Полесские робинзоны. ТВТ - Мавр Я.

Полесские робинзоны. Перевод А. Миронова

Автор: Мавр Я.

Теги: художественная литература

Год: 2018

Похожие

Текст

ЯНКА МАВР
ПОЛЕССКИЕ
РОБИНЗОНЫ
твт
Повести
ИЗДАТЕЛЬСТВО «БЕЛАРУСЬ» МИНСК 1971
Оцифровка
domlnas
2018

Бел2
М 12
Перевод с белорусского
Художник А. Демарин
7-6-3
228-71

ПОЛЕССКИЕ
РОБИНЗОНЫ

I
Отважные путешественники. — Среди моря. — Крушение
корабля.— Путешествие по воде. — Незнакомый берег.—
Подсчет имущества.
— Правь туда, вон в тот лесок! Интересно покататься в
челноке по лесу.
Длинный Мирон, крепко вцепившись руками в борта,
сидел на корточках на дне выдолбленного челнока —
«душегубки». Колени его едва не доставали до носа.
Показывая на лес, он вдруг поднял руку и даже привстал немного.
Челнок качнулся.
— Да не крутись ты! Видишь...
Виктор, стоя управлявший челноком, не успел
договорить — потеряв равновесие, он неловко растянулся в лодке.
Душегубка качнулась еще сильнее, зачерпнула воды.
Ребята неподвижно распластались на дне и даже затаили
дыхание. Наконец челнок успокоился, на дне его
плескалась вода.
— Видишь, чего натворил! — с упреком сказал
Виктор.— И нужно было тебе вставать! Вычерпывай теперь
воду!
— Да сам же ты и виноват! — огрызнулся Мирон. —
Пофорсить захотел: вот, мол, как я ловко справляюсь с
этой паршивой душегубкой.
— Ну и справился бы, если б ты спокойно сидел!
— Я и сидел, а вот ты забыл, в каком корыте едешь.
Чего стоял во весь рост?
Мирон попробовал было приподняться, но челнок снова
резко качнулся.
— Опять встаешь?! — грозно крикнул Виктор.—
Хочешь топиться — черт с тобой, а я подожду!
Мирон смутился.
— Ну ладно уж...— миролюбиво сказал он.— Давай
лучше вычерпаем воду.
— А чем будешь вычерпывать? Черпак взял?
— А ты взял?

— А кто ж его знал, что эта колода будет течь?
— Да она и не течет. Через верх налилось...
Путники неподвижно сидели друг против друга, словно
аисты в гнезде, и поглядывали то на дно лодки, где было
пальца на четыре воды, то в глаза один другому.
Борта челнока, и без того невысоко поднимавшиеся над
водой, осели еще больше.
И еще более опасным стало теперь каждое движение
путешественников.
А вокруг расстилалось необъятное взбаламученное
море. Позади уже едва виднелся берег, от которого удалялись
путешественники, а впереди, далеко-далеко,
вырисовывался лес, приковавший внимание Мирона. Летом там
кончалось озеро и начиналось непроходимое болото, сейчас
залитое водой. Воде не было конца-краю, и на всем этом
просторе лишь кое-где то группами, то в одиночку виднелись
верхушки кустов и деревьев.
Погода стояла тихая, теплая. Весеннее солнце грело
уже как следует. Деревья зазеленели. Шел второй паводок
на Полесье в этом году: первый был с месяц назад,—
с льдинами, заморозками. После него недели две
держалась настоящая, теплая весна. Вода почти сошла. Но
потом снова начались дожди и снегопады. С неделю назад
кончилась и эта непогода. В других местах приступили к
пахоте, а то и к севу, но в этой низине все еще собиралась
вода с далеких окрестностей, особенно с севера.
В такое-то время и попали сюда наши
путешественники-одногодки, которым вместе было лет тридцать пять.
И внешним видом и, особенно, характерами ребята резко
отличались друг от друга. Мирон — худой, угловатый
парень с голубыми глазами, с острым птичьим носом и
длинными светлыми волосами. Виктор, наоборот, приземистый,
крепкий, черноволосый, с круглым плосковатым лицом.
Мирон — рассудительный, неторопливый, спокойный,
Виктор — живой, стремительный.
Они готовы были спорить в любое время и по любому
поводу и все же жить не могли друг без друга.
Оба учились в техникуме в одном из областных городов
Белоруссии и были самыми активными членами
краеведческого кружка. Быть может, краеведение потому так и
интересовало их, что оба родились и выросли в этом городе.
С самого детства они были соседями и товарищами, так
же как и их родители.

Отец Мирона работал па мельнице, Виктора — на
стекольном заводе.
Природу, лес, деревню друзья знали только по
экскурсиям, в которых участвовали, когда учились в семилетке.
Далее десяти километров от города им никогда не
приходилось бывать.
Учились оба хорошо, читали много книг, особенно
приключенческих — Жюля Верна, Майн-Рида, Купера и т. д.
Интересовали их разные страны, индейцы, «дикари»,
которых теперь, пожалуй, и нет на свете. Ребята восхищались
приключениями и путешествиями, происходившими лет
шестьдесят — восемьдесят назад. Мечтали о пальмах,
джунглях, а ни разу не видали настоящей пущи, которая
начиналась в нескольких десятках километров от их
родного города. Представляли себе увлекательную, полную
опасностей охоту на тигров, слонов, львов, но ни тому, ни
другому не довелось пока понаблюдать за обыкновенной
белкой, прыгающей с ветки на ветку в родном белорусском
лесу. Мечтали о море, о кораблях, а ни разу не побывали
до сих пор на большом озере, километрах в двадцати от
города.
В краеведческом кружке друзья узнали, что в
Белоруссии вообще, а в их районе особенно, есть немало уголков,
не менее интересных, чем заморские. Есть пущи не хуже
далеких тропических лесов. Есть озера и болота, которые
весною превращаются в моря. Есть звери, реже
встречающиеся на свете, чем слоны и тигры.
Постепенно выяснилось, что Мирона больше интересует
ботаника, а Виктора — зоология. Читая книги, каждый из
них главное внимание обращал на свою область пауки.
В живом уголке Виктор возился с кроликами, белыми
мышами, лягушками, Мирон — с различными растениями.
Постепенно каждый из них довольно серьезно ознакомился
со своим любимым предметом.
Когда наступила весна, а с нею десятидневные
каникулы, приятелям очень захотелось совершить вылазку за
город, куда-нибудь подальше, на несколько дней, посмотреть
знаменитое полесское половодье. Такая вылазка казалась
привлекательнее организованных по плану летних
экскурсий.
— Там все идет по расписанию, как занятия в классе,—
говорили они.— Заранее знаешь, где и когда будешь, что
тебя ожидает. Не смеешь пойти, куда захочешь, остановить-
6

ся там, где хочется, делать, что тебе нравится. Такие
путешественники чувствуют себя как дома, не знают
приключений и опасностей. Что в этом интересного?
Но когда они рассказали о своем замысле некоторым
товарищам, те подняли их на смех:
— Ну и выдумали! Какая польза от такого
путешествия, какой смысл?
— Ничего вы не понимаете! — обиженно ответил
Виктор, и друзья больше ни с кем не заводили разговора
на эту тему. А сами твердо решили выполнить свое
намерение, чего бы это ни стоило, и доказать всем, что
такое путешествие интереснее, чем обыкновенная
экскурсия.
И вот наши путешественники в челноке-«душегубке»
среди безбрежного моря. И пока оба довольны.
— Давай вычерпаем воду шапками,— предложил
Мирон.
— Ничего иного не остается,— согласился Виктор.—
Только боюсь, что ты начнешь ворочаться, как медведь, и
перевернешь лодку.
— А я боюсь, как бы она не перевернулась от твоего
языка,— спокойно ответил Мирон и, сняв шапку, принялся
вычерпывать воду.
Виктор тотчас присоединился к нему, и скоро на дне
челнока уже не плескалась вода. Можно было плыть
дальше.
— А ведь до леса, пожалуй, далеко,— сказал Мирон.
— Что, испугался? Может, назад хочешь? — поддел
Виктор.
— Только бы ты не испугался,— насмешливо ответил
Мирон.
— Ну, этого, брат, не дождешься! — свистнул
Виктор.— Первый раз по морю еду.
— Только вот корабль наш портит путешествие,—
вздохнул Мирон.
— А ты сиди спокойно, и все будет хорошо,—
посоветовал Виктор и взялся за весло.
— Зачем ты опять встаешь? — крикнул Мирон.—
Давай лучше я грести буду, а ты отдохни.
— Что ж, попробуй,— усмехнулся Виктор и отдал
весло.
Мирон осторожно, но ловко пристроился на коленях и
начал грести.

— Какая же разница? — засмеялся Виктор.— Ты на
коленях выше, чем я стоя.
— Разница есть,— серьезно ответил Мирон.— Центр
тяжести ниже, если помнишь физику.
— Едва ли ты сам знаешь, где у тебя центр тяжести,—
недовольно буркнул Виктор.
Мирон греб осторожно, размеренно и сильно. Челнок
двигался довольно быстро. Вот приблизились первые
кусты, кое-где из воды торчит сухой камыш: значит, озеро
окончилось и начался берег. Но вскоре перед ребятами
открылось другое, меньшее озеро.
— Ишь ты, как оно тут,— озера идут одно за другим,—
заметил Виктор.
— Это еще неизвестно. Может, под нами болото. Кто
его теперь разберет? — сказал Мирон.
Сильная беловатая струя, словно река, пересекла им
дорогу, и челнок начало относить в сторону. Мирон упрямо
боролся с течением.
— Берегись! — вдруг крикнул Виктор.
На них неслась огромная рогатая коряга.
Столкновение было неизбежно: разминуться с корягой на таком
неуклюжем судне было просто невозможно.
— Ложись! — крикнул Мирон и сам прижался к дну
лодки. Потом протянул вперед весло, уперся в корягу и
постепенно начал ослаблять руки, чтобы уменьшить удар.
Коряга не столкнулась с челноком, но зато крепко
сцепилась с ним, и дальше они поплыли уже вместе.
— Вот принесло ее лихо на пашу голову! — сердился
Виктор.— Как же теперь от нее отцепиться?
— Подожди, не горячись, отцепимся,— спокойно
сказал Мирон и постепенно, не торопясь, освободил
челнок.
Миповали озерцо, снова пошли кусты. Временами они
казались островами, но когда челнок приближался, он
легко пересекал эти «острова» прямо по воде. Попадались и
деревья: березки, ольха, даже ели.
Впереди, уже недалеко, виднелся густой синпй бор.
— А он, кажется, стоит высоко, на сухом месте,—
сказал Виктор и тихонько встал, чтобы посмотреть.— Хочется
ноги выпрямить, затекли...
— Да подожди ты, не вставай, сейчас приедем,— сказал
Мирон, но и сам не удержался, привстал и начал
всматриваться в лес.
8

— Кажется, песчаный пригорок виднеется,— произнес
он, глядя из-под руки.
А челнок тем временем попал в не замеченный
путешественниками водоворот, и не успели друзья опомниться,
как их закрутило и стукнуло об ольху. Удар был
несильный, он не причинил бы большой беды, если б ребята
сидели на дне. А теперь — Виктор сразу полетел под оле-
шину.
— У-ух! — вскрикнул он не то от страха, не то от
холода, не то от неожиданности, а скорее от всего вместе.
Челнок от его движения так закачался и закрутился,
что Мирон едва усидел, уцепившись руками за борта.
Однако, растерявшись, он выпустил из рук весло. Течениэ
подхватило беспомощный челн и понесло дальше, к
другой ольхе. Поравнявшись с нею, Мирон ухватился за ветви.
Он чувствовал, что челнок выскальзывает из-под него.
Держась за сук, висящий почти над водой, Мирон старался
подтянуть к себе челнок ногами, но кончилось это тем, что
сук обломался, парень полетел в воду вверх ногами, а
челнок, получив последний толчок, поворачиваясь из стороны
в сторону, быстро понесся вперед. Пока Мирон снова
ухватился за дерево и огляделся, утлое суденышко было уже
на таком расстоянии, что догнать его нечего было и думать,
тем более в намокшей, отяжелевшей одежде.
Все это произошло так быстро, что Виктор,
пытавшийся в это время взобраться на дерево, даже не заметил, что
делается за его спиной. А Мирон, возясь в воде, не издал
ни звука.
Оглянулся Виктор — ни челнока, ни друга! Что за
черт?
— Миро-он! —крикнул он.
— Ну! — послышалось совсем близко.
— Где ты?
Глянул Виктор — и глазам своим не верит.
— А где челнок?
— Не знаю.
— Как не зпаешь?
— Да так. Поехал...
— Что ж это такое? — в отчаянии крикнул Виктор.
— Приключение,— спокойно ответил Мирон со своего
дерева.
— Что ты натворил?
— А может, это ты натворил?

— В челноке-то ведь ты остался!
— Хотел бы я поглядеть, как бы ты остался, если б
тебя так стукнуло,— сказал Мирон.
Так они спорили, пока не прошло первое впечатление
от катастрофы. Никто никого всерьез не винил, да и какая
польза в этом, но привычка поспорить, упрекнуть друг
друга сказалась и тут. И только наспорившись вдоволь, друзья
начали искать выход из неприятного положения.
А положение действительно оказалось незавидным:
им некуда было податься, кроме леса, видневшегося в
километре с небольшим от этого места, Неизвестно, как
удалось бы юношам проплыть такое расстояние в одежде
по холодной воде, случись несчастье на реке пли на озере.
Но на залитом водою болоте у них было немало
«станций» для отдыха — деревья, кусты и просто неглубокие
места.
Было уже около полудня. Неоглядный водный простор
искрился на солнце. С юга чуть дышал теплый ветерок.
Вода плескалась возле деревьев. Со свистом пролетели две
утки. Солнце приятно согревало мокрую одежду.
Настроение у ребят улучшилось, особенно у Виктора. Он даже
начал шутить:
— Когда-нибудь еще рады будем, что так
получилось. Тут тебе и море, и авария корабля, и таинственный
остров. Может, даже бегемоты встретятся, крокодилы,
тигры...
— Невелико счастье с голыми руками тигра
встретить,— сказал Мирон.
— А ты хочешь, чтобы тебе все готовеньким подали?
Тогда уж лучше было дома сидеть.
— Я и предпочел бы сейчас сидеть дома. Если описать
наше положение в книжке, какой-нибудь глупый
мальчишка, может, и захотел бы быть на нашем месте. А я во всей
этой истории не вижу ничего хорошего.
— Эх, ты! — укоризненно сказал Виктор.— Что из
тебя дальше будет, если ты теперь уже раскис?
Мирон усмехнулся.
— Предвидеть — не значит раскиснуть. Еще
посмотрим, кто окажется крепче. Однако пора в дорогу. Эх, до
чего же не хочется снова лезть в холодную воду!
— Погоди, может, стоит еще поискать наш челнок?
Может, он за куст какой зацепился? — сказал Виктор.—
Мое дерево выше, я поднимусь погляжу.
10

— Где там! — безнадежно махнул рукою Мирон.— Эта
гладкая колода и зацепиться даже не способна. Да вон,
гляди, его уже в озеро вынесло. Ничего не поделаешь,
придется плыть.
И друзья пустились в дальнейший путь.
Они сразу же убедились, что плыть в одежде —
нелегкое дело. Намокшая одежда мешала двигаться, тянула ко
дну. Вначале оба проплывали без отдыха по нескольку
десятков метров, но с каждым взмахом рук плыть
становилось труднее и труднее, и расстояние между «станциями»
заметно сокращалось. Дело осложнялось тем, что «станции»
находились совсем не там, где хотелось бы. Деревья
попадались очень редко и не всегда по дороге. Часто
приходилось отдыхать прямо в воде, уцепившись за верхушки
полузатопленных кустов. Тело коченело от холода, и поэтому,
если встречалось дерево, на которое можно было
взобраться, друзья больше радовались возможности погреться на
солнце, чем отдыху. О крокодилах и тиграх забыли — не
до них!
Метров за триста от берега ребята почувствовали под
ногами землю. Теперь они могли стоять по грудь в воде,
и оба страшно обрадовались этому. Но снова беда: дно
оказалось таким вязким, что идти не было никакой
возможности.
— Знаешь что? — сказал Виктор.— Давай используем
закон Архимеда.
— Как это? — удивился Мирон.
— Если мы опустимся в воду по самую шею, то станем
легче на столько, сколько весит вытесненная нами вода.
— Правильно!
— Значит, мы не будем вязнуть в болоте, а пойдем
себе вприсядку, как по шоссе, понял? Давай попробуем!
Опустились в воду — действительно ноги не вязнут. Но
едва двинулись вперед, как снова стали вязнуть даже
больше, чем раньше.
— Вот тебе и Архимед! — обиделся Виктор.
— Не Архимед виноват, а мы сами,— рассудительно
заметил Мирон.— Мы не учли, что, двигаясь, должны
преодолевать сопротивление воды, а для этого нужно крепко
упираться ногами в землю.
Таким образом, друзьям пришлось плыть даже на
неглубоком месте. Хорошо хоть, что теперь можно было чаще
отдыхать, стоя на кочках, да вволю греться на солнце.
11

Наконец они добрались до такого места, где и руки
начали доставать до земли. Но и здесь ноги вязли в топком
Дне.
— Что же теперь делать? — раздумывал Виктор,
останавливаясь возле куста.— Ни плыть, ни идти...
— Значит, надо ползти на руках,—сказал Мирон и,
распластавшись на воде, легко поплыл, перебирая руками
по земле. За ним пустился и Виктор.
— Ну, как? Теперь Архимед помогает? — спросил
Мирон.
Чтобы исправить свою недавнюю ошибку и показать,
что он не хуже приятеля разбирается в физике, Виктор
поспешил разъяснить:
— Теперь у нас сопротивление воды совсем
незначительное и нам не надо крепко упираться руками в дно.
Все шло хорошо, пока тело держалось на воде. Но когда
до берега осталось метров пятьдесят, оба «сели на мель»:
двигаться дальше не стало никакой возможности. Нельзя
было ни опереться руками, ни подняться на ноги — от
каждого движения друзья все больше вязли в болоте. Хоть ты
назад поворачивай!
Ребята цеплялись за каждую коряжину, за
прошлогодний камыш и осоку — лишь бы найти опору. Постепенно
у обоих набралось по целой вязанке сучьев, и тут Виктор
внес предложение:
— Если мы не можем двигаться просто так, давай
попробуем ползти, опираясь на эти вязанки. Вот, смотри!
Крепко держа двумя руками вязанку, он забросил ее
вперед, а потом подтянулся к ней всем телом. Первый шаг
был сделан. А за ним пошли дальнейшие шаги,— трудные,
медленные, но приближающие к желанному берегу.
Выбрались на берег едва живые, облепленные тиной,
дрожащие от холода. На счастье, берег оказался очень
уютным. Довольно высокий, сухой, он выходил на юг и все
Бремя нагревался солнечными лучами. Под пологом веко-
еых сосен не ощущалось ни малейшего ветерка. От
нагретой земли веяло теплом, как в погожий летний день.
Особенно манили к себе пятна чистого белого песку. На него
и свалились наши путешественники.
— А тут было бы совсем неплохо, если б...— сказал
Виктор усталым голосом.
— Если б не это «если б», было бы действительно
хорошо,— согласился Мирон.— Но если мы высохнем в такой
12

грязной одежде, будет еще хуже: станем настоящими
мумиями.
— Для тебя это особенно опасно: можешь
переломиться,— засмеялся Виктор.
— Да и тебе будет не лучше,— ответил Мирон.— Надо
смыть грязь.
Но как не хотелось вставать, раздеваться! Тишина,
усталость, тепло клонили ко сну. Через несколько минут
Мирон снова сказал:
— Надо вымыть и высушить одежду, пока солнце греет.
— Надо,— согласился Виктор.
И оба остались лежать неподвижно.
— Ничего не поделаешь, придется вставать,— сонным
голосом опять произнес Виктор.
— Придется,— подтвердил Мирон.
И снова оба остались лежать.
Прошло еще несколько минут. Мирон решительно
сказал:
— Так ничего не получится. Давай по команде: рраз!
— Два! — подхватил Виктор.
А «три» не сказал ни тот, ни другой — так хотелось
еще минутку полежать. Прошло немало таких минуток,
пока, наконец, почти вместе оба крикнули «три», вскочили
на ноги и начали раздеваться.
Всей одежды было: две пары белья, двое брюк, две
верхние рубашки, пара сапог (Мирона), пара ботинок
(Виктора), кожаная куртка (Виктора), суконная свитка
(Мирона), пара рваных носков (Виктора), пара портянок
(Мирона) и две шапки.
Перетрясли карманы и подсчитали все свое
имущество.
Виктор прежде всего схватился за табак. Сверху
махорка превратилась в кашу, а от бумаги почти ничего не
осталось.
— Эх, жаль добра! — вздохнул он и осторожно начал
вытаскивать свое богатство.— Где теперь возьмешь?
— И хорошо! — сказал Мирон.— Может, курить
отвыкнешь.
— Ну нет, брат! Я лучше есть отвыкну.
— Для меня это было бы очень кстати,— спокойно
произнес Мирон и вытащил из кармана мокрую корку
хлеба.
— Хлеб? — подскочил Виктор.
14

— Тихо, тихо! Ты же только что говорил, что можешь
не есть, лишь бы махорка была. Выбирай: или хлеб, или
курево.
— Ну и лихо с тобой, не надо! — обиделся Виктор.
Мирон тоже старательно положил сушиться свой хлеб и
даже собрал все крошки.
Когда вытрясли карманы, у обоих носы опустились еще
ниже. Все имущество состояло из махорки, корки хлеба,
мокрой бумаги, карандаша с железным наконечником,
одного носового платка, восьми рублей семидесяти четырех
копеек деньгами и четырех спичек в расплющенном
мокром коробке.
— Даже спичек у тебя нет,— упрекнул Мирон.—
Единственный случай выпал в исторпи человечества, когда
курильщик мог оказаться полезным для общества,— и то
неудача.
— Спичек у меня хватало, да только они вместе с
другими вещами хранились в походном мешке, который ты
пустил по воде,— огрызнулся Виктор.— А у тебя даже
ножа нет.
— Так ведь и он остался в моем мешке,— понуро
ответил Мирон.
Но спорить не было времени. Друзья нашли небольшой
чистый заливчик, выполоскали одежду и в четыре руки
выжали так, что в ней, казалось бы, не только воды, но и
живого места не должно было остаться. Развесили на солнце,
а сами уселись на песок под корнями большой сосны.
Жаловаться на холод еще нельзя было, однако солнце
неуклонно спускалось к горизонту, а одежда сохла медленно.
Бережно разложили для просушки и все остальное
имущество, особенно спички.
— Тебе не приходилось пользоваться высушенными
спичками? — спросил Мирон.— Горят они?
— Не приходилось.
— Вот видишь: такая простая вещь, а ты не знаешь.
— А ты?
— Так ведь я не курю.
— Это не только для курения необходимо. Эх ты! —
покивал головою Виктор.— Рассуждать только любишь...
Виктор все время искоса посматривал на хлеб. Не
терпелось и Мирону. Взял он влажный кусок, разломал
пополам, протянул Виктору. Съели —и еще острее
почувствовали голод.
15

— Знал бы, что так получится, совсем не стал бы
есть,— ворчал Виктор.
— Привыкай, браток, не то еще будет,— утешил его
Мирон.
— Хоть бы закурить,— сказал Виктор, глядя на свою
махорку.
— Обойдешься и так,— махнул рукою Мирон.
До сих пор у них не было времени задумываться о
своей дальнейшей судьбе. Теперь же, когда оба сидели
голышом под деревом, невольно думалось про завтрашний
депь.
— А что, если нам несколько дней придется бродить
здесь, пока выберемся? — задумчиво произнес Виктор.
— О, это было бы огромным счастьем! — воскликнул
Мирон.
— Спасибо тебе за такое счастье! — хмыкнул
Виктор.— А есть что будешь? Или решил с голоду
окочуриться?
— Вот поэтому я и считаю счастьем проплутать
несколько дней, а не недель и не месяцев,— уныло сказал
Мирон.
— Можешь сказать еще — столетий, — усмехнулся
Виктор.
— И это может быть,— серьезно ответил Мирон.—
Наши кости могут найти и спустя несколько столетий!
— Эх ты, нытье ходячее! — поморщился Виктор.—
Тебе бы на печи сидеть, а не путешествовать. Я много раз
слышал, как люди бродили в лесах, но не знаю случая,
чтобы у нас в Белоруссии кто-либо погиб, заблудившись в
пуще. Это тебе не бразильские джунгли, не африканские леса.
— Чего ты кипятишься? Могу заверить, что я тоже не
имею особенного желания тут погибнуть,— оправдывался
Мирон.
— Ну, так незачем и готовиться к смерти! — отрезал
Виктор.
Хотя солнце еще и светило, но уже не грело. Длинные
тени протянулись от деревьев. Юноши почувствовали
холод.
— Ничего не поделаешь, придется надевать влажное
белье,— вздохнул Мирон.
— Не беда, досохнет на теле,— бодрился Виктор.
А когда оделись, он как-то нерешительно предложил:
— Может, дальше пойдем?
16

— Куда ты пойдешь на ночь глядя? — ответил
Мирон.— Даже по знакомой дороге рискованно идти в такое
время. А так мы наверняка проплутаем всю ночь. Едва ли
где-нибудь поблизости есть селение. Придется ночевать
здесь.
За весь сегодняшний день это был первый вопрос, не
вызвавший спора. Начали готовиться к ночлегу. Устроили
себе логово в сухом песке между корней, нагребли сухих
листьев и сучьев.
Наконец наступил самый великий, торжественный и
ответственный момент — добывание огня. Сердца у друзей
застучали сильнее, руки дрожали. Быть может, с таким же
чувством тысячелетия назад в каком-нибудь первобытном
храме люди приступали к добыванию священного огня.
— Высохли они?
Ощупали спички со всех сторон — кажется, высохли.
Чиркнул Виктор раз, другой — ничего... Только белый
след остался на коробке.
— Может, недостаточно высохли,— грустно сказал
Мирон.— Больше портить не стоит.
— Моя рубашка уже сухая, я положу их под
мышки,— решил Виктор.
Так и пристроились в своем логове без огня.
II
Первая ночь.— Борьба в темноте.— Заяц, который
клюется.— Последние спички,— Домой.
Солнце зашло, но еще не менее часа на всем лежал
сероватый сумрак. Над озером со свистом пролетали утки,
спеша на ночлег. В вышыне послышался журавлиный
крик. Вот он крепнет, становится более отчетливым,—
видно, журавли спускаются на отдых.
— Эх, вот если б какой-нибудь журавль цли гусь сел
мне на голову! — сказал Виктор.
— А что бы ты делал с ним без огня? — вздохнул
Мирон.
— Съел бы и сырого.
Мирон перевернулся на спину, глянул на звезды. Они
так красиво сияли! Ласково перешептывались вершины
17

деревьев. Дома, небось, любуются чудесной весенней
погодой, а они...
— Вот к чему приводит самоуправство! — как бы
самому себе сказал Мирон.— Если бы мы попросили челнок у
хозяина, люди знали бы сейчас, где мы, и приехали бы за
нами. А так, если даже и найдут где-нибудь челнок, никто
не догадается, каким образом он очутился там.
Послушался я тебя...
— Ну-ну, нечего ворчать,— недовольно отозвался
Виктор.— Никто тебя не заставлял. Если уж ты такой
паинька, незачем было соглашаться. А идти за полкилометра
искать хозяина и у тебя не было охоты. Что мы, съели бы
эту душегубку, что ли? Не случись такой нелепицы —
вернули бы на место, и делу конец.
Мирон умолк. Все равно дела не поправишь. А
надеяться на помощь нечего. Никто их тут не знает. Даже если
заметили, как уплыли на челноке какие-то два хлопца,
никому в голову не придет, куда они могли деваться. Значит,
придется самим искать обратную дорогу.
Становилось сыро, холод усиливался. Хорошо еще, что
ветра не было. Помогало и то, что, крепко прижавшись,
ребята немного согревали один другого.
Время тянулось медленно.
Голод и холод мешали уснуть. Приходилось
ворочаться с боку на бок.
Задремали, но скоро так замерзли, что начали стучать
зубами. Было, пожалуй, за полночь.
Виктор не выдержал, вскочил.
— Эй, вставай! — толкнул он Мирона.
— А? Чего?..
— Вызываю тебя на состязание!
— Ты что, одурел?
— Вставай бороться!
— Отстань ты со своей борьбой, и без того тошно!..
Но Виктор уже ухватил Мирона за ноги и поволок по
земле. Мирон не на шутку разозлился.
— Ты чего лезешь? — закричал он.— Чего спать не
даешь? Вот я тебе сейчас...
— Тише, тише,— сказал Виктор.— Я тебя не драться
вызываю, а бороться, понял? Чтоб согреться.
— А!..
И в ночной тишине началась борьба... Виктору быстро
удалось повалить Мирона. Тот обиделся:
18

— Погоди, погоди! Ты же не дал мне хорошенько
взяться, сразу накинулся. Давай-ка еще раз, вот так...
Посмотрим, как теперь...
И ребята схватились снова, да еще с каким усердием!..
Наконец устали, легли. Поспали немного и снова
начали шевелиться. Вдруг над ухом послышался дикий,
пронзительный крик. Крик жуткий и вместе с тем жалобный,
словно кто-то душит ребенка...
Страх охватил друзей. Они плотнее прижались к
корням. Крик не прекращался, недалеко в кустах слышалась
какая-то возня.
Виктор бросился к кустам.
— Мирон! Скорее сюда! — послышался его
нетерпеливый зов.
Мирон даже рассердился на друга — надо же ему
соваться неизвестно куда! Но в ту же секунду Мирон и сам
оказался в кустах. Виктор что-то держал, прижимая к
земле, а это «что-то» билось и вырывалось.
— Держи! Скорей! — снова крикнул Виктор.
Мирон вцепился руками в шерсть какого-то зверя.
— Что это? — удивился он.
— Держи, держи крепче! Заяц! — запыхавшись,
отозвался Виктор.
Мирон еще крепче прижал зайца к земле, но тотчас
отдернул руку: кто-то сильно клюнул его в ладонь.
— Ой, да он клюется! — с невольным страхом
вскрикнул парень.
— Держи обеими руками! Держи, а то убежит! —
сердито командовал Виктор.
Мирон подчипился команде.
— В самом деле заяц,— удивленно бормотал он, изо
всех сил стараясь удержать добычу.— Что за напасть?
Никогда не слыхал, чтобы зайцы клевались.
— Я же филина держу. Это он тебя клюнул. Держи
зайца, а я этому лупоглазому голову размозжу.
И Виктор стукнул хищника головой о ствол
ближайшего дерева. Так же покончили с зайцем.
— Как ты узнал, что там происходит? — спросил
Мирон, когда они с добычей вернулись на свое место.
— Жалобный писк показал, что какой-то небольшой
зверек попал в беду. Возня в кустах свидетельствовала, что
и враг его не очень силен, если так долго не может
справиться со своей добычей. Потом послышалось хлопанье
19

крыльев, и я понял, что это сова пли филин напал на
зайца, как часто описывается в книгах. Ой, как он здорово
запустил когти в спину зайцу! Сам хотел вырваться, да не
смог, потому и удалось мне схватить их. А теперь
попробуем спички, может, загорятся.
Сунулся Виктор туда-сюда, а спичек нет.
— Потерял,— сказал он в отчаянии.
Хотел было Мирон наброситься на товарища, но
подумал, что и сам виноват не меньше Виктора.
— Завтра найдем,— успокоил он друга.— Да, пожалуй,
и утрата невелика, все равно толку не было бы.
— А есть хочется...— жалобно сказал Виктор.
— Ты же говорил, что мог бы есть сырое мясо. Вот
и ешь.
— Ну, ну! Легко сказать. А все-таки что же мы будем
делать завтра?
— Завтра и поглядим,— сказал Мирон, устраиваясь в
логове.— Давай спать. Положи себе к другому боку зайца,
пускай греет, а я филина положу.
Наконец дневные и ночные хлопоты окончательно
сморили хлопцев, и оба уснули так крепко, что теперь,
пожалуй, их не смог бы разбудить ни гром, ни мороз. Утром
поднялось солнце. Пригревшись, оба проспади до самого
полудня. Проснулись, сели, озираются.
— Вчера в это время я так наелся...— начал Виктор.
— Давай лучше поищем спички,— перебил Мирон.—
Тогда и поешь.
Расплющенный коробок с двумя спичками нашли скоро.
Волнуясь, Мирон чиркнул одну спичку — шипение и все.
Вторая даже не зашипела...
— Ну и бес с ними! — рассердился Виктор и вскинул
на спину зайца.— Пойдем домой.
— Куда домой?
— К ближайшему дому, куда попадем.
— А что делать с этим дурацким филином?
— Конечно, с собой возьмем. Сделаем из него чучело,
поставим в нашем краеведческом музее и напишем:
«Пойман в Полесской пуще героями-путешественниками и
исследователями — Мироном Божко и Виктором Калягой
собственными руками, без всякого оружия». Даже зайца я
согласен пожертвовать для науки и славы.
И они пошли вдоль озера в ту сторону, где должен был
находиться их дом.
20

Ill
«По-о морям!» — Все направо да направо.— Заячий обед.—
Снова на старом месте.
Быстро шли друзья по сухому бору. Слева время от
времени открывалось озеро. Березы, олешпны, вербы с
маленькими светло-желтыми листиками обрамляли его,
словно мережка на вышивке. Ели и сосны на их фоне
казались совсем черными. Солнце светило так по-весеннему
весело и ласково, что у ребят поднялось настроение. Они
даже о голоде забыли.
«По-о морям,
Морям, морям, морям!» — затянул Виктор.
«Нынче здесь, а завтра там!» — подхватил Мирон.
В ответ в лесу загудело: «ам! ам!».
— Знаешь что? — прервал Виктор песню.— Я уже
начинаю жалеть, что мы направляемся домой. Охотно
согласился бы пожить здесь несколько дней. Тут тебе и море, и
первобытный лес, и даже зверей можно руками ловить.
— Да и я ничего против не имел бы,— усмехнулся
Мирон,— но есть нечего, вот беда.
— А это что? — повертел Виктор зайца над головой.
— Как же ты его зажаришь?
— Добудем огонь, как это делают дикари,— и вся
музыка.
— А хлеба, соли где взять?
— Булки, чаю, колбасы! — передразнил Виктор.— Эх,
ты! А как же папуасы живут весь век без этого? А ты и
несколько дней боишься прожить!
— Подожди, подожди, может, придется и против
нашей воли жить тут,— сказал Мирон, глядя вперед.
Там местность понижалась, переходила в болото, а за
ним вдали опять блестела вода.
— Видишь, и там вода. Значит, надо сворачивать в
сторону.
Повернули направо. Теперь пошли низиной; под
ногами чавкала и хлюпала вода. Густой ельник тоже мешал
идти. Оба старались использовать малейшую возможность,
чтобы продвинуться в нужную сторону, налево, но каждый
раз вынуждены были отступать перед непроходимой
трясиной.
Как-то вышли на сравнительно сухое место и
двинулись было к югу, однако скоро выяснилось, что это всего
22

лишь клин, вершиной своей упирающийся в озеро или
болото. Пришлось повернуть назад.
Так шагали часа три. Хорошее настроение давно было
испорчено. Не только у Виктора в ботинках, но и у
Мирона в сапогах хлюпала вода. Устали страшно, а голод начал
допекать так, что и весна, и весь мир стали не милы.
— Этак, чего доброго, и вторую ночь придется коротать
здесь,— в отчаянии проговорил Виктор.
— А не ты ли сказал недавно, что хотел бы пожить тут
несколько дней? — подколол Мирон.
— А ну тебя! — махнул Виктор рукой.
Он наклонился, начал щипать и есть какую-то траву.
Пригляделся Мирон и увидел светленькие нежные
круглые листики так называемой «заячьей капусты».
— Значит, будем обедать? — спросил он.
Оба опустили свою добычу на землю и начали
«пастись».
Долго они подкреплялись «заячьим обедом», но устали
еще больше. Наконец Мирон остановился и сказал:
— Хватит. Как бы не заболеть.
После «обеда» захотелось пить. Вода в озере была
мутная. Пришлось поискать лужу, где она успела отстояться.
И это все, что они ели за последние сутки.
Было уже часа три-четыре пополудни.
— Идем прямо на запад, может быть, там
выберемся,— сказал Мирон.
И они пошли на запад. Некоторое время места здесь
были довольно высокие. Песчаная почва, красивый сухой
бор. Но скоро опять уткнулись в болото. Пришлось
поворачивать направо.
Виктор рассердился.
— Так мы обойдем вокруг и снова придем на старое
место. Сбрасывай штаны! Чего бы это пи стоило, мы
должны вырваться отсюда.
Давай попытаемся!
Они отважно ринулись вперед. Надо отдать
справедливость нашим путешественникам: оба показали себя
настоящими героями. Пробирались сквозь кусты, прыгали с
кочки на кочку, вязли в трясине и тут же помогали друг
другу выбраться. Так продолжалось до тех пор, пока-
снова не увидели озеро.
— Значит... мы на острове? — пробормотал Виктор.
— Пока неизвестно,— сказал Мирон.— Во-первых, мы
23

пе знаем еще четвертой стороны, во-вторых, видишь, из
воды торчат кусты и даже деревья. Следовательно, это
только паводок. Пойдем-ка быстрее назад, чтобы успеть до
вечера осмотреть последнюю сторону.
Положение и вообще-то было незавидное, а тут еще
обиднее стало: столько усилий затратили — и все зря.
Друзья прошли уже немалый путь, и вот — надо
возвращаться.
Выбравшись на сухое место, они тут же, не
задерживаясь, направились на север. На этот раз ребята не
потеряли много времени: сразу убедились, что выбраться
нельзя. Далеко впереди блестело озеро, а между ним и
берегом, как и на той стороне острова, километра на два —
на три раскинулось болото.
Когда наступил вечер, приятели стояли возле того
самого дерева, под которым нашли они пристанище в
прошлую ночь.
— Ну, что ты скажешь на все это? — обратился
Виктор к Мирону.
— Скажу, что у нас положение в тысячу раз лучшее,
чем у тех, кто попал на пустынный и безлюдный остров
среди океана. А мы не раз завидовали им, читая об этом в
книгах.
— Спасибо тебе на добром слове.
— А разве не правда? Нам придется просидеть здесь
неделю или две, пока спадет вода. А у тех и такой
надежды не было.
— Ничего себе — неделю или две. Как же мы
проживем это время не евши?
— Н-ну, это будет зависеть от нас самих.
— Может, кто-нибудь случайно заедет сюда?
— Лучше на это не надеяться. С каждым днем озеро
будет отодвигаться все дальше от нас, а на его месте
останется болото, через которое никто не полезет.
— Чего доброго за это время ноги протянеАм от
голода. Я п сейчас едва стою на ногах.
— Ну, если придется. умирать от голода, можно не
только сырого зайца, но и сову съесть. От мяса, хоть и
сырого, люди не умирают.
Спокойные рассуждения Мирона несколько успокоили
Виктора. Теперь хоть они знают, что их ожидает и что
они должны делать.
— Вот твое желание и сбылось,— усмехнулся Мирон.—
24

Можешь и огонь добывать, и жить здесь, как дикарь.
— Это верно,— почесал Виктор затылок,— но на деле
получается совсем не так увлекательно, как казалось
раньше.
Солнце опускалось за лес. Последние лучи его
скользнули по водному лростору, а затем направились вверх.
Загорелись вершины деревьев, словно солнце освещало пх
теперь больше, чем днем. Заиграли на небе разноцветные
облачка, которых, казалось, до этого вовсе и не было. От
воды пахнуло холодком. Тишина была полная.
Чувство одиночества охватило хлопцев. Зачем они
забрались сюда, так далеко от людей, от своих близких? Что
им тут делать? А когда и как выберутся — неизвестно.
Значит, не зря смеялись товарищи, узнав об их намерении.
Такие мысли упрямо лезли в голову и Виктору, и Мирону,
но гордость не позволяла признаться в этом не только
товарищу, но и самому себе. Голод, приглушенный только
водой, с каждой минутой мучил все больше. По мере того
как опускалось солнце, усиливался и холод.
— Давай делать берлогу! — крикнул Виктор,
встряхнув плечами и этим словно отгоняя of себя и холод, и
голод, и грустные мысли.
В песчаную яму, где провели прошлую ночь, они
стащили все сухое, что смогли найти вокруг, а вдобавок
наломали кучу еловых лап. Получилась берлога, от которой не
отказался бы и медведь.
Ребята залезли в нее, некоторое время прилаживались
и вертелись, как наседка в гнезде, потом затихли. Несмотря
на усталость, долго не могли заснуть. Положение, в
котором они так нечаянно оказались, было не из приятных.
Успеют ли они вернуться в техникум до начала занятий?
Как прожить эти дни? Сколько тревоги будет дома, если
они задержатся!.. Одним словом, было о чем подумать.
IV
Вот тебе п нехитрая наука! — Пришлось попробовать
сырого зайца. — Динамо-машина. — Огонь! — Обида
Виктора.— Научная дискуссия.
— Только начало трудно,— говорил утром Мирон,— а
вот вторая ночь была совсем не плохой. Может, и к голоду
сумеем привыкнуть. Я, например, сейчас не чувствую его.
25

Не чувствовал голода пока и Виктор, только во рту
было неприятно.
Встал вопрос, что делать в первую очередь: «дом» ли
строить, или огонь добывать? Спорить не пришлось —
единогласно решили, что огонь важнее. Но как приступить
к этому делу?
— Надо как-то тереть и вертеть сухие щепки,— сказал
Виктор.— Но вот как — не знаешь ли?
— Наука нехитрая,— ответил Мирон.
Взяли два сухих куска дерева и начали тереть один о
другой. Терли долго, терпеливо, сменяя один другого.
Деревяшки так нагрелись, что нельзя было притронуться, но
от них даже дымком не пахло, не говоря уже об огне.
— Подожди! — крикнул Виктор.— Надо же
подготовить трут и что-нибудь сухое. Дерево само не загорится.
— Знаю я,— ответил Мирон,— но пока труту не от чего
загораться. Деревяшки только нагреваются — и все. И как
это сделать, чтобы они загорелись? Неужели не помнишь?
Ты, наверно, не раз читал об этом.
— А ты не читал?
—- Читал, да не обратил внимания на подробности.
Пишут, что крутят как-то, а как — не интересовался.
— Эх, если б знать, что пригодится! — вздохнул
Виктор.
— Не умеем мы внимательно читать книги,—
огорченно сказал Мирон.— Сколько раз читал, а как это
делается — не заметил.
— А может, лучше высечь огонь кремнем? —
предложил Виктор.
— Лучше, конечно, но где ты кремень возьмешь?
Действительно, поди найди кремень среди болота!
Мысль, что огонь добыть не удастся, совсем расстроила
друзей. На мгновение оба почувствовали, что им ничего не
хочется делать, ничто их не интересует и что даже солнце,
кажется, перестало греть. Но спустя минуту Виктор
решительно сказал:
— Подготовь что-либо сухое на растопку, а я тереть
буду... хоть целый день. Главное — не останавливаться.
Сжав зубы, он снова принялся тереть — сильно, упрямо,
долго. Капли пота падали на куски дерева и почтп шипе-
лп, но дыма все не было. Наконец оба куска дерева
раскрошились в руках. Виктор злобно отшвырнул их и начал
вытирать лоб.
26

— Может, и загорелось бы, если б дерево было
потверже,— нерешительно произнес Мирон.
Виктор только рукой махнул:
— Где там! Если б так, уже была бы хоть маленькая
искра или дымок. А тут только нагрелось — и все.
— Но в книгах пишут...
— Пусть бы сам попробовал тот, кто это пишет! —
перебил Виктор и тяжело вздохнул.
Он стоял, опустив руки, будто только что вылез из воды.
Мирон никогда не видел у приятеля такого выражения,
как сейчас: это был не жизнерадостный юноша, а
взрослый мужчина с суровым лицом и глубокими складками на
лбу. Виктор что-то обдумывал. Затем твердыми шагами
подошел к зайцу, поднял его и начал разглядывать, отгибая
пальцами в некоторых местах шерсть.
— Что ты собираешься делать? — с невольным
страхом спросил Мирон, догадываясь, в чем дело.
— То, что сделал бы на нашем месте каждый
разумный человек,— спокойно ответил Виктор и, набравшись
духу, словно собирался броситься в прорубь, запустил зубы в
спину зайцу...
Нужно отметить, что в данном случае «геройство»
Виктора было не в том, что он от голода отважился
испробовать сырого мясаг а в том, что он одними зубами, сквозь
шерсть и кожу, добрался до этого мяса.
Что там ни говори, а операция и нелегкая, и далеко
не приятная.
— Ну, как? — затаив дыхание, спросил Мирон, когда
Виктор наконец откусил и проглотил кусок мяса.
— Попробуй,— ответил Виктор и протянул ему зайца.
Мирон нерешительно взял, повертел его, нацелился
было укусить, но снова опустил.
— Нет,— прошептал он,— не могу. Пока не умираю —
подожду.
Виктор усмехнулся:
— Не скажу, чтобы было очень вкусно. Со вторым
куском я тожа подожду. Думаю, пока и первый кое-что даст
для организма. Но все же считаю, что лучше съесть
сырого мяса, чем умирать. Ну, смелее!
— Подожди немного, успею,— сказал Мирон и опустил
зайца на землю.
— Не очень успеешь,— серьезно сказал Виктор.— Если
долго будешь ждать, мясо может испортиться.
27

— Хоть немножко подождем,— отказался Мирон,— а
пока попытаемся еще одним способом добыть огонь. Я там
видел отличную палку.
Он принес сухую гладкую ольховую палку и подал
Виктору.
— Постарайся заострить ее, а я поищу еще
чего-нибудь.
Виктор, не долго думая, пустил в ход свои зубы.
— Что ты делаешь? — крикнул Мирон и выхватил
палку из его рук.— Ты же намочишь ее! Надо как-то
иначе.
Виктор попытался заострить палку об дерево, потом
всунул конец в щель в древесном стволе и начал крутить.
Мирон пошел в лес.
Несколько минут спустя оттуда послышался его голос:
— Виктор! Сюда! Скорее!
Виктор помчался на зов. Мирон стоял возле срезанного
пня и держал в руках несколько широких щепок.
— Ты что, не мог без меня принести их? — сердито
сказал Виктор.
— Не в том дело. Гляди, вон несколько срезанных
пней.
— Ну и что?
— Значит, тут люди бывают. Значит, мы не на
необитаемом острове. Значит, п выход должен быть.
— Это, брат, невеликая радость. Пожалуй, деревья
здесь рубили еще зимой. А сидеть на острове до зимы...
— Не просидишь,— хмуро согласился Мирон и искоса
бросил взгляд на зайца.
Начали готовить новое приспособление.
— В дощечке нужно выковырять ямку,— объяснил
Мирон.— Вставим в нее острый конец палки, вот так, я ее
постепенно буду прижимать сверху, а ты верти палку из
стороны в сторону.
Легко сказать—«выковырять ямку». А когда дошло
до дела, это «ковыряние» оказалось очень нелегким и
медленным. Сколько щепок переломали! II главное — надо
было все время следить, чтобы щепки были совсем сухие,
иначе в ямке стало бы влажно.
Наконец закончили подготовку.
Виктор зажал палку в ладонях и начал вертеть. Но
«машина» останавливалась ежеминутно: то руки соскользнут,
то Мирон слишком нажмет. У Виктора заболели ладони.
28

— Даже не нагревается,— раздосадованно сказал он.—
II как это дикари справляются с такой работой? Мы вот
дикарями их называем, а сами глупее любого из них.
Нужна специальная машина, чтобы палку вертеть.
Мпрон стоял, опустив голову, и напряженно думал.
И вдруг даже подпрыгнул:
— Вспомнил! Вспомнил! Надо сделать лук, обернуть
один раз палку натянутой струной и пилить, как смычком
по скрипке. Она тогда знаешь как закрутится? Ого! Я
даже на рисунках видел такое в одной книге.
— Подожди скакать, как козленок,— недоверчиво
сказал Виктор.— Мы ведь уже действовали по книге.
— Так, да не так,— уверенно отозвался Мирон.
Найти и выломать нужную ветку не составило особого
труда. Но какую тетиву натянуть? Огляделись вокруг,
осмотрели сами себя.
— Давай шнурок от ботинок! — нашелся Мирон.
Приспособили шнурок. Подготовили трут, маленькие
стружки. Начали двигать луком. Дело пошло иначе. Даже
Виктор воспылал надеждой:
— Вот так динамо-машина! — засмеялся он.
Палка быстро вертелась, ямка в доске заметно
углублялась.
— Полный ход! Без остановок! — командовал Мирон.
Виктор и без того старался вовсю. Но вдруг лук как
дернется, как прыгнет в сторону!.. Едва Виктору глаз не
выбил: лопнул шнурок.
— Опять несчастье! — воскликнул юноша.— Почему
ты два шнурка не скрутил вместе?
— А ты почему раньше не догадался об этом?
— Все я, да я. А у тебя для чего голова на плечах?
— Так ведь этот способ и шнурки не ты, а я придумал!
Виктор понял, что дал маху, но отступать не собирался.
Готовя шнурки, он продолжал ворчать,— лишь бы за ним
осталось последнее слово.
— Рано пока хвалиться новым способом. Еще
неизвестно, что из этого получится. А шнурки на чужих
ногах может найти каждый. Я и сам бы догадался,
подумавши...
— Месяц-другой,— в тон ему проговорил Мирон.
Виктор взглянул на товарища и рассмеялся.
Лопнувший шнурок связали, скрутили с целым. Но
снова беда: узелок мешал приспособлению двигаться!
29

Друзья обмотали шнурки тоненькими корешками. От
этого веревка стала толще, узелок спрятался, а мощность
«машины» повысилась в несколько раз.
Снова взялись за лук. На этот раз вертел Мирон, а
Виктор сверху нажимал на палку. И когда уже казалось,
что вот-вот появится дымок, палка вдруг соскользнула, и
вся «машина» упала набок...
Мирон не выдержал:
— На какой участок тебя ни поставь, обязательно
будет авария!
— Да разве я виноват? — покорно оправдывался
Виктор.
Мирон понимал, что друг не виноват, и больше не стал
упрекать его. Снова запустили «машину». Минута, вторая,
десятая... И вдруг показался дымок!
— Ур-ра! Давай, давай еще! — ликовали хлопцы.
Дымок быстро увеличивался, почернели опилки и...
блеснула искра!
— Пододвинь трут! Дуй, дуй сильнее!
Прошло еще несколько минут, и друзья
блаженствовали возле огня. На лицах светилось такое счастье, какого
не выпадало на их долю за всю жизнь. Сгущался вечерний
сумрак, и от этого у костра было еще уютнее.
— Не зря первобытные люди поклонялись огню,—
рассуждал Мирон.— Не зря и религии ведут начало от него.
Мне самому хочется молиться на наш костер. Все мы так
привыкли к огню, так легко добываем его, что кажется,
будто так было всегда и иначе быть не может. Только в
таком положении, как наше, можно полностью ощутить,
что значит огонь, и представить себе, как жили люди без
него.
Виктор сидел неподвижно, пе сводя глаз с костра. Оба
даже о еде забыли, так им было хорошо в эти минуты.
Наконец, Виктор вскочил и крикнул:
— Зачем же я сырое мясо ел? Ты отвертелся от этого,
а я зря мучился. Нет, брат, так не пойдет: ты тоже должен
попробовать!
Он схватил зайца и начал тыкать им в лицо приятелю.
Завязалась веселая потасовка.
— Подожди! — крикнул Мирон, запыхавшись. — Ты
ведь и так передо мной преимущество имеешь: тебе сырая
зайчатина не повредила, и можешь теперь хвалиться, что
пережил все на свете, даже сырое мясо ел.
30

— А что ты думаешь? Действительно так! —
согласился Виктор.— Давай готовить ужин.
Но оказалось, что это не такое простое дело: ножа ведь
нет! А без него к зайцу не приступишься.
— Вот так задача! — смутился Виктор.— Хоть ты его
целиком в огонь клади.
Он поворачивал зайца и так и этак, но ничего дельного
придумать не мог.
— Выходит, что нужно снова зубы в ход пускать,—
сказал он наконец.— Но на этот раз придется тебе.
— Погоди-ка,— отмахнулся Мирон.— Надо же
что-нибудь придумать. Может, какой-нибудь острый камень
найдется? Я поищу...
Было уже темно, и он начал ощупывать землю вокруг
себя.
— Теперь и я могу тебе лекцию прочитать,— важно
сказал Виктор.— Острого камня тут не найдешь, ведь все
камни занесены сюда ледниками и талой водой с далекого
севера. По дороге они или перетерлись в песок, или
отшлифовались в круглую гальку. Даже сравнительно
крупных камней здесь нет: опи остались там, севернее,
например, на Полотчине.
— Знаю я все это,— отозвался Мирон, продолжая
ползать на коленях и копаться в песке.— Но не может быть,
чтобы не нашлось ни одного камня, хотя бы и небольшого.
Если круглый — не беда: можно расколоть.
Виктор смутился: как это он сам не догадался, что
камень можно расколоть!
И тоже принялся искать.
Долго пришлось им ползать, пока, наконец, не нашли
небольшой, гладкий, несколько сплющенный камень. Но
когда попытались разбить его, оказалось, что это нелегкое
дело: другого камня у них не было.
— Вот тебе и на! — озадаченно произнес Мирон.—
Надо, значит, искать еще один.
Но надежды на удачу почти не было. Виктор не
преминул подколоть друга:
— Не выкрутишься, брат,— грызи зайца сырым!
— А вот посмотрим! — упрямо ответил Мирон,
отстегнул ремень и взялся за железную пряжку.— Эта штука
выручит. Особенно, если ее заострить об камень.
— Ох и хитрый же ты, черт! — с восхищением
вырвалось у Виктора.
31

Мирон принялся затачивать пряжку, но она лишь
скользила по гладкой поверхности камня.
Тогда Виктор побежал к болоту и принес товарищу
пригоршню влажного песку.
— Вот тебе рационализация! — сказал он.
«Рационализация» несколько помогла. Хоть наострить
пряжку, как нож, не удалось, но канты с нее Мирон все
же снял. Однако новая беда: гладкий, закругленный
край пряжки лишь скользил по шкуре зайца, не оставляя
следа.
— Опять не то! — с досадой крикнул Виктор.
— А мы сделаем, чтобы было «то»,— спокойно ответил
Мирон.
— Каким же образом?
— Постучим по камню, сделаем насечки. Так сказать,
по принципу пилы.
— По принципу пилы-ы! — с шутливым уважением
повторил Виктор.— О, это я понимаю.
Пряжка начала царапать шкуру, оставляя какой-то
след. Но тут обнаружился новый дефект: «лезвие»
оказалось слишком коротким, им нельзя было ни пилить, ни
резать, а угол пряжки все еще был слишком тупым.
Пришлось острить угол.
Одним словом, приходилось снова и снова улучшать
нож. Наконец Виктор сказал:
— Надо было сразу все это сделать. А то целый час
понемножку выдумываем.
— Видно, без практики не очень выдумаешь,— ответил
Мирон.— Я думаю, мы за этот час прошли путь, какой
первобытный человек проходил за годы, столетпя...
— ...тысячелетия! — шутливо подсказал Виктор.
— И тысячелетия! — серьезно согласился Мирон. —
Первобытный человек так же, как ты, ел сырого зайца.
А сколько времени прошло, пока он добыл огонь?
Первобытный человек не имел никаких инструментов, как и мы.
А сколько времени прошло, пока он додумался
использовать камень? И сколько времени прошло от камня до
железа?
— Подожди, подожди,— перебил Виктор.— Тут уж ты
неправильно рассуждаешь: железо ты не выдумал, а
готовое взял.
— Ну, хорошо,— согласился Мнрон.— Но обработку и
использование его первобытный человек придумал, оче-
32

видно, не за год и не за два. Вот вместе и наберутся но
только тысячи лет, а даже сотни тысяч. А у нас с тобой и
дня не прошло.
— Нечего задаваться,— пренебрежительно махнул
рукою Виктор.— Это открытие — не твоя заслуга, а всех
людей, что жили на земле до нас с тобой, в том числе и
первобытных. Твоего тут и на грош нет. А если б до нас с тобой
никого не было, мы тоже затратили бы на все это
миллионы лет.
Разговор этот был полезен тем, что на некоторое время
отвлек мысли друзей от голода. Наконец «нож» был
пущен в ход. Какой это был «ход», лучше не говорить... Во
всяком случае, технические данные приспособления
совсем не соответствовали той научной дискуссии, которая
велась вокруг него. Однако с помощью сучков, щепок и
пальцев обоих ребят оно выполнило свою задачу:
получилось несколько кусков мяса, которые Мирон и закопал
в жар костра.
— Может, лучше на огне поджарить? — сказал
Виктор.— Я читал, что так делают.
— А я читал, что кладут в горячую золу,— ответил
Мирон.— В следующий раз попробуем на огне. Успеем еще
испробовать разные способы.
Когда мясо начало зажариваться и шипеть, мучения
друзей еще более увеличились.
— Вытаскивай, хватит уже! — кричал Виктор каждую
минуту.
Наконец вытащили.
Что за жаркое получилось, какой у него был вкус —
неизвестно, так как съедено оно было в одно мгновение.
И только после этого начались разговоры.
— Кажись, мы его недожарили.
— Жаль, нет солп. Было б совсем другое дело.
— Эх, если б хоть маленький кусочек хлеба!
Зато куски мяса, оставленные на следующий день,
были зажарены на славу. Разложили их на щепках под
деревом и начали готовиться ко сну. Настроение у друзей
стало совсем другим.
— Закурить бы теперь,— сказал Виктор и направился
искать свою махорку. Но в темноте не нашел. Взял
горящую ветку — и увидел, что вся махорка рассыпана,
затоптана в песок.
— Это ты сделал?! — крикнул он на Мирона.
2 Зак. 537 33

— Зачем она мне? — пожал тот плечами.— Сам ты,
видно, и рассыпал, когда боролись.
Начал было Виктор собирать крупинки, но скоро
рассердился и плюнул.
— Вот и хорошо,— заметил Мирон,— когда-нибудь
поблагодаришь судьбу, что так получилось.
Запасли на ночь топлива.
— Как бы костер не потух,— тревожился Мирон.—
Может, будем стеречь по очереди?
— Ну, нет. От хорошего костра всегда остается под
пеплом жар до самого утра.
Спать укладывались не спеша. Чувствовали себя так
спокойно и уютно, будто находились в самом обычном
положении.
— Только два дня прошло,— рассуждал Мирон,—
а мне кажется, словно несколько недель тут живем. Но что
мы будем есть, если придется ожидать неделю или две?
— Зверей будем ловить, рыбу, птиц,— весело ответил
Виктор.— Теперь, когда есть огонь, я ничего не боюсь.
— Это верно, но чем будешь ловить? — задумчиво
спросил Мирон.
— А как же дикари живут? — храбрился Виктор.
Через час ребята сладко спали, ощущая приятное тепло
от своего в поте добытого огня.
Таинственный зверь.— Гроза.— Борьба за огонь.
Ночь выдалась теплая, тихая. Но лес, видно, не спал.
То пискнет какая-то птичка, то пронзительно крикнет
сова, то хрустнет сухая ветка, то послышится едва уловимый
шорох.
Огонь догорал. Куча сушняка все уменьшалась, концы
сучьев тлели вокруг. В середине было достаточно углей,
но свет костра заметно тускнел. Угли начали покрываться
серой пленкой, надвигалась тьма. Вот уже. огонек едва
светится...
И тут в лесу мелькнула тень какого-то небольшого
зверя. Двигался он так осторожно, что ребята не услыхали
бы, если б даже не спали. Зверь вертелся вокруг, то с одной
стороны, то с другой, все ближе, ближе...
34

Вот уже можно узнать, что это лиса. К счастью, она
была безопасна для наших путешественников.
Повертелась лиса — и исчезла.
Было уже за полночь, но воздух не только не свежел, а,
казалось, становился даже теплее. Он был какой-то
густой, парной. С запада доносилось приглушенное
громыхание, блистала далекая молния. Приближалась гроза...
Ребята крепко спали и не слышали ничего. Может быть,
потому, что грохот был глухой, беспрерывный и
усиливался постепенно. Он сливался с шумом деревьев, а к
такому шуму уши друзей уже привыкли. Не проснулись они
и тогда, когда начали падать первые капли теплого
дождя.
Вскочили, когда совсем близко прокатился страшный
удар грома. Прошло несколько минут, прежде чем оба
поняли, в чем дело.
— Огонь! Огонь! — закричали друзья и бросились к
костру. Начали раздувать его, подкладывать сухие сучья.
А дождь пошел уже как следует. Сучья шипели, не
хотели гореть.
— Дуй! Дуй! — кричали один другому приятели,
уткнувшись лицами чуть не в самые угли. В спины им
хлестал дождь.
Высокая ель, под которой находилась стоянка, не могла
прикрыть костер своими ветвями от косого дождя.
Вот уже гром слышится над самой головой, молния
вспыхивает почти беспрерывно, ветер раскачивает деревья.
Рядом что-то затрещало. Однако бедняги ничего этого не
видели и не слышали. Они видели только свой
несчастный костер, погибавший буквально на глазах. Сучья,
подброшенные в него, не только не загорались, а, наоборот,
кажется, окончательно придушили огонь. Вначале шел еще
густой дым, но скоро и он начал уменьшаться. Это было
верным признаком, что огонь умирает.
— К черту эти мокрые сучья! — крикнул Виктор и
начал раскидывать их ногой.
— Что ты делаешь? — в ужасе воскликнул Мирон. Но
Виктор уже стащил с себя кожаную куртку п один край
ее протянул товарищу.
— Держи! А все лишнее — вон!
Они растянули куртку. Виктор подлез под нее, собрал
еще не угасшие угольки, подложил маленьких сухих
щепочек и раздул небольшой огонек.
36

Этот огонек они и начали охранять. Куртку можно было
держать совсем низко, не боясь, что она загорится, и оба
стали на колени. Теперь даже косой дождь не мог
повредить огню.
Два часа продолжалась гроза, два часа шел такой
проливной дождь, что мог бы залить любой пожар. Хлопцы
давно промокли до последней нитки, закоченели от холода,
но, казалось, просто не чувствовали ничего этого. Только
напряженно следили за ветром и дождем, наклоняя
куртку в ту сторону, откуда грозила опасность.
Маленький огонек беззаботно играл под курткой, словно
крошечное дитя, не думающее о беде, от которой его
оберегают.
— Ура! Победа! — закричал Виктор, когда гроза
прошла.
«Крошечное дитя» скоро выросло в огромный костер,
и защитники полностью были вознаграждены за свои
хлопоты.
— Поддавай! Еще, еще! — носились они по лесу,
собирая сушняк, который теперь горел даже мокрый,
настолько ярко пылал костер.
Дым от него, казалось, заполнил весь лес. А когда
сучья сгорели, углей оказалось столько, что друзья,
просушивая одежду, едва успевали подставлять то один, то
другой бок.
Спать в эту ночь уже не пришлось — так и дождались
восхода солнца.
VI
Мясо исчезло.— На охоту с голыми руками.— Зайцы
издеваются.— Белка спасла.— Напрасный испуг. — Обед из
трех блюд без второго.— Строительство с помощью
двадцати пальцев.
На этот раз из беды выкрутились. Однако нужно было
приниматься за строительство, чтобы обеспечить себя но
только кровом, но и огнем.
— Придется построить большую юрту,— говорил
Виктор,— чтобы в ней и спать можно было, и для огня
хватало места.
— Не забывай, что, кроме двадцати пальцев, у нас
нет пикаких инструментов,— заметил Мирон.
37

— А о ноже забыл?
— Какой там нож? — махнул рукою Мирон.— Сначала
сделаем навес, л од который можно будет прятать огонь
в случае дождя. Даже не для костра, а для маленького
запасного огонька. Вон там, например, среди корней
можно.
— Если так, маленький огонек можно и в шалаше
держать.
— Дымно будет, да и место для него лишнее
потребуется.
Начали спорить.
— Если так, будем голосовать! — крикнул Виктор по
привычке.
— Давай! — засмеялся Мирон.
Виктор опомнился и тоже покатился со смеху. Этот
смех прекратил спор.
Они увидели, что и спорить-то не о чем. Никто не
мешает поддерживать огонь и там, и тут. Лишь бы
сохранить его. Наконец согласились вначале строить «избу».
— Только нужно предварительно подкрепиться,—
сказал Виктор и направился к дереву, где они вчера
положили мясо. Сунулся туда, сюда, а мяса — как не бывало!
— Что за черт? — развел он руками.— Может, ты
съел?
— Еще что выдумаешь! — возмутился Мирон и тоже
принялся искать. В нескольких шагах от лагеря нашли
маленький обгрызенный кусочек.
— Значит, какой-то зверь стащил. Ах, чтоб его
разорвало! — выругался Виктор.— Видно, тут много зверья
шныряет, а мы и не подумали об этом. Еще и на нас могут
напасть.
— У нас нет таких хищников, которые сами нападали
бы на людей. Разве что волки зимой, да и то если стаей.
А вот что нашу последнюю пищу украли — это совсем
скверно,— грустно сказал Мирон.
Положение сразу показалось ребятам самым
безрадостным.
Не только жаль было этого мяса, но встал вопрос — как
быть дальше? Не каждый день удается поймать руками
зайца, а что еще можно сделать без оружия?
Виктор совсем опустил голову. Насколько быстро и
сильно взрывалась в нем энергия, настолько же быстро она
и исчезала.
38

— Этак действительно придется тут погибать,— хмуро
сказал он.— Пойдем лучше искать брод. Когда еще вода
спадет — неизвестно.
— Нет, братец, так нельзя,— рассудительно ответил
Мирон.— С отчаяния бросаться во все стороны —
последнее дело. Нужно что-нибудь придумать, чтобы пищи
добыть, тогда и искать брод.
— Ну что ты сделаешь с голыми руками?
— Пойдем на охоту хоть с голыми руками, а там
увидим. Строительство придется пока отложить.
— Видно, очередь и до филина дойдет,— вздохнул
Виктор.— Все-таки жареный филин должен быть не хуже
сырого зайца.
Мирон взял хищника и по-хозяйски осмотрел его.
Выпученные глаза, кривой клюв даже теперь способны
испугать. Понюхал Мирон и сморщился.
— Может, и ничего себе, но воротит от него.
Посмотрим, что будет дальше,— и Мирон положил птицу под
дерево.
Подбросили в костер самые толстые сучья и пошли «па
охоту». Направились в середину леса, где пока еще не
бывали. По их предположениям, вчера они прошли
километров двадцать вокруг острова, значит, можно считать, что
неизвестная местность имеет километров шесть поперек.
Простор немалый.
— Кто его знает, что там, в лесу,— сказал Виктор.—
Может, даже идти туда опасно безоружным. Половодье
сделало этот лес островом, на котором, видно, спасается
все зверье из окрестных мест.
И действительно, шагов через триста вспугнули зайца,
потом второго.
Зайцы прошмыгнули под самым носом, но наши
«охотники» ничего не могли сделать.
— Какая досада! — вздохнул Виктор.— Этак они скоро
начнут издеваться над нами. Надо бы лук какой-нибудь
сделать.
— Видног так и придется,— ответил Мирон,— а пока
хоть бы какую добычу найти, чтоб можно было взяться за
строительство. Смотри, вон около дупла белка крутится.
Говорят, иногда у них можно поживиться.
— Конечно, можно! — повеселел Виктор и мигом начал
карабкаться на дерево. Белка испуганно крикнула,
перепрыгнула на вершину и тревожно заметалась там.
ЗЭ

Дупло находилось не очень высоко, возле него от ствола
дерева отходила большая сухая ветвь. Виктор быстро влез,
плотно устроился на суку и запустил руку в дупло. Мирон
вытянул свою длинную шею и затаил дыхание.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил он.
— Не могу достать, руки не хватает,— отозвался
Виктор.
— Пусти, я залезу, у меня руки длиннее.
— Ничего не будет. Никаких признаков, наверно,
ничего здесь нет,— ответил Виктор и растерянно уселся на
суку.
Помолчали немного.
— Вот что! — крикнул вдруг Виктор.— С этой стороны
стенка дупла тонкая и трухлявая. Подай мне какой-нибудь
кол, я так разверну дыру, что и сам пролезу.
Мирон выломал тонкое деревцо и подал товарищу.
Виктор засунул кол в дупло, нажал — посыпались щепки,
труха. Через несколько минут вместо отверстия дупла
образовалась длинная щель, через которую Виктор смог
наконец добраться до гнезда.
— Есть что-то! — крикнул он.
— Что? Что? — заволновался Мирон.
Виктор еще покопался, а потом как гаркнет во все
горло:
— Орехи! Много орехов!
Набил полные карманы, насыпал за пазуху, а орехи все
еще не кончались.
— Сыпь на землю, я подберу! — кричал Мирон.
Посыпались орехи, крупные, полные, все как на
подбор. Наконец запасы иссякли. Виктор вытащил и пустил
по воздуху беличье гнездо.
— Зачем ты гнездо разбурил? — упрекнул его
Мирон.— Хоть бы из благодарности не трогал.
— Все равно она больше не будет здесь жить,—
сказал Виктор и слез с дерева.
Орехов оказалось килограмма три.
— За здоровье этого милого создания! — сказал
Виктор, щелкая орехи. Друзья весело отправились «домой».
Через несколько шагов Виктор остановился.
— Смотри! — крикнул он.— Никак грибы? Может, и
их можно использовать? Нет, кажется, волчьи.
Мирон наклонился. Он увидел бурые грибы, похожие
на сушеные груши, натыканные острыми концами в зем-
40

лю. Множество таких сморщенных «груш» виднелось
вокруг.
— Это сморчки,— сказал Мирон, внимательно
рассмотрев их.
— Их можно есть?
— Можно, они д&же вкусные, но эти слишком старые.
Сморчки — первые наши грибы. Они появляются сразу,
как только растает снег.
— Если можно есть, нечего перебирать — старые или
нет.
— Это как сказать. Старые небезопасны — ядовиты.
А в этих столько песку и грязи, что их и вымыть нельзя.
— Тогда поищем молодых.
— Поищем.
Начали искать, но дело это оказалось очень
медленным: почти для каждого гриба приходилось создавать
«комиссию», чтобы выяснить, старый он или молодой. Боясь
отравиться, выбросили немало и хороших грибов, но все
же постепенно набиралось больше и больше, бесспорно,
хороших сморчков. Вот уже скоро полная шапка будет...
И тут на шею Мирону упало несколько капель дождя.
— Дождь! — закричал он не своим голосом, словно
горячая смола обожгла ему шею, бросил шапку с грибами
на землю и на длинных своих ногах помчался так, что
Виктор сразу потерял его из виду.
Виктор, посмотрев на небо, увидел, что большой
опасности нет: легкая тучка хотя и уронила несколько капель,
однако сильным дождем, кажется, не грозила. Подхватив
шапку Мирона, Виктор побежал следом за ним. Через
несколько шагов он увидел на земле орехи, сначала
небольшую полоску, а потом целую кучку. А капли больше не
падали с неба.
— Стой! Назад! Орехи растерял! — закричал Виктор
и начал собирать орехи. Вскоре вернулся и Мирон.
— Чего ты полетел, как сумасшедший? — набросился
на него Виктор.— Видишь, добро рассыпал! Дождя же
нет.
— А ты забыл, как мы дрожали над огнем? — ответил
тот.— Хочешь еще раз рискнуть? Хорошо, что так
обошлось. Поздно бежать, когда большой дождь пойдет!
Искать все до последнего ореха не хотелось, друзья
находились недалеко от стоянки, а потому решили
подобрать остальные в другой раз.
41

Вскоре оба верпулись в лагерь. Здесь все еще весело
горел костер. Вымыли сморчки, бросили в огонь. Грибы
сморщились так, что, казалось, и есть нечего. Да и пепла
набилось в них столько, сколько было и самих грибов.
И все же еда получилась достаточно вкусная.
— А знаешь что? — сказал Мирон.— Мне кажется, что
пепел неплохо заменяет соль.
— Ну и ешь на здоровье, этого добра хватает,—
ответил Виктор.— Вот только жаль, что второго блюда у нас
нет и приходится сразу приниматься за третье — за
орехи.
— Зато вообще сегодня обед у нас барский.
Изысканный и вкусный.
После обеда сразу же принялись строить шалаш.
Долго прикидывали, как без топора и ножа взяться за
работу, и наконец нашли неплохой выход. В тех кустах, где
поймали зайца, они выбрали удобное местечко и над ним
связали вершины молодых деревьев, росших здесь
довольно густо. «Сруб» получился отличный. А
переплести лозняком стены, устроить крышу было совсем не
трудно.
Часа через два шалаш был готов. Вышел он на славу.
Чтобы было чисто, пол засыпали слоем мелкого песка.
Постели сделали из прошлогоднего камыша и осоки.
Радость хлопцев была безмерной. Любовно осматривали они
свое сооружение, затыкали каждую щель, обламывали
каждую лишнюю веточку, любовались и снаружи и
изнутри. Сделанный собственными руками шалаш казался им
лучшим жилищем в мире.
— Теперь я согласен жить здесь хоть целое лето! —
сказал Виктор.
— Сюда орехи положим, а в этом углу — сухие дрова,
чтобы поддерживать огонь во время дождя,— хозяйничал
Мирон.
Когда шалаш (или «юрта», как говорил Виктор) был
готов, решили сразу же уладить дело с огнем. Главную
базу для него выбрали в той ямке под корнями дерева, где
было их логово.
— Надо выкопать яму глубже, чтобы жар в ней долго
сохранялся,— планировал Виктор,— да пустить его под
корень, чтобы вода не добралась.
— Это бы не плохо,— сказал Мирон,— но мы испортим
большое ценное дерево.
42

Глянул Виктор на дерево — высокое, могучее, стройное.
Конечно, было бы лучше устроить огнище под пнем, но, к
сожалению, вокруг не видно ни одного.
— Жаль дерева,— вздохнул он,— но речь идет о
жизни двух советских граждан. Мы потом посадим вместо
него несколько молодых.
— Будь здесь камни, можно бы печурку сложить,—
сказал Мирон.— Надо иметь это в виду: подбирать
камни, где бы ни нашли их.
Помня, что дожди у нас чаще всего идут с запада,
друзья соорудили огнище с восточной стороны дерева.
Для хозяйственных нужд разложили второй костер возле
самого шалаша.
Наконец все необходимое было сделано, и уголок
приобрел обжитый, культурный вид. Строители совсем
забыли, в каком положении они находятся, и чувствовали себя
как никогда хорошо.
Под вечер серые тучки все же собрались в одну и
затянули все небо. Начался мелкий дождик, но теперь он был
не опасен. Даже открытый костер не страдал от него.
Такая погода не только не портила настроения, а
заставляла еще больше радоваться, что в шалаше по-домашнему
уютно.
Ночью в некоторых местах капало сверху, с крыши.
— Гляди ты,— ворчали ребята,— кажется, так плотно
сделали, а все еще протекает. Нужно будет завтра
подправить.
VII
Неудачная попытка.— До «дикарей» еще не доросли.—
Рыбная ловля рубашкой.— Рыбный садок.
На следующий день погода выдалась очень хорошая.
Весна быстро шла вперед. Утром отправились собирать
вчерашние орехи и искать сморчки. Орехи собрали
быстро, но грибов не нашли: видно, их время уже прошло.
— Давай сделаем лук,— предложил Виктор.— Может,
какого-нибудь глупого зайца удастся оглушить.
— А медведя не хочешь? — засмеялся Мирон.
Но на всякий случай взялись за дело. Выломали по
хорошему ореховому суку, концы их обожгли над кост-
43

ром. Зарубки сделали Мироновой пряжкой. Виктор
натянул свои шнурки, но для Мирона тетивы не нашлось.
— Можно бы отрезать тонкую полоску от ремня,—
сказал он,— но на это нужно затратить несколько дней,
да и не надеюсь я на такое оружие.
— А как же дикари, о которых мы у Жюля Верна и у
Майн-Рида читали?
— Мы теперь в худшем положении, чем дикари. У них
лук был результатом многовековой культуры, средством
добычи пищи, а для нас он — игрушка. Давай сделаем
сначала твой.
Оказалось, что труднее всего сделать стрелу. Вырезать
настоящую стрелу из сухого крепкого дерева не было
возможности. Пришлось взять обыкновенный прут и обжечь
его. Подготовился Виктор и выстрелил.
Стрела метнулась в воздух... и упала в нескольких
шагах от них. Оба покатились со смеху.
— Вот так оружие! — крикнул Мирон.
— Ты не думай,— с деланной серьезностью
проговорил Виктор.— Если б там сидел заяц и если б концом
стрелы ему попало в бок, да если бы с перепугу и от
неожиданности он бросился в нашу сторону — вот и была
бы у нас добыча. А такие случаи бывают. Отец
рассказывал, что однажды заяц без всякой стрелы бросился ему
под ноги.
— Ну, если так, сдаюсь,— засмеялся Мирон.
Попытался было Виктор еще раз натянуть тетиву, но
шнурки лопнули.
— Шутки в сторону,— сказал он серьезно.— Я сам
знаю, что это глупости. Но неужели мы не сумеем сделать
настоящий лук, такой, как у дикарей? Мы же можем
кожаную тетиву натянуть.
— Вполне,— согласился Мирон,— но для этого и
дерево требуется особое, и знать надо, как его обработать,
и уметь делать стрелы, знать все их капризы, и, наконец,
долго тренироваться. А самое главное — нужен нож.
Возможно, что в дальнейшем нам и придется взяться за это.
А теперь пойдем посмотрим, нельзя ли какую-нибудь
рыбину поймать.
— Чем ловить-то будешь?
— Поглядим сначала, что и как, а там придумаем.
Может быть, рубашка или штаны помогут.
Пошли вдоль болота.
44

— Смотри-ка, кажется, вода начинает спадать,—
заметил Виктор.
Так оно и было. Вода немного отодвинулась от
вчерашних берегов. В разных местах из нее показались новые
кучки травы.
— Это хорошо,— сказал Мирон,— но для рыбной
ловли меньше возможностей, потому что на месте воды
остается болото.
Так шли они целый час, отыскивая подходящее
место. Наконец добрались до небольшой затоки. Вода
клином врезалась в ложбинку между двумя пригорками.
Ложбинка оказалась с песчаным дном. Посреди нее
образовалось крошечное озерцо, соединявшееся с настоящим
озером узкой полоской воды.
— А в этом углу должна быть рыба,— сказал
Виктор.— Вода спокойная. Видишь, как светло и уютно здесь
под солнцем. А вон и рыбки мелькают!
И он начал стягивать с себя нижнюю рубашку.
— Завяжем воротник и рукава, вставим обруч — вот
и получится сачок не хуже рыбацкого,— говорил он, но
спустя несколько минут вскрикнул: — Ах, чтоб тебе
треснуть! Рваная! Снимай свою.
Мирон тоже снял рубашку. Завязать ее и вставить
обруч из лозы было делом пяти минут. И вот наши рыбаки
вошли в воду. На первых порах их постигло
разочарование: вода не выходила из рубашки и рыба при всем
желании не могла попасть в нее — вода не пускала.
— Выходит, что твоя, с дырой, годится больше,—
сказал Мирон.
— Нет, дырка большая, да и сразу порвется еще
больше. Вот беда! Давай так сделаем: развяжем рукава и
возьмемся за концы их одною рукою, а другой будем вести за
обруч.
— А когда рыба попытается удрать в рукава, мы ееч—
цап! — засмеялся Мирон.— Давай попробуем.
Начали ловить новым способом. Пошло легче, но
плохо было то, что приходилось наклоняться в воду по
самую шею, чтобы удержать рукава на нужной глубине.
Вдруг Мирон крикнул:
— Есть! Стой! Ах, вырвалась...
— У-у, неуклюжий! — рассердился Виктор.
— Да она маленькая,— оправдывался Мирон.
Но тут закричал и Виктор:
45

— Есть! Держи свой конец, чтобы не удрала! К
берегу тяни, к берегу! Поднимай! Большая... Ой, кусается!
Трудно было тянуть к берегу рубашку, словно бочку,
полную воды. Но когда вытащили, нашли в ней десяток
небольших рыбешек, а в руках у Виктора забилась
двухфунтовая щука!
— Вот это добыча! — радовались ребята.
Больше ни тому, ни другому в воду лезть не хотелось:
оба изрядно замерзли.
— Куда она денется, рыба,— говорил Виктор.— Мы
можем в любое время ловить ее здесь, как в собственном
пруду.
Но Мирон с грустью покачал головой.
— Может, завтра уже этого пруда не будет. Спадет
вода — и конец.
— Жаль,— растерянно сказал Виктор и уставился на
воду. Но тут же радостно воскликнул: — Ничего! Мы
можем перегородить вон в том узком месте. Пускай себе
вода уходит, а рыба все равно останется.
Тотчас приступили к делу. Втыкали в землю все, что
можно было воткнуть. Очень слабая получалась загородка,
зато друзья взяли количеством. Часа через два
двухметровая запруда уже отделяла затоку от озера или болота.
Будь здесь текучая вода, она в одно мгновение разрушила
бы сооружение, но, к счастью, этого нечего было опасаться.
— Вот рыба и в плену! — восторгался Виктор.— Пусть
себе гуляет, а мы будем брать сколько нужно и когда
нужно.
Такая возможность сильно приподняла дух друзей:
появилась некоторая уверенность в завтрашнем дне.
Вечером у костра Мирон рассуждал:
— Еще п пяти дней не прошло, а как у нас все
изменилось! И огонь имеем, и дом, и пищу, даже собственный
рыбный садок.
— Мне бы большее удовольствие доставила
собственная хлебопекарня,— ответил Виктор, обгладывая
выпачканную в золу костистую рыбку.
Как и всегда, после дневных забот разговор коснулся
дома. Какими далекими казались теперь все домашние
дела! Не верилось, что при нормальных условиях за один
день можно было бы вернуться домой. Пока не миновали
десять каникулярных дней, большой тревоги там не
будет. А когда эти дни пройдут?

VIII
Простое, но надежное оружие.—Знакомство с кабаном.—
Клюква.— Змея — тоже добыча.— Лесные жители.—
Царское животное.— Булава из ежика.— Вперед на
черепаху.— Пешеход из Африки.
— Что будем сегодня делать? — спросил на следующее
утро Виктор.
— Предлагаю пойти дальше в лес на разведку,—
ответил Мирон.— Мы ж еще ни разу не заходили вглубь.
— Надо бы какое-нибудь оружие захватить,— заметил
Виктор.
— Только не твой лук,— усмехнулся Мирон.— Лучше
сделаем хорошие дубины.
Нашли подходящие деревца, выломали, обожгли над
огнем. Оружие получилось хоть куда!
— С этим я и на волков готов идти! — сказал Виктор,
размахивая своей булавой.
— А что ты думаешь, с двумя такими штуками не
боязно,— согласился Мирон и так хватил по кусту, что от
него во все стороны полетели ветки.
Взйли с собой орехов, подложили в костер побольше
дров и пошли.
Середина леса оказалась холмистой. На вершинах
песчаных пригорков рос хвойный лес, в низинах —
невысокий ельник, олешник, березняк, заросли лозы. Иногда
встречались красивые лужайки с лиственными деревьями
по краям: дуб, граб, липа.
— Идем вон к тем дубам,— предложил Мирон.—
Может, найдем на земле прошлогодние желуди. Если будет
туго с едой, и они пригодятся.
— Да и вообще кофе неплохо попить,— ответил
Виктор.— Жаль только, сахара нет.
Подошли к дубам — и увидели, что тут уже успел кто-
то похозяйничать. Земля была перекопана, на ней
виднелось множество следов, а желудя — ни одного. Следы
казались совсем свежими.
— Кто бы это мог быть? — задумчиво сказал Мирон.
— Дикие свиньи! — уверенно ответил Виктор,
разглядывая следы.
— Не знаю, радоваться нам или жалеть, что нашлись
такие соседи,— пожал плечами Мирон.
Виктор почему-то помахал своею дубиной.
— Хорошо бы кабанины попробовать, да, говорят,
47

зверь этот очень опасный. Как разозлится, даже
настоящее оружие не всегда поможет.
В эту минуту в стороне, за кустами, что-то затрещало.
Хлопцы вздрогнули и крепче сжали свои дубины. Из-за
кустов показался кабан. Казалось, весь он состоял из
одной страшной головы. Ни зада, ни коротких ног не было
видно,— одна бурая голова со щетинистым загривком,
стоячими ушами, огромными клыками и маленькими
свирепыми глазками.
— Не шевелись! — прошептал Виктор.
Вепрь остановился, задрал лыч, понюхал воздух,
глухо хрюкнул и направился назад в кусты.
— Ну п страшилище! — прошептал Мирон.— Его не
то что дубиной, а пушкой не возьмешь. Ну их к бесу,
таких соседей.
— Обидно все же! — пожалел Виктор.— Такой
случай, а ты стой да гляди, как дурак.
Пошли дальше. В густом ельнике услышали почти
рядом громкое хлопанье крыльев: казалось, какая-то
большая птица запуталась в ветвях и не может вырваться.
Глянули в ту сторону и действительно увидели большую
черную птицу, неуклюже летевшую среди елок. Летела
она так низко, что, казалось, ее легко схватить руками.
— Лови! — рванулся Мирон.
Но Виктор не пошевелился.
— Бесполезно. Глухарь всегда так летает в ельнике, но
еще никому не удавалось его поймать.
— В таком случае иди сюда,— крикнул Мирон,— я
покажу тебе что-то другое.
Когда Виктор вслед за Мироном выбрался на
небольшую болотистую полянку, Мирон уже набивал рот
пригоршнями клюквы.
— Попробуй, какая вкусная, сладкая после зимы,—
сказал он.— Жаль только, что лесные жители уже
основательно полакомились ею: осталось не очень много.
С большим удовольствием друзья подкрепились
ягодами, да и с собой набрали полную шапку.
— Ничего, жить можно,— сказал Виктор.— Но
должен признаться, что все время чувствую себя голодным,
даже во рту и в желудке как-то противно. Кусок бы
хлеба или какого-нибудь варева — совсем другое дело.
— Сначала сырому зайцу был рад, а теперь обед ему
подавай,— рассмеялся Мирон.— В нашем положении нуж-
48

но рассуждать иначе: хоть какая еда, лишь бы силы
поддержать. И главное, чтобы пища была разнообразной.
Вот почему и клюква очень полезна. Это, брат, ягода, а в
ней есть железо, углеводы, витамины.
С полной шапкой ягод им не захотелось идти дальше в
лес. Сделали круг и направились к дому. В одном месте
увидели большую змею. Она лежала, свернувшись, на
пеньке и грелась на солнце. Голову змея подняла вверх
и лениво пошевеливала ею.
Виктор бросился к змее и убил ее одним ударом.
— Ну и гадина! — сказал он и потрогал змею ногою.—
Пожалуй, с метр будет, не меньше.
Они тронулись было дальше, но скоро Мирон
остановился.
— Слушай,— сказал он,— в нашем положении жалко
бросать добычу, какая бы она ни была. Нельзя ли как-
нибудь использовать и эту?
— А что ты из нее сделаешь? — удивился Виктор.
— Пока не знаю. Но в нашем убогом хозяйстве все
может пригодиться. Снимем с нее кожу.
— Может, чучело сделаем для нашего техникума?
Экземпляр отличный,— согласился Виктор.
Неприятное было дело, но скоро кожу сняли. На
земле остался голый, противный сверток, а кожу-кишку
Виктор закинул себе на плечо.
Тихо шли они по лесу, внимательно оглядываясь
вокруг. За недолгое время их жизни на острове природа
совсем преобразилась. Листья на деревьях погустели,
трава поднялась. Казалось, и птиц стало больше, громче
раздавались их голоса. Вот тинькает лиловогрудая сойка, вот
заливается черный дрозд, свистит желтая иволга,
барабанит по стволу дерева дятел. Зашевелились разные
козявки, а в тени слышится неприятный звон комаров. Кое-
где перепрыгивают с ветки на ветку белки.
— Эх, если б еще орехов найти! — сказал Мирон.
— Держи карман...— улыбнулся Виктор.— Не на
каждом шагу такое случается, брат ты мой. Даже если б
нашли еще дупло, вовсе не значит, что в нем обязательно
будут орехи: могла и белка съесть их за зиму.
Тут на дереве мелькнуло какое-то новое животное,
немного похожее на белку, только тоньше и длиннее ее.
Цвет шкуры был рыжий с белыми пятнами.
Мирон мельком глянул на него п спросил:
49

— А это не белка?
— Тсс! — шепнул Виктор и придержал товарища
рукой.— Это горностай!
— Неужели он такой жалкий?
— Зимою он белый, а сейчас меняет зимний наряд на
летний. Самое главное отличие его — конец хвоста,
который всегда бывает черным.
Горностай тем временем исчез.
Мирон пренебрежительно пожал плечами:
— А я думал — горностай невесть что. Раньше никто,
кроме царей, не смел носить горностаевые мантии.
— Пожалуй, если бы цари присвоили себе
исключительное право на лапти, то и лапти (^читались бы самой
роскошной и модной вещью,— усмехнулся Виктор.
Потом они наткнулись на ежика. Почуяв опасность,
зверек сразу свернулся клубком. Ребята подошли и
начали обсуждать, что с ним делать.
— Если б мы могли сейчас же отправиться домой, в
город, взяли бы с собой, а так зачем он нам? Есть-то его,
пожалуй, нельзя,— с сожалением сказал Виктор.
— А надо бы и его как-либо использовать,—
задумался Мирон.— Могут, например, пригодиться иглы.
— А знаешь что? — спохватился Виктор.— Если взять
его шкуру и обернуть ею конец дубины, получится такая
булава, что с нею хоть на медведя иди!
— Вот видишь!
— Но ведь жалко убивать его! — вздохнул Виктор.
Однако пришлось убить. К клюкве и змеиной коже
прибавился еж. С этой добычей друзья и вернулись домой.
Было еще рано. Времени для разных хозяйственных
дел оставалось достаточно. Пообедали рыбой, орехами и
клюквой.
Змеиную кожу повесили сушиться, а из шкуры ежа
начали делать булаву. Ну и помучились, пока сняли
шкуру своим «ножом»! Все четыре руки были изранены до
крови. Зато булава вышла на славу! Только Мирон
высказал сомнение:
— Против человека, пожалуй, лучше и не надо. А что
ты сделаешь со зверем? Для него эти иглы — пустяки.
— Все же лучше, чем голая дубина,— любовался
Виктор.
Теперь, когда непосредственная угроза голода
миновала, они сильнее ощутили отсутствие одной мелочи — по-
50

судины или какого-либо черепка для воды. Все время
приходилось пить из пригоршней. А когда озеро отступило,
стало еще хуже: до чистой воды невозможно было
добраться по вязкому болоту и приходилось пить грязную,
пахнущую тиной. Зачерпнешь ее пригоршнями раз, другой — и
со дна поднимается муть.
— Такой пустяк, а как мешает жить! — сердился
Виктор.— Пойдем искать глину, может слепим подходящую
посудину.
— Пойдем за рыбой, по дороге поищем,— согласился
Мирон.— До захода солнца еще часов пять, успеем.
Но не так-то легко оказалось найти глину. То песок,
то болото, а глины — ни следа. Все дальше и дальше
заворачивали друзья в сторону. Возле одного болотца
издали заметили, что на берегу его кто-то шевелится. Хлопцы
приостановились, потом начали тихонько подкрадываться.
Но чем больше приближались, тем больше росло их
удивление: этот «кто-то» не был похож ни на зверя, ни на
птицу. Что-то круглое вертится на месте, встает на дыбы.
— Черепаха! — прошептал Виктор.
Друзья остановились и начали наблюдать за нею.
Черепаха была величиною с шапку. Она смешно и
неуклюже возилась, пытаясь хвостом выкопать в земле ямку, и
так была занята этим делом, что ничего не замечала
вокруг. Хлопцы смогли подползти совсем близко.
— Что она делает? — прошептал Мирон.
— Ямку копает, чтобы положить в нее яйца,—
ответил Виктор.
— Не подождать ли, пока положит? Говорят,
черепашьи яйца очень вкусные.
— Может, они действительно вкусные,— сказал
Виктор,— но и черепаха не дура: она умеет делать так, чтобы
лакомки, вроде тебя, не ели ее яиц.
— Это как же?
— Очень просто: положив яйца, она смачивает их чем-
то очень неприятным.
— Не может быть! Кто тебе говорил?
— В-книжке читал.
— Тогда вперед! На черепаху! — крикнул Мирон.
Хлопцы вскочили и мигом схватили беспомощное
животное. Бедная черепаха спряталась в панцырь.
— Как до нее добраться? — раздумывал Виктор.
— Придется как-нибудь заколоть через дырку.
51

Скрепя сердце выполнили друзья эту неприятную
задачу.
— Я думаю, нам нет нужды идти дальше,— сказал
Мирон.— У нас есть теперь и ужин, и посуда.
Вернулись домой. Насилу вытащили черепаху из
панциря. Пришлось щепками отделять ее спину от роговой
крышки. Возились долго, зато ужин получился
прекрасный.
Хороша была и посудина. Только немного мешал
нижний панцирь. Однако Мирон нашел, что это даже
лучше.
—- Набирать воду и пить почти не мешает, а зато у
нас будет миска с крышкой.
— А нельзя ли в ней греть воду? — спросил Виктор.—
Уж очень хочется чаю попить.
— Пожалуй, нельзя, ведь она роговая и должна
гореть. Постой! — спохватился Мирон.— Мы же можем
иметь чай, даже сладкий!
— Откуда?
— А березовый сок!
— И как это нам раньше в голову не пришло! —
хлопнул себя по лбу Виктор.— Из бересты ведь можно было
сделать посудину для воды.
— Таков уж закон человеческого развития,— важно
сказал Мирон:— Вначале все внимание обращается на
самое главное, на необходимейшие нужды, и только потом
человек может думать о другом.
Солнце склонялось к западу.
— Пойдем, поставим на ночь черепаху, чтобы завтра
был чай,— сказал Мирон.
Пошли, проковыряли в березе дыру. Но как подставить
посудину, если она с крышкой?
Мирон всунул в дырку веточку, второй конец ее
опустил в панцирь.
— Хоть и медленно будет, и пропадет часть сока,
однако к утру на чай наберется,— сказал он.
Над головой их кто-то тпхонько пролетел и сел на
соседнюю березу.
— Что это такое? — удивился Мирон.— Не птица, не
летучая мышь, не белка. Кажется, шерсть какого-то
сизого цвета. Ну, специалист, объясни.
Животное неуклюже копошилось в развилке березы.
Виктор присмотрелся.
52

— Это летяга, или летучая белка,— сказал он
наконец.— Хотя, как видишь, она сильно отличается от
обычной белки. Днем она всегда сидит в своем гнезде.
— Сколько тут разного зверья, о котором даже и
слышать не приходилось,— пожал плечами Мирон.
— Если б этот дикий уголок не был пристанищем для
зверей,— сказал Виктор,— тогда и нам не пришлось бы
тут сидеть.
— Почему?
— Очень просто. Если тут много зверей, значит редко
бывают люди, значит добраться сюда трудно, а
выбраться, как ты знаешь, еще труднее.
«Крэк-крэк»,— послышался вдруг голос дергача.
— И он тут! — удивился Мирон.— До сих пор я
слышал его только во ржи.
— Это, наверно, путешественник,— авторитетно
сказал Виктор.— Видно, только что пришел из Африки.
— Как это «пришел»? — удивился Мирон.
— Да вот так пешком и притопал.
— Из Африки?
-Да.
Мирон весело захохотал.
— Ты не хохочи, я говорю серьезно. Сам читал. Они
плохо летают и не любят лететь. Потому и
предпочитают идти и лишь тогда поднимаются в воздух, когда на
дороге встретится вода или другое какое препятствие.
Мирону пришлось поверить, но долго еще он смеялся
над этим удивительным пешеходом.
— Все бы ничего,— сказал Мирон, когда они улеглись
в своем шалаше,— да вот накрыться нечем. А по ночам
еще холодновато.
— Зато это вынуждает вставать и поддерживать
огонь,— ответил Мирон.— А иначе он когда-нибудь может
и потухнуть.
IX
Сладкий паи. — Лекции Мирона. — Важная госпожа. —
Хищник на рыбалке.— Арена битвы.— И змея
понадобилась.— Бойцы в плену.
Утром пошли за «чаем». Черепашина была полная,
даже через верх перелилось. С каким удовольствием
выпили свежего сладкого соку!
53

— Сразу, кажется, почувствовал себя крепче,—
отметил Виктор.
— Так и должно быть,— сказал Мирон.— В соке есть
сахар, а он полезнее мяса. Его как раз и не хватало
нашему организму. Сахар поддерживает нервную систему
и особенно полезен при умственной работе.
— О, это кстати! — повернулся Виктор на одной
ноге.— Я уже чувствую себя более умным и готов сейчас
же начать культработу среди здешних жителей — зайцев,
ежей, черепах.
— Послушаешь твою трескотню, так не скажешь, что
ты стал умнее,— съязвил Мирон, но Виктор не обиделся.
Поставили черепашину на прежнее место п
направились к* рыбному садку. Дорога была знакомая, шла она
главным образом вдоль берега, зверей тут друзья не
ожидали и поэтому могли больше внимания обращать на
некоторые интересные растения, встречавшиеся по пути.
Настала очередь Мирона продемонстрировать свои
знания.
Уже шагов через сто Виктор заинтересовался
высоким деревом с сероватой гладкой корой и сизыми иглами.
— Что это такое? — спросил он.— Кажись, не сосна и
не ель.
— Кедр,— ответил Мирон.— Видишь, иглы более
сжатые, а снизу две синевато-белые полоски. Шишки похожи
на еловые, но более тупые.
— Так он же растет в Сибири! — удивился Виктор.
— Как видишь, есть и у нас. Сибирский и меньшего
роста, и иглы и шишки у него наполовину меньше, чем
у нашего.
Мирон был доволен, что так удачно блеснул своими
познаниями, но вскоре он оказался в затруднительном
положении. Друзья наткнулись на небольшое дерево, с куст
сирени величиной, с какими-то странными листьями: то
ли хвойные иглы, то ли обычные узенькие листочки. Две
половинки листа образовывали как бы желобок, а возле
листовой пазухи прилепились шероховатые шарики.
— А это какое дерево, хвойное или лиственное? —
спросил Виктор, уверенный, что Мирон знает.
Мирон начал рассматривать дерево, но не мог
припомнит!» названия.
— Это, это...— бормотал он.
— Эх ты, спец! — насмешливо сказал Виктор.
54

— Тис! — выпалил Мирон.— Знаю! Южное растение,
но относится к хвойным. Листья ядовитые. Само дерево
очень крепкое. Вот из чего нам следовало сделать лук! Не
знаю, как здесь, а в других местах это дерево живет до
двух тысяч лет.
— Ого! — удивился Виктор.— И всегда такое
маленькое?
— В иных местах достигает порядочных размеров, но
особенно большим не растет. У нас оно встречается очень
редко; бывает еще в Беловежской пуще. А дальше на
восток нету...
— Молодец! Выдержал экзамен! — хлопнул Виктор
друга по спине.
Некоторое время спустя обратили внимание еще на
одно хвойное дерево с маленькими зелеными иглами,
росшими отдельными метелками.
— Гляди,— остановился Виктор,— кажется, будто
иглы совсем молодые, только-только начинают расти.
— Так и есть. Это — лиственница. Она на зиму
сбрасывает свои иглы.
— Какая она щупленькая!
— Лиственница любит горную, каменистую почву.
Но в некоторых местах и у нас хорошо растет. Часто здесь
ее разводят искусственно.
Потом Мирон остановился возле травы с зубчатыми
сложными листьями.
На верхушке стебля зонтиками собрались пучки,
готовые распуститься в цветы.
— Советую запомнить это растение,— со смехом
сказал Мирон.— Тебе оно может понадобиться.
— Почему — мне?
— А вот, когда начнешь слишком горячиться, сделаем
отвар из его корней, чтобы успокоить нервы. Это —
валериана.
— Гляди, брат, как бы тебе не понадобилось, а я
обойдусь,— ответил Виктор.
— Если^б собрать побольше, можно было бы
использовать. В аптеках охотно принимают. Да и вообще теперь у
нас везде покупают лекарственные растения.
— В таком случае давай начнем собирать!
— Сначала посмотрим, что тут можно найти.
И Мирон более внимательно начал рассматривать все
вокруг. Однако не на каждом же шагу растут такие тра-
55

вы. К тому же было еще рано, не все растения
распустились как следует, далеко не все начинали цвести.
Поэтому особенно бросилось в глаза скопление не то
травы, не то кустов с большими красивыми золотисто-
желтыми цветамп на склоне холма, под охраной деревьев.
Подойдя ближе, друзья увидели, что некоторые стебли
достигают двухметровой высоты. Листья продолговатые,
толстые, словно смазанные жиром. От цветов шел
крепкий запах. Казалось, будто растение это здесь —
случайный гость.
— Интересная штука! — произнес Виктор и тронул
рукою сначала лист, потом цветок.— Словно фикусы или
рододендроны, что иногда растут в комнатах, в горшках. Да
и запах такой, что можно одуреть.
Мирон смотрел на растение с каким-то волнением.
— Да,— сказал он наконец,— это азалия, или, как
говорят в народе, «божье деревцо». Читал я о ней и даже
удивлялся, почему ее так уважают. Наш профессор
Адамов специально ездил в какой-то уголок Белоруссии,
чтобы исследовать азалию. Описал подробно: и какие соседи
растут рядом с ней, и какой камушек под ней находится,
и каким клином она разместилась, и план составил, и
сфотографировал, и даже срисовал, а в конце концов возбудил
ходатайство, чтобы оградить и охранять ее.
— Ай-яй-яй! — воскликнул Виктор.— Не пугай ты
меня, а то я не знаю, как держаться перед этой важной
особой. Хоть и красивые цветы, но такое внимание к ним
чрезмерно.
— Объясняется это тем, что она — редкий гость из
теплых стран, а вот у нас растет, как видишь, даже просто
в грунте.
— Ну и пусть себе растет. Для чего же с ней так
носиться? Или, быть может, она приносит какую-нибудь
особенную пользу?
— Говорят, что очень помогает от коросты. Вот тебе
и польза.
— Вода и мыло помогают больше.
— Кроме того, в ней есть какой-то наркотический
материал. Если поесть меда, собранного пчелами с этих
цветов, можно оглохнуть и ошалеть.
— Так вот почему она «божье» деревцо! За что же
тогда ее уважать? — возмутился Виктор.— За это нужно
уничтожать, а не уважать!
56

— Не бойся, она у нас встречается очень редко.
Обычно растет в Крыму, на побережье Черного моря да в
Южной Европе и никому там не мешает. Ее даже специально
разводят в садах: азалия начинает цвести раньше других
декоративных растений, зацветает даже раньше, чем
распускаются листья. Говорят, что ее лет полтораста назад
завезли в Европу из Китая.
— Ишь ты, какая цаца! — засмеялся Виктор.— Ну,
пускай себе растет на здоровье. Пойдем, а то и ты
ошалеешь.
Наконец они подошли к своему пруду. Вода в нем
заметно спала, в некоторых местах показалась земля.
Полоска воды возле загородки стала совсем узкой. Но в
разных местах оставались еще ямы с более глубокой водой.
Ребята заметили, как в одной из таких ям шмыгнуло что-
то темное. Не успели приглядеться, как возле берега
показалась блестящая темно-бурая круглая голова с белым
пятном на носу. В зубах она держала рыбу.
— Выдра! — крикнул Виктор, и голова тотчас
скрылась под водой.— Ах, поганая! Она всю нашу рыбу
сожрет! Тем более, что чаще всего она выгрызает только
спину, а остальное бросает.
— Будем тогда ловить ее вместе с рыбой,— предложил
Мирон.
— Нет, брат, не такая она глупая. Ее только
капканом можно поймать, да и то надо ставить капкан возле
норы. А нора имеет два выхбда: один наверх, другой под
воду. Как-то четыре человека по очереди стерегли выдру
шесть недель, да так и не поймали. Во всяком случае,
надо хотя бы прогнать ее отсюда.
Хлопцы разделись и подготовили свою «сеть».
— А не укусит она? — спросил Мирон.
— Если загнать в угол, может броситься на
человека, а так не отважится.
Когда хлопцы подошли к середине пруда, то увидели,
как на берегу, среди травы, скользнуло длинное, на
коротеньких ножках, тело выдры. Спина у нее была темно-
бурая, грудка белесая.
— Эх, добро убегает! — с сожалением сказал Виктор.—
Одна шкура чего стоит. Рублей тысячу можно
получить!
— Ого! А есть ее можно? — спросил Мирон.
— Можно. Мясо даже хорошим считается.
57

— В таком случае давай поищем ее нору.
— Норы, пожалуй, тут нет. Она роет ее возле воды.
А ведь эта вода случайная, временная.
— Жаль,— вздохнул Мирон.— Давай тогда ловить
свою собственную рыбу.
«Собственной» рыбы наловили легко, вдобавок
вытащили несколько комков какого-то киселя с черными
крупинками.
— Эта жабья икра только рубашку испачкает,—
сказал Мирон, с гадливостью отгребая кисель.
По дороге домой они заглянули в лес — поискать еще
клюквы — ив одном уголке, среди густого ельника,
нашли уютную площадку, посреди которой виднелось
множество свежих перьев.
— Погибла от хищника какая-то птица,— сказал
Мирон.
Виктор оглядел полянку, перебрал перья — то черные,
то черные с белым, то пестрые,— и, наконец, сказал:
— Нет, здесь никто не погиб. На этом месте тетерева
собираются токовать, играют и бьются. Эти перья —
следы их схваток. Если б охотники нашли такую поляну, они
сразу бы устроили тут засаду.
— А может и нам устроить?
— Ну что ты можешь сделать голыми руками?
Тетерев осторожен. Охотники с вечера строят шалаши и
терпеливо ждут всю ночь. У них ружья. А что мы будем
делать? Руками косача не возьмешь.
— Если наверняка известно, что они на этом месте
будут прыгать и биться, можно петли разбросать.
— Это — иное дело. Стоит подумать!
Всю дорогу они прикидывали, из чего бы сделать
петли. И ничего не могли придумать, кроме того, что
придется пожертвовать кожаной курткой Виктора. Но и тут
была опасность, что жертва может оказаться напрасной.
Для таких петель нужен если не конский волос, то хотя
бы тонкий и крепкий шпагат. Тонкие веревочки из
старых прелых ниток будут слишком слабыми, а полоски
кожи и вовсе не годятся. Так и пришли домой, ничего не
придумав.
Тут Мирон заметил змеиную кожу, сушившуюся на
ветке, остановился и крикнул:
— Вот что нам поможет! Разрежем ее на тоненькие
полоски, и они будут не хуже волосяных.
58

— Верно! — подхватил Виктор.— Теперь я вижу, что
все на свете может обернуться на пользу человеку.
Быстро приготовили обед, а после него сразу же
принялись за змеиную кожу. И тут же опустили руки... Ну
как порежешь ее без ножа, да еще на тоненькие
ленточки?
Виктор едва не заплакал.
— Экая беда! Все идет хорошо, из любого положения
можно найти выход, все можно обернуть в свою пользу,
и на каждом шагу одна помеха — нож! Какой дурак
держит нож в мешке? Знал бы, сам положил бы его себе в
карман. Ты виноват в наших мучениях!
— Чего заскулил? — огрызнулся Мирон.— Я сам
всегда держу нож в кармане. Но разве не обычное дело,
отрезав хлеб, положить вместе с ним и нож? Если б я знал,
что из-за тебя перевернемся, я тоже прибрал бы его.
Поздно теперь говорить об этом — не поможет. Наберемся-ка
лучше терпения и будем ковырять, чем придется.
Времени хватает.
И начали «ковырять». И пряжкой, и щепочками, и
костями рыб, и острой пуговицей. Виктор додумался
раскалить пряжку в огне и ею отделять от змеиной кожи
тонкие полоски. Все вместе, а больше всего терпение, начало
давать результаты. Это придало друзьям бодрости,
уверенности и еще раз терпеливости. Сначала они разрезали
кожу вдоль пополам, после этого каждый стал трудиться
над своим куском.
Шесть часов корпели они над змеиной кожей, но все-
таки добились своего.
— Самые лучшие силки в мире! — любовался Виктор
своей работой.
Сейчас же и понесли их на место. Хотелось поглядеть,
как пойдет ловля, но рассудили, что нет нужды маяться
всю ночь.
— Помочь делу мы ничем не сможем,— сказал
Виктор,— а только испугаем тетеревов. Нужно будет завтра
встать пораньше.
Разложили силки среди поляны, закрепили концы,
вернулись назад и легли спать.
Виктор проснулся за полночь и с нетерпением ждал
рассвета, сидя возле костра. Едва забрезжило на востоке,
как он разбудил товарища, и оба тихонько направились
в лес.
59

Еще издали послышался в той стороне гомон, хлопанье
крыльев, характерное болботание, словно там собралась
большая толпа. Потом отчетливее раздалось: «чуфф-фы,
чушш!», и по этому крику можнв было догадаться, что
там происходит жаркая битва.
Хлопцы ползли, едва дыша, чувствуя, как отчаянно
бьются сердца.
Подползли. Поглядели. На поляне дралось несколько
пар тетеревов, да так, что только перья летели во все
стороны. Особенно выделялся старый токовик, черный, с
белыми полосами на крыльях. Вокруг, на ветках деревьев,
сидели серенькие тетерки и наблюдали за соревнованием,
происходившим ради них.
Они криками подбадривали бойцов, а те изо всех сил
старались показать себя перед красавицами.
Все это друзья заметили с первого взгляда, а когда
присмотрелись повнимательнее, увидели, что у двух
тетеревов ноги уже запутались в силках и они почти не
обороняются от своих врагов. Вот зацепился старый токовик,
тревожно закричал, дернулся и — вырвался из петли.
— Бежим, чтобы и те не вырвались! — шепнул
Виктор.
Хлопанье крыльев оглушило хлопцев. Испуганные
птицы мигом исчезли. А в руках у друзей остались два
добрых тетерева, килограмма по два каждый.
X
Хозяйство.— Старые знакомые.— Волк.— Охотились на
лису, а убили...— Увеличение стада.
Теперь добычи должно было хватить дня на четыре.
Но снова беда: как ее сохранить, чтобы не испортилась?
— Давай делать погреб,— не то в шутку, не то
серьезно предложил Виктор.
— Главное не в погребе, а в соли,— ответил Мирон.
— Тогда давай сушить на солнце и коптпть мясо, как
это делают другие в таких случаях.
— Неплохо бы, но как его разрезать на топкие куски?
— Ну, в таком случае построим клетку и до лоры до
времени посадим туда одного тетерева,— сыпал Виктор
предложениями.
— А, это уже другое дело! — подхватил Мирон.
60

И действительно: тетерева живые, значит, лучше
всего и сохранить их такими.
— Пока у нас есть рыба, мы можем откармливать их,—
сказал Мирон,— а для этого соорудим маленький хлевок.
— Даже не очень маленький, ведь у нас может
завестись еще какая-нибудь живность, например, дикий
поросенок или заяц...
— Корова, овца! — насмешливо подхватил Мирон.
Как бы там ни было, а помещение приходилось
строить. Лучше всего приделать его к своему шалашу. Тут
еще росли кусты, пригодные для «сруба». Форма строения
зависела не от строителей, а от порядка, в каком росли
кусты. В сравнении с домом постройка «хлева» оказалась
легким делом. Через час помещение было готово.
Всего труднее было решить вопрос о дверях. Как без
ножа сделать, чтобы дверь легко открывалась и
закрывалась?
— Нечего тут мудрить! — сказал наконец Мирон.—
Посадим тетеревов и заплетем сверху. Когда
понадобится, можно опять расплести.
— А что ты будешь делать с большими животными? —
серьезно спросил Виктор.
Мирон взглянул на него, не зная, шутит товарищ или
нет.
— Тогда построим хлев из бревен, на завесах, с
замком,— ответил он.
— Чем же кормить тетеревов?
— Почками, молодыми листьями.
Таким образом в их хозяйстве завелась птица.
Самым больным вопросом после ножа оставалась
посуда для варкп пищи. Сколько дней уже они не ели
ничего горячего, кроме рыбы и мяса.
— Все же придется искать глину! — твердо сказал
Виктор.— Стыдно не найти до сих пор такого добра!
— Не говори о ней с таким пренебрежением,— сказал
Мирон.— Мы привыкли так смотреть на глину только
потому, чте-у нас ее много и мы не используем ее как
следует. Из нее можно развить производство кирпича,
черепицы, подземных труб. Пусть вместо деревянных домов
везде будут каменные; пусть вместо соломенных и даже
ржавых железных крыш будут черепичные; пускай везде
будут проложены трубы для воды, канализации, осушки
болот — и ты увидишь, что такое глина.
61

Ребята взяли на плечи дубины и пошли. У Виктора
даже руки зачесались, когда он сжал свою «ежовую
булаву».
— Эх, если б встретить какого-нибудь настоящего
врага! — сказал он.
— Не очень храбрись,— охладил его Мирон.— Не
думай, что твои колючки опасны для всех.
Ближние места были им уже знакомы, поэтому друзья
направились глубже в лес. После мрачного бора, почти
одинакового во все времена года, они вышли в широкую,
залитую солнцем зеленую ложбину. Трава тут уже
выросла настолько, что хоть коси ее. Береза, ольха, орешник,
рябина шумели листвой, как летом. То там, то тут над
ними возвышались дубы, липы, одинокие сосны с
разросшимися вершинами. Казалось, и солнце здесь греет сильнее,
чем на берегу.
Ребята не думали любоваться природой, но красота
весеннего леса невольно заставила их остановиться и
посмотреть вокруг. Вдруг ребята услышали, как в кустах
кто-то поперхнулся и закашлялся.
— Человек?
Они бросились в ту сторону и выгнали... легкую
красивую козулю.
— Неужели это она кашляла? — огорченно спросил
Мирон.
— А кто же? — уныло ответил Виктор, словно он был
виноват в этой ошибке.
На некоторое время настроение друзей было
испорчено...
Долго бродили они по лесу, заглядывали в каждый
уголок, вспугивали своих соседей. Снова видели кабана
и опять постарались спрятаться от него, хотя Виктор и
готов был вступить в бой.
— Вообще я считаю,— рассуждал он,— что зря
рассказывают и пишут о разных лесных ужасах. Возьми ты
хоть этого кабана: свинья как свинья, ничего жуткого в
нем нет, сам боится нас.
— Ты же знаешь, что даже лев и тигр уклоняются от
встречи с людьми, однако никто не скажет, что они
безопасны,— доказывал Мирон.
Тут из лесу выбежало и остановилось, задрав голову,
новое животное.
— Никак собака? — обрадовался Мирон.
62

— Волк! — крикнул Виктор и схватился за булаву.
Волк клацнул зубами и мгновенно исчез.
— Вот с этим мы могли бы справиться и своими
дубинами,— сказал Виктор.— Жаль, что он не напал на нас.
Они нападают только тогда, когда их много.
Наконец друзья набрели на обрыв, где из-под песка
виднелась глина. Накопали ее и пошли назад.
По дороге заинтересовались какой-то норой.
— Наверно, лисья,— заметил Мирон.
— Пожалуй,— согласился Виктор, приглядываясь к
норе и следам вокруг нее.— Только не великовата ли для
лисьей? Поищем поблизости другие выходы.
И действительно, в разных местах нашли еще три
выхода.
— Вернемся сюда и попробуем выкурить ее дымом,—
предложил Виктор.— Один станет возле того вон выхода,
стеречь, другой будет выкуривать через соседний, а
остальные завалим.
— Идет! — согласился Мирон.
Отнесли глину и тотчас вернулись с огнем.
Около нижней, широкой дыры подготовили костер, для
лисы оставили самый далекий выход, а остальные
засыпали, завалили хворостом.
— Подожди,— сказал Виктор,— надо поискать, могут
оказаться еще выходы. Тогда весь труд будет напрасным.
После долгих старательных поисков действительно
нашли еще один выход.
— Ну, теперь можно начинать,— сказал Виктор.— Ты
раскладывай огонь, а я пойду стеречь.
Мирон разгреб нору пошире, поглубже, так, чтобы огонь
был под верхним пластом земли. Когда сушняк
разгорелся, Мирон начал подбрасывать сырые прошлогодние
листья, трухлявые ветки. Густой дым расползался вокруг
норы, но, казалось, совсем не проникал в нее.
— Что делать? — крикнул Мирон Виктору.— Дым не
идет в середину!
— Ничего! — отозвался тот.— Часть все равно
попадает туда. А ты не стой, раздувай костер.
Мирон принялся дуть. Дело пошло легче: и лучше
горело, и дым втягивало в нору.
Виктор стоял у другого выхода и напряженно ждал.
На лису он пожалел своей булавы и взял дубину
приятеля. Долго тянулось время. Все чудилось, будто что-то
63

шевелится в глубине норы, но — никто не показывался.
Друзьям начало казаться, что стоят они тут
давным-давно. Мирон нетерпеливо поглядывал в сторону Виктора.
Тот все стоял с поднятой дубиной, точно окаменевший.
Руки его затекли.
Наконец действительно зашевелилось...
Виктор чуть было не выпустил дубину из рук, когда
вместо лисьей головы увидел совсем неожиданную
морду: длинную, белую, с двумя черными полосками.
Сунулась морда раз-другой и тотчас назад. Но вот из
норы появился дымок... Бедное животное вынуждено
было выбраться наружу. Правда, оно не видело врага, так
как Виктор стоял сзади, но все же чувствовало беду.
Виктор уже догадался, что это за зверь, и успокоился:
неуклюжее животное не успеет удрать в лес, как лиса!
Наконец животное шагнуло вперед, показалась
спина с сероватой грубой шерстью.
Виктор опустил дубину раз... другой... Жалобно
хрюкнуло животное свиным голосом.
— Готово! — крикнул Виктор.
Мирон мигом подбежал к нему.
— Что это? — выпучил он глаза.
— Барсук! — торжественно ответил Виктор.— Но
погоди! Еще что-то шевелится в норе!
Из норы выползли двое барсучат: они тоже одурели от
дыма. Оба были такие маленькие, потешные, что хлопцам
и в голову не пришло их убивать. Забрали живьем.
— Вот тебе и еще животные для хозяйства! — сказал
Мирон.
— Я же говорил, что надо будет построить хороший
хлев.
— А есть их можно?
— Никто не запрещает, но обычно их не едят.
— А шкура ценная?
— Не очень. За взрослого рублей пять получить
можно.
— В таком случае и возиться с ними нет смысла,—
поморщился Мирон.
— Но они забавные и быстро привыкают. Кроме того,
жир барсука очень помогает от простуды и идет на
смазку сапог, особенно охотничьих.
Старый барсук был около полуметра длиной и весил
килограммов тридцать. Трудно было тащить его, еще труд-
64

3 Зак. 537

нее снять шкуру теми инструментами, которыми
располагали наши друзья. Но Мирон решил, что шкура очень
пригодится в их «избе», и настоял, чтобы сейчас же
попытаться ободрать барсука. Дело оказалось сложным. Два
часа промучились друзья, а сняли не 1пкуру, а какие-то
лохмотья.
Захватили добычу и, усталые, отправились домой.
Барсучата вырывались, даже кусались.
— А можно их садить вместе с тетеревами? —
спросил Виктор.
— Для тетеревов сделаем насесты, а барсуки будут на
земле,— решил Мирон.
— А эти барсуки довольно интересный народ,—
рассказывал по дороге Виктор.— Они очень похожи на
медведей, только меньше и принадлежат к породе куниц.
Совершенно безвредны: питаются корнями, ягодами,
червями. За добычей выходят ночью. Зимою спят в своей норе,
как медведи. Очень чистоплотны. Этим иногда пользуются
лисы: заберутся, когда нет хозяев, в хату и напакостят
там. Вернется барсук, почует вонь и уходит от своей
норы. А лисе только этого и нужно: готовый дом!
В лагере разместили животных, как договорились,
поужинали и улеглись спать с чувством хозяйского
удовлетворения. В сравнении с первыми днями дела их обстояли
куда лучше.
— Для полного удобства не хватает только ножа,
чугуна, хлеба и соли,— сказал Мирон.
— И махорки,— добавил Виктор.
— Ты еще не забыл об этой гадостп?
— Иногда и забываю, да нет-нет, а потянет закурить.
По ничего, терпеть можно. Наверно, потом буду рад, что
так получилось.
XI
Барсуки подвели.— Не святые горшки лепят (а
умелые) .— Новые средства жпзнп.
На другое утро, едва проснувшись, хлопцы сразу же
сунулись в хлев, поглядеть свою «скотину».
Заглянул Виктор в щель — ничего не увидел.
— Что-то не видать,— пробормотал он.
66

Раздвинули ветки пошире, посмотрели во все углы —
пет никого!
Взглянули друг на друга — и руками развели.
— Куда же они подевались? Хлев-то ведь целехонек!
Мирон почесал затылок. Осмотрели всю постройку и
заметили возле самой земли довольно большую дыру.
— Работа барсуков! — крикнул Мирон.— А за ними и
тетерева удрали. Как же это мы не подумали? Даже ты,
спец по зоологии, не предусмотрел.
Виктор стоял, опустив голову, и чувствовал себя
виноватым.
— Верно,— сказал он,— если они роют для себя норы,
значит, могли, даже должны были, и тут прорыть х<?д на
волю. Но в таком деле никаких специальных знаний не
требуется: ты и сам мог бы догадаться об этом, а вот...
— Я говорил, что незачем было возиться с ними,—
сердито перебил Мирон.— Никакой пользы от них нет.
Держать их для потехи в нашем положении глупо. А теперь
из-за них и тетерева удрали. Вот тебе и животноводство!
— И все же об этом ты и сам не думал,—
оправдывался Виктор.— Сказал бы раньше, и все было бы иначе.
Нечего на другого валить. Сам помогал мне. В следующий
раз будем умнее.
— Жди теперь следующего раза!
Поахали, попеняли друг друга, по помочь делу ничем
не могли. А поскольку рыбы пока хватало, то и большой
беды не было. Вскоре начали даже шутить.
— В другой раз для каждой пары животных будем
строить специальные, приспособленные помещения,—
утешал Виктор.— Пока же давай лепить горшки.
— А ты знаешь, как их лепят? — спросил Мирон с
сомнением.
— Кто из нас когда-то не лепил? — беззаботно
ответил Виктор.— Не зря говорят: не святые горшки лепят.
— Тут не лепить, а крутить надо,— хмуро сказал
Мирон.
— Давай крутить, все равно,— так же легко
согласился Виктор.— Ты, видно, отлично знаешь это дело?
— Почему я? — удивился Мирон.
— Ты же сам недавно воспевал глину, поэму в прозе
декламировал.
— Поэма — поэмой,— пожал плечами Мирон,— а как
делают горшки, я не видал. Не приходилось. Дело это счи-
3* U7

тается таким ооычным, что и в голову не приходило
заинтересоваться им. Может, ты видел?
— И мне не случалось,— с комичной миной ответил
Виктор.— Тоже не интересовался этой примитивной
промышленностью. Все дикари умеют это делать. Я даже где-
то читал, что египтяне четыре тысячи лет назад
выдумали какое-то приспособление для такого производства. Но,
я думаю, сделать простой горшок можно и без
приспособлений.
— Посмотрим,— уныло согласился Мирон.
Как он жалел, что раньше не заинтересовался этим!
И ему приходилось читать, он имел даже некоторые
теоретические познания, но как взяться за дело — не знал.
Пустив в ход черепашину для воды, намочили глину.
Размесили и начали лепить, как это делают маленькие
дети. Крошечные, неуклюжие мисочки еще кое-как
получались, но друзьям не это было нужно, а горшок
вместимостью хотя бы в литр воды. Такую посудину приходилось
лепить из кусков, и сразу было видно, что в слепленных
местах она очень ненадежна.
Старались ребята так, что даже пот капал. Множество
раз наново комкали свои «горшки».
— Вот тебе и «не святые горшки лепят»! — сердился
Виктор.— Выходит наоборот: как раз святым следует быть
в этом деле.
— Или дикарем,— добавил Мирон.
Наконец каждый слепил по «горшочку», но когда
взглянули на них, даже носы повесили.
— Они сразу расползутся, когда начнут сохнуть. А их
еще нужно обжигать, иначе не будут держать воду. Вот
тебе и примитивное производство! — сказал Виктор.
— Нет, видно, не обойтись без гончарного, круга! —
решительно сказал Мирон.
— Ишь чего захотел: колесо, машину!
— Какую-нибудь крутелку обязательно надо
придумать. Тогда плотнее слипнутся частицы глины. Сейчас
я поищу что-нибудь.
Через несколько минут Мирон принес довольно
толстый круглый кусок дерева, оскоблил и осмолил его.
— Теперь,— сказал он,— поставим эту штуку торчком.
Ты будешь вертеть ее, а я сверху положу комок глины. Во
всяком случае, должно получиться что-то не хуже этих
черепков.
68

Подошли поближе к воде, приспособились. Было бы
ничего, но чурбак шатался от движений Виктора.
Пришлось приладить вилку, чтобы закрепить «машину».
Наконец, после долгой возни, что-то получилось.
Правда, это «что-то» не очень напоминало горшок.
— Что он неуклюжий — не беда,— сказал «мастер»
Мирон.
— Стенки уж очень толсты, это скверно:
потрескаются. Давай еще попробуем.
И вот в муках на свет родились два кое-каких горшка.
С удовлетворением рассматривали ребята свои изделия,
и они начинали казаться им не столь уж плохими.
Однако радость сразу уменьшилась, как только оба подумали,
что до конца еще очень далеко.
— Сушить их нужно несколько дней,— сказал
Мирон.— Следует начинать с темного, влажного места. А
потом обжигать несколько дней, тоже начиная с легкого
огня, даже дыма. Да и то неизвестно, не потрескаются
ли: ведь глина не подготовлена, не обработана как
следует.
— Э-э! — протянул Виктор.— В таком случае и не
дождемся. Пожалуй, к тому времени мы уже дома будем.
Вода и так почти спала.
— Я не пожалею, если не дождемся. А если
пригодятся, мы сами будем рады, что сделали их. Рыбы на сегодня
хватит, пойдем поищем к ней еще чего-нибудь.
Как всегда, направились в лес. Вскоре нашли
несколько маленьких грибов.
— Смотри, какие красивые сыроежки! — обрадовался
Виктор, сорвал и сразу съел корень.
— Вкусные, сладкие! — причмокнул он.— Не зря их
зовут сыроежками.
Через несколько шагов наткнулись на лисички,
— Теплая погода, начинают грибы лезть,— довольно
сказал Мирон.— Будем иметь подкрепление вместо
тетеревов.
Пересекли лес наискосок и вышли к тому месту, где в
первый день видели клин, выдававшийся в озеро. Теперь
с этой стороны озера уже не было.
— Смотри-ка, сухо! — крикнул Виктор и бросился
вперед. Побежал за ним и Мирон. Но скоро ребята
убедились, что дальше опять лежит трясина, в которую нечего
и соваться.
69

— Все же теперь можно надеяться на выход,—
утешали себя друзья.— Завтра пойдем искать его.
Тут Мирон обратил внимание на молодой аир.
— А вот и еще пища! — сказал он, вырвал растение,
очистил белый конец возле корня и начал есть.
— Правильно! Знаю! Не раз ел! — согласился Виктор
и присоединился к другу.
— Вот, кажется, ешь и то, и другое,— рассуждали
хлопцы по дороге назад,— а все время чувствуется голод,
чего-то не хватает.
Под вечер начался дождь, обложной, долгий. Все
время пришлось сидеть в будке. Хоть и старательно была она
построена, но кое-где протекала.
— Обязательно сожгу ее, когда будем уходить
домой! — сердился Виктор.
Снова стало тоскливо и грустно. Снова немилым
сделалось все вокруг. Одно только утешало хлопцев: завтра
они окончательно выберутся из этого дикого угла. Ведь
вода уже спала.
XII
Снова неудачная попытка. — Неожиданная встреча. —
Ежик помог.— Последняя рыба.— Новая попытка,—
Недолгая радость,— В западне.— Последние усилия. — На
краю гибели.
Спали плохо. Все время охраняли огонь, грелись,
сушились. Дождь перестал на рассвете, и ребята сразу же
начали готовиться в дорогу.
Они крепко надеялись, что теперь наконец выберутся
с острова. Не может быть, чтобы нигде не нашлось отсюда
выхода! Пусть даже придется ползти так, как тогда они
ползли по грязи до острова. Что угодно,— лишь бы
вырваться!
Перед отходом Мирон бросил в костер все запасенные
дрова.
— Пусть горит. А вдруг придется вернуться?
Идти было невесело: земля мокрая, с деревьев капает
после ночного дождя. Заденет передипй какую-либо ветку
плечом — задний кричит, что его облило. Обувь промокла
сразу, а после постепенно промокла и одежда.
70

Пошли той же дорогой, что и первый раз,— вдоль
берега. Но самочувствие было даже худшим, чем тогда.
Тогда сразу было видно, что впереди вода, значит, и соваться
нечего. А теперь то и дело приходилось лезть в болото,
пробовать, нельзя ли пройти,— и тут же поворачивать
назад.
Озера не было видно: перед ним распростерлось
большое болото, покрытое редким кустарником и отдельными
деревьями. Лишь иногда, с пригорка, увидишь — блеснет
среди зелени вода и снова спрячется.
Друзья обошли только половину острова, а устали
больше, чем в прошлый раз за весь путь. Да и голод начинал
мучить. Сначала их поддерживала надежда найти выход,
но скоро и она исчезла. Даже Мирон не выдержал:
— Так можно пробродить здесь всю жизнь,—
сказал он.
— Теперь только я почувствовал, каким приятным,
красивым, уютным был наш уголок, шалаш, костер! —
признался Виктор.— Идем назад!
— Идем! — согласился Мирон.— Все равно сегодня
не успеем обойти весь остров. Завтра начнем с этого
места.
Вернулись в лагерь уже под вечер. Жар в костре
сохранился, но в запасе не было ни сухого топлива, ни еды.
Ребята так утомились, что не хотели шевелиться. Надо
было собирать хворост, идти за рыбой, однако друзья
решили, что лучше поголодать, но хорошенько отдохнуть.
Ведь и прошлую ночь они не спали.
Наскоро собрали хворосту, подсушились, выпили
«чаю» и тотчас свалились как убитые.
Проснулись на рассвете, проспав часов одиннадцать.
Зато снова чувствовали себя бодрыми и веселыми.
«Идем за рыбой!» — была их первая мысль.
Вскинули на плечи дубины и бегом помчались к
пруду: впереди Виктор, за ним длинноногий Мирон. Бежали
к знакомому месту, по знакомой дороге и поэтому даже
не смотрели по сторонам. Вот и кусты на берегу пруди;
Виктор уже обогнул их.
В то же мгновение произошло что-то такое, чего
Мирон никак не мог понять.
Послышался крик, рев, стук, и навстречу Мирону
выскочил бледный, безоружный Виктор.
— Удирай! — успел он крикнуть и полетел, как стре-
71

ла. Мироп и сам не заметил, как уже мчался следом за
ним.
Ветер свистел в ушах, ветки хлестали по лицам, а
хлопцы все мчались и мчались. Оглянулся Мирон, ничего
не заметил, но не отставал от друга. Лишь возле костра
Виктор остановился, но все еще с опаркой поглядывал
назад.
— Что... такое? — запыхавшись, спросил Мирон.
— Медведь! — коротко ответил Виктор.
Как ни всматривались друзья, никого не было видно.
— Может, тебе показалось? — насмешливо спросил
Мирон.
— Ничего себе «показалось», когда я сам хватил его
дубиной по голове,— ответил Виктор и, пригнувшись,
начал красться в том направлении, откуда только что бежал
как ошпаренный. Он приглядывался и так и этак.
Последовал за ним и Мирон. Шагов на пятьдесят продвинулись
они таким образом, но ничего не увидали. Тогда только
Виктор успокоился.
— Я был уверен, что медведь за нами гонится,—
сказал он с облегчением.
— Да расскажи ты толком, в чем дело? —
нетерпеливо крикнул Мирон.
— Понимаешь, едва пробежал я мимо кустов, как
сразу попал в лапы к медведю. Пруд высох, осталось болото.
Гляжу, а там, в луже, просто бело от рыбы. Вот медведь
ц подкреплялся ею. Видно, он потому и не почуял нас,
что был занят этой работой. Я с разгона прямо налетел
на него. Он мигом выпрямился, встал на задние лапы и
повернулся ко мне. Я успел стукнуть его булавой по
морде, он заревел и схватился лапами за глаза. Булава
вывалилась из рук, а я — ходу.
— Вот как? А я думал, ты шутишь.
— Нечего сказать — шутки! Попасть медведю в лапы
с одним только колом.
— А знаешь что? — засмеялся Мирон.— Это же ежик
нас выручил. Колючки повредили медведю глаз, вот и не
смог он погнаться за нами.
— Я же тебе говорил: подавай на мою булаву всех
зверей, даже слонов и крокодилов! — сказал Виктор и
стал в позу победителя — руки в боки.
— Ой, не хвались, герой! — погрозил пальцем
Мирон.— Вспомни-ка, как ты улепетывал от мишки.
72

— Я-то ничего, а вот ты драпал, даже не зная, в чем
дело.— И оба весело захохотали.
Через полчаса пошли назад. Чем больше
приближались к пруду, тем напряженнее становились оба. Четыре
глаза следили за каждым движением, четыре уха не
пропускали ни одного шороха. В любую секунду друзья
готовы были дать стрекача.
Таким образом подкрались они до самого берега и
увидели болотце с небольшими лужицами, мертвую,
полуживую и живую рыбу, следы медведя и рядом с ними
булаву. Никаких признаков, что сам медведь находится
поблизости, не заметили.
Подняв дубину, увидали на ней глубокие следы зубов.
— Видно, со злости набросился на дубину, — сказал
Виктор.— Раз за нами не погнался, наверно, остался без
глаза.
— Нажили мы теперь соседа-врага,— сказал Мпрон.
— Ничего! Он сам будет бояться нас. Можем не
опасаться. Да и вообще медведь не нападает на человека, а
тем более на двух.
Набрали друзья рыбы, сколько могли унести, и
отправились домой.
— Последняя рыба,— грустно сказал Мирон.— Если
не выберемся в ближайшие день-два, туго нам придется.
— А мы позавтракаем и пойдем,— ответил Виктор.
Он теперь больше всего любовался своей булавой.
— Историческое оружие! Даже со следами
медвежьих зубов. Отдам ее в музей.
Дома не только отлично позавтракали, но и запасли
рыбы на дорогу. Часть зажарили, а часть подкоптили в
дыму и повесили сушиться.
Оставалось более часа до полудня, когда друзья
тронулись в путь.
Вскоре дошли туда, где остановились вчера, и снова
начали обход. Повторялись те же мучения: то
продвигались вперед, в болото, то возвращались обратно. Вот
наконец и то место, где в первый раз далеко продвинулись
в болото.
— Последняя надежда... — сказал Мирон.
Энергично и уверенно двинулись ребята вперед. Вот
как раз здесь они вынуждены были повернуть назад.
Дальше, где раньше была вода, теперь осталось только
болото.
73

— Смелей! Смелей! — подбадривали они друг друга.
Цеплялись за деревца, перепрыгивали с кочки на
кочку, временами проваливались в трясину по пояс и тут же
помогали один другому выбраться из нее.
Так они продвигались все дальше и дальше и наконец
выбрались на сухое место.
Вздох облегчения вырвался из груди, словно они из
духоты вышли на свежий воздух.
— Вылезли из этого проклятого болота! Скорее в
какую-нибудь деревню. Хлеба, хлеба поесть бы!
Друзья повернули налево, на юг, и зашагали как
можно быстрее. Лес казался таким же, как и на их острове,
местность была повыше, и это радовало хлопцев. Но,
пройдя километра два, они снова очутились перед болотом.
— Неужели то самое? — с ужасом сказал Виктор.
— Едва ли,— усомнился Мирон,— здесь и повыше, и
суше.
Двинулись было дальше, но скоро пришлось
вернуться. Прошли с полкилометра, сделали еще попытку — и
опять такая же трясина.
Сердца у ребят сжались. Неужели начнется то же
самое? Стиснув зубы, бросались они из стороны в сторону,
но всякий раз приходилось отступать. Забыли об
усталости, о голоде, напрягали последние силы, спешили, но
неуклонно вынуждены были сворачивать все вправо да
вправо, пока уже в сумерках не оказались на том самом
месте, где впервые выбрались из болота.
Виктор бросился на землю, прижался к ней лицом.
Мирон стоял, опустив голову, и каким-то невидящим
взглядом смотрел в одну точку.
— Выхода нет! В западне! — прошептал он.
— Видно, придется погибать здесь,— простонал
Виктор.
Темнело. Вечер был теплый, тихий. Нежные звуки
природы ласкали ухо.
Но наши друзья ничего этого не чувствовали, не
замечали. Прежде всего, очень хотелось отдохнуть. Оба
истратили последние силы в борьбе за освобождение. Они
хотели бы пролежать тут всю ночь, чтобы завтра снова
попытать счастья. Но...
— Слушай, Виктор! — глухо сказал Мирон.— Мы
должны немедленно вернуться назад, иначе останемся без
огня.
74

Виктор приподнялся, провел рукою по лбу,
встряхнулся и вскочил на ноги.
— Да,— сказал он.— Надо бороться.
И они молча пошли опять в болото, ночью...
Не будем описывать эту жуткую дорогу. Скажем
только, что вернулись они в лагерь будто постаревшими на
несколько лет. Каждый из них видел смерть. По шею
проваливались в трясину. Провели в болоте часа четыре и
спаслись только потому, что из последних сил помогали
ДРУГ Другу.
Добрались до стоянки почти в беспамятстве. Едва
раздули последние угольки, разожгли большой огонь и тут
же уснули возле него. Не залезли даже в свою будку.
Это была их десятая ночь на острове...
XIII
Вынужденное ожидание.— На пастбище.— Жаба-птица.—
Домашнее настроение.— Человек!
Сначала их грел и сушил костер, потом солнце. Во сне
они поворачивались к теплу то одним, то другим боком,
пока не высохли вместе со всей своей грязью. Спали очень
долго, восстанавливая силы, истраченные на болоте.
Первым проснулся Мирон и сразу бросился к огню.
Когда костер опять запылал, Мирон сел на землю,
обхватил руками свои худые колени и задумался...
Некоторое время спустя встал Виктор, поглядел на
Мирона с таким выражением, будто не ожидал его
увидеть, и начал чесаться так, что пыль пошла от него, как
дым от костра.
Мирон, не обращая внимания на товарища, сказал как
бы самому себе:
— Сегодня начались занятия. Сегодня наши родители
совсем уже встревожились. Сегодня начнут нас везде
искать, но только не здесь.
— Нельзя ли какой-нибудь сигнал подать? — сказал
Виктор.
— Кому ты подашь его через несколько километров
болот и лесов? — ответил Мирон.— Я думаю, стоит
переселиться па тот остров, где мы были вчера. Все ближе к
людям.
75

— Почем ты знаешь, что ближе? Может, совсем
наоборот. А тут на берегу...
— На каком берегу? — перебил Мирон.— Разве ты не
видишь, что озера тут уже нет? Вон куда оно
отодвинулось. И оттуда, наверно, никто к нам не придет.
— А мы никого не будем ждать; мы сами пойдем,
как подсохнет.
— Может, в июне и подсохнет, но как дожить до той
поры? — хмуро сказал Виктор.
— До сих пор было хуже, и то прожили, а там пойдут
грибы, ягоды.
— Подохнешь от такой еды. Гляди, какими мы уже
стали,— и Виктор с грустью посмотрел на свои
исхудавшие руки.— Ты, брат, совсем на Дон-Кихота похож.
Мирон внимательно посмотрел на товарища и только
теперь заметил, как он изменился за эти дни: не только
щеки, по и нос, и рот, и даже глаза казались не теми.
— А ты на Санчо Пансу совсем не похож,— сказал
он, улыбнувшись.— Давай в таком случае позавтракаем.
Есть печеная рыба да сушеной хватит дня на два — на
три. Есть еще аир, березовый сок.
— А там опять заведем домашних животных,— уже
весело подхватил Виктор.
После завтрака настроение друзей улучшилось.
— Идем на охоту! — решил Виктор.— Да и помыться
надо где-нибудь. А переселяться на тот остров подождем:
пусть подсохнет.
Взяли дубины и неторопливо направились в лес.
Теперь, когда выяснилось, что им так или иначе придется
провести здесь еще несколько дней, хлопцы успокоились.
Они могли снова уделить всю свою энергию и внимание
«овладению» островом.
В одном углу, под елью, нашли несколько последних
клюквин, в другом месте пощипали молодого щавеля, а в
орешнике обнаружили немного прошлогодних орехов.
Когда увидели липу, Мирон остановился и сказал:
— Мы же забыли об этой пище. Молоденькие листья
липы не хуже салата.
Попробовал Виктор и остался очень доволеп.
— Даже вкуснее аира и щавеля! Э-э, жить можно!
А летом, пожалуй, еще больше всякого добра будет.
Вдруг он остановился и удивленно уставился на ветку
дерева. Посмотрел туда Мирон и еще больше удивился:
76

по ветке, высоко над землей, словно птица, прыгала
лягушка. Ярко-зеленая, с белым животом и двумя черными
с желтым полосками на боках, она легко и ловко
перепрыгивала с ветки на ветку, чуть не у самой вершины
дерева.
— Как она забралась туда? — удивленно спросил
Мирон.
— Она и живет на дереве, как птица,— ответил
Виктор.— Вообще таких лягушек много на свете. Есть в
южной и средней Европе и в том числе, как видишь,
встречаются у нас, в Белоруссии. Питаются они, как и птицы,
разными жучками, козявками, а икру откладывают в воде.
— Так вот почему люди говорят, что иногда лягушки
рождаются в орехах! А я считал это сказкой,— сказал
Мирон.— Оказывается, сколько же интересного в
природе, такого, о чем мы и представления не имеем!
— Если совсем туго придется, можно будет и лягушек
попробовать. Не этих, а тех, что на земле. Думаю, во вред
не пойдет.
— Надо будет — попробуем и лягушек,— со смешной
покорностью проговорил Мирон.
Больше ничего съедобного на этот раз не нашли.
— Хорошо, что хоть немного попаслись,— говорили
хлопцы по дороге домой.
Солнце уже садилось, когда они вернулись на свою
стоянку. Подбросили дров в костер, и огонь затрещал с
веселой злостью. После вчерашних мучений их «дом»
казался таким уютным, родным, будто они здесь и родились.
— Нечего тянуть, завтра пойду мыться,— недовольно
ворчал Мирон.— А ты — как хочешь.
— Завтра и я пойду,— со смехом ответил Виктор.—
Но вот что: одной черепашины для «чая» мало, нужно
еще посудину сделать, из бересты.
— Хорошее дело,— согласился Мирон.
Виктор пошел к березе.
И вдруг закричал так, что эхо покатилось по всему
лесу:
— Мирон!!! Смотри! Что это такое?!
Мирон подскочил, будто его кто толкнул в бок.
Подбежал к Виктору и увидел, что тот поднимает с земли...
окурок.
— Что это такое? — повторил Виктор.
— Окурок,— спокойно ответил Мирон.
77

— Как он сюда попал?!
Тут и Мирон понял, что дело серьезное.
— Покажи,— сказал он вдруг задрожавшим голосом.
Окурок был сухой, свежий...
Друзья глядели друг на друга, как очумелые.
— Может, это ты бросил? — шепотом спросил
Виктор.
— Иди ты к бесу! — рассердился: Мирон.— Скорее ты
сам.
— Нет, не я. Значит...
— ...тут недавно был человек,— закончил Мирон.—
Был, наверное, вчера, ведь в предыдущую ночь шел
дождь, а окурок как будто только что брошен...
— А мне кажется, что он был сегодня,— уверенно
ответил Виктор.— Я ведь сегодня уже проходил здесь и,
конечно, заметил бы такую необычную штуку.
— Видно, он приходил сюда, когда нас не было, и
подумал, что мы давно ушли. А вдруг он здесь, недалеко?
— Эй! Люди-и! Сюда-а-а! — заголосили хлопцы что
было мочи.
Прислушались — никто не откликается.
Снова начали кричать, снова прислушались. Потом
побежали вперед, как шальные, бросались во все стороны
и кричали до тех нор, пока не охрипли. Но все
напрасно...
— Нету! Ушел...— опустил голову Виктор.— А он
знает дорогу.
— Хорошо хоть и то, что сюда можно пройти,—
сказал Мирон.— А если можно пройти, значит, можно и
выйти.
— Но как найти тропинку?
— Не знаю. Зато мы можем быть уверены, что она
есть.
Долго обсуждали они это происшествие, даже уснуть
не могли. Очень жалели, что человек не нашел их. И все
же надежда выбраться с острова не покидала друзей.
А когда наконец уснули, Виктор вдруг вскочил и
толкнул Мирона в бок.
— Чего ты? — недовольно буркнул тот.
— Слушай! — тревожным шепотом начал Виктор.—
А что, если... если он нарочно не захотел встретиться
с нами!
— Еще что придумал! Спи! Завтра увидим!..
78

— Нет, ты только подумай: будка, костер, черепашина
с березовым соком, разные домашние вещи, а главное —
барсучья шкура в шалаше... Разве можно подумать, что
тут никого нету? А?
— Почему же нет? — ответил Мирон, но уже не так
уверенно.— Ведь когда мы уйдем, то оставим и костер, и
будку.
— А черепаху? А барсучью шкуру?
— Ну, он мог на это не обратить внимания.
— Но ведь он, кажется, стоял и курил тут.
Доводы Виктора поколебали и Мирона. Но как ни
старались друзья, а объяснить непонятный факт не могли.
Кто мог прятаться от них? Зачем?..
Так и уснули в тревожном неведении.
XIV
Напрасные усилия.— Колония бобров.— Еще одна
неудачная попытка.— Окурок ворона на хвосте принесла.—
Сонный заяц.
Едва взошло солнце, как хлопцы были уже на ногах.
Поспешно собравшись, они отправились в дорогу. Когда
подошли к болоту, чтобы переправиться на другой остров,
Мирон остановился и сказал:
— Почему мы уверены, что человек приходил с того
острова? Он же мог пробраться и прямо на наш.
Виктор и сам удивился, откуда взялась у них эта
уверенность. С какой стати человек без всякой нужды и
видимой пользы полез бы через болото, где они едва не
погибли?
— Все равно нужно обследовать оба острова,—
наконец сказал он.— Вот и начнем с того: мы меньше знаем
его.
Они внимательно присматривались к болоту,— не
видно ли следов незнакомого человека. Но среди своих
собственных следов чужих не заметили.
— Может, он в другом месте перебрался?
Прошли в одну, в другую сторону, но ничего не па-
шлп. Болото там было еще непроходимее, шире.
Как не хотелось им снова лезть в опротивевшую
трясину! Правда, идти днем было легче, чем ночью. Кроме
80

того, ребята заметили, что за последние сутки болото
немного подсохло.
— Видно, паводок еще не совсем окончился,— сказал
Мирон.— Вода все понижается. Это хорошо.
Перебрались на другую сторону и пошли в обход, как
и раньше.
Опять начался тяжелый труд. Опять в отчаянии
делали они попытку за попыткой и каждый раз вынуждены
были отходить назад. Обошли весь остров, но выхода не
было.
— Значит, человек приходил не на этот остров, а на
наш,— решили оба.
В одном месте среди деревьев и лозняка друзья
заметили воду — небольшое озерцо. Они и раньше видели его,
но посчитали, что сюда незачем соваться, и прошлп
мимо.
Теперь же это место заинтересовало их. Когда
продрались сквозь густой лозняк, увидели ручеек с холодной
ключевой водой, очевидно, вытекавший из болота в озеро.
Чуть подальше ручеек был перегорожен как бы плотиной,
перед которой вода задерживалась и образовывала
озерцо, замеченное нашими путешественниками с берега.
Трудно было угадать, природная ли это плотина, или она
сделана людскими руками. Правда, два сломанных
дерева с сучьями и кучи хворосту лежали так, будто их не
касалась рука человека. Но, с другой стороны, трудно
было поверить, что все это навалилось само собой. Перед
плотиной из воды высовывались три стожка, точно копны
сена. Опять-таки не верилось, что стожки эти оказались
тут случайно.
Вдруг около плотины плюхнулись в воду два-три
небольших животных, похожих на выдру, которую хлопцы
видели раньше.
— Бобры! — крикнул Виктор.
Это так заинтересовало друзей, что они забыли и о
голоде, и об усталости, и о таинственном человеке, и о своем
положении. Столько раз они слышали и читали об этих
редких, ценных и интересных животных, сохранившихся
в речках лесных районов РСФСР и БССР. II вот теперь
видят их своими глазами, да еще в первобытных,
природных условиях.
— Так вот как они живут! — сказал Мирон.— Надо
будет хорошенько приглядеться к ним.
81

— Обязательно,— согласился Виктор.— Ради этого
стоит специально остаться на один лишний день.
Но сегодня было уже поздно. Близился вечер, ребята
давно вышли из «дому», и следовало поторапливаться:
как бы не погас костер. Бросив еще один взгляд на
бобровый поселок, друзья отправились в свой лагерь.
Вся эта местность оказалась не такой уж болотистой.
Пробравшись через заросли кустарника, друзья вышли на
пригорок, а за ним невдалеке увидели свой пруд.
— Вот тебе и на! — воскликнул Виктор.— Ради чего
же мы мучились на болоте, когда тут есть такая хорошая
дорога!
На поверхности высохшего пруда виднелось
множество следов не только зверей, но и птиц.
— Видно, все полакомились нашей рыбой,— заметил
Мирон.
Так окончился этот день. Казалось, он был такой же
трудный, неудачный, безнадежный, как и прежние, но
друзья меньше беспокоились и тревожились, чем раньше:
новые впечатления отвлекли их от тяжелых переживаний.
А на следующее утро долго не могли решить, за что
взяться: искать ли дорогу, или идти смотреть бобров.
— Да пойми ты,— доказывал Мирон,— от дороги
зависит наша жизнь. Нельзя из-за любопытства рисковать
ею. Если найдем дорогу, всегда сможем спокойно
вернуться и заняться наблюдением. Я не говорю, что надо
обязательно идти домой. Найдем хотя бы след человеческого
жилья и оттуда вернемся.
Виктор настаивал на своем:
— Как можно идти дальше, когда рядом такая
интересная вещь? Вернемся ли — неизвестно. Может, жилье
километрах в двадцати отсюда. Захочешь ты в таком
случае возвращаться? Не думаю и за себя не ручаюсь.
Долго спорили друзья, наконец решили бросить
жребий. Мирону не повезло.
И вот они опять возле бобрового поселка. Сначала
внимательно осмотрели постройку. Одно из поваленных
деревьев было сантиметров сорока толщиной, другое чуть
поменьше, а вокруг виднелось множество более тонких
пыеи.
— Неужели все это они сами свалили? — удивился
Мирон.
— А кто же? Смотри, как подпилили.
82

Все пни были заострены, как колья. Так же заострены
и концы деревьев. Бобры начинали грызть вокруг
широкой полосой, потом все уже и уже, пока дерево не падало.
— Неужели они по своему желанию валят такое
дерево в нужную им сторону? — спрашивал Мирон.
— Пожалуй, так. Все деревья повалены только в
сторону реки.
Тут они заметили большое дерево, погрызенное так,
что, казалось, его можно свалить одним пальцем.
— Нет! — решительно сказал Виктор.— Сам погибну,
а подстерегу, как они будут валить это дерево!
И действительно, дело было настолько интересное, что
даже Мирон не хотел больше уходить отсюда.
Издали плотина казалась беспорядочно набросанной
кучей лесного ломья, а вблизи выяснилось, что внизу
ветки плотно переплетены и даже замазаны землей и вода
задерживается как следует.
Такими же оказались и бобровые хатки. От земли (в
воде) они поднимались не меньше, чем на рост человека.
Верхние пласты сучьев навалены как попало, но чем
глубже, тем лучше они были обработаны, переплетены и
обмазаны.
— Видишь, вон под водой чернеет дыра,— объяснял
Виктор.— Это вход. Таких входов несколько. А сами
бобры живут на втором этаже, над водой.
— Значит, теперь они сидят в этих стожках?
Интересно бы поймать одного, посмотреть поближе.
— Нет, брат! Это не легкое дело. На то у них и
несколько выходов.
— А можно их есть?
— Ты все со съедобной точки зрения
рассматриваешь! — засмеялся Виктор.— Не слыхал, чтобы бобров ели.
Не этим они ценны, а своим мехом, да еще какой-то
«бобровой струей». Говорят, вроде лекарства.
Внимательно рассматривая строения, они обошли весь
участок и на другой стороне, среди зарослей, нашли
четвертую хатку. Стояла она на коряге, и вода едва доходила
до ее фундамента. Нужно было ступить один шаг с берега,
чтобы очутиться на крыше хатки. Хлопцы так и сделали.
Они никак не ожидали, что строение окажется таким
прочным: хатка легко выдерживала двух человек.
Интересно было думать, что под ними сидят бобры. Виктор
высказал мысль, что хатка эта, наверное, покинута: на
83

нен старые ветки и сучья, в то время как на остальных
трех много свежих, недавно заготовленных.
— Они каждый год ремонтируют свои хатки,— сказал
он.— Может, теперь засядем, чтобы подкараулить их?
Нашли подходящее место, где было суше и кусты
погуще, спрятались и начали ждать. Прошло полчаса, час,
а бобры не показывались.
— Видно, напугались, услышав, как мы тут ходим,—
прошептал Впктор.— Вообще днем они не любят
выходить, а теперь тем более.
— В таком случае нет смысла и сидеть,— подхватил
Мирон.— Пойдем-ка по своим делам. А сюда вернемся
завтра, тихонько, чтобы не спугнуть их.
Мысль была правильная, и Виктор согласился. Пошли
дальше вокруг острова. На этот раз дело упрощалось тем,
что не надо было обследовать ни восточную сторону, от
озера, ни западную, от соседнего острова. Даже с северной
стороны оставалась только половина, так как другую,
друзья знали, тоже омывает озеро. Таким образом, нужно
было обследовать лишь южный берег.
Туда и пошли. Но как ни старались, как ни
метались — выхода найти не могли.
— Каким же образом тот человек пробрался? —
недоумевали хлопцы.
— А может, этот окурок иначе как-нибудь попал
сюда? — высказал предположение Мирон.
— Не ворона ли на хвосте принесла? — насмешливо
сказал Виктор.
— Зачем смеяться? — серьезно ответил Мирон.— Если
нет иного объяснения, можно предположить, что какая-
нибудь птица несла его в свое гнездо и потеряла. Это
предположение нисколько не хуже мысли, что какой-то
человек почему-то карабкался через болото, рисковал
жизнью, увидел наше жилье, постоял, покурил и
потащился назад.
Рассуждения Мирона тоже имели основания. Виктор
растерялся:
— Неужели придется всерьез согласиться, что окурок
ворона на хвосте принесла?
— Я этого не говорю, а только отмечаю, что такое
объяснение не хуже других. Так или иначе, а надо
готовиться к жизни тут примерно на несколько недель. Летом,
конечно, где-либо подсохнет так, что мы сможем пройти.
84

— Нужно лучше кладки делать. За это время можно
набросать сучьев и деревьев столько, что мы без труда
проползем по ним через болото.
— Что ж, мысль неплохая! — оживился Мирон.—
Начнем. Можем у бобров одолжить сваленные деревья: нам
самим не срубить.
План этот понравился обоим и значительно успокоил
друзей. Теперь они сами могли действовать, приближая
свое освобождение, а не сидеть и ждать, пока природа
сделает одолжение и подсушит болото. Одной мысли об
этом было достаточно, чтобы энергии у хлопцев
прибавилось вдвое. Виктор сразу же загорелся и начал мечтать:
— Если мы каждый день будем подбрасывать сучья, то
сделаем такую гать, что по ней хоть на подводе поезжай!
— Не очень увлекайся,— сказал Мирон.— Как только
станешь на эту гать, она провалится в трясину.
— А я стоять не буду,— храбрился Виктор.— Лишь
бы ногой дотронуться. Не поспеет сук податься под ней,
как я перепрыгну дальше.
— Что ж, там будет видно,— уклончиво согласился
Мирон.
Обсудив все детали, решили немедленно приняться за
работу. И вдруг Мирон покачал головой и сказал:
— Ну и наплели же мы с тобой глупостей!
— Каких?
— Если б кто-нибудь набросал нам сучьев сверху,
может, мы и смогли бы перебраться по ним. А когда мы
сами начнем ходить по гати то туда, то сюда, да еще с
тяжелой ношей за плечами, гать эта погрузится в болото
после первых же переходов.
— Ясно! — сказал Виктор.— Теперь буду
фантазировать только тогда, когда хорошенько обдумаю вопрос.
Они не торопясь направились к дому. Хоть мысли
обоих и были далеко от этих мест, но друзья по привычке
внимательно присматривались к каждому кусту, к
каждому уголку леса. И под одним кустом заметили что-то
светло-серое.
Пригляделись — заяц! Сидит себе и смотрит на них,
вытаращив глаза. Правда, ветерок дул как раз с его
стороны, так что он не мог их почуять. Но видеть-то должен
был!
— Верно, спит,— шепнул Виктор.— Попытаемся
подкрасться.
85

И они начали красться так тихо, что даже друг друга
не слышали. Только сердца стучали крепко-крепко. Шаг
за шагом приближались к добыче. Вот уже заяц виден
совсем ясно. Лежит на животе, подобрав под себя ноги,
уши насторожены, а сам смотрит прямо в глаза. Даже
какой-то страх охватил приятелей.
Чем ближе, тем больше волновались они. Вот сейчас
прыгнет — и нет его! Но заяц не шевелился...
Последние пять шагов дались ребятам с таким трудом,
что даже шатание по болоту (как друзья говорили
позднее) казалось им более легким. Волнение, надежда, страх,
что добыча вот-вот убежит, снова надежда, боязнь
вспугнуть косого — все это было необычайно трудными
переживаниями.
Вот Мирон взмахнул дубинкой — и заяц в руках
Виктора...
— Ох! — вырвалось у обоих, будто они испытали
огромное напряжение.
— Как же это могло получиться? — не верил своим
глазам Мирон.
— С ними это бывает. Моя бабушка рассказывала, что
однажды, собирая ягоды, она наткнулась на спящего
зайца. Но почему-то побоялась схватить его голыми руками
и начала отвязывать фартук. Заяц проснулся и убежал.
Велика была радость хлопцев, но когда пришлось
свежевать добычу, снопа пачались жалобы: ну что ты
сделаешь без ножа?
— Интересно! — заметил по этому поводу Мирон.—
Каждый раз мы жалуемся на это, когда надо радоваться,
когда есть добыча. А без нее и о жалобах забываем.
— А ты все мудришь и философию разводишь по
любому поводу,— огрызнулся Виктор.
XV
Бобровое хозяйство.— Неожиданная опасность.— Врагп-
избавители.— Гости хозяйничают. — Объедки с чужого
стола.— Серьезная ошибка.
Таким образом, выяснилось, что в ближайшие дни
нечего думать об освобождении. Некоторое время можно
было не вспоминать об этом, а запас мяса позволял пару
86

дней отдохнуть. Это использовал Виктор и предложил на
следующий день приступить к наблюдению за бобрами.
— Только, брат, запасись терпением! — предупредил
он.— Придется сидеть, не шевелясь, может быть,
несколько часов. Обещаешь?
— Согласен! — сказал Мирон. Бобры интересовали его
не меньше, чем товарища.
Подошли они так тихо, что даже не испугали бобра,
что-то мастерившего на своей хатке. Но едва хлопцы
начали устраиваться в укрытии, как бобр нырнул и исчез.
Скоро из воды снова высунулась тупая, круглая
голова. Через минутку — вторая, третья. Двое
приковыляли к начатому дереву и взялись за работу. Какие они
были смешные, неуклюжие! Широкий хвост — точно лопата,
и покрыт не шерстью, а чешуей. Пальцы задних ног
соединены перепонками, как у гусей. На передних —
перепонок нет, зато когти острые, а на большом пальце
даже двойные. Густая буроватая шерсть блестит на солнце.
Двое «дровосеков» стали по обе стороны дерева на
задние лапы, оперлись на хвосты и так взялись за работу,
что только щепки посыпались. Третий опять полез на
свою хатку, четвертый тащит с берега в воду деревцо
толщиной с человеческую руку. Тяжелый труд! Дернет
малость — и отдохнет. На помощь ему поспешил еще один.
С восхищением наблюдали друзья за этой картиной.
Тем временем дерево пошатнулось, послышался треск.
«Дровосеки» отскочили в сторону, остальные бобры
бросились в воду.
— Слушай! Они же могут пристукнуть нас! — в
испуге прошептал Мирон.
Виктор и сам этого боялся. Он внимательно следил,
в какую сторону будет падать дерево, но пока определить
не мог. Дерево потрескивало и шаталось. Бобры
подберутся к нему, погрызут — ив сторону. Подгрызли они
оттуда, где вода, или, вернее, плотина.
— Должно туда упасть,— прошептал Виктор.
Однако полной уверенности в этом не было. Друзья
рисковали. Лишь обостренное любопытство и
возбуждение удерживали их на месте.
Вот уже дерево клонится в сторону воды. Треснуло в
последний раз и со страшным шумом рухнуло на
плотину. От этого грохота даже «дровосеки» нырнули под
воду.
87

— Аи да молодцы! — с восторгом вскрикнул Мирон.—
Такие маленькие, а этакое дерево свалили!
— Тише! Посмотрим, что дальше будет! — остановил
его Виктор.
А дальше... дальше произошло что-то совсем
неожиданное...
В лесу послышались голоса, и среди деревьев
мелькнули... два человека!
— Люди! — радостно крикнул Виктор и хот&л было
вскочить.
Позднее Мирон никак не мог объяснить, что с ним
тогда произошло. Помнил только, что в его голове, словно
молния, мелькнуло слово «окурок», и он люто сжал зубы,
рванул Виктора за рукав и прошипел:
— Не шевелись! Подожди!
Виктор опустился на землю и замер. На их счастье,
треск падавшего дерева заглушил голос и движение
Виктора. Люди ничего не заметили, подошли и остановились
возде хатки, на которую вчера влезали ребята.
Один из незнакомцев был высокий, сильный, лет под
пятьдесят человек с черной стриженой бородой и густыми
черными усами, обвисшими, как у моржа. Под густыми
бровями глубоко сидели узкие глаза, придававшие ему
свирепый вид. На нем была короткая, серая, из грубого
сукна свитка и высокие охотничьи сапоги, в грязи до
колен. За плечами на ремне висело ружье.
Его товарищ, более молодой, имел «городской» вид.
Высокий, тонкий, бритый. На нем тоже высокие сапоги,
а вместо свитки — парусиновая накидка. Ружья у него
не было.
Бросалось в глаза, что оба сильно перепачканы в
грязи.
— Вот какое дерево свалили! — сказал молодой.
— Так они могли разрушить наш склад,— сказал
черный.— Вот наделали бы беды.
— А они тут были? — спросил первый.
— Кто их знает! Пока, как видишь, следов не
заметно.
— Как же все-таки решим этот вопрос? — обратился
молодой к спутнику.
— Сам не знаю,— задумался старший.— Может, дай
бог, они сами погибли.
— А если нет?

— Придется, значит, им помочь,— криво усмехнулся
черный.
«Неужели они о нас говорят? — подумали друзья.—
Но за что? Что мы им сделали?»
Они взглянули один на другого, боясь пошевелиться.
Дело было настолько непонятным и странным, что ребята
не хотели верить своим ушам и ждали, что сейчас все
выяснится.
— Поганая история,— говорил тем временем
младший.— Когда они выйдут отсюда, так обязательно всюду
раструбят об этом уголке. Полезут разные ученые,
возьмут под охрану этих бобров. Начнут писать в газетах. До
сих пор только лесник раз за зиму наведывался сюда, а
тогда каждый полезет. И нам придется расстаться с этим
надежным убежищем.
— Я же и говорю,— буркнул черный.
— Но, с другой стороны, они нам совсем не нужны.
— Чего там жалеть советское семя! — блеснул
глазами черный.— Ничего, кроме пользы, не будет, если
погибнут два большевистских выкормыша!
— II то верно,— вздохнул молодой.— Наше дело
важнее этих двух молокососов. А сколько нашего брата
гибнет от них? Пусть не суют свой нос, куда не нужно. Где
они теперь?
— Там, у озера.
— Значит, сделаем так: они, конечно, будут рады,
увидав нас. Мы возьмемся их вывести, а там столкнем в
трясину.
— Это удобно и с другой стороны: в случае чего
подумают, что они сами погибли в болоте,— добавил
черный.— Может, посмотрим теперь, все ли в порядке?
— Успеем. Сначала покончим с этим делом,— ответил
молодой.
Они обошли плотину и направились в ту сторону, где
находилась стоянка ребят.
Шаги и шорох давно уже стихли, а друзья все еще,
едва дыша, лежали в своей засаде.
— Слушай! — дрожащим шепотом сказал Виктор.—
Ущипни-ка меня: может, я сплю.
— Двое не могут видеть один и тот же сон,— ответил
Мирон.— К сожалению, это дикая правда. Что будем
делать? Удирать пли сидеть здесь?
Виктор подумал и сказал:

— Пожалуй, все равно: тут ли сидеть, или попасть к
ним на глаза.
— Искать нас они не будут,— заметил Мирон.
— Почему? — удивился Виктор.— Именно, будут
искать.
— Ты слышал, что они говорили? — рассудительно
сказал Мирон.— Мы же их встретим с радостью. Так оно
и было бы на самом деле. А если не встретим?
— Тогда они и будут нас искать.
— Так, да не так. Будут кричать, звать нас, даже
стрелять, чтобы мы сами пришли к ним. Не могут же они
подумать, что мы прячемся от них. Они же наши
«избавители»!
— Да,— улыбнулся Виктор.
— Ну, и если не отзовемся, они подумают, что мы
погибли. А шнырять, искать, как беглецов, они не станут,
это не разумно.
Такое рассуждение немного успокоило друзей. Им
следовало только, как говорят, сидеть да не рыпаться и
дождаться, пока враги покинут остров.
Вскоре действительно послышался выстрел.
— Зовут нас! — засмеялись хлопцы.
Вот и в другом месте послышался выстрел, за ним
донеслись крики. Они то приближались, то отдалялись:
видно, бандиты ходили по всему острову.
Наконец голоса начали приближаться, послышался
хруст валежника, и оба человека вышли к плотине.
— Наверно, они где-нибудь в этой части острова,—
сказал один из пих.
— Странно, что они не отзываются,— ответил
другой.— Не может быть, чтобы наши выстрелы и крики не
были слышны.
— Покричим еще. Если нет, значит нет.
— А они не могли как-нибудь выйти?
— Кроме того места, пройти негде даже в самое сухое
лето,— послышался голос черного.— Куда бы они ни
сунулись, везде гибель.
— А может, каким-либо образом узнали о нашей
дороге?
Черный дядька засмеялся.
— Ты сам уверен, что пройдешь?
— Не очень. В таком случае, быть может, нам не
стоит и волноваться?
90

— Дай бог.
И они на глазах у ребят опять принялись стрелять и
звать:
— О-о-го-го-о! Сюда!..
Хоть и не до смеха было нашим друзьям, но они не
могли не улыбнуться.
— Вот благодетели нашлись, чтоб они сами
потонули! — сказал Мирон, когда незнакомцы отошли.
— Этого мало,— зло сказал Виктор.— Хоть три года
буду следить, а отдам их под расстрел. Пойдем домой,
пускай они там блуждают.
— Ох,— простонал Мирон,— все тело онемело: часов
пять лежали неподвижно.
И они пошли к стоянке. Позади слышались крики и
выстрелы «благодетелей». Хотя друзья и не боялись, что
враги начнут их искать, но все время чувствовали себя в
опасности.
— Хуже всего, что огонь нельзя разводить,— говорил
Мирон.— Они вернутся, увидят, что костер кто-то
поправлял, и сразу догадаются, что мы тут. А огонь тем
временем может погаснуть.
— Подсунем толстые сучья под попел. Может, не
обратят внимания,— предложил Виктор.
— А если заметят? — обеспокоился Мирон.— От
этого может зависеть наша жизнь.
— Не опасно ли трогать наши запасы? — вспомнил
Виктор.— Тоже могут заметить.
— И это правда,— задумался Мирон.— Вот дурацкое
положение: смотреть на свою собственную еду, голодать —
и не сметь дотронуться до нее!
Все это могло показаться даже смешным, если бы не
было так опасно.
Не сиделось на месте. Все время посматривали в ту
сторону, откуда доносились крики и выстрелы. Наконец
Виктор не выдержал.
— Нет! Не могу! Идем, спрячемся поблизости.
Отошли в болото, в заросли, и там засели. Отсюда
была видна и стоянка, и дорога, по которой могли прийти
враги. А вот они и показались. Подошли к шалашу и
уселись возле костра.
— Чтобы окончательно увериться, надо подождать до
вечера,— сказал молодой.— Если они живы, то должны
прийти сюда ночевать.
91

— Но в таком случае мы сегодня не сможем
вернуться назад,— заметил черный.
— Ну п что ж? Переночуем тут. Вот и шалаш есть.
Даже барсучья шкура в нем. А вон п половина зайца, и рыба
висит. Заяц, видно, еще свежий. Значит, вчера они здесь
жили. Если погибли, так только сегодня.
Бандиты подбросили в огонь дров. Черный вынул из
мешка хлеб, сало, соль.
Увидели все это хлопцы, и у них даже слюнки
потекли.
— Может, попробуем зайца? — сказал молодой.
— Не стоит возиться...
— Ну, так я небольшой кусок себе испеку.
Подошел, взял зайца и сказал:
— Какой истерзанный... Видно, у них и ножа нет.
— А ведь как-то держались, чертовы дети! — буркнул
черный.— И как они зайца поймать сумели?
— Наверно, их там теперь обучают разным таким
штукам,— сказал молодой, отрезая ножом тонкий ломтик
мяса. Потом положил его в пепел.
С минуту помолчали, глядя, как печется мясо.
Приближался вечер. Теплом и покоем веяло от деревьев,
молчаливо обступивших шалаш. Видно, это настроение
невольно охватило младшего.
— Может, плюнуть на всю эту затею, пойти домой,
пока не поздно? — предложил он.
Черный сурово взглянул на него.
— Через две недели нам понадобится это место.
Потеряем его — самим придется рисковать жизнью.
Неужели из-за этих щенят ты согласен пострадать?
— Да я говорю только потому, что уверен в их
смерти. Едва ли могут они не прийти так долго.
— Чтобы быть твердо уверенным, нужно переждать
ночь,— сурово сказал черный.
Молодой вынул мясо, почистил его, посолил и со
вкусом стал есть.
— Совсем неплохо,— сказал он,— советую попробовать.
— Не хочу этоги добра,— махнул рукой старший
бандит.
Ребята едва не плакали, глядя, с каким аппетитом
ест враг с трудом добытое ими мясо. Да еще с хлебом, с
солью! Хоть бы чуточку хлеба и соли отведать!
— Давай спать,— предложил старший.— Если при-
92

дут, не обидятся. Они и надеяться не смели увидеть тут
людей, которые могут их вывести.
Виктор сжал кулаки, заскрипел зубами и едва не
заревел от бессильной ярости.
Старый влез в будку, положил под себя ружье и
разлегся на шкуре.
— Посмотри, там они черепаху поставили под
березовый сок,— сказал он.— Пить хочется.
Молодой пошел, взял черепаху, напился и понес
своему товарищу.
— Славная вещь, дай им бог здоровья,— засмеялся тот.
Потом и второй влез в шалаш. О чем-то еще
поговорили там, но хлопцы не могли разобрать слов.
Наступила тишина. Только какая-то вечерняя птица
изредка нарушала покой. Пришла ночь. Ребята сидели в
своей засаде, как окаменевшие. Им казалось, что в
тишине слышно не только каждое их движение, но и дыхание,
даже стук сердец. Долго не отваживались они
пошевелиться. Вот уже и храп послышался из будки, а они
боялись вылезать. От холода и сырости пробирала дрожь.
— Ну, давай,— прошептал Виктор.
Пошевелились — и сейчас же хрустнул прошлогодний
сухой камыш. Замерли, затаили дыхание, прислушались —
ничего. Полезли дальше.
И тут произошло самое жуткое: Мирон запутался
ногами в лозняке и... брякнулся об землю.
В будке сразу зашевелились, и оттуда высунулась
голова черного бандита с ружьем в руках. Он посмотрел
во все стороны, прислушался, подождал несколько минут
и опять спрятался.
— Что там? Может, они? — послышался сонный голос
молодого.
—- Нет. Видно, зверь какой-то...
Хлопцы припали к земле в самых необычных позах.
Мирон лежал лицом в грязь, с задранной кверху ногой.
Виктор сначала сидел на корточках, потом повалился на
бок и оперся одною рукой о землю. В этом положении
они принуждены были еще долго ждать, пока смогли
двинуться дальше. Наконец поползли.
Едва отошли, как Виктор с кулаками накинулся на
Мирона.
— Ах ты, медведь косолапый! — шипел он.— Из-за
тебя чуть не погибли!
93

— Ну-ну,— виновато ответил Мирон.— Ничего плохого
не случилось. Не могло же им прийти в голову, что
это мы.
— Ну, а если б посчитали тебя за зверя и всадили
пулю, лучше было бы?
— Да брось ты! Давай-ка обсудим, что делать дальше.
Виктору хотелось подкрасться к врагам и утащить
ружье, но Мирон удержал его.
— Во-первых,— говорил он,— ружье вытащить из-под
него нельзя. Видишь, как он чутко спит? Во-вторых,
даже если б и удалось, сможем ли мы с ними справиться?
У младшего, а пожалуй, и у старшего есть револьвер: не
пойдет бандит на такое дело без револьвера. А если так,
то и совсем плохо.
Мысль о револьвере не приходила Виктору в голову и
очень расстроила его.
— Нам бы только убить старого черта во сне, а со
вторым справимся,— пытался он возражать.
— Это-то верно,— не сдавался Мирон,— но как ты его
убьешь, если из будки только ноги торчат? А вдруг
только раним, а они нас из револьверов — раз-два, и готово?
— Никак, ты боишься? — с вызовом сказал Виктор.
— Что? — обиделся Мирон.— Ты лучше сам
хорошенько подумай и скажи: прав я или нет? Если ты искренне
считаешь, что прав, я готов идти на риск.
— Знать бы, что револьверов у них нет,—
нерешительно сказал Виктор.
— Повторяю: они шли специально, чтобы погубить
нас. Неужели не взяли с собой револьвер?
Виктор вынужден был согласиться с этим доводом.
— Пойдем ближе, посмотрим.
Подкрались, прислушались, заглянули внутрь. В
темноте ничего не было видно, только ноги высовывались из
будки. Виктор окончательно убедился, что нападать
нельзя.
— Какая досада,— прошептал он, когда отошли.—
Враг спит рядом, а мы ничего не можем сделать!
— Пока хорошо и то, что сами спаслись. В лицо мы
их всегда узнаем и обязательно поймаем с помощью тех,
кому полагается...
Эта мысль окончательно успокоила Виктора.
— В таком случае пойдем и мы спать куда-нибудь
подальше,— сказал он.
94

Они отошли с километр и прикорнули под деревом.
А когда на рассвете опять подкрались к шалашу,
бандитов уже не было. Не было и барсучьей шкуры.
— Зато посмотри, что они нам оставили! — сказал
Мирон.
На земле лежала бумажка с солью и несколько
недоеденных кусков хлеба. В одно мгновение хлеб был
уничтожен. Виктор взял в рот щепотку соли.
— Аи, какая вкусная, сладкая! — причмокнул он.—
Вкуснее любых конфет!
Попробовал и Мирон. Но когда Виктор потянулся к
соли еще раз, Мирон отвел его руку.
— Так ты все съешь,— сказал он.— Нет, брат,
потерпи. Теперь я не жалею, что они отрезали себе кусок
нашей зайчатины. Я бы и добровольно согласился на такой
товарообмен.
Вдруг Виктор вскрикнул и хлопнул себя ладонью по
лбу:
— Как же мы не догадались проследить, какой
дорогой они выходят с острова?
— Вот это действительно глупость с нашей стороны! —
согласился Мирон.— И как мы могли забыть? Опасность
и соль совсем затемнили наш разум.
— Пойдем хоть теперь,— сорвался Виктор.
— Стой! Подожди! — задержал его Мирон.— Не
забывай, что опасность не миновала. Может, они все еще в
лесу бродят. Попадем им на глаза, и — пиши пропало.
Нужно красться осторожно, прятаться за каждым кустом
и деревом.
Хотя и мало было надежды догнать бандитов, двигаясь
таким образом, все же друзья пошли. Долго пробирались
они по лесу, но врагов так и не увидали. Когда же
окончательно убедились, что бандитов на острове нет, стали
искать хотя бы следы их возле болота. Для этого надо
было опять пройти вдоль всего берега. А тут начали
собираться тучи, послышались отдаленные раскаты грома:
приближалась гроза. Пришлось бежать в лагерь —
спасать огонь. Гроза разразилась сильная, с большим
дождем.
— Теперь и следов не найти,— грустно сказал Мирон.
— Значит, придется ждать две недели. Они обещали
прийти сюда по каким-то своим темным делам.
Подготовимся п будем умнее, чем до сих пор.

XVI
Тяжелые времена.— Встреча со старым знакомым.—
Медвежья болезнь.— Каменные орудия.— Коптильня.
Две недели ожидать смертельных врагов, чтобы с их
помощью освободиться! И неизвестно, удастся ли. Кто бы
подумал, что можно попасть в такое дурацкое положение?
— Ну, как тебе нравятся наши приключения? —
усмехнулся Мирон.— Так ли они приятны, как об этом
пишут в книгах?
— Теперь, когда я поел мяса с солью и
непосредственная опасность миновала, я чувствую себя неплохо,—
ответил Виктор.
— А вообще?
— Вообще совсем не интересно. Охотно отказался бы
от таких приключений. А ты?
— И я тоже,— вздохнул Мирон.— Если б еще весь
этот риск и мучения вели к какой-либо цели, как на
войне, например, или в научной экспедиции, тогда — ничего.
А тут терпи и рискуй неизвестно чего ради. Прячься,
словно зверь от охотника.
— Я просто понять не могу,— сердито сказал
Виктор,— как это человек может дойти до такого положения.
Вот говорят: зверь, зверь... Да наши соседи-звери, по
сравнению с этими гадами,— невинные дети! До сих пор они
нас, даже безоружных, ни разу не обидели.
— Даже наоборот: мы сами обидели бедного мишку,—
засмеялся Мирон.
Долго еще делились они впечатлениями минувших
событий. Во всяком случае сидеть две недели сложа руки
и ждать, что будет, друзья не имели никакого желания.
Поэтому они решили взяться за дело планово: каждый
день обследовать пусть небольшой участок берега, но уж
обследовать до мельчайших подробностей. Нужно же
найти путь, по которому ушли бандиты!
Но день спустя выяснилось, что на такое
обследование не хватит времени. Заяц и рыба были съедены, новой
пищи пока достать не удалось. Весь день приходилось
ломать голову, как прожить. Грибов попадалось мало, еще
не наступило их время. Соберут немного, придут домой,
испекут, съедят — и опять голодные, опять надо идти.
Да и какие это грибы: пока печешь, сморщатся так, что от
них почти ничего не остается.
96

— Пусть бы еще с хлебом, тогда ничего,— вздыхали
ребята.
Одно утешение — можно на гриб положить крупинку
соли, «паек», как говорил Мирон.
Если бы друзьям удалось добраться до озера, они
наверняка придумали бы какую-нибудь снасть, чтобы
наловить рыбы. Но как ты к нему подступишься, если воды
даже не видно за широкой полосой болота?
— Эх, вот бы еще один зайчишка заснул! — мечтал
Виктор.
— Второго такого, пожалуй, придется ждать столько
лет, сколько прошло с того времени, как твоя бабушка
наткнулась на сонного зайца,— шутливо подсчитал Мирон.
Зато вместо зайца друзья неожиданно столкнулись со
знакомым медведем. Тот стоял возле большого старого
дерева и, задрав голову, к чему-то присматривался. Медведь
не заметил людей: они вышли на открытое место как раз
с той стороны, где у него глаз был поврежден Викторовой
булавой. Все же ребята спрятались и принялись следить
за ним.
Теперь они совсем не боялись. Медведь казался
небольшим и несильным.
— Давай-ка я подкрадусь да трахну его по башке! —
прошептал Виктор, сжимая в руках булаву.
— Смотри, как бы он тебя не трахнул,— ответил
Мирон, хотя и ему схватка с медведем не казалась такой уж
страшной.
А медведь все присматривался к дереву и нюхал
воздух. Взглянули на дерево и наши друзья. Они увидели
дупло, а возле него как будто мухи вьются.
— Пчелы! — догадался Виктор.— Так вот почему он
присматривается! Спасибо ему за находку, а
воспользуемся ею мы сами.
Ребята начали подкрадываться к медведю. Тот оперся
передними лапами о дерево, намереваясь взобраться на
него. Он был так занят своим делом, что едва ли заметил
бы врагов^ будь у него здоровы даже оба глаза. Только
собрался лезть, как вдруг — бац ему что-то по голове да
как крикнет кто-то над ухом! Взревел мишка, шарахнулся
в сторону, едва не сбив Мирона с ног, и исчез в лесу.
Наверняка можно сказать, что он даже не видел, откуда
свалилась беда, и потому так испугался, что..* у него сразу
испортился желудок.
4 Зак. 537 97

— Видишь, какое простое дело! — торжествующе
сказал Виктор.
Мирон только плечами пожал.
— Пожалуй, только у нас так случается,— сказал он,—
иначе люди совсем не боялись бы медведей. А чтобы
достать мед, надо сначала выкурить пчел. Придется идти
за огнем.
— Давай сперва поищем медведя. Может он и
другого глаза лишился. Попытаемся добить его дубинами.
— Ну, без глаз он не удрал бы так быстро.
Они пошли в ту сторону, куда убежал медведь. Его не
трудно было найти по отчетливым следам внезапной
болезни... Вскоре друзья услышали в густых кустах хрустт
стоны, какую-то возню. Подкрались, глядят — корчится
на земле медведь, словно в живот ему попала пуля.
Ребята бросились к зверю, и на голову ему посыпался град
сокрушительных ударов. Двумя минутами позже все было
кончено.
— Кажись, мы единственные на свете люди, которым
без оружия удалось убить медведя,— тяжело дыша,
сказал Мирон.— Такой случай стоит записать в книгу.
— Записан уже,— ответил Виктор.— В одной книге я
читал о таком происшествии: однажды охотник заметил
в овсе медведя. Тот лежал на земле, пригнув к себе пучок
овсяных колосьев, и спокойно лакомился ими. У охотника
ружье было заряжено только дробью. Ею медведя не
убьешь, но охотник хотел лишь испугать зверя, прогнать его
и выстрелил прямо в воздух. Медведь испугался и
«заболел» так же, как наш.
А на другой день его нашли в нескольких сотнях
шагов от этого места. Подох с испугу. Эта болезнь помогла
и нам справиться с мишкой.
Как бы там ни было, а перед хлопцами лежала туша
настоящего медведя — добыча, которой гордился бы
каждый охотник. Но как приступиться к ней?
Если столько мучений доставили зайцы и барсук, то
что будет с медведем?
— Хоть ты плачь, глядя на богатую добычу! —
вздохнул Мирон.— Надо обязательно достать камней.
— И немедленно! — подхватил Виктор, вскакивая с
земли.
Но Мирон сделал «математические подсчеты», по
которым выходило, что работу и время им следует расплани-
98

ровать иначе, чем они думали. Камни искать, пожалуй,
придется не один час, немало времени уйдет и на
обработку их, а еще больше — на свежевание добычи, на
переноску мяса в лагерь.
Надо будет еще и поесть.
— Одним словом,— окончил свои подсчеты Мирон,—
сегодня всего этого сделать мы не успеем, не говоря о
том, что костер без дров может потухнуть. Давай-ка
потащим его в лагерь.
Через несколько минут хлопцы волокли медведя по
лесу. Один держал его за правую переднюю лапу, другой
за левую, и медведь ехал по земле на спине мордой
вперед. Хоть и не большой был зверь, но для голодных,
ослабевших друзей и это казалось основательным грузом.
— Сколько мы тут тащим ненужной тяжести, которую
добрые люди бросили бы на месте! — жаловались они.
В этот день успели только набрать камней и начать
«обработку» их. Лязг и грохот шли по лесу, словно кто-то
мостил улицу. Вскоре друзья уже имели «ножи» и
«топоры» каменного века. Но какие это были орудия!
Смотрели на них ребята и говорили:
— Первобытный человек засмеялся бы, увидев
такое!
— Ив музее, пожалуй, не найдешь.
— Но мы не виноваты, что нет кремня.
— Пожалуй, и из кремня мы не сделали бы лучших.
— А все ж удобнее, чем зубами!
На другой день с самого утра принялись за работу.
Помогать-то каменные орудия помогали, но лишь в
сочетании с сухим острым корнем и всякими другими
приспособлениями. В результате получилось столько мяса, что
ребята не знали, куда его девать.
— Что делать? — чуть не в отчаянии говорил Мирон.—
Без соли оно и трех дней не продержится.
— Значит, надо наесться про запас,— не то серьезно,
не то в шутку предложил Виктор.
И действительно, они так наелись, что весь день не
могли смотреть на мясо.
— Опять мы допустили ошибку! — сказал Мирон.—
Нам следовало напоследок так наесться, когда мясо
подходило бы к концу. Тогда даже хорошо было бы, что не
хочется есть. А теперь свежее мясо зря портится.
— Давай закоптим его,— предложил Виктор.
100

— Верно! — обрадовался Мирон.— Хоть без соли все
равно долго не продержится, но, пожалуй, дольше, чем
так.
Соорудили из жердей козлы, из лыка скрутили
веревки, подвесили окорока.
— Заодно подвесим и наши глиняные горшки,—
сказал Мирон,— пожалуй, они уже подсохли.
Горшки лежали в ямке, выкопанной в песке под
корнем дерева. В тени они подсохли достаточно хорошо: ни
одной трещины не было. Приладили их над костром, но
повыше, чтобы не лопнули от жара.
— Рискованное дело с этими черепками,— бормотал
Мирон.— Треснут — и все пропало.
Стоянка приняла совсем обжитый вид. На дереве
висела шкура медведя, на жердях коптились окорока,
возле костра и шалаша хлопотали жители.
— Теперь у нас все, как у людей! — радостно
говорили ребята.
Вечером они опять поели мяса и легли спать в самом
лучшем настроении.
XVII
Снова напрасная попытка.— Обработка запасов.— За
медом.— Гибель хозяйства.— Борьба с отчаянием.—
Звериные объедки.
Теперь уже можно было начинать поиски дороги.
Почти весь первый день друзья и потратили на это.
Появление бандитов показало, что проход находится за соседним
островом. Значит, отпадала необходимость искать его на
своем. Ребята хорошенько осмотрели треть берега,
который им предстояло изучить. В одном месте они
продвинулись довольно далеко, но в конце концов и тут путь им
преградила непроходимая трясина.
Они, конечно, не надеялись на быстрый успех и
вернулись домой довольные хотя бы тем, что смогли
выполнить частв~ задачи. По дороге они использовали каждый
случай, чтобы щипнуть чего-нибудь растительного: аира,
щавеля, сыроежку, зелененький листик...
— Странная вещь,— говорил Виктор,— теперь я ем
каждый листик с большим вкусом и охотой, чем тогда,
когда два дня ничего не ел.
101

— Это потому,— объяснил Мирон,— что наш организм
требует разнообразия пищи, зелени, вообще чего-нибудь
растительного.
По дороге ребята заметили на ветке липы какое-то
странное растение. Это был куст с длинными стеблями,
мелкими светлыми листьями и маленькими желтыми
цветами. Пристроился он на ветке стожком и, казалось, с
землей никакой связи не имеет. Увидав его, Мирон крикнул:
— Гони прочь этого хищника! Это — омела, вредное
растение, паразит, тоже южный гость. Она живет только
за чужой счет. Птицы лакомятся ее ягодами, потом
чистят клюв на другом дереве. Липкий сок приклеивается,
и этого достаточно, чтобы омела начала расти уже на
новом месте.
Виктор охотно сбросил хищника.
— Ну и уцепилась! — заметил он.— Наверное, снова
начнет расти.
— Пожалуй, да. Тоненькие корешки свои она запускает
глубоко в дерево. По глубине их можно узнать, сколько
времени она тут живет. И все же липе теперь будет
легче.
Дома им испортила настроение коптильня. Ребятам
казалось, что окорока начнут подсыхать и станут такими,
какими мы привыкли их видеть. А вместо этого окорока
делались более мягкими, дряблыми. Они, поди, и
портиться будут быстрее, чем свежее мясо.
— Видно, ничего не получится,— взгрустнул Мирон.—
Их надо и солить, и сушить долго, а потом уже коптить.
Да и ветер относит дым в сторону. Выходит, что мы сами
портим мясо. Лучше испечь на угольях, дольше
сохранится.
— И высушить,— добавил Виктор.
Сняли окорока и принялись за дело. Сразу выяснилось,
что сушить нельзя, так как нечем разрезать на тонкие
куски.
Принялись печь, и к ночи в шалаше было уже
множество испеченных кусков мяса.
Мирон даже додумался до нового усовершенствования.
Так как соли, оставшейся еще у них, не могло хватить,
чтобы засолить все запасы, он сделал немного соленой
воды и смочил мясо в этом рассоле.
Мясо разложили в пустом хлевике, на жердочках, так,
чтобы куски не соприкасались друг с другом. Провози»
102

лпсь до самого вечера. Когда улеглись спать, Виктор
вспомнил:
— А о пчелах-то и забыли!
— Завтра утром пойдем,— сонно пробормотал Мирон.
И уснули.
На следующее утро встали пораньше. Взяли один из
горшков, нагребли в него углей и пошли за медом. Под
деревом развели огонь. Но как выкурить пчел из дупла,
находящегося довольно высоко?
— Я полезу туда, а ты мне подашь зажженный мох,—
предложил Виктор.
— Найти бы хорошую жердь, с земли ссунуть,—
сказал Мирон.— Спокойнее было бы, да и тебе не пришлось
бы страдать.
— Дело придумал,— согласился Виктор.— Давай
поищем.
Они выломали подходящую орешину, прикрепили к
ней комок мха, зажгли и просунули в дупло. Как
загудело в нем! Хлопцы сейчас же отбежали в сторону и
долго не смели подойти снова: разозленные пчелы летали
вокруг и, по-видимому, вовсе не собирались покидать это
место. Наконец друзья вынуждены были оставить их,
чтобы прийти в другой раз. Перед уходом Мирон сунул
в дупло еще комок горящего мха, хотя и был наказан за
это: две шишки от пчелиных укусов вскочили у него на
лице.
Оставили горшок возле дерева, а сами пошли на
обследование. Опять началась такая же трудная и
безрезультатная работа. Часа четыре они бродили около болота, а
вернулись, как всегда, ни с чем. По дороге еще раз
навестили пчел. На этот раз тут было уже тихо. Лишь кое-где
жалобно звенели одинокие пчелки:
Виктор с трудом вытащил соты из дупла. Добыча
оказалась бедной.
— Этого и следовало ожидать,— сказал Мирон.—
Нового меду они не могли еще насобирать, на успели. Здесь
только прошлогодние остатки.
— Спасибо и за это. Добрый стакан наберется,—
ответил Виктор, облизывая пальцы.
— Теперь мы живем! — радовался Мирон, когда они
шли домой.— Если смешать с медом, например, липовые
листья, то получится такое кушанье, от которого и дома
ппкто не отказался бы. После мяса весьма кстати.
103

— Погоди радоваться,— усмехнулся Виктор,— может,
еще взбесишься.
— Почему?
— Уже забыл? А вдруг этот мед с той чудесной
азалии?
— Ну, нет. Столько не наберут.
— Если не совсем, так малость ошалеешь.
Продолжая шутить, они весело шли к дому, не думая
о том, что их может там ожидать.
А когда пришли, увидали такую картину, от которой
даже в глазах потемнело: обглоданные кости,
разрушенный хлев и следы зверей...
У Мирона чуть горшок не выпал из рук, а Виктор
забегал и закричал, точно кто-нибудь укусил его.
— Ах, проклятые! Кто это мог наделать?
— Мы забыли, что, кроме нас, в лесу есть и другие
жители: лисы, волки, дикие свиньи,— уныло сказал
Мирон.— Это их работа.
Виктор начал приглядываться к следам.
— Да их тут много было! — сказал он.— Вот следы
волка, вот — как бы кошки. А тут и еще какие-то. Как
это они все вместе собрались?
— Им не было нужды собираться вместе. Сначала кто-
нибудь один пришел, развернул хлев, наелся, а там могли
почувствовать запах мяса и подойти другие. Но нам-то от
этого не легче.
— Что же теперь будем делать? — схватился за
голову Виктор.
— То, что и до сих пор,— как можно спокойнее
ответил Мирон.— Нужно думать, что не погибнем, как не
погибли раньше.
Рассудительный тон Мирона несколько успокоил и
Виктора. Взрыв отчаяния утих, друзья взяли себя в руки
и стали трезво обсуждать создавшееся положение. В<Ге
равно ведь потерянного не вернешь. Уж если забыли, где
находятся, допустили ошибку, надо принять ее во
внимание и в следующий раз быть умнее.
— Сколько ошибок мы наделали,— рассуждал
Виктор,— всякий раз обещаем быть осторожнее, а поумнеть
никак не можем.
Мирон засмеялся:
— А знаешь ты, что мы и так умные?
— Не видно,— покачал головой Виктор.
104

— Нет, видно. Если мы до сих пор не умерли, значит,
не дураки. Стоит нам прожить в этих условиях год, и я
обещаю тебе, что у нас не будет никаких ошибок.
— А через десять лет и подавно! — рассмеялся
Виктор.
— Верно,— серьезно согласился Мирон.— На все
нужна практика, а ты сразу хочешь стать человеком без
изъянов.
— Но где же мы теперь второго такого медведя
найдем? — шутливо спросил Виктор.
— На наш век дураков хватит,— засмеялся Мирон.—
Продержимся как-нибудь неделю, а там придут наши
«избавители».
— Это ты их дураками считаешь?
— Если мы их перехитрим — да.
— А если они нас?
— Тогда в дураках окажемся мы.
Постепенно острота впечатления уменьшилась.
Забыть о несчастье, не жалеть о погибшем мясе они,
конечно, не могли, но будущее уже не казалось таким
безнадежным.
— Давай подберем хоть огрызки,— сказал Мирон.
— А вдруг какую-нибудь болезнь схватишь от них?
— Я думаю, что наши нахлебники чувствуют себя
лучше, чем мы.
Объедков вокруг набралось столько, что ребятам
могло хватить пищи на весь завтрашний день. Потом они
начали утешать себя тем, что, возможно, послезавтра
мясо все равно испортилось бы. А когда увидели, что соль
осталась нетронутой, и вовсе повеселели.
XVIII
Господская пища.— На бобров.— Вот так бобр! —
Таинственные письма.— Ремонт бобровой хатки.— Военная
подготовка.— Почему люди уважают бобров.
Прошло еще два дня. За это время друзья закончили
свое обследование. Только в одном месте они нашли что-
то подозрительное и, продвинувшись в болото,
почувствовали под ногами какие-то жерди.
105

— Наверно, здесь! — обрадовались хлопцы.
Но через несколько шагов жерди окончились. Чуть
дальше, на кочке, росло деревцо. Виктор прыгнул к
нему и тут же так увяз в болоте, что Мирон едва вытащил
товарища, протянув ему палку. Было ясно, что дальше
соваться не следует.
— Но ведь есть же где-то выход! — ломал голову
Виктор.
— Нам от этого не легче, раз мы не знаем, где он,—
угрюмо сказал Мирон.— Ничего не попишешь, придется
ждать. Во всяком случае мы свой долг выполнили,
исследовали все, что можно.
А выполнив долг, они смогли все свое время уделять
поискам пищи. Но «дурных» зверей больше не
встречалось. Опять пришлось перейти «на подножный корм», как
говорил Виктор. Такая пища не могла их насытить,
Однажды Виктор принес зеленую жабу.
— Давай попробуем господской еды,— сказал он.
— Ой, боюсь! — вздрогнул Мирон.
— А я думаю, если господа едят, значит и нам
можно.
— Может быть, не таких?
— Приблизительно таких, зеленых. А если немного и
не такой породы, не велика беда. Жаль только, что едят
одни задние лапки. Такими окороками не наешься.
Острым камнем Виктор отрезал лапки и положил в
огонь. Через минуту вытащил, посолил и одну лапку
протянул товарищу. Тот отвернулся.
— Думаешь, будет так, как тогда с зайцем? —
засмеялся Виктор.— Нет, брат, ничего лучшего теперь не
дождешься.
Смело поднес ко рту, откусил.
— Ну, как? — с волнением спросил Мирон.
— Раз в тысячу лучше сырого зайца,— ответил
Виктор и опять откусил.— Бери, пока не поздно.
Взял Мирон, с брезгливостью откусил.
— Ну как? — спросил теперь уже Виктор.
— Не разобрался еще.
— Ешь, пока не разберешься.
Откусил Мирон еще, потом еще и наконец все съел*
— По правде говоря, ничего плохого нет,— сказал он*
— Вот видишь,— улыбнулся Виктор.— Не зря
господа едят. Я читал, что в Париже, в ресторанах, сытые б
106

жуй большие деньги платят за эту пищу. А мы можем
есть бесплатно.
— Зато нам, голодным, нужно по сотне таких жаб.
Где их наберешь? Эта старая, а молодые еще не вывелись.
— В таком случае съедим всю. Какая разница между
задними, передними ногами, спиной?
Он взял жабу, но тут же бросил.
— Нет, еще не могу!
— А если б в книге было написано, что едят всю, смог
бы?
— Пожалуй, да! — засмеялся Виктор.
После этого они специально ходили охотиться на жаб,
но поймали только одну.
На этот раз съели и передние лапки, и спинку...
И ничего плохого не произошло.
— Видно, все зависит от точки зрения и привычки,—
рассуждал Мирон.— Мусульмане не едят свинины, у нас
не едят конину, некоторые едят саранчу...
— Я то же самое говорю! — подхватил Виктор.— Во
всяком случае из-за брезгливости умирать нет смысла. Но
на одной жабе далеко не уедешь. Хоть бы какое животное
добыть — все съел бы.
— Знаешь что? Попробуем поймать бобра.
— Но ведь их нельзя уничтожать!
— Знаю. Однако мы двое важнее одного бобра.
Против этого нечего было возразить, и хлопцы
направились к бобровому поселку.
Там шла мирная жизнь. Обычно бобры не любят
показываться днем, но в этом уголке, где их никогда никто
не тревожил, они не очень остерегались. Когда хлопцы
подошли поближе, все бобры спрятались под воду.
— Пойдем к той хатке,— показал Мирон на четвертую,
стоявшую возле берега.
— Едва ли там есть жильцы,— ответил Виктор,— но
попытаться можно.
Они подошли к хатке и принялись искать и заваливать
выходы. Два^выхода были под водой, третий вел на сухое
место. Видно, когда-то и он был под водой. Попробовали
просунуть руку в эту дыру, но ничего не достали.
— Лучше разберем сверху,— сказал Мирон.
Сначала сучья поддавались легко, но дальше они так
крепко переплетались и так плотно были склеены
землей, что пришлось тратить на разборку немало сил.
107

Виктор нащупал место, где сучья, казалось, не были
склеены и легко поддавались усилиям.
— Ну, теперь следи! Вот дыра,— сказал Виктор и
просунул в отверстие руку.
Пошарив немного, он крикнул:
— Будто пакет какой-то! — и действительно вытащил
пакет, старательно завернутый в толстую бумагу.
— Вот тебе и бобр!
Развязали. Пакет еще был обернут в вощеную бумагу
и тоже перевязан ниткой.
Развязали и эту обертку и увидели... женские
шелковые чулки! Множество чулок: быть может, пар
шестьдесят.
— Так вот в чем секрет! — догадался Виктор.—
Контрабандисты устроили здесь свой склад. Потому-то и
останавливались тут наши «спасители»: хотели посмотреть,
все ли в порядке!
— Но почему они выбрали бобровую хатку, если
можно было закопать в землю? — удивился Мирон.
— В земле могло отсыреть, а тут сухо. Бобры ведь
строят хатки в два этажа, в верхнем всегда сухо. Кроме
того, на земле всегда оставался бы след, если закапывать
и выкапывать. Да ты смотри, какое тут богатство!
— Какая нам от него польза? — грустно сказал
Мирон.— Вот если бы эти чулки можно было есть...
— Погоди, а вдруг там еще что-нибудь осталось?
Виктор быстро сунул руку в дыру.
— Есть! — крикнул он и вытащил новый сверток,
В нем оказались перламутровые пуговицы.
— Ну их к дьяволу! — выругался Виктор.
Дальше — сверток тонкого дорогого сукна.
— Да тут целый магазин! — засмеялся Мирон.— А ну,
тащи еще. Может, и колбаса найдется.
— Посмотрим,— ответил Виктор, вытаскивая что-то
тяжелое. Это был ящик, а в нем... два револьвера.
Радость охватила друзей.
— Вот это уже другое дело! — кричали они.
— Только есть ли к ним патроны? — сказал Мирон.
— Найдутся! — уверенно ответил Виктор и опять
запустил руку. Но на этот раз уже ничего не достал.
— Зачем нам тогда револьверы? — грустно сказал
Мирон.
— Подожди. Дом бобра иногда бывает в метр шири-
108

ной. Я не смог дотянуться рукой во все углы. Надо
разобрать крышу.
И ребята с жаром принялись за работу.
Когда разобрали, нашли еще два револьвера,
несколько жестянок с патронами, сверток с какой-то
заграничной галантереей и, наконец, четыре маленькие шестистен-
ные коробочки. Они были сделаны из цельного металла с
небольшим отверстием посредине.
— Фьюить! — свистнул Виктор.— Тут уже пахнет
более серьезным делом. Это ведь пироксилиновые шашки!..
— Ого! Покажи, покажи! — наклонился Мирон.—
В таком случае тут не просто контрабанда, а что-то
похуже.
— Да,— подтвердил Виктор.— Значит, наши
«спасители» не только контрабандисты, но и диверсанты. Недаром
граница отсюда всего лишь километрах в тридцати. А вот
еще какие-то бумаги.
Тут оказались письма, написанные латинскими
буквами, но так, что ни одного слова нельзя было понять.
— Видимо, шифрованные,— догадались ребята.
И, наконец, карта Белоруссии с разными, тоже
непонятными значками: крестиками, черточками, кружками.
— Настоящий штаб! — задумчиво сказал Виктор.—
Теперь я окончательно понял, почему они хотели погубить
нас.
— Значит, и мы организуем свой собственный штаб и
обсудим, что делать со всем этим богатством,— сказал
Мирон.
Вопрос был сложный. Взять все себе — нельзя.
Можно ли таскаться со всем этим добром, если неизвестно,
как они сами вывернутся из нелегкого положения?
Уничтожить — жалко: вещи ценные. Кроме того, и забирать, и
уничтожать рискованно: придут бандиты, увидят, что склад
их открыт, сразу догадаются, в чем дело, и «ачнется такая
охота, что не спрячешься. А ведь надо было тихонько
следить, чтобы выведать дорогу. Значит, в первую очередь
надо сделать так, чтобы враги не догадались ни о чем. Но
как это сделать, если хатка уже разрушена.
— Ой, что мы с тобой наделали! — всплеснул руками
Виктор.— Опять ошибка. Когда же им будет конец? Надо
заново строить хатку.
— Видно, придется,— согласился Мирон таким тоном,
словно он один был виноват во всем.— Но сначала сдела-
109

ем так. Возьмем два револьвера, насыплем в ящики
песку и поставим на место; так же и с патронами. Барахло
оставим все целиком, а бумаги возьмем с собой, они нам
вреда не причинят. Если мы спасемся, доставим эти
бумаги кому следует. А хатку придется обновлять. Каждый
раз новые происшествия, потому и нельзя все
предусмотреть.
Виктор согласился с этим планом, только внес одну
поправку: взять все четыре револьвера.
— Это не помешает, а они могут и понадобиться,—
сказал он.
Мирон не противоречил.
Начали укладывать вещи. Когда из одной жестянки
вытащили патроны, Мирон сказал:
— Жестянку с собой возьмем. Прекрасная посуда.
— Правильно! Не придется больше возиться с
проклятыми черепками.
В последний момент, когда начали уже закладывать
гнездо, заметили в сучьях еще одну вещь. Это был
кинжал в ножнах. Он обрадовал ребят больше, чем все
остальное.
— Будто специально для нас положен. Они, видно, так
себе, на всякий случай, добавили его, а для нас это целое
счастье! — ликовал Мирон.
— Дай бог им здоровья на том свете! — засмеялся
Виктор.
Когда уложили вещи, начали ремонтировать хатку.
Нужно было сделать точно так, как было раньше, а это
оказалось нелегким делом. Связь между сучьями была
нарушена; получалась обычная куча лома, а не
бобровая хатка.
— Ах, чтоб тебе треснуть! — сердился Виктор.—
Никогда не думал, что придется строить бобровый дом.
— Да еще именно так, как строят они сами,—
подхватил Мирон.— Нет, так никуда не годится. Разбирай.
Незачем спешить. Рискованно. Надо присмотреться, как
они строят, и делать сначала, по веточке.
— Вот еще не было печали! — ворчал Виктор.— Так
весь день провозимся.
— Но от этой возни зависит наша жизнь,— сурово
сказал Мирон.
— Эх, попросить бы бобров, чтобы они сами
достроили! — вздохнул Виктор.
НО

Набравшись терпения, хлопцы взялись за работу,
медленно, методически. Несколько раз начинали снова,
отходили в сторону, присматривались, опять поправляли.
Одним словом, действительно потратили почти весь день,
пока сделали все как следует.
«Домой» они возвращались вооруженные «до зубов».
С одной стороны револьвер, с другой револьвер, да еще
кинжал вдобавок.
— Вот когда помогли наши военные занятия в
кружке! — говорил Мирон.— Без них не только не знали бы
никаких пироксилинов, но и револьвер не сумели бы
держать в руках.
— Теперь только давай сюда бандитов — всех
перехлопаю! — весело угрожал Виктор.— Пусть бы сейчас
попался какой-либо зверь!
— Ну-ну, с револьвером на охоту не ходят. Попадешь
ли ты хоть вон в то дерево?
— А ну, давай! — запальчиво крикнул Виктор.
Выстрелили они по три раза, но в дерево попал только
Мирон, да и то один раз. Виктор даже покраснел от
стыда.
— Давай еще, вот увидишь! — горячился он.
— Будешь так кипятиться, никогда не попадешь,—
поучительно сказал Мирон.— Это тебе не ружье. Чтобы из
револьвера научиться стрелять на далекое расстояние,
надо долго тренироваться. А нам хватит и этого. Бандита
ведь можно подпустить поближе, чтобы бить наверняка.
— Но нужно же попрактиковаться, патронов
хватает,— настаивал Виктор.
— Боюсь, что наши выстрелы могут услышать эти
самые бандиты. Кто их знает, где они живут, где
шатаются. А вдруг близко?
Это замечание удержало Виктора.
Хотя сегодняшний день был совсем голодным, ребята
улеглись спать в самом бодром настроении. Им казалось,
что с револьверами голодать больше не придется. Виктор
сказал:
— Знаешь что? Теперь я понимаю, почему бобров так
уважают, берегут, охраняют. Они очень полезны для
человека! Это они нас спасли тогда от смерти. Они теперь
нам и оружие дали.
— Остается только попросить их, чтобы вывели нас
отсюда,— сонным голосом ответил Мирон.

XIX
Голод с оружием.— Настоящая охота.
Проснулись они с таким чувством, словно трудные
времена уже прошли. Теперь и оружие у них есть, и
отличный нож, и хорошая посуда. Можно и настоящий обед
приготовить. А как соскучились по настоящему обеду! Все
было хорошо, только... из чего же готовить этот самый
обед? Вот уже второй день пошел, как оба ничего не ели.
Даже слабость охватывала.
И все же бодрое, веселое настроение не оставляли
друзей.
— Теперь нам все нипочем! — говорил Виктор.— Идем
на охоту!
С револьверами в руках они весело отправились в лес.
Пробродили час, второй, а стрелять-то в кого? Прыгают
по веткам деревьев белки, но разве о такой дичи думали
охотники, да и едва ли из револьвера попадешь в
шустрый комочек. Увидали по дороге еще одно животное,
которое Мирон посчитал за горностая, но Виктор объяснил,
что это куница.
— Она больше, цвет темнее, на шее желтое пятно,
морда острее,— одним словом, множество отличий.
У болота вспугнули уток, но и тут стрелять нечего
было и думать. Где-то вдалеке мелькнул заяц. А наши
охотники лишь хлопали глазами, глядя на всю эту дичь.
— Вот тебе и оружие! — сердито глянул Виктор на
свой револьвер.
— А ты думал, что с ним будет так же, как с
ружьем? — сказал Мирон.— В таких случаях и из ружья не
очень-то попадешь.
— Пойдем к дубам, может, опять кабана увидим. С
револьверами мы его, пожалуй, одолеем.
— Рискованное дело,— покачал головой Мирон.
— И все же лучше, чем с голоду пухнуть.
Но не так-то легко было увидеть кабана. Хоть и
можно было назвать этот остров царством зверей, но на
самом деле звери встречались далеко не на каждом шагу.
Тем более, что оба острова вместе составляли
значительное пространство, где для всех хватало места. Даже до
сих пор оставалось еще, пожалуй, с половину угодий,
которых хлопцы вовсе не знали.
112

В конце концов наши охотники вынуждены были
вернуться на свое пастбище. С оружием в руках, вместо
охоты, они начали собирать щавель, грибы, аир и другую
снедь. Поймали еще двух лягушек.
— Стыд! — возмущался Виктор.— С револьверами —
ловить лягушек!
— Ничего постыдного нет,— успокаивал его Мирон.—
Даже один поэт писал:
Вышел я на сеножать
Да с нагана в жабу — бац!
— Видно, и он так же голоден был, как мы,—
засмеялся Виктор.
Пробродили весь день, а принесли домой только грибы.
Зато приготовили их отменно: в жестянке, с водой, с
солью. А вместо ложек использовали собственноручно
вылепленные глиняные черепки.
Так прожили друзья еще пять дней. Как на смех, эти
дни, когда оба были отлично вооружены, оказались для
них самыми тяжелыми за все время жизни на острове.
Наконец, дошли до того, что отважились попробовать
майских жуков. После жаб это оказалось не так уж страшно...
В конце концов решили убить бобра и пошли к
поселку. Но прямо убить или поймать не было возможности, а
разрушать вторую хатку друзья не решились: хорошо,
если наверняка удастся поймать, ради этого стоит
потрудиться, а если нет? Значит, не только зря разбирай, но и
снова складывай ее так, чтобы не осталось следов
человека. Обсудили все это и пришли к выводу, что нехорошо
обижать своих подлинных благодетелей.
И снова пошли бродить по лесу.
С каждым днем ребята чувствовали, что слабеют
больше п больше. Вместе с тем испортилось и настроение.
Даже не испортилось, а как-то увяло, поникло. Чаще всего
не было никакого настроения — ни хорошего, ни плохого,
а просто охватывало безразличие, апатия: будь что будет.
Казалось, будто всю свою жизнь блуждают они, как
неприкаянные, и будут блуждать целый век. Забыли о
доме, о том, что скоро должны прийти бандиты и тогда
наступит решающий момент.
Наконец однажды Виктор заметил, что вечером он
стал почему-то плохо видеть. Удивлялся, протирал
глаза — не помогает.
113

— В чем же дело? — недоумевал он.
— Это, видно, куриная слепота,— сказал Мирон.—
Она бывает, когда человек слабеет от плохого питания.
Даже двигались с трудом. Иногда по нескольку часов
лежали неподвижно.
И вот как-то лежат таким образом под кустом на
поляне и мутными глазами посматривают вокруг. А день
выдался ясный, погожий. В вершинах деревьев щебечут
птицы, в траве гудят мухи, жуки, мелькают мотыльки.
Вдруг за кустами тихонько хрустнуло. Вздрогнули
хлопцы, оглянулись: почти рядом стоит козуля, ловкая,
стройная. Подняв голову, увенчанную рогами с двумя
отрожками на каждом, она щипала молодые побеги липы,
и на подбородке ее виднелось белое пятно. Она озиралась,
вздрагивала и была готова исчезнуть.
От слабости у хлопцев и следа не осталось.
Заволновались, напружинились. Каждый понимал, что решается
их судьба: жить ли дальше или умереть от истощения.
И самое главное: они могли стрелять в упор, а это —
совсем другое дело.
— Осторожнее, осторожнее,— сердито шептал
Виктор, вдруг вспомнив, как в прошлый раз Мирон зацепился
и упал. Но Мирон и сам отлично сознавал
ответственность момента.
— Целься лучше, не спеши! — приказал Виктор.—
Стрелять по команде.
Виктор тщательно прицелился и шепнул:
— Пли!
Грохнули выстрелы. Козуля бросилась в лес.
Наткнулась на дерево, зашаталась...
Хлопцы в беспамятстве вскочили и бросились вслед.
Козуля шаталась и спотыкалась, но продолжала бежать:
друзья едва поспевали за ней. Вот упала, вскочила,
снова побежала. Опять упала...
С какою радостью смотрели хлопцы на первый
результат своей «настоящей» охоты!
Козуля лежала на боку, вытянув тонкие ноги.
— Самец! — сказал Виктор.— У самок нет рогов.
Теперь их уже не пугала дальнейшая работа: вот
когда пригодился кинжал! Мигом освежевали добычу и
торжественно возвратились домой со свежим мясом и
отличной шкурой.
Зажили наши герои «по-человечески». Даже пищу мог-
114

ли готовить теперь в жестянке от патронов. Ожили,
повеселели. Прошла у Виктора и куриная слепота. И уже не
безразлично смотрели они вокруг и думали о своем
будущем.
XX
Подготовка к встрече «избавителей».— С угольками в
пущу.— «Носорог».— Спасение ценного животного,—
Запасной огонь.
Наконец подошло время, когда нужно было начинать
подготовку к встрече «гостей». А подготовка предстояла
серьезная.
Прежде всего следовало придать жилищу точно такой
вид, какой оно имело раньше, когда тут были бандиты.
Огонь приходилось гасить. Самим нужно было выбрать
другое место, где можно сидеть и ждать. Место это
должно быть скрытное, но удобное для наблюдения за
врагами. Конечно, там нельзя будет разжигать костер. Значит,
надо запастись жареным мясом.
По их подсчетам, две недели кончались послезавтра,
но это вовсе не значило, что бандиты придут именно в
этот день. Они могли явиться и раньше, и позже.
Неизвестно, сколько времени придется сидеть и ожидать. А как
быть с огнем?
— Пойдем найдем подходящее место, а там
посмотрим, что делать,— решили друзья и направились на
соседний остров.
Остров был большой. Если остановиться на берегу,
будешь видеть только эту часть, а бандиты, возможно,
придут совсем с другой стороны. Устраиваться в глубине
острова тоже не дело: вовсе ничего не увидишь.
— Нечего надеяться,— рассуждал Мирон,— что мы
сразу увидим, откуда они приходят, и убежим, оставив их
тут. Скорее может получиться так, что мы заметим их
уже здесь, будем следить, как они пойдут назад, и только
по их следам выберемся сами. Поэтому предлагаю выбрать
место возле бобровых хаток, куда они, безусловно,
должны прийти.
— Я уверен,— сказал Виктор,— что они переходят в
том месте, где мы заметили жерди в болоте. Только
неизвестно, как они это делают. Если там стеречь, можно все
понять.
115

— Но это рискованно,— не соглашался Мирон.—
А что, если не там? Тогда они могут и прийти сюда, и уйти
обратно, а мы ничего не узнаем. Бродить же по лесу
опасно: они могут раньше заметить нас, чем мы их.
Виктору все казалось, что проход должен быть
именно там. Но и рассуждения Мирона были логичны, и
Виктор на время согласился с другом.
На том берегу, где стояли бобровые хатки, начиналась
высокая сухая гряда. Сначала она была узкой и шла вдоль
бобрового ручейка, а дальше расширялась и постепенно
терялась в глубине острова. На ней рос красивый
хвойный бор с редкими стройными соснами, а по бокам — за-
рослп ольхи и орешника. Это место и выбрали ребята.
— Если спрятаться в орешнике, вон за тем
холмиком,— говорил Мирон,— мы будем видеть всю гряду. Им
не миновать ее на пути к своему складу.
— Место подходящее,— согласился Виктор.— Нам
даже лучше будет пробираться за ними по кустарнику, в
чистом бору нас могли бы заметить.
Тут и решили устроить наблюдательный пункт.
Правда, на земле было влажиовато, но ведь у друзей есть две
шкуры, можно подстелить.
— Давай-ка проведем репетицию,— предложил
Виктор.— Я залягу, а ты пройди по гряде, посмотри, не
видно ли.
Виктор опустился на землю, Мирон неторопливо
прошел по гряде мимо него.
— Ну как? — нетерпеливо спросил Виктор.
— Подожди,— ответил Мирон и прошел еще раз.—
Если знать или подозревать, что тут кто-то есть, можно,
пожалуй, заметить, а так, мне кажется, не обратят
внимания. Особенно, если не шевелиться.
— Ну и ладно. Впрочем, пусть сунутся, у нас есть
чем их встретить! — храбро заявил Виктор.
Покончив с этим, отправились в лагерь. Там надо
было все привести в прежнее состояние.
— Раньше тут рыба висела, а теперь нету,— заметил
Виктор.
— Верно,— задумался Мирон,— да где ее достать?
Ты не помнишь, много ли было?
— Штук пять. Но едва ли они пересчитывали их.
— Придется подвесить несколько рыбьих голов с
хребтами. Подумают, что птицы поклевали, жуки, черви съели.
116

И они начали развешивать рыбьи останки.
— Если б кто-нибудь увидал нашу работу,— смеялся
Виктор,— подумал бы, что мы с ума сошли.
Друзья вспомнили, что в будке оставалась еще
половина зайца. С ним дело обстояло просто: зайца легко мог
прикончить любой хищник.
— Надо немного костей разбросать вокруг.
— И убрать подальше кости медведя и козули,—
добавил Мирон.
Расправились с костями. Бросили черепашину возле
будки так, как оставил ее тогда бандит. Наконец,
принялись за костер.
— Кажется, приблизительно было так,— сказал
Мирон, раскладывая головешки.
— А я все же узнал бы, что тут кто-то хозяйничал,—
заметил Виктор.
— Любой мог бы узнать, если б тогда специально
присматривался,— усмехнулся Мирон.— Но для этого
нужно было именно присматриваться и все запоминать.
Труднее было решить вопрос с огнем. Погасить костер,
конечно, необходимо, но и перенести огонь на свой
наблюдательный пункт тоже нельзя. Неужели совсем
отказаться от него?
— Нет, не согласен! — решительно заявил Виктор.—
Отказаться от огня, потом и кровью добытого, своими
руками выращенного, спасшего нам жизнь? Нет, ни за что!
Я даже собирался взять его с собою домой, потому что
наш, городской огонь в тысячу раз хуже этого.
— Еще бы, его ведь спичками зажигают: чирк, и
готово! — согласился Мирон.
После долгого обсуждения решили: найти такой
дикий уголок, куда ни одному бандиту не захочется совать
нос, такое густое место в лесу, где ни огня, ни дыма
нельзя заметить. Там и припрятать огонь. Туда же приходить
спать после дневного дежурства.
Взяли ^горшок, наложили в него горячих углей и
пошли. Держались ближе к озеру, учитывая, что в эту
сторону бандитам нет смысла идти. Тут находились места,
где и сами ребята не бывали ни разу. Когда забрались в
чащобу, Виктор взял в руки револьвер.
— В этих дебрях можно напороться на какого-нибудь
носорога,— сказал он.
И верно: через минуту послышался такой шум и то-
117

пот, будто действительно мчится носорог. Не успели
ребята опомниться, как на них налетело огромное рогатое
животное. Оно изгибалось, подпрыгивало и, казалось,
хотело растоптать наших героев.
Мирон бросился в сторону, уронил горшок. Виктор
поднял револьвер, но животное зацепило его боком, и
парень полетел на землю, выстрелив в воздух. После
выстрела что-то мелькнуло над головой и зашуршало в
кустах. Топот животного стал равномерным, он постепенно
удалялся, и скоро все стихло.
Хлопцы растерянно переглянулись.
— Что ты видел? — спросил Виктор.
— Верблюда.
— Нет, без шуток.
— Видно, какой-то олень или лось, но почему-то с
горбом.
— А знаешь ли ты, что мы снова заслужили
благодарность от государства?
— За что?
— За то, что спасли от смерти лося.
— Каким образом?
— Видал горб? Это ведь была рысь. Она вскочила
лосю на спину и загрызла бы его, если б не мой выстрел.
Рысь испугалась и удрала.
— Откуда ты все это знаешь? — недоверчиво спросил
Мирон.
— Разве долго взглянуть? Круглая кошачья голова,
кисточки на ушах, куцый хвост,— сразу можно узнать.
— Кажется, и тебя зацепило?
— Малость толкнули, но не беда: не каждому
удается так близко познакомиться с лосем.
— Вот тебе и носорог! — засмеялся Мирон.
— Лишь немного не хватило! — весело подхватил
Виктор.— Я не удивлюсь, если встретим и слона.
— А вот горшок наш — вдребезги,— сказал Мирон,
собирая угли.
— Тогда остановимся здесь. Если тут живут такие
звери, значит это самое глухое место.
Под охраной широколапой ели они развели костер и
жгли его до тех пор, пока не набралась полная яма
дышащих жаром углей.
— Завтра добавим, а сегодня пойдем спать последнюю
ночь в нашем родном шалаше.

XXI
Бесконечное ожидание.—На кухне.—Сонные сторожа.
Решительный момент приближался. Ребята, хотя и
храбрились и шутили, но оба чувствовали, как внутри у
них что-то дрожит. Придут ли бандиты в этот день? Не
просто ли так сказали тогда о своем приходе? А если
придут через неделю, через месяц?
— Бывает же такое на свете, что злейших врагов
приходится ждать, как отца родного! — сердился Виктор.
— А вдруг их сюда много соберется? Может, у них
тут какой-нибудь бандитский съезд? — рассуждал Мирон.
Как бы там ни было, а оставалось только ожидать.
На рассвете побежали в пущу, подложили в свой
запасной огонь дров и со шкурами на плечах отправились
к гряде.
Позади остался осиротевший шалаш и угасший костер.
Забрались в орешник, расстелили шкуры,
замаскировали ветвями свое убежище и принялись ждать.
Сначала казалось, что бандиты вот-вот появятся, но
когда миновало несколько бесконечно долгих часов, друзья
начали думать, что те и вовсе не придут.
Около полудня Виктор решительно запротестовал:
— Чего так сидеть? Срок-то завтра.
Мирон тоже думал, что сегодня гостей не дождаться,
но время от времени у него мелькала мысль: а вдруг?
— Покараулим еще часа два и тогда уйдем.
С трудом просидели они эти два часа в засаде.
Подсознательно оба чувствовали облегчение: бандиты не
пришли, отодвинулась неприятная минута встречи. Остаток
дня провели на «пастбище», хотя все время чувствовали
себя тревожно: а вдруг под вечер явятся?
Собрали грибов и пошли «на кухню», как сказал
Виктор. Там поджарили грибы, поужинали и остались
ночевать возле костра.
Чуть начал брезжить рассвет, как оба уже были на
наблюдательном пункте. Опять началось нудное и
напряженное ожидание. Опять проходил час за часом, но
никто не появлялся. Однако теперь друзья не отважились
покинуть засаду среди белого дня и просидели до вечера.
— Эх, скорей бы перестреляли этих бандитов! —
сказал Виктор, выбираясь из укрытия.
— Что ты говоришь? — с шутливым ужасом крикнул
119

Мирон.— Если их теперь расстреляют, нам придется
сидеть здесь до зимы.
— Прости, забыл об этом,— засмеялся Виктор.— Так
и быть, пусть еще немного поживут. Но такое сидение
хуже самой тяжелой работы! Пойдем хоть чаю напьемся.
Говорят, из брусничника получается отличная заварка.
— Очень кстати,— согласился Мирон, и оба начали
собирать брусничник.
Мирон вдруг остановился и начал внимательно
рассматривать растения.
— Слушай,— сказал он,— это не брусничник.
— Почему?
— Видишь, с нижней стороны листа вытиснута сетка,
но не такая, как у брусничника, да и стебель светлее.
— По таким мелким признакам судить нельзя,—
недоверчиво произнес Виктор.
— Жаль, что он еще не цветет, разница в цветах
была бы виднее. А будь ягоды, и совсем не ошиблись бы.
Если это мучница, а не брусничник, в середине ее ягод
находится как бы мука. Она очень ценная и дает разные
лекарства, черную краску, дубильные материалы для
обработки шкур.
— Если так, я готов искренне уважать тебя и твою
ботанику. Вот бы наши.ись чайку! Пожалуй, и одубеть
недолго от такого чая. Давай лучше наломаем малинника.
Будет полезнее.
— Можно найти и настоящий брусничник.
— А ну его! Опять нарвешься на какую-нибудь муч-
ницу. Я лично — за малинник.
Вернулись на свою «кухню», напились чаю,
приготовленного в жестянке.
— Хорош чаек! — похвалил Мирон.— Жаль только,
меду больше нет.
— Это еще полбеды,— сказал Виктор,— но вот мясо
начинает портиться, хоть и жареное. Это похуже. Завтра
еще так-сяк, а послезавтра в рот не возьмешь.
— А сушеное?
— В середине все еще сырое.
— А ты ™ таскай его с собой, развесь тут.
Опять провели ночь возле костра.
Третий день прошел так же, как и два предыдущие,
только напряжение так утомило их, что оба уснули, как
убитые. Крепко проспали до самого вечера.
120

Первым проснулся Мирон. Встряхнулся, вскочил,
сначала даже не понял, где он и что с ним. Рядом громко
похрапывал Виктор.
— Эй ты, сторож! — толкнул его под бок Мирон.
— А? Что? — вскочил тот.
— Знаешь ты, что храпишь на весь лес? Наши гости
на той стороне болота услышали.
— А ты?
— И я спал. Это же сумасшествие! Нас могли
прирезать, как цыплят!
— Боюсь, что они, проклятые, никогда не придут,—
позевывая, сказал Виктор.
— И все же рисковать нельзя. В следующий раз
будем спать по очереди.
И этот день миновал. И второй. И еще один. И еще...
Хлопцам было теперь очень трудно. Мясо портилось
все больше и больше. «Пастись» днем они не могли:
приходилось лежать в засаде. Даже когда выползали к
бобрам за водой, казалось, что вот-вот их заметят. Одно
спасение от сильно пахнущего мяса — горячий чай по ночам.
С каждым днем напряжение усиливалось: от любого
шороха хлопцы вздрагивали, как от электрической искры.
Беспрерывное напряжение так измотало друзей, что они
выбились из сна, стали раздражительными.
Все это, вместе с плохим питанием и сидением на
одном месте, обессилило их: часто кружилась голова,
темнело в глазах, дрожали ноги. Прошлые дни казались
счастливыми в сравнении с нынешними.
То им казалось, что вот уже идут, даже слышны шаги
и голоса, то вдруг приходила уверенность, что сидят они
напрасно, бандиты и не думают идти сюда.
— А вдруг их уже поймали и посадили в тюрьму? —
грустно говорил Виктор.
— Все может быть,— вздыхал Мирон.
А через минуту опять:
— Но ведь должен же кто-нибудь прийти сюда за
товаром? Не оставят же они его навсегда.
— Могут прийти и зимой, и на следующий год. А если
всех переловили, могут и никогда не прийти...
Послышался хруст. Хлопцы опять напряглись, опять
появилась надежда. Но то протискивался сквозь заросли
дикий кабан. Из засады было видно, как он спокойно и
неторопливо начал возиться в нагретом солнцем болоте.
121

— Эх, хорошо бы пальнуть в него! — сверкнул
глазами Виктор.— Наверняка попали бы. Вот тебе и свежее
мясо.
Зачесались руки и у Мирона. Что будет, если бандиты
не придут? Придется голодать еще больше, а между тем
они могут запастись мясом. И все же начал доказывать
Виктору, что это очень рискованно:
— Можем ли мы наверняка сказать, что они не
явятся? Нет. Ну, а если придут, мы погибнем наверняка.
И выстрел могут услышать, и следы не успеем
уничтожить.
Кабан тем временем исчез.
Ночью возле костра друзья страшно жалели, что не
использовали представлявшуюся возможность. За это
время они успели бы разобрать и спрятать кабана, надолго
обеспечив себя мясом, а теперь что будет?
Мирон насупился. Он чувствовал, что перемудрил со
своей осторожностью. И все же ради защиты перешел в
наступление:
— Скажи честно, мог ли ты поручиться, что они
сегодня ни в коем случае не явятся!
— Конечно, поручиться никто не может, но...
— Подожди. Значит, можно было предполагать, что
враги наши будут сегодня на острове?
— Ну, можно.
— А ты знаешь, чем нам это угрожало?
— Ну, знаю.
— Так вот: маленькая возможность погибнуть
серьезнее большой возможности поесть!
— Но ведь у нас есть револьверы! — не сдавался
Виктор.
— А если у них будет десять ружей? Револьверы
понадобятся, когда у нас не останется другого выхода.
Виктор умолк.
XXII
«Слон».— Гнусное убийство.— Бандиты с пленником.—
Подозрение бандитов.— Допрос— Военная операция,—
Победа.
Так они провели в ожидании четыре дня. И эти дни
были самыми долгими и самыми мучительными за все
время жизни на острове. Проходили они в бездеятельности, а
это и есть самая большая мука для живого человека. В про-
122

должение дня они, конечно, выходили из засады, но
осторожно, крадучись и озираясь, чтобы издали никто не смог
заметить.
Такой напряженный перерыв был не лучше
неподвижного сидения и ожидания в засаде.
Под вечер шли ночевать в пущу, к костру, где спалось
совсем пе так хорошо, как в шалаше, а утром опять
отправлялись на «службу». И все чаще задавали себе вопросы:
— А что, если бандиты не придут? Или придут через
несколько недель? Неужели все это время жить вот так,
притаясь? Скоро кончится сушеное мясо, а дальше что?
В таком настроении пришли они на пост и в пятое утро.
А через полчаса услышали какой-то топот. Шел он с той
стороны, откуда должны были появиться «гости». У ребят
часто забились сердца. Топот приближался — тяжелый,
глухой; временами слышался громкий треск крупных
сучьев под чьими-то ногами. Но кто идет, друзья
рассмотреть не могли.
— Или отряд бандитов, или слон,— прошептал Виктор.
Вот уже что-то мелькает среди деревьев,— большое,
красноватое. Все отчетливее, отчетливее...
— Зубр?! — крикнул Виктор.
Какое-то торжественное настроение охватило ребят.
Живой зубр, которых в границах Советской Белоруссии
уже нет! * Перед 1914 годом в Беловежской пуще было
еще 400 зубров, но за время войны их осталось лишь около
двадцати, да и тех немцы вывезли к себе.
— Каким же образом он попал сюда? — удивился
Мирон.
— А ты не помнишь, недавно сообщалось в газетах, что
у нас видели одного зубра. Говорят, что он перебежал к нам
из Польши. Беловежскую пущу польские паны продали
англичанам, те рубят и вывозят весь лес. Надо думать, что
немцы не успели выловить всех зубров до последнего.
Наверно, хоть один остался. И вот теперь, когда начали
вырубать его родную пущу, он сбежал в наши леса.
— Я читал об этом, но с тех пор о зубре ничего не
было слышно.
— И вот он перед тобой. Неудивительно, что здесь его
никто не видел.
* События происходят тогда, когда Западная Белоруссия была
под властью белополяков.
123

Могучий зверь шел как-то тревожно. То остановится,
то начнет ногами рыть землю, то наклонит голову и
сердито сопит. Плечи его казались скалой, за которой
скрывается остальное тело. Горб не только не портил, но
украшал его. Друзья представили себе, как должен чувствовать
себя великан, один, без семьи, без товарищей, вдали от
родины.
— Последний зубр! — прошептал Мирон.
— Последний! — отозвался Виктор.
И вдруг раздался выстрел...
Зубр бросился в сторону, поднялся на задние ноги и
упал передними на колени. Грянул второй выстрел...
Зубр попытался встать, но зашатался и тихо лег на бок,
словно огромный подрубленный дуб. В предсмертной
агонии он бил ногами землю, острыми рогами проводил по ней
глубокие борозды. Наконец затих...
Ребята сидели, как окаменевшие. Хоть и не видели еще
людей, но отлично знали, кто явился на остров. Однако
впечатление от смерти зубра было настолько сильным, что
на мгновение они совсем забыли о положении, в каком
находились сами. Оба переживали это гнусное убийство,
как убийство человека.
— Подлецы! — чуть было не вскочил Виктор, но
Мирон удержал его на месте. К зубру уже бежал знакомый
черный бандит с ружьем в руках.
«Неужели один?» — подумали ребята.
Человек взглянул на зубра, повернулся в ту сторону,
откуда прибежал, и крикнул:
— Готов!
Через минуту к нему подошел еще один, незнакомый,
потом двое. Из них один был тот, младший, а второй тоже
незнакомый, но... связанный!
На нем были обычные сапоги, вымазанные в грязи, как
и у всех остальных, черное пальто и кепка. Руки его были
скручены за спиной, а рот завязан платком.
Его отвели чуть в сторону, толкнули и сказали:
— Садись!
Пленник неуклюже опустился на землю. Бандиты
окружили зубра.
— Здоровая штука! — сказал незнакомый.
— Но как мы используем его? — заметил младший.
— Перетащим по кускам,— ответил черный.
— А шкуру?
124

— Тоже порежем на куски. Будут отличные подошвы.
Они развели костер и принялись разделывать тушу.
Черный сбросил свитку, засучил рукава и взялся за дело.
Двое других помогали ему.
Каждый разрез на теле зубра болью отзывался в
сердцах ребят. Черный окровавленный бандит казался палачом.
Трудно оказалось разобрать могучее животное, а у
бандитов, по-видимому, были лишь обычные охотничьи ножи.
— Эй, слушайте,— остановился черный,— там есть
кинжал!
У ребят захватило дух...
«Что теперь будет?!» — подумал каждый, и нервная
дрожь прошла по их телам.
Черный направился к бобровой хатке. Через несколько
минут он вернулся.
— Черт его знает, нету! — еще издали крикнул он.
— А вещи? — встревожились его спутники.
— Вещи на месте. Только почему-то в середину
насыпался хворост, будто сверху кто проломил.
— Может, трогали? — подозрительно спросил
незнакомый.
— Видно, какие-то звери полазили.
— Ты хорошенько посмотрел? Все есть? А вдруг те
лайдаки добрались? — переспросил младший.
— Мы же смотрели тогда, когда их уже не было. Если б
они нашли, наверняка забрали бы. А я перещупал все
вещи, только кинжал не нашел. Наверно, завалился куда-
нибудь среди веток. Не хотелось долго искать.
Но незнакомый не успокаивался.
— Надо было хорошо пересмотреть все вещи,— сказал
он.— Может, те хлопцы нашли? А вдруг они еще здесь?
— Не думаю, чтобы они польстились только на один
кинжал,— усмехнулся черный и опять принялся за работу.
— А револьверы смотрел? — не отступал новый.
— Жестянки на месте, но я их не открывал.
— Вот видишь!
— Да чего ты беспокоишься? — вмешался младший.—
Ты не знаешь обстановки. Мы же обошли весь лес, звали,
стреляли. Если б они были живы, то отозвались бы,
заслышав людей. Все вещи тогда были целы. Мы и револьверы
смотрели.
— И все-таки надо убедиться,— покачал головой
новый.
126

—¦ Ладно,— успокоил его черный.— Покончим с этим
делом и посмотрим. Сходим даже к их «хате».
Хлопцы слышали весь этот разговор и готовились к
последним решительным событиям. Главным преимуществом
было то, что бандиты считали их погибшими. А когда
догадаются, что живы, им едва ли удастся справиться с тремя
вооруженными мужчинами. Разве только сумеют
спрятаться.
Тем временем бандиты сняли шкуру и уселись
отдохнуть.
— Надо бы за этого взяться,— кивнул младший на
пленника.— Чего с ним долго валандаться?
— Правильно,— встал черный.
Пленник сидел на земле, опустив голову. Время от
времени он шевелил руками, но где там было освободиться!
— Иди сюда, собака! — подошел к нему черный, взял
за плечи, поднял и толкнул к костру. Потом развязал
платок.
Ребята увидели молодого человека, лет двадцати
восьми, с продолговатым, сухощавым лицом. Его тонкие губы
были напряженно сжаты, глаза безучастно глядели куда-
то мимо бандитов.
— Теперь можешь кричать, сколько влезет,—
засмеялся незнакомый.
— Слушай! — подхватил младший.— Ты сделаешь
лучше для самого себя, если скажешь, каким образом узнал о
нас, кто тебе в этом помог. Ну, кто нас выдал?
Пленник не отвечал. Бандит помолчал и заговорил
снова:
— Геройство твое напрасно: ты в полной нашей власти.
Никто здесь тебя не услышит. Если скажешь, значительно
облегчишь свою судьбу. А нет... так мы сумеем заставить
тебя.
Пленник все молчал.
— Ну! — грозно крикнул черный.— Отвечай!
— Кончайте скорее ваше дело, все равно я ничего не
скажу! — наконец проговорил пленник.
— Кончать скорее? — засмеялись бандиты.— Нет,
подожди. Это только начало.
И черный с размаху ударил пленника кулаком по лицу.
Тот пошатнулся и упал на землю. Из носа и изо рта у
него потекла кровь...
Мирон чуть не вскрикнул от возмущения.
127

— Нельзя сидеть! Не имеем права! Надо стрелять! —
прошептал Виктор.
— Погоди, погоди немного,— взволнованно ответил
Мирон.— До них далеко... Не попадем... А тогда конец и
ему, и нам. Подождем лучшего момента.
Черный взял головешку и поднес ее к лицу пленника.
— Может, огонь заставит тебя говорить? А нет, так у
нас найдутся и другие способы. Времени хватает. Лучше
говори!
Пленник отшатнулся, но опять не ответил ни слова.
— Слушайте! — вмешался незнакомый. — Отложим
допрос до прихода наших, тогда проведем его по всем
правилам искусства. А сейчас пойдем проверим наш склад и
посмотрим будку тех хлопцев.
— Пожалуй, так будет лучше,— поддержал молодой.
— Ладно,— согласился черный.— А ты тем временем
подумай. И не жди легкой смерти. Разберем тебя на
кусочки, но заставим говорить! А пока свяжем, чтобы ты
спокойно мог пролежать до завтра.
Они срезали длинную жердь, просунули ее пленнику
между руками и коленями и связали его так, что он и
пошевелиться не мог.
Ребята вздохнули с облегчением. Значит, все трое
бандитов собираются уходить.
Они и в самом деле направились к бобровым хаткам.
С сожалением увидели друзья, что черный захватил с собой
ружье.
Поселок бобров был совсем близко, но, кажется,
оттуда пленника нельзя было видеть: его заслоняли кусты.
Друзьям незачем было договариваться, что делать.
Следовало лишь спешить: ведь бандиты, обнаружив, что в
складе кое-чего не хватает, встревожатся и немедленно
вернутся назад.
Мигом поползли они к пленнику. Спешили так, что не
обращали внимания на шорох и хруст под собой. Пленник
услышал их, оглянулся.
— Тсс! — прошептал Мирон.
Словно огонек блеснул в глазах связанного, но он не
пошевелился.
Мирон подполз к нему, перерезал веревку и сунул в
руку револьвер.
— Убегайте! — прошептал он.
Но, увидев револьвер, плепник остался на месте.
128

— У вас есть оружие? — спросил он, не поворачивая
головы.
— Есть четыре револьвера.
— В таком случае спрячьтесь сзади и ждите, а я буду
сидеть, как сидел. Так мы лучше справимся с ними. Я
беру на себя двоих, а третий остается на вашу долю.
Подсуньте револьвер под меня. Он заряжен?
— Заряжен, это их револьверы,— ответил Мироп и
отполз в кусты.
Пленник поправил жердь, запутал руки веревкой и
остался на месте. Хлопцы спрятались неподалеку от него.
— Почему он не уходит? — удивился Виктор.
Мирон объяснил, в чем дело. Друзья почувствовали
уверенность и даже гордость. Они под руководством опытного
человека принимают участие в военной операции! Силы
теперь равные, да еще перевес в том, что враги ничего не
знают.
Возле бобровой хатки послышались встревоженные
голоса. Один бандит вышел из-за кустов и взглянул на свой
лагерь. Пленник по-прежнему сидел на месте. Бандит
снова исчез.
Некоторое время спустя бапдиты опять вышли, о чем-то
горячо поговорили и разошлись. Младший, с револьвером
в руке, направился к пленнику, а остальные пошли в
сторону стоянки хлопцев.
Теперь бандит держался иначе. Он озирался,
прислушивался, а подрйдя к пленнику, начал прохаживаться
возле него.
Остальные двое искали ребят. Только на этот раз они пе
кричали, не стреляли...
Пленник сидел, опустив голову, и, казалось, был совсем
убит горем.
Друзья напряженно следили за ним, стараясь
догадаться, что он думает делать. Оба были готовы мгновенно
прийти ему на помощь.
Когда страж отошел немного в сторону, пленник чуть
повернул голову назад. Хлопцы не видели его лица, но
поняли, что это сигнал для них. Значит, сейчас что-то будет.
Вот часовой опять приближается к пленнику. Правая
рука с револьвером как раз с этой стороны. Мгновение —
и пленник схватил ее.
Бандит был так ошеломлен, что несколько секунд не
мог пошевелиться, будто не веря своим глазам.
5 Зак. 537 129

А хлопцы были уже возле него. Мирон зажал рукою
рот бандита в ту минуту, когда тот собирался крикнуть.
— Молодец! — похвалил пленник.
Связать врага так, как раньше был связан пленник,
было делом нескольких минут. В рот ему засунули кляп,
чтобы он не мог подать голос.
— Спасибо, товарищи! — пожал друзьям руки новый
знакомый.— Теперь надо оттащить его подальше, а самим
разместиться так же, как до сих пор.
Оттащили бандита за сотню шагов. Еще крепче
затянули веревки, чтобы он ни в коем случае не мог
освободиться, и оставили на месте.
Освобожденный товарищ опять приладил себе жердину,
хлопцы спрятались в кустах,— все было в порядке.
Теперь хлопцы ждали очередную встречу без страха. Но
ожидать пришлось долго. Видно, враги шныряли по всему
острову. Наконец со стороны бобровых хаток послышались
голоса, а вскоре показались и сами бандиты.
— Непонятная вещь! — услышали друзья.— Неужели
это они? Но откуда они узнали, что надо остерегаться?
Подойдя к стоянке, они огляделись, сунулись туда-сюда.
Черный спросил у пленника:
— Где наш товарищ?
— Не знаю,— буркнул тот.
Бандиты подозрительно посмотрели па него и подошли
ближе.
«Сейчас!» — мелькнуло в голове хлопцев.
— В какую сторону он пошел? — спросил черный.
— В ту,— неохотно кивнул головой пленник куда-то в
бок. И едва враги повернулись туда, как грянул выстрел.
Черный рухнул на землю, схватившись руками за живот.
Ружье его отлетело в сторону. Второй бандит оглянулся, и
у него не только глаза, но и рот раскрылся во всю ширину
от удивления и ужаса. Перед ним стоял пленник с
наведенным револьвером в руках, а сбоку спешили двое тоже
вооруженных револьверами хлопцев.
— Руки вверх! — грозно крикнул Мирон.
— Руки вверх, если хочешь жить! — звонким голосом
повторил Виктор.
Бандит поспешно поднял руки.
На земле хрипел и корчился в предсмертных судорогах
черный.

XXIII
План новых военных операций.— Рассказ товарища
Савчука.— Еще бандиты.— Конец военных действий,—
Ответственное поручение.
Хлопцы близко подступили к бандиту и почти в упор
направили на него свои револьверы. Увидев это, их новый
товарищ сказал:
— Даю вам совет: никогда не подсовывайте револьверы
так близко, чтобы можно было схватить рукой. Иначе не
миновать неприятностей.
Виктор и Мирон сконфуженно переглянулись и
отступили на пару шагов.
Товарищ, держа револьвер наготове, поднял веревку,
которой сам был недавно связан. Бандиты не пожалели
веревки на своего пленника: половины ее хватило, чтобы
крепко связать руки врагу.
— Теперь нам надо...— обратился товарищ к друзьям,
но окончить начатую фразу не успел.
— Хлеб! — закричали хлопцы и бросились к мешку с
продуктами, принесенному с собой бандитами. Вытащили
пахучий хлеб, сало, соль, курятину и набросились на все
это так, что только за ущами трещало. Новый товарищ и
сам хотел есть, но в такое время нельзя было заняться
этим.
— Товарищи! — с укором сказал он.— Что вы делаете?
Подождите немного. Мы еще не закончили.
— А мы месяц не видели человеческой пищи! —
ответил Мирон, с трудом ворочая языком.
Недавний пленник удивленно посмотрел на них.
— Мы еще во время паводка ехали сюда по озеру,—
добавил Виктор.— Лодка перевернулась, и мы очутились
здесь. Так и жили целый месяц. А вы как попали к ним?
Вы знаете, как выйти? Пойдем сейчас же!
— Подождите, подождите, — перебил товарищ.— Об
этом после. А теперь у нас есть дела поважнее: нужно
подготовиться к встрече новых гостей.
— Таких же, как эти?
— Точно таких,— улыбнулся товарищ.— Но сперва
надо разместить этих.
Второго бандита отвели туда, где находился первый.
Старательно связали его с помощью жерди и тоже заткну-
5* 131

ли рот, чтобы он не мог крикнуть. Проверили и поправили
веревки первого. Затем пошли к раненому. Тот оказался
уже мертвым, и его оттащили в заросли, где недавно
прятались хлопцы. Подложили сучьев в костер, горевший
возле убитого зубра, а сами спрятались поблизости в кустах.
Новый товарищ сказал:
— Сейчас должны прийти еще несколько человек из их
компании. Надо их встретить так же, как этих. Вы,
конечно, примете участие в операции?
— А как же! — с радостью согласились хлопцы.
Под руководством такого смелого и опытного человека
новая операция казалась им даже привлекательной. Хоть и
страшновато и сердце сжимается от волнения, но зато
чувствуешь, что делаешь важное дело.
— Я думаю, их будет не более двух-трех человек,—
продолжал новый товарищ.— Мы неожиданно выскочим
на них, и они, возможно, сдадутся без боя. Тем более, что
они наверняка придут без оружия — для их сборища оно
не нужно, а так носить рискованно.
— А если их будет больше? — спросил Виктор.
— Тогда увидим, что делать, а пока скажите, как вас
зовут.
Хлопцы отрекомендовались и в свою очередь спросили,
как зовут нового товарища и как он попал в руки бандитов.
— Фамилия моя Савчук, Андрей Александрович,—
начал недавний пленник свой рассказ.— Служу я в погран-
отряде. Этот черный жил на хуторе километрах в десяти
отсюда. Молодой часто приходил к нему из соседнего
местечка. Однажды мы получили известие, что черный (Ста-
новский его фамилия) поддерживает связь с
контрабандистами. Как раз вчера попался мне на глаза этот третий,
незнакомый человек. Он направлялся на хутор. А хутор
находился на отшибе, в глуши. Я пошел за ним. Но, видно,
и черный был не дурак. Он ожидал гостя и предвидел, что
за ним могут следить. Когда мы были недалеко от хутора,
они вдвоем набросились на меня, связали и по глухим
тропинкам привели сюда. Наверно, вы слышали, как они
собирались пытать меня, чтобы выведать, каким образом и от
кого мы о них узнали? Они думали уничтожить меня,
потом того или тех, кто сказал, и таким образом замести
следы. Если б не вы,— закончил он взволнованным голосом,—
я бы перенес такие мучения, перед которыми смерть —
пустяк. Спасибо вам!
132

— За что? — воскликнул Виктор.— Кто же на нашем
месте не сделал бы так?
— Но вы рисковали.
— Невелик риск,— вмешался Мирон.— Вы для нас
сделали больше, чем мы для вас. Но как вы пробрались
через болото? Мы не смогли найти выход и собирались
сидеть здесь до зимы.
— С той стороны есть подготовленные кладки, но они
в болоте и сверху не видны.
— Я говорил, что там проход! — набросился Виктор на
Мирона.— А ты все мудрил!
— Все равно не прошли бы,— улыбнулся Савчук.—
Там хитро устроено, кто не знает, ни за что не догадается.
Смотрите, вот так (он начертил на земле план):
Если вы даже найдете одну кладку, так она скоро
кончится, и вы попадете в болото, в трясину. Другая кладка в
стороне. Чтобы встать на нее, нужно тащить с собой
длинную доску и перебросить на вторую кладку. А через
насколько шагов и вторая кончается. Надо снова искать
следующую и опять перебрасывать доску. Переход тяжелый,
медленный и небезопасный. Только опытные
контрабандисты могли устроить его. Видно, их дело поставлено широко.
— Даже очень широко,— сказал Виктор и достал
бумаги.— Вот, посмотрите.
— А там еще есть пироксилиновые шашки,— добавил
Мирон.
— Что вы говорите? — удивился Савчук и с
напряженным вниманием начал разглядывать бумаги.— Это не
только контрабандисты, но шпионская и диверсионная
организация. Да еще с участием, как говорится, некоей
соседней державы. Славное дело вы сделали, товарищи!
Расскажите теперь, как вы тут жили.
Мирон и Виктор, перебивая друг друга, рассказали о
своем путешествии, крушении, о мучениях и приключе-
133

ниях, о бандитах и их складе. Савчук выслушал все с
большим интересом, потом сказал:
— Хоть и в необдуманное, нелепое путешествие вы
пустились, но вас можно похвалить за то, что мужественно
боролись за свое существование, не опустили руки и, как
видно, остались такими же бодрыми и веселыми. После
таких приключений вам уже никакая беда не будет
страшна.
Так, в разговорах, прошло часа два. Солнце начало
склоняться к западу.
— Если не придут через два часа, мы отправимся
домой,— сказал Савчук.
Слово «домой» прозвучало для наших друзей, как нечто
необычайное, сказочное. Неужели и в самом деле так
бывает, что можно встать и пойти домой?..
Вверху на дереве каркнула ворона. Минуту спустя
каркнула на другом. Потом появилась на нижней ветке,
спустилась на землю и боком-боком начала приближаться к зубру.
— Эх, какого красавца убили, сволочи! — сказал
Савчук.
— Зато и убийца наказан,— заметил Мирон.
— Да разве он стоит зубра? — горячо воскликнул
Виктор.— Этих бандитов вон сколько нашлось, а зубр был
один, может быть, последний.
Возле зубра уже прыгало несколько ворон. Их
собиралось все больше и больше. Минута, вторая, и они облепилп
всю тушу.
— Откуда их взялось столько? — удивился Мирон.—
Целый месяц мы их почти не видели, а тут вон сколько.
— Надо их разогнать, иначе создается впечатление, что
тут и духу человеческого нет, а нам это невыгодно: вновь
прибывшие могут встревожиться — куда девались их
товарищи.
Виктор и Мирон выстрелили из револьверов. Гул от
выстрелов прокатился по лесу и закончился новым, далеким
и гулким, выстрелом.
— Что это, эхо или чей-то выстрел?
Савчук уверенно сказал:
— Это они выстрелили в ответ. Звук послышался, когда
эхо уже утихло. Теперь будьте готовы.
— Всегда готовы! — ответили хлопцы весело, но в их
голосах отчетливо слышалось волнение, какое бывает не
от страха, а от необычности момента.
134

Вдали среди деревьев замелькали люди. Один... два...
три... четыре... Больше, кажется, нет. Ну что ж, не страшно.
Они смело направляются к костру, знают, что там свои.
У одного в руках револьвер. У остальных, как видно,
оружия нет. Совсем хорошо!..
— Я этому перебью руку или плечо,— прошептал
Савчук,— а тогда все выскочим.
И он направил на бандита ружье черного. Виктор взял
в руки оба свои пистолета. Мирон, раньше отдавший один
револьвер Савчуку, с завистью посмотрел на друга.
Бандиты подошли к костру и остановились.
— Может, на охоту пошли? — послышались голоса.—
Зачем? Вон какую штуку убили, а опять поволоклись.
Грянул выстрел... Человек с револьвером охнул и
схватился левой рукой за правую; револьвер упал на землю.
Трое остальных не успели понять, что же произошло, как
увидели, что к ним бегут трое вооруженных людей.
— Руки вверх! — послышалась команда.
Бандиты, озираясь вокруг, видимо, ожидая помощи*от
своих, подняли руки. Нападающие мгновенно оказались
возле них. Револьвер бандита лежал у ног Савчука.
И тут произошел неожиданный поворот.
Один из бандитов, увидев, что из трех нападающих двое
совсем молодые парни, бросился под ноги Савчуку, свалил
его и схватил револьвер. Двое его товарищей опустили
руки, готовясь броситься в схватку. И тут раздались три
выстрела.
Два раза выстрелил Мирон в бандита, схватившего
пистолет. Тот выпустил оружие. Виктор, не целясь,
выстрелил в «своих» бандитов — и это задержало их в ту секунду,
которая нужна была Савчуку, чтобы вскочить на ноги.
Теперь уже бандиты «честно» подняли руки.
— Молодцы, хлопцы! — коротко сказал Савчук, и этп
слова из уст командира были для них самой лучшей
похвалой.
Двум здоровым бандитам было приказано перевязать
своих раненых товарищей. У одного из них была перебита
рука, другому Мирон прострелил плечо и задел бок. На
бинты пришлось рвать сорочки.
— Вы их тут стерегите,— тихо сказал Савчук,— а я
приведу тех двух.
Едва Савчук ушел, как хлопцы почувствовали
тревожную напряженность. Оба заметили, что бандиты, делая
135

перевязку, больше следили за ними, чем за своей работой.
Они поворачивались и становились не так, чтобы удобнее
было перевязывать раненых, а так, чтобы ловчее было
броситься на сторожей.
Помня совет Савчука, друзья не подходили слишком
близко, но и револьверы ни на минуту не сводили с врагов.
Кроме того, и сами держались рядом, то и дело меняя
позиции. Ни слова не сказали они друг другу, а действовали
так дружно и согласованно, словно обо всем договорились
заранее. Оба отлично научились разбираться в
создавшемся положении.
Вздохнули свободнее только тогда, когда подошел
Савчук, ведя двух пленных бандитов.
— И вы попались? — с укором сказал один из них
вновь прибывшим.
— Так же, как и вы! — злобно буркнули те.
Савчук подошел к ним и сказал:
— Позвольте уж и вам связать руки. Ничего не
поделаешь.
Блеснули бандиты глазами, сжали зубы, стиснули
кулаки, но за спиною стояли хлопцы с револьверами,—
пришлось покориться.
Чтооы перевязать всем руки и ноги, Савчук снял с
бандитов пояса и ремни. Виктор толкнул Мирона в бок и
прошептал:
— Теперь они не убегут, даже если б и ноги не были
связаны.
Задержанные утром начали просить:
— Руки затекли, развяжите хоть на несколько минут.
— Ну, нет,— усмехнулся Савчук,— не выйдет,
придется малость потерпеть. Я ведь терпел, не жаловался.
Садитесь-ка к костру, можете даже свое собрание начинать.
Жаль только, что главарь ваш убит.
— Сам виноват,— сказал один из бандитов.— Не
захотел придушить этих щенят, когда была возможность, а
теперь и сам погиб и нас погубил.
Хлопцы почувствовали большое удовлетворение от того,
что бандиты так высоко оценили их роль в этой операции.
Связав бандитов, Савчук отозвал хлопцев в сторону и
сказал:
— Боевые операции мы с вами закончили успешно.
Есть и трофеи, и пленные. А как нам со всем этим
выбраться отсюда? Провести всех со связанными руками по
136

тем хитрым кладкам невозможно. Кроме того, двое ранены,
из них одного придется нести. И убитого надо похоронить,
а — нечем. Одним словом, мы сами со всем этим не
справимся. Так?
Мирон и Виктор должны были согласиться, что
пограничник прав. Значит — нужно идти за помощью. Идти
может только один товарищ Савчук. А хлопцам придется
остаться и охранять этот сброд...
— Очень серьезное дело,— нахмурился Савчук.— Для
вас оно более серьезное, чем все сегодняшние военные
действия. Всю ночь вы ежеминутно будете рисковать жизнью.
Они постараются придумать самые каверзные штуки, чтобы
освободиться и прихлопнуть вас. Поэтому — будьте
бдительны, не спускайте с них глаз. В случае чего, стреляйте,
не задумываясь. Ну как, справитесь?
— Справимся! — уверенно ответил Виктор.
Мирон чуть подумал и сказал:
— Нам ничего иного не остается, как справиться.
— А теперь пойдем, проверим все узлы и веревки,—
кивнул головой Савчук.— Хорошенько присмотритесь, как
они связаны.
Бандиты злобно ворчали:
— Опять проверка! Вы же только что связали. Лучше
дали бы поесть.
— Тихо, тихо,— спокойно ответил Савчук.— Всему
свое время. Потерпите одну ночь, и потом вас никто
связывать не будет.
Савчук помог хлопцам запасти побольше сухих сучьев
на ночь и отправился в путь.
XXIV
Последняя ночь на острове.— «Кормление зверей». —
Хитрости пленников.— Возвращение домой.
Хлопцы опять остались одни в лесу. Но теперь перед
ними сидели пять человек да шестой лежал рядом. И люди
эти были более опасны, чем все здешние звери.
Увидев, что старший ушел, бандиты осмелели и начали
переговариваться. Видно, смекнули, что тот отправился за
помощью, вернется нескоро, и у них появилась надежда
как-нибудь обдурить ребят. Но стоило друзьям подойти
поближе, как пленные умолкли. Лишь искоса посматри-
137

вали на своих сторожей. Потом тот бандит, что в первый
раз приходил вместе с черным, спросил:
— Скажите, почему вы не отзывались, когда мы
недели две назад искали вас и даже стреляли? Или не
слышали?
— Слышали, да не хотели встречаться с вами,—
ответили хлопцы.
¦— Почему? Мы же могли показать вам дорогу.
— Знаем, какую дорогу вы хотели нам показать.
— Откуда вы могли знать?
— Бобры рассказали,— засмеялся Виктор.
— А! Так вы подслушали?
— Слухи по лесу пошли.
Хлопцы почувствовали, что очень хотят есть. В
трофейном мешке продуктов было немного, особенно хлеба:
утром друзья и Савчук основательно поели, не жалея
бандитских запасов. Глаза пленных жадно уставились на еду.
— Как тут делить? — сказал Мирон, поворачивая в
руках хлеб.— Есть у них на глазах я не могу. И
спрятаться нельзя.
Двое, задержанные утром, не выдержали и попросили:
— Дайте хоть хлеба кусочек, мы весь день ничего
не ели.
— Хлеба? — воскликнул Виктор.— Мы его целый
месяц в глаза не видели. Лучше мы поджарим вам чудесного
мяса зубра.
Острым кинжалом они легко нарезали тонкие куски
мяса и положили в огонь, а сами со спокойной совестью
взялись за хлеб и сало. Пленные терпеливо ожидали своей
очереди, перешептываясь о чем-то. Пока хлопцы
поужинали, мясо зажарилось. Можно было ужинать и пленным,
но как?
— Вы по очереди развяжите нам руки. Сначала
одному, потом другому,— убедительным тоном предложил один
из бандитов, видно, уже обдуманный ими план.
— Ну, нет! — усмехнулся Виктор.— Лучше уж вы
потерпите до завтра без еды. Никакой беды вам от этого не
будет. Мы тут больше голодали, а ничего с нами не
случилось.
Пленные попытались было еще доказывать, что
бояться хлопцам нечего,— мол, развязан будет лишь один, а
против него двое вооруженных,— но друзья и слушать не
хотели,
138

Тогда самый голодный без всякой хитрости попросил:
— Дайте мне в рот хоть кусочек.
— Это другое дело! — согласились хлопцы и всунули
ему в рот кусок мяса. Потом по просьбе других дали и им.
Некоторые отказались. Тяжело раненному предложили
хлеба и сала, но он отказался, лишь попросил пить.
Мирон езял жестянку и побежал к бобровому ручью.
Когда напоил больного, попросили и здоровые. Мирону
опять пришлось бежать.
— Вы бы взяли вторую жестянку и сходили вместе,—
предложил один из врагов.
— Спасибо за совет! — насмешливо ответил Виктор.
Виктору тоже дважды пришлось бегать к ручью, пока
они напоили всех. Тогда появилась новая просьба:
— Дайте покурить. Возьмите в наших карманах
папиросы и спички.
Виктор достал папиросы, сунул в рот каждому по
одной и поднес огонь. Мирон забеспокоился, как бы и друг
не закурил: ведь саблазн не малый! А Виктор
действительно уже смотрел на папиросы в своих руках, взял одну,
покрутил, разглядывая...
Мирон решил спасать друга. Тихонько взял из его рук
папиросы и сказал:
— Послушай меня, Витя, потерпи! Столько времени
прошло, ты уже отвык. Стоит ли опять начинать?
Тон Мирона был такой дружеский, такой искренний,
что Виктор улыбнулся и сказал:
— Ладно, не буду!
Тяжело раненный часто просил пить, и ребята охотно
носили ему воду. Не отказывали и здоровым, но делали это
неохотно. Потом пленники требовали курить, начинали
выдумывать новые просьбы, в которых нельзя было отказать...
Одним словом, хлопот хватило до самого вечера. И чем
темнее становилось, тем больше тревожились ребята. Хотя
и не жалели они сучьев, но все же не каждое движение
пленников можно было заметить в сумерках. А друзья
помнили, как Савчук сидел утром с жердью, хотя сам был
уже освобожден.
«Что, если и теперь так же сидит кто-нибудь из них?» —
думали оба. И время от времени проверяли пленных.
— Чего вы лезете? — злились те.— Попробуйте сами
освободиться, когда вас так скрутят. Правду говорят:
заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет!
139

Не очень приятно было слушать такие слова, но хлопцы
не обижались: быть может, они и действительно слишком
стараются, но в таком деле излишняя осторожность и
бдительность не мешают.
В этом они убедились вскоре же.
Самым спокойным пленником был раненный в руку.
У него были связаны только ноги. Он сидел, опустив
голову, и ни на что не обращал внимания. Даже не просил
ни есть, ни пить. Здоровая рука его была подсунута под
колени. Потому, что он вел себя спокойно, ребята даже не
проверяли, хорошо ли связаны у него ноги. И вдруг
Виктор заметил, что здоровая рука пленника все время
вздрагивает.
Подошел, посмотрел и крикнул:
— Эге! Этот номер не пройдет!
Оказалось, что тот пальцами здоровой руки и
щепочками ухитрился развязать веревку на ногах. Пришлось
здоровую руку бандита прикрутить к его ногам.
Друзья еще раньше договорились, что ночью будут
сторожить вместе, а не по очереди.
— В такой компании боязно оставаться одному даже
тогда, когда все связаны,— решили они.
Оба остались на страже и после того, как все бандиты
уснули.
Уткнувшись головой друг другу в спину, враги
храпели на весь лес.
— Пить! — послышался голос раненого.
Взяли жестянку — воды нет. Неужели ради этого
мерзавца идти в темноту за водой? Но раненый тяжело дышал,
стонал, и у хлопцев не хватило духу отказать ему.
Виктор побежал к ручью.
Мирон остался один. Жутко ему стало. Все вокруг
казалось каким-то мрачным. Бандиты, кажется, начали
шевелиться, трястись, хотя в то же время храпели так, что эхо
по лесу шло.
Когда Виктор вернулся, Мирон прошептал:
— Больше по воду не ходи. Может, этой хватит, а
нет — пусть терпит. Мне показалось, что они почему-то
дергаются. А спят даже слишком крепко. Никто из них за
все время не повернулся на другой бок. В таком
неудобном положении трудно пролежать долго.
— Надо посмотреть! — решил Виктор.
Подошли к одной паре, дотронулись.
140

— А? Что? Кто здесь? Пошли к черту! — послышался
сонный голос.
Пощупали веревки — мокрые, лохматые!
— Ах, чтоб вам треснуть! — вскрикнул Виктор.— Это
они грызут один у другого веревки. Сейчас же
раздвиньтесь! Ну! Стрелять будем! Раз... два...— он поднял
револьвер.
Пленники расползлись в стороны, злобно ворча:
— Вот чертовы дети!
Пришлось проверять всех. У двоих веревки оказались
слюнявыми и погрызенными. Еще бы час-другой, и дело
могло принять плохой оборот. Ребята затянули потуже
путы и разместили бандитов так, чтобы они не лежали
рядом.
Ночь тянулась медленно, долго. Все казалось, что
бандиты опять придумывают каверзы. Теперь они не храпели
больше и не лежали так спокойно, как раньше, а часто
ворочались с боку на бок.
Хлопцы зорко следили, чтобы они не сближались, и
все время покрикивали:
— Отодвинься!.. Дальше!..
Потом все утихло.
Было уже далеко за полночь, когда друзья
почувствовали странный запах, будто от подгоревшей одежды.
— Что это? Не подсмолился ли кто?
— Видно тот, что ближе к огню.
Подошли к нему. Виктор склонился, и в то же
мгновение одна рука бандита охватила его за шею, другая
рванула револьвер.
— Мирон, стреляй! — крикнул он.
Бандиты зашевелились, зашумели, начали
перекатываться поближе.
Хлопцам казалось, что они все развязались и сейчас
набросятся на них.
И тут Виктор почувствовал, как железная рука
отобрала у него револьвер...
— Стреляй! Стреляй скорее! — кричал он в отчаянии.
В ответ послышался спокойный голос Мирона:
— Положи револьвер на землю и прими руку! Раз...
Пальцы бандита разжались, и револьвер остался на
земле. Виктор схватил его и выпрямился. Мирон стоял
позади бандита, засунув дуло своего пистолета ему за
воротник.
141

Холодная сталь заставила врага покориться.
— Связывай руки! — сказал Мирон.
Виктор опять старательно и крепко связал бандиту
руки. Они были обожженные, скользкие.
Опять проверили всех. Разместили вокруг костра, в
нескольких шагах от него. Острый момент взволновал всех,
но было тихо, точно ничего не произошло. Только Виктор,
отведя Мирона в сторону, с возмущением упрекнул его:
— Почему ты не стрелял? Из-за твоей ненужной
жалости мы оба едва не погибли!
— Никакой жалости тут не было, а разумный расчет,—
спокойно ответил Мирон.— Если бы я выстрелил сразу,
мог бы попасть в тебя. Если бы приставил револьвер к его
голове, он мог бы отшатнуться и даже выбить оружие у
меня из рук. А когда я засунул револьвер ему за воротник,
бандит ничего не мог сделать, а я всегда успел бы
выстрелить.
— Ну и терпеливый же, гад! — удивился Виктор.—
Жжет руки вместе с веревкой и — ни гу-гу!
Наконец окончилась и эта страшная ночь. Солнце еще
не поднялось из-за леса, как среди деревьев показались
фигуры красноармейцев. Было их человек двенадцать.
Впереди шел, вернее, бежал командир с тремя кубиками на
петлицах. Это оказался Савчук. Он все время волновался
больше, чем сами ребята, лучше их понимая, в каком
серьезном, ответственном и опасном положении оставались
друзья на острове.
Малейшая ошибка — и оба погибнут. И Савчук
чувствовал бы себя виноватым в этом.
Какова же была его радость, когда еще издали увидал
он юношей, зорко охраняющих бандитов! Ребята радостно
махали руками, шапками и так громко кричали «ура»,
что вспугнули зайца из-под дальнего куста. А для
бандитов этот радостный крик означал конец всех их надежд...
Савчук обнял ребят, как родных, которых не видел
долгое время.
— Молодцы, хлопцы! — сказал он.— А теперь
собирайтесь домой.
...Через два часа в лесу было совсем тихо.
Сиротливо курился покинутый огонь. Возле него
валялись ненужные остатки разобранного зубра. В стороне
белела куча свежего песку — бесславная могила черного
бандита.
142

Лесные жители осмелели. Защелкала вверху белка,
рассматривая покинутую стоянку. Опять закаркали
вороны и постепенно овладели остатками зубра. Сюда же
подбирался и волк...
В Полесской пуще начиналась обычная жизнь,
нарушенная было человеком.

твт,
или рассказ о том,
как пионеры
восстали против власти вещей
и удивили весь мир,
как они научились видеть то,
чего не видят другие,
и как Цыбук добывал очки.
145

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
о том, как Нина порвала чулок, как отец полетел вверх
тормашками и как Толя вертелся на улице.
Толя пулей влетел в дом, будто за ним гнались
четыре собаки.
— Что с тобой? — испугалась мать.
— Ни одной тройки нет! — крикнул он и начал
торопливо рыться в своих книгах.
Мать в ужасе всплеснула руками.
— Ни одной?! Совести у тебя нет!..
— Во! — торжественно произнёс Толя и протянул
матери табель.
Мать грустно развернула его, но лицо у неё сразу
посветлело, и она сказала радостно:
— Да тут, кажется, всё хорошо, а ты пугаошь.
— Почему пугаю? — удивился Толя.— Посмотри: ни
одной тройки!
Действительно, в табеле ученика 5 класса Анатолия
Беспалова не было ни одной тройки: всё четвёрки и даже
одна пятёрка. На сердце у матери стало совсем легко.
— А я подумала: если уж и троек нет, так дело,
видно, совсем плохо. От тебя всего можно ждать,— ласкаво
проговорила она.
Толя гордо улыбался, будто совершил нивесть какой
подвиг.
— Пока только одна пятёрка,— сказал он,— а потом
будет больше.
Расчувствовавшись, мать хотела было обнять сына, но
тот увернулся и поскакал на одной ноге к своему окну.
— А папа как рад будет! — сказала мать.— Вот если
бы еще и у Нины всё было хорошо! Не знаешь, как у неё?
— Хоть и не так, как у меня, но двоек нет.
— Ну вот и хорошо! Всё хорошо,— радостно суетилась
мать.— А где же она?
— Идёт где-то там...
146

Толя схватил книгу и занял свою обычную позицию у
окна. Собственно говоря, её лучше было бы назвать
необычной: Толя сидел, задрав ноги на подоконник, и при
этом пользовался не всеми четырьмя ножками стула, а
только двумя задними.
Он всё время раскачивался на этих ножках, а часто
даже старался удержаться на них, не прикасаясь к
подоконнику. Что и говорить, упражнение было довольно
рискованное: в любой момент Толя мог так хлопнуться
затылком об пол, что надолго вышел бы из строя. Но
зато это было очень интересно. Толя высчитал, что таким
образом он мог уже продержаться полторы секунды, а ведь
в дальнейшем можно достигнуть и какого-нибудь
рекорда.
Но это ещё не всё. Был ещё соблазн продержаться на
одной ножке. Эта штука — куда сложнее. Тут уж не
только нельзя снимать ног с подоконника, но нужно
держаться за него и руками. Однако Толя надеялся, что когда-
нибудь, пусть хоть лет через десять или сорок, он сумеет
продержаться несколько секунд не только без рук, но
даже и без ног.
Но стул, как видно, совсем не собирался участвовать
в мировых рекордах. Он жалобно скрипел, а сиденье
весьма выразительно стремилось отстать от задних ножек. Два
винтика, что соединяли их, совсем расхлябались: один
высунул голову из дырочки, а другой уже собрался совсем
выскочить.
Но Толя на всё это не обращал внимания.
В коридоре хлопнули двери и послышались медленные
и какие-то неровные шаги. В комнату вошла сестра
Нина.
Подошла, прихрамывая, к дивану и опустилась на
него со слезами на глазах.
— Что случилось? — с тревогой спросила мать.
— Не могу больше! — простонала Нина и начала
расшнуровывать ботинок.
— Что такое?
— Гвоздь всю ногу исколол. Вчера ещё кое-как
терпела, а сегодня — не могу.
Нина сняла ботинок, потом чулок.
Мать взглянула на ногу: подошва сбоку до крови
была расцарапана гвоздём.
— Что ж ты молчала?
147

— Это как-то не сразу... Сначала я не обращала
внимания.
— Помой возьми да завяжи... И чулок совсем новый
порвался,— вздохнула мать.
Она взяла ботинок, просунула руку, долго щупала.
— Ничего нет!
— Он тут, сбоку,— показала Нина.
Пощупала мать в том месте — и пожала плечами.
— Да нет тут никакого гвоздя!
— Дай я,— сказала тогда Нина. Она уверенно взяла
ботинок, пощупала, поискала — и удивлённо опустила
руки.
Нет гвоздя — и всё тут!
— Толик! — обратилась мать к сыну.— Посмотри, что
тут такое: гвоздь изранил всю ногу, а найти его никак
не можем.
— Тоже мне проблема! — пренебрежительно сказал
Толя, раскачиваясь на своём стуле.
— Да ты подойди, погляди сам.
Толя неохотно расстался со своим стулом и,
насмешливо улыбаясь, подошёл к дивану. Взял ботинок,
засунул руку, долго возился...
Насмешка исчезла с его лица.
— Ну, что? — Теперь уже Нина говорила насмешливо.
— Подожди, тут что-то не то,— растерянно буркнул
Толя.— Покажи ногу.
Осмотрел: нога действительно поцарапана гвоздём.
Тогда Толя приложил подошву ботинка к подошве
ноги, чтобы точно узнать место, где должен был быть
гвоздь.
— Смотри ты, какой хитрый! — заметила мать,
довольная смекалкой сына.
Но Нина вдруг отдёрнула ногу и покатилась со
смеху.
— Чего тебя разбирает? — сердито крикнул Толя.—
Держи ногу!
— Да так же выходит наоборот! — сквозь смех
проговорила Нина.
— И правда, наоборот выходит! — засмеялась и мать,
обрадованная сообразительностью дочери.
— Ничего смешного тут нет,— сурово произнёс
Толя.— Я и сам это знаю. Я только сначала захотел
примерить так. А теперь попробуем иначе.
148

Он поставил ботинок рядом с ногой подошвой вниз.
Потом усердно начал ощупывать стельку и наконец
победно воскликнул:
— Есть!
— Где? Покажи! — заинтересовались мать и Нина.—
Как же он мог до крови натереть, если его самого так
трудно нащупать?
К Толе сразу же вернулось чувство собственного
достоинства. С важным и авторитетным видом он объяснил:
— Стелька с краю оторвалась и загнулась, как
пружина, и гвоздь высовывается только тогда, когда сильно
надавишь. А вы надавить не догадались.
Попробовала мать, потом Нина — действительно, так
оно и есть.
— Надо бы как-нибудь поправить, загнуть гвоздь, что
ли,— проговорила мать.— Может ты, Толик, попробуешь?
— Сапожному делу я не учился,— пренебрежительно
ответил Толя.
— Неужели это такая хитрая штука — гвоздь
загнуть?
— Смотря где и какой. С молотком до этого гвоздя не
доберёшься, не пристукнешь его. А у сапожника и
рашпиль есть и всякие там приспособления.
Подумала мать и увидела, что и в самом деле одним
молотком ничего тут не сделаешь. Сидит гвоздь где-то
далеко и глубоко — как по нему стукнешь?
— Придётся отнести к сапожнику,— вздохнула она.—
Возьми, Толя, занеси.
— А что, она сама не может? — огрызнулся тот.—
Всё я да я!
— Так у неё же, видишь, какое дело...
— А разве она ляжет в постель и не будет ходить?
У неё ведь есть старые ботинки!
— Ну, ладно, ладно, я сама отнесу! — вмешалась
Нина.— Как-нибудь без него обойдусь!
— Тем лучше,—согласилась мать.— Пока отец
придёт обедать, ты и вернёшься.
Нина собралась и пошла.
А Толя вернулся на своё место и снова взялся за
чтение, вернее сказать, за упражнение на ножках стула.
...Нина вышла на улицу, прошла один квартал и
остановилась у двери, над которой была вывеска: «Обувная
мастерская союза кожевников».
149

Вошла, сунулась было со своим ботинком, но ей
сказали:
— Мы шьём только новую обувь, а в ремонт не берём.
Для этого есть специальные мастерские, ремонтные.
Вышла Нина и не знает, куда идти. Хотела вернуться
назад, спросить, но не осмелилась. Постояла, подумала
и медленно побрела по улице, рассматривая вывески.
Прошла одну улицу, вторую — нет ремонтной
мастерской да и только! Начала приглядываться, у кого бы это
спросить, и всё никак не могла осмелиться: тот слишком
важный и серьёзный, этот чем-то озабочен, у того вид
очень строгий. А когда, наконец, обратилась к одной
доброй женщине, та ласково ответила:
— Не знаю, детка!
Долго бродила Нина, пока набрела наконец на
ремонтную мастерскую.
Работало там много мастеров, но ещё больше было
заказчиков. То ли мастерских не хватало в городе, или
день такой попался, но целая очередь выстроилась к
тому мастеру, который принимал заказы.
Пришлось и Нине стать в очередь. Стоит и чуть не
умирает с голоду. Уже придя из школы, она захотела есть,
а теперь вон сколько времени прошло и неизвестно ещё,
сколько пройдёт. А дома, наверно, уже обедают...
Но и дома дело с обедом усложнилось.
Отец, придя домой, как всегда спешил. Вечно у него
какие-то там балансы, отчёты, сметы.
Толя соскочил со стула, поставил его к обеденному
столу, а потом уже показал отцу свой табель.
Не видел бедняга, что тот юркий винтик, который
давно собирался выскочить, воспользовался случаем и
вывалился на пол. И второй уже вылез наполовину...
Отец просмотрел табели, погладил бороду и,
довольный, проговорил:
— Тянитесь, тянитесь, детки! А где Нина?
— Понесла ботинок в ремонт. Сейчас придёт.
— Ну, мать, давай быстрей обедать, я спешу!
Бодрый, довольный, подошёл он к столу и грузно
опустился на стул. И вот тут произошло такое, чего Толя
никогда в жизни не забудет. Стул скрипнул, начал
разъезжаться — и отец полетел на пол!
Солидный уважаемый отец, с бородой и с усами,
такой важный и серьёзный — полетел вверх тормашками,
150

будто мальчишка какой, как-то смешно взмахнул руками,
а ногу задрал так высоко, что зацепил тарелку, и наконец
грохнулся на пол, как слон, даже весь дом вздрогнул.
Мать закричала не своим голосом. Толя побледнел и
словно прирос к полу. Перед глазами у него поплыли
круги.
Отец медленно поднялся и уставился на Толю
грозным взглядом. Толе показалось, что настала долгая,
тихая, жуткая ночь.
— Твоя работа? — послышался наконец сдавленный
голос, и рука отца сжала спинку искалеченного стула.
Толя вобрал голову в плечи. Мать бросилась к отцу.
Тот всё глядел на Толю, тяжело дыша. Потом,
растягивая слова, проговорил:
— Сейчас же отнеси стул в мастерскую и не
возвращайся назад, пока он не будет исправлен. Марш!
Толя с облегчением вздохнул, радуясь, что вся эта
история окончилась так счастливо для него. В один миг
накинул куртку, схватил стул и выскочил из комнаты.
...А Нина в это время подошла уже к мастеру и
подала ему ботинок.
— Гвоздь надо поправить, колется,— сказала она.
Мастер взял ботинок, взглянул на него одним глазом
и начал писать квитанцию, сказав:
— Придёшь через четыре дня.
Нина стала жалобно просить:
— Тут только один гвоздь загнуть... Пожалуйста,
сделайте сейчас... Я всю ногу покалечила.
— Видишь, сколько обуви нанесли? — хмуро ответил
мастер.— Всем сразу не сделаешь, надо по очереди.
— Мне пе в чем ходить, а работы тут пустяк... Я
подожду,— просила Нина.
— И небольшую работу всем сразу не сделаешь,—
сказал мастер и занялся следующим заказчиком.
Нина отошла в сторону. Четыре дня!.. Неужели он не
согласится починить сейчас? Нет, лучше дождаться,
пока все люди выйдут, и тогда она снова попросит.
Полчаса, что ждала Нина, показались ей целой
вечностью. Наконец все разошлись, и она снова "подошла к
мастеру.
— Ты ещё здесь? — удивился тот.
— Дяденька, пожалуйста, сделайте сейчас. Ну что вам
стоит? — просила она, чуть не плача.
151

Мастер взглянул на неё ласковее и взял ботинок.
Осмотрел, ощупал его и сказал:
— Ладно, так и быть!
Взял какую-то железяку,— не то напильник, не то
большой гвоздь,— упёрся ею в острый конец гвоздя,
стукнул по подошве раз-другой молотком — и протянул Нине
ботинок.
— Готово!
А та стоит с вытаращенными глазами, будто увидела
что-то необыкновенное.
— Ну, бери, готово уже! — повторил мастер.
— А... сколько стоит? — проговорила Нина.
— Да нисколько,— ответил мастер и взялся за
другую работу.
Нина постояла, повертела в руках ботинок, а потом
как бы между прочим проговорила:
— Но это же я и сама могла бы сделать!..
Мастер улыбнулся.
— Могла бы! Любой ребёнок мог бы. Только нет у вас
такой привычки. Всё ждёте, чтобы за вас сделали.
— Спасибо! — сказала Нина и вышла, вся красная от
стыда.
Всю дорогу она думала про этот «ремонт». Сколько
хлопот было из-за одного несчастного гвоздя! И ногу
исцарапала до крови, и чулок порвала, и чуть не весь город
избегала, и в очереди стояла, и проголодалась,— а весь
ремонт тянулся полминуты. И особенно досадно, что такой
ремонт она и сама могла бы сделать...
...Толя шёл по улице и проклинал несчастный стул,
который он сам и довёл до такого плачевного состояния.
Ножки стула, как нарочно, задевали каждого
встречного, и каждый встречный ругался:
— Ты чего это с такой бандурой на тротуаре
толчёшься? Иди на середину улицы!
Сошёл на середину улицы, а там трамваи, машины,
кони. Бросается парень то в одну, то в другую сторону.
Шарахнулся от автомобиля и зацепился за платок какой-
то пожилой женщины. Та закричала, как будто попала
под автомобиль.
— Ты чего тут хулиганишь? — набросился на Толю
один строгий мужчина.— Нет тебе другого места?
Обидно стало Толе. Куда деться? Побежал на другую
сторону, а там милиционер:
152

— Ты чего крутишься посередине улицы? Ещё под
машину попадёшь. Иди на тротуар!
А на тротуаре, как назло, народу — тьма, и все
куда-то спешат и даже без всяких стульев толкают друг
друга.
Но для них это ничего не значит: скажут друг другу
«извините» и идут дальше. Через несколько шагов снова
столкнутся, снова «извините» — и снова дальше. И
обычно в таких случаях просит извинения не тот, кто толкал,
а тот, кого толкали.
Но уж если встретятся двое совсем деликатных людей,
тогда начинается длинная кадриль: один шагнёт в
сторону, чтобы дать дорогу, и второй в ту же сторону; тогда
один быстренько назад, а второй уже там; потом оба
скакнут вправо, потом влево...— и чем люди деликатнее, тем
дольше они танцуют.
И среди всех них надо было протолкаться нашему
герою со стулом...
Толя, конечно, хорошо понимал, что кому-кому, а ему
надо быть особенно деликатным, если он не хочет
напороться на новые неприятности.
Он пристроил стул на спине, сиденьем назад, чтобы
ножки не торчали в стороны, и двинулся дальше.
Однако неприятности на этом не кончились: Толя
снова задел стулом какого-то человека, но сразу же
деликатно поклонился и сказал:
— Извините!
А сзади ножка стула приподнялась и... зацепила шляпу
у одной молодой женщины. Та пронзительно вскрикнула.
Толя испуганно обернулся и... пырнул кого-то с другой
стороны.
Наконец, он сам не заметил, как снова очутился на
середине улицы.
Тогда он смекнул, что можно идти и не по тротуару и
не по улице, а по канавке, что между тротуаром и
улицей. Склонив голову, стараясь не поворачиваться стулом
в стороны, пошёл он, как конь в борозде, и был очень рад,
что никого не беспокоит.
Придя в мастерскую, он столкнулся с неприятностью,
перед которой сразу показались пустяками все
злоключения на улице.
— С таким ремонтом мы не станем возиться! —
категорически заявил мастер.
153

— Почему? — с замиранием сердца спросил Толя.
— Если все пойдут с такой чепухой, так нам некогда
будет заниматься настоящим делом!
Толе стало страшно. Что же теперь делать? Отец ведь
сказал — домой не возвращаться, пока стул не будет
починен.
— Пожалуйста... исправьте,— начал просить Толя.—
Может, это не долго... Мне отец велел... Исправьте...
Мастер взял винт, ввинтил его в ножку, остальные
подтянул потуже и отдал стул.
Весь «ремонт» занял не больше двух минут. Толя
стоял, глядел, а в голове у него вертелось:
«Так это же я и сам мог бы сделать!..»
— А сколько... стоит? — проговорил он наконец.
— Ну, заплати за новый винт, что ли,— усмехнулся
мастер.
Возвращаясь домой, Толя всё время думал об этом
ремонте.
Не только у них в семье, но и среди знакомых
испокон веку считалось, что каждую такую работу должен
выполнять «спец», независимо от того, сложная она или
простая.
Если нужно поправить стул или стол, например,
ввинтить тот же винт,— так это должен делать только столяр.
Если нужно вставить замок и при этом ввинтить тот же
самый винт,— тогда приходится звать слесаря. Винт в
сапог должен ввинчивать уже сапожник. Если ослабнет
винтик в стенных часах, его должен подвинтить часовой
мастер, в швейной машине — другой техник. А ведь
стоило хоть немножко подумать да присмотреться — и все
эти винты, наверняка, могли бы ввинтить и Толя, и Нина,
и отец, и мать.
Вечером Толя и Нина долго обсуждали в углу
события минувшего дня.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
где говорится, как крыса перепугала Андрейку и еще о
том, как Андрейка поймал вора.
Однажды товарищи спросили Андрейку, какая у него
семья. Он ответил:
— Мама, я и поросёнок.
154

— Это, значит, твой брат? — насмешливо спросил
Карачун.
— Двоюродный,— серьёзно ответил Андрейка.
Все начали смеяться, а Карачун крикнул:
— Хорошие же у тебя родственнички!
— А что ты думаешь? — ответил Андрейка.— Он
ничуть не хуже тебя! Он никогда не хулиганит, и я ни разу
не слышал от него таких гадких слов, как от тебя. Он ни
у кого не украл карандаша, не разбил ни одного окна и
ни с кем не дрался на улице. Никогда я не видел, чтобы
он цеплялся сзади на трамваи...
Чем больше положительных сторон своего
«двоюродного» перечислял Андрейка, тем сильнее хохотали
ребята, поглядывая на растерявшегося Карачуна.
— Нашли над чем смеяться! — буркнул тот и,
презрительно ухмыльнувшись, ушёл.
Андрейка зачислил своего поросёнка в семью потому,
что не было дня, когда бы Андрейка не принимал
участия в присмотре за ним. Кому же помочь матери то
травы нарвать, то катух почистить, то корму принести. Тем
более, что мать работала уборщицей в одном учреждении
и не всегда могла это сделать сама.
По этой причине часто приходилось кормить поросёнка
совсем поздно, впотьмах. Тогда уже обязательно шёл и
Андрейка, чтобы отпереть двери, посветить.
И вот однажды он потерял ключ от замка. Событие
пустяковое, обыкновенное, но в данном случае дело
приняло серьёзный оборот: приближалась ночь, а как было
бросить двери незапертыми?
Может быть, этот злополучный ключ валялся
где-нибудь под ногами, но впотьмах никак его не удавалось
найти.
Попытались было у соседей занять до завтра замок,
но у одних вообще не было лишнего замка, а другие уже
спали.
— Ну, что же теперь делать? — говорила мать.—
И всё из-за тебя, сорванец ты этакий! Для чего нужно
было вынимать ключ из замка?
— Да я, кажется, его не вынимал. Может, он сам
вывалился.
Ещё поискали — нет ключа!
— Беги домой, там в ящике, кажется, какой-то
валялся. Может, подойдёт.
155

Побежал Андрейка и действительно нашёл ключ.
Принёс, начали пробовать и — вот досада! Хоть бы
уж совсем непохожий был, а то вот-вот готов влезть, и
всё же что-то не пускает.
— Что делать, что делать? — повторяла мать.— Не
оставлять же так!
— Тогда я останусь охранять,— сказал Андрейка.
— Как это?
— Да переночую тут, на дровах.
— А бояться не будешь? — недоверчиво спросила
мать.
— Я? бояться? — ответил Андрейка таким тоном, что
мать почувствовала к нему уважение.
— Ах ты, мужчина мой! — ласково проговорила она.—
Но всё-таки лучше я покараулю.
— Нет, нет, нет! — горячо запротестовал Андрейка.—
Мало ли мальчишек караулят сады, огороды? Чем я хуже
их? Мне очень хочется тут переночевать.
Мать понимала, что для мальчишки подобное дело
должно быть очень интересным. Да и пусть привыкает:
мужчина как-никак.
— Хорошо,— подумав, сказала она.— Я сейчас устрою
тебе постель.
Кохда она ушла, Андрейке стало как-то не по себе.
Сарайчик при слабом свете коптилки казался совсем не
таким, как всегда. Откуда-то появилось много дырок и
уголков, которых раньше, кажется, не было. Да и
паутины полно, а раньше он её тоже не замечал.
Вернулась мать, расстелила на дровах старое одеяло,
положила подушку.
— Вот и хорошо,— утешала она сына и себя.—
Бояться нечего: никакой вор не полезет, если почувствует, что
тут кто-то спит. Одну ночь провести можно. Да и не
холодно. А завтра отнесёшь ключ слесарю. Ну, ложись.
Не забудь погасить коптилку, а то чего доброго пожар...
И вышла.
Снова у Андрейки на душе заскребли кошки. Но
теперь он даже разозлился на самого себя. Что за глупость,
в самом деле! Сколько людей стоят на постах: в саду, в
леъу, в поле, в разных будках — и ничего. А он, вроде,
боится. Это ж позор!
— Ну, братишка, будем спать! — вслух обратился он
к поросёнку и начал устраиваться на ночлег.
156

«Братишка» встал на задние ноги, высунул свой
пятачок и приветливо захрюкал. Андрейка не удержался,
чтобы не почесать его за ухом.
Наконец Андрейка погасил коптилку и улёгся.
Некоторое время он прислушивался, как хрюкал и ворочался
в катухе его сосед, а потом, когда тот успокоился и
засопел, Андрейка стал вслушиваться в другие звуки. И
тогда снова его охватило беспокойство.
Самые обыкновенные звуки,— шум автомобиля на
улице, шаги прохожих или стук дверей в соседнем доме,—
звуки, которые он тысячи раз слышал и на которые
никогда не обращал внимания, теперь казались какими-то
особенными, беспокоили, мешали спать и даже немножко
пугали. Особенно шаги людей. Когда они были твёрдые,
громкие, так ещё ничего, а когда тихие — у Андрейки
внутри что-то такое замирало.
И снова начал злиться на самого себя. Он ведь хорошо
знает, что бояться тут нечего, что никакой опасности и
в помине нет. Даже если бы действительно появился вор,
так стоит только закричать — и он скроется, потому что
на крик сразу же сбегутся люди.
Всё это Андрейка прекрасно понимал, но спать
спокойно не мог...
Чтобы показать, что он никого и ничего не боится,
Андрейка громко запел:
«Бе-е-е-лая а-а-рмия, чё-орный баро-он»...— но голос
ему самому показался каким-то чужим, незнакомым;
вместо бодрости Андрейка почувствовал ещё большую
подавленность.
Из катуха отозвался поросёнок. Андрейка сказал ему:
— Плохо у тебя спать, братишка.
— Угу,— ответил тот.
— Лучше бы уж ты к нам ночевать перешёл.
— Угу...
— Вот видишь. А я, дурной, не догадался.
— Угу,— подтвердил поросёнок.
В углу послышалась какая-то возня, писк. Андрейка
вздрогнул, но сразу же успокоился: догадался, что это
крысы.
Всё это отвлекло его внимание от звуков, которые
доносились с улицы.
Андрейка начал думать о завтрашнем дне, о ключе,
о школьных делах и, наконец, незаметно задремал.
157

Вдруг ему что-то почудилось, и он, не шелохнувшись,
начал прислушиваться. Одним ухом Андрейка лежал на
подушке, а другое было прикрыто одеялом, но он
всё-таки чувствовал, что рядом, у изголовья, что-то или кто-
то есть.
И вот это «что-то» осторожно поползло по нему...
Андрейка вскочил, не помня себя, крикнул диким
голосом, взмахнул руками, сбросил с одеяла что-то мягкое
и услышал, как среди дров зашуршало...
— Крысы! — крикнул он.— Ах, проклятые!..
— Угу,— отозвался поросёнок.
Андрейку передёрнуло. А что если они снова полезут?
Когда они соберутся все вместе, так с ними, пожалуй,
не справишься...
Андрейка вспомнил, что где-то читал басню, как
крысы таким образом загрызли какого-то епископа...
Но через минуту Андрейка уже отогнал эти нелепые
мысли. В нашей жизни такого не бывает. И всё-таки дело
неприятное. Хоть ты не спи вовсе и карауль их!
А может, пойти домой и сказать матери, что он больше
не может тут спать?
Но какой же он будет «мужчина», если испугается
крыс? Засмеют все, даже поросёнок...
И отогнав от себя тревожные мысли, Андрейка улёгся
снова. Но разве тут заснёшь, когда всё время кажется,
что крысы снова подбираются к самому л1/цу, носу. Тогда
он решил забраться под одеяло с головой. Душновато, но
ничего, терпеть можно. Снова начал дремать.
Вдруг почувствовал: кто-то царапает по одеялу в
ногах. Прислушался — крыса крадётся по нему! Снова
вскочил Андрейка.
— Ш-ш-ш, чтоб тебя!..
И начал стучать по дровам и колотить по одеялу.
— Угу,— вмешался поросёнок.
— Тебе хорошо,— сказал Андрейка.— Тебя они,
видно, не трогают.
— Угу,— согласился тот.
Андрейка выбрал хорошее полено и положил рядом
с собой, чтобы в следующий раз встретить гостя как
следует.
Крысы утихомирились. Всё меньше и меньше звуков
долетало с улицы. Но зато, чем тише становилось за
стеной, тем выразительнее был каждый звук.
158

Вот, например, где-то рядом послышались шаги. Ан-
дрейка, может, и не обратил бы на них внимания, если
бы они вдруг не стихли. Аидрейка сразу насторожился.
Шаги возобновились, потом — снова тишина.
У Андрейки сильнее забилось сердце. Уж не
подкрадывается ли кто? Что делать, если это и вправду вор?
Андрейка сам удивился, что до сих пор даже не
подумал об этом. Он охранял вообще, а что и как делать,
если кто придёт,— не знал. Теперь он начал обдумывать
план.
Ну, вот, скажем, входит вор. Что тогда? Кричать? Ну
что стоит такому бандиту пристукнуть мальчика, чтобы
он больше и не пикнул. Убегать? Но как убежать, если
тот будет в дверях? Конечно, если поднять большой шум
и крик, то сбегутся люди. Но к этому времени вор десять
раз придушит его. Ну, нет! Пусть уж лучше пропадает
поросёнок. Но зачем же тогда он сидит здесь?
Не успел Аидрейка выработать план, как подошло
время действовать...
Двери тихонько скрипнули...
Будто спугнутые воробьи, сразу вылетели из головы
Андрейки все планы. Он сам не заметил, как прижался
к постели и с головой закутался одеялом.
Второй раз скрипнули двери...
Только тогда Андрейке в голову вернулся один план,
и план этот был: лежать и не рыпаться, чтобы вор его
не заметил. Хорошо ли это будет, плохо ли,— об этом он
сейчас не мог думать.
Но когда прошло несколько минут и ничего за это
время не случилось, он отважился высунуть голову.
Двери были немножко раскрыты, но больше ничего
не было ни видно, ни слышно...
Этот перерыв дал возможность вернуться всем
мыслям, и скоро в голове Андрейки их набралось даже
больше, чем нужно.
«Здесь ли он?.. Что он делает?.. А может, никого нет?..
Тогда кто же входил?.. И почему не было слышно, как он
ушёл?.. Значит, он здесь... Так чего же он ждёт?.. Может,
крикнуть?.. Но как тут крикнешь, если он стоит рядом?..»
Эти мысли метелицей кружились в его голове. А время
шло, и в сарайчике всё было по-прежнему. Андрейка
готов был согласиться, что, может, никого тут и нет, но
шевельнуться всё не отваживался, откладывал, тяпул.
159

Неподвижность его обнадёжила крыс, и они снова
начали возиться рядом. Одна из них забралась на ноги и
крадется выше; чувствуются её шажки уже на боку.
В этот момент как хлопнется ему на спину что-то
тяжёлое!..
— Мама!II — вырвалось из груди Андрейки.
Но он сразу же вскочил, весело засмеялся/и крикнул:
— Кот!
— Угу,— ответил проснувшийся поросёнок.
Конечно, такому гостю Андрейка был очень рад.
Теперь уже можно будет спать спокойно.
С лёгким сердцем Андрейка встал и притворил двери.
К сожалению, их нельзя было запереть изнутри.
Кот подошёл к Андрейке и тихо замурлыкал. Звуки
эти были для Андрейки самыми приятными за весь
сегодняшний вечер. Он успокоился, но сон уже не
возвращался к нему.
Он начал рассуждать:
«Хорошо, что так получилось. Ну, а что если бы
действительно пришёл вор? Неужели же так лежать, ждать
чего-то, как я? Это же позор!.. Нечего сказать —
мужчина!..»
Андрейка почувствовал, что поведение его было
постыдным, и решил оставшуюся часть ночи караулить
добросовестно. А на случай, если придёт вор, он выработал
план не только активный, но и геройский: он будет сидеть
в углу около дверей и если только кто войдёт, то тихонько
выскочит позади из сарайчика и запрёт двери на
щеколду. Этим он не только спасёт своего поросёнка, но и
принесёт пользу обществу — поймает вора.
Эта последняя мысль больше всего понравилась ему.
Он теперь даже страстно желал, чтобы вор пришёл. Не
страшно, а весело было думать, как войдёт вор, как
попадёт в западню и что будет дальше.
Андрейка вышел за двери, подготовил щеколду,
попробовал пару раз, как это получится, и, довольный, занял
свой пост около дверей. От каждого звука, щума,
особенно шагов, сердце его билось даже сильнее, чем раньше, но
это был не страх, а волнение героя перед решительными
событиями. Эх, пусть бы теперь кто-нибудь пришёл!..
Но, к большому сожалению, никто не приходил, и вот
уже Андрейка начал клевать носом, вот уже несколько раз
он ловил себя на том, что засыпает...
160

То решительное, к чему он так готовился, пришло
неожиданно...
Спохватился он, когда кто-то уже вошёл в сарайчик
и молча возился не то около его постели, не то около
поросёнка.
Андрейка весь напрягся, выскользнул за двери и —
раз! — запер их на щеколду. Вор очутился в западне!..
В тот же момент Андрейка побежал к соседу Даниле
и начал стучать в окно.
Когда показалась перепуганная голова дядьки
Данилы, Андрейка сдавленным, взволнованным голосом
заговорил:
— Дяденька, идите!.. В нашем сарае вор сидит!.. Я его
закрыл...
И сразу же побежал ко второму соседу, третьему, а
потом уже домой, к матери.
Вор тем временем на весь квартал барабанил в
запертые-двери. На этот шум собралось людей даже больше,
чем разбудил Андрейка.
Когда вооружённый народ открыл двери, оттуда
вышла... вне себя от злости мать Андрейки!
— С ума он сошёл, что ли? — кричала она.— Я вышла
посмотреть, как он тут мучается, а он вон какую штуку
выкинул!..
Назавтра Андрейка понёс замок и ключ к какому-то
слесарю-частнику. Тот повертел в руках замок, ключ и
сказал, что работа будет стоить рубль и прийти нужно
через два часа.
А когда Андрейка пришёл в назначенный час, то
увидел, что мастер даже и не брался ещё за работу.
— Вы же сказали, что через два часа будет готово!^
с укором произнёс Андрейка.
— Сейчас, сейчас будет готово! — ответил мастер, взял
ключ, царапнул по нему раза два напильником, повернул
в замке и отдал Андрейке.
Тот остолбенел.
— Так это же я и сам мог бы сделать! — пробормотал
он.
— А если мог, так зачем нёс? — недовольно ответил
мастер.
Андрейка никому не сказал, какой «ремонт» нужно
было сделать, но всякий раз краснел, когда вспоминал,
сколько неприятностей было из-за такой мелочи.
6 Зак. 537

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
где снова говорится совсем о другом, например: как
облили керосином буханку хлеба, как Павлик ехал на
«колбасе» и как потом все три раза крикнули: «Почтальон!»
Вечер в семье Павлика выдался очень ответственный.
Отец, преподаватель латинского языка в
мединституте, запершись в своей комнате, готовился к завтрашней
лекции. Он сказал, что ему сегодня, возможно, придётся
сидеть всю ночь.
Мать гладила бельё.
Павлик должен был решить на завтра четыре задачи.
Даже пятилетняя Катя нашла себе важную работу:
шила платье для своей куклы.
Чисто, тихо, уютно было в квартире. Электричество
ярко и ласково освещало все углы. Каждый член семьи
чувствовал себя счастливым, потому что выполнял свои
обязанности.
И вдруг вся эта мирная жизнь пошла вверх дном.
И всё из-за того, что неожиданно погас свет.
Сначала думали, что это так себе, на минутку, как это
нередко бывает. Зазевается там на станции какой-нибудь
техник, крутнёт не тот штепсель или другую
какую-нибудь штуку,— и тут же исправит ошибку.
Однако на этот раз прошло несколько минут, а света
не было.
— Павлик, посмотри, есть ли свет в соседних
квартирах,— попросил отец.
Как всем им хотелось, чтоб там не было света!
Павлик выглянул в окно и увидел, что напротив, через
улицу,— горит. Оставалась ещё какая-то надежда, что,
мо;кет, света нет во всём пх доме. Выскочил за двери и
вернулся с опущенным носом.
— Везде горит!..
— Значит, у нас испортилось,— с досадой проговорил
отец.— Придётся мне зажечь лампу, а вам всем надо
идти спать.
— Дай хоть детям поужинать! — сказала мать.—
А где же лампа? Она здесь была.
Настроение у всех сразу испортилось.
— Это ты брал её?
— Да нет, я не видел!
— Кто последний раз брал?
162

— Всегда у нас так бывает, что когда нужно...
— Может, тут?
— Беда мне с вами!
— Я видел тут.
— Да нету!
— Кто же, в конце концов, последний раз её брал?
И среди этих невесёлых разговоров послышался
детский голосок:
— Мама! Лампа в кладовке, на полке. Папа сам ее
туда поставил.
Словно тёплым ветерком повеяло от этих слов. У всех
сразу стало легче на сердце.
Принесли лампу, а она без керосина.
— А керосин-то хоть у нас есть? — встревожился отец.
— Есть, есть,— успокоила мать.— Принеси, Павлик,
бутыль.
Даже эту задачу в темноте выполнить было не так-то
легко. Кое-как Павлик нашёл бутыль и, рискуя разбить
её по дороге, принёс в комнату.
Теперь оставалось только налить керосин в лампу.
Каждый понимал, что дело это — большое и сложное.
Кому-нибудь одному за него и браться не стоило. Даже
вдвоём едва ли справились бы. Тут требовалось участие всех
трудоспособных членов семьи.
Прежде всего нужно было поддерживать свет с
помощью спичек, да так, чтобы не было перерыва между
одной спичкой и другой. Эта задача была самая важная,
поэтому её взял на себя отец.
Павлик должен был держать лампу и следить, чтобы
не перелился керосин. Мать взяла в руки бутыль.
— Начинай! — скомандовал отец.
Неторопливо, осторожно шла работа. Отец зажигал
спички одну за другой, ничего больше не видя. Мать
тихонько наклоняла неуклюжую бутыль. Павлик, не дыша,
следил, как понемногу наполнялась лампа. Прижавшись
носом к столу, так же напряжённо следила за братом
Катя, притаившаяся под бутылью.
— Готово! — крикнул Павлик.
— Готово! — повторила Катя, радостно подпрыгнула
и... стукнулась головой о бутыль!
И тут произошло самое неприятное: бутыль высколь-
зпула у матери из рук, стукнулась о край стола и
разбилась. Керосин залил буханку хлеба и всё, что было на
б* 163

столе, да вдобавок досталось ещё и Кате. Дно бутыли
полетело на пол, прихватив с собой стекло от лампы...
И в квартире, где всего лишь пятнадцать-двадцать
минут назад было так светло, уютно, где так спокойно,
счастливо шла жизнь, где все были так ласковы друг с
другом,— в этой самой квартире теперь царила темнота,
стояла вонь от разлитого керосина.
В темноте послышался суровый голос отца:
— Павлик! Завтра рано утром, перед уроками,
сбегаешь на электростанцию и вызовешь монтёра.
Обязательно рано утром: если позже, то он может в этот день не
прийти, и тогда ещё сутки придётся мучиться.
Павлик хотел было сказать, что он может опоздать в
школу, что завтра у них контрольная письменная работа,
к тому же его очередь дежурить. Однако он сразу же
сообразил, что в такой момент об этом лучше и не
заикаться.
Зажгли лампу без стекла. Маленькое коптящее пламя
беспомощно пыталось осветить комнату, но от этого
света комната стала ещё более неуютной.
...Назавтра Павлик выбежал из дому в пятнадцать
минут девятого. До начала уроков оставалось сорок пять
минут. Павлик высчитал, что дорога трамваем на
электростанцию и в школу займёт не больше двадцати минут, а
двадцать пять останется па все другие дела.
Но, как назло, трамвай где-то застрял. А толпа на
остановке всё росла и росла.
И когда наконец показался трамвай, то Павлик с
ужасом увидел, что он полон народу. Был девятый час,
когда большинство служащих спешит на работу.
Попробовал Павлик протиснуться, но где там!
Тогда ему пришла в голову рискованная мысль:
прицепиться сзади, на «колбасу».
Так он и сделал.
Нельзя сказать, чтобы чувствовал он себя хорошо, но
был доволен уже тем, что успеет справиться со своим
делом.
Линия проходила около их школы, и Павлик имел
удовольствие услышать восторженные крики своих
товарищей, идущих на занятия:
— Смотри, смотри, Павлик едет на «колбасе»! Ура!
Запыхавшись, прибежал Павлик в контору, подошёл
к окошку п попросил прислать монтёра.
164

-*- А какой номер вашего абонемента? — спросила
конторщица.
— Не знаю.
— Тогда принесите абонементную книжку.
— Так я вам скажу адрес.
— Всё равно, без номера абонемента мы заказов не
принимаем. Об этом давно уже объявлено.
У мальчика и руки опустились. Что делать? Или
опоздать в школу, или остаться ещё на сутки без света? Нет!
Отец с матерью будут недовольны, если придётся снова
переживать такой вечер, как вчера.
И Павлик вынужден был возвращаться домой. Только
на этот раз он ехал уже как порядочный пассажир...
...Прозвенел звонок в школе. В класс вошёл учитель.
— Подготовьтесь к письменной работе.
— Чернил нет,— ответили ученики.
— А почему же не приготовили? — строго спросил
учитель.
— Чернила в шкафу, а ключ у дежурного.
— Кто дежурный?
— Павлик Рогатко.
— Где же он?
— Поехал на «колбасе»! — ответил кто-то, давясь
смехом.
— Что это значит?
Ему объяснили, что видели Павлика, как он проехал
мимо школы, прицепившись сзади, на трамвае.
Учитель даже верить не хотел. Как же это? Павлик
Рогатко, один из лучших учеников, вместо того, чтобы
идти в школу, поехал кататься, да ещё на трамвайной
колбасе, да ещё в тот день, когда в классе письменная
работа, да ещё когда он сам дежурный?
— Не может быть! — сказал учитель.— Это уже
слишком не только для него, по и для самого
недисциплинированного ученика из всей школы.
— Но мы же сами видели!
— Это мы потом разберём, а теперь достаньте как-
нибудь чернила.
В соседнем классе в это время шла география.
Вдруг открываются двери и показывается ученик из
другого класса. Учитель удивлённо взглянул на него.
— Разрешите попросить у товарища чернила,—
сказал тот.
165

— Надо было раньше это сделать,— недовольно
проговорил учитель.— Ну, быстрей!
Ученик вышел.
— Так вот, мы говорили,— начал учитель,— что
северные моря...
Тут снова открылась дверь.
— Разрешите попросить чернила...
— Что это такое сегодня происходит? — возмущённо
спросил учитель.
— У нас письменная работа, а дежурный...
— Это не наше дело! Не мешайте!
В это время кто-то уже дал чернильницу, и ученик
вышел.
— Так вот, мы говорили, что северные моря...
В этот момент снова открылась дверь.
— Разрешите попросить чернила.
Учитель окончательно вышел из себя.
— Что же это такое, наконец?!.
А в это время в других классах происходило то же
самое. Явился директор, начал наводить порядок.
А когда пришёл Павлик, то имел столько
неприятностей, сколько не было у него за целый год.
...Вряд ли ещё где-нибудь кого-нибудь ждали так, как
ждали монтёра в доме Павлика. Можно прямо сказать, что
его ждали, как солнце, приносящее свет. Каждый раз,
когда скрипели двери, все бросались к ним с радостной
надеждой и отходили с грустью, если приходил не он.
Когда появился наконец человек с сумкой, его
встретили как самого дорогого гостя.
— Сюда, сюда! — суетилась мать, прыгал Павлик,
вертелась Катя.
— Да не стоит, я ничего... я так,— смущаясь, отвечал
человек с сумкой.
— Нет, нет, заходите, посмотрите! Если бы вы только
знали, какое горе было! — говорила мать, проводя его в
комнату.
— А разве вы уже знаете?
Мать удивилась:
— Как же нам не знать, если такое пережили, что и
сказать нельзя?
— А может, это совсем о другом,— улыбаясь,
проговорил человек и раскрыл сумку.— Может, тут извещают
о какой радости?..
166

И он подал письмо.
— Почтальон!! — крикнул Павлик.
— Почтальон! — проговорила мать.
— Постальён! — повторила Катя.
— Ну,— сказал человек с сумкой.— А вы думали кто?
— Мы думали — монтёр,—смутившись, ответила мать.
Когда пришёл отец, то в первую очередь спросил, был
ли монтёр. Услышав, что не был ещё, он очень огорчился.
— А может, сегодня и не придёт?
И от этой мысли всем стало грустно.
Только в пятом часу явился настоящий монтёр.
Павлик не отходил от него ни на шаг, следил за
каждым его движением.
Монтёр подошёл к счётчику, выкрутил пробку,
посмотрел: проволочка, что проходила через неё, была целая.
Вкрутил назад и выкрутил другую. Там проволочка была
порвана.
— Я вам временно соединю проволочкой,— сказал
он,— а там вы сами купите новую пробку и вкрутите.
Он взял тоненькую проволочку, обмотал один конец
вокруг металлического конца пробки и вкрутил назад.
Павлик жадно следил за этой работой, всё заметил, и,
когда электричество загорелось, задумчиво произнёс:
— Так мы и сами могли бы сделать...
— Конечно, могли бы! Чего уж проще: купить новую
пробку и вкрутить её,— улыбаясь, проговорил монтёр, а
потом, уже серьёзно, добавил: — Но имейте в виду, что
пользоваться проволочкой надо очень осторожно и
только в крайнем случае. Если поставишь более толстую
проволоку, то можешь наделать беды не только себе, но и
соседям. Лучше всего иметь запасную пробку, а для этого
не надо никакой техники.
Когда монтёр вышел, Павлика охватила и обида, и
злость, что из-за такой чепухи пришлось столько
натерпеться.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
где говорится, как мать воевала со сковородкой, как
Клаве надо было откусить гвоздь и как тетка Марья сбилась
с панталыку.
Ещё в сенях Клава услышала, как мать ворчит:
— Вот несчастье-то на мою голову!
«Что такое случилось?» — встревоженно подумала
Клава.
168

Сначала она почувствовала приятный запах, а потом,
уже войдя на кухню, увидела, что мать печёт на примусе
оладьи — и больше ничего, и никаких несчастий ни на
голове матери, ни вокруг.
Немного странным было лишь то, что мать очень уж
резво прыгала около примуса.
Пустилась в пляс и Клава, но только от радости.
— Ой, мамочка, как хорошо, что ты оладьи печёшь!
— Знаю, что тебе есть хорошо. А вот попробовала бы
сама печь на этой непослушной сковородке.
— Я тебе помогу, мама.
— Толку-то от твоей помощи. Сидела бы лучше да
уроки учила. Добрые люди спать уже собираются, а ты
где-то ещё бродишь.
— Я же говорила, что у нас сегодня физкультурный
кружок,— сказала Клава и пошла в комнату
раздеваться.
Мать, ворча, снова принялась плясать вокруг примуса.
Собственно говоря, не вокруг примуса, а вокруг
сковородки — в ней, непослушной, и был корень зла.
А корень этот заключался в том, что ручка сковородки
держалась на одной, да и то расхлябанной заклёпке. От
другой остались лишь две дырочки.
Чтобы пользоваться этой сковородкой, нужно было
владеть мастерством циркача-жонглёра, который может
крутить на палочке тарелки, или держать их на одном
пальце, или поставить ребром на нос, или ещё что-
нибудь в этом роде.
К сожалению, мать такой науки не проходила,
поэтому сковородка совсем не слушалась её и вертелась,
как сама хотела. А хотела она вертеться главным
образом влево. Если же это ей не удавалось, то — вправо.
А прямо держаться избегала всякими способами.
Теперь понятно, почему мать плясала, злилась и
ворчала.
Когда Клава снова вошла на кухню, мать сказала ей:
— Ну, пеки уж ты, пока я вынесу ушат.
Клава согласилась очень охотно. Взялась одной рукой
за ручку сковородки, другой ворошит, переворачивает
оладьи; всё идёт как по маслу.
Но стоило ей снять сковородку, как она — круть! —
и оладьи полетели на пол. Подобрала Клава оладьи и
начала снова накладывать тесто.
169

Тут и пошло несчастье за несчастьем. Едва только
Клава собралась положить тесто,— сковородка крутнулась
влево, и оно попало на табуретку. А когда Клава поднесла
следующую ложку,— сковородка метнулась вправо.
Теперь уже Клава поняла, почему мать так злилась.
Сжав зубы, гонялась она за сковородкой и кое-как
ухитрилась положить две ложки. Только легли они как
попало, на разцые стороны сковородки. Но Клаве было
уже не до этого: попасть бы вообще.
Когда же дошла очередь до третьей ложки, то она
попала как раз на первую оладью. Дело усложнилось.
Клава готова была уже позвать на помощь мать, но
постыдилась, поставила сковородку на пол и начала
делить сдвоенную оладью на две части.
Тут только она заметила, что сковородка, стоя на
полу, не крутится. Обрадовалась девочка и начала носить
тесто из миски на пол и размещать так, как сама хотела,
а не сковородка.
— Крутись теперь сколько влезет! — зло шептала
Клава, неся сковородку на примус и совсем не обращая
внимания на её выкрутасы.
Но сковородка на этот раз применила новую тактику
и упорно начала клониться вниз. Едва только Клава
поставила её на примус, как ручка совсем отделилась от
сковородки.
В это время вошла мать. Увидела в руках
растерявшейся Клавы одну только ручку и укоризненно покачала
головой.
— Вот тебе и помощница! До сих пор хоть кое-как
можно было держать, а теперь никак.
— Так я же ничего не делала! — начала
оправдываться Клава.— Она и так чуть держалась.
— Так-то оно так, но почему-то это всегда случается
в ваших руках. Ну, пусти.
Началась новая стадия работы. Тут уж главную роль
играла тряпка. Только с её помощью п можно было брать
сковородку.
Но дело от этого нисколько не улучшилось. Мать
вынуждена была плясать ещё больше, так как каждую
минуту припекала пальцы, да ещё тряпка беспрерывно
загоралась.
— Последний раз пеку! — злилась мать.— Это же
мученье, а не работа!.. Аи, чтоб тебя!.. Завтра обяза-
170

тельно отнеси мастеру. Пусть он припаяет или как-
нибудь там прикрепит ручку.
И когда испеклась последняя оладья, мать со злостью
отшвырнула сковородку, а скомканную тряпку забросила
в угол.
После всех этих мучений оладьи показались Клаве
совсем не такими вкусными, как она ожидала.
Назавтра Клава понесла шкодливую сковородку в
мастерскую. На улице навстречу ей попался мальчик в
чёрной шинели с синими кантами и петлицами,
подпоясанный широким ремнём с гладкой пряжкой, на которой
красовались буквы — Р.У. На голове — фуражка с
такими же кантами и значком из молотка и ключа. Клава ещё
издалека залюбовалась этим мальчиком: такой он был
аккуратный, стройный, красивый в своей форме. Мальчик
будто и сам чувствовал это, держал он себя солидно,
совсем не так, как многие обыкновенные мальчишки,
которые сломя голову носятся по улице, кричат,
толкаются.
Когда они поровнялись, Клава удивлённо
воскликнула:
— Лёня!
Она узнала Лёню Ладутько, который учился в их
школе на класс старше её, а в этом году, как она
слышала, перешёл в ремесленное училище. Но до сих пор
она его не видела.
— Здорово, Клава! — ответил Лёня.— Что несёшь?
— Да вот сковородку надо починить. Не знаешь ли,
куда занести?
— Покажи.
С серьёзным видом он осмотрел сковородку, ручку и
сказал:
— Идём со мной: я тебе сейчас починю.
— Ты?! — удивилась Клава.— Разве ты уже умеешь?
— А что тут уметь? — улыбнулся Лёня.— Это каждый
может сделать.
— Каждый? — недоверчиво переспросила Клава.
— Пойдём, сама увидишь. Я сейчас иду в мастерскую.
Утром у нас были занятия в классе, а теперь в мастерской.
Они подошли к красному кирпичному дому. На дворе
Лёня увидел мальчика в комбинезоне и спросил:
— Начали?
— Нет ещё,— ответил тот.
171

— Очень хорошо,— сказал Лёия Клаве.— Значит,
успеем.
Они вошли в прихожую.
— Подожди немножко, я переоденусь,— попросил
Лёня.
Он сиял с вешалки комбинезон и повесил на его
место свою шинель. Надев комбинезон, Лёня повёл
Клаву в мастерскую. Это была очень большая комната,
где стояло несколько длинных столов — верстаков; с
обеих сторон на определённом расстоянии к ним были
прикреплены тиски. Около каждых тисков с правой стороны
в столе был ящик. Каждый ученик имел свои тиски и
свой ящик. Несколько ребят стояли уже у своих мест,
некоторые бегали вокруг столов, другие разговаривали,
стоя группками. Один мальчик возился около
сверлильного станка.
Клава смотрела на всё это с большим иптересом и
даже с каким-то уважением. Кажется, такие же самые
мальчишки, как и у них в школе, и смеются и бегают
так же, но занимаются они тут совсем не детскими
делами, а делают то же самое, что и взрослые.
Откуда-то появился человек в спецовке с седыми
усами и суровым видом.
— Инструктор! — шепнул Лёня.
Клава испугалась: может, кричать начнёт, что она,
чужая, сюда пришла? Действительно, инструктор
взглянул на неё с удивлением. Тогда Лёня, взяв из рук Клавы
сковородку, подошёл к нему и сказал:
— Николай Иванович, разрешите приклепать ручку к
этой сковородке.
— Ты что это: заказы уже берёшь? — спросил
инструктор сурово.
Клава ещё больше испугалась. Но Лёня, верно, знал
своего учителя, видел, что у того под густыми седыми
бровями прячется совсем ласковая улыбка.
— Надо помочь товарищу по школе,— ответил Лёня.
— Помочь? — переспросил мастер.— Ну, если помочь,
то ничего против не имею. Пусть она сама делает, а ты
только командуй. Согласны?
Клава совсем растерялась.
— Я... я же вовсе не умею,— пробормотала она.
— Ничего, ничего, справимся! — весело подмигпул ей
Лёня.
172

— Ну, валяйте,— сказал мастер и отошёл, пряча в
усах улыбку.
Лёня начал командовать:
— Видишь, в этой дырке осталась отломанная
заклёпка? Сначала надо выбить её оттуда.
— Выбить? — переспросила Клава.
— Обязательно. Ведь надо же новую заклёпку
вставить. Немного открути тиски, вот в эту сторону.
Клава боязливо крутнула ручку в левую сторону.
Тиски чуть раздвинулись.
— Сделай такую щёлочку,— говорил дальше Лёня,—
чтобы в ней как раз поместился конец этой заклёпки.
Нет, нет, слишком много будет — назад. Так. Теперь
положи ручку на тиски так, чтобы заклёпка была над
самой щёлочкой. Так. А теперь остаётся только стукнуть
но ней чем-нибудь, и она выскочит.
— Вот этим! — подскочил второй мальчик и подал
Клаве круглую железяку с узким концом.
Клава взяла её в правую руку и стала обдумывать,
как бы это стукнуть ею по заклепке. Заметив это, Лёня
и его товарищ так захохотали, что сбежались все ребята.
Инструктор крикнул:
— Чего вы? Отойдите, не мешайте им!
Ребята неохотно отошли. А Клава чуть не заплакала.
Лёне стало неловко, и он ласково проговорил:
— Ничего, ничего. Ты возьми её в левую руку,
поставь концом на заклёпку и пристукни молотком.
Теперь уже и сама Клава сообразила, что только так
и нужно делать.
Она стукнула несколько раз по железу — и заклёпка
выскочила.
— Вот и всё,— сказал Лёня.— А теперь возьми
откуси этот гвоздь вот тут, около головки.
— Откусить? — удивилась Клава.
— Ну, это мы так говорим,— засмеялся Лёня.—
Возьми эти кусачки и вот так сожми в этом месте гвоздь.
Клава вставила гвоздь, сжала обеими руками
кусачки и сама не заметила, как гвоздь был перекушен.
— Совсем легко! — радостно воскликнула она.
— Легко и просто,— подтвердил Лёня.— А теперь
сделаем последнюю операцию. Приложи ручку к
сковородке и просунь этот кусочек гвоздя через обе дырки.
Положи на тиски головкой вниз. Я тебе помогу подер-
173

— Очень хорошо,—сказал Лёня Клаве.—Значит,
успеем.
Они вошли в прихожую.
— Подожди немножко, я переоденусь,— попросил
Лёня.
Он снял с вешалки комбинезон и повесил на его
место свою шинель. Надев комбинезон, Лёня повёл
Клаву в мастерскую. Это была очень большая комната,
где стояло несколько длинных столов — верстаков; с
обеих сторон на определённом расстоянии к ним были
прикреплены тиски. Около каждых тисков с правой стороны
в столе был ящик. Каждый ученик имел свои тиски и
свой ящик. Несколько ребят стояли уже у своих мест,
некоторые бегали вокруг столов, другие разговаривали,
стоя группками. Один мальчик возился около
сверлильного станка.
Клава смотрела на всё это с большим интересом и
даже с каким-то уважением. Кажется, такие же самые
мальчишки, как и у них в школе, и смеются и бегают
так же, но занимаются они тут совсем не детскими
делами, а делают то же самое, что и взрослые.
Откуда-то появился человек в спецовке с седыми
усами и суровым видом.
— Инструктор! — шепнул Лёня.
Клава испугалась: может, кричать начнёт, что она,
чужая, сюда пришла? Действительно, инструктор
взглянул на неё с удивлением. Тогда Лёня, взяв из рук Клавы
сковородку, подошёл к нему и сказал:
— Николай Иванович, разрешите приклепать ручку к
этой сковородке.
— Ты что это: заказы уже берёшь? — спросил
инструктор сурово.
Клава ещё больше испугалась. Но Лёня, верно, знал
своего учителя, видел, что у того под густыми седыми
бровями прячется совсем ласковая улыбка.
— Надо помочь товарищу по школе,— ответил Лёня.
— Помочь? — переспросил мастер.— Ну, если помочь,
то ничего против не имею. Пусть она сама делает, а ты
только командуй. Согласны?
Клава совсем растерялась.
— Я... я же вовсе не умею,— пробормотала она.
— Ничего, ничего, справимся! — весело подмигнул ей
Лёня.
172

Ну» валяйте,— сказал мастер и отошёл, пряча в
усах улыбку.
Лёня начал командовать:
— Видишь, в этой дырке осталась отломанная
заклёпка? Сначала надо выбить её оттуда.
— Выбить? — переспросила Клава.
— Обязательно. Ведь надо же новую заклёпку
вставить. Немного открути тиски, вот в эту сторону.
Клава боязливо крутнула ручку в левую сторону.
Тиски чуть раздвинулись.
— Сделай такую щёлочку,— говорил дальше Лёня,—
чтобы в ней как раз поместился конец этой заклёпки.
Нет, нет, слишком много будет — назад. Так. Теперь
положи ручку на тиски так, чтобы заклёпка была над
самой щёлочкой. Так. А теперь остаётся только стукнуть
но ней чем-нибудь, и она выскочит.
— Вот этим! — подскочил второй мальчик и подал
Клаве круглую железяку с узким концом.
Клава взяла её в правую руку и стала обдумывать,
как бы это стукнуть ею по заклёпке. Заметив это, Лёня
и его товарищ так захохотали, что сбежались все ребята.
Инструктор крикнул:
— Чего вы? Отойдите, не мешайте им!
Ребята неохотно отошли. А Клава чуть не заплакала.
Лоне стало неловко, и он ласково проговорил:
— Ничего, ничего. Ты возьми её в левую руку,
поставь концом на заклёпку и пристукни молотком.
Теперь уже и сама Клава сообразила, что только так
и нужно делать.
Она стукнула несколько раз по железу — и заклёпка
выскочила.
— Вот и всё,— сказал Лёня.— А теперь возьми
откуси этот гвоздь вот тут, около головки.
— Откусить? — удивилась Клава.
— Ну, это мы так говорим,— засмеялся Лёня.— Возь-
мп эти кусачки и вот так сожми в этом месте гвоздь.
Клава вставила гвоздь, сжала обеими руками
кусачки и сама не заметила, как гвоздь был перекушен.
— Совсем легко! — радостно воскликнула она.
— Легко и просто,— подтвердил Лёня.— А теперь
сделаем последнюю операцию. Приложи ручку к сково-
Родке й просунь этот кусочек гвоздя через обе дырки.
П на тиски головкой вниз. Я тебе помогу подер-
173

жать. Теперь бери молоток и бей по гвоздю, чтобы его
расплющить.
Осторожно, неумело начала Клава бить по гвоздю.
— Смелей, сильней! — покрикивал Лёня.— Надо
расплющить его совсем.
А когда она попробовала стукнуть сильней, то не
попала по гвоздю.
— Ничего! — утешал Лёня.— Лупи сколько влезет.
Клава начала «лупить, сколько влезет», причём
больше половины ударов попадало мимо. Но всё-таки конец
гвоздя постепенно расплющивался и наконец
превратился в такую же самую головку, как и с другой стороны,
только кривую.
— Хорошо будет,— сказал Лёня.
Клава осмотрела свою работу, подёргала ручку —
держится крепко, хоть еще есть дырка для второй заклёпки.
Клава почувствовала огромное удовлетворение, какое
всегда бывает у человека, сделавшего своими руками какое-
нибудь полезное дело. За вторую заклёпку она взялась
уже самостоятельно, уверенно и сделала её немножко
лучше и быстрее, чем первую. Подошёл инструктор, взял
в руки сковородку, осмотрел её и спросил:
— Сама сделала?
— Сама! — ответили Лёня и Клава вместе.
— Очень хорошо. И всегда старайся, что можно,
делать сама. Возьми ещё вот этот напильник и попробуй
загладить им заклёпку.
И старый мастер отошёл, тоже довольный, как
человек, который сделал полезное дело. Он больше всего
любил труд и хотел, чтобы все любили его. Он жалел тех
людей, которые не могут или не хотят сами себе помочь
в каком-нибудь маленьком деле. Хоть учил он своих
учеников слесарному делу, но требовал, чтобы они сами себе
и ботинки починили и пуговицу пришили. Поэтому он
заставил и эту незнакомую девочку помочь самой себе.
Клава вернулась домой с таким сияющим лицом,
словно к ней пришло невесть какое счастье.
Мать взглянула на нее с удивлением:
— Что у тебя такое?
— Во! — торжественно произнесла Клава, подавая
сковородку.
— Исправлена? Так быстро? — сказала мать.— И как
крепко держится!
174

— А ведь я сама это сделала,— с гордостью
проговорила Клава.
— Как сама?
— Да так — своими руками.
— Своими?! — воскликнула мать.
— Да, вот этими самыми,— показала свои грязные
руки Клава.
— Сама?!
— Сама.
— Не может быть!
— Выходит, что может.
— Неужели сама?
— Сама.
— Своими руками?
— Да говорю, что своими.
— Ах, дочушка! Смотри ты, что она сделала!
Мать оглядывала сковородку со всех сторон, крутила
в руках и так и этак и не могла налюбоваться.
Вошла соседка Марья. Мать к ней:
— Посмотри, как исправила сковородку Клава! Сама,
своими руками.
— Неужели сама?
— Сама, сама! — ответила Клава. Она начинала уже
сердиться.— Что же тут такого?
— А разве ты училась этому делу? — спросила
соседка.
— Показали — я и сделала.
— Так сразу и сделала? — недоверчиво переспросила
тётка Марья,— Если бы мальчпк, то ещё куда ни шло, а
то девочка... Никогда такого не было.
А теперь есть.
В тот же день многие соседи знали уже, что Клава
Макейчикова за один приём, безо всякой науки, сделала
такую работу, какую выполняют только мастера-слесари.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой дети будто впервые увидели, что делается
вокруг вих, а читатель наконец (тоже впервые) узнает,
что такое ТВТ.
Однажды после занятий в пятом классе осталось
пионерское звено. Тут были наши знакомые Толя и Нина
Беспаловы, Андрейка Гулис, Павлик Рогатко и Клава
175

Макейчик, да ещё Яша Канторович, Стась Ковальский,
Соня Данилова, Лёня Сакович и Цыбук Боря.
Остались они потому, что Павлик стал подробно
рассказывать о своих приключениях и муках, которые он
перетерпел, когда опоздал в школу.
— До чего же обидно становится,— говорил он,—
как вспомню, что всё это случилось из-за такой мелочи,
какую мы сами могли исправить.
— Да и у меня такая же история была! — крикнул
Яша.— У нас испортился электрический утюг. Сначала
он долго бунтовал: то греется, то нет, то греется, то нет.
А потом совсем перестал нагреваться. Осмотрели мы
шнур — кажется, всё в порядке. Пришлось мне нести
утюг к мастеру. Тот разобрал его, посмотрел и говорит:
«По-моему, исправный. Может, шнур перервался. Надо
было принести и его». Я побежал домой и принёс шнур.
Мастер осмотрел его — и тоже ничего не нашёл. А потом
пощупал вилку и говорит: «Смотри, вот эта ножка
открутилась». Взял пальцами и подкрутил её. И больше
ничего!
— А знаете что? — сказал тогда Андрейка.— Мне
также пришлось много перетерпеть из-за того, что я не
догадался раза два провести напильником по ключу.
И под всеобщий смех он рассказал, как ночевал с
поросёнком и что из этого вышло.
Тогда Стась рассказал, как у него полетели в лужу
все книги и тетради вместе с портфелем, у которого
оторвалась ручка.
— А ведь если б я не ждал, пока она оторвётся,
ничего бы этого не было,— признался Стась.
Одним словом, подобных случаев нашлось у каждого
достаточно, и когда их собрали вместе, то получилась
картина, над которой дети серьёзно задумались. Они
будто впервые увидели, что делается вокруг них.
Увидели и сами удивились.
— Выходит, что мы живём в плену у вещей,—
задумчиво проговорила Клава.— Выходит, что не мы ими
владеем, а они нами. Какая-нибудь сковородка, что
захочет, то и делает, а ты только смотри на неё или зови на
помощь людей.
— Оно и правда выходит, что мы будто зависим от
разных домашних вещей,— добавил Павлик.— Они нас
подводят на каждом шагу, а мы только терпим да ждём
176

от кого-то помощи. А если бы захотели, так сами могли
бы справиться с ними.
— Тогда надо объявить им войну,— со смехом
проговорил Боря Цыбук.
— А что ты думаешь? — серьезно ответил ему
Павлик.— Совсем неплохо было бы. Как только
какая-нибудь кастрюлька станет нам поперёк дороги,— сейчас же
в наступление на неё и До полной победы!
— Давайте тогда создадим кружок,— предложила
Клава,— и пообещаем, что все такие мелкие работы
будем делать сами.
— Правильно! — поддержал её Стась.— Это будет
совсем новый и интересный кружок. Можно назвать его
кружком «Домашних техников».
— Нет, нет! — послышались голоса.— Название
неинтересное!
— Если уж мы собираемся воевать,— сказал Толя,—
то лучше назвать кружок «Воинствующими техниками»,
— И не кружок,— крикнул Яша,— а товарищество.
«Товарищество воинствующих техников», или короче —
«ТэВэТэ».
Это название понравилось всем.
Наконец Толя внёс ещё одно предложение:
— Каждое товарищество имеет правила.
— Это называется уставом,— поправил Павлик.
— Пусть будет так,— согласился Толя.— Надо и нам
составить устав нашего товарищества.
Через полчаса на свет появился следующий документ:
УСТАВ
ТОВАРИЩЕСТВА ВОИНСТВУЮЩИХ ТЕХНИКОВ
Товарищество воинствующих техников объявляет войну за
независимость от домашних вещей.
Члены ТВТ обязуются:
1. Замечать всякие неполадки и своими собственными руками
делать все мелкие домашние ремонты.
2. Если кто из членов чего-нибудь сам сделать не может, то
обращается за помощью к своим товарищам.
3. И только тогда, когда и товарищи не смогут помочь,— член
ТВТ имеет право обращаться к платным мастерам.
Толя влез на парту и зачитал устав.
— Будем голосовать. Кто...
Но тут доска под его ногами сдвинулась — завеска
не держала,— Толя покачнулся и полетел на пол.
7 Зак. 537 177

— Ах, чёрт! — выругался он, потирая ушибленное
место, но сразу же снова продолжал: — Ну, так кто «за»,
прошу поднять руки.
— Я! Я! Да все, нечего голосовать! — ответили
ребята, подняв руки.
Одна только Клава не подняла руки и как-то странно
посматривала на всех.
— Ну, а ты что? — обратились к ней.
— Слушайте, товарищи! Что же это мы делаем? —
проговорила она каким-то суровым голосом.
— Не знаешь, что ли? — засмеялись ребята. — С
потолка свалилась?
— А вот вы видели, как свалился Толя? — спросила
Клава.
— Конечно, видели! Но что из этого?
— А почему он свалился?
— Земля притянула,— засмеялся Яша.
— Нет, я серьёзно спрашиваю, почему он свалился? —
настаивала Клава.
— Ну, доска сдвинулась,— ответил Толя.
— А почему она сдвинулась? — упрямо продолжала
Клава.
— Да завеска отломалась,— сказала Нина, которая
стояла около этой парты.
— А мы сами могли бы её прибить?
— Странная вещь,— проговорил Андрейка.— Сколько
времени я сам на этой парте сижу и никогда в голову не
приходило взять да и прибить завеску. Ведь не я же
сломал...
— А я вот теперь полетел и то не догадался, в чём
дело,— проговорил Толя, почёсывая затылок.— Вот что
значит не привыкли мы думать о таких вещах.
Павлик задумчиво посмотрел на оторванную завеску,
затем медленно, будто сам себе, проговорил:
— Интересные дела творятся на свете! Если бы кто
дал нам задание прибить эту завеску, мы, наверняка,
охотно сделали бы это. А самим в голову не приходит,
даже не замечаем. И не только здесь, но и дома мы не
умеем замечать. Я только сейчас вспомнпл, что у нашего
чемодана тоже оторвалась одна половинка завески. Мы
его открываем, закрываем и как будто ждём, пока
оторвётся вторая половинка. Сегодня, как только приду
домой, сразу же займусь этой завеской.
178

А в результате всей этой истории с завеской в уставе
появился новый и очень важный пункт:
4. Деятельность ТВТ распространяется также и на школу.
. Ну, а завеску прикрепить им ничего не стоило. В это
время проходил мимо директор и, услышав стук, зашёл в
класс. Он увидел, что делают ученики, и так обрадовался,
будто ему построили новую школу.
— Вот где настоящие советские ребята! — сказал
он.— Если бы все да всегда так делали!
Ребятам даже неловко стало: за такую мелочь и так
хвалят. А директор после этого стал всюду расхваливать
их. Упрекая за что-то шестой класс, он сказал:
— Вон в пятом классе ученики по своей инициативе
починили парту, а вы только портить умеете.
Первый шаг Товарищества воинствующих техников
получился очень удачным, и организаторы вполне могли
гордиться своей выдумкой. Но рассказывать об этом в
школе они не отважились. Если они сделают хорошее
дело, каждый скажет, что это хорошо. А если дознаются,
что для такого простого дела они выдумали какое-то
товарищество, устав, параграфы, то, наверняка, станут
над ними смеяться. Лучше не рассказывать. Даже
интереснее.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
где говорится, как все родители ахнули и как Толя
выдвинул предложение сделать аптечку из молотка,
напильника, щипцов и других «лекарств».
Соня заметила, что всякий раз после дождя у неё
промокает чулок на левой ноге под большим пальцем.
Когда она дома сняла ботинок и осмотрела его, то
увидела на подмётке едва заметную дырочку.
Увидела эта и мать и, известное дело, сразу же
сказала:
— Отнеси в ремонт.
Но Соня неподвижно сидела с ботинком в руках и
думала глубокую думу. Вот и пришло время, когда надо
выполнить обязанности члена ТВТ! И совсем это не так
интересно, как казалось тогда, когда писали устав. Во-
7* 179

зись теперь, когда можно было отнести в мастерскую и
ни о чём не думать.
— Чего ждёшь-то? Неси к сапожнику,— повторила
мать.
— Я... не имею права,— прошептала Соня.
— Что?!
— Мы... я... должна сама починить...
— Должна?! Кто же тебя заставляет?
— Мы дали обещание, что сами будем делать
подобные вещи,— с виноватым видом проговорила Соня.
— Кто же это постановил? — допытывалась
удивлённая мать.
— Мы сами организовали такой кружок.
— Уж не кружок ли тебе будет чинить ботинок? Ты
же сама не умеешь.
— Или сама, или с помощью товарищей, а сделать
должны сами,— смущённо ответила Соня.
— Глупость какую-то выдумали! Видимо, делать вам
нечего,— пожала плечами мать.— Ну, а кто будет
отвечать, если вы ещё больше испортите?
— Если мы не сумеем, тогда я отнесу в мастерскую.
— Ну, делай, как хочешь, только смотри, чтобы всё
было в порядке,— сказала мать и отошла.
Соня с грустным видом осталась сидеть. Ну как к
нему подступиться? Ясно только, что надо прибить
заплатку. А как это сделать, если нет ни приспособлений,
ни материалов, ни умения?
Первым шагом на практическом пути было — пойти
посоветоваться с Ниной, у которой уже был опыт в этом
деле.
Нина с удовольствием приняла участие, но сразу же
сама немного растерялась.
— Если бы загнуть гвоздь, так это проще простого.
А тут другое дело. Но ничего, давай обсудим.
Начали обсуждать. Во-первых, надо было найти
заплатку. Но где и как её купить, такую маленькую?
Ход мыслей привёл к старому рваному ботинку,
подошву которого можно использовать. На этом и порешили.
Второй пункт — молоток — разрешился очень просто:
его можно было достать и в доме Сони, и в доме Нины.
Более сложным был вопрос о деревянных гвоздях.
Можно ли купить несколько десятков? А покупать ради
такой мелочи целую пачку — не стоит. Наконец всё-таки
180

решено было купить пачку, ведь потребуются же и
другим членам ТВТ.
Дальше стоял во весь рост вопрос о шиле. Это же
важнейшее сапожное приспособление! У кого его
займёшь? Видно, надо и его купить.
— Я боюсь,— сказала Соня,— что при таких
условиях наш ремонт обойдётся слишком дорого и родители
будут против этого.
В это время пришёл Толя и сразу же присоединился
к совещанию. Прежде всего он заметил, что просто
заплаткой тут не обойдёшься — нужно поставить рубчик
на весь носок. Потом перешёл к организационным
вопросам.
— Видно,— сказал он,— нам придётся создать
специальную общую «аптечку», куда бы входили
важнейшие инструменты: молоток, напильник, шило и так далее.
Поставим этот вопрос на нашем общем собрании.
— А вот ещё колодки нужны в таком деле,— сказала
Соня.
Толя задумался.
— Этак может набраться целый воз,— проговорил
он наконец.— Тогда уже не «аптечка» будет, а целая
«аптека». Нет, без этого надо обойтись, а в данном
случае колодки и совсем не нужны: рубчик и так прибить
можно.
В тот же день Соня, спрятавшись от матери, взялась
за работу. Настроение её совсем изменилось: она
чувствовала себя уверенной, весёлой и взялась за дело с
большой охотой.
Но через несколько минут весь этот пыл угас. И
главной причиной оказались деревянные гвозди, чтоб им
пусто было. Как ни стукнешь по нему, он обязательно
свернётся или в ту, или в эту сторону. А если попадёшь
удачно и ему некуда деваться,— тогда он возьмёт да
поломается.
Соня решила сначала попрактиковаться. Взяла
полено и давай садить в него гвозди. Уничтожив их несколько
десятков, она перешла уже к настоящей работе. Дело
пошло немножко лучше, и наконец рубчик кое-как был
приляпан.
Подошла Нина узнать, как идёт дело.
— Ну что же? — сказала она, осмотрев работу с
видом знатока.— Для начала ничего. Но чтобы надёжней
182

было, я бы посоветовала вогнать ещё несколько
железных гвоздей. А загибать их мы уже умеем.
И когда подкрепили рубчик ещё железными гвоздями,
то вообще получилось хоть куда. Обе девочки
почувствовали такое удовлетворение, какого, пожалуй, не
чувствует сапожник, даже когда закончит шить новые сапоги.
Когда Соня показала ботинок матери, та глазам
свопм не поверила.
— Неужто сама сделала? — повторяла она.
— Сама! — с гордостью и смущением ответила Соня.
Когда пришёл отец, мать заставила Соню поднять
ногу, чтобы показать рубчик.
— Сама? — удивился отец.— Хорошо, очень хорошо!
Для тётки Анны также надо было поднимать ногу.
— Сама? — переспросила тётка.— Смотри ты, какая!
Когда пришла соседка Кастусиха, Соня и перед ней
должна была поднимать ногу.
— Так-таки и сама?! — удивилась Кастусиха.— Ай-
яй-яй!..
Спустя некоторое время об этом заговорили в
соседних квартирах.
— Способная у Даниловых девочка. Сама себе обувь
чинит. Не надо носить сапожнику.
— Сама?
— Сама...
Нашлась категория граждан, которая даже пострадала
от всего этого. Это были соседские дети школьного
возраста.
— Ты бы вон на кого посмотрел! — попрекали в
одном доме.— У людей девочка и то сама себе ботинки
чинит, а ты, лодырь, только драть умеешь...
На следующий день звено ТВТ осталось в школе,
чтобы поговорить о своих делах.
У каждого уже были определённые достижения, и все
наперебой спешили рассказать о них. Начался шум,
беспорядок.
— Стой, братва! — крикнул Яша.— Ничего так не
выйдет. Надо выбрать председателя и заслушать
доклады по порядку.
— Ну, так будь председателем! — крикнул Андрей.—
Согласны?
— Согласны! Согласны! — закричали ребята, и Яша
приступил к исполнению свопх обязанностей.
183

Выяснилось, что за это время все успели что-нибудь
сделать. Самым же интересным было то, что все эти
мелкие факты произвели большое впечатление на родителей
и соседей.
У Стася Ковальского давно уже оторвалась вешалка
от пальто. Мать каждый день всё собиралась пришить её,
да так и не собралась. И вот сегодня сам Стась взял да
и пришил её.
Увидела мать — и ахнула. Сам! Сам пришил!
Мальчик, и сам пришил! Вот молодчина!
И за то, что Стась сам себе пришил вешалку, он
получил ещё пирожное.
Лёня Сакович загнал клинышек в стол, чтобы он не
скрипел. И опять-таки сколько радости было в семье!
Стол этот давно уже портил всем нервы. Чуть
дотронешься до него, а он — скрип, скрип... И вот Лёня сам
взял да и исправил его. Ну разве не молодчина? И где вы
найдёте ещё второго такого хорошего и способного
мальчугана?
Такое же дело сделала и Клава Макейчик, только
другим способом. У них скрипели двери, да так
пронзительно, так жалобно, что прямо за сердце щипало. Так
они отравляли жизнь много месяцев, а теперь Клава
взяла да и смазала их. И сразу в доме стало так тихо,
приятно, будто они переселились на другую квартиру.
Яша Канторович осчастливил семью тем, что закрепил
половинку дверей, которая не должна открываться.
В дырочку в пороге набился песок, и шпингалет туда не
входил. От этого было много неприятностей: двери не
закрывались плотно, хлопали, время от времени
распахивались обе половинки. Когда Яша вычистил дырку и
засунул глубоко шпингалет,— все неудобства с дверями
кончились. А когда узнали, что это сделал сам Яша, да
ещё без всяких указаний свыше, то хвалили его так,
будто он сделал что-то особенное.
Очень обрадовал и удивил родителей Толя Беспалов.
У ящиков комода давно уже были оторваны ручки, и
чтобы выдвинуть их, нужно было проделывать
сложнейшие операции. Сначала пользовались ключом, но через
некоторое время замочные скважины в комоде были так
разворочены, что ключу не за что было зацепиться. Часто
и ключи не попадались под руку, тогда пускали в ход всё,
что только можно: ножи, вилки, даже кочергу.
184

Наконец условились оставлять нижний ящик не
задвинутым. Когда нужно было, например, открыть
верхний ящик, применялась такая система: открыв нижний
ящик, выдвигали снизу следующий, потом ещё и ещё,—
и так до самого верхнего.
Можно представить себе радость семьи, когда вдруг
на ящиках комода появились ручки, да ещё какие: Толя
взял да прибил обыкновенные ролики.
Родители не знали, чему больше радоваться: тому ли,
что Толя вообще догадался поправить комод, или тому,
что сделал это таким гениальным способом.
Здорово расхвалили и Павлика за то, что он сам
догадался прибить завеску в чемодане.
Но, пожалуй, самый геройский поступок совершил
Боря Цыбук.
Он за пять минут починил крышу! Не больше, не
меньше!
Ту самую крышу, из-за которой отец несколько раз
ходил в жакт, а там всё откладывали эту работу.
А Боря взял да и отремонтировал её за пять минут...
Дело было так. Крыша над их квартиройч была
железная. И вот, когда дождь или оттепель,— через потолок
начинала просачиваться вода. Нельзя сказать, чтобы уж
очень, но мокрое пятно на потолке было всегда. Потом
начала отваливаться штукатурка, а там начало уже и
капать.
Вот Боря и заинтересовался, не может ли он, как член
ТВТ, что-нибудь сам сделать в этом отношении.
Полез на крышу, видит: в том месте, где
соединяются листы жести,— небольшая, узкая щель. Посидел над
ней, посмотрел, подумал, потом слез и вернулся... с
куском хлеба!
Когда пошёл дождь, отец удивился:
— Что это сегодня не протекает?
— Да Боря там что-то лазил. Говорит, исправил,—
сказала мать.
— Неужели? — повернулся к Боре отец.
— Конечно, исправил,— с безразличным видом
ответил тот.
— Каким образом?
— Хлебом,— спокойно ответил Боря.
Отец недоуменно посматривал то на Борю, то на
потолок, то на мать.
185

— Там была щель,— объяснил Боря,— так я взял да
и залепил её мякишем хлеба.
— Надолго ли хватит твоего мякиша? — засмеялся
отец.
— А когда надо будет, я снова залеплю,— ответил
Боря.
Вот какие были «доклады» на первом общем
собрании Товарищества воинствующих техников. Сколько было
смеху! Сколько живого интереса и жажды дальнейших
«подвигов»!
— Если серьёзней посмотреть на это дело,— сказал
Толя,— то даже стыдно становится. Шутя мы сделали
несколько малюсеньких дел, а все вокруг смотрят на нас,
как на героев. А почему? Потому лишь, что до сих пор
никто на это не обращал внимания.
Затем Толя предложил создать «аптечку», как он
говорил. Тут долго рассуждать не приходилось, так как
каждый понимал, что она необходима дозарезу.
Наконец, Яша поставил вопрос, чтобы завести учёт
труда.
— Всем нам интересно будет знать,— сказал он,—
сколько и что сделал каждый из нас и все мы вместе.
Будет также видно, кто больше активен, кто меньше.
Можно будет организовать соревнование.
Против этого никто не возражал. Запись вести
поручили Клаве и Яше.
Расходились ребята с таким чувством, с каким,
наверно, охотники идут на охоту.
Не успели ещё выйти из класса, как Цыбук бросился
в угол и крикнул:
— Есть!
В углу стояли географические карты. На одной из них
была порвана бечёвка, на которой вешают карту.
Цыбук связал бечёвку и сказал Клаве:
— Запиши!
— Нет, это не считается! — запротестовал Лёня.—
Это не работа, а мелочь.
Его поддержал и Андрей. Яша выступил против —
и началась горячая дискуссия.
— В уставе,— говорил Яша,— в пункте первом,
говорится про все мелкие работы, лишь бы только они были
полезные. Вешалку Стасю мы засчитали, никто не
возражал. А тут тоже вешалка,
186

— А если это такая уж мелочь, так почему же ты сам
не сделал? — наседал Цыбук на Лёню.
— Я не заметил,— ответил тот.
— Ну вот видишь! — сказала ему Клава.— А в
нашем деле самое главное — уметь замечать. Связать
бечёвку каждый сможет, а заметить не каждый.
Лёня взглянул туда, сюда, а потом подбежал к окну
и стал его открывать. Раздался страшный скрежет: это
скрежетал за окном задранный кверху лист жести. Лёня
стал отгибать эту жесть вниз. Потом тихо закрыл окно.
— В таком случае засчитайте мне эту работу,—
сказал он насмешливо.
Всё это произошло так внезапно и неожиданно, что
некоторое время все молчали. Потом Толя сказал:
— И надо засчитать, так как работа полезная. И рама
портилась, и жесть отламывалась, и вода подтекала.
— В таком слузае я вам каждый день миллион таких
дел сделаю! — весело крикнул Лёня.— Успевайте только
записывать.
— Постараемся,— ответила Клава.
Хотя она только что поучала Лёню, что «самое
главное — уметь замечать», но теперь откровенно призналась,
что она, пожалуй, никогда не заметила бы этой жести.
Был ещё один человек, на кбго сегодняшний день
произвёл большое впечатление. Это Боря Цыбук. Этот
маленький круглый мальчик, с острым носиком и ^глазками,
как у ёжика, считался в пионеротряде пассивным
гражданином. Если какая игра, то он был очень активным, а
если надо было выполнить какое-нибудь задание отряда,
то старался отделаться от него. В ТВТ он вошёл безо
всякого интереса, за компанию, и мало думал об этом
деле.
А сейчас его захватило. Тут была игра совсем новая,
необычайная.
Смотри ты, как Лёня заметил жесть! Пожалуй, таких
дел вокруг есть много, да никто не видит. А если теперь
записывают да ведут учёт, то он, Боря, наберёт столько
очков, что всех перекроет. Он уже сейчас видит, что у
форточки того окна, которое открывал Лёня, нет пробойчика и
она не закрыта на крючок; но об этом он никому не
скажет, пока не сделает из гвоздя пробойчик.
Интересная игра!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
о том, как Павлик выкручивал все, что выкручивается,
Нина пускала пузырьки, а весь мир разделился на две
части.
Прошло, может, недели три с тех пор, как в доме
Павлика погасло электричество и произошли известные
нам страшные события.
И вот однажды, в пасмурный день, мать захотела,
зажечь лампочку в столовой,— и она не зажглась.
— Снова это самое несчастье! — ужаснулась мать.
— Ничего! — с чувством собственного достоинства
проговорил Павлик.— Теперь уже мы и сами наладим.
— Да пу? — обрадовалась мать, но сразу же
безнадёжно добавила: — Где тебе справиться...
— А вот посмотрим! — уверенно произнёс Павлик и
подошёл к счётчику.
Выкрутил одну пробку — исправная. Выкрутил
вторую — тоже исправная?!.
— Наверно, лампочка перегорела,— сказал Павлик
и выкрутил лампочку.
Осмотрел её,— кажется, всё в порядке.
— Току нет! — авторитетно заключил он наконец.—
Придётся подождать.
— А может эта горит? — сказала мать и включила
лампочку в другой комнате.
Лампочка загорелась!.,
Павлик был сбит с панталыку. Что за чудо такое?
Лампочка целая, а не горит! А ну, если попробовать,
будет ли она гореть в другом патроне?
Выкрутил вторую лампочку и вкрутил на её место
эту. Лампочка загорелась.
Значит, причина не в ней. И не в пробках. А в чём
же? Павлик стал напряжённо думать.
— Ничего не поделаешь,— вздохнула мать.—
Придётся снова вызывать монтёра.
— Нет! — категорически «заявил Павлик.— Я сам
исправлю.
Сказал и испугался: выполнит ли обещание? Как
разгадать, где повреждение? Наверное, в патроне.
И начал откручивать в патроне всё то, что можно
открутить. Сначала открутилось фарфоровое кольцо. Потом
подалась медная шейка. Остался фарфоровый кружочек;
188

в нём разные дырочки, пластинки, трубки и ещё одна
медная шейка с винтовым нарезом. Ну что теперь с
ними делать?
— Ой, намастеришь ты так, что ещё хуже будет! —
проговорила мать.— Всё равно придётся звать монтёра.
— Нет, исправим сами! — упрямо повторил Павлик,
а у самого даже сердце сжалось от сомнения. Что же
теперь делать? Как узнать, исправен патрон или нет?
«Ну, если уж на то пошло, так буду разбирать всё,
что разбирается! — подумал он в отчаянии.— Может,
нападу на что-нибудь».
И действительно напал, да так, что кувырком
полетел вниз.
— Ай-ай! Осторожно! Что с тобой? — крикнула мать.
— Немножко поскользнулся,— ответил Павлик.
А он совсем не поскользнулся — его ударило током.
Только стыдно было сказать об этом матери, да ещё
Павлик боялся, что мать вообще запретит ему
заниматься этим делом и довести его до конца.
А какого конца — он и сам уже не знал.
Одно только он догадался сделать — выкрутить
пробки, чтобы совсем выключить ток. Затем начал разбирать
патрон дальше.
Тут он почувствовал, что его покидает последняя
надежда. Если бы ещё спокойно всё это делать, без спеху
и без ответственности, тогда, может быть, он и
разобрался бы в этой технике. А так, пожалуй, ничего не
выйдет.
Он бросил работу и побежал к Андрею.
— Ты знаешь, как устроен патрон для электрической
лампочки и как его проверить? — запыхавшись, спросил
Павлик.
— Нет,— ответил Андрей.
— Всё равно, бежим ко мне, помоги! По дороге
захватим ещё Яшу.
Яша сказал, что разбирать патрон ему приходилось,
но так себе, ради забавы, а как проверить и исправить
его — он не знает.
— Но всё равно мы обязаны это сделать! —
решительно заявил он.
А тем временем вернулся домой отец Павлика.
Приближались сумерки. Отец хотел было зажечь лампочку
в своей комнате, но... теперь и она уже не загорелась.
189

— Что это? — встревожился он.— Уж не испортилось
ли снова?
— Да вот сначала только одна лампочка в столовой
не горела,— ответила мать.— А Павлик захотел сам
исправить её и, как видно, всё испортил.
— Я ему дам! — разозлился отец.— Вот сорванец!
— И я говорила ему: не лезь, говорю, надо вызвать
монтёра. А он, смотри, что наделал.
Когда Павлик с товарищами подходил к дому, там
ожидала его большая буря. Но от первого удара грома
его спасли два громоотвода, Яша и Андрей: отец не
захотел воевать в их присутствии.
А за это время Павлик успел вспомнить, что пробки
выкручены, и вкрутил их снова.
Лучи света сразу погасили гнев родителей, и гроза
окончилась всего лишь категорическим приказом:
— Завтра вызовешь монтёра, а сам и не думай
трогать электричество, а то...
Это «то» было сказано так грозно и выразительно,
что даже громоотводы испугались. Ребята остались в
тёмной столовой и начали совещаться.
Положение создалось очень критическое. Во-первых,
в темноте невозможно было ничего делать; во-вторых,
это было запрещено; в-третьих, завтра мог прийти
монтёр и сорвать всё дело.
— Это будет большим прорывом на нашем фронте,—
грустно проговорил Яша.
— Этого ни в коем случае допустить нельзя! —
крикнул Андрей.
— Остаётся только одно,— сказал Павлик,—
рискнуть и сделать нелегально. Отец приходит в пятом часу,
а мы свободны от половины второго.
— А как мать?
— Маму мы как-нибудь задобрим. К тому же, она
будет занята своими делами.
— А что если не удастся? — проговорил Яша.
— Ну, тогда мне придётся пострадать,— усмехнулся
Павлик.
— Дело наше важное, за него стоит и пострадать,—
утешил Андрей.
— Слушайте! — вскочил Яша.— У меня есть лишний
патрон. Пойдём ко мне и как следует его изучим. Тогда-
завтра мигом справимся.
190

— Правильно! Бежим сейчас же! — обрадовались
ребята.
Назавтра товарищи пришли к Павлику с книгами,
будто заниматься, и разместились за столом.
— Придёт ли монтёр? — спросила мать.
— Не знаю... Может, сегодня не будет... Я...— начал
бормотать Павлик, но на его счастье на кухне
«побежала» кастрюля, и мать бросилась спасать её.
Теперь уже ребятам хватило и пяти минут, чтобы
убедиться, что патрон в исправности, и за это время
собрать его.
Но положение от этого нисколько не улучшилось:
лампочка всё равно не горела.
Тревога охватила ребят. Это же скандал, если они
провалятся! Это же позор для всего ТВТ!
— Надо осмотреть всю линию от счётчика до
лампочки,— горячился Андрей.— Где-то что-то должно же быть!
И когда они пошли по линии, то в коридоре
действительно напали на что-то: это была распределительная
коробка, откуда расходились два провода.
— Больше нигде не может быть, как тут,— решили
ребята.
Мать заметила, что они шныряют около коробки и
недовольно буркнула:
— Снова хотите испортить, мастера? Нет, лучше уже
не трогайте.
— Да нет, мы так себе,— начал уговаривать
Павлик.— Мы только хотим поглядеть, а трогать не будем.
И, воспользовавшись моментом, они добрались до
коробки. Там они увидели, что кончик одного провода на
волосинку высунулся из гнезда.
Они всунули назад конец провода — и лампочка
загорелась.
— О! — крикнули все три мальчика вместе, как в
подобных случаях кричат все люди на свете.
Павлик позвал мать, церемонно раскланялся, развёл
руками и сказал:
— Пожалуйста, мадам,— ремонт сделан!
Мать посмотрела, и тёплая улыбка осветила её лицо.
— Вот вы какие! — сказала она.— Никогда не
думала. Если бы всегда так было...
— Теперь уже всегда так будет! — ответил Яша.—
На то есть ТВТ.
191

— Что? — переспросила мать.
— Товарищество воинствующих техников,— объяснил
Андрей.
— Всё воинствующие да воинствующие,—
проговорила мать.— Да уж пусть себе и так, лишь бы хорошо было.
Когда они остались одни, Яша спросил Павлика:
— А как это тебя стукнуло, если лампочка не
горела? Току же не было.
— Правда! — проговорил Павлик.— Как это могло
случиться?
— А может, тебе показалось? — обратился к нему
Андрей.
— Где там показалось! -г- ответил Павлик.— Так
долбануло, аж полетел.
Вот загадка! Думали, думали и догадались только
тогда, когда Павлик случайно вспомнил, что эта
лампочка и раньше несколько раз гасла и сама зажигалась.
Значит, тот кончик провода, может, от сотрясения сам то
прикасался к другому проводу, то снова отсоединялся.
И Павлик попал как раз в тот момент, когда получился
контакт. Ребятам даже легче стало, когда они разгадали
эту загадку.
Назавтра наша тройка долго рассказывала своим
товарищам, в каком переплете они очутились и как спасли
честь ТВТ.
— Запиши мне восемь очков! — подошёл к Яше Боря
Цыбук.
— Восемь?! — удивились все.
— Да, восемь. Первое — я склеил разбитую кружку.
Второе — исправил пряжку в ремне. Третье — прибил в
заборе дощечку. Четвёртое — отремонтировал табуретку.
Пятое — починил вешалку для одежды. Шестое — забил
гвоздь в стенку. Седьмое — подклеил к «Естествознанию»
твёрдую обложку. Восьмое — сделал пробойчпк вон у
этой форточки. Ну, что? — с видом победителя взглянул
на всех Боря.
— Ну, братец,— сказал Яша,— ты столько мелочи
наберёшь, что на одного тебя тетради не хватит.
— Мелочи? — возмутился Цыбук.— А ты же сам
говорил, что по закону каждая мелочь считается!
— Тихо, тихо, успокойся! — засмеялся Яша.— Гони,
сколько хочешь. Когда будет слишком много, будем
отмечать крестиками.
192

Остальные друзья имели также немало «очков». Стась
набрал четыре, Клава — два, Лёня — шесть, Соня — три,
и так далее. Только Нина имела одно очко, но оно было
интереснее всех.
У них испортился примус. Ничего с ним не случилось,
ничего не сломалось, но из него всё время «выходил
дух». И выходил так медленно, что никак нельзя было
разгадать — откуда.
Наконец, когда Толи дома не было, мать вылила из
примуса керосин и приказала Нине отнести его к
мастеру. Нина взяла в руки примус, топчется на месте.
— Ну, чего ты? — говорит мать.— Неси!
— Я... Мы... сами исправим,— проговорила Нина.
Мать посмотрела на неё, покачала головой, а потом
весело рассмеялась.
— Ты сама исправишь примус?! Ну-ну, попробуй!
Но сегодня же всё-таки отнеси к мастеру.
Нина сама даже и не думала исправлять примус.
Где там было ей браться за такое дело? Она только пе
должна была нарушить «закон ТВТ». Подождёт брата,
посоветуется с ним. Потом они посоветуются с другими
товарищами, а тогда уже, если ничего не придумают,
отнесут мастеру.
Но Толя всё не идёт. Сейчас мать велит нести примус.
Интересно всё же было бы знать, где это проходит
воздух? Накачала примус, прислушалась — ничего не
слышно. А как же мастер узнаёт, откуда выходит воздух?
Мать вышла из кухни. Рядом стоит таз с водой. Не
опустить ли примус в воду? Тогда будут видны
пузырьки.
Опустила — и действительно увидела, что маленькие
пузырьки идут с того места, куда вливается керосин. Но
что из этого? Всё равно исправить она не может.
Вынула примус из воды, открутила
кружочек-покрышку, смотрит — под ней круглый кусочек кожи, но совсем
истёртый, порванный.
«Это же он не прижимается плотно и пропускает
воздух!» Мигом вырезала кусочек кожи из старого
ботинка, сделала кружочек, вставила, снова попробовала в
воде — пузырьков нет!
Нина даже закричала от радости.
Когда пришла мать, Нина с гордостью подала
исправленный ею примус.
193

Тут началось такое, что хоть ты из дому убегай.
— Девочка,— и вдруг примус починила! Сама! Какое
счастье для родителей иметь такую гениальную дочку!
Где это видано, чтобы девочки примусы чинили?
А когда пришёл Толя, так ему жизни не давали: вот,
дескать, сестра у тебя какая, а ты?
Тогда он разозлился, взял да и заштопал себе носки.
Эффект вышел необычайный. Родители совсем
сбились с толку. Что же это такое творится у них в доме?
Дочка примусы чинит, а сын носки штопает! Весь свет
пройди, такого не увидишь.
Загомопил и свет, в который входили три соседние
двора, и разделился на две части.
— Вот это я понимаю! — говорили в одной части
света.— Теперешняя молодёжь не будет такой
беспомощной, как мы. Всё сама сделает.
А в другой части света раздавались совсем другие
голоса:
— Ну, если мужчины начнут носки штопать да
рубашки, а женщины примусы да сапоги чинить,— тогда
порядку не будет. Испокон веку каждый занимался
своим делом...
Необходимо лишь отметить, что в этой второй части
света насчитывалось очень мало народу.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой говорится, как с Соней стряслась беда, Цыбук
заинтересовал учителя, а ботинок разинул рот.
Прошло дней десять — ив секретариате ТВТ
заполнилась очками вся тетрадь.
— Деятельность ТВТ разворачивается успешно,—
говорили ответственные секретари — Клава и Яша,
начиная новую тетрадь.
По количеству очков впереди шёл Боря Цыбук, он
выгнал тридцать восемь очков. Но по качеству очки Толи
и Павлика были гораздо значительнее, хотя у них обоих
вместе не было тридцати восьми. А все члены ТВТ в
общем имели за этот период сто двадцать девять очков. Из
них одиннадцать приходилось на школу, а остальные —
на свои дома.
194

Среди домашних очков довольно интересным был
случай со Стасем Ковальским. Он взялся почистить
часы-ходики, которые совсем остановились: видимо, в
механизм набилась пыль.
Родители членов ТВТ за это время уже привыкли,
что их дети всё могут сами сделать. Поэтому Стасю не
мешали.
Разобрал Стась часы, почистил, смазал, а когда
начал собирать их, то запутался и не мог окончить.
И натерпелся же страху бедняга! Но на то и
существовало ТВТ, чтобы выручать друзей из подобных
положений.
Андрейка сейчас же снял со стены свои ходики и
понёс их к Стасю. Тут уже, глядя на собранные часы,
кончить работу было нетрудно.
Больше всего было потехи, когда мальчик выполнял
«девичью» работу, а девочка «мальчишескую». Тут уж
действительно происходила «культурная революция», как
говорили наши ребята. И когда Лёня шёл по
двору, соседп показывали на него пальцами и говорили
своим детям:
— Видите этого мальчика? Он сам себе штаны
штопает. Хороший, способный мальчик!
А о Клаве говорили:
— Эта девочка всё может сделать. Она и ножи точит,
и табуретку поправит. Золотая девочка!
А родители, так те просто нарадоваться не могли,
глядя на своих детей.
— И откуда всё это взялось? — удивлялись они.—
Иногда сам ничего не знаешь и не замечаешь, а ребёнок
взглянет,— сразу найдёт какие-нибудь неполадки и тут
же исправит их.
Наши герои только улыбались, слушая эти похвалы.
Конечно, каждому приятно, когда его хвалят: приятно
знать, что ты приносишь пользу. Но тут, кроме всего
этого, очень интересно было добывать «очки», пли, как они
говорили, «охотиться за очками». А сколько сегодня
удастся" «поймать»? А что принесёт «в зачёт» его
товарищ? А сколько наберётся за неделю? за месяц? за год?
Где ни повернётся такой «охотник», он уже смотрит на
всё совсем другими глазами.
Сколько времени, скажем, жила Нина в своей
квартире и никогда не замечала, что у неё под ногами из
195

пола чуть-чуть высунулась головка гвоздя. И никто в
доме не замечал этого, даже мать, которая не раз рвала
об этот гвоздь тряпку, когда мыла пол. А теперь Нина
заметила его, пристукнула — и пол стал гладкий.
Взглянет тэвэтэтовец на шкаф, а у него дверки всё
норовят сами раскрыться. Прибьёт какую-нибудь
кожицу — и всё в порядке.
Но попадалось и такое «очко», какого даже вся
организация ТВТ не могла взять.
Увидев, что дети так хорошо справляются со всякими
ремонтами, Толина мать подсунула им и дырявый
чайник.
— Дырочка совсем малюсенькая,— сказала она.—
Может, вы сумеете запаять?
— Вряд ли,— ответил Толя.— И паяльника у нас нет,
и как это делается, не знаем.
— А вы попробуйте всей своей компанией.
Но и «вся компания» не могла помочь.
— Эта работа относится к § 3 устава ТВТ,—
постановили друзья.
— Но ближайшей нашей задачей будем считать
приобретение паяльника и овладение техникой паяния.
Если в данном случае ТВТ вынуждено было только
отступить, то в следующем оно потерпело страшное
поражение.
Соня захотела постирать себе бельё. Что можно
сказать против этого?
Облегчить труд родителей — важнейшая обязанность
члена ТВТ.
Чтобы работа была доброкачественной, Соня взяла
хлорки и растворила в воде. Опять-таки ничего
особенного: мать всегда пользуется хлоркой, для этого и
продаётся она в аптеках.
Постирала, повесила сушиться и тогда только
похвалилась перед матерью своей работой.
— Хорошо, дочушка, очень хорошо! — похвалила
мать.
А когда бельё высохло, то разлезлось на куски!
Тогда только выяснилось, что это сделала хлорка.
— Её же надо сначала кипятить,— кричала мать,—
пока вода не станет красной! Потом процедить и тогда
только вливать в воду, да и то когда полоскать уже
надо. Почему же ты не спросила? Всё сама да сама!
196

Этот случай произвёл большое впечатление на всю
огранизацию ТВТ.
— И я этого не знала и могла сама так же сделать! —
сказала Нина.
Да и все остальные, кроме Клавы, не знали этого
секрета.
— Кто бы мог подумать,— говорил Яша,— что на
таком, самом второстепенном участке мы потерпим такое
поражение? Но на ошибках мы должны учиться.
После этого случая члены ТВТ стали более
осторожными. Но, к счастью, в их практике несчастий больше
не было.
Через некоторое время наши «охотники» начали
замечать, что дома не хватает «добычи».
Тогда внимание их больше сосредоточилось на школе.
А уж здесь-то добычи сколько хочешь: всегда больше
находится охотников плодить её, чем истреблять.
Руководители школы ещё раньше обратили внимание,
что некоторые ученики — Цыбук, Рогатко, Макейчик,
Канторович и ещё несколько человек (это значит тэвэ-
тэтовцы!),— как-то более внимательно и сознательно
относятся к школьному имуществу. Они не только ничего не
портят, но, наоборот, где только заметят что-нибудь —
сразу же сами и исправят.
Если не в порядке какое-нибудь учебное пособие, то
пли Ковальский, или Беспалов, или Сакович наперебой
берутся исправить его.
Если кому-нибудь из них попадётся библиотечная
книга с оторванным листом, так они обязательно его
вклеят.
Если в раздевалке вывалится колышек из вешалки,
то кто-нибудь из тэвэтэтовцев обязательно всадит его на
место.
На школьном дворе, около дверей, после дождя
долго стояла лужа. Всем приходилось перебираться, кто как
может, через неё, не раз попадали ногой в воду. А чуть
дальше лежали кирпичи. Положить в лужу кирпич
догадался только Ковальский.
Большое впечатление не только на руководителей, но
и на всех учеников произвёл поступок Андрея Гулиса.
Каким-то образом в стене класса выкрошился кусок
штукатурки. Дырка была небольшая, и никто не обращал
на неё внимания. Но при каждом сотрясении извёстка
197

осыпалась, и дырка всё увеличивалась. И вот Андрей
захватил где-то в бумажку извести, принёс в класс и
залепил эту дырку.
Это было настоящее очко! Все тэвэтэтовцы
завидовали Андрейке. Да и другие ученики смотрели на него с
удивлением и восхищением.
— Сознательные ученики! — радовались учителя.
Мы уже говорили, что наши герои никому в школе не
рассказывали о своём товариществе. Что ни говори, а
есть такая «слабость» у ребят — любят они иметь свою
«тайну». Разве не интересно, когда на тебя смотрят,
удивляются твоим поступкам и не знают, что ты не
обыкновенный человек, а тэвэтэтовец? Но однажды произошёл
случай, который привёл к раскрытию тайны и к таким
переменам, о каких никто из тэвэтэтовцев даже не думал.
И всё из-за Цыбука.
Буян Карачун, балуясь, оторвал палку, к которой
была прикреплена таблица метрических мер. Об этом сразу
же узнал дежурный учитель и приказал Карачуну
исправить таблицу.
— Да это вовсе не я! — начал отказыдаться
Карачун.— Я её и не трогал. Все видели.
— Он! Он! — послышались голоса.
— Ничего подобного! Это они по злобе на меня!..
Начался шум.
Учитель наконец снова категорически приказал
Карачуну исправить таблицу.
Тогда подошёл Цыбук и говорит:
— Давайте я исправлю!
Карачун использовал это по-своему и крикнул:
— Я же говорил, что не я! Это он!
Цыбук вытаращил глаза от удивления.
— Вовсе не я! — проговорил он.
— А почему же ты берёшься исправлять? — крикнул
ему Ярошка, приятель Карачуна.
— Это Цыбук! — настаивал Карачун. — Все видели!
— Нет, это Карачун! — закричали вокруг.— Цыбука
даже не было тут!
Учитель укоризненно посмотрел на Карачуна и
покачал головой.
— Неужели ты окончательно потерял совесть?
— В самом деле не я! — со слезой в голосе
заканючил Карачун.— Он же сам и исправить хочет.
198

Учитель не знал, что и думать. Взглянул на Цыбука
и сказал:
— А может, и в самом деле ты? Тогда скажи.
— Да нет! — с возмущением ответил Цыбук.
— Почему же тогда ты исправлять берёшься?
— Не всё ли равно, кто исправит? — проговорил
Цыбук.— Пока идёт этот разбор можно было уже исправить.
Учитель пожал плечами и вышел.
В учительской он рассказал об этом случае, и все
учителя долго ломали голову, что бы это могло значить? По
всему было видно, что сделал это не Цыбук. Но почему
же тогда он взялся исправить? Да ещё вместо Карачуна,
который на него же хотел возвести поклёп.
Пока что дело осталось невыясненным. Но ненадолго.
...Андрей Гулис и Боря Цыбук возвращались домой.
По дороге им нужно было проходить около большой
новостройки, огороженной высоким забором. Вдоль забора
был проложен временный деревянный тротуар, или,
вернее, мостки. На колодки были прибиты доски, и когда
по ним кто-нибудь шёл, то они прогибались и
колыхались. От этого прогибания в досках произошли некоторые
изменения. Они привели к необычайным событиям, в
которых пришлось принять участие и Борису с Андреем.
Началось с того, что навстречу бежал мальчик,
споткнулся обо что-то и растянулся на досках. Ребята
засмеялись. Мальчик поднялся на ноги, зло взглянул на них и,
крикнув: «Чего ржёте?» — побежал дальше. Тогда наши
ребята заметили, что из доски торчит большой гвоздь.
В этот момент один прохожий так саданул его носком
ботинка, что заскакал на одной ноге и чуть-чуть не упал.
Поднял ногу, поглядел — и зло выругался:
— Чёрт знает что такое!
При чём тут был чёрт — неизвестно, но факт был
досадный: подошва оторвалась и ботинок разинул рот.
Остановилось несколько прохожих, пожалели ботинок.
— Надо бы забить этот гвоздь,— сказал Андрей.
— Подождём немножко,— остановил его Цыбук.—
Интересно!
И ребята остались наблюдать дальше.
Конечно, не каждый человек попадал на гвоздь.
Когда же на мостках осталась только одна бабушка с
корзиной в руках, то ребята совсем потерялп интерес н
начали искать камень, чтобы заколотить гвоздь.
199

Тем временем с другой стороны приближался человек.
Это был парень лет двадцати и шагал он с такой
скоростью, какой хватило бы не только, чтобы оторвать
подошву, но даже и ногу.
Не успели ребята найти камень, как этот парень уже
зацепился за гвоздь и ринулся вперёд носом так, что сбил
с ног женщину с корзиной, и под ноги Андрею посыпались
яйца.
Ребята приготовились было смеяться, но увидели, что
дело вышло не смешное, а печальное. Бабушка заголосила
на всю улицу; какой-то гражданин задержал парня,
требуя плату за яйца; тот доказывал, что он не виноват;
вокруг них собрались зеваки, потом подошёл милиционер...
— Вот, что наделал проклятый гвоздь! — хмуро
проговорил Цыбук.
— И мы сами виноваты,— ответил ему Андрей.—
Если бы не ждали да сразу вогнали его, то ничего этого не
было бы.
И мальчики действительно почувствовали себя
виноватыми. Конечно, и беды бы этой не было, если бы они
сразу забили или загнули гвоздь. И, не ожидая, чем кончится
всё дело, они заколотили его камнем.
Среди суеты никто не заметил, что какие-то два
мальчика сделали большое дело. И сами они не знали, что
сделали большой шаг вперёд в истории развития
Товарищества воинствующих техников. Они сделали не домашнее
дело, как сказано в п. 1 устава ТВТ, и не школьное, как
сказано в п. 4, а дело общественное, о котором в уставе
пока ещё ничего не было сказано.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
самая серьезная, так как в ней подробно описывается
брызгалка, говорится о реорганизации ТВТ, о том, как
вожатый хотел что-то сказать, да не сказал, и, наконец,—
как сам директор заработал очко.
Непонятное поведение Цыбука в деле с Карачуном
больше, чем других, заинтересовало вожатого. Он решил
выяснить этот вопрос и на другой же день вызвал Цыбука.
— Скажи откровенно, ты вчера испортил таблицу или
не ты?
— Да все знают, что это Карачун!
— Правда?
200

— Честное пионерское!
— Хорошо. А ты дружишь с Карачуном?
— С таким я дружить не хочу!
— Почему же тогда ты захотел починить таблицу
вместо него?
Цыбук замялся.
— Скажи, почему? — повторил вожатый.
— Да так,— ответил Цыбук, глядя куда-то в сторону.
— Ты что-то утаиваешь. Говори правду.
— А разве нельзя это делать? — улыбнулся Цыбук.
— Ты не выкручивайся. Мы же все знаем, что дело это
очень хорошее, за это только хвалить тебя нужно. Но оно
непонятно для нас. Ну, скажи откровенно. Неужели ты
хотел выручить Карачуна, который тебя же оболгал?
— Нет, нет! — быстро ответил Цыбук.
— Ну, так почему?
Цыбук помолчал, потом смущённо улыбнулся и тихо
сказал:
— Я хотел заработать очко.
— Очко? Какое очко? Что это такое? — удивился
вожатый.
Тогда Цыбук рассказал ему всю историю организации
и деятельности ТВТ, включая и вчерашний случай на
улице.
Вожатый и удивлялся, и смеялся, и хвалил, и,
наконец, воскликнул:
— Да это же очень интересное и полезное дело!
Почему вы скрывали? Мы, брат, это дело поставим ещё шире.
Мы организуем несколько настоящих «аптечек» и даже
<<аптек». Мы выйдем на охоту за границы нашего дома и
школы. Через пару дней соберёмся и обсудим это дело.
...После обеда шёл дождь, и на тротуаре около
дверей школы начала действовать брызгалка. Механизм
этот раньше был очень распространён во многих городах.
На каждой улице, в каждом квартале обязательно была
такая штука. Но теперь она встречается значительно
реже, так как всюду пошли асфальтовые тротуары, а в них
брызгалки обычно не делаются. Они остались на
плиточных и деревянных тротуарах.
А пока около школы асфальтированного тротуара ещё
не было, брызгалка продолжала существовать и
действовала исправно, особенно осенью.
Устроен этот механизм очень просто: всегда бывает,
201

что какая-нибудь плитка в тротуаре расшатается,
разболтается и опускается с одной стороны, когда на неё
наступишь ногой. А если под плиткой будет вода, то она очень
интересно брызнет. Вот и вся механика.
Поначалу брызгалки действуют очень слабо, бьют
невысоко. Но с каждой струёй воды из-под плитки
выбрасывается земля, ямка становится всё глубже, плитка
приобретает всё больший размах — и тогда уже струи воды бьют
не хуже исландских гейзеров.
Самыми лучшими брызгалками считаются те, которые
имеют наклон в сорок градусов. Если угол наклона будет
больше, человек рискует вывихнуть ногу. Когда же
случается такая неприятность, тогда обычно плитку
закрепляют — и брызгалка перестаёт существовать.
Школьная брызгалка имела наклон в тридцать восемь
с половиной градусов, это значит, приближалась к
наилучшей, или, как говорят учёные, оптимальной величине.
Поэтому она работала очень эффективно.
Результаты зависели от того, какой ногой на неё
ступить. Если попадёшь левой ногой (идя из центра
города), то вода брызнет на степу школы. А если правой —
то вода обрызгает твою же левую ногу.
Тогда человек буркнет: «Чёрт!» — и побежит себе
дальше.
Совсем иное дело, если вся струя попадёт на другого
человека. Тогда начинается приблизительно такой
разговор:
— Прошу осторожнее, гражданин.
— Это от меня не зависит, уважаемый товарищ.
— Надо иметь глаза.
— Надо иметь голову.
В зависимости от характера прохожих слова могли
быть и более деликатными и менее, но в общем
неприятными.
Во время дождя такие разговоры бывали довольно
часто, и ученики слушали их с интересом. А ещё больше
нравилось им нарочно брызгать друг на друга. Тогда уже
дело доходило до потасовок.
Если бы тротуар был вообще плохой, разбитый,
тогда тот, кому следует, наверно заметил бы и
отремонтировал его. А тут, как на беду, тротуар был совсем хороший,
целый, а расшаталась всего лишь одна плитка, да и та
имела очень приличный вид. Где тут было заметить её?
202

Только недремлющий глаз члена ТВТ мог заметить, да
и то лишь сегодня, когда пошёл дождь. И даже не один
глаз, а целых восемь сразу. Из них два принадлежали
Цыбуку. Ребята заметили плитку, когда шли на собрание,
созванное вожатым.
Кроме наших тэвэтэтовцев, он пригласил ещё человек
двадцать из пионерского актива. Заинтересовались и
учителя, не говоря уже о директоре.
Когда пришёл директор, все обратили внимание, что
пальто на нём до самого пояса забрызгано грязью.
— Где это вы так выкупались, Антон Иванович? —
спросил его учитель географии.
Антон Иванович осмотрел себя и буркнул:
— Это кто-то обрызгал меня на тротуаре.
Цыбук насторожился. А что, если директор скажет,
чтобы поправили плитку? Тогда пропало интересное очко.
Надо спешить, пока не поздно.
И Цыбук тихонько вышел из класса.
Он знал, что в углу, под лестницей, есть сухой песок.
Набрал его в полу и вышел на улицу. Дождь только
моросил да с крыш капало. Последний раз надавила
брызгалку прохожая женщина...
Цыбук отбросил плитку, насыпал под неё песку,
положил плитку назад — и брызгалка прекратила своё
существование. Помыл руки под водосточной трубой, вытер о
штаны и вернулся в класс.
— Запиши мне очко! — шепнул он Андрею.
— Какое?
— На тротуаре плитку поправил, чтобы не брызгала.
— Где? — предчувствуя недоброе, спросил Андрей.
— Да на улице, около дверей.
— Когда же ты поправил? — уже громко спросил
Андрей.
— Да только что.
— Не может быть! — вскочил Андрей.
— Посмотри сам,— спокойно проговорил Цыбук.
— Ах, чтоб тебя комар забодал! — весело смеясь,
воскликнул Андрей.— Я же сам это думал сделать!
Тут же выяснилось, что и Павлик, и Клава тоже
имели на примете эту брызгалку, но не хотели пачкаться
теперь, во время дождя. Каждый думал сделать это завтра,
а Цыбук взял да и перехитрил всех.
Старшие заметили движение среди учеников.
203

— Что такое у вас случилось? — спросил директор.
— Мы поправили на тротуаре плитку, которая
брызгала,— ответил Цыбук.
Тэвэтэтовцы переглянулись, довольные: молодец
Цыбук! Сам сделал, сам гоняется за очками, чтобы набрать
побольше, а теперь говорит «мы», от имени всего ТВТ,
поддерживает честь своей организации. Вот он какой!
— Когда же это вы успели сделать? — спросил
вожатый.
— Да только что Цыбук выходил и поправил,—
ответил Андрей.
— Это ту самую плитку, что обрызгала Антона
Ивановича? — хитро улыбаясь, переспросил вожатый.
— Ту самую! — ответили ему.
Директор от души рассмеялся и обратился к учителю
географии:
— Ну, что вы скажете, Сергей Павлович? Видно,
придётся и нам с вами записаться в ТВТ. А то, как видите,
мы отстали от них.
— Да придётся уж,— ответил Сергей Павлович.—
Только примут ли они нас?
— Примем! — закричали тэвэтэтовцы, гордясь, что их
выдумка заслужила такое внимание.
— А пока что,— сказал Антон Иванович,— мы
обсудим это дело в более широком масштабе и, если
согласитесь, предложим некоторые изменения в ваш устав.
Председателем собрания был вожатый. Он начал
рассказывать всю историю ТВТ. Говорил он так подробно,
с таким подъёмом, что присутствующие готовы были
подумать, будто он сам додумался и организовал всё это дело
и был самым заядлым тэвэтэтовцем.
А когда он нарисовал дальнейший путь ТВТ, то
десять основателей этой организации только удивлённо
переглянулись и подумали: «Смотри, какая штука
выходит!»
Потом вожатый внёс поправки и дополнения к уставу.
Первый пункт он предложил такой:
«Каждый член Товарищества воинствующих техников
смотрит хозяйским глазом на все, что видит вокруг себя,
и любое повреждение и неполадку, которые он может
исправить сам,— сразу же исправляет. Если сам сделать
не может, то обращается за помощью к товарищам или
сообщает, кому следует».
204

— Это будет то же самое, что и у вас,— объяснил
вожатый,— только немножко шире. Тут не говорится
отдельно о доме.и про школу, а сказано вообще, значит, и
про наши дома. Не говорится тут и про ремонт, так как
есть такие мелкие повреждения и неполадки, о которых
нельзя сказать, что они требуют ремонта. Например, не-»
давно в нашей школе был такой случай: кто-то не
закрутил водопроводный кран, вода текла себе и текла, а за
это время мимо пробежало человек пять, и никто из них
не остановил воду. Я не думаю, чтобы кто-то сознательно
не хотел закрутить кран. Только они не умели видеть, как
это умеют тэвэтэтовцы.
—- А такое очко будет считаться? — спросил Цыбук.
— Какое? — не понял вожатый.
— За кран,— ответил Цыбук.
Будто гром прокатился по классу. Смеялись все — и
ученики, и учителя, и директор, Цыбук смутился. Когда
смех утих, вожатый сказал Цыбуку:
— А тебе всё очки не дают покоя? Ну что же, дело
неплохое. Ответим мы тебе, если примем ещё один пункт,
вот этот:
«Каждый член ТВТ должен помнить, что в его
деятельности нет мелких, ненужных дел. Каждая полезная
мелочь в общей массе составляет большую ценность».
— Вот теперь и думайте, засчитывать Цыбуку очко
или нет,— обратился вожатый к собранию.
Пионеры улыбались и молчали: кто его знает, как тут
быть?
— Ну, что скажете? — снова спросил вожатый.
Тогда встал Толя и сказал:
— Хотя у нас такого пункта записано не было, но
думали мы так же: если дело полезное, то всё равно,
маленькое оно или нет.
— Правильно! — сказал директор.
Цыбук повеселел, задрал нос и поглядел на
товарищей, будто хотел сказать: ну, что?
— Я не записывала бы, что закрутила кран,—
проговорила Клава с места.
— А это уже твоё личное дело,— сказал вожатый.—
Если кто захочет, зачем же ему отказывать? Очков у нас
хватит, деньги за них платить не надо.
— Тогда один наберёт много очков за мелочи, а
другой одно очко за важную работу,— сказал Павлик.
205

— Вот вы как ставите вопрос! — удивлённо
проговорил вожатый. — Тогда, если хотите, за более важную
работу запишите больше очков. А вообще я должен
сказать, что дело тут не в очках и, если хотите знать, даже
не в той маленькой пользе, какую вы приносите
теперь, а...
Он взглянул на директора и замолчал.
— А в чём? — спросил Яша.
— После скажу,— ответил вожатый.
— Почему?
— После интереспее будет.
— Когда?
— Через некоторое время.
— Сейчас скажите, сейчас,— посыпались просьбы.
— Потерпите немножко, скажу, как придёт время,—
ответил вожатый, видимо жалея, что затронул этот
вопрос.
Жалеем и мы, что не знаем, какой это вопрос.
Выручил Сергей Павлович — он попросил слово.
Ученики сразу притихли. Сергей Павлович встал и сказал:
— Вот тут некоторые из вас пренебрежительно
высказались о мелочах. Напрасно так думаете. Если одна
мышь — не беда, то сто мышей — несчастье. Да что там
сто? — иногда и одна мелочь бывает хуже, чем сто
немелочей. Я знаю случай, когда человек погиб от маленького
кусочка яблока, валявшегося на полу. Человек наступил
на него, посдользнулся да так стукнулся об угол стола
или печки, что из-за этого и умер. Вот тебе и мелочь!
Многие из нас не обращают внимания на мелочи, так как у
каждого есть более важные дела, о которых ему
приходится думать. В этом наша беда. А ещё большая беда,
когда человек думает: это, мол, меня не касается. Остатки
этой страшной болезни ещё сохранились у нас от прошлых
времён, когда каждый думал только о своём. Если у нас
в раздевалке оборвётся и свалится на пол чьё-нибудь
«чужое» пальто, то несколько человек пройдут мимо, пока
кто-нибудь подымет. Если мальчик на улице калечит
дерево, то иногда пройдут мимо человек десять и никто не
остановит его, так как это «не их дело». Тысячи таких
мелочей всем нам портят жизнь. Честь вам и слава, что
вы первые объявили войну мелочам. Желаю вам
научиться замечать их, а ещё важнее — никогда не думать: «это
не моё дело».
206

Эта тёплая и задушевная речь произвела на ребят
большое впечатление, а тэвэтэтовцы совсем возгордились.
Вожатый внёс ещё один пункт в устав:
«Член Товарищества воинствующих техников не должен
рассматривать свою деятельность как работу, нагрузку.
Он делает только то, что можно сделать, легко и охотно».
По этому пункту выступил Антон Иванович.
— Я,— сказал он,— обращаю особое внимание на этот
пункт. Вы начали это дело как игру, и пусть оно
останется игрой. Вы не можете брать на себя обязанность
следить за порядком везде, всюду исправлять неполадки,
тратить на это время. У вас есть своя основная работа —
учёба, есть и другие обязанности. Пусть новая работа
будет для вас только интересной игрой, вместо какой-нибудь
другой бесполезной игры. А потом мы увидим, что из
этого выйдет.
Когда после собрания все направились к дверям,
директор неожиданно подошёл к классной доске, нагнулся
и... поднял с пола кусок мела.
— Запишите мне очко,— весело проговорил он.—
Я считаю эту работу полезной, так как мел вы могли
растоптать, раскрошить, в классе стало бы больше пыли, пол
стал бы грязным, уборщице прибавилось бы работы и
пропал бы нужный кусок мела.
— Вот вам и мелочь! — сказал Сергей Павлович.
Ученики восторженно зааплодировали.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
совсем необычная, так как здесь дети суют нос не в свое
дело, люди думают наоборот, а об одной истории даже в
в газете было напечатано.
Через некоторое время жители города стали замечать,
что в разных местах начали появляться какие-то дети,
которые суют свой нос, куда им не следует. А когда
вмешивался взрослый^ то выходило совсем наоборот.
Идёт, скажем, уважаемый дядя по улице и видит —
двое мальчиков возятся у почтового ящика, засовывают
туда пальцы, даже щепочки.
— Вы что тут делаете? — кричит он.— Письма
таскаете?
207

— Да нет,— отвечают мальчики,— наоборот: почтовый
ящик полнющий, и письма вываливаются оттуда. Мы их
засовываем дальше.
— Знаем, как вы засовываете,— ворчит дядька.—
Идите прочь, не трогайте!
— Да вы гляньте, вот один конверт совсем
вывалиться хочет.
И мальчик засунул его назад. Смотрит прохожий на
мальчиков и не знает, что думать. Когда-то он сам был
мальчиком и, балуясь, засовывал в ящики всякую
всячину. А тут выходит — наоборот. Странное дело!
Или видит милиционер — маленький мальчик
ворочает на тротуаре опрокинутую урну. Милиционер кричит:
— Ты зачем повалил урну? Поставь на место!
— Я и ставлю,— спокойно отвечает мальчик. — Она
была перевернута.
— Сам ставишь? — удивляется милиционер.
И было чему удивляться: не один год он следит за
порядком, не один раз приходилось ему кричать вот на
таких же самых мальчишек, которые нарочно повалят
урну или ещё какую штуку выкинут, а чтобы кто из них
сам догадался что-нибудь поправить,— такого
милиционеру наблюдать ещё не приходилось.
Шли однажды два тэвэтэтовца по небольшой тихой
улице, обсаженной деревьями. Сильный ветер шумел в
этих деревьях и раскачивал ветви. Вдруг над головой
раздался треск. Остановились ребята, задрали головы —
ничего не видно. Шагнули дальше — снова треск.
Оглянулись — снова ничего нет. Но тут налетел ветер — и тогда
ребята не только услышали, где треск, но и увидели
среди веток страшные электрические искры.
— Это провод прикасается к ветке,— сообразили
ребята.— Надо отломать ее. Хорошее будет очко.
Один из них полез на дерево, второй остался внизу.
Когда к ветру, раскачивавшему дерево, присоединились
ещё движения мальчика, то затрещало и заблестело
так, что не только мальчику на дереве, но и тому, что
был внрхзу, стало страшно. В это время из дома
вышел старый дворник. Он сразу увидел искры и двух
ребят.
— Что вы делаете, хулиганы?! — закричал он,
подбежал к дереву, схватил мальчика за плечо и крикнул
наверх: — А ну, слазь: я тебе покажу!
208

Ребята начали объяснять, в чём дело, но старик и
слушать не хотел. Мало ли чего наговорят эти озорники?
Он своими глазами видел, что они делают, знает он таких.
Вышли из дома и ещё люди, остановилось несколько
прохожих, мальчик слез с дерева — и начался разбор
дела...
Дворник не хотел слушать никаких объяснений,
другие тоже смотрели на ребят искоса. Положение бедняг
становилось незавидным.
Неожиданно они услышали вопрос:
— А вы, случайно, не тэвэтэтовцы?
Спрашивал только что подошедший пожилой человек.
— Да, да,— ответили ребята.
Человек ласково улыбнулся и сказал дворнику:
— В таком случае отпустите их и поблагодарите.
— А что это за тэтовцы? — удивлённо спросил двор-
пик.
—г Это наши дети, которые на каждом шагу делают
полезное дело,— ответил человек.— Они вот отломали
ветку, которую давно уже надо было отломать вам самим.
Ребята пошли дальше, радуясь, что нашёлся человек,
который знал, кто такие тэвэтэтовцы.
— Это, наверно, учитель,— решили они.
И не ошиблись: это действительно был учитель, хотя
и не из их школы. Естественно, что учителя других школ
об этом деле знали. Но основная масса жителей ещё не
знала, поэтому «необыкновенные» поступки наших тэвэ-
тэтовцев на каждом шагу удивляли народ.
...Летний день. В городском сквере сидят на
скамейках люди. Много женщин с маленькими детьми. Каждая
следит, чтобы её ребёнок не отошёл далеко, не полез на
клумбу с цветами. Если малыш подползёт и вырвет
цветок или сделает на клумбе ямку, то мать сама исправляет
повреждение. С одним мужчиной был семилетний
мальчик. Он вывернул два белых камня, которыми была
обложена клумба. Отец строго крикнул на сына и заставил
его своими руками поставить камни на место.
Вдруг откуда-то выскочил мальчишка лет двенадцати,
с разгону влетел на клумбу и выворотил ногами цветы.
Несколько человек крикнуло:
— Куда лезешь? Клумбу портишь!
Мальчик побежал себе дальше, публика осталась
сидеть на скамейках, а вывороченные цветы остались ле-
8 Зак. 537 209

жать на земле. Тогда к клумбе подходит девочка и
старательно садит цветы назад. Люди начали хвалить
девочку, как будто она сделала что-то совсем
необыкновенное. А для девочки это было совсем обычное дело, так как
это была Клава Макейчик, член ТВТ.
Почему же так были удивлены люди? Только что
женщина тоже посадила назад цветок, а мальчик
поставил на место камни — и никто не обратил на это
внимания. Каждый считал, что так и должно быть. А когда
то же самое сделала Клава, то все очень удивились и
начали громко расхваливать её.
Читатель, пожалуй, уже догадался, в чём тут секрет:
женщина исправила то, что сделал е ё ребёнок, мальчик
исправил то, что сделал он сам, а Клава исправила то,
что сделал кто-то другой. И главное — исправила
сама, по своей инициативе. Вот это и было то новое,
«необыкновенное», к чему люди ещё не привыкли. Вот
почему люди обращали на такие факты особое внимание и
часто о них рассказывали. И сейчас, на сквере, одна
женщина рассказывала другой о подобном случае.
— Это было зимой,— говорила она,— в сухой
морозный день. Дул сильный ветер. Я стояла на улице,
ожидая трамвая. Мимо проходила девочка лет одиннадцати,
ученица, с книгами. Сумка её висела на локте, а руки
были спрятаны в муфте. Недалеко от меня она
остановилась и начала присматриваться к чему-то на земле.
Там лежала какая-то железина. Девочка некоторое время
стояла над ней и как бы что-то обдумывала. Казалось,
она хочет поднять эту железяку, но боится вытаскивать
руки из муфты и браться за холодный металл. Немного
постояв, она наконец наклонилась. Я с интересом
следила за ней: зачем ей эта железина понадобилась?
Холодное железо, видно, обожгло ей руку, но девочка, сжав
зубы, подняла его, отнесла в сторону и... бросила. Меня
это так заинтересовало, что я подошла к ней и спросила:
— Зачем ты поднимала эту железяку?
— Она очень вредная,— ответила девочка: — если на
неё наедет машина, то проколет шину.
Присмотрелась я к железине и увидела, что она
действительно «вредная»: крепкая, колючая. Шину она,
безусловно, проколола бы. Признаюсь, мне даже стыдно
стало. Мне не только не пришло бы в голову отбросить
эту железяку, я и не заметила бы её, если бы не эта де-
210

вочка. Какая сознательность, какой рачительный глаз у
такой малышки! Эх, если бы все были такими!
— Все дети? — переспросила вторая женщина.
— А почему же нет? — ответила первая.
— Я думаю, и нам с вами не повредило бы,—
улыбнулась вторая.
— И ещё как! — воскликнула первая.— Да только
нет у нас этой привычки: никто нам в своё время не
подсказал.
Недалеко сидела ещё одна женщина и с интересом
прислушивалась к беседе. Наконец она сказала:
— Вы, как видно, заинтересовались детьми, которые
удивляют людей своими поступками. Могу вам сказать,
что и мой сын принадлежит к ним.
Обе женщины живо повернулись к ней и сказали:
— Это делает вам честь. Немного родителей,
которые воспитывают детей в таком духе. Обычно никому из
нас и в голову не приходит такое.
Женщина засмеялась:
— Должна вам сказать, что и нам это не приходило
в голову. Это они сами в школе, в пионерском отряде,
выдумали такую штуку. Организовали какое-то
«Товарищество воинствующих техников», сокращённо «ТВТ»,
и называют себя тэвэтэтовцами. С того времени в йашем
доме, где только надо сделать или исправить
какую-нибудь мелочь,— сын наш сразу же сделает это сам. Да
ещё с криком домогается, чтобы никто другой, кроме
него, не сделал. То же самое они делают всюду, где только
можно, гуляя...
В это время мимо них по дорожке с криком и смехом
пробежало трое ребят. Первый из них подбежал к пустой
скамейке, возле которой лежал платочек, поднял его и
крикнул:
— Есть очко!
Товарищи его начали смеяться:
— Какое же это очко? Ты сам себя связал этим
платком. Не понесёшь же его в милицию. И никто не пойдёт
туда спрашивать его.
Первый мальчик, видно, растерялся.
— А может, кто найдётся? — проговорил он, а потом
поднял платок вверх и крикнул на весь сквер: — Эй, чей
платок?
Одна девочка, которая уже выходила из сквера, огля-
8* 211

нулась и узнала свой платок. Отдав ей находку, мальчик
повернулся к своим товарищам и сказал:
— Ага! Запишите очко.
Трое наших женщин с интересом наблюдали эту
сцену. Две из них ничего не понимали, а третья сказала:
— Вот вам и тэвэтэтовцы.
— А при чём тут какое-то очко?
— Это они записывают себе очко за каждое полезное
дело. Понятно, ведь дети...
Так постепенно тэвэтэтовцы становились известными
за пределами своей семьи и школы. Но это было только
начало, и большинство людей всё ещё не знало их и на
каждом шагу удивлялось необыкновенным поступкам
каких-то необыкновенных детей.
Наконец, расскажем ещё одну интересную историю,
которая попала даже в газету. К сожалению, главный
герой её остался неизвестным, даже никто не знал, что
это был тэвэтэтовец. А дело было так.
Около входа в городской Парк культуры и отдыха
ес1ъ небольшой деревянный мост. Недавно этот мост
ремонтировали. И один из мастеров по небрежности не
загнул острый конец гвоздя, который торчал из столбика
как раз в том месте, где проходят люди. Если бы знал
мастер, что из этого выйдет, он бы ночей не спал от
угрызений совести. Может, он позже и узнал, может,
действительно не спал ночами, но мы этого не знаем, поэтому
ничего сказать не можем.
А на этом месте в течение часа произошло много
жутких событий.
Один озабоченный, серьёзный человек зацепил за
гвоздь рукой и ободрал её до крови. Остановился,
посмотрел на руку, на гвоздь, буркнул: «Ну и работа!» и
пошёл дальше, вытирая кровь платочком. Всё обошлось.
Иначе было, когда за гвоздь зацепилась девушка и
порвала своё праздничное шёлковое платье. Шла она в
парк с молодым человеком, на гулянье — и вот какое
несчастье! Сначала она ойкнула, потом смутилась и,
наконец, заплакала. Молодой человек подошёл к гвоздю,
потрогал его рукой и возмущённо воскликнул:
— Это вредительство! Оставлять такой гвоздь в
публичном месте!
Остановилось несколько прохожих. Они сочувственно
поглядывали на девушку и тоже возмущались:
212

— За такую небрежность надо под суд отдавать...
тех, кто это делает!
— Не только их, но и тех, кто должен следить за
порядком!
— Чего начальство смотрит?
— Кто-то же должен отвечать!
— В газету надо написать!
Одним словом, возмущение было всеобщим. И
сочувствие девушке было всеобщим. Но девушка вместо гулянья
должна была идти домой...
Люди разошлись. Некоторое время было спокойно,
если не считать двух смешных происшествий. Одна
женщина зацепилась за гвоздь большим платком. Когда её
дёрнуло сзади, она повернулась и крикнула парню,
который шёл следом за ней:
— Осторожней, молодой человек! Что за шутки?
Тот удивился:
— Чего вы, гражданка? Я вас не трогаю.
Тут выяснилось, что пошутил не парень, а гвоздь, и
гражданка попросила извинения.
Потом один человек, который держал в руках шляпу,
зацепил ею за гвоздь — и шляпа полетела в речку.
Публика не могла не рассмеяться, видя, как шляпа плывет
по реке, а человек гонится за ней. Но самому человеку
было не до смеху.
А тем временем приближался момент, когда на мосту
должно было произойти самое важное событие
сегодняшнего дня.
К мосту подходил высокий красивый франт в
замечательном сером пальто. Шёл он так быстро, что
расстёгнутое пальто развевалось, как крылья. И вот одним
крылом он зацепил за гвоздь... Видно, пальто было
добротное, так как треск услыхало много людей. Но молодой
человек не заплакал, как та девушка; он поставил вопрос
совсем иначе, по-деловому.
— Граждане! — обратился он к ближайшим лицам.—
Прошу вас, будьте свидетелями: я порвал свой новый
макинтош об этот гвоздь. Я подам в суд на горсовет: он
должен отвечать за такое вредительство в публичных
местах.
Он побежал к милицейскому посту.
— Товарищ милиционер! — сказал он.— Прошу
составить акт, что я порвал макинтош о гвоздь, оставлен-
213

ный здесь на мосту, где проходят тысячи людей. Я
считаю, что за это должен нести ответственность хозяин
города — горсовет.
Когда они подходили к злополучному месту, какой-то
мальчик последним ударом камня совсем загнул и
обезвредил виновника несчастий. Увидел это потерпевший да
как набросится на мальчика:
— Ты что тут делаешь? Кто тебя просил совать нос
не в своё дело? Товарищ милиционер! Вот тут был гвоздь,
но этот негодник его уничтожил. Но это всё равно, факт
остаётся фактом. Вот свидетели, которые видели...
Но свидетели, сдерживая смех, разошлись.
Это происшествие, как мы уже говорили, попало в
газету. Там писали о разных недоделках и небрежностях,
которые иногда допускаются строительными трестами.
Среди примеров был и несчастный гвоздь, наделавший
столько бед на мосту, возле Парка культуры и отдыха.
«Конечно, — писала газета,— за такую небрежность
должны отвечать те, кто допустил её. Трудящиеся города
имеют право потребовать, чтобы в публичных местах им не
угрожала опасность от каких-нибудь гвоздей. Но в
происшествии на мосту около Парка культуры и отдыха есть
одна характерная черта, которая касается и всех граждан.
Тут какой-то мальчик взял да и загнул камнем гвоздь. А не
мог ли то же самое сделать каждый, кто первый заметил
этот гвоздь? Над этим следовало бы задуматься нам всем».
Мы можем к этому только добавить: среди людей, что
проходили тогда по мосту, не одна сотня была таких,
которые сами могли загнуть гвоздь. Но вышло так, что они
прошли спокойно, ничего не зная. Всякое бывает на свете.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
где происходит «нечто, в тысячу раз важнейшее», и еще
говорится, как тэвэтэтовцы заразили очками учителей,
родителей и даже «профессоров».
Посмотрим теперь, что происходило в одиннадцатой
школе после того, как директор записался в члены ТВТ.
Правда, он как заработал тогда одно очко, так с ним одним
и остался. Больше он не заговаривал о том, чтобы ему
записали новое очко. Но все видели, что он каждый день
зарабатывал много очков.
214

— Конечно,— говорили тэвэтэтовцы, — директору
некогда с нами играть. Будем считать его почётным членом.
Зато среди учеников количество тэвэтэтовцев за
короткое время выросло до четырехсот человек. Они были
объединены в пионерских звеньях. Первое звено
составляли «ветераны», основатели ТВТ — Клава, Толя и
другие.
Скоро узнали, что и в других школах города появились
тэвэтэтовцы. Тогда одиннадцатая школа начала гордиться,
что она была первой в этом деле.
Рядом с одиннадцатой школой был детский сад.
Оказалось, что и там нашлись тэвэтэтовцы. Поднимет
шестилетний человек бумажку с пола и несёт воспитательнице:
— Тётя, запишите очко!
За каждой мелочью, каждой соломинкой, спичкой
начали гоняться. Пособирали со двора все щепочки, все
лишние камушки.
Естественно, что одиннадцатая школа стала самой
лучшей. Восемьсот глаз зорко следили за каждой неполадкой
и сразу же исправляли её. Некоторые ретивые тэвэтэтовцы
даже жалели, что в школе тяжело заработать очко.
Ярошка, бегая по классу, разлил чернила. Когда ему
предложили вытереть, он, как всегда, начал доказывать,
что это не он разлил. Но сейчас же нашлись охотники
заработать очко — и чернила вытерли без Ярошки.
Потом он оторвал палку от географической карты — и
повторилась та же самая история.
Но в третий раз ему уже стало стыдно, и он без всяких
споров собрал чужие книги, которые пораскидал по классу.
Однажды после уроков вожатый увидел, что Карачун
г.озится в коридоре около оконной рамы.
— Ты что тут делаешь?
— Да вот стекло дребезжит, может выпасть. Я его
гвоздём укрепляю.
— Ты член ТВТ?
— Нет, не принимают. От тебя, говорят, пользы, как от
быка — молока. А я им докажу. Сколько тэвэтэтовцев в
школе, а никто не заметил, что стекло дребезжит.
— Обещаю тебе, что будешь принят,— улыбнулся
вожатый.
Порядок в школе был не только потому, что
тэвэтэтовцы исправляли каждую неполадку. Тут происходило нечто
в тысячу раз важнейшее: тэвэтэтовцы не могли уже
215

сознательно или по небрежности сами что-нибудь
испортить, сломать, побить.
Мог ли, например, тот ученик, который своими руками
закрепил завеску на парте, ломать её на другой парте? Мог
ли он неряшливо обращаться с библиотечной книгой, если
недавно он своими руками склеивал такую же, порванную
кем-то другим? Мог ли он бросить на пол и не поднять
чужое пальто, если он поднимал уже пальто, брошенное
другими? Будет ли он неосторожно бить ногами в стену, если
сам однажды уже замазывал её? Если раньше Карачун
без зазрения совести толкался около окна, не думая, что
может разбить раму, то теперь он, толкаясь, невольно
вспомнит, что сам поправлял её. Вряд ли найдётся ученик,
который сотрёт со стены слова, написанные кем-то другим,
и сам начнёт писать на стене. Если раньше какой-нибудь
ученик вырезал на парте буквы, то обычно товарищи его
не обращали на это внимания, а сейчас никто не мог
пройти мимо такого безобразия, так как каждый привык
смотреть на это совсем другими глазами. Вот почему
одиннадцатая школа приняла теперь другой вид.
То же самое наблюдалось и в тех семьях, где были тэ-
вэтэтовцы. Обычно дети, если разбалуются, то ни на что не
смотрят, а тэвэтэтовцы стали более внимательными и
осторожными, ибо привыкли следить за вещами. Тот, кто сам
себе почипил портфель, пожалеет свою работу и не будет
швырять его. Пожалеет он и свои ботинки, книги.
Многие ли дети, бросая стекло на дорогу или в речку,
думают, что кто-то может наступить на него? А тэвэтэто-
вец, который «заработал очко», достав стекло со дна, сам
его уже никогда не кинет. Сколько веток поломали дети
на деревьях, особенно плодовых! А если кто из них стал
тэвэтэтовцем да однажды спас дерево, подвязав сломанную
ветку, то сам он наверняка уже ветки не сломает.
Вот какие перемены происходили в тэвэтэтовском
племени! Но сами они об этом не думали и не знали, что
становятся новыми людьми. Они думали только, что играют
л интересную и полезную игру. Мало того, они «заразили»
этой игрой и взрослых.
Первым из них, если не считать вожатого, был
директор школы Антон Иванович, а вместе с ним и учитель
географии Сергей Павлович. Хотя очков они, попятно, не
собирали и не записывали, но при каждом удобном
случае шутили этим словом.
216

Так, Сергей Павлович пришёл однажды с новой
палочкой и сказал ученикам:
— Вот я сам сделал указку, запишите мне очко.
Математик однажды наклонился возле парты, поднял
чью-то ручку и, положив на парту, со смехом проговорил:
— Запишите мне очко.
В учительской часто слышались шутки:
— Антон Иванович,— говорил физик,— запишите мне
очко: я вчера отремонтировал воздушный насос.
— А я заработала два очка,— сказала
преподавательница литературы: — сшила дочке шапочку и одолжила
соседям утюг.
— Нет, Елена Андреевна,— засмеялся учитель
естествознания,— это не в счёт.
— Почему же нет? — ответила Елена Андреевна.—
Давайте спросим у наших тэвэтэтовцев.
Разговор этот слышала Клава. Она знала, что это
шутки, знала, что никто у них спрашивать не будет, но
приятно было знать, что это пошло от них.
То же самое было и среди учеников старших классов —
десятых, девятых, восьмых. Играть с малышами в очки
им, конечно, было не к лицу. Но в своих разговорах они
сплошь и рядом употребляли слово «очки». Висит,
скажем, в классе на стене таблица, покосившись набок;
подойдёт паренёк, поправит и смеётся:
— Запишите мне очко!
Каждый знал, что это самая обыкновенная шутка, но
не каждый знал, что, если бы не тэвэтэтовцы, то вряд ли
кто обратил бы внимание на эту таблицу и поправил её.
Не знали этого и сами организаторы ТВТ.
Или идёт группа десятиклассников по улице. На
дороге всем известный водопроводный колодец, накрытый
толстой круглой чугунной крышкой. Крышка сдвинута в
сторону, видимо, какой-то тяжёлой машиной.
— Стой, ребята! — кричит один из них.— Есть
возможность заработать очко. Пользуйтесь случаем.
И они подвигают крышку на место. Снова
обыкновенная шутка, и снова можно сказать, что без влияния
тэвэтэтовцев они прошли бы мимо, как не однажды
проходили до этого.
В доме тэвэтэговца отец, сделав какое-нибудь дело,
обычно шутит:
— Ну, вот и заработал очко.
217

Мать, сшив кому-нибудь из детей трусики, также
смеется:
— Запишите мне очко!
А то приходит соседка и говорит матери:
— Анна Степановна, запишите мне очко: я во дворе
подняла с земли и повесила вашу простыню.
Наибольшее впечатление на тэвэтэтовцев произвёл
следующий случай. Наблюдал его Павлик. Он шёл по
улице, а перед ним шли два солидных старичка.
«Профессора»,— почему-то подумал Павлик.
По дороге надо было переходить место, где недавно
прокладывали трубы и осталась ещё незамощённая
грязная полоса. Молодые мужчины через неё прыгали, да и
то не всегда удачно, а женщинам и старикам
приходилось совсем плохо.
И вот Павлик слышит, как один «профессор» говорит,
смеясь, другому:
— Надо заработать своему внуку очко, положу-ка я
сюда вот этот кирпич.
Он сейчас же так и сделал. А Павлик был первым, кто
воспользовался «профессорским» кирпичом.
Таким образом, тэвэтэтовцы увидели, что и некоторые
взрослые переняли их игру. Правда, взрослые только
шутили и никаких очков не собирали, но всё равно видно
было, что они «заразились» от тэвэтэтовцев, а это, что ни
говори, для ТВТ очень приятно.
— Скоро у нас будут взрослые члены Товарищества
воинствующих техников! — смеялись пионеры.
Но Цыбук серьёзно сказал:
— Ничего из них не выйдет, так как они смотрят на это
дело несерьёзно, они только шутят. Они даже очки не
записывают, а без очков — только одна игра. Кто захочет
даром делать?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
где говорится, как Стась никак не мог отвязаться от
трубы, а Цыбук от бесплатных очков и, кроме того, как
перевернулся воз с сеном.
Окончились занятия в школе, пришли летние каникулы.
Школьники разошлись и разъехались в разные стороны.
Рассыпалась и армия ТВТ. Только один отряд сохранился
218

как боевая единица,— это из тех, кто поехал в
пионерский лагерь.
Некоторые члены ТВТ сохранили связь и
объединились в группы по два-три человека, а остальные на
протяжении двух месяцев никакой связи между собой не
имели.
Стась, например, уже не ходил каждый день с
товарищами в школу, ему не с кем было состязаться в охоте
sa очками, и он уже не думал о них. Больше всего теперь
сн думал о речке. Конечно, кому не хочется летом
искупаться в речке?
По дороге ему надо было проходить мимо завода. А там
рабочие свозили и складывали около дороги чугунные
трубы. Конец одной трубы высунулся и доставал до колеи.
И всякий раз, как только кто едет, так обязательно зацепит
колесом за трубу.
Как обычно, никому до этого не было дела. Не думал
и Стась обращать внимания. Но что поделаешь, если глаз
члена ТВТ невольно заметил непорядок.
Стась было остановился, но тут же махнул рукой и
пошёл дальше.
«А ну его, в такую жару возиться! Обойдётся и без
меня».
Отошел немного, смотрит — навстречу едет воз.
Интересно посмотреть, зацепится он или нет? Стась
остановился, оглянулся. Воз зацепился и даже не одним, а двумя
колёсами. Скрежет чугунной трубы неприятно резанул ухо.
Кажется, даже кусочек трубы открошился.
«Нет, так оставлять нельзя!»
Стась вернулся назад. Толкнул ногой трубу. Тяжёлая,
видно, как её сдвинешь?
Идёт рабочий. Стась к нему.
— Дяденька! Почему эта труба так лежит? Все, кто
едет, за неё цепляются.
Рабочий посмотрел на него, как на чудо, а потом
рассмеялся.
— А тебе что до этого? — спросил он.
— Да непорядок...— ответил Стась.
Тогда рабочий почему-то разозлился:
— Ты что — учить нас собираешься? Рано ещё,
братец! — и ушёл.
Стась тоже разозлился, плюнул и пошёл себе дальше.
«Да и в самом деле,— думал он,— что мне, больше всех
219

нужно, что ли? Не хотят — и не надо! Я никакого
отношения к этому делу не имею. Даже очко никто мне не
зачтёт».
И он начал думать о предстоящем купании. Но
встречная машина снова вернула его мысли к трубе.
«А что если заденет? Будет тогда беды... И какая тут
работа? Взял, отодвинул на полметра — и всё. Даже и я
мог бы, только палку нужно подсунуть. Но — пусть себе,
как хотят...»
Он уже вышел в поле. Речка видна. Солнце печёт,
жаворонки заливаются над головой, в траве стрекотня.
А какая вода в такое время!..
Одно только плохо: вертится что-то в голове, покоя
не даёт, будто забыл что-то или дома ждёт какая
неприятность; чего-то не хватает, что-то мешает, как будто остю-
ков за ворот насыпалось...
И, наконец, Стась понял, в чём дело: это же труба
мешает!!
Повернулся, побежал назад, схватил по дороге палку,
подбежал к трубе, подсунул палку, отодвинул.
И тогда сразу на душе у него стало спокойно, весело.
Остюков за воротом как и не бывало.
...Цыбук всё лето жил в МТС, где его брат работал
трактористом.
Боря Цыбук, как мы знаем, набрал йа своём веку очков
больше всех. Он не отказался бы я ещё немножко
подработать, но тут он был один, и никто не мог вести учёт его
очкам, кроме него самого. А кто поверит, что он насобирал,
скажем, семьдесят девять очков? Как доказать это? Дома,
в случае чего, можно проверить. Когда он однажды принёс
сразу девятнадцать очков, то никто не хотел верить, даже
смеяться начали. Ну, а когда проверили, так все остались с
носом. А тут как проверить?
Ну, на какой-нибудь десяток очков он мог бы набрать
документов. А на семьдесят девять не наберёшься, и очки
пропадут зря. А кто же будет даром работать? За десятком
же нет никакого смысла бегать, если он за один день
девятнадцать выгонял. А здесь можно было бы и всю сотню
выгнать. Ведь конкурентов нет! Там на какой-то
несчастный окурок сто человек метит. А здесь и дохлый котёнок
от тебя не убежит.
Правда, этого дохлого котёнка Цыбук закопал, но
просто так, без всякой пользы, чтобы только под ногами не
220

валялся. Однако, кроме дохлых котят, есть ещё и другие
дела. Неужели всё это даром делать?
И так уже у него зря пропало четыре очка: он выбросил
огромный камень из борозды на огороде; связал два кола в
заборе; потом вырвал огромный куст крапивы, который
рос на самой дороге, где проходили босиком люди, и,
наконец, привязал к колу маленькую яблоньку, которая
очень уж гнулась от ветра. Всё это он сделал просто
потому, что оно попадалось на глаза и само просилось, чтобы
кто-нибудь приложил руки. Пусть уж четыре очка
пропадают. Но это не значит, что всё остальное надо даром
делать.
Он себе ходил, смотрел, интересовался, как работают
машины, как их ремонтируют, как идут разные другие
сельскохозяйственные работы, иногда даже помогал, но
делал это как обыкновенный гражданин, а не тэвэтэтовец
и ничего такого не выискивал, не «стрелял». Собственно
говоря, и здесь встречалось такое, что фактически вполне
могло сойти за очки и что, по справедливости, надо было
бы засчитывать. Но что поделаешь, если учёта нет?
Неужели же требовать документ, что вот «Борис Цыбук
заметил, как маленький ребёнок насыпал в маслёнку песку
и из этой маслёнки хотели уже смазать машину, а он,
Борис Цыбук, предупредил»? Даже стыдно просить такой
документ, а тем не менее очко пропало.
Да разве мало таких очков? Вот, скажем, недавно на
околице он заметил дырку в мосту. Дырка небольшая,
круглая и совсем не мешает ходить машинам. А вот
лошадь однажды чуть не сломала ногу. Выругался
колхозник и поехал себе дальше. Не ждать же, пока другая
лошадь всё-таки сломает ногу! Ну, Цыбук взял да и забил
эту дырку. Хорошее очко было! Но снова пропало даром.
Даже никто не знал об этом.
И так на каждом шагу. Даже обидно становится.
Кажется, и не смотришь, и не думаешь, а оно будто нарочно
само так и лезет в глаза. Можно, конечно, и пройти мимо,
будто не замечаеш. Но как ты будешь спокойно смотреть
на то, что в крыше сарая, над самым сеном, светится
дырка? Правда, дырочка маленькая, и никто её не видит, но
осенью, например, немало воды через неё может попасть
на сено.
Если уж пропало шестьдесят шесть очков, так пусть
пропадает и шестьдесят седьмое!
222

Или взять урожай. Охраняют рожь в поле (да и
охраняют, пожалуй, спустя рукава!), а не видят, что делается
около реки. Любой член ТВТ сразу заметил бы, что около
берега натрушено соломы. Значит, кто-то тихонько
подплывает на лодке и тянет с берега. Любой тэвэтэтовец
догадался бы осмотреть все лодки, нет ли там зёрен. А здесь
никто не догадался, пока сам Цыбук не нашёл. Ну, отсюда
уже п добрались до лодыря Кухальского.
Об этом факте так заговорили все кругом, так хвалили
Цыбука, что он на этот раз осмелился попросить:
— А дадите мне бумажку, что это очко я заработал?
— Какое очко? При чём тут очко? Что за очко?
Цыбук вынужден был объяснить, в чём дело. Ну п
смеялись же люди! Но это был такой смех, что каждый был
бы рад, чтобы так смеялись над ним.
А в результате вышло такое, что Цыбуку и
присниться не могло. Выступил комсомолец Корнейчик и сказал:
— От имени комсомольской ячейки обещаем тебе
выдать свидетельство не только на это очко, но и на все, что
у тебя будут. Валяй, браток, дальше! И ещё заработай
одно огромное очко,— организуй ТВТ среди наших ребят.
После каникул Цыбук представил в главный штаб
Товарищества воинствующих техников огромнейший
реестр» с официальными подписями и печатью. В этом
реестре были перечислены сто девяносто семь очков, среди
которых был и куст крапивы...
Совсем иной характер носила деятельность тэвэтэтовцев
в пионерском лагере. Тут сохранилось организованное
боевое ядро ТВТ.
Уже первые выступления тэвэтэтовцев заинтересовали
и захватили весь лагерь. А ещё через несколько дней
лагерь представлял собой единое Товарищество
воинствующих техников.
В первую очередь началась охота в своём лагере. И
удивительное дело, откуда только взялось столько «добычи»?
Вчера ещё всё кругом было в порядке, пионеры жили тут,
ходили и ничего особенного не видели. А сегодня вдруг
будто из-под земли выросло столько недостатков, что очков
на каждого хватило.
Вот уже, кажется, всё выявлепо и исправлено, не к
чему придраться. И в то же время, смотришь — старые
тэвэтэтовцы всё находят да находят, ещё и ещё. Каким
образом? Откуда? Напряглись новые, пригляделись —
223

действительно есть, только они не умели смотреть, как
это умеют ветераны.
Не прошло и недели, как у всех в лагере будто
подменили глаза.
Взять хотя бы такую вещь, как деревянные ступеньки
у крыльца. Одна доска тут давно уже оторвалась и
подскакивала, когда на неё наступали ногой. Каждый
рисковал сломать ногу. А если нога попадала на конец
доски, то мог пострадать ещё и лоб ни в чём не повинного
соседа.
И когда Клава начала прибивать эту доску, то очень
много ребят (ещё не тэвэтэтовцев) окружили её и
удивлялись:
— Это же и каждый из нас давно мог бы сделать!
Или вот ещё: сколько раз они бегали на речку
купаться, сколько раз тот или иной пионер цеплялся за острый
корень ссеченного куста около самой стёжки, не один из
них даже плакал,— и только теперь они заметили, что это
очень хорошее очко.
Да разве перечтёшь все те очки, что внезапно явились
пред новыми глазами!
Андрей даже в лесу ухитрился найти очко: освободил
сосёнку от придавившего её сухого сломанного дерева.
Но всё было мелочью в сравнении с охотой в соседнем
колхозе. Вот тут действительно была богатая добыча!
И отряды ТВТ беспрерывно устраивали налёты на колхоз.
Между отрядами началось заядлое соревнование. Впереди,
конечно, всегда был отряд «ветеранов ТВТ», в который
входили старые, заслуженные воины — Андрей, Павлик,
Клава, Яша, Соня, Толя, Нина.
— Эх, если бы ещё и Цыбук был тут! — часто жалели
они.
Но надо правду сказать, что они и без Цыбука
достаточно показали себя.
Однажды, бродя по лесу, вышли они на глухую
лесную дорожку. Смотрят — на ней глубокая колдобина.
Обминуть её воз не может, так как по сторонам деревья.
Как ни крутись, а одно колесо обязательно должно попасть
в эту колдобину. И следы показывали, что таким образом
через неё и переезжали. Но какой же крен должен быть
при этом!
Вдруг послышался скрип колёс, и между деревьями
показался воз с сеном.
224

— А ну, как он проедет? — поинтересовались пионеры.
Но возчик, видно, и сам знал эту колдобину. Он
заблаговременно приготовился, даже упёрся плечом в воз
и осторожно направил лошадь.
Заскрежетали колёса, накренился воз, вот-вот
перевернётся; напряглись жилы на лбу возчика, бросились и
мальчишки поддерживать воз, а лошадь, казалось, лопнет
от натуги...
Воз выехал, а возчик, поблагодарив ребят, спокойно
пошёл себе дальше, как будто ничего с ним и не было.
— Давайте возьмём это очко,— предложил Павлик
товарищам.
— Если бы достать лопату, то можно было бы,—
ответили ему.
Пока ребята советовались, подъехал второй воз. Снова
началась та же самая процедура, с той лишь разницей,
что дядька попался горячий и всё время ругал и
колдобину, и лошадь, и сено, и всё на свете.
Может, поэтому переправа получилась неудачной —
воз перевернулся.
Ругань покрепчала. Но, несмотря на это, воз остался
лежать на боку.
Возчик ходил вокруг воза и не знал, как к нему
подступиться. Вертелись кругом и пионеры.
Вдруг Андрей крикнул:
— Есть предложение! Если привязать верёвку к возу,
а второй конец обкрутить вокруг дерева и тянуть, тогда
и наших сил хватит, чтобы поднять. Лишь бы только
верёвка выдержала.
Возчик взглянул на него, улыбнулся и сказал:
— Да, верно говоришь, чтоб тебе большим вырасти.
К большому сожалению для Андрея, изобретение его
не было использовано. Подъехали колхозники на двух
пустых бричках, и этого подкрепления было достаточно,
чтобы поднять воз.
Люди поехали каждый в свою сторону. На дороге
остались только следы раструшенного сена.
— Давайте сейчас завалим её валежником и
камнями — предложил Яша.
Закипела работа. Скоро над колдобиной уже
возвышалась куча веток. Тогда дети начали весело прыгать по
ней, чтобы притоптать. Потом стали собирать и бросать
камни. После этого снова навалили валежника, снова на-
225

бросали камней, даже руками земли подсыпали. А под
конец накрыли всё это еловыми лапками.
Так они работали, может, часа полтора, уморились
очень, но удовлетворение было сильнее усталости.
И когда ребята уже собрались идти домой, вернулись с
возами сена те самые колхозники, что помогали подымать
воз. Они уже издалека подготовились к опасной
переправе. Задний воз остановили, и оба подперли передний.
Когда же подъехали к колдобине, то удивленно начали
озираться кругом.
— Неужели это вы? — спросили они.
— А то кто же? — с гордостью ответили тэвэтэтовцы.
— Ай-яй-яй! Вот так молодцы! А сколько же мучений
было!.. Большое спасибо.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
последняя, поэтому в ней говорится, как Цыбук попал в
мёртвые души, как был наказан один дерзкий камень и
как, наконец, вожатый сказал то, что хотел сказать, но
не сказал в главе девятой.
Когда осенью всё Товарищество воинствующих
техников снова собралось в школе и подсчитало очки, то
получилось что-то необыкновенное: семнадцать тысяч
восемьсот восемьдесят девять!
Впереди, конечно, шёл Цыбук: со дня основания ТВТ
он набрал шестьсот тридцать семь очков.
Количество членов ТВТ всё увеличивалось и
увеличивалось.
Самыми активными были новички. Сначала они заядло
гонялись за очками. Но проходило немного времени, и то
один, то другой теряли интерес и отставали. Зато на их
место приходили новые,— и так всё время в организации
был прилив и отлив.
Но всё-таки через полгода было замечено, что актив
ТВТ не растёт, а уменьшается.
На совете отряда подняли тревогу:
— На бумаге числится очень много членов ТВТ, а
фактически, может, их и половины нет. Поиграют, поиграют,
а потом и бросают. А мы так и не знаем, сколько же у нас
действительных членов. Даже такие ветераны, как Цыбук,
226

отошли от этого дела; он уже давно не давал нам никаких
очков. А такие, как Карачун, поиграли с неделю и совсем
бросили. Надо что-то предпринять, чтобы оживить
деятельность ТВТ. Если работа ещё идёт, так только у новичков,
а старые, за небольшим исключением, отпадают. Можем ли
мы всех их считать членами ТВТ?
Тревога тэвэтэтовского актива, конечно, была
небезосновательной, но мы по секрету скажем, что среди
детворы такое явление — самое обычное. Все мы знаем, что
большинство ребят очень охотно берётся за новое для них
дело и довольно быстро бросает его, чтобы увлечься
каким-нибудь другим. Можно наблюдать, как в
каком-нибудь районе города детвора бегает по дворам и тротуарам
и катает обручи или колесики. Недели, месяцы слышится
тут диньканье этих обручей, а потом всё стихает. Обручи
теперь катают где-то в другом конце города, а здесь
ребята увлеклись пусканием «голубей» из бумаги. Теперь уже
всегда тут видишь только голубей. Самим мальчишкам
кажется, что они никогда не оставят этой игры. Но скоро
они забывают голубей и начинают мастерить какие-то
деревянные штуковины на шарикоподшипниках. Держась
за «руль», они шпарят на одной ноге по тротуарам, и вы
беспрерывно слышите со всех сторон это тарахтенье.
А потом и этот период проходит. Приходит период,
скажем, сбора почтовых марок или так называемых
«переводных картинок».
Так бывает всюду, так делает большинство детей. Но
есть и меньшинство, которое так не бросается в разные
стороны, а долго занимается одним делом. Такие дети
обычно более степенные, сознательные, энергичные и
дисциплинированные. Из них позже выходят отличные
специалисты какой-либо профессии.
Естественно, что и в деятельности ТВТ происходили те
же самые процессы. Заинтересуется, загорится человек:
ложится спать и уже думает, где бы это завтра найти
очко,— а потом и остынет. Через некоторое время, если ор-
танизация хорошо работает, он может и снова увлечься
этим самым делом. Только наиболее сознательные и
настойчивые не бросали работы длительное время. А таких,
понятно, было меньше. Они не хотели мириться с таким
положением и подняли этот вопрос на собрании. Но
вожатый слушал их выступления спокойно и даже чему-то
улыбался.
227

— Я ничего не имею против того, чтобы каким-нибудь
образом ещё больше оживить деятельность ТВТ,— сказал
он наконец,— но что касается роста и количества членов
ТВТ, то я смотрю совсем иначе. Я считаю, что
Товарищество воинствующих техников — это такая организация, в
которой количество членов может только расти, а
уменьшаться никогда не может.
— Ну? Так уж и никогда? — послышался
недоверчивый голос.
Со всех сторон посыпались недоуменные вопросы и
замечания:
— Мы же своими глазами видим, как у нас много
членов отсеивается!
— В каждой организации бывает отсев!
— Не считать же действительными членами и все
мёртвые души!
— А вот наша организация тем и отличается,—
подхватил вожатый,— что здесь все, как вы говорите, мёртвые
души всё равно остаются её членами.
Дружный смех оборвал его слова.
— Куда же годится такая организация?
— Вот так организация!
Пионеры сгорали от любопытства. Вот уже второй раз
вожатый говорит как-то загадочно. В чём тут секрет?
Ерунда какая-то!
А вожатый, улыбаясь, говорил:
— Поэтому я и называю ТВТ единой организацией,
которая и при этих условиях сохраняет свою ценность.
Чтобы убедиться в этом, я предлагаю провести опыт.
Возьмём камень и положим на середину тротуара, где должны
пройти Цыбук или Карачун. Кроме них, наверняка, и ещё
кто-нибудь из мёртвых душ пройдет; вот тогда и
посмотрим, являются ли мёртвые души действительными
членами ТВТ или нет?
Была уже весна. День выбрали погожий. Определили
место. Это была улица, так сказать, средняя: не в центре
города и не совсем уж на окраине. Соответственно этому и
прохожих было не очень много, а это давало возможность
положить камень, не обращая на себя внимание людей.
Вожатый, Клава, Яша, Павлик и Андрей выбрали
хорошую позицию, спрятались и начали наблюдать.
Но с самого начала дело испортил какой-то старик-же-
лезиодорожник. Шёл он тихо, не спеша, увидел камень на
228

середине тротуара, приостановился, затем взял его обеими
руками и отбросил в сторону.
— Лучше уж он сегодня был бы менее аккуратным! —
проворчал вожатый.— Но ничего не сделаешь. Беги,
Андрей, положи назад.
Андрей побежал, подкараулил удобный момент и
снова положил камень.
Прошло несколько человек. Все они старательно обошли
камень.
Затем показалось пять учеников из младших классов
одиннадцатой школы.
— Ну, эти наверняка возьмут! — засмеялся Павлик.
— Это молодые тэвэтэтовцы.
А те уже наперегонки бежали к камню с криками
«очко!» Да ещё запрятали камень так, что бедный Андрей
с трудом отыскал его.
После них показалось несколько учеников из других
школ. Один перепрыгнул через камень, другой толкнул
ногой, а третий совсем не обратил внимания.
— Вот видите, что значит не члены ТВТ! — сказал
вожатый своим пионерам.
Но вслед за ними бежали ещё два ученика, тоже из
чужой школы, и бежали, кажется, специально к камню. Так
оно и вышло.
— Есть очко! — крикнули они и убрали камень.
— Чужие тэвэтэтовцы! — радостно зашептали наши
пионеры, а «ветераны» почувствовали приятное волнение:
что ни говори, а это всё от них началось, и вот теперь они
видят, как совсем незнакомые, «чужие» ученики делают
то же самое. Не менее доволен был и вожатый.
— Ради такого случая я готов и лишний раз
побеспокоиться! — сказал Андрей и побежал к камню.
Тем временем около камня встретилось уже больше
людей.
Кто-то зацепился, что-то сказал. Когда разошлись,—
камень лежал на месте.
Потом нашёлся человек, который старательно откатил
ногой камень в сторону. Костику пришлось двигать его
назад.
Едва он вернулся на место, как товарищи зашептали:
— Цыбук! Цыбук!
Все затаили дыхание. А вожатый почувствовал, что у
пего даже сердце заколотилось сильнее, чем следует. Это
229

же был экзамен не только для Цыбука, но и для вожатого
и для всего дела ТВТ.
Цыбук шёл себе спокойно, смотрел на проносившиеся
автомобили, поглядывал и на тротуар, но ничто не
говорило о том, что он заинтересовался камнем, хоть тот и
должен был уже попасться на глаза.
Вожатый напряжённо ждал.
«Возьмёт или не возьмёт?..»
От этого для вожатого зависело очень многое. Он же
так смело и уверенно утверждал, что члены ТВТ не могут
быть мёртвыми душами, что они всегда выполнят свой
долг. Даже взялся доказать это своим пионерам. И если
сейчас Цыбук подведёт, то будет стыдно не только перед
ребятами, но и перед самим собой.
«Возьмёт или нет?...»
Цыбук уже подошёл к камню. Остановился. Но вместо
того, чтобы взглянуть на камень, загляделся на трактор,
который быстро катился на резиновых колёсах и тянул за
собой платформу.
Не по себе стало вожатому. Пионеры насмешливо
переглянулись.
Цыбук же, не сводя глаз с трактора, медленно начал
нагибаться, взял в руки камень и отнёс его в сторону.
— А что?! — вскрикнул вожатый.— Не говорил ли я,
что «мёртвых» членов нет? Если он научился видеть и
понимать, то уже не может не сделать этого, хоть бы даже и
не думал и не хотел!
— Ну, что касается Цыбука, так это понятно! —
ответили пионеры.
— Он же был самый заслуженный член ТВТ.
— И таким останется теперь! — убеждённо проговорил
вожатый.
— Пусть будет так. А сколько есть таких, что и раньше
ничем себя не проявляли. А вот идёт один из таких, Ан-
тось Аскерка!
Андрейка к этому времени успел уже снова положить
на место камень. Снова притаились наблюдатели.
Антось подошёл к камню в тот момент, когда кто-то
споткнулся о него и зло проговорил:
— Бросают камни на самой дороге!
Антось остановился, засмеялся, а потом убрал камень.
— Ну, вот вам и этот! — радостно воскликнул
вожатый.
230

Но и против этого был выдвинут довод: Антось
обратил внимание на камень только потому, что перед его
носом кто-то другой споткнулся. А если бы не это, может,
он и прошёл бы мимо.
— Но ведь он не только обратил внимание, но и сам
убрал камень! — доказывал вожатый.— Подождём ещё
Карачуна.
А пока Карачун не появлялся, произошёл ещё один
очень интересный случай.
По тротуару шла женщина и вела за руку двухлетнюю
девчушку. Девочка споткнулась о камень и заплакала.
Мать начала утешать её:
— Тихо, тихо! Успокойся! Этот камень тебя обидел?
Вот мы его сейчас побьём! Вот, вот ему! Вот так! Вот!
Будет он знать, как обижать маленькую Томочку! Ну,
тихо, тихо! Мы ему за это дали!
И «побитый» камень грустно остался лежать на том же
самом месте.
Наконец появился долгожданный Карачуп.
Шёл он неровно, то останавливался, то бежал, то
отходил в сторону. Увидел собаку и запустил в неё камнем.
Вожатый мало на него надеялся, но успокаивал себя
тем, что предыдущие два случая всё-таки оправдали его
предположения.
Карачун сразу заметил камень и толкнул его ногой.
Тяжёлый камень лишь чуть-чуть сдвинулся с места. Тогда
он толкнул его второй раз. Потом прошёл немного вперёд
и остановился. Посмотрел на камень, о чём-то подумал,
потом... вернулся назад, взял камень и отнёс его в сторону!
...На следующий день вожатый, встретив Цыбука,
спросил:
— Ну что, добыл сегодня или вчера какое-нибудь очко?
— А, хватит мне и тех, что я набрал! — улыбаясь,
ответил Цыбук.
— А мы видели, как ты вчера убрал камень с дороги,—
сказал вожатый.
— Ну и что? — проговорил Цыбук.— Неужели же
оставлять его, чтобы он мешал?
Через несколько дней вожатый собрал активистов ТВТ,
рассказал про «экзамен мёртвых душ» и сказал дальше:
— Помните, когда мы обсуждали устав Товарищества
воинствующих техников, я не окончил одну свою мысль, и
вы тогда очень заинтересовались? Я тогда и имел в виду
231

приблизительно то, что теперь мы увидели. Это значит, что
в деятельности Товарищества воинствующих техников
не только очки не имеют никакого значения, но даже и вся
работа их не является сама по себе главной задачей. Тогда
я вам этого не сказал, чтобы вы не утратили интереса
к своему делу, вернее, игре. А теперь вам, как закалённым
тэвэтэтовцам, я уже могу сказать, что ничего плохого нет,
если многие ваши члены уже не интересуются очками.
Важно, чтобы они хоть некоторое время побыли тэвэтэтов-
цами, а потом они уже навсегда останутся ими, хоть до
старости. Самая большая польза от Товарищества
воинствующих техников не в том, что они сейчас сделают, а в
том, что они и дальше останутся рачительными
хозяевами. А советские люди все должны быть рачительными
хозяевами, так как у них огромнейшее общее хозяйство. Вот
что кроется за вашей «игрой».
Могу ещё сказать вам, что скоро для Товарищества
воинствующих техников будет создана хорошая база —
специальная мастерская ТВТ, где будет всё, что необходимо
для различных работ. Каждый из вас сможет пойти туда и
с помощью инструктора сделать себе всё, что захочет,
независимо от того, по какой это будет специальности —
слесарной, столярной, обувной или какой другой. Необходимо
только одно: чтобы мог сделать сам. А мы уже знаем, что
каждый, если захочет, многое может сделать сам. Твёрдая
специальность пужна для более важных и сложных работ,
а простейшие может сделать каждый. Вы сами это уже
доказали...
Для Товарищества воинствующих техников
открывалась широкая дорога в будущее.
ГЛАВА ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ,
написанная спустя пятнадцать лет, где говорится о
встрече автора с техником Борисом Ивановичем.
В 1948 году газета командировала меня на
строительство одного из домов в Минске. Я должен был
ознакомиться с ходом строительства, с его людьми и наппсать в
газету статью.
Встретили меня радушно, помогали, объясняли всё. Все
строители знали меня как «корреспондента» и фамилии
моей не спрашивали.
232

С самого начала меня заинтересовал некто Борис
Иванович, которого я ещё не видел.
«Борис Иванович сказал»,— говорили рабочие таким
тоном, как будто этот Борис Иванович был по меньшей
мере гениальным человеком.
Л между тем мпе известно было, что главный инженер,
например, совсем не Борис Иванович. Я слышал, что даже
и он, пожалуй, таким же тоном, как и рабочие, говорил:
— Нужно посоветоваться с Борисом Ивановичем.
Когда же я спросил, кто такой Борис Иванович, мне
ответили:
— Наш старший техник. Золотой человек.
«Это, наверное, самый старый и опытный техник»,—
подумал я и сразу представил себе сурового дядю с седыми
усами, серьёзного, с проницательным взглядом, всё
знающего. Поговорить с ним было бы очень интересно и
полезно. Но встретиться мне с ним довелось лишь через пару
дней.
Как-то рабочие сказали мне:
— Вон идёт Борис Иванович!
Я взглянул и увидел... совсем не седого дядю, а
молодого парня, лет двадцати, маленького, круглолицего, с
острым носиком и подвижными глазками.
Меня представили ему:
— Это — корреспондент, присланный на наше
строительство.
— Очень приятно,— сказал он, но тут же, увидев
машину, с которой сгружали металлические трубы, бросился
к ней.
— Кто вам сказал сгружать здесь? — услышал я его
голос.— Смотрите, сколько придётся таскать их взад и
вперёд, когда примутся за работу. Сколько пропадёт
труда и времени! Сгружайте вот тут. И концами в эту
сторону, чтобы лучше было брать.
«Ого! — подумал я.— Этот паренёк сразу всё
примечает».
В это время к нему подошёл бригадир, и техник пошёл
с ним дальше. Поднявшись на леса, он в одном месте
вдруг остановился и начал подпрыгивать. Мне стало
смешно: сразу видно, что весёлый паренёк... А он поело
этого опустился на колени и к чему-то стал
приглядываться. Затем я снова услышал его голос:
— Эге! Да тут доски когда-нибудь могут оторваться.
233

Тут может кто-нибудь погибнуть. Как это никто не
заметил?..
Так вот почему он прыгал! Вот тебе и «паденёк»!
Я направился вслед за ними. Техник заметил это и
крикнул сверху:
— Извините, я сейчас!
Но я совсем не нуждался в его извинении; мне
хотелось понаблюдать за ним со стороны.
— Ничего. Я подожду,— ответил я.
Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся
его всевидению, сообразительности, напрактикованности.
В одном месте он объяснил каменщику, как лучше
расположиться, чтобы работа шла спорней, в другом —
заметил какую-то колодку под ногами рабочих, которая
мешала им ходить. Одним словом, он всё знал, всё видел.
Значит, недаром все его так уважали. Обязательно нужно
с ним поговорить в свободное время.
Когда наконец он подошёл ко мне, я спросил:
— Извините меня, сколько вам лет?
Он засмеялся и ответил:
— Двадцать седьмой идёт.
— Неужели? — удивился я.— Я думал, не больше
двадцати.
— Это, может, потому, что я неженатый,— пошутил он.
— Мне очень хотелось бы с вами поговорить в
свободное время,— сказал я.— Если разрешите, я зашёл бы к
вам.
— Что ж, можно,— ответил он.— Я буду дома в
восемь часов. Живу я недалеко (он взглянул на часы).
Сейчас иду в столовую на обед. Если хотите, покажу свой дом.
Мы вышли на улицу.
— Мне кажется, я вас где-то видел,— сказал Борис
Иванович, взглянув па меня.— Не бывали ли вы в Мо-
зыре?
— Не приходилось,— ответил я.
— Л на фронте?
— Тоже не был.
— Значит, мне показалось,— проговорил он.
Мы свернули в меньшую улицу. По канавке возле
тротуара откуда-то бежала вода.
В одном месте образовалось нечто вроде плотины, и
вода стояла большой лужей. Какой-то ребёнок собирался
в неё влезть...
234

Неожиданно мой спутник поднял с земли щепочку и
раздвинул эту плотину. Вода мгновенно стекла.
— Есть очко! — проговорил он, бросив щепочку.
— Что, что вы сказали? — остановился я в удивлении.
— Это мы когда-то в детстве так играли,— сказал он.—
Сделаем что-нибудь такое и...
— Значит, вы были тэвэтэтовцем? — перебил я.
Теперь уже он остановился от удивления.
— А вы откуда знаете?
— Читал такую книжку,— ответил я.
Тем временем мы подошли к небольшому
восстановленному дому, и Борис Иванович сказал:
— Вот тут моя землянка. В эти двери, направо. В
двадцать ноль-ноль буду ждать вас.
Эта военная терминология свидетельствовала, что
Борис Иванович был на войне. Я свернул налево, а он пошёл
прямо.
В назначенное время я входил в его «землянку». Это
была довольно большая светлая комната с «холостяцкой»
обстановкой, но не с холостяцким порядком. Всё здесь
было на своём месте, одно с другим согласовано. Каждая
вещь имела своё определенное место. В любую минуту,
не утруждаясь, можно было достать её и поставить обратно.
— Сразу видно, что здесь живёт бывший тэвэтэто-
вец,— заметил я.
— Почему бывший? — в шутку обиделся Борис
Иванович.— Наш вожатый говорил, что тэвэтэтовцы никогда не
могут быть бывшими, что они до самой смерти останутся
действительными членами Товарищества воинствующих
техников.
— А вы и сейчас считаете себя тэвэтэтовцем?
Борис Иванович шутливо развёл руками и покачал
головой:
— Ничего не сделаешь. Даже если бы и хотел, то не
мог бы избавиться от этой привычки. С той лишь разницей,
что очки теперь не записываю.
Потом добавил серьёзно:
— Я считаю так: в социалистическом обществе все
люди постепенно становятся такими «тэвэтэтовцами». Ну, а
если ещё попрактиковался в детстве, то, конечно, назад не
пойдёшь. У меня и до сих пор ещё сохранилась книжка
«ТВТ».
— Неужели?! — даже подскочил я.
235

Дело в том, что я давно уже искал эту книжку, чтобы
переиздать её, но никак не мог найти, так как фашисты во
время оккупации уничтожили наши библиотеки. И вот
счастливый случай помогает. Борис Иванович немножко
удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал
её и подал мне. Книжка была такая потрёпанная, что и
хранить-то её не было никакого смысла. Я сказал об этом
Борису Ивановичу.
— Как же мне не хранить её,— возразил он,— если тут
про меня самого написано? Смотрите, даже в названии:
«...как Цыбук добывал очки».
— Так вы... вы... Цыбук? — прошептал я.
— Как видите,— ответил он, видимо, довольный, что
его имя произвело такое сильное впечатление, а затем
спросил: — Неужели вы так хорошо знаете и помните
эту книжку?
— Знаю... помню...— говорил я, перелистывая
книжку, а сам думал: сказать сейчас же, почему я помню, или
подождать? Если скажу, то его отношение ко мне сразу
изменится. Лучше я порасспрошу его хорошенько, пока
он не знает, кто я такой.
Что я его не узнал, ничего удивительного в этом нет:
между двенадцатилетним подростком и
двадцатисемилетним молодым человеком очень большая разница. Да и
ему, понятно, нелегко было узнать человека, которого
видел когда-то в детстве раз или два. Разговаривал я с ним,
кажется, только один раз, а все сведения собрал от других.
— Как вы считаете,— спросил я наконец,—
правильно ли автор написал про вас?
Он улыбнулся.
— Как вам сказать? Вообще правильно, а в
отдельных местах — много неправильного. Вот, например, он
пишет, что я был какой-то пассивный, невнимательный,
ничем не интересовался. Это автор выдумал, или ему кто-
то неправду сказал. Мне кажется, я всегда был таким,
как сейчас. Затем автор приписал мне мпого очков,
которых я не зарабатывал, и много слов, каких я не говорил.
— А насчёт вашей заядлой охоты на очки? Насчёт
«реестра»?
Цыбук весело рассмеялся:
— Что касается очков, то я действительно гонялся
только за ними и если что делал, то только ради них.
И «реестр», правда, мне выдали. Я тогда не знал, что они
236

надо мной шутят. Но автор прибавил в этом реестре добрую
сотню очков.
— А вы не обижаетесь на него, что он кое-что
выдумал?
— Нет. Всё-таки, когда читаешь книгу, этот Цыбук
представляется симпатичным хлопцем. Чего мне
обижаться? Наоборот, я очень благодарен ему.
— А вы встречались с автором, разговаривали с ним?
— Разговаривал я с ним всего один раз. Он, кажется,
немножко похож...— тут он внимательно посмотрел на
меня и встал.— Извините, а может... это вы?
— Да, это я...
Дальнейшее уже не интересно для читателя. Скажу
только, что Цыбук выручил меня и дал свою книгу.
Значит, я не напрасно трудился, уделяя ему столько
внимания в своей книге.
Ему же за это я обещал несколько экземпляров нового
издания.

СОДЕРЖАНИЕ
Полесские робинзоны. Перевод А. Миронова • . 3
ТВТ. Перевод Р. Ерохина 145

Мавр Я.
Полесские робинзоны. ТВТ. Повести. Художник
А. Демарин. Мн., «Беларусь», 1971.
240 с. с илл. 200 000 экз. 50 к.
Отправившись в путешествие по Полесью, Мирон и
Виктор потерпели крушение и оказались на глухом необитаемом
островке, отрезанном от всей земли непроходимыми
болотами. Но герои повести «Полесские робинзоны» не только
отважно преодолели все трудности, с какими им довелось
столкнуться, а еще и помогли обезвредить бандитскую
шайку.
В повести «ТВТ» ставятся важные проблемы воспитания
подростков.
7-6-3 Бел2
228-71 М 12

Янка Мавр
(Иван Михайлович Федоров)
Полесские робинзоны
ТВТ
Для детей среднего и старшего школьного возраста
Издательство «Беларусь» Государственного комитета Совета
Министров Белорусской ССР по печати. Минск, Ленинский
проспект, 79
Редактор В. Идельсон. Художественный редактор В. Жижен-
ко. Технический редактор 3. Сень. Корректор Ы. Мещанинова.
Сдано в набор 26/XII 1970 г. Подп. к печати 30/Ш 1971 г.
Тираж 200 000 экз. Формат 84хЮ87з2. Бумага тип. № 2. Усл.
печ. л. 12,6. Уч.-изд. л. 12,55. Зак. 537. Цена 50 коп.
Полиграфический комбинат им. Я. Коласа
Государственного комитета Совета Министров
Белорусской ССР по печати,
Минск, Красная. 23.