млн руб. сверх того, что сосчитано раньше.
343_3&*
Подведем теперь итоги тех средств, которые можно обратить на ведение войны:
I.
Краткосрочные обязательства в России и за границей
2 400 млн
II.
Билеты государственного казначейства (серий)
300 млн
III.
Внутренние займы долгосрочного типа
1 000 млн
IV.
Внешние займы
От 600 до 1 000 млн
Итого 4 300-4 700 млн
Этой суммы, надо думать, хватит на ведение войны в течение года, т. е. до конца июля 1915 года. Если прибавить еще возможное и даже желательное установление чрезвычайного подоходного сбора в размере около 400 млн, то можно спокойно утверждать, что Россия обеспечена в финансовом отношении еще на 5 месяцев вполне.
При этом расчете мы как будто совсем упустили из виду кредитные билеты. Но в действительности, поскольку они служат делу финансирования войны, они выпускаются под обеспечение обязательств государственного казначейства, и с помощью этого источника взято пока (до 16 марта) 1 131 млн руб. Намеченные к реализации краткосрочные обязательства на сумму в 600 млн руб., конечно, главнейшею массой, если не полностью, будут учтены государственным банком, и взамен их банк должен будет выпустить кредитные билеты. По-видимому, это должно будет неизбежно повести к расширению эмиссионного права на днях, так как теперь (по балансу на 16 марта) золотому запасу в 1 711 млн руб. противостоят на 3 198 млн кредитные билеты. Это значит, что банк может выпустить без обеспечения золотом всего только на 13 млн кредитных билетов. На ближайшее время как будто есть возможность обойтись без расширения эмиссионного права, если выручка по заграничным займам - в виде реализации краткосрочных или долгосрочных обязательств - будет причислена к заграничному золоту, и тем самым создано будет основание к выпуску из банка в народное обращение соответствующего количества кредитных билетов. Конечно, деньги занимают за границей не для того, чтобы их держать на текущем счету. Но так как, по всей вероятности, выручка от заграничного займа предназначена для оплаты заграничных заказов, а не для перевозки в русское государственное казначейство, то известные суммы могут оказаться на время свободными, и их, согласно обычной нашей практике (одобрения в мирные дни не заслуживающей), могут причислить к золоту за границей, обеспечивающему выпуск кредитных билетов. Но, повидимому, на этот исход надежды мало, и в то время когда эти строки попадут на глаза читателю, эмиссионное право государственного банка будет уже увеличено на 1 миллиард рублей, так что без покрытия золотом можно будет выпустить на 2 500 млн кредитных билетов.
Как же отнестись к тем способам покрытия военных расходов, которые избраны русским министерством финансов, и каких ждать последствий от применения этих способов для государственного и народного хозяйства?
дУйЗб_344
Как выше сказано, при данных конкретных условиях мы считаем неизбежным пользоваться кредитом, а не налогами. Из форм кредита, конечно, наиболее желательными надо считать внутренние и внешние займы. К сожалению, внутренний рынок наш недостаточно богат и обилен, чтобы дать более 1 миллиарда в год, а внешние займы затруднены, с одной стороны, опасениями наших союзников ослабить свой собственный кредит, с другой - охраной нашими друзьями своего золота, с третьей - вероятно, и отсутствием надлежащего искусства у руководителей нашей финансовой политики при заключении финансовых соглашений. Как бы то ни было, трудно ждать выручки более чем в 1 миллиард, от этого источника. Остается, стало быть, при расчете на годовую продолжительность войны, найти еще около 2У2-3 миллиардов. Сумма эта будет получена от реализации краткосрочных обязательств и от выпуска билетов казначейства, то есть, в сущности, от использования денежного обращения. В самом деле, не говоря об учете государственным банком обязательств казначейств, даже учет их в частных банках, как, впрочем, и значительная доля долгосрочный внутренних займов, осуществляется за счет выпуска кредитных билетов, которыми государственный банк снабжает частные, открывая им кредиты в различной льготной форме и давая ссуды под процентные бумаги.
Что касается серий, то мы уже достаточно наметили их денежную роль: прибавим только, что их находится в обращении в настоящее время на 450 млн руб.
Итак, денежному обращению нашему предстоит тяжелое испытание, чрезвычайная нагрузка. Стоит указать, что перед войной кредитных билетов в народном обращении находилось на 1 633 млн (баланс 16 июля), а теперь их на 3 198 млн, значит, прибавка равна 1 565 млн, или, кругло говоря, 1 500 млн руб. При выпуске еще на 1—11/2 миллиарда кредитных знаков их окажется в прибавлении на 2У2-3 миллиарда, а золото - после эфемерных прибавок к золоту заграницей, о которых мы говорили выше - не увеличится (дай Бог, чтобы хоть не уменьшилось).
Всего, таким образом, кредиток наберется на 4-5 миллиардов при наличности золота в 1700 млн, то есть покрытие составит около 30 %. Правда, оно до начала войны равнялось почти 100 %, но, в сущности, само по себе, и третное покрытие достаточно обеспечивает размен в нормальное время, при условии, однако, что международные отношения сложатся благоприятно для наших расчетов за границей. Если вывоз будет велик, если привоз окажется значительно меньше вывоза и если другие статьи, как-то расходы русских за границей, платежи по обязательствам государства, банков и частных лиц, не перевесят сильно благоприятных результатов торгового баланса, то размен можно будет открыть и поддержать. Но если золотая течь не будет закрыта, что, к сожалению, всего вероятнее, тогда надо будет озаботиться экстраординарными мерами по части привлечения иностранного капитала или в виде долгосрочных займов, если они будут возможны, в целях консолидации краткосрочных, или с помощью иностранных займов на производительные задачи (на
постройку железных дорог, на мелиоративные работы в широком масштабе и т. д.), или, наконец, в виде частных помещений в выгодные предприятия, которых в России может быть найдено очень большое количество, особенно при разрыве с германскими услугами.
Наконец, следует обратить серьезное внимание на то, что внутренние займы имеют хорошее влияние, между прочим, и на денежное обращение, а именно они выбирают из народного оборота кредитные билеты и выпускают их же вновь при расплате государства по своим расходам. Таким образом, одни и те же знаки могут фигурировать несколько раз и, значит, количество необходимого выпуска тем самым уменьшается. Это верно и для военного времени, и для периода после войны, а между тем очень часто упускается из виду при подсчетах предстоящих выпусков и при оценке положения денежной системы после войны.
Резюмируя намеченые соображения, мы приходим к заключению, что, хотя бесспорно трудные времена ждут нашу денежную систему, но положение ее далеко не безнадежно. Было бы неосновательным пессимизмом утверждать в настоящее время с уверенностью, что бумажные деньги снова и надолго воцарятся у нас со всеми их отрицательными сторонами, столь печально отразившимися на развитии народного хозяйства России. При надлежащей финансовой и экономической политике, при проявлении действительного творческого таланта со стороны руководителей этой политики, при дружных усилиях обновленной страны, начинающей новую эру своей жизни - отыщутся пути и средства к тому, чтобы отстоять и золотую валюту (конечно, не сразу и не вдруг)... Но - это считаем необходимым подчеркнуть - не следует делать непоправимой ошибки, которая, по-видимому, соблазняет кого-то: не надо превращать серии в бумажные деньги высшего сорта - процентные кредитные билеты. Это с неизбежностью поведет к лажу на серии и к падению курса кредитных билетов обыкновенного типа. Не следует создавать и казначейские билеты мелких купюр, как предлагали некоторые финансисты: они совершенно не нужны и не уместны в России, где государственный банк и без того выпускает не свои банкноты, а государственные кредитные билеты, в том числе и с самых мелких купюр, при том не только под векселя, но и под процентные бумаги и под товары. Пока еще не поздно, на этом пути надо остановиться в самом начале. Пусть останутся у нас кредитные билеты только одного сорта и одного вида, и притом все подчиненные действию эмиссионного закона.
IV
«Пожар способствовал украшению Москвы». Основываясь на этом, многие полагают, что под влиянием громадных расходов, вызванных войной, и в особенности вследствие отмены винной монополии, придется перестроить наш государственный бюджет, и при этом случае возможно будет осуществить финансовую реформу, то есть перейти к более справедливому и целесообразно¬
346
му распределению налогового бремени между отдельными слоями и классами населения.
В самом деле, ведь необходимо отыскать постоянные доходы для замены поступлений от винной монополии на громадную сумму в 500-650 млн руб. Наскоро введена целая сеть сборов: повышены чуть не все прежде действовавшие прямые и косвенные налоги, к ним прибавлены некоторые новые, среди коих особенно выделяются два - на русский хлопок и на перевозимые по железным дорогам грузы пассажирской, большой и малой скорости.
Но все эти сборы носят временный характер: они установлены на один год. Конечно, временные законы у нас по большей части оказываются самыми прочными, да и в области специально временных налогов по случаю военных действий мы имеем опыт китайской и русско-японской войн, после которых, несмотря на категорическое обещание при издании соответствующих законов, понижения ставок не последовало. Всего вероятнее, что и теперь большинство повышений останется в силе и получит длительный характер: да и по самому существу дела это неизбежно. Однако такие сборы, как железнодорожный и хлопковый, прозванный уже порубашечным налогом, должны быть отменены. Первый из них - железнодорожный - крайне неравномерен и чрезвычайно вреден для народного хозяйства. Он распространяется и на хлеб, и на муку, и на соль, и на мясо, и на рыбу, и, вообще, на все предметы потребления, не исключая продуктов и товаров первейшей необходимости. С помощью грузового налога сделан громадный шаг назад в нашей финансовой системе, которая выгодно отличалась от многих других - германской, австрийской, французской - тем, что допускала обложение насущных нужд лишь в малой степени. Кроме того, новый сбор нагромождает на готовый продукт, если он изготовляется из привозного сырья, на привозном топливе и продается не на месте изготовления, ряд ставок - за каждое передвижение особо. В силу этого не только происходит общее удорожание товара, но и возникает крайняя неравномерность обложения, в зависимости от того, идет ли работа на своем сырье или на привозимом по железной дороге, продается ли продукт в окрестности или его надо отправлять по железной дороге и т. д. Наконец, расчеты торговцев и промышленников относительно стоимости производства и доставки на рынок перепутываются, вследствие чего районы экономической географии страны перераспределяются...
Отмена этих двух сборов несомненна - в особенности не может сохранить силы железнодорожный налог. А ведь от них имелось в виду получить в 1915 году всего 260 млн: от хлопкового сбора (по 2 руб. 50 коп. с пуда) 30 млн и от железнодорожного (считая вместе с повышением налога на пассажиров и багаж) около 228 млн руб.
К этим 250 млн надо прибавить около 100 млн недохватки налогов, введенных взамен монополии, сравнительно с доходами, которые получались от нее. Сюда же присоединяться еще платежи по займам. Если вся война проведена будет на кредитные операции, то в результате государственный долг увеличится на громадную сумму, которая, вероятно, достигнет 5 миллиардов.
Полагая среднюю оплату капитала в 5 %, получаем ежегодных платежей на 250 млн. Итого, стало быть, надо найти до 600 млн добавочных и притом регулярных доходов, поступающих ежегодно.
Можно, конечно, выразить надежду на то, что после войны наступит эра разоружения или по крайней мере значительного сокращения военных расходов, достигших в эпоху вооруженного мира столь колоссальных размеров. Ведь в самом деле, как будто апогей достигнут: в росписи на 1914 год, утвержденной до начала войны, на военное министерство назначено было обыкновенных расходов 621 млн, чрезвычайных - 126 млн, по морскому ведомству всего 246 млн руб. Итого 993 млн руб., то есть почти 1 миллиард, при чистом бюджете, если из него выкинуть оборотные суммы, в 2,5 миллиарда. Казалось бы, после войны создастся возможность тратить на оборону не 40 % росписи, а значительно меньше. К сожалению, вряд ли это будет так.
Во-первых, не все недоразумения, не все экономические и политические счеты будут ликвидированы нынешней войной. Мало того, весьма возможно появление ряда новых осложнений при установлении международного сожительства на иных началах, чем теперь. Во-вторых, ликвидация войны, залечивание ран, нанесенных ею, как то: восстановление разрушенных крепостей и судов, изношенных орудий, истраченных запасов провианта, боевых снарядов и амуниций, - все это и многое другое требует обыкновенно крупных ассигнований в течение ряда лет после войны. Не входя обсуждение этого вопроса, отметим только, что даже в росписи на 1914 год имелись еще, хотя и незначительные уже, остатки «расходов, связанных с русско-японской войной и ее последствиями».
При более экономном и целесообразном хозяйничанье можно было бы, конечно, удовлетворяя те же потребности, какие осуществляются теперь, сберечь немалые суммы. На этом надо настаивать, к этому надо стремиться. Но в нашем государственном быту такая масса неудовлетворенных потребностей, и притом особо важного культурно-просветительского и экономического характера, что возможные сокращения и сбережения от военных и иных расходов должны будут неизбежно уйти именно на эти неотложные нужды. Словом, уменьшения бюджета и, стало быть, сокращения налогов после войны ждать не приходится.
Но, быть может, нам нужно будет только заменить поступления от монополии, военные же расходы мы заставим оплатить наших врагов, принудив их после победы вознаградить нас контрибуцией? Делить шкуру еще не пойманного и не убитого медведя, конечно, занятие не особенно остроумное. Однако ввиду того, что нередко приходится встречать пылкие надежды на контрибуцию, как на средство избыть финансовые затруднения, отметим по этому вопросу те сомнения, которые невольно возникают. Прежде всего, для того чтобы взять солидную контрибуцию, надо одержать полнейшую победу, равносильную окончательному разгрому неприятеля. Далее, контрибуция должна быть достаточна для того, чтобы, во-первых, возвратить к жизни такие разоренные страны, как Бельгия и Сербия, чтобы затем возместить убытки
<Æ 348
тех частей Франции и Польши, которые попали в руки германцев и ими разгромлены. Затем, из остатка надо будет оплатить долги, сделанные за войну Бельгией, Сербией, а быть может, и другими странами, великим державам тройственного соглашения. Тогда только наступит, наконец, очередь дележа остальной части контрибуции между Россией, Францией и Англией. Трудно думать, чтобы при этом мы получили очень крупную сумму на свою долю. Во всяком случае, каждый миллиард контрибуции сбережет нам в платежах по долгу около 50 млн ежегодно. Сколько миллиардов достанется нам из контрибуции - сказать сейчас нельзя, но можно, наверное, утверждать, что все военные расходы покрыть контрибуцией никак не удастся.
Значит, государство должно найти в своих пределах, кроме средств для пополнения бреши, вызванной отменой монополии, еще 200-250 млн для покрытия платежей по займам. Откуда же взять эти суммы? С кого и как их взыскать? Если уничтожение зависимости нашего бюджета от потребления водки и освобождение населения от расхода на самый продукт, за который оно, вместе с налогом, уплачивало почти миллиард рублей, соединить с переложением сумм, недостающих для установления прочного бюджетного равновесия после войны на плечи состоятельных классов, то финансовая реформа окажется осуществленной в желательном смысле. Спрашивается, однако, есть ли надежда на то, что удастся нехватающие 800-900 млн (600-650 млн недобора от монополии и 150-250 млн платежей по новым займам) выручить налогами с состоятельных классов?
Полагаем, что это неосуществимо по финансово-экономическим причинам, не говоря уже о социально-политических трениях. Дело в том, что у нашего населения слишком малы доходы. По официальным данным, в 1909/10 гг. у лиц, имеющих доходу свыше 1000 руб. в год, было всего 2,6 миллиарда руб. дохода. С тех пор прошло 5 лет оживленного экономического развития, и общая сумма доходов должна была значительно увеличиться. Но война и ее последствия неизбежно сократят эти доходы, особенно в низших их категориях. Предположим, что доходы эти достигнут 3 миллиардов. Стало быть, обложение их придется повысить так, чтобы взять не менее четверти их дохода. Если вспомнить, что состоятельные группы населения платят и теперь прямые и косвенные налоги, пошлины и другие подати, как государственные, так и земские, и городские, и что сборы эти все вместе достигают крупных размеров, то придется усомниться в возможности столь высокого обложения лиц с доходом свыше 1000 руб. - тем более что получающие доход от 1000 до 2000 руб. в год не могут ведь считаться подходящими плательщиками очень высоких сборов, а их доход составлял более пятой части всей суммы доходов так называемых состоятельных лиц.
Совершенно ясно, что в такой бедной стране, как Россия, еще далеко не пришло то время, когда, по примеру хотя бы Англии, станет возможным сосредоточить центр тяжести обложения на действительно имущих классах народа. А если так, то приходится мириться с тем, что известная и притом значительная часть оставшегося у населения миллиарда возвратится обратно
349_3&*
в государственное казначейство иными путями. Предположим, что от повышенных по случаю войны разнообразных налогов останутся в силе не только прямые (поземельный, подомовой, промысловый, с денежных капиталов), но и косвенные, как то: на чай, на табак, на сахар, на квартиры, на спички, на нефть, таможенные и гербовые сборы (увеличение налога на дрожжи необходимо отменить); упразднены же будут только железнодорожный и хлопковый налоги. В таком случае дополнительное обложение должно будет дать еще около 500-600 млн. Какими же способами следует добыть эту сумму?
Прежде всего, конечно, необходимо ввести подоходный налог как наиболее равномерный и справедливый и наиболее соответствующий требованиям населения. За этот сбор высказываются теперь у нас не только неимущие классы и их защитники, его сторонниками являются промышленники вообще и отдельные их группы в частности: например, недавно сделали соответствующее заявление золотопромышленники. С помощью этого сбора, который вызывает нападки только со стороны избалованного привилегиями поместнодворянского сословия, можно выручить 100-200 млн руб.
Далее, общественное мнение давно уже намечает реформу налога с наследств в смысле отмены льгот поместному землевладению, во-первых, и введения прогрессии, в зависимости от размеров переходящего по наследству имущества, во-вторых. Но эта мера больших поступлений дать не может. Максимум прибавки - при малом количестве богатых наследств в России - 25 млн. Что же дальше?
Творчество нашего Министерства финансов направляется на повышение железнодорожных тарифов. Мера простая, но весьма опасная. Конечно, сделанное тщательно и с рассуждением повышение тарифов на перевозимые грузы предпочтительнее огульного и нелепого железнодорожного налога, ныне действующего. Однако, в конце концов, повышение стоимости перевозки ляжет, хотя и в большем соответствии с стоимостью продукта, но все-таки на того же потребителя товаров и получит значение косвенного налога. При том существенное изменение тарификации нарушает сложившиеся отношения обмена и вызывает весьма нежелательное перераспределение хозяйственных районов, меняет экономическую карту страны, в особенности если при этом ставится задачей повысить доходы казны на сотню или даже две миллионов (при общих поступлениях от казенных железных дорог приблизительно в 800 млн).
Повышение таможенных тарифов ради извлечения добавочного дохода представляется нам столь же нецелесообразным, как и увеличение железнодорожных тарифов. Мы полагаем, что и железные дороги, и таможенная политика должны в настоящее время в России направляться не фискальными стремлениями, а экономическими соображениями о максимальном развитии производительных сил страны. Если эта задача совпадает с фискальной - тем лучше. Но чаще осуществление одной тормозит достижение другой, и предпочтение при этом, на наш взгляд, следует отдавать интересам не фиска, а народного хозяйства.
350
При таких условиях задача установления бюджетного равновесия остается все-таки далеко не разрешенной, и так как налоги не могут, по-видимому, дать полного возмещения, то невольно мысль обращается к частно-правовым источникам дохода - к казенному хозяйству и к монополиям.
Из отраслей казенного хозяйства, сулящих значительное усиление дохода, на первом месте надо поставить леса. Казенных лесов у нас буквально несметное количество: их не видали и не считали полностью еще ни разу. Если правильно поставить лесное дело, то есть затратить на него значительный капитал, оно может дать не несколько десятков миллионов, которые выручаются теперь (около 40 млн), а быть может, и сотни. Необходимо, однако, многое сделать для достижения этого результата. Надо провести дороги, увеличить количество лесничеств, наладить правильное лесное хозяйство и лесную торговлю как внутри страны, так и на вывоз и т. д. Сразу этого, конечно, не сделаешь, но при очень энергичной работе могут быть достигнуты серьезные результаты в течение сравнительно немногих лет.
Государственные монополии вызывают принципиальные возражения. Вопервых, они сужают круг выгодных занятий для населения и потому нежелательны. Во-вторых, государство-предприниматель значительно увеличивает свою власть над отдельными гражданами, прибавляя к политическому господству экономическое, что может иметь вредные и политические, и экономические, и социальные последствия. В-третьих, казна может плохо вести дело: и дорого, с большими расходами, и неудовлетворительно, по отношению к клиентам, если состав чиновников недостаточно хорош. Указанные обстоятельства, а также и некоторые другие, менее существенные, делают монополии мало привлекательными вообще, а в особенности в условиях русской действительности, где и без того преобладают интересы казны и государства, где так мало развита частная инициатива и так сужены рамки личной деятельности. У нас монополии естественно вызывают опасения, весьма серьезные и довольно основательные. Необходимо, значит, если без монополий обойтись нельзя - а дело обстоит, как выяснено выше, именно так - сделать очень осторожный выбор, осуществить только те их них, которые грозят наименьшей ломкой существующих экономических отношений и заденут сравнительно небольшое количество лиц, которые технически особенно просто осуществимы и к тому же представляют область, знакомую чиновникам по деятельности их в настоящее время.
Исходя из намеченных предпосылок, мы естественно наталкиваемся на группу продуктов, обложенных акцизом или таможенными пошлинами, причем выбор наш должен остановиться на отраслях производства и торговли, несущих высокие сборы в пользу казны, сосредоточенных в руках немногих лиц, а может быть, и синдицированных, и подлежащих или регулированию или строгой регламентации со стороны правительства в настоящее время.
Наиболее отвечающими поставленным условиям являются торговля чаем, рафинадное дело и торговля сахаром, изготовление и продажа табачных изделий. Эти фискальные монополии мы считаем особенно возможными, особенно
ж_з&*
подходящими и потому подлежащими осуществлению. Нефтяная и страховая монополии намечаются ради достижения не фискальных, а по преимуществу экономических и социально-политических задач, во-первых; они встречают большие технические затруднения, во-вторых. Поэтому над планами надо внимательнее и серьезнее поработать.
При обсуждении вопроса о монополиях у нас теперь - как, впрочем, обычно в вопросе о государственных доходах - очень часто упускают из виду необходимость во что бы то ни стало найти добавочные средства и, стало быть, неизбежность альтернативы. Монополии не весьма желательные и имеют дурные свойства. Если так, то надо обратиться к налогам. Но неимущие классы и без того переобременены, а с имущих нельзя брать свыше меры, потому что это нанесет ущерб развитию народного хозяйства, накоплению капиталов и, значит, народному благосостоянию. Сверх того, при очень высоких сборах велик и риск для казны не получить предположенных доходов. Значит, как же быть? Ответа на это обычно нет. А между тем при выборе между налогами и указанными монополиями приходится отдать преимущество все-таки монополиям: они наносят ущерб только ограниченной группе заинтересованных лиц и ограниченной отрасли народного хозяйства, тогда как чрезмерная величина налога вредно действует на все народное хозяйство, если это налог общеподоходный, и на целые широкие групп производств, при таких сборах, как промысловый или подомовой, или поземельный. Монополия действует интенсивно, переводя в карманы государства не только часть дохода данной отрасли, а всю предпринимательскую или торговую прибыль; но зато район ее влияния мал, захватывает - сравнительно, конечно, - лишь небольшой уголок народного хозяйства. Вот почему в данное время указанные монополии, а может быть, и некоторые другие, представляются неизбежными и даже желательными.
На основании всего, что было сказано в этой главе, приходится придти к грустному выводу относительно возможности финансовой реформы в ближайшем будущем: перераспределение налогового бремени в смысле более сильного обложения состоятельных классов и облегчения податной ноши малоимущих неосуществимо в сколько-нибудь значительных размерах. Единственное, на что есть основание надеяться и чего надо всеми силами добиваться, - это возложение дополнительной тяжести, вызываемой войной, на состоятельные классы, если не полностью, то хотя бы наибольшей частью.
Вот каковы пределы, поставленные для финансовых преобразований. Они довольно узки. Это объясняется, в конце концов, главным образом, основной бедой нашего народного хозяйства: малым развитием народного благосостояния и невысоким размером народного дохода. А если так, то невольно мысль от финансовой реформы обращается к экономическим мероприятиям, направленным в область развития производительных сил страны. В жизни каждого государства бывают эпохи, когда без укрепления экономического фундамента невозможна перестройка финансовой системы. В России подобное положение дел имело место довольно часто. В сущности, оно было даже хрониче-
352
ским в нашей истории. Это объясняется известным фактом, что государство у нас развивалось быстрее общества, и государственное хозяйство - в соответствии - ставило такие требования, которые были не по силам народному хозяйству, хотя нередко выполнение очередных задач государства являлось действительно и неотложной необходимостью. Мы не имеем возможности развивать в этой статье указанную мысль. Отметим только, что экономическая политика ряда наших министров финансов - Канкрина, Рейтерна, Витте - исходила из необходимости даже с финансовой точки зрения развития народного хозяйства и создания нового источника государственных доходов в виде городского, торгово-промышленного населения, связанного с крупной капиталистической промышленностью. С другой стороны, и народнические течения русской мысли, настаивая на дополнительном наделении крестьян, обычно подчеркивали первостепенную важность экономических мероприятий в сравнении с финансовыми даже с точки зрения возможности облегчения податного гнета. Так, Янсон, в своей известной книге о крестьянских наделах и платежах, нарисовав яркую картину печального положения крестьян, свыше всякой меры обремененных платежами, все-таки заявляет следующее: «Изменение поземельных отношений представляется нам гораздо более настоятельным и существенным вопросом настоящего, чем какая бы то ни было реформа в финансовом хозяйстве государства: без изменения, устраняющего коренные недостатки этих отношений, несбыточно мечтать о благих результатах самой правильной податной системы» (с. 127, изд. 1881 г.).
Автор этих строк давно уже защищает аналогичное в принципе положение, что корень несовершенств нашей действующей податной системы находится не столько в субъективных условиях отсутствия таланта и доброй воли у руководителей финансового ведомства и даже не в тормозах социальнополитического характера, а гораздо глубже - в объективном положении вещей в сфере народного хозяйства. Поэтому мы придавали финансовой реформе и раньше второстепенное, хотя и серьезное, значение, выдвигая на первое место в качестве основной задачи - развитие производительных сил страны и поднятие народного благосостояния.
Теперь, после войны, вероятно, устранено будет значительное зло русского бюджета - связь государственного дохода с народным недугом, с пьянством. Однако главнейшая беда не в том все-таки, что казна получает доход от обложения водки, а в том, что население пьет водку, и притом в неумеренном количестве. Поэтому, если винная монополия будет упразднена, а потребление водки останется в иных формах, мы считали бы правильным сохранить высокое обложение спиртных напитков. Но предположим, что распитие водки прекратиться и соответствующий доход казны исчезнет. Его надо будет заменить. Далее, придется оплачивать займы для покрытия военных расходов в течение долгого времени. Эти обстоятельства не могут содействовать улучшению нашей финансовой системы; их влияние при современном положении дел не может выразиться иначе как ухудшением этой системы в смысле повышения налогового бремени. Справиться с дополнительным обложением население,
353_3&v
конечно, сможет при условии, однако, если будут приняты меры к улучшению его экономического положения, причем в числе таких мер на первом месте надо поставить прекращение пьянства, водворение трезвости. Трезвое население лучше работает, больше производит и заработки употребляет на дело, а не на разрушение своего здоровья и здоровья грядущих поколений.
Создав путем отрезвления физически пригодный человеческий материал, надо озаботиться предоставлением рабочему люду полезной и выгодной работы. Но для достижения этого требуется, чтобы работник был умелым и культурным - задача народного просвещения; чтобы он был в состоянии оградить себя от эксплуатации - задача рабочего законодательства; чтобы крестьянин получил знания и умения для правильной обработки своей земли и правильного хозяйствования - задача агрономической помощи, создания кооперативов; чтобы крестьянину, ремесленнику и мелкому промышленнику был доступен кредит - задача кредитных товариществ и других организаций мелкого кредита.
Здесь не место говорить о программе экономической политики, об арендном законодательстве и других настоятельных задачах, о которых не упомянуто. Самое же главное и наиболее существенное условие экономического прогресса, без которого не может быть достигнуто и упорядочение податной системы, заключается, конечно, в установлении возможности подымать технику и развивать культуру среди населения России, то есть в создании прочного правопорядка, предоставляющего широкий простор и личной, и общественной самодеятельности. Если победоносная Россия, забыв прежние тяжелые времена, заживет после войны новой жизнью, если отношения между правительством и общественными силами будут упорядочены, если национальные и политические распри стихнут, если наступит, наконец, внутренний мир, то экономические и финансовые задачи выдвинутся на первый план, начнется полоса широкого и устойчивого, прочного экономического подъема, в результате которого возможными окажутся и финансовые реформы. В этом смысле можно надеяться, что война действительно приведет к финансовым реформам, что она создаст условия для их осуществления. Но произойдет это лишь косвенным путем, чрез посредство экономических преобразований и при условии их осуществления в широких размерах.
Фридман М. И. Война и государственное хозяйство России //Вопросы мировой политики. Пг., 1915. С. 358-397.
354
Шингарев A. И.
ФИНАНСЫ РОССИИ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ
Государственные доходы и расходы России за время войны 1914-1917 гг.
I. Финансы России до войны
До начала настоящей войны русские финансы по внешнему виду годовых росписей государственных доходов и расходов были в очень хорошем состоянии. Доходы поступали исправно и даже в большем количестве, чем предполагалось в росписях, расходы хотя и увеличивались непрерывно, но за последние годы всегда бывали меньше доходов и в государственном казначействе собирался избыток свободных средств, запасаемых про черный день.
По отчетам государственного контроля доходы и расходы России за годы до войны составляли следующие суммы:
Года
Доходы, млн руб.
Расходы, млн руб.
Остаток свободных средств казначейства на 1 января данного года, млн руб.
1910
2 829,5
2 596,6
107,4
1911
2 989,9
2 975,6
333,0
1912
3 131,8
3171,0
473,4
1913
3 452,5
3 382,9
433,2
1914
-
-
514,2
Как показывают цифры таблицы, за последний год перед войной государственные доходы составили почти ЗУ2 миллиарда рублей, расходы за этот год были меньше на 69,6 млн руб. и остаток свободных средств в государственном казначействе достиг более полумиллиарда рублей, такое состояние государственных средств до войны многим казалось очень хорошим и очень надежным. Но на самом деле в доходах и расходах России многое было не удовлетворительно.
Доходы собирались с населения налогами или получались от казенных имуществ, казенных капиталов и предприятий.
Налоги были несправедливыми, тяжелыми для малосостоятельных людей и очень льготными для богатых. Прямые налоги, т. е. налоги на землю, на дома, на торговые и промышленные предприятия, на капиталы, были очень невелики. Из всех 3452 миллионов рублей государственных доходов за 1913 г. прямыми налогами, собираемыми по преимуществу с состоятельных людей, всего получено было 272,5 миллионов рублей, т. е. менее одной тридцатой части всех доходов. Среди прямых налогов не было у нас в России налога подоходного, который вовсе не берется с бедных людей и всего сильнее облагает самых богатых.
355 äfeii
Всего больше собиралось доходов у нас косвенными налогами, т. е. такими налогами, которые не прямо требуются с плательщиков, не налагаются на их земли, дома, доходы и капиталы, а накладываются в виде акциза, добавочной платы, на некоторые товары, потребляемые людьми. Покупатели обложенных акцизом товаров, уплачивая вместе и цену товара и казенный акциз на него, платят таким косвенным образом налог в пользу государства. До войны косвенными налогами (акцизами) у нас в России были обложены сахар, спички, табак, керосин, вино, пиво и все привозимые из-за границы товары (чай, кофе, резина, рис, хлопок, ткани, машины, готовые изделия и пр.). Таким образом, все жители государства, богатые и бедные, покупая необходимые им товары, без которых они не могли обойтись, уплачивали и косвенные налоги. До 1894 года был акциз на хлебный спирт и водку, но затем само государство взяло в свои руки торговлю водкой, введя винную монополию, и косвенный высокий налог на водку вошел в продажную цену монопольной водки. С этого года водочная монополия стала давать государству большие доходы, увеличивавшиеся непрерывно. В последний год перед войной всякими косвенными налогами было собрано 1 607,3 млн рублей, т. е. почти половина всех государственных доходов и в шесть раз больше, чем прямыми налогами.
Косвенные налоги считаются несправедливыми налогами. Они удорожают цену необходимых людям товаров и всего тяжелее падают на бедные классы населения. Составляя почти незаметную долю в расходах богатых людей, они для бедняков всегда бывают тяжелы; наибольшая масса таких налогов уплачивается именно мало имущими людьми, число которых очень велико по сравнению с людьми богатыми.
Но если косвенные налоги вообще несправедливые и тяжелые для населения, то главный из них - доход с винной монополии - был самым вредным. Торговля водкой давала государству громадные доходы. В 1913 г. от винной монополии поступило 899,3 миллионов рублей, а за вычетом всех расходов на покупку спирта, посуды, выделку водки, укупорку, перевозку, помещения и служащих, казне оставалось чистого дохода 665,3 млн руб. На 1914 г. ожидалось около 800 млн руб. чистой прибыли. Этот ужасный барыш, составляющий самый крупный доход государства, был налогом на народный порок, на народное несчастье. Пьянство разоряло население, губило его здоровье, отравляя и тело и душу, вызывало преступления, пороки, сумасшествия и другие бесчисленные болезни. Наполнялись тюрьмы, больницы и дома для душевнобольных пьяницами и их слабосильным потомством. В семьях бедняков царила вечная нужда, болезни, ссоры и драки. Государство, само торгуя водкой, заинтересованное в больших доходах, не могло бороться с пьянством и русский государственный бюджет, т. е. свод годовых доходов и расходов государства справедливо называли пьяным бюджетом. Благополучие казны было связано с пьянством и несчастьем народа.
Старая царская власть не желала улучшить и сделать более справедливыми доходы государства. Она не хотела сильнее облагать богатых и всего боль¬
356
ше собирала налогов с малоимущих классов населения, эксплуатируя его слабость к водке.
Доходы от государственных имуществ и капиталов (с казенных лесов, заводов, железных дорог, от Гос. Банка и проч.), по своей сумме были довольно значительны. В 1913 г. их поступило 1 043,7 млн рублей; чистого дохода, однако, за вычетом расходов, было не больше 400 млн руб., но его могло бы быть значительно больше. Например, свыше 500 млн десятин казенного леса давали всего 50 млн руб. чистого дохода, т. е. около 10 коп. с десятины, свыше 40 тысяч верст казенных железных дорог, иные годы давали убыток и проч. И лесное, и железнодорожное, и заводское дело часто велось бесхозяйственно, бесконтрольно и даже убыточно.
Таким образом, государственные доходы большею своею частью от налогов были тяжелы для населения и несправедливы, а от государственных имуществ и капиталов недостаточны. Доходов за последние года, правда, хватало на покрытие расходов, оставались в казначействе даже остатки свободных средств. Не было недостатка средств или дефицита по годовым бюджетам, но это происходило только потому, что и расходы государственные были поставлены неправильно. Много денег тратилось напрасно, но на очень многие главные народные нужды не тратилось почти ничего или тратились гроши. Расходовались деньги по бюджету зря, без надлежащего учета и контроля, иногда тратились они на ненужные и пустые затеи, но расходов, необходимых для населения и государства, расходов на народное образование, на народное здравие, на устройство дорог, на помощь сельскому хозяйству, на правильное развитие лесного и горного дела, рыбных промыслов, и прочее делалось казной очень недостаточно. Старая царская власть боялась просвещения народа, преследовала газеты, книги, учителей, профессоров и вообще всех независимых, честных людей, которые хотели говорить народу правду и помочь ему в его делах. Старой власти были безразличны нужды народные, ему была выгодна народная темнота. Россия, несвободная, спаиваемая водкой, оставалась без многих полезных и необходимых затрат по стороны государства. Недостатка в средствах - дефицита - не было в государственном бюджете, но огромный дефицит создавался в стране. В казначействе скоплялись свободные сотни миллионов рублей, а несвободный народ был беден и темен, страна оставалась бездорожной и непросвещенной, промышленность и сельское хозяйство были слабы и недостаточны. За границу Россия продавала почти исключительно сырье, т. е. не обработанные продукты: хлеб в зерне, лес необделанный в бревнах, лен сырец в волокне, кожи невыделанные и т. д., все продалось за границу по дешевым ценам, и продавалось все это не от избытка, а от нужны населения, плохо питавшегося, плохо одевавшегося, бедного и невежественного. Изза границы же привозилось бесчисленное множество товаров уже готовых и дорогих. Рост нашего вывоза за границу шел неровно и слабо, а привоз иностранных товаров увеличивался непрерывно и быстро. Цифры приведены в следующей табличке:
Года
Вывоз товаров из России, млн руб.
Привоз в Россию товаров из-за границы, млн руб.
1910
1 449,1
1 084,4
1911
1 518,7
1 171,8
1912
1 591,4
1 161,7
1913
1 520,1
1 374,0
Россия не могла значительно увеличить свою торговлю за границей и все больше и больше нуждалась в иностранных товарах. В таком положении ее застала война. Государственные доходы собирались с бедной и отсталой в хозяйственном отношении страны, они были и несправедливы и тяжелы и вовсе недостаточны для грозных требований войны. Роспись государственных доходов и расходов на 1914 г. была составлена как обычная роспись мирного времени. Предвиделось поступление 3 585,5 государственных доходов и было назначено 3 225 млн руб. расходов. Но исполнение росписи было прервано войной, которая с чрезвычайной силой и невероятной тяжестью ударила по государственным финансам и по всему народному хозяйству России. Тогда-то и вскрылись недостатки с виду хорошего государственного бюджета и отсталость хозяйства страны. Тогда стало всем ясно и понятно то, о чем постоянно говорили в Государственной Думе за много лет до войны, при обсуждении финансов России, члены партии Народной Свободы.
II. Государственный бюджет и война
Под влиянием войны, вспыхнувшей в середине июля 1914 г., доходы государства стали расстраиваться, а расходы очень быстро увеличивались. Старая государственная власть, прежде всего, закрыла на время мобилизации винную монополию. Было ли это внушено голосом благоразумия или боязнью волнения пьяных солдат, но мера эта была встречена громадным сочувствием всего населения. Все сочли ее великим благом для государства, и прекращение продажи водки осталось на все время. Благо народа явилось, однако, крупным ущербом для казны. Только за вторую половину 1914 года недобор доходов, ожидавшихся от винной монополии, составил 432 млн рублей. Но это была только самая крупная и главная причина недобора государственных доходов; оказались и другие: упали доходы на таможнях, собиравшиеся пошлинами на иностранные товары, понизились доходы с лесов, с железных дорог, упали сборы прямых налогов и прочее. Всего за 1914 г. вместо 3 585 млн рублей поступило 2 906 млн рублей недобрано было 679 млн рублей доходов только за одно полугодие. На 1915 год ожидалось недобора доходов уже свыше 1 000 млн рублей. Крупный недобор доходов заставил министерство финансов увеличить налоги. Уже с осени 1914 г. были огульно повышены почти все существовавшие тогда прямые и косвенные налоги: удвоен поземельный налог, увеличен подомовой налог, промысловый и квартирный налоги были
358
повышены на 50 %, повышены были акцизы с сахара, керосина, спичек, табака, папиросной бумаги, вин, пива и т. д. Сбор с пассажиров и грузов на железных дорогах был очень повышен, повышена была почтовая и телеграфная таксы, введен новый налог на телефоны, на перевозимый по железным дорогам хлопок и проч. Однако все эти меры, мало продуманные, случайные и не улучшавшие прежнее неправильное соотношение государственных налогов, мало помогли равновесию государственных доходов и расходов не только вызванных войной, но связанных с обычной жизнью государства. Военные расходы при старом правительстве не включались с государственную роспись, которая вносилась на рассмотрение Государственной Думы, и проходили мимо народных представителей. С войной в России образовалось как бы два бюджета расходов: один, который проходил через Думу и содержал обычные государственные доходы и расходы мирного времени, и другой, военный, разрешавшийся только самой царской властью и министрами. Этот второй, военный, бюджет, по так называемому военному фонду, быстро увеличивался и стал значительно больше обыкновенного бюджета, одобрявшегося Думой. Раздвоение бюджета на обыкновенный и чрезвычайный военный было неправильно, вызывало много лишних расходов и вредно отражалось на государственных средствах. Казне надо было покрывать все расходы, какие бы они ни были - по обыкновенному бюджету или по военному. Касса для расходов все равно была одна, но только главная масса расходов никем как следует не проверялась и проходила мимо контроля народного представительства. Уже в 1914 г. в первое полугодие войны существовавших казенных доходов не хватило для обыкновенных расходов и для военных.
Бюджет 1914 года
Поступило доходов, млн
руб-
Произведено расходов, млн руб.
Недостаток доходов (дефицит), млн руб.
по обыкн. бюджету
на нужды военного времени
2 960,7
3 390,9
1 656,4
2 086,6
В бюджете образовался недостаток средств в 430 млн рублей, да, кроме того, все военные расходы были не обеспечены доходами казны.
В 1915 году положение государственных средств нисколько не улучшилось, хотя министерство финансов продолжало повышать налоги: был установлен дополнительный акциз на чай, введен налог на зрелища (театральные билеты, кинематографы и проч.), был принят в Гос. Думе подоходный налог, но за перерывом ее работ не был проведен через Гос. Совет. Министерство финансов пыталось составить особый план новых налогов, но по существу ничего у него не вышло и в 1915 г. государственных доходов по прежнему не хватало даже для покрытия обыкновенных расходов, военные же расходы увеличивались с чрезвычайной быстротой.
359 ^
Бюджет 1915 года
Поступило доходов, млн руб.
Произведено расходов, млн руб.
Недостаток доходов (дефицит), млн руб.
по обыкн. бюджету
на нужды военного времени
2 898,3
3 408,1
8 815,4
9 325,2
Хотя поступлений от новых налогов и дало 426 миллионов рублей, но сокращение прежних доходов, а главное рост расходов создали в бюджете недостаток средств в 509,7 млн рублей. С военными расходами за 1915 год этот недостаток средств составил почти 9,5 миллиардов рублей. В 1916 году налоги по прежнему повышались. Был введен налог на военную прибыль промышленников, принят, наконец, хотя и в очень умеренном виде подоходный налог, вновь повышены некоторые акцизы и проч. Новые налоги, однако, должны были начать поступать только в следующем 1917 году, но и ранее введенные за время войны налоги стали давать довольно значительные доходы, так что недостаток средств по обыкновенному бюджету значительно уменьшился, но за то рост военных расходов продолжался в угрожающей степени. Подсчеты за прошлый год еще не закончены как следует, но приблизительные цифры таковы.
Бюджет 1916 года
Поступило доходов, млн
руб.
Произведено расходов, млн руб.
Недостаток доходов (дефицит), млн руб.
по обыкн. бюджету
на нужды военного времени
4 154,2
4 236,6
14 552,8
14 655,8
Таким образом, если взять первые два с половиной года войны, с июля 1914 по январь 1917 года, то окажется, что за это время, выбросив свой главный доход, винную монополию и введя много новых налогов, государство даже в бюджете имело дефицит, и только к 1917 году почти успело новыми налогами возместить убыль от прежних «пьяных» доходов.
В миллионах рублей
За это время всего было получено доходов
9 703,2
Произведено расходов по бюджету
11 035,6
Израсходовано на нужды войны
25 044,6
Недостаток средств по обыкн. расходам
1 710,5
Недостаток средств на покрытие расходов на войну
25 044,6
Всего
26 755,1
На 1917 год по росписи доходов и расходов, внесенных министром финансов в Государственную Думу еще в конце 1916г., предполагалось всего доходов 4 004,6 млн рублей и произвести расход 4 077,8 млн рублей. Таким образом,
360
предвиделся по бюджету небольшой недостаток в средствах в 73,2 млн рублей. Кроме того, предстояли военные издержки, не внесенные в бюджет, не менее 18-22 миллиардов рублей, на покрытие которых также не имелось свободных средств. Общий недостаток средств за время войны к 1 января 1917 г. выразился таким образом, в размере 26,7 миллиардов рублей, а за 1917 г. грозил почти удвоиться. Итак, война нанесла государственным финансам громадный удар. Уже с первого полугодия доходы уменьшились, их стало не хватать даже на расходы по бюджету мирного времени, свободные средства государственного казначейства быстро исчезли и, несмотря на непрерывно вводимые новые налоги, только в середине третьего года войны стала восполняться убыль от доходов по винной монополии. На военные нужды, на расходы военного времени не оказалось никаких свободных государственных средств.
Вместе с финансами расстроилась и хозяйственная жизнь страны. Война потребовала массу материалов: железа, стали, чугуна, меди, свинца, хлеба, леса, масла, шерсти, кожи и т. д. Чем больше росла армия, тем труднее становилось ее снабжать вооружением, кормить, одевать и обувать. В нашем государстве с бедной, отсталой промышленностью, со слабым земледелием стало не хватать изделий и сырых продуктов: ни металлов, ни хлеба, ни шерсти, ни кожи на питание и одежду, армии очень многое пришлось выписывать из-за границы: и ружья, и пушки, и порох, и снаряды, и даже обувь и сало. Тут-то и вскрылся страшный недостаток хозяйства страны и бедность населения. Стоило только как следует накормить солдат, взятых в войска, одеть их в шинели, обуть в сапоги, и оказалось, что не хватает в стране хлеба, мяса, масла, кожи и проч. Все это раньше вывозилось из России не от избытка, а от бедности населения, вечно нуждавшегося в деньгах и продававшего последнее свое достояние. Перестав за войну почти совсем вывозить за границу свои продукты, Россия, во всем нуждаясь, стала ввозить товаров из-за границы на громадные суммы денег. Цифры такие:
Вывоз
Ввоз
1914 г.
956
1098
1915 г.
402
1153
1916 г.
579
2 707
За прошлый год получился недостаток средств по ввозу и вывозу в 2 с лишком миллиарда рублей. В первые 6 месяцев 1917 года, например, было ввезено товаров на 1 183 млн рублей, а вывезено всего на 112 млн руб. За такое же срок перед войной, в 1914 году было ввезено на 813 млн рублей, а вывезено на 728 млн рублей. Так резко расстроилось за время войны все народное хозяйство России, так сказались горькие последствия старой политики ее прежних управителей.
360&u
III. Как и чем покрывались военные расходы России
По 1 января 1917 года на войну и на нужды государства, связанные с войной было истрачено денег, по неполным еще подсчетам, 25,0 миллиардов рублей. За один только 1917 год на войну предстояло израсходовать свыше 22 миллиарда рублей. По 1 июля этого года с начала войны был разрешен расход из военного фонда всего на сумму 37,8 миллиардов рублей, т. е. за три года войны расходы составили более десяти годовых государственных бюджетов мирного времени.
Военные расходы росли с чрезвычайной быстротой. Они составляли:
Миллионы рублей в день
В 1914 г. первые месяцы войны
11,7
В 1915 г. январь-июнь
19
июль-сентябрь
22
В 1916 г. до июля
35
октябрь - декабрь около
50
В 1917 г. приблизительно
58
Чем же государство порывало эти чудовищные, эти невероятные расходы на войну? Откуда Россия взяла за три года 37,5 миллиардов рублей денег, когда до войны ее годовые расходы не превышали 3,5-4 миллиардов рублей? Каким образом добыты были такие громадные суммы денег?
Всякое современное государство имеет три источника для покрытия своих расходов: первый источник - это налоги на население и доходы с казенных имуществ и капиталов; второй - это государственные займы внутри своей страны и в иностранных государствах; наконец, третий - это выпуск особым Банком, имеющим на это право, бумажных денег, обеспеченных тем или другим запасом золота и серебра.
Все воюющие государства прибегают для покрытия своих военных расходов ко всем трем источникам: они увеличивают налоги, они заключат займы и они выпускают бумажные деньги. Но каждое государство по-своему пользуется различными источниками. Англия всего больше увеличивает налоги, особенно на состоятельных людей, на их доходы, затем она заключает займы и очень мало прибегает к выпуску бумажных денег. Франция налоги повышает мало и неохотно, их не хватает даже на покрытие недобора доходов по обыкновенному бюджету, она много заключает займов и выпускает значительное количество бумажных денег. Италия вводит налоги, заключает займы и выпускает бумажные деньги - все довольно равномерно. Германия налоги стала повышать только с конца второго года войны, доходов от них не хватает даже для платежей процентов по долгам, ей пришлось много выпускать бумажных денег и еще больше заключать займов. Краткая таблица цифр приблизительно показывает, как мы, наши союзники и наш главный враг достают деньги на военные расходы.
-u^E 362
Покрытие их произведено, млрд руб.
расходы на войну за первые два года
налогами
займами
бумажными
деньгами
Англии
23,6
4,4
18,0
1,2
Франции
15
-
11,2
3,1
Италии
4,3
-
2,9
1д
Германии
23,1
-
20,0
3,1
Россия (за 3 года)
35
-
20,3
12,3
Только одна богатая и предусмотрительная Англия, с первых же дней войны заблаговременно начавшая повышать налоги, смогла покрыть почти пятую часть военных расходов налогами. Ни одна из остальных держав этого не могли сделать. Кроме того, Англия всего меньше прибегла к покрытию военных расходов бумажными деньгами. Хотя ее расходы почти в шесть раз больше, чем Италии, лишних бумажных денег Англия выпустила за время войны почти столько же, сколько Италия.
Финансовое положение Англии во время войны оставалось поэтому сравнительно хорошим. Покрытие части военных расходов налогами самое благоразумное и спокойное дело, небольшой выпуск бумажных денег также не представляет ничего опасного. Правда, и Англии пришлось главную массу военных расходов покрыть займами. Займы сильно увеличили государственный долг Англии, но так как повышенные налоги уже и теперь дают полную возможность платить по ним проценты и в обыкновенном английском бюджете нет недостатка в средствах, то этот рост задолженности не выходит за пределы благоразумия. В других государствах война ведется главным образом на средства, взятые в займы, а когда их не хватает, выпускаются бумажные деньги. Особенно много выпущено бумажных денег во Франции и Германии. Налоги в этих странах только недавно повышены, но доход от них не покрывает платежей процентов по военным займам, и положение государственных финансов здесь не из легких.
У нас в России покрытие военных расходов было особенно трудно. Новые налоги стали возмещать убыль от прекращенных доходов по винной монополии через 2У2 года войны, займы внутри государств и у союзников за границей не поспевали за ростом расходов и значительная часть военных затрат, через посредство Государственного Банка, покрывалась выпуском бумажных денег.
Займы на военные нужды Россия делала с первого же полугодия войны. Первые 2-3 месяца быстро исчезали на недоборе доходов расходы по мобилизации свободные 514 млн руб. в государственном казначействе. После того пришлось прибегнуть ко всякого рода займам. Внутри государства выпущено было 7 займов: 1-й в 1914 г. 5 % на 500 млн руб., затем в 1915 г. было выпущено три займа: 5 % на 500 млн руб., 5У2 % на 1 000 млн руб. и еще такой же 5У2 % на 1 000 млн руб. В 1916 году было выпущено два 5У2 % займа в 2 и затем в 3 миллиарда рублей. Наконец, в 1917 году был выпущен седьмой по
363 äfein
счету военный заем из 5 процентов, уже после революции, названный займом свободы, на сумму не менее 3 миллиардов рублей. Подписка на него еще не закончилась. Таким образом, общая сумма внутренних военных займов составила 11 миллиардов рублей, но, конечно, действительная выручка от займов дала не более 10 миллиардов рублей. Затем были выпускаемы особые займы на короткий срок. Так, например, было выпущено на 850 млн руб. 4 % билетов государственного казначейства (в1914и1915 годах) - так называемых серий. Наибольшее же количество краткосрочных займов было выпущено в виде 5 % обязательств государственного казначейства.
Внутри России таких обязательств было размещено почти на 14 миллиардов руб. Из них свыше 10 миллиардов учтено в Государственном Банке, а около 4 миллиардов помещено в частных банках и среди частных лиц.
За границей у союзников, главным образом в Англии, Франции, отчасти в Италии, Соединенных Штатах и Японии, за время войны Россия заняла около 7 миллиардов рублей, в действительности же поступило от заграничных займов чистой выручки около 51/2 миллиардов рублей.
Так были покрываемы нами военные расходы.
Государственный Банк помогал государству в покрытии его военных расходов следующим образом: он размещал военные займы и краткосрочные обязательства среди частных банков, публики и по различным учреждениям. Кроме того, учитывая у себя как векселя государства краткосрочные обязательства, Государственный Банк выпускал кредитные билеты.
Так как размещение военных займов происходило не сразу, а в течение некоторого времени, а деньги требовались немедля, Государственный Банк непосредственно ссужал бумажные деньги государству. В общем Государственный Банк на нужды войны к 1 июля 1917 г. затратил из своих средств 14 272 миллионов руб. Главная масса этих средств, свыше 11 миллиардов рублей, была получена выпуском бумажных денег. Этот выпуск шел таким образом:
На 16 июля 1914 г. бумажных денег имелось, млн руб.
1633
На 16 июля 1917 г. бум. ден. было в обращении, млн руб.
13 646
В 1914 г. с начала войны в среднем в месяц выпускалось по 219 млн руб. бумажных денег, в 1915 г. по 223 млн руб., в 1916 г. по 290 млн руб. Ежемесячные выпуски увеличивались из года в год. Таким образом, из суммы 35,3 миллиардов рублей военных расходов около 20 миллиардов имели своим покрытием займы, а 11,4 миллиарда, т. е. 32,3 % всех расходов, пришлось покрывать усиленным выпуском бумажных денег, количество которых выросло за время войны более чем в шесть раз.
Война пройдет. В тех государствах, как, напр., Англия, где часть военных расходов покрыта уже собранными с населения налогами, эта часть уже не будет заботить государственное казначейство. Такой хотя и тяжелый для современного поколения, но самый разумный и предусмотрительный способ
;jg& 364
покрытия военных расходов, однако, нигде, кроме Англии, не был применен. У нас положение будет тяжелое.
Покрытие расходов займами по существу своему требует последующего платежа процентов по займам и постепенного погашения, выплаты самой занятой суммы. При этом самый платеж растягивается на много лет и падает не только на плечи современного поколения, но и потомства. Мы теперь, например, все еще уплачиваем проценты и погашаем старые займы, заключенные во время прошлых войн - первой отечественной, севастопольской, русскотурецкой и японской. Однако долг, образовавшийся за время этой войны, по сравнению со всеми предыдущими необычайно велик.
К началу современной войны весь государственный долг России (военные, железнодорожные и пр. займы) равнялся 8 810 миллионов рублей. К 1 июля 1917 г. он уже превысил 43,9 миллиарда рублей и грозит вырасти к концу года до 60 миллиардов рублей. Многие уже произведенные военные расходы пока покрыты только текущими позаимствованиями средств, не закрепленными определенными кредитными операциями, и еще больше предстоит таких расходов впереди. Один платеж процентов по новым долгам прибавляет к нашим ежегодным расходам по бюджету не менее трех миллиардов рублей, и еще нет новых источников доходов, чтобы обеспечить платеж этих новых процентов.
Самым худшим способом покрытия военных расходов, несомненно, являются выпуски бумажных денег. Деньги сами по себе лишь простое орудие обмена товаров. Они нужны постольку, поскольку нужна купля-продажа товаров для государства и частных лиц. Если их выпустить больше, чем нужно для денежного оборота в стране, они будут лишними, начнут мешать. Лишние деньги станут только все менее и менее нужны населению. Их будут ценить меньше и цены всех товаров будут от этого увеличиваться. Иначе говоря, вслед за усиленным выпуском бумажных денег, они будут вызывать дороговизну и государство, само покупая массу всякого товара и продуктов, будет переплачивать много больше. Дороговизна жизни будет вызывать требования повышения оплаты труда служащих и рабочих. Дороговизна труда снова будет влиять на цену товаров, повышая ее, и государство снова будет принуждено нести новые излишние расходы, покрывая их новыми выпусками бумажных денег и т. д. Новые выпуски бумажных денег не создадут ни одного лишнего пуда хлеба, ни одного аршина ткани, ни одной пары обуви. Наоборот, распределяясь среди населения, они лишь увеличат спрос на все товары. А во время войны, когда производство товаров вообще уменьшается, усиленный выпуск бумажных денег особенно вреден. История прошлых войн и у нас, и в других государствах, особенно во Франции в конце XVIII века, показывает, что всегда к таким печальным последствиям приводили усиленные выпуски бумажных денег. Иногда эти деньги теряли почти всякую цену, и государство очень тяжело страдало от расстройства его денежного обращения. Настоящая война снова привела нас к такому же положению. До конца 1917 года предвидятся еще очень крупные расходы, свыше 12-15 миллиардов рублей, и если на их
365
оплату не удастся заключить новые займы, то недостающую часть придется покрывать новыми выпусками бумажных денег.
IV. Финансы и революция
Война сильно расстроила финансы России; военные расходы быстро увеличили ее долг и выпуски бумажных денег. Новое ухудшение государственных финансов произошло со времени вспыхнувшей революции.
Революция вызвала быстрорастущие требования на повышенную оплату труда массы служащих и рабочих в государственных, общественных и частных учреждениях и предприятиях, и вместе с тем она не только не усилила, а в начале даже ослабила доходные источники казны. Старые учреждения, собиравшие налоги, были уничтожены; само население просто не желало платить, и поступление доходов за первые 3-4 месяца было слабое. Требования же к казне быстро росли. Уже в марте месяце новые требования стали принимать массовый характер, в апреле и мае они сделались постоянным и все более и более грозным явлением, достигая иногда крайних степеней преувеличения. На фабриках и заводах рост заработной платы, под давлением революционных рабочих масс, достиг невиданной высоты и поставил многие предприятия в очень затруднительное положение. Нуждаясь в деньгах, они стали предъявлять усиленные требования на кредит со стороны частных и государственного банков, органы самоуправления, земства и города, вследствие плохого поступления платежей их сборов и страшного роста расходов на оплату труда служащих оказались почти без средств и также стали обращаться за помощью к государственному казначейству. Государственные расходы по обыкновенному бюджету с марта месяца стали быстро увеличиваться. Устроение нового порядка на местах, расходы на новую милицию, на содержание местного суда, на добавки к пенсиям, на покрытие расходов по смете почт и телеграфов, на увеличение издержек по эксплуатации железных дорог и проч. потребовались целые десятки миллионов рублей. Повышение оплаты труда народных учителей прибавило свыше 40 млн руб. расходов, дважды увеличение содержания почтово-телеграфным служащим и единовременная выдача им пособий обойдется в 150 миллионов рублей, повышение платы служащим, мастеровым и рабочим железных дорог потребует в год не менее 540 млн руб. добавочных расходов, установление нового жалованья солдатам (5 руб. в месяц в тылу и 7 руб. 50 коп. на фронте) обойдется не менее 500 млн руб. в год, повышение содержания чиновникам и единовременное пособие им будет стоить несколько десятков миллионов и т. д. В результате предположенный на 1917 год бюджет обыкновенных государственных расходов будет не 4 077,8 млн руб., а не менее 5 400 млн руб., если еще не больше. Прежде доходные предприятия казны, почта, телеграф и железные дороги стали резко убыточными. Предположения же о бюджете на будущий 1918 год дают при подсчете громадную сумму расходов - не менее 7 800 миллионов рублей. Часть такого быстрого возрастания приходится, конечно, отнести на счет возрастания платежей процентов
а/йЗВ 366
по долгам, но главная масса новых расходов вызвана революционным ростом оплаты труда, удорожанием продуктов и новыми издержками, связанными с новым строем управления государством. Необходимы огромные оборотные средства на ведение хлебной, угольной, кожевенной, сахарной и проч. монополий, нужен кредит расстроенным финансам частных железных дорог и прочее и прочее. Подсчет только роста потребности кредита со стороны Гос. Банка указывает, что нужно не менее 5-6 миллиардов рублей оборотных средств на это дело. Расходы государства с марта месяца нарастали так быстро, что за их ростом не поспевали суммы, собираемые займом свободы, и совсем отстали новые налоги. Революционному Правительству пришлось прибегнуть, прежде всего, к выпуску бумажных денег в очень усиленной степени. Если взять средний ежемесячный выпуск Гос. Банком бумажных денег, то он шел таким образом:
За второе полугодие 1914 г., средний выпуск в месяц
219 млн руб.
За 1915 г.
223 млн руб.
За 1916 г.
290 млн руб.
За янв. и февр. 1917 г.
423 млн руб.
С 1 марта по 1 июля 1917 г. (за время революции)
788 млн руб.
Революция увеличила больше чем в два с половиной раза месячный выпуск бумажных денег. За два с половиной года войны до революции право Государственного Банка на выпуск кредитных билетов было увеличено на 8 миллиардов рублей. Только за первые 5 месяцев революции это право вновь было расширено на 6 миллиардов рублей.
Очевидно, таким темпом продолжаться дело не может без того, чтобы не наступило крайнее расстройство государственных финансов. Работа экспедиции заготовления государственных бумаг, этой фабрики бумажных денег, дошла до крайней степени напряжения. В начале войны в ней имелось 700 человек рабочих, теперь их работает здесь свыше 8 000 человек. До войны каждый день печаталось 200-300 тысяч рублей бумажных денег, к началу революции ежедневный выпуск их достиг 18 миллионов рублей, к маю месяцу 1917 года экспедиция выпускала уже 30 миллионов рублей в день, а к июлю свыше 50 миллионов. Почти 200 пудов бумаги идет каждый день на печатание этих кредитных билетов, все машины, все рабочие руки без отдыха заняты ими, и все же денег едва хватает. Государственный Банк не успевает удовлетворять требований, во многих его отделениях, в провинции уже начинает чувствоваться затруднения вследствие недостатка бумажных денег. Куда же идти дальше?
Война подорвала средства государства, революция при продолжении неразумных и опасных требований на новые и новые расходы может окончательно их расстроить.
367
V. Заключение
Старый строй оставил печальное финансовое наследство. Никакого финансового плана для упорядочения государственных средств не было, расходы на войну производились неосмотрительно, небережливо, бесхозяйственно и часто с злоупотреблениями, новые налоги вводились случайно, всего больше были повышены косвенные налоги, падающие на массы населения, и мало затрагивались налогами состоятельные люди. Военные заказы сдавались по очень высоким ценам, давая огромные барыши частным предпринимателям и разоряя государство. Займы заключались малоуспешно, а иногда и совсем не успешно.
Революция пока очень мало изменила это наследие прошлого. Во многом оно не только не улучшалось, а даже ухудшилось. Платежи по налогам стали поступать неисправно. Некоторые люди поняли новую свободу как свободу от всяких обязанностей по отношению к государству. Требовали себе прав, повышенной платы, а работали плохо, мало и свой долг перед родиной не выполняли. Новому правительству пришлось спешно пытаться поправлять расстроенные финансы.
В марте месяце был подготовлен, а затем в апреле выпущен новый заем - Заем Свободы, от которого ожидали получить много больше денег, чем от старых военных займов. Однако он стал разбираться населением не сразу, и только к 7-8 июля сумма подписки достигла 3 миллиардов рублей, действительно же внесенных на заем наличных денег было весьма немного. Особенно сначала замедлялась подписка на заем в демократических слоях населения тем, что больше месяца со дня ее открытия центральные органы советов рабочих депутатов не давали никакого ответа по вопросу о содействии займу, а преступная агитация большевиков была направлена прямо против займа.
Интересно сравнить подписку на заем свободы за первые 70-75 дней с подпиской на последний военный заем царского правительства в конце 1916 года.
Суммы подписки, млн
зуб.
в Госуд. Банке, казнач. ит. д.
в частных банках
в сберегательных кассах
в учрежд. мелкого кредита
2-й военный заем 1916 г.
197,3
360,0
268,4
45,4
Заем свободы 1917 г.
338,9
976,9
261,6
23,4
Цифры показывают, что в Гос. Банке, в казначействах и в частных коммерческих банках, т. е. там, где подписывались на заем более состоятельные люди, за первые 2х/2 месяца на заем свободы подписались на 759 млн рублей больше, чем на старый военный заем, а в сберегательных кассах, в учреждениях мелкого кредита (кредитных товариществах, судно-сберегательных товариществах и прочих кооперативных кредитных учреждениях), т. е. там, где по преимуществу подписывались широкие круги населения, они подписались
368
меньше, чем на последний военный заем старого правительства на 27 миллионов рублей. Оказывается, что состоятельные классы скорее поверили новому строю и пришли к нему на помощь, тогда как массы населения отнеслись к нему сначала недоверчиво и только впоследствии их участие в займе стало более заметным и крупным.
Новые налоги для получения средств подготовлялись новым правительством довольно медленно, и только в июне были изданы три крупных закона: больше чем вдвое повышен введенный ранее подоходный налог, введен добавочный единовременный сбор с доходов наиболее крупных и очень повышен налог на сверхприбыль промышленных заведений и предприятий за время войны. Все три налога упадают на состоятельных людей, и чем выше доход человека или предприятия, тем больше придется ему платить налога в казну. Так, при чистом доходе свыше 400 тыс. руб. в год придется платить одного подоходного налога 30 %, т. е. 120 тысяч рублей. Люди, получающие в год менее 1 000 рублей дохода, совсем не будут платить подоходного налога. Единовременный сбор начинается с людей, имеющих не менее 10 тысяч рублей дохода в год, и также достигает для самых крупных доходов 30 % всего дохода. Налогом на военную сверхприбыль облагается доход промышленных предприятий, получивших в 1916 г. свыше 6 % прибыли. При очень большой прибыли (более 40 %) налог достигает 80 % излишнего дохода.
Конечно, все эти три налога очень тяжелы даже для самых богатых людей. Но что же делать, если положение государства еще более тяжело. Нельзя бросить войну и заключить позорный мир, нельзя не расходовать деньги на новые учреждения революционной России.
Однако и при новом строе приходится настаивать на самой строгой бережливости народных денег. Дальнейшие требования на новые расходы и прибавки приходится удовлетворять с крайней осторожностью и осмотрительностью. Три новых введенных налога едва ли могут дать государству более 1 000-1 200 миллионов рублей, а один бюджет на 1918 год ожидается в 7 800 миллионов рублей, т. е. почти на 3 800 миллионов больше предполагавшегося до революции бюджета на 1917 год. Уже по обыкновенному бюджету этого текущего года предвидится недостаток в средствах, дефицит не менее 1 500 миллионов рублей, не говоря о многих миллиардах военных расходов. Убытки по почтово-телеграфному ведомству и казенным железным дорогам придется покрывать увеличением почтово-телеграфной таксы и тарифов на пассажирские билеты и грузы. Эти тарифы уже повышены на 200 %. Дефициты по бюджеты и военным расходам покрывать придется новыми займами, а для платежа процентов вводить новые налоги. Кроме трех введенных налогов, министерством финансов предположено ввести еще прямые налоги с имущества, с увеличения стоимости имущества, увеличить налог с наследств, особенно крупных и переходящих неблизким родственникам. Однако все эти прямые налоги, падающие на состоятельных людей, не могут покрыть значительной части всех новых расходов по бюджету 1918 года. Пришлось прибегнуть и к косвенному обложению, т. е. если вновь увеличен акциз с табака, придется увеличить акциз с сахара, чая, спичек, папирос, керосина и пр., или, что лучше
369 ЗЕ&ж
для плательщиков и доходнее для казны, постепенно ввести государственные монополии на торговлю этими продуктами.
Война требует жертв, и население должно их нести во имя блага родины.
Однако какие бы налоги ни вводились, как бы ни были они тяжелы для населения, одними налогами всего не исправишь в государственных финансах. Необходима строя бережливость, во всем. Бережливость должна стать очередным призывом революции, если только не хотят ее погубить окончательным разорением страны.
Бережливость и экономия должны строжайшим образом проводиться и в государственной жизни, и жизни всех частных лиц. Чтобы платить налоги исправно нельзя бросать деньги зря, или тратить их на ненужные, лишние предметы. Надо ограничить себя во всем и все частные свободные средства отдать на помощь родине.
Война и революция требуют от населения жертв и самопожертвования.
Главнейшей очередной задачей революционной власти, кроме налогов, займов и строжайшей бережливости, в области финансово-экономической должна стать, далее, выработка широкого финансово-экономического плана для подъема производительных сил страны.
Кончится война, вместо революционного разрушения начнется творчество свободной России, которое должно заживить раны, нанесенные ее жизненным силам и средствам. Нужно будет создавать новые источники доходов, используя беспредельные дремлющие богатства страны, вызывая к жизни новую промышленность, новые лесные, горные, фабрично-заводские предприятия, расширяя добычу угля, нефти, металлов, увеличивая выработку и производство бесчисленного множества химических и механических изделий, эксплуатируя движущую силу воды и создавая новые источники дешевой энергии. Для использования громадных спящих богатств нашей родины необходим широкий приток иностранного капитала для развития у нас мощной промышленности, капитала не хищного и не поработителя, каким всегда был немецкий капитал, а капитала созидающего и творящего новые богатства.
Широкая волна просвещения, самая энергичная работа в области рассадников знания должна выявить новые творческие силы свободного русского народа, вооружить его техническими сведениями и научным опытом.
Наконец, разумное, планомерное и закономерное разрешение земельного вопроса в интересах трудящихся земледельцев, соединенное с широкой государственной помощью повышению уровня сельского хозяйства и увеличению производительности сельскохозяйственного труда, столь низкой у нас, должно сочетаться со всеми остальными мерами устроения благосостояния России.
Ее богатства так велики, силы ее населения, талантливого и трудолюбивого, столь громадны, что военное разорение, безумный рост государственного долга и революционная разруха в народном хозяйстве быстро могут быть излечены разумной государственной политикой, преследующей благо не отдельных классов и групп, а всего народа.
Шингарев А. И. Финансы России во время войны. Пг., 1917.
Раздел IV
НАУКА И КУЛЬТУРА
Вернадский В. И.
ВОЙНА И ПРОГРЕСС НАУКИ
Время, переживаемое человечеством на грани XX столетия, едва ли имеет себе аналогию во всю предшествовавшую его историю. И едва ли когда приходилось так быстро испытывать столь великие изменения в течение немногих лет, какие суждено было пройти нашему поколению. Несомненно, величайшая война, трагедия которой перед нами развертывается, подготовлялась десятилетиями, если не столетиями, в некоторых своих частях; будущий и даже современный историк может и сейчас указать некоторые стороны такой ее связи с прошлым. Едва ли можно сомневаться и в том, что происшедшее кровавое столкновение явилось следствием того, что одновременно разнородные исторические процессы дошли до своего довершения, и эта война, так или иначе дав выход силам прошлого, начнет новое будущее. Ясно для всех, что после пережитого человечеством величайшего в истории потрясения не могут продолжаться неизменными те злобы дня и те перспективы, какие, казалось нам, еще на днях могли бы идти без яркого изменения года и десятилетия.
После этой войны неизбежно в жизнь войдет так много нового, что нельзя будет безнаказанно и спокойно тянуть старое - как будто бы ничем не прерванное. То, что сейчас переживается человечеством, есть явление более широкое по своим последствиям, чем то, что внесено было в человеческую жизнь 1789 годом и его грозными отголосками.
Странным образом есть одна сторона человеческой жизни, где исторический перелом, носящий катастрофический характер, грандиозный по своим размахам и поразительный по своим перспективам, начался много раньше и едва ли достиг и сейчас своего апогея. Конец XIX и особенно начало XX века в истории естествознания является поразительной и небывалой эпохой катастрофического изменения, эпохой величайшей научной революции. Несомненно, подготовленный прошлым, этот перелом все же охватил нас, как вихрь, и заставил, исключительно быстро и спешно, изменить и изменять наши взгляды и воззрения в самых, казалось, прочных и законченных областях мышления. Нет возможности, конечно, входить здесь в какие бы то ни было рассуждения о характере или содержании тех изменений, какие внесены
371_3&u,
в нашу научную мысль и в наше точное знание ходом математических и физических наук за немногие истекшие года XX столетия. Важно лишь остановиться на полученном в связи с этим изменением любопытном психологическом результате, который во многом аналогичен тому, что сейчас переживается в мировой политической жизни. Мы научились за последние годы в науке ничему не удивляться, считать невозможное возможным, смело и спокойно научно подходить к таким вопросам, до которых еще недавно добегала - и то очень редко - лишь вышедшая из рамок научная фантазия или философская спекуляция. В психологии натуралиста произошло за эти года огромное изменение, влияние которого еще далеко не учтено и только только начинает сказываться в научном творчестве и в задачах, которые дерзновенно начинают ставиться исследователями и их организациями. Несомненным отсюда становится для всякого знакомого с историей идей, что вслед за таким изменением психологии научной среды должно было последовать новое творческое течение в религиозной и философской областях человеческого мышления.
И в этот момент великая мировая война вносит в политическую среду и в широкие народные массы, творящие современную историю, элементы тех же самых настроений, какие переживаются уже годы в научной среде и через нее медленно проникают в растущую молодежь. Понятно поэтому то чувство глубокого внимания, какое вызывает происходящая война у всякого человека, привыкшего вдумываться в научную жизнь, помимо даже тех настроений и чувств, какие вызывает она в нем как в гражданине своей страны.
Но помимо этого великая война 1914 года отражается на научном мировом движении и другими своими сторонами. Прежде всего в этой войне мы больше, чем когда-либо, видим применение научной тактики к решению задач военного характера. Бесстрастный характер точного знания сказывается в его помощи военному разрушению. Новое, что внесено в эту войну, заключается не только в особенностях организации, позволившей привести в движение миллионные, никогда раньше не бывалые, армии, но и в невиданном раньше применении научных знаний. Война в воздухе с аэропланами, цеппелинами, гидропланами, новые артиллерийские орудия, неслыханной силы или точности, разнообразные применения электрических волн или электрического тока, новые взрывчатые вещества творят здесь впервые свою губительную работу. Несомненно - несмотря на кровавые, полные страданий последствия - все это возбуждает научное творчество, направляет силы и мысль исследователей в новые области научных исканий. И вместе с тем, нельзя отрицать, что, сравнивая полученные результаты с тем развитием военной разрушительной или защитительной деятельности, какие рисуются как возможные научному исследователю, мы находимся еще в самом начале достижимых научных приложений к военному искусству. Те природные силы, каких сейчас уже касается научная мысль, завоевание которых нами начато и, несомненно, не остановится, а будет идти дальше до конца, едва начинают проявляться в этой войне и сулят в будущем еще большими бедствиями - если не будут ограничены силами человеческого духа и более совершенной общественной организацией.
xj^E 372
Едва ли, однако, можно сомневаться, что как бы ни закончилась эта война, и победители и побежденные вынуждены будут направить свою мысль на дальнейшее развитие научных применений к военному и морскому делу. И тех и других будут к этому толкать и дух приподнятого патриотизма и правильно или неправильно понятое сознание государственной необходимости. Едва ли можно сомневаться, что и сейчас все больше подымается в среде человечества индивидуальная творческая и изобретательская работа в этом направлении: все, что выясняется на войне, учитывается как рок или задача ближайшего будущего. На арене борьбы столкнулись как раз те человеческие общества, в среде которых куется сейчас научная работа человечества, и какое бы из них ни было побеждено, в его среде невольно подымется приподнятая творческая работа в этом направлении, и ей наперекор из чувства самосохранения должна будет идти и работа другой стороны.
Научное развитие не остановит войну, являющуюся следствием разнообразных причин, не доступных влиянию научных работников. Нельзя делать иллюзий. Война, ныне поднятая, не явится последней: она возбудит человеческое творчество для дальнейшего усовершенствования в этом направлении. А так как это творчество совпадает с эпохой небывалого в истории человечества расцвета точного знания и все подымающегося высокого подъема научной дерзновенности, сознания силы, веры в достижимость почти невозможного - то надо думать, что область приложения точного знания к военному искусству будет расширяться в ближайшие после войны года, и новая война встретиться с такими орудиями и способами разрушения, которые оставят далеко за собой бедствия военной жизни 1914-1915 годов. Ибо сейчас, несмотря на исключительное значение научной техники в военном деле по сравнению с прошлым, мы видим здесь меньшее изменение, чем какое совершилось, напр., за тот же период времени в научном мышлении или научных приборах.
* * *
Трудно, конечно, и невозможно сказать, будет ли в состоянии человечество избежать нового опыта такого кровавого применения научных завоеваний: это зависит в значительной мере от политических результатов войны, от доведения ее до конца, до значительного ослабления империалистических стремлений Германии и от силы того чувства этического протеста, какой вызывает в сознании человечества дикий способ ведения войны, свойственный эпохе переселения народов, перенесенный германской государственной организацией в XX век. Но есть одна сторона этой войны, которая носит более гуманный характер и также теснейшим образом связана с ростом научного знания и научных исканий. Научная техника применима к войне не только в ее разрушительной части: она также необходима и столь же выдвигается на первый план и в ее части защитительной или в залечивающей ужасы войны. Несомненно, по мере дальнейшего роста разрушительной научной техники охранительная и защитительная сила научного творчества должна быть выдвинута на первое место для того, чтобы не довести человечество до самоистребления. Трудно
373 Sfeu
сказать, возможно ли довести силу и мощь такой охранительной работы научной мысли до таких пределов, которые превысили бы разрушительную силу военной научной техники или физической военной силы. Однако, нельзя отрицать, что надежда на такую возможность не более утопична, чем надежда на другие, изыскиваемые человечеством средства прекращения войн. Человечество пыталось выдвигать для этого и религиозное или нравственное воспитание, и лучшую общественно-государственную организацию, и непосильность материальной стоимости военных начинаний или страх самоистребления. Все эти средства оказались далекими от жизни, исчезли как дым при решении - с какой-либо стороны - начать войну. Наряду с ними и одновременно с ними должна быть выдвинута и защитительная сила научной техники. Ведь, в принципе не является утопией противопоставить разрушительным созданиям человеческой воли и мысли такие технические средства защиты, которые были бы неуязвимы для орудий разрушения или которые делали бы ничтожными и малочувствительными результаты разрушительной военной техники. До сих пор внимание исследователей и изобретателей направлялось в сторону разрушения. Мечты создателей военных цеппелинов, новых пушек, сверхдредноутов, несомненно, будут только усилены после этой войны - им должно быть противопоставлено научное творчество, направленное на защиту от разрушения.
Несомненно, сейчас человечество сильнейшим образом затронуто в этой войне в самой глубине своей психики. Ужас войны между культурными народами, варварский способ ее ведения по отношению к мирному населению и к культурной работе человечества, возведенный в систему германцами, перенос войны на весь земной шар, несомненно, всколыхнул сердца и умы всех мыслящих людей во всех странах мира. Мечты об ограничении милитаризма, как государственной системы, приближаются к жизни, и так или иначе в ближайшем будущем будут сделаны попытки к ее ослаблению и ограничению. Но наряду с мерами политического характера или попытками междугосударственных ассоциаций, наряду с работой мысли людей в этом направлении должна быть усилена деятельность научных организаций и отдельных ученых, направленная к защитительной технической работе против разрушительных сил войны.
До сих пор творческая работа в этой области мало требовалась государственными организациями и не вызывалась идейными стремлениями. Она отстала от научной работы в области военного разрушения. Не всколыхнет ли сейчас ужас войны между культурными народами утопические стремления положить предел будущим войнам путем усиления сил защиты от разрушения и не подвигнет ли он на это научное творчество? Ибо ясно, что оно может на этом пути создать не менее действительные средства обороны, чем созданные им же средства разрушения. К тому же, именно эта война выдвигает средства обороны на такое место, какое раньше едва ли они имели в военных действиях и вызывает к ним внимание государственных деятелей. Нельзя забывать, что здесь область научного творчества представляет почти непочатое поле.
х/с<Ж 374
* * *
Наряду с возбуждением научной мысли и научного творчества война 1914-15 годов наложила свою тяжелую руку и на развитие науки. Она отвлекла средства, шедшие на мирную культурную научную работу, на долгие месяцы отбила от научной работы ее работников. Тысячи талантливых людей пали на полях битв и в лазаретах, среди них были и те, которые при обычном ходе жизни явились бы крупными учеными. Должно быть, есть среди них и такие, которые рождаются раз в поколение.
Но, вероятно, наиболее тяжелым ударом, наносимым войною науке, является перерыв научных сношений. Наука, подобно искусству и религии, и даже больше чем искусство и большинство религиозных систем, является культурной организацией, малозависимой от государственных или племенных рамок. Наука едина. Ее цель - искание истины ради истины, а та истина, которая получается усилением вековой научной работы, далека от исторической обстановки момента, обща и едина всем без различия.
Поистине, в науке, как и в мировых религиях, несть эллина и несть иудея.
За последние десятилетия этот идеал научного единства начинал получать широкие рамки, став выливаться в подобие мировой организации. Начиная с XVI века - а, пожалуй, и ранее - со времен единой науки западного средневековья, в научной среде существовало общение вне рамок государственных союзов. Перед интересами науки, казалось, умолкали мелкие распри политических интересов дня. В научной среде человек, казалось, хотя бы одной стороной своей культуры жил в идеальном будущем строе единого человечества. Со второй половины XIX века к этому вековому навыку научной среды и к привычке ее дружно идти в разных странах и среди разных племен и народов к одной, общей всему человечеству, цели, присоединилась международная организация научной работы, вылившаяся в разнообразные, все растущие формы. Трудно сейчас даже исчислить международные начинания, касавшиеся самых разнообразных вопросов и питавшие постепенно более тесное идейное, личное и рабочее сближение научных работников по всему миру.
Все это оборвалось сразу и внезапно с началом войны. Сейчас уже много месяцев научная жизнь идет почти независимо в различных научных центрах; мы ничего не знаем о том, что делается в Германии или Австрии. До нас не доходят ни научные издания, там выходящие, ни результаты работ единичных ученых или лабораторий. Наша связь с союзниками лучше, но все же далека от нормальности обычных сношений. Научная работа всюду идет сейчас сама по себе и, в общем, едва ли заметно дрогнула от войны. Как мы знаем, у нас научная работа идет прежним темпом, развиваясь и увеличиваясь сейчас, как развивалась раньше; мы знаем, что она не прервалась и не уменьшалась и в годы других наших народных потрясений - ни в годы Японской войны, ни в годы революции.
Едва ли можно говорить о научной работе на территории Бельгии или в областях Польской народности; сильно отразилась одно время война и на французской научной работе, но там жизнь уже в значительное мере вошла в колею в этом отношении.
Несомненно, научная работа совершенно не изменила своего темпа в нейтральных государствах или в Англии. Для Германии и Австрии мы имеем очень неясные сведения, но, по-видимому, внешние рамки работы (научные журналы) остались пока, в общем, не затронутыми войной.
Но, во всяком случае, уже внешний перерыв международных сношений отразился на научной работе сильнее, чем на какой-либо другой стороне человеческой жизни, кроме, может быть, товарообмена. Еще более отразится он в дальнейшем, благодаря тем глубоким изменениям, какие произойдут в психике ученой среды. Научная работа сейчас при быстроте международных сношений все время шла при интенсивном обмене полученных результатов. В этом обмене немецкие ученые и немецкая научная литература играли огромную роль. С помощью ученых специальных журналов, организации обзоров и рефератов, кропотливого труда справочников и сводок немецкая научная литература являлась до последнего времени связующим международным цементом и с ней приходилось считаться в текущей работе больше, чем с какойлибо другой научной литературой. На континенте Европы ни одна страна не могла в этом отношении состязаться с немцами, которые создали традицию такой связи, и с середины XVIII века по крайней мере неуклонно работали в этом направлении. Несомненно, что со времени достижения национального единства, за последние 40 лет эта форма научной деятельности немецких ученых - при огромном содействии чуждых им по языку ученых, пользовавшихся немецким языком, - достигла высокого развития и явилась важным элементом научного прогресса. М. б., именно этой организационной работой немцы сделали для науки больше, чем какой-нибудь другой стороной своего научного творчества. Война разорвала эту вековую работу и едва ли ее удастся воссоединить вновь в прежних формах. Ибо не скоро залечиваются внесенные войной ненависти. Еще теперь - после 40 лет - живы были воспоминания 1870-1871 гг. во взаимных сношениях немецких и французских ученых, и мы их постоянно чувствовали на международных конгрессах и в международных предприятиях. То, что происходит сейчас, есть событие гораздо более крупное и гораздо глубже проникающее в жизнь, чем франко-прусская война, все еще столь живая. Бестактные выступления немецких ученых, их попытки оправдать и извинить ничем не оправдываемые варварства, их дерзкое, пренебрежительное отношение к научной работе других народов, грубое смешное преувеличение своего значения в общей мировой научной работе человечества едва ли скоро могут быть забыты и заглажены. К сожалению, война внесла в ученую среду человечества тяжелые создания духов злобы и ненависти. Сейчас и в ближайшие годы по крайней мере едва ли немецкие ученые смогут восстановить утерянное, созданное дружной, упорной работой прежних своих поколений, свое высокое в науке положение.
К тому же ждать нельзя. Конец войны еще не виден. Общий обмен мировой научной работы должен быть создан в нейтральной среде, далекой и в будущем от прямых переживаний отголосков войны 1914-15 годов.
376
Невольно взор обращается к той работе, которую за последние годы делают заморские англосаксы, гл. обр. в Соединенных Штатах Северной Америки. Здесь, особенно за последние 10 лет, наблюдается колоссальный рост научной работы, и вместе с тем американцы, при помощи ученых английского языка, за последнее время создали - для своих надобностей - аналогичные немецким, от них не зависимые, журналы, справочники, сводки. Эти издания за последние годы начали бескровное состязание с аналогичной работой немецкого языка. И сейчас мы должны воспользоваться ими, тем более что они полнее дают нам картину того, что делается в Новом Свете, где как раз теперь идет могущий рост организованной работы в области естествознания и математики. Несомненно, старая Европа теряет этим путем известную долю своего значения - мировой узел научной организации переносится в Новый Свет. М. б., этого бы не было, если бы не было мировой войны, хотя и раньше рост научной литературы на английском языке был заметно более быстр, чем рост научной литературы на языке немецком. А в этом росте на первое место выдвигалась работа граждан штатов Америки.
* * *
Гораздо больший ущерб Европе будет принесен войной на поле экономической жизни. Сейчас трудно учесть величину этого ущерба, оцениваемого с мировой точки зрения.
Едва ли верны опасения и ожидания, связываемые с вероятным падением в результате войны 1914-15 годов мировой гегемонии Европы и исключительным ростом значения Нового Света или древней Азии. Но, во всяком случае, несомненно, что война потребует от Европы для излечения нанесенных ею ран величайшего напряжения. Если даже не считать огромных трат на чисто военные действия, которые ложатся тяжелым бременем на будущие поколения, и не обращать внимания на временное сокращение производительного труда - одна гибель до конца капитала, живого и мертвого инвентаря, живой человеческой силы является не восстановляемым обычным путем ослаблением экономической мощи Европы и каждого из участников мировой трагедии в частности.
Для борьбы с этим бедствием единственным средством является увеличение производительности труда, усиление человеческой мощи в борьбе с природой. Это может быть достигнуто главным образом путем роста научной техники.
Несомненно, область приложений естествознания, точного знания вообще, далека по своей сути от вопросов этики. Как всякая техника, она может быть обращена на дурное и хорошее, на доброе и злое. Что такое доброе и злое и что такое дурное и хорошее, решается человеком вне ведения бесстрастной науки о природе. Однако странным образом ученый, в своей деятельности ищущий истину, стремящийся к пониманию окружающего, в тоже самое время является определенным фактором этического характера в жизни. Стремясь проникнуть в природу, он стремиться овладеть ее силами и тем самым всег¬
377L3&U
да поднимает производительные силы человечества. В борьбе с бедствиями и несчастьями, болезнями и нуждой, трудностью удовлетворения потребностей сила научного творчества с каждым поколением все более и более выдвигается на первый план.
И когда - после окончания войны 1914-15 годов - перед старой Европой станет вопрос о поднятии ее ослабленного самоистреблением благосостояния - перед ней тем самым станет вопрос об увеличении ее производительных сил путем лучшего использования находящегося в ее распоряжении природного капитала и нахождения новых источников, поддерживающих жизнь, которые могут быть введены в пользование человеком. И в том и в другом случае явится необходимость усиления научной творческой работы, которая только и может дать ей желаемую помощь.
Едва ли можно сомневаться, что этот путь более открыт Европе, чем другим странам света, т. к. сейчас 7-8 десятых всей творческой научной работы человечества совершаются пока еще в Европейских государствах и в их колониях, ее расами.
* * *
Все эти соображения касаются науки как мировой культурной силы, вне всякого отношения к отдельной стране. Но, очевидно, все это можно целиком перенести и на нашу страну, в то общество, в каком идет наша научная работа.
Всякий из нас ясно осознает, что со всех указанных выше точек зрения рост научного знания, увеличение усилий на поддержание и расцвет научного творчества, увеличение для этого материальных средств является одной из важных задач, которая станет после войны в русской жизни.
Увеличение и расширение нашей научной организации, ее более интенсивная работа и ее большая материальная сила есть одно из самых действительных средств для борьбы с тяжелыми последствиями великой войны, выпавшей на долю нашей родины.
Но для России задачи такой работы могут быть поставлены и более конкретным образом. Для нас выяснилось многое во время войны и прежде всего стало ясно всем то, что раньше было ясно немногим - наша экономическая зависимость от Германии, носящая совершенно недопустимый характер при правильном государственном управлении. То, что это сделалось ясным для русского общества, очевидно, является фактом величайшей важности, ибо последствием такого сознания неизбежно будет изменение положения дел.
Одним из главнейших факторов такого освобождения является использование своими силами своего достояния. Но для этого необходимо решить чисто научную задачу, произвести учет производительных сил нашей страны. Мы должны знать, что имеется в недрах и на поверхности нашей страны, должны уметь их технически использовать. И то и другое невозможно без самого широкого научного исследования и без большой, частью предварительной, исследовательной работы.
xjrêflE 378
До сих пор Россия тратила исключительно мало для изучения своего богатства, для овладения силами своей природы. Другие большие государства действовали иначе. Сейчас перед нами живой пример другой страны, по размерам сравнимой с нами, - Соединенных Штатов Северной Америки. Стыдно становится, когда мы сравним их знание и наше знание о богатствах и средствах использования своей страны. А между тем мы начали свою работу в этом направлении чуть не столетием раньше. Дело объясняется просто. У нас работа шла на гроши, в значительной мере добровольными усилиями, частных обществ и лиц, делавших такие исследования в свободное время. Все это было и в Америке, м. б., не больше, чем у нас. Но там было другое - колоссальная помощь такой работе как всего союза, так и отдельных государств - штатов - особенно за последние 40 лет. Средства, которые там были истрачены на эту работу государством, никогда не были в схожем размере в распоряжении русских натуралистов. Я оставлю в стороне даже те средства, которые давались богатыми частными лицами, несравнимые в Америке и у нас, а говорю только о средствах государственных.
И такая затрата была правильным употреблением государственных средств. Она давно окупилась, т. к. она привела производительные силы Америки, природой данные, в активное состояние. У нас эти производительные силы, вероятно большие, чем те, какие выпали в удел Штатам, лежат мертвым капиталом, в значительной мере неведомым их обладателю.
Этот пример поучителен, и он должен быть использован. И у нас должна быть сделана работа исследований производительных сил, как она была сделана Америкой после гражданской войны.
После войны 1914-1915 годов мы должны привести в известность и в учет естественные производительные силы нашей страны, т. е. первым делом должны найти средства для широкой организации научных исследований нашей природы и для создания сети хорошо обставленных исследовательных лабораторий, музеев и институтов, которые дадут опору росту нашей творческой силы в области технического использования данного нам природой богатства. Это не менее необходимо, чем улучшение условий нашей гражданской и политической жизни, столь ясно сознаваемое всей страной.
Вернадский В. И. Война и прогресс науки // Чего ждет Россия от войны. Пг.у 1915. С. 67-80.
379 fefew
Кареев H. И.
МЫСЛИ О РУССКОЙ НАУКЕ ПО ПОВОДУ ТЕПЕРЕШНЕЙ ВОЙНЫ
I
Я позволю себе перевернуть вопрос и говорить не о том, чего ждет Россия от войны, а что ждет Россию после войны, и ограничу притом свою тему областью науки. Вероятно, этот вопрос наименее, сравнительно с другими вопросами, представляется уму у громадного большинства русских, так или иначе стремящихся отдернуть завесу, за которой скрывается будущее, и едва ли в этом отношении у этого большинства есть какие-либо ожидания. Другое дело - то незначительное по своему количеству меньшинство деятелей науки, к которому я имею честь принадлежать, тем более что мы уже кое-что чувствуем и кое-что даже сами проявляем в этом отношении.
Когда в учебные месяцы раза по два, по три в неделю, бывало, входишь в профессорскую лекторию Университета, всегда подходишь к тому или другому концу двух столов, на которых раскладываются научные журналы - большею частью иностранные. Теперь, к концу первого семестра этого учебного года, мы уже не видим никаких научных новинок. Германские и австрийские журналы к нам не приходят по понятной причине, но, равным образом, не приходят и научные периодические издания на языках французском, английском, итальянском, журналы союзных с нами и нейтральных наций. Последнее объясняется тем, что посредниками в снабжении России иностранными книгами и журналами давно сделались немецкие книгопродавцы, которые теперь и прекратили всякую присылку. Слухи ходят, кроме того, что некоторые издания, особенно французские, на время войны прекратились, и это не невероятно. Когда я в августе этого года виделся в Берлине с известным историком Т. Шиманом, то узнал от него, что по случаю войны прекратилось издание «Zeitschrift für Osteuropäische Geschichte», в котором он принимал близкое участие, а приехав в конце того же августа домой, я услышал, что и только что предпринятый мною «Научный Исторический Журнал» издателем его по случаю войны прекращается. Inter arma silent Musae! Научные сношения расстраиваются, научная продуктивность падает.
Пойду далее. Очень многие из преподавателей высшей школы, особенно приват-доценты, работающие над магистерскими и докторскими диссертациями, которых нельзя написать в России, пользуются продолжительным летним вакационным временем или частью его для того, чтобы работать за границей. В настоящем году научные занятия успевших их начать прервались с объявлением войны и не могли даже начаться для тех, кто думал посвятить этому вторую половину лета, с середины июля до конца августа. Реже для той же цели пользовались мы зимним вакатов, но и тут произошло то же самое: наприм., уже несколько лет сряду я ездил недели на три-четыре в Париж для
jjg$> 380
архивных занятий: когда мне теперь удастся окончить начатую работу, Бог весть. Довольно многочисленная категория молодых ученых, командированных за границу для приготовления к профессорскому званию, попала в еще худшее положение, если их война застала в Германии или в Австрии: находясь в возрасте отбывания воинской повинности, они были объявлены пленниками, но вместе с тем все лаборатории, кабинеты, музеи, библиотеки, архивы были для них закрыты, так что использование невольного пребывания за границей сделалось для них в целях научной работы немыслимым. В такое же положение попали и многочисленные студенты из России, застрявшие в Германии и отчасти в Австрии в момент объявления войны. Для многих из них, перед которыми закрыты двери и нашей высшей школы, занятия в заграничных университетах и высших технических школах были единственным способом получить высшее образование.
Очень печальную сторону условий, в какие поставила научную деятельность война, представляет собой поведение довольно значительного количества представителей германской науки, которые тоже вмешались в международную распрю с заявлениями, в которых менее всего научного духа, но много шовинистического задора и высокомерия, отождествления только своей национальной культуры с высшею цивилизацией и готовности принципиальной защиты прусского милитаризма. Наука по существу своему интернациональна, представляя собою общечеловеческое достояние, и если кто призван сдерживать страсти и устранять из жизни все то, что не требуется интересами национальной обороны, так это именно ученые, писатели, художники. Опираясь на представление о нейтральности научной сферы, делающей, по моему мнению, вполне возможным сохранение и во время войны товарищества по науке, как своего рода «братства во Христе», я и позволил себе, будучи застигнут войною в Германии, вступить в письменные сношения с одним профессором, Т. Шиманом, близким к самому Вильгельму II, с целью убедить этого ученого, чтобы он употребил все свое влияние в интересах многочисленных русских, задержанных в Германии. Аргументация моя была такая: война кончится же когда-нибудь, и обеим нациям придется восстановлять добрососедские отношения, для чего теперь же может быть подготовляема почва устранением всего лишнего, ненужного, и в этом смысле наиболее могли бы сделать представители науки. Проф. Шиман не остался глух к этому голосу и, действительно, пустил в ход свои связи, чтобы уладить вопрос о нашем освобождении из плена.
К сожалению, очень многие германские ученые, часто с первоклассными именами, стали на другую точку зрения и бросили перчатку ученым воюющих стран своими индивидуальными и коллективными выступлениями, вызвавшими со стороны последних ответную полемику. Лично я думаю, что дурному примеру, поданному немцами, следовать не стоило, и, во всяком случае, благодаря выступлениями немецких ученых создалось далеко не то настроение, на почве которого можно было бы налаживать восстановление добрососедских отношений. Между нами и немецкими учеными возникла неприязнь, которая долго будет мешать научным сношениям: пример того, как целые десятиле¬
381 З&у,
тия после 1870-1871 гг. между немецкими и французскими учеными не могли наладиться настоящие товарищеские отношения, еще слишком свеж, чтобы о нем стоило распространяться.
В первый же момент после объявления войны среди других дум, вызванных этим фактом, одно из непоследних мест заняла у меня мысль о международном историческом конгрессе, который должен был собраться в Петрограде в 1918 году. Мы, русские историки, стали исподволь к нему готовиться еще осенью 1913 года, желая организовать съезд наилучшим образом, чтобы не ударить в грязь лицом перед иностранцами и вместе с тем показать гостям, что сделано у нас по части исторической науки, изучения прошлого не только нашего отчества, но и других стран древнего и нового мира. Состоится ли этот ученый съезд, вот один из вопросов, который пришел мне в голову в первую же минуту после того, как я узнал об объявлении войны. И теперь это для всех нас, взявших на себя организацию конгресса и возможных его участников, большой вопрос. Конечно, относительно предстоящего съезда историков и раньше у нас были кое-какие сомнения, связанные с некоторыми национальными отношениями, но никому в голову не могло придти, что через полгода после предварительного совещания русских историков в декабре 1913 г. возникнет вопрос о русско-немецких отношениях.
Война, нужно желать и надеяться, кончится раньше срока, назначенного для нашего съезда, кончит свои занятии и другой конгресс, дипломатический, который подведет итоги войне, но какие будут в то время царить отношения между учеными стран, воевавших между собою? Вслед за объявлением войны Германской империей как враждебная сторона выступила, как я отметил выше, и немецкая наука в лице многих очень видных своих представителей, и это выступление не осталось без ответа с другой стороны. Борьба перенесена в мирную сферу науки, которой, казалось бы, нужно было остаться нейтральной.
Немцы подали дурной пример, которому во имя достоинства науки, повторяю, не стоило бы подражать. Современная летопись отметит все те полемические стрелы, которые полетели уже не в немецких ученых, поддавшихся шовинистическому угару, а в самую суть немецкой науки и философии. Одним из наиболее курьезных проявлений воинствующей идеологии было позабавившее многих заявление одного молодого ученого, сделанное в научном обществе нашей столицы и повторенное на публичной лекции в другой, - о прямом происхождении прусского милитаризма из германской философии, Крупа от Канта.
Если и этот пример найдет подражателей, сколько, к несчастью, нам придется видеть симптомов научного регресса. Будем надеяться, что здравый смысл, присущий русскому человеку, выйдет победителем из этого великого испытания. Будем надеяться также, что чисто анекдотический характер имеют и слухи об отказах где-то школьной молодежи от учения немецкому языку или истории Германии.
Когда я читал некоторые заявления немецких ученых, мне делалось стыдно за них самих как представителей науки и мне казалось, что потом и сами
дУЙЗВ 382
они устыдятся. Обидно также, очень обидно, но уже прямо за русских, когда из нашей среды начинают раздаваться человеконенавистнические голоса.
II
Что война не может не нанести ущерба нашей науке, об этом больше не стоит говорить. Ведь и на других сторонах нашего национального существования тяжело скажутся последствия вооруженной борьбы, которую нам навязали немцы.
Одним из последствий войны с ними, я думаю, будет ослабление влияния у нас германской науки, которое было всегда очень сильно. Здесь сделают свое дело и уже обнаружившаяся реакция «канто-крупповского пошиба» против германизма, и возможное прекращение на долгое время научных сношений с Германией и Австрией, и то, что наша молодежь также, думать нужно, очень продолжительное время не будет учиться в немецких университетах и других высших школах Германии и Австрии. Боже, сохрани и избавь нас от всякого человеконенавистничества, но даже и при полном у нас его отсутствии очень будет трудно наладить прежние научные сношения. Во время севастопольской войны русские и французы, ожесточенно дравшиеся между собою, во время перемирий сходились без всякой вражды: война шла своим чередом, не ожесточая душ, не поселяя в них вечной вражды, чисто национальной ненависти, какая потом, после 1870-1871 гг., возникла между теми же французами и немцами.
Что наша молодежь перестанет ездить учиться в Германию, где, к тому же, уже задолго до войны стали с нею обращаться дурно, в этом тоже очень большой беды нет, во-первых, потому, что земля не клином же сошлась, а затем и потому, что пора было бы устроить так, чтобы молодежь не была вынуждаема искать науки на чужбине. Это и дороже стоит, да и едва ли полезно, чтобы молодые люди, в то время, когда создается их миросозерцание, надолго отрывались от родины. Поездки за границу с научными целями необходимы, но не для обучения же тому, чему и дома можно не хуже выучиться: необходимы на время, с очень специальными целями, для ознакомления с чужою жизнью и притом не в одной какой-либо стране, хотя бы ею была и ученая Германия. Теперь, во время войны, сказалось, что многого нужного мы не умеем делать дома: быть может, и этого недостатка не было бы, если бы мы вообще стали в более правильные отношения к загранице, не посылали туда учиться массу молодежи, которая могла учиться дома, и не выписывали оттуда того, что нужно было бы приучиться делать дома.
Не будучи пророком, отказываюсь сказать, что ждет Россию в этом отношении, но хочу думать, что опыт не пропадет для нас даром. Вспомним недалекое сравнительно время, когда молодым женщинам, ищущим высшего образования, двери к нему дома были закрыты. А теперь что?
Кому известно, что пишущего эти строки менее всего можно заподозрить в национализме, того нет надобности убеждать в полной неприкосновенности
383 Sfeii
развиваемых здесь мыслей к какой бы то ни было национальной исключительности. Я хочу во время этих рассуждений стоять и все время удерживаться на общечеловеческой точке зрения, враждебной узкому национализму Если я предпочитаю, чтобы русская молодежь училась в России, то по мотивам, далеким от какой бы то ни было вражды к иностранному. Дурную сторону устремления массы нашего юношества в заграничные высшие школы представляет собою вынужденность этого устремления: она не является делом свободы выбора, которая, конечно, не должна быть стесняема и в противоположную сторону какими-либо запретительными мерами. Это раз, а во-вторых, ненормальный наплыв студентов из России в заграничные учебные заведения, как известно, стал вызывать кое-где, особенно как раз в Германии, реакцию среди местной молодежи - реакцию, которая, в свою очередь, стала вызывать соответственные чувства в гостях против хозяев, едва ли желательные для того, кто в международной неприязни видит одно из зол, удручающих человечество. Наконец, я думаю, ехать за границу полезнее всего не для того, чтобы там проходить весь курс учения в высшей школе, а для того, кто хочет доучиваться, совершенствоваться в науке, особенно же производить такие научные работы, которые в России невозможны или не так удобны.
Большим благом для русской науки нельзя не считать поэтому научные командировки за границу для работы над диссертациями, между прочим, и потому, что года на два молодым ученым обеспечивается досуг, обеспечивается возможность работать только для науки, хотя, конечно, напр., для лиц, занимающихся русской историей, достаточно бывает в таких случая временного перемещения места своего жительства, положим, из Казани в Москву и т. п. Другое совсем дело - ехать за границу начинать учиться, что было бы весьма понятно, если бы у себя, на родине, абсолютно было невозможно обучиться тому или другому, как, наприм., сербам или болгарам медицине при отсутствии в Белграде и Софии медицинских факультетов (ненормальность чего тоже чувствуется в обеих странах).
Молодые люди, отрывающиеся на четыре-пять лет от родной почвы, дышащие все это время чужим воздухом, притом в таком возрасте, когда завершается формирование духовной личности, часто - я знаю массу примером, - чересчур проникаются иностранными умонастроениями и притом не в том, что в последних есть общечеловеческого, и, следовательно, пригодного для родины, а в том, что имеет слишком местный, исключительно национальный характер.
Главная масса нашей молодежи направлялась в Германию, которую познавать более или менее и научалась, слушая немецкие лекции, читая немецкие книжки и газеты, присматриваясь к немецкой общественной жизни, словом, с головою погружаясь в неметчину и соответственно отставая от родной стихии, но известно, что как раз за последние десятилетия немецкая культура пропитывалась все более и более самомнением, самолюбованием, духом высокомерия и пренебрежительного отношения к культуре других народов. Германская жизнь, в которой, действительно, есть такие черты, которым можно позавидо-
x/S$y 384
вать и следовало бы подражать, но в которой есть и отрицательные стороны, выросшая на почве побед 1870-1871 гг. и стремления к мировой гегемонии в последние десятилетия, на многих российских молодых людей производила своего рода гипнотизирующее влияние, так сказать, догматизировала их мышление и делала их по духу в некотором роде немцами. Элементы этого проявлялись с особою силою в том поистине фанатическом натиске, который в последнем десятилетии прошлого века германские выученики сделали на лучшие традиции русской прогрессивной мысли. Всякий догматизм - сила отрицательная, и критика нужна везде, но русские «ученики» явились не с критикою, которая предполагает хорошее знание критикуемого, а с огульным отрицанием всего, что создано было самостоятельным развитием русской мысли, особенно заслуживавшим внимания потому, что в свой синтез она захватывала результаты не одной только немецкой, но и французской, но и английской мысли. Немцы сами когда-то славились широтою своего культурного захвата, когда еще не были нацией победителей, предназначенных к всемирному господству, но за последнее время они заметно сузились, что и наложило печать на разных германских выучеников в России.
Представим себе юношу, с гимназической скамьи попадающего под исключительное влияние германской культуры. Своя передовая мысль ему остается более или менее чуждою и неизвестною, и потом он обращается к ней с догматической предпосылкой, что вся истина, весь закон и пророки, последнее слово науки - в немецкой культуре. Конечно, наша наука и количественно, и качественно отстала от германской, но у нас есть одно преимущество: мы, за исключением всего умственно отсталого, общечеловеческое ставим выше национального, принципиально признавая, что общечеловеческое и может быть целиком включено во что-либо национальное, тогда как у немцев стало развиваться противоположное настроение, и не у каких-либо невежественных самобытников, а у корифеев философии и науки. За последние годы выучка у немцев не расширяла, а суживала умственный горизонт, и с этой стороны мне всегда было жаль тех, которые нигде не искали увидеть свет, как только в немецком окошке.
Немецкие выученики, бурно вторгшиеся в русскую умственную жизнь под знаменем экономического материализма, с фанатизмом прозелитов набросившиеся на суеверия, с их точки зрения, «народничества», «субъективной социологии», «роли личности к истории» и пр. и пр., совершенно не поняли духа нашей передовой общественности и в дальнейших своих путях тоже явились чуждыми традициями русской прогрессивной мысли. Она, эта мысль, реалистична, а экономические материалисты очень скоро ударились в мистику и метафизику, стали переходить от «марксизма к идеализму», наиболее же пропитавшиеся из них немецким духом стали перелицовывать на русский лад немецкое «Deutschland, Deutschland über Alles». Недаром в своей историкофилософской идеологии и наши славянофилы в наименее приемлемых сторонах своего учения были только последователями того, что на счет народного духа насочиняли германские философы первой трети XIX в.
385
Вот с какой точки зрения я считаю нежелательным, чтобы большие массы нашей молодежи получали свое воспитание под чужеземными влияниями и особенно такого пошиба, каковым было германское за последнее время. Конечно, Германия теперь надолго для нас закрыта, но я думаю, что чрезмерный наплыв русской молодежи и в университеты других стран - явление тоже ненормальное, раз он имеет характер вынужденности. Не прекращение научного общения с Западом имею я в виду, но его нормировку, и нормировку притом не принудительными мерами, а созданием в самой России таких условий, при которых все ищущие высшего образования могли бы находить его, прежде всего, дома. Эту необходимость, которая должна быть удовлетворена, но которую после страшных расходов, вызванных войною, конечно, удовлетворить будет нелегко, если понадобится открытие новых учебных заведений. Впрочем, если двери старых не будут запираться перед многими, желающими в них учиться, не нужно будет и лишних расходов.
И нужно будет еще, чтобы русская наука не отставала от западной, чтобы в наших высших школах молодежь находила все то, что дают заграничные учебные заведения. «На поприще ума нельзя нам отставать», - сказал еще Пушкин, и мы должны это помнить. В особенности следует стремиться к тому, чтобы ничто важное из делающегося на западе не игнорировалось у нас, а делалось известным и входило после надлежащего критического испытания в наш национальный синтез общечеловеческих истин.
III
Я невольно возвращаюсь к тем мыслям, которые особенно сильно занимали меня ровно тридцать лет тому назад. Я был тогда профессором Варшавского университета, относительно «миссии» которого я сильно расходился с некоторыми коллегами. Они говорили, что мы должны русскою наукою вытеснить влияние науки польской, а для этого особенно проводить и подчеркивать начала русские. Мое мнение было совсем другое: лекции русских профессором должны были быть органом науки, так таковой, науки общечеловеческой, и что если в науке польской есть что-то националистическое, то наше дело не вышибать его националистически русским клином, а проповедовать научную истину, которая враждебна всякому национализму, откуда бы он ни шел. Уже будучи совсем на отлете из Варшавы, я прочитал для русской публики лекцию о духе русской науки*, - тема, которую я тогда же изложил в более обширной статье, под заглавием «Мечта и правда о русской науке»**. Мечтою здесь было желание, чтобы русская наука была наименее национально-исключительной, наиболее общечеловеческой, будучи, однако, не только воспринимающею по отношению к истинам, добытым другими, но и творческою, вносящею свое
Под этим заглавием она и была издана отдельной брошюрой (1885). Была напечатана в «Русск. Мысли» за 1884 г.
386
оригинальное в общую сокровищницу человеческого знания. Это была «мечта», «правдою» же я называл в этой статье те условия, которые делали это для русской науки возможным, те признаки, которые указывали на то, что русская наука вступила на такой путь. Условия для осуществления подобной мечты - думал я и продолжаю думать теперь - в молодости нашей науки, заставляющей нас гораздо больше присматриваться к тому, что делается у немцев, у французов, у англичан и т. п., нередко довольствующихся только своим. Признаки того, что мы вообще будем идти по пути широкого общения с наукой западных стран, я усматривал в некоторых явлениях нашей научной жизни. Через тридцать лет после изложения такой profession de foi я остаюсь при прежней вере в плодотворность широкого общения с наукою других народов, которому противоречат фантастические представления о мнимой самобытности русского духа как носителя самой подлинной истины, но также противоречит и образовавшаяся у нас привычка идти на помочах одной германской науки, как будто бы это была наука par excellence, вся наука: «нет Бога, кроме Бога, и Магомет его пророк». В своем самомнении многие немецкие ученые готовы, как известно, сами это утверждать, но нам-то можно было бы на этот счет быть другого мнения и не думать, что только в немецких ученых теориях «и закон, и пророки».
Я глубоко ценю заслуги Германии перед наукой, сам многим обязан немецким книжкам, по которым учился, но вместе с тем вижу, что науке оказали великие услуги и ученые других стран, что многое ими сделано лучше, чем немцами, что в немецкой науке есть и свои недостатки, как, впрочем, и во всякой другой, что именно эти недостатки оказывали иногда вредное влияние и что во всяком случае поэтому немецкая наука не есть вся наука, и значения единоспасающей церкви никоим образом ей приписывать не следует. Между тем, если уж говорить об эмансипации русской науки от догматического подчинения иностранным шаблонам, то приходится это говорить как раз по отнгоению к науке немецкой, и, понятное дело, не потому, что с немцами мы теперь воюем, а потому, что науке вообще не годится быть в плену у кого-либо и что больше всего русская академическая наука пленилась немцами.
Причины этого известны. Во-первых, немцы были призваны насаждать у нас науку и в академии, и в университетах вскоре по их утверждению. Естественно, что и русских выучеников тянуло в Германию, благо она и ближайшая соседка. Во-вторых, как-никак, нигде университетская наука и академическое преподавание очень долгое время не достигали такого процветания, как в Германии, что сделало ее образцом, которому в этом отношении стали следовать не одни мы. К тому же немцы - великие мастера в деле научной систематизации, и их всевозможные Handbuchs как бы сами собою сделались настольными книгами и для наших ученых. Вместе с этим наука у немцев была и простым гелертерством, и философским порывом, а по части философии, как-никак, немцам долго принадлежала пальма первенства, хотя далеко не всегда это шло на пользу науке вообще и отдельным нациям, учившимся у немцев в частности.
387_&ь
Наконец, у нас были еще времена то большего доверия к немецкой мысли за ее благонамеренность, то наоборот, особого увлечения ее продуктами вследствие их радикализма, как то было в периоды материалистической веры по Бюхнеру и Молешотту, а позднее распространения у нас другой подобной же веры, только не на метафизической, а на экономической основе.
Сначала вообще в России господствовала немецкая наука, от плена у которой нас больше всего освобождала наука наших теперешних политических союзников - французов и англичан, оказывавшая также немалое влияние и на самих немцев. Достаточно указать для примера на Канта или на Маркса, учения которых представляют собою синтетические построения, в основе которых лежали не только немецкие, но и французские, и английские влияния. Общая основа науки у нас была все-таки немецкого происхождения, хотя, несомненно, мы очень многим были обязаны французскому и английскому влияниям.
С этой точки зрения было бы весьма любопытно пересмотреть историю большего или меньшего, а иногда и исключительного влияния мыслителей и ученых отдельных стран на русскую науку - тема весьма обширная, но и очень благодарная, если собрать весь относящийся к этому вопросу материал. Несомненно, в нашем научном прошлом пришлось бы отметить некоторые периоды особого влияния немецкой философии и науки. Недавно опубликованные письма Мих. Бакунина рисуют нам очень рельефно, какую роль в представлении многих русских интеллигентов играл Берлин: по тому страстному стремлению в Берлин, которое проявляется в этих письмах Бакунина, можно судить, что для многих это было то же самое, что для верующих мусульман Мекка и Медина. В истории нашей высшей школы немалое значение для некоторых отраслей знания имели в начале шестидесятых годов большие отправки молодых людей, между прочим некоторых будущих преподавателей истории, за границу для приготовления к профессорскому званию: они ехали преимущественно в Германию и привозили оттуда немецкую науку, останавливаясь для своих диссертаций особенного охотно не немецких сюжетах вроде «Крестового похода Фридриха II» и «Поповского короля Генриха IV Распе» (обе диссертации Бильбасова), «Титмара Мерлебургского» и «Вендских городов и Ганзейского союза» (обе диссертации Фортинского) и т. п. Особенно немецкой была у нас философия, которая, впрочем, и сама особенно процветала в Германии. Юридические науки тоже были проникнуты немецким духом, и чуть ли не в первый раз в государствоведении зашла речь о Конте, Милле и Льюисе, когда проф. Сергеевич подверг критике германскую школу в своей докторской диссертации. (Любопытно было справиться в биографиях наших профессоров историко-филологического и юридического факультетов, где и у кого они учились во время своих ученых командировок.) Только постепенно и мало-помалу немецкое влияние стало уступать место другим влияниям. Поездки для приготовления к профессорскому званию - между прочим, для написания диссертаций - во Францию, в Англию, в Италию, даже в Испанию относятся к более позднему времени, когда иностранная научная
лу£ЗВ 388
мысль стала проникать к нам и иными путями - через переводы и журналы, благодаря которым на смену немецкому материализму Бюхнера и Молешотта пришли из Франции и Англии позитивизм Конта и эволюционизм Спенсера, а с ними и социология, столь враждебная немецкой метафизики, царившей в юриспруденции и государствоведении. Можно даже сказать, что то, что было наиболее оригинальным в так называемой «русской социологической школе» семидесятых-восьмидесятых годов, развивавшейся, впрочем, вне университетов, выросло на основе сочетания германских и особенно французских и английских воззрений. На рубеже двух последних десятилетий XIX в. французское и английское влияние в области социологии стало видимо падать, и с русской социологической школой, как-никак, критически принимавшей иностранные учения, в борьбу вступили сторонники экономического материализма, догматически усваивавшие новое учение, как будто заражавшиеся немецким самомнением относительно универсальности германской науки. Опять Франция и Англия стали как будто отходить на задний план.
Отнюдь не будучи врагом немецкой науки, пишущий эти строки не раз имел основания огорчаться, когда более молодые поколения для новых богов забывали, игнорировали старых - огорчаться не тем, что новые боги были немецкие, а тем, что научный Олимп суживался и отвергалось все, что не имело марки «made in Germany». Здесь особенно досадно было то, что именно суживался горизонт границами одной нации с вытеснением из поля зрения всего, что делалось другими нациями. В этом направлении сказывался какойто гипноз, догматизм, и мысль развивалась не на старых здоровых основах, а какими-то скачками, что особенно сказалось на эволюции от марксизма к идеализму и к национализму, на которых опять очень заметна чисто немецкая марка.
Сама по себе, конечно, эта марка еще не указывает на непригодность того или другого направления, ею отмеченного, и разбирать дело нужно по существу, насколько оно основывается на фактах и на логике, да и не противоречит этике, запрещающей возводить на степень общечеловеческих ценностей то, что является таковым только с точки зрения известной национальности. Как раз немецкие ученые за последние десятилетия особенно грешили, как сказано выше, национальным самомнением, вносившим чисто немецкие точки зрения в историю и другие общественные науки, что придавало некоторым их заявлениям и построениям по крайней мере односторонний характер. Германские победы 1864-71 гг., создавшие теперешнюю империю Гогенцоллернов, были главною причиною тех проявлений сужения немецкой научной мысли, которые бросаются в глаза в немецких трудах, касающихся истории, политики, культуры. Будущим победителям в ведущейся ныне войне нужно будет особенно остерегаться того, чтобы и с ними этого не случилось. В науке нужна критика и прежде всего критика к себе, дабы «нас возвышающий обман» не занял место научной истины. Есть и другая еще опасность.
Что приемлемо и что не приемлемо в научных методах, построениях и направлениях, господствующих у чужих народов, это должно решаться исклю¬
389L3&U
чительно на основании научных же соображений. Политике здесь нет места. Конечно, теперешняя война во многих отношениях ослабит у нас немецкое влияние, но такое ослабление будет благотворно лишь в тех случаях, когда указанное влияние было нам скорее во вред, а не в пользу. Было бы, однако, очень печально, если бы политическая ненависть сделалась основанием для полного осуждения всего, что идет от немцев. Я готов согласиться с тем, что старая Германия Канта, Гёте и Шиллера выше новой Германии Бисмарка, Мольтке и Гинденбурга, но со многим, что отсюда выводится, решительно нельзя согласиться. Не является ли, напр., со стороны некоторых наших публицистов тоже высокомерием утверждение, по которому мы, русские, ведем войну с немцами для того, чтобы их же самих освободить от овладевших ими грехов и вернуть их к их прежней, более человечной культуре? Нет, нам о себе только нужно заботиться, дабы не впасть во искушение и избавиться от зла, от искушения считать себя лучше других и на этом основании признавать себя в праве их исправлять от того самого зла, в которое мы рискуем впасть сами: вспомним евангельское изречение о соломинке в глазу ближнего и о бревне в своем собственном. Забвение урока, заключающегося в этих словах, ставит на наклонную плоскость, по которой очень легко докатиться до худших проявлений нездорового национализма. Можно и должно быть патриотом и по отношению к науке своей родины, желать ей процветания и дальнейшего развития, ценить ее усилия и даже гордиться ее успехами, пожалуй, еще и печалиться по поводу того, что за пределами родины ею мало интересуются, видеть в этом обидную несправедливость, но в то же время отдавать себе ясный отчет во всех ее изъянах и сознавать без зависти, а иногда и с прямым чувством научного удовлетворения превосходство чужой науки с упованием, что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать».
Когда живешь с тревогою в сердце за будущее, но и с надеждою на благополучный исход, среди других предметов, вызывающих упования или опасения, находится и наша наука. Как и наука других стран, она уже пострадала от войны, и нам, как и другим, придется наверстывать утраченное время, которое «смерти подобно», но рано или поздно война кончится, и вот тогда нам предстоит большая работа не только по этому наверстыванию, но и по определению своих научных отношений с нашими ближайшими соседями на Западе. Немецкое влияние, несомненно, в этой области ослабеет и кое в чем не без пользы для нас, но было бы очень печально, если бы мы, когда победим, не стали остерегаться впасть в те же прегрешения национализма и официозности, в каковых не без основания упрекают современных германских ученых.
Кареев Н. И. Мысли о русской науке по поводу теперешней войны // Чего ждет Россия от войны. Яг., 1915. С. 81-97.
xjtâВ 390
Знаменский С. Ф.
ОСНОВНЫЕ ЗАДАЧИ В ОБЛАСТИ ОБРАЗОВАНИЯ
«Чего ждет Россия от войны?» Такой вопрос по отношению к образованию может показаться чем-то странным. Разве возможно ждать от войны чего-либо хорошего для школы, мечтать о чем-то? Мирное процветание школы и война, учащаяся детвора и трупы, трупы без конца. Что общего? Поэтому ответ, что одним из следствий войны должно явиться развитие народного образования, звучит как парадокс. Между тем это факт, ясно определившийся еще в прошлом веке. После кровавых войн государства очень часто с большой энергией берутся за улучшения в области образования. За конкуренцией военной наступает мирная. В этом отношении особенно характерен период, наступивший после австро-прусской и франко-прусской войн, семидесятые годы. После разгрома Австрия и Франция много сил затратили на развитие народного образования и одно время вопросы школы стали здесь в центре общественного внимания. Но такой интерес к вопросам школы проявился не только в побежденных государствах. Школой занялась и победившая страна - Германия. Создавшееся для нее благодаря войне новое положение еще долго оказывало влияние на улучшения в области ее образования. Даже в Англии, стоявшей далеко от войн шестидесятых и семидесятых годов, школьные реформы были обусловлены не только произведенными здесь в это время политическими реформами, но и общим толчком, данным войной. Такие явления не единичны. Взять хотя бы ту же Германию в начале девятнадцатого века, в эпоху войн с Наполеоном. С какой мощной силой звучал тогда призыв Фихте спасать чрез школу немецкий народ, порабощенный Францией, и как увлеклось этим даже правительство! Но и после побед над Наполеоном в Германии еще годы жил интерес к школе и обсуждались реформы. Укажу на факты и из более близкого к нам прошлого. В далеком Китае после войн уже ряд лет проводятся улучшения в школьном деле, и даже Турция после балканской войны задумала наряду с военными инструкторами выписать из Германии руководителей в деле реформы школы.
Такая связь между войной и развитием народного образования стала неизбежной с того момента, когда общество и правительство признали образование мощной силой, оказывающей влияние на всю жизнь народа, отчего этой связи не было в далеком прошлом, в эпоху недооценки значения школы. Школа и военное могущество страны, школа и хозяйство, школа и политическая жизнь и школа и духовная культура - стоит построить этот ряд взаимоотношений, как сам собой встает вопрос, насколько государство сумело использовать это орудие и не следует ли усилить его влияние. Особенно остро встает этот вопрос во время и после войны, этого грандиозного экзамена для всей жизни народа, экзамена не только для передовых позиций, но и для тыла, не только для побежденных, но и для победителей. В течение одного-двух исторических мгновений народы должны показать, какими они стали за годы мира, показать
390&u
свои навыки, богатства. Даже победитель привлекается к ответу: соответствовали ли его победы его силам, территории и численности и если да, то не были ли они достигнуты со слишком большим напряжением и слишком медленно. На таком экзамене в деле, где каждая мелочь может иметь роковые последствия, роль школы должна и будет освещаться с надлежащей полнотой. Что и в какой мере сделала она для развития внешних и внутренних сил государства? В области образования, как и всюду, в результате войны должны вскрыться опущения и пробелы, вскрыться гораздо ярче, чем при обычных условиях, так как в минуты грозной опасности наступает какое-то просветление и взор проникает особенно далеко. Так приходится и в школьном деле браться после войны за исправление.
Но, подводя итоги одной эпохи, война намечает задачи и для последующей. Создаются новые территориальные и национальные группировки. Внутри государства намечаются изменения в политическом и социальном строе. Открываются новые экономические перспективы. Все это не может не отразиться на таком чутком инструменте, как школа, и чем громаднее стоящие на очереди задачи, тем в больших размерах должна ставиться работа в области образования. Но особенно сильное влияние на постановку школьного дела должна оказать ближайшая задача, стоящая пред каждым из участвовавших в войне государств - залечить раны войны и как можно скорее воссоздать мощь нации. Побежденное государство все отдается поискам живой воды и энергично берется за развитие народного образования как за одно из мощных средств возрождения. В свою очередь и народ-победитель, особенно если его успехи были куплены дорогой ценой и не сопровождались полным разгромом противника, тоже обращается к школе, чтобы залечить свои многочисленные раны и не отстать от своего противника.
Так было с войнами прошлого столетия. Для меня нет ни малейшего сомнения, что то же повторится и теперь, только еще в больших размерах. Только настоящая, беспримерная по своей грандиозности война показала, что ставится государствами на карту, и ведет к такому разрушению хозяйства, с которым не может идти в сравнение ничто из бывшего до сих пор. Вместе с тем больше чем когда-либо прежде сознается сейчас и значение образования. Отсюда не трудно предвидеть, что после войны мы будем свидетелями мощного развития народного образования по всей Европе. Кто знает педагогическую жизнь запада и борющиеся там течения, тот может даже наметить некоторые черты будущей реформы: действительное проведение в жизнь всеобщего обязательного обучения там, где оно еще отсутствует или проводится не с достаточной полнотой, углубление даваемого в народной школе образования, демократизация всей школьной системы путем установления более тесной связи между низшей школой и средней, усиление влияния общества на школу, развитие самодеятельности учащихся, как метод воспитания и обучения. Особенно должна будет подумать о развитии народного образования Бельгия, очень отсталая в этой области и наиболее пострадавшая от войны. Тем же должна будет заняться Франция, с народной школой которой далеко не все обстоит
392
благополучно. В Германии тоже найдется много оснований для серьезных изменений в своей школьной системе и даже Англия должна будет приняться за пересмотр своей сравнительно более современно организованной школы. Утверждать, что крупные реформы будут произведены всюду немедленно после войны, конечно, не приходится. После общего разгрома первое время будет необходимо лишь восстановлять разрушенное, для крупных реформ финансы государства будут слишком еще расшатаны, но стоит жизни войти в свою колею, как наступит время и для школьного дела. Впрочем, не скрою, что наряду с здоровыми ростками в области образования могут появиться и вредные, как это бывало нередко и после прошлых войн. Одним из таких всегда являлся шовинизм и усиленный милитаризм, бурно врывавшийся в школу.
В общем потоке Россия не может остаться незатронутой, не может особенно потому, что в ней помимо общих сил в том же направлении будут действовать свои, местные. Толчок от настоящей войны будет вторичным, первый был дан русско-японской войной и революцией. Новая волна должна лишь слиться с бежавшей раньше, и во многом дальнейший прогресс в области образования определится тем, что уже делалось за последние годы. Оценивая это наследие, которое придется исправлять, но из которого все же необходимо будет исходить, мы в праве сказать, что почва для школьной реформы достаточно уже подготовлена, и десятилетие, отделяющее нас от русско-японской войны, прошло все же не даром, если не для всех ступеней школы, то хотя бы для школы народной. Внешним показателем происходившего развития может быть бюджет Министерства Нар. Пр. как главного ведомства, расходующего деньги на образование. В 1904 г. все расходы Министерства определялись в 42 миллиона рублей и в 1914 г. они выросли в сравнительно солидную сумму - 162 млн рублей. Одновременно с этим шел рост и земских расходов на образование: в 1902 г. расходы земств равнялись 18 млн рублей и в 1912 г. 66 млн рублей. Такой рост расходов на школы означал полный перелом в отношении правительства к народному образованию. После наших поражений в последнюю войну, правительственные круги, наконец, усвоили взгляд на образование народа как на необходимую силу в жизни государства. Идея всеобщего обучения, годами взлелеянная в земской среде и долгое время признававшаяся преступной, стала официальной программой правительства. Под давлением общественного мнения и думских кругов правительство провело законы об ассигновках на пособие для открытия и содержания народных школ, вступила в соглашение с земствами и городами по разработке и проведению в жизнь школьных сетей и к 1922 г., согласно произведенным расчетам, должно было иметь такое число школ, что всеобщность образования могла быть гарантированной. Миллионы делали свое дело, за десятилетие уже успело возникнуть несколько десятков тысяч новых начальных школ и по России стало множиться число оазисов, где всеобщность обучения становилась фактом. Сильно отставая от начальной школы, начала увеличиваться в числе и школа средняя. За время лишь 3-й Гос. Думы, в 1907-1912 гг., было открыто 215 новых мужских гимназий и прогимназий из 480 существовавших, 102 новых реальных училищ из 292 и
393_3&v
445 новых женских гимназий из 1069. За то же время было открыто 37 высших учебных заведений разного типа, но по большей частью частных.
Опять повторяю, что за годы со времени русско-японской войны в области образования мы сдвинулись с мертвой точки, и после настоящей войны нам придется продолжить уже начатое. Но преувеличивать последнее, как делают официозные барды этой эпохи, нет ни малейшего основания. Все же это были годы малых дел, у правительственных реформаторов совершенно не было размаха, и реформы, урезанные в своем содержании, растягивались на годы. По сравнении с прошлым, и прошлым недалеким, делаемое было большим шагом вперед, но по отношению к стоящей пред страною громадной задаче - обновить себя при посредстве образования - планы и шаги правительства являются довольно незначительными. Что должно было явиться результатом правительственной реформационной деятельности? Предполагалось покрыть страну народными школами с четырехлетним курсом. Но разве можно достигнуть чего-либо существенного в 4 года при 130-140 учебных днях в году, достигнуть при одном учителе на 50 учащихся разных возрастов и при определенных министерством крайне скудных средствах на оборудование школ? Однако даже таких школ не могло оказаться в достаточном числе, чтобы действительно была проведена всеобщность обучения. При определении количества детей школьного возраста министерство допустило значительную ошибку, отчего число подлежащих субсидированию со стороны казны школ было сильно уменьшено. Когда жизнь обнаружила ошибку и отовсюду стали настаивать на исправлении министерских планов, правительство не пожелало произвести изменений, так как это влекло за собой новые громадные расходы. Миллионы давались, но не в достаточном количестве, и осуществление провозглашенного принципа всеобщности обучения даже при помощи 4-летней убого оборудованной школы оставалось лишь на бумаге. Достаточная часть крестьянской детворы и после министерской реформы должна была остаться за дверями народной школы. То же приходится сказать и о среднеучебных заведениях. Абсолютная цифра вновь открытых средних школ очень внушительна, а каково ее относительное значение? По отношению к запросам страны это было более чем скромно. Да и сами школы открывались по стране без всякого плана, где как придется. Поправку приходится внести и в перечисление новых высших школ. По большей части эти школы были частные, не блещущие оборудованием.
Но перечисленным не исчерпывается список пробелов и упущений. Главным грехом истекшего десятилетия было то, что реформационная деятельность не затронула внутреннего строя школы. Все свелось к количеству, но качество было позабыто. Число школ низших и средних росло, но сами школы оставались нереорганизованными, несмотря на выяснившиеся их недостатки. Новые положения о народной школе, отличающиеся лишь относительною новизной и, безусловно, умеренные, так и не стали законом. Новые уставы средней школы вносились в законодательные палаты и затем неизменно брались назад. Высшая школа была окончательно возвращена к уставу
аУйЗВ 394
1884 г., конечно, в его наиболее узком толковании. Дух циркуляров оставался тот же, что и в прежние десятилетия. Процесс начался, но шел медленно. Чем больше тускнели воспоминания о пережитом в начале последнего десятилетия, тем сильнее укоренялось стремление отделываться мелочами и частичным исправлением. Такое отношение было тем более печально, что в обществе все время жил интерес к школе, и педагогическая мысль работала усиленно.
Толчок, данный русско-японской войной, не обладал достаточной силой, чтобы вопросы образования получили у нас свое коренное разрешение. Но что не удалось тогда, должно удасться теперь. В связи с новой волной мы должны стремиться к полной реформе всей постановки нашего образования. Это не праздное желание или простое проявление доктринерства, но насущная нужда, особенно ярко определившаяся в обстановке настоящей войны. Последняя, по сравнению с которой русско-японская война кажется миниатюрной, открыла такие перспективы и поставила такие громадные задачи, что отделаться полумерами больше не приходится, иначе нам придется иметь дело с роковыми последствиями нашей медлительности и умеренности. Только теперь мы осознали, почувствовали реально, что при современных войнах нам может грозить не потеря колоний, хотя бы и ценных, или неудача в освобождении других народов, но распад самого государства, полное изменение всей нашей жизни. На карту теперь ставится действительно очень многое. Чтобы подобная опасность не повторялась или при повторении мы могли бы встретить ее во всеоружии, необходимо как можно скорее и полнее развить все силы государства, так как лишь такое развитие гарантирует нас от всякой случайности. Но грядущая опасность является лишь одним из стимулов к возрождению страны. Наряду с ней должен стоять и другой: возрождение должно быть завершением тех гигантских усилий, какие делаются сейчас. Массы не для того поднялись, чтобы вернуться к прежнему убогому существованию. Они дерутся, устилая тысячами трупов поля сражений и проливая кровь, не только за настоящее, но и за светлое будущее. По их возвращении страна не может и не должна оставаться на прежней стадии развития. Однако под каким бы углом зрения мы ни подходили к будущему, наш вывод по отношению к школе может быть один. Так как образование сильно содействует развертыванию внешних и внутренних сил страны, оно должно быть использовано до конца, использовано тем скорее и полнее, что от этой скорости и полноты зависит многое в будущих судьбах страны. Никто не знает, когда снова наступит грозный час. Такова общая задача по отношению к школе, властно диктуемая моментом.
Для подтверждения моих общих положений позволю себе бегло остановиться на рассмотрении хотя бы нескольких областей жизни в их новом освещении, созданном настоящей войной. Для образца возьму войну как таковую. Это явление в данный момент нам особенно близко и на глазах у всех. Необходимо признать, что войны настоящего резко отличаются от войн прошлого. Пред нами колоссальный переворот. Война сейчас уже перестала быть войной одних лишь армий в несколько сот тысяч, войною полководцев и государственных деятелей. Она стала народной. Миллионы брошены с ору¬
395 jfeu
жием в руках на передовые позиции, миллионы обслуживают их тыл, в какой обратилась вся страна, десятки миллионов поддерживают нравственно и материально тех и других. Для успеха войны необходимо, чтобы все эти миллионы и десятки миллионов, дерущиеся и находящиеся в тылу, были развитыми, умели осмыслять происходящие события, могли следить за ними и немедленно же реагировать на происшедшее. При каждом ударе вся страна должна напрягаться, как стальная пружина. А как достигнуть этого, если эти массы не обладают даже таким простым оружием осведомления, как грамотность, если у них нет даже элементарных знаний? Да и вообще сама работа становится другой, если человек прошел чрез школу. Поэтому нужны не только штыки и руки, но штыки и руки просвещенные. Сейчас в Германии все взрослое население состоит лишь из людей в худшем случае пробывших 7-8 лет в народной школе. При немецком рекрутском наборе только 0,04 % оказывается безграмотных. А что было бы с Германией, если бы все ее население в настоящий момент было безграмотно или полуграмотно? Могла ли бы она так бороться на три фронта, как борется сейчас? Ответ может быть только один. Какое счастье и для России, что сейчас у нее в отличие от времен крымской кампании и русско-турецкой войны имеются и в армии и в стране уже кадры лиц, прошедших через школу. Но насколько более мощной была бы наша страна, если бы вся ее более чем 100-миллионная масса взрослого населения имела достаточное образование! Такая мощь не только гарантия успеха на войне, но и залог мира, так как с подобною Россией не так уже скоро решатся на войну. Эта сторона дела нами упускалась всегда, но тем энергичнее должно быть наверстано упущенное теперь. Это требуется всеми условиями войны настоящего, войны народной. Опять говорю, надо помнить о грозном часе.
Если обратиться к экономической жизни страны, выводы будут те же. Мощное развитие хозяйства тоже властно требуется жизнью. Современная война наглядно показала значение этого фактора. Без экономического подъема, без нарастания национального богатства не может быть так необходимого нам возрождения страны. После войны для нас открывается даже возможность такого подъема. Но как ее использовать? Одним из существенных условий успеха опять же является распространение просвещения в массах и большие кадры получивших полное образование руководителей. При полуграмотной рабочей и крестьянской массе несметные богатства по-прежнему останутся в недрах нашей страны, будут все те же убогие нивы, будет разводиться все тот же чисто национальный вид домашнего скота - наши легендарные тощие сивки и буренушки, по-прежнему заводы и мастерские будут выбрасывать недостаточный товар. А что могли бы сделать просвещенные руки! У наших западных врагов и друзей миллионы льются на хорошие школы всех типов и вознаграждаются сторицей, обращаясь в миллиарды национального дохода. Эти миллиарды дают возможность и Германии жить, а не существовать в мирное время, на них же она все еще может держаться сейчас в борьбе с гораздо более многочисленным врагом. Не буду формулировать вывод, он ясен сам собой.
^ 396
Еще одна область - духовная культура. Тот мощный общий подъем, о котором мы мечтаем как о ближайшем следствии войны, не мыслим без мощного же развития духовной жизни. Не буду преуменьшать наших сил. В России имеются кадры тех, кто создает духовные ценности. У нас есть своя наука, своя литература, свое искусство. Россия имела гениев. Но соответствует ли существующее численности и дарованиям нашего народа? Достаточно ли работников и делаемого для разрешения новых громадных задач, выдвинутых войной? На тот и другой вопрос я могу ответить лишь отрицательно. Да иначе и не могло быть. Носителем нашей духовной культуры был лишь тонкий слой. Из этого же тонкого слоя главным образом и выходили работающие над накопленьем новых духовных ценностей. А могучие пласты, народные массы, были едва-едва затронуты. Знание мало проникало в их среду и, за отсутствием путей, отсюда немногие пробивались вверх, чтобы пополнить собой ряды работающих там. Словом, и в этой области очередной задачей, если только мы действительно стремимся к возрождению страны, должен быть подъем массы, что помимо распространенья духовной культуры на широкие слои гарантирует прилив вверх новых сил и более массовую работу в деле духовного развития страны. Где же средство для решения задачи? Наряду с другими существенными условиями все та же школа, но, конечно, не простая школа грамотности. Итак, приходится снова и снова повторять все то же.
Не буду останавливаться на рассмотрении других областей жизни. Мне думается, достаточно и приведенного для подтверждения моих положений о необходимости коренной реформы всей постановки школьного дела в России. Школьный механизм, устаревший уже очень давно, является совершенно непригодным к разрешенью тех новых задач, какие ставятся современной жизнью в области образования. Недостаточной является и та перестройка механизма, которая началась после русско-японской войны и революции. Малые дела, простые починки и исправления, провозглашение высоких принципов и робкие шаги больше не соответствуют запросам времени. Ими не подымешь страны и не дашь могучий толчок ее силам. Теперь требуется другой размах, другие масштабы. Реформы должны затронуть все части школьной системы, но прежде всего и глубже всего они должны коренным образом решить вопрос об образовании народных масс. Народные войны современности выдвинули значение масс, их умением и энергией определяется во многом экономический подъем, лишь чрез них могут стать жизненными наши политические и общественные учреждения, от их развития зависит степень духовного подъема, наконец, сами массы, устремившись на борьбу с внешним врагом, считают, что они борются и за лучшее свое существование по возвращении. Вопрос о народной массе постановлен жизнью на очередь, а вместе с ним и вопрос о создании настоящей народной школы.
Чего мы ждем в деле просвещения народа? Прежде всего такого количества школ, чтобы каждый мог получить начальное образование, богатый и бедный, все равно, живет ли он в городе или в деревне, в центре или на окраинах государства. Страна должна быть густо покрыта школами. Лишь при их много¬
численности просвещение может проникнуть в толпу народа. Но сколько бы ни было настроено школ, одного их числа еще не достаточно, чтобы вся масса детей школьного возраста вошла в жизнь чрез школу. Пример всех западноевропейских государств ясно показывает, что единственным средством сделать начальное образование всеобщим является установление принципа обязательного посещения школы. Это и должно быть осуществлено у нас, как только будет устроено достаточное количество школ. Дальше встают вопросы о продолжительности курса начальной школы, о возрасте учащихся, о числе детей и отделений на одного учителя, о типах народной школы, о стоимости школьных знаний и их оборудовании, о содержании учащихся, об организации заведывания школой и т. д., и т. д. Это все вопросы первой важности, но разрешать их здесь, на этих страницах, ввиду их специальности, было бы не место. Я могу высказать лишь те общие принципы, которых необходимо держаться при разрешении этих и им подобных вопросов, и для их иллюстрации коснусь только немногих деталей. Я уже говорил, что считаю недостаточным сделанное Министерством Нар. Пр. за последнее десятилетие в области народной школы, при посредстве Гос. Думы или без нее, недостаточным ввиду отсутствия размаха. Но все же под именем коренной реформы я не разумею такую, благодаря которой мы попытались бы сразу в один прием поднять дело народного образования на ту высоту, на которой оно стоит в некоторых западноевропейских странах или в Америке. Таких скачков в истории не может быть. Коренною для нас в настоящий момент будет такая реформа, которая пошла бы по водоразделу между тем, что намечалось правительством в предыдущее десятилетие, и заграничными образцами, конечно, ближе к последним и при условии, что за настоящей реформой должна идти вторая, более полная. Уже и это, если только реформа коснется всех сторон школьного дела, будет полный разрыв с прошлым.
Для примера возьму вопрос о продолжительности курса начальной школы. Надо сказать открыто, что проектированная школа с 4 годами обучения, может дать очень немного: простую грамотность, счет. Что касается до введения детей в мир окружающих явлений, то это больше остается в области мечтаний. Положение дела немного, но только немного, улучшилось бы, если бы было возможно значительно удлинить учебный год: сейчас он в лучшем случае равняется 130-140 дням. Но в сельской России этому мешает «власть земли», полевые работы. Поэтому необходимо увеличить число лет пребывания в школе. Пример многих заграничных государств влечет остановиться на курсе в 8 лет. Действительно, за такой период можно сделать кое-что. К сожалению, это был бы слишком большой скачок. Создать достаточное количество 8-летних школ, достать для них необходимое число учителей и сразу же сделать все 8 лет обязательными - о такой реформе не может быть и речи. Но шестилетняя обязательная школа, хотя и с большим напряжением, осуществима и для России, где добрая половина детворы еще недавно не проходила никакой школы, а другая обучалась всего 3 года, достичь, чтобы все дети в течение 6 лет обучались хотя бы в начальной школе, было бы большим шагом вперед. Под этим же углом
398
должны быть пересмотрены и другие вопросы народной школы. Сейчас у нас нормой для одного учащего считается 50 детей. Конечно, такая работа требует громадного напряжения со стороны учащего и далеко не всегда продуктивна. Приходится норму понизить. Но до какой цифры? Обыкновенно предлагают за норму 40 детей. Последняя цифра тоже велика, но провести более низкую норму невозможно. Точно так же должен быть изменен и пресловутый учительский оклад в 360 руб. Достойная оценка труда тех, кому придется сыграть видную роль в деле возрождения страны. Но вместе с тем нам все же не по силам провести для начинающих учителей оклады в 600 руб., как это практикуется в значительной части Германии. Понятно, мы не можем сразу покрыть страну и дворцами-школами, какие можно видеть в некоторых заграничных государствах, но и с нашими скромными ассигновками на постройку и оборудование школ мириться тоже не приходится.
Проводя обязательное шестилетнее обучение, мы должны будем позаботиться и о подготовке достаточного учительского персонала. Задача тем более трудная, что до сих пор правительство мало заботилось о подготовке даже того количества учащихся, которого бы хватило для осуществления скромного министерского плана всеобщего обучения, а за последнее время в рядах уже работающего учительства пробита значительная брешь благодаря призыву на войну более 30 000 народных учителей, из которых вернутся в школу далеко не все. Но так как введение всеобщего обязательного обучения может производится лишь постепенно, для подготовки учительского персонала время пока есть. Поэтому необходимо как можно скорее приступить к устройству многочисленных новых учительских институтов, учительских семинарий и постоянных курсов для подготовки учителей. Благодаря последним к преподаванию в народной школе могут быть привлечены окончившие общеобразовательные среднеучебные заведения. Но, так как при этом может быть усиленно использован женский труд, в учительской среде получат окончательное преобладание учительницы над учителями, явление, за последние годы вполне наметившееся у нас и так знакомое по Северо-Американским Штатам.
Наряду с открытием новых начальных школ, с удлинением курса и с проведением в жизнь принципа обязательности школы для всех детей школьного возраста должна быть проведена и внутренняя реформа начальной школы. Недостаточно настроить школ, насадить учителей и наполнить школу учащимися. Остается еще важный вопрос: чему и как учить. При старом содержании курса трудно возрождать страну. Между тем этого не понимали или не хотели понять те, кто ведал школу в истекшем десятилетии. Стоя на пороге всеобщего обязательного обучения пора раз навсегда усвоить положение, что народная школа есть школа общеобразовательная, и прекратить все поползновения обратить ее во что-то узкопрофессиональное или в орудие церковности. Церковно-приходской школе не должно быть места в современных школьных сетях. Вместе с подъемом уровня народной школы должно измениться и ее место во всей школьной системе страны. Сейчас она стоит совсем особняком, так как она - школа для несостоятельных классов. Ее программа не согласо¬
399 jjfe&x
вана с программой средней школы, из нее туда нет выхода, а следовательно, и в школу высшую. Она - тупик для учащихся в ней. Еще из высшей начальной школы возможен кое-какой переход, но он тоже сильно затруднен. У нас нет той единой школы в виде ряда последовательных, строящихся друг на друге ступеней от начальной школы до университета, о которой начиная с Амоса Коменского мечтали все великие педагоги и за которую так энергично высказывается современная педагогика. Такая единая школьная система, в которой начальная школа служит фундаментом для средней и, за отсутствием у последней младших классов, посещается детьми всех сословий, давно уже существует в Северо-Американских Штатах и с некоторыми изменениями проведена в нескольких европейских государствах. Она же должна быть создана и у нас. В этом я вижу большой залог успеха в деле развития внешних и внутренних сил страны. Из кого сейчас рекрутируются те, кто в разных областях жизни являются руководителями, все равно на каких ролях? Главным образом из кругов, которые могут отдавать своих детей в среднеучебные заведения и благодаря этому доводить их до школы высшей. Не талант, а деньги прокладывают путь в руководящие верхи. Единая же школа должна открыть дорогу для талантов из народа. Это не только акт справедливости по отношению к ним, требуется интересами самого же государства. Талант - национальная собственность, национальный капитал. Пройдя не только школу начальную, но и среднюю и нередко высшую, многочисленные дарования из народных масс получат возможность развиться, чтобы потом опять вернуться к земле, но уже с богатым запасом знаний, или своим массовым приливом усилить и освежить верхи. Такая демократизация чрез школу нередко прежде вызывала возражения со стороны кругов, имевших монополию проводить своих детей чрез средние и высшие учебные заведения. В обстановке настоящих событий эти возражения должны замолкнуть. Те, кто позван умирать в борьбе за свою страну, вправе рассчитывать, что их дети могут подняться по ступенькам социальной лестницы.
Однако результаты намеченых реформ могут сказаться не скоро. Пройдет около десятилетия, пока всеобщая школьная повинность будет фактически осуществлена, а потом еще ряд лет, пока прошедшие через школу поколения станут действительными работниками страны. В ближайшие же годы делать историю будут те, кто не был в школе или проходил нашу знаменитую одноклассную школу с тремя годами обучения. На их долю придется залечивать глубокие раны от войны и делать первые усилия, чтобы мощно двинуть вперед страну. Тяжелая, ответственная работа легла на мало подготовленные к ней массы. Пред нами новая громадная задача - насколько еще возможно, поправить дело, постараться развить внутренние силы у взрослых, раз этого не было сделано в их молодые годы, или пополнить их знания, вынесенные из убогой школы. Поэтому наряду с организацией начальной школы усиленнейшее внимание правительства и органов местного самоуправления должно быть направлено на постановку так называемого внешкольного образования. Вечерние и воскресные классы для взрослых, где бы просто
а/йЗВ 400
учили грамотности и давали начатки знаний. Курсы по самым разнообразным специальностям и лекции, при посредстве которых удовлетворялись индивидуальные духовные запросы, давалась подготовка к отдельным профессиям или просто давалось общее образование. Библиотеки - для самообразования масс, и иногда лишь для простого поддержания интереса к знанию у получивших хотя бы какое-нибудь образование. Музеи. Всеми этими учреждениями страна должна быть покрыта так же густо, как школами. Подобно школьным сетям, должны быть разработаны сети по внешкольному образованию и должны быть в большом количестве организованы центры последнего - народные дома. Работы в этой области будут иметь значение не только для настоящих поколений, но и для подрастающих. Шестилетняя обязательная школа тоже не может делать чудес и лишь в соединении с хорошо разработанной сетью внешкольного образования будет в состоянии поднять духовный уровень масс. К сожалению, для создания учреждений по внешкольному образованию до сих пор сделано крайне мало. Этим вопросом правительство не занималось вовсе - как же иначе определить его отношение, если даже в смете М. Н. Пр. на 1914 г. на всю эту колоссальную область отпущено лишь 78 964 руб. - земства и города кое-что организовывали, но, в общем, тоже мало и без какойлибо планомерности в работах.
Попробую перевести намеченные реформы на реальный язык цифр, чтобы стало ясно, каких материальных жертв потребует от страны их осуществление. В 1910 г. комиссия Гос. Думы по народному образованию подвела итоги, во что могло бы обойтись проведение всеобщего начального обучения, если исходить из 4-летнего курса, нормы в 50 детей на одного учителя, учительского оклада в 360 руб., скромных, подробно вычисленных в проекте ассигновок на постройку школьных зданий и их оборудование и из числа детей соответственного школьного возраста (8, 9, 10, 11 лет), какое было в этом же году. Получились следующие цифры. Единовременный расход, т. е. постройка школьных зданий и их оборудование - около 440 миллионов рублей. Постоянный расход, т. е. содержание учащих и хозяйственное содержание школ - около 160 миллионов в год. На подготовку учащих - около 5 миллионов. При наших же заданиях, т. е. при 6-летнем курсе школы, при уменьшении числа детей на одного учителя и при значительном повышении как учительских окладов, так и ассигновок на постройку и оборудование школьных зданий, цифры сильно возрастут, тем более что необходимо принять в расчет прирост населения, а следовательно, и детей школьного возраста к моменту введения всеобщего обучения. Единовременные расходы на начальную школы и внешкольное образование выразились бы суммой, приблизительно, несколько большей миллиарда, а постоянные расходы должны были бы тоже более, чем удвоиться. Можно ли требовать от страны таких громадных жертв? Думаю, не только можно, но и должно. Когда нужно создать новый флот, государство не останавливается перед большими и малыми программами в сотни миллионов рублей. Когда нужны новые железные дороги, государство дает тоже сотни миллионов. Ради отрезвления страны нашли возможным даже в критический момент войны
40О&С
отказаться от винной монополии и одним росчерком пера изъять из государственных доходов до 700 миллионов рублей. Как же не найти у страны денег, когда необходима реорганизация всего образования народных масс? То, что будет не додано на школу, вызовет куда больший перерасход во время войны и во много раз больший большие потери при накоплении народных богатств. Поэтому и фельдмаршал Мольтке в Германии и фельдмаршал Милютин у нас считали дело народного образования «своим делом» и за него так энергично стоят фабричные короли запада. Конечно, материальные жертвы требуются очень крупные, но как же иначе нагнать упущенное за долгие годы? Расходы падут не на одну государственную казну, но вместе с государством их разделят земства и города. Вместе с тем миллиардный единовременный расход может быть распределен на ряд лет и по крайней мере часть его будет возможно покрыть путем займа, благодаря чему часть этих основных расходов будет перенесена на будущих плательщиков, которым тоже еще придется пользоваться созданным в настоящий период. Да и вообще, какими бы крупными нам ни казались приведенные выше суммы, все же и по осуществлению этой школьной программы расходов по образованию народных масс у нас на одного жителя будет меньше, чем во многих заграничных государствах.
Коренным образом реформируя постановку начального и внешкольного образования, государство разрешит громадную задачу, выдвинутую настоящим моментом: распространить духовную культуру на массы. Но одновременно с распространением начального образования в массах должна идти и более глубокая подготовка тех элементов нации, которые займут в будущем более или менее ответственные посты. Во всех областях жизни должны быть лица, которые бы руководили работой, выясняли пути, звали, показывали пример. От их количества и качества зависит тоже многое в деле развития внешних и внутренних сил страны. Ставя вопрос о подготовке этих кадров, мы ступаем тем самым в область средней и высшей школы. Хотя обе эти школы возникли гораздо раньше начальной и всегда привлекали к себе со стороны правящих классов гораздо больше интереса, но и эта область нуждается в полной реформе в ближайшие годы. То, что существует, не в состоянии удовлетворять новым запросам времени.
В области среднего образования прежде всего бросается в глаза тот же недостаток, что и в области образования начального. Мало школ. Даже теперь, когда образовательный уровень масс так низок, в среднюю школу не могут поступить все желающие и имеющие на то по своим познаниям право. Каждый год тысячи детей тщетно пробуют в экзаменационную пору проникнуть за двери средней школы. Что же должно быть, когда всеобщее обязательное обучение пробудит интерес к знанию во всех слоях населения и будет организована связь между начальной и средней школой? Между тем в интересах самого же государства пойти на встречу запросам населения на среднее образование, так как у нас по сравнению с другими странами процент лиц со средним образованием очень не значителен и там, где за границей работают бывшие питомцы средней школы, у нас все еще довольствуются окончивши¬
ми начальную. Необходимость в открытии средних школ очевидна, но необходимо и здесь, при удовлетворении этой потребности, действовать планомерно, подробно разработать особую школьную сеть в связи с сетью начальных школ и устраивая средние школы действительно в центральных пунктах. Наряду с городской средней школой должно быть сильно увеличено число сельских среднеучебных заведений, что облегчало бы для крестьянской семьи возможность отдавать детей в среднюю школу и в то же время не вырывало бы последних из народной обстановки. Вместе с тем необходимо позаботиться, что материальный вопрос не служил препятствием для прохождения хотя бы частью детей из народа средней школы. Самым радикальным разрешением вопроса было бы распространение и на среднюю школу принципа бесплатности, что уже давно практикуется в Северо-Американских Штатах, или практика Англии, где 25 % всех вакансий в общественных средних школах предоставляются бесплатно для поступающих из народной школы и родители таких учеников нередко получают денежные пособия не только на учебники, но и для возмещения убытков, какие семья несет, посылая своего члена не на работу, а в школу.
Однако простым увеличением числа среднеучебных заведений и их демократизацией вопрос об изменениях в области средней школы исчерпан быть не может. В обстановке настоящего момента еще необходимее, чем прежде, становится полный пересмотр всего содержания среднего образования, даваемого школой, а следовательно, и разрешения давнишнего спора о значении классицизма и реализма. В этом отношении у нас школа и жизнь давно уже разошлись. Наша классическая школа, или, правильнее говоря, школа латинская, все еще сохраняет монополию на подготовку к университету, отчего лишь ее питомцы впоследствии получают возможность занимать руководящие посты в большинстве областей жизни. Чиновники почти всех ведомств, судьи, адвокаты, врачи, учителя, священники и пр. - все по своему образованию классики или латинисты. Но отдаваясь в средней школе изучению античности, они не имели времени ближе познакомиться с настоящим, с культурой своего народа и народов соседних, а также и с теми естественноматематическими дисциплинами, приложеньем которых особенного много определяется в современной экономической жизни. А ведь они призваны руководить, судить, учить в области настоящего, в эпоху, когда ни один народ не стоит одиноко, но все связаны между собой бесконечными видимыми и невидимыми нитями, когда культура соседей оказывает громадное влияние на нашу и обратно, когда техника играет такую видную роль! Результаты такой неподготовленности руководителей к жизни чувствовались всегда, но особенно этот разлад должен дать себя знать теперь, когда, казалось бы, каждый должен быть на своем месте, каждый должен знать свое дело, чтобы можно было развить максимум энергии в деле воссоздания страны. В Германии, Франции и Англии, где классические традиции в средней школе были особенно сильны, так как сама то эта школа веками жила классицизмом, такому разладу между школой и жизнью уже положен конец путем признания за реальным образова¬
403 Stev
нием такого же значения, как и за классическим, а мы, у которых классицизм и особенно латинизм были явленьем наносным и насаждены-то были в среднюю школу под влиянием той же Германии, держимся за него с необыкновенным упорством, как за драгоценнейшую национальную собственность. Пора, наконец, и у нас, поставив, как следует, реальную школу, сравнять ее в правах с классическою, а в той и другой особенное внимание обратить на настоящее. Тогда не только создадутся кадры воспитанных на изучении современного руководителей, но может подняться и продуктивность школьной работы. Кто сейчас учится в нашей классической средней школе? Не только те, кто по своим индивидуальным наклонностям интересуется античностью, но и дети, у которых особенности классической школы вызывают лишь отвращенье или которые прямо не способны к работе здесь. Их послали сюда родители, так как лишь классическая школа открывает все двери. Но при таких условиях об их внутреннем развитии через школу или о пробуждении у них интереса к знанию какая может быть речь! Часто им приходится до окончания оставлять школу. Между тем в другой обстановке, на другом материале многие из них успешно могли бы работать. Так остаются втуне и таланты, и средние дарования в то время, когда каждый человек ценность для государства.
В связи с реформой всей школьной системы неизбежно должен быть произведен и ряд изменений в положении высшей школы. И здесь прежде всего бросается в глаза все тот же недостаток, что и в области начальной и средней школы. У нас относительно мало лиц с высшим образованием - а ведь спрос на них должен сильно подняться, если начнется усиленное развитие страны, - мало высших школ. Не думали об увеличении их числа даже в истекшее десятилетие. Наглядным показателем отсутствия интереса к этой области является бюджет Министерства Нар. Пр. В 1907 г. при общих расходах в 46 млн руб. на высшую школу расходовалось 6 959 254 руб. и в 1914 г. при 162 миллионах общих расходов - только 8 093 489. Относительный рост расходов очень небольшой. Между тем за последние десять лет потребность в высшем образовании сильно возросла, о чем говорит значительное число открывшихся частных высших школ. Но в надлежащей мере удовлетворить эту потребность частные школы не могли, нередко являясь не достаточно хорошо оборудованными. Поэтому открытие в ближайшие же годы нескольких высших школ и постепенное увеличение их числа по мере того, как будут сказываться результаты открытия многочисленных средне-учебных заведений, становится очередной задачей. Такие многочисленные школы не только увеличат кадры имеющих высшее образование, но и будут содействовать непосредственному оживлению страны. При достаточном их количестве у молодежи не будет необходимости сосредоточиваться исключительно в столицах, особенно, если за учащимися будет признано, как это и практикуется в Германии, право из своего университета на один или несколько семестров переводиться в другие для работ под руководством тамошних знаменитостей, и тем самым будет положен предел массовому отливу местных сил к центрам. В то же время сами высшие школы на местах обратятся в очаги духовной культуры, око¬
^ 404
ло которых должна будет концентрироваться областная духовная жизнь. Но зато сами высшие учебные заведения, столичные и провинциальные, общие и специальные, в связи с новыми требованиями времени, должны будут несколько расширить круг своей деятельности. До сих пор они работали лишь на молодежь, которая приходила сюда, чтобы в регулярных занятиях провести конец своих учебных лет. Теперь же высшая школа должна больше приблизиться к самому обществу и внести свою долю не только в будущий, но и в настоящий подъем страны. Часть лекций должна быть, безусловно, открыта для всех желающих, как это в старое время было у нас и практикуется сейчас во Франции. Такую систематическую работу высшей школы не заменит участие отдельных профессоров и приват-доцентов в народных университетах. Сами высшие школы со своими десятилетиями накопленными традициями и богатствами должны широко открыть свои двери пред обществом. Но в среде последнего есть не только желающие прослушать две-три лекции в неделю. Есть много таких, которые в свое время не могли пройти чрез высшую школу, не могут и сейчас, так как днем заняты работой. Для них должны быть тоже организованы высшей школой регулярные занятия, но занятия вечером, как это нередко делается английскими университетами. Тогда наша высшая школа станет не только подготовлять работников будущего, но и влиять на тех, кто уже действует сейчас.
На предыдущих страницах я наметил, к чему необходимо стремиться, когда в связи с задачами, выдвинутыми настоящей войной, государству придется взяться за реформу школы. Но в беглом очерке я пока сознательно не коснулся нескольких больших вопросов, чтобы разобрать их по отношению не к отдельным ступеням школьной системы, но ко всей школе. Таким прежде всего является вопрос об управлении школой. Можно покрыть страну сотнями тысяч начальных школ, сотнями средних и десятками высших, можно тратить на это миллионы и миллионы, но все же школа не будет оправдывать возложенных на нее ожиданий и приносить максимум пользы. Дело не только в миллионах, но и в умении тех, кто должен руководить этим колоссальным организмом, в царящем там духе. Жизнь знает две системы ведения школы. Сосредоточение всего заведывания в центре, примеров чему служит школьная организация Франции, и более или менее полная децентрализация школьного дела, проведенная, напр., в Англии, Германии и Соединенных Штатах. Какая из них может быть особенно желательной при наших настоящих условиях? Думаю, не централизация. Имея дело с таким чутким, живым материалом, как дети и юношество, школа должна особенно тесно слиться с местной жизнью, из которой они пришли в классы, с местной обстановкой, условиями. С этими же условиями она должна считаться так же и потому, что прежде всего она обслуживает данное население. Поэтому она должна быть как бы подогнана по жизни известного района. Особенно когда государство обязывает всех детей проходить чрез свою школу. Государство, раскинувшееся на беспредельное пространство, с бесконечным разнообразием климатических условий, с пестрым этнографическим составом, с десятками миллионов населения не в
405_3&с
состоянии учесть издали все местные особенности и не в праве постановку школьного дела всюду подгонять под одну линию. Даже если бы правительство попыталось на местах организовать и вести школу при посредстве присланных туда агентов с большими полномочиями, это немного улучшило бы положение дел. Присланный агент не будет так в курсе местных потребностей и местных условий, как само местное общество. Да и вообще тогда школа не будет считаться населением своей, последнее не проявит той массы забот и интереса, которые необходимы для процветания школы.
В нашем прошлом уже наметился путь для развития нашей школы. Это путь децентрализации. Если у нас есть хотя бы какая-нибудь начальная школа, если, несмотря на монополию классической школы, создалась реальная и женское среднее образование не осталось забытым, этим мы обязаны земскому и городскому самоуправлению. Тем же путем нам следует идти и дальше. В тяжелую годину войны, когда на государство всей тяжестью обрушилась забота о семьях миллионов запасных, о сотнях тысяч раненых и о продовольствии миллионных армий, к работе были широко привлечены органы местного самоуправления и общество. Государство поняло, что оно не может и не должно сосредоточивать всю грандиозную работу на своих руках. Так же должно поступить государство и тогда, когда после войны стране придется поднять новое грандиозное дело - просвещенье масс. Оно должно лишь определить общие основные нормы постановки школы, иметь контроль за их правильным применением, непосредственное же заведывание школами должно быть передано самим местным обществам. Но школьное дело должно не только перейти в ведение органов местного самоуправления, каждая школа в отдельности должна особенно тесно связаться с маленькими местными мирками, которые ее обслуживают, связаться путем участия населения в попечительских советах при школах и путем родительских организаций. Из ведения местного самоуправления должна быть исключена высшая школа, но и то, как автономная единица. В результате такого перехода школ в ведение органов самоуправления окажется необходимой реорганизовать и материальную сторону дела. На самоуправление, главным образом, ляжет тяжесть по содержанию школы, для чего мог бы быть введен особый школьный налог или необходимые средства были бы получены путем общей реформы финансов земств и городов. Но пока этого нет, и главная масса доходов по-прежнему поступает в государственную казну, деньги на содержание школ должны передаваться из последней в местные кассы, лишь на условии контроля со стороны государства, как это практикуется в Англии. Впрочем, на государстве всегда останется обязанность приходить на помощь мало состоятельным местным обществам. Рядом с общественными школами крайне желательны и школы частные. При усиленной работе педагогической мысли, чем всегда знаменуется период школьного строительства, частные школы явятся опытными полями для испытания на практике новых идей прежде, чем в широких размерах применят их к школам общественным.
406
Но и после передачи заведывания школой на места детальная регламентация деятельности ближайших работников школы, учительского персонала, со стороны даже местных властей будет нежелательной. Для преподавания и воспитания, как и для всей вообще области индивидуального творчества, подобная опека с чьей бы то ни было стороны - насилие. Педагогу должны быть указаны определенные задачи, результаты его работы подлежат контролю, но в остальном он свободен. Только тогда он сможет развернуть все свои силы. В соответствии с этим должно быть организовано и ближайшее заведование школами. В каждой школе оно должно быть передано педагогической коллегии, наделенной большими правами, а, кроме того, представители учащих должны участвовать во всех учреждениях, центральных и местных, заведующих школой. Такое освобождение с особою полнотой необходимо провести по отношению к школе высшей. В области науки и научной подготовки молодежи решающий голос может принадлежать лишь работающей здесь ученой коллегии как единственно компетентному в вопросах высшего образования учреждению. Высшая школа должна быть автономной, и только эта автономность может гарантировать расцвет высшего образования. Тогда здесь смогут работать крупные силы и сама школа будет привлекать массы учащихся.
Другой громадной проблемой, разрешить которую в ближайшие годы тоже окажется необходимой, является национальная. Она всегда стояла остро у нас, но война выдвинула ее еще больше вперед и осветила по-новому. В этом отношении особенно знаменательны слова воззвания Верховного Главнокомандующего к полякам и к народам Австро-Венгрии, которыми во многом должен предопределяться дальнейший ход событий. Школа попрежнему должна иметь в виду общие задачи государства и в силу этого учить государственному языку. Но раз необходимо развитие всей страны, а господствующая национальность составляет не больше половины населения, пред школой встает еще и другая задача: содействовать развитию отдельных национальностей, сплотившихся в одно великое целое. При разрешении этой задачи на первый план выступает вопрос о преподавании на родном языке. Без этого поднять духовный уровень масс у отдельных национальностей нет ни малейшей возможности. Развивать ребенка и передавать ему знания на совершенно чуждом для него языке вместо того, чтобы просто исходить из давно знакомых ему слов и понятий, чуть ли с первых дней ученья тратить массу времени на изученье чужого языка - значит совершенно не понимать основных требований педагогики. Быстрого развития ребенка при таких условиях не может быть, да и сама школьная работа обращается в сплошное мученье для маленького школьника. Вместе с тем изучение языка дает ключ для понимания местной культуры и орудие для дальнейшего развития последней в будущем. Эта сторона дела имеет тем большее значение, что в связи с развитием национальностей на школу падает обязанность вводить в изучение местной национальной культуры и содействовать ее подъему. Ближайшим образом последняя задача должна будет осуществляться высшей школой края. Так как для государства в деле реформы всех областей жизни необходимо напряже¬
407_g^
ние и использование всех сил, какие-либо ограничения национальностей при получении образования в общих школах должны пасть. Всякие процентные нормы, не говоря уже о том, что они противоречат элементарным требованиям справедливости, не целесообразны.
Мне осталось коснуться еще одной стороны школьного дела - м е т о д о впреподавания и воспитания. Казалось бы, что в этой области едва ли могут как-нибудь сказаться происходящие события, а между тем она не менее других подвержена их влиянию. В зависимости о тех или иных задач эпохи определяются задачи школы, а в зависимости от последних те или иные методы. В свою очередь характер преподавания и воспитания накладывает сильный отпечаток на проходящие чрез школу поколения. Школа и жизнь, жизнь и школа тесно переплелись во всех своих частях. Поэтому и теперь новая жизнь, новые задачи должны оказать большое влияние на ту борьбу течений в области методов, какая уже довольно давно ведется у нас и за границей. Наиболее крупными являются два течения. Одно, нашедшее свое наиболее полное выражение старой немецкой педагогике, ставит задачей школы просто передать, внедрить в учащихся знания, причем последнее нередко производится довольно механически. Учащиеся слушают или читают и запоминают. У них развивается лишь пассивная воля. Другое течение, особенно ярко проявившееся у народов англо-саксонской расы, в Северо-Американских Штатах и в Англии, совершенно иначе формулирует задачу школы: школа не должна гнаться за массой знаний, но должна, прежде всего, содействовать наивозможно большему развитию духовных и телесных сил учащихся. Пусть они сами приучаются вглядываться и вслушиваться в происходящее, развивая свою способность воспринимать, а не довольствуются лишь усвоением переданного другими. Пусть сами перерабатывают воспринятое, а не заучивают готовые выводы. А главное пусть приучаются выявлять себя, реагировать. Тогда у учащихся разовьется самодеятельность, активная воля. Наша официальная педагогика всецело придерживалась первой системы и только в этом направлении допускалась работа в школе, наши педагогические круги, особенно за последнее десятилетие, стали сильно склоняться ко второй системе. Чем же должна быть наша школа в ближайшие годы? Остаться школой учебы или обратиться в школу действия? Думаю, задачами момента путь предопределен. Сейчас, на войне и в мире, есть и будет громадная потребность в людях сильных, активных, умеющих действовать. При таких условиях натуры пассивные, преданные лишь созерцанию - не ценность. Ими не поднять Россию и не довести ее мощи до полного развития. Поэтому будущая школа должна быть школой действия. В этом направлении, несомненно, будут произведены значительные изменения в школьном деле за границей, проявлению этого же течения должен быть открыт широкий простор и у нас...
Война приостановила ход внутреннего развития нашей страны, сконцентрировав внимание на одном пункте. Когда она кончится, работа не может свестись к простому возобновлению прерванного. Мы вернемся иными и иные будут задачи. Я набросал, каких перемен мы ждем от войны в области школы.
x£Ö6 408
Несмотря на беглый очерк, получилась сложная программа. Но когда и в какой мере она будет осуществлена? Ответить на эти вопросы было бы крайне трудно. Для меня нет сомнения, что при старой школе мы остаться не можем. Если бы даже мы сами не подумали о реформе, побудит к этому пример наших соседей. Для меня ясно и то направление, в котором пойдет работа. Но когда? Конечно, не в первый же год мира. Тогда, как и во время войны, придется заботиться лишь о том, чтобы не слишком было урезано намеченное еще до войны. Что же касается до размеров школьной реформы, то они будут зависеть от того, какой вообще характер примет жизнь после войны и насколько окажется усвоенным широкими кругами взгляд на школу как на силу, оказывающую большое влияние на все стороны жизни. Не берусь на этих страницах строить гипотезы, особенно об общем движении. Но только знаю одно. Бессчетные жертвы настоящей войны будут искуплены лишь в том случае, если с наступлением мира страна мощно возродится к новой жизни, а вместе с тем новая жизнь наступит и в школе.
Знаменский С. Ф. Задачи в области образования // Чего ждет Россия от войны. Пг.у 1915. С. 144-172.
Раздел V
ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО:
«ОТ СВЯЩЕННОГО ЕДИНЕНИЯ К КОНФРОНТАЦИИ»
ЗАЯВЛЕНИЕ КАДЕТОВ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ 26 ИЮЛЯ 1914 г.
- Фракция народной свободы неоднократно говорила Гос. Думе о тех вопросах, которые были здесь затронуты двумя первыми ораторами, говорившими с этой кафедры. Ее мнение по этим вопросам всем хорошо известно, и, конечно, никакие обстоятельства не могут изменить этих мнений.
Когда настанет время, фракция вновь заговорит о них и вновь будет указывать на единственный возможный путь к внутреннему обновлению России. Мы надеемся, что, пройдя через тяжкие испытания, нам предстоящие, страна встанет ближе к своей заветной цели.
Но в эту минуту всех нас слишком глубоко захватили другие вопросы. Иная задача, грозная и величественная, стоит перед нами и повелительно требует немедленного разрешения. Нам нужно сосредотачивать все свои силы на защите государства от внешнего врага, вознамерившегося столкнуть нас со своего пути к мировому господству.
Наше дело - правое дело: мы ведем борьбу за освобождение нашей родины от иноземного нашествия Европы и славянства от германского преобладания, всего мира - от невыносимого гнета постоянно растущих вооружений, разоряющих мирных тружеников и вызывающих все новые и новые вооруженные столкновения. В этой борьбе мы все за одно, мы не ставим условий и требований, мы просто кладем на весы борьбы нашу твердую волю одолеть насильника... {Аплодисменты на всех скамьях. Голоса «браво».) Вот почему центральный комитет нашей партии, руководимый этими соображениями, обратился к своим единомышленникам с воззванием, к которому фракция всецело присоединяется и которое мы считаем своим долгом огласить с этой высокой кафедры.
Оранжевая книга. Сборник дипломатических документов. Переговоры от 10 до 24 июля 1914 года. Историческое заседание Государственной думы 26-го июля 1914 г. С.-Пб., 1914. С. 85.
т имени фракции народной свободы П. Н. Милюков.
410
Бердяев Н. А.
ИМПЕРИАЛИЗМ СВЯЩЕННЫЙ И ИМПЕРИАЛИЗМ БУРЖУАЗНЫЙ
I
Идея империи - одна из древних идей человечества. В ней воплощалась окрыленная мечта о сверхнациональном, всемирном единстве человечества. По идее, империя может быть только одна, и единственная истинная империя - imperium Romanum. Христианский мир унаследовал от древнего мира идею Римской империи и признал ее священной. Империя не есть национальное государство, она сверхнациональна по идее, и совпадение ее с тем или другим национальным государством было лишь обычным замутнением чистой идеи в эмпирическом и историческом. А Священная Римская империя есть нечто вроде платоновской идеи. Она владела лучшими умами человечества и направляла волю самых могущественных. Идея теократической империи на протяжении всей западно-европейской истории боролась с идеей теократического папства. И там и здесь было священно притязание на всемирное господство и всемирное единство. Римская империя поистине сыграла огромную роль в создании единства человечества, в осознании самой идеи единого человечества. Римская империя дала христианской церкви природно-историческую основу единства человечества и потому она имеет право именоваться священной. И Священная Римская империя продолжает свое идеальное, оторванное от реального географического центра бытие вплоть до XIX века. От идеального существования Священной Римской империи, потерявшей уже всякую реально-историческую основу, трудно было отказаться человечеству, как от символа своего всемирного единства, не допускающего распадения европейского человечества на атомы. Великая идея эта прикреплялась эмпирически то к Германии, то к Австрии. Священная Римская империя была формально упразднена в 1806 году, и жалким отпрыском ее осталась австрийская империя Габсбургов, бывших римских императоров. Это было делом великого Наполеона, который мечтал об основании новой всемирной империи, империи гения и сверхчеловека. XIX век стоит под знаком окончательного образования национальных государств и национального самосознания народов. Единство человечества сознается уже духовно, вне прикрепленности к телу всемирной империи. Сверхчеловечески-гениальные притязания Наполеона создать реальную всемирную империю были последними притязаниями священного империализма на Западе. Всемирная империя Наполеона не была национальным государством, и Наполеон, победив императора австрийского и русского, почитавших себя наследниками первого Рима и второго Рима, притязал быть единственным наследником Римской империи. Крах Наполеона был крахом священного империализма вообще - в нем идея священной всемирной империи достигала последнего предела и перешла в свою противоположность.
ü!_ 3&u
После наполеоновских войн начались национально-освободительные войны и движения. Империализм не исчезает в XIX и XX веках, но принимает совершенно новую форму, перерождается из империализма священного в империализм буржуазный и тесно связывается с национальным государством. В XIX веке на всемирность и на священность претендует международный социализм, интернационал.
II
Буржуазный империализм есть вырождение древней идеи империи, перерождение ее в жажду материального господства национального государства в мире и над миром. Империализм XX века есть борьба нации за великодержавное положение в мировых отношениях. Империализм не есть уже стремление к всемирному, сверхнациональному единству, к священному универсализму - он есть лишь стремление нации быть великой и величайшей державой на суше и на море. Это борьба за политическое и экономическое господство, за рынки, за морскую торговлю - дарвинизм в социологии. От imperium Romanum не остается ничего, кроме профанированного имени. Буржуазный империализм есть своекорыстное притязание национально-государственного партикуляризма на господство универсальное, и цели его достигаются через хищение и порабощение.
В идее Римской империи была поистине священная задача, священная мечта о всеединстве в исторической жизни человечества. Этой священности не осталось в буржуазном империализме, расцветшем в капиталистическую эпоху. Нынешние империалистические вожделения - это свободная конкуренция капиталистических обществ. Одна из главных причин нынешней мировой войны - конкуренция буржуазного империализма Германии с буржуазным империализмом Англии, борьба за господство на море. Англия первая явила собой образец чисто буржуазного империализма, нашедшего своего блестящего выразителя в Чемберлене. Это империализм капиталистического господства Англии в мире, империализм по преимуществу морской и колониальный, выставляющий свою цивилизаторскую миссию, но совершенно свободный от священной мечты средневековья о всемирной империи. Так характерно для духа нового времени, что время это признает существование нескольких и многих империй, которые конкурируют между собой. Новое время с его капиталистическим хозяйством заменило империалистический монизм средневековья империалистической множественностью. Священной может быть лишь одна империя. Многие империи могут быть лишь буржуазными. Но и буржуазный империализм, за которым всегда просвечивается экономическая подкладка, может быть разным и может разно оцениваться. Империализм английский имеет явные преимущества перед империализмом германским. Англии, по естественному ее положению, более дано быть великой империалистической державой, господствующей на море, чем Германии. Английский империализм менее насильнический, более либеральный, и он может быть
^ 412
терпим. Германия как великая империя менее счастливая страна, чем Англия, ей на роду написан несчастный удел. Тайна безобразия и нестерпимости германского империализма скрыта в том, что Германии не дано естественно, по природно-историческому предназначению быть великой империей и что потому свои империалистические притязания она может осуществлять лишь путем страшных насилий и хищений, путем слишком нестерпимой для мира неправды. Империализм германский, в отличие от английского - консервативный и роковым образом милитаристический. Чудовищный нестерпимый империализм есть существенное и неотъемлемое свойство германского империализма, угрожающее для всего мира и изобличающее неестественность и непризванность Германии как великой империи. Тот факт, что объединение Германии, в котором совершалась некая правда, привело к противоестественному росту милитаристического империализма, был роковым для Германии и привел к духовному ее падению и нравственному вырождению, сказавшемуся в эту войну. Германский народ, которому написано было в книге судеб быть народом «мыслителей и поэтов», но не написано было создать великую империю, стал одержимым жаждой буржуазно-империалистического мирового господства. Утолить эту жажду можно было лишь через развитие противоестественного милитаризма, вооружавшего весь мир и весь мир державшего в крайнем напряжении. Этого нет в более счастливом английском милитаризме. Явно, что Германия силится и пыжится быть не тем, чем ей предначертано быть. Нынешняя страшная война, ответственность за которую падает на Германию, вполне должна быть оправдана с точки зрения империалистических притязаний Германии. И если притязания неизбежно и оправданно ведут к таким страшным насилиям, то значит, в притязаниях этих есть коренная неправда и ложь. Германия, как великая и величайшая империя, господствующая в мире, может продолжать свое существование лишь хищением чужих земель и колоний и лишь перманентным поддержанием милитаризма. Сокрушить угрозу германского милитаризма можно, лишь сокрушив империалистическую мощь Германии. Все народы мира не могут согласиться на то, чтобы Германия была высочайшей империей, так как существование этой величайшей империи есть угроза для мира, насилие над миром и неправда в мире.
III
Некогда варвары-тевтоны получили от Рима идею империи. Античная идея всемирной империи и христианская идея единства человечества растворилась в варварской германской крови. Получилось очень сложное и смешанное историческое образование, именуемое Священной Римской империей, но оторванное от Рима. Германцы всегда смешивали всемирную империю со своим местным королевством, они налагали на империю печать национального партикуляризма. Так было в старой Германии, жившей под властью средневековой идеи империи. После реформации окончательно выяснилась органическая чуждость германцам идеи империалистического универсализма.
ilâJfc*
Немцы, в сущности, хотели национального германского государства и своего национально-германского монарха и долгое время лишены были национальногерманского единства и национально-государственной мощи. Сан римского императора перешел к Габсбургам, и идея Священной Римской империи, совершенно свободная от географического центра и от всякой локальности, прикрепилась по странной иронии судьбы к Австрии. К единству и могуществу Германия была приведена Пруссией, которая всего менее могла быть названа центром германизма и население которой не было чисто германским. Земли эти некогда принадлежали литовцам и славянам, и все значительное в истории германского духа не тут совершалось. Если само Прусское королевство может быть названо parvenue в семье германских государств, то империя Гогенцоллернов уж окончательно - parvenue. Лучшие германцы протестуют против гегемонии Пруссии. Империализм Гогенцоллернов окончательно не имеет в себе ничего священного, никаких связей со священными традициями, он - насквозь буржуазный, насквозь национально-партикулярный, а не универсальный. Германская империя есть профанация священной идеи империи, окончательное ее перерождение в буржуазное национальное государство XIX и XX веков. В духе Германской империи сказалась неуниверсальная, национально-партикулярная природа германцев. Притязания Германской империи на мировое господство есть притязание буржуазное, а не священное, жажда порабощения, а не всемирного соединения. Священная империя по своей идее - не государство, не монархия, не национальное единство, а единство всечеловеческое, всемирная власть. Идея империи - не монархического, а республиканского (в антично-римском смысле) происхождения, и титул императора - республиканский титул. Юлий Цезарь - дитя республики, ставшей мировой, а не национальной монархией. Монархическая власть всегда партикулярного, местного, землевладельческого происхождения. Наполеон и был последним западным императором в античном и всемирном, сверхнациональном и сверхгосударственном смысле слова. Его империя была стилизацией античной империи, и его императорская власть была такой же республиканской, как и власть Юлия Цезаря. Новейшая Германская империя не имеет никакого стиля империи, в ней нет универсального духа. Это империя лжеимянная - национальная монархия, резко немецкая, со своекорыстно-хищническими инстинктами. Deutschland über alles - не может быть лозунгом империи, для которой важнее всего единство мира и человечества. Германский национальный империализм неизбежно должен угнетать и насиловать национальные индивидуальности, как и индивидуальности человеческие - он хочет, чтобы Германия была всем и все было Германией. Германская империя - вечный враг освобождения национальностей. Недаром она всегда находится в таком подозрительном единении с Турцией. Современный империализм неизбежно имеет наклонность к господству, он не выносит индивидуального бытия более слабых народов.
Великая, предназначенная миссия России - быть защитницей угнетенных национальностей, освободительницей народов. И в эту мировую войну миссия
414
эта должна до конца раскрыться. Буржуазный империализм с его духом своекорыстия чужд России и русскому народу. Все насильническое в России было наносным, не подлинном русским. Германия, Австрия и Турция - вечные враги свободы и самостоятельности народов, вечное насилие над национальной индивидуальностью. После этой великой войны буржуазный империализм переживет кризис к смерти и ложно присвоенные имена будут сброшены. Мировое единство человечества будет окончательно осознано духовно, вне всякой материальной скованности. Россия является носительницей всемирного духа, сверхнационального универсализма, который только и соединим с бытием национальных индивидуальностей. В священном империализме была заложена идея всемирного братства. Но она должна быть окончательно освобождена от материального господства, должна дать свободную жизнь индивидуальностям человеческим. Шелуха священного империализма спадает, и в этом великая правда процесса секуляризации. Всемирный дух ушел из старых форм, он не вмещается в исторические тела, он свободен от всякой материальности. Все исторически-телесное ограничено, партикулярно и не может претендовать на всемирную власть. Эту освобождающую правду должна нести в мир Россия.
Бердяев Н. А. Империализм священный и империализм буржуазный // Биржевые ведомости. 5 ноября 1914. № 14476.
ИДЕЯ НАЦИИ
Гессен С. И.
1
Для всех, кто хочет уяснить себе духовный смысл настоящей войны, вопрос о нации есть один из самых существенных и насущных. В той или иной форме он неизбежно встает перед каждым из нас. Если верно, что мы ведем сейчас народную войну, то что такое защищаемое армией нашей народное достояние? И если для победы нужно национальное единение, то в чем оно состоит? Связано ли оно с отречением от особенностей своего мышления и своих идеалов, с превращением всего общества в однообразную, лишенную внутри всяких индивидуальных различий массу? Или объединенность в общем действии может сочетаться с сохранением собственной индивидуальности? Одним словом, какой патриотизм истинен: тот ли, который, думая только о настоящем, ведет к духовной нивелировке общества, как то в начале войны и было и, по-видимому, имеет еще и ныне место в Германии? Или тот, который, живя будущим и объединяя людей в общем творческом действии, еще резче проявляет их индивидуальные различия и особенности, как то, будем
415_3&u
надеяться, и впредь будет отличать наше общество? Ведет ли уверенность в правоте своего дела к ненависти и презрению к врагу, и если нет, то должно ли бороться с этой ненавистью? Не есть ли презрение и злоба лучший стимул к победе и отсутствие их - слабость и безразличие, и недостаток патриотизма?
Все эти вопросы - насущные вопросы. Они предстоят каждому из нас и властно требуют своего разрешения. Более того: так или иначе они уже разрешены всеми нами, разрешены до того, как мы успели их формулировать, - в подсознательной основе нашего существа, именуемой совестью. Но это значит, что совесть наша разрешила уже и тот основной вопрос, которым все эти частные вопросы держатся - вопрос о нации. Сердце знает, что такое нация, твердо знает, задолго до всяких теоретических размышлений и рассуждений. И если в глубине души мы чувствуем, что дело не в победе только, как бы она ни была желанна, а в том, для чего эта победа и что будет после победы; если любовь к своему народу и веру в него мы не переживаем, как ненависть ко всему, что не мы и не с нами; если, наконец, желая сокрушить угрожающего национальному достоянию нашему врага, мы все же не видим в нем абсолютного воплощения зла, которое остается только раз навсегда истребить и уничтожить - то, что бы нам ни говорили иные философы о мнимой необходимости видеть во враге злодея, в себе же рыцарей самого добра, мы им не поверим. Мы скорее усомнимся в их философии, чем откажемся следовать голосу нашей совести.
Но значит ли это, что философия вообще не нужна, что достаточно ограничиться одним непосредственным переживанием? Конечно, нет. Непосредственное переживание, само по себе, слепо и немо: чтобы сообщить наше чувство другим, чтобы оправдаться в нем перед собой, мы принуждены поднять его в сознание, сделать его предметом размышления. Так или иначе, мы все, не зная того, философствуем, но философствуем тайком, урывками, случайно и разбросанно. Поэтому попытка явно и систематически осознать непосредственное переживание никогда не может быть лишней. Мало чувствовать, надо уметь дать отчет в своем чувстве. А для этого мы не должны бояться отвлеченного пути философского рассуждения. Быть может, путь этот и не приведет нас ни к чему новому. Но он укрепит нас в старом, давно знакомом, отстранит возможные сомнения и колебания и придаст чувству нашему значение и силу убеждения.
2
Два вопроса содержит в себе проблема нации: вопрос о взаимоотношении между индивидуумом и народностью и вопрос о взаимоотношении народности и человечества. В зависимости от того значения и ценности, которые придаются тому или иному члену названных взаимоотношений, и получаются обычные решения этой проблемы. Ударение ставится всецело то на индивида, то на народность, то на человечество. Заранее принимается, что перечисленные начала находятся между собой в противоборстве и что признание одного из них тем самым уже ведет к умалению других. Так, космополитизм отрицает
416
народность ради человечества для того, чтобы, в конце концов, и человечество превратить в простую сумму индивидов. Так, национализм, наоборот, отрицает человечество ради народности, которой в жертву он готов принести и индивида. Мы постараемся показать, что все указанные противоречия - вымышленные противоречия; что, оперируя с понятиями индивида, народности и человечества, космополит и националист так же, как примиряющий их эклектик, оперируют не с реальностями, а с отвлеченными призраками, которые улетучиваются у них под руками. На самом деле между индивидом и народностью, народностью и человечеством уже потому не может быть противоречия, что сам индивид возможен лишь через народность, народность же - только через человечество. Поэтому, выяснив взаимоотношение между народностью и человечеством, мы тем самым уже ответим и на вопрос об отношении между народностью и индивидом. Здесь один вопрос, а не два, или, вернее, две формы одного и того же основного вопроса, разрешение которого сразу снимает как их мнимую двойственность, так и ту мнимую альтернативу, которая на ее почве вырастает. Альтернатива космополитизм - национализм, покоится на механистическом понимании жизни, вместе с которым она и падает. Только на почве все расчленяющего, все разрывающего механизма и возникают те понятия народности и человечества, примирить которые уже не удается никакому искуснику.
В самом деле, сущность космополитизма в том, что он отрывает целоечеловечество - от частей-народностей. Для него целое живет как бы самостоятельной жизнью помимо частей. Космополит хочет быть просто человеком, гражданином мира, без ограничивающего включения в какую-нибудь народность. Он хочет сразу достичь целого вне посредства частей. Чисто внешние, случайные причины заставляют людей слагаться в народы и быть эллинами и иудеями вместо того, чтобы быть просто людьми. Обособление народностей - плод случайного исторического развития, в котором человек был игралищем и жертвой слепых, неразумных сил. Ныне он должен сам стать творцом своей судьбы и отрешиться от всего разделяющего и обособляющего, от всего индивидуального и исторического. Космополит, прежде всего, отвергает историю, которая есть для него лишь нагромождение бессмысленных преград, косной узости, несправедливости. Отрицая все конкретное, он хотел бы жить в одной лишь отвлеченной всеобщности.
Но как сделать это отвлеченное реальным, общее и далекое близким и ощутимым? Космополит жаждет действия, а для действия нужны реальные объекты. И вот, человечество превращается для него в сумму отдельных людей, в сумму наибольшего числа людей, в последнем идеале своем - в сумму всех людей. Интерес человечества - это есть интерес наибольшего числа людей, как существующих, так и имеющих еще родиться в будущем. Оторванное от частей целое постепенно вытягивается в неопределенно-бесконечную сумму частей. Сохраняя свою отвлеченность (ибо космополит провозглашает естественное равенство людей: они все для него однородны в своей безындиви-
ÜZ_3&u
дуальной тождественности), человечество приобретает зато, по-видимому, реальность.
Но именно только по-видимому. Ибо порождаемая отрицанием индивидуальности отвлеченность расстилает перед космополитом однородную, неопределенную массу, в которой он необходимо теряется. Для исторического понимания человечество дано лишь в истории: оно есть не что иное, как целокупность индивидуального творчества особых, но и взаимно связанных с этой своей особности народностей. Новые народности, вступая на арену истории, наследуют оставленное прежними. Так эллинство не исчезло, но сохранилось в культуре нового времени. Человечество есть непрерывный органический рост, где старое сохраняется в новом, где есть непрерывное единое развитие: каждому индивиду, каждому поколению, каждому народу уготовано определенное место, поставлена определенная задача, вне которой он лишается смысла своего человеческого существования. Космополит отвергает эту порождаемую индивидуальностью определенность: помимо народности, помимо своего поколения ставит он себя лицом к лицу с человечеством, механически слагающимся из бесконечного числа безразличных индивидов. На чем остановится? Куда приткнуться? Как ограничить себя? Как определить, направить свою деятельность? Превращенное в сумму однородных частей человечество неизбежно развертывается в дурную бесконечность, в дурную, ибо неопределенную, лишенную развития и движения вперед и знающую только нескончаемое повторение того же. Пред космополитом, живущим беспочвенно, вне поколения и народа, вне реального времени и вне реального пространства, встает бесконечное количество задач, между которыми он не в праве выбирать, которые все ему одинаково близки, и которые он все присужден разрешать. Ведь человечество повсюду страдает, повсюду требует великодушного вмешательства, сердечного участия. И вот космополит торопится, пытается поспеть здесь и там, он исполнен ненасытимой жаждой всюду помочь, везде быть полезным. Но задач для деятельности много, очень много. Разрешение одной задачи не приближает космополита к цели. Охватить всех людей и тем достичь человечества оказывается невозможным, как бы ни была интенсивна жизнь, как бы ни был силен и неисчерпаем филантропический пыл. Но разочарование приходит не сразу. Сначала космополит верит в реальность своего обладания. Он утопист и оптимист. Отвлеченная всеобщность, по существу призрачная, для него реальность. Его обманывает маска бесконечности, которою прикрывается отвлеченность и призрачность его «человечества». Ему кажется, что он движется, идет вперед, прогрессирует, на самом деле все усилия его - бесплодный бег на месте. Его движение - иллюзия, ибо он не знает предания, как преемственности, сохранения старого в новом, рождения нового из старого. Он всякий раз начинает сызнова, и человечество по-прежнему остается для него все в той же отрешенной от реальности, но спасительной для его оптимизма бесконечности.
Оно для него готовая уже данность, непреложный факт, предмет восторженного обладания. Отсюда его безусловное, не терпящее никаких исклю¬
дУйЗВ 418
чений, отрицание войны, которая есть для него ничем не оправдываемое нарушение единства человечества. Ссылка на национальные интересы, даже на попираемую национальную независимость его не убеждает. Национальная независимость, национальные интересы - все это пережитки темной старины, с которыми надо раз навсегда покончить. Точка зрения человечества отменяет все названные деления и питаемые ими противоречия. Война есть абсолютное зло, которому нет никакого оправдания. Она никогда не в интересах народов. Современный человек так же не может воевать, как отделившийся от зверя человек не мог уже быть антропофагом.
Таков космополит в его подъеме: вытянувшееся в дурную бесконечность, по существу призрачное человечество не сознается еще, как призрак, но утопически принимается за реальность. Раньше или позже, однако, наступает падение: призрачность становится достоянием сознания. Иллюзия движения и действия исчезает и уже никого не обманывает. Призрак пустоты, в который расплывается понимаемое отвлеченно, вне своих частей, человечество, поглощает космополита. Филантропический пафос его остывает и сменяется политическим индифферентизмом. Направленный на бесконечное пыл сменяется столь же бесконечным безразличием. Тип мечтающего о братстве народов и альтруистически настроенного стоика вымирает. Его место занимает политически индифферентный и эгоистически настроенный эпикуреец, для которого pax гошапа есть лишь необходимое условие тихой, сокрытой от волнений мира и довлеющей себе жизни. Остается голый индивид, индивидатом, замкнутый в узком круге своего личного я и движимый лишь косными силами своей ограниченной данности. Восторженное отрицание войны сменяется бессилием заразиться общим настроением, проникнуться общим делом, вырождается в нравственное дезертирство. Нечего отстаивать, не за что бороться, да и нечем жертвовать. Так свершается судьба космополита - механизм пожирает сам себя.
3
Но такова же и судьба национализма, этой изнанки космополитизма. Если космополит отрывает целое от частей, то сущность националиста в том, что он отрывает часть (народность) от целого (человечества). Он отвергает все общее, как отвлеченное, нереальное, беспочвенное. Он признает лишь конкретное, особое, то, чем нация его отличает от других наций. Нация с ее исторически сложившимся бытом реальна, человечество же отвлеченно и химерично. Националист поэтому - крайний историст. Уединяя часть, он цепляется за индивидуальность и особенность этой части, за все историческое в ней. Он живет всецело в конкретной частичности, которая для него довлеет себе, и которой он, по его мнению, сполна обладает.
Сполна обладает, т. е. вне его нации нет ничего, что бы мешало этому обладанию, что бы его каким-нибудь образом ограничивало. Его нация довлеет себе и ни в каком смысле не выходит и не должна выходить она за свои преде¬
419
лы. Все общечеловеческие духовные ценности - добро, право, наука, искусство, религия - или не существуют для националиста или существуют лишь постольку, поскольку они выражены именно в его нации. Только его государство нравственно, только его нация есть хранительница истинного знания, подлинного искусства и правоверия. Оторванная от целого часть выдает себя, таким образом, за целое. Нация националиста есть уже обладаемая полнота человечества.
Поэтому националист вполне ею доволен. Сколь антикультурно, т. е. противоположно общим духовным ценностям ни было бы в данный момент существование его нации - это его не беспокоит: нация его хороша уже потому, что это его нация. В ней все хорошо, не требует никаких изменений, все должно быть сохранено. В ней нет ничего неготового, становящегося. Она вся - данность, готовая субстанция, которая в лучшем случае может только еще раскрывать имеющееся уже в ней наличное содержание, но никоим образом не развиваться к новому, в ней еще не содержащемуся, выходящему за ее пределы. Националист отвергает в нации всякое задание. Он неизбежно консерватор. Покой есть его идеал.
Вот это то отсутствие задания и разверзает перед националистом дурную бесконечность. Она поджидает его в той беспринципности, с которой он признает все историческое. Историческое хорошо для него уже потому, что оно - историческое. Он не желает выбора. Либо все принять, либо все отвергнуть: иной возможности он не ведает. Принять все историческое? Но как сделать это, когда даже в отдельной нации исторического так много, в особенности, когда одно историческое оказывается противоречащим другому? И вот - националист производит выбор, но делает это скрыто, наспех, руководствуясь произвольными, несознанными мотивами. Его национализм дробится: из российского превращается в русский, из русского - в великорусский, из великорусского - в щигровский. Интересы национальные подмениваются интересами узко-сословными: германский национализм превращается лишь в маску юнкерского. Как нация выдает себя за целое человечество, так и часть нации выдает себя за нацию. Оторванная от целого и потому выдаваемая за целое часть все более и более сужается, подменивается своей собственной частью (этнографическим племенем, классом) и далее - частью своей собственной части, т. е. все более мельчает, разменивается. Интересы государственные отождествляются с интересами узко-правительственными. Или внимание направляется на внешнее, на поверхностное, на мертвое, т. е. на то, что, будучи лишь осадком жизни, само недвижно и безжизненно и потому легче всего поддается обладанию. Так, национализм славянофилов превращается в национальное ряжение К. Аксакова, всенемецкое течение одно время выродилось в бессмысленный пуризм языка, откапывавший устарелые, никому не понятные слова и забрасывавший живую речь нарочитыми механическими новообразованиями. В поисках за данным, явным и конкретным, национализм дробится, мельчает, засасывается разверзающейся перед ним дурной бесконечностью деления. Ничем внутренне не связанная, раздробляющаяся нация испаряется
л/^6_420
все более и более. В пределе - эгоистическое служение корыстным интересам, только прикрывающееся маской национализма. Из самодовлеющей цели, из предмета обладания нация незаметно превращается в предмет расхищения. Национализм вырождается в психологию «национального пирога».
Это раздробление и испарение нации связано с дальнейшей ее механизацией. А именно, сосредоточение интереса на внешнем и присвоение частью роли целого ведет к нивелировке, униформированию. Часть, выдающая себя за целое, не терпит многообразия, не терпит индивидуальности, стремится сделать все кругом себя однообразным. Так, в отношении нации к другим нациям идея национального посланничества заменяется идеей национального господства. Внутри самой нации возникает политика национального угнетения, уничтожения индивидуальности частей в угоду одной из этих частей. Но однообразие не есть только идеал националиста. Это также и его сущность. Нет ничего однообразнее национализма: все националисты до чрезвычайности похожи друг на друга. Это как бы оттиски с одного и того же стереотипа. Занятые одной и той же чисто отрицательной целью ограждения, уничтожения и угнетения, они всегда говорят об одном и том же, делают одно и то же. Они всегда повторяются и повторяют друг друга. Поэтому они образуют лишь однообразное множество, лишенное индивидуальностей, многообразия. Можно сказать, что они различаются между собой лишь численно, а не существенно. То же самое относится и к национализмам. Нет более безличного и пригодного для экспорта, более интернационального продукта, чем национализм. Что может быть общечеловечнее Пушкина, Шекспира и Гёте? Но, несмотря на всю эту свою сверхнациональность, они глубоко национальны и постольку совершенно не переводимы на иностранные языки. Наоборот, нет ничего более доступного переводу, чем националистические поэты и писатели. Стоит только переменить в националистических писаниях некоторые слова, вместо России поставить Германию, заменить национальные обряды и воспоминания соответствующими другими, и мы получим точный перевод, ничем, даже слогом не отличающийся от соответствующего чужеземного оригинала. Ибо все националисты утверждают одно и то же: превосходство своей нации, ее право на мировое господство. Все они хотят одного и того же: мирового владычества, т. е. однообразия, в котором определение русское, германское и т. д. является уже мелкой деталью, несущественным эпитетом. В самом деле: стремящаяся прежде всего к самодовлению и потому оторвавшаяся от целого нация неизбежно выдает себя за целое. Все ее старания направляются на то, чтобы поддержать эту иллюзию. Она уже не творит свободно, изнутри, ради радости творчества, но определяется тем, что находит у других наций. Националист поэтому все время смотрит на другие нации. Как бы не быть превзойденным, обогнанным соперниками! Желанное самодовление его оказывается иллюзией, он теряет себя. Ведомый уже единственно желанием превзойти другие нации, дать сверх того, что у них есть, он всецело определяется ими. Моя нация - высшая нация, сверхнация. И потому не должно быть ничего у других наций, чего бы не было и у меня, только в еще большем, еще колоссальнейшем размере. Так
421
внешне вытесняется внутреннее, подражание становится на место творчества, колоссальное на место великого. Индивидуальное качество заменяется идеалом количественного, внешнего превосходства.
Но проще всего и нагляднее всего это внешнее превосходство достигается через политическое господство. Поэтому, национализм по существу своему завоевателен. Превзойти все нации, действительно сделать часть целым, т. е. покорить все нации - эта чисто количественная, чисто механическая цель, в конце концов, вытесняет все остальные. Если космополитизм безусловно отвергает войну, то национализм безусловно ее признает. Война (конечно, удачная!) есть благо сама по себе. Хищничеству изнутри (нация для националиста) соответствует хищничество во вне (мир для нации). Завоевательная цель определяет и способ ведения войны. Нет никаких сверхнациональных сдержек, международного права, соображений гуманности. Все средства хороши для поставленной цели господства. Отсюда также презрительное отношение к врагу, как к варвару, объекту колонизации и насильственной денационализации, а не как к равноценному субъекту. Таково же отношение националиста и к союзникам: узкоэгоистическое и презрительное, а следовательно, и предательское. В союзниках он видит исключительно лишь орудие собственного господства. Националист кончает легкомысленным прославлением войны, граничащим с безумием и самоуверенностью. Война вызывает в нем лишь элементарное чувство торжества после победы, чувство злобы и мести после поражения. Они не видит в ней судьбы, глубоких нравственных противоречий, в ней кроющихся, ее трагизма. Победа есть победа, а какой ценой человечество оплачивает победу - это его не интересует.
Так и у национализма есть свой подъем и свое падение. Он начинает с горделивой и восторженной верой в то, что его нация есть избранный народ, что она должна сказать новое слово и спасти разрушающееся человечество. Кончает он мелочной и завистливой боязнью, что его превзойдут, обгонят, беспокойным стремлением к физическому господству. И здесь иллюзия становится достоянием сознания и перестает быть иллюзией - восторг выдыхается. Покой националиста оказывается столько же призрачным, как и движение космополита. Самодовление его вырождается в беспокойное охранение устоев, в бряцание оружием. Ему всюду мерещатся внутренние и внешние враги, ему начинает казаться, что его не уважают, что с ним мало считаются. Желая стоять на себе самом, он, в конце концов, определяется другими. Предмет его горделивого обладания - его национальное предание улетучивается у него под руками, превращаясь в случайный набор искусственных внешностей. Его нация испаряется, становится похожей на нации других националистов, оказывается лишенной индивидуальности и, потому, столь же отвлеченной, как и человечество космополита. У самого националиста психология служения нации давно уже сменилась психологией своекорыстной ее эксплуатации. При таких условиях достаточно сильного внешнего потрясения, чтобы пока еще скрытый недуг внутреннего раздробления обрушился явным распадом. Центробежные силы тогда окончательно торжествуют, а с ними вместе вы¬
ллЕйЗВ 422
ступает наружу и эгоистическое безразличие к судьбам нации с его лозунгом «спасайся, кто может». Националист разделяет судьбу космополита: и здесь механизм пожирает сам себя.
4
В чем же причина этой общей судьбы? Почему космополит и националист, оба в равной мере, поглощаются дурной бесконечностью и либо проваливаются в пустоту, либо засасываются внешностью? Общей судьбе, очевидно, соответствует общий грех. Его определить нетрудно: для этого надо только объединить все сказанное выше в одной формуле.
Как космополиту, так и националисту обще то, что они разрывают живую связь целого с частями, мысля или целое оторванным от частей, или части оторванными от целого. Но жизнь не терпит подобного разрыва. Живой организм (а духовные ценности подобны в этом живым организмам) характеризуются именно тем, что в нем целое не оторвано от частей, а проникает собою все части, и что каждая часть в нем, будучи органом целого, представляет собою все целое, является его образом и подобием. Лишите орган этого органического, т. е. представляющего целое живого существа значения, оторвите его от целого - и он умрет, превратится в косную материю и сам начнет распадаться на части. Наоборот, лишите целое отличающего его в живом существе значения, откажитесь видеть в нем проникающее каждую часть организма начало, оторвите его от жизни частей - организм тогда неизбежно превратиться в машину, покорно выполняющую эту оторванную от нее, отвлеченную мысль создавшего ее техника, т. е. станет простой комбинацией, имманентной суммой частей. Как бы вы ни усложняли вашу машину, сколько бы ни нагромождали частей - вы не получите живого организма, а будете иметь по-прежнему лишь сумму частей, хотя и объединенных внешне мыслью техника, но лишенных всякой внутренней связи и готовых каждый момент распасться. В обоих случаях вы не получите жизни, не получите роста и движения вперед, а останетесь при мертвой материи, составленной из готовых кусков и лишенной всякой активности, всякого творчества.
Действительно, разрывая живую связь целого с частями, механизм - и в этом его сущность - имеет дело лишь с данностями, с готовыми вещами. Оторванный от живого тела орган и отвлеченная цель машины суть такие данности, готовые, законченные, не чреватые уже никакими новыми возможностями, т. е. лишенные жизни. Механизм знает лишь обладание данным, косное разложение данного, но ему неведомо творчество нового, стремление, достижение. Для космополита человечество есть данность, сумма готовых частей. Это есть наличный факт, которому надо пассивно подчиниться, и который одним своим существованием отменяет все исторические деления на особые народности. Это есть чисто опытное, имманентное, естественно-научное понятие. Для националиста нация есть данность, готовая, законченная, голое существование которой есть высшее ее оправдание. Это есть тоже факт, хотя
423_3ê£v
уже и не имманентный, а трансцендентный, метафизическая субстанция «народного духа», требующая пассивной веры и самой своей сверхэмпирической наличностью отменяющая все такие только отвлеченные понятия, как человечество, международное право и т. д. Нужды нет, что космополит еще не обладает человечеством, что оно ускользает от него, как призрак в тумане. Он верит в возможность полного его обладания, которое надо еще только достигнуть в будущем. Но само будущее для космополита есть только еще не наступившее настоящее. Человечество для него все-таки есть данность, хотя и убегающая. Националист, напротив, верит, что он уже обладает своей нацией. Его забота только сохранить это обладание. Правда, нация непрерывно дробиться у него под руками. Она вся уже в прошлом. Но само это прошлое националист рассматривает как настоящее. Нация его также есть данность, хотя и распадающаяся.
В этой прикрепленности к данному и заключается общий и основной грех космополита и националиста. В нем кроется истинная причина того, что задание одного оказывается столь же мнимым и призрачным, как предание другого. Прикрепленные к данности, они знают лишь пассивное отношение к своему предмету - отношение только обладания. Это чисто внешнее, как бы рассудочное отношение, и постольку можно сказать, что оба они - противоположные и симметричные продукты интеллектуализма. На этой плоскости - плоскости данности - действительно нет выхода из рассмотренной нами альтернативы. Или национализм, или космополитизм. Для третьей возможности здесь нет места. Но стоит только покинуть эту плоскость пассивного обладания, и антиномия падает. Попробуем понять нацию, как предмет делания, нашего активного устремления, и мы тотчас же увидим, что между индивидом и нацией, нацией и человечеством нет и не может быть никакого противоборства. На этой новой, как бы волевой, плоскости мы уже не обладаем нацией, мы ее творим.
Творчество подобно жизни и не терпит разрыва части и целого. Творить можно, только стремясь к целому, но именно лишь стремясь, а не обладая им и потому непременно оставаясь в частях. Всякая сотворенная часть есть лишь ступень восхождения к целому, ступень к свершению, но никогда не конец, не совершенство. В творчестве нет ничего готового, законченного, абсолютно данного, оно все живет деланием, становлением, заданностью. Только целое довлеет себе, но оно именно не дано в отдельности, а лишь проникает собою части, придает им жизнь и единство. В известном смысле оно неуловимо, ибо неотделимо от частей, будучи лишь живущим в них началом. Оно не трансцендентно частям, ибо не существует отдельно от них в некоем умопостигаемом месте. Оно только задание, а не трансцендентная данность, внеположная частям и потому необходимо сама превращающаяся в (хотя бы сверхчувственную) часть. Но целое и не есть также нечто только имманентное, ибо оно не есть простая сумма налично данных частей, а есть именно задание, т. е. самостоятельное проникающее их начало. Иначе говоря, целое есть идея, т. е.
лУйЗБ 424
единство трансцендентного и имманентного, взаимопроникновение целого и частей, одухотворенная заданием данность.
Будучи работой в частях, одушевленной стремлением к целому, творчество есть осуществление идеи. Так, напр., научное творчество живет идеей науки. Науку нельзя отделить от своих специальных областей, ей нельзя раз навсегда овладеть, как о том мечтает дилетант. Она есть общее для всех отдельных научных областей задание, к которому можно только приближаться в непрерывном прогрессе, но которое нельзя исчерпать, превратить в готовую данность. Но точно также не терпит она и уединения части, практикуемого специалистом. Всякое отдельное знание научно лишь постольку, поскольку оно связано с целым науки, есть живой член научной системы. Только через эту причастность целому научное знание научно. Как в каждом члене организма в сущности содержится весь организм в целом, так и в каждом отдельном научном предмете содержится вся наука в целом. Не путем дилетантского отвлечения от частностей и собирания готовых общих мест, но путем углубления в частное и всестороннего его рассмотрения можем мы взойти к «науке вообще», познать самое «научность». Нужно только рассматривать это частное, как член научной системы, как образ ее и подобие, и мы увидим тогда, что в нем, как в микрокосме, отражается весь великий космос научной системы. При этом все равно, что это за частное: многообразны пути, ведущие к единой науке. В этом смысле целое науки есть «научность», т. е. живое начало, имманентно присутствующее в каждом частном научном предмете, делающее его возможным как научный предмет, оформляющее его. Идея есть не только трансцендентное задание, но и имманентная форма. Она есть задание в отличие от отвлеченного целого, как простой имманентной суммы частей, она есть форма в отличие от уединенной части, выдающей себя за трансцендентную сущность вне ее положенного целого. Быть бесконечным, т. е. неисчерпаемым для частей заданием, но вместе с тем и пронизывающим части, внутренне «образующим» их принципом - вот двойная функция идеи.
Творчество живет идеей. Идея связывает части внутренним единством, превращает их в ступени восхождения к общему целому, делает из них этапы единого развития. Будучи образами одной и той же идеи, решениями одного и того же задания, части становятся многообразными. Повторение того же уступает место сохранению старого в новом, накоплению нового, т. е. творчеству Ведь творчество есть непрерывное и неуклонное совершенствование, углубление и обогащение уже достигнутого новыми достижениями. Но новое в творчестве возможно лишь через сохранение старого. Старое же сохраняется, т. е. становится преданием лишь через причастность свою общему заданию, т. е. постольку, поскольку оно носило в себе идею. Творчество и есть живое единство предания и задания. Однообразие и повторение уступают в нем место многообразию и развитию. Так идея преодолевает бесплодие дурной бесконечности. Она не только придает смысл и ценность каждой отдельной части, но и организует части, вносит в них порядок, непрерывность, определенность. Каждая часть, будучи отнесена к целому, получает свое определенное, неза¬
425 fei,
менимое место в едином ряду развития, определенное призвание - становится индивидуальностью.
Ведь и в личной жизни индивидуальность дается творчеством, а это значит - причастностью к некой общей идее, работой над сверхиндивидуальным заданием. Кем бы мы ни были - учеными, поэтами, общественными деятелями или просто творцами собственной жизни - только через сверхиндивидуальное в нас можем мы стать индивидуальностями. Сверхиндивидуальное в нас образует нас, сохраняя частности нашей жизни и собирая их в единое целое. Оно же определяет нас, указывая нам особое, незаменимое место, наше призвание. Индивидуальность образуется легко, свободно в результате работы над сверхиндивидуальным заданием, как ее естественный плод. Наоборот, уединение индивида, эгоистическое замкнутие его в узком круге собственной данности ведет к внутреннему распаду, к дроблению и к потере своего я. Личность утрачивает единство, лишается призвания, т. е., перестает быть индивидуальностью. В этом и состоит внутреннее противоречие индивидуализма. Он начинает с уединения, т. е., с обожествления личности, кончает же пессимистическим признанием ее призрачности*. Жизнь в себе оказывается вернейшим путем к утрате собственного я. Самоутверждение оборачивается самоотрицанием, индивидуализм пожирает сам себя**. Чтобы приобрести я, надо быть больше чем я, надо быть причастным некоему сверх-я. А это и дается жизнью в общем, в абсолютном. «Сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради меня сбережет ее».
5
Но то же самое можно сказать и про нацию. Если нация есть коллективное лицо, соборная индивидуальность (а лишь такая индивидуальность и заслуживает названия нации), то она возможна через сверхиндивидуальное, в данном случае через сверхнациональное, общечеловеческое. Только пока нация не выделена, а включена в целое человечества, есть она живое творчество, обладает она своим лицом.
Всякое творчество нуждается в конкретизации, определенности. Только имея перед собой конкретные, индивидуальные задачи, можно реально творить. Определенность задачи дается народностью, национальной традицией, как непосредственной окружающей творчество средой. Без этой включенности в традицию творчество в самом деле оказывается беспочвенным, неплодотворным, т. е., мнимым творчеством. Оно живет преданием: из него исходит и его создает. Как предание, нация есть совокупность сотворенного, но ни-
Ср.: Мережковский Д. Две тайны русской поэзии. 1915. Статья о Тютчеве.
Я не говорю уже о той пародии на индивидуализм, которая называется оригинальничанием. Нет людей более безындивидуальных и лишенных собственного я, чем оригинальничающие люди.
л/£&В__426
когда не конченного и мертвого, а живого и живительного. Это - духовный воздух наш, которым мы дышим, через который мы можем жить и творить, через который мы можем быть самими собой. Чем были бы мы без Пушкина и Толстого, Тютчева и Достоевского, Петра Великого и Сперанского, декабристов и Герцена, без музыки нашей, нашей древней иконописи? Даже не зная их, мы вдыхаем их, живем ими, творим через них. Они не умерли, но продолжают жить в нас, и, подобно древним грекам и римлянам, мы боремся сплоченным строем вместе с нашими бессмертными мертвыми. Предание есть не просто прошлое, а живое, вечное прошлое, и история нации есть повествование не о прошедшем и отмершем, а о непреходящем прошлом. Нация есть совокупность не только живых, но и мертвых, и не только тех мертвых, имена которых ведомы каждому живому, но и многих, многих безвестных, точно так же боровшихся и творивших.
Но что делает прошлое непреходящим? Что делает возможным самое предание? Оно есть совокупность сотворенного. Значит, оно возможно только через работу над вечными, абсолютными ценностями, через задание, в абсолютности своей выходящее за пределы отдельных наций. Стремясь к истине как таковой и красоте как таковой, даже самые чуждые всякого национализма ученые и поэты будут творчеством своим создавать нацию, будут национальными в истинном смысле слова. Через них естественно и свободно, само собой, приумножится духовное достояние нации, обогатится национальное предание. Но горе искусству, которое, во что бы то ни стало, заранее захочет быть славянским, философии, которая поставит себе задачей во что бы то ни стало быть восточной, праву, которое пожелает, прежде всего, быть русским. Такое искусство будет претенциозным и лубочным, философия - нарочитой и ненаучной, право - несправедливым. Это будут мнимое искусство, мнимая наука, мнимое право, в них не будет главного, чем живо истинное творчество - бескорыстного стремления к красоте, истине, справедливости. Но бескорыстность есть только там, где имеется стремление к целому, т. е. где нет уединения и самодовления части, где нет догматической уверенности в обладании истиной и потому постороннего истине интереса остаться во что бы то ни стало правым. Здесь именно и кроется внутреннее противоречие национализма: стремясь прежде всего к нарочитости и национальности, он делает творчество невозможным и мнимым. Нарочитое творчество, вообще, не творчество и потому не может быть и национальным творчеством. Поэтому-то нация и распадается в руках националиста, утрачивает свою индивидуальность, нивелируется.
Итак, если нация есть нечто большее, чем голое существование народа, а есть нечто ценное и незаменимое, т. е., индивидуальное творчество, создание своеобразной культурной традиции, то нация возможна лишь в человечестве и через человечество. Только творчество над сверхнациональными, общечеловеческими ценностями сообщает смысл и даже бытие нации. Идея человечества так же формирует нацию, как идея науки формирует отдельные научные предметы. «Совокупное творчество над общими культурными ценностями» - только на первый взгляд это определение нации может показаться абстракт¬
42Z_3&u
ным и неожиданным. В сущности же оно совпадает с обычным определением. «Народ есть население, не только совместно живущее, но и совокупно действующее, имеющее общий язык и общие судьбы», - говорит Ключевский*. Это значит - объединенное в общей, совокупной работе над вечными и потому сверхнациональными, общечеловеческими ценностями: искусством, наукой, религией, правом. Там, где нет этого объединения, нет и нации, а есть только раса, простой этнографический материал, рассыпающийся и неоформленный, не субъект, а объект культурного творчества.
Нация возможна через человечество. Но что такое это человечество, формирующее нацию? Оно не есть простая сумма отдельных народностей, как идея науки не есть сумма разрозненных знаний. Оно есть тоже целое в смысле идеи, а не в смысле суммы. Подобно тому, как «наука вообще» превратилась для нас в идею научности, пронизывающую и объединяющую все научные знания, так и человечество из отвлеченной суммы превращается в идею человечности**, проникающую собою все отдельные нации. Как целокупность вечных заданий, над которыми работают люди, идея человечности (гуманность) есть идеал, к которому должны стремиться все нации. Но вместе с тем человечность есть начало, необходимо присутствующее в каждой истинной нации, делающее ее возможной, отличающей ее от простого этнографического материала. Подобно всякой идее, и человечество как человечность одновременно имманентно и трансцендентно. Имманентно, поскольку не существует отдельно от нации, а является пронизывающим их, придающим им ценность и бытие принципом. Трансцендентно, поскольку оно не есть простая сумма их эмпирического бытия, а особое начало, предлежащее отдельным нациям в качестве поставленной пред ними цели, к которой они неустанно должны стремиться. Это есть нераздельное единство части и целого, в котором часть его образ целого, целое - живой принцип части.
Первоначальный энтузиазм космополитизма и кажущаяся его правота проистекали от того, что, говоря о человечестве, как отвлеченной сумме однообразных народностей, он на самом деле, однако, имел в виду человечность как целокупность общих всем народностям ценностных заданий, индивидуально разрешаемых различными народными преданиями. Идея человечности объединяет отдельные нации в единстве общего для них всех задания: в этом сказывается центростремительная тенденция, монистический характер идеи. Но, будучи лишь бесконечным заданием, предлежащим одинаково всем нациям в их борьбе за культуру, человечность как идея не только не нивелирует индивидуальных особенностей отдельных наций, но даже требует их многообразия: бесконечность задания порождает различные попытки, различные спо-
Курс русской истории, 1,120.
Menschheit в смысле человечества, как его космополитически понимало Просвещение, превращается у немецких идеалистов в Menschheit в смысле Humanität, человечности.
Ajgçffi 428
собы его разрешения. В этом проявляется центробежная тенденция, плюралистический характер идеи. Таким образом, идея обнаруживается как единство многообразия: единое, поскольку оно идеально, многообразное, поскольку оно реально. Быть гражданином мира можно, только будучи вкрапленным в национальное предание, углубившись в него и тем самым познавши его общечеловеческий смысл. Но и обратно: быть истинным гражданином своего народа можно, только стремясь реализовать в нем идеал человечности, т. е. вставив его в более объемлющее целое культурного человечества. Только тогда нация перестает быть грубым фактом, существование ее получает определенный, индивидуальный смысл, она приобретает историческое призвание. Поэтому истинный космополитизм и истинный национализм не только не противоречат друг другу, но требуют один другого. Что может быть национальнее и вместе с тем общечеловечнее Гёте и Пушкина?* Чем человечнее, тем национальнее, чем национальнее, тем человечнее. Истинный космополитизм и истинный национализм совпадают.
«Подобно Янусу, они смотрели в разные стороны, но сердце у них билось одно», - говорит Герцен про западников и славянофилов. Самые настоящие из западников (как сам Герцен) верили в особое призвание своего народа. Самые великие из славянофилов (как братья Киреевские) не уставали определять место России во всемирной истории, призвание русского народа, на долю которого выпала, как они верили, почетная роль спасти мировую культуру (человечность) от разложения и смерти. Только эпигоны тех и других превратили различную направленность взора в уединяющее разделение моментов идеи: западники, превратив человечность в человечество, отбросили предание и забыли об особом призвании России в истории человечества (т. е. в процессе реализации человечности); славянофилы, отбросив задание, забыли об общечеловеческом призвании России и подменили идею служения человечности (подчинения части целому) идеей физического господства над человечеством (подчинения целого части). Отсюда полная удовлетворенность настоящим, бесконечное сужение идеи человечности, т. е. крайний историзм одних, точно соответствующий столь же безусловному антиисторизму других.
Нация - историческое образование. Способ разрешения и даже самый характер предлежащих ей культурных задач определяется ее призванием, т. е., исторической судьбой и местом ее в мировой истории человечества. Создание национального предания - вот исторический момент в нации. Исходить из истории - его веление. Но нация - совокупная работа над сверхисторическим заданием. Стремлением реализовать общечеловеческие, вечные ценности (идею человечности) определяется направление ее духовного творчества. Включение национального предания в соборное предание всего человечества - вот сверхисторический момент в нации. Стремиться к вечному - его
Вспомним Тютчева о Гёте: «На древе человечества высоком ты лучшим был его
листом».
429_3&u
веление. Стремясь к вечному, космополит отвергает историческое: в борьбе с современным правительством, с церковью, с общей культурной косностью, он отвергает государство вообще, религию, нацию. Националист, наоборот, безусловно защищая все историческое, отвергает всякое стремление, всякое становление. Защищая государство, религию, национальную традицию, он подменивает государство правительством, религию - церковностью, народность - национальной внешностью. Оба не различают между явлением и сущностью: один не видит сущности (вечных ценностей), другой подменивает вечную ценность временной действительностью.
Нация не есть ничто, а есть реализующаяся человечность. Но нация и не есть все, т. е., нечто готовое, законченное, себе довлеющее, долженствующее насильно навязать всему остальному свой исключительный характер. Нация не есть покой, а есть жизнь, движение, становление. Мы должны творить нацию, любить ее как объект нашего творчества, любить вечное в ней, являющееся нам в виде будущего. Ибо нация есть не только совокупность живых, но и будущих, еще не родившихся. Никогда не должны мы боязливо цепляться за настоящее, удовлетворяться данностью, заменять создание нового изживанием накопленного богатства, т. е., творчество заменять расхищением, жизнь - косностью и смертью. Идея человечности переносит свой идеальный характер и на самое нацию: из готовой, замкнутой субстанции нация превращается в принцип целого, в становящееся задание, в идею. Тем самым она теряет свой порабощающий, давящий и распыляющий характер и становится началом собирательным, принципом свободы и единения.
6
Сказанным определяется отношение истинного патриотизма к войне. Безусловные в силу своей однообразной отвлеченности решения космополитизма и национализма (огульное отрицание и огульное же утверждение войны) ему одинаково чужды. Порождаемая национализмом завоевательная война, ведущая необходимо к угнетению других наций, им отвергается. Но точно также им отвергается и национальный индифферентизм космополита. Если я есть я только в силу причастности своей сверхиндивидуальному началу, если я есмь личность лишь в меру своей причастности общему, то, очевидно, ни утрата материального благополучия, ни физическая смерть не должны остановить меня от защиты своего духовного достояния, обеспечивающего мне духовное бытие. Но причастным общему я могу быть только через свободное развитие своих творческих сил в каком-нибудь национальном предании. Вне этого свободного и естественного участия в национальном предании я не могу стать причастным и общечеловеческому. Я есмь я лишь через нацию так же, как и нация есть нация лишь через раскрывающуюся в ней человечность. Отсюда вытекает нравственное требование защищать всеми силами свою национальную независимость, как возможность достойного человеческого существования. Живая, творящая, не распадающаяся нация не остановится ни
aj*ä36_430
перед какими жертвами, угрожающими ее материальному благополучию, раз речь идет об охране ее духовного бытия. Ведь единственный смысл ее материального существования - быть физической основой ее духовного творчества. Если последнему угрожает опасность, то первое лишается всякой ценности. Таким образом, истинный патриотизм, отвергая войну завоевательную, всецело признает войну духовно-оборонительную. При этом несущественно, завоевательна или оборонительна война в обычном политико-стратегическом смысле. «Завоевательные» итальянские войны за освобождение были в нашем смысле духовно-оборонительными. Такой же, несомненно, была и первая балканская война*.
Итак, в отличие от завоевательной, война духовно-оборонительная есть по цели своей защита предания. Но не менее существенно отличается оборонительная война от завоевательной и по своему способу. Если последняя, как мы видели (гл. 3), не знает никаких сдержек (все средства хороши для цели завоевания), то первая в самой себе носит целый ряд ограничений. В самом деле, какой смысл имеет защищать национальное предание, если защита эта будет вестись так, что в результате ее погибнет все, придающее жизнь национальности, т. е. человечность? Защита предания неразрывно связана также и с защитой задания. Война не должна убивать человечности в нации. И если защита предания выпадает наиболее явным образом на долю армии, то защита задания есть прежде всего долг народа, «тыла». Война не только должна быть защитой нации, но и защитой человечества, и притом именно потому, что она есть защита нации.
В чем же конкретном должна проявиться эта защита человечности? Вопервых, в гуманном способе ведения войны; в отказе от всяких связанных с национальным угнетением территориальных приобретений; наконец, в достойном отношении к врагу. Мы должны уважать его национальность, т. е. его патриотизм, видеть в нем заблуждающегося, а не зверя, которого надо обуздать, уничтожить, которому надо отомстить. Больше всего надо избегать самонадеянного, легкомысленного отношения к врагу и войне, огульного обвинения врага и огульного же самовосхваления. Нас не должно покидать чувство трагичности, которое неразрывно связано с чувством виноватости.
В самом деле, что такое война в смысле философском? Каково ее «идеальное» происхождение? Ведь будучи только заданием и в этом смысле чем-то неисчерпаемым, иррациональным, человечность требует многообразия своих рациональных обнаружений. Она требует национального многообразия. Откуда же, как же возможен конфликт между нациями? Исторические, политические, экономические, вообще эмпирические причины тому многообразны. Не дело философа их исследовать. Его задача - вскрыть, какой идеальный смысл имеет уже раз возникший конфликт? И на этот вопрос можно
Ср. о понятии духовно-оборонительной войны превосходную брошюру: Ильин И. Духовный смысл войны. М., 1915.
431
дать только один ответ. Пока нации живут истинно творческой жизнью, т. е. пока они осуществляют человечность, проникнуты ею, между ними пребывает гармония, как между разнообразными и взаимодополняющими друг друга ликами одного и того же Единого Абсолютного Начала. Между ними тогда возможно лишь соревнование, но не конфликт. «В храме Отца моего обителей много». Но раз конфликт на лицо, и при том конфликт неотвратимый, плод долголетнего развития (а таким именно конфликтом и является современная война), то, значит, где-то, в какой-то нации, а может быть, и во всех, произошел отпад, отрыв от этого Абсолютного Начала. Центробежные силы где-то, а может быть, всюду, восторжествовали над центростремительными. Какаято одна нация, а может быть, и все, дали себя полонить духом национализма, оторвались от целого человечности, выдали себя за целое, возомнив, что в них только, как в соли земли, и пребывает сполна человечество. Оторвавшаяся от Абсолюта и выдающая себя за Абсолют часть вносит начало раздора в гармонию, Хаоса в Космосе. Космос отступает перед Хаосом, и этот торжествующий Хаос, дух раздора и разрушения, и есть война.
Война между нациями поэтому подобна, а иногда и тесно связана с борьбой между отдельными областями Духа. Будучи многообразными обнаружениями Абсолютного Начала (его обителями), Истина, Добро, Красота, Справедливость, сами по себе, не враждебны друг другу, а находятся в восполняющей друг друга гармонии. Но и здесь нередко бывает, что какая-нибудь одна сфера отрывается от жизни Абсолюта, выдает себя за весь Абсолют и застывает в своей окостенелости. Тогда воцаряется одностороннее, нивелирующее господство какой-нибудь одной сферы культуры. Таковы эпохи интеллектуализма (напр., Александрийский период, поздняя Схоластика, Просвещение), эстетизма (Болонская школа, классицизм в литературе), морализма. Это - мертвые эпохи в жизни Духа. Творчество постепенно иссякает в них и вытесняется искусной, но бесплодной техникой. Раньше или позже в опустошенный Космос Духа врывается тогда под видом интуиции, настроения, природы или под каким-нибудь другим знаком мистический Хаос и сметает возгордившуюся часть. Это стихийное восстание Хаоса (первоначальное христианство, романтизм и др.), направленное в явлении против всей закостеневшей сферы, в глубочайшей своей сущности, однако, имеет своим объектом лишь самодовольство и гордыню добровольно уединившейся области. Это - порыв самой жизни против сил распада и смерти.
Таков же внутренний смысл национальной войны. Где-то произошел отпад от Абсолюта, от Человечности. В Космос Человечности ворвался Хаос, и разразилась война. Война эта угрожает нашему национальному, т. е. человеческому существованию, и мы обороняемся всеми силами от угрожающего нам зла. Мы верим, что наш противник - виновник отпада и, следовательно, зачинщик войны. Его надо обуздать, смирить его гордыню, охранить от него свободы наций и человечность. Но можем ли мы в глубине нашей совести сказать, что мы сами совсем без вины, что среди нашей нации не было элементов гордыни и отпада от Абсолюта? Только ли его должно обуздать? Не шевелится ли и в
432
нас самих зверь гордыни и национализма, сторожащий только момент, чтобы победу человечности над национализмом превратить в новое и сильнейшее ее поражение? И, даже в случае полной невиновности нашей, не есть ли эта самая борьба со всеми ее ужасами и связанное с желанной победой унижение противника - новая вина, которую мы, защищая наше национальное достояние, принуждены сознательно взять на себя?* Чуткая совесть, если даже и не формулирует всех этих сомнений, непосредственно переживает их. Поэтому она и испытывает то чувство трагичности переживаемой борьбы, которое не позволяет ей с легкомысленной самоуверенностью относиться к противнику и видеть в нем безусловное зло, подлежащее презрению и искоренению.
Действительно, нация, желающая победить, но победить не одним лишь насилием, айв духе, должна мобилизовать не только свою армию, но и свой дух. Но мобилизация эта не должна означать легкомысленного разжигания ненависти**, которой в пылу лютой борьбы и без того уже много накопилось и ежечасно накопляется. Мы должны помнить, ради чего мы боремся, помнить об угрожаемой в лице нации нашей человечности, о том задании, которым только и может быть живо наше национальное предание. Борьбой нашей мы берем на себя великую обязанность. Мы должны показать, что, как нация, мы достойны победы. Но для этого мало только бороться с шовинизмом. И опустошенный от всего сверхиндивидуального, от национального дезертир, и разменявший на мелочи и выдающий свои мелочные интересы за всеобщие шовинист не поддаются словесному убеждению. Объединенная в борьбе с неприятелем нация должна подняться также и в порыве истинного национального творчества над общечеловеческими идеалами. Тогда в этом национальном кипении сама собой растворится также и вся та враждебная национальной жизни накипь. В противовес истекающей кровью Сербии, Бельгии и Франции, наша родина с ее необозримым тылом в состоянии и потому особенно обязана совершить такой подъем. Все мы должны бы были быть готовы отдать жизнь за являющуюся в нации нашей человечность. Однако, не все должны и не все могут непосредственно участвовать в военных действиях против неприятеля. Это было бы, во-первых, лишь помехой в чисто военном отношении. А во-вторых, к чему была бы эта только внешняя победа без победы внутренней, победы духовного творчества? Но все из нас могут и должны, каждый на своем месте, объединиться в наибольшем порыве истинно национального творчества. В истории бывали примеры, что вызванный национальной войной духовный подъем народа ознаменовывался великими творческими достижениями. Будем и мы, работая для армии нашей и ее победы, неустанно помнить, что
Ср.: Ильин И. Нравственное противоречие войны // «Вопросы философии». Дек. 1914.
Как это решился утверждать в своем фельетоне «Мобилизация духа» редактор «Франкфуртской газеты» Г. Симон, оправдывая взятую этой демократической газетой шовинистическую линию поведения.
433 a&v
война и победа не есть самоцель, а только нужнейшее средство национального подъема. Работая для войны, мы должны тем самым работать и для нации. Пусть те общественные организации, которые ныне имеют временную цель помощи армии, останутся и после войны орудиями нашего политического творчества. Пусть нужное для победы над неприятелем политическое объединение партий будет таково, и только таково, чтобы оно и после войны оказалось мощным рычагом нового нашего государственного строительства. Пусть создаваемые военными чисто интересами формы экономической нашей организации останутся и после войны могучими факторами хозяйственного прогресса. Даже философские наши размышления о войне, будучи логическим осознанием временно остро вставших перед нами вопросов совести, должны быть таковы, чтобы через них открылись нам новые философские достижения. Одним словом, отдавая все силы свои работе над временным, мы должны, не обольщаясь им, видеть в нем лишь орудие и образ Вечного, Единственного, ради чего стоит и жить, и умереть.
Гессен С. И. Идея нации //Вопросы мировой войны. Пг.у 1915. С. 562-589.
Ефремов И. Н.
ВЫСТУПЛЕНИЕ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ 19 ИЮЛЯ 1915 г.
Ефремов: Господа члены Государственной Думы! В суровую годину великой народной войны вся наша мысль обращена к дорогой нашей армии. Ее бестрепетным страданиям, ее благородному терпению шлем мы глубокий поклон. Наш долг перед ней сказать правдивое мужественное слово; русский народ знает, что победы он добьется, ибо твердо и непоколебимо его решение победить врага, но тем смелее и спокойнее должен он смотреть в глаза опасности, сознавать и оценивать силы противника. Этим силам он должен противопоставить всю свою мощь, всю свою готовность на жертвы, всю свою решимость на самые серьезные меры, необходимые для защиты и славы родной земли. Сильному духом не страшно сознаться в своих слабостях и в чужих ошибках. А было этих ошибок немало, и нужно их помнить, чтобы никогда больше не повторять. Несмотря на сильные настояния Государственной Думы, правительство оставляло в заведывании безответственных лиц важнейшие отрасли государственной обороны - артиллерийское, авиационное дело. Для армии не заготовлялось нужное количество боевых припасов, ее материальное оборудование не отвечало современному уровню военной техники. И даже после начала войны заботливости и настойчивости у правительства не было достаточно для исправления этих недостатков. Правительство пытается стать на этот правильный путь лишь в самое последнее время, правительство старалось скрывать от народа истинное положение дел. Вследствие чрезмерной
434
строгости цензуры печать создавала даже ложное представление о наших силах и силах противника, о наших неудачах и шансах на успех. Мало того, бывший военный министр Сухомлинов и его помощник Вернандер давали в частном собрании Государственной Думы в январе текущего года противоречившие истине успокоительные заверения о боевом снабжении нашей армии. Но работающие на театре военных действий общественные деятели видели истину. Из писем солдат, из рассказов раненых весь народ узнал страшную правду о недостатке снарядов, патронов, ружей. И вся Россия узнала, что в этом недостатке вооружения главная причина наших временных неудач. Народ смущен: он испытывает чувство негодования перед раскрывшимся пред ним преступным отношением военного ведомства к делу государственной обороны. Довольно тайн, довольно лжи! Русский народ достаточно поплатился за них; он может, он имеет право узнать теперь всю правду. Он знает, что нельзя создать в короткий срок отечественную промышленность или приобрести за границей необходимое количество боевых припасов, но в бодром порыве он напряг все силы, чтобы сократить время недостаточного снабжения армии, и он даст ей все необходимое. Наша родная армия должна знать, что мы, народные представители, как и весь русский народ, хорошо понимаем, что не она виновата во временных военных неудачах. Мы преклоняемся перед величием духа, сохраняемого ею в тяжелый момент великой борьбы. Со свойственною русскому народу скромностью, сердечностью и простотою делает она свое трудное дело, сама часто не сознавая всего величия, своего самоотверженного подвига. С глубоким проникновением в смысл старого русского спора с неметчиной наши сыны и братья безропотно проливают свою кровь и умирают за свободу и независимость родной земли. Русский солдат удивил мир своей спокойной храбростью, своей непоколебимой стойкостью. Эта кровавая страда нашей армии налагает на нас священный долг разобраться в источниках ее неудач. В войнах, которые вела Россия, не раз бывали неуспехи и поражения, и беспристрастная история вскрыла их основные причины. Она указала их в недостатках нашего государственного строя: разобщенности правительства и народа, опеки первого над вторым, отсутствии контроля народа над деятельностью правительства, распространенности должностных преступлений. Вот эти основные причины. Но уроки истории быстро забывались, и старая система дожила до сих пор и привела к старым печальным последствиям. С самого начала войны весь русский народ в общем патриотическом подъеме дружно шел на совместную работу с властью. Он ли не слал миллионы своих сынов на смерть и увечье? Он ли не работал с удвоенною производительностью на фабриках и заводах для снаряжении армии? Он ли не оставил политические и классовые споры, не прекратил национальные раздоры и счеты с правительством? Какой же ответ получила страна на этот искренний порыв? Общественная деятельность стеснена, национальные несправедливости обострены, рабочие организации разгромлены, экономическая жизнь страны затруднена и страдает от неумелого вмешательства и несогласованности распоряжений агентов власти. Торжественные обещания Польше целый год оставались висеть в воздухе и только сегодня официаль¬
435 -feu
но подтверждены. Мы приветствуем заявление г-на председателя Совета министров, но мы не можем не выразить сожаления, что оно раздалось так поздно, в момент, исполненный величайшего трагизма, когда мы с минуты на минуту трепетно ждем печального известия о занятии Варшавы немцами. Мы шлем польскому народу братский, горячий, сердечный привет и горестное сочувствие народа русского. Пусть знают и помнят поляки, что он, русский народ, сделал своим дело польского народа и настоит на скорейшем исполнении сегодня возвещенных обещаний. (Рукоплескания слева.) Но о внутреннем примирении перед лицом врага забыто. Нет политической амнистии. Тысячи русских людей томятся в изгнании и неволе, лишены возможности работать и умереть на пользу родины. Чуть не до последних дней правительство надменно считало себя способным справиться устарелыми средствами обветшалой бюрократической машины с громадными задачами организации мировой борьбы. Оно не хотело прибегнуть к поддержке организованных общественных сил, к самодеятельности незаметно для него выросшего и окрепшего народа. Потребовались крупные военные неудачи, чтобы правительство сознало свою несостоятельность. Оно обратилось к содействию русской промышленности, с призывом к дружной работе всего населения для снаряжения армии, оно пошло даже навстречу общественному мнению и устранило из своей среды наиболее ненавистных в армии и стране, наиболее противообщественных министров. Мы приветствуем происшедшую перемену, но сделано ли этим все, что нужно, для обеспечения победы? Мы, прогрессисты, категорически говорим: нет! Произошла лишь частичная смена лиц, но не смена системы, произошло лишь изменение внешней формы, но не существа взаимоотношений народа и правительственной власти. Дума еще не может сказать народу: «Вот твои подлинные вожди, верь им, возложи на них твое упование, иди за ними без страха и сомнений». Это значило бы обманывать страну, ибо мы знаем, что здесь есть люди, являющиеся символом системы, себя изжившей, принципов, доказавших свою непригодность, действий, приведших к отступлению и излишней гибели сотен тысяч русских людей. Правительство должно не держать больше народа в положении подопечного, должно в его собственные руки передать дело подготовки победы. Надо создать внутренний мир, обеспечить уважение к личности и свободе русских граждан, дать простор их организации и самодеятельности. Для успешного завершения мировой борьбы нам необходима сильная власть, а таковой может быть только власть, пользующаяся доверием народа. Господа! Отечество в опасности. Цепляться за власть или своекорыстно ее домогаться теперь одинаково преступно. Долг и стремление Государственной Думы в это тяжелое время - поддержать власть всем своим авторитетом, разделить с ней всю ее ответственность. Но ведь это возможно только в том случае, если правительство открыто признает авторитет Думы и заявит о своей готовности подчиниться ее контролю и руководительству, признает свою ответственность перед народным представительством. {Рукоплескания слева и в центре.) Мы все пришли сюда ради одной цели - организация борьбы с Германией и обеспечения победы России. Мы знаем, что без народа достигнуть этой цели нельзя. Но чтобы мы могли
436
обратиться к народу с бодрящим призывом, необходимо, чтобы власть отказалась от старых привычек и предубеждений и сама пошла к нам навстречу. Чтобы поднять патриотическое воодушевление народа и поддержать его бодрость и силу на все время долгой борьбы, необходимо появление у власти лиц, хорошо известных народу и пользующихся его доверием. Не безответственно управлять народом должно теперь правительство, а сознавать себя подконтрольным слугой его, исполняющим трудный патриотический долг. Фракция прогрессистов считает, что произошедшие перемены в личном составе Совета министров не дают достаточных оснований ожидать от правительства такого понимания своей роли и значения. Эти перемены не обеспечивают еще стране тех условий внутреннего мира, свободного проявления народной самодеятельности, которые одни гарантируют армии своевременное снабжение всем необходимым, а России полное торжество над врагом и последующий экономический и культурный расцвет; фракция считает, что критическое положение, в которое старая система управления поставила Россию, повелительно требует изменения самого духа государственного управления, призыва к власти Министерства национальной обороны, составленного из лучших представителей страны, независимо от их партийной принадлежности, готового ответствовать перед народным представительством. {Рукоплескания слева.) Народ ждет доказательства, что переменились времена, пришла на Руси власть из народа и для народа; что нет более врага внутреннего, что с чистым сердцем, без задней мысли, вся сила, вся воля и энергия власти устремлены на удаление врага иноземного. А этот враг давно распространил свое засилье на все области русской жизни, заполонил русскую власть, а теперь дерзко мечтает в открытой борьбе разгромить Россию. Но этого никогда не будет! Перед такой угрозой русский народ объединен вокруг одного знамени, все сердца горят одним помыслом: да цветет и славится великая наша Русь! И никакие немцы ей не страшны. {Рукоплескания слева, в центре, и справа.)
Государственная Дума. Стенографические отчеты. Созыв IV. Сессия IV. Заседания 1-16. Стб. 87-92.
Маклаков В. А.
ТРАГИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Развитие техники создало это положение; в таком остром виде его не могло быть прежде ни прямо, ни в аллегории. Вы несетесь на автомобиле по крутой и узкой дороге, один неверный шаг - и вы безвозвратно погибли. В автомобиле - близкие люди, родная мать ваша. И вдруг вы видите, что ваш шофер править не может; потому ли, что он вообще не владеет машиной на спусках, или он устал и уже не понимает, что делает, но он ведет к гибели и вас, и себя,
437_3&u,
и если продолжать ехать, как он, перед вами - неизбежная гибель. К счастью, в автомобиле есть люди, которые умеют править машиной; им надо поскорее взяться за руль. Но задача пересесть на полном ходу нелегка и опасна; одна секунда без управления - и автомобиль будет в пропасти.
Однако выбора нет, вы идете на то. Но сам шофер не идет. Оттого ли, что он ослеп и не видит, что он слаб и не соображает, из профессионального самолюбия или упрямства, но он цепко ухватился за руль и никого не пускает. Что делать в такие минуты? Заставить его насильно уступить свое место? Но это хорошо на мирной телеге или в обычное время на тихом ходу, на равнине; тогда это может оказаться спасением. Но можно ли делать это на бешеном спуске, по горной дороге? Как бы вы ни были и ловки, и сильны, в его руках фактически руль, он машиной сейчас управляет, и один неверный поворот, или неловкое движение этой руки, и машина погибла. Вы знаете это, но и он тоже знает. И он смеется над вашей тревогой и вашим бессилием: «Не посмеете тронуть!».
Он прав: вы не посмеете тронуть; если бы даже страх или негодование вас так охватили, что, забыв об опасности, забыв о себе, вы решились силой выхватить руль - пусть оба погибнем - вы остановитесь: речь идет не только о вас: вы везете с собой свою мать; ведь вы и ее погубите вместе с собой, сами погубите.
И вы себя сдержите; вы отложите счеты с шофером до того вожделенного времени, когда минует опасность, когда вы будете опять на равнине; вы оставите руль у шофера. Более того - вы постараетесь ему не мешать, будете даже помогать советом, указанием, действием. Вы будете правы - так и нужно сделать. Но что будете вы испытывать при мысли, что ваша сдержанность может все-таки не привести ни к чему, что даже и с вашей помощью шофер не управится, что будете вы переживать, если ваша мать при виде опасности будет просить вас о помощи и, не понимая вашего поведения, обвинит вас за бездействие и равнодушие?
Маклаков В. А. Трагическое положение //Русские ведомости. 27 сентября 1915. №221.
Шидловский С. И.
ВЫСТУПЛЕНИЕ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ 1 НОЯБРЯ 1916 г.
Шидловский: От группы прогрессивных националистов, группы центра, фракции земцев-октябристов, фракции Союза 17 октября и фракции народной свободы имею честь сделать следующее заявление.
дУйЗВ 438
Государственная Дума приступает к занятиям в дни тяжелых испытаний и тревожного общественного настроения, и первое слово ее должно быть произнесено для того, чтобы напомнить всем, что великая борьба за правое дело должна быть во что бы то ни стало доведена до победоносного конца (голоса слева: Верно;рукоплескания левой, центра и правой), и для решительного успеха должны быть принесены все необходимые жертвы. Другого решения нет и быть не может. {Рукоплескания левой, центра и правой.) К великому прискорбию, мы должны признать, что деятельность правительства за истекший год создавала серьезные препятствия успешному ходу борьбы. {Голоса слева: Верно.) Еще год тому назад большинство Государственной Думы говорило о бессилии правительства, не опирающегося на доверие народа, и о признаках, грозящих потрясением народного хозяйства вследствие неумелых и беспорядочных распоряжений разъединенной власти. Указания эти ни к чему не привели. Занятия Государственной Думы дважды прерывались, и народные представители были лишены возможности принять участие в предотвращении предвиденных ими опасностей. Законодательство же наше было загромождено мерами по статье 87, во многих случаях не вызывавшимися необходимостью и неспешными. Единодушное желание всей Государственной Думы о суде над Сухомлиновым до сих пор не исполнено. {Бурные рукоплескания левой, центра и справа; Степанов: Изменники покрывают изменников; Суханов: Не позволяет Распутин.)
Председатель: Призываю вас к порядку, член Государственной Думы Суханов. {Караулов: Новые предатели; шум; звонок председателя.)
Шидловский: Правительство не только не старалось опереться на общественные силы и на авторитет Государственной Думы, но, наоборот, министры, заменявшие ушедших, обнаруживали в гораздо большей степени недостатки своих предшественников, неосведомленность, некомпетентность в вверенной им области и враждебность к общественности. {Замысловский: А Протопопов?)
Председатель: Член Государственной Думы Замысловский, прошу с места не говорить.
Шидловский: Недоверие к власти сменилось чувством, близким к негодованию. Население не верит, чтобы могло быть неясным правительству то, что ясно для него самого. Население ищет объяснений таких действий, которые, создавая внутренние затруднения, служат на пользу врагу {голоса слева: Верно), и, не находя их, готово верить самым чудовищным слухам. Такое состояние умов уже само по себе представляет чрезвычайную опасность. В столь остро ныне стоящем продовольственном вопросе правительственная власть проявила обычные свои свойства - величайшую непредусмотрительность, непонимание вызванных войной коренных изменений в порядке снабжения населения предметами первой необходимости, отсутствие единства в деятельности различных органов государственной власти, доходящее до открытой борьбы между ними, и стремление действовать не в единении с общественными и профессиональными организациями, а прямо и нередко предвзято
439 Я&у,
против них. Последствия этого чувствует в большей или меньшей степени все население страны, явно притом сознавая, что причиной испытываемой нужды является не недостаток, а совершенно неумелое руководство распределением продуктов. {Голоса слева: Правильно.) Общественность, с удивительным единодушием предложившую свои силы для дела войны, правительство всячески отстраняло и охлаждало: общественным организациям, работающим для нужд войны, нанесена ничем не заслуженная обида взятием их под подозрение и полицейский надзор. {Голоса слева: Верно, правильно.) Печать взята в тиски. Цензура давно перестала быть военной и занимается охраной несуществующего престижа власти {голоса слева: Браво), и под этим предлогом изъемлет из обсуждения важнейшие вопросы. Такое пренебрежение власти к великому народному порыву вместо того, чтобы привлечь все силы страны к дружной общей борьбе с врагом, вносит разлад и создает почву для преобладания личных стремлений над общественными. {Голоса: Верно.) Драгоценное достояние взаимного доверия между союзниками, столь необходимое для осуществления наших национальных задач, при новом руководителе ведомства неразумно растрачивается, и страна лишена даже возможности судить, происходит ли это вследствие непонимания или делается министром иностранных дел сознательно. {Голоса слева: Верно; правильно.) Опасность подобного положения настолько серьезна, что мы не можем не высказать по этому поводу самого решительного протеста. Мы, как и прежде, относимся с полным доверием и благодарностью ко всем нашим доблестным союзникам (рукоплескания слева, в центре и справа), доказавшим на деле непреклонность своего решения добиться окончательной победы. В частности, мы считаем необходимым подчеркнуть свое горячее сочувствие великому английскому народу, добровольно ставшему в ряды союзников для защиты свободы и права и обеспечивающему своим участием господство союзников на морях. {Голоса слева: Браво; рукоплескания слева, в центре и справа.) Мы не можем обойти молчанием судьбу польского народа, переживающего столь тяжелые и полные для него испытаний времена, и, решительно осуждая промедление в разрешении польского вопроса, мы шлем полякам братский привет, выказывая уверенность, что, только борясь в рядах союзников, польский народ получит объединение и свободу. {Рукоплескания слева и в центре.) Ныне мы вновь поднимаем свой голос уже не для того, чтобы предупредить о грозящей опасности, а для того, чтобы сказать, что правительство в настоящем своем составе не способно с этой опасностью справиться. {Голоса слева: Верно.) Во имя достижения той великой национальной задачи - победы над врагом, которая побудила большинство сплотиться и поддерживать даже не пользующуюся его сочувствием власть, мы решительно заявляем, что лица, дальнейшее пребывание которых во главе управления грозит опасностью успешному ходу нашей национальной борьбы и которые вызывают к себе открытое недоверие, должны уступить места лицам, объединенным одинаковым пониманием задач переживаемого момента и готовым в своей деятельности опираться на большинство Государственной Думы и провести в жизнь его программу. {Слева и в центре рукоплескания и
6__44()
голоса: Браво.) Отныне мы будем стремиться к достижению этой цели всеми доступными нам законными способами. {Рукоплескания слева и в центре.) Время не терпит. Решаясь громко сказать, что думает весь народ, назвать своим именем вещи, про которые весь народ знает, мы питаем твердую уверенность, что продолжаем этим самым дело сплочения против общей беды, для которой нами отложены с самого начала войны все партийные разногласия и распри. {Марков: Ну, это вздор.) И последнее слово, господа, мы обращаем к нашим воинам, к доблестной армии и славному нашему флоту. Мы шлем им чувства безмерной благодарности за все их подвиги, свято чтим память жертв, павших в бесконечных боях, и выражаем твердую и непоколебимую веру, что наступит день победы, который искупит все горе и все муки, принесенные в жертву родной земле. {Рукоплескания в центре и слева.)
Государственная Дима. Созыв IV. Сессия V. Стенографические отчеты. Пг.у 1917. Стб. 10-13.
Милюков П. Н.
ВЫСТУПЛЕНИЕ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ 1 НОЯБРЯ 1916 г.
Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собралась больше года тому назад, 10 июля 1915 г. Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причину этих неудач в недостатках военных припасов и указала причину недостатка в поведении военного министра Сухомлинова.
Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал «что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил». Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены до созыва Думы. Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником. {Голос слева: Он и есть.) И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра.
И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром: наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев
44J_3&u
этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.
Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе... (голоса: Верно) ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: Верно, правильно), и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою. Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобожден. (Голоса слева: Позор.) Тогда ненавистные министры были удалены до открытия сессии, теперь число их увеличилось новым членом. (Голоса слева: Верно, голоса справа: Протопопов.) Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь? (Голоса слева: Конечно, нет.)
Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство. (Родичев с места: К сожалению, это так.) И вы, господа, имеете теперь последствия. Еще 13 июня 1916 г. с этой кафедры я предупреждал, что «ядовитое семя подозрения уже дает обильные плоды», что «из края в край земли русской расползаются темные слухи о предательстве и измене». Я цитирую свои тогдашние слова. Я указывал тогда, привожу опять мои слова, что «слухи эти забираются высоко и никого не щадят». Увы, господа, это предупреждение, как все другие, не было принято во внимание. В ре-
^ 442
зультате, в заявлении 28-ми председателей губернских управ, собравшихся в Москве 29 октября этого года, вы имеете следующие указания: «мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел».
Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах бесцельности дальнейшей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира. Господа, я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? {Аплодисменты слева, голоса: Верно.) У меня в руках номер «Берлинер Тагеблатт» от 16 октября 1916 г. и в нем статья под заглавием: «Мануйлов, Распутин, Штюрмер». Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны. Так, немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова, своего личного секретаря. Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета.
Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Штюрмер не арестовал Манасевича-Мануйлова. {Аплодисменты слева, голоса: Верно. Родичев с места: К несчастью, это правда.) Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов? Почему он нам интересен? Я вам скажу, господа. Манасевич-Мануйлов - это бывший чиновник тайной полиции в Париже, известная «Маска» «Нового Времени» сообщавшая этой газете пикантные вещи из жизни революционного подполья. Но он, что для нас интереснее, есть также исполнитель особых секретных поручений. Одно из этих поручений вас может заинтересовать сейчас. Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 руб., на подкуп «Нового Времени». Я очень рад сказать, что сотрудник «Нового Времени» вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры, и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Но вот, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера. {Голоса слева: Верно; продолжительный шум.)
Председательствующий: Покорнейше прошу прекратить шум.
П. Н. Милюков: Почему этот господин был арестован? Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю, то, что вы знаете. Он был арестован за то, что взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем
M3_9feu
Совета министров. (Шум. Родичев с места: Это все знают. Голоса: Дайте слушатьу тише.)
Председательствующий: Прошу г.г. членов Думы соблюдать спокойствие.
П. Н. Милюков: Манасевич, Распутин, Штюрмер. В статье называются еще два имени - князя Андронникова и митрополита Питирима как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным. (Шум.) Позвольте мне остановиться на этом назначении подробнее. Я разумею Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки. Я просто буду рассказывать вам по порядку то, что я узнал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова, как сперва шведские, а затем германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что говорили газеты. Я прочту выдержки без комментариев.
Особенно интересна была передовая статья в «Нейе Фрейе Пресс» от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: «Как бы ни обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец. (Смех.) Министрпрезидент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал - господа, заметьте,- что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие, которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску».
Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана заметка по поводу записки крайне правых (Замысловский с места: И всякий раз это оказывается ложью), доставленная в Ставку в июле перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что, хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции. (Замысловский с места: Подписи, подписи.) Это - старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.
Замысловский (с места): Подписи. Пускай скажет подписи.
Председательствующий: Член Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.
П. Н. Милюков: Я цитирую московские газеты.
Замысловский (с места): Клеветник. Скажите подписи. Не клевещите.
Председательствующий: Член Государственной Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.
Замысловский: Подписи, клеветник.
444
Председательствующий: Член Государственной Думы Замысловский, призываю вас к порядку.
Вишневский (с места): Мы требуем подписи. Пусть не клевещет.
Председательствующий: Член Государственной Думы Вишневский, призываю вас к порядку.
П. Н. Милюков: Я сказал свой источник - это московские газеты, из которых есть перепечатка в иностранных газетах. Я передаю те впечатления, которые за границею определили мнение печати о назначении Штюрмера.
Замысловский (с места): Клеветник, вот ты кто.
Марков 2-й (с места): Он только сообщил заведомую неправду. {Голоса слева: Допустимы ли эти выражения с места, господин председательствующий?)
Председательствующий: Я повторяю, что призываю вас к порядку.
П. Н. Милюков: Я не чувствителен к выражениям г. Замысловского. {Голоса слева: Браво, браво.) Повторяю, что старая тема развивается на этот раз с новыми подробностями. Кто делает революцию? Вот кто: оказывается, ее делают городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты, съезды либеральных организаций. Это самое несомненное проявление грядущей революции. «Левые партии», утверждает записка, «хотят продолжать войну, чтобы в промежуток организоваться и подготовить революцию».
Господа, вы знаете, что, кроме подобной записки, существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же мысль. Есть обвинительный акт против городской и земской организации, есть и другие обвинительные акты, которые вам известны. Так вот господа, та идефикс революции, грядущей со стороны левых, та идефикс, помешательство на которой обязательно для каждого вступившего члена кабинета {голоса: Правильно!), и этой идефикс приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам. Я спрашивал тогда себя, по какому рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию отдохнуть, а не заниматься политикой, но и тут за мной тянулись те же темные тени. На берегах Женевского озера, в Берне я не мог уйти от прежнего ведомства Штюрмера - от министерства внутренних дел и департамента полиции.
Конечно, Швейцария есть место, «где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить за махинациями наших врагов». И понятно, что здесь особенно должна быть развита система «особых поручений», но среди них развита система особого рода, которая привлекает к себе наше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: «Скажите пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев?» Спрашивали, зачем сюда приехал какой-то не известный мне чиновник Лебедев. Спросили, зачем эти чиновники департамента полиции оказываются постоянными посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством. Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц. Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно еще откровенно говорил нам сэр Джордж Бьюкенен. Нам нужно судебное следствие, вроде того, какое было произведено над Сухомлиновым. Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что име¬
445_Э&*
ем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность. {Аплодисменты. )
Господа, я, может быть, не решился бы говорить о каждом из моих отдельных впечатлений, если бы не было совокупных, и в особенности если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова. {Возгласы слева: Ага.) Если в Швейцарии и в Париже я задавал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какойнибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника, но если это мое сообщение верно, то Штюрмер, быть может, найдет следы его в своих архивах. {Родичев с места: Он уничтожит их.)
Я миную Стокгольмскую историю, как известно, предшествовавшую назначению теперешнего министра и произведшую тяжелое впечатление на наших союзников. Я могу говорить об этом впечатлении как свидетель; я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А. Д. Протопопова, - его неумение считаться с последствиями своих собственных поступков. (Смех, голоса слева: Хорош ценз для министра.) По счастью, в Стокгольме он был уже не представителем депутации, так как депутации в то время уже не существовало, она частями возвращалась в Россию. То, что Протопопов сделал в Стокгольме, он сделал в наше отсутствие. {Марков 2-й с места: Вы делали то же самое в Италии.) Но все же, господа, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам прихожей, через которую, вслед за другими, прошел А. Д. Протопопов на пути к министерскому креслу. {Голоса справа: «Какая прихожая?) Я вам называл этих людей - Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та придворная партия, победою которой, по словам «Нейе Фрейе Прессе», было назначение Штюрмера: «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой царицы».
Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника. Я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла выслушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь сепаратному миру. Может быть, слишком долго остановился на Штюрмере? {Возгласы: Нет, нет!)
Но, господа, ведь на нем преимущественно сосредоточились все чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволили ему занимать это кресло. Он слышал те возгласы, которыми вы встретили его выход. Будем надеяться вместе с вами, что он сюда больше не вернется. {Аплодисменты слева. Шум. Возгласы слева: Браво!) Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член Совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник». {Смех.) Господа, предшественник этого мини-
^46
стра был, несомненно, умным министром, так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою?
Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах - как вы назовете это: глупостью или изменой? {Голоса слева: Одно и то же.) Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением - то это: глупость или измена? (Голоса слева: Измена.) Выбирайте любое. Последствия те же.
Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать - значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию - что это глупость или измена? (Голос слева: Измена. Аджемов: Это глупость. Смех.) Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек - потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано - так вот, когда намеренно вызываются волнения и беспорядки путем провокации и при том знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, - что это делается, сознательно или бессознательно?
Когда в разгар войны «придворная партия» подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников {шум), и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это... {Марков 2-й: А ваша речь - глупость ши измена?) Моя речь - есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете. Нет, господа, воля ваша, уж слишком много глупости. (Замысловский: Вот это верно.) Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью.
Нельзя поэтому и население обвинять, если оно приходит к такому выводу, который я прочитал в заявлении председателей губернских управ. Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздается никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны: именно потому-то во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь боремся. {Голоса слева: Браво! Аплодисменты.)
447_&ь
Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства. (Голоса слева: Правильно.)
Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании. (Голоса слева: Верно!) Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы.
Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти. (Шумные аплодисменты.)
Государственная Дима. Созыв IV. Сессия V. Стенографические отчеты. Пг., 1917. Стб. 35-48.
Маклаков В. А.
ВЫСТУПЛЕНИЕ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ 3 НОЯБРЯ 1916 г.
Маклаков: Я, господа, не хочу ни с кем полемизировать, я даже не буду никого обличать; я хочу просто обратиться к логике фактов, к тому, что стало теперь объективно необходимым и неизбежным. Ведь ни для кого не тайна, что хотя на фронте сейчас благополучно, хотя производительность наших заводов растет с каждым месяцем, хотя и прав граф Капнист, что военная усталость Германии становится для всех очевидной, несмотря на все это, мы всетаки стоим перед новой и грозной опасностью. Эта опасность совсем не в продовольственном кризисе - мы с ним справимся общими силами, а опасность в том, что что-то случилось с Россией, что в чем-то переменился ее дух, что начались какие-то другие течения, и эти течения мы уже видим. Мы видим, что одни уже осмеливаются говорить о мире, другие, в отчаянии от того, что их надежды обмануты, возвращаются к старому, прежнему лозунгу, ввиду неприятеля говорят уже: чем хуже, тем лучше, все будет лучше той гнили, которую мы сейчас переживаем. Пусть будет, что будет, пусть будет катастрофа, она нас все-таки куда-то приведет. И мы видим и третьих, которые уходят домой, запирают амбары, замыкаются в кругу личных своих интересов, нажива-
448
ются, веселятся и спекулируют. Все эти явления разных порядков, но все они ведут к одному: стало возможным то, чего прежде не смели бы обнаружить. А малодушные и маловерные люди, которые наблюдают все это, уже падают духом и говорят: «Россия долго не выдержит». И этот упадок духа переходит на фронт и тем связывает руки воюющим. И там говорят: да что же у вас в тылу делается, что же в последний момент, когда близка победа, что же сзади у вас происходит? Вот где опасность. И это случилось с той самой Россией, которая два года назад обманула все германские надежды, которая сумела забыть все наши внутренние распри, как забыла их и сейчас, которая сумела даже простить этим людям их грехи перед нами, которая, как верно напомнил Капнист, в минуту беды, нежданной беды, имела мужество духа не растеряться; это та самая Россия, которая во время войны не тешилась презренным красноречием на общие темы, а стала к черной работе, эта самая Россия теперь, господа, в минуту являет что-то другое. Что же это значит? Что же случилось с этой долготерпеливой, многострадальной, с этой нашей Россией? И Шульгин сказал здесь верное слово: да, Россия чего-то испугалась. И будем ли мы удивляться? Вы, может быть, видели воинскую часть в минуту паники. Это та же геройская часть, которая ничего не боялась, это та же часть, которая завтра будет стоять на месте и ни перед чем не уступит; в минуту паники она не слышит голоса разума, она губит себя, не рассуждает. А отчего бывает такая паника в войске? Причина всегда была только одна: войско перестает верить вождям, войско чувствует, что распоряжения властей бестолковы и вредны, войско чувствует, что думают не о нем, что его ведут к гибели; в войско тогда закрадывается этот ужасный слух: «Нам изменили». И когда это случается, тогда потерян смысл общего дела, тогда потеряна способность повиновения, тогда каждый начинает думать только о себе - спасайся, кто может, - и паника тогда наступает. И вот нечто подобное откуда-то издали подходит к России. И будем ли мы этому удивляться? Господа, ведь на всем протяжении России и среди самых различных политических партий ежедневно с отчаянием ставят один и тот же вопрос: где же наше правительство во время войны? Кто управляет Россией? Кто хозяин этого громадного хозяйства? Кто заботится о ней, чему они служат, куда они нас ведут? Обо что разбиваются все попытки чтото исправить? Кого, господа, кого спрашиваем мы, наконец, слушают у тех источников власти, куда к несчастью, по-видимому, уже не доходит единодушный голос страны? И эти вопросы поставили ведь не мы, не мы - Государственная Дума, - которые все забыли и простили, которые поддерживали эту власть и молчанием, и словом, и делом; не общество, которое пошло с ней работать и ей помогать; не революция, к которой будто бы мы призываем, - та революция, которая остановилась, которую не может расшевелить пока и провокация, умышленная и неумышленная. Нет, господа, не мы поставили перед Россией этот вопрос, но сама власть вот уже 27 месяцев, сама на глазах у нас, которые желают знать, как ее защищают, на глазах у Европы, которая желает знать, что делает ее союзник, сама власть 27 месяцев систематически и упорно топит всякое доверие к себе, уничтожает возможность себе верить, уничтожа¬
449J&*
ет весь тот капитал, который был ей отпущен. Война - это высший экзамен для власти. Никогда не должна власть быть так едина, так сплочена, так уверена в своем положении, так уверена в том, что ее слушают. Ну, а наша власть, господа? Этот министерский калейдоскоп, когда мы даже не успеваем рассмотреть лицо тех министров, которые падают? Этот кабинет без программы, эти отдельные министры без своих взглядов на дело, без доверия друг к другу, без признаков солидарности? Эти непонятные возвышения и непонятные опалы и падения, политический ребус, который разгадать могут только гадалки и знахари? И в результате всего - правительство Штюрмера? Того самого Штюрмера, который думает, что можно этими мелкими средствами что-то скрыть и утаить, того Штюрмера, который для того, чтобы скрыть свою невозможность явиться сюда, назначает заседание Государственного совета одновременно с нами, чтобы иметь возможность под благовидным предлогом уйти. Того Штюрмера, который, чтобы Европа не узнала про то, что он делает, уводит туда представителей иностранных держав. Того самого Штюрмера, который от России думает скрыть это белыми местами в печати, цензурой и всем тем, что ей сопутствует. Да, господа, они, может быть, привыкли лгать около трона, они могут обмануть своего государя, но России они не обманут, Россия знает им цену. (Рукоплескания в левой части правой, в центре и слева; голоса: Браво.) Когда мы видим то, что происходит, мы с горечью говорим: вот оно, правительство великой России во время великой войны, в то время, когда на карте стоит вся будущность нашего государства. А нам на это доброжелатели говорят: господа, подождите, погодите, все исправится, все пройдет, все улучшится; щадите самолюбие, щадите престиж, идите не прямым путем, а путем тоже тайной интриги, идите так - и негодные люди уйдут. Это нам говорят, но я вспоминаю, но я вспоминаю, чего уже стоила России негодность властей, которая была нам известна. Я напомню вам эпизод - один из ужасных эпизодов нашей войны - позорное падение первоклассной Ковенской крепости. Когда она пала, нашли виноватого - комендант Григорьев; он был осужден уже после падения крепости. Господа, но мы ведь знаем, что когда Ковенская крепость не была еще окружена, когда немцы только к ней приближались, в это время, господа, к нам доходили отчаянные крики ковенских офицеров. Нам говорили: Григорьев крепости не защитит, он ее даже не защищает. К нам доходил этот голос снизу: при Григорьеве крепость пропала. И мы делали, что могли, мы тоже кричали, но только вполголоса, чтобы не пробудить слишком много тревоги; мы тоже говорили про это, кому было можно, ходили всеми путями, для нас достижимыми, не тревожа настроение армии, опасаясь, что это может дойти до немцев. Мы, господа, сделали, что могли, но мы все же молчали, тут, на этой трибуне, мы не говорили. И что же? У Григорьева не было доверия снизу, но у него было доверие сверху. У него было то, что покупает доверие сверху, - было умение не волновать, а успокаивать, была эта уверенность, обещание, что он сделает все, что нужно сделать, была протекция и связи, была, наверное, и преданность режиму, было все то, чем держался и Сухомлинов. И Григорьев, господа, был навязан этому «гарнизону»; Григорьев
А)1Й8_450
остался во главе Ковенской крепости, и за это доверие сверху и на наше молчание Россия заплатила позором и падением Ковенской крепости. И вот этого, господа, мы уже не забудем. Григорьев - это эмблема. Один комендант, он один парализовал силу всего гарнизона, целой армии, туда заключенной. И вот наше правительство, оно сейчас парализует, обессиливает силу целой России. И мы это знали и видели, мы об этом говорили, но сверху об этом узнали, когда было поздно, когда крепость уже пала. И правительство Штюрмера - оно тоже уйдет, когда будет поздно, но теперь, в настоящее время, оно еще держится, и в этот момент сосредоточения всех сил на единую цель, в этот момент мы должны тратить и время, и энергию, и силу, чтобы бороться с правительством Штюрмера. И я скажу вам еще больше: я признаю тот упрек, который возводят на нас: зачем мы молчали? Я сам готов сказать Ковенскому гарнизону: почему слушались вы дисциплины, почему вы тогда не пошли на все, чтобы сказать громче, чем вы говорили, что при Григорьеве крепость погибнет? Да, господа, это можно сказать. Я спрашиваю сейчас нас, членов Думы: мы, которые знаем, к чему приведут эти люди, имеем ли мы хоть какое-нибудь оправдание, какую-нибудь отговорку, если мы не говорю промолчим, а если мы это наше заявление не сделаем всем центром нашей новой политики? (Голоса слева: Верно.) И страна, которая глядит на то, что происходит, страна с тревогой спрашивает себя, почему - я скажу больше - за что России навязывают то правительство, которое погубит Россию? Что же это? Случай? Нет, господа, это не случай, это система. Это не случай у нас, когда мы ведь знаем, что доверие страны низвергает министров, а ее ненависть их укрепляет; когда мы знаем, что элементарное требование, записанное в каждой политической азбуке, требование того, чтобы страна верила тем, кто имеет претензию ею руководить, что это требование было объявлено не совместимым с основными законами. Нет, это не случайность, это режим, это проклятый старый, отживший, но еще живучий режим, это есть основа всего. (Голоса слева: Браво, правильно.) Он объясняет всю нашу политику, он в корне неожиданных возвышений и столь же неожиданных опал, он объясняет все повороты, все зигзаги политики. Старый режим и интересы России теперь разошлись, и перед каждым министром стоит дилемма: пусть он выбирает, служить ли России или служить режиму, служить тому и другому так же невозможно, как служить Мамоне и Богу. {Продолжительные рукоплескания в левой части, правой, в центре и слева. Голоса: Браво.) Когда страна, которая больше наблюдает, чем это, кажется, думают, когда страна видит все это, видит, что у власти появляются только люди этого режима, видит только его фаворитов, его ставленников, видит во всем его руку, видит его приемы, тогда она невольно спрашивает себя: а что же, если во время войны интересами родины будут жертвовать в угоду режиму? Мы касаемся здесь той щекотливой области, которой не коснуться нельзя; мы знаем, что удаленная, высоко стоящая верховная Власть только через какие-то органы знает о том, что делается в России; она может слышать голос Думы, она может слышать голос правительства; и мы думаем о том, не лгут ли ей те, которые с ней говорят, не скрывают ли от нее правды те,
450&*
кто имеет привилегию пользоваться ее доверием, и где это доверие? Я вспоминаю слова поэта Пушкина. Еще в 30-х годах он говорил: «Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу». Да, господа, рабы и льстецы и во время Пушкина, как и теперь, - это ведь вечные спутники высокого места; но ведь им цену знают, рабов и льстецов не слушают; а страна, видя, что происходит, спрашивает себя с недоумением: а что, если там все-таки есть люди, которым верят больше, чем правительству? Что, если для этих людей интересы режима важнее интересов и чести России? И когда такие вопросы ставят ежедневно и нет на них ответа или ответы зловещие, то будем ли мы удивляться, что в стране распространилась эта смута в умах, которой не рассеют ни все красноречие Маркова, ни все репрессии Штюрмера, ни вся та новая ложь, которая будет комьями грязи брошена в Государственную Думу, в ее большинство? Нет, господа, когда дело дошло до этого, то наступает предел русскому долготерпению.
Долготерпение России велико, как велика Россия сама, но эта война всему показала предел. Мы уже видим предел в людском материале, видим предел в средствах питания, и мы говорим: есть предел и нашей покорности, есть предел нашему долготерпению. И пусть не думает Марков 2-й, что я, как и другие, зовем к революции. Нет, господа, нисколько, но этого и не нужно. Революцию вызывают с министерских скамей, ибо с ней сражаться удобнее, но опасность, грозная опасность - иная. В момент такой войны, которая требует такого напряжения, мало одной пассивной покорности. Россию против воли воевать никто не заставит. Россия принесла много жертв и будет приносить еще дальше, Россия ни перед чем не остановится, она добровольно не пойдет в холопы к Вильгельму, но Россия принесет все эти жертвы на алтарь родины, принесет жертвы для нашей победы, но она не хочет приносить никаких жертв во славу этих людей, для чести и удовольствия иметь их во главе государства. {Продолжительныерукоплескания центра, левой и справа.) И я скажу вам другое. Не восстанием вам ответит Россия, я на это надеюсь, но я боюсь, что она ответит вам тем, признаки чего мы уже видим: упадком духа, унынием, равнодушием и апатией. О нет, не Курловы и не Белецкие, не они подымут этот дух. Если это случится, господа, тогда наше дело будет не говорю проиграно, но так скомпрометировано, что я не знаю, что тогда должно произойти, чтобы дух и бодрость России вернулись. Но если это случится, если, спекулируя на этот упадок, нас тогда приведут к позорному миру, к миру вничью, о, тогда я говорю смело: тогда берегитесь, потому что позорного мира ни в чью Россия не простит никому. {Рукоплескания центра, левой и справа; голоса: Браво.) Она знает, господа, что если бы это свершилось, - не Германия нас победила, а победили нас здесь, внутри, победил этот проклятый режим, представители которого сменяют друг друга на министерских местах; и тогда, господа, Россия позовет всех к ответу, и она пощады не даст никому, я повторяю - никому {продолжительные рукоплескания центра, левой и справа; голоса: Браво), и этой пощады тогда Государственная Дума не будет просить никому. Вот куда нас ведут. И когда я вижу все это, господа, я спрашиваю себя, я спрашиваю себя о том же,
aj^§8_452
о чем спросило большинство Государственной Думы: но что же нам делать, в чем наш долг? И правы те, которые говорили: прежде всего наш долг - это сказать все до конца. И сказать потому, во-первых, что время еще не упущено, - оно опасно, но оно не упущено. Россия сейчас - это как воинская часть перед паникой; по инерции еще стреляют ружья, по привычке еще повинуются власти, но подозрение закралось - раздается крик: «Спасайся, кто может», - и все побегут. Но если вместо этого выйдет тот вождь, которому верят, или выйдет тот из их среды, которому готовы подчиниться, если появится власть, тогда эти части будут стоять так же твердо, как стояли и раньше. И вот то же будет с Россией. Время еще не ушло. Если Россия увидит, что ей навстречу пошли, что властью назначены не эти ставленники режима, которые губят Россию, не слуги режима, а слуги России, если она увидит тех людей, которым она может поверить, то Россия, которая не хочет - это я заявляю - ни поражения, ни революции, Россия ухватится за эту власть, окружит ее полным доверием и вместе с властью исправит все недостатки нашего тыла. Но это нужно делать сейчас, не откладывая ни единого дня. Россия еще может встрепенуться тем старым подъемом, который мы видели здесь. Она встрепенется, и тогда горе Германии. И вот потому-то долг Государственной Думы и засвидетельствовать перед теми, кто имеет очи, чтобы видеть, и уши затем, чтобы слышать, засвидетельствовать перед ними, что это правительство и страна более несовместны. Этому правительству страна ни при каких условиях поверить не может, и если даже это правительство не утратило доверия сверху, то я скажу от имени страны: неужели страна после таких доказательств лояльности не заслужила того, чтобы не заставляли ее идти за тем, кого она считает безумцем или изменником? Неужели, господа, страна не заслужила того, чтобы к ее душе, к ее совести отнеслись с уважением? И мы, Государственная Дума и представители этой страны, мы должны сказать, и больше чем сказать, мы должны показать, что в этом конфликте страны и правительства наше место не на стороне правительства. Мы должны сказать, чтобы всем было ясно, что прошло время выбора: или мы, или правительство, интересы страны или сохранение у них их портфелей, или удовольствие тем, кто их получил, или интересы нашей Родины и всего русского государства. Мы, господа, работать с этим правительством больше не можем. Мы можем ему лишь помешать, как оно будет мешать нам, но совместная работа стала совсем невозможна. И пусть выбирают - мы или это правительство. И пусть тогда знает Россия, пойдет ли она по пути спасения или ей предстоит еще новая катастрофа, еще новая авантюра, но мы должны показать это со всей возможной определенностью. Ведь если мы и упрекаем в чем-нибудь наше правительство, не все правительство, а тех членов его, которым мы верим, то мы упрекаем их за то, что они тоже правду скрывают, что они не понимают, что в известный момент лучше уйти, чем своим присутствием поддерживать тот обман, которым пользуются более хитрые и ловкие люди. Да, я уверен, господа, что не наше правительство, не министр юстиции посоветовал освободить Сухомлинова; я верю, что он не взял на свою совесть этого греха - сделать вызов армии и нанести величайший
453jfeäu
урон тому достоянию, которое он, министр государя, был обязан больше всего охранять. Нет, господа, не он это посоветовал, но он это стерпел, он при этом остался, он остался тогда, когда помимо его, сзади, за его спиной был выпущен Сухомлинов, и ответ перед Родиной, ответ перед нами целиком лежит на министре юстиции. И мы, господа, либо должны быть распущены и уступить место этой власти, или мы должны нашим поведением показать, что мы ее не покрываем и что мы этой власти не терпим; и потому-то мы должны сказать всю правду, чего бы она нам не стоила, как бы на нее не посмотрели. Но если наш голос не будет услышан, если подобно тому, как часто бывает в истории, обреченный режим будет бояться тех, кто его может спасти, и верить тем, кто его погубит вместе с собой, если будет распущена Дума, как будто можно распустить всю страну, если на наших глазах будет зажжен тот пожар, на котором спалят наше доброе имя и национальную будущность родины, то, господа, тем больше мы должны все говорить; говорить затем, чтобы там, в стране, знали, что по крайней мере мы не изменники, чтобы сбитая с толку страна не сказала Государственной Думе: в этот момент вы промолчали, вы тоже нас предали. И если власть пойдет на эту авантюру, если она поведет нас к катастрофе, то Дума может еще понадобиться, Дума еще может стать в будущем единственной опорой власти, единственным оплотом порядка. И чтобы Дума смогла это сделать, нужно, чтобы она имела право, не краснея, взглянуть в глаза нашей родине. И потому-то мы заявляем этой власти: либо мы, либо они. Вместе наша жизнь невозможна. {Продолжительные и бурные рукоплескания центра, левой и справа; голоса: Браво.)
Опубликовано: Государственная Дума. Созыв IV. Сессия V. Стенографические отчеты. Пг.у 1917. Стб. 126-135.
Гучков А. К
РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ ВОЕННЫМ И МОРСКИМ МИНИСТРОМ А. И. ГУЧКОВЫМ В ЗАСЕДАНИИ ЦЕНТРАЛЬНОГО ВОЕННО-ПРОМЫШЛЕННОГО КОМИТЕТА, С УЧАСТИЕМ ВСЕХ ОБЩЕСТВЕННЫХ И ПРОМЫШЛЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ,
В АЛЕКСАНДРОВСКОМ ЗАЛЕ ПЕТРОГРАДСКОЙ ГОРОДСКОЙ ДУМЫ 8-го МАРТА 1917 ГОДА
Дорогие друзья мои и сотрудники этих последних тяжелых лет! Может быть, в этом именно собрании менее всего нужно говорить «слова», ибо мы с вами тесно сжились за эти годы дружной работы, и мы привыкли понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда.
^ 454
Может быть, слов и не надо было бы. Но я обращаюсь не только к вам: через головы ваши, через ваши сердца и ваши уста я обращаюсь ко всей необъятной России, которая в наших умах и сердцах занимает такое великое место, к которой несутся все наши помыслы, ради которой мы готовы и жить, работая, и умереть, страдая. (.Аплодисменты.) Господа, почему наши военнопромышленные организации сыграли ту роль, которая выпала на их долю за последние дни? Нет ли какого-либо противоречия, какой-либо неувязки между первоначальными основными задачами, которые поставила себе русская общественность, создав два года тому назад военно-промышленные комитеты и раскинув громадную сеть нескольких сот организаций по всей России, и вот этим концом, этим участием наших организаций в событиях последних дней? Два года тому назад, о чем напомнил нам один из моих предшественников на этой трибуне, когда старая власть в борьбе с врагом окончательно доказала свою неспособность, когда тяжкие неудачи на Карпатах, унесшие сотни тысяч драгоценных русских жизней, доказали всем, не только близоруким, но и слепым, что старая власть не в состоянии вывести Россию из тяжелого положения, создались под напором и при энтузиазме русского общества те организации, которые приняли название военно-промышленных комитетов. Может быть, многие из вас припомнят, что на первом нашем учредительном собрании в мае 1915 г. я с большим волнением, принимая почетное избрание в председатели Центрального Военно-Промышленного Комитета, сказал немало тяжелых, пессимистических слов относительно той задачи, которую принимала на себя русская общественность.
Я знал эту старую власть, с которой мы вынуждены были пойти на сотрудничество, и знал, как мало могли мы рассчитывать на ее сочувствие и на ее поддержку. Создалось странное положение - русский народ и русское общество навязывали свою помощь и свое сотрудничество власти, которая в этой помощи и в этом сотрудничестве нуждалась, страшно нуждалась, и в то же время, боялась и чуждалась их. Для меня было ясно, что при такой комбинации - когда один человек протягивает руку помощи, а другой убирает свою руку назад, сжимает ее даже в кулак - никакого сотрудничества быть не могло, могло быть только нечто обратное. Мы должны были это предвидеть, но я думаю, мы не ошиблись, когда все же пошли намеченным путем, хотя заранее этот путь был осужден на серьезные неудачи. И вот, два года тесно переплетенной совместной работы с властью и ее органами окончательно убедили нас всех, руководителей вашей организации и всех наших сотрудников, «что при наличии современной власти победа для России невозможна, что приходится включить в нашу программу сотрудничества с властью и помощи войне - необходимость свержения этой власти, ибо только при этом условии являлись шансы на победу». И вот каким образом деловая, спокойная, промышленная - хотя и военно-промышленная - организация, задавшаяся скромной, честной, лояльной целью сотрудничества с властью, приняла ту боевую, вооруженную позицию, которую пришлось принять, чтобы выполнить нашу основную и заранее поставленную задачу - добиться победы. {Аплодисменты.) Когда
455_3fevx
были арестованы наши товарищи - рабочая группа Центрального военнопромышленного комитета, то я вместе с моим другом и ближайшим сотрудником, А. И. Коноваловым, отправились к представителям старой власти и сказали им: мы с вами в прятки не играем, мы честно и открыто скажем вам то, что есть. Мы не были революционной организацией, когда мы создавались; вы были не правы, когда преследовали нас и организацию в ее совокупности, и отдельные группы наших членов и, наконец, отдельных наших членов как государственных преступников и революционеров. Но мы сделались таковыми: это вы нас такими сделали, потому что мы пришли к заключению, что «только без вас Россию ждет победа». {Бурные аплодисменты.) И вот каким образом мы, мирная, деловая, промышленная, хотя и военно-промышленная, организация, вынуждены были включить в основной пункт нашей практической программы переворот, хотя бы и вооруженный. {Бурные аплодисменты.) Г.г., если я по правилам старого историка начну анализировать те элементы, из которых создался этот громадный исторический факт переворота, то я должен был бы отметить в нем одну своеобразную особенность. «Этот переворот был подготовлен и совершен не теми, кто его видимо сделал, а теми, против которых он был направлен». (Голоса: Правильно. Бурные аплодисменты.) Заговорщиками были не мы - русское общество и русский народ, заговорщиками были представители самой власти. {Бурные аплодисменты.) И если иногда, среди трагических дней, которые мы переживаем, все же хочется подчас пошутить, то я сказал бы, что почетным членом русской революции мы должны были бы избрать А. Д. Протопопова. {Бурные аплодисменты.)
Г.г., этот переворот является не результатом какого-то умного и хитрого заговора, какого-то комплота, работы каких-то замаскированных заговорщиков, которых искали во тьме ночной агенты охранки. Этот переворот явился зрелым плодом, упавшим с дерева. Он явился неизбежным результатом стихийных исторических сил, которые выросли из русской разрыхленной почвы. Это - историческое явление, и в том, что этот переворот является не искусственным творением и не результатом работы какой-то группы заговорщиков, как это было, скажем, в младотурецком или младопортугальском перевороте, кроется, по-моему, гарантия его незыблемой прочности. {Голоса: Верно, браво.) «Не людьми этот переворот сделан и, поэтому, не людьми может он быть разрушен». {Голоса: Правильно, правильно. Бурные аплодисменты.) И поэтому мы должны заставить проникнуть не только в наше индивидуальное сознание, но и постараться всеми средствами, которые в нашем распоряжении, - ораторскими, трибуной, прессой, просто беседой за чашкой чая - внедрить в общественное сознание убеждение, твердое и глубокое, «что наша позиция незыблемо прочна и что никто, никакие заговорщики мира не смогут нас сбить с нее». {Бурные аплодисменты.) Это сознание, устраняющее всякие опасения, всякую подозрительность, открывает перед нами возможность смелой, свободной, спокойной и широкой работы. «Мы можем, не оглядываясь подозрительно и боязливо ни направо, ни налево, начать опять ту нормальную работу во всех областях нашей народно-хозяйственной жизни, без которой этот пере¬
а/йЗВ 456
ворот не имеет смысла». Кончена первая важная стадия в этом историческом явлении, кончено разоружение старой власти. Правда, обломки являются еще всюду, осталось лишь подмести их и, может быть, совсем вымести из нашей русской жизни. {Бурные аплодисменты.) Но это - мелкая, черная работа, тогда как перед нами открывается другая великая работа - творческая, для которой требуются все гениальные силы, заложенные в душе русского народа. Итак, г.г., «главная наша очередная задача - это устроить и упорядочить нашу внутреннюю жизнь и, притом, устроить ее незамедлительно, быстро, работая, не покладая рук». Этого требуют прежде всего интересы нашего народного хозяйства, жизненные интересы государства и народа; и если они не будут удовлетворены, то это поведет к тяжким, быть может, роковым последствиям. Но этого требует и другое обстоятельство - наше международное и военное положение. «Господа, враг близок, враг у ворот!» Тот несомненный паралич, конечно, временный, который за эти дни борьбы и суматохи охватил хозяйственные функции нашего народного организма, до известной степени сковал наши силы, естественно, делает нас на некоторое время - я не скажу беззащитными, но, во всяком случае, несколько слабыми. «Только при том условии, что мы быстро овладеем собой и наладим нормальную работу во всех областях народной жизни, можно будет создать те орудия и средства, без которых не возможно ни ведение войны, ни победа». И поэтому, победив нашего врага - старую власть, мы теперь должны еще победить самих себя. Мы должны овладеть собой, «вернуть себя к спокойной, нормальной жизни и начать скучную, будничную, повседневную, но великую плодотворную работу в области народного труда». {Бурные аплодисменты.) Один из наших деятельных сотрудников по Центральному Военно-Промышленному Комитету, инженер Фролов, совершенно правильно указал, что «упрочение нашего нового строя на началах свободы и права возможно только при условии доведения войны до победоносного конца, т. е. до разгрома той цитадели политической реакции и мирового гнета, каким являлась всегда прусская монархия. Поэтому недостаточно ограничиться только узкой задачей одной обороны - мы должны построить и упрочить эту оборону на разрушении той цитадели, которая стоит в Берлине, и из которой всегда исходил лозунг гнета и реакции». {Голоса: Правильно. Бурные аплодисменты.) Г.г., я и мои друзья, А. И. Коновалов и М. И. Терещенко, не прощаемся с вами сегодня. Мы пытаемся только установить новые формы нашего сотрудничества с вами. Отныне иными путями пойдет наша совместная работа, и эта работа будет, конечно, более тесной, более искренней и более плодотворной, чем это было в предшествующие годы. {Голоса: Верно.) В этом деле налаживания нормальной жизни все вы можете помочь нам, и не нужно отдаваться чувству ложной скромности и говорить себе, что я, мол, бессилен, занимая то или иное скромное положение, помочь стране в этой громадной задаче. Я не хотел бы, чтобы досужие остряки поймали меня на том, будто я думаю сравнивать себя с Ллойд-Джорджем. Но сейчас мне вспоминается одна уэльская сказка, которую этот поистине замечательный человек рассказал в одной из своих речей, обращенных к рабочим. Говоря
451_3feu
о том, как каждый должен гордиться своим сотрудничеством в большом национальном деле - государственной обороны, в каких бы формах и размерах это сотрудничество не выражалось, он рассказал следующую трогательную сказку Какая-то волшебница сказала одному человеку, что его заветная мечта будет исполнена в том случае, если он успеет за ночь до рассвета подобрать те зерна пшеницы, которые были рассыпаны на пространстве большого поля. И вот этот человек в недоумении остановился - как выполнить эту непосильную задачу Но в это время он увидал большой муравейник и обратился к муравьям с горячей мольбой помочь ему И муравьи его выслушали и обещали ему свою помощь, и все дружно впряглись в работу и честно работали всю ночь без устали. И вот уже стало рассветать, сейчас блеснет первый луч. И вдруг человек увидал, к своему ужасу, что там, среди поля, осталось еще одно, одно только зернышко, - зернышко которое могло свести на нет весь успех этой упорной, дружной ночной работы; зернышко, в котором таилась гибель его мечты. Но в тот же миг он увидал маленького хромого муравья, который торопился туда, чтобы захватить это последнее зернышко. Этот хромой муравей успел его схватить и унести, и мечта этого человека-мечтателя была исполнена. И вот, г.г., если личная скромность, к которой, впрочем, я всякого призываю, заставит кого-нибудь из вас сравнить себя с хромым муравьем, то, припоминая эту уэльскую сказку, скажите себе: «Даже эта скромная оценка обязывает вас, обязывает хотя бы на роль этого хромого муравья. И к этой скромной, трудолюбивой муравьиной работе, которая осуществит нашу давнишнюю мечту, мечту о великой России, я призываю вас и через ваши головы всю Россию». {Бурные аплодисменты.) Еще одно последнее слово, г.г., я верю в то, что Россия при новых условиях выйдет из того невероятного тяжкого положения, в которое она поставлена была старой властью и тем болезненным, но неизбежным и спасительным переворотом, который сверг и обезоружил эту власть. Но эта уверенность во мне крепнет только потому, что я со всех сторон вижу, как проснулись дремлющие, скованные и угнетенные народные и общественные силы, как из богатой русской почвы полезли со всех сторон новые чудесные ростки. «Никогда не было еще такого энтузиазма в работе, такой готовности отдать себя всецело нашей родине, как в этот момент». И с этим добрым словом веры в светлое русское будущее, при условии, чтобы русский народ взял свою судьбу в собственные руки, я обращаюсь к вам, с этой светлой верой и я работаю, и от вас, дорогие друзья мои и дорогие сотрудники последних тяжелых лет, я жду и могущей помощи в этой работе и нравственной поддержки». {Бурные аплодисменты, перешедшие в овацию.)
[Гучков А. И.] Речь, произнесенная Военным и Морским министром А. И. Гучковым в заседании Центрального Военно-Промышленного Комитета, с участием всех общественных и промышленных организаций, в Александровском зале Петроградской Городской Думы 8-го марта 1917 года //Гучков А. И. Речи по вопросам государственной обороны и об общей политике. 1908-1917. Пг.у 1917. С. 112-117.
КОММЕНТАРИИ
Бердяев Н. А. Война и возрождение
Статья была впервые опубликована: Бердяев Н. А. Война и возрождение // Утро России. 17 августа 1914. № 192.
Впоследствии статья была опубликована: Бердяев Н. А. Падение священного русского царства: публицистика 1914-1922 / Вступ. ст., сост. и примеч. В. В. Сапова. М.: Астрель, 2007.
Печатается по первому изданию.
К стр. 27. «...Великий Карлейль так хорошо понимал духовный смысл войны...» Карлейль (Carlyle) Томас (1795-1881) - английский писатель и философ. Автор «Истории Французской революции» (1837). В качестве ведущей силы исторического процесса выдвигал роль героев, которые умеют повелевать массами.
- «...Не менее великий Фихте...» Фихте (Fichte) Иоганн Готлиб (1762-1814) - немецкий философ. С 1794 г. профессор Йенского, с 1800 - Берлинского университета. С 1810 г. его ректор. Изучал философию как «науку о науке». Разработал т. н. наукоучение, перед которым ставились задачи преимущественно эпистемологического порядка. Рассматривал познание сущего как своего рода проекцию абсолютного Я на внешний мир. В вопросах политического характера отстаивал идею национального государства, в котором нация представляла собой коллективную личность, обладающую общим духом, историей, традицией.
- «..Ярким образцом такого отвлеченного доктринерства является толстовское учение о “непротивлении”... Толстой Лев Николаевич (1828-1910) - русский писатель, чьи работы стали основой религиозно-нравственного учения - толстовства. Толстой настаивал на необходимости «опрощения» и «непротивления злу насилием». По мнению Толстого, в основе христианства лежал принцип: «Будь добрым и не противодействуй злу насилием».
К стр. 28. «...Не убийство австрийского посланника престола...» Имеется в виду убийство наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены герцогини Софии Гогенберг в Сараево, совершенное сербским гимназистом Г. Принципом 28 июня 1914 г.
- «...не мания величия императора Вильгельма...» Вильгельм II (Wilhelm II) ( 1859-1941) — германский император и король Пруссии с 15 июня 1888 г. по 9 ноября 1918 г.
- «...Она держит в напряжении весь мир, принуждает страны, не имеющие никаких воинствующих и завоевательных наклонностей, содержать огромные армии, напрягать все свои силы для защиты против угрозы пангерманизма...» Пангерманизм (нем. Alldeutschtum, лат. Pangermanismus) - националистическое движение, которое основывалось на идее политического единства немецкой нации. Пангерманизм сформировался в начале XIX в. и стал ярким проявлением «политического романтизма» того времени.
i59_3&u
K cmp.31. «...Только такую войну и понимает русский народ. Он не понимал войны японской...» Имеется в виду русско-японская война (27 января [9 февраля] 1904-23 августа [5 сентября] 1905).
- «...Сто лет тому назад, в отечественную войну...» Имеется в виду Отечественная война 1812 г.
К стр. 32. «...Носителем этой идеи, вполне одержимым, является ныне не великий и гениальный Наполеон...» Имеется в виду Наполеон I Бонапарт (1769-1821) - французский государственный и военный деятель, первый консул (1799-1804), император Франции (1804-1814,1815).
Изгоев А. С. На перевале. Перед спуском
Статья была впервые опубликована: Изгоев Л. С. На перевале. Перед спуском // Русская мысль. 1914. № 8-9. С. 160-167.
Уже в августе 1914 г. А. С. Изгоев предсказывал, что только начавшаяся мировая война примет затяжной характер, и в ее результате Европа должна была принципиально измениться. Это в том числе отразилось бы и на России. Согласно прогнозам Изгоева, послевоенное русское общество должно было стать значительно более организованным, структурированным. А следовательно, правительство было бы вынужденно считаться с ним значительно в большей степени, чем прежде. Изгоев оценивал природу мирового конфликта иначе, чем многие его однопартийцы. В частности, он полагал ошибочным считать, что в ходе войны прежде всего столкнулись силы германства и славянства. Во-первых, Россия не могла рассчитывать на успех без помощи союзников - Англии и Франции. Во-вторых, «Россия шире славянства». Это уникальное целостное образование, объединявшее самые разные народности, приносившие свою пользу общему делу. С точки зрения Изгоева, победа в войне должна была стать основной целью даже для оппозиционных партий. В этой связи в декабре 1914 г. он призывал кадетов к сотрудничеству с правительством, рассчитывая, что министры так или иначе будут согласовывать свой курс с думской оппозицией и даже поспособствуют увольнению наиболее консервативных своих коллег (например, Н. А. Маклакова). В июне 1915 г. доказывал на заседаниях ЦК, что Дума по мере своих возможностей должна содействовать единству государственной власти, которое, по оценке Изгоева, было существенно поколеблено за время военных действий. В апреле 1916 г. призывал депутатов от фракции кадетов к деловой работе, не ставя ее в зависимость от возможности революционных потрясений в России. Считал, что резкие антиправительственные выступления лишь могли играть «на руку» немцам: «Не только [Прогрессивный] блок, но и страна преисполнены чувством своего бессилия. Все эти резолюции союзов и съездов надоели, так как в них не верят. Усилить резкость выступлений? Но что выйдет из того, если Керенский в Думе будет рассказывать о Распутине? Обращаться же к стране с призывами, звать ее на революцию - значит открывать дорогу немцам. Сказать с трибуны, что с этим правительством воевать нельзя, - значит отдавать страну Гинденбургу» (Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии: В 6 т. М., 1998. Т. 3. С. 300).
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 32. «...Сбросив железный обруч рожденного революцией Наполеона, кое-как сколотив на Венском конгрессе свое жилище...» Венский конгресс 1814-1815 гг. - общеевропейская конференция представителей ведущих держав, которая подвела итог военным кампаниям начала XIX в., подготовила ряд международных договоров, определила новые границы европейских государств и, по сути, систему международных отношений.
л&Р, 460
К стр. 33. «...Нашим тайновидцам, так много писавшим о пророчестве “Петербургу быть пусту”...» Пророчество «Петербургу быть пусту» («Петербургу пусту быти») приписывалось супруге Петра I царице Евдокии Лопухиной. Оно будто было произнесено перед ее насильственной отправкой в монастырь (см.: Анциферов Н. П. Душа Петербурга. Приложение к репринтному воспроизведению. М., 1991). В частности, об этом «предсказании» говорилось в показаниях царевича Алексея (от 8 февраля 1718 г.): «Не доехав Либоу, встретились мне царевна Марья Алексеевна и, взяв меня к себе в карету, по многим разговорам, пришла речь до матери моей. (...) И я молвил: “Жива ль она, или нет?” И она сказала: “Жива-де; и было-де откровение ей самой и иным, что отец твой возьмет ее к себе. И дети будут; а таким-де образом: что отец твой будет болен и во время болезни его будет некакое смятение, и приедет-де отец в Троицкий монастырь на Сергиеву память, и тут мать твоя будет же, и отец исцелеет от болезни, и возьмет ее к себе и смятение утишится”. (...) Еще-де сказывала, что Питербурх не устоит за нами: “Быть-де ему пусту; многие-де о сём говорят”» (Голикова Е. И., Надпорожская О. С. Небесные покровители Петербурга. СПб., 2003).
К стр. 34. «...Военные реквизиции и административная практика ген. Думбадзе...» Думбадзе Иван Антонович (1851-1916) - военный и государственный деятель. Участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг. С 1907 г. главноначальствующий Ялты. С 1914 г. градоначальник Ялты.
- «...Французские социал-демократы под начальством генерала Жоффра...» Жоффр Coffre) Жозеф Жак Сезер (1852-1931) - французский военачальник, маршал Франции (1916). В 1911-1914 гг. начальник Генерального штаба. В 1914-1916 гг. главнокомандующий французской армией.
- «...Германские социалисты под командой Вильгельма II и других Гогенцоллернов...» Гогенцоллерны (нем. Hohenzollern) - немецкая династия швабского происхождения, представители которой были курфюрстами Бранденбурга, королями Пруссии, а в 1871-1918 гг. кайзерами Германии. Гогенцоллерны-Зигмарингены правили Румынией в 1866-1947 гг.
- «...Поэтому-то для защиты своей родины Вандервельде пошел в клерикальное министерство...» Вандервельде (Vandervelde) Эмиль (1866-1938) - бельгийский социалист. С 1894 г. член Палаты депутатов. Участвовал в работе международных социалистических конгрессов. В 1914 г. вошел в бельгийское правительство. Занимал должности министра иностранных дел, юстиции и др. Подписал Версальский мирный договор. В 1925-1927 гг. министр иностранных дел, подписал Локарнские соглашения.
- «..Жюль Гэд освятил своим авторитетом кабинет Рибо - Бриана...» Гед (Guesde) Жюль (настоящее имя и фамилия - Матье Базиль) (1845-1922) - французский политик. В 1879 г. участвовал в создании «Коллективистической рабочей партии», а в 1882 г. - «Рабочей партии». В 1893 г. был избран в Палату депутатов. С 1905 г. один из лидеров французской Объединенной социалистической партии (Французской секции Социалистического интернационала, СФИО). В августе 1914 г. вошел во французское правительство. Рибо (Ribot) Александр Феликс Жозеф (1842-1923) - французский государственный и политический деятель. В 1878 г. избран в Палату депутатов. Примкнул к левому центру. С 1890 г. министр иностранных дел. Способствовал сближению Франции и России. В 1893 г. премьерминистр и министр внутренних дел. В 1895 г. премьер-министр и министр финансов. Возглавлял правительство в 1914 и в 1917 гг. Бриан (Briand) Аристид (1862-1932) - французский политический и государственный деятель. Лауреат Нобелевской премии мира 1926 г. В 1909-1911,1913,1915-1917 гг. премьер-министр.
К стр. 35. «...B 1903 году покойный знаменитый географ Элизэ Реклю...» Реклю (Reclus) Жак Элизе (1830-1905) - французский географ и историк. Автор работы «Земля и люди», вышедшей в 19 томах (с 1873 по 1893). Сторонник «анархического» направления в географии.
46L_3&u
К стр. 36. «...Без 17 октября 1905 года не было бы и настроений 1914 года...» Имеется в виду Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка 17 октября 1905 г.
- «...Надо быть неисправимым Маниловым...» Манилов - персонаж поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» (1842), склонный к прожектерству и бесполезным мечтаниям.
К стр. 37. «...Столь волновавший Чаадаева вопросу для чего мы живем...» Чаадаев Петр Яковлевич (1794-1856) - русский философ. Участник Отечественной войны 1812 г., заграничных походов русской армии. В 1821 г. вышел в отставку. В 1823-1826 гг. путешествовал в Европе. Автор «Философических писем» (1829-1831). Первое «Философическое письмо» было опубликовано в журнале «Телескоп» в 1836 г., после чего П. Я. Чаадаев был объявлен сумасшедшим и посажен под домашний арест. В первом «Философическом письме» утверждал, что Россия лишена перспектив исторического развития, т. к. в 988 г. она выбрала православие, которое не способствовало развитию индивидуальности и фактически ограничило ее связи с бурно развивавшимися странами Западной Европы.
К стр. 37-38. «...Все наши реакционеры, от Маркова 2-го и Глинки до Дубровина, преклонялись перед “кайзером”, а он, в свою очередь, слал милостивые телеграммы “Союзу русского народа”...» Марков (Марков 2-й) Николай Евгеньевич (1866-1945) - общественный и политический деятель. В 1888 окончил Институт гражданских инженеров. В 1905— 1909 гг. член Курской губернской земской управы. Один из основателей Курской народной партии порядка. Вошел в Союз русского народа. Депутат III и IV Государственной думы. В 1918-1920 гг. служил в Северо-Западной армии ген. H. Н. Юденича. С 1920 г. в эмиграции в Германии. В 1921 г. возглавил Высший монархический совет. Сотрудничал с нацистами.
- Глинка-Янчевский Станислав Казимирович (1844-1921) - публицист. С 1900 г. автор газеты «Новое Время». Член Русского Собрания (с 1902) и Союза Русского народа (с 1910). Редактор газеты «Земщина» (1914-1917).
- Дубровин Александр Иванович (1858-1921) - русский политический деятель, врач. Окончил Медико-хирургическую академию. В 1905 г. участвовал в основании «Союза русского народа», председатель его Главного совета. Издатель газеты «Русское знамя». С 1912 г. председатель «Всероссийского дубровинского союза русского народа». После февральской революции арестован. В октябре 1917 г. освобожден по состоянию здоровья. Вновь арестован в 1920 г. Расстрелян.
- «Союзрусского народа» - массовая правомонархическая партия, возникшая в ноябре 1905 г.
К стр. 38. «...Сколько было шума, когда в Третьей Думе Челышев начинал свою борьбу с пьянством...» Челышев Михаил Дмитриевич (1866-1915) - общественный и политический деятель. Депутат III Государственной думы от Самарской губернии. Октябрист. Докладчик Комиссии о мерах борьбы с пьянством.
- «...Как рьяно боролся с ним В. Н. Коковцов, защищая казенный питейный доход...» Коковцов Владимир Николаевич, граф (с 1914 г.) (1853-1943) - государственный деятель. В 1896-1902 гг. товарищ министра финансов. В 1902-1904 гг. государственный секретарь. В 1904-1905 гг. и 1906-1914 гг. министр финансов, в 1911-1914 гг. председатель Совета министров. С 1918 г. в эмиграции. Автор воспоминаний «Из моего прошлого».
Котляревский С. А. Война
Статья была опубликована: Котляревский С. А. Война // Вопросы философии и психологии. 1914. Кн. 124 (4). С. I-VI.
Статья печатается по первому изданию.
462
К стр. 40. «...K ней обращалось вульгаризированное ницшеанство...» Ницше (Nietzsche) Фридрих (1844-1900) - немецкий философ. В 1869-1879 гг. профессор классической филологии Базельского университета. Отвергал рационалистический метод постижения истины, что предполагало переоценку всех ценностей, в т. ч. и морали. Настаивал на необходимости сверхчеловека, который был бы свободен от морали прошлого и имел возможность формировать новые ценности. Он бы принадлежал не к рациональной культуре аполлонизма, а к стихийной культуре дионисизма.
- «...Не так говорили о войне наши великие писатели и мыслители, подобные Достоевскому и Вл. Соловьеву...» Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900) - русский философ, поэтсимволист. В 1877-1881 гг. преподавал в Петербургском университете. Разрабатывал концепцию софиологии, в которой София - Божественная первооснова мира; отпадение человечества от Бога может быть преодолено посредством воссоединения мировой души с Софией, что будет означать достижение Всеединства - окончательной цели человеческой истории; доказывал необходимость вселенской теократии, во главе которой должен оказаться римский папа.
- «...Есть упоение в бою / И бездны мрачной на краю...» Из драматической сцены «Пир во время чумы» (1830) А. С. Пушкина. Слова из песни Председателя:
Есть упоение в бою И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы...
- «...Недостойно и близоруко возлагать ответственность за Калиш и Лувен на немецкую культуру...» Калиш (польск. Kalisz, нем. Kalisch) - город в Великопольском воеводстве Польши. В годы Первой мировой войны пострадал от обстрелов. Немецкие солдаты подвергли исторический центр города сильному разгрому. Лувен (нидерл. Leuven, фр. Louvain, нем. Löwen, валлонск. Lovin) - город в Бельгии, главный город провинции Фламандский Брабант. Лувен был известен своим университетом и университетской библиотекой. Немецкие войска вошли в город 22 августа 1914 г. На второй день один из солдат был ранен в ногу. Бургомистр города призвал жителей сдать оружие. Вскоре начались казни бельгийцев. 25 августа 1914 г. бельгийская армия отбросила немецкую к Лувену. Солдаты IX резервного корпуса произвели разгром города. Он продолжался шесть дней. Лишь 30 августа уничтожение Лувена было остановлено.
К стр. 41. «...Такое отношение к государству, которое еще у Гегеля возводилось в земное божество...» Гегель (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (1770-1831) - немецкий философ. Утверждал возможность метафизического познания мира посредством постижения категорий человеческого сознания, т. к. абсолютной реальностью является разум. Все сущее есть манифестация разума. Это утверждение относилось и к человеческой истории, основной смысл которой в развитии рациональных форм человеческого бытия, прежде всего государства. Лишь государство может обеспечить человеку истинную свободу. Путь его развития - утверждение все большей свободы в правовой жизни.
К стр. 42. «...Православный и протестант переживают разгром Реймсского собора...» Реймсский собор (Notre-Dame de Reims) - построен в XIII в. Известнейший образец готического искусства во Франции. Место коронации практически всех французских монархов. В годы Первой мировой войны Реймс был захвачен германскими войсками. В сентябре 1914 г. собор был подвергнут бомбардировке.
463 З&ь.
Бердяев Н. А. О дремлющих силах человека
Статья была впервые опубликована: Бердяев Н. А. О дремлющих силах человека // Утро России. 5 ноября 1914. № 272. Отрывок из статьи был опубликован: Идейные горизонты мировой войны. М., 1915. С. 198-200.
Впоследствии была опубликована: Бердяев Н. А. Падение священного русского царства: публицистика 1914-1922 / Николай Александрович Бердяев; вступ. ст., сост. и примеч.
B. В. Сапова. М.: Астрель, 2007.
Печатается по первому изданию.
К стр. 44. «...Генерал Драгомиров жаловался на то, что “мы не знаем ничего или почти ничего о тех внутренних процессах и явлениях, которые происходят в душе человека под влиянием опасности”...» Драгомиров Михаил Иванович (1830-1905) - российский военный и государственный деятель, генерал-адъютант, генерал от инфантерии (1891). Участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг. С 1878 г. начальник Николаевской академии Генерального штаба. В 1879 г. опубликовал «Учебник тактики». С 1889 г. командующий войсками Киевского военного округа. В 1897-1903 гг. киевский, волынский и подольский генерал-губернатор. С 1903 г. член Государственного совета.
Трубецкой Е. Н. Смысл войны
Статья была впервые опубликована: Трубецкой Е. Н. Смысл войны. М., 1914. Вып. 1.
Философские взгляды Е. Н. Трубецкого сформировались под влиянием В. С. Соловьева и его софиологии. Трубецкой скептически оценивал современное состояние европейской философии, нацеленной на решение преимущественно эпистемологических задач и игнорировавшей проблемы онтологического характера. Сам Трубецкой исходил из незыблемости этических идеалов, которые существуют вне исторического пространства. Соответственно, и смысл жизни человек должен понимать как нечто предзаданное, дарованное свыше, что подразумевает необходимость некоего «безусловного сознания». По мнению Трубецкого, сам процесс мышления предполагает наличие чего-то высшего, стоящего над отдельной личностью и обуславливающего все сущее. «Абсолютное именно потому не может быть доказано, что оно предшествует всякому доказательству как его необходимое логическое предположение. Доказывать можно вообще только то, что обусловлено чем-либо другим; по этому самому нельзя доказать безусловного» (Труды по философии права. СПб., 2001.
C. 529). Его поиск в себе и составляет поиск истины. В этом положении заключена прежде всего субъективная правда, т. к. если допустить, что «безусловное сознание» не существует, то следует признать и эфемерность всего временного, им обусловленного. Иными словами, когда человек мыслит, он стремится доказать собственную достоверность, которая и есть смысл жизни.
Его обретение предполагает свободу человека, как внутреннюю, так и внешнюю. В соответствии с этим должна быть выстроена государственно-правовая система: она должна способствовать реализации духовных потенций, заложенных в человеке. Иными словами, общественный организм должен представлять собой гармоничное единство, не ущемляющее внутреннюю и внешнюю свободу своих сочленов. Это одновременно недосягаемый идеал и общий принцип функционирования любого человеческого общежития, которое основывается на признании и вместе с тем и ограничении человеческой свободы, т. е. на праве. По определению Трубецкого, «право есть внешняя свобода, предоставленная и ограниченная нормой» (Труды по философии права. СПб., 2001. С. 292). При этом категорически отвергались популярные в юридической литературе теории, объясняющие закон государственной мощью, т. к. государство, подобно прочим иным социально-политическим институтам, само есть явление, прежде всего, правовое.
Печатается по первому изданию.
464
К стр. 47. «...“Германия от побед поглупела”, - этим изречением характеризует Ницше умственное состояние своей родины после Седана и Метца...» Имеется в виду битва при Седане 1-2 сентября 1870 г., когда в ходе франко-прусской войны 1870-1871 гг. была разгромлена французская армия маршала М. Э. Мак-Магона. Крепость же Метц была окружена немцами 8 августа 1870 г. 27 октября маршал Базен сдался принцу Фридриху Карлу с тремя маршалами, 6000 офицеров и 173 000 солдат.
- «...Deutschland, Deutschland über alles...» Германия, Германия превыше всего (нем.).
К стр. 48. «...И в то же время историческое заседание русской Государственной Думы являет яркую и трогательную картинку сплочения русских инородцев вокруг России...» Имеется в виду заседание IV Государственной думы 26 июля 1914 г., на котором большинство депутатов заявило о поддержке правительства в период Первой мировой войны.
К стр. 50. «...По поводу воззвания Августейшего Главнокомандующего...» Имеется в виду воззвание верховного главнокомандующего вел. кн. Николая Николаевича к польскому народу 1 августа 1914 г.: «Поляки! Пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться. Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла ее душа. Она жила надеждой, что наступит час воскресения Польского народа, братского примирения с Великой Россией. Русские войска несут Вам благую весть этого примирения. Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части Польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром Русского Царя. Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении. Одного ждет от Вас Россия - такого же уважения к правам тех народностей, с которыми связана ваша история. С открытым сердцем, с братски протянутой рукой идет Вам на встречу Великая Россия. Она верит, что не заржавел меч, разивший врага при Грюнвальде. От берегов Тихого океана до Северных морей движутся Русские рати. Заря новой жизни занимается для вас. Да воссияет в этой заре знамение Креста - символ страданий и воскресения народов».
К стр. 51. «...Такого объединения, какое мы видим теперь, я лично не помню вот уже тридцать семь лет - с самой турецкой войны 1877 года...» Имеется в виду русско-турецкая война 1877-1878 гг.
К стр. 53-54. «...Поляки, считавшиеся врагами русской государственности, пали в Калише и Ченстохове первыми жертвами за русскую государственность...» Ченстохова (Czestochowa) - польский город, занятый в 1914 г. немецкими войсками.
К стр. 55. «...Минувшая балканская война - так же как и нынешняя европейская - велась славянскими народами во имя высокой культурной и сверхнародной цели...» Имеется в виду первая балканская война (1912-1913), в ходе которой Балканский союз (Сербии, Черногории, Греции и Болгарии) предполагал лишить Османскую империю европейских территорий. В результате войны Турция сохранила за собой лишь Стамбул и небольшие территории возле него. В 1913 г. вспыхнула вторая балканская война между бывшими союзниками: Болгарией с одной стороны и Сербией, Грецией, Румынией, Черногорией и Турцией с другой. Болгария потерпела поражение и утратила большую часть своих территориальных приобретений в первой войне.
- «..Alter ego Германии...» Другое я (лат.).
К стр. 56. «...Такова историческая Немезида...» Немезида - богиня мщения в древнегреческой мифологии.
К стр. 57. «...Начинается новая эра русско-польских отношений; и благородный почин А. И. Коновалова...» Коновалов Александр Иванович (1875-1948) - предприниматель,
465_3&u
общественный и политический деятель. Из семьи фабрикантов. В 1905 г. участвовал в создании торгово-промышленной партии. С 1912 г. член ЦК партии прогрессистов, депутат IV Государственной думы. В период Первой мировой войны товарищ председателя Центрального Военно-Промышленного Комитета. Участвовал в создании Прогрессивного блока. В марте-мае 1917 г. министр торговли и промышленности, с 25 сентября 1917 г. министр промышленности и заместитель министра-председателя Временного правительства. С июля 1917 г. член ЦК партии кадетов. В 1918 г. эмигрировал во Францию.
Франк С. Л. О поисках смысла войны
Статья была впервые опубликована: Франк С. Л. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 125-132.
Впоследствии была опубликована: Франк С. Л. Непрочитанное...: Статьи, письма, воспоминания. М.: Московская школа политических исследований, 2001. С. 190-199.
Печатается по первому изданию.
К стр. 64. «...Нижеследующие краткие соображения, навеянные значительными и интересными размышлениями о “смысле войны”, которые были высказаны членами московского религиозно-философского общества...» Имеется в виду Московское религиознофилософское общество памяти Владимира Соловьева, которое было основано в Москве в 1905 г. Его собрания прекратились в июне 1918 г. В его создании приняли участие С. Н. Булгаков, В. П. Свенцицкий, кн. Е. Н. Трубецкой, В. Ф. Эрн, М. К. Морозова. Первым председателем общества стал Г. А. Рачинский. Участниками собраний были С. А. Алексеев (Аскольдов), Андрей Белый, С. Н. Дурылин, В. В. Зеньковский, Вяч. Иванов, Г. А. Рачинский, С. М. Соловьев, С. Л. Франк, П. А. Флоренский, П. П. Блонский, Б. А. Грифцов, Б. Г. Лундберг, А. А. Сидоров, Б. Г. Столпнер, С. И. Гессен, Лев Шестов.
К стр. 65. «...Тогда возникает та готтентотская мораль...» Готтентоты (самоназвание: khaa, khaasen) - этнос на юге Африки. Имеется в виду двойная мораль. Термин восходит к легендарному ответу одного из готтентотов на вопрос христианского миссионера: «Что такое плохо и что такое хорошо?» Готтентот ответил: «Если мой сосед украдет мою корову, это плохо. Если я украду его корову, это хорошо».
К стр. 66. «...Если уже отдельный человек не имеет не только обязанности, но и права уничижать себя, признавать свое бытие, самое субстанцию или энтелехию своей жизни...» Энтелехия (греч. законченный, завершенный) - термин философии Аристотеля, который обозначает действительное состояние предмета, отличное от его потенции, возможности бытия.
- «...B этом, думается нам, основной дефект той славянофильской концепции войны, которая развита преимущественно в речах С. Н. Булгакова и В. Ф. Эрна...» Булгаков Сергей Николаевич (1871-1944) - русский философ и богослов. Автор статей в сборниках «Проблемы идеализма» (1902), «Вехи» (1909). В 1918 г. рукоположен в священники. С 1922 г. в эмиграции. С 1925 г. возглавлял Православный богословский институт в Париже. До начала XX в. примыкал к марксизму. Впоследствии продолжатель учения В. С. Соловьева, сторонник софиологии.
- Эрн Владимир Францевич (1882-1917) - русский философ. В 1906 г. один из создателей Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева. Сторонник возвращения философии к проблемам онтологии. Утверждал, что философ, не исследуя природу как сущее, помещает человека в мифологизированное пространство. Объектом исследования философии должен стать Логос, связывающий Бытие с Богом. Причем только в этом единстве, по мнению В. Ф. Эрна, человек может осознать самого себя.
.цййЕ 466
- «...Если источник зла, с которым мы боремся в этой войне, есть “имманентизм” и “феноменализм” германской мысли, то нгш быть с родственными течениями позитивизма
и эмпиризма у наших союзников, Англии и Франции?» Имманентизм (лат. immanens - свойственный, присущий) - направление философской мысли, которое признает первичность эпистемологических проблем в сравнении с онтологическими. Феноменализм (греч. phainomenon - являющееся) - философский подход, предполагающий особое внимание к проблеме человеческого опыта, вне которого бытие непознаваемо. Позитивизм (лат. positivus - положительный) - философское направление, утверждавшее исключительное значение и универсальность научного знания. Эмпиризм (греч. empiria - опыт) - направление философии Нового времени, согласно которому чувственный опыт - единственный источник достоверного знания.
- «...По существу речь Эрна...» Имеется в виду речь В. Ф. Эрна «От Канта к Круппу», произнесенная на заседании Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева б октября 1914 г.
К стр. 67. «..А это значит: “от существа немецкой национальной культуры - или, как говорит Эрн, от германской идеи - к Круппу”...» Круппы (Krupp) - династия немецких промышленников из Эссена. Владельцы сталелитейного и военного производства.
- «...Мы опять оставляем в стороне всю историческую, научную - выражаясь мягко - сомнительность этого построения, например необъяснимость с этой точки зрения, почему именно теперь, через шестьсот лет после Мейстера Экхарта...» Экхарт (Eckhart) Иоганн (Мейстер) (1260 - ок. 1328) - немецкий мистик. С 1304 г. провинциал доминиканского монастыря в Саксонии. Проповедовал в Страсбурге и Кельне. Утверждал, что Бог присутствует во всех проявлениях Бытия. Цель человека - достичь мистического единения с Всевышним. Причем это может произойти не в силу личных заслуг верующего, а исключительно благодаря Божественной благодати. В 1326-1327 гг. обвинялся в ереси, представал перед судом. Отрекся от своих взглядов.
К стр. 68. «...B речах В. Иванова и кн. Е. Трубецкого с разных точек зрения, но, в общем, думается нам, одинаково правильно намечены духовные источники этого зла...» Иванов Вячеслав Иванович (1866-1949) - русский поэт и философ, один из теоретиков символизма. С 1905 г. хозяин литературного салона «Башня» на Таврической улице в Петербурге. В 1918-1920 гг. один из руководителей театрального и литературного отдела Наркомпроса. В 1920-1924 гг. жил в Баку. С 1924 г. в эмиграции в Италии. В 1926 г. перешел в католичество. В 1926-1934 гг. преподавал в колледже в Павии. Разрабатывал проблемы религиозного мифа.
К стр. 69. «...Эти слова немца Гёте мы можем спокойно повторять...» Гёте (Goethe) Иоганн Вольфганг (1749-1832) - немецкий поэт, философ.
Булгаков С. Н. Война и русское самосознание
Статья впервые была опубликована: Булгаков С. Н. Война и русское самосознание // Утро России. 10 декабря 1914.
Впоследствии была опубликована: Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М., 2009.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 71. «...Ubi bene, ibipatria...» Где хорошо, там и родина (лат.).
- «...Римское мещанство устами знаменитого Цельса враждебно заклеймило тогда этих мечтателей...» Цельс - римский философ-платоник второй половины II в. Критик христианства. Имя Цельса известно по книге Оригена «Против Цельса» («Contra Celsum»). Ориген относил Цельса к эпикурейцам.
467 3&v
К стр. 72. «...Человек ощущает себя тогда неким Прометеем мещанства...» Прометей - согласно древнегреческой мифологии, титан, защищавший людей от произвола богов. Похитил огонь с Олимпа и передал его людям.
- «...Amor loci...» Любовь к месту (лат.).
К стр. 74. «...Любовью к Софии...» Имеется в виду София - согласно учению В. С. Соловьева, Божественная первооснова мира.
- «...Primum vivere, deinde philosophari...» Прежде жить, а уж затем философствовать (лат.).
- «...Это - кантовский трансцендентализм с его духовными разветвлениями...» Трансцендентализм И. Канта предполагает невозможность познания внешнего мира, который может быть лишь структурирован и классифицирован человеческим сознанием.
- «...Человеку, по учению Канта, доступно только познание феноменов, или явлений...» Кант (Kant) Иммануил (1724-1804) - немецкий философ. Обосновал критику чистого разума, в соответствии с которой основные инструменты познания - категории сознания человека - умозрительны по своей природе. Соответственно, предметом философского исследования должна быть не «вещь в себе», а механизмы ее восприятия. Также выводил право из понятия морали, которая органически присуща любому человеку. В соответствии с нормами морали право устанавливает границы внешней свободы человека, которые его защищают от произвола других лиц. И право, и государство есть необходимые ограничения индивидуальной свободы во имя торжества принципов морали.
- «...Хотя собственное мировоззрение Канта было богаче и сложнее, однако таков был практический вывод из критицизма Канта, который по-разному и был сделан в новейшем неокантианстве...» Неокантианство - совокупность философских течений второй половины XIX - начала XX в. Для неокантианства характерно придание особого значения проблемам эпистемологии, вопросам логико-методологического характера. Многие исследования неокантианцев посвящены феномену культуры, ее ценностным ориентирам.
- «...Но то же самое по-своему делает и, например, крупнейший из представителей неокантианства Коген...» Коген (Cohen) Герман (1842-1918) - немецкий философ. С 1875 г. профессор Марбургского, с 1912 - Берлинского университета. Представитель неокантианства. Разрабатывал теорию логики мышления, в соответствии с которой объект исследования не дан извне, а задан как умозрительное неизвестное и представляет собой «вещь в себе», которая раскрывается путем ряда аналитических операций.
- «...Несколько на иной манер, но той же самой жизненной мудрости учит нас позитивизм: О. Конт, Спенсер и др....» Конт (Konte) Исидор Огюст Мария Франсуа Ксавье (1798-1857) - французский философ, основатель позитивизма, основоположник социологии. Разработал закон трех стадий развития общества. Из них высшая форма - научная. Утверждал необходимость выявления законов общественной жизни, которые были бы в той же степени достоверны, как законы в естественных науках. Разработал методологию социологии, выделив социальную статику и динамику. Спенсер (Spencer) Герберт (1820-1903) - английский философ и социолог, теоретик позитивизма. Разработал теоретическую модель эволюции, в соответствии с которой изменяются все системы, в т. ч. и общество. Основатель органической школы в социологии, уподоблявшей общество биологическому организму.
- «...С est prévoir...» Знать - значит предвидеть (фр.).
К стр. 75. «...Was ist drinnen, das ist draussen...» С. H. Булгаков неточно цитирует Гёте: «Nichts ist drinnen, nichts ist draussen / Den was innen, dast ist aufiem» [Ничто не внутри, ничто не вовне / Ибо то, что внутри, есть и вовне (нем.)].
- «...Средневековая Европа искала таких общественных форм, которые хотя бы несколько приближались к начертанному Августином идеалу civitas Dei...» Августин Блаженный (Augustinus Sanctus) (354-430) - Отец Церкви, христианский богослов. С 395 г. епископ
468
в Гиппоне. Основатель традиции католического богословия. Автор концепций божественного предопределения, двух градов, в том числе Града Божьего [Civitas Dei (лат.)]. Разрабатывал учение о божественной благодати, в соответствии с которым свободная воля лишь тогда обретает способность к добру, когда она освещена благодатью.
К стр. 76. «...Идеал рах Romana...» Римский мир (лат.).
К стр. 77. «...Пафосом непрерывности и закономерности в наибольшей мере проникнут социализм, мнящий себя революционным (напр., марксизм и даже революционный синдикализм)...» Концепция революционного синдикализма сформировалась в 1880-1890-е гг. Она была принята Всеобщей конфедерацией труда Франции, а в 1906 г. изложена в Амьенской хартии.
К стр. 78. «...Была Бельгия - fuit Belgica...» Была Бельгия (лат.).
К стр. 79. «...Напряженнейший amor loci внезапно сменился здесь исступленным amor fati...» Любовь к року (лат.).
- «...Открылись вещие зеницы, /Как у испуганной орлицы...» Строки из стихотворения А. С. Пушкина «Пророк» (1826).
К стр. 80. «..А иногда и применяли вслед за древними эпикурейцами предусмотрительное самоубийство...» Эпикурейцы - последователи учения Эпикура, состоявшего в признании высшей ценности человеческого удовольствия. Причем эпикурейцы выстраивали удовольствия в строгой иерархии. Высшие из них были связаны с духовной деятельностью человека: процессом познания и занятиями философией. Подлинное удовольствие человека состоит в освобождении от «тщеты» человеческой жизни. По-настоящему свободный человек подобен богу и, соответственно, не боится смерти. Об этом свидетельствует его готовность добровольно отказаться от жизни.
- «...Как французский социалист Лафарг...» Лафарг (Lafargue) Поль (1842-1911) - французский политический деятель. Зять К. Маркса. В 1871 г. участвовал в деятельности общины. С 1882 г. один из лидеров Французской социалистической партии. Изучал первобытную культуру, мифологию, религию. В 1891-1893 гг. депутат парламента. Окончил жизнь самоубийством.
- «...Другие стремились научно нейтрализовать смерть (Мечников)...» Мечников Илья Ильич (1845-1916) - микробиолог, патолог. В 1870-1882 гг. профессор зоологии Новороссийского университета. В 1886 г. основал первую в Россию бактериологическую станцию. В 1888 г. возглавил лабораторию в институте Л. Пастера. С 1905 г. заместитель директора института. Разрабатывал проблемы бактериологии.
- «...Третьи в паническом ужасе трепетали пред неодолимой судьбой (Мопассан)...» Мопассан (Maupassant) Ги де (1850-1893) - французский писатель. В конце жизни тяжело болел, несколько раз совершал покушения на самоубийство.
- «...Умирающий Сократ, образ которого живописал Платон (в Федоне)...» Сократ (470/469-399) - древнегреческий философ, персонаж многих диалогов Платона (в том числе и «Федона»). Способствовал повороту древнегреческой философии в сторону изучения не материальной природы, как прежде, а человеческой личности. Противник догматизма, сторонник плюралистического подхода. Разработал основы диалектики как искусства спора.
- «...Еще вчера были правы Маркс и Бентам, а уже сегодня они отходят в прошлое...» Маркс (Marx) Карл (1818-1883) - немецкий философ, социолог, экономист, основатель марксизма. Утверждал примат экономических отношений над всеми прочими сферами человеческой активности. В зависимости от форм собственности на средства производства К. Маркс предлагал свою периодизацию мировой истории, которая представляла собой
469_3&u
череду сменяющихся формаций. Вытеснение одних форм экономических отношений другими с неизбежностью приводит к конфликту между базисом (хозяйственной жизнью) и надстройкой (правом, культурой, политической сферой и т. д.). Это становилось причиной революции - движущей силы истории. К. Маркс предсказывал скорый крах внутренне противоречивого капитализма. Это бы обозначало утверждение социалистических отношений, основанных на отрицании частной собственности и товарно-денежных отношений.
- Бентам (Bentham) Иеремия (1748-1832) - английский философ, представитель утилитаризма. Считал, что цель любого человека - получение того, что он оценивает как удовольствие. Задача же государства - обеспечение счастья большинству его подданных.
К стр. 81. «...deutsche Tüchtigkeit...» Немецкая деловитость (нем.).
- «...per fas et nef as...» Всеми правдами и неправдами (лат.).
К стр. 82. «...B настоящее время не приходится много ратовать против допетровского соблазна, которому были чужды и вожди славянофильства (Киреевские и др.)...» Киреевский Иван Васильевич (1806-1856) - русский публицист, философ, славянофил. С 1823 г. член «Общества любомудров». С 1824 г. служил в Московском архиве Министерства иностранных дел. В 1832 г. издавал журнал «Европеец». С 1845 г. редактировал журнал «Москвитянин». Отождествлял западную цивилизацию с рационализмом. По его мнению, православное мироощущение строится на цельности личности и знания, которое достигается благодаря совокупности познавательных практик (мышления, чувственности, веры и т. д.). Киреевский Петр Васильевич (1808-1856) - публицист славянофильского направления, фольклорист, брат И. В. Киреевского.
К стр. 83. «...И это неверие миру странным образом объединяет и русского революционера, и русского монаха, и раскольника, сожигавшего себя в срубе, и Мишеля Бакунина с его верой в разрушение как созидание...» Бакунин Михаил Александрович (1814-1876) - русский общественный деятель. С 1840 г. в эмиграции. Участник революции во Франции в 1848 г. В 1849 г. участвовал в восстании в Дрездене. Был арестован, приговорен к смертной казни, выдан России. В 1857 г. освобожден из заключения и отправлен на поселение в Сибирь. В 1861 г. бежал через Японию и США в Англию, Лондон. В 1864 г. присоединился к I Интернационалу. В 1872 г. исключен из него за фракционную деятельность. Автор книги «Государственность и анархия», в которой обосновывал идеалы анархизма. Отрицал государство за то, что оно подавляло творческий потенциал личности. Верил в способность человека к самоорганизации.
К стр. 84. «...Этот ковчег и скиния есть восточное Православие, принятое св. равноапостольным князем Владимиром, духовным зачинателем Святой России...» Имеется в виду Крещение Руси в 988 г.
- «...B восточном, византийском Православии in писе заключено все эллинство в его неумирающих ценностях...» В зародыше (лат.).
- «...Здесь претворено то, что было религиозно подлинного в эллинской религии и мистике, трагедии и пластике: Дельфы и Элевзин, орфика и пифагорейство, Деметра и Дионис, архитектура и эллинское ваяние, художественно доказавшее и показавшее божественность человека; сюда вошло все, что было великого в величайшем умозрении эллинов, ибо Платон и Плотин, Пифагор и Парменид, Анаксагор и Аристотель интегрально восприняты и живут в христианском богословии...» Дельфы - центр поклонения богу Аполлону в античной Греции, были известны своими оракулами. Элевзин (Элевсин) - населенный пункт в Аттике (Греция), где в период античности проходили праздники, посвященные богу Посейдону. Орфика (орфизм) - мистическое учение, популярное в эпоху эллинизма. Его представители верили в переселение душ, которое обуславливалось поведением человека в период его земной жизни. Пифагорейство - учение Пифагора Самосского (570-490 до н. э.), древнегреческого философа и математика. С 530 г. до н. э. жил в Кротоне на юге Италии.
470
Создал братство последователей своего учения. Утверждал, что познание мира - это постижение чисел, которые им правят. Верил в переселение душ и круговорот человеческих жизней. Считал, что мир зародился в результате взаимодействия двух начал - предельного и беспредельного.
- Деметра - древнегреческая богиня плодородия. Почиталась как богиня-мать, дарующая жизнь.
- Дионис - древнегреческий бог виноделия и вина. В данном случае имеется в виду выявленное Ф. Ницше дионисийское начало греческой культуры, основанное на культе стихийного творчества, неупорядоченной жизненной энергии.
- Платон (427-347 до н. э.) - древнегреческий философ. Автор учения об идеях как первосущностях бытия. По мнению Платона, не изменчивая реальность, а лишь постоянный мир идей (т. е. миф) может быть объектом изучения. Цель человеческого существования - в истинном познании, но это возможно лишь в государстве, специально для этого предназначенном. Это должно быть государство, управляемое философами, которые бы регламентировали все сферы жизни человека.
- Плотин (204/205-270) - древнегреческий философ, основатель неоплатонизма. Родился в Египте. Ученик Аммония Александрийского. С 244 г. жил в Риме. Автор философских трактатов «Эннеады». Исходя из учения Платона об идеях, создал иерархию миров, среди которых низшее место занял материальный, чувственный мир. Чрезвычайно далекий от идеального, он был во власти зла, однако при этом стремился вернуться к своим первоистокам - божественному Всеединству.
- Парменид из Элеи (540/520-450 до н. э.) - древнегреческий философ. Автор поэмы «О природе». Доказывал тождество бытия и познания.
- Анаксагор из Клазомен (500-428 до н. э.) - древнегреческий философ, астроном, один из основателей афинской философской школы. Учитель Перикла, Еврипида, Фукидида. Создал учение о первоэлементах - гомеомериях, которые породили все первичные стихии. Полагал, что изначальный хаос был преобразован благодаря творческим усилия Мирового ума.
- Аристотель (384-322 до н. э.) - древнегреческий философ, основатель Ликея, учитель Александра Македонского. Автор учения о первоначалах. Разрабатывал проблематику философских категорий. Предложил собственную иерархию всего сущего. Характеризовал божественную силу как перводвигателя всех процессов.
К стр. 86. «...Правда, мы воспринимали и воспринимаем различные западные учения преимущественного радикальных оттенков; начиная с XVIII века мы перебывали на выучке у многих учителей: у Руссо и Вольтера, Ад. Смита и Бентама, Фурье и Л. Блана, Лассаля и Маркса, Канта и Гегеля, Конта и Спенсера, Когена и Гуссерля um. д. ...» Руссо (Rousseau) Жан Жак (1712-1778) - французский философ-просветитель. Разработал теорию общественного договора и народного суверенитета. Исходил из того, что цивилизация способствовала деградации человека. Спасение человечества видел в возвращении к первоначальной простоте. Этим определялась его концепция общественного договора, который должен вернуться к своим истокам и быть договором всех со всеми. Ж. Ж. Руссо утверждал, что по самой природе общественного договора человек лишался изначальной свободы, обретая при этом еще большую, т. к. он одновременно устанавливал нормы и им подчинялся. Это предполагало торжество принципа народного суверенитета, когда все договаривающиеся стороны принимают участие в решении судьбы целого.
- Вольтер (Voltaire) (наст, имя и фам. Аруэ Франсуа Мари) (1694-1778) - французский философ, писатель, историк. В 1726-1729 гг. жил в Англии, с 1751 г. - в Пруссии при дворе короля Фридриха II. В 1753 г. переселился в Швейцарию. В 1778 г. вернулся в Париж. Переписывался с Екатериной И. Сторонник философии сенсуализма Дж. Локка. Выступал за искоренение суеверий и невежества, противник клерикализма. Доказывал
47J_3feu
необходимость философской веры в Бога (деизма), а не теологической, неизбежно перетекающей в фанатизм.
- Смит (Smith) Адам (1723-1790) - шотландский экономист и философ, основатель экономической теории. Автор «Исследования о природе и причинах богатства народов» (1776). Разработал концепцию свободного рынка как самоорганизующейся системы, основанной на конкуренции экономических субъектов.
- Фурье (Fourier) Франсуа Мари Шарль (1772-1837) - французский социалист. Участник Великой Французской революции. Предлагал реорганизовать общество на основе фаланг, которые представляли собой объединения по общим хозяйственным интересам. В каждой фаланге должен был быть осуществлен принцип четкого разделения труда. В итоге классовая вражда в обществе должна была исчерзнуть, и ей на смену пришла бы конкуренция фаланг.
- Блан (Blanc) Жан Жозеф Шарль Луи (1813-1882) - французский социалист, публицист. Полагал, что будущий общественный строй будет основан на идее братства, которая способствует примирению противоборствовавших социальных групп.
- Лассаль (Lassalle) Фердинанд (1825-1864) - немецкий политический деятель. В 1863 г. основал Всеобщий германский рабочий союз. В своих философских сочинениях развивал гегельянские построения, в соответствии с которыми выставлял рабочий класс носителем идеи государства. Вместе с тем политические режимы предлагал рассматривать в контексте современной им расстановки общественных сил. Сторонник «реалистической» школы права, которое, по его мнению, основывалось на силе государства и стоящих за ним правящих верхов. Выступал за постепенную социализацию государства при активном участии рабочего класса.
- Гуссерль (Husserl) Эдмунд (1859-1938) - немецкий философ, основатель феноменологии. Ученик Ф. Брентано. Исходил из интенционности мышления, которое всегда нацелено на определенный объект восприятия. Это мешает верной оценке «вещи-в-себе», которая существует в соответствии с имманентными ей законами бытия. В силу этого научный подход к окружающему миру предполагает феноменологическую редукцию - отказ от всех предзаданных суждений, обусловленных психологией, историческим опытом наблюдателя. Только в этом случае перед ним открывается сущность явления, т. е. феномен.
- «...Несходство русского перевода с оригиналом было тонко отмечено Достоевским, который усмотрел русские, славянофильские даже, черты в нигилизме Белинского...» Белинский Виссарион Григорьевич (1811-1848) - литературный критик, публицист. С 1833 г. член кружка Н. В. Станкевича. В 1834-1836 гг. литературный критик журналов «Телескоп» и «Молва», в 1839-1846 гг. - «Отечественных записок». Впоследствии сотрудничал с журналом «Современник». В своих публицистических сочинениях на первый план выдвигал ценность человеческой личности, в интересах которой должно быть организовано социальное и политическое пространство.
К стр. 87. «...Классический пример такого крушения религиозного западничества мы имеем в душевной драме Герцена...» Герцен Александр Иванович (1812-1870) - русский писатель, публицист. С 1847 г. в эмиграции. В 1853 г. основал Вольную русскую типографию. Теоретик русского социализма, отрицавшего ценности западноевропейской буржуазной цивилизации. Автор мемуаров «Былое и думы» (1852-1868).
К стр. 88. «...Особого упоминания заслуживает здесь наш доселе не понятый и не оцененный писатель, с умом глубоким и печальным, тревожным и разочарованным, трагическим и трезвым. Я разумею, конечно, К. Леонтьева...» Леонтьев Константин Николаевич (1831-1891) - русский писатель, мыслитель, идеолог консерватизма. В 1863-1874 гг. на службе в Министерстве иностранных дел. С 1879 г. сотрудник газеты «Варшавский дневник». В 1891 г. принял тайный постриг. Автор трактата «Византизм и славянство» (1875). Сторонник деспотической формы правления, которая позволила бы России сохранить до¬
Я& 472
стижения цивилизации и избежать политических потрясений. Исходил из безусловного приоритета эстетического начала над этическим, из чего следовало признание права на насилие в целях сохранения национальной культуры.
К стр. 90. «...Все, что угодно: всеобщая социальная революция, земной рай, осуществленный стами науки, всеобщий правовой союз государств - все, только не это безжалостное взаимоистребление по последнему слову науки, не “толстая Берта”, “чемоданы” и дредноуты рисовались нашему западничеству в распаленных мечтах его...» «Толстая Берта», или «Большая Берта», (нем. «Dicke Bertha») - немецкая 420-мм мортира, разработанная в 1904 г. на заводах Круппа. «Чемоданы» - имеются в виду снаряды немецкой тяжелой артиллерии.
К стр. 91. «...K чему лукавить: ведь кумиром-то этим в последнее время была, а для наиболее верных и фанатичных и поныне остается - Германия, и притом не Германия Гёте и Шиллера, Баха и Бетховена...» Шиллер (Schiller) Иоганн Кристофор Фридрих (1759- 1805) - немецкий поэт и драматург. Автор пьес «Разбойники», «Заговор Фиеско в Генуе», «Коварство и любовь». С 1789 г. преподавал историю в Йене. Разрабатывал теорию «естественного государства», основанного на силе, а не на законах. Оно должно было быть уничтожено, однако не путем насилия, революции, а благодаря эволюционному развитию общества. В противном случае в стране восторжествуют темные массы, не способные к государственному развитию. Для сохранения правопорядка государство имеет право применять силу по отношению к восставшему. В свою очередь всякий гражданин должен уважать имеющийся государственный порядок.
- Бах (Bach) Иоганн Себастьян (1685-1750) - немецкий композитор, представитель музыкального барокко.
- Бетховен (Beethoven) Людвиг ван (1770-1827) - немецкий композитор.
- «...объявляя себя кантианцами, марксистами, идеалистами, монистами...» Монизм - философское учение, сводящее все формы бытия к единому началу.
К стр. 92. «...Против этого следует со всею энергией указать, что германизм, как начало этническое или расовое, есть великая историческая сила, и отрицать гений германства было бы не только неблагородно и недостойно русского духа, но и просто неумно. И не значило ли бы это отрицать Баха, Бетховена, Дюрера, Шиллера, Гёте, Шеллинга, Вагнера и других?» Дюрер (Dürer) Альбрехт (1471-1528) - немецкий художник и график, представитель Северного Возрождения.
- Шеллинг (Shelling) Фридрих Вильгельм (1775-1854) - немецкий философ. Автор системы трансцендентального идеализма. Подробно разработал учение о природе (натурфилософию). По мнению Шеллинга, природе присущ мировой дух, который связывает воедино все органическое и неорганическое. Окончательное же слияние природы и духа, объекта и субъекта, реального и идеального происходит в абсолютном.
- Вагнер (Wagner) Рихард (1813-1883) - немецкий композитор. Автор опер «Тангейзер» (1845), «Лоэнгрин» (1848), цикла «Кольцо Нибелунга» (1852-1874), «Тристан и Изольда» (1859), «Парсифаль» (1882).
- «...Hora novissima, vigilemus...» Неполная цитата латинского выражения: Нога novissimo, tempora pessima sunt, vigilemus [Часы слишком новые, времена слишком плохие, будем бдительны (лат.)].
- «...последнее в экономической мысли впервые сознало себя еще в меркантилизме как система откровенного национального эгоизма...» Меркантилизм - направление экономической мысли и политики, предполагавшее активное вмешательство государства в сферу хозяйственных отношений (в том числе с помощью пошлинной, налоговой политики и прямого дирижизма).
iZ3_3ku
К стр. 92-93. «...тот genius loci, который водительствует новоевропейской цивилизацией, отнюдь не есть гений мира...» Genius loci - гений места, дух-покровитель (лат.).
К стр. 94. «...По слову Плотина, душа есть Афродита, ее женственность воспламеняется, и исполняется силой зачинательный дух...» Афродита - древнегреческая богиня любви.
- «...Не поймет и не заметит /Гордый взор иноплеменный, / Что сквозит и тайно светит /В наготе твоей смиренной...» Цитата из стихотворения Ф. И. Тютчева «Эти бедные селенья...»
К стр. 95. «...Ярче всего эту двойственность национального эроса и его противоречивость наблюдаем мы на истории избранного народа Божия, которым был заключен завет с Богом и с которым, по его верованиям, обитала Шехина...» Шхина (шехина) - термин в иудаизме, обозначающий явственно ощущающееся (в том числе физическое) присутствие Бога - прежде всего, в Святая Святых Иерусалимского храма.
- «...0, недостойная избранья, ты избрана...» Цитата из стихотворения А. С. Хомякова «России».
- «...B национальном самосознании должен быть рыцарский пафос, воспламеняемый видением, “непостижимым уму”, Прекрасной Дамой...» Имеется в виду цикл стихотворений А. А. Блока о Прекрасной Даме.
- «...ради которой рыцарь свершает свои подвиги, но горе ему, если он примет за нее дородную Дульцинею...» Имеется в виду Дульсинея Тобосская (Dulcinea del Toboso) - один из главных персонажей романа М. Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», дама сердца Дон Кихота. Настоящее имя - Альдонса Лоренсо.
К стр. 96. «..мир мчится к этому таинственному, страшному и светозарному концу своего теперешнего эона...» Эон - для ранней греческой философии: законченный цикл мирового бытия; для классической греческой философии: вечность.
Ландау Г. А. Сумерки Европы
Статья была впервые опубликована: Ландау Г. А. Сумерки Европы // Северные Записки. 1914. № 12. С. 29-48.
В своей работе «Сумерки Европы» Г. А. Ландау, проанализировав итоги Первой мировой войны, обрисовал перспективы развития Старого Света. По его мнению, мировая война способствовала качественному изменению Европы. Это произошло сразу по нескольким причинам. Война нового типа, «тотальная война», обозначала масштабные разрушения и значительные людские потери. В итоге подрывались традиционные формы воспроизводства культуры, «обеднялась ткань человеческих ресурсов». Разорение Европы неминуемо способствовало росту могущества прежде «периферийных держав» - США, Японии и, как писал Ландау в 1914 г., России.
Ландау выделял в качестве одной из причин кризиса европейской цивилизации потерю обществом каких-либо духовных ориентиров. XIX век был временем исключительной веры в человека, в его ум и способности. Война же заметно поколебала ее, так как это было время, когда безликая масса восторжествовала над личностным, героическим началом. Герой - представитель культуры, масса же всегда некультурна; герой знает, что может, - толпа не знает, поэтому уверена, что она может все. В период войны власти легче говорить с толпой, чем с отдельными людьми. Для того чтобы достигнуть всеобщей консолидации, государство апеллировало к самым примитивным инстинктам - коллективной ненависти к чужому. «Стихию можно вызвать, мыслимо даже дать ей направление, но немыслимо ею руководить. И потому, когда задача государственного целого потребует приостановки или поворота...» разогнанная стихия будет продолжать свое давление по прежнему пути» («Сумерки Европы»). Торжество толпы привело и к перерождению политических форм
Я& 474
Европы. Масса, являющаяся не объединением элементов, ее составляющих, а единым целым, нуждается не в выяснении своих нужд посредством демократических процедур и институтов, а в вожде, способном поставить перед ней задачу.
По мнению Ландау, «сумерки Европы» в значительной мере объяснялись разрушением традиционных для Старого Света государственных образований - в первую очередь империй. Подобный процесс имел место в силу перенесения общегражданских правовых норм в область международных отношений. Однако его следствием стала не гуманизация внешней и национальной политики, а торжество «мещанской духовности», выразившейся в т. ч. в провозглашении права нации на самоопределение. Исчезновение многонациональных держав привело к духовному оскудению Европы, так как оно способствовало «разряжению» культурного поля западного мира. «Государство, насыщенное...» возможностями эпохи - культурой, действенной мощью, организаторским потенциалом - силой распространяется, завоевывает мечом и втягивает в сферу своего воздействия силками мирных связей соседние и далекие народы. Оно на них распространяет свои высшие достижения, ускоряя и организуя взаимодействие своих составных частей, собирая воедино грандиозные человеческие массы, создавая величайшее напряжение, внося мир совместной работы в прежде враждебное разряжение...» Бесспорно величайшее значение подобных великих образований. В сущности, впервые они выводят на человечество, на историю и в этом смысле на вечность те глубинные духовные ценности, которые вырабатываются и накапливаются, вспыхивают и нарастают обыкновенно только в определенно ограниченных пространственных и историко-этнических условиях» («Сумерки Европы»). Помимо этого, крах империй с неизбежностью привел к росту национализма в Европе, так как принцип равноправия наций - имперского происхождения, и в моноэтничных государствах он практически не имел силы. В некоторых случаях национализм приобретал болезненные черты, так как многие народы были рассеяны по значительной территории и, соответственно, государственные границы зачастую не совпадали с границами этнического расселения, что становилось причиной многочисленных конфликтов.
Торжество масс, кризис демократических институтов, усиление национализма, отсутствие духовных ориентиров - все это представлялось Ландау предвестниками общеевропейской катастрофы. Для того чтобы предотвратить ее, Ландау считал необходимым избавиться от тяжелого наследия Версальского мира. По его мнению, Европа не должна была делиться на проигравших и победителей - соответственно, дискриминационные нормы по отношению к Германии и России должны были быть отменены. Лишь при условии возвращения этих держав на мировую арену в качестве равноправных участников международных отношений Ландау считал возможным нахождение общеевропейского консенсуса.
В эмиграции работы Ландау остались практически не замеченными, сам же он оказался на периферии общественно-культурной жизни - по сути дела, в одиночестве. Современники, по большей части, не смогли ценить оригинальности идей Ландау, считая их вторичными по отношению к концепциям О. Шпенглера. Политические взгляды Ландау были неприемлемы как для социалистов, так и для консерваторов. Так, первых возмущала оценка событий 1917 г. как имевших исключительно деструктивное значение, правые же не могли согласиться с апологетикой революции 1905 г.
Статья печатается по: Ландау Г. Сумерки Европы. Берлин: Книгоиздательство «Слово», 1923.
К стр. 99. «...в лабораториях Мечникова и Эрлиха...» Эрлих (Ehrlich) Пауль (1854— 1915) - немецкий бактериолог. В 1907 г. создал медицинский препарат сальварсан. В 1908 г. вместе с И. И. Мечниковым получил Нобелевскую премию.
- «...На Байрейтские музыкальные празднества...» Имеется в виду Байрейтский фестиваль (Bayreuther Festspiele) - ежегодный фестиваль, на котором исполняются оперы Р. Вагнера.
4ZO&U
К стр. 100. «...на высотах Энгадина...» Энгадин - горный курорт в кантоне Граубюнден (Швейцария).
- «...каждую ночь зажигается и догорает пожар Валгаллы...» Валгалла (Вальхалла) (Walhall) - в германо-скандинавской мифологии дворец павших воинов в Асгарде.
- «...из-за ближних темных гряд, величаво возносящихся подобно некоему воплощенному для профанов Мон-Сольвату...» Согласно легенде о Лоэнгрине, Святой Грааль находится в крепости на горе Мон-Сальват.
К стр. 100-101. «..люди были потрясены приговором по делу Дрейфуса или гибелью Титаника, терзались теми же волнениями, ожидая последнюю весть о Льве Толстом или о Мессинском землетрясении...» Имеется в виду Дрейфус (Dreyfus) Альфред (1859-1935) - французский офицер еврейского происхождения. В 1894 г. был осужден за передачу секретных бумаг немецким военным. Приговор многим представителем общественности казался сомнительным, обусловленным национальностью А. Дрейфуса. В 1895 г. дело начало пересматриваться. В 1899 г. срок заключения А. Дрейфуса был сокращен до 10 лет. В 1900 г. президент Э. Лубе его помиловал.
- «Титаник» («Titanic») - британский пароход, затонувший 14 апреля 1912 г. в результате столкновения с айсбергом.
- Мессинское землетрясение состоялось 28 декабря 1908 г., в результате которого погибло 70 000-100 000 человек.
К стр. 106. «...Обыкновенно в пример быстроты восстановления приводят Францию после поражения 70 г. ...» Имеется в виду поражение Франции во франко-прусской войне 1870-1871 гг.
К стр. 109. «...Менее всего сейчас время для тщательного анализа третьего бедствия - морального затмения - сейчас, когда, по словам A. IUnuiçiepa в письме к Ромэну Ролану...» Шницлер (Schnitzler) Артур (1862-1931) - австрийский писатель, представитель русского импрессионизма.
- Ролан (Rolland) Ромен (1866-1944) - французский писатель, общественный деятель. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1915).
К стр. 112. «...При этом расхождении и отчуждении Западная Европа потеряет свою ударную силу, свое могучее притяжение, свой ascendant...» Ascendant - влияние, авторитет (фр.).
- «...Можно предвидеть Италию усилившейся и поглотившей добрую толику славян и погрязшей в Левантийской политике, культуре и психике; и создастся новая ирредента...» Имеются в виду перспективы завоевательной политики Италии в Восточном Средиземноморье.
К стр. 117. «...Иные американцы, Пое и Уистлер, Ту эн и Джемс, завоевателями вторглись в Европу со своим столь различным и столь единым Американизмом...» Имеется в виду По (Рое) Эдгар Аллан (1809-1849) - американский поэт и писатель.
- Уистлер (Whistler) Джеймс Эббот (1834-1903) - англо-американский художник, предшественник импрессионистов.
- Твен (Twain) Марк (наст, имя Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс) (1835-1910) - американский писатель, журналист, общественный деятель.
-Джемс (James) Уильям (1842-1910) - американский философ, психолог, представитель прагматизма. Доказывал психологическую природу религиозного опыта.
- «...И, конечно, незначителен сам по себе, но все же симптоматичен тот факт, что чуть ли не накануне войны увенчан был внеевропейской премией - Тагор...» Тагор Рабиндранат (1861-1941) - индийский поэт, художник, композитор, лауреат Нобелевской премии по литературе (1913).
л/й£_476
К стр. 118. «...Наше поколение вступило в жизнь и прожило часть ее в исключительно содержательной, необычайной, богатейшей в истории эпохе, в “Периклов век” Новой Европы...» Имеется в виду «золотой век» Европы.
- «...Настали ‘Пелопонесские войны”...» Пелопонесские войны (431-404 до н. э.) - военный конфликт между Делосским (во главе с Афинами) и Пелопонесским (во главе со Спартой) союзами, окончившийся победой последнего. В данном случае Г. А. Ландау сравнивает Пелопонесские войны с Первой мировой.
- «...и мы сойдем в могилу на длинном пути per aspera...» Per aspera - к звездам (лат.).
Милюков П. Н. Происхождение войны
Впервые опубликовано: Милюков П. Н. Происхождение войны // Ежегодник газеты «Речь» на 1915 год. Пг.: Издание редакции газеты «Речь». С. 1-42.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 121. «...B известных, наделавших в свое время много шума, книгах Вильямса (“Made in Germany”) и Блонделя была в свое время изображена эта тревожная для соседей картина гигантского роста германской промышленности...» Уильямс (Williams) Эрнест Эдвин (1866-1935) - автор работы «Промышленная война Германии с Англией: “Made in Germany”».
- Блондель (Blondel) Жорж (1856-1948) - французский экономист, исследовавший развитие Германии и Австрии до 1914 г.
- «...по раздраженному замечанию французского писателя Дюбуа (“La crise maritime”)...» La crise maritime - морской кризис (фр.).
- «...Постепенно вырабатывались общие европейские нормы и создавалась та мирная атмосфера европейского и даже мирового обмена, которая дала возможность Норманну Энджеллю доказывать в его остроумной книге (“The Great Illusion”)...» Энджелл (Angell) Норманн (1872-1967) - английский писатель, журналист, общественный деятель. Член лейбористской партии. Лауреат Нобелевской премии мира (1933). Автор пафлета «Великая иллюзия» (“The Great illusion”) (1909), в которой доказывал невозможность мировой войны в силу тесных экономических связей между европейскими государствами.
К стр. 122. «..Данте, Леонардо-да-Винчи, Рафаэль объявлялись бесспорными немцами...» Алигьери (Alighieri) Данте (1265-1321) - итальянский поэт, автор «Божественной комедии».
- Леонардо да Винчи (Leonardo da Vinci) (1452-1519) - итальянский художник, поэт, инженер, естествоиспытатель.
- Санти (Sanzio) Рафаэль (1483-1520) - итальянский художник.
- «...Мы хотим, - говорит ген. Бернгарди, - закрепить за Германией место, которое по праву принадлежит ей на земле...» Бернгарди (Bemhardi) Фридрих фон (1849-1930) - немецкий генерал, литератор. В 1891-1895 гг. военный атташе в Швейцарии. После отставки (в 1909) совершил путешествия в Африку, Азию, Америку, о чем оставил путевые заметки. В 1914 г., в связи с началом Первой мировой войны, вернулся на военную службу.
- «...Логическим развитием этой гегелианской концепции является вывод в одной из речей императора Вильгельма, сделанный словами одного из героев поэта Клейста: “Не все ли нам равно, по каким правилам разбит наш противник, когда он лежит у наших ног? Закон, который разбил его, и есть высший закон”...» Клейст (Kleist) Генрих фон (1777-1811) - немецкий писатель, драматург.
- «...по отношению к только что отмеченной мировой политике Бисмарк представлялся последующему поколению простым провинциалом...» Бисмарк (Bismark) Отто-ЭдуардЛеопольд фон (1815-1898) - немецкий государственный деятель. С 1862 г. президент прус¬
iZLifeb
ского министерства и министр иностранных дел. С 1867 г. канцлер Северо-Германского союза. В 1871-1890 гг. канцлер объединенной Германии.
К стр. 123. «...Их первой характеристической чертой, - говорит вдумчивый бельгиец Ч. Сароли, - является кичливая династическая спесь. Ни один из Бурбонов, ни один из Габсбургов не верил более твердо в свое божественное право управлять народом по своему усмотрению...» Саролеа (Saroléa) Чарльз (1870-1953) - бельгийско-английский публицист, консул Бельгии в Эдинбурге, профессор Эдинбургского университета. Автор книги «Англо-германская проблема».
- Бурбоны (фр. Bourbon) - младшая ветвь дома Капетингов. Правили Наваррским королевством (в 1550-1621), Францией (1589-1792, 1814-1815, 1815-1848), Сицилией (1734-1816), Неаполитанском королевством (1734-1806, 1815-1816), Королевством Обеих Сицилий (1816-1861), Испанией (1700-1808, 1814-1868, 1874-1931, с 1975 по настоящее время), Пармским герцогством (1748-1802, 1847-1858), Великим герцогством Люксембург (с 1964 по настоящее время).
- Габсбурги (нем. Habsburger) - династия, правившая в Австрии (с 1282 по 1918), Венгрии (в 1437-1439,1445-1457,1526-1918), Чехии (1306-1307,1437-1439,1453-1457, 1526-1918), Испании (в 1516-1700), Португалии (1580-1640), Неаполитанском королевстве (1516-1735), Тоскане (1790-1859), Парме (1814-1847), Модене (1814-1859), Мексике (1864-1867). В 1438-1806 гг. (с перерывом в 1742-1745) представители Габсбургов занимали трон императоров Священной Римской империи.
К стр. 124. «...Но его канцлер, князь Бюлов, понимает, что неосторожным и преждевременным выдвиганием этой мысли Германия могла бы вызвать опасный для нее конфликт...» Бюлов (Bülow) Бернхард Генрих Карл Мартин фон, князь (1849-1929) - немецкий государственный деятель. С 1894 г. посол Германии в Риме. В 1900-1909 гг. рейхсканцлер Германской империи. С 1897 г. статс-секретарь по иностранным делам. В 1909 г. ушел в отставку, когда рейхстаг отказался принимать разработанный его правительством бюджет. В 1914-1915 гг. посол Германии в Италии.
- «...B 1890 г., - говорит ярый германский националист П. Рорбах, - Англия уступила Германии остров Гельголанд...» Рорбах (Rohrbach) Пауль (1869-1956) - немецкий теолог, публицист националистического направления. Писал об опасности внешнеполитической экспансии России. Выступал в пользу независимости Украины.
Кстр. 125.«..Делькассэзнал,что,поступаятакимобразом,оннаноситжестокийударнашему международному престижу...» Делькассе (Delcassé) Теофиль (1852-1923) - французский дипломат и государственный деятель. В 1894-1895 гг. министр колоний. В 1898— 1905 гг. министр иностранных дел. В 1911-1913 гг. морской министр. В 1913-1914 гг. посол Франции в России. В 1914-1915 гг. министр иностранных дел.
- «...Германия позвала державы, подписавшие новый договор, на конгресс в Алжезирас...» Алжезирасская конференция состоялась 15 января - 7 апреля 1906 г. в испанском городе Алжезирас (Альхесирас). Она была собрана по требованию Германии, которая протестовала против решения судьбы Марокко без ее участия. В ходе конференции позиция Германии практически не получила поддержки. Решения конгресса фактически узаконили доминирование Франции и Испании в Марокко. Вместе с тем конференция провоглашала незыблемость марокканских границ и власти сулата, а также формальное равенство всех европейских держав, отстаивавших собственные экономические интересы в регионе.
- «...Старейшее из этих обществ, Allgemeiner deutscher Verband, основанное еще в 1886 г. путешественником д-ром Петерсом, было преобразовано в 1891 г. с определенной целью - следить за политикой правительства с точки зрения всегерманских интересов...» Имеется в виду Всеобщий немецкий союз, созданный Карлом Петерсом (Peters) (1856-1918) - немецким колониальным деятелем, в 1885-1889 гг. губернатором Германской Восточной Африки.
478
- «...B 1894 г. общество приняло окончательный вид под названием “Alldeutscher Verband”...» Alldeutscher Verband - Пангерманский союз (нем.).
- «...стало издавать печатный орган и брошюры (“Alldeutscher Blätter”)-» Alldeutscher Blätter - Пагерманский листок (нем.).
- «...C 1898 г. и другой союз, Deutsche Flottenverein, также печатает свой ежемесячник (“überall”)...» Имеется в виду Германский флотский союз, просуществовавший с 1898 по 1934 г. Überall - Повсеместно (нем.)
Кстр. 126. «...Термин “dasgrössere Deutschland”...» Большая Германия (нем.).
Кстр. 127. «...На постороннего наблюдателя картина внутреннего настроения Германии уже тогда производила впечатление, которое ярко охарактеризовал бывший франщзский морской министр Локруа в “La Dépêche” (22 августа 1905 г.)...» Милье-Лакруа (MillièsLacroix) Рафаэль - морской министр Франции в 1906-1909 гг. «La Dépêche» - ежедневная газета, издаваемая в Тулузе с 1870 г.
К стр. 128. «...Отфрид Ниппольд, в своей книге “Der deutsche Chauvinismus”, изданной в 1913 г., говорит следующее...» Отфрид Ниппольд - глава «Союза международного согласия», автор книги «Немецкий шовинизм» (“Der deutsche Chauvinismus”).
- «...Президиум всенемецкого союза, как бы предвосхищая рассуждения германской Белой книги...» Германская «Белая книга» была опубликована в 1914 г. Она содержала выдержки из документов, которые должны были обосновывать, что Германия была вынуждена вступит в войну, так как стала жертвой агрессии.
К стр. 129. «...заинтересованных в сохранении выгодного для них теперешнего status quo...» Т. е. положения вещей.
К стр. 130. «..А государство, как говорил еще Трейчке, есть для германца нечто высшее, над чем не стоит ничто другое, чего нельзя ничем ограничить, чему нельзя продиктовать никаких законов...» Трейчке (Treitschke) Генрих фон (1834-1896) - немецкий историк. Полагал, что в германской государственности отразился немецкий дух, который обусловил значение всех политических и правовых институтов.
- «...Но надо вполне ясно обнаружить эту решимость, потому что “переговоры без оружия, как говаривал Фридрих Великий, есть то же, что ноты без инструментов”...» Фридрих II (Friedrich II) Великий (1712-1786) - король Пруссии с 1740 г.
К стр. 131. «...B начале нового столетия кошмар этот принял в ее воображении форму «окружения» или изолирования Германии английским королем Эдуардом VII...» Эдуард VII (Edward VII) (1841-1910)- король Великобритании с 1901 г.
- «...Наконец, тот же Бисмарк в течение всего царствования Вильгельма I не терял надежды еще раз разгромить Францию...» Вильгельм I (Wilhelm I) (1797-1888) - прусский король с 1861 г., германский император с 1871 г.
Кстр. 132. «...Когда в 1895г. Вильгельм IIподдержал “красного султана”, приняв его сторону в армянских погромах...» Имеется в виду АбдулХамид 7/(1842-1918) - султан Османской империи в 1876-1909 гг. Санкционировал массовые убийства христианского (преимущественно армянского) населения в Восточной Анатолии, жертвами которого стали 80- 300 тыс. человек.
К стр. 133. «...B Сербии в 1903 г. династия Обреновичей пала жертвой убийц. Ее место заняла старая династия Карагеоргиевичей...» Обреновичи - сербская княжеская, а впоследствии (с 1882) королевская династия. В 1903 г. Александр Обренович и его жена были убиты в результате дворцового переворота. Карагеоргиевичи - сербская династия,
479_3feu
представители которой в 1842-1859 гг. были князьями Сербии, с 1903 г. - ее королями, в 1918-1929 гг. - королями сербов, хорватов, словенцев, в 1929-1945 гг. - Югославии.
- «...Англия была задержана бурской войной...» Имеется в виду англо-бургская война 1899-1902 гг.
- «...От Франции Англия обеспечила себя еще осенью 1898 г. в Фашоде. 1 сентября этого года войска генерала Китченера...» Китченер (Kitchener) Горацио Герберт (1850-1916) - английский военный деятель. В 1886-1889 гг. губернатор Суахима (Восточного Судана). В 1895-1898 гг. участвовал в подавлении махдистов. В 1899 г. генерал-губернатор Судана. В 1900-1902 гг. руководил английскими войсками в англо-бурской войне. В 1902-1909 гг. главнокомандующий британскими войсками в Индии. В 1911—1914 гг. генеральный консул Великобритании в Египте. В 1914-1916 гг. военный министр. Погиб на подводной лодке, подорвавшейся на мине.
- «...вооруженныйразведочной партией капитана Маршана...» Маршан (Marchand) Жан Баттист (1863-1934) - французский путешественник. С 1891 г. французский резидент Сикассо. В 1893 г. возглавил экспедицию в Западную Африку. В 1898 г. занял Фашоды. В 1900 г. участвовал в подавлении «боксерского восстания» в Китае.
К стр. 135. «...Но в июле 1908 г. в Константинополе произошла младотурецкая революция...» В результате младотурецкой революции был отстранен от власти султан Абдул Хамид II и восстановлено действие конституции. Революцию возглавили представители младотурецкого движения «Единение и прогресс».
- «...Россия, столь же естественно, видела в аннексии умаление своего влияния, на Балканах и не могла удовлетвориться уступкой гр. Эренталя...» Эренталь (Aehrenthal) Алоиз, граф (1854-1912) - австро-венгерский государственный деятель. В 1899-1906 гг. посол Австро-Венгрии в России. В 1906-1912 гг. министр иностранных дел Австро-Венгрии. Добился аннексии в Боснии.
- «...Однако же и на этот раз победил мир, благодаря уступчивости России, которая, не успев еще оправиться от японской войны, принуждена была капитулировать перед прямой угрозой Пурталеса...» Пурталес (Pourtalès) Фридрих (1853-1928) - немецкий дипломат. В 1907-1914 гг. посол Германии в России. В 1914-1918 гг. советник Министерства иностранных дел.
К стр. 136. «... Этого результата не изменило и искусное использование германцами потсдамского свидания нашего Государя с Вильгельмом (ноябрь 1910 г.)...» Имеется в виду потстдамская встреча 22-23 октября (4-5 ноября) 1910 г., в ходе которой обсуждались проблемы Ирана и Багдадской железной дороги.
- «...Германия, испытав действие своего bluffa...» Bluff - блеф (англ.).
- «...Французские войска заняты были усмирением восстания против Мулай-Гафида и экспедицией в Фец...» Мулай Хафид Амир уль Моминин (1875-1937) - султан Марокко в 1908-1912 гг. В 1912 г. подписал Фесский договор, который фактически передавал Марокко под протекторат Франции.
- «...Ллойд Джордж в речи 22 июля дал понять, что в случае германского нападения Англия поддержит Францию...» Ллойд Джордж (Lloyd George) Дэвид {1863-1945) - английский государственный и политический деятель. Член либеральной партии с 1890 г. В 1916- 1922 гг. премьер-министр Великобритании. Подписал Версальский договор.
К стр. 137. «...Проект такого договора предложен был Бетманом-Гольвегом...» Бетман-Гольвег (Bethmann Hollweg) Теобальд фон (1856-1921) - немецкий государственный и политический деятель. С 1905 г. министр внутренних дел. С 1907 г. имперский статссекретарь по внутренним делам. В 1909-1917 гг. рейхсканцлер Германии и премьерминистр Пруссии.
аУйЗВ 480
К стр. 138. «...Грей отказался обсуждать подобное предложение...» Грей (Grey) Эдуарду виконт (1862-1933) - английский государственный деятель. В 1905-1916 гг. министр иностранных дел Великобритании.
- «...Предположенные морские вооружения считаются в компетентных военных кругах безусловно необходимыми для обеспечения Германии от нападения соединенных флотов entente...» Entente - согласие (фр.). Именно от этого слова произошло название союза России, Франции и Великобритании - Антанта.
К стр. 139. «...Уже по поводу “агадирского удара” Англия сделала Франции определенные военные предложения...» Имеется в виду агадирский, или второй марокканский, кризис, имевший место в апреля 1911г. Он был вызван оккупацией французскими военными города Феса (Феца). В ответ на это Германия отправила в Агадир (Марокко) канонерскую лодку «Пантера», заявив о своей готовности основать там военно-морскую базу. Великобритания объявила о своей поддержке Франции, что вынудило Германию отступить и не идти на обострение ситуации. 30 марта 1912 г. она заключила Фесский договор с Францией, признав ее особые правые в Марокко и в компенсацию получив часть Французского Конго.
- «...22 и 23 ноября 1912 г. сэр Э. Грей и Камбон обменялись депешами, устанавливавшими точные методы и пределы военных соглашений на случай войны...» Камбон Поль (1843- 1924) - французский дипломат.
К стр. 140. «...27 октября Сазонов вынужден был заявить...» Сазонов Сергей Дмитриевич (1860-1927) - дипломат, государственный деятель. В 1883 г. окончил Императорский Александровский лицей. С 1906 г. министр-резидент в Ватикане. С 1909 г. товарищ министра иностранных дел. В 1910-1916 гг. министр иностранных дел. С 1913 г. член Государственного совета. В 1917 г. назначен чрезвычайным и полномочным послом в Лондоне. В марте 1917 г. был уволен с должности посла и возвратился в Петроград. В 1918 г. эмигрировал во Францию. В октябре 1918 г. принимал участие в Особом совещании при А. И. Деникине. Возглавил Совет по делам внешней политики. В декабре 1918 г. вернулся в Париж. В 1919 г. был назначен министром иностранных дел Всероссийского правительства А. В. Колчака. В конце 1919 г. был отстранен от должности А. И. Деникиным, однако приказу не подчинился. Сложил свои полномочия в июне 1920 г. Проживал в своем имении под Белостоком в Польше. Похоронен на русском кладбище в Ницце.
- «...Через три дня после речи Гетмана-Гольвега Пуанкарэ прямо намекал на опасность “изолированного действия и непоправимой инициативы”...» Пуанкаре (Poincare) Раймон (1860-1934) - французский государственный и политический деятель. В 1887-1903 гг. депутат парламента. В 1893,1895 г. министр народного просвещения. В 1894-1895 гг., 1906 г. министр финансов. В 1903-1913 гг. и с 1920 г. сенатор. В 1912-1913 гг. премьер-министр и министр иностранных дел. В 1913-1920 гг. президент Франции. В 1922-1924 гг. премьерминистр и министр иностранных дел. В 1926-1929 гг. премьер-министр и министр финансов (до 1928 г.).
К стр. 141. «...B Петербург приехал с поручением об этом принц Гогенлоэ...» ГогенлоэШиллингсфюрст (Hohenlohe - Schillingsfürst) Хлодвиг Виктор Карл (1819-1901) - прусский и германский государственный деятель. В 1874-1885 гг. посол Германии во Франции. В 1885— 1894 гг. наместник в Эльзасе и Лотарингии. В 1894-1900 гг. рейхсканцлер Германии.
- «...Но за эту важную уступку Россия должна была согласиться на сохранение Скутарии в пределах новообразуемого Албанского государства. Николай Черногорский пробовал игнорировать это соглашение...» Николай I [Николай (он же Никита) Петрович Негош] (1841— 1921) - князь Черногории в 1860-1918 гг.
- «...Бывший тогда итальянскимминистром-президентом Джиолитти в заседании итальянской палаты сделал следующее сенсационное разоблачение...» Джиолитти Джованни
48J_3&v
(1842-1928) - итальянский политический и государственный деятель. В 1889 г. министр казначейства. В 1890 г. министр финансов. В 1892-1893,1903-1905,1906-1909,1911-1914, 1920-1921 гг. премьер-министр Италии. Представитель неолиберализма. Проводил реформистский путь.
- «...Она надеется применить casus foederis тройственного союза...» Casus foederis - выполнение союзнических обязательств (лат.).
К стр. 142. «...B мае 1913 г., - рассказывает Таке Ионеску в своем органе “Румыния”, - граф Берхтольд поручил австро-венгерскому посланнику в Бухаресте сообщить румынскому правительству (к нему тогда обратились сербы и греки за поддержкой в случае нападения Болгарии), что Австрия будет защищать Болгарию с оружием в руках...» Ионеску (Ionescu) Таке (1858-1922) - румынский государственный деятель. Руководитель демократической партии Румынии. В 1921-1922 гг. премьер-министр.
- Берхтольд (Berchtold) Леопольд фон (1863-1942) - австрийский дипломат, государственный деятель. С 1895 г. секретарь австрийского посольства во Франции. С 1899 г. советник австрийского посолдьства в Англии, с 1903 г. - в России. В 1906-1911 гг. австрийский посол в Петербурге. В 1912-1915 гг. министр иностранных дел.
- «...Граф Андраши может найти этот документ на Ballplatz’e...» Андраши (Andrâssy) de Чиксенткирайи Дьюла, граф (1860-1929) - австро-венгерский государственный деятель, дипломат. С 1893 г. министр образовании Транслейтании. С 1894 г. обеспечивал связь Транслейтании с Веной. В 1906-1910 гг. министр внутренних дел Транслейтании. В 1918 г. министр иностранных дел Австро-Венгрии.
- Ballplatz - имеется в виду площадь Ballhausplatz в Вене, где располагался австрийский кабинет министров.
- «...Война между балканцами, начатая 17 июня при очевидном подстрекательстве Австрии, кончилась уже месяц полным разгромом Болгарии, которая обратилась за посредничеством, по указанию Франца-Иосифа, к румынскому королю...» Франц Иосиф I (Franz Joseph I) (1830-1916) - император Австрийской империи с 1848 г., в 1848-1849 гг. и с 1849 г. апостолический король Венгрии, с 1867 г. глава Австро-Венгрии.
- «...Приняв посредничество, Карл пригласил стороны в свою столицу, и там состоялась конференция, которая имела для Болгарии самые печальные последствия...» Кароль I (Карл I; Karl Ivon Hohenzollem-Siegmaringen) (1839-1914) - с 1866 г. князь, с 1881 г. король Румынии.
К стр. 142-143. «...Австро-Венгрия продолжала обнадеживать свое протеже, что она не допустит ее ослабления и потребует пересмотра Бухарестского договора...» Имеется в виду договор, подписанный.по окончанию Второй Балканской войны в 1913 г. С одной стороны его подписали Сербия, Черногория, Румыния и Греция, а с другой - Болгария. Согласно этому договору, Болгария уступала ряд своих территорий союзникам.
К стр. 143. «...По-видимому, к этому времени относятся сведения Диллона, который в августе 1913 г. узнал в Вене, что Австрия все еще собирается воевать с Сербией, и телеграфировал об этом в “Daily Telegraph”...» Диллон (Dillon) Эмилий Михайлович (1854- 1933) - журналист, ориенталист. В 1883-1887 гг. преподавал в Харьковском университете на кафедре сравнительного языкознания. Сотрудничал с газетами «Санкт-Петербургские ведомости», «Одесские новости». С 1895 г. корреспондент “Daily telegraph” в Турции; в 1904-1905 гг. - в России. Был близко знаком с С. Ю. Витте.
К стр. 144. «...Обстоятельства, сопровождавшие проведение гомруля в Ирландии, отставка сотни офицеров, не желавших служить против Ульстера, отставка сэра Джона Френча, волонтеры сэра Э. Карсона - все это обращало усиленное внимание германцев...» Гомруль (англ. Home Rule - самоуправление) - движение за автономию Ирландии.
482
- Ульстер - имеется в виду Ольстер: северные провинции Ирландии, населенные преимущественно протестантами.
- Френч (French) Джон Дентон Пикстон (1852-1925) - английский военачальник, британский фельдмаршал (1913). Участник англо-бурской войны 1899-1902 гг. В 1907-1912 гг. генеральный инспектор британской армии. В 1912-1914 гг. начальник Генерального штаба. В 1914-1915 гг. начальник экспедиционных войск во Франции. В 1918-1921 гг. британский наместник в Ирландии.
- «...Советник германского посольства Кюльман специально съездил в Ирландию и донес своему правительству...» Кюльман (Kuhlmann) Рихард (1873-1948) - немецкий дипломат. С 1900 г. секретарь посольства Германии в Стамбуле. В 1917-1918 гг. министр иностранных дел. Подписал Брест-Литовский мир с Советской Россией.
- «..Доклад сенатора Эмбера о недостатках и пробелах франиузского вооружения, сделанный за несколько дней до войны, как нарочно подтверждал эти мрачные прогнозы...» Имеется в виду докладчик военной комиссии Сената Франции, который в июле 1914 г. проинформировал сенаторов о том, что французская армия не была готова к войне с Германией.
- «...дипломатия оказалась бессильной справиться с Лиманом-фон-Сандерсом...» Лиман фон Сандерс (Liman von Sanders) Отто (1855-1929) - немецкий военачальник. С 1913 г. глава немецкой военной миссии в Османской империи. С 1914 г. военный советник Османской империи. В 1918 г. принял командование турецкими войсками в Палестине. В 1919 г. был арестован на Мальте, судим за военные преступления, освобожден через полгода.
- «...В феврале 1914 г. появилась (без подписи) статья нашего военного министра, которая заявляла, что “Россия готова”, что она поведет наступательную войну...» Имеется в виду интервью В. А. Сухомлинова «Биржевым ведомостям», которое вышло 27 февраля 1914 под названием «Россия хочет мира, но готова к войне».
К стр. 145. «...Распространились слухи о заключении, по почину Извольского, морского соглашенья между Англией и Россией...» Извольский Александр Петрович (1856-1919) - дипломат, государственный деятель. В 1875 г. окончил Императорский Александровский лицей. С 1894 г. министр-резидент в Ватикане. С февраля 1897 г. чрезвычайный посланник в Сербии, с И ноября 1897 г. - в Баварии, с 1899 г. - в Японии, с 1902 г. - в Дании. В 1906-
1910 гг. министр иностранных дел. С 1909 г. член Государственного совета. В 1910-1917 гг. чрезвычайный и полномочный посол в Париже. После 1917 г. оставался во Франции. Скончался в Париже.
- «...Прежде чем мы перейдем к истории удачного применения рецепта Бернгарди, воспользуемся еще чрезвычайно ярким документом французской Желтой книги...» Французская «Желтая книга» вышла в декабре 1914 г. В ней давался перечень преступлений немецкой армии в начальный период войны.
- «...Между ними есть грансеньеры из Силезии...» Имеется в виду силезская аристократия.
К стр. 147. «...Раздраженная досада характеризует настроение союзов, как Wehrverein и другие соединения молодой Германии...» Имеется в виду Пангерманский союз.
К стр. 148. «...Историки, философы, публицисты и другие апологеты deutsche Kultur хотят заставить весь мир чувствовать и думать по-немецки...» Deutsche Kultur - немецкая культура (нем.).
- «...Из этого источника питается фразеология всегерманцев, также как и чувства членов всевозможных Kriegervereine...» Kriegervereine - ветеранский, или воиский союз (нем.).
- «...Нужно только отметить, что недовольство, вызванное договором 4 ноября
1911 г....» Имеется в виду франко-германский договор о Марокко.
483_3feu
К стр. 149. «...далее передается разговор Вильгельма II с бельгийским королем в присутствии Мольтке, который германская печать отрицала...» Имеется в виду Альберт I (Alberti) (1875-1934) - король Бельгии с 1909 г. В 1914 г. возглавил сопротивление бельгийцев немецким войскам.
- Мольтке (младший) (Moltke) Хельмут Иоганн (1848-1916) - немецкий военный деятель, генерал-полковник. В 1906-1914 начальник Генерального штаба.
Бердяев Н. А. Душа России
Впервые опубликовано: Бердяев Н. А. Душа России. М., 1915.
Статья впоследствии была опубликована: Бердяев Н. А. Падение священного русского царства: публицистика 1914-1922 / вступ. ст., сост. и примеч. В. В. Сапова. М.: Астрель, 2007.
Печатается по первому изданию.
К стр. 150. «...Идет это от старой идеи Москвы как Третьего Рима...» Имеется в виду концепция Филофея - инока, публициста первой половины XVI в., игумена псковского Елеазарова монастыря. Он был автором посланий Василию III и Ивану IV Грозному. Разработал концепцию «Москвы - Третьего Рима», в соответствии с которой Московское государство, будучи единственным центром православной веры, играло роль богоизбранного царства, с которой в свое время не справились Римская империя и Византия.
- «...через славянофильство - к Достоевскому, Владимиру Соловьеву и к современным неославянофилам...» В литературе термин «неославянофильство» (позднее славянофильство) интерпретируется по-разному. В одних случаях неославянофилами называют К. Н. Леонтьева и Н. А. Данилевского ( Чуйко В. Старое и новое славянофильство // Наблюдатель. 1890. № 3. С. 107), в других к этому направлению мысли приписывают религиозных философов Серебряного века (.Розанов В. В. Литературные изгнанники. H. Н. Страхов. К. Н. Леонтьев. М., 2001. С. 126). Отсутствие определенности по этому вопросу объясняется тем, что проблема неославянофильства в историографии остается практически неосвещенной. Так, ведущий отечественный исследователь славянофильства Н. И. Цимбаев в принципе отказывает этому явлению в существовании: по его мнению, о славянофильстве нельзя говорить уже с 1870-х гг., когда оно начинает постепенно сливаться с земским либерализмом {Цимбаев Н. И. Славянофильство: из истории русской общественно-политической мысли XIX века. М., 1986. С. 231). Консерваторы же начала XX в., именовавшие себя славянофилами, лишь прикрывали свои крайне правые взгляды этим именем (Там же. С. 51). Схожие идеи высказывал М. Чадов еще в 1905 г. С его точки зрения, славянофильство как политическая концепция к началу XX в. исчерпало себя и обратилось к началу двадцатого века в реакционное учение ( Чадов М. Возможно ли возрождение славянофильства // Образование. 1905. № 5. С. 86). Возрождение же славянофильства, по мнению исследователя, возможно лишь при его превращении в исключительно этическую философию (Там же. С. 87).
Е. А. Дудзинская работу, посвященную славянофильству в пореформенной России, заканчивает 1882 г.: по мнению автора, примерно в это время прекращает свое существование классическое славянофильство (Дудзинская Е. А. Славянофилы в пореформенной России. М., 1994. С. 271). Неославянофильство оказалось вне поле зрения исследователя. Казалось бы, идеи поздних славянофилов должны были стать объектом исследования М. И. Пановой, посвятившей свою диссертацию месту славянофильства в общественно-политической мысли в 1850-1917 гг. В действительности столь пространные хронологические рамки работы не позволили уделить особое внимание специфике идей неославянофильства, и М. И. Панова ограничилась лишь анализом концепций классиков-славянофилов, очевидно, подразумевая, что и представители позднего славянофильства оставались верными
л/eèВ ^84
идеям А. С. Хомякова и братьев Аксаковых. Соответственно, динамичное развитие славянофильства как идеологического направления осталось на периферии исследовательского интереса. Говоря о поздних славянофилах, автор, во-первых, описывает, насколько они соответствовали новым политическим условиям, и, во-вторых, анализирует место славянофильских идей в построениях мыслителей Серебряного века {Панова М. И. Идеи славянофильства в русской общественно-политической мысли в 1850-1917 гг.: Автореф. дис...» канд. ист. наук М., 1998. С. 20-23).
В данном же случае представляется наиболее оправданным исходить из определения неославянофильства, вытекающего из характеристики состояния славянофильской мысли в конце XIX в., данной одним из идеологов этого направления А. А. Киреевым: «Мы живем бессознательно, без точной формулировки наших принципов, наши “три кита”, на которых стоит Русь, - православие, самодержавие и народность - были, безусловно, тверды, пока на них смотрели с детской райской простотой, но с тех пор, как мы начали относиться критически к этим формулам, мы сообразили, что пора отдать себе ясный отчет в значении их. Отцы славянофильства, конечно, вкладывали в них очень определенный смысл, но со временем, хотя самые принципы остаются неизменными, способ их применения к жизни видоизменяется вследствие изменения видоизменившихся обстоятельств...» Можно считать половину XIX столетия эпохой прочного установления славянофильства как теории. С тех пор много воды утекло! Три “кита” поплыли и проплыли далеко. Явились новые факторы, новые вопросы и во внешней, и во внутренней политике России, которые требуют, чтобы русское общество стало к ним в известное отношение; иначе оно будет сбито со своего пути!» (ОР РГБ Ф. 126. К. 13. Л. 184). Иными словами, позднее славянофильство есть приспособление идей «отцов-основателей» к современным условиям. В этой связи А. А. Киреев не считал ни В. С. Соловьева, ни К. Н. Леонтьева славянофилами {Киреев А. А. Спор с западниками настоящей минуты // Русское обозрение. 1895. № 5. С. 207-208). Для него славянофильство на настоящем этапе - не переосмысление интеллектуального опыта А. С. Хомякова или И. С. Аксакова, а его необходимая конкретизация в соответствии с новыми запросами времени.
К стр. 151. «...Тютчев сказал про свою Россию...» Тютчев Федор Иванович (1803-1873) - русский поэт.
К стр. 152. «...Славянофилы и Достоевский - такие же в сущности анархисты, как и Михаил Бакунин или Кропоткин...» Кропоткин Петр Алексеевич (1842-1921) - теоретик анархизма, писатель. С 1868 г. член Русского географического общества. С 1872 г. член Юрской федерации Интернационала. В 1874 г. арестован. В 1876 г. бежал, в эмиграции. В 1878 г. основал в Париже анархистскую группу. В 1883-1886 гг. в заключении во Франции. В 1886 г. выслан в Англию. В 1917 г. после Февральской революции вернулся в Россию. Отстаивал идеалы анархического коммунизма, утверждение которого означало бы окончательное упразднение частной собственности.
К стр. 153. «...Такие идеологи государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не русскими, какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной...» Катков Михаил Никифорович (1818-1887) - публицист, общественный деятель. С 1837 г. член кружка Н. В. Станкевича. С 1839 г. сотрудничал в «Отечественных записках». С 1851 г. редактор газеты «Московские ведомости». С 1856 г. редактор «Русского вестника». В 1867 г. участвовал в создании Лицея памяти цесаревича Николая. Один из идеологов царствования Александра III, сторонник консервативно-охранительной политики. Считал, что самодержавие - единственная возможная форма правления в России. Настаивал на необходимости активного участия государства в экономической жизни. Доказывал полезность изоляции России от стран Западной Европы. Сторонник пересмотра результатов Великих реформ 1860-1870-х гг.
485_3feiu
- Чичерин Борис Николаевич (1828-1904) - русский юрист, историк, философ. В 1861— 1868 гг. преподавал в Московском университете. С 1863 г. читал курс государственного права наследнику престола вел. кн. Николаю Александровичу. В 1882-1883 гг. московский городской голова. Представитель гегельянского направления философии. Отстаивал принципы государственной школы историографии, определявшей государство как основную движущую силу истории. Сторонник идей классического либерализма. Противопоставлял государство правовое государству демократическому. По мнению Б. Н. Чичерина, право не уравнивает людей, а защищает их своеобразие. Правовое же государство строится на незыблемости принципов, а не на торжестве большинства.
- «...земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет...» Отсылка к «Повести временных лет», где сообщалось о призвании Рюрика новгородцами.
- «...Платон Каратаев у Толстого - круглый...» Платон Каратаев - герой романа Л. Н. Толстого «Война и мир».
К стр. 154. «...C Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира...» Иван Калита (1296-1340) - великий князь Московский (с 1325), Владимирский (1328-1331,1332-1340).
К стр. 155. «...Катков был апологетом и рабом какой-то чуждой государственности, какого-то “отвлеченного начала”...» Очевидно, имеет в виду гегельянство М. Н. Каткова.
К стр. 156. «...B. В. Розанов в своем роде гениальный выразитель этой русской религии родовой плоти, религии размножения и уюта...» Розанов Василий Васильевич (1856- 1919) - русский философ, публицист. В 1898 г. сотрудничал с газетой «Новое время». Представитель экзистенциональной философии. Разрабатывал метафизику пола, в соответствии с которой семейная жизнь - суть человеческого бытия, а пол - величайшая тайна. Резко выступал против либерализма, утилитаризма.
К стр. 158. «...Есть они уже у Пушкина и Лермонтова...» Лермонтов Михаил Юрьевич (1814-1841) - русский поэт.
- «..Духовные странники - все эти Раскольниковы, Мышкины, Ставрогины, Версиловы и князь Андрей, и Пьер Безухов...» P. Р. Раскольников («Преступление и наказание»), Л. Н. Мышкин («Идиот»), Н. В. Ставрогин («Бесы»), А. П. Версилов («Подросток») - герои романов Ф. М. Достоевского. Андрей Болконский и Пьер Безухов - герои романа Л. Н. Толстого «Война и мир».
- «...Таков был Сковорода - странник-мудрец из народа в XVIII веке...» Сковорода Григорий Саввич (1722-1794) - украинский философ, поэт и музыкант. Следовал традиции стоической философии. Отстаивал концепцию «троемирья», состоящего из макрокосма (Вселенная), микрокосма (человек) и «симболичного мира», объединяющего разные миры. Причем любой из этих миров двоичен по своей природе. Ему присуще как тварное, так и божественное начала; материя и форма.
- «...Духовное странствование есть в Лермонтове, в Гоголе...» Гоголь Николай Васильевич (1809-1852) - русский писатель.
- «...Россия - фантастическая страна духовного опьянения, страна хлыстов, самосжигателей, духоборов, страна Кондратия Селиванова...» Хлысты - представители русского внецерковного религиозного экстатического учения. Самоназвание - «люди Божьи». Вероятно, наименование «хлысты» произошло от практиковавшегося в их среде самобичевания.
Под именем «самсосжигатели» подразумеваются старообрядцы, практиковавшие в XVII-XVIII вв. самосожжение.
- Духоборы - представители русской христианской секты, образовавшиеся во второй половине XVIII в. на юге России. Наименование «духоборы» было дано епископом Амвросием, который оценивал сторонников секты как противников Святого Духа.
AjgäB 486
Духоборы не принимали официальную церковь, ее иерархию и богослужение. Для духоборов Бог - это пребывающая в мире премудрость. Христос - человек, познавший Божественный разум. Святой книгой признавали т. н. «Животную книгу» - собрание текстов, сочиненных самими духоборами. Богослужения проводили дома или в поле. Нередко отрицали институт государства и собственности. В годы царствования Александра I духоборы были насильственно переселены в Таврическую губернию. При Николае I были выселены в Закавказье. В 1898 г. правительство разрешило духоборам эмигрировать в Канаду, чем воспользовались 7,5 тыс. человек.
- Селиванов Кондратий Иванович (7-1832) - основатель секты скопцов. Орловский крестьянин. Присоединился к секте хлыстов, среди которых был признан «сыном божиим», «богом над богами, царем над царями, пророком над пророками». Осуждая разврат, бытовавший среди хлыстов, призывал своих сторонников к оскоплению. Основал собственную религиозную общину. В 1775 г. был сослан в Нерчинск. В 1795 г. появился в Москве. В 1797 г. отправлен в дом сумасшедших. В 1802 г. был освобожден, жил в богодельне при Смольном монастыре. В 1819 г. стало известно, что по инициативе Селиванова были оскоплены несколько гвардейских офицеров. В 1820 г. Селиванов был взят под арест и отправлен в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь.
К стр. 159. «...Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности...» Сервилизм (лат. servilis— рабский) - угодливость, раболепство.
К стр. 162. «...B жизни духа владеют ею...» то Штейнер, то иной какой-нибудь иностранный муж...» Штейнер (Steiner) Рудольф (1861-1925) - австрийский философ, эзотерик, основатель Антропософского общества. Последователь натурфилософии.
К стр. 163. «..Для христианина нет ни эллина, ни иудея...» «По образу Создавшего его, где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Послание апостола Павла к колоссянам).
К стр. 164. «...Всякий партикуляризм по существу не христианской природы...» Партикуляризм (лат. particula - небольшая часть) - стремление к обособлению.
Ильин И. А. Духовный смысл войны
Впервые опубликовано: Ильин И. А. Духовный смысл войны. М., 1915.
Печатается по первому изданию.
К стр. 177. «...Любовь сильнее смерти и страха смерти; только ею, только любовью держится и движется жизнь...» Имеется в виду цитата из стихотворения в прозе И. С. Тургенева «Воробей», написанного в апреле 1878 г. Впервые опубликовано в «Вестнике Европы» в 1882 г., № 12.
- «...Если человек, живя так, любит что-нибудь больше себя - свой народ, или его искусство, или свободу, или хотя бы природу своего отечества (вспомним Карамзина), тогда в трудах и опасностях он не видит долга или обязанности, он не “приносит жертву ”, он не знает колебаний...» Карамзин Николай Михайлович (1766-1826) - русский писатель, историк, издатель, мыслитель. Автор «Записки о древней и новой России» (1811), в которой подвергает ревизии универсалистские идеалы Просвещения и утверждает для России необходимость следовать сложившейся в ней политической традиции. В частности, он настаивает на сохранении самодержавия, которое в условиях низкой правовой и политической культуры населения не имело себе альтернативы.
487_Э&*
К стр. 179. «...так было с Россией после крымской и японской войн...» Имеется в виду поражение России в Крымской войне 1853-1856 гг. и Русско-японской войне 1904-1905 гг.
К стр. 183. «...а Джордано Бруно и Гусе всходят на костер...» Бруно (Bruno) Джордано (1548-1600) - итальянский монах-доминиканец, поэт, представитель пантеизма. Отстаивал идею множественности миров, за что был судим инквизиционным трибуналом, признан еретиком. Сожжен.
- Гус (Hus) Ян (1369-1415) - чешский проповедник, религиозный мыслитель. Выступал за реформы церкви, ставил под сомнение ее безусловный авторитет. Был осужден Констанцским собором и приговорен к смерти. Сожжен.
К стр. 185. «...Точно так же война 1877 года за освобождение славян была войной оборонительною...» Имеется в виду русско-турецкая война 1877-1878 гг.
К стр. 186. «...Потому что русский язык есть язык... Державина и... Грибоедова...» Державин Гавриил Романович (1743-1816) - русский поэт, государственный деятель. С 1784 г. олонецкий, с 1785 г. тамбовский губернатор. В 1791-1793 гг. кабинет-секретарь Екатерины II. С 1794 г. президент Коммерц-коллегии. В 1802-1803 гг. министр юстиции. С 1811 г. член общества «Беседа любителей русского слова», противник реформы литературного русского языка.
- Грибоедов Александр Сергеевич (1795-1829) - русский драматург, композитор, дипломат. Автор пьесы «Горе от ума» (1824).
К стр. 186-187. «...достаточно просто указать на исторические примеры: на Муция Сцеволу, на христианских мучеников, на крестовый поход детей, на пытки, вынесенные Кампанеллою...» Гай Муций Сцевола (Gaius Mucius Scaevola) (VI в. до н.э.) - римский герой раннего периода республики. Пытался убить этрусского царя Ларса Порсену. Был схвачен. Когда ему угрожали пытками, протянул руку над алтарным огнем и держал ее до тех пор, пока она не обуглилась. Пораженный царь отпустил Гая Муция, которого прозвали Scaevola (т. е. левшой).
- Крестовый поход детей - народное движение 1212 г., в котором приняли участие около 25 000 детей и подростков, направлявшихся в Палестину. В Марселе были погружены на 7 кораблей, где отплыли в Святую Землю. Более достоверных сведений об участниках крестового похода нет. Согласно появившемуся в 1230 г. сообщению монаха, сопровождавшего детей, корабли пристали к берегам Алжира, где дети были переданы работорговцам.
- Кампанелла (Сатрапейа) Томмазо [в миру - Доменико (Domenico) Джованни] (1568- 1639) - итальянский мыслитель. В 1598 г. арестован, обвинен в колдовстве, приговорен к пожизненному заключению. В 1626 г. освобожден. Автор сочинения «Город Солнца», в котором описал идеальное общество, которым управляют философы, т. е. самые мудрые и учены граждане.
К стр. 187. «...B такой войне неминуемо отходит на второй план юридическое деление народа на “комбаттантов” и “не-комбаттантов”...» Комбаттант (фр. Combattant) - лицо, входящее в состав вооруженных сил воюющих сторон.
К стр. 188. «...B самом деле, что мы без... Глинки, без Мусоргского и Врубеля?..» Глинка Михаил Иванович (1804-1857) - русский композитор, основатель традиции русской национальной оперы.
- Мусоргский Модест Петрович (1839-1881) - русский композитор, член «Могучей кучки». Автор опер «Борис Годунов» (1869), «Хованщина» (начата в 1872).
- Врубель Михаил Александрович (1856-1910) - художник.
лдЕЙЗВ 488
К стр. 189. «...без Ломоносова, без нашей героической и бескорыстной науки...» Ломоносов Михаил Васильевич (1711-1765) - русский ученый, поэт, историк.
- «...как горели духом в эпохи войн Макиавелли...» Макиавелли (Machiavelli) Николо (1469-1527) - итальянский политический мыслитель, писатель, историк. С 1498 г. секретарь Совета десяти Флорентийской республики. В 1512 г., после восстановления власти Медичи, был отстранен от службы. Его наиболее известное сочинение - трактат «Государь» (1532), в котором Макиавелли доказывает, что политика существует по иным законам, нежели того требует мораль. «Макиавеллизм» - понятие, характеризующее политику, основанную на пренебрежении нормами морали во имя достижения и укрепления власти.
Франк С. Л. О духовной сущности Германии
Впервые опубликовано: Франк С. Л. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. №10. С. 1-18.
Печатается по первому изданию.
К стр. 195. «...Gebot kennt keine Not...» Закон все изменяет (закон подчиняет себе нужду) (нем.).
- «...gründlich und systematisch...» Прочно и систематично (нем.).
К стр. 196. «...Такие бытовые мелочи, как, например, то, что немецкий ученый более гордится чином Geheimrat’a, чем своей ученой репутацией...» Geheimrat - тайный советник (нем.).
К стр. 197. «...Все это, конечно, так, и только этим идолопоклонством, этой лакейской дрессированностью можно объяснить, что даже такие, казалось бы, чуткие к нравственное стороне жизни люди, как Гауптман, могли выступить защитниками немецких методов войны...» Гауптман (Hauptmann) Герхарт Иоганн Роберт (1862-1946) - немецкий драматург, лауреат Нобелевской премии (1912). В годы Первой мировой войны выступал с националистических позиций.
К стр. 199. «...Не достигли ли именно они высочайших вершин философской мысли, и притом не только в сравнительно недавнее время Канта и Гегеля, но и в более далекие эпохи, наприм., в лице Лейбница и еще раньше, при самом зарождении нового времени, в лице таких гениев, как Мейстер Эккарт в XIII и Николай Кузанский в XV веке...» Лейбниц (Leibniz) Готфрид Вильгельм (1646-1716) - немецкий философ, математик. С 1676 г. придворный библиотек ганноверских герцогов. Разрабатывал модели дифференциального исчисления. Автор учения о монадах, нематериальных субстанциях, из которых состоит весь мир. Один из теоретиков регулярного (полицейского) государства, основной целью которого является осуществление общего блага посредством тотальной регламентации жизни каждого человека и, прежде всего, бюрократии. Государство должно существовать как члены, в которых каждый механизм знает свою определенную функцию.
- Экхарт (Eckhart) Иоганн (Мейстер) (1260 - ок. 1328) - немецкий мистик. С 1304 г. провинциал доминиканского монастыря в Саксонии. Проповедовал в Страсбурге и Кельне. Утверждал, что Бог присутствует во всех проявлениях бытия. Цель человека - достичь мистического единения со Всевышним. Причем это может произойти не в силу личных заслуг верующего, а исключительно благодаря божественной благодати. В 1326-1327 гг. обвинялся в ереси, представал перед судом. Отрекся от своих взглядов.
- Николай Кузанский (Nicolaus Cusanus) (1401-1464) - философ, богослов. Из семьи рыбака. С 1426 г. секретарь папского легата в Германии. С 1430 г. настоятель церкви св. Флорина в Коблеце. С 1448 г. кардинал. С 1450 г. епископ в Бриксене. С 1458 г. генеральный викарий в Риме. Утверждал внутреннее единство всего бытия, которое отражается в
489 ftfev»
каждом своем элементе. Это позволило утверждать тождество «максимума» и «минимума». По мнению Николая Кузанского, Бог есть абсолютный максимум, чье самоограничение и породило чувственный мир. Доказывал априорность человеческого мышления, основанного на догадках и гипотезах. Цель же человеческого познания - «развертывание» Божественного замысла.
К стр. 200. «...И не звучит ли современностью характеристика немцев, высказанная англичанином еще в конце XII века, по поводу незаконного пленения Ричарда Львиного Сердца...» Ричард IЛьвиное Сердце (Richard the Lion Heart) (1157-1199) - английский король из династии Плантагенетов (с 1189).
- «...с народом, прошедшем школу...» Гемгольца и Роберта Майера...» Гельмгольц (Helmholtz) Герман Людвиг Фердинанд фон (1821-1894) - немецкий врач и физиолог, физик. С 1848 г. преподаватель анатомии в Академии художеств в Берлине. С 1849 г. профессор физилогии в Кёнигсберге. В 1855 г. возглавил кафедру анатомии и физиологии в Бонне. С 1858 г. заведовал кафедрой физиологии в Гейдельберге. В 1871 г. возглавил кафедру физики Берлинского университета. В 1877-1888 гг. руководил Физическим институтом Берлинского университета. В 1888 г. возведен в дворянское достоинство. С 1891 г. действительный тайный советник. Уточнил закон сохранения энергии. Изучал рост нервных волокон. В 1850 г. изобрел офтальмоскоп.
- Майер (Mayer) Юлиус Роберт фон (1814-1878) - немецкий врач и естествоиспытатель. Обосновал закон термодинамики. Сформулировал закон сохранения энергии.
К стр. 200-201. «...Глубокое сродство, давно уже подмеченное, соединяет мировоззрение этого национального философа с грубовато-прямолинейным и чисто-действенным религиозным типом Лютера и первоначального протестантизма...» Лютер (Luther) Мартин (1483-1546) - немецкий религиозный деятель, один из лидеров Реформации, основатель лютеранства. В 1517 г. на дверях церкви в Виттельберге вывесил 95 тезисов, провозглашавших программу церковной реформы. В 1519 г. открыто заявил о своем согласии с учением Яна Гуса. В 1520 г. публично сжег папскую буллу с его отлучением церкви. С 1521 г. находился под покровительством курфюрста Фридриха Саксонского. Пришел к мысли о возможности индивидуального спасения человека, помимо церкви и духовенства, что ставило под вопрос необходимость их существования. Утверждал, что спасение достигается верой, а не делами. Отрицал свободу воли у человека.
К стр. 201. «...Лишь мало типичный в национальном смысле Шопенгауэр создал сходную с буддизмом философию “отрицания воли”...» Шопенгауэр (Schopenhauer) Артур (1788— 1860) - немецкий философ. В 1820-1831 гг. преподавал в Берлинском университете. Автор работы «Мир как воля и представление» (1819). Соглашался с И. Кантом в том, что все основные категории сознания человека сугубо умозрительны. При этом утверждал достоверность исключительно волевых устремлений человека, например волю человека к жизни. Соответственно, жизнь представляла собой постоянное столкновение воль, вечную борьбу. Избежать ее - значит отказаться от воли жизни, избавиться от страстей. Преодолеть собственный эгоизм можно посредством искусства - незаинтересованного созерцания.
- «... Ош Лютера через Канта до Ницше в разных вариациях проходил один мотив - мотив Зигфрида...» Зигфрид (Siegfried) - герой германской мифологии, «Песни о Нибелунгах». Согласно «Песни о Нибелунгах», Зигфрид - герой, победивший Нибелунгов и захвативший золото Рейна. Обладал привлекательной внешностью и огромной физической силой. В данном случае С. Л. Франк намекает на культ силы в немецкой литературе.
К стр. 205. «...Если на борьбу с западным варварством восстала не только истинная западная культура, но в лице России и “восток”, то есть ли это “восток Христа” или “восток
лЛЙЗЕ 490
Ксеркса”...» Цитата из стихотворения В. С. Соловьева «Ex oriente lux» («С востока свет») (1890):
Каким ты хочешь быть Востоком,
Востоком Ксеркса иль Христа?
- Ксеркс I (ок. 520-465) - персидский царь с 486 г. до н. э. В 480 г. до н. э. возобновил войну с греческими полисами.
Котляревский С. А. Россия и Ближний Восток
Впервые опубликовано: Котляревский С. А. Россия и Ближний Восток // Русская мысль. 1914. № 11. С. 153-157.
Печатается по первому изданию.
К стр. 207. «...B 1822 г. собрание в Трезене заявило, что все обитатели турецкой империи...» Греческое Национальное собрание в Трезене состоялось в апреле 1827 г. В январе 1822 г. имело место Национальное собрание в Эмидавре, на котором была провозглашена независимость Греции.
- «...Пусть сомнения царя Алексея Михайловича...» Алексей Михайлович (1629-1676) - царь (с 1645).
- «...до эпохи Потемкина и греческих проектов, развивается панинская система «северного аккорда»...» Потемкин Григорий Александрович, светл. кн. (1739-1791) - русский государственный и военный деятель. Участник русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Фаворит и ближайший сподвижник Екатерины II. С 1774 г. генерал-адъютант. С 1784 г. генералфельдмаршал, президент Военной коллегии. В русско-турецкой войне 1787-1791 гг. командовал армией.
- «Греческий проект» - внешнеполитические планы, вынашивавшиеся ближайшим окружением императрицы Екатерины II, цель которых - воссоздание Византийской империи как форпоста российского влияния в Средиземноморье.
- Панин Никита Иванович (1718-1783) - русский дипломат, государственный деятель. С 1746 г. посол в Дании, с 1747 г. - в Швеции. В 1760 г. воспиталь цесаревича Павла. Участник государственного переворота 1762 г. С 1781 г. в отставке. Сторонник ограничения императорской власти и учреждения Императорского совета.
- «Северный аккорд» - план Н. И. Панина создания военной коалиции из северных европейских держав: России, Пруссии, Швеции, Речи Посполитой, Англии. Этот альянс должен был противостоять союзу Франции и империи Габсбургов.
К стр. 208. «...Знаменательно, что кучук-кайнарджийский мир, с одной стороны, сделал свободным для русских торговых судов Черное море и проливы, а с другой стороны - признал за Россией в известной форме покровительство над православной церковью в Константинополе и православным населением дунайских княжеств...» Помимо этого КучукКайнарджийский мир 1774 г. предоставлял независимость Крыму от Османской империи, обеспечивал России форпосты на Азовском и Черном морях.
- «...Екатерина стремилась разрешать восточный вопрос лишь между Россией и Турцией...» Имеется в виду Екатерина II (урожденная Софья Августа Фредерика) (1729- 1796) - императрица России с 1762 г.
- «...Мы имеем период после ункиар-скелесского договора 1833 г. ...» Имеется в виду Ункяр-Искелесийский договор 1833 г. В 1833 г. между Османской империей и Россией был подписан Ункяр-Искелесийский договор - соглашение о союзнических отношениях на 8 лет. Это произошло после того, как русский флот оказал туркам помощь в борьбе против египетского правителя Мухаммеда Али, который пытался взять Константинополь. УнкярИскелесийский договор обязывал обе стороны закрыть свои черноморские проливы для
i91_3feu
иностранных военных судов в случае начала войны и вместе с тем открывал черноморские проливы для России.
- «...формулированное в англо-турецком договоре 1809 г. ...» Имеется в виду Дарданелльский мир 1809 г., согласно которому черноморские проливы были закрыты для иностранных военных судов (конечно, прежде всего российских).
- «...Известно, что Англия и Россия в 1878 и 1898 гг. в толковании этого пункта поменялись ролями...» В 1878 г. российские дипломаты доказывали, что Османскую империю в вопросе черноморских проливов ограничивали нормы международного права. В 1898 г. они стояли на том, что пропускать или не пропускать корабли через Босфор и Дарданеллы - зависит исключительно от доброй воли турецкого правительства. Соответственно, английские дипломаты защищали прямо противоположные позиции.
Кстр. 209. «...на Лондонской конференции 1913 г....» Имеется в виду Лондонская мирная конференция 1912-1913 гг., которая подвела итог Первой балканской войне.
К стр. 210. «...les puissances assureront de Vexecution de toutes les dispositions arrêtées...» Власти обеспечивают исполнение всех установленных норм (фр.).
- «...роль по мюрцштегскому соглашению...» Имеется в виду соглашение 1903 г. между Россией и Австро-Венгрией о совместных действия в связи с необходимостью реформ в Македонии.
- «...гражданских агентов при Хилъми-паше...» Хильми-паша Хусейн (1855-1922) - турецкий государственный деятель. С 1897 г. губернатор Аданы. С 1902 г. губернатор Йемена. С 1908 г. министр внутренних дел. В 1909 г. великий визирь. В 1912-1919 гг. посол в Вене.
- «...Но правительство Энвера-паши...» Энвер-паша (1881-1922) - турецкий государственный и военный деятель. В 1908 г. участвовал в младотурецкой революции. С 1909 г. военный атташе в Берлине. В 1913 г. произвел государственный переворот, установил диктатуру «трех пашей». Занял должность военного министра. С начала Первой мировой войны заместитель главнокомандующего. В 1915 г. один из организаторов геноцида армян в Османской империи. В 1918 г. бежал в Германию. В 1920-1921 гг. пытался сотрудничать с властями Советской России. В 1921-1922 гг. возглавлял басмаческие войска в Туркестане.
- «...Во время балканской войны нам предлагали из судьбы Дураццо и образования Албании сделать casus belli...» Casus belli - повод к войне.
Корф С. А. Современная война и международное право
Впервые опубликовано: Корф С. А. Современная война и международное право // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 507-531.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 212. «...ultima ratio...» Последний довод (лат.).
- «...Наиболее ярко разработана точка зрения государственного всемогущества именно в Германии, так называемой юридической школой государствоведения...» Имеется в виду юридический позитивизм, в соответствии с которым право - это прежде всего результат законотворческой деятельности государственных учреждений, который является самодостаточным объектом изучения для юридической науки.
К стр. 213. «...circulus vitiosus...» Порочный круг (лат.).
- «...другие, менее последовательные исследователи, делают некоторые уступки; к этой категории ученых принадлежит, напр., Еллинек с его знаменитой теорией самообязывания государства...» Иеллинек (Еллинек) (fellinek) Георг (1851-1911) - немецкий юрист, представитель формально-догматического подхода. С 1883 г. профессор университета в Вене, с 1889 г. - в Базеле, с 1891 г. - в Гейдельберге. Предлагал при изучении государства сочитать
лУйЗВ 492
юридический и социологический подходы. По мнению Г. Иеллинека, государство - явление многоаспектное, не сводящееся к юридическим формам. Также и право - явление одновременно психологического и социального характера. При этом оно первично по отношению к государству. Исходя из этого Г. Иеллинек разрабатывал теорию правового государства.
- «...rebus sic stantibus...» [Оговорка] о вещах, остающихся в том же положении (лат.). Речь идет о праве одной из договоривающихся сторон расторгать договор в случае коренного изменения обстоятельств.
К стр. 214. «...Невольно напрашивается сравнение с известным отношением римлян к пуническим обязательствам; как римляне с презрением упоминали о fides punica, подразумевая perfidia maxima punica, так и современный мир может с полным правом говорить о fides germanica или perfidia maxima germanica в области международных отношений и договоров...» Fides punica - добросовестность карфагенян. Perfidia maxima punica - величайший обман, предательство карфагенян. Fides germanica - добросовестность немцев. Perfidia maxima germanica - величаший обман, предательство немцев.
- «...Последующие войны создавали констелляции, при которых воюющие державы оказывались в меньшинстве...» Констелляция (лат. constellatio - созвездие) - сочетание многих факторов, стечение обстоятельств.
К стр. 215. «...Впервые нейтралитет Бельгии был установлен договором 15 ноября 1831 г. ...» Имеется в виду Лондонский договор 1831 г., подписанный участниками Лондонской конференции 1830-1831 гг.
К стр. 216. «...par force majeure...» Форс-мажор (фр. force majeure - высшая сила) - непредсказуемое обстоятельство непреодолимой силы, освобождающие сторону от юридических обязательств.
К стр. 217. «...после переговоров Наполеона III с Бисмарком...» Наполеон III Бонапарт (Napoléon III Bonaparte, полн. имя Шарль Луи Бонапарт) (1808-1873) - французский политический деятель, племянник Наполеона I. С 1848 г. президент Франции. В 1851 г. произвел переворот, установил диктатуру. С 1852 г. император. В 1870 г. низложен Национальным собранием. С 1870 г. в эмиграции.
К стр. 218. «...Так, Лист, напр., пишет...» Лист (Liszt) Франц фон (1851-1919) - автрийский и германский юрист, представитель социологической школы уголовного права. С 1879 г. преподавал в Гиссенском, с 1882 г. в Марбургском, с 1889 г. в ГаллеВиттенбергском, в 1898-1917 гг. Берлинском университетах. С 1912 г. депутат Рейхстага. Член Прогрессивной народной партии. В 1893 г. предложил создать международную организацию по борьбе с преступностью (аналог современного Интерпола).
- «...подред. проф. Грабаря...» Грабарь Владимир Эммануилович (1865-1956) - российский юрист. С 1893 г. приват-доцент юридического факультета Юрьевского университета. В 1901 г. защитил магистерскую диссертацию «Римское право в истории международноправовых учений: элементы международного права в трудах легистов XII-XIV вв.». С 1906 г. ординарный профессор. В 1907-1908 и 1915-1916 гг. декан юридического факультета Юрьевского университета. В 1917 г. попечитель Рижского учебного округа. В 1918— 1919 гг. преподавал в Воронежском университете. В 1919-1921 гг. учитель школы рабочей молодежи в Адлере. В 1922 г. член советской делегации на международной конференции в Лозанне. С 1922 г. преподавал в Московском университете и в Институте народного хозяйства имени Карла Маркса. С октября 1922 г. юрисконсульт юридического отдела Народного комиссариата внешней торговли. С 1923 г. преподавал международное право в Московском университете. С 1926 г. член Украинской Академии наук.
493 ЭЁЯц.
- «...сажание послов в знаменитый семибашенный замок в Константинополе...» Имеется в виду Едикуле («Семибашенный замок»), построенный в Стамбуле в период правления Мехмеда Завоевателя в 1458 г. Здесь хранилась казна и архивы султана. Также замок использовался в качестве тюрьмы. Здесь обычно содержались послы воевавших с Османской империей держав.
К стр. 219. «...после гаагских мирных конференций...» Имеются в виду Гаагские конференции 1899 и 1907 гг., в ходе которых были приняты конвенции, устанавливавшие нормы ведения военных действий.
К стр. 220. «...Еще недавно можно было услышать заявление гр. Ревентлова, что “мы (т. е. немцы) достаточно сильны, чтобы не считаться с каким-либо правом войны, чтобы не нуждаться в каких-либо принципах гуманности; мы можем быть жестокими”...» Ревентлов (Reventlow) Эрнст Кристиан Эйнер Людвиг, граф (1869-1943) - немецкий журналист, политический и государственный деятель. Военный теоретик. Автор книг и статей, посвященных военной проблематике. Сторонник пангерманизма. В 1920 г. основал газету «Der Reichswart» («Рейхс-хранитель»). В 1924 г. стал лидером Немецкой партии свободы. В том же году был избран в Рейхстаг. В 1927 г. вошел в НСДАП. В 1934-1936 гг. заместитель председателя Немецкого движения за веру.
- «...K ним приложен регламент о законах и обычаях сухопутной войны, первый отдел коего говорит о “воюющих” (беллигерантах)...» Belligérant - воюющий (фр.).
- «...вследствие крайней необходимости, nécessite de guerre, Kriegsraison...» Nécessite de guerre - военная необходимость (фр.)- Kriegsraison - военная необходимость (нем.).
К стр. 222. «...напр., Рузвельта и б. статс-секретаря иностр. дел Бэкона...» Рузвельт (Roosevelt) Теодор (1859-1919) - амерканский государственный деятель. В 1882-1884 гг. депутат собрания штата Нью-Йорк. В 1889-1895 гг. член Комиссии по гражданской службе. С 1895 г. полицейский комиссар Нью-Йорка. В 1897-1898 гг. помощник морского министра. С 1898 г. губернатор штата Нью-Йорк. С 1900 г. вице-президент США. В 1901-1909 гг. после убийства президента К. Мак-Кинли президент США. Проводил неолиберальный курс на поддержку «маленького человека».
- Бэкон (Bacon) Роберт (1860-1919) - американский государственный деятель. В 1905-1909 гг. заместитель государственного секретаря США. В 1909 г. государственный секретарь. В 1909-1912 гг. посол США во Франции.
К стр. 224. «...Лишь в 1909 г. на лондонской конференции была выработана первая “Декларация права морской войны”...» Имеется в виду Лондонская морская конференция 1908-1909 гг. В ней приняли участие европейские морские державы, США и Япония.
К стр. 225. «...но один из них, покойный Маршал ф. Биберштейн, присовокупил интересную фразу...» Биберштейн (Bieberstein) Адольф Маршал фон (1842-1912) - немецкий государственный деятель. В 1878 г. был избран в Рейхстаг. Член Немецко-консервативной партии. С 1890 г. имперский государственный деятель по иностранным делам. В 1897 г. вышел в отставку.
К стр. 227. «...абсолютно всякое действие, всякий акт может быть оправдываем как necessaria ad finem belli...» Necessaria ad finem belli - нужды войны (лат.).
- «...Благодаря этому, всякие соглашения в этой области могут быть достигаемы только ad hoc...» Ad hoc - к этому, для данного случая, для этой цели (лат.).
aj*ä36_494.
К стр. 228. «...что совершенно недостаточно сломить одну германскую военную мощь, тот furor teutonicus...» Furor Teutonicus - тевтонская (германская) ярость (лат.); латинское крылатое выражение.
Гессен В. М. Война и право
Впервые опубликовано: Гессен В. М. Война и право // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 484-506.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 228. «...Вопрос о том, существует ли право войны или война необходимо является отрицанием права, сводится, по своему существу, к вопросу о характере - конвенциональном или правовом - тех норм, которыми определяются обязанности и права воюющих сторон...» Конвенциональный характер - т. е. договорной.
К стр. 229. «...Во время мира эта сила смягчается, в своих проявлениях, конвенциональными нормами международной куртуазии...» Т. е. вежливости, обходительности.
К стр. 230. «...quand тете...» В любом случае (фр.).
- «...Inter arma silent leges...» «Во время войны безмолвствуют законы» (лат.). Цитата из Цицерона («Речь в защиту Милона»).
- «...языческий бог, Mars exlex древнего Рима...» Mars exlex - беззаконная война (лат.).
К стр. 231. «...Есть страшный закон войны, именуемый законом репрессалий...» Репрессалия - в международном праве: нарушение правовых норм в ответ на подобное нарушение со стороны противника.
К стр. 232. «...29 апреля 1913 г. германский ст.-секр. по иностранным делам ф. Ягов...» Ягов (Jagow) Готлиб (1863-1935) - немецкий дипломат. В 1909-1912 гг. посол в Италии. В 1913-1916 гг. статс-секретарь иностранных дел.
К стр. 233. «...Приведем in extenso характерную германскую ноту...» In extensor - полностью, целиком (лат.).
К стр. 236. «...29 июля между имперским канирером и с. Гошеном...» Тошен (Gochen) Эдуард, сэр (1847-1924) - английский дипломат. В 1905-1908 гг. посол в Австро-Венгрии. В 1908-1914 гг. посол в Германии.
К стр. 237. «...И еще с большим стыдом он вспомнит о телеграмме от 1 августа Вильгельма II Георгу V...» Георг V (George V) (1865-1936) - король Великобритании (с 1910).
- «...телеграфирует Ф. Берти, британскому послу в Париже...» Берти (Bertie) Френсис (1844-1917) - английский дипломат. В 1905-1918 гг. посол Великобритании во Франции.
К стр. 238. «...Британское правительство колеблется до тех пор, пока участия Англии в войне повелительно требуют соображения raison d'état...» Raison d’état - государственные соображения (фр.).
К стр. 240. «...P. ф. Иеринг - родоначальник так называемого позитивного направления в философии права - фанатичный поклонник Бисмарка...» Иеринг (Ihering) Рудольф (1818-1892) - немецкий юрист. С 1845 г. профессор Базельского, с 1846 г. - Ростокского, с 1849 г. - Кильского, с 1852 г. - Гиссенского, с 1868 г. - Венского, с 1872 г. - Геттингенского
495_3&u
университетов. Представитель социологического метода в изучении права. Считал, что право - это защищенный интерес. Оно возникает в результате противостояния отдельных людей и общественных групп. По мнению Иеринга, наиболее гармоничные социальные отношения формируются там, где право основано на обуздании силы, а не благодаря торжеству одной из общественных групп.
К стр. 241. «...Идеологическая критика права бессмысленна и бесцельна. По мнению Меркеля, одного из последователей Иеринга...» Меркель (Merkel) Адольф (1836-1896) - немецкий юрист, представитель юридического позитивизма. Автор учения о наказании.
- «...Германия Крупна и Цеппелина...» Цеппелин (Zeppelin) Фердинанд Адольф Хайнрих Август, граф (1838-1917) - немецкий изобретатель. Участник франко-прусской войны 1870-1871 гг. С 1874 г. работал над проблемами воздухоплавания. В 1887 г. предложил строительство больших воздухоплавательных аппаратов (дирижаблей). Считал, что именно за ними будущее. В 1898 г. основал «Акционерное общество содействия воздухоплаванию». В 1900 г. поднялся в воздух первый дирижабль. В период Первой мировой войны дирижабли использовались военным командованием Германии.
- «...Германия fin de siedet...» Fin de siècle - конец века (фр.).
К стр. 242. «...По словам Вундта, Россия не выполнила своей задачи - приобщить к европейской культуре свои земли...» Вундт (Wundt) Вильгельм (1832-1920) - немецкий философ и психолог. В 1864-1874 гг. профессор физиологии в Гейдельберге. С 1875 г. профессор философии в Лейпциге. Отстаивал концепцию параллелизма психофизических и когнитивных процессов. Ввел в психологическую науку экспериментальный метод. В 1879 г. организовал психологическую лабораторию. В области философии развивал гегельянские построения.
- «...Losschlagen nach Western und Osten - становится лозунгом плеяды военных ученых публицистов (Бернгарди, Кайм, Врохен, Либерти, Айхгорн и dp.)...» Losschlagen nach Western und Osten - Бить на Запад и Восток (нем.). Бернгарди (Bemhardi) Фридрих фон (1849-1930) - германский генерал от кавалерии, военный теоретик. Участник франкопрусской войны 1870-1871 гг. В 1878 г. окончил Прусскую военную академию. В 1891— 1895 гг. военный атташе в Швейцарии. В 1898-1901 гг. руководил Военно-историческом отделом Генерального штаба.
- Кайм (Kaim) Конрад Валентин фон (1731-1801) - австрийский генерал. С 1796 - фельдмаршал-лейтенант.
- Эйхгорн (Eichhorn) Герман фон (1848-1918) - германский военный и государственный деятель. Участник франко-прусской войны 1870-1871 гг. С 1912 г. генерал-инспектор 7-й армейской инспекции. С 1916 г. командующий группы армии «Эйхгорн» в Восточной Пруссии. После заключения Брестского мира руководил оккупированными территориями в Белоруссии, на Украине и на юге России. С 31 марта 1918 г. главнокомандующий группой армий «Киев». Убит эсером Б. М. Донским.
Милюков П. Н. «Нейтрализация» Дарданелл и Босфора
Впервые опубликовано: Милюков П. Н. «Нейтрализация» Дарданелл и Босфора // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 532-548.
Печатается по первому изданию.
К стр. 246. «...При обсуждении этого предложения в Брюсселе попросил слова бывший турецкий министр, армянин Норадунгиан...» Нарадунгиан Габриэль (1852-1936) - турецкий государственный деятель армянского происхождения. В 1912-1913 гг. министр иностранных дел Османской империи.
496
Кстр. 247. «...Такой договор относительно Панамского канала был заключен впервые еще в 1850 году (так называемый договор Клейтон - Бульвера)...» Договор был подписан 18 апреля 1850 г. государственным секретарем США Дж. М. Клейтоном и послом Великобритании в США Г. Бульвер-Литтоном. Согласно этому документу, стороны приходили к соглашению о нейтрализации будущего канала, который бы проходил через Центральную Америку.
- «...За исключением статьи 8-й, договор Клейтон - Бульвера был, однако, отменен более выгодным для Америки договором Хея - Паунсфорта ( 1901), который, вместе с договором 1904 г. (так называемый договор Хея - Бюно-Варилья) между Соединенными Штатами и Панамской республикой, и составляет действующее право Панамского канала...» Договор Хея - Паунсфорта был подписан 18 ноября 1901 г. США и Великобританией. Согласно его положениям, прежде действовавший договор Клейтона - Бульвера фактически отменялся. Договор Хея - Брюно - Варильи был подписан в 1903 г. США и Панамой вскоре после отделения последней от Колумбии. Договор гарантировал особые права США в зоне Панамского канала.
- «...justes et équitables...» Надлежащие и справедливые (фр.).
К стр. 248. «... to establish fortifications...» Устанавливать укрепление (англ.).
- «...entire equality...» Полное равенство (англ.).
- «...ail nations...» Все нации (англ.).
- «...Начала “нейтрализации” Суэцкого канала установлены договором 1888 г., которым и до сих пор определяется положение канала в мирное и в военное время...» Имеется в виду Константинопольская конвенция 1888 г., подписанная 17 октября 1888 г. Османской империей, Великобританией, Францией, Россией, Германией, Австро-Венгрией, Италией, Испанией, Нидерландами.
К стр. 249. «...Немногие из них, как Hautefeuille, отрицают за прибрежным государствомсувереном всякое право и требуют полной свободы прохода...» Отфёй Лоран Базиль (1805— 1875) - французский юрист, специалист по международному морскому праву.
- «..Другие, как Vattel, Ortolan, Bluntschli, Pradier Fodere, признают за прибрежным государством, если только вход в пролив не может быть обстреливаем прибрежными крепостями, простое право общего надзора...» Ваттель Эмер Эе (1714-1767)- швейцарский юрист. В своих трудах обосновывал естественные права человека. Автор сочинений по проблематике международного права, в том числе «Право народов» (1758). С 1743 г. посол Саксонии в Берне.
- Ортолан Жан (1808-1874) - французский юрист, специалист по морскому международному праву.
- Блюнчли (Bluntschli) Иоганн Каспар (1808-1881) - швейцарский юрист и государственный деятель, представитель органической теории права. С 1833 г. профессор права, с 1844 г. президент Цюрихского университета. С 1847 г. профессор конституционного права Мюнхенского, с 1861 г. Гейдельбергского университета. В 1873 г. участвовал в создании Института международного права в Генте. Уподоблял государство биологическому организму, обладающему внутренним единством и собственными законами развития.
- Прадье-Фодере Поль (1827-1904) - французский юрист, профессор административного права в Париже.
- «...Fiore, Wheaton, признают за прибрежным государством не только право регламентировать навигацию в проливе, но и право закрывать проливы во время войны для воюющих сторон...» Фьоре Паскуале (1837-1914) - итальянский юрист, профессор права в Неаполе. Уитон Гораций (1803-1882) - американский политик.
К стр. 250. «...Согласно этим договорам (Лондонская конвенция 1841 г., Парижский трактат 1856 г., Лондонский договор 1871 г.), султан обязан держать проливы закрытыми для всех военных судов...» Лондонская конвенция о проливах была заключена 13 июля 1841 г.
497_&Ьл
Ее подписали Россия, Великобритания, Франция, Австрия и Пруссия. Фактически она отменяла действия Ункяр-Искелесийского договора, предоставляя Османской империи исключительные права контроля над черноморскими проливами.
- Парижский трактат 1856 г. запрещал России иметь Черноморский флот и укрепления на юге России (ст. Ии 13).
- Лондонская конвенция 13 марта 1871 г. была подписана Россией, Османской империей, Великобританией, Австро-Венгрией, Германией, Италией, Францией. Согласно ее положениям, Россия вернула себе право иметь военно-морской флот на Черном море. Вместе с тем проливы оставались для нее закрытыми.
- «...Статья 24-я Сан-Стефанского договора обязывала Порту не устанавливать на будущее время фиктивной блокады портов Черного и Азовского морей; но статья эта не вошла в Берлинский трактат...» Берлинский трактат был подписан 1(14 июля) 1878 г. Он во многом пересматривал положения Сан-Стефанского договора. Согласно решениям Бердинского конгресса, Болгария делилась на три части: зависимое от Османской империи княжество, автономная провинция Турции Восточная Румелия и Македонию. Кроме того, Фракия и Албания остались за Османской империей. Черногория и Сербия потеряли ряд территорий. Румыния получила Северную Добруджу и устье Дуная. Босния и Герцеговина оккупировались Австро-Венгрией. Россия не получала Баязет и Алашкертскую долину.
- «...Закрытие проливов во время турецко-итальянской войны...» Имеется в виду италотурецкая война 1911-1912 гг., в результате которой Италия фактически аннексировала Ливию.
К стр. 252. «...B 1798 г. был подписан русско-турецкий союзный договор сроком на восемь лет...» Имеется в виду договор, подписанный 23 декабря 1798 г. (3 января 1799 г.) в Константинополе. Фактически он обозначал вступление Османской империи во Вторую антифранцузскую коалицию.
- «...Седьмая статья русско-турецкого договора 1805 г....» Русско-турецкий договор в целом подтверждал положения договора 1799 г.
К стр. 253. «...Так, на Берлинской конференции лорд Солсбери утверждал...» Сольсбери (Salisbury) Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесиль (1830-1903) - английский политический деятель. В 1878 г. занимал должность министра иностранных дел. Участвовал в Берлинском конгрессе. В 1885,1886-1892,1895-1902 гг. премьер-министр.
- «...A гр. Шувалов в ответ на это просил занести в протокол мнение России...» Шувалов Петр Андреевич, граф (1827-1889) - русский государственный деятель, генерал-адъютант (с 1871). Участник Крымской войны 1853-1856 гг. С 1854 г. адъютант военного министра. С 1857 г. Петербургский обер-полицмейстер. С 1860 г. директор Департамента общих дел Министерства внутренних дел. С 1864 г. и. д. генерал-губернатора Лифляндского, Курляндского и Эстляндского. В 1866-1874 гг. главноначальствующий III Отделением С. Е. И. В. Канцелярии и шеф жандармов. С 1874 г. член Государственного совета. В 1874- 1879 гг. посол России в Великобритании. Фактически возглавлял российскую делегацию на Берлинском конгрессе 1878 г.
- «...Этот взгляд выражен еще раз в записке А. И. Нелидова...» Нелидов Александр Иванович (1835-1910) - русский дипломат. С 1855 г. служил в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел. В 1860-е гг. работал в миссиях в Греции, Баварии, Австрии. В 1877-1878 гг. заведующий канцелярией при главнокомандующем, великом князе Николае Николаевиче. Участвовал в переговорах по подписанию мира в Сан-Стефано. С 1879 г. посланник в Дрездене, с 1883 г. посол в Константинополе, с 1897 г. - в Риме. В 1903-1910 гг. посол во Франции.
К стр. 254. «...В 1805 году кн. Прозоровский (в инструкции Италийскому) ив 1810 г. граф Каменский соглашались, чтобы через проливы не проходило зараз более трех русских военных
а/й36_498
судов...» Очевидно, имеется в виду Прозоровский Александр Александрович (1733-1809) - русский военачальник и государственный деятель. Участник Семилетней войны. С 1782 г. сенатор. В 1790-1795 гг. главнокомандующий Москвы. В 1797 г. уволен со службы, к которой вернулся в царствование Александра I. С 1807 г. генерал-фельдмаршал и командующий Молдавской армией.
- Италийский Андрей Яковлевич (1743-1827) - русский дипломат. С 1781 г. секретарь посольства в Неаполе. С 1795 г. посол в Неаполе, с 1801 г. - в Константинополе. С 1817 г. - посланник в Риме.
- Каменский Николай Михайлович, граф (1776-1811)- русский военачальник. В 1799 г. воевал в Италии в армии А. В. Суворова. Участник кампаний 1805-1807 гг. С 1807 г. генерал-лейтенант. Участвовал в русско-шведской войне 1808-1809 гг. С 1809 г. генерал от инфантерии. С 1810 г. главнокомандующий в войне с Османской империей. Умер от лихорадки.
- «...Как известно, однако, даже и в этой форме наше требование вызвало такое сопротивление со стороны Англии, что пришлось в инструкции графу Игнатьеву дать ему определенное указание...» Игнатьев Николай Павлович, граф (1832-1908) - государственный деятель, генерал от инфантерии (с 1878). В 1851 г. окончил Военную академию. С 1864 г. посол в Турции. Участвовал в подготовке договора в Сан-Стефано. С 1879 г. нижегородский генерал-губернатор. С января 1881 г. министр государственных имуществ, с мая - министр внутренних дел. Оставался в должности до мая 1882 г.
- «...в перемирии, подписанном в Адрианополе, и в Сан-Стефанском договоре вопрос о проливах был затронут в самых общих выражениях...» Османская империя и Россия согласились на перемирие 31 января 1878 г. Сан-Стефанский мир был подписан 19 февраля 1878 г. Согласно этому договору, Османской империей признавалась независимость Сербии, Румынии и Черногории. Босния и Герцеговина обретали автономию. Образовывалось автономное княжество Болгария. Карс, Батум, Баязет переходили России.
- «...Вопрос ставится так, как он не стоял со времен Екатерины II и Александра /...» Александр /(1777-1825) - император России с 1801 г.
- «..Желание Дашкова в секретном комитете 1829 г. - взять “два каменистых уголка” на берегах Босфора, предложение Киселева - требовать у султана гавани при входе в Босфор, предписание Муравьеву занять на противоположных берегах Босфор два пункта, над которыми бы не господствовали окружающие высоты, и укрепить их пушками и гарнизонами по тысяче человек в каждом...» Дашков Дмитрий Васильевич (1788/1789-1839) - государственный деятель. С 1822 г. управляющий делами Константинопольской миссии. С 1823 г. член Совета комиссии по составлению законов. С 1826 г. статс-секретарь и товарищ министра внутренних дел. С 1832 г. министр юстиции. С 1839 г. председатель Департамента законов Государственного совета и главноуправляющий Второго Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии.
- Киселев Павел Дмитриевич, граф (1788-1872) - русский государственный деятель, генерал от инфантерии (с 1834). Участник войн с Наполеоном 1812-1814 гг. С 1814 г. флигель-адъютант. С 1823 г. генерал-адъютант. Участник русско-турецкой войны 1828— 1829 гг. В 1829-1834 гг. фактически возглавлял княжество Валахии. По его инициативе в 1831 г. был принят Органический регламент (фактически конституция) Валахии. С 1835 г. член Государственного совета, глава V Отделения С. Е. И. В. Канцелярии. С 1837 г. министр государственных имуществ. Инициировал проведение реформы государственных крестьян. В 1842 г. участвовал в разработке Положения об обязанных крестьянах. С 1856 г. посол России во Франции. С 1862 г. в отставке.
- Муравьев-Карсский Николай Николаевич (1794-1866) - русский военачальник. Участник кампании 1812 г. и заграничных походов 1813-1814 гг. Участвовал в усмирении польского восстания 1831 г. В 1832 г. был делегирован к наместнику Египта Мегмету-Али с требованием прекратить военные действия против Османской империи. Руководил русским флотом и войсками на Босфоре в 1833 г. С 1833 г. генерал-адъютант. В 1834 г. вышел в
i99_3&u
отставку. В 1845 г. иркутский, в 1846 г. тулький губернатор. В 1848 г. вернулся на военную службу. С 1853 г. генерал от инфантерии. В 1854 г. военный губернатор Кавказской губернии, руководил русскими войсками на Кавказе в период Крымской войны (в том числе и взятием Карса).
К стр. 255. «...все эти предположения имели в виду лишь возможное в будущем “наступление окончательной развязки на берегах Босфора” (доклад Нессельроде)...» Нессельроде Карл Васильевич (или Карл Роберт) (1780-1862) - русский государственный деятель и дипломат. С 1800 г. камергер. С 1816 г. управляющий иностранной коллегией. В 1822 г. единолично возглавил Министерство иностранных дел. С 1823 г. вице-канцлер. С 1844 г. канцлер. В 1856 г. уволен в отставку с должности миинистра иностранных дел.
Милюков П. Н. Территориальные приобретения России
Впервые опубликовано: Милюков П. Н. Территориальные приобретения России // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 53-66.
Печатается по первому изданию.
К стр. 257. «...Эти слова, сказанные генерал-губернатором прикарпатских земель, гр. Г. А. Бобринским...» Бобринский Георгий Александрович, граф (1863-1928) - русский военный и государственный деятель. В период русско-японской войны 1904-1905 гг. генерал для особых поручений при главнокомандующем всеми сухопутными и морскими силами. С 1910 г. генерал-лейтенант. В 1914-1915 гг. генерал-губернатор Галиции. Проводил политику форсированной русификации края. С 1915 г. генерал-адъютант. С 1919 г. в эмиграции. Скончался в Париже.
- «...во Львове, подробнее развили мысль, уже заключавшуюся в воззвании Верховного Главнокомандующего “русского народу” от 5 августа 1914 г. ...» Имеется в виду следущее воззвание:
5 августа 1914 г.
Братья.
Творится суд Божий.
Терпеливо, с христианским смирением, в течение веков томился Русский народ под иноземным игом, но ни лестью, ни гонением нельзя было сломить в нем чаяний к свободе.
Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы Русский народ в его порыве к объединению.
Да не будет больше подъяремной Руси. Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла, Князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой, нераздельной России.
Да свершится Промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли русской.
Да поможет Господь Царственному своему Помазаннику Императору НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ Всея России завершить дело великого князя Ивана Калиты.
А ты, многострадальная братская Русь, встань на сретение русской рати.
Освобождаемые русские братья!
Всем вам найдется место на лоне Матери России. Не обижая мирных людей, какой бы они ни были народности, не полагая своего счастья в притеснении иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца свои к Богу с молитвой за Россию, за Русского Царя.
лУйЗВ 500
В 41-м корпусе (296-й полк). Делегаты полка вновь ходили к неприятелю. На одной из высот была организована сходка наших и немецких солдат, продолжавшаяся 1 ч 20 мин.
Верховный Главнокомандующий, генерал-адъютант Николай.
К стр. 258. «...Этнографическая карта проф. Т. Д. Флоринского (Киев, 1911) дает извилистую черту...» Флоринский Тимофей Дмитриевич (1854-1919) - филолог-славист, византинист. В 1876 г. окончил историко-фиолологический факультет Санкт-Петербургского университета. Ученик В. И. Ламанского и В. Г. Васильевского. В 1881 г. защитил магистерскую диссертацию «Южные славяне и Византия во второй четверти XIV в.». С 1882 г. приват-доцент Университета св. Владимира в Киеве. В 1888 г. защитил докторскую диссертацию «Памятники законодательной деятельности Душана, царя сербов и греков». С 1888 г. профессор, в 1890-1905 гг. декан историко-фиололгического факультета Университета св. Владимира. С 1898 г. член-корреспондент Российской Академии наук. В 1906-1907 гг. директор Киевского женского коммерческого училища. В 1909 г. председательствовал в Киевском временном комитете по делам печати. В 1910-1917 гг. председатель профессорского дисциплинарного суда при Университете св. Владимира. В 1916-1917 гг. военный цензор. Член Киевского клуба националистов. Расстрелян ВЧК.
К стр. 259. «...Карта, приложенная к “обозрению современного славянства” Любора Нидерле...» Нидерле (Niederle) Любор (1865-1944) - чешский археолог, историк-славист, этнограф. В 1898-1929 гг. профессор доисторической археологии и этнографии Пражского университета. В 1919 г. участвовал в создании Археологического института в Праге. В 1927-1928 гг. ректор Карлова университета. С 1928 г. руководитель Славянского института в Праге. В 1902-1934 гг. опубликовал труд «Славянские древности». Считал, что нет серьезных научных оснований судить об этногенезе славян до эпохи средневековья.
К стр. 262. «...дальше начинается полоса наиболее густого польского населения, на которую обратил внимание еще Людвиг Бернгард в своей интересной книге “Die Polenfrage”...» Бернхард (Bernhard) Людвиг (1875-1935) - немецкий экономист и публицист. В данном случае имеется в виду его работа “Die Polenfrage. Das polnisch gemeinwesen im preussischen Staat” (Борьба поляков за существование в Пруссии). На русском языке это сочинение было опубликовано в 1911 г.
К стр. 264. «...Со стороны европейского берега границы Hinterland’а Константинополя определенно установлены Лондонской конференцией и Константинопольским договором 1912 года...» Hinterland - земля между берегом и береговой линии реки или пролива (англ.).
К стр. 265. «...По Лондонскому меморандуму 30 мая 1878 г. гр. Шувалов заявил, что “Россия уступает Баязет Турции по желанию Англии”...» Имеется в виду соглашение России и Великобритании об изменении основных положений Сан-Стефанского мира.
Бердяев Н. А. Германия, Польша и Константинополь
Впервые опубликовано: Бердяев Н. А. Германия, Польша и Константинополь // Биржевые ведомости. 21 мая 1915. № 14855.
Впоследствии опубликовано: Бердяев Н. А. Падение священного русского царства: публицистика 1914-1922 / вступ. ст., сост. и примеч. В. В. Сапова. М.: Астрель, 2007.
Печатается по первому изданию.
К стр. 268. «...B 1912 г. в монографии о А. С. Хомякове...» Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) - русский философ, поэт, представитель славянофильства. В 1822-1829 гг.
501 S&v
на военной службе, участник русско-турецкой войны 1828-1829 гг. Отстаивал идею самобытного развития России на основе своеобразного религиозного опыта. Противопоставлял западноевропейский рационализм мистическому переживанию русского православия. Считал, что рассудок не может быть единственным средством познания, которое достигается благодаря сочетанию всех форм постижения окружающей действительности: разума, чувства, интуиции. В этом синтезе рождается личность, в которой снимаются кажущиеся логические противоречия. При этом подходе внешние противоречия могут в действительности обеспечивать внутреннее единство. Так, А. С. Хомяков противопоставлял Петербург Москве как «вещественную личность государства» «сознанию души народной». При этом речь шла о внутреннем единстве, взаимодополняемости этих двух субстанций. Москва представлялась Хомякову «внутренней формой» петербургской России.
К стр. 270. «...За свое невмешательство в русско-японскую войну, к которой сама же подстрекала, Германия потребовала взятку в виде ужасного для России торгового договора...» Очевидно, Н. А. Бердяев ошибается. Речь идет о Бьёркском договоре, подписанном Николаем II и Вильгельмом II 11(24) июля 1905 г. Он содержал обяательства сторон о взаимопомощи, что ставило под сомнение русско-французские союзнические отношения и имело явную антианглийскую направленность. В ноябре 1905 г. Николай II обусловил выполнение этого договора присоединением к нему Франции. Фактически Бьёрский договор не вступил в действие.
Кокошкин Ф. Ф. Германия, Англия и судьбы Европы
Впервые опубликовано: Кокошкин Ф. Ф. Германия, Англия и судьбы Европы. М., 1918.
По мнению Кокошкина, Первая мировая война представляла собой борьбу за свободу народов и ценности европейской культуры, что обуславливало особое значение участия России в данном конфликте. Помимо этого, в сложившихся обстоятельствах военное столкновение грозило самому существованию страны, что требовало со стороны ее граждан готовности идти до победного конца. По оценке Кокошкина, для Германии война имела превентивный характер. Немецкое правительство стремилось поставить предел культурному и экономическому росту России. Именно поэтому сепаратный мир с Германией противоречил бы коренным интересам страны. Его следствием стало бы торжество и русской, и прусской реакции: «И когда боятся русской реакции, забывают, что наша реакция не так страшна: мы с нею сами справимся по мере нашего культурного роста. А германская реакция отличается тем, что она умеет опираться на широкие духовные и материальные средства, она может дать иное направление всей нашей культуре. Все наше внутреннее развитие и будущее будет зависеть уже не от нас, а от германцев, от того, какими глазами взглянут они на нас» (Съезды и конференции Конституционно-демократической партии, 1915-1917. М., 2000. Т. 3. Кн. 1. С. 168).
Уничтожение же Франции, Бельгии и поражение Великобритании означало бы победу реакции уже в общеевропейском масштабе. С точки зрения Кокошкина, Германия стремилась к мировой гегемонии. Лишь по форме она соблюдала внешние нормы культуры, в сущности их жестоко попирая: «Те, кто этого не понимают или не разделяют, способствуют понижению настроения в стране. Ведь настроение в стране в значительной мере создается нами же, интеллигенцией. В французских газетах приведен был разговор на эту тему с одним солдатом, когда его спросили, выдержит ли армия предстоящие испытания, солдат ответил: “Мы-то выдержим, а выдержите ли вы там?” Надо, чтобы мы, интеллигенция, выдержали» (Там же. С. 168).
В предисловии к посмертной публикации Ф. Ф. Кокошкина «Германия, Англия и судьбы Европы» было сказано: «16 октября 1916 г. в публичном заседании “Общества сближения с Англией” в зале Московской Городской Думы Ф. Ф. Кокошкин произнес обширную речь на тему: “Германия, Англия и судьбы Европы”».
jutcäE 502
Эта замечательная речь во многих отношениях отразила на себе наиболее характерные особенности духовного облика покойного ученого и политического деятеля.
Прежде всего она представляет собой яркий и прекрасный образец исключительного ораторского дарования Ф. Ф. Кокошкина. Даже только прочитывая эту речь, и не видя перед собою оратора, не слыша его голоса, не испытывая непосредственного впечатления от его интонаций, от воодушевления, сквозившего в чертах его лица в те моменты, когда его слово подчиняло себе внимание настороженной аудитории, нельзя не почувствовать, какая мощная ораторская сила жила в этом человеке. На примере этой речи можно с полной ясностью отдать себе отчет и в том, каким именно свойствам своего ораторского дара Кокошкин был обязан своей заслуженной славой первоклассного оратора.
Слушая или читая речи многих искусных ораторов, вы испытываете удовольствие, сознательно сами для себя отмечая, чем именно в каждый данный момент вызвано ваше эстетическое наслаждение. Перед вами мелькает то меткая фраза, то остроумное сравнение, то красивый поэтический образ, то интересный парадокс. И вы любуетесь этими блестками нарядной речи, словно драгоценными камушками, постепенно раскладываемыми перед вашими очарованными взорами.
Речи Кокошкина не пестрели такими внешне эффектными стилистическими узорами. Высокое литературное мастерство, которым всегда было отмечено их изложение, отличалось благородно строгой простотой и чрезвычайно точной отчетливостью выражений, в духе классической прозы Пушкина или Тургенева. Но подлинная сила ораторского дарования Кокошкина состояла как раз в том, что при слушании его речи вам просто некогда было обращать внимание на ее литературную одежду. Истинный оратор Божьей милостью не пленяет и не очаровывает слушателя, а магнетизирует и приковывает к себе его внимание так всецело, что ему даже нет времени и возможности отдавать себе отчет в том, чем именно он восхищен и захвачен. При произнесении речи истинным оратором сам он и его слушатель как бы срастаются в единое существо, превращаются как бы в единую тугую натянутую струну, напряжение которой все крепнет и крепнет до того момента, когда прозвучат последние слова с ораторской трибуны.
Такое именно действие неизменно оказывали на аудиторию речи Кокошкина. И некоторое представление о таком их действии можно получить даже и при чтении этих речей, по печатному тексту. Замечательная речь, предлагаемая здесь вниманию читателей, служит убедительным тому доказательством.
Почему вы не можете оторваться от этой речи, не дочитав ее до конца? Потому что в каждой фразе ее чувствуется сила глубокого убеждения; потому что в основе этой силы убеждения заключена точная и ясная мысль, связанная с определенным мировоззрением; наконец, потому что раскрытие этой мысли облечено в такую систему до прозрачности ясных положений и фактических доказательств, которая постепенно вырастает перед духовными взорами слушателя в неотразимо привлекательное логическое построение, в одно и то же время воздушно-легкое по свободному течению вложенной в него мысли и внушительно мощное по силе ее сосредоточенности и внутренней сцепленности всех ее отдельных моментов.
Вы чувствуете в то же время, что путь, которым оратор властно увлекает вас за собой, вовсе не исчерпывается формальным логическим развитием его идеи, ибо каждое положение его речи основывается на богатом подборе фактов, извлекаемом из его обширного знания исторического прошлого и современной политической действительности. Эти факты, столь обильно насыщающие содержание его речи, сплетаются в одно неразрывное целое с системою ее логических доказательств и располагаются так искусно, что из них по мере течения речи слагаются цельные картины политической действительности, открывающие широкие перспективы для познания смысла современных явлений мировой политической жизни.
Твердость убеждения, стальная сила логической мысли и глубокое знание политической действительности - таковы были три основные стихии ораторского дара Ф. Ф. Кокошкина,
503 ЭоЗц.
и из соединения всех этих трех стихий рождалась тайна его неизменных ораторских триумфов.
Речь, которую мы здесь печатаем, заслуживает особого внимания общества не только потому, что в ней выпукло выступают сильные стороны ораторского дарования Ф. Ф. Кокошкина, но также и потому, что в ее содержании выражается основное ядро, сердцевина его политического мировоззрения. Центр тяжести всей речи лежит в необычайно ярком противопоставлении двух противоположных политических мировоззрений. Мировая война представляется оратору состязанием Германии и Англии, в котором он усматривает состязание двух исключающих друг друга политических принципов. Эта борьба между стремлением Германии подчинить всю Европу гегемонии единого сильнейшего государства, которое должно стать властелином, предписывающим свои законы всем остальным европейским странам, и стремлением Англии к организации Европы на началах федеративного единения самостоятельных и не стесненных в свободе своего внутреннего развития стран. «Германия превыше всего» - таков исходный пункт германского идеала; «Живи и жить давай другим» - таком исходный пункт идеала английского. Во всеоружии обильного и искусно расположенного фактического материала Ф. Ф. Кокошкин показывает слушателю те конкретные формы, в которых Германия и Англия воплощают на практике эти основные, руководящие принципы своего политического творчества. И вслед за изображением типичных приемов германской политики перед нами развертывается здесь величественная картина Британской империи, в которой широкое применение принципа свободной федерации так счастливо сочеталось с внушительной силой союзного целого.
Оратор не оставляет в слушателе никакого сомнения в том, что все его симпатии стоят на стороне английского идеала. И слушатель без труда сделает тот вывод, что на этом конкретном примере выражается существо общего мировоззрения Ф. Ф. Кокошкина. Общеизвестно, конечно, что Ф. Ф. Кокошкин был истинным рыцарем идеала свободы. Но понятие свободы было так затемнено и искажено в сознании широких слоев нашего населения, а трагические события, пронесшиеся над нашей родиной, так способствовали еще дальнейшему затемнению и искажению его, что становится в высшей степени важным подчеркнуть то реальное представление о сущности свободного строя, которое выражено в этой речи Ф. Ф. Кокошкина.
Изображая столь высоко ценимые им жизненные принципы Британской империи, Ф. Ф. Кокошкин усиленно выдвигает ту мысль, что осуществление принципа свободного самоопределения отдельных частей этой своеобразной федерации не только не исключает наличности твердой и сильной государственной власти, но необходимо предполагает ее существование и в свою очередь способствует ее развитию и укреплению. Свобода, понимаемая сообразно ее действительной природе, вовсе не есть дезорганизующая сила, расшатывающая крепость государственного союза, снимающая все сдержки с проявления противообщественных страстей; как раз напротив, свобода есть великий принцип организации, ибо в правильном понимании своем она предполагает обеспечение для каждого члена государственного союза неприкосновенности прав свободной личности, что возможно и осуществимо лишь при условии общепризнанной сильной и твердой власти, во всех случаях одинаково готовой устранить всякое правонарушение, откуда бы оно ни исходило. И Ф. Ф. Кокошкин подчеркивает в своей речи, что в построенной на началах истинной свободы Британской империи сказывается гораздо более удивительная организационная сила и мощь, нежели в тех результатах, которых достигнул в этом отношении германский империализм и милитаризм.
Речь Ф. Ф. Кокошкина, произнесенная в 1916 г., овеяна твердой уверенностью в полном конечном торжестве Англии над Германией. Не будем гадать, в какой степени он изменил бы оптимистический тон некоторых мест своей речи под влиянием последующих событий. Пусть только читатель не упускает из виду, что основной тезис речи Ф. Ф. Кокошкина выходит далеко за пределы оценки отдельных перипетий текущей войны. В сущности, это речь не столько о ходе и исходе данной войны, сколько о двух полярно противоположных
л^6_504
идеалах политического творчества. Факты текущей политической действительности служат здесь Ф. Ф. Кокошкину лишь иллюстрационным материалом, на котором он развивает основные руководящие начала всего своего политического мировоззрения. Эти начала служили ему путеводными звездами, по которым он располагал и внутреннюю жизнь своего духа, и свои практические шаги на поприще политической борьбы и общественной работы. И сияние этих звезд, конечно, не могло бы померкнуть перед его духовным взором от тех или иных временных поворотов переменчивой боевой удачи.
Внимательный и чуткий читатель без труда усмотрит в рассуждениях Ф. Ф. Кокошкина о явлениях данного момента освещение основных положений его общего философскополитического символа веры. Это именно обстоятельство более всего и побудило нас предложить вниманию общества настоящую речь Ф. Ф. Кокошкина в виде отдельной брошюры.
Остается сказать несколько слов о том, в каком виде текст этой речи, здесь печатаемый, сохранился в бумагах Ф. Ф. Кокошкина. Почти вся речь, за исключением лишь заключительной ее части, была записана самим Ф. Ф. Кокошкиным после ее произнесения, и, таким образом, этот текст не оставляет ничего желать в смысле его аутентичности. К сожалению, однако, Ф. Ф. Кокошкин не дописал речи до конца; запись оборвалась на том месте, где он, изложив зиждительные и животворные, с его точки зрения, принципы устройства Британской империи, переходил затем к указанию недочетов и слабых сторон ее организации, чтобы вместе с тем показать, насколько эти недочеты не могут идти ни в какое сравнение с отрицательными основными чертами германской политической системы. Остается только сожалеть о том, что столь интересная и существенная часть речи не была воспроизведена в письменной форме. Все же наибольшая часть речи вошла в письменный авторский текст, в чем нас убеждает оставшийся в бумагах Ф. Ф. Кокошкина конспект всей речи. По этому конспекту можно видеть, что недописанной осталась сравнительно небольшая заключительная часть. Вместо этой недописанной части мы помещаем в соответствующем месте относящиеся к ней строки конспекта, из которых читатель уловит хотя бы общую нить дальнейшего изложения. Эффектные финальные строки всей речи мы воспроизводим по отчету об этом заседании «Русских Ведомостей» в номере от 17 октября 1916 года. Этот отчет Ф. Ф. Кокошкин, конечно, имел возможность просмотреть и проверить и, таким образом, точность этой записи может быть признана вполне надежной.
Не сомневаемся в том, что и в таком, несколько урезанном в своем конце виде, настоящая речь Ф. Ф. Кокошкина явится ценным памятником его ораторского искусства и его политических воззрений».
[Предисловие] // Кокошкин Ф. Ф. Германия, Англия и судьбы Европы. М., 1918. С. 5-10.
К стр. 271. «...“Четыре всадника Апокалипсиса”. Так назвал известный испанский писатель Бласко Ибаньес свой последний роман, посвященный переживаниям современной войны...» Ибаньес (Ibanez) Бласко Винсенте (1867-1928) - испанский писатель. В период Первой мировой войны был военнным корреспондентом во Франции. Роман «Четыре всадника Апокалипсиса» (Los cuatro jinetes de Apocalipsis) был написан в 1916 г. и посвящен событиям Первой мировой войны.
К стр. 273. «...Они хорошо знают, что войну начала Германия, хотя лишь немногие из них настолько экспансивны, чтобы, подобно Максимилиану Гардену, признавать это открыто...» Гарден (Harden) Максимилиан (наст, имя и фам. Феликс Витковский) (1861— 1927) - немцкий публицист, в 1892-1922 гг. издатель еженедельника “Zukunft”. В 1907 г. стал известен благодаря разоблачениям противоестественных пороков придворных кругов (процесс Эйленбург - Мольтке). В начале Первой мировой войны поддержал агрессивный курс собственного правительства. Впоследствии его отношение к войне менялось. Гарден
505 Шя*
был уже склонен признавать вступление Германии в войну ошибкой. Приветствовал подписание Версальского договора.
К стр. 274. «...Еще в самом начале войны пользующийся мировой известностью немецкий ученый, лейпцигский профессор Оствальд в статье, обращенной к общественному мнению нейтральных стран, развил ясную и стройную теорию, выясняющую мировое назначение германского народа...» Оствальд (Ostwald) Вильгельм Фридрих (1853-1932) - химик и философ. В 1882-1887 гг. профессор Рижского политехнического училища, в 1887-1906 гг. Лепцигского университета. В 1909 г. лауреат Нобелевской премии по химии. Один из создателей Германского электрохимического общества. Сторонник «физического идеализма». Доказывал, что материя есть прямое продолжение энергии. В начале Первой мировой войны подписал воззвание 93 немецких ученых и деятелей искусств отдать все силы ради победы Германии.
К стр. 276. «...Они сами указывают на сущность своего “секрета”, когда, подобно Оствальду, противополагают немецкую “организацию” англо-французскому “индивидуализму”, пережитому немцами 50 лет тому назад, или когда, подобно Пленге и Зомбарту, торжествуют победу идей 1914 года над идеями 1789 года...» Пленге (Plenge) Иоганн (1874-1963) - немецкий философ и экономист.
- Зомбарт (Sombart) Вернер (1863-1941) - немецкий экономист, социолог. С 1890 г. профессор в Браслау (Вроцлаве), с 1904 г. - в Берлине. Представитель неокантианства. Изучал историю капитализма. Ввел понятие «дух капитализма», который определял формы поведения человека в социально-экономической сфере. Определял два типа буржуазного поведения: предпринимательский (активный) и мещанский (пассивный). Разрабатывал логику имманентных законов развития капитализма, который стремится к отчужденнобезличным отношениям.
К стр. 277. «...Это смешение находит себе яркое символическое воплощение в типичнейшей для современной Германии фигуре Вильгельма II, соединяющей в себе стремления к реставрации политического миросозерцания Фридриха Барбароссы с приемами и навыками директора или коммивояжера крупной торговой фирмы...» Фридрих IБарбаросса (Friederich I Barbarossa) (1122-1190) - император Священной Римской империи с 1147 г. Руководил пятью походами в Италию, которые закончились неудачей. Погиб в Третьем Крестовом походе.
К стр. 278. «...Один из самых проникновенных и сочувственных наблюдателей психического состояния Германии накануне войны, ныне умерший английский профессор Крэмб, с удивительной ясностью предчувствовавший неизбежность столкновения Германии с его отечеством и вместе с тем относившийся с нескрываемым сочувствием к духу германского патриотизма и призывавший своих соотечественников, “пока не поздно”, подражать ему...» Крэмб (Crumb) Джон Адам (1862-1913) - шотландский историк, публицист. В 1888— 1890 гг. преподавал в женском Колледже королевы Маргариты. С 1892 г. читал лекции в Колледже Королевы в Лондоне. С 1893 г. профессор.
- «...путем своеобразной реставрации воскреснет дух древней религии Одина...» Один, или Вотан, - верховный бог в древнегерманской и скандинавской мифологии, бог войны и победы.
- «...Это путь Германии к мировому значению, Zum Weltvolk hindurch...» К мировой нации (нем.).
К стр. 279. «...Бывший пастор, лидер германских либералов Науман, - один из наиболее ревностных распространителей этой идеи...» Науман (Naumann) Фридрих (1860- 1919) - германский политический деятель. С 1890 г. член Христианско-социальной пар¬
AjgoS 506
тии. В 1895 г. участвовал в создании Национал-социальной партии. В 1908 г. был избран в Рейхстаг.
К стр. 281. «...Полтораста лет тому назад великий французский мыслитель Монтескье говорил, что у всякого народа есть своя национальная цель...» Монтескье (Montesquieu) Шарль Луи (1689-1755) - французсий философ и политический деятель. В 1716-1726 гг. президент парламента Бордо. Сторонник теории естественного права. Говорил о первичности права по отношению к государству и законодательству. Утверждал принцип относительности ценности политических и общественных институтов в зависимости от культурных, исторических, географических условий. Считал, что форма правления в значительной мере определяется климатом, размерами государства. В качестве основной ценности выдвигал политическую свободу. Обосновал теорию разделения властей, которое может обезопасить страны от деспотизма.
- «...B середине XIX века немец Гнейст, изучив строй английского местного управления, был поражен той огромной ролью, которую играет английское местное самоуправление в качестве фундамента английской конституции...» Гнейст (Gneist) Генрих Рудольф (1816— 1895) - немецкий юрист. С 1858 г. член прусской палаты депутатов. Исследовал государственное право Англии. Утверждал, что в Европе политические институты находятся в критическом положении, т. к. они основывались на подавлении чужой воли, установлении классового или национального диктата, что с неизбежностью приводило к общественной дезинтеграции и будущим социальным потрясением. По его мнению, единственной стабильной страной в Европе оставась Великобритания, где был последовательно реализован принцип общественного самоуправления. Благодаря этому в Англии сохранялось нравственное единство народа и правящей элиты. Британская же конституционная система изменялась не в силу внешних потрясений, а вследствие внутренней эволюции.
К стр. 282. «...говоря о патриотизме, вспоминает смерть исследователя южных полярных стран капитана Скотта...» Скотт (Scott) Роберт Фолкон (1868-1912) - английский полярный исследователь. В 1901-1904 и в 1912 г. возглавил экспедиции в Антарктику. 17 января 1912 г. достиг Южного полюса. Умер на обратном пути от холода и физического истощения.
К стр. 284. «...наконец, старшие члены Британской политической семьи, dominions - колонии, обладающие не только собственным парламентом, но и собственным ответственным правительством...» Имеются в виду доминионы (dominions) Великобритании: Канада, Австралия, Новая Зеландия и др.
Туган-Барановский М. И. Влияние войны на народное хозяйство России, Англии и Германии
Впервые опубликовано: Туган-Барановский М. И. Влияние войны на народное хозяйство России, Англии и Германии // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 259-324.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 291. «...Известный лозунг Вильгельма “Die Zukunft Deutschlands auf dem Wasser” выражал собой назревшую хозяйственную потребность Германии...» Die Zukunft Deutschlands auf dem Wasser - будущее Германии на воде (нем.).
К стр. 292. «...Нечто подобное и предприняла Германия, создав центральное экономическое учреждение - “Военный промышленный совет”...» Имеется в виду Центральный
507_3&u
военно-промышленный совет, созданный 9 августа 1914 г., который должен был координировать деятельность правительственных учреждений и частных предпринимателей.
К стр. 298. «...На общем собрании общества, состоявшемся в Берлине 10 декабря, председатель, д-р Вальтер Ратенау, указав на факт реорганизации германской промышленности, отметил, что это общество производит в настоящее время такие продукты, о которых до войны ни один человек не думал...» Ратенау (Rathenau) Вальтер (1867-1922) - немецкий промышленник и государственный деятель. Сын промышленника Э. Ратенау. С 30 лет руководил фабриками отца. Выступал против вступления Германии в Первую мировую войну. После ее начала возгавил департамент Военного министерства, который способствовал перестройке немецкой промышленности, ее подчинению нуждам военного времени. В 1915 г. вышел в отставку. После 1918 г. участвовал в создании Немецкой демократической партии. В 1922 г. министр иностранных дел Германии. Убит студентами - членами ультраправой организации.
- «...Известные заводы Сименс-Шуккерта изготовляют в настоящее время принадлежности телеграфа и телефона для военных целей...» Сименс-Шуккерт (SiemensSchuckertwerke GmbH) - немецкий концерн, специализировавшийся на производстве электромеханики. Образован в 1847 г.
К стр. 325. «...напр., кн. Д. И. Шаховского, проводившего эту мысль в печати и устных докладах в разных обществах...» Шаховской Дмитрий Иванович (1861-1939) - общественный и политический деятель. Внук декабриста Ф. П. Шаховского, внучатый племянник философа П. Я. Чаадаева. В 1885 г. окончил историко-филологический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. С 1889 г. гласный уездного, а с 1895 г. губернского земских собраний. В 1891-1892 гг. участник кампании по борьбе с голодом. В 1899 г. один из основателей кружка «Беседа». Один из руководителей «Союза освобождения». Член «Союза земцев-конституционалистов», член Организационного бюро общеземских съездов. С 1905 г. член ЦК партии кадетов. Депутат I Государственной думы. Подписал Выборгское воззвание, за что был осужден в 1907 г. В мае-июне 1917 г. министр государственного призрения во Временном правительстве. В 1920 г. был арестован по делу Тактического центра, но вскоре освобожден. Впоследствии занимался литературной деятельностью. В 1938 г. был арестован, а в 1939 г. расстрелян.
Фридман М. И. Война и государственное хозяйство России
Впервые опубликовано: Фридман М. И. Война и государственное хозяйство России // Вопросы мировой политики. Пг., 1915. С. 358-397.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 330. «...правила 8 марта 1906 года...» Имеются в виду правила, устанавливавшие порядок рассмотрения государственного бюджета (государственной росписи расходов и доходов).
К стр. 336. «...Зато в настоящее время народный доход гораздо больше прежнего: так, напр., в эпоху Пита народный доход, подлежащий обложению подоходным сбором, исчислялся в 250 млн ф. ...» Питт (Pitt) Уильям мл. (1759-1806) - английский политический деятель. С 1781 г. депутат Палаты общин. В 1782-1783 гг. министр финансов. В 1783-1801, 1804-1806 гг. премьер-министр.
К стр. 337. «...финансовая реформа Ллойда Джорджа...» Очевидно, имеется в виду принятие бюджета 1909 г., изменившего процесс налогообложения. В итоге были повышены налоги на роскошь, на пустующие земли лендлордов.
xjj&g 508
К стр. 345. «...Пожар способствовал украшению Москвы...» Цитата из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». Явление 5, беседа Фамусова и Скалозуба:
«Ф а м у с о в
...И верхние выводят нотки,
К военным людям так и льнут,
А потому, что патриотки.
Решительно скажу: едва
Другая сыщется столица, как Москва.
Скалозуб По моему сужденью,
Пожар способствовал ей много к украшенью.
Фамусов
Не поминайте нам, уж мало ли кряхтят!
С тех пор дороги, тротуары,
Дома и всё на новый лад...»
К стр. 352. «...Отметим только, что экономическая политика ряда наших министров финансов - Канкрина, Рейтерна, Витте - исходила из необходимости даже с финансовой точки зрения развития народного хозяйства и создания нового источника государственных доходов в виде городского, торгово-промышленного населения...» Канкрин Егор Францевич (1774-1845) - русский государственный деятель. С 1809 г. инспектор иностранных колоний в Петербурге. С 1811 г. помощник генерала-провиантмейстера. В 1812 г. генералинтендант 1-й армии. С 1813 г. генерал-интендант действующей армии. С 1815 г. генераллейтенант. В 1823-1844 гг. министр финансов. Провел денежную реформу в 1839-1843 гг.
- Рейтерн Михаил Христофорович (1820-1890) - русский государственный деятель. С 1854 г. служил в Морском министерстве. С 1858 г. статс-секретарь, управляющий Комитетом железных дорог. С 1860 г. заведущий делами Финансового комитета. В 1862- 1878 гг. министр финансов. Упорядочил государственные расходы, способствовал развитию производительных сил страны. В 1881-1886 гг. председатель Комитета министров.
- Витте Сергей Юльевич, граф (с 1905) (1849-1915) - государственный деятель. С 1889 г. директор департамента железных дорог Министерства финансов; с 1892 г. управляющий Министерством путей сообщений, а с августа 1892 г. - Министерством финансов. С 1893 г. министр финансов. Инициатор важнейших реформ в сфере финансовой политики (введение винной монополии, золотого рубля и т. д.). В 1903 г. был уволен с поста министра финансов и назначен на должность председателя Комитета министров. 5 сентября 1905 г. подписал Портсмутский мирный договор, за что был удостоен титула графа. В 1905 г. возглавил делегацию для мирных переговоров с Японией. С октября 1905 по апрель 1906 г. председатель Совета министров. После своей отставки оставался членом Государственного совета. Автор воспоминаний.
- «...Так, Янсон, в своей известной книге о крестьянских наделах и платежах, нарисовав яркую картину печального положения крестьян...» Янсон Юлий Эдуардович (1835-1893) - русский экономист. В 1855 г. окончил историко-филологический факультет Киевского университета. С 1864 г. преподавал в Санкт-Петербургском земледельческом институте. С 1865 г. приват-доцент Санкт-Петербургского университета. Исследовал производство зерновых и торговлю ими в России. С 1873 г. ординарный профессор Университета. В 1876-1888 гг. декан юридического факультета Санкт-Петербургского университета. В 1881-1890 гг. организовал перепись населения Петербурга. С 1892 г. член-корреспондент Российской Академии наук.
Шингарев А. И. Финансы России во время воины
Впервые опубликовано: Шингарев Л. И. Финансы России во время войны. Пг., 1917.
Статья печатается по первому изданию.
509_3ku
Вернадский В. И. Война и прогресс науки
Впервые опубликовано: Вернадский В. И. Война и прогресс науки // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 67-80.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 370. «...что внесено было в человеческую жизнь 1789 годом и его грозными отголосками...» Имеется в виду Великая Французская революция.
Кареев Н. И. Мысли о русской науке по поводу теперешней войны
Впервые опубликовано: Кареев Н. И. Мысли о русской науке по поводу теперешней войны // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 81-97.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 379. «...Когда я в августе этого года виделся в Берлине с известным историком Т. Шиманом...» Шиман (Schiemann) Теодор (1847-1921) - немецкий историк, профессор Берлинского университета, специалист по истории России.
- «...Inter arma silent Musae!..» Inter arma silent Musae! - Когда гремит оружие, музы молчат (лат.). Данное выражение - парафраз древнеримской поговорки «Когда гремит оружие, законы молчат» (Inter arma silent leges).
K cmp. 385. «... “На поприще ума нельзя нам отставать”, - сказал еще Пушкин, и мы должны это помнить...» Имеется в виду цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Послание к цензору» (1822):
...На поприще ума нельзя нам отступать.
Старинной глупости мы праведно стыдимся,
Ужели к тем годам мы снова обратимся,
Когда никто не смел отечество назвать...
К стр. 386. «... Через тридцать лет после изложения такой profession de foi я остаюсь при прежней вере...» Profession de foi - исповедание веры, мировоззрение (фр.).
- «...как будто бы это была наука par excellence...» Par excellence - по преимуществу, преимущественно (фр.).
- «...K тому же немцы - великие мастера в деле научной систематизации, и их всевозможные Handbuch’u как бы сами собою сделались настольными книгами и для наших ученых...» Handbuch - справочник (нем.).
- «...Вместе с этим наука у немцев была и простым гелертерством, и философским порывом...» Гелертерство (от нем. Gelehrter - ученый) - начетничество, педантизм в науке.
К стр. 387. «...Наконец, у нас были еще времена то большего доверия к немецкой мысли за ее благонамеренность, то наоборот, особого увлечения ее продуктами вследствие их радикализма, как то было в периоды материалистической веры по Бюхнеру и Молешотту, а позднее распространения у нас другой подобной же веры, только не на метафизической, а на экономической основе...» Бюхнер (Büchner) Людвиг (1824-1899) - немецкий физиолог, врач, философ, представитель «механического материализма». Автор трактата «Сила и материя» (1855). Был сторонником социального дарвинизма.
- Молешотт (Moleschott) Якоб (1822-1893) - физиолог, представитель вульгарного материализма. Утверждал, что «человек есть то, что он ест». С 1876 г. сенатор Италии. С 1879 г. профессор физиологии в Риме.
- «...B истории нашей высшей школы немалое значение для некоторых отраслей знания имели в начале шестидесятых годов большие отправки молодых людей, между прочим неко¬
^ 510
торых будущих преподавателей истории, за границу для приготовления к профессорскому званию: они ехали преимущественно в Германию и привозили оттуда немецкую науку, останавливаясь для своих диссертаций особенно охотно не немецких сюжетах вроде й'Крестового похода Фридриха II” и “Поповского короля Генриха IV Распе” (обе диссертации Бильбасова), “Титмара Мерлебургского” и “Вендских городов и Ганзейского союза” (обе диссертации Фортинского) um. п. ...» Билъбасов Василий Алексеевич (1838-1904) - русский историк и пубицист. Брат самарского губернатора П. А. Бильбасова, зять издателя А. А. Краевского. В 1861 г. окончил Санкт-Петербургский университет. В 1863 г. защитил магистерскую диссертацию «Крестовый поход императора Фридриха II из дома Гогенцоллернских герцогов» (имеется в виду Шестой Крестовой поход в 1228-1229 гг). В 1867 г. защитил докторскую диссертацию о Генрихе IV Распе [Heinrich IV Raspe (1204-1247) - ландграф тюрингенский с 1227 г., сторонник папы; в 1246 г. был избран императором в противовес Фридриху И; в шутку его называли «поповским императором»]. В 1869-1871 гг. Бильбасов преподавал в Киевском университете. В 1890 г. опубликовал первый том труда «История Екатерины Второй». К 1896 г. выпустил еще два тома.
- Фортинский Федор Яковлевич (1846-1902) - русский историк. В 1872 г. защитил магистерскую диссертацию «Титмар Мерзебургский и его хроника» [Thietmar von Merseburg (975-1018) - саксонский хронист]. В 1877 г. защитил докторскую диссертацию «Приморские Вендские города и их влияние на образование Ганзейского Союза до 1370 г.» (имелись в виду северогерманские города - Любек, Гамбург, Висмар и др.). В 1877-1902 гг. профессор Киевского университета. В 1887-1890 гг. декан историко-филологический факультета. В 1890-1902 гг. ректор Киевского университета.
- «...Юридические науки тоже были проникнуты немецким духом, и чуть ли не в первый раз в государствоведении зашла речь о Конте, Милле и Льюисе, когда проф. Сергеевич подверг критике германскую школу в своей докторской диссертации...» Милль (Mill) Джон Стюарт (1806-1873) - английский философ-позитивист, представитель либеральной политической мысли. Утверждал, что опыт - основной критерий истины. Разработал теорию индукции. Считал, что государство имеет исключительно служебную функцию обеспечения индивидуальной свободы.
- Льюис (Lewis) Эмануэль (1832-1898) - английский юрист, член либеральной партии и Палаты общин. Прославился разоблачениями фактов подкупа избирателей во время выборов в парламент.
- Сергеевич Василий Иванович (1832-1910) - русский историк права. С 1868 г. преподаватель, с 1871 г. профессор Московского, с 1872 г. Петербургского университета. В 1888— 1897 гг. декан юридического факультета, в 1897-1899 гг. ректор Петербургского университета. С 1893 г. почетный профессор. С 1906 г. член Государственного совета. Сторонник позитивизма. Исследовал договорную природу княжеской власти в Киевской Руси.
К стр. 389. «..Я готов согласиться с тем, что старая Германия Канта, Гёте и Шиллера выше новой Германии Бисмарка, Мольтке и Гинденбурга...» Гинденбург (Hindenburg) Пауль фон (1847-1934) - немецкий государственный и политический деятель, генералфельдмаршал (1914). Участник австро-прусской войны 1866 г. и франко-прусской войны 1870-1871 гг. С августа 1914 г. командовал 8-й армией в Восточной Пруссии, а с ноября 1914 г. - Восточным фронтом. С 1916 г. начальник Генерального штаба. С 1925 г. президент Германии. В 1933 г. поручил А. Гитлеру сформировать правительство, передав таким образом власть нацистам.
Знаменский С. Ф. Задачи в области образования
Впервые опубликовано: Знаменский С. Ф. Задачи в области образования // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 144-172.
51J_£Sau
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 389. «..может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать...» Имеется в виду строфа из стихотворения М. В. Ломоносова «Ода на день восшествия на Всероссийский престол ее Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны» (1747):
...О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов И быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать.
К стр. 393-394. «...Высшая школа была окончательно возвращена к уставу 1884 г. ...» Имеется в виду Университетский устав 1884 г., упразднивший автономию университетов и в значительной мере подчинивший их власти инспекторов учебных округов.
К стр. 399. «...У нас нет той единой школы в виде ряда последовательных, строящихся друг на друге ступеней от начальной школы до университета, о которой начиная с Амоса Ко менского мечтали все великие педагоги и за которую так энергично высказывается современная педагогика...» Коменский (Komensky) Ян Амос (1592-1670) - чешский педагог, мыслитель, фактический основатель классно-урочной системы обучения. Отстаивал принцип системности в педагогике. Считал дисциплину учащихся необходимым условием образовательных успехов. Доказывал неразрывную связь процессов обучения и воспитания.
К стр. 401. «...Поэтому и фельдмаршал Мольтке в Германии и фельдмаршал Милютин у нас считали дело народного образования “своим делом” и за него так энергично стоят фабричные короли запада...» Милютин Дмитрий Алексеевич, граф (с 1878) (1816-1922) - военный и государственный деятель, генерал-фельдмаршал (с 1898). В 1861-1881 гг. военный министр. Один из инициаторов Великих реформ.
Заявление кадетов в Государственной думе 26 июля 1914 г.
Печатается по: Оранжевая книга. Сборник дипломатических документов. Переговоры от 10 до 24 июля 1914 года. Историческое заседание Государственной думы 26-го июля 1914 г. С.-Пб., 1914. С. 85.
Бердяев Н. А. Империализм священный и империализм буржуазный
Впервые опубликовано: Бердяев Н. А. Империализм священный и империализм буржуазный // Биржевые ведомости. 5 ноября 1914. № 14476.
Впоследствии опубликовано: Бердяев Н. А. Падение священного русского царства: публицистика 1914-1922 / вступ. ст., сост. и примеч. В. В. Сапова. М.: Астрель, 2007.
Печатается по первому изданию.
К стр. 410. «...По идее, империя может быть только одна, и единственная истинная империя - imperium Romanum...» Imperium Romanum - Римская империя (лат.).
- «...Священная Римская империя была формально упразднена в 1806 году, и жалким отпрыском ее осталась австрийская империя Габсбургов, бывших римских императоров...» Священная Римская империя была упразднена Наполеоном I в 1806 г. Вместе с этим тогда же была создана Австрийская империя и Рейнский союз.
512
К стр. 411. «...Англия первая явила собой образец чисто буржуазного империализма, нашедшего своего блестящего выразителя в Чемберлене...» Чемберлен (Chamberlain) Джозеф (1836-1914) - английский политический деятель. С 1876 г. лидер радикальной партии. В 1880-1885 гг. министр торговли в правительстве У. Гладстона. С 1886 г. один из лидеров унионистов. В 1895-1903 гг. министр колоний.
К стр. 413. «...Если само Прусское королевство может быть названо parvenue в семье германских государств, то империя Гогенцоллернов уж окончательно - parvenue...» Parvenu - выскочка, незнатный человек, пробившийся в аристократическую среду (фр.).
- «...Идея империи - не монархического, а республиканского (в антично-римском смысле) происхождения, и титул императора - республиканский титул. Юлий Цезарь - дитя республики, ставшей мировой, а не национальной монархией...» Гай Юлий Цезарь (Gaius Iulius Caesar) (100-44 гг. до н. э.) - древнеримский государственный деятель. В 65 г. до н. э. курульный эдил. В 62 г. до н. э. претор. С 61 г. до н. э. управлял Дальней Испанией. В 59 г. до н. э. консул, участник первого триумвирата. С 58 г. до н. э. возглавлял римскую армию в Галлии. В 49 г. до н. э. вторгся в Италию. В 49-45 гг. до н. э. вел гражданскую войну с армией Помпея, оставшейся верной Сенату. Установил режим личной диктатуры. Убит заговорщиками.
Гессен С. И. Идея нации
Впервые опубликовано: Гессен С. И. Идея нации // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 562-589.
Статья печатается по первому изданию.
К стр. 418. «...Его место занимает политически индифферентный и эгоистически настроенный эпикуреец, для которого рах готапа есть лишь необходимое условие тихой, сокрытой от волнений мира и довлеющей себе жизни...» Рах готапа - римский мир (лат.). Сфера влияния Римской империи.
К стр. 419. «...Так, национализм славянофилов превращается в национальное ряжение К. Аксакова, всенемецкое течение одно время выродилось в бессмысленный пуризм языка, откапывавший устарелые, никому не понятные слова и забрасывавший живую речь нарочитыми механическими новообразованиями...» Аксаков Константин Сергеевич (1817-1860) - русский публицист, славянофил. Участник кружка Н. В. Станкевича. Автор записки Александру II «О внутреннем состоянии России». Обосновывал «негосударственный» характер русского народа, который оценивал как его преимущество. Разрабатывал концепцию мирного развития русской государственности, основанной на тесном взаимодействии «земли» и «власти». Выдвинул формулу: «Государству - неограниченное право действия и закона, земле - полное право мнения и слова». Сторонник возрождения земских соборов.
К стр. 426. «... Чем были бы мы без Пушкина и Толстого, Тютчева и Достоевского, Петра Великого и Сперанского, декабристов и Герцена, без музыки нашей, нашей древней иконописи...» Сперанский Михаил Михайлович, граф (1839) (1772-1839) - русский государственный деятель. С 1797 г. на государственной службе. В 1803-1807 гг. директор департамента Министерства внутренних дел. С1807 г. статс-секретарь Александра I. Инициатор учреждения Государственного совета (1810). С 1810 г. государственный секретарь. В1812-1816гг. в ссылке. С 1819 г. генерал-губернатор Сибири. С 1826 г. фактически осуществлял руководство кодификацией законодательства Российской империи, подготовил к изданию Полное собрание и Свод законов Российской империи. С 1838 г. председатель департамента законов Государственного совета. Автор «Введения к уложению государственных законов»
513_&ь
(1809). Сторонник идей философии Просвещения. Настаивал на необходимости утверждения законности в государственной жизни. Ради этого предлагал реализовать принцип разделения властей при сохранении самодержавной формы правления.
К стр. 428. «...Подобно Яну су, они смотрели в разные стороны, но сердце у них билось одно...» Янус {jidx.Jänus) - в древнеримской мифологии: двуликий бог дверей, входов, выходов, начало и конца.
Ефремов И. Н. Выступление в Государственной думе 19 июля 1915 г.
Опубликовано: Государственная дума. Стенографические отчеты. Созыв IV. Сессия IV. Заседания 1-16. Стб. 87-92.
Печатается по: Ораторы России в Государственной Думе [1906-1917 гг.]: В 2 т. Т. 2 (1907-1917 гг.). СПб., 2004. С. 125-131.
К стр. 434. «...Мало того, бывший военный министр Сухомлинов и его помощник Вернандер давали в частном собрании Государственной думы в январе текущего года противоречившие истине успокоительные заверения о боевом снабжении нашей армии...»
- Сухомлинов Владимир Александрович (1848-1926) - военный и государственный деятель. С 1899 г. начальник штаб Киевского военного округа. С 1902 г. помощник командующего войсками Киевского военного округа, 1904 г. - командующий. С 1905 г. киевский, подольский и волынский генерал-губернатор. С 1908 г. начальник Главного штаба. В 1909-1915 гг. военный министр. В 1916 г. вследствие обвинения в злоупотреблении властью арестован и помещен в Петропавловскую крепость. В том же году по причине нервного расстройства выпущен на свободу. В 1917 г. был вновь арестован и присужден к бессрочной каторге. В 1918 г. был освобожден в связи с достижением 70-летнего возраста. Эмигрировал в Финляндию. Впоследствии переехал в Германию, консультировал рейхсвер по восточноевропейским вопросам.
- Вернандер Александр Петрович (1844-1918) - военный инженер, генерал-лейтенант (1898), инженер-генерал (1906). Участник Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. С 1909 г. генерал-инспектор по инженерной части Военного министерства. С 1912 г. помощник военного министра. В 1915-1917 гг. член Государственного совета.
Маклаков В. А. Трагическое положение
Впервые опубликовано: Маклаков В. А. Трагическое положение // Русские ведомости 27 сентября 1915. № 221.
27 сентября 1915 г. В. А. Маклаков опубликовал в газете «Русские ведомости» статью «Трагическое положение», в которой в аллегорической форме характеризовалась сложившаяся ситуация в России. Маклаков сравнил императора с «безумным шофером», который вез страну по горному серпантину. Последовательно отрицая партийный догматизм, в апреле 1916 г. Маклаков полагал необходимым, чтобы Прогрессивный блок отказался от каких-либо демагогических приемов борьбы, которые в отличие от конструктивного законотворчества не могли принести позитивных результатов. По мнению Маклакова, следовало осознавать, что возможности блока не безграничны, и нужно было ими пользоваться в полном объеме для реализации поставленных задач.
Статья печатается по первому изданию.
514
Шидловский С. И. Выступление в Государственной думе 1 ноября 1916 г.
Опубликовано: Государственная Дума. Созыв IV. Сессия V. Стенографические отчеты. Пг., 1917. Стб. 10-13.
В IV Думе С. И. Шидловский выдвинулся в качестве лидера левого крыла партии. Не находя поддержки у центра и правого крыла фракции, Шидловский вышел из ее состава, став одним из лидеров новообразованной депутатской группы «Союза 17 октября». В августе 1915 г. он вместе с фракцией вошел в состав Прогрессивного блока. Был избран председателем его бюро. 1 ноября 1916 г. Шидловский выступал от имени блока.
Печатается по стенографическим отчетам Государственной думы.
К стр. 438. «...Степанов: Изменники покрывают изменников...» Степанов Василий Александрович (1872-1920) - общественный и политический деятель, инженер. Член партии кадетов. Депутат III и IV Государственной думы. Секретарь фракции кадетов в IV Думе. С 1915 г. председатель специальной комиссии по рабочему вопросу при фракции, с 1916 г. член Центрального комитета партии. В марте-июле 1917 г. товарищ министра торговли и промышленности. Глава военной комиссию ЦК партии кадетов. Член Предпарламента. Член Донского гражданского совета. Участвовал в создании Правого центра. Член Союза возрождения России. Член правления Национального центра. В 1918-1919 гг. член Особого совещания при генерале А. И. Деникине.
- «...Суханов: Не позволяет Распутин...» Суханов Алексей Степанович (1866 - ок. 1920) - общественный и политический деятель. В 1893-1906 гг. гласный Тобольской городской думы. В 1906 г. был привлечен к суду за «публикацию сочинений, возбуждающих к неповиновению, ниспровержению существующего строя или учинению иного бунтовского деяния». Сослан в Березов. Депутат IV Государственной думы от Тобольской губернии. Член фракции трудовиков. В 1917 г. избран депутатом Учредительного собрания по Тобольскому избирательному округу.
- «...Караулов: Новые предатели; шум; звонок председателя...» Караулов Михаил Александрович (1878-1917) - общественный и политический деятель. Депутат II Думы, член Казачьей группы. Депутат IV Думы, член фракции прогрессистов, затем стал секретарем казачьей и крестьянской групп. Впоследствии вошел в Независимую группу. Член Прогрессивного блока. После Февральской революции член Временного комитета Государственной думы (ВКГД). 1-4 марта 1917 г. комендант Таврического дворца и его районов. С 8 марта 1917 г. комиссар Временного правительства и ВКГД в Терской области. С 27 марта 1917 г. атаман Терского казачьего войска.
Милюков П. Н. Выступление в Государственной думе 1 ноября 1916 г.
Опубликовано: Государственная Дума. Созыв IV. Сессия V. Стенографические отчеты. Пг., 1917. Стб. 35-48.
В период подготовки декларации Прогрессивного блока среди его членов шла дискуссия о характере будущего штурма. «Надо называть вещи собственными именами», - доказывал П. Н. Милюков. Надо «идти на остановки и даже на белые полосы». Иными словами, надо было резко и определенно заявить свою позицию. Это и есть «парламентская борьба», к которой, по мнению Милюкова, депутаты «до сих пор никогда не прибегали. 1 ноября была произнесена хрестоматийная речь П. Н. Милюкова, которая запомнилась по рефрену, повторявшемуся в ходе выступления: «глупость или измена». На следующий день после речи лидера кадетов в газетах вместо стенограммы его выступления были белые листы. Речь переписывалась вручную. За ее экземпляр платили 25 руб. Только за возможность прочитать - 10 руб. Сам же Милюков после «исторического выступления» в целях безо¬
515_3&u
пасности провел три ночи в английском посольстве. Кадеты серьезно подошли к вопросу охраны своего лидера. Депутат А. А. Эрн писал: «Организована охрана, ездит теперь всегда в автомобиле в сопровождении членов фракции, обладающих физической силой. Я все же настаиваю на том, что важнее оберегать входы и выходы тех мест, где Милюков появляется».
Текст выступления печатается по стенографическим отчетам Государственной думы.
К стр. 440. «...И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал, “что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил”...» Горемыкин Иван Логгинович (1839-1917) - государственный деятель, сенатор (с 1894). С 1884 г. оберпрокурор Сената. С 1891 г. товарищ министра юстиции. В 1895-1899 гг. министр внутренних дел С 1899 г. член Государственного совета. В 1905 г. председатель Особого совещания по укреплению крестьянского землевладения. В 1906 и 1914-1916 гг. председатель Совета министров. В 1917 г. был убит.
- «...И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра...» Поливанов Алексей Андреевич (1855-1920) - военный и государственный деятель. В 1906-1912 гг. помощник военного министра (с правами товарища министра). С 1912 г. член Государственного совета. В 1915-1916 гг. военный министр. С 1920 г. на службе в РККА.
К стр. 441. «...Родичев с места: “К сожалению, это так”...» Родичев Федор Измайлович (1854-1933) - политический и общественный деятель. В 1874 г. окончил естественное отделение физико-математического факультета, а в 1876 г. юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. В 1879-1891 гг. и с 1906 г. предводитель дворянства Весьегонского уезда Тверской губернии. Участник земского движения конца XIX - начала XX в. Был делегатом на земских съездах 1904-1905 гг. Член «Союза освобождения» и «Союза земцев-конституционалистов». Один из создателей конституционно-демократической партии кадетов, член ее ЦК с 1906 г. Депутат I, II, III и IV Государственной думы. С 1915 г. член Прогрессивного блока. В марте-мае 1917 г. комиссар Временного правительства по делам Финляндии. В августе 1917 г. участник Государственного совещания. С октября 1917 г. член Временного совета Российской республики (Предпарламента). Депутат Учредительного собрания от Петрограда. В 1918 г. выехал в Киев, жил в Ростове-на-Дону, в Екатеринодаре. Член Совета государственного объединения России, ростовского отделения Национального центра. С 1919 г. член Особого совещания при главнокомандующем ВСЮР А. И. Деникине. С 1919 г. в эмиграции. В 1920 г. переехал в Париж. С 1922 г. жил в Лозанне.
К стр. 442. «...У меня в руках номер “Берлинер Тагеблатт” от 16 октября 1916 г., и в нем статья под заглавием: “Мануйлов, Распутин, Штюрмер”...» Манасевич-Мануйлов Иван Федорович {1869 или 1871-1918)- журналист, чиновник особых поручений Департамента полиции. С 1890 г. сотрудничал с полицией. В 1902-1903 гг. играл роль посредника в отношениях между правительством России и французскими изданиями. В 1904 г. участвовал в создании Отделения по розыску о международном шпионстве в составе Департамента полиции. В 1916 г. арестован по обвинению в шантаже. Освобожден в феврале 1917 г. В 1918 г. задержан при переходе финской границы и расстрелян.
- Имеется в виду Распутин Григорий Ефимович (1869-1916). Крестьянин села Покровское Тобольской губернии. В начале 1900-х гг. пользовался репутацией «старца» и целителя. Играл значительную роль в ближайшем окружении императора и императрицы. Известность Распутина с очевидностью подрывала авторитет царской семьи и монархии. Убит в доме Ф. Ф. Юсупова.
алЕЙЗВ 516
- Штюрмер Борис Владимирович (1848-1917) - государственный деятель. С 1882 г. правитель дел Экспедиции церемониальных дел Министерства императорского двора и уделов. С 1892 г. председатель тверской губернской управы по назначению. С 1894 г. новгородский, а с 1896 г. ярославский губернатор. С 1902 г. директор Департамента общих дел Министерства внутренних дел. С 1904 г. член Государственного совета. В январе-ноябре 1916 г. председатель Совета министров, в марте-июле министр внутренних дел и в июленоябре - иностранных дел.
К стр. 443. «...B статье называются еще два имени - князя Андроникова и митрополита Питирима как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным (шум)...» Андроников Михаил Михайлович, князь (1875-1919) - авантюрист. В 1897-1914 гг. служил в МВД, уволен за непосещение службы. В 1914-1916 гг. сверхштатный чиновник особых поручений при обер-прокуроре Св. Синода. Был близок к кругу Г. Е. Распутина. Подозревался в шпионаже в пользу Германии. 9 января 1917 г. приказом командующего войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанта С. С. Хабалова ему запрещено жительство в обеих столицах. С марта по июль 1917 г. в заключении в Петропавловской крепости. После прихода к власти большевиков стал начальником Кронштадтской ЧК. Был уличен в получении крупных взяток. Расстрелян по обвинению в шпионаже в пользу Германии.
- Питирим (в миру Окнов Павел Васильевич) (1858-1920) - архиерей православной церкви. В 1883 г. принял монашеский постриг. С 1887 г. инспектор, а с 1890 г. ректор Ставропольской духовной семинарии. С1891 г. ректор Петербургской духовной семинарии. С 1894 г. епископ Новгород-Северский, викарий Черниговской епархии. С 1896 г. епископ Тульский и Белевский. С 1904 г. епископ Курский и Белгородский. В 1909 г. возведен в сан архиепископа. С 1911 г. архиепископ Владикавказский и Моздокский. С 1913 г. архиепископ Самарский и Ставропольский. С 1914 г. архиепископ Карталинский и Кахетинский, экзарх Грузии. С 1915 г. митрополит Петроградский и Ладожский. 6 марта 1917 г. уволен с пребыванием в пределах Владикавказской епархии. Умер в Новороссийске.
- «...Замысловский с места: “И всякий раз это оказывается ложью”...» Замысловский Георгий Георгиевич (1872-1920) - общественный и политический деятель. Депутат III и IV Государственной думы от Виленской губернии. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. С 1894 г. помощник секретаря, а с 1898 г. секретарь учрежденной при Министерстве юстиции комиссии по составлению местных запретительных книг. С 1903 г. товарищ прокурора Гродненского окружного суда. С 1904 г. товарищ прокурора Виленского окружного суда. С 1906 г. товарищ прокурора Виленской судебной палаты. Член Союза русского народа, Союза Михаила Архангела и Русского собрания. После Февральской революции был арестован и допрошен Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства. После прихода к власти большевиков перебрался в Киев, затем в Ростов (1918), где пытался противостоять представителям новой власти. Член Национально-либеральной партии. В 1920 г. скончался от тифа.
К стр. 444. «...Член Государственной Думы Вишневский, призываю вас к порядку...» Вишневский Александр Петрович (1862 - не ранее 1917) - общественный и политический деятель, депутат III и IV Государственной думы. С 1912 г. член Главного Совета Союза русского народа. С 1909 г. депутат III Думы от Курской губернии. С января по май 1915 г. уполномоченный Курского земства по заведованию состоящим в ведении Красного Креста поездом-баней им. Цесаревича Алексея. После раскола фракции правых в ноябре 1916 г. остался в числе сторонников H. Е. Маркова.
- «...Скажите, пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев...» Ратаев Леонид Александрович (1857-1937) - видный представитель политического сыска. С 1882 г. служил в Департаменте полиции МВД. С 1897 г. чиновник особых поручений. В 1898-1902 гг. заведующий Особым отделом Департамента полиции. В 1902-1905 гг. за¬
517_3^
ведующий заграничной агентурой. С августа 1905 г. в отставке. В период Первой мировой войны участвовал в работе резидентуры военной разведки во Франции.
- «...Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц...» Васильчикова Мария Александровна, кн. (1859-1934) - фрейлина. 1915 г. пыталась выполнить роль посредника между императорской семьей и немецкими властями, которых представлял великий герцог Дармштадтский Эрнест Людвиг. Согласно решению императора, была арестована и выслана из Петрограда. Уже после Февральской революции эмигрировала в Австрию, где и скончалась.
- «... Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно еще откровенно говорил нам сэр Джордж Бьюкенен...» Бьюкенен (Buchanan) Джордж Уильям (1854-1924) - английский дипломат. С 1876 г. на дипломатической службе. В 1903-1908 гг. посланник в Болгарии, в 1908-1910 гг. - в Нидерландах. В 1910-1918 гг. посол Великобритании в России.
К стр. 445. «...Я могу говорить об этом впечатлении как свидетель; я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А. Д. Протопопова - его неумения считаться с последствиями своих собственных поступков...» Протопопов Александр Дмитриевич (1866-1918) - российский политический и государственный деятель. С 1905 г. Карсунский уездный предводитель дворянства. Депутат III и IV Государственной думы от Смоленской губернии; член фракции октябристов. Действительный статский советник (1909). С 20 мая 1914 г. товарищ председателя IV Государственной Думы. С августа 1915 г. входил в Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обеспечению топливом. С февраля 1916 г. Симбирский губернский предводитель дворянства. В 1916 г. избран председателем Совета съездов представителей металлургической промышленности. С 16 сентября 1916 г. управляющий МВД, 20 декабря был утвержден в должности. С марта по сентябрь 1917 г. в заключении в Петропавловской крепости. После прихода к власти большевиков переведен в Таганскую тюрьму в Москве. 27 октября 1918 г. расстрелян.
- «...Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника...» 6 июля 1916 г. в Стокгольме имела место встреча товарища председателя Государственной думы А. Д. Протопопова, члена Государственного совета Д. А. Олсуфьева с банкиром Ф. Варбургом. Последний был братом Макса Варбурга, который выполнял особые поручения МИДа Германии в Стокгольме. Варбург пытался убедить собеседников, что лишь Великобритания была заинтересована в продолжении войны. Согласно его донесениям, российские политики с ним в целом соглашались и признавали продолжение войны бессмысленным. Варбург признавал, что Германия не собиралась возвращать России уже оккупированные территории: Польшу, Литву и Курляндию. Вместе с тем он предлагал компенсировать эти территориальные потери за счет Галиции (т. е. Австро-Венгрии). Протопопов и Олсуфьев на эти предложения не отреагировали.
Информация об этой встрече «просочилась» и в немецкую, и в русскую прессу. А. Д. Протопопов был вынужден оправдываться за свое участие в этих переговорах, порой прибегая к откровенной лжи.
К стр. 446. «...,Аджемов: “Это глупость”. Смех...» Аджемов Моисей Сергеевич (1878— 1950) - общественный и политический деятель. В 1903 г. окончил медицинский факультет Московского университета. В 1904 г. экстерном сдал экзамен на юридическом факультете Московского университета. Помощник присяжного поверенного Московской окружной судебной палаты. Депутат II—IV Государственной думы. Член ЦК партии кадетов. После Февральской революции член Юридического совещания. Член Предпарламента. После 1917 г. эмигрировал во Францию.
518
Маклаков В. А. Выступление в Государственной думе 3 ноября 1916 г.
Опубликовано: Государственная Дума. Созыв IV. Сессия V. Стенографические отчеты. Пг., 1917. Стб. 126-135.
Печатается по: Ораторы России в Государственной Думе [1906-1917 гг.]: В 2 т. Т. 2 (1907-1917 гг.). СПб., 2004. С. 201-208.
К стр. 447. «...Ведь ни для кого не тайна, что хотя на фронте сейчас благополучно, хотя производительность наших заводов растет с каждым месяцем, хотя и прав граф Капнист, что военная усталость Германии становится для всех очевидной, несмотря на все это, мы все-таки стоим перед новой и грозной опасностью...» Капнист Дмитрий Павлович, граф (2-й) (1879-1926) - общественный и политический деятель. Титулярный советник. В 1903 г. окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1907— 1908 гг. товарищ прокурора Тамбовского окружного суда. В 1910-1917 гг. предводитель дворянства Золотоношского уезда Полтавской губернии. Член «Союза 17 октября». Депутат IV Государственной думы. С апреля 1917 г. помощник главноуполномоченного Южного района Росийского общества Красного Креста. В августе 1917 г. участник Государственного совещания. После 1917 г. эмигрировал во Францию.
К стр. 448. «...И Шульгин сказал здесь верное слово: да, Россия чего-то испугалась...» Шульгин Василий Витальевич (1878-1976) - общественный и политический деятель. С 1907 г. депутат И-IV Думы, один из лидеров правых. В 1908 г. участвовал в создании Всероссийского национального союза. В 1912 г. вышел из фракции правых и присоединился к националистам. В 1915 г. вошел в Прогрессивный блок. С 27 февраля 1917 г. член Временного комитета Государственной думы. 2 марта 1917 г. вместе с А. И. Гучковым принял отречение Николая II от престола. В августе 1917 г. участвовал в Государственном совещании. В ноябре-декабре 1917 г. принял участие в формировании Добровольческой армии. В 1921 г. выехал в Константинополь. В 1922-1923 гг. проживал в Берлине, в 1923— 1924 гг. - в Париже и на юге Франции. После 1924 г. жил в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев. В 1925-1926 гг. по фальшивому паспорту посетил Советский Союз в результате реализации советскими спецслужбами операции «Трест». В январе 1945 г. задержан в Югославии сотрудниками «Смерш», перевезен в Москву. Приговорен к 25 годам тюремного заключения. В 1956 г. досрочно освобожден. Проживал во Владимире. В 2001 г. реабилитирован.
К стр. 449. «..Я напомню вам эпизод - один из ужасных эпизодов нашей войны - позорное падение первоклассной Ковенской крепости. Когда она пала, нашли виноватого - комендант Григорьев...» Григорьев Владимир Николаевич (1851-?) - военачальник, генерал от кавалерии (1912). С 1900 г. начальник штаба Варшавской крепости. С 1905 г. комендант Огановской, с 1907 г. Севастопольской и с 1909 г. Ковенской крепости. В 1915 г. крепость была осаждена немецкими войсками. 4(17) августа крепость была сдана. Потери русской армии - 20 тыс. чел. и 405 крепостных орудий. Григорьев был предан суду. Был приговорен к ссылке на каторжные работы на 15 лет. В марте 1917 г. был освобожден, затем вновь задержан и помещен в тюрьму «Кресты» в Петрограде. В 1918 г. освобожден по амнистии ВЦИК.
К стр. 450. «...Старый режим и интересы России теперь разошлись, и перед каждым министром стоит дилемма: пусть он выбирает, служить ли России или служить режиму, служить тому и другому так же невозможно, как служить Мамоне и Богу...» Евангелие от Матфея 6:24 «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне».
519_3&*
К стр. 451. «... Я вспоминаю слова поэта Пушкина. Еще в 30-х годах он говорил: “Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу”...» Имеется в виду строфа из стихотворения А. С. Пушкина «Друзьям» (1828):
...Беда стране, где раб и льстец Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец Молчит, потупя очи долу.
- «...0 нет, не Курловы и не Белецкие, не они подымут этот дух...» Курлов Павел Григорьевич (1860-1923) - государственный деятель, генерал-лейтенант. С 1903 г. курский вице-губернатор; с 1905 г. минский губернатор; с 1906 г. член совета министра внутренних дел; в 1907 г. и. д. вице-директора Департамента полиции; с 1907 г. начальник Главного тюремного управления; с 1909 г. товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией, командир отдельного корпуса жандармов. В 1911 г. в связи с убийством П. А. Столыпина уволен со службы. В 1914 г. уполномоченный по гражданскому управлению Прибалтикой. В 1916 г. товарищ министра внутренних дел. В 1918 г. эмигрировал.
- Белецкий Сергей Петрович (1873-1918) - государственный деятель. С 1894 г. служил в канцелярии киевского генерал-губернатора. С 1899 г. правитель канцелярии ковенского губернатора. С 1904 г. старший делопроизводитель канцелярии виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора. С 1907 г. самарский вице-губернатор. С 1909 г. и. д. вице-директора Департамента полиции. С 1912 г. и. д. директора Департамента полиции. С 1915 г. товарищ министра внутренних дел. 13 февраля 1916 г. уволен с сохранением звания сенатора. Расстрелян.
[Гучков А. И.] Речь, произнесенная Военным и Морским министром А. И. Гучковым в заседании Центрального Военно-Промышленного Комитета, с участием всех общественных и промышленных организаций, в Александровском зале Петроградской Городской Думы 8-го марта 1917 года
Впервые опубликовано: [Гучков А. И.] Речь, произнесенная Военным и Морским министром А. И. Гучковым в заседании Центрального Военно-Промышленного Комитета, с участием всех общественных и промышленных организаций, в Александровском зале Петроградской Городской Думы 8-го марта 1917 года // Гучков А. И. Речи по вопросам государственной обороны и об общей политике. 1908-1917. Пг., 1917. С. 112-117.
Печатается по первому изданию.
К стр. 454-455. «...Когда были арестованы наши товарищи - рабочая группа Центрального военно-промышленного комитета, то я вместе с моим другом и ближайшим сотрудником, А. И. Коноваловым, отправились к представителям старой власти и сказали им: мы с вами в прятки не играем, мы честно и открыто скажем вам то, что есть...» Коновалов Александр Иванович (1875-1949) - промышленник, общественный и политический деятель. Участвовал в создании Торгово-промышленной партии (1905). Депутат IV Государственной думы. Министр торговли и промышленности Временного правительства (март-май 1917), товарищ министра-председателя (сентябрь-октябрь 1917). С 1918 г. в эмиграции.
К стр. 455. «...Это - историческое явление, и в том, что этот переворот является не искусственным творением и не результатом работы какой-то группы заговорщиков, как это было, скажем, в младотурецком или младопортугальском перевороте...» Имеется в виду Португальская революция 1910 г., в результате которой была провозглашена республика.
■ug&E 520
К стр. 456. «...Г.г., я и мои друзья, А. И. Коновалов и М. И. Терещенко, не прощаемся с вами сегодня...» Терещенко Михаил Иванович (1886-1956) - землевладелец, сахарозаводчик политический и государственный деятель. Депутат IV Государственной думы. В 1912— 1914 гг. владелец издательства «Сирин» в Петербурге. В 1915-1917 гг. был председателем Киевского областного военно-промышленного комитета. В 1917 г. министр финансов, а затем министр иностранных дел Временного правительства. В 1918 г. эмигрировал за границу.
КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Бердяев Николай Александрович (1874-1948) - русский философ. Автор статей в сборниках «Проблемы идеализма» (1902), «Вехи» (1909). Член «Союза Освобождения». В 1904-1905 гг. редактировал журналы «Новый путь», «Вопросы жизни». С 1922 г. в эмиграции во Франции. В 1925-1940 гг. редактор журнала «Путь». Разрабатывал проблематику творчества как форму реализации человеческой свободы.
Булгаков Сергей Николаевич (1871-1944) - русский философ, богослов, экономист, общественный и политический деятель. В 1885-1888 гг. учился в Орловской духовной семинарии, которую, однако, не закончил. В 1894 г. окончил юридический факультет Московского университета. В 1890-е гг. - один из представителей русского марксизма. С 1896 г. сотрудничал с журналами «Новое слово», «Начало», «Вопросы философии и психологии». В 1898-1900 гг. работал в библиотеках Берлина, Лондона, Парижа; познакомился с лидерами европейской социал-демократии: В. Адлером, К. Каутским, Г. В. Плехановым и др. В 1901 г. защитил в Московском университете магистерскую диссертацию «Капитализм и земледелие». В 1901-1906 гг. ординарный профессор политической экономии Киевского политехнического института, приват-доцент Киевского университета. В конце 1890 - начале 1900-х гг. постепенно отходил от марксистского учения, сближаясь с религиозным направлением русской мысли. Был одним из авторов сборника «Проблемы идеализма» (1902). В июле 1903 г. участвовал в совещании в Шафгаузене (Швейцарии), которое предваряло создание «Союза Освобождения». С 1904 г. член Совета «Союза Освобождения». С 1904 г. редактировал журнал «Новый путь», с 1905 г. - «Вопросы жизни». Отстаивал концепцию христианского социализма. В 1905 г. участвовал в создании Религиозно-философского общества памяти В. С. Соловьева. С 1906 г. профессор политической экономии Московского коммерческого института, приват-доцент Московского университета. В 1907 г. депутат II Государственной думы, член фракции кадетов, председатель комиссии по церковным вопросам. В ночь со 2 на 3 июня 1907 г. вместе с В. А. Маклаковым, П. Б. Струве и М. В. Челноковым убеждал П. А. Столыпина не спешить с роспуском Думы. В 1909 г. участвовал в создании издательства «Путь». Один из авторов сборника «Вехи» (1909). В 1911 г. покинул Московский университет в знак протеста против политики министра народного просвещения Л. А. Кассо. В 1912 г. защитил докторскую диссерта¬
jjg& 522
цию «Философия хозяйства». С мая 1917 г. член Предсоборного совещания для подготовки Священного собора Русской православной церкви. В июне 1917 г. возведен в сан дьякона, впоследствии - пресвитера. В июне 1918 г. рукоположен патриархом Тихоном в священники. С 1919 жил в Крыму, профессор политической экономии и богословия Симферопольского университета. Во время эвакуации армии П. Н. Врангеля отказался эмигрировать, служил протоиереем Ялтинского собора. В октябре 1922 г. был арестован, выслан за границу. В декабре 1922 г. отбыл в Константинополь. С марта 1923 г. жил в Праге. В 1923-1925 гг. профессор церковного права и богословия, декан юридического факультета Русского научного института в Праге. В 1925 г. переехал в Париж, один из создателей Православного богословского института. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.
Вернадский Владимир Иванович (1863-1945) - русский естествоиспытатель, общественный и политический деятель. В 1885 г. окончил физикоматематический факультет Санкт-Петербургского университета. С 1890 г. приват-доцент кафедры минералогии Московского университета. В 1897 г. защитил докторскую диссертацию. В 1898-1911 гг. профессор Московского университета. Член «Союза Освобождения». С 1905 г. член партии кадетов, входил в ее ЦК. В 1906,1907-1911,1915-1917 гг. член Государственного совета. С1911 г. действительный статский советник. С1912 г. академик. В 1917 г. товарищ министра народного просвещения. Участвовал в создании Украинской Академии наук. Впоследствии работал в системе АН СССР. Автор учения о биосфере и ноосфере.
Гессен Владимир Матвеевич (1868-1920) - русский юрист, общественный и политический деятель. В 1891 г. окончил юридический факультет Новороссийского университета. С 1896 г. приват-доцент Петербургского университета. С 1905 г. член партии кадетов. В 1907 г. депутат II Государственной думы. С 1919 г. жил в Иваново-Вознесенске. Представитель школы возрождения естественного права. Утверждал, что источником права является правосознание населения, его развитие предопределяло переход от феодального общества к гражданскому и от традиционного государства к правовому; наиболее полное свое выражение правовое государство находило в конституционном; характерные черты конституционного государства, согласно Гессену: соблюдение принципов народного суверенитета и разделения властей.
Гессен Сергей Иосифович (1887-1950) - русский философ, общественный деятель. Сын И. В. Гессена. В 1905 г. окончил Первую Петербургскую гимназию. В 1905-1909 гг. учился в Гейдельбергском, Фрейбургском университетах на философском отделении. В 1908 г. подготовил работу «Об индивидуальной причинности». В 1909 г. получил докторскую степень. По возвращении в Петербург участвовал в работе Философского общества, был действительным членом редколлегии издательства «Мусагет». В 1910-1914 гг. участвовал в издании журнала «Логос». В 1913 г. сдал магистерские экзамены на историко¬
523jfeu
филологическом факультете Санкт-Петербургского университета. С 1914 г. приват-доцент Санкт-Петербургского университета, также преподавал в женской гимназии М. Н. Стоюниной и в мужских и женских классах ПетерШуле при лютеранском приходе Петербурга. Сотрудничал с газетой «Речь», журналом «Северные записки». В 1917-1920 гг. профессор, 1919-1920 гг. декан историко-филологического факультета Томского университета. С осени 1920 г. профессор педагогики Петроградского университета. В декабре 1920 г. бежал в Финляндию, переехал в Берлин к И. В. Гессену. В 1922 г. закончил книгу «Основы педагогики». В 1924-1928 гг. профессор Русского педагогического института в Праге. В 1926-1932 гг. читал лекции в Русском институте социальных знаний в Париже, в Русском научном институте в Берлине, в Бреславльском и Мюнстерском университетах, в научных и просветительских обществах Варшавы, Кракова, Вильнюса, Каунаса, Риги, в Учительских советах Берлина, Дрездена, Лейпцига. С 1931 г. сотрудник Славистского общества при Немецком университете в Праге, участник «Пражского лингвистического кружка». С 1935 г. преподавал в Варшавском университете. Зимой 1939 г. переехал в предместье Варшавы, преподавал в семье деревенского мельника. В июле 1940 г. вернулся в Варшаву, преподавал на нелегальных курсах. В ноябре 1942 г. переехал в с. Грабово под Варшавой. Вскоре был арестован немецкими властями, через несколько дней освобожден, после чего вернулся в Варшаву. В 1944 г. в ходе Варшавского восстания переселился в с. Челядь около Катовиц, работал на складе металлических изделий. С 1945 г. жил в Лодзи, читал лекции в местном университете.
Гучков Александр Иванович (1862-1936) - общественный и политический деятель. Из купеческой семьи старообрядческого вероисповедания. В 1881 г. окончил 2-ю Московскую гимназию с золотой медалью; в 1885 г. - историкофилологический факультет Московского университета. В 1885-1886 гг. отбыл воинскую повинность в качестве вольноопределяющегося 1-го лейбгренадерского Екатеринославского полка. С 1888 г. почетный мировой судья в Москве. В 1888-1891 гг. слушал лекции по истории, государственному, международному праву, политической экономии, трудовому законодательству в Берлинском, Тюбингенском, Венском университетах. Участвовал в кампании по борьбе с голодом 1891-1892 гг. В 1893-1897 гг. член Московской городской управы. В 1897-1907 гг. гласный Московской городской думы. В 1897— 1899 гг. служил младшим офицером в охране КВЖД в Маньчжурии. В 1899 г. путешествовал по Тибету. В 1899-1902 гг. участвовал в англо-бурской войне на стороне буров. Был ранен и пленен англичанами. В 1904-1905 гг. во время русско-японской войны - представитель Московской городской думы и главноуполномоченного Российского общества Красного Креста и Комитета великой княгини Елизаветы Федоровны. При отступлении русской армии остался с ранеными в японском плену. В 1905 г. участвовал в земских и городских съездах. На ноябрьском земском съезде В октябре 1905 г. участвовал в переговорах с С. Ю. Витте о создании «конституционного кабинета».
л/gg 524
Один из основателей партии «Союз 17 октября». С 1906 г. председатель ее ЦК. С мая по октябрь 1907 г. член Государственного совета. С октября 1907 г. депутат III Государственной думы от г. Москвы. Возглавил фракцию «Союза 17 октября». Председатель комиссии по государственной обороне. В 1910-1911 гг. председатель Думы. Сложил с себя полномочия председателя в связи с проведением закона о западном земстве в чрезвычайно-указном порядке по 87 ст. Основных законов. В 1912 г. проиграл выборы по Москве. С 1912 г. действительный статский советник. С 1914 г. с начала Первой мировой войны особоуполномоченный Российского общества Красного Креста на фронте. В июле 1915 г. возглавил Центральный военно-промышленный комитет. Входил в Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. С сентября 1915 г. член Государственного совета. 2 марта 1917 г. как представитель Временного комитета Государственной думы вместе в В. В. Шульгиным принял отречение Николая II от престола. В марте-апреле 1917 г. военный и морской министр в составе Временного правительства. В сентябре 1917 г. член Временного совета Российской республики (Предпарламента). В эмиграции жил в Берлине, затем в Париже. В 1921-1923 гг. председатель Русского парламентского комитета в Париже. С июля 1921 г. член Национального комитета. В 1922-1923 гг. выступил одним из инициаторов военного переворота в Болгарии, в котором ключевую роль сыграли части Русской армии. Умер от рака кишечника. Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже.
Ефремов Иван Николаевич (1866-1945) - общественный и политический деятель. Депутат I, III, IV Государственной думы. Член Партии мирного обновления. Участвовал в создании партии прогрессистов. С 1909 г. руководил Русской группой Межпарламентского союза. В 1912-1914 гг. член ЦК партии прогрессистов. В 1912-1916 гг. председатель Клуба прогрессистов. В 1915— 1916 гг. член бюро Прогрессивного блока. В 1917 г. министр государственного призрения. С осени 1917 г. посланник России в Швейцарии. В 1918-1919 гг. входил в Русское политическое совещание в Париже. С1921 г. член Парижской группы Партии народной свободы. С 1926 г. председатель Комитета помощи русским писателям. В 1927 г. участвовал в создании Международной дипломатической академии в Париже.
Знаменский Сергей Филимонович (1873-?) - литератор, петроградский педагог, член ЦК партии трудовиков. Член Исполкома Петросовета. После прихода к власти большевиков вошел в Комитет спасения родины и революции. В 1922 г. был арестован, приговорен к трем годам ссылки в Зырянский край. С 1927 г. жил в Хабаровске, экономист Управления Уссурийской железной дороги. В 1927 г. арестован. Осужден Особым совещанием ОГПУ. Дело было прекращено из-за недоказанности обвинений. С 1929 г. в ссылке в КаттаКургане.
525
Изгоев (наст. фам. Ланде) Александр Соломонович (1872-1935) - публицист, общественный и политический деятель. В 1889-1894 гг. - учился на медицинском факультете Томского университа. В 1893 г. сблизился с марксистскими кругами. Исключен из университета за «политическую неблагонадежность». В 1894-1896 гг. продолжил образование во Франции, слушал лекции в école de droit Collège de France. B 1896-1900 гг. студент юридического факультета Новороссийского университета. С конца 1890-х гг. сотрудничал с газетой «Южное обозрение», журналами «Южные записки», «Жизнь», «Начало», «Образование». По собственным словам, до 1904 г. поддерживал отношения с местными социал-демократическими организациями. В 1904-1905 гг. член «Союза Освобождения», в 1905 г. вошел в Конституционно-демократическую партию. В 1906 г. переехал в Петербург. Сотрудничал с журналами «Без заглавия», «Полярная звезда», «Свобода и культура». С 1906 г. член ЦК партии кадетов. Заведовал отделом «Русская жизнь» в газете «Речь». В 1907-1918 гг. член редакции журнала «Русская мысль», автор постоянной рубрики «На перевале». Участвовал в подготовке сборника «Вехи» (1909), автор статьи «Об интеллигентной молодежи». В мае-июне 1917 г. вместе с П. Б. Струве участвовал в создании «Лиги русской культуры». В ноябре 1917 г. вместе с А. В. Тырковой издавал газету «Борьба», сотрудничал с газетой «Наш век», журналом «Вестник литературы». Автор статьи «Социализм, культура и большевизм», опубликованной в сборнике «Из глубины» (1918). В 1918 и. о. секретаря ревизионной комиссии Общества взаимопомощи литераторов и ученых. 5 ноября 1918 г. арестован в числе проходящих по спискам партии кадетов кандидатов в гласные петроградских районных дум. Был отправлен на окопные работы под Вологду. В январе 1919 г. был освобожден по ходатайству М. Горького, вернулся в Петроград. С 1 февраля 1919 г. был принят на работу в Публичную библиотеку для подготовки к печати каталога русских запретных изданий, участвовал в сборе материалов для издания сочинений В. И. Ленина. С июля 1919 г. научный сотрудник Рукописного отделения Публичной библиотеки. В сентябре 1919 г. был арестован, направлен в Ивановский концлагерь под Москвой на принудительные работы в качестве заложника. В сентябре 1920 г. откомандирован в распоряжение Главного бюро учета технических сил и научно-технического отделения ВСНХ. После освобождения в марте
1921 г. возобновил работу в Публичной библиотеке, занимался составлением каталога революционных листовок. Сотрудничал с альманахами «Парфенон», «Утренники», журналами «Экономист», «Литературные записки». В августе
1922 г. был арестован, освобожден в октябре. В ноябре выслан из Советской России в Германию. Вскоре переехал в Чехословакию. Сотрудничал с журналом «Русская мысль», газетами «Возрождение». С 1926 г. корреспондент газет «Руль» и «Сегодня». С 1927 г. сотрудничал с таллиннской «Нашей газетой». В том же году вышел из редакции «Возрождения» в знак протеста против правых взглядов П. Б. Струве. С конца 1920-х гг. переехал в Эстонию, в Хаапсалу. С 1932 г. редактировал газету «Таллиннский русский голос».
526
Ильин Иван Александрович (1882-1954) - русский философ, правовед. Член партии кадетов. В 1906 г. окончил юридический факультет Московского университета. Ученик П. И. Новгородцева. С 1909 г. приват-доцент Московского университета. Член партии кадетов. С 1912 г. преподавал в Московском университете. С 1921 г. председатель Московского психологического общества. В 1922 г. выслан из Советской России, жил в Германии. В 1927-1930 гг. редактор журнала «Русский колокол». В 1938 г. эмигрировал в Швейцарию. Утверждал единство правового и морального сознания, которое, в свою очередь, вытекало из религиозного опыта. Своеобразие же правового мышления в России обуславливалось традициями православной культуры, которая удачно синтезировала в себе «сердечное» и рассудочное. Критиковал социалистические учения, которые предполагали искажение правовой организации общественной жизни и установление рабовладельческой диктатуры. В эмиграции был сторонником возрождения монархии в России, что, по его мнению, в большей степени соответствовало политическим традициям страны.
Кареев Николай Иванович (1850-1931) - русский историк, социолог, общественный и политический деятель. В1873 г. окончил историко-филологический факультет Московского университета. В том же году оставлен на кафедре для подготовки к профессорскому званию. В 1876 г. успешно сдал магистерские экзамены. В 1877-1878 гг. работал в Париже над диссертацией «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века», которую защитил в 1879 г. С 1879 г. экстраординарный профессор Варшавского университета. В 1882-1883 гг. работал над докторской диссертацией в архивах и библиотеках Франции и Германии. В 1884 г. защитил диссертацию в Московском университете. С января 1885 г. преподавал в Александровском лицее. С августа 1885 г. приват-доцент, с 1886 г. экстраординарный, с 1890 г. ординарный профессор Санкт-Петербургского университета. С 1886 г. преподавал на Высших Женских (Бестужевских) курсах. Участник Литературного фонда, Отдела для содействия образования. С1889 г. возглавлял Историческое общество при Санкт-Петербургском университете. В 1899 г. уволен из университета в связи с позицией, занятой Кареевым в ходе студенческих волнений. Летом 1901,1902 г. преподавал в Вольной Русской Школе общественных наук в Париже, с 1902 г. в Политехническом институте. В 1904 г. участвовал в «банкетной кампании». В январе 1905 г. член делегации столичной интеллигенции к С. Ю. Витте и П. Д. Святополк-Мирскому, ходатайствовавшей о недопущении кровопролития 9 января 1905 г. 12-22 января 1905 г. находился в заключении в Петропавловской крепости. С 1905 г. член партии кадетов. В 1905-1906 гг. возглавлял Санкт-Петербургский комитет партии. В 1906 г. депутат I Государственной думы. В 1906 г. после роспуска Думы вернулся на кафедру Санкт-Петербургского университета. Также преподавал на курсах П. Ф. Лесгафта, в Психоневрологическом институте, участвовал в создании Педагогического института. В 1913-1914 гг. издавал «Научно-исторический журнал». В августе 1917 г. участвовал в работе Государственного совещания.
527J&*
В 1920-1921 гг. жил в с. Аносово, читал лекции крестьянам. В 1924 г. отстранен от преподавания. С 1929 г. почетный член АН СССР. В декабре 1930 г. обвинен в «антимарксистских взглядах и реставрационных настроениях». Похоронен на Смоленском кладбище в Ленинграде.
Кокошкин Федор Федорович (1871-1918) - правовед, общественный и политический деятель. В 1893 г. окончил юридический факультет Московского университета. С 1897 г. приват-доцент Московского университета. С 1897 г. гласный Звенигородского уездного земского собрания, с 1900 г. - Московского губернского земского собрания. Участвовал в создании «Союза освобождения» и «Союза земцев-конституционалистов», а в 1905 г. - Конституционнодемократической партии. С октября 1905 г. член ЦК партии. В 1906 г. депутат I Государственной думы. Один из авторов текста Выборгского воззвания. За его подписание был приговорен к 3 месяцам заключения, которые отбывал в Таганской тюрьме в Москве в мае-августе 1908 г. В 1906-1907 гг. редактировал газету «Новь». В сентябре 1907 г. возобновил преподавание в Московском университете, читал лекции в Народном Университете им. А. Л. Шанявского, Московском коммерческом институте, Высших женских юридических курсах. С 1907 г. постоянный сотрудник газеты «Русские ведомости». В феврале 1911 г., протестуя против решений министра народного просвещения Л. А. Кассо, покинул Московский университет. В 1916 г. разработал проект закона об устройстве Царства Польского, в котором проводился принцип автономизации этой территории в пределах единой России. В марте 1917 г. возглавил Юридическое совещание. В июле-августе 1917 г. государственный контролер во 2-м коалиционном составе Временного правительства. Был избран членом Учредительного собрания от Москвы. 28 ноября 1917 г. арестован большевистскими властями и заключен в Петропавловскую тюрьму. 6 января 1918 г. переведен в Мариинскую тюремную больницу, куда 7 января ворвались матросы и зверски убили Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева.
Корф Сергей Александровичу барон (1876-1924) - юрист, общественный деятель. Профессор русского государственного и истории русского права Гельсингфорсского университета. Разрабатывал проблематику федерального государства. Скончался в эмиграции (в США).
Котляревский Сергей Андреевич (1873-1939) - юрист, общественный и политический деятель. В 1896 г. окончил историко-филологический факультет Московского университета, где в 1900 г. начал свою преподавательскую деятельность. Год спустя защитил магистерскую диссертацию «Францисканский орден и римская курия в XIII и XIV веках», а в 1904 г. докторскую «Ламенне и новейший католицизм». В 1904 г. вместе с А. Белым, В. П. Свентицким, С. М. Соловьевым участвовал в создании кружка «аргонавтов». С 1890-х гг. гласный Балашовского уездного земского собрания. В 1902 г. кооптирован в состав кружка «Беседы». С 1904 г. активный член «Союза Освобождения», «Союза земцев-конституционалистов». В 1905 г. входил в бюро земских съез¬
алГйЗВ 528
дов, участвовал в подготовке программных документов будущей Конституционно-демократической партии. С января 1906 г. член ЦК партии кадетов. В 1906 г. был избран депутатом I Государственной думы от Саратовской губернии. Подписал Выборгское воззвание, за что был приговорен к трехмесячному сроку заключения. В соответствии с этим был поражен и в политических правах и не мог более баллотироваться в Государственную думу. В 1908 г. защитил магистерскую диссертацию «Конституционное государство. Опыт политико-морфологического анализа», а в 1910 г. вновь стал доктором, посвятив свою квалификационную работу месту правового государства в системе международных отношений. В 1907 г. начал преподавать на юридическом факультете Московского университета, два часа в неделю читая студентам «Государственное право иностранных держав». С 1908 г. начал вести курс истории международных отношений. С 1910 г. экстраординарный, ас1911г. - ординарный профессор Московского университета. В мае 1912 г. уже вышел из состава ЦК партии кадетов, мотивируя это «неудобствами своего служебного положения». В июне 1917 г. вошел в «Лигу русской культуры». 14 июля был назначен директором Департамента духовных дел инославных исповеданий при Министерстве внутренних дел. А с 29 июля товарищ обер-прокурора Св. Синода. В 1918-1919 гг. член Национального центра в Москве, участвовал в его совещаниях, посвященных предполагаемым правовым, экономическим, социальным преобразованиям, разработал проект будущего государственного устройства России. В ночь с 28 на 29 августа 1918 г. был арестован, однако вскоре освобожден из заключения. Ордер на арест был вновь подписан в ноябре 1919 г. 16 февраля 1920 г. был арестован по делу о «Тактическом центре», дал чрезвычайно подробные показания советским властям о деятельности подпольных организаций, которые в итоге легли в основу обвинения. Был приговорен к смертной казни, которую заменили пятилетним условным сроком заключения. Продолжал преподавать в Московском университете, работал юрисконсультом Наркомата юстиции. В январе 1938 г. был назначен профессором Всесоюзной правовой академии при Наркомате юстиции. Однако через три месяца, в апреле того же года, был арестован и обвинен в связях с «кадетами-монархистами» и Н. И. Бухариным, в шпионаже и антисоветской деятельности. 14 апреля 1939 г. приговорен к расстрелу, на следующий день приговор был приведен в исполнение. Похоронен в подмосковном совхозе «Коммунарка».
Ландау Григорий Адольфович (1877-1941) - публицист, литератор. Родился в семье издателя А. Е. Ландау. В 1902 г. закончил юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. С 1903 г. занялся публицистикой: сотрудничал с газетами «Восход», «Наш день», «Еврейское обозрение», журналами «Бодрое слово», «Вестник Европы», «Еврейский мир», «Современник», «Северные записки». В 1902-1903 гг. организовал студенческий союз, ставивший перед собой задачу демократизации России. В 1903 г. группа Ландау вошла в качестве коллективного члена в «Союз
529 ЭЕйьл
Освобождения». В 1904 г. участвовал в создании Еврейской демократической партии, а в 1905 г. - «Союза для достижения полноправия евреев в России». С 1905 г. член партии кадетов. После 1905 г. продолжил активную журналистскую деятельность, писал статьи для журналов «Вестник Европы», «Современник», «Логос», «Северные записки». С 1910 г. член Общества для распространения просвещения между евреями в России; в 1915-1918 гг. член его комитета. В 1914 г. в журнале «Северные записки» опубликовал статью «Сумерки Европы», в которой в значительной мере были предвосхищены идеи О. Шпенглера. В 1917 г. участник Всероссийской еврейской конференции. В августе 1917 г. участвовал в работе Государственного совещания в Москве. С декабря 1917 г. член Исполкома еврейской общины Петрограда. В августе 1920 г. эмигрировал в Германию. В 1922-1931 гг. редактировал газету «Руль». Сотрудничал с журналом «Русская мысль», еженедельником «Россия и славянство», В 1923 г. в берлинском издательстве «Слово» опубликовал обширный труд по геополитике «Сумерки Европы». В 1927 г. опубликовал собрание своих афоризмов в сборнике «Эпиграфы». В 1938 г. переехал в Латвию. Сотрудничал с рижской газетой «Сегодня». 14 июня 1940 г. после присоединения Латвии к СССР был арестован. Умер от миокардита в заключении в Усольлаге, около Соликамска. Похоронен на кладбище поселка Сурмог Соликамского района Пермской области.
Маклаков Василий Алексеевич (1869-1957) - общественный и политический деятель. Из потомственных дворян. В 1887 г. окончил 5-ю московскую гимназию с серебряной медалью. Поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. В 1890 г. исключен из университета за участие в студенческих волнениях. В следующем году восстановлен в университете с переводом на историко-филологический факультет. В 1891 г. участвовал в кампании помощи голодающим, в ходе которой сблизился с Л. Н. Толстым. В 1894 г. окончил историко-филологический факультет Московского университета. В 1896 г. сдал экстерном экзамены по курсу юридических наук. С 1896 г. помощник присяжного поверенного А. Р. Ледницкого, затем Ф. Н. Плевако. С 1901 г. присяжный поверенный. Участвовал в процессах Н. Э. Баумана, М. А. Стаховича, М. Бейлиса, С. И. Мамонтова, о «Выборгском воззвании». С 1904 г. член кружка «Беседа», его секретарь и архивариус. Член «Союза Освобождения». С января 1906 г. член ЦК партии кадетов. Представлял правое крыло партии. 18 апреля 1906 г. стал масоном Великой ложи Востока. Депутат И, III, IV Государственной думы. Один из разработчиков Наказа Думы. Регулярно выступал от имени фракции кадетов. С 1915 г. входил в Прогрессивный блок. Сотрудничал с газетой «Русские ведомости», журналами «Вестник Европы», «Московский еженедельник», «Русская мысль». С 1914 г. работал во Всероссийском земском союзе. В 1916 участвовал в организации убийства Г. Е. Распутина. С 27 февраля по 3 марта 1917 г. - комиссар Временного комитета Государственной думы в Министерстве юстиции. 22 апреля 1917 г. возглавил Юридическое
xj^E 530
совещание, однако вскоре был заменен Ф. Ф. Кокошкиным. С апреля 1917 г. член Особого совещания по выработке проекта Положения о выборах в Учредительное собрание. В августе 1917 г. участвовал в Государственном совещании в Москве. С 3 октября 1917 г. член Временного совета Российской республики (Предпарламента). В июле 1917 г. был назначен послом России во Франции. Прибыл в Париж 26 октября 1917 г. По сути дела, не вступил в должность, так как 17 ноября 1917 г. решением Л. Д. Троцкого был смещен с этого поста. Тем не менее вплоть до установления дипломатических отношений Франции и СССР в 1924 г. формально признавался французскими властями послом России. Будучи уже во Франции, 24 ноября 1917 г. был избран членом Учредительного собрания. В 1918 г. вместе с Б. В. Савинковым, Н. В. Чайковским и др. вошел в состав Русского политического совещания. С 1919 г. член Русского политического совещания в Париже, товарищ председателя Совещания послов. В 1925 г. преподавал в Русской гимназии в Париже. В 1926 г. работал в юридической консультации при Земгоре. В том же году стал членом организационного комитета «Очага друзей русской культуры». В 1926 г. участвовал в организации Объединения русских адвокатов во Франции. С 1927 г. регулярно становился председателем Комитета по устройству Дня русской культуры в Париже. С 1935 г. член межправительственной нансеновской комиссии. В том же году стал председателем Пушкинского комитета. Во время немецкой оккупации 28 апреля 1942 г. был арестован гестапо, 5 месяцев провел в тюрьме. Принимал участие в организации движения Сопротивления. 12 февраля 1945 г. посетил советское посольство в Париже по поводу победы советской армии во Второй мировой войне. Умер от гангрены ног. Похоронен в Бадене. Перезахоронен на кладбище Сент-Женевьев-деБуа.
Милюков Павел Николаевич (1859-1943) - русский историк, общественный и политический деятель. В 1882 г. окончил историко-филологический факультет Московского университета. С 1886 г. приват-доцент Московского университета. В 1892 г. защитил магистерскую диссертацию «Государственное хозяйство России первой четверти XVIII века и реформы Петра Великого». В 1895 г. уволен из университета. С 1895 г. в ссылке в Рязани. С 1897 г. преподавал в Высшем Софийском училище (Болгария). В 1899 г. вернулся в Россию. В 1902-1904 гг. читал лекции в США. Член «Союза Освобождения». В 1905 г. председатель Союза Союзов. С 1905 г. лидер партии кадетов. С 1907 г. председатель ее ЦК. С 1907 г. депутат Государственной думы. С 1915 г. фактический лидер Прогрессивного блока. С 1916 г. почетный доктор Кембриджского университета. В марте-апреле 1917 г. министр иностранных дел Временного правительства. Ушел в отставку после правительственного кризиса, спровоцированного его нотой союзникам, в которой декларировалась готовность России вести войну до победного конца. С1920 г. в эмиграции во Франции. Разработал «новую тактику» партии кадетов, которая предполагала их альянс с социалистами. Позиция вызвала неприятие многих его однопартийцев. В итоге вышел
530&*
из состава кадетов и в 1921 г. возглавил Парижскую демократическую группу Партии народной свободы, с 1924 г. - Республиканско-демократическое объединение. В 1921-1940 гг. редактировал парижскую газету «Последние новости».
Трубецкой Евгений Николаевич, князь (1863-1920) - философ, правовед, общественный и политический деятель. Из дворян. Брат философа С. Н. Трубецкого, общественного деятеля, публициста Г. Н. Трубецкого, сводный брат общественного и политического деятеля П. Н. Трубецкого. В 1874-1877 гг. учился в частной московской гимназии Ф. И. Креймана, в 1877-1881 гг. - в Калужской гимназии. В 1885 г. окончил юридический факультет Московского университета. Весной-осенью 1885 г. отбывал воинскую повинность в качестве вольноопределяющегося в Киевском гренадерском полку под Калугой. С 1886 г. приват-доцент Демидовского юридического лицея. Зимой 1886-1887 гг. на квартире философа Л. П. Лопатина познакомился с В. С. Соловьевым, с которым впоследствии его связали дружеские отношения. Был близко знаком с Б. Н. Чичериным. В 1892 г. защитил магистерскую диссертацию «Миросозерцание блаженного Августина». С 1894 г. приват-доцент Киевского университета. В 1897 г. защитил докторскую диссертацию «Миросозерцание папы Григория VII и публицистов - его современников». В том же году стал ординарным профессором Киевского университета. Входил в кружок «Беседа». Член «Союза Освобождения». 26 сентября 1904 г. по просьбе И. В. Гессена опубликовал в газете «Право» статью «Война и бюрократия», в которой напрямую связал внешнеполитические неудачи России с особенностями ее политического режима. Участник земских съездов 1905 г. В октябре 1905 г. С. Ю. Витте рассматривал кандидатуру Т. на должность министра просвещения, однако последний, посоветовавшись с редакцией газеты «Право», принял решение отказаться. В 1905 г. участвовал в организации Конституционно-демократической партии, член ее ЦК; занимал в партии умеренные позиции. В 1906 г. вышел из нее, будучи сторонником осуждения революционного террора; вступил в Партию мирного обновления. С 1906 г. профессор Московского университета. В 1906-1910 гг. редактировал общественно-политическое издание «Московский еженельник». В 1907— 1908, 1915-1917 гг. член Государственного совета, входил в Академическую группу; в 1916-1917 гг. - товарищ ее председателя. В 1907 г. во время избирательной кампании в III Государственную думу призывал к созданию широкой либеральной коалиции, включавшей и кадетов, и октябристов. Один из основателей Психологического общества при Московском университете, Религиозно-философского общества им. Вл. Соловьева. В 1910 г. участвовал в создании книгоиздательства «Путь». В 1911 г. оставил университет в знак протеста против нарушения университетской автономии. В 1912-1914 гг. член ЦК партии прогрессистов. В ноябре-декабре 1914 г. выступал с публичными благотворительными лекциями, посвященными Первой мировой войне. Летом-осенью 1917 г. принимал участие в Соборе православной церкви. Был
xjÆ 532
избран товарищем председателя от мирян при почетном председателе Собора. В ноябре 1917 г. вошел в высший церковный Совет при патриархе. И сентября 1918 г. выехал из Москвы на Украину. В Киеве вошел в состав Совета государственного объединения. В декабре того же года был вынужден покинуть Киев, осажденный войсками С. В. Петлюры. Перебрался в Одессу, откуда в марте 1919 г. уехал в Екатеринодар. Летом переехал в Кисловодск, а оттуда осенью - в Новочеркасск. В конце декабря обосновался в Новороссийске, где скончался от сыпного тифа.
Туган-Барановский Михаил Иванович (1865-1919) - экономист, общественный и политический деятель. В 1889 г. окончил физико-математический и юридические факультеты Харьковского университета. В 1893-1897 гг. служил в Департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов. В 1894 г. защитил магистерскую диссертацию «Промышленные кризисы в современной Англии, их причины и влияние на народную жизнь». В 1895-1899 и с 1906 г. приват-доцент Санкт-Петербургского университета. В 1898 г. защитил докторскую диссертацию «Русская фабрика в прошлом и настоящем». В 1900 г. принял участие в совещании о создании газеты «Искра». В 1901 г. получил запрет на проживание в Петербурге, куда смог вернуться лишь в 1905 г. В 1917-1918 гг. секретарь финансов Украинской народной республики.
Франк Семен Людвигович (1877-1950) - русский философ. Автор статей в сборниках «Проблемы идеализма» (1902), «Вехи» (1909), «Из глубины» (1918). Член «Союза Освобождения». Член партии кадетов. С 1912 г. приватдоцент Петербургского университета. В 1917 г. возглавил кафедру философии Саратовского, с 1921 г. - Московского университета. С 1922 г. в эмиграции в Германии, с 1930 г. - во Франции. Представитель софиологии. Разрабатывал философию всеединства, которая снимала различие между онтологией и гносеологией; считал, что реальным субъектом и объектом познания является всеединство, личность может реализовать свой творческий потенциал, лишь будучи частью великого целого.
Фридман Михаил Исидорович (1875-1921) - экономист, государственный деятель. С 1904 г. преподавал финансовое право в Санкт-Петербургском Политехническом институте. С 1908 г. сотрудничал с газетой «Русские ведомости». С марта 1917 г. начальник Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питей. С июля 1917 г. товарищ министра финансов. С 1918 г. вновь преподавал курс науки о финансах в Петроградском Политехническом институте.
Шидловский Сергей Илиодорович (1861-1922) - общественный и политический деятель. Сын воронежского губернского предводителя И. И. Шидловского. С 1880 г. числился на службе по Министерству внутренних дел. С 1891 г. чиновник особых поручений при министре VI класса сверх штата. В 1897 г. руководил деятельностью переписных учреждений Харьковской и Полтавской губерний во время первой Всеобщей переписи населения. В 1900 г. по пригла¬
533 Зо&л
шению директора банка А. А. Ливена занял пост члена Совета Крестьянского поземельного банка. В 1902-1903 гг. принимал участие в деятельности Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. С октября 1905 г. занимал пост директора Департамента земледелия. Депутат III и IV Думы. Октябрист. В 1909-1910 гг. товарищ председателя Государственной думы. Со второй сессии III Думы товарищ, а с 1911 г. - председатель комиссии. В IV Думе оставался председателем земельной комиссии. В августе 1915 г. вместе с фракцией вошел в состав Прогрессивного блока. Был избран председателем его бюро. После Февральской революции возглавил Совет по делам искусства, стал комиссаром в Академии художеств. В апреле 1917 г. вошел в комиссию по выработке закона о выборах в Учредительное собрание. С августа 1917 г. представитель Государственной думы в Поместном соборе Православной церкви. Участвовал в работе Государственного совещания, затем вошел во Временный совет Российской республики (Предпарламент). Октябрьский переворот 1917 г. встретил в Петрограде. После кратковременного ареста дочери принял решение об эмиграции. В 1920 г. вместе с семьей переехал в Псковскую губернию и оттуда переправился ночью через эстонскую границу. Работал в Министерстве юстиции Эстонии, продолжая заниматься проблемами земельного законодательства. В июле 1921 г. в Париже принял участие в работе съезда Русского национального объединения. Сотрудничал с таллиннской газетой «Последние известия».
Шингарев Андрей Иванович (1869-1918) - общественный и политический деятель. В 1886 г. окончил Воронежское реальное училище. Экзамены на аттестат зрелости сдал в Елецкой гимназии. В 1891 г. окончил естественное отделение физико-математического факультета, а в 1894 г. - медицинский факультет Московского университета. С 1892 г. был под негласным наблюдением полиции. Летом 1892 г. участвовал в кампании по борьбе с холерой в Воронежской губернии. Отказался от возможности продолжать научную работу ради общественной просветительской деятельности в качестве сельского врача. С 1894 г. запасной земский врач сначала в с. Малая Верейка, а затем Большая Верейка Землянского уезда Воронежской губернии. С 1895 г. гласный Усманского уездного земского собрания. С 1897 г. сотрудничал с журналом «Врачебно-санитарная хроника Воронежской губернии». С 1899 г. земский врач межуездного участка Землянского уезда Воронежской губернии. С 1901 г. врач земской больницы в с. Гвоздиловка Воронежской губернии. В 1903-1905 гг. гласный Тамбовского губернского земского собрания. С 1903 г. заведующий санитарным отделением Воронежской губернской земской управы. Настаивал на необходимости образования сети яслей и приютов для крестьянских семей. Входил в «Союз освобождения», председатель его воронежского отделения. С 1905 г. член конституционно-демократической партии, возглавлял ее воронежское отделение; с 1908 г. член ЦК партии. В январе 1907 г. отстранен от работы в земстве по причине «политической неблагонадежности». В 1905-1907 гг. редактировал газету «Воронежское слово».
■ugoS 534
Сотрудничал с газетами «Речь», «Русские ведомости», с журналом «Русская мысль». С 1907 г. гласный Санкт-Петербургской городской думы. Депутат II Думы от г. Воронежа. Депутат III Думы от Воронежской губернии; в III и IV Думе товарищ председателя конституционно-демократической фракции. Выступал с думской трибуны свыше 300 раз, преимущественно по вопросам бюджета, являясь основным оппонентом министра финансов В. Н. Коковцова. Депутат IV Думы от Санкт-Петербурга; член Совета старейшин Думы. С 1915 г. председатель военно-морской комиссии Думы. С августа 1915 г. член Прогрессивного блока; представлял фракцию кадетов в бюро блока. Во время Первой мировой войны член Главного комитета Всероссийского союза городов и Петроградского комитета Союза городов. С августа 1915 г. член Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. С марта 1917 г. министр земледелия во Временном правительстве. В мае-июне 1917 г. министр финансов; возглавлял группу кадетов во Временном правительстве. Председатель фракции кадетов в Петроградской городской думе. В августе 1917 г. участвовал в работе Государственного совещания; в сентябре 1917 г. - Временного совета Российской республики (Предпарламента). 28 ноября 1917 г. арестован большевиками и заключен в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. 6 января 1918 г. по причине ухудшения здоровья вместе с Ф. Ф. Кокошкиным переведен в Мариинскую тюремную больницу. В ночь на 7 января 1918 г. в больничной палате зверски убит матросами и красноармейцами. Похоронен на кладбище АлександроНевской лавры.
именной указатель
А
Августин Аврелий -75, 467 Аджемов М.С. - 446, 517 Айт - 279
Аксаков К.С. - 419,512 Александр I, имп. - 254,486,498, 512 Алексеев А.А. - 329 Алексей Михайлович, царь - 207, 490 Анаксагор - 84, 469 Андраши де Ч.Д. - 142, 481 Андронников М.М. - 443, 516 Аполлон, миф. - 160, 469 Аристотель - 84,188,465,469,470 Афродита, миф. - 94,95, 473
Б
Бакунин М.А. - 83,86,88,152,153,159,189, 387, 469, 484 Бах И.С. - 91, 92,472 Безухов Пьер, лит. - 158,485 Белецкий С.П. - 451, 519 Белинский В.Г. - 86, 471 Белов фон - 232 Бёме Я. - 67 ,68 Бентам И. - 80, 86,468-470 Бердяев Н.А. - 9-12, 16, 18, 24, 27, 43, 150, 268,410,458,463,483, 500, 501,511, 521 Бернарт - 246 Бернгард Л. - 262, 500 Бернгарди Ф. фон - 122, 129, 131, 134, 136, 143-145, 242,279,476,482,495 Берти Ф. - 236-238,494 Берхтольд Л. фон - 142, 481 Бетман-Гольвег Т. фон - 137, 140, 141, 195, 201,204,213,215,216, 479, 480 Бетховен Л. - 91, 92,189, 240,472 Биберштейн А.М. фон - 225, 493 Бильбасов В.А. - 387, 510 Бисмарк О.-Э.-Л. фон - 122, 123, 126, 128, 131,132,147,196, 203,216, 235, 240,241, 277, 389, 476, 478, 492, 494, 510
Блан Л. - 86, 470, 471
Блонд ель Ж. - 121,476
Бобринский Г.А. - 257,499
Болконский Андрей, лит. - 158,485
Брейзинг К. - 129
Бриан А. - 34,460
Бруно Д. - 183. 487
Булгаков С.Н. - 9, 12, 13, 64. 66, 69, 465- 467,521
Бульвер-Литтон К.Г. - 247, 496 Бурбоны - 123,477 Бьюкенен Дж. - 239,444,517 Бэкон Р. - 222,493
Бюлов Б.Г.К.М. фон, кн. - 124, 125, 127, 134,477
Бюно-Варилья Ф. - 247,496 Бюхнер Л. - 387, 388,509
В
Ваал, миф. - 94 Вагнер Р. - 92, 201, 472 Вандервельде Э. - 34,460 Варбург М. - 445,517 Васильчикова М.А. - 444, 517 Вернадский В.И. - 370, 509, 522 Вернандер А.П. - 434, 513 Вернер Г. - 226, 227, 505 Версилов А.П., лит. - 158,485 Вильгельм I, имп. - 131, 478 Вильгельм II, имп. - 28, 30, 32, 34, 122—
125, 127, 132, 133, 136, 143, 149, 235,
237, 277, 278, 291, 380, 446, 451, 458,
460, 476, 478, 479, 483, 494, 501, 505,
506
Вильямс Э.Э. - 121, 476 Витте С.Ю. - 352, 508 Вишневский А.П. - 444, 516 Владимир, вел. кн. - 84,469 Вольтер (Аруэ Мари Франсуа) - 86,470 Врохен - 242, 495
лЛйЗВ 536
Врубель М.А. - 188,487 Вундт В. - 242,495
Г
Габсбурги - 50, 123, 135, 410, 413, 477, 490,
511
Гарден М. - 273,504 Гарсия де-Пенха - 247 Гассе - 127
Гауптман Г.И.Р. - 197, 488 Гегель Г.В.Ф. - 41, 56, 86,122, 126,188,189, 197,199, 201,278,462,470,488 Гейнер - 126
Гемгольц Г.Л.Ф. фон - 200,489 Георг V, король - 237,494 Герцен А.И. - 13,87,88,91,93,191,199,426, 428,471,512
Гессен В.М. - 16,228, 229,241,494, 522 Гессен С.И. - 24,414,465, 512,522 Гёте И.В. - 56, 67, 69, 91, 92, 197, 201, 203, 240,389,420,428,466,467,472, 510 Гинденбург П. фон - 389,459, 510 Глинка М.И. - 188, 487 Глинка-Янчевский С. К. - 38, 461 Гнейст Г.Р. - 281,506
Гогенлоэ-Шиллингсфюрст Х.В.К. - 141, 480
Гогенцоллерны - 34, 37, 123, 388, 413, 460,
512
Гоголь Н.В. - 158,182,186,188,461,485
Горемыкин И.Л. - 440, 515
Гошен Э. - 236-238, 240,494
Грабарь В.Э. - 218,492
Грей Э. - 138-140, 236-240,480
Грибоедов А.С. - 186,487, 508
Григорьев В.Н. - 449,450, 518
Гуммель - 126
Гус Я. - 183,487,489
Гуссерль Э. - 86, 470,471
Гучков А.И. - 24,453, 518, 519, 523
Гэд Ж. - 34, 460
Гюбнер А. - 316
д
Дамад-Ферид, паша - 251, 252 Даниил, кн. - 257, 499 Данте Алигьери - 122, 476 Дашков Д.В. - 254,498 Делькассэ Т. - 125,127,477 Деметра, миф. - 84, 469,470 Державин Г.Р. - 186,487 ДжемсУ.- 117,475
Джиолитти Д. - 141,143, 480 Джулиано ди Сан - 141 Дикс - 279
Диллон Э.М. - 143, 481 Дионис, миф. - 84, 469,470 Достоевский Ф.М. - 12, 37, 40, 82, 86. 88, 150-152, 155-158, 165-167, 182, 186, 188, 189, 205, 268, 269, 426, 462, 471, 483-485, 512
Драгомиров М.И. - 44, 463
Дрейфус А. - 100, 475
Дубровин А.И. - 38,461
Дульцинея (Дульсинея), лит. - 95, 473
Думбадзе И.А. - 34,460
Дюбуа М.- 121,476
Дюрер А. - 92,472
Е
Екатерина II, имп. - 208, 254, 270, 470, 487, 490,498
Еллинек (Иеллинек) Г. - 213, 491,492 Ефремов И.Н. - 24, 25,433, 513, 524
Ж
Жоффр Ж.Ж.С. - 34,460 3
Замысловский Г.Г. - 438, 443, 444, 446, 516 Звегинцев - 224 Зигфрид, миф. - 201, 489 Зимель - 279
Знаменский С.Ф. - 21, 23, 390, 510, 524 Зомбарт В. - 276, 505
И
Ибаньес Б.В. - 271,504 Иван Калита, вел. кн. - 154, 257, 485,499 Иванов В.И. - 64, 68, 465, 466 Игнатьев Н.П. - 254 Иеринг Р. - 240, 241,494,495 Извольский А.П. - 145, 482 Изгоев А.С. - 9,15, 32,39,459, 525 Ильин И.А. - 9, 13, 170, 190, 430, 432, 486, 526
Ионеску Т. - 142,481 Италинский А.Я. - 254, 497,498
К
Кайм К.В. фон - 242,495 Камбон Ж. - 149, 242, 243 Камбон П. - 139,140, 237,480 Каменский Н.М. - 254, 497, 498
537_3&u
Кампанелла T. - 187,487 Канкрин Е.Ф. - 352,508 Кант Э. - 14, 56, 67, 68, 74-76, 86, 160, 194, 195, 197, 199-201, 203-205, 240, 381, 387, 389,466,467, 470,488, 489, 510 Капнист Д.П. - 447,448,518 Карагеоргиевичи - 133,478 Карамзин Н.М. - 177,486 Каратаев Платон, лит. - 153,485 Караулов М.А. - 438,514 Кареев Н.И. - 21-23,379,509,526 Карл Румынский, король - 142,143,481 Карлейль Т. - 27,458 Карсон Э. - 144,481 Катков М.Н. - 153,155,481,484,485 Кауфман А.А. - 213 Киреевские - 82,428, 469 Киселев П.Д. - 254, 498 Китченер Г.Г. - 133,479 Клейст Г. фон - 122,476 Клейтон Дж. М. - 247,496 Ключевский В.О. - 427 Коген Г. - 74, 75, 86,467,470 Коковцов В.Н. - 38,461,534 Кокошкин Ф.Ф. - 16-18,271,286,501-504, 527,530,534 Коменский А. - 399, 511 Коновалов А.И. - 24, 57, 455, 456, 464, 519, 520
Конт О. - 74, 75,86,387,388,467,470,510 Корф С.А. - 16,17, 211, 228,491, 527 Котляревский С. А. - 9, 16, 18, 19, 39, 43, 207,211,461,490, 527 Кропоткин П.А. - 152,484 Крупны - 67, 204,241,381,466,472,495 Крэмб Д.А. - 278,282,505 Ксеркс, царь - 14, 205, 206, 490 Кузанский Н. - 199,488, 489 Кунов - 291 Курлов П.Г.-451,519 Курнатовский - 258, 263 Кюльман Р. - 144,482
Л
Ландау Г.А. - 9,16,97,473, 474, 476, 528
Лассаль Ф. - 86,470,471
Лафарг П. - 80,468
Лебедев - 444
Лейбниц Г.В. - 199, 200,488
Лейтес - 297
Леонардо да Винчи - 122, 476 Леонтьев К.Н. - 88,89,91,93,471,483,484
Лермонтов М.Ю. - 158,182,186,485
Либерти - 242,495
Лиман фон Сандерс О. - 144, 482
Лист Ф. фон - 218, 225, 279, 492
Ллойд-Джордж Д. - 136, 337, 456,479, 507
Лом - 279
Ломоносов М.В. - 189,488,511 Льюис Э. - 387, 510 Лютер М. - 67, 201,489
М
Майер Р - 200,489 Макиавелли Н. - 189,488 Маклаков В.А. - 24, 25, 436, 437, 447, 459, 513,518,521,529
Манасевич-Мануйлов И.Ф. - 442,443,445, 515
Манилов, лит. - 36,461 Марков Н.Е. - 38,444-446, 451, 461, 516 Маркс К. - 80,86,160,387,468-470,492 Маршан Ж.Б. - 133,479 Мережковский Д.С. - 425 Меркель А. - 241,495 Меттерних К. - 138 Мечников И.И. - 80,99,468,474 Милль Д.С. - 387, 510 Милье-Локруа Р. - 127,478 Милюков П.Н. - 9, 16, 18, 19, 24, 25, 119, 245, 256, 409, 440, 442-444, 476, 495, 499,514,515, 530 Милютин Д.А. -401,511 Михельсон - 229 Молешотт Я. - 387,388, 509 Мольтке Х.И. - 149, 242, 243, 389, 401, 483,
504.510.511
Монтескье Ш.Л. - 281, 506 Мопассан Г. - 80,93,468 Мулай-Хафид - 136,479 Муравьев-Карсский Н.Н. - 254,498 Мусоргский М.П. - 188,487 Муций Сцевола - 187,487 Мышкин, лит. - 158,485
Н
Наполеон I, имп. - 32,44,185,390,410,413,
459.492.498.511 Наполеон III, имп. - 217,492 Науман Ф. - 279, 505 Негулеско - 252 Нелидов А.И. - 253, 254,497 Немезида, миф. - 56,464 Нессельроде К.В. - 255,499
л/câè 538
Нидерле Л. - 259, 261, 263, 500 Никитин - 224 Николай I, ими. - 29,486 Николай II, ими. - 25, 501,518, 524 Николай Черногорский, кн. - 141, 142, 480
Ниппольд О. - 128, 242, 478 Ницше Ф. - 47, 88, 189, 201, 462, 464, 470, 489
Новалис (Гарденберг Фридрих фон) - 67 Нольде Б.Э. - 218, 235 Норадунгиан Г. - 246, 251, 252,495
О
Обреновичи - 133,478
Один, миф. - 278,505
Осмомысл - 257,499
Оствальд В.Ф. - 274, 276, 277, 279, 505
П
Парменид - 84,469,470 Паунсфорт Дж. - 247,496 Пахнике - 245,246,251, 252 Петерс К. - 125, 477 Петр I, ими. - 72,85,189,426,460 Питт У. - 336, 507 Питирим - 443,445,516 Пифагор - 84,469 Пишон С. - 241, 243 Платон - 80, 84, 389, 468-470, 511 Пленге И. - 276, 505 Плотин - 84,94, 469, 470,473 По Э.А.- 117, 475 Поливанов А.А. - 440, 515 Потемкин Г.А. - 207,490 Прозоровский А.А. - 254,497,498 Прометей, миф. - 72,467 Протопопов А.Д. - 438,441,445,455, 517 Пуанкаре Р. - 140,144, 480 Пурталес Ф. - 135,442,479 Пушкин А.С. - 23, 37, 158, 182, 186, 188, 205, 385, 420, 426, 428, 451, 462, 468, 485,502,509,512,519
Р
Раскольников РР,лит. - 158 Распутин Г.Е. - 158, 438, 442, 443, 445, 459, 514-516, 529 Ратаев Л.А. - 444, 516 Ратенау В. - 298, 507 Рафаэль Санти - 122, 476 Рачинский Г.А. - 64,465
Ревентлов Э.К.Э.Л. - 220, 493 Реклю Э. - 35,36,460 Рембольд Г. - 236 Рибо А.Ф.Ж. - 34, 460 Ричард I Львиное Сердце, король - 200, 489
Родичев Ф.И. - 441-443,445, 515 Розанов В.В. - 156,483,485 Ролан Р. - 109, 475 Роман, кн. - 257, 499
Рорбах П. - 124, 131, 134, 139, 145, 279, 477
Рузвельт Т. - 222,493 Руссо Ж.Ж. - 86, 470
С
Сазонов С.Д. - 140, 211,443,445,480
СаролиЧ.- 123,477
Селиванов К.И. - 158,485,486
Сергеевич В.И. - 387, 510
Симон Г. - 432
Сковорода Г.С. - 158,485
Скотт РФ. - 282, 506
Смит А. - 86,470,471
Сократ - 80,183,468
Соловьев В.С. - 40, 150, 156-158, 164, 205, 462, 463, 465-467, 483, 484, 490, 521,
531
Солсбери РА.Т.Г-С. - 253, 254,467 Спенсер Г. - 74, 86, 388, 467, 470 Сперанский М.М. - 426, 512 Ставрогин Николай, лит. - 158,485 Степанов В.А. - 438, 514 Суханов А.С. - 438,514 Сухомлинов В.А. - 434, 438, 440, 441, 444, 449,452,453,482,513
Т
Тагор Р- 117, 475 Твен М.- 117, 475 Терещенко М.И. - 456, 520 Толстой Л.Н. - 12,37,88,101,150-153,155, 158,171,182,186,188,189,202,205,426, 458,475,485,512,529 Трейчке Г. фон - 130,134,478 Трубецкой Е.Н., кн. - 9, 16, 47, 64, 68, 463, 465,466, 531
Туган-Барановский М.И. - 19, 20, 287, 506,
532
Тургенев И.С. - 37,177, 486, 502 Тютчев Ф.И. - 151, 186, 205, 425, 426, 428, 473,484,512
У
Уистлер Д.Э. - 117,475 Ф
Фауст, лит. - 201 Филлипович - 279
Фихте И.Г. - 27,122,126,189,200, 201,390, 458
Флоринский Т.Д. - 258,263, 500 Фортинский Ф.Я. - 387, 510 Франк С.Л. - 9,13,14,63,191,465,488,489, 532
Франц Иосиф I, имп. - 142,481 Френч Д.- 144,481,482 Фридман М.И. - 19, 20,327, 507, 532 Фридрих I Барбаросса, имп. - 277, 505 Фридрих II Великий, король - 130, 270, 470,478,510 Фролов - 456
Фурье Ф.М.Ш. - 86,470,471 Фюрстенберг, кн. - 142
X
Хей Д.М. - 247,496 Хильми-паша X. - 210,491 Холден Р. - 137
Хомяков А.С. - 268, 269,473,484,500,501 Хорошевский В. - 259 Христос Иисус, библ. - 14, 96,152,156,157, 163,169, 205-207,486,489,490
Ц
Цельс А.К. - 71, 466 Цеппелин Ф.А. - 241,495 Циндель Э. - 316 Цорн Ф. - 213
Ч
Чаадаев П.Я. - 37,461, 507 Челышев М.Д. - 38,461 Чемберлен Д.-411,512 Чингисхан - 13,191, 200 Чихачев Д.Н. - 263 Чичерин Б.Н. - 153,484,485,531
Ш
Шаховской Д.И. - 325, 507 Шекспир У. - 420 Шеллинг Ф.В. - 67, 92, 472 Шидловский С.И. - 24, 25, 437, 428, 514, 532
539_Э&*
Шиллер И.К.Ф. - 14, 56, 91, 92, 194, 201, 389,472,510 Шиман Т. - 379,380,509 Шингарев А.И. - 19, 21, 330, 354, 369, 508,527,533 Шиханян Б. - 241 Шницлер А.- 109,110,475 Шопенгауэр А. - 201,489 Штейнер Р. - 160, 486 Штиллих О. - 297
Штюрмер Б.В. - 442-445, 449-451, 515, 516
Шувалов П.А. - 253, 254, 265, 497, 500
Шульгин В.В. - 448, 518, 524 Шюгит - 279 Шюкинг В. - 215
Э
Эдуард VII, король - 131,478 Эйхгорн Г. фон - 242,495 Экхарт М. - 67, 68,199,466,488 Эмбер - 144,482 Энвер-паша - 210,491 Энджелль Н. - 121,476 Эренталь А. - 135,479 Эрлих П. - 99,474 Эрн В.Ф. - 13, 64, 66-68,465,466
Ю
Юлий Цезарь - 413, 512 Я
Ягич И.В. - 259 Ягов Г. фон - 232,494 Янковский - 260,261,263 Янсон Ю.Э. - 352,508 Янус, миф. - 428, 513
Bluntschli I.K. - 249,496 Fiore P. - 249,496 Hautefeuille L.B. - 249,496 Mills J. Saxon - 248 Ortolan J. - 249,496 Poschinger H.V. - 240 Pradier F. - 249,496 Vattel E. - 249,496 Wheaton H. - 249, 496 Ziegler Th. - 241
УКАЗАТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ, ИСТОЧНИКОВ, ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ
А
Алексеев АЛ. Очерк бюджетного права русских законодательных палат». Пг., 1915.-329
Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Приложение к репринтному воспроизведению. М., 1991. - 460
Б
Бердяев НА. Алексей Степанович Хомяков. М., 1912.-268, 269, 500 Бердяев НА. Война и возрождение // Утро России. 17 августа 1914. № 192. - 27, 458
Бердяев НА. Германия, Польша и Константинополь // Биржевые ведомости. 21 мая 1915. № 14855. - 12, 268, 500
Бердяев НА. Душа России. М., 1915. - 12, 150, 483
Бердяев НА. Империализм священный и империализм буржуазный // Биржевые ведомости. 5 ноября 1914. № 14476. -
410.511
Бердяев НА. О дремлющих силах человека // Утро России. 1914. № 272. - 43, 463 Бердяев НА. Падение священного русского царства: публицистика 1914— 1922 / Вступ. статья, сост. и примеч. В.В. Сапова. М., 2007. - 458, 463, 483,
500.511
Бернгарды Ф. Современная война: В 2 т.
СПб., 1912.- 129,137, 242 Билъбасов В А. Поповский король. Генрих IV Распе. Киев, 1867. - 387, 510 Булгаков С.Н. Война и русское самосознание // Утро России. 10 декабря 1914. - 12, 69, 466
Булгаков С.Н. Душевная драма Герцена. Киев, 1905. - 87
Булгаков С.Н. Поверженный кумир // Утро России. 30 августа 1914. - 89
Булгаков С.Н. Русские думы // Русская мысль. 1914. XII. - 89
Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 2009. - 466, 522
Бюлов Б. Державная Германия. Обзор политических и государственных стремлений за последее десятилетие. Пг., 1915.-125
В
Вернадский В.И. Война и прогресс науки // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 67-80. - 370, 509
«Вестник Европы» - ежемесячный литературно-политический журнал, издававшийся в Санкт-Петербурге в 1866-1918 гг.-486, 528, 529
«Вестник финансов, промышленности и торговли» - еженедельный журнал Министерства финансов России. Издавался в Санкт-Петербурге (Петрограде) с 1885 по 1917 г. - 291, 297, 305,307
Вильямс Е.Е. Промышленная война Германии с Англией. « Made in Germany». М., 1898.- 121,476
«Вопросы философии и психологии» - философский журнал, издававшийся в Москве при Психология, обществе в 1889-1918 гг. Выходил 4-6 раз в год. - 432, 521
Г
Германская Белая книга о возникновении германо-русско-французской войны. Пг., 1915. - 128,141, 236-240, 478
Герцен А.И. Сочинения. Женева, 1879. Т. 10. - 87
54L3&U
Гессен В.М. Возрождение естественного права. СПб., 1902. - 241
Гессен ВМ. Война и право // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 484-506. - 228,494
Гессен В.М. Германская армия и право войны // Речь. 1914. № 210, 216, 219 и 227. - 229
Гессен С.И. Идея нации // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 562-589. - 414, 512
Голикова Е.И., Надпорожская О.С. Небесные покровители Петербурга. СПб., 2003. - 460
Государственная Дума. Созыв IV. Сессия V. Стенографические отчеты. Пг., 1917. - 436,440,447,453,513,514,518
д
Дудзинская ЕЛ. Славянофилы в пореформенной России. М., 1994. - 483
Ж
Желтая книга: Документы, относящиеся к Великой европейской войне 1914 г. Пг., 1915. - 145, 237, 241,243, 244,482
Журнал Министерства Юстиции - журнал, издававшийся Министерством юстиции в 1859-1868 гг. (ежемесячно) и в 1894-1917 гг. (10 раз в год). - 329
3
Знаменский С.Ф. Задачи в области образования // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 144-172. - 390,408, 510
И
«Известия Общества заводчиков и фабрикантов Московского промышленного района» - ежемесячный журнал, издававшийся в Москве в 1913— 1916 гг.-314, 320
Изгоев А.С. На перевале. Перед спуском // Русская мысль. 1914. № 8-9. С. 160— 167. - 32, 39, 459
Ильин ИЛ. Духовный смысл войны. М., 1915.- 13,170,190,430, 486
Ильин ИЛ. Основное нравственное противоречие войны // Вопросы философии и психологии. 1914. Год XXV, кн. 125 (V). С. 797-826. - 432
К
Кареев Н.И. Мечта и правда о русской науке. (По случайному поводу, но не по случайной причине) // Русская мысль. 1884. Кн. XII. С. 100-135. - 385
Кареев Н.И. Мысли о русской науке по поводу теперешней войны // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 81-97. - 379,389,509
Киреев АЛ. Спор с западниками настоящей минуты // Русское обозрение. 1895. № 5. - 484
Ключевский В.О. Курс русской истории: В 5 ч. СПб., 1904. - 427
Кокошкин Ф.Ф. Германия, Англия и судьбы Европы. М., 1918. - 17, 18, 271, 286, 501-504
Корф С Л. Современная война и международное право // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 507-531. - 211,228, 491
Котляревский С.А. Война // Вопросы философии и психологии. 1914. Кн. 124 (4). С. I-VI.- 16, 39,461
Котляревский С Л. Россия и Ближний Восток // Русская мысль. 1914. N° 11. С. 153-157.-207,211,490
Крэмб Дж. Германия и Англия. М., 1915. - 278
Л
Ландау Г .А. Сумерки Европы // Северные Записки. 1914. N° 12. С. 29-48. - 97,119, 473,474, 529
Леонтьев КН. Собрание сочинений: В 9 т. M.-СПб., 1912. Т. 6, 7.-89
М
Маклаков В .А. Трагическое положение // Русские ведомости. 27 сентября 1915. № 221. - 25,436,437,513
Мережковский. Д.С. Две тайны русской поэзии: Некрасов и Тютчев. Пг., 1915. -425
Милюков П.Н. «Нейтрализация» Дарданелл и Босфора // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 532-548. - 18, 245, 256, 495
Милюков П.Н. Происхождение войны // Ежегодник газеты «Речь» на 1915 год. Пг.: Издание редакции газеты «Речь». С. 1-42.- 16,119,150,476
аЛйЗВ 542
Милюков П.Н. Территориальные приобретения России // Чего ждет Россия от войны. Пг., 1915. С. 53-66. - 256, 268, 499
Н
«Новое время» - ежедневная газета, издававшаяся в Петербурге (Петрограде) в 1868-1917 гг.-442,461,485
Нольде Б.Э. Постоянно нейтральное государство. Юридическое исследование. С.-П6., 1905. - 235
О
Ораторы России в Государственной Думе [1906-1917 гг.]: В 2 т. Т. 2 (1907- 1917 гг.). СПб., 2004.-513,518
П
Панова М.И. Идеи славянофильства в русской общественно-политической мысли в 1850-1917 гг.: Автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 1998. - 484
«Промышленность и торговля» - периодический печатный орган Совета Съездов представителей промышленности и торговли, издававшийся в 1906- 1916 гг.-308,319
Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии: В 6 т. М., 1998. Т. 3. - 459
Р
«Речь» - ежедневная газета, центральный орган партии кадетов. Издавалась в Петербурге (Петрограде) с февраля 1906 до 1917 г. под редакцией П.Н. Милюкова и И.В. Гессена. - 150, 229, 262, 476, 494, 523, 525, 534
Розанов В.В. Литературные изгнанники. Н.Н. Страхов. К.Н. Леонтьев. М., 2001. -483
«Русская мысль» - ежемесячный журнал, издаавшийся в 1880-1918 гг. в Москве. - 64, 68, 89, 385, 525, 529, 534
«Русские ведомости» - ежедневная газета, издававшаяся в Москве в 1863-1918 гг. - 47, 50, 51, 54, 57, 60, 242, 285, 504, 513, 527, 529, 532, 534
С
Серая книга: дипломатическая переписка Бельгии, предшествовавшая войне 1914 г. Пг., 1914.-232-235
Съезды и конференции Конституционнодемократической партии, 1915-1917. М., 2000. Т. 3. Кн. 1.-501
Т
«Торгово-промышленная газета» - выходила в Санкт-Петербурге в 1893— 1917 гг.-293, 294
Трубецкой Е.Н. Смысл войны. Вып. 1. М., 1914.- 16, 47,463
Трубецкой Е.Н. Труды по философии права. СПб., 2001.-463
Туган-Барановский М.И. Влияние войны на народное хозяйство России, Англии и Германии // Вопросы мировой войны. Пг., 1915. С. 259-324. - 19, 20,287, 506
У
«Утро России» - ежедневная газета, с 1912 г. орган партии прогрессистов. Издавалась в 1907-1918 гг. в Москве. Издавал П.П. Рябушинский. - 32, 46, 89,97,458,463,466
Ф
Фортинский Ф.Я. Приморские вендские города и их влияние на образование Ганзейского союза до 1370 года. Киев, 1877. - 387, 510
Франк С.Л. Непрочитанное...: Статьи, письма, воспоминания. М.: Московская школа политических исследований, 2001.-465
Франк С.Л. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. С. 1-18.-191,488
Франк С.Л. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 125- 132. - 13, 63, 465
Фридман М.И. Война и государственное хозяйство России // Вопросы мировой политики. Пг., 1915. С. 358-397. - 20, 327, 507
ц
Цимбаев Н.И. Славянофильство: Из историирусскойобщественно-политической мысли XIX века. М., 1986. - 483
543_3feu
ч
Чадов М. Возможно ли возрождение славянофильства // Образование. 1905. № 5. - 483
Чуйко В. Старое и новое славянофильство // Наблюдатель. 1890. № 3. - 483
Ш
Шингарев А.И. Финансы России во время войны. Пг., 1917. - 21,354, 508
Э
Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. С-Пб., 1907. - 200
Энциклопедия славянской филологии / Под ред. И.В. Ягича: В 11 т. C.-Пб. (Пг., Л.), 1908-1929. - 259
Я
Янсон Ю. Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах. М., 1877. - 352
«Berliner Tageblatt» - ежедневная газета, выходившая с 1872 по 1939 г. в Берлине. - 442
Bernhard L. Die Polenfrage. Leipzig, 1907. - 262, 500
Choroszewski W. Mapajezykowal wyznaniowa Galicji. Lwow, 1911. - 259
Compte rendu de la XVIIl-e conference tenue a la Haye, du 3 au 5 septembre 1913. Bruxelles, Misch et Thron, 1914. - 247
«Daily Telegraph» («The Daily Telegraph») - ежедневная британская газета, возникшая в 1855 г. - 143,481
«Economist» («The Economist») - англоязычный еженедельный журнал, основанный в 1843 г. - 294, 333
«Frankfurter Zeitung» - ежедневная газета, издававшаяся в Франкфурте-на-Майне в 1856-1949 гг.-432
«Kölnische Zeitung» - кельнская газета, основанная в 1798 г. - 144
Kreigsbrauch im Landkriege. Berlin, 1902. -229
«La Dépêche» - ежедневная газета, издаваемая в Тулузе с 1870 г. - 127,478
«Le Matin» - швейцарская франкоязычная газета, издававшаяся в Лозанне с 1893 г. - 144
Mills J. Saxon. The Panama Canal. Nilson, 1913.-248
«Neue Freie Presse» - газета, издававшаяся в Вене в 1864-1939 гг. - 443
Nippold О. Der deutsche Chauvinismus. Berlin, 1913. - 128, 241, 242,
478
Norman A. The Great Illusion: A Studi of the Relation of Military Power to National Advantage. N.Y.; L., 1910. - 121, 476
Official documents published by the german government. Berlin, 1914. - 237
Dubois M. La crise maritime. Paris, 1910. - 121,476
Poschinger H.V. Bismark und Ihering. Berlin, 1908. - 240
HennigR. Probleme des Weltverkehrs. Berlin, 1913.-248
Rohrbach P. Der deutsche Gedanke in der Welt. Düsseldorf - Leipzig, 1912. - 241, 242
Rohrbach P. Deutschland unter den Weltvölken. 2 Aufl. Berlin, 1908. - 241, 242
«Secolo» - газета, издававшаяся в Милане с 1866 г.-143
Schuking W. Der Staatenverband der Haager Konferenzen. München - Leipzig, 1912. -215
Ziegler Th. Die geistigen und socialen Strömungen des neunzehnten Iahrhunderts. Berlin, 1901.-241
Научное издание
Первая мировая война в оценке современников: власть и российское общество. 1914-1918
Том 3
Либеральный взгляд на войну: через катастрофу к возрождению
Ведущий редактор Я А. Волынчик Редактор Е. Ю. Кандрашина Художественный редактор А. К. Сорокин Художественное оформление Л. Ю. Титова Технический редактор М. М. Ветрова Выпускающий редактор Я Я Доломанова Компьютерная верстка T. Т Богданова, Л. А. Кругова Корректор Е. Л. Бородина
ЛР № 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать Формат 70x100/16. Печать офсетная. Усл.-печ. л. 43,86. Тираж 1000 экз. Заказ 1277
Издательство «Политическая энциклопедия»
127018, Москва, 3-й проезд Марьиной Рощи, д. 40, стр. 1 Тел.: 8(499) 685-15-75 (общий, факс), 8(499)709-72-95 (отдел реализации)
Отпечатано в ППП «Типография «Наука» 121099, Москва, Шубинский пер., 6