ЛЕТ
ВСЕСОЮЗНОЙ
ПионЕPCКОЙ
ОРГАНИЗАЦИ И
имени В.И.ЛЕНИНА


ПИОНЕРА
ИЗБРАННЫЕ
ПОВЕСТИ
И РАССКАЗЫ
XI
ГОСУДАРСТВЕННОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ЕТСКОЙ ^ИТЕРАТУРЫ
Министерства
Просвещения
РСФСР
1 9 6 4

Я. МАВР
твт
Повесть
ю. сотник
Невиданная
птица
Рассказы
Р. ПОГОДИН
Рассказы
О ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЯХ
И ХОРОШЕЙ ПОГОДЕ
м О С К ВА

Я. МАВР
твт

Авторизованный перевод с белорусского
Анатолия Тонкеля

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой говорится, как Нина порвала чулок,
как отец упал со стула и как Толя метался
по улице
Толя вихрем влетел в комнату.
—	Что с тобой? — испугалась мать.
—	Ни одной троечки нет! — крикнул Толя и торопливо
стал рыться в своих книгах.
Мать с ужасом всплеснула руками.
—	Ни одной?! Совести у тебя нет!..
—	Вот! — Толя торжествующе протянул ей листок.
Мать недовольно взглянула в него, но вскоре лицо ее про¬
светлело, она радостно сказала:
—	Да тут, кажется, все хорошо, а ты пугаешь.
—	Почему пугаю? — удивился Толя. — Посмотри: ни од¬
ной тройки!
Действительно, в табеле ученика 5-го класса Анатолия
Беспалова не было ни одной тройки, а только четверки и даже
одна пятерка. У матери совсем отлегло от сердца.
—	А я-то думала: если и троек нет, то совсем плохи дела;
от тебя всего можно ожидать, — сказала она уже ласковым
тоном.
7

Толя усмехнулся, преисполненный чувством достоинства,
будто совершил какой-нибудь подвиг.
—	Пока что только одна пятерка, — заявил он, — а потом
и побольше будет.
Расчувствовавшаяся мать хотела было обнять сына, но
ом увернулся и поскакал к окну.
—	А папа-то как рад будет! — говорила мать. — Вот если
бы и у Нины всё хорошо было! Не знаешь, как у нее?
—	Хотя и не так, как у меня, но двоек у нее тоже нет.
—	Ну вот и прекрасно, что всё хорошо, — радостно суети¬
лась мать. —А что же это ее нет?
—	Тащится'там где-то позади.
Толя схватил книгу и занял свое обычное место у окна.
Собственно говоря, это место следовало бы назвать необыч¬
ным, так как Толя сидел, задрав ноги на подоконник, и при
этом пользовался не четырьмя ножками стула, а только двумя
задними. Он все время раскачивался на них, а иногда пробо¬
вал удержаться, не касаясь ногами подоконника. Стоит ли го¬
ворить о том, что эти упражнения были довольно рискованны¬
ми, так как в любой момент Толя мог так удариться затылком
об пол, что потом надолго бы вышел из строя. Но зато какое
удовольствие — эти упражнения!
Толя высчитал, что таким образом мог уже продержаться
полторы секунды, а в дальнейшем рассчитывал поставить ка¬
кой-нибудь рекорд.
Но это еще не всё. Было у него искушение продержаться
и на одной ножке. Этот трюк куда сложнее. Тут уж не только
нельзя снимать с подоконника ноги, но приходится придержи¬
ваться за него и руками.
Однако Толя надеялся, что когда-нибудь, пускай лет через
десять, а хоть и через сорок, он сможет продержаться несколь¬
ко секунд, не только не касаясь подоконника руками, но и
ногами.
Стул же, по-видимому, вовсе не собирался участвовать в ми¬
ровых рекордах. Он жалобно скрипел, а сиденье вполне опре¬
деленно стремилось отделиться от задних ножек. Два винта,
соединявшие их, до того расшатались, что один из них высу¬
нул из отверстия голову, а второй и вовсе собирался выпасть.
Но Толя на эго не обращал никакого внимания.
В коридоре хлопнула дверь и послышались медленные не¬
ровные шаги.
В комнату вошла его сестра Нина. Она, прихрамывая, со
слезами на глазах, добралась до дивана и опустилась на него.
—	Что случидось? — встревожилась мать.
—	Не могу больше! — простонала Нина и стала расшну¬
ровывать ботинок.
8

•—	Что там у тебя такое? — подбежала	к ней	мать.
—	Всю ногу гвоздь исколол. Вчера еще кое-как терпела,
а сегодня...
Нина сняла ботинок, затем чулок. Мать осмотрела ногу:
на ступне была ранка, из которой сочилась кровь.
—	Что же ты раньше молчала?
—	Это не сразу так стало. Я сперва	даже	внимания	не
обратила.
—	Промой и завяжи. Чулок-то новый испортила, — вздох¬
нула мама, взяла ботинок, всунула в него руку и долго ощу¬
пывала внутри.
—	Ничего нет!
—	Он там, сбоку, — показала Нина.
Мать поводила рукой и в том месте — и пожала плечами.
—	Не нахожу никакого гвоздя!
—	Дай, я, — сказала тогда Нина и уверенно сунула руку
в ботинок. Щупала, щупала — и с удивлением опустила руки.
Нет гвоздя, да и только!
—	Толик! — обратилась мать к сыну. — Посмотри-ка, что
там такое: всю ногу изранил гвоздь, а найти его никак не
можем.
—	Тоже задача! — с пренебрежением отозвался Толя,
раскачиваясь на стуле.
—	Да ты подойди, посмотри.
Толя неохотно оставил свой стул и, ухмыляясь, подошел к
дивану.
Взял ботинок, всунул в него руку, долго водил внутри...
Улыбка уже исчезла с его лица.
—	Ну что? — насмешливо спросила на этот раз Нина.
—	Обожди, тут что-то не так, — смущенно пробормотал
Толя. — Покажи ногу.
Осмотрел ее: нога и впрямь исколота гвоздем.
Тогда Толя приложил подошву ботинка к ступне ноги, что¬
бы точно обнаружить место, где должен торчать гвоздь.
—	Видали, какой хитрый! — заметила мать, довольная со¬
образительностью сына.
Но Нина вдруг отдернула ногу и расхохоталась.
—	Ты чего хохочешь? — сердито прикрикнул Толя. —
Держи ногу!
—	Так у тебя ведь получается наоборот! — сквозь смех
отвечала ему Нина.
—	И верно, наоборот выходит! — засмеялась и мать, на
этот раз довольная сметливостью дочери.
—	Ничего смешного здесь нет, — сердито сказал Толя.—
Я и сам это знаю. Я только хотел сначала примерить. А те-
перь попробуем иначе.
9

И он поставил ботинок рядом с ногой. Затем старательно
стал прощупывать рукой внутри ботинка и, наконец, радостно
вскрикнул:
—	Есть!
—	Как? Где? — удивились мать и Нина. — Как же он мог
исколоть до крови ногу, если его и самого не найти?
К Толе сразу же вернулась самоуверенность. С важным,
авторитетным видом он объяснил:
—	Край стельки оторвался и загнулся, он пружинит, и
гвоздь высовывается только тогда, когда сильно нажмешь на
стельку. А вы и этого не догадались сделать.
Мать проверила. Так оно и есть.
—	Нужно что-нибудь сделать — загнуть гвоздь, что ли,—
сказала мать. — Может, ты, Толя, починишь?
—	Сапожному ремеслу я не учился, — презрительно отве¬
тил Толя.
—	Неужто это такое хитрое дело — загнуть гвоздь?
—	Смотря где и какой. С молотком к нему не добраться,
не ударишь по нему. А у сапожника имеется и рашпиль, и
разный инструмент.
Мать еще пощупала и пришла к выводу,	что	и впрямь	мо¬
лотком с этим гвоздем не справиться.	Сидит	он где-то там	да¬
леко и глубоко, — как по нему стукнешь?
—	Придется нести к сапожнику, — вздохнула она. —
Возьми, Толя, отнеси.
—	А почему не она сама? — огрызнулся тот. — Всё я да я!
—	Да ты же видишь, что у нее!
—	А что она, ляжет в постель и	ходить	не	будет? У	нее
ведь есть старые ботинки.
—	Ну ладно, ладно, я сама отнесу! — вмешалась Нина. —
Не нужно его одолжений!
—	Тем лучше, — согласилась мать. — Пока отец придет
обедать, ты уже будешь дома.
Нина собралась и пошла. А Толя вернулся на свое место
и снова принялся за чтение, или, лучше сказать, за упражне¬
ния со стулом.
...Нина вышла на улицу, прошла квартал и остановилась
у дверей, над которыми висела вывеска: «Мастерская обуви
Кожпромсоюза».
Вошла, обратилась к приемщику, но ей ответили:
—	Мы шьем только новую обувь, а в ремонт не принима¬
ем. Для этого есть специальные мастерские.
Нина вышла — и не знает, куда ей направиться. Хотела
было вернуться, спросить, да не решилась. Постояла, подума¬
ла и медленно побрела по улице, рассматривая вывески.
Прошла одну улицу, вторую — нигде не видно мастерской,
10

в которой ремонтируют обувь. Стала присматриваться, у кого
бы спросить, но никак не могла осмелиться: один слишком
важен и серьезен, другой чересчур озабочен, у третьего очень
суровый вид. А когда, наконец, обратилась к одной приветли¬
вой женщине, то та ей дружелюбно ответила:
—	Не знаю, деточка!
Долго скиталась Нина, пока все же не наткнулась на нуж¬
ную ей мастерскую.
С большой радостью вошла она в двери. Там работало
много мастеров, но еще больше было заказчиков. Мало ли
было в городе мастерских, или уж день такой выпал, но только
собралась целая очередь к мастеру, принимавшему заказы.
И Нина вынуждена была встать в очередь.
Стоит, а есть так хочется! Еще когда она пришла из шко¬
лы, хотелось есть, ждала обеда, а теперь вон столько прошло
времени, и неизвестно, сколько еще пройдет. А дома, навер¬
ное, уже обедают..
Однако и дома с обедом всё вышло не так просто.
Отец, как всегда, пришел домой ненадолго. У него постоян¬
но какие-то там балансы, отчеты, сметы. Толя соскочил со
стула, придвинул его к столу, так как собирались обедать, но
решил сначала показать отцу свои отметки. Не видел, бедня¬
га, что тот самый дерзкий винт, который собирался выпасть
из стула, воспользовался случаем и упал на пол. А второй уже
наполовину торчал наружу...
Отец посмотрел табель, погладил бородку и, довольный,
сказал:
—	Старайтесь, старайтесь, детки! А где Нина?
—	Ботинок понесла чинить. Сейчас придет.
—	Ну, мать, давай скорее обедать, я спешу!
Бодрый, довольный, подошел он к столу и тяжело опустил¬
ся на стул. И вот тут-то случилось такое, чего Толя не забудет
всю жизнь.
Стул крякнул, покосился — и отец полетел на пол!
Мать вскрикнула, а Толя побледнел и прирос к полу.
В глазах помутилось, отец и стол будто поплыли от него и ста¬
ли маленькими-маленькими. Отец медленно поднялся и уста¬
вился на Толю грозным взглядом.
Толе казалось, что наступила долгая, жуткая, тихая ночь.
—	Это ты?! — послышался, наконец, зловещий шепот, и
отцовская рука сжала спинку сломанного стула.
Толя втянул голову в плечи. Мать бросилась к отцу. Тот,
тяжело дыша, всё смотрел на Толю. Затем, растягивая слова,
произнес:
—	Сейчас же отнеси стул в мастерскую и не возвращайся
домой, пока он не будет починен. Марш!
11

Толя облегченно вздохнул, радуясь, что вся эта история
окончилась для него так счастливо. Вмиг он накинул куртку,
подхватил стул и выскочил из комнаты с такой же стремитель¬
ностью, с какой недавно в нее вбежал.
...А Нина в это время дождалась уже своей очереди и по¬
дала мастеру ботинок.
—	Гвоздь нужно забить, колет, — сказала она.
Мастер взял ботинок, повертел в руках, начал писать кви¬
танцию и сказал:
—	Зайдешь денька через четыре.
Нина жалобно стала просить:
—	Здесь только один гвоздик загнуть... Пожалуйста, сде¬
лайте сейчас... Я всю ногу искалечила.
—	Видишь, сколько обуви нанесли? — хмуро ответил ма¬
стер. — Всем сразу не сделаешь, нужно по очереди.
—	Мне ходить не в чем, а работы здесь совсем мало...
Я обожду... — просила Нина.
—	И небольшую работу всем сразу не сделать, — сказал
мастер и взял обувь у следующего заказчика.
Нина отошла в сторонку и остановилась. Четыре дня! Эю
уже слишком. Неужели не согласится сделать сейчас? Нет,
лучше она переждет, пока все уйдут, и тогда попросит еще.
И она стала ждать.
Полчаса, которые она прождала, показались ей чуть ли не
двумя часами; но вот, наконец, она дождалась, когда все
ушли, и снова подошла к мастеру.
—	А ты еще здесь? — удивился тот
—	Дяденька, сделайте, пожалуйста, сейчас. Ну что вам
стоит? — сказала она чуть не плача.
Мастер взглянул на нее ласковее и взял ботинок. Осмот¬
рел, ощупал его и сказал:
—	Ну ладно!
Взял какую-то железку — не то напильник, не то большой
гвоздь, поставил ее на гвоздь внутри ботинка, ударил по ней
два раза молотком и подал Нине ботинок.
—	Готово!
А Нина стояла вытаращив глаза, словно увидела что-то
сверхъестественное.
— На, возьми, всё в порядке теперь! — повторил мастер.
— А., сколько стоит? — вымолвила Нина.
—	Да нисколько, — ответил мастер и взялся за другую ра¬
боту.
Нина постояла, повертела в руках ботинок, а потом как-то
невольно у нее вырвалось:
—	Да ведь это я и сама могла сделать!..
Мастер улыбнулся:
12

—	Могла бы! Каждый ребенок смог бы. Только нет у вас
этой привычки. Всё ждете, чтобы кто-нибудь другой сделал.
—	Спасибо! — сказала Нина и, пристыженная, вышла из
мастерской.
Всю дорогу она раздумывала над этим «ремонтом». Сколь¬
ко беспокойства и неприятностей было из-за этого гвоздя!
И ногу исколола, и чулок порвала, и по городу долго скита¬
лась, и в очереди стояла, и без обеда проголодалась, да и
ждать бы пришлось целых четыре дня, — а всего и дела-то
полминуты, да еще такого, которое она и сама могла бы сде¬
лать.
...Толя шел по улице и проклинал стул, который он сам ж<е
сломал. Ножки стула, как будто нарочно, задевали каждого
встречного, и каждый из них ворчал:

—	Ты чего это с такой рогатиной по тротуару расхажи¬
ваешь? Сойди на мостовую!
Сошел на мостовую, а там трамвай, автомашины.
Мечется парень из стороны в сторону. Увернулся от авто¬
мобиля и зацепил ножкой за платок одной пожилой женщины.
Та заорала, словно попала под автомобиль.
—	Ты чего это здесь хулиганишь? — накинулся на него-
какой-то сердитый мужчина. — Другого места нет тебе?
Обидно стало Толе. Куда деваться? Побежал на другую
сторону, — а там милиционер.
—	Ты чего вертишься посреди улицы? Под машину еще
попадешь. Иди на панель!
А на панели, как назло, народу пропасть, все куда-то спе¬
шат и даже без стульев задевают друг друга.
Им это ничего не стоит: скажут «извините» — и пошли
дальше. Через несколько шагов опять столкнутся, опять ска¬
жут «извините» — и помчались дальше. Но обычно в таких
случаях извинения просит не тот, кто толкнул, а кого толк¬
нули.
Зато когда встретятся два совершенно одинаково вежли¬
вых человека, тогда начинается настоящая кадриль: один
свернет в сторону, чтобы дать дорогу другому, и второй
в ту же самую сторону; тогда первый спешит обратно, а вто¬
рой— уже там, затем оба отскочат направо, потом налево...
и чем вежливее люди, тем дольше они танцуют. И среди
всех этих прохожих нашему герою нужно было пробираться
со стулом.
Во всяком случае, Толя хорошо понимал, что кому-кому,
а ему с такой ношей нужно быть особенно вежливым, если он
не хочет наткнуться на новые неприятности.
Он взвалил стул на спину, сиденьем назад, чтобы ножки
не торчали в сторону, и двинулся дальше.
Через некоторое время он все-таки задел какого-то граж¬
данина, но сразу же поклонился и сказал:
—	Извините!
А позади ножка стула поднялась вверх и... сбила шляпу
у одной молодой женщины.
Раздался пронзительный крик. Толя испугался, быстро
обернулся и... ушиб кого-то с другой стороны. В результате
он и сам не заметил, как очутился опять посреди улицы.
Тогда он сообразил, что можно идти и не по тротуару, и не
по мостовой, а между ними. Опустив голову, стараясь нести
стул ровно, пошел он, как конь в борозде, и был очень рад,
что никому не мешает.
Когда он пришел в мастерскую, то встретился с неприят¬
ностью, от которой вся уличная история вылетела из головы.
14

—	С таким ремонтом нам нет смысла возиться! — катего¬
рически заявил мастер.
—	Почему? — спросил Толя, и сердце у него сжалось.
—	Если все будут обращаться к нам с такой мелочью, так
некогда будет настоящим делом заниматься.
Толю охватил ужас. Как же теперь вернуться домой? Отец
ведь сказал, чтобы домой не являться, пока стул не починит.
—	Будьте добры... почините, — начал просить Толя. —
Может, это недолго... Мне отец велел... Почините...
Мастер взял шуруп, ввинтил его в ножку, другой шуруп
подвернул покрепче, остальные закрепил и отдал стул. Весь
ремонт продолжался не более двух минут. Толя стоял, смотрел
и удивлялся:
«Да это бы я и сам мог сделать!..»
—	А сколько... стоит? — произнес он наконец.
—	Ну, уплати за новый винт, что ли, — усмехнулся мастер.
Возвращаясь обратно, Толя, как и его сестра, всю дорогу
размышлял о ремонте. Не только в их семье, но и среди всех
знакомых испокон веков существовало мнение, что такого
рода работу должен выполнять обязательно специалист, не¬
зависимо от того, сложна она или проста.
Если нужно, к примеру, починить стул или стол — ввер¬
нуть тот же шуруп, — то это должен был сделать только сто¬
ляр. Когда нужно было укрепить замок и при этом ввернуть
тот же самый шуруп, — необходимо позвать слесаря. Гвоздь
в сапог должен вбить сапожник. Ослаб винтик в стенных ча¬
сах— его должен подкрутить часовой мастер, а в швейной ма¬
шине — механик.
А если бы хоть немножко присмотреться и поинтересовать¬
ся, то все эти винтики, пожалуй, смогли бы завинтить и
Толя, и Нина, и папа, и мама.
Вечером Толя и Нина долго обсуждали события сегодняш-
него дня.

ГЛАВА ВТОРАЯ,
рассказывающая о том, как крыса напугала
Андрейку, и о том, как Андрейка поймал вора
Как-то спросили ребята Андрейку, много ли народу в его
семье. Он ответил:
—	Я, мама и поросеночек.
—	Да он, никак, твой братишка? — насмешливо переспро¬
сил Карачун.
—	Двоюродный, — серьезно сказал Андрейка.
Все рассмеялись, а Карачун воскликнул:
—	Ну и хорош у тебя родственничек!
—	А что ж, — возразил Андрейка. — Он не хуже тебя. Не
хулиганит, как ты, и не слышал я от него таких скверных слов,
как от тебя. Не тащит карандашей, не бьет окон и не дерется
на улице. Я никогда не замечал, чтобы он цеплялся сзади за
трамвай, как ты...
Чем больше Андрейка расхваливал «двоюродного брат¬
ца», тем веселее хохотали ребята над смущенным Карачуном.
—	Ничего нет смешного! — буркнул тот и с независимым
видом отошел в сторону.
А Андрейка не зря назвал поросенка членом своей семьи.
Ведь не проходило и дня, чтобы мальчик не ухаживал за ним.
То травы надо нарвать, то хлев вычистить, то корму отнести.
Тем более, что мать работала в одном из учреждений и не
всегда могла это сделать сама. Кто же, как.не Андрейка, дол¬
жен был помогать матери? Частенько приходилось кормить
16

поросенка поздно вечером, впотьмах. Тогда уж непременно с
ней шел и сын, чтобы посветить, открыть ворота в хлев.
Однажды Андрейка обронил при этом ключ от замка.
Дело как будто пустяковое. Но тут пришлось не на шутку
забеспокоиться: наступала ночь, а как оставить хлев неза¬
пертым?
Наверно, ключ валялся где-нибудь тут, под ногами, но в
потемках отыскать его было нельзя.
Стали просить у соседей замок до завтра, но у одних вовсе
не было, другие уже спали.
—	Что же теперь делать-то? — охала мать. — А все из-за
тебя, баловник! Зачем вынул ключ из замка?
—	Не вынимал я... Он, наверное, сам выпал...
Искали, искали — нет ключа!
—	Сбегай-ка домой, там в шкафу какой-то ключик ва¬
ляется; может, и подойдет.
Андрейка побежал, отыскал похожий ключик. Стали про¬
бовать — не подходит.
Уж если бы вовсе не похож был на потерянный, а то ведь
точь-в-точь — и не подходит!
—	Ох, что делать, что делать? — повторяла мать. — Не
оставлять же так, настежь!
—	А я останусь, покараулю, — сказал Андрейка.
—	Как же ты?
—	Да переночую здесь, на дровах.
—	А бояться не будешь? — недоверчиво спросила мать.
—	Я? Бояться? — ответил Андрейка таким тоном, что она
почувствовала к нему уважение.
—	Ах ты герой мой! — ласково сказала она. — А всё-таки
лучше уж я останусь.
—	Нет, нет, нет! — горячо запротестовал Андрейка. —
Сколько ребят сторожат сады, огороды! Что я, хуже их? Хочу
тут ночевать.
Мать подумала: ее сорванцу такая ночевка только на
пользу будет. Пусть привыкает к невзгодам.
—	Ну ладно, — сказала она. — Сейчас устрою тебе по¬
стель.
И ушла в дом.
Оставшись один, Андрейка почувствовал себя неважно.
Хлев при слабом свете фонаря казался совсем не таким, как
всегда. Углы тонули в темноте, в стенах обнаружилось столь¬
ко щелей, а раньше как будто ни одной он не замечал. Паути¬
ны было такое множество — откуда только взялась!
Вернулась мать, постлала на дровах.
—	Вот и хорошо, — утешала она и себя и сына. — Бояться
нечего: какой вор полезет, если услышит, что кто-то здесь
2	Библиотека пионера, том XI	\j

спит! Одну ночку поспать можно. Да и не холодно теперь.
А завтра отнесешь ключ слесарю. Ну, ложись. Только фонарь
не забудь погасить, а то пожар наделаешь.
И ушла.
Опять не по себе стало Андрейке. Но теперь он даже рас¬
сердился: что за глупости, в самом деле! Сторожат ведь люди
в саду, в лесу, в поле, да еще ночуют в шалашах — и ничего.
А он вроде трусит. Стыдно!
—	Ну, братец, спокойной ночи! — громко сказал он поро¬
сенку и стал раздеваться.
«Братец» встал на задние ножки, выставил свой пятачок
и приветливо захрюкал. Андрейка не утерпел, почесал его за
ухом.
Наконец Андрейка погасил фонарь и улегся.
Некоторое время он прислушивался, как кряхтел и почесы¬
вался его сосед. А потом, когда тот мирно засопел, Андрейка
начал улавливать и другие звуки. И тогда снова стал к нему
возвращаться страх.
Обычные звуки — шум автомобиля на улице, шаги прохо¬
жих, хлопанье двери в соседском доме, какие он всегда и по¬
всюду слышал, не обращая на них внимания, — теперь каза¬
лись какими-то странными, мешали спать и даже немного
пугали. В особенности человеческие шаги. Когда они были
твердыми, отчетливыми, это еще ничего, а если тихими, то
Андрейка чувствовал, как внутри у него что-то напрягалось...
И он опять стал злиться на самого себя. Он хорошо знал,
что бояться нечего, что ничего страшного быть не может. Да¬
же если бы и в самом деле явился вор, то стоит только ему
закричать — и вор удерет, так как сразу же сбегутся люди.
Все это Андрейке хорошо было известно, и все-таки уснуть
не удавалось...
Чтобы показать, что он никого и ничего не боится, Андрей¬
ка громко запел:
«Бе-е-елая а-а-армия, че-орный баро-он...»
Но собственный голос показался ему каким-то чужим, а
пение — приглушенным; стало еще страшнее.
Отозвался поросенок. Андрейка сказал ему:
—	Паршиво у тебя спать, братец.
«Угу», — ответил тот.
—	Лучше бы ты перешел к нам ночевать.
«Угу...»
—	Вот видишь. А я сразу не догадался.
«Угу», — подтвердил поросенок.
В углу послышалась возня и писк. Андрейка вздрогнул,
но сразу же успокоился, сообразив, что дерутся крысы. Это
отвлекло его внимание от наружных звуков.
18

Андрейка стал думать о завтрашних делах, о ключе, об
уроках в школе и, наконец, уснул.
Он и сам не заметил, как уснул. Неизвестно, сколько про¬
шло времени, как вдруг его разбудил какой-то шорох. Маль¬
чик замер, прислушиваясь.
Уткнувшись одним ухом в подушку, а другое прикрыв
одеялом, он все же отчетливо слышал, что рядом, у самой его
головы, кто-то деловито копошится.
И вдруг он почувствовал, как это самое «кто-то» осторож¬
но ползет по нему... Андрейка вскочил и, не помня себя, за¬
кричал, замахал руками. Он задел при этом за что-то мягкое
и услышал, как в поленнице что-то зашуршало...
—	Крысы! — воскликнул он. — Вот проклятые!..
«Угу», — поддакнул ему поросенок.
Мальчика передернуло от отвращения. А вдруг они опять
начнут лазать? Или соберутся вместе, тогда с ними вовсе не
сладишь...
Андрейка вспомнил сказку о том, как крысы загрызли ка¬
кого-то епископа... Через минуту он отогнал от себя мрачные
мысли. В наше время таких вещей не бывает! Но, как бы там
ни было, положение неприятное. Прямо хоть не спи, стере¬
ги их!
А что, если пойти домой и сказать маме, что он больше не
может здесь оставаться?
Но какой же он тогда мужчина, если крыс боится? Засме¬
ют все, даже поросенок...
Покончив с сомнениями, Андрейка поудобнее улегся. Но
где тут было уснуть! То и дело казалось, что крысы снова под*
бираются к самому лицу, к носу!
Тогда он решил спрятаться с головой под одеяло. Душно,
но ничего, терпеть можно. Опять начал дремать...
...Кто-то разгуливал по одеялу в ногах. Насторожился —
крыса расхаживает по нему! Андрейка вскочил.
—	Ш-ш-ш, чтоб тебя!
И стал колотить по дровам, по одеялу.
«Угу», — вмешался поросенок.
—	Тебе-то хорошо, — буркнул Андрейка. — Тебя они, на¬
верно, не трогают.
«Угу», — согласился поросенок.
Андрейка выбрал тонкое, но увесистое полено и положил
его возле себя, чтобы в следующий раз встретить гостей как
следует.
Крысы утихли, смирились. Все меньше и меньше звуков
доносилось с улицы. Но, чем тише становилось, тем отчетливее
был каждый шорох.
Вот где-то совсем рядом послышались шаги. Андрейка,
19

пожалуй, и не обратил бы на них внимания, если бы они вне¬
запно не утихли. Не дыша, Андрейка вслушивался. Вот опять
послышались шаги. Затихли.
У Андрейки сильнее застучало сердце. Уж не крадется ли
кто? Что, если это вор?
Андрейка даже удивился, что до сих пор не подумал об
этом. Он сторожил вообще, а что и как делать, если кто-ни¬
будь появится, — не знал. Теперь он начал обдумывать.
Ну вот, допустим, входит вор. Что же тогда? Кричать? Да
ведь ему ничего не стоит пристукнуть мальчишку, чтоб боль¬
ше не пикнул. Бежать? Но как убежишь, если вор будет стоять
в дверях? Да, если поднять крик, шум, сбежится народ. Но за
это время вор десять раз успеет придушить его. Что выиграет
Андрейка? Пускай уж лучше пропадет поросенок, в таком
случае. А для чего же он его стережет?
Не успел он еще вполне обдумать свой план, как настало
время действовать. Ворота тихонько скрипнули... Словно
вспугнутые воробьи, все мысли вылетели из Андрейкиной го¬
ловы. Сам того не замечая, он прижался к подушке и накрыл
голову одеялом.
Дверь скрипнула другой раз... Андрейка понял, что ему
остается одно — лежать и не шевелиться: только бы его не
заметили.
Хорошо это или плохо, — он не знал. Мыслей не было
никаких.
Но прошло несколько минут, все было тихо. Тогда он ре¬
шился высунуть голову.
Ворота чуть-чуть приоткрыты, ничего не видно и не слыш¬
но... Можно было собраться с мыслями, — и вскоре их собра¬
лось в голове у Андрейки больше, чем нужно.
«Он здесь?.. Что он делает?.. А может, никого и нет?. Кто ж
тогда заходил? Почему не было слышно, как он вышел? Зна¬
чит, он здесь... А если так, чего же он выжидает? Может, за¬
кричать?.. Но как закричать, если он рядом?..»
Все это вихрем кружилось в его голове. А время шло, и
ничего не случалось. И хотя было похоже, что никого нет, дви¬
нуться с места он пока не решался, все выжидал.
Его неподвижность придала смелость крысам, и они снова
завозились где-то вблизи. Одна из них вскарабкалась на ноги
и пробиралась все выше; он уже чувствовал ее лапки у себя
на боку.
И вдруг в эту самую минуту что-то тяжелое со всего маха
шлепнулось ему на спину!..
—	Мама! — сдавленным голосом закричал Андрейка.
Но через секунду он вскочил, весело рассмеялся и крик¬
нул:
20

—	Кот!
«Угу», — ответил проснув¬
шийся поросенок.
Еще бы, как не обрадовать¬
ся такому гостю! Теперь спать
будет спокойнее.
С облегчением Андрейка
встал и притворил ворота.
Жаль, нельзя было закрыться
изнутри, — защелка находи¬
лась снаружи.
Кот подошел к Андрейке и
тихонько замурлыкал. Эти зву¬
ки были самыми приятными
для Андрейки за всю сегодняш¬
нюю ночь. Он успокоился. Но
сон все не приходил к нему.
Он стал рассуждать:
«Хорошо, что так получи¬
лось. А что было бы, если бы в
самом деле пришел вор? Не¬
ужели так и лежать, как лежу,
и ждать? Это же срам!..»
Андрейка почувствовал, что поведение его было позорным,
и решил остаток ночи быть добросовестным сторожем. А на
случай, если появится вор, он выработал план не только актив¬
ных, но и героических действий: он будет сидеть в углу у входа
и, если кто-нибудь войдет, тихонько выскочит за его спиной и
закроет ворота на защелку. Тогда он не только сбережет по¬
росенка, но и принесет пользу обществу — поймает вора. Этот
план особенно пришелся ему по душе. Он теперь даже с нетер¬
пением ждал, чтобы вор появился. Не страшно, а занятно бы¬
ло думать о том, как вор войдет, как попадет в ловушку, и так
далее, и так далее.
Андрейка вышел на улицу, подготовил затычку, прорепе¬
тировал и, довольный, занял свой пост у входа. От каждого
шороха, в особенности от звука шагов, сердце его усиленно
колотилось, даже сильнее, чем прежде, но это был не страх, а
волнение героя перед решительной схваткой. Эх, если бы кто-
нибудь пришел! Но, как назло, никто не приходил, и весь
подъем постепенно спадал. Сидя, Андрейка начал клевать но¬
сом; он уже несколько раз поймал себя на том, что засыпал.
И тут наступило то, к чему он так готовился...
Спохватился он только тогда, когда появившаяся фигура
была уже посредине хлева и что-то ощупывала: не то его по¬
стель, не то поросенка.
21

Андрейка выскользнул за ворота... запер их снаружи. Вор
очутился в западне!..
В тот же миг Андрейка бросился к соседу и забарабанил
в окно.
Когда из окна высунулась голова напуганного дяди Да¬
нилы, Андрейка придушенным, срывающимся голосом про¬
говорил:
—	Дяденька, идите! В нашем хлеву вор сидит!.. Я закрыл
его... — И сразу же убежал к другому соседу, к третьему, а по¬
том уже к себе домой, к матери.
А вор тем временем отчаянно колотил в запертые ворота.
На этот шум народу сбежалось куда больше, чем успел по¬
звать Андрейка.
Когда вооруженные люди открыли дверь, к ним вышла...
разъяренная Андрейкина мать!
—	Ошалел он, что ли?! — кричала она. — Вышла посмот¬
реть, как он там мается, а он вон какую штуку выкинул!..
...Назавтра Андрейка понес замок и ключ к какому-то ку-
сгарю-слесарю. Тот повертел в руках замок, ключ и сказал,
что работа стоит десять копеек и будет готова через два часа.
Когда Андрейка зашел в назначенное время, он увидел, что
слесарь и не брался еще за дело.
—	Вы же обещали через два часа!.. — сказал недовольный
Андрейка.
—	Сейчас, сейчас будет готов! — ответил слесарь, взял
ключ, провел по нему несколько раз напильником и подал
Андрейке. Тот удивился.
—	Да это я и сам мог сделать! — пробормотал он.
—	А если мог, зачем приносил? — недружелюбно ответил
мастер.
Андрейка никому не сказал, как легко было подогнать
ключ, всякий раз краснел, вспоминая, сколько неприятностей
вышло из-за такой ерунды.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
где опять говорится совсем о другом, например:
как облили керосином хлеб, как Павлик катался
на „колбасе“ и как потом все крикнули три раза:
„Почтальон!“
В тот вечер в семье Павлика все занимались делами.
Папа, преподаватель латыни в медицинском институте, го¬
товился в своей комнате к завтрашней лекции. Он говорил, что
просидит, пожалуй, всю ночь.
Мама гладила белье. Павлик должен был решить на завт¬
ра четыре задачи. Даже его пятилетняя сестренка нашла себе
серьезное занятие: она шила платье своей кукле.
В квартире было тихо, чисто, уютно. Электричество светило
ярко и приветливо. Каждый с охотой занимался своим делом.
И вдруг вся эта мирная жизнь полетела кувырком. И толь¬
ко из-за того, что неожиданно погас свет.
Сначала думали, что это ненадолго, как иногда бывает.
Зазевается там, на станции, какой-нибудь техник, повернет не
то, что надо, — ну и сейчас же исправит ошибку.
Но на этот раз минута тянулась за минутой, а света все
не было.
23

—	Павлик, посмотри-ка, есть ли свет у соседей? — крик¬
нул из своей комнаты папа.
Как всем хотелось, чтобы там тоже не было света!
Павлик выглянул в окно и увидел напротив, через улицу,
ярко освещенные дома. Оставалась еще надежда на то, что
в других квартирах их дома тоже нет света. Он выскочил за
дверь и вернулся, опустив голову.
—	Везде горит!
—	Значит, только у нас испортилось, — с досадой сказал
отец. — Что ж, придется мне зажечь лампу. А вы все — спать.
—	Дай им хоть поужинать!—сказала мама. — А где же
лампа? Она была здесь.
Настроение у всех сразу испортилось.
—	Это ты брал ее?
—	И не видел!
—	Кто последний раз брал?
—	Всегда у нас, если что-нибудь нужно...
—	Может, здесь?
—	Горе мне с вами!
—	Я видел ее вот тут.
—	Да нету же!
—	Кто же, в конце концов, брал ее?
В сердитый разговор вмешался детский голосок:
—	Мама! Лампа в кладовке, на полке. Папа сам туда ее
поставил.
Словно теплым ветерком повеяло от этих слов. Все облег¬
ченно вздохнули.
Когда принесли лампу, в ней не оказалось керосина.
—	А керосин есть у нас? — встревожился папа.
—	Есть, есть, — успокоила его мама. — Много. Павлик,
неси бутыль.
Выполнить такое задание впотьмах было не так просто.
Павлик кое-как нашел бутыль и, рискуя разбить ее, при¬
нес в комнату.
Теперь оставалось только налить керосин в лампу. Каж¬
дый понимал, как сложно это дело. Одному с этим не спра¬
виться. Даже вдвоем и то трудно. Тут должны были участво¬
вать все.
Прежде всего приходилось светить спичками и так, чтобы
свет был все время: одна спичка еще не успеет догореть, а уже
зажигали другую. Это дело было самое важное, и его взял на
себя папа.
Павлик должен был держать лампу и следить, чтобы керо¬
син не лился через край. Мдть взяла в руки бутыль.
—	Начинай! — скомандовал отец.
Все старались изо всех сил, и дело помаленьку подвига¬
24

лось. Отец чиркал спички одну за другой, больше ничего не
видя. Мать постепенно наклоняла неудобную бутыль. Павлик
не дыша следил, как медленно наполнялась лампа.
Положив подбородок на край стола, Катя тоже внима¬
тельно наблюдала, пристроившись под бутылью.
—	Готово! — крикнул Павлик.
—	Готово! — повторила Катя, радостно подпрыгнула и...
стукнулась головой о бутыль.
Тут-то и произошло самое неприятное: бутыль выскольз¬
нула из рук матери, ударилась о край стола и разбилась.
Керосин облил хлеб и всё, что оказалось на столе, да вдобавок
еще и Катю. Осколки дребезжали под ногами; там была не
только бутыль, но и стекло от лампы.
В квартире, где пятнадцать — двадцать минут тому назад
было так светло и уютно, где так мирно и счастливо текла
жизнь, где все были так милы друг другу, теперь водворился
мрак, пахло пролитым керосином. Из тьмы послышался сер¬
дитый голос отца:
—	Павлик! Завтра утром, перед школой, сбегаешь на
электростанцию и вызовешь монтера. Слышишь? Утром не¬
пременно! Иначе он может в этот день не прийти, и опять про¬
сидим сутки без света.
Павлик хотел было возразить, что он может опоздать в
школу, что у них завтра контрольная письменная работа, да
к тому же он еще и дежурный. Но сразу понял, что сейчас
лучше этого не говорить.
Лампу зажгли без стекла. Коптящий огонек тщетно си¬
лился осветить комнату; от этого только стало еще неуютнее.
...Назавтра Павлик выбежал из дому в четверть девятого.
До начала занятий оставалось сорок пять минут. Павлик рас¬
считал, что трамваем он доедет до электростанции и оттуда
до школы минут за двадцать, так что останется еще двадцать
пять минут на все другие дела.
Как назло, трамвай долго не приходил. Пассажиров на
остановке собиралось все больше и больше.
А когда, наконец, трамвай показался, Павлик с ужасом
увидел, что он переполнен до отказа. Ведь как раз в это время
все служащие спешили на работу. Павлик попробовал было
втиснуться в вагон, да где там!
Тогда его осенила отчаянная мысль: прицепиться сзади на
«колбасу».
Так он и сделал.
Нельзя сказать, чтобы он устроился прекрасно, однако был
доволен и тем, что успеет выполнить папино поручение.
Трамвай проходил мимо школы, и Павлик услышал при¬
ветственные возгласы своих товарищей.
25

—	Смотрите! Смотрите! Павлик на «колбасе» едет!
А-га-га! Ура!
Павлик, запыхавшись, вбежал в контору, подошел к окош¬
ку и попросил, чтобы прислали монтера.
—	Какой ваш номер, абонент? — спросила служащая.
—	Не знаю.
—	Тогда принесите абонентскую книжку.
—	Так я же вам говорю адрес.
—	Все равно, без номера мы заявок не принимаем. Об
этом давно известно.
У мальчика опустились руки. Что делать? Опоздать в шко¬
лу или остаться еще на сутки без света?
Нет! Родители рассердятся, если будет второй такой ве¬
чер, как вчерашний.
И он вынужден был вернуться домой. Правда, на этот раз
ехал, как настоящий пассажир...
...В школе прозвонил звонок. В класс вошел учитель.
—	Подготовьтесь к письменной работе.
—	Чернил нет, — ответили ученики.
—	А почему не побеспокоились раньше? — строго спросил
учитель.
—	Чернила в шкафу, а ключ у дежурного.
25

—	Кто дежурный?
—	Павлик Рогатка.
—	А где же он?
—	На «колбасе» поехал! — отвечали ученики со смехом.
—	Что это значит? — нахмурился учитель.
Ему рассказали, как Павлик ехал мимо школы, прицепив¬
шись сзади к трамваю.
Учитель не мог этому поверить. Как же так? Павлик Ро¬
гатка, такой хороший ученик, вместо того чтобы идти в шко¬
лу, катался на «колбасе», да еще тогда, когда в классе пись¬
менная работа, когда он сам — дежурный?!
—	Не может этого быть! — сказал учитель. — Это даже
слишком не только для него, но и для самого недисциплини¬
рованного ученика во всей школе.
—	Да мы сами видели!
—	Ну ладно, с этим потом разберемся. А теперь где хо¬
тите доставайте чернила.
В соседнем классе шел урок географии. Неожиданно от¬
крылась дверь и показалась голова ученика из класса, где
учился Павлик. Учитель географии с удивлением взглянул на
мальчика,
—	Можно мне попросить у приятеля чернил?
27

—	Надо было раньше думать,—отве¬
тил учитель. — Ну, скорее.
Ученик ушел.
—	Так вот, мы говорили,—начал учи¬
тель,— что северные моря...
Дверь открылась снова.
—	Позвольте попросить чернил...
—	Что это сегодня такое творится?! —
возмутился учитель географии,
—	У нас письменная работа, а де¬
журный...
—	Это не наше дело! Не мешайте!
Но тем временем кто-то уже подал
мальчику чернильницу, и он удалился.
—	Так вот, мы говорили, что северные
моря...
Опять открылась дверь.
—	Разрешите чернил попросить.
Учитель рассердился окончатель¬
но:
—	Да что ж это такое, наконец?!
В других классах происходило при¬
мерно то же самое.
Дело дошло до того, что появился ди-
\	ректор,	стал	наводить порядок.
И когда прибежал запыхавшийся
Павлик, у него оказалось такое количест¬
во неприятностей, какого он не имел за целый год.
...Вряд ли кого-нибудь еще так ждали, как монтера в квар¬
тире Павлика. Можно сказать наверняка, его ждали, как
солнце, которое несет свет.
Каждый раз, чуть скрипнет дверь,—все бросались к ней,
полные радостной надежды, а отходили грустные, потому что
монтер все не шел.
И вот, наконец, явился человек с сумкой; его встретили как
дорогого гостя.
—	Сюда, сюда, пожалуйста! — суетилась мама, подпрыги¬
вал Павлик, кружилась Катя.
—	Ничего, ничего, — стесняясь, отвечал пришедший.
—	Нет, нет, пройдите, пожалуйста! Если бы вы только
знали, сколько неприятностей было! — жаловалась мама, про¬
вожая гостя в комнату.
—	А разве вы уже знаете? — спросил гость.
Мать с удивлением взглянула на него.
—	Как же не знать, если пришлось пережить столько, что
и рассказать нельзя!
28

—	А может, тут совсем о другом, — улыбаясь, сказал че¬
ловек и раскрыл сумку. — Может, сообщают приятное?
И он подал письмо.
—	Почтальон! — вскрикнул Павлик.
—	Почтальон! — произнесла мать.
—	Почтальон! — повторила Катя.
—	Да, — отвечал гость. — А вы думали — кто?
—	Думали, монтер... — смущенно отвечала хозяйка.
Когда возвратился отец, он первым делом спросил, был ли
монтер. А услыхав, что еще не был, очень расстроился.
—	Может, и сегодня он не придет?
И от этой мысли всем сделалось тяжко.
Только в пятом часу появился настоящий монтер.
Павлик не отходил от него ни на шаг и следил за каждым
его движением.
Монтер подошел к счетчику, вывернул пробку, посмотрел:
проводок, проходивший через нее, был цел. Ввернул ее об¬
ратно и вывернул вторую. В ней проводок был оборван.
—	Я вам пока соединю проволочкой, — сказал он, — а вы
купите новую пробку и поставьте сами.
Он взял тоненькую проволоку, обернул один ее конец во¬
круг медной шейки, а другой — вокруг металлического кон¬
чика пробки и ввернул ее на место.
Павлик внимательно наблюдал за его работой, все приме¬
чал и, когда вспыхнул свет, задумчиво произнес:
—	Это мы и сами могли бы сделать...
—	Конечно, могли бы! Особенно, если купить новую проб¬
ку, — улыбаясь, сказал монтер, а затем добавил уже серьез¬
но:— Но все же имейте в виду: пользоваться «жучком» надо
очень осторожно и только в крайнем случае. Если поставить
проводок потолще, можно наделать беды не только себе, но
и соседям. Лучше всего иметь запасную пробку; для этого ни¬
какой техники знать не требуется.
Когда монтер ушел, Павлику сразу стало и горько и жалко,
что из-за такого пустяка пришлось вытерпеть столько невзгод.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
о которой рассказывается о том, как мать
воевала со сковородкой, как Клаве пришлось от¬
кусить гвоздь и как тетка Марья ничего в толк
взять не могла
Когда Клава вернулась домой, она еще в сенях услыхала,
как ворчит мать:
—	Вот несчастье-то на мою голову!
«Что случилось?» — тревожно подумала Клава и быстро
вошла в дом.
Сначала она почувствовала приятный запах, а затем уви¬
дала, что мать печет на примусе оладьи, — и всё. Никаких не¬
счастий, которые валились бы матери на голову, не было
видно. Немного странным казалось только, что мать точно
приплясывала возле примуса.
Заплясала и Клава от радости.
—	Ах, мамочка, как хорошо, что ты оладьи печешь!
—	Есть-то их тебе хорошо. А вот попробовала бы сама
печь на этой непослушной сковородке.
—	Я помогу тебе, мама.
—	Пользы мало от твоей помощи. Лучше сидела бы дома
да занималась. Люди добрые спать уже собираются, а ты где-
то ходишь.
30

—	Я ведь говорила тебе, что у нас сегодня физкультурный
кружок, — сказала Клава и пошла в комнату раздеваться.
Мать с проклятиями начала снова приплясывать возле при-
муса. Собственно говоря, плясала она не у примуса, а у ско
вородки, так как в ней-то и был корень зла.
А корень этот заключался в том, что ручка у сковородки
держалась только на одной, да и то разболтавшейся, заклепке.
От другой заклепки остались только две дырочки.
Для того чтобы пользоваться такой сковородкой, нужно
иметь квалификацию циркового жонглера, который может вер¬
теть тарелки на палочке, держать их на одном пальце, ста¬
вить ребром их себе на нос и тому подобное.
К сожалению, мать такой квалификации не имела, поэто¬
му сковородка ее не слушалась и вертелась, как хотела. А вер¬
теться ей хотелось главным образом влево. Если ей это не
удавалось, то вправо. Держаться же прямо она отказывалась
решительно.
Теперь нам совершенно ясно, почему мать приплясывала,
злилась и ворчала.
Когда Клава снова вошла в кухню, мать ей сказала:
—	На, пеки, пока я вынесу ведро.
Клава охотно согласилась. Одной рукой держит за ручку,
другой переворачивает оладьи; все идет хорошо.
Но как только сняла сковородку, она круть — и оладьи
полетели на пол. Клава подобрала оладьи и стала наливать
тесто.
Тут пошло еще хуже. Только Клава нацелилась положить
тесто, — сковородка наклонилась влево, и тесто поползло на
табуретку. А когда следующую ложку теста Клава хотела по¬
ложить на левую сторону, то сковородка наклонилась вправо.
Теперь и Клава хорошо поняла, отчего мать так злилась.
Стиснув зубы, девочка воевала со сковородкой, пока ей не уда¬
лось кое-как положить две ложки теста. Да и то как попало,
на разные стороны. Но Клава на это не обращала внимания —
только бы положить.
Когда же дошла очередь до третьей ложки, то тесто попало
на первую оладью. Дело усложнялось. Клава хотела уже звать
на помощь маму, но не решилась, поставила сковородку на
пол и стала делить двойную оладью пополам. Тут только она
заметила, что на полу сковородка не вертится. Обрадовав¬
шись, Клава стала носить тесто из миски на сковородку и рас¬
кладывать его так, как хотелось ей, а не сковородке.
—	Вертись теперь сколько влезет!—сердито шептала Кла¬
ва, неся сковородку к примусу и не обращая внимания на ее
выкрутасы.
Однако сковородка избрала новую тактику и стала упрямо
31

клониться вниз. Только Клава поставила ее на примус, как
ручка отвалилась от сковородки.
В это время вошла мать. Увидев в руках растерявшейся
Клавы одну только ручку, она укоризненно покачала головой.
—	Вот тебе и помощница! До сих пор хоть кое-как можно
было печь, а теперь что?
—	Я ведь ничего с ней не делала! — стала оправдываться
Клава. — Она чуть держалась.
—	Оно верно, но почему-то всегда это случается в ваших
руках. Ну-ка, пусти.
Дело пошло по-новому. Теперь уже главная роль принад¬
лежала тряпке. Только с ее помощью можно было браться за
сковороду. Но от этого ничего не улучшилось. Мать была вы¬
нуждена вертеться еще больше, ежеминутно обжигала пальцы,
да и тряпка то и дело загоралась.
—	В последний раз пеку! — ворчала она. — Это мученье,
а не работа!.. Ай, чтоб тебя!.. Завтра непременно отнеси к ма¬
стеру. Пускай припаяет или еще как-нибудь прикрепит ручку.
И когда была испечена последняя оладья, мать сердито
толкнула сковородку, а скомканную тряпку швырнула в угол.
После всех этих треволнений оладьи показались Клаве не
такими вкусными, как она ожидала.
На другой день Клава понесла капризную сковородку в
мастерскую. По пути ей встретился паренек в черной шинели
с синим кантом и петлицами, подпоясанный широким ремнем
с блестящей пряжкой, на которой выделялись буквы «РУ». На
голове у него была фуражка с таким же кантом и значком —
скрещенные молоток и ключ.
Клава еще издали засмотрелась на этого мальчика: акку¬
ратного, стройного, в красивой форме. А он, словно понимая
это, тоже держал себя с достоинством, совсем иначе, чем мно¬
гие обыкновенные мальчишки, которые носятся по улице за¬
драв головы, кричат, толкаются.
Когда они приблизились друг к другу, Клава удивленно
воскликнула:
—	Леня!
Она узнала Леню Ладутько, который учился в их школе
классом старше ее, а в этом году поступил в ремесленное учи¬
лище. Но она с тех пор еще его не видела.
—	Здравствуй, Клава! — ответил Леня. — Что это ты не¬
сешь?
—	Да вот сковородку починить нужно. Ты не знаешь, где
мастерская?
—	Покажи.
Он внимательно осмотрел сковороду, ручку и сказал:
—	Идем со мной, я починю.
32

—	Ты! — удивилась Клава. — А разве ты умеешь?
—	А что тут уметь! — усмехнулся Леня. — Это каждый
может сделать.
—	Каждый? — недоверчиво переспросила Клава.
—	Идем, сама увидишь. Я сейчас иду в мастерскую. Утром
у нас были занятия в классе, а теперь — в мастерской.
Они подошли к красному кирпичному дому. Во дворе Леня
увидел паренька в комбинезоне и спросил:
—	Начали?
—	Нет еще, — ответил тот.
—	Очень хорошо, — сказал Леня Клаве. — Значит, успеем.
Они вошли в коридор.
—	Обожди немножко, я переоденусь, — сказал Леня.
Он снял с вешалки комбинезон и повесил на его место ши¬
нель. Надев комбинезон, Леня повел Клаву в мастерскую.
Это был большой зал, в котором стояло несколько длинных
столов — верстаков; с обеих сторон на определенном рас¬
стоянии к ним были прикреплены тиски. Возле каждых тисков
с правой стороны находился ящик. У каждого ученика были
свои тиски и свой ящик. Несколько учеников копались у своих
рабочих мест, другие бегали вокруг столов, третьи, собравшись
в кружок, разговаривали.
Один из ребят что-то делал у сверлильного станка.
Клава смотрела на всё это с большим интересом и да¬
же с некоторым уважением. Кажется, такие же самые маль¬
чишки, как в их школе, бегают, смеются, но занимаются здесь
совсем не ребячьими делами, а трудятся над тем же, что и
взрослые.
Откуда-то появился пожилой человек с седыми усами и
строгим взглядом.
—	Инструктор! — шепнул Леня.
Клава испугалась: еще накричит, что она, посторонняя,
пришла сюда.
И верно, инструктор взглянул на нее с удивлением. Тогда Ле¬
ня, взяв у Клавы сковороду, подошел к инструктору и спросил:
—	Николай Иваныч, разрешите приклепать ручку к этой
сковородке.
—	Ты что это: уже заказы берешь? — сурово сказал ин¬
структор.
Клава еще больше испугалась. Но Леня, очевидно, знал
своего руководителя, приметил, что у него под густыми седыми
бровями мелькнула совсем ласковая улыбка.
—	Нужно помочь товарищу по школе, — отвечал Леня.
—	Помочь? — переспросил мастер. — Ну, если помочь, то
ничего против не имею. Пускай она сама делает, а ты только
командуй. Согласен?
33

Клава совсем растерялась.
—	Я... я не умею, — пробормотала она.
—	Ничего! Справимся!—весело подмигнул ей Леня.
—	Ну, смотрите, — сказал мастер и отошел, пряча в усы
улыбку.
Леня начал объяснять:
—	Видишь, в этой дырочке осталась сломанная заклепка?
Сначала надо выбить ее оттуда.
—	Выбить? — повторила Клава.
—	Обязательно. Ведь нужно же новую заклепку поста¬
вить. Немного отпусти тиски, вот в эту сторону.
Клава осторожно повернула рукоятку в левую сторону.
Тиски немножко раздвинулись.
—	Сделай такой зазор, — сказал Леня, — чтобы в нем как
раз поместился конец этой заклепки. Нет, нет, многовато бу¬
дет,— обратно. Так. Теперь положи ручку на тиски так, что¬
бы заклепка была над самой щелью. Так. А теперь остается
только стукнуть по ней чем-нибудь, и она выскочит.
—	Вот этим! —подскочил другой мальчик и подал Клаве
круглый железный стержень с узким концом..
Клава взяла его в правую руку и стала думать, как им
ударить по заклепке. Заметив это, Леня и его товарищ так рас¬
смеялись, что к ним подбежали все ребята. Инструктор крик¬
нул:
—	Чего вы? Отойдите, не мешайте им!
Ребята нехотя отошли. А Клава чуть не заплакала. Лене
стало неловко, и он дружески сказал ей:
—	Ничего, ничего. Это мы так. Ты возьми это в левую ру¬
ку, приставь концом к заклепке и ударь молотком.
Теперь уже Клава и сама сообразила, что иначе и быть не
могло. Она стукнула несколько раз по железу — и заклепка
выскочила.
—	Вот и всё, — сказал Леня.— А теперь откуси этот гвоздь
бот здесь, возле головки.
—	Откусить? — удивилась Клава.
—	Это мы говорим так, — засмеялся Леня. — Возьми эти
кусачки и вот так сожми в этом месте гвоздь,
Клава вставила гвоздь, как показывал Леня, сжала рука¬
ми кусачки и сама не заметила, как гвоздь был перерезан.
—	Совсем легко! — радостно сказала она.
—	Легко и просто, — подтвердил Леня. — А теперь сде¬
лаем последнюю операцию. Приложи ручку к сковородке, про¬
сунь этот кусок гвоздя через обе дырочки. Положи на тиски
шляпкой вниз. Я тебе помогу придержать. Теперь бери моло¬
ток и бей по гвоздю, чтобы его расплющить.
Осторожно, неловко Клава стала ударять по гвоздю.
34

—	Смелей, смелей! — покрикивал Леня. — Нужно его со¬
всем расплющить.
А когда она попробовала ударить сильнее, то по гвоздю не
попала.,
—	Ничего, ничего! — утешал Леня. — Лупи сколько влезет.
Клава начала «лупить сколько влезет», причем больше по¬
ловины ударов попадало в сторону. Однако гвоздь постепенно
плющился и, наконец, превратился в такую же шляпку, как и
с другой стороны, только кривую.
—	Неплохо будет, — сказал Леня.
Клава осмотрела свою работу, потрогала ручку — дер¬
жится крепко, хотя еще и осталась дырка для второй заклеп¬
ки. Клава ощутила большое удовлетворение, которое всегда
бывает у человека, сделавшего собственными руками полезное
дело. За другую заклепку она взялась уже самостоятельно,
уверенно и сделала ее лучше и быстрее, чем первую. Подошел
инструктор, взял в руки сковороду, осмотрел ее и спросил:
—	Сама сделала?
—	Сама! — ответили Леня
и Клава вместе.
—	Очень хорошо. Всегда
старайся, что можно, делать
сама. Возьми вот еще напиль¬
ник и подшабри им, чтобы бы¬
ло ровней.
И старый мастер отошел до¬
вольный. Он больше всего лю¬
бил труд и хотел, чтобы все
его тоже любили. Он сожалел
о тех людях, которые не умеют
или не хотят сами помочь себе
в каком-нибудь пустяковом
деле. Он обучал своих учеников
слесарному делу, но требовал
от них, чтобы они умели сами
для себя и обувь ремонтиро¬
вать, и пуговицу пришить. По¬
этому он заставил и эту незна¬
комую ему девочку сделать все
своими руками.
Клава возвратилась домой
с таким сияющим лицом, слов¬
но к ней пришло невесть какое
счастье.
Мать с удивлением посмот¬
рела на дочку.

—	Что с тобой такое?
—	Вот! — торжественно сказала Клава, подавая сково¬
роду.
—	Починили? Так скоро? — спросила мать, беря в руки
сковороду. — И как крепко держится!
—	Потому что я сама сделала, — гордо ответила Клава.
—	То есть как сама?
—	Да так — собственными руками.
—	Собственными?! — воскликнула мать.
—	Да, вот этими самыми. — Клава показала свои перепач¬
канные руки.
—	Сама?
—	Сама.
—	Не может быть!
—	Да правда же.
—	Неужто сама?
—	Сама.
—	Своими руками?
—	Да говорю же, что своими.
—	Ах, доченька! Смотри ты что сделала!
Мать со всех сторон осматривала сковороду, вертела в ру¬
ках и так и этак и не могла налюбоваться.
Вошла соседка Марья. Мать к ней:
—	Смотри, как починила сковороду Клава! Сама, своими
руками.
—	Неужели сама?
—	Сама, сама! — уже недовольным тоном сказала Кла¬
ва. — Что же тут особенного?
—	А ты разве училась этому делу? — спросила соседка.
—	Показали — я и сделала.
—	Так сразу и сделала? — недоверчиво сказала тетка
Марья. — Если бы мальчик, это еще так-сяк, а то девчонка..;
Никогда этого не бывало.
—	А теперь есть.
В тот же день почти все соседи узнали, что Клава Макей-
чик сразу, без всякого обучения, сделала такую работу, какую
выполняют только квалифицированные слесари.

ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой рассказывается, как дети будто бы
впервые увидели, что происходит вокруг них, и
читатель (тоже впервые), наконец, узнает, что
такое ТВТ
Однажды после занятий в пятом классе собралось пионер¬
ское звено. Тут были знакомые нам Толя и Нина Беспаловы,
Андрей Гулис, Павлик Рогатка, Клава Макейчик, Яша Кан¬
торович, Стась Ковальский, Соня Данилова, Леня Сакович и
Боря Цыбук.
Остались они потому, что Павлик стал подробно расска¬
зывать о приключениях и переживаниях того злополучного
дня, когда он опоздал в школу.
—	До чего же обидно становится, — говорил он, — как
вспомню, что все получилось из-за таких пустяков. Ведь мы и
сами тут могли бы управиться.
—	И у меня тоже была история в этом роде! — крикнул
Яша. — У нас испортился электрический утюг. Сначала долго
капризничал: то греется, то не греется, то греется, то опять не
греется. А потом и совсем перестал нагреваться. Осмотрели мы
шнур — кажется, цел. Пришлось мне нести утюг к мастеру.
Тот разобрал его, посмотрел и говорит: «По-моему, — исправ¬
ный. Наверно, шнур оборвался. Почему его не захватил?»
37

Я — домой за шнуром. Мастер повертел его — и опять ничего
не нашел. А потом пощупал вилку и сказал: «Смотри, вот эта
ножка отвернулась». Взял да так прямо, пальцами, и подкру¬
тил ее. И больше ничего!
—	А знаете что? — сказал тогда Андрейка. — Мне тоже
порядком досталось оттого, что я не догадался раза два про¬
вести напильником по ключу.
И под общий смех он рассказал о том, как ночевал с поро¬
сенком и что из этого вышло.
Тогда Стась признался, что у него как-то раз полетели
в лужу книжки и тетрадки вместе с портфелем, у которого
оборвалась ручка.
—	А прикрепить ручку я мог бы и сам, не ожидая, пока
она оторвется, — сказал Стась.
Короче говоря, таких примеров у каждого набралось до¬
статочно. Все это вместе заставило ребят серьезно призаду¬
маться. Они как бы впервые увидели, что делается вокруг них.
Увидели и удивились.
—	Выходит, мы живем в плену у вещей, — рассудительно
сказала Клава. — Получается, что не мы владеем ими, а они
нами. Какая-нибудь сковородка что захочет, то и творит, а ты
только смотри на нее или зови на помощь людей.
—	Оно действительно получается, что мы будто зависим
от разных домашних вещей,— дополнил ее Павлик.— Они нас
подводят на каждом шагу, а мы терпим да ждем чьей-то
помощи. А если бы захотели, сами справились бы с ними.
—	Тогда надо объявить им войну, — засмеявшись, сказал
Боря Цыбук.
—	А что ты думаешь? — серьезно ответил ему Павлик.—
Совсем не худо было бы повоевать с ними. Как только начнет
какая-нибудь из них выкомаривать штучки, — сразу ее и при¬
звать к порядку.
—	Давайте тогда организуем кружок, — предложила Кла¬
ва. — Возьмем обязательство: весь мелкий ремонт делать
своими силами.
—	Правильно! — поддержал ее Стась. — Это будет совер¬
шенно новый и интересный кружок. Его можно назвать круж¬
ком домашних техников.
—	Нет, нет! — послышались голоса. — Не подходит!
—	Если уж собираемся воевать, — сказал Толя, — то луч¬
ше назвать так: кружок воинствующих техников.
—	И не кружок, — крикнул Яша, — а товарищество! Това¬
рищество Воинствующих Техников, или сокращенно —
Тэ Вэ Тэ.
Такое название понравилось всем. Тогда Толя внес еще
одно предложение:
38

—	Всякое товарищество имеет свои законы.
—	Это называется уставом, — поправил его Павлик.
—	Пусть будет так, — согласился Толя. — Надо и нам вы¬
работать устав нашего товарищества.
Через полчаса появился следующий документ:
УСТАВ
ТОВАРИЩЕСТВА ВОИНСТВУЮЩИХ ТЕХНИКОВ
Товарищество Воинствующих Техников объявляет борьбу за независи¬
мость от домашних вещей.
Для этого члены ТВТ обязуются:
1.	Следить за вещами и устранять все мелкие их неисправности своими
руками.
2.	Если кто-либо из членов чего-нибудь сям сделать не сумеет, он обязан
обратиться за помощью к своим товарищам.
3.	И только тогда, если и товарищи помочь не су.меют, член Товарищест¬
ва имеет право обратиться в мастерскую.
Толя взобрался на парту и прочитал устав.
—	Будем голосовать. Кто...
Но тут крышка под его ногами сдвинулась, Толя покач¬
нулся и еле успел соскочить на пол.
—	Ах, черт возьми! — выругался он и сразу же снова об¬
ратился к ребятам: — Ну, так кто — за, прошу поднять руки.
—	Я! Я! Да все, что там голосовать! — отвечали ребята,
подняв руки.
Одна только Клава не подняла рукй и как-то подозритель¬
но посматривала на всех.
—	Ну, а ты что? — спросили ее.
—	Слушайте, товарищи! Что же это мы делаем! — сказала
она серьезно.
—	Не знаешь, что ли? — засмеялись ребята. — С луны сва¬
лилась?
—	А вот вы видели, как Толя свалился? — спросила
Клава.
—	Ну, видели. А что такого?
—	А почему он слетел?
—	Потому что земля притягивает, — пошутил Яша.
—	Нет, вы серьезно ответьте, почему он упал, — настаива¬
ла Клава.
—	Ну потому, что доска сдвинулась, — ответил Толя.
—	А почему сдвинулась? — упрямо добивалась Клава.
—	Да петля отломалась, — сказала Нина, стоявшая возле
этой парты.
—	А мы сами могли бы ее прибить? — наседала Клава.
39

—	Удивительная вещь! — воскликнул Андрей. — Сколько
сижу за этой партой, и никогда в голову не пришло взять да
прибить завеску... Потому что не я ломал.
—	А я вот сейчас полетел, да и то не догадался, в чем
дело, — сказал Толя, почесывая затылок. — Вот до чего не
привыкли мы думать о таких делах.
Павлик некоторое время мечтательно смотрел на поло¬
манную парту, а потом медленно, как бы самому себе, ска¬
зал:
—	Чудные дела творятся на свете! Если бы кто-нибудь дал
бы нам задание прибить эту завеску, мы, конечно, сделали бы
это с большой охотой. А самим в голову не приходит, даже
не видим. И не только здесь, — дома не видим. Я только теперь
вспомнил, что у нашего чемодана тоже оторвалась половинка
завески. Мы его открываем, закрываем и словно ждем, пока
оторвется другая половинка. Сегодня же, как только приду
домой, сразу починю.
И в результате всей этой истории с петлей в уставе появил¬
ся новый, весьма важный пункт:
4.	Деятельность ТВТ распростра
няется также и на школу.
учениками. Выговаривая за
Ученикам даже неловко ста¬
ло: за такую мелочь, да так
расхваливают.
что-то ученикам шестого клас¬
са, он сказал:
Как раз в это время прохо¬
дил мимо класса директор и,
услыхав стук, зашел в класс.
Увидев, чем занимаются учени¬
ки, он очень обрадовался.
—	Вот где настоящие со¬
ветские ученики! — говорил
он. — Если бы все и всегда так
делали!
А директор после этого стал
их хвалить и перед другими
Ну, а прибить завеску ниче¬
го не стоило.
—	В пятом классе ребята
по собственной инициативе ис¬
правили парту, а вы только ло¬
мать умеете.
Первый шаг Товарищества
Воинствующих Техников ока¬
40

зался удачным, и организаторы имели все основания гордиться
своей выдумкой. Но рассказать об этом в школе они пока не
решались. Когда они сделают доброе дело, каждый скажет,
что это хорошо. А если дознаются, что для такого простого де¬
ла придумано какое-то Товарищество, устав, параграфы, то
наверняка будут над ними смеяться. Лучше уж об этом помал¬
кивать. Так даже интереснее будет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
рассказывающая, как все родители ахнули и как
Толя предложил устроить ,,аптечку“ из молотка,
напильника, клещей и других ,,лекарств“
Соня почувствовала, что после дождя ее левый чулок ста¬
новится мокрым. Когда дома она сняла туфлю и осмотрела ее,
то увидела на подошве чуть заметную дырочку.
Увидела это и мама и, известное дело, сейчас же сказала:
—	Отнеси в мастерскую.
Но Соня сидела неподвижно, с туфлей в руках, в глубоком
раздумье. Вот и настало время выполнять обязанности члена
ТВТ! И это совсем уж не так интересно, как казалось раньше,
когда принимали устав. Возись теперь, когда можно отнести
вещь в мастерскую и ни о чем не думать.
—	Чего же ты ждешь? Неси сейчас же! — повторила мама.
—	Я... не имею права, — прошептала Соня.
—	Что?! — спросила мама, не зная, как понимать эти не¬
вразумительные слова.
—	Мы... я... должна сама починить...
—	Должна?! Кто тебя заставляет?
42

—	Мы дали слово самостоятельно делать это, — с вино¬
ватым видом ответила Соня.
—	Кто же это вас все-таки заставил? — допытывалась
удивленная мама.
—	Мы сами организовали такой кружок.
Мама усмехнулась:
—	Уж не кружок ли будет чинить тебе туфли? Сама-то ты
не умеешь.
—	Сама или с помощью товарищей, а сделать обязана, —
смущенно отвечала Соня.
—	Ерунду какую-то выдумали! Видно, делать вам не¬
чего, — пожала плечами мать. — Ну, а кто ответит, если вы
еще больше испортите?
—	Если сами не справимся, тогда уж отнесу в мастер¬
скую.
—	Ладно, делай как знаешь, только смотри, чтобы все
было в исправности, — сказала мама и пошла заниматься
своими делами.
Соня с унылым видом осталась сидеть на месте. С чего же
начать? Ясно только одно: надо прибить латку. А как это сде¬
лать, если нет ни инструмента, ни материала, ни умения?
Первым практическим шагом было пойти посоветоваться
с Ниной, которая уже имела опыт в этой области.
Нина приняла происшедшее близко к сердцу, но сразу же
растерялась.
—	Если бы надо было гвоздь загнуть, так это мне уже зна¬
комо. А тут совсем другое. Ну, да ничего, давай обсудим.
Стали судить и рядить. Прежде всего нужно было поды¬
скать заплатку. Но где же ее взять, такую маленькую?
Ход мыслей привел к старому рваному башмаку, — его
подметку можно было использовать. На этом и остановились.
Второй вопрос — о молотке — решился еще проще: его
можно было найти дома и у Сони, и у Нины.
Сложнее обстояло дело с деревянными гвоздиками. Мож¬
но ли их купить несколько десятков? Покупать целую пачку,
пожалуй, незачем. В конце концов решили купить пачку: ведь
гвоздики понадобятся и другим, членам ТВТ. Дальше со всей
остротой встал вопрос о шиле. Это важнейший инструмент
сапожника. У кого его возьмешь? Наверно, тоже придется по¬
купать.
—	Боюсь, — сказала Соня, — что так наш ремонт обой¬
дется слишком дорого и родители запротестуют.
В это время пришел Толя и сразу же включился в конси¬
лиум.
—	Очевидно, — сказал он, — надо будет создать общест¬
венную «аптечку», куда бы входили самые основные инстру-
43

менты:	молоток,	напильник,
шило и тому подобные вещи.
Обсудим это на нашем общем
собрании.
—	Еще и колодки понадо¬
бятся для такого дела, — ска¬
зала Соня.
Толя задумался.
—	Этого добра может на¬
браться целый воз, — ответил,
наконец, он. — Тогда уже не
«аптечка», а целая «аптека»
получится. Нет, без этого обой¬
демся, а пока что колодка и во¬
все не нужна: маленький кусок
и так прибить можно.
В тот же день Соня, спря¬
тавшись от мамы, принялась
за работу. Настроение ее совер¬
шенно переменилось: она чув¬
ствовала себя уверенной, весе¬
лой и взялась за работу с особым интересом.
Но через несколько минут подъем исчез. И главной причи¬
ной были деревянные гвоздики, чтоб им пусто было. Как ни
стараешься ударить по гвоздику, он непременно согнется в ту
или другую сторону. А если и попадешь как раз сверху, так
что ему некуда деться, он возьмет и сломается.
Тогда Соня решила сперва поупражняться. Взяла поле¬
но — и давай вгонять в него гвоздики. Израсходовала не¬
сколько десятков и опять приступила к делу. Результаты по¬
лучались теперь куда лучше, и, наконец, латка кое-как была
прибита.
Пришла поинтересоваться успехами Нина.
—	Ну что ж, — сказала она, с видом знатока осматривая
туфлю. — Для начала неплохо. А чтобы понадежнее было, я
посоветовала бы тебе вбить еще несколько железных гвозди¬
ков. А загнуть их мы уж сумеем.
Латку подкрепили еще железными гвоздями, и все вышло
хоть куда.
Обе девочки испытали такое удовлетворение, какого, по¬
жалуй, не знает настоящий сапожник, сделав совершенно но¬
вые сапоги.
Когда Соня показала свою работу маме, та глазам не по¬
верила.
—	Неужели сама сделала? — удивилась она.
—	Сама! — с гордостью отвечала Соня.
44

Вернулся с работы папа. Мать заставила Соню поднять
ногу и показать ему заплатку.
—	Сама? — удивился отец. — Хорошо, очень хорошо!
Для тетки Ганны тоже надо было поднять ногу.
—	Сама?—переспросила тетка. — Смотрите, какая ум¬
ница!
Пришла соседка Кастусиха, Соня и перед ней должна бы¬
ла поднять ногу.
—	Неужто сама?! — удивлялась Кастусиха. — Ай-яй-яй!..
Скоро об этом уже заговорили в соседних квартирах.
—	Способная у Даниловых девочка. Сама себе обувь чи¬
нит. Не надо и к сапожнику ходить.
—	Сама?
—	Сама...
Правда, нашлась и такая категория граждан, которым
совсем не по вкусу пришелся Сонин успех. Это были соседские
ребята — школьники.
—	Смотри, какая Соня! — говорили старшие какой-то де¬
вочке в соседней квартире. — Она сама туфли чинит, а ты
даже пуговку себе пришить не хочешь.
—	Ах ты, лодырь! — кричали в другой квартире. — У лю¬
дей девчонка и та сама обувь чинит, а ты только рвать уме¬
ешь...
На другой день звено ТВТ
осталось в школе после уроков,
чтобы поговорить о своих де¬
лах. Каждый из членов товари¬
щества имел уже определенные
успехи и старался раньше всех
рассказать о них. Поднялся
шум.
—	А ну погоди, братва! —
громко, но спокойно сказал
Яша. — Ничего у нас так не
выйдет. Надо избрать предсе¬
дателя и слушать отчеты по
очереди.
—	Ну и будь председате¬
лем! — выкрикнул Андрей.—
Согласны?
—	Согласны! Согласны! —
загудели ребята, и Яша при¬
ступил к исполнению своих
обязанностей.
Мало того, что за это время
все уже успели кое-что еде-

лать. Интереснее всего было то, что их незначительные дела
произвели большое впечатление на родителей и соседей.
У Стася Ковальского давно уж оборвалась вешалка на
пальто. Мать каждый день собиралась ее пришить, да так и
не собралась. И вот сегодня Стась взял да и пришил ее сам.
Мать увидала и ахнула. Сам! Сам пришил! Мальчик, и
сам пришил! Вот молодчина!
И за то, что Стась сам пришил для себя вешалку, он полу¬
чил пирожное.
Леня Сакович вбил клинышек в стол, чтобы тот не скрипел.
И тут сколько радости было в семье! Скрипучий стол давно
уже портил всем нервы. Чуть дотронешься до него, а он —
скрип... скрип... А Леня взял, да и исправил его. Ну, разве не
молодец! Где вы найдете еще такого хорошего и способного
мальчика?
Нечто похожее сделала и Клава Макейчик, только немно¬
го в другом роде. У нее дома скрипела дверь, да так визг¬
ливо, так жалобно, что даже за
сердце хватало. Просто отрав¬
лена была жизнь в течение
многих месяцев. А вчера Клава
взяла и смазала ее. Сразу ста¬
ло тихо, приятно, как будто в
другую квартиру переехали.
Яша Канторович осчастли¬
вил свою семью тем, что за¬
крепил ту створку дверей, ко¬
торая не должна открываться.
В дырочку, у порога, набилось
песку, и защелка туда не вхо¬
дила. От этого было много не¬
удобств: дверь плотно не за¬
крывалась, хлопала, время от
времени раскрывались обе по¬
ловинки. Когда Яша прочистил
отверстие и защелка вошла
глубже, стало совсем другое
дело. А когда узнали, что Яша
сделал это сам, по собственной
инициативе, то хвалили его так,
словно он бог зкает какой по¬
двиг совершил.
Но как обрадовал и удивил
своих родителей Толя Беспа¬
лов! У ящиков от комода давно
уже оторвались ручки, и, что-
46

бы выдвинуть ящики, требова¬
лись сложнейшие операции.
Сначала пользовались клю¬
чом, но через некоторое время
отверстия в ящиках стали так
велики, что ключу уже не за
что было зацепиться. Иногда
ключ не попадался под руку,
тогда пускали в ход всё: ножи,
вилки, даже кочергу.
Наконец условились ниж¬
ний ящик оставлять незакры¬
тым. И если надо было, напри¬
мер, открыть верхний ящик, по¬
ступали так: открыв нижний
ящик, выдвигали из-под низа
тот, что повыше, потом, так же
из-под низа, выдвигали сле¬
дующий, и так до самого верх¬
него ящика.
Можно себе представить, какова была семейная радость,
когда вдруг у комода оказались ручки, да какие! А Толя при¬
бил к ящикам обыкновенные электротехнические ролики.
Родители не знали, чем больше восхищаться: тем ли, что Толя
сам догадался починить комод, или тем, что он сделал это та¬
ким гениальным способом.
Восхваляли до небес и Павлика за то, что он догадался ис¬
править завеску у чемодана.
Но, пожалуй, самый героический подвиг совершил Боря
Цыбук. Он за пять минут починил крышу. Ни больше, ни
меньше — за пять минут! Ту самую крышу, из-за которой отец
несколько раз ходил с заявлениями в домохозяйство, а там
всё откладывали.
Боря же отремонтировал ее за пять минут...
Всё заключалось в следующем: крыша над квартирой была
железная. Когда шел дождь или таял снег, сквозь потолок со¬
чилась вода. Сперва не очень сильно сочилась, только мокрое
пятно на потолке не исчезало. Потом начала отваливаться
штукатурка, а там и капли забарабанили по полу.
Вот Боря и поинтересовался, не может ли он, как член
ТВТ, что-нибудь сам тут предпринять?
Взобрался на крышу и видит: в том месте, где листы
железа соединяются, зияет узкая щелочка. Посидел возле
нее, посмотрел, подумал, потом слез и вернулся... с куском
хлеба.
Когда пошел дождь, отец поинтересовался:
.47

—	Что это сегодня не протекает?
—	Да Боря там лазил чего-то. Говорит: починил, — ска¬
зала мать.
—	Верно? — обратился отец к Боре.
—	Да, — отвечал тот безразличным тоном.
—	Как же это ты?
—	Хлебом, — спокойно ответил Боря.
Отец недоумевающе посматривал то на Борю, то на по¬
толок, то на мать.
—	Там была щель, — пояснил Боря.—А я замазал ее
хлебным мякишем.
—	Надолго ли хватит твоего мякиша? — засмеялся отец.
—	Надо будет, я опять залеплю, — с достоинством отве¬
тил Боря.
Вот какие были доклады на первом общем собрании Това¬
рищества Воинствующих Техников. Сколько смеху было!
Сколько живого интереса и жажды новых «подвигов»!
—	Если говорить серьезно, — сказал Толя, — стыдно ста¬
новится. Мы шутя сделали несколько маленьких дел, а все
смотрят на нас, как на героев. А почему? Только потому, что
до сих пор никто из нас на такие неполадки не обращал вни¬
мания.
Затем Толя предложил создать «аптечку», о которой он
говорил раньше. О ней долго спорить не пришлось. Каждый
понимал, что она нужна до зарезу.
Яша спросил, будут ли учитывать работу.
—	Всем нам интересно будет знать, — сказал он, — сколь¬
ко чего сделал каждый из нас да и все мы вместе. Ясно ста¬
нет, кто более активный, кто менее. Можно будет наладить
и соревнование.
Против этого никто не возражал. Вести учет поручили
Клаве и Яше.
Расходились ребята с таким настроением, какое бывает у
охотников перед тем, когда они идут на охоту.
Не успели еще выйти из класса, как Цыбук бросился в
угол и крикнул:
—	Есть!
В углу стояли географические карты. У одной из них была
оборвана веревка, на которой вешают карту.
Цыбук связал концы веревки и сказал Клаве:
—	Запиши!
—	Нет, это не считается! — запротестовал Леня. — Это
не работа.
Его поддержал Андрей. Яша выступил против — началась
горячая дискуссия.
—	В уставе, — доказывал Яша, — в пункте первом ска-
48

зано о всяких мелких работах,
лишь бы они были полезны.
Ведь вешалку Стаею мы за¬
чли, никто не возражал. А это
та же самая вешалка.
—	Если это, по-твоему, ме¬
лочь, почему же ты сам не сде¬
лал?— наседал на Леню Цы¬
бук.
—	Я не заметил, — заявил
тот.
—	Ну, вот видишь! — ска¬
зала ему Клава. — Ведь самое
главное — уметь заметить. Свя¬
зать концы веревки каждый
сумеет, а вот увидит не каж¬
дый...
Леня оглянулся по сторонам, а затем подбежал к окну
и стал его открывать. Задравшееся на карнизе железо непри¬
ятно скрежетало.
Леня стал отгибать его и после этого бесшумно закрыл
окно.
—	В таком случае, зачтите мне это, — сказал он насмеш¬
ливо.
Все произошло так быстро, что сразу никто не нашелся
что ответить. Потом Толя сказал:
—	Что ж, надо зачесть, работа полезная. Ведь и рама пор¬
тилась, и железо отрывалось, и вода затекала...
—	Тогда я каждый день миллион таких работ вам сде¬
лаю! — весело прокричал Леня. — Только успевайте записы¬
вать.
—	Постараемся, — ответила Клава.
Хотя она только что и поучала Леню: «Самое главное —
уметь увидеть», но теперь откровенно сознавалась, что сама
она, пожалуй, никогда этого не заметила бы...
Был и еще один человек, на которого нынешний день про¬
извел огромное впечатление. То был Боря Цыбук.
Этот маленький шустрый мальчуган с острым носиком и
глазками, как у ежика, в пионеротряде считался пассивным
«гражданином».
Как только дело касалось игры, — он был чересчур акти¬
вен, а если надо было выполнить какое-нибудь поручение от¬
ряда, то всяческими способами старался увильнуть. В ТВТ
он вошел без всякого желания, просто за компанию, и совсем
не думал о его делах.
3	Библиотека пионера, том XI
49

А теперь его захватило. Ведь эта игра была совершенно
новой и необычной. Леня заметил оторвавшееся железо!
Таких вещей вокруг сколько хочешь, только никто не
видит.
А если теперь записывают, ведут учет, то он, Боря, набе¬
рет столько очков, что все рекорды будут побиты. Он уже и
сейчас видит: у форточки того самого окна, которое открывал
Леня, крючок неисправен. Но он сейчас об этом никому не
скажет, пока сам не починит.
Интересная игра!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
о том, как Павлик отвинчивал все, что отвин¬
чивается, Нина пускала пузыри, а весь мир раз¬
делился на две части
Прошло около трех недель с тех пор, как в квартире у
Павлика погас свет и произошли памятные нам неприят¬
ности.
И вот в один из пасмурных дней, когда мама захотела за¬
жечь в столовой свет, лампочка вновь не зажглась.
—	Опять то же самое! — в ужасе воскликнула мама.
—	Ничего! — авторитетно заявил ей Павлик. — Теперь-то
уж мы и сами исправим.
—	Верно! — обрадовалась мать. Но тут же безнадежно
добавила: — Да где тебе сделать!..
—	А вот увидишь!—уверенно сказал Павлик и напра¬
вился к счетчику. Вывернул одну пробку — цела. Вывернул
другую — тоже цела!
—	Наверно, лампочка перегорела, — рассуждал вслух
Павлик и вывернул лампочку.
Осмотрел ее, — как будто все в порядке.
51

—	Току нет! — заключил, наконец, он. — Придется обо¬
ждать.
—	А может быть, эта горит? — сказала мать и повернула
выключатель в другой комнате.
Лампочка загорелась!
Павлик терялся в догадках. Что за чудо такое? Лампочка
цела, а не горит! А что, если попробовать, — будет гореть в
другом патроне? Вывернул лампочку и поставил на ее место
ту, которая не горела. Лампочка вспыхнула и осветила ком¬
нату ровным и мягким светом.
Значит, не ,в лампочке дело. И не в пробках. В чем же
тогда?
Павлик принялся напряженно думать.
—	Ничего не поделаешь, — вздохнула мать. — Придется
опять звать монтера.
—	Нет! — решительно заявил Павлик. — Я сам исправлю.
Сказал и испугался: а вдруг не сумеет? Как тут узнать, в
чем секрет? Уж не в патроне ли?
И начал отвинчивать у патрона всё, что только отвинчива¬
лось. Сначала снялось фарфоровое кольцо. Затем подалась
латунная шейка. Осталась фарфоровая колодка; в ней раз¬
ные отверстия, пластинки, трубки и еще одна латунная шейка
с винтовой нарезкой.
А дальше что же с ним делать?
—	Ох, намастеришь ты, еще хуже будет! — охала мать. —
Так или иначе, а без монтера не обойтись.
—	Сам сделаю, — настойчиво повторил Павлик, а у са¬
мого сердце сжалось от неуверенности.
Что же теперь делать? Как узнать, в исправности патрон
или нет?
«Ну, уж если на то пошло, — буду всё разбирать под¬
ряд! — подумал он в отчаянии. — Может, и найду, в чем дело».
И нашел, да так, чго кубарем полетел со стула.
—	Ой! Ой! Осторожней! Что с тобой?—закричала мать.
—	Поскользнулся немножко, — ответил Павлик.
А сам вовсе не поскользнулся, а попал под ток. Сказать
матери правду было неудобно, тем более что она могла сразу
же запретить это занятие.
Но что делать дальше, он и сам не знал. Одно только со¬
образил: вывернул пробки, чтобы выключить ток. И принялся
наугад разбирать патрон дальше.
Тут он почувствовал, что последняя надежда его покидает.
Если бы еще все это делать спокойно, без спешки и ответствен¬
ности, тогда он, пожалуй, и разобрался бы. А так... наверно,
ничего не выйдет.
Он бросил всё и побежал к Андрею.
52

—	Ты знаешь, как устроен патрон для электрической
лампочки и как проверить его? — спросил запыхавшийся Пав¬
лик.
—	Нет, — отвечал Андрей.
—	Все равно, пойдем ко мне, помоги! По дороге захва¬
тим Яшу.
Яша сказал, что разбирать патрон ему приходилось, но
просто так, для забавы, а как проверить и починить его, он не
знает.
—	Так или иначе, а мы обязаны это сделать! —сказал он
решительно.
Тем временем возвратился домой папа. Надвигались
сумерки. Папа повернул выключатель в своей комнате, но све¬
та не было.
—	Что такое? — встревожился он. — Опять поврежде¬
ние?
—	Не горела только одна лампочка, в столовой, — жало¬
валась ему мама. — А Павлик захотел ее сам исправить и вот
теперь все испортил.
—	Уж я ему всыплю! — сердился папа. — Монтер на¬
шелся!
—	Я говорила ему: не трогай, надо монтера вызвать. А он
вот чего натворил.
Когда Павлик с приятелями подходил к дому, там его ожи¬
дала большая гроза. Но от первого громового удара его спас¬
ли громоотводы — Андрей и Яша. Папа не хотел при них под¬
нимать скандал.
А тем временем Павлик вспомнил, что пробки вывернуты,
и поставил их на место.
Лучи света сразу укротили папин гнев, и надвигавшаяся
было гроза закончилась лишь одним категорическим прика¬
зом:
—	Завтра вызовешь монтера, а сам трогать не смей,
не то...
Это «не то» было сказано так выразительно, что даже
громоотводы струхнули. Ребята остались в темной столовой
и начали совещаться.
Положение создалось самое критическое. Во-первых, впо¬
тьмах нельзя было что-нибудь сделать; во-вторых, это запре¬
щалось; в-третьих, завтра монтер своим приходом угрожал
сорвать все их планы.
—	Возможен большой прорыв на нашем фронте, — гру¬
стно заметил Яша.
—	Этого ни в коем случае нельзя допускать! — восклик¬
нул Андрей.
—	Остается только одно, — сказал Павлик, — рискнуть
53

и сделать всё нелегально. Папа приходит в пятом часу, а мы
свободны с половины второго.
—	А как мама?
—	Ее-то мы как-нибудь уговорим. Да она и своими дела¬
ми занята будет.
—	А что, если не выйдет? — прошептал Яша.
—	Тогда уж придется мне потерпеть, — усмехнулся Пав¬
лик.
—	Дело серьезное, за него и потерпеть можно, — утешил
его Андрей.
—	Слушайте! — встрепенулся Яша. — У меня ведь есть
лишний патрон. Айда ко мне, изучим его как следует. Тогда
завтра мигом всё сделаем.
—	Правильно! Побежим сейчас! — обрадовались ребята.
Назавтра друзья пришли к Павлику с книгами, будто за¬
ниматься, и расположились за столом, над которым болтался
провод от разобранного патрона.
—	Придет монтер? — спросила Павлика мать.
—	Не знаю... Может, сегодня и не придет... Я... — на¬
чал бормотать Павлик, но, к счастью для него, на кухне «убе¬
жало» молоко, и мама бросилась спасать его.
Теперь ребятам хватило и пяти минут, чтобы убедиться
в исправности патрона и собрать его.
Но положение оттого нисколько не улучшилось: лампочка
все равно не горела.
Мальчиков охватила тревога. Ведь это же скандал, если
они не починят! Позор всему ТВТ!
—	Надо проверить всю линию от счетчика до лампочки, —
горячился Андрей. — Где-то что-то да должно быть!
И когда они пошли по всей линии, то в коридоре и впрямь
наткнулись на «что-то»: это была распределительная коробка,
из которой расходились два провода.
—	Больше нигде не может быть, как только здесь, —
решили ребята.
Мама заметила, что мальчишки возятся с электропровод¬
кой, и недовольно пробурчала:
—	Опять хотите испортить, мастера? Нет уж, лучше не
трогайте.
—	Да нет, мы просто так, — отнекивался Павлик. — Мы
хотим только посмотреть, а трогать не будем.
Улучив момент, друзья добрались до коробки. Там они
увидели, что кончик одного из проводов на волосок выдвинул¬
ся из гнезда.
Они немного- подвинули его, и лампочка загорелась.
Павлик позвал маму, церемонно раскланялся и, разведя
руками, сказал:
54

—	Пожалте, гражданка, — ремонт произведен)
Ласковая улыбка озарила мамино лицо.
—	Вот вы какие! — сказала она. — Никогда не думала.
Всегда бы так...
—	Теперь всегда так и будет!—заявил Яша. — На то и
существует ТВТ.
—	Что? — переспросила мама Павлика.
—	Товарищество Воинствующих Техников, — пояснил
Андрей.
—	Все воинствующих да воинствующих, — говорила ма¬
ма. — Пусть себе и воинствующих, лишь бы хорошо было.
Когда ребята остались одни, Яша спросил Павлика:
—	А как же ты угодил под ток, если лампочка не горела?
Току-то ведь не было.
Павлик посмотрел на него и задумался.
—	И верно! — наконец вымолвил он. — Как же так?
—	А может, тебе только показалось?—спросил Андрей.
—	Какое там показалось! — отвечал Павлик.—Так трях¬
нуло, что еле на ногах устоял.
Вот задача!
Ломали, ломали голову и дога¬
дались, в чем дело, только тогда, ко¬
гда Павлик случайно вспомнил о
том, что эта же лампочка и раньше
несколько раз гасла, а потом опять
загоралась. Значит, торчавший кон¬
чик провода, как видно от сотрясе¬
ния, то прикасался к другому прово¬
ду, то отходил от него. И Павлика
дернуло током как раз в тот миг, ко¬
гда провода соединились.
Мальчики облегченно вздохнули,
когда загадка открылась.
Назавтра тройка долго расска¬
зывала товарищам, в каком поло¬
жении они очутились и как отстояли
честь ТВТ.
—	Запиши мне восемь очков! —
подошел к Яше Боря Цыбук.
—	Восемь?!—удивились все.
—	Ну да, восемь. Первое — я
склеил разбитый кувшин. Второе —
починил на ремне пряжку. Третье—
прибил доску в заборе. Четвертое—
починил табуретку. Пятое — попра¬
вил вешалку для одежды. Шестое—

забил гвоздь в стенку. Седьмое — подклеил у «Естествозна¬
ния» обложку. Восьмое — исправил крючок вот у этой фор¬
точки. Ну, что? — И Боря посмотрел на всех с победоносным
видом.
—	Ну, брат! — возразил ему Яша. — Ты столько разных
мелочей наберешь, что на одного тебя тетради не хватит.
—	Мелочи? — возмутился Цыбук. — А ты ведь сам гово¬
рил, что всякая мелочь засчитывается!
—	Тише, тише, уймись! — засмеялся Яша. — Давай сколь¬
ко можешь. Если будет слишком много, отметим крестиками.
Остальные ребята также набрали немало очков. Стась на¬
брал четыре, Клава — два, Леня — шесть, Соня — три и так
далее.
Только Нина имела одно очко, но оно было самым инте¬
ресным.
У них испортился примус. Ничего с ним особенного не слу¬
чалось, ничего не ломалось, но из него все время «выходил
дух». И выходил так медленно, что никак нельзя было обна¬
ружить, откуда же он выходит?
Когда Толи не было дома, мама, наконец, вылила из при¬
муса керосин и велела Нине отнести его в мастерскую.
Нина взяла в руки примус и замялась.
—	Ну, что ж ты? — спросила мама. — Неси!
—	Я... мы... сами починим, — выдавила из себя Нина.
Мама посмотрела на нее, а потом от души рассмея¬
лась:
56

—	Ты сама починишь? Ну,
ну, попробуй!.. А лучше все-та¬
ки отнести мастеру.
Нина даже и не думала са¬
ма чинить примус. Где ей было
браться за это! Она должна
была только соблюсти «закон
ТВТ». Подождет брата, посове¬
туется с ним. Потом они посо¬
ветуются с другими ребятами,
а там уж и отнесут мастеру.
А Толи все нет. Мать вот-
вот потребует, чтобы она шла в
мастерскую.
Интересно все-таки было бы
знать, где ж это проходит воз¬
дух? Накачала примус, при¬
слушалась,— ничего не слыш¬
но. Как же это мастер узнает, откуда выходит воздух?
Мать вышла из кухни. Рядом стоял таз с водой. Не опу¬
стить ли примус в воду?
Опустила и увидела, что выходят пузырьки оттуда, куда
вливают керосин. Но что из того? Все равно она ничего сде¬
лать не умеет.
Вынула из воды примус, отвинтила крышечку, видит: под
ней круглый кусочек кожи, и совсем истерся.
«Да ведь это он не закрывает отверстия и пропускает воз¬
дух!»
Быстро отрезала от старого ботинка кусочек кожи, сделала
из него кружочек, вставила, окунула в воду — пузырьков нет.
Нина даже захлопала в ладоши от радости. Когда вошла
мать, Нина гордо подала ей отремонтированный примус.
Тут начались такие восторги, что даже на улице было
слышно.
Девчонка, и примус починила! Сама! Какое счастье для ро¬
дителей иметь такую способную дочь! Где это видано, чтобы
девчонки примусы чинили?
А когда пришел Толя, ему просто прохода не давали из-за
сестры.
Тогда он рассердился, взял да и заштопал себе носки.
Эффект получился необыкновенный. Родители совсем рас¬
терялись. Что ж это такое творится в их доме? Дочь при¬
мусы чинит, сын носки штопает! Весь мир обойди, а такого не
сыщешь.
Заговорил и «мир», куда входили три соседних дома, и
разделился на две части.
57

—	Вот это я понимаю! — говорили в одной части. — Вид¬
но, теперешняя молодежь не будет беспомощной, всё сама
сделает!
А в другой части слышалось не то:
—	Ну уж, если мужчины начнут чулки штопать да рубахи
латать, а женщины примусы да сапоги чинить, — толку не
будет. Испокон веков каждый занимался своим делом...
Следует только заметить, что в этой второй части «мира»
народу насчитывалось очень мало.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой рассказывается, как Соню постигло
несчастье, Цыбук заинтересовал учителя, а боти¬
нок разинул рот
Прошло дней десять, и в секретариате ТВТ вся тетрадь
была заполнена очками.
—	Деятельность ТВТ разворачивается успешно, — гово¬
рили руководители, Клава и Яша, начиная новую тетрадь.
По количеству очков впереди всех шел Боря Цыбук — он
набрал тридцать восемь. Но по качеству очки у Толи и Пав¬
лика были значительнее, хотя у них обоих тридцати восьми не
набиралось. А все члены ТВТ вместе имели сто двадцать де¬
вять очков. Одиннадцать из них были заработаны в школе, а
остальные — дома.
Наиболее интересный случай за это время произошел со
Стасем Ковальским. Он взялся почистить часы-ходики, кото¬
рые совсем перестали идти; наверно, в них набралось пыли.
Родители членов ТВТ уже привыкли к тому, что их дети
могут всё сделать сами. Стаею поэтому не мешали. Он разо¬
брал часы, почистил, смазал, а когда стал их собирать, то
перепутал части, и ничего не выходило.
Ну и натерпелся же страху бедняга! Но на то и существо¬
вало ТВТ, чтобы выручать своих членов из затруднительного
положения.
59

Андрейка сразу же снял со стены свои ходики и понес их
к Стаею. Теперь, глядя на целые часы, закончить сборку было
нетрудно.
Больше всего получалось всяких разговоров, когда маль¬
чик делал работу девочки, а девочка — мальчика. Тут уж и
правда происходила «культурная революция», как говорили
ребята. Когда Леня шел по двору, соседи, указывая на него
пальцами, говорили своим детям:
—	Видите этого мальчика? Он сам на штаны заплатки
ставит, не затрудняя мать. Молодец парень!
А про Клаву говорили:
—	Эта девочка все умеет. Она и ножи точит, и табуретку
починит. Золото девочка!
Родители же просто нарадоваться не могли на своих детей.
—	И откуда все это взялось? — спрашивали они. — Дру¬
гой раз сам знать не знаешь, не заметишь, а они, глядь, и
нашли какой-нибудь изъян и тут же исправили.
Наши герои только усмехались, слушая все эти похвалы.
Еще бы, каждому лестно, когда его хвалят, приятно чувство¬
вать, что ты принес пользу.
Но в данном случае, кроме всего прочего, очень интересно
было добывать «очки», или, как говорили ребята, «охотиться»
за ними. Сколько сегодня удастся «подстрелить»? Что прине¬
сет в зачет товарищ? А сколько их наберется за неделю? За
месяц? За год? Где ни побывает такой «охотник», он на все
смотрит своим, особым взглядом.
Сколько времени, например, Нина жила в своей квартире
и никогда не замечала, что под ногами в полу торчит гвоздь.
Не замечал этого никто, и даже мать, которая, моя пол, не
раз задевала за этот гвоздь щеткой или рвала тряпку.
А теперь Нина заметила его, пристукнула — и пол стал глад¬
ким.
Взглянет такой «тэвэтовец» на шкаф, дверцы которого всё
время хотят сами раскрыться, прибьет кусочек кожи — и всё
в порядке.
Но вот однажды встретилось такое очко, которое для
всей организации ТВТ оказалось не по силам.
Привыкнув к тому, что дети успешно справляются со вся¬
кого рода делами, Толина мать подсунула им прохудившийся
чайник.
—	Дырочка совсем пустяковая, — сказала она. — Может,
сумеете как-нибудь запаять?
—	Вряд ли, — ответил Толя. — И паяльника у нас нет, и,
как это делается, не знаем.
—	А вы попробуйте, может, сообща что-нибудь и сделаете.
Но и сообща не могли ничего сделать.
60

—	Тогда надо применить третий параграф устава ТВТ, —
решили ребята. — Но будем считать нашей задачей на
будущее покупку паяльника. Мы должны научиться паять
сами.
Если здесь ТВТ вынуждено было только отступить, то
в другом случае оно потерпело большое поражение.
Соня вздумала выстирать свое белье. Что можно сказать
против этого? Облегчить труд родителей — важнейшая обя¬
занность члена ТВТ.
Чтобы белье вышло лучше, Соня взяла хлорки и раство¬
рила ее в воде. Тоже ничего особенного: дома всегда пользу¬
ются ею, для того ее и продают в аптеках.
Выстирала, повесила сушить и только тогда похвасталась
перед мамой.
—	Молодец; доченька, очень хорошо! — похвалила мама.
Но, высохнув, белье разлезлось на клочки.
—	Хлорку надо ведь сначала вскипятить, — кричала ма¬
ма,— пока вода не сделается розовой! А потом процедить и
только тогда влить в воду, да и то перед тем, как полоскать
белье. Что же ты не спросила? Берешься за всё!..
Случай этот произвел сильное впечатление на всю органи¬
зацию ТВТ.
—	Я тоже не знала и тоже могла бы так сделать! — ска¬
зала Нина.
Да и все остальные, кроме Клавы, не знали этого секрета.
—	Кто бы мог подумать, — рассуждал Яша, — что на та¬
ком пустячном деле мы понесем поражение? На ошибках мы
должны учиться.
После этого случая члены ТВТ стали осторожнее. К сча¬
стью, таких неудач у них больше не было.
Шли дни, и вскоре наши «охотники» стали замечать, что
дома «добычи» уже не хватает.
Тогда их внимание сосредоточилось на школе.
Там «добычи» было сколько угодно, потому что любителей
портить оказалось значительно больше, чем любителей почи¬
нить.
Руководство школы давно уже обратило внимание, что не¬
которые ученики — Цыбук, Рогатка, Макейчик, Канторович и
другие — стали особенно бережно и заботливо относиться к
школьному имуществу. Не только ничего не портили, но если
где-либо замечали неисправность, сейчас же устраняли ее.
Если портился какой-нибудь учебный прибор, Ковальский,
или Беспалов, или Сакович наперебой, стараясь опередить
друг друга, брались за починку.
Если кому-нибудь из них попадалась библиотечная книга
с порванной страницей, они непременно подклеивали ее.
61

Если в раздевалке выпадал
колышек от вешалки, кто-ни¬
будь из этих ребят вставлял его
на место.
На школьном дворе у са¬
мых дверей после дождя по¬
долгу стояла большая лужа.
Все с трудом перебирались че¬
рез нее, ноги у многих были
мокрые. А чуть поодаль валя¬
лись кирпичи. Проложить че¬
рез лужу кирпичи догадался
Ковальский.
Огромное впечатление не
только на руководителей, но и
на учеников произвел поступок
Андрея Гулиса. Как-то в клас¬
се от стены отвалился кусок
штукатурки. Дыра была не¬
большая, и никто на нее не об¬
ращал внимания.
И вот Андрей достал где-то
известковый раствор, принес
его в бумажке в класс и зама¬
зал дыру. Вот это было очко!
Все тэвэтовцы завидовали Андрейке. Да и остальные ученики
глядели на него с удивлением и уважением. Мы уже сообща¬
ли, что наши герои не рассказывали в школе о своем Товари¬
ществе.
Что ни говорите, а есть такой «недостаток» у детей —
любят они иметь свои тайны. Разве не интересно, когда
на тебя смотрят, дивятся твоим поступкам и не догады¬
ваются, что ты не какой-нибудь простой смертный, а тэвэ-
товец?
Однако через некоторое время случилось такое, что и тай¬
ну выдало и к таким переменам привело, каких никто и не
предполагал.
Всё вышло из-за Цыбука.
Озорник Карачун, балуясь, оторвал палку, к которой была
прикреплена таблица метрических мер. Об этом сейчас же
узнал дежурный преподаватель и приказал Карачуну прикре¬
пить палку к таблице.
■— Да это не я! — начал отпираться Карачун. — Я даже
не трогал. Все видели.
—	Он! Он! — раздались голоса.
—	Ничего подобного! Это они просто злятся на меня!
62

Поднялся шум. Учитель снова категорически потребовал,
чтобы Карачун привел таблицу в порядок.
Тогда Цыбук подошел и сказал:
—	Дайте я поправлю!
Карачун воспользовался этим и крикнул:
—	Я ведь говорил, что не я! Это он!..
Цыбук от удивления вытаращил глаза.
—	Вовсе не я! — сказал он.
—	А зачем тогда берешься ее исправлять? — крикнул на
него Ерошка, приятель Карачуна.
—	Это Цыбук! — настаивал Карачун. — Все видели!
—	Нет, это Карачун! — шумели вокруг. — Цыбук здесь и
не появлялся!
Учитель укоризненно посмотрел на Карачуна и покачал
головой.
—	Неужели ты совсем уж потерял совесть?
—	Правда, не я!—плаксиво твердил Карачун. — Потому
он и чинить взялся.
Учитель не знал, что и думать. Он посмотрел на Цыбука и
сказал:
—	А может, и в самом деле ты? Признайся.
—	Да нет же! — отвечал возмущенный Цыбук.
—	Почему же тогда чинить берешься?
—	Разве не все равно, кто починит? — ответил Цыбук.—
Пока спорим, давно можно бы¬
ло дело сделать.
Учитель пожал плечами и
вышел.
В учительской он рассказал
о случившемся, и педагоги дол¬
го ломали голову над тем, что
бы все это могло значить? По
всему было видно, что Цыбук
не виноват. Но зачем же тогда
он взялся чинить? Да еще за
Карачуна, который хотел сва¬
лить на него свою вину.
Дело осталось невыяснен¬
ным. Но ненадолго.
...Андрей Гулис и Боря Цы¬
бук возвращались домой. По
пути им нужно было проходить
мимо большой стройки, обне¬
сенной высоким забором. У за¬
бора был устроен временный
дощатый тротуар, точнее —
63

мостки. К бревнышкам были прибиты доски, и, когда по ним
шли, они прогибались и раскачивались. Со временем с
досками произошли изменения, вызвавшие необычайные
происшествия, в которых пришлось участвовать и Борису
с Андреем.
Началось с того, что бежавший навстречу мальчик за что-
то зацепился и растянулся на мостках. Ребята расхохотались.
Мальчишка поднялся, сердито глянул на них и, крикнув: «Че¬
го ржете?» — побежал дальше. Тогда наши тэвэтовцы заме¬
тили, что из доски торчит большой гвоздь. В это время какой-
то прохожий так, задел за него носком ботинка, что запрыгал
на одной ноге и чуть не упал. Поднял ногу, осмотрел боти¬
нок— и с досады выругался:
—	Черт знает что такое!
При чем тут был черт — неизвестно, но факт был печаль¬
ный: подметка оторвалась, и ботинок разинул рот.
Некоторые прохожие остановились выразить свое сожа¬
ление.
—	Надо забить этот гвоздь, — сказал Андрей.
—	Погоди немножко, — удержал его Цыбук. — Инте¬
ресно!
И ребята стали наблюдать дальше. Конечно, не каждый из
прохожих спотыкался об этот гвоздь.
Когда же на мостках осталась только одна бабушка с кор¬
зинкой в руках, ребята совсем утратили интерес к зрелищу и
стали отыскивать камень, чтобы вбить гвоздь.
Тем временем с противоположной стороны навстречу
старушке приближался некий гражданин. Это был парень
лет двадцати. Шагал он с такой скоростью, какой хватило
бы не только на то, чтоб оторвать подошву, но даже и всю
ногу.
Не успели ребята подыскать камень, как парень уже
налетел на гвоздь и ринулся носом вперед гак, что сбил
старушку с ног. Из корзинки к ногам Андрея покатились
яйца.
Мальчики хотели было рассмеяться, но не успели. Они
увидели, что тут не смех, а горе. Старушка кричала на всю
улицу; какой-то гражданин держал парня, требуя, чтобы он
заплатил старушке за убытки. А тот доказывал, что он ни при
чем.
Вокруг столпились зеваки, подошел милиционер...
—	Вот что наделал этот гвоздь проклятый! — сказал
Цыбук.
—	Мы сами хороши, — заметил Андрей. — Если бы не
ждали, а сразу вбили его, ничего бы этого и не случилось.
Ребята и впрямь почувствовали себя виноватыми. Не было
€4

бы ничего этого, если б они сразу вбили или загнули гвоздь.
И, не дожидаясь, чем закончится происшествие, они уничто¬
жили камнем виновника стольких неприятностей.
В суете никто и не заметил, что какие-то два мальчугана
совершили такое большое дело. Да они и сами не подозрева¬
ли, какой гигантский шаг вперед сделали по пути развития
Товарищества Воинствующих Техников. Ими была выполнена
не домашняя работа, как сказано в первом параграфе устава
ТВТ, и не школьная, согласно параграфу четвертому, а дело
общегражданское, которое в уставе пока не было даже пред¬
усмотрено.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
самая серьезная, потому что в ней подробно
описывается „брызгалка“, говорится о реоргани¬
зации ТВТ и о том, как вожатый хотел что-то
сказать, но не сказал, и, наконец, о том, как сам
директор заработал очко
Странное поведение Цыбука в истории с Карачуном не на
шутку заинтересовало вожатого. Он захотел узнать, в чем же
тут все-таки дело, и вызвал назавтра Цыбука.
—	Скажи честно: это ты вчера испортил таблицу?.
—	Да ведь все знают, что Карачун!
—	Честно?
—	Честное пионерское!
—	Ладно. А с Карачуном дружишь?
—	С таким дружить не собираюсь.
—	Почему же тогда чинил за него таблицу?
Цыбук чуть замялся.
—	Говори — почему? — повторил вожатый.
—	Да так, — ответил Цыбук, глядя куда-то в сторону.
—	Ты что-то скрываешь. Скажи правду.
—	А что, разве нельзя? — усмехнулся Цыбук.
—	Ты не выкручивайся. Мы все знаем, что поступил	ты хо¬
рошо, за это тебя надо похвалить. Но неужели	ты	хотел	вы¬
ручить Карачуна, который на тебя же все сваливал?
66

—	Ну нет!—-поспешно ответил Цыбук.
—	Так почему же?
Цыбук помолчал, потом застенчиво улыбнулся и сказал:
—	Я хотел заработать очко.
—	Очко? Какое очко? Что за очко такое? — удивился во¬
жатый.
Тогда Цыбук рассказал ему про организацию и деятель¬
ность ТВТ, включая и вчерашнее происшествие на улице.
Вожатый и удивлялся, и смеялся, и хвалил... Наконец
воскликнул:
—	Так ведь это же интересное и полезное дело! Зачем же
вы прятались? Такое дело надо, брат, расширять. Мы созда¬
дим несколько настоящих «аптечек», даже целых «аптек».
И выйдем «охотиться» за пределы школы и наших квартир.
Через несколько дней соберемся и всё это обсудим хоро¬
шенько.
...После обеда шел дождь, и на панели у дверей школы на¬
чала действовать «брызгалка». Такие устройства прежде были
широко распространены во многих городах. На каждой улице,
в каждом квартале существовало такое приспособление. Сей¬
час они встречаются значительно реже, потому что панели ста¬
ли асфальтировать, и тут «брызгалки» не устроишь. Сохрани¬
лись они там, где тротуары выложены плитами или устроены
из досок. А пока возле школы асфальтированного тротуара не
было, «брызгалка» существовала и действовала исправно, осо¬
бенно осенью.
Устроить ее очень просто: всегда какая-нибудь плита в тро*
туаре так расшатана, что сразу опускается, стоит только на
нее ступить ногой. А если под этой плитой вода, — она очень
занятно брызнет. Вот и вся механика.
Новые «брызгалки» действуют слабо, достают недалеко. Но
с каждой струей воды из-под плиты выбрасывается и земля,
ямка становится все глубже, «брызгалка» набирает силу — и
наконец мощные струи воды бьют не хуже гейзеров.
Лучшими «брызгалками» считаются те, которые имеют на¬
клон в сорок градусов. Если угол наклона больше, человек
рискует вывихнуть ногу. Когда же это случается, плиту укреп¬
ляют— и «брызгалка» перестает действовать.
Школьная «брызгалка» имела наклон в тридцать восемь с
половиной градусов, то есть угол наклона приближался к наи¬
высшей, или, как говорят ученые, оптимальной, величине.
Поэтому она работала с полной нагрузкой. Результаты за¬
висели от того, какой ногой на нее ступишь. Угодишь левой
(идя из центра города), вода брызжет на стену школы. А если
правой, то водой обдашь свою же левую ногу. В этом случае
пострадавший чертыхнется и пойдет дальше.
67

Совсем иной будет
эффект, если струю во¬
ды один прохожий не¬
чаянно пустит на дру¬
гого прохожего. Тогда
между ними произой¬
дет примерно такой
разговор:
—	Прошу поосто¬
рожней, гражданин!
—	От меня не зави¬
сит, дорогой товарищ.
—	Надо	глаза
иметь!..
—	Надо голову на
плечах иметь!..
И в зависимости от
характеров проходя¬
щих, выражения могут
быть более деликатны¬
ми или менее деликат¬
ными, но, в общем, все
равно неприятными.
Когда шли дожди,
такие ссоры возникали
довольно часто, и уче¬
ники прислушивались к ним с интересом. Им больше всего
нравилось брызгать друг на друга. Тут уж дело доходило до
настоящей потасовки.
Если бы тротуар был вообще плох, в выбоинах, тогда тот,
кому это надлежит, очевидно, заметил бы это и исправил его.
А тут, как назло, тротуар был совершенно исправный, расша¬
талась только одна плитка, да и та выглядела довольно при¬
лично.	Где	тут	разглядишь? Только зоркий глаз члена ТВТ мог
увидеть	это, да	и	то	сегодня,	когда	пошел дождь. И даже не
один глаз, а целых восемь сразу. Из них одна пара глаз при¬
надлежала Цыбуку. В общем, четыре пары глаз заприметили
плитку, когда ребята шли на сбор, созванный вожатым.
Кроме тэвэтовцев, вожатый пригласил еще человек два¬
дцать из пионерского актива. Заинтересовались и учителя, не
говоря уже о директоре школы.
Когда вошел директор, все обратили внимание, что его
пальто	до	самого	пояса	забрызгано	грязью.
—	Где	это	вы	так	выпачкались,	Антон Иванович? — спро¬
сил учитель географии.
Антон Иванович осмотрел себя и буркнул:
68

—	Это кто-то обдал меня на тротуаре.
Цыбук насторожился. А вдруг директор скажет, чтобы по¬
правили дорогу? Пропало тогда ценное очко. Надо спешить,
пока не поздно.
И Цыбук тихонько вышел из класса. Он знал, что где-то в
углу под лестницей есть сухой песок. Набрал его в полу кур¬
точки и вышел на улицу. Моросил мелкий дождь, капало с
крыш. Последний раз надавила «брызгалку» проходившая
женщина...
Цыбук приподнял плитку, насыпал под нее песку, уложил
обратно — и «брызгалка» прекратила свое существование.
Вымыл под водосточной трубой руки, вытер их о штаны и
возвратился в класс.
—	Запиши мне очко! — шепнул он Андрею.
—	За что?
—	На тротуаре плиту поправил, чтобы не брызгала.
—	Где? — насторожился Андрей.
—	Да на улице, возле двери.
—	Когда ж это ты успел? — досадовал Андрей.
—	Да только что.
—	Не может быть!
—	Сходи посмотри, — спокойно ответил Цыбук.
—	Эх, чтоб тебя!.. — весело рассмеялся Андрей. — Я ведь
сам думал это сделать!
В разговор вмешались другие ребята, и тут обнаружилось,
что и Павлик и Клава тоже нацеливались на «брызгалку», да
только не хотели пачкаться во время дождя. Каждый отклады¬
вал это на завтра, а Цыбук взял да и перехитрил всех.
Старшие заметили оживление среди учеников.
—	Что там у вас случилось? — спросил директор.
—	Мы поправили на тротуаре плиту, которая брызга¬
лась,— ответил Цыбук.
Тэвэтовцы с удовлетворением взглянули друг на друга: мо
лодец Цыбук! Сам сделал, за очками гоняется, чтобы себе
побольше набрать, а сейчас говорит «мы», выступает от имени
всего ТВТ, поддерживает честь организации. Смотрите, каков!
—	Когда ж это вы успели? — спросил вожатый.
—	Да только что Цыбук вышел и поправил, — ответил
Андрей.
—	Это ту самую плиту, которая обрызгала Антона Ивано¬
вича?— лукаво улыбаясь, переспросил вожатый.
—	Ту самую!
Директор посмотрел на учителя географии и рассмеялся:
—	Ну, что скажете, Сергей Павлович? Видно, придется и
нам с вами записаться в ТВТ, а то, глядите, отстали мы от
них.
69

—	Да уж придется, — ответил Сергей Павлович. — Только
примут ли они нас?
—	Примем! — ответили тэвэтовцы, испытывая гордость от¬
того, что их выдумка заслужила такое внимание.
—	А пока, — сказал Антон Иванович, — мы обсудим это
дело в более широком масштабе и, если согласитесь, внесем
кое-какие изменения в ваш устав.
Председателем собрания был вожатый. Он начал расска¬
зывать всю историю ТВТ. Говорил он так обстоятельно, с та¬
ким энтузиазмом, что присутствовавшие были готовы вообра¬
зить, будто он сам догадался организовать все это и является
заядлым тэвэтовцем.
А когда он стал говорить о перспективах ТВТ, то десять
основателей этой организации только с удивлением посматри¬
вали друг на друга, думая: «Ишь ты, что выходит!»
Потом вожатый предложил поправки и дополнения к уста¬
ву. Первый пункт он посоветовал сформулировать так:
«Каждый член Товарищества Воинствующих Техников
смотрит хозяйским глазом на окружающее и всякие недостат¬
ки, какие может устранить сам, — немедленно устраняет. Если
же он сам этого сделать не может, то обращается за помощью
к товарищам или сообщает кому следует».
—	Это будет то же самое, что и у вас, — разъяснил вожа¬
тый,— только немного шире. Здесь не говорится про дом и
про школу в отдельности, но в общем включены и они. Не го¬
ворится здесь и о ремонте, так как имеются такие досадные
мелочи и неполадки, о которых нельзя сказать, что они требу¬
ют ремонта. Например, недавно в нашей школе был такой слу¬
чай: кто-то не закрыл кран умывальника; вода течет себе
и течет, а за это время пробежало мимо человек пять, и ни¬
кто не подумал закрыть воду. Вряд ли кто-нибудь действовал
тут с умыслом. Просто не умели видеть, как умеют видеть
члены ТВТ.
—	А за это очки будут записывать? — спросил Цыбук.
—	За что? — не понял вожатый.
—	За кран, — уточнил Цыбук.
Грохот прокатился по классу. Смеялись все — и ученики,
и учителя, и директор. Цыбук застыдился. Когда успокоились,
вожатый сказал Цыбуку:
—	А тебе всё очки мерещатся? Ну что ж, и неплохо. Мы
тебе на это ответим, если примем еще один пункт, вот такой:
«Каждый член ТВТ должен помнить, что в его деятельности
нет мелочей, нестоящих дел. Всякая полезная мелочь в общей
массе составляет большую ценность».
Вот теперь и судите: записывать Цыбуку очко за кран
или нет, — обратился вожатый к собранию.

Пионеры улыбались и молчали: кто знает, как быть в та¬
ком случае?
—	Ну, что скажете? — снова спросил вожатый.
Тогда Толя встал и сказал:
—	Хотя у нас такого пункта и не было, мы думаем так: ес¬
ли дело полезное, то все равно, мелкое оно или крупное.
—	Правильно! — вставил директор.
Цыбук повеселел, задрал нос и так глянул на товарищей,
словно хотел сказать: «Ну, что!»
—	Я не записывала бы, что закрыла кран, — заметила
Клава с места.
—	Это уж твое личное дело, —сказал вожатый. — А если
кто-нибудь захочет, зачем ему отказывать? Очков у нас хватит.
—	Тогда один наберет много очков за пустяки, а другой
будет иметь какое-нибудь одно очко за очень стоящую рабо¬
ту,— сказал Павлик.
—	Вот как вы ставите вопрос, — с удивлением произнес
вбжатый. — Тогда, если хотите, давайте так считать: чем ра¬
бота значительнее, тем и очков больше. А вообще я должен
сказать, что дело здесь не в очках и, если хотите знать, даже
не в той небольшой пользе, которую вы приносите сейчас, а...
Он посмотрел на директора и остановился.
—	А в чем? — спросил Яша.
—	После скажу, — ответил вожатый.
—	Почему?
—	Потом интереснее будет.
—	Когда?
—	Через некоторое время.
—	Сейчас скажи! Сейчас!.. — стали просить ребята.
—	Потерпите немножко. Скажу, когда придет время, — от¬
вечал вожатый, словно бы сожалея, что затронул этот вопрос.
Сожалеем и мы, так как тоже не знаем, что же это за во¬
прос.
Выручил Сергей Павлович, попросивший слова. Ученики
сразу притихли. Сергей Павлович поднялся и сказал:
—	Тут некоторые из вас отнеслись свысока к мелочам. На¬
прасно. Одна мышь — не беда. Сто мышей — -несчастье. Да
что там сто? Иногда и одна пустяковина бывает хуже сотни.
Я знаю случай, когда человек погиб из-за огрызка яблока, ва¬
лявшегося на полу. Человек наступил на него, поскользнулся
и так ударился об угол печки, что вскоре умер. Вот вам и ме¬
лочь! Многие из нас не обращают внимания на мелочи, счи¬
тая, что у каждого есть дела поважнее. В том и беда наша.
А еще хуже, когда человек думает: это меня не касается.
Остатки этой страшной болезни сохранились у нас еще с дав¬
них времен, когда каждый думал только о себе. Например, ес¬
71

ли у чьего-нибудь пальто оборвется вешалка и это «чужое»
пальто валяется на полу в раздевалке, сколько человек равно¬
душно пройдет мимо... И когда еще кто-нибудь догадается под¬
нять!.. А то вот мальчик на улице портит дерево; мимо него
пройдут иногда человек десять, и никто не остановит озорни¬
ка— всякий считает, что это «не мое дело». Тысячи таких
мелочей мешают нам жить. Честь вам и слава, что вы первыми
поднялись на ©ойну против мелочей. Учитесь замечать их и,
что еще важнее, никогда не думайте: «Это не мое дело».
Сергей Павлович говорил тепло, от души, и его речь про¬
извела на детей сильное впечатление. Тэвэтовцы в эти минуты
особенно почувствовали, как дорога им их «честь и слава».
Вожатый внес еще один пункт в устав:
«Член Товарищества Воинствующих Техников не должен
рассматривать свою деятельность как работу, как нагрузку.
Он делает только то, что можно выполнить легко и охотно».
Тут взял слово Антон Иванович.
—	Я, — сказал он, — обращаю особое внимание на этот
пункт. Вы развернули ©аше дело, как игру; пусть оно игрой и
останется. Вы не можете обещать следить за порядком повсю¬
ду, везде исправлять неполадки, тратить на это все свое сво¬
бодное время. У вас есть основная обязанность — ученье, есть
и другие занятия. А это пусть будет для вас только интересной
игрой, вместо какой-нибудь другой, бесполезной игры. А потом
мы увидим, что получится.
Когда после собрания все направились к дверям, директор
подошел к классной доске, нагнулся и... поднял с пола кусочек
мела.
—	Запишите мне очко,—©есело сказал он. — Я -считаю эту
работу полезной потому, что мел вы могли растоптать, раскро¬
шить, в классе стало бы больше пыли, пол запачкался бы,
уборщице прибавилось бы работы и пропал бы нужный кусок
мела.
—	Вот вам и мелочь! — сказал Сергей Павлович,
Ребята восторженно захлопали в ладоши.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
совершенно необычайная, потому что в ней рас¬
сказывается о том, как ребята суют нос не в свое
дело, взрослые все толкуют наоборот, а об одной
истории даже в газете было напечатано
Прошло немного времени, и жители города то и дело стали
замечать каких-то ребят, которые совали 'свой нос куда не сле¬
дует. А когда вмешивался взрослый, получалось, что ребята
делают не то, что он думал, а совсем наоборот.
Идет, скажем, почтенный гражданин по улице и видит: двое
мальчишек возятся у почтового ящика, суют туда пальцы, да¬
же щепки.
—	Что это вы тут делаете? — кричит гражданин. — Письма
вытаскиваете?
—	Нет, — отвечают мальчики. — Как раз наоборот: почто¬
вый ящик набит до отказа, и письма выпадают. Вот мы и запи¬
хиваем их подальше.
—	Знаем мы, как вы запихиваете, — ворчит гражданин.—
Марш отсюда!
—	Да вы посмотрите! Вон один конверт чуть-чуть держит¬
ся, сейчас совсем выскочит.
И мальчик засунул его обратно.
Смотрит гражданин на мальчика и не знает, что думать.
73

Когда-то он тоже был маленьким и из озорства бросал в поч¬
товые ящики всякие неполагающиеся вещи. А тут получается
наоборот. Странно!
А то видит милиционер — мальчишка катит по тротуару
поваленную урну. Милициоиер на него:
—	Ты зачем урну опрокинул? Поставь на место!
—	Вот я и ставлю, — спокойно отвечает мальчуган. — Ее
повалил кто-то.
—	Сам догадался поднять? — удивляется милиционер.
И было чему удивляться: не один год он следит за поряд¬
ком, не один раз, приходилось ему кричать вот на таких же
сорванцов, которые нарочно возьмут да и опрокинут урну или
еще какую-нибудь штуку выкинут. Но чтобы кто-нибудь из них
поступил наоборот — такого милиционер еще не видывал.
Шли как-то два тэвэтовца по тихой улочке. Сильный ветер
шумел в вершинах деревьев и раскачивал ветви. Неожиданно
над головами раздался треск. Мальчики остановились, осмот¬
релись— ничего не видно. Ступили несколько шагов — опять
треск. Оглянулись — все тихо. Вдруг налетел порыв ветра и
мальчики увидели 'страшные электрические искры.
—	Это ветка прикасается к проводу, — сообразили ребя¬
та. — Надо ее отломать — хорошее будет очко.
Один из ребят полез на дерево, а второй остался внизу. Де¬
рево и без того раскачива¬
лось от ветра, а теперь,
когда на него влез маль¬
чик, все заволновалось,
затряслось. Треск и свер¬
кание пошли такие, что не
по себе стало не только
тому, кто сидел на дере¬
ве, но и тому, кто остался
внизу.
Из ворот вышел ста¬
рик дворник. Он сразу же
увидел искры и обоих
мальчишек.
—	Вы что, хулиганы,
делаете?! — закричал он.
Подбежал к дереву и
схватил мальчика за
плечо.
—	А ну, слазь, я тебе
покажу! — крикнул он си¬
девшему на дереве.
Оба мальчика начали
74

объяснять, в чем дело, но дворник и
слушать не хотел. Мало ли чего на¬
говорят эти разбойники! Он сам ви¬
дел, какие штуки они выделывают.
Кто-кто, а уж он-то их знает!..
Из домов вышли жильцы, оста¬
новилось несколько прохожих.
Мальчик спустился с дерева. Начал¬
ся разбор дела.
Дворник слушать не хотел ника¬
ких объяснений, остальные тоже
искоса поглядывали на ребят. Поло¬
жение становилось критическим. Но
вдруг послышался чей-то вопрос:
—	Уж не тэвэтовцы ли вы?
Спрашивал только что подошед¬
ший пожилой человек.
—	Да, да, — оживились ребята.
Человек улыбнулся и сказал
дворнику:
—	В таком случае поблагодари¬
те и отпустите их.
—	А что это за тэвэтовцы та¬
кие? — удивился дворник.
—	Лучшие из наших детей, — отвечает человек. — Они на
каждом шагу делают полезное дело. Такие не обманут. Вот
взяли да отломали ветку, которую вам самому давно уже
следовало срезать.
Дети пошли дальше, радуясь встрече с человеком, который
знал об их организации.
—	Наверно, учитель, — решили ребята.
Они не ошиблись: то действительно был учитель, хотя и не
из их школы. Легко догадаться, что учителя некоторых других
школ прослышали про их дела. Но вообщё-то жители города
не знали о них ничего, и странное поведение тэвэтовцев удив¬
ляло их на каждом шагу.
...Летний день. В городском сквере отдыхают обитатели
города. На скамейках много женщин с маленькими детьми.
Каждая следит, чтобы ее ребенок не отбежал далеко, не полез
на клумбу за цветами. А если иногда малыш все-таки подбе¬
рется к клумбе, вытянет цветок с корнем или сделает ямку,
мать сама приведет все в порядок.
Какой-то семилетний мальчик, пришедший с отцом, вывер¬
нул два белых камня, которыми была обложена клумба. Отец
строго прикрикнул на сына и заставил его своими руками уло¬
жить камни на место.
75

Вдруг,, откуда ни возьмись, прибежал сорванец лет двена¬
дцати, вскочил на клумбу и сбил ногами цветы.
—	Ты что делаешь? Клумбу испортил! — послышались го¬
лоса.
Но мальчишка побежал дальше; свидетели происшествия
по-прежнему сидели на скамейках, а сбитые цветы остались на
земле.
Тогда к клумбе подошла девочка и старательно посадила
цветы на место. Все стали хвалить девочку, словно она совер¬
шила что-то особенное. А для нее это было самое обычное де¬
ло,— ведь то была Клава Макейчик, член ТВТ.
Что же так удивило людей? Женщина ведь тоже только что
посадила цветы, а мальчик уложил на место камни, и никто на
это не обратил внимания. Каждый считал, что так и должно
быть. А когда это же самое сделала Клава, все удивились и
начали хвалить ее наперебой.
Читатель, должно быть, уже догадался, в чем здесь секрет:
женщина посадила цветы, которые вырвал ее ребенок; маль¬
чик уложил на место камни, которые вывернул сам, а Клава
исправила то, что было испорчено кем-то другим. А самое глав¬
ное — сделала она это сама, по собственной инициативе. Вот
это-то и было новым, «необычным», к чему люди еще не при¬
выкли.
Такие случаи бросались в глаза и потом долго еще обсуж¬
дались на разные лады.
Вот и сейчас здесь, в сквере, одна женщина рассказывала
другой:
—	Было дело зимой. Холодно. Сильный ветер. Стою это я
на улице, жду трамвая. Мимо идет школьница лет одинна¬
дцати. Сумка с книгами у нее висит на локте, а руки спрятаны
в муфточке. Остановилась недалеко от меня и высматривает
что-то на снегу. А там какая-то железная рогулька валяется.
Девочка стоит над ней, раздумывает. Вроде бы хочет поднять,
да боится вынуть руки из муфты: железяка-то холодная. По¬
стояла, подумала, да все-таки наклонилась и подняла. Мне
интересно: на что ей та штука — никуда ведь она не годится.
Девчонке, видно, холодно, но ничего, стерпела, подняла желе*
зину, отнесла в сторону и... бросила. Так это меня заинтересо¬
вало, что я подошла к ней и спросила:
—	Зачем ты ее поднимала?
—	Да очень опасно, — отвечает, — наедет машина — еще
может шину проколоть.
Я присмотрелась и вижу, что в самом деле опасная желе¬
зина. твердая, острая. Шину она, безусловно, проколола бы.
Даже совестно стало. Мне не то что в голову не пришло бы от¬
бросить, я даже ее не заметила бы, если б не эта девочка. До
76

чего сообразительная, а какая глазастая! Эх, все бы такие
были!
—	Все дети? — переспросила соседка.
—	А почему бы и нет?
—	Я думаю, что и нам с вами не мешало бы быть таки¬
ми,— усмехнулась она.
—	Еще бы! — воскликнула первая. — Да только у нас та¬
кой привычки нет. Никто нам не подсказал в свое время.
Поблизости сидела еще одна женщина и внимательно при¬
слушивалась к их разговору. Наконец она вмешалась:
—	Вы как будто интересуетесь детьми, которые всех удив¬
ляют своими поступками. Могу вам сказать, что и мой сын со¬
стоит в их организации.
Обе приятельницы быстро обернулись к ней, и одна из них
сказала:
—	Это делает вам честь. Не очень-то много родителей, ко¬
торые воспитывают детей в таком духе. Чаще всего никому из
нас это в голову не приходит.
Женщина рассмеялась:
—	Должна признаться, что и нам такое в голову не прихо¬
дило. Это они сами в школе, в пионерском отряде додумались.
Организовали какое-то «Товарищество Воинствующих Техни¬
ков» и называют себя тэвэтовцами. С тех пор у нас в доме
чуть надо какую-нибудь мелочь починить, сын сразу все и де¬
лает. Да еще старается, чтобы кто-нибудь другой его не опе¬
редил. Это же самое они делают и везде, где только можно,—
игра у них такая...
Мимо, по дорожке, с криком и смехом пронеслись трое ре¬
бят. Первый, подбежав к свободной скамейке, возле которой
на траве валялся платок, поднял его и крикнул:
—	Есть очко!
Его товарищи начали над ним подсмеиваться:
—	Какое ж это очко? Сам для себя нашел. Не понесешь
же его в милицию. Кто туда пойдет его спрашивать?
Мальчик, нашедший платок, на какой-то миг растерялся.
—	А может, кто-нибудь объявится! — заявил он.
И, подняв платок, закричал на весь сквер:
—	Эй, чей платочек?
Какая-то девушка, уже выходившая из сквера, обернулась
и узнала свой платок. И после того как мальчик деловито пере¬
дал ей свою находку, он торжествующе обратился к друзьям:
—	Ага! Пишите очко.
Три знакомые нам женщины с любопытством наблюдали
эту сцену. Две из них ничего не поняли, а третья сказала:
—	Вот вам и тэвэтовцы.
—	А при чем тут какое-то очко?
77

—	Это они себе очки записывают за каждое полезное дело.
Известно — дети.
Так постепенно слава ТВТ выходила за пределы семьи.
Но всё же это было только начало, и многие жители то и дело
всё еще удивлялись необычному поведению каких-то необык¬
новенных детей.
Под конец расскажем еще одну занимательную историю,
попавшую даже в газету. Главный герой этой истории, к со¬
жалению, остался неизвестным: никто даже и не знал, что
это был тэвэтовец. В общем, история эта заключалась в сле¬
дующем.
Когда входишь в городской Парк культуры и отдыха, надо
пройти по небольшому деревянному мосту. Мост этот недавно
ремонтировали. Кто-то из рабочих, по небрежности, не загнул
острый конец гвоздя, и он торчал из столбика как раз на самом
ходу. Если бы рабочий мог предположить, что из этого потом
получится, он бы, наверное, ночей не спал, его замучила бы со¬
весть. А может быть, он после об этом и в самом деле узнал,
может, он и действительно ночей не спал, — только нам об
этом неизвестно, и мы ничего определенного тут сказать не мо¬
жем.
Так вот, на мосту за какой-нибудь час произошло много
потрясающих событий.
Кто-то, задумавшись, задел за гвоздь рукой и оцарапался
до крови. Остановился, осмот¬
рел руку и гвоздь, буркнул: «Ну
и работа!» — и пошел дальше,
отирая платочком кровь. Всё
обошлось тихо.
Иначе получилось, когда за
гвоздь зацепилась девушка и
порвала свое выходное шелко¬
вое платье. Шла она с молодым
человеком в парк на гулянье —
и вдруг такое несчастье! Сна¬
чала она ойкнула, потом засты¬
дилась и, наконец, заплакала.
Молодой человек подбежал к
гвоздю, ощупал его и с возму¬
щением закричал:
—	Это вредительство!
Оставлять такой гвоздь, где
столько народу ходит!
Остановились и прохожие.
Они сочувственно посматрива¬
ли на девушку и возмущались:.
78

—	За такое разгильдяйство
надо под суд отдавать тех, кто
так строит!
—	И тех, которые должны
следить за порядком!
—	Что начальство-то смот¬
рит?
—	Кто-то должен ведь от¬
вечать!
—	В газету писать надо!
Одним словом, возмущение
было всеобщее, все сочувство¬
вали девушке. И все-таки де¬
вушка вместо гулянья должна
была вернуться домой...
Народ разошелся. Какое-то
время все было спокойно, если
не считать двух смешных слу¬
чаев. У одной женщины заце¬
пился за гвоздь накинутый на плечи платок. Почувствовав,
что кто-то держит ее, она обернулась и крикнула на парень¬
ка, шедшего позади:
—	Осторожней, молодой человек! Что за глупые шутки?
Тот удивился:
—	Что вы, гражданка? Я вас не трогаю.
Только тогда выяснилось, что пошутил не парень, а гвоздь,
и женщине пришлось извиниться.
Потом какой-то мужчина со шляпой в руке задел ею за
гвоздь, шляпа выпала из рук и полетела в реку. Конечно, труд¬
но было удержаться от смеха, видя, как шляпа плывет по реке,
а ее владелец бежит вдогонку за нею по берегу. Но самому по¬
страдавшему, конечно, было не до смеха.
А между тем приближалась минута, когда на мосту долж¬
но было произойти самое важное событие нынешнего дня.
К мосту приближался высокий франт в роскошном сером
пальто. Шел он так быстро, что полы распахнутого пальто раз¬
вевались, словно крылья! И вот одним «крылом» он зацепился
за гвоздь... Видно, пальто было добротное, потому что треск
разорвавшегося материала услышали многие. Молодой чело¬
век не заплакал, как девушка: он поставил вопрос совсем
иначе, по-деловому.
—	Граждане! — обратился он к окружающим. — Прошу
вас, будьте свидетелями, что я порвал свое новое пальто об
этот гвоздь. Я подам на горсовет в суд: он должен отвечать за
причиненный ущерб в общественных местах.
И побежал к тому месту, где стоял милиционер.
7-9

—	Товарищ милиционер! — сказал он. — Прошу вас со¬
ставить акт о том, что я порвал новое пальто о гвоздь вот здесь,
на этом мосту, где проходят тысячи людей. Я полагаю, что за
это должен нести ответственность хозяин города — горсовет.
Когда они подходили к месту, где торчал гвоздь, какой-то
мальчуган последним ударом камня окончательно загнул и
обезвредил виновника несчастий. Потерпевший, увидев это, на¬
бросился на парнишку:
—	Ты что тут делаешь? Тебя кто просил совать нос не в
свое дело? Товарищ милиционер! Вот здесь был гвоздь, а этот
малец его уничтожил. Но неважно, факт остается фактом. Вот
свидетели, которые видели...
Но свидетели, сдерживая смех, разошлись. Происшествие,
как мы уже говорили, попало в газету. Там писалось о раз¬
ных недоделках, небрежностях, которые подчас допускаются
строительными организациями. Среди приведенных примеров
был и пресловутый гвоздь на мосту при входе в Парк культуры
и отдыха.
«Безусловно, — писала газета, — за такие небрежности
должны отвечать те, кто допускает их. Трудящиеся города име¬
ют право требовать, чтобы в общественных местах им не угро¬
жала опасность от каких-то гвоздей. Однако в случае на мосту
у Парка культуры и отдыха есть один характерный штрих,
который касается всех граждан. Какой-то паренек взял и за¬
гнул камнем гвоздь. А разве не мог то же самое сделать каж¬
дый? Над этим следует призадуматься».
К этому мы можем только прибавить: среди людей, прохо¬
дивших тогда по мосгу, не одна сотня была и таких, которые
уничтожили бы этот гвоздь, но они равнодушно прошли. Раз¬
ные случаи бывают на свете.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
описывающая „кое-что в тысячу раз поважнее“,
а также рассказывающая, как тэвэтовцы зарази¬
ли „охотой“ за очками учителей, соседей и даже
,,профессоров“
Посмотрим теперь, что происходило в Одиннадцатой
школе после того, как директор записался в члены ТВТ. Прав¬
да, заработав тогда очко, он так с ним одним и остался. Новых
записывать себе не просил. Но все видели, что он ежедневно
набирал по многу очков.
—	Конечно, — говорили тэвэтовцы, — директору не подхо¬
дит играть с нами. Будем считать его почетным членом.
Зато среди учеников число тэвэтовцев в скором време¬
ни возросло до четырехсот. Первое звено составляли «вете¬
раны», основатели ТВТ, — Клава, Толя, Павлик, Андрей и
другие.
Потом узнали, что и в других школах города появились
тэвэтовцы.
Тут уже Одиннадцатая школа начала гордиться, что имен¬
но она положила начало в этом деле.
Рядом с Одиннадцатой школой помещался детский сад.
Оказалось, что и там нашлись тэвэтовцы. Поднимает ше-
4 Библиотека пионера, том XI
81

стилетний карапуз с полу бумажку и несет воспитатель¬
нице:
—	Записите оцко!
За каждой соринкой, за каждой соломинкой и спичкой
стали гоняться. Подобрали на дворе все щепочки, все лишние
камешки.
Было совершенно ясно, что Одиннадцатая школа сдела¬
лась лучшей. Восемьсот глаз зорко следили за всяким не¬
порядком и сейчас же всё исправляли. Некоторые заядлые
тэвэтовцы даже сожалели, что в школе нелегко стало зара¬
ботать очко.
Ерошка носился по классу и пролил чернила. Надо было
вытереть их, а он, как всегда, начал доказывать, что это не он
пролил. Но сразу нашлись охотники заработать очко — вы¬
терли без Ерошки.
Когда в другой раз, как мы помним, он оторвал палку от
географической карты — повторилась та же самая история.
А в третий раз ему стало стыдно, и он без всяких пререка¬
ний подобрал чужие книги, которые разбросал по классу.
Однажды после занятий вожатый заметил, что Карачун
возится в коридоре у оконной рамы.
—	Ты что тут делаешь?
—	Да вот стекло дребезжит — может вывалиться. Я его
гвоздем укреплю.
—	Ты член ТВТ?
—	Нет, не принимают. Говорят: «Пользы от тебя мало».
А я докажу им. Сколько тэвэтовцев в школе, и никто не заме¬
тил, что стекло дребезжит.
—	Обещаю, что будешь принят, — усмехнулся вожатый.
Порядок в школе был не только потому, что тэвэтовцы
исправляли всякую мелочь. Происходило кое-что в тысячу раз
поважнее: не могли же члены ТВТ нарочно или даже по не¬
осторожности сделать что-нибудь нехорошее. Мог ли, напри¬
мер, ученик, который своими руками прибивал завеску у пар¬
ты, ломать ее на другой парте? Мог ли он небрежно обращать¬
ся с библиотечной книгой, когда недавно он своими руками
подклеивал страницы в такой же книге, порванной кем-то дру¬
гим? Мог ли он сбросить на пол и не поднять чужое пальто,
если перед тем уже поднимал пальто, сброшенное другими?
Будет ли он неосторожно стучать ногами в стену, если он как-
то уже замазывал дыру в штукатурке? Если прежде Карачун,
вертясь у окна, не думал, что может выбить стекло, то теперь
он невольно вспоминал, как сам чинил его. И не было такого
ученика, который, стерев со стены слова, написанные кем-то
другим, стал бы писать на ней. Когда прежде кто-нибудь вы¬
резал на парте буквы, его товарищи не обращали на это вни¬
82

мания, а теперь никто не мог стерпеть: каждый видел все по-
иному. Вот почему Одиннадцатая школа приняла совершенно
другой вид.
То же самое наблюдалось и в семьях тэвэтовцев. Дети —
народ такой: если уж расшалятся, так им все нипочем. А эти
стали внимательны и осторожны, потому что привыкли бе¬
речь вещи. Тот, кто раз починил свой портфель, больше не
швырялся им, как прежде. Жалел он и свои ботинки и свои
книги.
Многие ли из ребят, бросая на дорогу или в реку стекло,
думают, что кто-нибудь может наступить на него? А тэвэтовец,
который «зарабатывал очки», доставая стекло со дна купаль¬
ни, сам никогда уж не бросил бы его. Сколько ветвей полома¬
ли ребятишки на деревьях, особенно на плодовых! А как ста¬
нешь членом ТВТ да однажды спасешь дерево, то сам, пожа¬
луй, сучка не сломишь.
Вот какие перемены происходили в тэвэтовском племе¬
ни! Но сами ребята не знали, не ведали, что становятся но¬
выми людьми. Они думали, что занимаются интересной и
полезной игрой. Мало того, они «заразили» этой игрой и взрос¬
лых.
Первым из взрослых, если не считать вожатого, был
директор школы, Антон Иванович. За ним — учитель геогра¬
фии Сергей Павлович. Хотя очков они, конечно, не собирали
и не записывали, но при каждом удобном случае пошутить
любили.
Пришел однажды Сергей Павлович с новой указкой и
сказал:
—	Вот я сам сделал указку, запишите мне очко.
Математик как-то нагнулся у парты, поднял чью-то вста¬
вочку и, положив на парту, улыбаясь, сказал:
—	Запишите мне очко.
В учительской часто можно было услышать:
—	Антон Иванович! — говорил физик. — Запишите мне оч¬
ко: я вчера отремонтировал воздушный насос.
—	А я вчера заработала два очка, — подхватывала препо¬
давательница литературы. — Сшила дочке шапочку и дала
соседям утюг.
—	Нет, Елена Андреевна, — смеялся естествовед. — Одол¬
жение не в счет.
—	Почему же? — протестовала Елена Андреевна. — Да¬
вайте-ка спросим у наших тэвэтовцев.
Такой разговор слышала Клава. Она понимала, что все го¬
ворилось в шутку, знала, что никто спрашивать их не станет,
но было приятно сознавать, что пошло это от них.
То же самое случалось и среди учеников старших клас¬
83

сов — десятых, девятых, восьмых. Играть с малышами в очки
им, безусловно, было не к лицу. Но вспоминать об очках они
стали на каждом шагу. Скажем, в классе на стене перекоси¬
лась таблица; подойдет ученик, поправит и смеется:
—	Запишите очко!
Каждый знал, что это самая обычная шутка, но не
каждому было известно, что если бы не тэвэтовцы, то вряд
ли кто-нибудь обратил бы внимание на таблицу и попра¬
вил ее.
Не знали этого и сами организаторы ТВТ.
А то идет группа десятиклассников по улице. На пути —
знакомый дождевой колодец, покрытый толстой круглой чугун¬
ной крышкой. Крышка сдвинута в сторону, должно быть, тя¬
желой грузовой машиной.
—	Стой, братва! — кричит один из них. — Есть случай за¬
работать очко! Пользуйтесь!
И они подвигают крышку на место. Опять только
шутка, и опять можно сказать, что, если бы не влияние
ТВТ, они прошли бы мимо, как проходили до сих пор
не раз.
Дома у тэвэтовцев отец, сделав что-нибудь, обычно под¬
шучивает:
—	Ну вот и заработал очко.
Мать, сшив кому-нибудь из детей трусики, тоже смеется:
—	Запишите мне очко!
Или .приходит соседка и говорит матери:
—	Анна Степановна, запишите мне очко: я на дворе под¬
няла с земли и повесила вашу простыню.
Сильнейшее впечатление произвел на тэвэтовцев такой слу¬
чай; наблюдал его Павлик. Мальчик шел по улице, а перед
ним—два солидных пожилых человека. «Профессора», — по¬
чему-то подумал Павлик. Им надо было перейти место, где
недавно укладывали канализационную трубу. Там осталась
незамощенной полоса грязи. Мужчины помоложе через нее
перепрыгивали, да и то не всегда удачно, а для женщин и ста¬
риков совсем было негоже.
И вот Павлик слышит, как один «профессор», усмехаясь,
говорит другому:
—	Нужно заработать своему внуку очко. Положу-ка сюда
вон ту кирпичину. — Так он и сделал. И Павлик первый вос¬
пользовался «профессорской» кирпичиной.
Таким образом, тэвэтовцы увидели, что кое-кто из взрос¬
лых перенял их игру. Конечно, взрослые занимались этим в
шутку и никаких' очков не собирали, но было очевидно, что
«заразились» они от тэвэтовцев. А это, что ни говорите, для
ТВТ было очень приятно.
84

—	Скоро у нас будут взрослые члены Товарищества Воин¬
ствующих Техников! — смеялись пионеры.
А Цыбук солидно сказал:
—	Ничего из них не выйдет, — они смотрят на это дело не
серьезно, а только 'смеются. Даже очков не записывают, а без
очков — что за игра! Кто захочет даром работать?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
рассказывающая, как Стась никак не мог отде¬
латься от трубы, а Цыбук — от бесплатных
очков и, кроме того, как опрокинулся воз сена
Кончились занятия в школе, наступили летние каникулы.
Школьники разбрелись, разъехались кто куда. Рассыпалась
и армия ТВТ. Только один их отряд сохранился как боевая
единица: там были те, кто поехал в пионерский лагерь.
Многие из ребят не теряли связи друг с другом и состави¬
ли компании в два-три человека. Иные в продолжение двух
месяцев оставались одиночками.
Стась, например, сейчас не ходил каждый день в школу со
своими приятелями, не перед кем ему было теперь гнаться за
очками, и он о них не думал. Теперь больше всего по душе ему
была река. Кому неохота летом искупаться?
Дорога к реке шла мимо завода. А там, у самой дороги,
лежали чугунные трубы. Одна из них откатилась, и ее конец
доставал до самой колеи. И каждый, кто проезжал, задевал
колесом за трубу.
Как водится, на это никто не обращал внимания. Не соби¬
рался заниматься такими делами и Стась. Но что поделаешь,
86

если глаз члена ТВТ без ведома хозяина сразу замечает непо¬
рядок!
Стась приостановился, но махнул рукой и пошел даль¬
ше. «Да ну их, в такую жару возиться! Обойдется и без
меня».
Сделал несколько шагов, смотрит — навстречу едет воз.
Интересно — зацепится или нет? Стась стал наблюдать.
Телега зацепилась не одним, а двумя колесами сразу. Скре¬
жет чугунной трубы неприятно резанул слух. Казалось, что
кусок трубы отломился.
«Нет, так оставлять нельзя! А что, если машина зацепит¬
ся? Будет делов... И работы тут пустяки. Взял да подвинул на
полметра — и всего-то. Даже и я мог бы — подсунуть только
палку. Но уж пускай...»
Вот он вышел в поле. Впереди видна река. Солнце печет,
над головой заливаются жаворонки, в траве стрекочут кузне¬
чики. Как хороша в такую пору вода!..
Но вот горе: что-то засело в голове, словно позабыл что
или дома какая-нибудь неприятность ждет; не хватает чего-то,
мешает, словно костры за ворот насыпалось... Наконец он до¬
гадался, в чем дело: ведь это труба не дает покоя!
Повернулся, зашагал обратно, подобрал по дороге палку,
подбежал к трубе, подвинул. И тогда сразу стало легко, ве¬
село на душе и никакой костры за рубахой не чувствовалось;
весь день прошел в наилучшем настроении.
...Цыбук тем летом жил в МТС, где его брат работал трак¬
тористом.
Боря Цыбук, как мы помним, успел набрать очков больше
всех. Он не отказался бы и еще немножко «подзаработать», но
ведь здесь он был один, и вести счет очкам, кроме него само¬
го, было некому. Ну, а кто поверит, что он набрал, допустим,
семьдесят девять очков? Как доказать? Дома все-таки это кое-
как и можно сделать. И то, когда он однажды сразу принес
девятнадцать очков, ему не поверили, даже смеяться стали.
А потом, когда проверили, все остались с носом. А здесь —
как проверишь?..
На какой-нибудь десяток очков о*н мог бы еще набрать
документов. А на семьдесят девять не наберешь, и очки про¬
падут зря. Кто же будет «даром» работать? Стоит ли гнаться
за десятком очков, если он за один день набрал девятнадцать?
А тут и сотню нахватать ничего не стоит. Конкурентов-то нет.
Там на какой-нибудь несчастный окурок сто человек целятся.
А тут и дохлый котенок от тебя никуда не уйдет.
Правда, этого дохлого котенка Цыбук закопал, но просто
так, чтоб под ногами не валялся. Но, кроме дохлых котят, име¬
лось и многое другое. Неужели ж все это даром делать?
87

И так уж у него пропало четыре очка! Он выкатил в ого¬
роде из борозды большой камень; связал два кола в изгороди;
вырвал огромный куст крапивы, росший у самой тропинки, где
ходили босиком, и, наконец, привязал к колышку маленькую
яблоню, которая сгибалась от ветра. Все это он сделал так,
между прочим, потому что попалось на глаза и само проси¬
лось в руки. Пускай уж четыре очка пропадают. Но это вовсе
не значит, что все время надо «бесплатно» работать.
Он расхаживал и наблюдал, как работают машины, как их
ремонтируют, как ведутся сельскохозяйственные работы, ино¬
гда даже помогал, но делал это как самый заурядный граж¬
данин, а не тэвэтовец. Собственно говоря, и здесь попадались
вещи, за которые полагалось начислять очки. Но что подела¬
ешь, если учета нет? Неужели требовать справку, что, дескать,
«Борис Цыбук заметил, ка-к ребенок сыпнул в масленку песку,
а он предупредил, когда из этой масленки уже собирались сма¬
зать машину». Стыдно просить такой документ, а очко пропа¬
ло. Да мало ли таких очков? Вот недавно он заметил дыру на
мосту. Дыра небольшая, круглая и совсем не мешает ходить
машинам. А конь как-то раз чуть не сломал ногу. Колхозник
выругался и поехал себе дальше. Не дожидаться же, пока дру¬
гая лошадь сломает ногу. Цыбук взял да и забил дыру. От¬
личное очко было! И опять пропало. Никто даже не знал об
этом.
И так на каждом шагу. Прямо обидно становится. Ка¬
жется, не смотришь, не думаешь, а оно, как нарочно, само
в глаза лезет. Можно, конечно, пройти и мимо, не делать. Но
как ты будешь спокойно смотреть, когда крыша сарая светится
над самым сеном? Отверстие, правда, небольшое, и его никто
не видит, но осенью немало воды через него попадет на сено.
Уж если пропало шестьдесят шесть очков, пускай пропадает и
шестьдесят седьмое!
Или, к примеру, взять урожай. Охраняют рожь в поле, а
не видят, что. делается у реки. Каждый член ТВТ сразу заме¬
тил бы, что натрушено соломы возле берега. Значит, кто-то
тихонько подъезжает на лодке и таскает с берега. Тэвэтовец
сейчас бы догадался осмотреть все лодки, нет ли там зерен.
А тут не сообразили, пока Цыбук не нашел. А отсюда уже до¬
брались и до лодыря Кухальского.
Об этом факте так много говорили, так хвалили Цыбука,
что он, наконец, отважился попросить:
—	А бумажку дадите мне, что это очко я заработал?
—	Какое очко? При чем тут очко? Что за очко?
Цыбук вынужден был объяснить, в чем дело. Ну и посмеял¬
ся же народ! Но таким смехом, какой всякому хотелось бы
слышать на свой счет.

А в результате всего этого получилось такое, о чем Цыбук
и во сне не мог мечтать.
Выступил комсомолец Карнейчик и сказал:
—	От имени комсомольской ячейки обещаем тебе выдать
свидетельство не только на это очко, но и на все, какие у те¬
бя будут. Валяй, братец, дальше! И заработай еще одно боль¬
шое очко — организуй ТВТ среди наших ребят.
После каникул Цыбук представил в главный штаб Товари¬
щества Воинствующих Техников огромный «реестр» с офици¬
альными подписями и печатью. В этом реестре значилось сто
девяносто семь очков, среди них, между прочим, был и куст
крапивы...
Совсем по-другому действовали тэвэтовцы в пионерском
лагере. Здесь сохранилось организованное боевое ядро ТВТ.
Первые же выступления тэвэтовцев заинтересовали и за¬
хватили весь лагерь. Через несколько дней лагерь представлял
собой единое Товарищество Воинствующих Техников.
Прежде всего началась «охота» в своем лагере. И — уди¬
вительная вещь! — откуда взялось столько «добычи»? Вчера
еще казалось, что все было в порядке, пионеры здесь жили, хо¬
дили и ничего особенного не видели. А сегодня вдруг, как из-
под земли, появилось столько всякой всячины, что каждому
хватило вволю очков.
Вот, кажется, все уже высмотрено и исправлено, придрать¬
ся не к чему. А между тем смотришь — старые тэвэтовцы все
находят да находят. Каким образом? Откуда? Поднатужились
новые, присмотрелись — и впрямь есть, только не умели подме¬
тить так, как это выходило у старых.
Не прошло и недели, как у всех в лагере будто глаза под¬
менили. И перед этими глазами открылся новый мир.
Взять хотя бы такую вещь, как деревянные ступеньки
крыльца. Одна доска там давно оторвалась и подпрыгивала,
когда на нее ступишь ногой. Каждый рисковал сломать ногу,
А если нога наступала на самый конец доски, то подвергался
опасности и лоб соседа.
И когда Клава начала прибивать эту доску, многие (еще
не тэвэтовцы) окружили ее и удивлялись:
—	Это каждый из нас давно мог бы сделать!
Или сколько раз они бегали на реку купаться и сколько
пионеров ударялись об острый корень срубленного куста у са¬
мой стежки, не один даже плакал, — и только сейчас заметили,
какое это хорошее очко.
Да разве перечислишь все те очки, которые сразу появи*
лись перед прозревшими глазами!
Андрей ухитрился и в лесу найти очко: взял да и высвобо¬
дил елочку от навалившегося на нее сухого дерева.
89

Но все было мелочью по сравнению с охотой за очками в
соседнем колхозе. Вот уж где находили богатую добычу. Тэвэ¬
товцы беспрерывно совершали налеты на колхоз. Между отря¬
дами началось азартное соревнование. Впереди, разумеется,
всегда была группа «ветеранов» ТВТ, куда входили старые,
заслуженные деятели: «Андрей, Павлик, Клава, Яша, Соня, Та¬
ня, Нина.
—	Эх, если б еще и Цыбук был здесь!.. — частенько сожа¬
лели они.
Но надо сказать правду, что и без Цыбука они достаточно
проявили себя. Однажды, бродя по лесу, вышли они на глухую
лесную дорогу. Смотрят — на ней глубокая колдобина. Мино¬
вать телеге ее никак нельзя: кругом деревья. Как ни крутись,
а одним колесом непременно угодишь в колдобину. Да и следы
показывали, что так именно через нее и ездили. Но какой крен
90

должен быть при этом! Вдруг
послышался скрип колес и меж
деревьев показался воз сена.
—	А ну-ка, как он про¬
едет? — заинтересовались пио¬
неры.
Но возчик, видно, и сам
знал эту яму. Он загодя приго¬
товился, даже уперся плечом в
воз и осторожно направил коня.
Заскрипели колеса, воз на¬
кренился, вот-вот опрокинется;
у возчика на висках надулись
жилы. Бросились и ребята на
подмогу, а конь, казалось, го¬
тов был разорваться от натуги.
Воз выбрался, а возчик, побла¬
годарив детей, зашагал себе
дальше как ни в чем не бывало.
—	Давайте возьмем это
очко, — сказал Павлик товари¬
щам.
—	Если бы лопату достать, тогда бы еще можно было, —
отвечали ему ребята.
Пока дети совещались, подъехал второй воз. Опять нача¬
лось то же самое, с той только разницей, что дяденька попал¬
ся горячий и всё время ругал и колдобину, и коня, и сено, и
всех на свете. Может, потому и переправа получилась неудач¬
ной: воз опрокинулся. Ругань еще больше усилилась. Но,
несмотря на это, воз оставался лежать на боку.
Попавший в беду дяденька ходил вокруг да около и не
знал, как к возу подступиться. Вертелись и пионеры.
Вдруг Андрей крикнул:
—	Есть предложение! Если обвязать веревкой воз, а вто¬
рой конец обмотать вокруг дерева и тянуть, то у нас сил хва¬
тит, чтобы поднять его. Лишь бы веревка выдержала.
Колхозник посмотрел на него, усмехнулся и сказал:
—	А, пожалуй, ты верно говоришь, чтоб тебе большим вы¬
расти.
К огорчению Андрея, идея его не понадобилась. Подъехали
две встречные порожние подводы, и этого подкрепления хва¬
тило, чтобы поднять воз.
Люди поехали каждый в свою сторону. На дороге оста¬
лись только следы натрушенного сена.
—	Давайте завалим яму хотя бы хворостом и каменья¬
ми, — предложил Яша.
91

Работа закипела. Вскоре над колдобиной появилась куча
веток. Ребята начали весело прыгать по ней, чтобы утрамбо¬
вать. Потом собрали и набросали туда камней. Еще навалили
хвороста, еще набросали камней, даже земли руками подсы¬
пали. И напоследок покрыли все это еловыми ветками.
Так работали они, пожалуй, часа полтора, очень устали, но
удовлетворение было сильнее усталости.
И когда уже собирались домой, возвратились с возами се¬
на те самые дяденьки, которые помогали поднимать воз. Они
еще издали приготовились к опасной переправе. Задний воз
остановили, и оба подперли передний. Когда же подъехали к
выбоине, то радости и удивлению конца не было.
—	Неужели это вы сделали?
—	А то кто же? — гордо отвечали тэвэтовцы.
—	Ай-яй-яй! Вот молодцы-то! А сколько муки было! Вот
спасибо-то вам!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
и последняя, где рассказывается, как Цыбук попал
в „мертвые души“, как был наказан дерзкий
камень и как, наконец, вожатый сказал то, что
хотел сказать раньше
Когда осенью снова собралось в школе все Товарищество
Воинствующих Техников и подсчитали очки, получилось что-то
невероятное: семнадцать тысяч восемьсот восемьдесят девять
очков!
Впереди, конечно, шел Цыбук: он набрал со времени всту¬
пления в ТВТ шестьсот тридцать семь очков.
Число членов ТВТ все росло и росло. Активнее всех были
новички. Они азартно гонялись за очками, совсем как Цыбук.
Но через некоторое время то один, то другой терял интерес к
этому занятию и отставал. Но на его место приходили новень¬
кие— и, таким образом, в Товариществе все время бывали то
приливы, то отливы. Все же через полгода стало заметно, что
актив ТВТ не растет, а уменьшается.
На совете отряда подняли тревогу.
—	На бумаге числится очень много членов ТВТ, а факти¬
чески их, пожалуй, и половины не наберешь. Поиграют, по¬
играют да и бросят. А мы так и не знаем, сколько же у нас
93

фактически членов. Даже такие ветераны, как Цыбук, отошли
от этого дела в сторону; давно уж он не давал нам ни одного
очка. А такие, как Карачун, поиграли с неделю да и переста¬
ли. Надо что-то предпринять, чтобы оживилась деятельность
ТВТ. Если еще кое-что и делается, так это у новичков, а быва¬
лые тэвэтовцы, за небольшим исключением, совсем сложили
руки. Можем ли мы их считать членами ТВТ?
Тревога тэвэтовского актива, понятно, была вполне умест¬
на, но по секрету мы скажем: среди детей это явление обычное.
Все мы знаем, что чуть не все дети с большой охотой берутся
за новое для них дело и довольно быстро бросают его, чтобы
увлечься чем-нибудь другим. Сплошь и рядом можно наблю¬
дать, как в каком-нибудь районе города множество ребят бе¬
гают по дворам и улицам и гонят перед собой обруч или коле¬
со. Неделями, месяцами слышишь здесь диньканье этих
обручей, а потом все затихает. Обручи теперь гоняют где-то
в другом конце города, а здесь ребята увлеклись тем, что пу¬
скают голубей из бумаги. Отныне тут видишь только голубей.
Самим детям кажется, что они никогда не бросят этого заня¬
тия. Но вскоре, позабыв про голубей, они начинают мастерить
какие-то деревянные штуковины на шарикоподшипниках. Дер¬
жась за «руль», они катятся на одной ноге по тротуарам, и вы
беспрерывно слышите тарахтенье этих «машин». А потом и
это исчезает. Наступает, например, полоса собирания почто¬
вых марок или так называемых переводных картинок.
Так бывает везде, так делает большинство детей. Но есть
и меньшинство, которое не бросается из стороны в сторону, а
подолгу занимаются одним и тем же делом. Такие дети обыч¬
но бывают более постоянными, серьезными, энергичными и
дисциплинированными. Из них впоследствии получаются вы¬
дающиеся специалисты.
Вполне понятно, что и в деятельности ТВТ совершались
подобного рода процессы.
Увлечется, загорится паренек; даже тогда, когда спать
ложится, думает, где бы завтра схватить очко, а потом и осты¬
нет. Спустя некоторое время, если организация работает хо¬
рошо, он может снова увлечься тем же. Только наиболее
настойчивые не оставляли начатого дела. Они не хотели
мириться с таким положением вещей и подняли этот вопрос
на сборе.
Но вожатый слушал их выступления спокойно и даже че¬
му-то улыбался.
—	Я не против того, чтобы каким-нибудь путем оживить
деятельность ТВТ, — сказал он наконец. — Но что касается
роста количества членов ТВТ, то я смотрю на это совершенно
иначе. Я считаю, что Товарищество Воинствующих Техников —
94

это такая организация, в которой количество членов может
только расти, но ни в коем случае не уменьшаться.
—	Да? Так уж и не уменьшаться? — послышался недовер¬
чивый голос.
Со всех сторон посыпались недоуменные возгласы:
—	Мы ведь своими глазами видим, как много народу от*
сеивается!
—	Отсев бывает в каждой организации.
—	Не считать же членами все «мертвые души»!
—	Вот именно, — подхватил вожатый, — наша организация
тем и отличается, что даже все, как вы называете, «мертвые
души» все-таки остаются ее членами.
Дружный смех заглушил его слова:
—	Чего стоит такая организация?
—	Вот так организация!
Пионеры сгорали от любопытства. Вот уже вторично вожа¬
тый говорит что-то совсем непонятное. Несуразица какая-то.
А вожатый, улыбаясь, продолжал:
—	Потому и я называю ТВТ организацией, которая и при
таких условиях сохраняет все свое значение. Чтобы убедиться
в этом, я предлагаю произвести опыт. Возьмем камень и поло¬
жим его посреди тротуара, где должны пройти Цыбук и Кара¬
чун. Кроме них, наверно, и еще кто-нибудь из «мертвых душ»
пробежит; вот тогда и посмотрим, являются ли членами ТВТ
«мертвые души».
Стояла весна, денек выдался погожий. Выбрали место.
Улица была, так сказать, самая заурядная: не центральная, но
и не окраинная. Соответственно и прохожих было не очень
много, так что удалось положить камень, не обратив на себя
внимания окружающих.
Вожатый, Клава, Яша, Павлик и Андрей выбрали для себя
поудобнее позицию, спрятались и стали наблюдать.
Все дело сразу же испортил какой-то пожилой железнодо¬
рожник. Шел он тихо, не торопясь, увидал камень посреди тро¬
туара, приостановился, а потом взял его двумя руками и от¬
бросил в сторону.
—	Лучше б он сегодня был не так аккуратен! — пробурчал
вожатый. — Но ничего не поделаешь. Сбегай, Андрей, положи
обратно.
Андрей побежал, улучил минуту и опять положил камень
на тротуар.
Прошло несколько человек; они старательно его обходили.
Затем показалось пять учеников младших классов из
Одиннадцатой школы.
—	Ну, эти-то наверняка возьмут! — засмеялся Павлик.—
Это ведь новые тэвэтовцы.
95

А малыши уже вперегонки бежали к камню и кричали:
«Очко!» Да еще отнесли камень так далеко, что бедному Анд¬
рейке пришлось попыхтеть, пока он водворил его на прежнее
место.
Потом пробежало несколько учеников из других школ.
Один перепрыгнул через камень, другой толкнул его ногой, а
третий вообще не обратил внимания.
—	Вот видите, что значит — не члены ТВТ! — сказал вожа¬
тый своим пионерам.
Следом бежали два ученика, тоже не из их школы. Направ¬
лялись они как будто прямо к камню. Так оно и вышло.
—	Есть очко! — крикнули они и убрали камень.
—	Тэвэтовцы! — радостно зашептали наши пионеры.
«Ветераны» почувствовали приятное волнение: что ни го¬
вори, а все это с них началось, и вот теперь они видят, как со¬
вершенно незнакомые, «чужие» ребята делают начатое ими
дело. Не меньше их был доволен и вожатый.
—	По такому случаю я готов лишний раз потрудиться! —
сказал Андрей, побежав к камню.
Мимо камня прошло сразу несколько человек. Кто-то спо¬
ткнулся, что-то пробормотал, а когда прошли, — камень остал¬
ся на месте.
Потом нашелся человек, который старательно откатил но¬
гой камень в сторону. Яше пришлось катить его обратно.
Только он вернулся на место, как ребята заегозили:
—	Цыбук! Цыбук!
96

Все встрепенулись. А вожатый почувствовал, что у -него
сердце забилось немножко сильнее, чем следует. Это ведь
был экзамен не только для Цыбука, но и для вожатого, и для
всего ТВТ.
А Цыбук шагал себе преспокойно, смотрел на проезжавшие
автомобили, поглядывал он и на тротуар, но ничего не свиде¬
тельствовало о том, что его заинтересовал камень, хотя тот и
должен был уже попасться ему на глаза.
Вожатый замер.
«Возьмет или не возьмет?..»
От этого зависело очень м.ногое. Он ведь так смело и уве¬
ренно утверждал, что члены ТВТ не могут быть «мертвыми ду¬
шами», что они всегда выполнят свои обязанности. Даже взял¬
ся доказать это пионерам. И если сейчас Цыбук подведет, бу¬
дет стыдно не только перед ребятами, но и перед самим собой.
«Возьмет или не возьмет?..»
Цыбук вплотную подошел к камню. Остановился. Но, вме¬
сто того чтобы посмотреть на камень, загляделся на трактор,
который быстро катил на резиновых шинах и тащил за собой
платформу.
Вожатому стало не по себе. Пионеры насмешливо переми¬
гивались.
Цыбук, не сводя глаз с трактора, медленно нагнулся, взя-л
камень в руки и отнес его в сторону.
—	А что?! — воскликнул вожатый. — Не говорил ли я вам,
что «мертвых душ» в ТВТ не бывает? Если кто-нибудь научил¬
ся видеть и понимать, так уж не сможет не сделать, хотя бы
даже он и не думал, не хотел этого!
—	Ну, что касается Цыбука, это понятно! — сказал кто-то
из ребят. — Он ведь был самый заядлый член ТВТ.
—	Таким же он остается и сейчас! — твердо сказал вожа¬
тый.
—	Пусть будет так. Но сколько ведь и таких, которые и
прежде ничем себя не проявляли! А вот как раз идет один из
них — Антоша Аскерко!
Андрей к тому времени уже успел положить камень на преж¬
нее место. Ребята опять притаились. Антон подошел к камню
в то время, когда какой-то человек споткнулся о него и серди¬
то сказал:
—	Бросают камни на самой дороге!
Антон остановился, засмеялся и убрал камень.
—	Ну, вот и еще факт! — восторженно восклицал вожа¬
тый. Но и против этого был выдвинут довод: Антон обратил
внимание на камень только потому, что у него перед носом
человек споткнулся. А если бы этого не случилось, он наверня¬
ка прошел бы мимо.
97

—	Так ведь он не только обратил внимание, но и убрал
камень! — доказывал вожатый. — Обождем еще Карачуна.
А пока Карачуна не было, случилось вот что.
По тротуару шла женщина и вела за ручонку двухлетнего
ребенка. Ребенок споткнулся о камень и заплакал. Мать на¬
чала успокаивать его:
—	Не плачь, не плачь. Успокойся. Этот камень тебя оби¬
дел? Вот мы сейчас зададим ему! Вот, вот ему! Вот как! Вот!
Будет он знать, как обижать маленькую Тамарочку! Ну, тише,
тише! Мы ему надавали за это!
И «побитый» камень остался печально лежать на прежнем
месте.
Наконец появился долгожданный Карачун. Шел он неров¬
но, то приостанавливался, то бежал, то сворачивал в сторону.
Увидел собаку и запустил в нее камушком.
Вожатый мало надеялся на него, но утешал себя тем, что
предыдущие два случая все-таки оправдали его надежды. Ка¬
рачун сразу же заметил камень и толкнул его ногой. Тяжелый
камень чуть стронулся с места. Тогда он толкнул его еще раз.
Потом ступил два шага вперед и остановился. Посмотрел на
камень, о чем-то подумал, потом... вернулся, поднял камень и
швырнул его в сторону!
...На другой день, встретив Цыбука, вожатый спросил:
—	Ну как, не добыл	новых очков?
—	Да ну их! Хватит	и тех, что набрал!—улыбаясь, отве¬
тил Цыбук.
—	А мы видели, как ты вчера убрал камень с панели,—
сказал вожатый.
—	Ну и что ж такого? — ответил Цыбук. — Неужели остав¬
лять, чтобы мешал?
Спустя несколько дней вожатый созвал активистов ТВТ,
рассказал им об «экзамене» для «мертвых душ» и прибавил:
—	Помните, когда	мы обсуждали	устав	Товарищества
Воинствующих Техников, я не докончил	одной	своей мысли,
которой вы все тогда заинтересовались? Я имел в виду прибли¬
зительно то, что теперь мы увидели. Это означает, что в дея¬
тельности Товарищества Воинствующих Техников не только
очки ровно ничего не значат, но даже и сделанное вами не
является само по себе главным. Тогда я вам об этом не сказал,
чтобы вы не потеряли интереса к вашему делу как к игре. А те¬
перь я могу сказать вам, уже закаленным тэвэтовцам: нет
особой беды в том, что многие из вас уже не интересуются
очками. Важно, что вы хоть какое-то время побыли тэвэтовца-
ми, — значит, ими1 навсегда и останетесь, до самой старости.
Главный смысл Товарищества Воинствующих Техников не в
том, что его члены сейчас сделают, а в том, что они в даль¬
98

нейшем останутся заботливыми хозяевами. А все советские
люди должны быть заботливыми хозяевами, потому что у них
огромное общественное хозяйство. Вот что кроется за вашей
«игрой».
—	Могу еще сказать вам, — продолжал вожатый, — что в
недалеком будущем для Товарищества Воинствующих Техни¬
ков будет создана прочная база — специальные мастерские
ТВТ, где будет все для какой угодно работы. Каждый из вас
может пойти туда и с помощью инструктора сделать для себя
все, что угодно, по любой специальности — слесарной, столяр¬
ной, сапожной и так далее. Только одно нужно: чтобы умел
все делать сам. Мы уже знаем: каждый, если захочет, многое
может сделать. Определенная специальность требуется для ра¬
бот посложнее, а простейшие — под силу каждому. Это вы и
сами уже доказали...
Перед Товариществом Воинствующих Техников открыва¬
лись широкие пути в будущее...

ГЛАВА ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ,
написанная пятнадцать лет спустя и рассказы¬
вающая о встрече автора с техником Борисом
Иванычем
В 1948 году газета попросила меня побывать на строитель¬
стве одного из домов у нас в Минске. Надо было ознакомиться
с ходом работ, с людьми и написать для газеты очерк.
Встретили меня там приветливо. Всё показали, объяснили.
Строители знали, что приехал корреспондент, а фамилией мо¬
ей не интересовались. И вот с первого посещения стройки вни¬
мание мое привлек какой-то Борис Иваныч, которого я пока
еще в глаза не видел.
—	Борис Иваныч сказал, — говорили рабочие таким тоном,
словно этот Борис Иваныч был бог весть что за авторитет.
А между тем я знал, что главного инженера звали вовсе
не Борисом Иванычем.
Мне приходилось слышать, что и он почти так же, как ра¬
бочие, повторял:
—	Надо поговорить с Борисом Иванычем.
Когда я спросил, кто же такой этот Борис Иваныч, мне
ответили:
—	Наш старший техник. Золотой человек!
«Это, должно б.ыть, старший по возрасту и самый опытный
техник», — подумал я и сразу представил себе сурового на вид
мужчину с седыми усами, серьезного, внимательного, всеведу¬
100

щего. Поговорить с ним было бы очень интересно и полезно.
Но встретил я его лишь через несколько дней, а то все попадал
сюда в такое время, когда его не было. Наконец рабочие ска¬
зали мне:
—	Вон Борис Иваныч идет!
Я обернулся и увидел... и вовсе не старика, а молодого пар¬
ня, лет двадцати, невысокого, с округлым лицом, острым носи¬
ком и подвижными глазками.
Меня ему представили:
—	Это корреспондент, которого к нам прислали на
стройку.
—	Очень приятно, — ответил он, пожимая мне руку.
Но тут же, увидев машину, с которой сгружали стальные
трубы, бросился к ней.
—	Кто вам велел сгружать здесь?! — услышал я его го¬
лос. — Смотрите, куда придется таскать их, когда они пойдут
в дело. Сколько понадобится лишнего труда и времени! Сгру¬
жайте вот здесь. И концами в эту сторону — удобнее брать
будет.
«Ого! — подумал я. — Этот паренек все предусматривает!»
Тут к нему подошел бригадир, и техник отправился с ним.
Поднявшись на леса, он в одном месте стал подпрыгивать. Мне
стало смешно: видать, весельчак парнишка... А он опустился
на колени и стал к чему-то присматриваться. Я снова услыхал
его голос:
—	Эге! Да тут доски когда-нибудь оторвутся! Кто-нибудь
свернет себе шею. И как этого никто не видит?..
Так вот для чего он подпрыгивал! Вот тебе и «весельчак»!
Я направился в его сторону. Техник, заметив меня, крик¬
нул сверху:
—	Извините, я сейчас!
Но мне не надо было его извинений; хотелось просто по¬
наблюдать за ним со стороны.
—	Ничего. Я обожду, — ответил я.
Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся
его внимательности и практической смекалке. В одном месте
он посоветовал каменщику удобнее расположиться, чтобы ра¬
бота шла споро, в другом заметил под ногами какой-то обру¬
бок, мешавший рабочим при ходьбе. Одним словом, он знал
всё и всё видел. Значит, недаром его так уважали. Непременно
надо побеседовать с ним в свободное время.
Когда он, наконец, возвратился ко мне, я спросил:
—	Простите, сколько вам лет?
Он рассмеялся:
—	Двадцать седьмой пошел.
—	Неужели? А я подумал, не больше двадцати,
101

—	Это, наверно, потому, что я не женат еще, — по¬
шутил он.
—	Мне очень хотелось бы побеседовать с вами в свобод¬
ную минутку. Если позволите, я зашел бы к вам.
—	Что ж, можно, — отвечал он. — Я буду дома в восемь
часов. Живу недалеко. — Он взглянул на часы. — Сейчас
пора в столовую, пообедать. Хотите, по пути покажу, где
живу?
Мы вышли на улицу.
—	Мне кажется, я вас где-то видел, — сказал Борис Ива¬
ныч, взглянув на меня. — Вы в Мозыре не бывали?
—	Не приходилось, — отвечал я.
—	А на фронте?
—	Тоже не был.
—	Значит, показалось.
Мы свернули в узкую улочку. По канавке у тротуара от¬
куда-то бежала вода. В одном месте получилась запруда, и
вода образовала большую лужу. Какой-то мальчонка совсем
уже собирался влезть в нее... Мой спутник поднял с земли
щепку и разрушил всю плотину. Вода быстро сходила...
—	Есть очко! — сказал он,
бросая щепку.
—	Что, что вы сказали? — с
удивлением спросил я.
—	Это мы когда-то в дет¬
стве такую игру придумали,—
ответил мне он. — Сделаем что-
нибудь такое, и...
—	Значит, вы были тэвэ-
товцем? — перебил его я.
Теперь он даже остановил¬
ся от удивления.
—	А вы откуда знаете?
—	Книжку такую читал,—
отвечал я.
В эту минуту мы подошли к
заново отделанному домику, и
Борис Иваныч сказал:
—	Вот и моя землянка. В
эту дверь, направо. В двадцать
ноль-ноль буду вас ждать.
Военная терминология сви¬
детельствовала о том, что Бо¬
рис Иваныч бывал на войне.
Я свернул влево, а он по¬
шел прямо.

В назначенное время я входил в его «землянку». Это
была светлая комната с холостяцкой обстановкой, но не с
холостяцким порядком. Все здесь было на своем месте, и
одно дополняло другое. Каждая вещь имела свое определенное
место, так что в любую минуту ее легко было взять.
—	Сразу видно, что живет здесь бывший тэвэтовец, — за¬
метил я.
—	Почему бывший? — словно обиделся Борис Иваныч.—
Вожатый наш говорил, что тэвэтовцы никогда не могут быть
бывшими, что они до самой смерти остаются настоящими
патриотами ТВТ.
—	Вы и сейчас считаете себя таким же?
Борис Иваныч суетливо развел руками и покивал головой:
—	Ничего не поделаешь. Даже если б и хотел, не мог бы
оставить эту привычку. Разница только в том, что очков сей¬
час не записываю.
Потом серьезно добавил:
—	Я рассуждаю так: в социалистическом обществе все
люди постепенно становятся тэвэтовцами. Ну, а если к это¬
му привык еще в детстве, то, безусловно, назад не пойдешь.
У меня до сих пор сохранилась книжка «ТВТ».
—	Неужели?! —даже привскочил я.
Дело в том, что я давно уже разыскивал эту книжку,
чтобы переиздать ее, но никак не мог отыскать. Фашисты во
время войны уничтожили наши библиотеки.
И вот помог счастливый случай! Борис Иваныч немало
удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал и по¬
дал мне. Книга была так истрепана, что и хранить ее не стоило
бы. Я сказал об этом Борису Иванычу.
—	Как же мне не беречь ее, — сказал он, — если в ней
обо мне самом написано. Видите, даже в заголовке: «...как
Цыбук добывал очки».
—	Так вы... вы... Цыбук? — еле дыша прошептал я.
—	Как видите, — отвечал он, видимо польщенный, что его
имя произвело такое сильное впечатление, а потом спросил: —
Неужели вы так хорошо знаете и помните эту книгу?
—	Знаю... Помню... — отвечал я, перелистывая страницы,
а сам думал: сказать ли ему сейчас, почему я помню, или
обождать? Если скажу сейчас, наши отношения сразу изме¬
нятся. Лучше порасспрошу его, пока он не знает, кто я такой.
В том, что я его не узнал, ничего удивительного нет:
между двенадцатилетним и двадцатисемилетним человеком
очень большая разница. Да и ему, конечно, нелегко было
узнать человека, которого он видел когда-то в детстве раз или
два. Разговаривал я с ним, кажется, только однажды, а все
сведения собирал от других.
юз

—	Как вы считаете, — наконец спросил я, — правильно ли
автор написал о вас?
Он усмехнулся.
—	Как вам сказать? В общем — правильно, а в отдель¬
ных случаях много неточностей. Вот, например, он пишет, что
я был каким-то пассивным, невнимательным, ничем не инте¬
ресовался. Это автор выдумал или ему кто-нибудь неверно
рассказал. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. По¬
том автор навыдумывал мне много очков, о которых я и не
знал даже, а также всякие слова, которых я не говорил.
—	А насчет вашего пристрастия к охоте за очками? На¬
счет «реестра»?
Цыбук от души рассмеялся:
—	Что касается очков, то я действительно гонялся только
за ними, и если что-нибудь делал, то только из-за них.
И «реестр» тоже мне выдали. Я тогда не знал, что они надо
мной подшутили. Но автор добавил в этот «реестр» добрую
сотню очков.
—	А вы не обижаетесь на него за то, что он кое-что
выдумал?
—	Нет. Всё же, когда читаешь книгу, то этот Цыбук ка¬
жется симпатичным парнишкой. Что уж мне обижаться?
Напротив, я очень благодарен ему.
—	А вы встречались с автором, беседовали с ним?
—	Разговаривал как-то один раз. Он как будто немного
напоминал... — Тут он пристально посмотрел на меня, а затем
встал. — Простите, быть может... это вы?
—	Да, это я...
Дальнейшее уже не интересно читателям. Скажу только,
что Цыбук выручил меня, дав сбереженную им книгу. Выхо¬
дит, я не зря уделил ему столько внимания в ней. Ему за это
я подарил несколько экземпляров нового издания.

ю. сотник
НЕВИДАННАЯ
ПТИЦА

КИНОХРОНИКА
В ту субботу, придя из школы и пообедав, я вынул из шка¬
фа самодельный киносъемочный аппарат и приступил к свое¬
му обычному занятию: я завел пружину аппарата, наставил
пустой, без пленки, аппарат на кошку, умывавшуюся посреди
комнаты, и нажал на спуск. Аппарат затрещал; кошка посмо¬
трела на меня долгим взглядом, зевнула, потянулась и ушла
под кровать.
Я побрел на кухню и наставил рамку видоискателя на ма¬
му, которая мыла посуду. Кинокамера снова затрещала. Мама
тяжело вздохнула и покачала головой:
—	Боже! Как ты мне надоел со своим аппаратом!
Я тоже вздохнул и поплелся прочь из квартиры. Во дворе
на лавочке сидела старушка. Перед ней катали жестяной
самосвал двое малышей. Я навел свою камеру на них.
—	Все трещит и трещит! — прошамкала старушка. — Ко¬
торые дети книжки читают или играют себе, а этот все трещит
и трещит...
Больше я трещать не стал. Я вернулся домой, спрятал
свой аппарат, сел у стола и уныло задумался.
Прошло уже десять дней, как я с помощью папы построил
свою киносъемочную камеру и проектор к ней. Выглядела
моя камера неказисто, но первая же пленка, снятая ею, ока¬
залась вполне приличной.
107

С тех пор и начались мои мучения. Папа купил мне два
мотка пленки. Первый пробный моток я сгоряча извел на вся¬
кие пустяки, а стоил он не так уж мало. Я дал папе слово, что
больше не истрачу зря ни одного кадрика. Я решил на остав¬
шейся у меня пленке снять такую боевую, такую увлекатель¬
ную кинохронику, чтобы все зрители были поражены.
Несколько дней я слонялся со своим аппаратом по городу,
ожидая, что случится какое-нибудь происшествие, но ничего не
случалось. Я надоел всем родным и знакомым, расспрашивая
их, не готовится ли где-нибудь интересное событие, но так
ничего и не узнал. Моточек пленки лежал нетронутым в моем
столе, а сам я Утешался лишь тем, что наводил пустой аппа¬
рат то туда, то сюда и заставлял его трещать на холостом хо¬
ду. Этим треском я тоже всем надоел, да и самому себе по¬
рядком надоел.
Раздался звонок. Я вышел в переднюю, открыл дверь и
увидел своего двоюродного брата, пятиклассника Владю Ани¬
кеева. Я сразу догадался, что у Влади что-то произошло. За¬
нятия в школе давно кончились, а он был с портфелем в ру¬
ках. Кроме того, обычно солидный, аккуратный, он имел сей¬
час какой-то растрепанный вид: пальто его было распахнуто,
воротник гимнастерки расстегнут, а большие круглые очки
сидели криво на его носу.
—	Здравствуй! Дело есть! — сказал он, хмуро взглянув
на меня, и стал снимать пальто.
—	Из школы? — спросил я.
—	Ага!
—	Что так поздно?
—	Сбор проводил.
—	Отряда?
—	Нет, с третьим звеном.
Владя прошел в комнату и стал разглядывать в зеркале
свое лицо.
—	П-подлецы! — процедил он сквозь зубы.
Тут только я заметил, что правая дужка его очков слома¬
на, а вдоль щеки тянутся четыре царапины.
—	Ты что, дрался, никак? — спросил я.
—	Разнимал, — проворчал Владька, не отрываясь от
зеркала.
—	Кого разнимал?
—	Третье звено.
—	Вот это звено! На сборе подрались?
—	Нет, после. — Владя поправил на носу очки, но они тут
же снова съехали набок.
—	А что за сбор-то у вас был?
—	На тему «Дружба поможет в учебе и труде».
108

Я плюхнулся на диван и захохотал. Владя отошел от
зеркала.
—	Тебе смех, конечно, а меня как председателя на каждом
совете дружины за это звено прорабатывают. — Он сел на
стул, расставив ноги и опершись руками о колени. — В общем,
давай ближе к делу. Твой аппарат работает?
Я сразу перестал смеяться:
—	Работает.
—	И пленка есть?
—	Есть. Только немного. Моточек один.
Владя пристально смотрел на меня сквозь перекошенные
очки.
—	Кинохронику снять хочешь? Боевую!
Тут уж я совсем насторожился:
—	Конечно, хочу! А что именно?
—	Драку. Настоящую. Четверо мальчишек будут драться
и, может быть, три девчонки.
Я так и подскочил. Я прямо ушам не верил, что мне при¬
валило такое счастье.
—	Владька! Ты не врешь? Кто будет драться? Где? Когда?
—	Завтра в девять утра. В парке. Третье звено будет
драться.
—	Опять третье звено!
—	Ага! Погоди, я тебе обрисую положение. — Владя при¬
двинулся со стулом поближе ко мне. — Понимаешь, в нашем
отряде с дружбой не совсем благополучно. Мы с Люсей, на¬
шей вожатой, за один только месяц два мероприятия по
внедрению дружбы провели: сбор отряда на тему «Отлично
учиться и крепко дружить» и литературную викторину на те¬
му «Классики мировой литературы о дружбе». Мы с Люсей
и сами замучились и ребят замучили, готовя эти мероприятия,
а дружба все еще не на высоте. Особенно в третьем звене.
С ним прямо спасу нет! Как перегрызлись летом из-за чего-то,
разделились на две партии, так до сих пор и воюют. Мы с
Люсей думали, думали, как с ними быть, и решили для них
специальный сбор звена организовать, посвященный дружбе.
Главарю одной партии, Андрею Тарантасову, велели доклад
подготовить на тему «Зачем нужна дружба», а его врагу, Ось¬
ке Дробилкину, поручили сделать содоклад «Что мешает на¬
шей дружбе». Тане Зарубиной (она у них поэтесса) заказали
стихи о дружбе написать и всех вместе заставили песню раз¬
учить— «Дружно шагает наше звено». Сегодня, значит, и про¬
вели. Андрей свой доклад благополучно сделал, а Оська как
начал свой содоклад, так сразу и заявил, что дружбе мешают
Андрюшка и его компания и что все они такие-то и распере-
такие-то. Мы с Люсей их кое-как угомонили, но дальше сбор
109

все равно насмарку пошел: Татьяна стихи читать отказалась,
а песню они такими голосами провыли, меня аж мороз по
коже продрал. А после сбора выхожу из школы на улицу,
смотрю, а они уже! Гришка Тамару за косу ухватил, а Зи¬
наида Гришку портфелем по голове, а Оська... Словом, каждо¬
му дело нашлось. Я вмешался, и вот тебе результат. Мило, а?..
—	Ну ладно! Ты давай главное говори: о завтрашнем дне.
—	Погоди! Сейчас будет главное. Подоспели старшекласс¬
ники, разогнали их, и они отправились по домам. А я задер¬
жался: все пытался дужку к очкам приладить. Наконец иду
домой, вхожу ц парадное (мы с Гришкой на одной лестнице
живем) и слышу на верхней площадке голоса. Там уже собра¬
лись Гришка, Андрей и Татьяна. Останавливаюсь, прислуши¬
ваюсь и знаешь, что слышу? Гришка с Андреем сговариваются
на Оську засаду устроить. Тот, понимаешь, завтра в кино со¬
бирается на десять утра, а эти хотят с девяти в парке засесть
и его подстеречь. И Татьяна с ними пойдет: из кустов будет
смотреть. Я, значит, послушал их, послушал, тихонько вышел
из парадного и бросился к Оське. Прибегаю к нему и говорю:
так, мол, и так, ты завтра по тропинке, что через парк ведет,
не ходи — там тебя Гришка с Андреем отлупить собираются.
А он очень обрадовался и говорит: «Спасибо, что сказал.
Я завтра с собой Никиту возьму и всех наших возьму, и мы
сами на них засаду устроим и так их отделаем, что папа с
мамой не узнают». Я прямо на Оську глаза вытаращил. «Ты
что, спятил? — говорю. — Ты думаешь, я, председатель совета
отряда, к тебе прибежал, чтобы такое побоище организовать?»
А он отвечает: «Ты меня не агитируй! Тут вопрос принци¬
пиальный. Гришка с Андреем затеяли хулиганский поступок,
а хулиганам нужно давать отпор. И имей в виду, говорит,
если ты Гришку с Андреем предупредишь, мы тебя самого
отлупим, хоть ты и председатель». Я посмотрел, посмотрел на
Оську и вдруг сказал: «Ладно! Поступайте, как знаете! Нико¬
го я предупреждать больше не буду». Это знаешь почему?
Я вспомнил о тебе и принял такое решение: пусть они дерут¬
ся завтра сколько им влезет, а ты их потихоньку сними.
А потом мы твою кинокартину в школе покажем. Пусть на
них вся дружина полюбуется! Может, хоть такой позор их
перевоспитает!
Я вообще человек сдержанный, но тут я обнял Владьку,
чмокнул его в щеку, потом два раза перекувырнулся через
голову на диване. Когда я успокоился, Владя объяснил мне
подробно, в каком месте парка будет засада, и на прощание
крепко пожал мне руку.
—	Желаю удачи. Я бы сам с тобой завтра пошел, да мы
с утра за город уезжаем.
110

Проводив Владю, я подумал, что мне надо заранее осмот¬
реть место завтрашней съемки. Я побежал в парк.
Местечко, выбранное вояками из третьего звена, было очень
удобно для засады. Парк в нашем городе большой, старинный.
Он больше похож на лес, чем на парк. Полянка, через которую
шла тропинка к кинотеатру, была со всех сторон окружена
густым кустарником. Даже находясь в трех метрах от полян¬
ки, нельзя было бы разглядеть, что на ней происходит. А вот
выбрать подходящую позицию для съемки оказалось не так-то
просто. С полчаса я лазил по кустам да раздумывал, как быть.
Заберусь поглубже в кусты и вижу, что ветки обязательно за¬
слонят мне объектив, выберусь поближе к полянке и понимаю,
что этак меня в два счета обнаружат, а этого мне вовсе не
хотелось. Судя по рассказам Владьки, в третьем звене такой
народ, что они сначала отлупят человека, а потом подумают,
стоит ли его лупить. Пускай они пятиклассники, а я шести¬
классник, но их-то ведь много, а я один!
На краю полянки рос большой клен. Я осмотрел его. Листва
клена уже сильно поредела, и спрятаться в ней было трудно,
но я подумал, что во время драки люди не интересуются тем,
что делается у них над головой. Я решил снимать с клена.
Дома я весь вечер чистил и проверял свой аппарат и разво¬
дил химикалии, чтобы завтра же проявить пленку.
Когда все легли спать и потушили свет, у меня появилось
мрачное предчувствие, что меня завтра побьют. Но я вспо¬
мнил, что настоящим кинооператорам приходится снимать и на
Северном полюсе, и в Антарктиде, и в лесах, кишащих дикими
зверями, и в кровавых сражениях. И мне даже стало приятно
от мысли, что я тоже буду подвергаться опасности.
А утром, около девяти часов, я уже находился на своем
боевом посту: лежал животом на нижней ветке клена, держа
перед собой заряженный и заведенный аппарат.
Утро стояло ясное, солнечное. С высоты трех метров мне
открывался красивый вид. Кустарники, которыми зарос почти
весь парк, казались клубами бурого дыма, а над ними, как
языки пламени, подымались красные, желтые, оранжевые кле¬
ны, березы и тополя. Сначала я думал, что мне ничего не стоит
пролежать на моей ветке хоть до самого вечера, но чем доль¬
ше я лежал, тем больше обнаруживал под собой какие-то буг¬
ры и сучки, которые все больнее впивались в тело. Минут
через десять мне стало совсем невмоготу, и я сел верхом, что¬
бы немного передохнуть. Сел... да так и замер.
Вблизи послышался легкий топот, и на полянку со всех
ног вылетел мальчишка в лыжном костюме. Круто свернув с
тропинки, он поскользнулся, шлепнулся, вскочил и нырнул
в кусты где-то справа от меня. Не успел я и глазом моргнуть,
III

как примчались две девчонки: одна блондинка, другая ярко¬
рыжая. Они приостановились, повертелись на одном месте с
огромной быстротой, потом бросились в разные стороны и тоже
исчезли в кустах. Последним прибежал еще мальчишка, ма^
ленький, худенький. Он прятаться не стал. Он с ходу опустил¬
ся на карачки, сделав полукруг, подполз к крайнему кусту и
стал выглядывать из-за него на тропинку.
Тут только я опомнился. Бесшумно и стремительно я снова
растянулся на ветке и так напоролся животом на сучок, что
от боли даже крякнул, как утка. Четверо внизу не заметили
этого.
—	Идут? Ося, идут? — громким шепотом спрашивали из
кустов.
—	Не! Не видать, — отвечал маленький мальчишка.
—	Ось! Где ты их видел? Где ты их видел?
—	Метров двести от нас... Мы уже в парк входили. Я по¬
смотрел назад, а они из переулка на площадь выходят. Дев¬
чата! Зина, Тамара, слушайте: мы с Никитой на мальчишек
нападем, а вы сразу на Таньку наваливайтесь. Ладно?
Блондинка за своим кустом ничего не ответила, а рыжая
проворчала почти басом:
—	Ну да еще! Станем мы драться! Что мы, хулиганки ка¬
кие...
Оська снова взглянул на тропинку и тут же подался назад:
—	Идут!
Трое в кустах затихли. Я не мог видеть тропинку, я видел
только Оську, наблюдавшего за ней. Он то припадал грудью
к самой земле, то ложился на бок, то снова поднимался на
четвереньки.
—	Идут! — шептал он в страшном волнении. — Метров
пятьдесят осталось. Остановились... Ой! Одеваются во что-то...
Ой!.. Маски надевают. Маски! Черные! Идут! — Оська попя¬
тился, заполз в кусты й уже оттуда торопливо прошептал: —
Девчата! Зина! Если Танька будет мальчишкам помогать, вы
с Тамаркой свои предрассудки бросьте, слышите?
—	Угу, — послышалось из-за куста, сквозь который маячи¬
ло рыжее пятно.
Больше никто не произнес ни слова.
И вот на полянке появились еще трое заговорщиков.
Поэтесса Татьяна имела наружность, очень подходящую для
поэтессы: у нее были темные локоны, бледное лицо и большие
черные глаза с длинными ресницами. Обоих спутников ее даже
без всякой драки стоило снять на кинопленку. Чтобы Оська их
не узнал, они напялили на себя черт знает что: лица обоих
были закрыты масками, вырезанными из темной тряпки. Кро¬
ме того, один мальчишка был до пят закутан в старый байко¬
112

вый халат малинового цвета, а на другом был драный свитер
и огромные брюки-галифе шириной чуть ли не в рост самого
мальчишки.
Они остановились среди полянки и стали оглядываться.
—	Мальчики, а где кляп? У кого кляп? — нежным голосом
спросила поэтесса. — Гриша, у тебя кляп?
—	У меня. — Заговорщик в галифе вынул из кармана
скомканный носовой платок и длиннющую толстую веревку.—
Только зря вы все это. Лучше просто отколотить его, как все
люди делают, и порядок.
Татьяна заспорила с ним:
—	Знаешь, Гришка... В тебе вот ни на столечко фантазии
нет! Ну что интересного, если вы его отколотите? А тут... Тут
прямо как в кино! Он идет, вдруг на него налетают двое в
масках, затыкают рот, привязывают к дереву и исчезают.
—	А первый прохожий его развязывает, — добавил
Гришка.
—	Ну и пусть развязывает, — вступился Андрей. — Зато
он на всю жизнь это запомнит. А какой толк в твоем колоче-
нии? Он к нему с детства привык: его каждый день кто-нибудь
лупит.
Гриша сказал, что ему, в конце концов, все равно, как по¬
ступят с Дробилкиным, и что ему только жалко веревки, кото¬
рую Оська им, конечно, не вернет.
Все трое умолкли. Поэтесса отошла от своих спутников и
стала разглядывать их с таким видом, словно это были пре¬
красные статуи.
Вот она заулыбалась, прищурив глаза и наморщив нос.
—	Ой, мальчики, какие вы интересные! — пропищала она
тоненьким голоском и, оглянувшись вокруг, потирая ладошки,
добавила: — И вообще, как все это интересно! Как интересно!..
—	Интересно, да? Интересно? — басом рявкнула Зинаида
и вылезла из кустов.
—	Интересно! Интересно! — закричала вся Оськина ком¬
пания, выскакивая на полянку.
Заговорщики оторопели, но не пытались бежать. Они толь¬
ко головами вертели во все стороны. Я приник глазом к видо¬
искателю. События стали развиваться очень быстро.
Рыжая коренастая Зинаида, пригнув голову, упершись ку¬
лаками в бока, пошла на поэтессу.
—	Тебе интересно, да? Очень интересно, да? Интересно, как
человека мучают, да?
Поэтесса тихонько пятилась, нацелив на Зинаиду две рас¬
топыренные пятерни.
—	Только тронь, Зинка! Только тронь! Только тронь! Толь¬
ко тронь!..
g Библиотека пионера, том XI
113

Белобрысая Тамара прыгала перед Гришкой с Андреем,
издеваясь над их костюмами, и называла их «шутами горохо¬
выми». Никита, ухмыляясь, засучивал рукава и бормот-ал, что
сейчас кое-кто узнает, как втроем на одного нападать.
—	Никита! Никита, дай им! Дай им! — надрывался Оська,
держась поближе к кустам. — Вы слышали? Вы слышали, что
они хотели со мной сделать? Кляп в рот! Как бандиты настоя¬
щие! Никита, дай им, чего боишься! Дай им!
Вдруг Тамара подскочила к Грише и сдернула с него ма¬
ску. Тот вытянул ее пониже спины сложенной в несколько раз
веревкой.
Дальше все пошло как по маслу: Тамара завизжала и
ухватилась за веревку; Никита налетел на Гришу и повалил¬
ся вместе с ним на землю. На помощь Грише бросился Андрей.
На Андрея, оставив Таню, напала Зинаида, а через секунду
ей в волосы вцепилась сзади поэтесса.
—	Ура-а-а! Бей! — завопил Оська, почти совсем исчезая
в кустах.
Весь дрожа от радости, чувствуя, что наступила самая
счастливая минута в моей жизни, я поймал в видоискатель
кучу малу, которая образовалась подо мной, нажал на спуск
и... прямо похолодел.
Раньше я никогда не обращал внимания на то, как трещит
мой киноаппарат. Только теперь я по-настоящему услышал его.
Он тарахтел, как пулемет. Наверное, во всем парке было
слышно.
Драка внизу прекратилась. Куча мала распалась.
Взъерошенные, растрепанные члены третьего звена подня¬
ли головы. Оська вылез из кустов.
Я остановил аппарат. Глубокая тишина наступила вокруг,
и в этой глубокой тишине семь человек смотрели на меня, а
я глядел сверху на них.
—	Во! Шпион! — сказал наконец Оська.
Не спуская с меня глаз, Андрей зачем-то обошел вокруг
клена. Маска его болталась на шее. У него были раскосые, как
у китайца, глаза и под правым глазом темнел синяк, набитый,
как видно, еще во вчерашней драке.
—	Слезай! — сказал он.
Я пробормотал, что мне незачем слезать, что мне и здесь
хорошо.
—	Эй, ты! — закричал Оська. — Слезай, когда тебе при¬
казывают! Не слезешь, так мы сами к тебе заберемся. Кувыр¬
ком полетишь оттуда... Никита, Никита! Давай лезь на дерево!
Чего ты боишься, давай лезь!
Пятиклассника Никиту можно было принять за восьми¬
классника— такой он был здоровый. Я посмотрел, как он
114

Дрожа от радости, я поймал в видоискатель кучу жалу.

неторопливо поплевывает на ладони, и понял, что мне лучше
будет спуститься без его помощи. Сползая со своего клена, я
старался думать о том, что многие кинохроникеры часто под¬
вергаются опасности и что я должен радоваться тому, что сей¬
час со мной произойдет, однако никакой радости так и не по¬
чувствовал.
Как только я спустился, вояки окружили меня со всех сто¬
рон. Девочки молчали, а мальчишки ухватили меня за ворот,
за рукава и стали трясти.
—	Ты кто такой?
—	Ты что там делал, на дереве?
—	Это что зг( штука у тебя? Говори! Что это за штука?
—	Киноаппарат, — ответил я чуть слышно.
Никогда я не думал, что это слово на них так подействует.
Мальчишки сразу сбавили тон.
—	Чего-чего? — переспросил Оська.
—	Ну, кинокамера съемочная, — повторил я.
Все притихли и переглянулись. Потом Зинаида пробасила:
—	Это как такое «кинокамера»? Чтобы в кино снимать?
—	Ага!
—	В настоящее кино?! — воскликнул Оська. — И рабо¬
тает? Взаправду?
—	Работает...
—	И ты нас снимал?!
—	Снимал. Только я не затем на дерево забрался, чтобы
вас снимать. Я хотел пейзаж красивый снять, а тут пришли
вы, и...
—	И ты нас снял?! В настоящее кино?! — еще громче за¬
кричал Оська. — И все получится? И все на экране будет вид¬
но, как мы деремся, и все такое?
Я кивнул.
—	Во! Слышали? — ухмыляясь, сказал Никита.
—	О-о-о-о-ой!— пропищала поэтесса и запрыгала на
одном месте.
Затем они пристали ко мне:
—	Ты когда проявишь пленку?
—	Ты нам покажешь, когда проявишь?
.— Слушай! Пойдем сейчас к тебе, ладно? Ты будешь про¬
являть, а мы тебе помогать... И сразу нам покажешь...
Теперь, когда опасность миновала, мне стало очень досад¬
но, что моя киносъемка сорвалась.
Я сказал угрюмо:
—	А чего ее проявлять! Я вас и снять-то как следует не
успел. Три секунды, какие-нибудь...
Вояки огорченно притихли, но Оська быстро нашел выход:
—	Так давай мы сейчас додеремся, а ты нас сними. Ребя¬
146

та, пошли на старое место! Кто как кого бил, так и продол¬
жайте. А ты лезь на дерево, снимай!
Я сказал, что хочу снять настоящую кинохронику, а не
спектакль и что зря тратить пленку ценою в рубль двадцать
я не буду.
—	Да ты и снимешь настоящую кинохронику, — сказал
Андрей. — Мы взаправду будем драться. Верно, ребята?
—	Конечно, взаправду! — подхватил Оська. — Мы так друг
другу надаем — ты просто пальчики оближешь. Слушай! Тебе
пленки жалко, да? Так мы тебе денег соберем, чтобы ты но¬
вую купил. На! Держи пока тридцать копеек. Ребята, давайте
у кого сколько есть, остальные потом додадим.
Денег при себе больше ни у кого не оказалось, но все
дали мне честное пионерское, что сегодня же соберут рубль
двадцать и даже сами купят мне пленку. Мне, конечно, очень
хотелось поработать заряженным аппаратом, а не трещать
им вхолостую.
Я согласился. Все очень обрадовались и вернулись на то
место, где была куча мала. Только Зинаида не пошла с
остальными.
—	Зина, чего ты? Иди! — позвала ее Таня.
Зинаида насупилась и пробасила:
—	Не пойду. И тебе, Таня, не советую. Было бы что дру¬
гое, а в драке сниматься... Мы, Таня, как-никак девочки все-
таки.
—	Зина, но ведь это же кино? — сказала поэтесса. — Если
бы мы в жизни дрались, тогда другое дело... А ведь это же в
кино!
Зинаида наконец согласилась. На клен я больше не полез,
я снял потасовку с земли. После съемки мы пошли ко мне и
подняли дома такой тарарам, что папа с мамой сбежали к зна¬
комым.
Несколько часов мы проявляли пленку, промывали, отбе¬
ливали, засвечивали, снова проявляли и фиксировали. Пока
пленка сохла, мальчишки осмотрели мой киноаппарат и при¬
кинули, кто какие детали может достать. Девчонки с Татьяной
во главе успели за это время придумать такой киносценарий,
что, если бы снять по нему картину, потребовалось бы пленки
на несколько сот рублей.
Наконец лента просохла. Я занавесил окна и установил
проекционный аппарат. Когда я демонстрировал кинокартину,
зрители прямо-таки выли от восторга, а я все губы себе от
досады искусал. Это была не хроника, а одно недоразумение.
Участники потасовки все время смотрели в объектив, улыба¬
лись и так нежно касались друг друга кулаками, словно у них
были не руки, а водоросли какие-то. Только у Оськи Дробил-
117

кина было зверское лицо, и он работал кулаками очень энер¬
гично, но бил он ими лишь по воздуху перед собой.
Так закончилась моя попытка снять боевую кинохронику.
Моточек пленки мне купили на следующий день, но он до сих
пор лежит неиспользованный. Такой счастливый случай, ка¬
кой я упустил, еще раз едва ли подвернется. Члены третьего
звена строят киноаппарат, каждый день бегают консультиро¬
ваться ко мне и уже собрали тонну металлолома, чтобы купить
объектив. Их теперь водой не разольешь.

КАК Я БЫЛ САМОСТОЯТЕЛЬНЫМ
День, когда я впервые почувствовал себя самостоятельным,
запомнился мне на всю жизнь. Я до сих пор вспоминаю о нем
с содроганием.
Накануне вечером мама и папа сидели на лавочке у подъ¬
езда нашего большого нового дома и спорили.
—	Парню одиннадцатый год! — сердито говорил папа.—
Неужели он дня не может прожить самостоятельно! До каких
же пор ему нянька будет нужна?
—	Говори, что хочешь, Михаил, а я знаю одно, — тверди¬
ла мама, — если мы Лешку оставим здесь, для меня вся по¬
ездка будет испорчена. Тут даже соседей нет знакомых, чтобы
посмотреть за ребенком. Я просто вся изведусь от беспокой¬
ства.
Решалась моя судьба на весь завтрашний день! Папин то¬
варищ по работе полковник Харитонов пригласил родителей
провести воскресенье у него на даче, но меня туда брать было
нельзя, потому что сынишка Харитонова болел корью. Мама
до сих.пор никогда не оставляла меня надолго одного: ей все
казалось, что я еще маленький ребенок.
В новом доме мы поселились всего неделю назад и ни с
кем из соседей еще не познакомились, поэтому мама хотела
оставить меня на воскресенье у своей приятельницы, жившей
на другом конце города. Папа возражал против этого, говоря,
что неудобно беспокоить приятельницу и что пора приучать
меня к самостоятельности.
119

Я стоял перед родителями и слушал их спор затаив дыха-
ние, от волнения выкручивая себе пальцы за спиной. Провести
хотя бы один день без присмотра взрослых и так было моей
давнишней мечтой, а теперь, когда мы переехали в новый
дом, мне этого хотелось с удвоенной силой. Причиной тому
была Аглая — смуглая зеленоглазая девчонка, известная как
заводила среди здешних ребят. Эта Аглая мне очень нрави¬
лась, но я чувствовал, что она относится ко мне с пренебре¬
жением, считая меня маленьким мальчиком, да к тому же
маменькиным сынком. Мне казалось, что день, проведенный
самостоятельным человеком, позволит мне возвыситься в ее
глазах.
К моему огорчению, Аглая находилась тут же во дворе.
Она прыгала на одной ноге, толкая перед собой камешек, слы¬
шала весь унизительный для меня разговор папы с мамой и
время от времени вставляла, ни к кому не обращаясь:
—	У! Я с шести лет одна дома оставалась и то ничего! —
Или: — У! Я сколько раз себе сама обед готовила, не то что
разогревала.
Я косился на Аглаю и тихонько, но вкладывая в слова всю
душу, убеждал:
—	Ну, мама! Ну, мама же! Ну, что со мной может слу¬
читься? Ну, ты только послушай, как я буду жить: вы уедете,
я пойду немножко погуляю...
—	Дверь захлопнешь, а ключ оставишь дома...
—	И вовсе нет! Я ключ еще вечером положу в карман...
Значит, пойду погуляю...
—	Тебе домашнюю работу надо делать, а не гулять. Скоро
первое сентября, а ты и половины примеров не решил.
—	Ой, мама, ну ладно! Я гулять не буду. Значит, вы
уезжаете, я сажусь делать примеры, потом — захотел есть —
включаю газ...
—	Еще с газом что-нибудь натворит, — пробормотала
мама.
—	У! Я давно уже газ... — начала было Аглая, но в этот
момент прибежал Антошка Дудкин с большим листом бума¬
ги в руках.
—	Готово! Куда вешать? — сказал он Аглае, и они вдвоем
прикрепили к парадному написанную чернилами афишу; она
гласила, что завтра в пять часов вечера в клубе состоится
спектакль пионерского драматического кружка. Представлена
будет сказка «Иванушка-дурачок».
Наконец нам с папой удалось уговорить маму. Было реше¬
но, что родители уедут с шестичасовым поездом, а я встану,
как обычно, в восемь, сам уберу квартиру, сам приготовлю се¬
бе чай, сам накормлю и выведу погулять таксу Шумку, сам
120

(то есть без понуканий) решу десять примеров и сам разогрею
себе обед. Я был на седьмом небе. Для меня все это было так
ново, так радостно, как иному мальчишке возможность пожить
на необитаемом острове.
Весь вечер мама мне давала наставления, ночью я долго
не мог уснуть, а когда проснулся солнечным утром, в квар*
тире стояла необычная тишина. Только Шумка, чесавшая себе
за ухом, мягко постукивала лапой по полу.
Я был один! Я был полным хозяином квартиры! Я мог как
угодно распоряжаться самим собой.
Я вскочил с постели и в одних трусах, уперев кулаки в бо¬
ка, громко насвистывая какой-то парадный марш, отправился
обозревать свои владения.
Я тут же наметил себе целую программу действий. Убирая
квартиру, я не просто подмету паркетный пол, а заново натру
его воском; я даже вычищу и повешу в шкаф папин старый
мундир, оставленный им на спинке стула. Примеров я решу не
десять, как мы с мамой уговорились, а все двадцать штук. Ве¬
чером, если папа с мамой задержатся, я разогрею для них
ужин, заверну его в старое одеяло, как это иногда делала ма¬
ма, а сам лягу спать, оставив на столе записку: «Котлеты и
картошка горячие, в кухне на табурете». Словом, теперь мама
узнает, как глупо было с ее стороны бояться оставить меня
одного.
Я быстро оделся, умылся и собрался было вывести Шумку,
которая уже скулила у двери, но тут у меня явилась такая
мысль: а что, если заодно пойти в магазин и купить чего-ни¬
будь себе к завтраку? Ведь одно дело, когда в магазин тебя
посылает мама, и совсем другое, когда ты сам захотел чего-
нибудь, пошел и купил. Ради такого удовольствия не жалко
было истратить рубль из девяти рублей, скопленных на аква¬
риум.
Хлеб, масло и колбаса у меня к чаю были. Подумав не¬
много, я решил, что мне хочется сыру.
Через минуту, держа Шумку на поводке, я шел по двору,
шел неторопливо, степенно, поглядывая на окна квартиры в
первом этаже, где жила Аглая. Вдруг как раз из ее окна вы¬
летела и шмякнулась к моим ногам дохлая ворона. Шумка
тявкнула от неожиданности.
—	А ну, чтоб духу вашего здесь больше не было! — послы¬
шался из окна сердитый женский голос. — Ишь, нанесли вся¬
кой дряни! Репетировать им надо! На то клуб есть, чтобы ре¬
петировать, там и ходите на головах, а людям покой надо
дать. Ну! Сколько раз мне говорить! Марш отсюда!
Вслед за этим из подъезда выскочил и подхватил на бегу
ворону беловолосый мальчишка с лицом, казалось, состояв¬
121

шим из одних веснушек. За плечами у него в виде мантии бол¬
талось синее одеяло, на котором были нашиты узоры из се¬
ребряной бумаги от чая, на голове криво сидела корона,
оклеенная той же бумагой.
За ним, прижимая к груди ворох цветных тряпок, выско¬
чила такая же беловолосая девчонка, за девчонкой — Антош¬
ка Дудкин, одетый как обычно, а за Антошкой выбежала
Аглая. Я взглянул на нее, да так и застыл.
Аглая мне нравилась даже в самой затрапезной своей
одежде, даже тогда, когда она выбегала во двор в старом ма¬
теринском жакете, доходившем ей до колен, и в драных ва¬
ленках на тонких ногах. А тут... тут она предстала предо мной
в наряде сказочной принцессы. На ней было платье из марли,
раскрашенной голубой, розовой и желтой красками; на шее
блестело ожерелье из разноцветных стеклянных бус, какими
украшают елки; два крупных шарика от этих бус болтались
на ниточках под ушами, надо лбом в темных волосах блестела
мохнатая елочная звезда, а две такие же звезды, но помень¬
ше, украшали стоптанные тапочки.
Заглядевшись на эту красоту, я даже палец сунул в рот
от восхищения. Пробегая мимо, Аглая едва кивнула мне, но
вдруг остановилась и спросила через плечо:
—	Ну, что: уехали твои?
Я быстро вынул палец изо рта и сказал как можно не¬
брежней:
—	Конечно, уехали.
—	И тебя одного оставили?
—	Конечно, одного. Вот еще!.. Не знаешь, магазин от¬
крыт? Хочу сыр купить себе к завтраку.
—	Открыт, — сказала Аглая, о чем-то думая. — Ты потом
домой придешь?
—	Ага. Вот только сыр куплю. Сыру чего-то захотелось.
Решил сыру купить.
—	Эй! Идите-ка! — крикнула Аглая своим приятелям и,
когда те подошли, обратилась ко мне: — Тебя Лешей зовут,
да? Леша, можно мы к тебе придем? А то нам репетировать
надо, а нас отовсюду гонят и клуб закрыт... а ты один в квар¬
тире. Ладно?
—	Пожалуйста, конечно! — обрадовался я. — Я вот только
квартиру уберу, примеры сделаю — и приходите.
Лицо Аглаи стало каким-то скучным:
—	У-у! Примеры! А тебя что, заставляют с утра занимать¬
ся? Меня, например, никто не заставляет. Когда хочу, тогда и
занимаюсь.
—	А меня разве заставляют? Меня вовсе никто и не за¬
ставляет, это я сам хотел, — заторопился я. — Пожалуйста!
122

Хоть сейчас пойдемте! Я и квартиру могу не убирать... Когда
захочу, тогда и уберу. Пожалуйста! Шумка, домой!
Большими, уверенными шагами я прошел впереди артистов
к своему подъезду, поднялся вместе с ними на второй этаж, от¬
крыл ключом дверь и широко распахнул ее.
—	Пожалуйста! Вы в какой комнате хотите? В этой или в
той? В какой хотите, в той и репетируйте. Пожалуйста!
Артисты прошли в большую комнату, служившую столо¬
вой и одновременно моей спальней. Я из кожи лез, чтобы по¬
казать, какой я независимый человек и гостеприимный хо¬
зяин:
—	Аглая, ты не стесняйся, говори, что нужно. Стол ме¬
шает? Стол можно отодвинуть, и очень даже просто. Шумка,
на место! Не путаться под ногами! Как нужно, так и сделаем,
как захотим, так и устроим. Да, Аглая?
«Принцесса» разглядывала себя в большом зеркале, стояв¬
шем у стены.
—	У тебя губная помада есть? — спросила она.
—	Помада? У!— воскликнул я совсем как Аглая. — Я те¬
бе не только помаду могу дать, я и пудру, и краску для бро¬
вей, и одеколон даже...
Удалившись в другую комнату, я взял там большую короб¬
ку с парфюмерным набором «Белая сирень», захватил еще ко¬
робочку с краской для ресниц и притащил все это Аглае.
—	Вот! Пожалуйста! Выбирай что хочешь. Очень даже
просто!
Аглая напудрила себе лоб и нос, накрасила губы и подру¬
мянила щеки. То же самое проделала Лиза — девчонка, играв¬
шая пожилую королеву. Кроме того, ей густо напудрили и без
того белые волосы, чтобы она казалась совсем седой.
—	Антошка! — сказала Аглая. — Давай теперь ты загри¬
мируйся. Знаешь, как артисты делают, чтобы красивей быть?
На носу белую черту проводят, а под бровями розовой краской
мажут. И губы тоже.
Но Дудкин, скрестив руки на груди, повесив голову, с угрю¬
мым видом бродил по комнате:
—	А ну тебя! «Загримируйся»! Мне козел покоя не дает,
а ты — загримируйся.
—	Какой козел? — спросил я.
Мне объяснили, что Дудкин играет Иванушку-дурачка и
по ходу пьесы должен приехать к принцессе верхом на козле
и с дохлой вороной в руках. Вот этим козлом, наскоро выпи¬
ленным из фанеры, Антошка был очень недоволен.
—	Дохлую ворону и ту настоящую достали, а козла ку¬
рам на смех сделали. Надо, чтобы он на четырех ногах был,
чтобы я мог сесть на него и меня бы на нем за веревочку и
123

втащили. А на фанерного разве сядешь! Волочи его между
ног, а сам топай на своих на двоих. Публика только смеяться
будет.
«Король» уныло кивнул:
—	Ага. Я говорил Наталье Петровне, что надо другого коз¬
ла, а она свое: мы, говорит, сказку ставим, а в сказке и фа¬
нерный сойдет.
Артисты замолчали в раздумье. Я тоже молчал и все погля¬
дывал на Аглаю. Мне очень хотелось узнать, что она думает
обо мне, убедилась ли наконец, что я человек, достойный ее
внимания и уважения. Но Аглая не смотрела на меня. Как на¬
зло, она обратила внимание на стоявшего у кровати большого
коня из папье-маше, на котором я часто ездил верхом по квар¬
тире, гоняясь за Шумкой и стреляя в нее из жестяного писто¬
лета.
—	Это твой конь? — спросила она.
Я очень любил своего скакуна, относился к нему, как к
живому существу, но теперь я отрекся от него.
—	Нет, не мой... То есть мой, но я в него уже давно не
играю. Он просто так стоит. Что я, маленький, что ли?
Ковыряя в носу, «принцесса» задумчиво смотрела на коня.
—	Антон! Вот бы из этой лошади козла сделать... У нее
даже колесики есть. Леша, одолжи нам этого коня. А?
—	Конечно, одолжу! Пожалуйста! Что мне, жалко? Я в
него вовсе и не играю... Он просто так стоит, а я в него вовсе
и не играю.
Присев на корточки, Дудкин внимательно осмотрел коня.
—	Этот, факт, лучше фанерного, — сказал он. — А хвост
куда девать? Ты козлов с такими хвостами видела?
И тут я окончательно предал своего старого друга.
—	А хвост... а хвост можно отрезать!—звенящим голосом
выпалил я и завертел головой, глядя, какое это произведет на
всех впечатление.
—	Тебе от матери попадет, — сказала Лиза.
—	Что? Попадет? Вот еще!.. «Попадет»! Это моя лошадь:
что хочу, то и делаю. Сейчас отрежем, и все! И очень даже
просто! — Я снова сбегал в другую комнату, вернулся оттуда
с ножницами и присел перед конем. Через минуту пышный
мочальный хвост лежал на полу, а я поднялся с мокрой от
испарины спиной. — Вот и все! Вот и пожалуйста! И ничего
тут такого нет... И очень даже просто...
Сделать из лошади козла оказалось работой сложной и
трудной. Мне пришлось искать, где у папы лежат плитки су¬
хого столярного клея, потом толочь его, чтобы он быстрее
размок, потом варить его в маленькой кастрюльке (подходя¬
щей банки в доме не оказалось).
124

Потом мы принялись делать рога. Сначала Аглая свернула
из бумаги узенькие фунтики, и мы приклеили их к лошадиной
голове, но Антошка сказал, что таких прямых рогов у козлов
не бывает. Тогда мы стали делать их плоскими, вырезая из
картона, и извели кучу всяких коробок от настольных игр,
прежде чем Дудкину понравилась форма рогов.
Для бороды мы, конечно, использовали часть отрезанного
мной хвоста, но и тут пришлось помучиться, потому что руки у
нас были все в клею и мочалка больше прилипала к пальцам,
чем к лошадиной морде.
Когда борода была наконец готова, Дудкин заявил, что ло¬
шадь надо перекрасить из светло-коричневого в другой какой-
нибудь цвет, хотя бы в белый. Зубной пасты оказалось мало,
и Лиза предложила покрасить мукой. Я достал муки, и мы
разболтали ее в тазике, так что получилось нечто вроде теста
для блинов.
Чем дольше мы работали, тем больше у меня скребли на
сердце кошки, когда я смотрел на паркетный пол, заляпанный
клеем, жидким тестом и облепленный кусочками мочалки.
Вдобавок еще Шумка все время вертелась возле нас и скоро
так вывозилась, что стала выглядеть не лучше коня. Наконец,
когда она села в лужу пролитого клея, я треснул ее ладонью
по затылку. Обидевшись, она ушла в другую комнату и легла
на мамину кровать.
Пробило два часа. «Королева» заторопилась.
—	Гришка, пойдем, обедать пора. Антон, кончай скорей.
В пять часов спектакль, а мы и не репетировали сегодня из-за
твоего козла.
Только теперь я вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего
вечера. В животе у меня бурчало, в голове неприятно шумело.
Держа в левой руке тазик с тестом, а в правой — старую
кисточку для бритья, Дудкин мазнул по коню еще разок, ото¬
шел шага на два и склонил голову набок. Потом он бросил
кисточку в таз, таз поставил на стол и вздохнул:
—	Зря только коня испортили.
Аглая передернула плечами:
—	У, какой-то ты!.. Тебе все плохо! Фанерный ему плох,
этот плох...
—	А по-твоему, хорош, да, хорош? — закричал Дудкин.—
Ты посмотри на него: у тебя мурашки по спине не бегают?
Ведь он на черта похож, с которого содрали шкуру, а ты —
хорош!
Я не представлял себе, как выглядит черт без шкуры, но то
существо, которое у нас получилось, и правда имело вид жут¬
коватый.
Непросохшее тесто блестело скользким блеском, один кар¬
125

тонный рог надломился и свесился набок, куцый хвост, испач¬
канный клеем, превратился в какую-то сосульку, а рыжая бо¬
рода, наоборот, была слишком пышна и топорщилась во все
стороны.
Как видно, и Аглае стало не по себе, потому что она боль¬
ше не возражала Антону. На некоторое время в комнате во¬
царилось унылое молчание.
—	Аглая! —закричало вдруг за окном сразу несколько го¬
лосов. — Эй, Аглая! Дудкин!
—	Мы здесь! — отозвалась Аглая, подбежав к окну.
—	«Здесь! Здесь»! Мы вас два часа ищем. Ушли куда-то
и не предупредили. Хотите спектакль сорвать?
—	Идите сюда. Мы здесь репетируем, в двадцать вто¬
рой.— Аглая отошла от окна. — Леша, поди открой, это еще
артисты идут. Антошка, мы Сене Тараканову козла покажем.
Он староста кружка, пусть как хочет, так и решает.
Я открыл входную дверь, и в квартиру ввалились еще че¬
ловек шесть ребят. Среди них выделялся плечистый мальчиш¬
ка с самоуверенной физиономией.
—	Сеня, гляди! — обратилась к нему Аглая. — Мы вот ка¬
кого козла вместо фанерного сделали, а Дудкину и этот не
нравится.
Мальчишка посмотрел на наше страшилище маленькими
узкими глазками.
—	Халтура! — проворчал он и добавил: — Я вам получше
козла достану. Живого. Настоящего.
—	Во! Настоящего! — обрадовались артисты. — Конечно,
хорошо бы настоящего, только где ты его возьмешь?
—	У моего дяди есть козел. В сарайчике живет. Только
бодливый, черт.
—	Это ничего, что бодливый, — сказал Дудкин. — Лишь
бы дядя позволил взять.
—	А мы его и спрашивать не будем. Возьмем потихоньку,
а после спектакля вернем.
—	Тебе не попадет?
—	Ну и пусть потом попадает. Зато постановка хорошая
получится. Только козла надо сейчас забрать, а то дядя в три
часа вернется, тогда ничего не получится. Вот где бы его спря<
тать до спектакля?
Все помолчали, обдумывая этот вопрос.
—	В закоулке каком-нибудь привязать, и все.
—	В закоулке украсть могут.
—	Сторожить по очереди будем.
Сеня качнул головой:
—	Нет! Так все равно не годится. Дядя как увидит, что
козла нет, сразу пойдет искать по всем дворам да закоулкам.
126

Вот можно у Юрки козла спрятать. Юра, у тебя отец с ма¬
терью в воскресенье работают и квартира отдельная. У тебя
дядя не найдет, он вообще по квартирам искать не будет.
Мальчик, которого звали Юрой, вытаращил на Сеню глаза.
—	Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, что мне за это будет?
На Юру напали со всех сторон:
—	Не хочешь помочь товарищам, да?
—	Вот Сеня наверняка знает, что от дяди попадет, а и то
не боится для общего дела.
—	Ругайтесь себе сколько хотите, — ответил Юра. — Я луч¬
ше из кружка совсем уйду, а козла в квартиру пускать не
буду. У меня голова на плечах еще есть.
—	А я знаю, где козла спрятать! — воскликнула Аглая.—
Леша, мы к тебе его приведем. Хорошо?
Тут уж я оторопел. Я почувствовал, что козел в квартире,
да еще почти что краденый, — это уж слишком.
—	Я... ко мне козла... — У меня пересохло в горле, я по¬
перхнулся.
Аглая этим воспользовалась. Быстро поглядывая на меня,
она заговорила с воодушевлением:
—	К Леше поставим. Леша не такой нюня, как Юрка,
правда, Леша? Он мальчишка самостоятельный, не какой-ни¬
будь маменькин сынок, да, Леша? Мы к нему поставим козла
в прихожую, и все пойдем обедать. Он часочка два всего по¬
стоит, а перед спектаклем заберем. И никто даже ничего и не
узнает. Леша, верно я говорю? Ты не забоишься, как Юрка,
да, Леша?
—	Я... мне... — Я снова запнулся.
Все ждали моего ответа, ждала и Аглая. Она раскрасне¬
лась, маленькие зеленые глаза ее блестели, цветные зеркаль¬
ные шарики покачивались под розовыми ушами. И я не смог
отказаться. Я посмотрел на Юру, которому Аглая ставила ме¬
ня в пример, и слегка расправил плечи.
—	Я... Пожалуйста, конечно... Мне, конечно, ничего не
стоит... Только... только он, наверное, будет кричать, а соседи..
—	У! «Кричать»! Зачем ему кричать? А соседям ты не от¬
крывай. Это твоя квартира, ты хозяин, и пусть они не суются. —
И, как видно испугавшись, что я пойду на попятный, Аглая
снова принялась меня хвалить: — Ну, что я говорила? Говори¬
ла, что Леша не забоится, он и не забоялся. Он не то что
Юрка, он знаете какой отчаянный!
—	Ладно! Пошли тогда, — сказал Сеня и кивнул мне:---
Ты жди, значит. Мы скоро...
Артисты повалили к выходу. В передней «королева» ска¬
зала, что ей с Гришей давно пора обедать.
—	Ну, это дудки! После пообедаешь, — отрезал старо¬
127

ста. — Нам рабочая сила нужна. Он знаешь какой здоровый?
Вот такущую собаку насмерть забодал.
Услышав эту фразу, я совсем расстроился, но было уже
поздно: артисты ушли.
Я принялся слоняться по квартире. Я понимал, что следует
привести в порядок загаженную комнату, попытаться хотя бы
соскрести тесто с коня, а в первую очередь чего-нибудь пере¬
кусить, но от тревоги у меня ни к чему не лежали руки. То и
дело я забирался на подоконник.
Наш дом был первым многоэтажным зданием, построен¬
ным в этом районе. Его со всех сторон обступили деревянные
дома и домишки, в свою очередь окруженные многочисленны¬
ми сарайчиками и клетушками. В одной из таких клетушек,
наверное, и жил этот проклятый козел.
Прошло двадцать минут, потом полчаса. Артисты не воз¬
вращались. Я стал подумывать, что, пожалуй, не так уж легко
протащить чужого козла в летний воскресный день по про¬
ходным дворам. Может, на мое счастье, артистов еще и засту¬
кают на месте преступления. Когда часы пробили три, у меня
совсем отлегло от сердца, и я направился на кухню разогре¬
вать себе обед.
—	Леша! Леша! Открывай!—донесся в этот момент вспо¬
лошенный Аглаин голос.
Остановившись на полдороге, я подбежал к окну, но во
дворе уже никого не было. В отвратительном настроении по¬
брел я в переднюю и открыл дверь. Артистов я не увидел. Я
только услышал, что под моей площадкой идет приглушенная,
но, как видно, отчаянная борьба. Там сопели, пыхтели, крях¬
тели и шаркали ногами. Временами кто-то яростно фыркал.
Иногда что-то шмякалось не то об стену, не то о ступеньки.
—	Рога! Рога держите! Рога не отпускайте! — хрипло шеп¬
тали внизу.
—	Ыть!.. Еще немного! Ыть! Еще разок!..
—	Ой! У-юй!
—	Тише! Услышат!
—	Подымай ему ногу! Подымай ему ногу! Подымай ногу...
Уп... Есть!
—	Чего есть?
—	По губе копытом.
—	Ыть! Еще разок! Ыть!.. Мне за штаны влетит. Ыть!..
Не починишь теперь.
Но вот на лестнице, ведущей к площадке, показалась куча
рук, ног, стриженых затылков и растрепанных кос. Она шеве¬
лилась, судорожно, дергалась и постепенно приближалась ко
мне.
Полумертвый от страха, я отступил в переднюю, однако
128

двери не закрыл. Вот куча артистов показалась на площадке.
С минуту они трепыхались перед дверью, потом что-то случи¬
лось, и в переднюю разом влетели Дудкин с окровавленной
губой, еще два артиста и козел. Он был черный с белыми пят¬
нами. Одного глаза на белой половине морды у него не было,
а глаз на черной половине был широко открыт и смотрел
безумным взглядом, каким смотрит с картины Иван Грозный,
убивший своего сына. На правом роге его, как чек в магази¬
не, был наколот квадратный кусочек черной материи.
—	Двери! — закричал мне Дудкин, устремляясь к выхо¬
ду. — Закрывай все двери! А то пропадешь!
Козел повернулся, красиво встал на дыбы, Дудкин ойкнул
и захлопнул за собою дверь. В следующий момент рога так
треснули по ней, что сверху побелка посыпалась.
Я оцепенел. Секунд пять я не двигал ни рукой, ни ногой.
Как сквозь вату, я услышал, что в дверь слабо застучали ку¬
лаком.
—	Мальчик! Мальчик! — запищал тонкий девчачий голо¬
сок.— У него на роге мой карман от передника остался. Маль¬
чик, у него на роге мой карман...
Мне, конечно, было не до кармана. Козел снова повернул¬
ся, опустил рога и мелкими шажками потопал ко мне. Я шмыг¬
нул в комнату и запер дверь на крючок.
—	Черта с два я на такого сяду! —донесся со двора голос
Дудкина. — Я уж лучше на фанерном. Что мне, жизнь не до¬
рога?
Я не расслышал, что ему ответили. Шумка, которая до еих
пор лишь нервно тявкала в соседней комнате, вдруг закати¬
лась отчаянным лаем. Я сунулся было туда и отскочил назад.
Козел был уже в комнате родителей. Он проник туда через
другую дверь, которую я не догадался закрыть. Он медленно
вертелся, подставляя Шумке рога, а та, захлебываясь от яро¬
сти и прижимаясь грудью к полу, в свою очередь, вертелась
вокруг козла и норовила схватить его за пятку.
Крючка на двери в эту комнату не было. Я забаррикади¬
ровал ее тяжелым плюшевым креслом.
И началась катавасия! Лай, топот, фырканье постепенно
удалились в кухню, причем там загремело что-то железное,
потом шум битвы снова переместился в соседнюю комнату.
Я был отрезан от всей квартиры. Я не мог взять из кухни про¬
дукты. Мне была недоступна даже уборная, куда я стремился
всей душой.
Ломая себе пальцы в тоске, я слонялся по комнате и ду¬
мал о том, как же я открою артистам, когда они придут за
козлом, и придут ли они вообще до спектакля, если Дудкин
отказался на нем ездить.
129

Шумка была из тех собачонок, которых называют «завод¬
ными». Обычно стоило кому-нибудь пройти по лестнице мимо
нашей квартиры, как она впадала в истерику минут на пять.
Козел появился у нас примерно в четверть четвертого. Ров¬
но в четыре в квартире продолжался все тот же тарарам, и
Шумка даже не охрипла. Со двора уже давно доносились
голоса:
—	Безобразие какое!
—	Это в двадцать второй!
И Шумка, как говорится, допрыгалась. Лай ее вдруг пре¬
рвался, она громко икнула, а в следующий момент заверещала
таким дурным, таким страшным голосом, что я подумал: «Все!
Шумке конец».
—	Эй! Двадцать вторая! Что вы там, с ума посходили? —
закричали во дворе.
—	Прекратите это хулиганство, слышите!
Сам не зная зачем, я подошел к окну. По ту сторону двора
стоял двухэтажный бревенчатый дом. Из многих окон его
выглядывали жильцы. Несколько мужчин и женщин стоя¬
ли на крыльце и возле него, подняв головы к окнам нашей
квартиры. Стоило мне показаться, как они накинулись на
меня:
—	Эй, малый! Это ты там безобразничаешь?
—	У тебя совесть есть так собаку мучить!
—	Мать с отцом уехали, он и распоясался!
В голове у меня звенело от Шумкиного визга, сердце изму¬
ченно колотилось, но все же я еще разок попробовал показать
свою самостоятельность. Печально глядя в окно, голосом сла¬
бым, как у умирающего, я пролепетал:
—	Вас... вас не касается. Я... я сам... я сам знаю, что де¬
лаю. Это наша квартира. И... и вас не касается.
Я отошел от окна. Шумка вдруг перестала верещать и за¬
тявкала где-то на кухне визгливо, обиженно.
«Хам! Грубиян! — как бы говорила она, лежа, очевидно,
под газовой плитой. — С тобой и дела-то иметь нельзя».
Потявкав немного, она успокоилась. В квартире наступила
тишина. Я забрался с ногами на кровать, прижался спиной к
стене и тоже затих. На противоположной стене висело зерка¬
ло, в котором маячило мое отражение. Никогда еще я не ка¬
зался себе таким бледным, таким тощим. Я смотрел в зеркало
и грустно думал о том, что у меня, наверное, будет рак. Я слы¬
шал, как взрослые говорили, что рак развивается на нервной
почве и первым признаком его является исхудание.
Пробило половину пятого, но я уже не ждал артистов.
Я понимал, что они не смогут взять у меня козла, когда во
дворе столько народу,
130

В соседней комнате что-то полилось, потом из-под двери
ко мне потекла лужа. Меня это уже не взволновало. Мне уже
было все равно.
Потом то ли козел проголодался, то ли ему захотелось до¬
мой, но только он начал блеять. Он блеял настойчиво, требо¬
вательно, хриплым басом.
—	Ишь, какой зловредный мальчишка! — послышался со
двора старушечий голос. — То собаку мучил, теперь козлом
кричит. Все назло!
—	Нет, тут что-то не то, — отозвался мужчина. — Разве
мальчишка сможет так реветь? У него и голоса не хватит.
Странное дело!
—	Дядь Терентий! Дядь Терентий! — вдруг взволнованно
крикнула какая-то девушка.
—	А-я!—донеслось издалека.
—	Ты козла ищешь? Поди-ка сюда! Это не твой орет?
Прошло несколько секунд молчания, потом со двора послы¬
шалось:
—	Ага! Он и есть! Ах люди! Ну что за люди! Средь бела
дня!
Дядя Терентий принялся кричать нам в окна, чтобы ему
немедленно вернули козла и что он нам покажет, как скотину
воровать. Я не отвечал. Собравшиеся во дворе успокаивали
дядю Терентия, говорили, что тут, очевидно, какое-то недо¬
разумение, что квартира принадлежит солидному человеку,
подполковнику, который едва ли станет заниматься такими де¬
лами. Говорили также, что подполковника сейчас нет и что до¬
ма только его сынишка, то есть я.
—	А мне шут с ним, кто там дома, кого нет. Мой козел,
стало быть, отдай! — сказал дядя Терентий. — Зинка! Стой
здесь! Пойду участкового приведу.
Козел притих, словно понял, что его освобождение близко.
Я не боялся прихода милиционера, я был даже рад, что он
придет, и думал только о том, как он попадет в квартиру.
И вдруг у меня мелькнула такая мысль: козел сейчас в ком¬
нате у родителей. Что, если я в одну секунду проскочу перед¬
нюю, во вторую открою входную дверь... а там лестница, а там
двор, а там люди, от которых мне попадет, но которые избавят
меня от козла.
Я прислушался. В квартире было тихо. Я и не подозревал,
что козел уже перебрался в переднюю и стоит у самой двери
моей комнаты. Я на цыпочках подкрался к этой двери, тихонь¬
ко снял с нее крючок, затем сразу распахнул ее и... чуть не
напоролся животом на козлиные рога.
В следующий момент я был на середине комнаты. Козел
направился ко мне. Я вскочил с ногами на подоконник. Козел
131

подошел вплотную к подоконнику и, мотая головой, глядя на
меня своим страшным глазом, хрипло заблеял. И тут я окон¬
чательно забыл про свою самостоятельность. Я отодвинулся
почти к самому карнизу, свесил ноги наружу, поднял лицо к
небу и заревел на весь двор, где уже собралось очень много
народу.
Однако я не долго ревел. Вскоре еще больший ужас потряс
меня так, что я и голос потерял.
Во двор вошли папа и мама. Они шли не под руку, как
обычно, а на расстоянии метра друг от друга. Лицо у папы
было красное и, очень сердитое. Уже потом я узнал, что мама
испортила папе все удовольствие от поездки, потому что все
время беспокоилась за меня и говорила, что у нее какое-то
тяжелое предчувствие.
Они уехали от полковника Харитонова, даже не пообедав,
и всю дорогу ссорились.
Папа был так рассержен, что даже не заметил толпы, ко¬
торая глазела на мое окно. Увидев меня, он остановился и по¬
чти закричал маме:
—	На! Смотри! Целехонько твое сокровище, здоровехонь¬
ко! И что вообще с ним могло случиться?
Не слушая папы, мама закричала мне, чтобы я лез
обратно в комнату, что я могу свалиться. Но я ее не послу¬
шался.
—	Дядя Терентий! Дядя Терентий! — сказали в это вре¬
мя в толпе. — Вот как раз товарищ подполковник. Вер¬
нулся!
Во двор вошел низенький, грязно одетый дядька с полу-
седой щетиной на лице, а с ним круглолицый розовощекий
милиционер. Тут папа впервые обратил внимание на толпу и
как-то притих.
Милиционер подошел к нему и отдал честь:
—	Товарищ подполковник, разрешите обратиться!
—	Пожалуйста! Слушаю!
Милиционер смущенно улыбнулся:
—	Не знаешь, как и начать... Короче, вот от гражданина
поступило заявление, что у вас в квартире... его... ну, домаш¬
нее животное.
—	Что за чушь? Какое животное?
—	Козел, — пояснил милиционер, зачем-то понизив го¬
лос.
—	Что-о?
—	Козел, товарищ подполковник.
Папа вскинул голову ко мне. Глаза его сверкали.
—	Алексей! В чем дело? Что там такое у тебя?
«Мэ-э-э-э!» — закричал козел за моей спиной.
132

Глядя на меня своим страшным глазом, козел хрипло заблеял.

* * *
Что было дальше — рассказывать незачем, об этом каждый
догадается. Скажу лишь одно: я много вынес в тот день, но
самый тяжелый удар, удар в самое сердце, постиг меня на
следующее утро.
Папа был на службе, мама ушла в магазин. Мне запре¬
тили выходить. Я лежал на подоконнике и смотрел во двор.
Подо мной на лавочке сидели Аглая и другие театральные
деятели. Вчерашний спектакль прошел у них успешно, несмо¬
тря на то что пришлось удовольствоваться фанерным козлом.
За живого козла им, конечно, тоже нагорело, но они уже за¬
были об этом и обдумывали новую постановку.
—	Валенки для партизан достанем, полушубки найдут¬
ся,— говорил Сеня Тараканов. — А вот портупею, кобуру н
полевую сумку — это надо поискать.
—	Лешка достанет, — сказала Аглая. — У него отец воен¬
ный.
—	Который? Из двадцать второй? — вмешался Дудкин.—
Нет! Не достанет. Теперь ему отец ничего не даст.
—	Лешка-то? У! Я ему скажу, что он самостоятельный —
он и без спроса возьмет. Я им как хочу, так и верчу.

ПЕТУХИ
В лесу, по тропинке, что вилась среди аккуратных елочек,
брел Паша Мочалин.
Он был одет парадно: в новенькие черные брюки и бело¬
снежную рубашку с красным галстуком. Волосы его были под¬
стрижены, приглажены и топорщились по привычке лишь в
нескольких местах, однако лицо Пашино, красное, в редких,
но крупных веснушках, выглядело озабоченно, сумрачно.
Он брел медленно, глядя пустыми глазами куда-то вверх
перед собой, держа в руке за спиной исписанный тетрадочный
листок. Брел и угрюмо бормотал:
—	Дорогие ребята! Мы, пионеры Рожновской неполной
средней школы, рады... рады... это... Черт, забыл! Рады при¬
ветствовать вас в нашем родном колхозе. Мы уверены, что
ваш приезд... ваш приезд... Обратно забыл!
Сегодня должно было произойти исключительно важное
событие. Сегодня к рожновским школьникам должны были
приехать в гости ребята из городского Дома пионеров, с ко¬
торыми Пашин отряд больше года вел оживленную перепи¬
ску. Паше, как члену совета отряда, было поручено сказать
гостям приветственную речь.
Вчера Паша до полуночи пыхтел на кухне, составляя текст
своего приветствия, и очень, как говорится, переживал. То и
135

дело он вылезал из-за стола и открывал дверь в горницу, где
стучал костяшками счетов его отец — колхозный бригадир.
—	Пап! Какое тут слово поставить? «Дорогие ребята, мы
очень рады...» ну, вроде «поздороваться с вами», только не
«поздороваться», а другое слово есть.
—	Ну, пиши: «...рады приветствовать вас», — басил отец,
не отрываясь от своих бумаг.
—	Во! Приветствовать, — удовлетворенно ворчал Паша и
удалялся.
Но через минуту его голова снова просовывалась в дверь.
—	«Ваш приезд поможет нашей дружбе». Нескладно, да?
—	Ну, хочешь, так напиши: «...поможет укрепить нашу
дружбу».
—	«Укрепить дружбу» — это складней. Только «поможет»
нехорошо. Больно обыкновенно. В газетах по-другому пи¬
шется.
—	Тогда валяй: «...будет способствовать укреплению на¬
шей дружбы».
—	Ага! Во! — Паша энергичным движением вскидывал
большой палец и возвращался к столу.
Наконец приветствие было готово, Паша лег спать на печ¬
ку, где была его постель, но и тут не нашел себе покоя. Пово¬
рочавшись минут двадцать, он сполз в потемках на пол и сно¬
ва открыл дверь в горницу, в которой тоже было темно.
—	Пап! Спишь?
—	Ну что тебе?
—	Как лучше: по бумажке читать или, может, выучить?
—	Спи давай! Первый час уже!
—	Лучше выучу. А то вдруг они без бумажки, а я — по
писаному. Потом, гляди, смеяться будут.
То ли от волнения, то ли оттого, что он не выспался, зуб¬
режка плохо давалась Паше. С шести часов утра он слонялся
по двору и бубнил слова приветствия. Когда проснулись его
младшие сестренки и стали ему мешать своими криками и бе¬
готней, он удалился в лес. На душе у Паши становилось все
тревожней. Оставался какой-нибудь час до приезда гостей, а
приветствие все еще не было выучено.
Бормоча, часто останавливаясь, чтобы припомнить забы¬
тую фразу, иногда воровато, краешком глаза, взглядывая на
текст и снова пряча его за спину, Паша дошел до узкой реч¬
ки, через которую был перекинут пешеходный мостик. Слева
от мостика тянулся небольшой пляж, покрытый мелким чи¬
стым песком. Будущий оратор решил искупаться, чтобы осве¬
жить утомленную голову. Сойдя на пляж, он разделся, акку¬
ратно повесил рубашку и брюки на ракитовый куст и бро¬
сился в воду.
136

Тут вдали послышались автомобильный гудок и многоголо¬
сое пение. Паша чуть не захлебнулся от испуга, подумав, что
это уже едут со станции гости. Но, взглянув туда, где виднел¬
ся бревенчатый мост, он успокоился: это пели колхозницы,
ехавшие на машине, груженной сеном.
Выбравшись на пляж, Паша, не одеваясь, достал из шта¬
нов листочек с текстом и продолжал свои занятия, но уже по
другому методу. Вместо того чтобы тихо бубнить себе под нос,
он оглянулся, убедился, что вокруг нет ни души, и, размахивая
руками, заговорил быстро, громко, с воодушевлением, так,
словно его слушали человек двести:
—	Дорогие ребята! Мы, пионеры Рожновской неполной
средней школы, рады приветствовать вас в нашем родном кол¬
хозе. Мы уверены, что ваш приезд будет способствовать укреп¬
лению дружбы, которая завязалась у нас благодаря перепи¬
ске. Дорогие ребята! Мы с интересом читали ваши письма и
радовались, что у вас... и радовались потому...
Паша сбился, умолк и сердито уставился на противопо¬
ложный берег реки, поднимавшийся над водой невысоким
обрывом.
Там, почти вплотную к обрыву, желтой стеной подступила
спелая рожь. По тропинке, скрытой во ржи, кто-то шел. Сна¬
чала среди колосьев мелькала лишь серая кепка, потом по¬
казалась голова, потом — голые загорелые плечи.
—	Несет нелегкая! — проворчал Паша.
Он сел на песок, положил текст на колени и продолжал
зубрить уже вполголоса.
Путник вышел из хлебов. Это был мальчишка примерно
тех же лет, что и Паша. Он шел в одних трусах, неся под мыш¬
кой большой продолговатый предмет, завернутый в газету да
еще в середине обмотанный какой-то белой тканью.
Перейдя через мостик, он остановился, в раздумье почесы¬
вая нос.
Паша покосился на него.
—	Еще купаться надумает. Занимайся тут! — шепнул он
сам себе.
И тут же мальчишка спустился на пляж и направился пря¬
мо к Паше. Метрах в двух от оратора он бережно положил
сверток на песок, сбросил кепку, снял сандалии и пошлепал
себя ладонями по груди.
—	Теплая вода? — спросил он громко.
Вместо ответа Паша уставился глазами в лист с привет¬
ствием и усиленно зашевелил губами.
Мальчишка посмотрел на него с высокомерным недоуме¬
нием и вздернул короткий нос.
—	Эй! Теплая вода? — повторил он еще громче.
137

Паша и теперь не ответил.
—	Ты что, глухой, да?
—	Ну и глухой! А тебе что? — проворчал будущий оратор.
—	Жалко ответить, да?
Паша медленно поднялся:
—	А вот и жалко. Ну?
—	Баранки гну. Виноват, простите, пожалуйста! Я не знал,
что тут такой важный барин сидит. Я думал, здесь обыкновен¬
ный человек, а тут такая персона, что прямо ужас!
—	Давай катись отсюда, — негромко сказал Паша, при¬
стально глядя на мальчишку.
Тот уперся кулаками в бока:
—	Что-что? Это откуда такое «катись»?
Паша медленно поднялся:
—	Давай катись, говорю, с пляжа, пока цел!
—	А ты его купил, пляж? Да? Купил?
—	А вот как дам по шее, тогда будешь знать «купил»!
—	Ты? Мне?!—Мальчишка заулыбался и приблизился к
Паше. — А хочешь нокаут заработать, хочешь?
Паша сделал шаг назад, загреб пальцами босой ноги пе¬
сок и, вскинув ногу, очень удачно метнул добрую горсть его
прямо в рот мальчишке. Секунды три тот постоял, отплевы¬
ваясь, затем в молчании ринулся на Пашу. Бац! Из правого
глаза оратора посыпались искры. Хлоп! И губы его стали со¬
леными. Одурев от ярости, оратор вцепился в противника,
шмякнулся вместе с ним на сверток, принесенный мальчиш¬
кой, стукнул его несколько раз и, вскочив, отбежал в сторону,
ожидая новой атаки.
Но ее не последовало. Мальчишка вдруг словно забыл о
Паше. Он сел, растерянно оглядывая песок, потом пошарил во¬
круг себя руками, нащупал сверток, на котором сидел, и ёрзнул
в сторону так быстро, словно там была гадюка. В следующий
момент лицо его покраснело и скривилось.
—	Вот отвечай теперь! Отвечай! Вот отвечай! — заплакал
он, тыча пальцем в сторону Паши.
С рассеченной губы оратора струйкой бежала по подбород¬
ку кровь, под самым глазом набухал здоровенный синяк.
—	Чего? — спросил он машинально.
—	Вот теперь будешь отвечать, будешь! Теперь отве¬
тишь! — сердито плакал мальчишка.
—	«Ответишь»! — передразнил Пашка. — Сам меня во как
раскровянил, а я отвечай?
—	И ответишь! И ответишь! Мы рожновским ребятам ска¬
жем, они тебя всё равно найдут! Они тебе покажут!
При упоминании о рожновских ребятах Паша насторо¬
жился.
138

—	Рожновские? А чего они мне сделают, рожновские?
—	А того! Гляди, что наделал! — Присев на корточки пе¬
ред сплющенным свертком, мальчишка снял с него белую
ткань, которая оказалась рубашкой. При этом из нее выпал
пионерский галстук. Мальчишка развернул газету, и глазам
представилась куча сломанных планочек и клочков покрытой
серебристым лаком бумаги. Среди них поблескивал бензино¬
вый моторчик и краснела лопасть пропеллера.
—	На, смотри! — снова в голос заревел мальчишка.—
Шесть человек над ней месяц работали! Теперь увидишь. Те¬
перь тебе рожновские покажут, как модели ломать да ихних
гостей бить!
—	Ка-а... каких гостей? — переспросил Паша внезапно
упавшим голосом.
—	Таких! Из городского Дома пионеров.
Паша подогнул колени и опустился на песок. Челюсть у
него отвисла, он уставился на мальчишку таким взглядом, что
даже всхлипывать перестал. Так прошло с пол минуты. Пашка
вдруг замотал отчаянно головой.
—	Врешь! — прошептал он хрипло. — Их пятнадцать чело¬
век. Они на автобусе... Они по большому мосту должны... Не!
Врешь ты все!
—	А вот и не на автобусе! Мы пеший переход решили от
станции сделать. Ребята на привал остановились, а меня впе¬
ред послали, чтобы я модель успел собрать. Чтобы рожнов¬
ским ребятам ее на линейке преподнести.
Паша помолчал, размазывая кровь на подбородке тыльной
стороной ладони, потом на коленях подполз к мальчишке.
—	Слушай... это... Постой! Ты кто будешь-то? — спросил он
чуть слышно.
—	Ну, староста авиамодельного кружка, а дальше что?
—	Дальше? — по-прежнему очень тихо сказал Паша. —
Тебя, стало быть, Юрием зовут, Самохваловым, а я Паша Мо-
чалин, в совете отряда который... Я здесь приветствие вам
учил. Вот, гляди!
Подняв с песка свой листок, Паша протянул его маль¬
чишке.
Стоя на коленях, тот пробежал несколько строк, потом ру¬
ка его, державшая бумажку, бессильно опустилась. С минуту
общественные деятели стояли на коленях, тупо глядя друг на
друга.
Наконец староста авиамоделистов тихо сказал:
—	Что же это мы с тобой наделали?
—	Вот я ж про то и говорю: что мы наделали?
Мальчишки еще помолчали, потом Юра поднялся и стал
натягивать на себя рубашку.
139

—	Все! — вздохнул он. — Придется зайцем теперь доби¬
раться.
—	Куда добираться? — спросил Паша.
—	До города, вот куда. Все деньги у вожатого. У меня да¬
же карманов нет.
Громко сопя, готовый снова расплакаться, Юра стал завя¬
зывать галстук.
—	А ребята как? Они тебя искать будут, — заметил Паша.
—	Ну и пусть ищут! — сквозь слезы воскликнул Юра.—
А как я пойду к этим самым рожновцам, когда я ихнего члена
совета отряда так разделал, Ты погляди на себя. Ты-то себя
не видишь, а на тебя смотреть страшно.
Паша тоже стал одеваться.
—	Юр! — вдруг сказал он. — А мы знаешь чего? Мы давай
скажем, будто на тебя какие-то хулиганы напали и сломали
модель, а я тебя выручить хотел, и это они меня так. Ладно?
—	Безнадежно! — вздохнул староста.
—	Чего безнадежно?
—	Лицо у меня такое проклятое. Сколько раз пытался
врать — все равно по нему узнают. — Он поднял с земли обло¬
мок фюзеляжа с моторчиком и пропеллером. — Проводи меня
немножко, а?
—	Ладно. Умоюсь вот.
Паша обмыл речной водой разбитые губы, и новые друзья
двинулись с пляжа.
—	Юр! А из-за чего мы подрались-то? Ты хоть помнишь?
—	Из-за характера моего дурацкого. Вот... вот... вот, ну
все бы отдал, чтобы чертов характер свой переменить! Ну что
мне стоило повернуться да отойти! Дурак!
—	Вот и у меня... У меня еще хуже характер. У меня со¬
всем нет этой самой... сдержанности. Мне отец так и говорит:
«Тебе с людьми трудно будет жить!» Ну что мне стоило? Ты
бы меня спросил: «Теплая вода?» А я бы тебе ответил: «Да,
теплая, только, будь такой любезный, отойди, пожалуйста, в
сторону, я тут занимаюсь». Ты бы не отошел? Конечно, отошел
бы, когда вежливо. Правда?
Дойдя до середины мостика, Юра приостановился:
—	Мы давай берегом пойдем. По дороге не надо идти, а
то там наших ребят можем ветре...
Он не договорил, потому что где-то совсем близко грохнул
барабан и не очень мелодично взревел горн.
Из-за высоких хлебов вышли попарно десятка полтора
мальчиков и девочек в белых рубашках с красными галстука¬
ми и стали спускаться к мостику, где в ужасе оцепенели ста¬
роста с оратором.
—	Во! Юрка еще здесь! — Пионеры остановились на мо¬
140

стике, сбившись в кучу перед двумя мальчишками. — Ты что
тут делаешь? Ты дороги не нашел? А это кто?
—	Это? — Юра оглянулся на Пашу. — Это так... Это... ну
просто... Это вообще... — пролепетал он.
Пятнадцать пар глаз уставились на Пашу. Все молчали.
И, не в силах вынести этих взглядов, этого молчания, Паша
облизнул разбитую губу, вытянул руки по швам и, сам не зная
зачем, заговорил громким, отчаянным, срывающимся голосом:
—	Дороги... Дорогие ребята! Мы, пионеры Рожновской
школы, рады приветствовать... рады приветствовать вас в на¬
шем родном колхозе... Мы... Дружба... будет способствовать...
Потому что уверены... потому что мы...
Пионеры слушали очень внимательно, поглядывая то на
заплывший глаз оратора, то на обломок серебристой модели
в руке у Юры.

ФЕОДАЛ ДИМКА
Большие, чисто вымытые окна школьной читальни были
открыты. Тянул мягкий, пахнущий сырой землей ветерок, и
цветы в горшках на подоконниках, всю зиму простоявшие не¬
подвижно, теперь шевелили листочками.
За одним из столиков, под широким солнечным лучом, си¬
дели трое учкомовцев, за другим — провинившийся Димка
Рожков и пострадавшая Нюся Беленькая. Оба маленькие,
худощавые, коротконосые, они сидели на разных концах стола
и с каменными лицами дожидались начала заседания. На лбу
у Нюси красовалась большая фиолетовая шишка.
Учкомовцев разморила весна. Жмурился от света здоровен¬
ный Пашка Грицйна, поеживалась от ветерка, щекотавшего за
ушами, черная, сухонькая Зоя Кольцова, тихонько насвисты¬
вал какой-то вальс председатель учкома Женя Глуханский.
Глаза его за круглыми очками были прикрыты, а длинный с
горбинкой нос в такт вальсу описывал в воздухе круги и вось¬
мерки.
Хлопнула дверь. Вбежала Оля. Странная перемена произо¬
шла в председателе. Свист оборвался. Женя сидел теперь вы¬
прямившись, поджав губы...
142

Сев за стол,. Оля одернула рукава белой футболки, попра¬
вила светлые курчавые волосы и улыбнулась во весь рот:
—	Ой, товарищи, как на улице хорошо! Ой... я прямо не
знаю, как хорошо!
Она быстро взглянула на председателя. А тот сидел пря¬
мой как жердь, рассматривая табличку: «Уходя, гаси свет».
—	Очень жаль, что погода хорошая, — сказал он. — Была
бы похуже,, нам не пришлось бы ждать, пока Смирнова нагу¬
ляется.
Оля замерла с руками на затылке:
—	Как не стыдно! Ты сам послал меня домой за протоко¬
лами!
Председатель долго, старательно зевал, потом ответил:
—	Откуда я знал, что ты будешь наслаждаться природой,
пока другие ждут.
—	Это свинство! — Оля вскочила. Круглое лицо ее покрас¬
нело, синие глаза расширились. — Это свинство! Я всю дорогу
бежала! Я...
—	Хватит вам! Вы! — пробасил Грицина.
—	Ничего не хватит! Мне надоели эти идиотские придир¬
ки! И это очень подло — переносить свою личную неприязнь
на деловые отношения!
Оля села и стала грызть кончик носового платка.
—	Истерика — лучший способ самозащиты, — изрек пред¬
седатель.
С минуту учкомовцы молчали, хмуро поглядывая на «под¬
судимого» и «пострадавшую». Те ёрзали на стульях, усажива¬
ясь поудобней.
Мрачно покачивая темным, нависшим на лоб чубом, Женя
объявил:
—	Н-ну... Многих членов учкома не хватает... Одни боль¬
ны, другие — на соревновании. Я думаю, что мы и вчетвером
сможем обсудить вопрос о поведении этого вот... типа.
Председатель встал во весь свой длинный рост и направил
блестящие стекла очков на Диму:
—	Рожков! Отвечай на вопросы. Был такой факт? В сере¬
дине этого года, когда Беленькая впервые пришла к нам в шко¬
лу, ты обмакнул ее косу в чернильницу.
Димка сидел, опустив голову, держась руками за края
стула.
—	Был, — ответил он тихо.
—	Дальше! Во время зимних каникул, встретив Беленькую
на улице, ты ударил ее снежком в глаз. Верно это или нет?
—	Верно...
—	Так. Теперь скажи мне, Рожков: ты живую мышь в шко¬
лу приносил?
143

Димка молчал. Муха села ему на колено. Он машинально
поймал ее и принялся разглядывать.
—	Рожков! Я тебя спрашиваю!
—	Приносил, — шепнул Димка, отрывая у мухи лапу.
—	А в буфете, во время завтрака, ты сунул эту мышь Бе¬
ленькой за пазуху?
Димка молчал. Зоя постучала карандашом по столу:
—	Рожков! Ты не у себя дома! Брось муху и отвечай!
—	За шиворот, а не за пазуху, — сказал Дима и мрачно
взглянул на нее из-под челки.
—	Хорошо,— продолжал председатель. — Мы тебя, кажет¬
ся, предупреждали, что подобная травля новеньких в совет¬
ской школе недопустима, что, если ты не прекратишь своих
выходок, тебе не поздоровится. И вот, вместо того чтобы ис¬
правиться, ты вчера подставил Беленькой ножку. Она упала
и разбила себе лоб. Так, если не ошибаюсь?
Дима сидел, оттопырив губы. Он тяжело дышал и часто
шмыгал носом. Нюся встала из-за стола. Держа руки по
швам, она проговорила тихим, дрожащим голосом:
—	И еще третьего дня он в меня резинкой стрельнул... Чуть
кровь из уха не пошла...
Она снова села и застыла с неподвижным лицом. Женя
тоже сел, откинувшись на спинку стула и протянув длинные
ноги:
—	Н-ну... Я думаю, дело тут простое. Говорите свое мне¬
ние, и всё.
Учкомовцы молчали. Молчали «подсудимый» и «пострадав¬
шая». За окном, на проводах воздушной сети, уселись две ла¬
сточки. Они, перебирая лапками, боком двигались по проводу
и вытягивали шеи, заглядывая в окно.
—	Выгнать! — басом сказал Грицина.
Зоя подняла указательный палец:
—	Нет, товарищи! Не просто выгнать. Мы, конечно, можем
ходатайствовать о переводе его в другую школу, но, товари¬
щи, тут совершенно другое дело. Все мы здесь старшеклассни¬
ки, и у нас не наблюдается случаев, чтобы мальчишки коло¬
тили девочек. А в младших классах, товарищи, это массовое
бедствие. Мальчишки...
—	Мальчики, — пробасил Грицина.
—	Мальчики смотрят на девочек, как на существа низшие,
всячески их притесняют. И я считаю, что это не что иное, как
пережиток тех времен, когда на женщину смотрели, как на ра¬
быню, товарищи...
—	Загнула! — сказал Грицина.
—	...И по-моему, товарищи, мы должны организовать над
Рожковым товарищеский суд, мы должны сделать этот случай
144

достоянием всей школы, мы должны, товарищи, вытравить эти
феодальные замашки из нашего коллектива.
Она замолчала. «Феодал» Димка кусал нижнюю губу. Ню-
ся посматривала на него.
—	Так, — сказал председатель. — Грицина — за исключе¬
ние. Зоя — за товарищеский суд. Смирнова1 Твое мнение?
Нехотя, все еще грызя платок, Оля проговорила:
—	Если бы всех за это исключали, то тебя давно бы в шко-
-ле не было. Как ты меня в шестом классе изводил!
Председатель разозлился. Темный чуб снова заболтался
над очками:
—	Вот что, Смирнова: мы, кажется, говорим о Рожкове...
Понятно тебе? По-моему, дело ясное. Рожкова предупрежда¬
ли не раз, что такого хулиганства школа не потерпит и что по¬
добное хулиганство...
—	Какое тут хулиганство! — раздался вдруг спокойный то¬
ненький голосок. — Никакого тут хулиганства нет.
Все обернулись. Читальня была как бы перегорожена голу¬
боватыми косыми лучами солнца, и за этими лучами, в даль¬
нем углу, сидела белобрысая девочка лет тринадцати.
Навалившись на стол, закинув красный галстук за плечо, она
писала заголовок для стенгазеты.
—	Как? Что ты сказала? — переспросил Женя.
—	Никакого тут хулиганства нет.
—	Так. А что же это, по-твоему?
Не поднимая головы, девочка ответила спокойно:
—	Просто сохнет он. И все.
—	Чего? — поднял голову Грицина.
—	Сохнет он по ней, говорю. Ну, нравится она ему.
Председатель встал, снял очки и положил их на стол. С не¬
го слетела вся официальность:
—	Погоди... Что ты чепуху городишь! А зачем бьет то¬
гда?
—	Ну, все так делают. Небось, когда по мне Антошкин сох-
нул, я вся в синяках ходила и то никому не жаловалась.
—	Черт!.. Вот так штука! — пробормотал Женя и, заложив
руки за спину, принялся ходить по читальне.
Димка вскочил весь красный. Маленькие серые глазки ме¬
тались из стороны в сторону.
—	Ничего я по ней не сохну! — закричал он свирепо.
Нюся Беленькая сидела, опустив ресницы, такая же крас¬
ная, как и Димка.
—	Врет она! Ничего я по ней не сохну! — повторил Димка
с еще большим остервенением.
Председатель остановился над ним:
—	Ну-ка... Вот что: выйдите-ка на минуту.
g Библиотека пионера, том XI	145

Димка выбежал из комнаты. За ним, семеня тонкими
ножками, вышла Нюся. Женя снова сел за столик.
—	Черт!.. Вот задача! — Он повернулся к девочке. — По¬
слушай!.. Как тебя!.. Ты уверена, что он именно... это... сохнет?
—	Угу, — сказала девочка. — Весь класс знает.
—	Да-а... — Женя подумал немного, теребя кончик но¬
са.— Как же быть? А?.. Если б он из хулиганства ее лупил,
можно было бы ему всыпать. А тут — дело другое. Тут...
—	А нам-то что? — сказал Грицина. — Сохнет не сохнет —
все равно морду бьет.
Зоя проговорила очень серьезно:
—	Нет, Грицина. Это, знаешь, формальный подход. Перед
нами живой человек все-таки. И, может, он даже страдает, то¬
варищи.
Оля наконец вынула изо рта платок, положила его на стол
и скомкала двумя руками.
—	Меня интересует один вопрос, — заговорила она медлен¬
но, не поднимая глаз. — Выходит, что если тебе кто-нибудь не
нравится и ты его изводишь, то тебя за это накажут. Если же
тебе нравится кто-нибудь, так издевайся над ним сколько хо¬
чешь, и тебя же за это пожалеют. Странно очень!
Председатель слегка покраснел:
—	Ничего нет странного. Тут нужно учитывать психологию.
—	Интересно! Какая же это психология?
—	А такая: человеку нравится девочка. Он не решается ей
об этом: сказать, ну и...
Он запнулся. Зоя помогла ему:
—	Понимаешь, он не решается ей сказать, но ему хочется
обратить на себя внимание. Понимаешь?
—	И колотит?
—	Да. Но не в порядке хулиганства, а чтоб обратить вни¬
мание.
Оля встала и в упор посмотрела на Женю:
—	Дайте мне слово, товарищ председатель.
—	Бери, кто его тебе не дает!
—	Вот что я скажу. Рожков у нас не единственный. Вот...
У нас много на него похожих... И даже в десятых классах есть.
И я считаю, что Рожкова и ему подобных нужно судить това¬
рищеским судом, как сказала Зоя... Потому что это безобра¬
зие! Никто не виноват, что им самолюбие не позволяет вести
себя по-человечески. Будь моя воля, я бы этого Рожкова из
школы выгнала... Они воображают, что никто ничего не знает.
Нет! Простите, Женечка! О Рожкове она говорит, что все зна¬
ют, и о других тоже все знают. И, пожалуйста, избавьте нас от
таких...
Снова наступило молчание. Лицо председателя было в
146

Учкомовцы хмуро поглядывали на «подсудимого» и «пострадавшую».

тени, а уши, сквозь которые просвечивало солнце, горели, как
два светофора.
—	Ничего не понимаю, — забормотал он. — Наговорила,
наговорила, а чего наговорила, сама не разберет.
—	Разберу великолепно! И ты разберешь, — буркнула Оля
и опять вцепилась зубами в платок.
—	Какие-то обобщения... которые никому не нужны... Го¬
ворила бы конкретно, что делать с Рожковым.
—	Я знаю, что делать, — сказала Зоя. — Нужно, товарищи,
не администрировать, а создать условия для нормальных дру¬
жеских отношений.
Валяйте. Создавайте, — пожал плечами Грицина.
—	Конкретно: нужно Беленькой и Рожкову дать совмест¬
ную работу.
—	Правильно, — сказал председатель.
—	Бесполезно, — сказала Оля.
—	Почему бесполезно? Общая работа всегда сближает.
—	А знаю, что бесполезно!
Председатель повернулся к ней и почти закричал:
—	Вот что, Смирнова! Хочешь говорить, так говори прямо.
Понятно?
—	Я и так прямо говорю.
—	Конкретно: какую работу дадим?
Грицина потянулся и зевнул:
—	Дать им написать лозунги к Первому мая.
—	Нельзя, — сказала Зоя. — Нужна инициативная работа.
Они помолчали и стали думать. Председатель грыз ноготь.
Грицина рассматривал свои большие, измазанные чернилами
кулаки. Оля широко открытыми злыми глазами смотрела пе¬
ред собой, прижав ко рту платок. Так прошло минуты две.
—	Ничего я по ней не сохну, — раздалось за дверью.
Послышался звук затрещин — одной, другой, третьей, за¬
тем приглушенный писк. Учкомовцы повскакали со своих мест.
Один стул полетел на пол.
—	Рожков! Опять!—заорал Женя. — А ну-ка, войдите
сюда.
За дверью все стихло.
—	Войдите сюда, я вам говорю!
Дверь открылась. Вошла Нюся, красная и взъерошенная.
Она держалась рукой за затылок.
—	А где Рожков?
—	Убёг, — тихо ответила Нюся. — То есть он убежал.
—	Он опять колотил тебя?
Нюся быстро Отняла руку от затылка.
—	Я спрашиваю: он опять тебя ударил?
Нюся подумала немного, опустив глаза.
148

—	Не!.. — коротко ответила она.
...В светлой читальне было тихо и пусто. Девочка, трудив¬
шаяся над стенгазетой, встала из-за стола, потянулась и, по¬
дойдя к подоконнику, села на него. Болтая ногами, мурлыча
какую-то песенку, она смотрела вниз на теплый, тихий пере¬
улок. Крыши домов были уже совершенно сухие, но на мосто¬
вой между голубоватыми, розоватыми и серыми булыжниками
еще чернела сырая земля.
Вот из дверей школы вышли Зоя и Грицина. Они пожали
друг другу руки и разошлись в разные стороны.
Вот выб.ежала Нюся. Она весело поскакала по тротуару на
тонких прямых ногах.
Вот вышли Оля в сером пальтишке и долговязый председа¬
тель в черном костюме. В каждой руке он держал по портфе¬
лю. Они остановились, поговорили немного и медленно побре¬
ли по чистому тротуару, обходя маленькие подсыхающие
лужи. Два портфеля поочередно хлопали председателя по
длинным ногам.
Девочка сползла с подоконника и вернулась к своему сто¬
лу. Наматывая кончик красного галстука на палец, она с гру¬
стью смотрела на испорченный заголовок стенгазеты. Там
было написано: «За отичную учебу».

ДРЕССИРОВЩИКИ
В передней раздался короткий звонок. Бабушка вышла из
кухни и открыла дверь. На площадке лестницы стоял маль¬
чик, которого бабушка еще не видела. Он слегка поклонился
и очень вежливо спросил:
—	Извините, пожалуйста. Тут живет Гриша Уточкин?
—	Ту-ут, — протянула бабушка, подозрительно оглядывая
гостя.
Сам мальчик произвел на нее довольно приятное впечатле¬
ние. Он был одет в тщательно отутюженные синие брюки и
чистенькую желтую тенниску с короткими рукавчиками. На
груди у него алел шелковый галстук, золотистые волосы его
были аккуратно расчесаны на пробор.
При всем этом он держал под мышкой очень грязную и рва¬
ную ватную стеганку, а в другой его руке был зажат конец
веревки, привязанной к ошейнику криволапой, неопределенной
масти собаки с торчащей клочьями шерстью. Вот эта стеганка
и эта собака заставили бабушку насторожиться.
—	Скажите, а можно видеть Гришу?
—	Мо-о-ожно, — после некоторого колебания протянула
бабушка. Она хотела было сказать, что собак не следует во¬
дить в комнаты, что от них одна только грязь, но сдержалась
и лишь добавила: — В ту дверь иди.
150

Однако мальчик не повел собаку в комнату, а строгим го¬
лосом сказал:
—	Пальма, сидеть! Сидеть! Пальма, кому говорят? Сидеть!
Пальма зевнула и села с выражением безнадежной скуки
на бородатой морде. Мальчик привязал конец веревки к пери¬
лам лестницы и только после этого постучал в указанную ба¬
бушкой дверь.
Гриша, коренастый, с копною темных взъерошенных волос
и с суровым выражением лица, пилил в это время какую-то
дощечку, прижав ее коленкой к сиденью стула. Он несколько
удивился, узнав в пришельце Олега Волошина, с которым он
учился в параллельных классах и с которым почти не был зна¬
ком. Гриша выпрямился и, заправляя рубаху в штаны, молча
уставился на гостя.
—	Здравствуй, Уточкин, — сказал тот, прикрыв за собой
дверь. — Ты не удивляйся, что я к тебе пришел. У меня к тебе
одна просьба.
—	Ну? — коротко спросил Гриша.
—	Ты мог бы помочь мне дрессировать собаку?
Гриша всегда был готов взяться за любое дело, но говорить
много не любил:
—	Мог бы. А как?
—	Понимаешь, я ее дрессирую на собаку охранно-сторо¬
жевой службы. Я уже научил ее ходить рядом, садиться по
команде, ложиться... Теперь я с ней отрабатываю команду
«фасс»... Чтобы она бросалась, на кого я прикажу. А для это¬
го нужен ассистент, совсем незнакомый для собаки человек.
—	Чтобы она на него бросалась?
—	Ага. Мы ее уже дрессировали с ребятами нашего клас¬
са, и она очень хорошо на них бросалась, но теперь она с ними
перезнакомилась и больше не бросается. А надо закрепить
рефлекс. Вот я тебя и прошу...
Гриша в раздумье почесал широкий нос:
—	А если покусает?
—	Во-первых, я ее буду держать на поводке, а во-вторых,
ассистент надевает защитную спецодежду. — Олег развернул
стеганку и вынул из нее такие же драные ватные штаны. — Со
мной все мальчишки из нашего класса ее дрессировали, а она
только одного Сережку Лаптева немножко укусила. Согласен?
—	Согласен. А где твоя собака?
—	Я ее на лестнице оставил, чтобы она не знала, что мы с
тобой знакомы. Я сейчас выйду с ней и буду ждать тебя на
Тихой улице. А ты надевай спецодежду, приходи туда и под¬
крадывайся к Пальме, как будто злоумышленник. Ладно?
—	Ладно. Иди!
Олег удалился. Гриша надел кепку и принялся облачаться
151

в спецовку. Это оказалось делом нелегким, потому что брюки
были огромных размеров. Стянув их ремнем под мышками и
завязав тесемочками у щиколоток, Гриша стал похож на очень
большую, диковинной формы гармошку. Ватная куртка, кото¬
рую он надел, несколько поправила дело: свисая ниже колен,
она почти совсем скрыла брюки. Рукава, болтавшиеся санти¬
метров на двадцать ниже кистей рук, Гриша засучивать не
стал.
Грише, конечно, не хотелось, чтобы бабушка увидела его
в таком костюме, поэтому, прежде чем выйти из комнаты, он
приоткрыл дверь и прислушался, а потом уж выскользнул из
квартиры.
Улица Тихая была и в самом деле очень тихой улочкой.
Здесь вдоль тротуаров вкривь и вкось росли старые липы, за
которыми прятались маленькие домики в один и два этажа.
Движение тут было такое небольшое, что между булыжника¬
ми мостовой зеленела травка.
Придя сюда, Гриша издали увидел Олега, который расха¬
живал по мостовой, громко приговаривая:
—	Рядом! Пальма, рядом!
—	Эй! — негромко крикнул «ассистент».
Дрессировщик остановился, скомандовал Пальме сидеть и
кивнул Грише головой: можно, мол, начинать.
Ассистент надвинул на нос кепку, свирепо выпятил ниж¬
нюю челюсть и, слегка приседая, болтая концами рукавов,
зигзагами стал подбираться к собаке.
Пальма заметила ассистента и, сидя, принялась разгляды¬
вать его, склоняя бородатую морду то вправо, то влево. Когда
Гриша приблизился к ней метров на десять, она поднялась и
негромко зарычала.
—	Пальма! Фу! Сидеть! — сказал Олег.
И Пальма неохотно села, продолжая скалить зубы.
Ассистент стал на четвереньки и тоже зарычал.
—	Фасс! — крикнул Олег.
Пальма рявкнула и так стремительно бросилась на Гришу,
что дрессировщик еле удержал ее за веревку.
Гриша вскочил и шарахнулся в сторону.
—	Видал? — тихонько сказал Олег.
—	Ага, — так же тихо ответил Гриша. — Только она и без
твоего «фасса» бросилась бы... Ведь я ее дразнил.
—	Теперь знаешь что? Теперь давай без дразнения. Ты
спрячься за угол, а потом выйди и спокойно иди по тротуару.
И даже не смотри в нашу сторону. Ладно?
—	Ладно!
Гриша добежал до перекрестка, спрятался за угол и, подо¬
ждав там минуту, степенно зашагал по противоположному от
152

Ассистент надвинул на нос кепку и, слегка приседая, болтая концами
рукавов, загзагами стал подбираться к собаке.

Олега тротуару. Вот он поравнялся с ними... Вот прошел
мимо...
—	Фасс!
«Рррав! Рав-рав!»
Обернувшись, Гриша увидел, как Пальма, натягивая ве¬
ревку, рвется к нему.
—	Здорово? — сказал Олег с другого тротуара. — Всё! Спа¬
сибо! Проверка сделана. Снимай спецодежду и иди сюда.
Гриша снял ватник и, отирая пот со лба, приблизился к
дрессировщику. Пальма попыталась цапнуть его за ногу, но
Олег прикрикнул на нее и заставил сесть. Он улыбался, голу¬
бые глаза его блестели, а лицо разгорелось.
—	Видел? Видел, что такое дрессировка? Ты даже не
взглянул на нее, а она уже бросилась!
Стоя несколько поодаль от Пальмы, Гриша ковырял в носу.
—	Ну и что ж, что бросилась! Я ее дразнил, она меня за¬
помнила, вот и бросилась. И в такой одежде она на каждого
бросится. Вот если бы она на ту тетеньку бросилась, тогда дру¬
гое дело было бы! — И Гриша указал глазами на полную
гражданку, которая вразвалочку шла по противоположному
тротуару, держа в руке сумку с продуктами.
Олег перестал улыбаться и тоже посмотрел на гражданку.
Когда она прошла мимо, он присел рядом с Пальмой и, вытя¬
нув руку в направлении прохожей, тихонько скомандовал:
—	Пальма, фасс!
В ту же секунду раздался звонкий лай, и веревка дернула
Олега за руку.
—	Пальма, фу! — Олег с торжеством обратился к Гри¬
ше: — Ну что, а? Ну что, видел?
Только теперь Гриша уверовал в силу дрессировки. Держа
под мышкой свою лохматую спецодежду, он присел на корточ¬
ки перед Пальмой и стал разглядывать ее.
—	Это какая порода? Дворняжка?
—	В том-то и дело, что обыкновенная дворняжка!
—	Если бы овчарка, она еще лучше бросилась бы, — за¬
метил Гриша.
—	А я, ты думаешь, для чего ее дрессирую? Я выучу ее,
пойду в питомник, где служебных собак разводят, покажу, как
я умею дрессировать, и мне дадут на воспитание щенка-ов-
чарку.
Гриша поднялся. Он все еще смотрел на Пальму.
—	Наверняка дадут? — спросил он.
—	Не совсем наверняка, а просто я так думаю.
—	А у нас в городе есть... эти самые... где овчарок разво¬
дят?
—	Питомники? Конечно, есть. При Досаафе есть, при
154

Управлении милиции есть... Я в Досааф пойду. Вот только от¬
работаю с ней лестницу, барьер и выдержку и пойду показы¬
вать.
—	А что такое лестница, барьер и выдержка?
—	Лестница — это чтобы она умела подниматься и спу¬
скаться по приставной лестнице. Барьер — это чтобы она уме¬
ла преодолевать заборы, а выдержка — это так: я, например,
скомандую ей сидеть, потом уйду куда-нибудь, хотя бы на пол¬
часа, и она не сойдет с места до тех пор, пока я не вернусь.
До сих пор Гриша мало был знаком со служебным собако-
еодством. Он слышал, что есть собаки-ищейки, раза два он ви¬
дел в кино замечательно умных овчарок, совершавших подви¬
ги вместе с пограничниками. Но всегда ему казалось, что
воспитание подобных собак доступно лишь особым специали¬
стам.
И вот теперь он увидел, что не специалист, а простой
школьник заставляет не овчарку, а самую паршивенькую
дворняжку по команде садиться, по команде ходить рядом, по
команде бросаться на прохожих.
С виду флегматичный, угрюмый, Гриша был человеком
страстным, увлекающимся. Он представлял себе, как идет ря¬
дом с огромной овчаркой, от которой все шарахаются в сторо¬
ны, как он приходит с ней в школу и как на глазах у изумлен¬
ных ребят этот свирепый, клыкастый зверь по одному его,
Гришиному, слову перебирается через двор, поднимается по
приставной лестнице на чердак сарая и спокойно, не сходя с
места, сидит во дворе, пока Гриша занимается в классе.
—	Волошин, а где ты научился... это самое... дрессировать?
—	Очень просто. Купил себе в магазине книжку, «Служеб¬
ное собаководство» называется, по ней и научился.
—	Я себе тоже такую куплю. С собаками вот плохо... Я бы
мог какую-никакую дворняжку поймать, только бабушка про¬
гонит.
Ребята долго беседовали, стоя на краю тротуара. Олег по¬
казал Грише все штуки, какие умела проделывать Пальма.
Гриша был так увлечен этим, что только раз оглянулся, услы¬
шав в отдалении неторопливые, четкие шаги. По противопо¬
ложному тротуару шел милиционер — высокий, стройный,
подтянутый, с лейтенантскими погонами. Заложив большие
пальцы рук за поясной ремень, он поглядывал на ребят, возив¬
шихся со смешной собакой, и улыбался. Олег тоже заметил
милиционера.
—	Смотрит, — тихо сказал он.
Польщенные вниманием лейтенанта, ребята снова огляну¬
лись на него и тоже улыбнулись. Тот слегка им подмигнул.
И вдруг Гриша вспомнил, что, по словам Олега, в Управлении
155

милиции тоже ведь есть питомник. Он тихонько толкнул Оле¬
га в бок и зашептал:
—	Покажи ему! Покажи ему, как она бросается!
—	Неудобно.
—	Ну, чего неудобно! Шутя ведь. Покажи!
Олег секунду поколебался, потом присел, вытянул руку в
направлении милиционера и громко, чтобы тот слышал, крик¬
нул:
—	Пальма, фасс! Фасс!
Пальма рванулась, выдернула веревку из руки Олега и с
яростным лаем понеслась к милиционеру.
—	Тикай! — в ту же секунду крикнул Гриша.
Что было дальше с Пальмой, ребята не видели. Кинув сте¬
ганку на тротуар, Гриша юркнул в ближайшие ворота, Олег
бросился за ним.
Ребята даже не разглядели двора, в который они забежа¬
ли, они заметили только, что у забора, справа от ворот, возвы¬
шается большая поленница, а между поленницей и забором
есть щель шириной сантиметров в тридцать, если не меньше.
Оба, словно сговорившись, свернули направо, втиснулись в эту
щель и замерли.
Через несколько секунд до них донеслись размеренные ша¬
ги, затем стук пальцев по стеклу окна. Все это слышалось со¬
всем близко, почти у самой поленницы. Прошло еще несколько
секунд. Щелкнула задвижка, скрипнула дверь. Женский голос
немного встревоженно спросил:
—	Вам кого?
—	Это ваши дети хулиганят, собак на прохожих натрав¬
ливают?
—	Де-ети? — протянула женщина. — У нас во всем доме
ни одного ребенка нет.
—	Ни одного ребенка нет, а я видел, как двое сюда побе¬
жали... Видите, что она мне сделала? Видите?
—	Пожалуйста, войдите да посмотрите, если не верите.
Двор у нас проходной. Вон калитка! Наверно, туда и убежали.
Несколько секунд длилось молчание.
—	Ну, виноват... — пробормотал наконец лейтенант.
—	Пожалуйста, — сухо ответила женщина.
Хлопнула дверь. Шаги милиционера стали удаляться
в сторону, противоположную от ворот, и скоро совсем за¬
тихли.
Все это время мальчики простояли не шевелясь, не дыша,
стиснутые между кирпичным забором и поленьями.
—	Вылезай,— прошептал Гриша.
—	Тише ты, дурак! — прошипел Олег и вцепился пальцами
в Гришину руку повыше локтя. Он весь дрожал от испуга.
156

—	Вылезай! А то вернется — здесь искать оудет, — сказал
Гриша и силой вытолкнул Олега из-за поленницы.
Не взглянув во двор, не поинтересовавшись, там ли мили¬
ционер или нет, ребята выскочили за ворота и со всех ног по¬
мчались по улице.
Они остановились только в подъезде Гришиного дома. На
носу и щеке ассистента красовались большие ссадины: он обо¬
драл лицо о поленья. Новенькие синие брюки дрессировщика
были испачканы смолой, к ним прилипли мелкие щепочки и че¬
шуйки сосновой коры.
—	Вот это влипли! — медленно проговорил он, когда отды¬
шался. — Дурак я был, что тебя послушался.
—	Дурак, что веревку выпустил, — буркнул Гриша и сел
на ступеньку, подперев подбородок кулаками, надув губы.
Олег подошел к Грише и наклонился над ним:
—	Ты знаешь, что теперь будет? Думаешь, это дело так
оставят? На представителя власти собак натравливать!
—	И ничего не будет. Скажем, что нечаянно: показать хо¬
тели,— проворчал Гриша.
—	«Показать хотели»! — передразнил Олег. — А кто тебе
поверит, что показать хотели? Как ты докажешь, что хотели
показать?
Гриша угрюмо молчал. На душе у него было тошно.
—	А ты еще спецодежду потерял, — продолжал допекать
его Олег. — Мне она не нужна, а знаешь, что теперь будет?
Нас найти могут по этой спецовке.
—	Как еще —найти? — уныло спросил Гриша.
—	А очень даже просто: приведут ищейку, дадут ей поню¬
хать спецодежду, и она по запаху найдет и меня и тебя, пото¬
му что ты тоже ее надевал.
Гришу совсем взяла тоска. Он встал, заложил руки за спи¬
ну и, вцепившись пальцами в локти, прошелся по площадке.
Через минуту он остановился перед Олегом:
—	Слушай! Давай так: если тебя поймают, ты не говори,
где я живу, скажи, что не знаешь. А если меня поймают, я не
буду говорить, ладно?
—	Ладно. — Помолчав немного, Олег вздохнул. — Пока!
Пошел. Тут еще уроки надо готовить...
Высунув голову из двери, он посмотрел направо, посмотрел
налево и рысцой затрусил по улице, то и дело оглядываясь...
Гриша поплелся на второй этаж, в свою квартиру.
Бабушка, открывшая ему дверь, сразу заметила ссадины
на его лице:
—	Ишь, ободрался. Где это тебя угораздило?
—	Так просто... — буркнул Гриша и прошел в комнату.
До вечера он слонялся по квартире без дела, часто подхо-
157

дил к двери, со страхом прислушиваясь к шагам на лестнице,
ожидая, что вот-вот раздастся звонок и на пороге появится
милиционер с овчаркой.
А на дворе, как назло, стоял чудесный сентябрьский день.
На улице, под окнами у Гриши, происходил напряженный
матч между командой ребят из Гришиного дома, в которой он
всегда играл вратарем, и футболистами соседнего двора.
—	Гришк! Иди! Проигрываем без тебя! — кричали ему ре¬
бята, когда он выглядывал в окно.
—	Не хочется, — угрюмо отвечал Гриша и отходил в глу¬
бину комнаты.
Настал вечер. Пришли папа и мама. Сели ужинать. Глядя
себе в тарелку, Гриша жевал котлету так медленно, так не¬
охотно, что мама встревожилась:
—	Гришунь, что это ты скучный такой?
—	Так...
Потянувшись через стол, мама пощупала ладонью Гришин
лоб:
—	Всегда такой аппетит у ребенка, а тут еле жует.
—	Похоже, с ребятами чего не поделил. Видишь, нос ему
поцарапали, — сказал папа. — Верно я говорю, Григорий Ива¬
нович?
Гриша ничего не ответил. Он молчал до конца ужина и
только за чаем обратился к отцу:
—	Пап, вот у нас один мальчишка натравил собаку на ми¬
лиционера, и она его укусила. Что ему будет, этому мальчиш¬
ке, если его поймают?
—	Как— что будет? Родителей оштрафуют, в школу сооб¬
щат... За такое хулиганство по головке не погладят.
—	Это сегодняшний небось натравил, — заметила ба¬
бушка.
—	Какой «сегодняшний»? — переспросил папа.
—	Да приходил тут к Гришке один. С виду аккуратный та¬
кой, а с ним собака... ну до того отвратительная — прямо гля¬
деть тошно.
* * #
На следующий день было воскресенье. Все семейство со¬
бралось идти обедать к Гришиной тетке, которая праздновала
день своего рождения.
Гриша хотел было сказать, что ему нездоровится, и остать¬
ся дома, но потом представил себе, как он будет томиться в
квартире один-одинешенек в то время, когда можно было бы
сидеть среди веселых тетиных гостей, кушать всякие вкусные
вещи и слушать радиолу...
158

Гриша отважился пойти. Как назло, папа, мама и бабуш¬
ка решили не ехать на автобусе, а прогуляться пешком. В каж¬
дом милиционере Грише чудился тот самый лейтенант, и он не
шел по улице, а все время маневрировал. Едва увидев челове¬
ка в милицейской форме впереди себя, он сразу отставал от
родных и шел за ними, почти уткнувшись лицом в папину спи¬
ну. Обнаружив милиционера сзади, он забегал вперед и шел
так близко от родителей, что они наступали ему на пятки.
—	Слушай, друг, да иди ты, как люди ходят, что ты вер¬
тишься, как заведенный! — не выдержал отец.
В этот момент шагах в пятнадцати от Гриши из какого-то
магазина вышел высокий милиционер и направился прямо
к нему. Гриша не успел разглядеть его лица, не заметил, ка¬
кие на нем погоны. Он тут же юркнул в ближайший подъ¬
езд и взбежал на площадку второго этажа. Минуты две все
семейство Уточкиных стояло перед подъездом, тщетно покри¬
кивая:
—	Григорий! А ну, довольно тебе дурить! Что, маленький,
в самом деле?
—	Гришка, будешь озорничать, домой отправишься, слы¬
шишь?
...С не меньшими предосторожностями шел Гриша на сле¬
дующее утро в школу.
У школьного подъезда он встретил Олега. На нем вместо
синих брюк были теперь серые, вместо желтой тенниски была
белая рубаха. На голове у Олега сидела соломенная крымская
шляпа с огромными полями, которая делала его похожим на
гриб.
—	Ну как? — спросил Гриша, поздоровавшись с Олегом.
—	Пока ничего. Я костюм переменил для маскировки. Ви¬
дишь?
—	Пальма вернулась?
—	Вчера еще. А у тебя как?
—	Пока в порядке.
Прошло три дня. Никаких неприятностей за это время не
случилось. Гриша постепенно осмелел. Он снова начал играть
с ребятами в футбол и уже не шарахался в подъезды при виде
милиционера. То же было и с Олегом. Скоро Гриша опять стал
мечтать о воспитании овчарки и однажды, встретив во время
перемены Олега, спросил его:
—	Ну как, дрессируешь?
—	Нет. У меня Пальма сейчас больна.
—	Чем больна?
—	Да так что-то... Ничего не ест, не пьет да все лежит...
—	Когда будешь опять дрессировать, возьми меня, ладно?
Я поучиться хочу.
159

Дрессировщик обещал позвать Гришу, а в следующее вос¬
кресенье случилось вот что.
Папа, мама и Гриша сидели за обеденным столом. Бабуш¬
ка ушла зачем-то в кухню. Вдруг раздался звонок, бабушка
открыла дверь и ввела в комнату Олега. Тот тяжело дышал, не
то от волнения, не то от быстрого бега. На лбу и носу его бле¬
стели мелкие капельки пота.
—	Здрасте! — сказал он и, помолчав, добавил: — Прият¬
ного аппетита!
Затем он помолчал еще немного, вобрал в себя воздуху и
вдруг выпалил:
—	Уточкин, я пришел тебе сказать, что тебе нужно делать
прививки!
В комнате на секунду стало очень тихо.
—	Какие прививки? — спросил Гриша.
—	От бешенства. У нас Пальма заболела, перестала есть
и пить, а потом ушла куда-то и пропала. Мама пошла в вете¬
ринарную поликлинику, и ей там сказали, что у Пальмы могло
быть бешенство, только тихое. Вот! И теперь мне, маме, тебе
и другим ассистентам надо делать прививки.
—	Та-ак! — негромко сказал Гришин папа.
—	Ну, вот словно сердце чуяло! — проговорила бабуш¬
ка. — Только он пришел со своей собакой этой, так... ну словно
в меня что-то стрельнуло: не бывать добра от этой собаки, не
бывать!
Олег добавил, что прививки надо делать срочно, потому что
Пальма могла болеть уже давно, и ушел. Гриша расспросил
отца о том, как проявляется бешенство, и после этого весь ве¬
чер бегал на кухню к крану пить воду, чтобы проверить, не
начинается ли у него водобоязнь.
Он лег спать в очень мрачном настроении, проснулся на
следующее утро тоже не в духе. Но, придя в школу, сразу раз¬
веселился.
У школьного крыльца большая толпа ребят встретила его
хохотом и громкими криками:
—	Во! Еще один бешеный!
—	Привет взбесившемуся!
Оказалось, что у Олега в школе, помимо Гриши, было еще
целых тринадцать ассистентов и всем им нужно было сегодня
идти на Пастеровскую станцию.
Вся школа уже знала об этом, и шуткам не было конца.
«Бешеные» не обижались, а наоборот, сами развлекались
вовсю.
Среди школьниц нашлось несколько девочек, которые боя¬
лись подходить к помощникам Олега, считая их уже заразны¬
ми. К великому удовольствию всех ребят, ассистенты на каж¬
160

дой'перемене гонялись за этими девчонками, щелкая зубами и
страшно завывая.
По окончании уроков десятка четыре школьников задумали
провожать ассистентов и дрессировщика на Пастеровскую
станцию.
—	Олег, командуй!.. Олег, построй своих бешеных! — раз¬
давались крики, когда наши герои вышли на улицу.
—	Бешеные! Построиться! Правое плечо вперед, шагом
марш! — скомандовал Олег.
Ухмыляющиеся ассистенты парами замаршировали по тро¬
туару, а провожающие густой толпой последовали за ними,
играя на губах веселый марш.
Войдя во двор, где помещалась станция, ребята подняли
такой шум, что все медицинские работники повысовывались из
окон.
Врачи и сестры сначала рассердились на ребят, но, узнав,
что это провожают Олега, о котором они уже слышали вчера
от его мамы, и что с ним четырнадцать ассистентов, они сами
начали смеяться.
Провожающие остались во дворе, а дрессировщик и его по¬
мощники вошли в помещение станции и выстроились в очередь
у окошка с табличкой: «Запись первичноукушенных». Эта таб¬
личка всех еще больше развеселила. Гриша даже выбежал во
двор, чтобы сообщить ребятам:
—	Мы теперь не бешеные, а первичноукушенные!
Получив от врача направление на укол, ассистенты вышли
во двор. Олег скомандовал: «Первичноукушенные, построить¬
ся!» — и все торжественным маршем направились в районную
амбулаторию, где ассистентам и дрессировщику впрыснули по
порции сыворотки в животы. И, хотя уколы были довольно бо¬
лезненны, всем по-прежнему было очень весело.
После прививок «первичноукушенные» и провожающие
кучками разошлись по домам в разные стороны. Гриша и Олег
жили дальше всех, поэтому они скоро остались одни.
Бодро шагая рядом с Гришей, Олег вспомнил все пережи¬
тое за сегодняшний день.
—	Мы теперь благодаря Пальме на всю школу прослави¬
лись!— говорил он улыбаясь. — Хотя нам и уколы теперь де¬
лают...
—	Угу, зато смеха было сколько! — вставил Гриша.
—	Главное — ко всему относиться с юмором, — философ¬
ствовал Олег. — Если будешь ко всему относиться с юмором,
то никакие неприятности тебе... — Он вдруг умолк, замедлил
шаги и скоро совсем остановился, глядя куда-то вперед, в од¬
ну точку. Он уже не улыбался. Лицо его побледнело и приняло
самое разнесчастное выражение.
161

Гриша взглянул в том направлении, куда смотрел Олег, и
тоже весь как-то осунулся. Недалеко от них на середине пере¬
крестка стоял постовой милиционер низенького роста, с боль¬
шими, закрученными вверх усами.
Секунд пятнадцать ребята молча смотрели на этого мили¬
ционера, потом взглянули друг на друга.
—	Э-э, а лейтенант-то? — совсем тихо, упавшим голосом
сказал Гриша.
Олег молчал. Ребята машинально тронулись дальше и дол¬
го шли, не говоря ни слова.
—	А может, она его не покусала, — сказал наконец Гриша.
—	Почем я знаю, — почти шепотом ответил Олег.
—	А может, она и вовсе не бешеная, да?
Олег вдруг остановился.
—	А если бешеная? А если покусала, тогда что? —вскрик¬
нул он неожиданно тоненьким, пискливым голоском.
—	Предупредить нужно, да? — глядя себе под ноги, ска¬
зал Гриша.
—	А ты думаешь, не надо? Думаешь, не надо? А если че¬
ловек из-за нас умрет? Тогда что?
—	Вот я и говорю: надо.
—	«Надо, надо»! А как ты предупредишь? Как предупре¬
дишь? Пойдешь и скажешь ему: «Здравствуйте! Это мы на вас
собаку натравили. Теперь идите делать прививки!»? Так ты
ему скажешь, да? Знаешь, что он с нами сделает?
Ребята подошли к крыльцу старинного особняка, украшен¬
ному каменными львами со щербатыми мордами. Олег поло¬
жил на одну из ступенек свой портфель и сел на него. Сел ря¬
дом с ним и Гриша. Глаза у дрессировщика покраснели, он ча¬
сто моргал мокрыми ресницами и хлюпал носом.
—	Дурак я... Нет... нет, не дурак, а просто идиот, что по¬
слушался тебя, — причитал он, мотая из стороны в сторону
головой. — Послезавтра папа из отпуска приезжает, а я... я
ему такой подарочек... «Платите штраф рубликов двадцать за
вашего сына».
—	И еще из пионеров исключат, — добавил Гриша.
Долго сидели дрессировщик и ассистент на ступеньках
крыльца между каменными львами. Лица обоих выражали та¬
кое уныние, что прохожие замедляли шаги, поглядывая на них.
Уже давно настало время обеда, но ни Гриша, ни Олег не
вспомнили об этом.
Каждый из них с тоской представлял себе, как его задер¬
живают в милиции, как вызывают туда ничего не подозреваю¬
щих родных и как,, наконец, на глазах у всего класса снимают
с него пионерский галстук. И каждый чувствовал, что он не в
силах вынести все это. И каждого вместе с тем мороз подирал
162

по коже, как только он начинал думать о лейтенанте, который
мог умереть мучительной смертью из-за их малодушия.
—	У него, может, дети есть, —медленно проговорил Гриша.
Олег помолчал немного, потом сказал решительным то¬
ном:
—	До приезда папы из отпуска ничего не будем делать.
Послезавтра папа приедет, я его встречу как следует, а после
послезавтра пойдем и заявим.
Гриша не ответил. Олег помолчал еще немного и вдруг бы¬
стро поднялся:
—	Нет, не могу! Уж лучше сразу, чем еще два дня мучить¬
ся. Идем!
Гриша не шевелился. Он сидел на ступеньках, опустив го¬
лову, и молчал.
—	Ну, пошли! Решили, так уж решили, — сказал Олег.
—	Куда пошли? — проворчал Гриша, не поднимая головы.
—	Ну, в милицию, в третье отделение. Пойдем, расскажем
все, а там они уж сами найдут того лейтенанта и предупредят.
Пошли!
Но Гриша и на этот раз не шевельнулся.
—	А мне чего ходить? Твоя собака, ты и иди.
—	Ах, так! Ну и пожалуйста!.. Как хочешь!.. — Олег
всхлипнул. — Сам подбил меня, чтобы натравить, а теперь в
кусты... Как хочешь... Пожалуйста!..
И Олег, вытянувшись в струнку, слегка подрагивая узкими
плечами, не оглядываясь, быстро пошел по тротуару.
Тут только Гриша поднял голову и стал смотреть вслед
удаляющемуся товарищу. Через минуту он вскочил и рысцой
догнал дрессировщика:
—	Ладно. Пошли.
Приятели рядышком зашагали по тротуару. Пройдя два
квартала молча, Олег громко, с какой-то судорожной уверен¬
ностью в голосе, заговорил:
—	Вот увидишь, что нам ничего не будет! Ну, вот уви¬
дишь!.. Ведь они же должны понимать!.. Ведь мы же благород¬
ный поступок... Ведь мы же ему, может быть, жизнь спасаем,
правда? Ведь они должны понять, правда?
Гриша молчал, только сопел.
И вот они остановились перед подъездом, рядом с которым
была прибита вывеска: «Третье отделение милиции».
—	Пошли?—чуть слышно сказал Олег, взглянув на Гришу.
—	Пошли, — прошептал тот.
И оба не двинулись с места.
—	Ну, идем? — сказал через минуту Олег.
—	Идем.
Олег приоткрыл дверь, заглянул в нее, потом тихонько,
163

словно крадучись, вошел в подъезд. Следом за ним бочком
протиснулся и Гриша.
Ребята очутились в длинном коридоре с двумя рядами за¬
крытых дверей. Только первая дверь справа была открыта.
Она вела в комнату, разделенную на две части деревянным
барьером.
Первая половина комнаты была пуста, если не считать ми¬
лиционера, стоявшего у двери. За барьером у стола стоял ма¬
ленький, толстый лейтенант с красным лицом и что-то сердито
кричал в телефонную трубку. За другим столом в дальнем уг¬
лу сидел еще один милицейский работник.
—	Вам чего тут нужно? — строго спросил милиционер у
двери, как только ребята сунулись в комнату.
—	Нам?.. Нам... начальника... — пролепетал Олег.
—	Какого начальника? Дежурного? По какому вопросу?
—	Нам по вопросу... нам заявить нужно, по очень важно¬
му...
—	Дежурный занят. Посидите здесь, — сказал милицио¬
нер, пропуская ребят в комнату, и передразнил с усмешкой: —
«Заявить»!
Ассистент с дрессировщиком сели на скамью с высокой
спинкой. Лица их теперь стали серыми от страха, потому что
толстый лейтенант, сверкая маленькими глазками и с каждой
секундой все больше распаляясь, кричал в телефон:
—	А я из-за вас получать взыскания не намерен, товарищ
Фролов! Понятно вам? Не намерен! Я лучше сам на вас взы¬
скание наложу... Письмо получено. Да, да, получено, товарищ
Фролов. — Лейтенант взял со стола какой-то зеленый конверт,
потряс им над головой и с размаху бросил на стол. — И вы ду¬
рака не валяйте, товарищ Фролов! Маленького из себя не
стройте!
Тут Гриша почувствовал, как Олег толкнул его в бок, и
услышал его взволнованный шепот:
—	Дураки мы! Пойдем скорее! Ведь письмо написать мож¬
но... Напишем письмо, и всё!
Ребята поднялись.
—	Всё! Кончены разговоры! Всё!—яростно прокричал тол¬
стый дежурный, треснул трубкой о рычаг и, сопя, повернулся
к мальчикам: — Так! Слушаю вас!
Мальчики взглянули друг на друга и ничего не ответили.
—	Ну? Что вам угодно? — повысил голос дежурный.
—	Нам... мы... нам ничего... мы просто так... — пробормо¬
тал Олег.
—	Как это «просто так»? Гулять, что ли, сюда пришли?
—	Мы... мы... Пойдем, Уточкин, — быстро сказал Олег.
Мальчики дернулись было к выходу, но тут же застыли на
164

месте, в ужасе приоткрыв рты и вытаращив глаза. В дверях
стоял тот самый лейтенант.
Гриша так и не запомнил, сколько длилось страшное, ле¬
денящее душу молчание. Ему казалось, что прошли целые ча¬
сы, прежде чем Олег выговорил сдавленным голосом:
—	Здравствуйте, товарищ лейтенант!
—	Здравия желаю! — ответил тот, вглядываясь в мальчи¬
шек.
И вдруг дрессировщик и ассистент, словно подхваченные
волной отчаяния, заговорили одновременно, заговорили гром¬
ко, быстро, перебивая друг друга, стараясь друг друга пере¬
кричать:
—	Товарищ лейтенант, вы... вы... нас простите, это мы на
вас тогда собаку...
—	Ага... нечаянно... мы вам только показать...
—	Мы ее дрессировали на собаку охранно-сторожевой
службы...
—	Он поводок нечаянно упустил. Он вам только показать,
а она вырвалась...
—	Мы отрабатывали с ней команду «фасс», и мы хотели
потом пойти в питомник и показать, как мы ее дрессируем...
—	Вам теперь прививки надо делать...
—	И мы хотели попросить, чтобы нам дали настоящую ов¬
чарку на воспитание, и...
—	Потому она, может быть, бешеная. Нам тоже делают
прививки...
По мере того как дрессировщик с ассистентом несли эту
околесицу, лицо лейтенанта становилось все жестче, все сер¬
дитее.
—	Ясно! Хватит! — вдруг крикнул он и, сунув руки в кар¬
маны брюк, большими шагами стал ходить по комнате.
Ребята умолкли. От них, как говорится, пар шел.
—	А, ч-ч-черт! — прорычал высокий лейтенант.
Дежурный сидел, низко склонив голову над столом, и Гри¬
ша заметил, как он покусывает губы, чтобы не рассмеяться.
Милиционер, сидевший в углу, закрыл лицо растопыренными
пальцами правой руки, и плечи у него дрожали. И милицио¬
нер, стоявший у двери, тоже сдерживал улыбку.
—	А, ч-черт! — повторил лейтенант и вдруг, вынув руки из
карманов, сжав кулаки, остановился перед мальчишками.—
Да вы... Да я вас сейчас... да я... — выкрикнул он громко и, так
и не договорив, снова принялся шагать по комнате.
—	Это которая тебе брюки на коленке порвала? — спросил
дежурный, все еще глядя в стол.
Лейтенант не ответил. Тогда дежурный поднял голову и
обратился к Грише:
165

—	Так! Твой адрес и фамилия?
—	Кузнецов переулок, дом три, квартира восемь, — тихо
ответил тот.
Дежурный записал адрес на четвертушке бумаги и посмот¬
рел на Олега:
—	Твой?
—	Проезд Короленко, дом пятнадцать, квартира один.
—	Так. Идите!
Мальчики направились к двери, но, сделав два шага, Олег
остановился и обернулся к дежурному:
—	Скажите, пожалуйста, а что нам теперь будет?
—	Там увидим. Идите, пока целы.
Милиционер, стоявший в дверях, пропуская ребят, легонь¬
ко щелкнул Гришу по макушке.
Очутившись на тротуаре, мальчишки бросились бежать,
словно боясь, что лейтенант сейчас выскочит и погонится за
ними. Когда же свернули в ближайший переулок, Олег вдруг
остановился, сунул руки в карманы брюк и прислонился спи¬
ной к стене дома.
—	Дураки, дураки и дураки! — сказал он медленно и не¬
громко.
—	Кто... дураки?
—	Мы с тобой дураки: зачем мы правдашные адреса дали?
Ведь никто не проверял.
Гриша в ответ на это только вздохнул.
*	* *
Одиннадцать дней Гриша ждал, что его родителей вызо¬
вут в милицию. На двенадцатый день, когда он был в школе,
раздался звонок. Бабушка открыла дверь и увидела стройно¬
го лейтенанта в милицейской форме.
—	Виноват! Здесь живет Гриша Уточкин?
—	Зде-е-есь, — протянула бабушка упавшим голосом.
—	Дома он?
—	Не-е-ту... В школе!..
—	Разрешите на минуту!..
Бабушка посторонилась, пропуская лейтенанта в перед¬
нюю, и тут только заметила, что лейтенант ведет на поводке
щенка-овчарку с острой мордой, торчащими ушами и высоки¬
ми толстыми лапами.
—	Вот, передайте ему, пожалуйста, — сказал лейтенант,
вкладывая конец поводка в бабушкину руку. — На ошейнике
монограмма есть. И скажите, что привет им обоим от лейте¬
нанта Самойленко.
Лейтенант приложил руку к козырьку и удалился.
166

Бабушка выпустила из рук поводок и долго стояла, уперев
руки в бока, глядя на щенка, который расхаживал по перед¬
ней, потягивая носом. Потом она сходила в комнату, надела
очки и, вернувшись в переднюю, присела на корточки.
—	Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! — сказала она, чмок¬
нув губами.
Щенок подошел к ней, виляя хвостом и улыбаясь. Придер¬
живая его за спину, бабушка нашла на ошейнике металличе¬
скую пластинку. На ней было выгравировано:
«Грише Уточкину и Олегу Волошину от работников 3-го от¬
деления милиции».
—	Ишь ты!.. — прошептала бабушка.

ИССЛЕДОВАТЕЛИ
Как-то раз, еще будучи студентом-практикантом, я присут¬
ствовал на уроке Николая Николаевича.
Николай Николаевич стоял, вытянувшись перед классом,
чуть приподняв седую бородку клинышком. Белая, вся в вих¬
рах и завитушках шевелюра его резко выделялась на фоне
классной доски, а черная суконная блуза-«толстовка» почти
сливалась с ней. В правой руке он держал раскрытую книгу, в
левой — пенсне на черной тесемочке. Не глядя в книгу, чуть
помахивая пенсне, он взволнованно читал:
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Сидя на самой задней парте, я видел перед собой тридцать
шесть затылков и по ним мог судить о том, с каким вниманием
слушают ребята Николая Николаевича. Темные и белобрысые,
с косами и без кос — все затылки держались на слегка вытя¬
нутых шеях и были совершенно неподвижны.
Но вдруг два затылка — один рыжий, другой черный —
оживленно задвигались. Двое мальчишек, сидевших на одной
168

парте, принялись указывать друг другу куда-то под пото¬
лок и громко шептаться.
Николай Николаевич укоризненно взглянул на ребят. Те
угомонились, но ненадолго. Вскоре рыжий поднял маленький
грязный кулак и кому-то им погрозил.
Несколько учеников возмущенно взглянули на рыжего. Ни¬
колай Николаевич нервно дернул бородкой в его сторону.
—	Анатолий, голубчик! Если тебе неинтересно, можешь
выйти из класса, но другим слушать, пожалуйста, не мешай,—
сказал он сдержанно и продолжал чтение.
Дойдя до второй части стихотворения, Николай Николае¬
вич понизил голос. Гневно поглядывая на класс, он стал чи¬
тать медленно и тяжело:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
—	Хи-хи! — раздалось в классе.
Николай Николаевич захлопнул книгу.
—	Я не могу... — заговорил он подрагивающим голосом.—
Я не могу продолжать урок при таком отношении к творчеству
Михаила Юрьевича. Я убедительно прошу Анатолия выйти из
класса и не мешать коллективу работать.
Рыжий мальчишка сидел за своей партой не шевелясь.
—	Толька, выйди!.. Слышишь? Выходи, Толька! — закри¬
чало несколько голосов.
Толька вздохнул на весь класс и направился к двери.
—	Виноват! Минутку! — проговорил Николай Николае¬
вич. — Подойди, пожалуйста, сюда.
Мальчишка повернулся и подошел к учителю. Маленькое
лицо его было светло-малинового цвета, на нем такие же ры¬
жие, как волосы, поблескивали веснушки, и из этого пестрого
окружения тоскливо смотрели небольшие голубые глаза.
Николай Николаевич осторожно приподнял кончик крас¬
ного галстука, висевшего на шее у Анатолия.
—	Что это такое? — спросил он.
—	Галстук, — тихо сказал мальчишка.
—	Какой галстук?
—	Пионерский.
Мальчишка не проговорил, а прохрипел это, но все в клас¬
се услышали его.
Николай Николаевич серьезно посмотрел на класс:
—	Обращаю внимание товарищей пионеров на это явле¬
ние. Анатолия прошу подождать меня возле учительской.
Николай Николаевич умолк и протянул руку с пенсне по
169

направлению к двери. Мальчишка с напряженной физиономи¬
ей вышел из класса.
—	Безобразие! До чего разболтались! — пробормотал Ни¬
колай Николаевич, снова раскрывая книгу.
Но в это время сдержанно засмеялся один ученик, потом
другой, третий, и через несколько секунд уже громко хохотал
весь класс. Все смотрели туда, куда только что глядел постра¬
давший Анатолий.
Посмотрел туда и Николай Николаевич. Посмотрел и я.
На стене, под самым потолком, была вентиляционная от¬
душина, прикрытая железной решеткой величиной с тетрадь.
И за этой решеткой виднелось человеческое лицо. Николай Ни¬
колаевич сразу притих. Мягкими шажками он сошел с кафед¬
ры и стал напротив решетки, заложив руки за спину.
—	Эт-то что такое? — проговорил он очень тихо.
В коридоре раздался звонок. Учебный день кончился, но и
классе царила такая же тишина, как и в начале урока.
Физиономия за решеткой быстро уплыла в темноту.
Николай Николаевич почти выбежал из класса. Я бросил¬
ся за ним.
*	* *
Мы разыскали дворника, узнали от него, что попасть в вен¬
тиляционную систему здания можно только через котельную,
и вместе с ним спустились в подвальный этаж. Дверь котель¬
ной оказалась запертой. Николай Николаевич шепотом спро¬
сил дворника:
—	Матвей Иванович, могу я узнать, как они сюда попали?
—	Стало быть, через окно, — ответил тот, ковыряя ключом
в замке.
Вошли в котельную. Там было прохладно, пахло сажей.
Слева, высоко от пола, светились два окна с покатыми подо¬
конниками, справа стояли два бездействующих (был май),
коричневых от ржавчины котла. В конце помещения кирпич¬
ная стена имела выступ, похожий на огромную голландскую
печь. Внизу на выступе имелась металлическая дверка, тоже
похожая на печную, но только гораздо больших размеров.
Дворник молча указал нам на нее.
—	Николай Николаевич... — начал было я.
—	Тшшш!
Мы услышали шорох, и все трое тихонько спрятались за ко¬
тел. Послышалось два приглушенных голоса:
—	Ну, чего ты там застрял?
—	Погоди! Я за что-то зацепился.
Железная дверца приоткрылась, и из нее выполз худенький
170

мальчишка лет двенадцати, с тонкой, очень серьезной физио¬
номией и давно не стриженными волосами, серыми от осевшей
на них пыли. Следом за ним появился другой мальчишка, тол¬
стый, круглоголовый. Он выглядел примерно на год младше
первого.
Оба они принялись хлопать ладонями друг друга по бокам,
по спине, и пыль, поднявшаяся от их костюмов, образовала це¬
лое облако.
—	Знаешь, меня Николай Николаевич, наверно, узнал, —
сказал толстый мальчишка. — Я заглянул к нему в класс, а он
как увидит да ка-ак закричит: «Это что та...»
Николай Николаевич, стоявший, согнувшись, за котлом,
молча выпрямился. Выпрямились и мы с дворником. У обоих
мальчишек челюсти отвисли от ужаса.
Заложив руки за спину, учитель приблизился к ним.
—	Итак, что вы делали, позвольте узнать? — ровным го¬
лосом спросил он.
Мальчишки молчали. Толстый рассеянно смотрел на кир¬
пичную стену подвала, тонкий шевелил носком ботинка валяв¬
шийся на полу кусочек кокса.
—	Ну-с! Я жду!
Толстый поднял на Николая Николаевича полные грусти
выпуклые глаза и, снова опустив их, прошептал:
—	Исследовали...
—	Просто лазили, — тихо поправил его товарищ.
—	И для этого сбежали с урока?
«Исследователи» молчали.
—	Блестяще! — сказал Николай Николаевич. — А знаете
ли, дорогие, как можно назвать ваш поступок? Растратой го¬
сударственных средств! Да, да! Самой настоящей растратой
государственных средств. Государство тратит огромные день¬
ги, чтобы дать вам образование, чтобы сделать из вас людей, а
вы что делаете во время занятий? И сами не учитесь и мешае¬
те другим! Как это можно назвать?
Толстый растратчик государственных средств тихонько за¬
плакал. Тонкий наступил каблуком на кусочек кокса и принял¬
ся сверлить им цементный пол.
—	Идите! И прошу подождать меня возле учительской.
«Исследователи» бесшумно вышли из подвала. Николай
Николаевич обратился к дворнику:
—	Матвей Иванович, надо запереть эту дверку. Этак мно¬
го любителей найдется.
—	Да тут был замок... Не знаю, куда делся.
—	Очень вас прошу: сейчас же найдите новый и повесьте.
Мы с учителем остались одни. Николай Николаевич про¬
шелся по котельной и улыбнулся, покачивая головой.
171

—	Ужас, что за народ! — вздохнул он.
Он помолчал, оглядывая котельную, причем бородка его
резко дергалась во все стороны. Потом вздохнул и заговорил
мягко, задумчиво:
—	Да, милый вы мой! Удивительно все-таки жизнь устрое¬
на! Тридцать лет преподаю в этой школе, смотрю на эти отду¬
шины с решетками и ни разу не подумал, что у меня под боком
такой лабиринтище.
Он еще раз осмотрелся кругом, нагнулся и зачем-то за¬
глянул под котлы.
—	Вот вы живете в доме, живете десятки лет. Уж, казалось
бы, вы должны .знать его до последней балки. А вы и сотой
части не знаете. А потом вот такой... как бы вам сказать...
шпингалет открывает вам глаза. А? Милый мой, разве не уди¬
вительно?
Я кашлянул и сказал:
—	Да... Конечно...
Николай Николаевич теперь прохаживался по котельной
и размахивал в воздухе пенсне:
—	В конце концов, настоящая любознательность, то есть
чисто биологическая страсть к познаванию мира, живет в че¬
ловеке очень недолго... Лет с пятнадцати-шестнадцати мы уже
перестаем замечать весьма многие окружающие нас явления.
Мы сосредоточиваем свое внимание на... как бы вам, милый
мой, сказать... на весьма узкой сфере этих самых явлений...
Мм-да!
Николай Николаевич остановился, надел пенсне и принял¬
ся разглядывать выступ в стене.
—	По всей вероятности... — Он помолчал, соображая. — По
всей вероятности, такая система вентиляции в современных до¬
мах не строится. Стены слишком тонкие. А это... вы посмотри¬
те... это же целый лабиринт...
Он подошел ближе к выступу:
—	Очевидно, это основной, центральный канал... Или шах¬
та. Как вы думаете? А? От него идут ответвления...
Николай Николаевич открыл железную дверцу и нагнулся,
заглядывая в нее:
—	Ив этих ответвлениях... в этих ответвлениях создается
своего рода сквозняк...
Голос Николая Николаевича стал глуше, потому что он со¬
всем влез в отверстие и теперь стоял выпрямившись в шахте.
Мне стало скучно:
—	Пора, Николай Николаевич. Может быть, пойдемте...
—	А вот тут скобы есть, — донеслось из отверстия, — что¬
бы лазить... Удивительно, как все предусмотрено! Очевидно,
для очистки. Мм-да... Гм! Гм!
172

Бормотанье Николая Нико¬
лаевича стало еще глуше и от¬
даленнее. Я сунул голову в от¬
верстие:
—	Пойдемте, Николай Ни¬
колаевич. Уже, наверно, из
школы все ушли.
Откуда-то сверху из темно¬
ты донесся голос:
—	Гм! Вы только посмотри¬
те: эта шахта... Идите-ка сюда.
Да нет, вы идите сюда... Вот
здесь, на стене, металлические
скобы, так вы по ним... Вы об¬
ратите внимание, как здесь все
предусмотрено... Да вы лезьте
сюда. Вот здесь, около меня,
уже боковой ход...
Я подумал, что старик оби¬
дится, если я его не послу¬
шаюсь, и, нащупав скобы, по¬
лез во тьму... Вскоре я коснул¬
ся головой ботинка Николая
Николаевича.
—	Виноват, — сказал он.
В это время внизу, в котель¬
ной, послышались шаги.
—	Николай Николаевич,
идет кто-то, неудобно.
—	Тш-ш! — прошипел Ни¬
колай Николаевич.
Мы притихли. Шаги прибли¬
зились.
Глухо хлопнула металли¬
ческая дверца, что-то лязгнуло,
потом щелкнуло. Шаги, на этот раз чуть слышные, удалились.
Если раньше можно было видеть слабо освещенное дно
шахты, то теперь наступила абсолютная, кромешная темнота.
—	Милый вы мой, — забормотал над моей головой Нико¬
лай Николаевич, — мы, кажется, большую оплошность допу¬
стили.
—	А именно?..
—	Несомненно, это дворник приходил.
—	И он запер нас?
—	Да, голубчик, по всей вероятности.
—	Гм!
173

—	Да-а!
Мы помолчали. Николай Николаевич завозился наверху:
—	Вы разрешите мне спуститься. Все-таки, знаете ли, седь¬
мой десяток.
Я сполз по скобам вниз, за мной — педагог. В узкой шахте
мы стояли вплотную друг к другу. Я потрогал дверцу:
—	Заперта, Николай Николаевич.
Он вздохнул:
—	Милый вы мой! Как это все нехорошо получается!
Опять помолчали. Потом я предложил:
—	Кричать надо.
—	Кричать? Гм! Да... Кричать... Но, знаете, уж больно это
будет... как бы вам сказать... странно. Вы же сами понимаете,
занятия кончились, но много детей еще осталось: кто в круж¬
ках, кто в читальне, а мы будем кричать, и в каждой комнате
услышат... «Что такое?» — скажут. «А это Николай Николае¬
вич в трубу забрался и голос подает». Неловко.
—	Так что же делать?
—	Честное слово, ничего не могу придумать, милый вы
мой. Поверите ли... со мной никогда подобных приключений не
случалось...
Я сказал, что охотно верю. Я начинал злиться.
Николай Николаевич дотронулся до моего плеча:
—	Знаете что, голубчик? Вы человек молодой, ловкий...
Может быть, вы слазите в какой-нибудь боковой канал и ти¬
хонько, не поднимая шума, скажете кому-нибудь: так, мол, и
так, случилось такое досадное происшествие... А? Я вам буду
очень признателен за это.
Что ж делать? Я снова нащупал шершавые скобы и стал
карабкаться в потемках наверх, жалея, что у меня нет спи¬
чек. С каждым движением на меня сыпались какие-то со¬
ринки, было очень пыльно, и я чихал. В темноте я не видел,
на какую высоту залез, но когда я добрался до первого боко¬
вого хода, то вообразил, что вишу над бездонной пропастью.
Хорошо, что Николай Николаевич стал тихонько напевать от
скуки.
Боковой канал был четырехгранной трубой длиной метров
в шесть. В конце его сквозь решетку проходил свет. Я лег на
живот и стал протискиваться в тесной трубе, засыпанной
пылью, кусочками известки и кирпича. Когда я добрался нако¬
нец до решетки и стал смотреть через нее, то долго не мог по¬
нять, к какому помещению попал. Все оно было заполнено
какими-то перегородками. Когда же понял, то полез обратно.
Вылезая из трубы, я выгреб своим телом кучу мусора, и он
полетел вниз. Николай Николаевич закашлял, зачихал, потом
бодро спросил:
174

—	Ну, каковы результаты?
—	Раздевалка, Николай Николаевич.
—	Жаль, жаль!
Долго я ползал по пыльным и тесным ходам этого дурац¬
кого лабиринта. И каждый раз попадал или к совершенно пу¬
стому классу, или к классу, где занимался какой-нибудь кру¬
жок. В конце концов я пополз к учительской. Там вокруг боль¬
шого овального стола сидели все педагоги школы и слушали
выступление директора — высокого человека в кавказской ру¬
бахе. Поспешно отступая от учительской, я заметил, что есть
еще один канал, перпендикулярный тому, по которому я полз.
Я залез в него, добрался до решетки, заглянул сквозь нее и
сразу дернулся назад.
Решетка выходила в коридор. В коридоре, как раз напро¬
тив решетки, стояли и тихо разговаривали Анатолий (рыжий
мальчишка, изгнанный Николаем Николаевичем из класса) и
два «исследователя», из-за которых мы попали в эту историю.
Совершенно измученный, я спустился на дно шахты:
—	Плохо, Николай Николаевич!
—	Никого не нашли?
—	Нашел. В учительской заседание педсовета.
—	Ох! А я, выходит, не явился.
—	А рядом с учительской трое ребят, с которыми у вас
должен быть разговор.
Николай Николаевич вздохнул где-то возле моего плеча
и прошептал:
—	Все еще меня ждут.
Мы помолчали с минуту.
—	Итак, милый мой, что же вы предложите?
—	Что же предлагать! Нужно опять добраться до учитель¬
ской.
—	Ох, милый мой, что вы!.. — взволнованно зашептал Ни¬
колай Николаевич. —Вы все-таки войдите в мое положение...
Директор наш и все педагоги — милейшие люди, но... как бы
вам сказать... едва ли они смогут понять причины, побудившие
меня, старика...
—	Эх, Николай Николаевич! А кто их сможет понять, эти
причины!
—	Мм-да... Конечно... но... Нет, я против этого. Категори¬
чески против.
—	Ну так что же... Этим вашим мальчишкам говорить?
Николай Николаевич ответил не сразу:
—	Видите ли, голубчик... При условии соблюдения ими
полнейшей тайны это был бы неплохой выход... Они очень
хорошо относятся ко мне, но в данном случае они являются
лицами, до некоторой степени от меня зависимыми... Вы ведь
175

знаете, чего они от меня сейчас	ждут... И вот поэтому	я	не
считаю себя вправе заставить их	оказать мне такую...
—	Да бросьте, Николай Николаевич! Я пошутил.
—	Нет, почему же «бросьте»... Вы знаете, я нашел выход!
Отправляйтесь сейчас к ним...
—	К кому?
—	К ребятам, разумеется... И скажите, что Николай Ни¬
колаевич попал в такую-то беду и обращается к каждому из
них, как... ну, как человек к человеку. Причем обязательно
подчеркните, что неприятный разговор у меня с ними все рав¬
но будет, это мой долг, а к ним	обращаюсь, как... человек	к
человеку, а не как педагог или,	там, начальство...
—	Бросьте, Николай Николаевич. Только что распекли их
за это дело, а сами...
—	Ну, знаете, милый вы мой... Они прекрасно знают, что
я распекал их за пренебрежение занятиями, а не за вполне
естественную любознательность, здоровую страсть к исследо¬
ваниям. Если бы, голубчик, не было этой страсти, Америка не
была бы открыта.
—	Тогда уж лучше сообщить о нашем положении кому-
нибудь одному из них, а не всем троим. Но вот как это еде-,
лать?
—	Не надо! Один разболтает. Обязательно разболтает.
А трое — никогда. Ступайте! Ступайте! Они поймут. Только
прежде всего возьмите с них слово, что все останется в тайне.
—	Все-таки тайну нужно сохранить? — пробормотал я.
—	Ничего не поделаешь. Нужно считаться... как бы вам
сказать... со своего рода условностями. Ступайте, дорогой.
Ступайте!
Николай Николаевич тихонько подталкивал меня, пока я
снова не полез по скобам во тьму.
Добравшись до нужной решетки, я долго смотрел через нее
на мальчишек. Они уже не разговаривали, а переминались с
ноги на ногу, тоскливо поглядывая в конец коридора. Рыжий
Анатолий присел на корточки у стены, вынул из кармана ка¬
рандаш и принялся грызть его, отдирая зубами мелкие ще¬
почки.
Долговязый «исследователь» вентиляционных каналов
проговорил:
—	Да не придет он. Уже, наверно, из школы ушел.
Рыжий даже не взглянул на него:
—	Да, «не придет»! Не знаешь, так молчи уж.
—	А что?
«Исследователи» сели рядом с Анатолием.
—	А то! Ты в четвертом?
—	В четвертом.
176

—	Он у вас не преподает еще. Вот перейдешь в пятый, то¬
гда узнаешь!
Рыжий некоторое время трудился над своим карандашом,
потом вдруг повернулся к «исследователю»:
—	Знаешь самое первое правило для хорошего педагога?
Никогда с детьми не трепись зря. Сказал — и делай. А Нико¬
лай Николаевич знаешь какой педагог? О нем в «Пионерке»
писали.
—	Знаю. Только строгий очень, — вздохнул толстый.
—	Не будешь с нами строгим, так мы всю школу разне¬
сем.
Рыжий снова принялся за карандаш. Я лежал в своей но¬
ре, таращил на них глаза и глотал от волнения слюну. Лишь
минуты через две я собрался с духом и прошептал:
—	Мальчики!
Они не услышали. Толстый опять заговорил:
—	А кто это молодой такой? С ним был.
Анатолий вынул из карандаша графит и стал писать им
у себя на ладони.
—	Ерунда. Практикант.
Мне стало душно. От пыли свербило в носу. Хотелось чих¬
нуть.
—	Мальчики! Мальчики! Ребята! — шепнул я уже по¬
громче.
Все трое дернули головами, разом поднялись и уставились
на меня. Толстый мальчишка тихонько хохотнул:
—	Во! Еще один!
Анатолий швырнул в решетку мусор, оставшийся от ка¬
рандаша:
—	Тебе здорово всыплют! Их уже поймали.
—	Ребята!.. Мальчики!.. Я не то... Я говорю, я не тот, кто
вы думаете. Я к вам как человек к человеку (тьфу, черт!)...
Одним словом, я к вам по поручению... ну, от Николая Нико¬
лаевича... Вернее, не от Николая Николаевича, а...
—	Чего ты там бормочешь? — спросил толстый.
—	Я говорю... Видите ли, какая штука... Николай Николае¬
вич... Ну, просто к вам обращается. Тут маленькая неприят¬
ность вышла... Одним словом, нас заперли... Дворник запер.
И вот мы... Нечаянно, конечно, запер...
Рыжий вдруг перестал скалить зубы.
—	Вы кто: практикант? — догадался он.
—	Ну конечно, практикант! — обрадовался я и стал гово¬
рить более внятно. — По некоторым причинам, ребята, мы с
Николаем Николаевичем оказались запертыми в этой штуке.
И вот Николай Николаевич обращается к вам с просьбой вы¬
ручить нас, но так, чтобы никто не знал.
у Библиотека пионера, том XI	177

Все мальчишки просияли, как будто я предложил им ехать
на Северный полюс.
—	Где заперли? Ту дверку? — спросил тощий мальчишка.
—	Ну да. Внизу.
Толстый от восторга ударил своего приятеля по спине:
—	Вот это Николай Николаевич!
Анатолий тянул их обоих за рукава:
—	Пошли! Пошли!
—	Сейчас выручим, — сказал толстый.
Вся тройка собралась было умчаться, но я остановил их:
—	Только, ребята, Николай Николаевич просил дать чест¬
ное пионерское, что вы никому — ни слова.
Анатолий кивнул головой:
—	Конечно! А как же!
Выбравшись из канала и спустившись к учителю, я
услышал возню за дверцей и возбужденный шепот:
—	Ты гвоздем! Гвоздем его надо!..
*	* *
Через полчаса Николай Николаевич сидел за партой в пу¬
стом классе. Возле него стояли трое мальчишек и смотрели на
него во все глаза. Разговор о трудовой дисциплине, о том, как
дорог каждый час учебы, был закончен.
—	Нет, голубчик. Я думаю, что твое предположение невер¬
но, -г- говорил Николай Николаевич, укладывая пенсне в фут¬
ляр. — Теоретически, может быть, и возможно, что такая си¬
стема вентиляции способствует поддержанию более или менее
одинаковой температуры во всех помещениях, но практиче¬
ски... Ведь ты, наверно, обратил внимание, что...
Толстый мальчишка перебил его:
—	Николай Николаевич... а зачем вы туда полезли?
Николай Николаевич посмотрел на него, потом улыбнулся:
—	Знаешь, в старину говорили: лукавый попутал...
—	Гы-ы! — хором сказали мальчишки и вполне удовлетво¬
рились его ответом.

„ЧЕЛОВЕК БЕЗ НЕРВОВ“
У Лоди была одна слабость: ему так хотелось прослыть
храбрецом, человеком исключительным, прошедшим огонь и
воду, что он иной раз не мог не приврать.
Когда в пионерском лагере устраивали прогулку на лод¬
ках по реке, он всем своим видом давал понять, что ему скуч¬
но катанье в «этой посудине для сухопутных крыс и мамень¬
киных сынков». Если проходил пароход и лодки начинали по¬
качиваться, а девочки весело и немного испуганно пищать, Ло-
дя нарочно еще сильнее раскачивал «эту посудину» и говорил:
—	Попробовали бы вы пять баллов на Черном море!
—	А ты пробовал?
Лодя кивал головой и рассказывал о том, как он, взяв
потихоньку лодку, прошел в пятибалльный шторм из Третьего
лагеря Артека к Нижнему лагерю, чуть не разбившись по до¬
роге о скалу Султанку.
—	Ничего страшного нет. Не теряйся — и все в порядке.
Струсил — тогда играй похоронный марш, — заканчивал он.
Особенно Лодя старался поразить своей отвагой двена¬
дцатилетнюю Машу Брыкину из второго отряда девочек. Ей
он рассказывал о том, как он собственными руками задушил
напавшего на него бешеного фокстерьера, и о том, как они с
отцом заблудились однажды в пустыне Кара-Кум и спаслись
только благодаря его, Лодиной, находчивости. Маша всему
верила. Ее круглое, очень смуглое лицо со вздернутым носом
застывало от ужаса, большие карие глаза неподвижно смот¬
179

рели на щуплого Лодю. Временами она перебивала рассказ¬
чика и взволнованно спрашивала:
—	Нет, Лодька, ты сознайся: неужели... неужели ну вот ни
капельки не было страшно?
—	Что ж тут страшного! — пожимал плечами Лодя. —
Не теряйся — и всё.
Маша от избытка чувств мотала головой, и толстая золо¬
тистая коса била ее по плечам.
—	Нет... нет, Лодька... Ты... ты какой-то особенный! Ты
просто человек без нервов!
Сердце Лоди приятно замирало от таких слов. Он начи¬
нал мечтать о tfoM, как бы на деле доказать Маше, что он «че¬
ловек без нервов».
Однажды под вечер Лоде и Маше поручили сходить в со¬
седнюю деревню и пригласить на костер председателя колхо¬
за, получившего звание Героя Социалистического Труда.
До деревни было километра полтора. Слева вдоль просе¬
лочной дороги тянулось поле овса, справа вплотную к доро¬
ге подступал лес. У самого края росли молодые светло-зеле¬
ные елочки; за ними, словно охраняя малышей, стояли взрос¬
лые ели с тяжелой синеватой хвоей на опущенных ветках.
Маша то и дело замедляла шаги, всматриваясь в глубь
леса.
—	Угадай, на сколько тянется этот лес? — говорила она.—
Не знаешь? До самой железной дороги, больше чем на два¬
дцать километров! Евстигней Иванович, начальник лагеря,
сказал, что если кто-нибудь пойдет в этот лес без вожатых, то
его сразу отправят к родным. Знаешь почему? Потому что в
этом лесу не только ребята, а даже здешние колхозники иной
раз плутают: кружат, кружат, а выйти не могут.
—	Тоже мне лес! Ты настоящего леса не видела, — отве¬
чал Лодя и уже обдумывал новый рассказ о своих приключе¬
ниях в Уссурийской тайге.
Овес кончился. Дорога отошла от леса и потянулась наиско¬
сок через луг. В конце луга виднелись длинные строения колхоз¬
ной фермы. На лугу, шагах в пятнадцати от дороги, пасся боль¬
шой черный с белыми пятнами бык, привязанный к стволу оди¬
нокой березы. Поравнявшись с быком, ребята остановились.
—	Берендей,—почтительно сказала Маша.
Лодя молча кивнул.
—	Его неделю тому назад в колхоз привезли. В стадо его
еще не пускают.
—	Знаю. Карантин, — сказал Лодя.
—	Его вся деревня боится, — снова вполголоса заговори¬
ла Маша. — На прошлой неделе, когда его вели в стойло, он
лошадь забодал, а во вторник счетовод на велосипеде ехал,
180

так он на него... Счетовод прямо с велосипеда через забор
прыгнул и поэтому остался живой.
Все это Лодя уже знал. Знал он также, что Берендей не
подпускает к себе ни одного из работников фермы и что ладит
с ним лишь колхозный зоотехник, который и привез Берен¬
дея откуда-то из-под Ярославля.
Берендей перестал щипать траву, приподнял голову и, стоя
боком к ребятам, следил за ними блестящим немигающим
глазом.
—	Идем, — сказала Маша. — Он чего-то смотрит на нас...
Лодя побаивался коров, а о быках и говорить нечего. Имен¬
но поэтому он не двинулся с места.
—	Лодя, идем! Видишь, он смотрит на нас.
—	Не бойся. Не с такими дело имел.
Какое он имел дело с быками, Лодя еще не придумал, но
Маша его и не спрашивала. Она только смотрела то на щуп¬
лого Лодю в широких и длинных, не по росту, трусах, то на
здоровенного быка, у которого черная лоснящаяся шкура ту¬
го обтягивала каждый мускул.
Бык, по-видимому, был надежно привязан к березе. Лодю
так и подмывало удивить Машу своим невероятным самооб¬
ладанием. Он озабоченно сдвинул брови и сказал:
—	Похоже, что веревка возле рогов перетерлась.
—	Ой!.. Лодька, правда?
—	Да. Я сейчас проверю. Отойди подальше на всякий
случай.
—	Лодька, вернись! Нет, это прямо сумасшедший какой-
то! — закричала Маша, пятясь назад по дороге.
Лодя не обратил на этот крик никакого внимания. Разме¬
ренной поступью он приближался к быку. Берендей повернул¬
ся рогами к Лоде и с шумом выдохнул воздух: «Хух!» От это¬
го «хух» у Лоди сразу ослабели ноги. Он уголком глаза посмо¬
трел на Машу. Та стояла уже возле самого леса и кричала:
—	Лодя, не надо! Лодя, что ты делаешь?!
Это подбодрило Лодю. Он сделал еще несколько, на этот
раз очень неровных, шагов и остановился в полутора метрах от
быка. Берендей опустил рога, сильно ударил себя хвостом по
боку, и снова послышалось: «Хух!»
—	Но-но у меня!.. Ты не очень-то! — слабеньким голоском
сказал Лодя и сделал бочком еще один шаг.
Берендей крутнул головой, словно желая стряхнуть ве¬
ревку, двойной восьмеркой оплетавшую рога, и двинулся к
Лоде. Однако веревка натянулась и вывернула ему голову
так, что один глаз стал смотреть в землю, а другой — в небо.
Бык замычал протяжно и раскатисто. Маша завизжала. У Ло¬
ди что-то сжалось в животе. Он было собрался удрать, но уви¬
181

дел, что бык стоит в прежнем положении и веревка крепко
держит его.
«Дотронусь до морды и уйду!»
Лодя снова бочком приблизился к Берендею, сильно вытя¬
нул левую руку и, заискивающе приговаривая: «Быченька, бы-
ченька...» — ткнул «быченьку» указательным пальцем в мяг¬
кий теплый нос. Берендей не шевельнулся. Лодя разом осмелел.
—	Но-но! Не на того напал, — сказал он громко, чтобы
Маша могла услышать, и снова ткнул быка в нос, на этот раз
кулаком.
Берендей неуклюже попятился. Теперь можно было с до¬
стоинством уйти. Лодя повернулся и направился к Маше, ста¬
раясь не спешить и не оглядываться назад. Не оглядываться
было очень трудно, потому что сзади слышалась какая-то тя¬
желая возня. Однако Лодя не повернул головы. Он даже изоб¬
разил на своем лице беспечную улыбку. Так он прошел при¬
мерно половину пути. И вдруг он увидел, как Машино лицо
перекосилось, услышал, как она взвизгнула не своим голосом,
увидел, как ее словно ветром сдуло и понесло по дороге к ла¬
герю. Лодина голова сама собой повернулась.
Берендей, опустив рога, ровной рысцой бежал к нему.
«Человек без нервов» не пискнул, не издал ни звука. В го¬
лове его мелькнуло: «Бежать!» — а ноги уже пронесли его
метров десять по направлению к лесу... Потом он подумал:
«Спрятаться!» — а сам уже секунду лежал под ветками огром¬
ной, разлапистой ели, росшими почти у самой земли. Больше
Лодя ни о чем не думал, только ждал, что бык сейчас добе¬
рется до него и забодает...
Но Берендей не появлялся. Долго, очень долго Лодя лежал
пластом на сухих еловых иглах, потом приподнял голову и
прислушался. Кругом было тихо. Трудно сказать, сколько вре¬
мени длилась эта тишина: то ли пять минут, то ли полчаса.
Наконец где-то совсем близко прозвучал тихий, прерываю¬
щийся голос:
—	Лодя!.. Лодя, где ты? Лодя!
«Человек без нервов» выполз из-под ели, с трудом про¬
дрался сквозь густые заросли молодняка, которых он не заме¬
тил, спасаясь от Берендея, и очутился на дороге.
Маша стояла в трех шагах от него. Круглое лицо ее рас¬
краснелось, ресницы слиплись от слез, от гладкой прически
отделилось множество тонких прядок, которые слегка шеве¬
лились и поблескивали золотыми искорками. Лодя, наоборот,
был бледен. Через нос и правую щеку его тянулась большая
ссадина. Трусы, рубашка и всклокоченные пепельные волосы
были унизаны сухими еловыми иглами.
Маша долго рассматривала его, потом глубоко вздохнула:
182

—	Я уж думала, ты погиб.
Лодя постарался улыбнуться.
—	3-занятное приключение! — выдавил он, чуть заикаясь.
Оба помолчали, рассеянно оглядываясь по сторонам. Ни
на дороге, ни в деревне, ни на лугу не было видно ни души.
Вдруг на лице у Маши снова появилось испуганное выра¬
жение:
—	Лодька! А Берендей! Где Берендей?
Лодя равнодушно махнул рукой в сторону леса:
—	Там где-то.
Маша подошла поближе и посмотрела ему в глаза.
—	Лодька, ты понимаешь, что ты наделал? Понимаешь?—
сказала она.
Лодя молчал.
—	Он же в лес ушел! Он же пропадет! — крикнула Маша.
Только теперь Лодя увидел другую сторону всей этой ис¬
тории. Из-за него сорвался с привязи племенной колхозный
бык. Бык может уйти далеко в лес, может заблудиться, по¬
гибнуть... Плечи у Лоди опустились, лицо вытянулось.
—	Вот что ты наделал!
Маша постояла в раздумье, зажав зубами кончик пионер¬
ского галстука, искоса, уже без всякого восхищения погляды¬
вая на «человека без нервов». Потом она круто повернулась
и скрылась среди молодых елочек. Лодя пошел за ней.
Лес был неровный. Плотные заросли елей походили на ма¬
терики и острова. Между ними бухтами и проливами зеленели
лужайки с пушистыми шариками одуванчиков. Маша как буд¬
то забыла свой страх перед Берендеем, забыла и о том, что
в этом лесу можно заблудиться. То ей слышался треск сухой
ветки, и она бежала на этот звук. То ей казалось, что за де¬
ревьями что-то шевелится, и она шла в противоположном на¬
правлении, продираясь сквозь колючий ельник.
Лодя всюду следовал за ней и думал: что они будут де¬
лать с Берендеем, если даже найдут его? Ведь ни он, ни Ма¬
ша не решатся подойти к быку и на двадцать шагов. Не луч¬
ше ли пойти в правление колхоза и рассказать обо всем? Но
как рассказать? Неужели так прямо и заявить: «Дорогие то¬
варищи! Я выпустил вашего быка, и он ушел в лес. Пойдите
поищите его». Нет! Уж лучше продолжать поиски, а там вид¬
но будет.
Постепенно Лодя ободрился и стал разглядывать траву,
надеясь обнаружить следы Берендея. Но трава была невы¬
сокая и такая упругая, что Лодя даже собственные следы раз¬
личал с большим трудом.
Так они петляли по лесу, пока не заметили, что одуванчи¬
ки на больших лужайках стали красными от лучей заходяще¬
183

го солнца, а на маленьких лужайках, окруженных елями, сде¬
лалось тускло и серо.
—	Лодька!.. Что ты наделал! Ты понимаешь, что ты наде¬
лал? — десятый раз повторяла Маша.
—	В колхоз нужно идти. Заявить, — упавшим голосом от¬
ветил «человек без нервов».
Усталые, унылые, они побрели обратно. Маша неуверен¬
но говорила, что им нужно идти правей. Лодя так же неуве¬
ренно предлагал забрать немного влево. На душе у каждого
становилось все тревожней и тревожней.
Скоро в деревьях показался просвет, и ребята вышли к
прямой, широкой просеке, на которой то здесь, то там росли
приземистые кустики можжевельника. Маша сразу повеселела:
—	Ой! Это же та самая! Она к лагерю ведет!
Маша раздвинула ветки, вышла на просеку, посмотрела
влево, повернулась, посмотрела вправо... и попятилась.
Лодя подошел к ней и тоже взглянул направо: на просеке,
шагах в пятидесяти от ребят, пасся Берендей.
Маша вцепилась в Лодину руку чуть повыше локтя и, не
спуская глаз с Берендея, прошептала:
—	Лодька, никому в колхозе не говорить, что это он из-за
тебя сорвался!
—	Вот еще! Буду я прятаться! — прошептал Лодя, тоже
внимательно следя за быком.
—	Лодька, тебе ничего не будет, потому что ты мальчиш¬
ка, а для вожатых — неприятности.
Лодя помолчал. Маша еще крепче впилась в его руку:
—	Лодька, дай мне честное слово, что не будешь близко к
нему подходить!
—	А что?
—	Я сейчас побегу в лагерь, а оттуда в колхоз... А ты
оставайся здесь й никуда его не пускай, пока люди не придут.
Только близко не подходи. Ладно?
—	Л-ладно, — вяло ответил Лодя, тоскливо глядя на бы¬
ка, на темные стены елей, сходившиеся вдали, на большое
красное солнце, которое садилось в конце просеки.
—	А если он все-таки уйдет, то иди за ним и кричи все
время «ау». Мы по голосу тебя отыщем. Хорошо?
Лодя только молча кивнул.
—	Пока!.. Ой, Лодька, я бы на твоем месте со страху по¬
мерла!
Маша пустилась бежать. Малиновая от заката кофточка
ее еще долго мелькала среди низких кустов. На просеке стоя¬
ла тишина. Никогда еще Лодя не чувствовал себя таким оди¬
ноким. Он поднял с земли большую сухую ветку и стал обла¬
мывать с нее сучки.
184

На просеке, шагах в пятидесяти от ребят, пасся Берендей.

Он понимал, что палкой от быка не спасешься, но все же
с нею было как-то спокойней.
Один из сломанных сучков треснул так громко, что Бе¬
рендей поднял голову.
Лодя юркнул за ближайшую елку. Несколько секунд бык
прислушивался, потом он зашагал по просеке в сторону, про¬
тивоположную той, куда убежала Маша. Лодя думал, что
он отойдет немного и снова примется за еду. Но Берендей
продолжал идти, слегка покачивая белым хвостом с грязной
кистью на конце. Обрывок привязанной к рогам веревки воло¬
чился за ним по траве.
«Уходит! Уйдет!..» — подумал Лодя и побежал за быком.
—	Берендей! — вскрикнул он.
Берендей все шел. У него был такой вид, словно он знает,
куда и зачем идет, и знает также, что путь предстоит дале¬
кий. Лодя пришел в такое отчаяние, что еще ближе подбежал
к быку и снова крикнул:
—	Берендей!
Берендей остановился и посмотрел на Лодю через плечо.
Тот застыл на месте.
Берендей медленно повернулся всем корпусом на сто во¬
семьдесят градусов. Лодя слегка присел. Берендей подхлест¬
нул себя хвостом и шагом двинулся на Лодю. «Человек без
нервов» большими скачками понесся в ельник.
Когда он снова выбрался на просеку, быка на ней не было.
Лодя крадучись двинулся вперед и услышал, как недалеко в
лесу шелестят ветки. Лодя пошел на этот шорох и скоро уви¬
дел среди хвои белый хвост Берендея.
Снова начались блуждания по лужайкам и поогалинам.
Постепенно деревья становились черней и как будто выше, а
трава из зеленой превратилась в темно-серую. Приближалась
ночь. Берендей шел все дальше и дальше. Иногда он останав¬
ливался и мычал глухо и тревожно. На некотором расстоянии
за огромным быком следовала маленькая фигурка с корявой
палкой в руках. Фигурка всхлипывала и время от времени
принималась кричать:
—	Ма-ша-а! Эй, Ма-ша-а!
Никто не отзывался.
Но вот ельник кончился. Берендей пересек узкий луг и
пошел к пологому бугру, где росли редкие высокие, как мач¬
ты, сосны и белели то здесь, то там стволы берез. На склоне
этого бугра Берендей остановился и опять замычал очень ти¬
хо, словно боясь, что его услышат. Постепенно насторожен¬
ность его исчезла, голова понуро опустилась. Через несколько
минут он лег спиной к Лоде и стал похож на большой черный
валун, облитый в нескольких местах известкой.
186

Лодя сел на широкий, влажный от росы пень. Его тапочки
промокли. Он сильно замерз и очень хотел есть.
В голове были самые безрадостные мысли. Что, если они
ошиблись, думая, что просека выведет Машу к лагерю? Что,
если это какая-нибудь другая просека и Маша заблудилась,
идя по ней, и колхозники ищут сейчас быка где-нибудь далеко
отсюда? С рассветом Берендей снова начнет кружить по лесу.
.Идя за быком, можно проплутать без пищи, без теплой одеж¬
ды день, и два, и целую неделю, можно, наконец, погибнуть в
такой глуши, где никто и костей не найдет!..
Лоде очень захотелось встать и уйти. Ведь Маша не ска¬
жет, что это он выпустил быка, а следовательно, и отвечать
ему не придется. Но только Лодя подумал об этом, как на ду¬
ше его сделалось невыносимо мерзко.
А что, если Маша не заблудилась? Что, если его сейчас
ищут десятки колхозников, вожатые, старшие пионеры? Мо¬
жет, все они только и надеются, что он, Лодя, не струсит, за¬
держит быка. И, уж конечно, Маша-го уверена, что он не под¬
ведет...
Лодя понял: если он сейчас покинет Берендея, то никогда
потом не избавится от презрения к самому себе.
Лодя встал со своего пня и подошел поближе к Берендею.
Уже совсем настала ночь. Луна не всходила, но небо было
по-летнему светлое, с чуть заметными звездами.
Лодя смог разглядеть рога Берендея, торчавшие из-за
черной крутой спины, и привязанную к ним веревку, конец
которой терялся в траве. Лодя вспомнил, как эта веревка во¬
лочилась за быком во время блужданий по лесу. Длиной она
была метра в три, может быть больше.
Лодя перевел взгляд на тонкую сосенку, возле которой
лежал Берендей. Хорошо бы набраться храбрости, подкрасть¬
ся к быку и привязать его к этой сосенке! Тогда можно быть
уверенным, что Берендей не уйдет, если, конечно, его опять не
раздразнить. Но тут Лодя представил себе, как он подкрады¬
вается к Берендею, а тот вскакивает и бросается на него.
Спрятаться негде: только пни да редкие деревья с гладкими
стволами. Лодя бежит, а бык все ближе, ближе...
Долго стоял «человек без нервов» как вкопанный, не спус¬
кая глаз с веревки на рогах Берендея. Сколько раз он расска¬
зывал о своих выдуманных подвигах! Сколько раз он мечтал о
том, как он совершит эти подвиги в действительности! И вот
теперь, когда нужно совершить не подвиг, а просто смелый
поступок, он...
Сердце у Лоди вдруг прерывисто заколотилось, холод ку¬
да-то исчез, ему стало душно. Лодя решился...
Маленькими, чуть заметными шажками, то и дело останав¬
187

ливаясь и задерживая дыхание, он начал подкрадываться к
Берендею.
Чем ближе он подходил к быку, тем шажки становились
короче, а остановки продолжительнее. Вот до Берендея оста¬
лось каких-нибудь пять метров.
Минуты через две это расстояние сократилось до трех, еще
через несколько минут Лодя стоял возле сосенки, так близко
от быка, что мог бы дотянуться до него своей палкой, которую
он держал в руке, сам не зная для чего.
Берендей не двигался. Лишь округлые бока его слегка по¬
дымались и опускались от дыхания. Лодя по-прежнему видел
только рога да еще белые уши быка и не видел его головы,
повернутой в сторону и скрытой за туловищем.
Лодя пошарил глазами в траве, отыскивая веревку. Ему
повезло: конец веревки лежал недалеко от его ног. Не сходя с
места, Лодя очень медленно присел, бесшумно положил в тра¬
ву палку и дотянулся рукой до веревки.
Потом он начал так же медленно подыматься. Веревка та¬
щилась за его рукой, и трава хотя очень тихо, но все-таки
шуршала.
Уши Берендея шевельнулись. Лодя замер, согнувшись в
три погибели, но тут же понял, что долго так выстоять не
сможет. Он потянул веревку к себе, в одну секунду обмотал
ее вокруг сосенки и сделал первый узел.
Берендей повернул голову. Лодя знал, что веревка развя¬
жется, если он не сделает второго узла. Он отчаянно заторо¬
пился, руки его тряслись, он смотрел уже не на веревку, а на
Берендея и поэтому долго не мог просунуть конец веревки в
петлю. Наконец он затянул узел и побежал.
За его спиной раздалось страшное «хух», бык вскочил на но¬
ги. Лодя слетел с бугра, перенесся через луговину и остановил¬
ся лишь тогда, когда добежал до милого его сердцу ельника.
Берендей стоял на прежнем месте. Через несколько минут
он снова лег. Лодя вернулся на бугор и увидел, что веревка,
которой он привязал Берендея, цела.
Удивительная легкость охватила «человека без нервов».
Голод, холод, мокрые от росы тапочки — все казалось теперь
пустяками. Темный, безлюдный лес вдруг сделался уютным
и ласковым.
Лодя опять спустился на луг и стал расхаживать по нему,
дожидаясь рассвета, громко насвистывая «Марш тореадора» и
дирижируя себе обеими руками.
Скоро, однако, он заметил, что к его свисту иногда приме¬
шивается какой-то посторонний звук. Он прервал свой кон¬
церт, прислушался, понял все и протяжно закричал:
—	Эй, сюда-а!
188

Пока люди, искавшие Лодю, наконец добрались до него,
стало заметно светлее.
Первыми вышли из леса две девушки-колхозницы и пио¬
нервожатый Дима. Потом в другой стороне появился курча¬
вый парнишка лет восемнадцати. Он вел под уздцы неосед¬
ланную лошадь, на которой сидела Маша, одетая в пальто.
Все окружили Лодю, что-то говорили, перебивая друг дру¬
га, а Маша, не слезая с лошади, тараторила о том, что про¬
сека оказалась не та и что она лишь в одиннадцать ночи по¬
пала в лагерь.
Курчавый парнишка оказался колхозным зоотехником. Он
подошел к поднявшемуся с земли Берендею, и тот потянулся
губами к карману его пиджака, из которого торчал кусок хле¬
ба. Угощая хлебом Берендея, зоотехник обернулся к Лоде:
—	Это ты его привязал?
—	А кто же еще? — пожал плечами Лодя.
—	Храбрый ты, однако!
Девушки удивленно заохали, а Маша замотала головой:
—	Нет, Лодька, нет! Я всегда говорила, что ты сумасшед¬
ший! Ты не знаешь, какой ты сумасшедший!
Зоотехник отвязал быка и потащил его за собой.
—	Нет, — восклицала Маша, — нет, Лодька, ты только
скажи: что ты чувствовал, когда привязывал Берендея? Не¬
ужели ну во г ни капельки, ни капельки не было страшно?
Лодя с минуту молча шагал рядом с конем, потом поднял
голову, посмотрел на Машу и медленно ответил:
—	Что чувствовал? Чувствовал, как все поджилки трясут¬
ся. Вот что чувствовал!

„АРХИМЕД“ ВОВКИ ГРУШИНА
Я решил записать эту историю потому, что, когда Вовка
станет знаменитым, она будет представлять большую цен¬
ность для всего человечества.
Я сам лично принимал участие в испытании одного из
Вовкиных изобретений. Мне за это здорово нагорело от ма¬
тери и пионервожатых.
Началось все это так.
Андрюшка, его соседка Галка и я готовились к экзаме¬
ну по географии. Мы сидели в комнате у Андрюшки. Нам
очень не хотелось заниматься. За окном было лето, выход¬
ной день, а у подоконника на карнизе прыгал воробей, чи¬
рикал и точно говорил нам: «Не поймать, не поймать вам
меня!» Но мы даже не обращали внимания на воробья и спра¬
шивали друг у друга названия союзных и автономных респуб¬
лик.
190

Вдруг раздался звонок. Через несколько секунд с треском
распахнулась дверь комнаты. Пошатнулась этажерка, поле¬
тел на пол стул. Воробей в испуге слетел с подоконника... Это
пришел Вовка Грушин. Он прищурил свои близорукие глаза
и громко спросил:
—	Готовитесь?
Вовка, маленький, востроносый, со стриженной под пер¬
вый номер головой, сам походил на воробья, который мешал
нам заниматься. Галка сердито уставилась на него и очень
строго ответила:
—	Да, готовимся.
—	А мне некогда готовиться, — сказал Вовка.
—	Ну и провалишься! — буркнул Андрюшка.
—	А мне некуда больше проваливаться. Я и так уже про¬
валился по двум предметам!
Галка так и заёрзала на своем стуле;
—	И он еше радуется!
Вовка вздернул острый, успевший облупиться от загара
нос:
—	А ты почем знаешь? Может, мне стоило получить пе¬
реэкзаменовку.
Галка уставилась на Вовку:
—	Это ради чего же стоило?
—	Ну, хотя бы ради одного изобретения.
—	Какого?
Вовкино лицо стало непроницаемым:
—	Это тайна.
У Вовки что ни изобретение, то роковая тайна.
Мы знали это и не стали расспрашивать. Он быстро, огром¬
ными шагами начал ходить по комнате.
—	Як вам на минутку. Андрюшка, дай мне твои плоско¬
губцы, мои сломались. Это, понимаешь, такое изобретение,
такое изобретение!.. Я сегодня еду на дачу... буду там рабо¬
тать. Досада — средств не хватает! Я три месяца в кино не
ходил: все копил средства. Вот увидите, все газеты будут пол¬
ны!.. Где достать трубу метра в три длиной? Не знаете?
Жаль!.. На этой штуке можно будет хоть вокруг света объ¬
ехать...
—	Самолет? — спросил Андрюшка, передавая Вовке плос¬
когубцы.
—	«Самолет»! Чудак ты... Получше будет!.. Я за это лето
построю...
Тут он вспомнил, что это тайна, и прикусил язык.
Галка спросила его с надеждой:
—	А тебе, наверно, здо-орово попало за то, что ты полу¬
чил переэкзаменовку?
191

—	Попало... Главное, не надо никакого топлива!.. Ну, по¬
ка, товарищи! Масса дел. В лагерь едете?.. А я не поеду. Род¬
ные посылали, а я наотрез отказался.
—	А за это попало? — спросила Галка.
—	Ну и что ж! — отвечал Вовка. — Я все равно отгово¬
рился. В лагере мне нельзя работать.
—	А в техкружке?
—	Чепуха! В техкружке всякие модельки строят, а у ме¬
ня— мировое дело... Ну, пока! Пошел. Да!.. Чуть не забыл!
Мы сняли дачу в двух километрах от лагеря. Буду заходить.
Только не болтайте никому. Это такое дело, такое дело!..
Размахивая руками, Вовка пятился к двери, пока снова
не ткнулся в этажерку, на этот раз так сильно, что с нее упал
гипсовый бюст Архимеда. Вовка подхватил его на лету.
—	Это кто? — спросил он.
—	Архимед, — ответил Андрюшка.
—	Гм! Архимед... Архимед... Это, наверно, какой-нибудь
знаменитый человек... — Вовка помолчал, разглядывая бюст.—
У него симпатичное лицо, у этого Архимеда. О! Вот увидите,
это имя благодаря мне станет дважды знаменитым!
—	Не какой-нибудь знаменитый... — начал было Андрюш¬
ка, но Вовка уже скрылся.
Галина постукала себя карандашом по лбу и посмотрела
на нас.
...Как только наступили каникулы, мы переехали в лагерь.
Мы прожили там десять дней, а Вовка не появлялся. Только
на одиннадцатый день мы встретились с ним при загадочных
обстоятельствах.
На маленькой речке возле лагеря у нас имелись две плос¬
кодонные лодки. Наши техкружковцы переоборудовали их в
крейсеры «Аврора» и «Марат».
С боков у лодок были сделаны гребные колеса, которые
приводились в движение руками. На носу у каждого крейсера
возвышалась броневая башня из фанеры. Там мог поместить¬
ся человек, если сидеть на корточках.
Иногда мы устраивали морские игры. Происходило это
так. Человек восемь занимали места на «Авроре» и десяток —
на «Марате». Все вооружались жестяными кружками.
Река возле лагеря была неглубокая, не больше метра глу¬
биной. Суда маневрировали друг возле друга, ребята черпали
кружками воду и выплескивали ее в «противника». Дым стоял
коромыслом! Каждую секунду десятки кружек воды выплес¬
кивались в лодки; на обоих берегах орали ребята, разделив¬
шиеся на «красных» и «синих». Кончалось тем, что одна из ло¬
док шла ко дну. Экипаж ее, фыркая, выбирался на берег. То¬
гда деревянный «крейсер» всплывал и его уводили победители.
192

В тот день я был на «Авроре». «Марат» подошел вплот¬
ную и взял нас на абордаж. После ожесточенной схватки
шестеро из нас оказались за бортом. «В живых» остались
только Галина и я. Мы бросились удирать. Голосящий «Ма¬
рат» следовал за нами метрах в пяти. Я вертел колеса так,
что от меня пар шел. Толстая Галка пыхтела на корме и плес¬
калась из кружки, целясь в лицо капитану «Марата».
Вдруг капитан «Марата» взял длинную веревку, сделал
из нее петлю и накинул ее на Галку. Та закричала. Не разо¬
брав, в чем дело, я завертел колеса еще быстрее. Галина, ко¬
нечно, выбыла из строя. Только брызги полетели!
Я перестал вертеть колеса. «Марат» подошел вплотную.
Капитан его заявил, что берет нас в плен. «Неприятельские»
матросы подтянули на аркане Галину и втащили ее к себе.
—	Все в порядке, — сказал мне капитан. — Принимай
буксир!
Но тут мы услышали, что кто-то продолжает плескаться у
борта. Я оглянулся: это был Вовка Грушин. Он отплевывался
и тихонько ругался.
—	Вовка? Ты откуда?
—	Из воды, — ответил он. — Вы меня сбили с моего пло¬
та. Во-он мой плот. Догоните его!
По речке медленно плыли два плохо связанных бревна...
«Марат» подошел к лагерю. За ним на буксире тащились
«Аврора» и Вовкин плот.
Капитан «Марата» рапортовал начальнику штаба «си¬
них»:
—	Крейсером «Марат» под моей командой захвачено не¬
приятельское судно «Аврора» вместе с остатками экипажа.
Кроме того, арестована подозрительная личность, разъезжав¬
шая вдоль побережья на двух бревнах будто бы с целью ис¬
следования фарватера.
Старшая вожатая Леля поманила Вовку к себе:
—	Ну-ка, подозрительная личность, подойди сюда!
Вовка подошел. Их окружили ребята.
—	Скажите мне, подозрительная личность, вы, кажется,
живете недалеко от лагеря?
—	Два километра.
—	А можно узнать, почему вы забыли о своем отряде?
—	Я не забыл. Я просто очень занят.
—	Чем, позвольте спросить?
—	Я работаю над большим изобретением. Я, Леля... Я, по¬
нимаешь... Нет, ты ничего не понимаешь!
—	Да, я не понимаю, — серьезно сказала Леля. — Я не
понимаю, почему надо становиться отшельником, когда что-
нибудь изобретаешь, почему не работать в техкружке над сво¬
193

им изобретением, почему надо отделяться от своих ребят, с
которыми столько лет проучился... Ну, скажи мне, что это за
изобретение?
Вовка оттянул резинку промокших оранжевых трусов и
щелкнул ею себя по животу:
—	Это тайна.
Ребята тихонько засмеялись.
Леля хотела удержать Вовку, но он ушел, пообещав прийти
на днях.
*	* *
Прошло уже две недели, а Вовка не появлялся.
Однажды на костре о нем поставили вопрос. Говорили,
что он отошел от коллектива, говорили, что он увлекается все¬
возможными фантастическими проектами, и еще многое гово¬
рили и наконец постановили снарядить экспедицию для розыс¬
ков Вовки, которая должна его доставить в лагерь для раз¬
говора. Экспедицию составили из Галки и меня, потому что
мы самые близкие его приятели.
На другой день утром мы запаслись бутербродами и тро¬
нулись в путь. В двух километрах от лагеря было три поселка.
Мы не знали, в каком из них живет Вовка. Но нам повезло:
в первом же поселке в саду одной из дач мы увидели на вет¬
ке березы оранжевые Вовкины трусы и тут же услышали голос
его матери. Она издали закричала нам:
—	Наконец-то пожаловали! Владимир у них целыми дня¬
ми пропадает, а они даже носа не покажут!
Мы растерянно переглянулись. Я начал было:
—	Как... а разве...
Но Галка толкнула меня в бок. Ничего не понимая, я за¬
молчал.
—	Что же он у вас там делает? — спросила Вовкина мама.
Галина, размахивая руками, стала смущенно объяснять:
—	Да-а... вообще... Вы же знаете... У нас там очень инте¬
ресно... Всякие игры и все такое...
Вовкина мама как-то странно на нас посмотрела и больше
ни о чем не расспрашивала. Она хотела угостить нас земляни¬
кой, но мы поблагодарили ее и ушли.
По дороге в лагерь мы долго шли молча. Наконец Галина
сказала:
—	Факт! Вовка говорит родным, что он уходит в лагерь, а
сам идет работать где-то над своим изобретением. Интересно...
Она не договорила. В конце просеки, по которой мы шли,
показался Андрюшка. Он быстро семенил нам навстречу. По¬
дойдя к нам, он отрывисто сказал:
194

—	Вышел вас встречать. Получил письмо от Грушина.
Я взял у Андрюшки письмо и стал читать вслух:
—	«Андрюшка!
Я пишу тебе, Сережке и Галке, как своим близким друзь¬
ям. Сегодня в полночь решается моя судьба. Я испытываю
свое изобретение, на которое истратил все свои сбережения и
ради которого, может, останусь на второй год. Мне нужна ва¬
ша помощь, и, если вы мне друзья, вы мне не откажете. Возь¬
мите свои броненосцы и ровно в полночь приезжайте на то
место, где мы с вами столкнулись. Пароль — «Архимед». Если
вы мне друзья, вы это сделаете. Если вы кому-нибудь сболтне¬
те, это будет подлость с вашей стороны.
Грушин»,
Прочтя письмо, мы долго молчали. Потом Андрюшка про¬
говорил:
—	А вдруг опять ракетный двигатель?
Это Андрюшка вспомнил историю с моделью ракетного
автомобиля. Когда мы навещали после аварии Вовку в боль¬
нице, он нам объяснил, что взрыв произошел из-за ошибки в
конструкции, и обещал переделать автомобиль.
Долго мы сидели под ветками сосны у придорожной кана¬
вы, шевелили, как тараканы усами, зажатыми в зубах тра¬
винками и думали, как быть. Удрать из лагеря ночью — за
такое дело можно вылететь из отряда. Выдать Вовкину тайну
было бы не по-товарищески. Но если Вовка опять строит ра¬
кетный двигатель, то может произойти несчастный случай, и
его нельзя оставить одного.
За лесом заиграл горн. Это в лагере звали к обеду. Мы
поднялись с земли.
—	Так как же? — спросил Андрюшка.
Галка стряхнула соринки, приставшие к юбке. Вдруг она
покраснела и ни с того ни с сего разозлилась:
—	Вот дурак!.. Ну какой же он дурак!..
Андрюшка задумчиво проговорил:
—	Почем ты знаешь? Многих изобретателей сначала счи¬
тали дураками, а потом оказывалось, что они гении.
И Андрюшка посмотрел на Галку своими большими глаза¬
ми. Видно было, что ему очень хотелось помогать Вовке.
Я тоже был не прочь. Я занимался в литературном кружке, и
наш руководитель говорил, что если хочешь быть писателем,
то нужно все видеть и все испытать.
—	Ну? — спросил я Галку.
Галка набросилась на меня:
—	«Ну, ну»! Вот если попадемся сегодня ночью, так уж...
так уж я не виновата!
195

Щ * *
Мы с большим нетерпением дождались десяти часов ве¬
чера, когда лагерь укладывается спать. Потом ждали еще пол¬
часа, лежа в кроватях, пока лагерь уснет. Наконец мы осто¬
рожно выбрались из дому и встретились у реки, где у прича¬
ла из двух досок стоял наш флот.
Галя и Андрей сели на «Марата», я занял «Аврору». Мет¬
ров сто мы шли на шестах (боялись, что колеса наделают
много шуму), потом пустили в ход машины.
Медленно двигались наши суда по темной извилистой реч¬
ке. Над берегами нависли ивы, и по их верхушкам осторожно
пробиралась следом за нами луна. Плыли мы очень долго.
Я уже думал, что мы в потемках проехали место встречи,
как вдруг чей-то голос в кустах на берегу тихо произнес:
—	Архимед!
Мы застопорили машины и стали смотреть на берег. Ни¬
чего не видно. Темно.
—	Архимед! — тихо повторил Вовка.
Мы стали причаливать. О борта лодок зашуршали листья
кувшинок. Кусты зашевелились. Появился Вовка. Мы высади¬
лись на берег и привязали лодки к большой коряге.
На Вовке была надета бумазейная куртка, такие же шта¬
ны, заправленные в чулки, и большая теплая кепка.
—	Спасибо, что пришли, — сказал он. — Пойдемте!
—	Вовка! Чего ты еще выдумал? — зашипела Галка.
—	Пойдемте! — повторил Вовка.
Он повел нас по темному дну оврага узкой тропинкой меж¬
ду огромных зарослей каких-то растений. Скоро мы поняли,
что это крапива: Галка так взвизгнула, что в деревне за рекой
собаки залаяли.
Спотыкаясь, подымая руки, чтобы не задеть за крапиву,
мы дошли до какого-то заброшенного сарая. Тут Грушин оста¬
новился.
—	Чего ты еще выдумал, Вовка? — снова зашипела Га¬
лина и боязливо оглянулась.
Вовка помолчал немного, потом ответил:
—	Подводную лодку нового типа.
Мы сразу повеселели: испытывать модель подводной лод¬
ки — это вам не ракетный двигатель!
—	Вы мне нужны для того, чтобы завинтить меня в люк.
—	Ку... куда завинтить? — хрипло спросила Галина.
—	В люк, — спокойно ответил Вовка.
Галка тяжело дышала. Я чувствовал, что сейчас выйдет
неприятность. К Галине подошел Андрюшка. Он тихонько про¬
говорил:
—	Назвался груздем — полезай в кузов.
196

Галка ничего не ответила.
Отчаянно заскрипела большая дверь, и мы вошли в сарай.
В темноте пахло масляной краской.
Вовка зажег свечу.
Помещение было завалено всяким хламом. Валялись в ку¬
че инструменты и старые журналы: «Всемирный следопыт»,
«Мир приключений», «Вокруг света». В углу стоял примус без
ножек, около него — паяльник. Два здоровенных паука тороп¬
ливо подтягивались к потолку.
У стены почти во всю ее длину на особых подставках стоя¬
ла подводная лодка Вовки Грушина. Она напоминала неболь¬
шую байдарку. В носовой части ее возвышалась труба метра
в три вышиной и сантиметра четыре в диаметре. Вся лодка
была выкрашена в зеленый цвет, а на борту красными буква¬
ми было написано: «Архимед».
Вовка объяснил нам ее устройство:
—	Судно погружается на глубину двух метров... Движет¬
ся с помощью винта. Винт движется с помощью... ногами (там
особые педали есть). Находясь в погруженном состоянии, суд¬
но может прицепиться к подводной части любого парохода'
(будет устроено специальное приспособление). Пароход идет,
а подводная лодка —за ним. Так можно из Москвы попасть
через Беломорканал в Белое море, а оттуда — хоть в океан!
Галина спросила:
—	А как же в ней сидеть?
—	Сидеть? Сидеть и не нужно. Можно лежать.
—	А как же дышать?
—	Перископ ведь торчит из воды, через него и дышать. —
И Вовка указал на трубу.
Андрюшка потер ладонью лоб:
—	Гм! Ну, а как же ты будешь спускаться и подыматься?
—	Специальный резервуар, как в наст... ну, как в обыкно¬
венной подводной лодке: чтобы опуститься, в него пускают во¬
ду; чтобы подняться, накачивают туда воздух и выдавливают
воду обратно.
Вовка открыл крышку маленького люка и показал, как
устроен «Архимед» внутри:
—	Вот резервуар для воды и воздушный компрессор.
Мы увидели бидон от керосина и приделанный к нему ве¬
лосипедный насос.
—	Вон там педали для винта, а это — иллюминаторы. —
Вовка показал на вделанную в носу лодки пару очковых сте¬
кол. — А это карманный фонарик для освещения.
—	Вовка, тут повернуться негде!
—	Во всякой подводной лодке тесновато. Это, голубчик,
тебе не спортплощадка.
197

—	Ну, а в перископ хорошо видно?
—	Он еще не совсем готов. Только труба, чтобы дышать.
Вовка умолк. Мы тоже молчали и осматривали судно.
—	Пора, — сказал Вовка. — Ну-ка, ребята, взяли!
—	Чудак ты все-таки, Вовка! — проговорила Галина.
Все четверо мы подняли лодку и чуть не уронили ее — та¬
кая она была тяжелая. Кое-как мы вытащили судно наружу.
Несли мы его медленно, с передышками, по темному заросше¬
му оврагу. Вовка всю дорогу причитал:
—	Ой, ребята, милые, поосторожней! Ой, ребята, не уро¬
ните!
Когда мы пришли к реке, Андрюшка слазил в бронебашню
«Марата» и достал оттуда штатив, фотоаппарат и чашечку для
магния.
И вот состоялся торжественный спуск «Архимеда» на во¬
ду. Мы спустили сначала нос, потом налегли на корму. В ту
же секунду чихнул Андрюшкин магний. «Архимед» сполз с
берега и, слегка покачиваясь, стал рядом с «Авророй». Я тихо
спросил:
—	Вова, а здесь глубоко?
—	Два с половиной метра. Я мерил.
—	Может быть, где помельче?
Грушин презрительно посмотрел на меня и ничего не отве¬
тил. Андрей с фотоаппаратом, засучив штаны, бродил по воде
и, фыркая магнием, снимал «Архимеда» и Вовку.
Вовка пожал нам по очереди руки и сказал:
—	Пора!
Он старался быть совершенно спокойным, но я-то видел,
как дрожала у него правая коленка.
—	Вов, — сказала Галка, — давай-ка мы обвяжем твоего
«Архимеда» веревкой. В случае чего вытащим.
Вовка даже не посмотрел на нее. Он подошел к люку
«Архимеда» и стал влезать в него. Но, как только он сунул
туда голову, «Архимед» качнулся, и Вовка чуть не искупался.
Тогда он велел нам привязать подводную лодку между «бро¬
неносцами» и, когда влезет в люк, обрезать веревки. Так и сде¬
лали. Когда «Архимеда» привязали, Вовка нагнулся, всунул
голову в отверстие люка и вполз туда, громко кряхтя. Там
он перевернулся на спину и закрыл люк изнутри какой-то
доской с дыркой в середине.
—	Закройте крышку люка так, чтобы винт попал в дырку!
Тут только мы заметили, что на крышке торчит болт с вин¬
товой нарезкой.
Мы исполнили'приказание.
—	Придержите крышку, пока я не завинчу гайку, — глухо,
как из бочки, пробубнил Вовка.
198

Мы придержали. Стало совсем тихо. У Андрюшки в ру¬
ках так и прыгал фотоаппарат. (К сожалению, карточки не
вышли, потому что все снимки он сделал на одну пластинку.)
В иллюминаторе вспыхнул свет.
—	Спускайте! — прогудело внутри «Архимеда».
Мы развязали веревки. «Архимед» очень быстро ушел под
воду. Мы оглянуться не успели, как из воды остался торчать
лишь кончик перископа.
Было совсем тихо. Мы сидели на своих «броненосцах» и
смотрели, как маленькие пузырьки появляются в том месте,
где погрузился «Архимед». Где-то очень глубоко, как нам ка¬
залось, дрожало светлое пятнышко; это был свет из иллюми¬
наторов. Прошло минут пять. Андрей припал губами к концу
перископа:
—	Вовка, ну как?
Нас мороз пробрал по коже, когда мы услышали Вовкин
голос из трубы, — такой он был замогильный.
—	Я достиг предельной глубины.
—	Жив, значит! — вздохнула Галка.
Снова поползли длинные минуты, и снова вопрос:
—	Вовк! Жив?
И замогильный ответ:
—	Выкачиваю воду из резервуара.
Подождали еще. Начало светать.
—	Уж два часа... — проговорил Андрюшка.
Галина перебила его:
—	Смотрите на перископ! Он сейчас полезет вверх!
Но перископ не лез вверх. Я наклонился к нему:
—	Вова, ну как?
Молчание.
—	Вова-а! Слышишь? Как?
—	Я уже все выкачал.
—	Ну, и что же?
—	Она не подымается.
—	Почему?
—	Не знаю.
Мы взволнованно переглянулись. Потом все трое потяну¬
лись к трубе.
—	Как же теперь, Вовка?
—	Не знаю.
—	Вот говорила, говорила! — захныкала Галка. — Надо
было его за веревку привязать. А теперь... Как вот теперь?
И вдруг Вовка озабоченным тоном сказал из трубы:
—	На меня чего-то капает.
—	Откуда капает?
—	Из люка капает.
199

Мы вскочили, ошалело оглядываясь. Что делать? Я крик¬
нул было: «Перископ!» — и схватился руками за трубу, но от¬
туда раздался испуганный Вовкин голос:
—	Не смейте за перископ! Оторвется.
—	Говорила, говорила!—хныкала Галка.
Вовка посоветовал:
—	Подденьте меня веревкой.
Мы взяли оба наших причала, связали их, привязали к се¬
редине камень, опустили его на дно и за оба конца стали
водить веревку вдоль бортов лодок. Но «Архимед» слишком
глубоко врылся в ил, и его нельзя было поддеть.
—	Капает, Вовка?
—	Капает! У меня уже здоровая лужа. Поскорей! — кри¬
чал Вовка из глубины.
—	Надо достать какую-нибудь узенькую баночку. Мы бу¬
дем опускать ее в перископ и вытягивать с водой, — сказал
Андрюшка.
Это он неплохо придумал. Я помчался через крапиву к са¬
раю. В Вовкиной мастерской не оказалось ни одной подходя¬
щей банки, зато я нашел там резиновую кишку сантиметра в
полтора толщиной. Я измерил ее длину и решил, что хватит.
Вернулся и сообщил свой план ребятам.
—	Вовка, держи кишку! Выкачивать будем. Держи так,
чтобы конец был все время в воде!
Мы просунули кишку в трубу.
—	Галка, выкачивай!
Галина взяла в рот верхний конец и стала тянуть из киш¬
ки. Она трудилась изо всех сил, но вода не выкачивалась, по¬
тому что трубка сжималась, когда Галина втягивала в себя
воздух. Пока она работала, мы с Андреем старались подко¬
вырнуть «Архимеда» шестами. Но шесты оказались слишком
короткими. К тому же их было очень трудно удержать под
водой.
Вовка изредка справлялся о ходе спасательных работ и
говорил, что вода у него хоть и прибывает, но очень медлен¬
но. Уже почти совсем рассвело.
—	Хватит! Ничего мы так не сделаем, — сказал я. — Надо
ехать за ребятами в лагерь.
Все согласились со мной. Галина осталась на месте, чтобы
Вовке не было страшно, а мы с Андреем взяли «Аврору» и,
подняв два огромных столба брызг, накручивая изо всех сил
колеса, помчались по оранжевой от восходящего солнца
реке.
Я не помню, как мы доехали, только мы были все мокрые
от пота.
Выскочив на берег, я зазвонил в колокол; Андрюшка
200

I
Лучшие пловцы ныряли, стараясь подвести веревки под «Архимеда».

бросился в дом, отчаянно крича. Из дверей, из всех окон
стали выскакивать полуодетые, испуганные ребята и вожатые.
Леля выбежала с одеялом на плечах. Я закричал:
—	Скорее! Вовка Грушин тонет! Возьмите веревки! Возь¬
мите багры!
Прошло ровно пять минут. Битком набитая «Аврора» нес¬
лась по реке. Каждый греб чем мог, помогая колесам. За нами
сквозь заросли вдоль берега, ломая ветки, продирался весь
лагерь.
По дороге я и Андрюшка сбивчиво рассказали, в чем дело,
но никто нас тонком не понял.
Вот и «Марат»... Спокойно застыл над водой конец пери¬
скопа. На борту «Марата» сидела Галина, вертела в руках ре¬
зиновую трубку и горько плакала.
—	Где Вовка?—спросила Леля.
—	Тут... — указал Андрюшка под воду.
—	Сколько времени?
—	Да часа три уже.
Леля побледнела.
—	Вовка, ты жив? — спросил я.
—	Жив, — со дна речного ответил Вовка и добавил: — Хо¬
лодно!
Ребята столпились у берега и, разинув рты, уставились
на перископ.
*	* *
И тут началась спасательная работа.
Пятеро лучших пловцов ныряли, стараясь подвести верев¬
ки под «Архимеда». Остальные тыкали в воду баграми, засу¬
чив штаны, бродили в воде и подавали тысячи советов. Стоял
галдеж, как на птичьем дворе во время кормежки. Наконец
нашим водолазам удалось подцепить веревками корму и нос
«Архимеда». Они выбрались на берег продрогшие, измучен¬
ные, но очень гордые.
Ребята посильнее принялись тянуть веревки вверх. Смолк¬
ли крики. Наступила полная тишина. Человек восемьдесят
смотрели, как подымается из воды труба перископа. И, когда
наконец появился зеленый верх «Архимеда», такое раздалось
«ура», что, казалось, солнце подпрыгнуло.
Потом снова наступила тишина. Крышка люка на подвод¬
ной лодке шевельнулась и открылась. Из отверстия высуну¬
лась сначала одна нога, потом другая, затем медленно появи¬
лась Вовкина спина, затем плечи и голова. Изобретатель был
бледен и лязгал зубами от холода, но важности у него хва¬
тило бы на двадцать капитанов Немо.
202

Вовка срочно был доставлен в лагерь. Там его переодели
и стали согревать чаем. Мы в это время чувствовали себя
очень скверно. Леля, проходя мимо, так на нас посматривала,
что мы поняли: будет крупный разговор.
Огромная толпа ребят окружала Вовку, пока он пил чай,
глазела на него и засыпала вопросами:
—	Сколько времени ты строил свою лодку?
—	А как ты ее рассчитывал?
—	Никак. Построил, да и всё.
—	Ты, значит, ошибся в расчете, и потому она затонула.
Да?
—	Ну конечно, не рассчитал! — сказал кто-то из старших
ребят. — Не рассчитал соотношения между весом лодки и ее
объемом.
К Вовке протиснулся маленький Буся Кацман и прижался
носом к краю стола:
—	А что Архимед — это рыба такая?
Вовка презрительно взглянул на него, отхлебнул из кружки
чаю, прожевал кусок хлеба и только тогда ответил:
—	«Рыба»! Чудак ты! Это полководец!
Тут-то мы всё поняли.
Вот все, что я могу рассказать об «Архимеде» Вовки Гру¬
шина.

БЕЛАЯ КРЫСА
Боря трубил в горн. Леня бил в барабан. За ними шли
Вава и Дима, а впереди выступала звеньевая Таня Зака¬
това.
Лоб ее был перевязан бинтом (она недавно упала с дере¬
ва), на затылке торчала темная метелочка волос. Эта метелоч¬
ка резко дергалась, когда Таня оглядывалась на звено.
—	Вава! Почему не в ногу?.. Димка! Отстаешь!
Дело было серьезное: Таня Закатова несла пакет с очень
важным посланием. В этом послании сообщалось, что «карби¬
ды», то есть пионерлагерь завода «Карбид», вызывают на
спортивную игру «трикотажей» — пионерлагерь трикотажной
фабрики № 2.
Неторопливо, торжественно шагало звено через маленький
лес, разделявший оба лагеря. Трещал барабан, ревел горн, и
с освещенных заходящим солнцем деревьев то и дело шараха¬
лись в небо испуганные стаи грачей.
Дорога вышла из леса на большую поляну. В конце ее сто-
204

ял белый дом с башенками и остроконечной крышей. Ребята
видели, как «трикотажи» сбегаются на линейку.
—	Ждут! Знают, в чем дело! — сказала Таня. — Вавка,
опять не в ногу!.. Димка, поправь галстук!.. Раз-два три-че-
тыре! Раз-два-три-четыре!
Они вошли в калитку и замаршировали мимо неподвиж¬
ных рядов «трикотажей». Возле мачты с флагом их поджидал
председатель совета лагеря Миша Бурлак. Таня остановилась
перед ним.
Смолкли горн с барабаном. Стало совсем тихо. Председа¬
тель, толстый, солидный, исподлобья поглядывал на предста¬
вительницу «карбидов», а она, тонконогая, худенькая, насто¬
роженно смотрела на председателя.
Что-то странное было в поведении председателя. Он ста¬
рался стоять смирно и сохранять обычную солидность, но
время от времени делал какие-то непонятные движения: то
поводил плечами, то вдруг выпячивал живот, то совсем уби¬
рал его. Таня передала ему пакет, заклеенный смолой. Бур¬
лак взял его и почему-то поднял правую ногу, согнув ее в
колене.
На линейке зашушукались.
Председатель вскрыл пакет. Он опустил ногу, согнулся,
точно у него болел живот, и стал торопливо читать дрожащим
голосом, то и дело сбиваясь:
—	«Отважным трикотажам от отважных карбидов.
Уважаемые храбрые трикотажи!
Мы, ваши соседи, отважные карбиды, предлагаем вам по¬
мериться ловкостью, выносливостью и смекалкой в большой
игре. Игру предлагаем начать завтра, с восьми часов утра, и
вести ее до полной победы той или другой стороны.
Условия игры вам известны.
Примите заверения в большом к вам уважении...»
Миша читал, но никто не слушал его. Вытаращив глаза,
все смотрели на левую ногу председателя: из короткой штани¬
ны его трусов медленно выползала... белая крыса.
—	«...Примите... примите... заверения... в большом к вам...»
Крыса упала животом на землю, расставив короткие лапы.
И в ту же секунду отчаянный визг раздался над линейкой. Два
«трикотажа», сбитые с ног, покатились на землю. Чья-то фи¬
гура мелькнула над забором и скрылась за ним. Начался пе¬
реполох. Полторы сотни кричащих ребят окружили председа¬
теля совета.
—	Пустите-ка! В чем тут дело? Бурлак, что произошло?
Расталкивая ребят, к Бурлаку подошел старший вожа¬
тый.
—	Ни в чем не дело! — бормотал председатель. — Я ее
205

просто сунул за пазуху, а она — в трусы и на землю... А эта
чего-то испугалась...
—	Таня! — позвал вожатый.
Над забором показалась забинтованная Танина голова на
тонкой шее. Она угрюмо уставилась на вожатого.
—	Чудачка! Чего испугалась? Иди сюда!
—	Не пойду, — ответила Таня.
Босоногие «трикотажи» запрыгали и захихикали:
—	Трусиха! Крысы боится! От крысы удрала!
—	Да, боюсь, — ответила Таня. — Петр Первый храбрым
человеком был, а тараканов боялся!
Вожатый поднял крысу и показал ее Тане:
—	Ну, Петр Первый, я ее уношу. Иди сюда!
...С кислыми лицами пустились «карбиды» в обратный путь.
До калитки их провожали веселые «трикотажи»:
—	С самим Петром Первым завтра воюем!
—	Пусть крыса нас сторожит! Ни один карбид не тронет!
До лесу за ними бежал какой-то маленький мальчишка.
Приплясывая, он пищал:
—	Петр Первый, а Петр Первый! Петр Первый!
В лесу Леня легонько стукнул мальчишку барабаном по
голове, и тот побежал домой.
—	Оскандалились! — проворчал барабанщик.—Тоже еще
звеньевая! Крыс боится!
—	Что-о? — Таня сразу остановилась и повернулась к не¬
му. — Что ты сказал?
Крепкий, коренастый Леня молча попятился.
—	А ну-ка, перепрыгни!
Дорогу пересекала глубокая канава, через которую был
переброшен мостик. Леня пробормотал:
—	Охота была ноги ломать!
Таня сошла с дорожки, разбежалась и, перелетев через
канаву, упала на противоположной стороне.
Больше никто не роптал на звеньевую. Шли молча и бы¬
стро. Впереди было еще одно очень важное дело.
*	* *
Настала ночь. Заснули «трикотажи» в своей даче с остро¬
конечными башнями. Погасли огни в деревенской школе, где
жили «карбиды». Яркая кособокая луна поползла по мерцаю¬
щему небу, и верхушки деревьев в маленьком лесу засвети¬
лись голубоватым светом.
Внизу, под деревьями, было темно и тихо. Осторожно, в
молчании пробиралась сквозь заросли пятерка разведчиков.
206

Таня шла впереди, держа под мышкой фанерный ящик с са¬
модельным телеграфным аппаратом. Вава несла рюкзак с про¬
визией, а ее брат Дима, такой же маленький и курчавый, как
она, крепко прижимал к себе четвертную бутыль с кипяченой
водой. Сзади всех двигались Боря и Леня. Согнувшись и сдер¬
жанно кряхтя, они тащили большую катушку с проводом.
Катушка медленно вертелась, чуть поскрипывая в ночной ти¬
шине, и черный саперный провод ложился на мокрую от росы
траву.
Шли очень медленно. Ветки цеплялись, невидимые коря¬
ги хватали за ноги, какие-то прутья больно хлестали по
головам. Крохотный лесок, такой уютный днем, теперь
глухо ворчал сухим валежником под ногами и не хотел про¬
пускать.
Исцарапанные, они вышли из леса на край маленького ов¬
рага, на дне которого журчал ручей. Сразу же за оврагом
возвышался холм. На вершине его, четко выделяясь на мер¬
цающем небе, чернели три столба от сгоревшей сторожки и
двускатная крыша заброшенного погреба.
Таня спустилась в овражек и перешла по камням ручей. За
ней пошел Дима. Он стал на камень посредине ручья, выби¬
рая, куда бы шагнуть дальше, но вдруг зашатался, согнулся
и быстро выпрямился. Раздался звон. Дима, опустив руки,
застыл.
—	Разбил! — тихонько вскрикнула Таня.
—	Упала, — ответил Дима.
—	Шляпа!
«Карбиды» шепотом стали бранить Диму. Потом Боря ска¬
зал, что нужно сходить в лагерь и принести другую бутыль.
—	Ну да еще! — рассердилась Таня. — Будем всю ночь
взад-вперед бегать!.. Пошли!
Они переправились через ручей, взобрались на освещенную
луной вершину холма и остановились там, молчаливые, насто¬
роженные. У мальчиков были низко надвинуты на лбы кепки
и у всех подняты воротники пальто.
За холмом тянулась поляна, голубая от лунного света. В
дальней стороне ее, окруженный с трех сторон темными сосна¬
ми, белел дом «трикотажей». Боря зачем-то снял кепку. На
его макушке, как перо индейца, торчал одинокий прямой
вихор.
—	Спят и не знают, что мы им готовим, — прошептал он.
Все молча кивнули головами и продолжали смотреть на
белый дом.
Завтра начнется игра. Завтра отряды «карбидов» и «три¬
котажей» с красными и синими повязками на руках станут
ползать в лесу, стараясь пробраться к лагерю «противника»
207

и похитить флажок, спрятанный в условном месте. И все это
время пятеро отважных разведчиков будут сидеть на холме
под самым носом у «неприятеля». Они будут следить за каж¬
дым движением «противника» и сообщать обо всем по теле¬
графу в свой штаб. Это придумала Таня.
—	Пошли! — тихо скомандовала она. — Борис, Ленька, тя¬
ните провод!
«Карбиды» в молчании направились к погребу. Один за
другим вошли в низенькую дверь между скатами крыши.
Таня включила карманный электрический фонарь.
Наземная часть погреба была пуста. В середине дощатого
пола чернел открытый люк. Ребята, стоя вокруг него на чет¬
вереньках, заглянули вниз.
В глубокую яму вела приставная лестница. На дне ямы при
слабом свете Таниного фонарика ребята увидели пустые дере¬
вянные кадки.
—	Капусту квасили, — прошептала Вава.
Леня поправил кепку, съехавшую на нос, и тихонько за-,
смеялся:
—	Танька! А вдруг здесь крысы есть!
—	Не испугаешь. Они бы здесь с голоду подохли. Чем язы¬
ком болтать, устанавливай аппарат.
Вскоре телеграфный аппарат с электромагнитом от звон¬
ка, роликом от пишущей машинки и бумажной лентой, наре¬
занной из газетных полей, стоял в углу под скатом крыши.
Сидя возле него на корточках, ребята смотрели, как Леня де¬
лал пробу.
—	Передай, — сказала Таня. — «Погреб заняли, невзирая
на трудности. Сообщите, как принимаете. Начпункта Зака¬
това».
Леня снял кепку, склонил стриженую голову над аппара¬
том и стал нажимать на ключ, тихо приговаривая:
—	Точка, тире, тире, точка... Тире, тире, тире...
Леня передавал эту депешу минут пять и весь взмок от
напряжения. Под конец он сообщил, что переходит на прием,
и повернул какой-то рычажок. Теперь все смотрели на якорь
магнита с карандашным графитиком. Вот он слегка дернулся.
Леня взял пальцами кончик бумажной ленты и стал тянуть ее
к себе.
Где-то за лесом, в комнате у вожатого «карбидов», дежур¬
ный телеграфист лагеря Сеня Жуков стучал ключом, а здесь
на бумажной ленте появились слабые черточки и точки. С тру¬
дом разбирая их при свете фонаря, Леня читал:
—	«При-маем хшо. Же-ла-ем у-пе-ха. Дежурный связе-е-ет
Жуков».
Вава тихонько засмеялась и тихо захлопала в ладоши.
208

—	Работает! — в восторге шептали «карбиды». — Рабо¬
тает!
После испытания аппарата они разместились по разным
углам, и Таня потушила фонарь.
Стало совсем темно. Только щели в крыше светились сла¬
бым ночным светом. Ребята притихли каждый в своем углу.
Было слышно, как журчит ручей под холмом и пищит одино-
-кий комар, залетевший в погреб. Так прошло полчаса.
—	Товарищи! Вы не спите? — зашептал вдруг Боря.
«Карбиды» возмущенно заворчали в темноте:
—	Мы и не думали засыпать!
—	Знаете что? Вот все наши ребята спят сейчас в теплых
постелях, а мы тут бодрствуем, как на передовых позициях...
А, товарищи?
—	Угу! — отозвался кто-то.
Таня заворочалась где-то возле двери:
—	Слушайте-ка! А что бы нам такое совершить?
—	Совершить?.. Что совершить?
—	А вот: нас с нашим лагерем соединяет только провод.
И вот бы по этому проводу послать депешу: «Сегодня, поло¬
жим, в ноль часов пятьдесят минут, разведчики такие-то совер¬
шили то-то и то-то». Что-нибудь особенное, подвиг, понимаете?
Эта мысль всем понравилась. «Карбиды» стали придумы¬
вать, какой бы совершить подвиг.
—	Нет! — сказал Леня.—Такую депешу послать: «Сего¬
дня ночью разведчики такие-то пробрались... в это... как его...
в месторасположение неприятеля и... сделали чего-нибудь та¬
кое».
—	А что именно сделали? — спросил Боря.
—	Ну, какой-нибудь диверсионный акт.
—	Ой, девочки! — пропищала Вава. — У них там две ов¬
чарки и ночной сторож. Они такой «диверсионный акт» пока¬
жут, что просто ужас!
—	И вообще нельзя: игра еще не началась, — сказала
Таня.
Долго ломали голову «карбиды».
Постепенно щели в крыше посветлели. На полу стало за¬
метно черное пятно люка, а по углам — смутные фигуры ре¬
бят. Они сидели кто на корточках, кто просто на полу и по¬
еживались от утреннего холода.
—	Закусим? — предложил Боря.
Вава развязала мешок. Она вынула оттуда буханку хлеба
и несколько вареных картофелин. Затем, хитро посмотрев на
ребят, извлекла одну за другой пять сушеных вобл.
—	Сама достала, в сельпо!—сказала она важно, разда¬
вая ребятам порции на салфетках из газеты.
g Библиотека пионера, том XI
209

Разведчики принялись громко чмокать, обсасывая косточ?
ки воблы и продолжая вслух мечтать о подвиге.
—	Хоть бы гроза какая-нибудь! — говорила Таня; держа
двумя пальцами рыбий хвост. — «В районе наблюдательного
пункта разразилась гроза. Погреб затоплен. Продолжаем на¬
блюдение по колено в воде».
—	А по-моему, лучше так, — предложил Боря. — «В районе
наблюдательного пункта бушует гроза. Огромное дерево упа¬
ло рядом с погребом. Продолжаем наблюдения».
—	Нет! Не так! Вот как! — Леня даже приподнялся. —
«В районе наблюдательного пункта бушует гроза. Молния
ударила в погреб. Часть разведчиков оглушена. Продолжаем
наблюдения среди дымящихся развалин».
—	Ой, девочки! — пропищала Вава. — Если все это слу¬
чится, вожатые прогонят нас отсюда и прекратят игру.
*	* *
Прошло часа три. Щели в крыше стали золотистыми, и от
них протянулись сизые лучи, в которых плавали блестящие
пылинки. Мрачную картину осветили они!
Бледные, осунувшиеся, ребята сидели на своих местах, вы¬
тянув шеи, поминутно делая судорожные глотательные дви¬
жения. Клочки газеты, обглоданные рыбьи кости и картофель¬
ные очистки валялись на полу.
Прижавшись затылком к стене и перекатывая голову с
одного плеча на другое, Леня громко, с надрывом шептал:
—	Ну прямо все кишки выжгло!.. Прямо, наверно, какое-
нибудь воспаление теперь начинается! — И, уставившись на
Таню злыми глазами, сказал: — Ну, чего тебе сделается, если
я к ручью сбегаю?
—	Не пущу. Трикотажи увидят, — в десятый раз повтори¬
ла Таня.
—	«Увидят»! Они еще спят преспокойно, а ты здесь му¬
чайся!
Таня, бледная, решительная, стояла на коленях, загоражи¬
вая собою дверь:
—	Все хотят пить. И я не меньше тебя.
—	«Не меньше»! Две кружки чаю за ужином выпила, а я...
—	Не пущу! Понятно?
Боря молча слушал этот разговор. Длинная физиономия
его еще больше вытянулась. Вава коротко всхлипывала, точ¬
но икала, а ее брат сидел неподвижно, страдальчески подняв
маленький нос и- большие темные глаза.
Вдруг Боря поднялся:
—	Товарищи! Зачем ссориться? Если каждый станет бе¬
210

гать к ручью и обратно, то нас могут заметить. Но кто-нибудь
может взять рюкзак и принести воду для всех.
—	Правильно! Он брезентовый и не протекает.
—	И очень хорошо! И великолепно! — одобрительно за¬
пищала Вава.
—	Не пущу!
Но тут терпение у «карбидов» лопнуло. Леня, согнувшись,
подошел к звеньевой. Вава вскочила на ноги. Злое лицо ее вы¬
глядывало из-за Лёниной спины. Шагнул вперед и Боря с
торчащим вихром.
—	Что ж, нам здесь помирать? — мрачно спросил Леня.
—	Не пущу!
—	Кричала, кричала о подвиге, а как до дела дошло — од¬
ного человека боишься выпустить!
—	Не пущу!!
—	Ой, девочки, какая странная у нас звеньевая! Крыс
боится, трикотажей боится и всего боится!
Леня бил себя кулаком в грудь:
—	Ну, меня, меня пусти! Я так проползу, что...
—	Уж ты проползешь! Знаем тебя!
—	Ну, сама иди!
—	И сама не пойду.
Леня подошел к ней поближе. Неожиданно мягким, ласко¬
вым голоском он спросил:
—	Струсила?
—	Струсила? — пискнула Вава.
Таня вскочила, стукнулась головой о крышу и, держась за
макушку, отчеканила:
—	Давайте мешок!
—	Вот и прекрасно! Вот и прекрасно! И ничего такого не
случится, — миролюбиво заговорила Вава, вытряхивая из
рюкзака остатки провизии.
Таня сняла пальто и взяла мешок.
—	Струсила, говоришь?
Она открыла дверь, согнулась, чтобы не стукнуться снова
о притолоку, сделала шаг вперед, остановилась на секунду...
и вдруг, ре'зко дернувшись назад, закрыла дверь.
—	Чего ты? — удивились ребята.
—	Стоят! — чуть слышно ответила Таня.
Все бросились к стене и приникли к щелям в досках. Да¬
же Дима перестал «умирать».
Повертев удивленно головой, он поднялся и подбежал к
двери.
На крыльце дома «трикотажей» стояли двое мальчишек с
полотенцами через плечо: один — маленький, другой — боль¬
шой. Маленький, протянув руку, показывал на погреб.
211

«Карбиды» бросились прочь от стены.
—	Идут!
—	Ой, девочки, прямо сюда идут!
С минуту они метались по погребу, стукаясь головами о
скаты крыши.
—	В люк! В бочки! — скомандовала Таня. — Всё убрать!
Пальто, катушка из-под провода, рюкзак, очистки картош¬
ки, рыбьи головы и хвосты полетели вниз, в глубину погреба.
Леня отцепил аппарат от провода и съехал на животе по шат¬
кой приставной лестнице вниз. За ним скатились остальные.
Кряхтя, толкаярь, «карбиды» убрали лестницу и спрятали ее
за бочки, лежащие двумя рядами у стен. Бросили туда же
свои вещи и остатки провизии. Затем каждый забрался в боч¬
ку, и все затихли.
Прошла минута, может быть, две. Вот наверху скрипну¬
ла дверь. Послышались два приглушенных голоса. Один,
солидный, басистый, похожий на голос Бурлака, сердито
спросил:
—	Ну, где твои карбиды?
Другой, тонкий, ответил негромко, но горячо:
—	Честное пионерское, видел! Эта, ихняя... Петр Первый...
По ковбойке узнал. Открыла дверь, а потом сразу как захлоп¬
нет... А за ней еще какие-то... Сам видел.
—	Сколько? — спросил председатель.
—	Десять... Нет, Мишка, человек двадцать! Так и высмат¬
ривают, так и высматривают!
—	Врешь, — лениво сказал Бурлак.
—	Ну вот тебе честное-распречестное слово! Знаю, где они!
Внизу сидят.
Притихшие в бочках «карбиды» услышали, как два «три¬
котажа» подобрались к люку.
—	Эй! — басом крикнул маленький мальчишка.
Лёнина бочка лежала против Таниной. Он взглянул на
звеньевую.
Таня сидела согнувшись, поджав под себя колени, прику¬
сив кончик языка. Один глаз ее был закрыт прядью волос,
другой неподвижно смотрел куда-то вверх.
—	Эй, Петр Первый! Все равно знаем — в бочках сидите.
Ребята даже дышать перестали. Затекли ноги, болели спи¬
ны, а шевельнуться было нельзя: при малейшем движении
бочки качались.
—	В бочках сидят! Честное пионерское, в бочках! Бежим
подымем тревогу! Это разведчики ихние!
—	Чудак ты, право, человек! Подымем тревогу, а здесь
никого не окажется. Смешно прямо!
—	Давай спрыгнем, посмотрим.
212

—	И поломаем шеи!
—	Ну, давай я один спрыгну, собой пожертвую. Хочешь?
—	Собой жертвовать нетрудно. А ты попробуй без жертв
захватить. Это другое дело.
—	А как... без жертв?
Два «трикотажа» стали шептаться так тихо, что «карбиды»
ничего не могли услышать. Потом маленький хихикнул и спро¬
сил:
—	На веревке?
—	Ну да, — ответил Бурлак.
Они опять зашептались.
—	Ладно, сторожй. Я сейчас! — громко сказал Бурлак и
вышел из погреба.
Некоторое время стояла полная тишина. Было слышно,
как над люком дышит и шмыгает носом маленький «трико¬
таж». Вдруг он поворочался наверху и довольным тоном объ¬
явил:
—	А Мишка за белой крысой пошел!
«Карбиды» почуяли недоброе. Леня снова взглянул на Та¬
ню. Она еще больше сжалась в своей бочке.
—	Эй, Петр Первый, выходи лучше! — угрожающе крик¬
нул «трикотаж».
«Карбиды» молчали. Сердца их отчаянно бились. Хотелось
шумно, глубоко вздохнуть, а мальчишка над люком, как назло,
притих.
Прошло минут десять. Наверху раздались шаги, и снова
послышался шепот:
—	Зачем за ногу? За хвост!.. Осторожней, дурак, уро¬
нишь!.. Потихоньку! Потихоньку!
Между бочками Лени и Тани появилась в воздухе белая
крыса. Вертясь и покачиваясь, суча розовыми лапками, она
медленно опускалась, привязанная на шпагате за хвост. Вот
она заскребла передними лапками земляной пол и села, по¬
водя острой мордой с подвижными усиками.
—	Эй, Петр Первый, выходи! Хуже будет!
Таня, бледная, закусив губы, пристально смотрела на кры¬
су. Сжатые кулаки ее с острыми косточками дрожали.
Шпагат натянулся и дернул крысу за хвост. Та поползла в
сторону Лени, волоча за собой веревку. Леня знал, что белые
крысы не боятся людей. Так оно и оказалось. Крыса вошла в
бочку и, наступив лапой на Лёнин мизинец, стала его обнюхи¬
вать. Леня приподнял было другую руку, чтобы схватить кры¬
су и не пустить ее к Тане, но вспомнил, что «трикотажи» могут
дернуть за веревку, и раздумал.
Шпагат снова натянулся и вытащил крысу в проход между
бочками.
213

—	Так все бочки обследовать! Понимаешь? — услышали
ребята шепот Бурлака.
—	Есть все бочки обследовать!
Белая крыса бесшумно ползала по дну погреба. Она то
заползала в одну из бочек, то снова появлялась на черном
земляном полу, и пять пар внимательных глаз, скрытых от
«трикотажей», следили за каждым ее движением.
Вот она снова очутилась между Леней и Таней и снова
направилась к Лёне...
Веревка натянулась. Крыса остановилась, а потом повер¬
нула к Тане.
Бочка, в которой сидела Вава, качнулась. К счастью, «три¬
котажи» не заметили этого.
Таня крепко зажмурила глаза. Все сильней и сильней дро¬
жали ее сжатые кулаки и худенькие плечи.
Крыса часто останавливалась, сворачивала в сторону, но
все же приближалась к ней. Вот она вошла в бочку, обнюха¬
ла дрожащий кулак и, неожиданно вскочив на Танину руку,
стала карабкаться на плечо. Не разжимая глаз, Таня широко
открыла рот, и Леня понял, что сейчас раздастся тот истош¬
ный, пронзительный визг, который раздался вчера вечером на
линейке «трикотажей». Но визга он не услышал. Таня сжала
зубы и больше не делала ни одного движения. А крыса забра¬
лась на ее плечо и подползла к шее. Ее белые усики шевели¬
лись возле самого Таниного уха.
Снова дрогнула бочка, в которой сидела Вава. Леня не
боялся крыс, но по спине его бегали мурашки, когда он смот¬
рел на звеньевую.
Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вы¬
летела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и ис¬
чезла.
—	Хватит дурака валять! — проворчал над люком Бур¬
лак.
—	Да честное пионерское, мне показалось...—уже совсем
неуверенно сказал его товарищ.
—	Мало чего тебе показалось! Сначала проверь, потом
подымай панику. Идем!
И «трикотажи» ушли из погреба.
Один за другим вылезли из бочек измученные, грязные
«карбиды». Они собрали свои вещи и приставили лестницу.
Никто из них не сказал ни слова.
Молчали они и наверху. Леня стал прикреплять концы про¬
водов к аппарату, остальные сели по своим местам и приникли
к щелям между досками.
От пережитого волнения жажда усилилась. Каждому ка¬
залось, что вот-вот потрескается кожа на языке. Но все молча¬
214

ли и время от времени поглядывали на Таню. Она стояла на
коленях перед дверью и не отрывалась от щели.
—	Аппарат готов, — тихо сказал Леня.
Звеньевая молчала, по-прежнему глядя в щель. Перед
белым домом выстроились четырехугольником «трикотажи».
Опять заиграл горн. Послышалась дробь барабана, и крас¬
ный, горящий на солнце флаг рывками поднялся вверх.
—	Передай, — не оборачиваясь, сказала Таня. — «Флаг
у противника поднят».
Леня облизнул пересохшие губы и прислушался к слабо¬
му журчанью ручья под холмом. Он знал теперь, что он и его
товарищи будут слушать это журчанье три часа, пять, может
быть, восемь, и никто из них не скажет ни слова о том, что хо¬
чется пить.
Склонив голову к аппарату, Леня стал медленно нажимать
на ключ, шепча про себя:
—	Точка, точка, тире, точка... точка, тире, точка, точка...
«Флаг у противника поднят!»

РАЙКИНЫ „ПЛЕННИКИ“
Раздался резкий, деловитый звонок. Рая вытерла руки о
салфетку, повязанную вместо фартука, и открыла дверь. Во¬
шел семиклассник Лева Клочков.
—	Привет! — сказал он, снимая шубу. — Дома?
—	В ванной сидит, — ответила Рая и ушла обратно в кух¬
ню, на ходу заплетая косички.
В квартиру недавно провели саратовский газ. Боря на пер¬
вых порах принимал ванну раза по четыре в день. Вот и те¬
перь он стоял перед умывальником, распарившийся, розовый,
и, глядя в зеркало, водил расческой по светло-желтым, тор¬
чащим ежиком волосам.
—	Здравствуй! — сказал он, не оборачиваясь, когда Лева
вошел. — Ты хорошо сделал, что рано явился. У меня есть
один проект.
—	Именно?—.коротко спросил Лева.
Глядя в зеркало через плечо товарища, он пришлепнул
ладонью вихор на макушке, поправил белый воротничок
216

и красный галстук, подтянул застежку-молнию на черной
блузе.
Друзьям нужно было иметь безукоризненный вид. Доктор
географических наук профессор Аржанский обещал присут¬
ствовать сегодня на заседании школьного краеведческого
кружка. Лева и Боря должны были поехать за профессором и
проводить его в школу.
Боря положил расческу на умывальник:
—	Понимаешь, хочу сегодня выступить. Надо произвести
чистку в кружке. Ты как думаешь?
Лева давно тренировался, вырабатывая в себе два каче¬
ства: способность оставаться невозмутимым при любых об¬
стоятельствах и привычку выражаться кратко.
—	Дельно! — сказал он.
—	Так при профессоре и заявлю, — продолжал Борис.—
«Или, товарищи, давайте кончим все это, или давайте рабо¬
тать как следует»... На носу лето, походы, а тут возись с таки¬
ми... вроде Игоря Чикалдина. Спорпм, что он не сможет пра¬
вильно азимут взять!
Лева кивнул головой:
—	Факт.
—	Ну вот! А Юрка Говоров топографии не знает, костра
в дождливую погоду развести не умеет. Спрашивают его од¬
нажды: «Как сварить суп на костре, не имея посуды?» Молчит
как рыба. Ну куда нам такие!
—	Балласт, — согласился Лева.
Боря передохнул немного и продолжал:
—	Это еще ничего. Есть люди и похуже. Звоню как-то
Димке Тузикову по телефону: «Почему не явился на занятия
по добыванию огня трением?» — «Мама, — отвечает, — не ве¬
лела». Чего-то там делать его заставила. Ничего себе, а? Са¬
мостоятельный человек называется!
—	Смешно... — пожал плечами Лева.
—	Так вот, мы сейчас до профессора зайдем к Виктору,
посовещаемся и все трое выступим на собрании.
—	Боря! Борис! — закричала Рая из кухни.
—	Что тебе!
—	Борис, никуда не уходи: нужно сначала мясо провер¬
нуть в мясорубке.
—	Вспомнила! Нужно было раньше попросить! Мне не¬
когда.
Рая появилась в дверях ванной, держа большую ложку, от
которой шел пар:
—	Боря, я тебя уже просила, а ты все «некогда» и «неко¬
гда». Проверни мясо! Мясорубка тугая, я сама не могу, а ма¬
ма ушла и велела приготовить котлеты.
217

Боря уставился на нее, сдвинув светлые, чуть заметные
брови:
—	Слушайте, Раиса Петровна! Вам русским языком го¬
ворят: я тороплюсь, у меня поважнее дело, чем твои котлеты.
Всё! Можете идти.
Но Раиса Петровна не ушла, а, наоборот, шагнула поближе
к брату:
—	Боря, вовсе я никуда не пойду, и ты тоже никуда не
уйдешь, пока не провернешь мясо. Вот!
Боря повысил голос:
—	Со старшими таким тоном не говорят! Ясно? Ну!..
Марш!
Взяв сестренку за плечи, Борис повернул ее к себе спиной
и легонько толкнул.
—	И очень хорошо! И прекрасно!—закричала та, удаля¬
ясь.— А ты все равно не уйдешь!
Боря сел на стул и принялся надевать носки.
—	Маленького нашла... — ворчал он. — Брось все и верти
мясорубку! Распоряжается чужим временем!
Мальчики вышли из ванны. В коридоре они встретили Раю,
которая несла под мышкой большую книгу.
—	Сейчас, — сказал Борис, войдя в комнату. — Еще
две минуты, и я готов. — Он взял со стула парадные брюки
и сунул правую ногу в штанину. — Да, Левка, сегодня по¬
боремся! Кому-то жарко станет, кому-то... — Он замолчал
и опустил глаза вниз, на брюки. — Гм! Что за черт... Смо¬
три!
На брюках не было ни одной пуговицы! Приятели молча
посмотрели друг на друга и подошли к висевшему на спинке
стула пиджаку: там тоже пуговиц не оказалось.
Боря взъерошил волосы:
—	Что за черт? А?
—	Срезаны, — хладнокровно сказал Лева и кивнул на обе¬
денный стол: там лежали пуговицы и ножницы.
Боря покраснел так, что лицо его стало темнее волос. То¬
ропливо скинув брюки, он в одних трусах отправился в кори¬
дор. Лева последовал за ним.
—	Р-рраиса!
—	Чего тебе? — послышалось за дверью ванной.
Боря толкнул дверь, но она оказалась запертой.
—	А ну, открой!
—	Не открою, — ответила Раиса.
—	Ага, понятно! Ты срезала пуговицы?
—	Ну, я срезала.
—	Зачем? Отвечай!
—	Чтобы ты мясо провернул. Мне котлеты надо готовить.
218

Боря загрохотал кулаками по двери и закричал таким го¬
лосом, что кошка свалилась с новой газовой плиты:
—	Раиса! Выходи немедленно! Слышишь!
—	Вовсе я не выйду. Что я, сумасшедшая?
—	Выходи сию минуту и пришей пуговицы!
—	Проверни мясо, тогда пришью.
Громко дыша, Боря прошелся по кухне и остановился пе¬
ред Левой:
—	Как тебе нравится, а?
Тот не потерял своего хладнокровия.
—	Не волнуйся, — сказал он. — Психологию знаешь? За¬
при ее самоё.
С наружной стороны двери была щеколда. Боря заложил
ее и громко сказал:
—	Вот! Получай, Раиса! Будешь сидеть здесь, пока на¬
ши не придут.
—	И пожалуйста! Я с собой «Двух капитанов» взяла.
Услышав такой ответ, Боря пал духом. Опять он в отчая¬
нии воззрился на Леву.
—	Теряться нечего, — сказал тот. — Пришьем сами.
Друзья вернулись в комнату. Они решили, что Боря ста¬
нет пришивать пуговицы на брюках, а Лева — к пиджаку. Но
в шкатулке нашлась только одна иголка. Борис оторвал от
катушки нитку и подошел к лампе, висевшей над столом. Он
слюнил нитку, разглаживал ее между пальцами, задерживал
дыхание, но нитка не лезла в
ушко иголки. Стоя возле него,
Лева советовал:
—	Не волнуйся! Возьми се¬
бя в руки и не нервничай. Ты
волнуешься — и ничего не вы¬
ходит.
Борис наконец рассвире¬
пел.
—	На! Сам не волнуйся! —
крикнул он и сунул иголку с
ниткой Леве в руки.
Тот рассмотрел как следует
нитку и заявил, что она черес¬
чур толста. Боря достал другую
нитку. Она, правда, была ро¬
зовая, но зато ее быстро проде¬
ли в ушко. Лева посмотрел на
часы.
—	Семь минут прошло,—
сказал он.

Пришивая пуговицу, Боря пять раз уколол себе палец и
четыре раза порвал нитку.
—	А теперь четыре минуты прошло, — сказал Лева, раз¬
глядывая его работу. — Гм!.. Ты волнуешься и не туда при¬
шил.
—	Чего ты мелешь... «не туда»! Где не туда?
—	Вот видишь, где петля, а где пуговица!
Лева отпорол пуговицу и взялся пришивать ее сам. Он
работал с большим самообладанием, пришил пуговицу пра¬
вильно и затратил восемь минут. После этого он встал со сту¬
ла й размеренными шагами прошелся по комнате.
—	Безнадежно, — сказал он.
—	Ничего не безнадежно! — отозвался Борис. — У нас це¬
лый час времени.
Лева пожал плечами:
—	Простая арифметика! Времени — час. От тебя до про¬
фессора — пятнадцать минут. От профессора до школы —
столько же... На одну штуку мы затратили... семь плюс четы¬
ре и плюс восемь... затратили девятнадцать минут... Теперь,
конечно, дело пойдет быстрее. Натренировались. Считай — по
пятнадцати минут. На брюках их пять, а на пиджаке — четы¬
ре. Простой расчет!..
Вторые Борины брюки мать распорола для перелицовки.
Были у него еще одни, но все в заплатах. Боря пришел в
страшную ярость. Он кричал, что сегодня же оторвет Раисе
уши, что отныне не скажет с ней ни слова и что, если родители
не перевоспитают ее немедленно, он уйдет из дому.
—	Криками не поможешь, — сказал Лева. — Возьми се¬
бя в руки и пойди поговори. Подействуй на нее силой убеж¬
дения.
Товарищи снова очутились в кухне. Боря заговорил не¬
громко и очень сдержанно.
—	Рая! Раиса, ты слышишь?
—	Ну? — ответили из-за двери.
—	Раиса, вот что я тебе скажу: я тебя, так и быть, выпущу,
но чтобы это было в последний раз! Понимаешь?
—	Понимаю. А я не выйду.
Боря вздохнул, подтянул трусы и продолжал уже совсем
кротко:
—	Рая, послушай-ка, ты ведь не маленькая, так? Мне нуж¬
но скоро уходить, а...
—	И уходи. Кто тебя держит?
Лева заглянул в замочную скважину и сказал убедитель¬
ным тоном:
—	Рая, нужно все-таки сознавать! У Бориса очень важное
дело.
220

Напрасно товарищи упрашивали Раису выйти.

—	Котлеты тоже важное дело. Отец придет с работы —
что он будет есть?
Семиклассники помолчали в раздумье.
—	Глупо!—тихо сказал Лева.
—	Что — глупо? — так же тихо сказал Борис.
—	К чему ты затеял всю эту возню? Провернул бы мясо —
и дело с концом!
Борис долго грыз ноготь на большом пальце, потом открыл
щеколду:
—	Ну ладно, Райка! Выходи. Мы провернем.
—	Нет, вы сначала проверните и покажите мне. Я встану
на умывальник и посмотрю в окно.
Под потолком в стене ванной было застекленное окно. На¬
прасно товарищи упрашивали Раису выйти немедленно, го¬
воря, что этак она не успеет пришить пуговицы. Рая стояла на
своем. Делать было нечего! Два авторитетных члена краевед¬
ческого кружка покорились. Мясорубка была неисправная и
очень тугая, но Боря вертел ее с такой быстротой, что кило¬
грамм говядины очень скоро превратился в фарш. Лицо Бо¬
риса блестело от пота, но голос его стал по-прежнему строгим,
когда он заговорил:
—	Вот тебе мясо. Кончай эти штучки и выходи!
В ванной послышался какой-то шорох: это Раиса лезла
на умывальник. Скоро ее голова показалась за стеклом окна.
—	Вот! — сказала она. — И стоило из-за этого столько
спорить!
—	Хватит болтать! Выходи!
Но Рая не вышла.
—	Погодите, — сказала она. — Я с вами потеряла много
времени, а мне нужно еще снять белье с чердака. Пойдите на
чердак и снимите.
Боря чуть не уронил тарелку с фаршем.
—	Издеваешься! — сказал Лева.
—	Раиса!.. Ты эти штучки брось, ты меня знаешь! Лучше
брось!
—	Вовсе я не издеваюсь. Мне одной раза четыре пришлось
бы на чердак подниматься, а вы вдвоем сразу все белье уне¬
сете. А я буду обед готовить.
Борису очень хотелось плюнуть на все и взять Раису из¬
мором, проучить хорошенько эту девчонку. Но он подумал,
как будет глупо, если он не попадет к профессору и на засе¬
дание кружка. И из-за чего! Из-за каких-то пуговиц и упрямой
сестренки!
Кончилось дело тем, что они с Левой отправились на чер¬
дак, принесли оттуда белье и показали его Раисе.
Краеведы слышали, как она спрыгнула с умывальника.
222

—	Увидишь, — шепнул Борис товарищу, — только при¬
шьет пуговицы, все уши оторву! — Он посмотрел на дверь и
сказал громко:—Ну, Раиса!
—	А теперь... теперь самое последнее,— решительно заго¬
ворила Рая. — Теперь знаете что? Теперь повторяйте оба вме¬
сте: «Мы даем честное пионерское слово, что даже пальцем
не тронем Раю, когда она выйдет из ванной».
Повторять эту фразу было для краеведов труднее всего. Но
они все же повторили ее замогильными голосами.
Щелкнула задвижка, дверь открылась, и Рая быстро про¬
шла мимо краеведов.
Через пятнадцать минут друзья вышли из дому. За всю
дорогу они не сказали ни слова, и на бурном заседании крае¬
ведческого кружка оба хранили угрюмое молчание.

НЕВИДАННАЯ ПТИЦА
По тропинке, что вилась над обрывистым берегом реки,
шли с удочками трое ребят. Впереди шагал Вася в отцовской
шинели, просторным балахоном свисавшей до самых пят, и в
пилотке, сползавшей на нос. За ним шел Дима — сын врача,
который жил в доме Васиного отца. Сзади всех, придерживая
у подбородка края накинутого на голову теплого платка, се¬
менила младшая Васина сестренка Нюша.
Солнце зашло недавно, однако было темно, как ночью, по¬
тому что небо закрывали густые, клубящиеся тучи. Изредка и
ненадолго тучи разрывались, и в образовавшийся просвет про¬
глядывали зеленоватое небо и бледные звезды. Время от вре¬
мени набегал ветерок, и тогда большое ржаное поле справа
от тропинки глухо шелестело колосьями.
Слева, под обрывом, поблескивала река, а за речкой,
на низком берегу, почти у самой воды, топорщился черный
лес.
—	Полпути прошли, — не оборачиваясь, сказал Вася. —
224

Теперь еще метров триста — и вниз, а там такой омут, что~ах-
нешь.
—	Такой омут... мне аж с ручками, — подтвердила
Нюша.
Дима шел, зажав удочки под мышкой, сунув руки
в карманы.серого пальто. Вид у него был сонный, недоволь¬
ный.
—	Глупо! — сказал он зевнув.
—	Чего? — обернулся Вася.
—	Глуло было так рано выходить. Могли бы поспать до
полуночи.
—	Рановато, конечно, зато у костра посидим и самую
зорьку застанем. У нас знаешь какая рыба? Если на самой-са-
мой зорьке придешь — килограмма три наловишь, а чуть сол¬
нышко показалось — и как отрезало, не клюет.
—	Ну, насчет трех килограммов это вы, Васечка, того...
немножко хватили.
—	Ну, три не три, а знаешь, сколько я прошлый раз нало¬
вил? Восемь штук вот таких ершей да еще две плотички.
—	Так бы и говорил «восемь ершей». А то — три килограм¬
ма! Любишь ты фантазировать!
Вася больше не спорил. Он замедлил шаги и приглушенно
сказал:
—	Нюшк!
—	А?
—	Покажем Димке то место?
—	Ага! Дима, сейчас мы тебе такое место покажем! Ты
прямо умрешь со страху.
—	Какое место?
—	Увидишь... Васька, ничего ему не говори!
Вася прошел еще немного и вдруг остановился.
—	Тут, — сказал он шепотом.
На том берегу у самой воды росли две большие корявые
ветлы. За ними виднелась лужайка, отлого спускавшаяся к
реке, а в конце лужайки, наполовину закрытые ветлами, неяс¬
но белели стены большого дома.
Нюша крепко держалась за рукав Диминого пальто:
—	Страшно как!.. Вот увидишь.
Вася подошел к ним поближе. Его лицо, овальное, с но¬
сом, похожим на кнопку, было очень серьезно.
—	Слушай!—шепнул он и, набрав в легкие воздуху,
крикнул: — Эй!
«Эй!» — послышалось с того берега, да так громко, -что
Дима вздрогнул.
«Эй!» — донеслось еще раз, но уже глуше, отдаленней.
«Эй!» — отозвалось где-то совсем далеко.
225

—	Страшно, да? — спросил Вася.
Дима пожал плечами.
—	Страшного ничего нет... — начал было он и осекся.
«...ашного ничего нет», — отчетливо сказал противополож¬
ный берег.
«...ничего нет», — прокатилось в конце лужайки.
«...чего нет», — замерло вдали.
Дима помолчал и продолжал, на этот раз шепотом:
—	Обыкновенное эхо. Отражение звука.
—	Сам знаю, что отражение, а все-таки боязно. Будто кто-
то в развалинах сидит и дразнится.
—	В каких развалинах?
—	А вон там. Видишь, белые? Там санаторий был, а в со¬
рок первом его разбомбило: фашист не долетел до Москвы и
все фугаски тут побросал.
—	Восстанавливают его?
—	А что восстанавливать? Только две стены остались.
—	Говорят, новый построили. В другом месте, — добавила
Нюша.
Ребята помолчали. Никому больше не хотелось тревожить
эхо. Над рекой стояла мертвая тишина.
—	Идем? — прошептал Вася.
—	Пошли!—ответил Дима.
Но ребята не успели двинуться с места.
Нюша случайно оглянулась на ржаное поле, колосья кото¬
рого сливались вдали в темную, серую муть. Мальчики заме¬
тили, что глаза у Васиной сестренки странно расширились.
Взглянули и они в ту сторону, куда смотрела Нюша. Взгляну¬
ли — и на мгновение оцепенели.
Над рожью по направлению к ним, быстро увеличиваясь в
размерах, неслась какая-то тень. Прошло не больше секунды.
Нюша тихо вскрикнула и присела, мальчики, словно по коман¬
де, припали к земле.
В каких-нибудь трех метрах от ребят пролетела огромная,
невиданная птица. Распластав в воздухе черные крылья, она
мелькнула над тропинкой, бесшумно скользнула над рекой
и скрылась в темной листве одной из ветел, что росли на про¬
тивоположном берегу. Оттуда донесся легкий шорох, потом
все стихло, как будто ничего и не было.
Очень долго ребята боялись шевельнуться. Нюша сидела
на корточках, закрывшись платком. Мальчики стояли на ко¬
ленях, опираясь на локти, пригнув головы к земле. Лишь ми¬
нуты через две Нюша тихо прошептала:
—	Вася!.. Ой, Вася!.. Что это такое было?
Вася осторожно приподнял голову, поправил пилотку.
—	Дима... Видел?
226

Над рожью, быстро увеличиваясь в размерах, неслась
какая-то тень.

Тот молча кивнул головой.
—	Птица, да?
Не меняя позы, Дима пожал плечами.
—	На ту ветлу села. Да?
Дима опять кивнул.
Вася медленно выпрямился, но продолжал стоять на ко¬
ленях. Все трое смотрели на ветлу за рекой. Однако в темной
листве ее ничего невозможно было разглядеть.
—	Орлов таких не бывает, — снова зашептал Вася. —
И журавлей таких не бывает: каждое крыло больше метра!
—	Такой... только этот... кондор бывает, — сказала Нюша.
—	Кто?
—	Кондор. Помните, в «Детях капитана Гранта»? Как он
мальчишку унес...
Все опять умолкли. Ветлы на том берегу были совершенно
неподвижны, и оттуда не доносилось ни звука.
—	Притаилась. Высматривает нас, — прошептал Вася.
Дима припал еще ниже к земле и пополз в том направле¬
нии, откуда они пришли. За ним поползла Нюша, скребя зем¬
лю носками маленьких сапожек, за Нюшей — Вася, путаясь в
своей шинели.
Пилотка опять съехала Васе на глаза. Он наткнулся лицом
на кустик репейника и вскрикнул.
«Ой! Ой! Ой!» — трижды отозвалось за речкой.
Все трое вскочили, словно подброшенные, и помчались
вдоль обрыва.
Метров триста, если не больше, бежали ребята, пока не
очутились на улице маленькой деревушки, у ворот своего до¬
ма. Остановившись, они долго не произносили ни слова. Все
трое тяжело дышали. Дима обмахивался кепкой, Нюша ма¬
хала приподнятым над головой краем платка, Вася вытирал
лицо пилоткой. Взмокшие светлые волосы его торчали вихра¬
ми во все стороны.
—	Глупо! — сказал наконец Дима.
—	Чего — глупо?
—	Кондоры в Советском Союзе не водятся.
—	А что же это тогда за птица?
—	Такие большие птицы у нас вообще не водятся, — реши¬
тельно сказал Дима.
Вася пристально смотрел на него:
—	Димк!
—	Ну?
—	А вдруг это взаправду кондор? Случайно залетел...
—	Чепуха! Таких случайностей не бывает.
—	А вдруг... вдруг это вовсе неизвестная птица!.. Подстре¬
лить бы ее, а? Вдруг это для науки такое значение, что...—
228

Вася помолчал, словно к чему-то прислушиваясь, и вдруг бро¬
сился в калитку. — Погодите! Я сейчас.
Вернулся он скоро. В руках его было отцовское двустволь¬
ное ружье, вместо шинели был надет старенький пиджачок с
куцыми рукавами. Пилотку он оставил дома. Он подбежал к
Диме и раскрыл перед его носом ладонь, на которой поблес¬
кивали две медные гильзы:
—	Во! Жаль только, что бекасинник. Пошли, попытаем¬
ся, а?
Дима отодвинулся от него на шаг:
—	Что «попытаемся»? Что ты еще выдумал?
—	Подстрелим ее, птицу эту. Вдруг — научное значение!
Пошли?
Вася зашагал по направлению к околице. Нюша и Дима
очень неохотно двинулись за ним.
—	Васька, чего ты выдумал! Никуда я не пойду, — сказала
Нюша.
—	И не ходи. Мы с Димкой вдвоем...
—	Со мной? Ну нет! Я не такой дурак.
Вася остановился:
—	Не пойдешь?
Дима пожал плечами:
—	Что я там не видел? Думаешь, очень интересно гонять¬
ся за какой-то птицей, которая давно улетела?
—	А если не улетела? Если у нее гнездо на той ветле?
—	А если нет гнезда?
—	В лесу пойду искать.
—	А если не найдешь?
—	А если найду?
—	А если и найдешь, все равно дробью не застрелишь.
Только разозлишь ее, она тюкнет тебя клювом по голове, вот
тебе и капут.
—	Ну и пусть капут! Значит, погиб за науку.
—	Все героя из себя корчишь, да? А хочешь знать: может,
это самая обыкновенная птица. Может, нам только показа¬
лось, что она такая большая.
—	Так всем сразу и показалось?
—	А что ты думал? Бывают оптические обманы.
—	Ну тебя! С тобой говорить-то... — Вася махнул рукой и
быстро зашагал.
Нюша побежала рядом с ним.
—	Вася, я пойду, только я близко подходить не буду.
Ладно?
Дима постоял с минуту на месте, пожал плечами.
—	Глупо! — сказал он громко и поплелся вслед за ухо¬
дящими ребятами.
229

...И вот началась охота на невиданную птицу.
Идя по тропинке, над обрывом, Нюша все время повторя¬
ла: «Вася, я больше не пойду, я боюсь», но все-таки шла все
дальше и дальше.
Немного не доходя до того места, где ребята впервые уви¬
дели птицу, Вася вспомнил, что еще не зарядил ружье. Он
остановился, обтер рукавом гильзы и вложил их в каналы
стволов. Запирая ружье, он тяжело вздохнул:
—	Бекасинник! Разве бекасинником такую убьешь!..
—	Васька, я боюсь, не ходи! — прошептала Нюша.
Вася топтался на месте, тоскливо озираясь по сторонам.
Тучи стали еще плотнее. Лес за рекой казался чернее, гуще и
река под обрывом — глубже и холоднее.
—	Стой тут. В случае чего в рожь спрячься, — тихо сказал
Вася и двинулся вперед, выставив перед собой ружье. Прой¬
дя несколько шагов, он обернулся: — Нюшк!
—	А?
—	Если со мной что случится, ты в школе скажи: так, мол,
и так...
—	Васька, ну тебя!.. Васька, не ходи! — плаксиво начала
Нюша, но Вася даже не оглянулся.
Сзади, метрах в пятидесяти от Нюши, смутно маячила фи¬
гура Димы.
—	Глупо! — негромко донеслось оттуда.
—	Тише ты там! Какой-то! — прошипела Нюша.
...Вот и знакомые ветлы на том берегу, поляна за ними,
белые пятна развалин... Вася задержал дыхание, прислу¬
шался.
Ни звука.
Вася поднял ружье, прицеливаясь в ветлу, потом опустил
его, облизнул губы и снова прислушался.
Послышался шорох. Вася резко обернулся: совсем близко
от него среди колосьев торчала Нюшина голова. Она прошеп¬
тала свое обычное: «Вася, я боюсь!» Зато у Васи прибавилось
храбрости. Он опять прицелился и громко крикнул:
—	Эй!
Эхо трижды повторило его крик и затихло. Ветлы на том
берегу не шелохнулись.
—	Эй! — снова крикнул Вася.
Все было по-прежнему спокойно.
—	Улетела, — сказала Нюша.
Вася подошел к самому краю обрыва, прыгнул и съехал по
крутой песчаной осыпи на довольно широкий пляж. Не вы¬
пуская ружья из рук, он снял тапочки, брюки и пошел к воде.
В это время наверху послышались шаги. Вася оглянулся: над
обрывом сидела на корточках Нюша, а возле нее стоял Дима.
230

—	Ну, что я говорил тебе? Говорил, что ничего не получит¬
ся? Говорил?
—	Здесь не получилось — в лесу поищу, — буркнул Вася
и пошел через речку вброд.
—	Вася! Вася! — тихо позвала Нюша.
Охотник остановился.
—	Вася, а вдруг она это нарочно?.. Вдруг сидит на дереве
и виду не подает, а потом как выскочит...
Вася постоял, подумал, затем очень быстро, но бесшумно
вернулся на берег.
Дима тихонько засмеялся:
—	Что ж ты выскочил? А еще герой!
Вася не ответил. Нюша и Дима видели, как он ходит по
песку, высматривая что-то у себя под ногами. Скоро он нашел
сухую корягу, поднял ее, бросил в ветлу и тут же вскинул
ружье. Послышался плеск: тяжелая коряга, не долетев до де¬
рева, упала в воду. Вася нашел толстую короткую палку. Вот
он взвесил ее в руке... прицелился, как городошник битой...
размахнулся... швырнул...
—	Мама! — пискнула Нюша.
—	Ой! — басом крикнул Дима.
Они увидели, как большая тень отделилась от ветлы и, бы¬
стро снижаясь, описывая крутую дугу, понеслась над рекой.
Внизу блеснул красноватый огонь, грохнул выстрел, раската¬
ми прокатившийся по тому берегу. Птица взмыла вверх, пере¬
кувырнулась в воздухе и помчалась прямо на маленькую тем¬
ную фигурку, застывшую с приподнятым ружьем.
—	Ма-ма! — протяжно закричала Нюша.
Снова огонь, снова грохот... Птица подпрыгнула в воздухе
и... на глазах у изумленных ребят распалась на куски.
Первой пришла в себя Нюша. Она прыгнула на осыпь,
съехала по ней и подошла к Васе. То же сделал и Дима.
Около Васи пахло порохом. Даже в темноте было видно,
что лицо его совершенно мокро от пота. Он стоял неподвиж¬
но, часто дышал.
Нюша тронула его за руку:
—	Вася... Чего ты? Испугался, да?
—	Ага!—промычал тот и, глотнув слюну, спросил: —Что
это было?
Дима отошел в сторону и поднял один из кусков, на ко¬
торые распалась «птица». Это был продолговатый плоский
предмет длиной чуть побольше метра. С минуту Дима вертел
находку в руках. Потом сел на песок и расхохотался, обхва¬
тив колени руками и раскачиваясь вперед и назад.
Вася и Нюша приблизились к нему.
—	Димка, ты что?
231

Дима захохотал еще громче.
—	Герой! — взвизгнул он, указывая пальцем на Васю.—
Охотник! Ты... ты знаешь, что подстрелил? Модель! Авиамо¬
дель подстрелил! — Он повалился на спину и принялся бол¬
тать в воздухе ногами.
*	* *
Прошло полчаса. Никто из ребят больше не думал о рыб¬
ной ловле. Они притащили Васин охотничий трофей в деревню
и теперь рассматривали его на застекленной веранде у Димы,
отец и мать которого были сегодня в Москве.
На столе под яркой керосиновой лампой лежали большой,
чуть ли не в рост человека, фюзеляж и крыло обтекаемой фор¬
мы. То и другое было сделано из множества тончайших пла¬
ночек и папиросной бумаги, покрытой синим лаком. Хвостовое
оперение модели сохранилось, но передняя часть фюзеляжа
была вся измочалена дробью. Не многим лучше выглядело
крыло, из которого среди лоскутков бумаги торчали сломан¬
ные планочки. Второго крыла ребята не нашли. -Должно быть,
его отбросило в реку и унесло течением.
—	Так-с! — проговорил Дима, заглядывая внутрь фюзеля¬
жа. — Резинки нет — значит, это планер. Фюзеляжная модель
планера.
—	Откуда она к нам-то попала? —спросил Вася.
—	Хотите знать, откуда она прилетела?.. Со Всесоюзных
авиамодельных соревнований. Вы в газетах читали?
—	По радио слышал. А где они идут, эти соревнования?
—	Не очень уж далеко. На станции С*** по нашей дороге.
—	А ты почему знаешь?
—	Отец рассказывал, вот почему. Он из вагона видел, как
они над аэродромом летают. — Дима прошелся по веранде. —
Ты понимаешь, что наделал? Эта модель около двадцати ки¬
лометров пролетела. И это только по прямой. Может быть, она
мировой рекорд поставила, а ты ее раздолбил!
Вася стоял, опираясь о ружье, стволы которого почти ка¬
сались его подбородка. Он обескураженно поглядывал то на
Диму, то на исковерканную модель.
—	Вася, а тут чего-то написано, — сказала Нюша и ткнула
пальцем в фюзеляж.
Дима и Вася подошли поближе к столу.
К фюзеляжу был приклеен бумажный ярлычок. Большая
часть его была сорвана, а на сохранившемся кусочке можно
было прочесть отпечатанные на машинке слова:
«		 . дель № 112.
		 росим вернуть.
....... соавиахима».
232

—	Ясно! — сказал Дима. — Тут было написано: «Модель
№ 112. Нашедшего просим вернуть туда-то».
—	А если я не верну? — спросил Вася.
—	Тогда, значит, ты нечестный гражданин. Может, конст¬
руктор над этой штукой полгода работал... Может, она миро¬
вой рекорд поставила... А если ты не вернешь — все это про¬
пало.
Лицо у Васи было очень несчастное.
—	Как же... я ее повезу, такую изуродованную?
Дима усмехнулся:
—	Это уж дело ваше. Не я на нее охотился, а ты...
Вася долго молчал, исподлобья глядя на Диму.
—	Попадет, да? — угрюмо сказал он.
—	Уж конечно, по головке не погладят. Такую прекрас¬
ную модель разбить!
Вася судорожно глотнул.
—	А если не повезу... если не повезу — может, и в самом
деле у них рекорд пропадет?
Дима пожал плечами:
—	А ты как думал?
—	Димк!
—	Что прикажете, товарищ герой?
—	Димк!.. А ты бы не отвез, а?
—	Я? Ну нет! Если сам поедешь, я тебя, так и быть, про¬
вожу, чтобы ты не растерялся. А отдуваться за тебя... Нет уж,
спасибо!
—	Димк! А ты никому не скажешь на аэродроме?
—	О чем не скажу?
—	Ну, что это я ее так... Мы знаешь что скажем? Будто мы
ее так нашли, уже поуродованную.
—	Ладно уж! Не скажу.
*	* *
На следующий день, примерно около часа, Дима и Вася
прибыли в электричке на станцию С***.
Оба перед отъездом из деревни надели белые-пребелые ру¬
бахи, красные галстуки и тщательно отутюженные брюки. Со¬
ломенные Васины волосы были смочены, расчесаны на про¬
бор и держались в таком положении довольно сносно.
Выйдя из электрички, ребята увидели почти у самой желез¬
ной дороги несколько больших брезентовых палаток, а за па¬
латками — ряд учебных самолетов.
Мальчики направились в ту сторону. Вася тащил завер¬
нутый в несколько газет фюзеляж. Вид у «охотника» был
такой, словно он идет к зубному врачу. Дима, наоборот, был
233

весел и шагал бодро, держа под мышкой обернутое газетой
крыло.
Возле ворот их остановил парнишка с красной повязкой на
рукаве. Дима объяснил ему, зачем они приехали.
—	В штабе никого сейчас нет, — сказал парнишка. —
Идите на поле, там спросите планерный старт.
Ребята пошли на аэродром.
День был ясный, солнечный. То здесь, то там на широком
поле колыхались голубые флажки с белыми буквами на по¬
лотнищах. Каждый такой флажок обозначал место запуска
моделей определенного класса, и возле каждого флажка мож¬
но было насчитать несколько десятков авиамоделистов. Здесь
звучала и русская речь, и эстонская, и узбекская, и украин¬
ская... Тут были студенты и студентки, военные, мальчики и
девочки в пионерских галстуках, тут были и пожилые люди,
которые годились в отцы этим мальчикам и девочкам. Одни
куда-то спешили, неся в руках красивых птиц, построенных из
планочек и папиросной бумаги, другие ползали на животе и
на коленях по короткой траве, что-то налаживая в своих хруп¬
ких аппаратах, третьи стояли, подняв лица к высокому небу и
следя за полетом моделей.
Над головами ребят с легким стрекотом проносились ми¬
ниатюрные самолеты с резиновыми моторчиками, бесшумно
парйли модели планеров всех цветов и размеров. Один такой
планер, снижаясь, клюнул Диму в затылок. В другой раз то¬
варищам пришлось удирать от модели с бензиновым мотором,
которая закапризничала и, свирепо треща, принялась носить¬
ся кругами над землей.
Дольше всего ребята задержались возле флажка с бук¬
вой «С» на полотнище. Здесь стартовали «схемки» — самые
простенькие модели, у которых фюзеляж заменен четырех¬
гранной планочкой. Одна из девочек, с виду чуть постарше
Нюши, подняла над головой неказистую «схемку» и, придер¬
живая пальцами пропеллер, обернулась через плечо:
—	Иван Андреевич, засеките мне.
Стоящий у флажка человек нажал кнопку секундомера.
Девочка выпустила модель, и та очень быстро набрала высо¬
ту. Девочка побежала по полю вслед за улетающей «схем¬
кой». Сначала за моделью следил только человек с секундо¬
мером. Но та летела все дальше и дальше, девочка упорно
бежала за ней, и авиамоделисты, бывшие на старте, один за
другим поднимали головы, начинали следить за полетом. Ко¬
гда модель стала чуть заметной точкой, а девочка маленьким
пятнышком, человек с секундомером припал к окулярам сте¬
реотрубы, установленной на треноге. Прошла еще минута.
Люди кругом заволновались:
234

—	Самолет!.. Модель уходит!.. Давайте самолет!
Человек с секундомером оторвался от трубы и побежал к
стоявшему недалеко старенькому «УТ-2».
Через минуту самолет с ревом пронесся над стартом и по¬
мчался в ту сторону, куда улетела «схемка».
—	Димка, видел? — тихонько сказал Вася.
—	Что «видел»?
—	За такой ерундовской моделью целый самолет послали!
—	А ты как думал? Что ж, по-твоему, пусть модель про¬
падет? Идем!
Мальчики снова зашагали по аэродрому.
—	Дима!
—	Что тебе?
—	Дима, никому не скажешь, а?.. Здесь такую ерундов¬
скую модель так берегут, а я такой огромный планер так по¬
калечил! Не скажешь, Дима, а?
—	Я-то не скажу, только по твоему лицу всякий дога¬
дается.
Вася вздохнул и замедлил шаги. Видно было, что ему очень
хочется удрать с аэродрома. Но было поздно: ребята уже по¬
дошли к планерному старту.
—	Здравствуйте, товарищ, — обратился Дима к женщине
средних лет, в синем комбинезоне, с секундомером в руке.—
У вас не пропадала модель?
Та резко обернулась:
—	Пропадала. Сто двенадцать? Большая синяя? Неужели
нашли?! — сказала она быстро и закричала:—Аббас! Аббас!
Позовите Аббаса, модель нашлась!
Это взволновало всех моделистов. С гомоном, с радостны¬
ми возгласами они окружили ребят.
—	Вчерашний планер нашелся!
—	Где нашли? Далеко?
—	Аббас! Аббас! Сюда! Скорей!
Сквозь толпу протиснулся мальчишка одного возраста с
Димой. Он был смуглый, большеглазый, с черными курчавы¬
ми волосами.
—	Нашли? Где она? Где нашли? — проговорил он отры¬
висто, с восточным акцентом.
Наступил страшный момент.
Дима сунул крыло Васе в руки и отошел в сторонку.
Аббас выхватил у Васи фюзеляж и начал снимать газету.
—	Она... она немного попорченная, — пробормотал Вася.
Аббас развернул газету. Моделисты дружно ахнули и за¬
тихли, увидев нос планера, превращенный в мочалку.
—	Как же это ее угораздило? — послышался негромкий,
мягкий баритон.
235

Рядом с Васей стоял худощавый военный с черными кос¬
матыми бровями. На плечах у него были погоны полковника,
а на груди — золотая звездочка.
Женщина в комбинезоне внимательно рассматривала
остатки планера:
—	Сама по себе она не могла так изодраться, товарищ пол¬
ковник.
Полковник молча кивнул и обратился к Васе:
—	Где ты ее нашел?
Вася назвал свою деревню и железнодорожную станцию.
—	Неплохо полетала,—задумчиво сказал полковник.—
Какая же каналья ее так испортила?
Дима потупил глаза и улыбнулся, не разжимая губ. Вся
его круглая физиономия как бы говорила: «Я-то уж знаю, что
это за каналья!»
Вася залопотал:
—	Мы... Я так ее и нашел, товарищ полковник. Она такая
уже была...
—	Какая «такая» была?
—	Дробью прошибленная.
—	Чем? — повысил голос полковник.
—	Дро... — начал было Вася и умолк, почувствовав, что
проговорился.
Толпа моделистов загудела. Полковник в упор смотрел на
Васю:
—	Откуда же ты знаешь, что именно дробью? Я, напри¬
мер, старый охотник, но и то не догадался.
Вася молчал. Он смотрел в одну точку и часто помаргивал.
Он был такой красный, что, казалось, даже волосы его поро¬
зовели. Дима улыбался, прикрыв ладонью рот. Аббас подско¬
чил к Васе и закричал, размахивая руками:
—	Я знаю!.. Он сам стрелял! Сам дробью модель стрелял!
Смотрите, какой лицо! Сам стрелял!..
—	Тихо, тихо! Не надо кричать, — мягко сказал полков¬
ник и обратился к Васе: — Ну?
Вася теребил пальцами кончики своего галстука и не от¬
рываясь смотрел на них.
—	Я... я нечаянно, — еле выдавил он.
—	То есть как «нечаянно»?
—	Я не знал, что это модель.
—	Не знал? За что же ты ее принял? За перепелку?
Из левого Васиного глаза скатилась слеза и задержалась
на уголке рта. Он быстро слизнул ее.
—	За... за кондора принял, — прошептал он еле слышно.
—	За кого?
—	Кондор... За кондора...
236

—	Ну-ка, расскажи по порядку. Так мы все равно ничего
не поймем.
Вася молчал.
—	Не хочешь говорить?
—	Пусть он расскажет, — сказал Вася и кивнул на Диму.
Моделисты придвинулись ближе и затихли. Дима потер ла¬
дони и, улыбаясь, начал:
—	Понимаете, дело, значит, было так. Иду я ночью на ры¬
балку. Со мной, значит, вот этот Вася и его сестра. Ну, тут,
конечно, они мне рассказывают всякие рыбацкие истории, что
в их речке можно поймать три килограмма рыбы, но это к де¬
лу не относится. Итак, значит, идем. Вдруг мимо нас проле¬
тает какая-то большая тень, перелетает через реку и скрывает¬
ся на одном дереве. И тут вот этот «герой» начинает кричать:
«Это кондор! Это какая-то загадочная птица! Собой пожерт¬
вую для науки, а ее подстрелю!»
Дима разошелся. С большим юмором он рассказывал о
том, как Вася и Нюша шли на «охоту», как Вася, полумерт¬
вый от страха, кричал над обрывом «эй» и как он в одних тру¬
сах начал переходить реку, но, испугавшись, вернулся.
Рассказывал он так остроумно, что моделисты покатыва¬
лись со смеху. Даже сердитый Аббас начал улыбаться. Даже
сам Вася улыбнулся слабой, несчастненькой улыбкой.
Посмеивался и полковник, держа в зубах папиросу. Чем
дальше подвигался рассказ, тем он все чаще поглядывал на
Васю, и тогда в глубоко запавших темных глазах его под кос¬
матыми бровями появлялось что-то ласковое.
Когда Дима начал рассказывать о самом сражении с неви¬
данной птицей, полковник, продолжая смеяться, обнял Васю
и похлопал его по плечу.
—	...Наш «герой» бабахнул второй раз, его «кондор» раз¬
валился, и вот вам результат, — закончил Дима, плавным же¬
стом указав на разбитую модель.
Долго в толпе стоял такой гул, что ничего нельзя было ра¬
зобрать. Одни что-то говорили, другие все еще смеялись. Ди¬
ма, раскрасневшийся, довольный собой, обмахивался кепкой.
Вася стоял, опустив плечи, и казалось, что он даже похудел
за эти несколько минут.
—	Занятно! — сказал полковник, когда шум немного утих.
Он сдунул с папиросы пепел и обратился к Диме: — Ты, я ви¬
жу, человек остроумный, тебе на язычок не попадайся. Но вот
что меня интересует: ты ведь тоже не знал, что это модель,
так ведь?
—	Не знал, — сказал Дима.
—	Не знал, что это модель, и был уверен, что это не кон¬
дор. Что же ты тогда думал: что это было такое?
237

Дима перестал обмахиваться кепкой.
—	Я... я вообще ничего не думал... Я вообще...
—	Постой, постой! Как же это «ничего не думал»? Не ду¬
мает дерево, камень, улитка, но человек-то всегда что-нибудь
думает.
Моделисты негромко засмеялись. Дима покраснел.
—	Я, конечно, видел, что это похоже	на	птицу,	но я	же
знаю, что таких больших птиц не бывает.
Полковник смотрел на Диму, чуть улыбаясь:
—	«Похоже на птицу, но таких птиц	не	бывает». Стало
быть, перед тобой было некое загадочное	явление...	И ты	да¬
же не попытался его исследовать. Так?
Дима молчал. Молчали и люди, окружавшие его, ожидая,
что он ответит. Но Дима так ничего и не ответил.
—	Какое же ты имеешь право смеяться над товарищем?
Ты вот сидел сложа руки да критиковал, а он в это время дей¬
ствовал. Он-то был уверен, что это какое-то живое чудовище,
и не побоялся выйти на него с дробовиком. Пусть он ошибся,
но он был героем в тот момент, отважным исследователем, а
ты кем был?
—	А в результате модель все-таки нашлась, — громко ска¬
зал кто-то из моделистов.
—	Да, — подхватил полковник, — модель нашлась. Ее
вчера выпустили перед самым закатом солнца, не рассчиты¬
вая, что она улетит далеко. Но она пошла и пошла... Летчик,
погнавшийся за ней, потерял ее: солнце в глаза светило. Мо¬
дель рекорда не поставила, но результат показала хороший.
—	А окажись твой друг таким же, как ты, знаешь, что мог¬
ло случиться?—сказала женщина в комбинезоне. — Первым
порывом ветра модель бы сбросило в реку, и поминай как
звали!
—	И не было бы у Аббаса ни модели, ни ценного подар¬
ка, — вставил кто-то из моделистов.
—	Аббас, скажи спасибо охотнику!
—	Аббас, извинись!
Аббас взял Васину руку и дважды сильно тряхнул ее.
—	Спасибо! Извиняюсь! — сказал он.
Моделисты начали расходиться. Полковник снова обнял
Васю за плечи.
—	Ты на самолете летал? — спросил он.
Вася качнул головой.
—	Ну идем, я тебя устрою.
Через пять минут жизнь планерного старта шла обычным
порядком.
Моделисты бегали по полю, таща за собой планеры на
длинных тонких шнурах — леерах. Белые, голубые, желтые,
238

синие птицы взмывали в небо и, отцепившись от лееров, на¬
чинали парить.
Дима, хмурый, насупленный, брел по аэродрому, сунув
руки в карманы брюк. Иногда он приостанавливался, поды¬
мал плечи и негромко произносил:
—	Глупо!
Раздался рев мотора. Низко над Димой промчался учеб¬
ный самолет. Это Вася несся к небу.

„К А Л У Г А — М А Р С“
В эту дождливую ночь совсем близко от городка ухали
орудия. Фашисты были в двенадцати километрах.
С маленькой станции только что ушел последний эшелон,
увозивший в тыл женщин, стариков и детей.
Коротко постукивая, прошли теплушки, проползли длин¬
ные пассажирские вагоны с чуть заметным светом в замаски¬
рованных окнах; процокала открытая платформа с зенитным
пулеметом и красноармейцами. Эшелон исчез в темноте. Шум
его колес постепенно затих.
На опустевшей станции остались только несколько желез¬
нодорожников, часовые на перроне и среди путей да двое
мальчишек лет по десяти, притаившихся под башней водокач¬
ки: один из них — круглощекий, в длинном пальто с поднятым
воротником, обмотанным шарфом, в меховой шапке; другой —
худенький, юркий, в коротком черном бушлатике и черной
кепке.
Они долго стояли молча возле мокрой стены, прислуши¬
ваясь к шагам часового на перроне и к гулким выстрелам
орудий. Потом мальчик в длинном пальто прошептал еле
слышно:
—	Слава! Слава!
—	Ну?
—	Слава, ты куда записку сунул?
240

—	К маме в узел с постелью.
—	К моей маме?
—	Нет, к моей... Стой тихо. Услышат!
Они помолчали. Через минуту опять послышался шепот:
—	Слава! А Слава!
—	Чего тебе?
—	Слава, что ты написал в записке?
—	«Что, что»! Написал: «Дорогая мама, бабушка и Вера
Дмитриевна! Мы убежали с поезда. Мы хотим грудью защи¬
щать город от врагов. Пожалуйста, не волнуйтесь и не бес¬
покойтесь». Ну и всё. Стой тихо и ничего не говори! Понял?
—	Понял!
В молчании прошло несколько минут. Шаги удалявшегося
по перрону часового слышались всё слабее. Когда они затих¬
ли, Слава отошел от стены и осмотрелся, придерживая за лям¬
ки рюкзак.
—	Мишка! Пошли!
Его приятель подошел к нему с большим, туго набитым
портфелем. Оба крадучись прошли через калитку в деревян¬
ной ограде станции, секунду помедлили и бросились бежать
в дождь, в темноту.
На привокзальной площади они никого не встретили и
дальше пошли шагом, держась поближе к заборам и стенам
домов. Одна из калош у Славы то и дело соскакивала. Тяже¬
лый портфель бил Мишу по ногам. Оба промокли от дождя
и вспотели, но шли не останавливаясь.
Городок, такой знакомый днем, казался теперь чужим и
страшным. Ни одного человека не было на улице. Ни одно
окно не пропускало света. Даже собаки, обычно лаявшие в
каждом дворе, теперь молчали.
Только изредка в темных подъездах или под арками ворот
краснели огоньки папиросок. Это дежурные жильцы стояли
на своих постах. Заметив их, ребята или пускались бегом, или
же шли крадучись, чуть дыша.
Так они добрались до центра городка. Впереди, пересекая
улицу, прогромыхали не то танки, не то тягачи и свернули в
темный переулок. Потом торопливо, почти бегом, навстречу
ребятам прошел взвод красноармейцев.
Мальчики спрятались от них в щель между киосками, где
когда-то шла торговля морсом и табаком. Они задержались
там, чтобы немного отдохнуть.
—	Слава! — тихо позвал Миша.
—	Что?
—	Слава, а ты написал в записке, что мы теперь, может
быть, совсем погибнем?
Слава рассердился:
g Библиотека пионера, том XI	241

—	Ты... ты, Мишка, совсем как маленький! У человека го¬
лова болит от заботы, а он со своими дурацкими вопросами!
Ну зачем я им буду это писать? Чтоб они поумирали со стра¬
ху? Да?
Миша не ответил. Он опустился на корточки и некоторое
время молчал, шмыгая носом. Затем опять зашептал, еще
тише:
—	Слава!..
—	Опять!
—	Слава, честное слово, это последний вопрос... Слава, от
какой заботы у тебя болит голова?
—	Ог какой? А вот от какой: нам надо пробраться на пе¬
редовую так, чтобы не попасться патрулю. Как найти эту са¬
мую передовую? Куда нам пойти? Ты об этом подумал?
—	Я не думал об этом, но, по-моему, Слава, где пушки
стреляют, там и передовая.
Мальчики отправились дальше. Еще несколько раз они
прятались, услышав, как шлепают по лужам тяжелые сапоги
патрульных, и только через час выбрались на окраину город¬
ка. Здесь было особенно пустынно и неприютно. Грохот ору¬
дий раздавался сильней.
Слава остановился на перекрестке немощеных улиц и спро¬
сил:
—	Где ж теперь стреляют? Куда идти?
Мальчики топтались на месте, растерянно поворачиваясь
во все стороны. Грохот, тяжелое буханье слышались теперь
не только спереди, но и справа, и слева, и позади.
—	Слава! Чего это? Слышишь?
Какой-то странный шипящий свист, то нарастая, то зати¬
хая, шел сверху, с мигающего неба. Слава подставил левое
ухо под дождь, чтобы прислушаться, но тут вдруг раздался не
свист, а вой, в темных окнах домов блеснул свет, и через се¬
кунду земля дрогнула от мощного удара.
—	Слава! Знаешь что? — прокричал Миша — Слава, это,
наверно, фашисты из дальнобойных стреляют. Слава!..
—	Ну... ну и что же, что стреляют? Ты только... ты только
не трусь, пожалуйста... Ничего тут такого нет, что стреляют.
—	Слава, я не трушу... Только знаешь чего, Слава... За¬
чем мы здесь стоим? Уж идти так идти. А, Слава?
Оба торопливо зашагали, с трудом удерживаясь, чтобы не
бежать.
—	Обстрел как обстрел. Обыкновенное дело!—говорил
Слава.
—	Ага! Обыкновенное дело, — соглашался другой, слегка
подпрыгивая при каждом новом ударе.
Вдруг Слава заметил, что его товарищ исчез.
242

—	Мишка! Ты где? Ты чего?..
—	Слава! Знаешь... странная вещь!—донеслось из тем¬
ноты. — Уронил портфель и не могу найти.
Слава остановился:
—	Ну! Нашел?
;— Нет. Слава... Странная вещь!
—	Нашел? — послышалось через секунду.
—	Нет!.. Вот ведь! Странная вещь!.. Слава, ты здесь?..
Слава!
Наконец Миша нашел портфель в большой луже и присо¬
единился к товарищу. Но тут у Славы соскочила калоша. Он
нагнулся, чтобы надеть ее. Вдруг яркий столб света поднялся
из-за ближайшего дома, и раздался такой грохот, что у Ми¬
ши сердце чуть не выскочило. Зазвенели стекла. Где-то гром¬
ко закричала женщина.
Через секунду приятели во весь дух мчались по лужам:
один с портфелем, другой с калошей в руке.
Они не заметили, как выбежали за город, как попали в
Большую рощу. Бежали долго, очень долго. Разрывы позади
уже прекратились, а ребята продолжали бежать, тяжело и
хрипло дыша.
—	Стой! Кто идет? — раздался вдруг отрывистый окрик.
Мальчики стали как вкопанные.
—	Попались! Патруль! — прошептал Слава.
—	Кто идет? — прозвучало в темноте громче и тревож¬
нее.
—	Это... мы... — нерешительно сказал Миша.
—	Кто «мы»?
—	Советские граждане, — пояснил Слава.
—	Какие такие граждане? Ложись!
Щелкнул затвор винтовки. Мальчики, не издав ни звука,
плюхнулись на землю. В этот момент чей-то бас произнес:
—	В чем дело, Симаков?
—	Ходит там кто-то, товарищ караульный начальник.
Я положил его.
—	Эй! Кто там есть? Отвечай! — громко спросил бас.
—	Советские граждане. Школьники, — повторил Слава,
чуть приподняв голову.
—	Ну-ка, Жиров... За мной!
Послышались шаги. На секунду вспыхнул свет карманно¬
го фонаря и ослепил ребят. Фонарь тут же погас. Мальчики
увидели перед собой двух красноармейцев.
—	Кто такие? Как сюда попали? — спросил один из них
басом.
Мальчики встали. Миша совсем растерялся и молчал.
А Слава поправил кепку и заявил решительным тоном:
243

—	Мы... Нам к командиру нужно.
—	К какому командиру? По какому вопросу?
—	Добровольцами хотим поступить.
—	Жиров, слышишь? — сказал бас товарищу. Затем обра¬
тился к ребятам: — Та-ак! А родители ваши где?
—■ Уехали. Эвакуировались они.
—	А вы как же?
—	А мы остались.
—	Утекли?
—	Вовсе не утекли, — соврал Слава. — Просто нас отпу¬
стили, и всё.
—	Воевать отпустили?
—	Ну да.
Красноармейцы захохотали.
—	Во, Жиров, дело-то! Как же теперь быть?
—	Дежурному нужно доложить, товарищ сержант.
—	Дежурному? Гм! Верно! Пошли к дежурному. Пусть
разбирается... Ну, вояки, идем!
Они повели мальчиков лесом, изредка на секунду освещая
фонариком путь, и вскоре остановились около узкой темной
щели в земле.
—	Обождите здесь.
Сержант спустился в щель по деревянным ступенькам. Че¬
рез несколько минут его голос послышался откуда-то слева:
—	Жиров! Давай их прямо к лейтенанту.
Ребята с помощью Жирова спустились в щель и пошли по
ней, задевая плечами глиняные стенки.
—	Слава! Правда, совсем как в настоящих окопах? Да? —
прошептал Миша.
Щель вела под невысокий земляной бугор. Стало совсем
темно. Но вот Жиров открыл какую-то дверцу, и все трое очу¬
тились в светлой землянке, обшитой досками. Ее освещала
электрическая лампочка.
В землянке находилось двое военных. Один, в командир¬
ской шинели, с противогазом и полевой кожаной сумкой, стоял,
прислонившись к стене. Другой, смуглый, курчавый, с черны¬
ми усиками, с папиросой в зубах, сидел за маленьким сто¬
ликом.
На петлицах у обоих военных ребята заметили по два квад¬
ратика.
Военный с усиками поднялся.
—	Это и есть ваши герои? — спросил он Жирова.
—	Так точно, товарищ лейтенант.
Лейтенант пристально посмотрел на ребят и слегка улыб¬
нулся.
Большая черная кепка Славы так низко съехала на лицо,
244

что из-под нее виднелись только нос да подбородок. С рукавов
его бушлата и с Мишиного пальто стекала вода. Чулки, шта¬
ны и ботинки ребят были перепачканы глиной. Оба стояли
притихшие, неподвижные.
—	Воевать, говорите, собрались? Да?
—	Воевать, — донеслось из-под кепки,
Лейтенант повернулся к военному у стены:
—	Что ж, дежурный, снаряжай с ними связного — да в го¬
род.
Ребята огорченно переглянулись.
Тот, кого лейтенант назвал дежурным, задумчиво посту¬
кивал папиросой по портсигару.
—	В город-то в город, — сказал он медленно, — ну, а даль¬
ше что? Родители их выехали. Детские учреждения эвакуиро¬
ваны. Куда связной с ними денется?
Лейтенант прошелся по землянке, заложив руки за спину:
—	Гм! Это, положим, неизвестно, уехали или не уехали.
Возможно, герои удрали из дому, а их теперь ищут по ули¬
цам.
Он остановился перед Славой и поднял козырек его кепки:
—	Ну-ка, друзья, выкладывайте правду: удрали?
—	Вовсе мы... — начал было Слава.
Но лейтенант перебил его:
—	Стоп! Погоди! Вы пришли в армии служить. Так? И вот
с первой же встречи врете командиру. Зачем нам такие бойцы,
которые обманывают командиров? Нет! Вы уж лучше говори¬
те начистоту: из дома удрали?
—	С поезда, — чуть слышно ответил Слава.
—	Мы с поезда удрали, — повторил Миша.
—	Ну вот! Это другое дело!
Лейтенант снова прошелся и стал перед дежурным, зало¬
жив руки за спину.
—	Ну и денек! Что ни час, то новая морока!.. — Он помол¬
чал.— Что ж, оставить их пока на свою ответственность да
и доложить майору? Или попадет?.. Может, и попадет. Но
куда их девать? По городу уже два часа бьют, а здесь пока
тихо.
Лейтенант задумался. Ребята стояли не двигаясь, только
изредка переглядываясь.
—	Ладно... Жиров!
—	Я вас слушаю, товарищ лейтенант!
—	Отведите их к телефонистам. У них место есть. Придет¬
ся старшине сказать, чтобы... ну, вроде как зачислил их на до¬
вольствие...
Пробираясь ощупью по темному ходу, ребята в восторге
щипали и толкали друг друга. Слава громко шептал:
245

—	Понимаешь, что значит «зачислить их на довольствие»?
Это значит — приняли. Значит — всё, готово!..
Они попали в другую землянку, освещенную лампочкой
потусклей. Здесь вдоль стены шли нары, на которых, завер¬
нувшись в шинели, спало человек восемь красноармейцев. По¬
среди землянки стояла железная печь. Было тепло и немного
душно.
Жиров указал на свободный топчан справа от двери:
—	Давайте ложитесь здесь. Сейчас ужинать вам добудем.
И чтоб тихо было! Люди спят.
Он хотел уйти, но тут один из красноармейцев проснулся,
сел, обхватив Колени руками, и уставился на ребят, подняв
светлые брови на розовом лице:
—	О-о! Що це таке?
—	Пополнение вам. Теперь, Очередько, пропал Гитлер!
Жиров ушел, тихонько прикрыв дверь. Очередько был так
удивлен, что растолкал своих ближайших соседей. Через ми¬
нуту вся землянка проснулась.
Со всех сторон на ребят смотрели удивленные, улыбаю¬
щиеся лица, со всех сторон сыпались вопросы и восклица¬
ния:
—	Как же это вы сюда добрались?
—	Убежали? Вот шельмецы!
—	Мамки-то ваши где?
Видя, что никто здесь на них не смотрит строго, что все
рады их появлению, ребята ободрились. Они сняли с себя про¬
мокшую верхнюю одежду и теперь сидели на нарах и болтали
без умолку. Они рассказали о том, как задумали побег неделю
назад, но потом отложили его до отъезда, чтобы, родные не
застряли из-за них в городе. Рассказали, как им удалось в
последний момент незаметно выскочить из вагона, как проби¬
рались они по городу, небрежно упомянули о снарядах, кото¬
рые рвались «совсем-совсем рядом».
Миша при этом заметил, что у него, наверно, осколком вы¬
било из рук портфель.
Красноармейцы, слушая их, веселились так,-словно не бы¬
ло войны, не было фашистов, не было гула канонады, который
временами приглушенно доносился сюда.
Неожиданно открылась дверь. В землянку вошел статный
военный, держа в руках по котелку, а под мышкой — большой
кусок хлеба.
—	Где тут наши добровольцы? Получайте!
—	О це важные у нас вояки, — заметил Очередько. — Сам
старшина им вечерю нэсэ!
Ребята поблагодарили и принялись за щи и гречневую
кашу.
246

Через минуту вся землянка проснулась.

—	Далеко отсюда до передовой? — осведомился Слава, пе¬
режевывая хлеб.
—	Та це ж она и есть, передовая! Метров тридцать чи со¬
рок пройдешь — от тебе и фашист.
По смеху бойцов ребята поняли, что Очередько шутит, что
до передовой еще очень далеко. Они замолчали, обиженные та¬
ким несерьезным к ним отношением. Устав смеяться, при¬
умолкли и красноармейцы. И тогда в землянке заговорил не¬
громкий голос, которого мальчики до сих пор не слышали:
—	Так-так! Ну, вот что, молодые люди: разрешите мне за¬
дать вам один вопрос?
На топчане 'по другую сторону двери лежал худощавый
человек с длинным носом. Приподнявшись на локте, он щурил
на ребят близорукие глаза и улыбался тонкими губами.
—	Какой вопрос? — спросил Слава, не переставая жевать.
—	Вот вы желаете воевать с фашистами, защищать Ро¬
дину. Что ж! Стремление похвальное. Но представьте себе,
что все лица вашего возраста побросают школы и отправятся
на фронт. Представьте себе, что война продлится года три-че-
тыре. Сколько разведется тогда в стране безграмотных недо¬
рослей, из которых нельзя будет сделать ни инженеров, ни уче¬
ных, ни хороших командиров! Вы подумали об этом?
—	Ого! Вот заковыка так заковыка! — сказал Очередь¬
ко. — Зараз побачим, що они кажут?
Бойцы опять засмеялись и уселись поудобней на нарах,
поглядывая на ребят. Те молчали, озадаченные, поставив ко¬
телки на колени, устремив глаза в пространство.
—	Ну! Начинайте диспут, — сказал кто-то.
—	Очень просто! — вдруг ответил Миша. — Этого вовсе не
может быть.
—	То есть чего не может быть?
—	Чтоб все ребята ушли на фронт.
—	Почему же? Все ребята ненавидят фашистов. Вы вот
убежали?
—	Мы убежали, а все не убегут. У одних ребят такой ха¬
рактер, что они хотят учиться, а у нас такой характер, что мы
хотим воевать.
—	Значит, по-вашему, у кого какой характер, кто чего хо¬
чет, так и делает?
—	Ну да!
Их собеседник повернулся и лег головой на противогаз,
подложив под затылок ладони.
—	Странно! — сказал он задумчиво, глядя на потолок. —
А вот у меня, например, такой характер, что я совсем не чув¬
ствовал раньше призвания к военной жизни. Что вы на это
скажете?
248

Ребята молчали. Им стало как-то неловко за человека,
который сам про себя говорит такие вещи. Это было все равно,
как если б он сказал: «А я вот, братцы, трус».
—	Н-не знаю... Конечно, всякие бывают характеры, —
уклончиво ответил Слава.
—	Да. Никакого призвания. Я с детства только и мечтал
о том, чтобы стать изобретателем. Перед войной работал на
заводе, учился в заочном институте, думал сделаться инже¬
нером. — Он вдруг повернулся к ребятам и снова приподнял¬
ся на локте: — Вы знаете, чем я хотел заниматься? Слышали
что-нибудь о передаче энергии на расстояние?
—	Знаем. По радио, — сказал Слава.
—	Совершенно верно. И вот представьте себе: есть у вас
велосипед, а на нем — маленький приемник и электромотор¬
чик. Сели вы на велосипед, повернули рычажок— и едете хоть
до самой Москвы, без всякого горючего, без всяких проводов.
Неплохо? Да? Ну, а теперь пришла война, и я вот не изобре¬
таю таких велосипедов, а служу в армии, и неплохо, говорят,
служу. Что вы на это скажете?
Ребята не ответили. Они с уважением смотрели на этого
странного человека.
—	Колы б мы не воювалы, фашист от таким хлопцам жиз¬
ни бы не дал, — заметил Очередько.
Изобретатель повернулся лицом к стене и зевнул.
—	По-моему, ребята, если уж началась война, если на
твою Родину нападают, ты уж должен делать не то, что тебе
хочется, а то, что нужно делать... Ну, кончим нашу дискуссию,
а то и поспать не удастся.
Красноармейцы улеглись и затихли. Легли и ребята, на¬
крывшись чьей-то плащ-палаткой. Где-то продолжали разда¬
ваться выстрелы. Откуда-то, вероятно из соседней землянки,
доносился писк телефонного зуммера и монотонный голос:
—	Калуга слушает... Чего?.. Даю Луну. Алло! Марс! Алло,
Марс!.. Калуга говорит. Двести десятый у себя?.. Дайте его.
—	Слава! Слав! — прошептал Миша.
—	Что?
—	Слава, вот бы нам такой велосипедик! Правда?
—	Ага! А еще лучше — лодку моторную.
Ребята повернулись друг к другу спиной и больше не го¬
ворили, но долго еще не могли заснуть. Впервые Славе ясно
представились его мама с бабушкой, растерянные, плачущие,
в переполненном темном вагоне, а Мише вспомнилась его ма¬
ма, одинокая, без папы, который уехал на фронт, и вот теперь
без Миши, ее единственного сына.
Миша часто задышал, сдерживая слезы. Слава услышал
это и притворился, что спит.
249

...Ребята проснулись потому, что кто-то расталкивал их и
покрикивал:
—	Эй! Друзья! Подымайтесь!
Над ними стоял красноармеец в шинели, с винтовкой.
—	Лейтенант приказал вам одеться и быть наготове. Ни¬
куда без приказания не выходить. Вот. Завтракайте.
Он поставил на нары котелки, положил хлеб и вышел.
Мальчики сели, моргая заспанными глазами. Только через
некоторое время они проснулись окончательно и вспомнили,
где находятся.
Землянка была почти пуста. Лишь незнакомый боец, кото¬
рого мальчики ночью не видели, спал, не сняв шинели, не рас¬
стегнув ремня с подсумком. Тяжелый, почти непрерывный гул
шел, казалось, откуда-то из-под земли.
Доски на нарах вздрагивали. Временами за дверью слы¬
шались торопливые шаги, редкие, отрывистые голоса.
Мальчикам стало тревожно и вместе с тем весело. Натяги¬
вая еще не просохший бушлатик, Слава проговорил:
—	Что-то там, наверху, делается особенное. Да, Мишка?
—	Знаешь, чего делается, Слава? Наверное, бой идет.
Они оделись и сели рядом: один — с мешочком за спиной,
другой — с портфелем в руках. Голоса и шаги в проходе за¬
тихли. Только голос телефониста, быстрый, напряженный, чет¬
кий, продолжал доноситься в землянку:
—	Марс! Марс!.. Алло, Марс! Дайте сто четырнадцать!..
Калуга слушает! Есть, товарищ лейтенант... Марс! Алло,
Марс!..
Слава спрыгнул на пол, чуть приоткрыл дверь, прислушал¬
ся и снова закрыл ее.
—	Никого нет, — сказал он.
Миша пристально посмотрел на него:
—	Слава... Как ты думаешь, зачем нам велели одеться и
быть наготове?
—	Откуда я знаю зачем!
—	Слава! А вдруг нам задание хотят дать?
—	Какое еще задание?
—	Ну... ну, донесение какое-нибудь отнести.
—	Держи карман! Так и дадут донесение незнакомому че¬
ловеку!
Они замолчали. Томительно ползли минуты, десятки ми¬
нут, а за ребятами никто не приходил. Гул снаружи усилился.
Иногда землянка содрогалась так, что лампочка, висевшая
под потолком, начинала покачиваться. Спавший красноарме¬
ец вдруг сел на нарах, прислушался и вышел за дверь, даже
не взглянув на ребят.
250

Приподнятое настроение у мальчиков прошло. Им стало
тоскливо и немного страшно. Что делается там, наверху? По¬
чему все так возбуждены? Почему никто не обращает на них
внимания, как будто все забыли о них?
И тут ребята заметили, что телефонист тревожно, громко
уже несколько минут повторяет один и тот же призыв:
—	Марс! Алло, Марс!.. Марс! Марс!.. Марс!. Алло!
Марс!..
Наступила пауза. Потом негромко прозвучали слова:
—	Марс не отвечает, товарищ лейтенант... Да, похоже, что
перебита, товарищ лейтенант... Есть, товарищ лейтенант!
—	Слава! А, Слава! — сказал Миша.
—	Чего?
—	Слава, что такое «Марс»?
—	Планета, конечно.
—	Я не про то. Здесь что такое «Марс»?
—	Здесь? — Слава подумал. — Название какое-нибудь
секретное. Может, штаб так называется.
—	И он теперь не отвечает?
—	Не отвечает.
Ребята придвинулись друг к другу поближе.
—	Слава, а вдруг... вдруг оттого, что он не отвечает, все
пропало?
Слава угрюмо смотрел на носки своих калош.
—	И очень даже может быть, — сказал он медленно.
—	И, может быть, фашисты ворвутся сюда?
—	Может, и ворвутся. Может, нас и перебьют здесь всех
через полчаса.
После этого они долго сидели, почти не разговаривая, не¬
подвижные, настороженные, прислушиваясь к голосу телефо¬
ниста, напрасно стараясь уловить в его отрывочных фразах
что-нибудь утешительное.
Так прошло часа два, а может быть, три. И тут новая не¬
ожиданность обрушилась на ребят: электрическая лампочка,
горевшая все время не мигая, вдруг погасла и в землянке на¬
ступил кромешный мрак. В первую минуту приятели не дви¬
нулись, не шелохнулись. Потом Слава прерывающимся голо¬
сом позвал:
—	Мишка! Мишка! Ты... здесь?
—	Слава, я здесь... Слава, знаешь чего? Слава, пойдем от¬
сюда... А, Слава?
Слава не ответил.
—	Слава, пойдем знаешь куда? Ну, хоть к лейтенанту
пойдем. Скажем ему что-нибудь... Пусть он нам хоть задание
какое-нибудь даст... Слава, уж лучше там, наверху погибать,
чем здесь, как мыши. Пойдем, Слава!
251

По проходу кто-то пробежал. Слава дотронулся до Миши¬
ной руки:
—	Тихо! Слышишь?.. Может, за нами.
Оба затихли. Открылась дверь. Взволнованный голос крик¬
нул в темноте:
—	Сержант Смирнов здесь? К лейтенанту!
Обескураженные приятели молчали.
—	Нет его, что ли?
Шаги удалились. Прошло минуты две. Что-то особенно
тяжело грохнуло наверху. Слава спрыгнул с нар:
—	Пойдем!
Несколько секунд они пыхтели, застряв в узкой двери, в
которую сунулись одновременно, и наконец выскочили в ход
сообщения.
Здесь было почти так же темно. Лишь где-то далеко слева
пробивался слабый дневной свет. Ощупывая руками глиняные
стены, Слава пошел в ту сторону, Миша двигался за ним, дер¬
жась за его бушлатик.
Вскоре они заметили дверь, открыли ее и очутились в зем¬
лянке лейтенанта. Там горел фонарь «летучая мышь». Лейте¬
нант стоя разговаривал с двумя незнакомыми командирами.
Все обернулись и посмотрели на ребят.
—	Ну! Что вам здесь нужно? — резко спросил лейтенант.
Приятели молчали и не двигались. Только Миша в расте¬
рянности покачивал портфелем.
—	Кто вам позволил выходить из землянки? — почти крик¬
нул лейтенант. — Почему расхаживаете без разрешения?
Слава открыл было рот, чтобы заговорить, но тут в дверь
постучали.
—	Войдите! — сказал лейтенант.
Через высокий порог переступил тот самый изобретатель
чудесного велосипедика, с которым познакомились этой ночью
ребята.
—	Сержант Смирнов по вашему распоряжению явился, то¬
варищ лейтенант, — сказал он негромко, отдав честь.
Лейтенант больше не смотрел на мальчиков:
—	Так. Хорошо... У нас прервана связь с Марсом. Возьми¬
те с собой двух человек и восстановите связь.
Вытянув руки по швам, изобретатель повторил:
—	Приказано взять двух человек и восстановить связь с
Марсом.
—	Правильно. Вы знаете, что Горчаков не дошел?
—	Знаю, товарищ лейтенант.
—	Идите. Исполняйте.
Снова отдав честь, изобретатель четко повернулся и вышел,
слегка запнувшись на пороге.
252

Лейтенант опять обратился к ребятам:
—	Марш в землянку! И не шататься у меня! Ясно?
Ребята поспешно выбрались за дверь и вернулись в свою
землянку. Там было по-прежнему темно, однако мальчики уже
успокоились.
По спокойным лицам военных в землянке у лейтенанта они
поняли, что сражение идет где-то далеко и нечего бояться, что
враги вот-вот ворвутся в их подземное жилье.
Мальчики еще долго болтали, сидя в потемках, и наконец
почувствовали, что очень устали от пережитых волнений и со¬
всем не выспались за эту ночь. Они прилегли. Через некоторое
время оба спокойно посапывали.
...Слава проснулся через несколько часов. В темной землян¬
ке пахло махоркой. Было душно. На разные голоса храпели
красноармейцы. Слава повернулся на другой бок и уже сквозь
сон услышал голос телефониста:
—	Алло! Марс! Сколько у вас времени? Мои стоят.
Мальчиков разбудил окрик:
—	Вояки! Завтрак проспите!
Под потолком горела «летучая мышь». Бойцы сидели на
нарах, гремя ложками в котелках. Все засмеялись, когда ребя¬
та вскочили, удивленно оглядываясь. Слава как лег, так и про¬
спал всю ночь, не снимая бушлата и мешка. Миша спрыгнул с
нар и тут же схватил свой портфель.
—	Что ж это вы! Проспали фашистов. Теперь они километ¬
ров за сорок отсюда. Как теперь догоните? — шутили красно¬
армейцы.
Приятели набросились на завтрак. За весь вчерашний день
они почти ничего не ели. С ними пробовали шутить, расспра¬
шивали их, но мальчики отвечали односложно, все еще пере¬
живая вчерашний день.
Миша заметил, что противоположные нары пусты, и спро¬
сил:
—	А... а где он, изобретатель?
Сразу в землянке стало тихо. Лица бойцов сделались
серьезными.
—	В отпуск ушел, — не глядя на ребят, сказал один крас¬
ноармеец.
—	В бессрочный, — добавил другой. Лоб его был перевя¬
зан свежим бинтом.
Ребята почувствовали недоброе и замолчали. Молчали и
красноармейцы. Один только Очередько пробормотал:
—	Добрые были хлопцы!
Мальчики поняли, что изобретатель погиб, и погиб, быть
может, исполняя приказ лейтенанта. Они отложили ложки.
Есть больше не хотелось. Красноармейцы вскоре ушли, а они
253

еще долго сидели молча, глядя на пустые нары, где лежали две
потрепанные книжки и забытая жестянка с табаком.
—	Никогда теперь не сделает велосипедика, — проговорил
наконец Миша.
—	Погиб, а связь восстановил, — сказал Слава.
Когда-то в кино ребята видели черные столбы дыма и зем¬
ли от рвущихся снарядов.
Недавно они слышали грохот разрывов настоящих снаря¬
дов и авиабомб и видели развороченные фугасками дома.
И сейчас они думали об этом странном человеке, который
так спокойно ушел по приказу командира куда-то туда, где
вздымаются эти черные столбы, взлетают на воздух раздроб¬
ленные камни, валятся огромные деревья. Они вспоминали
каждое его слово, каждое движение.
—	Слава... А помнишь, как лейтенант сказал ему: «Горча¬
ков не дошел». Наверно, Горчакова этого тоже убили.
—	Ага! И, значит, он знал, что, может быть, сам погибнет.
—	Слава!.. И он даже глазом не моргнул. Приказал коман¬
дир — он отдал честь и ушел.
—	Да. А еще говорил, что у него призвания нет воевать!
Ребята помолчали. Вдруг Слава спрыгнул на пол:
—	Мишка!
Миша подбежал к нему.
—	Мишка! Дай честное слово... Дай самое страшное чест¬
ное слово: что бы ни случилось, мы до конца войны с фронта
не уйдем!
—	Слава, даю честное слово! И знаешь что, Слава? Давай
будем мстить фашистам за изобретателя.
—	Давай! Пусть мы погибнем, пусть! Все равно мы из
армии не уйдем.
—	Не уйдем!.. Слава, пошли опять к лейтенанту! Пускай
он нам даст какое хочет задание. А не даст — пойдем дальше,
на самый передний край!
Слава задумался.
—	Нет, не надо, — сказал он, — нужно дисциплину соблю¬
дать. Он сам нас вызовет. Что нас, даром, что ли, будут кор¬
мить!..
Когда в землянку пришли красноармейцы на обед, Слава
спросил одного из них, не может ли он сходить к лейтенанту,
сказать, что им надоело сидеть без дела, что они хотят полу¬
чить какое-нибудь задание.
—	Э-э! — протянул тот. — Вы насчет этого не опасайтесь,
ребята. Лейтенант про вас не забудет. Он только еще не ре¬
шил: то ли роту вам дать, то ли батальон.
Слава уныло отошел от него. Миша прошептал:
—	Лучше не говорить. Только и знают, что смеются!
254

Очень долго тянулось время. Даже вчера они не так томи¬
лись, как сегодня. При каждом шуме за дверью они вскакива¬
ли, думая, что это идут за ними. Но подошел ужин, а никто их
не звал.
—	Шо? Еще не получили задания? — удивился Очередько,
входя с товарищами в землянку. — Як же так! Лейтенант мне
казав, шо гадае вас в разведку назначить.
Ребята промолчали. Сердца их сжались. Правду говорит
этот Очередько или опять шутки шутит^
Поужинали. Бойцы поиграли в шашки, поболтали и улег¬
лись. Легли и ребята, надеясь, что хоть завтра кончится их
ожидание. Они закрыли глаза и лежали совсем тихо, стараясь
поскорее заснуть. Но тут скрипнула дверь, вошел бравый стар¬
шина и сказал громко и весело:
—	Ну! Герои здесь?.. К лейтенанту!
Как подброшенные, вскочили приятели.
Лихорадочно оправляя рубашку, Слава спросил:
—	Зачем? Не знаете зачем?
—	Не знаю. Видно, задание какое боевое.
Бойцы проснулись.
—	Скорей, ребята! — кричали они. — Пояса подтяните,
чтоб заправочка была!
—	Вы знаете чего? Вы как войдете, так руку к головному
убору, станьте в положение «смирно» и скажите: «Товарищ
лейтенант, по вашему приказанию боец такой-то прибыл». По¬
няли? Лейтенант дисциплину любит.
Ребята вышли за дверь.
—	Эй! Эй! Кепки-то забыли! К пустой голове руку не при¬
кладывают!
Мальчики вернулись, схватили кепку и шапку.
Шагая по темному ходу за старшиной, Миша взволнованно
прошептал:
—	Слава! Знаешь чего? Давай станем на то самое место,
где вчера изобретатель стоял. Хорошо?
—	Хорошо!
Они вошли в землянку. Там, кроме лейтенанта, был еще
один военный. Миша покосился и стал на то место, где вчера
стоял сержант Смирнов.
—	Товарищ... товарищ лейтенант... по вашему приказанию
боец Розанов явился, — дрожащим голоском проговорил
Слава.
—	Боец Снегирев явился, — пролепетал за ним Миша.
Лейтенант, сидевший за столом, улыбнулся и переглянул¬
ся с товарищем.
—	Отправляешь? — негромко спросил тот.
—	Отправляю.
255

■— Здорово нагорело?
—	Хватает. — Лейтенант просмотрел какую-то бумажку. —
Так вот, друзья. Мы навели справки: ваши родители сошли на
станции Гремихино и разыскивают вас. Сегодня туда идет на¬
ша машина. Оденьтесь, соберите вещи. Шофер за вами зайдет.
Приятели остолбенели.
—	Товарищ... командир... мы... мы хотим в армии слу¬
жить, — еле выдавил Слава.
—	Мы на фронт... — начал было Миша.
Лейтенант вдруг поднялся.
—	Вы хотите в армии служить? — сказал он громко.
—	Да. Мы хотим, чтоб...
—	Вы меня называете командиром. Так?
—	Да. Мы...
—	А знакома вам воинская дисциплина?
—	Мы... Нам знакома.
—	А вам известно, что приказ командира — в армии закон?
—	Известно, — еле слышно сказал Слава.
—	В таком случае, смирно!
Лейтенант выпрямился. Ребята вздрогнули и застыли, вы¬
тянув руки по швам. Лейтенант заговорил медленно и отчет¬
ливо:
—	Приказываю вам собрать вещи к двадцати трем часам
ноль-ноль и ехать к мамам... Повторите приказание!
—	Собрать вещи... и ехать к мамам, — тихо сказал Слава.
—	Вещи... и — к мамам, — почти прошептал Миша.
—	Кру-гом!
Секунды три приятели стояли неподвижно на том самом
месте, где стоял вчера сержант Смирнов. Потом они вздохну¬
ли, посмотрели друг на друга, повернулись кругом и оба мол¬
ча зашагали к двери.

ПЕСОК
Солнце уже село. Деревья на лужайке в нашем лагере по¬
темнели, и только верхушки самых больших берез еще побле¬
скивали красноватым блеском, словно сделанные из ярко
начищенной меди.
У забора, на котором висели умывальники, толкались де¬
сятки голоногих ребят. Гремели железные клапаны, слыша¬
лось фырканье, взвизгивали девчонки.
Наше звено не спешило умываться. Мы стояли поодаль с
полотенцами на плечах, с мыльницами и зубными щетками в
руках и все никак не могли прийти в себя от свалившейся на
нас неприятности.
Уже десять дней шла подготовка к торжественному откры¬
тию лагеря, и все это время нашему звену давали самые инте¬
ресные и сложные задания. Мы сконструировали и построили
мишень, изображавшую фашиста, который падал и задирал
кверху ноги, если попасть мячом в широкую черную кнопку
рядом с ним. Мы сделали две трещотки для предстоящей игры.
Мы оборудовали под крыльцом нашего деревянного дома фо¬
толабораторию и уже выпустили два номера фотобюллетеня.
На линейках, в стенгазетах нас постоянно хвалили за смекал¬
257

ку, за изобретательность, и мы, конечно, очень гордились этим.
И вдруг такая обида!
С полчаса тому назад на вечерней линейке старший вожа¬
тый объявил нам порядок завтрашнего дня.
—	Четвертое звено первого отряда будет заниматься ре¬
монтом лодки, — сказал он. — Заделать пробоину, изготовить
и навесить руль, поставить мачту с парусом. Мы должны иметь
флот, пригодный для дальних плаваний по речке Тихоне. Три
других звена первого отряда (значит, в том числе и наше), а так¬
же весь второй отряд должны будут посыпать линейку песком.
Вернее, даже не посыпать, а засыпать, толстым слоем засы¬
пать. Почва здесь глинистая. Пойдет дождь — утонем в грязи.
Сами понимаете, как это «увлекательно» — таскать песок!
Ведь на подобной работе можно умереть от скуки. И это в то
время, когда другие ребята будут заниматься такими интерес¬
ными и ответственными делами, как ремонт лодки, подготовка
к подъему мачты, устройство аттракционов...
—	Весь завтрашний день насмарку! — процедил сквозь зу¬
бы высокий, тонконогий Лодька Виноградов. Он стоял, опустив
голову в белой панаме, и снимал облупившуюся от загара ко¬
жу с голой по локоть руки.
Демьян заложил руки за спину, опустил голову и нахмурил
брови.
Ваня Сердечкин смотрел грустными глазами то на одного,
то на другого из нас:
—	Ладно, ребята, пусть!.. Раз не ценят, так пусть! Правда,
ребята?
—	Нет, не пусть! — сказал вдруг Демьян очень решитель¬
но. — Идемте! Я поговорю. Я докажу ему!
Мы направились к умывальникам.
Ростом наш звеньевой был самый маленький в отряде, но
очень крепкий и такой солидный, что все его звали не Дёмой
и, уж конечно, не Дёмкой, а только Демьяном.
Он ходил всегда огромными шагами, старался говорить ба¬
сом и очень любил всякие мудреные выражения. Вот и теперь он
шел впереди нас, словно метры отмеривал, и гудел себе под нос:
—	Я поговорю! Я ему логически докажу!
Вожатый нашего отряда Яша наблюдал за порядком возле
умывальников и время от времени останавливал тех, кто лез
без очереди или норовил налить воды за воротник соседу.
Демьян остановился, немного не доходя до него.
—	Яш! — позвал он самым низким своим басом. — На ми¬
нутку! Важное дело.
Яша подошел к звеньевому. Он был сильно загорелый, у
него были черные курчавые волосы. В сумерках он сильно по¬
ходил на негра.
258

—	Яша, — снова заговорил Демьян, — я должен заявить
тебе от всего звена: мы считаем, это нерационально.
—	Что «нерационально»? — спросил вожатый, оглядыва¬
ясь в сторону умывальников.
—	Посылать наше звено на песок.
—	Нерационально, говоришь?
—	Ага! Посылать наше звено на песок — это все равно что
инженеров заставлять работать грузчиками,
Яша скрестил на груди руки и уставился на Демьяна:
—	Что, что? Каких инженеров? Какими грузчиками?
Демьян подошел почти вплотную к вожатому и продолжал
убедительным тоном:
—	Яша! Подожди. Давай рассуждать так., логически. Кто в
нашем звене?.. Лодя Виноградов’ Сам знаешь, как он столяр¬
ничает. Он не только руль для лодки, но всю лодку может сам
построить... Еще кто в нашем звене? Ваня Сердечкин! Он...
—	Понятно! Ты покороче немного.
—	Вот. А ты таких людей — на песок! А кто в четвертом
звене? Чем они себя проявили? Ремонтировать лодку — тут
голова нужна... Они, может быть, инструмента в руках не
умеют держать, а ты их на такое ответственное дело! А людей...
этих... ква... квалифицированных... ты — на песок! Нерацио¬
нально.
—	Всё? — спросил Яша недобрым голосом.
—	Всё.
—	Так вот, слушай меня. У нас не завод, а пионерский ла¬
герь. И пока вы еще не инженеры, а всего-навсего мальчишки,
да к тому же, как видно, здорово зазнавшиеся мальчишки.
Стыдно вам, пионерам, так относиться к физическому труду!
Белоручки!
Демьян присмирел. Вся его солидность куда-то исчезла.
Он стоял, втянув голову в плечи, и грустно смотрел вожатому
на ноги. Зато мы обиделись и заговорили:
—	Насчет белоручек это ты, Яша, зря...
—	Мы вовсе не к физическому труду мы к скучному тру¬
ду так относимся.
—	Пускай хоть бы самая тяжелая работа, но только чтобы
была интересная.
—	Неплохо придумали, — усмехнулся Яша, — пусть чет¬
вертое звено делает скучную работу, а вам подавай только ин¬
тересную!.. Не выйдет, голубчики!.. Хороши! Квалификацией
своей возгордились! — Он сунул руки в карманы, прошелся
взад-вперед и сухо добавил: — Можете ничего завтра не де¬
лать. Принуждать вас никто не собирается. Загорайте.
—	Зачем напрасно оскорблять? — пробормотал Демьян.—
Что мы, лодыри?
259

Яша не ответил. Мы тоже больше не говорили ни слова, и
молчание длилось очень долго. Должно быть, у нас был очень
печальный вид, и это подействовало на вожатого Когда он
снова заговорил, голос его был уже не такой сердитый:
—	Отнимать у четвертого звена ремонт для вашего удо¬
вольствия я не буду Если четвертое звено само захочет с вами
поменяться, тогда — другое дело.
Мы даже плечами пожали.
—	«Само захочет»! Они не сумасшедшие.
Яша посмотрел на нас как-то искоса, и мне показалось, что
он слегка улыбнулся.
—	А вы поговорите. Вы люди умные. Докажите им, что да¬
же такое дело как таскание песка, может быть интересным.
Яша смотрел на нас, почесывал переносицу и улыбался,
прикрывая ладонью рот. Мы поняли, что больше разговари¬
вать не о чем, и поплелись к умывальникам.
—	Всё шуточки! — тихо сказал Демьян.
Умывшись, мы пошли в дом. На крыльце Лодя Виноградов
остановился и сказал:
—	На такой большой лодке можно было бы не один, а два
паруса поставить. Кливер, например...
—	Завтра будет тебе «кливер»! — проворчал Демьян.—
Будешь с носилками ходить и любоваться, как четвертое звено
лодку корежит.
Конечно, о том, что четвертое покорежит лодку, Демьян
просто так сказал, с досады, но все мы кивнули головами.
Лагерь наш стоял у самой реки, но на этом берегу, низком,
поросшем ивами, песка не было. Его нужно было доставать на
том берегу, где с высоких обрывов спускались большие осыпи.
Чтобы принести носилки или ведро с песком, нужно было дой¬
ти до пешеходного мостика, который находился метрах в три¬
дцати от границы лагеря, перейти через этот мостик и проде¬
лать такой же путь обратно. Я прикинул все это в уме, и меня
тоска взяла.
—	Демьян... — задумчиво сказал Лодька.
—	Да?
—	Может, поговоришь с ними? Чем черт не шутит...
—	Наивный ты человек, Всеволод!
—	А ты все-таки попробуй, разведи какую-нибудь дипло¬
матию. Вот, мол, песок — это только с виду такое скучное де¬
ло; мол, это только сначала кажется, что ничего тут мудреного
нет, а на самом деле...
—	Что «на самом деле»?
—	На самом деле... это... ну вообще чего-нибудь там...—
Лодя помахал руками у себя перед носом и умолк.
—	Сам не знаешь, а говоришь! — сказал Демьян.
260

Но тут к нему пристали другие мальчишки:
—	А тебе трудно поговорить, да? Ведь в одной с ними
комнате ночуешь!
—	Знаешь поговорку: «Попытка — не пытка, а спрос — не
беда»?
Демьян взглянул на меня, потом на Ваню Сердечкина. Мы
трое ночевали в той комнате, где помещалось четвертое звено.
—	Конечно, ребята... Дело, ребята, конечно, трудное, но
все-таки попробовать можно. Правда, ребята? — сказал Ваня.
«Трудное»! Мне это казалось такой задачей, над которой
самый лучший дипломат себе голову сломает. Посмотрели бы
вы на звеньевого четвертого звена Мишку Авдотьина! Он боль¬
шой, грузный и всегда такой спокойный и серьезный, словно
ему не тринадцать лет, а все тридцать. Попробуйте убедите
такого в том, что белое — это черное, а черное — белое.
Через несколько минут мы лежали в постелях.
Совсем стемнело. За окном пропел горн: «Спать пора, спать
пора!» Однако четвертое звено еще не угомонилось. В углу
комнаты слышались возня, приглушенный смех и мягкие уда¬
ры: там затеяли драку подушками. Вдруг кто-то сказал: «Вни¬
мание! Воздух!» — и началась игра в «противовоздушную обо¬
рону». С минуту все лежали тихо и прислушивались к писку
залетевшего в комнату комара. Затем Сережа Огурцов
скомандовал сам себе: «Пятая батарея, огонь!» — и принялся
быстро хлопать над собой ладонями, стараясь в потемках по¬
пасть по комару. Когда «вражеский самолет» вышел из зоны
его «обстрела», открыла огонь «шестая батарея», то есть Сурэн
Атараев.
Ни Демьян, ни Ваня, ни я не принимали участия в игре.
Я все думал, думал, думал, с чего бы начать наш дипломати¬
ческий разговор, да так ничего и не придумал. Как видно, и у
Демьяна и у Вани дела были тоже неважные. Демьян, кровать
которого стояла рядом с моей, лежал совсем тихо. Ваню я не
мог видеть, но слышал, как он ворочался и вздыхал.
Наконец комара убили, и четвертое звено успокоилось. На¬
ступила тишина. Даже Ваня перестал вздыхать. В открытое
окно над моей головой потянул теплый ветерок и принес с да¬
лекой железнодорожной станции свисток, потом гудок и частое
уханье паровоза, сдвигающего с места состав.
—	Михаил! — пробасил вдруг Демьян.
—	Ну? — сонным голосом отозвался тот.
—	Вы завтра лодку будете ремонтировать?
—	Угу.
—	А мы — на песок.
—	Знаю. Спи!
Наш звеньевой после этого долго молчал, а я лежал и нерв-
261

ничал: ведь Михаил каждую минуту мог уснуть! Наконец
Демьян равнодушно сказал:
—	Не завидую я вам.
Миша не ответил и даже начал похрапывать. Демьян
встревожился:
—	Михаил! Слышишь?
—	Тьфу ты!.. Что тебе?
—	Не завидую я вам, что придется с лодкой возиться.
—	Ну и не завидуй. Я спать хочу.
—	Песок, ребята... песок — это настоящее дело, а лодку ре¬
монтировать — это детские игрушки, да? — сказал из темноты
Ваня Сердечкин.
Миша молчал, зато Сережа Огурцов проговорил:
—	А что в нем хорошего, в песке? Таскай да таскай!
—	Это как сказать, — загадочно возразил Демьян.
—	Кто не понимает, тому, конечно, и правда только «та¬
скай да таскай», —добавил Ваня.
—	А ты понимаешь?
—	А то нет!
—	Ну, что ты понимаешь?
—	Что понимаю? — Ваня помолчал. — А вот то и понимаю,
что понимаю. Правда, ребята?
—	Само собою разумеется, — подтвердил Демьян.
Сергей громко зевнул:
—	Ну вас!.. Болтают чего-то, а что — сами не знают.
Я лично знал только одно: ничего у нас не получается с
дипломатическим разговором. Я шепнул Демьяну:
—	Кончай! Безнадежно!
Однако он не послушался и заговорил громче прежнего:
—	В том-то весь интерес и заключается: песок — неинте¬
ресное дело, а ты сделай его интересным! Вот где почетная
задача!
Одна из кроватей заскрипела.
—	Послушай! У тебя в голове песок или мозги? — с чувст¬
вом сказал Сурэн. — Отбой был или не был?
—	Ну, был. А ты знаешь, что такое песок? Это простор для
рационализаторской мысли!
—	Чего, чего, чего? — переспросил Сергей.
—	Того! Придумать, как поставить парус, — легко. Ты вот
придумай, как на подноске песка рационализацию провести,
тогда — другое дело. Тогда, значит, ты человек... человек... мы¬
слящий.
—	Ты вот попробуй, ты вот попробуй! — затараторил Ва¬
ня.— На песок почти два отряда назначили, а ты попробуй,
чтобы десять человек управились. Попробуй рационализацию
придумать!
262

—	А ты какую придумаешь рационализацию? — спросил
Мишка. Он, оказывается, еще не спал.
Демьян и Ваня молчали, но мне в голову пришла как будто
неплохая мысль.
—	Не носилками его с того берега таскать, а в лодке во¬
зить!
—	У-у! — протянул Сережка. — Пока лодку нагрузишь, да
пока переплывешь, да пока перенесешь песок на линейку,—
полдня уйдет.
—	Лучше даже не лодку, — сказал Ваня. — Лучше такой
деревянный желоб построить с того берега до самой линейки.
Тот берег высокий и...
—	Знаешь, когда ты такой желоб построишь? — сказал
Сурэн. — Когда вторая смена в лагерь приедет.
—	Можно без желоба. Можно проще...— начал было
Демьян и вдруг умолк.
—	Ну? — сказал Мишка.
Демьян не ответил.
—	Демьян! Зачем молчишь? Еще не придумал, да?
—	Хватит. Спать пора! — сказал Демьян.
Этого я никак не ожидал.
—	Можно еще и по-другому... — заговорил Ваня.
Но Демьян его оборвал:
—	Иван, слышишь! Довольно тебе!
—	Чудак ты какой человек, Демьян!.. Я хотел сказать...
—	А я говорю: хватит. Я знаю, что делаю! — Демьян толк¬
нул меня в бок и прошептал: — Не спи. Слышишь? Секретный
разговор... гениальная идея!
...Утром сто восемьдесят наших пионеров, одетых в синие
трусы, голубые майки и белые панамы, стояли на линейке и
жмурились от солнца. Звеньевые и вожатые уже сдали рапор¬
ты. Старший вожатый Семен Семенович ходил перед строем и
говорил:
—	Внимание! По первоначальному плану второй отряд
целиком и три звена первого отряда должны были сегодня но¬
сить на линейку песок. Полчаса тому назад звеньевой Демьян
Калашников заявил мне, что его звено одно берется выполнить
всю работу в тот же срок. Посему второй отряд совместно с
двумя звеньями первого отряда направляется сегодня не на
песок, а в лес за земляникой. Вопросы есть?
Сразу поднялось несколько десятков рук. Всем хотелось
узнать, как это мы, восемь мальчишек, думаем заменить почти
два отряда. Но Семен Семенович отказался ответить:
—	Это пока секрет изобретателей. Сами попробуйте дога¬
даться.
Мы тоже держали всё в тайне, хотя за завтраком к нам
263

приставал с расспросами почти весь лагерь. Я чуть не пода¬
вился гречневой кашей с молоком — так не терпелось поскорее
начать работу. Мы с Демьяном и Ваней не спали почти всю
ночь, шепотом обсуждали проект звеньевого. Но сейчас чув¬
ствовали себя удивительно бодрыми — хоть горы ворочай!
Завтрак кончился. Младшие отряды вооружились сачками
и ушли в луга ловить бабочек. Второй отряд и свободные пио¬
неры из первого отправились в лес. По дороге они останови¬
лись на узком мостике через реку и долго стояли там со свои¬
ми корзинами, разглядывая берега, судача о нашей затее.
Слишком долго рассказывать, как мы трудились, выполняя
Демьянов проект. Этак я все тетрадки свои испишу. Скажу
только, что без четверти двенадцать мы начали испытание на¬
шей подвесной дороги.
Крепко пекло солнце. Мы, восемь мальчишек, и с нами во¬
жатый Яша, в одних трусах да панамах, стояли на крутой
песчаной осыпи, спускавшейся с высокого обрыва. Под нами
за узкой речкой Тихоней раскинулся лагерь.
Яша скомандовал: «Три-четыре!» — и мы закричали:
—	Вни-ма-ни-е! На-чи-на-ем ис-пы-та-ни-е!
На том берегу на траве лежала большая лодка, обратив к
небу красно-серое днище. Возле нее копошились ребята.
Они и раньше часто прерывали работу — смотрели в нашу
сторону и спрашивали у нас, как дела. Теперь они сложили
инструмент на днище лодки и побежали к линейке.
В конце линейки Семен Семенович и пятеро старших ребят
отесывали топорами длинное бревно, предназначенное для
мачты. Они выпрямились и стали смотреть на нас. Вышла из
дома начальница лагеря Вера Федоровна. Вышли из кухни две
поварихи... В общем, на линейке собралось человек двадцать.
Над рекой висел тонкий металлический трос, который был
запасен для крепления мачты и лишний моток которого завхоз
позволил нам взять.
О том, как мы намучились, пока подвесили его, привязав
один конец к березе в лагере, а другой — к сосне, росшей у са¬
мого обрыва, — об этом тоже не расскажешь. Все ладони у нас
горели, словно их облили кислотой. На трос был надет ржавый
блок, выпрошенный Ваней в соседней МТС. К блоку на верев¬
ках был привязан ящик, вмещавший три ведра песку. Трос
шел наклонно. Блок с ящиком должен был сам катиться от вы¬
сокого берега к низкому. А для того чтобы его можно было
подтягивать обратно, мы к нему привязали шпагат.
Сейчас ящик, нагруженный доверху, стоял на площадке,
которую мы вытоптали в осыпи.
Демьян протяжно закричал:
—	Внимание! Во избежание несчастного случая прошу
264

Заверещал ржавый блок, и тяжелый ящик, как снаряд, пронесся
над рекой.

сойти с пути следования воздушного вагона! — Кричал он про¬
сто для важности: люди на линейке стояли далеко от троса.
Демьян снял панаму и поднял ее над головой:
—	Внимание! Старт!..
Мы с Яшей и Лодькой налегли на ящик и столкнули его с
площадки.
Заверещал ржавый блок. Тяжеленный ящик, как снаряд,
пронесся над рекой, мелькнул над прибрежными кустами, сни¬
зился над линейкой и с такой силой треснулся о землю, что до¬
ски, из которых он был сколочен, полетели в разные стороны.
На линейке сначала ахнули, потом рассмеялись.
—	Придерживать нужно, — сказал Семен Семенович.
Это было за полчаса до обеда. А после «мертвого часа»
весь лагерь стоял у линейки и любовался работой третьего зве¬
на. Теперь только два человека — Демьян и Лодя — остава¬
лись на обрыве. Они быстро нагружали четырехведерный бо¬
чонок, подвешенный вместо разбитого ящика, и отправляли его
в путь, придерживая за веревку. Бочонок плавно шел над
рекой; дойдя до линейки, задевал дном землю и ложился на¬
бок, вываливая треть своего груза.
Каждые полторы-две минуты на линейку прибывало четыре
ведра песку. Мы трудились, забыв все на свете, а десятки зри¬
телей в это время ныли:
—	Демьян, а Демьян, можно я тоже буду?
—	Давайте сменим вас, устали ведь... Жалко, да?
К вечеру мы засыпали песком всю линейку.
На следующий день все звенья и отряды чуть не перессо¬
рились из-за того, кому первому работать на нашей дороге.
На третий день Семен Семенович сказал, что этак лагерь
превратится в пустыню Сахару. Тогда мы из полена и жести
сделали птицу, похожую на ястреба, и подвесили ее к блоку
вместо бочки. «Ястреб» летел по тросу, а ребята обстреливали
его в это время комками сухой глины и еловыми шишками.

УЧИТЕЛЬ ПЛАВАНИЯ
Мы с Витей Гребневым и еще пятнадцать ребят из школь¬
ного туристического кружка собирались в большой лодочный
поход по речке Синей. Нам предстояло подняться вверх по те¬
чению на семьдесят километров, а потом спуститься обратно.
Грести против течения — дело нелегкое, особенно без тре¬
нировки. Но тут-то нам с Витей и повезло. За две недели до
начала похода муж моей сестры купил двухвесельную лодку.
Он позволил нам кататься на ней, пока у него не начался от¬
пуск. И вот мы с Витей уже несколько дней тренировались в
гребле.
Правда, тренировался больше я один. Витя — малый упи¬
танный, грузный и не то чтобы ленивый, а какой-то флегма¬
тичный. Он предпочитал быть за рулевого. В одних трусах, в
огромной соломенной шляпе, привезенной его мамой из Кры¬
ма, он сидел на корме, правил и командовал:
—	Вдох, выдох! Вдох, выдох!
Я размеренно греб, стараясь правильно дышать и не зары¬
вать весел в воду.
267

Хорошо было в тот день на речке! Слева медленно полз
назад высокий, обрывистый берег, на котором среди зелени бе¬
лели домики городской окраины. Справа берег был низкий,
заболоченный. Там у самой воды, словно тысячи зеленых шты¬
ков, торчали листья осоки; за осокой тянулся луг, а за лугом
виднелись ржаные поля. Иногда к нам на Ьорт садилась отдох¬
нуть стрекоза или бабочка, иногда из воды выскакивала рыба,
словно для того, чтобы взглянуть, кто это плывет на лодке.
Мы проплыли под небольшим пешеходным мостиком. Здесь
город кончался. Дальше на левом берегу зеленели огороды, а
внизу, под обрывом, тянулся узкий пляж с чистым песком. По
выходным дням 'на этом пляже собиралось много купающихся,
но сейчас тут было только два человека: Сережа Ольховников
и Женя Груздев.
Мы причалили недалеко от них, вытащили лодку носом на
берег и сели на песок, но ни Сережа, ни Женя нас не замети¬
ли. Они стояли метрах в трех от берега. Долговязому Сергею
вода была по грудь, а коротенькому Женьке — по горло. Оба
они отплевывались, тяжело дышали, и лица у них были совсем
измученные.
—	Ты... ты, главное, спокойней! — говорила торчащая из
воды круглая Женькина голова. — Ты не колоти по воде, а
под себя подгребай, под себя подгребай!
Сергей ничего не отвечал. Он смотрел на Женьку злым ле¬
вым глазом. Правый глаз его был закрыт длинным мокрым
чубом, прилипшим к лицу.
—	Давай! — сказала Женькина голова. — Еще разочек.
Главное, спокойно!
Сергей лег на воду и с такой силой заколотил по ней длин¬
ными руками и ногами, что брызги полетели во все стороны
метров на пять, а Женькина голова совсем исчезла в белой пе¬
не. Но он продолжал выкрикивать:
—	Спокойно!.. Подгребай! Не торопись, под себя подгре¬
бай!
Сергей быстро пошел ко дну. Женька хотел его поддержать,
но по ошибке схватил не за руку, а за ногу.
Наконец они вылезли на берег. У обоих кожа была синяя
и покрыта пупырышками. Они теперь заметили нас, но даже
не поздоровались. Сергей сел на песок рядом с Витей, обхва¬
тив ноги руками и положив подбородок на колени. Женька
остался на ногах. Оба они стучали зубами.
—	Не па-па-па-падай духом! — сказал Женька.— Постепе-
пе-пе-пенно научишься.
—	По-по-подохнешь от та-такой науки!
Мы с Витей переглянулись. Витя лег на спину и стал при¬
горшнями сыпать песок себе на грудь.
268

—	Да, Сереженька, — сказал он, — хорошую шуточку с то¬
бой твой друг устроил!
—	Убить его ма-ма-мало, та-та-такого друга!
Мы с Витей опять переглянулись, и я подумал про себя:
«Кому-кому, а Витьке повезло в дружбе. Кто-кто, а я-то уж
никогда не подведу его, как Женька подвел Сергея».
Сергей и Женька тоже собирались в лодочный поход.
Пеших экскурсий и походов в нашей школе всегда проводи¬
лось очень много, а лодочный устраивался впервые. Нечего и
говорить, с каким увлечением мы все к нему готовились,
с каким нетерпением ждали первого июля, на которое был
назначен старт. Сергей был одним из самых заядлых наших
туристов, а тут он прямо помешался на лодках, на рыболовных
снастях, на всяких фарватерах, ватерлиниях и кильватерных
колоннах.
Дней за десять до начала похода все собрались в пионер¬
ской комнате. Начальник похода — учитель географии Трофим
Иванович — распределил обязанности и сказал, какие вещи
нужно взять. Вдруг он приложил ладонь ко лбу:
—	Да, товарищи, о самом главном я и забыл! Поднимите
руку, кто не умеет плавать!
Никто не поднял руку. Я знал, что Витя плавать не умеет,
но, конечно, не стал его выдавать. А Женька вдруг повернул¬
ся к Сергею и громко сказал:
—	Сережка! Ну, чего ты прячешься? Ты же не умеешь пла¬
вать!
Сергей страшно покраснел. Он так посмотрел на Женьку,
что у другого язык отнялся бы, но Женька продолжал:
—	Чего ты злишься, Сережка? Ну, чего ты злишься? Ска¬
жешь, конечно, что я плохой товарищ, раз тебя выдаю! А я те¬
бе отвечу: ведь до похода не два дня, а целых десять—значит,
ты можешь научиться плавать. Ты вот все говоришь, что уже
учился, что у тебя ничего не получается, потому что ты худой,
но тяжелый, и что у тебя удельный вес слишком большой для
плаванья. А я тебе скажу: враки все это. Просто у тебя настой¬
чивости нет. Ну и вот! Случится с тобой что-нибудь, на чьей
совести это будет? На моей.
—	Евгений прав, — сказал Трофим Иванович.—Делу по¬
мочь нетрудно, я уже договорился с Василием Васильевичем.
Ты завтра, Сергей, зайди к нему домой в десять утра. Отпра¬
витесь на речку заниматься плаваньем. Но предупреждаю,
друг: если ты к двадцать восьмому числу не научишься хотя
бы держаться на воде, тогда уж извини. На реке всякое может
случиться.
Когда окончилось собрание, Сергей ушел из школы, даже
не взглянув на Евгения.
269

На следующее утро он отправился к преподавателю физ¬
культуры, но оказалось, что Василий Васильевич заболел ан¬
гиной и лежит в постели. Тогда Женька сказал Сергею, что он
сам научит его плавать. Сергей сначала и разговаривать с
Женькой не захотел, но потом согласился. Как-никак, а Жень¬
ка был одним из лучших наших пловцов.
С тех пор во время наших тренировок мы с Витей каждый
день видели, как они мучаются. Вот и теперь мы смотрели на
них и очень сочувствовали Сергею. До начала похода осталась
только неделя, а он все еще плавал, как топор.
Вите было хорошо! Он поступил в нашу школу этой осенью,
и никто, кроме меня, не знал, что он не умеет плавать.
*	* *
Женька прилег на песок, подперев голову рукой. Сергей
по-прежнему сидел, положив подбородок на острые колени.
Он сказал, ни к кому не обращаясь:
—	Я все свои деньги истратил на этот поход... Литературу
купил, удочки... А теперь... теперь все прахом пошло!
—	Ничего не прахом. Научишься, — ответил Женька.
Сергей повернулся к нему и вдруг закричал тонким, почти
плачущим голосом:
—	«Научишься, научишься»! Уже три дня из реки не выле¬
заем, а чему я научился? Чему? Воду литрами глотать — вот
чему я у тебя научился!
Женька спокойно разглядывал на ладони какую-то пес¬
чинку.
—	Ты, главное, духом не падай. Еще неделя впереди.
—	«Неделя впереди, неделя впереди»! — опять закричал
Сергей. — Говорят тебе, что у меня организм такой! Не при¬
способлен я к плаванью.
—	Выдумываешь ты все. «Организм»!—проворчал Женька.
Тон у него был такой спокойный и уверенный, что я не вы¬
держал:
—	А откуда ты знаешь, что он выдумывает? Может, и прав¬
да у него удельный вес слишком большой!
—	Тебе хорошо говорить: «Не падай духом»! — проворчал
Виктор. — Ты-то в поход пойдешь. Подвел товарища, чтобы
принципиальность свою показать, а теперь утешает: «Не падай
духом»!
Женька встал, отряхнул песок с трусов, натянул на ноги
старые черные брюки, закатанные до колен, и, не надев ру¬
башки, стал подниматься по тропинке, ведущей с пляжа на¬
верх.
270

—	Обиделся! — усмехнулся Виктор.
—	Женя! Куда ты? — окликнул я.
—	Домой. Сейчас приду.
Женькин дом был совсем недалеко.
Минут через десять он вернулся. Он нес длинную толстую
веревку, свернутую в кольцо. Он остановился над Сергеем и
сказал усталым голосом:
—	Вставай! Пошли.
Сергей только голову приподнял:
—	Куда еще?
—	По новому способу учиться.
—	По какому еще способу?
—	У тебя на мелком месте ничего не получается: ты, чуть
что, ногами на дно становишься. Теперь давай на глубоком
месте попробуем. Я тебя спущу на веревке с моста, а ты ста¬
райся плавать. Как пойдешь ко дну, я тебя вытащу.
—	Ничего не выйдет, — сказал Сергей и отвернулся.
Женька подождал немного, потом повысил голос:
—	Идем! Слышишь? Долго я над тобой буду стоять?
Тут уж мы с Виктором поддержали Женьку.
—	В самом деле, Сергей, почему не попробовать! — ска¬
зал я. — Мне говорили, что такой способ помогает.
—	Чудак человек! — сказал Виктор. — Последнюю надеж¬
ду теряешь. А вдруг все-таки научишься да пойдешь в поход?
Как видно, Сергей не захотел терять последнюю надежду.
Он поднялся, и Женька обмотал его грудь веревкой, завязав
тройной узел на спине.
—	Идем! А вы, ребята, стойте на всякий случай поближе
к воде.
Дойдя с Сергеем до середины моста, Женька остановился:
—	Тут будем. Здесь глубоко. Полезай!
Я знал, что под мостом Сергею было не больше чем по шею,
да и вообще в нашей речке возле города трудно найти место,
где было бы глубже. Сергей с опаской посмотрел вниз, и я
подумал, что он сейчас увидит дно. Однако вода была доволь¬
но мутная. Сергей потоптался некоторое время на месте и,
вздохнув так громко, что даже мы с Виктором услышали с
берега, перенес через перила сначала одну ногу, потом другую.
Стоя за перилами, он снова посмотрел на воду, потом на
Женьку.
—	Полезай, полезай! — сказал тот.
Сергей обхватил руками сваю и пополз вниз, а Женька на¬
чал постепенно вытравливать веревку, но так, чтобы она оста¬
валась все время натянутой.
Вот Сергей погрузился в воду по плечи. Перегнувшись че¬
рез перила, Женька наблюдал за ним.
271

—	Плыви! — скомандовал он.
Сергей забарахтался было, но, как только Женька ослабил
веревку, он снова обнял сваю и повис на ней.
—	Отпусти сваю! — сказал Женька.
Сергей молчал и отплевывался.
—	Отпусти, говорю! Что ты вцепился?
Сергей отпустил сваю и со страшной силой заколотил рука¬
ми и ногами по воде. Женька быстро оттащил его подальше
от сваи и закричал:
—	Спокойно! Спокойно! Плавно под себя подгребай,
плавно!
Но Сергей уже не слышал его — он исчез под водой, только
круги пошли от веревки. Женька подождал секунды две, на¬
деясь, что он выплывет, затем вытащил своего.ученика на по¬
верхность.
—	Отдохни немного, — сказал он.
Сергей отдохнул, а потом Женька снова скомандовал ему:
«Плыви!» — и снова тот начал барахтаться, а его учитель кри¬
чать: «Спокойно! Под себя подгребай!» И снова Сергей исчез
под водой, и снова Женька вытащил его, перепуганного и за¬
дыхающегося. Так повторялось много раз.
Минут через пятнадцать Сергей таким голосом крикнул:
«К черту! Не могу больше!» — что Евгений тут же подтащил
его к свае и помог взобраться на мост.
—	К че-че-черту все это плаванье! К че-че-черту весь этот
по-ход! — сказал Сергей и стал быстро ходить по пляжу, что¬
бы согреться.
Женька сел на песок. Он весь блестел от пота, и вид у него
был такой усталый, что ни я, ни Витя больше не решались его
ругать.
—	Не надо мне никакого похода! — повторил Сергей, про¬
ходя мимо.
Мы посмотрели ему вслед. Витя негромко сказал:
—	Сейчас говорит «не надо», а как будет старт, заболеет с
горя.
—	Конечно, — ответил я. — Во всех наших путешествиях
он самый активный был. А тут все пойдут, а он один будет до¬
ма сидеть.
Женька машинально сгребал руками песок, строил из него
пирамиду.
—	А я, думаете, пойду, если Сергея не возьмут? — сказал
он, не поднимая головы. — Думаете, у меня совести нет?
Скоро Витя отошел от нас и принялся вычерпывать кон¬
сервной банкой воду из лодки. Женька о чем-то думал, погля¬
дывая то на лодку, то на ушедшего в другой конец пляжа Сер¬
гея. Вдруг он, понизив голос, обратился ко мне:
272

—	Отдохнем чуток и еще один способ попробуем. Только
вы мне помогите.
Я присел перед ним на корточки:
—	А что за способ?
—	Мне Юрка Поспелов рассказывал. Говорит, его так отец
научил. Посадил в лодку, отплыл от берега и выбросил его за
борт. Юрка подумал, что там глубоко, стал изо всех сил барах¬
таться, чтобы жизнь свою спасти, и поплыл. Поможете?
—	Помочь, конечно, поможем. Только где ты найдешь глу¬
бокое место?
—	А глубокого как раз и не нужно искать. Нужно только
сказать Сергею, что там с ручками.
—	Против ивовых кустов есть такое место, — сказал я.—
Там вода какая-то зеленая, темная, кажется, что и дна нет, а
на самом деле совсем неглубоко.
Договорившись обо всем, мы окликнули Сергея и предло¬
жили ему покататься. Сергей ответил, что для него «плавать
на лодке — значит только растравлять себя», но тут же стал
помогать Виктору вычерпывать воду. Покончив с водой, они
столкнули лодку и забрались в нее. Нам так и не удалось пред¬
упредить Витю о том, что мы задумали. Мы усадили Сергея
править, я примостился рядом с ним на корме, Женька сел на
весла, чтобы быть поближе к нам, а Витя расположился на
носу.
До ивовых кустов было метров пятьсот. Наша лодочка, тя¬
жело нагруженная, сильно осевшая, медленно подвигалась
против течения. Песчаный пляж кончился. Справа потянулся
почти отвесный глиняный обрыв со множеством крошечных пе¬
щерок. Десятки ласточек носились в этом месте над рекой, то
пикируя к самой воде, то высоко взлетая. Временами какая-
нибудь из них исчезала в одной из пещерок и через несколько
секунд выпархивала оттуда снова.
Наконец мы добрались до места, где под обрывом росли
кусты ивы, окунувшие нижние ветки в воду. Я мигнул Женьке
и, как было условлено, громко спросил:
—	Женька! А что, здесь глубоко?
—	У-у!.. — протянул он. — Тут даже я не доныриваю.
Сергей посмотрел на темную воду.
Мы с Женькой перемигнулись. Я обеими руками уперся
Сергею в плечо и толкнул его.
—	Ой, что ты делаешь! — вскрикнул он и вцепился в борта.
Лодка сильно качнулась.
—	Хватит дурить, вы! Перевернемся! — сказал Витя, но
Женька вскочил и бросился ко мне на помощь.
Я отклонился в сторону и всем корпусом что было силы
толкнул Сергея в бок...
10 Библиотека пионера, том XI	273

Раздался крик, я почувствовал, что куда-то лечу, потом во¬
круг меня зашумела вода.
Окунувшись, я стал на дно. Вода была мне по грудь. Через
секунду в метре от меня показалась Женькина голова.
—	Где Сережка? Сережки нет! — сказал он и нырнул.
Я оглянулся и не увидел ни Виктора, ни Сергея. Только
лодка плыла кверху килем да Витина соломенная шляпа. Я
тоже нырнул и увидел илистое дно, редкие кустики каких-то
водорослей да Женьку, проплывшего мимо меня, словно огром¬
ная лягушка. И больше ничего и никого!
Мы вынырнули одновременно друг против друга. Лицо у
Женьки было серое.
—	Сережки нет... Сережка утонул! — сказал он хрипло.
—	И Витьки нет! — ответил я, глотая воздух.
Мы снова нырнули.
Чего я только не передумал за эти несколько секунд, пока
был под водой! Иной раз за целый день столько не передума¬
ешь. И о том, что я скажу Витькиным родителям, и о том, что,
если бы я выучил его вовремя плавать, все обошлось бы благо¬
получно, и о том, что мы с ним не доделали фотоаппарат под
кинопленку, и о том, что же теперь будет с Женькой и с Сере¬
жиной мамой, и о том, каким образом все-таки могли утонуть
двое здоровенных малых в таком мелком месте.
Почувствовав, что вот-вот открою рот и вздохну, я снова
стал ногами на дно и оглянулся. Берег был пуст. Не увидел я
никого и на воде. Но из-за перевернутой лодки, которая шла
боком к течению и которую отнесло уже метров на двадцать,
доносились два испуганных, сердитых голоса:
—	Женька! Володька! Сюда!
—	Женька, где ты там?
Женькина голова на секунду появилась над водой:
—	Нету их!
Голова снова исчезла.
Женька, наверно, сам умер бы под водой от разрыва серд¬
ца, если бы я насильно не вытащил его. Только теперь он услы¬
шал крики и все понял. Быстрыми саженками мы догнали лод¬
ку, поймав по дороге плывшее отдельно весло и Витькину
соломенную шляпу. Обогнув лодку, мы увидели возле кор¬
мы — Сергея, а возле носа — Виктора. Уцепившись за борт,
они били по воде ногами.
—	Становитесь на дно. Здесь мелко, — сказал Евгений.
Мы с Женькой страшно переволновались, пробыли под во¬
дой, наверно, в общей сложности минуту, потом гнались за
лодкой и теперь тащили ее к берегу из последних сил.
Я только и думал о том, как бы преодолеть эти пять-шесть
метров, отделявших нас от берега, и лечь на узкой, поросшей
274

травой полоске земли под обрывом. Наконец мы добрались, но
и тут нам не сразу удалось отдохнуть. Едва мы вышли на берег,
как Сергей начал наступать на нас, приговаривая:
—	Я вам покажу, как такие шуточки шутить! Я вам пока¬
жу, как такие шуточки шутить!
Он даже шлепнул меня ладонью по затылку. Витя вытря¬
хивал из своей шляпы воду и громко одобрял Сережку:
—	Так им!.. Дай им еще! Знают, что люди плавать не уме¬
ют, и такие штуки выкидывают!
Потом они вскарабкались на обрыв и ушли. В другой раз
ни я, ни Женька не спустили бы Сергею такого обращения, но
теперь нам было все равно. Мы не окликнули их: мы рады бы¬
ли, что они ушли. Сели на траву и стали отдыхать.
*	* *
На следующий день я зашел к Вите, чтобы объяснить ему
вчерашнее происшествие и позвать тренироваться в гребле.
Его не оказалось дома — мать послала в магазин. Я оставил
записку, в которой сообщал, что буду ждать его возле мостика,
и, взяв лодку, отправился туда.
На пляже я увидел такую же картину, что и вчера: по грудь
в воде стоял Сергей, а возле него торчала Женькина голова.
—	Ты не волнуйся. Ты вот так делай. Вот так! Смотри!
Женька медленно проплыл около Сергея.
—	Ну, а я не так, что ли, делаю?.. Я же так и делаю!
—	Значит, не так. Ну, давай! Еще раз!
Через несколько минут сверху спустился Витя. Я стал рас¬
сказывать ему, почему мы вчера перевернули лодку и как мы
искали его й Сергея на дне реки. Рассказывал я долго, подроб¬
но и вдруг остановился.
Все время мы слышали, как Женька выкрикивает свое
обычное: «Не волнуйся!», «Подгребай!», «Держи руки под во¬
дой», а тут он вдруг закричал:
—	Ну-ну-ну-ну! Ну, еще... Ну так! Ну-ну-ну-ну!
Мы оглянулись на речку, но Сергея не увидели. Однако че¬
рез секунду он высунулся из воды.
—	Что? Проплыл? — спросил он почему-то испуганным го¬
лосом.
А Женька так же испуганно ответил:
—	Сережка, честное пионерское! Метра полтора!
Сергей ничего не сказал. Он откинул чуб со лба, лег на во¬
ду и, взбивая ногами пену, страшно вытаращив глаза, то от¬
крывая рот, то надувая щеки, двинулся к берегу.
—	Сережка! Хочешь — верь, хочешь — не верь! Два
метра!
275

Похоже было, что Сергей и в самом деле не поверил. Стоя
уже по колени в воде, он с улыбкой посмотрел на нас и спро¬
сил:
—	Проплыл? Да?
—	Чудак! Конечно, проплыл!
Женька вышел на берег и бросился на песок.
—	Всё! — сказал он. — Теперь он и сам из воды не выле¬
зет.
Женька не ошибся. Мы уже начали кричать Сергею, что он
весь посинел, что он зря так переутомляется, но Сергей все ба¬
рахтался, все барахтался и с каждым разом, несмотря на уто¬
мление, держался на воде все дольше.
—	Женька! Друг! — закричал он неожиданно, выскочил на
берег, обнял Женьку и стал кататься с ним по песку.
Когда Женька кое-как от него отбился, Сергей стал один
прыгать и кувыркаться. Наконец он уселся, улыбаясь, весь об¬
лепленный песком.
—	С девяти лет не мог научиться! — выкрикивал он. — Те¬
перь посмотрим, Трофим Иванович!.. Отдохну немного — на
боку попробую! Женька! Женечка! Друг! — И он снова бро¬
сился обнимать Женьку и катать его по песку.
Согревшись, Сергей опять бросился в речку. Женька ле¬
жал, подперев голову рукой, улыбался, помалкивал и, как вид¬
но., был очень доволен, что ему не надо лезть в воду.
Переговариваясь с Сергеем, давая ему всякие советы, я не
сразу заметил, что Витю что-то не слышно. Я оглянулся на
него. Витя сидел грустный, притихший и покусывал поля сво¬
ей огромной шляпы.
Я догадался, о чем он думает. О том, что теперь он один из
всего нашего туристического кружка не умеет плавать и, мо¬
жет быть, о том, что, будь у него такой друг, как Женька, он
бы уже плавал.
Я мигнул Женьке и сказал:
—	Виктор, а тебе Женя говорил о проверке?
—	О какой еще проверке? — спросил он нехотя.
—	Ну, о том, что Трофим Иванович собирается перед по¬
ходом всех по плаванью проверить.
—	Врешь!
—	Не веришь? Спроси Женьку.
—	Ну да, — отозвался тот. — Двадцать восьмого, в двена¬
дцать ноль-ноль, будет проверка! Я вчера Трофима Ивановича
встретил, и он мне сказал.
Витя посмотрел на меня, на Евгения, помолчал...
—	Женька! Поможешь, а? А то меня Володька пробовал
учить, да ничего как-то не вышло.
Женя не сразу ответил. Он поковырял пальцем в песке, из¬
276

влек оттуда половинку ракушки, осмотрел ее, отбросил и,
вздохнув, медленно поднялся.
—	Давай! Иди, — сказал он усталым голосом. — Ты, глав¬
ное, не волнуйся. Дыши спокойно и подгребай под себя.
Витя научился быстрее Сергея: он поплыл на следующий
день.

„КРОКОДИЛЕНОК“
(На дневника Сени Ложечкина)
15	февраля.
Этот вечер я провожу дома. Впервые за полгода я не по¬
шел к Кириллу, чтобы готовить вместе уроки. И больше
никогда к нему не пойду. Довольно! Я понял, что это за чело¬
век!
Все, что случилось сегодня, так важно, что нужно записать
поподробней.
Когда окончились уроки, я вышел из класса одним из по¬
следних. В коридоре творилось что-то странное.
Большая толпа мальчишек собралась рядом с дверью на¬
шего класса. Ребята вытягивали шеи, приподнимались на
цыпочки, давили друг друга. Только и слышно было:
—	Не напирайте!
—	Чего тут, а? Ребята, чего тут такое, а?
—	Погодите! Задавили совсем!
Кое-как я протиснулся и увидел на стене лист бумаги.
В верхнем левом углу его было нарисовано нечто похо¬
жее на ящерицу. Правее разноцветными буквами было напи¬
сано:
«К Р О К О Д И Л Е н О К»
Сатирическая газета VI кл. «Б» выходит через день. — 1.
278

Как меня ни толкали, я все-таки прочел передовую, оза¬
главленную «На острие сатиры!». Вот что там было написано:
«Наш класс считается одним из лучших классов в школе,
но и среди нас имеются лентяи и нарушители дисциплины, ко¬
торые мешают классу идти к дальнейшим успехам.
У нас уже есть отрядная стенгазета, которая борется за
успеваемость и дисциплину, но каждый знает, какое значение
имеет едкий сатирический смех в борьбе с недостатками.
Поэтому сегодня выходит первый номер «Крокодиленка».
Он будет беспощадно и невзирая на лица высмеивать тех,
кто тянет класс назад. Он будет острым оружием сатиры бо¬
роться с отрицательными явлениями в нашем классе.
Пишите все в «Крокодиленок»!
Газетка была маленькая. «На острие сатиры» попалось по¬
ка всего лишь трое ребят.
«Доктор исторических наук Миша Огурцов закончил рабо¬
ту над новым учебником по истории средних веков, — сообща¬
лось в одной из заметок. — Приводим выдержку из этого
учебника:
«Крестоносцам удалось завоевать Сирию в 1781 году, но
тут у них появился опасный противник — турецкий султан Бар¬
баросса. Внутри лагеря крестоносцев начались раздоры: анг¬
лийский король Карл Смелый поссорился с Ричардом Львиное
Сердце и французским королем Салладином».
Затем следовало два рисунка: на одном был изображен
богатырь, отважно сражающийся с десятком противников, а
на другом — хулиган, таскающий за вихры испуганного ма¬
лыша.
«Таким Михаил Артамонов воображает себя, когда при¬
стает к слабым ребятам», — гласила подпись под первым ри¬
сунком.
«Так он выглядит на самом деле», — было написано под
вторым.
Последний рисунок изображал мальчишку, огромным но¬
жом вырезающего на парте свои инициалы. Тут же были по¬
мещены стихи:
Он имя свое «Иван Прибылов»
В школе увековечил.
Он много парт, дверей и столов
Для этого изувечил.
В правом нижнем углу газеты я увидел подписи:
Редколлегия:
К. Замятин (отв. редактор).
В. Пеликанов (художник).
279

Теперь мне стало ясно, почему у Кирилла Замятина был в
последнее время такой таинственный вид. Теперь я понял, о
чем он шептался на переменах с Валеркой Пеликановым и с
вожатым Игорем.
Я даже не обиделся на Кирку за то, что он скрыл от меня
свое намерение выпускать стенгазету. Я ведь знаю, как он лю¬
бит производить всякие неожиданные эффекты!
Ребята громко хвалили новую газету. Я был очень рад за
Кирилла и побежал разыскивать членов редколлегии, чтобы
поздравить их с успехом.
Я нашел их в пионерской комнате. Художник Валерка от¬
скочил от двери; когда я ее открыл: он наблюдал в щелку за
толпой читателей. Редактор стоял позади него и, как видно,
прислушивался к голосам в коридоре.
—	Кирка! — закричал я. — Ой, здорово! Поздравляю!
Художник так и расплылся от удовольствия, а редактор
остался серьезным. Они вообще очень разные люди: Валер¬
ка— долговязый, рыжеволосый и веселый, а Кира — малень¬
кий, довольно толстый, и он всегда сохраняет серьезный вид,
даже когда шутит.
—	Действует? — спросил он коротко.
—	Еще как действует! Мишку Огурцова уже «историком»
дразнят, стихи о Прибылове наизусть выучили. А главное, зна¬
ешь, чему ребята удивляются: «Как это они Мишку Артамо¬
нова не побоялись протащить? Ведь он, мол, Замятина теперь
наверняка отлупит. Валерку не тронет — Валерка здоровый, а
Замятина — как пить дать!»
—	Пусть попробует, — сказал художник.
—	Что ж! Может быть, и отлупит, — хладнокровно ответил
редактор. — Сатирики всегда наживают много врагов.
—	Ага! Я так ребятам и сказал: «То-то, говорю, и цен¬
но, что невзирая на лица. Будь ты хоть Артамонов, хоть кто».
Верно, Кирка?
Тут мне показалось, что редактор и художник немного сму¬
тились. Валерка сказал «гм», отошел к столу и начал раскра¬
шивать заголовок для второго номера газеты, а Кирилл смот¬
рел на меня исподлобья, насупившись.
—	Понимаешь, Семен, я тебя должен предупредить... — за¬
говорил он, помолчав.— Хотя это и редакционная тайна, но
так как ты мой друг... я... Одним словом, мы тебя на следую¬
щий номер запланировали.
Я сначала ничего не понял:
—	Как? Куда запланировали?
—	В фельетон,.— сказал Кирка. — На тему о болтовне в
классе.
—	Ловко! Ты... ты это серьезно, Кирилл?
280

—	Такими вещами не шутят.
—	Значит... значит, своего друга будете протаскивать, Ки¬
рилл Иванович?
—	Ты какой-то странный, Семен! Не могу же я других бол¬
тунов протаскивать, а тебя нет.
—	А очень нужно тебе вообще болтунов протаскивать! На¬
верное, и без них есть о чем писать.
Кирка немного рассердился:
—	Знаешь, Семен... дружба дружбой, а принцип принци¬
пом. Болтовня в классе — отрицательное явление, значит,
наша сатирическая газета должна его бичевать. Тут дело в
принципе.
—	Хорош принцип! Над друзьями издеваться!
Валерка вдруг отбросил кисточку и выпрямился.
—	Ну, чего ты пришел и ворчишь? — сказал он. — Давай
уходи отсюда и не мешай работать!
Я понял, что разговаривать мне больше не о чем. Я только
спросил:
—	И карикатуру нарисуете?
Редактор кивнул:
—	Да. У нас все идет с иллюстрациями.
—	Ладно, Кирилл Иванович! Спасибо!.. Запомним! — ска¬
зал я и ушел.
Вот до чего доводят неприятности! Писал, писал и только
сейчас вспомнил, что нужно выучить формулы сокращенного
умножения. Ладно! Авось не спросят!
16	февраля. 7 часов вечера.
Сегодня, войдя в класс, я не сел на свое обычное место, ря¬
дом с Кириллом. Я положил перед редактором запечатанный
конверт и стал прохаживаться между партами, держа за спи¬
ной портфель.
В конверте находилось письмо. Вот что я там писал:
«Замятин!
Предлагаю меняться местами с Пеликановым. Так вам бу¬
дет удобнее делать гадости своим бывшим друзьям. Если Пе¬
ликанов не поменяется, то я все равно рядом с тобой не сяду.
Это окончательно.
С. Ложечкин».
Кирка прочел письмо и сказал:
281

—	Смешно, Семен!
Я молча пожал плечами и продолжал ходить.
Тогда Кирилл показал письмо Валерке. Тот ухмыль¬
нулся, сказал: «Это дело, это нам подходит», и перенес свои
книги на парту к редактору. Я сел на его место, рядом с Миш¬
кой Артамоновым—с тем самым, которого нарисовали бога¬
тырем.
После звонка, перед началом урока, к нам зашел вожатый
Игорь.
—	Понравился «Крокодиленок»? — спросил он громко.
—	Понравился! — хором ответил класс.
Даже «доктор исторических наук» Мишка Огурцов сказал:
«Понравился». Промолчали только мы с Артамоновым да Ва¬
ня Прибылов.
—	Берегитесь теперь! — сказал Игорь. — «Крокодиле¬
нок»— газета оперативная: чуть что — за ушко да на солныш¬
ко. Ясно?
—	Ясно! — ответил класс.
—	Будем помогать «Крокодиленку»? Писать в него
будем?
—	Будем! — крикнули сразу тридцать ребят.
Целый день я старался не обращать на Кирилла ника¬
кого внимания, а он, кажется, и в самом деле не обращал на
меня внимания. На всех переменах ребята приносили ему
заметки. Он просматривал их с очень серьезным видом и
говорил: «Ладно! Это мы обработаем» или: «Не пойдет. Это
мелочь».
Ваня Прибылов сегодня три раза открывал перочинный
нож, но тут же со смущенным видом прятал его.
Того же числа. 10 часов 30 минут.
Настроение паршивое. Скучно учить уроки одному. Это,
должно быть, с непривычки.
Не знаю, может быть, я погорячился и зря поссорился с
Киркой? В конце концов, что из того, если он один разок на¬
пишет обо мне в газете? И потом, чем он виноват, если у него
обязанность такая?
Нужно учить формулы сокращенного умножения, но на
завтра много задано по русскому. Придется с формулами по¬
дождать.
17	февраля.
Нет, Кирилл Замятин, никогда-никогда Семен Ложечкин
больше не скажет с тобой ни слова!
282

Большая толпа мальчишек собралась рядом с дверью нашего
класса.

Они нарисовали четырех сорок с разинутыми клювами, си¬
дящих на спинке парты, а рядом изобразили четырех рыб, ко¬
торые стоят на хвостах у доски, уныло повесив головы. Под
этим дурацким рисунком они написали:
«Угадай
Сидя за партой, мы — болтливые сороки.
Стоя у доски, мы — немые рыбы.
Кто мы?
Ответ: Артамонов, Ложечкин, Тараскин, Бодров».
И в то самое время, как десятки ребят хохотали надо мной,
десятки других мальчишек вытаскивали из пионерской комна¬
ты Кирку с Валерием и кричали:
—	Качать редакторов!
Я прямо зубами заскрежетал, глядя, как художник и
редактор взлетают чуть ли не до самого потолка. А тут еще
Мишка Артамонов подошел ко мне и, мрачно усмехаясь,
сказал:
—	Ловко твой дружок на тебе почести зарабатывает!
—	Он такой же друг, как ты папа римский!—отре¬
зал я.
Мишка помолчал и процедил сквозь зубы:
—	Пусть теперь выйдет на улицу! Я ему покажу сороку да
рыбу!
Довольно! С завтрашнего дня не скажу ни слова во время
уроков.
18	февраля.
Настроение паршивое.
На русском и на физике получил замечания за болтовню.
Получил также двойку по алгебре: не знал формул сокращен¬
ного умножения.
Сережка Бодров тоже получил двойку. Это у него уже
третья. Первые две — по русскому и химии. Он только и дела¬
ет, что играет во дворе в хоккей.
Ваня Прибылов предложил мне сменять общую тетрадь на
его перочинный нож. Сменял.
19	февраля.
Теперь я окончательно понял, какая свинья этот Замятин.
Он не придумал ничего умнее, как снова протащить меня, на
этот раз за алгебру!
Артамонов тоже попал в «Крокодиленок». Он способный,
но учится как-то по-чудному: получит пятерку по русскому —
284

заработает двойку по геометрии; подтянется по геометрии —
схватит двойку по биологии.
Третьим пострадал Кузя Тараскин: ходит немытый и нече¬
саный.
Нам теперь прямо хоть в школу не являйся! Только и слы¬
шим:
—	Как поживает Сорока?
—	Богатырь, много врагов победил?
А Замятин с Валеркой стали настоящими знаменитостями.
Стоит им показаться в раздевалке, на лестнице, в коридоре —
отовсюду несутся возгласы:
—	Привет редакторам «Крокодиленка»!
—	Здравствуйте, мастера сатиры! Когда следующий номер
выйдет?
Артамонов мечтает, как бы поймать редактора на улице, но
это ему не удается: Кирилл с Валеркой живут в одном переул¬
ке и всегда ходят вместе. Жаль!
20	февраля.
Ничего интересного.
Получил замечание за болтовню от «англичанки»: поспо¬
рил с Сережкой Бодровым, который сидит впереди меня. Уж
очень он хвастается своим хоккеем!
Огурцов получил четверку по истории, и его теперь не зо¬
вут «доктором исторических наук».
21	февраля.
Опять «Крокодиленок», и снова там я, Бодров и Арта¬
монов. Мы с Бодровым — за болтовню, а Мишка — за гео¬
метрию.
Я хоть и не разговариваю с Кириллом, но сегодня подошел
к нему и сказал:
—	Послушай, у тебя совесть, в конце концов, есть? Что ты
все на одних и тех же выезжаешь?
—	А что мне делать, если другого материала нет? — отве¬
тил редактор. — И, во-вторых, сатирическая газета издается
для искоренения недостатков. Если какой-нибудь недостаток
не искореняется, значит, нужно бить в одну точку. Газета
должна быть действенной. Понимаешь?
Но мы этого дела так не оставили. Мы с Бодровым и Арта¬
моновым пошли к вожатому Игорю и сказали ему, что это
безобразие. Больше половины ребят совсем не попало в «Кро¬
кодиленок», остальные хотя и попадают, но очень редко, а мы
трое словно приклеены к этой газете.
285

Игорь ответил очень коротко:
—	Заметки справедливые? Справедливые. Сами виноваты,
что над вами смеются.
22	февраля.
Вот что случилось на уроке физики.
Иван Денисович расхаживал перед классной доской,
объясняя нам принцип действия гидравлического пресса.
Вдруг он остановился и пристально взглянул из-под очков на
Кирку с Валеркой. Посмотрел на них и я. Художник рисовал
карикатуру, а редактор, хмуря брови, грыз кончик ручки:
перед ним лежал тетрадочный листок с недописанными сти¬
хами.
Учитель подошел к столу:
—	Итак, повторяю: если на большом поршне мы имеем
проигрыш в расстоянии, то зато во столько же раз выигрыва¬
ем... Пеликанов, в чем мы выигрываем?
Валерка вскочил и покраснел как рак.
—	Стало быть, в чем мы выигрываем?-— повторил Иван
Денисович.
—	В воде! — брякнул художник.
Все, конечно, расхохотались.
—	Садитесь, Пеликанов!.. В чем же мы выигрываем, Замя¬
тин?
—	В объеме? — пробормотал Кирка.
—	Садитесь, Замятин!.. Выигрываем в силе, — сказал учи¬
тель, отметив что-то в журнале.
После уроков Артамонов, Бодров и я постучались в дверь
пионерской комнаты. Все мы были в очень веселом настрое¬
нии, все подталкивали друг друга локтями и перемигивались
между собой.
Кирилл открыл нам и переглянулся с художником, кото¬
рый стоял посреди комнаты, держа в одной руке стакан с
водой, а в другой — кисточку. Я спросил очень вежливым
тоном:
—	Извините, мы не помешали?
—	Входите, — сказал редактор.
Мы все трое вошли в комнату.
—	Тут у нас одна заметочка есть, — снова очень вежливо
сказал я и протянул редактору листок.
Тот взял заметку, подошел к Валерию, и они вместе нача¬
ли читать. Мы стояли тихо-тихо. Только Мишка один раз
фыркнул в кулак.
Редактор сложил заметку и спокойно сунул ее в кар¬
ман.
286

—	Что ж, мы это предвидели, — сказал он.
—	Очень приятно, что предвидели, — ответил я. — Теперь
позвольте узнать: наша заметка пойдет?
Кирилл посмотрел на меня в упор и отчеканил:
—	Не пойдет.
—	Ловко! — сказал Артамонов. — Это почему же?
—	Неостроумно. У нас на эту тему получше материал. Хо¬
тя это и редакционная тайна, но, если желаете , можете по¬
смотреть.
Мы подошли к столу, на котором лежала незаконченная
газета.
Там был изображен крокодиленок, держащий за шиворот
двух мальчишек: одного — круглого, как шар, другого — длин¬
ного, с оранжевыми волосами. Сама же заметка была написа¬
на так:
«Крокодиленок. Чем вы занимались эти дни, такие-
сякие?
Замятин и Пеликанов. Двоечников в стенгазете
высмеивали.
Крокодиленок. А что вчера натворили?
Замятин и Пеликанов. Двойки по физике получи¬
ли».
Внизу была приписка:
«От редакции:	Редакция	считает	данную	критику
справедливой и обязуется срочно ликвидировать двойки. Начи¬
ная с этого номера, «Крокодиленок» будет выходить не через
день, а дважды в неделю».
—	Скушали? — спросил Валерка.
Мы промямлили что-то невразумительное и убрались во¬
свояси.
Решил во что бы то ни стало избавиться завтра от двойки
по алгебре: формулы сокращенного умножения запишу на гра¬
нях карандаша. Представляете себе, что за адская работа мне
предстоит? Выцарапывать иголкой буквы и цифры величиной
с булавочную головку!
23	февраля.
До сих пор не могу успокоиться, столько было сегодня пе¬
реживаний.
Во-первых, Киркина заметка про самого себя только увели¬
чила славу «Крокодиленка». Ребята кричали:
—	Вот это газета! Вот это действительно невзирая на
лица!
Во-вторых, я с помощью карандаша благополучно получил
тройку по алгебре.
287

В-третьих, у Валерки разболелся зуб, он ушел к врачу с
последнего урока, и Кирилл остался без телохранителя.
Я уже спустился в раздевалку, но тут вспомнил, что
оставил в классе тот самый карандаш. Пришлось возвра¬
щаться.
В пустом коридоре третьего этажа я увидел Артамонова,
который расхаживал возле двери пионерской комнаты и угрю¬
мо поглядывал на нее. Меня он не заметил, потому что я стоял
на площадке лестницы, за углом. Я сразу забыл про каран¬
даш. Я понял, чем это пахнет.
Дверь пионерской комнаты открылась, и оттуда вышел ре¬
дактор. Конечно, ему стало очень не по себе, когда он увидел
Артамонова. Но он сделал равнодушное лицо и неторопливо
направился к лестнице.
Артамонов тоже сделал равнодушное лицо и пошел следом.
Я притаился между стеной и створкой двери, а когда редактор
с Михаилом прошли, стал красться за ними.
В раздевалке Замятин очень долго натягивал шубу,
поправлял калоши и старался делать вид, что не замечает
Артамонова, а тот, уже одетый, поглядывал в зеркало и напе¬
вал:
—	«Жил-был у бабушки серенький козлик...»
Наконец они ушли, все с теми же равнодушными ли¬
цами.
Через полминуты я, уже одетый, выскочил на улицу.
Переулок, в котором находилась школа, был тихий, почти
безлюдный. Вдоль тротуаров тянулись кучи снега, похожие на
горные хребты.
Кирилл с Михаилом шагали неторопливо, словно прогули¬
ваясь: впереди — редактор, в черной шубе и шапке с ушами,
сзади — Артамонов, в валенках, меховой куртке и кубанке,
сдвинутой набекрень.
Метрах в пятидесяти от школы Кирилл вдруг остановился
и обернулся.
—	Бить собираешься, да? — сказал он вызывающим то¬
ном.
Артамонов что-то ответил, но я не расслышал.
—	Ну на, бей! Все равно ты меня этим не сломишь... Ну,
что ж ты не бьешь? Бей!
Артамонов бить редактора не стал. Он сгреб его и поста¬
вил головой в снег.
И тут... тут я понял, что должен делать. Сейчас Кирилл
узнает, что такое настоящая дружба! Сейчас он поймет, над
каким человеком издевался он в своей газете!
Я подбежал к Михаилу и остановился перед ним, быстро¬
быстро приговаривая:
288

—	Чего ты лезешь, чего ты лезешь, чего ты дерешься?
Артамонов так же быстро ответил:
—	А чего тебе надо, чего тебе надо, чего тебе надо?
—	Ну-ну, петухи! — раздался над нами строгий голос.
Какой-то прохожий развел нас в стороны.
Тут мы увидели, что из школы выходят педагоги.
—	Ладно, редактор, попадешься еще! — сказал Артамо¬
нов и убежал.
Я обернулся к Замятину. Шапка редактора лежала на тро¬
туаре, голова его была облеплена снегом, но почему-то он все-
таки имел довольный вид.
—	Больно? — спросил я.
—	Чепуха! Я к этому был готов, — ответил редактор, выти¬
рая лицо. — Нас этим не сломишь!.. А тебе — спасибо. Ты бла¬
городно поступил. Руку!
Мы крепко пожали друг другу руки. Я так был взволнован,
что даже не мог говорить.
Редактор вытряхивал снег из-за воротника. Лицо его снова
стало хмурым:
—	Только вот что, Семен... Ты только не обижайся, но мы
тебя опять запланировали.
Я молчал. Молчал и Кирилл.
—	Понимаешь, дружба дружбой, а принцип принципом.
Мы тебя запланировали на тему о шпаргалках.
Я плюнул в сторону, повернулся и пошел.
—	Хочешь, я тебе по алгебре помогу? — каким-то жалоб¬
ным голосом спросил редактор.
Я, конечно, даже не оглянулся.
24	февраля.
Настроение паршивое. Сегодня подошел к Михаилу и ска¬
зал:
—	Артамонов, я вчера был неправ. Теперь я пальцем о па¬
лец не ударю, если ты... Ну, в общем, ты понимаешь.
Артамонов опустил голову, подумал и вздохнул:
—	Что в этом толку! Его поколотишь, а он только гордить¬
ся будет: мол, за принципы пострадал. Заметил? Он даже ни¬
кому не пожаловался на вчерашнее!
25	февраля. 6 часов 30 минут.
Сережа Бодров ликвидировал двойку по русскому и химии.
Теперь у него только одна: по алгебре.
Завтра снова выйдет «Крокодиленок», и снова я буду там
висеть. Удивительно, как это у Замятина хватает изобретатель¬
289

ности: пишет все об одном и том же да об одних и тех же, и
каждый раз по-новому!
Только сейчас у меня явилась интересная мысль: «А что
было бы с «Крокодиленком», если бы Артамонов, Бодров и я
перестали получать двойки и заниматься болтовней на уро¬
ках? Где бы тогда редакторы нашли материал, чтобы выпу¬
скать газету? Ведь, кроме нас, в классе нет больше двоеч¬
ников!»
Над этим стоит подумать.
6	часов 50 минут.
Нет, это здорово! Представляю себе, какая будет у Кирки
физиономия, когда он увидит, что материала для его газеты
нет! Сейчас позвоню Артамонову.
7	часов 15 минут.
Ура! План созрел! Артамонов две минуты хохотал по теле¬
фону. Сейчас побегу к Сережке Бодрову сообщить ему наш
адский замысел.
26	февраля.
Сегодня вышел новый номер «Крокодиленка». На нем вме¬
сто рисунка я увидел свой карандаш, исписанный формулами.
Он был прикреплен к бумаге ниточками.
Под этим карандашом было написано:
«По самым скромным подсчетам, Сеня Ложечкин затра¬
тил на эту ювелирную работу не меньше трех часов.
Не лучше ли было бы затратить один час и честно выучить
формулы?»
Ничего, Кирочка! Последний раз вы торжествуете. Вы и не
знаете, какие тучи собираются на вашем горизонте. Вы и не
знаете, что вчера вечером Артамонов целый час объяснял нам
с Бодровым алгебру, а потом мы еще час гоняли его по геогра¬
фии. И вы пока еще не заметили, что Бодров, Артамонов и Ло¬
жечкин сидели сегодня на уроках, словно в рот воды набрав.
Вы не заметили, что Артамонов на переменах никому не под¬
ставил ножку, никого не щелкнул по затылку. Ничего. Скоро
заметите!
Оказывается, не так уж трудно молчать, если с тобой не
заговаривают.
28	февраля.
Вчера не писал, в дневник: сидел над алгеброй. Все эти дни
в классе мертвая тишина. Кира с Валеркой удивленно погля¬
дывают на нас, мы молчим и ехидно улыбаемся.
290

Артамонова вызвала к доске географичка. Редактор
и художник насторожились было и приготовили каранда¬
ши, надеясь получить материал для фельетона о плохом зна¬
нии географии, но они просчитались: Артамонову поставили
четверку.
Сегодня после уроков Кирилл с Валеркой не пошли в пио¬
нерскую комнату делать свою газету. Представляю себе, как
они скучают!
29	февраля.
«Крокодиленок» не вышел!!!
В коридоре уже не видно было толпы смеющихся ребят, и
никто не качал редактора и художника!
Я ответил по алгебре на пятерку (интересный все-таки этот
предмет!), а Бодров — на тройку.
Во время большой перемены безработные члены редколле¬
гии слонялись по коридору с унылыми лицами, а мы с Артамо¬
новым ходили следом за ними и подтрунивали:
—	Уважаемые сверхталантливые редакторы! — говорил
я. — Позвольте узнать, почему не выходит ваша великолепная
сатирическая газета? Материала не хватает? Все хулиганы и
лентяи забастовали? Ах, какое безобразие!
—	Вы дайте объявление, — советовал Артамонов, — так,
мол, и так. «Каждый желающий читать сатирическую газету
должен хотя бы раз в месяц получить двойку и нарушить дис¬
циплину».
—	Вы установите премию для двоечников, — предлагал
я. — Или платите по таксе: за двойку — по гривеннику, а за
болтовню на уроке — по пятаку.
1 марта.
Спешу записать сегодняшний день. Важные события!
После уроков в класс вошел Игорь и сказал:
—	Внимание! Прошу не расходиться. Вчера вечером со¬
стоялось заседание совета дружины. Сейчас председатель со¬
вета отряда Лева Курочкин прочтет вам постановление, выне¬
сенное на этом заседании.
Лева поднялся на кафедру и стал читать:
—	«Совет дружины отмечает, что шестой класс «Б», все¬
гда считавшийся одним из лучших классов в школе, за по¬
следнее время добился еще больших успехов. За последнее
время ученики этого класса не имели ни одного замеча¬
ния по дисциплине и полностью ликвидировали плохие от¬
метки...»
291

—	Ура! — закричал Артамонов.
—	Ура-а! — закричал весь класс, и я в том числе.
Я всегда был уверен, что наш класс самый способный, са¬
мый дружный во всей школе.
Лева подождал, пока мы утихнем, и продолжал:
—	«...Совет дружины считает, что успехам класса не¬
мало способствовала сатирическая газета «Крокодиленок»,
которая мужественно и невзирая на лица боролась с не¬
достатками в классе и добилась того, что даже самые раз¬
болтанные ребята исправились и перестали тянуть класс
назад...»
Мы с Бодровым и Артамоновым переглянулись и сразу по¬
мрачнели, а Лева повысил голос и продолжал:
—	«...Совет дружины постановляет: Первое. Вынести бла¬
годарность редактору газеты «Крокодиленок» — пионеру чет¬
вертого отряда Кириллу Замятину и художнику «Крокодилен-
ка» — пионеру того же отряда Валерию Пеликанову. Второе.
Расширить поле деятельности «Крокодиленка», реорганизовав
его из отрядной сатирической газеты в сатирическую газету
дружины».
Лева сбежал с кафедры и сел на свое место.
Все закричали «ура» в честь «Крокодиленка».
Даже Бодров почему-то закричал «ура».
Не кричали только мы с Михаилом.
Игорь переглянулся с редактором и поднял руку:
—	Тихо!.. Тишина! Сейчас на ваших глазах будет выпу¬
щен экстренный и последний выпуск отрядного «Кроко¬
диленка». Прошу сидеть совершенно тихо и не мешать редак¬
ции в ее ответственной работе... Товарищи редакторы, пожа¬
луйста!
Ясно было, что они обо всем условились заранее, но о
чем — никто не знал. Весь класс притих. Со своего места
поднялся Валерка, взошел на кафедру и, ни слова не говоря,
стал рисовать мелом на доске заголовок «Крокодиленка».
Внизу он приписал:	«Экстренный	выпуск».	Окончив	свою
работу, художник по-прежнему молча сел на свое место, а
к доске отправился редактор и начал писать заметку. И, по
мере того как он писал, весь класс хором по слогам читал
написанное:
—	«О-чень при-ят-но, что Ар-та-мо-нов, Бод-ров и Ло-жеч-
кин под-тя-ну-лись. К со-жа-ле-ни-ю, хо-дят слу-хи, что о-ни
ис-пра-ви-лись лишь для то-го, что-бы на-со-лить «Кро-ко-ди-
лен-ку». Так ли это?»
Редактор кончил писать и вернулся за парту. Все ребята
смеялись и весело поглядывали на нас, а мы сидели красные и
не знали — злиться нам или тоже смеяться.
292

—	Ну! Редакция ждет ответа на эту корреспонденцию, —
сказал Игорь.
Миша Артамонов встал, смущенно улыбаясь подошел к дос¬
ке и написал:
«Критику считаем справедливой.
М. Артамонов».
Мы с Бодровым тоже встали и пошли расписываться...
Кончаю писать. Через полчаса идем с Кириллом в кино.

„ХВОСТИК“
Зал, отделенный от сцены коричневым занавесом, уже на¬
полнялся зрителями. Оттуда доносился гомон многочисленных
голосов, громыхание передвигаемых скамеек и стульев.
Драматический кружок старших классов ставил сегодня
третий акт комедии Островского «Бедность не порок». Мне
было поручено написать для журнала очерк об этом кружке.
Я побывал уже на репетициях, перезнакомился со всеми акте¬
рами и теперь находился на сцене, где царила обычная в та¬
ких случаях суматоха.
Все, конечно, очень волновались.
Волновались рабочие сцены. Изразцовая печь, сделанная
из деревянных планочек и глянцевой бумаги, разлезлась у них
по швам при переноске с первого этажа на третий. Портреты
предков Торцова в овальных золоченых рамах оказались
слишком тяжелыми для стен «купеческого особняка», и те со¬
бирались завалиться. Все это приходилось наспех улаживать.
Волновался руководитель кружка — преподаватель литерату¬
ры Игнатий Федорович. Высокий, худощавый, с куцыми седы¬
ми усиками, он ходил по сцене, положив ладонь на плечо вось¬
микласснице, игравшей Любовь Гордеевну, и ласково внушал:
—	Верочка, так вы, братик, не подведете? Помните насчет
294

паузы в объяснении с Митей? Пауза, голубчик, — великое де¬
ло, если вовремя. Это еще Станиславский говорил... Не подве¬
дете, братик, а?
Волновался, и, пожалуй, больше всех, помощник режис¬
сера Родя Дубов — широкоплечий паренек с квадратной,
покрытой веснушками физиономией. На нем лежала ответст¬
венность и за декорацию, и за бутафорию, и за освещение,
за проклятый занавес, который охотно открывался на репети¬
циях и очень неохотно на спектакле. Родя волчком вертелся
среди бутафоров и рабочих сцены. Обычно добродушный,
он сейчас не говорил, а рычал, рычал приглушенно, но очень
страшно:
—	Канделябр-р-ры! Кто оставил на полу канделябры?
Убр-рать, Петька, живо! Почисть сюртук на Африкане Коршу¬
нове: сел, кретин, на коробку с гримом. Где лестница? Где
стремянка? Какой дур-р-рак утащил стремянку?!
Многочисленные подручные Родиона не обижались и ме¬
тались по сцене, как футболисты по штрафной площадке.
Но вот печку отремонтировали, декорации укрепили.
Родя оглядел сцену, потирая ладонью воспаленный лоб:
—	Так. Теперь только кресла остались. Ну-ка, все! Живо
за креслами!
Рабочие бросились в учительскую, где стояли старинные
кресла.
На сцене остались помреж, я да несколько загримирован¬
ных актеров, которые, прячась между кулисами, тихонько бор¬
мотали свои роли. Игнатий Федорович удалился в смежный
со сценой класс, служивший сейчас артистической уборной.
Родя подошел к накрытому богатой скатертью столу и сел
на него, болтая ногами.
—	Сегодня хорошо управились. Вовремя начнем. — Он с
довольным видом окинул взглядом декорации. — Ничего все-
таки сделано, а? Я в городском Доме пионеров бывал, так там,
честное слово, не лучше: и эпоха не всегда выдержана, и аля¬
поватость какая-то, и...
В этот момент скрипнула дверь, ведущая в артистическую,
кто-то произнес: «На, получай!» — и на середину сцены, явно
под действием хорошего пинка, вылетел маленький, полный
гример—семиклассник Кузя Макаров.
Помреж сполз со стола, сунул руки в карманы брюк и, по¬
кусывая губы, медленно приблизился к гримеру.
—	Опять «Хвостик»? — процедил он тихо.
Гример горестно поднял плечи и растопырил пальцы, окра¬
шенные во все цвета радуги.
—	Опять «Хвостик»? — рявкнул-помреж так громко, что,
наверно, в зале услышали.
295

Гример попятился от
него и забормотал:
—	Ну, Родя... ну вот
честное слово!.. Все время
только и думал: «Как бы
не сказать, как бы не ска¬
зать...»— и вдруг... Ну со¬
вершенно нечаянно!
Гример пятился, а пом¬
реж наступал на него,
не вынимая рук из карма¬
нов:
—	А вот за это «не¬
чаянно» мы вопрос поста¬
вим на комсомольском со¬
брании. Понятно тебе?
Мы тебе покажем, как че¬
ловека изводить! Мы тебе
покажем, как спектакль
портить! А ну... марш! Из¬
винись и продолжай ра¬
ботать.
—	Родя, погоди! Он дерется...
—	А ты думал, он тебя целовать за это будет?
—	Родь, я пойду... Только пусть он остынет немного, и я
пойду.
—	Из-за тебя спектакль прикажешь задерживать? Ну!
Марш! Ты что думаешь, я с тобой шуточки шучу?
Гример вздохнул и, подойдя к двери артистической, осто¬
рожно постучал в нее.
—	Володя!.. — позвал он слабым голосом.
За дверью никто не ответил. Поколебавшись немного, гри¬
мер приоткрыл ее:
—	Володя... извини меня. Я... я нечаянно.
—	Вон отсюда! — донеслось из артистической.
Гример закрыл было дверь, но, оглянувшись на Родиона,
снова приоткрыл ее:
—	Вова, прости меня, пожалуйста. Ну вот честное слово,
в последний раз!
—	Убирайся! Убирайся, пока цел!!!
—	Володя, братик, не надо так... успокойся, — послышался
из артистической голос Игнатия Федоровича.
—	Володька, плюнь! Спектакль задержишь, если он тебя
не загримирует, — сказал помреж.
Дверь распахнулась, и из нее стремительно, огромными
шагами вышел Володя Иванов в костюме Любима Торцова.
296

Выставив вперед одну ногу, рубя ладонью воздух, он с запа¬
лом отчеканил:
—	Предупреждаю! Если сегодня какая-нибудь скотина
хоть один только раз назовет меня «Хвостиком», я... я уйду со
спектакля. Предупреждаю! — Он повернулся и так же стреми¬
тельно удалился в артистическую, бросив гримеру на ходу: —
Идем!
Откуда-то из-за кулис появился Гордей Торцов, уже впол¬
не одетый, с наклеенными усами и окладистой бородой. С ми¬
нуту он копался за пазухой, поправляя там подушку, выпол¬
нявшую роль купеческого брюшка, потом сказал басом:
—	А Вовка и впрямь сорвет спектакль.
—	Сорвет не сорвет, а роль испортит. — Грызя в раздумье
ногти, помреж прошелся по сцене.
Володя Иванов был рослым юношей, с орлиным носом, со
строгими глазами, над которыми круто поднимались от пере¬
носицы четкие брови, с темными волнистыми волосами, заче¬
санными назад. Кличка «Хвостик» никак не вязалась с его об¬
ликом. Я спросил Родю, откуда взялось это смешное прозвище.
—Да-а, ерунда какая-то, — отмахнулся помреж, но все-
таки пояснил: — Решали как-то пример по алгебре, а Вовка
замечтался и не решал. Вот преподаватель спрашивает одного
из нас: «Чему равен икс?» — «Двенадцать и две десятых». По¬
том математик заметил, что Вовка мечтает, и к нему: «Чему
равен икс?» — «Двенадцать». — «Ровно двенадцать?» А Вовка
число «двенадцать» расслышал, а остальное не расслышал.
«Нет, говорит, с хвостиком. Двенадцать с хвостиком». А пре¬
подаватель у нас довольно ядовитый старик. «Поздравляю
вас, говорит, с открытием новой математической величины,
именуемой «хвостиком».
—	С тех пор Вовку так и зовут, — вставил Гордей Кар-
пыч. — А знаете, какой он самолюбивый!
—	Ага, ^ кивнул помреж. — Мы, старшеклассники, это
быстро у себя пресекли, а мелкота — ни в какую. Мы и к во¬
жатому их таскаем и лупим даже, а они все «Хвостик» да
«Хвостик». И не то чтобы назло, а так... отвыкнуть не могут.
К нам подошел Африкан Саввич Коршунов, отвратитель¬
ного вида старик (надо отдать должное гримеру), с лысым че¬
репом и козлиной бородкой.
Помреж рассказал ему о столкновении Володи с гримером,
и «богач» кивнул головой:
—	Факт, испортит роль. Как пить дать.
—	Почему же испортит? — возразил я. — Ведь его и рань^
ше звали «Хвостик», а как он хорошо на репетициях играл!..
—	А сегодня может все изгадить, — уверенно сказал пом¬
реж. — Вы не знаете, какая тут ситуация.
29?

—	А именно?
—	Сегодня у нас гости из соседней школы. А среди них
одна тут...
—	Знакомая Володи?
—	Какая там знакомая! Он с ней и слова не сказал. Про¬
сто... ну, нравится она ему.
—	Нравится — и ни слова не сказал? А откуда вы знаете,
что нравится?
Все трое пожали плечами и усмехнулись.
—	Это каждый дурак заметит, — ответил Коршунов. — Си¬
дим, например, в Доме пионеров, ждем начала концерта. Вов¬
ка болтает с девчонками, дурачится, а тут вдруг подсаживает¬
ся эта... белобрысая. Он сразу покраснел, надулся, как мышь
на крупу, и весь вечер промолчал.
—	А на катке! — воскликнул Гордей Карпыч. — Катаемся
однажды в каникулы. Вдруг приходят несколько девчонок и с
ними эта... ну, мы, конечно, вместе стали кататься, а Володька
один выходит на.беговую и начинает гонять. Круг за кругом,
круг за кругом!..
Родион кивнул и значительно посмотрел на меня:
—- Теперь понимаете, что будет, если кто-нибудь при ней
Володьку «Хвостиком» назовет?
Я согласился, что положение и в самом деле складывается
серьезное. Я понял, какой удар грозит сегодня Володиному
самолюбию. Может быть, впервые в жизни встретил человек
девушку, которая показалась ему самой лучшей, самой краси¬
вой на свете. Естественно, что и ему хочется предстать перед
ней во всем блеске своего ума, талантов и целой кучи других
достоинств, предстать перед ней лицом значительным, окру¬
женным всеобщим уважением.
Не было сомнения, что, готовя свою роль, Володя думал
о той, которая будет смотреть на него из зрительного зала. Ду¬
мал и мечтал об успехе. А успех, как показали репетиции, ожи¬
дался немалый.
Промотавшийся купец Любим Торцов — фигура, казалось
бы, очень далекая для советского школьника. Сможет ли
шестнадцатилетний юноша сыграть эту роль так, чтобы не по¬
лучилось балаганщины, так, чтобы в образе старого шута и
пьяницы зрители увидели не только смешное, но и трагиче¬
ское? Такие сомнения сильно беспокоили Игнатия Федорови¬
ча. Он поручил эту роль Володе, считая его самым серьезным
из членов кружка, и тот принялся за нее с таким жаром, что
все только диву давались.
Он штудировал труды Станиславского, он пересмотрел в
театрах и прочитал множество пьес Островского, он чуть ли
не наизусть выучил статьи Добролюбова о великом драматур-
298

Загримированные актеры, прячась между кулисами, тихонько
бормотали свои роли.

ге. Обычно вспыльчивый, нетерпеливый, Володя на репетици¬
ях смиренно выслушивал самые резкие замечания режиссера
и товарищей и без конца повторял с различными вариациями
одну и ту же реплику, один и тот же жест, находя все новые
живые черточки своего героя. Раз как-то он даже напугал
своего учителя:
*— Игнатий Федорович, а что, если мне разок напиться?
—	Как? Прости, братик... это еще к чему?
—	К тому, чтобы узнать состояние похмелья, как руки тря¬
сутся...
—	Нет, братик, ты уж не того, не перебарщивай, это уж
зря... Этак ты черт знает до чего дойдешь, — забормотал ста¬
рый педагог.
Генеральная репетиция прошла успешно. Кружковцы без
всякой зависти восторгались Володей. И вот теперь любовь и
смешное прозвище грозили испортить все дело.
*	* *
Родион снова подошел к занавесу и, заглянув в дырочку,
проделанную в нем, сразу подался назад.
—	Пришла уж. Сидит, — сказал он мрачно.
—- Где? Где сидит? — в один голос спросили Гордей с Аф-
риканом.
—	В пятом ряду. Вторая слева от прохода.
Оба купца поочередно заглянули в зал.
—	Под самым носом села, — пробормотал Африкан Кор¬
шунов.
В это время рабочие сцены притащили кресла, и Родя сно¬
ва принялся распоряжаться. Мне захотелось увидеть особу,
причинявшую актерам столько беспокойства. Я припал к глаз¬
ку, отыскал пятый ряд и тихонько присвистнул от удивления.
Я увидел круглое, нежно-розовое личико со вздернутым
носом и чуть заметными бровями, светло-русые стриженые во¬
лосы, зачесанные назад так небрежно, что над ушами свисало
по нескольку тоненьких прядок... Словом, я увидел Лидочку
Скворцову — дочку моих соседей по квартире. Маленькие ка¬
рие глазки Лидочки, обычно широко открытые, сейчас каза¬
лись узенькими черточками: она чему-то смеялась, болтая с
подругами и не подозревая, какое внимание ей уделяется на
сцене.
—	Все! Готово! — сказал помреж.—Лешка третий звонок!
Или нет!.. Погоди... Вася, на минутку!
К помрежу подошел рабочий сцены Вася — парень на го¬
лову выше Родиона и раза в полтора шире его в плечах.
—	Она в зале. Понимаешь?— тихо проговорил помреж.
300

Вася сделал испуганное лицо:
—	Ну-у!
—	Перед самой сценой расселась.
—	Вот сволочь!
—	Слушай! Вовку могут вызывать среди действия. Если
кто-нибудь крикнет... это самое... представляешь, что может
случиться? (Вася молча кивнул.) Так вот: мобилизуй наших
ребят и проведи агитацию в зале: мол, если кто-нибудь пикнет
«Хвостик»... словом, сам понимаешь. А я задержу немного тре¬
тий звонок.
—	Сделаем, — сказал Вася и деловито удалился.
Я тоже отправился в зал, который был уже битком набит.
Я поздоровался с Лидочкой; она заставила подруг потеснить¬
ся и усадила меня рядом с собой. Разговаривая с ней, я на¬
блюдал за тем, как выполняются указания помрежа.
Человек двенадцать таких же здоровенных, как и Вася, ре¬
бят пробирались между рядами в разных концах зала, оста¬
навливались над мальчишками, которые сидели кучками от¬
дельно от девочек, и что-то говорили им. Как видно, настав¬
ления звучали довольно внушительно, потому что мальчишки
тут же начинали дружно и усердно кивать головами. Потом эти
богатыри расселись там, где наблюдались наибольшие скопле¬
ния мелкоты.
Прозвенел третий звонок. Занавес дернулся, заколыхался,
я услышал приглушенный голос Родиона: «Не туда тянешь, не
ту веревку!» Занавес снова дернулся, и полотнища его рывка¬
ми расползлись в разные стороны.
Зрители увидели Пелагею Егоровну и Арину, сетующих на
то, что приходится отдавать Любовь Гордеевну за старика
Коршунова. Затем начался разговор Пелагеи Егоровны с Ми¬
тей, потерявшим надежду на счастье.
Это был хороший любительский спектакль. Исполнители
играли без суфлера, не сбиваясь, не нарушая мизансцен, и иг¬
рали искренне. Зрители слушали внимательно, явно сочув¬
ствуя двум влюбленным. В сцене прощания Мити с Любовью
Гордеевной девочки шумно вздыхали, а сцена, где Коршунов
внушает своей невесте, как хорошо быть замужем за стариком,
вызвала легкий шепот:
—	Ой, какой противный!
—	Ну и гадина!
Но вот появился Любим Торцов, и в зале пронесся шепот
восторженного удивления. Все зрители, за исключением гос¬
тей, конечно, знали, кто кого играет в этом спектакле. И как
ни хорошо играли кружковцы, все же под гримом Пела¬
геи Егоровны ребята легко узнавали девятиклассницу Соню
Клочкову, а в бедном приказчике Мите — лучшего школьного
ЗОН

волейболиста Митю Чумова. А вот Володя Иванов как будто
совсем исчез.
Хороший был грим: парик с жалкими седыми вихорками,
не менее жалкая бороденка, красноватый нос и землистого
цвета щеки... Хорош был и костюм: халат — не халат, ши¬
нель— не шинель, куцые и узкие брючки да стоптанные опор¬
ки. Однако не в костюме и не в гриме было дело. В походке,
в которой чувствовалась едва уловимая нетвердость, в шутов¬
ских, размашистых жестах, за которыми вместе с тем ощуща¬
лась слабость, в голосе, вызывающем и одновременно
старчески дребезжащем, так много было убедительного,
подлинного, что; зал весело зааплодировал, засмеялся.
Однако смех скоро утих. Начался словесный поединок Лю¬
бима Карпыча с Коршуновым. И вот что мне понравилось.
В этой сцене старый озорник сыплет прибаутками, кривляется;
будь у Володи чуточку помень-ше такта, зрители продолжали
бы потешаться над Любимом. Но чем дальше шла сцена, тем
серьезнее звучали прибаутки Торцова, тем меньше смеялись
зрители, тем большей симпатией они проникались к полупья¬
ному горемыке, изобличавшему сластолюбивого богача.
—	Послушайте, люди добрые! Обижают Любима Торцова,
гонят его. А чем он не гость? За что меня гонят? Я не чисто
одет, так у меня на совести чисто. Я не Коршунов: я бедных
не грабил, чужого веку не заедал...
Зал притих. Я покосился на Лидочку. Она застыла, подав¬
шись вперед, вцепившись руками в коленки, и глаза ее были
широко открыты. Когда же «озорник» воскликнул: «Вот те¬
перь я сам пойду! Шире дорогу — Любим Торцов идет!» —
зрители захлопали так дружно, что на меня с потолка соринки
посыпались.
Это был немалый успех Володи, но настоящий триумф ока¬
зался впереди. Поссорившись с Коршуновым, Гордей Карпыч
назло богачу решил отдать дочку за бедняка Митю, но потом
снова заартачился. На сцене опять появился Любим Торцов.
—	Брат, — произнес он, опустившись на колени,—отдай
Любушку за Митю— он мне угол даст. Назябся уж я, наголо¬
дался.
Эти слова были сказаны таким тоном, что весь зал оцепе¬
нел.
—	Лета мои прошли, — чуть слышно, в мертвой тишине
продолжал Любим Торцов, — тяжело уж мне паясничать на
морозе-то из-за куска хлеба; хоть под старость-то да честно
пожить.
Я услышал, как кто-то хлюпает носом. Это была Лидочка.
Она не отрываясь смотрела на сцену, крутила пуговку возле
воротника и часто моргала.
302

Гордей Карпыч раскаялся, Любим Карпыч запел свадеб¬
ную песню, и коричневые полотнища стали судорожно рвать¬
ся друг к другу, закрывая сцену.
Зрители повскакали с мест. Артисты, взявшись за руки, вы¬
ходили раскланиваться раз, другой, третий... пятый... Наконец
они ушли с явным намерением больше не появляться, а зрите¬
ли продолжали хлопать перед закрытым занавесом.
И вдруг кто-то громко выкрикнул:
—	Любима Торцова!
—	Торцова! Любима-а! — подхватил сразу весь зал.
—	Любима-а! — звонким, высоким голосом закричала Ли¬
дочка.
Кто-то вытолкнул на просцениум Володю, и началась та¬
кая овация, какой, наверно, не было за все существование
кружка. Часть зрителей вышла в проход, другие подошли
вплотную к сцене, третьи стали на скамьи — и все хлопали и
кричали, кричали и хлопали.
И вдруг среди грохота аплодисментов и приветственных
криков я услышал, как какой-то мальчишка в конце зала
истошно орет:
—	Хвости-ик! Браво, Хвости-ик!
Я не успел ужаснуться, как «Хвостик» крикнули справа,
потом слева от меня, а через минуту весь зал надрывался что
было сил:
—	Браво-о! Хвостик, браво-о! Браво, Хвостик! Хвостик,
би-ис!
Любима Торцова передернуло. Взгляд у него стал каким-
то диковатым. Но он сдержался, неуклюже поклонился и
встретился глазами с Лидочкой.
Приподнявшись на цыпочки, она смотрела на Торцова, изо
всех сил колотила в ладоши, и лицо ее сияло восторгом и бла¬
годарностью.
—	Хвости-и-ик! Хвости-и-ик! — визжала она так, что у ме¬
ня звенело в ушах. — Браво, Хвости-и-ик!
Лишь после того как зрители несколько утихли, я расслы¬
шал звук двух-трех подзатыльников, полученных младшими
поклонниками Володиного таланта от поклонников старших.
Зрители повалили к выходу. Мне хотелось пробраться в
артистическую и узнать, как чувствует себя Володя, но туда
набилось столько поздравителей, что я отказался от этого
предприятия.
Из зала быстро вынесли скамьи, на сцене водрузили ра¬
диолу. Зазвучал вальс. Сначала танцевали одни девушки, а
кавалеры угрюмо подпирали стенки. Потом какой-то отчаян¬
ный десятиклассник пригласил одну из школьниц и стал валь¬
сировать, глядя на потолок, на стены, но только не на свою
303

даму. За десятиклассником осмелели другие кавалеры, и за¬
вязался бал. Лидочка не танцевала. Стоя у окна, она болтала
о чем-то со своей подругой.
Я ждал появления Володи и очень боялся, что он после се¬
годняшней овации сразу уйдет домой. Но он скоро появился
в зале. Стройный, одетый в новый темно-синий костюм, он
вошел, приглаживая свои волнистые волосы, сразу отвернул¬
ся от Лидочки, как только отыскал ее глазами, и, приняв не¬
брежную позу, стал смотреть на танцующих.
Я подошел к нему:
—	Володя, можно вас на минуту?
—	Пожалуйста!..
Я взял его под руку и повел к Лидочке. И чем больше он
убеждался, что мы направляемся именно к ней, тем больше
каменело его лицо и краснели уши.
“ Позвольте вас познакомить. Это дочка моего приятеля.
Лидочка Скворцова, а это...
Я вдруг запнулся, чувствуя, что попал в сложное положе¬
ние: отрекомендовать Володю просто Володей Ивановым? То¬
гда как Лидочка догадается, что перед ней именно тот чело¬
век, чья игра пленила ее сердце? Сказать, что это тот самый
Володя, который играл Любима Торцова и которого она так
усердно вызывала? Но тогда...
Как видно, те же самые мысли пронеслись в голове у Во¬
лоди. Секунд пять он стоял неподвижно, как столб. Потом
вдруг сдвинул брови над носом с горбинкой, слегка поклонил¬
ся и, сурово глядя на Лидочку, пожал ей руку.
—	Хвостик, — отрекомендовался он негромко, но отчет¬
ливо.
И я заметил, как Лидочка радостно вскинула ресницы и
зарделась, услышав столь громкое имя.

ГАДЮКА
Мимо окна вагона проплыл одинокий фонарь. Поезд оста¬
новился. На платформе послышались торопливые голоса:
—	Ну, в час добрый! Смотри из окна не высовывайся!
—	Не буду, бабушка.
—	Как приедешь, обязательно телеграмму!.. Боря, слы¬
шишь? Мыслимое ли дело такую пакость везти!
Поезд тронулся.
—	До свиданья, бабушка!
—	Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман...
Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил:
—	Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря.
Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет две¬
надцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво
на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке
он держал бельевую корзину, в другой — веревочную сумку с
большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону
медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоя¬
нии от себя и не спуская с нее глаз.
Вагон был полон. Кое-кто из пассажиров забрался даже
1 | Библиотека пионера, том XI
305

на верхние полки. Дойдя до середины вагона, Боря остано¬
вился.
—	Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь,
с краешку, — сказал старичок в панаме.
—	Спасибо! — невнятно проговорил Боря и сел, предвари¬
тельно засунув свой багаж под лавку.
Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое вре¬
мя он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко ды¬
ша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и дол¬
го рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом не¬
громко сказал:' «Тут», убрал сумку и снова уселся.
Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нару¬
шалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным
храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому
незаметным звукам примешивался странный непрерывный шо¬
рох, который явно исходил из-под лавки.
Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой
портфель и обратился к Боре:
—	В Москву едем, молодой человек?
Боря кивнул.
—	На даче были?
—	В деревне. У бабушки.
—	Так, так!.. В деревне. Это хорошо. — Старичок немного
помолчал.—Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-
то у вас вон какой, не по росту.
—	Корзина? Нет, она легкая. — Боря нагнулся зачем-то,
потрогал корзину и добавил вскользь: — В ней одни только
земноводные.
—	Как?
—	Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая со¬
всем.
На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабо¬
чий с темными усами пробасил:
—	Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся?
—	Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи...
—	Бррр, какая мерзость! — сказала пассажирка в углу.
Старичок побарабанил пальцами по портфелю:
—	Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так ска¬
зать...
—	Террариум для школы делаем. Двое наших ребят са¬
мый террариум строят, а я ловлю.
—	Чего делают? — спросила пожилая колхозница, лежав¬
шая на второй полке.
—	Террариум',— пояснил старичок, — это, знаете, такой
ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех
этих...
306

—	Гадов-то этих?
—	Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся,
выражаясь научным языком. — Старичок снова обратился к
Боре: — И... и много, значит, у вас этих земноводных?
Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке:
—	Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек
одиннадцать.
—	Ужас какой! — донеслось из темного угла.
Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела
вниз на Борю:
—	И всех в школу повезешь?
—	Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сме¬
няем в соседней школе.
—	Ужотко попадет тебе от учителей...
Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся:
—	«Попадет»! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо
скажут.
—	Раз для ученья, стало быть, не попадет, — согласился
усатый рабочий.
Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего
отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановил¬
ся в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две
девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий
лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре,
как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживлен¬
нее, уже не дожидаясь расспросов:
—	Вы знаете, какую мы пользу школе приносим... Один уж
в зоомагазине семьдесят пять копеек стоит, да еще попробуй
достань! А лягушки... Пусть хотя бы по тридцать копеек штука,
вот и три тридцать... А самый террариум!.. Если такой в мага¬
зине купить, рублей пятьдесят обойдется. А вы говорите «по¬
падет»!
Пассажиры смеялись, кивали головами.
—	Молодцы!
—	А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят.
—	И долго ты их ловил? — спросил лейтенант.
—	Две недели целых. Утром позавтракаю — и сразу на
охоту. Приду домой, пообедаю — и опять ловить, до самого ве¬
чера. — Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться
ею. — С лягушками и жабами еще ничего... и ящерицы часто
попадаются, а вот с ужами... Я раз увидел одного, бросился к
нему, а он — в пруд, а я не удержался — и тоже в пруд. Ду¬
маете, не опасно?
—	Опасно, конечно, — согласился лейтенант.
Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из
всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря
307

говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слы¬
шались приглушенный смех и негромкие голоса:
—	Занятный какой мальчонка!
—	Маленький, а какой сознательный!
—	Н-нда-с!—заметил старичок в панаме. — Общественно
полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было.
Не было таких детей!
—	Я еще больше наловил бы, если бы не бабушка, — ска¬
зал Боря.’—Она их до смерти боится.
—	Бедная твоя бабушка!
—	Я и так ей ничего про гадюку не сказал.
—	Про кого?
—	Про гадюку. Я ее четыре часа выслеживал. Она под
камень ушла, а я ее ждал. Потом она вылезла, я ее защемил...
—	Стало быть, и гадюку везешь? — перебил его рабочий.
—	Ага! Она у меня в банке, отдельно. — Боря махнул ру¬
кой под скамью.
—	Этого еще недоставало! — простонала пассажирка в
темном углу.
Слушатели несколько притихли. Лица их стали серьезнее.
Только лейтенант продолжал улыбаться.
—	А может, это и не гадюка? — спросил он.
—	«Не гадюка»! — возмутился Боря.—А что же тогда, по-
вашему?
—	Еще один уж.
—	Думаете, я ужа отличить не могу?
—	А ну покажи!
—	Да оставьте! — заговорили кругом. — Ну ее!
—	Пусть, пусть покажет. Интересно.
—	Ну что там интересного! Смотреть противно!
—	А вы не смотрите.
Боря вытащил из-под лавки сумку и опустился перед ней
на корточки. Стоявшие в проходе расступились, сидевшие на
скамьях приподнялись со своих мест и вытянули шеи, глядя на
зеленую банку.
—	Сорок лет прожил, а гадюку от ужа не сумею отли¬
чить,— сказал гражданин в пенсне.
Вот! — наставительно отозвался старичок. — А будь у
вас в школе террариум, тогда смогли бы.
—	Уж возле головы пятнышки такие желтые имеет, — ска¬
зал Боря, заглядывая сбоку внутрь банки. =—А у гадюки таких
пятнышек...—Он вдруг умолк. Лицо его приняло сосредоточен¬
ное выражение. — У гадюки... у гадюки таких пятнышек...—
Он опять не договорил и посмотрел на банку с другой стороны.
Потом заглянул под лавку. Потом медленно обвел глазами
пол вокруг себя.
308

—	Что, нету? — спросил кто-то.
Боря поднялся. Держась руками за колени, он все еще
смотрел на банку.
—	Я... я совсем недавно ее проверял... Тут была...
Пассажиры безмолвствовали. Боря опять заглянул под
скамью:
—	Тряпочка развязалась. Я ее очень крепко завязал, а
она... видите?
Тряпочка никого не интересовала. Все опасливо смотрели
на пол и переступали с ноги на ногу.
—	Черт знает что! — процедил сквозь зубы гражданин в
пенсне. — Выходит, что она здесь где-то ползает.
—	Н-нда! История!..
—	Ужалит еще в тесноте!
Пожилая колхозница села на полке и уставилась на Борю:
—	Что же ты со мной сделал! Милый! Мне сходить через
три остановки, а у меня вещи под лавкой. Как я теперь за ни¬
ми полезу?
Боря не ответил. Уши его окрасились в темно-красный цвет,
на физиономии выступили капельки пота. Он то нагибался и
заглядывал под скамью, то стоял, опустив руки, машинально
постукивая себя пальцами по бедрам.
—	Доигрались! Маленькие! — воскликнула пассажирка в
темном углу.
—	Тетя Маша! А, теть Маш! —крикнула одна из девушек.
—	Ну? — донеслось с конца вагона.
—	Поаккуратней там. Гадюка под лавками ползает.
—	Что-о? Какая гадюка?
В вагоне стало очень шумно. Девушка-проводник вышла
из служебного отделения, сонно поморгала глазами и вдруг
широко раскрыла их. Двое парней-ремесленников подсажива¬
ли на вторую полку опрятную старушку:
—	Давай, давай, бабуся, эвакуируйся!
На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было
много свободных мест, зато с каждой третьей полки свешива¬
лось по нескольку пар женских ног. Пассажиры, оставшиеся
внизу, сидели, поставив каблуки на противоположные скамьи.
В проходе топталось несколько мужчин, освещая пол карман¬
ными фонарями и спичками.
Проводница пошла вдоль вагона, заглядывая в каждое
купе:
—	В чем дело? Что тут такое у вас?
Никто ей не ответил. Со всех сторон слышались десятки
голосов, и возмущенных и смеющихся:
—	Из-за какого-то мальчишки людям беспокойства сколь¬
ко!
309

—	Миша! Миша, проснись, гадюка у нас!
-- А? Какая станция?
Внезапно раздался истошный женский визг. Мгновенно во¬
царилась тишина, и в этой тишине откуда-то сверху прозвучал
ласковый украинский говорок:
—	Та не бойтесь! Це мш ремешек на вас упал.
Боря так виновато помаргивал светлыми ресницами, что
проводница уставилась на него и сразу спросила:
—	Ну?.. Чего ты здесь натворил?
—	Тряпочка развязалась... Я ее завязал тряпочкой, а она...
—	Интересно, какой это педагог заставляет учеников во¬
зить ядовитых змей! — сказал гражданин в пенсне.
—	Меня никто не заставлял... — пролепетал Боря. — Я... я
сам придумал, чтобы ее привезти.
—	Инициативу проявил, — усмехнулся лейтенант.
Проводница поняла все.
—	«Сам, сам»! — закричала она плачущим голосом.—Лезь
вот теперь под лавку и лови! Как хочешь, так и лови! Я за
тебя, что ли, полезу? Лезь, говорю!
Боря опустился на четвереньки и полез под лавку. Провод¬
ница ухватилась за его ботинок и закричала громче прежнего:
—	Ты что? С ума сошел? Вылезай! Вылезай, тебе гово¬
рят!
Боря всхлипнул под лавкой и слегка дернул ногой:
—	Сам... сам. упустил... сам и... найду.
:— Довольно, друг, не дури, — сказал лейтенант, извлекая
охотника из-под лавки.
Проводница постояла, повертела в растерянности головой
и направилась к выходу:
—	Пойду старшему доложу.
Она долго не возвращалась. Пассажиры устали волновать¬
ся. Голоса звучали реже, спокойнее. Лейтенант, двое ремеслен¬
ников и еще несколько человек продолжали искать гадюку,
осторожно выдвигая из-под сидений чемоданы и мешки.
Остальные изредка справлялись о том, как идут у них дела,
и беседовали о ядовитых змеях вообще.
—	Что вы мне рассказываете о кобрах! Кобры на юге жи¬
вут.
—	...перевязать потуже руку, высосать кровь, потом при¬
жечь каленым железом.
—	Спасибо вам! «Каленым железом»!
Пожилая колхозница сетовала, ни к кому не обращаясь:
—	Нешто я теперь за ними полезу!.. В сорок четвертом
мою свояченицу такая укусила. Две недели в больнице мая¬
лась.
Старичок в панаме сидел уже на третьей полке.
310

На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было много
свободных мест.

—	Дешево отделалась ваша свояченица. Укус гадюки бы¬
вает смертелен, — хладнокровно отозвался он.
—	Есть! Тут она! — вскрикнул вдруг один из ремесленни¬
ков.
Казалось, сам вагон облегченно вздохнул и веселее засту¬
чал колесами.
—	Нашли?
—	Где «тут»?
—	Бейте ее скорей!
Присевшего на корточки ремесленника окружило несколь¬
ко человек. Толкаясь, мешая друг другу, они заглядывали под
боковое место, куда лейтенант светил фонариком.
—	Под лавкой, говорите? — спрашивали их пассажиры.
—	Ага! В самый угол заползла.
—	Как же ее достать?
—	Трудненько!
—	Ну, что вы стоите? Уйдет!
Явился старший и с ним девушка-проводник. Старший на¬
гнулся и, не отрывая глаз от темного угла под лавкой, пома¬
хал проводнице отведенной в сторону рукой:
—	Кочережку!.. Кочережку! Кочережку неси!
Проводница ушла. Вагон притих в ожидании развязки.
Старичок в панаме, сидя на третьей полке, вынул часы:
—	Через сорок минут Москва. Незаметно время прошло.
Благодаря... гм... благодаря молодому человеку.
Кое-кто засмеялся. Все собравшиеся вокруг ремесленника
посмотрели на Борю, словно только сейчас вспомнили о нем.
Он стоял в сторонке, печальный, усталый, и медленно тер друг
о дружку испачканные ладони.
—	Что, друг, пропали твои труды? — сказал лейтенант. —■
Охотился, охотился, бабушку вконец допек, а сейчас этот дядя
возьмет да и ухлопает кочергой твое наглядное пособие.
Боря поднял ладонь к самому носу и стал соскребать с нее
грязь указательным пальцем.
—	Жалко, охотник, а? — спросил ремесленник.
—	Думаете, нет! — прошептал Боря.
Пассажиры помолчали.
—	Похоже, и правда нехорошо выходит, — пробасил вдруг
усатый рабочий. Он спокойно сидел на своем месте и курил,
заложив ногу за ногу, глядя на носок испачканного глиной са¬
пога.
—	Что — нехорошо?—обернулся старший.
Не для баловства малый ее везет. Убивать-то вроде как
и неудобно.
—	А что с ней прикажете делать? — спросил гражданин в
пенсне.
312

—	Поймать! «Что делать»! — ответил ремесленник. — Пой¬
мать и отдать охотнику.
Вошла проводница с кочергой. Вид у нее был воинствен¬
ный.
—	Тут еще? Не ушла? Посветите кто-нибудь.
Лейтенант осторожно взял у нее кочергу:
—	Товарищи, может, не будем, а? Помилуем гадюку?.. По*
смотрите на мальчонку: ведь работал человек, трудился!
Озадаченные пассажиры молчали. Старший воззрился на
лейтенанта и покраснел:
—	Вам смех, товарищ, а нашего брата могут привлечь,
если с пассажиром что случится!
—	А убьете гадюку, вас, папаша, за другое привлекут,—
серьезно сказал ремесленник.
—	«Привлекут»... — протянула проводница. — За что это
такое привлекут?
—	За порчу школьного имущества, вот за что.
Кругом дружно захохотали, потом заспорили. Одни гово¬
рили, что в школе все равно не станут держать гадюку; дру¬
гие утверждали, что держат, но под особым надзором учителя
биологии; третьи соглашались со вторыми, но считали опас¬
ным отдавать гадюку Боре: вдруг он снова выпустит ее в трам¬
вае или в метро!
—	Не выпущу я! Вот честное пионерское, не выпущу! —
сказал Боря, глядя на взрослых такими глазами, что даже по¬
жилая колхозница умилилась.
—	Да не выпустит он! — затянула она жалостливо. — Чай,
теперь ученый! Ведь тоже сочувствие надо иметь: другие ре¬
бятишки в каникулы бегают да резвятся, а он со своими гада¬
ми две недели мытарился.
—	Н-да! Так сказать, уважение к чужому труду, — произ¬
нес старичок в панаме.
Гражданин в пенсне поднял голову:
—	Вы там философствуете... А проводили бы ребенка до
дому с его змеей?
—	Я? Гм!.. Собственно...
Лейтенант махнул рукой:
—	Ну ладно! Я провожу... Где живешь?
—	На улице Чернышевского живу.
—	Провожу. Скажи спасибо! Крюк из-за тебя делаю.
—	Ну как, охотники, убили? — спросил кто-то с другого
конца вагона.
—	Нет. Помиловали, — ответил ремесленник.
Старший сурово обвел глазами «охотников»:
—	Дети малые! — Он обернулся к проводнице: — Совок не¬
си. Совок под нее подсунем, а кочережкой прижмем. Неси!
313

— Дети малые! — повторила, удаляясь, проводница.
Через десять минут гадюка лежала в банке, а банка, на
этот раз очень солидно закрытая, стояла на коленях у лейте¬
нанта, Рядом с лейтенантом сидел Боря, молчаливый и сияю¬
щий.
До самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои уче¬
нические годы, и в вагоне было очень весело..

Р. ПОГОДИН
РАССКАЗЫ
о
ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЯХ
И
ХОРОШЕЙ ПОГОДЕ

ТИШИНА
Дом стоял на отшибе, у самого леса. Домишко маленький,
без крыльца. Стены срублены из толстых, серых от времени
бревен. Из пазов торчал голубоватый мох. На земле у дверей
дубовая плаха. Она тоже старая. В ее трещинах проросли ку¬
сточки мать-и-мачехи. В домике одна комната. Если загоро¬
дить ее мебелью, она покажется не больше спичечного короб¬
ка. А сейчас хорошо — комната пустая. Только в углу лежат
друг на друге два жарко-красных матраца.
Кирилл и Анатолий всю зиму мечтали пожить в тиши,
на природе. Слушать, как растет трава, как дождевые чер¬
вяки сверлят землю, как трутся друг о друга солнечные
лучи.
*— Тишина, — сказал Анатолий.
—	Благодать, — сказал Кирилл.—Для ушей здесь курорт...
В пяти шагах от домишки лес: ели, сосны, березы. Просто¬
душный родник выбивался из-под земли. Выбалтывал шепо¬
том подземные тайны и тут же прятался в междутравье, оглу¬
шенный тишиной, ослепленный солнцем.
317

Кирилл—художник. Он привез с собой краски, холсты и кар¬
тоны. Анатолий — археолог. У него чемодан толстых и тонких
научных книжек. Вот и весь багаж, если не считать рюкзака,
набитого съестными припасами.
Кирилл и Анатолий бродили вокруг дома, жевали траву —
все дачники жуют траву, — мочили волосы родниковой водой,
лежали под деревьями.
Тишина вокруг была мягкая, ласковая; она будто гладила
по ушам теплой пуховкой.
Анатолий поднял руку, сжал пальцы в кулак, словно пой¬
мал мотылька, и поднес кулак к уху Кирилла.
—	Слышишь?
—	А что?..
—	Тишина. Ее даже в руку взять можно.—Анатолий улыб¬
нулся и разжал кулак.
—	Я есть хочу, — сказал Кирилл. Он подумал, поглядел на
старые бревна, на крышу из черной дранки.— Слушай, в на¬
шем доме чего-то недостает.
—	Чего?
—	Пойдем посмотрим...
Они вошли в дом. Теплые половицы блестели, словно зали¬
тые лаком. Толстый шмель кружился вокруг рюкзака.
—	Знаю, — сказал Кирилл. — У нас нету печки.
Анатолий лег прямо на пол, сощурился под очками, набрал
воздуха в грудь. Грудь у него плоская, бледная и вся в ребрах,
будто две стиральные доски, поставленные шалашом.
—	Проживем без печки. Подумаешь, горе какое!
—	А где мы будем кашу варить?
—	А мы не будем кашу варить. Давай питаться всухо¬
мятку.
—	Нельзя. У меня желудок... — ответил Кирилл.
—	Тогда давай сложим очаг во дворе. Из громадных кам¬
ней.— Анатолий воодушевился, вытащил из рюкзака пачку пе¬
ченья.—Очаг—основа культуры. Начало цивилизации. Очаг—
это центр всего... — Когда в пачке не осталось ни одной пече-
нины, Анатолий вздохнул с сожалением.— Давай всухомятку?
Не надо жилище портить.
—	Дом без печки — сарай, — упрямо сказал художник.
Анатолий опять набрал полную грудь лесного воздуха, по¬
тряс головой:
—	Воздух здесь какой...
—	Ага, — согласился Кирилл. — Пойдем к председателю;
пусть нам поставят печку.
Они пошли в деревню — мимо желтой пшеницы, по остров¬
кам гусиной травы, мимо васильков и ромашек. Ласточки на
телеграфных проводах смешно трясли хвостиками. Наверно,
318

их ноги щипало током, но они терпели, потому что лень летать
в такую жару.
В деревне тоже было тихо. Все в полях, на работе. Только
в окошке конторы, как в репродукторе, клокотал и хрипел
председательский голос:
—	Обойдетесь. Здесь один трактор. Силос уминает.
Председатель помахал гостям телефонной трубкой.
—	Плату принесли? Заходите.
У небольшого стола, заваленного накладными, актами,
сводками, сидела девушка. Она плавно гоняла на счетах кос¬
тяшки.
—	Понравился домик? Отдыхайте... Хибара для хозяйства
негодная, я ее для туристов оборудовал. Сима, прими у това¬
рищей плату за помещение.
Девушка отодвинула счеты.
—	У нас нет печки, — сказал Кирилл.
—	Чего?
—	Печки у нас нет.
Председатель вытер шею платком. Девушка обмахнулась
листочком. Они будто не поняли, о чем идет речь.
—	Жара, — сказал председатель.
—	Все равно, — сказал Кирилл. — Плату берете, а дом без
печки — это сарай. На чем мы будем пищу варить?
Председатель страдальчески сморщился:
—	Какая тут пища! Тошнит от жары.
—	У меня язва, — сказал Кирилл,— мне горячая пища
нужна.
Грохнув, распахнулась дверь. Плечистый детина втащил в
контору мальчишку.
Девушка-счетовод быстро поправила шестимесячные куд¬
ряшки, подперла пухлую щечку указательным пальцем.
Детина тряс мальчишку с охотничьим рвением.
—	Во! — рокотал он. — Попался!
—	Чего тащишь?! — кричал мальчишка.
Контора заполнилась их голосами. Сразу стало веселее и
прохладнее.
Парень толкнул мальчишку на табурет.
— Чума! Пятый раз с трактора сгоняю...
— Потише. За версту слышно, как орешь, — огрызнулся
мальчишка, заправляя майку под трусики.
—	Зачем на трактор полез?! — снова загремел парень. Го¬
лос у него, как лавина: услышишь такой голос — прыгай в сто¬
рону. Но мальчишка не дрогнул.
—	Сам только и знаешь возле доярок ходить. А трактор
простаивает.
Девушка-счетовод дернула счеты к себе. Костяшки заскака¬
319

ли туда-сюда, хлестко отсчитывая рубли, тысячи и даже
миллионы.
Парень растерялся.
—	Сима, врет! — Стукнул себя пятерней в грудь. — Сима,
ей-богу, врет. Только попить отошел.
Мальчишка скривил рот влево, глаза скосил вправо. Лицо
у него стало похоже на штопор.
—	Попить, — хмыкнул он. — За это время, сколько ты воз¬
ле доярок ходил, три бидона молока выпить можно.
Костяшки на счетах заскакали с электрическим треском.
—	Сима, врет!!! — взревел парень.
Девушка медленно подняла голову. Лицо у нее было над¬
менным; она даже не посмотрела на парня.
—	Сводки в район посылать? — спросила она.
—	Эх, — сказал председатель, — скорее бы, Ваня, тебя в
армию взяли. Иди силос уминай. Как еще узнаю, что трактор
простаивает, в прицепщики переведу.
—	Я что, я только попять... — Парень показал мальчишке
кулак величиной с капустный кочан.
Мальчишка бесстрашно ловел плечом.
—	Я тебя сюда не тащил. Клавка тебя с фермы выгнала,
так на мне хочешь злость сбить.
Счеты взорвались пулеметным боем. Парень махнул рукой
и выскочил из конторы.
Председатель подошел к мальчишке, защемил его ухо меж
пальцев. Мальчишка поднял на него глаза, сказал морщась;
320

—	Не нужно при посторон¬
них.
Председатель сунул руку в
карман.
—	Ладно. Я в поле тороп
люсь. Передай отцу от моего
имени: пусть он тебе углей го¬
рячих подсыплет в штаны.
—	Ас печкой-то?—спросил
Кирилл. — С печкой-то как?
—	Никак, — сказал предсе¬
датель; он распахнул дверь.
На краю деревни стояли но¬
венькие, обшитые тесом дома.
Шиферные крыши на них в
красную и белую клетку
—	Все без печек. Люди в
деревню прибывают. А печник
один.
Печника в райцентр переманили, халтурить, — сказала
девушка-счетовод. — Вчерась уехал.
—	Я ему уши к бровям пришью! — Председатель яростно
грохнул ладошкой по шкафу, потом повернулся к Кириллу: —
Мы вам мебель дадим. Табуретку...
*	* *
Чай приятели вскипятили на костре, послушали, как засы¬
пает лес, и сами уснули на душистых матрацах из жарко-крас¬
ного ситца.
Утром Анатолий открыл глаза первым. На табуретке, по¬
среди комнаты, сидел вчерашний мальчишка, листал книгу и
дергал время от времени облупленным носом. На одной ноге
у него была калоша, привязанная веревочкой; другая нога бо¬
сая. Между пальцев застряла соломина.
—	Очень приятно, — сказал Анатолий. — Ты вломился в
чужое жилище без стука. Ты варяг.
Мальчишка поднялся, аккуратно закрыл книгу.
—	Здравствуйте. Вы хотели сложить печку?
—	Мы и сейчас хотим, — оживился Кирилл. Этот печ¬
ник— твой отец, что ли? Он приехал?
Мальчишка глянул на художника с сожалением, извлек из-
за пазухи веревочку и молча принялся обмерять дом.
—	Хороша кубатура. По такой кубатуре русскую печку
вполне подходяще.
321

—	Нельзя ли поменьше? — угрюмо спросил Анатолий.
—	Можно. Вам какую?
—	А какие бывают?
Мальчишка посвистел дупловатым зубом и принялся пере¬
числять:
—	Русские бывают, хлебы печь. Голландки бывают — это
для тепла. Буржуйки бывают, они для фасона больше... Вре¬
мянки еще.
Анатолий перебил его, направляясь к дверям:
—	Нам нужно такую, чтобы кашу варить. Мой товарищ
поесть мастер.
—	Для каши самое подходящее — плита.
Плита не понравилась Кириллу.
—	Нет. Мы здесь будем до осени. Осенью ночи холодные.
А мой товарищ, сам видишь, тощий, холода не переносит.
У него сразу насморк. Нам что-нибудь такое соорудить, с при¬
целом.
—	Если с прицелом, тогда вам универсальная подой¬
дет,— заключил мальчишка. Он опять вытащил веревоч¬
ку, но на этот раз обмерил пол и начертил посреди комнаты
крест.
—	Здесь ставить будем... А может, вам русскую лучше, что¬
бы хлеб печь? Может, вам осенью хлеб понадобится?
—	Зачем? Хлеб в магазине купить можно.
Мальчишка почесал вихрастый затылок.
—	Как ваше желание будет. Я подумал — может,
вы своего хлеба захотите. Если бы магазин у бабки
Татьяны хлеб брал, тогда бы другое дело. У бабки Татьяны
хлеб вкусный. А сейчас в магазине только эртээсовские
берут.
За дверью загремело. С порога покатились ржавые ведра.
—	Чего ты здесь наставил?! — кричал Анатолий.
—	Ведра. Глину носить и песок, — невозмутимо ответил
мальчишка. — Сейчас за глиной пойдете.
Анатолий вошел в комнату, надел очки.
—	Как это пойдете? А ты?
—	У меня других делов много... Подсобную работу завсе¬
гда хозяева делают. Иначе мы за неделю не управимся.
Мальчишка привел их к реке, к высокой песчаной осыпи.
—	Здесь песок брать будете, — сказал он. — Еще глину по¬
кажу.
Он пошел дальше вдоль берега. Анатолий попробовал воду
в речке.
—	Мы сюда отдыхать приехали?
—	А что? — ухмыльнулся Кирилл. — Тебе тяжело, — хо¬
чешь я твои ведра понесу?
322

Анатолий громыхнул ведрами и побежал догонять маль¬
чишку.
Мальчишка остановился в кустах в низинке. Кусты опусти¬
ли в реку свои тонкие ветки. Они будто пили и не могли на¬
питься. Осока шелестела под ногами, сухая и острая. Маль-
чишкины ноги покрылись белыми черточками. У Кирилла и
Анатолия ноги были бледные, не загорелые. И от этого стано¬
вилось тоскливо.
—	В нашей деревне гончары жили, — говорил мальчишка
не торопясь, с достоинством. — Горшки возили на ярманку.
У нас глина звонкая. — Он остановился возле ямы, бросил в
нее лопату.
—	Тут брать будем. Потом за гравелем сходим.
—	«Ярманка, гравель», — передразнил его Анатолий, взял
лопату, стал копать, осторожно, как на археологическом рас¬
копе.
—	Зачем гравий? — спросил Кирилл, разминая в пальцах
кусочек глины.
—	Гравель для фундамента. Когда на электростанции аг¬
регат устанавливали, мы с дядей Максимом заливали фунда¬
мент. Гравель хорошо цемент укрепляет.
—	Да гравий же! — крикнул Анатолий и добавил потише,
стыдясь своего взрыва:—Ты двоечник, наверно.
Мальчишка обиженно посмотрел на него.
—	Ну, гравий. — Он насупился и сказал сердито: — Кто
так копает?.. — отобрал у Анатолия лопату, сильно и резко
вогнал ее ногой, отвалил пласт глины и шлепнул в ведро. —
Вот как нужно.
Кирилл засмеялся.
—	Ты на него не кричи. Он отдыхать приехал. Он сла¬
бый... — Кирилл показал мальчишке смешного глиняного чер¬
тика.
Мальчишка сказал:
—	Глупости, — и пошел через кусты к деревне.
Анатолий долго смотрел ему вслед.
—	Меня, археолога, он еще копать учит!
—	А что? — усмехнулся Кирилл, повертел в руках чертика
и зашвырнул в кусты.
Один раз взойти на обрыв, может, не так уж и трудно, учи¬
тывая даже полные ведра сырой глины. Второй раз тяжелее.
Третий раз...
Кирилл ставил ведра перед собой, потом, придерживаясь
за них, передвигал ноги. Он добрался уже почти до верха. На
самой вершине — сосна. Песок из-под ее корней давно выполз.
Сосна раскинула ветки в сторону. Она словно знала, что рано
или поздно ей придется .лететь с крутизны к речке. Кирилл
323

сделал еще один шаг. Песок пополз из-под его ног. Кирилл
выпустил ведра и уцепился за корни сосны.
—	Берегись! — закричал он Анатолию.
Где тут беречься, если ноги по колено в песке, если они
дрожат вдобавок. Ведра пролетели кувырком мимо Анатолия,
выбили у него из рук его собственные ведра и остановились у
самой реки.
Четыре ведра лежали внизу под обрывом. В каждом по
пуду.
Анатолий подполз к Кириллу, сел рядом с ним.
—	Давай удерем, а? Плюнем на все и удерем в леса...
—	Мне нельзя, у меня язва, — печально ответил Ки¬
рилл.
Они приспособились носить ведра на палке. Повесят ведра
на шест, шест взгромоздят на плечи. Это не легче, да и качает
из стороны в сторону.
Куча глины и куча песка росли перед домом. Росли они
медленно. Десять раз пришлось ходить к реке.
Когда они возвращались с последней ношей, кто-то крик¬
нул почти над самыми их головами:
—	Тпру!..
Кирилл и Анатолий остановились.
—	Это уж слишком, — сказал Анатолий. — Заставляет ра¬
ботать, и еще издевается.
—	Тпру! — снова раздался сердитый окрик.
Из-за кустов выехал маль¬
чишка. Он стоял в телеге, напо¬
минавшей ящик, и кричал на
буланую лошаденку. Лошаден¬
ка тянулась к траве, обрывала
листья с кустов, как капризная
гостья, которой не хочется ни¬
чего и хочется попробовать все,
что есть на столе.
—	Садитесь, поехали,—ска¬
зал мальчишка. — А ну не ба¬
луй!
—	Куда еще?
—	Садитесь, садитесь. Мне
лошадь ненадолго выписали.
Подвода тряслась по доро¬
ге. Мальчишка деловито по¬
крикивал на бойкую лошаден¬
ку. Кирилл и Анатолий сидели,
вцепившись в высокие грядки
телеги.
324

Тяжелая пыль плескалась под лошадиными копытами, рас¬
текалась от колес волнами.
—	Давай, Толя, отдыхай. Какое небо над головой и цве¬
точки!..
Анатолий хотел ответить насчет неба, но тут телегу трях¬
нуло, и он ткнулся головой в спину вознице.
Мальчишка остановил лошадь.
Вокруг поля, перелески. На высоком бугре развалины ста¬
ринной церкви. Церковная маковка валялась рядом. Она на¬
поминала остов корабля, выброшенного бурей на мель.
—	Здесь прежде деревня большая была, — сказал маль¬
чишка.— Фашист в войну спалил. И церкву фашист разру¬
шил... Хорошая была церква. Кино в ней пускать вполне
можно...
Мальчишка спрыгнул на землю, подошел к накренившей¬
ся стене и постучал по ней кулаком.
—	Не знаете, случаем, какая раньше известка была? Я вот
все думаю — крепкая была известка.
Анатолий принялся объяснять, что старые мастера замачи¬
вали известь на несколько лет. Строили долго и дорого.
—	Зато и стояла сколь надо. — Мальчишка вытряхнул из
телеги солому, постланную, чтобы Кириллу и Анатолию было
мягче сидеть.
—	Прошлым летом я в эртээсе работал на водонапорной
башне. Так она нынче трещину дала... А ничего не придумали,
чтобы быстро и надолго?
—	Придумали, наверно,—ответил Анатолий. — По всей
стране такое строительство идет, а ты говоришь — не приду¬
мали.
—	Я не говорю, — пробормотал мальчишка. — Грузите
кирпич.
325

Кирилл и Анатолий нагружали телегу битьем, старались
выбирать половинки. Иногда им попадались целые кирпичи¬
ны. Они измазались, исцарапались.
—	Хватит, — сказал мальчишка. — Лошадь не трактор.
В другой раз сами поедете, без меня. Только в деревню не
смейте. Я председателю наврал, что подвода нужна за веща¬
ми съездить на станцию... Я пошел...
—	Куда еще? — крикнул Анатолий.
—	А по делам, — невозмутимо ответил мальчишка.
Кирилл и Анатолий сгружали возле дома третью подводу.
Собрались уже ехать за четвертой, как появился мальчишка.
Он притащил моток проволоки, несколько старых рессорных
листов и ржавые колосники.
—	Вот, — сказал он довольно. — Рессоры я у Никиты вы¬
просил, у колхозного шофера. Я с ним весной блок перебирал...
Колосник мне кузнец дал, дядя Егор. Я с ним прошлой осенью
бороны правил. А проволоку Серега отмотал. Монтер Серега.
Мы с ним проводку сегодня тянули по столбам.
—	Слушай, с председателем ты ничего не делал?—ехидно
спросил Анатолий.
—	А что мне с председателем делать?
—	Колхозом управлять, к примеру.
—	Шутите. Для этого дела мотоцикл нужен, — с завистью
сказал мальчишка. Почувствовав насмешку, он придавил гла¬
за бровями и сказал строго: — Кирпич-то разобрать нужно.
Битый отдельно. Половинки отдельно, цельные кирпичины в
особую кучу.
Кирилл и Анатолий принялись разбирать кирпичи.
Мальчишка поглядел на них, взял лопату и, ни слова не
говоря, принялся копать яму.
—	За водой сбегайте, — скомандовал он, даже не подняв
головы.
Анатолий схватил ведра.
—	Не споткнись! — крикнул ему Кирилл.
Потом Кирилл бегал за водой. Потом опять Анатолий. По¬
том Кирилл бросил в мальчишкину яму песок, Анатолий—гли¬
ну. Оба по очереди лили в яму воду. Мальчишка замешивал
раствор.
—	Видели, как надо? Теперь сами... Чтоб комочков не бы¬
ло... Давайте... — Он отдал лопату Анатолию, сам пошел в до¬
мик обмерять пол.
Под вечер, когда Кирилл и Анатолий не падали лишь толь¬
ко потому, что вдвоем держались за лопату, а лопата накреп¬
ко завязла в растворе, мальчишка сказал:
—	На сегодня хватит. Отдыхайте. Завтра приступим. —
Взял коня под уздцы и повел его по дорожке. — До свидания.
326

—	До свидания, — сказал Кирилл.
—	Молочка бы сейчас попить, — сказал Анатолий.
Приятели обождали, пока не замолк скрип колес, и напра¬
вились к деревне.
Они долго плутали по улицам в поисках дома, где, по их
мнению, оказалось бы самое сладкое молоко.
Наконец они выбрали избу с высокой крышей и с тюлевы¬
ми занавесками. Постучали по стеклу пальцем.
Из окна выглянула старуха. Крепкая— зубов полный рот.
Морщины на ее щеках все время двигались, словно рябь на
воде.
—	Ой, родимые! Кто это вас так уходил? — спросила ста¬
руха, и все морщинки побежали у нее на лоб.
—	Нам бы молочка, — сказал Анатолий, прислонясь к
стене.
—	И свежих огурчиков, — сказал Кирилл.
—	Сейчас... Я вам и картошки горяченькой... — Старуха
скрылась в окне.
Напротив ставили новый дом. Сруб был уже почти подве¬
ден под крышу. Два мастера укрепляли последний венец: один
старый, с давно не бритым подбородком, с усами, напоминав¬
шими две зубные щетки; другой молодой, в линялой майке.
Анатолий нервно закашлялся.
—	Варяг...
—	Он, — кивнул Кирилл.
Мальчишка заметил их тоже. Он приподнялся на срубе, за¬
махал рукой.
—	Эй, эй!.. Подождите, дело есть...
Анатолий юркнул в кусты, Кирилл бросил на старухино
окно голодный, печальный взгляд и шмыгнул за товарищем.
—	Эй, эй!.. — крикнул мальчишка.
Старуха высунулась из окна.
—	Вот молочко, — сказала она. — Вот картошка...
Кирилл и Анатолий бежали к своей хижине. В этот день
приятели легли спать, даже не попив чаю.
Они ворочались на сенниках. Ломило кости, мускулы ныли
и вздрагивали, словно через них пропустили электрический
ток. Они слушали, как гудят сосны, потерявшие под старость
сон, как лопочет задремавший подлесок. В висках толкалась
уставшая кровь. Кириллу мерещились громадные кирпичные
горы, каждая величиной с Казбек; трубы всех разме¬
ров, водонапорные башни, телеграфные столбы; печи простые
и доменные, города, небоскребы! И над всем этим возвышался
мальчишка. Он шевелил губами и норовил обмерить весь бе¬
лый свет своей веревочкой.
Утро стекало с подоконника солнечными струями. Теплый
327

сквозняк шевелил волосы. На подоконнике сидел воробей. Он
клюнул доску раз, клюнул два, сыто чирикнул и уставился бу¬
лавочными глазами на спящих людей.
Кирилл пошевелился, открыл глаза и тотчас закрыл их.
На табуретке посередине комнаты сидел мальчишка и пе¬
релистывал книгу.
—	Здравствуйте, — сказал мальчишка.
Анатолий тоже открыл глаза.
—	Уже, — сказал Анатолий.
Мальчишка ткнул пальцем в страницу.
—	Ценные книги. И сколько в земле всякого жилья поза¬
сыпано! Я вот смотрю, как только человек образовался, сразу
строить начал. — Мальчишка окинул глазом кирпич, навален¬
ный у порога, крыши, видневшиеся за полем. — Видать, строи¬
тельная профессия самая что ни на есть древняя. Вперед всех
началась. Портные, там, сапожники—это уже потом... Даже
хлеб сеять после начали.
—	Да, — промычал Анатолий, — ты прав, пожалуй. — Он
впервые посмотрел на мальчишку с интересом, потом встал,
кряхтя и охая.
—	У вас тоже язва? —спросил мальчишка и торопливо до¬
бавил: — Наденьте очки, не то опять споткнетесь.
На полу лежала рама, сколоченная из грубых досок —
горбылей.
—	А это ты зачем приволок? — проворчал Кирилл. — Мо¬
жет, дополнительно к печке курятник хочешь соорудить?
—	Опалубка такая — для удобства размеров, — пояснил
мальчишка. — Я ее сегодня утром сколотил. Попросил у Мат¬
вей Степаныча досок. Он бригадир плотницкий.
Кирилл закутался в простыню.
—	Ты с ним правление колхоза ставил. Я знаю...
—	Шутите. — Мальчишка положил книгу, встал с табурет¬
ки. — Правление у нас каменное, сами видели. Мы ему на
скотном дворе помогали. Там все ребята работали. Сейчас-то
все наши в поле. Косят.
—	А ты что же?
—	Я по причине ноги. Ходить долго не могу.
Кирилл еще плотнее запахнул простыню. Утро его почему-
то не радовало. Он морщился, вытягивал шею, дергал подбо¬
родком.
—	Где ж ты ногу сломал? При самолетной катастрофе, ко¬
нечно?
Анатолий глянул на Кирилла насмешливо.
—	Шутите, — сказал мальчишка. — Мы в футбол игра¬
ли,— я на стекло напоролся. — Он прошел в угол, развернул
газетный сверток, вытащил инструменты, костыли и гвозди.
320

—	Чего вчера от бабки Татьяны убежали? Я вам костыли
хотел дать...
—	Костыли бы сейчас не помешали,— прокряхтел Кирилл,
поднимаясь с матраца.
—	Ты как, нам позавтракать дашь или сразу за водой бе¬
жать, за кирпичом, может? — спросил Анатолий.
—	Позавтракайте,—разрешил мальчишка, установил ра¬
му по меловым отметкам, прибил ее к полу железными косты¬
лями. — Натощак работать трудно. Вон я вам кринку молока
принес.
Анатолий взял холодную кринку, взболтнул ее и прило¬
жился к горлышку. Припадая на обе ноги, к Анатолию подо¬
шел Кирилл.
—	Дай мне.
—	Чайку попьешь. У тебя язва... — Анатолий отстранил
Кирилла, повернулся к мальчишке:—Эй, варяг, поешь снами.
—	Я еще сытый. Я утром блины ел со сметаной. — Маль¬
чишка вбил последний костыль. — Когда у вас печка будет, вы
тоже блинами завтракать сможете.
—	Блинами завтракать, — пробрюзжал Кирилл. — Дай
молочка...
Анатолий передал ему кринку.
—	Ладно. Говорить правильно он еще выучится. Коман¬
дуй, мастер, — что делать?
—	А много делать, — впервые улыбнулся мальчишка. —
Кирпич носить, раствор месить. Работы хватит.
Кирилл допил молоко, поставил кринку в угол и схватился
за поясницу.
—	Ой! — сказал он.— Лучше бы всухомятку.
Работали в одних трусах. Кирилл и Анатолий носили воду,
замешивали раствор. Когда печка с плитой поднялась маль¬
чишке до пояса, он отложил мастерок и задумался, потом лег
на пол, достал из-за пазухи обломок карандаша, клочок мятой
бумаги и принялся чертить.
Кирилл и Анатолий примостились на полу рядом с
ним.
Мальчишка чертил карандашом на бумаге, скреб каранда¬
шом по своей голове, вздыхал и опять чертил. Он спросил
вдруг:
—	Вы много зарабатываете?
Кирилл и Анатолий переглянулись. Кирилл пошлепал паль¬
цем по оттопыренной губе. Анатолий загасил папиросу, сунув
ее в раствор.
—	Бывают люди, много зарабатывают, а такие эконом¬
ные. Ну, жадные, что ли,—сказал мальчишка,
—	Вот почему ты перестал печку класть!
329

—	Н-да... Вот, оказывается, что ты за личность... Не беспо¬
койся, мы тебе заплатим как следует.
Мальчишка опустил голову, перевязал веревочку на ка¬
лоше.
—	Я не к тому, — пробормотал он. — Мне деньги не надо.
Я за интерес работаю. — Он пододвинулся к заказчикам. —
Если вы много зарабатываете, почему бы вам не устроить
электрическую печку? И грязи меньше, и за дровами ходить не
нужно.
Мальчишка встал, подошел к печке:
—	Спираль нужно и регулятор. Правда, она току много
употребляет. Мы такую с Сергеем монтером в инкубаторе де¬
лали. Но если вы хорошо зарабатываете...
—	Ты это брось. Ты делай, что начал! — оборвал его Ана¬
толий.
—	А я что? Я делаю... Я только про интерес говорю.
Деньги мне ваши не надо. — Он помигал белыми ресницами и
пошел к двери.
—	Ты куда?! — крикнул Кирилл.
Мальчишка не ответил. Двери плотно закрылись за ним.
Тишина. На печке стояло ведро; оно протекало немного.
Капли падали на пол: кап, кап, кап...
Анатолий поднялся, подцепил раствор из ведра, шлепнул
его на угол плиты и уложил кирпичину.
—	Зря мальчишку обидели, — сказал он. — Зачем ты на
него накричал?
—	Это ты на него накричал, — огрызнулся Кирилл. — Ты
на него второй день кричишь. Не разбираешься в людях.
—	Ты разбираешься. — Анатолий положил еще одну кир¬
пичину.— Давай догоним его. Объясним: мол, вышло недора¬
зумение.
Они выскочили из домика. Кирилл крикнул:
—	Эй!.. Эй!..
Никого вокруг.
—	Эй, ты!.. — снова закричал Кирилл. — Слушай, а как
его зовут?
—	Варяг, — смущенно сказал Анатолий.
Конечно, отыскать такого заметного мальчишку в дерев¬
не — дело простое. Спросил, и каждый ответит.
У скотного двора приятели встретили доярок в белых ха¬
латах.
—	Простите, — сказал Анатолий. — Вы не скажете, где тут
мальчишка живет?
—	Какой? — спросила красивая девушка с ямочками на
щеках.
—	Такой...

—	Майка выцветшая, трусы обвислые, — пришел на под¬
могу приятелю Кирилл. — Нос вроде фиги... Голова нестри¬
женная давно.
Девушка засмеялась.
—	У нас все такие. Их сейчас стричь некогда. Мы их по
весне вместе с овцами стрижем.
Засмеялись и другие доярки.
—	А девчат вы не ищете? — Подталкивая друг друга, они
протиснулись в дверь.
—	У него на одной ноге калоша, веревочкой привязанная!—
крикнул Кирилл.
Девчата за дверью захохотали еще громче.
Кирилл и Анатолий упрямо шагали по улицам. Улиц в де¬
ревне немного. Одна, другая — и все тут.
—	Культурные городские люди, — ворчал Анатолий.— Да¬
же имени не спросили. Позор!
Возле правления колхоза стоял трактор. Мотор работал на
малых оборотах, пофыркивал и иногда встряхивал машину.
К трактору была прицеплена самосвальная телега с громад¬
ным возом сена. Коза, встав на задние ноги, теребила сено.
А возле крыльца стояли тракторист и девушка-счетовод.
Увидев тракториста, Кирилл и Анатолий воспрянули духом.
—	Этот мальчишка... Где он живет? — спросил Анато¬
лий. — Тот, помните?
—	Помню, — пробурчал парень свирепо. — Эта чума вон в
том доме обитает. Его Гришкой зовут...
—	Спасибо, — сказал Кирилл.
Они с Анатолием пошли было, но парень окликнул их:
—	Постойте. Его сейчас дома нет. Он у бабки Татьяны.
Дом бабки Татьяны оказался тем самым, где Кирилл и
Анатолий просили молока. На стук им никто не ответил. Они
вошли в просторные чистые сени, остановились на пороге ком¬
наты.
В комнате чисто. Пол устлан стираными дорожками. На
стене два плаката по животноводству, старая икона и портрет
Ворошилова в военной форме. Скатерть на столе откинута.
На газете наполовину разобранная швейная машинка старин¬
ного образца.
—	Гришка! — позвал Анатолий тихо.
Молчание. Только край занавески шуршит по обоям.
—	Гришка! — позвал Кирилл.
Опять тишина.
За их спинами открылась дверь. Вошла бабка Татьяна.
—	А-а-а, — сказала сна. — Здравствуйте... За огурчиками
зашли?
—	Нет, огурчики потом. Мы Гришку ищем.
331

Гришку? Чего же его искать? Вон, он машинку налажи¬
вает. — Бабка подошла к дверям, глянула в комнату. — Толь¬
ко что был... Меня вот за маслом послал к Никите Зотову, к
шоферу. Говорит, принеси солидол. Без него не получится... —
Бабка поставила баночку с маслом возле машинки, посмотре¬
ла туда-сюда.— Вы проходите, садитесь... Я вас молочком
топленым угощу.
Кирилл и Анатолий прошли к столу. Бабка вытерла руки о
фартук и засеменила за перегородку к печке. Вдруг она гром¬
ко вскрикнула и выскочила обратно.
—	Кто там?
—	Где?
—	Там, —сказала старуха испуганным шепотом и показа¬
ла локтем за перегородку. Она смотрела на гостей со страхом
и недоверием. —А куда же вы вчерась, кормильцы, удрали?..
Кирилл и Анатолий встали из-за стола.
Старуха попятилась, потом шустро подскочила к окну.
—	Иван! Иван! Спасай! — завопила старуха, откинув за¬
навеску.— Я ж тебе говорю — спасай, окаянный!
Кирилл и Анатолий подошли к русской печке.
На шестке, между чугунов и сковородок, топтались два гро¬
мадных валенка, перепачканные в золе и саже. Один валенок
приподнялся. Из пятки у него выбивался дымок. Вероятно,
пятку прожгло углем.
Анатолий решительно постучал по валенку согнутым паль¬
цем.
—	Слушайте, товарищ.
Валенок опустился, выдавив из пятки ядовитое облачко
дыма.
Анатолий постучал еще раз.
—	Эй, что вы там делаете?
—	Где?.. Что случилось? — послышались голоса в сосед¬
ней комнате.
В дверях показались бабка Татьяна, тракторист и девуш¬
ка-счетовод.
—	Вот они. — Бабка победно подбоченилась. — А третий
ихний в печке шарится. Я их еще вчерась приметила. Не наши
люди...
—	Неловко получается, граждане,— сказал тракторист. —
Что вы тут делаете?
—	Мы ничего...
—	Мы Гришу ищем...
Девушка-счетовод выглядывала из-за широкой трактори-
стовой спины.
—	Вы что ж, его в трубе ищете? — спросила она. — Он,
чай, не окорок.
332

—	А если документы проверить. — Парень двинулся впе¬
ред, выпятив все свои мускулы.
—	Проверь, Ванюша, проверь! — сказала старуха.
Но тут валенки шевельнулись. Один опустился с шестка,
нащупал табуретку. За ним — другой. Из печки вылетело об¬
лако сажи. И появился Гришка. Весь перемазанный, полуза-
дохшийся. Он чихнул и открыл глаза.
—	О, господи! — ахнула бабка. — Да чего же ты в трубе
делал?
—	Колено изучал. — Голос у Гришки был хриплый, будто
горло ему забило сажей. Он кашлял и сплевывал себе на ла¬
дошку черные слюни.
Бабка опомнилась от изумления и страха, схватила сково¬
родник.
—	Я тебе дам колено, мазурик! Машину развинтил, а сам
в колено полез?!
Парень-тракторист подошел к Гришке, ткнул его пальцем
в живот и восхищенно пробормотал:
—	Вот чума! Вот это чума!..
Гришка спрыгнул с табуретки, увернулся от бабкиного ско¬
вородника, перепачкав Анатолия сажей.
—	Печник говорил — у вас печка высшего класса. Почему
у вас хлебы лучше всех?!
Старуха изловчилась, схватила его за чуб.
—	Мои хлебы мои руки делают, а не какие-то там коленья.
Валенки стариковы прожег. Я из тебя дурь вытрясу!
Кирилл и Анатолий сидели на подоконнике в своем доме.
Их мучила одна догадка, но они молчали, не решаясь произне¬
сти ее вслух. Скоро прибежал Гришка.
—	Еще за волосы дерет, — сказал он, размазывая по лицу
сажу. — А вы не беспокойтесь, я сейчас. — Он подошел к печ¬
ке.— А может, вам русскую сложить? — Глаза у него забле¬
стели. — В русской колено вот так идет...
—	Ты лучше скажи, — не выдержал Кирилл, — зачем ты
нам голову дуришь? Ты думаешь, мы глупые? Ты ведь печек
никогда не делал.
Гришка отвернулся.
—	А я разве говорил такое? Я не говорил... — Он постоял
немного, поводил калошей по полу. —Плотницкое могу. Трак¬
тор водить могу. За движком на электростанции следить могу.
Я швейную машинку чинил даже. У бабки Татьяны. Системы
«Зингер».
—	Видели мы твою починку, — сказал Анатолий.
—	Так это в который раз уже. У нее вал подносился. Надо
333

втулку специальную точить... — Гришка посопел в обе ноздри,
опустил голову. — А печек... печек не клал...
—	Мы-то здесь при чем? — устало спросил Анатолий. —
Зачем ты нас заморочил?
—	Вы ни при чем, конечно. — Гришка снял ведро с раство¬
ром, поставил его на пол.— Печник у нас — чистый бандит.
Вся деревня через него страдает. Вон сколь домов без печек
стоят. А он как заломит цену, хоть корову продавай.— Гришка
уложил на угол плиты кирпичину, потом другую. Сердито,
словно кому-то назло. — Этот печник — жлоб. Никого к себе
не подпустит. Боится заработок потерять. Я за ним три дня
подсматривал в окно. Как он до этого места дошел... — Гриш¬
ка снял уложенные кирпичины, бросил их обратно на пол и
пошлепал по плите мастерком. — Как до этого места дошел,
заметил меня и прогнал лопатой. А печку мы все равно поста¬
вим. Вы не сомневайтесь. В печке самая загвоздка в колене,
как колено вывести... В колене все состоит... Вы потерпите
только.
Кирилл и Анатолий разостлали на полу большой лист бу¬
маги, придавили края обломками кирпичей.
—	Вы чего? — спросил Гришка.
—	Печку... Ты что думаешь, мы будем ждать, пока ты со¬
образишь, как колено вывести?..
До вечера они конструировали печку на бумаге. Втроем.
Гришка потерял всю свою солидность.
—	Тяга ведь вверх идет, — говорил он. — Воздух горячий
возьмет разгон, тут его и поворачивать.
Кирилл рисовал колено:
—	Так?
—	Правильно, — вопил Гришка.— Пришпилим... — Один
раз он все-таки сказал с сожалением: — Может быть, русскую,
а? У нас тут все больше русские в моде. Хлебы печь.
—	Делай, что начали! — прикрикнул на него Анатолий.
На исходе дня они приступили к строительству. Гришка вел
кладку, Кирилл с Анатолием подавали ему кирпич, воду и ра¬
створ.
—	Ложитесь, кирпичи, лежите на печи. Засунем в печь по¬
лено— полезет дым в колено! — распевал Гришка под потол¬
ком. Он задрал голову кверху, помигал и сказал расстро¬
енно:— А дырку-то? Дырку-то не прорубили — трубу выво¬
дить.
Кирилл и Анатолий полезли на чердак.
Кирилл прорубал в потолке, Анатолий — в крыше.
Работал Кирилл неумело, поэтому доски, которые он выру¬
бил, повалились вниз.
—	Эй! — закричал Кирилл. — Отскакивай!..— просунул
334

лысоватую голову в дыру и закричал еще громче. — Что ты де¬
лаешь?
Анатолий тоже наклонился над отверстием.
Гришка старательно разбирал печку. Он складывал кир¬
пичи на пол, соскабливая с них раствор.
—	Ты что, с ума сошел? — Анатолий спрыгнул с чердака
на землю, ворвался в домик. — Делали-делали. Уже ночь на
дворе.
—	Упущение допустили, — возразил Гришка.
—	Какое еще упущение? — спросил Кирилл с чердака.
—	Печурку нужно, как у бабки Татьяны.
Кирилл покрутил пальцами возле виска:
—	Сдвинулся... Давай уж сразу всю комнату печками за¬
городим. В том углу голландку, в том — буржуйку. Тут печур¬
ку, тут лежанку...
Гришка разостлал чертеж:
—	Зачем. Печурка, она вроде норы. Она в печке делается.
Носки в ней сушить можно. Валенки греть... У бабки Татьяны
в печурке кот спит.
—	Но ведь у нас нет кота, — сказал Анатолий, устало са¬
дясь возле Гришки.
—	Это вы не беспокойтесь. Я вам кота доставлю. — Гришка
подошел к печке, пытаясь показать, какая бывает печурка.—
Она такая, — говорил он. — Норой... В общем, печка без пе¬
чурки, как велосипед без звонка. Из печурки теплый воздух
в комнату волной прет.
Они сделали печурку. Они сделали не одно колено, а це¬
лых три. Трубу они соорудили широкую, на голландский
манер.
—	Агрегат тепла, — сказал Анатолий.
—	Монумент, — сказал Кирилл.
—	Это еще не все, — сказал Гришка. — Ее еще обмазать и
просушить нужно.
Третье утро вошло в домик тихо и неожиданно.
Третье утро заполнило домик запахом трав. Этот запах пе¬
ресилил запах глины, запах старой известки.
—	Тишина, — сказал Кирилл.
—	Скоро радио заговорит, — сказал Анатолий. — «С доб¬
рым утром, дорогие товарищи». — Анатолий оглядел стены.
—	Вы не беспокойтесь, — перехватив его взгляд, заявил
Гришка. — Я вам радио проведу. Тогда у вас совсем как у лю¬
дей будет.
Печка, обмазанная глиной, стала совсем красивой.
Гришка приволок охапку хвороста. Кирилл и Анатолий по¬
шли к роднику мыться.
Они поливали друг друга из ведра, шлепали себя по бокам,
335

приглушая тем самым гордую усталость. Они не заметили, как
подошел председатель колхоза. Вместе с ним застенчиво тру¬
сил невысокий мужичок в полосатой рубашке, застегнутой до
самого ворота.
—	Вот, — председатель кивнул на своего спутника.—
Здравствуйте... Печник вчерась прибыл. Если, конечно, дого¬
вориться с ним.
Печник скромно улыбался.
—	Работы у меня много. Все поперед других хотят. От это¬
го цена. И еще цена от колен зависит.
Анатолий осмотрел печника с головы до пят. Кирилл сде¬
лал то же самое в обратном порядке.
—	Да, — сказал Анатолий, — конечно, в колене все со¬
стоит...
—	И еще смотря какую печку. — Мастер переступил с ноги
на ногу. — Печки ведь разные бывают. Русские бывают, хлебы
печь. Голландки, они для тепла больше. Буржуйки еще...
—	Это для фасона, — подсказал Кирилл.
Печник мягко, поправил его:
—	Для уюта:.. Буржуйка, она...
—	Нам вот такую, — перебил печника Анатолий. Он шум¬
но раздвинул кусты и показал на крышу.
В этот момент труба выбросила густой клубок дыма. Дым
покружился вокруг каемки, побелел и побежал веселой стру¬
ей вверх.
Печник замигал. Глаза у него забегали, пальцы зашевели¬
лись. Он сразу весь пришел в движение, словно прислонился
к горячему.
На порог дома вышел Гришка, перепачканный и усталый.
—	Ты?.. — спросил председатель.
—	Мы... Это мы вместе, — испуганно ответил Гришка. Но,
почувствовав, что никакой трепкой это дело не угрожает,
Гришка приосанился и с ухмылкой глянул на печника.
Труба дымила. Домик, казалось, плыл вдоль лесистого бе¬
рега. Он будил лесную чащобу, пугал тишину своим веселым,
обжитым видом.

МЫ СКАЗАЛИ КЛЯТВУ
Лестницы после ремонта, хоть мой их со щелоком, хоть ве¬
ником три, всегда белые, будто покрыты инеем. Рамы выкра¬
шены. Перила покрыты лаком.
Люди ходят по чистым лестницам осторожно, как по ков¬
рам. Вдыхают запах, от которого щекочет в носу, улыбаются
и придирчиво разглядывают потолки.
Кошки чистых лестниц не любят. Они шипят по-змеиному и
убегают в подвалы разыскивать темные, плесневелые закоул¬
ки. Пауки и мокрицы дохнут на чистых лестницах от тоски и
досады.
Рэмка прыгал со ступеньки на ступеньку.
—	Красота, даже плюнуть стыдно.
А это что?
На стене, по розовой, еще не просохшей как следует штука¬
турке, кто-то нацарапал гвоздем:
Валерка и Рэмка + Катя - любовь.
Возле надписи стоял Рэмкин друг, Валерка.
—	Как это люди сразу обо всем узнают?
|2 2 Библиотека пионера, том XI
337

—	Чего узнают?! — вскипел Рэмка. — Надо уничтожить это
быстрее, пока никто не видел.
Рэмка притащил со двора увесистую кирпичину, но Валер¬
ка остановил его.
—	Чувства не нужно скрывать, — сказал он. — Это набра¬
сывает на них тень.
—	Какую еще тень?
—	Ну, тень — и всё. — Валерка был на семь месяцев стар¬
ше Рэмки. Возраст давал ему преимущество в дружбе. — Надо
быть выше. — Он вытянул шею, печально закатил глаза и усел¬
ся на подоконник.
—	Пожалуйста, — бормотал Рэмка. — Можешь. Пусть про
тебя на всех лестницах пишут.
Рэмка ударил углом кирпичины по тому месту, где было
написано его имя. Большой пласт штукатурки обрушился на
пол. Рэмка растоптал его, наследил по всему полу.
—	Пусть над тобой все ребята смеются. А я тут при чем?
Я еще не свихнулся и не спятил. Выдумали еще!.. — Он слиз¬
нул осевшую на губы белую пыль и сплюнул.
—	Знаешь, как я волнуюсь, — сказал Валерка. — Тебе хо¬
рошо, ты толстокожий... Ты хоть что-нибудь чувствуешь?
—	Чувствую... Спина чешется. — Еще Рэмка чувствовал
голод. — В следующий раз хлеба возьму, — решил он, усажи¬
ваясь рядом с Валеркой.
Запах известки сушил горло. Рэмка угрюмо разглядывал
крашеные двери, почтовые ящики, таблички над электрически¬
ми звонками и странную надпись на листке картона: «Толсто¬
пятовой стучать». Кто-то добавил под ней другую: «Только не
громко!» Потом Рэмка сообразил, что Толстопятова — это Ка¬
тина мама. Почему к ней нельзя стучать громко и вообще за¬
чем стучать, когда можно звонить? И чего это люди так любят
надписи? Рэмка глянул на стену, где были нацарапаны их име¬
на. Сейчас там зияла большая выбоина, торчали лучина и
ржавые гвозди. Стену из-за дураков испортил. Рэмка опустил
голову. Ему очень хотелось уйти.
Вдруг Валерка толкнул его локтем.
—	Идет!
Катя шла по двору и что-то про себя напевала. Она вообще
напевала часто. Платье на ней голубое, с вышивкой по подолу.
В косах два больших банта.
«Красивая, — тоскливо подумал Рэмка. — Вот ведь какая,
специально бантов понацепляла».
Валерка соскочил с подоконника, расправил рубашку, при¬
гладил волосы, потом снова сел, покусал ноготь.
—	Что делать, Рэмка?.. Может, удерем, а?
Рэмка еще раз сплюнул на чистый кафель.
338

—	Была бы моя воля, я бы ей влепил парочку шалаба-
нов — пусть с нашего двора убирается. А то ходит тут с бан¬
тами...
Валерка опять соскочил на пол.
—	Рэмка, а что я ей скажу?
—	Девчонки испугался! Да я ей хоть что скажу. Хочешь?
—	Я сам; ты все испортишь.
Первым перед Катей предстал Рэмка. Он оглядел ее испод¬
лобья, сказал:
—	Стой!—и поддал ногой кусок кирпичины, забил его в лун¬
ку под водосточной трубой.
Валерка вышел из-за его спины. От волнения он закатал
рукава.
Катя попятилась.
Рэмка по привычке ухватил ее за косу.
—	Стой, тебе сказано.
Валерка начал разговор:
—	Катька... — Он хрюкнул от волнения, побагровел.—
Катька...
Девочка подняла на него синие испуганные глаза, всхлип¬
нула:
—	Я же вам ничего плохого... — и бросилась наутек, оста¬
вив в Рэмкином кулаке белый шелковый бант.
—	Это все ты! — прошипел Валерка, надвигаясь на това¬
рища.— Это ты ее напугал. Отдавай сюда бант!
—	На, подавись. — Рэмка швырнул ему свой трофей.
Яг *	*
Родители бывают разные. Одни отнесутся к потере банта
спокойно, другие поднимут шум и гвалт на весь дом. Которые
из них лучше, судить детям, когда дети вырастут.
Рэмка и Валерка сидели в ванной. А в комнате сидела Ка¬
тина мама. Что она говорила Валеркиным родителям, маль¬
чишки не слышали. Лишь когда Катина мама уходила, до них
отчетливо донеслась ее фраза:
—	Имейте в виду, это всё улица. Вы еще будете проливать
горькие слезы.
Валерка выкрутил лампочку в ванной. Он поступил осмот¬
рительно, потому что в коридоре раздались шаги его отца, за¬
тем послышался стук в дверь:
—	Валерий, открой.
—	Не могу, — сказал Валерка, — мы карточки печатаем.
—	Хорошо, — сказал отец с многозначительной интонаци¬
ей. — Когда кончишь печатать, зайди ко мне.
339

—	Хорошо, — откликнулся Валерка.
Рэмка молчал — чего ж тут хорошего. И еще не известно, в
какую квартиру пошла Катина мама — в свою или в Рэмкину.
—	Что будем делать? — прошептал Валерка, наклонясь к
его уху.
—	Терпеть. Тебя первый раз дерут, что ли?
—	Да я не о том. — Валерка сдержанно засопел. — Я спра¬
шиваю: что теперь с Катей делать? Теперь она к нам и близ¬
ко не подойдет. Давай знаешь что? Давай напишем ей письмо.
Ты стихи умеешь сочинять?
—	Еще чего? Тебе нужно, сам и сочиняй. Ты влюбленный.
Валерка позорно уселся на край ванны, закатил глаза и за¬
шевелил губами.
—	Надо же, — усмехнулся про себя Рэмка. — Я бы ей на¬
писал, я бы сочинил: «Повернись пять раз винтом, подавись
своим бантом!» — Рэмка засмеялся.
Валерка поерзал на ванне.
—	Перестань, с мысли сбиваешь. — Он еще больше зака¬
тил глаза. Наконец сказал: — Вот. Слушай:
Здравствуй, Катя!
Шлем к тебе с приветом
И с поклоном низким до земли.
Мы тебя все время звали Катька,
А теперь вот Катериной назвали.
Валерка снова наклонился к Рэмкиному уху.
—	Это только начало. Самое главное будет дальше.
Рэмка фыркнул.
—	Я ей так поклонюсь, что все банты растеряет. Сам мо¬
жешь кланяться, а меня не припутывай! И вообще стихи твои
барахло.
—	Ты и таких не можешь, — обиделся Валерка. — Я клас¬
сик, что ли?
—	Не классик, так и не берись.
Валерка вспылил. Он вскочил с ванны и закричал:
—	Ты виноват, ты! Ты Катьку за косу схватил...
—	Так, значит... — прошипел Рэмка. — Ну и ладно, ну и
катись к своей Катерине и кланяйся ей в ножки!
Рэмка в сердцах хлопнул дверью и ушел домой.
*	* *.
Рэмка дал себе слово ни за что не подходить к Валерке пер¬
вым, не искать примирения, не здороваться даже. Ему каза¬
лось, будто отняли у него что-то важное и ценное и отдали
другому.
Рэмка сидел на барабане с бронированным кабелем и ста-
340

рался отколупнуть кусочек изоляции. Электрики тянули кабель
к исследовательскому институту, а может быть, к новой стан¬
ции метро; может, к строительству кинотеатра с круговой па¬
норамой. Куда — никто из ребят толком не знал. Кабель был
обвит толстой стальной лентой, а сверху еще вымазан бурова¬
той смолой.
«Проколупаю дырочку, тогда Валерка сам ко мне подойдет
и прощения попросит», — думал Рэмка, хоть и знал отлично,
что кабель не расковырять даже ножом.
Задумает мальчишка: «Если увижу, как падает звезда, бу¬
дет мне удача». А звезд на небе много. И вдруг одна задрожит,
замигает и покатится вниз, прямо в мальчишкину шапку. Нуж¬
но только очень хотеть.
Дружили они с первого класса, сказав за сараями клятву:
«Небо, земля, сталь и честь. Хук».
Последнее слово значило по-индейски, что сказано все и к
сказанному добавить нечего. А слово «любовь» они до сего
времени употребляли лишь применительно к котлетам, боксу и
компоту.
Рэмка колупал смолу на бронированном кабеле, сосал
пальцы, стертые в кровь, и не видел, что его друг Валерка кру¬
жит около барабана.
—	Рэмка.
Молчание.
—	Рэмка, ты что, язык прикусил?
Молчание.
—	Рэмка, я знаю, что делать.
—	Ну и знай. Я с тобой разговаривать не хочу.
Но слово было сказано.
Валерка тотчас взобрался на барабан, обхватил Рэмку за
плечи, пошлепал по спине доброй ладошкой и зашептал на
ухо:
—	Гипноз нужно...
—	Ха-ха! Может быть, ты Кио из цирка позовешь?
—	Не прикидывайся. Ты врожденный гипнотизер. Глаза у
тебя черные, уши оттопырены, губы тонкие, подбородок, как
кирпичина. Все приметы сходятся.
—	А у тебя нос кривой и брови разного цвета.
Валерка еще раз шлепнул товарища по спине.
—	Плевать на брови! Плевать на стихи. Стихи — ерун¬
да!— Валерка соскочил с барабана, выставил перед собой ру¬
ку и поднял большой палец. — Смотри сюда... Концентри¬
руй волю...
«Не можешь без меня, — удовлетворенно подумал Рэмка.—
Все кричишь: «я» да «я». Вот если бы Катька знала, кто из нас
гипнотизер». А вслух Рэмка сказал:
341

—	Последний раз тебе помогаю. Если ничего не получится,
больше ко мне не приставай. У меня своих дел много.
*	*
Катя сидела у открытого окна, читала «Три мушкетера».
«Если бы здесь был хоть один настоящий мушкетер, он, может
быть, открыл бы сейчас дверь, взмахнул своей шляпой и ска¬
зал вежливо: «Моя шпага к вашим услугам. Я жду прика¬
за...» Катя глянула в окно. Дворничиха тетя Настя раскатыва¬
ла черный шланг для поливки. Валерка и Рэмка лезли на
крышу сарая, как раз напротив ее окна. «Чего это они на кры¬
шу лезут? — подумала Катя.— Бездушные у нас мальчишки
и некрасивые».
Валерка распоряжался на крыше:
—	Сюда давай, здесь ближе. — Он придвинул Рэмку к са¬
мому краю и уселся чуть позади него. — Начинай. Концентри¬
руй волю. Посылай ее короткими импульсами... Я тоже попро¬
бую.
—	А что посылать? — спросил Рэмка.
—	Про меня... Катя, Валерка тебя, значит... — Валерка по¬
краснел.— Сам знаешь, не маленький.
—	Любит, что ли?
—	Давай «любит», если других слов еще не придумали.
Рэмка протер глаза кулаками, помигал для верности и
уставился на Катю.

На Катином виске покачивался свет¬
лый пушистый завиток. Лицо у нее было
чистое-чистое и задумчивое. На носу ве¬
снушки, совсем немного.
«Что они на меня уставились? — поду¬
мала Катя. — Может, у меня нос грязный
или на щеке пятно? — Она посмотрела в
зеркало, поправила волосы, разгладила
пальцами воротничок. — Дураки, ничего
смешного...» Катя снова принялась читать,
но тут во дворе раздался зычный крик:
—	Я вам покажу на крышах сидеть!
У сарая стояла дворничиха, размахи¬
вала метлой, пытаясь снять с крыши Ва¬
лерку и Рэмку, как хозяйки снимают пау¬
тину с карнизов.
—	Козлы окаянные! — поносила она мальчишек. — Мало
вам ровного места? Пошли, пошли!
Мальчишки, не отрывая глаз от Кати, сдвинулись с края
крыши на середину.
Дворничиха погрозила им метлой, пообещала надрать уши,
когда они спустятся на землю, и вернулась к своему шлангу.
Дворничиха была старая и добрая. Со шлангом она обраща¬
лась, как с живым существом. Шланг бился у нее в руках,
вздрагивал от напряжения.
Дворничиха поглядывала на
него с опаской.
Катя высунулась из окна.
Она никак не могла понять, по¬
чему мальчишки на нее так
упорно смотрят.
Валерка шептал Рэмке на
ухо:
—	Еще парочку импульсов.
Видишь, она уже на нас смот¬
рит. Видишь, лоб нахмурила.
Только бы не уснула от гипно¬
за!.. Катя! — закричал он во
весь голос.
Дворничиха испуганно обер¬
нулась. Тугая струя воды уда¬
рила Валерке в лицо и опроки¬
нула его навзничь.
—	Ап... Ап... Что за шут¬
ки!— завопил Валерка и с тре¬
ском провалился сквозь кры¬
шу.

Он упал сначала на какие-то мешки, скатился с них во что-
то мягкое, и оно сразу же набилось ему в нос, рот, глаза и уши.
—	Аа-ап... — Валерка не успел чихнуть—сверху на него
шлепнулся Рэмка, и Валерка зарылся головой в тонкий лету¬
чий порошок. — Апчхи!!! Осторожнее! Это ведь я. Чего ты на
меня скачешь?
—	А ты не лягайся! Я от твоего гипноза ослеп совсем, ни¬
чего не вижу...
Сверху на ребят падали струйки воды. Порошок, в который
они упали, стал липким и скользким.
—	Вылезайте, — раздался над ними испуганный голос
дворничихи. — Не убились?.. — Она взяла их за воротники, по¬
могла встать.
Рэмка кубарем вывалился из сарая.
—	Ослеп! — закричал он. — Ой, мамочка!
Дворничиха наклонилась к нему, причитая участливо:
—	Что ты, родимый!.. Ну не вой так, сердце надсадишь...
—	Ничего он не ослеп, — услышал Рэмка Валеркин го¬
лос.— Это ему цементом глаза залепило. Полейте ему на лицо
из кишки.
Рэмка с помощью дворничихи промыл глаза и глянул на
Валерку. Валеркина рубаха превратилась в грязно-зеленый
панцирь, на брюки налипли комья цемента, а волосы стояли
сосульками, быстро сохли на солнце и превращались в бетон.
Рэмка схватился за голову: его волосы уже почти совсем сбе-
тонировались.
—	Ой, Валерка, — снова закричал он, — теперь нас наголо
побреют!..
—	Козлы... — топнула ногой дворничиха и потянулась за
метлой.— Крыши ломать?!
—	Бежим! — крикнул Рэмка.
Катя смотрела на них из своего окошка и хохотала, при¬
крыв рот книгой.
—	Все кончено, — всхлипнул Валерка на лестнице. — Она
смеется над нами!..
*	* *
Небо над головой голубое, без конца и края. Если смотреть
на него и задавать себе серьезный вопрос: «Что было бы, если
бы меня не было?» — то можно сойти с ума. А небо все равно
голубое, и кому какое дело, кроме ученых, что его тепло, его
чистота состоят из бурь, гроз, электрических разрядов и чер¬
ного холода.
Валерка и Рэмка лежали на траве в молодом парке. Над их
головами покачивался парашют.
344

—	Я читал, эго дело без страданий не бывает, — жаловал¬
ся Валерка. — Теперь я вроде как убитый. Ничто меня не спа¬
сет... Рэмка, сбегай за мороженым.
Рэмка не шелохнулся.
Валерка лег на бок, облизал пересохшие губы. Ему было
приятно страдать. Никто его не понимает, никто не жалеет, да¬
же лучший друг Рэмка. А она, может быть, до сих пор зали¬
вается. А может быть, ходит по двору одиноко и у всех спра¬
шивает: «Куда это он подевался? Такой был хороший мальчик,
храбрый и сильный. Не то что его черноглазый товарищ
Рэмка».
Рэмка тоже думал о Кате. Думать о ней было приятно и
немного странно, ведь не он все-таки, а Валерка влюблен в
Катю. Ну и пусть. Он думает о ней просто так.
Рэмка представлял, будто в парк пришла Катя. Будто хо¬
дит она между цветочными клумбами. Банты у нее на голове,
как два пропеллера.
Рэмка встал, потянулся с хрустом и пошел к парашютной
вышке.
—	Ты куда? — спросил его Валерка.
—	Пойду с вышки прыгну. Я ведь не влюбленный, мне себя
не жалко.
—	Я тоже прыгну, — сказал Валерка. — Вот если бы Катя
была здесь, а?
У парашютной вышки стоял широкоплечий парень из
Досаафа, наблюдал за прыжками.
—	Товарищ инструктор, — подошли к нему ребята, — мы
хотим с вышки прыгнуть.
—	Детям нельзя, — уныло ответил парень, — весу в вас
мало.
—	А мы вдвоем. — Валерка и Рэмка расправили плечи,
привстали на цыпочки.—Нам прыгнуть необходимо. Мы не вы¬
валимся.
—	Сказал, малы. — Он стукнул их друг о дружку и под¬
толкнул к барьеру.
Валерка и Рэмка опять лежали в траве. Да будь они взрос¬
лыми, они бы постыдились прыгать с вышки.
—	Рэмка, ты мне друг?
—	Ну, друг.
—	Ты меня презираешь?
«Конечно, презираю, — хотел сказать Рэмка, — распустил
нюни из-за девчонки», но почему-то смутился, отвел от Валер¬
ки глаза и сказал:
—	Нет... Что тут такого?
—	Ты настоящий товарищ, Рэмка, ты мне помоги.
—	Ладно.
345

В этот день друзья решили стать взрослыми. Разве интерес¬
но Кате смотреть на мальчишек, которые ходят в линялых не¬
глаженых брюках, разбитых спортсменках и вытирают носы
кулаками? Небо и земля. Сталь и честь.
*	* *
Чтобы стать взрослым, нужны деньги.
Приятели стояли на сквозняке и думали: где же достать
денег?
С улицы в подворотню вошла Катя.
Ребята повернулись к стене, будто читают список ответст¬
венных съемщиков.
Они даже не шелохнулись, когда Катя осторожно прошла
позади них. Только Рэмка свел лопатки, словно ему провели
по спине холодным пальцем. Он смотрел на плакат «Покупай¬
те билеты денежно-вещевой лотереи». Когда Катя прошла,
Рэмка сказал:
—	Я знаю, где взять денег,
—	Где?
Рэмка кивнул на плакат. У каждого из них было по пять
лотерейных билетов. Они с нового года копили деньги на эти
билеты, потому что на три рубля можно выиграть автомашину
«Волга».
—	Не годится, — сказал Валерка. — Еще когда мы выигра¬
ем... в ноябре.
—	Нет, годится, — сказал Рэмка. — Мы эти билеты прода¬
дим, и у нас будут деньги.
—	А «Волга»?
—	«Волгу» выиграем в следующий раз.
Валерка долго смотрел на плакат. Там по нарисованной до¬
роге катила нарисованная машина и нарисованный парень
улыбался мальчишкам нарисованной улыбкой.
—	Ты настоящий товарищ, — прошептал Валерка.
В этот же день мальчишки стояли возле большого универ¬
мага и бойко выкрикивали:
—	Приобретайте билеты денежно-вещевой лотереи!
—	Дружно поможем государству!
—	Имеется возможность выиграть автомобиль «Волга»,
дачный домик и собственный холодильник.
—	Купите счастливый билет!
—	Чем вы тут торгуете? — спросил у мальчишек грузный
насупленный милиционер. Он уже растопырил пальцы, гото¬
вясь схватить мальчишек за воротники.
—	Вы нас не оскорбляйте, — возмутился Валерка. — Мы
346

вовсе не торгуем. Мы распространяем билеты денежно-веще¬
вой лотереи...
—	Почем? — осведомился милиционер.
—	Три рубля. На билетах написано, — вежливо объяснил
милиционеру Рэмка и заорал во все горло: — Приобретайте
билетики! Проявим инициативу! Граждане, попытаем свое
личное счастье!
Милиционер отошел в сторонку, потом вернулся опять:
—	От какой общественной организации распространяете?
—	От Государственного банка СССР, — ляпнул Ва¬
лерка.
А Рэмка вежливо объяснил:
—	Мы же по собственной сознательности. Это обществен¬
но полезное дело, а вы нас в чем-то подозреваете.
Чтобы покончить с этим щекотливым делом, милиционер
сказал:
—	Сколько у вас там билетов осталось?
—	Четыре.
—	Я приобретаю все. — Он дал ребятам двенадцать руб¬
лей и машинально потянулся к свистку: — А ну, марш от¬
сюда!
Ребят как волной смыло.
*	* *
Деньги — вещь удивительная. Ребята словно отяжелели от
них. Ими овладело какое-то странное беспокойство.
—	Просто к деньгам нужно привыкнуть, — говорил Ва¬
лерка.
—	Просто их нужно поскорее истратить, — говорил Рэмка.
Пятьдесят рублей — сумма приличная, а если прибавить к
ней четыре рубля двадцать копеек, полученные от родителей
на кино и мороженое, то это уже целое богатство.
Валерка и Рэмка стояли на лестнице. Валерка в отутюжен¬
ных брюках и чистой рубашке. Рэмка сказал: «Буду я наря¬
жаться», — но майку все же надел новую. Каждый держал в
руках по кульку конфет.
Они ждали Катю. От скуки ребята принялись кататься на
перилах и прыгать сразу через четыре ступеньки.
—	Давай съедим по конфетке, — предложил Рэмка.
—	Нельзя. Катька заметит, что отъедено.
—	Давай из моего. Я ведь не собираюсь дарить. — Рэмка
поставил свой пакет на батарею и достал из него две
конфеты. — Бери.
С конфетами время побежало быстрее.
Разноцветные фантики ложились на лестничную площадку,
347

как яркие осенние листья. Когда кулек опустел, Рэмка надул
его и грохнул об ладошку.
—	Зачем же вы мусорите?
У самых перил стояла Катя. В ее позе отчетливо угадыва¬
лась готовность убежать, если что.
Рэмка, веселый и великодушный от конфет, улыбнулся во
всю ширину перемазанных щек.
—	Здравствуй, Катя. Это не мусор. Это фантики. Мы их
мигом. Мы тебя ждем.
—	Зачем я вам понадобилась? — спросила Катя.
Валерка выступил вперед и неловко протянул ей кулек.
—	Это тебе.
У Рэмки вдруг сделалось горько во рту. Он зло посмотрел
на Валерку: «Мои конфеты ел, а свои один Катьке дарит».
—	Это от нас: от меня и от Рэмки. Ешь на здоровье, —
сказал Валерка.
Может быть, Катя проголодалась; может быть, она решила
не упускать случая и тут же приступить к воспитанию мальчи¬
шек, а может, и по другим каким причинам, но от конфет она
не отказалась, даже села на подоконник между приятелями и
предложила:
—	Давайте есть вместе.
Валерка взял конфету двумя пальцами.
—	Ты знаешь, — сказал он, — мы с Рэмкой уже наелись.
Мы с ним уже три килограмма съели.
«Врет, и всего-то полкило было в двух кульках», — подумал
Рэмка. Есть конфеты он отказался. Настроение у него качало
портиться. Катя почти все время разговаривала с Валеркой.
А тот разошелся и начал есть конфеты без зазрения совести:
Катя — одну, он — две.
Рэмка сидел мрачный, двигал скулами и все время старал¬
ся придумать такое, чтобы Катя сразу повернулась к нему и
больше уже с Валеркой не разговаривала.
—	Хватит тебе конфеты есть, — сказал он вдруг. — Объ¬
ешься.
Катя поперхнулась и, замигав глазами, посмотрела на
Рэмку.
Рэмка растерянно шмыгнул носом.
—	Это я не тебе. Ты ешь. Это я Валерке. Три кило сожрал,
и все мало. Куда в него только лезет!
Катя засмеялась и весело посмотрела на Валерку.
—	Никогда бы не подумала, что ты так много ешь. Ты со¬
всем не толстый. Ты, наверно, сильный.
—	Да, я очень сильный, — согласился Валерка. — Я в клас¬
се всех на лопатки.кладу одной левой, не напрягаясь.
Рэмка покраснел от такого вранья. Они учились с Валеркой
348

в одном классе и если дрались с кем-нибудь, то обязательно
вдвоем.
—	Я еще стихи сочинять могу, — продолжал Валерка. — С
парашютной вышки прыгаю...
Рэмка соскочил с подоконника.
—	Хватит, — сказал он. — Пошли.
—	Куда? — спросила Катя.
—	В парк. Мы знаем, где качели есть и карусели.
—	Пойдем, Катя, — поддержал Рэмку Валерка. — Посмот¬
ришь, как я на качелях могу. Вокруг. Солнцем... А если хо¬
чешь, в кино пойдем. — Валерка разбежался и прыгнул через
четыре ступеньки.
Не будь Кати, Рэмка прыгнул бы тоже, но сейчас он пошел
как полагается. Зато Катя разбежалась и прыгнула. Она за¬
цепилась за третью ступеньку и чуть не упала носом.
«Ого!» — подумал Рэмка и бросился ей помогать.
—	Здорово ты прыгаешь, — похвалила Валерку Катя.—
А я не могу так, потому что девчонка, наверно.
349

—	Это пустяки, — утешил ее Валерка, — это никакой роли
не играет. Я тебя научу.
Тут Рэмка не выдержал, присел и прямо с места прыгнул
через четыре ступеньки.
—	Ого, — сказала Катя и засмеялась.
В автобусе было свободно. Пока Валерка с важным видом
платил за проезд, Рэмка уселся рядом с Катей.
—	Давай считать теток в красных платьях, — предложил
он.
—	Давай.
Валерка сел впереди, обернулся и укоризненно посмотрел
на Рэмку.
—	Теток не интересно, — сказал он. — Давайте считать бо¬
родатых стариков.
—	Давайте, — согласилась Катя.
Но тут перед Валеркой остановилась женщина с ребенком
на руках, и ему пришлось уступить ей место. Валерка стал ря¬
дом с Рэмкой.
—	Вон старик газированную воду пьет. Раз... — сказал Ва¬
лерка.— Вон второй из магазина выходит. Два... — Он толк¬
нул легонько Рэмку в бок: мол, сойди, мне нужно рядом с Ка¬
тей сидеть.
Рэмка пожал плечами.
—	Вон тетка в красном платье.
—	А вон вторая, — сказала Катя.
350

Валерка насупился и пошел,вперед. Он устроился там на
свободном месте и стал грустно глядеть в окно.
Пятнадцать женщин в красных платьях и шесть стариков
насчитали Рэмка и Катя. Они заспорили было, считать или нет
двух бородатых парней, но тут Валерка крикнул:
—	Приехали уже. Вылезайте.
Днем в парке.народу мало. Только малыши, которые еще
не уехали со своими бабушками на дачу, да студенты с уста¬
лыми глазами. Малыши играют в песок, норовят забежать на
газон за одуванчиком. А студенты смотрят в свои книги, смот¬
рят и, наверное, ничего не видят, потому что глаза у них то и
дело закрываются.
Валерка купил билеты на качели. Два дал Рэмке.
—	Рэмка, ищи себе пару. Одного на качели не пустят. А я
с Катей покачаюсь.
—	Ой, я с тобой боюсь! — сказала Катя. — Ты очень высо¬
ко. Можно, я лучше с Рэмом.
—	Я легонько буду, — принялся уверять ее Валерка.
Но Рэмка схватил Катю за руку и побежал с нею к лодкам.
«Вот и сиди один, — думал он. — Не будешь хвастать и
врать. Не врал бы, так качался бы со своей Катькой». Он под¬
садил Катю, а когда под днищем опустилась тормозная доска,
Рэмка принялся раскачивать лодку так сильно, словно хотел
сделать полный оборот, который называется солнцем.
Валерка смотрел, как высоко взлетают качели, как Катя
смеется, как Рэмка старается раскачать лодку выше всех.
—	Ладно, — бормотал Валерка. — А еще товарищ. Ладно...
—	Теперь со мной, — подскочил он к Кате, когда они с Рэм-
кой вышли из-за барьера.
Катя села на скамейку и потрясла головой.
—	Ой, не могу! У меня все кружится.
Валерка стиснул зубы, посмотрел по сторонам. Около за¬
бора стояла курносая девчонка в сатино¬
вых тренировочных штанах и белой май¬
ке. Она огорченно смотрела на качели и
перебирала на ладошке мелочь. Валерка
схватил ее за руку.
—	Пошли качаться, у меня билет есть.
Ты не трусишь?
—	Сказал, — засмеялась девчонка.—
Смотри, как бы ты сам не струсил.
Катя следила, как взлетают качели —
вверх — вниз, как дружно и равномерно
приседают Валерка с девчонкой в белой
майке, как косы хлещут девчонку по лицу,
и молчала, закусив губу.
351

Валерка вышел с площадки, припадая на одну ногу.
—	Здорово покачались. Даже нога онемела. Молодец дев¬
чонка, ни капельки не боится.
Катя поднялась со скамейки.
—	Я тоже не боюсь. Мы еще выше вас раскачаемся. Рэм,
у тебя есть деньги? Пойдем еще...
Рэмка направился к кассе. Валерка догнал его, взял за
руку.
—	Слушай, — сказал он. — Кто в Катю влюблен: я или ты?
Ты мне помогать обещал. А сам... Так товарищи не поступают.
—	Я и помогаю! — вспылил Рэмка. — Я не виноват, если
ты все время врешь да хвастаешь.
Валерка наморщил лоб.
—	Если ты пойдешь с ней качаться, ты мне больше не друг.
Имей в виду.
Рэмка долго стоял у кассы, раздумывая, как поступить.
«Возьму и скажу Валерке: убирайся, пожалуйста, и к Кате
больше не приставай — я теперь за нее заступаюсь. Нет, это
будет не честно: Валерка первый в нее влюбился». Рэмка не¬
решительно посмотрел на товарища.
—	Мальчик, тебе на качели? — высунулась из окошечка
кассирша. — Не стой, закрыто на обед.
—	Что? — встрепенулся Рэмка.
—	Закрыто на обед, — повторила кассирша и опустила фа¬
нерную заслонку.
Рэмка убрал деньги в карман.
Валерка посмотрел на него подозрительно.
—	Купил?
—	Нет...
Они подошли к Кате.
—	Билетов нет, — сказал Рэмка, — закрыто на обед.
«Молодец, — подумал Валерка. — Рэмка не подведет».
А вслух сказал:.
—	Катя, хочешь эскимо? Мы тебе хоть десять штук ку¬
пим,— и вытащил деньги из кармана.
Рэмка тоже вытащил деньги.
—	Хочешь, правда купим.
—	Откуда у вас столько денег? — спросила Катя.
—	Лотерея... — Валерка помахал деньгами около носа, как
веером, и опять похвастал: — У нас денег сколько хочешь,
хоть сто рублей.
Катя встала, поймала его за руку.
—	Мальчики, не нужно эскимо покупать. Давайте лучше
купим настольный теннис для всего двора, а то вы все по кры¬
шам лазаете.
Валерка и Рэмка переглянулись.
352

«Молодец», — подумал Рэмка.
Всю дорогу до магазина спорттоваров Рэмка шел позади.
Он смотрел себе под ноги, а когда поднимал глаза, то неволь¬
но замечал женщин в красных платьях и считал про себя.
Кроме настольного тенниса, ребята купили две маленькие
трехсотграммовые гантели — Кате в подарок.
—	Это тебе, — сказали они, — будешь мускулы развивать.
А завтра приходи во двор, мы тебя в настольный теннис на¬
учим.
*	* *
Выходной день называется воскресеньем. Очень красивое
слово, хоть и не совсем понятное. Наверно, он называется так
потому, что неделя кончилась, все плохое ушло и начинается
новое, веселое.
В душе у Кати словно раскручивалась пруж'ина, которая
сбросила одеяло, толкнула ее с постели и поставила на пол.
Кате хотелось перевернуться через голову, но она не умела.
Поэтому Катя вскинула вверх руки и ногу. Она бы вскинула и
другую ногу, но на чем же тогда стоять?
Она встряхнула простыни, застелила кровать, а сама ду¬
мала: «По-моему, оба они хорошие. Оба красивые. Рэм очень
честный, потому что больше молчит и глаза у него суровые. Он,
наверно, будет ученым-атомщиком. Валерка тоже... У него гла¬
за блестят, и говорить он мастер. Он, наверно, будет поэтом.
Оба они сильные и ловкие. И не такие уж невоспитанные».
Катя достала из-под кровати гантели, стукнула их одна о
другую и принялась упражняться, как учили ее вчера маль¬
чишки. Руки вверх. Руки к плечам. Руки в стороны. Приседа¬
ние — руки перед собой.
Катин отец, когда приезжал из Североморска, тоже упраж¬
нялся по утрам с гантелями. Только его гантели очень тяже¬
лые. Когда отец уезжает, мама вытаскивает их в коридор по
одной штуке и всегда ворчит:
—	Дай ему волю, он всю квартиру железом загадит.
Папа по утрам всегда напевал песенку:
Пума рума ра,
Пума рума ра,
Оп-ля!
Катя размахивала своими легкими гантелями и пела, как
отец:
Пума рума ра...
В комнату вошла мама.
353

—	Иди завтракать, — сказала она. Увидела у дочки ганте¬
ли в руках и нахмурилась. —Это еще что?
—	Мускулы развивать, —ответила Катя. — Это мне Вале¬
рик и Рэм подарили.
Брови у мамы приподнялись, глаза стали круглыми.
—	Это которые у тебя бант отняли? С хулиганами дружбу
завела.
—	Они не хулиганы совсем. Они добрые. Они меня вчера
конфетами угощали. И теннис купили для всего двора.
Мамины брови поднялись еще выше. Она отняла у Кати
гантели, хотела бросить их и, не найдя куда, положила в кар¬
ман передника.
—	Конфетами угощали! Скажите пожалуйста, какие отно¬
шения! Ты что себе думаешь?.. Рано тебе этим заниматься!
—	Чем «этим»? — спросила Катя шепотом и села на крае¬
шек постели. — Я ничем не занималась... Мы качались на ка¬
челях.
—	Конфеты, качели, гантели, теннис — это уже слишком!
Мама села на кровать возле Кати.
—	Это же улица... Где они деньги взяли? Ты подумала, от¬
куда у них деньги?
—	Не знаю... Они, кажется, в лотерею выиграли.
—	Вот-вот, — почему-то обрадовалась мама. — Они украли
облигацию золотого займа. Превосходная компания!
Катя съежилась и притихла. Мама говорила во весь голос:
—	Нужно вовремя пресечь, пока они не скатились совсем.
Это твой долг! Они еще могут стать честными... — Мама сняла
фартук, больно ударив себя гантелями по колену. — Одевай¬
ся!— крикнула она. — Сейчас же идем.
—	Куда?
Катя шла за мамой по лестнице. Она считала ступеньки и
бормотала про себя:
—	Не может быть... Неправда...
У Валеркиной двери Катя заплакала:
—	Я не пойду... Это неправда...
Мама схватила ее за руку и силой втащила в Валеркину
квартиру.
*	* :|:
Пинг-понг, пинг-понг,..—звенит целлулоидный мячик. Он
скачет по столу с самого утра. Мячик можно колотить сколько
хочешь, ему не больно. Но у мячика есть запас прочности:
грубый, неверный удар — и на мячике трещина.
Выходят во двор ребята — и прямо к столу.
—	Кто последний? Я за вами.
354

Играют на вылет.
—	Подходи! — кричат Валерка и Рэмка. — Теннис для
всех. На все общество!
Валерка и Рэмка поглядывают на Катино окно — очень уж
долго она сегодня.
Из парадной вышел Валеркин отец.
—	Вот что, голубчики, пойдемте. — Он ухватил приятелей
покрепче за воротники.
Когда отцы говорят такое — значит, ничего хорошего впе¬
реди не ожидает.
Игра остановилась. Кто-то начал отвязывать сетку. Кто-то
сложил в коробку мячи и ракетки.
—	Все равно играйте, — сказал Рэмка.
—	Теннис для всех, — добавил Валерка.
Они дергались в отцовских руках, бормоча:
—	А что мы такое сделали?..
Валеркин отец держал их крепко. Он провел друзей мимо
дворничихи. Дворничиха нахмурилась и сочувственно покача¬
ла головой. Он провел их мимо управхоза. Управхоз почесал
затылок. Ребята у теннисного стола дружно молчали. Малыши
в песочнике отложили на время совки и формочки.
В большой комнате сидела Валеркина мать, Майя Пет¬
ровна.
—	Вот они, субчики, — пихнув мальчишек к столу, сказал
отец.
—	Мы работаем, времени у нас мало, но мы стараемся, что¬
бы ты стал хорошим человеком, — начала Майя Петровна,—
а ты... — Глаза у Майи Петровны были красные и нос тоже.—
Слушай, Александр, — сказала она мужу. — Я не верю... Не
могу я в это поверить...
—	Сознавайся, ты у матери деньги стянул?! — загремел
Валеркин отец на всю комнату.
Майя Петровна поморщилась.
—	Тише, тише, — сказала она. — Если Валерий виноват, он
сознается. Валерий, может быть, на вас кто-нибудь дурно вли¬
яет?
—	Никто на нас не влияет!—горячо выкрикнул Валерий.—
С Рэмкой мы с первого класса дружим, и никаких денег мы не
брали, хоть режьте нас, хоть каленым железом!
—	Не кричи на родителей! — топнул ногой отец. — Ты еще
комар, букашка!
—	Видишь ли, Валерий, — снова начала Майя Петровна, —
нам сейчас рассказали странные вещи. — Она неуверенно по¬
тянулась рукой к столу.
Мальчишкам стало ужасно тоскливо. На столе возле вазы
с тюльпанами лежали две маленькие черные гантели.
355

—	Выворачивайте карманы!—скомандовал Валеркин
отец.
Валерка и Рэмка подчинились. Они выложили на стол
оставшиеся пять рублей сорок копеек.
Майя Петровна глубоко вздохнула, поднялась с дивана и
пошла в кухню.
Муж проводил ее взглядом, горестно крякнул и подтолкнул
мальчишек к дивану.
—	Довел мать, босяк... А ну, ложитесь!
Валерка лег на диван, словно собрался вздремнуть, сунул
в рот кулак и закрыл глаза.
—	Меня в^1 пороть не имеете права! — запротестовал Рэм¬
ка.— Я не ваш сын... Мы ничего не сделали!
—	Мой не мой, а ложись. Я тебя выдеру, твои же родители
мне спасибо скажут. Ты думаешь, это приятное дело, вас, пар¬
шивцев, ремнем пороть?
Рэмка отскочил.
—	Все равно не дамся!
Валеркин отец подумал-подумал, потом вздохнул и, сняв
ремень с брюк, нацелился Валерке по тому самому месту, в ко¬
торое принято вкладывать основы морали и чести.
Валерка съежился, засунул кулак поглубже в рот.
Рэмка вцепился в край стола.
—	Обождите! — крикнул он. — Мы с Валеркой все вместе
делали, вместе и порите. — Он потеснил товарища на диване,
засунул в рот кулак на его манер и промычал: — Нахиахи...
(Начинайте.)
Вдвоем было спокойнее ждать, и ремень не казался страш¬
ным. Мальчишки потеснее прижались друг к другу, уста¬
вились в одно и то же пятнышко на диване и напрягли му¬
скулы.
Но тут отворилась дверь. В комнату вбежала Майя Пет¬
ровна с продуктовой сумкой.
—	Подожди! — крикнула она мужу и, приподнявшись на
цыпочки, зашептала: — Вот деньги! Как это я их не заметила...
Под газету завалились. — Она посмотрела на мальчишек с со¬
страданием и спросила: — Вам больно, мальчики?
Отец отшвырнул ремень, проворчал зло:
—	Слушаешь всяких дур...
—	Да, да,— бормотала Майя Петровна. — Они нам все са¬
ми расскажут... Пойдем в кухню.
Ребята скорбно сопели. Они думали о чудовищном преда¬
тельстве, о боли, которую можно причинить без ремня, ножа
и каленого железа.
Валерка вытащил изо рта кулак, проглотил что-то раз в
пять побольше кулака, солоноватое и стыдное. Проглотил с
356

трудом, с большим усилием, но, может быть, поэтому глаза у
него стали сухими и твердыми.
—	Тебе хорошо, Рэмка, — прошептал он. — Ну, выдрали
бы — не привыкать... — Потом он положил руку на Рэмкино
плечо. — Не стоящее это дело — любовь.
Рэмка по-прежнему смотрел на пятнышко.
—	Ага, — печально прошептал он.
В комнате было тихо, только со двора доносился звук цел¬
лулоидного мяча: пинг-понг, пинг-понг.
Здесь, на диване, друзья поклялись, что ни одна девчонка
не затронет их сердец до самого гроба:
—	Небо, земля. Сталь и честь. Мы сказали клятву. Хук.

ВРЕМЯ ГОВОРИТ—ПОРА
1
В шесть утра будильник вздрагивает, щелкает слегка, слов¬
но барабанщик пробует палочки, и начинает выбивать дробь.
За стенами просыпаются другие будильники.
Зовут будильники, торопят.
Люди сбрасывают одеяла, потягиваются, спешат на кухню
к водопроводному крану.
В шесть часов встают взрослые. Это их время. Ребята мо¬
гут спать, сколько влезет. Наступило лето.
Ребят в квартире трое: Борька, по прозвищу Брысь, Во-
лодька Глухов и Женька Крупицын.
Борька вскочил сразу. Он всегда поднимался со взрослы¬
ми. Размахивая полотенцем, выбежал на кухню, но там уже
хозяйничала ткачиха Марья Ильинична. Ее чайник весело пу¬
скал пар к потолку. Другой сосед, фрезеровщик Крупицын,
стоял около раковины, чистил зубы. Крупицын скосил на Борь¬
ку глаза, пожал плечами.
—	Я же сразу встал, с будильником, — сокрушенно при¬
знался Борька.-^ Я самым первым хотел.
Марья Ильинична добродушно усмехнулась:
358

—	Поработаешь с наше, тогда и будешь вставать самым
первым. Время у тебя в душе поселится.
Борька устроился у раковины. Он любил энергичный ритм
утра и холодную воду спросонья. Но его гоняли всегда:
—	Брысь! Пусти-ка...
—	Дай лицо сполоснуть...
Борька огрызался:
—	А я что, немытый должен? Мне тоже надо...
Мыльные струйки текли у него по спине. Он норовил ухва¬
тить пригоршню воды и всегда врал:
—	Ой, глаза щиплет!
Это очень приятно — толкаться у раковины. Будто сам спе¬
шишь куда-то, будто и тебе некогда. Лишь одной соседке, Кру-
пицыной, Борька уступал раковину беспрекословно.
—	Не понимаю, — ворчала она, придерживая полы цвета¬
стого халата. — И чего он здесь крутится, толчется под нога¬
ми! Бестолковый какой-то... Ну ладно, мойся, мойся. Я обож¬
ду. Мне ведь спешить некуда. Тебе ведь нужно быстрее.
Зато очень весело становилось, когда на кухню выскакивал
Глеб. Из взрослых он вставал самым последним. Он прихло¬
пывал будильник подушкой и настойчиво вылеживал, пока
Марья Ильинична или кто-нибудь другой из соседей не ста¬
скивали с него простыню.
Глеб был мускулистый, будто сплетен из тугих канатов. Он
намазывал Борьку мыльной пеной, щекотал его под мышками,
сам смеялся, фырчал и отдувался, как морж. Потом он растя¬
гивал тугие резинки эспандера и грохотал двухпудовой гирей.
Почти все жильцы завтракали на кухне. Глеб подкладывал
Борьке куски колбасы и изрекал с набитым ртом:
—	Ешь, Брысь. Лучше переспать, чем недоесть.
Крупицын покидал квартиру первым. Он работал в иссле¬
довательском институте в экспериментальном цехе. Ходил на
работу с портфелем. В нем были батон и бутылка кефира. Сле¬
дом за ним отправлялся Борькин отец — шофер и муж Марьи
Ильиничны — строитель.
В семь часов взрослых в квартире не оставалось. Кварти¬
рой завладевала тягучая тишина, и Борьке казалось, что он
опоздал куда-то. Вздыхая, он принимался за уборку.
В комнате слегка пахнет бензином. На стене фотографии
всех отцовских машин. На буфете, рядом с чайным сервизом,
лежит замысловатая стальная деталь — лекало. Борькина
мать сделала ее своими руками, когда еще училась в школе
ФЗО. Мать бережет лекало, чистит его шкуркой и скорее го¬
това расстаться с сервизом, нежели с ним.
Убирая комнату, Борька грохотал стульями, чтобы загнать
тишину в угол. Но она не сдавалась. Только часы могли бо¬
359

роться с тишиной. Они тикали во всех комнатах, словно опове¬
щая, что здесь живут рабочие люди, что ушли они по своим
человеческим делам и вернутся в положенный срок.
2
Летние каникулы выдули Борькиных сверстников из горо¬
да. Опустели дворы, и не с кем играть. Борькин отец скоро
погонит машины в казахскую степь. Борька поедет с ним. А по¬
ка скучно.
Борька глазел по сторонам, мешался у прохожих под нога¬
ми и, не моргнув, переходил самые бойкие перекрестки.
На тысячу вопросов смог бы ответить Борька в свои десять
с половиной лет. Ему было известно, что каучук получают из
спирта, из каменного угля приготовляют духи, а древесные
опилки можно превратить в прозрачную, как слюда, ткань.
Борька шел по улице. Гарь скрипела у него под сандалия¬
ми. Но Борька ведал и про то, что к заводам уже подведен газ,
что скоро он загудит в топках бездымным пламенем. Тогда
растает над городом облако сажи. Солнечные лучи согреют
бледную кожу горожан, больше станет цветов. Володька Глу¬
хов сказал как-то Борьке, что при коммунизме за дым в воз¬
духе будут судить, как за покушение на жизнь человека.
И Борька решил: «Нужно издать закон: с сегодняшнего дня
объявляется коммунизм — и никаких гвоздей!»
Жил Борька в Ленинском районе города Ленинграда, где
заводы и фабрики стоят плечом к плечу, где кричат буксиры и
носятся чайки.
На проспекте Огородникова, что ведет в порт, Борька
встретил соседа, Женьку Крупицына. Женька шагал, как
страус, прилаживаясь к походке долговязого парня в бело¬
снежной рубашке.
Долговязый шел — плащ через плечо, руки в карманах. Он
ни на кого не глядел, словно был самым главным на улице.
Женька ел парня глазами и от волнения глотал слюну. За¬
метив Борьку, он подмигнул: вот, мол, какой у меня друг.
Женька старался смотреть на прохожих вприщур, словно бы¬
ли они далеко-далеко или даже где-то под ним.
Борька побежал рядом и все удивлялся — что это с Жень¬
кой творится? А может быть, Женькин друг и действительно
важная птица.
Борька поотстал и попробовал шагать на манер долговязо¬
го парня. Он засунул руки в карманы и пошел, напружинивая
икры, словно поднимался по ступенькам. Для убедительности
он выпятил нижнюю губу и свел брови над переносьем. Про¬
хожие стали оборачиваться, а какие-то две девчонки обхихи-
360

кали его моментально. Борька разозлился, пнул полосатую
кошку, посмевшую выскочить из парадной, и с достоинством
принял на себя грозный взгляд толстой дворничихи.
Дворничиха погрозила Борьке пальцем-сарделькой, усе¬
лась на грузовой мотороллер и покатила на нем в подворотню.
Красный трескучий мотороллер тащил не только дворничихин
центнер, но еще и платформу песка в придачу.
Девчонки, им только и дела — смеяться, фыркнули в кула¬
ки и помчались через дорогу.
—	Граждане, обратите внимание на этих веселых школь¬
ниц. Они нарушают правила уличного движения!
Девчонки метнулись обратно на тротуар. Они лишь сейчас
заметили милиционера с радиорепродуктором на груди. Но...
милиционер поднял руку. Справа и слева остановились маши¬
ны. По середине улицы, по белой осевой черте, летела к пере¬
крестку «скорая помощь».
«Дорогу!.. Дорогу! — кричали сирены. — Нужно обогнать
беду!»
Ничто не должно мешать в этой великой гонке.
«Дорогу!.. Дорогу!»
В конце улицы «скорая помощь» затормозила и плавно
въехала в подворотню высокого дома, одетого в леса.
Борька забыл про девчонок, про кошку, про дворничиху на
мотороллере, про милиционера с радиостанцией. Борька уже
бежал к блестящему лимузину, к сосредоточенным людям в
белых халатах. Ему хотелось хоть чем-то помочь. И, когда ми¬
мо него проносили больного, он придержал носилки за край.
У больного были редкие волосы и запавшие, оловянные от
страха глаза. Борька узнал его.
—	Это Глухов! — крикнул он. — Володькин отец!
Снова взревел неостывший мотор. Машина вынеслась на
осевую черту.
В
Говорили, что у Володькиного отца золотые руки. Говори¬
ли, что построят когда-нибудь музей, где главным экспонатом
будут руки рабочего, отлитые из вечного металла, из платины.
Умерла Володькина мать, и отец стал глушить тоску вод¬
кой. Сначала пил робко. Поворачивал портрет жены лицом к
стене и только тогда доставал поллитровку. Первую рюмку он
выпивал торопясь, стоя, будто боялся, что отнимут. Нюхал
хлеб и начинал плакать.
—	Один, — бормотал он, размазывая слезы. — Один-оди-
нешенек. Предала ты меня, бросила. — Отец укоризненно
смотрел на портрет жены. — А как жили...
3G1

Володька был маленький тогда — первоклассник. Он заби¬
вался в угол между оттоманкой и печкой, ждал мать. Ждал,
что войдет она сейчас в комнату, и все кончится, и все будет
как надо. Отец, может быть, тоже ждал ее, но не говорил об
этом. Взрослые стыдятся таких вещей.
Глухов засыпал за столом. Володька заводил будильник,
чтобы отец не проспал на работу, и садился делать уроки.
В первом классе Володька научился носить рваные чулки
вверх пяткой и обстригать ножницами обтрепавшиеся концы
брюк.
В квартире поначалу никто не догадывался, что происхо¬
дит с Володькиным отцом. Он выпивал тихо, в одиночестве.
Работал он сварщиком на Адмиралтейском заводе; и, сидя за
рюмкой, начинал иногда спорить с кем-то:
—	А что вы за мной присматриваете? Нужна мне ваша за¬
бота. Я работаю? Работаю. Ну и отскочь!.. Не лезь в душу...
Иногда он подзывал Володьку к себе и, отвернувшись, го¬
ворил:
—	Жениться бы нам с тобой, сын. Ты хочешь новую
мамку?
Володька молчал. Он уже понимал, что новыми бывают
только мачехи.
—	Молчишь, — шипел на него отец. — А мне каково?..—
Но, видно, и сам он боялся такого шага. Боялся новых забот
и волнений.
Однажды в квартиру пришли рабочие с завода. Володька
был уже в третьем классе. Рабочие принесли ему деньги, еду
и сказали, что отец в больнице — сжег себе левую руку.
—	Пенсию не дадут, — хмуро толковали соседи на кухне,—
пьяный был... Вот горе-то сам себе накликал.
Соседи кормили Володьку, чинили ему одежду. Особенно
Марья Ильинична. Ее муж помогал Володьке делать уроки и
даже ходил на родительское собрание.
Почти каждый день бегал Володька в больницу. Он про¬
бирался в дырку под забором, увертывался от нянь в больнич¬
ном саду и от дежурных врачей в коридорах.
Отец всегда молчал. Он словно тяготился присутствием
сына. Лишь один раз, перед выпиской, он погладил Володьку
по голове и зажмурился. А когда пришел домой, то весь вечер
просидел, перебирая грамоты, полученные на заводе за хоро¬
шую работу. Он покачивал изуродованной рукой, морщился
и вздыхал.
Володька подошел к нему, сказал:
—	Ладно, отец, перебьемся. Ты только держись крепче...
Но слабые люди самолюбивы; отец оттолкнул его и ушел.
Несколько раз навещали отца рабочие с завода. Глухов
362

принимал их хмуро, молчал и торопился выпроводить. А когда
они уходили, ворчал раздраженно:
—	Пожалеть пришли. Как же. А чихал я на ваш завод! Я и
без вас проживу!
Глухов устроился работать банщиком. Теперь он пил, гля¬
дя прямо на портрет жены, и кричал:
—	Ну и пью! Ну и гляди! Вот он я, Иван Глухов! Смот¬
ришь? А мне наплевать...
Он тыкал в портрет изуродованной рукой. Руки у отца бы¬
ли теперь белыми и вялыми, как сонные, задохшиеся рыбины.
Время словно остановилось в их комнате. Будильник не та¬
рахтел по утрам. Володька старался как можно дольше задер¬
живаться в школе. В школьной библиотеке он читал и готовил
уроки. Смеялся Володька лишь в школе да еще на улице.
В своем парадном он уже умолкал, а в квартиру входил
молчаливый и собранный, в постоянной готовности встретить
беду.
Иногда отец подзывал его и просил:
—	Сын, покажи руки.
Володька показывал.
—	Вот они, мои... золотые, — бормотал Глухов. — Ты их,
Володька, береги... Заступись за отца.
Чаще бывало другое.
—	Шляешься целыми днями, обувь треплешь! — кричал на
Володьку отец, вырывал из Володькиных рук книжки, тыкал
его головой в тетрадку: — Учишься?.. Умный!.. А где я денег
возьму, тритон ты хладнокровный? Никакого заработка на те¬
бя не хватает... Поди сдай бутылки. Я тебе что сказал?.. Купи
батьке маленькую.
Володька шел сдавать бутылки. Но вместо «маленькой»
приносил картошки и хлеба.
Отец пихал ему в лицо кулак.
—	Умный!.. Н-на!..
Володька смотрел упрямо и не размыкал рта. Тогда отец
расходился. Начинал ругать покойную жену за сынка. Про¬
клинал свою доброту и человеческую черствость. Он захлебы¬
вался криком. А Володька стоял в углу и, выждав паузу, про¬
сил:
—	Не шуми так громко — соседей стыдно.
—	А что мне соседи! Я сам себе хозяин и над тобой отец!
Глухов выходил на кухню, садился на табурет посередине
и грозно сверкал глазами.
—	Всыпал я сейчас своему тритону. Слышали?
—	Сам ты хуже тритона, — стыдила его Марья Ильинич¬
на.— Глаза у тебя водкой завешены. И что, прости господи,
Володьке такой червяк в отцы достался!
363

—	Ну ты и гусь, — гудел отец Брыся, — переехать тебя не
жалко.
Глеб сжимал пудовые кулачищи.
—	Слушай, — сказал он как-то Глухову, прижав его к сте¬
не в коридоре. — Если не прекратишь Володьку уродовать, я
тебя по частям разберу. Никакая больница чинить не примет.
Ясно?
—	Ишь прокурор выискался! — напыжился Глухов.—Дав¬
но ли я тебе портки дарил. Володька мой сын, как хочу, так
и верчу.
После этого случая Глухов стал бить сына реже.
*	* *
Все чаще и чаще стал пропадать Глухов из дома. Он тяже¬
ло дышал по утрам и кашлял затяжно, с хрипами, глотая на¬
тощак папиросный дым. Он стал заговариваться. Остановится,
бубнит что-то, глаза его стекле¬
неют тогда, и на висках вздува¬
ются жилы.
Володька часами, разыски¬
вал отца по окрестным «забега¬
ловкам» и буфетам.
Марья Ильинична предла¬
гала Володьке оформить опе¬
кунство. Володька отказался.
—	У меня ведь отец есть.
Учился Володька хорошо.
Занимался фотографией, ра¬
диотехникой, баскетболом и ри¬
сованием. У него даже была
труба валторна. Трубу Володь¬
ке выдали в оркестре комбина¬
та «Ленсукно», куда пристрои¬
ла его Марья Ильинична. И
был у Володьки друг в кварти¬
ре — маленький Борька Брысь.
Володька рассказывал
Борьке сказки в темном закут¬
ке в коридоре, где висели тазы
и ведра. Потом Володька при¬
способил там электрическую
лампочку и частенько просижи¬
вал с Борькой, собирая немуд¬
реную радиосхему. Он давал

Борьке книжки, которые брал в библиотеках, и терпеливо объ¬
яснял про моря, про звезды и атомную энергию. Когда Володь¬
ка забивался в свой закуток переждать, пока утихнет буйство
отца, рядом с ним молчаливым комочком усаживался Борька.
Борька думал о странной несправедливости, выпавшей на Во¬
лодькину долю. Он не понимал, за что сердится на Володьку
отец, за что бьет его.
«Когда наказывают меня — это понятно,--рассуждал он.—■
Я разбил вазу. Я вымазал вареньем кошку из соседней квар¬
тиры. Кошкина хозяйка учинила скандал на всю лестницу.
Я подстриг мамины меховые манжеты, чтобы проверить
жидкость для рощения волос. Мех на манжетах не вырос. Все
ясно... Я проковырял дырки в ботинках, чтобы из них вытека¬
ла вода и тогда можно будет ходить по лужам. Мама эти ботин¬
ки выбросила. А что сделал Володька? За что ему попадает?»
Борька ненавидел Володькиного отца, а Володьку любил
неистово. Трубил на валторне, напрягаясь до синевы, овладел
фотоаппаратом «Смена». Тренировался в баскетбол, подвесив
в коридоре проволочное кольцо. Брысь был единственным че¬
ловеком, который знал иногда, что у Володьки творится на
душе.
С Женькой Крупицыным Володька не ладил. Они жили
врозь, словно в разных квартирах. Женька считал Володьку
чудаком и разговаривал с ним покровительственно.
—	Картофельная диета, — говорил он, — конечно, распола¬
гает к сосредоточенности и самообразованию. Но все-таки за¬
чем питаться картошкой, когда есть сотня возможностей ку¬
шать котлеты?
Такие возможности сам Женька пытался находить.
Когда Глеб еще не учился в вечернем институте, а работал
механиком на судах дальнего плавания, Женька брал безвоз¬
мездные кредиты из кармана его пальто, висевшего в коридо¬
ре. Конечно, на мелкие нужды.
Это привело к короткому, но очень энергичному конфликту
между подрастающим поколением соседей.
Как-то раз, когда Женька выуживал мелочь, в коридоре
внезапно появился Брысь.
Женька подмигнул ему, встряхнув монеты на ладони.
—	Небольшая таможенная пошлина.
Женька небрежно сунул деньги в карман, открыл входную
дверь. На площадке стоял Володька Глухов с продуктовой
кошелкой в руках.
Женька заглянул в кошелку.
—	Опять бататы, — снисходительно улыбнулся он и про¬
шел мимо. Но не успел он выйти на улицу, как его догнали
Володька и Борька.
365

—	Деньги давай,—коротко сказал Володька.
Женька опять улыбнулся, на этот раз щедро и велико¬
душно.
—	Могу дать только по зубам.
Сильный удар в подбородок опрокинул его на плитняковый
пол в парадном. Женька долго хлебал ртом воздух.
—	Сколько взял?
—	Ерунду, — заикаясь, признался Женька и вывернул
карман. По желтому плитняку звонко поскакали монеты.
Борька подобрал их и положил Глебу в карман.
Этой весной Володька перешел в девятый класс. Он хотел
было устроиться на лето подсобником на завод, чтобы зарабо¬
тать и купить себе пальто, но обстоятельства распорядились
иначе.
Последнее время отец начал водить к себе собутыльников.
Они сидели вокруг заваленного окурками стола, небритые,
замшелые, словно изъеденные ржавчиной, беседовали о жизни.
Володьке было стыдно их слушать, как стыдно смотреть на
человека, испачкавшего лестницу в метрополитене. Его разби¬
рала досада и злость на них.
Однажды Володька застал отца одного. Он подошел к не¬
му и долго смотрел на костлявую трясущуюся спину.
—	Смотришь, — прошипел отец, поднялся со стаканом в
руке. — Выпей, — сказал он, — тогда ты меня поймешь и... про¬
стишь. Н-на... Может, я через тебя таким стал. — Глухов вы¬
пятил тщедушную грудь. — Слушайся, тебе отец говорит!
Но Володька не хотел прощать. Он взял стакан и выплес¬
нул водку прямо в лицо отцу.
Отцовские щеки, дряблые, как трикотаж, дрогнули. Сухо¬
жилия на шее натянулись. Глухов сгреб со стола бутылку,
стиснул горлышко костлявыми пальцами и замахнулся.
Володька выскочил в коридор. Следом за ним вывалился
Глухов. Проходивший мимо Глеб подхватил его и приволок
в кухню.
—	Тритон! — захлебывался Глухов. — Кого облил? Отца
родного облил!.. А я на него сил не жалею.
Соседи стояли молча. Глеб вынес из комнаты старую стен¬
ную газету, которую он специально раздобыл на заводе, и раз¬
вернул ее перед Глуховым. В газете была фотокарточка Во-
лодькиного отца и статья о нем. В статье говорилось:
«Сварщик Глухов — артист своего дела. Никто лучше его не
может сваривать потолочные швы. Сварка Глухова ровная,
без раковин и прожогов. Глухову выдан личный штамп. Его
работу не проверяет мастер технического контроля...»
Глухов долго читал статью, мусолил палец об отвислые
губы, потом съежился и заплакал.
366

Всем стало неловко. А Марья Ильинична, не выносившая
пыли, принялась мести кухню сухой метелкой. Ее муж угрюмо
теребил густую сивую бровь.
—	Оторвался ты, Иван, от рабочего класса. Сам во всем
виноват. Ты всех от себя оттолкнул. А один не проживешь, ой,
не проживешь. Хребет жидкий.
Глухов поднялся и ушел в комнату, ни на кого не глядя.
Через несколько минут он вернулся на кухню с грамотами.
—	Врете! — прохрипел он, потрясая грамотами и газе¬
той. — Рабочий я!
Глухов окинул всех темным, сумасшедшим взглядом и
ушел... И унес с собой последнее, что осталось от Володькиной
матери, — ручные часы.
Володька бежал по улице. Он сжимал кулаки и налетал на
прохожих.
Автобусы сверкали полированными боками. Трамваи роня¬
ли искры на асфальт. Улица была залита солнцем. Внизу, под
землей, громыхали голубые поезда метро. Люди читали газе¬
ты, спорили обо всем на свете: о спутниках, о правительствен¬
ных нотах, о грибном дожде и преимуществах стирального
порошка «Новость». Шла на работу вторая смена.
Володька проехал в трамвае два рейса из конца в конец.
Он вылез возле своей школы. Ему повезло — школьные турис¬
ты уходили в поход, и он пристал к ним.
—	Борька, я не вернусь домой, — сказал он, уходя, везде¬
сущему Брысю. — Отца у меня больше нет. Мы с ним живем
в разное время.
4
«Дорогу!.. Дорогу!..» — последний раз прокричала «скорая
помощь» и, не сбавляя скорости, скрылась за поворотом...
В квартире было темно. Борька толкался во все комнаты.
Никого!.. Только в самой последней, у Крупицыных, дверь от¬
ворилась.
Какая это комната! Пол блестит. Вещи нарядные, как не¬
весты. Пепельница в кружевах! Диван без морщинки — упруг
и беспечен. Радугой сверкают подушки. В комнате слегка пах¬
нет нафталином. Крупицын-старший не признавал легкомыс¬
ленных запахов.
Борька перешагнул узкую прихожую и замер на пороге.
У туалета сидел Женька. Он развалился на стуле, курил сига¬
рету и, оттопырив нижнюю губу, потягивал что-то из рюмки.
Он не морщился, не закусывал. Он только смотрел в зеркало
и принимал красивые позы. На Женьке была удивительная
рубашка. А к верхней челюсти он приладил золотистую оберт¬
ку от шоколадной медали.
367

Борька оторопел.
!— Что это на тебе?
На Женькиной рубашке пестрели этикетки отелей, вин,
проспекты туристских фирм и авиакомпаний.
Женька надменно повел глазом, налил из графина в рюмку
и пыхнул дымом прямо Борьке в лицо.
—	Алоха!..
Борька подозрительно понюхал графин. Пахло водопрово¬
дом.
—	Чего ты воду из рюмки пьешь — стакана нет?
Женька величественно поднял руку.
Что понимаешь ты, зародыш атомного века? Я репети¬
рую роскошную жизнь. Сто второй этаж. Электрифицирован¬
ная пещера. Синкопы и ритмы. — Женька стрельнул окурком
в ковер и тут же побежал поднимать его. Он сдул пепел с ди¬
ванных подушек. — Видал того парня? Вот это работа. Утром
в порт иностранец пришел. — Он оттянул на животе рубаш¬
ку.— И вот, пожалуйста. Прямо с тела взяли...
—	Скажу твоему батьке, что куришь.
—	Кончай, Брысь, не скажешь. У тебя Володькино воспи¬
тание. А если и скажешь, наплевать. Во мне бунтует эпи¬
дермис!— Женька засмеялся и опрокинул в рот еще одну
рюмку.
В эту минуту в прихожей заголосил звонок, и Женька бро¬
сился открывать дверь. В квартиру вошел долговязый парень.
Ох, какой красавец! В синем шерстяном пиджаке с искрой.
Следом за долговязым неуклюже протиснулся Глеб. Под
мышкой у него торчали задушенный батон и большой пакет
колбасы.
Долговязый заботливо поправил на Женьке рубашку и,
кивнув на Глеба, спросил:
—	Кто этот экскаватор?
—	Сосед, — преданно хихикнул Женька.
Долговязый подошел к Глебу, пощупал пакет с колбасой,
потянул носом и прищелкнул языком.
—	Кажется, неплохая жвачка в наличии. Составим ан¬
самбль.— Он вытащил из кармана сотню и протянул ее Жень¬
ке:— Женя, друг, доставь нам удовольствие, сбегай за конья¬
ком.
=— Володькиного отца на «скорой помощи» увезли! — вы¬
крикнул Борька. — Глеб, слышишь?!
Долговязый посмотрел на него сверху, поднял бровь.
—	Преставился, что ли? Ну и ладно. Одним больше, одним
меньше.
У Борьки вдруг защипало в носу, словно он понюхал на¬
шатыря.
368

Глеб свободной рукой отбросил Женьку от двери, сунул
Борьке пакет и медленно взял парня за лацканы. Синий с ме¬
таллическим блеском пиджак жалобно затрещал.
—	Осторожно! — взвизгнул долговязый. — Я одет...
—	Это тебе только кажется, — сквозь зубы проговорил
Глеб, открыл дверь, выбросил долговязого на площадку.
—	Брысь, в какую больницу Глухова увезли?^—спросил он.
—	Не знаю...
5
Соседи возвращались домой кто когда. Женщины прямо с
работы бежали по магазинам. Они приходили нагруженные
кошелками и пакетами. Мужчины работали далеко от дома и
являлись позже.
Борькино известие соседи восприняли довольно вяло.
—	Достукался, — сказала Марья Ильинична и принялась
налаживать мясорубку. Хоть бы его тряхнуло как следует;
может, за ум возьмется наконец, — ворчала она, пропуская
мясо для фрикаделек.
Крупицын резонно заметил:
—	Следовало ожидать. Насчет одумается — напрасные
мысли. Организм уже привык к потреблению. Теперь никаки¬
ми лекарствами не вылечишь, разве гипнозом только.
«—- Ты не рассуждай, — торопила его жена. — Это не наше
дело. Нам еще по магазинам пройтись нужно.
Борька сидел в закутке и удивлялся: известие, которое он
принес, почему-то не вызвало у соседей скорби.
Мимо него, опустив голову, прошел Глеб.
—	Скончался, — сказал Глеб просто.
Соседи замолчали. Они смотрели на Глеба, словно он был
виноват в этой смерти. Глеб отворачивался. Шея его налива¬
лась багровым цветом.
—	Умер... Я в больницу ходил.
Из углов, из щелей выползла тишина, заполнила кухню,
повисла на занавесках и на клейких ленточках-мухоловках.
—	Вот так эпидермис! — вдруг выкрикнул Женька.
Все повернулись к нему.
Крупицын схватил сына за ворот и вытолкнул его на сере¬
дину кухни.
—	Щенок! — закричал он впервые на людях. — Второгод¬
ник! Я для тебя стараюсь. Я для тебя в своем институте место
хлопочу, чтоб ты интеллигентным человеком стал. Я по ночам
не сплю, технику изучаю, чтобы тебя в люди вывести... — Кру¬
пицын закашлялся.
Марья Ильинична протянула ему стакан с водой.
J3 Библиотека пионера, том XI	369

—	Ты и в могилу сойдешь, чтоб сынку на том свете местеч¬
ко приличное подыскать.
—	А вас не спрашивают, — ввязалась Женькина мать.—
Евгений, марш в комнату!
Она втолкнула Женьку в комнату, грозно посмотрела на
мужа и хлопнула дверью.
—	Ас Володькой-то как же теперь? — спросил Глеб.—
Володька-то...
Марья Ильинична опять взялась за мясорубку.
—	Володька не пропадет. Как ему пропасть, когда мы кру¬
гом, люди. Володька человеком станет. Нельзя ему иначе...
Не позволю! — И она повернула ручку с такой силой, словно
в шнеке застряла кость.
—	...Ты, Евгений, пойми, — говорил Крупицын сыну, укла¬
дываясь в постель. — Ты теперь взрослым становишься. Ты те¬
перь в глубину должен глядеть. Мы не вечные с мамой. Ста¬
райся человеком себя показать, солидность свою...
В комнате рядом шел разговор.
—	Слушай, — говорил Марье Ильиничне муж. —А если
его ко мне на стройку. Как ты думаешь?
Марья Ильинична не ответила. Она вспоминала, как муж
привел ее сюда, в эту комнату, когда они поженились; как ра¬
довалась она своему углу. В двадцать шестом родился Сашка,
их единственный сын. А в сорок пятом он погиб в Германии.
Марья Ильинична вытерла глаза уголком наволочки.
—	Пусть он сам решит, — сказала она, вздохнув.
За стеной, свернувшись калачиком, лежал Борька Брысь.
Он отыскивал слова, чтоб утешить Володьку, когда он вернет¬
ся. Утешения должны быть скупыми, как на войне. Борька
морщил лоб, сжимал кулаки и бормотал сурово:
—	Ты это... Вот... Значит, брось...
А в первой от входных дверей комнате, заваленной руло¬
нами чертежной бумаги, гирями, гантелями, неглажеными
рубахами и пестрыми сувенирами с далеких морей,, ворочался
Глеб.
За окном урчала очистная машина. На соседней улице ре¬
монтировали трамвайный путь. Звякали гаечные ключи, и
жужжала сварка. Ночные звуки успокаивают людей. Они как
мост между зорями.
6
Хоронил Глухова Адмиралтейский завод. Шли за гробом
сварщики, клепальщики, монтажники, разметчики, кузнецы и
электрики. Шли товарищи, которых он предал.
С печальным укором играла музыка.
370

На полу в комнате Глухова валялись скомканные грамоты.
Мутная лампочка криво висела на пересохшем шнуре. Табач¬
ный дым осел по углам паутиною. Казалось, сам воздух сгус¬
тился в тенета и липнет к щекам.
Марья Ильинична распахнула окно. Она принесла ведро
воды, тряпку и щелок. Вместе с ней пришла и другая сосед¬
ка— мать Борьки Брыся. Они отмывали грязь, оставшуюся
после Глухова.
Борькина мать покрыла стол своей старенькой скатеркой.
Марья Ильинична поставила вазу с ромашками.
*	* *
...Володька воротился из похода в середине дня. Он шел и
насвистывал. Щеки его шелушились от солнца.
На школьном крыльце, на ступеньках сидел Борька Брысь.
—	Ты загорел, — сказал Борька.
Больше он ничего не сказал. Но Володька понял: что-то
случилось.
Когда они пришли в комнату, Борька тоже ничего не ска¬
зал.
В комнате было чисто и очень свежо. Над оттоманкой ви¬
сел портрет Володькиной матери, а под ним тщательно раз¬
глаженные грамоты, которые Глухов получил в свое время за
отличную работу.
—	Что это с отцом? Он что, женился тут без меня?
Борька пожал плечами.
—	Не знаю... Меня дома не было.
Володька стащил ботинки, поставил натруженные в походе
ноги на прохладный пол и улыбнулся.
В комнату просунулась голова Женьки Крупицына.
—	Пришел, — сказал Женька, входя. — Да, такое дело...
Борька опустил голову. А Женька вытащил из кармана не¬
сколько аккуратно сложенных пятерок, сунул их под вазу с
ромашками.
—	Это тебе. Отдашь когда-нибудь. Ты не очень расстраи¬
вайся. У тебя ведь все равно что был батька, что умер. Тебе
так даже лучше, пожалуй.
Володька вздрогнул и медленно повернул голову в Борь-
кину сторону. Борька никогда бы не смог соврать товарищу,
да и не было в этом надобности.
—	Верно, — прошептал он.
Володька сидел не двигаясь. В руке он держал ботинок.
Рядом сидел Борька и водил по пыльному ботинку пальцем.
Женька Крупицын сбегал домой, принес шелковую рубаш-
ку-безрукавку. Он мигал глазами и выпячивал губы.
371

—	Модерн бобочка, голландская. Только матери моей не
скажи... Да брось ты в самом деле. Может, и во мне все нару¬
шено. Меня батька завтра на работу определять поведет, а я
ничего, я держусь...
Потом собрались соседи. Они вошли осторожно, стали по¬
лукругом у оттоманки.
Володька лежал лицом к стене. Он смотрел на портрет ма¬
тери. Глаза у матери были ласковые и немного тревожные.
Под портретом висели отцовские грамоты.
—	Ты не убивайся, сынок, — мягко начала Марья Ильи¬
нична.— Мы тут подумали вместе, а ты уж сам решай.
—	Хочешь ко мне на стройку, — без обиняков предложил
ее муж. Крупноблочные дома ставить.
—	К нам на автобазу, — пробасил отец Борьки, — в мотор¬
ный цех.
—	К нам можно, слесарем-сборщиком...— всхлипнула
Борькина мать, не договорила и вышла из комнаты.
—	Я тоже могу посодействовать,—осторожно двинув стул,
предложил Крупицын. — Исследовательский институт. Работа
полуинтеллектуальная, творческая... Вместе бы с Евгением.
Володька повернулся и сел, упершись руками в валик. Все
заметили, что шея у него тонкая, волосы давненько не стриже¬
ны и без слез, прямые, как луч, глаза.
—	Я на Адмиралтейский, сварщиком.
Все посмотрели на Глеба.
Глеб уселся рядом с Володькой, обхватил его ручищей за
плечи и сказал:
—	Правильно. Полный порядок.
Мать Борьки Брыся принесла из кухни винегрет, карто¬
фельное пюре с котлетой и кружку молока.
Потом все ушли. Борька Брысь потоптался и ушел тоже.
Он понимал, что Володьке необходимо остаться одному. Но
сидеть дома не было никакой возможности.
Борькины мать и отец доставали из шкафа майки, рубаш¬
ки, полотенца. Отец готовился к поездке в казахскую степь.
Рубашки размером поменьше мать откладывала в сторону, и
Борька знал, кому они предназначены.
Марья Ильинична сидела за швейной машинкой, переши¬
вала Глебовы морские брюки и суконку.
Борька не выдержал, зашел в Володькину комнату.
Володька лежал на оттоманке, а посреди комнаты расха¬
живал муж Марьи Ильиничны. Он говорил:
—	Хорошо, что ты отцовскую специальность выбрал. Про¬
фессия важная. Хорошо, что сварщик Глухов... — Мастер-
строитель поперхнулся и заговорил горячее: —Но я тебе разъ¬
ясню: напрасно ты строителем не захотел. За строительную
372

специальность агитировать трудно. Она вся на ветру, под дож¬
дем. Мороз также. Но ведь и солнца полное небо... Любой
строитель, архитектор будь или подсобник, они авангард в
обществе. Что проистекает? Строитель закладывает фунда¬
мент не только, скажем, для дома. А еще и для новых челове¬
ческих отношений. Ты сообрази. К чему, например, иные
стремятся? Персональную стиральную машину, персональную
плиту, персональный счетчик, персональный телевизор, персо¬
нальную библиотеку. Прочитал книгу, и стоит она, а то и не¬
читанная стоит, пыль собирает. А он все себе, все для себя.
Загородится собственностью — не вздохнуть — и млеет. И на
работу уже ходит с досадой. Ему бы дома посидеть, собствен¬
ностью полюбоваться...—Мастер-строитель остановился перед
Володькой.—Теперь подумай, если строитель возведет такой
дом, где библиотека для всех — читай. Столовая в лучшем ви¬
де— диетические супы даже. Прачечная по последнему слову
стиральной техники, и без очереди. Санпункт при доме. Общая
гостиная-салон на каждом этаже. Телевизор в салоне во всю
стену. И у каждого, конечно, квартирка сообразно с количест¬
вом членов семьи... Как в таком доме люди жить станут?
—	При коммунизме все на кнопках будет, — ответил за Во¬
лодьку Брысь.
—	А ты молчи, кнопочник. — Мастер сердито шевельнул
бровями. — Если тебя при коммунизме выдрать потребуется,
на какую кнопку нажимать станем?
Борька протестующе шмыгнул носом.
Мастер одернул домашнюю куртку, вытащил из вазы ро¬
машку и сказал, расправив на ней лепестки:
—	Строитель должен в деталях представлять, что за зда¬
ние он возводит. Обязан... А ты говоришь...
Володька ничего не говорил. Он спал.
Мастер тихонько подтолкнул Борьку к дверям. На пороге
он обернулся, посмотрел на будильник. Впервые за много лет
стрелка будильника опять стояла на шести.
Ночь над городом прозрачная и голубая. Ночь отражается
в море стальным блеском и будто звенит.
Море всюду. Оно рассекло город реками, рукавами, кана¬
лами. Оно натекает в улицы розоватым туманом, напоминает
о себе криком буксиров и грохотом якорей.
Город не спит.
Мосты размыкают тяжелые крылья, пропуская суда. Элек¬
трические искры тонут в мокром асфальте. Мимо дворцов и
скульптур идут караваны машин. Лязгают стрелки железных
дорог.
Город велик.
Как годовые кольца у дерева, нарастают вокруг центра
373

кварталы жилых домов. Самые молодые, самые мощные под¬
нялись на окраинах. Улицы здесь зеленее и просторнее. Пах¬
нет свежестью. За домами горизонт, небо. Окраины похожи на
открытое окно, в которое врываются утро и ветер.
Здесь заводы. Здесь возникает могучая энергия времени.
Время торопит. Время говорит — пора.
7
Утром Борька Брысь, как всегда, проснулся со взрослыми.
Володька Глухов и Женька Крупицын уже стояли у рако¬
вины.
—	Ты обожди, — остановила Борьку Женькина мать, — не
лезь. Видишь, люди торопятся.
Володька и Женька деловито окатывались холодной водой
под руководством Глеба.
Марья Ильинична принесла Володьке переделанные сукон¬
ку и брюки. Заставила его почистить ботинки кремом.
—	Ты опрятным должен прийти на завод. Тебя звание обя¬
зывает. — Она оглядела Володьку со всех сторон и сунула ему
под мышку завтрак в полиэтиленовом мешочке.
Крупицын тоже готовил своего сына. Он неодобрительно
поглядывал на его новые штаны и пупырчатый пиджачок.
374

—	Куда вырядился? За кого тебя коллектив примет? Ста¬
ренькое надень. Ты рабочий теперь, понимать должен.
По синему небу плыл дым, оседал на подоконниках хрустя¬
щей гарью. На остановках толпились люди. Они кивали друг
другу, продолжали вчерашний прерванный разговор. Читали
газеты. Брали штурмом трамвайные площадки.
Глеб шел впереди ребят. Адмиралтейский завод рядом, за
Калинкиным мостом с чугунными цепями, за плавучим мага¬
зином живой рыбы.
По проспекту Газа два милиционера вели долговязого
парня.
—	Сколько времени? — спрашивал парень.
—	А зачем тебе время? — Милиционеры взяли парня по¬
крепче.— Время вас не касается.
Глеб насупился, и глаза у него потемнели, как темнеет
сталь при закалке.
Борька прислушивался, стараясь уловить свист токарных
станков и раскатистую дробь клепальных автоматов.
Над заводом плыли облака; они задевали за верхушки
кранов, смешивались с клубами пара, выброшенного турбина¬
ми и котлами.
Кричали чайки.
Хлопали пневматические двери трамваев.
Рабочие толпами шли к проходной.
Махнув Борьке на прощание, прошли на завод и Глеб с
Володькой.
Над проходной висели часы. Минутная стрелка передвину¬
лась на большую черту.
Сквер перед заводом пуст.
Борьке снова показалось, будто он опоздал. Но Борька уже
знал куда. Знал, что придет и его время.

АЛФРЕД
Мы его отлупили, в кровь. Но легче нам от этого все равно
не стало. Спроси меня: за что? Я, пожалуй, и ответить не смо¬
гу толком. Знаю одно — били мы его за дело.
Деревня наша называется Светлый Бор. Другой такой де¬
ревни по красоте нет, наверно. Речка Тихоня вся блестит, буд¬
то это и не речка вовсе, а солнечный луч. Потом леса. Слышали
по радио, как играет орган? Словно ветер заплутался между
стволов, рвется вверх, на простор, а сосны держат его и гудят
басовито. Людям кажется, будто они все знают про лес, а
начни говорить, и выходит, нет таких слов, которые объяснят
красоту леса.
Дороги в нашей деревне мягкие. Ноги грузнут по щиколот¬
ку в горячей пыли. Пыль не такая, как в городе, не летучая.
Она как вода. Гуси дорогу переходят, будто плывут.
Воздух у нас ароматный, густой. Старики говорят, что из
нашего воздуха можно пиво варить.
Алфред, наверно, не понимал такой красоты. Задень она
его хоть легонько, все получилось бы по-другому. Алфред, на¬
верно, никогда не видел, как цветут яблони. Словно тысячи
376

розовых птиц опустились на ветки и колдуют там, шевеля
крыльями.
У нас в деревне много садов. Развел их старый дед Улан.
Когда-то давно он служил в кавалерии. С тех пор у него оста¬
лась кличка Улан и шрам на виске.
Годы его уже на вторую сотню перевалили. Никто не знает
толком, сколько ему лет: то ли сто восемь, то ли сто десять.
На ребят у деда плохая память. Сколько их выросло на его
веку — разве упомнишь! Улан нас по-своему различает. Если
черные пятки, косматая голова, волосы цвета старой соломы,
если мальчишка сует свой нос во все деревенские дела, — зна¬
чит, Васька. Если мальчишка причесанный, в скрипучих сан¬
далиях, на голове тюбетейка, чтобы солнцем в темя не удари¬
ло; если мальчишкины глаза смотрят на деревню с презрением
и скукой, — значит, Алфред.
Всегда получается так. В начале лета Алфредов полно —
приезжают из города. Ходят особняком, словно туристы с дру¬
гой планеты. Под осень все городские до того пообвыкнутся,
такими станут Васьками — смотреть приятно. А тот, про кото¬
рого я хочу рассказать, как приехал Алфредом, так и остался
Алфредом. Наверно, и в городе он Алфред. Лупят его там то¬
же. И правильно делают.
Но не могу я начать рассказ прямо с него, не заслуживает
он такого почета. Лучше я расскажу сначала про наших ребят,
про Степку, про Гурьку.
Степка наш, деревенский. Гурька каждое лето приезжает
из Ленинграда. Сбросит свои городские ланцы — так у нас в
деревне называют одежду — и ходит в одних узеньких труси¬
ках. Старухи ему пальцами грозят, называют босяком-голо-
штанником. А он говорит:
—	Отстали по старости лет. Нужно, чтобы кожу за лето
продуло ветром насквозь, солнцем прожарило, тогда всю зиму
будет тепло.
Зато Степка даже в самый жаркий день не снимает брюки,
боится потерять солидность и уважение.
Он немножко сутулый, словно несет на плечах что-то тяже¬
лое.
Гурька веселый; все у него просто. Что думает, то сразу и
говорит.
Есть у нас еще один человек — Любка. Мне про нее гово¬
рить трудно. Я в девчонках неважно разбираюсь, они непонят¬
ные. А эта и вовсе.
Иногда совсем на мальчишку похожа. Бегает в трусах да в
майке. На прополке за ней не поспеть. Сено возить — Любка
воз кладет. На возу самое трудное. И корову доить Любка уме¬
ла не хуже взрослой. Ругалась так, что даже мальчишки крас¬
377

нели. А иногда вроде что-то найдет на нее. Напялит на себя
материну кофту желтую, обмотает шею бусами из рябины, цве¬
тов в волосы натычет. Будь на дороге сто луж, она возле каж¬
дой остановится, посмотрит на свое отражение.
Мы ей говорим:
—	Ну что ты в лужу глаза таращишь?
Она отвечает:
—	Как я выгляжу на фоне неба?
Потом отвернется от нас и вздохнет. Может быть, она нас
немножечко презирала. У девчонок такое бывает. К тому же
видом своим мы не очень отличались. Голоса хриплые. А раз¬
говоры...
Любка смотрит на нас, бывало, смотрит, потом головой по¬
мотает и скажет с укором:
—	Глупые вы, как телята.
—	А ты умная, — почем горшки? — скажет ей Гурька.
Степка — тот промолчит. Только один раз он с Любкой по¬
ссорился. Это еще до Алфреда было.
Мы что делали: купались целыми днями, ходили в лес за
малиной, по грибы. На сенокосе помогали, на огородах. По
вечерам крали яблоки. Дед Улан вывел много сортов: скры-
жапель, бельфлер, золотая кандиль, розмарин. У нас для
яблок свои названия: белый Фрол, розмария, золотое кадило.
Что касается скрыжапели, мне наше название и писать не¬
ловко.
Кражу яблок мы не считали воровством. Крали во всех са¬
дах, кроме, конечно, колхозного, — там сторож с собакой.
И еще мы не трогали яблок в саду у деда Улана. Это до нас
было заведено.
Помню, сидели мы на бревнах, яблоки грызли — до того на¬
елись, что язык во рту будто ошпаренный.
Степка сказал:
—	Эх, засадить бы всю землю фруктами, чтобы каждая
кочка цвела! Была бы тогда земля веселая, как клумба.
Он размахнулся, кинул яблоко в телеграфный столб. Ябло¬
ко разлетелось от удара в разные стороны, как граната.
—	Правильно, — сказал Гурька. — Это при коммунизме так
будет... — И тоже бросил яблоко в столб и добавил с удивле¬
нием: — Лет через двадцать так будет. Везде техника и сплош¬
ные сады. Вот черт, красотища будет, а?
Любка встала тогда и засмеялась. Ковыряет мягкую землю
ногой и смеется, только не весело.
—	Быстрее бы в нашей деревне клуб построили. Дороги
асфальтовые. По вечерам электрические вывески, как север¬
ное сияние. Я читала, в будущем вместо деревень построят
агро-города...
378

—	Тебя туда жить не пустят, — сказал кто-то.
Любка посмотрела на нас и сказала грустно:
—	Ну и пусть. Вот мне уж как с вами надоело... Я летчи¬
цей буду. Леха, эго возможно?
Она у меня спросила. Меня Лехой зовут.
Я промолчал, только пожал плечами. Непонятная эта
Любка.
Гурька ответил:
—	Лети, — говорит, — по ветру. Вон гусиные перья в тра¬
ве. Вставь их вместо хвоста, чтобы рулить можно было.
Мальчишки захохотали, девчонки некоторые тоже засмея¬
лись.
Мы со Степкой лучше других знали, как тяжело Любке жи¬
вется. Любкины мать и отец между собой не ладили: сканда¬
лили каждый день. Мать отца ухватом из избы вытурит, а он
идет с досады в продмаг или в чайную. Потом станет под окна¬
ми своей избы и выкрикивает всякую брань. Их и в правление
вызывали, штраф накладывали.
Степка сказал:
—	Хватит ржать.
Он взял у Любки последнее яблоко, хотел его в столб бро¬
сить, и не бросил.
Возле столба стоял дед Улан. Он шевелил битые яблоки
палкой, тряс бородой. Потом опустился на колени, стал выко¬
выривать из яблок семечки. Крикнул нам:
—	Идите подсобляйте... Ишь, сердца у человека нет, сколь¬
ко фруктов порушил. Жигануть бы ему в кресло-то из бер¬
данки.
Мы молчим, помогаем старику семечки выковыривать. Он
немного успокоился, посветлел. Говорит:
—	Мы их в землю посадим. Под солнышком они как раз
поспеют к тому сроку, когда у вас ребятишки народятся.
Девчонки все, как одна, краснеют. Мальчишки отворачи¬
ваются.
—	Вот у вас, — дед показал на Степку и Любку, — может,
сынок будет, Васька. Вы ему яблочко сладкое. Нет на земле
фрукта, радостнее, чем яблоко.
Любка вскочила, мотнула косами.
—	Чтобы я за такого лохматого замуж вышла? Он ведь и
слова хорошего сказать не может.
Дед посмотрел на нее, усмехнулся в бороду и пошел, Дед
с вересовой палкой ходит — медленно, словно прислушивает¬
ся к чему-то. Станет на лугу и глядит на цветы, на травы, на
солнечные блюдца под деревьями. Он как наш лес:, то хму¬
рый, то улыбнется вдруг. И все сам по себе.
Дед Улан ушел.
379

Степка подождал, пока все успокоятся, и сказал негромко:
—	У кого крадем? У себя крадем... — И добавил: — С та¬
кими людьми погибель. Все только и смотрят, чего бы в рот
запихать, не думают, чего бы посадить.
—	А ты?! — вскочила Любка. — Ты сам первый такой.
И Гурька такой. И Леха... И все вы.
Ребята загалдели.
Глаза у Любки сузились, как у кошки.
У Степки глаза тоже щелками стали. Губы в комок.
—	Замолчите все! — крикнул он. — И ты, Любка!
—	А что ты командуешь?! Что вы его слушаете, лохматого!
Ты на дворняжку похож!
Степка сощурился еще больше. Мы все подумали, вот он
сейчас Любке затрещину отвалит. А Степка вдруг усмехнулся
и сказал:
—	Ладно, пусть не слушают. Пусть на дворняжку похож...
Я теперь, как узнаю, кто по садам шастает, самолично рас¬
правляться буду. Все поняли? Имейте в виду.
Гурька тоже сказал:
—	Я хоть и не здешний, у меня своего сада нет, но я со
Степкой согласен. А на Любку эту я чихать хочу...
Мы все порешили — хватит: сады не для озорства посаже¬
ны. Тем более, что яблоки во всех садах одинаковые — дед
Улан разводил.
Любка от нас откачну¬
лась. Станет в сторонке,
смотрит, как танцуют под
гармонь взрослые девчата
и парни. Нас будто и нет
в деревне.
Я все это рассказал,
чтобы обрисовать наших
ребят. Теперь начинаю про
Алфреда.
Приехал он к нам ле¬
том. Оказался нашей кол¬
хозницы родной внук. Уди¬
вительно...
В тот день, когда мы с
ним познакомились, нас
искусали на речке берего¬
вые осы. Степку — в губы
и в глаз. У Гурьки оба
уха отвисли, как отморо¬
женные, и щека надулась.
Меня хуже всех — в язык.

Они свои волдыри землей потерли. От земли боль утихает.
А язык землей не потрешь.
Возле деревни нас нагнал трактор «Беларусь». За рулем
сидел Гурькин дядя.
—	Что это вас скривило? — спросил он, сдерживая смех.
—	Осы, что, — ответил Гурька.
—	Хотите солидолом намажу? — предложил Гурькин дядя.
И тут за нашими спинами кто-то сказал с усмешкой:
—	Нужно диметилфтолатом мазаться, тогда не укусят.
Мы обернулись.
У канавы стояла Любка и с нею незнакомый мальчишка в
голубой рубашке, в трусиках с ремешком.
—	Ишь ты, — сказал Гурькин дядя. — Все знаешь. — Он
включил сцепление и попылил к деревне.
А незнакомый мальчишка смеется:
—	Шутник этот тракторист.
—	Это не тракторист, а главный инженер,—сказал Гурька.
—	Хорошо, — сказал мальчишка. — Я же с вами не спорю.
Степка смотрит на них и вдруг ни с того, ни с сего берет
мальчишку за ворот.
—	Слушай ты, Алфред. А если я тебе фотографию помну
для знакомства.
Мальчишка покосился на Любку и сказал храбро:
—	Не посмеешь. Я французский бокс знаю.
Он выставил перед собой
кулаки и заскакал на цыпочках.
Мы с Гурькой ничего не по¬
нимаем. Что происходит? Поче¬
му Степка на этого Алфреда
жмет?
—	Потанцуй, потанцуй, Ал¬
фред. У меня время есть. Люб¬
лю танцы глядеть, — сказал
Степка сквозь зубы. — Ну-ка
еще какую-нибудь фигуру по¬
кажи.
Мальчишка перестал пры¬
гать, но кулаками возле подбо¬
родка водит. Степка обошел его
кругом. Поинтересовался:
—	Что, во французском по
уху нельзя?
—	Нельзя.
—	Ну, так я по-русски...—
Степка замахнулся. И тут Люб-
ка стала между ними.

—	Не смей бить человека, — сказала она. — Отрастил ку¬
лачищи.
Тут и Гурька в разговор вступил.
—	Ха, — сказал он. — Ты, Любка, задаешься очень. Не по¬
нимаю, почему тебе Степка по ушам не надает. Я бы на его
месте не Алфреда, а тебя в первую очередь отхлестал.
—	Руки коротки, — сказала Любка. Она повела плечом.—
Дикари вы. Культуры у вас никакой. И у тебя, Гурька, хоть ты
из Ленинграда.
Она кивнула Алфреду, — мол, пойдем, нечего с ними связы¬
ваться.
А мы еще долго стояли у поскотины, у загородки из жердей,
которой деревню обносят, чтобы скотина ночью не вырвалась,
не потравила посевы.
Степка шевелил бровью над распухшим глазом. Укушен¬
ный, он казался похожим на Чингис-хана.
Гурька спросил:
—	Чего ты на этого типа полез?
—	Не знаю... Не понравилась мне его рожа...
Но, если правду сказать, Алфред был красивый. Я знаю, с
лица не воду пить. И все-таки хорошо быть красивым. Даже
моя родная мать и та говорит мне иногда:
—	Ужас, на кого ты похож. Посмотри на себя в зеркало.
Боже мой, наказание такое!..
Зачем мне смотреть в зеркало? Пусть Любка на себя в
зеркало любуется, она красивая. Я знаю — я похож на отца и
горжусь. Мой отец был на фронте. Четыре раза ранен. Шесть
орденов у него. А сейчас он председатель нашего колхоза. Хоть
и некрасивый.
Под вечер мы снова увидели Любку и Алфреда. Они игра¬
ли в футбол.
Любка стояла в старых разломанных воротах. Раньше в
эти ворота въезжали телеги, потому что за ними была кузница.
Теперь кузница новая, в другом месте, кирпичная. А здесь, во¬
круг закопченного сруба с просевшей крышей, растет крапи¬
ва— лохматая, злая собачья трава. Говорят, если из крапивы
сделать носки да надеть их на себя, можно вылечиться от рев¬
матизма. Только никто такие носки не вяжет.
Мы, конечно, остановились, любопытства ради. Может,
Алфред в футбол играть горазд.
Приготавливался он к удару, как мастер спорта. Положил
на мяч камушек для прицела. Разбежался. Бац!.. Ловко, пря¬
мо под штангу. Он для этого ботинки надел.
Любка прыг, ноги врозь, и сидит на земле. А мячик далеко
за ее спиной, в крапиве.
Алфред смеется:
382

—	Пропустила, иди за мячом.
Любка полезла в крапиву. Посмотрели мы — у нее все ноги
и руки в больших красных пупырях. Вся обожженная.
Степка молчит. У Гурьки лицо тоскливое.
—	Пошли, раз Любке нравится в крапиву лазать, пусть
лазает.
Степка стоит, только зубы сильнее стиснул.
Я подошел к Алфреду.
—	Ты зачем над Любкой издеваешься? Нашел себе парт
нера играть в футбол. Она девчонка.
—	Никто над нею не издевается, — ухмыльнулся Алф¬
ред. — И не футбол это вовсе, а новая игра — «Сам виноват».
Пропустил мяч — полезай в крапиву. Если она возьмет, я
в ворота стану. Мне в крапиву лезть придется. Все по-чест¬
ному.
Алфред разбежался — бац!
Поймала Любка мячик. Прижала к груди и показывает
нам язык, словно мы виноваты, что она крапивой ожглась.
Мы смотрим, что будет дальше.
Алфред в воротах растопырился. Любка поставила мяч, за¬
кусила косы зубами, разбежалась да как подденет мяч боль¬
шим пальцем и тут же села.
Мяч просвистел у Алфреда над головой, заскочил в самую
густую крапиву.
Степка с Гурькой заулыбались. Я тоже стою—рот до
ушей.
—	Полезай, Алфред. Сам такую дурацкую игру приду¬
мал.
Любка посмотрела на нас исподлобья и закричала вдруг:
—	Чего вам-то?! Чего вы здесь стали? Уходите!
Она поднялась с земли и поскакала на одной ноге к Алф¬
реду. Морщится — видно, очень ушибла палец при ударе.
Алфред ее остановил. Сказал:
—	Не горячись, Люба. — И пошел за мячом.
Идет, посвистывает, будто и не крапива его по ногам
скребет, а, к примеру, ландыш. Взял мяч, подбросил его. Пой¬
мал там же, в крапиве.
Мы ему смотрим на ноги — ни одного волдыря. А Любка
смеется. Шевелит ушибленным пальцем и смеется.
—	Ну что, выкусили? Ха-ха-ха...
Мы ушли.
Потом мы Алфреда одного встретили у канавы, Алфред си¬
дел, мыл ноги. Проведет носовым платком по ноге — сразу
пена.
—	У него они мылом намазанные, — догадался Гурька.
Степка сразу — к Алфреду. Спрашивает:
383

—	Ты перед игрой намылил ноги?
—	А как же, — смеется Алфред. — Что я, дурак — об кра¬
пиву шпариться?
—	А Любка дура?
—	Известно, дура... Хотя и от нее польза есть— без дура¬
ков скучно.
Степка промолчал, потом спросил спокойно, даже с любо¬
пытством:
—	Скажи, Алфред, что ты кушаешь?
—	Странный вопрос. Тебе зачем знать?
Степка усмехнулся.
—	Мне интересно, чем такие паразиты, как ты, питаются.
Алфред вскочил, опять поднес кулаки к подбородку, а сам
мечет глазами направо, налево — смотрит, как удобнее убе¬
жать.
—	Трое на одного?.. Посмейте только.
Степка оглядел его с ног до головы, поморщился.
У меня чесались кулаки, словно не Любка, а я сам доста¬
вал мяч из крапивы. И почему я тогда не вступил с Алфредом
в драку? Вы думаете, я его французского бокса испугался?
Нет.
На следующий день я их опять вместе увидел. Я просто так
ходил, прогуливался. Подошел к Любкиному дому и увидел.
Через дорогу от них малина росла. Кусты молодые, ягод на
них еще нет, зато высокие, скрывают с головой.
Любка рубила хряпу для поросят. Хряпа — это зеленые
капустные листья. Рубят их сечкой в деревянном корыте. По¬
том намешают туда отрубей, хлебных корок, остатки каши,
зальют теплой водицей — и готова поросячья еда.
Сечка в Любкиных руках, как игла в швейной машинке, —
не уследишь. Строчит вверх, вниз. Идет из одного края коры¬
та к другому. Любка ловкая.
Алфред стоит рядом, наблюдает. Потом вытер руки.
—	Давай я.
—	Испачкаешься, — ответила Любка. — Чего уж тебе на¬
шим делом мараться.
—	Наплевать, если испачкаюсь. Я сейчас тебе покажу, как
нужно рубить.
Любка протянула ему сечку.
—	На, — говорит, — Шурик, руби.
Оказывается, Алфреда Шуриком зовут. Ишь ты, думаю,
Шурик. Ишь ты, думаю, какая Любка стала вежливая. Рань¬
ше она все лето босиком бегала, как все. Пятки черные с тре¬
щинами. Только в косах у нее всегда были яркие ленты.
А сейчас на ней туфли с пуговками. Правда, ленты в волосах
те же. Не придумали еще лент ярче Любкиных.
384

Алфред подошел к корыту, поднял одну ногу на край, что¬
бы оно не колыхалось. Размахнулся тяпкой — бац! Тяпка
воткнулась в деревянное дно — ни туда ни сюда.
—	Ты не так сильно, — подсказала Любка. — Давай, я по¬
кажу, как надо. Ты силу не применяй.
—	Это пробный удар, — проворчал Алфред.
Я стою за кустом, и досада у меня и злость. Не умеешь —
спроси. Люди научат.
Алфред поднял сечку да как застрекочет быстро-быстро и
все по одному месту.
—	Ты сечку веди, — говорит Любка.
—	Не учи, сам знаю.
Алфред размахнулся опять и — тяп по своей ноге. Даже
мне за кустом стало не по себе, будто я его нарочно под ло¬
коть толкнул.
Алфред сразу на землю сел. Уцепился за ногу, стучит зу¬
бами.
—	Ой, ой-ой-ой!..— Потом схватил тяпку да как швырнет
ее в сторону.
Любка стоит неподвижно, только ресницы вздрагивают.
А с Любкиных ресниц на Любкин нос сыплются крупные сле¬
зы. Она всегда боялась крови. Когда я весной руку об колю¬
чую проволоку рассадил, Любка ревела. Даже не подошла ко
мне руку платком перевязать. У нее от крови кружится голо¬
ва. Пришлось мне тогда платок зубами затягивать. Ну, ду¬
маю, кажется, пришла пора вылезать из кустов. Алфред не
Алфред, а помощь оказать нужно. Может быть, у него силь¬
ное кровотечение. И вдруг Любка опустилась на колени, бор¬
мочет:
—	Снимай сандаль, Шурик...
Алфред зубами стучит. Между пальцами бежит кровь.
Любка зажмурилась, сняла с его ноги сандалию и носок.
Залепила ранку подорожником. Побежала в дом, принесла
ковшик воды, бутылочку липок и чистую холщовую тряпку.
Липки у нас в деревне в каждой избе есть. Наберут бабуш¬
ки ранней весной березовых почек, настоят на водке — вот и
все снадобье. Липками его называют потому, что почки по вес¬
не прилипают к рукам. Лист оттуда едва свой зеленый гребе¬
шок показал, а запаху от него полна улица.
Любка промыла водой Алфредову ногу, плеснула из буты¬
лочки прямо на ранку.
Алфред завыл—липки почище йода дерут.
—	Тише, тише, это сейчас пройдет, — успокаивает его
Любка, а сама бинтует ногу тряпицей.
Алфред встал, попрыгал на одной ноге. Любка ему подала
сандалию. На сандалии ремешок разрублен. Я думаю, если
385

бы не этот ремешок, не скакал бы Алфред. Ремешок ему ногу
спас.
Алфред схватил сандалию, швырнул прочь.
—	Что ты мне ее даешь? Куда она теперь годна? Из-за те¬
бя такую сандалию испортил.
Любка снова подняла Алфредову сандалию. Говорит:
—	Ее очень просто починить. Только ремешок зашить, —
а сама чуть не плачет.
—	Ну и зашивай! — крикнул Алфред.— Все равно она уже
не новая будет, а зашитая.
Если бы на Любкином месте был я, я бы Алфреду этой сан¬
далией по башке. А Любка стоит, опустила голову, как вино¬
ватая. И так мне стало обидно, что вылез я из малинника и
ушел. Чтобы не идти по улице мимо проклятого Алфреда, я
пролез в сад. Пошел прямо садом.
Яблоки на ветвях висят. Я к ним без внимания. Кислые
еще. Прямо скажу, не смотрел на яблоки даже. И напрасно
меня дядя Николай, Любкин отец, за уши отодрал — не рвал
я его яблоки.
Несколько дней мы не встречали ни Алфреда, ни Любку,
потому что занялись делом.
Колхоз отдал нам старенький трактор «Беларусь» и ста¬
рую кузницу. Мы ее вычистили, подлатали крышу. Крапиву
во дворе скосили. Земля пахла древесным углем и железом.
Хорошо. Зеленая трава, синее небо, черная кузница и крас¬
ный трактор на высоких колесах. Красиво.
Первая работа была такая: мы возили навоз со скотного
двора к парникам. Нагрузили две платформы и тянем. Эту
работу Степка сам попросил у председателя. Нам он сказал:
—	Кто не хочет—значит, не хочет. В сельском хозяйстве
нет работ чистых и грязных.
Никто не отказался. Подумаешь, навоз. Сходим на речку,
вымоемся с мылом.
Настала моя очередь вести трактор.
Едем по улице. Я впереди на тракторе. Остальные своим
ходом, горланят песни, шумят. Я смотрю — Любка стоит на
краю дороги в туфельках, в носочках. Одна, без Алфреда.
Я сразу отвернулся, будто не замечаю ее. Сам думаю: смотри,
как я на тракторе еду. А Любка приложила руки к губам и
крикнула:
—	Эй ты, Леха, жук навозный, чего нос задрал?!
Я будто не слышу.
—	Что же ты, Любка, к нам не идешь? — спросил Степ¬
ка. — Мы, видишь, трактор получили. Видишь, работаем.
—	Ну и работайте. От работы кони дохнут... — Любка
тряхнула головой, ленты у нее в косах вспыхнули начищен¬
386

ной оранжевой медью. Любка зажала нос пальцами. — Фу...
Фу... Дышать нельзя. Нашли себе наконец занятие. В самый
раз, по культуре.
—	Ишь какая благородная! — загалдели ребята. — Будто
у нее коровы нет.
Степка их остановил, говорит спокойно, даже как будто
просит.
—	Нам после этой работы другую дадут. Хочешь трактор
посмотреть?
—	А какое мне дело? — ответила Любка. — Работа дура¬
ков любит.
—	Ой, Любка, с чужого голоса ты поешь!
Любка опустила голову, сказала тихо:
—	Вы и без меня справитесь. Вон вас сколько. Я вам и
не нужна, поди-ка...
Степка у нее тоже тихо спросил:
—	Что эго с тобой приключилось, Любка?
—	Да ничего с ней не приключилось! Влюбилась в своего
Алфреда!—выкрикнул Гурька и засмеялся.
Я поднялся с сиденья, чтобы лучше видеть. Мне очень хо¬
телось, чтобы Любка полезла в драку. Она это может. А она
отвернулась и побежала в проулок.
—	Влюбилась! — заорали ребята. — Алфредовская неве¬
ста!
—	Влюбилась!..
Я тоже закричал. Только Степка не произнес ни слова. По¬
дошел ко мне, ткнул меня кулаком в ногу.
—	Чего надрываешься? Трогай.
Потом мы возили жерди к реке. Там строили большой за^
гон для свиней и обносили его жердями. Потом мы возили пе¬
сок, солому — все, что нам было под силу.
Яблоки в садах зрели. Зрела наша ненависть к Алфреду.
Почему мы его так ненавидели? Я и сейчас еще толком не по¬
нимаю. Кажется, лично нам он не делал никаких гадостей.
Он купался целыми днями, разъезжал с Любкой на велоси¬
педе, валялся в гамаке, удил рыбу. Когда мы приходили на
речку смыть свой рабочий пот и пыль, он удалялся, насвисты¬
вая, причем на нас даже не глядел. А однажды, когда Степка
наступил на его рубаху ногой, сказал даже:
—	Извините, я хочу взять рубашку.
В другой раз, когда Гурька, нырнув, привязал его леску к
коряге, он просто отрезал ее ножом и ушел улыбаясь.
Любка, завидев нас, переходила на другую сторону улицы
или сворачивала в проулок.
Может быть, так вот и лето прошло бы, но случилась одна
история.
387

Рано утром мы все лежали у кузницы, возле своего трак¬
тора, ждали, когда придет из колхозного правления Степка,
принесет наряд на работу. Утреннее солнце клонило в сон. Оно
будто водит перышком по щекам. Я заметил: если лежишь на
солнце ничего не делая, всегда хочется подремать.
Вдруг все ребята подняли головы. К кузнице шел дед Улан.
Одной рукой он опирался на свою вересовую палку, а другой
тащил здоровенный яблоневый сук. Он тащил сук с трудом.
Коленки у него тряслись, голова вздрагивала.
Дед обвел нас взглядом, словно выискивал кого-то.
—	Турки вы, — сказал дед. — Турки... алфреды.
К кузнице7 подошел Степка. Он увидел яблоневый сук у
деда в руках и сразу понял, в чем дело.
—	Дед, это не мы, — сказал он.
Улан отпихнул его палкой.
—	Отойди... Турки вы, — бормотал он. — Пустое вы семя.
Полова...
Дед заплакал. Старый уже был человек. Даже отлупить
нас у него не было силы. Мы бы не сопротивлялись, пусть лу¬
пит. А он повернулся и пошел прочь. Старается идти быстро.
Ноги его не слушаются, только трясутся пуще, а шага не при¬
бавляют.
—	Кто? — спросил Степка.
Ребята молчат.
Степка еще раз спросил:
.— Кто?.. — потом начал допытывать поименно.
Гурька рассердился, закричал:
—	Ты что за прокурор? Говорят, не лазали, — значит, не
лазали. Кто к Улану полезет?
—	Никто, — согласился Степка. — Не было еще, чтобы к
Улану в сад лазали.
И тут Гурька догадался:
—	Алфред!
—	Алфред! — зашумели ребята. — Айда!
Степка всех остановил.
—	Куда? Нужно его с поличным захватить.
«Ух, Алфред, тяжко тебе придется», — подумал я.
Целый день мы отработали на своем «Беларусе» — возили
торф. А вечером все разошлись по садам караулить Алфреда.
Мы со Степкой полезли, к деду Улану.
Просидели до темноты.
Ночи у нас тихие, слышно, как бревна потрескивают в сте¬
нах, остывая, как коровы жуют жвачку, а куры на шестах
чешутся. Слышно, как далеко-далеко гудит паровоз, будто
тонкой петлей стягивает сердце, и замирает оно от того
крика.
388

Я даже песни сочинять стал:
Вы, Алфреды, гады,
Вы, Алфреды, паразиты.
Нет для вас пощады...
В этот вечер в садах было все спокойно и в следующий то¬
же. Зато на третий вечер слышим, раздвигаются в плетне
прутья и кто-то нас тихо кличет:
—	Эй!..
Мальчишка, Игорек, совсем маленький, сын колхозного
конюха, просунул голову в Уланов сад, шепчет:
—	Эй, бежим! Я Алфреда углядел.
Мы через плетень, как козлы, — одним махом.
Игорек бежит между нами. Шуршит что-то. Нам некогда
слушать. Степка от нетерпения подхватил его на закорки.
Пролезли мы через Игорьков двор к проулку. Игорек доску
в заборе отодвинул, показывает.
—	Вот он, Алфред, глядите.
Нам в щелку виден весь проулок. Луна светит. Возле плет¬
ня в тени притаился Алфред, стоит тихо. А сад-то... Степкин.
Степка кулаки сжал.

—	Выжидает, гадюка... Беги, зови ребят.
Скоро в Игорьковом дворе собралась толпа. Стоим ждем,
когда Алфред в сад полезет. Некоторые даже приговари¬
вают:
—	Ну полезай же ты, Алфред несчастный.
И вдруг через забор из сада кто-то спрыгнул.
—	Любка?
Так и есть — она. Вытащила из-за пазухи яблоко и протя¬
нула Алфреду.
Алфред прислонился к плетню, жрет яблоко и что-то шеп¬
чет Любке и хихикает.
И тут все сразу через забор, чуть им не на головы.
—	Стойте, голубчики!
Алфред уронил яблоко, глазами туда-сюда. Мы стоим
плотно — не удерешь!
Степка взял Алфреда за горло.
—	Ты у деда Улана яблоню сломал?.. — Степка выругал¬
ся и оглянулся на Любку, забормотал что-то: неловко ему ста¬
ло за свою брань.
И я смотрю на Любку. В темноте все люди кажутся
бледными. А Любкино лицо сейчас белее зубов. Платье у нее
перетянуто пояском. За пазухой яблоки.
Степка еще раз тряхнул Алфреда:
—	Говори, ты у деда Улана яблоню потравил?
—	Ничего я не знаю, — пробормотал Алфред. — Я не вор.
Я не лазаю по садам!
Степка поднял руку, чтобы ударить. Алфред вцепился в
его кулак.
—	А за что ты меня хочешь бить? Ты Любку бей. Она к
деду Улану лазила. И сюда тоже ведь она... — Алфред мет¬
нулся к Любке, рванул ее за поясок.
Яблоки посыпались к Любкиным ногам, будто ветку трях¬
нули. Большие яблоки, отборные.
—	Что же ты ее не ударишь? — сказал Алфред. Он обвел
нас глазами, подмигивая и кривя рот.
—	Эй вы, я знаю, почему он Любку не бьет. Он...
—	Эх... — Степка ударил, и Алфред ткнулся носом прямо
в эти яблоки.
Я подошел к Любке.
—	Ты зачем на яблоню лазаешь? Ведь договаривались.
—	А тебе что? — сказала она глухо. — Бейте...
Любка стояла не двигаясь, даже пояска не подняла.
Гурька подошел к ней.
—	Думаешь,, любоваться тобой будем? Пришла пора...
И тут Степка бросился к Любке. Он побледнел сильнее,
чем она, поднял кулаки, готовый подраться со всеми нами.
390

—	Ага, — поднимаясь с земли и вытирая лицо, провере¬
щал Алфред. — Он влюблен в эту Любку! Ха-ха!..
Любка молчала, потом едва слышно произнесла:
—	Пустите меня.
Мы расступились. Я поднял Любкины туфли (они лежали
в траве у плетня), сунул их ей в руку. Она взяла и пошла по
проулку.
Мы смотрели ей вслед. Любка будто почувствовала это.
Обернулась.
—	Ребята... — Она прижала к лицу белые носочки, за¬
плакала.
Мы словно очнулись.
—	Бей гада! —крикнул Гурька.
Что было дальше, вы уже знаете.
Вот и вся история. Хочу только добавить: с тех пор нет в
нашей деревне слова обиднее, чем «Алфред».

сколько стоит долг
Земля здесь глухая. Скалы. Искалеченные морозом де¬
ревья жмутся друг к другу. Они не скрипят на ветру, не жа¬
луются. Они молчаливы, упрямы и тверды. Полярное море
расстилает в сопках мокрые" паруса-туманы.
Льды. Ночь. Синий снег.
Люди с тоскливой душой не выдерживают здесь больше го¬
да. Сердце у них осклизнет от дождей, сморщится от мороза,
от страха. Позабыв честь, позабыв товарищей, бегут они
назад, к городам, где стены оклеены обоями в сто слоев. Но
речь пойдет не о них. Речь пойдет о веселых парнях и девча¬
тах. О хорошей погоде и мальчишке Павлухе.
Был конец мая. Ночь улетела к другому полюсу.
Шла домой дневная смена. Вечерняя спешила к рабочим
местам. В столовой поселка толпились любители гуляшей и
бифштексов. Здешние жители никогда не жаловались на ап¬
петит, и если услышишь от человека: «Я что-то есть не хо¬
чу», — значит, у него просто нет денег.
В красных уголках общежитий уже хрипели капризные ра¬
диолы. В белые ванны семейных квартир ударили кипяченые
струи воды. Кто почитал сон за высшее благо, уже поглядывал
на свою постель, готовясь, как здесь говорят, придавить по¬
душку.
392

В этот час в поселке появился мальчишка.
Его мохнатая шапка словно выскочила из собачьей драки
и еще не успела зализать ран. Ватник с желтым нерпичьим во¬
ротником в крапинку был застегнут на четыре щербатые пу¬
говицы от дамского пальто. Громадные рыбацкие сапоги-ба¬
хилы доходили мальчишке до самых пахов. Он будто оседлал
их и ехал по грязи не спеша, доверив бахилам свою судьбу.
Сырой клейкий ветер отполировал мальчишкины щеки до
красного блеска.
В поселке собственных мальчишек не было, если не счи¬
тать, конечно, самых маленьких малышей, которые народи¬
лись недавно у здешних молодоженов. Эти ребятишки еще и
сами не знали, кто они — мальчики или девочки. То было из¬
вестно лишь их родителям да нянечкам в яслях.
Первым увидел странного парнишку экскаваторщик Ром¬
ка Панкевич. Правда, Ромкой его уже мало кто называл. Не¬
прилично звать женатого человека Ромкой, хоть ты и учился
с ним вместе в ремесленном, вместе копил деньги на первый
шерстяной костюм, спал в палатке на одной кровати, укрыва¬
ясь двумя одеялами и двумя ватниками. Скоро Роман закон¬
чит Всесоюзный индустриальный институт, и все станут назы¬
вать его: Роман Адамович.
Роман посмотрел на парнишку просто из любопытства.
По усталому лицу, по ногам, которые едва двигались, он
угадал, что пришел мальчишка издалека. По глазам, которые
светились упрямо, по суровой морщинке между бровей Роман
понял, что мальчишка готов идти еще столько же, если по¬
надобится.
Далекие воспоминания кольнули Романа. Ему показалось
вдруг, что это он сам, мокрый и голодный, бредет по грязи в
неизвестную свою жизнь. Роман потряс головой. Сказал:
—	Кыш, рассыпься!
Мальчишка остановился.
—	Ты что, выпимши? — загудела косматая шапка просту¬
женным голосом. — Как тут к начальству пройти?
—	К начальству ходят ногами, и —заметь — очень редко
по собственному желанию. — Роман, вероятно, думал совсем
о другом, потому что сошел с крыльца в грязь, не пожалев на¬
чищенных ботинок. Он долго рассматривал незнакомца, поти¬
рая синюю бритую щеку.
Тяжелые бахилы передвинулись на два шага вперед.
—	Не можешь сказать, тогда не заслоняй дорогу, — серди¬
то проворчал их хозяин.
Голос у мальчишки был глухой; за упрямым блеском глаз
притаились испуг и тревога. Роману было очень знакомо все
это. Роман не сошел с дороги. Он сказал:
393

—	Ты не гуди, я ведь тебя и в милицию отправить могу.
Роман ждал, как ответит мальчишка на его слова. Но ба¬
хилы продолжали двигаться, а мальчишкины глаза ничуть не
изменили своего выражения. Тогда Роман ухватил мальчишку
за нерпичий воротник, вытащил его из грязи вместе с бахила¬
ми и поставил на приступочку возле дома.
—	Потолкуем... Какое у тебя к начальству дело?
—	Не хватай! — брыкался мальчишка.— Ворот оторвешь...
П-пусти, говорю!
Роман втолкнул мальчишку в сени, прижал его к батарее
парового отопления.
—	Пооттай немножко, потом дальше пойдем. Может, и
доберемся с тобой до начальства.
Сложением Роман был под стать своей машине — шести¬
кубовому экскаватору. Под фланелевой курткой булыжника¬
ми громоздились мускулы.
—	Ты не имеешь полного права меня задерживать, — ска¬
зал мальчишка.
—	А ты не имеешь полного права разгуливать в погранзо-
не. Покажи документы!
Мальчишка выставил вперед один бахил, постукал носком
по полу.
394

—	Ха, — сказал он. — Умный нашелся. Перво ты мне свои
документы представь.
Мальчишка отчаянно окал и заикался.
Роман шлепнул его по косматой шапке. Чтобы рассеять
взаимные подозрения, он взял мальчишку одной рукой за ват¬
ник, чуть пониже воротника, другой рукой за штаны чуть по¬
ниже ватника и понес на второй этаж.
Мальчишка бил экскаваторщика кулаками по ногам, за¬
девал бахилами железные стойки перил. Перила гудели.
Мальчишка вопил:
—	Пусти, тебе сказано!
Роман встряхивал его:
—	Будет, ну будет уже. Ровно маленький.
На площадке второго этажа Роман ногой постучал в дверь
и, когда она отворилась, втащил мальчишку в квартиру.
—	Аня, смотри, чего я принес* — сказал он маленькой пе¬
репуганной женщине. — Как тебя зовут-то, хоть, скажи.
—	Ну, Павлуха. Чего пристали?
Аня поморщилась.
—	Ты его в комнату не тащи, пожалуйста. Грязь с него
ручьями льет. — Она подошла к Павлухе, бесцеремонно взя¬
ла его за подбородок и повернула к свету.
Павлуха нацелился было боднуть ее головой в живот и тут
же отлетел в угол, загремев пудовыми сапожищами.
—	Ты Аню не тронь, — сказал Роман. — Мы сына ждем.
—	Ну и идите, ищите своего сопливого сына. А меня отпу¬
стите. Я не к вам шел, понятно?
Роман подождал, пока Павлуха поднимется с пола, потом
подтолкнул его к ванной.
—	Сына нам искать незачем. Он просто не родился еще.
Поэтому ты с Аней воевать и не думай. Сними свою робу, я
ее потом в сушилку отнесу.
Роман сам стащил шапку с Павлухиной головы и вдруг
задал вопрос, который в наше время уже не часто услышишь:
—	Волосы у тебя не шевелятся?
—	С чего бы им шевелиться-то?
—	Как от чего? От бекасов. Насекомые такие маленькие,
ножками шевелят... — Наверно, опять вспомнились Роману
какие-то дальние, прошлые годы.
Павлуха покраснел, подтянул верхнюю губу к носу:
—	Ты глупостей-то не говори. Я перед, дорогой в баню хо¬
дил.
—	А то, смотри, можешь в ванне помыться.
Аня опять поморщилась, вопросительно глянула на мужа.
Роман снял лыжную куртку, засучил рукава ковбойки в
красную клетку.
395

Павлуха покосился на его руки, вздохнул.
—	Силу-то накопил...
—	Накопил, — согласился Роман. — Аня, сходи, пожалуй¬
ста, позови Зину. Я его тут постерегу.
—	Ты зачем его к нам привел? — недовольно сказала
Аня. — Грубит еще. В милицию его нужно. Может, он жулик.
—	Позови Зину, — негромко повторил Роман.
Аня накинула на плечи пуховый платок и вышла, недруже¬
любно глянув на Павлуху.
—	Зря уходишь, — сказал ей вслед Павлуха. — Гляди
уворую у тебя тут все...
—	Ты не бухти. Ты ватник снимай, — скомандовал Ро¬
ман.— Давай, давай, Павлуха, пошевеливайся... Наследили
мы тут с тобой. — Роман принес тряпку, подтер пол и втолк¬
нул мальчишку на кухню, к столу, покрытому голубой кле¬
енкой.
—	А что ты мной командуешь?! — обозлился Павлуха. —
Что я тебе, сродственник, что ли?
—	Сродственник, — спокойно подтвердил Роман. — Са¬
дись вот на табуретку. Выкладывай — откуда удрал?
—	Да не... Куда сейчас удерешь — милиция-то зачем. Фигу
сейчас удерешь... Я тутошний. Трещаковский район знаешь?
Оттудова я, из колхоза.
Павлуха уселся на табуретку, нахально выставил перед
собой ноги в бахилах. Без ватника и шапки он казался поху¬
дее, повыше и помоложе — лет тринадцати. Только озабочен¬
ный взгляд да складочки возле рта накидывали ему еще пару
лет.
Роман спросилг
—	Мать есть?
—	Понятно, есть. Я не из сиротства сюда пришел.
—	Отец?
Павлуха забурлил носом. Заикался он сильно. Когда непо¬
слушные буквы налипали на его язык свинцовыми грузилами,
он мотал головой, словно хотел вытряхнуть их изо рта.
—	Про б-батьку спрашиваешь?.. Сейчас б-батьки нету...
Павлуха замолчал. Он смотрел на стены, на занавески, на
новые чистенькие кастрюли. Глаза его заволакивались дре¬
мой. Павлухз вздрагивал, поворачивал голову к окну и на¬
пряженно сплющивал губы. Роман поставил чайник на керо¬
газ, достал из буфета две кружки, хлеб, колбасу и сахар.
—	Садись, подзаправься. Сейчас Зина придет. Она ком¬
сомольский секретарь. Ты ведь только с начальством желаешь
разговаривать?
Павлуха покосился на еду. Шея у него дрогнула, губы
сплющились еще сильнее.
ЗС6

—	Ешь, — сказал Роман. — Небось в желудке у тебя, как
в стратосфере.
Павлуха опять покосился на еду. Спросил шепотом:
—	А ты кто?
—	Экскаваторщик.
—	Это не твой экскаватор в карьере стоит?
—	Мой.
—	Я так и подумал. Громадная штука. Танк она, пожалуй,
переборет, а? Если не стрелявши... — Павлуха задержал свой
взгляд на колбасе, подтянул ноги поближе к табурету. —
В Трещакове теперь тоже колбасу продают. А раньше не при¬
возили. Только рыбные консервы. А зачем нам рыбные кон¬
сервы, если мы рыбацкий колхоз? У нас и свежей рыбы хва¬
тает...
Роман отрезал ломоть хлеба, накрыл его толстым пластом
холодного масла, придавил сверху сочными колбасными круг¬
ляшами.
—	Рубай.
Павлуха взял бутерброд деликатно, втянул носом острый
чесноковый дух. Жилы на шее у него натянулись в том самом
месте, где у взрослого мужчины утюгом выпирает кадык.
—	Слушай, — сказал он, — давай я тебе лучше все рас¬
скажу, а ты уж этой секретарше. Не люблю я, когда мне мо¬
раль объясняют. Я, слушай, злой.
—	Ты ешь... — Роман налил в кружку чай крепкой завар¬
ки, опустил в него четыре куска сахару и пододвинул маль¬
чишке.
Павлуха жевал и рассказывал:
—	Живем мы в Трещаковском районе. Отсюдова километ¬
ров сто, а может, и поболе. Я-то полдороги на машине ехал.
Если б ногами, я бы тебе точно сказал. Колхоз рыбой занимает¬
ся: промышляет селедку, треску, кету, зубатку, палтуса. Едал
палтуса? Ровно колбаса, правда? Матерь моя в колхозе со¬
стоит. Сети починяет, поплавки ладит. Раньше, когда у нас
рыбозавода не было, она засольщицей работала. Сейчас — по
мелочи. На промысел в колхозе, известно, мужики ходят —
дело мужчинское. На сейнерах, на карбасах. А женщины, те,
известно, в дому. Иногда кое-что помогают, когда рыба боль¬
шая идет. А у нашей матери нас трое. Нас одеть нужно... —•
Павлуха проглотил кусок колбасы и прибавил со вздохом:—
А мы, младшему седьмой пошел, мы, понимаешь, поесть очень
способные. Известно, как сядем за стол, крошки после нас не
найдешь. У нас в дому даже мухи не водятся. Говорят, у нас
аппетит от климата. Воздух тут редкий. Не замечал? — Пав¬
луха взял другой бутерброд. Говорить он стал медленнее, ча¬
сто останавливался, наверно, подошел к самому главному.—
397

Сейчас у матери от ревматизма руки больные. Перевел
ее председатель на техническую должность — правление уби¬
рать, пакеты разносить. Матерь-то ночью плакала. В старухи,
говорит, меня зачислили... Я тогда пошел к председателю, по¬
требовал: «Ставь меня в бригаду на промысел. Я член колхоза
или не член колхоза?!» Он говорит: «Павлуха, нету такого за¬
кона, чтобы тебя на промысел посылать. Годов тебе мало.
Это, говорит, не картошку копать. В судовую роль, мол, тебя
не запишут».
Я тогда осердился, закричал: «Зачисляй, козлиная борода,
а то матерь моя совсем заболеет!..» Известно, турнул меня из
конторы... Потом сам к нам домой пришел. Он, председатель,
еще с материным отцом рыбачил. Раскричался: «Ты, говорит,
еще икра не соленая, салага косопузая. Матерь мы по путевке
в санаторию послать можем. А насчет промысла у тебя, го¬
ворит, еще сопли жидкие...»
Роман слушал Павлуху, хмурил лоб и подергивал тяже¬
лым плечом, потом спохватился, сделал Павлухе еще бутер¬
бродов.
—	Рубай, рубай. Не торопись только.
Павлуха позабыл приличие, забрал бутерброд в кулак и
впился в него зубами.
—	Я тогда в Трещаково пошел к председателю райиспол¬
кома. Анной Трофимовной ее зовут. Зубарева она. Говорю
ей: «Чуркин бюрократ проклятый, повлияйте на него в пись¬
менном виде. Напишите ему насчет меня бумагу». А она по¬
ходила по кабинету... Ейные сыновья в войну на Рыбачьем
погибли, вроде должна мне посодействовать. А она села за
стол и говорит: «Могу, говорит, я тебя, Павлуха, в Мурманск
в школу-интернат определить, а насчет работы — стоп маши¬
на. Интернат, говорит, новая форма социал-л-листического
воспитания. Будешь ты, говорит, Павлуха, человеком. А мам¬
ке твоей по общественной линии поможем». Я ее знаешь очень
уважаю, Анну Трофимовну. Но я ей категорически сказал, что
я и без ейного интерната человек... Мамка, известно, заплака¬
ла, когда про все узнала. Говорит, зачем ты придумал меня
позорить. Еда есть, одежонка есть — перебьемся. А на работу
через два года пойдешь. Подумают, что я тебя силком го¬
ню... — Павлуха перестал жевать, отхлебнул остывшего чаю,
наклонился к Роману и зашептал: — А я тебе насчет мамки
скажу. Она ложку и ту кулаком держит. А чтобы иголку
взять, малому чулки заштопать — пальцы у нее не сжима¬
ются. Верка, сестренка, все эти дела делает. Одиннадцать
лет нашей Верке... Матерь-то про болезнь скрывает. Ей, слы¬
шишь, обидно... Гордая она.— Павлуха наклонился к Рома¬
ну еще ближе. Прошептал совсем тихо: — Я тебе еще
398

про мамку скажу. Она молодая. Она через нас состарилась.
Понял?..
Скрипнула под Павлухой табуретка. Павлуха выпрямил¬
ся, помолчал, значительно подергивая головой. Потом посмот¬
рел на свои негнущиеся сапоги и сказал с каким-то неожидан¬
ным удивлением в голосе:
—	А сапоги эти мне председатель дал, Чуркин. Они ему
без надобности. У него все равно на правой ноге протез.
Роман тоже глянул на Павлухины сапоги.
—	Батька твой где? спросил он глухо. — Куда батька
делся?
—	Батька-то? А шут его знает. Он из вербованных. Чуркин
говорит, нестоящий они народ — акулы, живоглоты. Чуркин
говорит, что у некоторых вербовка вроде как специальность.
Они за что хочешь возьмутся, лишь бы деньгу зашибить. Они
за деньгой едут... В Трещакове рыбзавод строили, потом скла¬
ды из пенобетона. Когда работа кончилась, предложили бать¬
ке в колхоз вступить. У нас мужики хорошо зарабатывают.
Работа, известно, рыбацкая — опасная. Батька тогда сказал:
«Съезжу на родину в город Колпинск». Это под Ленинградом
такой город есть.
—	Колпино, — поправил Павлуху Роман.
—	Ага... Он туда и поехал. Потом мамке письмо прислал.
Объяснял на шести страницах, будто соскучился по перемене
мест. Дескать, тягу имеет к неизвестным просторам... Гово¬
рили люди, что он на Камчатку подался.
—	Алименты мать получает?
—	Получала б, конечно. Только его никак не могут отыс¬
кать.
Павлуха рассказывал все обстоятельно, не стыдясь, не лу¬
кавя. Значит, не прятала мать своей беды от ребят, и не было,
видно, в колхозе людей, которым чужая беда на потеху.
Когда в комнату вошла Аня, а следом за ней высокая де¬
вушка в короткой шубейке и несколько парней в ватниках,
Павлуха опустил глаза в пол. Повозился на табуретке и
смолк.
Роман встал, кивнул на Павлуху.
—	Вот, Зина, к нам на работу привинтил. Парень —
гвоздь, с острием и шляпкой.
Роман подвинул стул девушке.
Парни рассматривали Павлухины сапоги. Зина расстегну¬
ла шубейку, села за стол и посмотрела на Павлуху шершавым
взглядом. Наверно, Аня наговорила ей что-нибудь по дороге.
—	Выкладывай.
Павлуха мотнул головой.
—Н-не б-буду... Документы могу показать, а г-говорить не
.399

буду. — Он вытащил из кармана метрическое свидетельство и
справку об окончании шестого класса неполной средней
школы.
Роман подмигнул Зине, — мол, не нужно тормошить пар¬
нишку, пусть сперва в себя придет, пообвыкнется. Девушка
повертела Павлухины документы в руках и зачем-то спрятала
их в карман под шубу.
—	Я думаю, насчет работы сейчас и заикаться не следу¬
ет, — сказала она.
—	Я не потому заикаюсь, — угрюмо ответил Павлуха. —
Это меня медведь лизал.
Зина уставилась на Павлуху. Парни, что пришли вместе с
ней, загрохотали стульями, уселись вокруг стола и расставили
локти. Даже Аня присела на подоконник.
—	То есть как это медведь лизал? — спросила она.
-— Известно как, языком.
Роман стоял у стены, сложив на груди здоровенные руки.
Роман знал: все люди, чего бы они ни достигли в жизни,
тоскуют по своему детству, радостным оно было или тяже¬
лым — не имеет значения.
Павлуха сиротливо ежился на табурете.
—	Что вы на меня уставились? — вдруг крикнул он. — Си¬
дят тут и смотрят. Что я вам, ископаемый, что ли?
Ребята-комсомольцы пошире расставили локти. Секретарь
Зина положила в рот кусочек сахара. Аня, Романова жена, по¬
просила:
—	Ты расскажи про медведя-то, интересно ведь.
В ее голосе было столько простодушного любопытства и
недоумения, что Павлухины брови сами собой разошлись.
—	За рассказ деньги платят, — пробормотал он и, види¬
мо вспомнив съеденные бутерброды, посмотрел через плечо на
Романа. — Рассказывать, что ли?
—	Валяй, — сказал Роман. — Это свои ребята.
Павлуха немного пошлепал губами, потряс головой, вы¬
талкивая изо рта первые упрямые буквы, и начал со своего
любимого слова. Должно быть, оно легче всего пролезало
сквозь Павлухины непослушные губы.
—	Известно, я маленький был. Тогда наши колхозные,
это... женщины брусникой подрабатывали. Идут в лес целой
артелью ягоды собирать. Совок такой есть деревянный с
зубьями. Совком ягод пуда три набрать можно. Матерь меня
с собой брала. Посадит под куст на платок, а сама ходит во¬
круг, ягоду обирает. Однажды, говорит, подошла к кусту ме¬
ня проведать, а. там медведь меня лижет. Я, известно, уже на¬
половину задохся. Вонючий у него дух изо рта. Говорили,
луплю его по морде кулаками, а он только пофыркивает. Ему
400

интересно со мной побаловаться. Он, говорят, даже лапой ме¬
ня пошевеливал, чтобы я побойчее брыкался. Матерь как уви¬
дела, так и зашлась не своим голосом. Медведь, известно,
бабьего визга не переносит. Заревел он на мою мать, чтобы
она, стало быть, замолчала. А она все ягоды, что в корзине
были, ему в морду швырк и еще пуще визжит. Тут остальные
бабы набежали, думали, змея, а как увидели медведя, такой
концерт подняли. У нас женщины лютые — известно, рыбач¬
ки. Ихнего визгу даже белый медведь боится. Рыбаки гово¬
рят, тонет он сразу от ихнего шума. Медведь, конечно, в кусты
скакнул... Только я не от него заикаться начал.
—	Как эго не от него? — сказала Аня. — У меня бы сразу
разрыв сердца. — Аня зажмурилась и потрясла головой.
—	Если бы я поболе был. А то маленький. Мне что мед¬
ведь, что корова. Когда мамка стала плакать, тогда и я заре¬
вел. А после меня медведем дразнили. Выйду на улицу, маль¬
чишки сразу кричат: «Павлуха, медведь-то сзади!» Говорят, я
шибко вздрагивал. Потом поотвыкли. Мальчишкам матери
уши надрали. А некоторые сами сообразили... Один раз бать¬
ка по бюллетеню ходил — чирь у него сидел на шее, что
ли. Я разревелся тогда. Батька и так и сяк, и ругал меня, и
шлепал, я только громче реву. С животом у меня было не
в порядке. Тогда батька пошел в сени, взял там полушубок,
выворотил его шерстью наверх и, значит, в комнату ползет
на четвереньках и ревет по-медвежьи... Вот оно тогда и полу¬
чилось. Говорят, я в обмороке лежал. А потом, это, заикать¬
ся стал...
Парни-комсомольцы сидели вокруг стола, морщили лбы.
Что в таком случае скажешь? Зина-секретарь крутила на
крышке чайника пластмассовую пупышку-ручку.
—	Я бы такого урода поленом, — всхлипнула на подокон¬
нике Аня.
Роман надел свою лыжную куртку, сказал ребятам:
—	Пошли, потолковать нужно. Аня, пусть Павлуха у нас
побудет.
—	Пусть, — сказала Аня.
Решение комсомольцы вынесли такое — оставить Павлуху
на стройке до осени. Осенью определить его в школу-интернат.
Брать его на каникулы, пусть к работе привыкает, специаль¬
ность себе выберет. Зина-секретарь постукивала карандашом
по ладошке, говорила:
—	Правильно это, но...
А когда ребята уже подобрали Павлухе работу учеником-
монтажником на обогатительной фабрике, Зина открыла ящик
своего стола и вытащила оттуда книгу с четырьмя крупными
буквами на заглавном листе: «КЗОТ» — Кодекс законов о
:J4 Библиотека пионера, том XI	401

труде. В книге было черным по белому написано, что дет¬
ский труд в СССР запрещен законом. Можно работать
только с пятнадцати лет, и то по четыре часа в день первое
время.
—	Вот, — сказала Зина. — Трудно нам будет с Павлухой.
—	В посгройком пойдем, — сказали ребята.
На следующий день Роман отправился в постройком. Ро¬
ман знал в поселке каждого. И его знали тоже.
—	Здравствуй, Игорь, — сказал Роман председателю по-
стройкома.
—	Здорово, Роман, — ответил ему председатель. — По де¬
лам пришел или так? Садись.
Роман сел прямо за стол к председателю. Были они почти
одного роста. Только лицо у председателя, может быть, ма¬
лость помягче, выражение глаз не такое уверенное. Председа¬
тель недавно заступил на свою должность. Он еще стеснялся
своего новенького стула и отутюженного пиджака.
Роман начал разговор издалека.
—	Мы с тобой товарищи?
—	Чего спрашиваешь?
—	Помнишь, как мы рудник от наводнения спасали?
—	Ну...
—	Это ведь ты тогда несработавшие запалы во взрывчатке
менял?
—	Слушай, тебе путевка нужна или ссуда?
—	Нет... Игорь, а ведь взрывчатка могла взорваться.
—	Слушай, Роман, скажи лучше сразу: зачем пришел?
—	Вот я и говорю: запалы мы менять умеем. — Роман по¬
смотрел председателю в глаза и выложил все, что знал про
Павлуху.—Ты, как председатель постройкома, что можешь
ответить? Мальчишке четырнадцать лет.
—	Не бери за горло, — сказал председатель. Он не стал
говорить дальше, а положил перед Романом книгу с четырьмя
буквами на заглавном листе — «КЗОТ».
И тогда Роман произнес речь. Он говорил, что довольно
стыдно прослыть бюрократом, но еще противнее, когда люди
прячут свою лень и свою холодную кровь за хорошим законом.
Потом Роман спросил:
—	Слушай, Игорь, может быть, Павлуха и есть главный
шкет Советского Союза! Может быть, правы наши отцы, когда
гордятся, что пошли на заводы с четырнадцати и успевали
учиться в фабзавучах и на рабфаках?
Председатель восхищенно смотрел на Романа. Может быть,
он хотел хлопнуть его по спине и сказать: «Ромка, правда
твоя». Но вместо этого он растерянно произнес:
—	Не могу...
402

Неделю прожил Павлуха у Романа. Роман обещал каж¬
дый день:
—	Обожди, придумаем что-нибудь. Напиши письмо мате¬
ри, чтобы не волновалась.
Кто-то из ребят предложил накидывать по полтиннику на
комсомольские взносы и выплачивать из этих денег Павлухе
стипендию.
Отвергли.
Предлагали подделать Павлухины метрики.
Отвергли.
Павлуха ел мало. Все спрашивал:
—	Аня, а сколько этот паштет в банке стоит?
—	Тебе зачем?
—	Так, интересуюсь...
Павлуха выходил на улицу, будто невзначай заглядывал
в магазин, смотрел цены.
—	Шесть рублей банка, — считал он в уме. — Я одну треть
съел. Сахар десять семьдесят. Считай двести граммов... Надо
сахару поменьше есть...
Потом Павлуха шел в столовую и там считал:
—	Гречневая каша с мясом — гуляш — два рубля три¬
дцать. У Ани каша жирнее, известно... Борщ — два де¬
сять...
Стелили Павлухе на раскладушке в кухне.
—	Простыней нет, — ворчала Аня. — У нас у самих две
смены. Я ему старую скатерку постлала.
Роман не возражал, говорил только:
—	Нам с Павлухой все равно — хоть на скатерти, хоть на
занавеске, лишь бы под крышей.
Однажды вечером к Роману пришел Игорь. Роман, Аня и
Павлуха сидели за столом, ужинали. Игорь разделся, сел к
столу и попросил тарелку.
—	Слушай, Ромка, — сказал он, — я придумал. Я могу
твоего Павлуху в сыновья взять. Будет жить у меня. Мамке
его будем посылать каждый месяц деньжата. А что? По-мо¬
ему, дело.
Роман облизал ложку и постукал ею по широкому прямому
своему лбу.
—	Какой-то философ воскликнул: «Человек — это неправ¬
доподобно!»
—	Ну и дурак твой философ,—улыбнулся Игорь. — Все
правдоподобно. Станем вместе жить...
Роман перегнулся через стол, ткнул Игоря ложкой в
грудь.
—	А вот ты умный и есть настоящий дурак. Благодетель...
Павлуха только и дожидается, когда ты его в сыновья возь¬
403

мешь. У него мать есть, сестренка, брат маленький. Он на ра¬
боту пришел.
Игорь оттолкнул ложку, заскрипел стулом и гаркнул, на¬
ливаясь обидой:
—	Ты из меня идиота не делай. Как его на работу офор¬
мить, если у него даже паспорта нет?
Тогда поднялась Аня.
—	Я, наверно, невпопад, — заговорила она необычно зве¬
нящим голосом. — Я думаю, в людях должно жить волнение.
Вот чтобы не так просто, не так — по одному рассудку. Мо¬
жет, это романтика, я не знаю. Может быть, я глупая. Зато
я уверена — людям, у которых это отсутствует, здорово не
повезло в жизни.
—	Крой, Анюта, — сказал Роман.
Игорь угрюмо отхлебнул из чашки:
—	Волнение... А Павлуха вон так и ходит нестриженый...
Я к вам с душой, а вы... Павлуха, куда ты? Стой, Павлуха!
Но Павлуха, нахлобучив шапку, уже выскочил из дома.
Роман нашел его часа через два. Павлуха сидел на скале,
что поднялась за поселком сизой кособокой призмой. Он
плакал.
Роман уселся возле него на острый щербатый камень.
—	Перестань, — сказал он. — От медведя не плакал, а тут
завыл. Давай лучше песню споем.
Предложение спеть песню прозвучало довольно странно.
Но Павлухе было все равно.
—	Пой, — сказал он, — тебе что, — и отвернулся.
—	Вот именно, мне что. У меня есть дом, семья, работа,
учеба. Я сына жду... Зине, Игорю и всем нашим ребятам то¬
же своих забот хватает... — Роман похрустел пальцами, стис¬
нув их в замок. Казалось, он спорит с кем-то о деле ясном, как
дважды два. Вдруг, словно разозлившись на своего упрямого
собеседника, Роман сказал: — Дать бы тебе как следует, что¬
бы людей не оскорблял...
Павлуха отодвинулся от него на самый край валуна. Но
Роман дотянулся, снял с Павлухиной головы мохнатую шапку
и вытер ему мокрое от слез лицо, как мочалкой.
—	Перестань хлюпать. Что у тебя за беда? В школу-ин¬
тернат — пожалуйста. В ремесленное — будь любезен с но¬
вого набора. И сестренку твою устроят и мамке пропасть не
дадут. Нюни цедить причины нет. А тебе все мало, все сразу
подавай. Как же — пуп земли вырос. Один философ, знаешь,
воскликнул: «Человек — это удивительно!» v
—	Ты за столом иначе говорил, — пробормотал Павлуха.
—	Тогда я про одно говорил, сейчас про другое...
—	Тебе легко говорить. — Павлуха подтянул голенища са¬
404-

пог повыше, застегнул ватник на все четыре пуговицы. — Пой¬
ду, — сказал он. — Матерь, наверно,, мое письмо получила...
Обрадовалась, известно...
—	Да замолчишь ты наконец!—крикнул Роман. — Сидит
тут и гудит... А моя мать никогда от меня письма не получит...
Я тоже шел! Война была. Немец пер по дорогам на железных
колесах. А мне шесть лет. Без отца, без матери, без хлеба.
Шел и не плакал. Старый человек меня подобрал. Скрипка у
него была в черном футляре...
Роман толкнул ногой большой камень, и он покатился в
пыльном клубке, увлекая за собой маленькие камушки. Роман
глядел, как сшибаются друг с другом каменья, как текут они
сухим ручейком.
—	Скрипка у него, — повторил Роман.— Главная струна
на скрипке порвалась. Он у всех спрашивал: «Простите, не
найдется ли у вас струн для скрипки?» Люди смотрели на
него, как на полоумного. Война кругом, а он струны спраши¬
вает. Я ему пообещал, когда вырасту, сколько хочешь струн
куплю самых толстых, чтобы не рвались. Он засмеялся. Ска¬
зал: «Будет у тебя сын, научи его музыке. Вот и всё. Вот мы
и квиты... будем».
Роман позабыл, наверно, про Павлухину беду. Он положил
руку ему на плечо, встряхнул слегка.
—	Песню знаешь? «По дальним странам я хожу, и мой
сурок со мною»... Этой песне он меня научил... Солдаты-крас¬
ноармейцы сидели вокруг костра. Концентрат в котелках ва¬
рили. У дороги их пушка стояла. Они пушку из окружения
вытащили. Так с нею шли и не бросали. Дали нам красноар¬
мейцы концентратовой каши. Просят: «Сыграй, отец, — мо¬
жет, последний раз музыку слушать...»
Старик достал скрипку, извинился, что одной струны не
хватает, и заиграл. Я запел.
Солдаты глаза попрятали. Не так они себе начало войны
представляли. Молчали солдаты, когда я кончил петь, только
сосали цигарки до такого края, пока в носу паленым не за¬
пахло. Старичок тогда им сказал:
«Извините, товарищи бойцы, я вам сейчас сыграю другую,
очень красивую песню».
Начал он было играть и опустил смычок:
«Простите, товарищи военные, не хватает у моего инстру¬
мента голоса для этой песни. Эту песню на серебряных трубах
играть нужно. — Он вдруг прижал свою скрипку к груди и за¬
пел: «Вставайте, люди русские, на смертный бой, великий бой.
Вставайте, люди русские!»
Роман высморкался в большой, как салфетка, платок, на¬
шарил под ногами еще один камень, тронул его каблуком.
405

Павлуха смотрел на вершины сопок, лиловые от подкра¬
шенного солнцем тумана. Если бы сейчас война, разве пустил
бы Павлуха слезу. Он бы...
—	Старик меня в Ленинград привез. Определил в детский
дом. Потом я узнал, что он умер в блокаду... Ты себе и пред¬
ставить не можешь, скольким людям я на свете должен. Всей
моей жизни не хватит, чтоб расплатиться. Они про меня и за¬
были, наверно. Был такой парнишка — Ромка-детдомовец.
Был парнишка — Ромка-фезеушник. Почему был? Он есть. Он
сейчас стал Романом Адамовичем!..
Роман сильно толкнул камень ногой, камень покатился по
склону, покачался на самой кромке утеса и заскользил вниз,
ломая невидимые отсюда кусты.
—	Эй вы, там! — раздался сердитый окрик. — У вас что
в голове?
Снизу из-за утеса показались два сухих кулака. Потом
на скалу вскарабкался пожилой человек в брезентовой
куртке.
—	Это ты толкаешь камни? — спросил он у Павлухи. —
Инструмент мне сейчас чуть не сломал...
Роман поднялся, кашлянул.
—	Это я, Виктор Николаевич... Виноват...
Пожилой человек посмотрел на обоих исподлобья, как-то
смешно шевельнул щекой.
—	А хоть бы и ты. Недоструганная какая-то молодежь
нынче. У вас по три стружки в голове на брата... Сапоги ка¬
кие-то напялил, ботфорты... Мушкетер. — Он кивнул на Пав¬
лухины сапоги, вытащил из кармана серебристую коробочку,
положил под язык большую белую таблетку, сказал, причмок¬
нув: — Ладно, камень далеко упал. Это я так, для острастки...
О чем говорили?..
—	Так, — смущенно сказал Роман. — Биографию Павлухе
рассказывал.
Виктор Николаевич окинул мальчишку быстрым, ухвати¬
стым взглядом.
—	Это и есть знаменитый землепроходец? Мне ваша де¬
вушка про него рассказывала, Зина-секретарь...
А на другой день в квартиру Романа пришли секретарь
комсомольцев — Зина, председатель постройкома — Игорь и
пожилой человек — инженер-геодезист Виктор Николаевич.
Шея у геодезиста была замотана шарфом, кожа на лице тем¬
ная и твердая.
—	Вот, — сказала Зина, — Виктор Николаевич.
Геодезист кивнул, сказав вместо приветствия:
—	Вот так Павлуха. Сапоги-то, глядите, какие! Мне бы та¬
кие. Крепкие сапоги. Мужская обувь.
406

—	Виктор Николаевич имеет право школьников к работе
привлекать на время летних каникул, — объяснил Игорь.
Он глядел на Павлуху с победной гордостью. А Зина, по¬
смеиваясь, грызла сухарь, словно это и не она привела сюда
Виктора Николаевича.
—	Жить станешь в общежитии, аванс на первое время те¬
бе выдадут, а уж дальше все с Виктором Николаевичем. Он
теперь твой начальник. Собирай барахлишко, мы тебе койку
покажем в общежитии, — распоряжался Игорь.—Давай,
Павлуха.
Павлуха посмотрел на Зину. Глаза у нее уже не были шер¬
шавыми, как в первый раз.
—	Ну ты, главный шкет, — сказала она.
Павлуха долго тянул букву «с», а когда Роман сказал за
него спасибо, отвернулся.
Ночью Павлуха проснулся, посмотрел на часы. Из щелей
в занавесках глядело солнце. Оно падало на циферблат крас¬
ным пятном. Черные стрелки будто висели в воздухе, окру¬
женные закорючками цифр.
Павлухе было неуютно под чистой простыней. Кровать не
по росту. Комната большая и голая. Мутный стеклянный со¬
фит у потолка. Дыхание спящих людей. И насмешливый храп
из дальнего угла.
Павлуха забрался под одеяло с головой, стараясь дышать
тихо, боясь ворочаться.
Ночное солнце скользило за окном. Где-то далеко лязгал
ковш экскаватора.
Под утро Павлуха крепко уснул. Какой-то сон промельк¬
нул у него в мозгу, оставив ощущение тревоги. Павлуха сжал¬
ся в комочек, заполз под подушку и зачмокал губами.
—	Вставай! — расталкивал его Роман.
Роман пришел в общежитие прямо со смены. Он хотел про¬
водить Павлуху в новую жизнь.
—	Пора, — сказал Роман.
Павлуха вскочил с постели.
В утренние часы комната становилась тесной. Она запол¬
нялась спинами, крепкими лодыжками, горячими мускулами
и хрипловатым гоготом. Жильцов было четверо, но по утрам
они двигались шире, говорили громче.
С кровати напротив спрыгнул лохматый парень и, не от¬
крывая глаз, принялся делать зарядку. Потом он снова юрк¬
нул под одеяло, сказал:
—	Я шикарный сон видел. Мне только конец доглядеть
осталось.
Роман стащил с лохматого одеяло. Тот сел на кровати, по¬
мигал глазами и сказал, глядя на Павлуху:
407

■— Неправильно, парень. У тебя ведь перед сзади.
Павлуха конфузливо проверил одежду.
Соседи смеялись. Роман тоже смеялся. Павлуха посмущал-
ся минутку и засмеялся вместе со всеми.
—	Умой лицо, — сказал лохматый. — Торопится, будто по¬
лучку дают.
Когда Павлуха умылся, сосед накормил его хлебом с се¬
ледкой, напоил чаем из алюминиевой кружки. Потом каждый
шлепнул его по спине.
—	Ну, Павлуха, будь!
—	Известно, — пробормотал свое непременное слово Пав¬
луха.
Он не знал, что сказать еще. Он догадывался, от него че¬
го-то ждут, на него надеются. Он еще не знал имен своих со¬
седей, не знал их профессий, но видел, что люди эти веселые.
Он уже любил их.
Роман проводил Павлуху до конторы геодезистов. Сдал его
с рук на руки Виктору Николаевичу. Тоже шлепнул его по
спине и тоже сказал:
—	Будь, Павлуха!..
Начинает человек новую жизнь, и сам себе кажется иным.
И все, к чему привык, что уже перестал замечать, тоже ста¬
новится не таким обычным. Как будто принарядилась земля,
стряхнула с себя серую, скучную пыль. Обнажились другие,
яркие краски. Каждый человек, если он не безнадежно соли¬
ден, совершает это веселое открытие много раз в своей жизни,
и всегда с удовольствием.
Виктор Николаевич и Павлуха отмечали места для шур¬
фов, проводили сложные съемки, в которых Павлуха ничего
не понимал. Он ставил на отметках полосатые рейки, бегал с
рулеткой и мерной проволокой. Неделями не приходили они с
Виктором Николаевичем в поселок, лазили по скалистым
вершинам, по заросшим брусникой и мхами распадкам.
С сопок, куда они, кряхтя, а иногда и ползком, затаскивали
ящик с теодолитом и тяжелую треногу, открывалась краси¬
вая панорама металлургического комбината: обогатительные
фабрики, построенные на склонах белыми уступами; плавиль¬
ный завод с такой высоченной трубой, что даже издали каза¬
лось, будто она проткнула небо и прячет там свою закопчен¬
ную маковку. По дорогам бежали машины, везли из карьеров
руду. Красные автобусы. Синие автобусы. Улицы поселка,
прорубленные в сосняке. Флаг над поселковым Советом. Ско¬
ро поселок станет городом.
Еще была видна узкая черная речушка, по которой прохо¬
дила государственная граница Союза Советских Социалисти¬
ческих Республик и Норвегии.
408

Чужая страна за рекой ничем не отличалась от нашей: те
же сопки, редколесье, замшелые валуны, голубые озера. И бы¬
ло странно думать, что там другая жизнь: что люди там гово¬
рят на другом языке. А в домиках с низкими крышами трево¬
жат людей по ночам непонятные для нас думы.
Работать с Виктором Николаевичем было интересно. Он
знал, откуда взялись разные камни, зачем растут на камнях
деревья, куда плывут облака, о чем кричат птицы. Он все
знал. Иногда он говорил Павлухе:
—	Мы с тобой сухопутные моряки. Ходим по свету, откры¬
ваем новые земли, новые дороги.
—	Ну уж, — возражал Павлуха. — Сейчас ни одной новой
земли нипочем не открыть.
—	А уж это ты брось. Вот здесь, например, пять лет назад
были голые камни. Даже волки околевали здесь от тоски.
А сейчас посмотри, какое веселье. Пейзаж без жилья только
в золоченой раме хорош. Я, Павлуха, по этаким пейзажам но¬
ги до колен истоптал.
Вечером они разводили костер, вываливали на сковородку
консервы. Виктор Николаевич говорил:
—	По всему свету наш брат, геодезист, ходит, землю стол¬
бит. Мы с тобой спать ложимся, а на другой стороне земли,
может, двое проснулись, завтрак себе готовят. Ты знаешь, что
они на завтрак едят?
—	Не...
—	И я не знаю. На той стороне земли все иначе. Там ни
березок, ни сосен — сплошные пальмы.
Павлуха ложился возле костра на сосновые лапы, глядел
в розовое небо.
Солнце здесь не садится в июне — ходит по небу кругами,
ночью задевает за верхушки сопок каленым боком. Деревья
тогда похожи на зажженные свечи, а в распадках стынет го¬
рячий солнечный шлак, играя сизыми и пунцовыми красками.
Эта земля не хуже, хоть тут и нету пальм, думал Павлуха.
Виктор Николаевич веселый человек. Роман тоже веселый.
И все здесь веселые. И погода стоит отличная, как будто се¬
вер отступал к самому полюсу, но и там его тревожат веселые
люди.
Много на земле веселых людей. Они не смеются беспре¬
станно, не пляшут без конца, не горланят песни без передыш¬
ки. Они просто идут на шаг впереди других. С ними не уста¬
нешь и не замерзнешь. Давно уже стало известно, — больше
всех устают последние. А что касается погоды, она всегда хо¬
роша, когда весело у человека на сердце, когда ему некого
бояться, нечего стыдиться и незачем врать.
Павлуха думал, засыпая у костра: «С получки денег мам¬
409

ке направлю. Роману отдам за кормежку. Я ему должен. Если
останется, куплю себе рубаху в красную клетку. Может, Вик¬
тору Николаевичу мои сапоги подарить?..»
Взбираясь на сопки, ночуя в распадках, Виктор Николае¬
вич сосал иногда большие белые лепешки из серебристой ко¬
робочки. Таких коробочек у него было несколько.
Павлуха полюбопытствовал:
—	Что это вы под язык кладете, — может, витамин какой?
—	Точно, Павлуха, витамин «Ю» специально для стари¬
ков, которые не хотят дома сидеть.
В тот же день установили они на невысокой горушке теодо¬
лит и хотели было начать съемку. Но после полудня из рас¬
щелины наполз туман. Он набился в лощину, осел на волосах
серым бисером, прилип к щекам и ладошкам.
—	Ты не верти ничего, — предупредил Павлуху Виктор
Николаевич. — Собьешь прибор, опять полдня на ориентиров¬
ку уйдет.
—	Что я, малолетка? Я небось понимаю, — сказал Пав¬
луха.
Виктор Николаевич разулся, чтобы дать ногам отдых.
Павлуха посмотрел на его истрепанные ботинки. Спросил,
опустив голову:
—	Виктор Николаевич, почему вы меня на работу взяли?
Геодезист тоже глядел в землю.
—	Крючок ты, Павлуха. И чего у тебя в носу свербит?
Он поднял Павлухину голову, глянул в глаза и сказал:
—	Я, Павлуха, одному человеку задолжал... Младшему
моему сыну.
—	Он умер? — Павлуха спросил и тут же пожалел об
этом.
—	Нет, почему. Он живой... У меня их трое, сынок. Стар¬
ший в Москве, в авиации. Средний в Калининграде — моряк.
Младший...— Виктор Николаевич помолчал, словно разду¬
мывая, говорить или нет. Потом сказал: — Младший в
тюрьме.
Павлухе показалось, что туман сгустился, стало трудно
дышать.
—	До шестого был отличник, — продолжал Виктор Нико-
лаевич. — В шестом классе — четверочник. В седьмом и так
и сяк. В восьмом — танцор... Я тогда на Камчатке работал.
Старшие поразъехались... Старуха-то от меня скрывала...
«Вы моего батьку на Камчатке не встречали?» — хотел
спросить Павлуха. Промолчал и подумал: «Почему же все-
таки он меня на работу принял?»
Павлуха посмотрел на геодезиста. Тот сидел на пеньке,
запрокинув голову. Он широко открывал рот, словно старался
410

откусить кусочек тумана, потом вдруг повалился с пенька на
землю. Подбородок и грудь у него вздрагивали, как от ред¬
ких ударов.
—	Елки! — вскрикнул Павлуха, бросился к старому геоде¬
зисту, чтобы помочь ему сесть.
Но Виктор Николаевич поднял руку и потряс головой, —
мол, не трогай, я сейчас, сам...
Павлуха ползал вокруг него на коленях.
—	Виктор Николаевич, чего же вы?.. Виктор Николаевич,
негоже ведь так... — И вдруг крикнул:—Дядя Витя!
Когда веки геодезиста крепко сомкнулись, выдавив две свет¬
лые крупные слезы, Павлуха вскочил и побежал к дороге.
Шоссе проходило невдалеке от горушки. Еще со склона
Павлуха заметил пятнадцатитонный «МАЗ», груженный меш¬
ками.
—	Стой! — закричал Павлуха и, расставив руки, бросил¬
ся наперерез зеленому самосвалу с быком на радиаторе. Он
споткнулся в своих сапожищах, упал плашмя на дорогу. Его
обдало горячим горьким дымом. Машина пронеслась над ним
и, скрипнув тормозами, швырнув из-под шин острую щебенку,
остановилась.
Из кабины выскочил лохматый, перепуганный шофер. Он
схватил Павлуху за волосы. Руки у него тряслись.
—	Живой?
—	Живой.
—	Живой... Вот я тебе как смажу по ноздрям, — сказал
шофер, набирая воздуху в легкие, и закричал: — Чего ты под
машину лезешь! Без глаз?! Дуракам везет—между колес
упал...
Павлуха узнал в шофере своего лохматого соседа по об¬
щежитию. Он вцепился ему в рукав.
—	Чего ты... Т-ты не махайся... Дядя Витя же...
—	Племянник нашелся. Драть тебя без передыха, чтобы
глаза промигались. Иди, иди!..—Лохматый залез в кабину,
погрозил Павлухе кулаком, дал газ, и тяжелая машина, дрог¬
нув зеленым кузовом, покатила дальше.
—	Стой! — завопил Павлуха. — Стой!
Он снова побежал к горушке. Виктор Николаевич лежал
на спине, подсунув руки со сжатыми кулаками под лопатки.
Лицо его было серым. На нем резко и холодно блестела седая
щетина. Если цвет волос действительно зависит от соединения
металлов, то в волосах Виктора Николаевича остался лишь
чистый нержавеющий никель.
Павлуха схватил теодолит вместе с треногой. Коленки его
подгибались от тяжести. Он больше не кричал: «Стой!» Он
расставил треногу посреди шоссе.
411

—	Теперь станете... — бормотал он. — Натурально стане¬
те, бензинщики бесчувственные...
Машина остановилась. В кузове на скамейках рядами си¬
дели пограничники, а у самой кабины торчали уши серой
овчарки.
Из кабины на дорогу выскочил старший лейтенант с писто¬
летом в деревянной кобуре, прицепленной к поясу.
—	Ты чего здесь посреди дороги расставился? Колышкин!
Трохимчук! Убрать треногу!
Из кузова выпрыгнули двое солдат. Пограничники торопи¬
лись. Наверно, у них было очень важное дело. Наверно, их
нельзя задерживать. Но разве Павлуха думал об этом? Он
закричал, ухватив офицера за пояс:
—	Виктор Николаевич умирает! Геодезист. Его в больницу
нужно. Товарищ старший лейтенант!
—	Это ты специально треногу поставил, чтобы машину
остановить? Ведь дорогой прибор, сбить могли...
—	Известно, могли... Товарищ старший лейтенант!
—	Сименихин, — подойдя к машине, сказал офицер. —
Пойдете с мальчишкой. Колышкин пойдет с вами.
Из кузова выпрыгнул сержант с санитарной сумкой через
плечо.
Машина рванулась с места, и тут же пропал ее след, толь-
ко запах бензина повис над дорогой.
412

Павлуха бежал, оглядываясь. Рядом шагали два солдата
в зеленых пограничных куртках с карабинами через плечо.
Виктор Николаевич лежал в той же позе. А возле него на
траве светлела коробочка со стариковским витамином «Ю».
Сержант поднял ее, покачал головой.
—	Валидол... — Он снял сумку, опустился на четвереньки
и зашептал: — Сейчас, отец, сейчас...
Павлуха отвернулся, когда острая игла шприца воткнулась
в руку Виктора Николаевича.
—	Теперь только осторожность, — сказал сержант. — Слу¬
шай, пацан, у вас найдется палатка или одеяло? Что-нибудь
такое.
—	Одеяло.
—	Треногу нужно разобрать, — сказал солдат, — из нее
носилки удобно сделать. Пойдем, пацан, за треногой. — Сол¬
дат взвалил на плечи рюкзак, взял серый ящик из-под теодо¬
лита и направился к дороге. Павлуха, захватив котелок и чай¬
ник, побежал за ним.
У дороги они разобрали треногу. Солдат Колышкин ушел
обратно. Павлуха сел прямо на пыльный щебень.

«Люди живут — думал он, — и все время работают. А ви¬
тамин «Ю» этот, наверно, ни шиша не помогает — придумали
для отвода глаз. А если не работать человеку, тогда все вита¬
мины будут ни к чему. Вот положи сейчас Виктора Николае¬
вича на пуховую перину, подавай ему по утрам какаву, ставь
ему градусники, и будет он уже не человек, а бесполезный
лежачий больной. И все тогда будет ни к чему. Худо — лежит
человек и слышит, как спотыкается его собственное сердце; и
человек уговаривает его: постучи, дружок, еще, ну что же ты
меня предаешь?»
Павлуха принялся щупать свою грудь, искать сердце. Но
не обнаружил его ни слева, ни справа. Тогда он стал искать
пульс и тоже ничего не нашел.
Пришли солдаты-пограничники. Они принесли Виктора
Николаевича на самодельных носилках. Глаза у геодезиста
уже приоткрылись. Он смотрел прямо в небо, в вечную сине¬
ву, куда, по старым преданиям, улетают тихие души усопших.
Но смотрел строго, словно делил небеса на треугольники и
мысленно забивал колышки в тех местах, где удобно возво¬
дить мосты, строить воздушные города, прокладывать дороги
и линии высоковольтных передач.
По шоссе катил пятнадцатитонный «МАЗ». Он затормозил
резко. Из него выпрыгнул лохматый Павлухин сосед, крикнул:
—	Говори, что у тебя стряслось... — Он увидел лежащего
на носилках геодезиста и пробормотал: — Вот тебе на... Ты
что же, Павлуха, не мог толком сказать?..
Он открыл задний борт и все говорил, словно хотел оправ¬
даться:
—	Я уж возле обогатительной фабрики сообразил. Ну, ду¬
маю, у Павлухи что-то стряслось, раз он под машину полез.
Вот ведь репа...
Солдаты осторожно подняли носилки в кузов машины, по¬
том погрузили туда инструменты и вещи. Павлуха хотел под¬
сунуть под голову Виктора Николаевича рюкзак, но солдаты
подняли носилки, чтобы Виктора Николаевича не трясло на
промоинах. Они стояли, широко расставив ноги, а за плечами
у них поблескивали боевые карабины.
В городе Виктора Николаевича сдали в больницу.
—	Я, Павлуха, того. Я побегу, — сказал лохматый Павлу¬
хин сосед. — На фабрике цемент ждут. Ты до поселка на по¬
путке доедешь...
Солдаты помогли Павлухе погрузить прибор и вещи на
попутную машину.
—	Спасибо вам, — сказал им Павлуха.
—	Ладно, парень, шагай... — Солдаты закурили папиросы
«Огонек», по 35 копеек пачка, и двинулись своей дорогой.
414

«Если бы деньги, я бы им «Казбек» купил», — подумал
Павлуха.
Красное солнце висело над трубой плавильного завода.
Оно было похоже на факел.
Ученые говорят, что в будущем повесят люди над Севером
искусственный электрический огонь, который станет освещать
эту стылую землю зимой, даже будет играть по утрам краси¬
вые мелодии.
Навстречу неслись машины с грузами. У шлагбаумов пе¬
рекликались шоферы. Жизнь текла ровно, упруго.
«А Виктору Николаевичу небось уже какаву подают на
блюдце, — подумал Павлуха. — Только он ее пить не захо¬
чет. Он любит крепкий чай из походного чайника».
В конторе геодезистов толкотня — давали получку. Пав¬
луху пустили вне очереди: он устал с дороги, он молодец, он
геройский малый. Кассирша отбирала у всех по пяти рублеь
на вкусные вещи для Виктора Николаевича. Все понимали,
что незачем они старику, что раздаст он их соседям по палате.
Но всем хотелось передать ему привет и много хороших слов.
И лучше всего это смогут сделать пустяковые цветы, умытые
яблоки и апельсины, которые растут на другой стороне земли
и пахнут жаркими ветрами.
Павлуха стащил свои сапоги.
—	Вот, — сказал он. — От меня это Виктору Николаеви¬
чу. Они ему впору будут.
Кассирша вылезла из-за стола, даже не задвинув ящик с
деньгами.
—	Соскочило у парня, — сказала она.—Ты бы ему еще
и портянки завернул для комплекта.
Геодезисты засмеялись.
—	Он их в больнице на тумбочку поставит...
Павлуха растерялся.
—	Он ведь в больнице временно. Он не захочет там долго
лежать. Чего вы смеетесь?..
Геодезисты взяли его под мышки, вставили в сапоги и под¬
толкнули к столу.
Павлуха получил деньги: и полевые, и суточные, и зарпла¬
ту. Кассирша высчитала у него пять рублей — Виктору Нико¬
лаевичу на подарок.
—	Как со всех, — сказала она.
Павлуха не пошел к себе в общежитие. Он направился к
Роману. Ему казалось, что люди не принимают его всерьез. Им
бы только шутить и смеяться. Им не понять. Павлуха отдает
долги. Вон у него сколько денег: «Мамке пошлю, Роману за
питание отдам... Кому еще?..»
Роман встретил Павлуху шумно. В комнате было много на¬
415

рода. Все сидели за столом и громко разговаривали. Здесь бы¬
ла Зина, Игорь и другие ребята.
—	Здорово, Павлуха! — Роман стиснул его за плечи и под¬
тащил к дивану. — Ты посмотри...
На диване в пеленках лежал человек, крошечный, с намор¬
щенным лбом и туманными синими глазами. Человечек месил
воздух красными пятками, красными кулачками и показывал
мягкие десны.
—	Мальчишка небось?
—	Парень по всем категориям. Посмотри.
Павлуха сконфузился. Аня засмеялась. Она была худень¬
кая и очень легкая. Казалось, что Анино платье надето на не¬
весомое существо, которое бьется и вздрагивает от радости и
движется, движется...
—	Поздравляю, — сказал Павлуха, стыдясь этого звучно¬
го слова. — Я тогда после зайду... Я неумытый.
—	Ты что, штрейкбрехер? — сказал Роман. — Садись, вы¬
пьем за сына. — Роман подтащил Павлуху к столу, налил
ему в стакан желтенького сладкого вина. — Давай... Ап!
Павлуха выпил, облизал губы.
Парни и девчата за столом хвалили малыша, смеялись над
Романом. А тот, не зная куда себя деть, ухмылялся и хва¬
стал:
—	Телом весь в меня, а характером в Аню. Спокойный, по¬
рядок понимает, кричит только по закону, когда есть захочет
и когда мокрый.
416

Зина жевала конфеты и смеялась. Игорь разглаживал ног¬
тем серебристые обертки, которые она бросала в блюдце, и
складывал их одну на другую, ровно-ровно, край в край.
—	Мне из больницы звонили, — сказал он шепотом.— Ты,
Павлуха, молодец.
В углу стоял трехколесный велосипед, обвешанный паке¬
тами и погремушками...
«Подарки, — сообразил Павлуха. — Смехота: только ро¬
дился — и уже подарки. За что?»
Павлуха сунул руку в к&рман, нащупал там пачку денег и
снова принялся считать: «Мамке триста рублей, себе на пол-
месяца, Роману за пропитание...» — Он посмотрел на Романа.
Роман был громадным, веселым, счастливым.
—	Ешь, Павлуха, — говорил он. — Рубай колбасу, сыр
голландский, шпроты. Закусывай. У меня сын...
«Не возьмет, — тоскливо подумал Павлуха. — Еще даст
по шее, пожалуй».
Павлуха вытащил руку из кармана, слез со стула на пол.
Он снял свои сапоги, потом прошел босиком к велосипеду и
поставил их там.
—	Это хорошие сапоги, — сказал он. — Рыбацкие. Это от
меня... Пускай носит...
Октябрь 1952 г.

ДУБРАВКА
Дубравка сидела на камне, обхватив мокрые колени рука¬
ми... Море напоминало громадную синюю раковину. Горизонт
далеко-далеко: видны самые дальние корабли. Они словно
поднимаются над водой и медленно тают в прозрачном воз¬
духе.
Камень давно оторвался от берега, сжился с волнами, с их
беспокойным характером и, мокрый от брызг, сам блестел,
как волна. Камень был ее другом.
На берегу у самой воды бродили мальчишки. Зевали от
жары и безделья.
—	Смотрите, какое облако! Это волна хлестнула до само¬
го неба и оставила там свою гриву.
—	Дура, — скажут они и добавят: — Поди проветрись.
Мальчишки — враги.
Еще неДавно Дубравка гоняла с мальчишками обшарпан¬
ный мячик, ходила в горы за кизилом и дикой сливой, лазила
с ними на заборы открытых кинотеатров, чтобы бесплатно по¬
смотреть новый фильм. Потом ей стало скучно.
—	Вот тебе рыбий хвост, будешь русалкой, — говорили
мальчишки.
413

—	Бессовестные обормоты, — говорила Дубравка. А поче¬
му бессовестные, и сама не могла понять.
В начале лета Дубравка записалась в драматический кру¬
жок старших школьников. Ее не хотели принимать. Староста
сказал:
—	Разве ты сможешь осмыслить высокую философию Гам¬
лета? Ты еще недоразвитая.
Руководитель кружка, старый седой человек с очень чи¬
стыми сухими руками, усмехнулся:
—	Гамлета мы ставить не будем. Его смогли одолеть толь¬
ко два великих артиста: Эдмунд Кин и Василий Качалов. Не
нужно смешить людей.
Старшеклассникам всегда кажется, что они умнее всех.
Они возмущались, доказывали, что Гамлет для них прост, как
мычание. Перессорились между собой, а на следующий день
согласились ставить «Снежную королеву».
Роль Маленькой разбойницы досталась Дубравке.
Потом все начали влюбляться. Мальчишки писали дев¬
чонкам записки. Девчонки жеманно щурились, поводили
плечами и неестественно хохотали по самому пустячному
поводу.
Мальчишки вели себя шумно, много восклицали. О понят¬
ном старались говорить непонятно. Уходя с репетиций, они
выжимали стойки на перилах мостов, на гипсовых вазонах с
настурциями, толкали девчонок в цветочные клумбы.
Дубравку они заставляли передавать записки и надменно,
щелкали по затылку.
Сначала Дубравка вела себя смирно, терпела из любопыт¬
ства, потом начала грубить.
Девчонки говорили, забирая у нее письма:
—	Опять послание. Надоело уже... Ты не разворачивала
по дороге?
—	Я такое барахло не читаю, — отвечала Дубравка.
Она укусила Снежную королеву за палец, когда та погла¬
дила ее по щеке.
Как-то Дубравка взяла тетрадь, переписала в нее аккурат¬
ным почерком письмо Татьяны к Онегину и послала в запеча¬
танном конверте самому красивому и самому популярному
мальчишке — Ворону Карлу.
На следующий день мальчишки, кто силой, кто хитростью,
заставляли девчонок писать всякие фразы — сличали их по¬
черки с письмом. Только у одной девчонки они не проверили
почерк, у Дубравки.
Она сидела на стуле перед сценой. Ей хотелось забросать
всех этих взрослых мальчишек камнями. Ей хотелось, чтобы
взрослые девчонки натыкались на стулья, падали и вывихи¬
419

вали ноги. Она сидела, стиснув пальцы, и в глазах ее было
презрение.
К Дубравке подошел старый артист. Он положил ей на
голову сухую теплую руку.
—	Старшие школьники — бездарный возраст, сказал он,
кивнув на сцену. — Им невдомек, что самая прелестная сказ¬
ка называется «-Золушкой».
Он ласково шевелил Дубравкины волосы.
—	Ты способная девочка. В тебе есть искренность. Кстати,
почему тебя назвали Дубравкой?
—	Не знаю...
—	Красивое имя... Ты хочешь стать актрисой?
—	Не знаю...
—	Самая мудрая сказка на свете называется «Голый ко-:
роль». А искусство — это маленький мальчик, который сказал:
«А король-то голый!»... Значит, не знаешь, почему тебя назва¬
ли Дубравкой?
—	Просто назвали — и всё.
Артист снял свою руку с ее головы и направился к сцене,
очень прямой, очень легкий. Дубравке казалось, что под одеж¬
дой у него натянуты струны и они тихо звенят, когда он ша¬
гает.
После репетиции Дубравка шла позади ребят. Мальчишки
еще не угомонились — допытывались, кто отважился послать

такое письмо Ворону Карлу. Девчонки отвечали уклончиво,
будто знали, да не хотели сказать.
Дубравка забежала вперед, забралась на решетчатый за¬
бор санатория. Крикнула с высоты:
—	Это письмо написала я!
Снежная королева расхохоталась деревянным смехом.
—	Врет, — сказала она.
Дубравка перелезла через забор и еще раз крикнула:
—	Глупость вам к лицу. Всем, всем! Вы самый бездарный
возраст!
Разбойники и тролли, потеряв свое степенство, полезли на
забор. Но у Дубравки были быстрые ноги. Она знала отлично
этот сад, принадлежавший санаторию гражданских летчиков.
Вечером она приплыла к своему камню.
Она думала, почему так красива природа. И днем краси¬
ва, и ночью. И в бурю, и в штиль. Деревья под солнцем и под
дождем. Деревья, поломанные ветром. Белые облака, серые
облака, тяжелые тучи. Молнии. Горы, которые тяжко гудят
в непогоду. А люди красивы, только когда улыбаются, думают
и поют песни. И еще знала Дубравка, что особенно красивы¬
ми становятся люди, когда совершают подвиг. Но этого ей не
приходилось увидеть еще ни разу.
Волны шли с моря, как упрямые, беспокойные мысли. Они
будто хотели сообщить людям тайну, без которой трудно или
даже совсем невозможно прожить на свете.
Когда Дубравка вышла на берег, ее окружили мальчишки.
—	Эй ты, артистка из погорелого театра!
421

Дубравка опустилась на теплую гальку.
Один из мальчишек, толстый, с большими кулаками, по
прозвищу Утюг, толкнул ее коленом.
—	Поднимайся, поговорить нужно.
Дубравка вскочила, ударила Утюга головой в подбородок.
Утюг опрокинулся навзничь. Перепрыгнув через него, Дубрав¬
ка побежала к лестнице.
Мальчишки гнались за ней, как уличные собаки за кошкой.
У морского вокзала беспокойно кружились люди. Они то/ ь-
ко что сошли с парохода и расспрашивали прохожих, как про¬
ехать к санаториям и домам отдыха.
Дубравка цодбежала к молодой женщине с желтым кожа¬
ным чемоданом.
—	Тетенька, можно я постою возле вас?
—	Спасибо за честь, — сказала женщина. — Мне очень не¬
когда.
Тут она увидела мальчишек. Мальчишки смотрели на Дуб¬
равку хищными глазами и откровенно потирали кулаки. Жен¬
щина засмеялась тихонько.
—	Трудно тебе живется, я вижу. Ты не бойся, я тебя в оби¬
ду не дам.
—	Я не боюсь. Просто их больше, — сказала Дубравка.—
А вам в какой дом отдыха?
—	Мне ни в какой. Я сама по себе.
Свет фонарей падал сверху на волосы женщины, зажигая
в них искры. Ее глаза мягко блестели в темноте.
«Ух, какая красивая!» — удивилась Дубравка. Она осто¬
рожно взяла женщину за руку:
—	Вы комнату снимать будете? Пойдемте в наш дом. Мы
живем в хорошем месте. Вам понравится, я знаю... Там есть
одна свободная комната.
Всю дорогу Дубравка бежала боком. Она смотрела на жен¬
щину. В горле у нее пересохло от волнения. Дубравка глотала
слюну и все боялась, что женщина сейчас повернется и уйдет
в другую сторону и след ее затеряется в узких зеленых улоч¬
ках.
Она снова тронула женщину за руку.
—	Скажите, пожалуйста, как вас зовут?
Так они познакомились: Дубравка и Валентина Гри¬
горьевна.
*	* *
Дом, где жила Дубравка, с одной стороны был похож на
кособокую мечеть, с другой — на греческий храм. Были здесь
мансарды, мавританские галереи и крепостные башни, укра¬
422

шенные ржавыми флюгерами. Каменные и деревянные лестни¬
цы выползали из дома самым неожиданным образом. Одна из
них, железная, даже висела в воздухе, как подвесной мост.
Дом покорял курортников своей безудержной фантастич¬
ностью. Вокруг него тесно росли кусты и деревья. Цветы пе¬
стрели на стенах, как заплаты на штанах каменщика. Это бы¬
ли южные растения могучих расцветок и причудливых форм.
Валентина Григорьевна поселилась на втором этаже, в
крошечной комнатушке, получив в свое распоряжение желез¬
ную койку с сеткой, тумбочку, а также сквозной вид из окна
на крыши, горы и море.
В небе тарахтел рейсовый вертолет, летающий через пере¬
вал в душный областной центр. Ночь стекала с гор, наполняя
улицы запахом хвои и горького миндаля.
Внизу, в такой же крошечной комнатушке, на такой же
железной кровати лежала Дубравка. Она думала о Валенти¬
не Григорьевне. Таких красивых женщин ей еще не приходи¬
лось встречать в своей жизни ни разу. Может быть, это су¬
мерки виноваты. Может быть, днем Валентина Григорьевна
станет обычной. Вечером люди всегда красивее. Вечером не
видны морщины.
Дубравке было душно под простыней. Она встала с посте¬
ли и, как была в трусиках и майке, полезла на улицу через
открытое окно.
—	Сломаешь ты себе когда-нибудь голову, — сонно провор¬
чала Дубравкина бабушка. — Куда тебя все время несет?
—	Я пойду спать в сад на скамейку, — шепотом ответила
Дубравка. — Разве это комната? Здесь кошка и та задохнется.
—	Иди. В твоем возрасте скамейки не кажутся жестки¬
ми,— сказала бабушка.
Дубравке не спалось. Она смотрела на окно Валентины
Григорьевны, все в серебристых лунных потеках, ворочалась
с боку на бок. Так и не заснув, она встала и, крадучись, пошла
к санаторию учителей.
В большом доме с каменными колоннами, с лестницами и
балюстрадами из желтого туфа свет был погашен. В окнах
колыхались шелковые занавески. Было похоже, что все от¬
дыхающие сидят и курят назло врачам, и белый дымок клу¬
бится возле каждого растворенного настежь окна.
В вестибюле дремала вахтерша, загородив лампу курорт¬
ной газетой.
У фонтана, который шуршал мягкими струями, жили цве¬
ты. Дневные цветы спали, ночные— бодрствовали. Черные
бабочки щекотали их хоботками и уносили на крыльях комоч¬
ки пыльцы.
Дубравка посидела на каменной кладке забора, потом тихо
423

спустилась в сад и, прикрытая кипарисовой тенью, побежала
к клумбе с гвоздикой и гладиолусами.
Ночью гладиолусы напоминали балерин. Они будто под¬
нялись на носочки и всплеснули руками.
Дубравка любила гвоздику. Еще давно бабущка сказала
ей, что гвоздика — цветок революции.
Дубравка осторожно срывала гвоздику с клумбы. На за¬
боре она перебрала цветы и, спрыгнув на тротуар, пошла к
своему дому.
Бензиновый запах осел на асфальт жирным слоем. В га¬
ражах остывали автобусы. Прогулочные катера терлись о при¬
чалы, белыми боками. В стеклах витрин отражались звезды.
Ночь подошла к своей грани. Она еще не начала таять, но уже
где-то за горизонтом вызревал первый луч утра.
Во дворе Дубравка столкнулась с мужчиной. Он снимал
комнату в Дубравкином доме. У него было двое ребят-малы-
шей. От мужчины пахло рыбой и табаком. Звали его: Петр
Петрович.
Дубравка спрятала цветы за спину.
—	Я вижу насквозь, — сказал мужчина, — ты от меня ни¬
чего не скроешь.
—	И не собираюсь... — Дубравка встряхнула букет.—
Я нарвала их в санатории учителей.
—	Зря, — сказал мужчина. — В городском саду гвоздика
крупнее.
Дубравка поднялась по висячей лестнице, с лестницы —
на карниз. Мужчина смотрел на нее снизу и попыхивал папи¬
росой.
Ну и пусть смотрит. Дубравка дошла до водосточной трубы
и полезла по ней к башенке с флюгером. Еще по одному кар¬
низу она дошла до открытого, окна Валентины Григорьевны.
Посидела на подоконнике, свесив ноги, посмотрела, как ми¬
гает красноватый огонь маяка. Потом влезла в комнату, нащу¬
пала на тумбочке стакан, налила в него воды из кувшина и
поставила в воду цветы.
*	* *
Дубравку разбудило солнц.,.
На мощенной плитняком дорожке двое малышей в крас¬
ных трусиках с лямками насаживали на прутья апельсинные
корки. Малыши били прутьями по подошвам сандалий. Апель¬
синные корки летели, как желтые ракеты, и мягко шлепались
возле коротконогой белой собачонки. У собаки были страш¬
ные усы, лохматые брови, борода клином. Звали ее: Кайзер
Вильгельм Фердинанд Третий или, попросту, Вилька. Она пы-
424

талась ловить апельсинные корки зубами, даже грызла их,
на потеху малышам, и морщилась. Потом она поднялась из
уютной солнечной лужи под кустом, издала несколько звуков,
похожих на кашель, и убежала.
Малышей в красных трусиках звали Сережка и Наташка.
Были они близнецами. Когда они ревели, то становились друг
к другу спиной, чтобы рев слышался со всех сторон. Дрались
плечом к плечу. Засыпали вместе и просыпались одновремен¬
но. По очереди они только задавали вопросы.
Малыши подошли к Дубравке.
—	Ты почему на скамейке спала? — спросила Наташка.
Сережке этот вопрос был не интересен. Он, как мужчина,
полагал, что человек может спать где ему заблагорассудится.
Он спросил:
—	Скажи, кто главнее: колдунья, ведьма или баба-яга?
—	Все главные, — ответила Дубравка. — Они различают¬
ся только по возрасту. Колдунья — это молодая девушка. Ведь¬
ма — женщина средних лет. Баба-яга — старуха.
—	А есть колдовские дети? — тут же спросила Наташка.
Дубравка давно уже знала, что единственное спасение от
вопросов — вопросы.
—	Валентина Григорьевна не выходила?
Брат и сестра переглянулись. Сказали хором:
—	Какая?
—	Очень красивая. Она комнату в той башне снимает.
Дубравкина бабушка высунулась в окно и позвала Дуб¬
равку завтракать.
—	Как только она выйдет, — наказала малышам Дубрав¬
ка, — кричите мне.
Сережка и Наташка важно кивнули.
Не успела Дубравка выпить кружку молока, как во дворе
раздался крик:
—	Дубравка, она вышла!
Дубравка выглянула в окно.
Посреди двора стояла Валентина Григорьевна. В руке она
держала белую пляжную сумку. Платье на ней было тоже
белое и узкое, в крупных пунцовых цветах.
Дубравка поперхнулась молоком. Днем Валентина Гри¬
горьевна оказалась еще красивее.
Бабушка посмотрела через Дубравкину голову во двор.
—	Радуга, — сказала она. — Дай бог, чтоб не мыльный пу¬
зырь.
«Радуга, — подумала Дубравка. — Почему нет такого жен-,
ского имени?» И спросила вдруг:
—	Это ты меня Дубравкой назвала? Почему?,
—	Так, — ответила бабушка.
425

Во дворе, перед Валентиной Григорьевной, взявшись за ру¬
ки, стояли Сережка и Наташка.
—	Почему вы такая красивая? — спросила Наташка.
—	Потому что я мою уши, — сказала Валентина Гри¬
горьевна.
Она хотела еще что-то сказать. Но тут из дома вышел муж¬
чина с такими же темными глазами, как у Сережки и Наташ¬
ки. Он взял малышей за руки.
—	Идемте немедленно мыть уши. Я тоже буду мыться ду¬
шистым мылом.
—	Вам это вряд ли поможет, — насмешливо сказала Ва¬
лентина Григорьевна.
—	Спасибо, я буду мыть уши без мыла... — Мужчина улыб¬
нулся и повел ребят к набережной.
Валентина Григорьевна смотрела им вслед, покусывала гу¬
бы, потом, спохватившись, крикнула:
—	Пожалуйста! — и принялась разглядывать дом.
—	Нравится? — спросил ее кто-то сверху.
Она подняла голову. На ступеньке висячей лестницы сиде¬
ла Дубравка.
—	Здравствуйте, — сказала Дубравка.
Встав на цыпочки, Валентина Григорьевна пожала Дубрав¬
кину руку, крепко, как хорошему, верному товарищу. Потом
спросила, махнув сумкой в сторону набережной:
—	Кто этот человек?
—	Это Сережкин и Наташкин отец. Петр Петрович. Он
всегда дразнится. У него не поймешь, когда он говорит серьез¬
но. Он прозвал наш дом Могучая фата-моргана.
—	Почему?
—	Ему так хочется. Он чудак.
Валентина Григорьевна еще раз оглядела дом.
—	Он и правда похож на фата-моргану.
—	Может быть, — согласилась Дубравка. — Только я не
знаю, что это такое.
—	Ничего, — сказала Валентина Григорьевна, — просто
забавный мираж.
*	* *
Мальчишки лежали на пляже вверх лицом. Они изо всех
сил надували животы. Считалось, что к надутому животу лег¬
че пристает загар. Лежать с надутыми животами тяжело. Ско¬
ро мальчишки устали, повернулись к солнцу спинами.
—	Попадись мне эта Дубравка... — сказал Утюг ни с того
ни с сего.
Его друзья не шелохнулись. Они лежали, словно приши¬
тые к земле солнечными нитками. Им было лень говорить.
—	Попадется, — закончил свою короткую речь Утюг.
426

Утюг был местный. Прозвище он получил за то, что не
умел плавать.
—	Вода не держит, — объяснял он. — У меня повышенная
плотность организма.
Утюг верховодил на берегу. Он бросал на спины загораль-
щиков сухой лед, выпрошенный у продавцов мороженым,
ловил девчонок в веревочные силки, закатывал им в волосы
колючки. Но больше всего он любил посещать салон, где сорев¬
новались кондитеры. В этом салоне давали отведать пирож¬
ное, какое хочешь, душистые кексы и сливочное печенье. Нуж¬
но было только заплатить за билет, выслушать лекцию о бел¬
ках, витаминах и углеводах. Пробовать можно бесплатно.
Правда, очень скоро Утюга перестали туда пускать. У него
оказался слишком большой аппетит и очень маленькая со¬
весть.
Утюга часто били. Но вчерашний Дубравкин удар Утюг
считал оскорблением.
—	Пусть только появится, — бормотал он. — Что лучше:
леща ей отвесить или макарон отпустить?
—	И того и другого, — предложил кто-то из ребят равно¬
душным голосом. — Чем больше, тем лучше.
—	Ее сначала поймать нужно.
—	Вон она идет! — крикнул Утюг.
Мальчишки вскочили, стряхнули налипшую на животы
гальку. Они сумрачно глядели на Дубравку. А та даже не по¬
вернула головы в их сторону.
Дубравка шла по пляжу с Валентиной Григорьевной. Это
было очень приятно и необычно. Загоралыцики поворачива¬
лись им вслед. Взгляды были всякие: восхищенные, удивлен¬
ные, даже завистливые и злые. Не было равнодушных взгля¬
дов. Разогретые солнцем люди, обычно лециво уступающие
дорогу, вежливо подвигались. Говорили «пожалуйста» —
слово, которое не часто услышишь в магазинах, автобусах и на
общественных пляжах.
Валентина Григорьевна и Дубравка выбрали место почти
у самой воды. К их ногам подлетел волейбольный мяч. Какие-
то загорелые парни прибежали за ним. Они долго не могли
подхватить мяч. Они бы возились с ним полчаса, улыбаясь и
бормоча извинения, но Валентина Григорьевна сильным уда¬
ром отбросила злополучный мяч далеко за спину.
По мелкой воде, громко хохоча и брызгаясь, прошли стар¬
шие школьницы из драмкружка. Они украдкой посматривали
на Валентину Григорьевну.
—	Дубравка, можно тебя на минутку? — сказала Снежная
королева, грациозно изогнув спину.
—	Что? — сказала Дубравка, подойдя.
427

—	Почему ты не ходишь в
кружок? Ведь ты так хорошо
играла, — ласково спросила
Снежная королева, глядя через
Дубравкину голову.
«Потому что вы злые кобы¬
лы,— хотела сказать Дубрав¬
ка,— у вас только мальчишки
на уме». Но промолчала.
—	Кто эта женщина? — за-
шептали девчонки.
—	Артистка из Ленингра¬
да, — сказала Дубравка. — На¬
родная артистка республики.
Знаменитая.
Девчонки сдержанно загал¬
дели.
—	Я говорила.
—	Нет, это я говорила.
И только Снежная короле¬
ва, не в силах совладать с рев¬
ностью, пожала плечами.
—	Для народной артистки
она недостаточно интересная.
Серые глаза, подумаешь. Чер¬
ные кинематографичнее. И во¬
лосы...
—	Нет, красивая, — воз¬
разила Дубравка. — Даже
очень красивая, это всякий
скажет.
—	Красивая,— подтверди¬
ли остальные.
Дубравка фыркнула над¬
менно и, выгнув спину, как это
делала Снежная королева, подошла к Валентине Григорьевне.
—	Жабы, — сказала она. — Лицемерки...
Потом мимо них прошли мальчишки.
Утюг будто ненароком споткнулся и упал. Поднимаясь, он
швырнул из-под ноги целый фонтан мелких камушков.
—	Ладно, Утюг, — сказала Дубравка. — Запомни.
Валентина Григорьевна засмеялась:
—	Смешная ты, Дубравка. Ты, наверно, с целым светом
воюешь.
—	Хороших людей я не трогаю. А Утюг пусть запомнит.
Когда мальчишечьи головы круглыми поплавками заскака-
428

ли на волнах, Дубравка скользнула в воду и поплыла вслед за
ними.
Утюг порядочно отстал от приятелей. Он плыл, крепко дер¬
жась за надувной круг. Что-то цепкое обвило его ноги и с си¬
лой дернуло вниз. Страх — плохой товарищ. Утюг выпустил
резиновый поплавок, заколотил руками по воде и тотчас оку¬
нулся с макушкой, блестяще оправдав свое прозвище.
Ноги его освободились.
Утюг вынырнул, хватил ртом воздух и увидел прямо перед
собой Дубравку. Она преспокойно лежала на его круге.
—	Тони, — сказала она.
Утюг покорно утонул.
Через секунду он снова вынырнул на поверхность.
—	Отдай круг!
—	Бери, — сказала Дубравка и оттолкнула круг от себя.
—	Ап... — сказал Утюг. — Ап... — Волна забила ему рот
мягкой соленой пробкой. Он бултыхался, не надеясь на по¬
мощь Дубравки и стыдясь крикнуть в ее присутствии.
А она плавала рядом. И круг тоже плавал рядом.
Утюг тонул. Глаза его стали желтыми, круглыми, как боль¬
шие янтарные бусины.
—	Ладно, — наконец сказала Дубравка. — На сегодня хва¬
тит. — Она подтолкнула круг к Утюгу и, нырнув, скрылась в
волнах.
Утюг выбрался на берег жалкий и обессиленный. Он усел¬
ся возле Валентины Григорьевны.
Долго кашляя, поджимал живот и
фыркал, выдувая воду из носо¬
глотки.
—	Тяжело? — насмешливо спро¬
сила Валентина Григорьевна.
—	Эх, — хрипло сказал Утюг.—
Чертово море... Чертова Дубравка,
плавает, как акула...
*	* *
С этого дня началась громкая
слава Дубравки. Мальчишки мстили
ей на берегу всеми средствами, пу¬
скались на недозволенные приемы.
Но Дубравку не так легко было за¬
стать врасплох. Она все время ходи¬
ла под надежной защитой Валенти¬
ны Григорьевны.
Дубравка топила мальчишек в

море одного за другим. Она, как пиявка, вцеплялась в них,
взбиралась на плечи и, схватив за волосы, окунала до тех пор,
пока они не начинали кричать.
—	Пей нарзан, — говорила она своей, жертве. — Хлебай.
Потом она уплывала на свой камень, садилась там, обхва¬
тив мокрые колени руками.
Волны бухали тяжело и настойчиво. Отступая от берега,
они издавали такой звук, словно кто-то громадный всасывал
сквозь зубы воздух. Волны поднимали гальку со дна. Круглые
камни бежали за морем и грохотали. Казалось, проносятся
мимо скорые поезда — один за другим, один за другим. Ку¬
да они мчатся, в какую даль? К каким берегам, к каким оке¬
анам?
Желтые пятна на воде сталкиваются, дробятся. Черные
мелкие крабы сидят в трещинах скалы, грызут слюдяные че¬
шуйки. Крабы боятся всего, даже птичьих теней.
Иногда вместе с Дубравкой приплывала к камню Вален¬
тина Григорьевна. Дубравка показала ей раковину. Раковина
лежала глубоко на дне, и никто не мог ее достать. Валентина
Григорьевна попробовала нырнуть. Она вылезла из воды блед¬
ная и долго не могла отдышаться. И долго у нее плыли круги
перед глазами, завиваясь спиралями, как известковое тело
раковины.
Валентина Григорьевна не мешала Дубравке воевать с
мальчишками. Только просила:
—	Не трогай, пожалуйста, Утюга в воде. Он и так нака¬
зан.— И спрашивала: — Из-за чего, собственно, разгорелась
война?
Дубравка отвечала:
—	Не знаю... Просто они все уроды. Противно на них смо¬
треть.
Валентина Григорьевна смеялась.
*	* *
Однажды вечером к Дубравкиному дому пришла делега¬
ция— драмкружок старших школьников вместе со своим ру¬
ководителем.
Девчонки шли впереди. Они волновались, то и дело по¬
правляли складки на юбках, неестественно приседали. Маль¬
чишки подобрали свои и без того поджарые животы. Никто не
совал руки в карманы. Поэтому руки у них казались лишними.
Старый руководитель то и дело покашливал.
Сережка и Наташка играли во дворе в камушки. Они пер¬
выми увидели нарядную делегацию. Первыми успели задать
вопрос:
430

—	Вы к кому?
—	Мы хотим видеть народную артистку республики, — пе¬
ресохшими голосами сказали девчонки.
Сережка и Наташка переглянулись, взялись за руки и по¬
жали плечами.
—	Какую?
—	Такую...
Девчонки замялись. Потом одна из них, с голубым платоч¬
ком на голове, — в спектакле она играла Ворону Клару — вы¬
ступила вперед.
—	Артистка такая... Волосы у нее каштановые. Пышные.
Глаза серые. Большие-большие...
—	Ага, — кивнули Сережка и Наташка. Они запрокинули
головы и дружно закричали: — Валентина Григорьевна!
Валентина Григорьевна выглянула из окна.
—	К вам вон сколько людей! — горланили Сережка и На¬
ташка.
Валентина Григорьевна сошла вниз и растерянно спросила:
—	Вы действительно ко мне?
—	Действительно, — ответила за всех девчонка в голубом
платочке.
Ребята, стоявшие позади, приподнимались на цыпочки, что¬
бы лучше видеть артистку. Руководитель застенчиво улыбал¬
ся. Его белые чистые пальцы слегка вздрагивали.
—	Мы пришли пригласить вас на генеральную репетицию
нашего драмкружка, — разрумянившись от собственной сме¬
лости, частила Ворона Клара. — Вы, как прославленная арти¬
стка, окажете нам честь. Мы будем очень рады. Мы все вас
просим.
Валентина Григорьевна как-то жалобно улыбнулась:
—	Но кто вам сказал, что я артистка?
—	Мы знаем. Не стесняйтесь! — радостно закричал весь
игровой состав «Снежной королевы».
—	Нет, я не могу... Это недоразумение...
Видя, что дело принимает такой оборот, старый артист по¬
спешил к ребятам на помощь. Он с достоинством поклонился.
—	Дорогой коллега, — сказал он. — Я двадцать лет назад
покинул театр. Сейчас многое изменилось. У вас могут быть
личные мотивы скрывать свое имя. Но просьба детей всегда
была святой для артиста. Даже Василий Иванович Качалов, с
которым я имел удовольствие работать на одной сцене...
—	Это недоразумение, — перебила его Валентина Григорь¬
евна. — Никакая я не артистка. Я с удовольствием пойду к вам
на репетицию. Но, ей-богу, я не имею никакого отношения к
театру... Я просто инженер. Специалист по набивным тка¬
ням.—Она споткнулась на слове «специалист», посмотрела на
431

артиста серыми испуганными глазами и добавила: — Я... я мо¬
гу показать документы... Извините меня.
—	Извините ее, — вмешались Сережка и Наташка. — Она
больше не будет.
Стало тихо.
Старшие школьники, казалось, перестали дышать. Но вот
тишина сменилась насмешливым пофыркиванием мальчишек и
возмущенным перешептыванием девочек.
Старый артист замигал от волнения и, театрально прило¬
жив руки к груди, воскликнул:
—	Простите, сударыня!
Он деланно засмеялся, стараясь придать недоразумению
веселый, непринужденный оттенок. Старшие школьники его не
поддержали. Они были уязвлены в своих самых высоких чув¬
ствах.
Валентина Григорьевна сухо поклонилась и поспешно ушла
к себе в комнату.
Снежная королева надменно вскинула брови.
—	Я говорила: для актрисы она недостаточно интересна.
—	По-моему, для актрисы она слишком интересна, — воз¬
разил ей Ворон Карл. — Это даже лучше, что она не актриса.
Старый руководитель смотрел на ступеньки лестницы, по
которым ушла в свою комнату Валентина Григорьевна.
—	Нет границ для прекрасного, — тихо сказал он.
—	Стоило унижаться, — фыркнул кто-то из разбойников.
Старшие школьники сердито смотрели друг на друга.
—	Попадись мне эта Дубравка! — сказала Снежная коро¬
лева.
—	А я тут.
Дубравка сидела на подвесной лестнице. Ее заслоняли
светлые листья алычи.
—	Обманули дураков, — сказала она и добавила, посмот¬
рев на старого артиста: — Это к вам не относится.
—	Спасибо, — поклонился артист и зашагал от дома в сто¬
рону набережной.
—	Ну ты и дрянь! — крикнула Снежная королева.
Один из мальчишек кинул в Дубравку щепкой. Ворон Карл
опять засмеялся.
—	Пойдемте, — сказал он.
—	Пойдем, — согласились мальчишки.
А девчонки еще долго оборачивались и смотрели на
Дубравку, щуря глаза: одни — от злости, другие—от недо¬
умения.
Дубравке быдо грустно. Она долго смотрела в оконное
стекло. Отражение в стекле немного двоилось. Оно было похо¬
же на старую засвеченную фотографию. Дубравка навивала
432

на палец короткие, жесткие кудряшки и думала: «Будь у меня
такие же волосы, как у Валентины Григорьевны, ни один маль¬
чишка не посмел бы бросить в меня щепкой».
Отражение колыхнулось. Это раму качнуло ветром. Но
Дубравка успела заметить, как за ее головой во дворе появи¬
лась Валентина Григорьевна. Дубравка повернула голову.
Валентина Григорьевна села на скамейку. В руках она дер¬
жала книгу, но не читала.
Дубравка хотела подбежать к ней. Но тут из-за кустов вы¬
шел старый артист — руководитель драмкружка.
«Извиниться хочет», — подумала Дубравка.
Старый артист опустился перед Валентиной Григорьевной
на колено и заговорил, прижимая руку к груди.
Дубравка услышала слова:
—	Я потрясен. Это наваждение... Я словно воскрес, увидев
сегодня чудо. Вы — чудо!..
Артист порывисто приподнялся, и Дубравке показалось, что
он весь заскрипел, как старый рассохшийся стул.
—	Эх... — сказал кто-то совсем рядом.
Дубравка посмотрела вниз. Под висячей лестницей, при¬
слонившись к стволу алычи, стоял отец Сережки и Наташки.
—	Красиво, — прошептал он. — Смотри, Дубравка. Слу¬
шай. Сейчас вступит оркестр.
Валентина Григорьевна сидела растерянная и смущенная.
Артист говорил что-то, вскидывал резким движением легкие
волосы.
Дубравка сунула в рот два пальца. Свист прозвучал резко,
словно махнули хлыстом.
—	Браво! — громко сказал отец Сережки и Наташки.
Дубравка спрыгнула с лестницы, независимо прошла по
двору. Обернувшись у калитки, она увидела, как к Валентине
Григорьевне и оторопевшему руководителю драмкружка подо¬
шел Петр Петрович.
Дубравка шла по верхнему шоссе. Впереди на раскален¬
ном бетоне блестели голубые лужи. В них отражались облака
и деревья. Когда Дубравка подходила ближе, они испарялись
и вновь возникали вдали. Они словно текли по дороге. Свер¬
кающие голубые лужи...
Дубравка ушла по шоссе в горы. Она ходила там долго.
А вечером, когда она сидела на парапете набережной, кто-то
тронул ее за плечо.
Рядом стоял старый артист.
—	Послушай, — сказал он, — я хочу тебе что-то сказать.
Дубравка независимо улыбнулась и заболтала ногами.
—	Извинись, пожалуйста, перед Валентиной Григорьевной
за меня...
] CJ Библиотека пионера, том XI
433

—	А вы сами разве не можете этого сделать?
—	Не могу, — сурово сказал артист. — Я сделаю это поз¬
же. И, пожалуйста, не воображай о себе невесть что...— Он по¬
молчал и снова заговорил, но уже мягко, почти нежно: — Мо¬
жет быть, это хорошо, что ты не умеешь прощать. Но от этого
черствеет сердце. Я не знаю, что хуже: быть мягким или быть
черствым. Я знаю, например, что ты обо мне думаешь. Я на те¬
бя не в обиде. Если человек вдруг упал, а потом высоко под¬
нялся, то судить его будут по последнему...
Он не положил на Дубравкину голову своей руки, как бы¬
вало. Он просто сказал:
—	До свидания, девочка. — И пошел на другую сторону
набережной. Туда, где шумел народ, где витрины устилали
асфальт тротуаров желтыми электрическими коврами.
И снова Дубравке показалось, что у него под пиджаком
звенят струны.
Ночью Дубравка залезла в санаторий учителей и нарвала
там букетик гвоздики.
Она пробралась по скрипучим карнизам, по ржавой водо¬
сточной трубе. Она уселась на подоконник в комнате Вален¬
тины Григорьевны и на испуганный вопрос: «Кто это?» — спо¬
койно ответила:
—	Это я, Дубравка. Я принесла вам гвоздику.

Валентина Григорьевна поднялась с кровати. Сказала гру¬
стно:
—	Почему искусство такое... непримиримое? Почему так
неприятно, когда тебя уличают в том, что ты не принадлежишь
к нему?
—	Это я наврала, что вы артистка, — сказала Дубравка.
—	Зачем?
—	Не знаю. Извините меня.
Валентина Григорьевна взяла у Дубравки гвоздику, поста¬
вила ее в стакан с водой.
—	Почему ты мне приносишь цветы?
—	Это я знаю, — сказала Дубравка. — Я вас люблю.
Валентина Григорьевна прислонилась к стене.
—	За что? — тихо спросила она. — Я ведь ничего не сдела¬
ла такого... Я понимаю, девчонки иногда влюбляются в арти¬
стов, даже не в самих людей, а просто в чужую славу. За что
же любить меня?
—	Вы красивая... Бабушка назвала вас Радугой.
Валентина Григорьевна села на подоконник, свесила ноги
и чуть-чуть сгорбила спину.
—	У меня бабушка спросила: не влюбилась ли я в какого-
нибудь мальчишку? — продолжала Дубравка, глядя, как пе¬
реливаются огни вывесок и реклам на приморском бульваре.—
Будто я дура. А вы знаете, иногда я чувствую: подкатывает
что-то вот сюда. Даже дышать мешает, и я всех так люблю.
Готова обнять каждого, поцеловать, даже больно сделать. То¬
гда мне кажется, что я бы весь земной шар подняла и понесла
бы его поближе к солнцу, чтобы люди согрелись и стали кра¬
сивыми. Мне даже страшно делается... Разве можно столько
любви отдать одному человеку? Да он и не выдержит... А ино¬
гда я всех ненавижу.
Она замолчала. И ей показалось вдруг, что сейчас тишина
разорвется и кто-то захохочет над ней во все горло. Потом она
успокоилась, и тишина показалась ей наполненной вниматель¬
ными глазами.
—	Расскажи мне об отце этих малышей — Сережки и На¬
ташки,— сказала Валентина Григорьевна.
Какая-то смутная тревога подступила к Дубравкиному
сердцу. Дубравка съежилась.
—	Зачем? — спросила она.
—	Просто так... Мне кажется, он славный человек.
—	Он странный... Купается ночью. У него жена умерла. За¬
чем вам? От него табаком пахнет.
Валентина Григорьевна смотрела на верхушки кипарисов,
за которыми на морской зыби пролегла лунная тропка.
—	Красиво, — сказала она.
435

—	Красиво... — прошептала Дубравка, поймав себя на том,
что море и горы стали для нее скучными и мертвыми, как пей¬
зажи на глянцевитых сувенирных открытках. Она заторопи¬
лась домой. Прошла по карнизу и, расцарапав живот о прово¬
локу на водосточной трубе, соскользнула на другой карниз и с
него — на подвесную лестницу.
Она кое-что знала об отце малышей — Сережки и Наташ¬
ки. Раньше она робела перед ним, как робеют ребята перед ди¬
ректором школы. Теперь она чувствовала к нему острую не¬
приязнь.
Он приехал к морю на целых два месяца, потому что не от¬
гулял отпуск в прошлом году. Отдыхать он не очень умел. Сам
с собой играл в шахматы. Уходил на колхозных сейнерах ло¬
вить ставриду. Сережка и Наташка иногда по три дня жили на
попечении соседей. Это он прозвал беспризорную собачонку
Кайзер Вильгельм Фердинанд Третий. Встречая курортных
знакомых, он говорил:
—	Одолжите тысячу рублей. Отдам в Ленинграде.
Соседи и знакомые конфузливо оправдывались, недвусмыс¬
ленно пожимая плечами. Вскоре они перестали попадаться ему
на улице, предпочитая при встрече перейти на другую сторону,
или прятались в подъездах домов. А он ходил со своими ребя¬
тами или просто один, пропадал с рыбаками на море и, кажет¬
ся, не жалел ни о чем.
*	* *
Утром к Дубравке в комнату залезли Сережка и Наташка.
—	Дубравка, что такое Лихая пантера?— спросили они.
—	Вроде тигра, — сонно ответила Дубравка.
Сережка и Наташка внимательно осмотрели ее, даже по¬
щупали пальцы на ее руках и сказали:
—	Почему тебя папа Пантерой назвал?,
Дубравка вскочила.
—	Он негодяй, ваш папа!
Близнецы насупились и молча полезли через окно на улицу,
—	Он сам еще хуже! —крикнула Дубравка, высунувшись
из окна.
Во дворе стояли Валентина Григорьевна и Петр Петрович.
Сердце у Дубравки ёкнуло. Она хотела крикнуть: «Не ходите
с ним на пляж!» Ей хотелось спросить: «Разве вам плохо со
мной?» Но она с шумом захлопнула створки окна.
«Не пойду сегодня на пляж, — думала она. — Не стану я ей
навязываться... Выбрала себе этого... Я сейчас надену ботинки
и пойду в горы...»
Но вместо ботинок она натянула резиновые купальные туф¬
436

ли, надела на голову белую абхазскую шляпу с бахромой,
свой лучший сарафан и побежала на пляж.
На пляже, у самой воды, двое взрослых и двое малышей
играли в волейбол.
Валентина Григорьевна увидела Дубравку, улыбнулась и
кинула ей мяч.
—	Бей, Дубравка!
Дубравка ударила изо всей силы ногой. Мяч упал в море и
заскакал на мелкой зыби у самого берега.
—	Пантера, — сказал Сережка и побежал за мячом, сер¬
дито поглядывая на Дубравку.
—	Пантера, — сказала Наташка.
Дубравка скинула сарафан, вошла в воду и поплыла. Ныр¬
нет— вынырнет. Нырнет — вынырнет. Она заплыла дальше
всех.
С берега доносился едва слышный шум голосов, смех, по¬
хожий на хлопанье крыльев. Кто-то визжал. Дубравка помор¬
щилась, перевернулась на спину. Она лежала в воде, раскинув
руки. Вода прикрыла ей уши мягкими большими ладонями.
Громадное небо сверкало, и глаза не выдерживали его блеска.
Дубравка закрыла глаза, потом вдруг перевернулась на живот
и резким кролем понеслась к берегу. Она отыскала среди ку¬
пающихся человека с глазами темными, как у Сережки и На¬
ташки.
—	Ну, держись!
Она нырнула и дернула его за ноги, потом забралась ему
на плечи.
—	Вот тебе!
Петр Петрович сжал Дубравкины руки. Он погружался все
глубже и глубже. Он смотрел Дубравке в глаза, и было похо¬
же, что он смеется. Он словно хотел сказать: «Хорошо здесь,
под водой».
«Что тебе нужно? Пусти!» — кричала про себя Дубравка.
Она не успела вздохнуть, перед тем как упала в воду лицом.
Ей было очень трудно сейчас. А Петр Петрович подмигивал ей:
«Куда ты торопишься? Давай поплаваем...»
«Пусти!!!»
Солнце плавало под водой желтыми колеблющимися шар¬
фами. Водоросли щекотали Дубравкины ноги. Упругая тя¬
жесть сдавливала ей виски. Шея вздрагивала. Дубравка вспо¬
мнила лицо Утюга, когда он тонул возле своего друга. Она чуть
не крикнула по-настоящему. Петр Петрович выпустил изо рта
большой пузырь. Пузырь побежал вверх, за ним побежали
другие, помельче. Дубравка рванулась к поверхности. Она по¬
чувствовала, что руки ее освободились. Быстрее! Быстрее!..
И, когда Дубравка глотнула воздуха, она все еще бешено ко¬
437

лотила руками по воде, словно желая выпрыгнуть из нее вся.
Небо кружилось. Горы кружились. Совсем рядом плавал муж¬
чина. Он смотрел на нее с сожалением и приглаживал волосьь
Дубравка всхлипнула, отвернулась и быстро поплыла к сво¬
ему камню. Она взобралась на камень и упала там, тяжело
дыша. Ей не хотелось ни думать, ни шевелиться. Может быть,
она и заснула бы так. Но вдруг она услышала позади себя шо¬
рох; вскочила и увидела злорадные лица мальчишек. Они под¬
стерегали ее здесь, за камнем. Они шли мстить за обиды.
Камень высок. Очень высок! Прыгать с него невозможно.
Внизу торчат из воды острые выступы.
—	Попалась, Пантера! — кричали мальчишки.
Самым последним, сжимая в руке резиновый круг, караб¬
кался толстый Утюг. Он кричал, отдуваясь:
—	Сейчас мы отлупим тебя беспощадно!
На Дубравку посыпались мальчишечьи кулаки. Утюг не
бил. Он только приговаривал:
—	Я бы тебе дал. Только ты умрешь от моего удара.
Потом он растолкал мальчишек, помог Дубравке встать и
сказал добродушно:
—	Слушай, согласна, что ты попалась? Дай слово, что
больше не будешь нарзаном поить, тогда мир. А то смотри, сей¬
час еще поддадим.
—	Буду! — крикнула Дубравка. — Все время буду!.. Мне
на вас и смотреть-то смешно.
Она сделала несколько быстрых шагов и прыгнула с камня.
—	Убьется! — закричал Утюг.
Мальчишки подбежали к краю утеса. Они видели, как Дуб¬
равка, перелетев острые выступы, почти без брызг ушла в во¬
ду. Они проглотили завистливую слюну и честно выразили
свое восхищение словами:
—	Ох... Вот это артистка!..
Потом они уселись на край скалы.
Утюг схватил свой спасательный круг, разбежался и ухнул
вниз солдатиком. Вода больно хлестнула его по согнутым ко¬
леням, ударила в подбородок, вырвала из пальцев надувной
резиновый поплавок.
Когда Утюг вынырнул на поверхность, он увидел пляшу¬
щих на камне мальчишек. Они орали ему приветствия. Непо¬
далеку колыхался спасательный круг. Он прощально булькал,
выпуская из разорванного бока воздух. Рядом плавала Дуб¬
равка. Она удивленно и немного испуганно глядела на Утюга.
Утюг тоскливо отвернулся, приготовился тонуть и вдруг,
сам того не заметив, поплыл к камню.
Обретенного так внезапно умения хватило ему ненадолго.
Он медленно погружался.
433

—	Набери побольше воздуха и ныряй, — услышал он воз¬
ле себя голос Дубравки. — Не бойся, я помогу, если что...
Плыть под водой было легче. Утюг набирал воздух и вновь
нырял. Камень становился все ближе и ближе.
Дубравка плыла рядом. Она вытащила обессиленного Утю¬
га на острые выступы под скалой.
Над их головами промелькнул коричневый мальчишечий
живот. Один, другой, третий... Мальчишки прыгали в воду.
—	Тут на дне красивая раковина лежит, — сказала Дуб¬
равка.
—	Умел бы я хорошо плавать, я бы достал... тебе, — ска¬
зал Утюг.
—	Она глубоко. До нее донырнуть трудно.
На выступы под скалой лезли мальчишки.
—	Ай да Утюг! — кричали они. — Ай да мы!
—	Нужно с камнем нырять, — сказал Утюг. — С камнем в
руках.
* * *
После обеда Дубравка постучала в комнату Валентины
Г ригорьевны.
—	Вот, — сказала она, входя, и поставила на подоконник
большую мокрую раковину. — Это та самая... Я ныряла за ней
с камнем. С камнем хорошо... Возьмите ее с собой. Будете ме¬
ня вспоминать.
Валентина Григорьевна хотела обнять Дубравку за плечи,
но она выскользнула и убежала.
*	* *
Дубравка сидела под лестницей, на соседских половиках,
которые были вывешены на перила для сушки. Собачонка ле¬
жала у ее ног. Собака смотрела в заплаканные Дубравкины
глаза и, конечно, не могла разобраться, почему плачет чело¬
век, если он не голоден, если его не побили палкой, не пнули
ногой, не переехали хвост тяжелым тележным колесом.
После обеда Дубравка ходила на рынок за рыбой для ужи¬
на. Когда она пришла, то увидела Сережку и Наташку. Они
сидели на корточках под окном Валентины Григорьевны и под-
бирали с земли радужные черепки. Это была разбитая Дуб-
равкина раковина. Из окна Валентины Григорьевны выгляды¬
вали сконфуженный руководитель драмкружка, Снежная ко¬
ролева, Ворон Карл, Ворона Клара и Петр Петрович.
—	Они пригласили всех на спектакль, — сказал Сережка.
У Дубравки дрожали губы.
—	Они говорят: жаль, что ты не играешь, — сказала На¬
ташка. — Ты хорошо играла...
439

Дубравка услышала стук каблуков. По лестнице спуска¬
лась Валентина Григорьевна.
Сережка и Наташка подобрали обломки раковины, стали
друг к другу спиной, готовясь зареветь.
Дубравка поставила кошелку с рыбой на окно своей комна¬
ты и побежала. Она слышала, как Валентина Григорьевна кри¬
чала ей вдогонку:
—	Дубравка, Дубравка, вернись!.. Он ведь нечаянно...
«Он, — думала Дубравка. — Все он...»
Вечером Дубравка забилась под лестницу. Стены здесь об¬
росли плесенью. На старой паутине качались высохшие мухи.
Мыши разгуливали под лестницей не торопясь. Собака Вилька
приходила сюда ночевать.
—	Вот, Вилька, как получается, — бормотала Дубравка.—
Ты ведь сама знаешь. Тебе объяснять не нужно.
Собачонка прикрывала глаза. У нее были лиловые веки и
сморщенный старушечий нос.
—	Она такая красивая, а он... — вздохнула Дубравка.
Собака тоже вздохнула. Если бы она могла думать чело¬
веческими категориями, — может быть, она и поняла бы смысл
этого слова — «красивая».
—	Что она в нем нашла?! — крикнула Дубравка. — Он
урод. Насмешник. Бесчувственный крокодил. Вилька, ты ниче¬
го не понимаешь в людях.
440

Собака положила морду на передние лапы. Дубравка по¬
щекотала ей за ухом, взъерошила шерсть на собачьей спине и
выбралась во двор.
Она поднялась по висячей лестнице, перелезла с нее на кар¬
низ. Водосточная труба. Еще карниз. Дубравка уселась на ок¬
но и тихо позвала:
—	Валентина Григорьевна, вы спите?
—	Иди сюда, — сказала Валентина Григорьевна.
Дубравка не шелохнулась. Спросила:
—	Вы его любите?
—	Дубравка...
—	Он негодяй. У него пять жен. Шестую он отравил керо¬
сином. Он обворовал сберкассу. Он хочет убежать в Турцию.
—	Дубравка, как ты смеешь!
—	А вот смею. Он прохвост!
Валентина Григорьевна села на кровати.
—	Уходи, — сказала она тихо и решительно. — Я тебя не
хочу видеть.
Дубравка посопела немного и вдруг выкрикнула:
—	А вы... Я тоже знаю про вас. Вы такая же, как и все!
Где-то у турецких берегов прошел шторм. Он раскачал мо¬
ре так что даже у этого берега волны налезали друг на друга,
схлестывались белыми гривами. Падали на берег, как повер¬
женные быки, и с ревом уползали обратно.
Ветер прогнал всех людей с пляжа. Большие пароходы
441

поднимались над молом, словно хотели присесть на бетон, от¬
дохнуть. Прогулочные катера и рыбачьи сейнеры плясали воз¬
ле причалов. Казалось, вот-вот они начнут прыгать друг через
друга.
Парапет набережной был весь мокрый, весь в пене. Брызги
долетали до витрин магазинов и кафе. Чайки, вытеснив жир¬
ных голубей, садились на крыши домов.
Дубравка лежала на пляже одна. Она знала секрет: если
поднырнуть под первую, самую бешеную, волну и подождать
под водой, изо всех сил работая руками, пока над головой
пройдет вторая волна, то обратным течением тебя унесет в мо¬
ре. И можно будет плыть, взлетая на гребнях. Небо закачается
над головой, и берег будет то пропадать, то появляться. Люди
на берегу станут размахивать руками, говорить всякие слова
о безумстве, но в этих словах будет восхищение и зависть.
Дубравка думала об этом просто так. Ей никого не хоте¬
лось удивлять. Ей казалось, что море нарочно разбушевалось
сегодня, чтобы успокоить ее и утешить. Море было красиво.
Оно было красиво так, что все Дубравкины горести потеряли
свой смысл. Она вдруг словно освободилась от всего, что ско¬
вывало ее последнее время.
Дубравка услышала голоса. Она обернулась, чтобы ска¬
зать людям:
—	Смотрите, какое море.
По пляжу шли Валентина Григорьевна, Петр Петрович, Се¬
режка, Наташка, старый артист и Дубравкина бабушка.
—	Что вам от меня нужно?.. — прошептала Дубравка. Ей
стало страшно и одиноко. Она отступила к волнам.
—	Дубравка! — крикнула Валентина Григорьевна,
Дубравка побежала вслед за уходящей волной и нырнула
под другую, громадную, с опадающим белым буруном. Волна
перевернула ее, подмяла под себя, протащила по самому дну,
по скользким камням. Потом ее подхватило обратным потоком
и унесло в море.
Дубравка не слышала, как закричали на берегу люди. Она
медленно плыла, то поднимаясь вверх, то соскальзывая вниз
с пологого загривка волны.
Неожиданно она увидела возле себя человека. Он улыбнул¬
ся ей темными глазами и крикнул:
—	Погодка что надо!
Он подплыл к Дубравке, и она услышала другие его слова:
—	Обратно на берег нельзя. Не получится без веревок.
Дубравка поняла, что он хотел сказать. При больших вол¬
нах вылезти на берег им не удастся. Море еще раз прокатит по
скользкому дну и унесет. Это только кажется людям, будто все
волны бегут к берегу.
442

Дубравка плыла к своему камню. Мужчина плыл рядом с
ней, поглядывая на нее задумчиво. У камня он выдвинулся
вперед.
Волна прижала его к утесу, потом потянула за собой. Од¬
ной рукой он крепко вцепился в трещину, другой подхватил
Дубравку.
Волна опала, обнажив облепившие камень водоросли. Но
за этой волной шла другая:
Мужчина подсадил Дубравку на выступ, а сам снова вце¬
пился в трещину. Волна накрыла его с головой.
Они лезли наверх. Впереди Дубравка, позади нее Петр Пет¬
рович. С камня был виден берег. Он был недалеко. Метрах в
трехстах. На берегу бегали люди. Петр Петрович помахал им
рукой. Они замахали в ответ. Они кричали что-то.
—	Благодарят за спасение, — усмехнулась Дубравка и по¬
думала: «А может быть, он действительно меня спас...»
Дубравка села на камень. Ветер плеснул ей на грудь хо¬
лодные брызги.
Волны у горизонта казались большими, гораздо больше,
чем здесь, под камнем. Они возникали внезапно. Дубравке ка¬
залось, что камень движется им наперерез. У нее слегка кру¬
жилась голова.
«Небо синее-синее, — думала Дубравка. — Море черно-зе¬
леное. А чайки подлетают к солнцу и пропадают, словно испа¬
ряются, коснувшись его».
Петр Петрович сел рядом с ней.
—	Наверно, катер придет за нами. Белый катер... Ты не за¬
мерзла? Надень мой пиджак.
—	У вас ведь нет пиджака, — сказала Дубравка.
—	Ну и пусть, — сказал мужчина. — Ты представь, как
будто я тебе дал пиджак. Тогда будет теплее.
—	Хорошо, — улыбнулась Дубравка, —.только он немнож¬
ко мокрый...

О ХОРОШЕЙ КНИЖКЕ И ВЕСЕЛЫХ
ПИСАТЕЛЯХ
Как хорошо, когда стайка ребят хохочет над раскрытой
книжкой! Так и тянет подойти и послушать, что отвлекло их от
шумных игр? А если они задержались в ясный день на полпу-
ти от леса к речке — значит, в книжке что-то особенно интерес¬
ное.
Уверен, эту книгу именно так и читали, ее невозможно чи¬
тать в одиночку, хочется с кем-нибудь тут же поделиться, как
большой находкой.
Приняв деятельное участие в войне юных техников против
коварства домашних вещей, вдоволь посмеявшись над неуда¬
чей юного кинооператора, пытавшегося «поймать» на пленку
великолепно задуманную драку, посочувствовав самостоя¬
тельному Мише, пустившему в квартиру козла, и храброму Бо¬
ре, упустившему в вагоне гадюку, испытав радость, когда сель¬
ские ребята всыпали противному Алфреду, много пережив ве¬
селого и отчаянного, вы, наверно, заинтересовались: а кто же
написал эту чудесную книжку?
Оказывается, три разных писателя: Янка Мавр, Юрий Сот¬
ник и Радий Погодин. Живут они в разных местах: один в
Минске, другой в Москве, третий в Ленинграде. И, возможно,
даже не знают друг друга. По возрасту они могли бы быть де¬
дом, отцом и внуком. Янка Мавр родился еще в прошлом ве¬
ке, Юрий Сотник — всего на три года старше Великого Ок¬
тября, а Радий Погодин еще недавно был пионером.
Родство по духу привело их в одну книгу — все они умеют
весело рассказывать о самых разных событиях и людях.
И главное — увлекать ребят на хорошие дела. Ну, кому ж не
захочется стать властелином вещей, а не рабом всякой мело¬
чи, вроде гвоздя в ботинке, прочитав «ТВТ» Янки Мавра! Кто
не пожелает найти такого друга, как Учитель плавания Юрия
444

Сотника, или такую подружку, как Дубравка Радия Погоди¬
на, прозванную Пантерой!
Белорусский писатель Янка Мавр — один из славных за¬
чинателей советской литературы для детей. Он родился в 1883
году в семье столяра. Настоящее его имя и фамилия — Иван
Михайлович Федоров. Янкой Мавром назвался писатель, что¬
бы подчеркнуть свою любовь и уважение к угнетенным цвет¬
ным народам, борющимся за свободу. Свои первые книжки
он и посвятил этой борьбе. Его повесть «В стране райской
птицы» рассказала белорусским ребятам о начале борьбы на¬
рода Новой Гвинеи против колонизаторов. Повесть «Сын во¬
ды»— о жизни и приключениях юноши-огненноземельца
Манга.
Выпуская книжку за книжкой, среди которых была даже
повесть о жизни доисторических людей — «Человек идет»,
Иван Михайлович не терял связи с жизнью родной Белорус¬
сии. Подобно Макаренко, коммунист Федоров работал педаго¬
гом, воспитателем, отдавая все силы подготовке юной смены
строителей коммунизма. Желая, чтобы ребята стали настоящи¬
ми хозяевами своей родной земли, он написал для них увле¬
кательную книгу о Беловежской пуще. Конечно же, она осно¬
вана на приключениях, и, конечно, в ней раскрывается много
неведомого и чудесного. На основе дружбы с ребятами напи¬
сана и повесть «ТВТ», которую вы только что прочли.
Это по-настоящему «ребячья» книжка. Недаром она издает¬
ся и переиздается. Каждому новому поколению юных чита¬
телей она интересна: и тому, которое провожало и встречало
героев, спасших челюскинцев, и тому, которое приветствовало
космонавтов. Ведь без господства над мелочами жизни, без
умения самому починить ботинок и исправить электричество
нельзя научиться и владеть космическим кораблем!
Янка Мавр, весело поучающий ребят, как выбиться из пле¬
на вещей, в конце концов учит их доставать звезды с неба!
Юрий Вячеславович Сотник не менял своей фамилии.
Тихий, скромный, совсем не смешливый на вид, он умеет пбд-
мечать смешное даже в самых несмешных положениях. Путь
его в литературу был труден, не сразу получил он признание.
Долгое время рассказы Юрия Вячеславовича не печатали. Что
ни принесет в редакцию — все отклоняют. Однако, чувствуя,
что в авторе есть талант, говорят: «Этот не подойдет, но вот,
может быть, следующий».
«Хорошо, — усмехался молодой писатель, — когда напишу
сотый — вот тогда стану Сотником!»
И как только был напечатан первый рассказ, Юрий Сотник
сразу вошел в детскую литературу как сложившийся писа¬
тель. Может быть, именно потому, что напечатан был не пер¬
445

вый его рассказ, а сотый, написанный с мастерством, приоб¬
ретенным в упорстве долгой работы. Редакции, отклонявшие
прежде рассказы Сотника, теперь сами искали их и, напеча¬
тав, сетовали: «Почему вы так мало пишете?!»
Каждый новый рассказ Сотника вызывал у читателей жаж¬
ду скорей прочесть следующий. А писатель писал, возможно,
много и щедро, но печатал мало и скупо, с большим отбором.
Вот поэтому небольшая книжка рассказов Юрия Сотника, во¬
шедшая в этот сборник, и читается, как избранное.
Каждый рассказ сжат, подтянут, как тетива лука, отточен
и заострен, как стрела, и бьет без промаха.
Прочтешь, и так запоминается, что хоть рассказывай
наизусть. Вот, например, «Петухи» или «Феодал Димка»...
Уверен, прочитав их, вы пересказываете товарищам.
Так и делайте. Рассказы Сотника и написаны с таким при¬
целом, чтобы их не только читали и перечитывали, но расска¬
зывали другим.
Радий Погодин, само имя которого говорит, что он человек
новейшего времени, — пришел в литературу недавно, но бы¬
стро завоевал любовь юных читателей. Он как бы соединил в
своем творчестве и хорошую поучительность Янки Мавра и
неистощимую веселость Юрия Сотника.
Читая такие его рассказы, как «Тишина», «Алфред», «Дуб¬
равка», то и дело взрываешься смехом. В них бурно кипит и
бурлит сама ребячья жизнь, полная невыдуманных, настоящих
приключений. А посмеявшись, задумаешься. Захочется быть
таким неугомонным, старательным, как деревенский паренек
Гриша. Не захочется иметь в своем характере такие отврати¬
тельные черты, как у городского шалопая Алфреда. И, конеч¬
но, позавидуешь храбрости и ловкости Дубравки и попро¬
буешь подражать ей во всем хорошем. Почитаешь рассказ
«Сколько стоит долг» — и решишь всю жизнь побольше де¬
лать добра окружающим тебя людям. Ведь в этом счастье!
Радий Погодин многое сам испытал, о том, что пишет, зна¬
ет не понаслышке. Живал он в детском доме. Работал монте¬
ром, кочегаром, помощником мельника, слесарем-сборщиком,
мастером на заводе. А на фронте Великой Отечественной вой¬
ны был танкистом, командовал экипажем бронетранспортера.
Такому человеку есть что порассказать ребятам.
Много хорошего во всей этой книге, у всех ее авторов, но
самое хорошее то, что читается она живо, непринужденно,
увлекательно, потому что она — веселая, как сама жизнь.
Николай Богданов

СОДЕРЖАНИЕ
ЯНКА МАВР.
ТВТ. Повесть. Рисунки С. Спицына		5
ЮРИЙ сотник.
НЕВИДАННАЯ ПТИЦА. Рассказы. Рисунки
Г. Валька, И. Семенова, В. Ладягина	105
РАДИЙ ПОГОДИН.
РАССКАЗЫ О ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЯХ И ХОРОШЕЙ
ПОГОДЕ. Рисунки Л. Селизарова		315
Николай Богданов. О хорошей книжке и веселых
писателях			444

Оформление Н. Мунц
БИБЛИОТЕКА ПИОНЕРА
TOM XI
Янка Мавр
ТВТ
Сотник Юрий Вячеславович
НЕВИДАННАЯ ПТИЦА
Погодин Радий Петрович
РАССКАЗЫ О ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЯХ
И ХОРОШЕЙ ПОГОДЕ
Ответственные редакторы
Н. С. Абрамова и Г. В. Кузнецова
Художественный редактор
Н. Г. Холодовская
Технический редактор
Е. Д. Гракова
Корректоры Т. П. Лейзерович
Г. В. Русакова
Сдано в набор 27/XI 1963 г. Подписано к
печати 3/IV 1964 г. Формат 60X90 1/16. 28 п. л.
(25,69 уч.-изд. л.). Тираж 200 000 (1—
100 000) экз. А01566. Цена 1 р. 02 к.
Детгиз. Москва, М. Черкасский пер., 1.
Фабрика детской книги № 1. Москва,
Сущевский вал, 49. Заказ № 5782.