Ю.П. ВЛАСОВ родился в 1935 г. в Макеевке Донецкой области.
Окончил Военно-воздушную инженерную академию
им. Жуковского в 1959-м. Год прослужил в войсках, после — в
ЦСКА. Уволился из армии по собственному желанию в 1968 г. в
звании инженера-капитана:
С’апреля 1960 г. — профессиональный спортсмен, инструктор по
спорту высшей квалификации. Неоднократный чемпион мира,
Европы, СССР, обладатель десятков выдающихся рекордов мира,
а также титула "самый сильный человек мира". За победу на XVII
Олимпийских играх в Риме награжден орденом Ленина. В 1964 г.
Ю.Власов получает на XVIII Олимпийских играх в Токио
серебряную медаль и покидает спорт.
Литературной работой занялся в 1959 г. — опубликовал свой
первый газетный очерк.
С тех пор изданы его книги: "Себя преодолеть" (1964),
"Белое мгновение" (1972), "Особый район Китая" (1973),
"Соленые радости" (1976), "Справедливость силы" (1989). В
журналах в 1989 г. опубликованы его произведения "Красные
валеты", "Яньаньский узел". Готовятся к изданию книги
"Стужа", "Геометрия чувств".
Литературную деятельность Ю.Власов совмещает с
общественной — в 1989 г. он избран народным депутатом СССР

ЮРИЙ ВЛАСОВ
ИШ!
ИРЕГГ
Историческая
исповедь
В двух частях
Часть I
новости]
Москва, 1991

ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Часть I

ББК 83.3Р7
В58
Рецензенты:
доктор исторических наук С.В.Кулешов
кандидат исторических наук М.М.Горинов
Книга издана в авторской редакции.
Власов Ю.П.
В58 Огненный Крест. Историческая исповедь. —
Роман. — В 2-х частях. — 4.1. — М.: Изд-во
’’Новости”, 1991. — 736 с.
ISBN — 5 — 7020 — 0378 — 0
Роман "Огненный Крест” (автор обозначает его — историческая исповедь),
написанный на документальной основе, посвящен Октябрьской революции и Гра¬
жданской войне. Автор по-новому осмысливает и трактует историю зарождения,
развития ленинизма и большевизма в России. Предъявляя обвинения большевиз¬
му в том, что он убил все демократические движения в России, Юрий Власов на¬
зывает трагическими последствия, которыми обернулась революция 1917 года для
судеб с граны.
4702010204
067(02)—91
Без объявл.
ББК 83.3Р7
© Ю.Власов, автор текста, 1991
© О.Семенов, оформление, 1991

От издательства
Кто-то из писателей или историков сказал: сегодня на¬
чался великий ледоход гражданственной мысли. Сказано
точно — именно сегодня мы пытаемся по-новому осмы¬
слить нашу историю, особенно ее советский период. Этот
процесс осмысления весьма непрост, для многих из нас —
это ломка, и не только устоявшихся стереотипов, это ломка
самих себя.
Так сложилось, что в осмыслении многих драматических
страниц исторического пути нашего государства писатели
часто шли и идут впереди официальной историографии. И
Юрий Власов со своей книгой ’’Огненный Крест” — в их
числе.
Его роман, написанный на документальной основе (в
нем есть свидетельства очевидцев, воспоминания царских са¬
новников, сторонников монархии, документы огненных лет
Революции и Гражданской войны), — имеет подзаголовок
’’историческая исповедь”. А исповедь — предполагает очи¬
щение. Именно эту цель — очиститься, а не очернить наше
прошлое — поставил перед собой автор. Не претендуя на
"истину в последней инстанции”, Ю. Власов, основываясь на
малоизвестных документальных источниках, делает свои вы¬
воды, с которыми многие из читателей могут и не согла¬
ситься... Но каждый волен иметь свое мнение.
Готовя книгу к изданию, мы старались сохранить ав¬
торскую стилистику, синтаксис, самобытную речь и уж со¬
всем не вторгались в авторскую концепцию. В книге также
сохранены стиль и орфография документов, чтобы читатели
могли лучше почувствовать дыхание и атмосферу тех лет.

ДУХ НАРОДА, ЗАКОВАННЫЙ В
ОБЪЯТИЯ СКЕЛЕТА...

ОТ АВТОРА
Эта книга для меня особенная.
Все началось очень давно, еще в 1959 году — после моей
первой победы на чемпионате мира по тяжелой атлетике в
Варшаве. Именно с этого года меня стали называть ’’самым
сильным человеком мира”. По тем временам мне принадле¬
жали выдающиеся рекорды силы.
Большой спорт (считай, профессиональный) давал сред¬
ства и относительное время для литературных занятий.
Именно с того года я начинаю и профессиональное занятие
литературой.
Путь оказался непростым. Спорт увечил, отнимал силу,
усталость от тренировок наслаивалась, казалось, ее не
смыть годами. В таких условиях трудно было пробиваться к
горячему и вдохновенному слову.
Но именно в 1959 году, написав несколько рассказов, я
решил написать роман о революции, о всем том, чем она
обернулась для России (да, роман — ни больше ни меньше).
Сам замысел не случаен. Потрясения от разоблачений
Хрущевым зверств сталинизма не то чтобы утихали, входи¬
ли в русло буден, а, наоборот, оборачивались явным раско¬
лом общества, все более распространяясь вширь и подводя к
вопросам коренной важности: чем явилась революция, толь¬
ко ли в Сталине причина наших колоссальных несчастий?
Одна за другой возникали теории, объясняющие причины
трагедии. Нечего и говорить, что едва ли не подавляющее
большинство из них были верноподданными — от правовер¬
ного ленинизма. И при всем том воображение будоражили
судьбы тысяч и тысяч людей, выживших в нечеловеческих
условиях лагерей и вдруг оказавшихся среди нас.
7

Ю. П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Я встречался со многими из них — и какие рассказы,
биографии, невероятные случаи мне доводилось слышать!
После я жадно, по памяти восстанавливал наши беседы. Но
выводы у всех были однозначны: виноваты Сталин, Берия...
Поначалу замысел романа я представлял себе вполне
ясно. Да, Сталин — изверг, великий Ленин им обворован и
оболган. За ленинизмом — счастье человечества.
Я накапливал материал, много читал, преимущественно
по истории России и философии, одновременно энергично
осваивая литературное поприще. Шлифовал мастерство в
спортивных книгах — печатали меня крайне скупо, но все же
печатали, пока в середине 70-х годов я сам не отказался от
публикаций. В условиях партийного диктата книги превра¬
щались в жалкую пародию на то, что ты хотел в них вло¬
жить. Не только цензура, но и редакторы калечили букваль¬
но каждую страницу, не оставляя в покое даже литератур¬
ный стиль. Чтобы печататься, следовало потерять душу. Ли¬
тературное вырождение при этом было неизбежно. Я принял
сердцем: не будет тебе дано распрямиться на родной
земле — ис 1975 года начал писать ”в стол”.
Нелегкая работа. Следует учиться жить на гроши, пото¬
му что литературные заработки в основном были за эпизо¬
дические публикации в газетах и журналах на сугубо спор¬
тивные темы.
Непосредственному написанию романа мешало чувство
неудовлетворенности. Меня грызло понимание того, что со¬
бытия неизмеримо глубже моих представлений о них. И это
даже было не столько понимание, сколько инстинкт. А само¬
го материала доставало уже на несколько книг — такое на¬
громождение жутких и порой невероятных историй — толь¬
ко пиши.
Я правду расскажу тебе такую, что хуже всякой лжи...
Я все отодвигал и отодвигал исполнение замысла.
К концу 60-х годов я уже проникся пониманием преступ¬
ности идей ленинизма, но логическая связь событий, подлин¬
ные, глубинные пружины трагедии не давались мне. И в са¬
мом деле, почему эта страшная болезнь поразила Россию?
Почему народ несет на собственных плечах своих мучите¬
лей?
Я исповедую теорию, так сказать, личного постижения
прошлого и настоящего. Для меня это принципиально. Это
более чем длинный и неблагодарный путь, но он наделяет
самостоятельностью. А за эту ’’материю” можно платить
любую цену. Именно по данным причинам я не читал ’’сам¬
издат” 60-х и 70-х годов. Кроме ’’Одного дня Ивана Денисо¬
вича”, я не брал в руки ни одной работы А.И.Солженицына.
8

От автора
Это было забавно, даже комично: у мира уже сложилась
ясная картина того, что произошло в 1917 году, а я все скла¬
дывал плиточки своей мозаики. Да, я искал свое осознание
того, что случилось в 1917-ом, и где мы сейчас, кто мы?..
К середине 70-х годов я был готов к работе, но сказались
издержки большого спорта и литературных ’’насилий”, сли¬
шком часто на грани потрясений — валом поднялись болез¬
ни. Когда после нескольких лет невзгод окреп и написал ро¬
ман ’’Красные валеты”, рассказы, повести и добрую часть
романа ’’Тайная Россия”, я понял: пора. Но... человек пред¬
полагает, а Бог располагает...
В 1983 году я с трудом выживаю после операции на поз¬
воночнике (из-за этого так и не закончил ’’Тайную Россию”).
Травму я заработал в апреле 1957 года на чемпионате
Вооруженных Сил. Тогда, совсем юный лейтенант, я попы¬
тался продвинуть рекорд страны в толчке — и оказался на¬
казанным за дерзость, хотя и был на пороге успеха. Однако
настоящая расплата пришла (нет, не пришла, а поразила)
спустя четверть века. Весь этот большой спорт уже давно по¬
рвал всякую связь со здоровым соревнованием и служил
идеологическим и политическим амбициям бюрократии как
в СССР, так и в других странах. Нас покупали, мы были все¬
го лишь спортивным мясом. Но тогда, в апреле 1957 года, я
это еще не осознавал. Мной владела удаль, только удаль... и
честолюбие.
В огненных днях и неделях после операции, когда ве¬
роятность смерти перевешивала вероятность жизни, я клял
себя за то, что так и не написал главную книгу. Попусту про¬
жита жизнь. Без пользы, холостым грузом уходят со мной
все знания, добытые в упорном труде: тысячи книг, журна¬
лов — десятилетия настоящей исследовательской работы. А
взамен — боль, страдания и чернота...
Однако я выжил, вопреки всем и всему выжил, даже тог¬
да, когда самые близкие люди обсуждали во что обрядить
меня, если я отдам Богу душу. Не сомневались...
После больницы мне не разрешалось шесть месяцев са¬
диться: только лежать или помаленьку ходить. Поэтому,
когда в августе 1983 года я сел за стол (через каждые
двадцать-тридцать минут ложился, чтобы растворить боль в
пояснице — иначе она буравила мозг), я сразу приступил к
своей главной книге.
Сюжета не было, он возникал в процессе работы, и слов¬
но сам взялся руководить мной. Я лишь считывал его из
своего сознания.
Самое важное — провести доказательства. Поэтому в
Книге столь необычно переплетаются чисто художественные
9

Ю. П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
построения со строго документальными, нравственно-фило¬
софскими и личными. Я откинул сомнения: пусть это публи¬
цистика, пусть история, пусть журналистика, пусть что угод¬
но... Важно провести доказательства наиболее убедительно
и полно.
28 декабря 1985 года я вчерне закончил работу и через
несколько дней вылетел в Австрию на вторую операцию:
предстояло снять с позвоночника металлическую арматуру.
Летом 1986 года я добавил к рукописи вторую часть кни¬
ги — ”Мы, Божьей милостью”.
Для работы над рукописью мне не надо было ездить в
архивы, искать документы — основное, что было накоплено
за десятилетия, хранилось в памяти. И я написал книгу, по
существу, не выходя из дому, да, впрочем, я и не смог бы это
сделать: после операции я поправлялся медленно и мучи¬
тельно. Требовали уточнений лишь факты, эпизоды, не было
под рукой и развернутой, цельной биографии Александра
Васильевича Колчака. Слышал, что существует трехтомная
работа о нем С.П.Мельгунова, изданная за рубежом в 30-е
годы. Я даже не видел допросов Колчака в издании Центр-
архива, они у меня были фрагментами. При относительном
богатстве моей библиотеки именно этой книги у меня не
оказалось, искать же ее было опасно. Привлечь внимание к
себе — это значит потерять возможность писать. Я работал,
полагаясь на знания и те книги, документы, которые были в
моей библиотеке, собранной мною в 60-е годы на деньги от
чемпионатов и рекордов. Лишь этому собранию старых
книг я обязан своими знаниями. Только эти книги помогли
мне разобраться в горах лжи и подлогах, которыми захла¬
млена советская историческая наука.
Главная задача была — довести работу до конца, а для
этого я должен был молчать, десятилетиями молчать о том
деле, которое делаю. Это было невыносимо. О самом глав¬
ном, что составляло смысл моей жизни, я сказать никому не
мог. Я разыгрывал роль сочинителя от спорта. Это служи¬
ло прикрытием.
’’Огненный Крест” сложен на документальной основе.
Любой факт — достоверен, подтвержден не одним, а рядом
свидетельств.
Очень долго я мечтал об одном: увидеть почерк Колча¬
ка. Ведь сам по себе почерк говорит о многом...
Изменению я подверг лишь советскую часть биографий
Федоровича — ив некоторых деталях — Чудновского, Де-
нике и Тимиревой. Однако все персонажи без исключения
действуют в подлинно исторических условиях.
Я далек от того, чтобы идеализировать дореволюцион¬
10

От автора
ное прошлое России, но то, что пришло ему на смену, никак
не назовешь благом.
’’Огненный Крест” написан не для доказательства того,
что лучше — капитализм или социализм. В книге иссле¬
дуются ленинизм и социализм изнутри, с позиции нравствен¬
ной. Это главное.
Я не ставил целью сорвать зло на социалистическом про¬
шлом своей Родины. Для подобных дел сочиняют не такие
книги. Кто-то должен был возвысить голос против мракобе¬
сия ленинизма. Судьбе было угодно, чтобы этот жребий
принял и я.
Книгу нельзя рассматривать как строго историческое ис¬
следование, это не учебник по истории революции. Это все¬
го лишь стремление вырвать из-под диктата власти-победи¬
тельницы право единоличного и так называемого беспри¬
страстного научного анализа новейшей истории России.
Диктатура партии и ее генеральных секретарей наложила и
здесь категорические и однозначные оценки-приговоры.
История советского государства предстает сегодня уже
не как славная борьба трудового народа с капиталистиче¬
ской несправедливостью, а как история становления, разви¬
тия и укрепления бюрократической партийной диктатуры.
Это история сведения участия народа в государственной
жизни к пустой формальности. Это история жестокого и
беспросветного насилия над народом именем партии, име¬
нем нового святого — Ленина. Все это заставляет другими
глазами смотреть на ленинизм, революцию и Гражданскую
войну. Совершенно другим предстает наше прошлое: не
традиционно-героическим и славным, а мучительно-крова¬
вым восхождением в якобы светлое будущее. Обманное бу¬
дущее...
За всеми ’’достоинствами” социалистического обще¬
ства — кровь.
Историческая вина большевизма в том, что он убил все
демократические движения в России, единолично присвоив
все их права. И спустя два десятка лет после революции, уже
не таясь, он заговорит одним голосом с Гитлером, что, в об¬
щем, не удивительно: природа того и другого явления (боль¬
шевизма и фашизма) — одной основы. Там и тут пружина
жизни государств — тотальное насилие. Без него ни одно из
этих государств не в состоянии было бы существовать.
Не столь уж был далек от истины итальянский диктатор
Бенито Муссолини, когда в октябре 1939 года заявил:
’’Большевизм в России исчез, и на его место встал славян¬
ский тип фашизма”.
Безусловно, существо власти на одной шестой части зем¬
11

Ю. П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ной тверди было им схвачено верно, за исключением сущего
пустяка: эта власть с момента своего зачатия в октябре 1917
года уже являлась античеловечной.
И что поразительно и в то же время устрашающе: среди
нас по-прежнему присутствует немало людей, готовых про¬
должать строить мир по-большевистски, насаждать ’’сча¬
стье” через насилие, ’’свободу” — через кандалы, лагеря и
принуждение. Ничему не научила их история.
Советская система как родилась, так и существует благо¬
даря насилию. Отпусти удила насилия — и общество погру¬
зится в хаос.
Режим ленинизма — это жуткое действо в масках. Нас¬
тоящего нет, настоящее скрыто под масками.
Ленинизм — это не счастье людей, как это втолковы¬
вают им чуть ли не с рождения, и не теория революционного
преобразования общества, а особое, господствующее поло¬
жение партийно-бюрократической касты. Именно так каста
прежде всего и главным образом понимает ленинизм. ’’Мас¬
сы” — это лишь материал, на котором созидается ее благо¬
получие. Ни слезы людей, ни горе, ни бедствия страны не
имеют значения.	*
Порожденную ленинизмом государственную систему от¬
личает бесплодность. Другие верования и государства оста¬
вили о себе память в тысячелетиях соборами, дворцами, ру¬
кописными и печатными памятниками культуры. А марк¬
сизм со своим детищем КПСС? Горы черепов? Блочные до¬
ма? Устав КПСС?..
Чтобы написать эту историческую исповедь, следовало
прочесть множество книг, принять в сердце тысячи судеб,
пережить бессмысленность и безнадежность горя и гибели
великого множества людей. Это было как высшее назначе¬
ние — идти к цели, не обращая внимания на риск, про¬
клятия, клевету, отступничество близких, разрушение здо¬
ровья, беды и утраты. Словно боль, надежды, вера миллио¬
нов сошлись на мне.
Жизнь из-за книги складывалась изнурительно-напря¬
женной: кто кого пересилит — она меня или я ее.
Когда я — глава за главой — складывал эту книгу,
жизнь с невероятной быстротой уходила от меня. Я болел,
слабел, отдавая рукописным строкам всего себя. И запоздал
с книгой, которую вынашивал едва ли не всю жизнь.
Есть несколько ’’правд”. Одна видится непосредственно
в самом действии, в дни действия. Другая — начинает про¬
сматриваться некоторое время спустя (лет десять, двадцать).
Это уже обобщение, но, как правило, обобщение победите¬
лей, то есть одной стороны. Затем наступает ’’момент исти¬
12

От автора
ны” — начинает складываться почти объективная оценка
данных событий. Она тоже необъективна, она вся под влия¬
нием отхода от официальной доктрины и ее оценок. Это
уже почти вся правда, но... не вся. Мы находимся в этом вре¬
мени. Следовательно, и мой ’’Огненный Крест” тоже отно¬
сится к этому времени.
И, наконец, утверждается наиболее полный, взвешенный
взгляд на данные события. Его несет еще более отдаленная
во времени эпоха. Страсти уступают место взвешенной
оценке потомков. Для оценки революции и ленинизма это
время еще далеко впереди. Хотя, на мой взгляд, оно мало
что добавит к нашему представлению об этом.
В разного рода невзгодах 1986—1989 годов оказались
утраченными несколько глав (в частности, весьма интерес¬
ная и нужная — ’’Искусы Самсона Игнатьевича”), отдель¬
ные эпизоды, о чем я очень сожалею. Не теряю надежды, что
судьба в конце концов и меня наградит спокойными днями.
Тогда я вернусь к ’’Огненному Кресту” и восстановлю по¬
терянное.
Окончательный вариант книги я перепечатывал с августа
1989 года по апрель 1990-го. Это позволило внести кое-что
новое.
Общий объем работы подавлял, казалось, я никогда не
одолею рукопись! Следовало пропустить через машинку
2100 страниц! Я буквально слепнул за работой. Остаток ле¬
та, осень, зима, весна — как один день, а тут легочные зады-
хи, лихорадки, митинги, съезд, журналисты, выступления,
тысячи писем, телеграмм, приемы избирателей, совещания,
подметные письма с угрозами, клевета, неопределенность
будущего...
Работа осложнялась новыми текстами. Я не мог удер¬
жаться и вводил их в книгу, что называется, с ходу. Очень
помогала в работе моя жена (Лариса Сергеевна). Эти новые
тексты не отлеживались, а сразу ’’ложились” в дробь пишу¬
щей машинки. Я даже не набрасывал их на черновик. На это
у меня не было времени, да и не было уверенности в зав¬
трашнем дне: а вдруг подведет здоровье (сколько можно та¬
щить — спорт рекордов, операции, жизнь в литературе на
унижениях, а самое главное — полное отсутствие будущего),
а вдруг военный переворот (в стране все зыбко, неустойчиво,
валом нарастают национальные столкновения и нужда,
главным образом из-за продовольственной ’’разрухи”).
Россия. Духовная окаменелость...
Россия. Может ли путь к правде лежать через бесчестие?..
Я всегда держал в памяти слова Льва Толстого: ”Осво-
13

Ю. П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
бодали крестьян не Александр Второй, а Радищев, Новиков,
декабристы. Декабристы принесли себя в жертву...”
Разумеется, я не декабрист. Просто каждый человек дол¬
жен определить свое место в общем движении жизни. Мое
место — делать слово.
Слову я учился всю жизнь.
Когда книга будет готова — я напечатаю ее. Расплата
(или что последует за ней) не имеет значения.
Сколько же я слышал: ничего не изменишь — любая
борьба обречена. Пока народ не очнется — бессмысленно
’’дергаться”.
Бессмысленно, бессмысленно...
Писать и бороться нужно!
Иначе без этого обращения словом зло застаивается,
укрепляется. Ведь и проповеди, и писания, и слово Владими¬
ра Соловьева, и Льва Толстого, и даже сама Библия излиш¬
ни в таком случае: пусть все само прозревает и дозревает.
Эта позиция ’’самодозревания” — антигуманна. Чело¬
век не может уйти от себя. Он не должен отгораживаться от
страданий и заблуждений мира...
Все остальное скажет книга. Ей — слово.	*
Москва, сентябрь 1990 года

ВСТУПЛЕНИЕ
МЫ, БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ...
1902 году российская эмиграция в Женеве продолжает
Ш^^со страстью отдаваться диспутам. Главный спор —
.U вокруг марксизма. Каким ему быть в России? Стол¬
кновения между группами, которые оформляются в партии
социал-демократов ("искровцев”) и социалистов-револю¬
ционеров, собирают едва ли не всю местную колонию рус¬
ских.
На одном из диспутов присутствует Владимир Александ¬
рович Поссе, фигура довольно приметная в революционных
кругах. Его память навсегда сохранит один из таких диспу¬
тов. Спустя два десятилетия Владимир Александрович пове¬
дает о нем в своих воспоминаниях...
На трибуне — Ленин. Он доказывает, что лишь через
социал-демократию марксизм найдет свое истинное выра¬
жение, и отсталость России, в том числе и культурная, тому
не препятствие. Доказательства возводятся убедительно,
весомо.
Ленина сменяет Чернов (будущий лидер партии эсеров).
С ним — тома ”Капитала” в закладках. Говорит умело, а
главное, точно и особенно к месту цитирует Маркса.
Впечатление от речи Ленина стирается.
Тогда на трибуну поднимается Плеханов — один из са¬
мых искусных ораторов своего времени, знаток марксизма и
вообще революционной мысли, но главным образом —
марксизма.
"...Слушать его было жутко, ибо легкая шутливая форма
особенно оттеняла зловещую жестокость содержания. Напа¬
дая на террор социалистов-революционеров, он восхвалял
15

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
террор Великой французской революции, террор Робеспье¬
ра.
— Каждый социал-демократ, — говорил Плеханов, —
должен быть террористом а 1а Робеспьер. Мы не станем по¬
добно социалистам-революционерам стрелять теперь в царя
и его прислужников, но после победы мы воздвигнем для
них гильотину на Казанской площади...
Не успел Плеханов закончить этой фразы, как среди жут¬
кой тишины переполненной залы раздался отчетливый воз¬
глас:
— Какая гадость!
Сказано это было громко, но спокойно, убежденно и по¬
тому внушительно. Плеханов побледнел, вернее, посерел и
на минуту смешался...
— Это, наверное, кто-нибудь из русского консуль¬
ства, — говорил после В.Д.Бонч-Бруевич, в то время ярый
поклонник Плеханова. Но протестантом оказался не служа¬
щий русского консульства, а довольно известный револю¬
ционер Надеждин...”

двуглавый орел
Раздел первый
Завис над Россией, раскинув крыла, гордый двуглавый
византийский орел.
Могилев. 15 февраля 1916 года.
Ставка Верховного главнокомандующего.
’’Сегодня я был приглашен к царскому обеду...
В 12 часов дня скороход позвонил в Управление и про¬
сил вызвать меня к телефону. Я подошел. ”Вы приглашае¬
тесь сегодня к высочайшему обеду в половине восьмого,
форма одежды обыкновенная, при оружии”.
Надел защитный китель, снаряжение (без револьвера),
шашку, фуражку и коричневую перчатку на левую руку.
Ордена не нужны, если нет с мечами. Снаряжение и шашка
с фуражкой и перчатками надеваются всеми приглашенны¬
ми впервые. В семь часов двадцать минут вечера был в доме
царя. Проходите сначала парных наружных часовых, потом
вестибюль, где справа и слева стоят в струнку по два
конвойца-казака. Ближайший к двери открывает ее — и вы в
передней. Там скороход и лакей снимают платье. Скороход
спрашивает фамилии приходящих, посматривая в свой спи¬
сок. Контроль, собственно, очень слаб. Кто пожелает, мо¬
жет, сговорившись с другим, пойти за него, и его никто не
остановит, надо только назваться другой фамилией. У на¬
чинающейся тут же лестницы наверх стоит на маленьком ко¬
врике солдат Сводного пехотного полка в позе замершего
часового, но без оружия. Поднявшись во второй этаж, попа¬
даете в зал. Небольшой, но красивый своей простотой, он
оклеен белыми обоями. По одной из внутренних стен висят
портреты Александра Третьего и Марии Федоровны в моло¬
дые годы их совместной жизни. Тут же рояль, небольшая
17

Ю.П, Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
бронзовая люстра, простенькие портьеры, по стенам —
стулья.
Когда я вошел, там уже были гофмаршал генерал-майор
свиты князь Долгоруков (сохранит преданность государю-
императору и будет расстрелян. — Ю.В.), флигель-адъютант
Нарышкин, свиты генерал-майор граф Татищев (предаст го¬
сударя-императора. — Ю.В.)... и еще кто-то. Через две-три
минуты вошли военные представители Бельгии, Японии и
Англии. Потом стали подходить остальные. Явились гене¬
рал По, великие князья Сергей Михайлович и Георгий Ми¬
хайлович... флигель-адъютант Мордвинов (бросит государя-
императора. — Ю.В.), Граббе (предаст государя-императо¬
ра. — Ю,В.)9 адмирал Нилов и Боткин (сложит голову с цар¬
ским семейством в нижней комнате Ипатьевского дома. —
Ю.В.).
Вошел еще какой-то худощавый свитский генерал, с по¬
рядочной лысиной, весь бритый (тогда ведь почти все носи¬
ли бороду или усы. — Ю.В.\ с узкой низкой талией, в ка¬
зачьем бешмете, мило обошел всех, поздоровался и присое¬
динился к разговору великих князей.
— Кто это?
— Великий князь Михаил Александрович (родной брат
государя-императора. — Ю.В.у
Вот бы не сказал, судя по тому облику, который рисо¬
вался по старой юнкерской памяти.
Все, кроме свитских, становятся по стенам без особенно¬
го порядка и чинопочитания и ожидают выход царя. Из сто¬
ловой вышел Воейков (дворцовый комендант, свиты его ве¬
личества генерал-майор. — Ю.В.), сделал общий поклон, по¬
здоровался с теми, кого не видел, и пошел здороваться со
мной и другими. Через две-три минуты вошел развалина
Фредерикс1 — кажется, вот сейчас его хватит изнутри, и он
весь рассыплется на части, искусно собранные портным, са¬
пожником и куафером. Тоже общий поклон, обходит не ви¬
денных им сегодня за завтраком и становится у двери каби¬
нета царя, но с другой стороны; с противоположной — нашу
линию начинают великие князья, на первом месте Георгий
Михайлович.
Царь вышел в форме гренадерского Эриванского полка,
которую почти не снимает... Он в суконной рубашке защит¬
1	Барон (с 1913 г. граф) Фредерикс Владимир Борисович — генерал-
адъютант, генерал от кавалерии, член Государственного совета, крупный по¬
мещик. Командовал лейб-гвардии Конным полком (1875), Гвардейской бри¬
гадой (1884—1891). С 1893 г. — помощник министра Императорского двора и
уделов. В 1897 г., сменив графа Воронцова-Дашкова, становится министром
двора.
18

Мы, Божьей милостью...
ного цвета, с кожаным нешироким поясом. Громадные
длинные брови очень старят его...
Я стоял на шестом месте...
Так как я первый раз, то должен представиться:
— Ваше императорское величество, обер-офицер Управ¬
ления генерал-квартирмейстера штабс-капитан Лемке1.
— Вы у квартирмейстера?
— Так точно, Ваше императорское величество.
— С начала войны?
— Никак нет, Ваше императорское величество, с двад¬
цать пятого сентября (1915 года. — Ю.В.).
— Вместе со мной?2
— Так точно, Ваше императорское величество.
Рука была подана мне после представления...
...Так обойдены все, кроме свиты, которую царь уже ви¬
дел за завтраком. Последним стоит вернувшийся вчера
японский военный представитель. С ним Николай говорил
довольно долго.
Потом полуповорот в нашу сторону, идет к дверям в
столовую, их открывают оттуда; поворотом головы царь
подает знак великим князьям, они все начинают входить в
столовую.
Там большой стол для обеда и маленький у окон с за¬
куской. Царь первый сдержанно закусывает, отходит, к
нему присоединяются великие князья. Без стеснений все
подходят к закуске, сразу же начинается разговор. Водка,
разнообразная закуска; чарочки серебряные, не очень боль¬
шие.
Гофмаршал обходит гостей и указывает, где кому сесть,
у него в руке карточка, на которой в известном порядке на¬
писаны наши фамилии, имя царя подчеркнуто красными
чернилами. Сегодня за столом тридцать один человек, обыч¬
но бывает двадцать шесть-тридцать.
4 Лемке Михаил Константинович из дворян Новгородской губернии, ро¬
дился в 1872 г., умер в 1923 г. Получил образование в военном училище, сразу
по производству в офицеры вышел в отставку. Автор множества работ по ис¬
тории литературы, журналистики, цензуры, крупнейший знаток литературно¬
го наследия А.И.Герцена. В первую мировую войну 250 дней служил в моги¬
левской императорской ставке. Незадолго до смерти вступил в РКП(б)...
21 сентября 1915 г. Николай Второй вступил в должность Верховного
главнокомандующего со ставкой в Могилеве, сменив на этом посту своего
Дядю великого князя Николая Николаевича.
19

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Когда все закусили, царь идет к своему месту и садится
спиной к двери зала. Рядом с ним, справа — Михаил Алек¬
сандрович, слева сегодня — бельгийский представитель де
Риккель. Рядом с Михаилом — Георгий Михайлович, затем
Сергей /Михайлович/, Шавельский1, Штакельберг1 2, Кедров3, я
и т.д. Против царя — Фредерикс. Против нас с Кедровым —
Долгоруков и дежурный Носков. Подчеркнутые фамилии
означают постоянные места, все остальные меняются, что и
составляет особую обязанность гофмаршала, который дол¬
жен руководствоваться при распределении гостей разными
соображениями.
Тарелки, стопки и чарки серебряные, внутри вызолочен¬
ные. Подают лакеи в солдатской защитной форме, тут же
помогает скороход.
Сразу начинается разговор соседей между собой. Царь
почти весь обед очень весело говорил с де Риккелем, оба
много смеялись... С Михаилом Александровичем несколько
слов в разное время, что и понятно — он свой.
Меню: суп с потрохами, ростбиф, пончики с шоколад¬
ным соусом, фрукты и конфекты, которые стояли с начала
обеда посредине стола на нескольких блюдах и тарелках.
Перед каждым из нас четыре серебряных сосуда, самый
большой — стопка для кваса... Все напитки и вина в серебря¬
ных кувшинах. Стекла, фарфора и т.п. нет: ставка считается
в походе — ничего бьющегося не должно быть...
Конечно, все очень вкусно и красиво, но вовсе не рос¬
кошно — как в больших домах, когда приглашены близкие.
После сладкого царь вынул массивный серебряный порт¬
сигар, в это время всем подали пепельницы и спички.
— Кто желает, курите, — обратился Николай ко всем.
Закурили. Подали кофе...
Царь вышел к нам из кабинета в половине восьмого, а
встали из-за стола в девять часов. Он встал первый, пере¬
крестился и вышел в зал, за ним все — и встали на прежние
свои места. Он поговорил с Георгием Михайловичем, ска¬
зал, чтобы тот пришел завтра, в три часа, и что-то приказал.
Великий князь отвечал ему ’’так точно”, ’’никак нет”, но без
вытяжки, однако, и не совсем по-домашнему. Потом царь
поговорил еще с двумя-тремя, обошел всех, подал каждому
из нас руку, прощаясь с Шавельским, поцеловал его руку,
1	Шавельский Георгий Иванович (выкрест) — протопресвитер армии и
флота с местонахождением при ставке.
2	Барон Штакельберг Николай Карлович — церемониймейстер, началь¬
ник военно-походной канцелярии императора Николая Второго.
3	Рядом с Лемке сидел флигель-адъютант капитан второго ранга Михаил
Александрович Кедров, который служил в ставке.
20

Мы, Божьей милостью...
сказал еще несколько слов великим князьям и пошел в каби¬
нет, сделав всем общий поклон.
Ответив на него, мы стали спускаться вниз, одеваться и
расходиться по домам. При выходе, на площадке лестницы,
стоял Воейков, и с ним прощались все несвитские — те оста¬
лись в зале...”
Не шелохнется византийский орел, держит над Россией
крылья. Крепок еще взмах. Не дрогнет, не поведет устало
ни единой из двух голов. Бережет корону, империю и под¬
данных.
Александр Петрович Извольский (бывший министр ино¬
странных дел. — Ю.В.) вспоминал:
’’...Высокий рост и замечательная красота почти всех
членов императорской фамилии обязаны своим происхож¬
дением жене Павла Первого, принцессе Вюртембергской-
Монбельяр (сам Павел Первый был настолько мал ростом,
что, когда прибыл в Париж в 1782 году под именем графа
Северного, парижское население наделяло его весьма на¬
смешливыми кличками во время появления на улицах го¬
рода).
Эти отличительные физические качества Романовых
нашли свое наиболее полное выражение в личности импера¬
тора Николая Первого, который, по отзывам современни¬
ков, напоминал в юности древнегреческого героя. Эти фи¬
зические качества сохранялись в течение трех поколений;
император Александр Третий, отец Николая Второго, хотя и
не был красив, но был человеком геркулесовского сложения
и величественной внешности.
Когда император Николай Второй взошел на престол,
он производил впечатление человека, принадлежащего к со¬
вершенно другой породе, чем его предшественники... и толь¬
ко на близком расстоянии он казался если и не высоким,
то... хорошо сложенным, элегантным в своих движениях и
более стройным, чем казался на расстоянии.
К несчастью, его природный ум был ограничен отсут¬
ствием достаточного образования. До сих пор я не могу
понять, как наследник, предназначенный самой судьбой для
управления одной из величайших империй мира, мог ока¬
заться до такой степени неподготовленным к выполнению
обязанностей величайшей трудности...
В то время как император Николай Первый, этот по¬
клонник прусского милитаризма, счел необходимым дове¬
рить воспитание своего старшего сына выдающемуся чело¬
веку той эпохи поэту Жуковскому, император Александр
21

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Третий избрал в качестве воспитателя для юно1 о тика
престола невежественного генерала Даниловича, > рый не
имел других качеств, кроме ультрареакционных вз> лядов.
Однако возможно, что он являлся только номинально
воспитателем Николая Второго, так как действительным ру¬
ководителем его занятий был англичанин Хете, который за¬
нимал место частного учителя в императорской семье.
Я знал Хетса очень хорошо и даже был его учеником по¬
чти в одно время с императором. Этот очень одаренный и
обаятельный человек был преподавателем в императорском
лицее (Царскосельском. — Ю.В.) в то время, когда я учился
там...
Ему Николай Второй обязан совершенным знанием
английского языка и склонностью ко всем видам спорта, но
легко понять, что Хете, который с трудом говорил по-русски
и не имел университетского образования, не был способен
сообщить необходимые знания, чтобы приготовить своего
ученика к роли русского государя...
...У него (Николая Второго. — Ю.В.) была замечатель¬
ная память на стихи...
Выросший в атмосфере самоунижения и пассивного по-*
виновения, Николай Второй сохранял к памяти своего отца
почти сверхсуеверное уважение.
Император Александр Третий, как мы уже знаем, оли¬
цетворял собою идею абсолютной монархии и управлял
Россией железной рукой в течение тринадцати лет...
Что касается императрицы (супруги Николая Второ¬
го. — Ю.В.), то, несмотря на то, что она была иностранкой
по рождению и воспитанию, окруженная искусственной ат¬
мосферой двора, — ввиду чего нет ничего удивительного в
том, что она совершенно неправильно понимала чаяния
русского народа, — можно сказать с полной искренностью и
убеждением, что она чувствовала себя русской из русских,
когда она симпатизировала ультрареакционной партии и ве¬
рила в привязанность России к формам самодержавной
власти.
...Мне значительно легче отдать дань матери Николая
Второго, Марии Федоровне.
Ее доброта и ласковое обхождение согревали мрачное
царствование Александра Третьего, и она оказалась способ¬
ной создать такую атмосферу при дворе, которая смягчала
проявление чрезвычайно деспотического характера государя.
...Среди других членов императорской фамилии я отмечу
только великого князя Николая Михайловича, столь же
известного в России, как и во Франции, как автора истори¬
ческих работ...
22

Мы, Божьей милостью...
Высокообразованный и весьма талантливый, он, един¬
ственный из членов императорской фамилии, являлся
искренним сторонником либеральных идей...
Он был в хороших отношениях с императором и
имел обыкновение говорить с ним совершенно откровенно...
Лицом, наиболее близким к государю, был граф Фреде¬
рикс, министр Императорского двора. В своей юности он
был одним из наиболее блестящих офицеров гвардии и даже
в своем преклонном возрасте сохранил чрезвычайно эле¬
гантную внешность.
Он пользовался полным доверием императора и непре¬
рекаемым влиянием на него, которым он никогда не
злоупотреблял...
Во главе свиты императрицы Александры находилась
статс-дама двора. Этот пост был сначала предоставлен
княгине Голицыной, а после ее смерти — Нарышкиной. Обе
они были настоящими ’’grandes dames”, образованными и
учтивыми, но ни та ни другая не имели влияния на импера¬
трицу, которая никогда не была с ними вполне интимна.
Единственным лицом, которое пользовалось этой бли¬
зостью, была Вырубова (в письмах императрица называла
ее ’’коровой” и часто с большой буквы, не как ругательство,
а законное имя. — Ю.В.), но она не имела официального
поста при дворе. Ее имя часто упоминалось наряду с именем
Распутина, наиболее горячей последовательницей которого
она, по-видимому, являлась. Я видел ее всего раз или два и
воздержусь от каких-либо комментарий по поводу нее”.
На этом и заканчиваются воспоминания Александра Пе¬
тровича. Что можно добавить? О Вырубовой разве... Бежать
ей из красного Питера (не сегодня-завтра поставят к стенке)
пособил Алексей Максимович Горький. Все хлопоты по это¬
му делу принял на себя...
В 1919 году Михаил Владимирович Родзянко публикует
в Ростове-на-Дону свою работу ’’Государственная дума и
Февральская 1917 года революция”.
Междоусобная сеча в самой непримиримости: отец идет
против сына, дочь проклинает родное гнездо, Россия ды¬
мится кровью...
Эти воспоминания — одни из самых первых о револю¬
ции, написанные еще в громе пушек Гражданской войны, —
необычайно взволнованны и пронизаны болью. Это не во¬
споминания, а скорее — исповедь. По странной случайности
историки почти не заметили их. А они изобилуют фактами и
выводами, вызывающими глубокое раздумье.
”В весеннюю сессию 1914 года в Государственной ду¬
23

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ме, — пишет Родзянко, — прошел законопроект о большой
военной программе, которая, выполненная в два года, т.е. к
1917 году, делала нашу армию и численно, и по снаряжению
значительно сильнее германской...
С момента утверждения этого закона Верховной
властью для нас, членов Государственной думы, стала ясной
неизбежность в самом ближайшем будущем вооруженного
столкновения с Германией, которая не могла ждать нашего
военного усиления (как похоже на канун Великой Отече¬
ственной войны! — Ю.В.).
С этого же момента революционная агитация, несомнен¬
но германского происхождения, среди рабочих разных заво¬
дов усилилась до чрезвычайных размеров, в особенности во
второй половине 1913-го и в начале 1914 года (и это в эконо¬
мически самые благополучные годы. — Ю.В.).
Петроград в 1914 году, перед самой войной, был объят
революционными эксцессами. Эти революционные эксцес¬
сы, возникшие среди рабочего населения Петрограда, часто
влекли вмешательство вооруженной силы: происходили де¬
монстрации, митинги, опрокидывались трамвайные вагоны,
валились телеграфные и телефонные столбы, устраивались*
баррикады.
Все это происходило во время посещения России пред¬
ставителем дружественной нам державы — президентом
Французской Республики Пуанкаре.
Волнения в столице были настолько сильны, что прези¬
дент вынужден был ездить по городу в сопровождении зна¬
чительного военного конвоя. То же самое, хотя, разумеется,
в меньшем масштабе, происходило и на местах. Велась энер¬
гичная агитация среди крестьян на почве земельных отноше¬
ний, и нельзя не отметить силу и влияние этой агитации.
Землевладельцы должны хорошо помнить те условия, в ко¬
торые были поставлены они ввиду частых волнений сельских
рабочих и их постоянных забастовок в ту горячую пору.
Справедливое стремление к увеличению площади своей па¬
хотной земли получило совершенно неправильное направле¬
ние под влиянием той же агитации, и назвать состояние
умов русской деревни в то время спокойным — было бы
большой ошибкой...
...Забастовки возникали и образовывались без всяких ви¬
димых причин, и только теперь стало ясно, где лежал корень
всех этих событий. Надо было окончательно разложить и
развратить русскую промышленность перед войной и внести
непоправимую смуту в русское общество. Семена больше¬
визма на почве разжигания классовой ненависти сеялись,
очевидно, щедрою рукою, и эта пропаганда, которую не по¬
24

Мы, Божьей милостью...
няли и с которой никто не боролся, конечно, сыграла вид¬
ную роль в подготовке к Русской революции”.
О том, как встретил Петербург известие о войне с Герма¬
нией, подробно рассказывал Михаилу Константиновичу
Лемке член Военного Совета, генерал от артиллерии Павел
Алексеевич Салтанов, умерший 7 декабря 1915 года:
’’...Сегодня подписан Манифест об объявлении военных
действий между Россией и Германией (это был ответ на объ¬
явление войны Германией; Николай Второй до последней
минуты избегал этого столкновения. — Ю.В.). В четыре часа
в Николаевском зале Зимнего дворца состоялось торже¬
ственное молебствие о ниспослании победы русскому ору¬
жию. Царь с членами своей фамилии прибыл из Нового Пе¬
тергофа на яхте к Николаевскому мосту, пересел там на ка¬
тер и подъехал к дворцу. Толпа... кричала ”ура”. При про¬
хождении царя к Иорданскому подъезду густые толпы стали
на колени, кричали ”ура” и пели ’’Боже, царя храни”. В это
время стоявшим в Николаевском зале был слышен громкий
голос великого князя Николая Николаевича:
— ...А главнокомандующим Шестой армией назначен
фон дер Флит1...
Военные поняли, что сам он назначен Верховным глав¬
нокомандующим всей нашей армии, и не ошиблись.
Царь вошел в запруженный сановниками зал в начале
пятого часа. Его духовник прочел Манифест, затем начался
молебен, после которого царь с большим волнением про¬
изнес следующую речь, обращенную к военным и морским
чинам:
— С спокойствием и достоинством встретила наша вели¬
кая матушка-Русь известие об объявлении нам войны. Убе¬
жден, что с таким же чувством спокойствия мы доведем вой¬
ну, какая бы она ни была, до конца. Я здесь торжественно
заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний
неприятельский воин не уйдет с земли нашей. И к вам, со¬
бранным здесь представителям дорогих мне войск гвардии и
Петербургского военного округа, и в вашем лице обра¬
щаюсь я ко всей единородной, единодушной, крепкой, как
стена гранитная, армии моей и благословляю ее на труд рат¬
ный!
Громовое, действительно громовое ”ура” было ответом
растроганных сановников.
1 Фон дер Флит Константин Петрович — генерал от артиллерии, помощ¬
ник главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного окру-
25

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Царь благословил присутствующих, все опустились на
колени... Старики плакали, молодые едва сдерживали рыда¬
ния.
Царь с семьей удалился и затем вместе с Александрой
Федоровной вышел на балкон. Толпа ревела всей грудью,
опустилась на колени, склонила национальные флаги и запе¬
ла гимн...
Впереди толпы были видны флаги, плакаты с надписью
’’Боже, царя храни”. Беспрерывно то в одном месте, то в
другом поют гимн и ’’Спаси, Господи, люди твоя”. То здесь,
то там слышны возгласы: ’’Долой Германию!”, ”Да здрав¬
ствует Россия!”, ”Да здравствует Франция!”.
Громадная площадь живет; толпы сменяются — народ
считает долгом побыть на ней хоть несколько минут. Весь
день гудят колокола. У всех церквей толпы молящихся. Ма¬
ло кто может не поддаться общему порыву, так и тянет на
улицу. Бахвальства тоже нет — ’’шапками закидаем” не
слышно; каждый понимает, что враг серьезен, но верит в
близкий и полный успех...”
Как не вспомнить Сталина! Опрокинул страну своей пб-
литикой попустительства и союза с Гитлером в пропасть, а в
первый день войны, 22 июня 1941 года, этот вождь не нашел
в себе решимости и воли не то чтобы выйти к народу, а про¬
сто выступить по радио...
В ’’Святом чёрте” (Записки о Распутине) бывшего това¬
рища ’’старца” и бывшего иеромонаха Илиодора (книга вы¬
звала не скандал, а взрыв в петербургском обществе и
болью негодования прокатилась по России; она была запре¬
щена, ее везли тайком из-за границы) читаем:
”...И баба, прикоснувшись меня, освобождается от блуд¬
ных страстей. Поэтому-то бабы и лезут ко мне: им хочется с
мужиком побаловаться, но нельзя: они боятся лишиться дев¬
ства, или вообще греха, вот и обращаются ко мне с про¬
сьбой снять с них страсти... Было раз так: ехал я из Питера с
Л., с Мерею, с Ленкой, с Б., В. и другими. Заехали в Верхо¬
турье, в монастырь, к старцу Макарию, которого я дважды
возил в Питер и представлял царю и царице. Старец всю
ночь молился в прихожей своей убогой кельи. А мы помес¬
тились в главной комнате. Легли все на полу. Сестры попро¬
сили меня раздеться, чтобы могли прикоснуться к моему го¬
лому телу и освятиться, сделаться чистыми... Что ж, с
бабами-дурами спорить что ли будешь? Этак они сами тебя
разденут.
Разделся. А они легли около меня, кто как мог: Ленка
26

Мы, Божьей милостью...
обхватила своими голыми ногами мою левую ногу, Л. —
правую, В. прижалась к боку, Мерея — к другому и так да¬
лее, а старец Макарий молился Богу.
Привез я их сюда. Повел всех в баню. Сам разделся, при¬
казал им раздеться. И начал говорить им, что я бесстрастен.
Они поклонились мне в ноги и поцеловали мое тело. А
ночью Мерея дралась из-за того, кому из них ложиться око¬
ло меня на ковре в зале по правый бок, а кому — по левый.
Мерея желала под правый, и Л. тоже. Друг дружке не усту¬
пали и начали таскать друг друга за косы...
...Преимущественное содержание ’’старческой” деятель¬
ности Распутина — это врачевание в людях так называемых
блудных страстей...
Распутин положительно в каждом доме, где я бывал с
ним, сначала руками ’’свидетельствовал” всех женщин и де¬
вушек, конечно, молоденьких и красивых, а потом начинал
целовать. Целовал долго, несколько раз; целовал в доме, а
потом на дворе. Конечно, я спрашивал его:
— Брат Григорий, для чего ты женщин целуешь?
Он отвечал:
— ...А они от этого делаются чище, освящаются...”
”...Я должен подтвердить твердое мое убеждение, что
император Николай Второй был враг вообще всякой войны,
а войны с Германией в особенности... — писал генерал Бру¬
силов1, близкий к самым верхам России и достаточно знав¬
ший государя-императора. — Сам же царь едва ли верил,
что эта война состоится. Обвинять Николая Второго в этой
войне нельзя, так как не заступиться за Сербию он не мог,
ибо в этом случае общественное негодование со стихийной
1 Брусилов Алексей Алексеевич родился в августе 1853 г. в семье генера¬
ла, скончался в марте 1926 г., пережив Николая Первого, Александра Второ¬
го, Александра Третьего, Николая Второго, Керенского, Ленина и вступив в
’’лучезарие” лет Сталина. Окончил Пажеский корпус (1872), генерал от кава¬
лерии (1912). Участвовал едва ли не во всех войнах России своего времени. С
начала первой мировой войны — командующий знаменитой Восьмой армией
Юго-Западного фронта, которой впоследствии командовали Корнилов и Ка¬
ледин.
С марта 1916-го принял Юго-Западный фронт. Провел блестящую фрон¬
товую операцию (Брусиловский прорыв), поставившую Австро-Венгрию на
грань катастрофы.
С 22 мая по 19 июля 1917-го — Верховный главнокомандующий.
С мая 1920 г. — в Красной Армии — председатель Особого совещания
при Главкоме всеми Вооруженными Силами Республики (С.С.Каменеве). С
марта 1924 г. состоял для особо важных поручений при Реввоенсовете СССР.
После второй мировой войны по доносу сестры против него было сфа¬
бриковано дело (тайное белогвардейство), и по приказу Сталина память о нем
предана анафеме.
27

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
силой сбросило бы его с престола и революция началась бы
при помощи всей интеллигенции не в 1917-м, а в 1914 году.
Несомненно, что этим предлогом воспользовались бы не¬
медленно все революционные силы России...
В заключение этой главы скажу: я всю жизнь свою чув¬
ствовал и знал, что немецкое правительство и Гогенцоллер-
ны — непримиримейшие и сильнейшие враги моей Родины и
моего народа, они всегда хотели нас подчинить себе во что
бы то ни стало; это и подтвердилось последней всемирной
войной.
...В этом отношении вполне понятна и моя нелюбовь к
ним, сквозящая со страниц ’’Моих воспоминаний”.
16 марта 1916 года Лемке подробно заносит свою беседу
с начальником штаба Верховного главнокомандующего ге¬
нералом Алексеевым и генерал-квартирмейстером штаба
генерал-лейтенантом Пустовойтенко.
Лемке зашел к Михаилу Саввичу Пустовойтенко, а по¬
годя к ним присоединился и Михаил Васильевич Алексеев.
” — ...А вы, вероятно, не из очень-то верующих? — спро¬
сил он (Алексеев. — Ю.В.) меня.	*
— Просто атеист, — посмеялся Пустовойтенко...
— Нет, а я вот счастлив, что верю, и глубоко верю в Бо¬
га и именно в Бога (это говорит Алексеев. — Ю.В.\ а не в
какую-то слепую и безличную судьбу. Вот вижу, знаю, что
война кончится нашим поражением, что мы не можем кон¬
чить ее чем-нибудь другим, но вы думаете, меня это охлаж¬
дает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько,
потому что страна должна испытать всю горечь своего паде¬
ния и подняться из него рукой Божьей помощи, чтобы по¬
том встать во всем блеске своего богатейшего народного
нутра...
— Вы верите также и в это богатейшее нутро? — спросил
я Алексеева.
— Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры.
Только она и поддерживает меня в моей роли и моем поло¬
жении... Я человек простой, знаю жизнь низов гораздо боль¬
ше, чем генеральских верхов, к которым меня причисляют
по положению. Я знаю, что низы ропщут, но знаю и то, что
они так испакощены, так развращены, так обезумлены всем
нашим прошлым, что я им такой же враг, как Михаил Сав¬
вич, как вы, как мы все...
— А вы не допускаете мысли о более благополучном вы¬
ходе России из войны, особенно с помощью союзников, ко¬
торым надо нас спасти для собственной пользы?
— Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо
28

Мы, Божьей милостью...
только спасать себя и разрушить Германию. Вы думаете, я
им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Фран¬
ции, Англии?.. Скорее Америке, которой до нас нет никакого
дела... Нет, батюшка, вытерпеть все до конца — вот наше
предназначение, вот что нам предопределено, если человек
вообще может говорить об этом...
Мы с Пустовойтенко молчали.
— Армия наша — наша фотография. Да это так и дол¬
жно быть. С такой армией, в ее целом, можно только поги¬
бать. И вся задача командования — свести эту гибель к воз¬
можно меньшему позору. Россия кончит крахом, оглянется,
встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ло¬
мить... Вот тогда, тогда мы узнаем ее; поймем, какого зверя
держали в клетке. Все полетит, все будет разрушено, все са¬
мое дорогое и ценное признается вздором и тряпками.
— Если этот процесс неотвратим, то не лучше ли теперь
же принять меры к спасению самого дорогого, к меньшему
краху хоть нашей наносной культуры? — спросил я.
— Мы бессильны спасти будущее, никакими мерами это¬
го нам не достигнуть. Будущее страшно, а мы должны си¬
деть сложа руки и только ждать, когда все начнет валиться.
А валиться будет бурно, стихийно (если бы еще только сти¬
хийно. — Ю.В.). Вы думаете, я не сижу ночами и не думаю
хотя бы о моменте демобилизации армии?..
Кто-то постучал.
— Войдите, — ответил Алексеев.
— Ваше высокопревосходительство, кабинет готов, про¬
свежился, — доложил полевой жандарм.
— Ну, заболтался я с вами, надо работать, — сказал
Алексеев и пошел к себе...”
Могилевская ставка...
Для генералов и офицеров ставки не было отдельного
жилого помещения. Лишь Алексеев, Пустовойтенко, Бори¬
сов, Носков и Щепетов размещались в самом помещении
ставки. Остальные чины ставки проживали в реквизирован¬
ных гостиницах или по частным квартирам.
’’Город вообще обилен гостиницами, — писал Лемке, —
и лучшие из них реквизированы. Так, ’’Франция” — под
дворцовых чинов и приезжающих к царю лиц, ’’Брис¬
толь” — под военных представителей союзников и лиц,
около них находящихся, ’’Орловская”, ’’Метрополь”, ’’Туль¬
ская”, ’’Петроградская”, ’’Польская” и др. — под офицеров
и генералов штаба...
Служебный день обычно начинается в десять часов утра,
все же в сборе только к одиннадцати. Те, которые должны
29

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
’’поднимать карту” (то есть нанести на карту боевую обста¬
новку на данный момент. — Ю.В.) ...приходят к восьми
утра... Служба никого, кроме Алексеева, не утомляет...
Царь очень внимательно относится к делу. Алексеев —
человек очень прямой, глубоко честный, одаренный необык¬
новенной памятью... Алексеев и Пустовойтенко ничего не
добиваются, ведут дело честно, не шумят, пыль в глаза ни¬
кому не пускают, живут очень скромно. Собственно штаб, не
по форме, а по существу, составляют: Алексеев, Пустовой¬
тенко, генерал-майор Вячеслав Евстафиевич Борисов и Нос¬
ков. Это — его душа, все остальные — или исполнители их
воли и решений, или мебель...
Михаил Саввич живет в одной комнате, где стоят: по¬
ходная кровать, какой-то убогий стол, три чемодана, пове¬
шен маленький рукомойник, вот и все. В соседней комнате
его служебный кабинет, где тоже никакой обстановки; на
столах разложена масса военных карт. При мне ему и Бори¬
сову денщик принес ужин: глиняная крынка с простоквашей
и по кусочку черного хлеба...
Завтракал в штабном собрании. Оно устроено из кафе¬
шантана, бывшего при гостинице ’’Бристоль”...
Весь штаб завтракает и обедает в две смены. Кто опоз¬
дал к началу стола, опускает десять копеек в благотвори¬
тельную кружку; кто поздоровался в зале с кем-нибудь за
руку — тоже десять копеек. Таковы обычаи еще со времени
Николая Николаевича. Придя, каждый занимает свое место,
и все стоят в ожидании начальника штаба, а если его нет, то
Пустовойтенко или Кондзеревского. Когда садится стар¬
ший, все садятся. Когда кончают, встают вслед за старшим
и дают ему выйти: одеваются офицеры после генералов и
никогда не вместе с начальником штаба...
Надзор здесь везде и за всеми при помощи всякой поли¬
ции: дворцовой, жандармской, общей, тайной и явной; поле¬
вые жандармы при вешалке и входных дверях управления и
при кабинете Алексеева...
Весь наш штаб снимался группой с царем и наследни¬
ком. Сегодня (16 октября 1915 года. — Ю.В.) я мог близко
рассмотреть их обоих и долго наблюдал. Царь некрасив,
цвет бороды и усов желто-табачный, крестьянский, нос толс¬
тый, глаза каменные. Наследник — очень женственный ли¬
цом, довольно красивый мальчик, походка его с заметным
припаданием на одну ногу; он все время молчал. После фо¬
тографирования царь пошел принять доклад от Алексее¬
ва...”
’’...Посему я ’’жертвы” Григория разделяю в перечисле-
30

Мы, Божьей милостью...
нии на четыре категории: жертвы поцелуев и бань, жертвы
особого рода прикосновений, жертвы изгнания бесов и жерт¬
вы плотского совокупления.
...Этих жертв бесчисленное множество. В одном Цари¬
цыне их можно насчитать сотни. А в монастырях женских,
куда вообще старец Григорий любит заглядывать, их не
перечтешь...
...Собравшись с духом и ободряемая мною (Илиодо-
ром. — Ю.В.), она (послушница Ксения. — Ю.В.) начала:
— Дело было, дорогой батюшка, на святках. Старец за¬
ранее предупредил А.М.Л., в доме которой, как вам извест¬
но, я ради послушания, по приказанию матушки-игуменьи,
кое-что исполняю в домашних работах, что он придет к ней
ночевать... Пришел. Когда настала пора спать, он и говорит
А.М.:
— Голубка, пошли в монастырь за Ксениею: она мне
очень нужна.
А.М., конечно, послала прислугу, и я, как водится, яви¬
лась, хотя мне странным показалось, почему это я в такой
поздний час понадобилась.
...Как только А.М. легла в постель, Григорий приказал
мне раздеть его. Я раздела. Потом приказал раздеваться са¬
мой: я разделась.
Он лег... и говорит:
— Ну, милка, ложись со мною.
— Я, дорогой батюшка (это Ксения рассказывает Илио-
дору. — Ю.В.), как и вы, считая его великим праведником,
освятителем наших грешных тел и целителем, повиновалась,
легла около него, а сама думала: ’’Господи, что же
далыпе-то будет?” А дальше вот что было!..
Я не вытерпела и закричала:
— Григорий Ефимович, что вы со мною, бедною, де¬
лаете?!
— Ничего, ничего, лежи и молчи...”
’’Россия, — говорил на одном из последних заседаний
Государственной думы правый депутат Владимир Пуришке-
вич, — стоит сейчас, как древний Геракл в хитоне, пропитан¬
ном ядом крови кентавра. Он ждет ее. Она мечется в муках
своего бессилия. Она взывает о том, чтобы правда русская
Дошла туда, где она должна быть понята, оценена и услыша¬
на. Рассвета еще нет, но он не за горами, и настанет день, я
чую, как солнце правды взойдет над обновленной Родиной в
час победы, но этого рассвета еще нет. Он потребует, может
быть, новых жертв лучших сынов русского народа. Подо¬
ждем, дадим эти жертвы в твердой уверенности, что в конце
31

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
концов воссияет русская правда”. Обрисовывая весь ужас и
мрак распутинского влияния, он закончил свою речь, обра¬
щаясь к присутствующим министрам, такими приблизитель¬
но словами: ”Вы должны немедленно все ехать в ставку,
броситься к ногам государя-императора и умолять его пове¬
рить всему ужасу распутинского влияния и тяжелым и опас¬
ным последствиям такого положения вещей и изменить курс
своей политики”.
Офицеры на фронте, а также и в штабах показывали друг
другу германскую листовку: Вильгельм метром измеряет
длину снаряда, тут же Николай на коленях измеряет длину
детородного органа у Распутина.
Листовка подписи не имела.
Очевидец вспоминал: офицеры при этом хохотали, час¬
тенько до слез.
Сознавали они это или нет, но царская власть для них,
как и для большей части народа, уже отделилась от понятия
Родины и тонула в грязи сама по себе.
Ох как скоро вспомнят господа офицеры и о скипетре, и
о державе с короной! Ан поздно будет! Шибко ощетинится
штыками на всех господ простолюдинская Русь...
1 ноября 1916 года великий князь Николай Михайлович
пишет своему августейшему племяннику:
”...Ты неоднократно выражал твою волю довести войну
до победного конца. Уверен ли ты, что при настоящих тыло¬
вых условиях это исполнимо? Осведомлен ли ты о внутрен¬
нем положении не только внутри империи, но и на окраи¬
нах?.. Где кроется корень зла?..
Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить,
что тебя обманывают. Если это так, то же явление должно
повториться и с твоей супругой, горячо те!)я любящей, но
заблуждающейся благодаря злостному сплошному обману
окружающей ее среды. Ты веришь Александре Федоровне.
Оно и понятно. Но что исходит из ее уст — есть результат
ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не
властен отстранить от нее это влияние, то, по крайней мере,
огради себя от постоянных систематических вмешательств
этих нашептываний через твою супругу...
Если бы тебе удалось удалить это постоянное вторжение
во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение Рос¬
сии и вернулось бы утраченное тобой доверие громадного
большинства подданных твоих. Все последующее быстро на¬
ладится само собою...
Я долго колебался открыть тебе всю истину, но после
32

Мы, Божьей милостью...
того, как твоя матушка и обе твои сестры меня убедили
это сделать, — я решился.
Ты находишься накануне эры новых волнений, — скажу
больше: накануне эры покушений. Поверь мне: если я так на¬
пираю на твое собственное освобождение от создавшихся
оков, то я это делаю не из личных побуждений, кото¬
рых у меня нет, — в этом ты уже убедился и Ее величество
тоже, а только ради надежды и упования спасти тебя и твой
престол и нашу дорогую родину от самых тяжких и непо¬
правимых последствий...”
”...Не из личных побуждений...” А стоило бы и из лич¬
ных побуждений, даже очень стоило! Не спасет Николая Ми¬
хайловича репутация широко образованного и критически
мыслящего историка — поставят и его чекисты к стенке. Ки¬
нется чуть раньше в Москву Горький: у Ленина будет искать
заступничества, а не спасет бывшего великого князя. Ударят
пули в голову и грудь...
А на такие предостережения, как письмо Николая Ми¬
хайловича и множество подобных, Александра Федоровна
однажды гордо ответит:
— Мы — помазанники Божии, и мы должны спасать
Россию и спасем ее. Говорят, что я немка. Что же, Катерина
была также немкой, но история назвала ее Великой.
Думаю, весьма близок к истине современник тех дней,
написавший незадолго до октябрьского переворота (Кад¬
мии. ’’Падение династии”. М., 1917):
’’Все показания и документы, которыми мы до сего вре¬
мени располагаем, говорят неопровержимо одно и то же, —
что главными грехами Николая были грех попустительства
и грех преступной инертности к тому, что совершилось не
только на пространствах великой Руси, но даже и в его соб¬
ственном дворце и в его семье. Мы присутствуем при какой-
то полной и постепенной атрофии воли, при ее угасании,
когда не действуют уже никакие увещевания и крики об
опасности ни ближайших друзей, ни родственников”.
”Бог меня ведет” — это было и настроение, это была и
воля государя-императора. То, что современники принима¬
ли за одну пустую инертность, была горячая вера в Созда¬
теля, его провидческую руку...
Лемке отмечал:
’’Любопытно, что сдержанный тон больших газет, осо¬
бенно же сытинского ’’Русского слова” с его 600 000 подпис¬
чиками, зависит от боязни, что власть ударит по ним бума-
зкным голодом — негласно прикажет задерживать доставку
3908
33

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
бумаги из Финляндии... ’’Русское слово” очень осмотритель¬
но ведет свою линию...”
Сегодня будто бы 1916 год переместился в наши дни,
только вместо государя-императора страной распоряжается
генеральный секретарь ЦК КПСС. А в приемах борьбы с не¬
согласными и вообще думающими по-своему у давно сги¬
нувшей монархии и перестроечного коммунистического пра¬
вительства обнаруживается совершенное сходство. Такая,
оказывается, наша история...
Александр Петрович Извольский, прожив всего шесть¬
десят три года, закончил дни свои в эмиграции летом 1919
года — в самый тяжелый год Гражданской войны. Алек¬
сандр Петрович, получив в 1906 году портфель министра
иностранных дел, стал профессиональным дипломатом. Бу¬
дучи министром, он сделал чрезвычайно много для укрепле¬
ния союза России, Англии и Франции против Германии,
Австро-Венгрии и Турции. Некоторое время язвительней¬
ший и обходительнейший Александр Петрович оказывал
влияние и на самого царя.	*
Прежде чем упокоиться, Александр Петрович опублико¬
вал на английском и французском языках воспоминания,
впоследствии переведенные и переизданные в красном Пите¬
ре в год смерти Ленина.
Кстати, суть реформ Столыпина, эволюция взглядов Пе¬
тра Аркадьевича коротко, но четко и вразумительно изла¬
гается бывшим русским министром иностранных дел. Это и
понятно: Извольский руководил русской внешней политикой
в годы премьерства Столыпина.
”С особым удовольствием я наблюдал, что Столыпин,
несмотря на его привязанность ко многим славянофильским
теориям, все более и более склонялся к уничтожению общин¬
ной собственности и к установлению мелкой индивидуаль¬
ной собственности для крестьян...
Предполагая дать русскому крестьянству индивидуаль¬
ное право на землю, Столыпин одновременно создавал но¬
вое правовое положение крестьян. До этого времени кресть¬
янство пользовалось только ограниченными гражданскими
правами... Новое законоположение являлось поистине актом
раскрепощения; уничтожало специальные суды, юрисдикции
которых подлежали до этого времени крестьяне; освобожда¬
ло его от коллективной ответственности по платежу нало¬
гов; разрешало ему завещать свой кусок земли и предос¬
тавляло ему право в качестве землевладельца участвовать в
^°Роче г°воря, крестьяне... впервые становились
русскими гражданами...
34

Мы, Божьей милостью...
Его главной мыслью было внушить крестьянству уваже¬
ние к собственности, которое не могло быть воспитано ни
крепостным правом, ни распределением земли в 1861 году,
ни общинным порядком...
Мой брат и я были назначены членами Государственно¬
го совета только незадолго до этого, и нужно приписать на¬
шим двум голосам, высказавшимся в пользу правитель¬
ственного законопроекта (столыпинского. — Ю.В.), то об¬
стоятельство, что столыпинский проект аграрной реформы
не был отвергнут, что могло бы весьма усложнить положе¬
ние (проект прошел большинством всего в один голос. —
Ю.В.).
Любопытно отметить, что в оппозиции к проекту рефор¬
мы оказались две крайние партии — правая и левая. Социа¬
листы отвергали его: с точки зрения их коммунистических
теорий, точно так же, как и с точки зрения реакционеров, это
было бы нападением на священные традиции прошлого и
шагом на пути к уравнению сословий...
В Государственном совете оппозиция проекту аграрной
реформы была организована реакционной партией.
Когда этот законопроект был внесен в Государственный
совет, эта партия была особенно сильна, так как император
назначал туда только лиц, хорошо известных своими реак¬
ционными тенденциями.
Назначение мое и брата было много раз отвергнуто им¬
ператором, и только благодаря настойчивости Столыпина
оно, наконец, состоялось.
Столыпинская реформа имела исключительный успех,
превосходящий самые оптимистические ожидания”.
’’...Хиония Б. Дочь видного и очень богатого генерала,
вдова военного инженера... молоденькая... в высшей степени
красивенькая и нежная дамочка.
...Ехала она однажды со ’’старцем” в Покровское в ваго¬
не первого класса, в отдельном купе... Долго ее ’’старец”
ласкал, целовал, мял и спрашивал:
— Поди, блудный-то бес тебя во как мучает; ведь му-
женька-то нет. Ну, я его того...
После того она, унылая, сидела на диване и размышляла
о той пакости, какую с ней проделал ’’блаженный старец”.
А ’’старец” не падал духом, подошел к ней, да так ласко¬
во-ласково говорит:
— Ну что, миленькая, пригорюнилась? А? Чай думаешь,
что я с тобой плохо поступил? Не думай так, это грешно.
Как не грешно есть и пить, так не грешно с тобою мне
35

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
валяться, да и легче тебе будет. Блудный-то бес отскочил от
тебя, в окошко выскочил. Я это видел. Ей-богу!..”
Таких историй по следам Распутина Сергей Труфанов
(бывший иеромонах Илиодор) размотал несчетное число. За
разоблачения Распутина был вынужден бежать из России.
’’...Если бы царь в решительный момент жизни России
(когда Германия объявила войну России. — Ю.В.) собрал
обе законодательные палаты для решения вопроса о вой¬
не, — оживлял в воспоминаниях прошлое Алексей Алек¬
сеевич Брусилов, — и объявил, что дарует настоящую конс¬
титуцию с ответственным министерством и призывает всех
русских подданных без различия народностей, сословий, ре¬
лигии и т.д. к общей работе для спасения Отечества, находя¬
щегося в опасности, и для освобождения славян от немецко¬
го ига, — то энтузиазм был бы велик и популярность царя
сильно возросла бы. Тут же нужно было... объяснить, что
вопрос о Сербии — только предлог к войне, что все дело —
в непреклонном желании немцев покорить весь мир. Поль¬
шу нужно было с высоты престола объявить свободной* с
обещанием присоединить к ней Познань и Западную Гали¬
цию по окончании победоносной войны...
Можно ли было при такой нравственной подготовке к
войне ожидать подъема духа и вызвать сильный патриотизм
в народных массах! Чем был виноват наш солдат, что он не
только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем
не знал, что такая страна существует...”
Василий Витальевич Шульгин вспоминал в 60-х годах,
вскоре после отсидки во владимирской тюрьме:
’’...Кроме меня (к Столыпину. — Ю.В.) были приглаше¬
ны П.Н.Балашев и еще кто-то, не помню. Петр Николае¬
вич Балашев был председателем нашей фракции ’’русских
националистов”.
Все, что предлагалось Столыпиным, если с ним были
согласны Гучков и Балашев, имело большинство и проходи¬
ло через Думу.
Прием состоялся поздно ночью, что было в обычае. Он
ложился в четыре часа утра, начиная работу в девять.
Поэтому-то важные приемы были поздней ночью. (Столы¬
пин действительно сжигал свою жизнь на ’’алтаре Отече¬
ства”: когда он вскоре был убит, ему не было пятидесяти
лет, но вскрытие показало, что главные жизненные органы
уже были разрушены. — Ю.В.)
Когда мы вошли, Петр Аркадьевич прежде всего обра¬
тился ко мне. Он протянул мне руку, искалеченную не знаю
36

Мы, Божьей милостью...
при каких обстоятельствах, но она еще способна была на
крепкое рукопожатие...
Петр Аркадьевич обратился ко мне:
— Очень вам благодарен, что вы меня защищали. Но
меня нельзя защитить.
...Авторитет наследственной монархии падал тогда уже
не только в России. На помощь ему выступили ’’вожди”,
иначе сказать, нарождающийся фашизм: Муссолини спас на
время Савойскую династию в Италии. Но я полагал, что
предшественником его был Столыпин. Он сделал попытку
спасти династию Романовых при помощи реформ”.
В среду, 27 января 1916 года, Михаил Константинович
Лемке делает особенно длинную запись в дневнике (писать
надо было несколько часов). Стыд, отчаяние, переходящее в
горечь, порой безнадежность и проклятие источают строки.
А вера?.. Как без нее?.. Есть в этой исповеди и вера, но роб¬
кая, не юношески-звонкая, а уже отравленная трагическим
знанием людей, горем такого познания.
Помнит душа: распяли Христа люди. Для спокойствия
распяли, а после по строчечке собрали слова в книгу. Кни¬
гам верить удобнее.
Распяли Христа люди. Распяли, а теперь молятся.
Каждый день, каждый час убивают, насилуют, грабят,
издеваются, лжесвидетельствуют, избивают — и молятся,
ставят новые храмы, называют себя людьми.
’’...Эта война экспонировала уже другие виды воров:
украдены миллиарды, народное достояние расхищается с не¬
имоверной смелостью... уверенностью в безнаказанности...
Словом, воровство окончательно стало нашим националь¬
ным признаком...
Мародер — это вор или у неприятеля, или у своего... В
настоящую войну прославились еще санитары, и слово это
стало бранным...
До меня дошли сведения о возмутительных преступных
действиях некоторых санитаров, обворовывающих не толь¬
ко убитых, но даже и раненых, и вымогающих деньги за ока¬
зание раненым помощи... Уличенных санитаров предавать
полевому суду и смертной казни (приказ по Второй армии
от 12 марта 1915 года).
17 января 1915 года Верховный повелел в силу 29-й
статьи ’’Положения о полевом управлении” на всем театре
военных действий, вместо указанных в законе наказаний,
при осуждении виновных в обобрании убитых и раненых на
поле сражения определять смертную казнь через повеше¬
ние...
37

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Когда сидишь в ставке, видишь, что армия воюет как
умеет и может; когда бываешь в Петрограде, в Москве,
вообще в тылу, видишь, что вся страна... ворует. В этом
главное содержание моих впечатлений. Всё ворует, всё гра¬
бит, всё хищничает.
В эту войну армия обеспечена всем в гораздо большей
степени, чем во все предыдущие войны... Кончись война се¬
годня, воровство прекратится, по крайней мере, для очень
многих... В этой стране нет понимания ее собственных инте¬
ресов, потому что у массы нет понимания самой страны.
Россия, как таковая, всем чужда. Она трактуется только как
отвлеченная величина. Все казенное и народное — это ме¬
шок, из которого каждый черпает, сколько может захватить,
совершенно не отдавая себе даже эгоистичного отчета о тру¬
де и тяжести, с которыми в будущем ему самому придется
вкладывать в тот же мешок, когда он вовсе опустеет. ’’Черт
с ними со всеми, лишь бы сейчас урвать” — вот девиз наше¬
го массового и государственного вора.
”Мы честно умрем раньше гибели Отечества” — таков
девиз всем жертвующего европейца. Два воспитания (этот
не воспитание — это культура, нравственная подоснова со¬
вести народа. — Ю.В.) дали два различных отношения к
Родине.
Россия всем нам глубоко чужда. Германия, Франция, Ан¬
глия, Сербия своим кровно близки.
Страна, в которой можно открыто проситься в тыл (а та¬
кими окажутся почти все, кто будет держать под запором,
казнить и грабить царское семейство. — Ю.В.), где офи¬
циально можно хлопотать о зачислении на фабрику или за¬
вод вместо отправки в армию, где можно подавать рапорты
и докладные записки о перечислении из строя в рабочие ро¬
ты и обозы, где эти просьбы получают официальное, закон¬
ное удовлетворение (пусть умирают другие, кто не может
просить, а я останусь жить. — Ю.В.), — такая страна не уви¬
дит светлого в близком будущем... такая страна обречена на
глубокое падение.
Страна, где каждый видит в другом источник материаль¬
ной эксплуатации, где никто не может заставить власть быть
сколько-нибудь честной, потому что при этой честности са¬
мому невозможно оставаться подлецом, — такая страна не
смеет мечтать о почетном существовании.
Да, есть святые, которые идут в бой, умирают, не грабят
и не воруют, но это единицы. Им не дано ничего создать.
Даже их красивая смерть нужна только для того же поваль¬
ного воровства.
Вот к чему привели Россию Романовы! Что они погиб¬
38

Мы, Божьей милостью...
нут в ней, и притом очень скоро, — это ясно; что страна, на¬
голову разбитая и опозоренная, встряхнется в лице своей се¬
рой демократической массы — это тоже ясно. Но ясно еще,
что она перенесет при этом годы тяжелой болезни своего
перерождения. Россия должна быстро дойти до окончатель¬
ного падения, вызвать к себе презрение во всей Европе, не
говоря уже об Америке, измучиться в тяжелой междоусоб¬
ной борьбе и только тогда, когда демократия поймет всю
гнилость организма до самого низа, не исключая части ее са¬
мой (демократии. — Ю.В.), только тогда она, менее зависи¬
мая от традиций, пересоздаст эту страну. Но сколько време¬
ни нужно на такой процесс?.. Надо мужественно вступать в
борьбу за спасение страны от самой себя и нести крест ради
молодого поколения”.
21 октября 1915 года.
”Г осударю-императору.
Сегодня, в высокоторжественный день восшествия Ваше¬
го императорского величества на Всероссийский престол, чи¬
ны штаба Вашего величества, вознося Господу Богу горячие
молитвы о даровании здравия и многолетия Вашему величе¬
ству, Ея величеству государыне-императрице и Его импера¬
торскому высочеству наследнику-цесаревичу, всеподданней¬
ше повергают к стопам Вашего императорского величества
их верноподданнические поздравления и заверения работать,
не щадя сил и здоровья, на благо Вашего величества и Роди¬
ны.
Генерал от инфантерии Алексеев".
В этот день государь-император всегда получал всепод¬
даннейшие поздравления. Это была его Россия. Он служит
именно ей — ее величию и процветанию...
Еще раз, 21 октября 1916 года, Россия сложит к его сто¬
пам свои поздравления.
Еще раз вознесут эти хвалы и молитвы Господу Богу и
чины штаба с Алексеевым, и великое множество других офи¬
церов, дворян, господ заводчиков, а где и простых мужиков.
Вознесут еще раз, дабы предать!
За ничтожным исключением предали и поглумились все,
совершенно все. Ни одной горестной слезинки. Ни одного
слова утешения и памяти!..
Рев восторга и медь революционных маршей...
И будут за предательство вознаграждены бывшие под¬
данные пожарищами своих жилищ, тесными могилами и
эмигрантскими углами... Ни одного не проглядит Господь
Бог...
39

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
12 февраля 1916 года на стол начальника штаба Верхов¬
ного главнокомандующего генерал-адъютанта Алексеева
ложится письмо товарища (заместителя) министра вну¬
тренних дел сенатора Белецкого1. К письму приложены
’’Введение” и проекты ’’Положения о контрразведке” и
’’Инструкции о контрразведке”.
Кроме всего прочего, в ’’Введении” было написано:
’’...Ряд судебных процессов последнего времени, ра¬
зоблачения самих уличенных шпионов и, наконец, много¬
численные факты, обнаруженные уже во время настоящей
войны у нас и у наших союзников, выяснили с несомненной
очевидностью могучую организацию немецкого шпион¬
ства...
В последнее десятилетие бдительное внимание руководи¬
телей германского шпионства привлекли на себя недоволь¬
ные правительством члены политических партий, а также
члены революционных организаций враждебных государств,
и среди таких лиц вербовка шпионов была крайне интенсив¬
на, что доказано целым рядом шпионских процессов...
Было употреблено также много усилий на то, чтобы ис¬
пользовать в нужный момент в целях государственной изме¬
ны рабочие организации в России, и Германия, начиная вой¬
ну, была уверена, что у нас немедленно же вспыхнет под¬
нятое рабочими революционное движение и что мятежи и
внутреннее недовольство правительством совершенно пара¬
лизуют нашу военную мощь.
Таким образом, шпионство не только имеет тесную
связь с политическим движением в России, но можно с
известной достоверностью сказать, что оно тоже питает та¬
ковое движение...” (Здесь и выше выделено С.П.Белецким.
— Ю.В.)
На письме Белецкого Алексеев наложил резолюцию:
’’Прошу рассмотреть и переговорить”.
В изрядно сокращенном виде документы, присланные
Белецким, были приняты. Но фактически это урезывание
свело их на нет...
1 Белецкий Степан Петрович (1873—1918) дослужился до тайного совет¬
ника, был сенатором, вице-директором и исполняющим должность директора
департамента полиции; с 28 сентября 1915 г. был товарищем министра вну¬
тренних дел; после 13 февраля 1916 г. получил назначение на должность ир¬
кутского генерал-губернатора, однако 15 марта оставил и ее. Был арестован,
осужден еще при Временном правительстве. Расстрелян в сентябре 1918 г. Бе¬
лецкий — одна из первых жертв красного террора.
Подробнее о Белецком см.: Падение царского режима (стенографические
отчеты допросов и показаний в Чрезвычайной Следственной Комиссии Вре¬
менного правительства). Л., 1925.
40

Мы, Божьей милостью...
Граф Адам Станиславович Замойский до войны был
только церемониймейстером двора. С первого дня войны за¬
писался добровольцем-рядовым, хотя ему уже перевалило за
пятьдесят. Почти тут же был затребован в ставку к великому
князю Николаю Николаевичу и произведен в корнеты. Пос¬
ле смены Верховного главнокомандующего и года службы
при особе государя-императора получил флигель-адъютант-
ские аксельбанты.
В ставке его за глаза называли ’’императорским лакеем”:
он согласился быть ординарцем Верховного главнокоман¬
дующего, то есть государя-императора. Обязанности его,
действительно, были хлопотливы и зачастую унизитель¬
но-лакейские. Случалось исполнять обязанности и обыкно¬
венного охранника при особе государя-императора, и он ча¬
сами берег августейший покой под дверьми. Но случалось,
по распоряжению царя, сопровождать на передовые позиции
иностранных военных агентов (атташе), как, к примеру, чер¬
ногорского и японского, которые, не вытерпев, пошли в ата¬
ку вместе с русскими. Граф Замойский не отстал и, несмотря
на свои уже преклонные годы, побежал вместе со всеми в
цепях атакующих, за что вместе с военными агентами был
удостоен ’’Владимира” с мечами (орден Св. Владимира. —
Ю.В.).
Свою лакейскую службу при особе государя-императора
объяснял желанием облегчить судьбу Польше. Он все время
напоминал августейшему монарху о своей разоренной От¬
чизне...
Запись Лемке в дневнике 10 апреля 1916 года (Пасха):
”...В десять с половиной часов утра весь штаб, жандар¬
мы и все-все, что только здесь состоит, вышли на площадку,
и затем по заготовленной записке скороход стал приглашать
к царю. Сначала пошло старшее духовенство: архиепископ
могилевский Константин и еще какой-то, Шавельский, затем
Алексеев и Иванов, комнатная прислуга царя, придворно-
служители и рабочие гофмаршальской части, служители га¬
ража, канцелярия министерства двора, военно-походная кан¬
целярия, фельдъегерские офицеры, состоящие при импера¬
торской главной квартире, управление дворцового комен¬
данта, администрация императорских поездов, иностранные
военные агенты и их помощники... духовенство и певчие
Штабной церкви, губернатор, представители местных учреж¬
дений... Царь стоял в зале, в дальнем от двери углу, около
стола, переполненного фарфоровыми яйцами с его вензе¬
41

Ю П Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лем, и с каждым христосовался. Генералам и штаб-офи¬
церам он подавал руку и христосовался, а с прочими просто
только христосовался... потом давал яйцо, принимал поклон
и т.д. . Около двери столовой стоял Фредерикс, украшен¬
ный брильянтовым соединенным портретом Александра
Второго, Александра Третьего и нынешнего царя, полу¬
ченным вчера при грамоте. С другой стороны — Воейков
и свита. Яйца разные: белые, голубые, коричневые с разны¬
ми продетыми лентами. В одиннадцать пятнадцать царь
был уже у нас в Управлении на докладе и сидел до часу
дня...”
ГОД 1917-й
Раздел второй
В ночь с 16 на 17 декабря 1916 года в родовом доме
князя Юсупова на Мойке был убит Григорий Ефимович Ра¬
спутин (царем дарованная фамилия — Новых).
Заговорщиками и исполнителями плана явились:
— Владимир Митрофанович Пуришкевич — член Госу¬
дарственной думы последнего, четвертого созыва: убежден¬
нейший антисемит и лидер черносотенцев; после октябрьско¬
го переворота сгорит сорока девяти лет на белом юге в ти¬
фозной горячке;
—	князь Феликс Феликсович Юсупов (он же граф Сума-
роков-Эльстон) упокоится эмигрантом в Париже почти че¬
рез шестьдесят лет после той ночи;
—	великий князь Дмитрий Павлович, флигель-адъютант
и штабс-ротмистр (по-нашему — капитан; не шибко царь от¬
мечал родню чинами!) лейб-гвардии Конного полка, двадца¬
типятилетний двоюродный брат Николая Второго; после
октября 1917 года благополучно эмигрирует, а вот отцу
Дмитрия Павловича — великому князю Павлу Александро¬
вичу, младшему из шести сыновей Александра Второго (у
этого царя были еще и две дочери), не повезло: он не только
дожил до октябрьского переворота, но в 1919 году пятидеся¬
ти восьми лет от роду ляжет под пулями чекистов.
...Распутина привели в дом на Мойку прелести хозяй¬
ки — Ирины Александровны, жены Феликса Юсупова и до¬
чери великого князя Александра Михайловича. К тому вре¬
42

Мы, Божьей милостью...
мени княгиня пребывала в самом цвету — двадцать один
год. Последние Романовы уже почти все были хороши со¬
бой, стерлось салтыковское уродство Павла Первого, а Ири¬
на Александровна, по единодушному мнению, выдалась и
вовсе красавицей: узкий овал лица, нервные темные брови,
сама стройная, да вдобавок умница — ум острый, язвитель¬
ный, но без зла.
Хотя ’’святому старцу” было уже за пятьдесят1, он поль¬
зовался успехом у женщин, особенно из высшего общества,
водился даже кружок ревностных почитательниц. ’’Старец”,
что называется, вил из этих дамочек веревки. Они гордились
честью просто сшить ему рубашку...
Это тем более удивительно: ведь физически Григорий
Ефимович был весьма непривлекателен, если не сказать
больше. Лицо грубое и уже со следами старости. Волосы —
сальные, слипшиеся. И плешь — несуразная, смахивающая
на проедь, но не по темени, и не от залысин, а спереди, по
пробору, — ну проедь и есть. Нос — ’’тягновитый” и толс¬
тый. Глаза — серо-бесцветные, пронзительные. В самой фи¬
гуре напряженность. Настоящий Распутин где-то там, под
этим напряжением, а здесь тот, который строит каждый
шаг, каждое слово, напряженно примериваясь к каждому че¬
ловеку... И это примеривание не от слов или ума встречного
человека, а животного осязания его. Это животное, инту¬
итивно-инстинктивное в Распутине — стержневое, оно так и
заявляет о себе с каждой фотографии. Исцелял он — это
факт, но лют был до бабьего мягкого тела. ’’Старец”
проявлял в любовных утехах необычную, можно сказать,
звериную выносливость и настойчивость (он вполне серье¬
зно, даже истово полагал, будто изгоняет таким образом
дьявола из чрева и души женщины — так и объяснял).
Накануне войны, летом 1914 года, Распутин получил
удар ножом в живот от женщины, которую, представляясь
святым, грубо совратил. С этими делами ’’старец” поспевал
повсюду и денно и нощно.
Распутин проявил звериную живучесть и поднялся на но¬
ги в считанные недели, дабы снова совращать, брать, да¬
вить... Количество женщин, на которых пала его ’’благо¬
дать”, росло стремительно.
Любовные успехи умножала его несомненная гипноти¬
ческая сила, в некотором роде даже ясновидение. Во всяком
В одних источниках приводится год рождения Г.Распутина — 1865-й, в
Других — 1872-й. Уточнить это не представляется возможным, т.к. "старец” и
сам не знал определенно год своего рождения.
43

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
случае, на людей с определенным состоянием психики он
оказывал подавляющее воздействие. Это распространялось
преимущественно на женщин, но юная жена Юсупова к чис¬
лу их не относилась. Заговорщики использовали ее прива¬
дой. Любовная страсть привела ’’старца” к месту гибели...
Убийство осквернителя трона, однако, не спасло монар¬
хию.
Для семьи царя гибель ’’старца”, этого более чем близ¬
кого для нее человека, — прежде всего утрата духовной опо¬
ры. В семье царя Распутину верили, точнее — в него верили.
Для августейшей семьи, искренне и чрезвычайно религио¬
зной, Распутин представлялся Божьим Человеком, непости¬
жимой величиной, устами Божьими.
Неуемная эротомания ’’святого старца”, ресторанные ку¬
тежи, ночные дебоши, хвастовство и все прочее, на что неод¬
нократно пытались ’’открыть глаза” императору, — все сту¬
шевывалось перед этим, самым главным: Божий Человек,
Пророк.
А как иначе? Ведь это он, Распутин, заговаривает кровь у
больного гемофилией наследника, останавливая кровотече¬
ние, перед которым беспомощны лучшие врачи Европы. Для
матери и отца, которые обожают своего мальчика, этого
уже достаточно. А если добавить и несомненную гипноти¬
ческую силу Распутина (мало кто знает, что Николай Вто¬
рой брал сеансы укрепления воли у врачей-гипнологов), его
крестьянское чутье на существо многих событий, в том числе
и ненужность мировой войны для народа (и это еще до ее на¬
чала), то уже и этого им предостаточно для поклонения и
веры. И жизнь мальчика — наследника российского престо¬
ла — в значительной мере в руках святого человека — Рас¬
путина...
Незадолго до гибели ’’старца” государь-император при¬
нимал М.В.Родзянко. Председатель Государственной думы
постарался как можно более сжато и точно передать все
опасное, даже страшное, что связано с именем Распутина
для династии.
— Напрасно вы так думаете, — ответил государь-им¬
ператор. — Григорий Ефимович хороший, простой религио¬
зный русский человек. В минуты сомнений и душевной тре¬
воги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне
всегда на душе делается легко и покойно.
Государь-император мог бы рассказать, как в начале
1916 года он вынужден был вернуться с наследником Алек¬
сеем с полпути в Могилев: у мальчика открылось кровотече¬
ние из носа. Профессор Федоров, хирург Деревенко оказа¬
лись бессильны. А Григорий поговорил с Алексеем, подер¬
44

Мы, Божьей милостью...
жал руку на его голове. В какие-то несколько минут мальчик
выздоровел...
И вдруг жестокое убийство!
Николай Второй срочно покидает Могилев. Вообще цар¬
ствующий монарх, как никто из Романовых (разве лишь
Александр Первый), склонен к поездкам и путешествиям.
Так, за три года (с 24 декабря 1913 года) он проехал более
ста тысяч верст!
Девятнадцатого декабря император уже в Петрограде.
Но не только потеря близкого человека срывает его с места.
Участие великого князя Дмитрия Павловича в убийстве Ра¬
спутина оживляет все прежние подозрения в династической
интриге членов царствующего дома. Кстати, этого заговора
великих князей пуще революции страшилась императрица
Александра Федоровна — заговора... и Думы с Керенским и
Родзянко. Всю крамолу для нее заключали эти два понятия.
Большевик А.Г.Шляпников вспоминал декабрь 1916 —
февраль 1917 года — самый канун революции:
’’...Радуйся темных сил насладителю (он приводит в во¬
споминаниях заключительный абзац памфлета писателя Ам¬
фитеатрова. — Ю.В.), радуйся немцев оплот и прибежище
верное, радуйся сатанино вместилище скверное. Радуйся,
Григорий, распутниче великий!”
Немало ходило по рукам фотографий Г.Распутина с по¬
клонницами... Все это, взятое вместе, говорило о грандио¬
зном сдвиге в сознании ’’верноподданных”.
Это явление было свойственно не только Питеру, но и
многим другим городам России. Так, объезжая некоторые
пункты, например Москву, Нижний и т.п., я встречал ту же
самую картину... Нелегальных листовок, прокламаций уже
не боялись, а искали, просили и читали с интересом и дове¬
рием. Ненависть к правительству проникала в самые низы...
Убийство Г.Распутина демонстрировало разложение двора,
распад царствовавшей камарильи. Гибель монархии стано¬
вилась неизбежной и недалекой...”
По этим воспоминаниям, опубликованным частью в
1920-м, частью — 1922 году, можно судить и о плодах пар¬
тийной работы, ее воздействии на народные массы. Войну,
правительство, царя (’’Николашку”), ’’буржуев”, генералов,
помещиков ненавидели. Этой ненависти еще предстояло во¬
знестись всесметающим валом, но для этого в России дол¬
жен был появиться Ленин.
45

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
За два месяца до Февральской революции генерал-лей¬
тенант А.М.Крымов1 в частном отчете депутатам Думы о по¬
ложении на фронте заявит:
’’Настроение в армии такое, что все с радостью будут
приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбе¬
жен, и это на фронте чувствуют... Время терять нельзя...”
Время терять нельзя... Но только один человек в мире в
полной мере осознает, что это такое, и сумеет из этого из¬
влечь выгоду.
В начале января семнадцатого года великая княгиня Ма¬
рия Павловна (мать великого князя Кирилла Владимирови¬
ча — будущего претендента на российский престол в эмигра¬
ции) пригласит председателя Государственной думы послед¬
него, четвертого созыва Михаила Владимировича Родзянко.
После сетований на опасность внутренней обстановки, без¬
дарность правительства она вдруг обмолвится:
— ...Надо ее уничтожить...
— Кого?
— Императрицу.
— Ваше высочество, — сказал я (Родзянко. — Ю.В.), —
позвольте мне считать этот наш разговор как бы небыв¬
шим...
И далее Родзянко вспоминает:
’’Мысль о принудительном отречении царя упорно про¬
водилась в Петрограде в конце 1916-го и начале 1917 года.
Ко мне неоднократно и с разных сторон обращались пред¬
ставители высшего общества с заявлениями, что Дума и ее
председатель обязаны взять на себя эту ответственность и
спасти... Россию. После убийства Распутина разговоры об
этом стали еще более настойчивыми...”
8 января 1917 года Михаила Владимировича навестил
родной брат царя и просил вмешательства председателя Го¬
сударственной думы во имя спасения России. Великий князь
Михаил Александрович сказал о своем державном брате:
’’...Брата и ее (императрицу Александру Федоровну. —
Ю.В.) окружают только изменники. Все порядочные люди
ушли...”
Беседа длилась более часа.
Вскоре великий князь Николай Михайлович скажет
Родзянко об императоре: ’’Они Бог знает что делают своей
1 Крымов Александр Михайлович с начала первой мировой войны ко¬
мандовал Уссурийской казачьей бригадой, затем был командиром кавале¬
рийского корпуса; застрелился в августе 1917 года.
46

Мы, Божьей милостью...
неумелой политикой. Они хотят все русское общество довес¬
ти до исступления”.
7 января 1917 года на приеме у государя Родзянко выкла¬
дывает правду, вплоть до чувств ненависти народа к импера¬
трице:
— ...Вокруг Вас, государь, не осталось ни одного надеж¬
ного и честного человека... Народ отворачивается от своего
государя... Не заставляйте, Ваше величество, чтобы народ
выбирал между Вами и благом Родины. До сих пор понятия
царь и Родина были нераздельны, а в последнее время их на¬
чинают разделять.
Государь сжал обеими руками голову, потом сказал:
— Неужели я двадцать два года старался, чтобы все бы¬
ло лучше, и двадцать два года ошибался?..
Михаил Владимирович преодолел себя и сказал:
— Да, Ваше величество, двадцать два года Вы стояли на
неправильном пути.
Время терять нельзя...
Они встретятся еще раз, в последний, 10 февраля 1917 го¬
да.
’’Прием, названный в газетах ’’высокомилостивым”, по
словам Родзянко, был ’’самым тяжелым и бурным”, — вспо¬
минал Василий Витальевич Шульгин. Председатель Госу¬
дарственной думы подробно передал ему все, о чем он раз¬
говаривал с государем-императором.
’’Необычайная холодность, с которой я был принят, по¬
казала, что я не мог даже, как обыкновенно, в свободном
разговоре излагать свои доводы, а стал читать написанный
доклад. Отношение государя было не только равнодушное,
но даже резкое... — писал в эмиграции Родзянко. — А когда
я заговорил о Протопопове1, он раздраженно спросил:
— Ведь Протопопов был вашим товарищем председа¬
теля в Думе... Почему же теперь он вам не нравится?
Я ответил, что с тех пор как Протопопов стал мини¬
стром, он положительно сошел с ума.
1 Протопопов Александр Дмитриевич (1866—1918) — последний ми¬
нистр внутренних дел царской России, крупный симбирский помещик. С по¬
мощью Распутина в сентябре 1916 года стал министром внутренних дел. Одно
из наиболее доверенных лиц царя и царицы в последние месяцы накануне ре-
волюции. Расстрелян по приговору ВЧК.
Александр Блок отмечал:
’Протопопов принес к самому подножию трона весь истерический клу¬
бок своих личных чувств и мыслей. Как мяч, запущенный расчетливой рукой,
беспорядочно отскакивающий от стен, он внес развал в кучу порядково рас¬
ставленных, по видимости устойчивых, а на деле шатких кегель государствен¬
ной игры”.
47

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Во время разговора о Протопопове и о внутренней поли¬
тике вообще я вспомнил бывшего министра Маклакова.
— Я очень сожалею об уходе Маклакова, — сказал
царь, — он, во всяком случае, не был сумасшедшим.
— Ему не с чего было сходить, Ваше величество, — не
мог удержаться я от ответа.
При упоминании об угрожающем настроении в стране и
возможности революции царь прервал:
— Мои сведения совершенно противоположны, а что ка¬
сается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие
же резкие выступления, как в прошлый раз, то она будет ра¬
спущена”.
Из листовки петроградских социал-демократов, выпу¬
щенной в ноябре 1916 года:
’’...Помните, граждане, что каждый час войны уносит со¬
тни и тысячи жизней, и эта невольная жертва народов на ал¬
тарь капитала, эта бесцельно пролитая кровь взывает к на¬
шей совести. Нельзя медлить, преступно бездействовать!
Всеобщая политическая стачка и восстание, низвержение
правительства и династии Романовых, конфискация веех
общественно-важных предприятий и установление мира —
вот цель, достойная всех жертв и лишений, вот предел, через
который должна переступить Россия.
Должен пасть позор столетий — наш самодержавный
строй. Русский народ сумеет обойтись без указки коронован¬
ных мудрецов. Все приспешники двора и власти, все эти ми¬
нистры на час, взяточники и провокаторы должны получить
возмездие в меру содеянного ими. Все капиталы, награблен¬
ные на военных заказах и на спекуляции, должны быть по¬
двергнуты конфискации...
Граждане! Приближается час гибели нашей страны и
всей культуры мира! В вашей власти сделать его часом тор¬
жества и великого возрождения... Ради нашей свободной
Республики, ради вольного труда на общественных полях и
фабриках, ради вечного мира между народами сплотимся и
встанем как один против эксплуататоров и палачей. Война
расшатала их власть. Их сила в нашей трусости и лени, иной
силы у них нет... Готовьтесь к великому дню восстания...”
Его можно встретить на одних и тех же улицах — на¬
правления прогулок редко претерпевают изменения. По ус¬
талости взгляда, обостренной близорукости можно дога¬
даться, что человек занят кабинетной работой, может быть,
писательской, может, профессорской, но очевидно, что чи¬
тает он много, и эта усталость от книг и рукописей в сгор¬
48

Мы, Божьей милостью...
бленности, которая сохраняется какое-то время с начала
прогулки. Да и несвежая, желтоватая кожа выдает все то же
сидение за столом.
Безлюдны улицы вечернего Цюриха, после семи часов и
вовсе не встретишь прохожего. Воздух, отяжелев влагой,
сползает с гор — свежий, пахнущий снегом и еще — про¬
зрачный, удивительно прозрачный. Льется в грудь, смывая
усталость, бодря, обновляя мысль, внушая чистые и крепкие
желания, дразня воображение...
Совсем недалеко, за горами, истекают кровью народы.
И еще голод калечит и убивает тысячи людей. Десятки мил¬
лионов крепких и сильных мужчин сходят в могилы, отрав¬
ленные газами, иссеченные сталью.
Человек шагает быстро, весь сосредоточившись в себе.
Мысль его расталкивает формулы преград и все старается
вычертить будущее, хотя бы главные контуры этого будуще¬
го. Человек убежден: кто не с ним или не с ними, большеви¬
ками, — тот против истины, тому нет веры, а если надо — и
пощады.
Это убеждение легко угадывается в его внешности, на¬
пористом шаге, линии губ.
Человек подслеповато щурится. И верно, сумерки загла¬
живают, размывают улицы. Он отмечает, что темнеет по¬
зже, к весне прибавилось света, и радуется...
Из секретных источников Его величеству государю-им¬
ператору известно бытующее в высших кругах столицы мне¬
ние о необходимости перемен на престоле. Надлежит быть в
столице и твердой рукой навести порядок, лишив кого бы то
ни было иллюзий на сей счет. Только сын Алексей сменит
его на российском престоле — и никто другой!
Лишь двадцать второго февраля государь-император
счел возможным вернуться в могилевскую ставку. До ре¬
волюции — считанные дни. Так Господу Богу угодно, а Ни¬
колай верит Ему, молится... душой к Нему прикасается...
В дороге Николай читает напутственное письмо жены:
’’...Только будь тверд, покажи властную руку, вот что
надо русским... Да хранят тебя светлые ангелы; Христос да
будет с тобою, и Пречистая Дева да не оставит тебя. Наш
Друг (Распутин. — Ю.В.) поручил нас ее знамени... Прощай,
моя любовь!”
Время терять нельзя...
В ставке государь-император с перерывами на еду и
большую дневную прогулку работает с половины девятого
Утра до половины двенадцатого ночи.
49

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Офицер в форме гвардейского уланского полка — граф
Замойский — неотлучен при особе государя-императора.
Государь-император любит фотографию и умеет фото¬
графировать, но ведь это частные забавы. Поэтому к ставке
прикомандирован фотограф Яильский, семейный фотограф
Романовых.
Николай часто проставляет на документах: ”Не вижу ос¬
нований”. Это, пожалуй, любимое его выражение.
Дворцовый комендант Воейков Владимир Николаевич
(после петропавловского заточения сумеет скрыться за гра¬
ницу, где и окончит с миром свои грешные дни, как, скажем,
и ненавидимый всей Россией бывший военный министр гене¬
рал от кавалерии Сухомлинов1 и еще многие другие сановни¬
ки из ненавидимых, к которым Господь явил свою милость)
покажет на допросе Чрезвычайной Следственной Комиссии
Временного правительства:
”Ее величество всегда имела больше влияния на госу¬
даря-императора, чем он на нее”.
Это верно. Дела государственные Александра Федоров¬
на принимала за личные, а в отсутствие августейшего супру¬
га откровенно стремилась регентствовать.
Отзвуки грядущей бури впервые проскальзывают в пись¬
ме Александры Федоровны 24 февраля 1917 года — можно
сказать, сразу после отъезда Николая, через два дня:
’’...Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на
Невском, потому что бедняки брали приступом булочные.
Они вдребезги разнесли Филиппова, и против них вызывали
казаков...”
И в том же письме о Керенском:
”Я надеюсь, что... повесят за его ужасную речь — это не¬
обходимо (военный закон, военное время) и что это будет
примером. Все жаждут и умоляют тебя проявить твер¬
дость...”
На следующий день в новом письме:
’’...Стачки и беспорядки в городе более чем вызываю¬
щи... Это — хулиганское движение; мальчишки и девчон¬
ки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для
того, чтобы создать возбуждение... Но все это пройдет и
успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя.
1 Сухомлинов Владимир Александрович (1848—1926) — начальник Гене¬
рального штаба (1908—1909), военный министр (1909—1915). В 1916 г. аресто¬
ван за неподготовленность русской армии (в том числе за нехватку боеприпа¬
сов) к первой мировой войне ив 1917 г. приговорен к пожизненному заключе¬
нию. В 1918-м освобожден по старости, эмигрировал.
50

Мы, Божьей милостью...
Худших речей не печатают, но я думаю, что за антидинасти-
ческие речи необходимо немедленно и очень строго наказы¬
вать...
Бойсман1 предлагает, чтобы Хабалов2 взял военные
пекарни и пек немедленно хлеб, так как здесь достаточно
муки... Нужно немедленно водворить порядок. День ото
дня становится все хуже... Не могу понять, почему не вводят
карточной системы... тогда не будет беспорядков...”
До Февральской революции и какое-то время после Рос¬
сия даже отдаленно не приближалась к Германии по обеспе¬
чению населения продовольствием. Блокада Германии уже
давно привела к необходимости строгой, почти убийствен¬
ной карточной системы на продукты. Население чахло и по¬
гибало от недоеда. Россия даже близко подобное не испыты¬
вала. Голод заявил о себе позже, после октября 1917 года,
при большевиках, и еще после частенько давал себя знать.
Жестко клал руки на глотку — ну не продохнуть, а ну¬
жда — так та вообще обосновалась в России волею Главно¬
го Октябрьского Вождя, с ней завоевали и построили ’’раз¬
витой социализм”.
Не каждому по плечу строить новый мир. Судьба и исто¬
рия поставили Ленина. Впрочем, такую категорию, как судь¬
ба, столь суровый и беспощадный материалист-практик в
расчет не брал: не верил, отрицал. Тут Сталин с ним пол¬
ностью согласен: нет таких крепостей, которые не могли бы
взять большевики. Так и сказал.
С тех пор и поныне вот и берут. Одни крепости только и
берут, без крепостей не выходит. А что делать? Урожай, к
примеру, снимают только с боем, только в битве дается,
окаянный. При всем громадном напряжении сил...
Шляпников вспоминал, что в декабре 1916-го им было
написано письмо персонально Ленину и Г.Е.Зиновьеву, в ко¬
тором он кратко сообщал о своей работе и положении дел в
стране3:
1 Бойсман Камилл Арсеньевич — капитан первого ранга, таврический гу¬
бернатор.
Хабалов Сергей Семенович (1858—1924) — генерал-лейтенант, в
1914 1916 гг. военный губернатор Уральской области, наказной атаман
Уральского казачьего войска. Накануне первой мировой войны был начальни¬
ком Павловского военного училища, шефом которого являлся сам
государь-император. Подобной чести удостаивались лишь немногие избран-
вые. 13 июня 1916 г. был назначен главным начальником и командующим
войсками Петроградского военного округа.
Это были сведения об обстановке в стране, причем самые подробные,
о давало возможность Ленину быть в курсе всех дел; одновременно это бы¬
ли и отчеты о работе партии.
51

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
’’Петербург, 2 декабря 1916 г.
Дорогие друзья! Наконец-то имею возможность поде¬
литься с вами новостями и материалами. Чувствую, что
ропщете на долгое отсутствие вестей, но думаю, что вы до¬
гадываетесь о причинах, которые лежат вне моей воли, — в
отсутствии людей. Путешествие мое было полно самых не¬
ожиданных приключений... Сюда попал только в конце
октября по старому стилю. Подробности сообщу на досуге
(Шляпников инспектировал деятельность местных партий¬
ных организаций. — Ю.В.)...
В настроении рабочей массы и демократии вообще
наблюдается полнейшее отсутствие патриотического дурма¬
на. Дороговизна, хищная эксплуатация, варварская полити¬
ка — все это достаточно убедительно доказывает массам ис¬
тинный характер войны. Клич ’’война до победы” остался
только боевым лозунгом военной промышленности. Рабо¬
чие, работницы, солдаты и простые ’’обыватели” открыто
выражают свое неудовольствие продолжением бойни. Скоро
ли все это кончится? — звучит положительно всюду. Рабочее
движение в этом году отмечает рост стачек по всей стране.».
Цены возросли в 5—10 раз по сравнению с прошлогодними.
Одежда, обувь становятся почти недоступными. То, что
стоило (костюмы и пр.) до войны 30—40 рублей, теперь
150—200 и т.д. К осени положение дел стало ухудшаться, и в
сентябре, октябре бывали дни, когда в рабочих кварталах не
было хлеба. О мясе и говорить уже не приходится...
Были выпущены листовки. Появление на заводах листо¬
вок массою было принято за приглашение к стачке... были
манифестации... Когда началась забастовка, то полиция бро¬
силась разгонять демонстративно выходивших с пением ра¬
бочих. В толпе были и солдаты, которым полиция угрожала
всяческими карами...
В стачке участвовало 116 000 рабочих, все учебные заве¬
дения (речь идет о Петрограде. — Ю.В.), много мелких
мастерских и типографий...
На ’’продовольственную нужду” стачка имела благо¬
творное действие: появились хлеб, мясо и другие продукты
в изобилии...
Мне приходится очень трудно, так как вынужден разры¬
ваться на все руки: писать статьи, организовывать, видеться,
готовить доклады и быть на заседаниях... Отовсюду тре¬
буют литературу, людей...
Отношение русского правительства и Думы к германско¬
му предложению о мире возмутило широкие круги обывате¬
лей и интеллигенции. Даже патриотический элемент недово¬
52

Мы, Божьей милостью...
лен решением Думы, ее ’’принципиальным” нежеланием
вступать на почву обсуждения мирных предложений (ох, как
не по себе Ленину: а вдруг заключат соглашение с немцами;
тогда прощай, революция! — Ю.В.). Наши организации
используют этот факт как яркую иллюстрацию захватных
идеалов русской буржуазии и правительства...
Настроение солдат весьма напряженное. Ходят слухи о
бунтах в армии...
Вообще ’’общество” полно всяких слухов и толков. Со¬
общают, что будто еще летом было совещание некоторых
военных кругов действующей армии из командиров корпу¬
сов, дивизий и некоторых полков, на котором обсуждался
вопрос о низложении царя Николая И. Вообще, даже убе¬
жденные монархисты — и те очень смущены всем, что тво¬
рит царское самодержавие...
Писать больше некогда, нужно отправлять, завален ра¬
ботой.
Крепко жму руку.
Ваш Александр”.
Если бы знал о будущем, никогда не поставил это —
’’ваш”. Никакой сверхъестественной силой не вывел бы эти
буквы...
Продовольственный кризис прямым путем вел (и ведет)
к власти. Поэтому Шляпников посвящает ему целую главу:
’’Продовольственный кризис, в виде быстрого роста цен
на предметы первой необходимости, а иногда и исчезнове¬
ния с рынка товаров, переход к торговле ”по знакомству”,
из-под полы, достиг на третьем году войны крупных разме¬
ров. Особенно больно и тяжело переживали этот кризис про¬
летарские массы промышленных районов. Волнения, стачки
на почве дороговизны начались уже в 1915 году...
На борьбу с продовольственным кризисом были направ¬
лены все силы союза земств, городов, коопераций; но все их
старания оказывались бесплодны. Хлеб все чаще исчезал из
продажи. Многие предметы первой необходимости совер¬
шенно покинули ’’свободный рынок”, добровольно уйдя в
торговлю из-под полы...
Согласно заявлению Шингарева (члена Государственной
ДУМЫ. — Ю.В.), избыток хлеба над потреблением (именно в
эти военные годы. — Ю.В.) составлял в России 440 млн.
пудов...”
Далее Шляпников приводит слова Шингарева:
”...Не ясно ли, что главная практическая, деловая ра¬
53

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
бота наша — это удаление власти, которая не может ра¬
ботать”.
И Шляпников формулирует задачу большевиков на
грядущий год:
”...И пролетарской задачей на семнадцатый год было —
вовлечь армию в революционный фронт против царя, про¬
тив помещиков, против буржуазии и войны”.
В этом грядущем году ленинцы обрушат на головы сол¬
дат, рабочих, крестьян немыслимое количество листовок, га¬
зет, брошюр на сумму... пять миллионов рублей!
Откуда, каким образом у Ленина оказалась такая гигант¬
ская сумма?..
Исследователи указывают на немецкий источник. Книга
не ставит целью установление данного факта. Приведу
лишь высказывание писателя Марка Алданова (друга Набо¬
кова):
’’...Вряд ли этические проблемы могли помешать Ленину
в этом деле, так как известно, что он отрицал буржуазную
мораль”.
Отрицал — это факт, да еще как отрицал! О тайных за¬
писях Ленина поведает русский художник Юрий Анненков,
знавший вождя Октября свыше тридцати лет, но об этом
дальше...
Характер у Александры Федоровны истеричный, но дос¬
таточно твердый. Во всяком случае, от мужа она постоянно
требует твердости, зная его переменчивость в делах и вооб¬
ще нерешительность. Кстати, ее почерк — высокий, углова¬
тый, но не путаный, гораздо более мужской, чем у мужа, —
выдает эту черту характера.
У Николая — аккуратное, правильное написание, даже
просто красивое, но не мелкое и не округло-бисерное: в нем
какое-то спокойствие и ровность духа. Помарки, исправле¬
ния практически отсутствуют.
Переписку ведут на английском, шифруя некоторые фа¬
милии. Протопопов у них — Калинин, Керенский — Кед-
ринский, Распутин — Друг...
Двадцать шестого февраля Александра Федоровна пи¬
шет:
’’...Необходимо ввести карточную систему на хлеб (как
это теперь в каждой стране), ведь так устроили уже с саха¬
ром, и все спокойны, и получают достаточно. У нас же —
идиоты...
В городе дела вчера были плохи...”
И в том же письме о Распутине:
’’...Солнце светит так ярко, и я ощущала такое спокой¬
54

Мы, Божьей милостью...
ствие и мир на его дорогой могиле! Он умер, чтобы спасти
нас...”1
И о больных корью детях:
’’...Надо идти обратно к ним, в потемки. Благословляю и
целую без конца... Бог поможет — это, кажется, уже предел.
Вера и упование!..”
Это одно из последних писем Александры Федоровны в
долгой переписке с мужем. На письме порядковый номер —
648.
В тот день Николай отвечает из ставки:
”...Я был вчера у образа Пречистой Девы и усердно мо¬
лился за тебя, моя любовь, за милых детей и за нашу стра¬
ну...
Сегодня утром, во время службы, я почувствовал мучи¬
тельную боль в середине груди, продолжавшуюся четверть
часа. Я едва выстоял...
Я надеюсь, что Хабалов сумеет быстро остановить эти
уличные беспорядки... Только бы старый Голицын2 не по¬
терял голову!..”
После службы с молитвой государю-императору кла¬
дут на стол телеграмму председателя Государственной ду¬
мы Родзянко:
’’Положение серьезное. В столице — анархия. Прави¬
тельство парализовано. Транспорт, продовольствие и топ¬
ливо пришли в полное расстройство. Растет общественное
недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрель¬
ба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немед¬
ленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, со¬
ставить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое про¬
медление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час от¬
ветственность не пала на венценосца”.
Родзянко повторяет данную телеграмму главноко¬
мандующим фронтов с просьбой поддержать его обраще¬
ние.
Генерал Брусилов отозвался быстро: ’’Вашу телеграм¬
1 В попечениях о могиле Распутина, молитвах о нем проявится нечто
большее, нежели просто поклонение ’’святому”. Как напишет современник тех
событий, здесь чувствуется напряженная и полусумасшедшая воля женщины,
слепо и всецело отдавшейся тем настроениям и порывам, которые вызывали в
ней шарлатанские выходки и поистине гигантская гипнотическая воля, сила
Распутина.
Голицын Николай Дмитриевич (1850—1925) — князь, действительный
тайный советник, член Главного управления Красного Креста, председатель
Комитета по оказанию помощи русским военнопленным во вражеских стра-
Вах- В декабре 1916 г. был назначен председателем Совета Министров импе¬
рии. Им и завершился весь длинный список царских председателей Совета
Министров.
55

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
му получил. Свой долг перед Родиной и царем испол¬
нил”.
Алексей Алексеевич Брусилов еще задолго до февраль¬
ских событий обронит многозначительно: ’’Если придется
выбирать между царем и Россией — я пойду за Россией”.
И от генерала Рузского1 последовал ответ: ’’Телеграмму
получил. Поручение исполнено”.
Остальные главнокомандующие хранят молчание.
Ближе к полудню государю-императору доставляют
вторую телеграмму Родзянко:
’’Положение ухудшается. Надо принять немедленно ме¬
ры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, ког¬
да решается судьба Родины и династии”.
Однако насколько дерзок этот Родзянко — ’’...судьба Ро¬
дины и династии”!
По воспоминаниям графа Фредерикса, царь сказал о те¬
леграмме:
’’Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный
вздор, на который я ему не буду даже отвечать”.
За два месяца до февральских событий Михаил Влади¬
мирович Родзянко признался в своем кругу: ”Вы не учиты¬
ваете, что будет после отречения царя... Я никогда не пойду
на переворот...”
Все! Время, отпущенное Господом, выбрано — до едино¬
го дня выбрано! Нет отныне у Создателя терпения и благо¬
дати на Романовых. Все с большей симпатией косит Он на
своих хулителей — большевиков — и метет, метет дорогу к
Ипатьевскому особнячку. Имеется такой в городе Екатерин¬
бурге... А от него в пятнадцати верстах теснятся сосны и ели
1 Рузский Николай Владимирович (1854—1918) — генерал-адъютант, ге¬
нерал от инфантерии, член Государственного совета; получил образование в
Первой Петербургской военной гимназии и Втором Константиновском воен¬
ном училище, откуда в 1870 г. был выпущен в лейб-гвардии Гренадерский
полк; участвовал в русско-турецкой кампании, получил ранение.
В 1881 г. окончил Академию Генерального штаба; служил в штабах, око¬
ло полугода прокомандовал 151-м пехотным Пятигорским полком и был на¬
значен генерал-квартирмейстером штаба Киевского военного округа.
В 1902 г. он — начальник штаба Виленского военного округа.
В русско-японскую войну — начальник штаба Второй Маньчжурской ар¬
мии. Затем командовал 21-м корпусом. Его часто подводит слабое здоровье.
Эх, святители, кабы не оно, пошел бы в гору, не унять!
Накануне первой мировой войны Н.В.Рузский — помощник командую¬
щего Киевским военным округом. С началом боевых действий командовал
Третьей армией: это она заняла Львов, что создало Рузскому репутацию
одного из самых талантливых русских военачальников; после чего он коман¬
довал армиями Северо-Западного и Северного фронтов. Он на примете у го¬
сударя, и государь не обходит его вниманием.
56

Мы, Божьей милостью...
v заброшенного рудника в урочище ’’Четыре брата” — раз¬
бойное, глухое место...
До двадцать седьмого февраля включительно Николай
ведет обычную жизнь, подробно отвечая на каждое письмо
жены. После двадцать седьмого будет посылать телеграм¬
мы. Их тоже наберется за эти годы немало — сотни.
Это непостижимо! Город уже в лихорадке восстания,
это угроза существованию их, Романовых, угроза власти —
всему, что составляет смысл жизни императора и его Рос¬
сии, а он, Николай, сочиняет частные письма, только сочи¬
няет и надеется на Хабалова...
Казалось, надо сорваться, добыть хлеб, тем более муки
достаточно в городе, надо распорядиться о выпечке хлеба
военными пекарнями, надо искать новые решения, взды¬
бить все необходимые службы и необходимых людей, если
надо — уступить, дабы победить, а он, Николай, составляет
письма...
В этой скоротечной гибели, а это уже гибель (до глумле¬
ния на лугу у заброшенного рудника — все тела голые, рас¬
пластанные перед карателями; и одно утешение: мертвые
сраму не имущ — те самые пятьсот дней с небольшим), —
вся жестокость несоответствия человека уровню задач, на
решение которых он поставлен историей.
Не загадка истории и не причуда, а приговор. Жестокая
неизбежность приговора.
И все рушится, все уже было запрограммировано загодя,
за много-много лет до этого февраля, — и теперь лишь стре¬
мительное схождение всех доказательств в один миг, в одну
точку, в один приговор...
Не нужно было тратить жизнь на высиживание столь
элементарной истины, известной с тех времен, когда человек
поднялся на две ноги: насилие дает власть. Подобным
заключением обернулось для Ленина сидение по лучшим би¬
блиотекам Европы — изучение философии, социально-эко¬
номических дисциплин. Из всей мировой научной культуры
ОН извлек лишь один вывод: правы Маркс и Энгельс. Да,
насилие через диктатуру! Ничего другого Ленин не увидел.
Хламом, мишурой казалось это другое.
Все достижения мировой науки, вся мировая культура —
Ленин выгреб до дна великое разнообразие, блеск мысли —
Родили для него только эту формулу: насилие через диктату¬
ру» тотальное насилие, непримиримость насилия, непоколе-
имая твердость в осуществлении насилия. Это является
единственным решением, ключом для решения всех проблем
57

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
человечества. Ленин свято верит в этот постулат научного
коммунизма.
И кто будет отправлять власть штыка и удавки, тоже
известно. Маркс и Энгельс прокричали об этом на весь свет:
пролетариат!
Что Ленин сумеет (и это явится истинно его дости¬
жением) — так это укоренить мысль о диктатуре в сознании
рабочего класса. Через партию он сумеет подчинить этот
класс.
Лишенный какой бы то ни было самостоятельности ра¬
бочий класс будет провозглашен носителем абсолютной
власти. Но рабочий класс окажется всего лишь орудием
группы людей, которая стоит и над партией, и над пролета¬
риатом, приучив его к мысли о благотворности и благоде¬
тельности неограниченного террора.
Однако диктатура (насилие), как система власти вообще,
ничего, кроме преступлений, нужды, уродства жизни и не¬
счастий, не может дать и до сих пор ничего другого не дава¬
ла.
Честность, идеалы революционеров не имели (и* не
имеют) значения. Природа власти вызывает к жизни другой
тип человека и строит жизнь по своим, совершенно отлич¬
ным отношениям.
Из большевистской листовки (ноябрь 1916 года):
’’Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
...Довольно терпеть! Пора самим положить конец этой
бессмысленной войне. Пора сознать, что троны деспотов-
царей опираются на невежество народных масс и на солдат¬
ские штыки. Пора обернуть эти штыки против угнетателей
народа — помещиков, буржуазии, насилия царизма...
Товарищи! Становитесь под красным знаменем в ряды
революционной Российской Социал-Демократической Рабо¬
чей Партии, и пусть первым нашим кличем будет: Долой са¬
модержавие! Да здравствует всеобщее восстание! Да здрав¬
ствует Учредительное собрание! Да здравствует социализм!”
Двадцать седьмого февраля 1917-го к народу присое¬
диняются запасные батальоны самых славных и надежных
гвардейских полков: Преображенского, Волынского, Ли¬
товского, Павловского...
Рушатся двуглавые орлы, метут грязь гордые петровские
штандарты...
В столицу спешно прибывает брат государя-императо¬
ра — великий князь Михаил Александрович. Родзянко вмес¬
те с другими представителями Думы докладывает об обста¬
58

Мы, Божьей милостью...
новке. Они предлагают великому князю явочным порядком
принять диктаторские полномочия и объявить Петроград на
военном положении, распустив правительство князя Голи¬
цына.
Вспоминая эту встречу, старый Родзянко напишет: нере¬
шительность Михаила способствовала тому, что благо¬
приятный момент оказался упущенным.
У каждого действия есть строго свое место во времени.
Ни в какое другое время оно не сцепится с событиями — та¬
ков Божий промысел. Крути не крути, а выбраны дни. Ну ни
одного дня, даже самого завалящего, нет у Господа в запасе
для Романовых.
Большевик Александр Гаврилович Шляпников явился
одним из членов инициативной группы по созданию
Петроградского Совета рабочих депутатов. Двадцать седь¬
мого февраля этой группой создается Исполнительный ко¬
митет Совета рабочих депутатов. Шляпников представляет
РКП(б). Других видных большевиков в северной столице
нет. Об этом уже давно позаботился царский сыск.
Немного пройдет дней и лет, и Шляпникову его же това¬
рищи по партии предъявят счет: почему не потребовал объ¬
явления Совета высшей государственной властью?!
Удержаться в те годы, не быть арестованным Шляпнико¬
ву помог режим исключительной осторожности.
”...В процессе работы у меня выработались некоторые
’’правила”, — вспоминал он. — Я никогда не ходил одной и
той же дорогой. Никогда не ночевал в одной квартире более
одного раза подряд. Расположение ночевок позволяло мне
заметать следы. Так, в конце шестнадцатого года я пользо¬
вался тремя квартирами за Невской заставой, двумя кварти¬
рами на Выборгской стороне, одной квартирой в Лесном,
одной в Гражданке, одной в Галерной Гавани. В случае уси¬
ленного наблюдения я прятался в одной из своих квартир на
пару дней и этим расстраивал налаженность слежки. Свои
квартиры-ночевки я скрывал самым тщательным образом
от всех товарищей...”
В восемнадцать часов Совет Министров посылает
государю-императору телеграмму: Совет Министров не в
состоянии справиться с положением и просит его распустить
с тем, однако, чтобы назначить новым председателем Сове¬
та Министров лицо, пользующееся общим доверием, для
формирования ответственного министерства.
Тотчас следует ответ Голицыну:
О главном начальнике для Петрограда мною дано по¬
селение начальнику моего штаба с указанием немедленно
59

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
прибыть в столицу. То же и относительно войск. Лично вам
предоставляю все необходимые права по гражданскому
правлению. Относительно перемен в личном составе, при
данных обстоятельствах считаю их недопустимыми. Нико¬
лай”.
В двадцать один час председатель Совета Министров
князь Голицын, председатель Государственной думы
Родзянко, брат государя-императора великий князь Михаил
Александрович, военный министр генерал Беляев и сенатор
Крыжановский после обсуждения обстановки направляют
очередную телеграмму государю-императору, но уже через
его начальника штаба генерала Алексеева. Телеграмма ухо¬
дит за подписью Михаила. Брат государя-императора сооб¬
щает о кризисе власти, срочной необходимости назвать но¬
вого главу правительства, который составил бы ответствен¬
ное министерство. Михаил Александрович предлагает на
этот пост князя Г.Е.Львова, а себя — в регенты.
Ответ Алексеева краток: государь-император завтра
выезжает в столицу и сам примет нужное решение.
Двадцать седьмого февраля ровно в полночь органи¬
зуется Временный Комитет Государственной думы в соста¬
ве: М.В.Родзянко, А.Ф.Керенский, Н.С.Чхеидзе, В.В.Шуль¬
гин, П.Н.Милюков, М.А.Караулов, А.И.Коновалов,
И.И.Дмитрюков, В.А.Ржевский, С.И.Шидловский, Н.В.Нек¬
расов, В.Н.Львов, И.Н.Ефремов.
Комитет выпускает воззвание:
’’Временный Комитет Государственной думы при тяже¬
лых условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старо¬
го правительства, нашел себя вынужденным взять в свои ру¬
ки восстановление государственного и общественного по¬
рядка. Сознавая всю ответственность принятого решения,
Комитет выражает уверенность, что население и армия по¬
могут ему в трудной задаче создания нового правительства,
соответствующего желаниям населения и могущего пользо¬
ваться его доверием.
Председатель Государственной думы М.Родзянко”.
Первым о необходимости создания новой власти повел
речь кадет Некрасов — будущий министр путей сообщения
первого состава Временного правительства. Это случилось
вечером того же дня — двадцать седьмого февраля.
На совещании депутатов Государственной думы под
председательством Родзянко Некрасов сказал:
”У нас теперь власти нет, а потому ее необходимо со¬
здать. По-моему, было бы правильно передать эту власть
какому-либо пользующемуся большим доверием человеку
60

Мы, Божьей милостью...
вместе с несколькими представителями Государственной ду¬
мы”.
Его поддерживает Ржевский:
’’Медлить нельзя — народ ждет. Окружной суд уже взят,
нужно скорее действовать”.
Дзюбинский предлагает взять власть думскому Совету
старейшин.
Чхеидзе и Керенский говорят о необходимости уничто¬
жения старой власти и замены на новую.
Шингарев возражает:
’’Неизвестно, признает ли народ новую власть”.
Дзюбинский предлагает объявить Думу Учредительным
собранием.
Савич не согласен:
’’Толпа дать власти нам не может...”
Совет старейшин исполняет поручение депутатов и изби¬
рает Временный Комитет Государственной думы.
Обстановка все же понуждает Николая собраться в сто¬
лицу. В ночь на двадцать восьмое февраля он переселяется в
поезд. Утром, в пять, — отправление.
В три часа ночи, уже в вагоне, он принимает генерала
Иванова1. Генерал с самыми надежными фронтовыми вой¬
сками должен в конце концов навести порядок. Государь-
император назначает его главнокомандующим Петроград¬
ским военным округом с чрезвычайными полномочиями и
подчинением ему всех министров, и старика Голицына в том
числе. Применить оружие, но столицу замирить. Фронт дол¬
жен опереться на прочный тыл.
Генерал клянется государю-императору в преданности и
решимости любой ценой исполнить приказ...
У Иванова простоватое лицо, ближе к неумному. Как ни
странно, седеющий ежик волос усиливает это впечатление.
Но по чертам лицо очень русское. И вообще Николай Иудо-
вич — сама верность и понятливость. Впрочем, иных чувств
в своем окружении государь-император и не ведает, а уже
одно это — беда, болезнь...
’’...Это был человек, — вспоминал Брусилов свое зна¬
комство с Ивановым, — вполне преданный своему долгу,
любивший военное дело, но в высшей степени узкий в своих
Иванов Николай Иудович (1851—1919) — генерал-адъютант, генерал
°т артиллерии, член Государственного совета (1916), участник русско-турец-
—1878 гг. и русско-японской войны 1904—1905 гг.; с 1908 по
14 £°Д — командующий войсками Киевского военного округа; с начала
рвои мировой войны — главнокомандующий Юго-Западным фронтом (на
ом посту в марте 1916 г. его заменил генерал Брусилов); после состоял при
исоое государя-императора.
61

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
взглядах, нерешительный, крайне мелочный и, в общем, бес¬
толковый, хотя и чрезвычайно самолюбивый...”
Николай прощается с генералом и, надо полагать, уми¬
ротворенный и вполне довольный собой отходит ко сну. Во
всяком случае, он не оставляет никаких особых заметок в
дневнике, который ведет подробно всю жизнь, а засыпает и
спит по-юношески крепко. Николая отличают завидное
здоровье и безотказный сон, хотя он заядлый курильщик.
Он обожает трубки. У него их целая коллекция, и среди
них — подарок Александры Федоровны, пенковая с искус¬
нейшей резьбой (от ’’Соммэра”) — точная копия головы ав¬
густейшего супруга: мастер достиг поразительного сходства.
И, к слову, Николай обожал еще фотографию, в которой
достиг изрядных успехов. Значительную часть нынешнего
царского архива составляют именно его фотографии. Самые
семейные, самые обыкновенные...
В пять утра императорский поезд, литерный ”А”, тро¬
гается в... последний путь. Позади — Могилев, впереди —
Петроград, столица империи Романовых, великий замысел и
творение Петра, а еще дальше — Тобольск, за ним смутно
маячит Екатеринбург... И этот самый рудник в урочище
’’Четыре брата” — предпоследняя остановка перед полной
дематериализацией.
Да, именно туда, к бывшему руднику, и везет этой ночью
литерный поезд последнего русского императора. Рвет чер¬
ной металлической грудью с золоченым двуглавым орлом
ночную стужу и стучит всем грузом стальных тележек: ’’Че¬
тыре брата”, ’’Четыре брата”!.. Мертвые сраму не имут...
Литерный поезд — это два самостоятельных состава:
свитский — литерный ”Б” и собственно императорский —
литерный ”А”.
Литерный ”Б” всегда следует первым.
Вскоре в своем бронепоезде будет мотаться по фронтам
Гражданской войны председатель Реввоенсовета республики
Лев Давидович Троцкий. Но это еще пока и в самом дурном
сне, и даже бреду, не может привидеться русскому само¬
держцу. Да и сам Троцкий пока в Америке и не только пре¬
дставить, но и охватить умом подобное не в состоянии. Он
публикует заметки в газетах, обдумывает партийное про¬
шлое, о революции как о нечто реальном в ближайшие дни и
помышлять не смеет.
В общем, суетится в Америке ничем не приметный
бледно-черный человек, никому не нужный, кроме себя и
своей семьи. И так далека от него Россия, и такой высокой
стеной стоит — словно молит: не подступайся, оставь, не
смей!..
62

Мы, Божьей милостью...
В холодной ночной росе будут лежать трупы царя, цари¬
цы, четырех юных царевен, царевича и еще трупы верных
слуг и врача. Сорвут убийцы одежды. Жутко, бесстыдно и
страшно будут лежать голые трупы. Шибко будет суетиться
Петр Ермаков (успел глотнуть водочки для согрева) — вог¬
нал он свою пулю в государыню-императрицу и успел в еще
живое, отходящее последним дыханием тело царя добавить
свою свинцовую пломбу. Дело-то праведное и святое!1
И в свете летнего утра по команде Якова Юровского
примутся срывать драгоценности (нуждается республика в
золоте и драгоценных камнях) с уже коченеющих пальцев,
ушей... А когда перстенек не поддастся, отсечет ножом с
пальцем и швырнет палец в темноту мародер из карателей
(для себя перстенек, лично своей подруге припрячет), чтобы
после его нашел колчаковский следователь Соколов.
Сознавали свою ответственность перед трудовым клас¬
сом, очень спешили, но головы не теряли, действовали дру¬
жно и с пониманием, потому что это было не убийство и не
возмездие, а как бы подарок восходящей над всем миром
власти рабочих и крестьян. Так и внушили им всем товари¬
щи Белобородов, Голощекин, Юровский...
Отныне и вовек будут они строить жизнь по Ильичу.
Убийство царской семьи — впереди. А пока генерал
Алексеев — начальник штаба Верховного главнокомандую¬
щего, то есть самого императора, телеграфирует командую¬
щим фронтами:
”На всех нас лег священный долг перед государем и Ро¬
диной — сохранить верность долгу и присяге в войсках дей¬
ствующих армий, обеспечить железнодорожное движение и
прилив продовольственных запасов”.
У Алексеева высокая температура, выше тридцати девя¬
ти. Генерал не столь давно вернулся из Севастополя после
лечения, но все равно прихварывает. Сказывается износ
из-за едва ли не круглосуточной штабной работы. Практи¬
чески он, Алексеев, руководит всеми Вооруженными Силами
Российской империи...
Погода по дороге — отменная: тихий голубой февраль.
’Дивная” — занесет Николай в дневник.
Около десяти утра в Петрограде выходит первый номер
советских ’’Известий” (это орган Совета рабочих депутатов).
В журнале ’’Огонек” (1990, № 38) Э.Радзинский в своей статье приво¬
дит воспоминания П.Ермакова, который иначе излагает версию своего учас¬
тия в расстреле царской семьи. — Ред.
63

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
С чердаков, из укрытий стреляют полицейские и жандар¬
мы. Им пособляют дворники — во все времена самая непо¬
требная и доносительная часть общества. В ответ толпы ра¬
бочих, солдат и просто зевак громят полицейские учрежде¬
ния.
Согласно распоряжению государя-императора, для пре¬
сечения беспорядков с фронта уже сняты и отправлены в Пе¬
троград три эшелона 67-го пехотного Тарутинского и 68-го
пехотного Бородинского полков. Из Могилева, в одиннад¬
цать утра, за литерными составами уходит эшелон с Геор¬
гиевским батальоном, с ним — полурота железнодорожного
полка и сборная рота из охраны ставки.
Опираясь на вооруженный рабочий класс, Ленин подчи¬
нит Россию, будет безгранично повелевать жизнями. Здесь
он решительно шагнет в кровавое бессмертие.
Это не обыденное, так сказать, вульгарное насилие. Оно
осенено великими именами, прогрессом, культурой и нау¬
кой. И жертвы, и исполнители должны это сознавать. Во
всех убийствах, травлях людей, грабежах присутствует эле¬
мент величия и предопределенности. Действуют не люди, а
некие исторические величины, своего рода символы. Они не
творят зло, они лишь проводят высшую волю. В них — ве¬
ление эпохи, скрытая воля всего человечества. Нет крови и
мук, есть созидание невиданно-прекрасной жизни.
Эти незамысловатые, до предела простые формулы не¬
престанно присутствуют в сознании Ленина. Они стано¬
вятся доминантой всех его поступков. Ими, через них (дик¬
татура, террор, свирепая нетерпимость, беспрекословное
подчинение всех одной общей идее) Ленин воспринимает
мир, расшифровывает события, заряжает себя страстной во¬
лей. Он сам исступленно верит во все, что творит. И если
проявляется зло — оно не исходит от него. Это некая исто¬
рическая заданность, он лишь ее проводник, своего рода ис¬
толкователь. Именно поэтому он знает, кому жить, а кому
не жить. Он это право обрел опытом и работой, вычислил
все звенья приложения формул на практике. Только он знает
будущее, все пути к этому будущему.
Все прочее — от лукавого, ложь, подлоги, фикция! Для
всего прочего — беспощадный террор. Тирания мысли обер¬
нется тиранией власти. Отсюда берет начало философия
’’кирпичной кладки”. Человек — ничто, он лишь кирпич в
кладке великого здания будущего; всего лишь кирпич —
и посему должен терпеть и сносить все, совершенно все,
ибо он составная частичка этого великого здания буду¬
щего.
64

Мы, Божьей милостью...
Сталин доведет данный принцип до совершенства. Этот
принцип кровавыми нитками, стоном миллионов людей
скрепит жизнь советского государства. Во имя себя государ¬
ство примется пожирать людей...
Так приблизительно в одно время, в одной стране возни¬
кают два совершенно противоположных взгляда на исто¬
рию, общество, будущее и человека. Лев Толстой... Ленин.
Вступают в столкновение не классы, а терпимость и не¬
терпимость, жесткий практицизм (рационализм) и душа, ре¬
волюция и эволюция, насилие и добро...
И свершится чудо. Сухой, до предела рационалистиче¬
ский взгляд на человека истает, выкажет свое совершенное
ничтожество перед душой.
Душа докажет свое первородство. Не может она быть
только ременным придатком экономики.
Душа, добро окажутся сильнее всех штыков, тюрем, пы¬
ток...
Но все это впереди. Истории только предстоит с вели¬
чайшей жестокостью и бесстрастием провести свое доказа¬
тельство...
А пока коренастый, невысокий человек с татарским при¬
щуром глаз прикидывает будущее, тасует события, которых
еще нет, и мучительно гадает, будет ли дан историей шанс, и
он проведет свои доказательства.
Спустя тринадцать лет после Октябрьской революции
(этих самых доказательств) русский писатель М. Пришвин
занесет в дневник:
”...В этом действии было наличие какой-то гениальной
невменяемости...”
В час дня из Могилева выезжает и генерал Н.И.Иванов:
на руках — приказ государя-императора. Ему, Иванову, по¬
дчинены 67-й пехотный Тарутинский и 68-й пехотный Боро¬
динский полки Северного фронта, два кавалерийских полка
Второй дивизии, два пехотных полка и пулеметная команда
с кольтами — Западного фронта. В Орше Иванов догоняет
эшелон с георгиевцами и далее следует с ним...
Великие князья Михаил Александрович, Кирилл Влади¬
мирович и Павел Александрович передают через присяжно¬
го поверенного Иванова (однофамилец генерала) акт об от¬
речении Николая Второго с тем. чтобы акт был представлен
Царю Временным Комитетом Государственной думы.
В ночь с двадцать восьмого февраля на первое марта в
Таврическом дворце открывается первое заседание Совета
Рабочих депутатов. Присутствует не менее тысячи человек.
Председательствует офицер — Н.Д.Соколов.
3 '39Q8
65

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Выступают с приветствиями и докладами представители
полков: Волынского, Павловского, Литовского и других —
всех отборнейших полков империи. После докладов предло¬
жено и без возражений принято слить воедино революцион¬
ную армию и пролетариат столицы — создать единую орга¬
низацию: Совет рабочих и солдатских депутатов.
Принято решение о подчинении солдатских комитетов
всех войсковых частей и подразделений Петрограда и еро
окрестностей Совету. Во всех политических выступлениях
они должны подчиняться только Совету. Постановлено ору¬
жие из частей и подразделений не отдавать никому, хранить
под контролем ротных и батальонных комитетов. Совет
провозглашает ’’равноправие солдат с прочими гражданами
в частной, политической и общегражданской жизни, при со¬
блюдении строжайшей воинской дисциплины в строю”. Со¬
вет постановил свести все данные решения в одном воззва¬
нии или приказе.
Тогда же комиссия под председательством Соколова и
формулирует знаменитейший приказ — приказ № 1 по гар¬
низону Петроградского военного округа.
Приказ обязывает провести выборы от нижних чинов в
комитеты всех воинских частей и подразделений округа.
Воинские части должны избрать по одному представителю в
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов с тем,
чтобы депутаты явились в здание Государственной думы с
письменными удостоверениями к десяти утра второго мар¬
та. Приказы думской военной комиссии исполнять ’’только
в тех случаях, когда они не противоречат приказам и поста¬
новлениям Совета рабочих и солдатских депутатов”. Ору¬
жие не сдавать и не выдавать офицерам, даже при категори¬
ческом требовании. Вне ’’службы и строя, в своей политичес¬
кой, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не
могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все
граждане. Вставание во фронт и обязательное отдавание чес¬
ти вне службы отменяются. Равным образом отменяются
титулования: ваше превосходительство, ваше благородие и
т.п. и заменяются общими обращениями: господин генерал,
господин поручик и т.д. Грубое обращение с солдатами, в
частности обращение на ”ты”, воспрещается”.
Этот приказ постепенно стал общим для всей русской
армии и сделал для ее разложения не меньше, а существенно
больше всей ленинской антивоенной пропаганды. Во всяком
случае, благодаря именно этому приказу, отстранившему
офицерство от реальной власти, армия обращалась в среду,
где эта пропаганда становилась сверхдейственной. Таким
66

Мы, Божьей милостью...
образом, Н.Д.Соколов вырастает в огромную фигуру по со¬
деянному в ту ночь.
Именно борьба за армию, а точнее ее разложение, сведе¬
ние ее действительного значения к нулю, и составляло смысл
распри между различными политическими силами в отрезок
времени между февралем и октябрем 1917 года. Уничтожить
армию как вооруженную опору государства, а после захва¬
тить власть — вот основная задача ленинской антивоенной
пропаганды.
Приказу № 1 отдельную главу книги ’’Государственная
дума и Февральская 1917 года революция” посвятил Родзян¬
ко:
’’...Вечером 1 марта, — вспоминал он, — в созданную
при Временном Комитете Военную Комиссию под председа¬
тельством члена Думы Энгельгардта явился неизвестный
солдат от лица избранных представителей Петроградского
гарнизона, потребовавший выработки приказа, регулирую¬
щего на новых основаниях взаимоотношения офицера и со¬
лдата, на что Энгельгардт ответил резким отказом, указав
на то, что Временный Комитет находит недопустимым изда¬
ние такого приказа.
Тогда солдат этот заявил полковнику Энгельгардту:
”Не хотите, так мы и без вас обойдемся”.
В ночь с 1-го на 2-е марта приказ этот был напечатан в
огромном количестве экземпляров распоряжением Совета
рабочих и солдатских депутатов, которому абсолютно под¬
чинялись рабочие всех типографий Петрограда, и неизвест¬
ным Временному Комитету распоряжением был разослан на
фронт.
Когда это дошло до сведения Временного Комитета, а
Временного правительства тогда еще не существовало, Ко¬
митетом было сделано постановление о том, что этот при¬
каз считается недействительным и незаконным.
Произошло крупное объяснение с Советом рабочих и
солдатских депутатов, и в результате этот последний вы¬
пустил в однОхМ из номеров своих ’’Известий” другой при¬
каз, в котором объявлялось для всеобщего сведения, что
приказ № 1 обязателен только для Петроградского гарнизо¬
на и войск Петроградского военного округа.
Но, конечно, вредное дело было сделано”.
За станцией Малая Вишера путь к Петрограду импера¬
торским составам закрыли революционные войска — это
подразделение лейб-гвардии Литовского полка. Они уже
67

Ю.П. власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
сняли с постов железнодорожников и жандармов на стан¬
циях Тосно и Любань.
В ночной мгле составы поворачивают назад, на Бологое.
И взаправду потрясение основ! Кто-то смеет не пропус¬
кать его — царствующего монарха!
Поезда идут вспять. Зарево костра с далекого рудника
под Екатеринбургом ложится на всю державу Российскую,
освещая и рельсовый путь на Псков.
В Пскове Николай рассчитывает обрести силу. Там штаб
фронта с одним из самых способных генералов — Рузским.
Там войска, которые держат фронт против кайзера. Они не
могут отвернуться от своего императора. В конце концов, он
исполнял и исполняет священный долг перед Россией — это
обеспечение спокойствия и процветания ее. Он всю жизнь
стремился только к этому.
’’Четыре брата”... ’’Четыре брата”...
Сейчас главное — победить Германию, уберечь родную
землю от нашествия врага. Другой задачи нет...
’’Четыре брата”... ’’Четыре брата”...
Утро первого марта неспешно движется по России.
Из Старой Руссы в час дня отбита телеграмма главноко¬
мандующему Северным фронтом генералу Рузскому: на
станцию Дно, в Псков, следует государь-император (сколь
символично название станции, нарочно не придумаешь).
К вечеру первого марта генерал Иванов прибывает в
Царское Село. Он узнает, что генерал Хабалов и большин¬
ство министров арестованы, а главное — в Петрограде нет
ни одной надежной части: все революционизированы. Он от¬
дает приказ грузиться георгиевцам и уезжает в Вырицу —
это вне досягаемости бунтовщиков. Через несколько часов
после их отъезда Царское Село занимают революционные
войска...
В семь часов пять минут вечера императорский поезд за¬
мирает у перрона станции Дно. Через пять минут Николай
принимает Рузского. Наконец-то государь-император начи¬
нает приходить в себя. Пора бы...
По выходе от Николая генерал Рузский отвечает на
град вопросов чинов свиты:
’’Теперь уже трудно что-нибудь сделать; давно настаива¬
ли на реформах, которых вся страна требовала... не слуша¬
лись... Все, посылать войска в Петроград уже поздно... Те¬
перь придется, быть может, сдаваться на милость победи¬
теля...”
На милость победителя!
’’...Для меня не понятно поведение его (Рузского. —
Ю.В.) в критическую минуту для верховного вождя русской
68

Мы, Божьей милостью...
армии, когда к последнему явилась депутация, вместе с Гуч¬
ковым, с требованием отречения от престола.
Это произошло в районе, где Рузский был старшим
военным начальником, а потому по долгу присяги и службы
на его обязанности лежала охрана особы государя всеми
вооруженными силами, находившимися в его руках...” — на¬
пишет в своей книге генерал от артиллерии Сухомлинов.
На милость победителя!
Генерал Иванов предан престолу, но труслив и неда¬
лек: в 1918 году побежит на Дон и задохнется там в сыпня¬
ке шестидесяти восьми лет от роду. Богобоязненный был
старик. Изменил присяге, даже не попытался выполнить
приказ. Не сложил голову, пожалел... сберег себя для сыпня¬
ка. Сгорел без славы и чести... дрогнул перед ужасом сол¬
датского самосуда. И впрямь, целый Питер против него! На¬
род!..
Быть палачом народа?!
В соответствии с воспоминаниями и свидетельствами тех
лет я и описал поведение генерала Иванова. Однако ошибся.
Имеется документ, объясняющий по-иному поведение Нико¬
лая Иудовича. Звезд он с неба не хватал, но и шкурой не
был. Одно время едва не стал военным министром, но ему
предпочли Сухомлинова.
А факты таковы. Уже на подходе к Царскому Селу гене¬
рал получил телеграфное распоряжение государя-импера-
тора: никаких военных действий в столице не предприни¬
мать во избежание пролития крови.
А Рузскому... плевать на монархию и государя-им¬
ператора! Он, генерал-адъютант Рузский, за республикан¬
ское правление. Его задача сейчас — добиться ответ¬
ственного министерства и... отречения этого бестолкового
Романова. По мере поступления новостей он будет в этом
укрепляться и к этому гнуть императора. Все равно тому
деваться некуда; он, император, здесь, в Пскове, в его
руках.
Загон начался!
Ох, торопится Николай Владимирович! Впрочем, он все¬
го лишь исполняет долг перед Россией — Республика вдох¬
нет силу и мощь в одряхлевшие члены монархии. История
смотрит в глаза ему, Николаю Рузскому. И он знает, читает
се повеление...
Приблизительно в одно время с бывшим императором и
его семьей, то бишь через год с небольшим, а точнее — в
октябре восемнадцатого, залп красноармейцев оборвет
ЖИЗНЬ и просвещеннейшего Николая Владимировича. Новая
Республика расчищала землю для посевов будущего. Виро-
69

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
чем, лично о Рузском вождь пролетариата пожалеет: погоря¬
чились.
Расстреливать, разумеется, надо с выбором, уж очень ве¬
рил в республику генерал, мог пригодиться. Это тех, кото¬
рые без пользы, можно и нужно класть без разбора.
Но Николай Владимирович ничего этого не ведает, бо¬
лее того, верит в свою звезду: берет цвет заря новой жизни.
И следует спешить к восходу этой жизни ему, одному из са¬
мых талантливых русских генералов: лет-то, слава Богу, —
шестьдесят три, как раз через пять дней и подоспеют. И Ни¬
колай Владимирович азартно раскручивает события, хотя
они и совершенно без его участия набирают сумасшедшие
обороты. Будет в России, наконец, своя великая демократия!
Не воля и прихоть самодуров будут определять судьбы
людей, а законы, непреложные и обязательные законы рес¬
публики, единые для всех. Парламент, свободы, независи¬
мость суждения, все дороги для одаренных и самобытных,
братство, человечность, просвещение...
Новая Россия. Стихия восстания расчищает ей путь.
А Владимир Ильич Ленин покуда еще в Швейцарии. Ле¬
то этот невысокий плотный господин проводит в горном
местечке Флюме; на зиму перебирается в Цюрих, архиуют-
ный, спокойный город: без помех можно работать и руково¬
дить партией. Буржуазные свободы оберегают его — никто
не смеет прикоснуться, а уж о похищении и речи быть не мо¬
жет.
Почти двадцатилетняя эмиграция не размыла в этом, ка¬
залось бы, космополите национальный характер. Владимир
Ильич в целости сохраняет чувство принадлежности к Рос¬
сии — не всем великим дано такое властное, немеркнущее
чувство. Достаточно припомнить знаменитое столкновение
Достоевского с Тургеневым в среду, двадцать восьмого
июня 1867 года, в Баден-Бадене:
’’...Федя (Достоевский. — Ю.В.\ по обыкновению, гово¬
рил с ним (Тургеневым. — Ю.В.) несколько резко, — за¬
писала в дневнике жена Федора Михайловича Анна Гри¬
горьевна, — например, советовал ему купить себе теле¬
скоп и смотреть, что там происходит (в России. — Ю.В.\
иначе он ничего в ней не поймет. Тургенев объявил, что он,
Тургенев, реалист, но Федя говорил, что ему только так
кажется. Когда Федя сказал, что он в немцах только и
заметил, что тупость, да, кроме того, очень часто обман,
Тургенев ужасно как этим обиделся и объявил, что этим
Федя его кровно оскорбил, потому что он сделался немцем,
что он вовсе не русский, а немец. Федя отвечал, что он этого
70

Мы, Божьей милостью...
вовсе не знал, но очень жалеет об этом. Федя, как он гово¬
рил, разговаривал все больше с юмором, чем еще больше
сердил Тургенева, и ясно высказал ему, что роман его
(”Дым”. — Ю.В.) не имел успеха. Расстались, впрочем, они
дружески, и Тургенев обещал дать книгу. Странный это
человек, чем вздумал гордиться, — тем, что он сделался
немцем? Мне кажется, русскому писателю не для чего бы¬
ло бы отказываться от своей народности, а уж признавать
себя немцем — так и подавно. И что ему сделали доброго
немцы, между тем как он вырос в России, она его выкорми¬
ла и восхищалась его талантом. А он отказывается от нее,
говорит, что если б Россия провалилась, то миру от этого не
было бы ничего тяжелого... Ну, да Бог с ним, хотя я знаю,
что Федю разговор с Тургеневым ужасно как рассердил, и
взволновала эта подлая привычка людей отрекаться от
родного...”
Анну Григорьевну, по матери шведку, а по отцу — Снит-
кину, оскорбило поведение Тургенева. Надо полагать, Иван
Сергеевич заявил так в сердцах, в кровной обиде за свой ро¬
ман, а вовсе не по зрелому рассуждению. Однако все же Ро¬
дину не отсылают ко всем чертям в досаде за роман: ’’...если
бы Россия провалилась, то миру от этого не было бы ничего
тяжелого...”
Признаться, слова такие...
Я глубоко чту Ивана Сергеевича и должен дать объясне¬
ния.
Горечь, нерастраченное чувство любви, жизнь без женс¬
кой любви и ласки при сказочном богатстве этого чувства и
вообще чувств, одиночество, горячность... Кто знал Тургене¬
ва, испытывал к нему искреннее почтение. Отзывались так:
нет человека умнее и добрее. Ум и сердце в нем были рав¬
ны...
С другой стороны, случается, и Родина поступает со
своими чадами не то чтобы не по-матерински, а вообще не
по-людски. Ответное чувство к ней вполне могут выразить
слова Шарля Бодлера. Помните его ’’Родину”?
За что любить тебя? Какая ты нам мать,
Когда и мачеха бесчеловечно злая
Не станет пасынка так беспощадно гнать,
Как ты детей своих казнишь, не уставая?..
Во мраке без зари живыми погребала,
Гнала на край земли...
Во цвете силы — убивала...
Мечты великие без жалости губя,
Ты, как преступников, позором нас клеймила...
Какая ж ты нам мать? За что любить тебя?..
71

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Бессмертие Бодлеру за одни эти слова... и поклон.
При всех преследованиях на Родине, политических осло¬
жнениях, партийных расколах, склоках и разногласиях буду¬
щему вождю невозможна сама мысль о другом отноше¬
нии к России — только любовь. Там, на Родине, сила науч¬
ных идей обретет материальное воплощение. Они замкнутся
в неопровержимые доказательства. Будет новая Россия!
Ленин обостренно чувствует, в чем нуждается Россия.
Он, Ленин, несет это в себе. Он вздыбит Россию, он в этом
не сомневается.
Это в него вложено прочно: ему дано знание грядущего,
всех дорог и каждой в отдельности. Мир принадлежит боль¬
шевизму — по-настоящему это никто не знает, а он не толь¬
ко знает, он уже видит. Мысль уже столько раз вычерчивала
этот путь!
Владимир Ильич скроен так — сомнений быть не может:
за свою принадлежность России он готов на любые муки, но
только за Россию свою — социалистическую. Другая для не¬
го не существует; так сказать, или моя, наша, или никакая...
а точнее — смертная война любой другой России!
Ни двадцать третьего, ни двадцать восьмого февраля, ни
первого марта он еще не прослышан о событиях на Родине.
Впрочем, для большевика Родины нет, раз она под властью
капиталистов, в наличии как бы временно оккупированная
территория, которую надлежит превратить в Родину. В этом
весь большевизм и все понимание большевизма.
Владимир Ильич продолжает действенную переписку с
Инессой Арманд, в последнем письме — о беспринципности
швейцарских ’’левых”.
Вот еще узор, ниточка в затейливой игре судеб.
Более чем благосклонен Ленин к этой женщине, стреми¬
тельно выводит ее на первые роли в партии. Она тоже не ос¬
тается равнодушной. В общем, платит страшную цену...
жизнью. Из семьи московских миллионеров уходит в эми¬
грацию — ив итоге умирает от холеры в голодной, про¬
мерзшей России.
Оставит в сердце Ленина нежность воспоминаний и Ада
Негри — размочит вождю твердый сухарь партийных буден.
И еще будет отмечена чувством Ленина другая прогрес¬
сивная женщина. В верхах партии знали об Анжелике Бала¬
бановой...
Бог не отметил страсть Ленина детьми. Ни одна не поне¬
сет от вождя...
Но это так, крохотная плиточка в нескончаемой мозаике
72

Мы, Божьей милостью...
жизни. А пока Ленин снова пишет А.М.Коллонтай в Хрис¬
тианию (Осло) — о будущем съезде шведских социал-демо¬
кратов; корпит над планом статьи ’’Уроки войны” и закан¬
чивает статью ’’История одного маленького периода в жи¬
зни одной социалистической партии”.
Разоблачение истинного характера империалистической
войны (социал-патриотов и социал-пацифистов) — по-преж¬
нему генеральная его задача. Он ничего не знает о событиях
в Петрограде, когда повторяет привычный маршрут. Его
еще не втянул водоворот событий: ни дня, ни минуты без
мучительного напряжения и ощущения движения к краю
пропасти. Все это еще впереди.
Для прогулок у него несколько маршрутов: есть самый
дальний, есть средний, есть и короткий, когда очень занят
или нездоровится. Сложились они сами по себе. Разумеется,
бывают исключения, он пускается в совершенно непредска¬
зуемые кружения по улицам, забредает в незнакомые парки,
скверы, но это случается редко, когда вдруг на душе стано¬
вится светло и радостно...
Все те же дома, перекрестки, те же деревья... — все это
ложится в сознание чисто, ровно. Он не знает, что это — в
последний раз. В последний раз он идет по этому городу без
тревоги забот — груза дел, которые надо непременно про¬
крутить, никто за тебя не сделает, а если сделает, то не так, и
главное — без этой безмерной ответственности, несъемного
гнета этой ответственности: никто не заменит, надо де¬
лать, каждый миг и час — делать. Выпасть из этого дела —
равнозначно гибели, гибели всего, уже всего...
Все вместе это так спрессует остаток его жизни, раздви¬
нутый при обычных условиях (судя по природной крепости и
вообще здоровью) на весьма немалые годы, что вся эта
растянутость лет уплотнится в какую-то огненную ограни¬
ченность временного пространства, а после — сразу провал
в бездну, распад...
Пока он ничего этого не знает, но всей жизнью он приго¬
товлен к тем событиям, которые берут разгон на Родине.
Никто в целом свете не готов как он. Ради этих событий он
ясил, единственно ради них. Такой поворот, а точнее слом
русской истории, — это счастье для него, это выше счастья!
Он и не рассчитывал на такое!..
Улицы Петрограда оглашает медь ’’Марсельезы”. Это
оркестры гордости империи — лейб-гвардии Его величества
полков, а ныне первых полков революции.
Дипломатические представители иностранных госу¬
73

>Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
дарств заявляют о готовности вступить в деловые отноше¬
ния с Временным Комитетом Государственной думы.
В десять утра Рузский на докладе у государя-императо¬
ра. Ответственное министерство — суть беседы. Сам факт
такого министерства — потеря государем-императором уже
почти всех прав, ибо не он будет управлять страной через
своих министров, а Дума, которая будет назначать мини¬
стров, даже не спрашивая его, ’’хозяина земли Русской”.
Нет, он не может согласиться: за этим — изживание само¬
державия.
Рузский неумолим: в Петрограде как власть уже дей¬
ствует Временный Комитет Государственной думы.
Нет слов более ненавистных для Николая, нежели ’’Госу¬
дарственная дума”. Почти все царствование, а он уже цар¬
ствует двадцать два года, и здоровья еще может хватить на
добрых тридцать, а то и больше (аж до 1950 года!), Дума
пытается узурпировать его права — священные права рус¬
ских государей, право тысячелетия... И самое трагичное —
нет сейчас с ним жены, самой верной советчицы и опоры в
любых делах. Он, законный государь, не может проехать к
себе в Царское Село! Бунт! Измена!..	*
Господи, помоги и помилуй!..
А в этот час Александра Федоровна, отойдя от больных
детей, им полегче, жар спадает, наспех пишет мужу. Она ни¬
чего не знает о нем.
’’Мой любимый, бесценный ангел, свет моей жизни!
...Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли... Все
отвратительно, и события разворачиваются с колоссальной
быстротой. Но я твердо верю — ничто не поколеблет этой
веры — все будет хорошо... Ясно, что они хотят не допус¬
тить тебя увидеться со мной прежде, чем ты не подпишешь
какую-нибудь бумагу, конституцию или еще какой-нибудь
ужас в этом роде. А ты один, не имея за собой армии, пой¬
манный, как мышь в западне, что ты можешь сделать?.. Мо¬
жет быть, ты покажешься войскам в Пскове и в других мес¬
тах и соберешь их вокруг себя?..
Два течения — Дума и революционеры — две змеи, ко¬
торые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы — это
спасло бы положение. Я чувствую, что Бог что-нибудь сде¬
лает... Я сейчас выйду поздороваться с солдатами, кото¬
рые... стоят перед домом... Сердце сильно болит, но я не
обращаю внимания — настроение мое совершенно бодрое и
боевое. Только страшно за тебя...”
А царица скроена покрепче. Она готова обратиться к
войскам, будь на месте мужа — кинулась бы поднимать их.
Пусть смертельно рискованное в тех условиях решение, но
74

Мы, Божьей милостью..,.
эта женщина готова искать это самое решение, готова к
борьбе. Не ждать милостей от судьбы, а попытаться выр¬
вать силой.
’’...Настроение мое совершенно бодрое и боевое”.
’’Отгрызут головы” — это чрезвычайно точно подмети¬
ла Александра Федоровна. Примутся отгрызать уже с лета
этого самого года... дабы начисто отгрызть одну, думскую,
то есть буржуазно-республиканскую... большой ленинской
землей... Октябрь семнадцатого: ’’Декрет о земле”!..
’’...Как мышь в западне, что ты можешь сделать?..”
Генерал-адъютант Рузский тоже уверен: ничего. И
генерал-адъютант Алексеев тоже к этому склоняется. И
большинство первых генералов вместе с ними, точнее —
заодно с ними... Только один на всей Руси генерал не отвер¬
нулся от своего повелителя. Имя ему — Келлер1. Генерал те¬
леграммой дает знать о готовности идти со своим кавале¬
рийским корпусом на выручку. Разорвать огненный круг!
Грудью прикрыть своего повелителя и Верховного главно¬
командующего! Боже, царя храни!..
Эта женщина, ненавидимая всей Россией, обладает
ухватливым и решительным умом. Она, взаперти, с больны¬
ми детьми, во дворце, пустеющем от бегущих придворных,
она лучше представляет обстановку, чем муж...
’’Только страшно за тебя...”
Она хочет подстегнуть его волю, толкнуть на смелые, во¬
левые решения. Она в тревоге за власть и жизнь любимого
человека. Она тут же садится за второе письмо:
’’Любимый, драгоценный, свет моей жизни!..”
Бог, без сомнения, достаточно делал для Романовых,
особенно для последнего, а уж теперь молись не молись, а
только, видно, избыло терпение Господнее. Не безгранично
оно...
”Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает...”
Нет, не сделает... Впрочем, сделает, как же, вместе с
Царскими костьми завяжет в один узел еще останки многих,
многих миллионов людей. Таков умысел Господен...
А в эти часы Временный Комитет Государственной ду¬
мы публикует ошеломляющее обращение к народу:
’’Временный Комитет Государственной думы при содей¬
ствии и сочувствии столичных войск и населения достиг в
Накануне первой мировой войны граф Келлер командовал 10-й кавале¬
рийской дивизией 10-го корпуса, и уже тогда вверенное ему соединение слави¬
лось высокой выучкой.
_ Брусилов отзывался о графе Келлере как чванливом и неумном. ”Он был
*Рабр, но жесток...”
Храбр, но жесток...
75

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
настоящее время такой степени успеха над темными силами
старого режима, который дозволяет ему приступить к более
прочному устройству исполнительной власти.
Для этой цели Временный Комитет Государственной ду¬
мы назначает министрами первого общественного кабинета
следующих лиц, доверие к которым страны обеспечено их
прошлой общественной и политической деятельностью:
Министр-председатель и министр внутренних дел князь
Г.Е.Львов.
Министр иностранных дел П.Н. Ми люков.
Министр военный и морской А.И.Гучков.
Министр земледелия А.И.Шингарев.
Министр юстиции А.Ф.Керенский.
В своей настоящей деятельности кабинет будет руковод¬
ствоваться следующими основаниями:
1.	Полная и немедленная амнистия по всем делам поли¬
тическим и религиозным...
2.	Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек, с
распространением политических свобод на военнослужащих.
3.	Отмена всех сословных, вероисповедных и националь¬
ных ограничений.
4.	Немедленная подготовка к созыву на началах всеоб¬
щего, равного, прямого и тайного голосования Учредитель¬
ного собрания, которое установит форму правления и конс¬
титуцию страны.
5.	Замена полиции народной милицией с выборным на¬
чальством, подчиненным органам местного самоуправле¬
ния.
6.	Выборы в органы местного'самоуправления на основе
всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.
7.	Неразоружеяие и невывод из Петрограда воинских
частей, принимавших участие в революционном движе¬
нии...”
Теперь на Николая сказывает давление и собственная
ставка. Из Могилева в Псков — телеграммы: необходимо
ответственное министерство.
Для Николая это — огненный круг.
Он сопротивляется, а после неожиданно дает согласие.
Но Рузскому мало. Он добивается от государя-импера¬
тора телеграммы с отменой приказа о посылке войск на
умиротворение столицы. Торопится Николай Владимирович
в Ессентуки, шибко торопится под дружный красноармей¬
ский залп — никаких сомнений, все стволы в грудь бывшему
генералу, ну враз положат его, такого преданного обновле¬
76

Мы, Божьей милостью...
нию и республике, такого талантливого, способного, нужно¬
го народной России...
А в Петрограде уже заседает Временное правительство.
Народ остервенело громит полицейские учреждения (во все
времена занятие для русского из блаженных и сладостных), а
также ловит городовых — будет всем этим тварям по заслу¬
гам, позуботычили, поизмывались, пограбили.
Улицы в красных полотнищах. У всех праздник на душе.
А Рузский, в Пскове, не дает событиям обогнать себя.
Нос к носу, бок о бок рвется с ними в новую жизнь...
Николай смотрит на его измученное ночными бдениями
лицо кабинетного работника, такое штатское пенсне и еще
галоши — всякий раз снимает у входа в салон, — и не может
взять в толк, куда спешат эти люди, за что ведут загон, ведь
он их возвышал, облекал властью...
Понять эту неприязнь и ненависть Николай не в состоя¬
нии. Да, он ’’хозяин земли Русской” (так назвал себя Нико¬
лай при Всероссийской переписи населения), но разве так не
повелось исстари — веками? И разве он не служит России?
Как за это можно ненавидеть?
Он убежден: республиканский строй противен закону
Божьему и во вред традициям России, а уж крестьянской —
совершенно определенно.
Классовой теории государь-император не знал, ”не про¬
ходил с учителями”, да и вряд ли принял бы; по природе
своей был незлоблив, и его всегда отличали завидная вы¬
держка и врожденная воспитанность.
Что ж, если нет выхода...
Он идет навстречу событиям, не распознавая скрытого
смысла их. И это он, который однажды обмолвился: ’’Пре¬
дупреждать и не опаздывать — вот в чем суть управления”.
Нет, не предупреждал и всегда опаздывал...
Меж тем Алексеев настаивает на отречении, иначе ’’нач¬
нется междоусобная война и Россия погиГлет под ударами
Германии, и погибнет вся династия”.
Это удар в самое больное! Пуще жизни Николай Рома¬
нов любит сына. Пусть лишат его, Николая, власти, но бу¬
дет царствовать Алексей! В таком случае он, император с
1894 года (коронован в 1896 году. Ю.В.), готов к отрече¬
нию, хотя ему, Николаю, всего сорок восемь и он полон сил.
Впрочем, еще есть время. Еще не тот разворот событий.
Еще не все успели предать. Может быть, отзовутся верные
^ди, заявят о себе и верные войска. Ведь он пестовал, жа¬
ловал армию...
Верный человек ждет приказа, но вот ответа... нет. Теле¬
грамма словно провалилась в небытие. Генерал Келлер (он к
77

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тому и свитский генерал) не выходит из штабных комнат:
должен быть ответ, должен!.. Корпус в боевой готовности —
лучший кавалерийский корпус русской армии. Попробуй
задвинь дорогу такому! Да в считанные сутки прорвется к
Пскову! И тогда горе непокорным!..
Почему же нет ответа от Его величества государя-импе¬
ратора?!
Помазанник Божий...
Рузский опять на докладе у государя-императора. Гене¬
рал-адъютант опускает перед ним бумажные кольца теле¬
графной ленты — это его, Рузского, разговор по прямому
проводу с Родзянко.
Николай пропускает ленту между пальцев: это — отрече¬
ние!.. Если он будет и дальше упрямиться, может потерять
корону и сын.
И тут же телеграмма Алексеева: тоже немедленное отре¬
чение!.. Телеграмму приносят и подают Рузскому при
государе-императоре.
Многое, если не все, вызывает потрясение у Никола#, но
чтобы Алексеев?!
Илья Николаевич Ульянов был удостоен генеральского
чина в 1877 году. В январе 1882 года его отметили орденом
св. Владимира третьей степени. Это давало всему его роду
право на потомственное дворянство. После октября 1917 го¬
да при таком происхождении, за космически ничтожным
исключением, людей изводили на корню, так сказать, расчи¬
щали землю. Такие первыми шли заложниками, как напри¬
мер, тот же Николай Владимирович Рузский. По наказам
Ленина не только за такое происхождение, такие награды и
звания, но и куда более меньшую ’’знатность” стирали с ли¬
ца земли. И это нисколько не смущало Ленина. За одну по¬
добную строку в анкете карали без снисхождения...
А тогда, через пять лет после почетного награждения,
арест старшего сына Александра (3 марта 1887 года). Семья
уже никогда не оправится после этого события.
Четвертого марта на допросе Александр Ульянов даст
показания:
”Я признаю свою виновность в том, что принадлежал к
террористической фракции партии ’’Народной воли”, прини¬
мал участие в замысле лишить жизни государя-императо¬
ра... Я знал, какие лица должны были совершить покуше¬
ние... Но сколько лиц должны были это сделать, кто эти ли¬
ца, кто доставлял ко мне и кому я возвратил снаряды, кто
78

Мы, Божьей милостью...
вместе со мной набивал снаряды динамитом, — я назвать и
объяснить не желаю”.
Восьмого мая (по старому стилю) 1887 года во дворе
Шлиссельбургской крепости были повешены А.И.Ульянов,
В.С.Осипанов, В.Д.Генералов, П.И.Андреюшкин и П.Я.Ше-
вырев. Все до одного встретили смерть мужественно.
Гибель старшего брата потрясла Владимира Ульянова,
на всю жизнь запеклась ненависть к царскому строю. Только
с годами облек он ее в научные формулы, так сказать, про¬
интегрировав по всем судьбам России, слив в единый поток
все беды и все ненависти...
Михаил Владимирович Родзянко — действительный
статский советник, по табели о рангах — это генерал-майор
или контр-адмирал; словом, одного чина с отцом Ленина.
Родзянко был членом Государственного совета, камерге¬
ром, крупным помещиком Екатеринославской губернии, од¬
ним из лидеров партии октябристов, депутатом Государ¬
ственной думы третьего и четвертого созывов, а с марта
1911 года был избран ее председателем. Это через него про¬
ходило разоблачение Малиновского, доверенного человека
Ленина и самого именитого провокатора в истории больше¬
вистского движения.
В 1920 году Родзянко эмигрировал в Югославию. Там и
сложил кости, оставив книгу воспоминаний — ’’Крушение
империи”.
Крушение империи.
За обедом Рузский докладывает государю-императору
известия. Телохранители царя — собственный Его величе¬
ства конвой, отборнейшие люди (в основном — кубанс¬
кие казаки) — перешли на сторону Временного правитель¬
ства. Великие князья тоже клянутся Богом и честью в вер¬
ности новой власти. В столице арестовывают министров
Царя и свозят в Таврический — помещение Думы.
И еще телеграммы: все главнокомандующие фронтов
(А.А.Брусилов, А.Е.Эверт, В.В.Сахаров, с ними и дядя госу-
Даря-императора — великий князь Николай Николаевич, а
также командующий Балтийским флотом адмирал А.И.Не-
пенин) за отречение! Но самое непостижимое — все это одо¬
бряет Алексеев: самый верный, самый уважаемый Николаем
генерал.
Михаил Васильевич Алексеев...
Государю-императору и невдомек, что эти телеграммы
организовал как раз он, ’’самый верный, самый уважаемый”
Михаил Васильевич...
79

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Николай выслушивает Рузского и молчит. В молчании
как бы все та же короткая фраза: не вижу оснований. Однако
Николай Владимирович продолжает давление. В подкрепле¬
ние он приводит генералов своего штаба, в том числе и гене¬
рала Болдырева, и приказывает им высказаться перед
государем-императором.
Вперед, господа генералы!
Николай пишет на телеграфных бланках слова отрече¬
ния. Одна телеграмма — Родзянко, другая — Алексееву.
Рузский в радостном нетерпении уносит их, он почти бежит.
На всякий случай он тут же вручает текст отречения генера¬
лу Болдыреву: пусть хранит. У Болдырева уж никто не дога¬
дается искать.
Свита потрясена1 II и уговаривает государя-императора: не
все потеряно! Николай приказывает вернуть телеграммы, но
Рузский наотрез отказывается отдать их посланцу царя...
А Временный Комитет Государственной думы издает
приказ:
’’Тяжелое переходное время кончилось, Временное пра¬
вительство образовано. Народ совершил свой гражданский
подвиг и перед лицом грозящей Родине опасности свергнул
старую власть...
Бывший комендант Петроградского гарнизона генерал
Хабалов смещен и арестован. Временный Комитет Государ¬
ственной думы назначает главнокомандующим войсками
Петрограда и его окрестностей командира 25-го корпуса
генерал-лейтенанта Корнилова, несравненная доблесть и ге¬
ройство которого на полях сражений известны всей армии и
России... Четвертого марта назначить парад войск Петро¬
градского гарнизона, который примет Временное правитель¬
ство.
М .Родзянко
Штаб главнокомандующего: Дворцовая площадь, 4”.
О Рузском примечательные записи в дневнике оставил
Лемке:
”...Но до сих пор русский народ не знает, что австрий¬
ская армия в 600 000 человек преблагополучно выскользнула
из приготовлявшихся ей ножниц (под Львовом. — Ю.В.), не
сжатых своевременно Рузским, который и виноват в ее спа¬
сении...
I	Один из свиты скажет в сердцах: "Как можно отдать престол, как будто
пере даешь эскадрон?"
II	в самом деле, Николай Александрович?..
80

Мы, Божьей милостью...
Он (Рузский. — Ю.В.) сознательно раздувал дело в Гали¬
ции и сумел его раздуть, а когда мы стали отступать, он же
говорил всюду и всем, что всегда советовал вовсе не ходить
в Галицию.
Рузский умеет быть популярным, и только в этом, дей¬
ствительно, его большое искусство, особенно если послу¬
шать разговоры о его простоте и скромности. Он всегда
умел поддержать выгодные для себя отношения с печатью,
особенно с Немировичем-Данченко (известный военный
журналист и писатель, брат знаменитого театрального ре¬
жиссера. — Ю.В.)... Немецкая пресса тоже отводила ему
внимание. Вот, например, недавнее ее сообщение (12
сентября 1915 года):
’’Одновременно с принятием царем верховного командо¬
вания генерал Рузский занял выдающееся положение в рус¬
ской армии. Он считается наиболее талантливым из русских
генералов... Среди всех генералов наибольшей любовью ца¬
ря пользуется генерал Рузский. Собственно, надо видеть в
Рузском нового Верховного главнокомандующего”.
О прославленном генерале общество вообще имеет со¬
вершенно превратные представления. После Львова его
знают еще и как героя Варшавы... Алексеев подготовил там
все до мелочей, все предусмотрел... и, таким образом, вар¬
шавская операция прошла по его плану, случайно осуществ¬
ленному не им, а Рузским как командующим армией. Он
(Рузский. — Ю.В.) и в выборе людей всегда держится правил
брать все серенькое, чтобы выделяться на этом фоне, и не
иметь около себя ничего заметного. Один его начальник
штаба М.Д.Бонч-Бруевич чего стоит...”
Его величество государь-император встречается с Рузс¬
ким на платформе. Главнокомандующий фронтом предла¬
гает не отправлять телеграммы до приезда Гучкова и Шуль¬
гина как представителей новой власти. Однако телеграммы
генерал, как бы само собой, оставляет у себя: он ни за что не
вернет их. Эти телеграммы превращают государя-импера¬
тора в обычного человека по фамилии Романов. Они сни¬
мают с Николая священные регалии. Для пущей сохранно¬
сти главнокомандующий фронтом держит их по-прежнему у
генерала Болдырева... во внутреннем кармане кителя. У обо¬
их на все события свой взгляд — ну не генералы, а убежден¬
нейшие республиканцы. Оба и сложат головы в столкнове¬
нии с самым высшим республиканизмом — выше де?локра-
тия недостижима — ленинским!
Рузский отдает приказ: посланцев Думы прежде всего
81

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
доставить к нему, а уж после он проводит их к государю-
императору.
Нескончаемый четверг второго марта.
Флигель-адъютант Мордвинов перехватывает депута¬
тов — поезд едва успевает замереть. Мордвинов вне себя от
самоуправств Рузского. Государь-император сам вправе ре¬
шать свою судьбу.
Депутаты поднимаются в салон-вагон императорского
поезда. Для убежденнейшего монархиста Шульгина это —
трепетные минуты, донельзя горькие, но трепетно-святые.
Государь-император здоровается с каждым за руку и,
что самое поразительное, дружелюбно, в нем неистребим
такт воспитанного человека. Едва кончается процедура
представления, за дверью — шум.
Генерал-адъютант Рузский раздражен: его обошли. Чи¬
ны свиты пытаются задержать его: вас, генерал, не пригла¬
шали. Но он отстраняет их и распахивает дверь. История
сделала ставку на него, Николая Владимировича Рузского, и
он знает, слава Богу, знает, как поступить. История не раз
подавала примеры. Решимость и твердость!.. Торопится в
Ессентуки генерал, торопится. Такой будет мягкий, солнеч¬
ный октябрь...
Все усаживаются за стол: государь-император, граф Фре¬
дерикс, почтительно-сдержанный Шульгин, — весь во вни¬
мании к государю-императору, рядом с ним полный и не¬
сколько мешковатый Гучков и, наконец, весь ушедший в
слух, по-интеллигентски бледный, узкогрудый и красногла¬
зый генерал-адъютант Рузский.
Так, кто начнет?..
Граф Фредерикс здесь не случаен. Как министр Импера¬
торского двора, он обязан скрепить любой документ госуда¬
ря-императора подписью.
’’Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного
конца. Вот что бывает, когда переживешь самого себя”, —
сказал он, узнав о телеграммах-отречениях своего монарха.
Правда, телеграмлмы не отправлены и отречение формально
не состоялось.
У старого графа достанет сил пережить и это, и бегство
за границу. И заживет он в эмиграции безбедно в своих
финляндских поместьях и упокоится лишь в 1927 году вось¬
мидесяти девяти лет. При таком замахе на жизнь Ленин про¬
жег бы толщу лет аж до 1959 года — уже не долголетие, а
какое-то нашествие, вообще всему угроза, самая что ни на
есть могильная плита на настоящем и будущем русского на¬
рода, почти смертная болезнь. Блевать кровью, корчиться
будет назначено народу во все десятилетия XX века.
82

Мы, Божьей милостью...
Александр Иванович Гучков — из рода Гучковых, быв¬
ших крепостных, действительный статский советник (тоже
одного чина с родителем Ленина), гласный Петроградской
городской думы, в годы первой мировой войны председа¬
тель Центрального военно-промышленного комитета, член
Особого совещания по обороне, член Главного управления
Красного Креста, депутат Государственной думы третьего
созыва, с марта 1910 по март 1911 года ее председатель, ос¬
нователь и лидер партии октябристов, видный промышлен¬
ник и московский домовладелец. В день отречения
государя-императора Александру Ивановичу насчитывалось
пятьдесят четыре. В первом составе Временного правитель¬
ства станет военным и морским министром. Скончается за
границей в 1936 году семидесяти четырех лет. Его родной
брат до революции был московским городским головой. В
общем, Александр Иванович слыл человеком умеренных
взглядов, так сказать, консервативный либерал, то бишь
свободомыслящий по причине самосохранения.
У Гучкова был идол — Столыпин. Александр Иванович
не сомневался, что Столыпин способен спасти Россию. Ка¬
бинет Гучкова был завешан портретами, фотографиями
Столыпина, украшал его и гипсовый бюст убитого реформа¬
тора (по свидетельству Лемке).
Александр Иванович частенько посещал Царское, точ¬
нее, Столыпин его вызывал, и они вместе засиживались до
глубокой ночи.
О созданном им ’’Союзе 17 октября” Гучков говаривал,
что девять десятых его — сволочь, ничего общего с целью
Союза не имеющая. ’’Живет он на жалованье по званию ди¬
ректора правления Московского купеческого банка, — рас¬
сказывал современник (это еще до Февральской револю¬
ции. — Ю.В.), — и больше ничего не имеет. Должность эта
останется за ним пожизненно в благодарность его отцу, со¬
здавшему самый банк. Братья: Николай женат очень богато,
Константин отказался от директорства, а Федор — умер...”
Василий Витальевич Шульгин в Государственной думе
четвертого созыва представлял Волынскую губернию; круп¬
ный помещик, искренний монархист, деятельно участвовал в
создании белой Добровольческой армии. Им написаны
’’Дни”, ”1920-й	” и ’’Три столицы” — язык их точен и
прост. Но особенно интересны более поздние работы — во¬
споминания, написанные в 60-е годы, уже после отсидки.
Вот прочтешь: ’’крупный помещик” (в советской литера¬
туре — это уже приговор, стало быть, кровосос и против
народа) — и ловишь себя на том, что после многих фамилий
83

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
советских руководителей (из тех, о которых почтительно со¬
общают энциклопедии) можно без натяжки приписать: круп¬
ный собственник. И этой самой собственности за ним боль¬
ше, чем у обыкновенного большинства тех помещиков ста¬
рой России, даже если землю каждого из тех, бывших, и всю
прочую рухлядь перевести в звонкую монету. Ну, разве, ека¬
терининские или еще какие в состоянии тягаться, да и то —
посмотреть надо... Да куда им, помещикам старой России,
до всех этих мультимиллионеров брежневых, медуновых,
щелоковых, рашидовых, сусловых и десятков, сотен других,
не названных, но сосущих кровь из народа именем народа.
Да у всех у них — настоящий капитал, иначе не назовешь:
капитал! Впрочем, это и не обязательно. Но ежели без горяч¬
ки, если спокойно раскинуть умом, то зачем это, коли в на¬
личии необозримое число различных льгот — это куда спо¬
койнее и нравственней, в общем, не перечит совести комму¬
ниста. Правда, Октябрьская революция отменила льготы и
преимущества, но то ведь шла речь об эксплуататорах. За то
их и пригнули к земле, а после и вовсе присыпали...
И чем выше должность, то есть чиновничий ранг, тем
больше привилегий и разных преимуществ, а с определенной
ступени уже следуют одни льготы и преимущества. Заработ¬
ная плата (или по-старому: жалованье) и ни к чему, вроде бы
даже унижает...
И в самом деле, на кой ляд эта самая недвижимость и
всякий там капитал (хотя все, что можно подгрести, осваи¬
вают), если вся страна перед ними: пользуйся. Есть такие
льготы: до всего можно дотянуть руку и от всего прибавить
себе, но уже по закону. Потому что закон они себе написали
такой. В семнадцатом провозгласили справедливость и
жизнь без привилегий, так разве льготы и разные там ’’ле¬
чебные” пайки с дачами, обслугой, гаражом и прочим при¬
варком — это привилегии? Это ведь по труду...
Так за что ж вывернули Россию внутренностями наружу,
расстреливали людей, травили голодом, нуждой и страхом?
Никто не даст ответа.
Даже самый главный благодетель не даст...
И все толще, жирнее оклады вокруг ликов основателей
этой республики высших свобод и безнуждной жизни...
Первым нарушает тишину Гучков. Он говорит о необхо¬
димости отречения, избегая обидных выражений, хотя за
ним сила, здесь он диктует условия. Он объясняется, опустив
глаза и положив правую руку на стол, явно сдерживая вол¬
нение. Он знает: отречение неизбежно, но про себя не уверен,
принесет ли оно успокоение. Как только что признался
84

Мы, Божьей милостью...
Мордвинову Шульгин, они вообще не уверены, что по воз¬
вращении их самих не арестуют. ”В Петрограде творится
что-то невообразимое...”
Шульгин запомнил: ’’Государь смотрел прямо перед со¬
бой, спокойно, совершенно непроницаемо...”
Порывисто встает Рузский: ’’Ваше величество, я должен
подтвердить то, что говорит Александр Иванович, никаких
воинских частей я не мог бы послать в Петроград”.
И впрямь, к дьяволу генерал-адъютантские аксельбанты
и вензеля! Да здравствует республиканский генерал Рузский!
А за окном вот-вот грянет весна...
Нет империи. Нет Богом завещанных скипетра и держа¬
вы. Ничего нет и никого, даже просто преданного человека...
Шульгин вспоминал: ’’После взволнованных слов А.И.
(Гучкова. — Ю.В.) голос его (Николая Второго. — Ю.В.)
звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немно¬
го чужой — гвардейский (это был особый говор, принятый
лишь в среде офицеров гвардии. — Ю.В.)\
”Я принял решение отречься от престола... До трех часов
сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына,
Алексея... Но к этому времени я переменил решение в пользу
брата Михаила... Надеюсь, вы поймете чувства отца...”
Голос у царя — низкий бас. Большой природной силы
был государь...
Николай взял текст, предложенный Гучковым, и вышел.
Вскоре возвратился с отпечатанным на машинке актом отре¬
чения. По предложению Гучкова в текст были внесены по¬
правки, затем Гучков попросил отпечатать второй, дубли¬
катный текст”.
Вспоминает Шульгин — ему, монархисту по чести и при¬
званию, совершенно не по себе:
’’Государь встал... Мы как-то в эту минуту были с ним
вдвоем в глубине вагона, а остальные были там — ближе к
выходу... Государь посмотрел на меня и, может быть, про¬
чел в моих глазах чувства, меня волновавшие, потому что
взгляд его стал каким-то приглашающим высказать... И у
меня вырвалось:
— Ах, Ваше величество. Если бы Вы это сделали раньше,
ну хоть до последнего созыва Думы, может быть, всего это¬
го...
Я не договорил...
Государь посмотрел на меня как-то просто и сказал еще
проще:
— Вы думаете — обошлось бы?
Государь смотрел на меня, как будто бы ожидая, что я
еще что-нибудь скажу.
85

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Я спросил:
— Разрешите узнать, Ваше величество, Ваши личные
планы? Ваше величество поедет в Царское?
Государь ответил:
—- Нет... Я хочу сначала проехать в ставку... про¬
ститься... А потом я хотел бы повидать матушку... Поэтому
я думаю или проехать в Киев, или просить ее приехать ко
мне... А потом — в Царское...
...Часы показывали без двадцати минут двенадцать. Го¬
сударь отпустил нас.
Из ответа государя следовало, что он не только редкост¬
ной воспитанности, но и очень добрый, незлобливый и уж
совсем не самовлюбленный, совершенно лишенный всякой
позы”.
С отказом от престола Его величество государь-импера¬
тор собственноручно написал указ о назначении Верховным
главнокомандующим великого князя Николая Николаевича,
но новое правительство отменит это назначение.
Акт отречения начинался словами:	*
”В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся
почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу
угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание.
Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бед¬
ственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны.
Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа,
все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения
войны во что бы то ни стало до победного конца...”
Заключало акт прямое обращение к народу:
”Во имя горячо любимой Родины призываем всех вер¬
ных сынов Отечества к исполнению своего святого долга
перед ним, повиновением царю (новому царю — Михаилу
Александровичу. — Ю.В.) в тяжелую минуту всенародных
испытаний помочь ему, вместе с представителями народа,
вывести государство Российское на путь победы, благоден¬
ствия и славы. Да поможет Господь Бог России.
Николаи’.
Нет империи.
Второго марта до Ленина доходят первые известия о
Февральской революции. Он сразу же берется изыскивать
способы возвращения домой. Он направляет телеграмму Зи¬
новьеву в Берн с известием о революции и просит немедлен¬
но приехать к нему, в Цюрих.
86

Мы, Божьей милостью...
Революция всех их, эмигрантов-партийцев, застает врас¬
плох. Эта революция начисто смела добрую часть того го¬
сударственного здания, которое они столько лет пытались
поколебать. И смела без всякого их участия — стихией на¬
рода.
Мозг Ленина подключается к самой важной задаче. Дру¬
гой такой в природе для него не существовало, такой важной
и сложной.
В общем, он готов.
Миру предстояло узнать, кто такой Ленин. От него,
свойств его личности слишком многое зависело в револю¬
ции. Это было его детище, плоть от плоти его революция.
Им разгаданная, им вызванная. Только Ленину она обязана
своим размахом, направленностью и такой ураганной разру¬
шительностью. Он обучил ее своей грамоте. И по сию пору
она говорит его языком.
Это был настоящий вождь — щедро-уступчивый и
жестко-рационалистический, хитрый и неумолимо-последо¬
вательный, бесчувственный к крови и страданиям, но самое
главное — расчетливый. Здесь вся его душа, чувства, поступ¬
ки — в торжестве расчета. И непременно надо иметь в виду
его спокойное мужество, близкое к бесстрашию. И еще его
бесконечную веру в свое дело, его справедливость.
Император снял с себя фуржаку, встал перед образом,
который был в углу вагона, перекрестился и сказал: ’’Так Го¬
споду Богу угодно, и мне надо было давно это сделать”.
Подписывая поданное генералом Рузским отречение и отда¬
вая ему подписанный текст, он сказал: ’’Единственный, кто
честно и беспристрастно предупреждал меня и смело гово¬
рил мне правду, был Родзянко”. И с этими словами повер¬
нулся и вышел из вагона...1
В этот долгий, почти нескончаемый четверг второго мар¬
та бывшему августейшему монарху было ближе к сорока
1 К 49-й годовщине Октября режиссер Фридрих Эрмлер закончил съемку
кинофильма ’’Перед судом истории” Для участия в съемках был приглашен
Василии Витальевич Шульгин.
’’Вагон этот (в котором произошло отречение Николая Второго. —
Ю.В.) впоследствии был превращен в музей, — рассказывал Эрмлер, — и на¬
ходился в Петергофе, но во время войны сгорел. Сохранились: икона, кален¬
дарь, блокнот, один стул, кусочек ткани, которой были обиты стены, и не¬
сколько фотографий. По ним художник Александр Бек при помощи истори¬
ков восстановил всю обстановку. Когда Шульгина привели в декорацию ваго-
■а» он замер на пороге: ’’Боже мой! Вещи сохранились, а люди... Людей нет,
остался я один...”
Слова эти были включены в фильм...
87

Ю.П. в. tacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
девяти; Александре Федоровне — сорок четыре года (она
выглядела заметно старше), а возраст пятерых детей уме¬
щался от четырнадцати до двадцати одного года.
Судьба всех отдаст на милость победителя.
Нет, в России это страшно — на милость победителя. По
отношению к своим, русским, эта милость слишком часто
оборачивалась ужасом надругательств, физическими страда¬
ниями и гибелью.
А пока до этой самой милости — ямы поблизости от бо¬
лота — оставался пятьсот один день.
Вряд ли бывший император знал, кто такой Ульянов-Ле¬
нин, если и слыхал, хотя поражал всех памятью. И наверня¬
ка ничего не ведал о Троцком, а уж о Сталине — и слыхом
не слыхивал, как не мог и хранить в памяти ничего о Бело¬
бородове, Голощекине, Юровском, Ермакове... А ведь всего
через семь лет, даже пораньше, Иосиф Сталин станет новым
хозяином России под именем генерального секретаря и
сверхвеликого демократа-коммуниста. И за годы его трид¬
цатилетнего секретарства-царствования слетит столько го¬
лов, столько свободных граждан ляжет от голода в землю,
столько протянет ноги от надрыва и болезней строительств*а
основ социализма — сколько и присниться не могло послед¬
нему русскому самодержцу, так опрометчиво прозванному
Николаем Кровавым.
Джугашвили-Сталин по праву станет самым знамени¬
тым извергом в истории, но извергом особым, почитаемым.
Не губитель, а великий, грозный. Словом, избавитель и спа¬
ситель.
Третьего марта бывший царь уже в Могилеве. При
встрече с Алексеевым он с поразительной доверчивостью
вручает тому записку. В ней он снова выражает намерения и
волю передать императорские прерогативы сыну: не может
быть, чтоб вся Россия отвернулась от своих государей.
И снова Алексеев предает.
Он скрыл этот документ, предназначенный для офи¬
циальной передачи Временному правительству, скрыл вооб¬
ще от всех: надо же спасать Отечество, строить настоящую
власть. Дело другое, что уже ничего этот документ изменить
не мог, да и не значил ничего, все — власти нет. Генерал мог
так и сказать, но он послушно принял его для исполнения,
дабы нейтрализовать бывшего царя понадежней. Генерал
уже комбинировал, прикидывал, опасал. А и знать не мог,
что он, Божьей милостью и милостью августейшего монар¬
ха генерал русской армии, совсем скоро побежит за этой са¬
88

Мы, Божьей милостью...
мой растоптанной властью — ан поздно будет. Уже через
красный стяг светить будет солнце...
Незадолго до своей смертельной болезни генерал, надо
полагать, уже просветленный по части политики, передаст
эту записку-волю отрекшегося императора генералу Деники¬
ну, так сказать, для истории. У людей ведь неизбывная тяга
к сооружению кунсткамер; все, до самого исподнего, — на
обозрение. Из личного, предназначенного лишь для дорого¬
го человека, из слабостей откровения человека самому себе
(в дневнике или случайном признании) сооружается полити¬
ка.
Антон Иванович Деникин и обнародует записку в своих
многотомных и многоподробных ’’Очерках русской смуты”.
В тот день, третьего марта, последовало отречение брата
бывшего императора — Михаила Александровича. И тогда
же исполком Петроградского Совета рабочих и солдатских
депутатов постановил арестовать династию Романовых.
Петроградский комитет большевиков выступил с ре¬
золюцией: не противодействовать власти Временного прави¬
тельства, поскольку действия его соответствуют интересам
пролетариата и широких демократических масс народа, и в
то же время вести самую беспощадную борьбу с любыми
попытками Временного правительства реставрировать мо¬
нархию. Третьего марта Ленин (уже весь в нетерпении) от¬
сылает письмо Коллонтай, все в ту же Христианию, с оцен¬
кой Февральской революции и наметками тактики больше¬
виков. По мере поступления новостей Владимира Ильича
охватывает азарт политика: в Россию! Это его час! Он дол¬
жен быть у пульса революции. Любой ценой пробиться в
Петроград!
Владимир Ильич деятельно собирается в Россию. В теле¬
грамме Я.С.Ганецкому в Стокгольм он требует подтвердить
получение его, Ленина, письма телеграфом. В письме прось¬
ба организовать нелегальный проезд под видом глухонемо¬
го шведа, для чего в письмо и вложена фотография его, Ле¬
нина. Надо в Россию! Нужна Россия!
Если бы взаправду глухонемой швед! И не разомкнул
Уст! Только молчал!..
В субботу, четвертого марта, в десять утра, отрекшийся
император посылает жене телеграмму:
"Спасибо, душка. Наконец, получил твою телеграмму
этой ночью. Отчаянье проходит. Благослови вас всех Го¬
сподь. Нежно люблю. Ники”.
"Отчаянье проходит...” Он делал то, что требовал долг.
Он служил идее императорской России, но разве она была
89

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
только для императора?.. Впрочем, все позади. Он сложил
власть и намерен жить спокойно, частной жизнью.
В эту же субботу, в семь вечера, в Царское Село из став¬
ки бежит по проводам еще одна весточка:
’’Сердечное спасибо за телеграмму. Матушка приехала
(мать Николая Второго; императрица приехала в Могилев
из Киева, в котором жила постоянно. — Ю.В.) на два дня,
так уютно, мило: обедали с ней в поезде. Опять снежная
буря. В мыслях и молитвах с вами. Ники”.
Уже овладев собой, поддержанный и обласканный ма¬
терью, он скажет ей:
— Мы отлично проживем частными людьми.
Откачнулась, отшатнулась Россия. Предали едва ли не
все. Пропасть между ним и Россией, а что он сделал подлого
и недостойного?..
Бог его поставил над народом, вручил судьбы людей.
Он управлял страной согласно установлениям предков, в
уверенности, что так нужно не только династии, а и народу.
Он противился нажиму, который грозил самим устоям
народной жизни. Бог его поставил на страже мира и по¬
рядка.	*
Он вел государство к достойной цели — сокрушить вра¬
га славянства!
И не Россия, а Германия объявила войну России! Она об¬
нажила меч против святой Руси!..
Он вел войну среди интриг, противодействия, клеветы
даже против него, монарха! Он, как мог, сопротивлялся Ду¬
ме, которая предпринимала все, дабы возбудить мнение об¬
щества против династии, разрушить священный порядок —
разве это не пособничество врагу?
Он управлял государством среди лихоимства, корысти,
постоянной травли, попыток убить его, как убили дядю Сер¬
гея Александровича, деда — императора Александра Второ¬
го. Он помнит деда, муки деда. Бомба террориста раздроби¬
ла ему ноги. Черные дни, он помнит каждый час. Ему, Нико¬
лаю, было тогда тринадцать...
”...1-го марта (1881 года. — Ю.В.), проехав по Невскому
Казанский мост, я услышал сильный взрыв на Екатеринин¬
ском канале и затем второй такой же через несколько
минут, — напишет спустя сорок с лишним лет в своей книге
воспоминаний генерал Сухомлинов. — На Дворцовой пло¬
щади после того промчались передо мной сани полицмей¬
стера Дворжицкого, и бежавшая публика повторяла уже,
что государя убили. На подъезде дворца я узнал, что у го¬
сударя перебиты ноги и он кончается от потери крови. Я
был в Зимнем дворце во время похорон Александра II. Всту¬
90

Мы, Божьей милостью...
пивший на престол Александр III, мой бывший командир
гвардейского корпуса, плакал так, что самые устойчивые в
слезах люди не могли удержаться от рыданий...”
Все это Николай Александрович помнил в мельчайших
подробностях.
Он жил и делал все только для России...
Надо полагать, бывший царь бледнел при такого рода
воспоминаниях. Это было его отличительной чертой —
бледнеть при волнении...
Бывший царь даст из могилевской ставки еще три теле¬
граммы — и переписка навсегда оборвется. Уже неразлучны
будут в гибельном шествии муж и жена. Вот только дети —
их грех еще ни с какой стороны не успел набежать...
В этот день по всей России опубликованы акты об отре¬
чении Николая Второго и отказе Михаила принять престол.
Председатель Совета Министров князь Львов обратился
ко всем военным и гражданским властям России с официаль¬
ным оповещением о переходе верховной власти к Временно¬
му правительству впредь до созыва Учредительного собра¬
ния.
В тот же день министр юстиции Керенский распорядился
дело об убийстве Распутина прекратить, князю Юсупову и
великому князю Дмитрию Павловичу разрешить вернуться
в Петроград.
Тогда же в Петроград поступили сообщения о восстании
на судах Балтийского флота и гарнизонов Кронштадта,
Свеаборга и Гельсингфорса. В Кронштадте убит адмирал
Вирен и чувствительно пострадал командный состав (поги¬
бло свыше ста офицеров, а несколько сот — свирепо избиты
и загнаны в тюрьму). Тех офицеров, кого пощадили, остави¬
ли без погон и оружия. В Гельсингфорсе убит командующий
флотом вице-адмирал Непенин Адриан Иванович...
Центральная рада Украины 9(22) марта обратилась к
своему народу с телеграммой:
’’Время идет. Принимайтесь за работу... украинская шко¬
ла, гимназия, университет, украинский язык в правитель¬
ственных учреждениях...”
Еще седьмого марта Временное правительство постано¬
вило:
—	признать отреченных императора Николая Второго и
его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося
императора в Царское Село;
—	поручить Генерал-адъютанту Алексееву для охраны
отрекшегося императора предоставить наряд в распоряже¬
ние командированных в город Могилев членов Государ¬
91

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ственной думы — А.Бубликова, В.Вершинина, С.Грибунина
и И.Калинина;
—	обязать членов Государственной думы, командируе¬
мых для сопровождения отрекшегося императора из Моги¬
лева в Царское Село, представить письменный доклад о вы¬
полнении ими поручения;
—	выполнение постановления об аресте жены Николая
поручено командующему войсками Петроградского военно¬
го округа генералу Корнилову (и в такой роли выпало выс¬
тупить неугомонному генералу. — Ю.В.).
В день четвертого марта Ленин направляет Коллонтай
новое письмо. Его занимают тактика партии и завоевание
власти Советом рабочих и солдатских депутатов. В то же
время он старательно составляет выписки из главнейших
европейских газет с известиями из России.
Тогда же Александр Федорович Керенский прибыл в
Москву и присутствовал на заседании Московского Совета
рабочих и солдатских депутатов. На вопрос о судьбе бывше¬
го царя Керенский заявил, что ”в самом непродолжитель¬
ном времени Николай Второй, под его личным наблюде¬
нием, будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправ¬
лен в Англию...”
’’Гаванью” оказалась та яма посреди проселка...
Александр Федорович впервые заявил о себе в 1905 году,
подписав совместное обращение общественных деятелей
Москвы против ареста депутации из представителей интел¬
лигенции города. С 1906 по 1913 год — защитник на полити¬
ческих процессах. Это создало ему имя и солидную ора¬
торскую практику1.
А самой что ни на есть натуральной гаванью восполь¬
зуется... сам Александр Федорович. Ровно через восемь
месяцев и ударится в бега, а к июню восемнадцатого добе¬
гается до немоготы, тогда и воспользуется архангельской.
Примет его на борт английский крейсер ’’Адмирал Об”, и
будет он по паспорту сербским гражданином Милутином
Марковичем. И выходит, сбылся тот ответ в Московском
Совете, по-своему пророческим оказался...
Иванов, Хабалов... ни одной толковой, предприимчивой
личности на своем месте. Десятилетиями отфильтровыва¬
лись безвольные, бесхребетные — и они отмерили кесарю
кесарево.
Среди одиннадцати депутатов Саратовскую губернию в Государствен¬
ной думе четвертого созыва представлял и Александр Федорович Керенский.
92

Мы, Божьей милостью...
Революционное подполье закаляло людей, отбирало.
Идеи обновления мира поднимали людей, делали полубога¬
ми...
И в переломный момент старый мир России не смог ни
защититься, ни выдвинуть могучих личностей, ни бросить
истинно возрождающие идеи. Этот мир вдруг предстал до¬
нельзя изжившим себя. И все отступили.
История сломала формы, которые лишены пластичнос¬
ти. Сломала — и прошла через них. История чтит и любит
только победителей, больше ни одного имени не помнит.
Большевизм брался открыть людям новый мир.
А что до Шульгина... в 1944 году, при освобождении
советскими войсками Югославии, Василий Витальевич бу¬
дет арестован и в Москве осужден. Во владимирской тюрьме
отсидит до 1956 года. Отречется от белого движения, душой
которого являлся. Обратится с письмом к русской эмигра¬
ции. И глубоким старцем ляжет в родную землю. А тогда, в
день отречения государя-императора, Василию Витальевичу
было всего тридцать девять.
В своем первом открытом письме к эмиграции Василий
Витальевич подвел итог своей жизни. Оно длинное, это под¬
ведение итогов.
Он пишет:
”...Мы, эмигранты, думали примерно так:
— Пусть только будет война! Пусть только дадут рус¬
скому народу в руки оружие. Он обернет его против ’’нена¬
вистной” ему советской власти1. И он свергнет ее!
Но случилось обратное. Получив в руки оружие, русский
народ не свергнул советскую власть. Он собрался вокруг нее
и героически умирал в жестоких боях... За что же дрался
этот народ, истекая кровью? Для меня это ясно — за Роди¬
ну!
Из этого стало очевидно, что своей Родиной эти люди
считают Советский Союз, а советскую власть считают своей
властью.
Этот факт разрушил главный устой эмигрантской идео¬
логии...
Вторая мировая война была неким голосованием в отно¬
шении советской власти. Поставлен был вопрос: ’’Желаете
ли вы свержения советской власти?” Умирая на полях битв,
советские люди отвечали:
— Не желаем.
Значит, мы ошиблись. Этот народ не желает ’’освобо¬
1 Почему ’’советская власть” надо писать с большой буквы, а "царская
Власть” — с маленькой? Это ведь все наша Родина.
93

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ждения” из наших рук. Когда я это понял, наши усилия по
свержению советской власти показались мне и трагически¬
ми, и смешными...
Неужели не довольно? Неужели еще раз, в третий раз,
мы, непрошенные, пойдем ’’освобождать” русский народ?
Под чьими знаменами?..”
Спустя некоторое время Василий Витальевич пишет вто¬
рое открытое письмо эмиграции, снабдив его заголовком:
’’Возвращение Одиссея”.
Это тоже обширное послание. Его подытоживают сло¬
ва:
’’Итак, мне стало совершенно ясно, что среди русской
эмиграции обозначились два стана. Одни желают своей Ро¬
дине мира и мирного труда, другие желают стереть ее с лица
земли. Последнему не бывать.
Я верю глубоко в победу разума и добра”.
По другим же сведениям, старик Шульгин после отсидки
просился на Запад, но...
Советский художник Илья Сергеевич Глазунов спросил у
Шульгина:	>
— Что бы вы пожелали нашей молодежи?
Шульгин ответил:
— Есть лошадь, воз и возница... Я бы хотел пожелать
молодым, чтобы они всегда были в роли возницы...
Михаил Владимирович Родзянко вспоминал:
’’После одного из докладов, помню, государь имел осо¬
бенно утомленный вид.
— Я утомил Вас, Ваше величество?
— Да, я не выспался сегодня — ходил на глухарей... Хо¬
рошо в лесу было...
Государь подошел к окну (была ранняя весна). Он стоял
молча и глядел в окно... Потом государь повернулся ко мне:
— Почему это так, Михаил Владимирович? Был я в лесу
сегодня... Тихо там, и все забываешь, все эти дрязги, суету
людскую... Так хорошо было на душе... Там ближе к приро¬
де, ближе к Богу...
Кто так чувствует, не мог быть лживым и черствым...”
На милость победителя...
О том четверге второго марта бывший царь сделал по¬
метку в дневнике:
”...В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пере¬
житого. Кругом измена, и трусость, и обман”.
Нет, был один... граф Келлер.
94

Мы, Божьей милостью...
Один во всей империи. Из всего великого сонма дворян¬
ства.
Федор Артурович Келлер всю сознательную жизнь про¬
служил в армии. В 1906 году, сорока пяти лет, был произве¬
ден в генерал-майоры.
’’Энциклопедический словарь” Гранат сообщает: ’’Кел¬
лер выделялся между кавалерийскими начальниками личной
храбростью и пользовался большой популярностью в под¬
чиненных ему войсках”.
Узнав об отречении Николая и догадываясь о всеобщем
круговом отступничестве, Федор Артурович через головы
начальников послал императору телеграмму, предлагая себя
и свои войска для защиты престола.
Телеграмму скрыли от Николая. Скорее всего, это дело
рук генерала Алексеева. К нему, как начальнику штаба Вер¬
ховного, стекалась вся документация.
По получении текста присяги Временному правительству
Федор Артурович отказался приводить к ней корпус, кото¬
рый, благодаря его умению и доблести, пользовался славой
лучшего в русской армии. Федор Артурович был отставлен
от командования и уехал в Харьков. В 1918 году был растер¬
зан в Киеве петлюровцами.
Федор Артурович почитал делом чести — дворянина и
русского офицера — делить риск с рядовыми и водил их в
атаку: под пули и шрапнель. Он поочередно водил в атаки
каждый из полков корпуса. Никто и ничто не могли согнуть
этого человека. Многих ’’станичников” он знал по именам и
всегда проявлял заботу о них — корпус был казачий.
Он оказался едва ли не единственным дворянином по ду¬
ху среди множества российских дворян в мартовские собы¬
тия семнадцатого.
Надо полагать, его, как и булгаковского Най-Турса, за¬
сунули в штабель мертвецов — в морге такие смирнее. Если,
само собой, была кому нужда засовывать и кому искать.
Могли ведь, как и собаку, — просто в яму. Это было бы
очень по-людски. Лишь так воздается благородству. Во все
времена это самый что ни на есть неходовой товар...
А Петлюре за все злодейства, как. это ни странно,
воздастся — будет он пристрелен в Париже...
На милость победителя...
Пятого марта Ленин просит Инессу Арманд: если она уе¬
дет в Россию, узнать, возможно ли его возвращение домой
Через Англию.
Шестого марта Владимир Ильич в письме к В.А.Карпин¬
95

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
скому излагает план своего нелегального возвращения через
Англию и Голландию по документам самого Карпинского.
Надо полагать, Карпинский испытал некоторое остолбене¬
ние. Вроде бы документы самому нужны для этого самого
возвращения, и хоть обращается вождь, а вторых-то не
имеется...
Владимир Ильич в лихорадке возвращения — найти до¬
рогу к Петрограду. Дорог каждый день! В Петрограде нет
ни одного из действительно представительных большевиков,
а дело ставить нужно, и незамедлительно. К тому же даже
представительные не ведают, как действовать, а у него все
готово, все сразу легло на бумагу, если не на бумагу, то вы¬
строилось доводами в сознании. Он знает, как вздыбить Рос¬
сию, как отнять ее у Временного правительства. Он это точ¬
но знает. Вот только бы вернуться...
В конечном итоге в партии всегда торжествует Ленин.
Вокруг сбился, отсеявшись, круг единомышленников, уже
воспитанных на авторитете и почитании его, Ленина...
В тот же день Владимир Ильич говорит по телефону с
Арманд: он должен быть в России; да, проезд через Англию
исключен, ему это уже известно. Да, да, остается... Герма¬
ния!
Германия!!!
Он должен, он обязан быть в России!
Он не может не знать состояние партии. По существу,
она разгромлена. Количество большевиков ничтожно. По¬
жалуй, любая партия из крупных задавит ее по численности.
Свержение монархии и установление демократических
порядков дали возможность большевикам собраться, при¬
вести себя в порядок, умножить силы и перейти в наступле¬
ние, используя глубочайший социально-экономический кри¬
зис, порожденный войной. Не будь войны, предельно обо¬
стрившей противоречия, не видать большевикам власти. Об
этом, кстати, говорил и Ленин. Война с ее бедствиями яви¬
лась самым искусным и могучим просветителем народного
сознания. Оставалось лишь подключить лозунги о земле и
мире.
В дни Февральской революции в Петрограде видных
большевиков не оказалось. Они эту революцию непосред¬
ственно не готовили и даже не подозревали о ней. Револю¬
цию совершил народ (тогда говорили — это ’’революция
очередей”). Зато плоды революции большевики обратят себе
на пользу.
Полицейский сыск императорской России привел к раз¬
грому большевистских и меньшевистских организаций во
96

Мы, Божьей милостью...
всех центрах России. По словам руководителей этого самого
сыска и судя по документам, те организации, которые и су¬
ществовали, находились под всеохватным внутренним кон¬
тролем. Платные сотрудники охранных отделений подробно
освещали деятельность партийных организаций. Не имело
смысла ликвидировать эти организации окончательно, так
как возникали трудности с внедрением новых агентов.
В своей преданной анафеме автобиографии Шляпников
свидетельствует: ”...В начале 1916 года снова выехал за гра¬
ницу. Все эти годы работал в теснейшем контакте с загра¬
ничной частью ЦК, в состав которого входили В.И.Ленин и
Г.Е.Зиновьев. С 1915 года состоял членом ЦК по кооптации.
В 1916 году, в целях изыскания средств на партийную рабо¬
ту, находился в Америке. В конце 1916 года вернулся снова в
Россию. Организованное в 1915 году бюро ЦК к этому вре¬
мени было частью арестовано, частью дезорганизовано, и
мне снова пришлось работать по созданию нового бюро
ЦК...”
Обратите внимание: ’’снова”.
Сыск методично обрезал не только партию, но и ее глав¬
нейшие органы. Приходилось все непрерывно воссоздавать.
Именно поэтому в Петрограде, как и в Москве, Киеве,
Харькове, Нижнем Новгороде и других центрах, не оказа¬
лось ни одного из руководящих работников партии — все
были взяты или прочно отсиживались в эмиграции, отказы¬
ваясь в условиях военного времени рисковать. Тут военный
суд мог влепить не ссылку, а расстрел. Какое сравнение —
Цюрих лучше.
Именно поэтому Александр Гаврилович Шляпников ока¬
зался вдруг самым представительным большевиком в Пе¬
трограде. Сталин ему этой воистину исторической предста¬
вительности не спустит и уничтожит как злейшего врага пар¬
тии и государства. Ведь он еще, этот Шляпников, превосхо¬
дил Сталина по роли в партии, очевидной близости к ле¬
нинскому руководству, да к тому же много работал за гра¬
ницей (в добром десятке стран), а это, по более поздним
Меркам Сталина, — верная измена Родине, и участие в оппо¬
зициях это доказывает. В общем, были все основания при-
ПШбить Александра Гавриловича, что охотно исполнили
коммунисты в чекистской форме. Эти всей историей своего
существования доказали совершеннейшую всеядность по
всем статьям. Черный орден убийц.
Все это очень укладывается в понимание демократии
По-ленински, то есть беззаконно-силовом решении каких бы
то ни было затруднений, будь то личных или государствен¬
ных. Во всяком случае, последователи Ленина в первую оче¬
* 3908
97

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
редь усвоили из его учения именно это, усвоили — и сделали
центральным в государственной жизни.
Послеоктябрьская практика доказала: с помощью наси¬
лия все возможно и достижимо — доказала и утвердила это
как норму жизни.
Это государство поразительно!
Здесь не задумываются над тем, насколько прав человек,
выступающий с критикой состояния общества, а лишь жа¬
леют, что проглядели и не прибили в свое время.
И оно удивительно самодовольно это государство. Ни¬
когда не сомневается в своей правоте, хотя не выбирается из
трясин жесточайших ошибок и потерь. Впрочем, к людским
потерям здесь относятся стойко.
Эта ’’демократия” наловчилась осуждать все неудобные
книги с участием народа, не давая читать ему эти самые кни¬
ги. Это, конечно, верх здравого смысла и, безусловно, верх
демократии. Народ тоже проявляет при этом верх граж¬
данственности.
Чему удивляться? Святость и справедливость не всегда
являлись достоинствами народа; ведь это сообщество
граждан — из выживших, то есть приспособившихся... И на¬
чалось все гораздо раньше, много раньше тех времен, когда
люди благодарно распяли Христа. Собственно, не началось,
а, так сказать, имело продолжение в потоке времени.
Народ непрестанно является предметом политических и
идеологических спекуляций, демонстрируя при этом чрезвы¬
чайную податливость. Благодаря его равнодушию, глубокой
занятости собой были и остаются возможными самые дикие
зверства и несправедливости. А если народ более или менее
сыт, то любые зверства вообще как бы рикошетят от его со¬
вести.
Власть исходит от народа...
Но куда она заходит?
И куда она приводит?
До чего она доводит?..
Седьмого или восьмого марта Ленин в письме к Карпин¬
скому в Женеву одобряет план Л.Мартова о проезде через
Германию в обмен на пленных немцев. Надо полагать, Вяче¬
слав Алексеевич уже оправился от мысли, что ему придется
расстаться с документами и вообще застрять на неопреде¬
ленный срок в Швейцарии. В эти дни Владимир Ильич рабо¬
тает над тактикой большевиков в новых условиях. У него на
сей счет свои соображения, которые, как покажут события,
98

Мы, Божьей милостью...
принципиально расходятся с мнением большинства. Да ка¬
кого там большинства — со всеми.
Третьего апреля Петроград будет встречать Ленина.
Ни постоянная умственная работа, ни наследственная
склонность к атеросклерозу, ни загнанная внутрь оплошная
болезнь1 пока еще не дают себя знать.
По воспоминаниям Георгия Яковлевича Лозгачева-Ели-
зарова — приемного сына сестры Ленина Анны Ильинич¬
ны, — Владимира Ильича переполняла энергия.
’’Ранним утром четвертого апреля я пробудился, услы¬
шав в коридоре голоса, среди которых выделялся чей-то не¬
знакомый мне картавящий веселый мужской голос... — рас¬
сказывает Георгий Яковлевич, в ту пору просто Гора. — Я
быстро вскочил с постели, приоткрыл дверь и выглянул в ко¬
ридор.
Как раз напротив моей комнаты стоял коренастый, не¬
большого роста, широкоплечий человек, в каком-то полу¬
военном зеленом суконном костюме вроде френча с тисне¬
ными кожаными путовицами, похожими на футбольные
мячики. На ногах у него были простые ботинки с толстенны¬
ми подошвами.
Я догадался, что это и был Владимир Ильич. Он только
что успел умыться и стоял теперь у открытой двери в ван¬
ную, вытирая полотенцем лицо и большую покрасневшую
лысину, забавно фыркая при этом...
В те далекие дни 1917 года Владимир Ильич сравнитель¬
но мало времени проводил дома. Поднимался рано и, уез¬
жая по утрам, нередко брал меня с собой ’’прокатиться”.
Возвращался домой Владимир Ильич всегда шумным,
оживленным, делясь за столом новостями о последних собы¬
тиях с родными и обсуждая их.
Некоторую часть свободного времени, отдыха ради,
Владимир Ильич охотно уделял мне, затевая возню и шум¬
ные игры... против чего Анна Ильинична не возражала и сле¬
дила лишь, чтобы мы чего-нибудь не разбили. Мягкосердеч¬
ную Надежду Константиновну наши игры приводили в
Ужас... А вообще-то говоря, с точки зрения хозяйки, Анны
Ильиничны, было чему и ужасаться: во время нашей возни
по всей квартире бывало, что стулья летели на пол и даже
столы перевертывались!..”
Итак, джинн самой сокрушительной революции в исто¬
рии человечества — на свободе! Правда, он ее и не был ли-
Споры по этому поводу продолжаются и сегодня. За последнее время
»,а эту тему было немало публикаций, но доказать или опровергнуть факт
оплошной болезни” однозначно никому не удалось. — Ред.
99

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
шен, этой свободы. Но мирное пребывание в Цюрихе довело
градус внутреннего давления страсти и мысли до сверхвоз-
можных величин — куда там бутылочному заточению!
Итак, долой братоубийственную войну!
Долой капиталистов!
Вся власть рабочим и крестьянам!
Да здравствует социалистическая революция!..
История лишь раз открывает подобные возможности:
страна ослаблена войной, расстроена революцией, война с
каждым часом обостряет противоречия в обществе, бед¬
ствия народа чудовищны, при всем том — Февральская ре¬
волюция не решает основного вопроса — земельного (того
самого, который должен отгрызть голову ’’думской змее”).
Все сцепляется в один дьявольский, казалось бы, нераз¬
решимый клубок вопросов, но он, Владимир Ульянов-Ле¬
нин, знает, как его можно разрубить.
Именно так: разрушить старый мир и все старые отно¬
шения, основанные на угнетении человека человеком, не¬
справедливости, жестокости, бессмысленных войнах. Для
этого класс рабочих должен взять власть и осуществлять
беспощадную диктатуру: истребить всех, кто что-то значит в
этой жизни, то есть смести прежде всего имущие классы.
Пожалуй, нигде с такой исчерпывающей сжатостью и от¬
кровенностью не выражена суть доктрины Маркса и Ленина
(больше, пожалуй, Ленина), как в эпитафии Подтелкову и
Кривошлыкову.
На съезде казаков-фронтовиков Федора Григорьевича
Подтелкова избрали председателем Военно-Революционно¬
го комитета, а Михаила Васильевича Кривошлыкова — сек¬
ретарем.
Спустя пять месяцев, а точнее 10 мая 1918 года, отряд
казаков-фронтовиков и красногвардейцев был окружен и вы¬
нужден к сдаче в плен. Белоказаки пустили в расход подтел-
ковцев, а Подтелкова и Кривошлыкова повесили.
Эпитафия на старом кирпичном памятнике (теперь уста¬
новлен новый, мраморный) предельно коротка:
”Вы убили личность, мы убьем классы”.
Четко и ясно изложена ленинская программа вколотить
в землю целые классы — миллионы и миллионы людей.
Истребление было организовано если не по плану, то
согласно доктрине. Миллионы раз будет перезалита кровь
подтелковцев, все в соответствии с дульно-штыковыми па¬
раграфами учения.
В итоге эта мясорубка и костоломка (великая револю¬
ция) обернулись против любой формы инакомыслия, будь
100

Мы, Божьей милостью..
то интеллектуальная, религиозная или даже просто незави¬
симого поведения.
От уничтожения целых классов, неослабной опоры на
диктатуру (и насилие) прямым образом прослеживается
связь с отрицанием любого несогласия, уже не говоря об
инакомыслии. Этот запрет на инакомыслие утверждается на
костях уничтоженных классов и вообще замученных по не¬
соответствию параграфам учения. Это, разумеется, от горя¬
чей любви к человеку, столь развитой в Ленине.
Победа революции возвела Ленина и его учение в нечто
божественное, а это обернулось окостенением мысли, запре¬
том на любые мысли и мнения вне доктрины, извращением
духовной жизни целого народа.
Дух народа, закованный в объятия скелета...
Революция незаметно и непрерывно соскальзывала к
своей противоположности — крайней реакции, пока не запа¬
ла в эту форму окончательно.
’’...Неужели я двадцать два года старался, чтобы все бы¬
ло лучше, и двадцать два года ошибался?..”
Ни из одного генсека, несмотря не то что на ошибки, а
преступления (они, эти преступления, обходились для наро¬
да новой натугой, новой нуждой, дополнительными смертя¬
ми, огромными материальными издержками), нельзя было
вырвать такого рода признание. Они по своему вознесению
к всеобщей и безграничной власти непогрешимы и неприкос¬
новенны. Их благословили Маркс, Ленин и покорность за¬
миренного народа — один огромный намордник на всех
днях и годах жизни народа...
А ежели, случись невероятное, высеклось бы из недр
генерально-секретарского сознания нечто подобное, то ЦК
КПСС, а точнее, бюрократический аппарат партии, запря¬
танный под вывеской ЦК КПСС, не пропустил бы крамолу,
пусть даже коммуниста номер один. Он, этот аппарат ЦК,
как фильтр, между верховной партийной властью и всем
прочим миром. С этой высоты неразличимы лица — лишь
одни хребты согнутых спин, никто не смеет разогнуться. Те¬
ми, у кого есть лицо, занималось и занимается ВЧК—КГБ. а
Доносчиков на Руси, как палой листвы по осени.
Именно эта жреческая каста бюрократов определяет,
что — истинно-божественное, от эманации партийного духа.
И уже никому другому не дано судить о правомерности
любых других государственных и общественных явлений.
101

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Из речи Г.Е.Зиновьева на заседании Петроградского Со¬
вета 6 сентября 1918 года1:
’’Замечательна та критика, которой подверг Ленин
известную книгу П. Струве ’’Критические заметки”. Струве
долгое время числился соц.-демократом. Он издал очень на¬
шумевшую книгу ’’Критические заметки”, направленную
против Михайловского (т.е. народничества. — Ю.В.).
Я чувствую и знаю, — говорил Ленин, — что через год,
через два Струве уйдет от рабочего класса и предаст нас бур¬
жуазии.
Книга Струве кончалась словами: ’’признаем свою не¬
культурность и пойдем на выучку к капитализму”.
Над этими словами надо призадуматься, — говорил Ле¬
нин. — Как бы не кончилось тем, что сей Струве пойдет на
выучку не к капитализму, а к капиталистам.
И хотя Струве был товарищем Ленина и оказывал неоце¬
нимые услуги как товарищу Ленину, так и тогдашней
соц.-демократии, Владимир Ильич со свойственной ему
твердостью и последовательностью, как только подслушал
фальшивую нотку в словах Струве, забил тревогу. Он суал
бороться против Струве”.
Петр Бернгардович Струве оправдал надежды Ленина. В
1918 году им были произнесены вещие слова:
”Но если всероссийский погром 1917 года угодно назы¬
вать русской революцией, то я скажу прямо: главным пре¬
ступлением старой власти является именно то, что она под¬
готовила революцию и сделала ее неизбежной. Справедли¬
вость, однако, требует прибавить: в этом преступлении со¬
участвовала вся прогрессивная русская интеллигенция тем
безразборчивым и безрассудным характером, который она
придавала своей борьбе... в частности, после событий 1905
года.
Все это объясняет, почему в революции, в самом ее ядре,
гнездилась зараза контрреволюции, которая до последнего
своего издыхания будет кичиться наименованием револю¬
ции...”
И вещие слова, и приговор.
Ленинская демократия, — безусловно, значительное дос¬
тижение. Все ведь обретает смысл в сравнении. Скажем,
Петр Первый в Кенигсберге (ныне Калининград) был заин¬
тригован описанием принятой здесь смертной казни. Любо¬
1 См.: Зиновьев Г.Е. Ленин. Владимир Ильич Ульянов. Пг., издание
Петросовста, 1918. С. 20.
102

Мы, Божьей милостью...
знательность переполняла великого реформатора. Очень он
хотел посмотреть на казнь, но вот осужденных в то время не
было. Петр пришел в большое нетерпение и выразился в том
смысле, что он непременно хочет увидеть казнь, а что до
осужденного... ну пусть воспользуются любым из его свиты.
Как говорится, да за-ради Бога...
Конечно же, социалистическая демократия тут на не¬
досягаемой высоте. Если уж она и карает, то по своим ин¬
струкциям, которые так дополняют закон, и это очень ра¬
дует и каждого из граждан обнадеживает...
И все же традиция прослеживается...
Но пока Владимир Ильич томится в Цюрихе. Его прони¬
зывает понимание того, что должно случиться в грядущие
месяцы. Для этого он не должен — он обязан быть в России!
Он даже в мечтах не смел предположить, что все, ради чего
он жил, будет так реально. И в самых смелых мечтах он
вряд ли представлял себе такое.
Преступно терять любой день вне России! Именно те¬
перь, в грядущие месяцы, обстановка в высшей степени ста¬
нет соответствовать задачам новой революции. Да, да, ну¬
жна новая революция — качественно другая, какой еще не
знал мир, — социалистическая. И он, Владимир Ульянов-
Ленин, рассечет ею живую плоть России.
И первой должна пасть, то есть перестать существовать,
русская армия — тогда иссякнет ответная сила старого об¬
щества.
Антивоенная пропаганда понятна любому, бессмыслен¬
ность братоубийственной войны не нуждается в доказатель¬
ствах, ею надо перешибить хребет так называемому патрио¬
тизму, ибо патриотизм — прежде всего понятие классовое.
Надо говорить об этом, неустанно напоминать, разъедать
правдой все издревле установившиеся представления о Роди¬
не, долге, внешнем враге... Пусть это истлевшим тряпьем
сползет с тела народа...
И Ленин формулирует центральный большевистский
постулат:
’’Окончание войны, мир между народами, прекращение
грабежей и насилий — именно наш идеал”.
Антивоенная пропаганда остановит мировую бойню, во
всяком случае, вырвет из нее Россию, но с одним неизбеж¬
ным следствием: армии уже не будет — и это поистине золо¬
той венец антивоенной пропаганды, наполнение классовым
сМыслом всех представлений, нагроможденных эксплуата¬
торским строем.
Под действием антивоенной пропаганды, выпадения
10?

ЮЛ. B.tacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
России из войны армия перестанет существовать — это неиз¬
бежно. И ему, Ленину, это ясно со всей очевидностью. Имен¬
но это позволит взять власть. И это будет тот великий миг
истории — власть рухнет, ей не на что будет опереться. И
мы, большевики, придем на смену старому миру.
Во всех прежних революциях старое общество прибегало
к силе — у него всегда была под рукой армия. Теперь ее не
будет. Мы станем диктовать свои условия всем и каждому.
Сила контрреволюционного противодействия будет зату¬
плена, если вовсе не исключена.
Долой братоубийственную войну!
Мир народам!
Скоро, ох скоро выдохнет Русь с радостью навстречу ло¬
зунгам своего вождя:
’Трабь награбленное!”, ’’Кулаком — в морду, коле¬
ном — в грудь!”...
Разложение — обратная сторона процесса соединения
людей. Это Ленин понимает лучше других. Разлагать, дабы
повернуть к себе, — и сплотить. Кто не готов сплотиться*—
отсечь! Не поддается вразумлению — отсечь! Но для этого
сначала надо раскачать стихию толпы, пробудить инстинк¬
ты разрушения, ненависти. Эта стихия, сокрушая все, и даст
им власть. Другой возможности обрести власть нет, не су¬
ществует. Надо до предела расковать устои старой жизни,
смешать с грязью все святыни, попрать все нормы — и тог¬
да рухнет тысячелетнее государство. Тогда только они в бо¬
гах, только их слово — закон!
Революция тем и сокрушительна, что заряжена волей
множества людей. Коллективная сила — основа револю¬
ционного сдвига. В октябре семнадцатого большевики полу¬
чат предельное соединение людей в единой воле...
Надо немедленно включаться в политическую жизнь
России. Промедление подобно поражению. Все решает
время — отныне оно работает на большевизм.
Надо использовать и то состояние, в котором находится
Россия после Февральской революции. Общественная жизнь
не сорганизовалась, все в брожении, неустойчивости. Власть
не успела создать себе опору. Старый режим — режим тыся¬
челетия — сметен, новый, буржуазно-демократический, — не
успел окрепнуть. Именно так: новое еще не стало крепостью
нового государства. И, конечно же, делает свое разруши¬
тельное дело война. Она многолика. Она созидает сверх¬
большую вооруженную силу народа. Она и разлагает народ.
Кровь, страдания, нужда начинают разлагать народ прежде
всего с армии.
104

Мы, Божьей милостью...
Более выгодные условия для подготовки социалистичес¬
кой революции история вряд ли еще представит.
И нет более выгодных условий для восстановления, укре¬
пления партии и завоевания ею ведущих позиций: нет сыска,
нет запретов... Раскачать людское море России! Довести не¬
довольство трудового народа до степени шквала — тогда
никто уже не сможет помешать. Они, большевики, станут
единственной реальной силой. Народ пойдет только за теми,
кто не станет обещать, а даст все сразу.
’’Грабь награбленное!”... Этот фантастический по неве¬
роятию лозунг бросит Ленин. Горячей волной понимания
отзовется он в сердце народа...
Любой ценой выбраться из Швейцарии! Все испробовать
и найти решение. Он, Ленин, должен быть в Петрограде, у
пульса страны. Он должен произвести вливание своих идей и
воли в ее плоть и кровь. Россия!.. Наконец он может это сде¬
лать, она открыта перед ним. Рухнули стены старого режи¬
ма. Никто не угрожает.
Уехать! Решение должно быть найдено, оно есть, нужно
лишь суметь разглядеть его. А там, в России, он знает, как
поступать...
Только бы выбраться из Швейцарии... Он вольет в мозг
и волю России весь запас выстраданных идей и мыслей. Она
готова для этого, но прежде надо, чтобы она услышала
его — устами тысяч ораторов, тысячами газет, листовок...
Экспроприация экспроприаторов! Земля! Мир!
Грабь награбленное!
Завтра все будут равны и счастливы! Завтра светлое цар¬
ство социализма.
Будущий беспощадный и несгибаемый диктатор от сво¬
боды брался осчастливить граждан самой демократичной и
самой справедливой властью на земле. Ярче тысячи солнц
разгорались и пылали в сознании людей ленинские обеща¬
ния.
Изобилие, какое только мыслимо, и самая большая,
воистину необъятная свобода светили народам России.
Не будет ни власти денег, ни лживых слов, ни жестокос¬
ти насилия...
И люди поднялись разрушать старый мир — разрушать,
резать друг друга и слагать гимны в честь боготворцев но¬
вой жизни.
Лик Ленина смещался в иконный оклад. Но прежде окла¬
ды следовало опустошить, освободить место — и церковь
пала поруганная. Никто не смеет стоять рядом с Непогре¬
шимым и Непогрешимыми.
105

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Не будет ни власти денег, ни лживых слов, ни жестокос¬
ти насилия...
Грандиозность потрясения, неотвратимость роковых со¬
бытий, ничтожность и беззащитность перед лавиной огня и
боли заставляют человека мучительно искать убежище в
мысли. Идет лихорадочное создание новых, прежде невоз¬
можных и зачастую парадоксальных философских построе¬
ний (вплоть до проповеди благодетельности, естественности
жизни без свободы, которая, оказывается, уже не может
являться целью человечества, даже пагубна для нее).
Ураган народных страстей обращает к напряженнейшей
работе разума. В мысли наиболее самостоятельные умы че¬
ловечества ищут свое новое бытие. В мыслях зависает про¬
должение нового бытия.
Но ураган доставал и сметал всех.
Всех и все без разбора.
Мысль пыталась противостоять гибели множества
людей, насилию, стремилась внести гармонию в совершенно
новую организацию бытия, уравновесить боль, кровь и стра¬
дания созданием отвлеченных умозрительных философских
систем. Мысль пыталась вскрыть затушеванные, невидимые
глазу, неосознанные разумом сущности бытия, но все это
были лишь картины жизни, всего лишь чернила, бумага,
холст, краски, так сказать, геометрия чувств и мысли. Всего
лишь геометрия, только геометрия, и сатанинская, иррацио¬
нальная, потусторонняя в том числе. От обилия ’’основопо¬
лагающих” систем голова шла кругом, а появлялись новые
и новые. Мысль отказывалась смириться с бесчеловечной ре¬
альностью.
Огонек духовного бытия пытался осветить кромешную
тьму урагана. А ураган неведомого напора плотской,
физической жизни, торжество звериных начал, истовое по¬
клонение необозримых масс людей этим звериным началам,
разбуженных всесметающей проповедью свободы, равен¬
ства, братства, творили разрушительную работу. Суровая,
кровавая реальность сметала картинки умозрительных пос¬
троений вместе с их создателями, гасила пламень миллио¬
нов сердец, превращая все в обыкновенный набор химичес¬
ких элементов.
Себя утверждало реальное бытие, в основе которого (за
всеми лозунгами и вереницами железнодорожных составов
книг) лежала одной несворачиваемой глыбой необходи¬
мость, первородство, неизбежность сытости: самая могучая
и единственно полновластная сущность людского бытия,
подлинный источник всех движений человечества как в физи¬
106

Мы, Божьей милостью...
ческой, так и духовной сферах. Перед сытостью затухали,
чадили, развеивались в прах самые сокровенные, глубокие и
мудро-прекрасные мысли...
Только монастыри отвело человечество для духа и мы¬
сли, кроваво и неудержимо прорываясь к сытости, пренебре¬
гая жизнями, раздавливая сотни миллионов людей в кровь,
кости и мясо.
Все миллиардоголовое человечество тысячелетиями так
называемой цивилизации несло на плечах эту одну гигантс¬
кую ношу, ни на миг не расставаясь с ней, — сытость! Все
прочее — прах!
Защищенная жизнь (это ведь другая ипостась сытости).
Сплоченность (в ней наибольшая защищенность и, стало
быть, тоже гарантии сытости).
И любовь — венец духовной сущности: замятая, отодви¬
нутая, но всегда с людьми. Не со всеми, правда.
Среди крови и гибели, мук и огня — любовь. Единствен¬
ная духовная сущность, принятая в обращение всей грома¬
дой людей.
Две сути человечества — любовь (духовная, но могущая
замыкаться и в плотской, что все-таки тоже любовь) и сы¬
тость. Любовь и сытость (готовность к любому движению,
пусть самому кровавому, ради сытости), сплетенные в еди¬
ный неразрубаемый узел. Кровавые слезы человечества...
И еще... надежда... Всегда, до гробовой доски... наде¬
жда... от грубой материальной основы жизни и в то же
время ее духовной сути...
Сытость, любовь, надежда...
И над всем вал огня и боли...

ГЛАВА 1
САМСОН ИГНАТЬЕВИЧ
О последних днях Романовых и многом другом расска¬
зывал Самсону Игнатьевичу сам Петр Захарович Ер¬
маков, ”в годы революции еще вполне сознательный
пролетарий при всей своей слабости к градусным напит¬
кам”.
Самсон Игнатьевич — странная фигура из моего дет¬
ства, даже, скорее, не странная, а диковинная.
В конце 20-х и первую половину 30-х годов (до убийства
Кирова) находился он при должности в Уральском област¬
ном исполкоме и даже один срок отдепутатствовал. Там и
завязал он приятельские отношения с товарищем Ермако¬
вым. Сам редко трезвый, Самсон Игнатьевич презирал Ер-
машку за пагубную страсть к градусным напиткам. Звал он
бывшего комиссара и сотрудника ГПУ—НКВД то товари¬
щем Ермаковым, то Ермашкой, то даже запивушкой, хотя
уже тогда сверстывался Петру Захаровичу пятый десяток,
ибо вот так, с ходу, в ответственного казнителя бывшего
царя какого-нибудь молодого и неотесанного мастерового
не определили бы. Словом, на сознательность товарища Ер¬
макова вполне можно было положиться.
Третий класс промелькнул для меня угарным собира¬
тельством открыток. Разные ’’менки” и вывели меня на са¬
мого почтенного Самсона Игнатьевича — заведующего клу¬
бом в Военном городке (клуб и поныне сохранился среди
блочных новостроек 80-х годов), который соседствовал с де¬
ревней Щукино, что издревле раскинулась на берегу Моск-
вы-реки. В том времени, о котором речь, Самсон Игнатье¬
вич, вне всяких сомнений, являлся ключевой фигурой во всех
моих детских приключениях.
108

Самсон Игнатьевич
Самсон Игнатьевич слыл коллекционером со стажем, но
собирал открытки преимущественно с цветами и лишь от¬
части — с разными дамскими видами, однако с цветами пре¬
дпочитал всем прочим. Когда я увидел его коллекцию, у
меня дух захватило: мама родная, вся этажерка в альбомах!
За просмотром открыток Самсон Игнатьевич имел
обыкновение рассуждать вслух. Может быть, то была при¬
вычка холостяка — ну совсем одинокого и заброшенного
мужчины.
К внешности его следовало притерпеться. По пьяному
делу, как выразился сам Самсон Игнатьевич, выспался он на
снегу (где-то под Калинином) в своей ведомственной здрав¬
нице, там он вполне законно набирался бодрости и сил. Ну
и, естественно, приморозил ’’личность”, а заодно и легкие с
почками, да так, что даже в самые критические дни войны
его от армии держали подальше. Кашлял он натужливо и
долго, а главное — в задых, зато постоянно находился при
своих открытках. Он не курил и внушал мне: ’’Лучше вте¬
реть двести грамм, чем душить себя изнутри”.
’’Втирал” он эти двести граммов прилежно и не едино¬
жды на день. Но при его угрюмо-упырьей внешности из жа¬
лости, надо полагать, ему и не такое прощали.
Таким образом, едва ли не все о последних днях Романо¬
вых и прочих затемненно-острых событиях революции я,
можно сказать, прослышал из уст самого Петра Захаровича,
потому что Самсон Игнатьевич выучил его рассказы до са¬
мого распоследнего междометия. Нет, тут дело не в
какой-то изощренной памяти Самсона Игнатьевича и даже
не в одной душе на двоих с товарищем Ермаковым, как вы¬
ражается Самсон Игнатьевич. Все гораздо проще. Обмени¬
вал свои воспоминания товарищ Ермаков на выпивку и за¬
водил рассказ сам, как только ему удавалось хлебнуть, даже
если его ни о чем не спрашивали, это был как бы гонорар за
сочувственное к нему отношение.
До придыханья, до изменений тона и смачной матерщи¬
ны отложились истории градусного товарища Ермакова в
памяти Самсона Игнатьевича, ибо, повторяю, имел тот па¬
губную страстишку обменивать свои воспоминания на вы¬
пивку — ну чистый побирушка, хотя, опять-таки со слов
Самсона Игнатьевича, ценил его за особые заслуги перед ре¬
волюцией сам товарищ Кабаков — с 1928 года председатель
Уральского областного исполкома, а с 1929-го — и первый
секретарь Уральского обкома партии, словом, вождь ураль¬
ского рабочего класса аж до самого 1937 года: не сходился в
тот год ’’женевский” счет без его жизни. Рабочих, правда,
109

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тогда не обидели и выделили для организованных восторгов
и выражений всяческой преданности нового областного
вождя.
И вот почти до своего ’’женевского” исчезновения Иван
Дмитриевич Кабаков лично ссужал деньжата Ермакову в
критические часы и дни, когда градусное безбрачие доводи¬
ло бывшего красного командира до сумеречного состояния
и гибнул он, можно сказать, на виду у всей областной пар¬
тийной организации...
Самсон Игнатьевич не делал разницы между Цюрихом и
Женевой. Оба вольных швейцарских города для него в рав¬
ной степени являлись центрами революционной эмиграции.
Из этих городов, по его представлениям, и двинул золото¬
тканый и лучезарный большевизм на Россию.
Поэтому, не вдаваясь в исторические тонкости, он на¬
звал чекистский механизм устройства новой жизни ’’женев¬
ским”, не ’’цюрихским”, а ’’женевским”.
Самсон Игнатьевич хранил гордость за наказание царс¬
кого семейства, как бы перенятую от товарища Ермакова.
Носил Самсон Игнатьевич эту гордость в себе и через нее
как бы имел сопричастность к тому великому дню, точнее,
июльской ночи.
Вообще Самсон Игнатьевич так просто об этом не рас¬
пространялся. Лично я узнал по случаю — принес открытки
на обмен: ромашки, магнолии, сирень и розовую девушку с
крылышками за спиной и пухлыми шарами-сиськами. Меня
цветы и разные там голые тети не интересовали, я собирал
открытки о войне и героях.
Когда я вошел, Самсон Игнатьевич сидел за столом с
рюмкой над банкой американской тушенки и раскуроченной
посылкой — могучим даром союзного американского наро¬
да.
Они, посылки, поступали из Америки, и начальство со¬
образно симпатиям распределяло их. Само собой, не всякий
мог получить, мы — так только мечтали; там всегда было
немножко конфет, а я во всю войну ни о чем так не мечтал,
как о сладком. Я до потери власти над собой мечтал о слад¬
ком, бредил им ночами. Я напивался горячей водой с саха¬
рином и тогда непременно описывался во сне — от избытка
сахарина с водой это случается почти со всеми.
Надо сказать, все открытки Самсон Игнатьевич раз¬
глядывал через здоровенную лупу: то ли от подслеповатос¬
ти, то ли естественного желания уберечься — не всучили бы
нечто недоброкачественное. Я этой лупе завидую смертель¬
но и до сих пор — такую не купишь, поди, трофейная. Ви¬
110

Самсон Игнатьевич
дел и вижу я отлично, а вот жечь через нее солнцем разные
штуки по дереву!..
Самсон Игнатьевич кивнул мне степенно, опрокинул
рюмку, рыгнул, посидел, а после и заел тушенкой, почмоки¬
вая и облизывая ложку. И уж тогда велел затворить дверь на
ключ. Я затворил, а он и протянул руку. Это всегда означа¬
ло желание обследовать мой улов — порой Самсон Игнатье¬
вич становился молчаливым и обходился жестами. Но в дан¬
ном случае эта молчаливость почти тут же сменилась целым
роем слов и звуков. Виной тому оказалась не водка, а от¬
крытка с магнолиями. Их Самсон Игнатьевич ценил до
вскриков, ударов кулаком по столу, крепких рабочих выра¬
жений. Вообще, магнолию он называл любимым растением.
В тот раз он даже поцеловал открытку.
За дальнейшим лупированием моей добычи Самсон Иг¬
натьевич и сообщил, что он, несмотря на партийность, отме¬
чает день своего ангела, а заодно и Пасху с Рождеством,
Крещение, Благовещение, Троицу, Успение и Воздвижение.
Он еще не пропустил ни одного, ибо это — истинно народ¬
ные дни, и вообще он ’’мужик еще на все годный, ему нет и
пятидесяти”. И тут он минут на десять зашелся изнуритель¬
ным кашлем.
Я в те годы не представлял, что такое именины, в нашей
семье их никогда не отмечали: религиозный пережиток, ведь
никаких ангелов нет. И все же я догадался, это вроде второ¬
го дня рождения, а в таких случаях принято что-то дарить.
И я не обменял, а преподнес в дар весь свой улов. Самсон
Игнатьевич пришел в такое замешательство — взял и глянул
на меня через лупу. Водянисто-голубой глаз с красными про¬
жилками крупно и страшновато приложился ко мне. Потом
Самсон Игнатьевич решительно усадил меня за стол и насы¬
пал на блюдце красных ’’союзных” леденцов. Меня так и
затрясло! Я сразу все и сунул в рот.
И выпивая, и заедая рюмочки тушенкой, Самсон Иг¬
натьевич поделился рассказами товарища Ермакова.
Я так и принял сердцем: не было и нет ничего дороже
этого за душой Самсона Игнатьевича.
Романовых превратили в игру дыма и света на бывшем
руднике. В непрогоревшем до пепла остове бывшей цари¬
цы — там, где положено красоваться корсажу, — наскреб
Царско-колчаковский следователь кучку ценнейших брил¬
лиантов. Берегла их на черный день Александра Федоровна,
а он, этот день, и впрямь стал для них всех черным, чернее и
не бывает...
Что сгорело до остова, распада костей на угли, при жи¬
111

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
зни было суровой педантичной немкой, воспитанной в стро¬
гой чопорности. Царица-немка жила обособленной жизнью
от русского двора. Скупость ее являлась предметом пос¬
тоянных вышучиваний для петербургской аристократии.
Так, она сама урезывала пособия, которые русская казна от¬
пускала ее отцу— великому герцогу Гессен-Дармштадтско¬
му Людовику Четвертому. До замужества носила имя Али¬
сы Виктории Елены Луизы Беатрисы, при русском дворе по¬
лучила имя Александры Федоровны. И в ссылке она остава¬
лась верна себе. До последнего дня сама штопала чулки де¬
тей, а их у нее было пятеро. Не знала-не гадала, что растила
их для зверской бойни в нижней комнате Ипатьевского
особнячка.
Особенный восторг Самсона Игнатьевича вызывали во¬
споминания о художественном панно в свердловском музее.
Там в красках был изображен сам товарищ Александр Геор¬
гиевич Белобородов — председатель Уралсовета. Он на
железнодорожных путях, а из вагона к нему выводят царс¬
кую семью. Первый — царь, в обычной серой шинели без
погон, за ним — царица, в накидке, хмурая, губы узко под¬
жаты, а за ней — девочки, позади всех — дядька, на руках у
него наследник. Алексей упал в четыре года, и неудачно, и с
тех пор у него болели колени, даже в старой кинохронике на
торжественных выходах его порой несут на руках. Кстати,
он единственный из детей походил на мать. Дочери удались
в отца, а он, Николай Второй, в свою очередь, повторил
мать — Марию Федоровну, датскую принцессу, и не только
лицом, но и ростом, фигурой. А тот дядька, что вынес из ва¬
гона наследника, — матрос Нагорный Климентий Григорье¬
вич. Много преданности он проявил царскому семейству и
был расстрелян вслед за Романовыми.
Но уже позже я узнал, что все было не так. Бывший царь,
ею жена и дочь Мария Николаевна приехали отдельно. Че¬
рез несколько недель за ними приехали и остальные дети. И
не председатель Уралсовета Белобородов встречал бывшего
царя (не встречал, а принимал по описи, как арестантов), а
военный комиссар Уральской области Голошекин. Кто на¬
писал такое панно, зачем?..
Ну, а само панно что надо: на путях охрана из уральских
мастеровых — чубатые, белозубые, в глазах — металл.
— Там два вокзала, — втолковывал мне Самсон Игнать¬
евич, — Центральный и Шартаж. Вагон с царской семьей по¬
дали в Шартаж — так распорядился Белобородов — кожан¬
ка под маузер! Ну мужик — из гранита! Ему и годов-то чис¬
112

Самсон Игнатьевич
лилось в то лето двадцать шесть!.. Метра на три панно —
высшей выделки! И вышина — ну до потолка! Александр Бе¬
лобородов роста небольшого, плотный, даже больше
кряжистый. С обличья прост, обычное рабочее лицо...
Слышь, а содержали Романовых в доме Ипатьева на Возне¬
сенской площади, под горочкой, — там сад к самой реке, их
туда пускали погулять. Дом двухэтажный, крепкий, с тол¬
ком выбирали, решетки, само собой, навесили... Романовы
на расстрел никак не рассчитывали. Им объявили еще в То¬
больске, что решит их судьбу при всем честном народе
рабоче-крестьянский суд, и быть ему в Москве. Такое поста¬
новление вынес ЦК.
Самсон Игнатьевич не рассказывал, а я потом по взро¬
слым своим годам узнал, что, по предложению Ленина, об¬
винителем на том процессе должен был выступить
бог-громовержец революции, российский Зевс — Лев Дави¬
дович Троцкий.
Я представляю, как наезжал в музей товарищ Белобо¬
родов, — до чего ж приятно видеть себя вершителем судеб!
Спотыкаются августейшие выродки, а он, Сашка Белоборо¬
дов, скалой на их пути!
Знал себе цену как представителю трудовой России това¬
рищ Белобородов, не унижал царя с царицей, а давал
понять, кто они есть на самом деле. Кровопийцы.
Кто переврал события — Ермаков или Самсон Игнатье¬
вич?.. Чего не бывает по пьяной слабости.
А может, я все не так запомнил? Лет-то мне сколько тог¬
да было? Я и слово ’’революция” не мог выговорить, да и
зачем мне тогда все это было запоминать? Уже после я вос¬
станавливал каждую подробность в памяти. Стерлось, забы¬
лось...
Помог мне во всем разобраться Соколов, точнее его кни¬
га1, но это случилось много лет спустя...
Бывший царь вроде не таил обиду на революцию, во вся¬
ком случае, не показывал — как бы для блага народа сми¬
рился с участью. Больше того, ему даже был симпатичен Ке¬
ренский, и в тобольской ссылке он постоянно справлялся у
комиссара охраны В.С.Панкратова о новостях из столицы и
особо — о Керенском.
Василий Семенович Панкратов, в свою очередь, не питал
’ Автор имеет в виду книгу Соколова Н.А. ’’Убийство царской семьи”
(Берлин, 1925). Соколов — следователь, который по ’’именному повелению”
Колчака вел расследование обстоятельств убийства царской семьи. — Ред.
113

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ненависти к бывшему хозяину России. Революция сделала
свое: лишила Романовых власти и утвердила республиканс¬
кое правление. А хлебнул горя при последних самодержцах
Панкратов достаточно: четырнадцать лет заключения в
Шлиссельбурге и семь — в ссылке в Вилюйске, где, казалось,
совсем недавно отбыл срок Н.Г.Чернышевский. В Шлиссель¬
бурге Василий Семенович был соседом Веры Николаевны
Фигнер. Это было самое тяжкое в колодной истории Шлис¬
сельбурга время глухой, никому не известной борьбы заклю¬
ченных за право читать книги — иначе сохранить в себе че¬
ловека не представлялось возможным. Безумие и отупение
крались по пятам за каждым днем заточения в одиночке...
Из Якутии Василий Семенович возвращается в 1905
году и без колебаний принимает участие в московском вос¬
стании.
В августе 1917-го Керенский назначает бывшего токаря с
завода Семяникова и бывшего шлиссельбуржца комиссаром
охраны Николая Второго и его семьи.
”24 января 1918 года я последний раз видел бывшего
царя и его семью, но в Тобольске прожил до двадцать шес¬
того февраля. За этот короткий промежуток моего пребыва¬
ния в Тобольске произошли значительные перемены в усло¬
виях жизни царской семьи. Об их судьбе я узнал уже в Чите,
куда мы с помощником уехали из Тобольска в начале мар¬
та”, — заключает свой рассказ о том времени Панкратов.
Заключительный акт этого ’’переселения” в смерть и за¬
печатлело то художественно-лживое панно из свердловс¬
кого музея — надо полагать, последнее явление миру Рома¬
новых. Дверь особняка закрылась, и уже больше никто и ни¬
когда их не видел; уже никаких фотографий, картин или там
рисунков — один костер под Коптяками. Игра дыма и све¬
та...
По простым и вполне извинительным причинам расска¬
зывал мне все это Самсон Игнатьевич: и по своему одиноко¬
му положению имелась потребность выговориться, ну и, са¬
мо собой, прихвастнуть причастностью к судьбам такого за¬
маха. Уже по тону я чувствовал: Белобородов для Самсона
Игнатьевича особа! И не рассказывать он не мог, а расска¬
зать кому-то — не поворачивался язык. И справедливо: да
на другой же день загребут! А я, несмышленыш, подходил
для слушания едва ли не на сто процентов. Ни возражений,
каждый тут способен выпятить себя, ни запоминаний имен
для доноса от меня ожидать было невозможно. И верно все
рассчитал Самсон Игнатьевич, умерло бы все это — не
пробудись во мне со временем возмутительный интерес к ис¬
114

Самсон Игнатьевич
тории. И тогда все это в моей памяти приняло совершенно
иной характер: уже не каша из обрывков имен да фактов, а
контуры героической и в то же время гадко-подозрительной
картины прошлого.
И уж совсем непроизвольно вывалилась из Самсона Иг¬
натьевича история о славном чекисте Патушеве. Товарищ
Патушев сам не свой: здесь, в Перми, у него под боком род¬
ной брат бывшего царя Михаил! А у Патушева имелась до
него забота, возглавлял Патушев губернскую чека1. И уже
известно Патушеву, что забайкальский атаман Семенов в
своей газетке ’’Русский Восток” прочит этого самого цар¬
ственного выродка диктатором, то бишь главой всей контр¬
революции. Вот он — к секретарю губкома товарищу Яро¬
славскому: не жить этим Романовым за преступления перед
народом, к ногтю их! Товарищ Губельман Миней Израиле¬
вич (это первородная фамилия Емельяна Михайловича Яро¬
славского) упирается: ”Из Москвы — запрет, будет ему
суд!”
В открытую против секретаря губкома и Москвы не по¬
прешь, зато в наличии эсеры из самых что ни на есть левых,
да к тому же боевики. Эти после мятежа своей головки в
Москве не перешли в большевистскую веру, паслись покуда
на вольных хлебах, но как бы имели перед революцией вину.
Патушев устроил сборы: ’’Есть запрет секретаря губкома,
запрет Москвы, а приконать брата царя — ну исторически
необходимо!”
Боевики вмиг все оценили: им это в забаву. За полночь
явились в гостиницу, где содержали брата царя, его секре¬
таря Джонсона и шофера Борунова, — и увели всех, как бы¬
ло условлено с товарищем Патушевым. А там и к реке с
этой надеждой контрреволюции... да, Каменка эта река. И
разнесли дружным боевым залпом поганые головы. Тут же
и спалили третьего и последнего сынка Александра Третье¬
го. Чисто спалили — ни мосла, ни зубочка, ни даже пуговки.
Ну не жуировал на этом свете высочественный Михаил
Александрович.
И отлетела к Богу душа раба его Михаила тридцати
Девяти лет от роду. И воссоединятся там скоро с мужской
Частью родного семейства все три брата: Георгий, Михаил и
Николай. Ибо воссоединение, по чекистско-партийному ра¬
зумению, процедура исконно возвышенного свойства, небес-
В действительности председателем Пермской губчека был П.Малков,
авШий прообразом Пагушева. — Ред.
115

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ная. И даже больше не процедура, а стихия из металла и
огня.
В центре — недоумение. На проводе сам глава всерос¬
сийской чека.
— В чем дело, Патушев? Где Михаил?
А у Патушева все слова в сборе.
— Эсеры самовольничают, товарищ Дзержинский. Нет
на них управы!
Доложил, а на душе горечь: кабы все царское племя при¬
копать!
Однако не связывается, как ни берись. Ольга Александ¬
ровна с Ксенией Александровной отбились от братьев, ну не
по-родственному это — в Крыму. Там и Мария Федо¬
ровна — их законная датская мамаша. И дядя бывшего
царя — длинный-предлинный Николай Николаевич тоже
жрет крымские винограды. И другой дядя прорвался —
Петр Николаевич. Ну не по-родственному это!..
Впрочем, кто знает, может, и дотянулся бы председатель
пермской губчека с помощью тех же эсеров или анархистов
из сочувствующих, да осваивали Таврию немцы. Выходила
она им по Брестскому миру. А уж как немцы с музыкой и
маршировкой ушли свою революцию обделывать, так по¬
грузил английский флот разные там обглодки романовского
рода и увез от греха подальше: как-никак близкая родня Их
величества Георга Пятого.
Ради сохранения РКП(б) и ее власти над страной Ленин
не то чтобы Крым уступил — а всю страну до Урала, а на¬
до — и куда дальше попятился бы. Тут ничего от души, всё
принципы.
О национальной гордости великороссов...
Родная земля без власти РКП(б) — это уже не Отечество.
Это производственная площадка капитализма, то бишь раз¬
ного рода паразитов. Ее надо завоевывать. До покорения ее
революциями — это чужая территория, и добра ей не желай.
Чем хуже ей, тем лучше нам, трусики-штанишки.
Здесь все понимание политики Ленина: выжить, устоять
РКП(б), а цена значения не имеет. Потом пролетариат во
главе с РКП(б) все поставит на место. Иначе как понять —
за тридцать восемь дней до Октябрьской революции гер¬
манский статс-секретарь ведомства иностранных дел
Р.Кюльман отмечал в официальном документе:
’’Большевистское движение никогда не смогло бы до¬
стигнуть того влияния, которое имеет сейчас, если бы не на¬
ша непрерывная поддержка”.
Еще более определенно выскажется на этот счет коман¬
116

Самсон Игнатьевич
дующий германским Восточным фронтом фельдмаршал
Гофман. Он сравнит Ленина с теми смертоносными газами,
которые впервые применили немцы.
Кто сомневается, прочтите воспоминания Гофмана. Они
были изданы на русском языке в конце 20-х годов. Эта кни¬
га хранится в моей библиотеке. После многочисленных сжи¬
ганий, может, сохранилась еще у кого-нибудь? Вся их ’’прав¬
да” и возможна лишь на всеохватном запрете честного и
свободного слова...
Не в счет миллионы жизней. Не в счет голод и неизбыв¬
ная нужда — пусть лапти, недоед на все обозримое будущее,
пусть болезни и ужас перед расправой каждого: зато у влас¬
ти — РКП(б) и Ленин.
Пусть корячится и горит вся Россия — зато плоть ее,
расплавляясь, заполнит свинцовые формы, заготовленные
РКП(б). Мир и счастье народам!
Нет Отечества без РКП(б) — яд этот заливали в нас
строчками миллионов газет и книг, пока не отравили мозг,
кровь да и костную ткань целого народа, пока не пошло на
изворот сознание людей... Ну несмышленыши, слепыши мы
без знания истории партии и ’’славных” дел Ленина. Ну чис¬
то побирушки и нищие!
А уже кое-какие данные прикопил Патушев, мог бы и
развернуть операцию. Все эти Романовы прохлаждались
в Дюльбере. После ухода оккупационных войск поздней
осенью 1918 года за охрану Романовых отвечал матрос
Заболотный, делами заправлял алупкинский комиссар Ба-
тюк — оба эсеры. Заболотный целиком находился под влия¬
нием Батюка, а Батюк — своей жены.
Сам Батюк — из учителей, жена у него, сучка, льнет к
умеренности, а тот все за ней гнет. Дает, наверное, мужику
исправно и с выдумкой. Сколько ж таких мужиков: через
бабью сиську глядят на мир.
Имение Дюльбер являлось собственностью великого
князя Петра Николаевича; оно, разумеется, и поныне там,
между Ялтой и Алупкой, под боком у Мисхора. Патушев
слыхивал: мол, самое место здоровье поправлять и баб на¬
саливать. Вина — залейся! Да выщелкай контру и весь
классово-чуждый элемент — и люби, рожай детей: твоя
земля, трудовой люд!
Весной 1919 года в Крым ворвались отряды Махно и
Дыбенко. Численно слабые добровольческие части попяти¬
лись к Керчи, имея в тылу Кубань. Срочная эвакуация Рома¬
новых стала неизбежной. Поглядывал Патушев на карту и
117

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
понимал: не достать. Правда, и Пермь уже была сдана Кол¬
чаку.
Обидно Патушеву: ведь конец мировому капиталу, вон
по Уралу всех Романовых пустили в распыл, а эти уходят, но
это будет еще впереди...
В конце марта 1919 года к берегу, у Дюльбера, подошел
дредноут ’’Мальборо” — сам английский король побеспо¬
коился. С так называемой Юсуповской пристани катера дос¬
тавили на дредноут обеих сестричек убиенного Николая
Второго — Ольгу и Ксению с семьями, его дядьев — грозно¬
го Николая Николаевича (бывшего Верховного главноко¬
мандующего пятимиллионной русской армией в начальный
период первой мировой войны, в 1914—1915 годах) и крот¬
чайшего Петра Николаевича: оба внуки Николая Первого. С
ними погрузилась и мамаша бывшего императора Николая
Второго — Мария Федоровна. Эта маленькая изящная дат¬
чанка пережила своего мужа-увальня — Александра Третье¬
го — почти на полвека и преставилась в канун второй миро¬
вой войны. Сие не дано уже было знать доблестному чекисту
Патушеву — принципиальному и беззаветному борцу за*на-
родное счастье. Схарчила его ’’женевская” уродина еще до
тревожного 1941 года.
Ольга Александровна была замужем за принцем Оль¬
денбургским, разведясь с которым, вышла замуж в 1916 году
за полковника В.А.Куликовского. В доме Романовых это
явилось целым скандалом. Сестра царя может выходить за¬
муж только за принца. В эмиграции она занялась живо¬
писью и скончалась в 1960 году в Торонто (Канада).
Ксения Александровна состояла замужем за великим
князем Александром Михайловичем. Впоследствии они эми¬
грировали в Бразилию.
А тогда, по настоянию Марии Федоровны, дредноут
’’Мальборо” простоял на ялтинском рейде добрых трое су¬
ток: грузили беженцев, штыки им в глотки! Прошляпила
братва такой исторический момент. Всех можно было взять
да к стенке!
Мучила лихорадка Патушева, когда он проглядывал
карту мира. Дух захватывало! Скорее, скорее пожар миро¬
вой революции!.. Не выдерживал и глотал спирт (в тумбоч¬
ке, за графином с водой, — длинная черная бутыль). А, ник¬
то не заметит! Да без спирта здесь нельзя...
Зажмуривался, а у самого в глазах карта мира расходи¬
лась крохотными красными флажками...
118

Самсон Игнатьевич
Как и вся партия, крепко верил он вслед за Лениным в
неизбежность всемирной революции.
До екатеринбургских и крымских Романовых, то бишь
Салтыковых-Ангальтских, руки не достают, так другие па¬
разиты имеют нахальство существовать. Не лежит душа у
председателя пермской губчека к здешнему владыке. Ну в
проповедях всякие намеки подпускает, ну какие же мы ан¬
тихристы?! И вообще — князь черного и белого духовенства!
Однако, как член партии и заслуженный революционер,
товарищ Патушев вникал: в лобовую нельзя — затронет
чувства верующих и прочих несознательных, а они пока ар-
хиважный элемент в утверждении нового порядка. Аресто¬
вать? Из центра распорядятся освободить, лучше и не про¬
бовать. А как еще? Эсерам епископ вовсе без надобности.
Ну потерял покой товарищ Патушев! На работу спешит —
слева особняк епископа, с работы — справа тот же мрако¬
бесный особняк. Аж корячит на тот бок, с которого тот та¬
ращится окнами. И вот так кажинный день!
Стал члену партии Патушеву этот епископ мерещиться
даже ночами. И понял председатель губчека — не только
для пользы революции надо действовать, но и для пользы
своего здоровья. На все годы вперед расписал товарищ Па¬
тушев свою энергию как составную часть мировой револю¬
ции.
Однако Всевышний милостив. Возвращается однажды
товарищ Патушев из своего тишайшего учреждения, а уж
город — давно по своим постелям, потому что у председа¬
теля губчека вся работа за полночь. Само собой, шагает
мимо епископского особняка. И примечает революционным
глазом огонек на втором этаже — жиденький, ну как есть
никудышный. Скинул чекистскую куртку, фуражку, сапо¬
ги — ис карниза на карниз к тому огоньку. Уперся локотка-
Ми в подоконник: мать честная, у лампадки сам, молитвы
бормочет.
Ну разве не Божье это знамение — огонек в ночи?
Расчехлил товарищ Патушев маузер и дал верный вы¬
стрел в череп растлителю народного сознания.
И вознеслась к Богу душа раба его Палладия (так рас¬
сказывал товарищ Патушев Самсону Игнатьевичу) — епис¬
копа Пермского и Соликамского1. Ну как арбуз треснул дядя!
1 Самсон Игнатьевич сбивался: то называл епископа Палладием, то Ан-
ДрОНИКОМ. Видно, и на того, и на другого горела душа у Патушсва, а уж кого
ришиб — память Самсона Игнатьевича нс удержала, но пришиб, это факт.
119

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Славная машинка — маузерчик, для верных нужд умные
люди выдумали. Экое скорострельное диво... И опять бес¬
покоит Мундыч (так по детским летам переделал я отчество
Дзержинского — Эдмундович; ну Мундыч и есть!), а у Па-
тушева ответ уже до последнего словечка расписан: нет
мочи, эсеры шалят. Один Плешков чего стоит. А Берсеньев?
Зампред Мотовилихинского Совета (а сам думает: ребята
хоть куда!). Просто сатанинская губерния!
В столице — шуму! Что ни день, служба по убиенному
рабу Божию Палладию (а может, Андронику). Сам святей¬
ший патриарх Тихон снаряжает синодальную комиссию: не
верит в эсеровы шалости. Ну какой эсерам прибыток от
убиенного епископа?
Вынужден допустить к себе комиссию Мундыч. Просят
сущий пустяк: разрешить свое расследование. И опять дает
согласие председатель всероссийской чека, а куда денешься?
Это вот Патушев не учел: нельзя ставить начальство в не¬
удобное положение.
И опять-таки убедился товарищ Патушев, что святейший
патриарх недюжинной образованности старик, почти вза¬
правду святой: прибыли в Пермь отнюдь не Ванюха с Пет-
рухой. Ну совсем не те следователи, на которых, по чекистс¬
кому опыту Патушева, держится сыск. Ловко, ох как ловко
нащупала комиссия концы! Уж какой Патушев председатель
губчека, коли не проведал бы. Нет, вовсе не напрасно избра¬
ли Тихона патриархом Московским и всея Руси.
Раз концы в руках, повезут эти контры в рясах материал
на него, Патушева, заслуженного и преданного работника
партии. А как же с приложением энергии на все годы миро¬
вой революции? Пламенно любил Патушев революцию и
себя в ней.
”Не бывать такому!” — постановил он.
Однако расчет потребовался: кончать здесь, в подведом¬
ственной губернии, — риск: дознается Феликс Эдмундович.
И наметил товарищ Патушев станцию на пути к Вятке, ну
совсем захолустную на людишек, а главное — уже не в его
губернии — и ’’снял” там этих самых козлов. Обида душила
Патушева, отвез их на подводах в чащобу, грузовиков там и
не видывали, и не пройдут, прикидывали... — и с верными
помощниками под залп тех гадов!
И вознеслись к Богу души рабов его, членов комиссии. А
не суйтесь в мирские дела, не сбивайте революционный шаг.
Сотрудники чека из тертых, да им хоть в штыки на ко¬
миссию! А жечь и вовсе забава. Крепко в них засела геройс¬
120

Самсон Игнатьевич
кая решительность и сметливость левых эсеров. Сгинула
распроклятая комиссия, изошла в игру света и дыма.
Даешь ’’завтра” без попов и библейской дури!
И без звонка Дзержинского, предвосхищая его, доносит
Патушев: беда, комиссия исчезла, наладил розыск, но следов
никаких.
А следов и впрямь никаких: затоптали, прирыли ребята,
а уж дожди и вовсе следы замыли. Пусть святые отцы сами с
Богом счеты сводят за его попустительства. И даже соседи
искали (вся вятская чека): никаких следов. Ну дематериали¬
зовалась комиссия! И взаправду велик Бог земли русской —
все покрывает, особливо коммунистов, ну все сходит им с
рук.
Теперь уже служат в Москве и по убиенному Палладию
(а может, Андронику), и поименно за каждого убиенного
члена комиссии. Самая что ни на есть сатанинская губерния!
Ну найди теперь в Пермь и Соликамск пастыря.
Из Москвы — приказ Патушеву: явиться немедленно.
Прибывает Патушев на Лубянку. Везде пропускают без до¬
кладов. Стало быть, очень ждут. И приятно внимание, и хо¬
лодок под сердцем. Так и распахнулась перед ним дверь са¬
мого председателя ВЧК.
— Садитесь, Патушев, — скрипуче так обращается това¬
рищ Дзержинский. И сразу в лоб. — Кто застрелил Михаи¬
ла?
— Дело эсеров, товарищ Дзержинский.
— А кто епископа застрелил?
— Так полагать надо, дело тех же рук.
— А кто уничтожил синодальную комиссию?
— Какой с меня спрос, товарищ Дзержинский? Я комис¬
сию проводил, из подведомственной мне губернии она вые¬
хала, а за других не в ответе.
— Вот вам, Патушев, срок: явитесь завтра в двенадцать
ноль-ноль и доложите всю правду. Не будет правды — рас¬
стреляем. И ошибки в том не будет.
Вышел Патушев в большой задумчивости, а его в сосед¬
нюю комнату зовут и просят в ведомости расписаться. Ра¬
списался, а ему в руки полбуханки черного, чтобы, значит,
Дожил до расстрела. Самый голод в стране.
И вообще так заведено было у Мундыча: ни к кому даже
крошка черного не могла прилипнуть. Стало быть, здорово
воровали везде, даже в священно-партийных инстанциях, ко¬
ли пошел на такую меру председатель всероссийской чека.
Разворовывают революцию новые граждане, сознатель¬
ность у них не та, вот лет через пятьдесят, семьдесят...
121

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
На другой день, ровно в двенадцать ноль-ноль, Патушев
докладывает Дзержинскому:
— Михаила по моей личной просьбе расстреляли и со¬
жгли наши, пермские левые эсеры. Вот список. Епископа я
сам... вот из этого маузера, но следов вроде не оставил. Ви¬
новат, я с сотрудниками снял комиссию по пути в Вятку.
Расстреляны как контрреволюционеры и враги трудового
народа. Клянусь вам, следов не оставили, свидетелей нет...
Мундыч походил-походил и говорит строго:
— Расстрел вам полагается, Патушев, но предоставим
возможность загладить вину. Слушайте задание...
Поставил анафемски сложную задачу.
Товарищ Патушев только затылок чешет. А Мундыч на¬
путствует:
— Справитесь — поставим крест на ваших проделках, не
справитесь — расстреляем именем трудового народа.
По рассказу Патушева, неважнецки выглядел Феликс
Эдмундович: глаза красные, под глазами черные мешки, от
худобы ремень провис. Но сам в великой нацеленности* на
уничтожение мировой буржуазии. Это вселило в Патушева
бодрость и веру в свой маузер, а главное — почувствовал в
председателе ВЧК классовую теплоту и одобрение. Стро¬
гость — это так, для службы. Понял, что угадал желание
Москвы истребить всех тех гадов...
Не ошибся Патушев. Принялся вскоре Мундыч аж за са¬
мого патриарха Тихона — оплот всяческого мракобесия и
непокорства. И быстро подвел святейшество к роковому
концу. И когда прослышал о всей этой истории (не из газет,
а по своим, чекистским каналам) Патушев, не без основания
подумал, не он ли придал такой аллюр Мундычу. Вроде по
наезженному пути взяла ход всероссийская чека, им, Пату-
шевым, геройски опробованному и задействованному.
И уж как возгордилась ’’женевская” тварь, — почитай,
против самого Создателя двинула, а ничего, не разверзлись
небеса и не покарали громом и молнией. Стонали, возноси¬
ли жалобы и просьбы к Богу верующие — и не могли ничего
понять: впереди всех молитв, на самых длинных ногах, —
большевики, и, что ни задумывают — все сходится.
А не ропщут миряне. Видно, таков умысел Божий:
ткнуть их в самый навоз и кровь, дабы уразумели, в чем
царствие Божие. Через великие бедствия познается истин¬
ность Господа. И таким бедствием определил Он больше¬
визм — в запустение придет земля, изболеются, озвереют
люди — и тогда опомнятся! Если опомнятся...
122

Самсон Игнатьевич
А справился с заданием товарищ Патушев, еще вышел
ему за это боевой орден Красного Знамени. И прежде чем
запонадобилась его кровь и требуха для смазки ’’женевско¬
го” механизма, порассказал он все это Самсону Игнатьеви¬
чу. Куролесили по молодости лет, чего не бывает. Славная
была компания: Самсон Игнатьевич, Патушев, Ермаков,
Чудновский... Ох, куролесили!.. Уж как посмеялись, попеча¬
лились по невозвратным денечкам. Лет-то было, а задору!
Почитай, всю Россию к дощатому забору приперли. Таких
персон в нужник опустили: дышите, не жаль, покудова говно
держит.
Эх, Самсон Игнатьевич...
Много лет спустя, в пору, когда, по словам Андрея
Дмитриевича Сахарова, в деятельности КГБ обозначилась
заметная ’’потеря энергии” и когда люди поосмелели, до¬
шла, докатилась до меня и молва об одной чрезвычайно
любопытной исторической личности. К моему удивлению,
речь шла о... Самсоне Игнатьевиче!
Историческая личность!
И прознал я тогда (по крупице добирался от факта к
факту): после демобилизации из родной Пятой армии Сам¬
сон Брюхин подался на комсомольскую работу в Самару,
быстро набрал там вес и силу, так, что в самом губкоме без
него не представляли важных дел, совещаний, конференций
и тому подобного.
Самсон Игнатьевич увлекся вопросами оплаты труда,
даже кончил курсы экономистов и оказался в ответственных
служителях советских профсоюзов... Свердловск, Москва...
Но в первопрестольной не засиделся. По личной реко¬
мендации самого Лазаря Моисеевича Кагановича был на¬
правлен в одну из областей Казахстана ’’хозяином” — пер¬
вым секретарем обкома. Проявил выдающиеся способности
(как зашагала в хлебозаготовках область!), сам Сталин при¬
нимал его и беседовал с ним, и не раз, и не два!.. Где-то даже
публиковалась фотография: Брюхин возле Сталина, оба
смеются...
Посему не случайно Самсон Игнатьевич оказался и нар¬
комом легкой промышленности этой республики. Нарком!
Вот-вот должен был состояться перевод в Москву. Не
Мог Сталин представить руководство новым сельским хо¬
зяйством без Брюхипа. И уже были выделены для охраны
Брюхина два чекиста. Выпивка ли среди своих на природе,
Волнующее одиночество на глухарином току или часок-дру¬
123

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
гой беседы с глазу на глаз в домашней обстановке с дело¬
производителем секретной части (кажется, Клавдия Иванов¬
на Кочкина), а они тут как тут со своим неусыпным надзо¬
ром.
И вот с этого мгновения сплошная чернота, ничего
понять или разглядеть в том прошлом невозможно — ко¬
пайся не копайся, хотя сам Брюхин все эти вопросы может
прояснить хоть сейчас, ибо родители одарили его необыкно¬
венным здоровьем. И жив он поныне, обретая в одних летах
(или весьма близких) с Кагановичем — подлинным долго¬
жителем революции. Но, как и этот великий муж диктатуры
пролетариата, он молчит, не выступает на перестроечных
дискуссиях по телевизору, упорно отказывает в каких бы то
ни было интервью и не помещает в ’’Огоньке” Коротича
грозных воспоминаний.
Впрочем, для меня Самсон Игнатьевич делает исключе¬
ния и нет-нет, а сообщит сверхинтересный факт или подроб¬
ность, о которой в истории не осталось следа: ни свидетелей,
ни документов, только догадки... Помнит старик свое зав-
клубовское прошлое и мою дружбу. К собирательству от¬
крыток он так и не охладел до последнего дня, и я порой
угождаю ему новыми разновидностями магнолий или дахм в
купальниках. К слабому полу старик сохранил любопыт¬
ствующую почтительность младых лет.
Слыхал я, что у Самсона Игнатьевича есть дочь и сын,
но сам он о них никогда не заговаривал. И мне лишь ос¬
тается гадать, кто их мать. Не исключено, что делопроизво¬
дительница Клавдия Ивановна. О ней мне рассказывал Ген¬
надий Алексеевич Кубряков. С Кочкиной они оказались
однодельцами — так говорил Кубряков, ибо имел еще срок
в царские времена. А тогда они с Кочкиной получили по две¬
надцать лет.
Клавдия Ивановна любила Брюхина истово, подвижни¬
чески, но в лагере потеряла здоровье и умерла на шестом го¬
ду заключения.
Однажды, ’’втерев” внеочередные двести граммов, Сам¬
сон Игнатьевич уж очень расчувствовался и впал в хвастов¬
ство, показав вдруг (я онемел от этого зрелища!) письма
Демьяна Бедного, Александра Богданова, даже короткую и
беглую записочку Троцкого на форменном бланке РВС рес¬
публики да еще с приписочкой Эфроима Склянского! От¬
дельными пачками лежали письма Покровского, Алек¬
сандра Фадеева и от женщин — их почерк спутать нельзя
ни с чем...
Самсон Игнатьевич даже позволил пробежать записочку
124

Самсон Игнатьевич
Троцкого с шутливым добавлением Склянского — все в ка¬
ких же уважительных тонах!
А самое поразительное — покоится это все на той же
бельевой полке в шкафу по соседству с амбарной книгой, так
знакомой мне с детства, под тугой перевязью разноцветных
тесемок от конфетных коробок — взять такие больше неот¬
куда.
Понял я, что по-прежнему самое важное Самсон Игнать¬
евич не доверяет чужому взгляду и держит среди рубах, по¬
лотенец и трусов...
Вот и гадай, крути головой, кусай губы, что же такое —
Самсон Брюхин.
Я так до сих пор и не знаю, но лелею надежду прознать.
Совсем недавно старик сделал мне намек, что, мол, все оста¬
вит в надежные руки, и так посмотрел! Будь я верующим —
перекрестился бы...

ГЛАВА 2
’’ЖЕНЕВСКИЙ” СЧЕТ
Восьмого (21) марта 1917 года Временное правитель¬
ство приняло постановление об аресте бывшего импе¬
ратора и бывшей императрицы1.
Председатель Совета Министров князь Львов уже в
эмиграции так объяснял необходимость данного акта:
’’Нужно было оградить бывшего носителя верховной
власти от возможных эксцессов первого революционного
потока”.
Уже в те дни раздавались голоса с требованием казни
бывшего императора, на что Керенский однажды ответил:
”...Я никогда не приму на себя роль Марата. Я говорил,
что вину Николая перед Россией рассмотрит беспристраст¬
ный суд...”
Вину?..
Давайте тогда устанавливать вину каждого последующе¬
го правителя России, то есть генеральных секретарей и их
присных. Тут наскрсбстся и наберется!..
Но секретари — это особая порода, которая только одна
и знает, что надобно России. И ответа, наказания (пусть да¬
же на руинах и костях России) — не несли. Ибо разоряли они
1 История заточения бывшего императора и самодержца всея Руси и его
семьи излагается в основном по следственному делу Н.А.Соколова с привле¬
чением материалов Роберта Вильтона (Последние дни Романовых. Берлин,
1923) и справки-отчета Я.M.Юровского, напечатанной Гелием Рябовым в
журнале "Родина" (1989. № 4—5), а также сведений Рябова об обнаружении
захоронения семьи бывшего императора, помещенных в тех же номерах жур¬
нала.
Эта рукопись была уже давно готова, когда появился отчет Рябова. Я и
внес определенные \ гочнения в свой рассказ.
126

’’Женевский” счет
Россию именем блага России, блага народа. И народ на это
был согласен...
Постановлением Временного правительства от 4(17)
марта 1917 года учреждалась Чрезвычайная Следственная
Комиссия. Ей надлежало обследовать деятельность носите¬
лей высшей власти старого строя.
Предложение стать редакторОхМ этой комиссии с охотой
принял Александр Блок. Его тогда отличали самые левые
настроения. Он истово, со всем пылом поэтической натуры
подыгрывал большевикам.
Бывшую императрицу арестовали 8(21) марта. В Цар¬
ское Село прибыл командующий Петроградским военным
округом генерал Корнилов. Он объявил бывшей императри¬
це:
’’Ваше величество, на меня выпала тяжелая задача объ¬
явить Вам постановление Совета Министров: с этого часа
Вы считаетесь арестованной”.
Лавр Георгиевич Корнилов представил бывшей импера¬
трице полковника Кобылинского — нового начальника
царскосельского караула. К чести будущего белого вождя,
полковник оправдал выбор.
Евгению Степановичу Кобылинскому свойственны были
доброта и порядочность, и еще ему удавалось держать в уз¬
де распропагандированных солдат охраны. Это в его при¬
сутствии бывший император позволит себе слезы, обнимет
Евгения Степановича — и заплачет. Случится это в Тоболь¬
ске... Полковник воевал на стороне белых, был ранен, в
Красноярске взят в плен. Через пять лет после Гражданской
войны он погибнет в тюрьме.
Очевидно, Лавру Георгиевичу стало известно о поваль¬
ном бегстве титулованных особ. Бывшего императора бро¬
сили его любимцы флигель-адъютант Саблин, генерал-май¬
ор Нарышкин, полковник Мордвинов (особенно был близок
бывшему императору), граф Граббе, да разве всех перечи¬
слишь. Дворец пустел буквально по минутам. Покидая им¬
ператорские покои, Лавр Георгиевич громко и с презрением
отчеканил в сторону придворных: ’’Лакеи!”
Идея монархии настолько изжила себя, настолько в этом
Преуспели Распутин и сама августейшая чета — даже Корни¬
лов заявит: если Учредительное собрание восстановит мо¬
нархию, он, Корнилов, подчинится, но — уйдет. Россию с
Романовыми Корнилов отказывался принимать, как, ска¬
жем, и адмирал Колчак, который приветствовал Февраль¬
скую революцию, а с ним, впрочем, и едва ли не вся Россия.
127

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Это уже гораздо позже Россию стали посещать другие
мысли...
Не все бежали и вели себя столь малодушно. Так, Илья
Леонидович Татищев, заменив Нарышкина (генерал-адъю¬
тант Нарышкин позорно отказался следовать за своим госу¬
дарем в ссылку), обрек себя на гибель и не раскаивался. Об
этом говорил в екатеринбургской тюрьме накануне расстре¬
ла. Каково было умирать здесь ему, потомку того, кто осно¬
вал этот город при Петре Великом...
Приняв за долг и честь, отправился в ссылку за бывшим
императором князь Василий Александрович Долгоруков.
Преподавателю наследника Алексея англичанину Сид¬
нею Гиббсу Керенский запретил следовать за семьей бывше¬
го императора. Однако Гиббс преодолел все препятствия и
пожаловал в Тобольск. Уж как было тронуто и как радова¬
лось семейство бывшего императора!
Как английский подданный, Гиббс избежал расправы,
впоследствии принял участие в расследовании Н.А.Соколо¬
ва. Все пережитое сказалось — по возвращении в Лондон
Гиббс принял православие и постриг, став архимандритом
Николаем.
Для ареста бывшего императора понадобились дополни¬
тельные сутки: в Могилев должны поспеть, и поспели, члены
Государственной думы Бубликов, Грибунин, Калинин, Вер¬
шинин. В тот же день, 9(22) марта, бывший император поки¬
нул ставку. Прощание в ставке получилось горьким. Когда
Николай произнес слова прощания, отдельные офицеры за¬
плакали. Судорога перехватила горло и последнего импера¬
тора. Чтобы скрыть слабость, он круто повернулся и вы¬
шел.
Нет, не давал Бог своего заступничества.
Тень смерти еще раз незримым сабельным ударом рас¬
секла тело России надвое...
Когда поезд тронулся, генерал Алексеев отдал честь
бывшему императору. Когда начал подходить вагон с члена¬
ми Государственной думы, генерал снял папаху и замер в
низком поклоне.
В этой сцене символически отразились все противоречия
одной революции, враставшей в другую, а с ними — и ду¬
ховные пороки, которые превратят Россию в добычу темных
сил. От генерала до мастерового она обнажала голову перед
грядущим. А из него все четче и четче проявлял свои черты
128

"Женевский” счет
ленинизм. Террор взнуздывал Россию. А она не страшилась
крови...
На следующий день в Царском бывшего хозяина России
не сразу пустили в его дворец. Николай не подал виду и,
проходя мимо охраны, отдал честь. Из группы офицеров
никто не ответил. Это явилось началом цепи подлейших
унижений, в которых опять-таки вывернулась напоказ хо¬
лопская суть великого множества сынов России. Глумились
над пленником, безропотной жертвой, глумились над тем,
кому вчера поклонялись, к кому вчера ползли всем миром на
карачках и славили, роняя слезы умиления...
Этим унижениям положат предел выстрелы в нижнем
этаже дома Ипатьева спустя каких-то пятьсот дней без ма¬
лого...
Николай тринадцатилетним мальчиком стоял у гроба
деда — императора Александра Второго (внука Павла Пер¬
вого, павшего от бомбы Игнатия Гриневицкого). Весь загон
’’Народной Воли” на деда в его памяти...
Он уже был императором, когда в 1905 году бомба Ка¬
ляева разнесла в клочья его дядю — великого князя Сергея
Александровича, московского генерал-губернатора.
В пахмяти загон... и на него, Николая Второго, организо¬
ванный социалистами-революционерами... Азеф, Савинков,
Карпович... Годы в напряжении: завтра смерть...
Мы, Божьей милостью...
Уже к лету семнадцатого года Верховная Чрезвычайная
Следственная Комиссия единодушно придет к выводу — нет
оснований подозревать бывших царя и царицу в тайных сно¬
шениях с Германией и предательстве России. Один из со¬
председателей Комиссии отметит: ’’Государь был бесспорно
совершенно чист”.
Но оправдательный вердикт Комиссии ровным счетом
ничего не изменит в положении бывшего императора.
Комиссия — это ведь не суд народа, на который так напи¬
рают большевики и левое крыло демократии. С момента
ареста Николай и его семья явились заложниками револю¬
ции. Так или иначе к их жуткому концу приложили руки и
Милюков, и Керенский, и непосредственно — Ленин, Сверд¬
лов, Голощекин, Белобородов, Юровский и отряд славных
екатеринбургских пролетариев и чекистов.
Без этой крови обойтись нельзя было. Виноваты в том,
‘ Только случайность спасла от гибели монарха в 1908 году — на флотс¬
ком смотру он должен был быть убит.
5 3908
129

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
что вы есть, — существует такая категория вины. Своего ро¬
да жертвоприношение. Убьют, выпустят кровь — и должно
всем полегчать.
И затягивалась петля, затягивалась...
Через пять месяцев после ареста, 13 августа 1917 года,
царская семья окажется вынужденной выехать из своего ро¬
дового гнезда — Александровского дворца. Ей определена
ссылка в Тобольск, куда она и доберется 19 августа. Не¬
сколько дней Романовы ждут, пока будет подготовлен быв¬
ший губернаторский дом (белостенное двухэтажное строе¬
ние). Семейство бывшего императора сопровождали при¬
дворные и прислуга, всего сорок пять человек. В большин¬
стве эти люди будут истреблены.
После революции улица, на которой находился тогда гу¬
бернаторский дом, получила название улицы Свободы. Го¬
род, что называется, был заштатный. К началу первой миро¬
вой войны проживали в нем свыше двадцати двух тысяч че¬
ловек.
В сентябре в Тобольск прибыл комиссар Временного
правительства Панкратов, как уже говорилось, в прошлом
жестоко потерпевший за свои убеждения от царского прави¬
тельства.
Брешко-Брешковская напутствовала Панкратова перед
отъездом его в Тобольск: ”Ты сам натерпелся, так не допус¬
ти, чтобы страдали другие, особенно женщины”. Но о
доброте и не следовало напоминать Панкратову.
Полковник Кобылинский и роты охраны переходят в
подчинение Панкратова. Это устанавливал мандат за под¬
писью Керенского.
Охрану бывшего императора и его семьи несли роты от¬
ряда особого назначения из трехсот тридцати солдат и шес¬
ти офицеров — все бывшие фронтовики из трех знаменитых
гвардейских полков.
Вскоре по требованию солдат бывший император снял
погоны. Для него это удар. Всю жизнь он не расставался с
формой и вообще чрезвычайно гордился своей принадле¬
жностью к русскому офицерству.
12 апреля 1918 года солдаты арестовали придворных и
прислугу. Давала знать о себе Октябрьская революция. Ста¬
рые солдаты еще как-то сохраняли сдержанность, моло¬
дые — оскорбляли семью бывшего императора, особенно
девочек, вырезали на качелях и скамейках непристойности И
130

"Женевский" счет
не стеснялись в выражениях. Приказом из Москвы Панкра¬
тов уже давно отстранен и Тобольск покинул.
20 апреля в Тобольск является комиссар В.В.Яковлев с
отрядом в сто пятьдесят штыков и отдельным телеграфис¬
том. Яковлев представляет Кобылинскому свои полномо¬
чия.
Эти документы скреплены высокой подписью Свердло¬
ва. Согласно одному из них, Яковлеву предоставлялось пра¬
во расстреливать любого, кто не исполнит его приказ. Из
другого следовало, что он исполняет поручения ’’особой ва¬
жности”. Характер поручений указан не был. Очевидно, их
дали Яковлеву на словах.
26 апреля Николай, бывшая императрица и их третья
дочь Мария Николаевна по категорическому настоянию
Яковлева выехали пока еще в неизвестном направлении.
Весь отряд Яковлева — с ними. Накануне Яковлев со свои¬
ми красноармейцами силой оружия выдворил из Тобольска
отряд екатеринбургских красноармейцев под командова¬
нием Заславского. Помощником у Заславского был Авдеев
(предположительно, член Уралсовета). Отряд пытался за¬
хватить Романовых и вывезти их в Екатеринбург.
Яковлев стремился прорваться в европейскую часть Рос¬
сии. Куда именно можно лишь предположить: это или
Москва, или Самара, а может быть, и города в южном на¬
правлении, где, согласно Брестскому договору, стояли ав¬
стрийские и германские гарнизоны.
Никто не прояснит, что происходило в те дни. То ли
Яковлев подчинялся устной инструкции Свердлова и рвался
в Москву, то ли задался целью вывезти бывшего императо¬
ра к немцам. Никто не скажет. Отметим, что у Яковлева
имелись и личные основания для спасения Николая Романо¬
ва. Когда-то он был помилован им, избежав смертной казни.
Сам Яковлев относился к нему ”не только хорошо, но даже
внимательно и предусмотрительно” — так отмечали оче¬
видцы.
30 апреля бывший император, бывшая императрица и
Мария Николаевна уже в Екатеринбурге — городе, осно¬
ванном при Петре Великом В.Н. Татищевым, автором
одного из первых трудов по истории России, где особенно
Подробно была разработана история царствования Петра
Первого. В 1924 году город получит новое имя — Сверд¬
ловск.
В Тобольске остались больной сын императора —
Алексей и три его дочери: Ольга, Татьяна и Анастасия. Их
131

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
доставил в Екатеринбург бывший жандармский офицер Ро¬
дионов с отрядом красногвардейцев — двадцать третьего
мая. Разделение царской семьи было вызвано болезнью
Алексея. Этот Родионов был очень груб с детьми бывшего
императора.
Итак, семья пробыла в Тобольске около восьми месяцев.
Истребление царского семейства в Тобольске могло
восстановить население против советской власти, а это было
смутное время — самый канун чехословацкого мятежа. Про¬
ще истребить Романовых было на Урале, среди рабочих.
Этим и объясняется их перевод в Екатеринбург, благо там
обитали и члены ЦК РКП(б) Белобородов и Голощекин, а с
ними — Войков и Сафаров. Именно последние двое возвра¬
щались с Лениным в числе тридцати из эмиграции в том са¬
мом пресловутом ’’вагоне под пломбами”.
На этих людей Ленин мог положиться. Среди них выде¬
лялся Белобородов — подлинно кровавый пес, хотя осталь¬
ные были не лучше. Но Белобородов был молод и по> нату¬
ре — чрезвычайно деятелен. Совсем скоро, в 1919 году, он
примется тысячами казнить восставших на Дону казаков.
’’Основное правило при расправе с контрреволюционерами:
захваченных не судят, а с ними производят массовую
расправу...” — это приказ-требование Белобородова, а через
год, в 1920-м, он поставит к стенке ’’первую саблю револю¬
ции” комкора Думенко. Белобородов тогда исполнил обя¬
занности прокурора, то есть продиктовал приговор. Ему,
Белобородову, и впрямь без разницы, кого дематериализо¬
вать. Важно общее движение к цели. Так он, Александр
Георгиевич, понимал ленинизм — и не ошибался. Кровавая
решимость Белобородова очень расположит Главного Ок¬
тябрьского Вождя. Александр Георгиевич скоро пойдет в
гору, будет и членом Оргбюро ЦК РКП(б), и наркомом
внутренних дел РСФСР. На таких Ленин рассчитывал стро¬
ить будущее.
Есть предположение, что Яковлев имел предписание дос¬
тавить Романовых в Москву, но не сумел прорваться из-за
решительного противодействия Екатеринбурга. Яковлев да¬
вал телеграммы Свердлову о том, что в Москву его не про¬
пускают, что он, Яковлев, объявлен Уралсоветом вне зако¬
на.
Зависимость советского правительства от немцев была
полной. Брестский договор сапогом завоевателя надавил на
132

"Женевский” счет
горло России. Нельзя исключать того, что одним из требо¬
ваний германского правительства являлась выдача семей¬
ства бывшего императора. Ведь Александра Федоровна бы¬
ла немецкой принцессой, да и германский и русский импера¬
торы состояли в довольно близком родстве. Поспешность
действий Яковлева, безусловно, объяснялась и общей обста¬
новкой. В Казань и Самару стекались члены разогнанного
Учредительного собрания и ненавистники октябрьского
переворота. Чехословацкий мятеж грозил молодой респуб¬
лике.
Учитывая все это, позволительно с немалой долей ве¬
роятности предположить, что Свердлов, давая указания
Яковлеву, лукавил. Он требовал доставить Романовых в
Москву или какой-нибудь город по соседству, а сам уже ра¬
спорядился не пропускать Яковлева. Вот и все объяснения:
из-за самоуправства местных властей Романовых вывезти не
удалось. В таком случае немцы не могли выставлять претен¬
зии. Думать так дали повод историкам поведение и теле¬
граммы Яковлева Василия Васильевича.
Спустя пять месяцев, в октябре, Яковлев, будучи одним
из военных комиссаров на Восточном фронте, свяжется с бе¬
лым командованием. Он попросит, так сказать, о политичес¬
ком убежище, высказав желание сражаться в рядах белых
войск.
Согласие Яковлев получил.
Однако 30 декабря 1918 года, находясь у белых, был
арестован. Приказ об аресте отдал чешский полковник Кле-
Цанда. Яковлев был препровожден в Омск, где, очевидно,
без задержки расстрелян, так как следователю Соколову ни¬
каких других данных от лица, к которому был доставлен
Яковлев, получить не удалось. О нем просто не осталось ни¬
какого следа в делах. Вряд ли он был послан к Деникину —
как объясняли его исчезновение ответственные чины контр¬
разведки.
Так Яковлев и унес в могилу одну из несчетного множе¬
ства кровавых тайн. Все же следует оговориться: это престу¬
пление (истребление семьи бывшего царя) оказалось особен¬
ным, со своим внутренним подтекстом. Не преступление, а
знамение: захлебываться всем на этой шестой части суши
кровью и стоном.
Видный политик кайзеровской Германии Ф.Гельферих
являлся одним из экспертов германской делегации на пере¬
говорах в Брест-Литовске.
133

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
6 июля 1918 года в Берлин поступило известие об убий¬
стве посла Германии в РСФСР графа Мирбаха.
’’Потребность лично выяснить восточный вопрос, — пи¬
сал Гельферих, — и посвятить свои силы созданию полити¬
ки, которая дала бы нам передышку и в то же время служила
бы нам прикрытием, была во мне так сильна, что я предос¬
тавил себя в распоряжение государственного канцлера, пред¬
ложив себя в качестве преемника графа Мирбаха...”
26 июля Гельферих выехал из Берлина в Москву. На
’’военной границе” (у вокзала Орши) Гельфериха встретил
представитель народного комиссариата иностранных дел.
Экстренный поезд с вышколенной латышской охраной по¬
чти мгновенно доставил представителя Германии в Москву.
Впрочем, недалеко от Кунцева поезд был остановлен, и слу¬
жащий германского посольства доктор Рицлер предложил
покинуть вагон. Рицлер объяснил это опасностью приезда
на центральный вокзал красной столицы. Это же подтвер¬
дил и представитель советской стороны Радек: ”Он совер¬
шенно незаметно довез нас на своем автомобиле в самый го¬
род до виллы Берг в тихом Денежном переулке”. Радек при
этом сказал, что предосторожности не помешают.
’’Первый визит я нанес народному комиссару по внеш¬
ним делам Чичерину, помещавшемуся в гостинице ’’Метро¬
поль” на Театральной площади. Следуя настоянию своих
сотрудников, я отправился к нему без предупреждения, и не
в посольском автомобиле, а на извозчике. Через несколько
минут лошадь расковалась. В сопровождении доктора Риц-
лера я прошел пешком неузнанным и незамеченным по опас¬
ному городу и вынес от него впечатление, совершенно ана¬
логичное позднейшему Берлину (в ноябрьские дни восемнад¬
цатого года. — Ю.В.). Чичерин, на вид хмурый и напуган¬
ный ученый с умными и печальными глазами, тотчас загово¬
рил о своих заботах, касающихся Баку, которому непосред¬
ственно угрожали турецкие войска... Основываясь на сведе¬
ниях, полученных мною в Берлине, я, со своей стороны, вы¬
разил сомнение в том, что турки собираются напасть на Ба¬
ку, а также и уверенность, что германское правительство
употребит все средства... дабы удержать их от этого шага...
Говоря о внутреннем положении, он (Чичерин. — Ю.В.)
разгорячился. Он считает, что революцию произвели заводс¬
кие рабочие, но число их в России составляет лишь незначи¬
тельное меньшинство. Судьба революции поэтому зависит
от деревни, которая до сих пор вела себя вяло или враждеб-
134

"Женевский” счет
до. Но они теперь намерены мобилизовать деревенскую бед¬
ноту против ’’кулаков".
Последняя, самая горестная пора существования бывшей
императорской семьи — екатеринбургское заточение в доме
Ипатьева.
Николай Николаевич Ипатьев — инженер, солидный
уральский подрядчик, словом, уважаемый коммерсант (от¬
ставной инженер-капитан). Из Екатеринбургского Совета
ему приказали очистить дом к трем часам дня 29 апреля.
На другой день бывшая императрица сделала отметку на
косяке окна своего нового жилища, скорее, тюрьмы: ’’17/30
Апр. 1918 г.’’.
Следовательно, заточение продлится семьдесят восемь
неполных дней.
До 1945 года на доме (или, как его еще называют, —
особняке) красовалась памятная доска, здесь занимался про¬
светительством местный музей революции и даже были выс¬
тавлены кое-какие вещи Романовых. Уже в 1945 году в со¬
знании вождей начало брезжить, что гордиться-то нечем и
даже, если дело славное (с точки зрения ленинизма), учиты¬
вая настроения не только мировые, а и своего народа, лучше
’’доску" ликвидировать, как и сам музей. К концу 70-х годов
сознание преступности содеянного уже грозовой тучей зави¬
сало не только над Уральским хребтом. И осенью 1977 года
дом был снесен, уничтожен ’’без суда и следствия", как и его
бывшие узники.
По приезде в Екатеринбург были арестованы и отделены
(правда, не все сразу) от бывшего царского семейства те, кто
его сопровождал в ссылку. К семейству были допущены
лишь доктор Боткин Евгений Сергеевич (бывший лейб-ме-
Дик и бывший действительный статский советник), повар
Харитонов Иван Михайлович, лакей Трупп Алексей Егоро¬
вич, комнатная девушка Демидова Анна Степановна и маль¬
чик (поварский ученик) Леонид Седнев — товарищ по пос¬
ледним играм наследника Алексея (он и возил его в коляске,
Когда у Алексея отказывали ноги).
Боткину в ту пору было пятьдесят три года. Он был
Искренне привязан к Александре Федоровне. Бывшая импе¬
ратрица выговаривала русские слова с акцентом. Малопод-
иижная, замкнутая, она быстро сдала в заточении, букваль¬
но на глазах грузнея, седея, горбясь и превращаясь в стару¬
ху. Все чаще она недомогает...
135

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
С этого момента дом Ипатьева проходит в документах
Уралсовета и губчека как ”дом особого назначения”. Комен¬
дантом назначен Авдеев А.Д. — тот самый тридцатипяти¬
летний рабочий из отряда Заславского.
В 1928 году по случаю десятилетия расстрела Романовых
Авдеев пишет воспоминания1 — полный отчет об убожестве
тех, кто творил расправу и ставил в тех краях советскую
власть. Это не случайно. Других быть не могло: дело это
было противочеловечное не по целям, а по существу — убие¬
ние не только людей, но души каждого из граждан, остав¬
ленных на жизнь. Это являлось целью нового порядка —
получить власть над душой каждого. И ленинизм полу¬
чил — души не ста человек и не тысячи, а душу целого наро¬
да. И влил в нее яд ненависти, нетерпимости... Умертвил ду¬
шу. Людей оставил, а души — умертвил...
На втором этаже ’’дома особого назначения” поселили
бывшего императора с семьей. Николай, его жена (он любил
ее горячо, и чувство это не слабело с годами) и сын заняли
угловую комнату. В соседнюю поместили дочерей бывшего
императора. На том же этаже поселили Боткина и прислугу.
Охрана делилась на наружную и внутреннюю. Ее по по¬
ручению Голощекина набрал Медведев. Как показали собы¬
тия, едва ли не любой в этой охране годился на самую кро¬
вавую работу. Убийцы и мародеры, свято уверовавшие в
право диктовать миру свою волю, невежественные и ограни¬
ченные, развращенные жестокостью и одновременно лестью
учения (нет мудрее и главнее пролетариев) — не объехать, не
обойти их самоуверенности.
Дом с садом обнесли забором, погодя наколотили и вто¬
рой.
Наружная охрана несла службу на восьми постоянных
постах.
Пулеметные посты были на чердаке, на втором этаже, на
террасе и в одной из комнат нижнего этажа.
Внутреннюю охрану составили девятнадцать рабочих
фабрики Злоказовых; все — русские, возраст — в основном
ст двадцати до тридцати пяти лет. Жили там же, на втором
□ гаже. И только они несли дежурство на внутренних, самых
ответственных постах: бок о бок с заключенными.
1	Разумеется, Авдеев не рассказал, как напивался каждый день, а одна¬
жды даже полег замертво — свалила-такн ’’горькая”. Не рассказал он и о
том, как был уличен в воровстве его заместитель Мошкин и даже отправлен в
тюрьму. Крепко прикладывались к царским ценностям.
136

’’Женевский” счет
Наружную охрану составили пятьдесят шесть рабочих
Сысертского завода и той же фабрики Злоказовых. Все, кро¬
ме одного (поляк), — русские.
Наружная охрана для своего проживания заняла второй
этаж дома Попова, как раз напротив Ипатьевского.
Стены ’’дома особого назначения”, не стыдясь дочерей
бывшего императора, рабочие покрыли затейливой похаб¬
щиной. В этом особое удовольствие находили Сафонов,
Стрекотин, Беломоин.
Охрана воровала вещи заключенных. Бывший импера¬
тор заметил им, что нельзя присваивать вещи. Его грубо
осадили: не рыпайся — ты здесь не царь, а арестант, стало
быть, не хозяин вещам.
Охранники садились за стол, когда семья ела, залезали к
ним в тарелки, курили, болтали, в выражениях не стесня¬
лись. Дочерей бывшего императора вечерами принуждали
играть на пианино, а и впрямь, чего они кочевряжатся... По¬
пили народной крови...
Бывший император держался достойно, ничем не выда¬
вая чувств. Трудно поверить, но у него не проглянул ни еди¬
ный седой волос, кроме бороды, там обозначилась проседь,
да еще быстро начали портиться зубы.
Узнав о скверном питании семейства бывшего императо¬
ра, послушницы Новотихвинского монастыря взялись снаб¬
жать его яйцами, творогом, молоком. Новый комендант,
Яков Юровский, тут же урежет передачи. Горела душа у это¬
го кадрового большевика на дочерей и сына бывшего само¬
держца. Еще чего — творог, яйца! Обойдутся!..
Исторической правды ради следует отметить врожден¬
ный антисемитизм бывшего императора. Это была тради¬
ция династии и всех правящих сословий России. Поэтому и
существовала в России черта оседлости.
Публичного выражения своим чувствам Николай Алек¬
сандрович не давал, сознавая, что это недопустимо для гла¬
вы государства. Однако всю свою жизнь испытывал к еврей¬
ству и еврейскому органическое недоверие.
Для бывшего императора не составляло сомнений: ле¬
нинская революция — это еврейский заговор против России,
ее народа и Романовых. Именно этим объясняется его во¬
прос Авдееву (Авдеев воспроизвел его в своих воспомина¬
ниях): ’’Скажите, пожалуйста, Белобородов не еврей?”
Бывший император не допускал мысли, что может быть
иначе.
137

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Николаю Александровичу в те страшные дни было пять¬
десят лет, Александре Федоровне, урожденной Алисе
Гессенской, — сорок шесть, их дочерям: Ольге — двадцать
два, Татьяне — двадцать один, Марии — девятнадцать,
Анастасии — семнадцать, а сыну Алексею — четырнадцать
лет...
Многоголовая гидра!..
Английскими корреспондентами при ставке были Виль¬
тон, Ч1ерс и Мьюз. За мужество, проявленное на передовых
позициях, Вильтон был награжден Анной третьей степени.
Лемке встречался с Вильтоном и отмечал в дневнике 24 де¬
кабря 1915 года: ’’Английский корреспондент Вильтон от¬
лично говорит по-русски, почти без всякого акцента”.
22 ноября 1915 года Лемке заносит в дневник:
’’Когда Пустовойтенко поздравил царя с Георгиевским
крестом, он, махнув рукой, сказал: ”Не заслужил, не стоит
поздравлять...”
Георгием четвертой степени Николая Второго наградила
Георгиевская дума Юго-Западного фронта 21 октября 1915
года: ”за присутствие на передовых позициях”, ’’посещение
воинской части на боевой линии”, ”за пренебрежение опас¬
ностью”.
Постановление думы скрепили подписями:
председатель думы командир 12-го армейского корпуса
генерал-лейтенант Каледин1...
командующий 10-й кавалерийской дивизией генерал-
майор Марков1 2...
исполняющий должность генерала для поручений при
главнокомандующем армиями Юго-Западного фронта пол¬
ковник Духонин3.
В первых числах июля Авдеев и вся внутренняя охрана
были внезапно сменены. На должность коменданта ’’дома
1	После, с марта 1916 г., Алексей Максимович Каледин командовал
Восьмой армией Юго-Западного фронта, был произведен в генералы от кава¬
лерии. 17 (30) июня 1917 г. был избран атаманом Донского казачьего войска.
29 января (11 февраля) 1918 г. Каледин покончил с собой.
2	Генерал-лейтенант Сергей Леонидович Марков станет одним из орга¬
низаторов белой Добровольческой армии и кумиром белого офицерства. От¬
чаянно храбрый, лично будет водить войска в бой. Скончается в мае 1918 г.
после тяжелого ранения.
3	Генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин с сентября 1917 г. на¬
чальник штаба Верховного главнокомандующего. 1 ноября, после бегства Ке¬
ренского, принял должность Верховного главнокомандующего, а 9 ноября от¬
странен СНК. 20 ноября 1918 года будет заколот революционным матросом.
138

"Женевский” счет
особого назначения” прибыл Юровский с помощником Ни¬
кулиным. Они привели с собой десять человек — все чекис¬
ты. С того времени Юровского называли ’’комиссаром дома
Романовых”. Эти десять человек поселились в комнате, где
вскоре и совершилось массовое убийство.
Юровский являлся фактическим руководителем екате¬
ринбургской ’’чрезвычайки”, разместившейся в лучшей го¬
родской гостинице, известной в городе под названием ’’Аме¬
риканская”. Лишь иногда на заседание ’’чрезвычайки” наве¬
дывался Голощекин. В гостинице за Голощекинььм и Юров¬
ским постоянно числились свои отдельные номера.
Накануне падения Екатеринбурга именно Голощекин
приехал в городскую тюрьму и, обходя камеру за камерой,
определял, кто должен быть уничтожен. В ту героическую
пору Голощекин являлся областным военным комиссаром
(высшая власть, которая ставила его над всеми комиссарами
области) и членом Уралсовета.
В.Л.Бурцев посвятил жизнь разоблачению провокаторов
в революционных партиях и преуспел в этом: в числе прочих
им разоблачен Евно Азеф. Авторитет Бурцева в среде рус¬
ской общественности был непререкаем. Бурцев так отзы¬
вался о Голощекине:
’’Это типичный ленинец... участник всевозможных экс¬
проприаций. Это человек, которого кровь не остановит...
палач, жестокий, с некоторыми чертами дегенерации”.
Подобная проницательность делает честь Бурцеву.
Все, кто встречался с Голощекиным, отмечали его ’’бе¬
шеную энергичность”. Он знал Урал, имел опору на больше¬
вистски настроенных крупных заводах. С высшей властью в
Москве, что называется, был на ”ты”...
Шая Исаевич Голощекин (партийная кличка — Фи¬
липп) — родом из Невеля Витебской губернии, это в черте
оседлости евреев. Он окончил зубоврачебную школу в Риге.
В партии слыл верной опорой Ленина. О ’’женевском” буду¬
щем России знал до тонкостей. В то лето восемнадцатого
ему исполнилось сорок два года: невысокого роста, плот¬
ный, розовощекий, с черными усами, чрезвычайно уверен¬
ный в поведении.
Таким описывает А.К.Воронский Филиппа Голощекина
на исходе 1911 года:
”...Мы усердно опорожняли бутылки. Каменев снял пид¬
жак, пустился отплясывать русскую. Поощряя его, мы со¬
брались в круг, гикали, хлопали в ладоши, орали песни. Фи¬
липп пел высоким и недурным тенором арии из опер, сожа¬
139

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лел, что нет ’’прелестных женщин”, пытался улизнуть не¬
известно куда, его поймали и изобличили перед Лениным...”
Из выступления первого секретаря Союза писателей Ка¬
захстана О.Сулейменова на XXVII съезде компартии Казах¬
стана в июне 1990 года: ”...Мы должны с уважением отно¬
ситься к тому, что было... в кабинетах наших президентов
будут портреты всех: пусть там и Голощекин... и Брежнев, и
Кунаев...”
Яков Михайлович Юровский родился в 1878 году, таким
образом, он всего на восемь лет моложе Ленина и на год
старше Сталина; по существу, их сверстник. Дед Ицка про¬
живал некогда в Полтавской губернии. Его сына Хаима за
кражу выслали в Сибирь. Поэтому-то Янкель Юровский и
родился в Томске.
Яков Юровский, будущий комиссар, получил весьма
скудное образование. В Германии сменил веру отцов на
лютеранскую. По возвращении открыл довольно богатый
магазин, не то электрофотографический, не то часовой. В
мировую войну уклонился от фронта, устроившись на
фельдшерские курсы. Эти данные приводит Соколов на ос¬
новании допроса матери Юровского — Эстер Моисеевны —
агентом розыска Алексеевым 27 июня 1919 года в Екатерин¬
бурге, а также его родных братьев Эле Мейера и Лейбы —
их допросил лично Соколов 5 ноября 1919 года в Чите.
Лейба отзывался о брате Якове однозначно: ”...он любит
угнетать людей”.
Подходящая характеристика для человека, который ре¬
шил посвятить себя освобождению человечества от гнета ка¬
питала.
Жена другого брата рассказывала:
— Он по характеру деспот. Он страшно настойчивый че¬
ловек. Его выражение всегда было одно: ’’Кто не с нами, тот
против нас”. Он эксплуататор.
С первых дней революции Юровский — член Военного
отдела Уралсовета, председатель следственной комиссии
Уральского областного ревтрибунала и товарищ областного
комиссара юстиции, член коллегии областной ЧК (и это че¬
ловек, который имел образование в несколько классов; хотя
”суд-то” правили один: расстрелять или не расстрелять; ка¬
кие уж тут знания!).
Вот портрет Юровского со слов врача Деревенко:
’’...Субъект в черной тужурке с бородкой черной; черные
140

"Женевский” счет
усы и волнистые черные, не особенно длинные, зачесанные
назад волосы; черные глаза... широкие плечи, короткая
шея...”
Юровский примкнул к большевикам в 1905 году. Ленин
считал его ’’надежнейшим коммунистом” — такое надо бы¬
ло заслужить. Значит, было это в натуре Юровского — не¬
преклонность в следовании догмам большевизма, то есть са¬
мого Ленина. Умер Юровский в Кремлевской больнице от
прободной язвы желудка в 1938 году, в самый разгар
сталинско-ежовских убийств, и, судя по печатным источни¬
кам, в непреклонной уверенности в святости содеянного в
тот июль 1918 года. С сознанием права убивать все, что дру¬
гого цвета, не красного, он и сошел в могилу.
Опорой в карательной деятельности большевиков, как
ни странно покажется на первый взгляд, оказались бывшие
пленные: венгры, австрийцы, немцы, чехи. Их замкнутость,
отчужденность в неродной для них среде обращала этих
людей в идеальное орудие террора. Народ не делал разницы
и называл всех их ’’латышами”, которые, если говорить о
подлинных латышах (бывших солдатах царской армии), на¬
до признать, сыграли печальную роль (не только военной
силы) в русской смуте, навечно прорубив в памяти народа
кровавый след.
Можно сказать, в ряде моментов революция прямо обя¬
зана своими успехами (если вообще не существованием) ла¬
тышским воинским формированиям.
Это — факт, и от него не уйти. Роль латышских частей
определялась все той же чужеродностью их коренному рус¬
скому населению. Поэтому они и держались исключительно
сплоченно. Имела значение и высокая дисциплинирован¬
ность этих формирований. В развале российской государ¬
ственности, анархии эта в общем-то небольшая, но чрезвы¬
чайно спаянная военная сила неожиданно приобрела исклю¬
чительное значение. В смуте тех лет ей не было равных по
надежности.
Поэтому латышей охотно брали прежде всего на службу
в ВЧК, и потому так долго держали их на охране Кремля.
Из десяти членов новой внутренней охраны, приведенной
Юровским из ’’чрезвычайки” (Голощекин называл губчека
’’чрезвычайкой”), пятеро были определенно не из России.
Юровский объяснялся с ними по-немецки. Предположитель¬
но, это были венгры.
Таким образом, губчека своим отрядом во глазе с
141

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Юровским заняла ”дом особого назначения”. Это про¬
изошло в первых числах июля.
Характерная подробность: начальник караула ’’дома
особого назначения” Медведев состоял в РКП(б), платил
взносы, но большевиком себя не считал. ”Он называл боль¬
шевиками людей нерусских”, — было отмечено в следствен¬
ном деле Н.А.Соколова.
Положение Гельфериха в Москве оказалось ’’недостой¬
ным и совершенно невыносимым”. В первое посещение Чи¬
черина посланцем из Берлина было условлено, что вручение
верительных грамот Свердлову состоится в понедельник,
пятого августа. Однако вскоре позвонил Чичерин и от имени
советского правительства просил об отсрочке. Гельферих ре¬
шил — это самое правительство ’’боится взять на себя от¬
ветственность за мою поездку из дому в Кремль”.
В один из дней под окнами виллы в Денежном переулке
раздались выстрелы; часы показывали одиннадцать вечера.
Гельфериху доложили, что была попытка сбить латышский
пост у садовой калитки. В полночь нападение повторилось и
снова оказалось отбитым. Латыши свое дело знали.
’’Советское правительство, — писал Гельферих, — имело
все основания считать свое положение опасным, потому что
его вооруженные силы в Москве были тогда слабы, а на¬
строение населения апатичное, колеблющееся (ничего, от ко¬
лебаний его удержит красный террор, скоро все зашагают в
ногу и в нужном направлении. — Ю.В.). С целью оградить
себя от внешнего врага оно было вынуждено отправить по¬
чти все латышские полки на фронт. Даже моя латышская ох¬
рана, прикомандированная ко мне совершенно определенно,
была снята без всяких разговоров и заменена довольно по¬
дозрительными на вид красноармейцами. Страдания населе¬
ния от недостатка средств к существованию доходили до
крайности. В Москве царил настоящий голод. Хлеба вообще
больше не было. Хлеб для персонала немецкого представи¬
тельства доставлялся нам нашим курьером из Ковно. Силь¬
нейшей опорой большевистского правительства в те времена
служило, хоть и бессознательно и не намеренно, германское
правительство...
Благодаря упрямому нежеланию понять положение ве¬
щей, нехмецкая политика помогла большевизму пережить са¬
мый тяжелый для него кризис... Чрезвычайная Комиссия
могла теперь беспрепятственно развивать свою деятель¬
ность и поодиночке изничтожать всех носителей идеи вос¬
142

"Женевский” счет
стания против большевизма... против всех партий и органи¬
заций, стоящих правее; оно (советское правительство. —
К?.В.) открыло эру настоящего террора. Из газет были раз¬
решены лишь большевистские и левоэсеровские, все прочие
были закрыты. Также запрещены были всякого рода собра¬
ния, созываемые иной партией, кроме большевиков...”
В полутемной комнате с замалеванными не то мелом, не
то известью окнами бывший русский император записывал в
дневник 30 июня:
’’Алексей принял первую ванну после Тобольска; колено
его поправляется, но совершенно разогнуть его он не может.
Погода теплая и приятная. Вестей извне никаких не имею”.
Он очень любит своих детей.
А потом они, Николай Александрович и Александра Фе¬
доровна, опускаются на колени и молятся, очень долго
молятся.
Их судьбы в руках Божьих...
Конец июня и первые одиннадцать-тринадцать дней
июля Голощекин в Москве. Чехословацкий мятеж ведет к
созданию Восточного фронта. Среди дел, связанных с моби¬
лизацией сил для отпора мятежу, военного комиссара
Уральской области прежде всего занимает судьба Романо¬
вых.
Можно не сомневаться, какая судьба им уготована после
совещания Голощекина с Лениным и Свердловым, но имен¬
но до возвращения Голощекина Юровский не предприни¬
мает никаких практических мер по уничтожению Романо¬
вых. План, очевидно, существует, и составил его Юровский,
как позже он признавался сам. Но план нуждался в одобре¬
нии Москвы. Не исключено, что Голощекин уже из Москвы
Дал знать: есть ’’добро”, приступайте к подготовке.
13 или 14 июля Голощекин возвращается в Екатерин¬
бург. Обстановка тревожная. К городу подступают Сибирс¬
кая армия и белочехи.
19 июля начнется эвакуация красных из Екатеринбурга.
22 июля дом будет возвращен Ипатьеву.
За эвакуацию из Екатеринбурга уйдут девятьсот вагонов
самых разных грузов.
25 июля в город вступят белые.
И Ленин, и Голощекин, и кадровые большевики на мес¬
тах, и ’’чрезвычайка”, уже успевшая загнездиться во всех бо¬
лее или менее приметных населенных пунктах бывшей Рос¬
143

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
сийской империи, допускают падение советской власти вооб¬
ще, не только в полосе наступления сил восточной контрре¬
волюции. Это доказывают и телеграммы Голощекина, Бе¬
лобородова (при этом Белобородова выдает неграмот¬
ность), обнаруженные белыми в Екатеринбурге. Золотой за¬
пас города (два грузовых вагона) подготовлен к эвакуации.
Не затихает энергичный обмен телеграммами с Москвой:
как и что делать в случае падения советской власти. Надо
увезти в подполье как можно больше ценностей. Надо при¬
чинить максимальный материальный ущерб тому, что ос¬
тается. Словом, есть о чем поговорить.
И это, безусловно, накладывает свой отпечаток на харак¬
тер грядущих событий. Романовым уже мстят в сознании
утраты власти. Недаром в мгновения расправы среди вы¬
стрелов в нижней комнате дома Ипатьева грянет возглас:
— Революция погибает, должны погибнуть и вы!
Это давало как бы дополнительную моральную силу
для совершения и оправдания злодейства.
За несколько дней до расправы Юровский с Ермаковым1
и бывшим матросом Вагановым ищут место для сокрытия
останков будущих жертв.
Лучше Петра Захаровича Ермакова никто эти леса не
знает, а Ермаков, испытанный кадр большевистской партии,
не раз участвовал в кровавых ’’эксах” и знает здесь каждую
полянку и тропинку.
Все выверено, учтено, и место назначено. Четырнадцато¬
го и пятнадцатого июля подъезд к нему расчищает сам
Юровский с двумя венграми-чекистами. Дело секретное,
никто не должен знать, ни один лишний человек...
Итак, последний день жизни семейства последнего
российского императора — вторник, шестнадцатое июля
1918 года. Завтра уже для них не будет.
1 Ряд историков полагают, что Ермаков в расправе участия не принимал.
Но в 1947 г. Ермаков пишет воспоминания как непосредственный участник
расстрела. (См.: Огонек. 1990. № 38. — Ред.) Конечно, он мог себе приписы¬
вать и то, что не делал, так как цареубийство в те годы оборачивалось поче¬
том и уважением. Тем более Ермаков, что называется, ”не просыхал”. Но
факт остается фактом: в те годы Ермаков выступает как один из убийц царс¬
кого семейства. И это не опровергали высокие партийные чины той огромной
области, в административном центре которой он столь успешно ’’обмывал”
революционное прошлое (о нем мне рассказывал нарком легкой промышлен¬
ности Казахстана Иван Васильевич Курицын, в те годы работавший в Сверд¬
ловске. — Ю.В.).
144

’ 'Женевский " счет
Из рассказа Дзержинского о себе’:
”...В конце 1906 года арестовывают в Варшаве и в июне
1907 года освобождают под залог (за всю историю ленинс¬
кой России никого ни разу не освободили под залог. —
Ю.В.).
Затем снова арестовывают в апреле 1908 года. Судят по
старому и новому делу два раза, оба раза дают поселение и
в конце 1909 года посылают в Сибирь — в Тасеевку. Пробыв
там семь дней, бегу (бегут все, кто испытывает в этом по¬
требность. — Ю.В.) и через Варшаву еду за границу. Посе¬
ляюсь снова в Кракове, наезжая в Русскую Польшу.
В 1912 году приезжаю в Варшаву, первого сентября меня
арестовывают, судят за побег с поселения и присуждают к
трем годам каторги. В 1914 году, после начала войны, вы¬
возят в Орел, где и отбыл каторгу; пересылают в Москву,
где судят в 1916 году за партийную работу периода
1910—1912 годов и прибавляют еще шесть лет каторги (жан¬
дармский полковник Мартынов, как знаток сыска, прав —
все светила большевиков были упрятаны за решетку или в
ссылку, кроме тех, кто отсиживался в эмиграции: партия бы¬
ла снизу доверху под надзором полиции. — Ю.В.). Освобо¬
дила меня Февральская революция из Московского центра¬
ла. До августа работаю в Москве, в августе делегирует
Москва на партсъезд (шестой. — Ю.В.), который выбирает
меня в ЦК. Остаюсь для работы в Петербурге.
В Октябрьской революции принимаю участие как член
Военно-Революционного Комитета, затем после его роспус¬
ка мне поручают сорганизовать орган борьбы с контрре¬
волюцией — ВЧК (7 декабря 1917 года), председателем ко¬
торого меня назначают.
Меня назначают народным комиссаром внутренних дел,
затем, 14 апреля 1921 года — и путей сообщения...”
Из письма Дзержинского от 27 мая 1918 года (еще не
был провозглашен красный террор):
”...Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя
воля: бороться и смотреть открытыми глазами на всю опас¬
ность грозного положения и самому быть беспощадным,
чтобы, как верный сторожевой пес, растерзать врага...”
Вторник, 16 июля.
Утром Юровский приказывает увести в дом Попова
1 См.: 20 лет ВЧК-ОГПУ-НКВД. ОГИЗ. Госполитиздат. 1938.
145

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Леню Седнева — племянника повара Седнева. Это очень
обеспокоило узников ’’дома особого назначения”.
В семь вечера Юровский вызывает Медведева и приказы¬
вает собрать у охранников пистолеты. Нужны двенадцать.
Медведев приносит. Юровский предупреждает: ночью будем
расстреливать Романовых, пусть команда не тревожится.
Всех обойти и предупредить в десять вечера, не раньше.
После полуночи к парадному подъезду тихо подкатывает
четырехтонный ’’фиат”. За рулем — Сергей Люханов. Гру¬
зовик должен увезти трупы в лесное урочище ’’Четыре бра¬
та”. Из кабины вылезают Ермаков и Ваганов.
Интернациональная команда в ’’доме особого назначе¬
ния” готова. Судя по составу, народ к крови привычный и за
восемь месяцев советской власти уже успел набить руку в
мучительствах и казнях. И все же из двенадцати назначен¬
ных расстреливать двое отказываются ’’стрелять в девиц”.
Похоже, это ’’латыши”. Вот они и остались в комнате по со¬
седству, где уже ждал австриец Рудольф.
Юровский всем раздает оружие (пистолеты самых рав¬
ных систем), у самого же Якова Михайловича — маузер
(’’игрушка” по чину)1.
’’Интернационал” ждет. Царское семейство: Николай
Александрович, Александра Федоровна, их дети Алексей,
Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия — спит.
Все, нет больше у Господа ни одной секунды для Рома¬
новых. Все ниточки жизни узников вложил в руку Юровско¬
го, а тот отгадал волю Господа и сжал ниточки — не разож¬
мешь руку... Потому Юровский идет и будит Евгения Сер¬
геевича Боткина. Доктор обходит Романовых: есть приказ
коменданта всем быть одетыми. Нет на них уже у Господа
благодати. И уже не люди они, а жертвы.
Жертвы умываются, одеваются. Юровский объясняет
Боткину: имеется срочная необходимость в перемещении со
второго этажа на первый. Дочери императора берут с собой
маленькие подушечки, скорее всего, придется ждать. Деми¬
дова по привычке заботится, подхватывает большую.
Юровский приглашает всех следовать за ним: все мирно,
спокойно. Бывший император обнимает сына и берет на ру¬
ки: обострение, которое началось в апреле, так и не прохо¬
дит. За Александрой Федоровной и дочерьми, красивыми,
стройными юными девушками, спускаются Боткин, а также
1 В качестве реликвии хранится в московском Музее Революции.
Еще бы, из него убиты император и его сын, наследник русского престо¬
ла. Святыня!
146

"Женевский” счет
Харитонов, Трупп и Демидова. Через двор все заходят в по¬
луподвальную комнату первого этажа, где до сегодняшнего
утра размещались ’’латыши”. Мебель загодя вынесена. В
комнате около двадцати четырех квадратных метров.
Бывшая императрица просит принести стулья: Алексей
из-за болезни стоять не может, да и самой ей нездоровится.
Их приносят — ровно три: для бывшего императора, на¬
следника престола и бывшей императрицы. Бывшие великие
княжны отдают подушечки родителям и брату, так сидеть
удобнее. И все отступают к стене. Кто облокачивается, кто
стоит прямо... Анастасия и Демидова оказываются дальше
всех — возле закрытой двери в кладовую. Демидова так и
стоит с подушкой.
Меж тем в комнату входят семеро ’’латышей”. Вряд ли
среди них был хоть один латыш — с ним Юровский уж на¬
верняка обменивался бы фразами по-русски. Здесь общий
язык — немецкий. Обращают на себя внимание двое из
них — в руках винтовки с примкнутыми штыками, учтен
опыт: при расстрелах ловчее добивать. Эти, из пленных,
умельцы что надо...
Что за оскорбительная и жестокая ирония! Враги России
по мировой войне, бывшие пленные, по возрасту — юнцы
пришли казнить императора России и его семейство — всю
неохватную громаду верховной власти страны-противника!
Правда, по воле Ленина уже действует другая логика: с ми¬
ровым капитализмом в обличье царя и его семейства рас¬
правляются угнетенные всех стран...
С этими угнетенными уже — и Никулин, и Ермаков, и
Ваганов, и Медведев...
Трое ’’латышей” в комнате рядом, среди них — вестовой
Юровского австриец Рудольф.
Таким образом, в комнате две группы людей, по один¬
надцать в каждой. Заключенные совершенно спокойны. А в
самом деле, чего им бояться...
Юровский выходит с Медведевым и приказывает послу¬
шать с улицы, как будут слышны выстрелы.
Юровский возвращается и после короткой паузы обра¬
щается к бывшему императору:
— Ваши родные хотели вас спасти, но это им не удалось.
Мы вас сейчас убьем1.
1 Многие историки считают установленным фактом последние слова
Юровского: ’’...принуждены вас расстрелять”.
147

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Государь успевает лишь прошептать с явным недоуме¬
нием:
— Что-что?..
Выстрелы гремят — залп за залпом. Медведев, скорее
всего, тоже стрелял, не задержался на улице, — тогда их, вы¬
стрелов в залпе и расстреливающих, было двенадцать. В тес¬
ной комнате звуки выстрелов, должно быть, были нестерпи¬
мо оглушающими...
По свидетельству Медведева, Юровский принялся чи¬
тать бумагу. Бывший император недослышал и спросил
Юровского:
— Что-что?
Юровский достал маузер и, показывая его, ответил:
— Вот что!
По рассказу Андрея Стрекотина, переданному Летеми-
ным судебным властям белых (Стрекотин дежурил на посту
у пулемета с двенадцати ночи до четырех утра и имел воз¬
можность видеть в открытую дверь, как происходила
бойня), Юровский вычитал бумагу и сказал:
— Жизнь ваша кончена.
Царь не расслышал и переспросил Юровского, а царица
и одна из царских дочерей перекрестились.
В это время Юровский выстрелил в царя и убил его на
месте, а затем стал стрелять и разводящий Павел Медве¬
дев... после царя был убит ’’черноватенький” слуга (лакей
Трупп. — Ю.В.)'. он стоял в углу и после выстрела присел и
тут же умер.
На первом этаже дома Попова остались жить обычные
люди, не имеющие к охране и всей этой истории никакого
отношения. Один из них, В.Я.Буйвида, показывал Соколову:
’’Ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля я хорошо
восстанавливаю в своей памяти, потому что вообще в эту
ночь не спал, и помню, что около 12 часов ночи я вышел во
двор и подошел к навесу, меня тошнило, я там остановился.
Через некоторое время я услышал глухие залпы, их было
около пятнадцати, а затем отдельные выстрелы, их было
три или четыре... Было это после двух часов ночи (здесь
время уже дано по новому исчислению. — Ю.В.)... Минут
через двадцать я услыхал, как отворились ворота... Ипать¬
евского дома и тихо, мало шумя, ушел на улицу автомо¬
биль, свернув на Вознесенский проспект”.
148

"Женевский" счет
Стало быть, на обыск и погрузку трупов понадобилось
двадцать минут. Нет, споро ладили работу ’’уральские мас¬
теровые”...
В общем, восстановить картину убийства можно с боль¬
шой степенью достоверности. Оба свидетеля убийства, Мед¬
ведев и Стрекотин, говорят о бумаге, которую читал Юров¬
ский. Если это так, то это было постановление Уралсовета о
расстреле Романовых. Читал Юровский, наверное, скорого¬
воркой, испытывая с каждым мгновением нарастающее
напряжение (текст был очень короткий). Слова стремитель¬
но, обвально взводили людей. Поэтому Юровский читал то¬
ропливо и, надо полагать, невнятно, иначе бывший импера¬
тор не стал бы переспрашивать. Он мог все прекрасно слы¬
шать и не поверить себе, настолько чудовищным прозвучало
то, что ’’вычитывалось”.
Думаю, однако, вопрос бывшего императора ”что-что?”
возник при несколько иных обстоятельствах. Почти не вы¬
зывает сомнений, что последним словом постановления, ко¬
торое ’’вычитал” Юровский, оказалось слово ’’расстрелять”;
то есть звучало это приблизительно так: Совет, учитывая
такие-то и такие-то обстоятельства, а также вину Романовых
перед народом, принял решение гражданина Романова с се¬
мьей казнить! И мы вас принуждены расстрелять!..
Это слово было последним в постановлении, дальше...
оставалось выхватывать оружие и стрелять.
Слово это показалось бывшему императору настолько
невозможным, что он спросил: ”Что-что?”
Стрекалов стоял поодаль, поэтому не все уловил, а Мед¬
ведев отметил точно: Юровский выхватил маузер и ответил:
’’Вот что!”
И грянуло избиение, то самое, из обещанных в Женеве
Плехановым еще в 1902 году.
В России говорят: обещанного три года ждут. В данном
случае сбылось спустя шестнадцать лет, но не на Казанской
площади, а в далеком Екатеринбурге. Тут и с местом рас¬
правы, и с разными там удобствами ’’удружил” Александр
Федорович. Загнал в такую даль — западня: твори распра¬
ву — все задвинуто расстояниями, не доедешь и не дой¬
дешь...
Сбылись знаки формул.
А Ленин и не сомневался, что сбудутся. Некуда России
Деваться. Напрочь зажата между револьверно-винтовочны¬
ми дулами, не шелохнется. Зато выдержит, согласно форму¬
149

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лам, означенное направление. Надо лишь всей партией под¬
натужиться и соорудить одно огромное лобное место — и
пойдет, голуба, пойдет...
И пошла.
И еще будет идти...
’’Народ, как раб, на плаху лег!”
Если бы только лег, а то много-много жизней еще пога¬
сил просто так.
Только жертва эта ему ничего не дала.
Сын бывшего императора (он лежал на полу и стонал),
младшая дочь Анастасия и комнатная девушка Демидова
живы. И Анастасия, и Демидова даже не упали, они на но¬
гах. Пули прошли мимо, они даже не ранены. Демидова, а
возможно, и Анастасия начали кричать, причем громко, их
услышали и на улице. Это — и боль, и моление о жизни, и
ужас! Крики и послужили сигналом для чекистов. Те двое
пошли в штыковую атаку. Юровский меж тем двумя выстре¬
лами добил четырнадцатилетнего Алексея.	*
Отныне легче будет революции!
Пускали пули и остальные: революция погибает — умре¬
те и вы!
Три выстрела — многовато для четырнадцатилетнего
мальчика, но волнение тут ни при чем. Маузером Юровский
владел, эти выстрелы уже от перехлестывающей ненависти.
Императора уложил с первого выстрела, да и как не уло¬
жить! Ведь осуществлял он волю Плеханова и Ленина. Так
безобидная череда строк, нагромождения столбцов с книж¬
ными формулами о счастье человечества (весь этот воз уче¬
ных книг) еще раз обратились в жар свинца. Ненависть, по¬
сеянная вождями, давала всходы. Скоро-скоро ею заколо¬
сится все огромное поле России, ибо нерв великого учения —
ненависть.
Не теряя драгоценного времени, чекисты кололи штыка¬
ми семнадцатилетнюю Анастасию и верткую, крепкую Де¬
мидову. Надо чистить землю от всех этих сучек! ’’Весь мир
насилья мы разрушим!..”
Демидова все норовила загородиться... подушкой. Но
убийц это не испугало. Били, как полагается мужчинам.
Трехгранные штыки дырявили насквозь тела и втыкались в
стену. Эти штыковые следы так и остались на стене свиде¬
тельством чекистской доблести. ’’Кто был ничем — тот ста¬
нет всем!..”
Харитонова (и не заметили как) уложили, эвон, скрю¬
150

”Женевский” счет
чился. А кто будет варить бывшему императору обед на том
свете? Ишь, пол царапает, боров!..
Мстили, казнили в сознании утраты власти.
В общем, с работой справились.
Тут Юровский и занялся проверкой пульсов совсем
пристрелены или... А погодя и окликнул Андрея Стрекоти-
на. Теперь пост с пулеметом не имеет значения. Все, кого ох¬
раняли, перед ними в крови и смертной судороге.
Юровский приказал Стрекотину снять драгоценности с
трупов. Все измазано кровью. Ступать приходится по крови,
даже подошвы клеит... В комнате тускло от порохового ды¬
ма. Никто не уходит. Все стоят и созерцают дело рук своих.
Они, чекисты, свое святое дело (чистить землю от классово¬
го врага) справили. Черновая работа не для них. Пусть стре-
котины поспевают на корточках: ворочают мертвяков, ма¬
жутся в крови, стаскивают перстни, цепочки... там, броши...
Можно и покурить...
Стрекотин и снял. А как же, разве он не сознает важ¬
ность момента классовой борьбы.
Юровский распорядился трупы грузить в машину, а сам,
отобрав драгоценности у Стрекотина, поднялся с Никули¬
ным на второй этаж, где в ’’своей” комнате вывалил их на
стол. Будет на это золото и драгоценные камни крепнуть и
шагать пролетарская революция.
В стене застряли восемнадцать пуль, в паркете — шесть,
все остальные — в телах. Да падаль это царская, а не тела!..
Охранники и чекисты взяли от саней оглобли, навязали
на них простыни и наладились носить расстрелянных да по¬
колотых. Спешить надо, делов-то... Труп выносят с черного
хода. Шагают по двору и там, у парадного подъезда, свали¬
вают на платформу грузовика. И... за следующим.
Медведев побеспокоился: по всему днищу настлано сол¬
датское сукно. А чтоб не следить кровью...
За руль садится Люханов (он все с той же Злоказовской
фабрики). Стомился Сергей, сколько ждать?.. А уж тут лезут
в кабину Юровский, Ермаков, Ваганов. Надо полагать,
кто-то не поместился в кабину, она по тем временам преду¬
сматривалась на двоих, ну от силы на троих. Стало быть,
Полез в кузов, к трупам, Степка Ваганов. Ему, моряку, не
Привыкать...
И заурчал грузовик к ’’Четырем братьям”. До зари надо
Управиться...
Философия ленинизма развязывала самое низменное в
людях. Можно убивать, грабить — и это не преступление.
151

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Это — лишь классовая справедливость и возмездие. Наси¬
лие чаще всего творили без искреннего озлобления. Казни¬
ли, мучали, даже не испытывая к жертвам ненависти. Се¬
годня работа — точить детали у станка, завтра — валить
лес, а теперь вот выдалось — людей расстреливать... хотя,
какие они люди...
Необходимость и оправданность крови и смертей прини¬
мали как нечто естественное, неизбежное, определенное ми¬
ровой историей и прорывом к счастью человечества. Имя
Ленина все оправдывало и все списывало. Он поднимался
выше Бога. Только Ильич знает дорогу к справедливости и
миру.
И шли этой дорогой... а Ильич указывал...
Положение продолжало оставаться ’’недостойным и со¬
вершенно невыносимым”. К исходу подходил август, а со¬
ветское правительство все не бралось обеспечить безопасный
проезд германского представителя для вручения веритель¬
ных грамот в Кремль — какие-то полтора километра го¬
родских улиц.
Гельфериха вызывают в Берлин. Его взгляд на политику
по отношению к большевизму решительно расходится с пра¬
вительственным. Гельферих подает прошение об отставке.
В прошении об отставке несостоявшийся посол преду¬
преждает свое правительство: ”Я предвижу последствия не
только в смысле внешней, но и внутренней политики. Изо¬
бражение немецкой печатью большевистского режима, экс¬
цессы которого не были превзойдены якобинцами (уже тог¬
да! — Ю.В.), в систематически-розовых тонах; откровен¬
ность, с которой наше правительство держит этот режим на
равной ноге с собою; солидарность или, во всяком случае,
видимость солидарности с этим режимом...”
Позднее Гельферих напишет в воспоминаниях:
’’Согласие на мое прошение об отставке, врученное
мною 30 августа, было дано мне лишь 22 сентября...
В общем, моя московская миссия не только закончилась
для меня разочарованием, но и оставила гнетущее чувство,
что боги хотят нашей гибели...”
Последние строки посвящены капитуляции Германии в
первой мировой войне:
’’...Сумерки народов застали нас побежденными и уни¬
женными, обезоруженными и обнищавшими, и мы теперь
поставлены лицом к лицу с миром, облик которого изменен
в корне... Наша сила ослабла под напором невыносимой
152

"Женевский” счет
тяжести, подобно которой не знал ни один народ на про¬
тяжении всей истории, и она дала власть над нами всем
злым духам вселенной... Мы обращаем наши взоры на дале¬
кие горизонты и верим в неуничтожимость германской ин¬
дивидуальности и в несомненное призвание германского на¬
рода к возвышению человечества”.
Германия решит опробовать путь к возвышению через
Гитлера и нацизм, Россия до сих пор пробует через Ленина и
ленинизм. Сотням миллионов еще живых (и даже верящих в
бессмертие) уже были назначены штык, пуля, голод, глумле¬
ние, что хуже смерти...
Ночь, после утро и высокий солнечный день — и так хо¬
чется жить!..
Почему, по какому закону отняты жизнь, счастье и даже
надежды?..
Что же мы молчим и все сносим?..
Я решительно против ’’еврейской” версии убийства быв¬
шего императора и его семейства. Убивал в подлинном смы¬
сле ’’интернационал”. Среди непосредственных убийц были:
—	русские Ермаков, Никулин, Медведев (возможно, и
Якимов, называют еще и Кабанова);
—	еврей Юровский;
—	венгры, немцы или австрийцы (более поздние изыска¬
ния дают здесь почти стопроцентный состав венгров).
Убийство подготавливали еврей Голощекин и русский
Белобородов, ему приписывают фамилию Вайсбарт, но это
представляется надуманным. Охрану ’’дома особого назна¬
чения” несли поголовно русские, более полусотни человек.
Именно они издевались над заключенными. Без сомнения,
любой из этих нескольких десятков (все русские) с удоволь¬
ствием принял бы личное участие в расправе.
Безусловно, национальное чувство оскорбляет, что рас¬
праву над бывшим императором и его семьей учинили, в ос¬
новном, люди нерусские.
И все же повторюсь. На это дело и русских куда как дос¬
тало бы. Очередь из таких ’’охотников” могла бы вытя¬
нуться от Екатеринбурга до Владивостока и, наоборот, от
Екатеринбурга до Москвы. На сей счет патриотам не сле¬
дует обольщаться.
Подлинным виновником, подлинным убийцей явился
марксизм, его русская разновидность — ленинизм.
Сделала свой ’’щелк” та самая гильотина в Екатеринбур¬
153

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ге в ту ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля 1918 го¬
да, а запланирован он, этот ’’щелк”, был Лениным и Плеха¬
новым аж в начале века. Одиночки в те годы, они потихонь¬
ку обрастали сторонниками и единомышленниками по необ¬
ходимости насилий и убийств, согласно учению Маркса о
диктатуре пролетариата — великому учению об исцелении
общества насилием.
А диктатура — это и есть пули, братские могилы,
ВЧК—КГБ и партия, с ее руководящей и направляющей
ролью на протяжении семидесяти с лишним лет...
Ведь по совести, пусть все идейные коммунисты, их кро¬
вавый ВЧК—КГБ и те, кто перед ними на коленях, берут
Ленина с его гробом и шагают в ту землю, которая их при¬
мет.
Им не место в сердце России — Москве.
В руках у судебных органов белых оказались четверо из
охраны ’’дома особого назначения”: Медведев, Летемин,
Проскуряков и Якимов. Они и дали показания.
В то лето Павлу Спиридоновичу Медведеву набегал
тридцать первый (его допрашивали агент розыска Алексеев
в Перми и член суда Сергеев в Екатеринбурге). До револю¬
ции сапожничал. Уклонился от фронта, устроившись на Сы-
сертский завод. Для всех этих людей характерно уклонение
от фронта.
Правая рука Юровского и фактический начальник всей
охраны (в белом плену он не показывал какого-либо раская¬
ния, только лгал, чтобы выгородить себя). Выполняя приказ
Голощекина по взрыву моста под Пермью, угодил в плен.
Тут же нашелся и заявил, будто мост не взорвал умышлен¬
но, имея намерения перейти к белым, так сказать, с ходу
предав своих товарищей и по Красной Армии, и по РКП(б)
(в партию Павел Спиридонович вступил в апреле 1917 года
и, хоть был малограмотным, программу ее принял к серд¬
цу). Лежал в госпитале, где и проговорился, что служил в
’’доме особого назначения”.
Показывал, что в расстреле Романовых участия не при¬
нимал: был послан на улицу определить, как будут слышны
выстрелы. Скорее всего, принял участие в убийстве, так как
обнаружил знание таких подробностей о поведении Юров¬
ского в эти мгновения, которые мог иметь лишь один из
убийц.
Медведев рассказывал Н.А.Соколову:
’’Государь и наследник были одеты в гимнастерки, на го¬
154

"Женевский" счет
ловах фуражки. Государыня и дочери были в платьях, без
верхней одежды, с непокрытыми головами... При мне никто
из членов царской семьи никаких вопросов никому не пред¬
лагал; не было также ни слез, ни рыданий. Спустившись по
лестнице, ведущей из второй прихожей в нижний этаж, выш¬
ли во двор, а оттуда через вторую дверь (считая от ворот) во
внутреннее помещение первого этажа. Дорогу указывал
Юровский.
Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему
столбу арки. За ней встали три дочери... Наследник и госу¬
дарь сели рядом, почти посреди комнаты. За стулом наслед¬
ника встал доктор Боткин. Служанка — как ее зовут, не
знаю (Демидова. — Ю.В.), высокого роста женщина — вста¬
ла у левого косяка двери, ведущей в опечатанную кладовую;
с ней встала одна из царских дочерей (Анастасия. — Ю.В.)...
Двое слуг встали в левом от входа углу у стены, смежной с
кладовкой...”
Сам Медведев, делясь впечатлениями о только что слу¬
чившемся с охранниками и близкими (в первые часы после
расправы), говорил, что лично выпустил три пули в бывшего
императора, а уж после достреливал других. Вполне вероят¬
но, слушать выстрелы Медведев поручил кому-либо из часо¬
вых (они находились совсем рядом, в каких-то десяти ша¬
гах), а сам поспешил на расправу... и успел.
Вообще, главной мишенью для всех, так сказать, лако¬
мой целью, являлся бывший император. Надо полагать, в
него старался послать пулю каждый, не говоря уже о твер¬
дой руке Юровского, хотя для каждого и были определены
цели. Поэтому Николай Александрович и рухнул замертво
со стула. Не успел еще истаять в воздухе его голос, а уж тут
и раскат пистолетных выстрелов. И все тело, голова на раз¬
рыв от пуль... И то хорошо: не мучился за детей... А то ви¬
деть, как младшую дочь штыком... Да сам лоб подста¬
вишь!.. Да кровь закипит!..
Медведев так описывает комнату:
’’...Они все уже были расстреляны и лежали на полу, в
разных положениях, около них была масса крови, причем
кровь была густая, ’’печенками”...”
Медведев не участвовал в захоронении останков жертв,
но назвал место Якимову довольно точно:
’’...Трупы на автомобиле увез Юровский с латышами и
Люхановым за Верх-Исетский завод и там, в лесистой
местности, около болота, трупы были зарыты все в одну
яму, как он говорил, заранее приготовленную. Я помню, он
155

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
говорил, что автомобиль вязнул и с трудом дошел до приго¬
товленной могилы”.
Дополняют портрет Медведева вещи, которые он при¬
своил после бойни. Это и саквояж из желтой кожи, и золо¬
тые запонки, и серебряные кольца, и компас, и полотенце, и
три пары перчаток, и пуховые носки...
Саквояжик принадлежал доктору Боткину, а все дру¬
гое — дочерям бывшего императора. Принадлежность ве¬
щей устанавливал камердинер покойного государя Чемоду-
ров.
Чемодурова красные искали. Ему было назначено лечь
вместе с Романовыми, но он находился в больнице. Это
сбило с толку чекистов Юровского. Словом, не нашли. Вско¬
ре от всех потрясений Чемодурова спалила чахотка.
Что до вещей... само собой, мстить и карать надо с поль¬
зой для себя. А что, даром трудились?.. Что примечательно,
рабочая дружина не тронула книг. Они так и остались в до¬
ме Ипатьева: и религиозные, и светские — числом около
пятидесяти. Вещи — до нитки растащили, а книги... какой
прибыток от них... Практически нетронутым оказалось со¬
брание икон и образов. Тут уже молились другому богу.
Медведев умер от тифа 14 марта 1919 года — в пору са¬
мых внушительных успехов адмирала Колчака. Умер в
тюремной камере (некоторые утверждают, что был рас¬
стрелян).
Но самым ’’успешным” грабителем по этому делу вдруг
обозначился курьер-сторож советского исполкома Петр Лы-
лов. По судейской описи за ним числилось около ста двенад¬
цати наименований. Это и восемь золотых медальонов, и
золотые, серебряные нательные кресты, и три зонтика, и во
множестве — платья, костюмы, юбки, лифчики, шарфы,
дамские чулки, туфли...
4 сентября 1918 года красный курьер-сторож объяснил на
допросе, что в основном вещи и ценности присвоил предсе¬
датель Уралсовета Белобородов. Он же, Лылов, лишь похи¬
тил самую малость из них у означенного Белобородова.
”В частности, карандаш императрицы он похитил с пись¬
менного стола Белобородова...”
Совершил, так сказать, перераспределение собственно¬
сти.
Вот так.
Но и это не все.
Мораль строителей новой справедливой жизни предпо¬
лагала, оказывается, и награждение вещами убитого семей¬
156

"Женевский” счет
ства наиболее достойных советских работников. И они с осо¬
бым чувством спали на простынях и подушках с царскими
вензелями и покрывались одеялами царской семьи, которые,
как им чудилось, еще хранят тепло августейших особ. Это
очень их тешило, в том числе и грозного казнителя донских
казаков...
Словом, обо всем побеспокоился Белобородов. И было
это не обычное вознаграждение, а мера исключительная, за
преданность.
И спали... А как же?..
Отступил с Красной Армией и охранник Филипп По-
лиевктович Проскуряков, но воевать раздумал (за что
класть жизнь, своя ведь, не царская?), пробрался назад, в ми¬
лый сердцу Екатеринбург, где и был благополучно разыс¬
кан. На откровенные показания пошел не сразу.
”Мы встали и пошли за Медведевым, — рассказывал
Проскуряков. — Привел он нас в нижние комнаты дома
Ипатьева... В комнатах стоял как бы туман от порохового
дыма и пахло порохом... Стали мы все мыть полы, чтобы
уничтожить следы крови... По приказанию Медведева Кро¬
нидов принес из-под сарая со двора опилок. Все мы мыли
холодной водой и опилками полы, замывали кровь. Кровь
на стенах, где был расстрел, мы смывали мокрыми тряпка¬
ми. В этой уборке принимали участие все рабочие, кроме
постовых... Помню я, что работали тут человека два латы¬
шей, сам Медведев, отец и сын Смородяковы, Столов... Та¬
ким же образом, то есть водой, мы смыли кровь во дворе и с
камней... Я хорошо помню, что именно Андрей Стрекотин
стоял у пулемета в нижних комнатах... Он все обязательно
видел...”
Это тот самый Андрей Стрекотин, который преследовал
дочерей бывшего и^мператора похабными рисунками... А что
эти молодые кобылы без пользы блюдут себя?..
Накануне расправы Проскуряков напился и сидел как бы
под арестом в холодной баньке — и не гужил, дело-то при¬
вычное. Как вообще без этой встряски жить? Расправление и
веселость организму от водки. Душа от нее на месте...
Из баньки его с приятелем извлек Медведев — все были
поставлены на уборку. А как же? Может враг использовать
факт расстрела. Нельзя это ему давать, республика в огне.
Проскуряков так охарактеризовал свою службу в охране:
”Я вполне сам сознаю, что напрасно я не послушал отца
и матери и пошел в охрану... и я понимаю, что и я нехорошо
157

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
поступил, что кровь убитых уничтожал... Если бы я теперь
мог чем помочь, чтобы всех тех, кто убивал, переловить, я
бы все для этого сделал...”
Подобные признания немногого стоят. Любитель ’’зало¬
жить за воротник”. Дезертир. В охрану ’’определился” ради
жалованья. Можно не сомневаться, за денежный приварок (а
ежели еще и сообщно!) Филипп Полиевктович побил бы вот
так и видных большевиков с семьями, а после спокойно за¬
мывал кровь. И все вокруг произносили бы до невозможнос¬
ти ’’правильные” слова:
— А что, служба у него такая. Он человек подневольный.
На этих словах-палачах, словах-гадинах, кажется, взрос
весь русский народ.
Не составил исключение и Михаил Иванович Летемин:
’’Пошел в охрану исключительно из-за жалованья”.
По профессии — портной. В войну подался на Сысерт-
ский завод — это освобождало от фронта. Фронта они все
страшились пуще сатаны и всех прочих напастей, пусть дере¬
венщина воюет, а они, когда настанет время, будут револю¬
цию ставить и казнить. В прошлом Михаил Иванович был
судим за покушение на растление. Достойный кадр, подлин¬
ное украшение дружины рабочих мстителей; так сказать,
прообраз чекиста 30—70-х годов.
Уходить с красными Михаил Иванович не стал, заявив,
что воевать не собирается. Судебные власти белых обнару¬
жили его из-за... спаниеля Джоя, принадлежавшего бывшему
наследнику Алексею. Не пропадать же твари... ну, увел...
Шестнадцатого июля нес дежурство на посту номер три.
В самом начале дежурства видел, как возвращался с прогул¬
ки бывший император с семьей. Дежурство сдал в восемь
вечера и ушел домой. Ему единственному разрешили жить
дома.
В восемь утра семнадцатого июля явился на дежурство,
тогда и проведал о расстреле Романовых. Ни в убийстве, ни
в кровавом мытье полов участия, разумеется, не принимал,
просто не успел.
6 августа 1918 года в квартире Михаила Ивановича были
обнаружены дневник убитого бывшего наследника престола,
фотоаппарат ’’Кодак”, мелкие золотые вещи, кое-что из се¬
ребра, куча безделушек и в изрядном количестве — рубашки,
покрывала, скатерти, штиблеты, туфли, ремни...
Разве мародер?.. Прикопали гидру, если даже не ты —
158

’’Женевский” счет
какая разница? Главное, что все, ей, гидре, принадлежавшее,
уже хоть частично, но твое.
У всех на слуху знаменитое ленинское: ’’Грабь награб¬
ленное!”
Знал вождь вот такие простые, идущие от сердца слова...
А в таком разе, какие вопросы, о чем вопросы?..
Трофей есть трофей.
...Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро...
Леметина уже не было в живых, когда вернулась советс¬
кая власть.
Анатолий Александрович Якимов по своему прежнему
унтер-офицерскому званию был определен в разводящие.
Как и Медведеву, ему выходил тридцать первый.
По приказу Медведева вместе со всеми участвовал в кро¬
вавом мытье полов. Становилось не по себе — он выходил
на воздух. Крепкогрудые, закаленные в ненависти к старому
миру охранники высмеивали: нашел из-за чего сопли распус¬
кать, усмотрели даже в этом какую-то неблагонадежность,
не должен истинный пролетарий проситься на воздух, не та¬
кой это класс, а он же, Якимов, по выучке токарь!..
В общем, Анатолий Александрович двинул от красных
из Перми в белую дружину. До роста сознательности через
просвещение (он будет об этом говорить белым следова¬
телям) ему после той ночи в доме Ипатьева, надо полагать,
показалось далековато.
”...Я был по убеждениям более близок большевикам, но
я не верил в то, что большевикам удастся установить нас¬
тоящую правильную жизнь их путями, то есть насилием.
Мне думалось, и сейчас думается, что хорошая, справедли¬
вая жизнь, когда не будет таких богатых и таких бедных, как
сейчас, наступит только тогда, когда весь народ путем про¬
свещения поймет, что теперешняя жизнь ненастоящая. Царя
я считал первым капиталистом, который всегда будет дер¬
жать руку капиталистов, а не рабочих. Поэтому я не хотел
Царя и думал, что его надо держать под стражей... пока на¬
род его нс рассудит: ...виноват перед Родиной или нет.
Его, по моему мнению, могла судить только вся Россия,
потому что он Царь всей России. А такое дело, какое случи¬
лось, я считаю делом нехорошим, несправедливым и жесто¬
ким... За что же убиты были его дети?..
Мы, бывало, в своей компании разговаривали про них, и
159

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
все мы думали, что Николай Александрович простой чело¬
век, а она не простая и, как есть, похожа на Царицу...
От моих мыслей прежних про Царя, с какими я шел в ох¬
рану, ничего не осталось. Как я их своими глазами поглядел
несколько раз, я стал душой к ним относиться совсем
по-другому...”
Существует предположение, что Якимов принимал учас¬
тие в смертном избиении семьи бывшего императора. Прав¬
ду, свой путь в завтра он начал искать не в просвещении, не
в отказе от насилия, а в строю убийц, в крови невиновных и
невинных — и возмездие настигло. Якимов был расстрелян
белыми, не мог не быть расстрелянным.
Вместе с Ермаковым на расправу в дом Ипатьева явился
и бывший матрос Степан Ваганов. По отзывам, собранным
следователем Соколовым, бродяга и хулиган. Ваганов вхо¬
дил в группу Ермакова. Вместе ставили советскую власть
в Верх-Исетске (название идет от Исетского озера).
Ваганов оказался единственным из непосредственных
убийц Романовых, кто тут же заплатил за содеянное.
По неизвестным причинам Вагапов не ушел с красными,
скорее всего, прозевал отход, а может, о нем и позабыли. В
общем, от белых каратель спрятался в погребе: своя
жизнь — не чужая. Верх-исетские рабочие извлекли его отту¬
да и тут же убили. Всего на одиннадцать дней пережил он
свои жертвы из ’’дома особого назначения”...
Петр Захарович Ермаков, с которым после вел дружбу
Самсон Игнатьевич Брюхин, родом был из Верх-Исетска.
До революции участвовал в кровавых экспроприациях для
нужд ленинской партии. Руководил экспроприациями Фи¬
липп Голощекин — это убийства, грабежи, поджоги в целях
наживы... одна цепь жестоких насилий.
Деньги поступали за границу — Ленину, он ими распоря¬
жался и вел счет. Разумеется, в партии это была не един¬
ственная организация для пополнения кассы.
После октября 1917 года Ермаков становится верх-исет-
ским военным комиссаром. С 1920-го работает в НКВД. У
Петра Захаровича в Верх-Исетске был свой отряд из девят¬
надцати человек — они казнили и миловали, то бишь утвер¬
ждали народную советскую власть. Его заместителем был
Степан Ваганов. Все они без исключения — русские.
Спустя пять лет Петр Захарович Ермаков отмечал в
своей анкете сотрудника ГПУ (как появилась советская
160

’’Женевский" счет
власть, так и обозначились анкеты — десятки и десятки вы¬
щупывающих, все высвечивающих вопросов), что в дни ре¬
волюции находился на ’’Авроре” (оставалось добавить — на
капитанском мостике).
Не находился на ’’Авроре” Петр Захарович, не мог нахо¬
диться. Был за грабежи и убийства осужден на каторгу (про¬
сто не мог находиться в двух местах одновременно: и служ¬
бу на флоте нести, и грабить, а после ’’сидеть”; да и не при¬
звали бы во флот каторжника).
После всепьянейший Петр Захарович служил в доблест¬
ной ЧК—ГПУ, из-за умственной ограниченности был уво¬
лен (и это из среды едва ли не поголовно умственно или ду¬
шевно ущербных — какое же у него было развитие!).
Из духовного завещания Николая Второго:
’’Зло, которое есть сейчас в мире, со временем станет еще
злее. Но не зло победит зло, а только любовь”.
Мародерничали...
Насиловали и убивали...
И лгали...
Вот лгали вообще без всяких пауз, непрерывно — всеми
газетами и радио...
Убийцы и мародеры...
И ни при чем тут человеческие слабости. В убийцы, кро¬
вавые охранники, ’’чрезвычайку” для пыток, издевательств,
казней не шли обычные люди. Не по душевной слабости, не
из-за слабой воли, а по одной-единственной причине: не мо¬
гли, не могут они творить зло, убивать других.
Для подлой, жуткой работы годились люди черной осно¬
вы. Это были нелюди, вознесшиеся через подобострастие,
страх, рабское восхищение таких же, как они, в строки книг,
слова песен.
Только убийцы по внутреннему своему строю способны
созидать смерть. А где смерть, кровь — там разбой, маро¬
дерство и до пошлости, тошноты обыденная нечистоплот¬
ность. Недаром один из первых ’’витязей революции” Бело¬
бородов просто-напросто мародерничает, присваивает,
утаивает, казнит и терзает казаков на Дону.
Убийства способны творить личности в основном
ущербные (не разовое убийство в состоянии чрезвычайного
возбуждения, а работа, повседневное занятие: пытать, обре¬
кать, принуждать лжесвидетельствовать, убивать). Это их
будни — истребление людей во имя усреднения. Того усред¬
* W
161

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
нения, которое дает всегда покорность и холопскую благо¬
дарность всех оставленных на ’’племя”. Казарменный социа¬
лизм, суррогат жизни; унизительный, все измалывающий
быт. В чем тут революционная поэзия, суровая борьба му¬
жественных людей?..
Убийцы и мародеры, осененные на свои преступные дела
самой передовой теорией, но всегда — просто убийцы и ма¬
родеры.
Одной из особенностей дела об убийстве семьи бывшего
императора (чем оно бессознательно привлекает людей)
является как раз наиболее очевидное наличие преступной во¬
ли и низменных качеств, вообще низменных, заложенных в
этих людях, которые брались ’’очистить землю”. Похабни¬
ки, люди примитивные, рисующие мерзости на стенах (раз¬
влечение, свойственное больше уголовникам), преследую¬
щие этими мерзостями девушек (даже ухо прижимают к две¬
ри уборной); залезающие руками в тарелки заключенных;
ворующие с трупов вещи, не могущие не быть замазанными
кровью; опорожняющиеся в уборной на стульчак (для нрх
даже записку повесили в уборной дома Ипатьева с просьбой
гадить поосторожней); сегодня с готовностью отмывающие
кровь с полов, а завтра утверждающие советскую власть,
коллективизацию; сегодня растворяющие кислотой трупы и
’’очищающие карманы”, а завтра занимающие кабинеты
хозяева жизни, диктующие свою мораль завоеванному наро¬
ду...
Они готовы были (и готовы сейчас) ломать, убивать,
жечь, ибо в этом мире им (если по совести) не принадлежит
ничего, кроме их собственного убожества, непреодолимого и
стойкого, как клеймо на лбу. И потому в этом мире им все
было абсолютно чуждо и отвратительно. Неразвитое, полу¬
дикое, с полным отсутствием каких-либо нравственных и
гражданских устоев и составило опору идеи достижения
справедливости через перераспределение собственности и на¬
силие. И не перераспределение, а присвоение.
Они искали друг друга: ленинизм с его проповедью без¬
граничного насилия, глубоким презрением к интеллигент¬
ности, широте познаний, культуре (’’дворянская культу¬
ра” — сколько в этом презрения, до предела упрощенного,
схематизированного взгляда на жизнь) и этот ограниченный,
лишенный моральных и гражданских устоев слой общества.
И произошло великое соединение двух разрушительных
частей, направленных на уничтожение независимого и сво¬
бодного человечества.
162

"Женевский” счет
Ничего страшнее и не могло быть: ’’научное” обоснова¬
ние необходимости произвола, насилия для тех, кто и не мы¬
слил иных отношении в обществе.
Марксизм все время подпитывал сознание этих людей,
довоспитывал, воспитывал их, укрепляя в ’’идейной” право¬
те строить жизнь через принуждение, произвол, хамство.
Другими они и не могли быть. Хамство, убожество, гру¬
бость — это их мир, они не ведали (и не ведают) другого ми¬
ра. Они понесли его по всем ступеням власти, во все уголки
жизни: от захолустной деревеньки до Кремлевского Дворца.
Их вожди были, по существу, такими же невеждами и на¬
сильниками, ибо другого отношения к жизни в силу своего
развития, сознания они не ведали. Марксизм закреплял это
сознание на данном уровне, консервировал сознание уже не
только их, но и народа на одних и тех же постулатах: цель
оправдывает средства, все во имя цели, всегда и во веки ве¬
ков — насилие, беспрекословное подчинение и благодар¬
ность за то, что живешь.
Насилие не могло не идти от искалеченного, ущербного
восприятия мира, не могло не калечить сознания тех, кто ро¬
ждался после революции и уже питался только одной отра¬
вой лжи.
Вожди революции...
За ничтожным исключением, им свойственны ограничен¬
ность, поразительная самонадеянность и... жестокость. Пра¬
ва людей снизу они воспринимали и воспринимают лишь
как свою милость, благодеяние сверху.
Сталин...
Это не уродливый вырост на древе марксизма. Это его
самый холеный, благоуханный плод. Сталин с его пато¬
логической страстью к убийствам, его ошеломляющей огра¬
ниченностью и самоуверенностью — это явление, обуслов¬
ленное логически, исторически, экономически.
Он выявил, соединил в себе доведенный до высшей сте¬
пени принцип революции по Ленину: созидание новой жизни
через насилие и принуждение и на глубоком презрении ко
всему тому, что не охватывается понятием ’’ленинский, со¬
ветский”.
В основе ленинизма — разрушение всего, что не соответ¬
ствует его догмам, разрушение как в людях, так и в государ¬
ствах. Вообще он, ленинизм, мог существовать лишь после
тотального разрушения всего, что было создано до него.
Поэтому он агрессивен, ограничен и кровав.
Ленинизм — это обожествление насилия, именно поэто¬
163

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
му он объединяет все непотребное и низкое в обществе.
Именно поэтому он бесплоден. Именно поэтому он самодо¬
волен, как самодовольно то невежество, которое составляет
его основу и дает ему силу.
Ленинизм разрушил русскую жизнь, и восстановить ее
уже не дано никому.
И Россия лежит опозоренная, измученная, обескровлен¬
ная...
Значительно упрощает воссоздание событий записка
Юровского советскому историку М.Н.Покровскому. Напи¬
сана она языком документа, который начисто исключает
всякие чувства. Это оставляет жутковатое впечатление. Тво¬
рил волю Ленина человек, заменивший чувства на выкладки
марксистских книг. Гибель детей под пулями не высекает у
Юровского никаких чувств, даже тени сострадания. Наобо¬
рот, он, как механическое приспособление вождя, удивлен,
скажем, тем, что не все сразу оказались убитыми. Он так и
пишет:
’’Это удивило коменданта, так как целили прямо в
сердце...”
Одно это только и удивило ’’надежнейшего коммуниста”
(помните отзыв Ленина?). Да, достойным людям вручала
свою судьбу республика.
В записке Юровский как-то отстраненно называет себя
’’комендантом”.
’’Шестнадцатого июля была получена телеграмма из
Перми (через Пермь шла связь с Москвой. — Ю.В,) на
условном языке, содержащая приказ об истреблении Рома¬
новых. Шестнадцатого в шесть часов вечера Филипп Голо-
щекин предписал привести приказ в исполнение.
В двенадцать часов ночи должна была приехать машина
для отвоза трупов... Грузовик в двенадцать часов не пришел,
пришел только в половине второго... Тем временем были
сделаны все приготовления: отобрано двенадцать человек (в
том числе семь латышей) с наганами, которые должны были
привести приговор в исполнение, двое отказались стрелять в
девиц.
Когда приехал автомобиль, все спали. Разбудили Ботки¬
на, а он всех остальных. Объяснение было дано такое: ’’Вви¬
ду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести
семью Романовых из верхнего этажа в нижний”. Одевались с
полчаса. Внизу была выбрана комната с деревянной оштука¬
туренной перегородкой (чтобы избежать рикошетов), из нее
164

"Женевский” счет
была вынесена вся мебель. Команда была наготове в сосед¬
ней комнате. Романовы ни о чем не догадывались. Комен¬
дант отправился за ними лично, один, и свел их по лестнице
в нижнюю комнату. Николай нес на руках Алексея, осталь¬
ные несли за собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя
в пустую комнату, Александра Федоровна спросила: ’’Что
же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?” Комендант велел
внести два стула. Николай посадил на один Алексея, на дру¬
гой села Александра Федоровна. Остальным комендант ве¬
лел встать в ряд. Когда стали, позвали команду. Когда вош¬
ла команда, комендант сказал Романовым, что ввиду того,
что их родственники в Европе продолжают наступление на
советскую Россию, Уралисполком постановил их рас¬
стрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к
семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к коменданту
с вопросом: ”Что-что?” Комендант наскоро повторил и при¬
казал команде готовиться. Команде заранее было указано,
кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце,
чтобы избежать большого количества крови (стало быть,
имелся опыт по большой крови. — Ю.В.), и покончить ско¬
рее.
Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись
к семье, другие произнесли несколько несвязных восклица¬
ний, все длилось несколько секунд.
Затем началась стрельба, продолжавшаяся две-три мину¬
ты. Николай был убит самим комендантом наповал (лавры
убийцы бывшего императора Юровский не уступает никому;
это, безусловно, предмет его высшей гордости, оправдание и
смысл жизни. — Ю.В.).
Алексей, три его сестры и Боткин были еще живы. Их
пришлось пристреливать. Это удивило коменданта, так как
целили прямо в сердце, удивительно было и то, что пули на¬
ганов отскакивали отдельно от чего-то рикошетом и как
град прыгали по комнате.
Когда одну из девиц пытались заколоть штыком (млад¬
шую дочь царя Анастасию. — Ю.В\ то штык не мог про¬
бить корсаж. Благодаря всему этому вся процедура, считая
’’проверку” (щупанье пульса и т.д.), взяла минут двадцать.
Потом стали выносить трупы и укладывать в автомо¬
биль, покрывая сукном, чтобы не протекала кровь. Тут нача¬
лись кражи, пришлось поставить троих надежных товари¬
щей для охраны трупов (не иначе как ’’латышей”. — Ю.В.),
пока продолжалась переноска... Под угрозой расстрела (хо¬
роша же сознательность этих судей бывшего императора! —
165

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Ю.В.) все похищенное было возвращено (золотые часы,
портсигар с бриллиантами и т.п.).
Коменданту было поручено только привести в исполне¬
ние приговор, удаление трупов и т.д. лежало на обязанности
т. Ермакова... Он должен был приехать с автомобилем и
был пущен по условному паролю ’’Трубочист”. Опоздание
автомобиля внушило коменданту сомнение в аккуратности
Ермакова, и комендант решил проверить сам всю операцию
до конца.
Около трех часов утра выехали на место, которое дол¬
жен был приготовить Ермаков (за Верх-Исетским заводом).
Сначала предполагалось везти в автомобиле, а от известно¬
го пункта на лошадях, так как автомобиль дальше пройти не
мог. Местом выбрана была брошенная шахта. Проехав
Верх-Исетский завод, верстах в пяти, наткнулись на целый
табор — человек двадцать пять верховых, в пролетках и т.д.
Это были рабочие, которых приготовил Ермаков (это крас¬
ноармейцы из отряда Ермакова, все — активисты советской
власти; они ее ставили в Верх-Исетске, все — члены Со¬
вета. — Ю.В.). Первое, что они закричали: ’’Что же вы их
нам живыми не привезли?” Они думали, что казнь Романо¬
вых будет поручена им. Начали перегружать трупы на про¬
летки, тогда как нужны были телеги... Сейчас же начали
очищать карманы — пришлось и тут пригрозить расстрелом
и поставить часовых (и всю эту... напустили на Россию, пос¬
тавили над ними серп и молот, вручили красный флаг — и
напустили на Россию! — Ю.В.).
Тут обнаружилось, что на Татьяне, Ольге и Анастасии
были одеты какие-то особые корсеты. Решено было раздеть
трупы догола, но не здесь, а на месте погребения. Но выяс¬
нилось, что никто не знает, где намеченная для этого шахта.
Светало. Комендант послал верховых разыскивать место, но
никто не нашел.
Выяснилось, что вообще ничего приготовлено не было,
не было лопат и т.п. ...Отвезли от Екатеринбурга и остано¬
вились неподалеку от деревни Коптяки, это было в
шесть-семь часов утра.
В лесу отыскали заброшенную старательскую шахту... В
шахте было на аршин воды.
Комендант распорядился раздеть трупы и разложить ко¬
стры, чтобы все сжечь. Кругом были расставлены верховые,
чтобы отгонять всех проезжающих.
Когда стали раздевать одну из девиц, увидели корсет,
166

"Женевский” счет
местами разорванный пулями, — в отверстии видны были
бриллианты. У публики явно разгорелись глаза.
Комендант решил сейчас же распустить всю артель, ос¬
тавив на охране нескольких верховых и пять человек коман¬
ды (надо полагать, не только Ваганов, но еще и ’’латыши”
ехали в кузове с трупами. — Ю.В.). Остальные разъехались.
Команда приступила к раздеванию и сжиганию. На
Александре Федоровне оказался целый жемчужный пояс,
сделанный из нескольких ожерелий, зашитых в полотно.
Бриллианты тут же выпарывались. Их набралось (т.е. брил¬
лиантовых вещей) около полупуда (около восьмидесяти
тысяч каратов, цена их несметна, пишет Г.Т.Рябов). Это
было похоронено на Алапаевском заводе, в одном из доми¬
ков в подполье, в девятнадцатом году откопано и привезено
в Москву.
Сложив все ценное в сумки, остальное, найденное на тру¬
пах, сожгли, а самые трупы опустили в шахту. При этом
кое-что из ценных вещей было обронено, а при попытке за¬
валить шахту при помощи ручных гранат, очевидно, трупы
были повреждены и от них оторваны некоторые части...
Но Романовых не предполагалось оставлять здесь —
шахта (место это называлось ’Танина яма”. — Ю.В.) зара¬
нее предназначена была стать лишь временным местом их
погребения. Кончив операцию и оставив охрану, комендант
в десять-одиннадцать часов утра (семнадцатого уже июля)
поехал с докладом в У райисполком, где нашел Сафарова и
Белобородова. Комендант рассказал, что найдено, и выска¬
зал им сожаление, что ему не позволили в свое время про¬
извести у Романовых обыск (есть у него к тюремному делу
расположение, так сказать, талант... — Ю.В.). От Чуцкаева
(пред, горисполкома) комендант узнал, что на девятой верс¬
те по Московскому тракту имеются очень глубокие и забро¬
шенные шахты, подходящие для погребения Романовых.
Комендант отправился туда, но до места не сразу доехал
из-за поломки машины, добрался до шахты уже пешком —
нашел действительно три шахты очень глубоких, заполнен¬
ных водой, где решил утопить трупы, привязав к ним камни.
Так как там были сторожа, являвшиеся неудобными свиде¬
телями, то решено было (уважает себя Юровский, пишет
только во множественном числе: ’’Решено было”, а не —
’’Решил”. — Ю.В.), что одновременно с грузовиком, кото¬
рый привезет трупы, приедет грузовик с чекистами (как че¬
кисты, так — трупы. — Ю.В.), которые под предлогом обыс¬
ка арестуют всю публику. Обратно коменданту пришлось
167

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
добираться на случайно захваченной по дороге паре (не про¬
сил подвезти, а захватил по праву комиссарского мандата и
маузера. — Ю.В.)...
На случай, если бы не удался план с шахтами, решено
было трупы сжечь или похоронить в глинистых ямах, напол¬
ненных водой, предварительно обезобразив трупы до не¬
узнаваемости серной кислотой.
Вернувшись, наконец, в город уже к восьми часам вечера,
начали добывать все необходимое — керосин, серную кисло¬
ту. Телеги с лошадьми без кучера были взяты из тюрьмы... к
шахте с веревками, чтобы вытаскивать трупы и так далее,
отправились только в двенадцать часов тридцать минут,
ночью с семнадцатого на восемнадцатое. Чтобы изолиро¬
вать шахту (первую, старательскую), на время операции
объявили в деревне Коптяки, что в лесу скрываются чехи,
лес будут обыскивать, чтобы никто из деревни не выезжал
ни под каким видом. Было приказано, если кто ворвется в
район оцепления, расстрелять на месте. Между тем рассвело
(это был уже третий день, восемнадцатое). Возникла мысль
часть трупов похоронить тут же, у шахты; стали копать яму,
почти выкопали. Но тут к Ермакову подъехал его знакомый
крестьянин, и выяснилось, что он мог видеть яму...
Решено было везти трупы на глубокие шахты. Так как
телеги оказались непрочными, разваливались, комендант от¬
правился в город за машинами (грузовик и две легковые, од¬
на для чекистов).
Смогли отправиться в путь только в девять часов вечера.
Пересекли линию железной дороги, в полуверсте перегрузи¬
ли трупы на грузовик. Ехали с трудом, вымащивая опасные
места шпалами, и все-таки застревали несколько раз (это —
проселочная дорога между шахтой и Екатеринбургом. —
Ю.В.). Около четырех с половиной утра девятнадцатого ма¬
шина застряла окончательно, оставалось, не доезжая шахт,
хоронить или жечь (увязли в болоте, никто уже не мог по¬
мочь. — Ю.В.)... Последнее обещал взять на себя один това¬
рищ, фамилию комендант забыл, но он уехал, не выполнив
обещания.
Хотели сжечь Алексея и Александру Федоровну, но по
ошибке вместо последней с Алексеем сожгли фрейлину. По¬
том похоронили тут же, под костром, останки и снова раз¬
ложили костер, что совершенно закрыло следы копания. Тем
временем выкопали братскую могилу для остальных. Часам
к семи... яма... была готова. Трупы сложили в яму, облив ли¬
ца и вообще все тела серной кислотой как для неузнаваемос¬
168

"Женевский” счет
ти, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложе¬
ния (яма была неглубока). Забросав землей и хворостом,
несколько раз проехали — следов ямы и здесь не осталось.
Секрет был сохранен вполне — этого места погребения бе¬
лые не нашли”.
Приблизительно через шестьдесят лет место погребе¬
ния отыскал кинодраматург и публицист Гелий Рябов. Вот
как он это описывает:
’’...Сняли слой земли, под ним лопата уперлась во что-то
жесткое, пружинистое. Хворост, ветки — хорошо сохранив¬
шиеся.
Под ними снова земля — перемешанная, перекопанная,
это отмечает мой напарник, профессионально перетирая ее
между пальцев. На мгновение я остановился, чтобы перевес¬
ти дыхание, и вдруг он вскрикнул сдавленно: ’’Железяка
какая-то!”
Это была тазовая кость черно-зеленого цвета. И сразу
же пошли кости, кости, целые скелеты, черепа... Мы дос¬
тали три — обгоревшие от кислоты, с пулевыми отверстия¬
ми, у кого в виске, у кого на темени.
Еще через несколько минут мы нашли несколько оскол¬
ков от керамической банки — вероятно, той самой, с серной
кислотой. Скорее всего, эти банки бросали прямо на трупы и
разбивали выстрелами.
Земля в этой могиле была черного цвета. Пальцы там, в
глубине, нащупывали все новые и новые скелеты.
Странно. Я долго вглядывался в один из трех черепов, и
чем больше вглядывался, тем больше мне казалось, что
передо мной голова последнего русского императора Нико¬
лая Второго. Все черепа были изуродованы: лицевая их
часть разбита тяжелыми и сильными ударами. Вероятно,
это сделали для того, чтобы затруднить белым опознание.
У того, кого представил я себе бывшим российским импе¬
ратором, зубы на нижней челюсти слева были сильно разру¬
шены.
Записи в дневнике Николая Второго в один из месяцев
тобольского сидения непреложно свидетельствуют о том,
что в этот месяц бывший царь почти ежедневно посещал
дантиста. На зубах было множество пломб...”
”Мы, Николай Второй, Божьей милостью Император и
Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Влади¬
мирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астрахан¬
169

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса
Таврического, Царь Грузинский, Государь Псковский и Ве¬
ликий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подоль¬
ский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский,
Курляндский и Семигальский, Самочитский, Белостокский,
Карельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Бол¬
гарский и иных...”
”...Мы закрыли могилу, — рассказывает Рябов, — за¬
ровняли, набросали мелкой гальки и замели следы вениками
из прутьев...
Ночью перед отъездом (спустя три дня. — Ю.В.) мы
приехали к страшному месту.
Местность стала неузнаваемой. Через могилу Романо¬
вых прошла широкая асфальтированная дорога1, скрыв ее
теперь уже навсегда. Долго стоим и молчим...”
’’Государь и Великий Князь Новогорода Низовския,зе¬
мли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Яро¬
славский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский,
Витебский, Мстиславский и Северный страны Повелитель; и
Государь Иверской, Карталинской и Кабардинской земли и
области Армейской; Черкесских и Горских князей и иных
Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанс¬
кий; наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский,
Стомарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и
прочая, и прочая...”
Даже на беглый взгляд бросаются в глаза некоторые не¬
соответствия в записке Юровского.
’’Комендант” не мог не знать, где намечено спрятать ос¬
танки царской семьи. Именно это место Юровский обследо¬
вал накануне убийства — четырнадцатого и пятнадцатого
июля. Именно он, Юровский, с топором в руках расчищал
подъезды к нему. Это зафиксировано показаниями очевид¬
цев в следовательском розыске Соколова...
Скорее всего, подано было все же три стула, а не два. Об
этом дружно показывают остальные участники расправы.
И еще — о стульях. Через полминуты должен грянуть
залп, а Юровский вдруг проявляет сентиментальность и
удовлетворяет просьбу бывшей императрицы. Стулья по¬
1 Поиск могилы совпал с днями, когда рабочие мостили старый просе¬
лок. Так вышло, что за три дня успели уложить асфальт. — Ред.
170

"Женевский” счет
зволяют распределить жертвы как бы по двум ярусам. Они
уже не загораживают одна другую. Это — не вежливость
палача, а расчетливость палача. Позаботились же о шты¬
ках, — значит, уже был опыт.
И еще. Не забыли показания Буйвида?
’’...Через некоторое время я услышал глухой залп, их бы¬
ло около пятнадцати, а затем отдельные выстрелы, их было
три или четыре...”
’’Три или четыре” — это не выстрелы Юровского в быв¬
шего наследника. Когда Юровский добивал мальчика, еще
были живы дочери бывшего царя, живы Боткин, Демидова...
В общем, это продолжение тех же залпов числом около
пятнадцати.
Отдельные ’’три или четыре” выстрела, по-видимому,
имеют другое происхождение. Это нельзя утверждать, это
можно лишь предположить.
Кто, кроме Юровского, мог выслушать пульс? Тут он со
своим фельдшерским образованием незаменим. Он и выслу¬
шивал, переступая от трупа к трупу по крови. Брал убитых
за еще теплые руки, омытые кровью. Того, у кого пульс обо¬
значал еще биение жизни, комендант ’’дома особого назна¬
чения” добивал. Вот те самые, спокойные, три-четыре вы¬
стрела в общей тишине.
Даже если не стрелял, не добивал, но ведь выщупывал
пульс, это точно, сам об этом пишет. Выщупывал, чтобы,
если кто и подаст признаки жизни, тут же добить. Рот
фронт, товарищ Юровский!
Ночь с 18 на 19 июля Голощекин провел у могилы. Это
тоже зафиксировано показаниями свидетелей. Кстати,
Юровский опять неискрен, не упоминая об этом. Он, Голо¬
щекин, уж видел, как дожигались кислотой трупы. Так ска¬
зать, проконтролировал надежность их уничтожения, а пос¬
ле — и сокрытия захоронения.
Вид обезображенных, разлагающихся (ведь это жара се¬
редины лета), проеденных кислотой трупов не повлиял на
мужественного большевика, и по дороге из леса он спал в
машине. Чувствуется, такого рода дела как раз по его натуре
и убеждениям.
Девятнадцатого июля в Москву выезжает Юровский,
с ним — ’’семь мест багажа”1. Это — личные вещи Юровско¬
го и те, что столь горячо интересуют Москву: дневники,
1 Не вызывает сомнений, ценности в Москву не повезли, потому что бы¬
ли уверены в крушении советской власти вообще. Иначе что стоило Юровско¬
му прихватить в Москву лишний чемодан.
171

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
письма бывшего царя и его семьи. По разумению Ленина и
Свердлова, эти документы окончательно и бесповоротно до¬
кажут преступность царизма, дадут народу новое понимание
важности Октябрьской революции, еще раз явят всему миру
величие и благородство большевизма.
В деле террора Дзержинский не мог быть обычным чело¬
веком. Весь его внутренний строй это исключал.
”...И, действительно, кто так живет, как я, тот долго
жить не может. Я не умею наполовину ненавидеть или напо¬
ловину любить. Я не умею отдать только половину души. Я
могу отдать всю душу или ничего не отдам...”
Феликс Эдмундович никого не обманул. Он отдал тер¬
рору всю душу. И в отличие от Фукье-Тэнвилля, как, впро¬
чем, и некоторых других деятелей Французской революции,
никогда не терзался сомнениями. Это был сам бездушный
механизм уничтожения, вернее душа, отданная бездушной
машине истребления. Плотину в будущее мог прорвать
только огромный слив крови — и он этот слив организовал.
За плотиной людей ждет счастье — в этом Феликс Эдмун¬
дович не сомневался. Весь жизненный горизонт его состав¬
ляла эта плотина, ничего другого он не видел, и ничего дру¬
гого для него не существовало. Он этот мир выстрадал —
никакая сила не могла изменить в нем хотя бы один знак,
ничтожную величину. Поэтому не ослабевал поток крови.
Плотина должна рухнуть, не может не рухнуть.
Из письма Александры Федоровны мужу (Николаю Вто¬
рому) 18 сентября 1915 года:
’’Доброе утро, мой маленький. Пасмурно и дождливо, а
вечер был такой чудесный, луна и звезды сияли так, что я да¬
же открыла половину окна (форточка всегда открыта). Те¬
перь же, подняв занавески, я совсем разочаровалась, всего
лишь шесть градусов опять.
Чувствую себя лучше, поэтому хочу заглянуть к А. в
Большой Дворец (после Знамения) и по дороге — к одному
молодому офицеру, которого только что привезли — ему
всего 20 лет, и очень опасная рана в ноге. Владимир Нико¬
лаевич думает, что придется ее отнять, так как на ноге и в
ране на плече начинается заражение крови. Он хорошо себя
чувствует, не жалуется, это всегда плохой признак, — и так
трудно решить, что делать, когда смерть так близка: дать
ему умереть спокойно или рискнуть на операцию. Я бы ре¬
шилась на последнее, так как всегда остается луч надежды,
172

"Женевский” счет
когда организм молод, хотя теперь он очень слаб и сильный
жар. По-видимому, в течение недели раны его не перевязы¬
вались, — бедный мальчик!..”
Дневники, письма, личные бумаги Николая и Александ¬
ры Романовых должны явить миру всю меру низости само¬
державия: на каждом письме, в каждой строке — самора¬
зоблачение и кровь, кровь рабочих и крестьян. В дневниках
должны быть свидетельства измены Романовых, их стяжа¬
тельства и продажи России во имя наживы капиталистов,
дворян, помещиков...
Еще на руках не остыла кровь Романовых и преданных
им людей, а Юровский спешит в Москву с дневниками,
письмами, бумагами — таков категорический приказ глав¬
ного вождя. Все эти бумаги, по мысли Ленина, неизмеримо
ценней всех драгоценностей Романовых. Мир лопнет, трес¬
нет, когда узнает правду о коронованных кровососах. И
Юровский торопится со своими чемоданами. Скорее распу¬
бликовать, помочь революции, окончательно повернуть весь
народ против старой власти и белых, особенно белых.
Контрреволюция прет из Сибири через Урал к Волге.
Поднять, сплотить народ в ненависти к угнетателям.
Особенно важно доказать предательство интересов Рос¬
сии Романовыми. Это они предавали Россию немцам. Он,
Ленин, это докажет, иначе быть не может... Все Марксовы
формулы дают именно этот результат. Классовые отноше¬
ния, прибыль, эксплуатация, озверение от крови невинных.
Весь этот класс угнетателей предавал Россию!
Ленин торопит Юровского: без задержки в Москву!
Свердлов шлет нетерпеливые телеграммы: скорее, скорее!
Из письма Александры Федоровны мужу (Николаю Вто¬
рому) 1 октября 1915 года:
’’Мой милый и бесценный,
Оказывается, курьер отправляется сегодня вечером, —
пользуюсь случаем, чтобы написать тебе словечко.
Вот мы опять врозь, но надеюсь, теперь тебе легче будет,
пока наш Солнечный Луч (сын Алексей. — Ю.В.) с тобою.
Он внесет оживление в твое жилище и утешит тебя.
Как он был счастлив поехать и с каким волнением ожи¬
дал он этой великой минуты путешествовать одному с то¬
бой!
Я боялась, что ему будет грустно, как было в декабре,
173

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
когда мы поехали на юг навстречу тебе. Он тогда плакал на
станции, но теперь нет, он был счастлив.
Татьяна и я старались быть бодрыми и крепились, но ты
знаешь, как тяжело быть без тебя и маленького...
После чаю я приняла Изу, затем навестила бедного
мальчика. Он очень изменился со вчерашнего дня.
Я его гладила по голове, тогда он проснулся и сейчас же
меня узнал и разговаривал.
Я ему сказала, что ты и Алексей посылаете ему привет.
Он был в восторге и очень благодарил, потом опять заснул.
Это первый раз, что он говорил сегодня. Когда я чувствую
себя очень угнетенной, мне отрадно ходить к самым боль¬
ным и приносить им луч света и любви. В этом году столько
всюду страданий, я совсем измучена!..
Дорогой Ники, целую и крещу тебя без конца и скучаю
без твоих ласк — так тяжело на сердце! Да поможет тебе Го-
сподь! Крепко, нежно целую.
Твоя Женушка.
Спи хорошо, думай о своем старом Солнышке...”
Из предисловия к 3-му тому ’’Переписки Николая и
Александры Романовых, 1914—1915 гт.” (М., 1925), откуда
были взяты данные письма:
’’...Если публикуемая сейчас переписка имеет какое-ни¬
будь значение, то прежде всего, историко-психиатрическое.
Это — заключительные страницы романовского вырожде¬
ния... Распутиниада густо окрашивала последние годы ди¬
настии, и катастрофа ’’старца” всею обывательской массой
была почувствована как начало конца. А от распутиниады
шел слишком определенный запах сумасшедшего дома...”
Под предисловием подпись: М.Покровский.
В ночь с 17 на 18 июля по распоряжению Белобородова,
а значит, Москвы, в Алапаевске были убиты бывшие великие
князья Игорь Константинович, Константин Константинович
(младший), Иван Константинович, Сергей Михайлович,
бывшая великая княгиня Елизавета Федоровна, а также
князь Владимир Павлович Палей (сын княгини Ольги Палей
и великого князя Павла Александровича, который будет рас¬
стрелян через полгода в Петрограде). Заодно с ними также
убиты послушница Марфо-Мариинской обители Варвара
Яковлева и управляющий делами великого князя Сергея
Михайловича — Ф.С.Ремез.
Трупы обнаружили в стволе шахты заброшенного рудни-
174

"Женевский” счет
ха в двенадцати верстах от Алапаевска (это уже в соседней,
Пермской губернии). Все, кроме великого князя Сергея Ми¬
хайловича (застрелен), забиты дубинками. Они были засыпа¬
ны землей в шахте, но еще несколько дней оттуда доноси¬
лось церковное песнопение...
Надо сказать, все Романовы приняли смерть достойно.
Никто не молил о пощаде, не ползал на коленях, как, ска¬
жем, Берия — этот обгадился, перед тем как начал стрелять
генерал-полковник П.Ф.Батицкий. С Павлом Федоровичем
Батицким я был близко знаком и слышал историю ареста,
содержания под стражей, суда и казни Берии.
Похоже, на мысль об убийстве всех Романовых Ленина и
Свердлова навел тот самый Патушев. Взял он — и убил бра¬
та бывшего императора. Так все просто оказалось!
Не исключено, Патушев приписывал себе то, чего не бы¬
ло, и его история приплутала ко мне в вольной передаче со¬
чинителя. И все же... кое-что заставляет относиться к его
рассказу вполне серьезно. Возможно, фамилия Патушев не
его родная, как и, скажем, моего отца: коренной воронежец,
он родился под фамилией Власов, а похоронен Владимиро¬
вым. Этого потребовала служба в разведке (он был одним
из самых крупных военных разведчиков на Востоке в годы
второй мировой войны). О нем я рассказал в книге ’’Особый
район Китая”, изданной в 1973 году издательством АПН...
В этом гнусном деле Патушев оказался как бы первопро¬
ходцем. Есть все основания предполагать, что убийство быв¬
шего великого князя Михаила Александровича и, можно
сказать, безразличие страны (до великого ли князя было,
когда гибель грозила едва ли не каждому русскому) убедили
Ленина — подобное вполне сойдет и со всеми Романовыми.
Бывший великий князь Михаил убит за четыре дня до собы¬
тий в доме Ипатьева. За это время Ленин убедился — ничего
особенного не стряслось. Будут концы спрятаны — сойдет и
со всеми Романовыми, а уж тут и за Россию можно
приняться...
Младший брат Николая Второго Михаил Александ¬
рович был арестован в Гатчине в феврале 1918 года. Местом
ссылки ему была назначена Пермь. За ним последовали его
секретарь Николай Николаевич Джонсон, камердинер Челы¬
шев, шофер Борунов и повар Метревели.
В ночь с 12 на 13 июля великий князь Михаил Александ¬
рович, Джонсон, Борунов около полуночи были подняты с
Постелей в гостинице тремя неизвестными и увезены...
175

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
27 января 1918 года в Ташкенте пал под пулями чекистов
великий князь Николай Константинович, высланный туда
еще Николаем Вторым и не желавший иметь ничего общего
с Романовыми. В январе 1919 года в Петрограде, во дворе
Петропавловской крепости, были расстреляны великие
князья Павел Александрович, Дмитрий Константинович,
Николай Михайлович и Георгий Михайлович.
Всего, таким образом, оказалось уничтожено восемнад¬
цать представителей рода Романовых1. До остальных дотя¬
нуться не представилось возможным.
В предположительном списке участников расправы над
царским семейством имена бывших военнопленных, а тогда
уже чекистов Лайоша Хорвата, Ансельма Фишера, Эмиля
Фекете, Имре Надя, Андраши Вергази (Вергаши)...
Бытовало предположение (весьма шаткое, не предполо¬
жение, а слух), будто Имре Надь — это бывший премьер-ми¬
нистр Венгрии...
Это о нем, Имре Наде, возглавившем новое револю¬
ционное правительство Венгрии, парижская газета ’’Экс¬
пресс” писала 9 ноября 1956 года:
”1 ноября правительство Надя проявило явную рас¬
терянность. Не имея практической власти, оно делало уступ¬
ки как правым, так и левым... Разбушевавшаяся толпа дико
свирепствовала, и работники политической полиции были не
единственными, кто подвергся линчеванию...”
Венский корреспондент лондонской ’’Таймс” в номере от
3 ноября сообщал:
”В прошлую субботу (27 октября 1956 года. — Ю.В.)
вопрос заключался в том, как далеко может пойти мистер
Надь в удовлетворении требований революции. Вчера он по¬
шел на уступки по всем линиям...”
За ’’уступки по всем линиям” Имре Надь почти тут же
был повешен по приговору нового правительства Яноша
Кадара, за которым стояли оккупационные власти Совет¬
ского Союза. Его повесили во дворе главной будапештской
тюрьмы.
Но как далеко он отважился уйти по линии своей жизни,
стало известно лишь спустя тридцать четыре года.
19 июня 1990 года газета ’’Известия” поместила следую¬
щий материал:
1 Девятнадцатым был имеющий к ним непрямое отношение князь Влади
мир Палей. — Ред.
176

’’Женевский” счет
”В этом году годовщина казни бывшего премьер-мини¬
стра Венгрии Имре Надя и его ближайших соратников, осу¬
жденных за участие в событиях 1956 года, отмечалась без
шумных дехмонстраций.
Венгерской прессой, которая год назад буквально возве¬
личивала Имре Надя, также было уделено незначительное
место годовщине. На этом фоне большое внимание привле¬
кла публикация печатного органа ВСРП — газеты ’’Сабад-
шаг”, в которой был обнародован ранее не публиковав¬
шийся доклад генерального секретаря ВСРП К.Гроса на сен¬
тябрьском пленуме ЦК ВСРП 1989 года.
Как явствует из доклада, основанного, по сообщению
Гроса, на подлинных документах, представленных в его рас¬
поряжение советской стороной, начиная с сентября 1930 го¬
да, вскоре после приезда в эмиграцию в Советский Союз,
И.Надь становится агентом ОГПУ—НКВД, о чем свиде¬
тельствует его письменное обязательство. По словам
К.Гроса, с 1930 по 1941 год, до начала войны, И.Надь
(агент под № С-122) особенно активно сотрудничал с
ОГПУ—НКВД. На основании его показаний и донесений, в
которых фигурировали в общей сложности около 200 чело¬
век, десятки людей, в том числе венгерские, немецкие, поль¬
ские эмигранты, были арестованы и осуждены. Позднее мно¬
гие из них были реабилитированы”.
Опять совпадение?
А не слишком ли велика карательная плотность этих
случайностей?
Отныне к предположению об участии Имре Надя в рас¬
праве над семейством российского императора относиться
просто как к слуху уже невозможно.
Случайно эмигрировал в СССР, случайно завербовался в
агенты, случайно выдавал на расправы своих товарищей...
Очень уж проглядывает кровавый след из ’’дома особого
назначения”...
В 1922 году следователь Н.А.Соколов писал генералу
Лохвицкому:
’’Убийство всех членов Дома Романовых является
осуществлением одного и того же намерения, выразивше¬
гося в одном (едином плане), причем самым первым из них
по времени погиб Великий Князь Михаил Александрович. За
много лет до революции возник план действий, имеющий
целью разрушение идеи монархии (философия и программа
марксизма, точнее, большевизма. — Ю.В.)”.
177

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Все сильное и значительное, что стояло за Лениным, как
вождем великого народа и марксистом (это в основном про¬
поведи отказа от грабительских войн и социальной
справедливости), оказалось обесцененным другой, самой
главной, посылкой в учении марксизма: о построении счаст¬
ливого и справедливого общества через насилие.
Насилие превратилось в самодовлеющую ценность, в
вещь в себе — основной и единственный источник власти
партии, которую Ленин любил самозабвенно, страстно и
горячо.
19	июля 1918 года Москва оповестила мир о расстреле
бывшего императора. Согласно сообщению, прочие члены
семьи были вывезены в надежное место. Не будет же самая
гуманная в мире власть сводить счеты с детьми и женщина¬
ми, тем более гуртом валить всех...
20	июля сообщение о расстреле бывшего императора по¬
местили екатеринбургские газеты. Верьте, народы, слову Ле¬
нина и партии.
Но правда изустно распространялась по России и вызы¬
вала если не гнев, то отвращение к палачам, особенно у
крестьянства, не считаться с настроением которого было
опасно. К тому времени деревня была основательно рас¬
травлена продразверсткой.
Завоевать расположение народа чрезвычайно важно. В
разгаре Гражданская война. И вот в сентябре 1919 года (са¬
мые гибельные дни для советской власти, гибельнее не бы¬
вают, у порога Москвы — Деникин) ’’Правда” печатает ма¬
териал в своем роде уникальный. По степени лжи — это чис¬
той воды диктаторское сочинительство. Никто не оспорит,
никто не возразит. Единодушие газет обеспечено. Да и все
газеты к тому времени были поставлены на колени. Стало
быть, проглотят ложь: массы, как убедился Ленин, к этому
приспособлены... И вообще пора переходить к единомы¬
слию...
И глотали... целые семьдесят лет глотали...
И немало сейчас готовы еще глотать...
Согласно этому сообщению, 17 сентября 1919 года в
Перми заседал революционный суд, который разобрал дела
двадцати восьми советских работников, виновных в гибели
бывшего императора и его семьи.
Тут Ленин решил умертвить всякую ложь о советской
власти. Вот он, наш советский суд! Получайте, клеветники!
Суд выявил, что истребление Романовых имело целью
178

“Женевский” счет
бросить тень на советскую власть. Некто Яхонтов, поль¬
зуясь паникой (к Екатеринбургу приближались белочехи), и
расправился с Романовыми. К смерти в Перми были приго¬
ворены пятеро подсудимых, а приговор приведен в исполне¬
ние на следующий день...
И опять небылица, и такая, которая не могла, просто не
смела появиться без ведома Ленина. За ’’Правдой” следил
он, следила его сестра. Тут всегда все было с его ведома. И
газета-то им основана (это ему посоветовал в Праге сделать
Воронский).
22 сентября 1922 года ’’Известия” родят новую ложь:
”Тело царя, похороненное в лесу, на том самом месте,
где он был казнен, было выкопано... в присутствии высшего
духовенства, депутатов от народной армии, казаков, чехо¬
словаков. Тело было положено в металлический гроб,
заключенный в деревянный ящик из драгоценного сибирско¬
го кедра... Тело будет временно погребено в Омске, в особой
гробнице...”
Такая ложь — и где?! Вторая газета республики! А масш¬
таб событий, информации!.. Нет, это могло появиться толь¬
ко с ведома Ленина. Он над этим материалом морщил лоб,
щурился, после звонил по ’’вертушке”, согласовывал. А как
же! Правительственный материал...
Уничтожение Романовых предусматривала программа
революции и строительства нового общества. Но из такти¬
ческих соображений (республика существовала всего лишь
девятый месяц) провести убийство от имени верховной влас¬
ти было бы и опрометчиво, и обременительно, ибо серьезно
усложняло и без того сомнительно-тяжкое положение респу¬
блики.
Поэтому Ленин отступил за Свердлова.
Свердлов спрятался за Уралисполком во главе с Белобо¬
родовым и членами Голощекиным, Быковым, Саковичем,
Украинцевым, Сыромолотовым, Сафаровым, Киселевым,
Вайнером, Хотимским, Воробьевым, Андронниковым, Анд¬
реевым, Семашко, Авдеевым, Карякиным, Жилинским, Чу¬
фаровым, Ефремовым, Анучиным и Юровским.
В свою очередь, Голощекин и Белобородов двинули впе¬
ред Юровского, какое-то время даже одного Ермакова (что,
кстати, свидетельствует в пользу версии о прямом участии
Ермакова в убийстве).
Впрочем, Белобородов и не шибко прятался, разве толь¬
179

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ко в первые годы, когда следовало скрыть сам факт зверской
расправы.
Центральная власть долго и упорно заметала всякие сле¬
ды своего участия в екатеринбургском злодеянии. И лгала в
газетах, сочиняла небылицы, даже после мученической смер¬
ти своих жертв клеветала на них. А ежели вдуматься, то лга¬
ла потому, что боялась народа. Во всяком случае, в те годы
еще боялась... А иначе зачем лгать?..
Потребность изменения общественного строя в России
существовала еще задолго до февраля 1917 года. Февраль ее
только предельно обнажил. Такая потребность присутство¬
вала и в октябре 1917 года. Но как в феврале, так и в октяб¬
ре — отсутствовала необходимость истребления народа и
вообще людей по разного рода ’’принципам”: классовым,
идейным, религиозным...
Поэтому у социализма, взросшего на созидательности
насилия, проявилось столько людоедского и нежизненно ис¬
кусственного — следовало притягивать к мертвым догмам
живую жизнь.
Свергли монархию и установили диктатуру пролета¬
риата — самую свирепую из всех возможных диктатур, пос¬
ле которой те годы мнятся немыслимо демократическими и
зажиточными, хотя это далеко не так — иначе народ не
поднялся бы в феврале семнадцатого. Тут весь вопрос с ’’не¬
мыслимой демократичностью и зажиточностью” — в срав¬
нении с чем?..
Ленинизм и все его последующее развитие — это аб¬
солютный пик жестокости, это надругательство над здра¬
вым смыслом и всеобщая обездоленность. Конечно, если со
Старой площади дадут команду для ’’Правды” (в просторе¬
чии — закажут статью), то эта газета докажет совершенно
все (к примеру, что смерть — лучше жизни, а лед образуется
лишь при самой высокой температуре, которая достижима
на земле). Именно подобного рода доказательствами она за¬
нималась семьдесят лет. Этим и еще... единомыслием.
В образах, характеристиках и делах (невыдуманных, а
строго доподлинных, зафиксированных рукой следователя)
многих десятков людей (не выбранных намеренно, а выхва¬
ченных из гущи народа), причастных к расстрелу Романо¬
вых, отразилась вся та Россия, которая составила ядро ре¬
волюции.
Участники расправы (от сторожа Лылова, охраняющего
Уралисполком, до Юровского) составили тот точный исто¬
180

"Женевский” счет
рический слепок ее, который дает беспристрастное представ¬
ление о том, какие силы подпирали советскую власть и со¬
ставили в будущем ее основу.
Тень этих событий, этих нелюдей в образах и плоти жи¬
вых людей легла и на наши дни, став нашей судьбой.
Именно этим я и объясняю возрастающий сегодня инте¬
рес к событиям кровавой июльской ночи в доме Ипатьева.
Ленинизм, партиец, чекист (’’гэбэшник”)...
Даже неверующему хочется осенить себя крестным зна¬
мением...
Ослепнуть, окаменеть, потерять память, но забыть эти
слова, забыть!
Кровь, голод, страдания народа...
Глумление, бесстыдный поголовный сыск...
Патологическая жадность до власти и обман, обман.
Как же ты, Боже, носишь их по земле?..
Как же нам жить?..

ГЛАВА 3
СМУТА
Всего царского корня истреблено было — и малолеток,
и взрослых — восемнадцать душ. Это Самсон Иг¬
натьевич самолично подсчитал по ’’Памятной книжке
за 1913 год” — крохотная такая, на ладони уместится —
красный ледерин с золотым тиснением. Ежегодником Сам¬
сон Игнатьевич дорожил до чрезвычайности и только едино¬
жды позволил мне его подержать, скорчив при этом такую
физиономию и так напрягшись, что я и удовольствия не по¬
лучил. Жлоб есть жлоб...
Закралось в меня нехорошее подозрение: вряд ли случаен
данный подсчет. Искал Самсон Игнатьевич в свое время по¬
вод отличиться на каком-нибудь Романове, ну хоть самом
захудалом, пусть даже из Лейхтенбергских. И ежели не ис¬
кал, так в мыслях пробовал. Уж как хорошо доживать век
народным мстителем!
Как я сейчас понимаю, на комиссара Юровского Самсон
Игнатьевич материала не имел и ничего молвить о нем
не мог — загадочная фигура да и только! Сам же Николай
Второй называл Юровского почему-то комендантом. До са¬
мых зрелых лет оставались для меня тайной и биография, и
судьба товарища Юровского.
И жаль мне товарища Ермакова, не повезло, безвестный
он борец за народное счастье. Да за Ипатьевское дело по ны¬
нешним временам полагалась бы Золотая Звезда Героя, да
не одна, а по мере исполнения разных юбилейных дат. И
вообще, множество географических пунктов и промышлен¬
ных объектов удостоилось бы его народного имени, так и
писали бы: народный мститель. И все ’’градусные” дела он
182

Смута
благополучно решал бы как персональный пенсионер со¬
юзного значения...
Самсон Игнатьевич не рассказывал о крушении Алек¬
сандра Георгиевича Белобородова. Щекотливое это дело, из
самых секретных и опасных. Но из намеков, недомолвок и
одной почти целой истории я могу многое дорисовать с по¬
мощью воображения.
Строптив, горд был нарком внутренних дел РСФСР Бе¬
лобородов, как есть орел. На высоких конференциях и съез¬
дах давал понять новым вождям партии (все новыми имена¬
ми светили из политбюро): пусть не гнут, не стараются — не
осилить им его, потомственного пролетария и ленинца са¬
мой что ни на есть высшей золотой пробы. И когда сокру¬
шал Сталин своих недругов, и вообще всех подряд, Белобо¬
родов не вскакивал на собраниях при упоминании нового
хозяина страны и не надоедал с предложениями об избрании
его, Сталина, в почетный президиум. Ну в упор не видит
этого интригана, а тут еще хлопать! А хрена козлиного не
хочешь?!.
О революции и своих правах Белобородов имел правиль¬
ные понятия. Сам казнил, и на многие тыщи счет, но не
гнулся. Начисто отсутствовала в нем такая способность, —
ну ровно не живой человек и не были его деды крепостными.
Почитал как святыню марксизм, а Ленина за святого хранил
в душе. Разинско-пугачевской закваски был, а это наипервей¬
ший материал для ’’женевской” образины.
’’Последний раз увидел я Белобородова на областной
партийной конференции, — напрягал память в оживлении
прошлого тишайший Самсон Игнатьевич. — В январе 1927
года к нам, в Свердловск, приехали Куйбышев и Белоборо¬
дов, с ними и другие докладчики из Москвы, но на второсте¬
пенных ролях, хотя Мрачковский — фигура в партии! В дис¬
куссии о партии линию Сталина защищал Куйбышев. Бело¬
бородов поддерживал Троцкого. Для него Троцкий являлся
как бы продолжением Ленина, конечно, не в полном выраже¬
нии... Начальству велели подготовиться из Москвы. А оно, в
свою очередь, взялось учить нас хором выкрикивать: ’’До¬
лой Белобородова! Да здравствует Сталин!” Недели за две
до конференции все это началось. Ораторов готовили — как
и что говорить. И чтоб не сбивались на реплики заезжих зна¬
менитостей, пусть хоть зал гогочет, а знай гни свое... Та все¬
союзная дискуссия потрясла партию и страну. Старые про¬
летарские центры, как Ленинград и Урал, на дыбы против
вождизма Сталина. В Ленинграде еще сохранялся настоя¬
щий потомственный пролетариат, еще не успела его разба¬
183

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
вить вчерашняя деревенщина. У этих, из деревни, вся созна¬
тельность в газетной передовице или лишнем целковом.
Против Сталина не один раз возникали демонстрации —
могучие, на десятки тысяч людей. Их милиция с войсками
ГПУ рассеивали. До рукопашных доходило. Что я видел —
ты и не поверишь, Юрка!..
Областную дискуссию организовали в Деловом клубе
(весь партактив привлекли, человек семьсот) — это клуб
инженерно-технических работников. Зал там вместительный,
удобные стулья; и фойе солидное, приятный вестибюль. На
первом этаже — столовая и раздевалка. На второй этаж —
мраморная лестница в два марша. И только портреты
Ленина и Свердлова — другие тогда в голову не пришло бы
повесить...
Клуб охранял взвод гэпэушников.
В первый день дискуссии выступил Куйбышев — ну же¬
вал слова! Жиденькие ему за то хлопочки. Тогда ведь,
Юрка, по бумажкам свой ум не доказывали. Каждый гово¬
рил как умеет и как понимает. Куйбышев зачитал нам и за¬
вещание Ленина — смотри, сколько утаивали! Тут же при¬
осанился и объявляет, мол, товарищ Сталин просил пере¬
дать: недостатки, отмеченные Лениным, он учтет и впредь
не допустит ничего подобного, в чем и дает партии клятву...
После пожара да за водой...
И уж тут один оратор за другим: только такой работник,
как Сталин, способен руководить партией в данных сложных
обстоятельствах... Ну наши, из подготовленных и подгово¬
ренных. Ты же знаешь, в партии... тьфу, откуда тебе знать,
малой ты еще!.. В партии, Юрка, нет свободной жизни — все
на указках и страхе...
Слушаем, зеваем. День морозный, с узорцами по окнам,
а в зале тепло, уютно. Ноги вытянешь, в креслице поутоп-
нешь — ив сон морит. Тут бы еще и Машку под бок... За что
ценю аппаратно-партийную работу: не надо кайлом махать,
спину надсаживать, мотаться за этот самый рублишко, как
скаженный. Главное — коммунистам установку дать, звон¬
ками обеспечить выполнение, при необходимости выступить
или проверку учинить... На одно только нужен свой талант:
недосказанное читать в распоряжениях начальства — и ты
кум королю, зять императору! Вроде паразитов, да?.. А
только без этих паразитов замрет ход наших хозяйственных
дел да и самой советской власти. За каждым догляд нужен.
Как выпустишь из надзора — в рассып дело. Все нужно под¬
хлестывать, показывать, вынюхивать.
Дело у нас, Юрка, не может нормальный оборот иметь.
Без партийного надзора непременно или в рассып, или
184

Смута
вкривь пойдет, а то и вовсе уголовщиной обернется. Нет у
нашей советской хозяйственной машины своей внутренней
потребности к производству и улучшению — надо направле¬
ние показывать, стегать, наградами прельщать, тюрьмой
грозить...
Сижу я и об этом самом про себя рассуждаю. Вдруг —
шум, команды. Что-то не так за окнами. Я сидел в послед¬
нем ряду, мне выскользнуть ничего не стоило. Я из зала — и
на улицу. Мать честная: наш Белобородов! Выстроил гэ¬
пэушную охрану и расхаживает. Мороз градусов на трид¬
цать, а он все в той же кожанке без подкладки: ладный, сби¬
той — ну гранит! И так громко, отчетливо спрашивает у ох¬
раны:
— Вы кому служите, товарищи?
Ему из строя говорят:
— Служим трудовому народу, товарищ народный ко¬
миссар!
А Белобородов как рявкнет:
— Не повторяйте глупости! Вы служите авантюристу
Сталину!
Я, Юрка, разинул рот, глаза вытаращил и кумекаю: ”Ну
и ну!” А сам я тоже без пальтишка, в одной косоворотке — и
не мерзну. От таких слов любой мороз — жар!
А Белобородов объявляет:
— Слушай приказ! Вам здесь делать нечего! Если мы
вместе совершали революцию, от кого вы собираетесь защи¬
щать нас?!
И распустил охрану по домам властью народного ко¬
миссара внутренних дел Российской республики! Во как!
Орел!
Я ходу в зал. Ну, думаю, сейчас будет! А уж в вестибюле,
в фойе за ним люди подсматривают, не одному мне интерес¬
но. А все же приятно, когда против общей линии есть кому
возразить... И вот бывает так в лесу: тихо — и вдруг ветерок
потянет, лес и зашумит от края до края. Вот так и Белоборо¬
дов появился. В зале как ветром плеснуло. А он и бровью не
повел, подходит к первому ряду, садится. С пяток ораторов
пропускает, слушает, сам не шелохнется — ну гранит!
Объявляют:
— Слово товарищу Белобородову!
А мы на что? Как завоем:
— Долой Белобородова!
Топаем, свистим. Кто-то надрывается:
— Да здравствует Сталин!
Словом, стихийное народное выражение чувств. Чуешь?
Белобородов долго стоял у трибуны. Каково ему? Ведь
185

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
здесь, в этом городе, каких-то девять лет назад он, Алек¬
сандр Белобородов, за вождя для любого был, законом бы¬
ло его слово. Ленин его на путь вывел. Здесь, на Вознесен¬
ской улице, истребил царский выводок под корень, чтобы
свободнее дышалось рабочему человеку. Аж по всему свету
это отозвалось! А теперь?!
Терпел он, терпел да как ахнет графином. Графин — на
куски, вода — фонтаном. У трибуны доски, где речи кладут,
дыбом. По залу — враз тишина! Ну будто он этим самым
графином нам по мордасам хряснул.
Уважает народ силу, сразу присмирели...
А он и говорить не стал, обвел зал взглядом. Медленно
так смотрел, долго. И пошел со сцены. На весь зал скрип са¬
пог да шаг, тяжелый шаг, с каблука.
Тут мы осмелели, вроде слабину дает мужик, — и опять
за свое. Ну изгаляемся! А как же, сознательные!
Он подошел к самому выходу — и во весь голосище, а он
у него басовитый, митинговый:
— Свистите, свистите, подлецы! Настанет день — и за¬
плачете кровавыми слезами! И день этот недалек! Что рты
поразевали? Свистите, коли вам приказали! Своей-то башки
нет!..
В аккурат справа от меня остановился. На лице — ни
растерянности, ни злобы — ну гранит!
Зал — со своих мест. Веришь, Юрка, многие вскочили на
стулья. И со всех сторон не крики, а стон:
— Сашка, мы сами ничего не понимаем! Нам приказы¬
вают! Что происходит, Саша? Научи, объясни!..
А ты что думал, Юрка: не знаешь и какому Богу мо¬
литься.
А он не пошел на трибуну. Протиснулся по ряду, что в
середке, залез на стул — и закатил речь! Соколу лес не стра¬
шен. Из президиума — звонки, выкрики. На них — ноль вни¬
мания. Куйбышев — за сердце, его водой отпаивают. Бело¬
бородова же здесь знают, вожаком нашим был; надежный,
из ленинцев, вместе под пули ходили, голодали.
А знаешь, как закончил?
— Сталин, — говорит, — был и есть авантюрист! Он
убирает и ошельмовывает всех, кто препятствует его бескон¬
трольной власти над партией и страной! Если не остановить
сейчас, будет поздно! Настанет день — и всех вас, не только
меня, а и вас тоже, перережут, а вы за него глотки дерете, го¬
лосуете, жизней не щадите! Да он всех вас одурачивает! Не¬
ужто слепы?! Это же не дискуссия — это захват власти в
партии и стране антинародной и антиленинской группиров¬
кой Сталина!..
186

Смута
Белобородов относился к непримиримым противникам
Превращения партии в орудие Сталина, в средство...
А знаешь, что сказал об обещании Сталина партии?
— Мягкие слова, — говорит, — кости ломят!
Не ошибся Саша. Еще как ломали... полегли мои друж¬
ки, пали... и не сосчитать...
На следующий день из президиума объявляют:
— Вчера Белобородов был на таком-то и таком-то заво¬
дах. Рабочие отменяют прежние резолюции и голосуют бе-
лобородовскую. Требуется срочно выделить делегации на
данные предприятия.
К сожалению, Юрка, резолюция — вещь непрочная. Как
уговорят людей, так и поступят. Обидно, вроде нет у людей
своего разумения. Эх, люди!..
Пока выделяли эти самые делегации, я, кстати, попал в
одну из них и лично сам убеждал народ против Белобородо¬
ва, он уже сломал все просталинские настроения в депо, а
это опора куйбышевцев, сколько это депо обхаживали! Кон¬
ференция мечется, выделяет новые делегации, а выделять-то
уже некого. Белобородов в считанные дни всю область пере¬
вернул — все заводы, фабрики, рудники... депо-то за него, то
бишь против Сталина и его выдвиженцев. А знаешь, что та¬
кое Уральская область в те годы? Это несколько нынешних
уральских областей да еще такая махина, скажем, как Баш¬
кирия! Своя страна, да какая!
Везде Белобородов доказывал, что партия стремительно
бюрократизируется, вылупляется правящая элита; рядовые
большевики не имеют никакого отношения к той партии, ко¬
торую сами составляют; все за них решают в кабинетах; ге¬
нералы от партии вне критики, они непогрешимы...
Как ожог, такие слова!
Куйбышев опять на трибуну — плоская, поносная речь.
А за Белобородовым уже такие колоритные фигуры, как
Мрачковский и Уфимцев, — они тоже в объезд по заводам!
Срыв конференции и бунт против сталинского ЦК! И возни¬
кают на Урале два обкома партии! Во симфония!
И в Ленинграде Сталину — труба!
Мы и они — центры исконной пролетарской культуры и
традиций, а по стране основная рабочая масса сырая, вче¬
рашние пахари. Для Сталина они свои: ни самостоятельнос¬
ти, ни сознания; лепи что угодно. Он и стал двигать их по
всем направлениям: и в ВЧК—ОГПУ—НКВД, и в наркома¬
ты, и в секретари разного уровня партийных организаций, и
В суды... Таких налепил, прости Господи! И взаправду не ум
выводил, а лапти...
187

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
И знаешь, как отмылись? Арестами, Юрка! Первые арес¬
ты членов партии за убеждения — до сих пор ничего подоб¬
ного не случалось. До этого — выступай с мнениями — и не
бойся, не выкрутят руки, а не то что там дырку в башке
устроят.
Ленинградскую партийную организацию в значительном
большинстве выслали в Среднюю Азию, у нас тоже взяли
достаточно. Вождей оппозиции поостереглись трогать, ссы¬
лали мелочь, вроде для вразумления, но по сути это было не
так. Партия еще не заменилась на сталинскую. С этим в
Москве вынуждены были считаться. Еще не настал момент,
хотя его всячески уторапливали.
Спустя полгода кое-кого вернули, но ненадолго. Глав¬
ное — прием с арестами опробовали. Сошел, не поднялась
партия! Стало быть можно! Как в поговорке: ’’Снесла телен¬
ка, снесет и быка...”
И вышло Белобородову ’’женевское” награждение. И,
может, не сама пытка и казнь столь страшны, как подлость
полного и лживого забвения. Ну не было такого революцио¬
нера, не казнил он Романовых, не выполнял волю Ленина, не
гнул к земле мятежных казаков, не ставил советскую власть
на русской земле...
Так, враг и отброс...”
Как я понимаю теперь тот тон и те выпученные глаза
Самсона Игнатьевича: находился он среди тех, кто стоял на
стульях и просил вразумления у Белобородова. И даже те¬
перь, спустя столько лет, он — в потрясении от Белобородо¬
ва: одного из тех немногих на его памяти, кто отстаивал
свое право не вжиматься в муравьиные формы, а ходить на
ногах — не ползать на коленях.
На всю жизнь зашиб сердце Самсона Игнатьевича Бело¬
бородов.
Была еще у Самсона Игнатьевича любопытная кни-
женция — иначе такие называют амбарными. Бумага
синюшная, с кострицей. В книженцию он заносил цитаты.
Нет, не Цицерона или Льва Толстого, а только Маркса и Ле¬
нина — к другим не питал доверия. Даже Энгельс нахо¬
дился у него на подозрении: недостаточно уважительно от¬
зывался о России времен Крымской войны середины XIX ве¬
ка.
Эту книженцию Самсон Игнатьевич тоже не пускал мне
в руки, а лишь полистывал перед носом, поговаривая: ’’Мно¬
гое можно успеть, Юрка, коли научен цитатам. Голыми ру¬
ками, вот так, уже не взять тебя...”
Все же мне удалось подсмотреть на последней страничке
удивительную цитатку. Среди марксистских — ну совсем си¬
188

Смута
рота! ’’Кратковременность жизни мы не получаем, а создаем
сами. Л.Сенека, римский философ”.
Сколько я знал Самсона Игнатьевича, а встать рядыш¬
ком с ним побаивался и потому рад был, что не дает он ни
этот цитатник, ни царскую книжицу. От обморожения был
Самсон Игнатьевич сине-красный, иногда фиолетово-крас¬
ный или даже черновато-багровый, потому что свою игру
давала и водка. Тут Самсон Игнатьевич относился к себе
беспощадно. Надо полагать, жизнь самым прямым образом
зависела от поступления огненной влаги. Оттого щеки и
подбородок походили цветом на мясной фарш. А уши! Во
что же их превратил мороз в здравнице под Калинином!
Почти до плеч висели какие-то плоские, дрябло-пухлые
оладьи с рыжеватыми пучками волос. Они у него начинали
зябнуть уже с градусов пяти тепла. И уже по теплу он начи¬
нал носить ушанку, а ежели кокетничал (то есть терпел, не
утеплялся ушанкой), то тер уши каждые пять-шесть минут
— так они у него нуждались в тепле. От мысли, что с возрас¬
том и у меня может обозначиться нечто похожее, мне стано¬
вилось неуютно.
И вообще Самсон Игнатьевич был очень чувствителен к
холоду. Я даже подозреваю, что и цветы он любил не толь¬
ко из-за красоты: не могут они, как и он, без тепла и солнца.
Но почему ’’любил”? Самсон Игнатьевич и сейчас любит
их на своей Пехотной улице, ибо переехал и живет теперь на
Красной Горке и, несмотря на преклонные лета, весьма
бодр. Мы с ним нет-нет да столкнемся.
А в далекие военные годы все жалели Самсона Игнатье¬
вича, принимая его безобразие за боевое увечье. И, к моему
стыду, Самсон Игнатьевич этим широко пользовался: ни¬
когда не выстаивал многочасовые очереди, ходил через офи¬
церские служебные двери, отоваривая свои карточки, и
всячески показывал всем, что много и тяжко страдал за об¬
щее дело.
Определяла поведение последнего российского государя
всепоглощающая религиозность. В общем, он покорялся
судьбе, полагая, что так угодно Творцу. Трагедия его заклю¬
чалась в том, что эта выдающаяся религиозность и обязан¬
ности хозяина огромного государства пребывали в вопию¬
щем противоречии одна с другой.
Государь верил в мудрость Создателя.
Создатель распоряжался его жизнью, жизнью близких,
Как и жизнью любого, — и государь ясно смотрел на любой
разворот событий. Но те, кто распоряжался судьбами людей
189

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
после октября 1917 года, верили в совершенно другое и вели
дела отнюдь не по-христиански.
Даже если бы Николай Александрович Романов не был
государем, а коротал дни как обычнейший из смертных, он
все равно оказался бы обреченным, ибо ’’машина из Жене¬
вы” не признает за своих тех, у кого есть стержень убежде¬
ний, кто не способен гнуться и принимать любые формы,
главным образом — муравьиные. Ну нет машине смысла на
такого замахиваться!..
Последний российский самодержец свято верил в предо¬
пределенность того, что случается, как и в то, что его, как
самодержца, вел Божий промысел.
Однажды духовник Николая Второго долго и настойчи¬
во пытался раскрыть глаза царю на действительное состоя¬
ние дел в стране.
Николай прервал его, сказав: ”Я полагаюсь на Бога,
если Богу угодно — все обойдется”.
Здесь весь Николай.
Покорность событиям являлась не столько его приррд-
ным свойством, сколько следствием религиозного воспита¬
ния. Он уже не мог быть другим. Эта убежденность наложи¬
ла на волю и вообще характер государя то, в большинстве
своем, спокойное, безоблачное состояние духа, которое мно¬
гие принимали за недалекость и легкомыслие. К тому же
темперамент и особенно воля этого человека были придуше¬
ны полупрезрительным обхождением деспотичного отца и
настойчивостью вечно взведенной и склонной к истеричнос¬
ти жены.
Мать бывшей императрицы Александры Федоровны бы¬
ла дочерью королевы Виктории, а английский король Георг
Пятый и Николай Второй были двоюродными братьями.
Николай Александрович владел английским в совершенстве,
говорил с оксфордским акцентом. С женой он изъяснялся
по-английски, с детьми — по-русски.
После гибели царской семьи камердинер императрицы
Волков, давая показания Соколову, сказал:
— Я скажу про них просто: это была самая святая и чис¬
тая семья...
Николай Второй с головы до пят был человеком веры и
жить старался согласно христианским воззрениям, выверен¬
ным на его государственные обязанности. И силу — стоять
наперекор событиям и любым ударам судьбы — давала ему
все та же горячая вера в Творца и свою избранность.
Хотел этого государь или не хотел, но он сам шел на¬
встречу катастрофе, определенным образом потворствовал
пагубным для престола событиям, ускорял события, и
190

Смута
отнюдь не в свою пользу. Он, конечно, и предполагать не
смел, что это может обернуться для него гибелью, и тем бо¬
лее гибелью близких, но знал совершенно определенно: он
не отступит от принципов самодержавия, внушенных отцом
и всеми традициями российского престола. И это упорство
придало кризису особую остроту и разрушительность.
К тому же прибавлялось неослабное влияние Александ¬
ры Федоровны. Она писала августейшему супругу:
”Мы Богом поставлены на трон и должны сохранить его
крепким и передать непоколебленным нашему сыну. Если ты
это будешь помнить, то не забудешь, что ты — властелин...”
Властелин.
А.С.Стишинский — член Государственного совета, това¬
рищ (заместитель) министра внутренних дел при Сипягине и
Плеве обмолвился о царе:
’’...Царь — слабовольный, но взять его в руки невозмож¬
но, он всегда ускользает, никто влияния на него иметь не мо¬
жет, он не дается, несмотря на всю слабость характера...”
Воля царя принадлежала его жене, царице. И это было
трагедией для России.
Александра Федоровна во многом способствовала раз¬
рушительности кризиса власти.
Она, естественно, заражала мужа опасным упрямством.
А Николай Александрович и сам был не из податливых, ког¬
да дело касалось принципов самодержавия. А тут такой на¬
жим, и десятилетиями! И за ним — совершенное непонима¬
ние процессов, назревающих в обществе. И это тоже значи¬
тельное продвижение к катастрофе — абсолютная неуступ¬
чивость. В политике, делах государственных — это равно¬
значно сознательному ввержению в хаос, разрушению основ
своей власти, это самоизоляция.
Пожалуй, вера и самодержавие занимали равное место в
миропонимании царского семейства. Как не мог Николай
Александрович поступиться верой, так не мог согласиться и
с каким-либо ущемлением своих прерогатив (исключитель¬
ных прав) самодержца всея Руси.
Дума уже сама по себе являлась для царя уступкой, пос¬
тоянной болью, мукой, недопустимым вмешательством в
Богом ему дарованные права.
Бывший военный министр Российской империи1, немало
лет знавший Николая Второго довольно близко, напишет:
’’...Развитие характера у Николая Второго, по существу
’ Сухомлинов Владимир Александрович, скончался в эмиграции, в Гер-
ь^ании, 2 февраля 1926 года.
191

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
происходило под преобладающим влиянием семьи и, как
оказалось, во вред России...”
Во вред России...
Эти слова сложит человек, уже проживший жизнь, все
испытавший, глубокий старик, отсидевший при царе и боль¬
шевиках сначала в Петропавловской крепости, после — зна¬
менитых ’’Крестах”, выпущенный на волю по чистому недо¬
разумению.
Александра Викторовна Богданович была супругой гене¬
рала Богдановича, служившего по министерству внутренних
дел. Она будет вести дневник, охватывающий период цар¬
ствования последних трех российских самодержцев. Осве¬
домленность супруга-генерала (да на такой службе!) сделает
дневник источником весьма ценных сведений.
12 ноября 1891 года Александра Викторовна доверит
дневнику факты, о которых столь мало известно:
’’Нам рассказывали, почему Ротшильд не хочет иметь
финансовые дела с Россией. Говорили, что те 300 человек са¬
мых солидных и богатых англичан, которые подали в про¬
шлом году петицию нашему государю, прося его не при¬
теснять евреев (их петиция не была уважена), находятся
вкладчиками больших денежных сумм у Ротшильда, и они
ему объявили, что, если он будет иметь финансовые дела с
Россией, они у него возьмут все свои деньги”1.
Бедой Романовых была финансовая зависимость от ино¬
странного капитала, в частности могущественного семей¬
ства Ротшильдов, которое еще со времен Николая Первого
предоставляло России крупные займы.
Оставались три года до вступления Николая на престол,
когда английская ветвь Ротшильдов ответила решительным
отказом на просьбу его отца, Александра Третьего, о займе.
Николай не мог не знать об этом — и унижении, и искус¬
ственном создании финансово-экономических трудностей
для его страны.
Все это укладывалось в схему неприятия еврейского эле¬
мента в государственной жизни России, подкрепляя тради¬
ционное дворянское отношение к евреям.
Ленину искать — и не найти более удобных соперников в
борьбе за власть: Романовы, ослепленные богоидеей
самодержавия и доведшие Россию до исступления и гнева, и
Александр Федорович — шут российской демократии, кото¬
рая впервые вступала на сцену российской государственнос¬
1 Три последних самодержца. Дневник А. В. Богданович. M., Изд.
Л. Д.Френкель. 1924.
192

Смута
ти. Судьбе было угодно, дабы это ’’вступление” происходи¬
ло именно в образе Керенского, и, пожалуй, это не случайно.
Россия была обречена на большевизм и самоистребле¬
ние. Уровень сознания народа, все беспросветно-тяжкое про¬
шлое делали это неизбежным.
Властелин. За ним идея монархии.
Шут. За ним идея демократии.
Диктатор. За ним идея коммунизма и обещание черной
крови.
А все прочие силы, участвовавшие в столкновении,
являлись лишь производными от этих, главных, или умеща¬
лись между ними.
Черная кровь во искупление светлой идеи...
Государь был искренне убежден в единственной правиль¬
ности своей позиции. В его представлении именно самодер¬
жавие обеспечивало до сих пор сплоченность русского наро¬
да, расширение империи, развитие сельского хозяйства,
наук, ремесел. Последний российский самодержец служил
этой идее. Подняться вровень с грозными испытаниями ему
не было дано, и ”пал без славы орел двуглавый”. За эту
идею российской государственности (как он ее понимал —
священная идея и наследие тысячелетия) и принял Николай
Второй мученическую смерть, отдав не только свою кровь,
но и кровь жены, и кровь своих еще совсем юных детей.
Потоком лилась кровь.
Через кровь всех нечистых во имя коммунизма!
Ленин! Партия!
Михаил Константинович Дитерихс в 1915 году занял
пост генерал-квартирмейстера Юго-Западного фронта, за¬
тем командовал русской дивизией в Македонии, на Сало¬
никском фронте (в помощь союзникам), откуда вернулся в
июне 1917 года.
Как начальник штаба кавалерийского корпуса Крымова,
генерал Дитерихс участвовал в корниловском походе на Пе¬
троград. После самоубийства генерала Крымова Дитерихса
назначают генерал-квартирмейстером ставки Верховного
главнокомандования. Он оказался свидетелем гибели
своего Верховного — генерала Духонина.
Верховный Правитель России адмирал Колчак назначит
Дитерихса главнокомандующим Западным фронтом. Дите¬
рихс будет настаивать на отводе Добровольческой армии с
линии Иртыша и переводе правительства из Омска в Ир¬
кутск. Дитерихс полагал, что это даст возможность пере¬
группировать войска и наладить тыл.
Генерал Сахаров убедит адмирала в том, что это пред¬
7 3908
193

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ложение ошибочно. Дитерихс покинет свой пост. Как пока¬
жут события, генерал Дитерихс был не просто прав, а глубо¬
ко прав.
По оставлении им поста главнокомандующего фронтом
адмирал Колчак наделит его в январе 1919 года особыми
полномочиями: дело об убийстве Романовых отныне сосре¬
доточивается в руках Дитерихса.
В свою очередь, генерал Дитерихс добьется назначения
Н.А.Соколова следователем по данному делу. Уже один
этот выбор оправдывал всю служебную деятельность гене¬
рала. Соколов с исключительной тонкостью и добросовест¬
ностью добудет все данные и представит миру неопровержи¬
мую картину злодейского убийства семьи бывшего импера¬
тора. Это имело особое значение, так как опрокидывало до¬
воды большевиков о непреднамеренном убийстве Романо¬
вых. Только благодаря усилиям Соколова большевикам не
удалось запрятать эту страшную тайну, а они были очень
близки к этому. Тайна могла кануть в вечность неразгадан¬
ной.
Адмирал Колчак поручит Михаилу Константиновичу
Дитерихсу доставить на тяжелый английский крейёер
’’Кент” вагон реликвий — вещей, оставшихся от царской
семьи в Тобольске и Екатеринбурге.
Впоследствии Михаил Константинович окончательно
разойдется с адмиралом Колчаком, будет служить белоче-
хам, отрекаясь от всего русского.
Книга ’’Убийство царской семьи и членов дома Романо¬
вых на Урале” была издана Дитерихсом весной 1922 года во
Владивостоке — всего за несколько месяцев до вступления в
город Пятой армии Уборевича. В основу публикации поло¬
жено следственное дело Николая Алексеевича Соколова. Та¬
кую же копию следственного дела получил от Соколова
англичанин Роберт Вильтон. Его, Вильтона, книга была на¬
печатана через год (в 1923-м) в Берлине под названием ’’По¬
следние дни Романовых” — с тех пор эта книга не переизда¬
валась.
Роберт Вильтон представлял лондонскую ’’Таймс” в Пе¬
трограде, добровольно принимал участие в боях против не¬
мцев на нашем фронте. За исключительное мужество был
награжден Георгиевским крестом, хотя капитул ордена это
категорически запрещал...
Незадолго до первой мировой войны лидеры кадетской
партии соорудили толстеннейшую рукопись — ’’Последний
самодержец. Очерк жизни и царствования императора Рос¬
сии Николая П”, — редчайшую по документированности и
194

Смута
показаниям очевидцев и оснащенную множеством фотогра¬
фий, большинство из которых ныне не сохранилось. По цен¬
зурным соображениям, рукопись была напечатана в изда¬
тельстве Эберхарда Фровайна в Берлине, под боком у Вил¬
ли, как называл Николай Вильгельма Второго. В Россию
она практически не поступила — сначала по соображениям
все той же царской цензуры, после — советской, куда более
свирепо-ханжеской, нежели царская.
Социалисты-революционеры вселяли ужас в хозяев ста¬
рой России. Знаток сыскного дела Л. П. Меньшиков писал:
’’...Царское правительство всегда боялось более терро¬
ристических ударов, чем массовых выступлений, но это
факт... Вот почему страстным желанием руководителей сыс¬
ка (охранки) всегда было провести своих людей в террорис¬
тические организации”.
Однако терроризм социал-революционеров сходит по¬
чти на нет после 1905—1907 годов.
Меньшиков поначалу бунтовал против власти. Потом на
стороне власти давил революционеров и выслужился в боль¬
шие чины, а ордена имел едва ли не самые первые. Затем
опять двинул против власти, став грозой всех провокаторов.
Его главная работа — ’’Охрана и революция” (в трех само¬
стоятельных частях), издание общества политкаторжан и
ссылыюпереселенцев в Москве. Умер 12 сентября 1932 года
в Париже1.
Из-за спада террора социалистов-революционеров царь
и его ближайшее окружение считали, что эсеры, и особливо
эсдеки (другая ветвь социалистов), не столь страшны, как ка¬
деты (конституционные демократы).
Социал-демократы — и меньшевики, и большевики —
слишком малочисленны и не имеют влияния. К тому же де¬
партамент полиции через сеть провокаторов (секретных сот¬
рудников) держит их самые важные организации под надеж¬
ным контролем. Число предателей накануне Февральской
революции составляло несколько тысяч.
Читатель, задержись на этой цифре, обдумай, оглянись...
Только в большевистской партии провокаторами
являлись член ЦК и редактор ’’Правды” М.Е.Черномазов
(охранная кличка ’’Москвич”, жалованье от охранки — двес¬
ти рублей в месяц); член последней, IV Государственной ду¬
мы и член ЦК Р.В.Малиновский (’’Нина”, ’’Икс”, пятьсот
рублей; вместе с Зиновьевым и Каменевым самый близкий к
Ленину человек в партии); член III Государственной думы
1 Это подтверждает вклейка от издательства в названной здесь его
работе.
195

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
В.Е.Шурханов (’’Лимонин”, семьдесят пять рублей); член
Московского комитета А.И.Лобов (”Мек”); М.И.Бряндин-
ский, секретарь Московского Комитета, заведующий обще¬
партийным паспортным бюро, заведующий общепартийным
транспортом запрещенной литературы из-за границы
(’’Вяткин”, ’’Кропоткин”); член Областного бюро Цент¬
рального промышленного района, слушатель партийной
школы на Капри А.С.Романов (’’Пелагея”, сто рублей);
А.Г.Серебрякова (’’Дама Туз”, ’’Мамочка”, ’’Субботина”,
кроме пособий в две и десять тысяч рублей, пожизненная
пенсия в тысячу двести рублей на каждый год), а за ними и
другие активисты партии, слушатели ленинской школы в
Лонжюмо и т.п. — Я.А.Житомирский (’’Обухов”, ’’Андрэ”
и др., две тысячи франков), И.Г.Кривов (’’А.Н.О.”),
А.К.Маракушев (’’Босяк”, пятьдесят рублей), А.А.Поляков
(’’Сидор”)...1
И это далеко не исчерпывающий список.
Кроме Малиновского, в Государственной думе четверто¬
го созыва провокатором охранки являлся и депутат Ильйн
(от Мелитополя).
Особое место среди провокаторов занимает Анна Се¬
ребрякова (’’Мамочка”). Основная работа ’’Мамочки” была
направлена против большевиков и отчасти — меньшевиков,
но мадам не брезговала и эсерами.
В своей книге Меныциков пишет:
”... ’’Мамочка” — единственная в своем роде, перед ко¬
торой и знаменитый Азеф не более как ’’мальчишка-щенок”,
отделалась по приговору суда (советского. — Ю.В.) семью
годами тюремного заключения... Я не знаю другого случая
(в моей ’’Черной книге” зарегистрировано несколько тысяч
предателей), чтобы кто-нибудь из секретных сотрудников
охранки так долго, непрерывно и столь активно агентурил
для политического сыска... Революционный кредит Серебря¬
ковой стоял так высоко, что Зубатов хвалился: ’’...револю¬
ционеры к нам сами с докладами являются” или ”... ни один
нелегальный не побывает в Москве, чтобы с поклоном к нам
не пожаловать...”
Серебрякова даже после Октябрьской революции на це¬
лых пять лет умудрилась сохранить себе постоянное посо¬
бие, сначала от ’’собеса”, потом от ’’Цекубу” — Централь¬
ной комиссии по улучшению быта ученых при Совете На¬
родных Комиссаров (эта комиссия начала свою работу в де¬
’ См.: Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916
год бывшего Московского охранного отделения. С предисловием М.А.Цяв-
ловского. Изд. 2-е. М., 1918.
196

Смугга
кабре 1921 года как долженствующая помочь русским уче¬
ным, которые вместе со всем русским пролетариатом в мо¬
мент наивысшего напряжения сил страны ’’для борьбы на
гражданских фронтах” оказались в ’’невыносимо тяжелом
положении”...). С тех пор и сохраняется эта система пайко¬
вой подкормки (после сюда присовокупились отдельные са¬
натории, персональные дачи, машины и пр.). Никак не выбе¬
рется республика на честный и прямой путь всеобщего ра¬
венства и справедливости — ну нет у нее крепости и устойчи¬
вости без подачек, пакетов, пайков и вообще всякого при¬
своения общественного продукта под видом исключитель¬
ной заботы о разных выдающихся личностях, и ’’женевцев”
в первую очередь...
К 1914 году большевистская партия была загнана в глу¬
бокое подполье и эмиграцию. Из того, что осталось, изы¬
мается в ссылки и тюрьмы ровно столько, сколько нужно,
чтоб местные организации вовсе не развалились и не появи¬
лась необходимость внедрения в новые со всей хлопот¬
ностью таких операций. Через осведомителей департамент
полиции знал почти все о жизни партии, вплоть до основных
посетителей Ленина и приблизительного содержания их бе¬
сед и планов вообще. Внушительная блокада.
Все вожди партии находились или в тюрьмах, ссылках,
бегах, или в эмиграции. Никто из них к началу Февральской
революции не просматривался ни в Москве, ни в Киеве, ни в
Петрограде.
”1917 год явил чрезвычайно интересную картину, •— пи¬
шет Меньшиков. — Революция вскрыла одно весьма пи¬
кантное обстоятельство. Оказалось, что в составе Советов
рабочих депутатов, игравших такую роль в первый момент
переворота, находилось более тридцати осведомителей ох¬
ранки, причем один из них был председателем, три — това¬
рищами председателя Совета рабочих депутатов, два — ре¬
дакторами ’’Известий” Совета рабочих депутатов, один —
председателем Союза деревообделочников...”
После победы революции большевики расстреляли неко¬
торых самых крупных провокаторов: Малиновского, Озоля,
Марию Бейтнер, Вадецкого, Горбунова, Каплинского, Ло¬
бова, Леонова, Полякова, Романова, Соколова, Аристова,
Курляндского...
А тогда, после революции 1905—1907 годов, царь более
Других стал опасаться и ненавидеть... кадетов! По его мне¬
нию, они представляли наибольшую угрозу престолу. И са¬
мое досадное — их разгромить невозможно. Они действуют
открыто: и через Думу, и через общественные организации.
Дума все время покушается на его прерогативы неограни¬
197

Ю П. B.iacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ченного монарха, будоражит народ, заявляет о каких-то пра¬
вах народа, делает известными едва ли не все прегрешения
власти — и ничем сие не пресечь!
Трудно поверить, но именно таким было настроение
царя в канун роковых дней февраля семнадцатого.
И вот, за единственно ничтожным исключением, той
кадетской книги ’’Последний самодержец...”, нет даже в са¬
мых первых книжных хранилищах Советского Союза. В то
время как она является едва ли не основным источником све¬
дений о царе, русском дворе и крупной бюрократии и в ряде
случаев используется советскими историками.
В роду Романовых передавалось, со слов будто бы оче¬
видца, о существовании предсказаний Серафима из Сарова.
Это предсказание относилось к будущим царствованиям.
Текст предсказания якобы был записан отставным генера¬
лом и, по приказу Александра Третьего, хранился в архиве
жандармского корпуса, являющегося как бы и архивом ди¬
настии.
”В начале царствования сего монарха, — сообщала,за¬
пись прорицаний о времени царствования Николая Второго,
приведенная в той кадетской книге, — будут несчастья и бе¬
ды народные. Будет война неудачная. Настанет смута вели¬
кая внутри государства. Отец подымется на сына и брат —
на брата. Но вторая половина правления будет светлая, и
жизнь государя долговременная”.
Это не могло не произвести впечатления на Николая. К
тому же кое-что из прорицаний уже исполнилось: Ходынка,
голод во многих губерниях, сокрушительный террор эсеров
с сопутствующей ему смутой. Ждали своей очереди неудач¬
ная война с Японией, революция 1905—1907 годов и еще бо¬
лее сокрушительные Февраль и Октябрь семнадцатого — все
в совершенном соответствии с прорицаниями Серафима.
Вот только вовсе не оказались вторая половина правления,
ни бытие царя вообще...
Серафим и по сию пору чтим среди верующих. А тогда
его отшельническая, скорее даже подвижническая жизнь с
долгими стояниями на камне, погружениями в ледяную во¬
ду, простосердечие и молитвенность привлекали в основан¬
ную им пустынь множество ищущих утешения.
После его кончины монастырь имел все основания на ка¬
нонизацию своего святого. Препятствием было лишь то, что
не прошло сто лет, необходимых в таком случае для пребы¬
вания будущих мощей ’’под спудом”, то есть в могиле.
13 июля 1902 года (как раз пора диспутов Ленина, Чер¬
нова, Плеханова в Женеве) императрица потребовала от По¬
198

Смута
бедоносцева объявить Серафима Саровским святым. Побе¬
доносцев являлся обер-прокурором Святейшего Синода и в
некотором роде — наставником государя. При всей своей
преданности престолу Победоносцев все же воспротивился
столь стремительному ’’святопроизводству”: шесть дней,
данные для этого императрицей, — чересчур ничтожный
срок. Императрица трижды повторяла требование — Побе¬
доносцев не уступал. Лишь когда он получил записку от са¬
мого Николая, Святейший Синод сдался.
На процедуре канонизации местный архиерей отказался
подписать протокол о нетленности мощей. Министр вну¬
тренних дел и шеф корпуса жандармов Плеве добился мол¬
ниеносного устранения архиерея. Новый — готов был удос¬
товерить любые бумаги. Словом, через несколько дней ав¬
густейшая чета отправилась в Тамбовскую губернию за
святостью.
Эта поездка в Саров проходила под лозунгом единения
царя с народом.
Николай Второй и Александра Федоровна в религиоз¬
ном экстазе молились в окрестных церквах, у камней, источ¬
ников и даже купнулись в прудике Серафима.
Полицейские же что ни день составляли протоколы о чу¬
десных исцелениях. Россию тогда наводнили фотографии
празднества, в том числе и знаменитого прудика, где наби¬
рались святости августейшие супруги. Отзвуком этих собы¬
тий явился и столь неувядаемо-популярный фильм Протаза¬
нова ’’Праздник святого Йоргена”, снятый через четверть
века уже в другой России.
Император записывает 18 июля того же, 1902, года:
”Во время крестного хода... мы несли гроб на носилках.
Впечатление было потрясающее... очень торжественная ми¬
нута была, когда началось прославление и затем приклады¬
вание к мощам...”
Вместе с императором носилки подпирал плечом его
дядя, великий князь Сергей Александрович — генерал-гу¬
бернатор Москвы, ее некоронованный повелитель.
Вся эта процедура объяснялась не только выдающейся
религиозностью августейшей четы, а была связана с надеж¬
дами на рождение наследника. Поэтому, когда в 1904 году
Александра Федоровна разрешилась сыном, в кабинете Ни¬
колая Второго появилась икона святого Серафима, а набож¬
ность царской семьи вознеслась еще пуще. Они уже дозрева¬
ли до Григория Ефимовича...
А тогда была радость: наконец-то, наследник! После че¬
тырех дочерей — сын! Об этом Россия была оповещена ма¬
199

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
нифестом, в коем, среди прочего, крестьянам прощались не¬
доимки.
Наследника счастливый отец нарек Алексеем — в честь
царя Алексея Михайловича, память о котором особо почи¬
тал последний самодержец.
Августейшие родители называли Алексея — Бэби,
Крошка, Малютка, Солнечный Луч...
А в Порт-Артуре и на полях Маньчжурии уже шла кро¬
вавая сеча. Россия и отозвалась на канонизацию мощей Се¬
рафима Саровского едкими стихами. Одни хлеще других за¬
гуляли по России, к примеру, как эти:
Ну, что ж, мой друг, чего же проще:
Мы понадеялись на мощи
И клали низкие поклоны,
А вместо пуль для обороны
Везли с собой одни иконы!
Подвел нас Серафим!..
Выборы в Учредительное собрание назначили на 12(25)
ноября 1917 года — нет, не наши, не большевики, а еще Вре¬
менное правительство.
Накануне общероссийских выборов депутатов Учреди¬
тельного собрания ’’Правда” напечатала список кандидатов
в депутаты этого собрания от Российской социал-демокра¬
тической рабочей партии большевиков.
Список не алфавитный, в основном выдержанный в по¬
рядке партийной иерархии, так сказать, генеральства (это
партийное генеральство даст после такие всходы!), чем и
примечателен. Первые двадцать пять кандидатов являлись
официальными кандидатами ЦК РСДРП(б). Наиболее то¬
чен, иначе говоря выдержан, список в своей первой поло¬
вине.
1.	Ленин Владимир Ильич
2.	Зиновьев Григорий Евсеевич
3.	Троцкий Лев Давидович
4.	Каменев Лев Борисович
5.	Коллонтай Александра Михайловна
6.	Луначарский Анатолий Васильевич
7.	Бухарин Николай Иванович
8.	Пятаков Георгий Леонидович
9.	Сталин Иосиф Виссарионович
10.	Рязанов Давид Борисович
11.	Бубнов Андрей Сергеевич
12.	Милютин Владимир Павлович
13.	Рыков Алексей Иванович
200

Смута
14.	Ногин Виктор Павлович
15.	Покровский Михаил Николаевич
16.	Крестинский Николай Николаевич
17.	Ларин Михаил Александрович
18.	Сокольников Григорий Яковлевич
19.	Шаумян Степан Григорьевич
20.	Смирнов Владимир Михайлович
21.	Стучка Петр Иванович
22.	Шмидт Василий Владимирович
23.	Киселев Алексей Семенович
24.	Дзержинский Феликс Эдмундович
25.	Смирнов Александр Петрович
26.	Петровский Григорий Иванович
27.	Муранов Матвей Константинович
28.	Бадаев Алексей Егорович
29.	Крыленко Николай Васильевич
30.	Лозовский Соломон Абрамович
31.	Ольминский Михаил Степанович
32.	Шляпников Алексей Гаврилович
33.	Степанов Сергей Иванович
34.	Иоффе Адольф Абрамович
35.	Лещиньский Юлиан
36.	Уншлихт Иосиф Станиславович
37.	Яковлева Варвара Николаевна
38.	Свердлов Яков Михайлович
39.	Осинский Валерьян Андреевич
С этими силами большевики вступали в революцию.
В этом перечне партийных иерархов Троцкий — третий.
Через пять недель вспыхнет революция, и Троцкий за счи¬
танные недели вознесется в ’’самые-самые” — поделит в
списке первое и второе места аж с самим Лениным. Что при¬
мечательно, Сталин в этом списке стушевывается среди про¬
чих. Не оперился еще Иосиф Виссарионович, все душегуб¬
ство с народной любовью еще впереди. Правда, ранг в спис¬
ке выдерживается лишь для самых первых, чей авторитет
бесспорен, так сказать, бесспорные вожди. Как видим, нака¬
нуне переворота таковыми являются Ленин, Зиновьев, Троц¬
кий и Каменев. С остальными ясности пока нет.
Первую такую расстановку произведет Октябрьская ре¬
волюция.
А на Западе бушует кровавая война, 20 ноября — 6 де¬
кабря все того же, 1917, года немцы и Антанта сойдутся в
сражении при Камбре — здесь английские войска впервые
применят большие массы танков...
На втором съезде Советов Ленин пообещал в случае по¬
201

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ражения большевиков на выборах подчиниться воле народ¬
ных масс и устраниться от власти. Россию обежало это
известие.
Через пять дней после победы революции — 12 ноября
1917 года — Россия ’’голоснула” (любимое выражение Лени¬
на) за депутатов Учредительного собрания.
До своей победы 7 ноября 1917 года большевики вполне
серьезно и вдумчиво относились к Учредительному собра¬
нию (еще одно средство ’’раскачать” устои государства) —
властью-то они еще не располагали. Тут любая зацепка за
нее — несомненный плюс, а уж такая!
Зато после победы революции разговор о собрании... на
кой ляд вообще выборы?..
Большевики уже нутром не принимали эти самые вы¬
боры — к ногтю всех болтунов! Власть утверждает сила. На
что тогда диктатура пролетариата? Да при нынешнем рас¬
кладе разводить комедию с выборами и речами, как в
каком-то ’’аглицком” парламенте? Ну разжижение мозгов!
Декрет о земле и без того решил все в пользу советской
власти. Мужик теперь наш, не эсеровский. Теперь он так вце¬
пился в землю! Ну после ленинского Декрета о земле — вче¬
рашний день все эти голосования. Ну не поспевает кален¬
дарь за событиями...
И все же тощие дни отделяли большевиков от захвата
власти: все в разброде, и милиции нет, и судов, и армии, и
ВЧК, и вообще ничего нет. Ну непочатый край работы! По¬
неволе посулишь что угодно и согласишься на что угодно. А
в общем-то, конечно, погорячились с этим обещанием устра¬
ниться.
Итак, 12 ноября 1917 года Россия избирала депутатов
Учредительного собрания. Мандаты получили 370 эсеров,
175 большевиков, 40 левых эсеров, 17 кадетов и 15 меньше¬
виков, то есть большевикам досталось менее четверти всех
голосов. Россия проголосовала за революцию, но без боль¬
шевиков. До сих пор это в обиду строителям светлого зав¬
тра. Что только не сочиняют, дабы затемнить этот упорный
факт.
Ленин сразу ухватил суть: в штыки эту контрреволю¬
ционную волю народа, а обоснования сыщутся. На то и
диалектика, напрасно что ли ею восторгаются и натаски¬
вают себя. Да на каждый день она, ни шагу без нее! И проти¬
воположности тождественны и все такое прочее: по нашей
жизни — ну нарасхват! Любой закон сразу усохнет — ну
шагай через него. А как иначе, коли он из формального
мышления и разных надуманных справедливостей. Да за
202

Смута
благо народа любого в распыл! Да вчерашняя эта воля на¬
рода — голого мужика, мужика без земли!
5 января 1918 года в Петрограде состоялось открытие
Учредительного собрания — того самого, что должно было
волей народа определить характер государственного устрой¬
ства России. Оно для того и замышлялось: по воле боль¬
шинства скроить будущую жизнь. Потому собрание и назы¬
вали еще органом народовластия.
А уж всей крестьянской России, стало быть, и солдатам с
матросами, никакой заботы до этого самого народовластия:
знай переваривает Декрет о земле. Это — закон! Да теперь
хоть весь мир развались и тресни, а землица-то при нас. На
кой ляд там разные устройства и вообще блуд словесный?!
Даешь пахоту!..
Ленину это и нужно: рылом уперся мужик в землицу. Вот
она, своя!
Мужики и ведать не ведали, что грянет военный комму¬
низм, а затем и колхозы и вообще сотни пленумов ЦК по
сельскому хозяйству — ну ни сном, ни духом такое вообра¬
зить не могли. Да и на кой ляд это, ежели вот она, земля, —
бери плугом, сохой, лопатой...
Учредилка отказалась утверждать ленинские декреты.
На следующий день ее разогнали красногвардейцы, за
старшего был Железняков. Ну тютелька в тютельку, как
советовал Георгий Валентинович на II съезде Российс¬
кой социал-демократической рабочей партии в 1903 году:
разогнать русский парламент через две недели, если состав
его не будет соответствовать интересам партии, или, напро¬
тив, сделать бессрочным, если состав будет соответствовать
этим интересам, а кроме того, лишить буржуазию избира¬
тельных прав, ограничить, вплоть до отмены, свободу сло¬
ва, не считаться с неприкосновенностью личности...
Георгий Валентинович, как основоположник российско¬
го марксизма, мог давать еще и не такие советы. Злым ге¬
нием русского народа предстает Плеханов в наслоении лет...
А в таком разе, зачем ждать ’’плехановские” две недели?
Одни лишь осложнения набегут, после доказывай, комбини¬
руй. В разгон это сборище!
И спело Учредительное собрание во главе со своим пред¬
седателем Черновым (да, да, это он тогда, в Женеве, у изго¬
ловья ’’женевской” твари клялся Марксом) ’’Интернацио¬
нал” на прощание (а кто утверждает, что — нет, при откры¬
тии пели). Адмирал Колчак вспомнит об этом через два года
в Иркутске на допросе, аж перед самым расстрелом. И даже
тогда его прошибет озноб от такого финала: помилуйте, ка¬
203

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
кой же это орган народовластия, коли распевает больше¬
вистский гимн о мировой резне! И кому передавать власть
ему, Верховному Правителю России, — этим самым певу¬
нам-декламаторам, этим недоноскам от зрелой государ¬
ственной воли? Да хватит уже России эсера Керенского и ны¬
нешнего развала! Дальше страну разваливать? Ну не для то¬
го на адмирала возложили верховные полномочия... И, надо
полагать, выматерился после этого, ибо был большой мас¬
тер на крепкие выражения. Чтил традицию, а она тянулась
от великого царя-реформатора — самого Петра Алексееви¬
ча...
И впрямь, срамно завершило свою односуточную жизнь
Учредительное собрание. Тешит этот кадр в фильме: матрос
Железняк-младший распахивает окно в Таврическом дворце,
проветривает после разгона депутатов.
Этого Железняка-младшего, будущего командира бро-
цепоезда и героя Гражданской войны, не следует путать с
его разбойным братцем. Поначалу оба брата анархиствова-
ли в Питере: грабили, щелкали без суда разных ’’бывших”,
баб мяли без разбора. Ну такой простор после казармы и ку¬
брика!
...Песельники и кошкодавы
С татуированной грудью...
Погодя Железняк-младший остепенился, подался с от¬
рядом матросов на Юг, а вот старший кончил худо: рас¬
стрелян красногвардейцами как злостный и неисправимый
бандюга, насильник и анархист. Владимир Дмитриевич
Бонч-Бруевич все это подробно описал. Сердце обмирает от
событий тех месяцев в Петрограде. Брали матросские и сол¬
датские компании кого хотели и делали что угодно. Стоял
Питер без власти, опозоренный и бессильный.
Носители морской славы
Пополам с жутью!..
Писатель Виктор Шкловский (скончался в декабре 1984
года) сравнивал послеоктябрьский Петроград с человеком, у
которого вырваны взрывом внутренности, но он еще жив и
даже говорит...
Разгон Учредительного собрания поневоле обращал
большевиков к террору. И отнюдь не только против преж¬
них хозяев России, но и против всех самостоятельных, неза¬
висимых граждан, будь то крестьянин, рабочий, социалист и
даже свой — из большевиков. И это тоже из азов диалекти¬
ки.
204

Смута
Уходить на Юг члены Учредительного собрания поосте¬
реглись. Там копил силу Лавр Георгиевич Корнилов. Его на
парламентское красноречие не купишь. Да еще пристали к
нему бывший начальник штаба русской армии в войне с Гер¬
манией генерал Алексеев, бывший командующий фронтом
генерал Деникин и, почитай, еще не один десяток боевых ге¬
нералов и старших офицеров с самыми громкими боевыми
именами. Да казачишки на Дону и Кубани явно были не из
приверженцев избирательных урн. Словом, Лавр Георгиевич
даст маху — эти не дадут. Приладят ’’галстучек”...
Это Лавру Георгиевичу приписывают выражение: ’’Змий
все же ужалил Победоносца”. Генерал намекал на фрагмент
фамильного герба Романовых: Георгий Победоносец с коня
поражает копьем гада — в изначальном понимании это сим¬
волизировало избавление от монголо-татарского ига...
Посему оставался горемычным парламентариям один
путь, на Восток: вроде гостеприимный, чистый на староре¬
жимных генералов и еще покуда без большевистских край¬
ностей. Самое время попытать свою власть, к тому же не
так голодно. И потянулись члены бывшего Учредительного
собрания на Волгу, преимущественно в Самару. Впрочем,
еще до революции, как говорится, спокон веку, Поволжье
являлось опорой эсеровской смуты. Гроза сыска, последний
начальник Московского охранного отделения жандармский
полковник Мартынов называл Саратов всероссийским цен¬
тром социалистов-революционеров.
В подпитии Самсон Игнатьевич имел обыкновение раз¬
влекать себя грустными ’’маринками”, подыгрывая на
щекасто-блестящей губной гармошке. ’’Маринка” — это на
жаргоне Самсона Игнатьевича песенка, из непризнанных
официально, но вполне приличная, даже более того — стра¬
дательно-патриотическая и ’’жалостная”. В войну этих ’’ма¬
ринок” насочиняли — и не сосчитать! Но большинство ’’ма¬
ринок” — с непристойностями, дома не заведешь. Самсон
Игнатьевич такие презирал. В его ’’маринках” каждое слово
можно осколком кирпича без утайки на стене корябать —
все из хрестоматии. Бывало он попоет-попоет, а после и по¬
дыграет. Этих трофейных гармошек понавезли с фронта —
под каждым кустом скулили. И вот по этому гармоническо¬
му сопровождению я частенько угадывал, дома ли Самсон
Игнатьевич, еще не заходя к нему (само собой, летом, когда
окна настежь).
Надо признать, слух у него был предельно точный, про¬
сто дирижерский. И даже при его ржаво-водопроводных го¬
лосовых связках пение производило впечатление. Не раз и не
205

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
два я заставал под окном у него какую-нибудь престарелую
тетю с мокрыми щеками.
Бывал в такие минуты Самсон Игнатьевич мягок, задум¬
чив и доступен. Хорошо помню, как в праздник седьмого
ноября, наигравшись и натешивши себя, он сказал: ’’Знаешь,
Юрка, 41 о такое понять все? Значит, простить. А я так не
умею...” Именно в тот вечер он вдруг промолвил: ’’Живем
мы, брат тараканами в щели”. Я обратил внимание на от¬
крытки с видами неизвестных городов. Это было удиви¬
тельно, такие он не собирал. Они постояли на этажерке
только вечер и больше я их не видел.
Несмотря на болезнь, держался Самсон Игнатьевич мо¬
лодцом и вовсе не шаркал ногами, а летом, под загаром, так
почти и не пугал встречных, хотя единственным украшением
его сизой помороженности являлись брови — седые, пышно-
разлатые, как на картинках у мудрецов.
Самсон Игнатьевич не обращался к воспоминаниям с ка¬
кой-то преднамеренностью. Нет, факты и фамилии как бы
нечаянно, без умысла, вываливались из него. Так, сама со¬
бой, вывалилась из него фамилия того царско-колчаков¬
ского следователя Соколова.
Тут накладываются одно на другое два имени: Старын-
кевич и Соколов.
Старынкевич — из бывших эсеров, в начальном составе
правительства Колчака справлял должность министра юсти¬
ции и, таким образом, какое-то время отвечал за расследо¬
вание обстоятельств гибели царского семейства. А Соко¬
лов?..
Практическое расследование оказалось за Соколовым. И
так он в нем преуспел — наши этот отчет в конце 20-х годов
тиснули специальным ’’закрытым” тиражом для красных
судейских работников: пусть вдохновляются мастерством.
Впрочем, все это могло быть и не так, каков спрос с Самсо¬
на Игнатьевича?
Николай Алексеевич Соколов родился в 1882 году в Пен¬
зенской губернии. В Пензе окончил гимназию, в Харькове —
университет.
Революция застала его на должности судебного следова¬
теля по важнейшим делам. В крестьянской одежде он про¬
брался в Сибирь. В Омске становится следователем по особо
важнЫхМ делам.
30 июля 1918 года следователь Наметкин открыл дело
об убийстве царской семьи. Некоторое время спустя дело
принял Сергеев. Оба судейских чина явно не справлялись со
206

Смута
следствием. По настоянию генерала Дитерихса к разработке
дела привлекается Соколов.
5	февраля 1919 года адмирал Колчак вызвал Соколова
как следователя по особо важным делам при Омском окруж¬
ном суде и распорядился ознакомиться с материалами след¬
ствия.
6	февраля Соколов докладывал адмиралу о предполагае¬
мом порядке следствия.
Вечером того же дня адмирал снова принял Соколова и
сообщил о своем решении возложить расследование на него,
Соколова.
Верховный Правитель России издал особый акт, огра¬
ждающий Соколова от каких-либо упреков или пося¬
гательств.
В эмиграции Соколов продолжает работу над следствен¬
ным делом, но... 23 ноября 1924 года Николая Алексеевича
находят мертвым в саду его дома: сдало сердце. Прожил он
всего сорок два года.
Мировая юридическая наука признает высокий уровень
следствия, произведенного Соколовым.
Его похоронили возле Сальбри (Франция). Друзья уста¬
новили на могиле крест с предельно сжатой и точной эпита¬
фией:
’’Правда Твоя — Правда вовеки”.

ГЛАВА 4
МЯТЕЖ
А тут вывались из Самсона Игнатьевича история о
председателе иркутской губчека товарище Чуднов-
ском — однофамильце питерского Чудновского1,
того, что с Антоновым-Овсеенко доконал Зимний, был пер¬
вым комиссаром Киева после его освобождения от войск
Центральной Рады Украины, погиб в бою с петлюровцами.
Не будь его энергичного тезки из Иркутска — еще не
известно, видать ли нам Колчака с дырками в башке и груди
под ангарским льдом. Все это героическое дело провернул и
обделал председатель иркутской губчека при обстоятель¬
ствах запутанных, более того — сомнительных для столь ар¬
хиответственного дела. Это, без сомнения, приобщает его к
сонму Белобородова—Патушева и выдвигает на самый
передовой, сверкающий рубеж революции.
’’Знал его и лично здоровался не раз, — рассказывал
Самсон Игнатьевич об иркутском Чудновском, — пове¬
ришь, не вспомню имя. И Патушева имечко призабыл, а
сколько вместе чудили! Пообносился я умишком, Юрка.
Вижу этого адмиральского казнителя, ну вот передо мной, а
прозвания... — затемнение в мозгах! Незавидный, — ну
крот, а не мужик! Ладно, коли метра на полтора ростом!
Нет, в плечах широк, даже чересчур для своей вытяжки — ну
совершеннейший квадрат, просто непонятное творение! Да
обыкновеннейшая баба при большом заборе чувств, ра¬
спалясь, задавит — конфуз сляпается, а не детки, трусики-
1 Чудновский Григорий Исаакович (1890—1918) — один из руководите¬
лей штурма Зимнего дворца.
208

Мятеж
штанишки! Зато голосина — ну куды такой?! А в общем,
наш, иркутский, боевой — своего не отымешь! Без него ды¬
шать адмиралу — свободно могли упустить! А что, Деникин
и по сей день топчет сапожками Париж, а чем сибирский
Колчак хужее?”
И Самсон Игнатьевич вдруг принялся допрашивать
меня, откуда свалились на наши головы чехи, словаки и про¬
чие славянолегионерские ’’душегубы”.
И узнал я, что еще в 1917 году при Керенском взялись
сколачивать против немцев воинские части из пленных
славян: чехов, словаков, сербов, хорват... Их по России, осо¬
бенно в лагерях по Волге и за Уралом, вшей кормило —
несметные тысячи!
И сколотили — тысяч на пятьдесят-восемьдесят. Времен¬
ное правительство это формирование нарекло Чешским
легионом — чехов и словаков образовалось подавляющее
большинство. Их национальный лидер Томаш Гарриг Маса¬
рик ради такого дела приехал в Россию и просидел в ней аж
с мая семнадцатого и по март восемнадцатого, своих вы¬
зволял. В то же время до развала Австро-Венгрии это оказа¬
лось первым национальным объединением чехов и словаков,
первая их самостоятельная вооруженная сила. Для будущей
борьбы за самостоятельность Чехословакии это могло
иметь значение. Готова внушительная сила, на которую мо¬
жно опереться.
Предполагалось, что эти солдаты из бывших пленных
станут сражаться на русско-германском фронте, каждый за
свое Отечество. Тогда ведь не было еще самостоятельных
Чехословакии, Югославии и Польши. Обмундированием их
обеспечили, оружием, дали боевую подготовку. Словом,
кадровые, обстрелянные полки. И уж не жди: сдаваться ав¬
стрийцам или немцам не станут — там любому из них
смертная казнь за измену. В общем, должны крепко драться.
Кроме них, в лагерях для военнопленных, по данным
Женевской комиссии Красного Креста 1919 года, возгла¬
вляемой Жоржем Монтандоном, томились за одним толь¬
ко Уралом 148 тысяч австрийцев и мадьяр, а также восем¬
надцать с половиной тысяч немцев и три с половиной — ту¬
рок. За эвакуацию бывших пленных австрийцев и мадьяр
взялись лишь со второй половины 1919 года. Их столько к
этому времени голов посложило в нашей Гражданской вой¬
не! Любая колчаковская часть таскала за собой несколько
десятков немцев и австрийцев поварами, денщиками и вооб¬
ще подсобными рабочими, а у красных, так сражались целые
батальоны, бригады из бывших пленных, много служило их
и в чека. Но основная масса пленных держалась особняком,
209

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
кроме славянских национальностей, и ждала эвакуации до¬
мой, в Европу.
За годы первой мировой войны число пленных, отправ¬
ленных за Волгу, превысило полмиллиона, и лишь половину
из них вывезли в Европу. В разгар нашей междоусобицы
пленные десятками тысяч погибали в лагерях от истощения,
тифа, дизентерии. До них ли было, коли русский русскому
кишки наматывал...
После хлопот Масарика наше правительство весной
1918 года разрешило легиону следовать во Владивосток —
торопились братья-славяне. Немцы тужились ход войны
изменить. Самые бои завязывались. В те первые июньские
дни восемнадцатого года немцы едва не схарчили Париж,
всего восемьдесят километров не дотянули. Потери англи¬
чан и французов на реке Эне достигли 127 тысяч человек;
немцев, хотя они наступали, — 98 тысяч.
К сражению на Эне легион, конечно, не поспевал, а вот к
будущей знаменитой битве на Марне, гляди, и подгадал
бы. С середины июля и до четвертого августа союзники по¬
теряли 101 тысячу солдат и офицеров, немцы — 60 тысяч.
Самсон Игнатьевич знал даже про немецкого саперного'
Гауптмана. Его будто бы за сутки-двое до наступления вы¬
крали французы. Гауптман и выдал время первой атаки. Об¬
ошлась эта трусость гауптмана, почитай, всем провалом
наступления. А как иначе? Ударили немцы по пустому мес¬
ту, потом напоролись на такой шквал — на карачках полез¬
ли назад...
Об Амьенской операции Самсон Игнатьевич и не слыхи¬
вал, хотя она в несколько дней сократила численность со¬
юзных войск еще на 60 тысяч. За этой операцией последова¬
ло общее наступление Антанты, а погодя и капитуляция
Германии.
Оказывается, потери Германии на Восточном фронте в
первую мировую войну были куда больше потерь на Запад¬
ном фронте с 1914 по 1918 год. Об этом писал германский
авторитет в военной истории генерал Блюментрит. Генерал
был крупным штабным чином в гитлеровской армии.
По советским источникам, Чехословацкий корпус фор¬
мировался из военнопленных австро-венгерской армии, а
также русских подданных чешского или словацкого происхо¬
ждения. Корпус подчинялся чехословацкому Национально¬
му Совету во главе с Т.Г.Масариком, созданному в 1916 го¬
ду в Париже (вскоре в России возникнет филиал Националь¬
ного Совета).
В апреле 1917 года была сформирована Первая дивизия,
210

Мятеж
в июне — Вторая. Их свели в корпус. Осенью 1917 года ди¬
визии разместились на Левобережной Украине.
После октября 1917 года корпус объявляет о своем ней¬
тралитете, после Брестского мира занимает враждебную со¬
ветской власти позицию. Командование корпуса объявляет
его, корпус, частью французской армии и требует отправки в
Западную Европу.
26 марта 1918 года советское правительство заключает
соглашение с филиалом Национального Совета об эвакуа¬
ции корпуса через Владивосток в качестве частных лиц. К
тому времени корпус насчитывал около 45 тысяч бойцов.
В дальнейшем его численность возрастает. Это воинское
формирование называли по-разному — то корпусом, то ле¬
гионом, то армией, то просто чеховойском.
Самсон Игнатьевич до нецензурной брани презирал Со¬
вет народных уполномоченных — тот самый, что принял
власть после дезертирства кайзера в Голландию. Прежде
всего мой завклубом презирал этих уполномоченных как
ренегатов-социалистов, а уже после — и как бездарных руко¬
водителей. Самого же Фридриха Эберта Самсон Игнатье¬
вич клеймил и ненавидел наравне с кассиршей клуба, кото¬
рая никак не признавала в нем ответственного начальника и
в глаза обзывала Самоедом. Ну совершенно несознательная
баба, просто крокодил! Изнемогая от ее дерзких ответов и
замечаний (эти замечания Самсон Игнатьевич называл
’’фразочками”), завклубом удалялся к себе и ’’втирал” вне¬
очередные двести граммов. Я не раз являлся свидетелем, как
он бормотал в градуированный стаканчик: ”Мы таких сику-
шек всем взводом пялили — сразу на любой размер...” По
младости лет я считал, будто таких женщин секли всем взво¬
дом. И не мог взять в толк, как возможно такое. Ведь подра¬
зумевался взвод красных, и, кроме того, пытки и телесные
наказания на вечные времена отменила Великая Октябрь¬
ская революция.
Словом, к последним и самым кровавым боям с газами,
аэропланами и танками легион вполне поспевал. И его очень
ждали. Людские резервы давно уже иссякли у Германии (она
даже приступила к расформированию ряда дивизий) и спус¬
тились к критической черте у французов. Англичанам, прав¬
да, еще можно было дышать — по тылам водились вполне
здоровые и упитанные мужчины. И женщины от их вида не
обмирали, вполне доставало им мужского внимания и лас¬
ки. Тут, по мнению Самсона Игнатьевича, вся пустоцвет-
ность женщин, как на просвет. Нет бы сознательно береме¬
211

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
неть и не уклоняться, рожать, а они, эти вертихвостки? Ну
никакого гражданско-героического чувства. Ежели бы у каж¬
дой да два-три ребенка мужского пола сверх своего един¬
ственного — ну свободно имели бы две-три дополнительные
армии против любой нынешней! Это ж какая сила! И не со¬
чинить тотальнее средства против дефицита на солдат. А
посему — в почет и охрану материнство! Выше сознатель¬
ность в браке и заботу о детях! В иконы многодетных ма¬
донн! К лауреатству чувствительные романы о материнстве!
Даешь солдат Родине!..
Высадка американских войск весной 1918 года во
Франции — ну самый этот голодный зуд выскребла. Без пар¬
ней из Штатов еще неизвестно, как французы с англичанами
отмахались бы. Гляди и согласились бы на замирение с нем¬
цами. А что делать, на одних английских резервах фронт не
устоит.
Поэтому куда как зазывали чехословацкий легион в
Европу, не давали Масарику покоя. Столько добрых слов
сказали о словаках, чехах и единой исторической миссии и
даже общности. Ну иссыхает Антанта в любви к легионе¬
рам. И заполнили вагоны легионеров весь путь от Волги до
Владивостока. Даешь Западный фронт!
Любовь всегда несколько близорука, если не слепа. Ан¬
танта пораскинула мозгой: не по себе ей, вроде как дешевит,
ну поспешила, что ли. С американцами уже никакого голода
на людишек. Вполне способственно списать еще сотню-дру¬
гую тысяч солдат без ущерба для фронта, а в таком разе
лучше-ка поворотить новых союзников на мятеж: мат в два
хода большевикам! А для этого и тужиться не след, легионе¬
ры и без того косятся на красных. Раздражает эту славян¬
скую породу ленинский порядок в России: сплошь немецкие
агенты и жиды. А с другой стороны, посудите сами: куда
приятнее и в определенном смысле надежнее геройствовать
на Волге и в Сибири. У красных и армий-то нет, так,
какие-то оглодки по городам, а тут спаянные дисциплиной
соединения.
Союзники и поднажали на бывших пленных — ну в са¬
мом нутре России этот легион, лучше и не сочинить. А тут
и центральное кремлевское правительство разродилось
категорическим приказом разоружить легион. Глупее не по¬
ступишь.
Всякие колебания у легионеров долой! И от Волги до Си¬
бири — в штыки на Советы!
Мятеж чехов и словаков завязался с требований увели-
212

Мятеж
нить выдачу хлеба, отказа разоружаться и следовать во Вла¬
дивосток рассредоточенно, группами.
26 мая 1918 года в час двадцать минут ночи сообщил о
нем по прямому проводу из Омска в Наркомвоен председа¬
тель Западно-Сибирского Красного Совета Дронин.
Через два дня в Москву доложено дополнительно, что
русские офицеры и белогвардейцы обнаружены в кадре сра¬
жающихся чехословаков... среди чехословаков мобили¬
зуются все силы, есть связь с русской реакцией, с областни¬
ками.
Тут взял на себя груз забот по организации отпора и то¬
варищ Голощекин как уральский областной военный комис¬
сар. Нет, царь еще был жив, вычислял в мечтах буду¬
щую жизнь в Англии. Кончится же когда-нибудь арест с уни¬
жениями.
5 июня 1918 года ’’Известия” обнародовали официаль¬
ное сообщение о контрреволюционном мятеже чехословац¬
кого корпуса.
Мятеж был опасен республике не только своей контрре¬
волюционной сущностью и военной организованностью. Он
прерывал водные и сухопутные связи, а продовольствие над¬
лежало срочно вывозить из Сибири. Оно уже было заготов¬
лено, и в изрядном количестве. И урожай 1918 года ока¬
жется на редкость богатым.
8 июня 1918 года Совнарком получает по телеграфу до¬
кладную записку от председателя Троицкого Совета Я.В.Ап-
пельбаума:
’’...Чехословацкое восстание принимает грозные разме¬
ры, ставящие под угрозу судьбы революции и республику...
Особенности мятежа требуют наискорейшей его ликвида¬
ции. Малейшее промедление поведет к гибели Советской
Республики. Контрреволюция с головокружительной бы¬
стротой развивается и крепнет...”
Приказом Наркомвоена Н.И.Подвойского создаются
один за другим фронты. Все они сводятся в единый Восточ¬
ный фронт с главнокомандующим М.А.Муравьевым.
11 июля 1918 года следует сверхсрочное правительствен¬
ное уведомление:
’’Всем, всем, всем... Бывший главнокомандующий на Че¬
хословацком фронте левый эсер Муравьев объявляется из¬
менником и врагом народа. Всякий честный гражданин обя¬
зан его застрелить на месте...
Председатель Совета Народных Комиссаров
Вл.Улъянов (Ленин)
Народный комиссар по военным делам
Л.Троцкий’\
213

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Честные граждане и откликнулись.
Кстати, по этому уведомлению и становится ясно, когда
Троцкий начинает свою карьеру военного вождя республики.
Подвойский же за бесталанность и неповоротливость с пос¬
та наркома по военным делам был освобожден. В скором
времени его ’’бросят на физкультуру” — надежное пристани¬
ще для бездарей и лихоимцев, а также ’’штрафников”... на¬
дежное и кормовое. Не оставлять же своего ’’номенкла¬
турно-кадрового” товарища без солидного и почетного де¬
ла.
12 июля 1918 года постановлением Совнаркома
И.И.Вацетис будет назначен командующим Восточным (Че¬
хословацким) фронтом.
Один из первых его докладов правительству: ’’...наши
войска бегут, не сражаясь”.
В конце мая 1918 года белочехи захватили Пензу и через
Сызрань двинули на Самару. 8 июня они вычищают из Са¬
мары большевиков. Из пяти бывших членов Учредительно¬
го собрания (эсеров) организуется новая власть — тоже со¬
циалистическая, вроде как и в Москве: Комитет членов
Учредительного собрания. В просторечии — Комуч или
’’Самарская учредилка”. Эсеры это уже обдумали: никакой
отсебятины. На все — согласие ЦК партии социалистов-
революционеров, инструкции, списки, заявления...
Комуч взял на себя обязанности законодательной влас¬
ти. Его Советом Министров становится ’’Совет управляю¬
щих ведомствами”. Воинские формирования объединены в
’’Народную Армию”, как и было предусмотрено. К середине
июня ее численность достигла тридцати тысяч бойцов. Пост
командующего армией доверили Галкину.
Самсон Игнатьевич об этом Галкине ничего путного со¬
общить не мог, ну не знает. Зато о начальнике ведомства
труда...
Оказался среди управляющих (начальников) ведом¬
ствами, то есть самарских министров, и меньшевик Иван
Михайлович Майский — будущий посол СССР в Вели¬
кобритании в самые ответственные годы второй мировой
войны, то бишь при Черчилле. В Самаре Майский отвечал
за ведомства труда. Тут я понаслышался от Самсона Иг¬
натьевича!..
Вслед за Комучем в Омске объявляет о себе Временное
Сибирское правительство во главе с Вологодским. За этим
правительством прочно, этак по-сибирски кряжисто, стоя¬
ла Сибирская областная дума эсеровского толка (своего ро¬
да сибирский Комуч). Таким образом, на Востоке сразу
214

Мятеж
обозначаются две заметные, довольно влиятельные анти¬
большевистские власти — Комуч (в Самаре) и Временное
Сибирское правительство (в Омске). Сила большевизма в
Центре вынуждала контрреволюцию к сопротивлению на
окраинах; во всяком случае, на изрядном отдалении от
Москвы и Питера.
А легион не геряет времени. В какие-то недели свергнута
советская власть в Челябинске, Томске, Екатеринбурге, Бар¬
науле, Красноярске, Семипалатинске, Иркутске, Симбир¬
ске... Для Москвы это, как громадный змий: жало над Вол¬
гой, а хвост уперся в Тихий океан, у Владивостока.
Общее командование чехословацкими частями осущест¬
влял молодой тогда полковник Чечек.
О сдаче Симбирска главком Восточного фронта Вацетис
доносил в Наркомвоен:
’’...Симбирск пал 22 числа сего месяца (июля. — Ю.В.)
в 2 часа дня, и только вечером 23 числа я получил донесе¬
ние командира 4 Латышского стрелкового полка... На мой
приказ 4 Латышскому полку выступить... в Симбирск, я по¬
лучил от командира этого полка резолюцию массового со¬
брания о том, что солдаты постановили отправиться в глу¬
бокий тыл на отдых. Полк так и не выступил. Тогда я прика¬
зал выступить в Симбирск командиру полка, комиссару пол¬
ка, полковому комитету, всему командному составу, фрак¬
ции коммунистов и всем честным солдатам, не потерявшим
стыд и совесть. В общем, набралось 173 выступающих. Но в
ответ на этот приказ командный состав подал командиру
полка заявление об отказе от занимаемой должности. Я ка¬
тегорически запретил это. Но означенные 173 человека тоже
не выступили в Симбирск...
У белогвардейцев были триста конников и четыре ору¬
дия, наши ж силы были гораздо многочисленнее, но без дис¬
циплины и привыкшие к произволу и трусости.
Наши солдаты выбрались из Симбирска заблаговремен¬
но вместе с комиссарами и членами губисполкома...
Для оказания помощи Симбирску 20 июля мною было
приказано из Казани выдвинуть отряд Трофимовского в 350
человек при двух орудиях, двух аэропланах и 100 конях... Ту¬
да же и в том же направлении послана... венгерская рота (а
вот и пленные появляются. — Ю.В.)... Пока удалось собрать
артиллерию, мазут, аэропланы, прошло три дня. В воскре¬
сенье артиллеристы отказались грузить орудия, ссылаясь
на то, что праздник...”
Но и сам товарищ Вацетис не совсем главнокомандую¬
щий над своими войсками.
215

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
1 августа 1918 года Ленин пишет, так сказать, при¬
ватно П.А.Кобозеву, К.Х.Данишевскому, К.А.Мехоношину,
Ф.Ф.Раскольникову:
’’Товарищи! Пользуюсь оказией, чтобы черкнуть не¬
сколько слов. Достаточно ли энергично работают военные
руководители и Вацетис? Хорош ли контроль комисса¬
ров за ними?.. Сейчас вся судьба революции стоит на
одной карте: быстрая победа над чехословаками на фронте
Казань—Урал—Самара. Все зависит от этого...”
Конечно, при таком воинстве да без комиссаров не то
чтобы трудно, а гибельно республике. Потому в одну
упряжь впрягаются политический и ’’женевский” надзоры,
что, впрочем, в этой республике является едино-нераз¬
дельным. ’’Женевский” механизм и возник как гигантский
вырост из центрального аппарата партии — ЦК. С тех пор
только ему подчиняется. И стоит, стало быть, всегда над го¬
сударством.
Убеждать! Убеждение не действует — карать!
Однако наскоро слепленный фронт продолжает пятить¬
ся, а местами просто рассыпается. Личный состав для него
срочно изымают с Северного и Западного участков завес,
Карельского участка, Псковского, Брянского и Курского
районов, а также из Петрограда...
Захват Симбирска с его патронным заводом устранил
острый недостаток в боеприпасах у белых.
Чу, запах крови!
Вацетис не сообщает имя доблестного командира полка,
виновного, среди прочих, в сдаче родного города главного
вождя революции, а им оказался Я.Я.Лацис. А тогда он бла¬
гополучно сдал полк и получил Первую Инзенскую (потом
Пятнадцатую) стрелковую дивизию. В двадцать один год
отчего не покомандовать — мир так прекрасен! В отличие от
Вацетиса образования он вообще не имел. Но разве не поли¬
тическая сознательность и убежденность прежде всего опре¬
деляют ценность человека... Юный Лацис покомандовал и
группой войск, и опять-таки — родной Латышской диви¬
зией (1920), а уж потом посвятил себя чекистским подвигам.
Душа в душу жил с ’’женевской” уродиной, пока не заглот¬
нула она и его в 1937-м — едва успел отпраздновать сорока¬
летие Ян Янович. От этого ее коварства пострадали многие
заслуженные ’’женевцы”. Думали: коли они рубят, то их уж
216

Мятеж
ни за что не возьмет никакое устройство, вроде заговорен¬
ные.
Водился и другой Лацис1 — механик ’’женевского” дела.
Мартын Иванович — бывший учитель; в самых блестящих
’’женевцах” хаживал, пока в 1938 году не схарчило его ’’же¬
невское” приспособление, а ведь всей чека по Украине
командовал! Тут уж не запах — голова кружится от крови.
Нахальные напрашиваются выводы. Учителями по обра¬
зованию (или очень близко к ним) оказываются едва ли не
самые преступные люди в истории: Гиммлер, Муссолини,
Мао Цзэдун (учительская семинария) и даже батько Махно.
Набирались культурности в духовной семинарии Сталин и
Петлюра...
’’Женевская” колотушка проявила определенную склон¬
ность к бывшим латышским стрелкам: повышибала их с ве¬
ликим тщанием. Правда, Мартын Иванович в Латышской
дивизии не служил.
Это при Мартыне Ивановиче в лето 1919 года обязан¬
ности начальника Особого отдела ВЧК Двенадцатой армии
исполнял Грюнвальд — тоже латыш. Как не порадеть
земляку (однако чекисты возражают: мол, не знали о барон¬
стве Грюнвальда; из баронов ли он — это тоже вопрос; ког¬
да нужно обеляться — и не такие оправдания идут в ход).
Особый отдел армии размещался в Киеве.
Народу этот латышский протеже Лациса загубил на
тысячи. Расстрелял красавицу-грузинку Чхеидзе: отказалась
быть любовницей. И товарищ Грюнвальд ее... как англий¬
скую шпионку. А что, вражина, момента не понимает? В
огне республика!
Примем эту версию, что Грюнвальд из баронов. Тогда
при царе и при самом этом золотопогонном баронстве и на
ноготок не было такой власти — и не снилось, куда там!
Хозяин над Киевом. И вообще хозяин.
Тут и вспоминать прошлое нелепо. О чем жалеть-то?
Разве жил при царе? Разве то была жизнь?..
И все ничего, но ведь замахнулся и на своих, когда взду¬
мали ставить предел его власти. Свои и кинулись в Москву.
Их воодушевил на бунт славный чекист Фомин Федор Ти¬
мофеевич — будущий комкор с ’’особо ценными заслугами в
борьбе с контрреволюцией”. Федор Тимофеевич по случаю
оказался в Киеве, рану лечил, а тут Грюнвальд рвет резолю¬
ции партийных собраний!
И повязали Грюнвальда.
А тут войска генерала Бредова надавили — и пал Киев.
1 Настоящие имя и фамилия — Судрабс Ян Фридрихович.
217

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Бредов, как утвердился в Киеве, велел раскапывать
братские могилы. Тут же, возле могил, производилась за¬
пись в белые полки: можно — в Семеновский, а можно — и
Корниловский, не жалко. Так сказать, с предметным нраво¬
учением: вот трупная вонь ленинской власти — выбирайте.
Ну полны рвы, до краев... И записывались в Добровольче¬
скую армию, проявляли несознательность и классовую
гниль.
А в Москве — правеж над Грюнвальдом. Барон, бывший
штабс-капитан, а поди-ка, так чисто справлялся с задачей
расчистки советской республики. И надо же, железный Мун-
дыч слиберальничал: убийца тысяч невиновных людей (даже
по меркам ВЧК невиновных!), а не заплатил жизнью. Истин¬
но: ворон ворону глаза не выклюет. Всего-то десять лет и
схлопотал бывший ответственный чекист, а потому что в
принципе полезную работу исполнял, и с размахом.
Работы-то сколько.
Через год с небольшим скостили десятилетний срок
вдвое по случаю окончания Гражданской войны: была в
этой победе и очистительная заслуга товарища Грюнвальда.
А через несколько месяцев и вовсе выпустили — вещь неслы¬
ханная и немыслимая для обычного советского заключенно¬
го. Этих клали как ’’контр” без пощады и без разбора.
Владимир Ильич по всем эти вопросам письмо соорудил
Мартыну Ивановичу: все-таки Лацис, председатель
всеукраинской ЧК, лично его, Ленина, выдвиженец.
”На Украине Чека принесли тьму зла, — указывал Вла¬
димир Ильич, — быв созданы слишком рано и впустив в
себя массу примазавшихся...”
Чтобы так написать: ’’принесли тьму зла”, — следовало
наворотить самую настоящую тьму зла. Значит, было кого
жалеть Мундычу, умело расчищал землю Грюнвальд.
А с другой стороны: для чего, спрашивается, волокли
тогда гильотину из Женевы и потом на всю страну ладили?..
А барон подался в Латвию. В 1924 году английским
шпионом проник в Советский Союз (уж эти англичане!), был
опознан латышом-чекистом: не дремлет истинный ’’жене¬
вец” — и расстрелян. Не оценил бывший чекист душевной
щедрости главы бывшего своего ведомства.
Мартын Иванович был не просто практиком, а и святи¬
телем ’’женевского” дела. В 1921 году сдал дела новому
председателю чека Украины и срочно вернулся в Москву, в
центральный аппарат ВЧК, где занял пост заведующего Се¬
кретным отделом.
ВЧК продолжал бессменно руководить Дзержинский, а
218

Мятеж
делами ее управлял обходительнейший Генрих Ягода — бу¬
дущий верховный глава ОГПУ-НКВД, третий после Дзер¬
жинского и Менжинского вождь синего воинства.
Тогда же, в 1921 году, в Госиздате Мартын Иванович на¬
печатал свою знаменитейшую книгу ’’Чрезвычайные Комис¬
сии по борьбе с контрреволюцией” — почетно-первую и са¬
мую ценимую в многотысячной серии книг о ВЧК-КГБ.
На странице 8-й Мартын Иванович дает пояснения:
’’Чрезвычайная Комиссия — это не следственная комис¬
сия и не суд. И не трибунал...
Он (орган. — Ю.В.) врага не судит, а разит. Не милует, а
испепеляет всякого, кто с оружием в руках по ту сторону
баррикад и кто ничем не может быть использован для нас...”
На странице 25-й Мартын Иванович обещает (все-таки
учитель по профессии):
’’Когда нам удастся сломить контрреволюционный на¬
тиск и получить передышку, ВЧК откажется от негласного
разбирательства дел и передаст их на слушание ревтрибуна¬
лам”.
На странице 27-й Мартын Иванович определяет и место
ВЧК в строении власти:
”ВЧК, как орган чрезвычайный и временный, не входит в
нашу конституционную систему... Поэтому сейчас ВЧК чис¬
лится при Совнаркоме”.
В Приложении Мартын Иванович без всякой задней мы¬
сли приводит и циркулярные письма ВЧК, среди них и пись¬
мо от 17 июня 1920 года с такой постановкой задачи:
”ВЧК снова предписывает вам, дорогие товарищи, уде¬
лить самое усиленное внимание вопросам транспорта, про¬
довольствия, военному делу и антисоветским партиям, ко¬
торые должны быть обезврежены и сведены на нет...”
’’Дорогие товарищи” — это работники ВЧК всей России.
Не книга, а клад — вся роспись всероссийской жизни.
’’Ничем не может быть использован для нас” — это зна¬
чит, будем гнать в могильный ров добрую часть России, ибо
нет от нее прямой вещественной пользы.
’’Негласное разбирательство” — оно и было, и остается
главным заветным приемом ’’женевской” гадины. В этом
поклянется каждый русский и по ту и по сю сторону барри¬
кад. Что до ’’ревтрибуналов” — так это те же ’’женевцы”,
даже гримироваться не надо: там клеить усы или парик ла¬
дить...
’ Тираж этой чрезвычайно ценной для историка книги (ныне величайшая
редкость) составил 10 000 экземпляров.
219

Ю.П. в tacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
”Не входит в нашу конституционную систему” — ’’же¬
невская” тварь была, есть и будет находиться вне консти¬
туции, ибо это — ’’разящий меч”...
’’Антисоветские партии... должны быть обезврежены и
сведены на нет” — так все партии (все до единой, в том чис¬
ле и любые политические организации) были к 1921 году
объявлены антисоветскими. Стало быть, все — и под корень.
Все без права жительства на этом свете, кроме РКП(б) —
КПСС. Как самую первоочередную задачу, сверхважную,
отчеркнул ее заведующий Секретным отделом в книге.
Что и толковать, впечатляющий документ оставил для
потомков Мартын Иванович. Он, кстати, все на себе испы¬
тал: и обещанную гласность разбирательства, и конститу¬
ционную деятельность ’’карающего меча” и еще много-мно¬
го чего, а после, как немогущий быть использованным (ну
никак не приладишь Мартына Ивановича ни к чему!), сгорел
в чреве ’’женевской” твари, ибо она ”не судит, а разит; не
милует, а испепеляет...”
А ведь какой работник был, даже со всеми пел ’’Широка
страна моя родная”.
И то не лишено правды: с первых дней существования
взяла ’’женевская” тварь и свою самостоятельную линию,
независимую от партийных вождей, так сказать, учитывала
и собственный интерес. Так она, не уведомляя Ленина, арес¬
товала его активнейшего исполнителя целого ряда поруче¬
ний — Резникова.
Ленин совершенно случайно прослышал о мытарствах
Резникова на Лубянке и даже более того — об угрозе рас¬
правы над ним. Первопричиной ареста, как выяснилось, пос¬
лужила самостоятельность суждений и поступков арестован¬
ного. На это Ленин заметил:
— Ну, знаете ли, товарищи, если такие люди, как Резни¬
ков, числятся в контрреволюционерах, тогда мы все —
контрреволюционеры!
Резников избежал расстрела буквально в последние ми¬
нуты. А сколько, значит, легло вот просто так — вообще без
вины, даже надуманной! Да что я пишу? Миллионы и легли
без вины, даже надуманной. Все десятки миллионов, без
исключений.
Уже одно это доказывает: Мундыч был карателем по на¬
туре плюс фанатичной убежденности. Ограниченность так и
прет из всех его высказываний и поступков. Ограниченность
и коварство, извращенность коварства.
Впрочем, этот почетный гражданин Лубянки отплатит и
самому главному вождю знаменитым ’’грузинским” делом.
220

Мятеж
Ленин уже добаливал последние дни, впереди вся дорога
расплывалась в туман и ничто. Мундыч знал: Ленин обре¬
чен — и спокойно принял сторону Сталина, наблюдая за
агонией Владимира Ильича...
Иначе и быть не могло. Все происходило и происходит в
точном соответствии с природой вещей. Их природой... раз¬
рушителей Жизни и жизней...
В эти же недели (июль 1918 г. — Ю.В.) следуют мятежи
левых эсеров в Москве и вообще эсеров под руководством
Бориса Савинкова — в Ярославле, Муроме, Рыбинске, а так¬
же — измена главкома Восточного фронта левого эсера Му¬
равьева. Куда какая проба на крепость большевикам!
’’Народная Армия” Комуча тоже поднатужилась: даешь
Казань! Всех будоражили слухи о Казани. Вместе с ’’Народ¬
ной Армией” шли и белочехи — дело-то общее. Но прежде
они, как бы попутно, усмиряют на белый лад Уфу.
В ’’Народной Армии” сразу стало широко известно имя
полковника русской службы Владимира Оскаровича Кап-
пеля. Вместе с полковником Чечеком он оказывается во гла¬
ве мятежа, успешно командуя войсками.
’’Народная Армия” и чехословацкие батальоны насту¬
пают вместе, плечом к плечу, чаще и в одних цепях.
Красная Казань пала седьмого августа. Генерал Болды¬
рев записал в дневнике, что с той поры ’’Народная Армия”
могла воевать без помощи извне. Огромные запасы оружия
и боеприпасов сказочно подкрепили контрреволюцию на
Востоке.
Но что самое существенное — Комуч накрыл основную
часть золотого запаса России: кроме золотых слитков — не¬
сметное количество серебра, платины и прочих драгоценнос¬
тей. Золота оказалось не сотни, а тысячи пудов!
Приобрел Комуч и трофей вовсе невиданный — Акаде¬
мию Генерального штаба вместе с профессорами и началь¬
ником — генералом А.И.Андогским, а при Академии — и
ценнейшую из русских библиотек. Ее генерал Андогский
сторгует в 1922 году японцам. Гибели библиотеки для Рос¬
сии воспрепятствует захват Владивостока Пятой армией
Уборевича.
Впрочем, сохранилась ли она для России? Ведь благопо¬
лучно сгинули ценнейшие библиотеки, скажем, редчайшее
собрание книг А.Ф.Кони. Представлять Александра Федоро¬
вича нет надобности: видный деятель судебной реформы при
Александре Втором, он оставил заметный след и в русской
культуре, хотя бы плодотворным товариществом с Львом
Николаевичем Толстым (сюжет ’’Воскресения” писатель
221

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
принял от него). Помимо всего прочего, являлся Александр
Федорович и председателем русского общества библиофи¬
лов. Умер он в относительно спокойном 1929 году, и вскоре
редчайшие книги из его собрания (подлинные жемчужины)
появились на самых северных полярных зимовках. Мало
того, что такого рода собрание книг — результат кропотли¬
вого сбора всей жизни — оказалось разрозненным, оно це¬
ликом сгинуло в небрежностях и тяжком быте зимовок тех
лет (нетопленные сырые помещения, а порой и землянки,
мыши, грязь и плесень). О книгах этой библиотеки, рассы¬
панной по зимовкам, вспоминал спустя много лет знамени¬
тый полярный радист Эрнест Кренкель: не однажды листал
на зимовках.
В те далекие недели лета 1918 года власть ’’Самарской
учредилки” пожаром полыхнула на Самарскую, Казанскую,
Уфимскую и часть Саратовской губерний.
Гражданскую войну эсеры представляли не по-ленински,
не как смертельное столкновение двух противоположны^
классовых сил — буржуазии и помещиков против пролета¬
риата и беднейшего крестьянства, а трех сил — буржуазии и
помещиков, пролетариата, руководимого большевиками, и
демократии, к которой они причисляли трудовых крестьян,
ремесленников, мелких торговцев и интеллигенцию. Вождем
третьей, и главной, по мнению теоретиков эсерства, силы
социалисты-революционеры считали свою партию — самую
многочисленную и влиятельную до семнадцатого года. В
основном царский сыск был нацелен на подавление именно
этой партии. Кадетов боялись, но кадеты не занимались тер¬
рором. Кадеты лишь в Думе оспаривали волю царя.
Партию эсеров возглавлял Виктор Михайлович Чер¬
нов — тот самый, что дискутировал с Лениным и Плехано¬
вым в Женеве, где творцы отечественной социал-демократии
столь плодотворно прикидывали схему ’’женевской” маши¬
ны и, само собой, устав жизни при ней — на сколько лет впе¬
ред глядели!
Уж Виктор Михайлович знал о ’’женевщине” все — до
единого символа и словечка. Может, потому и не прихватил
его этот дивный механизм? Ведь унес за ’’речку” кости са¬
мый главный эсер.
Едва ли не все теоретические положения эсерства разра¬
ботал Чернов, в том числе и это, о трех силах революции.
Виктор Михайлович не слыл, а был знатоком Маркса — мог
цитировать его по всем частям на память. При всем том не
производил впечатления книжно-замордованного человека и
даже очень нравился дамам. Да и как не нравиться! Имел
222

Мятеж
приятный овал лица. До почтенной старости сохранил гус¬
тые волосы, седеющие от висков, почти мушкетерские усы
стрелками и вполне интеллигентскую бородку. Любил при-
щегольнуть воротничком с лисселями, даже когда они
вышли из моды, и обожал застолье — ну совсем как Лев Бо¬
рисович Каменев. И тосты, как сочинял и как декламировал
тосты! Речь звучная, живая, ну хмель, а не слова. И темпера¬
мент — влюбчив!
В годы второй мировой войны Виктор Михайлович уже
в весьма преклонных летах, однако с достойной отвагой уча¬
ствовал во французском движении Сопротивления и даже в
конце концов отказался от эсерства ради ’’конструктивного
социализма” — все пытался пристроить ему человеколюби¬
вые параграфы. Умер всего на год раньше Сталина — не¬
примиримого врага не только капитализма и его ’’платных
прихвостней” — социалистов-революционеров, но и вообще
партийности любого толка, даже лучезарно-ленинской (от¬
того и выбил кадры партии). Ведь все они, эти партийности,
не являлись сталинскими, то есть рабски-всеядными по су¬
ществу да с неизменно обязательным свет-солнцем в центре
мироздания — генералиссимусом и ’’отцом народов”.
Виктор Михайлович знал Ленина: десятки, если не сотни
встреч, бесед, споров на диспутах... Это знание позволяло
Виктору Михайловичу утверждать, что политика не только
целиком поглотила Ленина, но и убила в нем все человече¬
ские чувства... Убедительное свидетельство. Свидетельство
из того времени.
Только подумать, был Виктор Михайлович всего на три
года младше Ленина. Вот куда могли занести годы
Ослепительно-Непогрешимого при благополучии в организ¬
ме. Свободно мог бы ’’выкатить” своей стремительной по¬
ходкой, засунув пальцы за проймы жилета, картавить и
вообще внушать с экрана телевизора КВН. Это ж сколько
пришлось бы зубрить и ’’сдавать” томов против нынешних
пятидесяти пяти и в школе, и в институте, и на службе в обя¬
зательно-принудительных кружках — и все за обыкновен¬
нейшее право просто ходить и дышать на земле. Ну не па¬
триот ты без этих томов и страсти к Непогрешимому, не ды¬
шать тебе и не любоваться солнышком, а самое место по на¬
значению гнить на задворках жизни. Нет, лучше кричи из
последних сил марксистские молитвы, ну бей себя в грудь,
разоряйся, бойся своих мыслей, отрекись от себя. Не чело¬
век важен и не люди, а общее движение к светлому зав¬
тра!..
Для Чижикова (одна из революционных кличек Сталина)
столь долгая жизнь Владимира Ильича явилась бы просто
223

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
уголовным деянием. Не заявишь же на политбюро, что нет
больше мочи ждать. Ну распирает как хочется посекретар-
ствовать в одиночку. Ну чахнут вокруг народы! Само собой,
пришлось бы по такому случаю помочь упокоиться Ильичу,
как поспособствовал в том своей жене и вообще десяткам
миллионов людей...
В сентябре 1918 года красным удается отбить Симбирск
и Казань. Успех выдвигает Вацетиса на должность Главно¬
командующего всеми Вооруженными Силами Республики.
Но тут же положение круто осложняется антисоветским
восстанием в Ижевске и Воткинске, а также прорывом белых
на пермском направлении. Это восстание и даст основные
кадры (из рабочих) для знаменитой каппелевской армии бе¬
лых (поначалу корпуса).
По воспоминаниям члена Реввоенсовета Второй армии
Г.Я.Сокольникова, восстание было исключительно обшир¬
ным и массовым. Целая армия была брошена на его подав¬
ление.
’’Вторая армия должна была ликвидировать восстание
на Ижевском и Воткинском заводах, — вспоминает Со¬
кольников, — и не допустить соединения восставших частей
с войсками учредиловцев. Вокруг Вятки шли кулацкие вос¬
стания (восстания крестьян против насильственного изъятия
хлеба. — Ю.В.), посланные из Москвы продотряды частично
присоединялись к восставшим (рабочие тоже не могли ми¬
риться с кровавым ограблением крестьян. — Ю.В.). Вторая
армия... потерпела ряд неудач... После двух месяцев борьбы,
в течение которых руководство восстанием на заводах все
больше переходило от эсеров и меньшевиков к монархиче¬
скому чиновничеству и офицерству... белые (т.е. восстав¬
шие. — Ю.В.) отступили за Каму...”
На Южном фронте белые армии под общим командова¬
нием Деникина тоже трогаются в наступление, пусть еще
робкое. Восточный фронт красных вынужден делиться с
Южным войсками. Белые 25 декабря 1918 года захваты¬
вают Пермь, 31 декабря — Уфу. Первый Советский полк и
ряд других частей почти в полном составе переходят к бе¬
лым...
Чу, запах крови!
Для расследования причин падения Перми на Восточный
фронт спешно выезжают Сталин и Дзержинский. Вообще
Мундыч и Сталин жили душа в душу — никаких разногла¬
сий: ни боже мой! Это у Мундыча с Лениным — случались,
224

Мятеж
а со Сталиным — никогда. Ценил Сталин в Дзержинском
горячую убежденность в общем тяжком деле сокращения на¬
родонаселения республики.
Теперь Восточным фронтом командуют С.С.Каменев (не
путать с Львом Борисовичем Каменевым), члены Реввоен¬
совета И.Т.Смилга, С.И.Гусев и И.Н.Смирнов. На тысячу
четыреста километров фронт: от Камы до Уральска.
Белые продолжают энергично атаковать на Архангель¬
ском направлении. С 18 ноября 1918 года их верховный
вождь — адмирал Колчак.
Цель адмирала — выйти на соединение с войсками Се¬
верной области, возглавляемой генералом Е.К.Миллером.
Там запасы снаряжения, доставленного союзниками в Ар¬
хангельск и Мурманск. Кроме того, соединение обеспечит
стратегически выгодный единый антибольшевистский фронт
от Финляндии до Туркестана включительно. И эта цель по¬
чти достигнута. В районе Котласа вот-вот сойдутся разъез¬
ды армий Миллера и Колчака. Ни на один день не обры¬
вается радиопереписка между генералом и адмиралом.
Иоаким Иоакимович Вацетис, как и первый Верховный
главнокомандующий белой армией генерал-лейтенант
В.Г.Болдырев, родился в крестьянской семье, что, впрочем,
никак не помешало ему стать офицером и закончить в 1909
году Академию Генерального штаба. В первую мировую
войну продвинулся до полковника. С апреля 1918 года —
первый командир дивизии Латышских стрелков — самого
крепкого и боеспособного соединения Красной Армии. Со
2 сентября 1918 года и по 9 июля 1919 года — первый Глав¬
нокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики.
Командарм второго ранга Вацетис был расстрелян через
восемнадцать лет после адмирала — 28 июля 1938 года. Не
осталось даже следов от рода Вацетисов, всех перетолкла
утроба ’’женевской” твари. А ведь как славно командовал
гвардией революции — латышскими стрелками!
Черной птицей скользит над Россией ’’женевское” чуди¬
ще. Непременно каждого мазнет тень: нет ни одного, мысли
которого не были бы ему известны. И едва ход мыслей берет
в сторону от рельсовых путей ленинизма, уже не выпускает
чудище такого человека из виду, чертит погребальные круги,
пока камнем не падет и не выдернет из общего хода жизни.
Ловок и бесшумен этот удар — никто толком и не углядит.
Не терпит чудище ничего своего в людях: чтоб все было
только от него, и непременно привычное, общее, заученное.
8 3905
225

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Каждому заглядывает в глаза — и все вымеривает человеч¬
ка, вымеривает...
Но особенно не любит, когда человечек уже — человек,
то есть выше и сильнее его, чудища.
Когда человек выше и сильнее, чудище бьет вмертвую.
Тут всегда особый азарт и особый счет.
Когда группа людей превосходит чудище в силе духа и
решимости держаться своих убеждений, оно предпримет все,
дабы выбить всех до единого. И ни строчки памяти о них, ни
платочка или там пуговки. Дематериализуются люди, отсту¬
пают в небытие.
Нет и не существует для ’’женевского” чудища уважения
к чужим взглядам и убеждениям, впрочем, научено оно и
другим способам уничтожения людей независимой мысли:
бытом, безгласием, забвением. Человек независимой мысли
теряет себя, мельчает без обращения к людям и без отзвука
своим мыслям. Почти никто не выстоял против уничтоже¬
ния глухой изоляцией и забвением. Тенью вся жизнь вокруг,
и ты вроде — во сне. И стирает тебя быт, все сходит на сон,
неверие и самоизмельчание...
Но к Иоакиму Иоакимовичу это не имело ни малейшего
отношения. Натужно, упорно сворачивал Иосиф Висса¬
рионович зрение и мысли народа — причем тут револю¬
ционные заслуги? Ну не подпадали целые категории людей
под будущее. Ну роспись такая! Новых людей ждали к жиз¬
ни — сколько для этого старались! Вот-вот поколениями
пойдут!
И не ошиблись, пошли. Всё как по Ленину — шагнули в
светлое завтра.
Барон Александр Александрович фон Таубе родился в
1864 году на станции Крюково (нынешний Зеленоград) Ни¬
колаевской железной дороги в старинной русской дворянс¬
кой семье. От немецкого прошлого семья сохранила лишь
баронский титул и фамилию с приставкой ’’фон”.
Александр Александрович закончил кадетский корпус,
Михайловское артиллерийское училище и Академию Гене¬
рального штаба, с самой выгодной стороны показал себя в
русско-японскую войну.
Накануне первой мировой войны фон Таубе служил в
Иркутском военном округе начальником военных сообще¬
ний.
Во время войны за мужество и умелое руководство войс¬
ками был награжден орденами и Георгиевским оружием.
Тяжелая контузия и ссора с генералами-карьеристами из
226

Мяте*
штаба фронта привели его на тыловую должность начальни¬
ка штаба Омского военного округа.
После победы Февральской революции генерал-лейте¬
нант фон Таубе заявляет на митинге в Омском кинотеатре
’’Гигант”1:
”Я считаю данную мной при вступлении на военную
службу присягу, утратившей всякий смысл и силу, и при¬
сягаю революционной Российской республике по мере своих
сил и возможностей служить ей”.
Военный министр Гучков отказался утвердить генерала
Таубе в должности командующего военным округом и
срочно отправил в Омск на данную вакансию полковника
Прединского.
Полковник Прединский отдал приказ о предании гене¬
рал-лейтенанта Таубе военно-окружному суду по обвинению
в неповиновении Временному правительству. Однако
Западно-Сибирский съезд Советов отменил приказ как
контрреволюционный. Прединский был арестован и под
конвоем отправлен в Петроград. Повезло полковнику, мо¬
гли и на штыки поднять.
’’Красный генерал”, как его называли солдаты, пользу¬
ется огромной популярностью, его слушаются и идут за
ним.
Сразу же после Октябрьской революции Александр
Александрович Таубе приступает к формированию первых
частей Красной Армии. Не углядел его Ленин из Москвы...
”На нашей стороне было не очень много молодых офи¬
церов, которые понимали в делах немногим больше на¬
шего, — доносил в Центр один из представителей советской
власти в Западной Сибири В.Косарев. — Нас выручил из бе¬
ды начальник штаба округа генерал-лейтенант фон Таубе.
Этот старик с начала революции перешел на нашу сторону
и до конца дней своих был верен нам. В самую тяжелую ми¬
нуту он выручил нас...”
В марте 1918 года Александр Александрович был назна¬
чен начальником главного штаба Сибирского военного ко¬
миссариата. Он разрабатывает план обороны Сибири от ин¬
тервентов, организует всю штабную часть работы по отпору
чехословацкому мятежу.
Генералы-легионеры Я.Сыровы, Р.Гайда и другие объяс¬
няли свои неудачи того времени тем, что красные имели
опытного руководителя — генерала фон Таубе.
Летом 1918 года советская власть пала на Дальнем Вос-
* См.: Красный генерал /Русские новости/ Париж. 1969. 7 февраля.
227

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
токе, Сибири и Урале. Командующий советскими войсками
в Сибири Д.С.Шилов сообщал:
”В дни агонии нашей армии в августе 1918 года я выдал
Таубе подложный документ на имя бывшего полковника
А.А.Тураева и дал короткое донесение о военном положении
в Сибири, которое он должен был тайно доставить Ленину”.
Из Забайкалья в Москву — путь далекий и сложный, в
тех условиях и невероятно опасный.
В Бодайбо Александра Александровича опознали офице¬
ры. При задержании барон не растерялся и уничтожил доку¬
менты, а после и наотрез отказался давать какие-либо пока¬
зания. Его незамедлительно переправили в одиночную каме¬
ру иркутской тюрьмы. В той самой камере будет потом
ждать своего смертного часа Александр Васильевич Колчак.
По распоряжению генерала Сычева, Александра Александ¬
ровича заковали в кандалы и подвергли усиленному до¬
просу. Бывший генерал по-прежнему упорствовал и мол¬
чал, даже тогда, когда его, старика, били.
Из Иркутска Александр Александрович был препрово¬
жден все в тех же кандалах, как особо опасный преступник, 6
Екатеринбург — для дачи показаний перед военно-следст¬
венной комиссией.
В начале 1919 года военно-полевой суд приговорил Алек¬
сандра Александровича ”к лишению всех прав состояния и
смертной казни через расстреляние”.
Но ’’красному генералу” не суждено было умереть от пу¬
ли. Он скончался от сыпняка в екатеринбургской тюрьме
пятидесяти пяти лет от роду.
И мы склоняем голову.
К началу сентября, в самый листопад, Комуч пополнили
еще восемьдесят семь членов бывшего Учредительного со¬
брания. Так незаметно и подбился новый вполне полномоч¬
ный хор для выпевания ’’Интернационала”.
Во второй половине сентября все того же нескончаемого
1918 года, после долгих и нудных препирательств, наконец
объединяются самарская власть (Комуч) с Томской (Времен¬
ное Сибирское правительство) в Уфимской директории.
Не начни пятиться ’’Народная Армия” перед красными,
ни за что не согласился бы Комуч на объединение с каким-то
самозванно-захудалым сибирским правительством. На
Москву метил Комуч, в Минины и Пожарские...
Итак, двадцать третьего сентября Комуч уступает власть
Уфимской директории — ее выбрали на Государственном
совещании в Уфе. Открыла совещание почтенная Брешко-
Брешковская: та самая — и ’’бабушка русской революции”,
228

Мятеж
и член ЦК партии социалистов-революционеров, и верная
сподвижница (когда еще!) знаменитого Григория Гершу-
ни — сурового вдохновителя неограниченного террора про¬
тив царских администраторов. Упокой, Боже, его прови¬
зорскую душу.
Несмотря на преследования, поношения в печати, арес¬
ты, тюрьмы, каторги и вообще склочно-мытарственную
жизнь, Екатерина Константиновна благополучно достигла
девятого десятка и упокоилась аж в Чехословакии за пять
лет до второй мировой войны.
Ее жизнь — как авантюрный роман. Самых главных тер¬
рористов из азефовской организации лично благословляла
на кровь, муки, эшафот. Вроде иконы и хоругви была у эсе¬
ров. Недаром к ее ручке столь благостно прикладывался все
тот же Александр Федорович Керенский. И как же любила в
письмах словечки: ’’хлопчик”, ’’хлопец”!..
А того самого Гершуни загнал в ловушку виртуоз поли¬
тического сыска, талант и самородок, звезда первой величи¬
ны среди жандармов — Александр Иванович Спиридович,
дворянин высшей пробы, бывший бравый гвардеец и вообще
завидный жених. Считай, в самые цветущие годы овдовел.
Разрядил в него обойму большевистский осведомитель ох¬
ранки (в досаде за свое предательство, надо полагать). С
пяти шагов разрядил.
Александр Иванович без какого-либо серьезного ущерба
для здоровья осилил все три раны. Государь-император за¬
метит его и приблизит...
А Григорию Андреевичу Гершуни привесят смертный
приговор. За ним числились организации убийств министра
внутренних дел Сипягина и губернатора Богдановича, а
заодно и неудачное покушение на губернатора Оболенского.
В революционную заваруху девятьсот пятого смертную
казнь Григорию Андреевичу заменят на пожизненное заклю¬
чение, и почти сразу даст тягу он из богомерзкой акатуйской
тюрьмы в Китай. Поживет еще немного в милой Швейцарии
и отправится на вечное свидание к убиенным губернатору
Богдановичу и самому министру Сипягину, но успеет, одна¬
ко, исповедаться в воспоминаниях.
Л.П.Меныциков писал в третьей части своей ’’Охраны и
революции”:
”В 1908 году русская политическая эмиграция в Париже
торжественно хоронила известного социалиста-революцио¬
нера Гершуни. В числе лиц, несших венки за гробом покой¬
ного, выделялась видная фигура молодого человека с благо¬
образным лицом и длинными волосами. Некоторые спраши¬
вали: кто это? — Да разве не знаете! — следовал ответ. —
229

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Это художник Праотцов. Вы не видели его картину ’’Голго¬
фа”, на которой в виде распятых изображены Желябов и его
товарищи?
Я лично этой картины не видел, но автора ее встречал. В
1902 году я был в Киеве. Зубатов поручил мне повидать жив¬
шего в этом городе бывшего секретного сотрудника Мос¬
ковского охранного отделения Праотцова, находившегося в
то время ”не у дел”. Раза два я встретился с этим сотрудни¬
ком в квартире старшего филера Зеленова, с которым он вел
сношения. Праотцов в одно из свиданий принес листки мест¬
ной группы рабочеземцев (Канавец и др.) и даже показал на¬
хе лившуюся в его распоряжении печать киевской организа¬
ции социалистов-революционеров. В том же году в Киеве
было учреждено охранное отделение; Праотцов вошел в со¬
став его агентуры и, как мы увидим позже, около двух лет
содержал конспиративную квартиру Гершуни (в Десятинном
пер.) — того Гершуни, на которого он тогда доносил и гроб
которого потом сопровождал на Монпарнасское кладби¬
ще...”
В памяти ’’сине-голубого”1 Александра Ивановича Спи-
ридовича этот легендарный террорист останется круглоли¬
цым, лысоватым со лба, улыбчивым и с горящими глазами.
Покажется он (Гершуни) Александру Ивановичу вовсе не
дьяволом с сокрушающей волей, а скорее жидковатым, не
очень расположенным к самопожертвованию, но зато чрез¬
вычайно искусным в убеждении других на подобного рода
возвышенные акты. Во всяком случае, в лапы Александра
Ивановича он попал размягченно-безвольный, без всякой
попытки к самообороне — ну совсем огорченно-потрясен¬
ный.
Будет Спиридович состоять в распоряжении дворцового
коменданта. Отныне его обязанность — сопровождать царя
при поездках, то бишь отвечать за личную безопасность
государя-императора.
15 августа 1916 года Спиридович получит назначение на
должность ялтинского градоначальника. Потом будет арес¬
тован и доставлен в Петропавловскую крепость, потом эми¬
грирует.
Прошляпит его вчистую ’’женевская” тварь — очевидно,
из-за революционной перегруженности и неопытности. Ведь
семнадцатый и восемнадцатый — еще нежно-младенческие
годы для ’’женевского” организма, хотя взрослела и матере-
Цвета жандармского мундира. — Ред.
230

Мятеж
ла тварь не по дням, а по часам. Ну без нее как без рук — и
ЦК большевиков, и Совет Народных Комиссаров, и сам
Владимир Ильич с соратниками. Совсем другая сила убе¬
ждения и перспективы для развития социализма в одной
стране при наличии ’’женевской” конструкции. Вечная па¬
мять за это Георгию Валентиновичу и вообще диалектиче¬
скому материализму. Ну совсем другой взгляд на боже¬
ственную природу человека...
Таким образом, неповоротливости ’’женевской” твари
и обязана книга воспоминаний Спиридовича — ’’Записки
жандарма”. Кичился Александр Иванович своим жертвен¬
ным жандармством: покинул старинный гвардейский полк и
беспечность службы ради превратности сыска, а все потому,
что видел свое место лишь там, где в постоянной беспощад¬
ной борьбе решается судьба трона. Не все это оценили. У
многих его соотечественников чесались руки: мать его вдоль
и поперек, этого застеночного генерала. И впрямь, чем зани¬
мались стражи устоев?! Прошляпили большевиков...

ГЛАВА 5
ГЕНЕРАЛ БОЛДЫРЕВ
” А кт об образовании Всероссийской Верховной
Z-Ж Власти, принятый на Уфимском Государствен-
^-ном совещании, имевшем место в Уфе 8—23
сентября 1918 года:
Государственное совещание в составе Съезда Членов
Всероссийского Учредительного Собрания и уполномочен¬
ных на то представителей Комитета Членов Всероссийского
Учредительного Собрания, Временного Сибирского прави¬
тельства, Областного правительства Урала; казачьих
войск: Оренбургского, Уральского, Сибирского, Иркутско¬
го, Семипалатинского, Енисейского, Астраханского; пред¬
ставительств Башкирии, Алаш, Туркестана и национального
Управления Тюрко-Татар внутренней России и Сибири, и
Временного Эстонского правительства; представителей
съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья; пред¬
ставителей политических партий и организаций: партии
социалистов-революционеров, Российской социал-демокра¬
тической рабочей партии, трудовой народно-социалистиче¬
ской партии, партии Народной Свободы, Всероссийской
социал-демократической организации ’’Единство” и ’’Союза
возрождения России” — в единодушном стремлении к спасе¬
нию страны, воссозданию ее единства и обеспечения ее неза¬
висимости,
ПОСТАНОВИЛО:
Вручить всю полноту Верховной Власти на всем про¬
странстве Государства Российского Временному Всероссий¬
скому Правительству в составе лиц: Николая Дмитриевича
Авксентьева, Николая Ивановича Астрова, генерал-лейте¬
232

Генерал Болдырев
нанта Василия Георгиевича Болдырева, Петра Васильевича
Вологодского и Николая Васильевича Чайковского...
Временное Всероссийское Правительство, впредь до со¬
зыва Всероссийского Учредительного Собрания, является
единственным носителем Верховной Власти на всем про¬
странстве Государства Российского...”
За отсутствием некоторых членов Директории ее времен¬
но пополнили эсер В.М.Зензинов, кадет В.А.Виноградов и
профессор В.В.Сапожников.
Возглавил Директорию бывший эсер Н.Д.Авксентьев.
Генералу Болдыреву был выдан следующий документ:
’’Указ
Временного Всероссийского Правительства.
г.Уфа	№ 2 11/24 сентября 1918 г.
Члену Временного Всероссийского Правительства гене¬
рального штаба генерал-лейтенанту Василию Болдыреву
вручается Верховное Главнокомандование всеми Российски¬
ми Вооруженными Силами.
Члены Временного Всероссийского Правительства:
Николай Авксентьев, Владимир Зензинов,
Василий Сапожников.
Временный Управляющий делами А.К...”
Впоследствии окончательно заместили Н.И.Астрова —
кадет В.А.Виноградов, а Н.В.Чайковского — эсер В.М.Зен¬
зинов.
Профессор Василий Васильевич Сапожников пользо¬
вался в Сибири большой популярностью как общественный
деятель и научный работник. Сапожников — ученик знаме¬
нитого К.А.Тимирязева. По своим политическим взглядам и
убеждениям Сапожников примыкал к сибирским областни¬
кам. На совещании в Уфе Сапожников, по мнению совре¬
менников, являлся едва ли не самой крупной фигурой, но
для политической деятельности Сапожников совершенно не
подходил. Он скончался от рака легких в августе 1924 года.
И вовремя — не миновать ему иначе всех прелестей ’’женев¬
ского” перевоспитания...
Директория лишила прав все прежние областные прави¬
тельства. В октябре она подалась в Омск, в ту пору
’’посибиристей” означало и понадежней.
Правые сразу возненавидели Директорию. Правым ’’Бо¬
же, царя храни” на любой манер, а все благозвучнее чуже¬
233

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
странного ’’Интернационала” — ну сравнения нет! Левых
тоже не порадовало образование Директории, особенно сво¬
бодолюбивые остатки Комуча. Эти остатки все пытались
предотвратить сползание Директории на кадетско-монархи¬
ческие позиции, за что и заплатили в самом скором будущем
своими головами — ценность, разумеется, не ахти какая,
ежели мерить мир нашими ’’женевскими” мерками. И дей¬
ствительно: не человек важен и не люди, а движение, общее
движение к светлому завтра.
Рабочим органом Директории стал Совет Министров,
председателем его — милейший и обходительнейший Петр
Васильевич Вологодский: и в Государственной думе чет¬
вертого созыва заседал, и при Сибирской областной думе
правил, и при Директории — тоже, и даже при Колчаке.
Ну связывай этого юриста в узел, а ему хоть бы что; по¬
жалуй, только спросит, какой гимн удобнее исполнять. И
Авксентьева скоро Колчак вышлет под караулом из России,
и самого Колчака пристрелят, и Болдырев наладится слать
из рабоче-крестьянской тюрьмы прошения о помиловании
во ВЦИК, а Петр Васильевич знай будет варить себе кофе не
то в Шанхае, не то в Тяньцзине. Надо же перед работой
взбодриться. Сумел он не только улизнуть из мясорубки
последних месяцев правления Колчака, но и вывез кое-какой
багаж (так, мелочь) и устроился вполне благополучно в при¬
личном банке, и даже весь остаток дней выверял к печати
пространнейший дневник — сундук с диссертациями для ис¬
ториков.
На пост военного и морского министра дал согласие ви¬
це-адмирал Колчак, став таким образом подчиненным ге¬
нерал-лейтенанта Болдырева.
Нервы у вице-адмирала требовали лечения, и уже давно.
До революции еще лечился, а после...
Председателю Директории Николаю Дмитриевичу Авк¬
сентьеву в 1918-м исполнилось сорок. В революцию 1905 го¬
да Авксентьев справлял обязанности члена исполкома Пе¬
тербургского Совета рабочих депутатов от партии социа¬
листов-революционеров. Бежал из ссылки и эмигрировал за
границу. Как один из лидеров партии эсеров прошел в члены
ЦК своей партии и, больше того, возглавлял ее правое
крыло.
К великому огорчению Виктора Михайловича Чернова,
Авксентьев выступал против террора, за легальную работу,
а Виктор Михайлович доказывал, что все же надо спускать
вельможную кровь, — как воду спускать. И наладились
234

Генерал Болдырев
спускать от самых правых революционеров и до самых ле¬
вых, да по всем пространствам бывшей Российской империи.
И все исключительно по идейным соображениям.
А как не спускать, коли все последние достижения
социально-общественных наук к этому клонят?
Тут Виктор Михайлович, как знаток марксизма, грешил
против основоположников. Террором монархию не убить —
это еще на диспутах Ленин с Плехановым доказали. Тут и
классы, и диктатура рабочего класса, и ткачевское прину¬
ждение несознательного народа, и вообще ’’женевские” буд¬
ни...
Вот впечатления очевидца от Авксентьева:
’’...Среднего роста, несколько плотный, с вьющимися во¬
лосами, умеющий владеть собой, с прекрасными ораторски¬
ми приемами, горделиво покачиваясь, он бросал такие
слова съезду:
— ...Президиум не может не приветствовать съезд
кадетской партии, ибо эта партия есть партия народной сво¬
боды. Это не есть партия помещиков, не партия капиталис¬
тов, это — партия, которая наравне с нами (съезд прохо¬
дил крестьянский. — Ю.В.) стремилась к свержению
царизма...”
Хоть на пьедестал Николая Дмитриевича.
После Февральской революции Авксентьева избирают
председателем исполкома Всероссийского Совета крестьян¬
ских депутатов и членом исполкома Петросовета. В прави¬
тельстве Керенского Николай Дмитриевич набрался мини¬
стерского опыта. После Октябрьской революции оратор¬
ствующий Николай Дмитриевич покинул партию эсеров и в
1918 году пристал к ’’Союзу возрождения России”. Это он,
Авксентьев, столь непочтительно выражался о белочехах:
”Мы не хотим иметь своих латышей”, подразумевая крас¬
ные латышские полки. Вроде латыши у большевиков за
наемников на самую черную и кровавую работу.
Многое в Авксентьеве напоминало Керенского, а посему
белые, из тех, что поправей, мечтали его придавить, и чем
быстрее — тем лучше. Недаром при высылке из России Авк¬
сентьева сопровождал взвод английских солдат — аж до са¬
мой китайской границы! Никакой веры не давали белым ни
Николай Дмитриевич, ни почтенный великобританский пол¬
ковник Уорд: надежнее, ежели со взводом мидлсекских
стрелков. И для белых не только острастка, но и отрада: все
говорят по-английски и во всем заграничном, ну самая нас¬
тоящая Антанта!
235.

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
В последний раз эсеры, и среди них учредиловцы, угодят
в ’’мясорубку с ледяной купелью”, по выражению одного из
летописцев тех дней, накануне краха колчаковщины. 24 де¬
кабря 1919 года в ответ на восстание в Иркутске командую¬
щий военным округом генерал Сычев арестовывает свыше
тридцати эсеров.
4 января Сычев получает приказ от семеновского генера¬
ла Скипетрова эвакуировать арестованных. Их и до¬
ставляют в указанное место — на станцию Лиственичное, а
оттуда загоняют в трюм парохода ’’Ангара”. Здесь из-за ре¬
ки Байкал не замерзает.
Когда пароход оторвался достаточно от берега, при¬
нялись по одному извлекать арестантов из трюма, предла¬
гая дать подписку о выезде из Сибири в трехдневный срок.
Затем требовали раздеться догола и вели на корму, где яко¬
бы свалена тюремная роба. Холодновато раздеваться, а что
поделаешь?..
А на корме казак Лукан встречал арестантов дубинкой
по темени — ив воду любителя ’’Интернационала”. Ну
прямо в духе древних хроник.
Так и проверили счет арестантам. Точнейшая цифра —
тридцать один! Да за веру, царя и Отечество можно и весь
Байкал перепрудить! Мать их всех! Да не мы их, так они нас!
Надо полагать, Лукан ту дубинку обмыл и хранил как
память о самых святых и светлых часах своей жизни.
Отряд японцев с палубы наблюдал за этим действом с
превеликим воодушевлением...
”...Мы, члены Временного Всероссийского Правитель¬
ства, избранные на Государственном совещании в Уфе, тор¬
жественно обещаем хранить верность народу и государству
Российскому и выполнять наши обязанности в полном соот¬
ветствии с принятым на Государственном совещании актом
об образовании Верховной Власти...”
Чем не реквием?
Таким образом, книги Самсона Игнатьевича и вывели
меня на любопытно-преступную фигуру бывшего главноко¬
мандующего войсками Директории Василия Георгиевича
Болдырева.
Тоже головоломка! Как мог сын деревенского кузнеца
пролезть в генерал-лейтенанты? Ведь в царской России об¬
рести положение мог лишь дворянин или человек с состоя¬
нием. Нам это вдалбливают едва ли не с того нежного воз¬
раста, когда мы впервые начинаем хлопать ресничками.
236

Генерал Болдырев
Познавал грамоту и счет Болдырев в церковно-приход¬
ской школе — самом бедняцком учебном заведении, ниже не
существовало. Этому заведению обязано своей грамот¬
ностью и вообще культурой (а стало быть, и своим государ¬
ственным подходом к делам) большинство наших руководи¬
телей 20—60-х годов. Мой отец учился в таком же, правда,
после закончил рабфак и ’’языковый” институт.
В послеоктябрьскую эру при заполнении анкет это самое
церковно-приходское образование проходило, как, скажем,
для Англии Харроу, Оксфорд или Итон.
До пятнадцати лет Василий Болдырев махал молотом
в кузне отца, но при всем том успешно выдержал экзамены в
пензенское землемерное училище — это уже не только для
бедняка, но и богатого добротное среднее образование.
И этого, однако, мало Василию Болдыреву: на сбережен¬
ные рубли отправляется в Петербург и сдает экзамены в
Военно-топографическое училище. Сын бедного кузнеца — и
офицер? А как же отдел кадров? А учет партийности,
идейно-политический облик, происхождение и все такое про¬
чее?.. Но это что, дальше и вовсе непонятное: в 1903 году мо¬
лодой Болдырев уже среди выпускников Академии Гене¬
рального штаба по первому разряду. И это-то при таком
посконно-лапотном происхождении и вообще явной классо¬
вой несовместимости с буржуазно-помещичьим строем им¬
ператорской России!
В русско-японскую войну Василий Георгиевич ранен и
награжден за храбрость. С 1911 года, то есть тридцати шес¬
ти лет от роду, он приступает к чтению лекций в Академии
Генерального штаба; по защите диссертации — профессор.
За ним уже почетный список ученых трудов.
С июля 1914 года Болдырев — на должности начальника
штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии. За кровавые бои
под Ивангородом его отмечают Георгиевским оружием,
за оборону крепости Осовец — Георгиевским крестом, за
разгром австрийского корпуса под Красниками — чином
генерал-майора. С августа 1916-го — он уже генерал-квар¬
тирмейстер штаба Северного фронта.
Судьбе было угодно, чтобы отречение Николая Второго
произошло на глазах Болдырева. Сам акт отречения1 некото¬
рое время хранился у Василия Георгиевича. Летом того же
года он получает 43-й корпус в Двенадцатой армии того же
фронта.
1 Точнее, две телеграммы царя.
237

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
’’Мягко выражаясь, странная логика у большевиков, —
окидывал мысленно недавнее прошлое Болдырев. — Убе¬
ждать солдат втыкать штыки в землю и уходить домой,
звать к прекращению братоубийственной войны и натравли¬
вать на офицеров, а когда в Рижской операции армия дрог¬
нула, попятилась, обнажила Петроград, то вдруг взбеле¬
ниться на это, как ’’классовую провокацию...”
Тогда, после операции, члены армейского комитета
ознакомили генерала с высказываниями вождя большеви¬
ков.
Ленин писал:
’’Помещики и буржуазия, с партией к.-д. (кадетов. —
Ред.) во главе, и стоящие на их стороне генералы и офицеры
сорганизовались, они готовы совершить и совершают самые
неслыханные преступления, отдать Ригу (а затем и Петро¬
град) немцам, открыть им фронт, отдать под расстрел боль¬
шевистские полки... — все это ради того, чтобы захватить
всю власть в руки буржуазии, чтобы укрепить власть поме¬
щиков в деревне, чтобы залить страну кровью рабочих и
крестьян”.
— Вот это, действительно, провокация, и чудовищно¬
бессовестная! — заявил членам армейского комитета гене¬
рал. — Разложить армию, а вину за ее боевую непригод¬
ность свалить на офицерство! Да это же самое настоящее
злодейское натравливание народа на офицерство! Нет, это
не провокация, это хуже — это преступление! Зачем, чьей
кровью хочет залить офицерство страну? Оно вместе с
вами сражается все эти годы, а вот где был господин Ленин?
За какие заслуги немцы пропустили его через свою террито¬
рию еще в апреле или там в марте... не знаю точно?.. Еще
третьего дня немцы жали нас во всю мощь — сколько мы
схоронили солдат и офицеров, а господин Ленин пересекает
Германию в поезде — это как прикажете понимать? Кто
ему дает право извращать факты и поливать грязью, бесчес¬
тить наше офицерство? Он самый главный из тех, кто при¬
ложил руку к разложению армии и предопределил успехи
врага...
’’Как же так, — уже наедине с собой продолжал недоуме¬
вать Болдырев, — разложить армию, превратить ее в
сброд — и возмущаться тем, что она не способна защитить
Петроград?!”
Рижская операция оказалась последней операцией для
России в первой мировой войне. Целью германского насту¬
238

Генерал Болдырев
пления являлась Рига. Подступы к ней обороняла Двенадца¬
тая армия Северного фронта — наиболее большевизирован¬
ная из всех армий, ее представители поддерживали прямую
связь с лидерами большевиков в Петрограде.
Северным фронтом командовал генерал от инфантерии
В.Н.Клембовский — бывший помощник начальника штаба
Верховного главнокомандующего, Двенадцатой армией ко¬
мандовал генерал Д.П.Парский.
Эту армию составляли 13, 21, 27, 43 и 49-й армейские,
6-й и 2-й Сибирские корпуса и две Латышские стрелковые
бригады общей численностью в 161 тысячу солдат и офице¬
ров при 1149 орудиях — сила, вполне достаточная для отра¬
жения германского натиска. Причем Сибирские корпуса име¬
ли репутацию наиболее стойких и надежных в русской ар¬
мии.
43-м корпусом командовал генерал-лейтенант Болдырев:
три дивизии и Латышская стрелковая бригада. Корпус за¬
нимал оборону на направлении главного удара Восьмой
германской армии, выделенной для захвата Риги: коман¬
дующий генерал Гутьер, три корпуса из одиннадцати пехот¬
ных и двух кавалерийских дивизий. Прорыв русских позиций
генерал Гутьер наметил на узком участке севернее станции
Икскюль с преодолением Западной Двины. Это была та
самая знаменитая Восьмая армия, которая столь успешно
действовала против русских армий Самсонова и Реннен-
кампфа в начале войны. Тогда ею командовал генерал
Притвиц, смененный в критический момент генералом Гин¬
денбургом. Ту победу в августе четырнадцатого немцы и по
сию пору чтят как одну из самых выдающихся в своей исто¬
рии.
В четыре часа утра 19 августа 1917 года германская ар¬
тиллерия начала пробивать брешь в русских позициях. Осно¬
ву ее огневой мощи составила группа подполковника
Брухмюллера из 600 орудий и 230 минометов. Подполков¬
ник слыл лучшим артиллеристом германской император¬
ской армии.
Это была редкая в летописях войн операция, в которой
обороняющаяся сторона знала не только о направлении бу¬
дущих ударов, их очередность, но и точное время. Основные
сведения русскому командованию доставил перебежчик-эль¬
засец.
Несмотря на почти исчерпывающую осведомленность
и подготовленную оборону, армия, обессиленная антивоен¬
ной и противоправительственной агитацией, бросила пози¬
239

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ции и покатилась и, если бы не выдающаяся стойкость Ла¬
тышских бригад (они сражались за свою Ригу), оказалась бы
в окружении, как самсоновская в августе 1914-го. Немцы
прямым образом на это рассчитывали.
В ночь на 21 августа русские войска поспешно оставили
Ригу и Усть-Двинск, потеряв 25 тысяч человек, из них око¬
ло 15 тысяч пленными и пропавшими без вести, в основном,
дезертирами. Немцы захватили 273 орудия, 256 пулеметов,
185 бомбометов, 48 минометов и много другого военного
имущества. У генерала Болдырева эти дни память подерну¬
ла черным.
Полнокровная, добротно оснащенная армия посыпалась
от первого удара. Ничто уже не могло предотвратить вра¬
жеское нашествие. Россия поникла, немощная и беззащит¬
ная. В эти дни и дал клятву генерал бороться с большевиз¬
мом без пощады к себе, как с самой ядовитой отравой, лжи¬
вой и беспринципной сказкой...
Дорога на Петроград лежала открытой.
Однако Петроград не пал.
По признанию Гинденбурга, только чрезвычайные об¬
стоятельства лишили германскую армию почетной возмо¬
жности занять столицу бывшей Российской империи. Сразу
же после завершения операции значительная часть войск
Восьмой армии генерала Гутьера была снята с Рижского
участка. Следовало сверхсрочно латать дыру на итало-авст¬
рийском фронте. Катастрофические поражения австрийцев
ставили под угрозу существование Австро-Венгрии. В то ле¬
то не утихали кровавые бои и на Ипре, во Фландрии, и с ав¬
густа — снова под Верденом.
’’Нет ничего странного в этой политике Ленина, все даже
очень логично, — развивал свои доводы Болдырев. — Ленин
согласен на все для захвата власти своей партией. Во имя
этого захвата следовало деморализовать, обездвижить ар¬
мию — опору любого государственного строя — и Ленин
это организует. Весь семнадцатый год армия буквально раз¬
валивается по частям. Для большевиков нет понятия Роди¬
ны. Они провозглашают вредным, кабальным, буржуазным
само это понятие.
В подобных условиях крайне опасно появление немцев в
Петрограде и других центрах России. В Петрограде —
штаб революционной смуты; разложившиеся воинские
части — опора большевизма. Все, о чем говорили в эти
месяцы вожди русской армии (генералы Алексеев, Корни¬
лов, Деникин), становится вдруг и требованием большеви¬
240

Генерал Болдырев
ков: сплотиться и не пускать немцев — никаких антивоен¬
ных лозунгов, только отпор, только истребление захватчи¬
ков!
Что за бессовестное превращение!..
В этом существо большевизма. Это они называют диа¬
лектикой, классовым анализом: ради власти идти на все,
вплоть до преступлений, а если вдруг объявится необходи¬
мость в противоположном действии (как, скажем, необходи¬
мость защиты Петрограда) — не туда гребли и надо отыг¬
рать задний ход, — не беда: замоют новой кровью. Власть,
любой ценой власть! Любые решения и поступки ради влас¬
ти! Не существует морали, не существует недозволенного.
Нет и не может быть ничего святого, кроме продвижения к
власти, захвата власти и удержания власти! Это — един¬
ственная ценность, и обладание ею уже само по себе служит
оправданием всего, даже самого невероятного преступления.
Впрочем, его в таком случае не называют преступлением.
Это уже нечто другое...
Большевикам важна лишь их политическая доктрина.
Нет их, большевиков, — и пусть треснет Россия, прова¬
лится, изойдет дымом и прахом. Именно под этим углом
зрения они толкуют русскую историю: убогая она, недоу¬
мочная без них, ленинцев. Вот ежели бы они заправляли в
дружине князя Игоря или, скажем, в обществе декабристов!..
Поэтому они столь решительны и так готовы к разрушению.
И нет ничего странного в их требованиях военного пораже¬
ния России в японской, а затем нынешней, германской, вой¬
нах. Конечно, с поражением устои государства расшаты¬
ваются, ближе цель — власть. Не сомневаюсь, как только
они закрепятся у власти, то, выражаясь их же языком, они
превратятся в самых отъявленных империалистов. Любой
ценой власть — вот смысл их политики, здесь вся логика, все
прочее — блажь...”
В сентябре 1917 года Ленин пишет письмо Центрально¬
му Комитету, Петроградскому и Московскому комитетам
РСДРП(б) (’’Большевики должны взять власть”):
’’...Большинство народа за нас. Это доказал длинный и
трудный путь от 6 мая до 31 августа и до 12 сентября: боль¬
шинство в столичных Советах есть плод развития народа в
нашу сторону.
Демократическое совещание обманывает крестьянство,
не давая ему ни мира, ни земли.
241

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Большевистское правительство одно удовлетворит кре¬
стьянство.
* * *
Почему должны власть взять именно теперь большеви¬
ки?
Потому что предстоящая отдача Питера сделает наши
шансы во сто раз худшими.
А отдаче Питера при армии с Керенским и К° во главе
мы помешать не в силах ...Только наша партия, взяв власть,
может обеспечить созыв Учредительного Собрания, и, взяв
власть, она обвинит другие партии в оттяжке и докажет об¬
винение.
Сепаратному миру между английскими и немецкими им¬
периалистами помешать должно и можно, только действуя
быстро.
Народ устал от колебаний меньшевиков и эсеров. Толь¬
ко наша победа в столицах увлечет крестьян за нами.
♦ * *
Вопрос в том, чтобы задачу сделать ясной для партии:
на очередь дня поставить вооруженное восстание в Питере и
в Москве (с областью), завоевание власти, свержение прави¬
тельства. Обдумать, как агитировать за это, не выражаясь
так в печати.
♦ ♦ *
Ждать ”формального” большинства у большевиков
наивно: ни одна революция этого не ждет. И Керенский с К°
не ждут, а готовят сдачу Питера... История не простит нам,
если мы не возьмем власти теперь.
Именно теперь предложить мир народам — значит побе¬
дить.
Взяв власть сразу и в Москве и в Питере (неважно, кто
начнет: может быть, даже Москва может начать), мы побе¬
дим безусловно и несомненно”.
Это был курс на вооруженное восстание, но еще не на
практический захват власти.
Генерал П.Н.Краснов вспоминал:
’’...Носить погоны больше стало немыслимо. Солдаты с
ножами охотились за офицерами. Но снимать погоны мы
считали для себя оскорбительным, и потому 21 декабря
(1917 года. — Ю.В.) все переоделись в штатское. Однако это
не улучшило положения...”
Петр Николаевич Краснов родился в 1869 году. Окончил
242

Генерал Болдырев
Павловское военное училище и Офицерскую кавалерийскую
школу, служил в гвардейских казачьих частях. Накануне ми¬
ровой войны в чине полковника командовал 1-м Сибирским
казака Ермака Тимофеева полком в Западно-Сибирской ка¬
зачьей бригаде. Повешен в Бутырской тюрьме 17 января
1947 года.
В ноябре 1917 года бывший прапорщик Николай Василь¬
евич Крыленко, а теперь именем революции Верховный
главнокомандующий, объезжает фронты.
В Пятой армии он арестовывает командующего — гене¬
рал-лейтенанта Болдырева.
”В общей сложности мое заключение продолжалось око¬
ло четырех с половиной месяцев, с середины ноября 1917 го¬
да, когда я занимал пост командующего Пятой армией, за¬
щищающей тогда Двинский район нашего фронта в миро¬
вой войне... У меня не осталось особенно мрачных воспоми¬
наний о тюрьме. Даже знаменитый Трубецкой бастион Пет¬
ропавловской крепости, о котором создавалось столько ле¬
генд, не показался таким страшным. После неимоверного
напряжения, пережитого за четыре года войны, ...мой казе¬
мат (или ’’камера номер семьдесят один”) обеспечивал мне,
по крайней мере, некоторый физический отдых... Режим не
был суровым. Новая власть еще не успела осмотреться. Она
переживала и внутренний, и внешний кризис. Немецкая ла¬
вина катилась к Петрограду, немцы захватили Псков, Нар¬
ву...
Суровый Октябрь принес бурю. Она сметала старые ус¬
тои. Положение ”ни мир, ни война” туманило умы. Призыв
к великому будущему требовал разрушения того, что было.
Оголенный классовый признак делил всех на ”мы” и ’’они”.
Они — это только враги, не там, на Псковском и Нарвском
фронтах, а в самом сердце страны, везде на ее необъятных
просторах, среди пламени и дыма беспощадной Граждан¬
ской войны. Но и среди этих условий старая Россия не могла
умереть мгновенно. Вздернутая на дыбы, она, по крайней
мере, в лице ее руководящих классов и большей части ин¬
теллигенции была еще под обаянием лозунга ’’единой, вели¬
кой, нераздельной”, страдала за развал фронта, тревожи¬
лась вторжением немцев, негодовала на Брестский мир...
Казалось, наконец, что неизбежным следствием герман¬
ского поражения будет и неизбежная гибель большевизма...
Русская народническая интеллигенция никогда не бы¬
243

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ла особенно действенной как масса. Заветы непротивления
достаточно отравили и ее самосознание...
Встреча с упорной энергией большевизма, где были и не¬
давние союзники по борьбе с царизмом, поставила интелли¬
генцию в тупик...
Легкий налет демократизма, не успевший пустить глубо¬
ких корней после Февраля, с трудом скрывал истинную сущ¬
ность настроений большинства военных группировок...
Лозунги, выдвинутые большевиками, имели огромное
преимущество. Они были не только малоосязаемой аб¬
страктной идеей, но имели и практический смысл. Эти ло¬
зунги были четко сформулированы и вели к определенным
осязаемым результатам. ’’Грабь награбленное!”, ”Не хо¬
чешь войны — уходи с фронта!”, ’’Власть твоя — ты хозяин
положения!” и т.д. Ясно, кратко и вразумительно.
Это не то, что ’’единая, неделимая”, ’’война до победно¬
го конца” и даже ”вся власть Учредительному Собранию”...
Симпатии мои определенно были на стороне Волги и
Сибири, куда в июле 1918 года я и отправился как делегат
’’Союза возрождения России” для участия в Государствен¬
ном совещании по созданию единой объединяющей цен¬
тральной власти...”
Как принять Брестский мир?..
По условиям мира от России отторгались Польша, часть
территории Лифляндии, вся Курляндия и часть Белоруссии.
Россия соглашалась вывести войска из Эстляндии, Лифлян¬
дии и Украины, уступала Турции Карс, Ардаган и Батум на
Кавказе и признавала украинское правительство Централь¬
ной рады, пользовавшееся поддержкой Германии. Правда,
было достигнуто соглашение об отказе от репараций. В эко¬
номическом отношении договор означал потерю 27 про¬
центов посевной площади, 26 процентов — населения и же¬
лезных дорог, и трех четвертей производства железа и ста¬
ли...
Было от чего содрогнуться русскому человеку.
За Болдыревым не обнаружилось преступлений против
народа, кроме верности присяге. После краткого судебного
разбирательства 2 марта 1918 года бывшего генерала выпус¬
кают из ’’Крестов”. Что бы там ни писал Болдырев, а по
воспоминаниям очевидцев, вернулся он из тюрьмы, раз¬
меняв темный цвет волос на белый. Вскоре волосы полезли
244

Генерал Болдырев
так, что Василий Георгиевич мог их рукой снимать. Однако
все это ничто в сравнении со свободой.
Скоро, даже очень скоро, новая власть осмотрелась, при¬
осанилась и уже никого из ’’бывших” иначе, как ногами впе¬
ред, не освобождала. Именно в те месяцы ’’женевское” чуди¬
ще и прибрало большинство сослуживцев бывшего генерала,
как это и было клятвенно обещано основоположниками в
мирной и уютной Женеве полтора десятилетия назад; при¬
брало без суда и всякого там учета заслуг. Принадлежность
к спроектированным на уничтожение классам, а также чины
и всякая там выслуга и составляли крайнюю степень винов¬
ности.
Василий Георгиевич в те месяцы только осенял себя
крестным знамением: ’’Оборони и защити, Царица
Небесная!”
Со всех сторон сыпались печальные известия.
Генерал Беляев, назначенный государем-императором
военным министром 3 января 1917 года, расстрелян почти
сразу после Октябрьской революции. А как же, царев при¬
хлебатель!
Генерал Духонин — последний из Верховных главноко¬
мандующих до Октябрьской революции, растерзан в моги¬
левской ставке матросами 20 ноября 1917 года. А пусть бук¬
ва в букву исполняет приказания, вша золотопогонная! Что
ему велел новый главковерх товарищ Крыленко?!
Генерал Радко-Дмитриев — болгарин, с известием о
присоединении Болгарии к военному союзу с Германией и
Австро-Венгрией демонстративно перешел на русскую служ¬
бу, командовал корпусом, затем Двенадцатой армией под
Ригой. В октябре восемнадцатого расстрелян в Ессентуках.
Поди, умолял отпустить на старую родину, в Софию, если
на новой казнят... А только влупили ему разом из десятка
стволов...
Генерал Рузский — бывший главнокомандующий Севе¬
ро-Западным и Северным фронтами, тоже сложил голову в
Ессентуках. Нашел время поправлять здоровье, хрен очка¬
стый!.. Тут, правда, осечка вышла. Ленин посетовал, что
’’женевская” образина не снеслась с ним и так скоропали¬
тельно слизнула генерала. Родной брат управделами Сов¬
наркома генерал Бонч-Бруевич настоятельно рекомендовал
Ленину Рузского как способного военного организатора, а
главное — демократа... Само собой, ’’женевская” тварь в та¬
кие тонкости не была посвящена и мела всех согласно при¬
нятому на себя обязательству по расчистке земли. И пошли
245

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
заглоты на тысячи и десятки тысяч голов. В глазах рябит: и
старики, и молодые, и женщины... Даешь свободу трудово¬
му народу!
Генерал Эверт — бывший главнокомандующий Запад¬
ным фронтом — этого тоже накормили свинцом в 1918-м.
Откомандовал, боров старорежимный! Пусть ему черти в
аду бородку холят.
Генерал Янушкевич — бывший начальник Генерального
штаба. Убит красногвардейцами в 1918-м. По общему мне¬
нию, отъявленной сволочью был...
Это самый ’’верхушечный” список, по отдельным са¬
мым известным генералам, а весь похоронный генеральский
бюллетень потянет на сотни и сотни имен. Ведь в России до
революции, по подсчетам Михаила Лемке, на восемьсот
нижних чинов приходился один генерал.
В данную героическую эпоху ’’женевская” тварь действо¬
вала в строгом единобразии с доктриной — лишь против
классов, назначенных к уничтожению. На своих у нее еще не
разгулялся аппетит, а может, просто не распробовала; так,,
разве, кушала от случая к случаю, как, к примеру, знамени¬
тых Думенко или Миронова, командующего Второй Конной
Армией.
Светлыми весенними сумерками — предвестницами бе¬
лых ночей — Василий Георгиевич бродит по Питеру. Все,
что перевернуло Россию, он никак не в состоянии принять за
освобождение и справедливость. За лозунгами осваивают
власть политики, которым их доктринерские идеи дороже
интересов Отечества. Ради этих интересов они разложили
армию, пустили в самое сердце Родины врага, уступив
Украину и Крым, теперь разваливают государственный
уклад. С закреплением у власти большевиков везде толь¬
ко — кровь и страх...
Непонятный человек этот Василий Георгиевич. И своих
имений не имел, заводов — и подавно, да вообще ничего не
имел, кроме квартиры в Питере, и за ту платил наличными.
И происхождение у бывшего генерала — даже не из
сельских мироедов. На кой ляд ему запонадобился ’’Союз
возрождения России”? Ну что ему отвоевывать, какую спра¬
ведливость?.. А ведь не сидится! Не может бывший генерал
без живого антисоветского дела. Ну в муку каждый день под
заботой РКП(б). С того, поди, и оказался одним из органи¬
заторов этого окаянного союза — ну контрреволюционное
гнездо.
246

Генерал Болдырев
По мнению Болдырева, ’’Союз возрождения России”
’’включал все политические течения от левых кадетов до
умеренных социалистов-революционеров, в союз входили и
беспартийные элементы: военные, трудовая интеллигенция,
чиновничество и пр.”.
Другой политической группировкой являлся ’’Нацио¬
нальный центр”, ’’куда вошли представители высшей цар¬
ской бюрократии, представители крупных промышленников,
землевладельцев и т.д.”.
Болдырев отмечал:
’’Огромная пропасть, лежавшая между крайним правым
и крайним левым крылом тогдашней русской общественнос¬
ти, враждебной овладевшим властью большевикам, конеч¬
но, мешала им объединиться даже для борьбы против обще¬
го врага”.
Прежний строй Василий Георгиевич считал пережитком
и ломку его в феврале семнадцатого — исторически оправ¬
данной и целесообразной, хотя теперь даже этот строй начи¬
нал представляться верхом демократичности и вообще ую¬
та.
В дневнике Василий Георгиевич называет советскую
власть ’’красным кошмаром, который... давит и душит... Ро¬
дину”.
Тотальная подчиненность всех режиму партии и ее секре¬
тарей, унизительная зависимость каждого от власти вообще,
неизбежность просительства по любому поводу превращали
жизнь под РКП(б) в мучение. Новый строй пахнул диктатор¬
ством самого свирепого пошиба. За всем стояло принужде¬
ние. Все были обречены на ’’бритье головы”, то есть насиль¬
ственное подчинение своих мыслей, взглядов и даже жела¬
ний диктату партийных доктринеров.
Ленинизм, несмотря на свои интернационалистские фор¬
мулы, не признавал вне себя ничего достойного и вообще че¬
ловеческого. Всё вне доктрин Ленина — ущербное, неполно¬
ценное, годное лишь на свалку. Василий Георгиевич с болью
наблюдал, как разграбливаются церковные и музейные цен¬
ности, как исчезают памятники культуры, выгорают на
корню старинные поместья и гибнут люди...
Исступленная ограниченность ленинцев выводила Васи¬
лия Георгиевича из равновесия. Он отмечает нарастающую
истеричность большевиков, их культовое поклонение своим
вождям. Он упоминает в дневнике (а надо учитывать, что
дневник готовился к печати при советской власти и цензуру
проходил при этой власти) о портретах на митингах, кото¬
247

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
рые облепливают трибуны, стены домов, торчат над толпой
и ’’каждый из которых крупнее самой крупной иконы”. Его
отвращает партийный фанатизм, разжигаемый большевика¬
ми. Быть подневольным партийной машины, кланяться но¬
вым хоругвям и ликам вождей, поносить себя, свое прошлое
и прошлое России Василий Георгиевич не то что не может —
ему представить такое даже невозможно.
Болдыреву не дано было видеть, каких размеров достиг¬
нет в буквальном и переносном смысле эта иконизация и
вообще обращение в святых.
Уже с середины 60-х годов, через какие-то сорок лет с
хвостиком, в Москве, под боком станции метро ’’Сокол”,
станут по всем партийно-советским праздникам наглухо за¬
вешивать с крыши целых двенадцать этажей двадцативось¬
миэтажного здания ’’Гидропроекта” ликом Ленина — незаб¬
венного вождя Октябрьской революции! Эдакая лысая
чудовище-башка над городом. И будет буравить она прищу¬
ром мудрых глаз даже ночную мглу (не станут на это жалеть
прожекторов): все ли на Руси приняли крещение на ’’женев¬
ский” лад и вообще живут по его заветам, или есть там...
Это уже не портрет основоположника, двенадцатиэта¬
жная полотняно-электрическая голова, — это идолопоклон¬
ство, ничем не отличимое от фанатичного верования древ¬
них в различные божественные стихии.
Кажется, если бы существовали здания до самых высо¬
ких облаков, то и на них в сорок, а то и сто этажей, выброси¬
ли бы лики нового владыки душ. Годами вырабатывали бы
и ткали на это особо прочное полотно, составами изводили
бы краску, малевали бы целыми рабочими коллективами по
обозначенным участкам. Даешь народную любовь!
Более двадцати лет появлялась напротив моего дома эта
голова-чудовище1. Позор вседневный и всенощный, как если
бы пороли при белом свете весь народ без разбору — ну
каждого в обязательном порядке.
Как же злобило Василия Георгиевича отношение новой
власти к офицерству. Их держали на положении изгоев: пач¬
ками расстреливали, как заложников, и вообще изводили
при любом случае — и при всем том требовали от господ * У
1 Этот портрет впервые не появился в ноябрьские праздники 1989 года.
У меня сразу мелькнула мысль: ’’Дезертировал Ильич. Как увидел всесою¬
зный разгром, учиненный по его предначертаниям, так и дезертировал”.
А может, я напрасно спешу с выводами. И портрет просто латают. Во
всех парткабинетах, обкомах, ЦК и просто квартирах убежденных.
248

Генерал Болдырев
бывших офицеров лояльности и всяческих выражений благо¬
дарности и покорности...
Не один Василий Георгиевич мается мыслями о судьбе
России и своем будущем. Под гнетом этих мыслей едва ли
не вся образованная Россия.
Об этом раздумывает в Харбине и вице-адмирал Колчак.
В начале апреля все того же, 1918, года он принял пост ко¬
мандующего войсками в эмигрантском правительстве быв¬
шего управляющего КВЖД царского генерал-лейтенанта
Д.Л.Хорвата. Правда, ни солдат, ни, тем более, армии нет,
но вице-адмирал верит: впереди Гражданская война, сопро¬
тивление только сорганизовывается. И он прав: еще тление
толком не тронуло труп генерала Корнилова, павшего 30
марта 1918 года и похороненного в жирной черноземной
степи под Екатеринодаром, и вся Добровольческая ар¬
мия — горстка офицеров, какие-то ничтожные несколько
тысяч.
Всё-всё впереди!
С января 1918 года (или около этого) вице-адмирал Кол¬
чак официально числится на службе Его величества короля
Георга Пятого. Он мечтает воевать против немцев, заняв¬
ших добрую часть европейской России, включая его люби¬
мый Крым. Большевики обездвижили Россию и положили к
стопам врага...
Для Василия Георгиевича большевизм — все равно что
оккупация России захватчиками. Эта боль и обиды не то
чтобы успокаивались с днями, — наоборот, ранят глубже и
нестерпимей. Каждый день в этой новой жизни кажется над¬
ругательством. Он человек сугубо военный, защищать Роди¬
ну — его профессия. Поэтому он занят одним: где и как
принять участие в Гражданской войне. И хотя об эсерах на
Волге и за Волгой, и вообще эсерах, выражались в том смы¬
сле, что приход их к власти обернется бедствием еще более
худшим, нежели поганая керенщина, Василий Георгиевич
принимает решение пробиваться на Восток. Там, по его мне¬
нию, демократичней, там та Россия, за которой будущее. К
тому же этого требуют дела по ’’Союзу возрождения Рос¬
сии”. Но сначала — в Киев! Он должен повидать семью... и
проститься.
Отныне никаких сомнений: Россия распята и опозорена;
все, кто способен носить оружие, должны собираться под бе¬
лые знамена. Теперь для него это уже приказ, он все понял.
Из Киева в солдатской одежке, с бородой, Василий Геор¬
249

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
гиевич отправляется на Волгу. Там собирают свои силы эсе¬
ры.
’’Призрак коммунизма бродит по Европе...”
Сама мысль о жизни, которую превращает в плоть и ре¬
альность этот самый призрак, Василию Георгиевичу невы¬
носима. Мало того, что большевики верили исступленно,
они всех насильственно гнули к этой истеричной вере. Кто не
гнулся, того ломали. За всем этим проглядывало нечто та¬
кое — генерал не мог определить мысли словами, но всякий
раз видел перед собой какую-то зловещую черноту, раздер¬
нутую глумливыми рожами и всплесками огней. Болдырев
всем существом ощущал ту жаркую ненависть — она прони¬
зывает веру ленинцев. Ненависть — нерв нового общества.
За этой ненавистью желание привести всех к одним
мыслям, одним желаниям и в результате — к одной, общей
для всех, безгласной покорности.
’’Призрак коммунизма бродит по Европе...”
В конце сентября 1918 года генерал-лейтенанта Болдыре¬
ва избирают в члены Директории — весь остаток жизни он
будет воспринимать это как великую честь, а саму Директо¬
рию как единственный орган власти, который мог бы еще
спасти Россию в столкновении с большевизмом, не будь кол¬
чаковского переворота. С этого момента преобладание пра¬
вых элементов делало борьбу против большевизма заранее
обреченной на провал...
Так думал Василий Георгиевич.
А тогда, после избрания, сами Виктор Михайлович Чер¬
нов и ’’бабушка русской революции” Екатерина Константи¬
новна Брешко-Брешковская (ей в тот год исполнилось се¬
мьдесят четыре) голосуют за него.
Василий Георгиевич с уверенностью примеривается к бу¬
дущему. Главное — возрождение общерусской армии. Без
такой армии невозможна единая и неделимая Россия.
Однако все ломает Колчак, вернее те силы, которые со¬
бираются за его спиной.
В книге ’’Государственная дума и Февральская 1917 года
революция” Михаил Владимирович Родзянко приводит лю¬
бопытные цифры:
”Я не хочу порочить нашу доблестную Армию, а тем бо¬
лее доблестнейшее офицерство, которое кровью своей
стяжало себе неувядаемую, бессмертную, всемирную славу,
но справедливость требует указать, что симптомы разложе¬
ния Армии были заметны и чувствовались уже на второй год
250

Генерал Болдырев
войны. Так, например, в период 1915 и 1916 годов в плену у
неприятеля было уже около 2 миллионов солдат, а дезерти¬
ров с фронта насчитывалось к тому же времени около полу¬
тора миллиона человек. Значит, отсутствовало около 4 мил¬
лионов боеспособных людей, и цифры эти красноречиво ука¬
зывают на известную степень деморализации Армии.
По подсчету, сделанному одним из членов Государствен¬
ной думы, получилось такого рода соотношение: число уби¬
тых из состава солдат выразится цифрой 15%, но по отно¬
шению к офицерству этот процент выразится цифрой 30%, а
раненых еще больше.
Таким образом, по соотношению состава офицеров и
солдат — убитых офицеров во время войны было в два раза
больше.
Процентное отношение пленных ко всему солдатскому
составу выражается цифрой около 20%, между тем как по
отношению к офицерам это обозначение должно быть толь¬
ко 3%, дезертиров офицеров не было вовсе...
Утверждаю, что случаи не единственные, но взяты мною
как точно проверенные, которые можно доказать докумен¬
тально.
Пополнения, посылаемые из запасных батальонов, при¬
ходили на фронт с утечкой в 25% в среднем, и, к сожалению,
было много случаев, когда эшелоны, следующие в поездах,
останавливались ввиду полного отсутствия состава эшелона,
за исключением начальника его, прапорщиков и других офи¬
церов”.
Из протокола допроса адмирала Колчака:
”По прибытии в Омск я узнал о смерти Алексеева, кото¬
рый умер, кажется, 11-го или 12 сентября (1918 года. —
Ю.В.). Там же я получил известие о смерти Корнилова, и
что главнокомандующим Добровольческой армией на юге
России является генерал Деникин. Когда я прибыл в Омск,
на ветке уже стоял поезд с членами Директории и поезд Бол¬
дырева, который был тогда назначен Верховным командую¬
щим и прибыл со своим штабом в Омск. По прибытии в
Омск мы встретили генерала Мартьянова, моего сослуживца
по Балтийскому морю и штабу Эссена, и Казимирова. Они
встретили меня и спросили, что я намерен делать. Я сказал,
что я здесь только проездом и хочу пробраться на юг Рос¬
сии.
Они мне сказали: ’’Зачем вы поедете, — там в настоящее
время есть власть Деникина, там идет своя работа, а вам на¬
до оставаться здесь. Во всяком случае, мы вас просим орга¬
низовать на первое время морских офицеров, которые здесь
251

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
разбросаны по Сибири. Надо, чтобы кто-нибудь взялся за
организацию этих морских частей, и вы — единственное ав¬
торитетное лицо, которое это может взять на себя...”
Затем о моем приезде узнал Болдырев. Это был первый
из членов Директории, который прислал ко мне адъютанта
и пригласил к себе. Болдырев задал вопрос, что я намерен
делать.
Я сказал, что я хочу ехать на юг России, никакого опре¬
деленного дела у меня нет, и я хочу выяснить вопрос, как ту¬
да проехать.
Он мне сказал: ”Вы здесь нужнее, и я прошу вас ос¬
таться”. На это я ответил: ’’Что же мне здесь делать: флота
здесь нет?” Он говорит: ”Я думаю вас использовать для бо¬
лее широкой задачи, но я вам об этом скажу потом. Если вы
располагаете временем, останьтесь на несколько дней...”
Через два дня после этого меня снова вызвал генерал
Болдырев к себе в вагон и сказал, что он считает жела¬
тельным, чтобы я вошел в состав Сибирского правительства
в качестве военного и морского министра. Я ему на это сна¬
чала ответил отказом, потому что я могу взяться только'за
морское ведомство, какового сейчас создавать нельзя, а пока
надо постараться разобраться, какие здесь имеются ресурсы,
средства, личный состав, привести все это в порядок, и тогда
можно будет создать какой-нибудь орган. Что касается
военного министерства, то — что такое военное министер¬
ство во время войны? Я просто-напросто не хотел брать на
себя этой обязанности. Болдырев тем не менее очень настаи¬
вал: ”Не отклоняйте ж этого предложения. Если вы увидите,
что дело не пойдет у вас, никто вас не связывает, вы всегда
можете его оставить, — но сейчас у меня нет ни одного лица,
которое пользовалось бы известным именем и доверием,
кроме вас. Поэтому я вас прошу, обращаясь к вашему слу¬
жебному долгу, чтобы вы мне помогли, вступивши в дол¬
жность военного и морского министра...
...Я сознательно шел на службу к Директории...”
После омского переворота Болдырева выпроваживают
во Владивосток, откуда он вынужден перебраться в Японию.
Там, на досуге, сочиняет ’’Краткие соображения по вопросу
о борьбе с большевиками” и передает их представителям со¬
юзных держав. Сам того не замечая, Василий Георгиевич
становится проводником японского влияния на востоке Рос¬
сии. После крушения колчаковщины он возвращается во
Владивосток, но белое движение бездарно сыпется. В России
оно никому, кроме этих самых белых, не нужно.
12 августа 1920 года, накануне эвакуации последних
252

Генерал Болдырев
подразделений легиона из России, чехословацкое правитель¬
ство награждает генерал-лейтенанта Болдырева ’’Боевым
Крестом”.
Вообще, первой кандидатурой и в Верховные Правители
России (тот пост, который займет Колчак) был все тот
же Василий Георгиевич. Это лестное предложение ему сде¬
лал Сибирский кабинет министров устами обходительней¬
шего Петра Васильевича Вологодского. Болдырев не оценил
подобной чести, посчитав любой переворот гибельным для
законной всероссийской власти, которая с такими труд¬
ностями оформилась наконец в Директорию, и от нее, эта¬
кой чести, наотрез отказался.
Тогда в военные диктаторы был решительно двинут
вице-адмирал Колчак — мало того, военный с именем, да
еще и умница, ученый!
В неизгладимой обиде на этого ученого останется Васи¬
лий Георгиевич. Омский переворот, по его мнению, разжи¬
жил белое сопротивление, непримиримо размежевал на ле¬
вых и правых, которые вступили в борьбу друг против дру¬
га.
Во вторник, 24 августа 1920 года, на транспорте ’’Прези¬
дент Грант” Владивосток покинул штаб последнего коман¬
дующего Чехословацким корпусом в России генерал-майора
Чечека.
Спустя два года, 26 октября 1922 года, красные войска
под командованием Уборевича занимают Владивосток. Ва¬
силий Георгиевич отказывается бежать. Он выступает с заяв¬
лением:
’’Обстановка в Западной Европе допускает возможность
всяких осложнений, включительно до вооруженных высту¬
плений извне против России. В могущей возникнуть борьбе
мое место только здесь, среди своего народа...”
Его арестовывают, держат в тюрьме — ’’местзаке”.
22 июня 1923 года Болдырев обращается во ВЦИК с
просьбой о помиловании. Одновременно он обратился к
Наркому по военным и морским делам Троцкому:
’’Двадцать второго июня сего года мною возбуждено хо¬
датайство перед ВЦИК о прекращении моего дела и об
освобождении меня из заключения после ареста в городе
Владивостоке 5 ноября 1922 года; вместе с тем мною заявле¬
но желание, если в том встретится потребность, предоста¬
вить мне, в случае моего освобождения, возможность прило¬
жить свои силы к строительству Советской России.
Будучи до империалистической войны в составе профес¬
соров Военной Академии (Генштаба), ходатайствую о
253

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
предоставлении мне возможности вновь посвятить себя пре¬
жней профессорской деятельности”.
ВЦИК ходатайство Болдырева удовлетворил. Он полу¬
чил работу в сибирской плановой комиссии. Но вскоре его
арестовывают. Вместе с бренным телом ’’женевское” чудище
засиживает и всякую память о нем.
Был Василий Георгиевич ростом несколько выше средне¬
го, раскидист в плечах и тяжел мышцей, набитой в юности у
отца в кузне.
Лицо имел типично русское, то бишь крупное, с несколь¬
ко расплывчатыми чертами. К семнадцатому году (самому
началу смуты) раздался, да так — за глаза стали звать
’’толстяком”, а то и срамнее. При всем том ему сопутствова¬
ло крепкое здоровье — сказался физический труд в молодос¬
ти.
В 1923 году ему исполнилось сорок восемь.
В своем решении встать на сторону трудового народа
Болдырев оказался не одинок. К советской власти примкдул
генерал-лейтенант М.Д.Бонч-Бруевич — он перебывал на са¬
мых крупных штабных должностях в старой армии. Такое
же решение принял и бывший Верховный главнокомандую¬
щий знаменитый генерал А.А.Брусилов, уже в покойниках
перекрашенный стараниями сестры под самого махрового
белого, чем вызвал гонение на свою память в последние го¬
ды правления Сталина.
Перешли в Красную Армию бывший главнокомандую¬
щий войсками Юго-Западного фронта генерал А.Е.Гутор и
бывший главнокомандующий войсками Северного фронта
генерал В.Н.Клембовский. Послужил новой власти и старый
генерал Н.А.Левицкий — бывший командующий Девятой
армией. Отдали себя в распоряжение советской власти быв¬
шие военные министры царского правительства генералы
А.А.Поливанов и Д.С.Шуваев, а также последний военный
министр правления Керенского генерал А.И.Верховский (бе¬
лые держали его в черном списке).
Подались на службу в Красную Армию и генштабисты
генерал-лейтенант А.В.Новиков и генерал-майор А.К.Ре¬
мезов. Выпускник Академии Генерального штаба генерал-
майор С.И.Одинцов командовал Седьмой армией красных.
Генерал М.В.Фастыковский был красным начальником шта¬
ба Западной армии Кавказского фронта на заключительном
этапе Гражданской войны. Генерал-майор А.А.Самойло,
пусть недолго, но даже возглавлял фронт, тот самый, Вос¬
точный (против Болдырева и ’’Народной Армии” Комуча),
что сдал ему тогда бывший полковник генерального шта-
254

Генерал Болдырев
ба Сергей Сергеевич Каменев. Сложил голову за советскую
власть и генерал-лейтенант барон фон А.А.Таубе1.
И этот список далеко не исчерпывающий.
К октябрю 1918 года Австро-Венгрия приблизилась к
критической черте существования. После жестоких пораже¬
ний на русском фронте, ударов на итальянском она истекала
кровью.
Венгрия и славянские народы требовали самостоя¬
тельности.
17 октября 1918 года император Карл объявил Австро-
Венгерскую монархию Федерацией самостоятельных госу¬
дарств.
После октябрьского переворота в России турки смогли
снять и перебросить с Кавказа в Палестину почти целиком
всю армию. В сентябре 1918 года англичане наносят Турции
кровавое поражение. Они очищают от турок Палестину, Си¬
рию, продвигаются к Анатолии. Главари младотурок и
полновластные хозяева Турции Энвер-паша и Талаат-паша
бегут из страны — это они организовали истребление нацио¬
нальных меньшинств в собственной стране.
’’Младотурки, — пишет историк Тарле, — не только в
1915 году истребили большинство армянского населения и
хвалились этим; они в 1908 году пришли к власти с твердым
намерением разрешать национальный вопрос физическим
истреблением всех национальностей, кроме турок и тех, кто
согласится немедленно стать турком... Энвер-паша воскли¬
цал, что отныне ’’нет” болгар, ’’нет” греков, ’’нет” македон¬
цев, ’’нет” арабов, а все ’’равны и все оттоманы...
Прямым продолжением и реальным комментарием к этой
речи Энвера ...явились слова его ближайшего друга и сорат¬
ника Талаат-паши, истребившего вместе с Энвером две тре¬
ти армянского народа в 1915 году: ’’Армянского вопроса уже
больше нет, потому что армян нет”.
30 октября 1918 года в Мудросе англичане и представи¬
тели союзных держав заключили с турками перемирие. Тур¬
ки очищали Аравию, Месопотамию, Сирию, Палестину, Ар¬
мению, часть Киликии...
Через несколько лет возмездие настигнет Талаат-пашу.
Он будет застрелен в Берлине армянским студентом, хотя
уничтожал армянских мужчин, детей, женщин (всего свыше
одного миллиона) не он, а все турки. Армян резали, стреля¬
ли, били камнями, травили собаками, топили, насиловали,
1 А власть эта даже просто не помянет его. Ну не было такого человека!
255

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
разрывали на части, сжигали, душили, морили голодом — и
так полтора миллиона!
3 ноября 1918 года капитулировали Австрия и Венгрия.
Габсбурги пали.
В девять часов утра 8 ноября 1918 года на маленькой
станции Ретонд в Компьенском лесу маршал Франции Фош
вручил германской делегации условия, на которых страны
Антанты согласны на переговоры с Германией. Одно из
них — категорическое уничтожение трактатов Брест-Литов¬
ского соглашения между советской Россией и Германией как
неравноправных и кабальных.
Глава германской делегации Эрцбергер подписал усло¬
вия сдачи Германии на милость победителей. Через три года
немецкие националисты убьют за это Эрцбергера. Свасти¬
ка вызревала в душах истинных германцев.
10 ноября 1918-го, в восемь часов утра, к голландскому
пограничному пункту Эйздену подъехал автомобиль.
Германский император Вильгельм Второй подошел к погра¬
ничной страже и назвал себя. Так закончила существование
старейшая королевская династия Европы.
В полдень 11 ноября 1918 года грянул первый из ста
одного пушечных залпов, возвещающий о мире. Париж
вздрогнул и замер. Люди на улицах сняли шляпы, кепки, ко¬
телки. Многие, если не все, плакали...
Для России это означало крушение самого кабального из
договоров в ее истории. По своей разрушительности он
стоял на втором месте после татаро-монгольского наше¬
ствия.
Утром 15 ноября 1918 года, то есть через четыре дня пос¬
ле салюта в Париже, заместитель министра внутренних дел
эсер Роговский сделал сообщение Совету Министров о заго¬
воре против Директории с целью провозглашения вице-ад¬
мирала Колчака диктатором. Господин Роговский еще в са¬
марском Комуче управлял ведомством охраны, в сыске со¬
ображал — сам Александр Иванович Спиридович одобрил
бы.
Перед отъездом на фронт Василий Георгиевич вызвал к
себе в вагон своего начальника штаба генерала Розанова и с
ним генерала Матковского — командира Степного корпуса,
штаб которого размещался в Омске. Через два года Мат¬
ковского красные публично пустят в расход.
Василий Георгиевич довел до сведения генералов сооб¬
щение Роговского и потребовал энергичного подавления
любых посягательств на законную власть. Сам Болдырев
срочно отбывал на фронт. Следовало выяснить ’’ввиду
256

Гене pa. i Гоадырев
политически сложной обстановки в Омске настроение бое¬
вых частей", а также попытаться разрядить напряженную
обстановку у Бугульмы. К ноябрю красные имели уже двой¬
ное превосходство в живой силе и сдерживать их удавалось
лишь с трудом.
На другой день, пишет в дневнике Василий Георгиевич,
настречу попался поезд англичан с вагоном вице-адмирала
Колчака.
По распоряжению Василия Георгиевича Колчак прибыл
к нему с докладом.
"Свидание его и английского полковника Уорда с Гай-
дой, Пепеляевым и Голицыным, конечно, было подготовле¬
но заранее и не без ведома их омских друзей, — делает в
дневнике выводы Василий Георгиевич. — Из длинного раз¬
говора с Колчаком я еще раз убедился, как легко поддается
он влиянию окружающих. Он... соглашался с гибель¬
ностью и несвоевременностью каких бы то ни было перево¬
ротов. Он или очень впечатлителен, или хитрит..."
Как пишут советские историки: монархически-белогвар-
дейская Сибирь звала на трон Колчака. Заговор плели Пепе¬
ляев, Сыромятников и Михайлов.
Виктор Николаевич Пепеляев был преподавателем и
депутатом IV Государственной думы от Томской губернии;
собой -- рыхловато-толстый, в пенсне и при зычнейшем го¬
лосе, который весьма пригодился в буйном Кронштадте, где
он справлял обязанности комиссара Временного правитель¬
ства.
Виктор Николаевич выделялся отнюдь не преподава¬
тельским властолюбием и напористостью, кроме большеви¬
ков ненавидел керенщину и эсеров, впрочем, не столь люто.
Себя он вполне мог назвать гак: член Восточного отдела
ЦК партии кадетов. Свою партию ценил и служил ей ве¬
рой и правдой. По разумению кадетов, к свободам можно
было прийти без резни и насилий, но большевики столкнули
Россию в омут междоусобиц.
До своих сибирских похождений Виктор Николаевич жи¬
вал и в Москве и ничем нс бросался в глаза. Во всяком слу¬
чае, никто не мог ткнуть в его сторону пальцем и брякнуть:
"Эвон будущий премьер-министр Колчака". И протруби
Господь Бог подтверждение, москвичи вряд ли поверили бы.
Ну обычнейший из обывателей. Но и то правда, премьером
пробыл недолго. Указ о его назначении Колчак подписал 23
ноября 1919 юда. И двух месяцев не пройдет, как Виктор
Николаевич загремит в тюрьму, а из тюрьмы - на расстрел
вместе с адмиралом.
9 '>91 lx
257

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
В Сибирь Пепеляева отрядило руководство кадетской
партии. Ему надлежало завязать отношения с Колчаком и
предпринять все для продвижения его в диктаторы — такова
воля ЦК партии.
Виктор Николаевич представлял еще и ’’Национальный
центр”, одним из самых деятельных членов которого
являлся. Там тоже чтили гордого адмирала. Так что не су¬
ществовало никаких разночтений.
Вообще Виктор Николаевич очень верил в свободу.
И еще он вел дневник. Тогда в чести были дневники. Они
не уличали авторов и за них не давали сроки. Вели дневники
гимназисты, поэты, генералы и даже государь-император. И,
как правило, после октября семнадцатого все эти дневники
залегли в сейфы различных отделов чека, откуда при необхо¬
димости и соответствующей подработке предстают на пу¬
бличное посрамление. Удобно ведь, человек там, можно ска¬
зать, голый. Только вычеркни кое-что для правильного вос¬
приятия читателями — и набирай откровения на типографс¬
кой машине. Ну саморазоблачения высший сорт!
До рокового ареста Виктор Николаевич имел репутацию
волевого и вполне надежного работника. Его брат, Анато¬
лий Николаевич, — полковник царской службы, в чине гене¬
рала командовал у Колчака армией.
Инерция к переворотам окажется столь непреодолимой,
что незадолго до катастрофы Виктор Николаевич кинется
мастерить переворот против самого Колчака. Ну надо же
спасать белую Сибирь! И у брата под рукой армия...
Полковник Сыромятников служил квартирмейстером
Сибирской армии, а Михайлова знали в Сибири за удачли¬
вого дельца и влиятельного общественного деятеля. Он был
самым что ни на есть законным сыном известного народо¬
вольца Михайлова.
Несомненно, помогали сочинять переворот английские
друзья вице-адмирала. Это уж точно: полковник Нельсон и
капитан Стевени себя не жалели. Недаром Уинстон Чер¬
чилль заявит в палате общин летом 1919 года: это мы вызва¬
ли к жизни адмирала Колчака.
Стевени в 30-е годы будет руководить английским разве¬
дывательным центром в королевском Афганистане. Почи¬
тай, все главные басрлачи окажутся в друзьях. Вполне возмо»
жно, и рассказывал самым любознательным о Москве.
Сколько ж он пожил в первопрестольной! По-русски мог че¬
сать и выражаться, как вагоновожатый. Вот уж были маете-
ра!
Чехов и словаков при перевороте нейтрализовал генерал
258

Генерал Болдырев
Нокс. Он прямо заявил генералу Сыровому, что англичане
не допустят никаких действий против Колчака. В подчине¬
нии у Нокса находился и полковник Уорд, лично опекавший
Колчака.
Василий Георгиевич набросал весьма выразительный
портрет английского генерал-майора:
’’Нокс, тайно мечтавший об осуществлении у нас неболь¬
шого еврейского погромчика, с другой стороны, предлагал
нашим иерархам и здешнему Сергию и омскому Сильвестру
открыть нового Христа для народного воодушевления. Ко¬
щунство или презрение к нашему народу?”
Исполнение заговора было возложено на омских офице¬
ров. Они к тому времени, можно сказать, изнывали: сколько
эсеров и меньшевиков вокруг! Ну не видели разницы между
большевиками и эсерами — те и другие для них крещены
’’Интернационалом”. Ну? Пора вешать...
Вице-адмирал Колчак вернулся из инспекционной поезд¬
ки на фронт вечером семнадцатого ноября, за несколько ча¬
сов до переворота.	ф
В ночь с семнадцатого на восемнадцатое ноября почти
батальон солдат оцепил дом заведующего департаментом
полиции Роговского. Вместе с хозяином дома были взяты
под стражу его гости — члены Директории Авксентьев и
Зензинов, члены ЦК партии социалистов-революционеров
Гендельман и Раков, а также эсеры без партийных отличий
Лихач, Маслов и Дедусенко.
В те же часы две роты войскового старшины Красильни¬
кова заняли здание Директории на Атаманской улице. Они и
разоружили охрану.
В гостинице ’’Россия” заговорщики арестовали эсера Ар¬
гунова — заместителя Авксентьева по Директории (автор
интересной книги об Азефе).
Арестованных свозили в штаб к Красильникову. Вице-
адмирал поставил условием своего прихода к власти личную
безопасность членов Директории. Одновременно в губерна¬
торский дом съехались члены Совета Министров. Вместе с
полковником Сыромятниковым собрались двенадцать особ.
В качестве военного министра присутствовал и Колчак.
После беглого обсуждения новостей Совет Министров
тайным голосованием избрал Колчака диктатором с провоз¬
глашением его Верховным Правителем России. Совет Мини¬
стров постановил присвоить Верховному Правителю России
звание полного адмирала. Надо полагать, это несколько по¬
коробило Александра Васильевича. Не из этих рук мечтал
получить Колчак адмиральские звезды.
259

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Тогда же Совет Министров подвергся некоторой пере¬
стройке. Пост министра внутренних дел отошел к Виктору
Николаевичу Пепеляеву, в министры был переведен и Ми¬
хайлов — фигура по сибирским масштабам не менее значи¬
тельная, нежели сам Виктор Николаевич.
А Верховный Правитель?..
Все та же загадка. Не числилось за ним ни имений, ни ак¬
ций, ни доходных домов или заводов ну ничего, кроме ад¬
миральского содержания - куда более скромного, чем у ны¬
нешних рабоче-крестьянских флотоводцев. И вырос Алек¬
сандр Васильевич в обычной интеллигентской семье на жа¬
лованье своего отца — артиллерийского инженера. Ну поче¬
му, какая сила занесла его на самую макушку белого дела?..
Известие о перевороте застало Василия Георгиевича в
Уфе. Переговорив по телефону с генералами, он уразумел,
что предан и не в состоянии ничего изменить. К тому време¬
ни и настроение боевых частей он выяснил. Нечего надеяться
на обуздание мятежного адх/ирала.
’’Иллюзий больше не оставалось, - записывает Василий
Георгиевич в дневник. Война или уход от власти -- дру¬
гих путей не было... Я послал телеграмму Каппелю, поздра¬
вил его с генералом... Для меня было совершенно ясно со¬
действие Колчаку со стороны англичан (Нокса, Уорда) и
благожелательное сочувствие французов. Осуществленная
Омском идея военной диктатуры пользовалась сочувствием
большинства офицеров, буржуазии и даже сильно поправев¬
ших демократических групп. Активная часть омского гарни¬
зона, тесно связанная с Михайловым, конечно, была подго¬
товлена. Академики, руководимые Андогским, подготовили
почву в самой ставке, глава которой генерал Розанов повис
между двух стульев... предварительный разговор... с генера¬
лом Войцеховским убедил меня, что большая часть офицер¬
ства встретила весть о диктатуре сочувственно... Я слишком
много думал, вместо того, чтобы действовать... В десять ча¬
сов вечера с глубокой тоской и тревогой выехал в
Челябинск...”
На следующий день Василий Георгиевич продолжает за¬
носить впечатления от переворота.
"Этим торжеством особенно сиял сидевший наискось,
заросший густой бородой челябинский купец Лаптев. Перед
отъездом я переговорил с бывшими на банкете военными.
Чувствовалось, что и их ухо приятно ласкала диктатура...”
Наконец, вечером на другой день после переворота Васи¬
лий Георгиевич решился вызвать на связь Омск и пригласил
260

Генери, i bo.idbipee
к аппарату своего бывшего подчиненного, а ныне Верховно¬
го Правителя России адмирала Колчака.
’’Генерал Болдырев: У аппарата Верховный главноко¬
мандующий генерал Болдырев.
Адмирал Колчак: У аппарата адмирал Колчак. Вы про¬
сили меня к аппарату?
Генерал Болдырев: Здравствуйте, адмирал. Я просил вас
к аппарату, чтобы выяснить все те события, которые про¬
изошли за мое отсутствие в Омске, а равно и те распоряже¬
ния, о которых я косвенно слышал и которые касаются во¬
проса о русском Верховном главнокомандующем.
Адмирал Колчак: Рассказать все по проводу невозмо¬
жно. События в Омске произошли неожиданно для меня в
Совете Министров. Когда выяснился вопрос о Директории и
Вологодский с Виноградовым признали невозможным ее
дальнейшее существование, Совет Министров в полном
составе с председателем Вологодским принял всю полноту
Верховной власти, после чего обсуждался вопрос, возмож¬
но ли при настоящих условиях управлять всем составом ми¬
нистров. Признано было, что такое коллективное правле¬
ние ныне невозможно. Тогда был поднят вопрос об образо¬
вании Верховной власти двух или трех лиц. Это было при¬
знано гоже неприемлемым. Тогда вопрос свелся к единолич¬
ной Верховной власти, и было суждение о двух лицах. Я ука¬
зывал на вас, считая, что для осуществления единоличного
Верховного управления достаточно передать Верховному
главнокомандующему полномочия по гражданской части.
Вопрос, таким образом, разрешается наиболее просто. Об¬
суждение было и происходило в мое отсутствие. Я оставил
зал заседания, высказав свое мнение. Совет Министров по¬
становил, чтобы я принял на себя всю полноту Верховной
власти, указав на тяжесть переживаемого момента, недопус¬
тимость отказа. Я принял этот тяжелый крест как необходи¬
мость и долг перед Родиной. Вог все.
Генерал Болдырев: Таким образом, ни со стороны ва¬
шей, как военного министра, ни со стороны командарма Си¬
бири, ни со стороны Совета Министров не было принято ни¬
каких мер к восстановлению прав потерпевших и ликвида¬
ции преступных деяний по отношению членов Всероссийско¬
го правительства. Кроме того, наличность третьего члена
Директории, хотя и находившегося в отсутствии по делам
службы, создавала кворум и право Директории — распоря¬
диться своей судьбой. И здесь, и на фронте я уже видел ги¬
бельность последствий переворота, одним ударом разру¬
шившего все, что было с таким великим трудом создано на
последний месяц. Я никак не могу встать на точку зрения та¬
261

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
кого спокойного отношения к государственной власти, хотя,
может быть, и несовершенной, но имевшей в своем основа¬
нии признак народного избрания. Я не получил от вас отве¬
та в отношении вопроса о Верховном главнокомандовании и
должен вас предупредить, что, судя по краткой беседе с гене¬
ралом Дитерихсом, и в этом отношении нанесен непоправи¬
мый удар идее суверенности народа, в виде того уважения,
которое в моем лице упрочилось за титулом Верховного
главнокомандования и со стороны войск русских, и со сто¬
роны союзников. Я не ошибусь, если скажу, что ваших ра¬
споряжений, как Верховного главнокомандующего, слушать
не будут. Я не позволил себе в течение двух суток ни одного
слова — ни устно, ни письменно, а также не обращался к
войскам и все ждал, что в Омске поймут все безумие совер¬
шившегося факта и, ради спасения фронта и нарождавше¬
гося спокойствия в стране, более внимательно отнесутся к
делу. Как солдат и гражданин, я должен вам честно и откры¬
то сказать, что я совершенно не разделяю ни того, что слу¬
чилось, ни того, что совершается, и считаю совершенно не¬
обходимым восстановление Директории, немедленное осво¬
бождение и немедленное же восстановление в правах Авк¬
сентьева и других и сложение вами ваших полномочий. Я
считаю долгом чести высказать мое глубокое убеждение и
надеюсь, что вы будете иметь мужество выслушать меня
спокойно. Я не допускаю мысли, что в сколь-нибудь право¬
вом государстве были допущены такие приемы, какие были
допущены по отношению членов правительства, и чтобы
представители власти, находившиеся на месте, могли спо¬
койно относиться к этому событию и только констатировать
его как совершившийся факт. Прошу это мое мнение довес¬
ти до сведения Совета Министров. Я кончил.
Адмирал Колчак: Я не понимаю выражения ваших
чувств в смысле спокойствия или неспокойствия правитель¬
ства и нахожу неприличным ваше замечание о принятии тех
или иных мер в отношении совершившихся событий. Я пере¬
даю, возможно, кратко факты и попрошу говорить о них, а
не о своем отношении к ним. Директория вела страну к Гра¬
жданской войне в тылу, разлагая в лице Авксентьева и Зен-
зинова всё, что было создано до их вступления на пост Вер¬
ховной власти. Совершившийся факт ареста их, конечно, акт
преступный, и виновные мною преданы полевому суду, но
Директория и помимо этого не могла бы существовать да¬
лее, возбудив против себя все общественные круги, и воен¬
ные в особенности. Присутствующие члены Директории Во¬
логодский и Виноградов признали невозможным ее суще¬
ствование. Положение создавало анархию и требовало не¬
262

Генерал Болдырев
медленного твердого решения, так как рассуждать в области
отвлеченных представлений о кворуме Директории, из кото¬
рой два члена были неизвестно где, два признавали невозмо¬
жным ее дальнейшее существование, и пятый в вашем лице
находился за тысячу верст. Решение было принято едино¬
гласно, и Верховная власть военного командования и
гражданского управления была возложена на меня. Я ее
принял и осуществил так, как этого требует положение стра¬
ны. Вот все.
Генерал Болдырев: До свидания.
Адмирал Колчак: Всего доброго”.
Очень любезный разговор — двое Верховных на разных
концах провода. Оба спасают Россию. Оба скоро лягут в
землю...
Двадцать первого ноября Болдырев записывает в днев¬
ник:
”...Среди общих разговоров остановились и на личной
судьбе. Представлялась возможность ареста, но это стоило
бы большой крови — 52 офицера с пулеметами были при
мне в поезде и поклялись, что даром не умрут.
В З1/? часов вечера прибыли в Омск. Встретил
штаб-офицер ставки и доложил, что адмирал очень просит
меня к нему заехать.
Он занимает кабинет Розанова, теперь всюду охрана. В
кабинете солдатская кровать, на которой спит адмирал, ви¬
димо, боясь ночлегов на квартире.
Колчак скоро пришел в кабинет, слегка волновался. Он в
новых адмиральских погонах. Друзья позаботились. Мое за¬
прещение производства ликвидировано (исключение было
сделано для Каппеля. — Ю.В.\ и адмирал сразу получил но¬
вый чин "за заслуги”...
Колчак очень встревожен враждебными действиями Се¬
менова...
В дальнейшем разговор коснулся трудности общею по¬
ложения; я заметил Колчаку, что так и должно быть. "Вы
подписали чужой вексель, да еще фальшивый, расплата по
нему может погубить не только вас, но и дело, начатое в Си¬
бири".
Адмирал вспыхнул, но сдержался. Расстались любез¬
но..."
И еще запись двадцать пятою ноября:
"...Объявлено постановление Чехо-Совета с отрицатель¬
ным отношением к перевороту. Все это слова не
больше..."
263

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Барон Будберг не напишет в своих воспоминаниях, а бу¬
квально воскликнет:
"Сейчас нужны гиганты наверху и у главных рулей и
плеяда добросовестных и знающих исполнителей им в по¬
мощь, чтобы вывести государственное дело из того
мрачно-печального положения, куда оно забрело; вместо
этого вижу кругом только кучи надутых лягушек... пигмеев...
пустопорожних выскочек... вижу гниль, плесень, лень, не¬
добросовестность, интриги, взяточничество, грызню и тор¬
жество эгоизма, бесстыдно прикрытые великими и святыми
лозунгами..."
А он, Александр Колчак, пошел на это дело, как на
"крест". Россия позвала — все прочее не имеет значения
(жизнь, любовь, светлое имя, громада ноши...). Он полагал
по наивности и воспитанию, что люди в душе благородны и
святы; в таком деле, как Россия, — благородны и святы. Все
сомкнутся вокруг во имя спасения России...
И разбился вместе с той Россией.
Пал под похабные частушки и общее безразличие. Чер¬
ный адмирал... помело... отхожее место...
Мундир английский.
Погон французский,
Табак японский,
Правитель омский.
Мундир сносился,
Погон свалился.
Табак скурился.
Правитель смылся.
Эго еще не те частушки, эти — сплошное благород¬
ство...
"Жизни мы не поймали, — скажет барон Будберг, ее
требования не поняли и не уловили. Жизнь ушла от нас и
стала искать более примитивных, но реальных осуществле¬
ний".
Барон Будберг в начале 1918 года выехал в Харбин, из
Харбина — в Японию, убеждая союзников в необходимости
интервенции. Большевики единственные распорядители
огромного народа. Россия их агитацией доведена до полно¬
го разложения. Нет силы, способной объединить народ,
влить в него энергию. — только большевизм...
Через несколько месяцев барон возвращается в Харбин.
Белое движение слишком робко и ничтожно, но это уже на¬
дежда.
В апреле девятнадцатого барон Будберг приезжает в
264

Генерал Болдырев
Омск. Адмирал Колчак приглашает его к себе в штаб, он ра¬
ботает начальником по снабжению, потом помощником
военного министра, а с августа того же года и военным ми¬
нистром.
"27 августа. Состоялось мое назначение на должность
военного министра с подчинением прямо Верховному Пра¬
вителю; просил адмирала смотреть на меня как на времен¬
ного заместителя, так как здоровье мое совсем плдхо, и я
могу скоро совсем свалиться.
Фронт продолжает ползти назад..."
Двадцать девятого сентября барон свалился: две недели
без сознания. Окрепнув, он выехал в Томск, а затем в Хар¬
бин для лечения. Возвращаться после выздоровления было
некуда. Ничего с собой, кроме дневника. Вся веществен¬
ная память о прошлом...
Но все это случится потом, а пока адмирал принимает
власть над Сибирью и всем белым движением России, фор¬
мально ему подчинены и все атаманы...
Об А.Будберге есть в воспоминаниях И.М.Гронского1:
’’...Как-то после заседания корпусного комитета меня попро¬
сил зайти командир 14-го армейского корпуса генерал-лей¬
тенант барон Будберг, с которым я познакомился еще в пер¬
вые дни Февральской революции. Тогда он командовал 70-й
пехотной дивизией и. как мне казалось, внимательно следил
за развитием революционных событий — часто посещал
части, беседовал с солдатами и членами солдатских комите¬
тов...
Поздоровавшись, генерал подошел к карте. Указывая на
занимаемую 14-м армейским корпусом позицию, в частнос¬
ти на участок 70-й пехотной дивизии, он проговорил:
—- Дивизия прикрывает Двинск. другими слова1ии до¬
рогу на Петроград. Надеюсь, вы понимаете это? Так вот.
если немцы заставят нас отступить за Западную Двину и
сдать Двинск, дорога на Петроград будет открыта..."
(Агитация Ленина и большевиков давно уже расчищала
дорогу немцам в глубинные земли России. — Ю.В.)
Воспоминания написал, на мой взгляд. Анатолий Буд¬
берг, но в советской исторической литературе утвердилось
имя Алексея Будберга.
Род Будбергов был обширен и достаточно представлен
на самых разных высших должностях России "скипетра и
’ См.: Записки солдата Новый мир. 1977. № 10. 11.
265

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
державы”. Обрусев со времен Петра Великого, Будберги
служили России преданно и не щадя живота своего. Многие
представители этого рода были отмечены почетнейшими на¬
градами Российской империи за доблесть и труды.
Первой придворной дамой при императрице Александре
Федоровне была старая баронесса Будберг. Среди первых
чинов дворца мы находим имена гофмейстеров баронов
Андрея Андреевича и Федора Александровича, а также
шталмейстера Александра Андреевича.
Барон Анатолий Александрович Будберг накануне пер¬
вой мировой войны командовал 3-й отдельной кавалерий¬
ской бригадой 5-го кавалерийского корпуса. Летом и осенью
семнадцатого года барон командовал 14-м армейским кор¬
пусом на Северном фронте. После октябрьского переворота
Анатолий Александрович некоторое время сотрудничал с
новыми властями. Было такое.
Весьма сложно установить, проверить определенные ис¬
торические данные в советской России, если они имеют каса¬
тельство к белому движению. Тут спокон веку существовал
строжайший запрет даже просто на имена, а не то что уж на
факты...
18 ноября 1918 года Совет Министров принимает реше¬
ние:
’’Временно командующий Сибирской казачьей диви¬
зией полковник Волков, командир Первого казачьего Ерма¬
ка Тимофеевича полка войсковой старшина Катанаев и ко¬
мандир партизанского отряда Красильников, посягнув на
Верховную власть с целью лишить возможности ос¬
уществлять таковую, арестовали в ночь на восемнадцатое
ноября в городе Омске председателя Всероссийского Прави¬
тельства Н.Д.Авксентьева, его заместителя А.А.Аргунова,
члена того же правительства В.М.Зензинова и товарища ми¬
нистра внутренних дел Н.Ф.Роговского.
Ввиду сего Совет Министров постановил:
1.	За указанное выше преступное деяние, учиненное по¬
именованными лицами, передать их, полковника Волкова и
войсковых старшин Катанаева и Красильникова, чрезвы¬
чайному военному суду, учредив его в следующем составе:
председатель — генерал-майор Матковский, члены — т ене-
рал-майор Бржезовский...
2.	Чрезвычайному военному суду приступить к рассмо¬
трению означенного дела двадцать первого ноября в десять
часов утра.
3.	На министра юстиции возложить обязанность пере¬
266

Гс’нера.1 Болдырев
дать чрезвычайному суду имеющиеся в распоряжении мате¬
риалы дознания и следствия.
4.	Суду рассмотреть дело в порядке правил о прифрон¬
товых военно-полевых судах.
5.	Приговор представить на конфирмацию Верховного
Правителя”.
Верховный Правитель не стал дожидаться двадцать пер¬
вого ноября и отдал приказ:
’’Производятся за выдающиеся боевые отличия со стар¬
шинством: из полковников в генерал-майоры — Волков1, из
войсковых старшин в полковники — Красильников и Ката¬
наев, все трое — с 19 ноября 1918 года”.
Отныне и до своего смертного часа Александр Василье¬
вич ставит со своей подписью: Верховный Правитель и Вер¬
ховный Главнокомандующий.
1 Генерал Волков будет предан легионерами и погибнет вместе с женой и
горсткой верных офицеров и солдат под станцией Ангара в ноябре 1919-го.
Белочехи, обманув, пошлют его и верных ему людей под пули красных. Чу¬
дом уцелею! шестеро человек, один из них и поведает об очередной проделке
союзников.

ГЛАВА 6
АДМИРАЛ
Невелик и немудрен историей этот городок, волей су¬
деб возвеличенный в столицу белого движения. Да,
да, всего белого движения, гак как вскоре признан
был адмирал Колчак Верховным Правителем Российского
государства всеми вождями белого движения и на юге, и на
севере, и на западе "единой и неделимой" России, а также
правительствами ряда европейских государств. Во всяком
случае, главные мировые державы имели своих представите¬
лей в столице белого движения — Омске.
Насчитывалось в Омске до революций семнадцатого го¬
да около ста тридцати восьми тысяч душ обоего пола. Зало¬
жен Омск в 1716 году как крепость, до 1782 года — Омский
острог. С 1804 года преобразован в город, ставший центром
Степного генерал-губернаторства с 1882 года. Гордился об¬
ширной хлебной торговлей, промышленностью, товарной
биржей и двумя ярмарками. Омывают его воды Иртыша и
Оми — удобное для жизни местечко на земле.
Весьма полезную работу вело до революции "Обще¬
ство попечения о начальном образовании", основанное в
1884 году под девизом "Ни одного неграмотного!". Обще¬
ство устраивало школы, детские сады, бесплатные читальни
и владело вместительным складом дешевых книг — распо¬
следнему босяку по карману, и даже если нет у него карма¬
нов.
Вознесение Омска в столицу белого движения перенасе¬
лило его до крайности. Со всей России набежали бывшие.
Бешеные деньги запрашивали за любой угол, ютились на
путях, в "теплушках".
"Невеселое впечатление производят омские улицы, ки¬
268

AO.uupa.i
шащие праздной, веселящейся толпой; бродит масса офице¬
ров, масса здоровеннейшей молодежи, укрывающейся от
фронта по разным министерствам, управлениям и учрежде¬
ниям, работающим якобы на оборону, — заносит в дневник
барон Будберг, — целые толпы таких жеребцов примазались
к разным разведкам и осведомлениям. С этим гнусным явле¬
нием надо бороться совершенно исключительными мерами,
но на это мы, к сожалению, неспособны..."
Но более всего в городе скопилось офицерства. О на¬
строениях его дает достаточное представление эпизод с че¬
ствованием французских военных чинов. Они прибыли в
Омск незадолго до переворота, с ними — батальон вьетнам¬
цев.
На торжестве присутствовали высокий комиссар Фран¬
цузской республики господин Реньо, господин американский
консул и господа члены других союзных миссий.
По такому случаю оркестр вспомнил "Боже, царя хра¬
ни". Другого гимна не успели сложить. Офицеры расчув¬
ствовались, вскочили — и грянули все куплеты хором. Не
изволили распрямиться господин Реньо, господин капитан
французской службы Пешков и вслед за ними — прочие вы¬
сокородные гости.
Тут русские офицеры с особенным настроением приня¬
лись лупить тех из соотечественников, что по примеру ино¬
странцев тоже не встали. А как быть, коли взапрет благон¬
равные лики союзников?..
Реньо заявил, что это довольно скучная история — воз¬
вращаться к старому, и изволил отбыть в сопровождении
своего переводчика и вообще секретаря Зиновия Пешкова.
Весьма поспособствует этот однорукий капитан утвержде¬
нию Колчака единоличным правителем Сибири — ну обо
всем знал и во все совал нос. Реньо в нем души на чаял. С
того и образуется дипломатический уклон в службе Пешко¬
ва. Блестящую карьеру сделает этот русский француз.
Впрочем, какой же он был русский...
Отвели душу господа офицеры. Верховный главнокоман¬
дующий даже раздумывал, не предать ли зачинщиков по¬
боища военному трибуналу.
"Эти офицеры дали слово прибить столько больше¬
виков, — тоже с чувством вспоминал начальник английского
экспедиционного отряда полковник Джон Уорд. — сколько
их, офицеров, было сжито со свету стараниями Троцкого и
Авксентьева".
"Положение в Омске в это время было просто неопи¬
суемое. вспоминает Уорд. Каждую ночь, как только
темнело, начинали раздаваться ружейные и револьверные
269

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
выстрелы, крики по всем направлениям. Наутро санитар¬
ные двуколки поднимали от пяти до двадцати мертвых офи¬
церов...
Тиф свирепствует почти в каждом доме... Доктора по¬
всюду исчезли вследствие ненависти к каждому получивше¬
му буржуазное образование...”
Полковник неспроста утеснил рядышком имена Троцко¬
го и Авксентьева. Офицерство не усматривало разницы ме¬
жду большевиками и эсерами; все — сволота, все губили и
губят Россию, всем — осиновый кол!
А как, спрашивается, быть, коли глава всех авксентьевых
и зензиновых рассылает указания о развале тыла — тыла бе¬
лой армии! Ну да, директивное письмо того самого Виктора
Михайловича Чернова всем партийным организациям пар¬
тии социалистов-революционеров. А требование этой дирек¬
тивы сколачивать вооруженные отряды для пресечения
монархических и прочих поползновений офицерства? А это
что, как не убийства офицеров здесь, в тылу?..
И господа из этой партии во главе Сибири, во главе бе¬
лого дела?!
А кто подыхает на фронтах, кого косит тиф и жрет вша?!
И вот за все это — на офицера партийных карателей? Да
все вообще не разваливается пока лишь благодаря офицеру!
Кто заслоняет Россию от большевиков? Кто та един¬
ственная сила, которая не дает большевикам захлестнуть
удавкой всю Россию?!
Даже в смертные дни допросов в тюрьме Колчака возму¬
тит одно лишь упоминание о черновском письме: еще бы,
подлость всех этих партийных растлителей России безмерна!
Для офицерства и Колчака директивное (секретное) пись¬
мо Чернова являлось еще одним веским доказательством
близости эсерства большевизму. Недаром после переворота
18 ноября 1918 года изрядная группа эсеров во главе с Воль¬
ским завяжет переговоры с красными и те пропустят ее через
линию фронта к себе в тыл. Это ускоряло размежевание
сил, а точнее — раскол в белом тылу, и без того чрезвычай¬
но пестром.
Обреченные на истребление в советской России или, в
лучшем случае, на положение изгоев, офицеры сражались от¬
чаянно и ненавидели всех, кто превращал Родину для них в
могилу. По всей советской России действовала тогда систе¬
ма заложничества. Офицеров и представителей имущих
классов, даже политически совершенно инертных и безопас¬
ных, изымали и расстреливали. Были губернии, в которых за
короткое время не осталось в живых ни одного помещика, а
число офицеров было сведено к ничтожному минимуму. Но
270

Адмирал
ведь бывшие, как ни крути, а жить хотят. Им дела нет до вы¬
кладок Маркса. И потянулись эти ’’классово чуждые” под
знамена своих вождей.
Неудивительно, что офицерство составило опору заго¬
ворщиков и 18 ноября 1918 года.
Крайне правые организации офицерства действовали по¬
чти в каждом крупном городе Сибири. Так, начальник омс¬
кого гарнизона полковник Волков, произведенный Верхов¬
ным Правителем России в генералы, руководил подпольной
офицерской группой ’’Смерть за Родину”. Высокий жертвен¬
ный патриотизм полковника нисколько не линял от нахра¬
пистой расчетливости. Условием своего участия в переворо¬
те он поставил ...немедленное присвоение генеральского зва¬
ния. Нет, эсеров, как и большевиков, Волков не то чтобы го¬
тов, а рад резать в любой час дня и ночи, но вот генераль¬
ство все-таки выложь, хоть тресни, а выложь!
Однако подлинным хозяином Омска являлся войсковой
старшина Красильников (или просто атаман Красильников),
произведенный Правителем в полковники. За ним гуртова-
лось все окружное казачество. За ним — и еще атаманом Ан¬
ненковым: тоже мастер животы вспарывать.
Через два дня после переворота под охраной англичан
были высланы за границу Авксентьев, Зензинов, Аргунов и
Роговский.
Николай Дмитриевич Авксентьев возглавил в Париже
русскую эмигрантскую масонскую ложу ’’Северная Звезда”.
С полным правом стояли перед его именем шесть точек
ромбом, ибо носил он звание даже не магистра, а пророка
масонской ложи. Надо полагать, не совсем приятна была
для пророка Николая Дмитриевича пятиконечная звезда
(пентрама) — основной отличительный символ масонства.
Советы ненавидел свежо, молодо до последнего мгновения
жизни, а умер в 1943 году, шестидесяти пяти лет, отнюдь не
дряхлым старцем.
Вот запись Будберга (8 мая 1919 года):
"Утром прибыли в Екатеринбург; на вокзале встречены
командующим Сибирской армией генералом Гайдой; почет¬
ный караул от ударного имени Гайды полка с его вензелями
на погонах, бессмертными нашивками и прочей бутафорией:
тут же стоял конвой Гайды в форме прежнего императорс¬
кого конвоя.
Все это очень печальные признаки фронтового атаман¬
ства, противно видеть все эти бессмертные бутафории,
достаточно опозоренные в последние дни агонии старой рус¬
ской армии; еще противнее вместо старых заслуженных вен¬
271

Ю.П. B.iacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
зелей видеть на плечах русских офицеров и солдат вензеля
какого-то чешского авантюриста, быть может, и храброго,
но все же ничем не заслужившего чести командовать русски¬
ми войсками.
Сам Гайда, ныне уже колчаковский генерал-лейтенант, с
двумя ’’Георгиями”, здоровый жеребец очень вульгарного
типа, по нашей дряблости и привычке повиноваться инозем¬
цам влезший на наши плечи; держится очень важно, плохо
говорит по-русски. Мне — не из зависти, а как русскому че¬
ловеку, бесконечно больно видеть, что новая русская воен¬
ная сила подчинена случайному выкидышу революционного
омута, вылетевшему из австрийских фельдшеров в русские
герои и военачальники. Говорят, он храбр, но я уверен, что
в рядах армии есть сотни наших офицеров, еще более хра¬
брых; говорят, что он принес много пользы при выступле¬
нии чехов, но ведь это он делал для себя, а не для нас; воз¬
наградите его по заслугам и пусть грядет с миром по своему
чешскому пути; что он нам, что мы ему, он показывает это
достаточно своим исключительно чешским антуражем, тем
чешским флагом, который развевается у него на автомоби¬
ле, теми симпатиями, которые он во всем проявляет к че¬
хам, всячески их поддерживая. Не могу дознаться, кто под¬
толкнул Омск на такое назначение, которое обидно, бес¬
цельно...”
Через два месяца барон добавит к этой характеристике
своего рода запись-предостережение:
’’Знающие Гайду говорят, что он не простит адмиралу
своей отставки и что адмирал делает большую ошибку, раз¬
решив ему ехать через всю Сибирь вольным человеком (и
Гайда оправдает эти опасения попыткой мятежа во Влади¬
востоке. —
Эсерами попроще за несколько недель набили губернс¬
кую тюрьму и никому в голову не пришло отправлять их за
границу вслед за партийным начальством. Среди арестован¬
ных оказался и Флор Федорович Федорович.
Казни полыхнули двадцать второго и двадцать третьего
декабря без ведома адмирала - ну накипело у господ офи¬
церов! Режут большевики по всем губерниям бывших иму¬
щих мужского и женского пола и вообще несогласных — и
никому нет пощады, одна кровь, горе и вообще экспроприа¬
ция! И эти... Черновцы, как и большевики, тоже ведь социа¬
листы, мать их разберет! И письма им рассылают с прика¬
зом бить офицеров при каждом удобном случае!..
— Залпом, братцы! Пли!.. Мать их. меньше будет зара¬
зы! Давай новых, унтер-офицер! А ну рыла бодрее, господа
272

Адмира. i
социалисты! Кто православные, крестись!.. Залпом, ре¬
бятки... пли!.. А ну добить того... с бородой, мать их всех с
Лениным, Троцким и Черновым! Что, дядя, не вкусно?!
И не было этим молодцам разницы — ну на просвет все
одинаковы: и Ленин, и Троцкий, и Чернов!
— Просто светлейшее зрелище. Заводи их правым пле¬
чом. братки! Да на кой ляд стрелять? В штыки! Да христо¬
продавцы они!..
Не ведал Правитель того Федоровича и не интересо¬
вался, а напрасно, ох как зряшно! Потому что уцелел этот
Флор Федорович — просто забыли взять из камеры, ну за¬
памятовали, дело-то горячее, а главное до зарезу нужное! А
ведь член ЦК партии социалистов-революционеров, свой у
самого Чернова! Такого только и ковырнуть штыком, ан
нет, уберег свои мяса, дождался законности, был освобо¬
жден и утек в Иркутск, где ровно через год — двадцать чет¬
вертого декабря чудом избежал нового ареста и такого не¬
приятного свидания, как голышом на ледяной корме ”Анга¬
ры’ ’ с пьяно-озорным казаком Луканом...
Нет, по справедливости должен был Флор Федорович
стать православным святым — ну изводить себя постами и
молитвами!
— ...Эх, сюда бы еще и Керенского — эту коровью зад¬
ницу! В распыл бы этот интернационал - и жить России
по-человечески!..
Съезд членов Учредительного собрания, осевший в Ека¬
теринбурге, оказался не в состоянии противодействовать
перевороту в Омске. Двадцатого ноября он был разгро¬
млен офицерским отрядом. Были убитые.
В.М.Чернова, В.К.Вольского и других арестовали и от¬
правили в Уфу, где на арестованных был совершен новый
налет...
Не все эсеры легли под пулями и штыками в те смутные
для них дни. Кое-кому удалось скрыться или привычно ныр¬
нуть в подполье, дабы после сгинуть в тюрьмах при Ленине
и Сталине. Там уже освоили свой, "женевский", счет на жи¬
зни...
Именно так: фатально не везло социалистам-революцио¬
нерам. В советской России их ловили и расстреливали, а за
линией фронта белые глушили дубинками. Что ж это за убе¬
ждения: нам они в омерзение и белым не в меньшей степени?
Ну наладить бы в таком разе на месяц-другой мир с бе¬
лыми - - и перетопить, передушить этих самых эсеров! Само
собой, - и меньшевиков. Ну очистить мир от социалистов,
чтоб вообще ни одного! И по справедливости: зачем они при
наличии нас. большевиков?..
273

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
По мнению Гинса, эсеры, как кроты, взрыхляли почву
для большевиков. До семнадцатого года эсеры являлись
первой по численности революционной партией России и по¬
несли самые значительные потери. А власть в итоге перепа¬
дает большевикам! И везде так, в малом и большом. Не уда¬
валось им организовать революцию на свой лад — и не мо¬
гли, ибо не сознавали — Россия как раз и не способна быть
демократической. Не может она без диктатуры повседнев¬
ной, будничной — это от ее существа и духа. Ну угадали ос¬
новоположники ’’женевского” чуда, ну в самую душу зыр¬
кнули, когда назначили диктатуру на всю эпоху революции
и мирного развития, включая и коммунизм. Ну самая род¬
ная это власть, потому что народная!
В определении к России я так сознаю народную власть:
это такая, когда что хотят с народом, то и делают — ну на¬
родная и есть...
И крушили всех этих российских социалистов и демокра¬
тов диктатуры слева и справа, да такие — забегай еще левее
и правее, а все одно: жуть!
Чужими оказались дома все эти знатоки прав и свободы.
Чужими отдавали Богу душу в неприветливых заморских
землях — те, разумеется, из них, что унесли ноги из отчего
дома. Там они на своей шкуре постигали разные новые по¬
нятия, в том числе разницу между такими, как изгнанник и
изменник.
Бывшая Родина и в эмиграции гнула их к земле. Но не¬
многие уразумели: Родина и государство — это разное.
А вообще все оттого, что верить надо — с народом, по¬
читать с ним одних святых. И будешь ты век при своем гнез¬
де и детках.
Ценные сведения по Гражданской войне (главным обра¬
зом — интервенции) содержит сборник документов (с
комментариями) под редакцией И.Субботовского, издан¬
ный в 1926 году.
Сборнику предпосланы стихи Маяковского:
О вашем Колчаке — Урал спросите.
Зверством — аж горы вгонялись в дрожь...
За ними - слово составителя. Субботовский находился в
Сибири ”под белыми”. Отсюда и свидетельства очевидца
или его товарищей:
”... Какой-то японец военный, подойдя на станции к
одному из едущих в поезде русских, стал приставать к пос¬
леднему и затем на глазах всей публики плюнул ему в лицо,
с невероятной злобой сказав при этом: ”У, русский собак!..”
274

Адмирал
Анализ интервенции открывает утверждение:
"Чехи были первыми из иностранцев, набросившими
петлю на шею русского народа... Первое выступление со¬
стоялось в ночь с 25 на 26 мая (1918 года. — Ю.В.) в
городе Новониколаевске... затем то же произошло и в Ма-
риинске, через некоторое время в Томске..."
Из документов мы узнаем и сумму золота, хранимого
тогда Колчаком в Омске, — 650 млн золотых рублей.
По Сибири пели частушки:
Русские с русскими воюют,
А чехи сахаром торгуют...
Если бы только сахаром...
В начале марта 1919 года Колчак наносит удар по Пятой
и Второй армиям красных. Одновременно в тылу красных
полыхнул мятеж в Мелекесском, Ставропольском, Сызранс¬
ком и Сенгилеевском уездах. Для обуздания мятежной
Сызрани Реввоенсовет фронта в дополнение к действующим
карательным отрядам приказал выделить "крепкий баталь¬
он с двумя орудиями". Людей клали без суда, сотнями. Есть
тому грустные свидетельства.
Пятая армия — под неослабным ударом: Двадцать седь¬
мая дивизия разгромлена, основательно растрепана и Трид¬
цатая. Отдельные части явно ненадежны. Так, 45-му полку,
перебазированному из Астрахани в Казань, оружие не выда¬
но из-за ненадежности.
"Мы наткнулись на толпу красногвардейцев, которая
перешла фронт у Глазова и сдалась генералу Гайде, — вспо¬
минает Уорд. — Для переклички они были построены в ко¬
лонну по четыре на рыночной площади. Я изучал их лица и
общий вид, придя к заключению, что если мировой прогресс
зависит от таких, как эти, то человечество стоит на очень
скверном пути..."
Тринадцатого марта красными оставлена Уфа. Колчак
продолжает наступать между железными дорогами
Красноуфимск- Сарапул и Чишма Byi ульма. Обозначился
прорыв и в районе Мензеленска, сам городок тоже взят бе¬
лыми.
Наконец Колчак добивается успеха и на южном участке,
в Уральской и Оренбургской областях. Ижевская бригада,
составленная сплошь из рабочих Ижевска, наносит пораже¬
ние Двадцатой дивизии красных.
Весь март кипят ожесточенные бои.
Еще десять месяцев назад никакого фронта не было —
обыкновенная русская земля, а теперь вдоль этой самой ли¬
275

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
нии людей на сотни тысяч: и калечат, и убивают друг друга.
И с каждым часом жарче и беспощадней схватки. На куски
рвут друг друга.
Время между 8 и 12 марта 1919 года Ленин посвящает
согласованию текста Проекта мирного предложения Со¬
юзных и Объединившихся стран, разработанного представи¬
телем Правительства США Буллитом и Правительством
РСФСР.
Ленин обсуждает с Буллитом предложения правитель¬
ства США и стран Антанты о прекращении Гражданской
войны. Ленин старается найти такие условия, которые оказа¬
лись бы приемлемыми для обеих сторон. К четырнадцатому
марта текст соглашения, что называется, доведен. Послед¬
ний, седьмой пункт гласит:
"Союзные и Объединившиеся Правительства, принимая
к сведению заявления Советского Правительства России и в
его ноте от 4 февраля относительно внешних долгов, пред¬
лагают в виде неотделимой части настоящего соглашения,
чтобы Советские... и другие правительства, образованные на
территории бывшей Российской империи и Финляндии, при¬
знали свою ответственность за финансовые обязательства
бывшей Российской империи по отношению к иностранным
державахМ, являющимся участниками настоящего соглаше¬
ния, и по отношению к гражданам этих держав. Подробно¬
сти уплаты этих долгов должны быть выработаны на конфе¬
ренции, причем будет принято во внимание настоящее фи¬
нансовое положение России. Русское золото, захваченное че¬
хословаками в Казани или вывезенное союзниками из Гер¬
мании, должно быть рассматриваемо как частичная уплата
Советскими Республиками России части долга, падающего
на них.
Советское правительство России обязуется принять вы¬
шеизложенное предложение, если оно будет сделано не по¬
зже 10 апреля 1919 года".
Однако мирная конференция на Принцевых островах не
состоялась, и не по вине большевиков, остро заинтересован¬
ных в мире.
Еще мало русская земля впитала крови, дабы мир стал
желанным. Проект мирного договора превращается лишь в
исторический казус, правда, небесполезный для исследовате¬
лей русской революции, и прежде всего предполагаемым
признанием советской властью ответственности за все долги
царской России, — пожалуй, первым и единственным при¬
276

Ад мира.i
знанием за всю последующую историю советского государ¬
ства.
Итак, золотой запас по-прежнему в распоряжении Вер¬
ховного Правителя России адмирала Колчака.
Возня в Москве вызвала гневный протест адмирала. На
каком основании союзные державы собираются признать
большевистское правительство? И что там за русские, в
Москве, если соглашаются выдать золото — этот залог жиз¬
ненности государства — иностранцам, а эти самые ино¬
странцы, являющиеся не то союзниками белых, не то торго¬
выми партнерами красных, на поверку оказываются не
прочь и поладить. Представитель цивилизованной страны,
союзной белой России, находится в Москве и встречается с
Лениным!
А эти там, в Москве, понимают — золотой запас утрачен
навеки, и распоряжаются. Распоряжаются тем, что им не
принадлежит и уже принадлежать не может. А как, какие
долги, и в счет золотого запаса или нет, — это решит закон¬
ное правительство, которое изберет Учредительное собра¬
ние.
Это были едва ли не самые горестные дни для адмира¬
ла, почти такие же, как после известия об октябрьском пере¬
вороте. Тогда, в Вашингтоне, адмиралу показалось, будто
разверзлась бездна: самое дорогое отнято — Россия. Ради
нее рисковал в севепной экспедиции; не щадя себя, осваивал
военное ремесло и ьэевал в Порт-Артуре, на Балтике и Чер¬
ном море... Тогда, в Вашингтоне, он поспешил домой на¬
до разобраться и решить, как быть; главное — понять, что
нужно от него России. Та Россия, которой принадлежал он,
как и многие миллионы других русских людей, была объ¬
явлена вне закона...
Война привела большевиков к власти. Война это един¬
ственное. что задело и потрясло каждого. И не только заде¬
ло или потрясло, а сплотило всех. Они выросли на бедствии
народа, стали партией народа...
И адмирал снова, в который раз обращался в мыслях к
большевикам. Все партии хороши, когда речь заходит о по¬
литических выгодах, ио при всем том никто не посмеет шаг¬
нуть через черту, название которой предательство. Больше¬
вики во имя своих целей и выгод готовы на все. буквально
на все. и на предательство Родины --- тоже. Это называется
у них диалектикой.
Все и в самом деле логично, если вспомнить вехи
предательства: скандальное возвращение из эмиграции во¬
ждей социал-демократии, возвращение с помощью врагов
России — правительства кайзера. И - не то возвращение, не
277

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
то внедрение в организм России. А затем развал фронта на
потребу Германии, позор Брестского мира и разложение на¬
рода, а теперь вот и согласие на выдачу золота. И все это -
без всякого обращения к России. Ее лишь оповещают, так
сказать, обозначают направления подчиненности.
Нет, большевики — это захватчики власти. Они
истребляют всех, кто составляет им в этом хоть какую-то
конкуренцию. Это не спасители Отечества, как они себя
именуют, а настоящая государственная катастрофа. Это яд,
который обездвиживает и заражает общественный орга¬
низм. Ни возразить, ни воспротивиться. Несогласных нет,
несогласных они уничтожают. Ядом демагогии и насилием
они добиваются единомыслия.
...Слава Богу, золото в подвалах Омского банка. Те¬
перь никто не посмеет взять, разве лишь силой и то только
тогда, когда не станет другой России — белой и, следова¬
тельно, его, Александра Колчака.
Он, Александр Колчак, сделает все, дабы не допустить
мир большевизма в кровь и плоть России. Народ взбаламу¬
чен преступлениями и пороками старого режима, взбал'а-
мучен и ослеплен яростной демагогией большевизма. Зада¬
ча его, Колчака, привести Россию к успокоению. Только тог¬
да она скажет свое настоящее слово — без принуждения,
угроз и расправ. И это слово будет священно для всех...
Уорд придет к выводу:
’’Тот факт, что Колчак объявил себя сторонником созы¬
ва Национального Собрания, избранного всеобщей подачей
голосов для решения вопроса о форме правления в России,
как только установится порядок, — разбил вдребезги мечты
старого офицерства о скором возврате к самодержавию...”
Службу по охране банка несли отборные солдаты и офи¬
церы. Квартал, прилегающий к банку, был объявлен на осо¬
бом положении. Без соответствующих пропусков и личного
сопровождения высшими чинами администрации никто не
имел туда доступа. И уже строго за исключением лиц,
известных охране, никто не смел приблизиться к самому
банку, не рискуя быть застреленным тут же на месте.
Усиленный батальон квартировался непосредственно во¬
круг банка, составляя как бы живой заслон. Офицеры и сол¬
даты тоже находились на особом положении: ни увольне¬
ний, ни каких-либо отлучек — только казарма, только при
оружии. Верховный Правитель лично следил за несением
службы усиленным батальоном охраны.
Вчера адмирал вернулся с фронта. Его ожидает гора дел.
Какое же у него отвращение ко всем этим хозяйственно¬
278

Адмирал
административным заботам! Он задыхается под их напо¬
ром. Но попробуй что-нибудь доверить другим — обчистят
казну, оболгут, припишут... Впрочем, и за его спиной этих
мерзостей не меньше. Всюду — разврат, жадность, тру¬
сость... Будто все нарочно взялись разрушать тыл. И он уже
пробовал — нет такого материала, которым было бы возмо¬
жно скрепить дело: гниет, лопается, разлезается, чадит...
В кабинете пахнет табаком и бумагами — той особой
пылью, которая сопутствует им и от которой невозможно
избавиться.
Адмирал набивает трубку и закуривает. Он потапты¬
вается у окна и пытается разглядеть улицу, но это почти не¬
возможно: стекла обильно выбелены изморозью.
Все это огромное дело, которому он служит, предста¬
вляется ему непрочным — таким непрочным: порой стано¬
вится не по себе. Подопри красные покрепче — и все посы¬
пется... оно и без того сыпется...
Он объясняет это тем, что оно не устоялось. Сломан
тысячелетний механизм государственности, и все в замеша¬
тельстве, брожении, распаде.
И как ужасно при этом глянулись люди!..
В свое время (не столь уж давно) чтение ’'Протоколов
сионских мудрецов” произвело на адмирала ошеломляющее
впечатление. Перед ним как бы развернулась скрытая пре¬
жде картина мира. Да, да, марксизм — это порождение ми¬
рового еврейства. Осрамить, добить все то, что еще имеется
на Руси незапятнанного, чистого. Подменить таким обра¬
зом любовь к Родине любовью к чужеродному племени
евреев. Национальное, русское должно быть замещено крас¬
ным.
Красное должно быть выше Отечества, выше семьи, от¬
ца, матери...
Впервые взяв в руки "Протоколы сионских мудрецов”,
адмирал их уже не выпускал, перечитав десятки раз подряд.
Книга как бы закалила его, отточила ненависть к больше¬
визму и Ленину. И самое главное — добавила к этой нена¬
висти поистине бездонное презрение...
Это неприятие им еврейского, глубокое убеждение, что
оно повинно в крушении России, отмечают биографы белого
адмирала.
В крови и пламени Гражданской войны рождается орга¬
низация, которой не будет равной во всей мировой исто¬
рии. Ill Коммунистический Интернационал.
За предвестие мирового пожара принимают в Москве со¬
279

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
общения о революции в Финляндии в январе 1918 года, ри¬
совые бунты в Японии в августе 1918-го. революцию в Гер¬
мании и Австрии в ноябре того же года, зате>м пролетарскую
революцию в Венгрии, восстание в Китае в марте 1919 года.
С озданию Коминтерна предшествовала работа прове¬
денного в Москве в январе 1919 года предварительного сове¬
щания представителей советской России, Польши. Австрии.
Венгрии, Латвии, Финляндии, а также Болгарской рабочей
социал-демократической партии и СРП США, наметившее
время открытия и порядок работы соответствующей между¬
народной конференции. Медлить нельзя. Надо взять в свои
руки будущее восстание всего человечества против империа¬
лизма.
Международная коммунистическая конференция заседа¬
ла со второго по шестое марта того же года. Присутствовал
пятьдесят один делегат.
Четвертого марта был поставлен и решен вопрос об ос¬
новании 111 Интернационала. Уже с четвертого по шестое
марта конференция продолжила заседания в качестве
Первого конгресса III Коммунистического Интернационала.
Конгресс сосредоточил внимание на выработке платфор¬
мы Коммунистического Интернационала и вопросах бур¬
жуазной демократии и пролетарской диктатуры. Не
сегодня-завтра народы и континенты сплотятся вокруг Ле¬
нина и партии большевиков. Задача не только момента —
задача истории — воспитать коммунистические партии, дать
им руководящий центр, поднять народы на революцию.
"Семьдесят два года тому назад коммунистическая пар¬
тия возвестила миру свою программу в виде манифеста, на¬
писанного величайшими провозвестниками пролетарской
революции Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом...
Эпоха последней решительной борьбы наступила позже,
чем ожидали и надеялись апостолы социальной революции.
Но она наступила. Мы, коммунисты, представители револю¬
ционного пролетариата разных стран Европы, Америки и
Азии, собравшиеся в Советской Москве, чувствуем и со¬
знаем себя преемниками и вершителями дела, программа
которого была возвещена 72 года тому назад...
Противоречия капиталистического строя предстали в ре¬
зультате войны перед человечеством в виде животных мук
голода, холода, эпидемических болезней, нравственного
одичания...
Революционная эпоха требует от пролетариата примене¬
ния таких средств борьбы, которые концентрируют всю его
энергию, а именно методов массовой борьбы с ее логичес¬
ким концом прямым столкновением в открытом бою с
280

Адмира. i
буржуазной государственной машиной. Этой пели должны
быть подчинены все другие средства...
Да здравствует международная республика пролетарских
Советов!..”
Тезисы Ленина о буржуазной демократии и диктатуре
пролетариата были приняты единогласно всеми делегатами.
6 марта 1919 года после заключительного слова Ленина
конгресс закрылся..
’’Пролетарии всех стран! В борьбе против империалисти¬
ческого варварства, против монархии, против привиле! иро-
ванных сословий, против буржуазного государства и бур¬
жуазной собственности, против всех видов и форм классово¬
го и национального гнета —- объединяйтесь!
Под знаменем рабочих Советов, революционной борьбы
за власть и диктатуру пролетариата, под знаменем 111 Ин¬
тернационала, пролетарии всех стран, соединяйтесь!”
Чтение тезисов Главною Вождя Октября дает однознач¬
ное представление о том, что случилось с нами, по каким
причинам Россия и союзные с ней народы пришли к жесто¬
чайшему кризису.
Утопия, подкрепленная штыками и террором от имени
государства, — это уже разбой, массовое умопомрачение,
надругательство над мыслью, один бесконечный могильный
ров как главное доказательство правоты и истинности боль¬
шевизма и Ленина.
’’...Развитие демократизма (в капиталистических стра¬
нах. - Ю.В.) не притупляет, а обостряет классовую борьбу,
которая в силу всех результатов и влияний войны (первой
мировой войны. -- Ю.В.) и ее последствий доведена до точ¬
ки кипения...”
Это один из центральных тезисов Ленина. Порочность
его не вызывает сомнений. Десятилетиями совершенствуется
механизм демократии в развитых капиталистических стра¬
нах именно для того, чтобы избежать гражданских ст олкно¬
вений, создать равную защищенность для всех. Ленин кате¬
горически отрицает подобную возможность вообще. Для не¬
го капитализм — система, которую следует безоговорочно
уничтожить, она везде, всегда и во всем преступна и другой
быть не может. Вся деятельность Ленина сводится лишь к
одному — сплочению сил для беспощадной войны с капита¬
листическим строем: войны безоговорочной и бескомпро¬
миссной. в которой хороши и оправданны любые средства,
неморальны.х нет и быть не может. Срыть эту систему до ос¬
нования, не останавливаясь ни перед чем. На эго вождь по¬
ворачивает коммунистическую партию, народы России и
теперь всего мира. Это его генеральная задача. Можно
281

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
твердо сказать: дело его жизни свершилось. В нем, Ленине,
сошлись муки, надежды и веления всех павших борцов с де¬
спотизмом и властью золота...
Если следовать логике данного тезиса, развитие демо¬
кратии по Ленину вообще исключено; реально лишь одно
классовая война. Жизнь доказала полную утопичность этого
воистину людоедского положения, но дело, как говорится,
было сделано. Одна шестая часть суши ощетинивалась в не¬
примиримой вражде ко всему миру. Отныне России — над¬
рывать жилы, голодать, терять своих сыновей (ложиться им
в могильный ров миллионами), но раздувать огонь священ¬
ной войны всех народов против капитала.
Кстати, эта посылка Ленина чрезвычайно напоминает
сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мерс
продвижения к социализму — очень много точек соприкос¬
новения.
Сталин весь вырос из кровавой непримиримости лени¬
низма, это один из самых верных, ’’буквальных” его истол¬
кователей и последователей.
Следующий тезис Ленина не менее поразителен.
’’Советская власть, т. е. диктатура пролетариата (для Ле¬
нина нет советской власти вне диктатуры. — Ю.В ), напро¬
тив построена так, чтобы сблизить массы трудящихся с ап¬
паратом управления. Той же цели служит соединение зако¬
нодательной и исполнительной власти при советской орга¬
низации государства и замена территориальных избиратель¬
ных округов производственными единицами, каковы: завод,
фабрика...”
В общем, остальные граждане не интересуют вождя,
пусть не голосуют.
Слияние же исполнительной и законодательной властей
и привело Россию к величайшему в истории человечества
произволу. Вся законность пала. Закон и власть стали одним
и тем же. Власть присвоили партийные бюрократы. Они ста¬
ли властью и законом на долгие семьдесят лет.
Ленин стремился к неведомой дотоле демократии, самой
высшей — социалистической. Вся власть, по замыслу Глав¬
ного Октябрьского Вождя, должна была сосредоточиться в
партии ЦК, затем политбюро и, наконец, у вождя. Та¬
ким было следствие ленинского постулата о руководящей
силе общества - партии.
К неослабной войне со всем миром вела и другая посыл¬
ка главного вождя, зафиксированная все в тех же тезисах:
"Уничтожение государственной власти есть цель, кото¬
рую ставили себе все социалисты, Маркс в том числе и во
282

Адмира.1
главе. Без осуществления этой цели истинный демократизм,
т.е. равенство и свобода, неосуществим”.
Вот так.
Сокрушить мир — лишь это и даст свободу, а без того
и не помышляйте о свободе, она невозможна, она — фикция,
социал-ренегатские штучки...
Кровавой решимостью сражаться со всем миром, непри¬
миримостью, жестокостью и жесткостью веет от каждой
буквы тезисов. В них все прошлые трагедии народа и все
грядущие, ибо дело Ленина продолжает разрушать наше
Отечество. И еще не раз Ленин будет подводить народ к
кризисам из своего столь надежного укрывалища — Мавзо¬
лея. Ибо основа ленинизма — насилие и выдающаяся поли¬
тическая самонадеянность, замкнутость в строго ограничен¬
ных представлениях о жизни, которые никто и ничто поколе¬
бать не может. Все вне этих догм и представлений подлежит
разрушению и осмеянию.
Автор книги помнит о слухах и ’’самых достоверных
фактах”, которые будоражили общество в начале 60-х го¬
дов — работала комиссия по расследованию убийства
С.М.Кирова. Общество в своей основе еще верило в лени¬
низм (а с каким единодушием оно тогда осудило Пастерна¬
ка!). Осознание трагедии нашей истории не 'проникало за
формулу: злодей Сталин исказил учение Ленина, опозорил и
опошлил святую идею социализма. Формула, надо при¬
знать, чрезвычайно живучая, не формула, а броня. ’’Аппа¬
рат”, ’’Система” до сих пор не без успеха обороняются ею,
разумеется, усложнив аргументацию и фразеологию...
А тогда, в 60-х, результаты расследования ”по Кирову”
были скрыты. Не то испугались распада всепобеждающего
учения, не то засолмневались в "массах” — для хозяев госу¬
дарства они всегда как бы хронически в недозрелом состоя¬
нии, поднимаясь до истинной жертвенности и самосознания
только в те моменты истории, когда им надлежит жертво¬
вать собой, скажем, в войнах или разного рода рискованно¬
авантюрных кампаниях (освоение целины, "стройки ве¬
ка”...). В общем, правду народу не сказали.
Что Кирова угробил Сталин ни для кого не составля¬
ло секрета, хотя сталинисты это всячески отрицают. В ма¬
териалах Шатуновской имеются другие важные сведения,
особенно цифры.1
Так мы узнаем, что после убийства Кирова обрушилась
1 Шатуновская передала сбереженные материалы комиссии в 'Аргумен¬
ты и факты”, которые напечатали их в июне 1990 г. в № 22 (503).
283

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
не просто лавина убийств и арестов. Комитет госбезопаснос¬
ти СССР в состоянии какого-то расслабления, граничащею
со слабоумием, не скрыл, а прислал документ с подлинными
цифрами репрессий. Это не цифра, а нечто не поддающееся
разумению.
С 1 января 1935 года по 22 июня 1941 года было аресто¬
вано 19 миллионов 840 тысяч ‘’врагов народа”, из них семь
миллионов — расстреляно. Остальные в большинстве своем
сгинули в лагерях.
Эта дата ”22 июня 1941 года” прямо указывает на то,
что убийства с таким же размахом продолжились бы, но их
пресекла война. Можно сказать, дело Сталина- НКВД
принял на себя Адольф Гитлер. И он лицом в грязь не уда¬
рил, масштабно и решительно продолжил работу чекистов.
Те и другие мучали и терзали народ без пощады как братья
по одному духовному ордену.
“После того как членам Президиума ЦК была разослана
докладная записка, -- сообщает Шатуновская, — мне позво¬
нил рано утром Н.Хрущев и сказал: “Я всю ночь читал вашу
записку и плакал над нею. Что мы наделали! Что' мы
наделали!..”
Тем не менее под давлением сталинистов — членов Пре¬
зидиума ЦК (сталинистами тогда была большая часть наше¬
го общества. , Ю.В.) все материалы как по убийству Киро¬
ва, так и по другим процессам 30-х годов Хрущев распоря¬
дился положить в архив...
После того как 64 тома материалов были сданы в архив,
а я была вынуждена уйти из КПК (1962 г.), сотрудники КПК
совершили подлог - часть основных документов они унич¬
тожили, а часть подделали...”
И тут ничего нового. ВЧК—КГБ, головка партии и весь
бескорыстно-совестливый партийный аппарат вели давнюю
войну с народом^ любовь которого к ним следовало обеспе¬
чивать. Для этого разум народа подлежал постоянному уре¬
зыванию. Это-то и превращало народ в “массы”.
А плакать оно. конечно, было отчего, особливо koi да к
этому делу имел непосредственное касательство. И в то же
время эта фраза “что мы наделали!" - сталинисты такой
взьтяд на историю не могли простить. И понеслись к
Кре,млю черные лимузины...
Плотнили, плотинили историю. Трупами плотинили.
страхом и ложью скрепляли, а не получилось. Слезы и кровь
прорвали. Разлились по всей Руси...
Оберегали память о Сталине — не из преданности идеа¬
лам революции. Все гораздо проще. Все эти большие и ма¬
лые господа наших жизней служили кровавому палачу; пос¬
284

Адмирал
ле его смерти служили не просто его делу, а духу дела. Да,
все они были преступны, и те, что жили при Сталине, и те.
что были потом (и так до наших дней). В этом подноготная
их преданности. Не в идеалах и принципах. Просто палачи
помельче оберегали покрывала палача главного, дабы са¬
мим не предстать без своих святых покрывалец голыми на¬
сильниками, захватчиками власти, цепными псами преступ¬
нейшей организации партии большевиков...
А партия эта и не могла быть другой - целью ее было
уничтожение государственности большинства стран мира,
насилие и оправдание любого злодеяния во имя революции
и вождей...
Такой она была зачата Лениным.
А что до "послекировских" убийств (как-никак, семь
миллионов сразу и добрый десяток, так сказать, в рассроч¬
ку) и вообще убийств, они не могли потрясти работников ка¬
рательных ведомств, наших доблестных чекистов. Они не
могли не принять и убийства, и обоснованность этих
убийств как нечто само собой разумеющееся, даже за трудо¬
вой подвиг (их и награждали орденами). Они были к этому
подготовлены всей моральной обстановкой в обществе,
триумфальным шествием ленинской классовой идеологии.
Эго же самое и тоже в массовом порядке творили
ВЧК, различные смежные карательные органы, как, скажем,
ЧОНы и, конечно же, трибуналы всех степеней в годы ре¬
волюции и сразу после нее.
ОГПУ -НКВД второй половины 30-х годов не могли не
сознавать (и с гордостью), что они всего лишь продолжате¬
ли дела Ленина; они, как и сама партия, поставлены на охра¬
ну его идей и государства. Впрочем, продолжателями дела
Ленина называли себя не только они. Многие из народа
твердили заповеди Ленина и с ненавистью, нетерпимостью
относились к любому цвету, кроме красного.
ВЧК—КГБ --- это прежде всего орган партии; именно
она направляла (и направляет) туда своих "лучших” пред¬
ставителей. Это прежде всего обнаженный меч партии, не
революции, а партии, точнее - ее верхушки, ибо в своей су¬
щественнейшей части эта организация выродилась и приспо¬
собилась единственно для защиты головки партии, ее секре¬
тарей, вождей.
Но самое главное: ВЧК КГБ обеспечивали и обеспечи¬
вают борьбу ленинской партии с любой другой идеологией,
но только средствами физического подавления.
Конечно же, была деятельность по защите границ, про¬
тив иностранных разведок, но главной оставалась работа по
защите вождей партии, вождя, то есть охрана тиранической
285

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
сути власти, в основе которой палачество и невинная кровь.
Одна нескончаемая война против народа, в которой народ
являлся все той же жертвой.
Все демократические представления Ленина исходили из
необходимости безоговорочного подчинения низов партии
верхам, верхов партии — вождям и, наконец, всех — вождю,
хотя самых свободолюбивых и демократических высказыва¬
ний на сей счет хоть отбавляй.
Ленин представлял демократию как организацию жизни
под бдительным прессом партии, то есть всю ту же обяза¬
тельную подчиненность ’’масс” воле руководителей.
Под авторитетом руководителей он понимал опять-таки
всеобщую подчиненность всех руководителям. Над всем
стояла партия, точнее ее секретари. Партия являлась средо¬
точием государственности — права, власти и вообще всего...
Ленин старательно вынашивает, совершенствует, вводит
в обиход шаблон партийного руководителя — сурового пас¬
тыря масс. С него самого и лепится образ партийного ру¬
ководителя — полновластного хозяина. Только он, посвя¬
щенный в марксизм, может знать, что полезно, что можно и
что нельзя.
Именно поэтому бюрократический класс — класс но¬
вых господ России, ее подлинный цвет и сила — столь чтит
его. Нет, чтут не за ’’борьбу с угнетателями” и не за ’’социа¬
листическую революцию”. Они уже давно порвали даже с
видимостью служения идеалам Октября, превратившись в
один бездонный карман. Они почитают его из-за того
идейно-обоснованного простора, который он открыл им, ку¬
да выпустил их, где наделил их неоспоримой властью, выс¬
тавив весь народ как бы на колени. Попробуй не встать
перед священной целью, которой должны служить все.
Это от него они усвоили, что любой несогласный подле¬
жит уничтожению. Именно Ленин открыл и обосновал их
право распоряжаться этим простором — всей Россией.
Взгляды, вкусы, нетерпимость, идейные выкладки Ленина
стали обязательны для всех, по ним строилась (и строится)
жизнь, а самое главное — определяется ценность человека.
Это он, добрейший и милейший Владимир Ильич, пос¬
тавил для сохранения их власти ’’женевское” чудище, ар¬
мию, мораль, идеи — сотни тысяч книг, пьес, фильмов, учеб¬
ников, платных крикунов-надзирателей, тюрем, лагерей и
могил. Не скупились, под новую жизнь мостили дороги мил¬
лионами трупов, а по ним шли с частушками, с гармоника¬
ми, вприсядку: слава Ильичу!
Все в Ленине противилось демократической сущности
286

Адмира 1
жизни. Весь он вышел из тирании революционной борьбы,
из неистового и презрительного повелевания массами, кото¬
рые не сознают ни своего настоящего, ни прошлого, ни смы¬
сла движения вообще. Эту тиранию революционной борь¬
бы, сам того не сознавая, он распространил на всю органи¬
зацию жизни, подкосив смертельно любую независимую
мысль, а с нею и интеллигенцию, без которой народ ока¬
зался почти на доброе столетие добычей партийной и советс¬
кой бюрократии, как бы умственно и духовно оскопленным.
Ленин — это святой для захватчиков власти, партийной
и советской бюрократии, искусственно, насильственно навя¬
занный в святые и народу.
Из послания Патриарха Тихона Совету Народных Ко¬
миссаров:
"Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам, ны¬
нешние вершители судеб нашего отечества, называющие
себя "народными" комиссарами. Целый год держите в руках
своих государственную власть и уже собираетесь праздно¬
вать годовщину октябрьской революции. Но реками проли¬
тая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему
призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое
слово правды.
Захватывая власть и призывая народ довериться вам, ка¬
кие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?
Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею
вместо рыбы. Народу, изнуренному кровопролитной вой¬
ной, вы обещали дать мир "без аннексий и контрибуций".
От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие
Россию к позорному миру, унизительные условия которого
даже вы сами не решались обнародовать полностью?..
Отказавшись защитить Родину от внешних врагов, вы,
однако, беспрерывно набираете войска.
Против кого вы их ведете?
Вы разделили весь народ на враждующие между собой
станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубий¬
ство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистъю и.
вместо мира, искусст венно разожгли классовую вражду...
Не России нужен был заключенный вами позорный мир с
внешним врагом, а вам. задумавшим окончательно разру¬
шить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопаснос¬
ти; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, вы¬
селения. ареста, расстрела...
Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его
братскою кровью: прикрываясь различными названиями
287

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
контрибуций, реквизиций и национализаций, — вы толкнули
его на самый открытый и беззастенчивый грабеж...
Соблазнив темный и невежественный народ возмо¬
жностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его
совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы на¬
званиями ни прикрывались злодения — убийство, насилие,
грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об
отмщении грехами и преступлениями...
Особенно больно и жестоко нарушение свободы в делах
веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не по¬
мещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову
и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глу¬
митесь над служителями алтаря, заставляя епископов рыть
окопы...
И что еще скажу. Не достанет мне вре^енц, чтобы изо¬
бразить все те беды, какие постигли Родину нашу...
Тихон, Патриарх Московский и всея Руси".
Из строго секретного письма Ленина Молотову для чле¬
нов политбюро:
’’Именно теперь и только теперь, когда в голодных мест¬
ностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не
тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести
изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощад¬
ной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого
угодно сопротивления...
Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие
церковных ценностей самым решительным и самым бы¬
стрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в не¬
сколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить
гигантские богатства некоторых монастырей и лавр)... А
сделать это с успехом можно только теперь. Все соображе¬
ния указывают на то, что позже сделать нам этого не
удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голо¬
да, не даст нам такого настроения широких крестьянских
масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этих
масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализо-
вание этих масс...
Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы
должны именно теперь дать самое решительное и беспощад¬
ное сражение черносотенному духовенству и подавить его
сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли
этого в течение нескольких десятилетий...
Чем большее число представителей реакционного духо¬
венства и реакционной буржуазии удастся нам по этому по¬
воду расстрелять, тем лучше...
288

Ад мира.i
Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим прове¬
дением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секрет¬
ном его совещании, специальную комиссию при обязатель¬
ном участии т. Троцкого и т. Калинина без всякой публика¬
ции об этой комиссии с тем, чтобы подчинение ей всех
операций было обеспечено и проводилось не от имени ко¬
миссии, а в общесоветском и общепартийном порядке”1.
Итак, во главе этого варварского истребления людей
стояла коммунистическая партия.
Партию возглавлял ленинский Центральный Комитет.
Ленинский Центральный Комитет возглавляло полит¬
бюро.
Политбюро возглавлял Ленин.
До нынешнего дня народ не отказывает в доверии этой
партии и ленинизму, отдает на обучение своих ребятишек с
детского сада, "октябрятства” и до университета. И даже
высший орден за боевые и трудовые заслуги — орден Ле¬
нина, и город Петра — Ленинград.
Ленин, только Ленин!..
Эх, Россия, "выходит карта, да все бубновый туз”!..
Догма христианская, вечная — любить, другого смысла
в бытии оно и не ведает.
Догма ленинизма — нетерпимость и ненависть к
инакомыслию, любой другой мысли. Иным бытие ленинизм
и не принимает. Все иное приятие его — это только "сосуще¬
ствование”, а на большее его не хватает, нет в нем этого
"большего”...
А счастья!.. Ну так достойны счастья россияне! Сколько
же отнято жизней и пролито крови! Сколько задохнулось в
слезах, горе и отчаянии!
Ну выгляни, солнышко, приложись к душе, выгляни,
счастье! Обогрей нашу землю, высуши слезы, улыбнись...
Губы, улыбнитесь...
Русь, молю тебя о любви, нежности!
Целую твои руки... прими любовь, не оттолкни... Дай си¬
лы служить тебе. Истосковалось, иссохло сердце, дай
добра!..
Четвертого апреля белые захватывают Стерлитамак,
шестого -- Белебей.
Колчак настойчиво пробивается к Миллеру: создать еди¬
1 См.: Наш современник. 1990. № 4 и Известия ЦК КПС С. 1990. № 4. где
впервые опубликован этот документ.
1(1 39OS
289

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ный фронт против большевиков, получить доступ к военно¬
му снаряжению в Архангельске и Мурманске.
Пятая армия обескровлена. Еще немного — и белые
оседлают железную дорогу Бузулук—Оренбург. Со всех
фронтов спешат подкрепления в Пятую армию. Остановить
Колчака!
’’...Правитель омский, табак японский, погон француз¬
ский, мундир английский...” Или как там распевали?..
Уорд восстанавливает в книге картину приезда в
Тюмень 7 апреля 1919 года:
’’Эти рабочие видели в правлении большевиков какой-то
ужасный кошмар. Они не могут ни о чем заботиться, если
вы их не успокоите на этот счет. Настолько ужасен был сон,
от которого они проснулись, в сравнении с цветистыми обе¬
щаниями, ими полученными, что я готов думать, что даже
Ивана Грозного они встретили бы как спасителя...”
Вот-вот Восточный фронт просядет, прохудится, и белые
хлынут к Москве и Петрограду. У фронта почти нет резер¬
вов. Еще немного — и Советская Республика рухнет.
Ввиду критического положения Первая и Пятая армии с
тринадцатого апреля ’’переходят в оперативное подчинение
командующего Южной группой товарища Фрунзе”.
11 апреля 1919 года ЦК РКП(б) обращается к партии:
’’Победы Колчака на Восточном фронте создают чрез¬
вычайно грозную опасность для Советской Республики. Не¬
обходимо самое крайнее напряжение сил, чтобы разбить
Колчака.
Направить все усилия... для привлечения более широких
слоев рабочего класса к активному участию в обороне стра¬
ны.
Все силы партии... должны быть мобилизованы немед¬
ленно, чтобы именно в ближайшие дни, без малейшего про¬
медления мобилизации, декретированной Совнаркомом 10
апреля 1919 г., была оказана самая энергичная помощь.
Надо в особенности добиться уяснения всяким и каждым
мобилизуемым, что немедленная отправка его на фронт
обеспечит ему продовольственное улучшение, во-первых, в
силу лучшего продовольствия солдат в хлебной прифронто¬
вой полосе; ...в-третьих, вследствие широкой организации
продовольственых посылок из прифронтовых мест на роди¬
ну семьям красноармейцев.
В прифронтовых местностях, особенно в Поволжье, надо
осуществить поголовное вооружение всех членов профессио¬
нальных союзов, а в случае недостатка оружия, поголовную
290

Адмира. i
мобилизацию их для всяческих видов помощи Красной Ар¬
мии, для замены выбывающих из строя и т.п.
Не ограничиваться обычными приемами агитации, лек¬
циями, митингами и пр., развить агитацию группами и оди¬
ночками рабочими среди красноармейцев... чтобы каждый...
участвовал в обходе домов для агитации...
По отношению к меньшевикам и эсерам линия партии,
при теперешнем положении, такова: в тюрьму тех, кто помо¬
гает Колчаку... Мы не потерпим в своей республике трудя¬
щихся людей, не помогающих нам делом в борьбе с Колча¬
ком.
Надо напрячь все силы, развернуть революционную
энергию, и Колчак будет быстро разбит. Волга, Урал, Си¬
бирь могут и должны быть защищены и отвоеваны”.
На исходе апреля Колчак наносит поражение красным на
Уральском направлении. Двадцать вторая дивизия красных
разгромлена под Горячинском и Лбищенском и отступила в
Уральск. Сам Уральск осажден.
До критического ухудшается положение красных на бу¬
гульминском и чистопольском участках фронта.
”Ни один ни чешский, ни итальянский, ни французский,
ни вообще какой-нибудь союзный солдат не дали ни одного
выстрела после того, как адмирал Колчак принял на себя
высшее командование”, — пишет в своей книге воспомина¬
ний Джон Уорд.
Главное командование красных собирает все силы для
контрудара. На этот удар все упования Москвы. В командо¬
вание фронтом вступает А.А.Самойло — бывший генерал-
майор царской армии, талантливый генштабист и один из
руководителей военной разведки до 1917 года. Членами
Реввоенсовета назначены Юренев и Гусев.
И в эти же дни восстают против красной власти Ураль¬
ское и Оренбургское казачество.
Смерть рыщет по средней России, в лесах, степях, боло¬
тах. Линия фронта в непрерывном движении.
Обозначается крупный успех за Первым Волжским кор¬
пусом генерала В.О.Каппеля, того самого, который начи¬
нал белый мятеж вместе с чехословаками. Никак не "на¬
кормить” этого Каппеля — зверем воюет...
К началу мая контрудар красных подготовлен и вычи¬
слен.
Даешь красный Урал!
Бои принимают исключительно упорный характер.
Трудно определить, на чью сторону клонится успех.
291

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
30 апреля 1919 года в Версаль на мирную конференцию
прибыла германская делегация во главе с министром
иностранных дел графом Брокдорф-Ранцау. На предвари¬
тельном заседании графу Брокдорф-Ранцау вручен текст
мирного договора. Германской делегации заявлено — ника¬
ких встреч и речей не будет. Делегации находиться только
тут, в Версале. Отель уже за колючей проволокой и под
стражей французских солдат: другого отношения к делега¬
ции Германии быть не может. Германские делегаты будут
получать тексты с требованиями стран-победительниц. От¬
вечать обязательно в письменной форме.
Лишь на открытии конференции 7 мая графу Брок¬
дорф-Ранцау было предоставлено слово.
Заседание открыл Клемансо как глава французской деле¬
гации. ’’Час сурового расчета пришел”, — сказал он.
Отвечал Брокдорф-Ранцау: ”...От нас требуют, чтобы
мы признали себя единственными виновниками войны: по¬
добное признание было бы в моих устах ложью...”
Брокдорф-Ранцау откажется поставить подпись под Вер¬
сальским договором и в июне того же года подаст в отстав¬
ку. В ноябре 1922 года граф Ульрих Брокдорф-Ранцау при¬
будет в Москву послом Веймарской республики. После Рап-
пало ему будет оказан блестящий прием.
Официальные германские круги через посла Ранцау ста¬
нут выражать глубокое уважение Ленину как главе советско¬
го правительства.
В качестве посла граф примет самое деятельное участие в
приглашении немецких врачей для лечения Ленина.
Но все это впереди, а пока Россия в крови и муках
Гражданской войны. Ленин окончательно оправился от ра¬
нения и в полном здравии и силе руководит борьбой. Он бес¬
страшен. Он предан идее. По образованности, знаниям он на
несколько порядков выше любого из европейских государ¬
ственных деятелей. Запас энергии и веры в нем таков —-
огромная страна дыбится, мечется, бьется в конвульсиях и
родовых муках. Еще не ясно, что впереди: смерть или рожде¬
ние...
А Ленин прикидывает: выдержит ли новое натяжение
республика. И дает ей свой ход.
16 мая 1919 года Будберг запишет в дневник:
”...На наше горе красные оказались умнее нас; когда у
них обозначилась невозможность сдержать наш стихийный
порыв, они отдали нам Урал, ушли за Волгу, подтянули
подготовленные резервы, наметили очень нехитрый и белы¬
292

Адмира. i
ми нитками шитый план операции и тремя группами удари¬
ли по нашему растянутому фронту.
Ставка была обязана задержать армии на Урале, дать
им устроиться и отдохнуть, обеспечить снабжение и тогда
идти к Волге; вместо этого все понеслись вперед так, как
будто бы красных не было...”
21 мая Будберг сделает запись о себе:
"Ставка сообщила, что я назначаюсь помощником на¬
чальника штаба Верховного главнокомандующего и
управляющим военным министерством..."
22 мая 1919 года Ленин телеграфирует Фрунзе:
"На мою телеграмму от 12 мая об Оренбурге до сих пор
от Вас ответа нет. Что значит Ваше молчание? Между тем
из Оренбурга по-прежнему идут жалобы и просьбы о помо¬
щи. Прошу впредь более аккуратно отвечать на мои теле¬
граммы. Жду ответа. Ленин".
А что сообщать? Только ли Оренбург молит о помощи?
Да по всему фронту кровавая сеча, и делать какие-либо вы¬
воды, опрометчиво. И сил нет на ответы, даже если запрос
от Ленина. Ни сна, ни покоя, и кусок хлеба застревает... И
доклады, и штабные карты, линия фронта, потери, бои... и
кровь, кровь...
Именно Фрунзе будет намечен в первые жертвы Сталина
среди руководства родной партии. В те годы бытовало мне¬
ние, что не язва желудка доконала Фрунзе, а операция, навя¬
занная врачами, которые находились под контролем Стали¬
на.
Тогда же Борис Пильняк (Вогау) и написал свою "По¬
весть непогашенной луны" — историю об удушении знаме¬
нитого командарма хлороформом. Не было тогда для Ста¬
лина реальнее соперника, нежели Михаил Васильевич Фрун¬
зе. С Троцким расклад ясен: для партии он вроде прокажен¬
ного. Ясен и вопрос с Каменевым и Зиновьевым...
За дело — изменение лика и души народа — главный
вождь примется с Сергея Мироновича Кирова. Чисто будет
разыгран спектакль, но ранние пробы себя на эту роль нача¬
лись, без сомнения, еще при Ленине, так сказать, в частных,
но ответственных случаях.
Словом, журнал "Новый мир" напечатал повесть в 1926
году. Пильняк предпослал ей оговорку: пусть читатель не
ошибается, мой герой не имеет ничего общего с Фрунзе. И
все же номер журнала оказался конфискованным, так ска¬
зать, вычищен подчистую, хотя редактором являлся сам ко¬
миссар народного просвещения товарищ Луначарский, то¬
293

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
же, кстати, не чуждый сочинительству и вообще поучениям
в художественно-парфорсной форме.
Приложил ли руку к смерти Фрунзе Сталин или нет —
этот вопрос уже не прояснить. Впрочем, уже конфискация
номера доказывает верность самого анализа, предпринятого
автором. Не ошибся он с направлением мысли.
Примечательно и другое: уже в младенческие лета
советской власти такие деяния вполне допускались совре¬
менниками и даже самыми что ни на есть просвещенными,
то есть не склонными к сплетням и слухам. Стало быть, и
власть успела проявить себя, и сам Иосиф Виссарионович.
Впрочем, Царицын уже святился Сталинградом. А города
переименовываются в первом Отечестве социализма, как
правило, только в честь заслуженных ’’женевцев”. На таких
крови народной, слез — что шерсти на собаке...
Надо отдать должное мастерству Пильняка, личность
Сталина в повести очерчена мощно и достоверно, а главное,
пророчески намечены дали для развития ее, масштабы буду¬
щих преступлений.
’’Женевская” уродина загребла Пильняка в 1937 году.
Надо полагать, следователи припомнили ’’убийство коман¬
дарма”. На величайшего вождя, защитника обездоленных
всего мира да хулу! В муках и корчах молил этот очкастый о
смерти, а они не давали. Ибо ’’женевская” тварь пускает
кровь лишь во имя высоких идеалов, а это уже разница: про¬
сто так пускать (это чистый бандитизм) или по высоким
идейным соображениям (это служение народу, революции).
И пытали, били, требовали саморазоблачений и покаяния...
В Японии был! В Китае был! Книги за границей издавал! С
Троцким в приятелях хаживал. Японский шпион — вот и
весь сказ!
И пулю в затылок, и в ров с десятками таких же, опас¬
ных для светлого завтра. Так и вытесывали из глыбы народа
единомыслящих — пулями, пытками...
В середине мая 1919 года Реввоенсовет фронта Гусев.
Лашевич, Юренев — обращается к Ленину с просьбой вер¬
нуть С.С.Каменева на должность командующего фронтом.
На цыпочки поднялась советская власть. Едва хватает
воздуха, а дышит...
29 мая 1919 года Ленин телеграфирует:
"По вашему настоянию назначен опять Каменев. Если
мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель револю¬
ции неизбежной”.
294

Адмира. i
Из записи Будберга 3 июня 1919 года:
"На фронте Сибирская армия покатилась назад (ее сосе¬
дом была Западная армия. — Ю.В.) и покатилась совсем
скверно, по-видимому, в положении, близком к катастрофи¬
ческому; разгром ее левого фланга поставил в почти безвы¬
ходное положение ее правофланговые части... Фронт
сломлен..."
Через два месяца адмирал заявит на заседании Совета
Министров: неудовлетворительное настроение и состояние
армии в том, что она пропитана большевизмом.
Смысл белого движения разъясняет Родзянко. Эхо его
голоса доносится и в далекий Омск:
”И теперь, в дни мучительной разрухи и невероятных
страданий русского люда, прежде всего нужен порядок и
восстановление законности и охраны личности и прав каж¬
дого гражданина.
Довольно произвола, пора подчиняться не за страх, а за
совесть единой Всероссийской власти, опирающейся на
всеобщее народное доверие.
Вспомните, из сказанных мною слов, как опасна преступ¬
ная агитация, которая, несомненно, имела место в первое
время революционного движения и которой поверили все
без надлежащего критического отношения.
Вспомните, из сделанного мною сообщения, как бессиль¬
на власть, не опирающаяся на правильно избранное народ¬
ное представительство, воплощающее в себе народную волю
и народное доверие. Мы эту власть и народное доверие дол¬
жны всецело и без колебаний дать тем доблестным вождям,
которые бесстрашно еще в дни величайшей смуты и тревог
подняли знамя чести и достоинства России...
Наш доблестный Главнокомандующий, истинный и вер¬
ный сын своей Родины — генерал Антон Иванович Дени¬
кин — преподал нам внушительный урок в этом направле¬
нии. Среди громких ратных побед, среди невероятных успе¬
хов и возрастающей боевой славы он не поколебался подчи¬
ниться адмиралу Колчаку со всей своей славной армией во
имя веления своего русского могучего сердца, как истый гра¬
жданин, ставящий пользу общую выше своей личной власти
и заслуженной славы".
С контрударом красных постепенно созревает перелом в
обстановке. Летом хлынут обильные подкрепления, поспеют
295

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
новые полки — и белые покатятся назад, теперь уже навсег¬
да. Прощай, Москва с малиновым звоном!..
В августе войска красных будут наступать со средней
скоростью пятнадцать верст в сутки. Даешь Сибирь и Даль¬
ний Восток!
И как не дать, численно личный состав Вооруженных
Сил Республики перевалит к тому времени за пять миллио¬
нов. Мобилизация за мобилизацией прочесывали советскую
Россию. Даешь республику Труда!..
Более поздний анализ характера боевых действий армий
Колчака (на первом этапе — командующие Ханжин и Гай¬
да), проведенный советскими историками, привел их к сле¬
дующим выводам: главные силы Колчака были направлены
не на соединение с уже оформившимся Южным фронтом, а
на сближение с иностранными интервентами. ”И это, не¬
смотря на то, что северное направление (отсутствие дорог,
лесные пространства, малонаселенность, отсутствие важных
центров и т.п.) менее способствовало действиям крупных
сил, чем путь, идущий от Уфы к Средней Волге”. Колчак
пробивался к огромным запасам вооружения, амуниции и
продовольствия, созданным англичанами в Архангельске и
Мурманске.
Через эти порты он мог бы получать мгновенную и бы¬
струю помощь.
Царицынское направление поневоле оказалось второсте¬
пенным...
27 мая 1919 года ’’союзные и присоединившиеся прави¬
тельства” направили адмиралу Колчаку совместную ноту
(письмо) об условиях признания его кабинета. Ноту подпи¬
сали Дэвид Ллойд Джордж, Вудро Вильсон, Жорж Клеман¬
со, Витторио Орландо и Киммоти Сайондзи.
Вскоре последовал ответ Верховного Правителя России
адмирала Колчака на вопросы, поставленные в данной ноте:
’’Правительство, во главе которого я стою, счастливо
узнать, что политика союзных и объединенных держав по
отношению к России находится в полном согласии с задача¬
ми, выполнение которых русское правительство взяло на
себя. Это правительство озабочено в первую очередь вос¬
становлением мира в стране и обеспечением русскому наро¬
ду права свободно решать свою собственную судьбу при по¬
мощи Учредительного собрания.
Я высоко ценю интерес, проявленный державами по от¬
ношению к национальному движению, и считаю вполне за¬
конным желание выяснить политические убеждения, которы¬
296

Адмира. i
ми мы руководимся. Я готов снова подтвердить мое пре¬
жнее заявление, которое я всегда считал неизменным:
1.	18 ноября 1918 года я взял власть, которую я не со¬
храню ни на один день дольше, чем этого требуют интересы
страны. Моей первой задачей после полного разгрома боль¬
шевиков будет — определить срок выборов в Учредительное
собрание. Сейчас уже работает комиссия по подготовке вы¬
боров на основе всеобщего избирательного права. Считая
себя ответственным перед этим Учредительным собранием,
я передам ему власть, дабы оно могло выбрать форму
управления. В согласии с этим я принял присягу перед Вер¬
ховным русским сенатом (Supreme Russian Tribunal), стра¬
жем закона. Все мои усилия направлены к тому, чтобы ско¬
рее окончить Гражданскую войну, разгромить большевизм,
дабы предоставить русскому народу свободно высказать
свое желание. Каждая затяжка этой борьбы лишь отклады¬
вает выполнение этого.
Однако правительство не считает себя достаточно право¬
мочным подменить неотчужденное право свободных и
законных выборов восстановлением Учредительного собра¬
ния 1917 года, которое было избрано при режиме больше¬
вистского насилия и большинство членов которого сейчас в
советских рядах.
Может быть только законно избранным Учредительное
собрание, для скорейшего созыва которого мое правитель¬
ство приняло все зависящие от него меры. Этому Учре¬
дительному собранию будет принадлежать высшее право ре¬
шить все вопросы Русского государства как внутреннего, так
и внешнего порядка.
2.	Мы с радостью готовы обсудить с державами все ме¬
ждународные вопросы, заботясь о свободном и мирном раз¬
витии народов, сокращении вооружений и всех других меро¬
приятиях, направленных против новых войн, мероприятиях,
высшим воплощением которых является Лига Наций.
Однако русское правительство считает необходимым
подчеркнуть, что окончательное утверждение всех решений,
принятых от имени России, будет принадлежать Учреди¬
тельному собранию. Россия сейчас и в будущем может быть
только демократической страной, в которой все вопросы,
включая территориальные изменения границ и международ¬
ные отношения, могут быть ратифицированы представи¬
тельным учреждением, которое является естественным вы¬
ражением верховной воли народа.
3.	Считая образование единого польского государства
одним из главных и естественных последствий мировой вой¬
ны, правительство считает себя вправе подтвердить незави¬
297

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
симость Польши, объявленную Временным правительством
в 1917 году, все законы и обещания которого мы принимаем
на себя. Но окончательное утверждение границ между Поль¬
шей и Россией в согласии с вышеуказанными принципами
должно быть отложено до созыва Учредительного собра¬
ния. Мы готовы немедленно признать de facto правительство
Финляндии, но окончательное решение финского вопроса
должно принадлежать также Учредительному собранию.
4.	Мы склонны сейчас же подготовить решение вопроса
о судьбе национальных групп в Эстонии, Латвии, Литве и в
кавказских и закаспийских странах, и мы имеем все осно¬
вания полагать, что правительство быстро выработает
меры для обеспечения в настоящее время права автономии
всем различным национальностям. Вполне понятно, что гра¬
ницы и условия создания национальных образований бу¬
дут разрешены конкретно в каждом отдельном случае.
В случае возникновения каких-либо трудностей при ре¬
шении этих вопросов правительство готово прибегнуть к со¬
трудничеству Лиги Наций в деле достижения удовлетвори¬
тельного разрешения.
5.	Вышеуказанные принципы, включая ратификацию со¬
глашения Учредительным собранием, естественно, от¬
носятся и к бессарабскому вопросу.
6.	Русское правительство снова подтверждает свое заяв¬
ление от 27 ноября 1918 года, которым оно приняло на себя
все государственные долги России.
7.	Что касается внутренней политики, которая может ин¬
тересовать державы постольку, поскольку она отражает по¬
литические тенденции русского правительства, я снова ут¬
верждаю, что не может быть возврата к режиму, существо¬
вавшему в России до февраля 1917 года. Предварительные
решения, принятые моим правительством по аграрному во¬
просу, имеют своей целью удовлетворить интересы громад¬
ной массы населения и основываются на убеждении, что Рос¬
сия может процветать и расти только при условии, что мил¬
лионы русских крестьян будут обеспечены земельной соб¬
ственностью.
В освобождаемых местностях правительство, не пре¬
пятствуя свободному выбору местных самоуправлений и
земств, считает, что развитие этих органов, как и развитие
самого принципа самоуправления, является необходимым
условием для реорганизации страны, и потому правитель¬
ство оказывает им всяческое содействие.
8.	Ставя перед собой задачу восстановить порядок и
правосудие и обеспечить личную неприкосновенность угне¬
тенному населению, уставшему от насилий и беззакония.
298

Адмирал
правительство подтверждает равенство перед законом
всех классов и всех граждан без каких-либо привилегий.
Все, без различия происхождения или религии, будут поль¬
зоваться равной защитой государства и закона.
Правительство, во главе которого я стою, направляет
все свои силы и ресурсы к достижению задач, которые оно
поставило перед собой в этот решительный момент. Я го¬
ворю от имени всей России. Я уверен, что после разгрома
большевизма все вопросы, которые одинаково затрагивают
все народности, чье существование зависит от существова¬
ния России, найдут удовлетворительное разрешение.
Колчак”.
Уорд подчеркивает сложность положения Колчака:
"Положение диктатора в высшей степени неопределенно.
Он издает приказы, но если начальники армий могут укло¬
ниться от их выполнения, они делают это под тем или иным
предлогом. Русский характер в этом отношении предста¬
вляет большие особенности. Он повинуется только одной
вещи — а именно силе..."
— ...Сила — достоинство для рабов, — говорит худой
человек в мятом пальто и шапке "пирожком". — Только ра¬
ба убедит и смирит сила. К сожалению, это история и нашей
Родины! Свободные люди не нужны на этой земле! Нужны
граждане... население!..
Чудновский тихонечко раздвигает толпу плечом и ближе
подступает к столу (стол на этой площади вместо три¬
буны) — лучше разглядеть оратора. А сгодится для памяти,
не пропадет. Ишь, разливается...
— Буржуй! — кричит кто-то с задков толпы.
Толпа начинает переминаться, шуметь.
— Провокатор!
— Долой!..
Будберг анализирует неудачи:
"Ставка швыряет на фронт все сырые резервы, гонит ту¬
да последние скудные запасы винтовок для того, чтобы
раздать их еще не стрелявшим никогда парням и бросить
их в наступление.
Везде в тылу спешно надевают форму новобранческие
толпы, наученные ходить с песнями и в ногу, дают им пер¬
вый раз в жизни винтовки и воображают, что это солдаты,
затем все это спешно набивается в вагоны и гонится на вос¬
299

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ток для закупоривания образовавшихся всюду на фронте
дыр...
Плохо все это кончится; ставка упрямо все тащит на
фронт и не желает понимать огромной важности образова¬
ния в тылу прочных и надежных гарнизонов../’
И с тревогой отмечает:
’’Восстания в близком и глубоком тылу разрастаются;
весна и листва дают огромные преимущества повстанческим
бандам; средств противодействия у нас нет, так как все год¬
ное притянул фронт... Обобрав тыл, ставка учинила огром¬
ный и, быть может, непоправимый промах, ибо без спокой¬
ного тыла нам никогда не выгресть...”
’’...Говорить с солдатами он не умеет, стесняется, — от¬
мечает в дневнике Будберг, описывая встречи адмирала с
солдатами и офицерами, — голос глухой, не отчетливый,
фразы слишком ученые, интеллигентные, плохо понятные
даже для современного офицерства...”
В 1933 году в ’’Русском физиологическом журнале” обра¬
тила на себя внимание статья ’’Доминанта как рабочий
принцип нервных центров”.
В упрощенном представлении доминанта есть сосре¬
доточение нервных центров организма (более или менее
устойчивый очаг повышенной возбудимости нервных цен¬
тров). Этот очаг повышенной возбудимости может сохра¬
няться минуты, годы и десятилетия -- это связано с выпол¬
нением жизненно важных задач.
Автор — бывший князь Алексей Алексеевич Ухтомский.
Он доказал, что из следов протекшего вытекают доми¬
нанты и побуждения настоящего, которые и определяют бу¬
дущее...
Чувствуете, какие возможности для ’’синего воинства”?..
Оседлать эти самые доминанты — и будущее каждого
и всех в их руках, намозоленных в удушениях людей и сво¬
бодной мысли. Пророки нашего будущего с наручни¬
ками, кляпами для любого и программой обновления
КПСС.
Поэтому, развивает логическую цепочку бывший князь,
ежели нужно выработать в человеке продуктивное поведение
с определенной направленностью действия, это вполне воз¬
можно добиться ежеминутным, неустанным культивирова¬
нием требуемых доминант.
Вот и попали в точку!
Да с первой минуты советской власти эту самую доми¬
нанту и устанавливают в сознании народа: поначалу газета¬
ми. митингами, там личной пропагандой, партийными со¬
300

Адмира.!
браниями, а после (с развитием техники) приобщили радио,
кино, телевидение и, само собой, детские сады, школы, инс¬
титуты... — ну все-все. И запалили участок мозга на пос¬
тоянное возбуждение: только ленинизм, только нетерпи¬
мость, только первые секретари, только движение в один
шаг, в одно равнение, в один вдох и выдох!..
У кого неважно обстояло дело с доминантой — демате¬
риализовали. Ну был человек — и нет! На миллионы вычис¬
тили, чтоб ни у одного даже намека на свою личную доми¬
нанту: лишь одна для всех — ленинская!
Как развитие физических наук привело к созданию само¬
го различного смертоносного оружия, так и развитие психо¬
логии самым неожиданным образом обернулось созданием
не менее жуткого оружия — возможности уничтожения
всякой самостоятельной мысли. И это так. Ведь ежели при¬
ложиться к закону Ухтомского с другой стороны, то и вооб¬
ще не надо крови, что существенно, неизбежность хоть
какой-то огласки отпадает, а это чрезвычайно важно, когда
столько слов в газетах и по радио о правах человека. Всех,
кто посягает на основы власти Ленина и его славных про¬
должателей, можно нейтрализовать "лечением”.
Ну разве могут быть психически здоровы те, кто сомне¬
вается в ленинизме и святости партии. Отныне нужно лишь
следовать букве закона Ухтомского. И в людях будет раз¬
мыт опасный очаг инакомыслия. Это же мечта любого пар¬
тийного работника и вдумчивого серьезного служителя при
’’женевском” механизме — все одного цвета, роста и
всё — по команде.
Любая неугодная мысль отныне становится заурядной
болезнью. И какая необходимость карать, ежели человек бо¬
лен? Надо направлять в психбольницу (само собой, с тюрем¬
ным уклоном) и лечить, чтоб вообще никаких доминант не
обнаруживалось, так сказать, до полного разжижения моз¬
гов. Благо медицинские институты поставляют кадры — на
все готовы, отбоя нет...
Для "женевской" уродины любая упорная идея -- поме¬
шательство, ибо упорной идеей может быть только лени¬
низм и вера в партию. Схоластически вцепившись в идею до¬
минанты Ухтомского, "женевцы" обеих служб (партийной и
чекистской) уже подавляют независимую мысль как бы от
имени передовых знаний, культуры.
Учение Ухтомского оказалось для партийных и кара¬
тельных служб (а это одно и то же) неоценимым даром. Мо¬
жно без суда и крови изводить людей.
Могущественный руководитель КГБ Ю.В.Андропов оце¬
нил великие достоинства учения (правда, с большим опозда¬
301

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
нием, но все же подсказали) и, что называется, поставил на
поток: надо строить коммунизм. Нет, доминанту, и даже не¬
сколько, нужно иметь. Ведь вера в ленинизм и все ему сопут¬
ствующее (а сопутствует столько!) — это, так сказать, доми¬
нанты в чистом виде, здоровые и нуждающиеся в постоян¬
ном закреплении, чему и должны служить образование на¬
рода, партия и все советское искусство.
И что, откуда это в Андропове, в общем, понять можно,
если учесть, что был он послом СССР в Венгрии, когда
там полыхнуло восстание. Естественно, сам все меры под¬
сказывал и требовал. Тогда и насмотрелся, что бывает, ког¬
да не все охвачены доминантой по Ленину.
Это и дало Юрию Владимировичу тот дополнительный
закал прочности (и нетерпимости): никаких колебаний —
только карать!
Крепко засели в памяти события 1956 года.
Ни Сталину, ни Берии и не снилось такое применение
передового медицинского закона. Основательно взялись в
стране развитого социализма за учение о доминантах с двух
концов.
Лютым гонением инакомыслящих, надругательствами
’’психушек” оставил по себе память Андропов — глава
КПСС и страны после Брежнева. Зловещая вышла замена.
Впрочем, и без того страна уже давно походила на сумас¬
шедший дом.
Когда-нибудь Россия остатками своих неленинских до¬
минант размотает весь этот кроваво-подлый клубок мучи¬
тельств и бессудных убийств от имени медицины и во славу
ленинизма.
После крушения белого движения и развития советского
государства социализм не становится тем, чем он был в
умах людей до Октябрьской революции. Ленинизм напоил
советскую форму социализма насилием, произволом, бес-
судностью, безгласностью и безнаказанностью. Ничего дру¬
гого от социалистических идей человечества в советском со¬
циализме не прижилось, да и не могло прижиться, ибо ос¬
нова его — насилие и террор, принимающий в мирное
время самые изощренно-замаскированные формы. Смысл,
подлинность всех пятидесятитомных построений Ленина —
это не свободный труд и расцвет личности, это глубочайшее
подавление личности, непрестанное насилие, всеохватный
контроль над мыслью каждого и сохранение вопиющего не¬
равенства в интересах партийной верхушки.
Доктринеры человеческого горя.
302

Адмирал
17 июля 1919 года в дневнике Будберга появляется за¬
пись:
”В соборе состоялась панихида по царской семье (испол¬
нилась годовщина со дня зверской расправы. — Ю.В.)-, де¬
мократический хор отказался петь и пригласили монахинь
соседнего монастыря, что только способствовало благоле¬
пию служения. Из старших чинов на панихиде были... ос¬
тальные постарались забыть о панихиде, чтобы не скомпро¬
метировать своей демократичности.
После панихиды какой-то пожилой человек, оглядев со¬
бравшихся в соборе (несколько десятков преимущественно
старых офицеров), громко произнес: ”Ну и немного же по¬
рядочных людей в Омске”.
Атаманщина подрывает и без того зыбкий и неустойчи¬
вый тыл.
И Будберг подводит итог:
’’Вред атаманщины, это — мое credo; я считаю, что она
работает на большевизм лучше всех проповедей и пропаган¬
ды товарищей Ленина и Троцкого. На это явление надо смо¬
треть в широком масштабе... мальчики (то есть атаманы. —
Ю.В.) не понимают, что если они без разбора и удержу на¬
сильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они
насаждают такую ненависть к представляемой ими власти,
что московские хамодержцы могут только радоваться нали¬
чию столь старательных, ценных и благодетельных для них
сотрудников...”
Нейдет из памяти диковатый случай. Складываю главы
повествования о Гражданской войне, крахе адмирала, а этот
случай занял место в памяти и стоит. Раз так — место ему
здесь, хоть и не имеет прямого касательства к рассказу.
Багир Фархутдинов был в составе той сборной, которую
сменило мое поколение. Он выступал в легчайшем весе.
Я познакомился с ним на сборах, когда он уже числился
во втором составе. Это означало: не сегодня-завтра у него
отнимут стипендию, и цепляйся за жизнь, как умеешь.
Багир не стал чваниться чемпионскими званиями — и
подался в массажисты. Это дало прочный кусок хлеба.
Именно Багир был первым нашим ’’мухачом”, удостоен¬
ным звания чемпиона мира. Среди советских атлетов лег¬
чайшего веса до него это никому не удавалось. Он выиграл у
знаменитого в те годы иранца Намдью — как говаривали,
любимца шаха Реза Пехлеви.
В долгие вечера после тренировок ребята пускались в
разного рода воспоминания (’’травили”).
303

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
И услышал я однажды от Багира историю настолько не¬
обычную и в то же время настолько типичную для нашего
времени, — в общем, умолчать грех.
Срочную службу Багир отбывал вскоре после Великой
Отечественной войны в так называемых внутренних войсках.
На его долю выпадало не раз конвоировать различные пар¬
тии заключенных.
Однажды он с такими же солдатами, как и сам, конвои¬
ровал крупную партию — порядка полутысячи человек. Где
и когда — моя память не удержала, да я и не интересовался.
К чему мне это было?..
Всё как водится: вокруг колонны цепочка солдат с авто¬
матами; через одного-двух — с овчарками.
И случилось непредвиденное: навстречу, из низины, вы¬
вернула женская колонна примерно такой же численности.
И, само собой, под охраной.
Женскую колонну завернули, насколько могли, в сторо¬
ну. Однако, когда колонны сравнялись, мужчины-заклю¬
ченные в едином порыве смяли охрану и ринулись к женщи¬
нам.
Все произошло настолько быстро — охрана только хло¬
пала глазами, соображая, что к чему.
Женщины отозвались на порыв мужчин и опрокинули
свою охрану. Две толпы бежали навстречу друг другу и не¬
истово кричали.
И случилось то, что Багир не может забыть и доныне.
Женщины на ходу расстегивались, заголялись и падали
под мужчин. В какое-то мгновение поле оказалось усеянным
плотно прижатыми парами. Охранники пинали мужчин са¬
погами, прикладами, стреляли в воздух, были спущены со¬
баки — и они рвали, кусали людей, но никто не разжал объя¬
тий.
Поле из полутысячи пар целовалось, стонало, выкрики¬
вало имена, нежные слова... И пожилые, и юные, и почти
старухи и совсем старые — все обнимали, целовали, льнули
к мужчинам...
И никакие побои, кровь не могли расцепить пары.
И только тогда, когда мужчины извергли страсть в чре¬
сла женщин, заключенных смогли разделить в колонны.
"Я стоял в Никольске на платформе, ожидая поезда, —
вспоминает Джон Уорд, — кругом была толпа русских; не¬
далеко находился японский часовой. Вдруг он бросился впе¬
ред и ударил прикладом... в спину русского офицера; послед¬
ний упал... катаясь от боли... между тем как японец, скаля
зубы, взял ружье "на караул". Хотя кругом стояло немало
304

Ад мира. I
народу, ни у одного из русских не хватило духу пристрелить
японца... Десять минут спустя другой японский часовой по¬
вторил то же самое, но на этот раз жертвой была хорошо
одетая русская дама. Русские были так запуганы, что даже ее
друзья побоялись помочь ей. Я подошел, чтобы помочь;
японец отстранился, но продолжал смеяться... Я отправился
в японскую главную квартиру, находившуюся недалеко в ва¬
гоне, и донес о происшедшем. Офицер казался удивленным,
что я вступился за каких-то русских... Я отвечал, что первый
же японец, который дотронется в моем присутствии до ан¬
глийского офицера или солдата, будет убит на месте. Это,
по-видимому, удивило японского офицера, который указал
на то, что они оккупировали Сибирь и имеют право делать
все, что им угодно. Я счел необходимым поставить на вид,
что японцы действуют в союзе с другими державами,
включая сюда и Россию; что мы здесь находимся в качестве
друзей русского народа, а не завоевателей. Это как раз он
не мог или не хотел понять...”
Омское совещание имело место в июле—августе 1919 го¬
да. В боевых действиях уже обозначился перелом, весьма не¬
веселый для белых.
Союзные державы представляли посол США в Японии
Р.Моррис, командующий американским экспедиционным
корпусом в Сибири генерал В.С.Грэвс, высокий комиссар
Англии Дж.Эллиот, глава английской миссии генерал
А.В.Нокс, высокий комиссар Франции Мартель и начальник
французской военной миссии, главнокомандующий союзны¬
ми войсками в Сибири генерал М.Жаннен, японский дипло¬
мат Мацусима и генерал Таканаяги.
По приказу Колчака русская железнодорожная админи¬
страция переподчинялась американцам — так категорически
потребовал Моррис. Это произошло еще до открытия сове¬
щания и явилось как бы предварительным условием. Вооб¬
ще союзники вели себя в высшей степени начальнически и
грабительски.
Унижения следовало терпеть, без поддержки извне борь¬
ба против большевиков заранее обрекалась на неудачу.
Двадцать шестого июля начались per улярные заседания.
Для охраны железной дороги лишь от Омска до Иркутс¬
ка требовались три полные пехотные дивизии, одна кавале¬
рийская дивизия и артиллерийский дивизион. Всего — около
сорока тысяч солдат.
Чехословацкие войска эвакуировались. Других сил со¬
юзники на замену не имели. Эго предполагало сохранение
чехословацкого контроля над железной дорогой. В те меся¬
305

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
цы линия фронта проходила еще на достаточном удалении
от Омска.
Двадцать девятого июля обсуждалось снабжение белой
армии. Союзники выразили возмущение разбазариванием
того снаряжения, которое они поставляли в Сибирь. Черный
рынок ломился от него. Кроме того, одно-единственное по¬
ражение каппелевского корпуса принесло Красной Армии
двести тысяч комплектов английского обмундирования...
Белый тыл гнил и разлагался.
Представители союзников потребовали контроля над
распределением снаряжения и даже - подчинения армии.
Девятнадцатого августа совещание закончило работу.
Представители союзников приняли решение обратиться
к правительствам своих стран, имея в виду:
—	необходимость признания власти Колчака;
—	предоставление кредита в двести миллионов долларов
для оснащения 600-тысячной белой армии и приобретения
некоторых товаров;
—	предоставление кредита в восемьдесят шесть миллио¬
нов долларов на покрытие некоторых долгов в США.
Вся эта помощь строго обусловливалась необходи¬
мостью решительного перелома в ходе боевых действий.
Союзники получали исключительные экономические
льготы уже без всяких оговорок, то есть грабить белую
казну могли непосредственно с данного момента.
’’Нужна моральная и материальная поддержка в самых
широких и искренних размерах, а не советы, руководства,
назойливые опекуны и прочие прелести наличной интервен¬
ции, навалившиеся на нас, как какие-то новые египетские
казни”, — занесет в дневник Будберг...
Перелом не наступил.
Россия корчилась в судорогах Гражданской войны.
Без грабежей, насилий, мародерства — об этом мечтали
вожди белой армии, об этом вдохновенно писал Василий Ви¬
тальевич Шульгин. Недаром при создании Добровольческой
армии для любого вступающего требовались два поручи¬
тельства.
Но масштаб войны, уклонение офицерства от участия в
войне вынудили прибегнуть к мобилизации. И белая армия
полыхнула грабежами, разбоем.
Не шибко отличалась от нее и рабоче-крестьянская Крас¬
ная Армия. Именно по данным причинам Красная Армия
времен Гражданской войны была подчистую демобилизова¬
на. Фрунзе докладывал о ней как о недисциплинированной,
мародерской по существу. По демобилизации сохранялся
лишь командирский состав.
306

Адмирал
Белые казались народу воплощением старого режима.
Бароны и помещики посягали на землю и фабрики. И в кро¬
вавой сечи народ встал (пусть со скрипом и неохотой) на
сторону большевиков, хотя и был до предела раздражен
продразверсткой и жесточайшим политическим диктатом,
отвращение к которому он выразил в лозунге ’’Советы без
коммунистов”.
Только крайние политические решения укладывались в
сознании России.
Ни о какой постепенности, сознательной эволюции ник¬
то, за исключением невлиятельных политических сил, и по¬
мышлять не хотел.
И дымилась Россия трупами, точнее, свежей кровью, озе¬
рами этой крови. Все формулы писались лишь кровью. По¬
беждал тот, на чьей стороне было много крови...
Позиция чехов предельно озлобляет Будберга. Он с го¬
речью пишет, что чеховойско занято торговлей, скаплива¬
нием денег и имущества и ’’совершенно не желает рисковать
не только что жизнью, а даже спокойствием и удобствами
своей жизни”.
И далее, 14 июня следует продолжение:
’’Чехи... относятся к наличной власти снисходительно,
вежливо, они отлично учитывают свою силу и нашу сла¬
бость и всячески этим пользуются, конечно, под соусом ви¬
димой пищи. На Урале и в Сибири они набрали огромней¬
шие запасы всякого добра и более всего озабочены его со¬
хранением и вывозом...
Сейчас чехи таскают за собой 600 груженых вагонов,
очень тщательно охраняемых... эти вагоны наполнены ма¬
шинами, станками, ценными металлами, картинами, разной
ценной мебелью и утварью и прочим добром, собранным на
Урале и в Сибири”.
Спустя десятки лет после Гражданской войны Дмитрий
Иванович Мейснер в своей книге ’’Миражи и действитель¬
ность” напишет:
’’...Чехословацкие легионеры, шедшие одно время на Во¬
стоке с белыми, вывезли из России немало золота. Тема о
русском золотом запасе всплывала потом при разных усло¬
виях и в разной обстановке...
Тогда же на одной из главных улиц Праги было построе¬
но огромное здание нового банка — "Легиобанка”. Все зна¬
ли, что и самое здание, и средства банка обязаны своим су¬
щее гвованием все тому же золоту".
Мейснер участвовал в Гражданской войне вольноопре¬
деляющимся в армиях Деникина и Врангеля. После долгое
время учился и жил в Чехословакии. В эмиграции близко
307

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
знал деятелей как старой власти России, так и обновленчес¬
кой — либералов, кадетов, то есть был человеком широко
осведомленным. Его воспоминания с подзаголовком ’’Запис¬
ки эмигранта” напечатало издательство АПН в 1966 году.
7 июля 1919 года Будберг записывает:
”На всех больших станциях стоят и благоденствуют
чешские эшелоны; устроились они отлично, поставив свои
вагоны в лесах и рощах на особо проложенных тупиках; все
красиво убрано и разукрашено; кругом идеальная чистота;
временами видно, как немецкие пленные в чистых передни¬
ках и колпаках готовят для своих бывших вассалов пищу в
ослепительно опрятных и блистающих полированной медью
кухнях.
Щеголевато одетые чехи, жирные и гладкие, важно
гуляют по платформам. Обидно смотреть на наши новень¬
кие вагоны в 3000 пудов грузоподъемности, захваченные че¬
хами под жилье; в вагонах выломаны стенки, сделаны окна и
двери; временные хозяева с русским добром не церемонят¬
ся...”
И на другой день запишет:
”Не везет адмиралу по части ближайшего антуража; он
взял к себе личным адъютантом ротмистра Князева, кото¬
рый дивит кутящий Омск своими пьяными безобразиями... и
позволяет себе разные распоряжения именем адмирала...”
И через два месяца Будберг посетует:
’’...Очень много жалоб на безобразие и насилия, чинимые
польскими войсками в районе Новониколаевска, эти не
стесняются грабить...
На наши жалобы, обращенные к Жаннену, не получаем
даже ответа; польское хозяйничанье особенно для нас обид¬
но; чехам мы все же обязаны, и часть их дралась вместе с на¬
ми за общее дело; польские же войска создались у нас за спи¬
ной из бывших военнопленных и наших поляков, взявших с
России все, что было возможно, а затем заделавшихся поль¬
скими подданными...”
Большевизм вверг страну в состояние, когда она оказа¬
лась задворками мира. И все гребут из нее, поучают. Боль¬
шевизм готов для своего спасения распродать богатства
страны — и культурные, и материальные. Лишь бы выжить,
возродиться в новом качестве и снова погнать народ к оче¬
редной катастрофе.

ГЛАВА 7
КРАСНОАРМЕЕЦ ПЯТОЙ
АРМИИ САМСОН БРЮХИН
5	| иступление против нас чехи и словаки себе в
право ставили, — рассказывал Самсон Игнатье-
вич, наливаясь крайней недоброжелательностью
к славянским братьям. — Якобы мы, то есть красные, вошли
Брестским договором в союз с их заклятыми врагами —
Германией и Австрией. Друзья Германии и Австрии — их
враги. Поэтому легионеры столь усердно стреляли, вешали
именно большевиков; на их совести десятки тысяч замучен¬
ных, расстрелянных, замордованных. Их выступление дру¬
гой оборот дало всей Гражданской войне за Волгой. На сот¬
ни тысяч трупов, если не на миллион, утяжелило общий
счет, без них не повылезали бы такие чирьи в Самаре, Уфе,
Омске... И тут конфуз: в Европе новое свободное государ¬
ство — Чехословакия и, надо же, свое буржуазно-демокра¬
тическое правительство под началом доктора и профессо¬
ра Масарика. Этот Масарик по родственно-славянским
чувствам много раз навещал Россию, встречался с самим
Львом Николаевичем Толстым. Генералам, офицерам да и
рядовым легионерам, после того как они учинили волжско-
сибирский погром, неуютно возвращаться. И где учинили?
В стране, которая их приютила, спасла... Вроде бы мясники,
а не сыновья свободных Чехословакии и Югославии. Доста¬
вало там и хорватов, сербов... И забродило у наших славян¬
ских братьев стихийно-демократическое желание обе¬
литься”, — ржаво-бормочуще выводил свои обиды и доказа¬
тельства Самсон Игнатьевич Брюхин бывший красноар¬
меец Пятой армии.
Я уже знал: такие тональности голоса предвещали оче¬
редной срыв в самоговорении. Он без всяких переходов ог-
309

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ходил в глубокий сон, но сперва несколько разов прилажи¬
вался к постели, несколько оживая напоследок.
В письме к Н.Н.Страхову (философ, литературный кри¬
тик. — Ред.) 20 мая 1887 года Лев Толстой пишет: "Очень
благодарю Вас за Масарика. Он был в Ясной, и я очень по¬
любил его. Я все работаю над мыслями о жизни и смерти —
не переставая, и все мне становится яснее и важнее..."
К письму Д.П.Маковицкому от 29 сентября 1895 года
Толстой делает приписку:
"Масарику, если увидите, скажите ему, что я его очень
помню и люблю..."
В первое посещение Ясной Поляны в 1887 году Томаш
Гарриг Масарик представился на русский лад Фомой Осипо¬
вичем. В те годы он состоял профессором философии в
Пражском университете, одновременно выступая как писа¬
тель и общественно-политический деятель.
Навестил он Ясную Поляну в 1910 году. Встреча про¬
извела на Толстого несколько другое впечатление. О
взглядах Фомы Осиповича на религию и место человека в
жизни Толстой записывает в дневнике 7 августа:
’’...Вера в эволюцию, а потому ’’служит’’. Получаю пись¬
ма. Самоуверенность общая, здесь самоуверенность частная.
Служит тому, что мы знаем и чего хотим...’’
8 мая 1910 года В.Ф.Булгаков (секретарь писателя) запи¬
сал за Толстым:
"Его (Масарика. — Ю.В.) рассуждения о религии —
научная болтовня. Говорит о какой-то новой религии, кото¬
рая выработается, может быть, из христианских сект. Но как
обед нам нужен не через два поколения, а мы теперь хотим
есть, так и религия нужна теперь. Все это — научная привыч¬
ка смотреть на предметы объективно".
Терпеть не мог научного рационализма и вымеренности
Толстой. Душа — это мир без конца и начала; в нем нечего
делать с математическим и химическим анализами. Никто
никогда не предскажет и не объяснит душу.
"Бог есть неограниченное все, человек есть только...
ограниченное проявление Его".
Но проявление-то Бога!
Попытки измерить душу вызывали у Толстого возмуще¬
ние. Всякая мысль об этом кощунственна.
Словом, ненастоящий он, Фома Осипович...
Однако была у Толстого и другая тема для бесед — о са¬
моубийствах. Фома Осипович слыл здесь авторитетом, а
Толстой едва ли не все последние месяцы жизни с упорством
занимался этим вопросом, его разгадкой.
310

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
Толстой дает Булгакову переписать свою статью о само¬
убийствах, поясняя:
"Мне хочется показать все безумие современной жизни,
представить ярко всю картину того невозможного состоя¬
ния, в котором находятся люди и из которого уже нет ника¬
кого выхода. Но для этого нужно особое настроение".
В ноябре 1910 года, сразу за кончиной Толстого, Фо¬
ма Осипович печатает в "Иллюстрированном приложении
к Рижскому обозрению" "Воспоминания о Л.Н.Толстом".
Спустя восемь лет Фома Осипович станет первым прези¬
дентом Чехословацкой республики.
Вообще Самсон Игнатьевич дышал ртом — и с хрипот¬
цой, натугой. И почти постоянно из груди вырывались раз¬
ные звуки — ну увечная, поломанная грудь (в детстве я гово¬
рил "поломатая")!
— С осени 1918 года легиону приказ Антанты — сдать
фронт белякам и целиком переключиться на охрану желез¬
нодорожного пути, это аж до самого Владивостока, — про¬
должал Самсон Игнатьевич, явно преодолевая какую-то не-
здоровость в себе. — В то время легионом командовал не
Чечек, а одноглазый генерал Сыровы по имени Ян. Когда
легион сматывался в Европу, командир одного из ихних
полков капитан Гайда добился от своего военного министра
дозволения перейти на русскую службу. Ну характер у капи¬
тана такой: в плен сдался, а кулаки чешутся. И понять мо¬
жно: чувствует в себе способность к Гражданской войне. В
общем, не напрасно чесались. Получит Гайда от Верховного
Правителя звание генерала и русскую белогвардейскую ар¬
мию. Во, фарт! С годами вылез он важным чином и в своей
чехословацкой службе. Отнюдь не по недоразумению ока¬
зался замешанным в фашистском движении, по суду уволен
в отставку. А ведь в России сладил карьеру этот генерал из
военных фельдшеров...
За ржаво-бормочущим понижениеАм тона следовала
обычно пауза. Самсон Игнатьевич стихал, ложился на кро¬
вать. Видно, небогатый запас сил приберегла для него
жизнь. При этом он как бы подергивал себя за волосы. Я не
переставал удивляться их кустарниковой прочности и не-
укладистости. Патлы эти чрезвычайной густоты не являлись
определенно рыжими, но заметно подсвечивали медью. По¬
лежав несколько минут, он вскакивал и опять с жаром и
крепкими выражениями принимался излагать соображения
на далекие и, к моему тогдашнему удивлению, невероятно
запутанные события революции, присказывая едва ли не че¬
рез три-четыре фразы свое любимое — "трусики-штаниш¬
311

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ки". Признаться, я лишь отчасти способен передать речь
Самсона Игнатьевича, такую причудливо-неправильную, за¬
тейливую и скачущую.
— Посуди сам. Юрка, с конца 1918 года сел легион на
охрану Транссибирской магистрали — хозяином Сибири
стал. Чуешь!.. Не было в этом прокаленном морозами крае
других дорог, одни таежные тропы, а на тропах враз расста¬
нешься с жизнью, коли не от стужи, так от разных вооружен¬
ных личностей, не совсем ясных партийных убеждений. Не
угасал у них интерес к цвету крови. Да и хлопот — человек
через четверть часа превращался в льдышку. Стонет-стонет,
болтает что-то — и уже гремит, коли пнуть. Сибирь это! Без
конца и края земля. Власть над железной дорогой позволяла
контролировать не то чтобы любой груз, а и любого чело¬
века, считай, самого незавидного. Достаточно, скажем, по¬
грузиться патрулю за полсотни верст от города или крупно¬
го населенного пункта и прочесать по ходу состав. А куда
срываться? Кругом сопки, тайга, снега по плечи. Сибирь для
многих, ох как многих, обернулась громадной ловушкой, а
сторожили ее, эту самую ловушку, господа легионеры. И
пропускали опять-таки они, по своему документу. Брали
мзду не какими-то бумажками, а камешками, золотцом, ко¬
лечками. А зачем иначе служба на дороге?.. Они являлись са¬
мой серьезной военной силой из организованных тогда, осо¬
бенно после того, как их освободили от фронтовых забот.
Лишь японцев понаехало гущее — на семьдесят тысяч. Из
Токио приглядывались — как бы Сибирь совсем отхватить.
Чесались у них руки после войны девятьсот пятого года, еще
бы земель прибавить... Верховный Правитель скоро раску¬
сил Гайду — и взашей этого военного фельдшера...
После, уже взрослый, я прочел у Соколова о грубой бес¬
тактности Гайды. В дом Ипатьева, еще не остывший от кро¬
ви Романовых, и вселился демонстративно этот генерал -
от "фсльдшерии”. Это был очевиднейший прохвост на
колчаковской службе. Никчемный человечишко.
Вообще, полной веры рассказам Самсона Игнатьевича
давать нельзя. В зрелые годы я все перепроверял специаль¬
ным чтением. Но здесь пишу, однако, так, как он это расска¬
зывал в далекие военные и сразу послевоенные годы. А за¬
тем я уехал и жил в другом городе и видел Самсона Игнать¬
евича лишь по случаю. Скоро он стал делать вид, будто не
узнает меня. Я не обижался...
А в тот день, точнее дождливо-черный вечер, Самсон Иг¬
натьевич, накашлявши платок мокроты и надышавшись, на¬
шарил на полу, в изголовье, бутылку темного стекла с
312

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
прогонистым "стакашком" поверх горлышка. Перекрес¬
тился, бормотнул:
— Боже, прости коммуниста.
Я уже знал: Самсон Игнатьевич не "втирает" из гор¬
лышка — упаси. Господи! Я не преувеличиваю, стаканчик
тот не обычный, а градуированный. Самсон Игнатьевич
всегда вымеривал точно, капля в каплю, свои порционные
двести граммов — ни больше ни меньше обычно не "вти¬
рал".
Я не сомневаюсь, и в данный момент Самсон Игнатье¬
вич цедит водочку в тот самый градуированный "стакашек".
Он всегда выдержанно подливал к одной метке, какие бы
чувства ни одолевали его — ну тютелька в тютельку, созна¬
вая опасность пьянства.
А тогда Самсон Игнатьевич "втер" отмеренную дозу,
подгреб бутылку опять-таки под кровать, и строго под изго¬
ловье, и свежим солнечным голосом возвестил:
— Мотай в клуб. Юрка! Коли Дуся не пустит, не
безобразь, жди, я скоро. У кассы стой, обормот!
Я побежал не сразу — Самсон Игнатьевич вдруг вспом¬
нил, как тому одноглазому Сыровому искали лошадь под
седло — ну всю Сибирь перевернули! Как же, кровную!.. Ин¬
тервенты?..
Самсон Игнатьевич сам задавал вопросы и сам отвечал...
С его слов, все в кровь играли, но пуще прочих господа
японцы: ну природные мучители! Эти не просто зверствова¬
ли — измывались над русскими.
— И не только над нашим братом — рабочим или мужи¬
ком, — вспоминал Самсон Игнатьевич. — Нет, мордовали и
унижали самих колчаковских офицеров. Мало им: плевали в
лицо женщинам, пинали, били. Да что там — беременным
пороли животы! Сам таких хоронил. Ну бешеные псы, а не
люди. Кто их рожает, чьим молоком вскармливают?.. Но,
справедливости ради. Юрка, все эти братья-славяне: чехи,
словаки, сербы, хорваты первыми из пришельцев накину¬
ли удавку. Спасители! К ним даже представители из Чехо¬
словакии приезжали, Прага уже отпала от Австрии. Сам
военный министр Штефаник инспектировал, какой-то про¬
фессор Крежси — ну представитель своего национального
правительства (эту фамилию Самсон Игнатьевич произно¬
сил неуверенно и вроде бы всякий раз по-разному). А пос¬
ле Богдан Павлу стал постоянным представителем прави¬
тельства Чехословакии и при Колчаке, и при легионе; он и
еще — доктор Гире. А как же, грабить и убивать так по
Международному праву...
Самсон Игнатьевич не обманывал меня, несмотря на
313

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
полную мою безответность. В тот вечер, как и всегда, он
провел меня в клуб, и я занял место на полу возле четверто¬
го ряда среди десятков таких же "обормотов”, как я. И, ко¬
нечно же, со мной — Генка Вышеславцев.
В зале всегда царила несусветная теснота, хотя ни разу
не случалось, дабы в один заход проникли все стражду¬
щие — толпы их оставались за дверьми. Из-за этой самой
давки некоторые тети вынуждены были садиться военным
на колени. И все равно — ни один ряд ни разу не лысел, хотя
бы на минутку, свободным местом.
Генка говорил:
— У нас соседка — тетя"Рая — вот тоже садилась на ко¬
лени майору, — во животина у нее выпер!
Может, Генка и прав был. Может, они и впрямь так бе¬
ременеют?..
А того майора я знаю.
В войну газон перед каждым домом, даже многоэта¬
жным, делили на огороды, все как-то смягчали голодуху.
Я гонялся за Рэмкой Сургучевым — и чуть-чуть прида¬
вил краешек грядки Харитоновых. И надо же, тетя Валя уви¬
дела в окно. Не помню, как и прихватила за шкирку. Кулак у
нее мягкий, но все равно в голове то темнело, то светлело, а
то мигали искры — это когда подгадывала по самому лбу.
ближе к переносице. Я только хрипел и умолял:
— Не буду, я нечаянно!
А потом стою — и ничего понять не могу. Майор дер¬
жит за плечи, почти прижал к себе, даже унюхиваю табак.
”Ну, — думаю, — кранты мне, так поддадут вдвоем!” Спра¬
шивает тетю Валю (а я смотрел на них снизу):
— Твой?
— Не, я не ее, — отвечаю за Харитонову. — Моя мама
на заводе, а это тетя Валя из второго подъезда, из двенадца¬
той квартиры, а я из тридцать второй, вон наше окно.
— А отец?
— Погиб на фронте.
Майор вдруг так задышал, будто стал задыхаться. Голос
спал на какое-то сипенье. И на выдох слова:
— Да как ты ...смеешь ...так на мальца?! У него... отец
убит, мать... до ночи на заводе...
Майор прерывался, не все слова получались, напрягался,
мычал и бледнел.
Тетя Валя очень ходко пошла к своему подъезду. Она
высокая, широкой кости; шаг у нее мужской, размашистый.
Вот тот майор и был Генкин. Генка его показывал,
помню: вместо передних зубов — нержавейки, по щеке
шрам и брови нет — там ямка с розоватыми рубчиками по
314

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
краям. Он после госпиталя находился в отпуску, а потом его
опять в госпиталь. Он с год то появлялся в городке, то исче¬
зал, а после его забрали на фронт. Больше его не видели. А
Валентине Егоровне Харитоновой дали вторую комнату.
Она очень растолстела. И медали у нее — за оборону Моск¬
вы и победу над Германией. А я знаю: это она после за рабо¬
чую карточку работала — совсем другой паек.
Продолжение истории о Колчаке я услышал недели через
две.
В тот раз Самсон Игнатьевич рассчитался со мной об¬
менным фондом — открытками с папанинцами и очень
красивой — с Чкаловым. Это перепало мне за трофейные
румынские ’’гиацинты” и кружок наших советских тёть в до¬
военном санатории на пляже (все в темных, похожих на
упряжь, лифчиках на грудях-шарах). По-моему, это была не
открытка, а фотография под открытку. Я очень боялся, что
он ее не возьмет, но Самсон Игнатьевич глянул на тёть, на
их нижние части, и как бы без особой придирчивости, даже
не в лупу, и только буркнул:
— Тыквы, трусики-штанишки!
Он вот такие, по-моему, военным отдавал. Набирал
пачку — и отдавал, а за что — не знаю.
И тут же, ’’втерев” свои двести граммов, Самсон Иг¬
натьевич выложил мне историю о том, как осенью девят¬
надцатого года качнулся и рухнул колчаковский фронт,
трусики-штанишки!
— Насела на адмиральских выкормышей наша Пятая.
Пехом отмерил с ней, родимой, от Урала до Владивостока,
ранен был в руку, болел тифом и всякий раз возвращался в
строй, чтобы восхищаться нашими командармами Эйхе1,
Тухачевским и Уборевичем, царство им небесное! А с юга
пособляла партизанская армия товарища Щетинкина!..
За то, что Самсон Игнатьевич обещал провести на аме¬
риканский фильм, я соглашался слушать любые истории, не
только о Белобородове и пермско-соликамском Палладии
(или Андронике). До сих пор в историях Самсона Игнатье¬
вича только вешали, жгли, расстреливали, и все друг друга
ненавидели, как у нас в коммунальных квартирах.
Не ведал я по своим детским летам ничего о "женев¬
ском" чудище. А оно и впрямь озаботилось о товарищах Ту¬
хачевском и Уборевиче.
Брюхин ошибался: Эйхе тогда еще был жив.
315

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Арестовали их в один день с прославленными коман¬
дармами Гражданской войны Якиром, Корком, Прима¬
ковым. Фельдманом и Путной (Сергея Каменева вычистили
отдельно), о чем объявили газеты 11 июня 1937-го. Их всех
после пустили в расход, предав вечному позору (Примаков
не выдержал пыток и свидетельствовал на всех).
Однако показалось мало этого ’’женевской” утробе и
еще проглотила она жену маршала Тухачевского — Нину
Евгеньевну, сестру маршала — Софью Николаевну, братьев
маршала — Александра и Николая и даже старуху-мать.
Маленькая дочь знаменитого маршала ’’отпраздновала”
свое совершеннолетие в лагере, где гнили, доживая, три
младшие сестры маршала.
Сталин не просто ненавидел маршала, а терпеть не мог;
мозолил он глаза еще и всякими анализами варшавской ка¬
тастрофы 1920 года (лекции, книжка). Целую армию крас¬
ных интернировали тогда в Восточной Пруссии...
А Петр Ефимович Щетинкин — кавалер четырех ’’Геор¬
гиев”, бывший штабс-капитан — ликвидировал потом баро¬
на Унгерна в Монголии и с честью служил в 1920—1921 .го¬
дах при главной ’’женевской” гадине — в доблестных вой¬
сках ОГПУ. Смерть Петра Ефимовича в сорок два года, без
сомнения, не могла не огорчить ’’женевский” организм — ну
как не иметь виды на такого мужественного работника.
— ...На баланде, по лету в лаптях и постолах, а зимой
в чем Бог даст, но гнали белую сволочь, — воодушевлялся,
вспоминая, Самсон Игнатьевич. — Теряли дружков, но не
давали спуску ни белым, ни японцам. А не поверишь. Юрка,
пуще всего хоронили из-за сыпняка и недоеда — ну не в
мочь коченеть в снегу, тащить разные военные тяжести и
сносить прочие неприятности. Вот таким манером от Урала
до Владивостока и постигал я нашу историю. Будешь учить
в учебниках про то — помни, на каждой букве мой следок,
красноармейца Самсона Брюхина.
Всю Сибирь перенавозили тогда людским мясом. Отжа¬
ла революция туда из центра уйму народу, а мы всех взялись
отжимать к Байкалу — да в зиму, в самые сибирские холода.
Кого пуля пощадила — болезнь повязала, болезнь пощади¬
ла голод уморил, голод не уморил — морозы загустили
кровь.
В ноябре того же года белочехи официально объявили об
уходе из России: Прага им просигналила. Но мы-то сообра¬
жаем: наша берет, трусики-штанишки!
Война в Гражданскую была в основном по железным до¬
рогам и населенным пунктам типа поселок и выше. Ну бан¬
316

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
ды — те, само собой, глубже сидели. Их после еще года
три-четыре докорчевывали. А банд-то — Семенова, Унгер-
на, Калмыкова, Дутова, Анненкова!.. Какие с дивизию, а то
и погуще.
Четырнадцатого ноября мы ворвались в столицу Кол-
чакии — Омск! Тогда нами командовал Тухачевский, не по¬
надобился он еще для отражения белополяков и не сменили
его на Уборевича. Даешь советскими Сибирь и Дальний
Восток!
Троцкий обещает на митинге: ’’Остальную Сибирь мы
возьмем по телеграфу!” Братва это на ”ура”! У всех одна за¬
бота: Колчак, штык ему в глотку! Трещит его царство. Бе¬
лые солдаты дезертируют, к партизанам жмутся, многие
идут в наш строй, хотя без охотки. Объявят им, мол, завтра
в наступление, а к утру этих самых бородачей и не сы¬
щешь — потемну опять к Антанте! Понять-то, конечно, мо¬
жно: все сыты войной; были, которые с четырнадцатого года
винтарь не выпускали. Вот и искали, с какого боку ближе к
дому да спокойнее, так по бабьему теплу и ласке стоскова¬
лись! Офицерье не сдавалось. Офицеров чаще сами солдаты
кончали...
Самсону Игнатьевичу не были чужды заимствования. И,
как теперь я могу судить, он вполне усвоил терминологию и
даже отдельные приемы самого Владимира Ильича.
Как после я убедился, это Ленину (слово в слово) при¬
надлежат следующие высказывания:
”...В настоящее время задача преодоления и подавления
сопротивления эксплуататоров в России окончена в своих
главных чертах. Россия завоевана большевиками...”.
’’...Что же касается карательных мер за несоблюдение
трудовой дисциплины, то они должны быть строже. Необхо¬
дима кара вплоть до тюремного заключения. Увольнение с
завода также может применяться, но характер его совершен¬
но изменяется. При капиталистическом строе увольнение
было нарушением гражданской сделки. Теперь же при нару¬
шении трудовой дисциплины, особенно при введении трудо¬
вой повинности, совершается уже уголовное преступление, и
за это должна быть наложена определенная кара”.
Можно еще много цитировать, тут все одно: насилие,
принуждение, люди несознательные — их нужно силой
оружия подчинять, русский человек — плохой работник...
Не слова вождя русского народа, а какие-то приказы
иноземного захватчика. Впрочем, вождь и признавался, что
они, большевики, завоевали Россию...
Слезает позолота со славословий, наведенная подхалим-
317

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ным окружением. И перед нами предстает человек с фана¬
тичной верой в благодетельность любого насилия. Вместо
ига капиталистического он предлагает (и кроваво осущест¬
вляет) иго социалистическое, куда более изощренное. Бес¬
правие несет ленинизм. Из пятидесяти пяти томов сочинений
помимо нашей воли складывается образ Главного Октябрь¬
ского Вождя. Это человек, ограниченный своей верой, чрез¬
вычайно обделенный человеческими чувствами, весь заост¬
ренный на благодетельности устрашения, на карательных
акциях, подлинный поэт насилия. Только через насилие он
предполагает прогресс России. Именно поэтому он лелеет
все карательные органы: суды (бессудность), ВЧК (произвол
и расправы), партию (контроль над мыслями каждого).
И самое поразительное: вырисовывается абсолютная чу¬
жеродность народу, непонимание его, дикое попрание всего
исконно русского. Он не понимает, не чувствует народ, его
национальная жизнь ему совершенно чужда. Все подчинить
железной схеме марксизма. Он воистину завоеватель собст¬
венного народа. Рецепт его всегда один: штыки и пули. Если
уступка, скажем, как нэп, то временная, под давлением чрез¬
вычайных обстоятельств, когда угроза существованию боль¬
шевизма вообще, а после опять... удавка для всех.
Поставил народ на карачки — тот харкает кровью, сто¬
нет, вымирает, а он требует, чтобы славили их власть, боль¬
шевиков, а его "иконили" вместо Бога.
Не раз я слышал от Самсона Игнатьевича отзывы о весь¬
ма почтенных членах партии как салонных социалистах (это
о людях, которые проявляли какую-то человечность), рутин¬
ных людях, изъеденных гнилой легальностью (это о тех, кто
отказывался от разрушительного пути революции), как по¬
ганых реформистах, мечтающих о восстановлении законнос¬
ти и прочих буржуазных штучках (и сколько же еще таких
бранных слов, ярлыков, нетерпимости к любой другой мы¬
сли, догматизма, за отход от которого — смерть и про¬
клятия, и обыкновенной злобной ограниченности). И все это
спрятано за схоластикой рассуждений, псевдоученостью,
обилием иностранных словечек и ссылок, цитирования
ученейшего начетничества.
Все пятьдесят пять томов выкладок и рассуждений о
счастье человечества — это приговор свободной, независи¬
мой мысли, национальной культуре, добру. Богу, Жизни.
Все пятьдесят пять томов — это проповедь отказа oi
себя, это внушение народу мысли о благоденствии жизни на
коленях.
318

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
И все! Это не антихрист — это античеловек! Ибо все че¬
ловеческое приходит в противоречие с его проповедями.
Ибо все, что составляет смысл и суть человечества, —
ему глубоко чуждо. Это замена всего человеческого бриты¬
ми лбами.
И все.
Гражданская война — да какая сила вообще могла про¬
тивостоять этой тотальной решимости проливать кровь,
этому развращению народа призывами грабить, расстрели¬
вать ("Грабь награбленное!" — Ленин считал этот лозунг
совершенно правильным), в союзники были подняты со дна
человеческих душ самые низменные инстинкты. Ненависть
заменила все чувства, стала нервом жизни общества. В осно¬
ву Гражданской войны был положен невиданный террор, и
над мыслью — прежде всего. Народ был взнуздан, закован в
кандалы, а к виску каждого приставлено дуло пистолета или
винтовки...
"...Революция! — писал в Париж своему другу Бабель. —
Ищи-свищи ее! Пролетариат? Пролетариат пролетел, как
дырявая пролетка, поломав колеса! И остался без колес.
Теперь, братец, напирают Центральные Комитеты, которые
будут почище: им колеса не нужны, у них колеса заменены
пулеметами..."
Под письмом дата: "18-1-33 года".
Человечество встретилось с нечто совершенно новым,
неизвестным. Ленинизм разъедал живую ткань общества,
как сифилис.
И сколько же таких цитирований — ну слово в слово
Ильич — обрушивал на мою голову Самсон Игнатьевич.
Нет, Самсон Игнатьевич был большевиком от револю¬
ции, с ясным пониманием философии политики вообще. В
приложении к нашей революции это означало умение раз¬
глядеть классовую борьбу в любом случае, даже самом пус¬
том с виду. Решение всех задач Самсон Игнатьевич, как и
Ленин, видел лишь в диктатуре пролетариата и пролетар¬
ской солидарности. Из высказываний Самсона Игнатьевича
можно было сделать вывод: революционная вседозволен¬
ность — вот главное для нашей жизни, это — изучение Ле¬
нина. По этой самой причине Самсон Игнатьевич считал
лишним изучение марксизма, вся сущность которого сво¬
дится. как он утверждал, к "данной ответственной форму¬
ле". Самсон Игнатьевич так и говорил: Ленин - это значит
все можно; это же диалектика: противоположности тожде¬
ственны. Всякая же иная позиция в жизни и нашей борьбе —
319

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
от дряблости, незрелости, и для большевика недостойна. По
этой причине почти всех членов партии, кроме Сталина, это
уж точно, он называл большевиками без большевизма. Тут
становилось ясно, что без ’’женевской” машины наше об¬
щество невозможно. Раз столько несознательности, раз эко¬
номику гонят против всяких законов — в дисциплину и, ста¬
ло быть, в работу по социалистическим законам должен
встраиваться ’’женевский” механизм.
Обо всем этом стоит порасспросить самого Самсона Иг¬
натьевича, если он, разумеется, согласится на такой обмен
мнениями, поскольку он часто принимает вид простачка и
плетет откровенную дурь.
— Кого освобождать? — рассуждал искушенно Самсон
Игнатьевич. — Люди с их злобностью, мелочностью и соб¬
ственничеством все положат на свой лад, и новый мир будет
под стать старому. Все загадят, принизят — омертвят любое
дело, любую мечту.
Чувствовалось, человеколюбивый оптимизм даже Глав¬
ного Октябрьского Вождя сам Самсон Игнатьевич не разде¬
ляет и, более того, где-то в самых недрах души полагает
незрело-утопическим. То есть убеждения Самсона Игнатье¬
вича претерпели развитие от ученически-бездумных до глу¬
боко запрятанных, по причине самостоятельности.
— У нас народное государство, — любит повторять
Самсон Игнатьевич.
И как-то само выходит, что под этим он понимает, ну са¬
мо собой это разумеется: все, что хотят, то у нас с народом и
делают. От него я и усвоил впервые эту жизнелюбивую фор¬
мулу и не стыжусь повторять, ибо в ней своя зрелость, не ли¬
шенная даже мудрости.
Расчет на то, будто народ воспитается и поднимется до
уровня великих идей, заложенных в революции, по намекам
Самсона Игнатьевича, есть явно недоумочный. Самсон Иг¬
натьевич внушал мне, что, наоборот, среда все выравнивает
под свой уровень сознания. Исключений не было. И тут яко¬
бы трагедия революции и эта самая неизбежность постоян¬
ного применения ’’женевского” механизма.
— ...На латышских полках прорвали мы фронт белых, —
дорисовывал мне Самсон Игнатьевич свой путь от Волги до
Иркутска. — Сняли латышей с центра — и к нам, на Восточ¬
ный фронт. Они и снесли самые надежные белые части. А
как фронт у Колчака треснул, их опять в эшелоны, — и те¬
перь уже на деникинский! Белые уже выщупывали Москву с
юга. По распоряжению Ленина ЦК И ВЧК осенью девят¬
надцатого готовили переход на нелегальное положение... Бе¬
320

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
лые не уловили переброски латышских полков. Удар явился
совершеннейшей неожиданностью для Май-Маевского —
командующего действующими армиями у Деникина. И со¬
здали латыши стойкий ударный перевес. За колчаковским
рухнул и деникинский фронт. И покатились белые аж до
Перекопа и Новороссийска. Армии Колчака еще могли
драться, коли б не тыл. А только прикинь, Юрка: пятнадца¬
того ноября Гайда организует восстание во Владивостоке1.
Против кого? Да против Колчака! Двенадцатого декабря
1919 года власть переходит к Советам в Минусинске и Крас¬
ноярске. Это ж какие города! В клочья все коммуникации!
Двадцать первого декабря рабочие захватывают власть в
Черемхове. В те же дни восстание побеждает в Нижнеудин¬
ске. А ведь это в каком тылу белых, — да за тысячи верст! И
со всех сторон партизаны, повстанцы. Тут еще братья-сла¬
вяне самовольничают на железной дороге: никаких составов
не допросишься. Обеляются господа-легионеры.
Ну нет больше тыла — кругом смерть!
Пути отхода перехвачены, нет снабжения, нет госпита¬
лей, исключены всякие войсковые перевозки. Нет ’’колес” у
армии, белочехи отобрали даже личный состав у самого
Каппеля. Войска тонут в снегу, прут напролом по целине.
Одиннадцатого декабря Колчак смещает с поста главно¬
командующего Восточным фронтом генерала Сахарова и
назначает на его место В.О.Каппеля.
Генерал Сахаров — бывший посланец Деникина к Вер¬
ховному Правителю — был назначен главнокомандующим
Восточным фронтом, то бишь Сибирскими армиями, вместо
генерала Дитерихса. Весьма посредственным главкомом по¬
казал себя Сахаров...
Без каппелевской армии белым бы сразу крышка. Упира¬
лись, сучье воинство! В ней Воткинская дивизия почти цели¬
ком из рабочих воткинских заводов. Обидно, дрались, соба¬
ки, по-рабочему. Пускал нам кровь и отряд белых латышей
под командой Бресмана. Эти тоже дрались до остервене¬
ния. Огрызалась и Польская дивизия — не дай Бог, зазе¬
ваешься! Да у Каппеля в армии все сражались без жалости к
себе и к нам.
В этого Каппеля беляки верили. Отчаянный был генерал,
из царских офицеров. Мы, как он помер, так все перекрести¬
лись. Слава те. Господи, прибрал эту сволочь — Владимира
Оскаровича, мамашу его вдоль и поперек!
1 Подробности мятежа Гайды стали известны в Иркутске 20 ноября 1919
года — в те же дни об этом подробно рассказала городская газета "Свобод¬
ный край".
I I >9()S
321

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Без этого Оскаровича мы в ту осень и зиму Сибирь, и
дальнюю, и ближнюю, враз бы отворили, и японцы нам не в
помеху...
Японцы пробовали щупать нас — да мы ж не девки. Они
злы, а мы ещё злее. Обучили их сотнями своих в урнах до¬
мой отправлять. Однако на большую войну не шли: был за¬
прет Ленина... Бандиты семеновские не в счет. Эти ловчее
по грабежам и казням, но коли и их прижать — стояли в
крови и не сдавались. Свой замес у них: из казаков и офи¬
церья — другие не водились...
Я слушал Самсона Игнатьевича и думал о школе.
Тогда я ужас как завидовал восьмиклассникам: после
восьмого класса уже настоящая жизнь. Учились в войну с
Гитлером только до девятого класса. В девятом вместо ур.о-
ков занимались одним военным делом, а всех, кто переходил
в десятый, облачали в солдатское и отсылали в лагеря, а из
лагерей — на фронт. Больше трех месяцев в лагерях не за¬
держивались, а когда большие бои завязывались — брали
сразу. Но всех десятиклассников уже через несколько недель
пожирал фронт.
Очень скоро от такого десятого класса не оставалось и
половины. От похоронок черно было в глазах у людей. А по¬
годя и другая половина истаивала... единицы вернулись.
И все равно, фронт — это ужасно интересно; я все счи¬
тал, но он никак не выпадал для меня. В салютах были уже
одни немецкие названия.
Меня мама родила в тридцать лет. А чего стоило ей это
сделать в двадцать? Уж тогда я бы сто раз был призван. На¬
воевался бы!..
— ...К декабрю девятнадцатого года у Иркутска начала
пухнуть железнодорожная пробка, — в очередной раз
принялся за свои истории Самсон Игнатьевич. — Не под си¬
лу всем враз смотаться. ’’Железка” одна, других дорог нет.
Опять-таки легион всему голова: наперво свое проталки¬
вает, а понаграбили — едва эшелоны ползут, аж рельсы
гнутся.
Ну на десятки верст пробочка!
Я от верных людей слыхал. Они своими глазами щупа¬
ли, вот истинный крест... Прости, Господи, коммуниста!..
Книг Самсон Игнатьевич не читал и как бы даже брезго¬
вал; за достоверность этого готов положиться. Исключение
составляла литература по Гражданской войне в Сибири и на
Дальнем Востоке. Эти книги он не только перечитывал, но
и собирал с нежностью и прилежанием, хотя это являлось
занятием опасным.
322

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
Стояли книги сиротливым рядком в бельевом шкафу —
ну никакому гостю не догадаться. Сначала стопкой лежали
кальсоны, рубашки с завязками, а за ними — книги, каждая
обернута в газету и с какой-нибудь подклеенной на обложке
тетей без лифчика, а то и трусов, ну совсем трофейного вида,
для маскировки, надо полагать.
Я запомнил одну, уж очень удивительная: совсем го¬
лышом — и не стыдится, все напоказ. У меня аж шары на
лоб!..
А вот уж что было странно и в самом деле — это просто
ураганное отсутствие фотографий. Ну ни одной не встретил
я у Самсона Игнатьевича! Как-то он сам прояснил эту стран¬
ность.
— Тебе не мерещится, Юрка, будто они в курсе наших
судеб? — Самсон Игнатьевич подразумевал людей на фото¬
графиях. Он сам задал вопрос и сам взялся мастерить ответ.
— Присмотрись к глазам, — факт, знают. Выходит, не¬
завидна наша участь. С чего бы иначе так куксились? Меня
это — ну скребком по сердцу. Приглядись-ка на досуге:
сплошь невеселые глаза, ну похоронные, хотя вроде и у
своих, близких и родных. Эти-то не станут замышлять для
нас злодейское...
В тот вечер он прикладывался к градуированному ’’ста¬
кашку” чаще обычного и от этого чаще и как бы жалостней
моргал и вообще делал все несколько суетливей.
— А тут и очередь Иркутска; там, в тылу, колчаковский
Совет Министров окопался, — на тебе: двадцать четвертого
декабря восстание! — без всякого снисхождения к моей
памяти валил на меня факты Самсон Игнатьевич. Его ни¬
чуть не смущало, что я в этом ровно ничего не смыслил. Он
лишь гневно супил на меня пышно-разлатые брови и при-
кашливал в платок. Чувствовалось, он так давно хочет об
этом рассказать и вообще созрел даже для лекций — ну оби¬
лие цифр, фактов, выводов!
— Эсеры хвост задрали, мать их! — рассказывал Сам¬
сон Игнатьевич. — Сперва они опробовали себя в Глаз¬
кове — это предместье города по ту сторону Ангарушки.
Вот тогда генерал Сычев и арестовал те три десятка самых
непоседливых и спровадил под дубинку Лукана... А вот вес¬
ти огонь из пушек белочехи не дозволили господину генера¬
лу: мол, сорвете нашу эвакуацию. Чуешь, какие союзники?!
На нас работал легион! А что еще восставшим?.. Тут еще
солдаты драпают из гарнизонных частей, кончают своих
офицеров. Даешь власть народу!
Двадцать седьмого декабря восстание замывает город.
323

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Правительство сразу в бега. Генералы? Те тоже на вокзал
и...
На улицах ночами пальба. С утречка только трупы
возят, трусики-штанишки! Кончают бывших!..
На нелегальном заседании представителей Всероссийско¬
го краевого комитета эсеров, Бюро сибирской организации
меньшевиков, Центрального Комитета объединений трудо¬
вого крестьянства Сибири и Земского политического бюро
все голосуют за Политический Центр как руководящий ор¬
ган восстания. С нас брали пример социалисты-революци¬
онеры. Партию наперед всех дел выпускали!
А с двадцать девятого декабря бои под Иркутском —
Семенов бросил своих на выручку. Город огрызается. Мо¬
жет, и взяли бы верх семеновцы, да белочехи с американ¬
цами их разоружили — ну обрезали, не дали ходу. И назад
семеновцы, в Забайкалье! Да и не очень горел своих класть
за Колчака атаман. Не мог простить обвинений в измене,
все надеялся адмирал к дисциплине его приучить. Корябало
это атаманское своеволие и вообще самозванство. Все нача¬
лось сразу после переворота 18 ноября 1918 года. Верховный
Правитель отрешил полковника Семенова от командования
5-м корпусом (так назывались многочисленные формирова¬
ния атамана), сместил с других самозванных постов и назвал
его поведение ’’актом государственной измены”.
С того времени, ох как все переменилось!
К третьему января сходятся к Красноярску все три Си¬
бирские армии Колчака: А.Пепеляева, Войцеховского и Кап-
пеля. Решать им, куда дальше: то ли брать Красноярск и си¬
лой прокладывать путь по железной дороге, то ли ломить
прямиком, через таежную крепь.
Первая армия, Пепеляева, еще до встречи распалась, по¬
чти вся сыпанула к повстанцам. Генерал-лейтенант едва унес
кости на санях, повязали бы.
Вторая армия, Войцеховского, тоже на две трети рассея¬
лась.
Только каппелевская в полном порядке. В нее влились
остатки боевых соединений Вержбицкого, Пепеляева и Вой¬
цеховского. Примкнул к ним с отрядом солдат и офицеров и
бывший главком Сахаров. Ядро же каппелевцев по-прежне¬
му составляли ижевцы и воткинцы — рабочие, распропаган¬
дированные эсерами и всякими нашими перегибами. Эти
части из рабочих и обросли офицерством. Никому не под си¬
лу было расшибить их. Эти, что остались, кремень, а не
люди. Сами любых на клочья. Щерятся, гады, на белый свет.
Один лед в сердце. Ох, и лютые были до крови! Нас, как
христопродавцев и губителей России, зубами готовы были
324

Красноармеец Пятой армии Самсон Брюхин
рвать, и рвали. В плен больше не сдавались — подыхает, а
все матюгом нашего брата. Мы им и штыки в глотку. Самая
настоящая гвардия!
Войцеховский и Пепеляев — бывшие царские полковни¬
ки, Каппель - из таких же, но только подполковник. Пер¬
вые двое генеральские звезды получили от Колчака, Кап¬
пель — от Директории, точнее — Болдырева.
Каппель командует отходить. Есть риск увязнуть в боях.
Но как? Железнодорожная линия под легионерами и вос¬
ставшими — не сунься. И повел свою гвардию через сопки,
реки, снеговые завалы на Иркутск. И травили их, как беше¬
ных псов: из деревень стреляли, из лесов нападали — ни пос¬
пать, ни перевязать раненых, а все прут, не сворачивают.
На Иркутск, господа!
А только тыла нет — кругом смерть!
А они морды не к земле, а на генерала: даешь прорыв в
Забайкалье! Тот себя не щадил, первый мял снег, под все пу¬
ли наравне с рядовыми. Ну заговоренный от пуль! Околеть
мне без водки, коли вру!..
— 5 января 1920 года власть в Иркутске берет эсеровский
Политический Центр из восьми членов во главе с многостра¬
дальным Флором Федоровичем. Тюрьму, само собой, нара¬
спашку. Сколько же народа! — продолжал Самсон Игнатье¬
вич.
На свободу вышел и Шумяцкий — будущий больше¬
вистский министр Дальневосточной Республики и козырной
работник Восточной секции Коминтерна. Как говорится,
стал дышать воздухом свободы и мой приятель Чуднов-
ский — по резолюции губкома РКП(б) был тут же поставлен
во главе губернской чрезвычайной комиссии и, хотя власть
была не за большевиками, приступил к сколачиванию аппа¬
рата. Понимали все: понадобится "чрезвычайка” уже завтра
да на самую предельную загрузку; ”материала”-то сколько
вокруг! Все конструировал председатель губчека по примеру
Москвы — на Феликса Эдмундовича равнялся.
Федоровича колчаковский переворот 18 ноября 1918 года
застал в Екатеринбурге. На другой день зачадил было по¬
гром в гостинице да и притух, хотя эсера Максудова успели
застрелить. Последовал приказ Гайды (он тогда правил Ека¬
теринбургом) о выселении членов Учредительного собрания
в Челябинск.
Из Челябинска поезд завернули на Уфу.
А вскоре в Омск стали поступать под конвоем эсеры,
прихваченные в Уфе, Челябинске, Екатеринбурге...
В ночь с 21 на 22 декабря 1918 года омскую тюрьму
325

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
взяли налетом рабочие — их подняли большевики. Восста¬
ние подавили, однако, за несколько часов.
Новый начальник омского гарнизона генерал Бржезов-
ский опубликовал распоряжение о немедленном возвраще¬
нии всех беглецов добровольно. И эсеры (это представить
невозможно!) вернулись в свои камеры, а с ними и Флор Фе¬
дорович Федорович. Чтит дисциплину интеллигенция, оско¬
пить бы ее за вредность!
В ночь с 22 на 23 декабря и грянули самочинные распра¬
вы. Эсеров вместе с арестованными большевиками (но в ос¬
новном эсеров) стреляли и кололи штыками на берегу Ирты¬
ша. Тогда и уцелел чудом Флор Федорович Федорович.
”...Я приказал никого из них не судить, не выдавать
кому-либо без письменного приказания коменданта гарнизо¬
на”, — покажет на допросе Колчак об этих самых эсерах и
добавит, что, по его мнению, это дело рук правых.
Тогда пустили в расход колчаковцы всех членов бывшего
Учредительного собрания из арестованных. И вот случай
ставит Флора Федоровича вровень с адмиралом. И нет у
Флора Федоровича иной заботы, как насыпать над ним мо¬
гильный холмик.
Не обошлась новая иркутская власть и без манифестов.
Во все газетные листы программы. Там даже о дипломати¬
ческих отношениях с заинтересованными странами. И Кол¬
чак объявляется врагом народа. Любой, кто дотянется, обя¬
зан убить. Впрочем, еще задолго до этого адмирал был по¬
ставлен московским Совнаркомом вне закона.
...А уж вокруг наш брат, большевик, — и давит на
этот поганый Центр. С каждым днем ощутительней тот
нажим. Соображаешь, Юрка, в большевистской головке тот
самый кныш — Чудновский. Вострый товарищ, с понима¬
нием момента и ответственности. И крепче, крепче ссажи¬
вают они эсеров, мать их с родней вдоль и поперек!
Не может Флор Федорович пропустить Колчака. Сам
еще от ужаса тех казней не остыл: чудом обминули — не
заглянули к нему в камеру, не выкликнули, проворонили. И
совсем недавно чуть было не загребли к Лукану под дубин¬
ку... А тут вся ниточка железного пути в руках. Ну затяни
узелок — и некуда деваться Верховному Правителю. Самое
время счет предъявить.
Счет счетом, а дело-то на риск. Да легионерам только
развернуться — и никакого восстания, дай бог ноги!..
Самсон Игнатьевич выпил в тот вечер гораздо более
обычного и, надо полагать, по такому состоянию нервов
принялся обращаться к Богу, но делал это он не машиналь¬
но, не присказкой-ссылкой, а как-то вжимая голову в плечи и
326

Красноармеец Пятой ар мии Самсон Брюхин
заворачивая глаза кверху, словно боялся затрещины из пус¬
тоты над собой.
— Однако Политический Центр собрался с духом, пере¬
крестился, — продолжал гундосить Самсон Игнатьевич, — и
подал, значит, это самое требование командованию легиона:
господа, "железка" ваша и сила на вашей стороне, но ссажи¬
вайте адмирала. И всех-то делов: пойти да отдать бумагу ге¬
нералу Сыровому. Штаб его тут же, в Иркутске. И штаб
главнокомандующего всеми союзными войсками в Сибири,
на Дальнем Востоке французского генерал-лейтенанта Жан-
нена тоже рядышком — на колесах.
А, может, устроится, а?..
И все же не по себе эсерам: а ну как легионеры осерчают?
У них в Иркутске целая дивизия под командованием полков¬
ника Крейчия да белые отряды сочатся с фронта и вообще
всякие подкатывают в эшелонах. И все же сознают в Поли¬
тическом Центре: нельзя без требования — ну хотя бы для
истории!
А сам адмирал знать ничего не знает, все старается бы¬
стрее к Иркутску пробиться: наново надо сшивать из крас¬
ных лоскутьев белую Сибирь...

ГЛАВА 8
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Адмирал сел в свой личный поезд из брони, пушек и
пулеметов еще 12 ноября 1919 года в Омске, за два
дня до захвата его Пятой армией Тухачевского. И с
тех пор все бедует на колесах. Сначала литерная серия поез¬
дов Верховного Правителя России насчитывала восемь са¬
мостоятельных составов — грохота и страха на добрые
шесть десятков верст. Земля ходуном под броневыми соста¬
вами.
Замри, Русь!
В один из составов загружен золотой запас — достослав¬
ный трофей Комуча и легиона в августе 1918 года: около
тридцати тысяч пудов золота и других драгоценностей, тех
самых ценностей из Казани, припрятанных еще Керенским
от вполне возможного захвата немцами в Петрограде.
Всего в восьми ”лейб”-составах разместилось не менее
тысячи человек: все отлично вооруженные, с боевым опытом
мировой войны и преданные идеям белого движения. Ни
одного мобилизованного — только добровольцы. Верхов¬
ный Правитель не сомневался: на каждого можно поло¬
житься.
Исключительное значение придавал адмирал золотому
запасу. Не спускал с него глаз. Вел впритык за своим могу¬
чим бронепоездом. Золото это — одна из последних ставок.
С золотом все не бессмысленно начинать сызнова. Там едва
ли не треть золотого запаса России — почти пятьсот тонн!
Еще не известно, кто проиграл. История любит заходы с
нуля. Лишь самым сильным духом по плечу ее капризы. Ни¬
когда он, Александр Колчак, не смирится с пятиконечной
властью большевиков, хотя народ отказывает в сочувствии
328

Предательство
белому движению. Однако белое движение — от народа.
Оно призвано спасти народ от завоевания большевиками.
Самое грозное и ядовитое оружие большевиков — демаго¬
гия. Извращение фактов, ложь, лесть невиданного размаха и
ярости. И еще ненависть, которую они сеют в души.
Это были основополагающие мысли Колчака.
Все ничего, пока Верховный Правитель пребывал в со¬
прикосновении с боевыми соединениями своих армий, а как
заспешил в Иркутск, оторвался от своих, тотчас превратился
в игрушку союзников. Слишком поздно понял это ’’его вы¬
сокопревосходительство”.
Но все по порядку.
От Омска до Тайги поезд Верховного Правителя не
терял связи со штабом главнокомандующего Восточным
фронтом генералом Сахаровым. Каппелем он будет заме¬
щен лишь одиннадцатого декабря. На этом отрезке пути
Верховный Правитель часто и подолгу совещался с военны¬
ми и местными властями. Следовало организовать отпор и
внушить людям веру в благоприятный исход событий. Судь¬
ба движения отнюдь не предрешена...
С главкомами Колчаку определенно не повезло. Дите¬
рихс и Сахаров оказались невежественными в военном деле.
На Востоке не было Алексеевых, Корниловых, Деникиных,
Врангелей... Беден на личности Восток...
В ответ на интригу братьев Пепеляевых адмирал подпи¬
сывает указ об освобождении с поста премьер-министра Во¬
логодского и назначении на его место Виктора Николаевича
Пепеляева. Адмирал стремится любой ценой избежать рас¬
кола — сейчас недопустимо даже самое незначительное
ослабление власти.
На станции Тайга Верховному Правителю доложили о
беспорядках в Иркутске. Он распорядился двигаться с наи¬
большей скоростью — личным присутствием и руковод¬
ством рассчитывает удержать в повиновении свою новую
столицу. Скорость передвижения имела буквальное значение
жизни или смерти. Ведь в ноябре тыл еще не был разорван
восстаниями по единственной железной дороге — в Крас¬
ноярске, Нижнеудинске, Черемхове... Еще не поздно было
принять меры и имелись для этого силы, хотя лихорадило
уже всю громаду тыла.
Теперь легион распоряжается его судьбой и, в значитель¬
ной мере, судьбой возглавляемого им движения, а у них, бе-
лочехов, на сей счет свои соображения. Они желают видеть
Сибирь демократической, следовательно, эсеровской. У них
на родине правление почти такого же толка. И еще им, ле¬
гионерам, до зарезу нужно обеление. Не могли же они знать,
329

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
что у них прорежется республика со своим паном президен¬
том Масариком. Парламент, гласность, уважение личности,
свобода! 14 ноября 1918 года Чехословакия провозглашена
независимой республикой.
Этот поворот в настроении прежде союзных ему белоче-
хов Верховный Правитель совершенно проглядел. Если и не
проглядел, то не придал должного значения. И в этом его
сокрушительный просчет и просто даровой, но очень внуши¬
тельный начет для красных.
13 октября Ленин отправляет телеграмму в два адреса:
’’Реввоенсовет 5, Смирнову...
Комтуркфронт, Фрунзе
Директива Цека: ограбить все фронты в пользу Южного.
Обдумайте экстреннейшие меры, например, спешную моби¬
лизацию местных рабочих и крестьян для замены ими ваших
частей, могущих быть отправленными на Южфронт. Поло¬
жение там грозное...”
Через восемь дней в адрес Смирнова уходит еще одна те¬
леграмма:
’’Реввоенсовет 5, Смирнову...
Фрумкин передал мне Ваши мысли о ненужности Вост-
фронта... Нам дьявольски нужен комсостав. Затем сообщи¬
те, сколько войска при начавшемся у вас наступлении може¬
те дать и когда Южфронту”.
Нет больше армий Колчака, кроме каппелевской.
Разрозненные очаги сопротивления настолько незначитель¬
ны и слабы, что Восточный фронт уже больше не нужен.
Во избежание столкновения с Японией движение на Восток
под фактическим запретом. Об этом свидетельствует очеред¬
ная телеграмма Ленина Смирнову, отправленная 15 декабря:
’’Омск, Реввоенсовет, Смирнову...
Поздравляю со взятием Новониколаевска. Позаботьтесь
всячески о взятии в целости Кузнецкого района и угля.
Помните, что будет преступлением чрезмерно зарываться на
Восток...”
Но уже задолго до отъезда (какой же это отъезд — это
бегство, тыл распадается) барон Будберг отметит в дневнике
крутое изменение в настроении народа:
’’Год тому назад население видело в нас избавителей от
тяжкого комиссарского плена, — пишет он, — а ныне оно
нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не
больше, и что еще хуже ненависти, оно нам уже не верит, от
нас не ждет ничего доброго.
Весь тыл — в пожаре мелких и крупных восстаний: и
330

Предате, ibcmeo
большевистских, и чисто анархистских (против всякой влас¬
ти), и чисто разбойничьих, остановить которые силой мы
уже, очевидно, не в состоянии..."
И далее запись 26 августа 1919 года:
"Неприятно смотреть на висящую в моем кабинете
огромную карту, на которой... офицер наносит красными
точками пункты и районы восстаний в нашем тылу; эта сыпь
делается все гуще и гуще, а вместе с тем все слабее стано¬
вится надежда справиться с этой болезнью..."
Отступление принимает характер катастрофы, разгрома.
18 сентября Будберг с горечью записывает:
"...Атаманы считают, что наша песня спета... Сейчас
идет захват всех идущих с востока грузов (это грабеж иму¬
щества и ценностей, увозимых в тыл. — Ю.В.), захват Семе¬
новым первого эшелона золотого запаса, отправленного во
Владивосток, обильно снабдил Читу золотой валютой и
поднял атаманское настроение..."
Именно поэтому адмирал прикажет следовать эшелону с
золотым запасом вплотную с его личным бронепоездом.
Так они будут следовать до самого ареста адмирала.
Правда, последнюю часть пути Верховный Правитель про¬
делает уже в обычном вагоне второго класса. Бронепоезд от¬
берут чехи...
Уорд отмечает одиночество Колчака:
"Никто в России, полагающий свои личные интересы на
второй план сравнительно с общественным благополучием,
не будет иметь друзей..."
Александр Васильевич Колчак часто вспоминал особняк
на Атаманской улице — недобро, зло шарил памятью по его
этажам и кабинетам...
НатопленносТь и чистота просторных комнат располага¬
ли к довоенному добродушию. Уверенностью и значитель¬
ностью светились лица господ министров. Обнадеживал
энергией Верховный главнокомандующий — генерал-лейте¬
нант Болдырев, дородно-хлебный, неторопливый и обстоя¬
тельный во всем, даже в самых пустячных бумагах: привыч¬
ка со времен преподавания в академии. Шуршали вощеные
карты, успокаивающе пощелкивала указка. Степенно, с со¬
знанием историчности каждого мгновения распахивались
папки, и усердно наскрипывали перьями секретари. За точ¬
ностью и полнотой протоколов следил с профессорской пе¬
дантичностью умнейший и ехиднейший господин Гипс (уже
в 1921 году, будучи в эмиграции, Г.К.Гинс издает второй
том своих воспоминаний "Сибирь, союзники и Колчак").
Для истории не щадит себя и секретарей господин управля¬
331

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ющий делами Совета Министров и по совместительству
председатель Государственного Экономического Совеща¬
ния — любое действие Всероссийского правительства долж¬
но быть увековечено.
Ведь есть предел и смуте. Придут и расправятся в чисто¬
те мирные, ласковые дни — куда им деться. Спустит дур¬
ную, разбойную кровь матушка-Россия — и успокоится, за¬
хлопочет за пирогами и наливками...
До переворота 18 ноября 1918 года Александр Василье¬
вич жил замкнуто, на заседаниях правительства угрюмо
молчал — бессилие и безголовость в святом деле белого
движения угнетали. Да и как, позвольте, быть в другом на¬
строении, если Директория (опять же эсеры!) — глава всему
белому отпору? Ведь все та же керенщина, но только в дру¬
гой упаковке! Пустословие, митинговые приемчики, обеща¬
ния, а, в общем, все то же углубление зла.
Александр Васильевич уже не обольщался насчет всех
этих народных избранников и партий. Что такое демократия
по-эсеровски, он теперь тоже знает — научен. В руинах Рос¬
сия после Керенского, в дерьме все святое, обмануты вСе
чувства, погрязли в развращенности и вседозволенности
граждане свободной России. Оттого все и на гнилых нитках.
Теперь, после многих месяцев яростного стремления по¬
давить зло всей властью Верховного Правителя, адмирал
был на грани потрясения.
Там, где он усматривал всего лишь хлябь, разверзлась
пропасть, бездна, пространство без меры: ни начала, ни кон¬
ца... — какая-то мертвая, бездушная материя.
Поэтому и бывал Александр Васильевич столь невнима¬
телен на докладах. Не удавалось ему белое дело. Есть золо¬
то, оружие, но люди, люди?!
Нет, они есть, но слишком немногие из них по праву мо¬
гут носить это имя, прочие тонут в мрази. Развал ши¬
рится — и остановить его выше сил. Все пороки, какие толь¬
ко мыслимы, сгустились и бродят в той части России, ко¬
торая, казалось бы, должна сплавить ее в единое целое;
сплавить кровью — на чести и величии идей.
Казнокрадство, взяточничество, безответственность и
эгоизм всех тех, ради кого льется кровь на фронтах, не
имеют предела. Пресечь сие — значит истребить поголовно
едва ли не всех, кто находится здесь, за линией фронта.
Посему Верховный Правитель не только рассеянно слу¬
шал доклады, но порой принимал вид совершенно непри¬
ступный. Кого слушать, что? Ход дел известен наперед —
ему, Колчаку, известен. Быть ровным, любезным в этом ско¬
пище пороков, да еще при чудовищном предательстве Роди¬
332

Предательство
ны — предательстве ради жирного брюха, мошны, похоти и
восторга проституток?! Как отрезвить, пробудить человече¬
ское в этом людском стаде? Золото, спекуляция, водка, ба¬
бы, шкурничество и предательство! И «опять деньги, золото,
ложь, водка, бабы... Есть ли предел жадности и эгоизму? А
честь и любовь к Родине? Что сталось с людьми? Где рус¬
ские?..
Вконец перенапряженные нервы требовали разрядки.
Пил адмирал обычно до тех пор, пока беспокойство и чув¬
ство беспомощности не теряли остроты и четкости и не пере¬
мещались куда-то в глубь сознания, за ватность чувств.
Да, там, где, по его представлению, была хлябь... там
пропасть, конец всему человеческому...
С похмелья случались и припадки ярости. Адмирал кру¬
шил все, что попадало под руку. Ему мерещились не люди, а
призраки со свиными рылами. Да, все это — двуногие подо¬
бия людей. За пристойностью и привычностью покровов —
исчервленные члены и мышцы, сгнивший мозг: ведь они уже
мертвецы, они побратались со смертью, и вместо сердца у
них — деньги и похоть. Все человеческое, все, что человече¬
ство добыло в крови труда и познаний, у них изошло в одну
жадность, ненасытность жадности и привычку предавать.
Все измеряют только выгодой. И вместо чувств — инстинк¬
ты. Торгуют всем — ничего святого. Эволюция замкнула
круг — и теперь животные топчут белое, синее, красное...
Адмирал подходил к окну и, до боли напрягая глаза, так
что предметы теряли свои очертания, нашептывал в белую,
мурашливую мглу:
— Помоги, Отец! Тобой живу, ради твоей любви! Помо¬
ги, дай силы победить зло! Как, чем образумить людей?..
Александр Васильевич скорее угадывал, нежели слышал
шаги и голос своего мальчика-адъютанта и, не поворачи¬
ваясь, рассекал в его сторону рукой воздух — и тот отступал
за дверь. Адмирал, растворяясь в белом потоке света, гово¬
рил себе:
— Да, мы приговорены к смерти, но ведь есть все не
только для того, чтобы выжить, но и победить: и золото, и
оружие, и, слава Богу, своя земля под ногами, — 'а что тво¬
рится?! Сами себя топчут, казнят, похабят! Себя продают!
Судьбы будущих русских предают!..
Он никогда никому не откроет своего лица в такие мгно¬
вения. Никто не смеет видеть. Поэтому и дал отмашку
адъютанту. Для всех он поглощен делами. Важные дела тре¬
буют обдумывания. Вот так.
— Трубчанинов! — звал погодя адмирал. — Нет больше
сил! — Как можно спокойнее говорил он, пряча за улыбку
333

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тревогу. — Будем пить за предательство, за бессилие могу¬
щих все, за подлость и похоть могущих все! Что смотришь
так? Откупоривай, Трубчанинов... Envers et contre tons...1
В иные дни от бес’сонницы и перепоя адмирал едва пере¬
двигал ноги. Отвращение к жизни делало его каменно-тя¬
желым и пустым для забот. Вялый и безразличный, он не
проявлял интереса к делам. Все равно эти твари будут шель¬
мовать и грызть друг друга.
Он умеет пить и его обычно не мутит, а уж если и мутит,
то из-за необходимости окунаться в дела — эту зловонную
жижу так называемых человеческих отношений и следствий
этих отношений, всегда оправленных в такие громкие и звуч¬
ные слова. Все в соответствии с природой материи: предаю¬
щие (себя и всех) обожают голубиную чистоту одежд. Чем
возвышеннее слова, тем глубже распад и гниение...
Не Бог, не Создатель, не мудрый Спаситель и Творец
поставили его в вожди белой правды. Дьявол и злой искуси¬
тель глумятся над ним, мучают бессилием, невозможностью
повелевать событиями и людьми. Кому нужно, чтобы он
встал на колени и закрыл глаза, уши, рот?..
И Александр Васильевич в удушье бессилия чувствовал,
как тесно ему — не вздохнуть, не повернуться: везде крыси¬
ная возня, запахи нечистот и крови, жадное пожирание по¬
моев. Вдруг ясно видел: люди стоят и пожирают свои же
внутренности, а на тех, кто не чавкает, не жрет, опорожня¬
ются всем миром...
Александр Васильевич лишь мотал головой и мычал, от¬
гоняя мерзкие видения.
Матерь Божья, дай мне силы жить в сознании своей пра¬
воты!
Рыщет тоска в адмиральском сердце. Стучит в висках
кровь. Глотки водки раскалывают стекло отчаяния. В табач¬
ном дыму бестелесно зависают он, слова, видения Петербур¬
га, лик Анны...
Лишь ответственность перед делом громадной важности
удерживает его на высоком посту. Пусть сейчас развал,
пусть риск позора, проклятия, смерти! Именно теперь, в са¬
мые критические дни борьбы, он считает недопустимым
любой другой поступок, кроме как быть верным долгу. Он
давно видит, какой опасный оборот принимают события,
но считает высшей подлостью заботу о своем, личном. Все
что угодно, но не позор трусости и предательства!
Он взращен на славных традициях и знает, где место ад¬
1 Несмотря ни на что {фр ).
334

Предательство
мирала и как гибнут адмиралы. Он сделает все, чтобы спас¬
ти корабль, имя которому — Россия.
Бог поставил меня на этот путь!
Только бы освободить корабль от балласта, только бы
отправить за борт весь балласт! Он не оставит Россию!
Честь, слава, Родина!
Все это вздор, бабьи страхи! Еще живет и борется белая
Русь! Не звонить колоколам в помин ее!
И если ему, Александру Колчаку, суждено начать все
сызнова, если судьбе будет угодно подарить ему такое
счастье, он освободит корабль от балласта! Он возродит
святой смысл имени — Россия!..
’’Шла девица за водой, за студеной ключевой...” — поют
за окнами солдаты конвойной команды.
— ...Я еще раз могу объяснить свое понимание истории.
Это не мои мысли, однако я их глубоко чту и разделяю, —
говорит адмирал своему мальчику-адъютанту. — Нашу эпо¬
ху знаменуют два главных фактора: варварство социальных
учений и сатанинское обожествление еврейства, искусно со¬
зданное мировым еврейством, их богатством, интернацио¬
нальными связями, космополитизмом. Россия оказалась
беззащитной перед их напором — учением, которое они со¬
здали, и тем сверхраздутым представлением о себе, за коим
толпится все то же жадное еврейское племя. И за это русский
народ платит ужасную цену...
Адмирал помолчал и сказал:
— Бог... он должен быть не в иконах и молитвах, а
здесь... — и Александр Васильевич показал себе на грудь.
Александр Васильевич хорошо помнит последнюю бесе¬
ду с генералом Дитерихсом. Генерал докладывал о резуль¬
татах расследования гибели бывшего императора и его се¬
мьи, с похвалой отзывался о Николае Алексеевиче Соколо¬
ве.
Это было сразу после заседания правительства.
Они остались одни в большом зале. За соседним столом
адмирала ждал генерал Занкевич.
Дитерихс говорил:
— Вожди большевизма явились на зов народа. Они
порождены требованием народа. Все, что происходит, не
случайно. Ленин создан требованием народа — герой по
образу и подобию народа. Именно в этом его сила. Иначе
большевики не удержались бы у власти и десяти суток.
— Выходит, если хочешь знать каков народ, попристаль¬
ней приглядись к Ленину? — подал голос Занкевич.
335

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— Вот именно. В Ленине получили развитие те качества,
которые люди этого племени наиболее ценят.
— Племени? Это вы о русских? — спросил Александр
Васильевич.
Дитерихс мотнул головой.
-Да.
Александр Васильевич нервно поднялся, закурил трубку.
Он говорил генералам, что не согласен с ними. Народ
обманут, растравлен пороками старой власти, измучен вой¬
ной, к тому же развращен демагогией большевиков. Он
решительно заявил, что нет и не может быть: народ — это
не большевики!
И, забыв о генералах, он швырнул стул. В находах яро¬
сти он становился неуправляемым.
Уже прощаясь, Михаил Константинович Дитерихс ска¬
зал:
— Ничего страшнее, чем ленинизм народ придумать не
мог... и полагаю, не придумает. Вообразить что-либо страш¬
нее уже невозможно.
— За то и платим, — сказал Занкевич.
— Наша плата — это еще копейки, — сказал Михаил
Константинович и вышел из зала...
Адмирал уже давно страдал тяжелым нервным истоще¬
нием и прилагал все силы, чтобы скрыть это. Но напряжение
работы доводило его до изнурения. Об отдыхе и лечении и
речи быть не могло. У него было такое ощущение, будто его
пожирает огонь. Он только по-волчьи озирался: кто еще
вырвет из него кусок жизни?.. Откуда еще беда?..
Всем своим естеством воспринимал адмирал сущность
ленинской власти. За лозунгами о светлом будущем, классо¬
вой справедливости, заботами о бедных — нарождение но¬
вой, несравненно более жестокой несправедливости.
Народу еще предстоит познать горькую правду этих обе¬
щаний и посул, а пока он жадно глотает незнакомое,
пьянящее зелье из ненависти, крови и презрения к любой
другой жизни, веря в то, что через ненависть и убийства он
обретает счастье и свободу.
Насилие определяет жизнь каждого русского.
Положение, в котором очутились белые, подкрепляло
позиции красных. Осколки старой власти — слишком часто
откровенные паразиты, а с ними офицерство, тоже очень
разное, и немалое число демократически убежденных людей
(демократически, но не на ленинский лад) — все волею судеб
сбились в одном лагере, размывали его разнородностью и
разномыслием, распрями, подозрительностью и жесто¬
336

Предательство
костью, в итоге обращаясь к шкурничеству как единственно¬
му способу выжить.
Политическая неоднородность вела и к заведомой
нежизненности любых правительственных образований бе¬
лых. Все тонуло в мерзостях разложений.
И на фронтах белые выступали удивительно несогласо¬
ванно. Армии на северо-западе, севере, юге и востоке Рос¬
сии действовали сами по себе. Это предопределило воз¬
можность бить белых по частям. И, наоборот, великая со¬
бранность красного стана, сосредоточенность красной влас¬
ти, по сути, в одних руках и в одном месте — преимуще¬
ственно в центральных губерниях — придавали действиям
красных исключительную цельность.
Верховный Правитель уже со второй половины девят¬
надцатого года понял обреченность белого движения, во
всяком случае, восточного образования его. Силы для
исполнения долга давала адмиралу лишь убежденность.
Он сознавал преступность и насильственную суть крас¬
ного режима, который трупами мостил путь к цели. Полити¬
ческая демагогия превращала людей в податливый мате¬
риал, террор намертво скреплял в покорную, монолитную
массу.
Организация жизни при Советах представлялась адмира¬
лу чудовищной: своевольные и бесконтрольные самоназна-
чения кучки людей в распорядители жизни огромного на¬
родного организма, возвеличивания себя в ранг святых,
уничтожение древних традиций...
Что Верховный Правитель прав, ведала лишь ’’женев¬
ская” уродина. Ей одной дано заглядывать в прошлое и бу¬
дущее всех и каждого. С любопытством и невольным уваже¬
нием вычитывала она сокровеннейшие мысли своего подо¬
печного, выделяла из всей груды людей.
И лишь она, уродина, знала наперед — ее партийные ро¬
дители в самом скором времени устроят себе героически-
сладкую и порочно-мужественную жизнь, а всем прочим, в
том числе и мирянам от марксизма, пропишут режим,
близкий к лагерно-тюремному: ни свободы распоряжаться
собой, ни своего голоса, ни сытости — сущий работный дом
во имя светлого завтра. И уже знала она и о том, что будет
внушено русским — и они проникнутся — представление об
этой жизни, как о самой что ни на есть настоящей, за кото¬
рую якобы веками и клали головы лучшие сыны народа. И
уже не сомневалась она, тоже ведь знала наперед, что за
этот дарено-губительный рай все русские будут обязаны
класть поклоны Непогрешимому и партии — этой фикции
их самих, ибо в партии будет лишь воля ее вождей — и
337

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
страх, покорность всех ее членов. Русские возгордятся этой
партией и великие достоинства будут видеть в своем осо¬
бом партийном холопстве. И поколение за поколением ос¬
воят почитание ленинизма — этого учения о вечном отка¬
зе от себя и вечном подчинении, но даже в рабстве им все
равно не будет дано равенства. И будут они славить Не¬
погрешимого и его последователей — вождей-губителей —
несметным числом памятников-надгробий над своей волей.
И, конечно же, в каждом памятнике будут бронза и гранит
и в ее честь — ’’женевской” гадины. Затейливо вплетется си¬
ний кант в судьбу каждого русского.
Но еще пока предстояло Ленину и его партии учреждать
именем свободы и счастья эту новую жизнь и выводить,
формовать новую породу русских.
Адмирал был верен клятве не допустить государствен¬
ную катастрофу, очистить от скверны свое движение — и не
допустить подчинения России Ленину и его чужеземной стае.
Колчаку был свойствен антисемитизм, как и последнему
императору российскому — Николаю Второму, чей прах
сейчас покоится под асфальтовой лентой дороги. Катит по
нему Русь колесами...
А тогда Колчак верил: их, белых, ждет победа. Крысы
оставят корабль.
Недолго пожирать версты литерным составам. За стан¬
цией Тайга они вошли в полосу эвакуации частей легиона —
железнодорожная линия находилась уже под его контролем.
Легионеры угоняли награбленное, вывозили своих и не
спешили с пропуском адмиральских составов. Верховный
Правитель не мог это сносить безразлично и на нескольких
станциях сорвался на перебранку с комендантами-чехами.
Оповестив по линии об этом своих соседей, братья-славяне
всем миром принялись препятствовать Верховному Прави¬
телю: в одном Красноярске промариновали шестеро суток,
да к тому же урезали литерную серию до трех составов.
Пять, само собой, реквизировали в свою пользу. Ну чем не
победа!.. Правда, прямо в лоб, вот так, не ляпнули, то
есть не сболтнули; просто оттяпали пять составов — ну не
та пропускная способность у дороги. И вообще пусть не ры¬
пается этот Правитель. Худо-бедно, а за год мы, легионеры,
освоили эту железнодорожную тропочку. Да на любом разъ¬
езде (даже самом паршивом) в начальниках — легионер, и
под рукой у него — телеграф и отряд бравых ребят. Да вся
Сибирь, почитай, чешется и вообще дышит по их расписа¬
нию, а тут какой-то беззубый русский адмирал!
338

Предательство
Знали по Сибири: нет у адмирала зубов, выпали, кроме
передних...
Просишь помощи, берешь помощь — и теряешь волю.
Уже не свободная воля, а орудие ...
Лишь в первых числах декабря составы Верховного Пра¬
вителя пробились на станцию Нижнеудинск, точнее были за¬
держаны в версте от станции. Дежурный офицер с адмираль¬
ского броневого паровоза доложил начальнику штаба Вер¬
ховного Правителя генералу Занкевичу о прибытии чешских
офицеров.
Генерал принял их. Старший назвался командиром
чешского ударного батальона майором Гассеком. Он зая¬
вил, что согласно указанию штаба союзных войск из Ир¬
кутска ему надлежит задержать литерные поезда в Нижне¬
удинске до соответствующих распоряжений.
Генерал спросил майора, как тот намеревается испол¬
нить указание штаба. Майор ответил, что разоружит охрану
адмирала. Генерал дал понять, что конвой этому воспроти¬
вится и лучше для пана майора затребовать новые инструк¬
ции.
Верховный Правитель одобрил поведение начальника
штаба.
По существу, это уже арест.
Да, но если бы только арест! В принудительном бездей¬
ствии верховной власти — разрушительный смысл для всего
белого тыла. И, однако, действительность куда горше: имен¬
но в эти дни сидения завязываются восстания в городах и
они явно опираются на сочувствие легиона. Восстания и воз¬
можны лишь из-за расположенности легиона в пользу анти¬
колчаковщины эсеровского толка. Этим ’’железнодорож¬
ным” арестом белочехи выводят Верховного Правителя из
борьбы, обрекая на гибель и его, и его армию...
Бредут в снегах офицеры, солдаты, женщины и дети и не
знают, что судьбы их решены, что назначено им умирать...
Через несколько часов пан майор Гассек предстает с до¬
полнительными инструкциями генерала Жаннена.
Правит в этой стороне России французский генерал. Ему
определять, где и кому складывать головы.
И солнце сверкает. И снег искрится по всей тысячеверст¬
ной тайге. А только умирать все равно придется. Лягут они
все в звонкий металл земли.
Верховный Правитель России в сотый раз перечитывает
инструкции:
339

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
—	поезда адмирала, в том числе и с золотым запасом,
состоят под охраной союзных держав;
—	после смягчения обстановки поезда будут выведены
под флагами США, Франции, Великобритании, Японии и
Чехословакии:
—	станция Нижнеудинск объявляется нейтральной; че¬
хам надлежит охранять поезда адмирала и не допускать на
станцию войска вновь образовавшегося правительства Ниж¬
неудинска;
—	конвой адмирала не разоружать;
—	в случае столкновения войск адмирала с повстанцами,
чехам надлежит разоружить обе стороны.
Последний пункт более чем примечателен. С одной сто¬
роны, он доказывает, кто здесь хозяин: легион способен ра¬
зоружить обе воюющие стороны; следовательно, сил у него
более нежели достаточно, и он единоличный вершитель су¬
деб в полосе железной дороги, а кто владеет ею, тот владеет
Сибирью.
С другой стороны, этот пункт свидетельствует и о том,
что союзники уже поставили крест на Колчаке — он для них
не верховная власть России. Да и сам тон инструкции оскор¬
бителен: сидеть адмиралу — и не подавать голоса, пока
господа союзники не соизволят свистнуть. Но ведь он —
русский адмирал. За ним — десятилетия службы во флоте,
крещение огнем и кровью в двух кровопролитных войнах, а
также научная экспедиция во славу Отечества. И пока он —
вождь всего белого движения...
В общем, белочехи обеляются всеми средствами, ну нет у
них ничего такого ни с Колчаком, ни с колчаковщиной; они
как один за демократию. И настроение у них давно не то:
был да сплыл Западный фронт во Франции. Германия аж с
двадцать восьмого июня живет по Версальскому уставу.
Австро-Венгрии вообще нет в природе: рассыпалась! По
всей Европе с 1919 года — покой и благоденствие. Недаром
так заспешили на этот самый покой легионеры. В конце
девятнадцатого, чуть ли не в ноябре, тиснули документ о
срочном уходе из России.
В те же недели их уполномоченные Павлу и Гире публи¬
куют меморандум об отказе покрывать зверства колчаков¬
цев чехословацкими штыками. Братья-славяне сами занима¬
лись не благотворительностью, но ежели обеляться, так обе¬
ляться.
Лучше быть нищим, околеть от холода и голода, но не
принимать помощь. У людей помощь — всегда удавка, под¬
340

Предате, ibcmeo
лая зависимость. Ибо за помощь людей расплачиваются.
Нет у людей бескорыстной помощи...
Есть, правда, милосердие. Но ведь то... подачка, по¬
даяние... А помощи как выражения любви, чести, пусть, дол¬
га — нет и не бывало вовек.
Понял это адмирал в те дни. Да разве дни? Горечь и му¬
ка в душе.
Понял и все врелмя повторял про себя эти слова. И все
жалел (ну сущий ребенок!), что нет крыльев. Не может рас¬
править крылья и унести себя и свою гвардию.
В трупные ямы втягивались адмиральские составы...
Целых две недели союзники томят Верховного Прави¬
теля в Нижнеудинске. Его положение и унизительно, и бес¬
помощно. В эти дни берет разгон и побеждает восстание в
Иркутске, и Политический Центр предъявляет требование о
выдаче Колчака, а ведь от Нижнеудинска до Иркутска день
или два ходу даже по тем дорогам. Адмирал мог быть на
месте и, следовательно, влиять непосредственно на события
задолго до восстания.
У белочехов, кроме общечеловеческих, демократиче¬
ских обид на Верховного Правителя, свилась под сердцем
еще одна, так сказать, сугубо личная, весьма жгучая обида!
Распорядился Верховный Правитель не пропускать с их
эшелонами награбленное добро как национальное достояние
России — ну разве не реакционер! Куда ж им в таком разе с
чемоданами да золотом, драгоценностями и прочей
рухлядью?
На совесть прибарахлились бывшие пленные, на самый
кадык русским поставили ногу, все тут на уважительный тон
с ними. И золото изымали, и волжско-камских и сибирских
мужиков стреляли да вешали, и при любом случае жгли,
взрывали, конфисковывали и вообще пялили девок едино¬
лично и ’’хором” — и все, само собой, без малейшего риска
ответственности и разных там угрызений совести. Ну ника¬
кого секрета для легионера насчет цвета крови у туземных
мужиков с бабами!
А что словаки и чехи основательно обобрали Россию от
Волги до Владивостока — факт, не требующий доказа¬
тельств. "Нищие” пленные по возвращении на родину орга¬
низовали "Банк чехословацких легионеров” — едва ли не са¬
мый крупный банк того времени в буржуазной Чехослова¬
кии.
И не напрасна та железнодорожная пробка под Иркут¬
ском. Сочинена она была командованием легиона. Иначе ус¬
кользал Верховный Правитель со своим штабом и предан¬
341

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ными людьми в каком угодно направлении. Не была желе¬
зная дорога еще порвана восстаниями, приказывай — и ка¬
ти! А при таком раскладе спасет адмирал остатки своей
Колчакии, склеит, подремонтирует — да опять развезет
контрреволюцию!
И зачем вообще его оставлять в живых? И без того
столько знает и о стольком осведомлен, Матка Бозка!..
Нет, не для того сидит в Иркутске одноглазый генерал
Ян Сыровы со своим вдумчивым штабом. Метят бывшие
пленные флажками карту Сибири, решают, где править эсе¬
рам, где умирать колчаковцам, где — самому Верховному
Правителю России, а где спешить поездам к Владивостоку
с их чешско-словацкой ратью. Ну в самом разгаре их
демократически-военная операция. Да они этого белого ле¬
бедя враз заземлят!
И заземлили...
Сигизмунд Герберштейн посетил Россию в 1517-м и 1526
годах. Бывал он еще и в землях датских, швейцарских, ни¬
дерландских, итальянских, испанских, французских. По тем
временам не жизнь, а подвиг.
О царе Василии Третьем (отце Ивана Грозного) он пи¬
сал:
’’Властью, которую он имеет над своими подданными,
он далеко превосходит всех монархов целого мира... Всех
одинаково гнетет он жестоким рабством... Все они (русские.
— Ю.В.) называют себя холопами, то есть рабами госу¬
даря... Этот народ находит больше удовольствия в рабстве,
чем в свободе”.
Через триста лет Н.А.Некрасов напишет:
Люди холопского звания —
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказание,
Тем им милей господа...
Валом поднялся этот слой людей — и раскрутил эту но¬
вую жизнь, в которой яркими звездами загорелись родимые
пятна холопства.
Старая жизнь.
Новая жизнь.
Тяжкая жизнь, в которой деспотизм вращает солнце, не¬
босвод, души.
Жизнь, в которой проклят всяк, кто смеет смотреть
прямо в глаза, видит за собой право на свободную речь.
Огнем общего презрения, нетерпимости, отчуждения
342

Предательство
сжигают здесь всякого, кто смеет говорить не по назначен¬
ному и не склоняет голову перед идолами.
В этой жизни обречен всякий, кто стаптывает с себя раб¬
ские одежды.
Земля несчастная, проклятая, принявшая все удары дико¬
го, необузданного варварства, надорвавшая душу в тысяче¬
летней боли и муках.
Израненная, истерзанная душа.
Свободная только в смерти.
Наконец в Нижнеудинск из Иркутска от союзников вели¬
кодушное предложение: коли адмирал не против, его выве¬
зут чехи, но уже не литерным поездом, а в одном вагоне, как
и подобает при демократии. О поезде с золотым запасом
последуют отдельные инструкции: тут без деликатностей
нельзя, тут свой демократизм нужен, своя тонкость.
Аж в глазах темно: тридцать тысяч пудов!
Ни тебе комиссионных, ни налогов с разными там обяза¬
тельствами — ну просто железнодорожный состав!
Все союзные высокие комиссары на этот состав в своих
картах кружочки рисуют: и сам североамериканский комис¬
сар господин Эллиот, и великобританский, и чехословац¬
кий, и просто японский генерал — командующий экспеди¬
ционным корпусом, и все тот же господин Реньо со своим
переводчиком и советником капитаном Пешковым — неза¬
менимым сотрудником в этой туземной стране! Сам
генерал-лейтенант Жаннен от него в восторге. Пешков?.. Да
настоящий француз из русских!
Какую-то особую злобу копил на этого шустрого капи¬
тана французской службы Самсон Игнатьевич. Вроде он у
него, бывшего красноармейца Брюхина, спер эти самые
французские эполеты и вообще лишил его родства с Горь¬
ким. Не упускал случая повторять:
’’Первородная фамилия Свердловых — Гаухман, а млад¬
ший брат Якова Михайловича взял да пристроил себе еще
одну; менять фамилии, так менять, — и заделался Пешко¬
вым1; вишь, какая штуковина, трусики-штанишки! Эту фа¬
милию (от Горького) уже приберег на всю жизнь, не стал
менять — ну- ничего общего с Гаухманами. Один брат в
Москве — вершит высшую власть, в первых помощниках у
1 Зиновий Свердлов объявил себя приемным сыном Горького, не спросив
на то его согласия. Но когда настала пора креститься, он сообщил об этом
Горькому. Алексей Максимович был обескуражен, пожурил его, но... согласие
Дал. В дальнейшем называл Зиновия "непутевым сыном Зинкой...". — См. по¬
дробнее: Пархомовский M.A. Сын России генерал Франции. M.: Москов¬
ский рабочий. 1989. Ред.
343

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Ленина, а другой — у Антанты в незаменимых советниках.
Что глазами хлопаешь?.. Существенно пособил этот Зино¬
вий Пешков Колчаку. Как, как?.. Сперва пособил власть
прибрать, а после выдал его со всеми потрохами иркутскому
Политцентру. Ну крокодил, а не родной брат Якова Ми¬
хайловича! Я за ним слежу... Еще с папаши-аптекаря Гаух-
мана начал этот род химичить, где получше да поглубже. И
сейчас этот Зяма околачивается при де Голле, и в генералах
уже, даже в Китае послом побывал при этом самом... ну ки¬
тайский злодей?.. Во, Чан Кайши!.. А может, и до сих пор
при нем, мне ж не докладывают...”
Уже взрослым я убедился, что Самсон Игнатьевич оши¬
бался. Он, по-видимому, начитался официальных биографий
Я.М.Свердлова. В действительности отец Председателя
ВЦИК был гравером. И Зиновий Пешков не младший, а
старший брат Я.М.Свердлова.
Зиновий Пешков отрекся от родной семьи и никогда ни¬
каких отношений с ней не поддерживал.
В свою очередь, сын Я.М.Свердлова два раза арестовы¬
вался, пока сам не стал стукачом и чекистом (об этом гово¬
рится в воспоминаниях А.М.Лариной-Бухариной ’’Незабы-
ваемое”), навсегда запачкав себя службой в этой каратель¬
ной организации и допросами своих же товарищей.
Самсон Игнатьевич не рассказывал, как Зиновий Пешков
отверг предложения единоутробного брата — Председателя
ВЦИК — и не вернулся в Россию, остался верен новой роди¬
не. А и в самом деле: на кой ляд ему нужна Россия, да еще с
ленинским социализмом?..
’’...Секретарь ВЦИКа тов. В.Аванесов сообщил... о пос¬
ледних минутах покойного Председателя ВЦИКа
Я. М.Свердлова:
”...3а полчаса до смерти дорогого Якова Михайловича
его посетил Владаьмир Ильич, которого, несмотря на тяже¬
лое состояние, больной все же узнал.
По уходе товарища Ленина Яков Михайлович стал сто¬
нать и через четверть часа его уже не стало...”1
Это было в пору наибольших успехов Колчака.
1 См.: Известия ВЦИК. 1919. № 59 (611). 18 марта.

ГЛАВА 9
В ЗАПАДНЕ
Верховный Правитель догадывается, куда клонят собы¬
тия. У него единственный выход — в Монголию!
Он отдает приказ начальнику штаба о подготовке
операции на прорыв. Генерал Занкевич прощупывает пози¬
цию майора Гассека. То г обещает нейтралитет: пусть госпо¬
дин адмирал прорывается куда угодно. Майор не договари¬
вает, но это само собой подразумевается: нам, чехам, лишь
бы железная дорога прокачивала составы с нашим братом,
легионером, и имуществохм, то бишь награбленным добром,
а все прочее — гори синим пламенем. Но за золотым эшело¬
ном новые республиканцы, надо полагать, досматривали
зорко и распоряжения на его счет получали особые, с се¬
кретностью, и только по своей легионерско-телеграфной
связи.
Верховный Правитель и ведать не ведает, что уже не
властен ни над одним килограммом золота из этих благо¬
роднейших пятисот тысяч, что всем составом притулились к
его бронепоезду по соседней ветке. Это уж точно, история
тут все прояснила.
Верховный Правитель обдумывает предложения генера¬
ла Жаннена. Если отбросить их канцелярски-оскорбитель-
ный тон, это ультиматум, объявление о своего рода низло¬
жении его, Колчака Александра Васильевича.
Публичный акт глумления и низложение... точнее изве¬
щение о крахе белого движения.
Верховный Правитель собирает конвой и объявляет, что
не принимает предложения союзников и остается здесь, в
Нижнеудинске. Ведь еще существует непобежденная армия
Каппеля, и белое движение отнюдь не подавлено. Наступили
345

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тяжелые времена, но это не конец. Мы обязательно воспря¬
нем, за нами правда. Те, кто хочет, пусть останутся с ним.
Колчаком, но только добровольно, приказывать он не наме¬
рен.
К утру конвой почти в полном составе переходит к по¬
встанцам. Легионеры скалят зубы. Тощает господин адми¬
рал. Так его, морского выбл... В этом ругательстве, судя по
Самсону Игнатьевичу, тогда изощрялись многие. Во всяком
случае, сам Самсон Игнатьевич выразил чувства именно та¬
ким образом. Не стареет красноармейская память...
Верховный Правитель знал солдат батальона в лицо и
по имени, относился к ним с уважением. Кормлены они бы¬
ли, ухожены и сами-то все из добровольцев. Никого не нево¬
лили на охрану адмирала. Эх, служивые...
Измена конвоя отзывается мучительной нервной
встряской. Александр Васильевич седеет и как-то усыхает в
несколько дней. Однако он не считает дело проигранным и
не пускает пулю в лоб — этого от него не дождутся. Он бу¬
дет сражаться до последней возможности, и когда не будет
этой последней возможности, все равно не признает себя по¬
бежденным. Еще не поздно все начать сызнова. Только
здесь, до Байкала, десятки тысяч людей готовы сражаться за
белую правду. И есть средства. Вон, сбоку, золотой эшелон.
И есть русская земля для возрождения армии. Можно закре¬
питься в Забайкалье, можно — в Приморье. Нет, ничто не
было впустую! Отныне прежде всего опора на свои силы, по¬
том надежный тыл и никакой веры так называемым союзни¬
кам. Отныне никаких подданств, кроме белого.
Россия воспрянет из праха и пепла! Белое, синее, крас¬
ное...
У Верховного Правителя созревает решение о прорыве с
одними офицерами.
Поздно вечером в салоне его броневого жилища совеща¬
ние старших чинов штаба. Верховный Правитель отдает
приказ о прорыве на Монголию — прямой путь в Забай¬
калье и Приморье перекрыт.
Один из старших морских офицеров встает и, вытяги¬
ваясь, обращается:
— Ваше высокопревосходительство, разрешите доло¬
жить?
— Пожалуйста, — отвечает адмирал.
— Ваше высокопревосходительство, ведь союзники со¬
глашаются нас вывезти?
— Да.
— Так почему бы вам не воспользоваться и не уехать в
вагоне, а нам без вас будет гораздо проще уйти? За нами од¬
346

В западне
ними никто гоняться не станет, да и для вас так легче и
удобнее.
— Значит, вы меня бросаете?
— Никак нет, ваше высокопревосходительство, прика¬
жете — пойдем с вами.
— Вы свободны, господа.
Один на один с генералом Занкевичем Верховный Прави¬
тель говорит:
— Все меня бросили! — И после долгого молчания
прибавляет: — Делать нечего, надо ехать. — А при проща¬
нии с начальником штаба угрюмо бормочет самому себе: —
Продадут меня эти союзнички...
Последние ночи Верховный Правитель почти не спал.
Его адъютант — старший лейтенант Трубчанинов — ва¬
лится с ног. В надежде забыться адмирал оглушает себя вы¬
пивкой — не помогает. Сутки за сутками держится бессонни¬
ца. Напротив, от водки и коньяка голова яснела — мысли
в трагической ясности и отчетливости. И какой уж тут сон!
Он урывками придремывал днем: десять-пятнадцать минут
сидя. Теперь не нужна способность к работе дни и ночи в
любом состоянии. Даже некогда было привести рот в по¬
рядок — в сохранности всего несколько зубов спереди: есть
можно только все вываренное и протертое. При чем тут дан¬
тисты — ни минуты покоя. И кожный зуд, почти экзема —
когда лечиться?..
А теперь странная пустота: ни звонков, ни докладов, ни
сводок или совещаний. Не решает он никаких вопросов. Нет
этих вопросов. И нет никому до него дела, кроме красных. И
эта усталость, недосыпания, а скорее сквозные бессонни¬
цы теперь не помеха. Какая ясность мысли, для кого и за¬
чем?..
— При чем тут революция? — часто повторяет в своем
окружении Верховный Правитель. — Это — общерусский
погром. И обязан он разнузданной пропаганде большеви¬
ков. Нет, народ не взбесился. Ему просто наобещали рай¬
ские кущи и сняли ответственность за насилия и разбой.
Большевики развязали самые темные инстинкты, притравив
бедноту на имущие сословия и интеллигенцию. Юные маль¬
чики с комиссарскими мандатами глумятся над страной под
прикрытием лозунгов о светлом будущем. Большевизм —
это преступная власть, это глумление под соусом всяких де¬
мократических приманок. Ленин и Троцкий использовали
обстановку войны с ее вынужденными лишениями, горем по¬
тери близких — и натравили на нас, нашептав людям, что
мы и есть те, кто виноват во всех страданиях и лишениях.
347

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Дряхлость самодержавия лишь ускоряла развитие событий.
Вот и вся правда большевизма...
Колчак писал высоко и несколько узко — властный, не¬
терпеливый почерк.
Сибирь в те недели и месяцы душила белых по всем
пунктам. Нигде не было спасения и укрытия — исчез тыл.
Не приходилось рассчитывать ни на чью верность — вез¬
де лилась кровь, и земля десятками тысяч принимала колча¬
ковцев. И каждому из живых не было никакого другого де¬
ла, как только спасать себя и близких, а этого спасения не
было, разве лишь для тех, кому повезло и кто оказался в те
месяцы на южных окраинах Сибири.
И зима с невозможностью пробиться через снега, и ред¬
кие дороги, и жуткие морозы под сорок градусов, и враждеб¬
ность населения — все не давало возможности схорониться в
лесу, уйти по-звериному через реки, болота, сопки ... — ну
всё против колчаковцев! Одни ледяные могилы манят по¬
коем.
Звонит колокол по господам офицерам, штыки им в
глотки! Отлилась им народная кровь! Под заступ белую
кость, захлебнись они все слезами и стоном!
Даешь один крест на всех!
Распрямлялся 1920 год — еще один год великого изби¬
ения офицеров и всех, кто верил в белую правду: упрятать
бы их, гнид господских, под гробовые доски!
Хмуро, безглазо взирал на взбаламученное людское ста¬
до тот, кто взял на себя смелость именем Бога творить зло и
добро на земле. Этот наместник Бога на земле все сматы¬
вал и сматывал жизни тех, кто думал иначе, нежели Ленин и
Троцкий. И сходился этот пасьянс жизни и смерти на том,
что сам Бог творит расправу над белыми ...
Четвертого января в Нижнеудинске Колчак узнает об
окончательном свержении белой власти в Иркутске. Адми¬
рал издает указ о сложении с себя полномочий Верховного
Правителя России с передачей их генералу Деникину.
Своевольному и кровавому атаману Семенову адмирал
передает власть над дальневосточными окраинами России.
Почитай, нет земли для трехцветного российского флага.
В презрении и ненависти три цвета: белый, синий, крас¬
ный.
Истлела любовь русских к слитым воедино цветам:
белому, синему, красному.
Даешь один крест на всех!
И уже новая мысль не дает покоя адмиралу, прокаты¬
348

В западне
вает и прокатывает через сознание: ‘’Низшие формы жизни
будут развиваться за счет более совершенных и высоких. Та
новая, красная жизнь будет пожирать людей мысли и куль¬
туры. Ей нужен суррогат знаний и художественного чутья.
Только хлеб и сила будут иметь значение. Низшие формы
жизни взойдут на костях высших...”
Полковник Уорд сообщает о том давлении, которое ока¬
зывали на Колчака японцы (генерал Муто со своим штабом
из двадцати шести офицеров):
’’Если адмирал Колчак заключит подходящее соглаше¬
ние (то есть поступится государственным суверенитетом
России. — Ю.В.}, ее армии гарантируют ему ликвидацию в
два месяца всех большевистских сил и установление монар¬
хии, удовлетворяющей офицеров...”
Безусловно, Ленин имел исчерпывающую информацию о
той жажде к захвату или беззастенчивому использованию
русских земель, которая буквально сводила с ума Токио.
Именно поэтому Ленин категорически противился глубоко¬
му продвижению Красной Армии за Иркутск. Именно по¬
этому пошел на создание буферной республики.
Только ли Ленин и большевизм источники зла?
Не является ли его доктрина следствием определенных
свойств народа?
Ведь большинство из тех качеств, которые сложили
большевизм, сделали его возможным — не только резуль¬
тат непосредственного воздействия самого марксизма. Все
эти качества обильно разбросаны как в различных револю¬
ционных учениях второй половины девятнадцатого столе¬
тия, так и в его представителях. Все они взошли на опреде¬
ленных нравственных воззрениях, характерных для народа.
Их формирование (качеств, которые сложили больше¬
визм), выделение из массы расплывчатых, случайных идей в
нечто обособленное, характерное было отмечено еще Герце¬
ном. Именно в них причина разногласий, точнее неприятия
Герценом этой новой волны революционности, уже другой
по духу и своелму социальному составу.
Так или иначе эти характерные особенности, выявив¬
шиеся в революционной борьбе второй половины прошлого
столетия, уже несут нечто свое, присущее лишь российскому
освободительному движению. Его первым ярким представи¬
телем явился Чернышевский, а за ним стремительно наро¬
ждается и вся масса разночинной революционной интелли¬
генции, в том числе и сплотившаяся вокруг ’’Народной Во¬
ли”. В ней уже отчетливо просматриваются эти сугубо на¬
349

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
циональные черты революционных идеологий. Эти черты
уже не размываются в дальнейшей борьбе с царской деспо¬
тией; они уже остаются как бы незыблемыми, само собой
разумеющимися ценностями.
У ленинизма были предшественники — без этого не бы¬
вает. Ленинизм — нечто составное, он отнюдь не оригина¬
лен. Да и сам Ленин указывал на предшественников больше¬
визма, но, как думается, данный анализ в применении к рус¬
ской жизни несколько неполный. Оставим анализ философс¬
ких и экономических предпосылок социал-демократии. Он
сделан с исчерпывающей полнотой Лениным.
Марксизм явился интегрирующим, объединяющим нача¬
лом для чисто национальных, самобытных взглядов, пред¬
ставлений о русском пути революции, то есть о том, кото¬
рый должна исповедывать Россия, ибо он ее и для нее.
Марксизм явился той главной идеей, вокруг которой со¬
шлись все прежде разрозненные принципы и, так сказать, ре¬
волюционные достижения русской мысли и духа. Недаром
от марксизма отталкивалась и партия социалистов-ре¬
волюционеров — самая многочисленная предреволюцион¬
ная партия России. Марксизм господствовал над умами ре¬
волюционеров и доброй части российской интеллигенции, а
она, в свою очередь, являлась лишь выразителем бессозна¬
тельной веры в социализм всей толщи народных масс. Эта
интеллигенция лишь улавливала и оформляла настроение
всей этой толщи народа в соответствующие революционные
воззрения, принципы, которые с такой полнотой оказались
выраженными в марксизме.
Но не это суть важно.
Самым существенным является то, что внешне чужезем¬
ная доктрина (марксизм) на деле явилась очень родственной
для России не только по философским устремлениям обра¬
зованной и решительно настроенной части общества, но и,
как это ни покажется странно и неправдоподобно, — по духу
народа. Это та нравственная основа жизни общества, кото¬
рая предопределила подлинный успех марксизма. Никакие
штыки и кровь иначе не могли бы вживить эти идеи в созна¬
ние народа.
Рабского достаточно в психологии народа, но он никог¬
да не покорился бы насилию идей. История это доказала.
Народ не изменил православию почти за триста лет монго¬
ло-татарского ига. Отбивал все нашествия поработителей —
от польских Лжедмитриев и шведов до Наполеона и Гитле¬
ра. Все дело в том, что марксизм нес то, во что бессозна¬
тельно верил народ: дележ земли, раздел имущества — это
рай на земле.
350

В западне
Но и это еще не все. К этому добавилось и многое другое
от духа народа — духа, который складывался целое тысяче¬
летие.
Он не мог не отразить, глубоко впитав в себя, разруши¬
тельные последствия трехсотлетнего монголо-татарского
ига, надорвавшего душевные силы народа, физически истре¬
бившего самую деятельную, культурную и мужественную
часть его. Триста лет произвола, убийств, униженности...
Характер нации претерпел необратимые изменения.
Церковный раскол явился не столько выражением опре¬
деленных политических изменений в русском обществе,
сколько духовно-нравственных. За, казалось бы, чисто рели¬
гиозным столкновением — борьба различных этических и
философских идей. Еще один кризис, потрясший духовную
жизнь народа, это — борьба внутри одной нации за опреде¬
ленные духовные ценности. Она уже отражала итог
монголо-татарского ига.
Изоляция России, как результат трехсотлетнего ига с
особой ролью православия, обернулась культурным зас¬
тоем. Это культурное отставание уже четко дает знать о
себе в XVII веке.
Крепостное право, столь долгое в России, закрепило это
культурное отставание.
Необыкновенно затянувшееся рабство — результат взаи¬
модействия всех этих сил уже по принципу обратной связи.
Рабство предопределяло закрепление культурной отстало¬
сти. Культурная отсталость способствовала живучести раб¬
ства.
Но уже начинают работать определенные качества на¬
ции, сложившиеся в веках такого существования: холопская
униженность, разрушительное отношение к миру (он как бы
чужд, враждебен — ведь у крепостного все отнято; нет ниче¬
го своего, даже жизнь принадлежит господину), культ твер¬
дой руки, Хозяина, сознание правомерности жизни под наси¬
лием и в насилии, нетерпимость...
Марксизм обретал в России исключительную питатель¬
ную среду. Его российская разновидность — большевизм
(ленинизм) — в условиях кризиса российской государ¬
ственности в начале двадцатого столетия с быстротой степ¬
ного пожара полыхнул по России.
Все наше, исконно русское, национальное предопредели¬
ло успех марксизма. В данном случае сама собой, отсыхая,
отпадает версия о "еврейском заговоре". Устранить всех
евреев до одного из русской истории — и Россия все равно
проделала бы тот путь, которым движется сейчас, ибо кор¬
ни его уходят в глубочайшие пласты истории. Были жуткие
351

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
по крови, жестокости и разрушительности восстания Разина,
Болотникова, Пугачева — кто из евреев что там готовил?
А ведь эти восстания в значительной степени взросли из то¬
го ’’воспаления”, которое тысячелетие лихорадило Рос¬
сию, — лишение крестьянства земли. Земельный вопрос —
это тысячелетний плач русского крестьянина по земле. Это
то, что одним только Декретом о земле сразу решило судьбу
революции и Гражданской войны в пользу большевизма, в
пользу Ленина.
Все усилия основоположников большевизма изошли бы
в пустом словоговорении, не получив в народе понимания,
не имей он, большевизм, такой исторической предрасполо¬
женности страны к намеченным переменам. И это неуди¬
вительно — ленинизм взрос на русской почве, дав прорас¬
ти в свое тело и душу тому из мировых социальных учений,
которое наиболее полно отвечало его духовным, нравствен¬
ным, культурным представлениям, взросшим на тысячелет¬
нем голоде по земле, на сознании правомерности насилия
(вся история — одно рабство) и нетерпимости, идущей от
прежней религиозной нетерпимости, набравшей силу на про¬
тивопоставлении исламу, вообще всему чужеземному, в
том числе идущему ”от поганых латинян”, погубивших вто¬
рой Рим, давший России христианство, — Византию. Проти¬
вопоставление насилию, идущему от внешнего мира, от ’’не¬
христей” и ’’латинян”, — православия, чистоты неосквернен¬
ной веры...
Как это ни странно покажется, в самом ленинизме на
девять десятых все те же крепостничество и религиозная
нетерпимость, идея исключительности. Это от них, этих
идей, — отношение к людям (каждому в отдельности) и спо¬
собы преодоления сопротивления мира. Лишь из религиоз¬
ной нетерпимости (высшее выражение нетерпимости —
раскол, костер, острог и представление о себе, России и
русских, как о третьем Риме — ’’пупе земли”), ярма крепост¬
ничества могли дать всходы основные постулаты лениниз¬
ма.
Только исходя из этого и мог превратиться марксизм в
национально-государственную идеологию, веру целого на¬
рода, хотя всегда присутствовало в нем и значительное со¬
противление, неприятие нового вида крепостного права. Од¬
нако народ в силу своих традиций, духа, в общем, всегда
подчинялся силе, философии силы, Хозяину, твердой руке,
по-прежнему исповедуя свою государственную исключи¬
тельность, как идею ’’третьего Рима” (четвертому не бы¬
вать!), которому в мире нет равного, то есть святой Руси.
Произошло замещение креста на пятиконечную звезду,
352

В западне
но идея государственной исключительности сохранялась в
сознании народа и потому дала столь "благодетельные"
всходы в осуществлении миссии носителя идеи освобожде¬
ния трудящихся всего мира...
Уродливая, но закономерная трансформация великой ре¬
лигиозной идеи.
В конечном итоге народ всегда принимает ту сторону,
которая является противной принципам раскованной жизни
и независимого духа. Участвуя до определенного предела в
освободительных движениях, народ на каком-то этапе всег¬
да решительно выступает за ограничение собственной свобо¬
ды, за жизнь под Хозяином, за отказ от любых прав ради
относительного материального достатка. В России побе¬
ждает не передовая идея, а сытость (пусть относительная)...
Тысячелетие в сознании народа укреплялось представле¬
ние об относительном 1иатериальном достатке как сути
политических требований и самой свободы. Это уже стало
не выражением культурной отсталости, а определенной на¬
циональной чертой. Народ сражается не за свободу, а за га¬
рантию более или менее обеспеченной жизни. И только.
Это и стало воплощением того бесконечно-множест¬
венного диалога, звучащего в России после Октябрьской ре¬
волюции:
— У тебя есть дом?
— Да, у меня есть комната в общей квартире. Обещают
отдельную квартиру, но не сразу.
— А работа?
— Есть. Я окончил техникум (институт, училище).
— Хорошая?
— Да вроде бы ...
— А баба есть?
— Да, у меня семья. Мы с женой...
— Так что ж ты, вражья морда, толкуешь о свободе?!
Навсегда в сознании народа сошлись, совпали эти
понятия — на определенный достаток и свободу как одно
целое; точнее, как сугубо материальное, вещественное, что,
само собой, подменяет духовное, нравственное, в том числе
и самое великое — свободу.
Здесь, на этой земле, всегда первородно — материаль¬
ное, отнюдь не дух.
Скривленные тысячелетием всяких насилий и подъярем¬
ного существования кости России принялись было вы¬
правляться в начале столетия; мучительно нарождалась вы¬
раженная Пушкиным, декабристами, Герценом идея свобо¬
ды как величайшей самостоятельной ценности, без которой
жизнь омертвлена, лишена смысла...
I2 39OS
353

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
В огромных общественных явлениях, в отличие от жизни
одного человека, случайно ничто не происходит, во всяком
случае, не имеет длительного исторического продолжения.
Все силы, заложенные в русском народе, сошлись в
одном взрыве — революции 1917 года.
Идее свободы и всей совокупности правовых представле¬
ний о личности ленинизм нанес смертельнейший удар.
Адмирал придирчиво следит за формой и выправкой.
Никто не смеет уловить какие-то перемены в нем. Он при¬
надлежит не себе, а делу. И потом — он же моряк, черт по¬
бери!
— Я разделял мнение графа Витте, — вспоминает Вер¬
ховный Правитель. — Да, Россия переросла форму суще¬
ствующего строя. Она устремилась к строю правовому на
основе гражданских свобод, отнюдь не к диктаторскому ре¬
жиму. Это общеизвестно: страна нуждалась в переменах. Их
ждала вся Россия, и заслуги большевиков в том никакой!
Февраль семнадцатого — это стихийное неприятие старой
власти, это отмена ее явочным порядком. Подчеркиваю:
прежде всего стихийное. Бедствия войны, земельный голод
большевики переплавили в ненависть народа и междоусоб¬
ную смуту...
Не дано было Верховному Правителю понять, что в
целях революции различные слои общества решительно рас¬
ходились. Движение народа за право на землю и раздел иму¬
щества, собственности интеллигенция приняла за движение
только во имя свободы. А другие слои соответственно виде¬
ли другие ценности. И получилось: народ двинулся за од¬
ним, а другие — за своим, в частности, интеллигенция за
свободой в самом широком, очищенном виде. Крестьянина
эта большая очищенная свобода не очень волновала, ему бы
сесть на свою землю...
Адмирал выслушивает полковника Решетова, а когда
остается один со своим адъютантом, приказывает вызвать
врача.
Врач выполняет приказ и приносит цианистый калий.
Старший лейтенант Трубчанинов засыпает порошок в
пистолетную гильзу — под ватную затычку. Адмирал завя¬
зывает гильзу в угол платка. Так она совсем незаметна и.
кроме того, будет в сохранности: узел туг и не позволяет вы¬
пасть затычке.
Адмирал смеется:
— Вот и пригодилось умение вязать морские узлы.
От броневых плит, несмотря на обшивку и печное тепло.
354

В западне
веет льдом. Запах молодости — службы на боевых ко¬
раблях.
Адмирал чокается с Трубчаниновым за то, чтобы никог¬
да не развязывать этот платочный узел. Ему искренне жаль,
если что-нибудь случится с этим мальчиком в морской фор¬
ме.
А случиться может — и даже очень скоро...
Здесь, в штабе у адмирала, служат одни моряки, кроме
самого начальника штаба — генерала Занкевича.
Ночами, когда избывали все шумы и безмолвно ползла
минута за минутой, адмирал молился. Нет, он не отли¬
чался набожностью.
Он лежал на диване в своем ’’кубрике” под хилым отсве¬
том дежурного огонька и беззвучно набирал слова молит¬
вы. Собственно, это были не молитвы в их привычном пони¬
мании. Адмирал объяснял себе свои поступки и поступки
других. От этого в молитвах была глубокая искренность в
обращении к Богу. И ни разу он не попросил у Господа
снисхождения или защиты. Он верил, что действует во имя
Родины и народа.
Его настолько поглощал этот горячий исход мыслей, что
приглушенные шаги и голоса за щелями-бойницами броне¬
вого вагона и утомительный кожный зуд не в состоянии бы¬
ли ослабить или спугнуть их. Он парил в тугом воздухе мы¬
слей — и ничто не могло ему помешать.
Через каждые два часа патрули менялись. Их теперь
составляли лишь из офицеров и только с фронтовым опы¬
том — это означало быть проверенным кровью. Патрули
сутки напролет кружили вокруг бронепоезда и состава с
золотым запасом. Патруль от патруля — в пределах види¬
мости; ночами — это около ста шагов. Поодаль от литер¬
ных составов располагались заслоны легионеров, а еще
дальше — наблюдательные посты повстанцев. Они прогля¬
дывались по ярким кострам.
В самом бронепоезде круглые сутки дежурили офицер¬
ские расчеты, у пулеметов и по ’’кубрикам” бродили дне¬
вальные. Порядок выдерживался флотский.
Исповедуя себя таким образом, адмирал не подозревал,
что эти ночные встречи с самим собой и дают ему силу дер¬
жаться среди общего предательства и шкурничества.
Адмирал не страшился ни увечий, ни смерти, ни лише¬
ний. Он заклинал себя от одного: быть преданным. Он уже
чувствовал, как близка эта петля предательства и как норо¬
вит захлестнуть шею. Поэтому все молитвы он заключал
одной единственной просьбой: избавить его от участи быть
преданным.
355

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Больше он у Бога ничего не просил...
Один из знатоков сыска А.П.Мартынов писал ”во фран¬
цузской стороне, на чужой планете” (Моя служба в отдель¬
ном корпусе жандармов. Воспоминания. 1972):
”3а первые шестнадцать лет нашего столетия не было
более спокойных годов, чем 1909-й и последующие за ним
годы, вплоть до революции — спокойных в смысле ослаб¬
ления революционного, организованного напора на прави¬
тельство.
Играли роль в этом следующие причины:
Общий упадок революционного настроения в связи с не¬
удачей бунта 1905 года.
Удачная борьба правительства с революционными орга¬
низациями при помощи реформированной жандармской по¬
лиции.
Выяснившаяся в 1909 году ’’провокация” Азефа, рас¬
строившая всю партию социалистов-революционеров и ее
террористические начинания.
Перенесение центра разрушительно-революционной Сти¬
хии из подполья в полуоткрытые и полулегальные общест¬
венно-политические группировки, борьба с которыми требо¬
вала иных методов...
В области чисто подпольных революционных партий по¬
ложение было донельзя простое и понятное: в революцион¬
ном подполье ’’барахталась” под полным контролем жан¬
дармской и охранной полиции только одна большевистская
фракция Российской социал-демократической рабочей пар¬
тии с ее организациями, рассеянными по наиболее крупным
городам: этим организациям мы, жандармская полиция, по¬
зволяли едва дышать, и только в интересах политического
розыска...
Если же рассматривать роль подполья в смысле непо¬
средственного фактора, приведшего к революции, — она бы¬
ла ничтожна. Я настаиваю на этом утверждении, хотя бы
оно показалось моим читателям необоснованным.
Графически формация, рост, активность революционно¬
го подполья с начала столетия непрерывно тянулись вверх,
приблизительно до 1908—1909 годов, после чего быстро и
так же непрерывно, я бы сказал, безнадежно, стали катиться
вниз, выражаясь в медленном, но верном ослаблении ре¬
волюционного подпольного организованного напора и в
дезорганизации и частичном отмирании и уходе с полити¬
ческой арены целых организаций за шестнадцать лет текуще¬
го столетия в России.
Таким образом, организованное революционное под¬
356

В западне
полье, представленное в императорской России времен Ве¬
ликой войны (первой мировой войны. — Ю.В.) разрознен¬
ными и разбитыми ударами розыскных органов разными
’’бюро", "местными группами” и отдельными партийцами,
силившимися что-то представлять собой, действуя от име¬
ни Российской социал-демократической рабочей партии, —
конечно, не могло организовать той катастрофы, которая
вылилась в Февральскую революцию...”
В сыске полковник Мартынов являлся талантом первой
величины; практикой и пониманием этого дела ничем не ус¬
тупая генералу Спиридовичу, скорее всего даже был круп¬
нее — ’’самый-самый” знаток революционных партий и
борьбы с ними; монархии оставался предан даже тогда, ког¬
да все рухнуло и царя с его семейством уже схоронили под
проселочной дорогой.
Незадолго до смерти Мартынов писал:
”Мы только теперь, в эмиграции, стали понимать, что
революция безнравственна, главным образом оттого, что
она целиком построена на морализме, и что революция так
безбожна и бесчеловечна оттого, что она выросла из идеи че-
ловекобожества. Революция исказила и уничтожила мате¬
риальные ценности потому, что она материалистична. Ре¬
волюция и революционеры так омерзительно несправедли¬
вы потому, что они одержимы идеей справедливости. Мы
теперь только, в эмиграции, поняли, что революция — это
есть реакция...”
Родился Александр Васильевич Колчак в 1873 году в се¬
мье морского артиллерийского офицера в Петербурге. В
1894 году окончил Морской корпус, в совершенстве владел
английским и французским, что, впрочем, по тем временам
являлось вполне естественным...
Из протокола допроса Колчака:
’’...Свое образование я начал в 6-ой петроградской клас¬
сической гимназии, где пробыл до третьего класса; затем
в 1888 году я поступил в Морской корпус и окончил в нем
свое воспитание в 1894 году. В Морской корпус я перевелся
и по собственному желанию, и по желанию отца. Я был
фельдфебелем, шел все время первым или вторым в своем
выпуске, меняясь со своим товарищем, с которым поступил
в корпус. Из корпуса вышел вторым и получил премию ад¬
мирала Рикорда.
...Во время моего первого плавания главная задача была
чисто строевая на корабле, но, кроме того, я специально ра¬
ботал по океанографии и гидрологии. С этого времени я на¬
чал заниматься научными работами. Я готовился к южно¬
357

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
полярной экспедиции, но занимался этим в свободное время;
писал записки, изучал южно-полярные страны. У меня была
мечта найти Южный полюс. Ноя так и не попал в плавание
на южном океане...”
Он таким и остался ’’мечущимся в поисках за общим
благом мечтателем...”
Юношеская мечта о подвиге, о Полюсе переплавилась в
мечту-долг о спасении России. Он принял на себя эту обязан¬
ность как тяжкий крест, не имея никакого честолюбивого
желания. Только долг.
Он был лишен всякой рисовки. Всегда. Во все годы своей
жизни.
Предельно искренний человек.
Он юношески мечтал служить подвигу, добру, на краю
земли добывать знания, быть среди первых, кто открывает
Жизнь.
За мужество при обороне Порт-Артура Колчак награж¬
ден Золотым Оружием.
В первую мировую войну (с сентября 1915 года) он руко¬
водит Минной дивизией на Балтике, а затем — всеми мор¬
скими силами в Рижском заливе. С его именем связан ряд
славных боевых дел русского флота.
С 28 июня 1916 года вице-адмирал Колчак командует
Черноморским флотом и деятельно готовит десантную опе¬
рацию на Босфор и Дарданеллы, и если бы не Февральская
революция, состояться ей во второй половине семнадцатого
года. В ее подготовке принимает участие и полковник Вер¬
ховский — будущий последний военный министр дооктябрь¬
ской России.
По воспоминаниям очевидцев, в частности автора книги
”Год интервенции” Маргулиеса1, ’’Колчак искренне ликовал
после Февральской революции, был все время празднично
настроен...”
Из протокола допроса:
’’Для меня было ясно, что. монархия не в состоянии до¬
вести эту войну до конца, и должна быть какая-то другая
форма правления, которая может закончить эту войну...
Я первый признал Временное правительство, считал,
что, как временная форма, оно является при данных усло¬
виях желательным; его надо поддержать всеми силами; что
всякое противодействие ему вызвало бы развал в стране, и
думал, что сам народ должен установить в учредительном
1 Маргулиес M.C. - видный земский деятель. Один из членов правитель¬
ства Юденича.
358

В западне
органе форму правления, и какую бы форму он ни выбрал, я
бы подчинился (точь-в-точь такие слова произнес и Корни¬
лов. — Ю.В.). Я считал, что монархия будет, вероятно, со¬
вершенно уничтожена. Для меня было ясно, что восстано¬
вить прежнюю монархию невозможно, а новую династию
в наше время уже не выбирают...”
Близкий к Колчаку человек вспоминал о нем: ”...в губах
что-то горькое и странное; важности никакой, напротив, оза¬
боченность, подавленность ответственностью, иногда про¬
тест против происходящего”.
Александр Васильевич не мог понять, как и ради чего
заквашивается в большевиках непреодолимая тяга к разру¬
шению государства, позорное намерение любой ценой пола¬
дить с немцами — даже ценой уступок русских владений и
контрибуции. И вообще, он хочет знать точно, что назы¬
вается, до последней буквы, кто такие большевики и, в пер¬
вую очередь, Ленин — этот полурусский (по мнению Колча¬
ка, полуеврей; об этом он не раз говорил в своем окруже¬
нии), с такой готовностью пропущенный немцами через их
территорию (и это во время войны!) и проживший чуть ли не
весь век в заграничных книжных хранилищах. Откуда это от¬
сутствие каких бы то ни было сомнений в необходимости
ломки России и устройстве другой жизни? Разве схемы мо¬
гут давать подобную уверенность? И еще немаловажный во¬
прос: откуда черпают средства большевики? На одни пар¬
тийные взносы и пожертвования не организуешь столь
всеобъемлющую и дорогостоящую агитацию? Где источник
материальной силы этой партии, если численность ее не пре¬
вышает и ста тысяч?..
Какова бы ни была воля народа, он знает твердо: шутом
он, Александр Колчак, не будет не то что у кого-либо (пусть
даже ’’прогрессивно-побеждающего народа”), но и у самого
Господа Бога. А что власть, навязанная Лениным и его еди¬
номышленниками, не что иное как кровавое шутовство, он,
Александр Колчак, не сомневается.
Великое множество доводов дни и ночи не давало Кол¬
чаку покоя. Нет, он убил бы себя, если вдруг оказалось, что
он действует вопреки национальным интересам России. Он
слышит зов России!
Адмирал ненавидит людей, которые единолично при¬
сваивают себе право распоряжаться жизнями всех и назна¬
чают это людям. Таких поучающих он немало встречал сре¬
ди писателей, художников и... политиков.
И вот теперь Россия поставлена к стенке утопической
идеей нескольких господ.
359

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Все социальные, экономические и политические построе¬
ния марксистов Колчак относил к утопиям, которые не мо¬
гут воплощаться в жизнь иначе, как только с выламыванием
костей и с кровью. Именно поэтому у большевиков главный
пункт в программе — диктатура пролетариата. Диктатура
не только как способ захвата власти, но и постоянного
управления государством.
Все эти мысли Колчака бережно хранила в памяти Анна
Васильевна Тимирева. Прежде они хранились в нескольких
документах, написанных рукой адмирала, отобранных у нее
при втором аресте. Они отложились в сознании буква в
букву.
Нет, он, Александр Колчак, не был прежде настроен от¬
рицательно к парламентаризму, партиям, конституциям. Бо¬
лее того, он приветствовал Февраль. Но керенщина препо¬
дает злой урок. Все эти демократические штучки господ эсе¬
ров ведут к распаду России и укреплению большевизма. Как
никто большевики выступают сплоченной силой, которая
отрицает парламентское управление и гражданские свободы.
В любой момент страна может стать их добычей и тогда...
диктатура! Другой государственности ленинцы нс признают.
В июне 1917 года командование Черноморским флотом
примет контр-адмирал Лукин.
Керенский, хотя и обвинит Колчака в разложении дисци¬
плины на флоте, следствия над вице-адмиралом так и не на¬
значит. Похоже, он побаивался бывшего командующего
Черноморским флотом, уже в ту пору возможного кандида¬
та на пост военного диктатора России.
Колчак презирал Керенского, как и истеричные скопле¬
ния людей на столичных площадях, их восторги и дешевые
фразы и отвратительную погромную сущность больше¬
вистских обещаний. Керенщина ставила страну в опасное
военное и продовольственное положение и, как следствие,
вела ее к полной неуправляемости.
Керенского про себя он не называл иначе как паяц. И
этот паяц, столь виновный в развале России, смел потребо¬
вать отчета за разложение Черноморского флота!
В начале августа 1917 года Колчак отбывает в США.
Это признание американцами его военных заслуг и желание
использовать его опыт. С ним — его бывший начальник
штаба М.И.Смирнов и группа морских офицеров. 16 октяб¬
ря 1917 года Колчака принимает президент В.Вильсон.
Октябрьский переворот застает Колчака по пути домой.
Он возвращается окольным путем — через Японию. Дверь в
родной дом закрыта.
360

В западне
Хотело оно того или нет, но Временное правительство
содействовало революционизации страны, приближая госу¬
дарственную катастрофу. Большевики и есть отныне эта
самая катастрофа. Эти мысли не дают покоя теперь уже
бывшему вице-адмиралу.
Как смели эти красные политики ехать домой, на Роди¬
ну, через территорию врага? Да на фронте каждый день
складывали головы сотни и тысячи русских людей! Уже
одно это — глумление над любыми принципами свободы и
справедливости. А средства, средства?! Огромные тиражи
большевистской литературы для армии, народа, содержание
партийных работников, различные мероприятия — никакие
поступления от продажи литературы, взносов, пожертвова¬
ний не в состоянии заткнуть подобную прорву. А средства
на вооружение Красной Гвардии?..
Кому прежде всего на руку политика большевизма?
Именно Германии, ибо снимает с нее огромное бремя войны
на Востоке. Десятки дивизий уже переброшены с Русского на
Западный фронт. А захваченные земли — разве это не сырье¬
вая база для немцев?..
”Я не сомневаюсь в реальности немецкого финансирова¬
ния большевизма, — выстраивал доводы бывший вице-ад¬
мирал. — Эта финансовая поддержка тщательно маски¬
руется, концы и сыскать невозможно, но они существуют, их
нужно обнажить для всего света. Никакие заявления Ленина
с отрицанием подобных связей не способны снять обвине¬
ния. В данном случае большевики выступают как пособники
исторического врага России”.
Колчак не сомневался: большевики — фактическая аген¬
тура немцев, может быть, в низовом своем составе и не
представляющая всех потайных дел своих вождей. И это
соответствует философии ленинизма. Она, так сказать, в
данном случае раздевает своих творцов. Ибо все, что спо¬
собствует продвижению (захвату) к власти, оправданно. За
ними как бы освященное историей право на любые поступ¬
ки, в том числе и преступления. И это — уже не преступле¬
ния. Все, что на благо народа, — не преступления.
Вот та ’’щелочка”, через которую за Лениным хлынет
весь вал преступлений: и кровь, и убийства, и лжесвидетель¬
ства, и подлоги, и мучения. Ибо это — для счастья народа...
Временное правительство с этим паяцем Керенским и
другими эсерами явилось той ширмой, за которой готови¬
лись к своей роли большевики. Так называемые Апрельские
тезисы господина Ленина (Колчак часто называл Ленина
господином Бланком, имея в виду материнскую фамилию)
стремительно повлекли страну к кризису. Большевики оказа¬
361

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лись той антинациональной силой, которая всеми способами
способствовала развитию кризиса. Ленинцы звали, уторап¬
ливали кризис, это — тактика врагов Отечества.
Весной 1918 года Колчак занимает пост военного мини¬
стра в правительстве генерал-лейтенанта Хорвата — бывше¬
го управляющего Квантунской железной дорогой, в ту по¬
ру собственности России. Уже летом Колчак покидает это
бессильное правительственное образование и обосновы¬
вается в Токио.
В начале сентября того же года он возвращается во Вла¬
дивосток, откуда берет путь в Омск. Его цель — перебраться
на юг России, к генералу Алексееву, с которым пребывает в
весьма доверительных личных отношениях.
В Омск судьба забрасывает его в первые дни перетасовки
правительства после создания Директории. И в этот раз
Колчак соглашается на пост военного министра. Его началь¬
ник — Верховный главнокомандующий войсками Дирек¬
тории генерал-лейтенант Болдырев. На плечах Колчака
вновь погоны со звездами вице-адмирала Российского фло¬
та.
Переворот 18 ноября 1918 года в Омске возводит его в
ранг Верховного Правителя Российского государства. Отны¬
не ему подчиняются все белые движения на территории быв¬
шей Российской империи.
Белый, синий, красный...

ГЛАВА 10
ВЫДАЧА
Четвертого января 1920 года Колчак передает свои
полномочия генералу Деникину.
Он, Александр Колчак, должен прорваться на вос¬
ток. Впереди — красный Иркутск. Усердием союзников
любой другой путь уже невозможен. И для несведущего ма¬
лоопытного человека ясно, что это такое. Красный Иркутск
со своим требованием выдать его — это даже больше неже¬
ли ловушка, это — плен. Что страшнее бессилия плена, глу¬
мления победителей?..
Но союзники... союзники дали обещание. Никто не по¬
смеет (как не посмели здесь, в Нижнеудинске) сыграть в за¬
падню без их, союзнического, согласия. По всей Сибири по¬
ка их слово — закон. Во всяком случае, они хозяева в полосе
железной дороги. Сдержат обещание — и за Иркутском из¬
бавление.
Он остро сознает свою ошибку: следовало идти с Каппе-
лем. От станции Тайга это уж не столь дальний бросок. И
уже никто тогда, никто не мог бы диктовать ему условия и
предавать. Никто!
Впереди — красный Иркутск.
’’Заблуждаюсь ли я? — пытает себя адмирал. Он ста¬
рается встать на позицию понимания революции. — В об¬
щем. народ против нас. Против — это факт. Иначе не про¬
тискивался бы я в иркутский лаз, как крыса...”
Он долго распутывает доводы, оправдания, стараясь
разглядеть за ними истину.
Адмирал спал два-три часа. Дни и ночи он бродил по
отсекам, беседуя с офицерами, или пил. Адмирал ждал
363

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
распоряжений. Союзники согласны провезли его через Ир¬
кутск лишь в обычном вагоне и без русской вооруженной ох¬
раны. Уже приходили чехи и провели подробную опись бро¬
невого состава.
Сознание не оставляют слова полковника Решетова:
” Единственное, что нам принадлежит, это смерть...”
Бессонница и непрестанное взбадривание выпивкой де¬
лают отдельные мысли слишком прилипчивыми. Слиш¬
ком...
Редело окружение адмирала, редела и команда броне¬
поезда, а с нею — и команды остальных составов. Офицеры
переодевались, бежали. Теперь адмирал не осуждал их. По¬
бег из плена — это долг, а не вина. А все они — пленники.
Кто бы мог подумать, пленники своих же союзников!
Не спрашивая его дозволения, чехи вчера целиком сме¬
нили охрану на золотом составе. Теперь там только легио¬
неры.
”Что за игру повели союзники? — раздумывал адми¬
рал. — В чем смысл происходящего? Кто я для них
теперь?..”
Адмирал приготовился к переходу в обычный вагон, ко¬
торый, как его предупредили, будет прицеплен к чешскому
военному эшелону. Сразу за его вагоном встанет вагон Вик¬
тора Николаевича Пепеляева.
У адмирала отсутствовало желание встречаться и бе¬
седовать со своим премьер-министром. Обычно они раскла¬
нивались и прогуливались каждый сам по себе.
После обеда адмирал собрал вещи. А что собирать? Три
смены белья, бритвенные принадлежности, любимые ’’Про¬
токолы сионских мудрецов”. Все прочее же — бумаги...
Он перебирал письма: жены, Анны Тимиревой, фотогра¬
фии; свои письма к Тимиревой, занесенные в тетради, — и
долго не решался предать их огню.
Он сжег фотографии, письма жены и Тимиревой — и
испытал боль. Господи!.. Потом взял себя в руки.
Свои письма к Тимиревой не стал жечь. В них не столько
своего, сколько память событий. Надо попытаться сохра¬
нить. Их после можно будет развернуть в документ времени.
Он все-таки надеется на удачу. Какой смысл союзникам гу¬
бить его?..
Адмирал уничтожил служебные документы, но самые
важные не тронул. Он сложил их в портфель и вручил Труб-
чанинову. Он так и сказал ему:
— Я должен дать отчет в своих действиях будущей
364

Выдача
России — нет, не России красных. Провезти! Уничтожить
только в крайнем случае. Это — приказ.
Адмирал распорядился вычистить вторую смену обмун¬
дирования. И отправился в обход по теплушкам и боевым
отсекам. Он решил проститься со всеми, кто остался верен
ему. Впрочем, почеАму ему? Делу, общему делу.
С ним поедет столько офицеров и близких людей, сколь¬
ко возьмет вагон, — это передал из Иркутска генерал Жан-
нен. Личному конвою адмирала следовать с ним тоже запре¬
щено. Никакой охраны и оружия, даже пистолетов, — это
категорическое условие союзников.
Сейчас он сделает всё, чтобы отговорить кого бы то ни
было сопровождать его. Он не может ручаться за безопас¬
ность этих людей, а в таком случае лучше не рисковать. Дру¬
гое дело — он. У него выхода нет.
И адмирал поднялся: надо пройти бронепоезд от паро¬
воза до последнего тамбура и каждому пожелать удачи.
Имена почти всех в памяти.
Он распрямился, взглянул в зеркало — узкую полоску .
утолщенного стекла, зажатую так, чтобы не рассыпаться при '
залпах трехдюймовых пушек артиллерийских вагонов.
Даже недосыпания последних лет и почти сквозная бес¬
сонница последних месяцев не оказались в состоянии
умерить смуглость адмирала. Он по-прежнему опрятен. Вот
только френч несколько свободен, похудел — это заметно.
Адмирал улыбнулся, не раздвигая губ. Сжатый рот — это от
необходимости прятать остатки зубов.
Он вспомнил, что ждет его, и вздернул подбородок.
Этим жестом, помимо желания, дал понять себе, что не сло¬
млен и по-прежнему готов к испытаниям.
— Envers et contre tous!..
Он нащупал платок с гильзой. Каждый раз при смене
платка он наново завязывает ее в хитрое плетение морского
узла.
— Слухи о моей кончине преждевременны, — сказал он
себе и толкнул дверь.
Около восьмидесяти человек выразили готовность
сопровождать бывшего Верховного Правителя. Он распоря¬
дился сдать оружие чехам, ведь им обещана безопасность.
Он и эти восемьдесят человек покидают бронепоезд и
садятся в обычный вагон — предпоследний по ходу поезда.
В теплушках более батальона чехословацких солдат — это
365

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
охрана состава с русским золотом. Состав следует впритык
за ними.
Вагон адмирала набит сверх всякой меры, впрочем, как и
вагон Пепеляева. За несколько часов до отхода начальник
эшелонов чешский майор Кровак доводит до сведения гене¬
рала Занкевича инструкцию штаба союзников:
—	вагон с адмиралом находится под охраной союзных
войск;
—	у чехов приказ конвоировать адмирала до Иркутска;
—	в Иркутске адмирал будет передан высшему союзно¬
му командованию, то есть генералу Жаннену;
—	на вагоне адмирала приказано поднять флаги со¬
юзных держав.
Действительно, вагон адмирала разукрашивают флага¬
ми союзных держав.
Ярмарочная картинка.
Около семи дней пробиваются составы до Иркутска. На
всех узловых станциях толпы народа требуют выдачи Кол¬
чака. Но чехословакам как хозяевам положения в полосе же-
’ лезной дороги ничего не стоит держать их на почтительном
удалении. Впрочем, похоже, поступают они так прежде всего
в интересах сохранности золотого состава. Теперь как бы са¬
мо золото охраняет бывшего Верховного Правителя.
На подходе к Иркутску чешский комендант обоих соста¬
вов майор Кровак предупреждает некоторых офицеров из
свиты адмирала: надо бежать, пока обстановка не столь
безнадежна. Неотлучно с адмиралом лишь его Трубчанинов
и Анна Тимирева. Она стала его невенчаной женой осенью
восемнадцатого — без развода с прежней. В эти сумасшед¬
шие годы все смешалось и единственное, что осталось и су¬
ществует вопреки всему, — любовь. И с тех пор Анна нераз¬
лучна с ним. Детей нет, да и разве можно их по такому вре¬
мени... Вот от неразведенной жены, Софьи Федоровны, есть
сын. И Софья Федоровна, и сын — во Франции. Не часто, но
адмирал пишет им... теперь уже точнее будет: писал.
Александр Васильевич по-прежнему почти не спит: да
попробуй сомкни веки, когда впереди красный Иркутск, а с
тобой ни одного человека с оружием. Ни одного своего. Ад¬
мирал отказался от вина и водки — все время настороже, но
вида не подает.
Какой смысл в условиях союзников? Что замышляют?
Почему нет открытой и прямой связи с ним, а условия пере¬
даются чешскими офицерами? Почему его не пригласят к
переговорному аппарату?..
366

Выдача
Часами Александр Васильевич смотрит в окно и молчит.
Утром в день прибытия майор Кровак доносит генералу
Занкевичу о разговоре по прямому проводу с генералом Сы¬
ровым. Командир легиона предупредил: вопрос о судьбе ад¬
мирала решен, но в каком смысле — пообещал уточнить
лишь в Иркутске.
Вопрос о русском адмирале союзниками решен!
Адмирал набивает трубку за трубкой, даже слегка кру¬
жится голова. Возмущение остывает — да и сколько можно
возмущаться!..
Могильным холодом веет от недомолвленности Сыро-
вого.
Александр Васильевич вспоминает последний доклад
государю-императору. Господи, никто никого не резал и не
вешал и русский распоряжался на русской земле! И это
время было рядом, вот протяни только руку... Государь ку¬
рил пенковую трубку — точная копия его головы, даже то
же выражение задумчивости в резьбе.
Государя отличала выдающаяся память. Он сразу вспо¬
минает, что на прошлом докладе по случаю назначения
Александра Васильевича командующим Черноморским
флотом вице-адмирал с его позволения тоже курил трубку и
тут же по-дружески предложил присоединиться.
Они курили один и тот же табак — ароматный и крепкий
’’дюбек” и обсуждали сроки и детали операции по высадке
десанта на Босфор и Дарданеллы. Память восстановила
подробности встречи и даже ту особенную тишину покоев —
никогда ни одного постороннего звука, лишь дружелюбная,
тихая речь самого государя...
И неожиданная, мучительная тоска по морю пронизала
Александра Васильевича. Простор, ни конца ни края! Выр¬
ваться из клетки, вырваться! Зачем, куда везут?!
’’...Предали, предали, предали”, — повторяет он про
себя. Кто предал, он уже знает: прежде всего — англичане.
Они приняли его на службу, благословили на крестовый по¬
ход против большевизма — и теперь отшвырнули, как нену¬
жного пса. Взяли — и пнули...
До сих пор он свято верил в величие и благородство ус¬
тоев Великобритании. А что взять с Жаннена? Он только но¬
минально главнокомандующий союзными силами, а все ре¬
шает Лондон. Братья-славяне, в свою очередь, послушно по¬
367

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
вторяют англичан и французов, хотя Сыровы и без того на¬
стоящий сукин сын...
Александр Васильевич опять, но уже с гневной не¬
приязнью, вспомнил Жаннена. Француз держался началь¬
ственно и давал понять, за кем здесь право распоряжаться.
Адмирала передергивает: ’’Меня будут передавать Жаннену!
Передавать! Господи, что за мерзость!..”
Он не выпускает трубку изо рта, и от этого еще более
возбудим, но надо сдерживать себя.
Несмотря на нервозность, Александр Васильевич, в об¬
щем, умел скрывать и приступы глубокого безразличия, уг¬
нетенности, и находы слепой, бешеной раздражительности.
А попробуй, хлебни такой жизни!..
В последние месяцы он никак не мог решить одну задачу.
Нет, ответ пришел, и давно, но он заново и заново решал ее.
Разве та, новая жизнь, за которую Ленин и Троцкий
устроили такую кровавую резню, не есть неравенство и не¬
справедливость? Кто как не мы, белая часть народа, смеем
и должны предъявить им счет? Разве новая жизнь не идет" по
законам насилия и диктата?
Все несовершенства и уродства старого мира — ничто в
сравнении с пороками нового, где никто никого не избирает,
никто на вершинах власти не зависит ни от чьей воли, а
всё есть лишь один голый захват власти и управление стра¬
ной по законам тирании. И все это делает возможным дема¬
гогия. Невиданный в истории обман и подлоги. Нет ни сво¬
боды, ни равенства — одни обозначения на этикетках. И ни
крупицы счастья в настоящем.
Старый мир ничего общего не имеет с тем громадным
государственным прессом, который большевики наложили
на весь народ и, сжав, довели давление на этот народ до ве¬
личайшей изнурительности и натуги каждого мгновения.
И эта подлость и срам называется республикой, мечтой
человечества и высшей свободой. Да за одно свободное сло¬
во или собственное суждение — расправа.
И когда все прокиснет в крови, сгниет и выродится в раз¬
врат, воровство и демагогию, ведь никто не даст ответа!
Никто! Хотя люди будут знать имена виновных.
Что ж, победа ленинизма обеспечена. Еще ни одна фило¬
софия не требовала для своего утверждения умерщвления
целых слоев общества и вообще любого числа несогласных.
И еще целый класс в палачах... И похоже, он на это со¬
гласился...
Ленин оригинален?.. Беседа с Плехановым в апреле 1917
368

Выдача
года отстоялась в памяти Колчака. Он может воспроизвести
ее слово в слово. Георгий Валентинович дал ему тогда ис¬
черпывающие разъяснения о возможном будущем при боль¬
шевиках. Плеханов говорил, что большевизм весь из опыта
прошлых революций, преимущественно французских. Пле¬
ханов процитировал Дантона:
”Я предлагаю подвергнуть аресту всех действительно
подозрительных людей... Заключим их в тюрьмы. Они будут
нашими заложниками”.
Ленин делает этот прием одним из главных. Только он
не ограничивается заключением людей, а постоянно уничто¬
жает заложников, вырубает целые просеки в обществе. Вся
так называемая ’’гениальность” этого красного вождя (похо¬
же, красного — по пролитой крови) в решимости творить
всё что угодно, ради своей утопии.
Ленин обожествлял насилие. Он превратит его в норму
жизни. От него возьмут начало поколения людей, воспитан¬
ных на насилии как естественном и самом разумном способе
государственного управления.
Беседа с Плехановым не прошла для Колчака даром.
И Плеханов, разумеется, знал, что говорил.
Умер Георгий Валентинович в Финляндии, беспощадно
критикуя Ленина и большевиков.
Журнал ’’Голос минувшего” (1918, №№ 4-6) отозвался
некрологом на смерть Плеханова:
”30 мая в Финляндии, в санатории Перкиарви, скончался
Георгий Валентинович Плеханов. Основатель русской
социал-демократии умер в момент, когда большевизм, с ко¬
торым он боролся так неустанно в рядах своей партии, до¬
вел Россию до последней степени разложения и разрушения.
Перед смертью Плеханов должен был испытывать жесто¬
чайшую муку, видя, как русский пролетариат, совершая
ошибку за ошибкой, наносит страшные удары и по своему
собственному делу, и всей России, и человечеству вообще...
Трагична судьба всех тех мыслителей и вождей человече¬
ства, которые умерли, не видя торжества своих идеалов, но
конец жизни Плеханову — нечто исключительное по жесто¬
кости судьбы: после тридцати восьми лет изгнания вер¬
нуться на родину для того, чтобы присутствовать при ее раз¬
рушении и своими глазами смотреть на чудовищное искаже¬
ние всего, чему он учил...”
Лишь после проволочек Главный Октябрьский Вождь
369

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
дал позволение перевезти тело бывшего соратника в Петро¬
град.
Ленин нутром не воспринимал любые несогласия с со¬
бой, наглухо обрезав их потом знаменитой поправкой к ус¬
таву о запрещении группировок в партии, толкуемой с тех
пор строго однозначно как запрет на любое несогласие.
Похороны бывшего соратника Главного Октябрьского
Вождя, даже в некотором роде его мэтра, грозили антиболь¬
шевистской демонстрацией. Сам великий мастер на такого
рода затеи, Ленин органически не терпел любой из них при
своем режиме. Поэтому он и решил, что покойник может по¬
дождать до лучших времен. Не исключена и мстительность
Непогрешимого. Он не оставлял в покое политических про¬
тивников, даже если они находились в беспомощном состоя¬
нии или просили о снисхождении.
Вообще диалектика освобождает от предрассудков. Для
верующих в нее не существует счета на справедливость, есть
лишь одна целесообразность, голая выгода — и ни чести, ни
благородства, даже просто порядочности. Настоящее под¬
линное божество большевизма — ’’плаха из Женевы” —
главный и единственный довод и доказательства.
И это тоже имеет историческое объяснение.
Без кровавого террора, без ВЧК—КГБ советская власть
не выстояла бы и нескольких лет. Эту власть требовалось
все время подпирать принуждением и террором. Только ка¬
рательной деятельности ВЧК—КГБ и одной неослабно¬
гигантской идеологической обработке умов (своего рода по¬
литическому и духовному террору) советская власть и обяза¬
на своим существованием. Сгнившая еще в самом начале
своего зарождения, эта власть подпиралась лесом скелетов и
страхом, страхом и оглуплением народа.
Александр Васильевич знал, что его имя стояло наряду с
именем Корнилова в череде сильных личностей России. Те¬
перь же, один на один с собой, он с горечью признавал свою
совершенную непригодность к руководству белым делом.
И это его угнетало больше, нежели собственная судьба.
Нет, отсутствуют у него напрочь качества вождя — свет¬
лой, могучей личности, способной из руин воссоздать новое
дело, призывы которого, как гимн, способны увлекать. Не
по нему оказалась ноша.
Вот все армии распались, даже обольшевичились, и его.
Колчака, сводный батальон охраны (сплошь из отобранных
370

Выдача
людей) тоже предал, а каппелевская армия — в совершенной
целости (за исключением, разумеется, боевых потерь) и
бьется исступленно и убежденно. Такой человек, как Влади¬
мир Оскарович Каппель, и должен был связать белое дело.
Колчак возненавидел большевиков не только за развал
фронта и тыла, но прежде всего за союзничество с врагом,
за проезд их вождей через территорию враждебной Герма¬
нии: им никогда не отмыться от этой грязи.
И теперь эти люди, присвоившие себе власть в Моск¬
ве, распоряжаются его жизнью. Во всяком случае, идет
игра — это факт. Торгуются о цене за его жизнь. Он усмех¬
нулся: ’’Значит, чего-то стою...”
Поезд подкатывает к Иркутску в первых вечерних сумер¬
ках. Состав сразу заталкивают в тупик. Адмирал напряжен¬
но смотрит в окно. К нему прижалась Анна и, не шевелясь,
тоже смотрит в вечернюю мглу. С ними смотрят в окна все
восемьдесят бывших господ офицеров.
— С этого мгновения не подходи ко мне, не стой около
меня, — говорит он Анне и целует ее. И тут же жадно, всей
грудью забирает дым. Тревога давит.
— Ничего не разобрать, — шепчет в сумерках старший
лейтенант Трубчанинов.
— Если все устроится, не продадут, я заберу тебя, — лас¬
ково, спокойно говорит Александр Васильевич, поглаживая
Анну по руке. — Жди здесь. Тебя ведь никто не знает у них.
Тебе ничто не угрожает. Трубчанинов, уходите... с Анной.
Вызови Апушкина!.. Нет, нет, не выдадут, но... на всякий
случай примем меры.
Начальник эшелонов бежит к Сыровому. Легионерские
патрули указывают направление. Штаб командира легиона
тут же, у вокзала.
В вагоне мертвая тишина. Иногда кто-то шаркнет сапо¬
гом, бормотнет что-то неразборчиво, и опять тишина. Ник¬
то не входит в вагон. Никто не выходит. Мучительно ползут
минуты ожидания. Черно сгрудились господа бывшие офи¬
церы у окон вагона. Впрочем, почему бывшие? Здесь, в ваго¬
не, они еще господа офицеры. Никто не отменял ордена и
звания.
А вот и пан майор! Генерал Занкевич спускается из ваго¬
на ему навстречу. Все смотрят только на них. Пан майор
прикладывает пальцы к шапке. За стеклами окон не слышен
голос. А он докладывает генералу:
371

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— Господин генерал, принято решение о выдаче госпо¬
дина адмирала Политическому Центру.
— Что?!
— Это решение утверждено генералом Жанненом.
— Вы понимаете, что говорите?!
— Это приказ, господин генерал. Выдача должна про¬
изойти здесь, немедленно.
Начальник штаба бывшего Верховного главнокоман¬
дующего мотает головой, не говорит, а мычит:
— Идите сами скажите, я это сказать не могу. Ступай¬
те, господин майор, ступайте.
Пан майор поднимается по ступенькам в вагон. Господа
офицеры расступаются — коридор из спрессованных тел.
Густо пахнет табаком и мужским терпким потом, неделями
не мылись господа офицеры. Майор опустил глаза и бочком
пробирается к адмиральскому купе.
Остается пустяк: выдать его высокопревосходительство.
— Вот, — полушепотом произносит высокий подполков¬
ник и глазами показывает на дверь.
Майор Кровак откатывает дверь адмиральского купе.
— Приготовьтесь, — говорит он как можно более ровно
и спокойно. — Сейчас вы, господин адмирал, будете переда¬
ны местным властям.
— Я?! Но почему?! — Колчак хватается за голову, в ли¬
це — отчаяние и боль.
— Местные русские власти ставят выдачу вас условием
пропуска чешских эшелонов за Иркутск. У меня приказ свое¬
го главнокомандующего генерала Сырового.
С придыханием, уважением вымолвил фамилию своего
командующего пан майор. За его спиной стоит генерал Зан¬
кевич.
— Значит, союзники меня предали? — Колчак уже взял
себя в руки и говорит почти спокойно.
Пан майор вскидывает руку к шапке и уходит. В вагоне
погребальная тишина: та еще новость.
Генерал Занкевич молчит и смотрит в пол — ну нет у не¬
го других забот, как что-то там выискивать. Офицеры толь¬
ко крестятся да вспоминают, какие ладные ручки у ’’макси¬
ма”.
— Все выйдете, — говорит Колчак. — Нет. нет... Анна,
останься. Апушкин!
Откатывается дверь, и перед армиралом вытягивается
офицер — тот самый, что показывал глазами майору Крова-
ку на дверь адмиральского купе.
372

Выдача
— Ваше высокопревосходительство, подполковник
Апушкин прибыл по вашехму приказанию!
— Задвиньте дверь.
Трубчанинов из коридора закрывает дверь.
— Вот мои письма... — говорит Колчак. — В общем, это
надо сберечь. Погибну — распоряжайтесь, как совесть
подскажет.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!
— Да что там ’’высокопревосходительство”! Обнимемся
на прощание.
И они обнялись.
После Анна отвернулась к стене, а подполковник Апуш¬
кин расстегнул френч и торопливо засунул под брючный
ремень тетради. Застегнулся, привел себя в порядок, коротко
кивнул и, дав разворот на сто восемьдесят градусов, вышел
из купе. Только лязгнула дверь.
К ним из коридора шагнул адъютант.
— Закончилось наше великое катанье, — говорит Колчак
Трубчанинову. — Прощайте! Дай Бог удачи. Уходите... как
сумеете. Все знаки отличия долой — и уходите. Анна — с ва¬
ми. Прощай, Анна... Не оставляйте ее. Сейчас же уходите!
Им пока не до вас. Им я нужен. Прощайте. Молитесь за
меня. Бог меня поставил на этот путь...
И в самом деле, катанье удалось превеликое. 12
ноября 1919 года сел адмирал в поезд, 15 января 1920 года
должен был выйти, чтобы уже больше никогда не слышать
ни стука колес, ни... собственного сердца.
Смирения требовал от него Господь Бог.
Александр Васильевич обнял Анну. Она почти без чувств
обмякла в его руках. Он усадил ее.
— Сохраните портфель, Трубчанинов, кто-то да про¬
рвется. Не Апушкин, так вы. Повезет — можно будет сло¬
жить картину событий. Должно повезти!
— Разрешите?! — адъютант вытаскивает из-под брючно¬
го ремня кольт (подарок союзников во время визита адми¬
рала в США). — У меня полсотни патронов, Александр Ва¬
сильевич. Попытаем счастья? А нет — так за помин души?!
В лице Трубчанинова ни кровинки, в движении и разво¬
роте тела что-то звериное.
— Отставить! — Колчак достает из внутреннего кармана
френча браунинг и отдает Трубчанинову. — Всех загубим.
Он обнимает Анну и долго нежно целует в губы, после
решительно выпрямляется, откатывает дверь. Трубчанинов
373

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
помогает надеть шинель, а Колчак говорит своему началь¬
нику штаба:
— Скажите господам офицерам, пусть уходят. Нас про¬
дали и предали. Они свободны в своих поступках. Пусть
переодеваются и уходят. И здесь — никакого сопротивле¬
ния: вас уничтожат! Ну... — он пожимает руку Занкевичу. —
Бог в помощь!
Занкевич шумно, глубоко дышит.
Колчак видит: там, на площадке, его ждет майор Кро¬
вак.
Колчак обращается к офицерам:
— Прощайте, господа! Благодарю за верность!
И отдает честь.
На весь вагон полустон-полукрик: это Анна Васильевна
Тимирева.
Офицеры вытягиваются, вздергивают подбородки. Мно¬
гие плачут беззвучно, не стесняясь.
Принимаю от тебя и эту ношу, Господи! Дай же мне
силы!
Колчак спускается за майором Кроваком. Там, на путях,
четверо легионеров, за плечами — винтовки, штыки прим-
кнуты. Пан майор отдает честь двоим штатским (они стоят
тут же) и шагает на соседний путь. Солдаты вылезли из теп¬
лушек и глазеют.
К ним подходит Пепеляев, его не то сопровождает, не то
ведет чешский офицер. Александр Васильевич подчеркну¬
то любезно здоровается с Пепеляевым, но тот, похоже, ниче¬
го не видит и не слышит.
— Держите себя в руках, Виктор Николаевич, — тихо,
чтобы его не услышали, говорит Колчак.
Они оглядываются: нет ни майора, ни легионеров. Из-за
соседнего состава быстро выходят люди в штатском и полу¬
военном с красными бантами на груди и шапках, папахах.
Эти люди привлекают внимание скованностью и отрывис¬
тостью речи.
”Не уверены в нас, — отмечает про себя Колчак, — и не
исключают сопротивления. Напрасно, напрасно. Нас, как
говорится, привезли и вывалили в мешках. Берите — никто
не пошевелит пальцем”.
Уже издали Колчак замечает, что его вагон и вагон Пе¬
пеляева тоже взяты в кольцо. Он пытается разглядеть лица
за окнами — только едва угадываемые белые пятна. Про¬
щайте, друзья! Храни тебя Бог, Анна!..
374

Выдача
А в вагоне — выкрики, бессильная ругань. Дожить до то¬
го, чтобы вязали на расправу твоего вождя!
— Самое время в штыки ударить, — говорит подполков¬
ник Апушкин.
Он позеленел весь и, кажется, его сейчас вывернет. Такое
случается в острые моменты. Фронтовики знают.
— Что ж это?! — звенит на весь вагон чей-то крик.
— А где эти штыки? — Генерал Занкевич на всякий слу¬
чай преграждает выход из вагона. — Спокойствие! Слушать
меня как старшего по чину и возрасту! Кто может — уходи¬
те. Не оказывать сопротивления! Уходите, кто как может —
это приказ адмирала! Выполняйте!..
И вовремя предупредил.
Минут через семь-восемь в вагон полезли штатские, им
подавай купе адмирала и чинов штаба. Трубчанинов только
и успел вытолкнуть Анну на площадку, где она смешалась с
незнакомыми людьми. Только и успел шепнуть:
— Вы — сестра милосердия! Запомнили? Да просто
обычная женщина, ухаживали за ранеными...
И принялся рвать с себя погоны.
Двое в солдатских шинелях закатывают за рельс соседне¬
го пути ’’максим” и поерзывая мостятся за щиток.
— С ума сошли! — кричит кто-то на ломаном рус¬
ском, — своих побьете!
Рыльце пулемета порыскало и уставилось на окно адми¬
ральского вагона. И еще побежали с пулеметом на другую
сторону вагона. Там — звон стекол. Выкрики. Матерщина.
Не понравился кто-то — вяжут. Быстро прошла Тимирева
— до бабы ли тут... Под руку с самим паном майором, голо¬
ва наспех замотана бинтами — Занкевич: без погон, шинель
явно с чужого плеча, воротник отпахнут до ушей. Широко
шагает...
Не взяли — ушел!
Ушел, чтобы написать об этих последних минутах желез¬
ного бега адмирала...
А с тыльной стороны вагона скачут из окон офицеры.
Где повышибли стекла, где рамы поддались и съехали
вниз — прыгают на землю. Зовут друг друга:
— Коля?!
— Сергей, давай за мной!..
— Юра, ныряй сюда, лезь под... А, б... краснопузая!..
— Костя, по рылу ему!..
— Уходите, господа!..
375

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— Прощайте!
И черными тенями исчезают под вагонами — тут шибко
составов понапихано. Мат-перемат, кого-то свалили, топ¬
чут. И звонко завис выстрел. Это из маузера. Царство тебе
небесное, браток!.. И еще выстрел. Упокоили и этого. А чего
размахался господин офицер?.. Пусть полежит, остынет...
А уж в каждом купе — досмотр. До всех вещей и доку¬
ментов есть интерес у новой власти. Господа офицеры лишь
глубже забирают воздух. Не все ушли. Ждут: стрелять будут
или сначала в подвал, на допросы...
Белый, синий, красный...
Колчак видит, как лезут и лезут в вагоны штатские. Вете¬
рок шевелит букет флагов над дверями: английский, амери¬
канский, французский, японский и чехословацкий. Нет
итальянского.
И тут бывший Верховный Правитель чувствует чужие
руки — клещами сцепились на запястьях. Он крепится... не
выдать негодования. Могли бы и предложить сдать личные
вещи. Гадость!
Те двое, что обыскивают, переговариваются, но их не
понять. Похоже, немцы. Они оставляют себе часы, трубку,
пачку табака (адмирал сунул в шинель еще в купе — без
табака не может). Документы, по-видимому, принимает
старший. Он листает их. Спрашивает:
— Вы Колчак?
— Да, я Александр Васильевич Колчак.
— Оно и видно.
Кто-то обшаривает по спине, ягодицам, ногам.
— Оружия нет, — говорит Александр Васильевич, сдер¬
живая отвращение, и после паузы, стараясь не выдавать вол¬
нения, обращается к старшему. — Позвольте назад трубку?
— Верни ему.
После Александр Васильевич жалел, что не спросил на¬
зад и табак.
Александр Васильевич посасывает трубку (в ней ни
крошки табака, но это привычно и действует успокаиваю¬
ще). Потрясли прикосновения чужих рук, эта бесцеремон¬
ность! Впервые так кто-то осмелился прикасаться к нему —
гадость!
— Одна демагогия, — шепчет себе Александр Василье¬
вич.
Пепеляев поражает. Скажи адмиралу об этом четверть
часа назад — не поверил бы! Этот всепробивающий таран,
376

Выдача
носитель самых решительных идей — и вдруг подобострас¬
тие! И этот человек был комиссаром в Кронштадте!..
А там, в вагоне (это овладело всеми), сдирают кокарды,
рвут с мясом погоны, отделываются от бумаг, мнут, грязнят
шинели. А успокоясь, тоскливо смотрят на оцепление: уйти
бы, уйти...
Конвой ведет Колчака и Пепеляева через Глазково1 к
Ангаре.
Звездная темень. Снег на льду вытоптан в широкую до¬
рогу. Александр Васильевич догадывается: взорван мост.
Сзади — огни станции, впереди — огни города.
Александр Васильевич видел, как вынесли из вагона его
чемодан — это не страшно, там только вещи.
”Эх, адмирал, адмирал... — Александр Васильевич по¬
кусывает губы, — все не допускал выдачи, берег бумаги,
письма к Анне, а тебя взяли и выдали...”
Тик перекашивает плечи, но охрана не замечает. Вообще
темень кстати. Никто не видит его, а самое главное — он не
видит их лиц.
Он засовывает трубку в карман — и конвойные сразу
притискиваются к нему.
— Я спрятал трубку, — объясняет адмирал.
Боже, дай дожить дни в сознании своей силы!
На иркутском берегу Ангары их ждут автомобиль и гру¬
зовик с дополнительной охраной. С непривычки побаливают
ноги. Шутка ли, два месяца отсидел в поезде1 2.
’’Будут ли давать прогулки?” — думает Александр Ва¬
сильевич.
Ему указывают место на заднем сиденье ”форда”. По
бокам плотно садятся охранники в штатском. Они сдавли¬
вают адмирала — это до гадливости неприятно. Александр
Васильевич старается отвлечь себя раздумьями о будущем,
насколько это выходит.
’’Отныне я не должен помышлять о спасении. Я должен
дать ответ о смысле нашего дела. В этом и только в этом
Цель оставшихся дней...”
Около полуночи Александра Васильевича отводят в
1	Глазково — предместье Иркутска на левом берегу Ангары, названное в
честь первопоселенцев казаков Глазковых.
2	Колчаковский Совет Министров прибыл в Иркутск с волной отступаю¬
щих 18 ноября 1919 г. — ровно через двенадцать месяцев после провозглаше¬
ния адмирала Верховным Правителем Российского государства. Если бы не
саботаж чехословаков, Колчак имел бы возможность, причем стопроцентную,
прибыть в столицу Восточной Сибири задолго до победы восстания.
377

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
камеру-одиночку корпуса одиночных камер губернской
тюрьмы.
Боже, дай дожить дни в сознании силы!..
С утра в иркутских газетах и прокламациях обращение:
"От Политического Центра.
Вчера, 15-го января 1920 года в 21 час 55 минут вечера,
уполномоченные Центра М.С.Фельдман, командующий На¬
родно-Революционной Армией капитан Нестеров и уполно¬
моченный Политического Центра при штабе Народно-Ре¬
волюционной Армии В.Н.Мерхлев — ПРИНЯЛИ от Чешс¬
кого Командования бывшего Правителя адмирала Колчака
и бывшего председателя Совета Министров Пепеляева.
По соблюдении необходимых формальностей, они были
под усиленным конвоем доставлены в Иркутскую Губерн¬
скую тюрьму, где и помещены в одиночные камеры.
Охрана Колчака и Пепеляева поручена надежным частям
Народно-Революционной Армии.
Председатель Политического Центра
Ф.Федорбвич.
Члены: Борис Косминский, М.Фельдман,
А.Самохин”.
Размашистую пустил подпись под постановлением Флор
Федорович Федорович. Ударил, расколол Россию его, Федо¬
ровича, звездный час!
Зашагал по кабинету, заметался от счастья — все загуб¬
ленные души друзей-эсеров отомщены, все ужасы и страхи
тринадцати месяцев кровавого правления адмирала отомще¬
ны!
Вспомнил крохотку-камеру в омской тюрьме и себя у
койки: сердце аж где-то в горле, темно в глазах — выдернут
на казнь или...
И затоптал кабинет шагами. Машет кулаком и выкрики¬
вает капитану Калашникову — заместителю командующего
армией:
— Революция победила! Пришел час суда над царским
выкормышем!
А ночь была над Байкалом и впрямь звездная — и сты¬
нет, мрет над белым саваном тайги и сопок, городами, чехо¬
словацкими эшелонами, каппелевцами, зарывающимися на
сон грядущий в сугробы (один плотнее к другому — иначе не
проснешься), и намученными, ободранными полками Пятой
378

Выдача
армии с безвестным красноармейцем Брюхиным Самсоном
Игнатьевичем.
И такие полные звезды — ну не настоящие, ну сочинен¬
ные, выдуманные, ну как на экваторе или... как глаза
любимой после распада объятий и мучительных судорог. Не
глаза, а омуты. Черпай счастье — и не вычерпаешь!
И в эту ночь сидел и ждал сообщений с вокзала предсе¬
датель Политцентра, изъел глазами телефон, все слова капи¬
тана Калашникова сухой дробью мимо сознания.
И когда полоснул тишину звонок и в трубке захрипел ба¬
сок Фельдмана: ’’Взяли адмирала, Флор Федорович...” —
оторвался от его, Флоровой, души и вознесся над всем ми¬
ром этот самый звездный час...
Неспроста в кабинете маялся и капитан Калашников. Не
верил до конца чехам председатель Политцентра. Кто, как
не они, вкупе с колчаковцами свозили в Омск эсеров под пу¬
ли и штыки офицеров. Помнит это Федорович, помнит... А
посему нужда могла возникнуть в боевых отрядах. Назвали
эти отряды Народно-Революционной Армией, и находились
в ту ночь все до единого ее бойца на суточном дежурстве.
Не слышали о капитане Калашникове? Дело поправи¬
мое. Я Вам его представлю, дорогой читатель. Смею Вас за¬
верить, капитан из интереснейших людей. Однако все по по¬
рядку.
В молодости Калашников слесарил, в революцию пято¬
го года стрелял по солдатам и городовым. В партии Черно¬
ва сразу принял сан боевика и заимел на счету внушительное
число терактов. Много раз давал тягу из тюрем.
В первую мировую войну, как человек образованный,
быстро продвинулся до капитанского пустого погона1, замос¬
тив грудь крестами. Удивительно, а такое, мягко выражаясь,
пестрое прошлое не помешало выслужить человеку капи¬
танский чин. Вещь для советских условий совершенно невоз¬
можная. Уже на самой первой ступеньке такой биографии
сгинул бы человек в небытие. А уж об офицерских чинах и
речи быть не могло.
Были Калашникову не по нутру ни государь-император с
Распутиным и немкой-царицей, ни большевики с их
Убойно-загробной программой, ни трепач Керенский, ни са¬
модержавный Колчак (хотя поначалу вроде бы и повоевал
за его высокопревосходительство против большевиков), ни
1 Капитанские погоны были совершенно пусты, без звезд, имея лишь
ОДИН просвет посредине.
379

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
опять-таки ленинцы, когда стало очевидно, что власть они
берут всерьез...
Исключали его из эсеровской партии и с охотой прини¬
мали вновь — аж близкие сбились со счета: месяц в эсерах, а
месяц сам себе голова, в вольных беспартийных гражданах
великой России.
При первом захвате власти большевиками (это сразу
после октября семнадцатого) сколотил капитан подпольную
офицерскую организацию, которую позже передал полков¬
нику Элерц-Усову. Затем славно послужил при Гришине-
Алмазове, царство ему небесное. Через несколько дней пос¬
ле перехода власти от Политического Центра к больше¬
вистскому ревкому зачистят вдову Гришина-Алмазова в ту
же тюрьму, где ждал своей участи бывший Верховный Пра¬
витель.
С утверждением советской власти в Сибири и на Даль¬
нем Востоке, или, как писал Бабель, ’’советчины”, капитан,
теперь уже давно бывший, загрустил и надумал податься в
Калифорнию: много приятного читал о том крае. Ну не* мог
бывший капитан видеть красные знамена, слышать проле¬
тарские призывы и пение ’’Интернационала” — гнусавым и
гнусным казалось, а всего пуще воротило от портретов но¬
вых хозяев России — ну сплошь Ленины и Троцкие! От их
козлиных бородок сыпью покрывался и скребся почище че¬
соточного.
И надо же, прорезал бывший слесарь и бывший замести¬
тель командующего Народно-Революционной Армией аж
до самого заокеанского Сан-Франциско — ну в точном соот¬
ветствии с видениями шикарной свободной жизни. Но это
случилось потом, и не случилось, а стряслось, ведь бежать
из Отечества не сладко, тем более без гроша в кармане, а по¬
ка Калашников — еще в капитанах, и вовсе не оскорбитель¬
ны для него капитанские погоны, пожалованные поначалу
государем-императором и затем подтвержденные службой в
белой армии Верховного Правителя...
На другой же день оказались вычищенными в ту же
тюрьму все, кто сопровождал адмирала.
Флор Федорович проводит в Политическом Центре ре¬
шение об учреждении Чрезвычайной Следственной Комис¬
сии над бывшим Верховным Правителем России адмиралом
Колчаком А.В. и бывшим председателем Совета Министров
Пепеляевым В.Н.
В составе комиссии: К.А.Попов (большевик), Н.А.Алек¬
380

Выдача
сеевский (эсер), В.П.Денике (меньшевик), Г.Г.Лукьянчиков
(эсер). Им и допрашивать бывшего Верховного Правителя.
Сбылись мечты Федоровича, довольны и белочехи: вече¬
ром даже устроили нечто вроде торжественного ужина в
штабе у Сырового.
Без чехов не видать бы Политическому Центру адмирала
у себя в тюрьме. Угрозы шахтеров Черемхова взорвать
байкальские железнодорожные туннели при невыдаче Кол¬
чака и золотого запаса тут ни при чем.
Никто так и не взорвал эти туннели, хотя некоторое ко¬
личество золота и драгоценностей спокойно прокатит через
туннели и угодит к пресветлому атаману Семенову.
Из первого протокола допроса (21 января 1920 г.):
Попов. Вы присутствуете перед Следственной Комис¬
сией в составе се председателя К.А.Попова, заместителя
председателя В.П.Денике, членов комиссии: Г.Г.Лукьянчи-
кова и Н.А.Алексеевского, для допроса по поводу вашего за¬
держания. Вы адмирал Колчак?
Колчак. Да, я адмирал Колчак...
Я родился в 1873 году, мне теперь 46 лет. Родился я в
Петрограде, на Обуховском заводе. Я женат формально за¬
конным браком, имею одного сына в возрасте 9 лет.
Попов. Вы являлись Верховным Правителем?
Колчак. Я был Верховным Правителем Российского
Правительства в Омске, — его называли Всероссийским, но
я лично этого термина не употреблял. Моя жена Софья Фе¬
доровна раньше была в Севастополе, а теперь находится во
Франции. Переписку с ней вел через посольство. При ней на¬
ходится мой сын Ростислав.
...Отец мой, Василий Иванович Колчак, служил в морс¬
кой артиллерии. Как все морские артиллеристы, он прохо¬
дил курс в Горном институте, затем он был на уральском
Златоустовском заводе, после этого он был приемщиком
морского ведомства на Обуховском заводе. Когда он ушел в
отставку, в чине генерал-майора, он остался на этом заво¬
де в качестве инженера или горного техника. Там я и ро¬
дился. Мать моя — Ольга Ильинична, урожденная Посохо¬
ва. Отец ее происходит из дворян Херсонской губернии.
Мать моя уроженка Одессы и тоже из дворянской семьи.
Оба мои родителя умерли. Состояния они не имели никако¬
го. Мой отец был служащий офицер... Вся семья моего отца
Сдержалась исключительно только на его заработки. Я пра¬
381

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
вославный; до времени поступления в школу получил семей¬
ное воспитание под руководством отца и матери...
И письма адмирала своей возлюбленной, сведенные в
две общие тетради, укатили за кордон. Не подвел Апушкин.
С разворотом революционных событий (после фев¬
раля 1917 года) Колчак постоянно пишет Анне Васильевне
Тимиревой.
Это — особые письма. Александр Васильевич не
отправляет их, а заносит в общую тетрадь. Все, что проис¬
ходит, настолько диковинно, исполнено такого смысла — он
составляет одно за другим послания дорогой женщине. Он
не может не делиться. Он постоянно помнит о ней, это самое
сильное и глубокое чувство. Оно вызвано не менее страст¬
ным чувством молодой женщины. Ее жизнь докажет это.
Таким образом, письма становятся и памятью
исторических событий, и выражением его чувств. И все пре¬
ломляется на личность самого адмирала.
В общем, это и дневник, и не дневник. Это — память о
женщине и о времени, в котором им выпало любить.
В 1927 году бывший подполковник Апушкин передает за¬
писи Русскому заграничному архиву за сто пятьдесят долла¬
ров — две общие тетради, 243 страницы текста.
В 1945 году правительство Чехословакии передало пись¬
ма Колчака к Тимиревой (’’дневник”) в Государственный ар¬
хивный фонд СССР. Тетради поступили в ЦГАОР СССР,
где и хранятся до настоящего времени.
Круг замкнулся... А та, которой эти письма предназнача¬
лись, так и не увидела их, о ней и не подумали. Еще чего...
Может быть, Колчак не доверял почте. Может быть, не
питал уверенности в том, где ныне его Анна. Может быть,
сначала писал с надеждой отправить письма, вот-вот даст о
себе знать и подвернется оказия. Ясно одно: сохранение ко¬
пий писем он считал весьма важным — слишком значитель¬
ны события, чтобы не закрепить пахмять о них, так сказать,
документально.
А уж после марта 1918 года, когда во второй тетради по¬
явилось последнее письмо, продолжать ’’дневник” теряло
смысл. Вот-вот они должны были встретиться: Александр
Васильевич и Анна.
И тут уж без писем он скажет ей все.
Как глубоко и страстно любит.
382

Выдача
Как ненавидит революцию (иначе не стал бы белым
вождем).
Как отвратителен народ, доведенный демагогией боль¬
шевиков до истерии и погромов, казнящий даже детей (он
слишком хорошо осведомлен об убийстве царской семьи).
Как бессмысленна демократия толпы: вся из инстинктов.
Как предан он войне и военной службе (’’война прекрас¬
на”).
Как хочет продолжить службу, но уже в вооруженных
силах США или Великобритании (’’Пусть правительство
Короля смотрит на меня не как на вице-адмирала, а солда¬
та, которого пошлет туда, куда сочтет наиболее полезным”).
Колчак готов отвоевывать Россию у большевиков с ан¬
гличанами, французами, американцами и даже японцами,
вчерашними врагами России. Для него большевики — за¬
хватчики Родины, союзники врага (немцев, австрийцев, ту¬
рок) — губители Отечества.
Вот ’’послужной” список Колчака, приобретающий в
письмах к возлюбленной четкий рисунок.
Растущее недоумение: флот превращается в сброд и
опасную, неуправляемую силу. С ростом этого недоумения и
складывается ненависть к разрушителям флота и армии —
это могучая убежденность, самое важное дело жизни...
Отставка и жизнь в Петрограде, полная важных встреч, и
постоянная горечь: служил Родине — и отстранен, выбро¬
шен... за ненадобностью. А ведь он столько дал ей для отра¬
жения врага! Он не сомневается, это останется в памяти по¬
томков...
Колчак отстранен от участия в войне. В Петрограде он
не то ...подследственный, не то опальный командующий
Черноморской эскадрой.
Под яростной антивоенной агитацией большевиков раз¬
валиваются армия, флот и тыл. Единственно реальная воз¬
можность участия в войне — служба в союзных вооружен¬
ных силах. Он, вице-адмирал Колчак, источник бесценного
опыта; в ходе войны с японцами в Порт-Артуре и нынеш¬
ней — с кайзеровской Германией — он осознал и опробовал
самые действенные приемы минной войны. На минах увязла
армада германского флота. И этот опыт теперь никому не
нужен... так, хлам...
’’Возрождение нации без войны” исключено. Разве вся
история России — не расширение границ? Разве это не сказа¬
лось на судьбе и характере народа? Разве он, народ, не выко¬
383

ЮН. В.шсов ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
вывал свою государственность в защите и расширении гра¬
ниц? Разве нет такого понятия - '’великоросс"?..
В рассуждениях Колчака присутствуют элементы и чисто
военного профессионализма. Того самого, чго сделало вой¬
ну почетной наукой, в становлении которой такую роль сы¬
грал военный гений Клаузевица. Именно для войн
появляются военные академии и в великом почете пребы¬
вают их герои.
Если военные руководители будут думать о разрушениях
и страданиях единственно как о горе, они никогда не вы¬
полнят своих задач защиты Родины.
Мораль народа, законы народов должны исключать вар¬
варство войн, но те, кто предназначен народами для войн,
будут это исполнять с возможным умением и старанием, по¬
ка не исчезнет угроза войн. Это — жестокая правда челове¬
чества. Оно, человечество, готовит мастеров разрушений и
массовых убийств и поныне. Война — преступление, но это
не значит, что преступны люди воинских профессий, хотя по
существу своему они именно знатоки организации массовых
убийств и разрушений. Цивилизация должна выжечь позор
войн, тогда и сотрется философия почета воинских профес¬
сий — только тогда! В противном случае все подобные рас¬
суждения — лицемерие.
Служба на Родине для опального вице-адмирала теперь
исключена. К тому же ненависть народа к офицерству обра¬
щается в расправы. Государственная власть обезмочена.
Россия медленно, но до самых своих глубин разваливается...
Колчак не из тех, кто соглашается на роль наблюдателя.
Он знает военное дело и умеет его делать. Родину терзает
германское нашествие. Колчак жгуче ненавидит те силы, ко¬
торые делают это возможным.
Итак, у Колчака предложение американского посла
Э.Рута выехать в США (’’стать” начальником военной мис¬
сии России в Америке). Во главе военно-морской миссии под
вымышленным именем он выезжает в Великобританию. Его
принимает знаменитый адмирал Джелликоу — первый лорд
Адмиралтейства, морской министр. От не менее прославлен¬
ного русского адмирала нет секретов. Джелликоу и Колчак
изучают сверхсекретные карты минных заграждений.
После оскорблений на Родине прием в Лондоне достав¬
ляет Колчаку огромное удовлетворение. Родине он служил
преданно, не щадя себя, — за это пинки, поношения, отстра¬
нение от морской службы. А здесь, оказывается, знают ис¬
тинную цену ему.
384

Выдача
Разве не так было после с Шаляпиным, Рахманиновым,
Сикорским, Буниным и сотнями других даровитых сынов
России?..
Достойный дом не покидают. Уходят, проклянув дом, в
котором тебя презирают, унижают и плюют в глаза. И при¬
том не велят обижаться и жаловаться — иначе ты не па¬
триот...
Из Лондона Колчак на английском военном крейсере
под охраной миноносцев отбывает в США.
”Я поехал в Америку, надеясь принять участие в войне,
но, когда я изучил вопрос о положении Америки с военной
точки зрения, то понял — она не готова”.
Колчака принимает президент Вудро Вильсон. Миссия
готовится к отъезду в Россию, как вдруг ...известие об
октябрьском перевороте!
Отныне он, Колчак, — ничто, пустое место. Та Россия
смела все, что дорого ему. Нет больше вице-адмирала Кол¬
чака. Он переодевается в штатское и отправляется в Япо¬
нию. В долгом плавании созревает решение. По прибытии в
Токио он обращается к английскому послу Грину с предло¬
жением принять его на военную службу. Из Лондона уведо¬
мление: согласны, ждать в Токио. С ним ждут направления
на фронт и офицеры из группы сопровождения: Безуар и
Вуич. Там же, в Токио, Колчак близко сходится с полковни¬
ком английской армии Ноксом.
30 декабря 1917 года Колчак принят на службу в анг¬
лийский королевский флот и вскоре командирован на Месо¬
потамский фронт. Через Шанхай он со своими офицерами
прибывает в Сингапур — мощную военно-морскую базу
англичан. Колчака торжественно встречает ее начальник ге¬
нерал Ридаут. Он вручает Колчаку служебный пакет: сроч¬
но вернуться в Китай и Сибирь.
Колчак отбывает в Пекин. Он догадывается, какие наде¬
жды связывают с ним союзники. Последнее "письмо” к Ти-
миревой заполняет тетрадь 16 марта 1918 года. Впереди ра¬
бота в правительстве Хорвата, затем — под началом генера¬
ла Болдырева в Уфимской директории и, наконец, 18 ноября
1918 года — провозглашение его, Александре! Васильевича
Колчака, Верховным Правителем Российского государства.
Очистить Родину от заразы большевизма!
Союзные державы несли столь ощутимые потери в под¬
водной войне, что на конференции военно-морских предста¬
вителей стран — участниц антигерманской коалиции в Лон¬
13 39ON
385

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
доне в сентябре 1917 года вопрос об этом поневоле оказался
центральным. Россию представлял капитан первого ранга
Шульц — участник знаменитого Ютландского сражения. В
качестве прикомандированного к ’Транд-Флиту” офицера
союзного флота он находился на линкоре ’’Херкюлес”. В
этом исключительно упорном и кровавом столкновении
немцы пустили на дно три мощных английских линейных и
три броненосных крейсера; англичане сумели потопить всего
один линейный крейсер противника — ’’Лютцов”. Это ос¬
новные потери, без учета более мелких и многочисленных.
Конференция в Лондоне обсуждала планы будущих
военно-морских операций. Вступление в войну США вводи¬
ло в действие один из самых крупных флотов мира.
План борьбы с подводными силами Германии разрабо¬
тал адмирал Джелликоу. Минные заграждения союзников
оказались недейственными в борьбе с подводными лодками,
впрочем, как и конвоирование. План предусматривал зато¬
пление у входа в главные базы германского подводного
флота старых боевых кораблей.
Англичане предложили затопить сорок линейных кора¬
блей и сорок три крейсера — и наглухо закупорить подвод¬
ный флот врага. Англия обязалась предоставить восемнад¬
цать линейных кораблей и тринадцать крейсеров. Фран¬
ции предлагалось выделить пять линейных кораблей и две¬
надцать крейсеров, Италии — три линейных корабля и три
крейсера. Далее по списку следовали США и Япония.
Жертва не казалась чрезмерной: под ударами подводных
лодок гибли несравненно большие ценности и в первую
очередь — десятки тысяч людей. И все же план Джелликоу
не получил одобрения. Значительные, неисчерпаемые возмо¬
жности таились в минной войне.
В подобной обстановке опыт русского адмирала при¬
обретал особую ценность. Поэтому с таким почетом и пре¬
дупредительностью принимают Александра Васильевича в
Лондоне.

ГЛАВА 11
ЯМА
Александр Васильевич вынужден двигаться. И даже
когда ложится на пятнадцать-двадцать минут, все
равно вынужден энергично шевелить ...пальцами ног.
Мех в сапогах свалялся, ноги не мыты и деревенеют от
холода. Чертова Сибирь! Два месяца тепла (порой оглу¬
шающей жары) и десять — стужи, и тепло-то не просто теп¬
ло, а с гнусом.
’’Так вот она какая, моя последняя каюта”, — Александр
Васильевич снова и снова разглядывает камеру.
В скупо нацеженном свете жирно слезятся стены. Выше
плеч они уже не темные и не лощеные сыростью, а в грязно¬
ватых проседях; еще выше — на вытянутую руку — инея ни¬
как не меньше чем на палец. Там камера будто в белой
шубе.
’’Ничего, померз в экспедициях — не привыкать, —
Александр Васильевич поеживается. — Слава Богу, шинель
не отобрали. С них станется...” И он мысленно благодарит
Анну - это она настояла на меховой подкладке и меховом
воротнике. И сапоги на меху — тоже по ее настоянию. Где
она? Что с ней? А Трубчанинов, Занкевич, офицеры?..
Когда их с Пепеляевым уводили из штаба легиона, была
Уже ночь...
’’Отдали на убой именем короля и всеми достославными
традициями Соединенного Королевства”, — вдруг огнен¬
ным шаром вспыхивает в сознании нестерпимо горькая
Мысль. И тут же все чувства замывает удушливая досада за
невозможность начать все сызнова. Тогда бы ни от кого не
зависели. Делали бы свое русское дело сами. Предали! Пре¬
дали!..
387

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Петлей схватывают эти мысли, даже дыхание — на хрип.
Александр Васильевич смотрит на потолок: "Странно,
вроде бы внизу должен быть иней, а тут ...наоборот”.
Он старается отвлечь себя: к чему теперь обиды и счеты?
Но это не получается.
Он вспоминает арест и страх Пепеляева и от стыда и
обиды мотает головой: ’’Срам! Срам! И это Виктор Нико¬
лаевич Пепеляев — идейная опора белого движения здесь, на
Востоке. Кто бы мог подумать!.. Никогда, ни при каких
условиях, даже муках, не открывать свою слабость врагу.
Любая слабость — это уступка врагу и пусть маленькое, но
доказательство его морального превосходства... У меня
только и осталось, другого больше нет: умереть достойно.
Как говаривал адмирал Эссен в подобных случаях: ’’Умри
красиво!'..
Колчак вспоминает обыск и брезгливо подергивается:
мерзость! Нервно нащупывает и достает трубку. Щепоточку
бы табака, пусть самого дрянного! Он покусывает мундш¬
тук... Они полагают страхом расправы сломить мою реши¬
мость. Ошибаются... Он Богом и верой миллионов людей
наречен был в вожди белого движения. Он, который был
смыслом белого движения; он, который руководил борьбой
миллионов людей за идею России, — не принадлежит себе и
не волен на частные поступки и чувства? Переступить через
себя — вот смысл происходящего...
Пугали народ генералами. Да Лавр Георгиевич оказался
бы щенком перед нынешней сверхвластью Ленина и Троцко¬
го! Государю-императору, самодержцу, не снилась столь аб¬
солютная власть!..
Как убедила жизнь его, правда бывает подчас фантастич¬
нее самого изощренного вымысла. Ну кто бы мог вообра¬
зить: Ленин — народный вождь, во всяком случае, именно
так его рекомендуют господа революционеры. А на де ле¬
то — неограниченный властитель; жизнь каждого — ничто
перед его волей. Вот так: бессрочное, бесконтрольное владе¬
ние Россией. Какое странное воплощение борьбы всех поко¬
лений русских за свободу! Что за дикий, нелепый вырост из
представлений о свободе!
Александр Васильевич уже успел прийти в себя после все¬
го, что случилось. Ему даже легче теперь, когда наконец ис¬
чезла неопределенность.
Он не сомневается в неизбежности суда. Там он выложит
все, а ему есть что выложить. Поэтому он и возвращается к
одним и тем же мыслям, заходит на них с разных сторон
и пробует доводы, пробует...
Нет, им этот суд дорого выйдет...
388

Яма
О терроре красных Александр Васильевич давно собирал
данные. Это — подшивка документов, фотографий, за них
отвечал капитан второго ранга Кислицын.
Ведь убийства по доктринерским соображениям для
большевиков вовсе не убийства — это избавление от нечис¬
тых, это историческая необходимость, так сказать, задача
строительства. Большевики твердо знают, кому жить, а ко¬
му нет... Свобода, равенство, братство... Равенство до¬
ступно лишь при общей нищете, а что такое нищета, как не
рабство?.. Стало быть, проповедь равенства есть проповедь
рабства. Эго проповедь оскотинивания народных масс.
Сознательные пролетарии предполагают, будто в ре¬
зультате революции в государстве установится их власть.
Они ошибаются.
Властвовать будет партия, а над партией будут господ¬
ствовать еврейские лидеры.
К объяснениям ’’седого мэтра" (так называл Плеханова
про себя адмирал) он выстроил свои доводы.
В силу законов экономики подлинный властелин об¬
щества — ■ деньги. Недаром Прудон после революции 1848
года жаловался, что мы только жидов переменили. Ибо
по-прежнему властвовали они те. у кого капиталы...
Белому офицерству свойствен был антисемитизм, при¬
чем такого накала, который современнику конца XX века да¬
же приблизительно представить невозможно. Адмирал не
составлял исключения, разве ж только у него этот антисеми¬
тизм носил характер, так сказать, умозрительный, то есть
возник из чтения.
Это факт исторический. И нравится это читателям и ав¬
тору или нет. факт остается фактом...
Александр Васильевич улыбается. Независимо от рабо¬
ты мыслей сознание легпп облик Анны: очень изменчивые,
ломкие брови... И тут же на шее. груди оживают теплота
прикосновений, нежная уступчивость тела, эта доверчивость
тела... Она совсем не изменилась за эти годы, наоборот, ста¬
ла тверже, властней в привлекательности. Ему сорок шесть,
а влюблен, как мальчишка! Но и то верно: разве можно по¬
любить в юности? Там в чувстве столько животного, нераз¬
борчивого. инстинктивного, рефлекторного, хотя порой и
овеянного романтикой слов. Нет. полюбить и привязаться
Можно лишь после сорока. Тогда ни разум, ни инстинкт, ни
чувства не подведут...
Предали, предали!..
Это был наход такого отчаяния!.. Чтобы не застонать,
Александр Васильевич замотал головой и напрягся: низость.
Подлость!.. Как смел им верить!..
389

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Александр Васильевич сунул трубку в карман, до боли в
плечах свел за спину руки и наискосок (тогда не мешала ле¬
жанка) зашагал из угла в угол — для всех узников общая
тропа; для кого — надежд, для кого — сведение счетов с
жизнью.
Суд, казнь — из обихода борьбы. Он, Колчак, тоже неза¬
медлительно направил бы в военно-полевой суд любого
вождя из красных. Тут всё на своих местах. И предатель¬
ство — тоже из обихода борьбы. Я не предусмотрел этот...
ход союзников — и должен платить. Всё на своих местах.
Александр Васильевич задрал голову и долго смотрел на
полоску скудного звездного света. Прутья на окошке не
ржаво-темные, а белые... Он опустил плечи и зашагал уже
спокойнее, размереннее. На какое-то время его занимает ко-
рытообразность пола. Сколько же ног выбивало камень в
ожидании участи.
"Те, другие, надеялись, а мне, моя, — уже известна”, —
подумал Александр Васильевич и принудил себя сосредото¬
читься на мыслях о допросе. Допрашивать начнут уже се¬
годня. У них все основания для того, чтобы спешить. Путь
Каппеля пройдет через Иркутск...
Потом он забылся и рассуждал. Большевизм жестко и
однозначно стоит на марксизме: два, помноженное на два,
всегда — четыре. Все, что не есть четыре (даже на самую
ничтожную долю), не имеет права на существование. Самая
характерная черта большевиков — нетерпимость.
Александр Васильевич присел на лежанку. Он, конечно
же, не мог знать, что его яростный недоброжелатель — гене¬
рал Болдырев заносил в дневник весьма схожие мысли, — к
примеру, хотя бы о судьбах русских: "...погибли от того же
яда, который с такой холодной жестокостью привили
России..."
В первую мировую генерал Болдырев командовал соеди¬
нением на Северном фронте, фланг которого защищали ко¬
рабли Колчака.
Адмирал сорвался с лежанки, зашагал. "Ни в чем не рас¬
каиваюсь. перед лицом Бога и смерти говорю: ни в чем!"
Допросы для Александра Васильевича оказались вовсе
не в тягость, а в некотором роде даже благом: скрашивают
одиночество (а мысль о предательстве делает его особенно
ядовитым) и дают какую-то разрядку. К тому же в кабинете
тепло. И чай — без сахара, но очень крепкий. Не жалеют на
него заварки господа члены следственной комиссии, осо¬
бенно старается этот... Денике.
Александр Васильевич чувствует их жадный, почти жи¬
390

Яма
вотный интерес. Он едва переступает порог и произносит
"’здравствуйте’', а писаря уже скрипят перьями. Это тоже
неплохо. Следовательно, останется его последнее слово, не
сгниет с ним.
Он предан и оболган союзниками — ему скрывать нече¬
го. Он отвечает на любые вопросы — нет ни одного, от ко¬
торого уклонился бы. Ему и самому интересно во всем
разобраться. Им не понять, что рассказывает он больше для
себя.
Предали! Выдали! Все подстроили так, чтобы выдать! Не
оставили никаких шансов на спасение...
Он не дает чувству обиды смять себя, но порой оно дово¬
дит его до ярости и холодной ненависти. За что?!
...Александр Васильевич налегает руками на лед стены.
Бормочет:
— У Великобритании нет постоянных врагов, нет пос¬
тоянных союзников и друзей. Постоянны только интересы.
Он смотрит на решетку окна и отчетливо видит их всех,
много-много лиц... Сколько же обворожительных улыбок,
льстивых слов! А руки... Сколько крепких пожатий, сколько
почтения в пожатиях!..
Сволочи!..
— ...Господин следователь, на меня выпала задача со¬
брать Россию под единой властью. И уже после народу
предстояло (а я и не исключаю еще: может, и предстоит) ре¬
шать, каковым быть правлению. Я отказываюсь принять в
качестве истины, не требующей доказательств, якобы боль¬
шевизм — это народная, русская власть. Политическое
устройство страны должно решить Учредительное собрание
или, если угодно, Земский собор. Повторяю, я пришел к
власти с одним условием: не предрешать форму будущего
государственного правления.
Но это не все. господа. Я пришел к руководству белым
Движением... В общем, я только по необходимости взялся за
это дело, рассчитывая не столько сделать добро, сколько
предупредить зло. Помните, кому принадлежит это изрече¬
ние?..
Задача белого движения — покончить с узкопартийно-
стью как однобоким выражением интересов страны. Свою
власть, как военного руководителя, я мыслю национальной.
Иначе говоря, я должен был предпринять все во имя спасе¬
ния и восстановления единой и великой России. Что касается
крайностей — их обусловила логика борьбы. Личные цели
мы не преследовали. Нас вынудили отозваться диктатурой
391

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
на диктатуру, подавлением на подавление. Не мы провоз¬
гласили убийства средством решения политических задач...
Что до партии эсеров... Я против физических расправ,
но... Уверяю вас: именно прокламация господина Чернова
поставила ряд событий вне контроля. Политические партии
дробят и обессиливают Россию и в итоге делают беззащит¬
ной перед большевиками...
Белое движение противопоставило большевизму идею
возрождения Отечества. Для нас это означает обеспечение
его государственной целостности, единство народов, его на¬
селяющих, ликвидацию разрухи, восстановление законнос¬
ти, а потом — и социально-экономические перемены; сло¬
вом, предотвращение государственной катастрофы и обнов¬
ление. Момент требовал соединения гражданской и военной
власти в одном лице — и я на это согласился. Лишь воен¬
ная власть могла предупредить развал перед угрозой наше¬
ствия большевизма. Я лишь откликнулся на требование Ро¬
дины — никакой узурпации власти не произошло. Власть я
получил из рук законного правительства. Как вам известно,
оно в то время являлось практически единственным закон¬
ным Всероссийским правительством, во всяком случае,
власть его распространялась на значительную часть страны.
Никаких интриг, убийств, подкупов или подлогов я для за¬
хвата власти не предпринимал...
Земский собор возможен только после прекращения
междоусобной борьбы и на основе свободных выборов без
всякого контроля какой-либо партии или посторонней си¬
лы — это наша генеральная мысль. Именно такое собрание,
называйте его как угодно, и правомочно решить, какой быть
России. Для этого надлежит покончить с Гражданской вой¬
ной и диктатурой большевизма...
— А армия? — слышит новый вопрос Александр Василь¬
евич.
Он допивает чай и ставит стакан.
— Мы должны были возродить армию. Без нее...
— Армия — это орудие классового угнетения, что вы тут
наводите тень на ясный день, — говорит Попов. — Нас ин¬
тересует ответ по существу, а не ваши домыслы!..
Обошли белые Красноярск — и тут неожиданный приказ
Каппеля: повернуть на север, топать по Енисею. Оправдал
себя маневр, не ждали красные, однако пришлось надсажи¬
вать жилы по Енисею, а затем и по реке Кан, высохнуть бы
ей до дна, красномордой речушке!
Кан — река шустрая, не пристыла толком, пришлось
392

Яма
бросить многие грузы и принимать смертную купель. Тут
как кому повезет.
Не имея в достатке тулупов и валенок, армия теряла
людей от мороза тысячами. Что красные, что стужа — оди¬
наково вычесывали ряды. Спали на снегу, где кто стоял —
там и мостился на ночь. При тридцати-сорока градусах мно¬
гие так и не просыпались. Случалось, умерев во сне, человек
наглухо прихмерзал ко льду, но и те, кто просыпался, а по¬
том шел, вроде и - живы, но уже были обречены на мучи¬
тельную смерть, ибо безнадежно отмораживали ноги, руки,
внутренние органы. Каждый день их откидывали чурбанами
с дороги — не до слез и причитаний, царство им небесное! И
что слезу пускать — сегодня они, а завтра мы...
— В штабеля покойников, господа! Им что, отмаялись!..
Нет, после уже не спали порознь. Эту науку быстро про¬
шли. Порознь — это погибель. Старались валиться один на
другого, грудой тел сберегали тепло. Детей и баб без сраму
жали в середку. Не до жеребячьих забав; чем плотнее - тем
живее.
Жмет мороз, ночами не в редкость и за сорок. Вместо
лиц одни дырки для глаз под тряпьем. Однако службу
справляли по всем правилам: охранения, часовые, дневаль¬
ные...
Впереди колонны с четвертой Уфимской дивизией уми¬
нал снег сахМ генерал Каппель: давит фасон на своей сибирс¬
кой лошадке —- в рост по любому ветру и стуже, да самый
первый, с головной походной заставой и проводниками из
местных.
— И что за причуда, господа: с рассветом всегда выбрит!
Играет со смертью его превосходительство --- па
неподвижных ногах в седле все светлые часы, даже закусы¬
вать подают в седло. А уж ноги давно поморожены — толь¬
ко виду не подавал.
И с дозорами спал в снегу, лишней пары носков не взял
— все по жребию, из общей кучи. И несмотря на это. хоть на
парад в Царское! В ремнях, чист, опрятен, глаза спокойные,
будто и не коптится у костров.
Из-за дыма-то глаза у всех слезятся, багровые, припух¬
лые, без ресниц и бровей. Да от мороза люди готовы в
пламя лезть, пусть... но чтоб отогреться.
А у Капелля все иначе настоящий генерал, первый
вояка среди первых, слава ему! Все верно, надо людей вести,
надо...
— Господа, не напрасны ваши жертвы! Россия верит в
вас! Надо крепиться, господа!..
Не ведал Владимир Оскарович — не Деникину, а ему.
393

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Каппелю, намеревался передать адмирал полномочия Вер¬
ховного Правителя. Но не известен генерал ни России, ни за¬
границе... и фамилия не русская, для такого дела — не фами¬
лия, а самое главное — без связи с миром. Буравится со
своей армией по снегам. И четвертого января Колчак подпи¬
сал бумагу в пользу Деникина.
Людьми мостила каждую версту армия, целыми се¬
мьями зарывали в снег новопреставленных рабов Божьих ...
Да за что ж такая мука, Господи!
Дети и женщины бредят, кричат в тифозной горячке, бу¬
хает колонна кашлем на все десятки верст — ну не армия, а
лазарет и богадельня вместе взятые. И где добывать про¬
корм? Избы, села голые после первых верст колонны: один
вой, помирать теперь мужикам без прокорма. Еще первая
изба не показалась, село не вылезло из-за поворота, а Кап-
пель знает, что будет.
Одни продолжат жизнь за счет других.
Потому что нет тыла, кругом смерть!
Съедали все подчистую: и сальные огарки свечей, и зерно
с трухой из куриных кормушек, и варево из лошадиных и
коровьих копыт, и даже помойную гниль...
А у Канска двинули в штыки, Каппель в первой цепи с
карабином, только и сказал:
— С Богом, господа!
А голос — у каждого в сердце отзовется.
Отбросили красных, сложили своих в штабеля, сняли па¬
пахи, подхватили женщин под руки: батюшка перекрестил,
покадил, молвил свои слова — и снова впряглись взламы¬
вать снежную целину.
Обдирали мертвых — и женщин, и мужчин — иначе не
утеплишься, а умирают тысячами, есть одежка. Срамные
штабеля, в исподнем, а то и вовсе нагишом: деревянно-рас¬
коряченные, белые-белые и даже в зубах снег.
Осторожно, господа...
— А что осторожно? Все едино звенят, коли сталки¬
ваются...
Оглядывались, уходя.
Просили прощения.
Кто вгорячах цапал оружие без рукавиц, оставлял кожу с
мясом. Ну? Славная памятка — до конца дней.
— Вперед, господа! После отболится...
Замедлял движение обоз --- на многие версты сани, са¬
ни...
Но как без обоза?.. Там жены, детишки, раненые,
тифозные... Брали винтовки, отбивали наскоки красных:
394

Яма
из-за сопок норовят, укусом — опять возвращались к
семьям, но уже не все — выбивали каппелевцев сибиряки-
охотники нещадно. На выбор клали, с матерком.
Чтоб тифозные не вываливались, прикручивали к саням.
Ну сладь с ними, коли жарит изнутри на все сорок! Рвут с
себя одежду, снег ловят губами! Распорядился Каппель при¬
вязывать, иначе не спасти.
— Терпение, господа, терпение! Бог нас поставил на этот
путь!..
Главное — идти, не задерживаться, иначе все здесь оста¬
немся.
И новый год, 1920-й, отметили в холодину на все сорок!
Поостереглись спать, ждали дня: какой-никакой мороз, а на
треть ужмется. Тихо брели.
Звезд Господь разложил — полное небо!.. Да под таким
небом женщине говорить о любви. Да греть ей губами щеки!
Да стихи читать, слова выдумывать! Да руками ее, милую,
всю выгладить! И за отворотом шубки грудь найти, да та¬
кую теплую, мягкую! Господи!..
Новый год, господа!..
Дали залп на счастье. По всей колонне запричитали жен¬
щины и дети. Да ну ничего, обойдется, ведь праздник. Гово¬
рили детям ласковые слова, себя утешали: те, что выживут и
вырастут, уже не пропадут, не имеют права пропасть. Спле¬
вывали, в сгустках крови... легкие...
Тут Каппель круто повернул на Нижнеудинск — и пал
красный город. Бежали актив и комиссары. Впервые за мно¬
гие месяцы люди выспались в домах. Здесь армия узнала о
судьбе своего Верховного: в Иркутске, у красных, под зам¬
ком, потому что танцует эсеровский Политцентр польку-
бабочку под большевистскую дуду.
Взъярились господа офицеры (не все крысами лезут к
границе): не бывать их вождю проданным и преданным!
Жутко и безобразно материли легион: выдал беззащитного
и безоружного адмирала!..
— На Иркутск, господа!
— За адмирала!..
— За Бога и Отечество!..
Но и то правда: другого пути, как покорить Иркутск, и
не существовало.
И не догадывались господа офицеры, что выходит Си¬
бирь вся красным. Ну в точном соответствии с похвальбой
Троцкого: по телеграфу! И протыкать им штыками Сибирь
а» до самой монголо-китайской границы. Ощерилась Роди¬
на.
Родина родненькая, земля родимая...
395

Ю.П. Biacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Вместо приветного очага, женского тепла, щебета де¬
тишек голый череп с глазницами.
И там, у Екатеринбурга, знай водят ветвями "Четыре
брата". Все-то тайны они знают — старинные четыре сосны,
нареченные братьями. Все-то они видели — и могилу на до¬
роге. и банки с кисло гой...
Это не царя с семьей клали в могилу... а Россию...
Все-то знают "Meibipe брага". Шумят на весь свет ветвя¬
ми, а понять их... нет больше у России сердца. Ненависть
стучит в груди. Она и будет, ненависть, строить новое
счастье...
Сибирь по телеграфу?.. Накаркал этот краснопузый нар-
комвоенмор, тьфу, слово-то какое поганое, как есть, нерус¬
ское! Будь их. господ офицеров, воля - - всех бы комисса¬
ров на осины. Один мор от них по земле.
— И, ясное дело, Ленина с ними — этого немецкого при¬
хвостня, гореть ему, христопродавцу, в аду вечным пламе¬
нем!
— Да жидовская кровь в нем! Да он по матери — Бланк!
— Да не может россиянин такую хреновину удумать.
На германской едва ли не каждый второй или третий рус¬
ский лег в могилу или ока лечен, а он хапнул германского зо¬
лота на разные партийные нужды — да в поезд и через не¬
метчину прикатил, пустил яд, вздыбил Россию!
— Да на что ему Россия?! Наплевал православным в ро¬
жи.
— Вместо Христа Марксу поют аллилуйю!
— Распяли Россию комиссары!
— Да все самые главные там — жидовского племени, по¬
рвать бы им глотки!
В Нижнеудинске разжились харчами, не та нужда. С хар¬
чем и мороз не страшен, можно воевать.
— Да пусть попробуют взять нас! Это не адмирала вез¬
ти в вагоне повязанным! Русские мы. а не христопродавцы!
— Песню, господа!..
— Верно, давай! Пусть не хоронят нас — песню! А ну.
юнкер, запевай!..
— ...Для меня борьба с демократией социалистов озна¬
чала прежде всего противодействие большевизму. Ленин
использовал ослабление государственной власти для разло¬
жения страны. Буржуазные свободы открывают перед боль¬
шевиками идеальные условия для удушения са^мого этого
строя. Для вас, господа из РКП(б), не существует ничего за¬
396

Яма
претного. Обратите внимание: от своих противников вы тре¬
буете подчинения не только законам, но и еще целому своду
правил, вплоть до этических. Свои преступления вы покры¬
ваете якобы высшими интересами народа, но ведь это чис¬
той воды демагогия! Это вам страна обязана тем, что
всякий порядок исчез. За вашими демократизмом, интерна¬
ционализмом и социализмом — полное разложение нации.
Именно поэтому я выступил против революции. Нет, не в
феврале, а октябре. Вы ведете дело к государственной ката¬
строфе. Преградить путь большевизму — значит, спасти Ро¬
дину. Не сделаем это — не бывать России...
— Вы, гражданин Колчак, не можете отрицать, что фа¬
брики, заводы, железные дороги и вообще все создано рука¬
ми рабочего человека, — с назиданием говорит член след¬
ственной комиссии Денике (он меньшевик, и из очень
’’громких", известен по Сибири). — Ему, пролетарию, а не
заводчикам, помещикам и банкирам должны принадлежать
земля и все ее богатства. Переворот в октябре семнадцатого
и стал возможным лишь потому, что имел целью исправить
эту несправедливость. Недаром Временное правительство
оказалось бессильным, против поднялся народ. Вы же пода¬
лись на услужение к интервентам, только бы задушить ре¬
волюцию. Вы насаждали кнут и виселицу по указке англичан
и капиталистов всего мира...
Товарищ Денике отродясь не был следователем, выбра¬
ли его в следственную комиссию — ■ и все. Но взял он на
себя, наравне с товарищем Поповым, главную следователь¬
скую роль - революция к эюму обязывает. А уж тут и та¬
лант обнаружился — и влез по уши в вопросы, так ему это
пришлось. И недели нс минуло, как все стали звать его "сле¬
дователем" — и без всякой иронии. Ну природный дар обна¬
ружился у товарища Денике.
— Оставим пока виселицу и кнут. - говорит Александр
Васильевич. — Народ - это не только большевики и Ленин
с Троцким. И каким быть порядку решать не только им,
вам или мне. Вы, как это характерно для большевиков, на¬
ловчились переворачивать вещи с ног на голову. Разложение
старой России, ее пороки вы сносите на нас. на наш счет.
Мы, кого вы так ненавидите, приветствовали Февраль в
своем подавляющем большинстве — и вам это отлично
известно...
— Расскажите о службе у англичан.
— А о виселице и кнуте, которые мы несем народу?
— Об этом спросим, не забудем.
— Извольте... Я знаю, к чему вы клоните. Нет, измены
не было. Я не мог принять Брестский мир. Я до мозга кос¬
397

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тей военный человек. Я должен был сражаться, а не одари¬
вать немцев русскими землями по примеру господина Лени¬
на. Служба у англичан открывала возможность участия в
дальнейшей борьбе против Германии. Я мог принести Роди¬
не хоть какую-то помощь.
— То не овца, что с волком пошла, — говорит Попов и
закуривает.
Александр Васильевич знает: этот Попов из большеви¬
ков, ему по штату полагается двойная ненависть.
— Но ведь вы перешли на английскую службу гораздо
раньше, задолго до Брест-Литовского договора? — Денике
чаще других членов следственной комиссии задает вопросы,
а порой один ведет допрос.
— Большевики с первых дней захвата власти... да нет...
много раньше, еще с весны семнадцатого, повели антивоен¬
ную агитацию и разговоры о необходимости заключения
мира с Германией...
Александр Васильевич питал недоверие к Германии как
извечному врагу России и славянства, которого способна от¬
резвлять лишь сила. Он почитал Скобелева, помнил наи¬
зусть многие высказывания отважного генерала, в том числе
и это, о войне: ”Я люблю войну. Каждая нация имеет право
и обязанность распространяться до своих естественных гра¬
ниц”. Эти слова грели сердце, освещая смыслом военную
службу.
— Мы ждем, гражданин Колчак, продолжайте.
— Я отправился к английскому послу сэру Грину и по¬
просил передать английскому правительству, что я не могу
признать мира и прошу меня использовать для войны, как
угодно и где угодно. Кроме того, война — единственная
служба, которую я не только теоретически ставлю выше все¬
го, но которую я искренне и бесконечно люблю. К ней я го¬
товился всю жизнь. Таким образом, я оказался на службе у
англичан. Как я понимаю, это тоже не все: вы не прочь выс¬
тавить наше движение как почти иностранное. Как бывший
глава белого движения, я в состоянии дать исчерпывающие
объяснения и доказательства. Мы не ориентировались ни на
англичан, ни на какую-либо еще иностранную силу. Что зна¬
чит ориентироваться на англичан?.. Мы сражались за осво¬
бождение России.
Нежелание воевать, усталость народа от мировой войны,
аграрный кризис и неспособность старой власти решить его
большевики выдали за одобрение народа их погромной док¬
трины. Любое несогласие большевики подавляли и по¬
давляют силой, количество жертв значения не имеет. Это.
398

Яма
кстати, к вопросу о виселице и кнуте. Впрочем, я еще вернусь
к нему...
— Как можно заявлять о завоевании народа большеви¬
ками, если народ повсюду и здесь, в Сибири, тоже ясно дает
понять, на чьей он стороне?
— А как может быть иначе? Большевики везде и всюду
обеспечивают себе захват власти демагогией, ложью о ско¬
ром царстве социализма, разжигают грабительские инстинк¬
ты, отменяют законность.
Если не мы, военные, кто же еще может уберечь Россию
от злой доли?.. Теперь о союзниках подробнее. В боях учас¬
тия они не принимали. Фронт держали только русские части.
Только мы вели день за днем бои с вами. Чехи? Мы их не
звали. Вам не хуже меня известно, как они оказались здесь.
Стычки с японцами?.. Регулярных боев иностранные части,
кроме чехов в начальный период становления фронта, не ве¬
ли. У нас с ними соглашение. Насколько мне известно, го¬
спода, самыми стойкими и боеспособными частями красных
являются латышские; не русские, заметьте, а латышские.
Именно латышские части обеспечили перелом в пользу
красных и здесь, у нас, а после и на юге, у Деникина. Пере¬
броска латышей на юг была нами отмечена, но...
— Латыши — это не чехи и не японцы. Россия — Родина
латышей. Ее судьбы — их судьба.
— Что латыши — не чехи и не японцы, это вы справед¬
ливо заметили, господин следователь. Впрочем, помимо ла¬
тышей против нас действовали части целиком из иностран¬
ных подданных — немцев, австрийцев, мадьяр и даже китай¬
цев — так называемых интернационалистов.
— Это неорганизованная помощь данных государств.
Эти государства осуществляют блокаду нашей республики.
— Только одна наша убыль в живой силе за три-четыре
месяца следа не оставила от любого иностранного формиро¬
вания. Белое дело делали русские, все прочие путались под
ногами. Да, это не преувеличение: путались. Если бы я, как
человек облеченный высшими полномочиями, действитель¬
но стремился к интервенции, мы с вами здесь не беседова¬
ли бы. Генерал-адъютант Маннергейм обращался с предло¬
жением использовать стотысячную финскую армию. При¬
киньте, что это такое, если семьдесят тысяч чехов явились
той силой, о которую столь долго разбивали себе лоб вы,
красные?..
От Петрограда до Москвы Россия оказалась бы под фин¬
нами в считанные недели. И учтите, войска красных находи¬
лись на востоке, против нас. и на юге. против Деникина. Од¬
нако генерал-адъютант выдвинул условие: в составе буду¬
399

Ю.П. В.шсов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
щей России, очищенной от большевиков, Финляндии уже не
будет. Я не располагал соответствующими полномочиями и.
следовательно, не мог предрешать вопрос о составе
Российского государства.
И к тому же вопросу о союзниках. В делах с ними мы не
предрешали судеб России. Все должно поставить на свои
места Учредительное собрание или, как я уже говорил, Зем¬
ский собор. Это наша принципиальная позиция. От союзни¬
ков мы получали материальную помощь, но за соответ¬
ствующую плату. Не все, конечно, было гладко. К примеру,
японцы стремились раздробить любое наше крупное
воинское формирование. Разумеется, мы только на время
могли соглашаться на подобные вмешательства извне. И все
же это факт прискорбный, я лишь отчасти являлся хозяином
положения, иначе не сидел бы перед вами. Союзники в ли¬
це чехословаков обладают здесь реальной силой, а в полосе
железной дороги, как вы это сами видите каждый день, даже
подавляющей силой...
Адмирал помнит фамилии этих людей, что вместе или
порознь допрашивают его: Попов, Алексеевский, Денике,
Лукьянчиков, Косухин... Несколько раз внимание привлекал
человек во всем кожаном и с каким-то неправдоподобно
крупным маузером на боку — этот ни о чем не спрашивал и
лишь угрюмо молчал, но рост... самый настоящий гном, из
тех, что в старину потешали царей. И при таком-то росте —
саженный размах плеч!
Александр Васильевич ощущает их жадность к себе. Нет,
не перед ними он держит ответ. Они так далеки от него! Для
него все это — репетиция суда, ответа перед Россией и веч¬
ностью. В конце концов, ради России он и жил.
Александр Васильевич поглядывает на Попова. Что ж,
пусть тешится...
Александр Васильевич вспоминает придворный бал неза¬
долго до войны с японцами. Он получил приглашение совер¬
шенно неожиданно, скорее всего в связи с полярной экспеди¬
цией барона Толля. О ней писали, и он, Колчак, стал в неко¬
тором роде знаменитостью. Обычно же приглашения —
привилегия знатных дворянских родов и первых сановников.
Взял на себя обязанность опекать его морской офицер из
гвардейского экипажа — свой в свете и при всем том наде¬
жный товарищ. В 1894 году они вместе окончили Морской
корпус и не порывали дружеских связей. Александр Василье¬
вич ценил в нем штурманские способности и завидную мане¬
ру все принимать шуткой, даже немалые скорби. Сам Алек¬
сандр Васильевич достаточно терпел из-за чрезмерного пре¬
400

Яма
увеличения мнений людей, неумения быть выше этих мне¬
ний. С годами это, правда, значительно попригладилось.
В сознание Александра Васильевича въезжает вся грома¬
да необъятного зала Зимнего дворца с торжественным
сияньем люстр и увешанными звездами и лентами чиновни¬
ками, гвардейцами в тугих, нарядных мундирах, дамами в
прихотливых праздничных туалетах... Александр Василье¬
вич даже здесь, в камере, зажмуривается: поток аксель¬
бантов, крестов, эполет, драгоценностей, золота во всех ви¬
дах — и одно имя громче другого...
Государь-император танцевал с Александрой Федоров¬
ной и оказывал ей всяческое внимание; чувствовалось, что
он обожает ее и старается доставить приятное. Меж танца¬
ми, а они много пропускали, их общество, в основном, раз¬
делял великий князь Николай Николаевич. Он выделялся
ростом и властным, полусердитым взглядом. Кто в Петер¬
бурге не знал этот удлиненный, типично романовский тип
лица, скошенные к краям лица брови; закрученные, что на¬
зывается, стремительные усы и седоватый, несколько игри¬
вый кок. Все в великом князе было от конногвардейских тра¬
диций. Как говорил куда как позже, аж через четырнадцать
лет, другой бравый кавалерист о буденовцах Первой Кон¬
ной:
— Да, конники хорошие, нашей выучки, ну, а уж эти
’’пролетарии на конях” — настоящая мразь. Я их всегда рас¬
стреливаю, этих конников. Настоящего кавалериста не рас¬
стрелял бы, будь трижды раз красный...
А когда Александр Васильевич оборвал его и посулил
трибунал за самовольную расправу, тот отчеканил:
— Ваше высокопревосходительство, можете сразу рас¬
стреливать, другим не стану. Гражданская война: сегодня
они нас, завтра — я... Нет, пощады не попрошу, а уж попа¬
дусь — это как пить дать. Бои-то какие — все вперемешку.
Не сегодня так завтра потащат к стенке, да разденут, изуве¬
чат, как ротмистра Зайцева, царство ему небесное...
Рыжеватый, сиплоголосый полковник провонял своим и
конским потом, водкой и табаком. Он прибыл тылами крас¬
ных вместе с генералом Сахаровым — посланцем Антона
Ивановича Деникина. Там, на Южном фронте, у Деникина,
полковник и встречался с кавалеристами Первой Конной.
Вскоре после боев на Тоболе полковника подняли на
Штыки свои же солдаты, когда надумали податься к крас¬
ным — его и еще троих офицеров, остальные сумели от¬
биться...
Гречанинов, — вспомнил фамилию полковника Алек¬
401

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
сандр Васильевич. Рассказывали, что его пороли штыками, а
он матерился...
Были части, которые, перебежав, через две-три недели
возвращались — и опять в полном составе: большевики
тоже заставляли воевать, да еще не ’’харчевали” толком и
драли по любому поводу семь шкур. Сибирских бородачей
это очень отрезвляло.
А таких посланцев, как генерал Сахаров, от Деникина
прибыло несколько. Первым преодолел тылы красных гене¬
рал Флуг — этот доложил о ближайших задачах, которые
ставил Деникин. Добровольческая армия только набирала
силу... Флуг показал себя с самой выгодной стороны еще в
русско-японскую войну...
Потом через тылы красных к Деникину и обратно проре¬
зал генерал Гришин-Алмазов... Почти прорезал, поскольку
красные все же нащупали его, и он, обложенный ими, по¬
кончил с собой. Вот только не сумел распорядиться с доку¬
ментами, все до одной бумажки попали к Дзержинскому на
Лубянку. Алмазов — это подпольная кличка бывшего пол¬
ковника Гришина...
Потом пожаловал генерал Сахаров, а за ним от атамана
Войска Донского — генерал Сычев, тот, что пять недель на¬
зад позорно сбежал из Иркутска, не исполнив своего долга
командующего войсками округа. Его малодушие и сообщи¬
ло размах путчу эсеров — и на тебе, вылупился Полит¬
центр...
И снова вспоминается достопамятный бал. Да, забыть
такое трудно... Там, в прошлом, Александр Васильевич при¬
глядывается к императорской фамилии -- великим князьям
Сергею Александровичу, Александру Михайловичу и чрез¬
вычайно деятельному Борису Владимировичу. По их лицам,
жестам несложно догадаться — великий князь Борис Влади¬
мирович навеселе и забавляет всех. Борис Владимирович
был по-настоящему красив и статен, пожалуй, только блед¬
новат: гвардейский мундир в рюмочку, а на погонах — нико¬
лаевские вензеля, темные усы в кончиках подкручены и не¬
сколько вздеты, на губах — усмешка...
В памяти постепенно обозначился Безобразов. Алек¬
сандр Васильевич видит эти распушенные книзу усы, длин¬
ные ниже подбородка. И больше ничего в лице ну
обычнейшее, даже скорее скушное. Только все это обман. За
ним такие дела числились! Отставной ротмистр кавалер¬
402

Яма
гардского полка без чинов и знатности сразу скакнул в
статс-секретари, это вровень генерал-адъютанту. Его имя
называли только с именами Абазы1 и Плеве. Впрочем, Без¬
образов и Абаза — двоюродные братья.
Обострение на Дальнем Востоке явилось результатом их
действий. По представлениям Безобразова, без ведома воен¬
ного министра совершались перемещения войск в Маньчжу¬
рии. Говорили, это тоже дело его рук — утверждение на¬
местничества на Дальнем Востоке с внебрачным сыном
Александра Второго генералом Алексеевым во главе. И ввел
в круг государя-императора этого Безобразова, а за ним и
Абазу, великий князь Александр Михайлович — сколько
пересудов!
Еще бы, весь разворот событий — к войне! Сколько тог¬
да писали и рассуждали о ’’Желтороссии” — освоении
Маньчжурии и восточных земель.
Александр Васильевич не увлекался сплетнями, а равно и
слухами, но о великом князе Александре Михайловиче
кое-что знал — из-за причастности к флотским делам. Вели¬
кий князь настоял на выделении отдела торгового морепла¬
вания из министерства финансов в главное управление —
это уже было новое самостоятельное министерство.
Великий князь и возглавил его. Вещь нехитрая, коли же¬
нат на сестре государя-императора.
И Александр Васильевич снова пристально вглядывается
в государя-императора — от него зависит судьба России,
стало быть, его судьба.
Тот образ государя-императора, так сказать, бальный,
слился с более поздними образами — от личных представле¬
ний ему.
Там, на балу, государь-император был в парадном мун¬
дире полковника-преображенца — последнее его звание
перед кончиной отца, Александра Третьего. Будущий госу¬
дарь-император командовал в ту пору батальоном Преобра¬
женского полка, а полком — его дядюшка, великий князь
Сергей Александрович — зануда и самодур. И по странной
прихоти муж кротчайшей и неземной чистоты женщины...
родной сестры императрицы Александры Федоровны.
Государь-император после коронации наотрез отказы¬
вался принимать повышения в чине. Так и проносил полков¬
1 Абаза Алексей Михайлович свиты Ею величества контр-адмирал,
товарищ главноуправляющего Topi овым мореплаванием и портами, один из
виновников русско-японской войны 1904 1905 пне пугать с Абазой А.А..
403

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ничий мундир до февраля семнадцатого. А после от всего
отлучили и отрешили...
Что ни говори, а государь-император проигрывал рядом
с великими князьями, ростом и лицом повторив мать. Алек¬
сандр Третий до самой кончины корил жену-датчанку за то,
что ’’испортила породу”: не рост у сыновей, а срам... А вы¬
ражался этот последний Александр — даже сбивались с ды¬
хания гребцы: любил государь-император морские прогул¬
ки. Матерый был мужик, основательный, но язык... При Ма¬
рии Федоровне (его супруге), склонной к любовным интриж¬
кам, придворные дамы стали многое позволять. Александр
поминал их всуе б... и прочими ’’терминами”, не стесняясь
прислуги и адъютантов. И пил, здорово пил, никто не вы¬
держивал с ним на равных, даже адмирал Черевин...
Александр Васильевич вглядывается в то спокойное лицо
Николая Второго. Оно всегда поражало Александра Василь¬
евича. Лицо без всяких следов властности и напряжения. Ни¬
какой потуги на значительность, никакой игры... Чуть на¬
бухший сбор кожи под глазами. Сколько видел и слышал
Александр Васильевич, государь-император всегда был не¬
многословен, предпочитая слушать, — черта достойная.
Взгляд — внимательный, пытливый. Он всегда был несует¬
лив, очень естествен, без какой-либо вздернутости. Погладит
усы и бородку, но жест неприметный...
И тут же рядом в сознании лепится образ Александры
Федоровны: длинноносое лицо с маленьким слабым подбо¬
родком, всегда бледное и капризное. Локоны с висков напу¬
щены на лоб. Уже тогда у нее были четыре дочери, и была
беременна Алексеем...
Еще много людей видел Александр Васильевич в том
зрелище бала, каким вдруг одарила память. И князя Влади¬
мира Петровича Мещерского — седого, тучного старика.
Морской гвардеец рассказывал о влиянии князя на молодо¬
го государя-императора. Князь подбирает не только членов
Государственного совета, но и министров, а сам — всего
лишь издатель газеты "Гражданин”. И поныне Александра
Васильевича смущает тот давящий взгляд из-под приспу¬
щенных век.
Не уступал князю Мещерскому во влиянии на
государя-императора и великий князь Сергей Александро¬
вич.
"Государю-императору тридцать шесть, а на него всё
влияют и влияют, — думал тогда Александр Василье¬
вич, — то сама Александра Федоровна, то замухрыжный
странник Антоний, то шарлатаны Папюс и Филипп, а теперь
404

Яма
вот и этот фрукт Безобразов. Что ж в государе-импера¬
торе своего?.."
Впрочем, это не так, это совсем не так. Все эти люди вы¬
ражали то, чю искал в них Николай. А по своему коренному
характеру Николай был упорен и настойчив, но все это - -
под флером вежливости...
Помнится, морской гвардеец обратил внимание на от¬
сутствие брата государя-императора, Михаила. Царь не¬
долюбливал брата — тот позволял насмешки над ним. Ко¬
робила Николая и женитьба брата на Шереметевской.
Там, на балу, Александр Васильевич в первый и послед¬
ний раз увидел министра внутренних дел и шефа корпуса
жандармов фон Плеве. Он вышел в министры после убий¬
ства Сипягина, о котором все говорили не только как о вы¬
разителе интересов дворянства и любимом министре
государя-императора, но и как о его постоянном спутнике на
охотах. Государь-император глубоко скорбел...
— Да, Саша, — говорил морской гвардеец, — прави¬
тельство и правители там, наверху, мельчают и мельчают...
Водевильчик смотрим...
”И досмотрелись...” - подумал Александр Васильевич,
взглядывая на муть в окошечке.
Давал знать о себе день...
’’Плеве не был православным, — вспоминал Александр
Васильевич, — но не похоже, чтобы это мешало его карьере.
А ведь в условиях приема на жандармскую службу право¬
славие значилось обязательным. Выходит, на министров эта
обязательность не распространялась. Любопытно, Бенкен¬
дорф тоже был православным?.. Верно, Бенкендорф был
православным. Он изменил православию незадолго до смер¬
ти... Или я ошибаюсь?.."
И снова в памяти Зимний, ласковая музыка, поклоны,
французская и английская речь, вальсирующие пары и то
волшебное, хмельное чувство молодости, вера в судьбу, со¬
знание силы и способности творить жизнь...
— А сей господин... морской гвардеец кивает на гру¬
зного генерала, — один из четырех сыновей генерал-адъю¬
танта Трепова... того самого...
"Того самого" означает выстрел Веры Засулич в петер¬
бургского градоначальника 24 января 1878 года. Она стреля¬
ла и ранила генерал-адъютанта в наказание за жестокость с
политическими заключенными, и надо же, суд ее оправдал!
Даже пятилетним ребенком он. тогда еще Сашенька
Колчак, запомнил тот скандал: в Петербурге только о
том и вели речь. Сколько же споров, взаимных упреков —
тоже из того размежевания, которое ле!ло между людьми в
405

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Гражданскую войну, только не бродил еще тот смертонос¬
ный яд большевизма...
Александр Второй нарушил решение суда и распоря¬
дился арестовать девицу Засулич, но та скрылась.
Почти все женщины, проходившие по наиболее громким
политическим процессам, — из семей статских или военных
генералов: Софья Лешерн, Софья Перовская, Вера Фигнер.
Вера Засулич... В сумятице и вседозволенности семнадцато¬
го года Александру Васильевичу попалась брошюрка о по¬
литических процессах в России. Александр Васильевич и не
подозревал, что сподобился читать ее в одно время с буду¬
щим председателем иркутской губчека товарищем Семе¬
ном.
До 1905 года двадцать девять женщин оказались отме¬
ченными смертными приговорами. Из них восемь — закон¬
чили жизнь на эшафоте. А сейчас валят и женщин, и детей —
и никто не считает, а что считать, коли счет на десятки и
сотни тысяч.
Видение бала смыло в памяти наслоения последующих
лет с их жестокостью, кровью, глупостью. И уже опять
он в прошлом и рядом с ним морской гвардеец, и он отчет¬
ливо слышит его насмешливый баритон: '’Карьера, Саша,
карьера...” Это он рассказывает о сыне Трепова — Дмитрии
Федоровиче, знаменитости тех лет. Там, на балу, генерал
стоял у окна в коридоре. У окна обрывалась живописная ли¬
ния белых столов буфета. К Трепову подошел Плеве и они
заговорили надолго и горячо. Им никто не мешал, публики
здесь почти не было.
— Саша, вот этот Дмитрий Федорович Трепов еще в год
нашего с тобой выпуска служил с моим кузеном в ротми¬
страх, а нынче — генерал, московский обер-полицмейстер,
любимец великого князя Сергея Александровича; толкуют о
его переводе к нам, в Петербург...
У генерала Трепова расширенное книзу лицо, прижатые
уши. усы стрелками, вислый рыхловатый живот, скошенный
затылок и далекие гладко-отполированные залысины. Весь
он похож на кабана, тем более странна какая-то приятность
в нем.
Александр Васильевич вглядывается в новую картинку
память удивительно щедра. Обретает ясность образ
Александры Федоровны. Она утопает в кружевах и складках
белого бального платья. Оно походит на свадебное. Фото¬
графия в том платье обошла всю Россию. Александру Ва¬
сильевичу запомнилась строгая малоподвижность лица. Она
держалась скованно, нс улыбалась. А тот фасон платья был
406

Яма
необходим, чтобы скрыть беременность. Это потом, через
несколько лет, объяснила знакомая дама, чуть ли не жена
Николая Оттовича Эссена...
С великими князьями, несомненно, были их жены, но
Александр Васильевич не мог узнать их, да и как — ведь не
видел же их прежде. Впрочем, Елизавету Федоровну (жену
великого князя Сергея Александровича) узнал. Она очень
походила на Александру Федоровну — свою родную сестру.
Но женщины не занимали Александра Васильевича. Конеч¬
но, он и предположить не смел, что ждет сестер...
Александр Васильевич впервые находился столь близко к
людям, которые повелевают событиями, и старался понять
их, во всяком случае, оценить человечески. Конечно, строить
выводы по бальным впечатлениям смешно, но все дело в
том, что он умеет понимать людей. У него дар чувствовать
их. Когда он видит человека или беседует с ним, он как бы
прикладывается к нему, это дает очень многое, и всегда са¬
мое важное. Поэтому все вокруг имело важный смысл по¬
знания.
— Позабавься, Саша, — рокотал морской гвардеец в ухо
Александру Васильевичу. — Только полюбуйся: они попро¬
шайничают милость быть замеченными государем или госу¬
дарыней. Да-а, Саша, обычные свойства профессиональной
прислуги или служилой братии — и те и другие лишены по¬
нятия чести. Нет, полюбуйся на сановные низости...
Но то, что случилось после третьего тура польского, ког¬
да царская семья удалилась на отдых в соседнюю комнату,
если не потрясло, то основательно покоробило Александра
Васильевича, хотя его приятель, без сомнения, не раз стано¬
вился свидетелем нечто подобного. Он не удивлялся, а ве¬
селился от души. Для этого он заранее увлек Александра Ва¬
сильевича в коридор. Здесь, по стене, размещался буфет: чай
в изящных фарфоровых чашечках, торты на серебряных
блюдах, фрукты, конфекты в хрустальных вазах и вообще
все что угодно, — и это среди гиацинтов, гвоздик и даже роз,
а за окнами ведь падал снег.
Лишь только за дверью исчезла долговязая фигура вели¬
кого князя Сергея Александровича, гости хлынули в кори¬
дор. Это было зрелище для закаленных. Столы трещали,
буфет исчез за стеной спин. Вазы опрокидывались. На пол
соскальзывали чашки, вилки, шлепались куски тортов, капа¬
ла жидкость и во все стороны сыпались конфекты. Мороже¬
ное, торты, пирожки мазали мундиры, фраки, платья. Еще
удивительнее было стремление гостей набить карманы и су¬
мочки конфектами. Впрочем, набивали не только карманы,
но и шляпы.
407

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
У стен бесстрастно стояли лакеи.
— Вот и все: понадобилось шесть минут, щелкнул
крышкой часов морской гвардеец.
-- Что? — не понял Александр Васильевич.
Здесь всегда укладываются за пять-семь минут.
— Как эго всегда?
— Во всяком случае, когда я бываю здесь.
Публика, занятая добычей, отступила, и Александр Ва¬
сильевич увидел чудесный дворцовый паркет в осколках
стекла, смятых сладких пирожках, лужицах шоколада, об¬
рывках цветов.
Все в точном соответствии с природой вещей, —
рассуждал морской гвардеец. — Холопы есть холопы, будь
они в мундирах, лентах и при титулах. Припомни-ка, Саша,
сценки из прошлого. Как бояре швыряли с крылец медяки да
пряники. Вся штука в том, что и сами-то бояре были в хо¬
лопствующем состоянии, такова роспись нравов на Руси — в
противном случае не швыряли бы... А эти... эти лишь дока¬
зывают данное правило. Теперь видишь, брат мой во Хрис¬
те, на чем все тут замешано. Холопство, брат, холопство.;.
Эю от него Александр Васильевич усвоил на всю жизнь
выражение: все в точном соответствии с природой вещей...
Лакеи в несколько минут сменили скатерти, подтерли
полы и выставили повые угощения и цветы.
Подожди, Саша, это еще раз будет разграблено, — го¬
ворил хморской гвардеец. — Теперь уже после бала, так ска¬
зать, на посошок. А теперь надо ждать. Здесь обязательно
пройдет государь-император — эго ритуал. Возможно, с
кем-то обменяется любезностями. Видишь, не уходят, зани¬
мают места. Да очнись ты, ей-богу, как в столбняке! Боль¬
шие дела здесь делаются. Старый граф Келлер рассказывал
отцу... У графа смолоду обозначилась презабавная бороден¬
ка: одна половина рыжая, другая черная.
"Стою я в коридоре зала, где вальсируют, — рассказы¬
вал батюшке граф, - то есть где-го здесь, в коридоре, а тут
...император!.. Александр Второй последним из наших импе¬
раторов говорил "ты” офицерам и чиновникам. Я вытя¬
нулся, а он: "Когда это ты, Келлер, обреешь бороденку?" —
и прошел. Высокими, статными были дети Николая Перво¬
го... Ну я недолго думая, в комнатку придворного лакея -- и
начисто, под бритву, и бороду, и бакенбарды. — И сразу на¬
зад. в коридор. Да для меня государь Александр за Бога!.. И
я не ошибся: снова идет! Шаг крепкий. И взгляд, как у всех
Николаевичей, прямой и с этакой жутью. Стоишь вот так —
и теряешь себя. Большой заряд был в Павловых внуках...
Александр остановился, вглядывается: "Неужто ты, Кел¬
408

Яма
лер?” Отвечаю: ’’Так точно, Ваше императорское величе¬
ство!” А он: ”Что ж, Келлер, поздравляю тебя с флигель-
адъютантом!”
Морской гвардеец смеется: ”Понял, Саша?” — и летуче,
незаметно принимает осанку Александра Второго — ну точ¬
но портретную.
— Это губернатор граф Келлер? — спрашивает Алек¬
сандр Васильевич. — Тот сажный?
— Точно так.
— А борода?
— После убийства императора Александра Второго граф
отпустил ее наново, и та, разумеется, опять дала своих два
цвета.
После котильона всех ждал ужин. В нескольких простор¬
ных залах были сервированы столы — на три тысячи персон,
как узнал позже Александр Васильевич.
Для тех, кто танцует, была привилегия ужинать в Золо¬
том зале — уютном, с золочеными колоннами. Здесь же, на
возвышении, располагался и царский стол. Его пышно укра¬
сили цветами — клумба, а не стол. Но какая клумба!
Еще заранее перед дверьми начали собираться дамы, чи¬
новники, военные — и отнюдь не из-за верноподданнических
чувств. В Золотом зале гостей ожидала самая свежая еда: в
остальных же — или почти, или трехдневной давности. Со
всей горой угощения придворная кухня едва справлялась к
третьему дню, праздничному.
Александра Васильевича и увлек в толпу гурманов мор¬
ской гвардеец. Даже духи не могли перебить запах пота.
Гости толкались, напирали. Двери стерег петербургский гра¬
доначальник. Он уговаривал соблюдать приличия. Его, од¬
нако, не слушали.
С последними звуками котильона градоначальник рас¬
пахнул дверь — и был отброшен толпой.
”Все в соответствии с природой вещей”, — вспоминает
Александр Васильевич.
Он и морской гвардеец сели за дальний стол, несколь¬
ко особняком. Это давало возможность беседовать без опа¬
сения быть услышанными.
Николай Второй вступил на престол 21 октября 1894 го¬
да — двадцати шести лет. В тот год он, Александр Колчак,
окончил корпус, и ему исполнился двадцать один.
Александр Васильевич оглядывает камеру: где эти
люди?..
Кто, чьим именем расписал наши жизни?..
Морской гвардеец сгинул на Балтике оторвало ноги
409

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
снарядом с ’’Нассау”. Все двадцать минут до кончины нахо¬
дился в сознании.
Разнобородый граф Келлер-старший погиб вскоре после
бала, в сражении при Вафангоу. Отважный был русак с не¬
мецкой фамилией, вроде Николая Оттовича Эссена.
Великие князья Николай Николаевич, Александр Михай¬
лович и Борис Владимирович — во Франции, там сейчас и
Софья с сыном. Судьба уберегла от расправ...
Тот Трепов имел счастье скончаться от душевного рас¬
стройства в 1906 году. В смуту девятьсот пятого поднялся
до диктатора России — и не выдержал, рухнул.
И князь Мещерский тоже поимел счастье кончить свои
дни до октября семнадцатого, в 1914 году.
Безобразов, Абаза? А черт их знает, где эти пролазы!..
Плеве сразил эсер Егор Сазонов на Обводном канале.
Александр Васильевич видел фотографию: от кареты —
один остов, от Плеве — пятно крови на булыжной мосто¬
вой. Впрочем, могло быть и не от него, а от лошади или ку¬
чера — тот тоже погиб. Бомба вломилась в окно кареты...
Плеве и еще кое-кто рассчитывал воодушевлением вой¬
ны смыть брожение в обществе. Вышло несколько иначе.
Великого князя Сергея Александровича взорвал эсер
Иван Каляев — тоже нечего было хоронить. Елизавета Фе¬
доровна приняла монашество.
И только подумать: занимался этим Борис Викторович!..
Летом семнадцатого, в пору вынужденного сиденья в
Петрограде, Александр Васильевич свел знакомство с Са¬
винковым (тем самым, о котором все тот же Меньшиков пи¬
сал: он ”был... мечтой департамента полиции, который из-за
него доходил до галлюцинаций”).
Они говорили о болезнях России — дряхлой монархии,
порочности абсолютизма бюрократии, связывали февраль
семнадцатого с обновлением; вот только большевики... нич¬
то не может их образумить. Да-а, а вылупилось нечто
другое, не звонкая молодая Россия... Мог ли я подумать,
что стану Верховным Правителем России, а Борис Викторо¬
вич — моим уполномоченным во Франции...
Этот режим Ленина и Троцкого удивительно умеет пус¬
кать пыль в глаза. Еще ни в чем не успев, кроме разрушений
и убийств, нарек себя великим, самым передовым и справед¬
ливым...
"Там, где есть воля, всегда есть и дорога" с двадцати
лет это девиз Александра Колчака. Он никогда не изменяет
ему. Но сейчас все дороги замкнулись и нет хода ни вперед.
410

Яма
ни в сторону, а назад он не ходит. И теперь уже никакая
воля не разведет эти дороги.
Какое право имел я втягивать в эту кровавую исто¬
рию Анну — она так молода? Почему не отправил за грани¬
цу? Мне было хорошо, никого я так не любил, да и не знал
что это до встречи с ней — и я увлек ее за собой. Я должен
был остановиться, я вдвое старше. Я был счастлив — и ни о
чем другом не хотел думать... Ведь до сих пор они не щади¬
ли ни женщин, ни стариков. Государя-императора убили с
женой и детьми, а я? Видит Бог, я не хотел. Я не мог с ней
расстаться! Что же я натворил!..
Раздвинуть бы стены, шагнуть из этой могилы, под¬
няться снова на мостик, чтобы одна только гладь моря — и
ни лжи, ни парши громких слов, ни предательств — одно
солнце, море и ветер...
Теперь я знаю: где много громких слов, там всегда
ложь...”
И в самом деле, какой резон везти его едва ли не через
всю Россию в Москву: крутом остатки белых войск, банды,
разруха, безвластие. Озлобленность и бесчувствие к крови
не поддаются разумению, ну нет нервов у людей. Вряд ли
красные отважутся — риск велик. Скорее всего процесс надо
мной будет здесь... или в Омске. Ведь Омск был столицей
движения, но для этого Пятой армии красных еще нужно
дотянуться до Иркутска.
И все же этот следовательский намек на большевиков,
что за ним?.. За митингами и уговорами эсеров, как пра¬
вило, следуют длинные ножи большевиков. Если так — жди
событий, адмирал. У большевиков свое понимание закон¬
ности. Что ж, я знаю, с кем имею дело. При любом поворо¬
те не дать застать себя врасплох, быть готовым ко всему —
издевательствам, казни...
На утреннем и дневном допросах следователи и члены
комиссии впервые ссылались на деловые бумаги. И как
ссылались - зачитывали целые страницы, все под исходя¬
щими и входящими номерами: успели со своей канцелярией.
Какая же 1лупость: тогда, в Нижнеудинске, все надлежа¬
ло предать огню! Вот Занкевич все в печку! Трубчанинов
ловок и смел, но чехи доставили нас прямо в лапы красных.
Похоже, и Апушкина повязали.
От Александра Васильевича не скрывали: в камерах со¬
седнего корпуса офицеры те. что добровольно вызвались
сопровождать его из Нижнеудинска, когда предал конвой,
предали офицеры штаба и союзники приперли к стене свои¬
411

Ю.П Ню. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ми каиновыми условиями. Где Занкевич? О нем заговарива¬
ли. но вскользь.
Надо полагать, офицеров тоже спишут в расход.
Нс уйти никому. Смастерили поездочку. союзники...
Самые важные бумаги у красных! Мои исповеди в пись¬
мах Анне всё у них! Анна!..
Эх. Апушкин!..
Александр Васильевич сбился с шага и зверем закрутил
меж стен. С ним пропадет столько никто, никогда даже нс
догадается о том, что ему известно, и как бы он теперь ра¬
спорядился! Это нужно чем, кто вериг в возрождение Рос¬
сии...
Причем гут злоба, месть? Нет. нет, просто ему надо все
поставить на свои места. Он столько понял в эти дни. Уйти
бы, уйти?..
Александр Васильевич переминается под оконцем, ша¬
рит взглядом по стенам.
Предали, предали!..
Станут потрясать с трибуны письмами, бумагами. Все.
что писал: малейшие сомнения и движения души, планЬг. из¬
менения планов -- всё-всё в их распоряжении. Александр Ва¬
сильевич не выдержал и длинно, безобразно выматерился.
Матерщина на флоте слыла традицией. Ей следовали и.
в некотором роде, обучались. С паря Петра она приняла
форму чуть ли не обязательного офицерско-дворянского ши¬
ка. Изустно передавали самые затейливые и непристойные
выражения: замысловатые сплетения диковинных по бес¬
стыдству и образности матерщинных наборов. Самое нас¬
тоящее опоэтизированное скотство...
Александр Васильевич пробует рукой лежанку. Матрас
из соломы. Он расталкивает комья, одергивает матрас и са¬
дится. И тут же ловит себя на том. что надсадно, измученно
вздыхает. Гвоздем в нем слова одного из членов комиссии:
"Сколько людей загубили и еще ораторствуете..."
И Александр Васильевич снова выматерился. Он было
подался к двери, но тут же. осадив себя, завел руки за спину
и. ссуду лясь. опять взялся мерить иннами свою "каюту" из
камня и ржавого железа.
Но ведь предали, предали!..
Что ж ты. Господь, так упорно держишь сч орону крас¬
ных! Да какой же ты Отец своих хулителей и наших убийи
берешь под защиту? Куда нам теперь в могилу? Заткну гь
уши. закрыть глаза и всем в могилу?..
Даже после всего пережитого Александр Васильевич
смугл природной смуглостью и в шаге по-прежнему тверд.
412

Яма
Руки у него длинноваты, но в меру; суховатый нос велик и
породисто горбат — сколько было из-за этого обид и стычек
в детстве.
И опять Александр Васильевич задумался о бумагах.
Это уж определенно: возьмутся зачитывать на суде. Надер¬
гиванием бессвязных отрывков из текста можно извратить
все: любую мысль, любое чувство...
Александр Васильевич останавливается и прислуши¬
вается. Он уже отвык от обиходных шумов, и громкая речь в
коридоре отзывается болезненным напряжением, а тут —
стук, лязг... Один раз в сутки по команде заключенные при¬
бирают камеры — сейчас как раз уборка. От него уборки не
требуют. Впрочем, и мусорить нечем. Александр Василье¬
вич жадно принюхивается. Сквозняк из коридора надувает
махорочный дым...
Напрасно мается адмирал — письма к Тимиревой
(’’дневник”) не у красных. Этому ’’дневнику” лишь через
двадцать пять лет с вершком предстоит проделать путь к
красным. А пока гремит костями (иссох, изголодался) по
разным теплушкам да платформам Апушкин и мозолит
башку раздумьями: к Семенову податься или из Владивосто¬
ка — за моря, подальше от Родины, чтоб ей!..
Политцентр захватил портфель бумаг и некоторые из
личных писем Верховного Правителя, но писем деловых, не
к Анне. Это тоже добыча, хотя не главная. Так что успо¬
койся, адмирал. Приляг, закрой глаза, распусти судорогу в
теле. Дай измученному мозгу хоть чуток забвения. Не рви
душу. Один ты. Никому не нужен во всем этом огромном
свете. Никому... кроме Анны...
Алексей Николаевич Крылов - генерал-лейтенант цар¬
ской службы, профессор и академик, знаменитейший и при¬
знанный во всем мире авторитет в кораблестроении. В пер¬
вое десятилетие двадцатого столетия был Главным инспек¬
тором флота, председателем Морского технического коми¬
тета. Он находился в центре создания нового российского
флота, обладая глубочайшими познаниями теории корабля.
Александр Васильевич Колчак был на десять лет моложе
Крылова и состоял с ним в самых дружеских отношениях.
Как-то Крылову доложили, что арестован его подчинен¬
ный, корабельный инженер В.П.Костенко. Вскоре суд приго¬
ворил Костенко к шести годам каторжных работ за револю¬
ционную деятельность.
Алексей Николаевич подал прошение государю-импера¬
тору с просьбой о помиловании Костенко — одного из са¬
мых талантливых корабельных инженеров. Крылов указал
413

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
на то, что именно Костенко собрал единственный в своем
роде свод документов и показаний о причинах гибели ко¬
раблей в Цусимском сражении и вообще поведении кораблей
при тех или иных повреждениях — материал бесценный при
создании нового российского флота. Прошение было вруче¬
но морскому министру вице-адмиралу И.К.Григоровичу, в
подкрепление была передана и сама книга-сборник Костен¬
ко. Крылов впоследствии вспоминал:
"Я... поехал к Григоровичу, показал ему эту книгу и ска¬
зал, что в ней заключается неоценимый боевой опыт. Григо¬
рович сказал:
— Я завтра же покажу эту книгу государю.
В понедельник вечером звонит Зилоти (старший адъю¬
тант Главного Морского штаба. — Ю.В.)\
— Министр вернулся с доклада, показал книгу царю;
царь его спросил, знает ли он Костенко. Григорович отве¬
тил, что знает.
— Действительно ли это такой талантливый офицер, как
о нем пишет Крылов, письмо которого мне доложил Нилов
(адмирал флота. — Ю.В.)1
— Действительно.
— Нам талантливые люди нужны.
Открыл ящик письменного стола, вынул приговор и
что-то на нем написал, что именно, Григоровичу не было
видно.
Но Зилоти имел, как говорится, ’’ходы и выходы” и ска¬
зал мне, что приговор получен товарищем министра юсти¬
ции и на нем написано: ’’Дарую помилование”.
Утром во вторник звоню к Зилоти:
— Помилование Костенко есть высочайшее повеление,
оно должно быть исполнено в двадцать четыре часа, а не в
четыре дня, как это канителят юристы; позвоните товарищу
министра юстиции и скажите, что Григорович
генерал-адъютант; и если в течение двадцати четырех часов
Костенко не будет освобожден, то он обязан доложить
царю, что его повеление не исполнено.
Зилоти позвонил кому следует, и во вторник вечером
Костенко приехал ко мне благодарить за заступничество”.
Все это Алексей Николаевич Крылов рассказал в книге
"Мои воспоминания”, изданной Академией наук СССР в
1945 году...
И заступались ведь, просили. А государь прощал своих
врагов.
Нам талантливые люди нужны...
Алексей Николаевич был здоровья былинного. Секре-
414

Яма
тарь ЦК ВКП(б) П.К.Пономаренко (начальник Центрально¬
го штаба партизанского движения на занятых гитлеровцами
землях в годы Отечественной войны) рассказывал мне о не¬
обычной просьбе Крылова.
Алексей Николаевич не мог обойтись без литра водки в
день... прикладывался... Причем это никак не сказывалось не
только на его внешности, но и работоспособности. Без вод¬
ки же он страдал, можно сказать, хирел.
Жесткая карточная система военных лет исключала
вольный доступ к водке, и Алексей Николаевич поневоле
обратился к секретарю не то Казанского обкома партии, не
то Куйбышевского (память не удержала эту подробность
рассказа Пономаренко). В то время он был Героем Социа¬
листического Труда, трижды награжден орденом Ленина, а в
Казани или Куйбышеве находился вместе с Академией наук.
Так или иначе, просьба была доложена Пономаренко. Во
всяком случае, он узнал о ней.
И с той поры Крылов каждый день дополнительно к кар¬
точному довольствию получал две бутылки водки. Такой ре¬
жим не помешал Алексею Николаевичу дожить до восьми¬
десяти двух лет, сохраняя светлую голову и занимаясь чисто
научными делами.
Утром в допросе бывшего Верховного Правителя снова
принял участие Александр Косухин — посланец Особого от¬
дела Пятой армии. Нужда есть у товарища Косухина до зо¬
лотого запаса — того, что уперли чехи с отрядами ”учреди-
ловского” войска в августе восемнадцатого из Казани: все
ли золотишко в наличии, а ежели нет, то сколько успел ад¬
мирал разбазарить народного добра. Шустрый молодой че¬
ловек...
”3а нечестность с золотом я расстрелял бы любого не¬
взирая на чины и заслуги, — сказал Александр Василье¬
вич. — Это — достояние России, и оно должно служить
России”.
И объяснил: те партии золота, которые уходили, явля¬
лись платой союзникам за оружие и снаряжение. Все до еди¬
ной выплаты проводились через Совет Министров и ут¬
верждались им, Колчаком, лично. В архивах, захваченных
красными в Иркутске (от бывшей канцелярии Совета Мини¬
стров), должны находиться соответствующие документы.
Он здесь же, сейчас же готов подписать любой документ.
Удостоверяющий сохранность российского золотого запаса.
Ни крупицы не исчезло в неправедных операциях. Что с зо¬
лотом после его ареста, не скажет. Охрану золота приняли
415

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
легионеры. Да проверьте, посчитайте. Оно ведь здесь, на
путях, при контроле.
В восьмидесятилетие Льва Толстого епископ Гермоген
сказал речь, как бы обращаясь к великому писателю (об
этом есть в дневнике А.В.Богданович):
"О, окаянный и презренный российский Иуда, удавив¬
ший в своем духе все святое нравственно-чистое и
нравственно-благородное, повесивший себя, как лютый са¬
моубийца, на сухой ветке собственного возгордившегося
ума и развращенного таланта, нравственно сгнивший теперь
до мозга костей и своим возмутительным нравственно¬
религиозным злосмрадием заражающий всю жизненную ат¬
мосферу нашего интеллигентного общества! Анафема тебе,
подлый разбесившийся прелестник, ядом страстного и раз¬
вращенного своего таланта отравивший и приведший к веч¬
ной погибели многие и многие души несчастных и слабоум¬
ных соотечественников твоих".
Свободомыслие, даже в религиозном русле, официаль¬
ная церковь не допускала, карала.
Следует отметить, что накануне 1917 года авторитет
церкви в народных массах покачнулся. Церковь переживала
глубокий кризис. Иначе и быть не могло, она составляла
единое целое с господствующей государственной системой.
Этот кризис, как жестокое разочарование и неудовлет¬
воренность жизнью, неизменное торжество явной несправед¬
ливости в жизни, единение государственной несправедливос¬
ти с церковью берут свое начало куда как раньше — в той
молодой России, которая заявляет о себе в полный голос в
восемнадцатом и девятнадцатом столетиях.
Уже Пушкин в знаменитой стихотворной "Сказке о попе
и о работнике его Балде” и многочисленных едких высказы¬
ваниях о церкви отражает определенные настроения народа.
Эти же настроения несколько позже фиксирует в сборнике
народных сказок и знаменитый собиратель их Афанасьев.
Наряду с сохранением глубокой религиозности народа
нарастает критическое отношение к религии, и отнюдь не
только в среде образованной части общества.
Поп, попадья, поповна, дьячок — это персонажи разного
рода неприличных историй, носители позорных пороков
(жадность, сластолюбие и т.п.). Анекдоты и вовсе не щадят
ни Бога, ни его пастырей на земле.
И было отчего...
Вспомните Лескова, его "Тупейного художника": поп
выдает только что венчанную им пару свирепым слугам
барина-крепостника. А сколько священнослужителей выдали
416

Яма
тайну исповеди! И власти карали верующих! И обязатель¬
ность покорности, услужливости перед властью всего сон¬
ма пастырей (что проглядывает в определенной мере и
сейчас).
Народ все видел, все копил в своей памяти.
К семнадцатому году религиозность народа — это уже
во многом миф. Нет, народ в подавляющем большинстве
поклоняется Создателю, но слишком часто это поклонение
носит механический, обязательно-принудительный характер.
Это не светлая животворящая вера.
Отчасти поэтому большевикам удается с такой лег¬
костью увлечь народ в безбожие, сокрушить храмы и святы¬
ни, подменить духовную ткань жизни энергией партийных
ячеек, газетных реляций и беспощадной войной всех против
остального мира и каждого против всех...
Вместо креста над народом разгораются лучи пятико¬
нечной красной звезды.
Революция, свирепые гонения на религию, казни и ги¬
бель священнослужителей и верующих, жестокая, лишенная
души власть ленинцев способствовали возрождению автори¬
тета церкви в глазах народа.
Русские люди повернулись к ней с новыми чувствами и
новой верой.
Конвойный утром буркнул:
— Твоя, слышь, здесь, в бабьей половине. Велела пере¬
дать, чтоб зря не тужил.
Значит, Анну тоже взяли! Но за что? В чем ее вина? Разве
чувство к нему — вина?..
Откуда знать Александру Васильевичу, что Тимирева до¬
живет аж до середины 70-х годов этого самого кровавого
столетия в истории России и всю долгую жизнь будет хра¬
нить и нежить память о нем.
И уже не дано было знать Александру Васильевичу, что в
Париже нелюбимая жена воспитает единственного сына Рос¬
тислава в преданности памяти отца, и напишет он об отце-
адмирале и белом вожде немало статей, очерков и даже об¬
стоятельную книгу. Тут ему Софья Федоровна, как мать,
много дельного подскажет — ни в каком справочнике не сы-
Щешь...
Ростислав Александрович был на шесть лет моложе
Моей мамы — Власовой Марии Даниловны, урожденной
Лымарь — дочери казака из стариннейшего казачьего рода,
корнями уходящего в Запорожскую Сечь, в толщу веков;
14 390Х
417

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
людей вольных и неподатливых окрику или недостойному
обхождению...
Сына Ростислава Александр Васильевич любовно назы¬
вал Славушкой.
Софья Федоровна и в самом деле много знала из того,
что не доверяют бумаге. К тому же доживали в Париже офи¬
циантами, шоферами, носильщиками не только деникинцы,
но и мороженные-перемороженные всеми стужами Сибири
каппелевцы. Кроме того, изливали горечь в мемуарах белые
генералы и министры. Еще хаживал в заслуженной пенсии
браво-усатый экс-генерал Жаннен, да и до чехов рукой по¬
дать — считанные часы на поезде, а уж чего только не тво¬
рили и не видели бывшие легионеры, Матка Бозка! Мужики
аж до сих пор по Сибири крестятся...
Бывшие союзники покровительствовали белой эмигра¬
ции, даже открыли в Праге русский университет с настоя¬
щими русскими профессорами: пусть учатся, коли их, реак¬
ционеров, не додушили в Сибири и других землях бывшей
Российской империи.
И впрямь, кто старое помянет — тому глаз вон. Тем бо¬
лее, из-за участия этих самых легионеров в Гражданской
войне у господ офицеров и прочих беглых оказались утра¬
ченными и более существенные ’’предметы”: родные, близ¬
кие, товарищи, имущество и у многих в обилии — самые до¬
подлинные части тела... И генералы Сыровы, Гайда, Чечек к
услугам Софьи Федоровны: ’’Мадам, это роковое стечение
обстоятельств. Мы так ценили адмирала...”
Впрочем, Ростислав свободно мог обратиться и к Зино¬
вию Пешкову — почтенному генералу французской службы,
а тот — со знанием дела порассказать, как обставляли эту
самую выдачу адмирала и загнали в снега на убой армию
Каппеля — ну не давать же им законно чешские и вообще
франко-американо-англо-японские вагоны. Сам Пешков увя¬
зывал и утрясал всякие недоразумения: выдать адмирала —
и чтоб все остались довольны! Лондон первым вошел в по¬
ложение...
Несмотря на столь разлагающий пример, как француз¬
ская жизнь единоутробного брата Председателя ВЦИК на
этих самых Елисейских полях, сын не дрогнул, не предал
памяти отца и его каппелевской гвардии — всем отписал
должное. Хотя, ежели ты в Париже, такое вовсе и не в
доблесть. Ты вот там, в Строгино или, скажем, на Криво¬
рожской улице, что у метро Нагорная, о себе заяви, а то —
Париж!
А ежели по чести разобраться, то и в Париже, и в Лондо¬
418

Яма
не, и в Вашингтоне, и даже в самой что ни на есть захудалой
дыре запросто могут зашибить любого, даже самого заню¬
ханного советского гражданина из беглых да речистых.
’’Женевцев” для столь благородных целей специально выси¬
живают на Лубянке — и командируют. А как же, народ дол¬
жен быть единым. И едут ’’женевцы” за кордон крушить че¬
репа бывшим соотечественникам. А как иначе вобьешь в на¬
род единомыслие? А так все по Михаилу Юрьевичу: ’’Закон
сидит во лбу людей”.
Еще как сидит!
А все потому, что патриотами не родятся — патриотов
надо выколачивать. Все в совершенном согласии с Владими¬
ром Ильичом:
”Мы говорим, что применение насилия вызывается зада¬
чей подавить эксплуататоров, подавить помещиков и капи¬
талистов; когда это будет разрешено, мы от всяких исключи¬
тельных мер отказываемся”.
Все три четверти века подавляем... не отказываемся.
Ляодунский полуостров был прибран Японией после
войны с Китаем в 1895 году. Город-порт Льюйшунь обрел
название Риоюн. На Японию оказали давление Россия, Гер¬
мания и Франция. Льюйшунь (Риоюн) перешел в 1898 году в
аренду России под именем Порт-Артур.
В русских правительственных кругах допускали войну с
Японией уже с 1902 года — после провала миссии маркиза
Ито в Петербурге: японцы не исключали мирный путь разре¬
шения конфликтов. Россия отвергла какие-либо соглашения.
Там, наверху, бредили ’’Желтороссией”. А тут еще и фон
Плеве с идеей маленькой победоносной войны как средством
успокоения страны.
Япония не замедлила заключить соглашение с Англией.
Именно союзничество Англии с враждебной Японией и по¬
служило причиной странного решения Николая Второго
подписать в Бьёрке 24 июля 1905 года союзнический дого¬
вор с Германией. И это тогда, когда складывался блок
стран против Германии! Скандал грянул!
Англия давно и упорно противилась расширению и укре¬
плению Российской империи по южным границам и в Мань¬
чжурии. Англия кровью японских солдат и непомерными
материальными затратами преградила движение России в
Китай.
Это породило сильные антианглийские настроения в
Русском обществе. В памяти были свежи события двадца¬
типятилетней давности. Тогда именно Англия с помощью
419

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Пруссии отняла у русских плоды великих побед в войне с
Турцией...
Порт-Артур был сдан еще до Цусимы — 20 декабря
1904 года, сдан после двухсот десяти дней осады, с боеспо¬
собным гарнизоном и обилием припасов. Оборона Порт-
Артура имела чрезвычайное значение для русской армии в
Маньчжурии.
Комендант крепости генерал А.М.Стессель при капи¬
туляции подарил маршалу Ноги свою лошадь и испросил
чести сфотографироваться рядом: гаже замараться было уже
невозможно. Впрочем, позирование Сталина и Молотова
возле Риббентропа в Кремле спустя каких-то тридцать четы¬
ре года прошло все по той же параллели позора. Риббентроп
с удовольствием вспоминал визит в Москву. Он-де чувство¬
вал себя в Кремле как среди старых партийных товарищей...
А почему бы и нет?..
”...В день гибели адмирала Макарова должность мини¬
стра двора исполнял один из развратнейших генералов сви¬
ты — Рыдзевский (граф Фредерикс находился в отпуске). У
Рыдзевского в три часа дня был назначен доклад царю.
Крайне огорченный печальной вестью с войны, Рыдзевский с
ужасом думал о той сцене, которая должна будет разыг¬
раться в кабинете, где искренне любимый им Николай оста¬
нется с ним наедине и даст волю отчаянию. Утром тепли¬
лась надежда на отмену доклада, но в три Рыдзевского вы¬
звали во дворец.
— Приезжаю я, — рассказывает он, — оказывается, госу¬
дарь на панихиде по Макарову. Ну, думаю, еще хуже вышло
все, но вот служба кончается. Николай в морской форме воз¬
вращается из церкви, весело здоровается со мной, тянет за
руку в кабинет и говорит, указывая на окна, в которых пор¬
хают крупные снежинки: ’’Какая погода! Хорошо бы поохо¬
титься, давно мы с вами не были на охоте. Сегодня что у
нас — пятница? Хотите, завтра поедем?”
Совершенно сконфуженный и сбитый с толку, Рыдзев¬
ский пробормотал что-то в ответ и, скомкав доклад, поспе¬
шил откланяться. В приемной он встретился, однако, с при¬
ятелем и несколько минут проговорил с ним. А когда спус¬
кался с лестницы в вестибюль, увидел в окно Николая, тот
стрелял в саду ворон из небольшой винтовки...”1
Куропаткин Алексей Николаевич был не завален, а по¬
1 См.: Последний Самодержец. Eberhard Frowbin Verlag — Berlin, 1912.
420

Яма
гребен под образами святых — дарами государя-импе¬
ратора. Бывший военный министр, сподвижник знаменитого
генерала Скобелева, а тогда главнокомандующий, Куропат¬
кин возил с собой монументально-громоздкую кровать под
розовым атласным одеялом и еще непременно — фортепиа¬
но. Все это: и образа, и кровать, и фортепиано — перекоче¬
вало в один из музеев Токио на посрамление России.
Маньчжурия.
Тюренчен. Вафангоу. Дашичао. Хайчен...
Ляоян — русские потери составили 16 тысяч, Шахэ —
42 тысячи, Мукден — свыше 89 тысяч человек...
Всего в войне с Японией Россия потеряла убитыми, ране¬
ными, больными и пленными около 400 тысяч человек. Не¬
сметное количество калек прыгало на костылях по городаАм
и селам!..
”Мы, Божьей милостью...”
Интендантство и часть строевого офицерства сказочно
нажились на спекуляциях и воровстве. Вагоны исчезали
сотнями, если приходили с хорошим товаром. Уж тут пона-
слышался Александр Васильевич! Все на поверку предстало
схваченным на гнилую нитку: и тактика, и стратегия, и мате¬
риальная часть, и снабжение, и подготовленность армии...
Преступная бестолочь этой войны, скорее бойни, а не
войны, потрясла Россию. Как, кто отныне станет защищать
Россию? Что она без армии?!
Александр Васильевич присутствовал в качестве свиде¬
теля на суде по делу офицеров порт-артурского гарнизона (а
как же, за сдачу крепости судили!). Отдельно разбиралось
дело генерала Стесселя. Приговор коменданту-изменнику —
десять лет крепости.	<
Тогда же имел место и процесс о сдаче боевых кораблей
в Цусимском сражении. Кроме контр-адмирала Небогатова,
к ответу были призваны капитаны сдавшихся боеспособных
кораблей и весь офицерский состав.
На отдельном процессе разбиралось дело о сдаче в плен
командующего эскадрой адмирала Рожественского вместе
со штабом. Тогда же и повела работу Особая следственная
комиссия по выяснению причин цусимской катастрофы.
Контр-адмирала Н.И.Небогатова, командиров кораблей
’’Николай Первый”, ”Адмирал Апраксин”, ’’Адмирал Се-
нявин” приговорили к расстрелу с заменой казни десятилет¬
ним заключением в крепости. Офицеры от ответственности
были освобождены, так как подчинялись приказам началь¬
ников. Осуждение их явилось бы равнозначным требованию
бунта и неповиновения на корабле.
Адмирал Рожественский от ответственности за сдачу
421

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
был тоже освобожден, поскольку в те позорно-трагические
часы находился без сознания; но оказались приговоренными
к расстрелу с заменой на заточение в крепость (десять лет)
организаторы сдачи — офицеры штаба.
Всех осужденных освободили по амнистии через два го¬
да — в 1909 году.
А как бы и КПСС привлечь к ответу?
В преступных делах, насилии над обществом и очень
часто — крови — виновны не только ее руководители всех
рангов, но и сама партия, которая своими голосованиями,
верностью, резолюциями, лесом рук оправдывает их пре¬
ступления, выступая от имени народа.
Виновен не только административный аппарат партии,
но и вся она, ибо кто они эти люди там, наверху, без
партии и ее безоговорочной, солдатски-покорной поддержки
снизу доверху?..
Виноват генерал, дающий приказ на убийство и разруше¬
ния, но виноваты и ефрейтор, и солдат, которые претворяют
приказ в действительность. А партия всегда активно прово¬
дила в жизнь любые решения своего руководства, одобряла
и утверждала любые решения, даже самые преступные.
И если в самой партии убивали или травили несоглас¬
ных, это не оправдывает ее. Ибо всегда (именно всегда!) она
была покорна воле ее вождей и секретарей всех рангов. И
она сама казнила, травила всех, кто имел смелость на неза¬
висимые оценки, мнения. Жертвы террора 20—50-х годов,
жертвы морального подавления 60-х и 80-х годов в ко¬
нечном итоге есть прямой и единственный результат того,
чт© партия, вся масса рядовых коммунистов, являлась по¬
слушным орудием ее хозяев — секретарей всех масштабов и
мастей, — настоящего класса паразитов, бюрократов и бес¬
конечных нарушителей закона.
Не верхушечная часть партии участвовала в развале
страны, а вся она — все многомиллионное тело ее. Молча¬
ливая и громогласная поддержка руководства партии и дала
силу всему этому режиму партийного произвола.
Во главе карательных органов, всего хозяйственного ап¬
парата стояли и стоят только коммунисты, причем самых
высших степеней отличия.
Из этого следует однозначный ответ: виновата в престу¬
плениях партия. Никто не требует суда и осуждения рядовых
членов партии за развал страны, ее обнищание и утрату ве¬
ры в идеалы. Но моральную ответственность несет каждый,
все до единого, за тот тупик, в который они завели народ.
Эта ’’руководящая сила” завела народ в тупик.
422

Яма
Для чего говорить об этом?
Не для разжигания страстей и подрыва устоев общества,
хотя для их раскачивания именно партия сделала все.
Голос подан для того, чтобы каждый знал, что нет толь¬
ко ответственности руководителей, ответственности коллек¬
тивной, но прежде всего существует ответственность каждо¬
го, ответственность личная — перед историей, народом.
И никакая цифра — внушительные миллионы! — не
скроет каждого человека по отдельности. Во веки веков это
было родимым пятном России: всем миром подпирали ре¬
шения верхов, а отвечать не отвечали, казнили, клеймили
только самых известных и первых. А что сам по себе ’’пер¬
вый” и ’’первые” без народа, всей массы людей?..
Но в партии, действительно, сосредоточилась наиболее
активная часть общества. И потому ее ответственность осо¬
бая.
Ответственны все и каждый, и не в меньшей мере, нежели
руководство. И здесь подлинное единство КПСС.
Не надо прятаться за имена Брежнева, Щелокова, Сусло¬
ва, Андропова... Выстройтесь все — и откройте лица свету...
Порт-Артур, Цусима, Маньчжурия — в гневе Россия кач¬
нулась до основания.
Убийства Плеве, великого князя Сергея Александровича,
бывшего военного министра генерала Сахарова (родствен¬
ника колчаковского генерала Сахарова), губернаторов Бог¬
дановича, Блока и Старынкевича (близкого родственника
министра внутренних дел в правительстве Колчака), а за
ним — десятков, если не сотен и менее ответственных
должностных лиц ...
Демонстрации. Гапон. Девятое января. Восстание в
Кронштадте. Восстания на Черном море. Баррикады в
Москве. Бои...
Яростное стремление русского общества к обновлению и
свободе.
И ответ государя-императора депутации рабочих1:
”Я рад был выслушать вас. Не сомневаюсь, вами, госпо¬
да, руководило чувство горячей любви к Родине в вашем не¬
посредственном обращении ко мне.
Я вместе с вами и со всем народом моим всей душой
скорбел и скорблю о тех бедствиях, которые принесла Рос¬
сии война и которые необходимо еще предвидеть, и о всех
внутренних наших неурядицах.
1 По предложению Трепова решили после Кровавого воскресенья
Устроить прием депутации рабочих царем 19 января 1905 года.
423

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Отбросьте ваши сомнения! Моя воля, воля Царская, со¬
звать выборных от народа — непреклонна; привлечение их к
работе государственной будет выполнено правильно. Я каж¬
дый день спешу и стою за этим делом.
Вы можете об этом передать всем вашим близким, живу¬
щим как на земле, так и в городах. Я твердо верю, что Рос¬
сия выйдет обновленною из постигшего ее испытания.
Пусть установятся, как было встарь, единение между Ца¬
рем и всею Русью, общение между мною и земскими
людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего
самобытным русским началам. Я надеюсь, вы будете содей¬
ствовать мне в этой работе”.
Московский предводитель дворянства князь Трубецкой
на приеме у царя заявил: ’’Государь, это не возмущение, это
революция!” Усвоил князь урок французской революции
1789 года. Да, князь усвоил, но царь...
Манифест 17 октября 1905 года — и тут же погромы,
казни, ’’патронов не жалеть”...
Шли годы. Сколько же липло на каждый всего!..
Эпоха Витте1...
Эпоха Столыпина...
Неизменным помощником Столыпина был доцент
И.Я.Гурлянд. Его порекомендовал Столыпину будущий пре¬
мьер Штюрмер.
Гурлянд — еврей из Одессы. Чтобы попасть в ярослав-
кий лицей, крестился. Там-то и стал оказывать услуги
Штюрмеру: составлял записки, речи. До денег Гурлянд был
чрезвычайно жаден — об этом ходили разговоры в Петер¬
бурге.
У Столыпина он был личным советником, из самых до¬
веренных.
Александр Васильевич помнит один из крылатых отве¬
тов Столыпина в Государственной думе первого или второ¬
го созывов.
Когда в Думе насели с требованиями амнистии, Столы¬
пин заявил:
— Прежде всего осудите террор!..
1 Просвещеннейший Сергей Юльевич Витте, талантливый администра¬
тор. политик европейского толка говорил (свидетельство И.Д.Сытина):
’’Образование мы терпим, но не сочувствуем ему”.
Узнав об этом, Николай Второй не без удивления сказал:
"Странно”.
(И в самом деле, более чем странно! При такой-то репутации!.. — Ю.В.)
424

Яма
Этот самый террор в лице Д.Г.Богрова и оборвал его
жизнь1...
О Думе Столыпин говорил:
— ...В Думе сидят такие личности, которым хочется дать
в морду...
Петр Аркадьевич Столыпин прославился не только ре¬
формами, но и укладом жизни. Вставал Петр Аркадьевич в
два часа пополудни. До девяти часов вечера занимался
министерскими делами, вел деловые приемы, выступал в Го¬
сударственной думе или Государственном совете.
Заседание Совета Министров неизменно назначал на
девять тридцать вечера в Зимнем дворце, летом — Елаги-
ном. Заседания заканчивались и в два часа пополуночи, и
в три, а то и позже, когда уже светало.
Напомню: В.В.Шульгин писал, что хирурги, производив¬
шие вскрытие Столыпина, констатировали тотальную изно¬
шенность организма убитого премьера. Перед ними лежало
тело не пятидесятилетнего человека, а скорее глубокого
старца. По их убеждению, и без пуль Богрова жить Столы¬
пину оставалось считанные годы, если только еще годы...
Военный министр первого состава Временного прави¬
тельства Гучков говаривал еще до февраля семнадцатого (о
том сказал и с думской трибуны):
’’Если бы нашей внутренней жизнью и жизнью нашей ар¬
мии руководил германский генеральный штаб, он не создал
бы ничего кроме того, что создала сама русская правитель¬
ственная власть”.
Самодержавие, казалось, предпринимало все, дабы
вычеркнуть себя из народной жизни. Оно настойчиво заявля¬
ло о своей чужеродности всякому движению жизни вообще.
Оно исчервивело, изжило себя...
Александр Васильевич опускает ладонь на инистую
опушь стены.
— Жаль, — бормочет он, — рука-то сильная. Ей бы дело
Делать, а не гнить. — И снова греет себя, шагая по корытцу
каменной тропочки. — А тогда, после Порт-Артура и Цуси-
В киевском оперном театре находился Николай Второй с семьей, когда
°Ыл смертельно ранен Столыпин.
2 сентября 1911 года А.В.Богданович записала:
--Злоумышленник изрублен шашками, но пока жив. Спектакль прекра¬
тился. Вся публика многократно после этого пела гимн и "Спаси, Господи,
л^ДИ твоя", обратившись к государю..."
425

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
мы, мы взялись за работу с жадностью и тревогой за Отече¬
ство — успеть все создать сызнова и на новых принципах:
новый флот, новая армия, новая наука боя, новая мате¬
риальная часть. Извлечь уроки из разгрома, быть готовы¬
ми к столкновению с Германией — этой извечной ненавист¬
ницей России. Защитить Россию!..
Александр Васильевич все заглядывает и заглядывает
внутрь себя. Это очень важно. Ведь впереди ...смерть. Сна¬
чала оглушающая и очень резкая боль, а потом ...пустота.
Да, смерть. Чудес не бывает.
’’Что за проклятие пало на нас: и бестолочь, и спекуля¬
ция, и разложение на всех уровнях?..”
Да, да, он не смог дать белому движению огненных ло¬
зунгов, не сумел сплотить, увлечь, найти решимость для ус¬
тановления иных порядков... Здесь не годились обычные
приемы — вся та система, которую он как Верховный Пра¬
витель России вызвал к жизни и которая явилась столь
привычно-оправданной для всех. Всё следовало строить ина¬
че, всё-всё!..
И это так, это не выдумка. Ведь вот у Владимира Оска¬
ровича Каппеля не распалась армия. У всех распалась: и у
Юденича, и у Миллера, и у Деникина... а у Владимира Оска¬
ровича, наоборот, связалась еще крепче — ничто не в состоя¬
нии её смять: борется, не уступает, валит через снега. И в
ней — рабочие, офицеры, крестьяне, поляки, эстонцы... Зна¬
чит, сплотить можно. Можно!..
Иногда Александр Васильевич молится. Чаще всего по¬
вторяет ’’Господи, помилуй”.
Нет, нет, в молитвах он не просит у Бога заступничества,
не выражает раскаяний или сомнений. Он молится за людей
и отдельно — за сына и... Анну. Господи, каких детей могла
бы ему родить!..
Уже с полчаса тюрьма в густом мраке — опять не дает
ток электростанция. Ее отключают несколько раз на день.
Лишь в коридоре керосиновая лампа, но свет ее не просачи¬
вается в камеры, да и как ему просочиться...

ГЛАВА 12
ИМЕНЕМ ТРУДОВОГО
НАРОДА
На седьмые сутки заключения — по коридорам грохот
шагов, команды, выкрики, суета. В полдень к Алек¬
сандру Васильевичу заходит тот самый человечек с
непомерно-громоздким маузером. Александр Васильевич
узнает о передаче власти эсерами большевистскому ревко¬
му-. Политцентр самораспустился, а перед адмиралом стоит
председатель местной, то есть губернской, чека гражданин
Чудновский Семен Григорьевич. Отныне он, Чудновский,
ответствен за следствие, так сказать, по совместительству и
преемственности. Во всяком случае, он не позволит след¬
ствию свернуть работу, даже если на то нет пока соответ¬
ствующих бумаг ревкома. Будут...
Объявляя все это, председатель губчека заставляет Алек¬
сандра Васильевича стоять. Адмирал не то чтобы шибко вы¬
сок, но человек, который тут распоряжается, не достает и
макушкой до груди. Это комично и жутковато. Жутковата
и серьезность коротышки.
У Александра Васильевича сложилось впечатление, что у
большевиков самые важные из комиссаров и чекистов — или
из евреев, или латышей, а этот... вроде русский. Но каких же
игрушечных размеров! А маузер — настоящий, просто
выглядит чересчур громоздким.
’’Без маузера их власть не может", — подумал Алек-
^ндр Васильевич, присаживаясь < разрешения председателя
гУбчека.
С этого дня Александру Васильевичу отпускают время
только на сон. И утром, и днем, а случается, и ночью — до¬
просы, допросы... И почти за всеми надзирает человечек с
427

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
маузером и во всем кожаном — милостями народной борь¬
бы за справедливый порядок на земле председатель Чрезвы¬
чайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и сабота¬
жем по городу Иркутску и Иркутской губернии товарищ
Чудновский Семен Григорьевич — член РКП (б), убежден¬
ный ленинец, кадровый подпольный работник, в ближай¬
шие дни — член иркутского ревкома (не сразу ввели его
в столь серьезный орган), а для партийцев, и вообще
своих, — товарищ Семен, битый-перебитый всеми каторга¬
ми ненавистного старого режима, кремень-человек. Жги,
пытай — не отречется ни от одного большевистского слова.
И нет в нем даже подобия органа, который смог бы пред¬
ставить и усвоить такое понятие, как выгода. Все в нем во
имя одной цели — счастья людей труда. И никакой жалости
к себе, а презрение — за непрочную и хилую оболочку свою.
Без нее не знал бы слабостей бессонниц, голода, устали,
болей — кроил бы только святое дело революции. Испол¬
нится жизнь без паразитов и кровососов, непременно
исполнится! Ну распрямятся люди, ну все будет без холуй¬
ства и обмана. Никто не станет мучить и гнуть к земле
ближнего. Ну все-все будет по Ленину — без грязи и выгоды!
Для того и живут на свете большевики, а с ними и он, Семен
Чудновский.
Еще до передачи власти ревкому подпольный губком на¬
значил товарища Чудновского председателем будущей губ¬
чека. И решил Семен Григорьевич не ждать дорогого дня,
не сомневался: ревком получит власть — и повел следствие,
к этому звало его почетное чекистское звание. Ни на мгнове¬
ние не сомневался: не уйдет адмирал живым, вот здесь, су¬
чий хвост, отпляшет в последний раз.
А сейчас важно для революции добыть факты, выпотро¬
шить адмирала до дна — рабочим и крестьянам всего мира
показать, что есть белая сволочь и на чьи деньги душит мо¬
лодую Советскую Республику.
На день по несколько раз берет товарищ Чудновский
сведения в губкоме о переговорах в Томске. Там определяют
будущее Сибири представители Сибревкома и Реввоенсовета
Пятой армии с делегацией Политцентра — Флоровыми под¬
певалами: меньшевиком Ахматовым и эсерами Колосовым
и Кононовым. Вместе с ними представителем иркутского
губкома РКП(б) уехал и Краснощеков, ’’американцем” зовут
его за глаза. С 1907-го по самый 1917-й околачивался в эми¬
грации, заправлял в левом крыле американской профсоюз¬
ной организации ’’Индустриальные рабочие мира”. Она
объединяла в основном неквалифицированных рабочих и
славилась как одна из самых левых. Руководили ею левые
428

Именем трудового народа
социалисты Ю.Дебс, У.Хейвуд и Д.Де Леон. Своим был сре¬
ди них Краснощеков и на месте со своим опытом револю¬
ции. Вроде бы закаленный товарищ, верный, но ушиблен ин¬
теллигентством, не тот тон с меньшевиками и эсерами.
Испортили, избаловали Александра Михайловича в Чикаго.
Ведь вот не поворачивается язык назвать его запросто —
’’товарищем Александром”, имеется какая-то чуждинка.
Чуждарь, одним словом...
И еще забота: 22 января ревком постановил сформиро¬
вать в кратчайшие сроки Восточно-Сибирскую армию из по¬
встанческих и партизанских отрядов, а также из восставших
частей колчаковских армий. Своих людей надо внедрять, а
где столько найдешь?..
Помните воспоминания А.Ф.Кони о встрече с Беляе¬
вым — ’’Синьор Беляев”?
Александр Федорович познакомился с Беляевым в Не¬
аполе осенью 1873 года. Беляев когда-то был крепостным
князя К. — помещика Тульской губернии. Отец мальчика
был деревенским старостой. Когда мальчику исполнилось
двенадцать, барин велел прислать его к себе на службу в
дворню. Повыла матушка, а что делать?..
Больше Беляев родителей не видел, вроде как осиротел.
Барин определил ’’Беляшу” в казачки. Дело нехитрое:
подавать господину трубку, бегать за разной мелочью, а в
промежутках дремать под дверью.
Спустя два года барин распорядился отправить маль¬
чишку в Яр (знаменитый загородный ресторан. — Ю.В.),
что за Тверской. Выучился Беляев поварскому искусству,
особенно мастерски готовил пожарские котлеты.
А потом опять угодил к князю в казачки.
Как-то пришла барину фантазия отдать подростка к
немцу Карлу Ивановичу на Кузнецкий мост учиться
’’медно-котельному мастерству”. За долгих четыре года Бе¬
ляев овладел ремеслом, да так, что Карл Иванович решил
отдать за него свою дочь, а с нею передать и все дело (’’Ру¬
сая была. И коса огромадная! Полюбились мы друг
Другу...”).
Три тысячи ассигнациями предлагал князю Карл Ивано¬
вич, а не дал тот вольную Беляеву. И, наоборот, взял с со¬
бой за границу, а пусть поприслуживает, ишь мастер выис¬
кался!..
Лупил он юношу всю дорогу нещадно. Французы поте¬
шались над "Беляшей”: человек, а дает себя бить, ровно ско¬
тина.
Беляев и сообразил: негоже эго, нет такого закона бить в
429

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
здешних землях. И когда барин замахнулся — перехватил
его руку и молвил: "...драться вы прекратите, потому — Па¬
риж виден!.."
И в самом деле, в Париже такое давно уже не проходит.
Князь и перестал на него поднимать руку. Что поде¬
лаешь, "Париж виден"!
И в Италии князь бить своего крепостного по-прежнему
не осмеливался, зато волю языку давал. Какие только бран¬
ные слова ни сыпались на "Беляшу"!
Важный чин из российского посольства, послушав выра¬
жения князя, посоветовал юноше уйти в посольство, по¬
скольку в здешних землях порядки другие.
Беляев тотчас собрал вещички — ив посольство: мол,
назад к князю не вернусь, бьет, сквернословит.
А тот — за ним в посольство. И вышел у князя разговор
с послом, после которого он как бы забыл навсегда о своем
крепостном, ровно и не водилось такого.
Сметливый, мастер на все руки, скоро овладевший и
французским, и итальянским, Беляев составил себе скромное
состояние, обзавелся семьей.
Уже многие годы прошли, когда Беляева позвали в по¬
сольство поспособствовать в починке экипажа Николая Пер¬
вого, гостил тогда он в Италии. Слава о Беляеве как пере¬
водчике укоренилась в тамошних местах, а с экипажем рабо¬
тали итальянцы, надо было переводить.
Вот так, переводя и сам пособляя, и столкнулся Беляев с
самим Николаем Павловичем.
’’Подошел совсем близко, взглянул мне в глаза грозно,
да и спрашивает: ты эмигрант? политический?
— Никак нет, — отвечаю, — Ваше императорское вели¬
чество, я русский, беглый, дворовый князя К...
Он посмотрел еще раз пристально: так вот ты кто! Ну,
продолжай себе переводить! — Повернулся и ушел..."
Уже в годах Беляев решил глянуть на родную землю и
зимой отправился в Россию, но "доехал до Гардского озера,
а оно, поверите ли, у одного берега замерзло. Так мне это
холодно показалось... Так, думаю, что дальше, то больше
холоднее станет".
И возвернулся Беляев назад, в теплую Италию.
И уже прощаясь с Кони, сказал (это в 1873 году, через
двенадцать лет после отмены крепостного права):
"Опять же и порядки русские мне не нравятся. Помилуй¬
те! На что же это похоже?! Крепостных там теперь нет... Я
вам по совести скажу: нельзя, чтобы господ не было!.."
Вот итог всей опоганенной и разоренной жизни: "нельзя,
чтобы юспод не было"!
430

Именем трудового народа
Да без хлыста и страха какой же ты русский?!
И это вся правда жизни?!
Чудновский являлся человеком всепробивающей энер¬
гии. В считанные дни сколотил губернскую чека: и сотрудни¬
ки, и машинистки, и оперативно-боевая группа, и даже осве¬
домители. И это при всем том, что средств выделено не
было. А вот обошлись!
Причитался всем всего лишь суточный паек: полбуханки
ржаного, селедка-кормилица, четыре картофелины и не¬
сколько кусков сахару да чуток табаку, а женщинам в конце
недели лично товарищ Чудновский выдавал дополнительно,
от себя, пятьдесят граммов мыла (Сережка Мосин его и на¬
резал — попридержали три ящика конфискованного).
Уже через несколько дней после прихода к власти ревко¬
ма в камерах и подвалах губернской тюрьмы и повернуться
негде было. От этого в помещениях сделалось вполне тепло,
во всяком случае, выше нуля.
Хотели или не хотели белые, а проскользнуть мимо
Иркутска не могли: не существует другой путь на восток и
за границу — кругом снега да тайга с сопками. Вот и про¬
тискиваются сквозь игольное ушко иркутской губчека. Так
нарисовал обстановку сотрудникам товарищ Чудновский.
Поэтому основные силы чека после первых широких
арестов в городе были раскиданы по Глазкову и вокзалу —
там выуживали офицерье и прочих классовых врагов. С быв¬
шего фронта все эти гниды, при оружии и отчаянности, —
редкий день чекисты не хоронили своих. Все как на фронте.
А Иркутск и был в те дни фронтом.
Многие из именитых гадов затаивались в эшелонах — и
не подступишься. В любом составе — на сотни штыков бе-
лочехов да при пулеметах и орудиях. И куда соваться, ежели
при вокзале и всем путевом хозяйстве дополнительная бело¬
чешская дивизия. Эта уж жахнет!..
Да, по всем путям, переходам, депо и служебным поме¬
щениям — заслоны, патрули, разъезды, а непосредственно у
перрона — круглые сутки бывший адмиральский бронепоезд
под парами.
Железнодорожную станцию белочехи цепко держат. На¬
до полагать, не только адмирала, а и всех русских друзей и
полюбовниц за нее, не моргнув, выдали бы. Ну раздерут
на части в нынешней бойне еще несколько сотен из выдан¬
ных — что с того для общего счета. Жаль, само собой, ну а
себя-то — и сравнить нельзя... И вообще хватит, навоева¬
лись в плену, ославянили Русь с восточного бока...
И все же ломилась тюрьма и подвалы чека от разного
431

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
рода кровососов и членов их семейств. Раскрывали и выма¬
нивали по системе, предложенной самим председателем губ¬
чека. Все просто: сотрудники работали под офицеров...
Город оказался обысканным и подчищенным в несколь¬
ко дней, а вот до вокзала, ежели действовать в лобовую (ну
так, чтобы заткнуть все ходы-лазы), не дотянуться. И това¬
рищ Чудновский переключил свою революционную энергию
на тюрьму, главным образом, на бывшего Верховного Пра¬
вителя.
Первое, что сделал товарищ Чудновский, как представи¬
тель рабоче-крестьянской власти, — самолично спорол с ад¬
мирала погоны. Они теперь хранятся у него, при деле, как и
награды; там же — карманные ’’лонжины” адмирала и доку¬
менты.
Эсеры тоже мылились спороть погоны, но дрогнули,
когда в полночь пятнадцатого января адмирал сказал — его
только привезли в тюрьму — ему все равно умирать, так
пусть не касаются погон, пусть он, русский адмирал, умрет в
военной форме — той, в которой служил Отечеству.
Товарищ Чудновский враз заткнул царского выкормы¬
ша:
— А ну сесть и не рыпаться!
А как иначе? Спороли погоны с Николашки? С апреля
семнадцатого и по 16 июля 1918 года проболтался без них,
покуда товарищи Белобородов и Голощекин не пресекли
жизнь тирана и его семейства.
А этот чем лучше? Обыкновенная паскуда!..
Очень убивался товарищ Чудновский — нет под рукой
семейства бывшего Верховного Правителя. Ну весь бы под¬
лый род сразу под корень!
Ни ревком, ни губком, ни Сибревком, ни Москва с
вождями, ни все сознательные революционеры, и вообще
никто не знал, а товарищ Семен знает: не выпустит тирана
живым, пусть хоть сам Троцкий присылает распоряжения —
не выпустит! В бумагу огонь не завернуть. Выше всех ре¬
зонов его революционная ненависть и решимость служить
трудовому народу.
В 1900 году на яхте ’’Заря” к островам Новой Сибири
взяла курс экспедиция барона Толля. К тому времени барон
уже побывал на островах в экспедициях 1885—1886 и 1893
годов, показав себя настоящим полярным исследователем.
В этот раз Эдуард Васильевич Толль поставил целью
исследовать остров Беннетта и непременно найти Землю
Санникова, она должна находиться к северу от островов
Новой Сибири.
432

Именем трудового народа
Землю Санникова "Заря'1 не обнаружила, хотя плавала
как раз там, где та должна была находиться. Весной 1902 го¬
да Эдуард Васильевич с помощниками и двумя якутами от¬
правился пешком по льдам на остров Беннетта — подойти
вплотную на яхте не представлялось возможным. "Заря"
ушла на юг.
Летом ей полагалось вернуться за исследователями, од¬
нако льды не пустили. В зиму же (1902—1903) Эдуард Ва¬
сильевич не вернулся. В назначенном для такого случая мес¬
те никто из группы не объявился.
Александр Васильевич вызвался найти барона. Алек¬
сандр Васильевич отлично понимал — по сути дела, он дол¬
жен повторить предприятие барона и точно в таких же усло¬
виях: риск гибели чрезвычайно велик. Он отправился с
добровольцами на вельботе к острову Беннетта, часть пути
была пройдена на санях. Он проявил настойчивость и ему
удалось напасть на следы Толля и его спутников. Он обнару¬
жил геологическую коллекцию и бумаги Эдуарда Василье¬
вича. Энергичные поиски самих исследователей не увенча¬
лись успехом. Скорее всего они погибли в странствованиях
среди льдов. С тех пор в энциклопедиях и справочниках да¬
той смерти барона Толля значится 1902 год. Прожил он со¬
рок четыре светлых года.
Уроженец Ревеля (Таллинна), Эдуард Васильевич Толль
закончил естественный факультет Дерптского (Тартуского)
университета. В 1892 году побывал в Алжире и на Балеар¬
ских островах. В 1885—1886 годах по поручению Академии
наук вместе с доктором А.А.Бунге обследовал острова Но¬
вой Сибири и район реки Яны.
1887 год Эдуард Васильевич провел в заграничной ко¬
мандировке.
Позже его назначают хранителем Минералогического
музея Академии наук. Он был неутомим — занимался геоло¬
гическими изысканиями в Прибалтике, получил степень
магистра геологии.
В 1893 году руководил геологической экспедицией на се¬
вере Якутии, вторично посетив острова Новой Сибири...
Ленин писал:	<
’’Для нас важно, что ЧК. осуществляют непосредственно
диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоце¬
нима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления
путем насилия эксплуататоров, — нет. Этим и занимаются
ЧК., в этом их заслуга перед пролетариатом".
Разумеется, председатель Иркутской чека знать этих
слов Ленина не мог, но свое отношение к классовой борьбе
433

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
строил именно в строгом соответствии с данным высказыва¬
нием главного вождя, ибо оно составляло дух всего учения.
О другом пути в светлое завтра товарищ Семен и не задумы¬
вался.
Ленинизм взрос отнюдь не на пустом месте.
Уничтожение эксплуатации человека человеком, справед¬
ливое устройство мира — это в XIX веке страстно занимает
европейское общество, идет напряженная лепка различных
учений, создаются партии, тайные общества, парламенты,
независимые газеты, гремят взрывы террористов... Человек
решительно отказывается быть чьей-либо собственностью.
И его труд не должен быть подневольным.
Не остается в стороне и Россия.
Лишить самодержавие всевластия, права повелевать и
распоряжаться личностью. Стать не подданными, а гражда¬
нами. Владеть землей!.. Это составляет смысл и основу на¬
родничества во всем многообразии его программ и идейных
течений. Именно народничество оказывается основой ре¬
волюционного движения в России после смерти императо¬
ра Николая Первого — это ответ на невыносимый гнет кре¬
постничества, торговлю людьми.
Происходит поиск и выработка теоретических воззрений
народничества. Лишь в конце того же столетия народниче¬
ство сводит на нет набирающая энергию социал-демокра¬
тия. Само же народничество, главным образом, вливается в
партию социалистов-революционеров.
В народничестве вырабатываются идея тайной организа¬
ции, идея партии, идея сильной личности и еще множество
других идей, которые позже проглядываются в программах
великого множества предреволюционных партий.
В народничестве совершенно самостоятельной величи¬
ной являлся Лавров.
Петр Лаврович Лавров родился в 1823 году в семье бога¬
того дворянина. Он был на пять лет старше Н.Г.Чернышев¬
ского и на двадцать один год — П.Н.Ткачева. Ему исполни¬
лось четырнадцать, когда погиб Пушкин. Достоевский ро¬
дился всего на два года раньше Пети Лаврова. Отец будуще¬
го вождя народничества вел почтительное знакомство с
Аракчеевым, был представлен императору Александру Пер¬
вому. Семью Лавровых отличали набожность, преданность
самодержавию и любовь к книге.
В год гибели Пушкина Петр Лавров был определен в ар¬
тиллерийское училище, которое блестяще окончил в девят¬
надцать лет. С 1844 года он преподает в том же училище ма¬
тематику, одновременно пробует печатать стихи.
434

Именем трудового народа
Увлечение историей Французской революции, якобин¬
ством, пристальное изучение истории вообще и философии
выводят его на самостоятельное осознание принципов ре¬
волюционной борьбы. В основе его теории — могучая лич¬
ность, партия и массы, а главное — интеллигенция.
Лаврова ссылают в Вологодскую губернию. Именно из
этой ссылки приходят его ’’Исторические письма”, огнем
опалившие образованную Россию.
Он адресовал ’’Письма” интеллигенции. Других сил, спо¬
собных усвоить задачи общественного переустройства, Ла¬
вров не видел.1
В 1870-м Лавров бежит за границу. Вскоре он становится
во главе издания журнала ’’Вперед”. Союз с Ткачевым не
складывается. Журнал, кстати, денежно поддерживал Иван
Сергеевич Тургенев.
Умер Лавров в Париже 25 января 1900 года.
Революция, по мнению Лаврова, наступает тогда, ’’когда
в среде масс вырабатывается интеллигенция, способная
дать народному движению организацию (то есть партию),
которая могла бы устоять против организации их притесни¬
телей”.
’’Только союз интеллигенции единиц и силы народных
масс может дать... победу”.
Для этого нужно пробиться к народу, овладеть его вни¬
манием и интересами, пробудить в нем чувство поиска и
стремления к борьбе. Самым серьезным препятствием на
данном пути является забитость и инертность масс.
Именно Лавров обосновал идею ’’опрощения” интелли¬
генции во имя сближения с народом, идею ’’хождения в на¬
род”.
’’...Образовать энергетический фермент, при помощи ко¬
торого поддерживалось бы и росло существующее в народе
недовольство своим положением, фермент, при помощи ко¬
торого начиналось бы брожение там, где его нет; усилива¬
лось бы там, где оно есть...” (из журнала ’’Вперед”).
”В одном народе есть, — писал Лавров, — достаточно
энергии, достаточно свежести, чтобы совершить революцию,
которая улучшила бы положение России. Но народ не знает
своей силы, не знает возможности низвергнуть своих эконо¬
мических и политических врагов. Надо его поднять. На жи¬
вом элементе русской интеллигенции лежит обязанность
разбудить его, поднять, соединить его силы, повести его на
битву. Он разрушит гнетущую его монархию, раздавит
1 См.: Седов M.С. П.Л Лавров в революционном движении России// Во¬
просы истории. 1969. № 3.
435

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
своих эксплуататоров и выработает своими свежими силами
новое, лучшее общество. Здесь и только здесь — спасение
России”.
Седов пишет, что ’’произведения Лаврова широко ис¬
пользовались участниками революционного движения; дос¬
таточно напомнить, что они фигурировали чуть ли не во
всех политических процессах тех лет”.
Лавров становится одним из самых влиятельных и почи¬
таемых вождей народничества.
Незадолго до смерти он писал:
”Мы, русские люди всех оттенков любви к народу, всех
способов понимания его блага, должны работать каждый на
своем месте своим орудием, стремиться к одной цели, общей
над всем и специальной для нас, русских. Здесь грозная обя¬
занность лежит на русской молодежи, готовой вступить в
XX век и которой предстоит создать историю этого века”.
Ленин родился, когда Лаврову было сорок семь лет. И
история создания нового века России выпадет главным
образом на его долю.
Из протокола допроса бывшего адмирала Колчака:
”В сентябре месяце (1899 года) я ушел на ’’Петропав¬
ловске” в Средиземное море, чтобы через Суэц пройти на
Дальний Восток, и в сентябре прибыл в Пирей. Здесь я со¬
вершенно неожиданно для себя получил предложение баро¬
на Толля принять участие в организуемой Академией наук
под его командованием северной полярной экспедиции, в ка¬
честве гидролога этой экспедиции... Мне было предложе¬
но, кроме гидрологии, принять на себя еще должность вто¬
рого магнитолога экспедиции... Для того, чтобы подгото¬
вить меня к этой задаче, я был назначен на главную физи¬
ческую обсерваторию в Петрограде и затем в Павловскую
магнитную обсерваторию. Там я три месяца усиленно зани¬
мался практическими работами по магнитному делу для
изучения магнетизма. Это было в 1900 году.
Экспедиция ушла в 1900 году и пробыла до 1902 года. Я
все время был в этой экспедиции. Зимовали мы на Таймыре,
две зимовки на Ново-Сибирских островах, на острове Ко¬
тельном; затем, на третий год, барон Толль, видя, что нам
все не удается пробраться на север от Ново-Сибирских ос¬
тровов, предпринял эту экспедицию. Вместе с Зеебергом и
двумя каюрами он отправился на север Сибирских остро¬
вов...
Ввиду того, что у нас кончались запасы, он приказал нам
пробраться к земле Беннетта и обследовать ее, а если
это не удастся, то идти к устью Лены и вернуться через Си¬
436

Имене м трудового народа
бирь в Петроград, привезти все коллекции и начать рабо¬
тать по новой экспедиции. Сам он рассчитывал самостоя¬
тельно вернуться на Ново-Сибирские острова, где мы ему
оставили склады '.
Это был подвиг во имя людей. Каждый шаг риск и
угроза гибели...
В первую же встречу председатель губчека предупредил
бывшею Верховного Правителя — - здесь придворным тоном
никто разговаривать не собирается. Нет, не унизить хотел, а
просто дать понять: избыло гнилое время Федоровичей и
прочих эсерствующих — отныне с народом иметь дело быв¬
шему высокопревосходительству.
Александр Васильевич только плечами повел:
— Что за чушь!
А про себя подумал: "Il a la tete a 1'envers"1.
- Вовсе не чушь, снизил на утробный бас голос това¬
рищ Чудновский. — И люксов у нас тоже не имеется. И ка-
кавы с пирожными не подадут.
Нет, слово "какао" товарищ Чудновский знал и мог вы¬
говорить по всем правилам, но опять-таки давал понять —
от народа он здесь, самой что ни на есть, черной кости.
Поначалу Денике глаза пучил и округлял: не стоит, мол,
гак, все же персона, а только председателю губчека класть
на все эти эсеро-интеллигентские обхождения. На-ка, выку¬
си, нет больше эсеров — испеклось, сучье племя! А что до
интеллигентов — пусть перековываются: это установка то¬
варища Ленина.
Вообще товарищ Семен крепко разочаровался в бывшем
Верховном Правителе. Представлял его себе до невозмо¬
жности чванливым, бешеным, грубым.
Генерал или адмирал — это для председателя губчека не
звание, а уже сама натура человека, его нутро. И по его
убеждению, — дурная натура, подлая, в обиду людям. И по¬
этому был он поражен до чрезвычайности адмиральской хо¬
лодной вежливостью и обходительностью. Приглядывался:
вроде татарская фамилия, а татарского... ни на ноготок.
Большеносый какой же это татарин?.. Но сам нос не
сыро-толстый или плоский, а сухой, натурально орлиный.
Волосы нс плотные и не жидкие: русые, с сединой - - и на
пробор. Губы тонкие, но не лезвием, не сухие — аристократ-
ные. чтоб им лопнуть! Голос уверенный, ровный, всегда на
одной ноте о чем ни толкуй, а трепали, будто орет и ме¬
бель крушит!.. У
У iicio I о.юна нс на моею! (фр )
437

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Ладно, что тут, маузеру без разницы, бывший ли Верхов¬
ный Правитель аль просто поручик или сучонка офицерова.
Каждый божий день увозили на Ангару и запихивали под
лед, в прорубь, трупы врагов революции: надо очищать
землю.
Священную волю трудового народа приводили в испол¬
нение под утро, в подвале тюрьмы. Поначалу для палаческо¬
го дела был приспособлен китаец — секретный человек в
иркутских краях.
Кровь китаец не успевал подтирать — коркой заполиро¬
вала пол. Вот в подвал и спустится их высокопревосходи¬
тельство — председатель губчека в том никому не откры¬
вался, решил твердо: разведет их с адмиралом лишь маузер
— и по-другому не бывать! Одна дорожка адмиралу — в по¬
двал, к секретному человеку...
’Труппа этих морских офицеров, с разрешения морского
министра, образовала военно-морской кружок, полуофи¬
циальный... В конце концов, мною и членами этого кружка
была разработана большая записка, которую мы подали ми¬
нистру по поводу создания Морского Генерального штаба,
то есть такого органа, который бы ведал специальной под¬
готовкой флота к войне, чего раньше не было...
Я считал, что это есть негодование народа за проигран¬
ную войну (революция 1905 года. — Ю.В.), и считал, что
главная задача, военная, заключается в том, чтобы воссоз¬
дать вооруженные силы государства. Я считал своей обязан¬
ностью и долгом работать над тем, чтобы исправить то, что
нас привело к таким позорным последствиям...”
К работе над выявлением недостатков, имевших место
на кораблях в русско-японскую войну, и особенно в Цусим¬
ском сражении, были привлечены Морской технический ко¬
митет, ученые Морской академии с А.Н.Крыловым, инже¬
нерный состав Балтийского судостроительного завода и Пе¬
тербургского порта, представители Главного Морского
штаба, командиры линейных кораблей и некоторые офице¬
ры — участники Цусимского сражения.
Энергично отрабатывались принципиально новые уста¬
новки программы судостроения и требования для немедлен¬
ных изменений в конструкциях уже заложенных кораблей.
Сознавали: времени в обрез, Германия с могучим флотом —
у берегов России. Кто защитит?
Россия должна верить в свой флот...
Воспоминания теплят душу. Нет, недаром пожил... Алек¬
сандр Васильевич засовывает руки в рукава шинели, съежи¬
вается и задремывает.
438

Именем трудового народа
’’Они безбожники, атеисты, — думает он о большевиках
в урывках между беспамятством сна, — но сколько же у них
от веры! ”Не работающий пусть не ест” — из ’’Евангелия”, а
у них: ’’Кто не работает, тот не ест”. И это одна из самых
серьезных посылок всей их программы... ’’Его же царствию
не будет конца” — тоже из ’’Евангелия”, а у них: ’’Царству
рабочих и крестьян не будет конца...”
Александр Васильевич был верующим, но верил он не
столько в Создателя, сколько в родство душ, питал равноду¬
шие к богатству и круто презирал стяжательство. За всю
жизнь ничего у него не было, кроме военного жалованья.
Он обводит взглядом камеру: камень, иней, подтеки —
все одно и то же. Смотреть некуда — только в себя, в упор.
Ты, твоя совесть и все прожитое...
Ночи не просто окутывали мраком и тишиной — давили
физически.
В порт-артурскую осаду Александр Васильевич командо¬
вал минным заградителем ’’Амур” и имел полную воз¬
можность убедиться в огромной будущности минного ору¬
жия.
’’...Так же погиб броненосец ’’Хатцузе”, подорвавшись
на нашем минном заграждении, поставленном капитаном
второго ранга Н.Ф.Ивановым; одновременно подорвался и
броненосец ’’Яшима”, на нем детонации не было, — вспоми¬
нал А.Н.Крылов, — его повели в Сасебо, но по пути он
затонул...”
Это случилось 2 мая 1904 года.
Кстати, самые мощные корабли для японского флота
построила Англия.
”К нам на помощь была брошена Балтийская (2-ая Ти¬
хоокеанская) эскадра — сборная из устаревших разнотипных
кораблей, и с ней — пять новейших броненосцев, ударная си¬
ла флота”, — воскрешает прошлое в своей памяти Алек¬
сандр Васильевич. Свято то время: воевал с врагами, и Рос¬
сия была ему за это благодарна — все просто и ясно. Хоро¬
шо, когда платят... признанием и любовью.
Тот флот, что двинул на выручку, уже был обречен.
Александр Васильевич вспоминает рассказ старшего
офицера ’’Авроры” — той, которая дала холостой выстрел
25 октября семнадцатого года. При Гулльском инциденте
(9 октября 1904 года) у Доггер-Банки — месте ловли сельди
английскими рыбаками, принятыми в ту ненастно-несчаст¬
ную ночь за японцев, — в ’’Аврору” вмазало несколько
снарядов с русских кораблей. К счастью, не все разорвались.
439

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Командир крейсера капитан первого ранга Егорьев кри¬
чал матросам:
— Братцы, если бы это были японцы, снаряды разорва¬
лись бы, а эти только дырявят! Свои стреляют! Прекратить
огонь!
Этот невероятный рассказ Александр Васильевич слы¬
шал из собственных уст Небольсина. В Цусимском бою
Егорьев погиб, а старший офицер Небольсин был тяжко
подранен.
А тогда, у Доггер-Банки, в ’’Аврору” вмазали пять мел¬
ких снарядов: ранили комендора и священника — тому
оторвало руку и ногу...
Эскадра плыла навстречу смерти. Об этом писали и в
России, взять хотя бы капитана второго ранга Кладо1...
Цусимский бой был проигран за десять минут. Тактиче¬
ски безграмотное построение обрекло русскую эскадру. В ос¬
тальные минуты и часы японцы лишь уничтожали корабли
по отдельности. Они всей эскадрой сводили огонь на голов¬
ной корабль и едва ли не в четверть часа превращали его в
груду пылающего железа.
Корабли опрокидывались при крене в шесть-семь граду¬
сов. Появлению крена способствовало накопление воды
из-за тушения пожаров. Кроме того, волна захлестывала в
пробоины и открытые орудийные борта.
Бой показал совершенную недостаточность подготовки
артиллерийских расчетов, а также скверные взрывные свой¬
ства русских снарядов.
В Ютландском сражении (31 мая — 1 июня 1916 года) —
смертельном столкновении двух гигантских флотов (ан¬
глийского и германского) — у англичан обозначился тот же
порок, но в гораздо худшей степени. Английские снаряды са¬
мых крупных калибров слишком часто не взрывались.
А тогда, в Цусимском сражении, японцы превосходили
русских артиллеристов не только в точности стрельбы, но и
в скорострельности, что имело первостепенное значение.
Все флоты мира лихорадочно изучали опыт Цусимы. В
конструкции кораблей вносились изменения. До Ютландско¬
го сражения оставалось чуть больше десятилетия.
На русских кораблях крыши башен не выдерживали по¬
паданий даже шестидюймовых снарядов. Бой также доказал
1 Клало Н.Л. преподавал в Морской академии историю военно-морского
дела; скончался летом 1919 года, будучи начальником этой академии. Поста¬
новлением Реввоенсовета Балтийского флота академию принял А.Н.Кры¬
лов.
440

Именем трудового народа
необходимость прикрытия передней части башен более толс¬
той броней, и обязательно — без стыков. Смотровые щели
пропускали множество осколков. Это приводило к пораже¬
нию личного состава. Именно после Цусимского боя эти
щели стали надежно защищать наружными броневыми щи¬
тами. Отравления газами комендоров привели к необходи¬
мости установки нагнетательной вентиляции. Почти пого¬
ловная потеря командного состава потребовала существен¬
ного изменения конструкции боевых рубок.
Под градом японских снарядов не оправдала себя систе¬
ма броневого крепления вообще, особенно броневых плит
болтами. При повторных попаданиях снарядов крупных ка¬
либров плиты срывало и снаряды уже сокрушали голый без¬
защитный корабль.
Бой со всей очевидностью доказал: решающее значение
имеет не совокупность артиллерии, а лишь немногие орудия
главного калибра. С тех пор флоты мира повели погоню за
корабли с самыми могучими орудиями...
”Я... приветствовал такое явление, как Государственная
дума, которая внесла значительное облегчение во всей по¬
следующей работе по воссозданию флота и армии. Я сам
лично был в очень тесном соприкосновении с Государствен¬
ной думой, работал там все время в комиссиях и знаю, на¬
сколько положительные результаты дала эта работа...
...В 1907 году мы пришли к совершенно определенному
выводу о неизбежности большой европейской войны. Изуче¬
ние всей обстановки военно-политической, главным обра¬
зом, германской, изучение ее подготовки, ее программы
военной и морской и т.д. совершенно определенно и неиз¬
бежно указывало нам на эту войну, начало которой мы
определяли в 1915 году, указывало на то, что эта война
Должна быть.
...Главную причину (поражения в войне с Японией. —
Ю.В.) я видел в постановке военного дела у нас, во флоте,
в отсутствии специальных органов, которые бы занимались
подготовкой флота к войне... Флот не занимался своим де¬
лом — вот главная причина. Я считаю, что политический
строй в этом случае играл второстепенную роль... при ка¬
ком угодно политическом строе вооруженную силу создать
можно...”
В Александре Васильевиче до сих пор живо горе моряков
России. Горе утраты товарищей и горе позора пригнули всех
к земле...
”В 1906 году... после того, как наш флот был уничтожен
и совершенно потерял все свое могущество... группа офице¬
441

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ров, в числе которых был и я, решила заняться самостоя¬
тельной работой, чтобы снова подвинуть дело воссоздания
флота и, в конце концов, тем или иным путем как-нибудь
стараться в будущем загладить тот наш грех, который вы¬
пал на долю флота в этом году, возродить флот на началах
более научных, более систематизированных, чем это было
до сих пор... Нашей задачей явилась идея возрождения на¬
шего флота и морского могущества..."
Александру Васильевичу было тогда тридцать три года.
Мял товарищ Чудновский, прочитывая снова и снова,
копию телеграммы делегации Политцентра из Томска. С
утра сам не свой.
’’Иркутскому Политическому Центру,
копия доктору Глосу,
дипломатическому представителю чеховойск,
копия генералу чеховойск Сыровому.
Военная, вне очереди.
Сибревком предлагает чеховойску через мирную делега¬
цию Политического Центра свободный проход через Со¬
ветскую Россию на родину в количестве один эшелон в день,
скорость не менее 200 верст в сутки, сохраняя оружие и полу¬
чив гарантию неприкосновенности. Эшелон имеет право со¬
провождать представитель Соединенных Штатов.
В случае принципиального согласия представители чехо-
войска должны выслать особую делегацию к передовым от¬
рядам Красной Армии для выработки подробностей усло¬
вий похода.
Ахматов. Кононов. Колосов. Коркин.
Верно: дежурный по штабу
30-й стрелковой дивизии”.
Ян Сыровы наотрез отказал Политцентру — не дал со¬
гласия на курьерский прогон легиона через Россию к запад¬
ным границам, казалось бы, чего проще, и морские посуди¬
ны союзников не нужны. Садись — и вылезешь дома.
И вот это встревожило Чудновского. Не надурят ли
опять, как в мае восемнадцатого? Не простит себе, если не
добудет уточняющих сведений. Никто в России так не бли¬
зок к штабу легиона, как он. Полтора часа пешком — и
перед тобой этот рассадник контрреволюции.
А с другой стороны, что чехословакам дурить? Он-то,
Чудновский, знает: гниет, преет легион — осатанела ему
война, к тому же разжирел барахлом, поутратил резвость,
сыт кровью сибирских мужиков да баб. Словом, рвется че-
ховойско домой, к своим святым да женкам.
Прослышан товарищ Чудновский о миссии военного ми¬
442

Именем трудового народа
нистра Чехословацкой республики Штефаника в декабре
1918-го — уже с 14 ноября существовала самостоятельная
республика чехов и словаков, вырвались из-под гнета Габс¬
бургов.
Запретил пан министр возвращение легиона через
советскую Россию, потерпеть надо, пока подадут суда со¬
юзники.
Понимать это следовало так: необходимо отработать
билет домой — еще пострелять русских, тогда Колчак уся¬
дется понадежнее.
Ленин предложил Максе передать своему президенту же¬
лание советского правительства покончить с ненормальной
обстановкой — корпус может выехать на Запад через совет¬
скую Россию, правда, с условием: оружие будет следовать
отдельными составами.
Не откликнулись на предложения Ленина в Праге.
Масарик, Бенеш и Крамарж сделали все, дабы скрыть
предложение Ленина. Крамарж, как премьер первого нацио¬
нального правительства Чехословацкой республики, считал,
что нет легиону необходимости обременять себя какими-то
условиями. Легион должен с боями прорываться к западным
границам России, а по пути пособить свергнуть это самое...
большевистское правительство. Так сказать, ’’замочить”
Москву и другие попутные города.
Осведомлен товарищ Чудновский как ответственный за
разложение чеховойска, что летом 1919 года пан Бенеш
предложил изменить политические лозунги. Пусть легионе¬
ры идут в бой не за адмирала Колчака, а за свою свободу:
пробить коридор на север, к Миллеру и англичанам — и су¬
да увезут на родину. Этот план называли английским, его
обсуждал с Бенешем сам Черчилль. Потом американцы и
французы присоединились к английскому плану. И все хо¬
ром принялись давить через своих представителей в Сибири
на Павлу, Гирса и Сырового: даешь Архангельск! Так и
стращали легионеров: не пойдете на Архангельск, не один
год еще прокукуете в Сибири, обойдутся без рыжих.
Дальше — больше: высокая конференция в Версале голо¬
сует за немедленную отправку легиона на фронт. Сам Кле¬
мансо отстукал телеграмму Колчаку.
А тут наши — возьми и испорти игру, на нет свели
Мартовские успехи генерала Ханжина под Уфой, вернули
9 июня 1919 года этот городишко — нужен он республике!
Тут и войска левого фланга Восточного фронта поднатужи¬
лись.
Смерть черному адмиралу!
443

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Первого июля наши — в Перми, затем — в Уральске,
Златоусте, Екатеринбурге, Челябинске...
Дрогнул Восточный фронт.
Куда тут на север пробиваться — отжали красные легион
за Урал.
Однако не все гладко.
Деникин вплотную подлез к Москве, еще немного — и
отслужат молебствие в первопрестольной.
И Юденич: протяни руку — и твой Петроград.
В общем, убойно-грозная пора для советской России —
осень девятнадцатого.
Товарищ Чудновский как вспомнит, аж зубами скрипит,
тяжелый от мышц, плотный — так его и перекрутит, даром,
что малой. У других святые — Бог с причтом, мать, отец,
дети, любовь, Родина, слава, а у товарища Семена — ре¬
волюция.
Прости, несчастный мой народ!
Простите, добрые друзья!
Мой час настал, палач уж ждет,
Уже колышется петля!..
Любил эту песню русских политкаторжан Чудновский,
частенько напевает один на один с собой.
А тут эти поганыши: Сыровы, Павлу, Гире, Жаннен...
Требовал же в августе прошлого, 1919, года Павлу от
своего правительства свободы рук. Рассчитывал на захват
Деникиным Москвы. Тогда легион навалился бы на совет¬
скую Россию с востока — и треснула бы республика Ленина
и Троцкого; в красное вымазали бы и Питер, и Москву, и
Киев — ну хоть все города. Краски этой, клейко-красной
и горячей, сколько угодно, успевай подвози патроны и гро¬
бы...
Однако сознает товарищ Чудновский — нынче не та об¬
становка, на всероссийскую шкоду чеховойску не потянуть,
но цапнуть может, и чувствительно.
В общем, легиону бы к Владивостоку унести ноги, за¬
хлестывает революция. В кровавых мозолях мужики; гляди,
и сдерут с легиона чешскую позолоту.
И у легионеров соответствующее настроение. В голос
нынче заговорили о клятвопреступной войне против России,
о политике Праги и Антанты, которая превращает легион в
истязателя России и славянства.
Хранятся у товарища Чудновского бумаги офицера чеш¬
ской разведки (доносит уже о своих солдатах):
’’Настроение чрезвычайно скверное и в боевом отноше¬
444

Именем трудового народа
нии ничего не стоит... Солдаты воевать не будут и исполь¬
зуют все средства, чтобы выбраться из России домой...”
И пора бы...
Однако прав пан офицер, легионеры используют все
средства: рушат мосты, загромождают пути баррикадами из
вагонов, валят их, взрывают станции и водокачки — и вот
это опасный признак, не дает это покоя товарищу Чуднов-
скому. Да пойдут завтра цепями с вокзала — и нет красного
Иркутска!
Поэтому и держит председатель губчека в Глазкове на¬
дежных людей, в самые критические моменты не снимает. О
любом шаге чехов донесут тут же. Не спускали глаз и с пана
Благажа — политического уполномоченного чехословацкого
правительства в Иркутске. У того, как у шлюхи: семь
пятниц на неделе. А может, играет, сорит словами, а свое
таит...
В случае бузы и товарищей надо успеть спасти, и губко-
му с Ревкомом уйти, а главное — Колчака казнить.
Чудновский умостился на краешке стола и моргает в
упор на адмирала: ждет этого... пуля из лично его, Чуднов-
ского, маузера. Нет, не доверит секретному человеку, сам...
исполнит священную миссию. Треснет адмиральская башка,
как спелый арбуз, треснет!
Крепкие это должности: председатель губчека, следова¬
тель и член ревкома. В одном лице и власть, и судья, и про¬
курор, и каратель, и вообще народ...
Уступил Политцентр ревкому. Народ по всем направле¬
ниям берет власть.
В председатели ревкома двинут Александр Александро¬
вич Ширямов — бесстрашный товарищ, с двадцатилетним
подпольным стажем, в каких переделках ни бывал, всему
пролетарскому Иркутску авторитет — громом каждое его
слово.
Товарищ Чудновский выделил ему и Янсону в личную
охрану двух самых надежных сотрудников с фронтовым
опытом: спать, есть возле новой иркутской власти, прозевае¬
те их жизни — не будет вам пощады!..
Ревком поначалу составили пятеро товарищей — тоже с
опытом и пролетарской преданностью Октябрю и лично то¬
варищам Ленину и Троцкому. Позже ревком утрясся до
троих членов. В разное время ими числились А.Сноскарев,
Д.Чудинов, В.Литвинов, И.Сурнов, А.Фляков, С.Чуднов¬
ский и др. — состав боевой и всегда готовый к действиям, но
445

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
запал всему, порох, а не человек — Ширямов. Тут даже това¬
рищ Семен больше старается слушать.
В Сибревкоме Ширямова ценят. Надо — и Ширямов
любого осадит или срежет. Он первым и взъярился на Крас¬
нощекова, за какое-то утро всех партийцев взвел. Так и зая¬
вил:
— Мы этот ’’буфер” смахнем, как Керенского в Октябре.
Чтоб мы японцев убоялись? Да выщелкаем их почище, чем
Колчака!
Словом, вождь пролетарского Иркутска.
Уже несколько дней ползет вредно-ехидный слушок: яко¬
бы быть здесь, в Сибири, Дальневосточной республике. И
клянется товарищ Ширямов, будто приложил к этому руку
Краснощеков. И вообще тянет этот ’’американец” за собой
всю эсеро-меньшевистскую погань, толкует о справедливом
представительстве всех организаций, партий и слоев населе¬
ния; словом, тормозит революцию.
Покуда не берет на веру все эти пересуды товарищ
Чудновский. Тут не Ширямову и Краснощекову решать. Ле¬
нин поставит точку, а уж он враг любому соглашательству
и оппортунизму.
Доволен председатель губчека: правильную позицию
занял член следственной комиссии Денике, ох схватчив, со¬
бака! Только обмолвись, а уж он в полном понимании и до¬
кладывает, как что лучше и потолковее обделать. Ушлый,
даром, что интеллигент и меньшевик...
Вообще сложилось так, что товарищ Денике оказался
главным в допросах бывшего Верховного Правителя. Сам
Денике твердо меньшевистских убеждений с этаким эсеров¬
ским креном. Ну на три четверти меньшевистский эсдек, а на
одну — эсер с уголовно-террористическим интересом. Неда¬
ром столь чтит Мартова и Плеханова. Знает товарищ Дени¬
ке и другого Мартова-Цедербаума — родного брата вождя
меньшевиков. Этот Цедербаум-младший в будущих совет¬
ских скитаниях по тюрьмам вэматереет на доносах (об этом
оставил мне письменное свидетельство Иван Васильевич Ку¬
рицын, многолетний узник сталинских лагерей. — Ю.В.\ а
тогда Денике льстило почетное знакомство. Шутка ли, через
младшего Цедербаума мостик к самому главе партии. После
смерти Плеханова старший Цсдербаум — самый авторитет¬
ный человек у меньшевиков, постоянный оппонент самого
Ленина, на равных в любом газетном споре.
Любит товарищ Денике повторять (слыхал от младшего
Мартова еще до колчаковской бучи, а тот - от своего
брата-вождя):
446

Именем трудового народа
— Анархический синдикализм Ленина и Троцкого есть
выродок бланкизма левой части марксистов.
Нравится фраза: броская, безоговорочная, сразу озада¬
чивает.
И все же победоносность большевиков пошатнула това¬
рища Денике, причем в самых важных, основополагающих
принципах. Теперь он — в самых яростно сочувствующих
партии большевиков. Посему и спрашивает по любому по¬
воду советы у товарища Семена — ну шага не ступит без
одобрения председателя губчека. Политцентр еще и не ду¬
мал сбрасывать полномочия ревкому, а Денике уже почел
обязательным докладывать и доносить все лично Чудновс-
кому, и не только по вопросам следствия.
Это родовая черта Денике — на полкорпуса опережать
события.
Мечтает он о службе в чека. Есть нужда там в людях с
образованием и знаниями иностранных языков. Тогда затя¬
нет себя в кожи и ремни — и все будут двигаться вокруг не¬
го, как небесные светила, по расписанию.
Поэтому и решил он подать заявление в низовую ячейку
РКП(б) — партийную организацию при губернской тюрьме.
Однако объявлять поостерегся: лучше подождать, пусть об¬
становка прояснится — ну чтоб никаких сомнений! Уж тогда
и он западет в разящую обойму большевизма.
Мир принадлежит нам — и мы продиктуем ему свои
условия.
Косухин снова и снова расспрашивал Александра Ва¬
сильевича о золотом запасе. Его интересует точная цифра.
Не может ли адмирал вспомнить, сколько золота отбыло с
ним из Омска? Вот листок, пусть проставит цифры...
Не понятно?..
— Гражданин Колчак, нас интересует все о золотом за¬
пасе, любая подробность, — говорит Денике.
Ну не следователь, а пиявка.
Александру Васильевичу уже ясно: уперлись чехи, не вы¬
дают золото. Ай да Сыровы!
— По моему приказу для расчета с союзными держава¬
ми еще до катастрофы... собственно, нашего отступления...
было вывезено из пределов России золотых слитков на сум¬
му двести сорок два миллиона золотых рублей, — выводит
Цифры Александр Васильевич и проставляет примерные дни
и месяцы данных операций. — Есть ведомости и прочие до¬
кументы. Повторяю: ни одного грамма золота не пропало в
частных руках, кроме эшелона, захваченного... господином
Семеновым...
447

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Александр Васильевич не смог (язык не повернулся) на¬
звать Семенова ни атаманом, ни командиром корпуса.
Должен товарищ Косухин получить золото. Для этого и
послал его Особый отдел Пятой армии. Знает каждый здесь,
в кабинете следователя, что это — личный и самый важный
приказ вождя революции товарища Ленина.
Кашель не дает Косухину вести допрос, до багровой на¬
туги и слез стрянет воздух в груди. Ему дело надо провора¬
чивать, а тут кашель, лихорадка, задых! Для того ли он
прорезал колчаковско-чешские тылы, чтобы здесь, у самого
дела, распустить слюни.
Торопит Косухина генерал Каппель: с каждым часом
ближе и ближе его армия. Все дела в Иркутске делаются с
оглядкой на Каппеля. Тут даже если взять золото — а даль¬
ше?.. При таком раскладе не уйти — пусть даже каждый
красногвардеец понесет по килограмму народного золота.
Озвереют белые, возьмут след и не отстанут, да и вся си¬
бирская рвань увяжется. Промысел на тыщи пудов золота...
Аж потом отходит при таком воображении посланец
Особого отдела армии. Как быть?..
Флор Федорович Федорович уже часа полтора держит
путь к губернской тюрьме. Он в белых, подвернутых под ко¬
лено пимах, затерто-сероватом офицерском полушубке с
маузером на боку и толстенных варежках, подшитых к шну¬
ру, пропущенному через рукава. На мохнатой шапке — крас¬
ная лента. Дыхание шумное, нездоровое: барахлит сердчиш¬
ко, жмет за грудиной.
Солнечный блик уперся под ноги, как бы ведет за собой.
Тени смазанные, светловатые. Шелестит пар дыхания, за¬
мерзает в воздухе, — кажется, на весь город только и одно
его, Флора Федоровича, дыхание. И солнце под веками
вспыхивает багровыми пятнами, даром что разжиженное
морозной мглой.
А город и впрямь пуст, но не стужа его обезлюдила. В
первые дни падения золотопогонного Колчака Иркутск пру¬
дили толпы, а сейчас, куда ни глянь, — ну вымер! Сугробы в
затейливых стежках тропинок, слепые, в инее, окна (боль¬
шинство — за ставнями), дымки над трубами аж до самой
синевы — и ни единой души. Когда, где люди достают себе
пропитание — загадка.
Таится Иркутск: в Глазкове — чехи, в городе — красные,
а с севера выползает из снегов армия Каппеля — эти из-за
адмирала не пощадят столицу Восточной Сибири, вырежут
красных, а заодно и розовых, и бледно-розовых, и вообще не
слишком услужливых, да и баб, ежели встрянут — не по¬
448

Именем трудового народа
щадят. Этих от демократии и митингов на вой тянет, аж
примораживает к винтовкам. Ей-ей, лучше не заикаться о
свободе и лучезарном завтра...
После падения колчаковской власти чехи не стали вво¬
дить в Иркутск патрули. На нейтралитет напирает легион, а
чего бы раньше — десятки тысяч людей остались бы жить...
Флор Федорович несколько озадачен: до сих пор ни
одного трупа не попалось. Обычно с рассветом их по улицам
и площадям — да десятка два-три. Ночами война в городе.
Нет уже у Флора Федоровича Федоровича ни машины,
ни адъютанта, ни охраны, ни тем более докладов — все сги¬
нуло с передачей власти большевикам. Чтобы взглянуть на
адмирала (заклятого врага своей партии и лично его, Флора
Федоровича), он вынужден топать пешком до тюрьмы, а это
изрядная линия по городу.
Снег копнами обвалял кусты, скамейки, кучи мусора —
плавный в неровностях, наглаженный; скрипит под пимами
сухо, вызывающе, ’’громкий снег”, — называет его про себя
Флор Федорович.
Утрата власти не дает покоя. Флор Федорович переби¬
рает прошлое и видит, как сами они, социалисты-револю¬
ционеры, продвигали большевиков.
Не они ли с меньшевиками, к радости большевиков,
насаждали диктатуру Советов, противопоставляя их Вре¬
менному правительству? Большевики пробивались именно в
том же направлении, но решительней и последовательней.
Они проповедовали не контроль Советов над Временным
правительством, а прямой переход власти к Советам — и
своего добились. На словах это — вроде бы диктатура рабо¬
чего класса и беднейшего крестьянства, на деле — диктатура
горстки захватчиков власти. Именем трудового народа всем
заправляют Ленин и Троцкий.
За своими мыслями и обидами Флор Федорович прослу¬
шал скрип шагов, кашляние и едва не налетел на какого-то
Дюжего, в длинном извозчичьем тулупе. Флор Федорович
оторопело попятился в сугроб, взглядывая вверх, и неожи¬
данно признал за усами и бородой Жардецкого. Ну сдох¬
нуть ему, коли не Жардецкий! Эк мороз разукрасил! Усы,
борода — под коркой льда. Широкий раскидистый ворог ту¬
лупа тоже весь в белой обильной изморози; солдатская па¬
паха на самых бровях; взгляд строгий, резкий. Жардецкий на
миг задержался, пытая взглядом Флора Федоровича, узнал,
отшатнулся, припал к карману тулупа, но тут же осекся —
Флор Федорович раньше и проворнее расстегнул, а точнее
Распахнул кобурную коробку маузера.
Жардецкий аж полез спиной в сугроб. Всхрапнул, глаза
•5 39()<s
449

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
округлились, бессмысленные. Что-то буркнул нечленораз¬
дельное. Приготовился пулю ловить.
Но Флор Федорович только выматерился — грязно,
по-солдатски, — и зашагал себе, кося глазом за спину: плечи
чуток развернул, пальцы на рукоятке маузера — на всякий
случай отщелкнул предохранитель. Очень удивился себе:
’’Что это с ним, Флором, вот взял и не задержал Жардецко-
го, а ведь первый враг народной власти, самая что ни на
есть, опора колчаковского режима? После Пепеляева — на¬
дежда всех сибирских кадетов”. Выматерился еще и добавил:
— Осади, Флор! Не палач ты, не марай кровью руки, не
для тебя это!
Добавил громко, аж собака взбрехнула за забором. Тут,
в Сибири, заборы, как стены: высоки, ни щелочки — свой
мир за ними.
Флор Федорович удивился на собачий брех: вроде всех
пожрали и постреляли,.а тут, гляди, рычит... Залюбовался
забором: ’’шкура” у него серебристая, по солнцу — в искрах.
Захотелось огладить: до чего ж чистая!
Город, как это бывает в морозы за тридцать градусов, —
под жидким рассолом. Туман — не туман, а рассол и есть. И
солнце — нет ни тепла, ни настоящего блеска.
И уже не пряча настороженности, Флор Федорович кру¬
танул и замер: не было за спиной Жардецкого, вильнул, ви¬
дать, в первый проулок, гнида кадетская! Пусть, пусть погу¬
ляет, разве не того ты хотел! Пусть теперь им большевики
займутся. Пусть поупражняются в сыске, мать их с красной
звездой и Лениным!.. Скосил глаза на дорогу: клубом пара
наехали розвальни с тремя красногвардейцами и ящика¬
ми, обитыми металлической лентой. Винтари у всех наизго¬
тове, морды малиновые, наморщенные ветром. Что-то кри¬
кнул один. Флор Федорович досадливо махнул рукой: не до
тебя. Тряско подпрыгивают ящики — гляди, столкнут Крас¬
ную Гвардию.
Гаркнули в три глотки: ”Эх, яблочко, куды ты ко¬
тишься? В губчека попадешь — не воротишься!..”
И опять осел в свои мысли бывший председатель Полит¬
центра. Он доказывал свою правоту истории: выпал миг, по¬
лучили они власть (эсеры и меньшевики), а не удержали, об¬
ронили в лапы ревкома, а как иначе? Москва подпирает со
всей РСФСР.
Много набирал слов для доказательств своей правоты
Флор Федорович, ярился на мнения противных сторон; оста¬
навливался, закуривал и, пуская дым в мороз, скрип снега,
выводил доказательства для истории. Ведь мог он по¬
строить эсеровскую республику на родной земле, мог, мог!..
450

Именем трудового народа
После успокоился и, перелезая через сугробы на более
утоптанные тропинки, повернул мысли на общие вопросы.
Насмотрелся на Россию за эти два года: один скелет, и,
кажется, половина народа легла в землю, а сирот!.. А изуве¬
ченных, изнасилованных, измордованных, свихнувшихся от
болей, надругательств и ужасов?! А что с хозяйством?! Ос¬
тов. Один остов...
Революция неизбежна, пока нет политических свобод, но
Февраль дал эти свободы. Зачем следовало взводить страну
на Октябрь?..
Как член ЦК партии социалистов-революционеров и за¬
душевный приятель Чернова, Флор Федорович питал неодо¬
лимую вражду к большевикам. В глазах его партии они
являлись захватчиками, похитившими у России свободу, ко¬
торую они, эсеры, — прямые потомки народовольцев, Гер¬
цена и декабристов — добывали для народа. Большевики
похитили у них плоды борьбы. Большевиков не было и
видно почти до самого Февраля. Чтобы опереться на штыки,
большевики взялись эксплуатировать стремления народа, а
значит, и армии, к миру. Они присвоили плоды кровавой
борьбы, казней, мучений... Большевики так же опасны для
дела свободы, как и кровавый режим Колчака. Лишь печаль¬
ная необходимость понуждает эсеров и его, Федоровича, со¬
трудничать с ленинцами.
Надо быть справедливым: в потоках крови, которыми
обагрена Россия по воле большевиков, прежняя кровь — от
царизма, и нынешняя — от белых, глядится каплями. Эти, с
пятиконечной звездой, поставили убийства на поток.
Флор Федорович поворачивается и видит, как его тень
забегает вперед. ’’Снег — это замурованный свет”, — ду¬
мает он.
Россия объявлена Республикой Советов — это же
государственно-правовой абсурд! Что такое Советы? Где
определение этой формы правления? Как они образовы¬
ваются, по какой системе выборы — все неизвестно, а точ¬
нее, не выборы — лишь прямые назначения. Горстка людей
наверху России и горстка людей на местах творят власть...
точнее самоуправство.
И на тебе: Россия уже Республика Советов! Это же
партийно-бюрократическая власть с произволом и подавле¬
нием свобод. Никаких выборов — только назначения. Вот
тебе и борьба за свободу...
Вспомнил Жардецкого и его нырок к пистолету, поду¬
мал: ”А ведь зевани я, пожалуй, влепил бы мне... — И от¬
махнулся от воспоминания о кадете. — А ну его, борова
толстомясого”.
451

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Троцкий заявил вскоре после Октября: "Есть такая фран¬
цузская машинка, она укорачивает тело на одну голову”.
Эти ничем не брезгуют, лишь бы удержать власть.
И пожалуйста: за три недели до открытия Учредительно¬
го собрания Ленин распорядился арестовать главную изби¬
рательную комиссию этого собрания, а затем штыками
разогнал и само собрание. Солдатам внушили, что это бур¬
жуи мутят воду. Те и двинули... были убитые...
Почему это собрание мертворожденное? Якобы больше¬
вики уже все дали декретами. Если проводить решения Учре¬
дительного собрания именем государства, Россия бы заше¬
велилась, поняла, где и чья власть. Большевики превратили
Учредительное собрание в клоунаду, закрыв возможность
обращения к народу и лишив акты собрания государствен¬
ной силы.
А уж после — и объявления людей "вне закона”, и рас¬
стрелы, и заложничество, и прочие ’’революционные акты”...
Ленин и Троцкий исповедуют Робеспьера. Робеспьер
заявлял:
’’Основа демократического правления есть добродетель,
а средство для претворения ее в жизнь — террор”.
Значит добродетель может войти в жизнь только через
насилие!
Флор Федорович озирается на солнце — неглубокий вы¬
кат его: над самыми крышами застряло — белое, очень бе¬
лое. Смахнул на веревку варежку, потер глаза: режет...
То, что сочиняют Ленин и Троцкий, это не путь в социа¬
лизм, а если и социализм, то какой-то убойный, который
можно насаждать лишь казнями, запретами, гонениями. У
них на все две меры: запрет или расстрел. Демократическое
правление...
Они повторяют опыт Французской революции, хотя
оДного этого опыта достаточно, чтобы навсегда от него от¬
учиться. Страна, которая вступает на подобный путь, не в
состоянии изменить ему. Террор подпирает государствен¬
ность. вся государственность прорастает уже из необходи¬
мости насилия. Отказаться от террора - значит, отказаться
от власти.
Ни ум, ни личные, порой высочайшие достоинства, - -
ничто не спасает не только от участи жертвы, но даже, как
это ни странно, от роли палача. Впрочем, большевики туз
внесли свое: они втягивают в палачество весь народ - это
им кажется самым надежным.
История еще раз сыграет с насильниками злую шутку -
это из диалектики насилия. Робеспьер носил имя Неподкуп¬
452

Именем трудового народа
ного за скромный образ жизни и защиту интересов бедноты.
И именно он стал палачом своих соратников и палачом
этой самой бедноты. Иначе быть не могло: ведь "добро¬
детель утверждается террором". Это ж мозги набекрень на¬
до иметь.
И Робеспьер изрядно почистил Францию. Так почис¬
тил — она взвыла на все эти самые добродетели. Ежедневно
на гильотину только в Париже всходило до восьмидесяти
человек, не считая казнимых по стране. В месяц гибли тыся¬
чи людей. Если соотнести это количество людей с населе¬
нием той маратовско-робеспьеровской Франции, сложится
впечатляющая цифра. И это понятно: террор нужен был для
устрашения... и единомыслия.
Массовые безнаказанные убийства именем высшего бла¬
га. Именно так! Ведь роялистов (сторонников свергнутого
короля) среди казненных оказалось менее десяти процентов!
И это большевики взяли за блистательный образец
правления.
Добродетель утверждается террором.
Высшее благо...
То казнили женщину (опа назвала казнь мужа "актом ти¬
рании"), то генералов - за проигранные сражения, то про¬
ституток (почти всех), вина которых заключалась прежде
всего в бедности и похоти мужчин — в большинстве своем
сторонников и участников революции (дворяне и аристокра¬
ты не прибегали к услугам уличных дам). А то отрубили го¬
лову восемнадцатилетней модистке, после — прачке двадца¬
ти четырех лет.
Добродетель утверждается террором.
Высшее благо...
"Бедная прачка, что она сделала! — восклицал исто¬
рик — Может быть, ее причастность к реакции выразилась в
том, что она стирала белье для роялистов?.."
Этот историк — кажется. Блос1, если не изхменяет
память...
Словно на пиру всех обошел отравленный кубок. И это
понятно: устрашение обязательно для всех.
Слышите, люди: покорность, рабство — вот цель наси¬
лия!..
И Флор Федорович опять принялся ворошить память.
Тесно набил ее всякими революционными бреднями.
Слышите, люди: все эти теории, выкладки политэконо¬
мии, диалектика... для оправдания убийств!..
Он теперь знает: их конечная мудрость — требование
1 Блос Вильгельм (1849—1927) немецкий публицист и историк.
453

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
убийств. Безнаказанные и неограниченные убийства и наси¬
лия от имени государства. Вот и все высшие блага...
За два с лишним года властвования большевики неизме¬
римо перещеголяли всех Робеспьеров мировой истории.
И эта ’’самая победоносная революция, самая справед¬
ливая и чистая” производит отбор посредственностей и по¬
длецов — всего нечеткого и нравственно-дряблого, приспо¬
собленческого, либо людей, вовсе лишенных убеждений...
Высшее благо...
Их демократия — это петля на шее каждого: в любой
миг может затянуться, только повернись или вздохни глуб¬
же. И это тоже высшее благо!..
И Флор Федорович засипел в мороз четверостишье Вла¬
димира Соловьева:
Наказана ты, Русь, всесильным роком.
Как некогда несчастный Валаам:
Заграждены уста твоим пророкам
И слово вольное дано твоим ослам ...
И еще много разных слов кипело на душе у Флора Федо¬
ровича. Впрочем, он не стеснялся и вгорячах выпаливал их в
мороз целыми пачками...
Мартов Л. (Юлий Осипович Цедербаум) родился в 1873
году. Впервые был арестован студентом Петербургского
университета. В 1895 году присоединился к созданной Лени¬
ным группе ’’стариков”, ставшей основой Петербургского
’’Союза борьбы за освобождение рабочего класса”. Тогда же
и познакомился с двадцатипятилетним Лениным. Отбыл
ссылку в Туруханске. Один из создателей ’’Искры”. С 1903
года один из лидеров меньшевизма, с 1917-го — руководи¬
тель его ’’левого крыла”. На втором Всероссийском съезде
Советов выступал за образование правительства из всех со¬
циалистических партий, но остался на съезде после ухода
меньшевиков и правых эсеров. В Гражданскую войну высту¬
пал за возвращение к режиму буржуазной демократии и про¬
тив диктатуры пролетариата.
В 1920 году эмигрировал. Написал ’’Записки социал-
демократа”, лишенные чувства ненависти к большевизму и
его вождям. 4 апреля 1923 года на пятидесятом году умер от
застарелого туберкулеза.
В ’’Записках социал-демократа” Юлий Осипович описы¬
вает визит юного Ленина к Полю Лафаргу и ответ Ленина
на вопрос француза — читают ли русские рабочие Маркса.
" - Читают.
— И понимают?
454

Именем трудового народа
— И понимают.
— Ну в этом вы ошибаетесь, — заключил ядовитый
француз. — Они ничего не понимают. У нас, после 20 лет
социалистического движения, Маркса никто не понимает.
Этот урок о невозможности привить рабочему классу
’’лабораторным” путем революционно-классовое сознание
был хорошо усвоен Ульяновым...”
Для этого Ленину не надо было делать и особенных уси¬
лий над собой. Он уже был хорошо знаком с учением Пет¬
ра Ткачева.
Хоть, в отличие от Ткачева, Ленин возьмет от Марк¬
са принцип руководящей роли пролетариата в революции,
классу этому будет отведена подчиненная роль. Все будет
решать партия, точнее ее верхушка, вожди, вождь. Рабочий
класс должен принимать решения вождей. В случае отказа
решения эти будут проводиться силой.
”...Мы должны убеждать рабочих фактами, мы не мо¬
жем создавать теорий, — заявит Ленин на Втором конгрессе
III Интернационала в августе 1920 года. — Но и убеждать
недостаточно. Политика, боящаяся насилия, не является ни
устойчивой, ни жизненной, ни понятной”.
Это самое слабое из подобных высказываний Ленина,
но и в нем все акценты расставлены вполне недвусмысленно.
Юлий Осипович описывает встречу с Лениным и свои
впечатления от нее, пропущенные через толщу двадцати
пяти лет:
”У меня... создалось даже впечатление, что к работе над
подъемом классового самосознания путем непосредственной
экономической агитации он относится холодно, если не пре¬
небрежительно.. .
В то время В.И.Ульянов производил при первом знаком¬
стве несколько иное впечатление, чем то, какое неизменно
производил в позднейшую эпоху. В нем еще не было или, по
меньшей мере, не сквозило той уверенности в своей силе, —
не говорю уже: в своем историческом признании, — которая
заметно выступала в более зрелый период его жизни...
В.И.Ульянов еще не пропитался тем презрением и недове¬
рием к людям, которое, сдается мне, больше всего способ¬
ствовало выработке из него определенного типа политичес¬
кого вождя... Но и в отношениях к политическим противни¬
кам в нем сказывалась еще изрядная доля скромности..."
Вряд ли Юлий Осипович сводит счеты, что называется,
на смертном одре. По отзывам (даже Ленина), Мартова от¬
личали честность и душевность. Что стоит одна его сноска к
характеристике Ленина:
455

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
"Элементов личного тщеславия в характере В.И.Улья¬
нова я никогда не замечал".
А ведь это писал вождь революционного течения, раз¬
громленного большевизмом; писал, умирая...
Судьба советского государства решила спор между эти¬
ми двумя вождями и течениями в российской социал-
демократии.
"Определенный тип политического вождя” — диктатор.
Он опирается на единомышленников, но его решения мол¬
ниями прорезают Россию.
’’Доля скромности” — Юлий Осипович напишет, что Ле¬
нину была свойственна полемическая резкость, переходящая
в грубость.
’’Ленин не любил проигрывать и уступать даже в мело¬
чах”, — напишет в своей книге воспоминаний писатель
А.К.Воронский.
Случай, о котором рассказывает Воронский, имел место
на Пражской конференции в 1912 году.
Случилось, что дважды подряд Ленин проиграл в шах¬
маты. Он отказался играть в третий раз, торопливо под¬
нялся со стула... промолвил: ”Ну, это не дело мат за матом
получать”. — Он был недоволен.
’’Главным недостатком государя-императора явилась
почти полная неспособность видеть вещи в их действитель¬
ном состоянии, — раздумывает Александр Васильевич. —
Этого качества он как бы оказался лишен от природы”.
Александр Васильевич, как и все русское общество, был
более чем наслышан о чрезвычайной религиозности царя и
его семейства.
Однако это была не чрезвычайная религиозность — это
была вера. И она представлялась настолько глубокой и все¬
охватывающей, что органично лишала его иного взгляда на
мир и события.
Бог для царя и его семейства являлся непосредственным
строителем и участником всех человеческих дел, какими бы
ничтожными они ни представлялись. Все в этом мире — от
гнева или милости Божьей. И война, и революция, в конеч¬
ном итоге, — это не чьи-то козни, это все та же Божья воля.
Случайностей нет. есть гнев или милость Божья. Опасно,
преступно полагаться на свой разум и свои силы — они
лишь орудие в руках Божьих. Каждый из нас слишком слаб,
чтобы повелевать событиями. Мы крепки лишь Божьим
промыслом.
Религия для царя и его близких являлась именно не набо¬
ром догм, а живым, страстным общением с Богом, взглядом
456

Именем трудового народа
в лик Божий, счастливым и великим действом: мы ничего не
можем, мы только следуем за нашим Господом. Здесь, на
земле, мы — помазанники Божьи. Что угодно нам — угодно
Богу, а стало быть, и народу.
Обо всем этом Александр Васильевич мог лишь догады¬
ваться. О самой же гибели государя-императора и его семьи
он вспоминал с горечью и болью. Государь-император про¬
явил великое мужество: не отрекся от веры и убеждений да¬
же в испытаниях. Никогда и нигде ни одним словом он не
изменил своим представлениям, до конца оставался таким,
каким был. Такое дано не каждому...
Офицеры на месте казни выломали доски, залитые кро¬
вью Романовых, — и понесли святынями...
Ездил туда Александр Васильевич: кровь не то что на
стенах — потолок в брызгах, а около центральной лампоч¬
ки кровь мазнула свод. Следователь Сергеев высказал пред¬
положение, что кого-то, возможно, и добивали. Поначалу
ходили слухи, будто Александра Федоровна металась, пы¬
таясь собой прикрыть разом всех детей, будто ползали недо¬
битые княжны, и их прикалывали, будто царь Николай умо¬
лял сохранить жизнь сыну...
Никто ничего не знал определенно, пока не взяли не¬
скольких человек из охраны дома Ипатьева, а с ними и неко¬
торых участников расправы. Помнится, одного следователь
Соколов привозил к нему и он, Верховный Правитель, задал
несколько вопросов. Он хотел проверить, не искажает ли
следствие настоящие события. Тут столько чувств, страстей,
небылиц!..
До своих вопросов одному из палачей... кажется, Медве¬
деву... да, Медведеву... Александр Васильевич считал, что
добивать не пришлось. Выстрелы с трех-четырех шагов. По¬
падая в тело (ну как гут промахнуться!), пуля выворачивает
кости, рвет тело до выхода из спины — потому и столько
крови...
Оказалось же — добивали... Адмирал как-то не подумал,
что стреляли не из винтовок, а пистолетов. Там пуля дает
Другой результат...
Александр Васильевич знал, и определенно: народ при
всех недоразумениях с прежней властью, болях и обидах от
этой власти в целом принял убийство царя и его семьи за
злодеяние. Черным, каиновым делом показалось это каждо¬
му русскому человеку, разумеется, кроме большевиков и со¬
циалистов. — у этих на все свои ученые книги с оправдания¬
ми любых злодеяний. Вместо души и глаз у них слова из их
священных книг.
И убивают!
457

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
’’Подышать бы напоследок солнцем...” — мечтает Алек¬
сандр Васильевич.
Александр Васильевич обладал ярко выраженным чув¬
ством ответственности перед историей. То, что он допускал
для частного человека, уже считал совершенно недопусти¬
мым для человека на определенном государственном пос¬
ту...
И вдруг ему кажется, он даже широко открыл глаза и не
шевелится, не спугнуть бы: за решетками оконца — темная
синь неба, у куполов собора кружат стрижи, плывет тепло, и
луч вязнет в листве. Зеленая мгла окружает, что-то шепчет,
бормочет, но несмело, нежно. И не понять, что это — шорох
листвы или голос Анны...
Петр Никитич Ткачев родился в 1844 году в небогатой
семье псковских дворян. Учился в университете. Вошел в на¬
родничество как сторонник заговорщических методов борь¬
бы. Арестовывался. Сотрудничал с С.Нечаевым и П.Лавро¬
вым. Бежал в 1873 году из ссылки за границу, в 1875—1881
годах издавал там журнал ’’Набат”, одновременно печа¬
таясь в газете Л.Бланки ”Ни бога, ни господина”. Скончался
в парижской психиатрической больнице — сорока с неболь¬
шим лет.
Никто из современников и предположить не мог, какую
роль в истории России сыграет его теория революции.
Петр Никитич считал, что Россия может избежать капи¬
талистического пути развития. Для этого нужно готовить
социалистическую революцию и в подходящий момент про¬
вести.
Народ темен, особенно крестьянство. Следует не просве¬
щением готовить революцию, а наоборот, она должна
предшествовать просвещению; а для этого создать конспи¬
ративную, строго централизованную партию якобинского
толка.
Эта партия должна развернуть подрывную разруши¬
тельную работу против царской власти и взорвать ее. Дей¬
ствия должны быть решительные и твердые, как у якобин¬
цев. Это предполагает террор как главное орудие захвата и
удержания власти.
Следовательно, основа социалистической революции -
переворот, а уже после и все остальное. Революционное
меньшинство, во главе которого стоит партия, должно тер¬
рором парализовать сопротивление господствующих клас¬
сов и вообще всех, кто против партии, в том числе и сомне¬
вающихся.
Народ, по убеждению Ткачева, не способен на самостоя¬
458

Именем трудового народа
тельное революционное творчество. Лишь сознательное
партийное меньшинство, опираясь на созданный им госу¬
дарственный, централизованный аппарат, способно пере¬
строить старое общество. Вот так: ’’ваять” из людей потреб¬
ный ’’материал” по своему образу и подобию.
Движущая сила истории, по разумению Петра Никити¬
ча, — это только воля выдающихся личностей. Им созидать
и творить будущее. Необходимо действовать и прежде всего
действовать.
Не надо объяснять, что эта программа почти целиком
усваивается Лениным. В ряде положений их вообще невоз¬
можно разделить: слияние полное, органичное. Именно ’’по¬
пытку захватить власть” Ленин называет ’’величественной”.
Он в восторге от программы насилия, которую до мело¬
чей обдумал Петр Никитич.
Не образовывать народ через профессиональные союзы,
парламент, школу, левую прессу, приобщением к культуре и
т.д., а как быдло погнать ’’дубинкой в рай”. Кровь, страда¬
ния, любые ошибки не имеют значения — мы всегда правы,
только мы знаем, куда двигаться, только нам дано понима¬
ние цели и нам дано право судить, казнить, миловать. Это
право истории. Народ — лишь материал в руках вождей.
Вожди созидают историю.
Что тут добавить?..
Но, как мы увидим, за ним (нет, не за тем, кто скончался
в парижской клинике для душевнобольных) двинет русское
общество (оговоримся, что не всё, далеко не всё).
Это урок того, куда могут увлечь не только одного или
нескольких человек, но целый народ надрывность существо¬
вания в кризисах, горе в войнах, обострение недовольства
вообще и плюс лживые разнузданные посулы, лозунги, раз¬
вязывающие низменные инстинкты, в сочетании с посулами
рая... — в могильный ров!..
В 1874 году Ткачев опубликовал ’’Открытое письмо
Фридриху Энгельсу”. Он упрекал Энгельса в незнании Рос¬
сии. Ткачев защищал свою теорию захвата власти: ’’нужно
только разбудить одновременно во многих местах накоплен¬
ное чувство озлобления и недовольства... всегда кипящее в
груди нашего народа...”
Раскачивать народ, возбуждать недовольство и нена¬
висть, играть на любых трагических обстоятельствах, а ког¬
да вдруг сложится ’’благоприятная” обстановка (война с ее
бедствиями или, скажем, длительные неурожаи, эпидемии,
национальная рознь), свалить старую власть и уже распоря¬
жаться народом...
В ответе Энгельса были примечательные слова: ’’дозво¬
459

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лительно ли человеку, пережившему двенадцатилетний воз¬
раст, иметь до такой степени ребяческое представление о хо¬
де революции".
Спешил Энгельс. Пройдет время, и этому "ребячеству”
припишут гениальность, прозорливость, пророчество...
В общем, это было первое столкновение между маркси¬
стом и якобинцем — предмет разногласий: судьба русской
революции.
А что революция стояла на пороге, сомнений не было.
Крепостничество, порочная земельная реформа, всевластие
царской бюрократии и самого царя служили почвой для пос¬
тоянного тлеющего недовольства. Словом, для "раскачива¬
ния" имелись все условия. Вопрос — как "качать".
Вот тут и ломали копья теоретики разного рода круж¬
ков, организаций и партий.
Так или иначе почти все претендовали на прозвание
марксистских. Представители разных слоев общества толко¬
вали его на свой лад; так сказать, выкраивали из марксизма
все нужное для себя. Безусловно, в эти приспособления
марксизма под свои нужды (их называли только "револю¬
ционными", "общим благом") вносили свое, личное, что да¬
вало дополнительную игру мысли...
Плеханов в своих работах доказал, что Россия не может
избежать европейского капиталистического пути развития
(это ход истории, в котором пожелания славянофилов ниче¬
го изменить не могут). В этом он видел свои достоинства:
Россия может извлечь уроки из истории Европы и шагать
вперед более решительно — и экономически, и политически
осмысленней. Плеханов резко критиковал "мечты" о захва¬
те власти (ткачевская утопия) и о совпадении ближайшей
русской революции с социалистической.
Ленин при таком уважении к "величественным" замыс¬
лам Ткачева не мог не заняться их приспособлением к дог¬
мам социал-демократии, разумеется, большевистской. Все
прочие социал-демократии для Ленина были омерзительны.
Что стоит одно лишь ленинское "Письмо к товарищу о
наших организационных задачах":
"Наладить, сорганизовать дело быстрой и правильной
передачи литературы, листков, прокламаций и проч.; при¬
учить к этому целую сеть агентов, это значит сделать
большую половину дела по подготовке в будущем демон¬
страций или восстания..."
Это ж почти дословное повторение "величественного"
плана Ткачева. Основа та же — конспиративная организа¬
ция. Пусть в России хоть в тысячи раз отсталый капитализм,
пусть его вообще нет, пусть пролетариат едва нарождается.
460

Именем трудового народа
пусть всеобщая неграмотность и некультурность... — какая
разница! Есть конспиративная организация — партия! И уж
к ней-то все приложится.
Только захват власти! И готовиться к нему через сеть
своих сторонников — членов партии, построенной по цен¬
тралистскому образцу. Именно поэтохму Ленин и схватился
так по пункту устава партии на II съезде РСДРП в 1903 году
(с него и пошло: большевики и меньшевики), кого считать
членом партии. Помните его споры с Мартовым, Плехано¬
вым?.. Для Ленина, всегда помнящего о Ткачеве, партия
должна быть как ’’один сжатый кулак”. Тут вопрос о харак¬
тере членства имел принципиальное значение, от него
прямым образом зависела... революция, то есть захват вла¬
сти.
Отсюда и понятно следующее утверждение Ленина:
"Якобинец, неразрывно связанный с организацией про¬
летариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть
революционный социал-демократ'1' ("Шаг вперед, два шага
назад”).
Насчет осознания пролетариатом своих классовых инте¬
ресов Ленин грешит. Ибо основной принцип его (он его не
раз назовет) — это вести класс, не спрашивая, так как из-за
политической и культурной отсталости и неграмотности он
(класс) не способен сознавать свои интересы и цели. Тут ос¬
нова ленинизма как откровенно авантюристического, утопи¬
ческого, заговорщического течения в русской социал-демо¬
кратии, которая только тем и занималась, что "онаучивала”
этот предмет (захват власти). В данном пункте заранее были
обречены на поражение и Николай Романов, и Колчак, и Де¬
никин. все-все. особенно верующие в Бога... Тут священно¬
действовали профессионалы. Целью их жизни было освое¬
ние подходов к захвату власти, тут знания накапливались
фундаментальные, ни один курс университета не мог с ним
сравниться...
А тут какой-то российский адмирал! Эх, Александр Ва¬
сильевич...
Именно здесь, в этОхМ пункте, начало расхождения Лени¬
на и Плеханова.
Именно поэтОхМу виднейший социал-демократ (всю
жизнь воевал с властью), меньшевик Александр Мартынов
(Пиккер) писал в 1918 году:
"Сейчас, когда я пишу эти строки, жизнь в кровавом ту¬
мане Гражданской войны решает тот спор, который я вел с
Лениным 13 лет тому назад, ибо то. чего я тогда опасался,
теперь осуществилось: "слепая игра революционной стихии"
Дала, наконец, возможность Ленину захватить власть и про¬
461

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
делать над Россией опыт ’’диктатуры пролетариата”. Опыт
этот еще не закончен, тем не менее уже сейчас ясно видно,
куда он влечет страну и революцию...” Мы-то знаем, чем
обернулась на деле диктатура пролетариата — террором
кучки людей, действующих от имени полузадавленного про¬
летариата.
Остается надеяться, что народ извлечет уроки из этой ис¬
тории, ухватить которую так трудно по причине ее чрезвы¬
чайной скользкости от крови.
Вот что значит сознавать себя и свою миссию в истории.
Ленин говорил, что политика, боящаяся насилия, не
является ни устойчивой, ни жизненной, ни понятной.
Помилуй Бог, а ничего и не было, кроме насилия.
Совершенно естественно, обо всем этом адмирал Колчак
не имел ни малейшего представления, ибо никогда не ставил
целью жизни захват власти и обращение народа в новую ве-
РУ-
Брили Александра Васильевича в три дня раз. В камеру
вдвигалось нечто зыбкое, очень громоздкое и сопящее — это
входил брадобрей: человек в пальто, похожем на сутану, и в
кавказской барашковой шапке. Он никогда не здоровался.
Александр Васильевич даже не знает, какой у него голос.
Посреди камеры водружался табурет. Александр Васильевич
садился. Двое охранников притискивались с боков. Бра¬
добрей, отдуваясь, взбивал мыльную пену в чашке без ручки
и с широкой черной трещиной по выпуклому боку. В груди у
брадобрея что-то булькало, присвистывало, а в животе —
переливало, урчало и вроде бы даже шкворчало человечески¬
ми голосами. Тугое сало живота мяло Александра Василье¬
вича, и это было неприятно до тошноты. К тому же руки
брадобрея отдавали луком и дешевым банным мылом.
Телесно-рыхлый, всегда потноватый, несмотря на стужу
в помещениях, брадобрей действовал, однако, быстро и сно¬
ровисто. Пока он направлял бритву, Александр Васильевич
изучал его: плоское, одутловатое лицо, влажный полуоткры¬
тый рот, маленькие глянцевые глазки, как у глубоких скле¬
ротиков. Брадобрей дышал ртом, натужливо и поверхност¬
но.
Одним из охранников при этом всегда оказывался
лобастый крутоплечий мужик в шинели — тот самый, что
передавал записки Анны. Между большим и указательным
пальцами синела наколка Александр Васильевич все пы¬
тался рассмотреть: не то буквы, не то якорь. Но если якорь,
отчего он солдат?..
Александр Васильевич не сомневался: "почтальон" дей¬
462

Именем трудового народа
ствует с ведома властей, однако это не беспокоило. Пусть
читают. Главное, он может узнавать, что с Анной...
А брадобрей являлся фигурой примечательной. Брил он
здесь, в губернской тюрьме, два десятилетия при царе, по¬
том при Керенском — даже года не вышло, после при нем,
Колчаке, — чуть поболе года, теперь вот при красных. Прав¬
да, при красных бреет всего двоих заключенных: Колчака и
Пепеляева. Остальные трещат вшивыми щетинами да боро¬
дами. Зато скоблит утрами солдата — начальника тюрьмы,
или, как его называют по-новому, коменданта; скоблит Чуд-
новского — председателя губчека, а также командира охра¬
ны, следователей из большевиков, включая товарища Дени¬
ке, и вообще все заезжее начальство...
Примечателен портрет Ленина, составленный Ворон-
ским в книге воспоминаний:
"Ленин двоился в глазах, троился, умножался. Он пред¬
ставлялся хитроватым мужичком, заботливо и упорно при¬
умножающим свое хозяйство, не брезгующим всякой ме¬
лочью. Он знает себе цену, он себе на уме; умеет, когда ну¬
жно, помалкивать, выспросить, разузнать; словам не верит.
А вот если он наденет кепи, сдвинет его несколько в сторону
и на затылок, что-то озорное, острое мелькнет в глазах,
что-то жесткое в искривленных и резких губах его, в его ма¬
леньких прижатых к голове ушах. Теперь на нем пальто и
котелок: он ученый, такая же желтизна, такая же несвежесть
кожи, ушедший в себя, рассеянный взгляд; такая же сосредо¬
точенность бывает у людей, которые проводят бессонные
ночи и дни за письменным столом в кабинете... и вдруг, за¬
слоняя все образы, вырастала фигура вожака, пророка,
властного диктатора..."
Насколько мне известно, это единственное упоминание о
Ленине, как диктаторе, в нашей советской литературе до
1987 года. До сих пор это было бы равносильно доносу на
себя по самому серьезному политическому вопросу (это же
официальный государственный святой).
А тут ведь 1931 год!
Но и то правда ни одно издательство и не напечатало
бы такие слова. Это мог сделать только Александр Конс¬
тантинович Воронский: старый партиец, весьма близко знав¬
ший вождя. Именно по совету Воронского. неоднократно
отвергаемому Лениным, начала выходить "Правда". Разго¬
воры имели место на Пражской конференции РСДРП(б). Ле¬
нин не верил в возможность легального издания. Воронский
упрямо убеждал, приводя в пример большевистскую газету,
которую он издавал в то время у себя в Одессе. Убедил.
463

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— ...Учредительное собрание невозможно в Граждан¬
скую войну, — говорит Чудновский. — И вообще оно —
пережиток. Трудящиеся должны брать свою судьбу в соб¬
ственные руки, а мы, большевики, — плоть от плоти народ...
Трудно Флору Федоровичу, с мороза перехватило горло,
и воздух в тюрьме — чем они здесь только дышат, черт их
дери!
Флор Федорович уже замечал за собой: в гневе или вол¬
нении голос становится сиплым, как бы перехваченным в
горле. Случалось, это мешало на митингах.
Затягиваясь всей грудью дымом и слегка пьянея, Флор
Федорович преодолевает и сипловатый дребезг, и кашель, и
отвращение к тюремной вони.
— Старая власть не смела арестовывать даже самых ле¬
вых депутатов Думы, исключая войну, а вы, большевики,
хватаете без разбора, — говорит Флор Федорович. — Вы
опираетесь не на народ, а на ярость народа. Для вас нет ни¬
чего святого. Чем вы отличаетесь от Колчака?
— Ну, полегче, полегче, Флор Федорович. Никакая жи¬
вая вода не оживит прежнюю Россию. Не тужьтесь, набьете
грыжу... Вы хотите Учредительным собранием прекратить
Гражданскую войну — это же несерьезно. И потом, мы
знаем, что такое ваша Учредилка — это Болдырев, Авк¬
сентьев, а затем и Правитель... Нет, Флор Федорович, дере¬
во камнем не придавишь, народ берет будущее в собствен¬
ные руки. Соглашательская политика меньшевиков и ваша,
эсеров... да, да, не смотрите такими глазами... ваша полити¬
ка только отдаляет конечную победу пролетариата над ка¬
питалом...
В сторонке, у самого окна, мостится на стуле товарищ
Денике. Не по себе ему: пусть начальство без него предается
распрям. При всем своем повороте к большевизму не смел
Денике плевать на Флора Федоровича — еще вчера был все¬
му глава, как-никак, член ЦК партии социалистов-револю¬
ционеров. опытный подпольщик, протеже самого Чернова.
Оно, разумеется, так, но, с другой стороны, за Чудновс-
ким будущее — какая партия! А Москва с Лениным и Троц¬
ким, а ВЧК Дзержинского...
И жмется на стуле следователь Денике, молчит, молит
Бога, чтоб забыли о нем. Пусть весь разговор вроде бы не
при нем...
У Денике узкая верхняя губа, рот широкий; выражение
лица какое-то щучье, ухватчивое.
Флор Федорович наливается тягучим раздражением, му¬
тит его от самоуверенной малограмотности председателя
464

Именем трудового народа
губчека — все представления о мире сшиты на партийных
догмах — примитивные истины. Ну даже собственного кон¬
чика ушей или носа из-за догм не углядеть. Начетчики! И не
прошибить эту дубовую башку ничем. По ноздри будут
стоять в крови, голодом выморят весь люд, а все будут
гнуть свое, ни единой буквы в партийных формулировках не
изменят. И бьют поклоны Ленину, бьют — весь лоб в шиш¬
ках, а бьют...
Флор влюблен в идеал свободной России, но это не
имеет ничего общего с карьеризмом — презренным искус¬
ством торговать собой. В правление Керенского не составля¬
ло труда прыгнуть в ’’чины”, но Флор Федорович скорее бы
руки наложил на себя, нежели позволил бы искать выгоды в
святом деле борьбы. Он с семнадцати лет во всем отказы¬
вает себе и не ведает иных отрад, кроме борьбы за справед¬
ливость.
— Да представляете ли вы, Чудновский, что такое ре¬
волюция? — обрывает он самодовольные рассуждения
председателя губчека.
Семен Григорьевич заливается смехом, этак проворно
вспрыгивает задом на стул и бухает словесами:
— Душа российского обывателя всегда была окутана ту¬
маном рассуждений. Вы, попутчики нашей революции, тому
доказательство. Ей-богу, как пчелы: вьетесь, а входа в улей
не видите... Самый простой, безграмотный человек видит, а
вы — нет...
Презирает товарищ Чудновский обезьянье искусство
вежливости — говорит и поступает так, как подсказывает
обстановка, а не эти самые политессы. Поэтому и рубанул с
плеча:
— Для купца и буржуя да партий, которые им прислужи¬
вают, японский солдат милей рабочего и крестьянина — это
факт...
Флор Федорович чувствует, не удается ему речь, не ло¬
жатся нужные слова — уж очень много обид и злости на ду¬
ше, а это всегда против ясности и выразительности доводов.
Вроде базарной перебранки у него с председателем губчека.
но вот взять себя в руки... кипит все в душе.
— Ваша Россия — это стадо ослепленных преступными
лозунгами мужиков.
— Не стыдно. Флор Федорович? — Чудновский скаши¬
вает кровавые белки глаз на дверь: чего не ведут адмира¬
ла. — За гнилушки-слова цепляетесь. Вам-то с вашим ста¬
жем борьбы и заслугами...
Чудновский сдержался и не добавил, что думает о мень¬
шевиках и эсерах вообще. Меньшевики так те только по
465

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
названию социал-демократы, а на деле — агенты-миротвор¬
цы при белых, а об эсерах и толковать нечего... Жаль, мо¬
мент не для откровений. Председатель губчека облизал гу¬
бы — здорово обветрены, помолчал и принялся внушать
бывшему председателю Политцентра:
— Как учит гениальный стратег пролетарской борьбы
товарищ Ленин, союз между пролетариатом и буржуазией
невозможен. Единственно приемлемые отношения — это
борьба, беспощадная, насмерть. Да, мы провозглашаем: во
имя торжества дела пролетариата и беднейшего кресть¬
янства — диктатура! Мы должны уничтожить враждебные
классы! Никакой щепетильности! Никаких угрызений совес¬
ти! Все во имя светлого завтра!..
И Чудновский осекся, услыхав разнобой шагов.
Адмирала всегда водили пятеро: двое — сзади, двое —
спереди, и еще впереди — старший по наряду. Конвойные —
с трехлинейками, при штыках, старший по наряду — с нага¬
ном.
Грохнули приклады за дверью. Отвалилась высокая бе¬
лая створка, и показался старший по наряду, сразу за ним —
Александр Васильевич. И запахло куда как острей стужей и
вонью параш. Свежий морозный воздух и вонь...
’’Вот он, мой, Федоровича, приз! Что, доигрался, адми¬
рал? А теперь отвечай!” — так и рвался крик из Флора Федо¬
ровича. Он, разумеется, молчит, только жует папиросу и
сглатывает слюну: не дать волю чувствам, а доведен он до
белого каления. Все ему тут ненавистны: и адмирал, и боль¬
шевики, и сукины дети вроде Денике. Все здесь измываются
над Россией и калечат ее душу.
— Кто вы? — срываясь на фальцет, тонко спрашивает
Флор Федорович.
Александр Васильевич подумал, отвечать ли, но решил,
что это какая-то судейская формальность и ответил:
— Я, Колчак Александр Васильевич, адмирал Российско¬
го флота и бывший Верховный Правитель Российского госу¬
дарства, но я лично этого термина не употреблял.
Он давно бережет свой ответ для судей.
Чудновский налился было яростью, но смолчал, пусть
Федорович выкручивается, шкура эсеровская! ”По заслугам
и почет”, — думает о нем.
А Флор Федорович смотрит на Александра Васильевича
с жадной ненавистью. Так вот каков этот Александр Четвер¬
тый! Да, да, вот он, перед ним!
Какой счет ему предъявить за омский переворот — сор¬
вал великую работу по строительству свободной эсеровской
466

Именем трудового народа
России. И это он, адмирал, едва не пресек его дни, убежден¬
ного социалиста-революционера...
Чудновский поглядывает снизу и сбоку на горбоносый
адмиралов профиль и полистывает протоколы допросов —
он уже успел переместиться за стол. Протоколы потребовал
показать бывший председатель Политцентра. С того про¬
смотра и завязалась грызня.
Александр Васильевич ждет. Он уже привык к глу¬
постям, вроде той, с которой сейчас обратился этот бледный
человек в офицерском френче под ремень. Ремень он не
затянул, не умеет — и перепоясан оттого не по талии, а ни¬
же. Без портупеи тяжесть маузера стащила ремень к ляжке.
Не военный человек, а чучело. Он такому бы и оружие не до¬
верил...
— Вы, адмирал, глубоко виновны перед народом, — го¬
ворит Флор Федорович и сам удивляется себе: на кой ляд
этот пафос. И продолжает (все тем же высоким тенором, но
спокойнее): — Вы пошли на нас войной за то, что мы взяли
силой свое: землю, заводы, все присвоенное господствующи¬
ми классами. Вы хотели, чтобы трудовая Россия только про¬
сила у вас, — и не больше! Вы отрубили бы и правую, и ле¬
вую наши руки — проси мы слишком настойчиво. Вот ваша
государственная философия.
— Вы — весь народ? — спрашивает Александр Василье¬
вич.
— Я — бывший председатель Политического Центра
свободного и независимого Иркутска и всех примкнувших к
нему городов и селений. Мое имя — Флор Федорович
Федорович.
Александр Васильевич с любопытством смотрит на Фло¬
ра Федоровича. Вот один из тех, кто разрушил тыл, лишил
армии опоры и, наконец, стреножил его, Александра Колча¬
ка. Занятное свиданьице. А чем промышлял этот тип в ста¬
рое время?..
— Александр Колчак! — опять громко, фальцетом
произносит Флор Федорович. — Александр!.. Имена все
громкие, большие, а люди... маленькие!
Александр Васильевич дернулся, но тут же взял себя в
руки, как бы приглох на обиду.
От старшего по наряду (он шумно дышит рядом с Алек¬
сандром Васильевичем) пованивает чесноком и еще невесть
какой дрянью. Он порой напрягается и тихонько рыгает. Де¬
тина ражий, с красной ленточкой на папахе и малиново¬
задубелым сырым лицом под чубом.
— Вы, адмирал, поставили себя вне закона, — говорит
Флор Федорович. У вас нет Родины.
467

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— Вы всерьез полагаете, что если поставили на Россию
пятиконечное клеймо, то лишили меня и других, как я, Роди¬
ны? — Александр Васильевич аж выше стал и строже. — Вы
всерьез полагаете, будто Родина — это только политическая
доктрина?.. Если так, это болезнь, господа... Что до ваших
обвинений... Мы уже не раз здесь говорили, но извольте, го¬
тов объясниться. Сложите всех, кто уничтожен при моем
правлении. Данная цифра даже близко не выпишется к сум¬
ме жертв ленинского террора по России.
— Я не большевик, адмирал, я социалист-революционер.
Мы даже одно время входили в ваше правительство.
— В таком случае вы не можете не знать, что происходи¬
ло в Самаре и других городах вплоть до Урала. На первых
порах там установилась власть Комуча. Вы небезгрешны,
не надо, не сходится. В Гражданской войне так не бывает.
Вы и чехи убивали красных. Это Гражданская война, госпо¬
дин бывший председатель Политического Центра. Я пра¬
вильно называю вашу должность?.. В Гражданской войне
тыла нет — все оказываются втянутыми в столкновение. Но
не в пример большевикам мы не занимались ни казнями по
заложничеству, ни истреблениями по классовым принадлеж¬
ностям. Мы преследовали и уничтожали большевиков и
всех, кто им помогал. Иного пути пресечь смуту не суще¬
ствует...
Чудновский слушает Александра Васильевича и говорит
про себя, весело поглядывая на Флора Федоровича: "А,
Флор, каково излагает? Думаешь, адмирал — это хрен соба¬
чий? Нет, шалишь, сам выкручивайся...”
— С вами, адмирал, Россия не погибнет, — напирает
Флор Федорович. — Старое рушится, время меняется, из
развалин родится новая жизнь.
— Разве что из развалин, — соглашается Александр Ва¬
сильевич.
— Босфор и Дарданеллы им не давали покоя, — давит
на басовые ноты Чудновский. — Зарились на чужие земли.
Все бы мошну набивать, на горе и слезах наживаться!
Он говорит, а сам поглаживает протоколы — радует эта
пачка бумаг.
— Причем тут чужие земли, господин чекист?
— Империализм — вот название вашей сущности.
Уж очень хочется Чудновскому показать, как он вот так,
запросто обращается с самим Колчаком: да обычная шкура
для него, этот золотопогонник, факт!
Вздрогнул на слове "сущность” Александр Васильевич,
напряглось все в нем, но опять осадил себя ("ничего, побере¬
ги красноречие до суда”), поясняет, не повышая голоса:
468

Именем трудового народа
—- Уже одна статья Берлинского трактата 1878 года
предполагала захват проливов целью России. Данная статья
накладывала запрет на проход наших боевых кораблей через
черноморские проливы. То есть турецкие, английские, италь¬
янские и еще Бог весть какие корабли могут плавать, где им
заблагорассудится, а русские — сиди в портах Крыма и Кав¬
каза. Это явилось ущемлением суверенных прав России. В
условиях же мировой войны захват проливов выводил из
войны Турцию... И потом я солдат. Я научен и привык полу¬
чать приказы и отдавать...
Э.Людендорф1 говорил, что участие в войне Турции "по¬
зволило Германии продлить войну на два лишних года".
О признании Людендорфа Александр Васильевич не мог
знать, но значение Черноморской эскадры, конечно же, со¬
знавал. И поэтому все его действия оказались направленны¬
ми на скорейшее ослабление Турции. Этого требовали жиз¬
ненные интересы России.
— ...Буржуазные выдумки, — басит товарищ Чуднов¬
ский. — Мы станем обращаться через головы буржуазных
правительств и генералов. Нам с простыми людьми всех
стран мира делить нечего. У нас одна цель — свободный и
раскрепощенный труд, счастье народов...
— Рано, рано определяете свое место в истории. Вы
взгляните на себя лс! через семьдесят. Разрушать... оно, ра¬
зумеется, проще.
Флор Федорович старается запомнить адмирала: шинель
под меховЫхМ воротником, сапоги, папаха в руках. Запавшие,
заплавленные в черноту глаза. Губы тонкие, упрямые.
Взгляд уверенный, скорее даже холодный. Хоть бы слинял
чуток, черт его дери! И даже Схмуглость не посветлела, слов¬
но с юга пожаловал... Понимает Флор Федорович: недолго
адмиралу занимать камеру, у большевиков не заживешься...
Александр Васильевич уже догадывается, что это —
смотрины на потеху бывшего председателя Политического
Центра. Никто не пишет за ними, писарей нет. Не допрос, а
спектакль во славу комиссаров. Он теряет напряженность и
слушает вполуха. В маленькой комнатке справа замечает на
полу кольт. Как не знать эти пулеметы! Их в числе 1100
штук поставили легиону США — этот из их числа.
Александр Василеьвич хорошо помнит цифры: США
1 Людендорф Эрих (1865 1937) немецкий генерал, один из идеологов
германского милитаризма, в 1916- 1918 п. командовал всеми вооруженными
силами Германии. Ред.
469

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
поставили легиону 155 тысяч комплектов обмундирования,
250 тысяч винтовок, 600 тысяч гранат, 100 автомобилей, 25
аэропланов и еще кучу разного снаряжения.
”Не верят комиссары в прочность своей власти, — ду¬
мает Александр Васильевич. — Не верят, если заседают и
допрашивают в компании с кольтом”. Он оглядывается на
грохот. За дверью смеются конвойные, а прикладами долбят
от избытка чувств: о Нюркиных прелестях сказ. Уже два дня
они его водят и все слышит он пошлости и сальности о
какой-то Нюрке.
Из дверных щелей ядрено садит махоркой.
Бывший председатель Политического Центра рассказы¬
вает о Жардецком: встретил и не арестовал, не удалось,
ушел.
— Один был, в тулупе, при усах и бороде, морда на¬
глая...
Чудновский сразу перестал гладить протоколы. Жардец-
кий!
— Это, что после ужина горчица, — бормочет он. —
Этот на воле может наделать делов...
И впрямь, кому не известно в Сибири это имя: председа¬
тель омских кадетов, черносотенец без чести и принципов.
— Кабы не тянулся за ним следок в офицерское под¬
полье, — еле слышно бормочет Чудновский.
У бывшего председателя Политического Центра голос
тонкий, не отличишь от мальчишеского. Александр Василье¬
вич приглядывается: откуда у таких страсть к разрушению?
Потом раздумывает о том, что раз такие метят на большую
власть, не грех им производить ”габэт” — чтоб, так сказать,
даром в мужах не числились, а то вот главный эсер и с та¬
ким голосом...
— Эх, не задержали, — убивается Чудновский, — ведь
вы ж были при оружии, Флор Федорович. Или орел муху не
ловит, так?.. Оно, конечно, так: Жардецкий — это не адми¬
рал Колчак...
Чудновский нет-нет, а скребанет ’’черепушку”: зудит,
окаянная. Помыться бы, а когда? Не раздвинуть минуты,
спаяны заботами — ну сутки за сутками в огне.
Александр Васильевич улыбается. Ни в чем другом на¬
клонность Петра Великого к шутовству не выразилась с та¬
ким бесшабашным цинизмом, как в уставах всешутейного и
всепьянейшего собора, а купно — клоунских процессиях по
случаю избрания папы или женитьбы патриарха. Надо пола¬
гать. впечатление произвел на Петра старозаветный казус со
святой церковью в Риме. Папой оказалась... баба!
Прикрылась мужским именем Иоанн и заняла святой
470

Именем трудового народа
престол. И никто ни сном ни духом о том не ведал — не раз¬
родись папесса на церемонии крестового хода. С того дня
положено освидетельствовать каждого избранного папу на
предмет наличия мужских достоинств.
И сочинил Петр церемонию избрания своего князь-папы.
В прорезное кресло усаживали кандидата. К нему подходили
члены собора и, ощупав крепко естество, громогласно возве¬
щали: ’Табэт форамэн! Габэт форамэн!” И проделывали
обряд непристойностей уже чисто петровского изобретения.
Лишь теперь Александр Васильевич замечает на стене
лозунг — по склеенным газетам красная краска:
’’Пропади буржуазия, сгинь капитал!”
И суть пониже той же краской:
’’Кто не с нами — тот против нас (Макс Штирнер)”.
При Политическом Центре лозунги здесь не водились.
’’Неужели было и рождество с елкой, подарками,
любовью людей? Было счастье уважения людей, и не только
уважения, но и счастье уважать людей. А теперь ничего:
лишь вот эти лозунги; люди, как волки, и камера...”
Пуще всего на свете хотел Семен Чудновский, чтобы ад¬
мирал запросил о пощаде, но, наглядевшись на адмирала,
сообразил: на это глупо рассчитывать. И все же совсем, вот
так, не мог отказаться от надежды, а вдруг расколет его:
начнет выторговывать себе жизнь.
Александр Васильевич наблюдает за бывшим председа¬
телем Политического Центра. ”В лице — мысль и чест¬
ность”, — отмечает он, и это его удивляет: ’’политик — и
чтобы честность?..”
Бывший председатель Политического Центра черен бо¬
родой и волосами. Лицо тщательно выбрито и очень блед¬
ное. Даже с мороза румянец сбежал мигом. Неестественно
сведенные брови, подергивания щек выдают общую нерв¬
ность.
Один вопрос не дает покоя Флору Федоровичу, пора ухо¬
дить, а мнется — почти до кожного зуда это любопытство.
До того прохватывает — так и развесил бы уши.
И в самом деле, для чего адмирал носил портрет Алек¬
сандры Федоровны? Если подарок — кто подарил? И зачем
носил, зачем?!
Не стал ронять себя до обывательского любопытства
Флор Федорович, промолчал.
При аресте у Колчака изъяли наличностью (сведения эти
строго документальны) двести восемнадцать рублей кредит¬
ками — тьфу, а не деньги! Но зато взяли и вещицу преудиви-
тельную: портрет государыни-императрицы под брильян¬
471

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тами (и по следствию Соколова не проходила — тут Дите¬
рихс за главного контролера, да и не позволил бы себе Соко¬
лов и пылинки присвоить).
Что, перехватило дыхание?
Ясно, портрет не колчаковский, но откуда, кто заказал и
лелеял, что за всем этим?..
А только никто уже не расскажет.
Попал портрет в руки Ширямова, а после и затерялись
следы.
Надо полагать, выковырнул камешки какой-то ответст¬
венный "женевец" (ему сдал народное достояние Ширямов),
а портрет, поди, размочалил и выбросил — ну не было в
природе подобной вещицы.
Но в гот вечер (это доподлинно известно) лежал портрет
в ревкомовском сейфе и имел все права считаться историко¬
кровавой реликвией.
Не впервые пропадали ценности в "женевской" империи.
Гелий Рябов рассказывает в исследовании о месте захо¬
ронения царской семьи, как исчезла драгоценность, не имею¬
щая цены. Ее оставила царица в Тобольске на сохранение.
Чекисты нашли этих людей, вырвали у них камень.
И канул камень в вечность. Никто не знает где он. Нет
его в природе.
Ленин, вопреки воле большинства делегатов Пражской
конференции, добился избрания Малиновского в ЦК партии
(дважды голосовали, Ленин ходил по залу, шептался, угова¬
ривал...). Провокатор нанес огромный вред партии. Постра¬
дал и Воронский. Можно сказать, из Праги поехал в
тюрьму.
"Об этом избрании Малиновского в центр, я беседовал с
товарищем Лениным... на третьем съезде Советов, при пер¬
вом свидании с ним, — пишет Воронский. — Мы гуляли по
залу Таврического дворца, Ленин расспрашивал об Одессе и
румынском фронте. В конце беседы я напомнил ему былые
споры в Праге, указав, что он напрасно отстаивал тогда Ма¬
линовского, оказавшегося провокатором. Почему-то очень
хотелось, чтобы Ленин признал эту свою ошибку. Я ждал,
что он с готовностью скажет: — да, да, вы были правы, я
тогда опростоволосился. Выслушав меня, Ленин отвел
взгляд куда-то в сторону, мельком скользнул им по густым
группам делегатов, перевел его затем вверх, куда-то сначала
на стенку, потом на потолок, прищурился и, как бы не пони¬
мая, куда я направляю разговор, действительно с сокруше¬
нием промолвил:
472

Именем трудового народа
— Да, что поделаешь: помимо Малиновского у нас был
тогда еще провокатор.
Он посмотрел на меня с добродушным соболезнова¬
нием. Огорошенный я стал опять рассказывать о румынском
фронте...”
Очень хотел услышать Воронский это признание вины.
Не услышал.
’’Ленин не любил проигрывать и уступать даже в
мелочах...”
Долбит шагами Александр Васильевич каменное корыт¬
це, долбит...
Шаг, еще шаг, еще — и поворот. Так сотни, пожалуй,
тысячи раз на день.
Выводит он счет демагогии большевиков.
Сразу после захвата власти писали о предложении на¬
чать переговоры с немцами: ’’Пусть полки, стоящие на пози¬
циях, выберут тотчас уполномоченных для вступления в
переговоры с неприятелем”.
Что за бред! Война имеет связь со всем фронтом. Нельзя
на десяти верстах заключить мир, а на соседних десяти —
воевать. Бессмыслица, зато как действовала!
Из той же демагогии большевиков — о трудящихся мас¬
сах Германии, к которым они обратятся через головы кайзе¬
ра и его генералов. В итоге этой демагогии фронт обнажился
окончательно. Немцы стали продвигаться без боев. Требова¬
ния Германии с каждым днем становились обременитель¬
ней.
Большевики кричали о море крови, пролитом старым ре¬
жимом, а что стали творить? Любые жестокости — ничто,
лишь бы закрепиться у власти. Требовали отмены смертной
казни, а стали применять в невиданных масштабах.
На митинге в цирке ’’Модерн” нарком Луначарский по¬
ведал публике о намерении большевиков не платить по ны¬
нешним займам, за исключением той части, которая прихо¬
дится на мелких держателей акций. Что за дурь, ведь акции
безымянны. Богатые просто-напросто спустят свои акции
люду победнее — и все! Но как аплодировал цирк! Как за¬
звонили газеты! Демагогия — и еще какая, но свое дело вы¬
полняла.
А лозунги о социальной справедливости: взять награб¬
ленное, чтоб жить как буржуа? Где. в чем смысл тут? Опять
грабить — лак?..
А переезд правительства? Вчера травили Временное пра¬
вительство за намерение переехать в Москву, а сегодня, за¬
хватив власть, махнули в Москву.
473

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Скрючился Александр Васильевич на лежанке, набирает
крохи сна, а в воспаленной голове молоточком выстукивает
одна мысль: ”Я должен все выдержать, совершенно все.
Пусть проклят людьми, но настанет время и наше дело
предстанет в ином свете: без грязи личного, жестокостей де¬
генератов, груза вины власти, сметенной в Феврале. Я не
смею и не должен быть иным — во имя будущего России не
смею...”
И уже придремывая, вернулся мыслями к прошлому.
’’Обычай этот, ’’крепкого ощупывания”, — вспоминает
Александр Васильевич, — Петр ввел в обиход с 1718 года —
после смерти ’’всешутейного патриарха” Никиты Зотова...”
И расслабился, поверил в невозможное — жизнь...
И задышал ровно, отдаваясь забытью.
Солдатская секция Петроградского Совета рабочих и
солдатских депутатов выразила категорический протест про¬
тив переезда Временного правительства из Петрограда в
Москву: если Временное правительство не способно защи¬
тить Петроград, оно обязано либо заключить мир, либо ус¬
тупить место другому правительству; переезд правительства
при таких условиях есть ничто иное как дезертирство. Об
этом сообщили ’’Известия” 7 октября 1917 года.
Это была типичная демагогия большевиков, поскольку
в октябре семнадцатого Петросовет уже возглавлял Троц¬
кий, и все его секции находились под контролем большеви¬
ков.
В общем, разваливать фронт антивоенной пропагандой
можно и даже крайне полезно, ибо это обессиливает глав¬
ную опору режима — армию, а вот сдавать Петроград —
”не моги”, здесь обольшевиченные гарнизон и рабочие. Но
как тогда удерживать Петроград? Нельзя же в одно время
быть и не быть. Впрочем несуразность этого не смущала Ле¬
нина: главное — антивоенный лозунг работал на револю¬
цию.
Главный Октябрьский Вождь действовал в строгом соот¬
ветствии с учением. Это ему принадлежат слова:
’’Первой заповедью всякой победоносной революции —
Маркс и Энгельс многократно подчеркивали это — было:
разбить старую армию, распустить ее, заменить ее новою".
Беззащитность Петрограда и угроза его захвата немца¬
ми вынуждали Временное правительство к переезду, а это, в
свою очередь, нарушало основное в плане Ленина. И в са¬
мом деле. Временное правительство еще у власти. Переезд в
Москву, безусловно, укрепит его положение. Обольшевичен-
ный гарнизон Петрограда уже не сможет влиять на решения
474

Именем трудового народа
правительства и участвовать в захвате власти. В Москве всю
работу следует начинать сызнова, и, что чрезвычайно суще¬
ственно, гарнизон далеко не тот. А Временное правитель¬
ство надо валить. Выпускать его из петроградской ловуш¬
ки — ошибка, даже преступление перед историей, ибо ведет
к потере верной возможности захвата власти, может быть,
единственной в истории, во всяком случае, при жизни его,
Ленина. Петросовет, по требованию большевиков, угрожает
Временному правительству и запрещает переезд.
’’Приятнее и полезнее ’’опыт революции” проделывать,
чем о нем писать...” Было в Ленине это — вождизм. С пер¬
вых шагов на политическом поприще видел себя вождем, в
другом качестве не представлял.
В феврале восемнадцатого, то есть всего через три меся¬
ца, родной брат управляющего делами Совнаркома Михаил
Дмитриевич Бонч-Бруевич, бывший царский генерал самых
высоких отличий, а при советской власти — ответственный
чин в Высшем Военном Совете, составил докладную записку
о необходимости переезда правительства в Москву. Основ¬
ная причина та же, что и вынуждала к этому Временное пра¬
вительство: ’’...появление немецкого флота в ближайших во¬
дах Балтийского моря, агрессивные действия немцев в
Финляндии” и т.п.
Как свидетельствует В.Д.Бонч-Бруевич:
’’Владимир Ильич тут же написал на этом рапорте свою
резолюцию о согласии на переезд правительства в Москву...
В тот же день на закрытом заседании Совнаркома Владимир
Ильич секретно сообщил всем собравшимся народным ко¬
миссарам о своем решении...”
Разумеется, никаких секретных договоров, никакой тай¬
ной дипломатии — все на виду и под контролем народа.
Для большевиков народ был и есть лишь орудие дости¬
жения власти — совершенно безгласная и покорная масса
людей, демагогией и насилием отлученная от какой-либо
самостоятельной роли.
Ну не в состоянии народ ни понимать, ни знать, куда
двигаться и как жить. Ведь нельзя без того, чтобы не дви¬
гать массы, а это, само собой... кровь, муки, надрыв... Тут
на самом месте партийные вожди — они точно знают, зачем
пускать "клюквенный сок" из трудящихся масс, зачем этой
самой массе затыкать рот, зачем лагеря и вообще намордни¬
ки, отчего надрывная жизнь и ложь, ложь...
Почему, как это вышло, что русская жизнь невозможна
без ’’женевской" твари?!
475

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Через четыре месяца после захвата власти (в марте 1918
года) большевики сменят столицу. Надо в Москву — и все!
И сменят опять-таки в своем духе — совершенно секрет¬
но. Не так, как, скажем, готовилось к этому правительство
буржуазной диктатуры — Временное: открыто оповещая
всех.
Это уж точно: не взять в толк, отчего одному прави¬
тельству нельзя уезжать от немцев, а другому — просто не¬
обходимо. Однако, как не понять? Ведь ежели что в интере¬
сах народа, то не нужны законы и разные правила — про¬
сто излишни, так сказать, ограничительно-обременительны:
надо — и все тут! Это высший закон — надо, за ним стоит
интерес народа!
И любая подлость, мерзость, клятвопреступление, жес¬
токость — все имеет другое значение, совершенно отличное
от прямого, первородного смысла слов. Нет и не может
быть в подобных деяниях ничего дурного и преступного, а
скорее даже, наоборот, свидетельствует об убежденности,
мощи духа и решимости сражаться за новую жизнь. Тут ни¬
какой натяжки: это вершина логического мышления, дальше
лишь синь неба и разные божественные штучки.
Заветная цель ’’женевской” гадины — превратить каждо¬
го в человекомуравья; собственно, ради этого и все стара¬
ния, и вообще заглоты на миллионы жизней.
Малость человека, его микроскопические размеры в но¬
вой жизни вполне по нраву ’’женевской” гадине — ну в са¬
мую строку социалистического общества, где долголетие не
зависит от генов, диет, бега трусцой и разных прочих оздо¬
ровительных мер, а является прямым следствием умения ка¬
заться несравненно меньше, нежели ты на самом деле, и
заявлять о себе лишь заданными наборами слов. Впрочем,
не все способны отречься от брата, отца или жены, уже не
говоря о столь ’’пошлых понятиях”, как прошлое своего ро¬
да и Отечества. Но те, кто за долголетие любой ценой на¬
ловчились оплевывать и презирать все согласно доктрине и
капризам генеральных секретарей (особливо предков — за
несмышленность, дикость и политическую несознатель¬
ность: ну не разглядели выдающейся роли пролетариата,
смели соображать не марксистскими категориями и вообще
поимели наглость родиться), — так вот эти довольно успеш¬
но принимались и принимаются на новой почве. Каждый
росток под надзором "синего” воинства.
Новое государство, новые отношения, новый человек
всходят из мрази преступлений, лжи и оголтелых насилий.
Но согласно все той же логике это никак не может означать.
476

И менем трудового народа
будто государство - насильное и обманное. Эго так не
взять гут только сокрушительность новейших диалекти¬
ческих приемов расчищает завалы мещанских предрассудков
и небылиц.
Преступление по природе своей понятие относительное.
В советском обществе разные гам принуждения насилием
или подлости — это не преступления и не низости, это даже
не может быть ими.
И общество тоже совершенно спокойно, при чем тут за¬
кон, справедливость, право, если речь идет об интересах со¬
циализма, в таком разе все годится и все дозволено. Тут
со школьной скамьи идет выработка правового сознания,
так сказать, сознания с гуманистически-убойным креном.
И даже в лагерях при полной невиновности настоящие
советские люди не ропщут, а уж при всяких там бытовых и
правовых ограничениях и подавно. Для социализма надо -
и молчат. Их еще с нежных детских лет на такую жизнь на¬
целивали. И каждый помнит, что отцам и дедам куда как ху¬
до было, разве лак с ними обходились... А потому люди не
только молчат, а всячески высказываю! одобрение поведе¬
нием и речами, потому что есть еще у каждого и гордость за
свое новое Отечество. Для этого нужно иметь новый, совет¬
ский взгляд на вещи. Затылочное зрение предмет особой
гордости и заслуг "женевской" твари, потому что настоящая
демократия должна быть убойной. Это основа основ заты¬
лочного зрения.
В.Д.Бонч-Бруевич писал, что вопрос о необходимости
переезда выявил тех, "кто в гибели правительства диктату¬
ры пролетариата видел единственное средство для спасения
своего мещанского благополучия".
Это верно, "женевская" тварь позаботится о таких: так
сказать, ее материален. Разве только мещанское благополу¬
чие останется, точнее, переместится, главным образом, в
верхи партийной бюрократии, а вот все те. кто имел на¬
глость мечтать о мещанском благополучии, расстанутся с
жизнью.
Правда, через полвека после революции (с конца 60-х ю-
Дов) к идеалу мещанского благополучия начнет причаливать
и все новое советское общество, во всяком случае, в своем
служило-казнокрадном выражении на миллионы "благо-
получий". Оно не будет задаваться вопросом, отчею преж¬
де изводили людей на согни тысяч и миллионы.
Нет. не взволнует это общество, не пробудит декабри-
стско-разночинпо-большевистскуто нетерпимость к неспра¬
477

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ведливостям и палачеству. Ведь в кино, книгах и школьных
учебниках на все есть ответы. Причем тут какая-то ответ¬
ственность, преступления и тому подобное? А издержки раз¬
вития, необходимость борьбы, враждебное окружение — ну
тысячи слов над миллионами трупов и загубленных жизней.
И тут опять диалектика. Ведь ежели о благополучии, то
ведь оно теперь вовсе не мещанское и не собственническое, а
это — ’’рост благополучия трудящихся”. Только не совсем
ясно, отчего оно у одних за счет других. Тут диалектика еще
не пробила себе достаточно просторные лазы...
Через уполномоченных ревкома нажимает Косухин на
Благажа: не вернете золото — встанут эшелоны, ни один ле¬
гионер не выберется во Владивосток, и трогать не станем,
само сгниет чеховойско.
Нажимает Косухин, а легионерам и впрямь не по себе: да
вся связь с миром — эта ниточка путей. Нет без нее ни
Чехии, ни Словакии, ни приятной жизни после сибирских
хлопот...
Шурке Косухину подчиняется сам Ширямов, а уж он и по
партийному стажу, можно сказать, в отцы годится. Вопрос о
золоте держит под контролем лично товарищ Ленин. Сов¬
нарком им занимается, секретари ЦК, наркомвоенмор Троц¬
кий и председатель ВЧК Дзержинский. Есть секретное реше¬
ние ревкома разнести пути вздребезги, коли союзники ре¬
шатся на угон золота. Да неужто отважатся и погонят эше¬
лон?! Выберут ночь поглуше — и тронут, а спереди-сзади —
бронепоезда! Ох, угонят!..
Таким образом, является товарищ Косухин как бы
представителем самого Ленина, а ежели мыслить масштаб¬
но, — и всего трудового народа. Это делает его указания и
мнения обязательными к исполнению.
Молчит генерал Сыровы. Ни цифр не дает о золотом за¬
пасе, ни каких-либо предложений, молчит, вражина, и все
тут...
О себе Александр Константинович Воронский рассказы¬
вает в книге ”3а живой и мертвой водой”. Естественно, он не
мог рассказать о своем конце. Его расстреляли на Лубянке
как троцкиста. Он и в самом деле был близок с Троцким.
Лев Давидович был изрядно начитан, достаточно чув¬
ствовал живопись.
”...Я только не знаю, почему... исправником не займется
серьезно литература, почему она предпочитает изображать
только идеалистов, героев, ведущих страстную, чаще всего
478

Именем трудового народа
неравную и трагическую борьбу с пошлостью, с косностью,
со звериным тупоумием и жестокостью во имя благородней¬
ших мечтаний?.. Поверьте, для человечества более показа¬
тельны: палач, который из-за четвертной кредитки для себя,
чтобы жавкать, мочить сладострастной слюной вонючую
бабищу, с пафосом, с энтузиазмом — непременно с энту¬
зиазмом — намыливает петлю, вышибает табурет и вис¬
нет — для прочности — на ногах осужденного; какой-нибудь
изверг, душегуб, который отважно полосует и свежует но¬
жом человека... Знаете, что замечательно в Великом Инкви¬
зиторе Достоевского? То, что он не прочь растоптать чело¬
вечество, Христа, свободное произволение людей во имя
торжества в сущности куцой, убогой, дрянной и нисколько
не умной идейки. И он не пожалеет, нет, не пожалеет ни
себя, ни других, — будьте покойны. Из Чингиз-хана, Напо¬
леона, Атиллы человечество сделало, сочинило великих и
страшных героев, гениев, людей своего долга... Возвышенно,
приятно, что и говорить, а ведь на самом-то деле они были
маленькие ничтожные себялюбцы, хотя, разумеется, по-
своему храбрые и даже подвижники. Какая ирония, какая не¬
человеческая, губительная ирония мученически погибать
из-за взятки, быть возвышенным душегубом, святым
палачом!..”
Так говорит товарищ Воронского по ссылке.
Святой палач!
Как это все близко к Льву Толстому. Угол зрения оценки
в человеке человеческого один и тот же. И разговор об об¬
щей болезни — жизни без души...
Святой палач!
— Вы считаете естественным, когда одному человеку
принадлежит все, а другому — только право работать на
других людей, — обрывает Александра Васильевича предсе¬
датель губчека.
— Я не считаю убийства нормальным средством при¬
ближения к справедливости. Я не о Гражданской войне. Как
вы можете диктатуру пролетариата провозглашать принци¬
пом государственного правления вообще? Ведь диктатура —
это чугунная плита на весь народ, все под ней заглохнет:
правда, жалоба, справедливость, честность...
— Вы защищали паразитов и насильников — вот и вся
правда белого движения!..
Товарищ Попов слушает Чудновского и кивает: пора
унять золотопогонного говоруна. Попов готовился к допро¬
сам обстоятельно, составляя подробный перечень вопросов.
479

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
уточнений, требований назвать документы, имена, даты.
Все, не стесняясь, зачитывает по бумажке. И без устали де¬
лает выписки: слушает адмирала и нет-нет да черкнет для
памяти.
Что-нибудь личное, от себя, вот как Чудновский, в до¬
просы не вносил. По тетрадным листкам видно: вопросы об¬
думывал загодя, так сказать, основательно (скорее всего, на
каких-то других заседаниях). Предполагаемые вопросы,
уточнения соединяются в тетради стрелками, разными кри¬
выми, а уж потом выстраиваются в аккуратные столбики.
Вопросы Денике к адмиралу сносил сбоку и обозначал бук¬
вой
— Вы не даете говорить, тогда зачем спрашиваете, — го¬
ворит Александр Васильевич, подавляя вдруг нахлынувшее
раздражение и желание выругаться. — Вы провозглашаете
диктатуру самым надежным и справедливым решением всех
вопросов — это ваше правление на столетие вперед. Пойми¬
те, взойдет одно лихо, один сорняк и горе. Без доступа све¬
та, воздуха разовьется гниение — другого быть не может.
Вы себя и народ превратите в червей...
— Отвечайте следователю, адмирал. Денике, продол¬
жайте. — Председатель губчека перемещается на краешек
стола — это его любимое место, тогда не столь заметен
рост.
Еще до получения власти ревкомом засел товарищ Чуд¬
новский за бумаги Колчака: приказы, письма, записки. В не¬
заменимого помощника вырос его секретарь — Сережка
Мосин, высокой сознательности работник, беззаветной пре¬
данности мировой революции, а оборотист!
’'Настоящий революционер не должен ни перед чем па¬
совать, — наставлял подчиненных председатель губчека. - -
Нет для него запретов и преград, коли дело о светлом буду¬
щем народа”. И всегда считал не лишним присовокупить:
"Я” — это последняя буква в русском алфавите. "Мы” -
вот наш принцип и наша сила...”
— ...Я не могу согласиться с вами, господин чекист. - -
Александр Васильевич ничем не выдает Чудновскому своей
неприязни, а она порой петлей перехватывает горло. — По¬
чему мы — антинародная сила? В мое правительство входи¬
ли кадеты, эсеры, меньшевики, беспартийные, то есть пред¬
ставители всех основных политических сил, кроме больше¬
виков и анархистов. Мы наметили раздачу земли крестья¬
нам. Всем в России и без вашей резни становилось ясно, что
дворянство должно уступить крестьянству — этой истинной
опоре государства. На каких условиях — это определило бы
480

Именем трудового народа
Учредительное собрание. Мы за сохранение профсоюзов и
за право рабочих на забастовки. В июне девятнадцатого я
принял делегацию печатников и разъяснил позицию прави¬
тельства. И вы извращаете факты: профсоюзы мы не распус¬
кали. При мне, как Верховном Правителе России, их по Си¬
бири насчитывалось... сто восемьдесят четыре и ни один
не был запрещен. Мы преследовали те организации и союзы,
в которых брали верх большевики. Такие организации пере¬
ключались на подрывную работу — с этим мириться мы не
могли, как не миритесь и вы с любой нашей организацией у
себя в тылу. Что касается стачек — по условиям военного
времени я не мог их допускать, но только по условиям воен¬
ного времени. Само же право на стачки мы предполагаем
за профсоюзами... Так называемая контрреволюционность
офицерства вызвана террором масс. Для вас офицерство
являлось единственной серьезной контрсилой при захвате
власти и, разумеется, после захвата. Поэтому первый и са¬
мый свирепый удар вы обрушили на офицерство. Оно долж¬
но исчезнуть, захлебнуться в крови тогда большевики мо¬
гут делать с Россией все что заблагорассудится. Поэтому
офицерство обвинено во всех смертных грехах, его измазали
во все грехи старого строя. Заслуга в этом прежде всего
господ Ленина и Троцкого. После Февраля офицерство зани¬
мало вполне лояльную позицию, оно не могло занять дру¬
гую.
Большевики выступают монолитной силой, с отработан¬
ной программой на любые случаи жизни; они уже подгото¬
вились к схватке за много лет, еще в подполье и эмиграции:
все обкатано, расписано, выверено. Какая же у офицерства
могла быть активная роль? Оно только успевало хоронить
близких. Его сживали со света пулей, расправами без суда.
Была открыта самая настоящая охота по всей стране. Каж¬
дую минуту, каждый час большевики разжигали погромные
настроения, благо причин для недовольства достаточно...
Празднует победу председатель губчека: попал-таки,
волчина, в сети! Отплясал свое адмирал!
— ...Революция сокрушила всю тысячелетнюю культуру
России, она объявила ее господской и вредной, — говорит
Александр Васильевич. — Губится все накопленное веками.
Вы сожгли сотни старинных усадеб, часто бесценной архи¬
тектуры, — это ведь, в конечном счете, не барская собствен¬
ность, а национальная гордость, труд народа — того самого
народа, ради которого вы якобы совершили революцию. В
огне слепой ненависти гибнут бесценные памятники культу¬
ры, в том числе редчайшие библиотеки. Разграблены дворцы
16 39OS
481

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
и храмы. Черный рынок кишит уникальными предметами
искусства. Интеллигенция вымирает...
Александр Васильевич и понятия не имел, что ровно два
года назад, в Тобольске, в бывшем губернаторском доме,
были произнесены почти те же слова. Газеты не без рас¬
терянности оповестили о грабежах и бесчинствах в Петро¬
граде: разгромлены не только винные склады, но и отдель¬
ные помещения Зимнего — это уже вела отсчет после¬
октябрьская эра. Бывший император России допытывался у
комиссара охраны Панкратова: ”Но зачем разорять дворец?
Почему не остановить толпу?.. Зачем допускать грабежи и
уничтожения богатств?..”
— Это не наша вина, гражданин Колчак, а ваша, — го¬
ворит Чудновский. — Всем своим прошлым эксплуататор¬
ские классы подготовили взрыв народного гнева. Рабочие
Петрограда, Москвы и центра республики пухнут от голода.
Может, не слыхали: вымирают семьями, а вы: интеллиген¬
ция! Нашли по ком слезы лить! Мы — в блокаде! Рабочие
центры без топлива, нет дров! — Чудновский подолгу, вот
как сейчас, останавливается напротив адмирала и разгляды¬
вает, ровно видит впервые. Чует: корежит это ’’его высоко¬
превосходительство”. Да по приказу этой адмиральской
падлы вся Сибирь киснет кровью. Его бы, Чудновского,
воля, да сейчас бы, без суда, — и рука не дрогнет.
— Мы не удушали голодом вашу красную республику.
Вы сами с этим справляетесь успешно. Ваша крестьянская
политика обрекает народ на голод — мы тут с какого бока?
Вы навязали продразверстку, — и, пожалуйста, голод! Вы
разоряете деревню поборами — и она платит саботажем. Не
повезут в город хлеб мужики — не согласны. А вот скажите,
почему в наших белых районах не бывает голода? Почему у
нас хлеб всегда несравненно дешевле? Это факт, отмечен¬
ный всеми экономистами мира. Но заметьте, как только
какая-нибудь часть нашей территории отходит к вам, цены
сумасшедше подпрыгивают, продукты быстро исчезают и
наступает голод — мы, белые, тут при чем. Вы разоряете де¬
ревню — и ждете, чтобы она вас кормила. Так не бывает...
Декретом от 13 мая 1918 года вы декларировали продоволь¬
ственную диктатуру. Это не мое, это ваше выражение. Вы
публично заявили: все, что пожелаем, будем брать; кто не
станет отдавать — уничтожим! Это ваше счастье... В чем?..
Да в том, что толком не успели обобрать Сибирь. Не знает
она вашей продразверстки. Тут бы такой Махно объявился!
А топливо, дрова? Позвольте, мы-то при чем? Мы от вас не
требуем топить у нас — это мы сами должны делать, так
482

Именем трудового народа
если вы не в состоянии наладить жизнь, мы-то при чем? Не
валите с больной головы на здоровую. Разорили транспорт,
постреляли людей — и злобитесь на трудности. Лекарств
нет? Откуда им быть? Не преследуйте, не экспроприируйте
собственность аптекарей и производителей лекарств как
врагов трудящихся. Если вы их лишаете всего, преследуете,
а сами не в состоянии поставить дело, мы-то при чем, госпо¬
дин чекист?
— Вы так себя ведете, госпо... гражданин Колчак...
Можно подумать, надеетесь на посмертное оправдание, —
наконец подает голос Денике. Не по себе ему. Надо развора¬
чивать допрос, а не получается. Диспут какой-то! А не поде¬
лаешь ничего. Интересна большевикам позиция адмирала в
более широком плане.
— Объясните, что вы собираетесь делать с Тимире-
вой? — спрашивает Александр Васильевич. — Что с ней?
— Бывшая княжна жива и здорова1.
— Вы хотели сказать ’’княгиня”? В чем ее вина? На ка¬
ком основании она арестована? Поймите, она частный чело¬
век...
— Не беспокойтесь, гражданин Колчак. Нет вины — от¬
пустим, невелика птица.
— Какой вины, перед кем? Она частный человек! Перед
кем она может быть виновата?
— Перед трудовым народом. Безвинных не караем, —
вступает в разговор Чудновский. — Чистая от крови — пу¬
щай уматывает на все четыре стороны.
— Она ни в чем участия не принимала. Какое-то время
ухаживала за ранеными, шила вещи для фронтовиков... А
после... Вы, наверное, знаете... в общем, Тимирева служила
переводчицей в отделе печати при Управлении делами Сове¬
та Министров и моей канцелярии.
— Ну вот мы и разберемся, а то у нее с вами даже ини¬
циалы совпадают. — И Чудновский выкатил на адмирала
кровавые белки — от недосыпа они такие. — Конвой!.. Веди
его, Марченко!..
Даже 25 января Чудновский не отрывался от тюрьмы, а
в этот день открылся городской съезд Советов рабочих,
крестьянских и солдатских депутатов: 524 делегата, из них —
346 большевиков. Руководит работой съезда Д.К.Чудинов.
Съезд подтвердил полномочия ревкома и выразил ему
1 Хотя сама Тимирева отрицала свое "княжество", по документам ЧК
она проходила как княжна.
483

Ю.П. B.iacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
полное доверие. Избран Исполком Совета во главе с
Я.Д.Янсоном.
19 января в Томске подписан документ о создании бу¬
ферного государства с границей на западе по рекам Ока и
Ангара (река Ока впадает в Ангару в пятидесяти пяти вер¬
стах выше Иркутска) — это западней Иркутска, у станции
Зима. И если бы не телеграмма Совета обороны из Москвы
с одобрением соглашения, ей-ей, взбунтовался бы товарищ
Семен. Не один он такого мнения, есть товарищи из самых
первых — и тоже против ’’буфера”, бери Ширямова, Гонча¬
рова — самые авторитетные в Сибири партийцы!
Ну рана в сердце у товарища Чудновского! Взбунтовался
бы, ей-ей, не будь под телеграммой буквочек: Ленин!
А все этот ’’американец”! Слиберальничал, слюни рас¬
пустил. Ничего, мы ему мозги в одно место вправим...
Один из соратников Воронского, имевший партийную
кличку Валентин, писал:
’’Иногда мне кажется, происходит социальный отбор не
лучших, а самых худших: тупиц, тунеядцев, трусов, жалких
тварей, свиных рыл... Лучшие гибнут в поисках справедли¬
вой, прекрасной жизни, за каждый поступательный шаг
платят драгоценной кровью своей, а худшие пользуются
достигнутым — сидят до поры до времени тихохонько в
укромных уголках, высматривают, выслушивают, и в нуж¬
ное время, когда все укладывается, когда минуют опасности,
незаметно выползают... Все лучшие, отважные, честные,
смелые — обреченные... Да кто взвесит, кто исчислит само¬
забвенные, страшные жертвы, кто воздаст за них?.. ”И пусть
у гробового входа младая будет жизнь играть”. Я — за эту
младую жизнь, за это грядущее, но не останется ли и тогда
слишком много тупорылых, которым все равно...”
Александр Васильевич присел на лежанку, сгорбился,
упер локти в колени, обратил к свету лицо: щеки запали, нос
еще крупней — сухой, горбатый. Бывает же, забот столько, а
вот привяжется... нейдет из памяти рассказ Бориса Инозем¬
цева. Крепко они выпили тогда, он инспектировал его диви¬
зию...
Иноземцева... весь их разъезд, точнее разведку, красные
накрыли. Батарейным залпом, без пристрелки. Это вплот¬
ную к Уфе...
— Очнулся... сколько прохлаждался — не знаю, только
босой, без френча, ремней... В башке — звон, какие-то про¬
тивные искры, вроде не своя... Однако соображаю: не ранен,
484

Именем трудового народа
а контузия у меня... Сел — и все закружилось. Вывернуло
раз, другой... А тут меня — - за грудки... Отпустили, стою, ка¬
чаюсь. В глазах — мурашки, однако различаю: трое напро¬
тив, на фуражках красные звезды. И с винтовками. И ли¬
ца, Саша... понял, сейчас станут кончать. Пустые глаза и не¬
нависть...
— Каюсь, Саша, говорил после Иноземцев. Миро¬
вую войну прошел. Под Осовцом в штыковую полк водил, а
тут... Так жить захотелось! И делаю то, что не хочу, не мог
бы сделать, а делаю. Молю: не убивайте, братцы! Себе уди¬
вился: молю — и кого?! А в груди... ну яма, и такая тоска по
жизни, такая жуть!.. Жить! Жить!.. Стою в исподнем и
клянчу жизнь. А другой человек во мне возмущается: гадко
ему, стыдно! А тот, что сильнее во мне. командует мной,
просит, клянчит... "Не убивайте'4, — молю, сам на колени
опускаюсь. Понимаешь, это я на колени -- и перед кем?!.
Иноземцев долго молчал, курил, ходил по комнате, а
после сел в угол на табурет, обхватил голову руками и за¬
бубнил оттуда, глухо, не своим голосом:
— А того, что сзади, — и не заприметил. Что удар сза¬
ди — сознание еще ухватило, и эту боль обвалом — тоже. А
дальше одна темень... Сколько лежал... не знаю. Что не до¬
били — понятно: дохлый я для них. Все волосы, рожу, плечи
кровь склеила... Ну, а меня стали искать. Наши и подошли.
Опознал подпоручик Садовский. Хороший был мальчик,
царство ему небесное! Вот до сих пор, Саша, мерзко на ду¬
ше. Что же это?! Это я-то на колени?! Я?!. Устал? Нервы
износились?.. Вот до сих пор мерзко, порой пулю бы в лоб!
Это я, дворянин, кавалер двух ’’Георгиев'’?! Саша, как руку
после этого людям давать! Я считал себя благородным че¬
ловеком. В моем роду Иноземцевых никто никогда не про¬
сил милостей. Мой прадед сложил голову в Аустерлицком
сражении. Деда убили горцы на Кавказе. Отец Плевну брал,
еще мальчишкой брал, безусым юнкером, а я?! Нет, я воевал
честно, дыра в желудке, хромаю с пятнадцатого года — ос¬
колок по кости. А тут... Такой ужас взял! Так жить захоте¬
лось!..
Они тогда крепко выпили. И Борис Иннокентьевич Ино¬
земцев вдруг все и выложил. Вроде исповедался...
А пел Борис! Славился он песней и игрой на гитаре... А
тогда спел новую песню (он недурно сочинял): ’’Утром
кровью окрасится золотистый ковыль. Станет розово¬
красною придорожная пыль..."
Александр Васильевич, не шевелясь, словно вплавляясь в
камень стен, словно сам из камня, ну — ни ничтожной дро¬
485

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
жи, шевеленья, даже ресницы стынут в неподвижности — чи¬
тает будущее. Смерть свою увидел и разглядывает, какая
она, как умирает, хрипит, скребет снег. Папаха откатилась,
волосы вперемешку со снежной крошкой...
Долго так сидел. Умирал до будущей смерти...
Скудный свет мягко рисует очертания головы, шинели...
Пришел в себя от того, что вдруг громко зазвучал голос
Иноземцева в сознании: ’’Так жить захотелось!..”
Поймал себя на том, что глаза широко открыты, почти
навыкате. И дышит только краешком легких: тихо и очень
мало. Ну совсем умер в том себе, который убит, теряет
кровь и жизнь...
Так хочу жить!..
И с возвращением в привычный мир вдруг потекли
мысли — сами складываются, и ему их только читал ь.
Тот, кто становится первым в движении, теряет право на
жизнь. Она уже не принадлежит ему. Она одна из плат обще¬
ства за движение, прорыв, поиск... и крах. Жизнь вождя, гла¬
вы движения, в подобных случаях уже подразумевается раз¬
менной монетой. Ее швыряют под ноги всем — и откры¬
вают новый отсчет в движении.
И все это знают. И никто никогда не возразит против
убийства. Первый идет и умирает. Люди все время меняют
первого. А за первым утесняются все... миллионы людей.
Это из важнейших законов бытия.
И первый, если захотел жить, если вдруг полюбил жен¬
щину и мечтает о любви и детях, — все равно зажат в тисках
обязательности движения. Никто никогда не позволит ему
выйти из движения...
Вождь может видеть угрозу гибели, ее неотвратимость и
никогда не отвернет, даже если личная его гибель бессмыс¬
ленна, — все равно отвернуть не имеет права.
Его жизнь уже разошлась великим множеством биений
его сердца, горячей кровью, дыханием по всем людям, что
миллионами сгрудились за его спиной. Он и хоругвь, и жерт¬
ва, и коврик, о который могут вытереть ноги все.
Не он, а они распоряжаются, жить ему или нет. И они
никогда не дадут ему отвернуть, даже если его ждет бес¬
смысленная смерть...
Тот, кто берет на себя ответственность управлять движе¬
нием огромных масс людей, возглавить его, теряет право на
себя. Для жизни всех он уже ничего не значит со своими чув¬
ствами и мыслями...
’’Так жить захотелось!..” — вновь и вновь оживает в со¬
знании голос Иноземцева.
486

Именем трудовоео народи
Борис Иннокентьевич Иноземцев был расстрелян в числе
других офицеров в последних числах ноября. Их расстреля¬
ли, прикололи штыками прямо у стен штабного помещения.
Свои же солдаты свели всех, кого успели взять...
Александр Васильевич получил известие об этом по пути
к Красноярску. Тогда что ни день, тысячами клали головы
офицеры, и скольких же из них он знал!..
Уже больше не очнется Борис на снегу, не сядет, не замо¬
тает седой разбитой башкой, соображая, где он, что с ним...
До седых волос сохранял Борис юношескую влюбчи¬
вость. Семьи не имел. Женился — развелся, попробовал еще
жениться... и махнул рукой. Кому что: кому семья и ласки
любимой жены, а ему, Борьке Иноземцеву, новые женщины
и новые страсти...
Эх, Борис, Борис...
Айв самом деле, хорош был: статен, лицом мужествен и
в то же время приветлив, а тут и гитара, рюмочка... Много у
него было баб, и любили, не притворялись, а ни одна не за¬
воет по нему.
И адмирал представил Анну в вони камеры, удушливом
запахе нечистот и вшах...
И вскочил, широченно зашагал по камере. Два шага — и
стена. Два шага — и стена...
Зверем крутит между стен.
Предали, предали!..
В январе 1920-го Ленин очень занят обеспечением страны
топливом. Рабочих освобожденного от колчаковских войск
Кузнецкого бассейна берет на снабжение Пятая армия. Пар¬
тизан "вливают в запасные полки".
Вождь поручает закупить для него лично за границей
книги "полностью лсвосоциалистического и коммунистичес¬
кого направления и важнейшее об итогах войны, экономике,
политике... Равно художественные произведения о войне".
Это впечатляет. В отличие от генсеков более поздних
формаций Главный Октябрьский Вождь сам читал (не вы¬
борки или обзоры), сам писал — и это при несравненно
большей загруженности и совершенно истрепанном, смер¬
тельно пораженном мозге. И это впечатляет.
Пятнадцатого января (день ареста Колчака и заточения в
тюрьму) Ленин отдает распоряжение заместителю наркома
просвещения Покровскому о необходимости сбора и хране¬
ния белогвардейских газет.
Вождь строго следит за всеми публикациями в газетах и
требует от редакторов безусловною исполнения директив по
487

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тем или иным вопросам. Уже вошел в обиход самый жест¬
кий диктат над печатью. Все публикации должны уклады¬
ваться в партийные догмы, ни одной публикации вне пар¬
тийного контроля.
Ленина поражает наличие бюрократизма не только в
различных комиссариатах, но и в ВЦСПС.
И опять нервная, настойчивая переписка по продоволь¬
ственным делам. Продуктов не хватает. Это символ ре¬
волюции — насилие и голод.
Восемнадцатого января Ленин пишет записку А.В.Луна¬
чарскому о словаре Даля, с которым, к ’’стыду моему”,
ознакомился впервые:
’’...Великолепная вещь, но ведь это областнический сло¬
варь и устарел (помилуй Бог, какой же это областной сло¬
варь?! Это словарь живого русского языка! — Ю.В.). Не по¬
ра ли создать словарь настоящего русского языка, скажем
словарь слов, употребляемых теперь и классиками, от
Пушкина до Горького. Что, если посадить за сие 30 ученых,
дав им красноармейский паек?..”
Мысль, безусловно, плодотворная, учитывая, что уже бе¬
рет свое и язык советский...
Пятого мая того же года Ленин напоминает Покровско¬
му о необходимости подобного словаря:
”...Не вроде Даля, а словарь, для пользования (и учения)
всех, словарь, так сказать, классического, современного рус¬
ского языка (от Пушкина до Горького, что ли, примерно).
Засадить на паек человек 30 ученых или сколько надо, взяв,
конечно, не годных на иное дело, — и пусть сделают...”
К 1940 году эти ”не годные на иное дело” ученые с по¬
мощью пайков (к тому времени куда более жирных) и соста¬
вили такой словарь. Все верно: Ленин мертв, но дело его жи¬
вет...
Тогда же Ю.Ларин (отец будущей жены Бухарина) на¬
брасывает тезисы резолюции о финансах к третьему Всерос¬
сийскому съезду совнархозов. На это Ленин отзывается
гневной резолюцией на записке Крестинского — наркома
финансов РСФСР:
’’Запретить Ларину прожектерствовать. Рыкову сделать
предостережение: укротите Ларина, а то Вам влетит”.
23 января 1920 года Ларин был выведен из состава прези¬
диума ВСНХ решением политбюро ЦК РКП(б).
Заботится в январе Ленин и о сохранении государствен¬
ного имущества — его безбожно разворовывают...
Лениным восторгаются. Действительно, за свое утопи¬
ческое государство он сражался исключительно целеустре¬
мленно, изобретательно и с великой верой. Он свято верил в
488

Именем трудового народа
осуществимость своей схемы государства и с железной,
большевистской, последовательностью претворял ее в ре¬
альность.
В нежизненную схему следовало втискивать огромный
народ. Это мог обеспечить лишь такой же огромный кара¬
тельный орган — система судов, милиции, ВЧК—КГБ и, ко¬
нечно же, партия, которая среди карательных организаций
занимала самое видное, главенствующее положение...
Александр Васильевич движется во мраке. Ему кажется,
он ступает ощупью. Стены по низу, пол затекли какими-то
непролазными ночными тенями. Лампочка над дверью не
горит, а словно чадит.
Чудновского Александр Васильевич понял сразу. Этот
пускает кровь исключительно из высоких идеалов, а верует
он, судя по всему, одной верой с Лениным и Троцким — в
очищение земли через кровь. Люди должны быть одного
цвета. Диктатура пролетариата и решает эту так называе¬
мую историческую задачу.
Он, Александр Колчак, уверен: революционная демокра¬
тия сама захлебнется в крови. Другой будущности у нее нет.
Александр Васильевич размышляет о разгроме своих ар¬
мий, армий Деникина, Юденича, Миллера...
В чем успех красных?
Отнюдь не только в жестокости и решительности.
Не все определяет и демагогия, хотя от нее у людей голо¬
ва кругом: как же, найдены виновники всех неудач и тягот
жизни, и не сегодня-завтра грянет райская жизнь — стоит
лишь, поднатужась, следовать за большевиками. Это, разу¬
меется, объясняет многое, но не все...
Большевики десятилетиями собирались к борьбе. Это
являлось смыслом и содержанием их жизни. Это поистине
партия революционной войны. Они отработали не только
каждый пункт программы, но практику поведения. Они
внедряли подпольные организации по всей стране. В любой
точке у них свои кадры профессионалов, искушенные, опыт¬
ные в обработке людей, преданные центру, к тому же знато¬
ки местных условий. Это у них называется опорой на народ.
Вся деятельность партии была направлена на захват вла¬
сти и борьбу. Ведь это самая настоящая религиозная война,
и вероучителя — Маркс и Ленин.
Разве эти пения "Интернационала”, хождения с портре¬
тами, собрания — не кликушества посвященных в истинную
веру? Они и нетерпимы, как церковь на заре существования.
Все в их толковании — конечный смысл бытия, не может
489

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
быть иных смыслов. Они объявляют книги, знания, всю
тысячелетнюю культуру глупостью и бессмыслицей. Они все
громят, жгут, считая лишь свою культуру, которой еще и
нет, единственно настоящей и совершенной.
Они порывают со всем человечеством, наделяя себя осо¬
быми качествами. Они уже не русские, не латыши, не мало¬
россы, а советские, красные. Общечеловек поднимается из
этой толпы.
Они признают только своих вероучителей. Наступит
время — и они начнут канонизировать их мощи в гробни¬
цах.
Глумятся над религиозностью покойного государя (и,
кстати, своей же бывшей религией), а сами впадают в истин¬
но преступное поклонение. Нетерпимость — кровь, дыхание
вашей веры, господа...
Вы ослеплены своими формулами. Дважды два — четы¬
ре...
Ничего, кроме своих слов, они не способны слышать. Не¬
зависимую работу разума они воспринимают подозритель¬
но, как подкоп под свою веру.
Уже сейчас их нарождающаяся культура — это тщатель¬
но просеянные в угоду доктрине факты и сведения. Все, что
доказывает иные возможности, правомерность иного пути
или подхода, они уничтожают или чернят. Ни к кому у них
нет сострадания и настоящего уважения. Они не могут его
иметь. Они все презирают, кроме самих себя, ибо только
они понимают мир, другим не дано. Все другие, если хотят
понять и выжить, должны идти на выучку к ним, но не иначе
как на брюхе.
Еще не успев завоевать себе жизненное пространство,
они уже враждебны всему новому и самой жизни. Они неиз¬
лечимо больны. Но именно благодаря своей вере, ее вели¬
чайшей ограниченности и агрессивности, они всегда будут
опасны. Дряхлея, они будут опасны, как смертельно опасен
укус самой дряхлой кобры. Все соки их организма — это
яд...
И Александр Васильевич снова с досадой, и в то же
время с удивлением, подумал: ’’Это ж надо так сказать: мы
удушаем их голодом!”
Александр Васильевич никогда не думал столько обо
всем этом, даже летом семнадцатого, когда этот хлюст
Керенский неделя за неделей мариновал его без дела в Пе¬
трограде. Теперь ему предстоит дать ответ на суде, и он
день и ночь вглядывается в себя и прошлое...
490

Именем трудового народа
”...И все так же, как и раньше, будет проходить по улице
пунцовая озорная девка, — пишет в книге воспоминаний Во¬
ронский, — плестись невесть куда старуха, мальчонка ка¬
таться на салазках, цвесть зори, манить неведомые дали. Но
люди живут, они довольны по-своему жизнью, они не ски¬
таются, не ожидают роковых стуков в дверь и звонков, не
сидят обреченными в тюрьме и в казематах, ничего не хотят
знать ни о Платоне, ни о Ньютоне, ни о Марксе. Значит, у
них есть своя правда; этой правдой живы не сотни и не тыся¬
чи, а сотни миллионов людей в России, в Китае, в Австра¬
лии...”
Александр Константинович идет по этапу. Боль, обида
на этот мир, в котором всем все безразлично, кроме само¬
го себя. От этого ’’себя” их не оторвать. И что ты поми¬
раешь — им все едино... если оторвать — они принесут в
любое высокое дело эгоизм и шкурничество.
Это разумеется: за добро, которое делаешь, — не требуй
вознаграждения. Иначе это не добро — это уже работа, обя¬
занность, то есть какая-то тягота. Это всегда надо держать
в памяти...
И не сетуй на судьбу. Ты такой — и другим не можешь
быть. Потому для тебя — тюрьма, ’’психушка”... Но даже
зная все наперед, ты все равно другим не будешь, потому
что не можешь быть другим, просто не можешь. Тебе
тяжко, больно, жутко умирать, но другим ты быть не мо¬
жешь.
Здесь самая главная разделительная черта... но не обви¬
нительная.
Можешь и не можешь.
Есть эта другая правда. И они действительно ’’ничего не
хотят знать ни о Платоне, ни о Ньютоне, ни о Марксе”.
И преступно их вовлекать в любую борьбу, лишать их
смысла жизни. Все должно произрасти в свое время, иначе
это будет злой, ядовитый плод.
Люди поднимаются только тогда, когда наступает их
час. Ни на мгновение раньше. Ради одного мига жизни тех,
КТО не мог жить так. Если это случается при их жизни (тех,
кто не мог так жить), — это счастье.
Не поднимаются люди во имя твоей жизни, не хотят
знать твоего дела — значит, им не нужен ты, ”у них есть
своя правда”, и она важнее...
Склони голову перед этой истиной и страдай, гибни в
одиночестве или с такими, как ты...
Само собой, в этом ответе не вся правда, да ее и нет, всей
491

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
правды, не может быть. Не существует всей правды. Жизнь
надо уважать.
У генерала Каппеля находилось под рукой около трид¬
цати тысяч бойцов, да обоз с женщинами и детьми. По дру¬
гим сведениям, армия насчитывала семьдесят тысяч, но, ско¬
рее всего, это был ее начальный состав, когда она только
нырнула в снега в надежде разомкнуть огненное кольцо. На¬
до полагать, после четырех месяцев похода полег каждый
второй, поэтому и родилась эта цифра — тридцать-сорок
тысяч.
Двадцать второго января генерал созвал совещание в
Нижнеудинске. Порешили генералы и старшие офицеры
взять Иркутск, освободить адмирала и вернуть золотой за¬
пас. Генерал Каппель приказал разделить армию на две са¬
мостоятельные колонны (по другим сведениям — три). Это
облегчало прокорм людей.
Колонны должны были соединиться у станции Зима, а
оттуда сообща двинуться на Иркутск. Ведь по-прежнему для
армии нет места в вагонах; берегут их для себя бывшие
пленные; глаз не спускают с узлов и сундучков: даешь счаст¬
ливую жизнь в Европе!..
Уже опасно простуженный и обмороженный, генерал
Каппель провалился с лошадью под лед. Напрасно его
взбадривали первачом и грели у костра. Двадцать шестого
января на разъезде У тай он скончался от воспаления легких.
Перед самой кончиной подписал приказ о передаче своих
полномочий генералу Войцеховскому. Очевидцы вспомина¬
ли: и в жестоком предсмертном жару продолжал обнадежи¬
вать людей — вырвемся из западни, увидим высокое небо!
О себе не думал...
Командование армией принял генерал Войцеховский —
ветеран белого движения, один из организаторов чехосло¬
вацкого мятежа. Насколько каппелевская армия прониклась
духом вождя и насколько отличалась от всех других — не
дрогнула и в этот час, хотя вроде бы никаких надежд на спа¬
сение: за тысячами верст снежной целины земля обетован¬
ная, то бишь такая, где нет Советов, не оскверняют храмы,
не режут офицеров и вообще нет пятиконечных установле¬
ний. Дотянись до нее! Со всех сторон — сопки, снега, таеж¬
ная крепь и красные. Самое время встать на колени: вся Си¬
бирь против!
Нет тыла — кругом смерть!
Иди — и сдавайся...
А никто не встал на колени.
Вязнет, тонет в снегах армия Каппеля — все, что оста¬
492

И мене м трудового народа
лось от грозного тысячеверстного фронта белых. От ночевок
у костров кожухи, полушубки, шинели — в дырах, саже и
крови. Глаза сами по себе плачут от дневного света. Голо¬
са — сиплые. Вместо лиц — язвы: пожег мороз лица. От
надрыва и недоеда — одни кости. Куда там согреться...
Однако держится армия дружно, до чинов ли и званий.
Если сам по себе, враз погибнешь. А пока сообщно, есть на¬
дежда вырваться.
На Иркутск!
Главная колонна приняла бой под станцией Зима. Реши¬
ли красные воспрепятствовать соединению белых. Отличи¬
лась Воткинская дивизия, точнее остатки ее, царство им не¬
бесное. Собрались по боевому расписанию полки, батальо¬
ны, роты -- толпы обожженных, измученных людей. По
примеру Каппеля, взял генерал Войцеховский трехлинейку,
насадил трехгранный российский штык; проваливаясь в снег,
выбрался вперед — вроде все видят.
Пули зло метут, только сунься из леса.
Генерал обернулся к своим и гаркнул во весь голос, аж
снег осыпался с ели:
— С Богом, ребята!
И пошел, не оборачиваясь, за ним и вся дивизия — цепь
за цепью. Тихо пошли под пули и прицельные выстрелы си¬
бирячков. Без ”ура” пошли, обычным шагом. Очугунели ду¬
ши и плоть от стужи, голода и страданий. Зачем суета и сло¬
ва? Да и снег, мать его... вяжет, местами выше пояса, не
идешь, а раскапываешься. После пяти минут — один пот и
круги в глазах. Хватают люди снег — ив рот. Какая атака
цепями? Дойти бы...
Мишени ползут, а не люди. Лупи на выбор — и... лупят.
Господи, нет этому пути конца! Подцветили снег. Кровь,
она ведь не красная, а черная — это точно. Черная, с ржа-
винкой такая...
Дивизия почти вся легла, царство ей небесное. Однако
те, кого не пристрелили, дотянулись-таки! В штыки ударили
(откуда сила?) — и опять молча, без "ура": пороли, резали,
рвали руками, а если штыком, то мстили в грудь — с
хрястом, через все одежки.
Генерал — в самой свалке. Резво бил штыком: выпад с
шажочком — помнит его превосходительство юнкерскую
науку. Длинным — коли!..
Матерились сквозь зубы - никого не отпустили. Да и
куда отпускать — снег вокруг. Правда, те, что не приняли
Удар, рванули по железной дороге, но куда по ней-то?.. Оза¬
ботились господа офицеры. В кинжальный огонь пулеметная
стрельба, хоть и скупая, патронов-то не густо. По пальцам
493

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
счесть, кому из красных пофартило. Метель из пуль. Умеют
брать прицел господа офицеры. Еще бы, упражняются аж с
самого четырнадцатого года, с.перерывами разве ж только
по ранению... Как же кричали раненые! Господи, уж лучше
бы сразу!..
Не выдержали и чехословацкие братья, мать их с крас¬
ной любовью и нейтралитетом! Очумели, когда обоз заскри¬
пел мимо: Матка Бозка, детки, женщины, раненые, тифоз¬
ные — и ни крошки еды, ни бинтов, ни йода! Лежат на санях
и таращатся в небо...
Куда там панам офицерам с их увещеваниями! Ле¬
гионеры — за оружие и плечом к плечу с каппелевцами. И
откатились от Зимы самые стойкие и проверенные красные
части.
Соединилась каппелевская армия.
Белый, синий, красный...
А после боя хоронить бы покойников — ан нет. Онемели
братья-славяне, стоят и поминают своих святых. Всё уже
вроде бы перевидели, а тут такое. И глазеют на армию, прет
она и прет из чащобы. Не люди — язвы, струпья, тряпье и
одни кости под кожей.
Господи, оборони и защити!..
По всему свету разнесли легионеры молву о каппелевцах.
Не было эмигранту выше рекомендации, нежели — ’’каппе-
левец”...
После искрометного ленинского ’Трабь награбленное!”
по России загуляли переиначенные некрасовские стихи:
Укажи мне такую обитель,
Где бы русский мужик не громил!..
Уже не мог знать Александр Васильевич, что 14 февраля
1921 года Ленин призовет на доклад секретаря Тамбовского
губкома партии, а затем и встретится с крестьянами этого
непокорно-мятежного края. Антисоветский мятеж из Там¬
бовской губернии разлился по Саратовской, Пензенской и
Воронежской губерниям, аж лизал краешки Тульской и Мос¬
ковской. Повстанческая армия во главе с эсером Антоновым
разбухла до нескольких десятков тысяч крестьян и вела кро¬
вавые бои с регулярными частями Красной Армии. И не
могли отрезвить крестьян даже отборные кавалерийские
полки.
Ленин сообщит крестьянской делегации об изменении го¬
сударственной политики — переходе от ненавистно-граби¬
тельской продразверстки к обычному продналогу. И было
494

Именем трудового народа
отчего переходить: бастовали заводы, подняли мятеж фор¬
ты ’’Красная Горка” и ’’Серая Лошадь”, мятеж в Кронштад¬
те и все под чисто крестьянскими требованиями.
Оказались расстрелянными и сгноенными по тюрьмам и
лагерям не только почти все участники восстания в Кронш¬
тадте, но и члены их семей и даже неблизкие родственники.
Всех по приказу Троцкого хватали и стреляли, кололи, моз¬
жили им черепа прикладами.
Будет одна вера — в Ленина!
А страна все равно отказывалась жить по продразверст¬
ке, цена которой — полуголод, нищета и десятки тысяч
убитых в свирепой междоусобной сечи. Но к тому времени
уже не первое тление тронуло останки Александра Василье¬
вича.
Будь эти мятежи изолированными или сработанными по
заказу контрреволюционного подполья, Ленин не отказался
бы от милого сердцу военного коммунизма, где все прямо и
четко решало привычное и такое надежное насилие.
Это и было строительство счастья — все отнять, экспро¬
приировать, лишить хозяина (обезличить), сгуртовать наро¬
дец по коллективам, дать пропитание, коммунистические
учебники и газеты, главную из которых верстает Мария
Ильинична (Маняша) — и строить светлое завтра, а не со¬
гласных или таких, что сомневаются, — к стенке.
’’Русский человек — плохой работник по сравнению с
передовыми нациями. ...Учиться работать — эту задачу Со¬
ветская власть должна поставить перед народом во всем её
объеме...” (Ленин).
’’Подчинение, и притом беспрекословное, во время труда
единоличным распоряжениям советских руководителей, дик¬
таторов, выборных или назначенных советскими учрежде¬
ниями, снабженных диктаторскими полномочиями... обеспе¬
чено еще далеко и далеко недостаточно” (Ленин).
Уж как разносить стало чрево ’’женевской” твари. На
всю Русь разлеглась, каждого видит, вынюхивает. С морды
кровь скапывает...
Но антоновщина, массовое дезертирство из Красной Ар¬
мии, забастовки в Москве, Питере, Нижнем Новгороде,
Харькове, Ростове и других промышленных центрах — на
Десятках крупнейших заводов и фабрик, а также мятеж в
Кронштадте — страна явно ускользала из-под большевист¬
ского контроля и влияния. И никакие меры — запугивания,
казни, преследования— не давали результатов.
”До изменения партийной линии в крестьянском вопросе
(осуждение насильственного насаждения социализма в де¬
495

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ревне на VIII съезде РКП(б)) настроение в мобилизованных
крестьянских частях... нередко бывало антикоммунистиче¬
ским”, — свидетельствует член ЦК РКП(б) и Реввоенсовета
Второй армии Г.Я.Сокольников, в будущем - наркомфин и
член ВЦИК и ЦИК СССР.
Это понимать надо так: свыше половины призванных в
армию скрывалось.
Потерять страну, то есть революцию, из-за продовольст ¬
венной политики — Ленин это решительно отмел. Более то¬
го, упорный отказ страны жить по продовольственной дик¬
татуре подводит этого выдающегося диалектика к мысли о
необходимости коренного изменения экономической поли¬
тики вообще.
Насилие оказалось неспособным решить экономические
задачи в согласии с партийной утопией (это ничего, что под
нее уже от голода и пуль легли сотни тысяч жизней). Ленин
отыгрывает задний ход: самое главное — спасти револю¬
цию, то есть свою власть. Так возникает новая экономичес¬
кая политика (НЭП). Переход к ней явился убедительным
признанием того, что, даже если обрушить весь аппарат на¬
силия, не ограничивая себя в мерах, перестроить сознание
народа в угодном направлении все равно не представляется
возможным. Можно еще перебить половину тех, кто остал¬
ся, и все равно не достигнуть цели.
Сколько же понадобилось крови, мук людей, чтобы за
три года додуматься-таки до этой очевидной мысли (надо
полагать, не досмотрел в библиотеках, пролистал как оче¬
редную дурь, блажь интеллигентов)!
Программа Ленина вызывает бурю в партии. С точки
зрения правоверных партийцев — это измена социализму,
возврат к ненавистному старому режиму: надо ломать со¬
противление крестьянства и пробиваться вперед. И это тоже
понятно: партия взращена на доктрине насилия, а тут ...зад¬
ний ход! Да большевики мы или нет?!
Ленин все же полагал, что пусть лучше будет государ¬
ство, ну хоть с остатками народонаселения (после террора,
тифа, голода и других следствий Гражданской войны), неже¬
ли светлое коммунистическое завтра почти без народа — с
одними членами партии и сочувствующими.
Ленин, без сомнения, согласился бы на продолжение
продовольственной диктатуры и вообще военного комму¬
низма и продолжал бы избиение деревни и прочих непокор¬
ных. Решимости в такого рода делах у него всегда обнару¬
живалось в избытке. Делал же он это три года после
Октября (эвон как проредил страну!) — и ничего, никаких
душевных потрясений.
496

Именем трудового народа
Но вот угроза потерять страну, оказаться погребенным
под взрывом народного недовольства (а события гнули,
судя по забастовкам и Кронштадту, а также массовому де¬
зертирству, именно к этому) вынудила ею к коренному из¬
менению экономической политики (а ежели пораскинуть
умом — какая же это политика: приказ, резолюция, пуля). И
сделано это было не во имя скорейшего восстановления хо¬
зяйства. как это утверждают советские учебники (большей
частью набитые превратно истолкованными фактами или
вовсе лишенные всяких фактов), а во имя сохранения власти
над страной.
Сталин придерживался иного мнения, особенно насчет
перевоспитания народа. У него были не только примитивно-
железные нервы, но и весьма способствующая всякой реши¬
мости ограниченность (в сравнении с Лениным и его учены¬
ми соратниками). Правда, это нельзя было сказать о его
памятливости и хитрости. И память, и хитрость у Сталина-
Чижикова были выдающиеся, просто гениальные, впрочем,
как и жестокость. В данных проявлениях Чижиков как бы
являлся феноменом природы (но не феноменом больше¬
вистской партии).
Посол Веймарской республики в Москве граф Ульрих
Брокдорф-Ранцау в беседе со своим французским коллегой
заметил, что пост посла в Москве чрезвычайно интересен;
кроме того, работа существенно облегчается благодаря со¬
лидарности и целеустремленности правительства, а также
благодаря необычайному интеллекту ведущих деятелей.
Ведущими деятелями в то время, еще не сметенными
ураганом сталинского властолюбия, являлись соратники Ле¬
нина.
Еще раньше, когда в Москву прибыли немецкие врачи
для лечения Ленина во главе с профессором Фёрстером,
граф Брокдорф-Ранцау заявил на приеме в их честь:
— Вы сами увидите, что не только правительство, но и
самые широкие массы русского народа всеми нитями своей
души связаны с этим человеком, который для народа
является учителем и вождем.
• Так вот, чтобы не лишиться этих самых широких народ¬
ных масс, не оборвать душевные нити, Ленин и повернул
страну на новую экономическую политику.
У Ленина не было своей жизни — для обогащения, славы
или женщин. Нет, честолюбие, и выраженное, как и интерес
к женщинам, не были чужды ему, но не составляли того
жгуче-важного, что может управлять жизнью. Люди убежда¬
лись — живет он единственно ради них.
497

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Люди верили обещаниям Ленина, надо лишь преодолеть
тяготы, злобу бывших господ — и жизнь не обманет, глот¬
нут и они счастья...
Большевики держали над народом эти манящие в луче¬
зарные дали серп и молот. По колено в крови, ненавидимый
доброй частью света, продырявленный пулями Каплан, Ле¬
нин брел к этой лучезарности, увлекая бедняцкую Русь.
Что касается внутренней политики, здесь Сталин не до¬
пускал мысли о том, будто к цели можно пробиться другим
путем, более долгим, но зато без насилия, то есть пароксиз¬
мов насилия. Для Сталина насилие являлось основопола¬
гающим принципом развития, сутью жизни. И спустя
каких-то восемь лет после введения нэпа он приступит к пре¬
образованию деревни — вся ставка на принуждение и беспо¬
щадный террор.
Недовольство крестьянского населения подавляли не
только пулями, тюрьмой и высылкой целых семей, но и тем
голодным мором, который обрушился на деревню после
разорения. Армейские кордоны на десятки верст вокруг го¬
лодающих районов наглухо замкнули крестьян, обрекая на
вымирание. Это была свирепая выучка крестьян. Они пухли
от голода, ели траву и землю, но не получали со стороны
никакой помощи — это сламывало самых упорных. Де¬
ревня, чтобы не подохнуть, не выть постоянно от голода,
вцепилась в колхозы. Хоть какой-то, но хлеб!..
Так по-сталински в крестьянина вколачивали идею
колхозной жизни и покорность рабочего скота.
С воцарением большевизма демон насилия уже не поки¬
дал общество — проник в самые различные ответвления
жизни, явился стержнем, на котором держались стать и
мощь социалистического государства. В насилии перетира¬
лось сознание народа, складывался Общечеловек с затылоч¬
ным зрением, то бишь зрением наоборот. Военно-госу¬
дарственное искусство старательно закрепляло результаты
силового воздействия. Человекомуравьи обретали новое бы¬
тие — итог мученического приспособления к жизни. Общече¬
ловек прославлял своих господ и своих угнетателей — Не¬
досягаемых и Несменяемых по праву захваченного трона
(каждый вроде того известного неразменного рубля из рус¬
ских сказок).
При Сталине складывается социалистическое государ¬
ство. У этого государства много особенностей и, пожалуй,
основная — роль жестокого притеснителя, перед которой
498

Именем трудового народа
меркнут едва ли не все виды несправедливостей и угнетения
из новой русской истории. Здесь все отличие прав частного
лица от прав государства состоит в том, что государство
разрешает себе все средства обращения, какие только мы¬
слимы по отношению к человеку, самому же человеку запре¬
щено едва ли не все. Таким образом, государство выступает
в роли неутомимого (и ненасытного) притеснителя своих
граждан, совершенно беззащитных перед ним.
Сначала военный коммунизм, потом переход к колхо¬
зам, потом рабский труд в колхозах до начала 60-х годов и
убогое нищенское существование — все это обернулось для
народа миллионными жертвами, деформацией сознания и
воли и атрофией всякого интереса к труду, а после и вообще
ко всему, кроме водки.
Никакая колчаковщина и все интервенции, вместе
взятые, и близко не могут сравниться по жертвам с одним
лишь этим завоеванием крестьянства.
В 1924 году Госиздат выпустил книгу великого норвежца
Фритьофа Нансена ’’Россия и мир”. Книжонка для нашего
времени оказалась просто вредоносной.
Статистический материал для книги представили веду¬
щие советские руководители — Нансен называет их.
”В 1909—1913 годах, как я указывал в своей первой
статье, — пишет Нансен, — Россия одна давала более чет¬
верти ежегодного мирового урожая хлеба. Она вывозила в
среднем 8,7 миллиона тонн, то есть больше, чем Канада, Со¬
единенные Штаты и Аргентина, вместе взятые, из которых
Европа, в сущности, получает теперь весь импортированный
ею хлеб. В 1913 году русский экспорт хлеба превысил даже
10 миллионов тонн.
В то же время Россия поставляла ежегодно Европе...
6 274 000 голов скота (она имела тогда более 25 млн лоша¬
дей, 37 млн голов рогатого скота, 45 млн овец и т.д.), и ее
молочное хозяйство необычайно развилось в несколько лет
(и пленумы ЦК, и Золотые Звезды Героев, и всякие прочие
меры не нужны были. — Ю.В.\ Экспорт сибирского мас¬
ла, который в 1898 году равнялся менее 3000 тонн, в 1904 го¬
ду достиг 330 000 тонн ив 1913 году — 650 000 тонн. В пе¬
риод май, июнь, июль от 10 до 14 поездов масла, в 25 ваго¬
нов каждый, отправлялись ежедневно из Сибири...”
Только доходы от продажи сибирского сливочного ма¬
сла в Европу давали вдвое больше золота, нежели вся золо¬
тодобывающая промышленность России.
Это при населении в 128 924 289 душ обоего пола, по
данным на 1914 год.
499

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ.
И после всего этого десятилетиями морить недоедом на¬
род, поколения людей воспитывать на очередях, разобла¬
чать диверсантов и вредителей в сельском хозяйстве, ссы¬
лать крестьян, забивать и расстреливать при любом выраже¬
нии недовольства, насиловать принудительным беспаспорт¬
ным житьем на селе, драть три шкуры в колхозах — и все
равно испытывать острейший недостаток буквально во
всех сельскохозяйственных продуктах! И это с "историчес¬
кими” пленумами ЦК, героически ударным трудом, ’’битва¬
ми” за урожай, разного рода партийными наборами в де¬
ревню и т.п.
Статистические данные несут поразительные сведения о
сельскохозяйственном состоянии России до ленинской ре¬
волюции и ее воистину геркулесовых темпах развития. Они
совершенно недоступны экономике развитого социализма,
тем более всем прочим его доблестным стадиям, столь тща¬
тельно разработанным схоластами от советской науки.
И при всем том у ’’женевско-партийной” уродины хва¬
тает совести запугивать граждан кадрами кинохроник о ста¬
рой деревне. Часто кадры эти сняты в голод и разруху, ти¬
пичных для первой мировой войны, которая, кстати, изъяла
из хозяйства страны 17 миллионов молодых мужчин. Их об¬
рядили в шинели и направили на фронт. Это обернулось об¬
нищанием деревни, а с ним — и падением уровня жизни все¬
го населения, кроме прокапиталистического, связанного с
обогащением на военном производстве.
Да ежели бы воскресить в кадрах кинохроники все, что
снесла деревня под властью ’’женевско-партийной” уроди¬
ны, народ в ужасе согнулся бы, хотя гнуться ему вроде бы
дальше некуда.
В крови, издевательствах и ненависти получал свой полу¬
хлеб советский человек.
На ком лежит историческая вина за издевательства над
народом и бессовестную демагогию, называемую советской
аграрной политикой? Кто ответит за это?..
И когда пишутся строки этой книги, русская земля все не
в состоянии накормить свой народ хлебом и, как заговорена,
не может избавиться от ужаса и кошмара очередей, до чего
ж унизительных и надрывных. И при всем том кичится ’’же¬
невский” уродец, требует прописывать в своем чине непре¬
менно — ’’народный” и ’’самый прогрессивный”.
Все зло невозможно без массовой поддержки людей, как
бы их к этому не принуждали.
Следовательно, нужно растлить, растлевать людей.
А это означает, что на первый план выходит искусство.
500

И менем трудового народа
И все в искусстве нужно рассматривать именно с этих пози¬
ций: в растление или нет. И родилось, взматерело оно — со¬
ветское социалистическое искусство.
’’...Люди не должны жаловаться, когда их мучают и уби¬
вают. Они узаконили жизнь на несправедливости и жесто¬
кости. Они закрывают глаза на все. что непосредственно не
затрагивает их, и если сами не творят зло, го делают его
возможным своим отношением; более того, они предают
тех, кто отвергает равнодушие и неправду. Люди с со¬
вестью очень неудобные, их вымаривают всем миром.
Мы заслужили и войны, и революции, и, в конечном итоге,
гибель нашей цивилизации...”
Голос очень явственно звучит в сознании Александра Ва¬
сильевича: и медлительная хрипотца, и плавность давно
выношенных слов. Конечно же, это тот самый старик-
датчанин...
Александр Васильевич, как только получил известие о
большевистском перевороте, так и снял морскую форму.
Нет больше вице-адмирала Колчака. Странное это состоя¬
ние: кепи, штатские брюки, пиджак... будто голый перед
людьми, все кажется чрезмерно свободным, болтается. А в
сердце боль! Все кончено!..
Он не стар, честью и доблестью добывал славу себе и Ро¬
дине — и теперь ему конец, на свалку: он никому не нужен!
Ни его опыт, ни заслуги, ни ум — все на свалку!..
А старик-датчанин — это уже было на ”Карио-Мару”,
по пути в Россию.
В первых числах сентября 1917 года прибыла в США
вместе с нашими офицерами официальная военно-морская
делегация. Президент Вудро Вильсон принял меня шестнад¬
цатого октября. В конце месяца я отплыл на ”Карио-Мару”.
Почти два месяца интересных встреч и бесед в Англии и
США...”
Старик-датчанин комментировал события в России и
Европе. Едва ли не каждый вечер Александр Васильевич на¬
гружался с ним в баре, не хотелось видеть никого из соотече¬
ственников. Впрочем, старик тоже не радовал... Анну бы —
услышать, обнять. Она умеет гасить боль тревоги...
Анне нравилось сливать свои инициалы А.В. с его — то¬
же А.В. Чертит на бумаге, чертит, пока не сольются. Милая,
милая...
Он держит в памяти тот день, расстанется с ним только
тогда, когда перестанет дышать. Он выносил эти слова и
сказал с убежденностью: ”У нас большая разница в
возрасте...”
501

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Анна возразила: ”Да, если не любишь...” И вложила гу¬
бы в поцелуй...
С тех пор они не расстаются... даже в одной тюрьме...
А тогда, в октябре семнадцатого, Родина вдруг предста¬
ла черной бездной. Только и оставалось довоевывать с ан¬
гличанами против немцев. Англичане нуждались в опыте
минной войны — этого добра у него сколько угодно. Ему
было, да и сейчас есть, о чем рассказать. Впрочем, англий¬
ские подводники (товарищи по боям на Балтике), надо пола¬
гать, подробно донесли все о минных операциях своему ко¬
мандованию. В Адмиралтействе знали, как увяз германский
флот в русских минных позициях.
Дорога домой закрыта; все, что было дорого, растопта¬
но, пущено по ветру, оплевано...
Александр Васильевич помимо воли застонал, настолько
явственно услышал плеск волны, работу корабельных ма¬
шин, запах дымка, удары ног в палубу...
Отчетливо уловимая солоноватость бриза с йодистой
терпкостью, нагретые солнцем поручни фальшборта и мно¬
жество солнечных осколков в ряби...
Александр Васильевич даже по морской привычке крепко
расставил ноги...
Английский морской историк с мировым именем
Г.Вильсон в своем капитальном труде ’’Линейные корабли в
бою” (Лондон, 1926) так оценивал расстановку и взаимо¬
связь сил:
’’...Тот, кто ставит себе главной целью избегать потерь,
неспособен причинить их противнику. Несомненно, одной из
причин германской осторожности была угроза русского
флота в Балтике, что часто упускают из виду британские ис¬
следователи. Если бы германский флот был серьезно осла¬
блен в большом морском сражении с англичанами, откры¬
лась бы неприятная возможность действий русского флота
против германского побережья...”
Корабельная мощь русского императорского флота на
Балтике явно проигрывала по сравнению с германской. В
ходе войны на Балтике были спущены на воду линейные ко¬
рабли ’’Севастополь", "Гангут”, "Полтава”, ’’Петропав¬
ловск”, а также двадцать эскадренных миноносцев типа
’’Новик" и тринадцать подводных лодок. За то же время на
Черном море вступили в строй дредноуты ’’Императрица
Мария" и "Императрица Екатерина Вторая”, а также пять
эскадренных миноносцев, шесть подводных лодок и два
авиатранспорта (прообразы авианосцев).
И все равно германский флот на Балтике при опоре на
502

Именем трудового народа
Флот Открытого моря имел подавляющее превосходство.
Поэтому исключительное значение приобрела минная защи¬
та, без которой враг мог атаковать любые порты и города
на побережье вплоть до Петербурга, а стало быть, и угро¬
жать приморскому флангу русской армии.
Почти сразу после объявления войны командование Бал¬
тийского флота приступило к активным минным постанов¬
кам в южной части моря — на жизненно важных для Герма¬
нии путях связи со Швецией, откуда поступало до шести
миллионов тонн железной руды в год, не считая прочего
стратегически важного сырья. Одним из ведущих исполните¬
лей плана явился Колчак. До конца 1914 года было выстав¬
лено четырнадцать мощных минных заграждений.
По данным Р.Фирле (немецкий военный историк, автор
многотомного исследования ’’Война на Балтийском мо¬
ре”. — Ред.), активные минные заграждения русского Бал¬
тийского флота нарушили сообщения противника и вынуди¬
ли его сосредоточить все силы на преодолении минной опас¬
ности.
На заграждениях немцы потеряли броненосный крейсер
’’Фридрих Карл”, четыре тральщика, три сторожевых ко¬
рабля и четырнадцать судов. Подорвались, но остались на
плаву крейсеры ’’Аугсбург” и ’’Газелле”, три миноносца и
два тральщика.
Количество русских мин едва ли не в пять раз превысило
количество германских и английских, выставленных в Север¬
ном море в том же, 1914, году. Это была активная наступа¬
тельная операция русского флота и, как отмечает советская
’’История первой мировой войны”, один из ’’главных видов
боевой деятельности русских морских сил на Балтийском
море в кампанию четырнадцатого года. Русские моряки яви¬
лись пионерами массового использования минного оружия и
внесли крупный вклад в искусство Мировой войны...”.
На допросе 23 января адмирал скажет:
”...Я вспоминаю тот период (войну с Японией в
1904—1905 годах. — Ю.В.) и период последней войны. —
ведь ничего похожего не было. Здесь, наконец, после страш¬
ного урока (Цусимы и др. бед. — Ю.В.) у нас был флот, от¬
зывы о котором были самые лучшие. Может быть, он был
слаб и мал, но отзывы о нем английские адмиралы давали
самые лестные... Минное дело стояло у нас, быть может, вы¬
ше, чем где бы то ни было. К нам приезжали учиться. Меня
американцы после посещения Черноморского флота вызва¬
ли к себе для того, чтобы я мог им дать данные о постановке
нашего минного дела...”
Этот авторитет знатока минной войны и сделал Алек¬
503

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
сандра Васильевича желанным гостем сначала в Великобри¬
тании, а потом и в США. Более того, англичане, как уже го¬
ворилось, охотно приняли его на военную службу.
Война с Германией и не думает затихать, опыт русского
вице-адмирала пригодится...
Минная война не только могла защитить Англию1 от
подводного флота Германии (во всяком случае, существенно
снизить его действенность), но и оказаться тем новым насту¬
пательным средством, которое, в свою очередь, весьма по¬
способствовало бы блокаде Германии, а эта блокада в бук¬
вальном смысле обескровливала Германию, и, пожалуй, не
меньше, нежели непосредственные боевые действия на фрон¬
тах.
Уже с конца 1915 года она дала почувствовать себя стре¬
мительно растущим недоеданием и суровой, постоянно
ужесточающейся карточной системой. Россия до октября
1917 года даже отдаленно не переживала подобные продо¬
вольственные трудности.
К весне 1918 года мизерные пайки в Германии уже обо¬
рачивались гибелью людей. Очевидец вспоминает, что люди
падали замертво на улицах. Свирепствовали эпидемии...
Немцы и австрийцы воровали друг у друга поезда с украин¬
ской и румынской добычей. Ничто не помогало...
По подсчетам кайзеровского ведомства здравоохране¬
ния, блокада уморила голодом около 763 тысяч человек
гражданского населения, непоправимо подорвав здоровье
еще несравненно большего числа людей.
Британский флот блокировал Германию. Это был са¬
мый настоящий организованный голод — так впоследствии
оценивали обстановку историки. Впрочем, по отношению к
Англии подводная война преследовала те же цели. Они не
были достигнуты — британский флот надежно прикрыл ос¬
трова.
Голодом поставить на колени врага — на это тоже рас¬
считывали оба враждующих стана.
В подобного рода столкновении знатоки минного ору¬
жия, да с таким опытом, как у Колчака, не могли остаться
без работы.
На первом Съезде народных депутатов СССР (25 мая —
9 июня 1989 года) я сидел в первом ряду, оказавшись там,
так сказать, "не по алфавиту’’. В первом ряду через опреде¬
1 В начале войны некоторое количество русских мин было срочно отправ¬
лено в союзную Англию.
504

Именем трудового народа
ленное количество кресел обязательно сидел сотрудник
КГБ.
Я был избран народным депутатом СССР во втором ту¬
ре голосования 18 мая - меньше чем за неделю до съезда.
Все места во Дворце съездов к тому времени были рас¬
писаны. Дабы не сбивать эту роспись, меня определили в
первый ряд (надо полагать, вместо одного из охранников).
На втором Съезде народных депутатов СССР (12 декаб¬
ря — 24 декабря 1989 года) я уже занимал место ’’согласно
алфавиту’4. Нас рассаживали так (секторами по алфавиту, а
не по убеждениям), не подозревая о том, что могут быть
какие-то убеждения вообще. Я оказался в пятом ряду на
двадцать пятом месте. Через проход, на двадцать шестом
месте, сидел Андрей Дмитриевич Сахаров.
Этот декабрьский съезд проводился по ’’аппаратному”
сценарию и был скучен. Порой охватывало откровенное без¬
различие. Слово получить практически невозможно, а полу¬
чишь, каков смысл? Еще раз заявишь о том, что уже извест¬
но и саботируется административно-командной системой. К
тому же здесь все упирается в голосование, а его результат
можно заранее предсказать по любому вопросу еще за меся¬
цы до съезда. Это 400—600 голосов на 1100—1300. Бюро¬
кратическая система возвела здесь надежную защиту.
И никакая, даже самая умная, аргументированная речь
изменить это соотношение голосов не способна. Сколько
выступлений Сахарова разбилось об эту твердыню.
Я не мог преодолеть скуку и в мыслях часто уходил в эту
книгу, которую Вы, дорогой читатель, сейчас держите в ру¬
ках. Перепечатка рукописи (около 2000 страниц) требовала
огромного напряжения. Кроме того, что изнуряет сама пере¬
печатка (целые месяцы стучишь на машинке), утомляет и до¬
работка текста. Перепечатывая, невольно вносишь поправ¬
ки, а часто вклиниваешься и в самый смысл, сочиняешь но¬
вую главку. Уже полгода такой работы довели до крайней
степени усталости. А предыдущие годы были не легче.
А тогда, в зале, память перебирала выводы последних
главок, которые я только ’’отстукал”.
И вдруг я понял, что в последнем выводе надо сделать
исправления. Я не совсем прав. Русский народ — не обыч¬
ный народ. Этот народ — всегда жертва. На этом уровне и
формировалось его сознание, и формируется.
Эта неожиданная мысль-находка вызвала целый поток
встречных размышлений, перестроений следующих главок...
Иногда я поглядывал на Андрея Дмитриевича. Он тоже
почти не слушал ораторов, откровенно придремывая. Все же
505

Ю.П. В.шсов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
в полной мере я не сознавал, что за человек сидит слева от
меня.
Я сидел рядом с ним во вторник (первый день работы
съезда) и еще — в среду. В четверг меня залихорадило — я
не приехал на съезд, а когда пришел утром в пятницу (зал
еще был пустоват), мне навстречу поднялся Г.X.Попов и
сказал полушёпотом, хотя вокруг никого не было:
— Андрей Дмитриевич умер.
Весь день я невольно посматривал на пустое кресло сле¬
ва от себя. Там уже лежали цветы.
В тот день Горбачева несколько раз пытались склонить к
тому, чтобы объявить национальный траур, но вождь пере¬
стройки был непоколебим. Было видно, это ему очень не по
душе, просто труднопереносимо. Его даже как бы корежило
от этих слов. Из опыта работы первого съезда я вынес убе¬
ждение в том, что генеральный секретарь КПСС хранит в
душе острую неприязнь к Сахарову — единственной незави¬
симой ’’территории” Советского Союза. Ни оккупировать,
ни взять блокадой ее не представлялось возможным.
Это, наверное, была самая ненавидимая ’’территория” в
мире.
Траур, разумеется, не был объявлен. Более того, в день
похорон Сахарова депутатам раздавали билеты в Большой
театр на ’’Хованщину”. Это уже было глумление, и в нем
приняли участие сотни народных избранников.
И в последующие дни на пустующее кресло аккуратно
клали цветы.
Кто-то выступил с предложением навсегда оставить кре¬
сло Сахарова свободным. Его и впрямь никто не мог занять.
Никто.
Горбачев пропустил это предложение как нечто неумест¬
ное. Он сделал вид, что оно, это предложение, как бы и вовсе
не поступало.
Я поглядывал на кресло с цветами и мучился сомнения¬
ми.
Сахаров отдал свыше двадцати лет борьбе за свободу
народа — это значит он прошел через пытки, отказ от какой
бы то ни было личной жизни, клевету, порой почти полное
отчуждение.
За ничтожным исключением, он тогда не был услышан
на Родине.
Можно отделаться фразой из Гегеля: каждой идее прихо¬
дит свое время (что-то в таком роде, марксисты обожают
такие цитаты). Но это будет неправдой.
Все дни смотрел я на кресло, слушал зал, вглядывался в
506

Именем трудового народа
людей, разгуливающих в перерывах в вестибюле, коридо¬
рах, — складывался простой до предела ответ:
’’Глух народ или нет — определяет степень его сытости.
Когда народ начинает испытывать нужду, он начинает слы¬
шать, даже если его уши заливают морями лжи. Когда на¬
род начинает голодать и мерзнуть, он слышит. А когда при¬
ходит время бесконечных очередей, карточек, спекуляций и
настоящего голода, следуют прозрение и революции.
И тогда чудаки, скоморохи, убогие вдруг вырастают в
сознании народа до Божественных высот. Они уже Пророки.
Пророк.
Да, градус совестливости всегда находится в прямой за¬
висимости от сытости. Сколько святых и бессребреников
распято на глазах сытых!..”
Я возвращался с предпоследнего заседания съезда. У Ку¬
тафьей башни жиденько переливалась толпа — ждали депу¬
татов: передать просьбу, пожать руку, просто поглазеть на
знаменитость.
Подземным переходом я направился к Румянцевской
библиотеке. Переход был сырой, с лужами и постами мили¬
ции.
Я шел и вспоминал разговор с Ю.В.Андроповым (в 1974
году) — главой КГБ и членом политбюро. Он принял меня,
чтобы порасспросить о выпущенной мной книге — ’’Осо¬
бый район Китая”. Юрия Владимировича интересовали вы¬
воды — насколько они подкреплены документами. Тогда он
и обронил фразу, которую я храню в памяти и по сию пору
и вышибить которую оттуда возможно лишь стараниями
врачей из ’’психушек”:
— Вот наделаем колбасы — и у нас не будет диссиден¬
тов.
В стране уже тогда возникли трудности с продоволь¬
ствием.
Для Андропова стремление к свободе определялось от¬
сутствием или присутствием колбасы. И ничем другим. Есть
сытость — свободы не нужно.
И это было сказано об инакомыслящих; стало быть, и о
Декабристах — хотя у них не только колбасы было вдос¬
таль... Сказано было о всех, кто умер за свободу.
Есть сытость — свобода не нужна.
Поэтому инакомыслящих и направляли в "психушки".
При таком мышлении главы самой могущественной в мире
тайной службы все инакомыслящие — ненормальные. У
каждого из них этой колбасы сколько угодно. Значит, объ¬
яснение одно: ненормальные.
Есть сытость — свобода не нужна.
507

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Зверь, птица умирают без свободы у них в клетке
сколько угодно корма. Не живут без свободы.
А человек?!
И эти люди (Андропов и ему подобные) определяли на¬
правление движения целого парода! Имя Системы, которая
ставит у власти этих нравственных уродов, — ленинизм и
КПСС.
И вот такой человек судил Сахарова!
А другие брали билет на "Хованщину".
Я шел и думал о то1и, что в этом случае, как, впрочем, и
во всю русскую историю, столкнулись два понимания свобо¬
ды. Понять Сахарова Андропов вообще не мог, даже если
бы очень хотел. Такой орган "понимания” у него начисто
отсутствовал.
Я шел и вспоминал обоих этих людей. Уже неживых.
И еще вспоминал, как черная юркая "Волга” несла меня
на Лубянку, в кабинет Андропова, машина путала следы.
Это не преувеличение, не выдумка. Кремлевские старцы не
доверяли друг другу, и у каждого за каждым была своя
слежка. Андропов не хотел, чтобы о нашей встрече кто-то
знал. Он проводил свою политику по Китаю. И не хотел
обозначать те источники, откуда могла поступать информа¬
ция, пусть даже такая малая, как моя.

ГЛАВА 13
ИРКУТСКОЕ СЛЕДСТВИЕ
Александр Васильевич с любопытством прислушива¬
ется к себе. Он и предположить не мог, что сознание
сохранит мысли старика-датчанина, да еще в такой
полноте. После того, что он понаслышался за весну и лето
семнадцатого, они не показались оригинальными, а вот
память рассудила по-своему.
— Я имел "счастье” быть на войне, говорил врастяж¬
ку старик-датчанин. — Нет, не на этой, избави Бог... Так
вот, всякий, кто хлебнул ее, будет против нее, либо он не че¬
ловек. Это мое искреннее убеждение, господин адмирал...
Это очень уязвило Александра Васильевича, поскольку
он не только любил войну, а почитал и тем паче не чувство¬
вал себя несчастным среди крови и смерти. Старик-датчанин
чувствительно задел его, если не оскорбил.
И доказывать нелепо: война — затея грязная. Разве это
достойно — решать споры кровью? Но если война состав¬
ляет одну из сторон человеческого бытия, если люди не мо¬
гут без нее, то должны быть люди и для защиты своей Роди¬
ны. И это ремесло — почетное, и уже не ремесло, а наука.
Для него, Колчака, война прекрасна.
Александр Васильевич не просто участвовал в войнах, то
есть планировал в штабе боевые действия и посылал на
смерть других, нет, он все сам вынес и пережил. В него
стреляли, били из тяжелых морских орудий, его забрасывало
внутренностями товарищей, он ходил по палубе, скользкой
от крови, — и, однако, не испытывал к военному делу отвра¬
щения.
В бою он был взведен и чрезвычайно деятелен, мысль ра¬
ботала точно и ходко. Страдания людей, кровь, обезобра¬
509

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
женные трупы, слезы, крики, истерики нисколько не подав¬
ляли. И это не являлось преодолением себя, тем более бра¬
вадой. Он, действительно, не заражался ужасом страданий
или паническим желанием спрятаться. Обстановка риска и
могучие натяжения воли вызывали потрясения, которые еще
долго электризовали жизнь, делали его гибким и чутким для
любой новой задачи. В обстановке риска он не терялся, не
слепнул, а, наоборот, видел все с необыкновенной четкостью
и каким-то пониманием скрытого смысла явлений, что дава¬
ло власть над событиями. Словом, он представлял редкост¬
ный тип человека, назначенного для такого рода испытаний
и вообще действий. Всякий застой жизни, бездействие рас¬
шатывали его волю, вызывали упадок сил. Потому он с та¬
ким воодушевлением встретил войну. Лишь здесь он мог в
полной мере проявить способности и послужить Отечеству.
Это почетная и тяжкая доля, но за ней — сознание своей ну¬
жности людям, его достоинство и гордость.
Слова старика-датчанина оскорбляли. Черт побери, за¬
чем же в противном случае становиться военным человеком?
Каким он, военный человек, тогда должен быть? И кто будет
исполнять солдатский долг перед Родиной?..
Эта невосприимчивость Александра Васильевича к ужа¬
сам войны находилась в явном противоречии с его нервно¬
стью и интеллигентской восприимчивостью к несправедли¬
вости...
И Александр Васильевич принялся вглядываться в вос¬
поминания. Из них, проступая, складывались суховатая чо¬
порность датчанина, аккуратный седой пробор, серые неми¬
гающие глаза и кисти — какие-то белобрысо-бесцветные, в
темных пятнышках.
”Я не сомневался, что переживу его, а он сейчас наверня¬
ка бодр, свободен и по-прежнему проповедует нетерпимость
к равнодушию и несправедливости. А мне жить какие-то
жалкие дни...”
Александр Васильевич очнулся от горестных раздумий,
глянул в мутное пятнышко оконца за решетками, услышал
свое растревоженное дыхание и подумал, что вот опять его
не вызывают на допрос.
Он помял узелок платка с гильзочкой: не нашли. Мотнул
головой и принялся начитывать себе: ’’Чувство страха есте¬
ственно, но оно и самое большое унижение...”
Это были судьбоносные часы Флора Федоровича
Федоровича — по гимназическому прозванию Три Фэ. С
обеда он заперся у себя в номере. Перед ним — бутылка са¬
могона, шматок сала, краюха житного и несколько листьев
510

Иркутское следствие
квашеной капусты. Он уже извел пол бутылки первача, одна¬
ко не дуреет. Жизнь следовало прожить — полную мы¬
тарств и риска, дабы охватить те неожиданные истины, ко¬
торые вдруг открываются перед ним.
Народ — это всего лишь понятие. Народа нет, есть общ¬
ность людей. Понятием ’’народ” власть имущие принуж¬
дают к жизни против совести и убеждений. Это понятие от¬
бирает право своего голоса, право своей мысли. Есть общ¬
ность людей, говорящих на одном языке, — и все! Осталь¬
ное выдумано для того, чтобы иметь власть над человеком,
иметь так называемое право судить, казнить, травить, а в
конечном итоге, доить выгоду.
’’Что такое русские, кто они? — пытает себя Три Фэ. —*
Служить этой общности людей — значит добровольно
убить в себе человека. Для них не существует понятия свобо¬
ды. Для каждого оно — в простом материальном воплоще¬
нии: кусок хлеба, угол и баба — вот и все! Только это и есть
свобода в представлении едва ли не каждого человека из на¬
рода. За какую свободу, как бороться? Даже своих царей-му¬
чителей или правителей-насильников они величают уважи¬
тельно — Грозный; не Губитель, не Кровавый, не Душегуб
или Пес, а Грозный! Иван Васильевич Грозный!.. Хождение
в народ, просвещение, жизнь за народ, — а он, сердешный,
жует и славит своих хозяев. Знает он теперь, какая свобода
мила этой общности людей. Вчера — двуглавая курица, ны¬
не — серп и молот, но везде, и прежде всего, — хозяин и
палка...”
Три Фэ заглатывает первач, пилит тупым ножом сало и
медленно жует, отрывая пальцами кусочки свиной кожи. В
горлышках порожних бутылок — свечи. Часто, как сегодня,
станция вырубает свет. Тут же — и маузер, а на стуле —
кольт, под стулом — цинка с патронами. Живым уже боль¬
ше он никому не дастся. Звери и животные!
Три Фэ раздумывает над странной способностью орга¬
низма: после крепкой выпивки вчерашний день кажется да¬
леким — очень далеким, никак не вчерашним.
’’Превратить бы все эти дни в далекие, — думает Три
Фэ. — Стереть в памяти все годы кровавого безумия. И все
это называется идеалом свободы, мечтой человечества! Зве¬
ри и животные!..”
В коридоре — топот, грубые голоса, сморканье, кашель
и чей-то виноватый дребезжащий голосок.
’’Есть хоть с кем горе размыкать, — Флор обнимает ла¬
донью бутылку: стекло холодное, гладкое, как раз под ру¬
ку — приятно держать. — При случае и жахнуть можно,
пригодилась же вот так, в Нижнеудинске...”
511

Ю.П .Вии ов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Нет, он, Флор Федорович, не станет мешать народу,
он — пас! Он уходит. Пусть народ живет, как ему угодно.
Большевики так большевики.
По краю стола светлеют страницы раскрытых книг:
Маркс, Плеханов, Ильин, Энгельс... Флор складывает их
стопкой и шепчет:
— Знание рецепта еще не означает, что лекарство подей¬
ствует, вот так, милые...
Небритый, в мятой несвежей рубашке без галстука, крас¬
ноглазый, как и Чудновский, Флор Федорович производи!
впечатление больного человека. Однако это всего лишь впе¬
чатление. Единицы способны сравниться с ним в выносли¬
вости. Отсидеть две-три ночи за делом, спать два-три часа в
сутки, гнать на митингах главную мысль, мотаться по горо¬
ду или городам в жару, больным, впроголодь, рисковать го¬
ловой — на это способны единицы. Вот только сердце, мать
твою вдоль и поперек, — ну совсем некстати: щемит, щемил
подлое, и все на задых! Черт с ним, пусть душит, пусть! Сва¬
лит — пусть!..
Прощай, немытая Россия, страна господ, страна рабов!
И вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ!..
Снег давным-давно стаял. Под пимами так и стоит лу¬
жица серой воды.
’’Истинно так”, — бормочет Три Фэ.
Что и как сложится, Три Фэ не представляет, но он
уйдет — это вопрос решенный. Кисло-кровавым веет от всех
дел советской власти. Не за жизнь страшится, просто он —
другой. Поэтому бодрит себя Три Фэ первачом и обдумы¬
вает дорогу за кордон. К белым — вздернут (уж какая ра¬
дость!), к японцам — выдадут белым, а дорога-то одна, эта
самая ’’железка”. Шпалами и сопками она в нем. Пристраи¬
вает себя на багажную полку, в тамбур; мостится среди ящи¬
ков — все подбирает местечко. А ну как пронесет? А бороду
запустить, добыть подложный паспорт, ссылаться на ране¬
ния: дыр на теле, слава Богу...
А в углу комнаты — кучей флаги и кумач для лозунгов, с
дней переворота здесь.
”В России флаги вывешивают, ликуют на демонстрациях
и вообще выражают так называемые гражданские чувства
лишь по команде, — раздумывает Три Фэ. — Так водилось
при царях, так и нынче — при Ленине и Троцком. Портреты,
лозунги малюют заранее, не в порыве чувств, а организован¬
но, для назначенных демонстраций, митингов, собраний — и
после раздают трудящимся”.
За узорами по стеклам натягивает стужу ночь. Лунный
свет стоит ровный, спокойный за ледяными листьями и за¬
512

Иркутское следствие
вихрениями диковинных трав — Три Фэ любуется ледком на
стекле. Он уже и забыл, что это такое — любоваться. Стис¬
нутый железами борьбы, Три Фэ давно утратил способность
к таким чувствам, как восхищение небом, звездами, лунным
блеском...
На столе, возле бутылки и стакана, — его руки, очень
бледные, от этого особенно черными кажутся пучки волос на
фалангах пальцев.
’’Черт подери, — рассуждает про себя Три Фэ, — добы¬
вал счастье людям, а залез в такую мразь! Все это — такая
мразь!..”
Он не пьян. Он впервые начинает сознавать, какому об¬
ману присягнул в юности, какими миражами жил и сколько
чудесной жизни растоптал, стер, пустил по ветру...
Замыли большевики и этот уголок, нет больше Полити¬
ческого Центра, Ленин и Троцкий правят бал. Эта Дальне¬
восточная республика, о которой столько болтают, — всего
лишь очередная видимость, республики не будет; вылупится
все та же диктатура доктринеров из Москвы — перед ними
все молчи, все припадай к земле и слушай...
Надежда эсеров — деревня — не восстала. Бунтуют уез¬
ды и даже губернии, но все разом не поднимаются. Отсижи¬
вается мужик, ждет, авось обминуется — и ни за что не идет
на выручку соседу, лишь за свое держится, лишь своим жи¬
вет... Сибирь незнакома с продразверсткой. Это, конечно, в
плюс большевикам.
”Мы не понимали, что за материя — крестьянство, —
раздумывает Три Фэ. — Крестьянство не способно испол¬
нять роль главного созидающего элемента в строительстве
России. Разобщенное, темное, с примитивными представле¬
ниями о мире, оно способно лишь ждать избавителя, но са¬
мо не поднимется и не родит героя. Противникам больше¬
визма не дождаться всеобщего восстания крестьянства — не
тот материал, время крестьянских войн в прошлом. Му¬
жик — оппортунист по природе, уживался с губернаторами
и урядниками, уживается и с Советами...”
Три Фэ опрокидывает остатки первача в себя, крупно
глотает, мычит, мотает башкой, снова наливает и задумы¬
вается над самым важным вопросом (он не дает ему покоя):
отчего всем, кроме большевиков, не удается найти поддерж¬
ки в народе?
Ответ возникает неожиданно. Все именно так! Ленин
сначала призвал чернь и бедноту грабить награбленное —
знаменитый лозунг, не лозунг, а всеобщий, всероссийский
погром. Так сказать, перераспределение собственности. Вот
с этого момента они уже не могут не следовать за Лениным.
17 390Х
513

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Уберечь землицу! Прежде всего в этом заинтересовано
крестьянство. Что бы ни болтали большевики, а именно
крестьянство определяет физиономию событий. Пролета¬
риев повышерстили войны да голод, их-то и было — кот на¬
плакал. Отныне в городе — те же крестьяне, в армии — те
же крестьяне, в партию к ним, большевикам, валит все та же
посконная и сермяжная... Именно так: сохранить схваченное,
а главное, землю — вот смысл преданности мужика, вот на¬
чинка диктатуры рабочих и крестьян...
Странно, мысли об адмирале не вызывают прежней
ярости и злорадства. Он так ждал этого часа: увидеть по¬
вязанным палача. И теперь не может не поражаться себе: нет
даже удовлетворения, какое уж тут торжество!
Он вглядывается в отпечаток адмирала там, в памяти.
Не аристократ происхождением, но сутью своей — голубая
кровь: внешность, манеры, речь. Будь адмирал в Питере сра¬
зу после Октября — висеть ему на первом же фонаре. От не¬
го же за версту шибает старорежимным достоинством, пре¬
зрением к приспособленчеству, этакой спесью. Все это отны¬
не лишне, даже вредно.
Вспоминает ответы адмирала, голос, повадку — и ему
становится не по себе за свою крикливую, напыщенную бол¬
товню.
А как они его взяли? На предательство. У чехов оказался
вот такой зуб на адмирала! А Жаннен!.. Среди мрази при¬
шлось действовать адмиралу.
Флор, как и Колчак, уважает человека прежде всего за
убеждения... Он качает головой. Какой же ты, сукин сын,
проповедник свободы и счастья, если бесчестишь и уни¬
жаешь пленного врага! Чем ты тогда отличаешься от боль¬
шевиков, белых атаманов и вообще насильников?! Сукин ты
сын, Флор! Сдохнуть тебе — самое время...
Три Фэ прикладывается к стакану. Его уже захватывают
новые мысли. Это наша странная философия: нас топчут,
казнят, позорят, а мы принимаем все. Человека могут вте¬
реть в грязь, унизить, ославить, затравить до смертных бо¬
лезней, оклеветать — и он смирится. И тут тоже имеется
своя подоснова.
Над всем преобладает идея государственности, всем по¬
велевает идея подчиненности государству. Человек обезли¬
чен, затерт, измельчен, оплеван, унижен — зато слит со все¬
ми, зато все созидают дорогое дело Отечества. Есть массы и
есть государство — и этим в России определяется все.
Отсюда уже и иное отношение к революции большеви¬
ков. Для интеллигенции за ней начинает вырисовываться все
тот же примат государственности. Кто, как не большевики,
514

Иркутское следствие
беспокоятся за крепость и могущество России. Ради этого не
грех ползти на коленях, глотать помои, сносить пинки. Не
беда, что ”за Мамаем идет Мамай”... это, так сказать, из¬
держки личного бытия...
Эта идея государственности, эта униженность перед го¬
сударством и есть великая национальная, безусловно, родо¬
вая черта русского народа — та самая некая славянская за¬
гадка. Она выжжена в каждом. На ней замешена вся рос¬
сийская культура — литература, театр, музыка, живопись...
Из этого идеала — Пушкин, Лев Толстой, Тургенев... Из
сосцов матери она вливается в плоть и кровь каждого. Тво¬
ри, сынок, родную землю, а кто ты для нее — раб, удобре¬
ние, статист без голоса, холуй — не имеет значения. Гордись
причастностью к общему.
Терпеть и нести — вот смысл этой философии, очень
удобной философии для тех, кто у вершин власти. Ибо вся
философия — во имя пирамиды власти, во имя немногих,
кто пользуется абсолютной свободой. Общность людей
лишь влачит существование, ее свобода — кусок хлеба, угол
и животные утехи.
И поколение за поколением властители взращивают,
укрепляют эту золотоносно-мамаеву идею. С высоты их по¬
ложения народ — это безбрежное множество согнутых
людей: одни горбы от горизонта до горизонта — ни единого
открытого солнцу лика, все довольствуются клочком земли
у себя под носом. Осваивай жизнь на карачках — это удел
каждого русского, его предназначение.
Мысли эти настолько поразили Три Фэ, что он, как заво¬
роженный, полез в чемодан за новой бутылкой, выгреб на
стол закуску и продолжил сие достойное занятие: про¬
светлять воображение. И от водки, точнее первача, мысль
заработала свежо, задорно и в то же время с какой-то злоб¬
ной настойчивостью. Бездна! Перед ним — бездна!..
Ведь эта идея государственности, примата государства
над всем человеческим уже действует и сама по себе; она ста¬
ла национальной чертой, вошла в культуру, в понятия честь,
Родина, измена, долг, жизнь и смерть. И ее уже не вытра¬
вить. Это — вещь в себе...
— За освобождение, — бормочет Три Фэ и обжигает себя
первачом. В ссылках освоил сие достойнейшее пойло. Рас¬
скажи, что довелось пережить, и не поверят...
До сознания Три Фэ доходят наконец шум и гвалт за сте¬
ной — в соседнем номере штаб красногвардейского отряда.
Ни в одной смете нет средств на содержание Красной Гвар¬
дии, а люди оторваны от работы, живут в казармах или ре¬
515

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
квизированных домах — ведь в любую минуту надо быть
готовым к отпору, кроме того, они несут охранную службу.
Поэтому отряды производят реквизиции — берут цен¬
ности в любом зажиточном доме, берут еду, одежду и вооб¬
ще все, что посчитают нужным. Ордер для подобных опера¬
ций выписывают для себя сами же — так, клочок бумаги.
Вот и сейчас, поди, делят очередную партию отнятых вещей,
скорее всего одежду...
Три Фэ взял стакан, поднялся и подошел к окну. Он при¬
жимает стакан к груди.
— За прозрение, Флор, — он чокается со стеклом.
’’Вот у солнца есть лучи, а почему их нет у луны?” — за¬
думывается Три Фэ. Прозрение и впрямь преобразует его.
Он видит то, что никак не мог заметить еще каких-то не¬
сколько часов назад, что давно уже потерял, забыл...
Нет, напрасно сомневался Колчак: Флор Федорович —
мужчина, да еще при каких доблестях! И ”габэт” сие под¬
твердил бы. А голос? Что голос...
Да, есть небо, способное взволновать, есть звезды — в
них тихий благовест наших чувств, и есть одна огромная, не¬
избывная жизнь, распятая глупостью, алчностью, жестоко¬
стью и невежеством...
Приятно Три Фэ глазеть в окно: свет мирный, не ранит.
Очень страдает Три Фэ: от переработки всегда воспале¬
ны глаза, да так, что на морозе режет свет, будто толченое
стекло. Само собой, и читать больно, а это обидно, даже
вдвойне обидно: человек-то он книги...
Ночь светится снегом. Тучная снегами зима, не уйти от
’’железки” ни на шаг...
Три Фэ наклоняется ближе к окну: тут, по краю стекол,
нет изморози. А все равно не различить домов, дорог, де¬
ревьев — одно серебристо-зеленоватое мерцанье снега. Вы¬
гладил Иркутск январь, принарядил. Пестрый выдался ме¬
сяц... bigarre... с протуберанцами... Что бы в России ни про¬
исходило, а заканчивается всегда... палкой и хозяином.
Три Фэ вспоминает телефонный разговор Чудновско-
го с председателем ревкома Ширямовым. Этот... ревкомов¬
ский... без продыха выколачивает события. По нему, так ре¬
волюция предоставила жизнь любого в его распоряжение, за
ним право истории.
Излишни совесть, честь, убеждения, достоинство, гор¬
дость, ум — есть общая подчиненность, есть слитность со
всеми, есть то локтевое, что исключает вину и ответствен¬
ность каждого. В ничтожестве каждого есть и великий выи¬
грыш. В этом общем ничтожестве нет ни преступлений, ни
ошибок, ни зверств, ни ответственности — есть только дви¬
516

Иркутское следствие
жение всех. Умей растворять себя со всеми — это и удобно,
это и предельное следование инстинкту самосохранения: ни
забот, ни ошибок, ни гнета чувств, в общем, всегда кусок
хлеба и кров...
И опять Три Фэ возвращается к телефонному разговору.
”...Не с руки мне, товарищ Ширямов, тянуть это дело, —
оживают в сознании слова Чудновского. — Тут не один
Колчак. Тут у меня столько разного добра — тюрьма тре¬
щит. Надо сейчас решать...”
Тогда Флор не придал значения разговору, но ведь это
ясно: Чудновский просит разрешения на расстрелы, и в пер¬
вую очередь — адмирала. Что же это? Без суда, как банди¬
ты?! Для чего тогда революция?!
И тут до Федоровича доходит жуткая мысль: куда, соб¬
ственно, ему, Флору, уходить», кто простит ему адмирала?!
Ну как у неистового Никона вериги — пудовый нагрудный
крест: ни на миг не отрешиться от мысли, кто ты для людей
и что от них теперь ждать...
До самого последнего дня нести ему эту тяжесть. При¬
учит она его смотреть только под ноги, не даст распря¬
миться. В натугу, задых будет каждый шаг...
”Эх, Самара, качай воду!..” — запевает за стеной знако¬
мый красногвардейский голос. И эта балалайка — ну каж¬
дый перебор в ней вроде свой. И Три Фэ ляпнул кулаком по
столу и затянул удало, звучно: ”Эх, Самара, качай воду!
Дезертирам дай свободу!..”
Куда делась детская пронзительность голоса? Сочный,
чистый тенор — ну в Мариинке с таким срывать аплодис¬
менты...
Эх, Флор, Флор...
— ...Сотрудники? Способных еще можно найти, но вот
бескорыстно преданных идее... Все тонет в трясине взяток,
воровства* и шкурничества. Это было болью фронтового
офицерства. Оно сражалось стойко и большей частью с пре¬
восходящими силами красных. В тылу же — какая-то оргия
наживы на бедствиях и горе. Даже министр путей сообщения
давал взятки. Понимаете, иначе не пропускали его вагон?!
Этот произвол нельзя было пресечь, даже если бы я рас¬
стреливал всех виновных подряд.
— Расстреливали, — вступает в беседу Чудновский.
— На восстания и саботаж мы отвечали силой. Это ведь
Гражданская война. В ней часто тыл становится фронтом...
. — Вашим именем и приказами мучили, терзали, казнили
рабочих и крестьян Сибири, — уже не подавляя ярости, гру¬
бо забасил Чудновский. — Я в этой тюрьме сидел несколько
517

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
недель назад — и мне нечего заговаривать зубы. Да, да, при
Черепанове!.. Я-то знаю, как вы наводили порядок. Порки,
насилия, голод, казни — вот что такое режим Колчака. Вы
шли на Москву, за вами — вся сволочь. Вы да Деникин —
вот две надежды мировой контрреволюции.
Александр Васильевич откинулся к спинке стула. Нет, он
не сорвется. Пусть этот господин испытывает красноречие.
— Знаете, вы кто? — Чудновский спрыгнул с края стола,
подошел и встал напротив адмирала. — Александр Четвер¬
тый! Вы — это означает реставрацию. Вот цена вашим раз¬
глагольствованиям о России и благе!
Александр Васильевич лишь вздернул подбородок да по¬
бледнел.
Чудновский запихивает руки в карманы кожанки и отхо¬
дит к Попову.
— Если вы, господин чекист, задаете вопрос, то нравится
вам ответ или нет, соблаговолите выслушивать. В против¬
ном случае я не стану отвечать.
— Денике, ведите допрос, — говорит Попов.
Товарища Попова удовлетворяет активность Денике —
все реже сам задает вопросы, однако помет в тетради делает
не меньше. Чувствуется, ум его — медлительный, с какой-то
канцелярской обстоятельностью; не допрос снимает, а дви¬
гает шахматные фигуры.
Денике же, судя по документам, копал, что называется, с
ходу. Тут же пускался по следу новых фактов, имен. Выдает
это в нем человека фантазии и отнюдь не рыбьего темпера¬
мента.
Есть в тетради Попова любопытные сведения о Чуднов-
ском, Каппеле и чехах, — надо полагать, узнавая, тут же за¬
носил для памяти. Есть ссылки и на документы совершенно
неизвестные.
Даже скромной толики общего не обнаруживалось у
Чудновского с интеллигентностью. Люто презирал и нена¬
видел это в людях, особенно двойственность, нерешитель¬
ность б делах, неспособность беззаветно служить рабочему
классу — ну все, на что указывает товарищ Ленин. Любая
статья или речь Ленина — для Чудновского приказ.
Первой из ленинских работ Чудновский прочел ’’Две
тактики”. Она намертво вбила в него презрение и недоверие
ко всем социалистам небольшевистского толка.
Усвоили взгляд Ленина на интеллигенцию не только
председатель иркутской губчека, но и товарищ Сталин и
вообще большевики, а также и народ, и еще — красные во¬
жди за кордоном, и среди них — вождь китайской револю¬
ции товарищ Мао Цзэдун. Еще бы, эта проклятая интелли¬
518

Иркутское следствие
гентская прослойка имеет дурную привычку думать и во
всеуслышание излагать итоги раздумий.
Как следует с ней поступать и как поступили, явствует из
речи Мао на VIII съезде коммунистической партии Китая в
1958 году. Речь, само собой, не издана, но, сомневаться не
приходится, дает верный взгляд и воодушевляет товарищей
по партии и по сию пору.
Обнародована она была за границей, во времена куль¬
турной революции (культурной на марксистский лад), то
бишь разгрома ряда партийных учреждений. Тогда доку¬
мент строгой секретности и свалился в руки хунвэйбинов, а
от них — на Запад.
В речи Мао ссылается на первого в династии Цинь импе¬
ратора Ши Хуан-ди:
’’Кем был Ши Хуан-ди? Он похоронил заживо всего 460
ученых. Мы же похоронили 46 000 ученых. Разве мы не каз¬
нили определенное число контрреволюционных представи¬
телей интеллигенции? Я ставлю этот вопрос перед демокра¬
тически настроенными государствами. Они говорят, что я
веду себя как Ши Хуан-ди. Отнюдь нет! Я в стократ превзо¬
шел его1...”
Верно, превзошел, поскольку был вооружен самой пере¬
довой теорией и философией — марксистской.
В общем, яма для таких всегда в наличности, и не только
в Китае...
’’...Болтай, болтай, — думает товарищ Семен. — Вали
свои факты, для истории сойдут...” Чиркнул спичкой, дал
огонек Шурке Косухину — тот и не заметил, как загасла па¬
пироска. Новостей-то — не отобьешься. Но в каждой име¬
ется и ложка дегтя. Чехи отклонили условия перемирия с
Пятой армией, и как отклонили, — наотрез, с матерком как
бы...
И до этого спал и дневал в тюрьме, а тут и вовсе зверем
в ней. В любом случае не уйти адмиралу, будь хоть самые
важные и грозные телеграммы и приказы. Так и заявил в
губкоме. Янсон только поежился: ’’Зачем так категорически?
Есть партийная дисциплина. Чувства держи при себе”.
Что ни день, требует товарищ Семен от ревкома приказа
на расстрел Колчака. Сейчас надо класть, без спешки и рис¬
ка, а Янсон все свое: беречь адмирала для суда.
Ну уж это хрен-то!..
1 И л ог человек (Мао) возведен в родной стране едва ли не в ранг свято¬
го. Святой, бредущий по колено в крови... Отечество этих людей марксизм.
Божество Ленин.
519

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Конечно, ревком — с Чудновским. Разве там, в Москве,
виднее? А Каппель? А белочехи? А японцы? А контрреволю¬
ционное подполье?..
Ночами срывается Чудновский на любой шум: в го¬
ловах — маузер, в личной комнатке (дверь в нее прямо из
кабинета), на стульях, — кольтовский пулемет и ящик с гра¬
натами: ну не пройдут к Правителю!..
После сидел, слушал тишину, натужливо моргал толсты¬
ми, опухшими веками, растирал башку: искры от недосыпов.
Вставал, натягивал кожанку, отхаркивал табачную мокроту,
сопел, засовывал в коробку маузер. Прикусывал зубами па¬
пиросу — и начинал обход: корпус одиночных камер — под¬
вал, первый этаж...
Каждый пост, каждый пулеметный расчет — все лично
досматривал. Таращился в ночную муть за окном. Ну не
должны пройти, каждый метр под огнем...
Не ропщет на судьбу товарищ Чудновский. Время такое,
не до личных благополучий. Сам Дзержинский дни и ночи за
работой: спит тут же, в кабинете, нередко два-три часа.
Старик-курьер приносит обед из общей столовой, иногда до¬
бавит что-нибудь повкуснее и попитательнее (передавали
верные люди). Тогда Дзержинский пытает его прищуром
глаз и спрашивает:
— А что, сегодня все сотрудники едят такой обед?
Взгляд у Феликса Эдмундовича — не приведи Господь!
Недаром мечтал послужить святой церкви. Ксендз не вы¬
шел, хотя родных братьев изрядно помучил проповедями и
требованиями соблюдать посты.
Мало кто знает, что осенью 1918-го Дзержинский выез¬
жал в Швейцарию навестить семью.
’’Феликс изменился неузнаваемо, — вспоминает его же¬
на, Софья Сигизмундовна (она ждала его с сыном Ясиком в
Берне). — Он приехал инкогнито, под другой фамилией (Фе¬
ликс Доманский), и чтобы не быть узнанным, перед отъез¬
дом из Москвы сбрил волосы, усы и бороду. Но я его, разу¬
меется, узнала сразу, хотя был он страшно худой и выглядел
очень плохо...”1
Кто бы мог подумать: октябрь 1918-го — ив Швейцарии
сам глава грозной ВЧК!
Это было время образования в Уфе Директории во гла¬
ве с Авксентьевым и Болдыревым, время прихода к руковод¬
ству белым движением на юге России Деникина, только-
только земля приняла прах генерала Алексеева.
См.: Дзержинская С. В годы великих боев. М., 1965.
520

Иркутское следствие
Именно в эти дни после ранения приступил к работе
главный вождь — гремучая смесь революции — Ленин.
Именно в эти дни, начиная с исхода августа (без про¬
пусков), в Москве гибли сотни и тысячи "буржуазных эле¬
ментов" и представителей всех других партий — брал разгон
красный террор, грозный ответ революции на пули Каплан.
"...B Берне не было условий для отдыха, который был
так необходим Феликсу, — вспоминает Софья Сигизмундов-
на, — и мы решили поехать на неделю в Лугано, где был
чрезвычайно здоровый климат и прекрасные виды..."
Отдыхать от чего Феликсу было.
Когда чета Дзержинских усаживалась в весельную лодку,
к пристани подвалил прогулочный пароходик. У трапа
стоял... Локкарт!
За какие-то недели до этого он был арестован в Москве,
и Дзержинский лично беседовал с ним, иначе говоря, допра¬
шивал. Как дипломат, Брюс Локкарт отделался высылкой
за пределы РСФСР...
Локкарт тоже приехал отдохнуть. И тоже было от чего.
Он не узнал председателя ВЧК, хотя в упор скользнул
взглядом. Уже тогда наловчились менять внешность на
Лубянке.
И такие бывают свидания.
Первосвященники большевизма — Ленин и его причт —
были честны: ни одна казенная копейка не пристала к рукам.
Не щадили себя и в работе, продвигали Октябрь.
Однако природа вещей выше любых самых благих наме¬
рений.
Всеобщая подчиненность, подавление свобод, совершен¬
ная бесконтрольность власти не могли не развратить всех
последующих владетелей России.
Уже при Брежневе лихоимство больших и малых вождей
перехлестывает через кремлевские стены; можно сказать,
зазловонило по всей столице и всесоюзным окрестностям,
аж за кордоном учуяли.
Для характеристики России социалистической подходит
старое, предельно сжатое определение (по Карамзину):
— Чем занимается Россия?
— Ворует.
И ежели бы стряслось такое чудо и воскресли бы пер¬
восвященники большевизма, то, надо полагать, без всяких
оговорок и разбирательств пустили бы в расход всю длинно¬
зубчатую вереницу первых секретарей и вообще разных
партийно-государственных вельмож, а уж потом деревянне-
ли, седели, попадали в реанимацию, ломая голову: отчего из
521

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
победоносного Октября вылупилось подобное безобразие?!
И, надо полагать, по природному своему оптимизму и
взгляду на историю, как сложный, неизведанный процесс, но
материалистически обусловленный и, стало быть, вполне
управляемый, сочинили бы для выправления линии еще
какой-нибудь генеральный нэп.
Так и подпирали бы этот общий курс к светлому завтра
разными подпорками, дабы не горбатилась линия курса,
скреблась вверх, к заветным далям.
’’Все здесь ледяное: стены, пол, койка и даже воздух. До
чего не коснешься — в ожог. Похоже, у меня просто жар...”
Александр Васильевич посасывает трубку: одну бы затя-
жечку!
Он топчется без устали. Стужа тут ни при чем, хотя в Си¬
бири самые холода как раз по февралю. Даже здесь, в поме¬
щении, грязная морозная проседь сползла по стенам к ле¬
жанке.
Допросы взводят на жар. Теперь он понимает, почему
тут каменные тропочки. Кто бы ни сидел — смертной бедой
это оборачивалось. Так и продолбили тропочки в камне: не
унять лихорадку в душе. Не камень долбили, а по своим ду¬
шам топтались.
Александр Васильевич слушает: они... В эту пору обычно
уводят на расстрел. Александр Васильевич уже научился рас¬
познавать звуки — как ни странно, у каждого здесь свой ха¬
рактер, хотя действие всегда одно: уводят или приводят
заключенного...
Что будет с Анной? Что-то происходит... Она написала,
что ее допрашивали всего раз. А теперь и его почти не вызы¬
вают, словно забыли...
Александр Васильевич размышляет о том, что сознание
жадно отбирает именно вот эти шумы... когда уводят на рас¬
стрел.
Не все, но, случается, пробуют противиться, кричать.
Это всегда удар! Нет тебя, одна сосущая пустота. Ужас ра¬
створяет рассудок: вместо сцепления мыслей, образов — од¬
на пустота...
Мрак и мгла под лампочкой. У мрака тысячи лап
мягкие, бесшумные. Удушение мраком.
Александр Васильевич шарит руками по стене. Иней,
оплавляясь, струйкой бежит в рукав. Он отмечает покалы¬
вающую ворсистость стены, причудливое движение капель
по воспаленной коже, какую-то невозможно твердую спло¬
ченность камня. И этот остаток трезвого разума подсказы¬
вает: нужно искать зацепку в мыслях, они оживят рассудок.
522

Иркутское следствие
Эта работа дает контроль над собой. И он начинает разду¬
мывать над допросами, обидами, ошибками. Постепенно в
памяти складываются образы тюремщиков, Чудновского,
Попова, Денике... И он приходит в себя.
И он уже слышит свои шаги, шорох шинели, прерывис¬
тость дыхания и, сплетая пальцы, похрустывает ими, как бы
удостоверяясь, что он пока еще во плоти и реальности.
Эти находы ужаса случались лишь в глубокой ночи, в
самый раскол ее: корпус одиночных камер измученно зами¬
рал — и он оставался один, в слепой, вяжущей черноте каме¬
ры. Странно, дневной свет имеет свойства живого существа.
С ним не чувствуешь себя одиноким.
Александр Васильевич благодарит Бога за частые доп¬
росы. Они не позволяют углубиться в себя, могуче подстеги¬
вая сознание и волю. Он уходит на допросы без внутреннего
сопротивления. Там тепло, там голоса — это жизнь...
Александр Васильевич достаточно рисковал на своем ве¬
ку — ив полярной экспедиции чего только не случалось; и в
Порт-Артуре, где за более чем двести дней осады схоронил
столько друзей, один моложе другого. И даже смотрел на
себя, как временно живущего, своего рода покойника на по¬
бывке... Подсыпала риска гибели и революция, особенно в
дни массовых расправ над офицерами: ревущие скопища
людей, спаянных безнаказанностью, доведенных до исступ¬
ления инстинктом общности — одна жажда боли, крови,
мяса... Инстинкт общности — совершенная безнаказанность
и безопасность. Сам можешь все — и ничто тебе не угро¬
жает, ни за что не отвечаешь...
Господи, во что превращались люди!..
Господи, почему не отговорил офицеров сопровожде¬
ния — ведь всех положат! Сначала... сначала его, а за ним и
всех...
Анна?!
Первые слова тогда, после разлуки... Слабея в его руках,
она прошептала:
— Твоя навеки — Анна...
У Александра Васильевича свой взгляд на историю. Не
без пользы зачитывался Карлейлем1. Он, Александр Колчак,
убежден: вожди — это закваска любого бродильного про¬
цесса в обществе. Без вождей нет движения. Народ — эго ги¬
гантский маховик истории; он способен смещать любой
1 Карлейль Томас (1795 1881) английский историк и философ. Вы¬
двинул идеалистическую концепцию "культа героев", которые якобы яв¬
ляются единственными творцами истории. Ред.
523

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
груз, но инерцию маховика нарушают только вожди: в этом
их величие, созидательность или, наоборот, несчастье для
людей.
И он принялся высчитывать все, что оправдывало его
как вождя белого движения.
Мы не уступили бы большевикам и сумели бы увлечь на¬
род, но мы выпали в эти события... именно выпали... и выпа¬
ли поглощенные больше собой, нежели задачами борьбы.
Мы приняли бой, имея перед собой качественно нового
противника. В истории не было еще такой силы, как больше¬
визм, — сплоченной в партию на железной дисциплине,
исповедующей одну веру, готовой за нее на любые испыта¬
ния и к тому же совершенно лишенной чувства националь¬
ности. Мы не успели и не успеваем перенять форму и суще¬
ство, соответствующие этому новому уровню столкновения.
Большевизм из качественно нового мира, — нет, не лучшего,
но этот мир исходит из совершенно новых принципов борь¬
бы и ее организации — мы к этому не подготовлены. Ни чет¬
кой программы, ни организации, ни вождей у нас нет. Более
того, мы катастрофически пестры в политических убежде¬
ниях и посему уязвимы.
Презрение к своей и чужой жизням, когда речь идет о
борьбе, в сочетании с чудовищной энергией — это по-своему
нравится Александру Васильевичу в большевизме.
Но это еврейство, эта потеря национального!..
Еврейство и еврейское составляют суть большевизма.
Евреи оседлали исторический процесс (это в основном
аграрный кризис) и придали ему небывалую остроту. Взяв
власть, они колонизуют Россию, расчищают для себя место,
подчиняют, истребляют русский народ...
Народ ослеплен страданиями мировой войны, земельная
нужда порождает... теперь бы правильнее — порождала...
ненависть к власти... Все это евреи поставили себе на служ¬
бу. У них не было земли на этом свете, они решили Россию...
взять... колонизовать.
Они же уничтожают, смешивают с грязью все исконно
русское, не оставляют ничего святого, это нашествие страш¬
нее Батыева...
Адмирал, согласно своим убеждениям, твердо верит в
то, что Россию, империю, царя и теперь белое движение при¬
вел к катастрофе именно всемирный еврейский заговор. Он
об этом не раз заявлял на допросе, но ни в одном из офи¬
циальных протоколов об этом — ни слова.
Работы Нилуса, Шмакова Александр Васильевич прора¬
ботал, что называется, с карандашом. До революции он не
придавал еврейскому вопросу ровно никакого значения.
524

Иркутское следствие
Крушение империи, Октябрьская революция, гибель царя —
он по-новому взглянул на вещи. Когда он стал читать зано¬
во ’’Протоколы сионских мудрецов”, он испытал потрясе¬
ние. Он стал искать такого рода литературу и читать, чи¬
тать...
Теперь ему ясно: это была не война народа с царем и ве¬
рой...
Нет, идет порабощение народа, разгром культуры и
прежде всего веры, которая соединяет народ, которая позво¬
лила ему не потерять своей самостоятельности во все триста
лет монголо-татарского ига...
Они оседлали исторический процесс и въехали на нем в
историю России, чтобы взорвать ее изнутри...
Русь — последний оплот православия. Именно правосла¬
вие еще не поддалось еврейству. И теперь должны рухнуть
православие, а затем и святая Русь. Русский народ будет све¬
ден на положение быдла. И тогда землю, которой он вла¬
деет, которую отстоял в тысячелетней борьбе, можно будет
взять без боя, просто взять и сделать землей обетованной
для еврейства...
Вспомнил Сырового, Жаннена: предали!.. А Нокс,
Уорд?! Сколько же раз эта самая великобританская полити¬
ка ставила подножку русским государственным интересам,
делала все, дабы свести на нет великие победы русского ору¬
жия и таким образом не дать русскому народу занять подо¬
бающее место в Европе...
Что ж, он, Александр Колчак, наказан: нельзя пренебре¬
гать историческим опытом. И повторил присказку этого
гнома-чекиста: из лохани с синей краской белой одежды не
вынешь. Это уж точно...
Александр Васильевич выщупывает гильзочку в носовом
платке. Исполню долг — и тогда убью себя. Не дам, не до¬
пущу насилия палача или палачей.
’’Отдавать честь, — раздумывает Александр Васильевич
над воинским ритуалом. — Если только вдуматься: какой
глумливый смысл! Для выражения уважения, преданности
требуется отдать честь, - фу, что за мерзостный смысл!”
Он сжимает ладонями виски, потом медленно ведет ла¬
дони к затылку, сцепляет их там и опускается на лежанку,
пряча подбородок в мех воротника. Взгляд стекленеет, он
неподвижно смотрит в одну точку и шепчет:
— Умри красиво. Александр! На тебя, как вождя, из мо¬
гил смотрят сотни тысяч твоих бойцов, не опозорь их — ум¬
ри красиво!
Сколько же друзей, знакомых, как Корнилов, Инозем¬
цев, Грачев... легло в землю! Сколько же!
525

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Борис, помнится, пел тогда: ’’Вся Россия истерзана, сле¬
зы льются рекой. Эх, земля моя русская, мне не надо
другой...”
Александр Васильевич слышит этот уже давно умерший
голос: ’’Наше лето последнее, уж не свидеться нам. По¬
клонюсь я земле своей, поклонюсь я церквам...”
И встает, меряет камеру шагами.
Предали! Предали!..
С начала первой мировой войны Балтийский флот под¬
чинялся командующему Шестой армией, которая была по¬
ставлена на оборону Петроградского направления (и побе¬
режья Финского залива). Позже его переподчинили коман¬
дованию Северного фронта, а с образованием в могилевской
ставке морского штаба Балтфлот оказался в подчинении
Верховного главнокомандующего.
Черноморский флот все время находился в подчинении
ставки.
Весь февраль—апрель 1916 года немцы оказывали мощ¬
ный нажим на русский Балтийский флот. Действиями
’Транд-Флита” англичане старались отвлечь немцев. Вре¬
менные ослабления нажима со стороны германского флота
русские использовали для восстановления минных полей.
Без минных полей север Европейской России оказывался
беззащитным.
Благодаря действиям английского ’Транд-Флита” флот
императорской России получал возможность действовать
против германского побережья. Небольшой, но высоко¬
боеспособный российский флот висел на фланге герман¬
ского. Эта постоянная и реальная угроза заставляла гер¬
манский морской штаб вносить поправки в операции своего
флота.
Неудача англичан в Ютландском сражении способство¬
вала блокаде русского флота.
Англичане имели возможность разгромить германский
Флот Открытого моря и загнать его остатки в порты, блоки¬
ровав Германию по всему побережью. Но этого не случи¬
лось, хотя один бортовой залп британцев вдвое превосходил
по огневой мощи германский.
В Ютландском сражении потери составили: у англи¬
чан — 14 кораблей, 6800 человек убитых, у немцев — 11 ко¬
раблей, 3100 убитых.
Балтика оказалась под контролем врага России.
В первые дни 1920 года товарищ Косухин с мандатом
Особого отдела армии и группой верных помощников про¬
526

Иркутское следствие
шел через белые тылы. Имел он, кроме мандата, приказ вер¬
нуть народу золотой запас. Не щадить себя и вообще нико¬
го, но вернуть — таким было распоряжение Ленина.
Покуда отыскивал он подступы к сокровищам республи¬
ки и через свой большевистский губком и эсеров организо¬
вывал давление на Жаннена, а после налаживал переговоры
с командованием чеховойска; занялся он и иркутской губче¬
ка: помогал и наставлял Чудновского по всем разделам че¬
кистской службы, так что действовал товарищ Семен не
только по собственному огневому темпераменту, но и по ин¬
струкциям уполномоченного из центра, само собой, до¬
полняя и расцвечивая их выдумкой и инициативой.
И уж для насыщения чекистского зуда и природной ли¬
хости Косухин самолично арестовывал колчаковских генера¬
лов и сановников. Стремительная победа восстания в тылу
Колчакии заперла кое-кого в городе — уловы что надо. Са¬
мых важных допрашивал сам — все выщупывал подходы к
золоту, однако не забывал и об особистском интересе: ста¬
вил вопрос за вопросом. Еще неизвестно, чем глянется зав¬
тра. Есть у Каппеля интерес к Иркутску. А тут Семенов,
японцы, подполье...
А покудова бухает Шурка Косухин, пугает своим катор¬
жным кашлем арестованных.
Присоветовали табачком полечить грудь. Прикуривает
одну папироску от другой, а не пособляет. При всяком не¬
подходящем случае прошибает клейкий ледящий пот. Вмиг
мокреет, хоть все скидавай с себя. Очень накладно это по зи¬
ме и кочевой жизни... А то пойдет башка кругом — того и
гляди сядешь на пол: ноги мягчеют, дрожат, ровно у кобель¬
ка в случке. Тут делов — не перерешать, а возись... мысли¬
мый ли факт, хворать, ровно это мирное время и ты у Фроси
хахалем...
Баньку бы, да полежать недельку на печи, грудь расти¬
рать и не худо бы липового отвару. И лежать — греет под
тулупом. Мать моя родная, это же такое счастье!
И квасок хлебать или морс клюквенный...
Смирял свою чекистскую ярость уговорами: ’’Золото не¬
пременно возьмем, отыщем ходы-лазы — и возьмем!”
Да чтоб на родной земле и не взять свое, кровное — не
бывать такому! В чью пользу обстановка? Восстания по го¬
родам аж до самого семеновского Забайкалья — это раз.
Наша Пятая армия — два. Разгром Колчака, Деникина,
Юденича, Миллера — три...
Вот один Каппель... А как белочехи с ним? А Семенов
наскочит из Забайкалья? А контра заварит бузу в городе?..
Ну, Косухин, держись!..
527

Ю.П.Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
И надолго погружался в расчеты. Надо переправлять и
Правителя, и золото — аж чувствительность терял в раз¬
думьях. Режь — и не заметит!..
И уж совсем срамно: удумал кутать грудь шарфом. До¬
шел мужик! В такие-то лета и при таком происхождении ма¬
рать себя старорежимной сбруей. Чтоб меньше стыда было,
Косухин кисточки бритвой отхватил, а сам шарф сажей при-
марал — и сразу природнился, своим в одёже стал.
И уж так худо — на баб перестал глядеть. Пройдет ка¬
кая, зад покрупней и вихлястей, а никакого азарта, ровно
там у тебя пустое место. Аж пугаться начал, кабы в мерина
не превратился. Для пробы примял одну тут, но чтоб удо¬
вольствие — нет, и не мечтай. Можно сказать, пробу себе
провел — и точка...
Мотает этот самый шарф Косухин и шепчет:
— На хрена попу гармонь, когда есть кадило...
И в самом деле греет шарф.
Признанием заслуг Александра Васильевича явились
боевые награды и назначение на должность командира Мин¬
ной дивизии.
Командующий Балтийским флотом адмирал Эссен учел
опыт кампании 1914 года. По его инициативе были сформи¬
рованы два оперативных соединения — Эскадра и Минная
оборона.
Эскадра состояла из двух бригад линейных кораблей и
двух бригад крейсеров.
Минная оборона состояла из Минной дивизии, в кото¬
рую вошли прежние Первая и Вторая минные дивизии, а
также дивизии подводных лодок, отрядов заградителей и
траления.
Основная задача Балтийского флота — не допустить
форсирования неприятелем Центральной минно-артилле¬
рийской позиции. Для решения ее предписывалось держать
ударные силы флота — четыре новейших линкора и два ста¬
рых, шесть крейсеров, дивизион эскадренных миноносцев и
дивизион подводных лодок — в тылу позиции. Остальные
корабли использовались для обороны Або-Аландского
района. Отдельная самостоятельная задача Балтийского
флота — поддержка и защита фланга сухопутной армии по
побережью.
Александр Васильевич разделял принципиальные уста¬
новки плана войны против Германии на Балтике, однако
считал существенным и обидным недостатком — отказ от
наступательной идеи адмирала Эссена.
Адмирал Эссен еще в 1908 году предложил не ожидать
528

Иркутское с. icdcmeue
развития событий за Центральной и Фланговой позициями,
а осуществить активные минные постановки у вражеских баз
и портов. Колчак был преданным сторонником Эссена, но
Морской Генеральный штаб отверг это необычное и дерзкое
предложение из-за определенного риска. Да, но войны ведь
нет без риска...
Таким образом, план исходил из минной защиты русско¬
го побережья во всех самых важных пунктах и предусматри¬
вал создание Центральной позиции — обширных минных
заграждений между островами Нарген и Макилот — и
Фланговой позиции — не менее могучих заграждений в
шхерном районе Порккала-Удд, примыкающим с севера к
Центральной позиции. Эти позиции целиком перекрывали
Финский залив. Оборонительный характер плана являлся
следствием громадного превосходства германского флота.
Ведь помимо прочего, Россия вынуждена была строить два
флота (в отличие от Германии) — на Балтийском и Черном
морях. Минными оборудованиями Центральной и Фланго¬
вой позиций, а также и всеми другими минными работами в
море занимается и контр-адмирал Колчак. Он почти не схо¬
дит на берег. Он становится мозгом и нервом минной обо¬
роны русского побережья и активного минного наступления
на путях судоходства противника. Одну за другой он полу¬
чает высшие награды империи. О нем говорят как о гордос¬
ти Российского флота.
1915 год складывался для русской армии горестно. Для
прикрытия ее фланга прежде всего следовало сделать недос¬
тупным для вражеских кораблей Рижский залив. По настоя¬
нию Колчака весной 1915 года начались постановки минных
заграждений в Ирбенском проливе, а позже — ив самом за¬
ливе, кроме того, — у Моонзунда и западных берегов остро¬
вов Даго и Эзель. Защита Рижского залива, а значит, и
фланга русской армии, легла целиком на плечи Минной ди¬
визии контр-адмирала Колчака.
В первых числах августа 1915 года германское командо¬
вание организует операцию прорыва в Рижский залив. Силы
прорыва насчитывали семь старых линейных кораблей,
двадцать четыре эскадренных миноносца и просто минонос¬
цев, один минный заградитель, четырнадцать тральщиков.
Двенадцать катеров-тральщиков и два прорывателя минных
заграждений. Командовал силами прорыва вице-адмирал
Э.Шмидт.
Для охраны эскадры Шмидта к Финскому заливу выдви¬
гались соединения Флота Открытого моря — восемь линей¬
ных кораблей, три линейных крейсера, четыре крейсера,
тридцать два эскадренных миноносца и тринадцать траль¬
529

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
щиков. Командовал силами прикрытия вице-адмирал Хип-
пер — будущий герой Ютландского сражения.
Преимущество врага представлялось подавляющим.
Русский флот не смел и сунуться на помощь кораблям Мин¬
ной обороны и линкору ’’Слава”, охраняющим Рижский за¬
лив. Казалось, вражеская армада раздавит их и безнаказан¬
но обрушится на город, а затем и на фланг русской армии.
Контр-адмирал Колчак решил, что выстоять можно.
Оборона должна быть вязкой и многослойной, это достижи¬
мо при массированной минной защите. Ему предстояло до¬
казать это или погибнуть вместе со своими кораблями. Как
капитуляция, так и затопление боевых кораблей были им ре¬
шительно отвергнуты. Контр-адмирал был из тех команди¬
ров, которые разделяют риск вместе с подчиненными.
Еще до появления вражеских эскадр оказался наглухо за¬
блокированным Ирбенский пролив. Минные преграды были
также установлены у южного входа в Моонзунд и в некото¬
рых важных местах Рижского залива.
Первую попытку прорыва немцы предприняли 26 июля
(8 августа). Потеряв два тральщика на минах, они прекрати¬
ли траление фарватера. Тогда же подорвались и получили
повреждения крейсер ’’Тэтис” и миноносец.
Через восемь дней вице-адмирал Шмидт повторил по¬
пытку прорыва. Его линейные корабли, крейсера и эскадрен¬
ные миноносцы прикрывали траление. При всем неравенстве
сил линкор ’’Слава”, канлодки ’’Сивуч” и Кореец”, а также
эсминцы заставляли врага не раз прекращать работу и отхо¬
дить в море.
Все же через два дня противник расчистил фарватер, и
отряд прорыва устремился в Рижский залив. Русские кораб¬
ли отступили в Моонзунд, под защиту новой полосы мин¬
ных заграждений.
Вскоре на минах погиб еще один вражеский эскадренный
миноносец. В свою очередь, противнику удалось потопить
канлодки ’’Сивуч” и ’’Кореец”. Однако английская подвод¬
ная лодка наносит опасное повреждение новейшему линей¬
ному крейсеру неприятеля ’’Мольтке” (силы прикрытия).
Для немцев это, безусловно, потрясение.
Дальнейшее продвижение грозит новыми и гораздо бо¬
лее чувствительными потерями. Жертвы не оправдывают
себя. Вице-адмирал Шмидт принимает решение вернуться в
базу.
Таким образом, прорыв германского флота в Рижский
залив не достиг цели — уничтожения русских морских сил и
поддержки своих войск на суше. Противник потерял два эс¬
кадренных миноносца и три тральщика. Получили серьез¬
530

Иркутское следствие
ные повреждения линейный и легкий крейсера, эскадренный
миноносец и тральщик. Русские лишились старых канлодок.
Колчак умелым руководством обороной прикрыл с севе¬
ра Россию, не дал растерзать германскому флоту, который
пытался расчистить дорогу своим армиям.
После этой операции германское командование отказа¬
лось от активных действий крупными силами флота и до
конца кампании 1915 года ограничивалось лишь демонстра¬
циями. План боевых действий против Германии, разрабо¬
танный за несколько лет до войны, блестяще оправдал себя.
Успех воодушевляет русских. С наступлением осени, в
темные и длинные ночи, Минная дивизия приступает к серии
новых минных постановок, но уже на путях сообщения вра¬
га — в средней и южной Балтике. На этих заграждениях
вскоре затонули крейсер ’’Бремен”, два эскадренных мино¬
носца, два сторожевых корабля, оказались изуродованными
крейсера ’’Данциг” и ’’Любек”, а также эскадренный мино¬
носец и различные торговые суда.
Итак, кампания 1915 года характеризовалась дальней¬
шим возрастанием роли минного оружия. За год Минная ди¬
визия Колчака выставила 6482 мины, из них 2330 — в актив¬
ных заграждениях. Инициатива контр-адмирала Колчака,
понимание им роли нового оружия в борьбе с превосходя¬
щими силами противника привели к тому, что русский флот
выставил за год в два раза больше мин, чем немецкий.
Германские потери превосходили русские по числу бое¬
вых кораблей в 3,4 раза, торговых судов — в 5,2 раза.
Честь и слава русским морякам!
Не дано было знать Александру Васильевичу заявление
кайзера о том, что ’’война на Балтийском море очень богата
потерями без соответствующих успехов...”
— Нет, нет, ничто не было напрасно: ни борьба с немца¬
ми, ни сопротивление захвату России большевиками, — раз¬
думывает Александр Васильевич. — Кто-то должен был воз¬
высить голос против большевизма. Именно так: судьбе бы¬
ло угодно, чтобы этот жребий принял я, Александр Колчак.
И только так: следовало вступить в борьбу с силами, кото¬
рые пользуются самыми изощренными средствами для ут¬
верждения своего господства, даже ценой разрушения нацио¬
нального государства. Ведь в Ленине все же есть русская
кровь, что же он делает! Как можно?! Холодно, расчетливо,
беспринципно губить свой народ, культуру, веру. Жестокое
ослепление целого народа, убийство души народа... Госпо¬
ди, дай силы России пройти и через это испытание! Господи,
531

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
за Россию молю! Не надо мне жизни! Дай силы России
подняться!..
В омской ставке у Колчака бытовало мнение, что стра¬
ной управляет Троцкий, а обосновывает произвол и насилие,
делает страну послушной — Ленин. И оба гонят ее к госу¬
дарственной катастрофе — полному вырождению всякой за¬
конности.
Насилие преобразует мораль, дух и самою суть обще¬
ства, становится естественным и будничным. Рушится все,
что русский народ созидал веками, берег...
— Умри красиво, Александр, — шепчет Александр Ва¬
сильевич. — Если выход только в этом (другого нет): как
ты умрешь — это имеет очень важное значение... умри до¬
стойно!
Что бы там ни болтал бывший председатель Политичес¬
кого Центра и какие документы ни совал, а без белочехов не
видать ему ни Колчака, ни Пепеляева, ни всех прочих крово¬
сосов, неустанно и со знанием дела повторял председатель
губчека, а пусть не заносится Федорович — шкура эсеров¬
ская, плачет по нему камера! И кто ж как не они, социа¬
листы-революционеры, через свою гунявую Директорию
продвинули адмирала к трону в Омске! А пресветлый ата¬
ман Семенов? Этот палач и садист еще в 1918 году член¬
ствовал в партии Чернова. Нечего сказать, дружок по пар¬
тии и убеждениям.
От надежных людей прослышан был товарищ Семен,
что в Москве, летом восемнадцатого, Семенов был опреде¬
лен в боевую группу эсеров для убийства товарища Ленина.
Характер у Семенова подходящий, аж из самого Забайкалья
покличили1.
— Ленин учит нас: классовая борьба не признает третье¬
го пути, — внушал Флору Федоровичу председатель губ¬
чека. — Или ты с белыми, или с нами. Третьего не дано.
Три Фэ только башкой крутил и втягивал воздух.
Товарищ Семен знал точно: выступать революционно
мелкая буржуазия способна лишь до тех пор, пока она
идет за пролетариатом, как это произошло, к примеру, в
1905—1907 годах. Когда же она пытается действовать само¬
стоятельно, ее политика может быть только буржуазной и
никакой другой. Комуч, Директория, савинковщина — тому
убедительнейшие доказательства...
Но за всех эсеров распорядилась Фанни (Ройтблат) Ка¬
1 Чудновский ошибался, это был другой Семенов, всего лишь однофами¬
лец атамана.
532

Иркутское следствие
план. Вот это для Колчака оказалось действием вне схем.
Как еврейка могла стрелять в своего? Ленин ведь творит их
общее дело. Где, в чем тут ответ?..
А Чудновский, как услыхал, аж чуть не взвыл, всякий по¬
кой потерял. Фанни бы детишек рожать, с мужиками ночи
на ласки разменивать, а она на вождя, с пистолетом! Ну
свихнулась! И понятно бы убогая: ну из одних мослов, увеч¬
ная или еще что там, ну на весь свет в злобе, — а то ведь
присадистая. Вот истинный крест, складная бабенка, вовсе
Господом не обиженная!
Знавал ее Семен Григорьевич — как же! Вместе балова¬
лись и "архиерейскими сливками" — чайком с ромом, ду¬
шевнейший напиток! Не дуреешь, сам весь расправленный,
башка в порядке, ну и всегда готов... Дай Бог удержать
себя!.. Местечко он знал подходящее — трактир ’’Сибирский
кот". Одно название-то чего!.. И пожалуйста: тайные комна¬
ты для утех — нет лучше местечка для конспиративных
встреч. А Фанни цыганистая, цепкая, но, что есть то есть: из
дамочек, так с ходу не прищемишь. Цену себе знала...
И оттого что приглянулась, раззадорила и при том виду
даже не подала — крепко взыграло у Чудновского (только с
Гусаровой Лизкой так было — аж воздух синеет)... И, выхо¬
дит, нет у него настоящего чутья на врага! Но как эта стервь
глазки жмурила, обминала чуткими губенками папироску!
Какие слова о реве лоции произносила!..
Да что ж это такое?!
От верных товарищей выведал товарищ Чудновский все
о тех черных днях в Кремле.
Каплан была уверена, что стреляла нс в вождя пролета¬
риата, а в диктатора, похитившего свободу у народа, — на
всех допросах об этом талдычила, так и не отказалась от
своих слов. Еще говорила о пролетарской диктатуре как о
чучеле свободы! Вот стервь!..
От Косухина прознал — приговор народа над его знако¬
мой (жутко молвить: чуть ли не любовницей) привел в
исполнение балтийский матрос Мальков1. Жгуче завидовал
Чудновский: не на его долю выпало счастье убрать мразь!
Залечил бы он тогда и свою душевную рану!
За пролетарскую беспощадность и решительность и за
умение добывать нужные сведения уважали товарища Семе¬
на не только иркутские большевики...
Всего принял в себя товарищ Ленин две эсеро-бабьи пу¬
Фаина Ефимовна Каплан расстреляна 3 сентября 1918 года.
533

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ли. Одна поломала левую плечевую кость, другая продыря¬
вила верхушку левого легкого и застряла под кожей, в пра¬
вой стороне шеи, — пальцем прощупывалась. Путь ее ока¬
зался диковинным. От легкого пуля рванула круто вверх, к
шее, но позади пищевода, к счастью для всех большевиков и
родственников, не зацепив сосуды и нервы.
В первую ночь пульс едва прощупывался. Дыхание было
поверхностным и частым-частым. Левую плевральную по¬
лость снизу доверху залила кровь. Сердце поневоле отдави-
лось вправо. К левой руке не притронуться — задет лучевой
нерв.
Положение отчаянное. Вся надежда на организм.
И было на что надеяться. Даже в те горячечные минуты
бросилась в глаза профессору Розанову добротная и вовсе не
книжно-интеллигентская скроенность великого вождя. Все
выдавало энергичную натуру, богатую природными соками.
Вовсе и не ошибался милейший Владимир Александрович
Поссе: ’’небольшого роста, коренастый, жилистый, с бы¬
стрыми уверенными жестами” — он мог сойти за смышле¬
ного прасола, промышляющего скупкой у крестьян скота,
шерсти или льна. Да такому мужчине Бог велел в женщин
влюбляться, славить жизнь да радоваться деткам...
Очень опасались врачи за легкое и кровоизлияние в пле¬
вру. Однако, на удивление светилам медицины, температура
почти сразу пришла в норму и уже не беспокоила раненого.
На десятерых вложила природа запаса жизни в Ленина.
Водителю и всем, кто привез Владимира Ильича, доста¬
лось: зачем позволили раненому подняться на третий этаж?
Ленин всех отстранил и сам поднялся, без чьей-либо по¬
мощи, по ступенькам, маханул к себе на третий этаж!..
Эта бравада (при ране в легком) и обернулась столь
обильным натеком крови в плевру: дышать затруднительно,
вывезет ли сердце? Одно-то легкое из работы по существу
выключено, да еще и сердце придавлено. Это ж какое до¬
полнительное усложнение последствий выстрелов...
В сталинско-бериевские времена водителя и всех, кто с
ним находился, тут же шлепнули бы за халатность при
исполнении служебных обязанностей и вообще ротозейство.
Оформили бы это, само собой, по-другому, скажем, как вре¬
дительство и службу в английской разведке. Ну целая брига¬
да на содержании Интеллидженс Сервис.
Лишь на третьи сутки раненый перемог напор смерти:
пульс стал полнее, кровоизлияние в плевру приглохло, а
главное — раны не дали гноя. Не воспалился и костный мозг
в плечевой кости.
Следил за больным и выхаживал его буржуазный тера¬
534

Иркутское следствие
певт Н.Н.Мамонов, хотя к тому времени какой уж там
буржуазный, тянулся перед любым партийным чином...
Всякая опасность отпала на седьмые сутки. Через два
месяца кости срослись идеально — без укорочений и с вос¬
становлением функций (слава Богу, что это было не в район¬
ной больнице или ЦИТО). Кровоизлияние в плевре рассоса¬
лось, работоспособность восстановилась. В ноябре восем¬
надцатого вождь уже работал без ограничений. К тому вре¬
мени Каплан уже более двух месяцев кормила червей в под¬
московной земле...
В воспоминаниях ”От Москвы до Берлина в 1920 году”
Р.Донской пишет (автор воспоминаний — профессор меди¬
цины):
’’...Мне предстояло уехать из Москвы месяца на полтора,
и перед отъездом я зашел в Лефортовский военный госпи¬
таль, с которым у меня остались связи после войны. Это
было через несколько дней после покушения на Ленина. Там,
во дворе анатомического театра, я увидел разостланный
огромный брезент, из-под которого торчала пара мертвых
ног в носках.
— У вас опять подвал затопило, что трупы не убра¬
ны? — спросил я служителя Григория, с которым мы были
приятелями еще с войны (1914—1918 гг. — Ю.В.).
Тот вместо ответа отбросил брезент, и я увидел 24 трупа
с раздробленными черепами. Все лежали в одном белье, в
разнообразных позах, в два ряда, голова к голове. Черепа их
напоминали разбитые спелые арбузы, а из широких отвер¬
стий с развороченными краями вываливались обезображен¬
ные мозги и обломки костей. Я не мог не узнать всесокру¬
шающего действия выстрела из винтовки в упор. Большин¬
ству стреляли в висок, некоторым в лоб...
— В первый раз привезли? — спросил я Григория.
— В первый. Предупредили, что сегодня ночью привезут
еще сорок...
На другой день после посещения госпиталя я был по де¬
лу о помещении лаборатории... Нужного врача я застал у те¬
лефона. Насколько я понял, разговор шел о том, чтобы каз¬
ненных перестали возить для погребения в больницы.
— А много к вам доставляют? — спросил я.
— Полными грузовиками...
— И во все больницы привозят?
— В большинство...
Это было самое начало террора в ответ на покушение
на Ленина. Профессор М., лечивший Ленина, говорил мне.
что тот поразил его необычной силой воли и той стой¬
535

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
костью, с которой он выносил мучительные перевязки. М.
смотрел на разыгрывавшуюся в России трагедию из первых
рядов партера. Я по своей специальности попал за кулисы и
своими глазами видел, как Ленин расправляется с теми, кто
заставил его выносить эти перевязки. И он, очевидно, вошел
во вкус. Весной 1919 года я послал одного из ассистентов за
материалом в анатомический театр Яузской больницы, и он
там нашел уже 80 трупов с раздробленными черепами. А в
Москве в то время не было ни заговоров, ни волнений...
Летом 1920 года, вскоре после официальной отмены
смертной казни, у доктора Н. расстреляли взрослого сына.
Один из его товарищей, который был хорош с прозектором,
пошел в анатомический театр разыскивать труп и увидел
картину. Небольшой подвал был до потолка набит казнен¬
ными, которые были сложены, как штабель дров...”
Само собой, к покушению на Ленина эти люди не имели
никакого отношения. Это был красный террор, месть. Уби¬
вали не за вину, а за социальное происхождение или убежде¬
ния.
И всех раздевали перед убийством: зачем же пропадать
добру...
И это ведь наблюдения по нескольким больницам, а за¬
полняли морги всех. Дзержинский свое дело знал.
Кровь Ленина свята.
Да, неограниченный террор и есть диктатура пролета¬
риата. Для светлого завтра расчищали землю...
Убийцы и мародеры...
За убийство Александра Второго были преданы казни
пять человек — это непосредственные исполнители и органи¬
заторы. Больше ни один человек не был лишен жизни.
За принадлежность к каким-то социальным группам в
России никогда никого не брали в заложники и не убивали
вплоть до октября 1917 года.
Подлее преступления быть не могло и совершили его не
белые, а все те же эсеры! И присутствовала, следовательно,
в ранах и мучениях вождя доля и от этих поганцев — Федо¬
ровича, их Политического Центра и вообще всей иркутской
политической шушеры — и левой, и правой демократий, от
анархистов до правых эсеров, мать их всех вдоль и поперек
без всякой пощады!
Обидно было председателю губчека за свою партию.
После Николая Второго им бы, большевикам, в самый раз и
ссадить Верховного Правителя России, а тут эти вертуны —
536

Иркутское следствие
эсеры, бревно им под ноги! Момент, конечно, такой — вот и
подфартило. Любому в Сибири ясно — выдача эта неспрос¬
та: продали дружки Верховного, а сами за моря и к себе до¬
мой.
— Стали бы вы клянчить, — раззадоривал Чудновский
бывшего председателя Политического Центра, — ежели б
сами могли сдюжить или взять: да ни в жизнь! Тут же бы по¬
вязали! Но и то правда, не повел бы себя Правитель так, не
полез бы в иркутскую петлю, перевешивай на вас сила!
Мозга-то у адмирала: вы всем Центром призаняли бы — и
все едино, путались бы без соображения! Какие у вас заслу¬
ги, в чем? Постучали вы к Сыровому, поклонились — это
факт. А поскольку не имели в достатке силы, зависели от
господ белочехов. И счастье, что они на вашу просьбу не на¬
плевали.
Интересовался бывший председатель Политического
Центра допросами адмирала, а он, Чудновский, взял да и
перестал показывать: пусть соображает, чья нынче власть.
Флор Федорович и отрезал Чудновскому — ну как но¬
жом по стеклу:
— История проверяет теорию, товарищ Семен, история!
И в итоге она — только она дает свое чтение: непредвзятое
чтение и толкование фактов. И все мы можем оказаться жал¬
кими. Пусть история размотает хотя бы четверть века, пол¬
века...
Шибко разило от Федоровича, так и подмывало урезо¬
нить: интеллигент... а лакаешь, ровно сапожник! Однако
сдержался Чудновский. Не тот момент, точнее, не созрел
еще момент. Каппель вон, на носу, да тут еще ’’буфер”, вро¬
де сотрудничать придется. В общем, не созрел момент.
А что до выдачи адмирала: белочехи выдали, факт! Тол¬
пы глазели на станциях, а брать-то не брали: не доставало
силенок на адмирала, то есть вообще сила насчитывалась и в
штыках, и саблях, но уступала белочешской и вообще... ин¬
тервентской.
У японцев, вон, семьдесят пять тысяч штыков. По дан¬
ной причине и "буфер” — не разгуляешься, мать их!
И выдали адмирала одноглазый хрен Сыровы с Жанне-
ном: не представлял Колчак уже ценности — ну круглый
банкрот, обуза и есть. Самый расчет откупиться Правителем
и обеспечить спокойный отход к Владивостоку, а белочехам
это еще и вполне приличное обеление. Сколько грехов чохом
на списание!
Эти белочехи — да половину России макнули в кровь! И
что за фарт при этом! Колчаковская казна отчисляла Сыро¬
вому золото в слитках — сотни килограммов: плата за учас¬
537

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тие в наведении порядков. И переправлял эти слитки Сыро¬
вы в Прагу. И этому очень радовались Масарик с Бенешем.
А теперь и все золото при легионе, и Правителя больше
нет — ну принципиальная и заслуженная победа демокра¬
тии!..
Не удается Шурке Косухину и всей советской власти вер¬
нуть казну. Стоит эшелон с золотом под чешскими флага¬
ми...
Имеется у товарища Чудновского материал на легион,
пополняет он его неустанно: и опросами, и фотографиями, и
трофейными документами. И берет куда дальше: интере¬
суется, кто такие Масарик с Бенешем. Прикатывают от них
в Сибирь разные упорно-уполномоченные — ив результате
утекает законное русское золото. Ну не может смириться
Чудновский: казнят русских, в землю кладут тысячами — и
еще тягают золото! И от этого имел он на чешских и словац¬
ких вождей особое дело и особый надзор: не спускал глаз
как с врагов мировой революции.
Томаш Гарриг Масарик проходит у него в делах контр¬
революционером высшей пробы — ну наравне с Правите¬
лем! Осуждал Масарик Октябрьскую революцию: докумен¬
ты губчека устанавливали данный факт неоспоримо. До
1917 года мечтал Масарик о самостоятельной Чехословакии
с кем-то из Романовых на престоле — похлеще Колчака мо¬
нархист!
Документами может доказать Чудновский, цифирью -
главным виновником чехословацкого мятежа является этот
старый лис Масарик. Все тут прошло через него, и последнее
слово было и остается за ним.
На средства от Масарика и Борис Савинков сколачивал
свой ’’Союз защиты родины и свободы”. Само собой, союз¬
ники тоже кое-что подбросили. Знает это Чудновский опре¬
деленно, из бумаг.
Раздражали товарища Чудновского и звания чехословац¬
кого президента, скажем, доктор философии.
Имеет к философиям председатель губчека законные по¬
дозрения: тоже знал определенно, что мировая философия
отравляла жизнь и деятельность Марксу, а теперь и товари¬
щу Ленину. Будь его, Чудновского, воля, присовокупил бы
он самых вредных философов, и вообще словоблудов, к ад¬
миралу — и провел бы через одно следствие! Во всяком слу¬
чае, Каутского, Бернштейна, Струве и Мартова тут же, по
получении, вывел бы в расход! И сам бы послал пули име¬
нем вождя мирового пролетариата товарища Ленина! Зри¬
538

Иркутское следствие
мо, до бледности лиц, умоляющего шепота и рывка тел под
пулями, представляет этот святой миг товарищ Семен.
Выпил он 21 января на радостях и гордостях: не каждый
день Правитель попадает к тебе. Даже повело — вроде кто
тихонечко пустил стены вразгон: и тронулись вокруг, но не
так, чтобы шибко, вполне владел собой Чудновский, хотя по
его росту стакан первача, что другому бутылка.
Словом, разговел товарищ Чудновский по случаю побе¬
ды ревкома над гунявым Политическим Центром. И тот за¬
служенный стакан самогона зажевал ломтем черного. Нет,
единственная награда, которую он признает, — это оконча¬
тельная победа мировой революции.
Таким образом, на звание ’’доктор философии” имеется
у товарища Семена своя законная классовая ненависть. Зато
другое звание чехословацкого президента — ’’профессор” —
веселит его и внушает чувство превосходства: получить
’’профессора” за исследование вопроса о самоубийствах! В
представлении товарища Чудновского стреляться (или то¬
питься, вешаться) допустимо лишь в одном случае: коли об¬
ложен врагами и в обойме последняя пуля. Стало быть, за¬
дача изучения самоубийств должна в первую очередь сво¬
диться к тому, куда и как пустить все налично-предыдущие
пули. Ответ тут однозначен, чего писать, разоряться: пули
эти должны попасть в тех, кто довел тебя до невозможности
жить. Иначе любое самоубийство — дешевка и подлость. А
все же, положа руку на сердце, он считает пана Масарика
старым хрычом, и в будущем, по причине преклонного,
семидесятилетнего, возраста, для мировой революции не
шибко опасным.
И знать не знал и ведать не ведал товарищ Чудновский,
что в 1910 году этот самый Масарик навестил Льва Нико¬
лаевича Толстого, о котором писал Ленин как о ’’зеркале
русской революции”, а уж одно это — подтверждение каче¬
ственности человека, от вождя печать, как бы разрешение и в
Дальнейшем с почетом следовать по русской истории.
И вот Толстой звал этого самого контрреволюционера
совсем мирно и обыденно Фомой Осиповичем.
Твердо знает товарищ Чудновский, можно сказать, непо¬
колебимо (опять-таки по Ленину), что вырождается, загни¬
вает, а потому и предается разврату и слабоумию весь
помещичье-империалистический класс России. Ну отсекать
надо это гнилое мясо!
Но если бы товарищ Семен мог предположить, на что
Ушли два дня бесед Толстого с Фомой Осиповичем!
539

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Вчистую проговорили о самоубийствах. Ведь слывет Ма¬
сарик в данном вопросе знатоком европейского масштаба.
После этих бесед Фома Осипович говорил, что Лев Ни¬
колаевич пантеист, а он — нет; Лев Николаевич не признает
бессмертие личности за гробом, а он — признает; Лев Нико¬
лаевич считает, что грехи — от тела, а он — от духа; у Льва
Николаевича — аскетизм, а у него — нет аскетизма.
Софья Андреевна даже несколько обиделась на Фому
Осиповича: ’’Ничего не внес интересного нам, очень уж мол¬
чалив. А Лев Николаевич охотно с ним общался”.
Причины самоубийств были жгуче интересны Толстому.
Он прочитывает основной труд Масарика и... разочаровы¬
вается. Вся эта философия — ’’молодая, незрелая и слишком
ученая. Молод для этого. Но основная мысль та же, что и
моя: ...причина самоубийств — отсутствие религиозности...”
По воспоминаниям В.Ф.Булгакова, Фома Осипович
спал, завернувшись с головой в одеяло. И от этого секретарь
Толстого был лишен возможности полюбоваться на Фому
Осиповича. Чувствовал Владимир Федорович, не простой
гость почивает в яснополянском доме, а самый что ни на
есть высокопревосходительный. Иначе зачем это потянуло
его поглазеть на спящего чеха?..
И нам не дано поглазеть на Фому Осиповича. Посему
мы отказываемся судить, была ли это привычка спать с го¬
ловой под одеялом — или так спалось будущему первому
президенту Чехословацкой республики лишь в имении у гра¬
фа, да и какое имеет значение? Важно истинное поведение
Фомы Осиповича, его, так сказать, сибирские взгляды и
устремления. А они ничего общего не имели с откровениями
в Ясной Поляне. И за тысячи верст не пахло от пана прези¬
дента непротивленчеством...
К Бенешу товарищ Чудновский лишь примеривался и
важных бумаг к делу не приобщал, кроме нескольких. Он
имеет точные данные о том, что этот самый Бенеш, как ми¬
нистр иностранных дел Чехословацкой республики, поддер¬
жал план Савинкова о создании на территории Чехослова¬
кии армии из бывших русских военнопленных. Эта армия
должна была ударить с запада — навстречу белочешскому
легиону, когда тот двинулся бы на прорыв через Москву
Масштабно мыслил Эдуард Бенеш. В первую мировую вой¬
ну в Европе оказалось около трехсот тысяч русских плен¬
ных.
Как добыл эти данные Чудновский, так и снарядил свое¬
го человека в Москву; это уже было давно, едва ли не при
Директории. Товарищ Семен считает, именно за это его и
540

Иркутское следствие
двинули на ответственный пост председателя губернской
Чрезвычайной Комиссии по борьбе с саботажем и контрре¬
волюцией. Губком тогда одобрил его действия, в первую
очередь — Ширямов.
Но откуда ведать ему, Чудновскому, что именно Бенеш,
а не старый хрыч Масарик задаст работы его, Чудновского,
ведомству, однако уже во всесоюзном масштабе. И тут ока¬
жутся поназамешанными такие фигуры! ’’Женевское” чуди¬
ще до сих пор испытывает гордость и удовлетворение, и это
при одном непрестанно-сытом заглоте людишек на целые
миллионы! А все из-за того, что посетила фашистского на¬
чальника службы безопасности Гейдриха фантазия: а ну как
им из Берлина попользоваться ’’женевским” устройством,
так сказать, поарендовать. Ну не совсем так, но, в общем,
заставить послужить знаменитую ленинскую штуковину на
благо великогерманского рейха. И чем серьезнее обмозговы¬
вал, тем заманчивей эго ему рисовалось.
И разложил он перед Гитлером и Гиммлером свои про¬
фессиональные выкладки:
’’Нам представляется возможность вмешаться во внут¬
ренние дела Советского Союза... Мы сфабрикуем докумен¬
ты, которые будут утверждать, что маршал Тухачевский вел
с нами переговоры об организации заговора против Стали¬
на: наши специалисты способны изготовить документы,
которые будут выглядеть, как подлинные. Существуют
также пути, по которым эти подделки могут попасть к
Сталину. Если произойдет чистка, она коснется не только
Тухачевского. В результате Красная Армия будет ослаб¬
лена. Любой удар по Тухачевскому усилит наши военные
позиции...”
Ни Гитлер, ни Гиммлер ни на мгновение не засомнева¬
лись — накопили глубокие знания в машинериях подобного
рода. Да и Сталин, как главный "женевский” бухгалтер, был
им понятен: упражняли и шлифовали свое мастерство в
одном направлении — истреблении, мучительстве и оглупле¬
нии людей. Как говорил Ленин, политика начинается там,
где счет людям ведется на миллионы. Само собой, тогда эф¬
фект ощутим по всем направлениям. Нет ни одного уголка,
чтоб тихо-мирно, с паутинкой. Везде свежие следы, и сколь¬
ко! Верно, от "женевской" твари...
Очень пришлась фюреру научная обоснованность плана.
Служба безопасности, то есть Гейдрих, Беренс. Науд-
жокс, втайне от шефа военной разведки Канариса и даже ге¬
стапо — своих надоедливых конкурентов по людоедским де¬
541

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лам, принялись за изготовление доказательств измены мар¬
шала Тухачевского.
Сфабриковали письмо1: Тухачевский и его единомышлен¬
ники будто бы договариваются избавиться от гражданских
руководителей страны, а власть намереваются приграбас-
тать себе. Уж точный расчет: как до власти — головы по¬
летят без счета и разбора, поскольку это святое — твоя лич¬
ная власть, а тут еще при всенародной любви к славе... Да
многожды святая она — власть над народом!
Словом, скопировал подпись Тухачевского Франц Пуци-
гиз из Целендорфа: лучший специалист по подложным пас¬
портам, заслуженный член национал-социалистической пар¬
тии. В ’’женевских” сферах таким цены нет — ну самые поч¬
тенные граждане, гордость народа, бессребреники...
И не поленились, постарались выдержать литературный
стиль Тухачевского — ну распрекрасный документик! Для
’’женевского” скоса мозгов Сталина — в самый раз! С како¬
го-либо другого бока этот идейный марксист на людей и
смотреть не мог, не получалось, даже если очень старался. И
жену (’’мать своих детей”) все по той же причине сжил со
свету: ну лучше, раскованней, когда вообще без ограниче¬
ний!..
А тут и штемпеля подлинные (’’Абвер”), и грифы ’’Со¬
вершенно секретно”, ’’Конфиденциально”. И уж совсем для
полной достоверности — натуральная подпись Гитлера!
’’Женевская” прорва и без подписей на пищеварение не жа¬
луется, а тут этакое уважение. Ну не может она аж с
хмуро-мутного восемнадцатого; ну хоть тресни, а в развал
машина, коли без крови и мучительств, ну сохнет утроба.
Природа такова: ни на мгновение нельзя, чтобы прислабить
руку на горле народа. Ну не виновата машина. Удумали и
составили ее такой. Ну не ломать же. Пусть уж люди под ее
’’щелк” ужимаются...
Приписка Гитлера на фальшивке требовала организо¬
вать слежку за генералами вермахта, якобы связанными с
Тухачевским. В общем, сумели растолстить документ до
пятнадцати страниц. Ну настоящий — какие сомнения!
Разными путями припутешествовал документ к иркут¬
ско-пражскому Бенешу. Тот незамедлительно переправил
его Сталину: надо же остановить фашизм!
Черчилль вспоминал:
’’Осенью 1936 года президент Бенеш получил от высоко¬
поставленного лица в Германии сообщение, что, если он за¬
хочет воспользоваться предложением фюрера, ему следует
1 Эта версия вызывает сомнения в новейших исследованиях. - Ред.
542

Иркутское следствие
торопиться: в России в скором времени произойдут собы¬
тия, которые сделают любую возможную помощь Бенеша
Германии ничтожной... Не теряя времени, президент Бенеш
сообщил Сталину все, что смог выяснить... За этим последо¬
вала беспощадная чистка военного и политического аппара¬
та в Советской России и ряд процессов 1937 года...”
Предложение Гитлера Бенешу подразумевало террито¬
риальную целостность Чехословакии при ее нейтралитете в
случае войны Германии с Францией.
Да, не пощадили, перегрузили тогда утробу ’’женевско¬
го” чудища. Вычистили Тухачевского, Якира, Уборевича,
Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова, Путну, Блюхера,
Егорова, Штерна... — всё маршалы да бывшие начальники
Генерального штаба, командармы, герои Гражданской и
испанской войн, строители вооруженной мощи Республики
Советов. Но и то правда: сами они не щадили сил, чистили и
драили ’’женевский” механизм до совершенной легкости хо¬
да.
Было тогда за плечами маршала Тухачевского сорок че¬
тыре зимы и лета, родом происходил из дворян. По оконча¬
нии юнкерского училища вышел в Семеновский полк. В пер¬
вую мировую войну два года отсидел в крепости (за попыт¬
ки побегов), однако опять сбежал, отмерил пешком едва ли
не половину Германии... Между прочим, в крепости сидел
вместе с де Голлем. Только де Голль стал гордостью Фран¬
ции, знаменитым государственным деятелем, а Тухачевский
после пыток и допросов — пристрелен в подвале Лубянки...
Сорока восьми лет пал от ’’женевского” поцелуя маршал
Блюхер. Был он самого простецкого происхождения — ла¬
потного, выучился на слесаря, а в первую мировую войну в
чине унтер-офицера был уволен вчистую за тяжестью ране¬
ния.
Более других повидала и наскребла душа маршала Его¬
рова. Числились за ней в год казни пятьдесят шесть лет и
зим. И прописанной она оказалась за сыном рабочего, пос¬
ле — грузчика и кузнеца; после одолела грамотность и стала
почетно-офицерской, а после, срамно признаться, перекрес¬
тилась в актерскую. В первую мировую войну Егоров выка¬
зал редкую храбрость и после пяти тяжких ранений получил
подполковничий чин. В ноябре 1917 года на съезде офицеров
и солдат в Штокмазгофе Егоров с трибуны назвал товарища
Ленина авантюристом, посланцем немцев... речь его своди¬
лась к тому, чтобы солдаты не верили Ленину.
В Гражданскую войну Егоров командовал красными
войсками под Царицыном, партийную власть при нем (и
543

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
надзор) представлял Сталин. Белыми войсками в этом райо¬
не командовал барон Врангель.
А.И.Егоров был расстрелян (все тот же подвал Лубян¬
ки — пуля в затылок) 23 февраля 1939 года.
А за ним без покаяния, безбожными легли в землю око¬
ло половины всех командиров полков, почти все командиры
бригад и дивизий, все командиры корпусов и командующие
войсками военных округов, все члены Военных Советов и
начальники политических управлений округов, большинство
политработников корпусов, дивизий и бригад, около трети
комиссаров полков, почти все преподаватели высших и сред¬
них военных учебных заведений и множество красных ко¬
мандиров всех родов войск и служб1.
Славный вышел заглот у ’’женевской” машины — ну в
самое светлое завтра! И какой подарок фюреру перед похо¬
дом в Россию! Гений Сталина и это превозмог.
Беспечна на людишек Россия. Отряхнулась — и будто
вообще ничего не было. Только погорбатей стала — и уже
не спрячешь это.
Тогда товарищ Чудновский горячо переживал — ну нет у
него в тюрьме ни Гайды, ни Сырового, ни усача Жаннена,
ни Уорда с японскими генералами и тем более этого самого
Масарика, который, по слухам, околачивался в Москве еще
до марта 1918 года! Прояснил бы он этим господам, кто в
Сибири хозяин!
И осадил председатель губчека бывшего председателя
Политического Центра: а пусть не заносится! Ну в упор он
не видит этих социалистов-революционеров.
Всячески досаждали эсеры фактом ареста Колчака — ну
величайший ратный и революционный подвиг! Ежели бы не
они, эсеры, не видать, мол. большевикам Правителя, по¬
скольку союзники уважили именно их, социалистов-револю¬
ционеров, как истинно демократическую власть.
Очень это злит товарища Чудновского, и не раз он сры¬
вался на нехорошие слова. Но в душе даже он не может не
сознавать правоты Федоровича. Не выходит Сибирь боль¬
шевикам чистая, без поддержки и союза с эсерами и прочи¬
ми группировками. И уже сообщили ему о порядке устрой¬
ства Дальневосточной республики — это тоже задело Чуд¬
новского. хотя опять-таки сознает: нельзя преждевременно
вводить диктатуру пролетариата и откручивать всем эсерам
головы. В данных обстоятельствах нужна переходная форма
1 Около 50 тысяч человек.
544

Иркутское следствие
государственности. Однако верил: такой час непременно
грянет. Возьмет он тогда согласно диктатуре пролетариата
всех эсеров и прочий ’’табак” за глотки, и все устроится, как
в центральной и самой чистой республике.
А пока копит данные на белочехов: как жгли села, разру¬
шали города артиллерийским огнем, стреляли рабочих и
крестьян, грабили и присваивали народное добро, насилова¬
ли женщин и как самовольничали на железных дорогах.
Лежит у него в столе любопытный документ семимесяч¬
ной давности — от 8 июля 1919 года. И документ этот —
постановление колчаковского Совета Министров о разреше¬
нии чехам и словакам за их заслуги в подавлении больше¬
визма приобретать недвижимость в солнечном Туркестане и
других землях. Никто из иностранцев подобной чести не
удостаивался. Хоть сейчас погляди, так и записано: ”В воз¬
даяние заслуг Чехо-Словацкого войска в борьбе за возрож¬
дение России...”
И не удержался товарищ Чудновский, показал документ
самому главному из здешних эсеров — Федоровичу. На что
этот матерый социалист-революционер резонно заметил: не
только Политическому Центру, но и ревкому не существо¬
вать, ежели бы не нынешняя белочешская демократичность;
двинут господа белочехи — и дай бог всем ноги!
Аж руки вывернул себе за спину председатель губчека:
медлит диктатура пролетариата, ох медлит!
Александр Васильевич все чаще замечает холод — это
лихорадка, его знобит. Впрочем, какое это имеет значение?
И все же находиться столько в движении он не в состоянии.
Александр Васильевич присаживается и вытягивает ноги.
Уже больше по привычке, чем из любопытства, косится на
’’волчок”: так и есть, подглядывают.
Он просовывает руки меж колен и съеживается, вроде
теплее. Он сидит и покачивается в такт мыслям.
Полковник Грачев погиб... в сентябре... Сколько же в зе¬
мле знакомых и друзей! Нет, немцы столько не угробили —
всё свои, русские...
В осажденном Порт-Артуре Александр Васильевич ко¬
мандовал минным заградителем, эсминцем и, наконец, бере¬
говой батареей, когда флот оказался в ловушке. Выдавались
недели, личный состав батареи менялся почти целиком. В ту
пору он и свел знакомство с подпоручиком Грачевым. Вмес¬
те были представлены к Золотому Оружию. Потом служили
в Севастополе, полковник Грачев находился в его подчине¬
нии.
Сергей Федорович Грачев перешел линию фронта и был
IX 39ON
545

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
доставлен к нему в июле прошлого года. Он, Верховный
Правитель России, возвращался тогда С фронта. Тело жадно
вспоминает тепло того дня, тепло и надежность, крепость
существования тех дней.
Александр Васильевич отлично помнит, как из-за брони¬
рованной двери резво шагнул худой до костлявости человек
в солдатском обмундировании бог весть какого срока носки,
но заботливо подобранного нитками. Человек был наголо
брит и без усов, а по щекам розовели свежие шрамы, загар
не тронул их. Из-за худобы глаза казались крупными,
блестящими, впрочем, в них отражалось неподдельное вол¬
нение. Полковник было вытянулся для рапорта, но Колчак
обнял его. Адмирал ощутил судорогу горячего жилистого
тела и задохнулся в приливе чувств.
— Трубчанинов, распорядитесь-ка насчет чая и... черт
побери, это же праздник!
— Не только чай попью, поем с удовольствием, — при¬
знался Сергей Федорович, краснея, и по привычке прищел¬
кнул каблуками, но вместо лихого щелчка вылепился какой-
то глухой шаркающий звук. Адмирал невольно опустил
взгляд — вместо сапог на ногах полковника топорщилась
какая-то рвань, и все же она была вычищена и сияла моло¬
дым юнкерским блеском.
— Тогда щи, кашу, с мясом и... — Александр Васильевич
понимающе улыбнулся.
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! — выпа¬
лил Трубчанинов, озаряясь счастливой улыбкой.
И это получилось так по-мальчишески задорно, что все
они засмеялись.
Они больше не вымолвили ни слова и перешли в салон;
там, за накрытым столом, в переменчивом солнечном блеске
(небо пятнали белые кучевые облака, ветер врывался в ам¬
бразуры бронепоезда, трепал скатерть, волосы, стопку газет)
Сергей Федорович коротко доложил о переходе линии фрон¬
та, недоразумениях в расположении частей генерала Кап¬
пеля: полковника избили и чуть не пустили в расход. Пуще
всего постарался какой-то штабс-капитан, бил до потери со¬
знания.
— Крепкие ребята, — признался Сергей Федорович, с ин¬
тересом поглядывая на карту.
Это была даже не карта, а схема расположения легиона
на текущий момент по Транссибирской магистрали.
— Озлобились, дальше некуда, — согласился Александр
Васильевич.
— Видел я в совдепии плакатики. Вы там у большеви¬
ков... не в лучшем виде.
546

Иркутское следствие
Колчак засмеялся и махнул рукой...
— Я рад тебе вдвойне, — говорил погодя Александр Ва¬
сильевич, - и как другу, и как кадровому вояке, да еще с
боевым опытом и в чинах. Тебе трудно поверить, но у меня
не в редкость полками командовали младшие офицеры.
Огромная нехватка офицеров. А такой, как ты, Сергей, про¬
сто клад! Просил я у Антона Ивановича офицеров... это у
Деникина. У него они рядовыми воюют, части целиком из
офицеров, а у нас каждый на счету. Рассчитывал соединиться
с Деникиным под Царицыном. Он там столько положил
своих, прорывался к нам... Сорвалось у Врангеля, он на Ца¬
рицынском участке командует... командовал...
Когда выпили по чарке и воздали должное щам, полков¬
ник поведал о своих мытарствах после большевистского
переворота. Глаза его смотрели открыто, без затаенности. И
во всей повадке угадывалось громадное облегчение от воз¬
вращения в свой мир. Ну развернулся, расправился человек.
— Не считая у Каппеля, еще два раза ставили к стен¬
ке, — вспоминал полковник, и, хотя улыбался, у него нача¬
ли дрожать пальцы.
Александр Васильевич уже успел заметить — руки у него
в мозолях и ссадинах, не просто давался хлеб бывшему вы¬
сокоблагородию .
— Верите, Александр Васильевич, у меня два ’’Георгия’*,
’’Анна”, Золотое Оружие, вроде стреляный: дыры в плече и
легком, — а тут... понимаете, русские вокруг, баба лущит се¬
мечки, серый кот пузо греет на сарае, сбоку бельишко на ве¬
ревке... глупо, просто глупо... А мы в подштанниках крапиву
мнем, в стволы глаза пялим. Жид приговор читает...
— Точно еврей?
— Чистопородный... Читает, гад, — не видать нам боль¬
ше света за то, что российские погоны таскали. Это под
Уманью, парк там, доложу, первостатейный. Меня там
взяли, я к своим ехал, жене, дочери, — и не таился, чего
таиться?.. ’’Всё”, — думаю. Перекрестился: ”Отче наш”...
Они — приклады в плечи. Стволы рыщут — пьяны, гады!..
Тут бы сраму не принять, не обмочиться и вообще... Пол¬
ковник ведь я, русский полковник! А тут меня, старого хры¬
ча, и выдернули из строя, еще до залпа. Лучше б мальчишку
юнкера, слева стоял, я его все подбадривал. Я сорок годов с
лишком отмотал, женщин нацеловал, на солнышке погрел¬
ся, мать твою!.. Простите, ваше высокопревосходительст¬
во... Не поверите: увели карту читать, никто у них не умел и
не понимал ее. А ребят: прапорщика, двоих поручиков,
юнкера и какого-то штатского — в решето! Мать моя род¬
ная, таких ребят! Оставили военспецом — это-то меня и
547

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
после чего! Я через пять дней и рванул! Все жалею: не стук¬
нул того жида — товарищ Григорий. Фамилия — Казаков.
Выкрест, конечно. Ох и лют был до нашего брата, офицера!
Это у него любимое занятие было — вылавливать нашего
брата. Сколько перло: и с фронтов, и родных ищут. Вся Рос¬
сия на карачках. Словит — ив крапиву, под пули, а то и в
штыки. Но это только на связанных... Я бы его руками сей¬
час порвал!.. Ордена жаль, в голенище были. Они первое,
что забирают, — сапоги и кольца. У каждого ведь обручаль¬
ное или перстенек на память от любимой... Во второй раз,
это уже под Киевом. Дали залп, нас стояло шестеро — и
опять в подштанниках, мать их!.. Поручика одного вообще
без штанов и трусов поставили — как пороли, так и вывели.
И при нас, главное, делят барахло, сапоги, деньги... В об¬
щем, я, кажется, шлепнулся первым, на меня и сбоку осталь¬
ные. Землей засыпать поленились — представляете, что за
безобразие! Так, прикопнули... Я бы им, да разве ж так
службу несут, влепил недельку-другую ареста, на хлеб и во¬
ду! Что с дисциплиной, а?! Верите, а меня и не задело. Вот
истинный крест! Тоже с похмелья были, винтовки гуляют,
гляди, друг друга подшибут. Поручик их трехэтажным!.. А я
от волнения, что ли... может, от утомления? Шутка ли, вто¬
рой раз за три недели под расстрелом. Стаж, я вам доложу...
Думаю, лишился сознания за мгновение до залпа, да они
еще дураковаты после пьянки, иначе добили бы... В общем,
срам, конечно. Боевой офицер — в обморок! А ровик-то все¬
го на четыре штыка приглубили. Ну, псам на прокорм. Зато
не поломался я и не задохся, а то свалишься с трехметровой
высоты — что там поломаешь, неизвестно, но поломаешь,
коли без чувств и мяклый. Удачно лег я — и не поперек, а
как бы продольно, еще меня этак крутануло вбок. И мордой
под мышку лег — кому не знаю, рот не забило землей. Хо¬
рошая квартирка: за спиной земля, с боков земля, а сверху,
наискосок, убитый вместо одеяла. И еще дерьмом воняет.
Вы же знаете, чаще всего в таких случаях люди обделы¬
ваются, но в тот раз не я... Умылся чужой кровью, доложу я
вам, густо лил покойник сверху. Просветляющее это дей¬
ство. А в общем, обычная канитель или, если угодно, судьба
офицера в наши дни.
И опять Сергей Федорович прикрыл лицо ладонью,
пальцы разошлись и мелко тряслись. Он покусывал губу и
виновато улыбался, скорее силился улыбаться.
— И все равно на Дон не пошел и не к вам... Заполз тара¬
каном в щель. После двух расстрелов никакого желания
кого-либо видеть. Можете передать в трибунал, забыл свой
долг полковник Грачев — и вы будете правы: кругом вино¬
548

Иркутское с. ledcmeue
ват, не явился в строй со всеми. Не мог я. Как в своих
стрелять, в русских?.. А все же допекли... А когда собрался,
сидор повязал — тиф, после — возвратный тиф, а потом же¬
на свалилась, дочь... Схоронил маму, дочь... Мария... Госпо¬
ди, как дочь вспомню, душит меня горе, ваше высокопревос¬
ходительство. Все мог вынести, но дочь! К весне девятнадца¬
того очухался... Что ж это с Россией? За что?.. Жена отказа¬
лась уходить со мной, не в себе после смерти Маши, ей те¬
перь все едино. Я поклялся вернуться, с нашими вернуться.
Я ее к тестю отвез — и рванул по теплу к вам. Ваше высоко¬
превосходительство.. .
— Оставь ты чины, Сергей Федорович.
— Александр Васильевич, я кровью искуплю вину. Верь¬
те, я все тот же порт-артурский Грачев. Я, я...
Многое узнал Колчак о советском тыле: голоде, холоде,
надрывном быте, принудительном труде, арестах, казнях и,
самое главное, — постоянных унижениях, и не только "быв¬
ших”, а всех.
— ...Ис утра до ночи аллилуйя в честь Ленина, Троцкого
и еще какого-нибудь марксистского чудища! Верите, прежде
ничего подобного и не наблюдалось. Куда там молебствиям
во здравие государя-императора! И доносы — это омерзи¬
тельно, ну сплошные доносы! На чем же воспитывают
людей?! А потом не просто казнят, а притравливают народ,
в. псов превращают, чтобы все кусались — тогда, надо пола¬
гать, понадежнее...
— Само учение о социализме — плоть от плоти еврей¬
ское, — говорит Александр Васильевич. — В нем его дух, его
традиции, его философия. Практикой этого учения России,
русским нанесены страшные обиды и раны. Дай Бог под¬
няться.
Сергей Федорович замолчал, поиграл бровями в раз¬
думье и после отозвался:
— Отечество евреев — это всё евреи. Поэтому они везде
дома, а с социалистическим переворотом их домом стано¬
вится и вся русская земля. Это уже ясно, как Божий день...
Александр Васильевич кладет руку полковнику на коле¬
но, и тот смолкает.
— Социалистический переворот — огромная сатанин¬
ская акция против творения Божьего, - говорит Колчак.
Это вековая история Каина и Авеля, которая в форме клас¬
совой борьбы доведена до истребления целого народа, в пер¬
вую очередь его самых просвещенных слоев, носителей исто¬
рической памяти, чести, обостренного чувства национально¬
го.
После Грачев назвал множество казненных известные
549

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
всей России имена, среди них немало хорошо знакомых ад¬
миралу.
Водка делала свое. Сергей Федорович расслабился, утих,
руки утратили напряженность и не дрожали, когда называл
имена или рассказывал нечто тяжко-черное, непереносимое
для души, чем так обильна Гражданская война и жизнь по
обеим сторонам фронта.
— ...Меня расстреливали? Это война, Александр Ва¬
сильевич. Мы с вами профессионалы, это наше дело, тут за
все плата — кровь. И нагляделись на все: и воистину вели¬
кое, и самое низкое в людях. Вы, наверное, согласитесь: не¬
правильно говорят, будто великого меньше, нежели... Но
ведь это все война... — Сергей Федорович прикрыл лицо ла¬
донью, и опять пальцы мелко затряслись. — А какой она
может быть, если государя-императора... да что там госу¬
даря! Для своих он ведь муж, отец. И этого отца с женой и
детишками в подвале, как... Корнилова нет, а уж он был во¬
ждем первой величины... А я?.. Господи, сор в сравнении с
ними; нас выщелкивают сотнями тысяч просто за то, что но¬
сили погоны во славу и спокойствие Отечества. Простите,
ваше высоко... Александр Васильевич, хуже зверей люди, от
тени шарахаешься, не идешь, а крадешься по своей земле...
За свободу сцепились, будто не одна у всех... Генерал Алек¬
сеев, бывший начальник штаба Верховного, основатель на¬
шего белого движения, царство ему небесное, — откуда он?
Да сын солдата-сверхсрочника! Каким владел капиталом
кроме жалованья?.. А генерал Иванов... сын простого сол¬
дата? Что за ним стояло?.. А Корнилов? Сын хорунжего...
писаря. У него заводы были?.. А вы, ваше высокопре... Алек¬
сандр Васильевич, простите меня, а вы?.. И, заметьте, все
выучились, в первые генералы вышли, академию Генштаба
пооканчивали, а ведь самого простого сословия, ниже неку¬
да. Свобода, равенство, братство. Да учись, работай — и
твое место за тобой. Вы, Александр Васильевич, из семьи
морского инженера-артиллериста? На жалованье ведь жи¬
ли — нет и не было заводов, доходных домов. Да и я, аз
есмь многогрешный, сын владимирского богомаза. Отец пу¬
пы малевал Богородицам. Пятеро нас было, а, слава Богу,
выучились...
— Не за свободу сцепились, а за землю — тут вся и сво¬
бода. Они лозунгами сбили народ с толку, по существу об¬
манули, ведь вот в чем дело. Большевики направили всю
пропаганду против помещиков: раздел земли обеспечит
крестьянам изобилие. В действительности дележи поме¬
щичьей, казенной земель, а также и удельной прибавляют к
крестьянскому наделу всего полторы десятины. Столыпин,
550

Иркутское следствие
как вы знаете, разглядел раньше всех, в чем неустойчивость
власти... Столыпин решил покончить с крестьянским вопро¬
сом в России. По его замыслу это привело бы революцион¬
ную пропаганду к краху. И его реформы дали бы все это
плюс подлинное развитие сельского хозяйства, чего не мог
принести просто голый передел. К тому же налоги на землю
у нас были самые низкие в мире — около пятидесяти копеек
с десятины в год. Столыпин говорил: ” Дайте на^м двадцать
лет спокойной работы и в деревне будет благосостояние и
порядок”. Этих двадцати лет ему не дали. Его убили, хотя
реформы постепенно пробивали себе дорогу, но без него это
чрезвычайно затянулось. Он был подлинным врагом ре¬
волюционных партий. Он выбил бы у них почву из-под ног...
Все это заставило революционные партии спешить. С разре¬
шением аграрного вопроса крестьянство оказывалось вне
революционного движения. А после — Февраль, Октябрь...
Большевики отдали землю крестьянству, купив его этим, но
тут же напустили на деревню продразверстку и стали прину¬
дительно изымать хлеб. Мы воюем — хлеб у крестьян не
отнимаем. Они воюют — хлеб берут силой. Вот и зам¬
кнулся круг. В октябре 1917 года было совершено преда¬
тельство. Люди недостойные использовали трудные для
Отечества времена. Но я, признаться, сейчас очень много ду¬
маю о Феврале. Перемены были нужны, но чьими руками
совершены и что за всем этим стояло?.. Кое-что начинает
вырисовываться. Не стали ли мы все игрушками других,
вовсе не народных, не общественных сил, а?.. То-то... Свет¬
лое, радостное может иметь черную подоснову. Все это
нейдет из головы... Перемены были нужны, но за перемена¬
ми стояли антирусские силы, точнее — антинациональные.
Понимаете, нет всех фактов. А они, конечно, имеются. Возь¬
мем тот февраль в Петрограде. Я очень интересовался...
Ведь оснований для голодного бунта не было. Да, бунт ор¬
ганизованный. Его уже ждали. Народ лозунгами вывели на
улицы, и вывели даже не вожди революционных партий. За¬
говор был в другом месте. Понимаете, Россия оказалась
жертвой дважды: сначала в Феврале, после в Октябре. Похо¬
же, Февраль отработали те, кто не помышлял об Октябре.
То ли подключились немцы, которым важно было доконать
Россию любыми способами, то ли инициативу проявили
большевики, победа которых опять-таки была чрезвычайно
выгодна Берлину. Понимаете, тут задействованы огромные
средства. Привести всю эту гигантскую машину в действие
лишь на партийные взносы — это же смешно. Чтобы раска¬
чать народ, довести до определенного градуса ненависти -
откуда эти огромные средства?.. Здесь ответ! Конечно, война
551

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
поспособствовала движению масс, но мы-то знаем, как об¬
стояло дело в действительности. К концу шестнадцатого го¬
да мы имели сильную армию — в избытке патроны, снаря¬
ды. Войска были одеты, обучены. Впереди была победа, со¬
юзники тоже разворачивали огромные силы.
Победа делала весь народ невосприимчивым к разруши¬
тельной пропаганде. Кто-то взялся форсировать события.
Вы понимаете? Было использовано стихийное недовольство
войной, разожгли распутинские страсти, власть пала в грязь,
а потом война вообще обостряет трудности... Но все это
оказалось не стихийным выражением воли народа, как мы
думали. Это был только чей-то ход... Я хочу узнать, кто его
сделал, и я это узнаю. Кое-что уже брезжит, но без неопро¬
вержимых доказательств я не поверю ни во что. А доказа¬
тельства... будут!.. Этот счет мы предъявим. Разрушена
жизнь целого народа, вы понимаете?.. Я не монархист, я
республиканец, но я начинаю чувствовать себя в этом каче¬
стве несколько неуютно. Меня, как и других, как и весь на¬
род, кто-то взял и передвинул, будто фигуру на шахматной
доске. Будем исходить из этого: кому это выгодно?.. Кому
выгодно, чтобы рухнула империя, была растоптана вера и
народ утратил чувство национальности?.. Задачка... Да,
крестьянам под комиссарами несладко — это факт, но пока
им там кажется ближе к земле... В той республике не способ¬
ны понять, что насильственные изменения не принесут спо¬
койствия. Сила загоняет недовольство под пол, в тайник, в
душу, но не устраняет. Нет, насилие, которое они возводят в
степень государственной политики, не даст народу справед¬
ливости. Но все ослеплены, яд, пущенный пропагандой тем¬
ных сил, разрушил все устои жизни, даже чисто националь¬
ные. Вы понимаете масштаб происходящего?.. Ничто уже не
управляет этой стихией, кроме ненависти, нетерпимости и
внушительных образов врагов. Столько крови!.. Ладно об
этом, Сергей Федорович. Вот видите, мы отступаем. На
Омск пятимся.
После долгой и тягостной паузы Александр Васильевич
добавил, но уже другим тоном — деланно-спокойным, уве¬
ренным:
— Вы ошиблись, Сергей Федорович. Мой батюшка был
произведен в генералы. Но в годы моей молодости, учения
он был обычным заводским инженером, который увлекался
историей артиллерийского дела, копался в бумагах, старых
записях...
Потом они еще выпили. Не выпить после такого разго¬
вора было невозможно. И они выпили три чарки подряд по¬
чти без оттяжек. Чокались и молча, без слов, выпивали...
552

Иркутское следствие
И уже под конец обеда, когда Александр Васильевич ре¬
шил предложить Сергею Федоровичу должность у себя в
штабе, тот с улыбкой похвастал, что в Москве носил обувь,
пошитую князем Голицыным, и невесело пошутил:
— Фирма ”От Голицына" — каково!
— Каким Голицыным? — не понял Александр Василье¬
вич.
— В нынешнюю разруху князь Голицын остался без
средств — ни копейки. Состояние, движимое и недвижимое,
конфисковали. И пришлось старику осваивать сапожничест¬
во, благо на памяти пример графа Толстого...
Александр Васильевич поднялся, достал трубку и, шагая
по салону, уминая табак и закуривая, спрашивал:
— Какой Голицын? Их ведь много. Неужто сам пред¬
седатель Совета Министров? Николай Дмитриевич?
— Он и есть — наш последний председатель Совета Ми¬
нистров империи. Доложу вам: освоил сапожничество. Я
встретил Николая Николаевича, а он красуется в обутках...
Ах да!.. Николай Николаевич — это Покровский, наш пос¬
ледний министр иностранных дел... — И Грачев усмехнулся.
Невеселый, горький и желчный вышел смешок. — Целый
Совет Министров. Нарочно не сочинишь. А видели бы вы
нас в этих обутках, в веревочных самоходах, которые князь
шьет... впрочем, наверное, все же шил... Премьер, князь —
надо полагать, "чекушка" не обойдет... Тачал добротно. В
городах еще не то носят, Александр Васильевич. На Твер¬
ской или у Большого театра — на тебе, в лаптях; в пальто,
шапке, шарфе — ив лаптях. И сколько угодно! Дамы в
каких-то опорках. И это, заметьте, вполне приличная экипи¬
ровка, почти праздничная.
— А князь, князь? — перебил его адмирал.
По тону чувствовалось, он не совсем воспринимает рас¬
сказ полковника.
— Князь?.. Так я и говорю: я встретил Николая Нико¬
лаевича. Он и нахвалил обутки Голицына: удобны и прак¬
тичны. Я заказал. Прекрасная работа, доложу вам. Я ведь
чем жил? Крем варил, сапожный крем... Обутки, как влитые.
Ходи без единой мозоли. Исключительно добросовестно
были сработаны, просто по-княжески. Что такое ’’чекушка”?
Нет, это не стаканчик, это... чека...
Александр Васильевич лишь развел руками. Он знавал
князя в пору наместничества того по гражданской части на
Кавказе. Старый князь управлял Кавказом неуклюже. До
погромов ухитрился обострить армяно-татарскую рознь.
Князь поддерживал татар — поддерживать кого-либо на та¬
ком посту вообще не полагалось, это бросало тень на трон.
553

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
При князе были окончательно распределены, точнее, распро¬
даны земли по прибрежной полосе — отменные участки. Их
скупили знать и высшая администрация. Князь приложил
руку и к выселению духоборов. Постыдная история! Семь
тысяч их вынуждены были отправиться в Канаду - там им
гарантировалась веротерпимость. В судьбе духоборов при¬
нял участие другой родовитый дворянин — граф Толстой.
Лев Николаевич взабаламутил не то что бы Россию — Евро¬
пу.
Да-а, князь явно не туда греб. Это стало ясно наконец
государю-императору, и он отозвал его.
К 1914 году князь Николай Дмитриевич являлся скорее
фигурой, так сказать, сугубо благотворительной, по общему
мнению, негодной для какой-либо государственной службы.
Однако в конце декабря 1916 года князь Голицын неожи¬
данно назначен председателем Совета Министров. В столь
смутное время — и нате, ветхий рамолик, совершенно беспо¬
мощный в делах государственных. Сколько это вызвало не¬
доумений и злых шуток! Монархия все время давала доказа¬
тельства, что она не способна управлять Россией, изжила
себя. А Гришка Распутин — позор всея Руси?.. А чехарда ми¬
нистров — один червивее другого? А отношение к Думе --
депутатам народа? Да-а. помазанник Божий явно находился
не на месте — это и без назначения Голицына становилось
ясно даже самым упорным в преданности трону. Что может
быть губительнее этого для власти?
Родзянко вспоминал в 1919 году в белом Ростове-на-
Дону: ’’Когда князь Голицын получил должность Председа¬
теля Совета Министров, я его спросил: ’’Как Вы, почтенный
князь, идете на такой пост в столь тяжелое время, не будучи
совершенно подготовлены к такого рода деятельности?"
Князь Голицын буквально ответил следующее: ”Я совер¬
шенно согласен с Вами. Если бы Вы слышали, что я нагово¬
рил сам о себе Императору! Я утверждаю, что если бы обо
мне сказал всё это кто-либо другой, то я вынужден был бы
вызвать его на дуэль”.
25 февраля 1917 года по старому стилю князь получил
указ (рескрипт) государя-императора о роспуске Думы, поз¬
воляющей себе возмутительные речи — с дерзкими намека¬
ми на государя-императора в неспособности управлять стра¬
ной. с едкой критикой последних действий правительства, с
упреками в развале тыла. Не мог государь-император ни
пережить, ни простить знаменитый вопрос Милюкова с
думской трибуны:
— Что тут такое: глупость или измена?..
554

Иркутское следствие
В такой-то час — и эти обиды, эта мышиная возня. Что
ж ты, Господи, смотришь сверху?..
Колчак не имел представления о письме лидера кадет¬
ской партии Милюкова к партийным единомышленникам,
написанном во второй половине лета 1917 года.
Подлинник хранился у А.А.Лодыженского — бывшего
начальника Канцелярии по делам гражданского управления
при ставке Верховного главнокомандующего. Лодыженско-
го достаточно знали бывший император Николай, великий
князь Николай Николаевич, а также генералы Алексеев,
Врангель, Кутепов.
В начале 1918 года Лодыженский являлся негласным
представителем Добровольческой армии в Москве, где под¬
держивал связь с дипломатическими представителями Ан¬
танты. После, у Врангеля, был губернатором Таврической
губернии. Умер девяноста лет 4 августа 1976 года в Париже.
”...В ответ на поставленные вами вопросы, как я смотрю
на совершенный нами переворот, я хочу сказать... того, что
случилось, мы, конечно, не хотели... Мы полагали, что
власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета,
что громадную разруху в армии остановим быстро, если не
своими руками, то руками союзников добьемся победы над
Германией, поплатимся за свержение царя лишь некоторой
отсрочкой этой победы. Надо сознаться, что некоторые, да¬
же из нашей партии, указывали нам на возможность того,
что произошло потом, да и мы сами не без некоторой трево¬
ги следили за ходом организации рабочих масс и пропаган¬
ды в армии... Что же делать, ошиблись в 1905 году в одну
сторону, теперь опять, но в другую. Тогда не оценили сил
правых, теперь не предусмотрели ловкости и бессовестности
социалистов. Результаты вы видите сами.
Само собой разумеется, что вожаки Совета рабочих де¬
путатов ведут нас к поражению, финансовому и экономиче¬
скому краху, вполне сознательно. Возмутительная постанов¬
ка вопроса о мире без аннексий и контрибуций, помимо пол¬
ной своей бессмысленности, уже теперь в корне испортила
отношения наши с союзниками, подорвала наш кредит. Ко¬
нечно, это не было сюрпризом для его избирателей. Не буду
излагать вам, зачем все это нужно было, кратко скажу, что
здесь играли роль частью сознательная измена, частью же¬
лание половить рыбу в мутной воде, частью страсть к по¬
пулярности. Конечно, мы должны признать, что нравствен¬
ная ответственность лежит на нас.
Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной
Для производства переворота было принято нами вскоре
555

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
после начала войны, вы знаете также, что наша армия дол¬
жна была перейти в наступление, результаты коего в корне
прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы
в стране взрыв патриотизма и ликования. Вы понимаете те¬
перь, почему я в последнюю минуту колебался дать свое со¬
гласие на производство переворота, понимаете также, како¬
во должно быть мое внутреннее состояние в настоящее вре¬
мя. История проклянет вождей, так называемых пролета¬
риев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.
Что же делать теперь, спросите вы. Не знаю, т.е. внутри
мы все знаем, что спасение России — в возвращении к мо¬
нархии, знаем, что все события последних двух месяцев явно
доказывают, что народ не способен был принять свободу,
что масса населения, не участвующая в митингах и съездах,
настроена монархически, что многие и многие, голосующие
за республику, делают это из страха. Все это ясно, но при¬
знать этого мы не можем. Признание есть крах всего дела,
всей нашей жизни, крах всего мировоззрения, которого мы
являемся представителями.
Признать не можем, противодействовать не можем, сое¬
диниться не можем с теми правыми и подчиниться тем пра¬
вым, с которыми долго и с таким успехом боролись, также
не можем. Вот все, что я могу сейчас сказать’4.
Голодные беспорядки в Петрограде. Теперь-то он пола¬
гал, не совсем это были голодные беспорядки; Александр
Васильевич не знал о письме Милюкова, а выводы строил по
данным из других источников... Запасные гвардейские пол¬
ки, разбухшие каждый едва ли не до тридцати тысяч чело¬
век, — рассадники неповиновения и вообще всего что угод¬
но. Идеальная питательная среда для революционной про¬
паганды — сотни тысяч здоровых молодых мужчин, развра¬
щенных безделием, отрывом от семьи, страхом перед от¬
правкой на фронт. А забастовки?..
Забастовка в столице лишила князя Голицына даже воз¬
можности распечатать указ о роспуске Думы. Он препрово¬
дил его председателю Думы Родзянко — того самого, что в
личных беседах не раз обращал внимание государя-импера¬
тора на пагубность ведения дел в стране, опасность распу-
тинщины для авторитета трона...
А тогда, в самые грозные дни и часы, какие-то указы,
переписка, звонки, совещания. Каждый миг расширял про¬
пасть. Все решала воля, энергия, способность пожертвовать
1 См.: Лодыженский А.А. Воспоминания. Париж. 1984.
556

Иркутское следствие
сословными интересами, мудрость предвидения, а тут воз¬
ня... и приказ Хабалову: повелеваю прекратить беспорядки...
Да что это?!
Отчего ты, Господи, так жесток?! Что ты хочешь. Госпо¬
ди?..
Дума решила пренебречь царской волей и продолжить
заседание. Вождями нации видели себя думские ораторы
Милюков, Гучков, Шингарев, Керенский, Родзянко...
И хрустнула царская воля, целое тысячелетие скрепляла
Россию, а тут хрустнула, и за развалом столицы и вовсе рас¬
сыпалась империя, изошла в жалобы молитв и крики ”ура”.
Встрепенулись, стали сбегаться крысы и все прочие тва¬
ри. Все назначение их — ждать своего крысиного часа. Но
главный — уже не крыса, а крысолов — только паковал че¬
моданы и метил по карте маршрут домой.
Еще несколько дней — и государь-император отрекся.
Ну будто и не был повелителем огромной страны в шестую
часть суши: застенчивый воспитанный полковник, воплоще¬
ние покорства и семейных добродетелей. Все принимал
Божьей карой, молил о заступничестве. Только отвернулся
уже Господь, урезал дни его и дни рода его к Ипатьевскому
сиденью и револьверным залпам. Крысолов уже вовсю дул в
дудочку. Жестким металлическим звуком рвала воздух ду¬
дочка.
”А с Михаилом Владимировичем Родзянко я постарался
сойтись. Важно было понять, отчего плодится гниль и какой
будет Россия, но самое первое — остановить крушение
фронта. Миллионы жизней были положены, дабы обуздать
алчность немцев. Выходит, все было попусту?..”
Не дано было узнать Александру Васильевичу, что поте¬
ри немцев на Русском фронте до февраля семнадцатого пре¬
вышали их общие потери на всех прочих фронтах. Недося¬
гаемыми стояли исконные русские земли для врага, но ду¬
дочка крысолова размывала представления о долге и дис¬
циплине. Армия разваливалась, таяла на глазах. А вал наше¬
ствия поднимался все выше над родной землей.
Престарелый председатель Думы рассказывал невероят¬
ные веши о бывшем государе-императоре. Не возьмешь в
толк, что это было: слепота, беспечность или спесивая огра¬
ниченность.
Кстати, Родзянко и надоумил Колчака в апреле 1917-го
встретиться с Плехановым. Следовало незамедлительно ос¬
тановить распад фронта. Призрак германских стягов над
Москвой и Петроградом мучил Колчака...
Прочно складывалось убеждение: нельзя ставить судьбу
557

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
страны и миллионы жизней в зависимость от одного челове¬
ка, пусть даже такого гениального, как великий Петр.
Если бы как Петр...
А этот несчастный сам себя гнал в подвал под выстрелы;
тащил себя, жену, детей к 16 июля 1918 года — под выкрики
Юровского, иноземную брань и русскую матерщину.
Александр Васильевич ни сном, ни святым духом не ве¬
дает Ермакова... бывшего раба Божьего Ермишки, а в буду¬
щем — чекиста и почетного гражданина социалистического
Отечества...
Память держит лишь имена главных палачей: Белоборо¬
дова, Голощекина и Юровского. Нет, адмирал помнит еще
имя Павла Медведева...
А дальше — похмелье революции: кровь и смута.
На нас списали грехи всех поколений...
Прочь все это! К чему стоны по истлевшим ризам! Будет
новая Россия!..
Александр Васильевич улыбается, роется в папке на сто¬
лике сбоку, протягивает листок.
— Вот полюбуйтесь.
Сергей Федорович читает вслух, скороговоркой:
’’Все у Колчака есть, чтобы короноваться русским ’’ца¬
рем”. И архиереи, которые охотно наденут на Колчака
’’шапку Мономаха”; есть у него и верные друзья — помещи¬
ки и фабриканты, которые за право сосать кровь русского
народа будут верой и правдой служить ’’царю” Колчаку —
так, как они служили Николаю Кровавому. Да вот только
нет у Колчака Москвы, где бы он мог сделаться ’’царем”.
Только не отдадут ему рабочие и крестьяне того, что соз¬
дано горбом трудового народа, за что пролито так много
народной крови!”
Сергей Федорович положил прокламацию на столик сбо¬
ку.
— Знаете, сколько я этого добра видел!.. Почему отсту¬
паем?
Вопрос вырвался неожиданно, и Сергей Федорович сму¬
тился.
— Весной был большой приток живой силы. Нам уда¬
лось мобилизовать крестьянство после взятия Перми. Они
поголовно были настроены против большевиков. Ощути¬
мый приток....
После Колчак вызвал офицера разведки вместе с началь¬
ником штаба. Грачев не пустой пришел: назвал номера крас¬
ных соединений и частей в тылу и непосредственной близо¬
сти к фронту. Сообщил интересные данные о мобилизацион¬
558

Иркутское следствие
ных мероприятиях красных. Александр Васильевич подтвер¬
дил личность полковника Грачева и принял участие в состав¬
лении его послужного списка, отдав приказ о выдаче ему
всех полагающихся документов.
Полковник Грачев наотрез отказался принять должность
в штабе. Колчак дал ему полк у Каппеля — лучшее, что мог
сделать для него. Полковник показал себя грамотным пе¬
хотным командиром еще в начале германской. ’’Георгий” —
за Львов у него. Через два месяца, незадолго до оставления
Омска, полковник Грачев пал в бою. Об этом в ставку донес
генерал Каппель. Очень скорбел Владимир Оскарович: бле¬
стящий удался командир полка. Воткинцы в нем души не
чаяли — так же, как и матросы когда-то в Порт-Артуре.
"Не видать тебе. Сергей, больше ни жены, ни друзей, ни
георгиевского знамени и не иссыхать сердцем по дочери
Машеньке...” Колчак знал, что этот обожженный всеми
огнями бед человек, когда оставался один, опускался на ко¬
лени и молился за рабу Божью Марию, молился и плакал.
Не могла душа смириться со смертью взрослой и любимой
дочери. Сухими и красными были глаза полковника на
людях.
”А я?.. Я еще не покойник. Я еще жив. Меня еще не уби¬
ли... Земля тебе пухом, старый товарищ! За Россию твоя
жизнь!..”
Вся эта прошлая жизнь стушевывается и уходит из созна¬
ния Колчака — и уже ничего нет, кроме закутка-камеры, то¬
пота шагов, выкриков, лязга — это и отвлекло от воспоми¬
наний. Судя по всему, доставлены новые заключенные. Здесь
в одиночки напихивают по пять-семь душ.
Александр Васильевич встает и нервно, быстро шагает из
угла в угол.
’’Слава Богу, мне дарована другая судьба — не сиятель¬
ного сапожника при своих недругах. Как можно до такого
опуститься, пусть ты и старик...”
Белый, синий, красный...
Это легенда — о Ленине, стороннике внутрипартийной
Демократии. Демократию главный вождь понимал свое¬
образно. Если с его мнением не считаются, его (Ленина) за¬
жимают, он образует новую партию, уже свою, которая бу¬
дет слушать только его.
К X съезду РКП(б) круто возросло давление на партий¬
ную верхушку. ’’Рабочая оппозиция” требовала внутри¬
партийной демократии, стараясь избавить партию от дикта¬
та авторитетов, диктата ЦК, подмятого вождями; собст¬
венно, не подмятого, а сформированного согласно спискам
559

Ю.П. B.iacoa. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
главного вождя. Такая демократия ставила под удар господ¬
ство Ленина и его окружения над партией. Положение сло¬
жилось угрожающее — к "Рабочей оппозиции" прислушива¬
лось большинство делегатов съезда. Как уйти от неминуемо¬
го, казалось, крушения — контроля партии над вождями?
Ведь нежелательная резолюция будет принята, это факт...
Ленин предлагает Шляпникову (лидеру оппозиции) пере¬
дать разработку вопроса об установлении "внутрипартий¬
ной демократии" в ЦК, который будет избран съездом.
Вполне демократично.
Но все дело в том, что в ЦК проходят только те больше¬
вики, в которых Ленин уверен.
Поэтохму ЦК, который должен быть избранным, будет
ленинским не только в переносном смысле. В своем ЦК Ле¬
нин был уверен. Предложения оппозиции этот ЦК непремен¬
но "закатает".
Дабы склонить Шляпникова на компромисс, Ленин пред¬
ложил сначала избрать его в президиум, а затем заявил
съезду, что Шляпникова и второго лидера оппозиции Куту¬
зова "мы берем в ЦК". Мы, то есть правящая группа.
Ленин: "И мы надеемся, что в ЦК, в который мы берем
представителей этого уклона ("Рабочая оппозиция". —-
Ю.В.), представители эти отнесутся к решению партийного
съезда, как всякий сознательный, дисциплинированный член
партии; мы надеемся, что мы при их помощи в ЦК эту грань
(о демократизме. — Ю.В.) разберем, не создавая особого
положения".
Вроде демократично.
А на деле — обман, ибо в ЦК преобладает мнение правя¬
щей группы, во главе с Лениным. И Ленин заранее созна¬
тельно, что называется, гробил предложения, которые мож¬
но считать и предложениями партийной массы, ее требова¬
ниями к вождям. Здесь Ленин борется уже с партией, прила¬
живает ей свою узду, пока прилаживает... Вот-вот накинет и
настоящую - - о недопустимости группировок и фракций.
Шляпников поддался на приманку — и обман Ленина
блестяще удался.
Бывший Верховный Правитель Российского государства
держался на допросах простой истины, она управляла его
поступками: насилие рождает насилие. В его понимании.
Россия захвачена большевиками и терроризирована. И он
не забывал подчеркивать, что служил и присягал не царю,
а Отечеству.
Нечеловеческой выдержки стоило Чудновскому не пода¬
вать виду. Сведя скулы, медленно жевал папиросу, глубоко
560

Иркутское следствие
забирал дым, подходил к окну — такой широкий: ну в окон¬
ный проем! Ждал, покуда лицо ослабнет, потеряет нена¬
висть...
— Белое движение имеет целью возрождение России, —
говорит Александр Васильевич. — Новая государственность
не должна утверждать себя за счет ущемления прав любой
группы населения, а тем паче возвышения отдельных из них.
Ни один слой общества или, если угодно, по вашей термино¬
логии, класс не вправе иметь преимущества и, таким обра¬
зом, навязывать, определять жизнь всего общества... Крас¬
ные осуществляют планомерное уничтожение дворянства, не
щадят женщин и подростков. Они истребляют офицерство,
буржуазию, в значительной мере интеллигенцию, а заодно
всех, кто смеет выражать несогласие. Убивают, принуж¬
дают, чтобы обреченные не противились, а следовали не¬
обходимости быть убитыми, униженными или ограбленны¬
ми. Когда же обреченные воспротивились подобной росписи
(а кто согласится добровольно на смерть?), их нарекли реак¬
ционерами и белой сволочью. Прежняя жизнь не являлась
справедливой, это породило Февраль. Однако я против того,
чтобы другую жизнь утверждали насилием — штыками,
кровью и голодом. Да, да, голодом, потому что всех, кого
вы объявляете вне закона, вы обрекаете на голод, то есть го¬
лодную смерть. Это тоже ваш прием. Те карточные нормы,
которые вы назначаете этим людям, не способны обеспечить
жизнь. И люди умирают, так сказать, по карточкам. Если не
штыком и пулей, то голодом. Все органы печати, кроме
большевистских, закрыты, нет судов, нет адвокатов — вы
убиваете в совершенной безгласности, тишине. Что касается
моих приказов как Верховного Правителя России и Верхов¬
ного главнокомандующего: да, они повлекли гибель и стра¬
дания сотен тысяч русских, но Гражданской войне это не¬
избежно. Ленин поставил к могильному рву значительную
часть России (и не только имущую), а всех несогласных, а их
очень много и среди ваших, красных сословий, взять хотя бы
дивизию из моей армии — Воткинскую. Сколько людей са¬
мого простого звания бежало к нам! Нет, ответ этой России
мог быть только один: борьба с оружием в руках. Нет, не за
идеалы угнетателей, как вы изволите выражаться. Я не со¬
мневаюсь: большевики сорвали процесс мирного обновле¬
ния России, возвели в государственный принцип насилие. Из
нынешних московских правителей никто не сомневается в
’’естественном” праве на убийства и принуждения. Для нас
Ленин и Троцкий со своей системой власти преступны...
Товарищ Чудновский аж расстегнул кожанку, но смол¬
561

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
чал, только отвернулся к окну, запомнил предупреждение
адмирала. Подоконник уперся Чудновскому едва ли не в
плечи. Невольно сощурился: воздух пятнали крупные пада¬
лицы снега. От своего папаши Чудновский усвоил это про¬
званье снежных хлопьев, хотя падалицами называют опав¬
шие на землю плоды.
Ветер далеко продувал сквозь щели. Языкастый, острый
ветер. Самые ражие морозы по февралю. Колчак, Каппель,
Сыровы, Семенов...
Волчком развернулся, подошел к столу — несподручен
стол, не подлажен под рост. Положил на протоколы руку:
на целый том натрусил разных слов Правитель — Петро¬
град, Париж, Лондон, Токио, Северные Соединенные Шта¬
ты, Пекин, Сингапур, Мукден, Омск, Иркутск ...
Александру Васильевичу казалось: закрой глаза — и сги¬
нет весь этот кошмар. И все как прежде: и рождество, и
святки, огни по Невскому, Анна. И у людей лица, а не звери¬
ные рыла...
Верными сведениями снабдил товарища Семена Янсон:
28 и 29 января Пятая армия жахнула по чехословацкому арь¬
ергарду. Бросили чехи в Нижнеудинске четыре бронепоезда
и несколько эшелонов с имуществом — и ноги в руки! И по¬
легло же их от мороза. Ширямов смеялся: как грибы соби¬
рай — столько их там...
Попутно занимает товарища Семена вопрос о мировой
стачке как первом этапе мировой пролетарской революции:
каждое утро нетерпеливо распахивает газеты — ну должен
заявить о себе мировой пролетариат!
Самым драгоценным кладом носит в себе это зрелище
гибнущего мира капитала. Безмолвствующие станки на
всех континентах и островах, скажем, таких, как Ньюфаунд¬
ленд, — огромные пролеть» цехов без людей. Прохладен,
свежеват воздух: не греет его работа и запаренный дых
людей — этой самой рабочей скотины при машинах.
А за воротами — митинги! Насколько хватает глаз —
чернота промасленных спецовок, сжатые кулаки и реши¬
мость в глазах.
А уж как все остановится, замрет в мире, даже все паро¬
ходы встанут к причалам, — конец капиталу! Бери власть,
трудовой человек!
И так близка, доступна эта победа над мировой бур¬
жуазией — от досады подмывало прокричать братьям по
классу:
— Бросай работу, бастуй, братва!
Должны же понять, услышать! Ведь, почитай, никаких
562

Иркутское следствие
жертв и страданий — сразу за горло всю толстопузую сво¬
лочь!
Однако брал себя в руки товарищ Чудновский: невоз¬
можно еще такое счастье. Неграмотность, обман обездвижи¬
вают мировой пролетариат. Слеп и беспомощен он без
своих рабочих партий. Маркс это первым вычислил и назвал
коммунистические партии отцами и поводырями всех трудо¬
вых людей мира. А для единства воли, успешной борьбы
должны партии быть связанными в единое целое через Ком¬
мунистический Интернационал, теперь уже третий по счету,
поскольку второй, как, надо полагать, и первый, развратили
и подкупили враги освобождения трудовых людей земли.
Александр Гаврилович Шляпников в большевизме, а он,
по словам Н.Н.Суханова (Гиммера)1, именно ’’большевик'’, и
’’фанатичный”, являл нечто исключительное даже среди
людей исключительных. Такие там не водились и водиться
не могли. Весь строй Шляпникова не допускал членства в
той жесткой партийной структуре. Он был самостоятелен,
убеждения не складывал к стопам большинства, не молил¬
ся на вождей-пророков: творил революцию для простых
людей. Явление, так сказать, во всем чуждое для этой струи
растворенных в общем деле душ и помыслов.
Именно поэтому в ’’Советской исторической энциклопе¬
дии” ни словечка об Александре Гавриловиче, а ведь он бы¬
вал и членом ЦК, и руководил Русским бюро ЦК партии.
Держатели партийных билетов засидели память о нем — ну
не значилось такого большевика ни в одной прописи, ну не
состоял в партии с 1901 года, отродясь не был металлистом
высшей квалификации, а уж первым председателем крупней¬
шего рабочего профсоюза дореволюционной России и по¬
давно. И что из опытнейших революционеров-подпольщи¬
ков — так одни слухи!..
Имелся в партии другой рабочий — его все знают — то¬
карь Михаил Иванович Калинин. Ленин высмотрел Калини¬
на и двинул в президенты на замену усопшему Свердлову.
Рабочему государству — президент из рабочих. Это не было
волей народа, гак обдумал и решил Ленин...
Нет, все не случайно в наших судьбах. Калинин жевал со¬
1 На петроградской квартире Н.Н.Суханова (Гиммера) проходило исто¬
рическое заседание ЦК партии большевиков, которое приняло решение о не¬
замедлительном восстании против Временною иравительсчва. Сам Николай
Николаевич был умерщвлен на Лубянке 29 июня 1940 года. И поделом, как
смел верить в Плеханова, а не в Ленина.
Так и будешь молчать. Россия?
563

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лому готовых резолюций, не сводил с вождей восторженных
глаз, а Шляпников... Шляпников смел называть вещи своими
именами.
Все на том же X съезде РКП(б) Александр Гаврилович
не согласится с предложением Ленина использовать сторон¬
ников ’’Рабочей оппозиции” для борьбы против бюрокра¬
тии.
”С бюрократизмом следует бороться, — возразит Алек¬
сандр’ Гаврилович с трибуны съезда, — не перемещением с
одного стула на другой, а противопоставлением этой бюро¬
кратической системе особой системы”.
Это все то, к чему мы пришли сейчас, в 90-х годах.
И это Александру Гавриловичу принадлежат слова, про¬
изнесенные еще при основоположнике:
”Мы стремимся к созданию на каждом заводе единого
органа, который организовал бы производство и управлял
бы заводом”.
И это тоже то самое, чем мы занимаемся сейчас, через
семьдесят лет, по-прежнему страдая.
26 июля 1921 года Шляпников критикует некоторые по¬
становления правительства на собрании коммунистов Мо¬
сковской электрической станции. Уже 9 августа на объеди¬
ненном пленуме ЦК и ЦКК Ленин домогается исключения
Шляпникова из партии. Не хватает сущего пустяка — одного
голоса. Но выколотить этот один голос из своего ’’ленинско¬
го” ЦК главному вождю не удается.
22 февраля 1922 года приносит Ленину еще один
шляпниковский сюрприз: ’’Заявление двадцати двух”. Заяв¬
ление, безусловно, инициатива Шляпникова. О коммуни¬
стической партии Ленина этот документ заявляет одно¬
значно:
’’Такие методы работы (Ленина и его единомышленни¬
ков. — Ю.В.) приводят к карьеризму, интриганству и
лакейству...”
Для догматических схем Ленина это было неприемлемо,
это уже означало размывание устоев идеологии.
Из заявления следует, что в партии нет подлинного един¬
ства (оно, конечно, имеется, но в сугубо ленинском понима¬
нии: ’’верхи спускают резолюции, низы безгласно прини¬
мают к исполнению”. Ю.В.), нет рабочей самостоятель¬
ности; бюрократия давит всех, кто имеет смелость на свои
выводы. Фактически идет борьба с "инакомыслием всеми
средствами”.
Такого рабочего руководителя Ленин терпеть в партии
не мог, но... не хватало одного голоса...
564

Иркутское следствие
Шляпников не был забыт Сталиным, тот обошелся ’’без
одного голоса”. Любовь Сталина к Ленину простиралась ку¬
да как дальше и глубже подобных мелочей.
Уже после коллективизации и ’’организованного голода”
на Украине (только ли на Украине) Сталин скажет Шляпни¬
кову:
’’Пятьдесят миллионов крестьян сломили, а тебя одного
и подавно сломаем (чувствуется, вдохновляет вождя победа
над мужиками. — Ю.В.). И семью твою загоним, куда Ма¬
кар телят не гонял”.
Чижиков прав, Макару и в голову не взбрело бы гонять
телят в подобные места.
После ссылки на север в 1933 году, Александра Гаврило¬
вича снова арестовывают в 1935-м. Ссылают в Астрахань. В
мае 1937 года возвращают на Лубянку.
3 сентября 1937 года Александр Гаврилович получает
пулю в затылок. Длинным и долгим оказался путь этой пу¬
ли, очень долгим...
В определении хрущевского Верховного суда СССР есть
строки:
’’...Себя виновным не признал, жену свою ничем не окле¬
ветал и не опорочил”.
Кому ж ты доверился, Александр Гаврилович?.. Мир
праху твоему...
На полке’ у меня стоят три книги воспоминаний Шляпни¬
кова, как свидетельство: все-таки был такой человек, был и
писал, да как чисто и праведно.
Впрочем, Шляпников не исключение. Вспомним, как ра¬
довался Ленин (уже смертельно больной, отстраненный от
работы) аресту и ссылке историка Рожкова. Это решение
приняло политбюро, и Ленин узнал о нем из журнала засе¬
даний политбюро. Весь трагизм и комизм этого случая в
том, что Ленин сам уже был под наблюдением и лишен
власти. Однако застарелая неприязнь к инакомыслию, нако¬
пленная злость к Рожкову (аж с семнадцатого года!) сильнее
всех чувств, даже горечи и обиды.
Людей крупных и несговорчивых, как Николай Алек¬
сандрович Рожков, Ленин подавлял силой. Инакомыслия он
не допускал, считал не только вредным, но и опасным. На
единомыслии и подчиненности строил главный вождь новый
мир...
Без крестов, без священников нас оставят лежать.
Будут ветры российские панихиды справлять...
До семнадцатого года генерал-майор А.В.Нокс (в пору
565

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
знакомства Колчака с Ноксом в Токио тот был еще полков¬
ником) справлял обязанности английского военного аген¬
та (атташе) при русской армии. Александр Васильевич пере¬
бирает в памяти беседы с ним в Токио...
Нокс прибыл во Владивосток в августе 1918 года1.
"Не будь моего обращения о приеме на английскую
службу, я не стал бы главой белого движения, но, в свою
очередь, не был бы и предан. Правда, лично от себя, по серд¬
цу, почти и ничем не мог помочь Джон Уорд. Под рукой все¬
го батальон — двадцать пятый Мидлсекского полка, да и
связан Джон приказами. Над ним вся государственная ма¬
шина Великобритании..."
Полковник Уорд доводился Колчаку другом.
Александр Васильевич в мельчайших подробностях
представляет механику выдачи. Сперва все выносили в себе
чехословаки, справились о возможности такого поворота у
Жаннена как Верховного главнокомандующего союзными
войсками в Сибири. Тот, в свою очередь, все согласовал с
Ноксом, а Нокс — с Лондоном.
”И продали тебя, Александр. А Джон раненько (раньше
других) тронулся со своим батальоном во Владивосток...”
При воспоминании о Жаннене Александра Васильевича
заливает острое чувство неприязни. ’’Вот же прислали... Во
всей Франции единственного откопали...”
Он долго, до боли в глазах, вглядывается в муть окошка.
’’Сам белый и сижу за белыми решетками”.
Прутья на окошке проросли пухлым игольчатым инеем.
Колчак вспоминает нежно-спокойный голос Радолы Гай-
ды. Вроде бы поначалу сложились вполне корректные отно¬
шения, почти доверительные. Погодя вспоминает коман¬
дующих на Балтике — Эссена и Канина.
Василий Александрович Канин был сослуживцем Колча¬
ка. В войну командовал отрядом заградителей, после —
начальник Минной обороны. С мая 1915-го по 6 сентября
1916 года — командующий Балтийским флотом.
Николай Оттович Эссен (во флоте бытовала традиция
1 Это генерал Нокс телеграфировал начальству в Лондон:
"Когда 150 миллионов русских не хотят белых, а хотят красных, бесцель¬
но помогать белым".
Коротко, ясно и убедительно, хотя телеграмма имела отношение к дея¬
тельности генерала Е.К.Миллера.
Россия определенно склонялась к большевизму. Новая вера сулила дру¬
гую жизнь. Она предпочитала Ленина. Выше небес тянулись шашки мужиков
в буденовках.
Даешь светлое завтра!..
Отчего ж не дать... дали...
566

Иркутское следствие
обращения друг к другу по имени и отчеству, и даже в бое¬
вой обстановке) был, как и Александр Васильевич, из корен¬
ных петербуржцев, только на тринадцать лет старше. Кроме
Морского корпуса, закончил в 1886 году Морскую акаде¬
мию. Вместе участвуют в обороне Порт-Артура. Александр
Васильевич командует поначалу минным заградителем, а
Николай Оттович — крейсером ’’Новик”, погодя — эскад¬
ренным броненосцем ’’Севастополь”, броненосцем уже в
чине капитана первого ранга.
Николая Оттовича отличали храбрость и предприимчи¬
вость. Он собрал на крейсере волевых, смелых офицеров.
Рейдами ’’Новика” восхищался весь Порт-Артур. Огонь
орудий крейсера славился точностью. Николай Оттович
слыл настоящим моряком и товарищем. При всем том умел
и выпить, не теряя головы, за что почитался вдвойне.
Тоже порядочки! Порт-Артур голодал. Солдаты воевали
в рванье, а японцам сдали громадные склады с хлебом, кон¬
сервами, запасами кож...
По окончании войны Эссен — заведующий стратегиче¬
ской частью военно-морского отдела Главного Морского
штаба. После командовал крейсером ’’Рюрик” и дивизией
эскадренных миноносцев Балтийского флота. С 1908 года
принимал участие в управлении Балтийским флотом снача¬
ла в должности начальника соединенного отряда Балтийско¬
го моря, а затем начальником морских сил.
Именно успешное применение минного оружия японца¬
ми дает толчок для разработки планов минной обороны
русской Балтики. Талантом и мужеством адмирала фон Эс¬
сена минно-заградительное оружие становится основным
средством борьбы с превосходящими силами германского
флота, недаром Эссен какое-то время командовал и Первой
минной дивизией. План военных действий — в основном де¬
тище Николая Оттовича. Центральная и Фланговая пози¬
ции, перекрывающие Финский залив, — предложения и рас¬
четы лично Николая Оттовича. И это по его приказу с
октября 1914-го по февраль 1915-го были осуществлены
активные минные постановки на путях судоходства врага.
Николай Оттович являлся любимцем флота, под стать
адмиралу Макарову, коего Александр Васильевич глубоко
чтил. Скончался Эссен пятидесяти пяти лет — 7 мая 1915 го¬
да в Гельсингфорсе. Командование принял адмирал Канин.
7 сентября 1916 года государь-император отстранил ад¬
мирала Канина от командования на Балтике — за недоста¬
точную активность флота. В командование вступил вице-
адмирал А.И.Непенин.
567

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Александр Васильевич до сих пор сокрушается по поводу
преждевременной кончины Николая Оттовича. Это ж был
морячило!1 Несмотря на разницу в возрасте и чинах, их
соединяла дружба. И не раз они отмечали встречу или про¬
сто добрый час адмиральской выпивкой, до которой оба бы¬
ли большие охотники.
Погодя Александр Васильевич вспоминает крушение
своего Восточного фронта, натиск красных и всю жестокую
и кровавую бестолочь отступления по искромсанному вос¬
станиями тылу среди не менее гибельного саботажа чехосло¬
ваков.
А ведь все могло быть иначе...
Александр Васильевич лежит поперек лежанки и теребит
в кармане гильзочку.
Ему покоя не дает мысль о том, что, возможно, Деникин
искусственно притормозил движение своих войск на Москву;
не хотел, чтобы слава победителя досталась сибирским ар¬
миям адмирала. Будто в этом дело!
На веках огромная тяжесть, Александр Васильевич мор¬
гает все реже и задремывает: забытье на семь-восемь минут.
’’Настоящий был морячило Николай Оттович, крещен
огнем, морем, водкой и любовью...”
31 августа 1923 года появился очередной, четырнадца¬
тый, номер ’’Прожектора” с длинным заголовком: ’’Пять
лет тому назад, 30 августа 1918 года, произошло покушение
на жизнь Владимира Ильича Ленина. Настоящий номер
’’Прожектора” посвящается нашему Ильичу. Да здравствует
вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин!”
Его открывает фотография с неузнаваемо-иссушенным
лицом вождя, сделанная, надо полагать, тогда же — в авгус¬
те двадцать третьего. Далее следуют фотографии рабочих —
"очевидцев покушения”, фотография рабочего завода Ми¬
хельсона Н.Иванова, ’’бывшего в то время председателем
завкома и председателем митинга, задержавшего покушав¬
шуюся на Владимира Ильича Ф.Каплан и отстоявшего ее от
расправы толпы”. Тут же в целый лист фотография сколо¬
ченного из досок высокого обелиска, установленного на мес¬
те покушения. На том же развороте фотография группы ра¬
бочих на фоне ’’гранатного корпуса завода имени Ильича,
у которого произошло покушение”.
1 А.Н.Крылов, достаточно знавший Эссена, не без почтительного удив¬
ления вспоминал, как тот годами не сходил на берег. Любовь его к морской
службе была безгранична.
568

Иркутское следствие
В номере заметки, статьи, очерки, посвященные этой же
теме. Авторы — Г.Зиновьев, Е.Преображенский, С.Зорин,
А.Аросев, А.Воронский, Б.Суворин и т.д.
В очерке С.Зорина есть запись беседы Ленина с питерски¬
ми рабочими во время Второго конгресса Коминтерна. Бе¬
седа возникла стихийно:
”— А продовольствие как (это спрашивает Ленин. —
ю.ву...
— Слабовато... Изголодались больно.
— Да это што, — вмешивается старый путиловец, — вы,
товарищ Ленин, лучше скажите, что Коминтерн ...выйдет из
него што, аль нет?
Ленин рассказывает.
— Так... Значит, все же наша возьмет, хочь и рожа в кро¬
ви... Это ладно...”
Примечателен очерк А.Воронского ’’Россия, человече¬
ство, человек и Ленин”:
’’Один из современных поэтов, богато одаренный и
очень своеобразный, говорил в беседе:’
— Ленин... Он делает нужное и страшное дело: он делает
новую страну и нового человека. Понимаете, именно делает.
— Почему ’’страшное”?
— Потому, что он лепит из инертного материала, но
этот материал живой...
Другие утверждают, что Ленин экспериментатор, не по¬
боявшийся проделать опыт над страной с населением в
150 миллионов и даже больше — над целым миром.
Еще сравнивают его с Петром Великим, дубиной гнав¬
шего Россию к Европе...
Считают его аскетом, фанатиком, книжником, начетчи¬
ком от марксизма, сектантом, схематиком.
Илья Эренбург сообщил про Ленина, что он ’’точен как
аппарат. Конденсированная воля в пиджачной банке, пророк
новейшего, сидевший положенное число лет сиднем за кни¬
гами” и т.д.
Потом говорят, что он диктатор. И многое другое еще
говорят.
Во всех этих и подобных утверждениях таится мысль,
что Ленин насильно навязывает России новое, может быть,
необходимое и наилучшее, но органически не слитое ни с
прошлым, ни с настоящим страны, — воплощает идеал —
величественную формулу, схему, жизнь, проинтегрирован¬
ную насквозь, всецело и без изъятия. Естественно, что сам
Ленин превращается в игумена, в аскета, в книжника, в дерз¬
кого экспериментатора, в вивисектора живой жизни, пусть
569

Ю.П. B.iacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
плохой, нелепой, темной и тяжелой, но подлинной, простой
и непреложной, как море, лес, степи, горы, небо, звезды, тра¬
вы, звери.
Как все это забавно неверно!.."
История вывела суровый однозначный приговор. И это
оказалось совсем не забавно и совершенно верно.
Жизнь народа оказалась разгромленной ради схем, уто¬
пии...
’’Вивисектор живой жизни...”
Словарь иностранных слов определяет вивисекцию как
живосечение, выполнение операций на живом животном с
целью изучения...
Это верно, по живому резал наш Ильич, по телу всей
России и всего народа. Россия корчилась в муках, исходила
кровью и стоном, а он резал. Он и его единомышленники.
И до сих пор режут... и все по живому телу...
И далее Воронский подытоживает:
’’Ленин, конечно, ’’одержимый”. Он всегда говорит об
одном и том же. С разных, иногда с самых неожиданных
сторон он десятки раз рассматривает в сущности одно ос¬
новное положение...
Вообще он говорит как человек, у которого одна основ¬
ная идея, ’’мысль мыслей” непрестанно сверлит и точит моз!
(ну стопроцентный ’’пациент” для наших ’’гэбэшных психу¬
шек” — доминанта Ухтомского налицо, и какая! — Ю.В.\ и
около нее, как по орбитам вокруг солнца, кружатся осталь¬
ные планеты... Такие ’’одержимые” на все смотрят под од¬
ним утлом зрения, видят и замечают только то. на что
властно направляет их внимание основная идея...
Горький писал однажды про него: ’ мне кажется, что ем\
почти неинтересно индивидуальное человеческое, он думае!
только о партиях, массах, государствах”; но ниже Горький
вынужден прибавить: "иногда в этом резком политике свер¬
кает огонек почти женской нежности к человеку...”1
В том же номере ’’Прожектора” напечатана фотография
ленинского аттестата зрелости.
Все оценки — "пятерки”, только по логике как-то неле¬
по, но со смыслом торчит ’’четверка”.
Из очерка Преображенского "Одинокий” мы узнаем, что
1 См.: Прожектор. 1923. № 14 Из статьи А.Воронското Россия, челове¬
чество. человек и Ленин
570

Иркутское следствие
Ленин любил повторять: вождь считает ’’миллионами и
миллиардами, а не сотнями и тысячами”.
Нет человека — есть население, масса, миллионы, мил¬
лиарды...
’’Первый серьезный сигнал, или ’’первой звонок”, по вы¬
ражению самого Владимира Ильича, прозвучал в мае
1922 года”, — пишет приемный сын его сестры Анны Ильи¬
ничны Георгий Яковлевич Лозгачев-Елизаров в своей книге
воспоминаний ’’Незабываемое”.
Прозвучал ’’через месяц после операции по извлечению
пули. Четыре месяца вынужден был провести тогда Ильич в
Горках...”
И дальше:
”В один из декабрьских дней 1922 года, поднимаясь
утром с постели, Владимир Ильич почувствовал внезапное
головокружение, пошатнулся и ухватился за стоящий рядом
шкаф, чтобы не упасть. Вызванные врачи склонны были
определить этот симптом как признак сильного переутомле¬
ния и старались успокоить его. Однако Владимир Ильич
лучше их чувствовал надвигавшуюся опасность и покачал
головой.
— Нет, это настоящий ’’первый звонок”, — возразил он
с грустной улыбкой...
В период улучшения, когда стали возможны прогулки на
свежем воздухе, к нему призывался старший по охране Петр
Петрович Паккалн, чекист-латыш (и здесь без латыша не
обошлось. —
В январе—феврале 1923 года наметился радостный пово¬
рот в сторону улучшения. Воспользовавшись этим, Влади¬
мир Ильич диктовал свои, ставшие последними, статьи и за¬
мечания.
Девятого марта снова прозвучал грозный сигнал: тяже¬
лый приступ завершился параличом правой стороны и почти
полной потерей речи...”
Наступило время действовать Сталину. Происходит
стремительное растяжение сил в борьбе за власть. Все
знают приговор врачей, вождь обречен. И они оставляют
его смерти, а сами грязно, жадно начинают дележ власти.
На все как будто воля Божья,
А правит миром сатана.
В идее революции присутствовало нечто вдохновляюще¬
возвышенное: избавить человечество от грубого мате¬
571

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
риального содержания жизни, тягостной зависимости от не¬
обходимости жить ради наживы, заботиться только о нажи¬
ве, подчиняться только идолам барыша, богатства и всю
жизнь горбатить за кусок хлеба, не разгибаясь горбатить за
кусок хлеба, отдавая этому все лучшее, что есть в тебе...
Революция манила освобождением духа.
Грубое, неизменное, надрывное должно уступить взлету
мысли, необыкновенному расцвету культуры, раскрепоще¬
нию духа.
Рабы капитала, подневольного труда; оскотинивание ра¬
ди пропитания и благоденствия (если к нему еще про¬
рвешься) — революция обещала это сделать призраком
прошлого, только призраком, памятью, прахом, презрен¬
ным прошлым...
Впереди новый мир, новые отношения, новые ценности.
”Мы наш, мы новый мир построим!..”
Партия, Ленин!..

ГЛАВА 14
ТЮРЕМНЫЕ БУДНИ
Чудновский придирчиво следил за питанием адмирала.
Надобен он ему живой и нехворый.
Кашу Правителю приносили раз в сутки и два
раза поили чаем, но с ржаным хлебом.
Кашу адмирал подбирал из котелка в своей камере. При
этом за ним надзирали двое красногвардейцев, а напротив
лежанки расхаживал товарищ Семен с папиросой. Узость
мышления Правителя, а равно и неспособность подняться
до классовых оценок, вызывала у председателя губчека
яростное желание лишить адмирала каши.
Товарищ Чудновский не сомневался: рано или поздно
животный ужас размочалит адмирала, смоет господскую
вежливость и спокойствие, отзовется хрипом, покаянными
слезами и молением о пощаде — и это явится высшим тор¬
жеством класса, грозным именем которого он карает.
Александр Васильевич испытывал неловкость: надзи¬
рают за каждым глотком, а глотки эти, как назло, полу¬
чаются какие-то мокрые, звучные. И сам он (это хуже пытки)
измят, немыт и толком небрит. Шинель, черт подери: спишь
в ней, и вообще не снимаешь. Да еще от ног потноватый дух.
Здесь едва ли не уличный холод, во всяком случае, руки
очень зябнут, если вынуть из кармана. Да что руки — моча в
параше тут же заледеневает. Шинель не способна согреть, но
он проникся мыслью о том, что его убьют, и холод как-то не
Мешает. Он повязан им, окоченел, весь какой-то негнущийся,
но физических мук не испытывает. В этой стуже лишь одно
неудобство: нет возможности полежать, почти непрерывно
надо двигаться. Но пуще всего Александра Васильевича уг¬
573

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
нетают вши. Откуда? В камере один, и вшей не было, когда
сняли с поезда в Глазкове.
С кашей Александр Васильевич обычно не спешил: было
приятно погреть руки о котелок. Не только ладони, все тело
моляще жадно вбирало тепло. Пар от дыхания котелка вы¬
мерзал на воротнике — седели ворсинки цигейки. Неприят¬
но. как-то предательски позвякивала ложка и, хоть очень хо¬
телось есть, он не позволял себе выскребывать котелок.
Впрочем, чаще всего ложка звякала по рассеянности: он не¬
ожиданно углублялся в себя, забывая обо всем.
Товарищ Семен потирал озябшие руки и узил веки: уж
очень воспалены, любой свет разъедает. В жизни не прихо¬
дилось столько тупить зрение. И каппелевцы прут напролом
через снега, вот-вот обложат Иркутск. И тревожился: кабы
адмирала не свалил тиф. Ломкая публика, эти господа. На
вошь никакого упорства.
Вдруг начинал кружить вокруг адмирала: не в жару ли?
Да неужто болезнь обгонит его, Чудновского, приговор?..
Но глаза... больно моргать. Вся работа при коптилках
или свечах. Станция светом не балует. А протоколы допро¬
сов — каждую строчку сверяй. А беляки — только сунься за
город или на окраину — да вмиг пристроят дырку.
И страх за Колчака: не отбили бы! У Денике и других
следователей даже мандаты изъял. Каждое утро сам встре¬
чает и провожает следователей.
За все в ответе председатель губчека.
Денике походил — и тоже перешел на ночевки в тюрьме.
Правильно, ближе к делу и понадежнее за стенами. Трепач,
шкура — это в Денике так и светит, но нет у него, Чуднов¬
ского, тех знаний, а уж о языках и заикаться нечего. Зачиты¬
вает этот меньшевик Правителю всякие бумаги на иностран¬
ных языках. Легко таким, нашим горбом получали воспи¬
тание.
Поэтому и сам председатель губчека чаще ночевал в
тюрьме, ровно под арестом. Располагался в кабинете на¬
чальника тюрьмы: начальник на диване (мужик из солдат -
дюжий), а товарищ Семен на столе: жестко, зато наверху
весь, с ногами, и нигде ничего не зависает. А самое глав¬
ное — без тревог, так как при Правителе.
Денике спал отдельно, в помещении охраны.
А ежели товарищ Чудновский заезжал домой, что случа¬
лось чрезвычайно редко, то возвращался к утречку. Однако
и тогда не сразу ложился, хотя качало от бессонья и надры¬
ва, а брал труды Ленина и садился под лампу: каждую
строчку подолгу и с натугой проталкивал, без образования и
574

Тюремные будни
партийной подготовки не шибко разгонишься. Распрямлял
слова, а в ушах играл голос адмирала, умаялся с ним.
Мысли путались. Думал: ’’Крещение ~ вот и морозит. В
камерах по стенам — иней. Скоро Сретение Господа Нашего
Иисуса Христа...” Стукался лбом о книгу, разлеплял глаза,
закуривал и опять обдумывал ленинские слова. И в любом
случае упрямо производил выписки в тетрадь.
На сборах в губчека зачитывал товарищам самое глав¬
ное из Ленина, что оглушало его в предутренние часы наеди¬
не с собой. Все мечтал товарищ Чудновский о бюсте Влади¬
мира Ильича в приемной или проходной чека и о портретах
в каждом кабинете.
Машина подъезжала потемну. Ловил ее ход по морозцу
и натоптанному снегу еще в постели: тонко-тонко дребезжа¬
ло верхнее стеклышко в раме — надо бы пришить гвоздика¬
ми. Наспех умывался. Снимал с площадки у двери охранни¬
ка. Вместе жевали что Бог послал, а потом лезли в автомо¬
биль.
И очумело-тяжелый, безвольным кулем покачивался на
подушках сиденья, окуривая водителя и ледящую хлопаю¬
щую брезентом кабину. Не перебивая, слушал отчет Сереж¬
ки Мосина — тог вообще неизвестно когда спал.
С табачным дымом в голову возвращалась верткость
мысли. Взбадриваясь, начинал энергично посапывать, про¬
кашливаться, припоминать дела — и сразу первая тревож¬
ная мысль, а затем и приказ: в тюрьму! Сперва все самому
проверить. И уж из тюрьмы звонил в губком, ревком, к себе
в ’’чекушку”.
И обжигался кипятковым чаем перед утренним визитом
к Правителю. А за окнами чернело утро с бледной
проглядью снега. С Ангары возвращались ребята, румяные,
обветренные. Слушал доклады о расстрелах, сверял фами¬
лии по своему списку. Угощал ребят кипятком. Интересо¬
вался, как кто умирал. После расписывался в ведомости —
Для истории, сознавал это.
Солдат меж тем ругался по связи, требовал хоть какого
прокорма для арестантов — и угля! Мрут, сучьи рыла!
— А ты пиши: от тифа, — советовал председатель
губчека.
Солдат в шутку называл его то повитухой, то акушер¬
кой. А Семен Григорьевич не серчал. Прав солдат: по¬
собляет чека рождению советской власти, стережет револю¬
цию — это факт. Чека и советская власть — это все равно
НТО серп и молот на знамени республики.
Нравилось товарищу Чудновскому смотреть, как быв¬
575

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ший Верховный Правитель России выносит парашу. По все¬
му этажу выстраивал братву. Колчак краснел до корней во¬
лос, даже спотыкался. В коридоре пованивало прелым, не¬
чистым камнем, гнилой капустой, мочой, махрой — дружин¬
ники дымили нещадно. Знал председатель губчека, что ад¬
мирал курит. Все ждал, когда попросит, — Правитель таба¬
чок не просил. Пепеляев — с ним проще, на второй день
пристал с куревом, козел! Поди, как в министрах внутренних
дел управлялся, табачком ни с кем не делился. Это уже
перед самой завязкой Колчак его вместо Вологодского в
министры-председатели определил.
С Виктором Николаевичем председатель губчека чув¬
ствовал себя вольно, нутром принимал: никудышный му¬
жик. На пощаду надеется, из расчета жизни ведет себя. Това¬
рищ Чудновский лишь кивал на его разговоры. Ну жидко¬
ват, беден умишком в сравнении с адмиралом.
Имел к бывшему премьеру председатель губчека вполне
практический интерес: как думает гражданин Пепеляев, где
его брат Анатолий Николаевич — кровавый генерал-
лейтенант и первая контра среди сибирских генералов?
Нет, не перегибал председатель губчека, поскольку по¬
хлеще выходили только атаманы Семенов с Калмыковым,
штыки им в гузно!
Какой Семенов генерал?! В царские времена и в стар¬
шие офицеры не выслужил. ’’Белых” он производств воя¬
ка!.. Атаманы! Калмыков — Уссурийского казачества, Семе¬
нов — Забайкальского. Обретается еще такой — Иванов-
Ринов: Колчак произвел в атаманы Сибирского казачьего
войска, а до революции тянул лямку обычным исправником
в Туркестане. Зато вешатель из первых...
Во всех подробностях знал товарищ Чудновский, как пы¬
тают его брата, большевика, у атаманов: вешают на дыбу,
рвут бока калеными щипцами, дерут с живых кожу, накачи¬
вают водой (до ведра в человека) — и жарят по брюху пал¬
кой, а то заколачивают огненные шипы под ногти. Еще
спрашивают, гады: ’’Какие тебе, комиссар, холодные или с
огоньком?”
Чудновский слыхивал: лучше раскаленные — сразу не¬
меет рука или нога.
В Забайкалье — вотчине Семенова — кличут его пресвет-
лым атаманом Григорием Михайловичем. Само собой, зо¬
вут такие же вражины, как и сам: казачки в желтых лампасах
да офицерье.
Но пуще самого пресветлого атамана лютует его верный
товарищ — есаул Пухлов Назар, кровавый командир броне¬
поезда ’’Мстительный”. По всем броневым вагонам сажен¬
576

Тюремные будни
ная роспись: ’’Смерть коммунистам, гибель жидам!" В том
броневом составе есть теплушки с пленными — большевика¬
ми, евреями, партизанами и вообще несогласными с атаман-
щиной. Их не просто пытают и сводят с ума, а забавы ради,
к примеру, перепиливают двуручной пилой. Есть у предсе¬
дателя губчека на сей счет обильный материал.
И таких бронепоездов до Владивостока не один и не
два...
Немало людей мечтало дотянуться до этих бешеных
псов и после Гражданской войны, но, не в пример Симону
Петлюре, эти умели себя поберечь и уж не в пример героям
литературных произведений (вроде булгаковского Хлудова,
прообразом которого был генерала Слащев) не мучились со¬
вестью. И ни инсультов, ни инфарктов и вообще ничего та¬
кого — особого закала люди, прямо из XVI века — опрични¬
ны Ивана Грозного.
И предположить не смел товарищ Семен об обратном
ходе "женевской" машины и вообще ее способностях равно
вырабатывать по любым направлениям: безразлично ей не
только социальное происхождение жертвы, но и вообще
какая-либо вина. Ей без разницы, чья кровь на смазку —
атамана или Чудновского. И даже более того, переживет, и
заметно, пресветло-разбойный атаман Семена Григорьевича
и погужует всласть аж до 1945 года. В том веховом для всего
человечества году при разгроме Квантунской армии возьмут
его советские солдаты в Маньчжурии, доставят в Хабаровск,
где будет он судим и казнен в следующем, 1946 году, пяти¬
десяти шести лет от роду.
Многих из бывших достала тогда стремительность мар¬
ша Советской Армии по Маньчжурии. Приговаривали их
пачками. А вот есаул Пухлов получит свое раньше — в са¬
мом начале 30-х годов попадется при переходе границы.
А "женевской" гадине и впрямь без разницы, что това¬
рищ Чудновский в 1938-м или атаман Семенов — 1946-м. Ей
кровь главное, ну нельзя ей при таком устройстве государ¬
ства без крови и мучительств! Должна она зорко беречь не¬
доступность, покой и конституционно-уголовную неприкос¬
новенность народных вождей — владык партии (аж с район¬
ного масштаба и до генсека). Вот и вся правда рождения
этой службы ВЧК КГБ.
И самые неугомонные революционеры — ну из святых
людей! — качнулись бы. покрылись коростой и враз потеря¬
ли бы все волосы, коли проясновидели о том, что свобода
При Николае Втором Кровавом окажется недостижимой
Мечтой для любого советского гражданина, а демократия
•9 39ОХ
577

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Думы застрянет в истории России, царской и советской, вер¬
хом свободомыслия.
И Милюков с Керенским, и даже Пуришкевич с
Н.Е.Марковым-вторым страшно разволновались бы, удо-
стоверясь, что их разоблачительно-патриотические выступ¬
ления в Думе, размноженные газетами, задушенными цар¬
ской цензурой, — верх парламентской дерзости и вольно¬
думства во всю российскую историю. За жалостное подобие
такого красноречия любого депутата Верховного Совета тут
же свезли бы в ’’психушку” — и уж не выпустили бы, не раз¬
жижив его мозги с помощью лауреатов ’’женевской” меди¬
цины до проникновенного забвения всех фактов собственной
биографии.
Это врач-душегуб из горьковской больницы О.А.Обухов
говорил Андрею Дмитриевичу Сахарову в 1984 году:
— Умереть мы Вам не дадим. Я опять назначу женскую
бригаду для кормления с зажимом. Есть у нас в запасе и
кое-что еще. Но вы станете беспомощным инвалидом.
Кто-то из врачей пояснил — не сможете даже сами на¬
деть брюки.
А что ему, дипломированному врачу Обухову (конечно,
и партийный билет при нем) и вообще медперсоналу.
И женская бригада охотно соглашалась на мучитель¬
ства — у всех дети, все живы-здоровы и поныне.
И не моргнув смотрели бы, как использовали бы это
’’кое-что”...
А у них особая мораль, общая с советским народом
так они думают.
И ни ответа за злодеяния, вообще ничего. И Обухов и
его подручные знают — возмездия не будет, оно невозмож¬
но. И в самом деле, для этого надо перешерстить весь КГБ,
а это... это же любимое дитя народа!..
Так пусть хоть эти строки будут вам вечным позором.
Обухов и те, кто терзал беззащитного человека! Может, от¬
вернутся от вас люди, перестанут подавать руки?!
Эх, душегубы!..
Вы правы, только так можно избавить человека от доми¬
нанты Ухтомского. Ибо уже нет больше убеждений и сове¬
сти, есть лишь доминанта бывшего князя Ухтомского, и сти¬
рая ее, то бишь мучая в ’’психушке”, человеку возвращается
нормальный советский мозг: ”Дядю мы слушались — хоро¬
шо накушались, если бы не слушались — мы бы не накуша¬
лись”. Чистая и незамутненная жизнь простых и хороших
людей.
И Белинский впал бы уже и не в такую чахотку при
известии, что вместо него критикой и выправлением изяш-
578

Тюремные будни
ной словесности в новом, демократическом Отечестве зай¬
мется генерал-полковник неизвестно какого рода войск и со¬
чинит уставы внутренней, дисциплинарной и караульной
служб для ’’армии работников искусств”. Горловая чахотка
спалила бы неистового Виссариона в считанные часы — и
антибиотики из Четвертого управления не спасли бы. И не
подарил бы он нам столько школьно-замечательных и сво¬
бодолюбивых обзоров.
Да самые яростные и неподкупные революционеры (ну
из наичестнейших, сплошь Робеспьеры и маццини!) напрочь
лишились бы самого драгоценного дара — речи. Ну запамя¬
товали бы сплошь ученые слова, тем более прокламации. А
то, гляди, и похуже: с бомбами, листовками да револьвера¬
ми устремились бы совсем в другую сторону, пробуравились
бы аж до Женевы 1902 года, где Владимир Ильич сращивал,
пока на бумаге, внутренности будущей России. Даже жутко
представить, что могли там натворить...
Крутитесь, крутитесь колеса ’’женевской” машины, вы¬
числяйте новые имена и способы умерщвления. И вы, синие
канты, получайте новые звезды, чины... сочиняйте доклады,
отчеты... Вы же знатоки по части стравливания народов,
оглупления людей, производства фальшивок, слухов, бес¬
шумных убийств...
Добрые отцы семейств, патриоты, борцы за ленинскую
справедливость в жизни (вы ведь только за нее и кладете
себя, ведь правда?), какую чистоту этой самой жизни вы еще
сочините для нас?
Колчак возвращался из штаба генерала Сахарова —
очень встревожил натиск красных. Всё рядили, чем фронт
латать. Части рассыпаются, надежных очень мало...
Они возвращались с генералом Холщевниковым. Обед
после совещания был плотный, с водкой. Пить все стали, как
перед концом света, даже непьющие.
Автомобиль бежал прытко, дребезжа на булыжной мос¬
товой. Сзади на рысях поспевал полуэскадрон охраны — ка¬
заки.
Спать не хотелось, водка располагала к откровенности, и
Холщевников заговорил:
— Позволю с вами не согласиться, Александр Василье¬
вич.
Колчак повернулся и поднял брови.
Они были знакомы с 1911 года. К тому же Холщевников
знал: Александр Васильевич уважает людей со своей точкой
зрения, не ломает таких, а даже, наоборот, отличает и дает
простор для продвижения. Впрочем, Холщевников об этом и
579

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
не думал. Он знал, что не оскорбит своего начальника, а ос¬
корбить он не мог по природной доброте.
— Да разве в жидах дело, Александр Васильевич? Тут
свои столько накрошили, наколотили! Да ни один жид
столько не сочинит и не удумает! Всем кагалом будут со¬
чинять — и не сочинят! Русские это все творят. И правые, и
левые постарались. И потом, одним чтением разного рода
подрывных книг, речами до такого народ не доведешь! По
моему разумению, имеется в русском этот градус разруше¬
ния и ненависти, застрял в нас с самых седых времен. К тому
же мы видели, как люди ведут себя на войне... Нет, чего на
зеркало пенять, коли рожа крива. Или как там?.. — И, по¬
молчав, сказал: — В народе сидела эта революция.
— Жиды поспособствовали проявить в нас свое, то, что
присутствовало? — полувопросом ответил адмирал, он не
сводил взгляда с затылка водителя.
— Точно так, Александр Васильевич.
— А марксизм, большевизм, Ленин?
— Я понимаю, о чем вы думаете... Да, не к чести народа
поддаваться на проповеди убийств... да еще убийств самого
себя, своей веры... Не к чести народа не иметь сил для оттор¬
жения чужеродной ткани из своего организма... Эти две
последние революции нельзя определять однозначно. Здесь
сошлось много сил — и каждая преследовала свои цели.
Верх взял Ленин... Поэтому мы и отступаем, Александр Ва¬
сильевич. Не надо питать иллюзии. Народ совершил ре¬
волюцию. Это отвечает его, народа, пониманию мира...
...Александр Васильевич приваливается плечом к стене.
Холодом веет от камня. В сознании стихает глуховатый го¬
ворок Холщевникова, а с ним и голоса многих других
людей, из которых большинство уже — призраки. Схватил
их мороз и держит в ледяных могилах.
Товарищ Чудновский уверен: белочехи снарядят делега¬
цию на переговоры и примут условия командования Пятой
армии.
Условия те же:
—	не вмешиваться в судьбу Колчака и его приближен¬
ных;
—	вернуть золотой запас иркутскому ревкому при отхо¬
де последнего эшелона с легионерами;
—	не помогать белогвардейским войскам;
—	не вывозить в эшелонах белогвардейских офицеров;
-	в сохранности передавать советскому командованию
мосты, депо, вагоны и туннели;
—	не трогать имущество бывшей колчаковской армии.
580

Тюремные будни
Одно кончится, другое поспевает — ну не продыхнуть,
чистая карусель! Прут каппелевцы на Иркутск, не хотят в об¬
ход! Ссадить бы этого Войцеховского — и к Колчаку в на¬
парники, мать его вдоль и поперек без смазки и пощады!..
А пока суть да дело, Левинсон и Фляков продолжают
переговоры о золотом запасе. Должен генерал Сыровы усту¬
пить, выдал Колчака — выдаст и золото. Косухин от забот
аж с лица спал, навроде не чахоточный, а кашляет!..
Угрожает ревком взорвать прибайкальские туннели: вы¬
звались на это черемховские шахтеры, не пройти эшелону!
Из Москвы одна телеграмма за другой — и почти все от
Ленина или по его поручению. Требует республика золото.
Там, в Глазкове, его, по примерной оценке, на тридцать
тысяч пудов — во махина!
Только у Сырового на все свои соображения. Хватит с
большевиков и адмиральского дареного блюда. Пусть те¬
шатся и чешутся.
Стоит золотой эшелон под чешским флагом — и не
сунься. Косухин пробовал ребят похоронили. До сих пор
себя корит: ’’Тут в лобовую, силой, нельзя и пробовать. Как
говорится, одна попробовала — четверых родила...” Есть у
него такая черточка, все перевернет в шутку.
Белый, синий, красный...
Александр Васильевич и предположить не мог, что во¬
прос о русском флаге столь запутанный. Данный предмет по
его особому поручению изучил и доложил ему и Совету Ми¬
нистров профессор Тине.
Брак русского царя Иоанна Третьего с греческой (визан¬
тийской) царевной Софьей Палсолог в 1472 году имел глубо¬
кий государственный смысл. Русская корона как бы обрета¬
ла в наследство права греческих (византийских) императо¬
ров. Поэтому Иоанн Третий принял для России герб Визан¬
тийской империи: черный двуглавый орел на желтом поле —
и соединил его с московским гербом: всадник (святой Геор¬
гий) в белых одеждах и на белом коне, поражающий копьем
змия (монголо-татарских завоевателей). Государственный
акт от 1479 года закрепил слияние гербов Византии и цар¬
ства Русского.
В 1703 году великий Петр установил цвета для импера¬
торского штандарта: черный орел на желтом поле. В соб¬
ственноручной записке царь указал на то, что грудной щит
Должен нести изображение святого Георгия на белом коне.
Эмблематические предметы (войсковые знамена, сторо¬
жевые будки, стойки для ружей и т.п.) повелевалось иметь в
581

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
тон с российским гербом — одновременно желтыми и чер¬
ными... И шляпы поэтому носили под золотым галуном с
золотыми кисточками по черному полю с белым бантом. И
в кокардах непременно чередовались белый, черный и оран¬
жевый цвета...
Помимо императорского штандарта, существовали фла¬
ги: коммерческий, военно-морской, адмиралтейский и т.д. —
каждый своей раскраски.
Национальным флагом являлся и белый с лазурным
крестом святого Андрея — символом крещения Руси через
заступничество этого апостола. В честь святого Андрея и
высший орден Российской империи назывался орденом Анд¬
рея Первозванного.
Но государственным флагом России утверждаются как
черно-желто-белый, имеющий толкование, главным обра¬
зом, в немецкой геральдике, — так и бело-сине-красный.
Бело-сине-красный стяг являлся общим, национальным с
самых первых дней Петра Великого, им не гнушались и чле¬
ны императорского дома. Несмотря на несоответствие гер¬
бовым цветам империи, он явочным порядком утверждает
себя флагом Российской империи, хотя главный воинский
орден империи — Святой Георгий — крепился именно на
черно-желто-белой ленте.
При Павле Первом государственным флагом является
только бело-сине-красный.
Александр Первый сохраняет эти цвета. В занятом со¬
юзниками Париже развевались бело-сине-красные флаги
России.
И даже великий формалист, педант и буквоед Николай
Первый тоже сохраняет верность именно этим цветам. Под
бело-сине-красным знаменем бились и умирали русские на
бастионах Севастополя.
Но Александр Второй — великий царь-реформатор, про¬
тивник крепостного права — повелевает держаться гераль¬
дических толкований. С 1858 года Россию олицетворяют
черно-желто-белые флаги.
Александр Третий указом от 1883 года возвращается к
бело-сине-красному флагу — уж слишком он дорог русским;
однако царь не отменяет и черно-желто-белый. С тех пор
правительственные учреждения поднимали черно-желто-
белые флаги, а остальная Россия — бело-сине-красные.
. Наконец, в 1909 году Николай Второй высочайше учре¬
дил при министерстве юстиции особое совещание для выяс¬
нения вопроса о русском государственном флаге. Доклад ко¬
миссии и был положен в основу государственного установле¬
ния. Сообразно цветам государственного герба, император¬
582

Тюремные будни
ского штандарта и государственного знамени (того, что
поднимали на правительственных учреждениях) черно-
желто-белый флаг объявлялся государственным; однако в
условиях нарастающей напряженности между Россией и
Германией накануне мировой войны данное сочетание не
могло прижиться, оно претило существу русских, так как
являлось типичным отражением немецкой орденской гераль¬
дики.
Россия, можно сказать, стихийно склонилась к бело-
сине-красному флагу.
Историками предложено следующее толкование данных
сочетаний:
—	прежде всего оно утверждает победу объединенного
славянства над немцами пять веков назад в кровавой битве
под Грюнвальдом;
—	белый и синий цвета получены от герба Киева — глав¬
ного города Руси до истребительного монголо-татарского
нашествия;
—	красная полоса взята от герба московского и означает
уничтожение страшного монголо-татарского ига и возрож¬
дения Руси вокруг Москвы.
Во всяком случае, бело-сине-красный стяг России имеет
почтенную давность, куда более почтенную, нежели предло¬
женный немцем Кене (при Александре Втором) черно-
желто-белый.
Временное правительство объявило национальным фла¬
гом России только бело-сине-красный.
Верховный Правитель России Александр Васильевич
также утвердил флагом Родины бело-сине-красный. Уже бо¬
лее двух веков под ним живет, сражается и побеждает вели¬
кая Россия.
”Мы, последние части от ее души и тела, ведем борьбу
именно под этим флагом. Я имел счастье и прежде сра¬
жаться под ним в войнах против японцев и немцев. Видит
Бог, я не щадил себя и не прятался. Ради России вся моя
жизнь и все мои дела, и я не искал выгоды, эта борьба не
возвращает мне никаких реальных ценностей, кроме... Рос¬
сии. Бело-сине-красный...”
Зычные голоса в коридоре нарушают ход ^мыслей Кол¬
чака.
-	...А по мне — титьки: во, торчком, штоб в ладонь не
лезли, — по-волжски окает насмешливый басок. — А задни¬
ца, Тишка, тыквой.
-	Стало быть, Перескоков, титьки у крали должны быть
кочанами, а задница — печкой. Так?
583

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— А как же? Все бабье должно быть в избытке.
— Наговоришь, аж в портках горячо...
И солдаты, похохатывая, матерясь, сплевывая, уходят;
голоса же, удаляясь, глохнут в шарканье ног.
Александр Васильевич болезненно морщится. Подобно¬
го рода откровения он вынужден выслушивать во множе¬
стве. Это ведь та же казарма с ее неизбывными темами
только женщина и непотребство. Он уже понял: тюрьма на¬
бита офицерами и крупными чиновниками, многие здесь с
женами и взрослыми детьми. Вчера схватил перемолвку ох¬
ранников и догадался — вдова Гришина-Алмазова здесь.
Да-а, гарантии чехословаков и союзников...
”А ученейшему Гинсу, судя по репликам главного че¬
киста, удалось скрыться, — думает Александр Василье¬
вич. — Это на меня западню крепили и расставляли особо.
Всей Сибирью мастерили...”
Похоже, очень мешает он союзникам, такой неудобный
свидетель и вообще столько знает... Предпочтительнее изба¬
виться. Красные сделают то, что эти носят в мыслях... со¬
юзники...
Александр Васильевич вспоминает Таубе. Барон тоже
хотел вырваться из Сибири, но только в другую сторону, к
Ленину. Если память не изменяет, бывший генерал отдал
Богу душу в екатеринбургской тюрьме от сыпняка и тем са¬
мым избежал казни.
Колчак смотрит на каменную тропочку. Вполне вероят¬
но, барон Таубе вытаптывал именно эту. Ведь поначалу его
содержали здесь, в Иркутске.
Адмирал не знал, что барон находился в кандалах и по¬
этому не мог подкреплять душу ходьбой.
’’Еще шесть-семь недель — и весна”, — думает Колчак и
обращается в мыслях к морю...
Если бы не опасение казаться смешным, он мог бы (раз¬
умеется, до революции) с упоением рассказывать, как пахнет
палуба парусника в знойный день; как пахнет море, когда ве¬
тер лениво пропускает его испарения; как давит на плечи со¬
лнце и как оно дробится в морской пахоте...
Он любит и то, другое, море — почти черное, исхлестан¬
ное буранами и снежными зарядами, заплавленное в белые
плавуны льдов...
Страсть отца к морю определила его жизнь.
Василий Колчак слыл выдающимся морским артилле¬
рийским инженером. Он увлекался историей артиллерийско¬
го Дела; в 1903 году выпустил фундаментальную работу —
"История Обуховского сталелитейного завода в связи с про¬
грессом артиллерийской техники”.
584

Тюремные будни
Род Колчаков служил защите России.
”Я тогда на острове Беннетта искал Эдуарда Васильеви¬
ча Толля, - вспоминает Александр Васильевич, и выраже¬
ние размягченности и добра проступает на лице, — но еще и
по возвращении застал радость отца книге. По существу,
она оказалась самостоятельным исследованием по истории
русского артиллерийского дела...”
Четвертого февраля товарищ Чудновский категорически
потребовал казни Колчака, Пепеляева и еще двадцати одно¬
го из самых зловредных беляков. Список и свои требова¬
ния вручил председателю ревкома товарищу Сергееву —
так звали старые партийцы Ширямова. Еще вручил копию
списка и своих требований секретарю губкома партии и от¬
дельно — Косухину: имеет Косухин влияние на власть в Ир¬
кутске.
Знает товарищ Семен о телеграмме председателя Сиб-
ревкома Смирнова из Пятой армии — тоже с требованием
казни Колчака ввиду неустойчивости положения советской
власти в Иркутске. Ну не телеграмма, а Божий глас! Предсе¬
датель губчека на радостях помянул всеми святыми и това¬
рища Смирнова, и героическую Пятую армию, а стало
быть, и красноармейца Брюхина Самсона Игнатьевича, в те
дни замещавшего командира роты (о Брюхине Чудновский,
разумеется, отродясь не слыхивал, они познакомятся позже,
уже в Свердловске).
Не шкурничает товарищ Чудновский, не такой он нату¬
ры, но обязан все учесть на случай потери города. Тюрьма
трещит от белой сволочи, хоть из пулеметов ее. И еще кор¬
ми, бумагу изводи на дознания... Ясное дело, за границей
отзовется, коли всех под лед, — это прошершавит нашего
брата, ленинца, по всему свету; во вред окажется мировой
революции и страшно отодвинет мировую всеобщую стачку
как предвестие гибели капитала...
А делать с этой сволочью что-то надо, и причем в бли¬
жайшие сутки.
А сутки эти — сумасшедшие: все двадцать четыре часа в
работе. Сотрудники засыпают стоя, прямо на докладах. Та¬
кая кутерьма!
В ревкоме нет важнее заботы: оружие! Одна винтовка на
Двоих-троих, патронов — в обрез. Город с четвертого фев¬
раля, то бишь нынешнего утра, на военном положении. С
рассвета — поголовная мобилизация. В красногвардейских
Дружинах все вместе: и большевики, и эсеры, и меньшевики,
и анархисты, и вообще все, кому не по себе при белых. Кап-
пелевцы на подходе!..
585

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
В ружье, народ!
С шести вечера по городу не пройти без пропуска и па¬
роля. Чуть не так, дружинники садят без предупреждений.
От таких ’’примочек" улицы стали почище.
Нынче при безобидных обстоятельствах ранили двоих и
положили насмерть четверых сотрудников чека, из них одну
женщину, — данный факт настораживает, кабы не плеснуло
наружу контрреволюционное подполье. На каждый дом и
забор с опаской озирается Чудновский. Кабы не прозевать
штурмовой бросок...
Однако чем бы ни занимался, а на задках памяти все дер¬
жит Правителя, это улыбит его и высветляет изнутри.
Пусть знают: любого вколотим в землю! Не даст себя в
обиду класс-гегемон!
От курева бухал председатель губчека утробным, чахо¬
точным кашлем, аж неловко перед Косухиным, ровно пере¬
дразнивает.
Лицо у председателя губчека всегда мелово-бледное и
ничего не выражает — ну маска, а не лицо. Надо полагать,
эта бледность имеет связь и с другим его примечательным
свойством. Обладал он опасной для себя (и в то же время за¬
мечательной) способностью не потеть. Доктора качали го¬
ловами и говорили, мол, это вредно, ’’накопляются какие-то
вещества во внутренних органах’’, однако этот вред пока
оборачивается очевидным благом. Не ведает товарищ Чуд¬
новский, что такое простуда; во всю жизнь ни разу не бо¬
лел — ну совершенно сухой, даже с зеленого перепоя в моло¬
дые свои лета.
Такую злобу, как на царский строй и белых, имел това¬
рищ Чудновский еще только на уголовную публику. На¬
мертво эта злоба в нем — с первой отсидки. Поэтому и гре¬
мел он по Иркутску свирепыми и скорыми расправами над
жиганами и прочим ворьем. Спускал их под лед наравне с
белыми тварями.
На первую отсидку (за листовки попал — пустяк, почти
шалость) взяли его совсем малым и определили на первых
порах в общую камеру. И уже во вторую ночь оказался то¬
варищ Чудновский за детский рост и беззащитность опозо¬
рен. Оглушили, довели до деревянной нечувствительности,
вырядили в подобие бабьего сарафана, а к глазу придавили
гвоздок, шибко придавили, вот-вот брызнет и роговица, и
радужная оболочка, и вообще все стекловидное тело, —- не
шелохнуться, не охнуть. Четверо урок и отходили его — до
кровотечения и онемения сидячей части. И еще безобразили,
заставляя давать им наслаждение, стращая гвоздем. Жутко,
до обмирания, было терять глаз юному Чудновскому.
586

Тюремные будни
И долго гнил он душой и не раз порывался наложить на
себя руки. И даже дико казалось после, по зрелым летам,
раскидывать в мыслях о женщинах — такая несообразность,
тоска, впору разом все кончить: владел уже тогда он поли¬
цейским наганом. Долго так корежило, уже крест на себе
поставил как на мужчине. Не верил в любовь: случка все,
животная потеха, осрамление души. Ну так корежило: гад¬
ливость да отвращение! Ох, упорно монашил!
А потом одна немолодая прачка привадила к данному
удовольствию, на все глаза пораскрыла, провела полное
обучение — и стерлось, отлегло. И после млел с бабами, до¬
казывая, что проклятый рост тут вовсе не помеха. Прачка
ведь недаром его приглядела, мужиков-то у нее хватало. По¬
читай, с год не отпускала. Природа за свое издевательство
над ростом дала ему верное удовлетворение в самом сокро¬
венном, мужском. Это сокровенное, мужское, имело у него
внушительные размеры и отличалось исключительной кре¬
постью, вовсе не гнулось. И еще у него была особенность
(даже особенностью язык не поворачивается назвать — это
нечто драгоценное, волшебное!). Если его очень забирало,
то, получив наслаждение, это сокровенное не обмякало и не
опадало, так что мог он без паузы продолжать любовное
действо.
Прачка по такому случаю зацеловывала его. А вообще
она любила ласкать это и от избытка чувств шептала всякие
ласково-непечатные слова. Не могло такое орудие любви ос¬
тавить равнодушной женщину, тем более такую. Старая
прачка знала толк в любовных утехах, хотя работа с
грязным бельем изматывала. И все же рада была не распус¬
кать объятий, коли мужик справлялся со своим делом.
С тех пор, как понял свой выигрыш молодой Чуднов¬
ский, много поимел баб да девок. И млел с ними, доказывая,
что рост тут вовсе ни при чем, даже совсем ни при чем. Это
всегда являлось его первой заботой, его достоинством и де¬
лом чести.
Главное — дать высшее понимание бабе, чтоб упарилась
в схватке, размякла, обесстыдилась, сама лезла, пробуя еще
большее наслаждение и разные запретные ласки. Нутром по¬
нимал Чудновский: там, где на чувство накладывается за¬
прет (то — можно, а это — нехорошо, стыдно), там обры¬
вается любовь, уже конец ей. И своей неуемной силой дово¬
дил баб до бреда, но себя держал под контролем — и с
одной целью, чтобы после на преданность вытемнило у ба¬
бы глаза — зрачка нет, одна молящая слепота. Чтоб мусо¬
лила благодарными поцелуями, льнула, бормотала разные
слова — парная, расслабленная после судорог, чуткая на
587

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
любое новое желание и вовсе уже лишенная всякого стыда,
на все согласная — и поэтому только тогда открывающая
настоящую любовь, ибо любовь Чудновский понимал толь¬
ко так.
Словом, приучил себя сдерживать свои чувства, держать
их в кулаке, не давать ходу — зато раскрыть глаза бабьему
полу на то, кто он такой, вроде бы обиженный Богом и на
смех принимаемый всеми рослыми и красивыми мужчина¬
ми.
И чем тяжеловесней являлась особа в грудях и нижней
части, тем настойчивей и упорней он, Семен Чудновский —
Сема. Каменел, превращался в одну непрерывную ласку. Ба¬
бы молили дать передых, задыхались от чувств. А он все
раскалял и раскалял их неутомимостью — ни капельки пота,
верткий, цепкий, неугомонный, одна прожигающая ласка...
И надо признать, женщины всех сословий без разбора
платили ему истерической преданностью. Имел он над ними
власть безграничную, о которой разве только смеют меч¬
тать самые фасонистые и роскошные из мужчин.
Но еще делала свое и воля.
Присутствовало нечто такое в Чудновском — ну шли
люди под его уверенность и слово; почти все остерегались
перечить, а уж женский пол и подавно. Сила от него исходи¬
ла — ну вырастал вровень с любым; стушевывалось это
обидное, что всю жизнь репьем за ним: недомерок!
А ведь глянешь: и впрямь, этакий коротышка да при са¬
женном размахе плеч! Совсем бестолковый с виду, никчем¬
ный, для смеху. Ан нет, шалишь!
Та первая отсидка оставила по себе память и определен¬
ными физическими неудобствами. С тех лег мается выпаде¬
нием кишки из заднего прохода, но что тут рядить — налов¬
чился вправлять. Лишь саданет иной раз матерком: обидно
все же... Падаль уголовная окалечила.
Помогли все пережить и охватить сознанием револю¬
ционные заботы. Без них и прачке тогда не поддался бы.
Они, эти заботы, растеплили душу, а уж там и все прочее.
Дал он тогда себе клятву бороться за новую жизнь, чтоб
никак невозможно было такое над человеком. И стал осо¬
бенно нетерпим к любого рода насилиям над трудовым че¬
ловеком — ну не мог их сносить, видеть и тем более про¬
щать. И ко всем мучителям и насильникам прикидывал
свою месть. Закон не признавал. Шаг за шагом подбирался к
таким, не жалел дней. И почти всегда доставал, само собой,
не оповещая партию, то есть партийную ячейку. Выслежи¬
вал — и клал с ’’пломбой”, в том числе и самых лихих ’’Ива¬
нов”. Партийным недругам тоже не спускал обиды. Списы¬
588

Тюремные будни
вали это, кто на эсеров, кто на всякую уголовную шпанку. А
он молчал: пусть — это то, что нужно...
РКП(б) он понимал по-своему. Для него это была не
партия, а организация по установлению и удержанию
власти — союз единомышленников против всего остального
мира.
И сметь не смел он предположить, что борьба его, Чуд¬
новского, и борьба других революционеров вовсе не пресе¬
чет уголовщину, как это обещано в умных книгах Маркса и
Ленина. И станет она по-хозяйски вживаться в новый социа¬
листический строй. И именно блатная мразь послужит опо¬
рой ’’синему воинству”. И с поощрения властей распнет она
всю несчастную лагерную Россию. Да забавой, шуткой пока¬
жется советским зэкам то ’’развлечение” с юным Чуднов-
ским.
Свято верил в мировое братство трудящихся председа¬
тель иркутской губчека. Имена Розы Люксембург, Карла
Либкнехта, Жанны Лябурб, Бела Куна, Евгения Левинэ,
Курта Эйснера, Рудольфа Эгельхофера светили ему, как
прежде Христовы апостолы.
Мечтал об эпохе, когда все будут сыты, одеты и никто
никого не станет бояться и обижать. Ждал и торопил миро¬
вую революцию, как это предсказывают Маркс и Ленин.
Она и проявляла себя согласно их гениальному учению.
Десять месяцев назад, 21 марта 1919 года, заявили о себе
мадьярские товарищи. На сто тридцать три дня вытянули
Советы в Венгрии — и смяли их черные псы-генералы. На
муках и гибели рабочих взошел кровосос Хорти.
И всего девять месяцев как обнадежила весть из Совет¬
ской Баварии. Только две недели апреля 1919 года и просу¬
ществовала республика — и была расстреляна черными гене¬
ралами, притравленными социалистом Носке, этой крова¬
вой родней русских эсеров, а пожалуй, и меньшевиков с их
ренегатом-вождем Юлием Цедербаумом — ну Мартовым,
штык ему в глотку!
Революции в Венгрии, Баварии — не обособленные слу¬
чаи, это — частные проявления великого процесса политиче¬
ского и хозяйственного распада мировой системы капита¬
лизма. Этим выводом особенно дорожил товарищ Семен.
Огнем приложилась эта героическая страда к револю¬
ционной России. ’’Новая эра встает над миром", -- так до
сих пор начинает каждое выступление Чудновский. И пото¬
му видит он весь мир лишь через прорезь прицела своего
маузера.
Все па защиту революции!
589

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Да здравствует мировая революция!
Крепкую обиду и боль имеет он на несознательность
трудящихся, ведь ежели бы все грудью за свободу — изды¬
хать мировому капиталу.
Потому-то по строчке и с таким упорством грызёт Лени¬
на и Троцкого, а после внушает усвоенное товарищам.
Убежден: революции губят несознательность, некультур¬
ность, темнота, неорганизованность и самое пагубное — не¬
достаточная решительность. Лишь беспощадная борьба спо¬
собна дать победу! Никаких слабостей, чувств и уступок —
только беспощадность. Он это в Ленине главным учуял, а
уже после понял.
”Не латыши, а Первая Конная дала прикурить Деники¬
ну”, — вспоминает Чудновский. Здорово он врезал Прави¬
телю. Тот только губами зашлепал, хрен беззубый!
Колчак, действительно, растерялся. Откуда ему знать о
Первой Конной, которая никогда не появлялась на Восточ¬
ном фронте. Но он вовсе не смолчал. Он сказал, что дове¬
ряет сведениям, которые ему докладывали соответствующие
отделы штаба. По их сведениям, прорыв на Южном фронте,
у Деникина, на первом этапе был осуществлен латышскими
частями. Сначала латыши прорвали фронт у него, на Вос¬
точном фронте, а после были переброшены на Южный, к
Деникину.
Чудновский лишь презрительно поглядывал на Прави¬
теля, мол, кто о чем, а вшивый о бане.
— Нет, латыши, — твердо сказал Александр Василье¬
вич, — я располагал точными данными.
— Причем тут латыши! — пустил голос на бас Чуднов¬
ский. — Разгром интервентов и белого движения доказы¬
вает, что безнадежна борьба против народа, если тот стано¬
вится кузнецом своей судьбы...
О латышах оставил красочное воспоминание поэт Ана¬
толий Мариенгоф (друг Сергея Есенина):
”По улице ровными каменными рядами шли латыши.
Казалось, что шинели их сшиты не из серого солдатского су¬
кна, а из стали. Впереди несли стяг, на котором было напи¬
сано: "Мы требуем массового террора!”
"Требуем покорности!” — вот иное чтение этого ло¬
зунга.
"Война всем, кто не станет на колени!" — во г истинное
прочтение этого лозунга.
Марш этих полков — угроза всем, кто не подчиняется
590

Тюремные будни
красной диктатуре, кто смеет заявлять о своем праве жить
по совести и убеждениям.
’’Сокрушим всех, кто вне наших представлений о
жизни!” — тоже правильное прочтение этого лозунга.
Быть стране покорной красному диктату. В этом мы по¬
рукой, латышские стрелки...
— К чему разговоры об одном и том же? Убеждения не
изменились, это же глупо. Принесите мой Манифест от
23 ноября 1918 года, я подпишу еще раз — и приобщайте к
делу. Там определены задачи движения. Вы, господа, пусти¬
ли в оборот множество громких фраз, но действительность
нам, белым, слишком хорошо известна: вы — это кабальный
мир с врагами России, это нынешняя разруха, резня, словом,
все что называется ’’государственная катастрофа”. Вы шли
на мир с врагами России единственно ради захвата и удер¬
жания власти. Любой ценой удержаться у власти — и прода¬
вали Родину немцам. Для спасения Родины и родилось бе¬
лое движение. Я не оспариваю это: есть такие, кто сражается
за свое имущество и привилегии, но таких меньшинство...
Сказываются бессонница и душевное напряжение. Алек¬
сандр Васильевич улавливает дрожь в пальцах. Он прячет
руки в карманы, но ему неловко, воспитание делает это не¬
возможным, и он сплетает их на груди. Ему не по себе из-за
грязи, ни разу после ареста он толком не умылся.
— А ну тебя, Степка, к япономатери! — бранится за
дверью дружинник.
Товарищ Чудновский озорно взглядывает на Попова и
Денике, сипло басит:
— Ну что ты с ними будешь делать! — подходит к двери,
приоткрывает и, снижая голос до утробного баса, выговари¬
вает в коридорный сумрак. — Ты, Плешаков, полегше, по-
легше, не дома, чай... Ну, Плешаков, ноги у тебя смердят!
Мыл бы, что ли.
Председатель губчека захлопывает дверь, затягивается
от папиросы, он ее оставил на столе, и оборачивается к Кол¬
чаку.
— Стало быть, в Манифесте все ваши убеждения?
— Там всего достаточно, - говорит Александр Василье¬
вич.
Он и поныне помнит первые абзацы. И как не пом¬
нить — гордится! Точно и ясно выражено там все, ради чего
они поднялись на вооруженную борьбу.
"Офицеры и солдаты русской армии, в настоящий день
решаются судьбы мира и с ними судьба нашей Родины.
591

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Великая война окончилась великой победой (первая ми¬
ровая война. — Ю.В.), но мы не участники на мировом ее
торжестве; второй год мы, отказавшиеся от борьбы с исто¬
рическим нашим врагом, немецкими бандами, ведем внут¬
реннюю борьбу с немецким большевизмом, обратившим ве¬
ликое государство наше в разоренную, залитую кровью и
покрытую развалинами страну, и вот теперь или никогда ре¬
шается вопрос о бытии независимой, свободной России или
окончательной ее гибели.
Государство создает, развивает свою мощь и погибает
вместе с армией; без армии нет независимости, нет свободы,
нет самого государства... В тяжких условиях полного рас¬
стройства всей государственной жизни, финансов, промыш¬
ленности, торговли, железнодорожного хозяйства идет ра¬
бота создания живой силы государственной — армии, но
одновременно с этой работой идет непрерывная борьба
на наших западном и южном фронтах: кровавая армия
германо-большевиков с ...примесью немцев, мадьяр, латы¬
шей, эстов, финнов и даже китайцев, управляемая немецки¬
ми офицерами... еще занимает большую часть России. На¬
стало время, когда неумолимый ход событий требует от нас
победы: от этой победы или поражения зависит наша жизнь
или смерть, наше благополучие или несчастье, наша свобода
или позорное рабство...
От вас, офицеры и солдаты, зависит теперь судьба нашей
Родины. Я знаю тяжесть жизни и работы: наша армия плохо
одета, ограничена в оружии и средствах борьбы, но Родина
повелительно требует от всех нас великих жертв, великих
страданий, и кто откажется от них теперь, тот не сын
Родины...”
В известной мере этот Манифест повторяет знаменитое
воззвание об образовании Добровольческой армии.
"С того дня минули всего год и два месяца, — задумы¬
вается Колчак, — всего год и два месяца! Какая же жизнь
легла в них!”
Товарищ Чудновский чиркнул спичкой, запалил загас¬
шую папиросу, глотнул дыма и, наслаждаясь кружением го¬
ловы (с утра ничего не жевал), подумал: ’’Ничего, ваше вы¬
сокопревосходительство, будешь у меня мочиться кипят¬
ком”. Сказал, поудобнее усаживаясь на столе:
— Мы, большевики, сильны правдой. Пора бы это
уяснить.
Товарищ Денике от волнения нарисовал в букве ”ж”
лишнюю, четвертую палочку. Протоколы он взял на себя;
592

Тюремные будни
добротней они и грамотней под его рукой, и к докладу всег¬
да готов...
Председатель губчека все поворачивает так, чтобы со¬
рвался Правитель; наслышан о тех вспышках ярости, на ко¬
торые тот, в бытность свою Александром Четвертым, был
горазд, и все надеется, а вдруг зайдется, освирепеет. Ярость
и неуравновешенность всегда идут рука об руку со сла¬
бостью.
Нет, он помнит предупреждение Колчака и держит при
себе реплики. И все же...
— Бакунин учил: дух разрушения есть и дух созидаю¬
щий. — Чудновский говорит не спеша, губасто пожевывая
папиросу. А что, неплохо прошершавил адмирала. А пусть
утрет сопли и потужится.
— Созидающий?.. Как там у вас: ’’Тюрьма и пуля — бур¬
жуазии; товарищеское воздействие — для рабочих и
крестьян...”
Товарищ Попов вдруг начинает записывать за адми¬
ралом.
Председатель губчека повернулся к Денике: пора и ему
поработать, а сам сгорбился на краешке стола, подбирая в
памяти очередную атакующую цитату или, на худой конец,
поговорку. Вроде подвернулась одна, Достоевский сочинил:
’’Тот мало ненавидел старое, кто ропщет на новое”. Однако
решил - не для адмирала она, не тот случай, хотя цитата
крепкая. Пригляделся к Денике: уж очень морда походит на
вылизанную тарелку. И удивился: то щучья, то как вылизан¬
ная тарелка...
- ...Революционная демократия захлебнется даже не в
крови, а в грязи. — отвечает Колчак Денике. — Другой бу¬
дущности у вас нет...
’’Господи, кому я это говорю!” — останавливает себя
Александр Васильевич.
’’Нет, не видать ему суда, — уже без всяких сомнений по¬
думал председатель губчека. — Сколько людей может
перезаразить своими рассуждениями! Наша главная револю¬
ционная задача — не допустить его до суда!”
— Нынешний мир становится все более вероломным и
бесчеловечным — и это прямой результат деятельности
еврейства, — с убежденностью заговаривает Колчак. В ка¬
кой раз хочет вбить в их головы это очень важное: евреи
лишают народы национальной устойчивости, порождают
бури и революции и таким образом все глубже и жадней
вгрызаются в тела народов.
А разве убийство государя-императора и его семьи и
593

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
вообще всех Романовых, до которых вы смогли дотянуться,
не есть результат еврейского заговора против России?
Неужто не ясно — русский народ должен покориться
еврейству!
Прочтите Талмуд, ознакомьтесь с "Протоколами сион¬
ских мудрецов", полистайте Шмакова "Международное тай¬
ное правительство". А Талмуд, Талмуд, господа комиссары!
Это ведь не что иное, как слепок с сердца еврейства... Нет,
хотите, чтобы я и впредь отвечал, слушайте!.. Так вот...
Еврейство — это марксизм, это большевизм, это и суть ле¬
нинизма — все это опасно и гибельно из-за своей органиче¬
ской ненависти не только к человеческому вообще, но и ко
всякой крепко организованной национальной жизни. И зада¬
ча еврейства — выбить из жизни народа те устои, которые
и образуют нацию, делают ее сплоченной и единой. Это
прежде всего — православие, после — все исконно русское,
которое должно быть оплевано и замещено на интернацио¬
нальное. Тогда русское, национальное, рухнет, а вместе с
ним и русский народ. Он должен сгнить, разложиться под
вашим правлением. Он должен потерять свою силу и нацио¬
нальную устойчивость. То, что не сумело сделать монголо¬
татарское иго, рассчитываете сотворить вы. За ленинизмом,
интернационализмом, всеобщим братством, мифом о рае на
земле прячется международное еврейство, оно протягивает
руку к горлу русского народа.
Как и еврейство, большевизм ставит свою власть на тер¬
роре и нетерпимости. Поймите: русский народ — цель на¬
правленного уничтожения! И вы его, судя по вашим прие¬
мам, очень скоро превратите в удобрение... Сами вы, конеч¬
но, можете не знать цели своих руководителей, скорее всего,
именно так...
Вы, часом, не состояли в "Союзе Михаила Архан¬
гела"? не выдерживает и перебивает Колчака председа¬
тель губчека. Ненависть к этому золотопогоннику вдруч
схватывается в такой крепкий узел! Семен Григорьевич аж
уперся руками в стол, не дыхнет. Все спеклось в ненависти.
Так и поняли это товарищи Семена Григорьевича.
Он помолчал и спрашивает сдавленно, хрипло:
Часом, с доктором Дубровиным дружбу не водили?..
Из протокола допроса:
"...B 1902 году, весною, барон Толль ушел от нас с Зее-
бергом с тем. чтобы потом больше не возвращаться: он по¬
гиб во время перехода обратно с земли Беннетта. Лето мы
использовали на попытку пробраться на север к земле Бен¬
нетта, но это нам не удалось. Состояние льда было еще ху¬
594

Тюремные будни
же. Когда мы проходили северную параллель Сибирских ос¬
тровов, нам встречались большие льды, которые не давали
проникнуть дальше. С окончанием навигации мы пришли к
устью Лены. И тогда к нам вышел старый пароход "Лена" и
снял всю экспедицию с устья Тикси... На заседании Акаде¬
мии наук было доложено общее положение работ экспеди¬
ции и о положении барона Толля. Его участь чрезвычайно
встревожила академию... Я на заседании поднял вопрос о
том, что надо сейчас, немедленно, не откладывая ни одного
дня, снаряжать новую экспедицию на землю Беннетта для
оказания помощи барону Толлю и его спутникам, и так как
на ’’Заре” это сделать было невозможно (был декабрь, а вес¬
ною надо было быть на Ново-Сибирских островах, чтобы
использовать лето) — ’’Заря” была вся разбита, — то нужно
было оказать быструю и решительную помощь. Тогда я, по¬
думавши и взвесивши все, что можно было сделать, предло¬
жил пробраться на землю Беннетта и, если нужно, даже на
поиски барона Толля на шлюпках. Предприятие это было
такого же порядка, как и предложение барона Толля, но дру¬
гого выхода не было, по моему убеждению...
Мы очень скоро... пробрались к тому месту, где барон
Толль со своей партией находились на этом острове... В
конце ноября 1902 года барон Толль решился на отчаянный
шаг — идти на юг в то время, когда уже наступили по¬
лярные ночи, когда температура понижается до сорока гра¬
дусов, когда море, в сущности говоря, даже в открытых мес¬
тах не имеет воды, а покрыто льдом, так что двигаться со¬
вершенно почти невозможно ни на собаках, ни на шлюпках,
ни пешком. В такой обстановке, в полярную ночь, он дви¬
нулся со своими спутниками на юг. Документ его кончается
такими словами: "Сегодня отправились на юг; все здоровы,
провизии на 14 дней”. Партия, конечно, вся погибла...”
Это не давало ни денег, ни чинов, во всяком случае,
Колчаку. Это было только для Родины, для людей...
Третьего февраля председатель губчека установил осо¬
бый пост у камеры адмирала с приказом застрелить его при
любой подозрительной возне в тюрьме или общей тревоге.
Кроме того, распорядился ни с кем нс выводить только с
ним. председателем губчека. или с Сергеем Мосиным.
И с утра каждый день начинал доказывал» в ревкоме не¬
обходимость самое гоя тельного подхода: решили тогда, в
Екатеринбурге, судьбу Романовых, не ждали распоряжений
из центра, события диктуют поступки. Горячился: "Разве и
без данных следствия мало оснований для немедленной
595

Ю.П. В.икон. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
казни? Разве у нас нет постановления Совета Народных Ко¬
миссаров РСФСР об объявлении Колчака вне закона? Так в
чем же дело?’” И напирал на телеграмму председателя Сиб-
ревкома Смирнова о необходимости расстрела Колчака и
Пепеляева ввиду неустойчивого положения советской власти
в Иркутске.
Тогда же, третьего февраля, ревком постановил образо¬
вать военно-революционный трибунал из пяти членов во
главе с председателем губчека: и следователь, и прокурор, и
тюремщик, и каратель — ну высшее вознесение товарища
Семена. Тогда же и взял он у Флякова людей для подкреп¬
ления тюремного гарнизона.
Скорее бы с Правителем развязаться. Делов невпрово¬
рот. Вот-вот Каппель из снегов вынырнет. Закрутится крова¬
вая карусель...
Фляков Антон Яковлевич (Антон Таежный) являлся на¬
чальником военно-революционного штаба рабочих дружин.
У него Семен Григорьевич и забирал людей для разных
нужд. Вчера Фляков направил в его, Чудновского, распоря¬
жение интернациональную рогу под командой товарища
Мюллера. Этих не распропагандировать — надежные бой¬
цы, даром что из бывших пленных.
Из обрывков воспоминаний всплывает образ Столыпи¬
на. Александр Васильевич только года за два до революции
узнал, что тот считал новую войну (после русско-японской)
недопустимой — ей непременно будет сопутствовать ре¬
волюция, и революция, скорее всего, победоносная.
В русской политической жизни последних десятилетий
Столыпин и граф Витте были самыми яркими фигурами. Все
прочие рядом с ними выглядели ничтожными.
Александр Васильевич не мог знать о записке Дурново
государю-императору, а жаль, это могло существенно под¬
править его представления о революции.
П.Н.Дурново был в кабинете графа Витте министром
внутренних дел, а после отставки — членом Государственно¬
го совета. Заботой и смыслом жизни Дурново являлось со¬
хранение монархии. Это был умный и искренний слуга пре¬
стола. Кстати, в молодости Петр Николаевич Дурново слу¬
жил во флоте, и лихо служил.
Мир чувствовал дыхание наступающей войны. Тревогой
за будущее была пронизана эта особая памятная записка
старика Дурново, переданная царю в феврале 1914 года.
Я привожу ее по 5-му тому собрания сочинений историка
Е.В.Тарле с его комментариями.
"Центральным фактором переживаемого нами перио¬
596

1 КЦ)СМНЫС Г>\<Ьп1
да, писал Дурново. является соперничество Аш л и и п
Германии. Эго соперничество неминуемо должно привести
к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей
вероятности, будет смертелен для побежденной стороны.
Слишком уж несовместимы интересы этих двух государств,
и одновременное великодержавное их существование рано
или поздно окажется невозможным...
Германия не отступит перед войной и. конечно, поста¬
рается даже ее вызвать, выбрав наиболее вьп одпый для себя
момент. Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на
нашу долю..." (В политике Дурново держался германской
ориентации.)
Дурново предвидит, что, может быть. Италия, Румыния,
Америка, Япония выступят также на стороне Антанты...
"но мы-то очень уж неподготовлены: недостаточно запасов,
слабость промышленное!и, плохое оборудование железных
дорог, мало артиллерии, мало пулеметов".
Польшу Россия не удержит во время войны, и Польша
вообще окажется очень неблагоприятным фактором в войне.
Но допуст ив даже победу над Германией. Дурново не видит
от нее особого проку. Познань и Восточная Пруссия населе¬
ны враждебным России элементом, и нет смысла и выгоды
отбирать их у Германии.
Присоединение Галиции оживит украинский сепаратизм,
который "может достичь совершенно неожиданных разме¬
ров".
Открытие проливов! Но его можно достичь легко и без
войны. От разгрома Германии Россия экономически нс вы¬
играет. а проиграет, по мнению Дурново. Как бы удачно ни
окончилась война. Россия окажемся в колоссальной задол¬
женности у союзников и нейтральных стран, а разоренная
Германия, конечно, нс в состоянии будет возместить рас¬
ходы.
Но весь центр тяжести рассуждений Дурново в пос¬
ледних страницах записки, где он говорит о возможном по¬
ражении России. Подобно своем} поли i ическому ант иподу
Фридриху Энгельсу. Дурново тоже думаем. что в нынешний
исторический период страну, потерпевшую ра я ром. может
постигну гь социальная революция. Мало того: Дурново ду¬
мает, что даже в случае победы России все равно в России
возможна революция.
"...Особенно бла! оприя гнуто почву для социальных по¬
трясений представляет, конечно. Россия, где народные мас¬
сы. несомненно, исповедуют принцип бессознательного со¬
циализма. Несмотря на оппозиционность русского обще¬
597

К) 11 в.ииов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ства. столь же бессознательную, как и социализм широких
слоев населения, политическая революция в России невоз¬
можна, и всякое революционное движение неизбежно выро¬
дится в социалистическое... Русский простолюдин, кресть¬
янин и рабочий одинаково не ищет политических прав, ему
ненужных и непонятных. Крестьянин мечтает о даровом на¬
делении его чужой землей, рабочий - о передаче всего капи¬
тала и прибылей фабриканта, а дальше этого его вожделе¬
ния не идут. И стоит только широко кинуть эти лозунги в
население, стоит только правительственной власти безвоз¬
бранно допустить агитацию в этом направлении, Россия не¬
избежно будет ввергнута в анархию... Но в случае неудачи,
возможность которой при борьбе с таким противником, как
Германия, нельзя не предвидеть — социальная революция в
самых крайних ее проявлениях у нас неизбежна...”
И Дурново предсказывает завязку и развитие револю¬
ции:
"...Начнутся революционные выступления. Эти послед¬
ние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единствен¬
ные, которые могут понять и сгруппировать широкие слои
населения: сначала черный передел, а за сим и общий раздел
всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившись
к тому же за время войны наиболее надежного кадрового со¬
става, охваченная в большей ее части стихийно общим
крестьянским стремлением к земле, окажется слишком демо¬
рализованной, чтобы послужить оплотом законности и по¬
рядка. Законодательные органы, учреждения и лишенные
действительного авторитета в глазах народа оппозиционно¬
интеллигентские партии будут не в силах сдержать расхо¬
дившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет
ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не под¬
дается даже предвидению...”1
1 Их было двое. братьев Дурново, посвятивших себя полицейскому делу
Иван Николаевич и Петр Николаевич. Оба доспи.ш самых высоких i осудар-
С1 венных послов. Данную заниск\ подал т осударю-импера гор\ младший
opai Негр Николаевич, который \мер в 1915 г., пережив брага Ивана на
двенадцать лет. Но способностям современники П.Н.Дурново ставили его вы¬
ше Ви нс и Столыпина.
В свою очередь. В.В.Ш\лыин называл П.Н. ”пол\без\мным старцем”
Харак терне гика унич гожи ie.ii. пая. Но я не думаю, что Шчлыин нрав. Д\маю.
он даже совсем не нрав. "11олубсз\мец" оказался почти гениальным провид¬
цем.
И это Д)рново принадлежит высказывание, которое можно и п\жпо бы
от пенными буквами помесигть на вратах Жизни. 'Не веры с коленопрекло¬
ненным мер тавцам!"
О заповеди л ой забывать опасно. Жалят коленопреклоненные мерзавцы
насмерть, и с противоядием \же не поспеть.
"Не верьте коленопреклоненным мерзавцам!"
598

Тюремные будни
Свое отношение к будущему выразил и друюй извест¬
ный человек. Приблизительно в то же время (лето 1914-го
самый канун войны) появляется работа Владимира Пуриш-
кевича "Перед грозою. Правительство и русская народная
школа" (С.-Петербур1. Электропечатня К.А.Четверикова).
В отличие от сугубо конфиденциальной записки П.Н.Дурно¬
во книга Пуришкевича сразу становится известной русскому
обществу.
Владимир Митрофанович был убежденнейшим монар¬
хистом, снискал известность думскими выступлениями, за¬
нимая самое правое крыло в отечественном славянофиль¬
стве.
Родился Владимир Митрофанович в семье бессарабского
помещика в один год с Лениным. С молодых лег служил по
министерству внутренних дел. Один из основателей "Союза
русского народа", после возглавил "Союз Михаила Архан¬
гела". В годы первой мировой войны был начальником
одного из санитарных поездов. При Деникине издавал в Рос¬
тове газету "Благовест", в 1920-м сгорел в сыпняке.
Работа Пуришкевича "Перед грозою" — одна из страст¬
ных попыток толкования существа развития России с пози¬
ций нравственных.
Пуришкевич доказывает, что от Пушкина до Льва Тол¬
стого русская литература разваливает великое государство
славян. Основа могущества народа — монолитность, пре¬
данность идее монархии, то есть исконно народной системе
власти. Роль русской интеллигенции разрушительна, она ло¬
мает народную жизнь, дает простор процессам, глубоко
чуждым народному духу и интересам. И Пуришкевич опре¬
деляет русскую интеллигенцию как производное от "жидов-
ства". Международное еврейство и порожденная им отече¬
ственная интеллигенция - - вот истинные враги русского на¬
рода. Пуришкевич отрицает любые демократические формы
развития, если они идут в обход монархии. Демократия
это всего лишь болезнь общества, гниение, привнесенное
еврейством. Но самый главный итог деятельности еврейства
и интеллигенции революция. Та самая страшная револю¬
ция, которая и обломков не оставит от святой Руси.
В предвидении будущею России Пуришкевич подни¬
мается до провидчества. Он видит ее 1 и бель и пишет о пей.
когда общеетво бездумно оiдается радостям жизни, переби¬
рает дни в праздных удовольствиях и любви.
599

Ю.П. R.iucot;. ОГНЕННЫЙ KP1X Г
Революция уже в народном и государственном организ¬
ме. Россия ею смертельно поражена — опомнитесь, люди!
Боль за Россию раскаляет каждое слово, когда Пуришкевич
пишет о революции:
"...Koiда под дикий крик интернационала, с красным
флагом и топором в руках пойдет гулять по родовым по¬
местьям вашим разъяренная чернь и зарево пожара горящих
усадеб ваших ярко осветит ваши панически искаженные ли¬
ца. koi да в поисках защиты вы — винокурствующие Ро¬
беспьеры и испольствующие Мараты — - станете метаться,
беспомощные и жалкие, взывая к небу о спасении, знайте
вы и только вы одни будете виновниками собственной гибе¬
ли в чаду, безумием вашим подготовленных событий...
Жалкие люди, люди без принципов, без убеждений, на¬
глые перед слабою властью, трусливые и искательные перед
властью сильною, живущие благополучием текущего дня и
не способные вглядеться в будущее, -- там, только там — в
дыму пожара и у родного пепелища прозреете вы духовно,
оглашая Россию криками вашего раскаяния и горькими сле¬
зами об утраченном!.."
Слова эти были написаны в самые благополучные дни
13 июня 1914 года (по старому стилю). И именно все так и
вышло: пепелища и кровь, кровь и ужас, но только все го¬
раздо беспощадней и разрушительней.
Работы Шмакова, Нилуса, Пуришкевича породили
обильную компиляцию (столь же вдохновенно-яростную),
которую, конечно же, не исчерпает наше время. Самое глав¬
ное в этих компиляциях забота о воспитании юношества:
решительное противодействие школе, в которой идет разло¬
жение. а не созидание родных начал жизни.
Все в той же книге "Перед грозою" Владимир Митрофа¬
нович пишет в преддверии двух революций:
"Гибнет великая страна, гибнет Россия, гибнет народ
великан, живой, не изжившийся, полный задатков будущего,
не растративший духовных сил своих и мощи государствен¬
ного с гроительства.
Гибнет народ, вынесший на плечах своих не одно ино¬
земное нашествие: и татарщину, и смуту 1613 года, и волн)
иноплеменных языков начала XIX века. Гибнет Россия, и
ужас положения в том. что слепыми стали зрячие, что нс
хотят понять они тою. куда идет народ, увлекаемый в безд¬
ну дисциплинированными рядами темных, открыто дей¬
ствующих революционных сил. коим нет отпора и нет пре¬
600

Тюремные будни
грады! Молчит русское общество, в глубокой летаргии по¬
коятся те, которые должны работать, спит убаюканная ми¬
ражом кажущегося спокойствия правительственная власть, а
в низах народных идет глухая упорная работа над душою
народа тех, которые, сознав истинные причины своих неудач
в дни революционного угара 1905 года, дружно и безудерж¬
но взялись за их искоренение...
В дни прошлого народ был цел. Безграмотный и тем¬
ный, он хранил, однако, в себе живой родник народного са¬
мосознания и силою своего духа отражал удары, ниспосы¬
лавшиеся ему ходом исторических событий...
Так шли года, проходили столетия, вознесшие родину
нашу на ступени величайшей мировой славы, создавшие ду¬
хом ее народа из России не державу, не государство, а часть
света...
...Окреп и вырос истинный хозяин земства, так называе¬
мый третий элемент. Из рядов его вышел класс своеобра¬
зной полуеврейской и сплошь беспочвенной ’’интеллиген¬
ции”, властно захватившей все отрасли земского хозяйства...
А в низах народных в переживаемые нами дни идет без
шума, без огласки, идет все разрастаясь, все ширясь, кипучая
работа разрушения, выковываются сердца для второй рус¬
ской революции (их грянет две. — Ю.В,), подготовляются
умы для восприятия насаждаемых идей, воспитываются ду¬
ши в учениях, толкающих на путь грядущей анархии, и не¬
преклонною волею дисциплинируются характеры той тем¬
ной массы, назначение коей стать орудием разрушения Рос¬
сии (вспомним, как представители этой ’’массы” расправи¬
лись с семейством царя, как опрокинули Россию и жутко,
страшно, кроваво насиловали ее и не отпускают доныне,
именно эти ’’темные массы”, как внушили им: ’’соль зем¬
ли”. — ю.ву...
Народу спор между западниками и славянофилами глу¬
боко безразличен — сражаются крохотные верхушечные час¬
ти его. Народ двинет за тем, кто избавит его от нужды, —
это главное.
Но в том-то и дело, что этого избавления не дают ни те
ни другие... Все требуют только жертв, преданности и терпе¬
ния. И всем на народ в итоге плевать. Идет торг — и все за¬
бывают об исступленной ярости, которая зреет в измучен¬
ном и обманутом народе.
Когда нужда и голод наложат руку на горло народа
все проповеди потонут в крови и разрушениях.
Народ повернет лишь к тому, кто даст ему не речи и
601

Ю.П. в.киог,. ОГНЕННЫЙ крес т
съезды, а достаток, сытость. Он подчинится лишь власти, за
которой будет реально стоять сытость и прочность устрой-
ства жизни. Но горе, если народ почувствует на своем горле
руку I олода - он это никогда не потерпит, и никакие жерт¬
вы. разрушения, муки уже не будут для него иметь значения.
Не дайте этой руке опуститься на горло народа...
Шулыин оставил любопытные строки о Пуришкевиче:
"...Несомненно, что в истории дореволюционной России
сохранится имя этого заблуждающегося и мятущегося,
страстного политического деятеля последних бурных и тра¬
гических годов крушения империи..."
А Шулы ин доста точно близко знал Пуришкевича. В об¬
щем, стремились повернуть события в одну сторону. Оба бо¬
готворили монархию и царя Николая.
Осенью 1904 года Александр Васильевич в Порт-Артуре.
Вместе с эскадрой он участвует "в мелких столкновениях и
боях во время выходов". Из-за ревматизма и практически
полной блокады флота он подает рапорт и получает назна¬
чение в крепость — командует батареей морских орудий на
северо-восточном участке ее... "на этой батарее я оставался
до сдачи Порт-Артура, до последнего дня..."
"В 1905 году я был взят в плен, затем я вернулся, был бо¬
лен и лечился.
...С осени я продолжал свою службу, причем на мне ле¬
жала еще обязанность перед Академией наук дать прежде
всею отчет, привести в порядок наблюдения и разработку
предшествующей экспедиции, которая была мною брошена
(из-за направления в Порт-Артур. — К).В.). Все мои труды
по гидрологии и магнитологии, съемки были брошены, так
что я опять поступил в распоряжение Академии наук и
осенью 1905 года занимался в Академии наук, но уже зани¬
мался трудом кабинетным, работал в физической обсервато¬
рии и приводил в порядок свои работы... Затем в Географи¬
ческом обществе я получил высшую научную награду за
свои последние экспедиции Большую Константиновскую
золотую медаль..."
Toi;xa северные шпроты нс давали ни двойных окладов,
ни двойных повышений, ничего... кроме риска тбели. Но че¬
ловечеству нужен был Север. И эти люди чувствовали этот
зов и шли...
Никто не рот ал на трудности, пик го не отказывался по¬
вторять путь павших. Это был светлый дух. подвиг. Эго
было для людей.
602

Тюре мные будни
Колчак мечтал о новых экспедициях...
’’Нет, только казнить”, — сказал себе председатель губ¬
чека, как только увидел Правителя, — тот входил к нему в
кабинет с конвойным.
Ум, твердость и логичность ответов адмирала снова и
снова убеждали Чудновского в ненужности, даже опасной
вредности суда, ежели бы такой состоялся.
—	...Извольте, господин чекист, — Александр Василье¬
вич посасывает пустую трубку, — повторяю еще раз. Купить
поддержку союзников ценой расчленения России, то есть от¬
торжения наших прибалтийских территорий, Кавказа, Сред¬
ней Азии и части Бессарабии, иначе говоря, возвращения
России почти к границам допетровского времени, являлось
совершенно неприемлемым. Во всяком случае, взять на себя
подобную ответственность перед русским народом я не
смел. Все упиралось в Учредительное собрание. Мы изъяви¬
ли согласие признать ”де факто” правительство Финляндии
во главе с генерал-адъютантом Маннергеймом... впрочем,
причем туг генерал-адъютантство, это все в прошлом. Так
вот, окончательное решение финляндского вопроса тоже
прерогатива Учредительного собрания. Я должен был до¬
вести Россию до Учредительного собрания — вот моя роль.
Она не заключалась в том, чтобы объявлять, каким сосло¬
виям можно жить, а какие должны исчезнуть...
Товарищ Чудновский стоит напротив адмирала и меряет
взглядом. Шершавит это адмирала, привык, коровий хвост,
к обходительности и политесам.
—	...Евгений Карлович предлагал мне согласиться на
предложение Маннергейма: стотысячный экспедиционный
корпус финнов в обмен за независимость Финляндии. Евге¬
ний Карлович предлагал...
Евгений Карлович? спрашивает Попов.
— Евгений Карлович это генерал Миллер.
Попов старательно заносит уточнение в тетрадь и ставит
вопросительный знак.
-- Мы слушаем вас. — говорит Денике.
Он особенно напорист. Дал понять ему председатель
губчека, что будут кончать Колчака. "Вытряхай из него,
сколько можешь, не церемонься". обронил утром Чуд¬
новский. Денике и вцепился клещом в адмирала. Даже в ка¬
меру ходил выяснять некоторые вопросы, но все с разреше¬
ния Чудновского и с личным отчетом по каждой серьезной
новости.
603

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— Генерал Миллер предлагал дать согласие на призна¬
ние независимости Финляндии. Ведь генерал Маннергейм
собирался поставить финские войска под мое верховное ко¬
мандование. Войска в первую очередь обрушились бы на
Петроград и Москву. Разгром большевизма в таком случае
не вызывал сомнений. Так вот Евгений Карлович предлагал
после разгрома большевиков отказаться от обещания, мало
ли что... пусть финны ждут решения Учредительного собра¬
ния. На подобные низости я пойти не мог. Нашу позицию в
отношении Финляндии определяла и высадка германского
экспедиционного корпуса, вы это, конечно, помните... После
этого Финляндия заявила пожелание иметь на своем
финляндском троне Филиппа — герцога Гессенского.
Финляндия, таким образом, превращалась в вассала Герма¬
нии — исконного недруга России и славянства. Вы помните,
каким страшным оказался Брестский договор — он сразу
показал, что такое Германия по отношению к России. И
этот договор ставил под угрозу существование России. Он
отторгал от нее значительные территории. Этим договором
Россия отрезалась от Черного моря, да и Балтики... Россия
теряла все, что было ею приобретено в крови, страданиях и
нужде за три столетия. В экономическом отношении Россию
придавливал договор с Германией 1901 года, он изменялся в
пользу Германии. Обусловлена была уплата убытков, поне¬
сенных при революции, лицам немецкого происхождения. А
контрибуция в восемь миллиардов марок! Все огромные
военные материалы на территории, занятой врагом, перехо¬
дили в его собственность. Россия обязалась демобилизовать
армию, разоружить флот, и до выяснения всех условий пере¬
мирия немцы имели право занять весь запад до линии
Нарва - Гатчина. В оккупированных немцами областях рус¬
ские должны были работать в трудовых дружинах. Разве это
не страшно? И этот договор подписали вы, большевики. И
после этого вы спрашиваете, почему мы поднялись на вас...
Если бы не победа союзников, Россию ждало рабство. Белое
движение рассматривает большевизм как государственную
катастрофу. Вы не только продали Россию немцам, вы раз¬
ложили русский народ, поставили к могильному рву значи¬
тельную часть его... Только подумать, немцы стояли гарни¬
зонами в Крыму, Одессе, Таганроге!..
— В каких отношениях вы находились с Миллером?
спрашивает Денике.
10 июня 1919 года я подписал указ об утверждении
генерал-лейтенанта Миллера главнокомандующим всеми су¬
хопутными и морскими вооруженными силами на Северном
604

Тюре мные будни
фронте с предоставлением ему соответствующих прав. Их
образование... правительство Чайковского, Миллера... они
именовали себя Временным правительством Северной об¬
ласти, но так было до моего утверждения на пост временно¬
го главы России. Самого же Евгения Карловича я знаю с
1913 года. Помнится, он служил тогда начальником штаба
Московского военного округа в чине генерал-майора...
Приглядывается к Правителю Семен Григорьевич: сдает
его высокопревосходительство, факт, сдает. Кабы не помер
наперед всенародного приговора. Заволновался, заходил...
Решил: "Нынче же врача пошлю, и с ним — табачку. Пусть
посмолит, авось покрепче станет4’. И распорядился:
— Допрос окончен. Плешаков! Увести заключенного!..
— ...Есть Родина! — говорил адмирал, поднимаясь и
расправляя шинель. — Не умирай за нее наши предки, не
было б такой нации - русские.
Гитлеровский генерал Штюльпнагель сказал в 1942 году:
”Мы не можем проиграть эту войну, даже если бы стра¬
тегически мы были бы побеждены, потому что мы уже во
время оккупации неприятельских земель истребили столько
населения, что эти народы уже никогда не поднимутся".
Эту фразу он произнес на русской земле.
Генерал имел в виду не только небывалое количествен¬
ное сокращение населения, но и вообще надрыв (физический
и душевный) всего народа.
Советский Союз потерял около 30 миллионов самых
лучших своих сыновей и дочерей.
До этого была истребительная первая мировая война
(1914—1918 гг.). Россия понесла самые большие потери.
За ней без паузы последовала Гражданская война (1918
1922 гг.). Это несметное количество убитых, умерших от бо¬
лезней и голода.
Гражданскую войну сменил террор. В него огромным
потоком влились жертвы коллективизации. За мирные годы
между Гражданской войной и нападением Гитлера на Со¬
ветский Союз легли в землю десятки миллионов людей.
После этого — Великая Отечественная война. Та самая,
о жертвах которой говорил гитлеровской генерал Штюльп¬
нагель.
Мы должны были перестать существовать только от по¬
терь этой войны. Но избиение народа продолжалось... Не
переставали мучить и убивать и в последующие десятилетия.
605

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
И во все годы советской власти (почти три четверти века)
полуголод (в деревне — так почти непроходящий), нужда,
надрывный труд, обман, тотальная слежка и страх, жизнь по
приказу... Целый народ приучали ко лжи!
Скажите, какими могут быть люди после этого?
И после всего, что сделано, КПСС и советская власть
объявляют о "гениальном наследии Ленина", ’’самоочище-
нии партии”, ’’новом уставе и новой программе партии” и
’’демократическом социализме”.
Это ли не глумление?!
Когда же перестанете мучить Россию?
Когда откажетесь от своего идола?..
Похлебал Александр Васильевич каши и курит трубку.
Пьян табаком — вот уж праздник.
В камере — мрак, едва различимы лежанка, дверь. По
обыкновению барахлит станция и света нет. В коридоре по¬
громыхивают сапогами дружинники, их к охране подбавили.
Теперь этой охраны под дверью вдвое больше. Надо пола¬
гать, боятся каппелевцев, не уверены. Что ж, пусть стерегут.
Эх, шагнуть бы на волю!
О предательстве чехословаков Александр Васильевич
вспоминает уже без боли. Это его вина: давно к тому клони¬
лось, а все не придавал значения, считал себя полномочным
Верховным главнокомандующим — земля-то русская.
Вереницей пошли в сознании лица Чечека, Сырового,
Гайды. ’’Чертовщина какая-то! Вроде порядочные люди!..”
В год чехословацкого мятежа Радоле Гайде исполнилось
двадцать шесть, вся жизнь у ног, только шагай...
Не дано знать Александру Васильевичу, куда отшагает
Гайда. В 1948 году за измену Родине и сотрудничество с
немецкими фашистами будет Гайда казнен по приговору че¬
хословацкого народного трибунала. Вполне вероятно, при¬
помнили ему тогда и сибирские похождения. Пятидесяти
шести лет пресеклась жизнь бывшего пленного капитана, по¬
том командира полка чехословацкого легиона, потом одно¬
го из руководителей антисоветского мятежа, потом генерала
колчаковской армии, потом отставного генерала колчаков¬
ской службы, поднявшего во Владивостоке мятеж против
Верховного Правителя (когда того уже, как зверя, обложили
красные восстания и составам не было ходу в Иркутск), а
под конец жизненной карьеры — генерала уже родной, чехо¬
словацкой службы и руководителя фашистской организации,
связанной с гитлеровским Берлином...
606

Тюремные будни
Удивляло не одного Колчака: перебегали солдаты целы¬
ми ротами, батальонами и полками то к красным, то
обратно к белым. Посему считало белое командование у
красных надежными соединения из латышей, китайцев и
иностранных добровольцев. Распропагандировать их было
сложно, практически невозможно. Держались они один дру¬
гого намертво, чужая для них была со всех сторон Россия,
только революция и давала хлеб да власть...
Писатель Виктор Шкловский писал о 1919 годе:
’’Жил я тем, что брал в Питере гвозди и ходил в деревню
менять на хлеб.
Гвозди брал у Нади Фридлянд. Она же мне давала пар¬
кет для топки. Одного портфеля паркета достаточно для то¬
го, чтобы истопить печь.
В одну из поездок встретил в вагоне солдата-артил¬
лериста. Разговорились. Его вместе с трехдюймовой пушкой
уже много раз брали в плен то белые, то красные. Сам он го¬
ворил: ”Я знаю одно — мое дело попасть...”
На допросах часто называют улицы, площади Иркутска
или Омска. Александр Васильевич скверно знает Омск, еще
хуже Иркутск. Названия улиц ничего не говорят.
Он докуривает трубку, выколачивает ее о край лежанки и
бормочет:
— Не накроют тебя, адмирал, андреевским флагом.
В 1910—1915 годах суда Гидрографической экспедиции
Северного Ледовитого океана "Таймыр" и ”Вайгач” собра¬
ли обильную научную жатву, совершив, кроме того, сквоз¬
ной переход по Северному морскому пути, правда, в две на¬
вигации.
Парусно-моторная шхуна "Заря" не шла ни в какое срав¬
нение с этими стальными судами ледокольного типа. Суда
были новейшей постройки, спущены на воду весной 1909 го¬
да. Александр Васильевич принимал участие не только в де¬
лах и заседаниях Гидрографической экспедиции, но и в
обсуждении проекта, а после и в строительстве этих су¬
дов.
В 1913 году начальствование над практической экспеди¬
цией взамен заболевшего генерал-майора Сергеева принял
командир "Таймыра" капитан второго ранга Борис Виль-
607

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
кицкий — сын начальника Главного гидрографического
управления Андрея Вилькицкого.
Экспедиция завершила поиск, предпринятый в свое
время Колчаком. Тогда, на острове Беннетта, Александр Ва¬
сильевич нс смог забрать геологическую коллекцию барона
Толля. Поисковая партия обнаружила ящики с образцами,
но сил и времени для дальнейшего розыска и переноса гру¬
зов не оставалось, поджимала полярная осень. И без того
шхуна ’’Заря” провела во льдах с их смертельно-опасной
подвижкой две зимовки, да к тому же вельбот, на котором
пробивалась поисковая партия, годился лишь для прибреж¬
ного плавания, но никак — в открытом океане. Льды по¬
являлись совершенно неожиданно и порой со всех сторон.
Весь поиск являлся поступком героическим.
Александр Васильевич составил подробное донесение с
картой и географическими привязками, подчеркнув научную
ценность брошенной коллекции.
В сентябре 1913 года ’’Таймыр” и ’’Вайгач” приблизи¬
лись к острову Беннетта. Матросы-добровольцы с обоих ле¬
доколов под командованием лейтенанта Жохова высадились
на той части берега, которая была указана Колчаком. В
островной долине покоились четыре ящика и корзина с гео¬
логическими образцами, а также два полуметровых обломка
бивней мамонта. Всё, как оставил Колчак.
Лейтенант Жохов с матросами установил на острове де¬
ревянный крест с чеканкой по медной доске:
’’Памяти погибших в 1902 году начальника экспедиции
Эдуарда Васильевича Толля, астронома Фридриха Зееберга,
проводников Василия Горохова и Николая Протодьяконова.
5 сентября 1913 года".
Тогда же экспедицией была осуществлена подробная
съемка острова Беннетта.
Александр Васильевич изучал отчет Бориса Вилькицко¬
го. Он прикидывал новые, уже свои плавания.
’’...Свою веру защищаешь не тем, что отправляешь дру¬
гого на костер, а лишь тем, что в огонь за нее идешь сам”.
Александр Васильевич эти слова Льва Толстого не знал,
но сейчас именно так думал: удалось ли ему это, хотя бы
это — сгореть самому.
В этом ведь тоже великий смысл. Порой гибель — как
победа. Удастся ли ему это?..
Или все, что было и будет, только поражение, провал,
бездна?..
608

Тюре мные будни
Он сидит на краю лежанки, смотрит в одну точку и ду¬
мает только об этом, уже какой день только об этом...
Около трех лет понадобилось Александру Васильевичу
для обобщения материалов северного плавания. 22 марта
1906 года он выступает с докладом в заседании Академии
наук "Лед Карского и Сибирского морей". В 1909 году вы¬
ходит сборник его научных работ.
Денике по листочку Чудновского лепит вопросы, а сам
председатель губчека в сторонке. Это дает ему возможность
лучше понимать адмирала — как на просвет он перед Семе¬
ном Григорьевичем. Основные вопросы выяснены, так, "ме-
лочовка" осталась.
— Я прошу Тимиреву не принимать всерьез, — вдруг
заявляет Александр Васильевич. - Она мне чужая. Вы мо¬
жете погубить невинного человека.
Попов оторвался от записей и заулыбался. Сразу стало
ясно: не раз толковали о Тимиревой — так сказать, точка
зрения выработана. А товарищ Чудновский с ходу подумал о
супруге адмирала — Софье Федоровне — и налился смехом:
чужую пашню пашет, а своя в залежи... А может, и есть у нее
там, в Париже, хахаль. И на железо свел мышцы лица, что¬
бы и в самом деле не засмеяться.
— Это не ваша забота, — говорит адмиралу Денике. —
Мы уж разберемся.
И смотрит на Попова.
Чудновский вспомнил: "Косухин обещал заехать. Вместе
договорились пощупать одну квартиру. Люди готовы. На¬
крыть бы Жардецкого... а заодно и Глазунова, Холщевнико-
ва, Иванцова... Вот был бы улов!"
— Если бы вас освободил Каппель? — вдруг спрашивает
Денике.
— Я бы опять взялся за оружие. Вы, большевики, губите
Россию. И никакого другого языка не понимаете, кроме си¬
лы. Но живым я уже вам больше бы не дался. Ни я, ни Анна
Тимирева...
Смотрит на девку Флор Федорович и дивится: "Кто. из
какой драгоценной породы вырезал эти линии?"
А девка на свой лад толкует его внимание: ярится комис¬
сар, с собой удержу нет. Ничего, сейчас она даст ему полное
понимание.
20 390S
609

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Крутится голышом, а в постель лезть не смеет. Вроде
нет команды, осерчает еще. Ишь, черный какой!
А Флор Федорович и забыл о стуже, девке, самогонке.
В комнате шибко морозит, аж под одеждой холод щу¬
пает, а тут голышом. Девка зубами постукивает и злится.
Флор Федорович привел ее из Глазкова, промышляла у
чехов. Тоскливым, волчьим глянуло возвращение в гости¬
ницу.
Девка стынет, роется в белье — одеться, что ль, засту¬
дит, хрен бородатый. Ему что, в комиссарской сбруе. А
Флор Федорович решил, будто она дырок в чулке да испод¬
нем застеснялась.
— Дырок стыдишься? — говорит. — Стыдно быть
подлецом, а все остальное — не стыдно. Все остальное — че¬
ловеческое и понятное.
Тихо в гостинице, тоже затаилась. Кровь чуют...
— Как звать? — спрашивает Флор Федорович по прозва¬
нию Три Фэ и кивает: мол, давай под одеяла. Сам заходил
по номеру, маузер поерзывает на ляжке. Оружие.
— Арина, — шепчет девка.
Трясет ее от холода, тянет одеяла на подбородок. А
постель-то ледяная! Не удержалась и тихонечко пустила по
матушке. Чтоб ее, эту постель!..
’’Истина не может заставить человека быть недобрым
или самоуверенным”, — привязались же слова Льва Толсто¬
го. Три Фэ крутанет башкой, а не отлипают. Что им нужно
от меня?..
— Пить будешь, Арина?
— А как без того, дядя? Беспременно буду, ты только
поднеси.
— А сало? Хлебушком с салом закусим? Эвон, целый
день мотаешься — и ни крошки во рту.
Арина аж титьки выпростала из-под одеяла. Ну кобылой
заржет! Сало ведь! Да с хлебом! Что ж раньше молчал?
Сама, знамо дело, улыбается — улыбка до ушей. Зубов,
мать моя родная, куда столько! Не шибко белые, но крепкие,
ровные. А груди — ну как не смотреть: два наливных ябло¬
ка. Будто крупные антоновки, только ядреной белизны и
широкие. Соски словно алым сургучом запечатаны, один -
с запекшейся кровью. Это от исподнего, натирает. Разве ж
это одежда? Из мешковины все...
Нарезает сало и хлеб Флор Федорович, сопит. И то на
титьки зыркнет — ну забавы учиняет девка, эк манит! Была
у меня такая, была...
То о Левушке Толстом думает. На две части разрывает
610

Тюремные будни
комиссара. Один раз не выдержал подошел к Арине. Ши¬
роко, проворно так шагнул. Одеяла откинул и рукой все вы¬
щупал, огладил, примял. Кивнул ей, она поняла и животом
повернулась. Три Фэ аж глаза выпер и громко сглотнул, но
взял себя в руки. А так бы в одежде, даже не распоясался бы,
так в башку ударило. Экое лоно!
Грех сказать, а мысли о Толстом не ушли, торчат вот...
не отодвинуть и не обойти... Отошел к столу. Режет сало и
об адмирале думает. После положил нож, руки упали вдоль
тела и стоит, сошлись мысли на чем-то очень важном — обо
всем забыл. Потом протянул сало и хлеб Арине, полез в
тумбочку за бутылкой.
Арина здоровущими глазами на сало уставилась. Госпо¬
ди, да за сало!.. Да любого уходит! Да по десятку зараз про¬
пускала! А тут! Тьфу!..
Лампочка над столом на всю нить калит, трудится элек¬
тростанция. Свет всем надобен — и красным, и белым, и бе-
лочехам, и атаманам, и просто иркутским мирянам обеих
вер — пятиконечной и Иисуса Христа.
Только тем, кто в любовном жару счет времени потерял,
свет без надобности. Тут руки все видят и слышат. Губы и
руки. Старается девка, ажно кровать на все четыре ножки
скок дает. Зад у девки справный, да сама в силе. Ох горячо,
ох сладко!..
Колчак по привычке к штабной работе запомнил имена
главных в ревкоме: Ширямов, Янсон, Чудновский... Что ж
тут Черепанов хлопал глазами? Каждое наше движение пру¬
дили враги. Тыл смердил — это факт. Разрушали и враги, и
свои же, белые.
Александр Васильевич углубляется в мысли о Боге. Для
него он хранитель вечной красоты, терпимости и смысла
жизни. А люди все это разменивают на кровь, обман,
пули...
И снова окидывает взглядом всю громаду проигранного
дела.
Белое движение корнями уходит в душу России. Оно из
ее традиций, прошлого и будущего — это не марксизм,
чуждая, иноплеменная философия. Ничего русского в ней
нет. И души нет, сердца нет — только черствая необходи¬
мость следовать догмам, все гнуть под догмы...
’’Как все начиналось, я помню, — шепчет Александр Ва¬
сильевич. — Меня не собьешь рассуждениями". И он крес¬
тится не таясь, а пусть смотрят.
Спустя полтора месяца после большевистского перево¬
611

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
рота в Петрограде, в середине декабря 1917 года, Севасто¬
поль потрясла первая массовая резня. И до этого резали и
били, но не в таком масштабе. Александр Васильевич тогда
находился далеко, на ”Карио-Мару” возвращался... а куда,
собственно, было возвращаться?..
Однако он был осведомлен в подробностях о том, что
имело место на флоте, которым он командовал еще
каких-то полгода назад. Морских офицеров стреляли, веша¬
ли, избивали до смерти, увечили, топили, привязав к колос¬
никам.
Через два месяца, в феврале 1918 года, побоище повто¬
рилось. Тут жертвами в основном стали сухопутные офице¬
ры. За двое суток их было растерзано до тысячи человек! В
своем большинстве это были мобилизованные интеллигенты
в погонах.
Мировая история не знала столь массового избиения
офицерства.
На транспорте ’’Румыния” бывшего подполковника Его¬
шина связали и засунули в пароходную топку.
Как бывший котиандующий флотом, адмирал знал нема¬
лую часть убитых. Кстати, полковник Грачев пробирался
тогда именно из Севастополя, только задержался там до
весны, опасно было даже появляться на улицах...
Над офицерами глумились: заставляли целовать землю,
сносить оплеухи, плевки, стоять без штанов, но и это чаще
всего не спасало. Да, так это начиналось, вернее, продол¬
жается с лета семнадцатого. Эта история с кортиком...
Я должен все сказать на суде. Как важно, чтобы был
хотя бы один иностранный корреспондент!
Важно потерять всякую жалость к себе, отрешиться от
жизни, сохраняя в себе лишь идею. Но ни в коем случае не
оказаться в роли страдальца за идею.
Колчак раскидывает свое поведение на неделю, даже
месяцы и не ведает, что жить ему считанные дни. Уже в
обоймах те пули, что порвут его тело. И в Ангаре вырублена
прорубь, в которую засунут его. И сегодня его в последний
раз побреет тот безъязыкий цирюльник. И Анна получит от
него предпоследний карандашный привет.
Размышляя о кровавом человеколюбии ленинцев, он
сбивается на торопливый шаг, почти бег. И тут же грузно,
беззвучно откатывает дверь, и в камеру вваливается дру¬
жинник. Это уже не производит впечатления на Колчака...
Единственное, в чем убедила его сибирская катастрофа:
Россию исцелит только время, силой ей ничего не навязать.
612

Тюремные будни
Этот вывод поражает, он долго расхаживает, обдумывая
себя в том, ином поведении.
Он удивляется себе: никакого желания читать, даже для
того, чтобы отвлечься. Из каждой строчки прут самодоволь¬
ство, зависть, глупость и страсть к богатству — деньги
любой ценой!..
И он заулыбался, вспомнив, как в детстве, кроме книг о
море, увлекался рассказами о прошлом и, смешно сказать,
книгами об охоте на тигров!
’’Вот и доохотился, — подумал он, — а главный зверь в
Москве, и его не достать!"
И уже забываясь в летучем пятиминутном сне на лежан¬
ке (согнут крючком, руки в карманах), ясно-ясно представил
этого гнома-чекиста, отметив перемены в нем. Что-то по¬
светлел иркутский ангел смерти. Определенность обозначи¬
лась ко мне. Похоже, известно ему что-то, и это "что-то" -
моя судьба...
Тяготы войны сами по себе не были в состоянии вызвать
того сверхъестественного озверения, которое наподобие
шквала поразило солдатскую массу.
Заступничество России за Сербию (вслед за убийством
эрцгерцога Фердинанда); попытка уладить конфликт, грозя¬
щий мировым пожаром; объявление войны России Австро-
Венгрией и Германией отозвались неслыханным подъемом в
обществе.
Необъятная коленопреклоненная толпа замерла на
Дворцовой площади — никто не гнал людей под стены Зим¬
него, не обязывал выражать чувства преданности государю-
императору. Это был искренний патриотический подъем,
любовь к Отечеству и единение народа в час испытания во¬
круг верховной власти (не по указке, как во все десятилетия
советской власти). Таким порывом верности Отечеству и
престолу был потрясен даже сам Николай Второй.
В первую неделю на сборные пункты прибыли практи¬
чески все, подлежащие мобилизации, — 95 процентов. Число
добровольцев из всех слоев общества (не мобилизованных)
оказалось столь велико, что запись была ограничена.
От Балтики до Черного моря Россию заслонила огром¬
ная армия, готовая принести себя в жертву, но уберечь свой
народ.
Нет, это была не афганская война (1979—1989 гг.) на
чужбине и против ни в чем не повинною соседнего народа.
Эту войну наш народ не знал и знать не хотел...
И вдру]... сдача западных губерний Российской империи.
613

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
массовое дезертирство, а вскоре и самосуды над офицерами,
развал фронта и клокочущая разрушительная ненависть
солдатской массы...
Сначала в Думе речи кадетов и представителей союзных
им группировок — направленное ошельмовывание верхов¬
ной власти (не ангельской, конечно, но ни в коем случае не
купленной немцами, как это день за днем утверждали дум¬
ские златоусты Милюков, Керенский...). Думские разоблаче¬
ния имели смысл антивоенной пропаганды, хотя авторы их
об этом помышляли менее всего. Их интересовала власть, и
только власть. В условиях усталости, лишений, неизбежных
при любой затяжной войне, эта цель казалась вполне дости¬
жимой. Следовало спешить — другого подобного случая ис¬
тория уже не представит. Был открыт самый настоящий за¬
гон на верховную власть и самого царя: свалить монархию,
ореспубликанить Россию, цена значения не имеет. Это был
заговор, уходящий своими нитями и за границу. Думские
деятели стремились изолировать Николая Второго, огульно,
а чаще всего и лживо, безосновательно черня всю систему и,
прежде всего, личности самого императора и императрицы.
Распутин тут оказался весьма кстати. От верховной власти
во главе с царем отступал не только народ, но даже высшие
слои общества, составлявшие опору монархии. Образовы¬
вался вакуум. Именно поэтому с такой легкостью сверши¬
лась Февральская революция. Все опоры власти были стара¬
тельно подпилены.
Триста лет стояла империя Романовых — и ничто ее не
могло поколебать...
Россия была потрясена думскими речами. Россия забур¬
лила, разложение первым тленом тогда коснулось армии,
как, впрочем, всей страны.
Все доделала, все довела до степени звериной ярости все
разъединяющая и разъедающая классовая агитация и пропа¬
ганда большевиков после февраля семнадцатого. Антивоен¬
ная пропаганда приобретает качественно иной характер.
Армию и страну поражает настоящий мор взаимной нена¬
висти.
Эта эволюция настроения армии чрезвычайно убеди¬
тельна в беглой зарисовке Е.А.Керсновской в книге воспо¬
минаний "Наскальная живопись"1.
"Меньшая сестра моего отца... не блистала образова¬
нием и талантом... Алексей Иванович Богачев, ее муж, был
из бедной крестьянской семьи - - старший из шести братьев.
1 См.: Знамя. 1989. № 3.
614

	Тюремные оудни
”В люди" его вывел деревенский поп, устроивший ею в ка¬
детский корпус, который он окончил блестяще и стал офице¬
ром. Дворянство он получил вместе с орденом Владимира...
Был хорошим хозяином и обожал цветы, особенно розы. За
мягкий нрав и скромность заслужил кличку Божья коровка.
Солдаты — подчиненные — его боготворили.
Кто бы мог подумать, что на войне он окажется героем?
Что, не зная немецкого языка, он, переодевшись, проникнет
в расположение неприятеля и лично произведет основатель¬
ную разведку того участка, куда ему предстояло вести свой
полк. Главнокомандующий Юго-Западным фронтом гене¬
рал Брусилов обнял его перед строем и приколол на грудь
своего ’’Георгия”. В одном из последних рывков, завершаю¬
щих штурм Перемышля, дядя Алексей наскочил на фугас и
был контужен.
Из госпиталя приехал он на две недели к семье в Одессу.
Полностью своего отпуска он не использовал: поторопился
обратно на фронт.
— Куда ты торопишься? Побудь с семьей! — просила
жена.
— Но ведь там — тоже моя семья... И я не могу быть
спокойным за них, а за детей я спокоен: даже если меня
убьют, они не будут одиноки — надеюсь на тебя.
...Его же солдаты его и убили. Вернее, зверски замучили.
С тела посрезали ’’ремни” кожи. Сестра его похоронила, но
без головы: голову солдаты выбросили в нужник”.
Ленинская пропаганда сделала свое дело. Офицеры ока¬
зались классовыми врагами, то есть за чертой человечности.
Вчера солдаты боготворили своего героя-командира, а се¬
годня выбросили его голову в нужник...
Эта ненависть и сейчас, спустя почти век, никак не
уймется. Клокочет в сердцах людей. Настолько силен яд,
впущенный в тело и душу народа. Ему еще очень долго бо¬
леть, не десятилетия, а гораздо больше. Яд ленинизма, яд
жестокой безнравственной утопии, привнесенный насиль¬
ственно, проник слишком глубоко.
Никак не разгладятся морщины ненависти на челе Рос¬
сии.

ГЛАВА 15
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
НОМЕР
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ
^ТТ е пошли в обход, не осадили каппелевцы, по-
I I следние части выходят к городу, вот-вот на-
JL А валятся! Слышите, что ночами у Иннокентьевс-
кой? Они же там разворачиваются. Что чесать языком, чай,
не гимназисты, сами ученые — этих пленом не соблазнишь,
этим лучше погибель в снегу или от тифа, пули. Да разметут
Иркутск, коли смухлюют чехи!” — так начал свое историчес¬
кое сообщение ревкому товарищ Чудновский.
И в самом деле, какая вера генералу Сыровому, начис¬
тить бы ему сопатку, хрену одноглазому!
Понял товарищ Чудновский: приспел его болыпеви-
стски-белобородовский час, другого такого не выцедишь, не
будет — и распрямился, посуровел, внатяг душа: не упустить
свое — чего доброго перепадет фарт другому, а то и целой
артели народных мстителей.
Прознал: мутят ревком отдельные товарищи, предла¬
гают сплавить бывшего Верховного Правителя России в без¬
опасное место и переждать, ибо истекают кровью каппелев¬
цы. Один у них выход: или привесть себя в порядок и полное
сознание здесь, в Иркутске, или наладиться прямиком к Се¬
менову, в Читу.
Нет для них в Сибири тыла — кругом смерть!
И вроде самый резон переждать с адмиралом, а погодя
учинить всенародный суд. Солидный политический вы¬
игрыш это даст партии, по существу — саморазоблачение
белого движения. Глава всероссийской контрреволюции —
на скамье подсудимых! Когда, где еще такое выгадается!
Трудящимся всего мира откроем глаза, да и своим урок.
Сколько же в чека наговорено документов — всему мирово¬
616

Постанов.тине номер двадцать семь
му капиталу клистир! А ежели Правитель сомлеет и назовет
зачинщиков интервенции и вообще заграничную опору бело¬
го движения поименно - так другой поворот всей междуна¬
родной политике.
Все это остро осознает товарищ Чудновский, и потому
не по себе ему. Ох, сманят, своротят ревком на этот риско¬
вый и такой вредный резон! И уж это будет лихо, так лихо
для Семена Чудновского! Свободно могут отнять Колчака:
затребуют в центр или Омск.
От этих предположений председатель губчека пачками
изводил папиросы. Так хотелось, чтоб прослышал о нем
главный вождь! Да и свои обиды поджимали. Сколько этот
золотопогонник угробил дорогих товарищей!
А тут ультиматум генерала Войцеховского (сам Каппель
приказал долго жить, так вместо него этот кат). И требует
белая падла сдачи Иркутска без боя — иначе не ручается за
жизни людей и сохранность города.
Условия Войцеховского:
—	красным войскам покинуть Иркутск;
—	немедленно доставить адмирала Колчака в его, Вой¬
цеховского, штаб;
—• в неприкосновенности оставить на путях золотой
запас.
В таком разе обещал генерал пробыть в городе не более
трех дней.
Ультиматум белых большую убедительность дал вы¬
ступлениям товарища Семена, а выступал он на том засе¬
дании целых три раза. Ведь нс один он прослышан, что бе¬
рутся чехи защитить город, но не шибко распространялись
об этом товарищи Ширямов и Янсон. И понятно, нет веры
легионерам, всему этому кровавому чеховойску: вчера —
белые, нынче — эссрствующие, а пуще всего бандит¬
ствующие.
И решил товарищ Чудновский: сейчас или никогда!
Даешь адмирала для всенародной казни! И сломал либе¬
ральное недомыслие ревкома, в жизни не говорил так склад¬
но и доказательно — в последний раз добрых двадцать ми¬
нут растравлял души. И, ей-ей, не заметил ревком этих двад¬
цати минут. Толково докладывал! Даже товарищ Красноще¬
ков, как представитель губкома партии, согласился. А
ему-то после десяти лет жизни в Америке все кажется из¬
лишне жестким. Нахватался либерального хлама, вожжается
с эсерами и меньшевиками, на всякую там законность упи¬
рает. Да революция — вот высший закон! Отстоять респуб¬
617

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лику 0'1 белых гадов — вот единственная справедливость, а
все прочие пусть заткнутся!
Все же кто-то подал голос: а ежели в подполье? Ответ¬
ственность томила товарища.
На дыбы председатель губчека: а кто против, уже наме¬
чены тайники, сгодятся по зиме на неделю-другую, но куда
с Колчаком? В наморднике держать, на цепях? А ежели в
бега — как тогда?.. Да не сообщно уходить с Правителем на
руках! Коли пронюхают белые, намертво вцепятся, не отста¬
нут, ради одного человека тыщи вырежут!
Этот кровопускательный довод и решил адмиралову
судьбу: учел ревком все обстоятельства, в том числе и теле¬
граммы из Пятой армии, Сибревкома, Москвы, и постано¬
вил отдать бывшего Верховного Правителя России предсе¬
дателю губчека для совершения справедливого приговора.
Но не успокоился товарищ Чудновский, выбил на то и офи¬
циальный документ для себя лично, до самого ’’женевского”
ареста теплил им грудь.
Значится на том историческом документе дата: шестое
февраля. И красными чернилами прописано: расстрелять
бывшего Верховного Правителя России адмирала Колчака и
бывшего председателя Совета Министров Пепеляева, а с ни¬
ми и еще двадцать одного человека — самых важных и кро¬
вавых гадов. Однако на Колчака и Пепеляева постановление
было оформлено отдельное, за номером двадцать семь.
Двадцать семь!
Вот оно, греет грудь! И подписи честь по чести: Ширя-
мов, Янсон, Сноскарев, Левинсон, Оборин...
Вышел Чудновский с заседания — ноги сами несут. У
меня Правитель! Не умыкнули — мой! Будет белобородов-
ский счет! Определим, что за сорт эти, на самом верху. По-
шершавим, как они свою идею чтут...
Адмирала мог порвать руками — и это не похвальба.
При своих игрушечных размерах Чудновский свободно раз¬
рывал колоду карт — и только зубами скрипнет. От этого в
молодости имел постоянный барыш, прикупая в трактирах
страхолюднейших амбалов, ибо вот так разорвать колоду
по плечу лишь отдельным выдающимся мужчинам, выхо¬
ленным и откормленным исключительно для демонстрации
силы. И таких выдающихся мужчин Россия насчитывала
единицы, и о них писали статьи в специальных спортивных
журналах. Не знал товарищ Семен, что этот номер удавался
и Николаю Второму. Хранилась в офицерском собрании
Ширванского полка (все офицеры и солдаты полка щеголяли
в сапогах с красными голенищами) колода карт, лихо разо¬
618

Постановление номер двадцать семь
рванная государем-императором пополам (сила рук — ре¬
зультат постоянной рубки дров, столь любимой царем).
Все, кто знал близко Семена Григорьевича, испытывали
почтение к цепкой хватке его. Клещи, а не руки — и выше
локтей в затейливых неприличных татуировках; каторжное
прошлое, понимать надо...
Силу эту угадывали женщины. Не ведая обо всех чудесах
с картами и прочими штучками, сразу угадывали. И еще чув¬
ствовали страшность этой силы — ничто и никто не остано¬
вит коротышку. Убить его можно, расплющить, но не сми¬
рить. И от этого в податливости не знали удержу, любой са¬
мой разгульной девке сто очков форы могли дать, и это при
природной скромности и выборочном воздержании на муж¬
чин, но все это, разумеется, только с Семеном и для Семена
Григорьевича.
Почитали его женщины. Старая прачка в начале своей
науки звала его, как мальчонку, Семкой, а уже через не¬
сколько недель — только Семеном Григорьевичем и толь¬
ко — на ”вы”, хотя более чем вдвое была старше. Можно
сказать, езжаная-переезжаная баба, а скоро расчухала, что
это за "брильянт” ее новый дружок.
Торопит товарищ Чудновский автомобиль. За городом и
на окраинах — ружейная и пулеметная пальба. Пушки
встряхивают небо. Город пуст, затаился в боевых заслонах
на перекрестках и баррикадах. Приказ — уничтожать всех
подозрительных.
Клаксонит авто председателя губчека, рвется к тюрь¬
ме — навстречу великому и справедливому делу. Поет душа
у товарища Чудновского, распахивает дверцу и еще издали
называет себя, басище, слава богу, да еще с матерком, да за¬
тейливым, — с каторжно-тюремных времен, та еще выучка!
А как поравняется с баррикадами и еще раз назовет себя,
кричит во всю грудь:
— Защитим красный Иркутск, товарищи!
А с баррикад в один голос:
— А-а-а!
— Даешь победу мировой революции! — кричит Чуд¬
новский и захлопывает дверцу, а вслед:
— А-а-а!
Чует товарищ Чудновский — сошлись, уперлись две си¬
лы: красные и белые. Ну грудью, нутром это принимает.
Внатяг все в нем! Не получат белые гады Иркутск!..
С утра Чудновский ввел на каждый этаж тюрьмы по
взводу бойцов из роты Мюллера. Золотые, надежные ре¬
бята, в революции по убеждению. Интернационал!
619

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Еще утром решил: дадут ’’добро” или не дадут, а учинит
правеж над Правителем, кончилось их время. Ни на мгнове¬
ние не забывает о подвале в Ипатьевском особнячке (просве¬
тили его екатеринбургские) и о Сашке Белобородове: верно,
содрогнется от решимости рабочего человека весь мир капи¬
тала!
За чехословаков, само собой, нельзя поручиться, но не
пойдут они с белыми. Правителя продали, белые армии на
’’железку” не пустили, обрекли на гибель, золото приграба-
стали, — нет, не пойдут. Да и морально-политическое со¬
стояние легиона исключает использование его в антисовет¬
ских целях — это товарищ Чудновский тоже сказал на засе¬
дании ревкома, но уже тогда, когда положил на грудь, под
кожанку, бумагу с номером двадцать семь. Наелись славяне,
сыты кровью сибирских мужиков да баб; приустали, домой
тянет.
Само собой, не имеет к ним полного доверия председа¬
тель губчека (не та у него должность, чтобы уши развеши¬
вал). Как они недавно жахнули — бок о бок с каппелевпами!
До того лихо резали и стреляли нашего брата, только дай
бог ноги! В общем, следит за легионом Семен Григорьевич,
везде его люди. Почти ни одна бумага, ни один приказ по
легиону не проходят, чтоб не ознакомился с ними и предсе¬
датель губчека. Так-то оно понадежнее.
Анна...
Александр Васильевич увлекся этой молодой женщиной
сразу, не было ни недель, ни месяцев сближения.
Ей исполнился двадцать один, ему шел сорок второй. Он
приказывал себе держаться только дружески, без намеков на
увлеченность, но приказы не имели власти. С каждым днем
(а тогда, сразу после знакомства, они встречались едва ли не
каждый день) он привязывался к этой молодой женщине все
крепче.
Уже через несколько недель он понял, что полюбил. Он
противился этому чувству, презирал себя. Он не смеет, не
должен любить — у него преданная жена, сын — они дороги
ему.
И ничего не мог поделать.
Он с беспомощной тревогой наблюдал за тем, как обра¬
зы родных людей, потускнев, сместились в памяти куда-то в
тень, а Анна наполняет его сияньем, и это чувство, достиг¬
нув силы страсти, горит ровным чистым пламенем.
Страсть не лишила самостоятельности, не превратила в
глупо-влюбленного мужчину. Он не изменил себе, оставаясь,
как обычно, во всем совершенно самостоятельным. Лишь
620

Постановление но мер двадцать семь
значительно позже, уже будучи Верховным Правителем
России, в минуты нервных спазм он с презрением думал о
себе: "Как я посмел втянуть в эту кровавую свалку дорогую
мне женщину? Никто другой, а я поставил ее под угрозу
гибели!"
Здесь, в камере, это не дает покоя: как он со своим
жизненным опытом не оборвал это чувство еще тогда и со¬
шелся с Анной. Их связь стала известна его жене — он не
счел возможным скрывать это.
Ведь уже тогда, в Петрограде, он определил для себя
место в будущей междоусобице. Сначала он не хотел прини¬
мать участие в этой свалке. После Октября планы резко из¬
менились. Остаться вне борьбы он не мог. Он не стал бы
Верховным Правителем, но боролся бы с оружием в руках
против большевизма. Ведь он сам, никто его не надоумил,
пробирался из Сибири на юг России, к Алексееву.
У Анны нет ни дома, ни семьи, ни средств, ни мужчины,
который будет любить и защищать. Он, кто любит ее, даже
не побеспокоился о ее будущем. Она одинока и беззащитна
перед всем светом.
Как эти псы нашли ее и узнали о ней? Он убежден: никто
из господ офицеров, сопровождавших его, не мог выдать.
Спал товарищ Чудновский урывками, два-три часа.
Вообще он поражал здоровьем даже людей бывалых. Он не
только обходился ничтожным сном — суровой необходи¬
мостью крайне напряженной обстановки, но и не болел по
причине отсутствия способности к потению. Ни капли пота
не выжал из себя за всю жизнь, от этого и не ведал пере¬
охлаждений. Удивлялись сотрудники и проникались уваже¬
нием, когда их председатель мыл голову под краном
(довел-таки зуд) или прямо из ведра — все той же ледяной
водицей. Председатель только ухмылялся на предостереже¬
ния: "Ничего, башка у меня крепкая. В тюрьмах били, а ни¬
чего, работает".
Корябают, точат товарища Чудновского сомнения, а ну
как дрогнут белочехи, не загородят Иркутск, а еще хуже —
снюхаются с каппелевцами. Ведь не чужим им был генерал
Каппель, вместе заваривали мятеж на Волге. Правда, гене¬
рала уже нет. Сдох...
Дни и ночи сверлит это: кабы не сорвалось на лихо! Ой,
снюхаются! Бог с ним, ежели кто другой, а то ведь каппелев-
Цы, это понимать надо!
Эти отчаянные ненавистники диктатуры пролетариата
не просто прибьют — эти намотают кишки, по капле
стравят кровь. Лысая за ними Сибирь, будто и не води¬
621

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лись большевики с комиссарами, даже сочувствующими нс
аукается — ни одного красного, там розоватого или просто
завалящего эсера. Ну смердит Сибирь опосля них трупным
согласием!
Ищут себе логовище, кровавые псы, мнут тайгу. Нет им
других дорог, как только через революционный Иркутск.
Белый, синий, красный ...
Меряет шагами кабинет коменданта тюрьмы Семен
Григорьевич: внатяг душа. Кожанка нараспашку, в зубах па¬
пироса, лицом и бледен и черен одновременно. Прикидывает
роспись событий, моргает на свет красными веками: делов
по губчека — аж выше макушки, а тут Правителя надо кон¬
чать, а как надежнее? А Тимирева? С этой-то сучней как? А
те двадцать один — за Правителем их превратить в трупы,
без промедления?
А тут эта кишка — два раза нынче лазил, вправлял, будь
проклята! Бурсак говорит, будто способственно убрать опе¬
рацией. Ежели так, то после победы над беляками и интер¬
вентами непременно укоротит ненужную кишку — ну не
дает свободы движения! И не сомневается: врача выделит
ему трудовая республика. Заслужил он такую заботу, а глав¬
ное — еще очень нужен мировой революции, только-только
занимается мировой пожар.
А то смешно сказать: с бабой вожжается, а кишку в
памяти держит, кабы не осрамиться. Но и то правда: давно
не нюхал бабьего пота, своя не в счет, хворая. И от всего
этого аж не по себе, мучает. Стыдно сказать, на сотрудниц,
боевых подруг, нет-нет, а зыркнет. Само собой, исподтишка,
но уж очень забирает, когда баба зашевелит ’’барыней”, еже¬
ли она, эта ’’барыня”, как, скажем, у Катерины Чугуновой:
не задница, а шаровоз! И при таких-то харчах! А ежели по
потребности питаться, как, к примеру, до революции?!
И начнет перебирать в памяти разные встречи и баб,
у которых всего этого бабьего было* в избытке. Но, как
правило, картинки, помелькав, побудоражив, замещались
одной — Лизкой Гусаровой...
Семен Григорьевич ко всему обесчувствует, так и упрет¬
ся в воспоминания — и уж что они там вытворяют!
Ох баба! С лица старая — это верно. От стирок, горячего
мыльного пара в морщинах, глаза мутноватые, а как разго¬
нится: белая, ровно не свое лицо у нее. Нет такой второй на
свете! Плечи покатые, и почти о г ключиц берут разгон гру¬
ди. По летам старая, а груди, ровно у девки, в самой ко¬
быльей сочности, деток кормить. Ни жирники! Кожа тонкая,
светлая, сосцы розово свет ят.
Ох и ласк, забав напридумали они! Баба вся изойдет
622

Постановление номер двадцать семь
любовным стоном, а и он не лучше, знай рычит. Наце¬
луются, накусаются...
Но всего лучше у нее зад. За простором юбки или
платья — обычная задняя часть, ну крутит, ну на миг
обозначит размер — ткань так разложится. Но это у любой
так. А вот уж разголится!..
Ни разу ей Семен Григорьевич не дал спокойно дойти до
кровати. Как увидит этот высокий зад... Обнимет — и цело¬
вать. Всю ее поцелуями умоет, достанет. Баба только стонет
и дрожит, стонет и слабеет.
По многу десятков раз она наслаждалась его ласкагли.
Единственная такая была у него. Единственная... застонет,
закричит, забьется — и ослабеет. А через полминуты опять
лащется, льнет...
И вот эта страстность Лизки Гусаровой, необыкновен¬
ный градус чувствования и воспитали из Семена Чудновско¬
го мужчину. Поверил он в себя, взматерел. Именно с того
года голос дал такой низкий бас, аж люди косились. И в пле¬
чах дал размах, руки отяжелели. Взматерел мужик...
И в самой глубине себя, что обычно таят от людей, толь¬
ко свое там лежит, заветное и недоступное ничьему взгляду,
сознавал Чудновский, что вся энергия к делу, любознатель¬
ность, интерес, способность к работе, жизненная стойкость
и, как это сказать... активность, что ли... от огромной спо¬
собности любить. И дала развитие этой способности Лизка
Гусарова, его зазноба и верная сучка. Не обидное слово это
было между ними, ибо вгорячах и обилии ласк все время
шептал он ей грубые, площадные слова, казались они обоим
музыкой, высочайшей лаской и негой. И потому ничего
обидного в этом слове не было и нет, когда любят.
С тех пор понимает Чудновский (само собой, не говорит,
помалкивает): любовь делает человека. Без энтого чувства
все остальное в человеке вкривь идет. Нет настоящего и пол¬
ного развития других чувств, вовсе, казалось бы, и не связан¬
ных с любовными.
Тут Семена Григорьевича посещало одно просветление
за другим.
И срамно сказать, как называла Лизка своего любовни¬
ка — этого кремневого революционера-каторжанина... Коз¬
ликом.
И Семен Григорьевич не обижался. Понимал: в любов¬
ной стихии все по особому устройству. И только, шалея от
выпростаеваемого из одежек мощного (но очень правильных
линий) зада, отзывался хрипловатым баском: ’’Кровинушка
ты моя! Радость ты моя! Муравушка-трава! Ручеек ты мой
623

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
весенний! Зазнобушка, зазнобушка...” И задыхался, прижи¬
маясь к заду лицом...
А Лизка ломалась, падала на постель руками, а он не от¬
пускал, жег поцелуями, шершавил ладонями нежную бабью
кожу — нежнее и не бывает, как только у самых сокровен¬
ных мест. И позабыв о Лизке, шептал этому белому крепко¬
му заду все ласковые слова мира ...
И бас в такие минуты густел до безобразия. Низко-низко
грохотал шепот...
Так любили в те злые иркутские дни белый адмирал
свою Анну, революционер-большевик Чудновский — Лизку
Гусарову (в памяти любил, нежил, не расставался). Бывший
председатель Политического Центра Федорович вдруг, оса¬
танев, предался блуду, но это только потому, что не нашел
свою любовь.
Ведь все в том, что люди не находят свою любовь. А она
есть для каждого.
И с ними в огне, крови, у могильных рвов любили, цело¬
вались, клялись миллионы прекрасных мужчин и женщин.
Ибо все любящие только прекрасны.
И как, каким образом выходило им умереть — никто
понять не мог.
И для кого, зачем эта жатва?..
Над всем тяготел рок.
И никто не мог его познать.
Этот рок может пасть на невинного человека и гнать,
преследовать его всю жизнь, но никогда он не падает даром
на целый народ.
Никогда!
Не так жил народ, не то делал, не так защищал свое,
смотрел только под ноги себе, жег все нетерпимостью во¬
круг, черствел в равнодушии...
Трудно дать ответ, в чем же причина, хотя кое-что и вы¬
рисовывается...
Но ясно одно — рок этот для того, чтобы умять, изме¬
нить народную жизнь. Не должна она быть такой, какой бы¬
ла. Не так жил народ.
И весь вопрос в том, выживет ли народ после... Достанет
ли сил для возрождения. Все дело в том, что рок только по¬
ражает. Он лечит только смертью и мукой.
Все вокруг — только возня, писк, грязь, жалкое при¬
ближение к истине. Поэтому и плата — только мука и
смерть. И тогда приближение к истине. Ибо люди прибли¬
жаются к истине, воспринимают ее лишь через плату мукой
и смертью.
624

Постановление номер двадцать семь
И другого им не дано.
— ...Как я люблю людей в счастье, как люблю их ра¬
дость, улыбку! Как люблю расправленные лица, не смор¬
щенные гримасой зла, боли, настороженности (от каждого
жди пинка словом, поступками!)... — нашептывает в бреду
сна железный адмирал.
Он умеет любить, знает, что такое любовь, и за это от¬
мечен Господом чувством молодой женщины.
"Твоя навеки — Анна", - пропускает, пропускает
слова-сиянье сознание.
— Будьте все в радости... — выговаривают во сне непо¬
слушные твердые губы.
Он рывком выпадает из сна, это как удар, и смотрит,
смотрит в темень над собой. Холода не чувствует — то ли
привык, то ли очень уж захвачен мыслями.
Улыбки людей, добрые слова, звон голосов, руки, про¬
тянутые без зла, отступают куда-то назад, за другие мысли и
образы.
Сын... Какой он сейчас?.. Славушка...
Александру Васильевичу очень жаль отпускать эти
мысли. С ними на душе спокойно и ясно — он устал от нена¬
висти. Наверное, так и будет: до последнего удара сердца, до
удара пули, взрыва боли и мрака — только ненависть, нена¬
висть...
Это самое страшное — быть в ненависти. Она обклады¬
вает со всех сторон. Именно обкладывает. Он ощущает ее
одной громадной несъемной тяжестью. Ненависть самых
разных людей — и своих, и чужих, и врагов, и даже вроде бы
близких...
Ненависть.
И самый опасный и страшный тот, кто в упрямстве своей
правды не ведает пощады (ему такое право дает обладание
правдой, его правдой), ни во что не ставит свою жизнь и
жизни других...
Ненависть.
Не ищи причины несчастий и зла в мире, ищи — в себе,
тогда сохранишь надежду увидеть свет...
В этот час Федорович после яростных, исступленных ре¬
чей перед отрядами красных дружинников (на них лежит за¬
щита города), затем совещания руководителей иркутских
организаций партии социалистов-революционеров и затем
хлопот по другим неотложным делам (все на ругани, разма¬
хивании мандатами) медленно раздевается в своем номере.
625

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Еще не стих стук двери и его шаги — такие сиротливо¬
одинокие в просторной комнате.
Уже несколько дней Флор Федорович почти не спит. Ох¬
рип, отощал, глаза запали. Он медленно, неживыми руками
расстегивает портупею. Она под тяжестью маузера выскаль¬
зывает из рук, но он ловит ее и швыряет за спину, на кро¬
вать. Увесист маузер — так и утоп в одеяле.
В комнате пусто, голо, неприютно. Флор задерживает
взгляд на тумбочке. Сейчас он очухается, рванет стакан пер¬
вача — и очухается.
Сил стащить пимы, плотный свитер нет. Уронил руки на
колени, сгорбился и сидит, да так тихо, словно ушла из него
жизнь.
Политика, борьба... Все сражаются не только за народ,
каждый что-то видит и для себя в будущем, свой приварок.
А что хочет он?..
Смотрит Флор Федорович в будущее — и не видит там
себя. И все понять хочет почему...
Сгорбленно, тяжело подошел к тумбочке, присел на кор¬
точки. Достал бутылку. Так, на корточках, зубами откупо¬
рил бутылку (это уже от усталости). Выпрямился, налил ста¬
кан. Подошел к зеркалу, чокнулся со своим отражением. Вы¬
пил. Укусил себя за рукав. Свитер мягкий, набил рот. Помо¬
тал башкой, крякнул.
Задирает голову, рассматривает бороду. Лукьянчиков
сказал, что, мол, больно нахальная борода. Чем же, по¬
звольте, нахальная?..
По дороге к кровати поставил на стол бутылку, стакан.
Садится на кровать, первач еще не ударил в голову. Опять
замер, ну последние силы истратил на ходьбу за стаканом.
Лампочка вполнакала мерцает над столом. В углах —
ночь, за окном — ночь. И вообще, есть ли на свете хоть одна
душа, которой он был бы нужен?..
Хоть волком вой!..
В этот же час товарищ Чудновский подписал последние
протоколы. Устал он до неподвижности всякой мысли, даже
самой революционной, любая растворяется, превращается в
точку. И, уронив голову на руку, спит, другой рукой во сне
почесывает голову, подмыхи — вша прорывается, как тут ни
следи. Сбоку, в пепельнице, гаснет папироса. Загасла, а ды¬
мок еще изменчивым ручейком скользит к окну, чтобы там
втянуться в щели.
Все глубже, мягче припадает к столу грудью Семен Гри¬
горьевич.
Сережка Мосин заглянул — встал у двери, бережет по¬
626

Постанов ienue номер двадцать семь
кой боевого товарища. Каждому еще издали показывает ку¬
лак и прижимает палец к губам.
Иногда глухо, но очень мощно стреляет пушка. И от
удара воздуха вздрагивает все здание, ровно кто легонько
вышибает из-под ног пол. Откуда стреляют, кто — понять
нельзя, и сведений нет, но ясно одно: накапливаются перед
городом каппелевцы.
Ждет Иркутск своей судьбы.
И тысячи людей в этот миг по всей России принимают
судьбу: стекленеют глаза, белеют лица. Это пуля устанавли¬
вает справедливость...
’’...Это все не случайно, что я здесь. Бог меня поставил
на этот путь. Я исполнял волю России. Во всем этом не бы¬
ло ничего моего — ни поиска славы, ни поиска власти. Рос¬
сия гибнет...
И я принял вызов. Я плохо сделал свое дело, но сделать
его вообще почти невозможно. Все отравлено. Ни одной
чистой самостоятельной мысли — все отравлено...
Россия гибнет, но чему она даст место?..”
И Александр Васильевич безумно пытается высмотреть
это будущее, понять его. Он все хочет поставить ногу и не
провалиться. Не ощутить хляби, болота, как это было все
время. Он все сзывает сторонников и соратников белого де¬
ла. Разумом понимает: это вообще конец. Всему конец. А
чувствами не смиряется.
И кто прав: разум или чувства?..

ГЛАВА 16
ФЛОРОВЫ БАБЫ
И снова Три Фэ до самого глубокого раскола ночи
псом по городу. Ожигают пригороды авангарды
каппелевской армии. Вот-вот закружит кровавая ка¬
русель. Бросят люди оружие и ринутся рвать друг друга.
Три Фэ не боится за себя, пусть убивают, но город, люди?..
И везде, где эсеры что-то значат, Федорович будоражит
народ, ставит и мужчин, и женщин под ружье. Калашников
отряд за отрядом сколачивает. Только через трупы дотя¬
нутся каппелевцы до города.
Чехословаки... только бы чехословаки не предали: уда¬
рят в спину — не унести ноги гражданам свободного Ир¬
кутска.
А ночи?.. Пьет Федорович, гробит сердце, не ведает, куда
ткнуться. Ночи заброшенные (ни души), длинные, хоть бы
огонек сверкнул. Стоит у окна Федорович и кажется ему, что
бредет он по своей душе — и голо-голо, ни единого родного
уголочка, ну даже самого захудалого. Почему так получи¬
лось? Все растрепано, развеяно и уничтожено в заботах об
общем благе, ничего для своего тепла и счастья — лишь
письмена из священных книг, но они, как железный частокол
для души...
И срамно сказать: Три Фэ — примерный семьянин и на¬
читанный, культурный человек, а опустился до непотребных
девок. Что ни ночь — тащит этакую куклу. И щупать не
ладятся руки, да ляд с ней!
Та голышом шастает по номеру, болтает персями, драз¬
нит белым животом и черным смоляным лоскутом под ним.
Само собой, выслуживается, кабы не турнули на мороз... а
только постыло на душе, и даже мягкая бабья задница не
628

Флоровы бабы
греет: одни угли от прежнего Федоровича. Сошел с рельс че¬
ловек — и какой! Революционер из самых первых, о таких
лично докладывали директорам департамента полиции,
друг и советчик Чернова, Гоца, Зензинова, Брешко-Бреш-
ковской, Савинкова, Аргунова...
Уминает ночами бабу, сосет с ней из одного стакана са¬
могон, а руки — холодные, без крови и жизни руки...
И нет с теми бабами и девками забытья — уж какие там
кобелиные радости: забыться бы. Все едино, что с ними, что
без них — ночи бездонными коридорами. Окутывает тебя
пустота, вроде пепелища в душе, никакого резона жить.
И стал Федорович брать маузер, заглядывать ему в дыр¬
ку ствола. И все ближе это...
С того и запил еще пуще, а чтоб по пьянке не заглянуть в
дырку маузера и после уже навечно перестать что-либо ви¬
деть, стал прихватывать баб. И сам для себя обнаружил в
этом деле завидную силу и выносливость. Первач смоет
горькие мысли, обесстыдит и нет удержу, за всю каторжную,
проклятую жизнь рассчитывается Федорович. Ничего там не
было — обман, мираж, подлость!..
Огрубел, очерствел Три Фэ, но только к себе, на людей у
него — доброта и пытливый взгляд. Вне этих забот нет его,
Федоровича, — гордости партии социалистов-революционе¬
ров, эмигранта, ссыльного, кандальника, подпольщика и от¬
важного бойца. Часто шепчет он теперь:
— Нет, не народ это, а общность людей... для выжива¬
ния общность.
Накапливалось в нем давно это, видно. Крушение Поли¬
тического Центра — только повод, толчок. Душу нс обма¬
нешь. И дала она сбой, восстала против своего хозяина.
И вроде умирать надо, а не хочется...
И пьет, и невесть с кем ложится...
И все время за спиной ощущает узенькую такую дыроч¬
ку. Метит в башку маузер, а он подводит его, подводит...
И глушит первач. Будь проклята жизнь!..
У этой вот... ишь белая какая! Не снится ли... Провел ру¬
кой. Нет, живая. Тепло пальцам. Примял лоскуток груди,
сосок темно из-под пальца вывернулся. Погладил... Бывалая
тетя... Бедра и зад разъезженные, рукой не обхватишь, — по¬
радели мужики.
Груди знали лучшие времена — это сразу видать. Пустая
кожа, что осталась от них, имела прежде законное наполне¬
ние. Груди эти были вовсе немалые. А теперь, почитай один
сосочек родинкой и темнеет.
Э-э, да тут шрам... Через плечо розоватое и какое-то
хищно-узкое, быстрое углубление. Три Фэ погладил: пырну¬
629

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ли ее, за что ж?.. Эх, люди... Метили под сердце, а, видать,
руку подбили, выше пошла финка...
Обнял ее, тетя подвинулась тоже, но не от чувства, а по¬
тому что велят...
Чистая, пахнет... как это... снегом, что ли. Значит, еще не
сгубила такая жизнь. И бельишко, хоть ветхое и штопаное, а
стираное-перестираное. Эх...
А на это дело спокойная, вроде и не с ней делают. Ей
лишь бы заплатили, лучше — харчами... ну хоть какими. В
таком разе согласна на все.
Отвалил ей сала, хлеба. Она руку ему поцеловала (да что
ж это! Флор аж попятился), разделась и встала перед ним,
как будешь, мол. И тут же спохватилась, крестик не сняла, а
содрала — так поспешно, словно опоздать боится. Накрыла
крестик рубашкой: срам это перед Господом, нельзя, чтобы
перед его очами такое, пусть не гневается. Вон на стуле ру¬
башка скошенной пирамидкой...
Стоя зачем?.. Нет настроения. Легла. Он ее... а она при-
дремывает. С мороза и ходьбы (топчется цельные часы, ло¬
вит мужиков) пригрелась, по косточкам усталость. Уж какой
тут азарт, да и слова такого не знает. В общем, не охоча, ей
бы поспать. И спит. Кормилица она...
После, отдыхая, расспрашивал, почему кормилица.
Она гладит ему это место, пальцами ворошит, переби¬
рает и все так ласково объясняет, ни одного нехорошего сло¬
ва. Голос ровный, лицо серьезное, без улыбки. Не проти¬
вится судьбе тетя, не клянет. Покорилась. Жить надо. Муж с
фронта вернулся без ноги и руки. Она любит его и не бро¬
сит. Дочка хворает. В общем, увечная семья, тянуть надо.
Эх, Россия!..
Узнал бы прежде и не прикоснулся бы.
Хрипло сказал:
— Самогонка есть, выпьешь?
— Два глотка.
Не таясь, так без трусов и зашлепал босыми ногами к
тумбочке. Дал из своего стакана — она и впрямь ровно два
глотка приняла.
Спросила:
— Скушная я?
- Нет.
— Все злятся после, даже бьют.
Федорович промолчал. Она объяснила:
— Зад у меня широкий, а в поясе (положила его руку, бок
теплый ровным здоровым теплом) — вишь, узкая. Мужики
на это идут. И с лица чистая. Меня чаще берут, чем моло¬
дых, даже совсем девочек. Слаще я им, хошь и скушная. Я
630

Ф. юровы бабы
им гак и шепчу: ’’Скушная, после не серчайте". Берут. Я
объясняю: "Все исполню — прикажите..." А один за то, что
не так дала, как он хотел, головой о стену бил. Боюсь — со¬
знание потеряю, обссчувствую, а он свое и сделает. Мо¬
таюсь, а стою. Тут он и ударил ножиком. Ты что, сердеш¬
ный?.. Не больно было. Головой очень больно, а ножом —
нет. Мне ведь жить надо. Кормилица я...
От такого рассказа и слов ее у Флора аж усохло между
ног.
А она почувствовала его сердце и первый и единствен¬
ный раз поцеловала.
Потому что не продажная она. Душа у нее есть и не ку¬
пить ее, хошь какие богатства выкладывай. Не продаст она
своего увечного мужа, свою доченьку и душу свою. Вот ис¬
тинный крест, не продаст. Бог тому свидетель!
И вдруг обезмочила, лишила сил, придавила к постели
дикая мысль — Флор аж глаза вытаращил, не тронулся ли
сам, живой ли еще?
И придет же такое! Показалось, будто не с женщиной
спал, а распинал... Россию. Беззащитная она, простодушная,
измученная — любой бери и пользуйся.
И уж до того худо на душе стало. Тетя ушла с подолом
жратвы. Все отдал, самому неделю без куска, коли не добу¬
дет за отцовы золотые часы. Крутится тут один спекулянт...
Сел с самогонкой за стол и пьет. Это и его стараниями
Россия легла на позор. И пьет — надо, чтобы в башке сдви¬
нулось, иначе не жить с такой мыслью. Это ж приговор, а
не мысль.
После литровой бутылки в башке все и сдвинулось. Вро¬
де призабыл горькие мысли. Тогда и собрался по делам, ма¬
шина заехала, Лукьянчиков раздобыл на сутки. Надо город
против каппелевцев ставить.
А в душе зайчишкой жмется мысль: а вдруг срежет
шальная пуля, ведь стреляют из подворотен. Как дело к тем¬
ну, непременно стреляют... Такая эта ноша — жизнь. Лучше
лечь... Похоже, прохудилась революционная убежденность.
А тетя эта не дошла.
Налетели сани. Кто-то дернул Флоров узелок с едой.
Кто-то обложил жутким "рассейским" матом. А широкий в
плечах, в шубе с чужого плеча, саданул кулаком... да неудач¬
но ■— попал кулак в висок.
И не стало кормилицы.
Разве это допросы?
Председатель губчека только заглянет, курнет — и опять
631

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
исчезнет. Попов явится со своей тетрадью, с ним эти два эсе¬
ра (фамилии и не стал запоминать). На лицах - озабочен¬
ность, нетерпение. Попов прочтет несколько вопросов — и
сразу уйдут. И еще дверь не затворится — заспорят.
Пусть спорят.
Лишь Денике неизменно с адмиралом, задает вопросы,
ведет протокол.
И еще новость: за едой теперь надзирает (все сам прино¬
сит) секретарь председателя губчека Мосин (а может, и по¬
мощник, кто его знает). Он и сообщил Колчаку об учреж¬
дении военно-революционного трибунала для решения его,
Правителя, судьбы, а председатель трибунала все тот же ко¬
ротышка — Чудновский.
Вздор! Не может же этот человек и вот еще эти... Дени¬
ке, Попов заменить собой следствие и суд? Очевидный аб¬
сурд!
Раза два наведывался сам Ширямов. Аккуратный чело¬
век. Аккуратные усы. Очень серьезный. Ни одного вопроса.
Молча листал протоколы, смотрел на Колчака и уходил...
Александр Васильевич трогает лицо руками и отмечает
про себя: уж на что руки к себе привычны, а сразу улавли¬
вают жар. Это уже лишне. Болеть нельзя. Он верит, будет
суд. Нельзя болеть. Не дай Бог, сгорит, как Таубе. Этот
красный генерал-лейтенант Таубе...
Колчак поплотнее запахивает шинель: чертов озноб!
Прислушивается к шагам, лязгу дверей, выкрикам, матер¬
щине и незаметно уходит в себя.
Насилие, по разумению большевиков (причем тут боль¬
шевики — они только повторяют Ленина; вся партия —
лишь подсобный механизм диктатора), должно войти в
жизнь общества на длительный исторический период — это
еще при встрече в Петрограде внушал ему Плеханов. И уже
тогда это поразило Колчака. Общество стремилось изба¬
виться от диктатуры царя и обратилось к... диктатуре боль¬
шевиков. Бессмыслица!
Нет, дело не только в том, что не существует в природе и
не может существовать такое высшее лицо, которое неким
Божьим гласом заявит: "Довольно, забудем насилие, отре¬
чемся от него — мы решили все задачи..."
Их общество — это организация жизни через принужде¬
ние, приказ, насилие по всем направлениям. Ни одна, даже
ничтожная, связь в обществе уже не будет возможна без при¬
каза и принуждения, то есть террора.
И люди пожнут насилие — жизнь под насилием и на¬
сильниками.
632

Флоровы бабы
Уважение к человеку исключено там, где все определяют
приказы. Люди неизбежно будут вырождаться. Их душев¬
ные качества придут в противоречие с железной росписью
дней. Вместо людей будут жестокие и бессердечные манеке¬
ны, ибо все человеческое будет лишне, будет мешать, будет
подавляться отбором.
Всякая попытка очистить жизнь от насилия обречена,
ибо без насилия нет этого государства. Оно рухнет без наси¬
лия. Да и как это может быть, ведь частное не может суще¬
ствовать само по себе. Все в жизни связано, не существует по
раздельности. Не существуют сами по себе, по отдельности,
ствол, листья, корни и ветки...
Это будет государство нового типа. Насилие явится но¬
вой формой организации жизни, утвердит себя в конститу¬
ции и сознании людей, породив и новый тип гражданина.
Одно без другого не бывает, и невозможно. Это будет
гражданин, гордый своим холопством, это будут рабы по
убеждению.
Колчак вдруг ощутил слабость и, чтобы не упасть, при¬
пал к стене грудью. В последние дни это случается.
’’Ничего, ничего, — шепчет он, — это все чепуха и про¬
шло бы — будь табак. Несколько бы затяжек ’’самсона” или
’’дюбека”.
Эх, Федорович!..
Кобелиные радости... Спозаранку глаза и вовсе не
глядят: что, кто под боком? Отчего голая? А я?..
И тащит Три Фэ поскорее на себя белье.
После делают по глотку-другому самогона (это вместо
чая) и грызут черный хлеб да воблу. Черный — только за¬
будь — сразу в камень превращается... Ворочает Три Фэ ба¬
гровыми белками, мычит что-то сквозь набитый рот. Стран¬
но ему: что за особа, как зовут, откуда, зачем здесь, и вооб¬
ще... ночью что было? У-у, башка болит! А мурашки в гла¬
зах, звон в ушах!..
Черт, этот самогон отбивает память начисто.
Сопит Федорович, ловит обрывки памяти. Откуда эта
тетя? Ну!.. Все сучье наружу — и не прячется, разве только
на плечи тащит одеяло. Вбирает Три Фэ утраченный смысл
(ведь что-то было вечером, ночью!), сводит в памяти ноч¬
ную кутерьму, расставляет по местам слова, поступки. Сло¬
вом, в себя приходит. Однако в памяти дыры: кто, что —
пока не знамо.
Поглядывает на халат — тощими полосами обвис на
гвозде у входа в ванную комнату, на пиджачную тройку,
633

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
халстуки, "бабочки", на лакированные туфли в шкафу -
зеркальная дверь нараспашку; надо же, как из другой жизни'
Неужели это был он? Неужели все "то" имело смысл?
Как же все далеко, в какую он жизнь переселился, есть ли
другая жизнь?..
После делят еду на день: из-за нее и спали с ним женщи¬
ны. Все лавки разбиты, разграблены — ни корки хлеба,
горсти муки. Ежели не коренной, не здешний — ложись и по¬
дыхай...
Все-таки как ее зовут? Где познакомился? Откуда при¬
вел?..
Экие длинные ноги! Худая, ребра можно считать. А как
правильно "ребра" или "ребры"?.. И слова... по нескольку
раз одно повторяю. Смотри, рука у меня покусана. Неужто
она? И на груди синие пятна... Цепкая бабенка... И вдруг
вспомнил все как было с ней. Ну стерва! Ну мастерица!..
Имя ее?.. А... можно и без него... Зовет. Слей воду... Тут,
слава Богу, можно и помыться. Таз вынесут. Еще приби¬
рают за бывшей верховной властью города Иркутска. И
сливают друг другу из кружки, ежатся на брызги — ну лед и
лед! А умыться, подмыть себя — надо.
— Ладно, — ворчит баба. — Чего ломаться? Лей и
туда...
И сливает ей на все укромные места. А что делать,
люди же...
Уже пригляделся к свету, мурашки вроде разлетелись.
Чертят в башке, но не густо... Воды уже давно в трубах
нет — с самой последней смены власти, с большевиков. Сла¬
ва Богу, топят еще помалешеньку, но по нужде надо на пер¬
вый этаж, не шибко заспишься...
Неуклюже притыкается Три Фэ к постели. Мать твою,
это сердце! Мычит, мотает башкой, трет грудь: ну нет возду¬
ха, взбесилось сердце!
Женщина ему полотенце на виски — думает: с перепоя
это. Куда им, молодым, понять. У них сердце, мать их! Па-
ровозише. а не сердце... Однако не жалеет себя Три Фэ, сини¬
ми губами порет разную пошлость. Всю жизнь боится сойти
за жалкого...
Уж воистину: не лей в меха старые вино молодое...
Он на удивление не жадный и вообще беспечный к соб¬
ственности человек, хоть все забирай, — некоторые из ноч¬
ных гостей и пользовались. В шкаф сунутся или чемодан.
Что приглядится, запричитают - и глазки на него. Он толь¬
ко кивнет с подушки: мол. владей...
А эта... длинноногая... не жадная. Такие вроде переве¬
лись...
634

Флоровы бабы
Колчак смолоду следует правилу: мужчина, то есть ис¬
тый джентльмен, не должен жаловаться, и даже себе, — это
навешивает тяжесть на других и подтачивает волю, и потом
вообще гадко и сильно отдает иждивенчеством... Ни слова
жалобы! Ничто и никто не властны надо мной!
Здесь, в тюрьме, он добавил к этому правилу еще одну
посылку и твердит все уже одной, общей формулой чести:
’’Презираю и не боюсь мести, пыток и смерти!..”
После вспоминает Маннергейма. Они знакомы поверх¬
ностно. Ему, Колчаку, до свитских генералов было далеко¬
вато.
Карл Густав Эмиль Маннергейм. В июне семнадцатого
он получил чин генерал-лейтенанта, ас 1918 года — коман¬
довал белофинской армией. Сейчас, в 1920 году, ему пять¬
десят три, на один год старше покойного государя...
Предложение Миллера было неприемлемо. Маннергейм
вел дело в союзе с Германией; это по его инициативе в
Финляндию прибыл экспедиционный корпус немцев. Это
тоже одна из причин, почему Колчак отказался от стотысяч¬
ной армии финнов. За их спиной действовала все та же Гер¬
мания. Помощь в разгроме большевизма могла обернуться
закабалением России — и где?.. В самом ее центре — Петро¬
граде и Москве. Русские отстояли и не пустили немцев к
сердцу России, а он, Александр Колчак, открыл бы им до¬
рогу!
Бороться с большевизмом продажей России — на это он
не мог пойти, хотя именно под это подводит свои вопросы
Попов. Для Попова помощь союзников в борьбе против
большевиков и есть эта самая продажа России. Он, Алек¬
сандр Колчак, все время указывает ему на этот передерг.
Действия союзников на территории России определялись
русской верховной властью. Другой вопрос, что слабость бе¬
лого движения вела к самоуправству и нарушению соглаше¬
ний, кстати, жертвой чего он и оказался. Но эти слабость и
разруха — прежде всего дело большевиков. Как государст¬
венно-экономический организм Россия вполне исправно
функционировала почти весь семнадцатый год. Ни о какой
тотальной разрухе и речи быть не могло. Хозяйство страны
подорвано не столько Гражданской войной, сколько эконо¬
мической политикой большевиков. Экспроприации, конфис¬
кации, национализации, искоренения всякой собственности
привели к распаду хозяйственной жизни. Это и сделало Рос¬
сию бессильной, даже ничтожные войсковые контингенты
иностранцев способны диктовать ей свои условия, как на¬
пример, легион. Он заправляет железной дорогой — и никто
635

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
не в состоянии что-либо изменить. А ведь чехов и словаков к
данному моменту всего несколько десятков тысяч — жалкая
горстка. Но Россия разрушена, лишена единства — и это де¬
лает ее бессильной...
Попов показывал мне мои обращения и прочие офи¬
циальные документы, раздумывает Александр Василье¬
вич. — Я подписывал их: "Мы, адмирал Колчак...” Это на¬
мек на ту же тему: якобы я рвался к власти над страной под
именем Александра Четвертого. Но это всего лишь дань на¬
циональной традиции, стремление обозначить верховную
власть в море безвластия и анархии. Я не решал вопросы за
Учредительное собрание. И ничего от своей власти Прави¬
теля не имел — ни денег, ни наград, ни поместий. Я служу
России. К сожалению, я ничего не мог сделать среди всеоб¬
щего озверения, крови, хищничества, лжи, демагогии. Но
справедливости ради — это была не только подлость людей
или, как называют это большевики, разложение правящих
сословий; нет, это был и ответ на тотальную жестокость и
уничтожение всякой законности красными...
И опять перед глазами поплыл прозрачный майский Пе¬
тербург. Колчак слепым шажком подступил к лежанке, сел,
все так же жадно вглядываясь в подробности дорогого
прошлого. Прозрачность этого города пронизывали нето¬
ропливые фортепианные переборы — любимые пьесы Шу¬
берта. В свободные вечера отец часто играл.
— Анна, Анна... — зашептал Александр Васильевич,
куда я тебя завел?..
Он видит себя со стороны: никому не нужный человек в
адмиральской форме, задвинутый заснеженными стенами
камеры, — и все рушится и летит в бездну, в вечную тьму и
свирепые вихри.
Товарищ Чудновский разбирает бумаги — взяты на
квартире у одной бабенки. Лихо отстреливался там капитан.
Скользит взглядом по листам тетради: кабы не пропу¬
стить сведения о подполье. Больно уж дрался этот капитан,
царствие ему небе... Какое же небесное: ведь падла! Тьфу!
Семен Григорьевич вчитывается: как есть дневник!
"Жизнь сейчас сведена к следующим примитивным пере¬
живаниям: есть, пить, спать... Голова почти не работает. Но
это и хорошо! К чему?! Чтобы острей чувствовать полноту
отупения?..
В каждом человеке есть зачатки садизма. Это я теперь
знаю.
Вчера видел много крови, сначала в бою, потом —- на
избитых пленных.
636

Флоровы дабы
Я чувствовал нарастающую животную жестокость в се¬
бе. Я готов был к убийству, и не просто убийству, а зверству.
Я старался погасить эти чувства рассудком, но желание
бить, терзать оказывалось сильнее.
И что самое гадкое, поразительное и непостижимое —
это готовность к насилию над женщиной. И это страшно,
потому что, несмотря на воздержание, я был совершенно
пуст для подобных чувств. Лишения, кровь, одно окаменев¬
шее состояние горя — и вдруг... Факт изнасилования после
боя, когда ты среди людей, покорных тебе, угадывающих
твое желание, трепещущих перед тобой, выдающих страх...
стал мне совершенно понятен...
Главное, что беспокоит, занимает все существо, — это
бездна неизвестности впереди. Скоро ли кончится этот ад?!
Ну хоть чуточку света надежды...”
Товарищ Чудновский вспомнил труп. Капитан Ивашу-
тин лежал лицом на дровах. Днем он прятался в поленнице.
Пуля из трехлинейки выбросила мозг...
’’Весь этот класс похабный, — думает Семен Григорье¬
вич. — Одна дурная кровь. Гниет и преет на корню. Трудо¬
вые люди займут место этих кобелей и паразитов...”
И уловил свое дыхание: сиплое, медленное. Налег
грудью на край стола и задремывает. Вот-вот приклеится
лбиной к дневнику...
А сердце жмет!
Только проснулся, умылся Три Фэ — и опять на постель:
должно отпустить, мать его! Поймал себя на мысли: какая
же это гадость и глупость — ’’мать его”, ведь это его родная
мать! Как омерзительны эти ругательства!
Поглаживает грудь, уговаривает сердце и вспоминает
жандармского вахмистра, вез его один такой в ссылку. Как
что не по шерсти, так приговаривал: ничего, заставим кота
горчицу жрать... Тоже жизненная философия.
Флор не один у себя в номере. Вон... шастает по номеру.
Любознательная.
Три Фэ прилег поудобнее, сейчас отпустит, сейчас...
А бабе глянулся вязаный жилет — еще в Уфе купил...
Уфа, Чернов, Комуч, Директория, Авксентьев... право же,
как из другой жизни...
Баба оглаживает жилет, снимает соринки — пальцы лов¬
ки. Сдобная — да такие нынче в диковину, а при таком про¬
мысле и вовсе.
— Бери, бери, — сипит Три Фэ.
Обойдется, у него еще свитер почти неношеный.
Баба не верит, так и застыла с жилетом, аж рот разину¬
637

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ла, забавный такой, буквой "o'*. Рог еще молодой, крепкий,
без морщинок по углам. Показалась она ему в этот миг бе¬
лорукой и вовсе не уличной подстилкой: милая и несчастная.
Разлепил губы:
— Да твой, бери!
Пусть греется, молодая — ей жить. И заулыбался: такие
дойки еще обогреть нужно — и не обхватишь, аж в стороны
воротит, не умещаются рядышком. Такой бы детишек ро¬
жать; от сытости сладко спали бы, не пикнули, знай порыги-
вали да румянились. Молока — залейся! Все эти... уличные...
сплошь худородные, а эта... Вчера, когда повел к себе, и по¬
думать не мог, этакое богатство.
Три Фэ и о сердце призабыл, протянул руку — баба боч¬
ком придвинулась. Он качнул грудь, потом поприжал дру¬
гую — ленивая, распертая соком, будто уперлась в ладонь
своим "лбом". Экое богатство!
Баба с готовностью присела сбоку. Флор пересилил себя,
встал, напялил на нее жилет. Кожа у нее в гусиных пупы-
рах — свежо в номере. Покосился на лоно: хоть гребнем рас¬
чесывай, нижняя часть живота, почитай, до самого пупка, в
густой поросли. Эк сигналит...
Не удержался, огладил от грудей (сначала их повалял ру¬
кой — до чего ж плотны и. тяжелы, словно им мало места
в таком объеме) до лона. Баба, повинуясь движению, слегка
раздвинула ноги. Флор вперся лицом в тугое и прохладное
обилие сисек, аж щекотнул бородой по складке на животе.
Страстно нацеловал одну и другую, солоноватые... а
нежные! Весь взгорячел — ну сразу, вмиг. Боль из груди от¬
ступила, нет ее, не было! Туго-туго стало внизу... да нс
успел, пока губы печатали поцелуи, баба напряглась, вскину¬
лась, что-то зашептала, глаза белые. Сомкнула ноги, накреп¬
ко — в замок. Потом перекинула уже обе руки ему на шею.
зашептала какую-то любовную ерунду, обдала жарким ды¬
ханием, щекотаньем волос. Где-то успела положить ответ¬
ные поцелуи. Остались там ожогами — на плече, груди,
опять на плече, после на шее... В губы не целовала — чужой,
а чужих в губы не целуют... Повисла на шее, застонала и ре¬
зко и как-то обрывисто ударила тазом... раз... другой и по¬
том часто-часто задвигала, затихая. Сникла, руки и не дер¬
жат, заскользили с шеи по плечам. Ополоумела баба. Обес¬
силенно откинулась... Прошептала:
— Чисто коршун! Пропадешь с тобой, обесстыдишь.
дьявол черный! Аж прожигаешь ты... не целуй, погибну! Ну
не в себе я с тобой. Дьявол и есть! Сатана!
Три Фэ сел рядышком. Да Бог с ним, этим мужским, ко¬
белиным! Взял ее голову и положил себе на грудь. Оба
638

Флоровы бабы
дышат тяжело. Три Фэ гладит бабу. Благодарен ей за чув¬
ство. Пусть и от звериной основы, а все ж спасибо... хоть
какое-то удовольствие, прок от него на этой окаянной и
подлой земле, которая только и умеет, что казнить, мучать,
глумиться...
Гладит ее и приговаривает:
— Милая, милая...
И не стыдится, что голый...
Флор целует ее в шею и чуть не плачет. Никто никогда
не ласкал его так и не любил, а тут хоть на миг животного
желания — доброта и ласка.
Гнут они эту поганую революцию, а не даст она ничего.
Ну как из пуль, ненависти любовь, ласку, достаток в чув¬
ствах отвоюешь. Эх!.. И целует бабу в шею, целует...
Уже после, когда пришли в себя (а зачем было прихо¬
дить? Мир, в который возвращаешься — железный, холод¬
ный, в словах-колючках и змеиной ползучести), спросил:
— Как зовут?
— Настя.
Они лежали рядом. И ему было очень хорошо с ней.
Спросил:
— Рожала?
— Не, мой преставился от сыпняка еще в восемнадца¬
том, а детишек Бог не дал. А его родители прогнали меня,
на кой ляд я им, у них еще два сынка.
Настя перекрестилась. Крестик она не снимала, тонул в
сиськах, а сейчас, когда они распались на стороны, наобо¬
рот, голо лежал на грудине. Шнурок твердоватый от пота,
давно не меняла.
Покосился — глаза у Насти задвоились в слезах: серые,
под загнутыми ресницами.
— К своим я еду, дяденька, под Саратов. А не доеду, од¬
нако. Тута мыкаюсь. К поездам не подпущают. Пообещали
несколько раз... ну если дам... Дала... а в поезд не взяли...
Вот я и зарабатываю... Я ведь не б... дядечка. С тобой вот
так... чтоб от души... можешь не верить... впервые после му¬
жа... В сердце ты мое смотришь, а я-то живая, я тоже
любить хочу. Не продаваться, а любить... Срам какой! Руки
наложу на себя!
И завыла. С час ее трясло. И тут же заснула.
Три Фэ и по делам ездил, и речи говорил, и в бинокль на
передовые отряды каппелевцев глазел, и слышал, как пули
жикали, а вернулся за полночь — спит. Оборвалась, видать,
в ней душевная натяжка, поверила, что здесь не убьют, не
Искалечат (мужики хуже зверей, особенно ежели выпьют -
такие вещи делают, она после рассказывала — у Флора аж
639

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
глаза лезли на лоб) — и размякла душой, дала выход уста¬
лости.
Три Фэ привез ей вареные картофелины, огурец, два яйца
и кулек рафинада. Сел, она еще спит, и гладит. Сальные, не¬
чесаные волосы у нее, поди, с вшой, а хороши: на полкрова¬
ти рекой струятся... Настю заудил на Амурской, возле Дома
общественных собраний. Три Фэ помнил, в старые времена
там закатывали балы да обеды.
А тут и Настя проснулась, от холода, поди, проморози¬
ло, словно снега сыпанули на кровать.
Глаза распахнула, а ее знакомый рядом сидит, во френ¬
че, ремнях, на коленях кобура с маузером. Лампочка тускло
светит. За окном — мрак и тишина. А дяденька улыбается и
ее гладит. Не лезет, не раздевает, а гладит.
Она и заплакала.
Он ее гладил, говорил ласковые слова, какие говорят
маленьким девочкам. Она такие отродясь не слышала, даже
от отца с матерью. А он говорил, накрывал на стол, куда-то
за кипятком сходил, чай поразлил. Харчи выложил. Снял
ремни, расстегнул френч и позвал ее за стол. Поели. Уж как
она кусала — каждому куску радовалась!
А поев, сомлела. Вся вековая усталость опять плитой на
нее. Он это понял без слов.
— Ложись и спи, — сказал Флор. — А у меня тут бума¬
ги, поработать надо.
И сел за документы, приказы, циркуляры. Все же нужна
и его подпись.
Склонил голову набок, поскрипывает перышком. На сто¬
ле детская ’’непроливашка”. Кладет резолюции Три Фэ.
Настя поспала и лежит, смотрит на него.
Он встал, походил, сел рядом.
Она тоже села, но из-под одеяла не вылезла, уж так угре¬
лась. Стянула руками ноги (они все под одеялами; у Флора
целых три одеяла), уткнулась подбородком в колени и
вздохнула нарастяжку. Кажется, все горе и выдохнула.
И рассказывает, столько накипело, а ни с кем не поде¬
лишься:
— Я ведь не гулящая. Промышляю передком, но не
гулящая...
Груди вспучили одеяло, мягко покатываются при движе¬
нии и вздохах. А губы — губы поцелуйные. Не губы, а губи¬
щи. Моргает сморенно, хоть и спала ночь, день, вечер, а еще
так хочется!..
Долго рассказывала.
Флор приласкал ее, нагладил, как гладят родных, и ска¬
зал:
640

Флоровы бабы
— Я тебе дам денег, много дам. Вот адрес. Там комнат¬
ка, хозяйка с мужем-инвалидом и детишками. Ничего, при¬
мут, я договорился и заплатил. Поживешь. Не надо этим за¬
ниматься, деньги на харчи... купишь, что нужно. Если что —
ко мне. Нет меня — дождись. Внизу задержат, объясни: к то¬
варищу Федоровичу. Это я Федорович. Зовут меня Флор
Федорович. Запомнила?..
Настя мотнула головой: согласна, мол. Слезу не утирает.
Решил Три Фэ посодействовать Насте. Бегут поезда и на
запад. А ей уезжать надо, пропадет здесь, иззаразят, ножом
пырнут по пьянке, здоровье потеряет в голодухе и просту¬
дах, а пока еще ничто не потеряно, в силе женщина.
Сказал убежденно:
— Уходить надо, уходить!
За стеной затопали, забубнили. Дружинники...
А Настя рот крестит: зевается, разморило после соба¬
чьих мытарств. Все ночи по разным углам да чердакам - и
глаз нс сомкнешь, долбят тебя, матерят, долбят... Этот
дядечка особенный. Вроде папаши: и поспать дал, да как! И
харчи — ешь от души, не прячет. И денег сколько! Эго ж
месяц надо под каждого встречного ложиться — такие тыщи
дал! Да за что же он ко мне так?..
Прильнула: не прогнал, как другие. Свое получат — и в
шею, а то и ногой по заду. Только успевай вещи на себя на¬
кручивать, а то и бить начнут.
Развела френч руками, обвила Флора по лопаткам — и
рядышком повалила. Он только порыкивает... Ох и дала!
После Флор Федорович придремывал, а Настя лежала и
думала: ’’Вот все бы такие, а то хуже и кусачей зверей. Как
вернусь к себе, под Саратов, в Никитовку, — ни в жисть ни с
одним не лягу, как только со своим, из-под венца. Да лучше
иссохну!”
Как говорится, по ране и лечение...
А Флор очнулся и тихонечко гладит ей груди, уж очень
горячи и как бы это... ну просятся под руку, сами просятся.
Гладит, они уваливаются, противятся нажиму, после усту¬
пают, но неохотно. Вот же одарил Господь Настю!
”Не по-прежнему мила, но по-прежнему гола!..” — выво¬
дит за стеной знакомый красногвардейский голосина; тут же
подстраивается к нему целый хор, да еще с балалайкой. Го¬
веют на конфискованном, защитнички...
Вспомнил, как вчера дружинники расстреливали офице¬
ров. Головную походную заставу взяли, сплошь офицеры,
один или два солдата... Солдат отпустили... Густо понесло
кровью. Внутренности лезли через рваные отверстия в живо¬
те (их раздели, одежду еще при живых поделили). Лязгали
21 39OS
641

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
затворы. Один уцелел, подраненный пополз. Добивали шты¬
ком. Кровь черная... венчиком вокруг штыка...
И речь комиссара Гончарова, сейчас он третий после
Ширямова и Краснощекова:
— Мы — борцы за свободу! Мы не продадим интересы
народа! Око за око! Мы прорвемся к счастью, товарищи!
Это битва за счастье и богатство народа! Смерть врагам
трудового человечества!..
Чай пили. Флор молчал. А Настя все о своем: ей старуха
точно нагадала — объявится и для нее свой мужик, венча-
ный и справный. Даст Бог — и понесет от него. Верный у нее
приворот: не слезет мужик, пока она не забрюхатит. И слова
запомнила такие, и зелье. А уж она выдюжит, только свой
был бы. Уж так обучена — век ни под кого не ляжет! Вот ис¬
тинный крест!.. А своего залащет, обстирает, щец натомит...
Голубь ты мой, где ты?! Аж повлажнело промеж ног...
А фамилия у Насти — расплачешься: Милых. Так и есть:
Настасья Милых.
Колчак то сидел, то сновал по каменной тропочке и все
по памяти строил расчеты живучести корабля в зависи¬
мости от характера повреждения. У него тут появились свои
соображения. В самый раз у Крылова спросить.
О боях, удачных или неудачных операциях, союзниках и
вообще о войне думать не хотелось. Все это представлялось
громадной нелепостью, результатом какого-то затмения со¬
знания людей. Теперь он уверен, войной ничего нельзя ре¬
шить, это самое нелепое из того, что можно придумать.
Вооруженное сопротивление оправданно лишь в одном слу¬
чае: нужно защищать себя и безоружных беспомощных
людей, когда о себе заявляет насилие...
Вчера случайно увидел себя в зеркале — и поразился. Из¬
можденное, худое лицо — один горбатый нос. И глаза —
проваленные, в черных обводах. Поспешает ангел смерти...
Из записки Тимиревой Александр Васильевич знает о
подходе Каппеля. О гибели Владимира Оскаровича он, как и
все заключенные, знать не знает. С того момента, как полу¬
чил записку, ему уже ясно: жить считанные дни. Поэтому он
постоянно собран, даже застегнут на все пуговицы, как гово¬
рится, при всем параде. Особенно напряжен с наступлением
ночи — законное время казней для чекистов.
— Господи, даруй победу нашей армии и спаси Родину!
На записку Александр Васильевич ответил беглой каран¬
дашной скорописью — пьяные буквы, от стужи пальцы око¬
ченели: ’’Это наша смерть, Анна!”
Уже несколько дней он носит в себе ломоту. Его калит
642

Флоровы бабы
неослабный сухой жар. И еще сердце — впервые слышит его,
и слышит непрестанно: дни и ночи. Бьет громко, будто рас¬
качивает изнутри.
Колчак приваливается спиной к стене: пусть холодит,
пусть промораживает насмерть, какое это имеет значение.
Он устал. Пусть спина и ноги отдохнут. Все прочее лишено
смысла.
— Envers et contre tous...
В полутьме камеры, в спертом, влажноватом воздухе его
все чаще клонит к дремоте. И, забываясь, он видит Петер¬
бург, голубые льды Арктики, и над всеми видениями четко,
выразительно складываются аккорды пьес Шуберта. Он да¬
же видит: отец замирает, наслаждаясь звучанием инстру¬
мента. Это — ’’ENGELMANN & GUNTHERM ANN.
BERLIN.’’
Александр Васильевич досчитывает последние часы —
ничего у судьбы нет в запасе... для него — нет. Разматы¬
вается нить, вот-вот выскользнет самый кончик...
Евреи... Антисемитизм...
”Я убежден, — думал Флор после допроса полковника
в ревкоме, — если бы убрали евреев из нашей жизни еще в
начале XIX века, когда их еще не было в России, почти не
было (ну ни один еврей не жил бы в России вплоть до 20-х
годов этого самого... двадцатого столетия... будь оно про¬
клято!..), мы, русские, все равно прошли бы те же самые
извивы своей истории и так же свалились бы в ров Октябрь¬
ской революции, а затем и партийное холопство. Все про¬
блемы остались бы до одной, ибо все, что с нами случилось,
заложено в нас, зашифровано в каждом русском общностью
пережитого, из которого мы вынесли величайшую нетерпи¬
мость, склонность к культурной и политической замкну¬
тости. Когда мы перестанем мучить, преследовать других за
то, что они отличаются цветом мыслей, чувств, когда из нас
черным ядом изойдет желание делать, видеть все и всех на
один манер (и самое главное — избавимся от культа наси¬
лия, кулака как основного средства устройства жизни), лишь
тогда для нас забрезжит свет поистине счастливой жизни. В
противном случае мы, как нация, распадемся, растворимся,
выродимся...”
Федорович много, мучительно много размышлял об ан¬
тисемитизме и национализме. Эти звероподобные чувства
всю жизнь мучают его вечной загадкой. Почему, отчего это
атавистическое столь живуче, почему не отпадает, а корос¬
той на людях?..
Антисемитизм, узколобый национализм еще не увекове¬
643

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
чили ничье имя. Ни один из последователей этих чувств и
принципов не вошел в историю героем. Имя таких, в луч¬
шем случае, на задворках памяти человечества и прописано
в ней черными письменами.
Федорович с угрюмым недоумением взирал на вообра¬
жаемые толпы. Это выражение сменялось горечью: куда же
я попал, где я?..
Умозрительно людей в сознании умещалось бесконечное
множество. И всех он видел и слышал.
Это то самое великое множество, которое лет восемь
назад могло ринуться громить евреев — произнеси только
зажигательные речи. Теперь же, увлекаемое своими вождя¬
ми, это великое множество твердит о равноправии, свободе
для всех.
Федорович не верит этим толпам. Ни на словечко не ве¬
рит. В августе 1914 года он находился на Дворцовой площа¬
ди и видел, как народ (именно самый простой народ) на
коленях пел ’’Боже, царя храни!..” Это было выражением
патриотических чувств по случаю войны против Германии и
Австро-Венгрии.
Он уже столько видел...
Нет, он не верит им...
В этом сообществе людей до сих пор не прижилась одна
простая истина: если существует насилие — справедливость
исключена.
Не Сталин, а плебеи долго и старательно истребляли
людей, пока они, люди, не стали великой редкостью. Это
они, плебеи, создавали для себя в стране обстановку духов¬
ной нишеты, узаконенного мародерства всеми способами,
которыми можно взять ближнего за горло, ибо эга обста¬
новка выражает их уровень культуры и сознания. Они легко
управляемы. Политические свободы, как и права человека,
им чужды: им важна сытость. Культура не есть „тля них по¬
требность. Сознание их развращено ложными представле¬
ниями (государством), будто они и есть ’’соль земли” и
подлинная народная власть, а все вне их враждебно, неспра¬
ведливо и заслуживает только презрения и ненависти. Чув¬
ства эти культивировались государством более семидесяти
лет — все до одного человека прошли через эту могучую
обработку.
Плебеи - это огромная сила, которую можно натравить
и стереть все, что не угодно хозяевам нашей жизни.
Именно из плебейства рекрутировались высшие органы
государства и власти вообще. Именно плебеи создавали
свою культуру, своих классиков культуры. Именно плебеи
644

Флоровы бабы
являются подлинными хозяевами распятой ими, поруганной
России.
Через вождей нация изрыгает свой гной.
Товарищ Чудновский то посмотрит на заключенного
(все тот же меряющий взгляд), то упрется в список, пере¬
ворачивает листы, шевелит губами, выхватывает знакомые
фамилии. Погорбатили на совесть. Сам Дзержинский
одобрил бы...
Вот этого бывшего господина, что уныло торчит перед
ними в канцелярии тюрьмы, замели третьего дня. Он сопе-
рировал штабс-капитана. За ним, доктором, в ночи пришли
дружки подстреленного офицера, а он не только не донес,
но и не отказал им. А где был подшиблен штабс-капи¬
тан?..
Эго не фронтовая рана. Фронта, почитай, нет с начала
января.
Чудновский мыслит: ”Ты не донес, доктор, зато на тебя
донесли... служанка доктора - Куртыгина Дарья Тимофеев¬
на, девица двадцати шести лег (попробовал бы я тебя, какая
ты девица: мужиков-го там уже, наверное, перебывало, --
подумал председатель губчека) и ее сожитель (в доносе так и
прописано) — Жоркин Никодим Фомич, сорока восьми лет,
бывший приказчик москательной лавки Полубояринова, а
ныне ответственный заготовитель продуктов для нужд же¬
лезнодорожных служащих...”
—	...Какие бы благородные цели не преследовала ваша
партия, нельзя превращать людей в негодяев... даже во имя
лучезарнейших идей, — рассуждает доктор. — Зло заражает
гниением, и заражает всех без исключения, особенно если
выступает от имени государства. Вы — новая власть...
Товарищу Чудновскому срочно решать, кого выпускать
из тюрьмы, — ну трещит! И это несмотря на внушительную
убыль от тифа. Что ни день — десятка полтора отдают Богу
душу. Шутка ли, сколько народу приняла тюрьма. Хотя ка¬
кой это народ ...
Нужны места. Неопасные, их можно после взять, пусть
погуляют.
Каждый день с вокзала доставляют контру — сплошь
полковники, капитаны, ротмистры. И в городе из разных
углов вытряхают. Косухин дал разворот делу. Бедовый. На
пули прет, ровно заговоренный. Вчера одна шею ожгла —
волдырь вздулся. Братва балагурит: поцелуй! Словом, места
нужны для гадов...
—	...Поймите, я не кадет, не эсер и не состою ни в каких
организациях и кружках политического толка. Я беспартий¬
645

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ный... Нет, я не толстовец. Но мне органически претят кровь
и убийства. Я врач! Я должен спасать, лечить, облегчать
страдания. Да возьмите в толк: ради добра творить зло —
это все равно, что...
— Увести! — говорит Чудновский, наливаясь крутым
раздражением.
Еще немного — и обложит по матушке.
— Простите, не понял. — Доктор склонил голову. —
Простите, что вы сказали?
— Назад его, в камеру!
Председатель губчека поворачивается к дружиннику.
’’Холеный, — думает о докторе, — доит трудовую копейку,
пользуется образованием и нуждой. За какие это шиши квар¬
тира о пяти комнатах, служанка (чай, пробовал щупать...
знаю я вас, старых козлов), книги, пианино, даже гипсовые
фигурки по углам?..”
— Ступай, коли велят. — Дружинник толкает доктора в
плечо.
— До свидания.
Доктор делает полупоклон. Он уже успел обноситься, се¬
доватая щетина обметала щеки — за три дня они успели
утратить энергичную полноту и теперь серо-отечные, даже с
какой-то чернотой; на губах простудные корочки; вместо пу¬
говиц на пальто — клочья ткани и ниток. Поэтому доктор
вынужден руками запахивать и придерживать полы пальто.
Дружинник ступает мягко, в белых подшивных пимах.
Дверь ударяет раскатисто, на весь этаж. С утра пур¬
жит — и по этажам ветер, ровно в поле.
— А еще доктор, — говорит комендант тюрьмы, —
образованный, шпарит по-книжному. Что за публика — не
пойму: все есть, ан нет, лезет, хрен... собачий!..
— Жаль Евграфова.
Денике поскрипывает новыми ремнями; на ягодице —
маузер, как и у всякого ответственного работника.
— Опытный хирург, золотые руки. Жена обращалась,
помог...
— Держите свою жалость при себе! — грубо, басом
осаживает его Чудновский. — Жалеть ступайте на паперть, а
здесь — революция!
— Мне в нем специалиста жаль.
Денике от смущения заулыбался.
— Специалистов мы используем, — басит Чуднов¬
ский. — Это наша политика, политика партии. Разве това¬
рищ Троцкий не отстаивает лозунг о военспецах? На боль¬
шие тыщи их в Красной Армии. Пока свою интеллигенцию
воспитаем, эти поработают. Чай, на народные деньги вы¬
646

Флоровы бабы
учились, пусть возвращают должок. Будут работать, заста¬
вим. Мы для того и здесь. Но только не этот ваш... Ев...
Евг...
— Евграфов, — подсказал Денике.
— Разжижение мозгов от учености, — весело подвел
итог Мосин.
СелМен Григорьевич вскидывает голову и натужливо мор¬
гает.
— Разжижение, говоришь? Этот и эти — кадры для
контрреволюции. — Он тычет рукой за спину. — Читай,
там, на плакате. — И скосив глаза за плечо, вроде бы чи¬
тает, а сам говорит по памяти: "Кто не с нами — тот наш
враг”. А этот?..
— Евграфов, — напоминает Денике.
— Вот так, Сергей. С классовых позиций подходи ко
всем явлениям — тогда не будет осечки. — И вдруг вспом¬
нил прачку... Фу, срам! От воздержания, поди. Который
месяц в деле — и без продыху. Заслонил разными правиль¬
ными мыслями образ прачки и срамные думы про нее и до¬
сказал Сергею: — Пощупаем, что за птица. Гляди, и в под¬
полье следок обозначится. Знаем мы таких христолюбпев.
Досада шершавит товарища Чудновского. Опоздал
Жоркин с доносом1, поленился из постели пораньше вылезть.
У Дашкиной задницы грелся, старый хрен! Слюни, небось,
распустил. Беседовал с этой девицей председатель губчека.
ну дура набитая! Глазки пуговками, рожа, как у мартышки.
И сама взаправду вертлявая. Но задницу у доктора ’’отъе¬
ла”. Эх, Жоркин!.. Мебель, кровавые бинты, прочая обста¬
новка на месте, а людишек — ни души. Кто они? Куда схо¬
ронились? В каких чинах? Засада ничего не дает. Этот Жор¬
кин, чтоб его!
— Давай следующего! — кричит в дверь комендант и
ставит в своем списке крестик.
Полтора года назад в роще за Глазковом был казнен
Посталовский — первый председатель иркутской губчека.
Стало быть, Чудновский — второй по счету, но казнить себя
врагам революции не позволит. Не для того он здесь.
— Расстрел без суда — это расправа! — надсаживается в
трубку Федорович.
До чего ж пронзительный голос — до пяток прожигает и,
хоть тонок, а митингово-закаленный, убедительный, режет
по самой сути.
1 Доносительство в России заслуживает не отдельного самостоятельного
разбора, а оды оды о доносительстве. Державин подошел бы...
647

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— Да поймите же, какой это суд? Ваш Чудновский —
суд? Причем тут остальные? Что вы мне талдычите о трибу¬
нале! Никто никого не судит. Он там, в камере, а вы в каби¬
нете подписываете бумагу на расстрел — и называете это су¬
дом. Это — суд? Мы за это боролись? Что?! Я имею право
лак говорить! Вы что ли одни от колчаковщины страдали?
Мы теряли товарищей не меньше. Не знаю, где вы были, а
я... Что?! Нет, мы не должны пасть до самоуправства. Я
настаиваю на открытом процессе с соблюдением всех юри¬
дических норм... Нет, не отговаривайтесь, мы можем его
спрятать и провести процесс позже... Мы что, разбиты? В
чем дело?..
Три Фэ пытается убедить товарища Ширямова в недо¬
пустимости казни без суда.
— ...Мы не смеем идти путем расправ. Насилие и бессуд-
ность должны быть исключены. Сомневаетесь в способности
удержать власть — спрячьте! Потайных мест достаточно, не
найдут. Да, казните, когда нависнет реальная угроза, ио ни
на мгновение раньше. Иначе это голый произвол! Это то,
что мы ненавидели и за что шли на виселицы и каторгу. Я
почти уверен, даже нс почти, а уверен: город останется за на¬
ми. Чехи берутся защитить город. Какой им расчет выдать
адмирала, а после вернуть белым? Это же бессмыслица.
Они уже наверняка снеслись по телеграфу с Прагой и имеют
указания. Чехи не могут столковаться с Войцеховским, я
знаю всю головку легиона. Время самоуправств кончилось
Есть Чехословацкая республика, и они здесь следуют ин¬
струкциям своего правительства. Неужели не ясно?.. Мы не
смеем карать без суда. Поймите: здесь проверка наших ре¬
волюционных принципов! Я требую учесть мое мнение как
члена ЦК партии социалистов-революционеров, а также
бывшего председателя Политического Центра и человека,
который добился выдачи Колчака. Смею вас заверить: вы
бы его не получили!..
Слушал, слушал Ширямов и прохрипел сорванным голо¬
сом:
С такой хреновиной пристаешь! Тут дыхнуть нет вре¬
мени, забыл, когда спал. Да ему мало сотни казней! Царский
выкормыш и народный палач!.. Вот что, лучше своих пошу¬
стрее поднимай. Разворачивает части Войцеховский, послед¬
ние выходят из сопок; не сегодня-завтра ударят, а чехи пока
сидят; что-то нс вижу я их там, обещали прикрыть. Вот как
во Владивосток едут вижу. Каждый день составы шу¬
мят... Пойми, товарищ Федорович, каппелевцы никого нс
пощадят. Меня просто стукнут, а с тебя сперва шкуру сде¬
рут, с живого сдерут. Да за адмирала они тебя из-под земли
648

Флоровы бабы
достанут. Каппслевцы, мать их, соображаешь, что за суп!
Жду гебя с докладом. Давай, давай своих — Фляков звонил!
Каждый боец на счету!..
И на добрую минуту зашелся матом. Что ни слово, пу¬
довый ком грязи. Ну нет времени человеку на выбор слов. А
мат — тот на любой случай, все донесет — любые оттенки
чувств и мыслей, не язык, а сокровище...
Александр Александрович Ширямов являлся членом
партии едва ли не с ее основания — аж с 1900 года — такие в
редкость. У самого Ленина стаж на три или четыре года
больше. Поначалу партия насчитывала всего-то несколько
тысяч членов; можно без преувеличения сказать — все знали
друг друга в лицо, а уж понаслышке - непременно. Еще
перед февралем семнадцатого партию составляли всего не¬
сколько десятков тысяч человек — по численности эсеров¬
ской и в подметки не годилась.
Сейчас же, в 1920-м, партийный стаж Александра Алек¬
сандровича тянет на все двадцать лег — это уже всерос¬
сийского значения фигура. Недаром Александр Александро¬
вич позволяет себе не во всем соглашаться с самим Лени¬
ным. А что, Ленин — гам, в Москве, а он, Ширямов, — в
Сибири, котлу где видней?
Словом, уверенно чувствует себя в партийных делах то¬
варищ Ширямов. а у себя, в Сибири, и подавно. Сам совет¬
скую власть заводит. С конца 1919-го возглавляет Сибир¬
ское районное бюро комитета РКП(б).
Без сомнения. Александр Александрович из тех немно¬
гих, кто посвяшен во все тонкости ’’женевского*' будущего
новой России, и потому подтягивает к пониманию этих тон¬
костей своих молодых товарищей по вере. Гордост ь его: Се¬
мен Чудновский - железный партиец, и с полетом, хваткой.
Ширямов воспитан на трудах Ленина — от всего другого
его тошнит и поэтому не может не презирать Федоровича,
как, впрочем, всех эсеров и меньшевиков (для "бэков" они за
недоумков). Александр Александрович считал Политический
Центр другой ипостасью все той же колчаковщины — по
данным вопросам у не! о возникли острейшие разногласия с
Москвой и Краснощековым, которого он. в свою очередь,
тоже относит к откровенным соглашателям, едва ли не рене¬
гатам рабочего класса.
Однако в данный момент, koi да каппслевцы разворачи¬
вают части на окраине Иркутска, товарищ Ширямов выну-
Боаьшевики (
649

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
жден вести разговоры и с эсерами, и с меньшевиками, и
вообще со всей мелкобуржуазной шушерой.
Обстановка требует выдержки и союза со всеми полити¬
ческими силами, враждебными белогвардейщине и интер¬
вентам — тому учит Ленин.
В ленинизме много таких ’’тонкостей”: использовать в
критической обстановке всех и все, а после, когда обозна¬
чится победа, все чужеродное отсечь, вплоть до совершенно¬
го уничтожения. А теперь, при подобных, можно сказать,
мохнатых обстоятельствах, опасно даже намекать на
какие-либо разногласия: упустишь власть.
Этот Ширямов грубый был мужчина, без всякого ис¬
кусства принимал жизнь — один обнаженный классовый
инстинкт и выкладки по книгам. Маркс, Плеханов и Ленин
свели все формулы — должен уступить враг. Опыт Ро¬
беспьера, Коммуны 1871 года, 1905 года — должен усту¬
пить враг!
Ничего не значили для Ширямова человек или группа
людей, коли не разделяли платформу Ильича: пустое ме¬
сто, а не люди. Ни в дьявола, ни в возвышенность чувств не
верил, а только — в диалектический материализм и неизбеж¬
ность социалистического переустройства мира. Надежный
работник партии, гордость партии, ее драгоценный фонд...
Идет по улице Федорович, скрипит пимами. Морозец
крепкий, порошит инеем воротник, бороду. После самогон¬
ки ступать тяжело, душит в груди. Постоит, потопчется — и
дальше шагает. Еще в три места надо поспеть.
’’Идеал государства — изживание плебейства, преодоле¬
ние плебейского, — раздумывает Три Фэ. — Но где такое
государство?”
По бледному лицу красные морозные пятна, вроде ожи¬
вает бывший председатель Политического Центра. Глаза
блестящие, крупные, смотрят пронзительно. Такой, кажется,
рукой пулю остановит. Это от безразличия к себе. Жизнь
любит, а на себя рукой махнул, себя ни во что не ставит.
Тяжкую ношу несет в душе. Посмотрит невидящими глаза¬
ми вокруг и дальше идет.
И молчит. Устал от слов.
Научно обоснованное разрушение России...
Ломают огромный обжитой российский дом — и ра¬
дуются...
Если смотреть вниз по Ангаре — на горизонте, да и по¬
ближе, видны сопки и горы под темноватым лесом. А ря¬
дом, в Знаменском предместье, в километре от устья Уша-
650

Ф.юровы бабы
ковки, где речушка впадает в Ангару, и метрах в двухстах от
правого берега Ушаковки, квадратом двести метров на двес¬
ти (если на глазок) раскинулась тюрьма. Корпуса ее за четы¬
рехметровой каменной стеной. Двухэтажный корпус для
тюремной администрации встроен в разрыв этой стены и
глядит на Ушаковку. Этот корпус даже слегка выдвинут из
стены, так сказать, нарушает общую линейность.
Если смотреть с Ушаковки, то справа от этого кор¬
пуса — чугунные ворота. В них и провели той январской
ночью Колчака с Пепеляевым.
Город как город, а растянут душевным напряжением,
кажется, полыхнет, испепелится, и снег не спасет.
И город-то каков — весь за ставнями, а то просто окна
одеялами занавешены. Боится город света.
И за ставнями или одеялами одни молятся за каппелев-
цев, и не только богатые, так сказать, из классово чуждых.
Кладут поклоны у лампадок. Господи, не оставь ты их!..
Иконы все древние — за два-три века на что только не нас¬
мотрелись. Господи, спаси и убереги!.. Приподнимутся — и
к окошку, в щелочку глянут, не идут ли. Но когда же, Госпо¬
ди, когда?! У дверей котомки, теплые вещи, чтоб враз
сняться. Весь умысел и надежда — уйти. Нет жизни тут,
одно горе да мытарства...
А другие — тоже за ставнями, но все пуще безбожники, а
ежели молятся, то о самом заветном: не дай, Боже, чтоб
прорвались белые, заморозь их, завали снегами, перемори
тифом, дай силы выстоять красным!..
И все молятся за своих сыновей, мужей и отцов — в
красных ли они, в белых ли, потому что ни белые, ни крас¬
ные не знают друг к другу пощады. Господи, убереги сына,
мужа, отца! Матерь Божья, заступись!..
А есть и такие — о чехах и вообще союзниках вздыхают.
Вот бы Сибирь до Урала присовокупили к Чехословакии, а
еще лучше — к Франции. Ну навсегда пресеклись бы звер¬
ства и голод.
А есть: не молятся, не вздыхают и любой заварухе рады.
Чем круче драки, тем неустойчивей власть, а при этой самой
неустойчивости — самое раздолье. Никто не давит — ну ни
перед кем не надо шапку ломать, сам себе голова.
В предельном натяжении чувств город.
Люди боятся нос сунуть из дома. Мужчин нет. Мужчины
по мобилизации — у белых или красных. За уклонение —
смерть.
Такое вот разделение народов. Язык один, а друг друга
не слышат и не понимают.
651

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
В таком разе самое первое — молчать. О чем угодно ве¬
ди речь, только не о власти. Кто знает, чьей окажется зав¬
тра. И поволокут, припомнят все слова, размажут мозги по
булыжнику. Ибо доносительство в России шибко двигает
жизнь.
Нет, научились люди обо всем говорить — только не о
главном. Естественный отбор...
Пусть главное само и проявит себя завтра.
Словом, замер Иркутск в морозах и метелях. Солнышко
иногда глянет, наобещает радостей — и за тучи, за обильные
снега. Ну сыпет, порошит!..
Подпирают город изнутри красные, с вокзала наставили
пушки и штыками огородились белочехи. Из снегов на
окраины выбирается армия Каппеля — Войцеховский ее ве¬
дет. Полк за полком перед Иркутском разворачиваются: по¬
гибель от них всем цветам, кроме белого. Не люди, а приви¬
дения. Всех близких перехоронили, ничего за каждым не ос¬
талось, окромя шипели с тряпьем да винтовки с подсумка¬
ми. Все богатство — ненависть, но такая — тысячи верст по
таежной крепи да под пулями не остудили...
От станции Зима шажком наступает Пятая армия. Дви¬
нет решительней — японцы рванут навстречу. Тут и новая
большая война возможна и, кто скажет, с каким поворо¬
том...
А в Забайкалье, вроде под боком, возится атаман Семе¬
нов. Всего каких-то пять недель назад его полки пытались
погасить мятеж в городе. Кровавый следок оставили. Обо¬
роной Иркутска руководил товарищ Ширямов. Штаб его
размещался в административном корпусе тюрьмы, той са¬
мой, где ждет суда железный адмирал.
Семенов опять не прочь пустить своих на Иркутск, а что
ему, псу кровавому. К тому же японцы, слава Богу, подпи¬
рают. Ждет атаман общего поворота событий.
Черной полыньей глядит из снегов достославный град
Иркутск, не может отгадать своей судьбы. Что, где, кому
обломится завтра?
Что надумает Господь?!
Красочный портрет Семенова рисует Джон Уорд:
’’...Семенов представляет собой одну из самых порази¬
тельных личностей, которые я встречал в России. Человек
среднего роста с широкими четырехугольными плечами,
огромной головой, объем которой еще больше увеличи¬
вается плоским монгольским лицом, откуда на вас глядя!
два ясных, блестящих глаза, скорее принадлежащих живот¬
ному, чем человеку...”
652

Флоровы бабы
И виновато прибавляет:
"Быть может, подо всем этим он прежде всего добрый
русский человек — время, впрочем, покажет..."
Набегался, надергался, совсем охрип и потерял голос
Три Фэ; сна нет, весь в сухом горении. Сморила усталость,
прилег: час — не сон, а провал в бездну. И тут же прочу¬
хался, как от удара. Аж всем телом рванулся.
Сидит, дышит хрипло и глаза таращит: черно в комнате.
Пошарил: вот маузер, на месте... Посидел еще в темноте —
и чиркнул спичкой, запалил свечу. Допил холодный чай. По¬
ходил. Сообразил: безнадежно, не заснет, так уж который
раз.
Ноги заледенели, вытащил из-под кровати пимы, с по¬
кряхтываньем и тихим, мирным матерком напялил. Русские
понимают под пимами валенки, а если быть точным, пи¬
мы — это меховые сапоги; такое значение имеет это слово
на языке хантов.
Подумал: "Нет Бога, есть Божественный дух. Существо¬
вание разума и души предполагает веру в Божественный дух
как выражение духовного начала в человеке...”
Стал вспоминать трупы убитых в боях, расстрелянных,
просто бандитски зарезанных. Дух, дух...
Походил, сел на постель, вроде совсем очухался, вывет¬
рилась из башки черная мгла. Покурил — и вовсе полегчало.
Ночь тягуче ползет. Здесь Войцеховский, должны беляки
вцепиться в город, а не сбывается предчувствие. Вот и верь...
Революция допустима лишь в одном случае: надо убрать
зловонный труп с дороги — не разрушать и буйствовать, а
убрать...
Попробовал тихонечко напеть из "Литургии". Засмеял¬
ся, махнул рукой. А погодя ушел в себя и обмяк, отвалился
спиной к постели — и не видать, нет человека, одни уши тор¬
чат.
Три Фэ внутренним слухом ловит наплывы колокольно¬
го рокота. Напрягает память, припоминает — и все четче,
явственней басовитый гул. Любит он этот колокол. Нарочно
ездил в Звенигород слушать большой б лаговестный колокол
Саввино-Сторожевского монастыря.
А ночь — не раздернуть. Кажется, спрессовалась уголь¬
ной твердью и не движется. И хоть бы чей голос, звук...
Стрельба?.. Да разве эти звуки для души?.. Язычок свечи
лег набок да так и остался. Окна не заклеены, а несет! Ровное
тихое течение холода от окон...
И задремал...
653

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Несомненный дар ко всяческим изображениям имел Ва¬
силий Чегодаев — сотрудник губчека из бывших красноде¬
ревщиков, мастер по дереву! Поэтому товарищ Чудновский
и разместил его на конспиративной квартире: пусть выкла¬
дывает зернами сельскохозяйственных злаков портрет това¬
рища Ленина.
Идею вложили такую: символ плодородия это, ибо от
ленинских идей — плодородие и сытость всему бедняцкому
роду.
Должен заявить о себе новый символ плодородия и
вообще счастливой доли при рабоче-крестьянской власти.
Работу велел не прерывать даже при самых чрезвычай¬
ных обстоятельствах, например, как нынешние: гуртуются
под городом беляки, вот-вот двинут на ”ура”.
По-ленински оценивал председатель губчека мобилизую¬
щую роль искусства. Вчера записал в своей тетради для
’’Толковых мыслей”, что способность к искусству отдельных
граждан следует обращать на нужды всего общества, а не
представлять, скажем, цветными красками задастых дамо¬
чек на усладу кобелей из дворян и заводчиков. При всем го¬
лоде на дельных сотрудников не срывал Чегодаева на зада¬
ния, кроме самых ответственных, но и тогда не ставил под
пули.
Василий не просто подбирал и клеил зерна — там, на
конспиративной квартире, закладывались основы будущего
социалистического искусства — искусства для народа. Нази¬
дание и в конечном итоге прямая польза должна быть от
этого искусства практике строительства советской власти.
Не может и не должно быть никаких иных удовольствий,
кроме как с вещественным оборотом, то бишь пользой.
Знал о чегодаевском особом задании помимо Чуднов¬
ского еще только Мосин — его боевой помощник.
Кремень-парень, можно положиться как на себя, и самое
главное — не надо разжевывать, с полуслова все схватывает.
Мучился товарищ Чудновский видениями: украсят стра¬
ну множество монументов Ленина и Троцкого — все из са¬
мого дорогого камня, а лучше мрамора. Чтоб каждый видел
и сознавал, где и для чего живет.
Потихонечку составлял бумагу для ревкома — ну проект
или представление. В общем, на любом собрании должен
присутствовать бюст вождя: вроде надзор за чистотой идей
и верностью каждого. И чем выше ранг собрания, тем вну¬
шительней бюст, чтобы с любого места было видно, кто
здесь главный; очень это должно подкреплять сознатель¬
ность и воодушевлять.

Флоровы бабы
Горяч, непоседлив Сережка. Оказывается, у него вегета¬
рианцы на учете, имеется такая ведомость в оперчасти. Объ¬
яснил свой поступок так: вегетарианцы по сути своей сек¬
танты; стало быть, не охватываются советской властью, за
ее забором; стало быть, возможная опора контрреволю¬
ции — свое им дороже общего дела, ничего не хотят видеть
за своими интересами. Председатель губчека лишь поди¬
вился доказательности рассуждений. Толковый получается
чекист, но горяч, собака, горяч!
Подозрительность питали дружинники и к ’’шляпам” —
тем, кто летом и осенью носит шляпу, а то и галстук. К чу¬
жим, не своим, относили и всех в очках — ’’очкариков”. Час¬
то именно эти обстоятельства служили причиной стреми¬
тельных расправ: был человек — и нет. Это, разумеется, са¬
моуправство, но свой брат, рабочий или мужик, в такой
срам не вырядится. У паразитных классов и своя одежа, са¬
ми о своей чуждости и сигналят.
Сережка все время напевает революционные песни и пре¬
бывает от всего революционного как бы слегка на взводе.
Чудновский представил его и заулыбался.
Нынче Мосин доложил о заминке с реквизицией одежды.
Рискуют люди, тяготы несут — почему не одеть их?.. Взяли
узла три-четыре разного барахла в доме адвоката Век¬
шина — известная в городе старорежимная сволочуга (сам
пропал, с восемнадцатого года ничего не известно). Ну и на
сани узлы. А тут его девчонка: уцепилась за барахлиш¬
ко — ив голос реветь. Мол, папино, не смейте брать! Ее
отодвинут, а она опять за свое, соплячка! Ребята не выдер¬
жали — ив сани, народ стал собираться, не дело это. А зря,
надо было глянуть, что там еще. Бывает и золотишко, ме¬
ха...
Ребята на сани — и ходу, а она, эта мокрица-малолетка,
за ними, орет, людей будоражит.
Шум-то зачем?.. Сережка и пуганул из револьвера. Та и
упала... Да не попал — это точно, так, припугнул. Ну не от¬
вяжется, соплячка, нездоровую обстановку нагнетает, позо¬
рит красную власть. Свое, ведь, берем, возвращаем награб¬
ленное! Товарищ Ленин как сформулировал: ’’Грабь на¬
грабленное!”
Сережка божится, что в девчонку не метил, просто
стрельнул для острастки.
После встречи с Анной в те предосенние дни четырнадца¬
того года, просыпаясь внезапно ночами, Александр Василье¬
вич ощущал такую радость, прилив такого света!
— Моя, моя, — шептал он, приподнимаясь на тюремной
655

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лежанке и нашаривая в темноте трубку. И после, уже заку¬
рив, разглядывал Анну в своей памяти и вслушивался в го¬
лоса: свой и ее...
И тут же черное, сосущее чувство: загубил ее.
Погодя Александр Васильевич пытается представить
Байкал, Ангару летом. Течение реки сильное, и все же вода
удивительной прозрачности и чистоты. Первым из русских
описал Ангару протопоп Аввакум.
’’Житие...” он не читал, должно быть, интересное...
Господи, ведь предали, выдали на казнь!..
Предали, предали!..
Нет, Ленин не явля лся ничьим агентом, хотя немцы, без¬
условно, использовали в своих интересах его антивоенную
деятельность. Именно эта ”разложенческая” деятельность
большевиков позволила немцам обрести второе дыхание,
перебросив с Восточного на Западный фронт десятки диви¬
зий (пополнение неслыханное!), бои с которыми и преврати¬
ли семнадцатый и начало восемнадцатого года едва ли не в
самые кровопролитные.
Ленин не был агентом, но его поведение и агитация, про¬
паганда, основанные на классовом подходе, не были при¬
нятыми ни русской интеллигенцией, ни тем более офицер¬
ством — почти всей образованной Россией.
Наоборот, трудовой народ сразу принял идеи Ленина,
ибо в них присутствовало самое важное — обещание пре¬
кращения войны, прекращение немедленное и безоговороч¬
ное — ’’мир без аннексий и контрибуций”, немедленный
мир, столь желанный мир...
В этом смысле Октябрьская революция и советизация
России стали возможны лишь как следствия первой мировой
войны, да и сам Ленин это признавал. Без кризиса, вызван¬
ного войной, кризиса, поразившего Россию до самых основ,
большевизм не проник бы в народную толщу столь всеохва¬
тывающе и столь стремительно. Именно кризис, рожденный
войной, привел к объединению трудового народа вокруг Ле¬
нина и большевиков. Война, страдания, кровь, нужда под¬
тверждали правоту Ленина. И уже не имело значения, в чьем
вагоне вернулся этот человек из эмиграции. Все это — кры¬
синая возня, главное — мир!
Позиция же образованной России в вопросе о войне су¬
щественно расходилась с народной. Россия являлась целью
немецких завоеваний — это и определяло ее отношение.
Германская империя сложилась к 1871 году. Она опозда¬
ла к разделу мира и теперь, сообразно своей экономической
656

Флоровы бабы
мощи, предъявляла требования и на территории, которых
ей, кстати, недоставало во всю историю существования.
В этом смысле вторая мировая война неразрывно связа¬
на с первой; по сути, это одна и та же война, разорванная не¬
длинным мирным промежутком, в который германский на¬
род обратился к фашизму как новому средству в борьбе за
жизненное пространство.
Установление советской власти в России оказалось как
бы новым убедительным обоснованием для пересмотра по¬
ложения в Европе. Сама же попытка захвата русских земель
была бы предпринята и в том случае, если бы в России и не
победил большевизм. Эта попытка захвата была запро¬
граммирована в истории германского народа (на том уровне
общественного сознания), выпирающего из своих границ в
поисках жизненного пространства. Ведь пошел же Гитлер на
Францию, пошел раньше, нежели на Россию — передел
Европы, завоевание жизненного пространства, а не идеоло¬
гия являлись определяющими. Большевизм обострил кри¬
зис, но не был единственной побудительной причиной вой¬
ны.
На том уровне правового и общественного сознания по¬
ведение Германии представлялось исторически неизбежным,
следуя из ее экономического развития правящие круги Гер¬
мании видели решение кризиса лишь в войне.
Именно постоянно стесненное состояние германского го¬
сударства и послужило причиной для возникновения столь
зловеще совершенного военного искусства и армии. Можно
сказать, германский народ воспитывался на войнах — и это
не окажется преувеличением.
Германия нуждалась в жизненном пространстве (земле,
сырье). Она начинала остро страдать и от перенаселенности.
А тут, под боком, необъятная Россия, та самая, в которую
еще почти два века назад переселились колонистами десятки
тысяч немцев.
Советизация России, идеология ленинизма придали
устремлениям Германии тотальную жестокость. Но ведь
всякая классическая колонизация — это прежде всего истре¬
бление населения, во всяком случае, значительное сокраще¬
ние его. Идеология ленинизма послужила превосходным по¬
водом как для обоснований грабежа, так и мобилизации не¬
нависти герхманского народа, впрочем, как и антисемитизм,
который по традиции используют и для решения внутрипо¬
литических задач.
Германия должна колонизовать Россию — вот основа
исторического конфликта. Большевизм же фактом своего
Появления обострил этот конфликт до крайности.
657

Ю.П. B.iacoe. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Русские люди из патриотов (над ними издевались ленин¬
цы, называя ’’оборонцами”) и до революции осознавали за¬
воевательный смысл германской политики на Востоке. Еще
генерал Скобелев в легендарные времена русско-турецкой
войны 1877—1878 годов отмечал присутствие колонизатор¬
ско-захватнического элемента в духе новой Германской им¬
перии, возникшей в 1871 году (вот уже когда это прослежи¬
валось современниками). Недаром его преждевременную
смерть многие русские связывали с происками германских
агентов. Это, разумеется, не так. Генерал (кстати, любимец
народа) чересчур налегал на выпивку.
’’Освободили крестьян не Александр Второй, а Радищев,
Новиков, декабристы. Декабристы принесли себя в жерт¬
ву...”
Это о них немногим более ста с лишним лет назад писал
Герцен:
’’Это какие-то богатыри, кованные из чистой стали...
воины-сподвижники, вышедшие сознательно на явную ги¬
бель, чтоб разбудить к новой жизни молодое поколение и
очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия”.
Я преклоняюсь перед людьми, которые в царство мерт¬
вого, гнилого застоя, смирения (за которое отличали или
оделяли куском хлеба), массового обращения людей в ско¬
тов имели мужество возвысить голос против насилия и по¬
ложить голову на плаху — не только мучительств и приго¬
воров всех тайных и явных служб большевистского режима
(сейчас его скромно именуют ’’тоталитарным”), но и отчу¬
ждения самого общества, ради которого принимались муки
и смерть.
Писатели-изгнанники, режиссеры-изгои, генерал и юно¬
ша — жертвы варварств ’’психушек”, рабочий — жертва го¬
лодовки, гениальный ученый и тысячи, тысячи безымянных
людей (вечный укор нам, сохранявшим тепло и уют, сытость
и радости ценой согласия на ложь и молчание)... Пре¬
клоняюсь перед всеми, кого клеймили презрением (по их,
чекистско-партийному, разумению), словами: диссидент,
инакомыслящий, предатель...
Родина смотрела на них пустыми глазами... глазница¬
ми...
’’...Чтоб разбудить к новой жизни молодое поколение и
очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия”.
— Прикроешь слободу у развилки дорог, — объясняет
Волчецкий. — Сколько у тебя штыков, товарищ? — И воро¬
шит стопку бумаг — пальцы прокуренные, желтые.
658

Флоровы бабы
Сукно стола в чернильных пятнах, прожженностях от па¬
пирос, черных хлебных крошках, мокрых кружках от стака¬
нов.
— Двадцать семь нас, — нехотя, как бы с ленцой говорит
солдат.
Ох и здоров, леший, как шинель каптенармус сыскал!
— Вот тебе разрешение, — товарищ Волчецкий подает
записку. — В подвале отпустят кольт, три диска —
сдюжишь? А больше ничего не дам... Народ обстрелянный?
— Всякий имеется.
’’Это ж не оружейный склад, — оглядывается, вспоми¬
ная, Флор Федорович. — Это помещение бывшего страхо¬
вого общества”.
Смутно проявляется в сознании то далекое мирное
время, и он, Федорович, здесь... тогда... Да, был... Из глубин
памяти неспешно тянется, яснея, тот безмятежный июньский
день. Зной...
— Связь с нами через посыльного, — наставляет това¬
рищ Волчецкий. — Чтоб как вечер — с донесением.
— А сколько нам стоять? — спрашивает солдат, погля¬
дывая на Флора Федоровича, вроде бы знакомый.
— Сколько революция потребует. В общем и целом, дня
три, а там смену пришлем или каппелевцы сопли утрут и
смотаются.
— Тогда всем свобода! — говорит кто-то из-за спин.
По тумбе стола процарапана изощренная матерщина:
достается Каппелю и какой-то Верке. Пониже старательно
прокорябаны бабьи прелести — даже чернила не замазали.
’’Веркой, поди, вдохновлялся”, — подумал Флор Федо¬
рович, наливаясь вдруг обидой и раздражением.
В комнатах неприютно, зябко. Стоят, ходят, переговари¬
ваются, чадят цигарками разные личности в шинелях, полу¬
шубках, пальто. Каменные плиты пола заплеваны, затопта¬
ны окурками, в мутных следках растаявшего снега — от это¬
го воздух гниловато-сырой. А мокрый полушубок соседа и
вовсе шибает псиной, сам дядя зарос седоватой щетиной до
глазных впадин. Попробуй угляди, каков лицом. Разве ж что
нос — важно торчит: красный и по бокам в простудных ли¬
шаях.
— Так не сыпанут? — спрашивает товарищ Волчецкий.
— Ступай с нами и проверь... Почем знать? Сам не побе¬
гу... набегался.
— Вот ты и ложись с кольтом.
— Ты мне еще кольт определи, понял?..
— Не серчай, Кречетов, не могу. Сам знаешь: каппелев¬
цы. Не только вы в заслоне...
659

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
За столом — иссиня-бледный губастый человек в расстег¬
нутом затертом пальто и беличьей шапке-треухе. На отворо¬
те пальто — красный бант. Это и есть уполномоченный рев¬
кома товарищ Волчецкий — правая рука Флякова, политка¬
торжанин, анархист-синдикалист. Случился у них спор о
князе Петре Кропоткине. Когда же... дырявая память...
Булькающе, на за дых кашляет сосед в сыром полушубке.
Он все возится у плеча справа. Федорович отступает, дает
ему места. Сосед трет глаза, при этом задевает щетину, и
она трещит громко, непривычно. Сосед бормочет, пи к кому
не обращаясь:
— Не заразный я. После тифа. Ослаб...
У Флора Федоровича требование на шестьдесят винто¬
вок — свой будет, эсеровский отряд. За командира — быв¬
ший прапорщик Матвеев, из инженеров. Уже десятый отряд
сбил Федорович — сушит его ненависть к каппелевцам.
Сколько товарищей на их совести! И не уймутся, звери!..
Не привык эсеровский вождь ждать, переминается, зыр¬
кает недобро; однако терпит, не называет себя.
— А харчи? — спрашивает солдат, что у стола перед то¬
варищем Волчецким.
Солдат в годах, за сорок — это без натяжки. И, видать, в
почтении к себе. И служба не выбила: повадка степенная,
разворот головы неторопливый. Таких жены и в постели на¬
зывают по имени-отчеству. ("Вы уж, Архип Северьяныч, не
шибко меня тискайте...")
— Получи у Карнаухова, — уполномоченный ревкома
протягивает листок. — По полбуханки аржаного, больше
нет, товарищ. Революция!
На листке — печать. Как успели смастырить? Самая нас¬
тоящая печать новой народной власти. И, глянь, штемпель¬
ная подушечка... Стукнет по ней товарищ Волчецкий пе¬
чатью, подышит на резиновый круг и оказенит бумагу. И
уже никому от нес не увернуться — документ, новая власть
при всем своем законе...
- Не померзнете на постах? — спрашивает Флор Федо¬
рович.
И удивился себе: до сиплости сорванный голос, на шепот
спал.
Однако товарищ Волчецкий живо признал бывшего
вождя Политцентра: встает, сует руку. Морщины от удо¬
вольствия густо легли на лицо.
Флор Федорович отвечает пожатием. Улыбается: душой
не кривит - нравится ему Федя Волчецкий, сердечный чело¬
век. Была возможность убедиться - вместе уходили из
Уфы.
660

Флоровы бабы
— А зачем нам всем на дворе? — говорит солдат. — На¬
ладимся греться. Чай, домов хватит. В три смены самый
раз...
Папаха у солдата сибирская, в лохмах до бровей. Мужик
впечатляющий. В плечах до того кряжист и широк — не
обоймет баба. Мужик уважительный...
— Чур, только не пить! — говорит товарищ Волчецкий и
жестом показывает Федоровичу: мол, садись, дорогой това¬
рищ, вот стул рядышком. И, не дожидаясь ответа, спраши¬
вает солдата:
— Все, Кречетов?
— А я такой Герасим — на все согласен.
Кречетов плечом отодвигает людей. Ну и мужик — из
чугуна литой: столько силы и здоровой, мускульной тяже¬
сти.
"...Я такой Герасим - на все согласен". - тут вдруг и
проняло Федоровича. Сидим, не шелохнется, и вдумывается
в слова солдата. Стало быть, мучай, казни, насилуй других,
бей, твори зло... а ему. им... все равно. На все согласны!
Очнулся на миг это Федя Волчецкий спрашиваем бу¬
магу у него, что-то бубнит о телефонограмме из ревкома,
нужен им там Федорович... Ищут...
— Отпусти этого товарища, он нездоров, а потом разбе¬
ремся, — буркнул Федорович.
Откинулся к спинке стула. Молчит, додумывает присказ¬
ку солдата:
"Что ж это за жизнь, коли складывает такие слова и та¬
ких людей?.. Это уже не озлобленность, это и не опущен-
ность. Это — взгляд именно на жизнь, это философия на¬
рода, не одного этого солдата... как его... Кречетова... это
философия народа. Народ выносил эту мудрость..."
Шибко книжный человек бывший председатель Полит¬
центра.
Товарищ Волчецкий не то ослаб зрением от трудов при
свечах и коптилках, не то болеет глазами, а только бумаги
читает едва ли не бровями. Надо полагать, потому и напра¬
вили его в канцелярию. Ну какой прок от такого в стрелко¬
вых цепях? Ну кого, что увидит?..
Федорович сидит и смотрит перед собой.
— Дожить бы до лета, в тепле постоять, — бормочет со¬
сед в сыром полушубке. Федя как раз читает его мандат. -
Ослаб я. Сперва тиф, после рожистое воспаление и опять
тиф... С того зябну в любой одежде, аж прокис, не снимаю,
просто наказание.
— От недоела, — говорит другой солдат.
Этот тоже в лохматой сибирской папахе. Голову по ску¬
661

Ю.П. В.шсов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
лам перехватывает серый бинт. Опухоль из-под бинта свела
один глаз в щелочку. Из шинельного запаха на груди, меж¬
крючков, сытыми бочками торчит рукоять нагана. Смрадом
расходится от солдата луковый и самогонный перегар...
”...Не присказка это, а целая философия, — гонит одну
мысль за другой Федорович и все не поспевает за смы¬
слом. — И не только философия, а еще и история. А как ина¬
че?.. Эх, Россия!.. Копаешь ее мыслью — и не берешь, ухо¬
дит дно, нет дна...”
В беседах с сотрудниками товарищ Чудновский не устает
повторять, что борьба родит героев, всякие сомнения сле¬
дует отбросить; все, что они делают, — безусловно нрав¬
ственно, ибо защищает дело рабочих и крестьян.
’’Наша мораль выводится из классовой борьбы пролета¬
риев”, — наставляет он. И в подкрепление неизменно цити¬
рует Томаса Мора: ”Я вижу всюду заговор богачей, ищущих
своей собственной выгоды под именем и предлогом общего
блага”. Эти слова товарищ Чудновский держит себе нака¬
зом.
— Не бойся при обыске испачкать костюм или руки, на
обыск в белых перчатках не ходят, — натаскивал он сотруд¬
ников из новичков (его, в свою очередь, инструктировал
Шурка Косухин — весь опыт по крупицам отдавал). — Ос¬
матриваешь, к примеру, диван: пощупал сиденье, валики,
спинку — ничего? А ты переверни диван, проверь днище да
ножки не забудь — не покрыты ли свежей краской. Стол ни в
чем не примечательный и ящики пусты? А не приклеено ли
что снизу, под крышкой стола? Опять-таки, не долблены ли
ножки? Так и шкафы, и буфеты бери зорким глазом. И книж¬
ные переплеты — пальчиками каждый, ровно девке под коф¬
ту лезешь, все-все прощупай. Не забудь и рамы картин, и
разные там развлекательно-отвлеченные предметы. Стены
простукай на пустотность — пядь за пядью, сами подска¬
жут, где тайник. Не ленись, паркет подыми, отбей плинтуса.
И в подвалах действуй с умом, и в прочих постройках — то¬
же. Не брезгуй собачьей конурой или скворешником. Все это
не советы, а приказ — к любому обыску применять, не до¬
пускать послаблений. Не забывать строгости к себе...
Прослышан председатель губчека, что Феликс Эдмундо¬
вич для вразумления и обучения подчиненных сам произво¬
дит аресты и обыски (вроде бы как показательно-учеб¬
ные) — лащет это сердце старого революционера, узника
662

Флоровы бабы
царских тюрем. Верные у товарища Семена сведения: так
себя проявил председатель ВЧК при аресте Щепкина — наи¬
первейшего винта в ’’Тактическом центре”. Шмонал этого
фрайера — аж пух от него. Редкие способности обнаружил к
этому делу, так что без натяжки можно говорить уже и о
призвании. Ну как бы родился с одной рукой уже под чужим
шкафом...
— У чекиста должны быть горячее сердце, холодный ум
и чистые руки, — повторял председатель губчека за Фелик¬
сом Эдмундовичем и тут же, дабы не произошло расслабле¬
ния воли, навешивал слова Владимира Ильича о врагах со¬
ветской власти: ”С этой сволочью надо расправляться так,
чтоб на все годы запомнили” (уж эту заповедь ’’синее воин¬
ство” приняло к исполнению и проводило в жизнь аж до са¬
мых 80-х годов без всяких угрызений совести. — Ю.В.). И
выпытывал:
— Сознаете, товарищи?..
Для подкрепления знаний организовывал выборочные
допросы и обыски. Нечего и говорить, не забывал при этом
ни на мгновение о централе и Колчаке — ждет того пуля из
его, Чудновского, маузера.
’’Женевская” уродина страсть как бахвалится этими вы¬
сказываниями, ибо обе данные замечательные фигуры явля¬
лись самыми что ни на есть первыми ее конструкторами,
смело можно сказать — отцами, не считая Плеханова, кото¬
рый вскоре малодушно отрекся от нее, но Плеханова замес¬
тил Мундыч — тоже, без натяжек можно сказать, перворо¬
дитель. Уж такого холодного ума подпустил в ее работу, аж
кровь свертывается в жилах. Вообще ’’женевская” тварь ни
на мгновение не ощущала сиротства — самое почитаемое
государственное устройство в новейшей русской истории, ис¬
тинная гордость РСДРП(б)—РКП(б)—ВКП(б)—КПСС.
— Весь наш успех и вся мощь в опоре на массы, — тал¬
дычит товарищ Чудновский.
И требует он привлекать к сыску и добыванию информа¬
ции всех граждан.
Это ж столько дополнительных глаз и рук! И в землю не
спрячешься! Миллионорукая народная чека — каждый, как
на просвет; о каждом все известно, каждый на учете, каждый
о каждом печется; все, так сказать, ’’замочены” в одном по¬
четном деле охраны государственного покоя. Покоя насиль¬
ников.
И надо признать, преуспел в этом деле наш многонацио¬
нальный народ. Спи спокойно, Мундыч!
663

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Колчак пытается отвлечь себя мыслями о затоплении
германского флота в английской базе Скапа-Флоу. Англича¬
не были взбешены: ускользнула существенная часть военной
добычи и где, когда — у них, англичан, дома. Немецкие
моряки открыли кингстоны своих кораблей.
В тихий мирный день вдруг стали тонуть все боевые ко¬
рабли германского флота, приведенные в качестве военной
добычи в Скапа-Флоу.
Это было зрелище!
Целый современный боевой флот уходил под воду!
Колчак пытается представить эту картину, останавли¬
вается, рассматривает ее в памяти. Он слышал от Уорда, что
Великобритания потребовала за это дополнительное возме¬
щение, и им оказалось все оборудование германских морс¬
ких доков. Цена куда как дорогая!
Подобными размышлениями Александр Васильевич пы¬
тается не пускать в сознание мысли о предстоящей казни.
Казнить будут его. Эти мысли все время возникают, сцеп¬
ляются в памяти, составляют ее постоянный фон, который,
вдруг ярко вспыхнув, занимает уже весь мозг. И он уже яс
может думать ни о чем другом.
Его ведут и убивают — и воображение это, помимо во¬
ли, разыгрывает, представляет во всех подробностях. Он да¬
же слышит ту дикую боль, невероятный гул, звон той боли,
гигантский всплеск этой боли в нем, который тут же смы¬
кается с одной чернотой.
Эти картины сменяют одна другую --- и от каждой неис¬
тово горячеет нерв лихорадки. Одно дело — рисковать со¬
бой в бою, и совсем другое — быть мишенью.
И он уже не может ни сидеть, ни стоять. Ему мерещится:
он весь переливается, кипит в той форме, которая назы¬
вается телом и которая полна его жизнью.
18 ноября 1918 года Уфимская директория оказалась ли¬
шенной власти. Адмирал Колчак получил диктаторские пол
номочия.
21 ноября Александр Васильевич лежал с высокой темпе¬
ратурой: жестокая простуда, ангина. Именно в тог день за
многие тысячи верст от Омска разыгрались события, кото¬
рые имели столь впечатляющую развязку 21 июня 1919 года.
Они не могли не запасть в память любого моряка.
Разумеется, Александр Васильевич тоже узнал о них, но
664

Флоровы бабы
значительно позже, зато со всеми подробностями. Англича¬
не тут располагали сведениями из первых рук.
Восстание в Киле — на главной базе германского фло¬
та, — не позволило дать решительное сражение британско¬
му ’Транд-Флиту”. 11 ноября 1918 года в Компьеиском лесу
заключено перемирие — это был конец бойне. Затихли напи¬
танные кровью и гусю набитые стальными осколками поля
Европы. Мир!
По его условиям Германия должна была сдать англича¬
нам свой флот не позднее, чем через четырнадцать дней.
21 ноября 1918 года германский флот, который в годы
войны оказался не по зубам даже ’Транд-Флиту”, прибыл к
Росайту. Его встречал весь ’Транд-Флит” — около двухсот
шестидесяти вымпелов: самый мощный флот, который до
сих пор знало человечество.
Германский флот состоял из пяти линейных крейсеров,
девяти линейных кораблей, семи легких крейсеров и сорока
девяти эскадренных миноносцев. Позже к эскадре присоеди¬
нились еще два линейных корабля, легкий крейсер и эскад¬
ренный миноносец.
Эскадра была введена в Росайт. С заходом солнца пос¬
ледовал приказ знаменитого адмирала Битти — навеки спус¬
тить германский флаг. Два огромных флота стояли один
против другого, и один из них спускал флаг. Свидетели цере¬
монии до конца дней хранили в памяти то огромное впечат¬
ление, которое произвела эта грозная церемония.
Затем германские корабли были переведены в Ска па-
Флоу, для поддержания порядка были оставлены отряды
германских моряков. По условиям перемирия англичане не
имели права вводить на корабли своих людей и вмеши¬
ваться во внутренний распорядок на кораблях.
21 июня 1919 года по распоряжению германского прави¬
тельства, переданному на корабли вице-адмиралом Рейте¬
ром, немецкие моряки пустили на дно свою эскадру. Англи¬
чане открыли огонь, дабы воспрепятствовать затоплению
своей добычи. Четыре немецких моряка оказались убиты,
восемь -- ранены. Флот был затоплен во избежание оконча¬
тельной сдачи, входившей в условие мира...
К этим событиям Александр Васильевич проявил живей¬
ший интерес и подробно расспрашивал англичан...
Председатель губчека охлопал себя по штанам: что за
ерундовина, где портсигар-то?.. Закурил, шурясь и прикиды¬
вая заботы на ближайшие часы. Чтоб казнь была всенарод¬
ной, надо в каратели снарядить дружинников, каких ни на
665

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
есть самых сознательных, и не партийцев, а простых рабо¬
чих: народ должен казнить черного адмирала и его мини¬
стра. И в дымном выдохе утопил видения будущей казни.
Отгулял, пес золотопогонный! Пошершавим его на идей¬
ность. Поди, ослабеет, шлепнется на колени, а то и в штаны
наложит. Тут из десяти — семеро делают в штаны, и не
хотят, а делают, а уж слезу пускают или заговариваться на¬
чинают, почитай, каждый. Погодь, сведем с безносой. По¬
глядим, чТо останется от манер и выученности.
— Серега! — крикнул Семен Григорьевич и подал Моси¬
ну кулек с табаком. — Шуруй к Правителю, пущай погреет¬
ся, авось, живее будет. — И на густой бас посадил последние
слова, наливаясь торжествующим смехом, аж засопел и за¬
ерзал в кресле.
Носит Семен Григорьевич черные кожаные штаны и та¬
кого же колера кожаную куртку с портупеей и маузером. На
улицу надевает офицерский полушубок, перекроенный под
рост. Ходит по тюрьме уверенно, какие-то пять недель назад
сам куковал здесь. От этого находится в особой запальчи¬
вости и чувстве правоты. Ранг у него такой: бывший полит¬
заключенный, скиталец по царским и белым тюрьмам —
ему ли не карать врагов и паразитов. Да наперед знает, как
поступать. Поэтому и без осечки (тем более разных интелли¬
гентских сомнений) выдает пропуска: кому в жизнь, а кому в
покойники, чаще, само собой, в покойники — иначе зачем
людей арестовывать?..
Отвалился к спинке кресла, набрал номер ревкома, спро¬
сил Ширямова. Узнал его голос и заговорил без обиняков,
уже пятый звонок на день:
— Что делать с адмираловой походной женой?
Ширямов на том конце провода не понял, посипел в
трубку (соображал, о чем речь-то) и спросил:
— С чьей женой?
— Ну, с этой шлюхой? — и объясняет и спрашивает
председатель губчека. — Два допроса сняли: шуровал ее
Правитель — вот и весь сказ. Баба молодая, как не шуро¬
вать? Косухин такого же мнения. Нет больше за ней ничего.
Шила барахло, за ранеными приглядывала, переводами за¬
нималась. Денике докладывал: шибко хорошо знает анг¬
лийский и французский. Ничего за ней нет, подстилка Пра¬
вителя — и весь сказ...
— Подожди, не вешай трубку, — подал голос председа¬
тель ревкома. — Тут ко мне... Подожди, Семен!
Семен Григорьевич ждет. Трубку подпер плечом и обду¬
мывает разные дела.
666

Флоровы бабы
Он не говорил Колчаку — Тимирева сама явилась в чека,
назвала себя и потребовала ареста: гордая сучка. Из допро¬
сов ясно: облегчить хочет участь своего хахаля.
Подумал: надо бы провести разъяснительную работу.
Похабничает народ: в срамной росписи тюремный сортир.
Рисунки, мать твою, аж в пот шибает, а выражения и вовсе...
Надо разъяснить, что недопустим для дружинника и вообще
красного бойца похабно-развратный и вообще казарменный
образ мыслей. Черкнул для памяти ручкой на листке: беседа
о непристойных рисунках — все напрямую выложить братве
и в самых жестоких терминах, без околичностей. Завтра же
соберет командиров и коммунистов, а то не отличишь, кто
тут упражняется: дружинники или уголовники. Ну общие у
всех рисунок, тема и выражения, ну не отличишь, кто рисо¬
вал, дружинник или уголовник! А сколько смекалки в позах
и вообще!.. Воспитывать надо людей, воспитывать...
В трубку, что жмет плечом к уху, слышны невнятный го¬
вор и приказной напористый тон Ширямова.
’’Кажному кобелю снятся свои сучки”, — говорит про
себя Семен Григорьевич и пускается в воспоминания: то
вспомнит рыжую Таню, то какую-то Мусю — драл по моло¬
дости лет отчаянно, не давал спуску женскому полу. И опять
все воспоминания свелись на прачку, точнее ее круглый, сы¬
тый зад. Дает знать воздержание, томится Семен Григорье¬
вич. При прежней вольготной жизни это монашество...
играет дурная кровь, портит общую перспективу. И заулы¬
бался, забывая тут же свои мысли.
И тут торопливо, но отчетливо и властно зазвучал под
плечом в трубке голос Ширямова.
— Ясно, — пробасил Семен Григорьевич в трубку и дал
’’отбой” на станцию. Отпускать велено адмиралову сучку, а
она враг трудовому человеку. Нет, тут что-нибудь приду¬
маем, торопиться не будем, пусть посидит, покукует, а реше¬
ние и созреет.
Он встал, разминая плечи и потягиваясь до хруста в сус¬
тавах, походил и затих у окна.
Узит глаза, напевает:
Прости, несчастный мой народ!
Простите, добрые друзья!
Мой час настал, палач уж ждет,
Уже колышется петля!..
Странное состояние охватывает иногда товарища Чуд¬
новского: слышится ему мерная поступь батальонов. От го¬
ризонта до горизонта — рабочие батальоны. И над всем ми¬
ром — красные знамена, серп и молот и профили Маркса,
667

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Ленина с слабой прописью лика Троцкого как главной воен¬
ной фигуры вооруженного пролетариата... Ажно повел голо¬
вой. Глаза щелочками, без выражения — одни глянцевые по¬
лоски. В лице — размягченность и просветленность...
И тут же с ненавистью (черное, жгучее варево чувств, аж
прокалило всего) подумал об этом мире — мире, который
они, большевики, пускают на слом: "За вкус не ручаюсь, го¬
спода, а горячо будет!”
От окна сквозит стужей и яблочно-чистым запахом сне¬
га. В отличном расположении духа Семен Григорьевич. С
час назад, можно сказать, дуриком схомутал начальника
колчаковской контрразведки Черепанова: обнаглел, гад, по
городу раскатывал в автомобиле. Неспроста это — автомо¬
биль, бравада. Нагулял уверенность. В открытую катил, как
на службу. Жаль, времени нет. а то бы свести его с адмира¬
лом, занятный вышел бы разговор. Решил: Черепанов пой¬
дет по списку вместе с геми, что под цифрой ”2Г\
Колчак вспоминает: Трубчанинов пуще всего любил
крепкий чай с мятными пряниками.
’’Пряники, пряники...” — Александр Васильевич покачал
головой. Он вдруг с необыкновенной ясностью увидел стар¬
шего лейтенанта. Этот нелепый белый платок — сплошь из
белых выпуклостей: густо поднабил его патронами Трубча¬
нинов.
Апушкин, что с ним? Имя его ни разу не назвали на доп¬
росах.
Смотрит на парашу: опять набрался лед. Вчера Алек¬
сандру Васильевичу дали палку и велели выколачивать дерь¬
мо. Впрочем, долбежка стояла по всем этажам. Охрана,
можно сказать, обхохоталась.
Колчак отворачивается и шатает по каменной тропочке.
Забываясь, он стонет и водит головой, как слепой.
Анна, Анна...
Предали! Предали!
Кусаются мысли...
Анна жила с мужем Сергеем Николаевичем в Ревеле. С
началом войны они переехали в Петроград.
Александр Васильевич очень поздно кончал с флотскими
делами, бывали недели - - не сходил с корабельного мости¬
ка, бывали — засиживался в штабе до полуночи. Но случа¬
лись и такие (это как счастье) обстановка позволяла быть
свободным относительно рано: чаше всего, когда возвра¬
щался из похода.
Вскоре они расстались. Дела требовали его присутствия
668

Флоровы бабы
в Риге и на боевых кораблях. А тогда они бродили по два,
по три часа. Первые месяцы глубокой близости. Всякий раз
расставаясь, она говорила: ”Я тебя поцелую” — и целовала
в щеку. И уже все не имело значения, он обнимал и целовал
ее, целовал...
И сейчас, присев на лежанку, точнее полулежа на локтях
поперек се, он улыбался сумеркам дня. Все-все ее прикосно¬
вения проходили через него, едва уловимые, почти воздуш¬
ные.
— Вот так, Саша, — шептал он и крутил головой от не¬
стерпимой душевной боли.
Она не сразу перешла на ”ты” и даже довольно долго
звала по имени-отчеству.
Всякий раз ему казалось: стены камеры растворяются, и
они возвращаются в тот мир, и он улыбался. Тот мир был
прекрасен. Отсюда особенно видно: прекрасен. И все разру¬
шили, все!..
Она пошла за ним, а он ее загубил!
Александр Васильевич встает и. сгорбясь, мотается из
угла в угол, пока его не валит усталость.
Я медленно иду, весь в мыслях об этой книге. Может, на¬
звать ”Мы, Божьей милостью...”? Ведь все мы, люди, яви¬
лись на этот свет Божьей милостью. Это даст какой-то дру¬
гой поворот книге...
Книга давно готова. За границей никто не берет. Один
известный парижский издатель прислал в ответ на послан¬
ную рукопись всего два слова в телеграмме: ’’Совершенно
невозможно!” У нас в стране - тоже совершенно невозмо¬
жно”. Никто не печатает. И ”гэбэшн;.ки” ведут охоту за ру¬
кописями.
Время идет. Книга написана для людей. События далеко
опережают то, чего ради была написана книга, чего ради я
жил много лет не по-людски. Терпел, нес, боялся расплаты...
Я выполнил свой долг, а рукопись никому не нужна.
Время бежит, я дописываю новые тлавы, а рукопись
по-прежнему лежит у меня в столе. Дописываю —- для ко¬
го?..
Книга полностью готова с февраля 1990 года...
Громкие женские голоса отрывают от этих мыслей.
— Ужас как устаю, - говорит одна из женщин.
Их двое, они идут шагах в пяти-шести. Я вижу жирные
покатые спины, отдавленные лифчиками полосы жира под
платьями. Им жарко, мокро блестят надуто-белые шеи. У
обеих громоздкие сумки — лопаются от кульков, пакетов.
669

Ю.П. В.юсов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
По нашим временам такие не отоваришь праведным тру¬
дом.
— Ой, прямо замучились с этим народным контролем! И
проверяют, проверяют! Эти проверки!
— А чего маешься? Переходи к нам, я тебя устрою.
Знаешь, сколько у нас из нашего медвуза?.. Народный кон¬
троль!.. У нас свой контроль! У нас ненужные больные засы¬
пают носом в подушку — и больше не просыпаются.
Обе смеются.
— Я уж думала. Надо к вам мотать. Здесь до пенсии не
дотянешь с этим народным контролем.
— А ты все там же?
-Да.
— Ну, приходи завтра, я обговорю, к четырем... ладно?..
И обе, словно по команде, сворачивают к одной двери. Я
поднимаю глаза. На вывеске одно длинное слово: ’’Моско-
миссионторг”.
Я представил этих женщин в белых халатах. Представил
и тех, кто не просыпается... ненужные больные...
Я пришел домой и записал этот разговор. Это было в
пятницу, 20 июля 1990 года.
Ни один каппелевец за весь этот полугодовой поход(!) в
плен не сдался. Даже Ширямов уже после Гражданской вой¬
ны писал об этом с грозным удивлением.
Раненые замерзали, но не просили пощады. Белые и
красные убивали друг друга на высшем градусе ненависти,
которая только возможна среди людей, а по ней, какая раз¬
ница, ранен ты или нет.
И над обеими сторонами грозным призраком реяло имя
генерала Каппеля. Пламя вложил он в души людей — все
сибирские снега не способны завалить и погасить. А уж крас¬
ные и подавно...
Ненависть к Ленину и большевикам исключала для кап-
пелевцев даже мысль о каком-либо смирении. На прорыв!
Белый, синий, красный!..
Да какой он русский, этот Ульянов, коли желал пораже¬
ния Родине в войне 1904—1905 годов против японцев?! Да
тут у половины раны еще с той войны.
Немцы поперли на Россию, а он снова за свое: пусть вой¬
на окончится поражением царизма — стало быть, немец ут¬
вердится на русской земле?! Да при чем тут царизм? Мы
ведь русские, нас топчут! Да по воле этих господ ленинцев
Россия вообще должна была проигрывать все свои войны —
братоубийственные они. И быть бы ей размером с пуп, пе-
670

Флоровы бабы
шим за неделю обойдешь. И не жить, а существовать, быть
просительницей в мире... А нынче устраивает он свой трудо¬
вой порядок в России. Ишь наладились все за Россию ре¬
шать, в Бога себя произвел!
Да христопродавцы — Ленин и все его комиссары!..
Вот-вот обложит Иркутск банда белых. Тянут обозы
патронные ящики, пулеметы — на тыщи их там! Рвут снег,
затаптывают; утирают свои старорежимные хари — да крас¬
нее спелого арбуза эти хари! Не стерегутся, кроют по ма¬
тушке христопродавцев, а пуще всего Ленина и Троцкого с
их жидовским правительством.
Знатно трудятся господа. Да не зимник после них — нас¬
тоящий петербургский тракт: ’Тайда-тройка, снег пуши¬
стый!..” А что, тройками разминуешься — и не заметишь...
— Господа, песню!
— У кого самогон, господа? За глоток — два сухаря жит¬
ного!
— Помер штабс-капитан, надорвался, царство ему небес¬
ное! Варежки — мои, господа, очередь моя... Вши? Да уж
лучше еще тысчонку вшей, чем без рук...
— Ничего, господа. Бог даст, отмоемся ...и умоем!
Юнкер, с дороги штабс-капитана! Проверь, проверь: по-на¬
стоящему преставился или без сознания? Глянь, глянь,
юнкер!
— Господи, спаси и помилуй!
— Со святыми упокой, Христе, души рабов твоих, инде-
же несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь беско¬
нечная...
— К бою, господа! Батальон, к бою!..
Но жизнь бесконечная...
Каппелевцы никого не щадили — ни себя, ни тех, кто
смел заслонять дорогу.
Погромыхивают на санях трупы — ну чисто бревешки:
развозят мужички своих по родимым селам и стойбищам,
потому что мертвяками да вороньем за каппелевцами каж¬
дая таежная верста. Упорны сибиряки, еще упорнее каппе¬
левцы. Во что веруют и верят, на что надеются господа? Или
просто по-звериному спасают животы?.. А душа, господа?
Как с ней, господа?..
Не тужи, эти отмолятся. Их-то, православных, Бог ве¬
дет.
Мать его, этот февраль с голубыми морозами! А снега!
Господи, сколько же этой замороженной сухой воды!..
Белый, синий, красный...
671

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
’’...Странное дело, — раздумывает Семен Григорье¬
вич, — сколько женского пола имел — и бабы, и девки, одна
краше другой, а, поди, вот нейдет из памяти...”
В памяти прочно, пожалуй, навечно обжилась Лизка Гу¬
сарова; всех забываешь, даже самых приятных и нежных, а
ее время не берет; наоборот, томительней и горячей мысли.
А ведь самая первая. Можно сказать, своими руками сдела¬
ла из него мужчину.
Прикинул: по нынешним годам уже старуха. А вот рас¬
крути годы обратно — опять с ней бы сошелся, краше
любой для него. Легко с пей было, слов не ищешь, не напря¬
гаешься... чтоб фасон держать...
Женщин товарищ Чудновский не шибко любил — это в
том смысле, что не был страдальцем по бабьим прелестям и
удовольствиям. Брал их по мере охотки, но и свободно мог
обходиться. Спору нет, нужда в женщине имеется — по при¬
чине физического устройства и необходимости в разного ро¬
да хозяйственном обслуживании. Поэтому до революций он
именовал женщин ’’сучней”, и самых приятных, и дурных —
и все это без злобы, просто порода такая.
Вскоре после октября семнадцатого приплутало к нему
сочиненьице Августа Бебеля ’’Женщина и социализм” — ну
открыло глаза на женский вопрос, существует, оказывается,
такой. Выходит, они товарищи по борьбе и строительству
новой жизни! Вот тебе и кобелиные забавы!..
Сложно, конечно, так, с ходу, взгляд переменить, но
очень старается Семен Григорьевич, ломает себя, хотя не
удается до сих пор вот так, с ног до головы видеть в женщи¬
не товарища. Ниже головы все смотрится по-своему. Такая
вредность — не выбьешь из себя!
Первое, что схватываешь сразу, учиться не надо, это
сучье в женщине — филейная часть, бюст и все сопутствую¬
щее, а уж после, как бы опомнясь, берешься искать деловые,
идейные и прочие качества. Сознает Семен Григорьевич эту
слабость и кается в душе, но как магнитом воротит его спер¬
ва в эти самые главные места — хоть тыщи раз тверди са¬
мые партийные заповеди! И понимает это Семен Григорье¬
вич как наследие проклятого старого мира. Виной пороку —
лишь капитализм. Ну привил мужскому роду такой однобо¬
кий. кобелиный взгляд на товарищей по классу...
Отдыхает на этих мыслях товарищ Чудновский. Облавы,
кровь, адмирал, белые... а тут ласки и поцалуи. Выработа¬
лась привычка, как усталь прижмет (ну ни читать, ни допра¬
шивать нет сил), так гиннут на пять сидя и задремлет. И нет
672

Флоровы бабы
мыслей здоровше, чем о бабах. И звать не надо — сами и
поплывут. Так с ними в сон и западаешь. Проснешься — и
башка свежая, опять гони дела...
А Лизка, хоть и в летах находилась, да при такой работе,
а без синих вен и сутулости. И хошь ворочала двухпудовые,
а то и тяжельше выварки с бельем (у иного дяди сразу гры¬
жа выпрет), а была не мужиковата, хотя этой самой ширины
в филейной части и вообще веса, особливо в грудях, очень
доставало.
За годы революции, при всей своей свинцово-подполь¬
ной занятости и ненадежности существования, изменил
взгляд на красоту Семен Григорьевич. Проведал, что Ленин
пуще всего из сочинителей ценит Чернышевского — и про¬
штудировал Николая Гавриловича (слово ’’штудировать”
очень нравится Чудновскому). С той поры напрочь усвоил:
красиво то, что полезно, а остальное — блажь, игра с жиру и
больных нервов. Все это искусство порушенного строя (кни¬
ги, картины, дома особой выделки, нынче и синемато¬
граф) — одна дурь и вычурность. Все это не только занимает
место и требует рук, но и засоряет сознание. Никакой поль¬
зы от такого искусства для революции нет — ну не прило¬
жишь к практическим нуждам строительства новой жизни.
Ничто не должно появляться на свете без предметной поль¬
зы, все должно быть нацелено на борьбу с капиталом и вы¬
сокую выработку труда. Конспект данных мыслей поглотил
едва ли не половину новой тетради ’’Толковых мыслей”.
В общем, по Ленину и Чернышевскому строил отноше¬
ния с искусством, а стало быть, и с прекрасным товарищ
Чудновский.
Моя родная, милая Лариса, я обязан тебе тем, что ос¬
тался в этой жизни, не окаменел. Без тебя не было бы луч¬
ших страниц этой книги: она могла остаться только грудой
черновиков. Почужев к жизни, я ничего не хотел... Ты вдох¬
нула в меня жизнь и, что выше всякой жизни, — любовь.
А помнишь, как все начиналось?
"Дорогая Лариса, пишу тебе вечером, 13 ноября. Все дни думаю
о тебе — Тебе. Сколько же боли, одиночества я вынес в свои годы!
Сколько пошлостей, насилия чужих мнений, мерзостей повстречал...
Сколько сам сделал ложных шагов в надежде обрести счастье и по¬
кой.
Может быть, я и обидел кого-нибудь, но только потому, что не
сразу разглядел в человеке или звериное, или эгоистическое, или
органически-несовместимое со мной.
Я шел... разбивался и стал бесстрастно смотреть на будущее —
22 340N
673

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ничего в нем уже не будет, кроме работы и каких-то ненужных
людей, интерес к которым стремительно тускнел.
А я очень хотел любить, знать, что есть дорогая Женщина, что
мысли мои кому-то не безразличны, как и я сам вообще. Я хотел о
ком-то беспокоиться, кого-то любить, закрыть от обид мира...
Но время шло, находил год за годом - и я за грудой страшных
дней одиночества перестал верить в возможность найти такую Жен¬
щину.
Милая, дорогая Лариса, ты не должна быть ни врачом, ни пиа¬
нисткой, ни кем-то другим — любить, быть любимой, быть ма¬
терью и нежно любимой женой — вот Ты. Ты должна принадле¬
жать мне.
Ты такая женщина — равную Тебе я уже не встречу, да и это по¬
чти невозможно, так чувствует мое сердце. Пока я жив, я буду
любить Тебя. Мое имя и сила будут защищать Тебя.
Ты мне нужна. Именно Тебя я искал все годы. Именно в сравне¬
нии с Тобой все женщины — ничто. Я только жестоко обижен воз¬
растом. Я положил бы к Твоим ногам свои годы — и ни о чем ни¬
когда не жалел бы... Я очень хочу любить Тебя и быть с Тобой.
Знаешь, я совсем ни во что не ставил свою жизнь и в последние
годы делал все, чтобы пораньше стереть ее. Теперь я буду беречь си¬
лу, чтобы можно было беречь Тебя, как можно дольше быть с То¬
бой.
Все это не просто, я путано излагаю мысли. За всем этим стоит
лишь одно: я не хочу расставаться с Тобой. Не хочу, чтобы мы жили
врозь и только встречались. Хочу видеть Тебя всегда, это мое глав¬
ное желание.
Самое первое, самое сильное впечатление от Тебя — это совер¬
шенная честность. Тебе ничего не надо лживого, Ты открыта мне,
как правда. И потом, Ты очень понятна мне во всех движениях ду¬
ши, мыслей, взглядов — Ты просто... в общем, такое родство невоз¬
можно найти. Господи, как хочу быть с Тобой!.. Ты ведь создана
для меня: Ты крепкая, сильная, умница, нежная... словом, Ты вся
для меня, по мне, моя!
И еще Ты очень родная, безумно родная мне. Видишь, как
странно все это: я Тебя мало еще знаю, а не представляю свою
жизнь без Тебя...
Я не допускаю даже толики, ничтожной частички неправды, вы¬
годы или корысти между нами — я люблю Тебя. И никому не от¬
дам! Я так истосковался по родному, чистому, преданному, безза¬
ветно преданному. Я так хочу любить...
Обнимаю и целую тебя... и беру в руки... чтобы Ты теряла со¬
знание от силы чувств... Хочу Тебя... Хочу никогда не расставаться с
Тобой... Будь всегда моей. Будь прозрачной в своей правде, как
сейчас. Никогда не оставлю Тебя.
Твой Власов”
"Дорогая Лариса, дописываю письмо еще через ночь, то есть
15 ноября, в половине второго ночи...
Все время думаю о Тебе. Никого мне не надо. Я считаю, что это
Судьба — великая милость Ее — привела нас друг к другу. Мысль о
674

Флоровы бабы
том, что Ты будешь принадлежать мне, наполняет меня гордостью
и счастьем (и тревогой за себя: достоин ли буду Твоего чувства и
Твоей преданности?..). Я лучше умру, чем откажусь от Тебя!
Лишь возраст заставляет меня с горечью смотреть на будущее,
потому что Ты достойна долгой любви, долгого счастья с родным
человеком. Моя милая, дорогая... Нежно обнимаю...
Твой Власов”
”...А это дописываю в шесть часов вечера 15 ноября, — навер¬
ное, такое письмо не вместит ни один конверт.
Приходилось много встречаться с людьми — склока, грызня,
мерзость. Надо родиться особым человеком, чтобы получать удо¬
вольствие от всего этого. Все это очень чувствительно бьет по лите¬
ратуре, а ведь всем, кто вокруг меня, это совершенно безразлично.
Все только хватают, только гребут под себя, только... бегут по голо¬
вам. Я не могу так жить: каждый миг в этой жизни, полный чер¬
ствости, бездушия, стяжательства, глубоко оскорбляет. Лучше жить
на гроши, чем быть в этой волчьей стае. Всю жизнь я сторонился и
презирал этот мир чинопочитаний, наживы и железных нервов...
Я мечтаю о рукописях, нежу их в воображении, живу ими,
связываю слова...
Я очень хочу видеть Тебя, очень. Мне кажется, нам должно
быть очень хорошо вместе, так хорошо, что нам никто не будет ну¬
жен (кроме наших детей) и ничто не будет иметь значения.
Милая Лариса...
Немножко переменились даты. 26 ноября я вернусь в Москву и
потом уже никуда не тронусь.
Все время думаю о Тебе... Почему мне столько лет? Почему
жизнь так устраивает все по-своему? Почему же мне столько лет?..
Неужели я смогу чувствовать Тебя во все тело и вдыхать Твой
чудный запах?..”
”...В который раз дописываю это самое длинное в своей жизни
письмо. Сейчас второй час ночи. Очень усталый, обсосанный за¬
вистью, любопытством, злобой людей, сижу за письменным сто¬
лом, что приткнулся к стене. Справа — настольная лампа, которая
не работает, слева — цветок с широкими листьями, не знаю его имя,
а наверное, какое-нибудь красивое... От окна тянет стужей. Гостини¬
ца старинная, потолки высокие, в пять метров...
Ларик, я до того скучаю по Тебе, что считаю дни. Но Ты поду¬
май хорошенько, стоит ли связывать свою.судьбу с моей?..
Что тешить себя? Жизнь жестоко обошлась со мной. Я беспо¬
щадно изломан, беспощадно издерган — долго мне никогда не
жить. Зачем Тебе горе?..
Я очень тоскую без такой, как Ты, но я должен... не имею права
’’терять голову”. Подумай, прежде чем решиться. Быть может, Тебя
ждет любовь сильного молодого человека, и вы будете счастливы
много лет... Гораздо больше отпущенных мне...
Ты заслуживаешь самой нежной привязанности, преданности и
любви. Ты даже сама не знаешь, какая Ты. И как же Ты мне нужна и
бесконечно дорога, но имею ли я право ломать Твою жизнь?..
675

Ю.П Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
...В гостинице глухая тишина. Сегодня (уже не завтра) в полови¬
не шестого вечера уеду в Москву.
Помнишь, как я провожал Тебя?..
Я бы никогда не расставался с Тобой, никогда... Милая, доро¬
гая, нежная моя, самая желанная, единственно желанная...
Одна половинка окна растворилась...
Одна половинка души показалась...
Давай-ка откроем и ту половину
И ту половину окна...
Обнимаю. Как жду я Тебя!
Твой Власов”
В 1963 году мне была подарена книга Ганса Грундига
’’Между карнавалом и великим постом”.
Позволю себе рассказать о книге, которая вот уже почти
тридцать лет со мной и к словам которой не остыло мое
сердце.
Ганс Грундиг — художник, который по росписи беснова¬
того фюрера был отправлен в концлагерь. Должны были су¬
ществовать только художники-натуралисты, художники-
фотографы. Остальных — в землю.
Я не видел Ганса Грундига. Он умер 11 сентября 1958 го¬
да. Я заканчивал академию, мне шел двадцать третий год.
Но этот человек любим мною до сих пор, как один из самых
дорогих и близких людей.
За эти годы я выучил книгу почти наизусть.
Любовь к своей жене Лее — Серебряной — дала ему си¬
лу выжить в той преисподней, которую люди называют
концлагерем.
’’Его придумали и создали люди, рожденные так же, как
и мы с вами, женщинами, матерями. Но люди эти утратили
человеческий облик и человеческое достоинство, ибо превра¬
тились в свирепых двуногих волков. Вечный позор им! Мне
надо сделать над собой огромное усилие, чтобы рассказать
об ужасах концентрационного лагеря, для описания которых
нет слов в человеческом языке. Я это сделаю, да не изменят
мне силы...”
Это человек великого мужества, огромных чистых стра¬
стей, настоящей привязанности к жизни и возвышенно¬
чистой любви к женщине.
Все ужасы пыток, унижений, потери друзей, муки голода,
глумление невежд, болезни, угрозу отупения — всё позволи¬
ла ему преодолеть и сохранить душу — Любовь.
Вспомните эти страницы.
На плац, где выстроился весь лагерь, около двадцати
676

Флоровы бабы
тысяч человек, эсэсовцы привели кого-то в сером простор¬
ном элегантном костюме. Помните, человек остановился, и
на губах его появилась беспомощная улыбка. У него было
доброе лицо. Но за этим лицом было второе: оно остава¬
лось сосредоточенным и строгим.
Помните, потрясенный Грундиг как своей кровью отлил
строку: оно, это лицо, было ’’таким строгим, что я испугался
могущества его мысли — ведь умею немного читать по ли¬
цам”.
А позже заключенные узнали, что у них на глазах был
убит один из светочей человечества. Убит за то, что отдал
людям свой светлый разум, свою мудрость. Этот человек
был двенадцать раз удостоен звания почетного доктора.
Ну чем не гибель нашего Н.И.Вавилова?
Помните, как убивали товарищей Ганса, пытавшихся со¬
вершить побег. Их вывели на середину плаца, и пулеметная
очередь превратила их спины в кровавое месиво.
’’Алые метины взывали к небу, нр оно не послало своих
молний, чтобы покарать проклятых палачей”.
А казнь над другим заключенным?
Весь лагерь опять стыл в каре на плацу. И подъехал за¬
крытый серый грузовик. Один из эсэсовских холопов нето¬
ропливо открыл дверцы, и изнуренный узник вытащил гроб.
За гробом появилась двухместная виселица — ’’волки в свер¬
кающих галунами мундирах установили ее”. Медленно ша¬
гал узник в тяжелых кандалах. Он встал около виселицы,
молча улыбнулся заключенным, словно хотел сказать:
’’Друзья, не печальтесь”.
Невыразимо-печальная улыбка легла в его губы. Так
гордо и сдержанно попрощался он с товарищами. ’’Нена¬
висть наполнила наши сердца, ненависть и жгучий стыд:
ведь эти звездастые бестии носили человеческий облик”.
Это уже сказано о любом государстве, в котором пра¬
вят кнут и догма. Это нам в наследство слова художника:
”...Но я хочу тебя предостеречь — не старайся загляды¬
вать очень уж пристально к ним в души, не то тебя стош¬
нит”.
Да, было отчаяние, было так, что грудь леденил беззвуч¬
ный вопль: ведь вся эта жизнь создана людьми, никем дру¬
гим. И тогда горечь складывала удивительные слова:
"Иногда мне казалось: лучше быть кирпичом, чем чело¬
веком. Кирпич всегда среди себе подобных, он выполняет
свое назначение и не чувствует ровно ничего. Стоит зимой и
летом, не страдает от жары, не страдает от холода, и никто
677

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
не терзает его. А ты, человек, живущий в государстве пала¬
чей, ничтожнее камня: тебя стирают в порошок..."
И рассудок уже не способен вмещать, что люди могут
жить так, что они верят в Бога, умеют читать и кого-то це¬
луют... И что этот мир страшнее самого желтого бреда, по¬
тому что людей тешат боль и кровь и они ищут наслаждения
в мучениях других людей. И Грундиг уже не говорит, а сто¬
нет:
"Но только не поднимай глаз. А если бы ты их все-таки
поднял, ты, может быть, усомнился бы в своем рассудке, во
всем, что ты любил, и во всем, о чем думал. Быть может, ты
перестал бы понимать, на каком ты свете, и мог бы сойти с
ума”.
А все вокруг молчат, делают вид, что так и должно
быть. Главное — им хорошо, их — не трогают. Всё в точном
соответствии с его криком: посмотрите туда все, пусть ничто
не укроется от ваших взоров. Ничто! ”А там, в стране, кото¬
рая раскинулась за лагерной стеной, что видишь ты, не же¬
лавший до сих пор ничего видеть!”
И ничто в этой преисподней, называемой жизнью, не
спасет, не удержит, кроме Любви. Так и звучат самые по¬
следние слова исповеди художника, который ждал встречи
со своей Серебряной почти полтора десятка лет в полосатой
одежде узника с изъеденными болезнями легкими и с огром¬
ным чистым чувством во всю грудь, во все небо.
Вот они, эти слова:
”А потом вошла она, и мне показалось, что страшных
лет варварства не было никогда”.
Я только недавно понял это, лет десять назад (уже не чи¬
тая больше философов, отказываясь от этого чтения, испы¬
тывая подозрительность к начитанности в философии)... чем
оборачивается преклонение перед формулами философии и
различными программами, основанными на безукоризнен¬
ных доказательствах.
То, что я понял с недавнего времени, я принял не разу¬
мом, а чувством.
И я уже твердо уверовал: для того, чтобы хоть немного
приблизиться к счастью (то есть не терять себя, не предавать
себя, следовать своему назначению, вообще по возможности
верно выдерживать достойное направление в жизни — то са¬
мое, которое после не доставит мук раскаяния, стыда, неува¬
жения и презрения к себе), надо слушать сердце и не верить
даже безукоризненно-логичным, умным и самым привлека¬
678

Флоровы бабы
тельным построениям философий, если от них оторвана ду¬
ша.
Я понял (и это делает меня счастливым): добро про¬
являет себя лишь в преодолении зла, рядом со злом. Добро
встает во весь рост, проявляет величие, красоту и великие со¬
зидательные свойства, лишь противопоставляя себя злу.
Я обнимаю жену, ласкаю, целую в губы. Целую долго.
Перед моими глазами изгиб молодой белой шеи, пряди тем¬
ных волос. На улице жарковато, из открытой балконной
двери наплывает духота, поэтому кожа влажновата, и губы
слегка липнут к ней.
Я целую долго.
И шепчу:
— Пусть никогда не потускнеет эта белизна шеи, твоя
стать, звук твоего голоса.
Лариса шепчет:
— Так не бывает.
Я отвечаю едва уловимым шепотом губ:
— А я попрошу Бога. Пусть для тебя сделает. Мои годы
позади. Пусть пощадит тебя... Я очень люблю тебя... Я
очень попрошу Бога за тебя, очень...
Я чувствую, как вздрагивает Лариса, как горячо, медлен¬
но соскальзывает мне на губы ее слеза... Первая и последняя
любимая моя женщина.

ГЛАВА 17
СТЕША, ФОТИЙ И ФЛОР
В грехе и блуде погряз Три Фэ — и это в такой перелом¬
ный момент истории. Не успел посадить Настю в по¬
езд (свои ехали в Красноярск, эсеры), а тут Стеша Ба-
тенкова!
Чудны дела Господни!
Одни бегут к белым, другие — к красным, а есть — и от
белых, и от красных. Ну в разных направлениях смещается
народ — и все счастье ищут, надеются... Только вот крестов
уж очень много по Руси — и под каждым тот, кто надеялся...
Заудил Стешу-зазнобушку на Амурской, как и Настю, но
у часовенки Спасителя — иззябшая фигурка женщины уда¬
рила по сердцу. Так и пошла за ним — ничего не спросила.
Часто ступая, почти семенила — и молчала, только вздыха¬
ла очень, будто здоровенный узел за плечами.
И не смотрел на нее — какая разница: ему весь свет в го¬
ре и ей, видать, не в радость. А это, бабье, при ней, куда де¬
нется. Подумал про бабу, когда брал: все одному человеку
будет полегче, не обидят и не прибьют.
Патрули окликают. Федоровича сразу узнают, с почетом
пропускают, думают, с женой.
Город — ни огонька. Ветер срывает снег, колюче стегает.
Улицы черные — ни звука. Только с окраин слышна пальба,
а тут от шагов такой скрип — ну мертвая улица, любой звук
глушит. А патрули настороженные. Ответишь не так или за¬
мешкаешься — положат на месте.
В номере разглядел — видную бабу привел, и вроде чис¬
тая, без порчи в лице. Умылись — всё молча. "Между физи¬
ческой потребностью и любовью — огромная разница", —
вяло копошилась мыслишка в башке. С чего это вдруг?..
680

Стеша, Фотий и Флор
Это, кобелиное, в общем, не обязательное. Пусть ото¬
греется, поспит. В такую-то ночь искать заработка, эх!..
Пристрелят да схоронят — и вся недолга.
Баба по-своему истолковала сдержанность. Принялась
раздеваться, пришептывая:
— Не бойтесь, господин, я не заразная...
Шибко нужен ей заработок.
Три Фэ сразу понял, спросил:
— Дети есть, да?
Буркнула:
— Двое...
В общем, поручкались со Стешей, назвали себя, тут же и
выпили, холодина на дворе! Флор от души угостил хлебом,
салом — ну чем Бог послал, знал: голодная. Не панельная
она баба, с голоду эго у нее промысел такой.
Баба солдатские кальсоны стащила, после заголилась до
конца (кальсоны кульком бросила на стул). Белым огнем
засветила без одежки. До чего ж иных портит одежда, даже
если самая лучшая. От недоеда спала с тела, жилистая, но в
грудях еще не отощала, при всей бабьей выгоде. Три Фэ оду¬
рел. До чего ж пригожа! Ну не идейный работник партии
социалистов-революционеров Флор, и не бывший политка¬
торжанин, и не борец за народное счастье, а олень златоро¬
гий! И в годах мужик, в седину пошел, а олень и есть!..
У Степаниды мальцов — двое: сынишке Коле три годи¬
ка, а дочке Любс — четыре. У обоих льняные головки и си¬
ние глазки, а голоса нежные, ручьем звенят.
Муж ее сгинул в лето девятнадцатого ("Аж с самого се¬
нокоса, как к Колчаку забрили...”) — ни весточки, ни денег.
А совсем недавно, в ноябре, японцы искали партизан и спа¬
лили поселок, покалечили, побили народу! У Стеши и свои,
и мужнины родители, слава Богу, живы, но — ни угла, ни
двора, а как выправлять хозяйство? Где мужики?
Саму Стешу четверо пропустили, поскольку баба видная,
мед мужику. Сперва один приладился, а как увидел да рас¬
пробовал, стал орать, звать своих. Еще трое и притопали,
отсохни у них ноги!..
’’Солдатишки срамные, мелкие, но стервозные, — припо¬
минала Степанида и краснела до черноты. — Изнасильни¬
чает, а после плюет в тебя, пинает, а я ж могу его кула¬
ком прибить. Стукну по голове — в плечи провалится, а тер¬
петь надо... Машка, сеструха моя, не стерпела, ответила
одному — так ее штыком... Хорошо, что сверху ребра, кожу
только порвал... Крови много, а рана не опасная. Кровь-то и
681

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
спасла. В крови девка, оставили... Насилу выходили. Забрю-
хатила же. Оттуда надо было еще и это выковырить, не дать
рости...
И хоть бы где насильничали, а то при детках и роди¬
телях! Как есть голой оставили, и сеструху — тоже. Да и са¬
ми эти без портов, под колени их спустили. Господи, сра¬
му!.. Одежу посрывали! Не дай Бог, слезу уронить или пик¬
нуть — я это сразу сообразила: чисто ироды! И нет бы
по-людски... Господи, что только не заставляли делать! И
спешат, все и всё норовят успеть... Лицом до сих пор горю
перед детьми... Господи, извозили, обслюнявили, накровя-
нили, а уж коли нет мужицкой силы на новый заход — ку¬
сают или... Я все стараюсь, чтоб детки забыли, объясняю:
такая забава у взрослых, не больно мне, щекотно... А то
тряслись они у меня, особенно Колюшка... Ну мне еще что, я
баба рожавшая, и муж дал выучку... А вот у соседей, у Чепу¬
риных... вот горе!.. Девочке — двенадцать, к тринадцати
ближе, — Варенька. Ее, скажи, за что? Не пощадили, совсем
малая, еще месячных не было, ну дитя, а изнасильничали,
избили, когда запротивилась. Родителев до смерти штыка¬
ми: отбить Вареньку хотели. Я своим сразу велела терпеть
мой срам и Машкин, а то и их тоже бы... Господи, что
творили!..”
Вместе с домом пропал весь нехитрый запасец продук¬
тов — и собралась Степушка в город, не подыхать же с го¬
лодухи...
Предлагала себя в посудомойки, уборщицы, прислугу,
прачки, даже в истопницы — нет работы, отбился от рук го¬
род. Революция!..
Вот и взялась Степанида передком промышлять. Слава
Богу, скоро обрела угол. Безногий сапожник приютил —
Фотием кличут, а недалече живет, полчаса идти. Сапожник
по нынешним временам выступил знатнейшей фигурой — ну
самый надобный людям, даже надобнее, чем баба со своим
приспособлением, от которого и радости, и нехорошие бо¬
лезни. Уж как их боялась, этих болезней, Степанида.
Обувь ни фабрики, ни мастерские не тачают, и уж какой
год, поскольку национализация всяческого капитала. Вот и
чинят граждане свою до последней изношенности. Все к ста¬
рику Фотию на поклон. И она тихо так пришла: каблук от
последнего ботиночка отстал, зябнет нога. Старик каблук
закрепил, детишкам обутки починил, и... нет, в постое не от¬
казал, ’’отчего ж, живите”. В общем, пустил. Ничего с нее не
брал, кроме бабьего, лакомого.
— Особливо не мучил и не озоровал, — разворачивала
682

Стегиа, Фотий и Флор
Степанида денечки, скопленные в срамном промысле. ’’От¬
ходит разок — и тут же угомонится, заснет, старой уже, и не
каждый день сподобится, мужчина на ущербе лет. И срам
его — не чувствуешь в себе, ужался под старость, одно обо¬
значение, крючок... От иного в себя цельные сутки не при¬
дешь, а этого и не заметишь; посопит, поелозит и захрапит,
противность только одна.
Зато детишек щадил, не при них портки спускал и грех
справлял. А то ведь знаешь, какие бывают. Сколько мне
морду били — она, бедная, только и помнит!
За такое обращение, уважение к деткам я ему комнатки
мыла, дрова носила, стирала, а уж к вечеру — на улицу. Па¬
пироску прижгу, а тошнит, до чего ж дым не выношу! И
боязно, Флорушка, ох, боязно! Изнасильничают — это по¬
нятно, хужее, когда хором, чаще втроем или вчетвером —
тогда почему-то больное и обидное норовят сделать. Ав¬
дотье, ну ты ее не знаешь, туда стаканчик засунули. Вот так,
позвали втроем, натешились, а потом засунули. И не вы¬
меть... Подштанники полны крови, а кто пособит?.. Насилу
врача сыскали. Так кто ее теперь лечить и содержать будет?
А коли совсем прибьют? Есть и такие ухари. Мне что, я уже
неживая буду, а вот кто деток пригреет?..
Слушал Три Фэ, как живется бабе без мужчины и с
малыми, когда революция и Гражданская война (ну весь на¬
род бьется за счастливую долю!), и только кусал губы. Еще
бы, нет тогда над женщиной закона! Берут за кусок хлеба, а
когда и даром, на обман. И дерут до седьмого пота, да, слу¬
чается, вдвоем сразу: интересно мужикам, выдюжит ли баба,
не помрет... А как ей деток прокормить, как на угол зарабо¬
тать?..
Другие, что поважнее, ну с образованием, что при долж¬
ностях, ведь тем же рассчитываются. Только ложатся под
них, под начальников, в чистую постель. А так, какая разни¬
ца? Тут и там обида и беззащитность...
В последние дни перед встречей с Флором приспособи¬
лась Стеша к братьям-славянам в Глазково. Баба шустрая,
смышленая, выучила малость по-чешски, бойко пускала —
тоже по-ихнему (а титьки — редкий мужик не захочет уви¬
деть наедине и поближе — синяки не сходят) — и стали ее
брать легионеры, и даже с охоткой, когда убедились, что не
заразная. Да к тому же понятливая. И слова не скажут, а она
уже мостится согласно желанию.
Расплачивались сахаром и сухарями.
И Степанида уж как была довольна, несла сладкое де¬
тишкам и читала молитвы во здравие чешской породы му¬
жиков. Очень она дорожила расположением чеховойска. И
683

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
спокойнее с ним было, не безобразило. Делали легионеры
свое кобелиное и платили. Надули всего каких-то пять-
шесть разов, так не без того.
Везло Степаниде. Другая бы уже запаршивела, а она да¬
же пустяшным триппером не разжилась. Лечиться где? Ле¬
карства где? Марганцовки за большие тыщи не купишь. А
тут при детве она... И так кажинную ночь опосля блуда и
греха в прихожей у железнорукого Фотия (среди коробок,
корзин, стлевших армяков и корявых, задубелых обуток)
терла себя водой, настоенной на березовых прутьях, вроде
банной. А как быть, все меньше заразы. Не дай Бог, детва
прихватит, они ж невинные! Можно и самогоном обте¬
реться, но в энто место не пустишь.
Господи, болит тело, ноженьки ломит, в темечке треск,
будь неладна жизнь...
Слезы сами капают. За что, Боже?.. Мнешь узелок с хле¬
бом, ломтиком сала или рафинада (ну три-четыре кусочка,
да и те в махре да грязи). За что, Боже?!
И жарче, чаще слезы. Сердце в груди — ходуном. Шлеп¬
нешься на колени, из щелей льдом несет, гг не шевелишься,
кладешь поклоны, а вдруг матерь Божья заступится...
Да не шибко и намолишься. Фотя шепотком кличет.
Хоть и невелика работа, а иди да не плачь, улыбайся, обни¬
май — не то турнет с детишками. Тоже ушлый, не кличет,
покамест моюсь, бережет себя. Старой, гг руки жадные. Кле¬
щами зацепит волосы на передке — не шелохнуться...
У Стеши колени круглые, даже по нынешним голодным
временам гладкие. Всю жизнь тужилась то с вилами, то с
граблями или ведрами, а руки белые, без жил. И хоть с ро¬
дителями или мужем дрова на себе носила, бревна плечом
подпирала, сено сгружала, а не раздалась, не омужичила: в
талии узкая, плечи заглаженные, статная, без загорбка. А
живот!.. Какие тут слова, причем слова?! Нежить его надо,
гладить, целовать, губами пятнать, молиться на него...
Смирять его надо, требует он этого, в нем эта страсть и зов.
Своим животом накрыть, прижать к жгутам-мышцам, что
сплетают живот от ребер до паха. Но и это не все, а только
начало...
Вот только тогда, считай, вышел разговор с бабой, и ты
не обманул ее, и только тогда ее сердце в удар с твоим нач¬
нет жить. А уж когда это будет долго и хорошо (а хорошо,
когда не один год, а лучше — десятилетия) — не станет
684

Стеша, Фотий и Флор
иметь значения, что бывает между мужчиной и женщиной, а
заиграет, выйдет на главное место — сердце.
Впрочем, возле такой бабы, как Стешенька, мужик не
угомонится до седых редких волос, до плеши и вставных зу¬
бов (самое важное — там-то не вставное, а свое первородное
и прямое, гордое, трепетное и неувядающее). Всё будет дока¬
зывать ей свою любовь и дружбу, потому что у мужчины все
эти нежные и духовные материи непременно в твердость ес¬
тества переливают и держат его боевым разящим мечом.
Хвала Господу за то, что святую гордость дает обладателю
женщины!
’’Жутко зарабатывать, себя продавая, — жаловалась
Стеша. — Мужик ведет, а я неживая. Кто он, как будет меня,
один ли, не пырнет ли ножиком, не заразит ли?.. Веришь ли,
Флорушка, иной нащипает, а не крикни... Поначалу, вот ис¬
тинный крест, от переживаний пропали месячные. Октябрь
отсучилась — нет крови. Ноябрь — продолжаю свое, а нет
крови. Декабрь — и я уже с лица неживая: ни капелечки кро¬
ви. И все завидуют, вроде тетка видная, мужиков так и гре¬
бет... Веришь, Флорушка, есть среди нас порченные — нога¬
ми, лицом, а другого заработка нет, хошь разорвись. Вот
лишь на это самое, бабье, и вся надежда. Таких разве только
очень пьяные берут. А знаешь, как они голодуют? А на кой
мужику тощая баба?..”
Что и рядить, невесело промышлять греховным задира¬
нием подола, по нынешним временам и вовсе — лихая доля,
слезы пополам с кровью и увечьями, поскольку Граждан¬
ская война — святой бой за счастливую народную долю. И
мрут эти бабы от болезней, пьяных драк, а все равно их
становится больше. Да только помани — за пайку хлеба
владей, распоряжайся телом, вытворяй, что хошь, только,
Христа ради, не обмани, заплати!..
— Ты мне разобъясни, Флорушка, — пытала она его но¬
чами, — зачем эта революция, зачем обещанное счастье, ко¬
ли путь к нему через горе, смерти и общее разорение? Были
б тут японцы или американцы без нашей революции?.. Наша
была Сибирь, мужицкая. А народ стравили? Красные, бе¬
лые... Выгорело у России нутро, неужто не видно? Какие ж
еще глаза надо иметь? Да кто хочет пялит Россию!..
Три Фэ лишь сопел и гладил ее, а когда совсем допекала
жалобами и расспросами — пил, крепко пил — до осатане¬
ния, аж рвало...
685

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Уразумел тогда Три Фэ, отчего пьют на Руси, и Прыжо¬
ва читать не надо . В редкий денек глянет солнышко, а так
все недели и месяцы черные-пречерные, один горше другого.
Не живет человек, а умывается горем и нуждой, а главное
любой над простым людом начальник и норовит эту власть
развернуть. Аж волком воет люд попроще. Ну как в таком
разе выстоять — ни огонька для души, ни даже доброго сло¬
ва. Уж так Господь сладил жизнь для России... И никуда не
спрячешься.
Прежде, когда не было заводов и машин, спасались в За¬
порожскую Сечь, на Дон. Бежали в тайгу. Аж до океана и
Америки вымеряли версты. Господи, пожить бы, чтоб над
тобой никто не сидел и не гнул тебя к земле за то, что ты ро¬
дился и живешь. Куда ни подашься, а горе за тобой вроде
тени. И нет боле свободной тайги, а Аляску сбыли амери¬
канцам.
На черное сладил Господь российскую жизнь. В не¬
добрый час он определял людей в русских. С князем ли Иго¬
рем, аль с Иваном Грозным Рюриковичем, с Романовыми
ли, Лениным и генеральными секретарями, а только у всех
дней один цвет и разнятся один от другого напором черного:
один день густо-черный, хоть в петлю ныряй, а в другом
черного пожиже, но все — черные и густопсовые, нелюдские.
Но и то правда — попривык народ за века и к черному, и
к молитвам на карачках за дарованную благость жить в чер¬
ном. Славит и слабо-черные дни, и черные, и псово-черные.
Не славить нельзя — грязью накормят, умоют и на погост
снесут.
И уж как в этих потемках искать свободу, а, сыскав, как
прознать, она это аль нет, — загадка, игра философий и ре¬
волюций. Вот и новый ошейник — само собой, взамен со¬
превшего: заместо царского — ленинский; этот до хрипа сда¬
вил, глаза вылезли, но и то ничего против сталинского. По¬
дойдет время — тот сдавит, аж одно потемнение застит
глаза.
Так вот и перебивается народ от генсека к генсеку: уж
дай Бог, чтоб не таким лиходеем был. Приноравливается на¬
род ловить воздух, не сразу людишки помирают, тянут,
скребутся, а как иначе, коли в ошейнике и на поводке, да с
водкой...
Пил Три Фэ, а Степаниде не давал, разве иногда глоток.
— Зачем себя портить? — внушал ей, лаская, но не в ко-
1 Имеется ввиду книга И.Г.Прыжова "Очерки по истории кабачества”
М„ 1934.
686

Стеша, Фотий и Флор
белином приступе чувств, а жалея. Жалел искренне, как жа¬
леют себя.
— У тебя дети, — говорил ей. — Тебе детей поднимать...
И лил в себя холодную вонючую жидкость, потому что
без этой жидкости не раздвинуть в России черное. И от вы¬
питого тело становилось воздушным, отрывалось от посте¬
ли и жаркого, доверчивого тела Стешеньки. Гладишь ее — и
много радостей не только глазу.
Это верно, без обмана: сколько ни лащет, сколько ни
трогает, а все желанна. Круто повернется, животом наляжет
и залащет, не одна, не две, а сотни рук. Во все места поспе¬
вают. Глаза выпучит, огненные, за бородой оскаленные зу¬
бы. Сатана и есть!
А Стешенька только вскрикивает по-бабьи:
— Ох, ух!
У Флора своя наука — страсть. Горит баба от этого
любовным жаром, стонет. Да разве она знала, что это та¬
кое?! Двоих родила, с мужиком десять годов спала (вот
именно: спала), по рукам ходила, а ничегошеньки не знала,
не понимала. Флорушка, родненький!..
А уж тут любовь, как схватка! Да и верно, ведь самое
важное добывается: состояться любви аль нет. Будут стон и
судорога, и низвержение небес...
Флор же горазд! Куды там!..
— Флорушка ты мой, сердечко, родненький!..
Уж тут такие обозначения — баба кричит от счастья, за¬
была про деток. Флор ее крик поцелуем и гасит. А она руку
ему искусала, губы себе искровянила. Ах, бес!..
Рот у Стеши крепкий, губы пухлые, сочные. Ах, не наце¬
луешь! А она-то — знай подставляет. Не рот — огонь! Ах
баба, не знала, что такое любовь! Мужа кормила ласками,
по девичьим годам целована была парнями (но не обмята,
блюла себя для суженого, для единственного — уж такой
огонь казался, ан фитилек, чадение одно...).
— Ох ты, Флорушка, ох ты, миленький...
И Флор-то никогда не был таким, а от этих стонов, поце¬
луев — все время в силе, изойдет страстью, ан опять...
— Ой ты, милой мой! Да что же это?! А-а!..
И снова Флор ловит ее стон...
И уж щеки у него опали, отощал мужик. Нет тяжельше
работы, чем служба любимой. Это ж, брат, такие гонки! Та¬
кой огонь!
— Ох, Флорка, не могу! Дай передых! Бес, бес! А-а!..
Оба так и проходили любовную науку. Все для обоих за¬
ново, ничего не знали, хотя и прожили годы, вроде целован¬
ные, мятые. А ничегошеньки не ведали, потому что все мо¬
687

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
жет дать и открыть только любовь. А без нее есть все одна
случка, срам...
Лежит Флор, восстанавливает память — куда там!.. По¬
тихонечку приходят в себя, целуются в губы, плечи, шеи. Не¬
возможно после всего лежать. Страсть — она волнами в
гладь переходит. И уже придремывают оба...
Жила баба и не знала, какой она клад. Каждой бабе свой
нужен мужик. Он на свете единственный, хоть у нее будут
сотни, тыщи разных. А только один и откроет, какой она
клад.
В этом-то и вся неувязка. Попробуй, докличься до своей
или своего.
А то сядут, она плачет, а он как бы принимает от нее го¬
ре. Не утешает, гладит и молчит...
Что и говорить, паскудова жизнь, хужее не сочинишь, а
умные головы придумывали да ставили. Экую мразь напус¬
тили!..
Природнилась Стеша — не ласками и не избытком
любовных утех, а сердечностью и каким-то своим понима¬
нием его, Флоровой, натуры. Брал ее руку и целовал — сна¬
чала в ладонь, после повернет — ив синие венки от пальцев
к запястью.
Такие слова нанизывала она, так выпевала их, так за¬
глядывала в глаза — ну битый-перебитый Флор, а и то начи¬
нал дрожать и мотать головой: не заплакать бы. А то сам
молол трогательную чепуху. Баба затихала и льнула к нему,
а он говорил и удивлялся себе.
Молодая она, так и пышет теплом. Где живот, ноги или
грудь налегают на Флора — ну ровно из печи жар, аж оба
мокреют... А не разлепляются — так и лежат бочок к бочку
или она животом к нему: ногу закинет на него — тяжесть,
поскольку баба крупная. И детей рожает крупных и справ¬
ных. Такие все реже и реже по Руси — и бабы, и дети...
Верили они, не совсем отнято у них завтра. На этой вере
и стоит вся жизнь в черных и слабо-черных днях жизни в
России. А иначе распалась бы она на черные угли...
Само собой, все ласки и слова имели место, когда де¬
тишки засыпали: Три Фэ приспособил им кровать. Что-то
значило еще его слово. Распорядился — и трое небритых,
смердящих чесноком и водочным перегаром людей (не то
старики, не то спившиеся мастеровые, не то безродные
бродяжки) бестолково, с сопеньем и топотом занесли кро¬
вать с никелированными шарами на спинках, а за ними по¬
стучалась тетка (кастелянша, должно быть, за платками и не
углядишь) с подушками, матрасом (его пособлял нести еще
688

Стеша, Фотий и Флор
один запивушка) и даже одной серой простыней. Три Фэ
объяснил — и они отгородили кровать веревкой с рваным
одеялом (нашлось у кастелянши и такое). Дал ей за труды
Флор полстакана и ломоть хлеба, так она шлепнулась на ко¬
лени — и ну ловить его руку для поцелуя. Эх, свобода, сво¬
бода!..
Гладила его Стеша ночами, шептала слова, от которых
раны, как в сказках, сами затягиваются — те раны, кото¬
рым нет излечения. От вечной черноты дней они, посему —
в душе и сердце. Не выковырнуть из них боль, не примо¬
рить — вечным жаром пекут тебя, словно им выгода от
того, что ты околеешь...
Три Фэ запретил себе приставать к ней. Подло это —
брать женщину в беде, грязно и недостойно, не шлюха она...
А только Степушка ластилась, такие слова напевала: сердце
само мягчало, руки разжимались из постоянной судороги,
тело становилось живым, без крохотки злобы — таким, ка¬
ким его природа сработала, а не жизнь со своей казенно¬
черной дрессурой и дракой, боем за все — только шагни,
дыхни...
Руки сами надвигали ее поближе. Хрипел ей на ухо неж¬
ные слова.
Глаза у нее темнели, расширялись, лицо проваливалось в
волосы.
Флор едва прикасался самым сокровенным. А она захо¬
дилась судорогой и долгим стоном — до того сладок он ей
был.
А дальше, разумеется, и все прочее выходило, поскольку
без добра в сердце на это способны лишь звери и люди, ко¬
торые не могут без черноты, которым черная жизнь и есть
самая настоящая, от нее у них вся сила. Дни потому и заме¬
шаны на черном: в них одни люди переливают в себя кровь
других. И, переливая, не оставляют их в покое, все мажут
дни в черное...
Когда с сердцем случалось худо, Степанида клала его го¬
лову себе на колени (они чуть разведены, потновато-горячие;
живот, коли она наклоняется, мягко придавливает ухо) и об¬
тирала ему грудь мокрым полотенцем и, словно заговари¬
вая, нашептывала разные слова; отступала боль, воздух сво¬
бодно наполнял грудь.
И странное дело: не было перед ней у Три Фэ стыда ни за
свою слабость, ни за беспомощную наготу — отвалился и
лежит, не мужик, а обуза. Шибко он боялся показаться
людям слабым и достойным жалости. Пуще всего боялся.
Нес в себе громадную душевную силу. Только все это лишне
689

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
теперь. Воспитывал он себя для борьбы и управления
людьми, а где все это?..
Пожар в душе у Флора, одна страница жизни за другой
перегорают в пепел.
— Les cendres1, — нет-нет, а бормотнет Флор.
А как целовал! Самых нежных женщин из своей юности
и молодости так не голубил и не святил губами. И вообще к
тридцати уже разучился губами творить чувства: все притер¬
лось, обмозолилось за паролями, погоней, сходками, взры¬
вами, этапами и приговорами. Ну травят тебя годами филе¬
ры, провокаторы, жандармы. В тюрьмах уголовники не
прочь покалечить. Да вся жизнь в тисках, как только кости
держат. И стали от этого поцелуи мниться дурью, салонным
бредом. Ну надо что от женщины, так давай за дело, а раз¬
ные словесные кренделя при чем?..
Что тут напускать тень на ясный день. Кочевой и под¬
польный быт приваживал к продажным женщинам. А как,
коли ты молод и покоя нет, травят тебя, имя не назови; и на
воле ты гость, а уж в тюрьме по женщине сохнешь — зани¬
майся не занимайся политическими науками и вообще само¬
образованием. Уж столько их обмилуешь в памяти!
Нет слов, риск это в смысле болезней, и приходилось ле¬
читься, а как быть?! Завязывать в узел этот самый пред¬
мет — и обесчувствовать ко всему, что от женщин? Не выхо¬
дит, коли ты живой и тебе тридцать или сорок.
Три Фэ держал Стешу в номере — опасная пора: на ули¬
цах перестрелки, и морозы не спадают. Строго наказывал,
даже пугал: не выходи, на стук не отзывайся. Целовал в уста,
не целовал, а святил поцелуем. И она отвечала — в самые
уста, и долго-долго. У Флора Федоровича аж воздух попе¬
рек груди застревал. Руки после дрожали, когда надевал по¬
ртупею с маузером.
Хозяйка в дому, что оладья в меду.
И начала хорошеть, оправляться Стеша. Не надо за
краюху черного терпеть под мужиком, потому что другого
заработка в городе для нее не имелось, а мужики всегда му¬
жики — со своим спросом куды денутся...
Хлопочет Три Фэ, ищет для Стеши место — чтоб свой
угол был и настоящая честная работа, надежная, ни на один
день или неделю, и чтоб не требовали за нее плату натурой
(ведь и на честной работе очень просто прижать одинокую
женщину с детьми).
1 Пепел (фр.).
690

Стеша, Фотий и Флор
Как вспомнит ее руки, голос, нежность — так и сам начи¬
нает лучиться людям. Потому что кто любит, у того сердце
другое... Нежные у нее руки, чуткие — вроде осторожно,
приятно перекладывают все натертое в кровь, измозоленное
в душе: куда как легче потом!
Можно сказать, впервые увидел революцию и Граждан¬
скую войну. Нет, видел и прежде: и расстрелянных, и руины,
и тиф, и голодных, и сирых, но все это проскальзывало ми¬
мо, будто мчал в авто. А тут лезут напрямую, волоком через
тебя и беды, и смерти. Словом, по самому горю и дну жизни
скребанул.
’’Такой отбор людей! — размышляет Три Фэ. — Что от
Руси-то сохранится? Самые талантливые, способные, дея¬
тельные, гордые и чистые гибнут. Все репейно-цепкое, му¬
сорное, клоповье, наоборот, плодится и жиреет. А впереди
еще столько забот, крови и голода. Что же в народе убере¬
жется? Ведь одним оглодкам все нипочем. Произойдет заме¬
щение народа, новая порода возьмет верх: быстро распло¬
дится, ни просвета не оставит. Лишится народ лучшей своей
части, что бродила в нем, рождала идеи, была его глазами и
совестью. Это все равно, что взять и удалить у общества
мозговое вещество. Кто же теперь будет определять русскую
жизнь?..
А ежели кто и выживет, нулем окажется для России.
Здесь слово только за секретарями партии. Прочие ничего не
значат, прочие только для исполнений... так, удобрение для
посевов будущего”.
Председатель губчека припомнил, как полтора часа на¬
зад пустили в расход артиллерийского подполковника: гра¬
бил, псина, квартиру на Троицкой. Приятель утек, а этого
повязали после перестрелки. Сережка дал отчет: Тиунов —
не парень, а штык, словчил подполковника под бабки. У
подполковника еще четыре патрона были в барабане.
Чудновскому первее первого — ухватить концы под¬
полья, поэтому прибыл лично и тут же допросил: времени в
обрез, кабы не полыхнул мятеж, по щелям таких-то — и не
сосчитать.
Офицеришко дерьмовый. Шинель не то рваная, не то
прожженная; на спине гармошкой, без хлястика. Крючок у
воротника выдран с мясом: нитки и сукно бахромой. Об¬
шлага затерты и заношены до мазутного жирного блеска,
вроде у паровозной топки шуровал господин подполковник,
мать его ракухой!..
А морда?.. В седоватой щетине недельной давности,
потная — с испуга, поди. Губы вспухшие, беловатые, а вну¬
691

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
три ровно погрызенные (не сладко, видно, спится). Правый
глаз затек — подшибли маненько, когда хомутали, а левый,
что в полном рассмотрении, — навыкате, в алой поволоке и
зырит с остервенением.
Семен Григорьевич еще раз внимательно взглянул: ишь,
псина, подгорбился, ровно к драке; знай сопит, а ноги звон
как расставил; ничего, собьем...
— Ты! — сдавленно крикнул подполковник Тиунову. —
Ты!.. Со спины, сподлазу! Думаешь, дался бы живым?!
Снег на все лады поскрипывает: давит мороз. Дружинни¬
кам не терпится приконать гада, шибко языкаст, а мате¬
рится — что свой брат, мастеровой. Потягивают махру, по¬
плевывают на снег и примериваются к белой шкуре.
— Чего искали в квартире? — спросил председатель губ¬
чека, а сам руки завел за спину, в плечах — ну нет равных,
хват мужик, ровно врос в землю. В глазах — никаких чувств:
пусть враг читает там погибель. Именем класса вгоняет та¬
ких в землю.
— А не догадываешься? — офицер сплюнул кровью и ру¬
кавом отер губы.
— Я — не гадалка, я — председатель губчека.
— Губчека, председатель... скажи на милость. Вот и
удостоился я посмотреть на живого председателя губчека.
— Чего искали в квартире?
— Интересно, значит? — Офицер показал движением го¬
ловы на свои ноги. — Босичком прикажешь по морозцу? И
вши?.. Помыться надо, не то проскребешь себя насквозь... А
кто переобмундирует, даст бельишко, новую обувь, ты что
ли?.. Председатель губчека, говоришь?.. Я б тебя, краснопу¬
зого!.. Со всем твоим поганым родом до десятого колена,
чтоб не поганил землю! Продали Россию!..
Чудновского интересует подполье, стерпел, только пере¬
шел на ”ты”, да на бас приналег, не голос, а труба:
— Кто был с тобой?! Отвечай!
— Кто был?.. Извольте, господин комиссар: капитан
был. Отличный, доложу вам, служака. Вашего брата гвоздит
без пощады аж с февраля восемнадцатого. Еще погуляет...
И подполковник запустил руку под шинель, долго и
яростно выскребывая бок, аж перекосился. Он чесался не¬
престанно, и впрямь пес, да еще шелудивый. Густо обсеме¬
нила вошь Россию.
— Фамилия капитана, явка, адреса — и не будем рас¬
стреливать, пожируешь еще, обещаю от советской власти...
Где собираетесь?
И председатель губчека перечислил для острастки, кто у
него под замком в губернской тюрьме — первые шишки
692

Стеша, Фотий и Флор
колчаковского режима, а тут какой-то капитанишка! По¬
мянул Семен Григорьевич и промахи белых. Авось дрогнет
подполковник. Да и себе не мог отказать в удовольствии:
праздник на душе с того самого дня, как народ взял власть в
Иркутске. Святая это борьба — промеж трудом и капита¬
лом.
— Ты меня, чекист, не просвещай, — врастяжку, сорван¬
ным голосом заговорил подполковник: словно батареей ко¬
мандует. Навсегда в голосе эта привычка к командам. Гарк¬
нет — за версту услышишь. — Какие ошибки у нас и кем
сляпаны — эту бухгалтерию я получше тебя вычел и знаю,
не разоряйся. Вором называешь? Ну что ж, пусть Левка Зво¬
рыкин — вор. А скажи, на что жить, жрать и где при¬
ткнуться? Да у нас ничего своего, кроме обносков и вшей!..
Капитан, явка... А это видел, хрен краснопузый?!
И подполковник качнул согнутой рукой между ног, аж
присел — похабнее и не покажешь.
— К стенке, — распорядился Чудновский.
Руки у офицера дрожали, надо полагать, не только от
предсмертного возбуждения, но и злого, непроходящего по¬
хмелья. Он не дал себя вести, стряхнул чужие руки, прошел,
встал у стены, в упор зыркнул на Чудновского: не глаз, а ог¬
ненное сверло.
— Что, комиссар, думаешь, моя задница слезами заль¬
ется? — Он громко, лающе засмеялся. Потом неожиданно
смыл смех и сказал буднично, без всякого накала: — Запом¬
ни, комиссар: чем выше обезьяна на дереве, тем лучше видна
ее задница. Обзор! Ты со своей больш...
Залп из трехлинеек шибанул его на стену, аж хряснул. От
стены брызнул кирпич, посыпался на подполковника и на
снег. Несколько пуль рвануло на рикошет: нудно, высоко
подвыли. Господин подполковник листом распластался по
стене, а после сполз, так и сел, скривясь набок. Еще три-
четыре секунды повился парок дыхания и пропал. Зато па¬
ром задымилась шинель, набухая красным. На снег пудрой
опускалась красноватая кирпичная пыль.
— Фасон модный, носит человек благородный, — сказал
смугловатый, цыганистого вида (скорее разбойного) дру¬
жинник.
Чудновский засмеялся: густо, низко пошел голос. И в са¬
мом деле, уж больно подизносился господин офицер, не ши¬
нелька, а дерьмо, половая тряпка.
Дружинники загалдели, передернули затворы и, закиды¬
вая винтари за спину, побрели за ворота...
Пресеклись дни кадрового вояки — подполковника Льва
Петровича Зворыкина, тоже нареченного Львом (как и пол¬
693

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
ковник Грачев) в честь великого писателя Льва Николаевича
Толстого. Почитала интеллигенция и вообще грамотная
Россия писателя-графа, отмечала своих сыновей славным
именем.
’’Упорный, гад”, — подумал Семен Григорьевич, отод¬
вигаясь от воспоминаний и уходя в заботы о разных
неотложных делах.
Погодя бормотнул:
— А мы упорнее!
Шагает революция — не остановить! Да и сколько может
страдать трудовой народ? Прорвемся к счастью всех! Кто
загораживает счастье — вгоним в землю! На то есть у них,
большевиков, мандат от истории! Козлы вонючие!
Приятно: в номере — детишки, женщина хлопочет, по¬
глядывает на тебя с лаской, на веревке бельишко сохнет.
Всегда вода горячая или теплая — как только она ухи¬
тряется?!
Однако кольт Флор не унес — торчит впритык с пос¬
телью, и ящик с боезапасом тут. И еще обзавелся ручными
бомбами — тоже в ящике, толстыми серо-зелеными чушка¬
ми, бочок к бочку. И запалы тут же, но в отдельном запер¬
том ящике. Само собой, накрыл все это старым пальто: не
зашибутся Коля с Любой, а при надобности пальтишко ски¬
нуть — сущий пустяк.
Стеша-зазнобушка все это обходила чуть ли не на цы¬
почках, детву гнала от страшного угла, не спрашивала ни о
чем — лишь глаза ширила. И молчала ведь, соглашаясь на
общую с Флором погибель.
А Три Фэ не мог иначе. А ну как хлынут каппелевцы или
мятеж займется — поздно тогда искать оружие, ученый уже.
Тут, ежели ночью, глаза еще не разлепил... тьфу, веки!., а
оружием дорогу прокладывай.
Встанет Три Фэ у окна, смотрит через узорные ледяные
стекла и думает: ’’Народ — это вовсе не мудрость. Чушь,
когда ему приписывают мудрость. Народ — это всегда сред¬
неарифметическое от инстинкта самосохранения (умения вы¬
жить любой ценой) и вещественных выгод. Ему бы только
посытнее и повыгоднее...”
И крутил головой, тужил шею, мычал, когда думал о
священных книгах марксистов и вообще зазывателей в свет¬
лое завтра. Что они вот об этой жизни знают, книжные лбы
и знахари паркетных отношений?..
А после опять кружил возле главной мысли: ”На боль¬
шое и подлое приспособление выучивается и выучивают
народ...”
694

Стеша, Фотий и Флор
И не тешили его эти злые слова, не врачевали от несчас¬
тий последних лет, а пытали настоящей болью, потому что
народ был и остается самой первой и несчастной любовью
Флора Федоровича.
С горечью думал: ”У людей, а стало быть, и у народа,
тот, кто не топчет их, не может быть героехМ — это истина.
История ее вычислила...”
И, однако, поражала его и душевная сила людей. Не
всех, разумеется. Вот он, Федорович, наверное, согнулся и
счернел бы, не выправился — пройди через то, что прошла
Стеша, а она что ни день, лучшает, и из глаз убывают мо¬
гильная пустота, холод и забитость. Без любви и добра не
может человек. И всходит в ней солнышко жизни...
А Стеша словно чуяла его мысли, подходила (походка
мягкая, плавная — ну точно домашняя кошка), клала голову
на плечо. И ни слова, ни вздоха — так вот и приветила, а у
Три Фэ сразу развязка душевной напряженности — ну раз¬
жимаются кулаки, и сердце спокойнее качает кровь. Гладит
ее и тоже молчит. А рука гладит — так все на мягкое спол¬
зает.
”Ей бы теплую шаль, — думает, — чтобы вся закутыва¬
лась, да где сыскать-то?.. Нищий ветер по России...”
Коли детки спят или за перегородкой заиграются, по¬
садит Стешу на колени и целует, словно гимназист. Через
горе прорвались, дорожат добрым словом и светлым в ду¬
ше...
Что и судить, опростился товарищ Федорович, утратил
интеллигентный лоск и норов. Даже речь стала вроде как
съезжать с культурно-привычной колеи — ну хоть в слесаря
нанимайся.
Во все глаза смотрит на жизнь Три Фэ. Многие евангель¬
ские истины становятся ему дороже и важнее самых первых
революционных заповедей. Разглядел он и только сейчас
уразумел: нет в них ни на крупинку от души и тепла — лишь
кесарево сечение, кровь да муки смертные.

ГЛАВА 18
АНГАРСКАЯ КУПЕЛЬ
В городе глухо, а здесь, в Знаменском предместье, и
вовсе могильный покой. Постреливают, но в стороне.
Надо полагать, учитывают, что в тюрьме сильный
гарнизон. Любую банду приведет в чувство. Без пушек и не
суйся.
Товарищ Чудновский прикидывает: на Ангаре или в под¬
вале кончать Колчака? В подвале прежде Чин Чек правил
(тот самый секретный человек), а ныне они, чекисты, карают
врагов революции, хотя не брезгуют подключать и Чин Че¬
ка (у него науку брали). Знает этот китаец все тонкости
мгновенного умерщвления человека.
Кровью пахнет в подвале. Распахнут дубовую с железом
дверь — и по лестнице, площадкам, аж до чердака, кислым,
удушливым несет...
Название предместья — от Знаменского монастыря, ко¬
торый был заложен в одно время с Иркутским острогом, в
1693 году. Красуется он за белой каменной стеной на правом
берегу Ушаковки, возле устья, метрах в сорока от Ангары.
Что тут выбирать... На Ангаре всенародная казнь и вый¬
дет. Все поместятся: и дружинники, и представители народ¬
ной власти.
Зато в подвале без риска; всех делов — вниз свести Пра¬
вителя. Никто не наскочет, не отобьет.
И Семен Григорьевич мысленно выстроил путь к Анга¬
ре. Как из административного корпуса выйти — бери впра¬
во, к монастырю. Напрямки не пробуриться — Ушаковка
закрывает Ангару, и хоть дохлая речушка, а не пробу¬
риться — снега по плечи.
Единственный путь к Ангаре — через монастырь. Мона¬
696

Ангарская купель
стырь — женский, спокойный, и дорога к нему в наличии,
другой и нет к Ангаре: натоптали монашки, есть-то им, Бо¬
жьим одуванчикам, тоже надо.
Стало быть, вдоль тюремной стены — и до монастыря.
Он, Знаменский, тоже по самые стены в сугробах. Хошь не
хошь, а топай двором мимо келий к стене. Эта стена прямо
по Ангаре, и в ней воротца, ну не воротца — калитка: мо¬
нашки по воду ходят...
Короче, через монастырь — к калитке, а там и Ангара. В
общем, путь хоженый. Прорубь там, туда расстрелянных за¬
совываем. Не та, разумеется, из которой монашки воду чер¬
пают. Тюремная ниже, но ее, сказывал солдат, запустили.
Пропала нужда сносить и топить казненных. Всего-то там
стреляли два дня, может, три. Мосин предложил под¬
кладывать казненных в партии усопших от тифа и разных
воспалений. И с тех пор новопреставленных рабов Божьих
вывозят одной партией. Кто там будет в них ковыряться —
со всего города везут усопших да пострелянных. Валят в об¬
щие ямы. Столько народу мрет по больницам, стольких на¬
ходят убитыми, столько гибнет в схватках не поймешь с
кем!..
Будет порядок по земле. Только вот беляков да интер¬
вентов вышибем!
Да-а, без чекистов замрет и остановится революция!
Семен Григорьевич огладил себя: все ли в порядке. При¬
мер подает Ширямов. Всегда в чистом и глаженом, усы
подбриты и подстрижены — волосок к волоску.
Подошел к окну, уперся руками в подоконник: ежели ту¬
чи прогонит, ночь будет лунная, по белу снегу далеко ви¬
дать...
Подумал: ” Капиталистическая система — вот корень не¬
счастий. Все страны вступили в мировую войну с грабитель¬
скими планами. А Правитель тут плел всякое... Проливы,
германское нашествие...”
И представил себя в монастырской калитке. Город перед
тобой. Простор! И замер, сузив глаза.
Мерно, тяжко ступают рабочие батальоны. Чуть покачи¬
ваются штыки. Пожар мировой пролетарской революции
разливается по миру. Новая, счастливая жизнь грядет!..
Держится товарищ Чудновский степенно, все делает со
значительностью. На мучнисто-красноглазом лице уважение
к себе и своему назначению. Так и говорил сотрудникам:
— Мы к делу поставлены. Не грехи отпускать, а дело
продвигать!..
Убийства людей не доставляли удовольствия председа¬
697

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
телю губчека, но он убежден: лишь через очищение земли по
Ленину и возможна жизнь без насилий и убийств, жизнь сы¬
тая и счастливая. Но прежде всем надобно принять крова¬
вую баню, своего рода чистилище. Так и говорил.
Не меньше, чем от Ширямова и Косухина, взял он от са¬
мого старого иркутского большевика — Янсона. Этот ста¬
вил советскую власть в городе с первых дней Октября; на¬
сквозь видит город и, невероятным покажется, знает в лицо
и по имени здесь едва ли не каждого партийца.
Опять уходит в себя Семен Григорьевич (с усталости это,
недосыпа), и мысли незаметно берут другое направление. И
уже, ухмыляясь самодовольно, бормочет:
— Гостю — почет, хозяйке — честь.
Хозяйкой он в игривости величал прачку, а она его — до¬
рогим гостем.
По отчеству называл ее до первого ’’урока”. Елизавета
Гусарова! Безмужняя — жениха холера прибрала...
Увидел (уж как разлеглась в памяти) ноги — толстые, но
не дряблые, тугой зрелой силы: ровные, крепкие, без жиро¬
вых ямок. Молодому Чудновскому они казались стволами
крепких деревьев... Лежит в постели, часть груди выдавилась
между рукой и боком — этакий сдавленный полушар. Воло¬
сы с сединой скручены в узел на затылке. Руки от работы не¬
обыкновенно сильные... Свалит его (он сидит рядом), под¬
тянет к себе и зацелует...
И — в одну пружину два тела.
А после летят в пропасть. Чернота, молнии в глазах. И
такая мучительно-выворачивающая судорога счастья!
Семен Григорьевич закурил. Надо отделываться от вос¬
поминаний, а не хочется. Лизке-то уже под шестьдесят. Где
она?..
До сих пор ему кажется, будто бабье любовное устрой¬
ство обособлено и наделено своей душой, часто не имеющей
с хозяйкой даже простого согласия...
Постепенно воспоминания отдалились, и товарищ Чуд¬
новский с досадой подумал, что негоже так большевику.
Женщина равный тебе товарищ, опора в борьбе за новый
мир. Не ее вина, что капитализм изуродовал ее волю и чув¬
ства да еще научил торговать телом. В будущем огромное
место за женщиной. Прав Август Бебель. Оппортунизм не
позволил ему стать большевиком, но даже при этом обла¬
дал он развитым классовым сознанием.
И совсем загасил мысли о Гусаровой.
В презрении и отрицании подавляющим большинством
людей дел и величия бывших вождей (Сталина, Молотова,
698

Ангарская купель
Ворошилова, Кагановича, Куйбышева, Кирова и др.) самое
главное не в том, что открылось их воистину сверхистори¬
ческое злодейство, а в том, что не сбылись обещания, не
сбылся Рай (социализм). Все оказалось обманом. Бог с ни¬
ми, с произволом, с жертвами, с насилием — несостоятель¬
ными оказались все посулы новой жизни, сказочной России.
Все рухнуло — вся бумажно-величественная постройка. И
взорам открылась одна голая неправда, одно унылое по¬
ле лжи, одна неустроенность и собачьи заботы. Нет дома,
разорен дом, пепелище...
Все-все оказалось обманом.
Одна кровь — и ничего взамен. Это главное — ничего
взамен. Вот оно, скрытое настроение общества. Все бы ниче¬
го — и миллионы трупов, и вождизм, и холопство, — но бы¬
ло бы что взамен, то есть квартира, сытость, вещи.
Вот скрытое настроение значительной части общества, в
общем, если не согласной на роль палача, то готовой под¬
держать любые силы во имя этого, — было бы, как гово¬
рится, за что...
— Да, жду его к трем — и действую! — не кричит, а хри¬
пит в -трубку председатель губчека. — Не беспокойтесь, то¬
варищ Ширямов, уложимся до света. Будешь у аппарата?..
Не беспокойся, не подведем. Выпишем адмиралу пропуск!..
Под контролем держит ревком исполнение постановле¬
ния номер двадцать семь. Исторический документ. Уже зав¬
тра весь мир о нем прознает — это уж точно.
К трем часам пополуночи должен подъехать Бурсак —
это распоряжение Ширямова. Бурсак 17 января сменил эсера
Кашкадамова на посту коменданта Иркутска. И еще рас¬
порядился Ширямов, чтоб комендант тюрьмы тоже попри¬
сутствовал на казни.
Каждый час лично сам подымается к камере председа¬
тель губчека. А как же, глаз нужен. Должен он оправдать до¬
верие ревкома и всего трудового народа. Здесь, в Иркутске,
он справится со своим долгом не хужее, чем Белобородов в
Екатеринбурге. Вторая после Николая фигура контрреволю¬
ции будет сметена с дороги новой России. И он, Семен Чуд¬
новский, русский рабочий, поставит последнюю точку.
Председатель губчека предупредил охрану у ворот: при¬
мут автомобиль с Бурсаком — еще на подъезде три раза ко¬
ротко мигнет фарами и даст длинный гудок (Чудновский
сказал ’’клаксон”). Для верности оставил в тюремной конто¬
ре Мосина.
Завтра о нем, Чудновском, узнает Ленин!
699

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Вот-вот выскользнет кончик нити из клубка жизни Алек¬
сандра Васильевича — и разрушат пули тело. Кулем ося¬
дет — и уже нет ни желаний, ни страстей, ни обид, ни горя.
Мундир, шинель и в клочья издырявленное тело.
Пули из трехлинеек дробят, мозжат кости. Удар такой
силы — обычно отбрасывает человека. А метить будут в жи¬
вот, сердце и голову.
Только бумага сохранит рассказ о нем — сцепление без¬
душных слов, чаще лживых или пустых (или просто гнусно¬
любопытствующих).
А пока жив тот, кого называют Александром Васильеви¬
чем Колчаком, адмиралом Российского флота, бывшим Вер¬
ховным Правителем России и высшим носителем белой
идеи.
...Ни от чего не отказываюсь. Умру с тем, за что бо¬
ролся.
Александр Васильевич останавливается напротив лежан¬
ки и вдруг с пронизывающей скорбью произносит вслух (ох¬
ранники за дверью даже загромыхали прикладами и загал¬
дели):
— Никогда тебя, адмирал, не накроют андреевским фла¬
гом. Гнить тебе отбросом в русской земле.
И оглянулся — из дверного проема глазели сразу трое:
папахи, полушубки, шинели, винтовки, белые лица (без глаз
и носа — потому что против света). Несильный электриче¬
ский свет за их спинами показался Александру Васильевичу
нестерпимо ярким. Он даже прикрыл глаза ладонью. Как же
они надоели!..
Все спят. Дети за занавеской, Стеша — за спиной.
Федорович пристроился у стола, макает в ’’непроливашку”
перышко и пишет:
’’Какой социализм? Да неравенство людей установлено
природой. Все люди от рождения разные. Уравнения способ¬
ностей, страсти к труду, предриимчивости, всех прочих ка¬
честв быть не может. Люди могут быть равны только перед
законом...”
Спешит перо, царапает, цепляет бумагу.
Федорович внезапно встал. Оглянулся с тревогой: не по¬
будил ли кого. Привык один, волком...
Подошел к окну. Луна светит. Мороз заплел окно узора¬
ми. Лунно-светло за ними.
Вот и вышла луна. Высветит стрелкам железного адми¬
700

Ангарская купель
рала. Густо льет свет. Не ошибутся, возьмут цель. Ляжет
верховная белая власть.
Льет, льет свет. Мерцают снега, лед на удулах Ангары,
сотни стекол в окнах домов, и с ними — еще одно: за мохна¬
тыми белыми прутьями...
Председатель губчека взобрался на подушки стула (они
горкой на стуле), без подушек несподручно, аж в подбородок
стол.
Двадцать один в списке... и Черепанов тут же. Вчера по¬
именно докладывал о каждом на заседании ревкома: уточня¬
ли список. На Черепанова свой счет у Семена Григорьевича.
Расстрел — не задача. Всех нужно отконвоировать к про¬
руби — и чтоб ни следа, под лед гадов.
А забот! И ни одна не ждет. В разрыв жизнь, мать твою!
Товарищ Чудновский ухмыляется на дверь: все тот, дру¬
жинник из Перми, присочинил же ругательство: ”А ну тебя в
япономатерь!” И на тебе: уж вся тюрьма, точнее охрана, че¬
шет таким манером. И вспомнил фамилию: Ходарев! Да
завзятый балагур! Где он, там и смех. Истории, похабные и
веселые, так и сыпятся. Солдат аж с 1914 года — седьмой
год под ружьем. От Колчака ушел два месяца назад. Муд¬
рый мужик...
По Ильичу это, все верно: с массами жить, у масс
учиться, знать и понимать нужды масс.
Занимается председатель губчека делами, а сам ловит
ухом выстрелы: щупает Войцеховский окраины. Кабы не по¬
лыхнул навстречу мятеж. Самое время для подполья. Но не
должно этого быть! Ведь поработали с Косухиным, почисти¬
ли гнезда.
В эту зиму свирепых метелей и стуж узоры особенно ди¬
ковинно покрыли окна. Всю жизнь удивляет и радует Семе¬
на Григорьевича это явление природы: спрыгнет с подушек,
подойдет к окну — и любуется.
От стекол несет холодом. Подумал о каппелевцах: как не
перемерзли; что ни день — тридцать, а ночами — и все со¬
рок, а то и круче. А ведь живы, сучьи морды, и обкладывают
город. От одного имени ’’каппелевец” шерсть на Чудновс-
ком встала дыбом, аж весь винтом закрутился. Хрустнул
пальцами. Мать их!..
Казнить контру взялись на третий день перехода власти
к ревкому. У эсеров на это оказалась кишка тонка. Поначалу
стреляли и в тюрьме, и на Ангаре.
Вернулся солдат, принялся разливать кипяток по круж¬
кам. То махрой, то кипятком взбадривают себя, спать неког¬
да. Собой комендант тюрьмы неказист, но Семену Григорь¬
701

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
евичу все высокие кажутся уже красавцами. А солдат в спи¬
не, у лопаток, ровно надломленный, и — мослы под гимнас¬
теркой. Шея длинная, в шрамиках-узелках от чиряков. Не в
пример он своему заместителю — Яшке Громову. Тот —
телесно-рослый, чистый, ясноглазый: добрых кровей парень.
И глаз хозяйский — все углядит; даром, что всего двадцать
два. И самое первое — надежный. Взять его надо к себе...
А солдат?.. Да при такой хилости подпорки нужны, чем
и как он там тешил девок (любит солдат в минутку досуга
порассказать о своих похождениях)? А, может, газом его на
германской притравили? Вот с Правителем управлюсь и
поспрошаю. Может, паек надо организовать, сохнет мужик.
Тюрьму эту назубок представляет товарищ Семен. Пос¬
ле отсидки, можно сказать, свой дом. А не чаял, не гадал
выйти живым. Черепанов не цацкался...
К тому времени слыхал председатель губчека немало ге¬
ройского о Белобородове, а вот о Патушеве — ни словечка.
Впрочем, что за птица — царев брат. Пронесся слушок о ги¬
бели, а что, как... Да тут каждый день по России — слезы и
кровь! А уж там об Андронике или там синодальной комис¬
сии и вспоминать нечего: кто о ней мог знать окромя Мун-
дыча или патриарха Тихона, бревно под ноги долгогривому
паразиту!..
Роется председатель губчека в бумагах Колчака: нужды
нет, а уж времени — и подавно, однако интересно. О таких
тут персонах, событиях. Да, большое дело для сыска и след¬
ствия письма, личные записи...
Днем охранник передал записку на обрывке газеты:
”Я ни о чем не жалею. Твоя навеки — Анна”.
И это было хуже правды немедленной смерти. С этого
мгновения Александр Васильевич и вовсе потерял покой.
Как смел принять эту жертву!..
Весь день носит по каменной тропочке ее слова. Ее шепо¬
том, ее губами складывает у себя в памяти.
Иногда Александр Васильевич сбивается с шага, семенит
незряче, медленно, как бы на ощупь. Здесь все называют ее
княжной. А ведь она урожденная Сафонова — дочь директо¬
ра Московской консерватории Василия Ильича Сафонова,
известного всей культурной России. Тут княжеством и не
пахнет. Это от мужа, которого бросила ради него. Тими-
рев... Очень уж татаристо, совсем как Колчак. И засмеялся.
Татарские мирзы переходили в российское княжество не
только после захирения монголо-татарского ига, но еще и в
XVIII веке! Взять хотя бы первое распоряжение князя По¬
темкина при захвате татарских земель:
702

Ангарская купель
—	обеспечить населению свободу веры;
—	мечети не трогать;
—	предоставить татарскому дворянству права дворян¬
ства русского;
—	кто пожелает уйти в турецкие земли — не препятство¬
вать, снабдить пропускными свидетельствами и деньгами на
дорогу.
Методы Потемкина теперь — это даже не мечта... невоз¬
можная, немыслимая ныне терпимость. Далековато мы про¬
двинулись в XX веке. Проснулся народ-исполин...
Как спасти Анну, как?!
В тюрьмах председатель губчека слыл одним из самых
мужественных и терпеливых — ничто не могло изменить его
убеждений. На побеги ходил бесстрашно, под пули стрелков.
Свобода для народа — вот его убеждения, ничего другого о
мире и знать не хочет. Что это за мир, искалеченный капита¬
листическими отношениями. Править ему кости — и зай¬
мутся этим большевики. Свободу понимал, как подчинение
всех партии, а партии — Центральному Комитету, а всех (в
том числе и Центрального Комитета) — вождям партии,
прежде всего Ленину. Нет главнее его. Свято уверовал това¬
рищ Чудновский, что нет и не будет другой правды, как
только ленинской.
Любое преступление, даже самое кровавое и злодейское,
теряло для Чудновского смысл преступности, если было ос¬
вящено мыслью или авторитетом Ленина. В отказе от себя и
служении ленинизму видел Семен Григорьевич смысл своей
жизни и назначение народа.
Люди понимают свободу по-разному. Так Виктор
Шкловский пишет о курдах, которые были посланы своим
народом для ознакомления с революцией в России. Они вер¬
нулись и сказали своему народу: ’’Русские свободны, но сво¬
боду они понимают по-русски”.
Целое тысячелетие складывалось это русское понимание
свободы.
Ленинское понимание личности и свободы усвоила пар¬
тия, а за ней и весь народ.
В новом государстве, провозгласившем все мыслимые
свободы, человек воспитывается на понимании своей нич¬
тожности перед интересами революции и власти. Здесь кор¬
ни любого произвола, любого зачумления жизни, серости
жизни. Эта всеобщая подчиненность всех государству пре¬
вращает человека в ничтожество перед тупой, всесокрушаю¬
щей силой власти, которую воплощает партийное чиновни¬
703

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
чество, истинно благоденствующее сословие новой, револю¬
ционной России, ее "дворянство”, цвет и сила.
”Мне не о чем беспокоиться, меня досыта кормят, дают
каждый месяц три юаня карманных денег. Спасибо предсе¬
дателю Мао!" Мы были удивлены, когда при посещении до¬
ма престарелых в народной коммуне Наньфань, на южной
окраине Пекина, эти слова вдруг громким голосом выкрик¬
нул один весьма почтенного возраста старик". (Из сообще¬
ния ТАСС 13 апреля 1977 года).
Этот "выкрик одного весьма почтенного возраста ста¬
рика" произвел впечатление на иностранных журналистов.
Не каждый день встречаешь признательных рабов.
Миллионы раз в подобных изложениях мы слышим схо¬
жие ответы и от советских людей. В общем, таким ответам
обучены все так или иначе исповедывающие марксизм.
С рождения, яслей, школы в человека вколачивается
мысль о ничтожестве каждого перед святым делом всех. За
этим кроется подавление человека, превращение его в безро¬
потное и на все согласное существо, уже благодарное за то,
что его не сослали, не отобрали кусок хлеба.
Вся безбрежность желания, страстей, поисков себя и
своего приложения к жизни, вольность распоряжаться
жизнью, собственные взгляды на события, историю, мир,
вся сложность, необъятность бытия, великая разность всех
сведены к функциям высокосознательного придатка к рабо¬
чему процессу, высшей назначенности к труду.
Дядю мы слушались — хорошо накушались.
Если бы не слушались — мы бы не накушались...
Жестко, бесстрастно укладываются жизни всех в величе¬
ственно-корявое здание государства — кирпич за кирпичом
жизнь каждого.
И никому не приходит мысль о том, что самый жестокий
насильник и вор, присваивающий жизнь всех, — это само го¬
сударство и каста партийных господ-бюрократов.
А кого все же посещают иные мысли, так сказать, не¬
марксистского толка, "женевское" чудище превращает в
заключенных, в трупы, в изгоев или сумасшедших (а это
ведь замаскированное убийство). И жизнь течет невозмути¬
мо, спокойно.
Жестко, бесстрастно укладываются судьбы людей в
величественно-корявое здание государства — кирпич за кир¬
пичом судьба каждого...
Убийцы и мародеры...
Организм не в состоянии выдерживать неделями запре¬
дельное натяжение нервов. Мысль скачет, после вяло затор¬
704

Ангарская купель
маживается, и тогда Колчак почти спит. Эти провалы в сон
все чаще и чаще случаются, причем даже в ходьбе. Он видит
всё: стены, тропочку, дверь — и в то же время спит. Потом
он мгновенно приходит в себя, и мысль без всякого перехода
продолжает свой изнурительный бег. Он думает о Лавре Ге¬
оргиевиче Корнилове. Сколько мерзостей вылили на этого
человека! У Корнилова была единственная цель — предот¬
вратить государственную катастрофу. Немцы стояли у Пет¬
рограда. Власть Временного правительства являлась фор¬
мальной.
Война опрокидывала Россию в руки большевиков — ма¬
ленькой партийной секты, дотоле почти неизвестной народу.
Мы тоже допустили ошибку: обещали решение главных
вопросов лишь после прекращения смуты и непременно —
волей Учредительного собрания. Это делало народ добычей
большевиков. Теперь он это видит.
Колчак вспоминает беседы с Савинковым. Как же мы
были наивны, полагая, будто свержение монархии приведет
к примирению всех перед лицом врага. Господи, надеялись,
что Февраль вдохнет в армию волю к отпору германскому
нашествию.
Впрочем, какое значение имеют все эти анализы? Ему ос¬
талось жить совсем немного. Думал ли... вот из этого воню¬
чего закутка — в небытие...
Колчак озирается: раздвинуть бы стены, уйти!.. Умирать
тяжко, но с сознанием невыполненного долга, проваленного
дела, оболганных целей — непереносимо! Предали! Преда¬
ли!..
Он настолько исхудал, что, когда заводит руки за спину,
плечи далеко уходят назад. Он все вышагивает и вышаги¬
вает, размышляя о новых формах жизни, о том, что они бу¬
дут развиваться за счет всех других. Более совершенная фор¬
ма жизни будет поглощаться низшей, примитивной. Усло¬
вия существования отныне таковы: низкие формы получают
привилегированное положение и разрушают, подтачивают
все прочие, питаясь и жирея за их счет. Примитивная форма
жизни будет не только преобладать, но, размножаясь, не¬
престанно шельмовать, оскорблять разум, культуру, до¬
стоинство. И эти низшие формы из-за их первобытной не¬
сложности всегда будут отличаться агрессивностью, мсти¬
тельностью, нетерпимостью и необыкновенной стойкостью,
живучестью.
На кого я похож?.. Александр Васильевич разглядывает
руки: в грязевых разводах, ссадинах, багровые, опухшие, под
ногтями траурная кайма, сами ногти пообломались. И ши¬
нель — в каких-то нитках, соломинках, перхоти. Голова зу¬
V)()S
705

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
дит: не то от вшей, не то от грязи. Ноги в сапогах прокисли
от пота...
Ничто нельзя утвердить силой. Скрепить на какое-то
время можно, но создать устойчивую и жизнеспособную
форму государственности — никогда.
Последние дни и ночи Александр Васильевич почти не
спит из-за одуряющего озноба — это завязывается легочная
простуда. Он ощущает ее — глубокий хрип в груди и невоз¬
можно откашляться.
От ходьбы гудят ноги и тянет полежать, но отвратитель¬
ная часотка и морозная сырость лишают покоя.
Первые слова прачки, когда они остались одни (она при¬
вела Семена к себе):
— Ухаживай теперь.
Лизка стояла напротив в темном коридорчике. Под
нитяной кофточкой — чувалы-груди. Юбка складками окру¬
жала широкий зад. Можно было только угадать его, этот
зад, под сбором складок. Глаза суженные, насмешливые (и
впрямь, не парень, а коротышечка ей пособил втащить в дом
новый стол: вон стол, у двери): что сможет-то. Она запыха¬
лась и дышала встревоженно, часто. Груди распирали коф¬
ту. Чудновский не мог оторвать взгляда от пуговок, только
расстегни — и груди перед тобой, твои.
Прачка сказала:
— Ухаживай, что же ты?..
И молодой Чудновский сделал то, что раньше никогда и
не осмелился бы, — обнял ее. Он не знал что делать и при¬
жимал ее к себе, ровный, неподвижный. Лизка вдруг ощути¬
ла, как обозначается его устройство... Такое крупное, креп¬
кое... И, расцепляя его руки, вдруг дурея (никогда не случа¬
лось так), повела к постели. Он настолько смущался — от¬
вернулся и не смотрел, пока она раздевалась...
В неровностях кирпичной кладки поблескивают кристал¬
лики изморози. Оконца окончательно замазали жирные,
бело-слюнявые натеки льда. Он не вынимает руки из карма¬
нов, хотя не терпит этой скверной привычки, но, черт побе¬
ри, другого способа согреться нет.
Он сидит и слушает редкие пушечные удары, россыпи пу¬
леметных очередей и винтовочные выстрелы. Даже ночью не
стихают. Значит, не так плохо у Войцеховского с боеприпа¬
сами.
Колчак уже знает: вторую неделю стынут в мерзлой зем¬
ле бренные останки генерала Каппеля. Утром об этом с из¬
706

Ангарская купель
девкой сообщил Попов. Ни с того ни с сего зашел в камеру,
задал два-три вопроса (так, чепуха) и сообщил о смерти
Каппеля.
Александр Васильевич вспоминает Каппеля: ’’Пусть
земля тебе будет пухом, Владимир Оскарович”.
Колчак не знает, что вся армия прошла мимо холмика,
покрытого еловыми ветками, — и даже в этот час не дрогну¬
ла. Знал бы — легче было бы умирать. Духом и волей по¬
койного командующего пронизаны все — от генералов до
рядовых. Через снеговые завалы и красные заслоны вышла
она к Иркутску — один к одному отборнейшие бойцы. Уже
изготовилась армия к броску, последние обозы выскребы¬
ваются из снегов. Все вслушиваются в приказ генерала Вой¬
цеховского: ”На Иркутск! За святую Россию! За нашего Вер¬
ховного, обманом увезенного в плен! За золотое достояние
России!..”.
А и без приказа и всех зажигательных слов никто не
дрогнет. Не будет оружия, иссякнут боеприпасы — станут
рвать красных руками, но дорогу проложат.
За нашего адмирала! За Россию!..
Белый, синий, красный!..
Усыпляюще ровно тикают часы на столе у председателя
губчека — его любимые карманные, ”мозер”.
— Давай, Захарьин! — кличет он, не бас, а какой-то сип.
Перемогся он, прогнал сон, вроде опять сцепляются мы¬
сли и не тот трезвон в башке. В общем, годен решать дела. А
осталось одно маленькое, так, довесочек. После и не грех
прилечь, до приезда Бурсака. Снова шевельнулось беспокой¬
ство: кабы не подшибли коменданта города по пути. Лупят
со всех сторон — и не поймешь, свои аль белые.
Последние сутки, можно сказать, и не казал носа из
тюрьмы — все при бывшем Правителе: и лично проверял
посты, и харчи носил, ну не красный комиссар, а евангель¬
ский мученик.
Распорядился никого не подпускать с улицы, кроме авто¬
мобиля с Бурсаком. После предупреждения — бить на голо¬
са и любой подозрительный звук. Береженого Бог бережет.
Какие тут сомнения: город с четвертого февраля на военном
положении.
Это по его чекистскому настоянию пулеметы перекрыли
подходы к тюрьме — в расчетах надежнейшие товарищи.
Всем сегодня — двойная норма жратвы...
Рыщут страх да тревога по улицам. Трупы стращают
прохожих. Кто, за что пристрелен? Почему за три дома от¬
сюда опять палят?..
707

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Щерятся поутру трупы — куском льда скользят и громы¬
хают, коли пнуть. И что самое удивительное, почти все го¬
лые или в исподнем, хотя не воров это работа. Кто ободрал,
когда?.. Кругом идейные товарищи, ’’Интернационал" поют
(или ’’Боже, царя храни", но это шепотком, а то и совсем
про себя). И где трупы? На Амурской и Большой улицах! А
что уж про закоулки говорить!..
Можно сказать, принял обязанности Чудновского по го¬
роду Шурка Косухин. А сам председатель почти не вылезает
из тюрьмы, все больше торчит в канцелярии коменданта:
тут единственный телефон. Сам солдат мотается по корпу¬
сам и блокам — тоже хлопот под завязку. Только нынче
отдали Богу души восемнадцать арестантов — и это за
неполные сутки! Вот что значит тиф при голодном пайке. А
стужа в камерах?.. Этак и перевоспитывать некого будет.
И еще забота — с рассветом всех гнать в Глазково: если
чехи не подопрут — другого выхода нет. Нельзя, чтоб
тюрьма досталась белым. Порешили гнать колонной "по че¬
тыре", бабы, то есть вся сучня, впереди. На случай захвата
города каппелевцами имеется такой план: отходить вдоль
путей. Пятая армия, хоть и в нейтралитете по случаю обра¬
зования Дальневосточной республики, а погибнуть не даст,
да и не пойдут белые. Им раны зализывать, шутка ли после
лесных ночевок городской постой да отдых...
Захарьин стукнул прикладом, ввел женщину. Председа¬
тель губчека вернулся за стол, на свои подушки. Кивнул кон¬
воиру: мол, погодь за дверью.
Эту еще в вечор доставили с вокзала: пристает к гражда¬
нам, крестит их, порет гниль разную. Глянул искоса: на бе¬
лянку не похожа — в тех ожесточение. И не б... вроде, а в та¬
ком разе и подавно подозрительна.
"А особа... ничего... даже вполне трогательная", — со
своим мужским смыслом подытожил Чудновский. Шибко он
уважает "корпусных" барышень, стало быть, в теле и при
грудях. Но что правда, то правда: при нынешних обстоя¬
тельствах не до баловства.
Сразу приступил к допросу, до протоколов ли. Стул не
стал предлагать, невелика птица. Спросил понуро натужли¬
вым баском:
— Кто такая?
Разглядев, окончательно насторожился: прав Мосин. С
наружности не швея, не мастеровая. Ручки-то барские! Жен¬
щина задохнулась дымом. Чудновский пускал его длинной
узкой струей. Она даже ладошкой замахала перед носиком.
Пробрала махра! А Лизка, бывало, и бровью не поведет,
хоть сама и не курила. Пить, правда, умела. Но и то верно:
708

Ангарская купель
без хмеля любовного дела не справишь, шершавит как-то
без выпивки...
Чудновский повторил вопрос:
— Кто такая?
По личику неизвестной тенями побежали чувства,
тревожные в основном. А как же, чека все боятся — какая же
иначе власть.
Женщина ответила, голосок дрожит:
— Я?.. Я... Божья странница, осколок души Господней.
Голосок такой округлый, еще с детской окраской.
Куды лезут?.. Дома бы вышивать или пианино щекотать.
Глазки голубые!..
Искренно опечалила Чудновского ее сучья пригожесть.
Просто заблуждение природы: никчемной твари — и подоб¬
ная роскошь.
Спросил, раздражаясь:
— А чему лыбишься?
Женщина испуганно погасила улыбку, положила руки на
грудь.
Она улыбалась блаженному теплу, сколько недель без
ласки натопленных помещений. Так и распустилась — об¬
мякла, задышала спокойней. И боль в глазах поостыла. Чис¬
то, открыто смотрит.
— Кто тебя объявил Божьей странницей? — спрашивает
председатель губчека. — Давай без выдумок и покороче,
ясней. Надо же решать, занят я, пойми...
— Я от Бога посланница. Я для спасения душ послана. Я
людей должна...
— Чьих душ? Вон бумага, пиши имена, адреса.
И понизил последние слова на низкий, утробный бас. Ку¬
да только сиплость делась!
Сказал по возможности доверительно:
— Давай, действуй.
— Меня Бог послал проповедовать Его слово, святое
слово...
— Тьфу, опять за свое! Решила запираться? Что на мо¬
нашку не похожа — вижу...
И перехватил взгляд женщины: на соседнем столе — пу¬
леметные диски и в углу — ящики с ручными бомбами. Жен¬
щина шевелила губами и часто моргала.
’’Разбирается, сучня!” — вскипел было товарищ Чуднов¬
ский, но не подал виду. Он все время подавляет в себе гнев и
брань. Всякая... тут водит его за нос, а у него и времени по¬
спать нет, на износ жизнь. А что прикидывается — факт!
По щекам женщины растекались слезы.
— Фамилия, происхождение?
709

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
И Чудновский не выдержал: длинно и смачно вымате¬
рился. Нет, не б... — это точно. От каждого зазорного слова
вздрагивает. И вот именно это пуще всего настораживает.
Из господ, факт. Эх, нащупать бы концы подполья...
— Я должна вразумлять людей...
— Опять за свое?! Ты адреса, фамилии!.. Чего крес¬
тишься? До Бога далеко! Здесь советская власть, я тебе здесь
за всех святых. Так отказываешься начистоту?..
Измозолил глаза в эти дни Чудновский. Кабы зажму¬
риться и посидеть... Подумал с усталой горделивостью, что
вот в этот час, почитай, по всей РСФСР не спят чекисты.
Против хамской подлой жизни не щадят себя. После их за¬
бот не станет трудовой народ надрывать жилы на буржуев и
разных мироедов. Чистым, молодым блеском засверкает
Россия. Эх, дотянуться бы до гадов! Эх, зажили бы люди!..
—	...Я должна вразумлять людей.
Голос у женщины тихий. Сама на каждый шорох дерга¬
ется, а руки так и держит на груди, вроде умоляет кого-то.
— И меня согласишься вразумлять?
Еще надеется на признание председатель губчека, осажи¬
вает себя, нельзя в крик и мат; сосет дымок, посапывает в
кулак, крепится... Голубые глазки... Эх, кабы зацепить под¬
полье! Черепанов-то ни гугу, сплавил губы — и молчит. Ну
этому еще до светла счет будет предъявлен. Сразу за Прави¬
телем пойдет...
— Я всем проповедую Божье слово...
— Это что же за вразумление?
Присмотрелся: росточка среднего, глазки голубые —
вроде невинная, хотя с тела — объезженная, факт. Но поче¬
му в халате? На ногах — тапочки не тапочки, и это при на¬
ших морозах! Ну что ты с ней будешь делать! И бледная, да¬
же зачересчур бледная, ровно от сыпняка. Переспросил:
— Это что ж за вразумления, гражданка? Сделайте ми¬
лость, порасскажите. Ну что, слушаю вас.
Женщина испуганно глянула, а он ей махнул: мол про¬
должай.
—	...Люди должны заботиться о спасении души, а они
казнят, убивают, мучают себя и других...
Ляпнул ладонью по столу.
— Цыц! Это ты о нашей революции так?! О всей слав¬
ной борьбе?! Да ты контра!..
И уже выматерился, не сдерживаясь. А как с ней, сикуш-
кой, иначе?!
Женщина всхлипнула, до обморока ей не по себе. Однако
перекрестилась, набралась духу и заговорила, теребя крае¬
шек халата. Божье дело ей важнее страха. Ведь она осколок
710

Ангарская купель
1
души Божьей. Трудно ей дается слово. Как начинает новую
мысль, голосок дрожит, вроде не может попасть в себя, не
устраивается. Это все ужас — он травит чувства и мысли.
Однако Бог свое требует, и молвит она, не таится:
— Люди должны обращаться к Богу. Все вокруг в зле и
горе. Как не понять: насилие вызывает насилие. Разве так
можно жить?..
— Опять!
Ляпнул по столу, ’’мозер” подскочил и чуть было не сле¬
тел, едва словил за кончик цепочки. Сел, забормотал с угро¬
зой:
— А можно к делу, гражданка? Можно без долгогривых
рассуждений? Поповским сыты по горло.
— Бог моими устами вразумляет заблудшие души, я
слышу глас Божий... — прорывалось через дрожащие губы.
’’Упорная, из убежденных, — решил Чудновский. —
Опасная она нашему делу”.
Как на ладошке ее суть перед ним.
— ...Я верю в добро, любовь и преодоление зла добром.
Это антихрист пришел на нашу землю, оттого и война...
Председатель губчека и рявкнул — в надсад голос:
— Помолчи об этом, соплива еще судить! Что видела?!
Ты о деле давай! Последний раз предлагаю: пиши! Не скры¬
вай адреса, фамилии... На кого работаешь, мать твою!
Пиши!
Женщина крестом сложила руки, ровно загородилась от
него. Щеки в слезах.
Картина ясная: эта больше ни слова не молвит. Идейная
б..! Так бы и порвал руками! От них все горе и несчастье на
земле.
— Захарьин! — просипел председатель губчека, ну сов¬
сем лишился голоса.
Тут все как на ладошке: будет молчать. Ничего не даст
чека, глазки голубые! И картина контрреволюции ясная: му¬
тит людей, методы борьбы народной власти порочит — и
это, когда город обложен, на волоске советская власть!
Этак и революцию прозеваем! Врешь, голубые глазки, ста¬
нешь у меня вышивать ’’крестиком”!
Дверь отворилась, опять стукнул прикладом Захарьин —
в курчавой бороде ласковая улыбка.
— Вот тебе моя резолюция, Захарьин. Действуй!
И с нажимом вывел на листке: ”На основании военного
положения расстрелять гражданку...”
Обернулся к женщине:
— Как прозываешься?
На невозможный басище сошел вдруг голос, сипел-си¬
711

Ю.П. в. юсов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
пел, а тут и прорезался. С устали, должно быть, эта игра го¬
лосовых связок. И товарищ Чудновский вместо фамилии
прописал: ’’Отказалась назваться ввиду крайней контрре¬
волюционности. Вела подрывную работу против советской
власти. Председатель губчека и член ревкома Семен Чуд¬
новский”. Махнул подпись, полюбовался на буквы и под¬
ставил дату: ”7 февраля 1920 года. Один час ночи”.
Буркнул Захарьину:
— Сейчас ее, у китайца. С утра хватит делов.
И заулыбался: последний раз сполнит свое дело Чин
Чек. Есть у них решение и по Чип Чеку.
И сказал женщине:
— Ну, тетка, шагай к своему Богу.
Женщина с готовностью кивнула и осенила крестным
знамением председателя губчека.
Захарьин взял ее за плечо. Она и побегла к двери, рада, к
Богу ведь.
Семен Григорьевич вздохнул устало и залистал бумаги.
7 сентября 1916 года император Николай писал жене из
своей могилевской ставки:
’’...Приехал Григорович1 с Русиным1 2. По его мнению, в
высшем командовании Балтийского флота не все обстоит
благополучно. Канин ослаб вследствие недомогания и всех
распустил. Поэтому необходимо кем-нибудь заменить его.
Наиболее подходящим человеком на эту должность был бы
молодой адмирал Непенин, начальник службы связи Бал¬
тийского флота: я согласился и подписал назначение. Новый
адмирал уже сегодня отправился в море. Он друг черномор¬
ского Колчака, на два года старше его и обладает такой же
сильной волей и способностями! Дай Бог, чтоб он оказался
достойным своего высокого назначения...”
Когда надо было спешно ликвидировать контру, делали
это в подвальном помещении, где прежде, при Черепанове,
мучил и казнил палач-китаец по фамилии Чин Чек, а по пол¬
ной тюремной прописи — Чин Чек-фан.
Китайца используют для уборки этого самого помеще¬
ния. Стрелять насобачились и без него, ремесло нехитрое, а
чувства тут какие могут быть: от врагов трудового народа
очищаем землю — стало быть, именем народа. Чин Чек не
1	Григорович Иван Константинович — генерал-адъютант, адмирал, член
Государственного совета, морской министр (1911—1917).
2	Русин Александр Иванович — адмирал, начальник Морского Генераль¬
ного штаба, состоял при ставке Верховного главнокомандующего.
712

Ангарская купель
пропустил ни одной казни: ему это всегда в удовольствие.
Аж на цыпочка привставал, ничего не хотел пропустить,
что-то шептал по-своему. Не ведает, волчина, — тоже жить
ему до зари.
Обычно Чин Чек скалывал ломиком кровь, она мигом
леденела. Занятие для него привычное, скалывал и заботли¬
во приметал веничком, вся уборка десять минут. Но всегда,
как величайшую милость, просил этот самый Чин Чек до¬
зволения обшарить труп. Знал такие местечки: вроде уже ни¬
чего нет невыщупанного и обысканного, а прильнет к трупу,
замрет, тихонечко промнет пальцами — и на тебе: колечко,
камешек, записка, адресок, фотография, крупицы яда в упа-
ковочке... Ну чего только не находил!.. Глядели на него,
удивлялись и учились.
Собираясь ко сну, председатель губчека размышлял:
’’Наша святая задача — не пускать людей такого сорта, как
эта... голубые глазки... в новую жизнь. Не позволим сбивать
народ с толку! Только Ленин, только партия могут знать,
что нужно народу, какие мысли чтить, во что верить и уж ко¬
ли поклоняться, то кому... Без распутных женщин построим
социализм. Женщины станут товарищами, а не приспособ¬
лениями для половых и хозяйственных нужд...”
И прежде чем навсегда забыть арестантку, вспомнил
Фаню Каплан.
Неспроста тогда гонял с ней чаи. Давно убедился в спра¬
ведливости народной мудрости: пьяная баба — п... не хозяй¬
ка. Собственноручно приправлял каждый стакан глубокой
ложкой крепчайшего рома.
Другие враз дурели, а тут — осечка!..
И так подробно, близко узрел бледное узкое лицо про¬
черком; черные переменчивые брови, глаза с каким-то глу¬
бинным блеском... А как крутила папироску, снимала таба¬
чинки с губ — самыми кончиками ноготков. А как ложечкой
помешивала чай, брала кусочки сахара, расправляла складку
на скатерти, ровно невзначай тронув его пальцы...
Нет, сидит спокойно: рассуждает, улыбается, а впечатле¬
ние — будто ртуть переливает... Вдруг почувствовал себя в
том прошлом дураком (ну недомерок и есть): схватил ее гла¬
зами — и ощутил такой срам! Играла она с ним, ровно с
кутьком играла!..
Походил по кабинету, послушал ночь, позвонил в рев¬
ком. Обещают чехи заступиться. Начнется заваруха — всю
главную сволочь порешит в камерах. Эти вырвутся на
волю, столько будет слез и крови!..
713

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Тихонечко напел: ’’Акулина, ты мой свет, скажи любишь
али нет...”
Лизка открывала на стук, а он ей это и выпевал... Сейчас
бы лечь с ней, чтоб обняла. Чуток поспал бы, после... И уж
тут бы заснул на трое суток — никак не меньше. А после
умылся бы, набрился. Поел яичницы с ветчиной да чая бы от
души... Лизка хлопочет, что-то поет под нос... без трусов, в
сорочке — все по-свойски. Поймаешь, заголишь сорочку до
плеч. Иной раз — и замрешь. Устройство во всей силе, а не
трогаешь бабу. Уж до того хороша! Держишь — и любуешь¬
ся: вся ладная, теплая, дыханием шевелится... Лизанька ты
моя родная, свет мой!.. Господи, где это все?!
Не прозвенел, а стеганул звонок, аж желтые мурашки в
глазах. Взял трубку: Косухин. От радости матюкнулся. У
Шурки полон короб новостей...
И не ведал председатель губчека, что определил на
смерть подругу боевого коммуниста.
Глазки голубые, это верно, а как иначе? Ведь девочка,
всего девятнадцатый. И имя — так и не добился от нее, а
оно, право, хоть и обычное, а очень милое — Зоя. И любит
она жизнь не меньше других, да, пожалуй, жарче. С детства
за ней примечались нервность и впечатлительность: совсем
не для классовой борьбы характер. А воспитание и впрямь
фортепьянно-кружевное. В любви и уважении выросла...
А тут на глазах убивали, допрашивали с мордобоем:
Гражданская война, а муж большевик с дореволюционным
стажем и красный командир. В последний раз и вовсе на¬
смотрелась до обмирания: трупы крестьян — от белых при¬
вет. Посмели мужички пострелять по колонне каппелевцев.
А господам не по шерсти. Отрядили роту в таежное село: ну
и штабель голых раскоряченных тел! И мужиков, и баб по¬
ложили! От мороза все тверже дерева (торчат руки, ноги,
скрючились или колешки поджали) — никому не распря¬
миться, вот разве летом, в могиле, и обмякнут... Само со¬
бой, речи над ними произносили, клялись отомстить, о буду¬
щей счастливой доле говорили — и валили всех в заиндеве¬
лый ров...
И лишилась Зоя рассудка да все о Боге, Боге...
Муж сдал ее в городскую лечебницу. Не вышла из нее
боевая подруга. А вчера Зоя исхитрилась и убежала. В не¬
добрый час убежала. Впрочем, недобрый не только для нее...
Горячат душу председателя губчека новости с фронтов.
Деникин пятится к Новороссийску, не сегодня-завтра всех
714

Ангарская купель
добровольцев с казачками купнут. На севере Миллер дает
тягу.
Свел в памяти последние донесения о белочехах. Нет, не
сунутся, сами в четырнадцать ноль-ноль вызвались на пере¬
говоры. Косухин уверен: сегодня будет подписано соглаше¬
ние на предмет выдачи золотого запаса. Вернем Москве зо¬
лотое достояние!
Развязывается империалистическая удавка на шее рес¬
публики. К великой победе склоняется Гражданская война.
И опять услыхал мерную поступь рабочих батальонов —
от горизонта до горизонта! Берут трудовые люди землю в
свои руки. Сущее издыхание наступает для мирового капи¬
тала.
Незряче так вскинул голову, вместо глаз — глянцевые
полоски; по лицу — размягченность и счастье...
Посидел, слушая глухие удары сапог: собирается воору¬
женный пролетариат! Не обманывается он: подтягиваются
батальоны, со всех сторон, черные, белые, желтые лица. Ве¬
ликое интернациональное братство. Не охватишь взглядом
колыханье рядов.
И пришел в себя. Соскочил с подушек, прошелся по ка¬
бинету, пришептывая: ’’Курт Эйснер, Курт Эйснер...” Пос¬
мотрел в окно: лунно, это и худо, и славно. Однако вспом¬
нил косухинские новости, успокоился и повеселел: не сунутся
ночью. И потом город без фонарей. Мы тут в барыше: каж¬
дый закоулок — наш, в каждом — заслоны.
Злой трактамент собираются учинить белочехам иркут¬
ские большевики. Вконец застращали легионеров железной
дорогой. Не пойдут на соглашение — будут порваны пути
до Забайкалья. Встанут составы с легионерами, ни один не
сдвинется. На день по сто раз внушали. Косухин организо¬
вал! У пана Благажа сдали нервы, хотя, в общем, это боль¬
ших сфер договоренность...
Из молодых Косухин, а только с характером — сам
Ширямов с ним советуется. И еще нравится Чудновскому,
что Шурка из тех, кто не проговаривается ни перед живыми,
ни перед мертвыми. Опаивай водкой, клади бабу, самого
рви на части — ничего не прознаешь.
Председатель губчека сгреб бумаги, патронные ленты,
диски и полез на стол, только вытянулся, прикрыл глаза — и
обеспамятовал. И не слыхал, как такнул в подвале выстрел.
Отлетела к Богу душа Зоиньки-голубые-глазки...
И во сне не оставляла товарища Чудновского счастливая
мысль: попал матерый зверь в сети, не уйдет без ’’пломбы”,
мать его вдоль и поперек, а пуще ракухой! И все беззубый
адмирал мерещится: в мундире и при кортике. А за ним —
715

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
от горизонта до горизонта — штыки играют на солнце.
Идут рабочие батальоны. И там, среди братьев по классу,
он, Семен Чудновский. Беззвучный крик радости подымался
из груди. Ворочался, скрипел зубами. И бело, безумно пучил
белки глаз. Аж под самый лоб заводил глаза. И даже во сне,
коли толкует с кем, на бас ставит голос.
Жадно всасывали стены и дверные щели сытое тепло ка¬
бинета. На всю тюрьму только и топили толком четыре по¬
мещения. До угля ли тут и подвозов разных.
Канцелярия освобождалась от табачного угара — и ров¬
нее, глубже вбирал в себя воздух Семен Григорьевич.
Ежели не приедет Бурсак (все может случиться), то раз¬
будит председателя губчека и коменданта тюрьмы (тот при¬
лег раньше, в боковой комнатушке) командир интернацио¬
нальной роты товарищ Мюллер. За себя оставил его на
шестьдесят минут председатель губчека. Надо набраться сил
перед решающим часом.
Судьба монархии не тревожила Колчака. Более того, он
приветствовал Февраль. С России сорваны оковы, ничто и
никто не мешает ее развитию. Все уродливое, позорящее и
ослабляющее ее — в прошлом. В этом Колчак удивительно
созвучен Корнилову. Но последующие события на многое
открыли глаза Александру Васильевичу. Белое движение
является для него борьбой за спасение России. И он потер¬
пел крах в этой борьбе. И мысли об этом — яд для души. Он
прислоняется к стене и цедит мысль за мыслью. Он слышит
выстрелы и дает себе отчет, что вот сейчас решается его
судьба. Сейчас...
Из протокола допроса:
”...Я относился к монархии, как к существующему фак¬
ту, не критикуя и не вдаваясь в вопросы по существу и об
изменениях строя. Я был занят тем, чем занимался. Как
военный, я считал обязанностью выполнять только присягу,
которую я принял, и этим исчерпывалось все мое отноше¬
ние. И, сколько я припоминаю, в той среде офицеров, где я
работал, никогда не возникали и не затрагивались эти во¬
просы...
Я считал себя монархистом и не мог считать себя рес¬
публиканцем, потому что тогда такового не существовало в
природе. До революции 1917 года я считал себя монархис¬
том...
Когда совершился переворот, я считал себя свободным
от обязательств по отношению к прежней власти... Я при¬
716

Алжирская купель
ветствовал революцию как возможность рассчитывать на
то, что она внесет энтузиазм, — как это и было у меня в Чер¬
номорском флоте вначале, — в народные массы и даст воз¬
можность закончить победоносно эту войну, которую я счи¬
тал самым главным и самым важным делом, стоящим выше
всего, — и образа правления, и политических соображе¬
ний...”
Так показал он две недели назад и с тех пор вгляды¬
вается в прошлое, вглядывается...
Какой он там был?..
Каким?!
29 января 1920 года Ленин направляет телеграмму в
Омск:
”Сибревком.
Смирнову РВС-5
Фрумкину ...
... Саботаж железнодорожников на Сибирской дороге и
от нее к западу явный...
... В омских железнодорожных мастерских около 3000 ра¬
бочих. Выпускали окола.3-4 вагонов в месяц, паровозов — 0.
Мастерские не разрушены, задержка в топливе была
ничтожная. Подозревают саботаж бывших ижевских рабо¬
чих (часть которых и влилась до этого в армию Каппеля. —
Ю.В ), переселенных в эти мастерские. С переброской паро¬
возов сюда явная проволочка”.
И.Н.Смирнов состоял в партии с 1899 года, то бишь с
восемнадцати лет. В 1918—1919 годах — член Реввоенсовета
Пятой армии Восточного фронта, затем — председатель
Сибревкома. На VIИ съезде партии избран кандидатом в
члены ЦК РКП(б). Занюхала его ’’женевская” тварь в
1936-м, вышел ему расстрел в пятьдесят пять лет.
М.И.Фрумкин в партии состоял с 1898 года. После
революции занимался продовольственными делами. С
1920-го — заместитель председателя Сибревкома. В 1939 го¬
ду шестидесяти одного года был расстрелян — расчищала
’’женевская” тварь место для новых поколений граждан.
Весь декабрь’ 1919-го и январь 1920 годов организуется
энергичная переброска войск с Восточного фронта на
Южный (против Деникина, скоро он передаст власть Вран¬
гелю).
В день казни бывшего Верховного Правителя Российско¬
го государства адмирала Колчака Ленин отправляет теле¬
717

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
грамму в Саратов начальнику Юго-Восточной железной до¬
роги С.Ковылкину с требованием ”во что бы то ни стало
сработаться с Аржановым1”.
Переброска имела первостепенное значение, служебные и
личные разногласия ответственных работников не должны
были отражаться на ней. В начале февраля 1920 года готови¬
лось новое наступление Красной Армии на Кавказском
фронте. Конная армия была ослаблена в предыдущих боях,
остро сказывалось утомление войск, недостаток в мате¬
риальном обеспечении. В Сводном конном корпусе, взаимо¬
действующем с Первой Конной армией, в ночь на третье
февраля был убит комиссар корпуса В.Н.Микеладзе. Все эти
обстоятельства наряду с чрезвычайно сложной военной об¬
становкой вызывали тревогу Москвы. Все вместе это грози¬
ло срывом наступления для окончательного разгрома белых
войск.
Поэтому семнадцатого февраля в шифрованной теле¬
грамме Смилге и Орджоникидзе Ленин пишет:
’’Крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кав¬
казском фронте, полным разложением у Буденного, ослаб¬
лением всех наших войск, слабостью общего командования,
распрей между армиями, усилением противника...”
Складывает Иркутск частушку за частушкой:
Здесь и там у нас прорехи,
Зато тепло одеты чехи...
Как хлебнут посадские люди самогонки, так и заблажат
хором. А и впрямь, кто только не хозяйничает на дальней
Руси — чехи, японцы, американцы, англичане, итальянцы,
французы, поляки, латыши. Все представлены своими воин¬
скими формированиями: не то демократы, не то каратели...
Вешают, расстреливают, а потом отнекиваются: это не
мы, мы только наблюдаем... И так будет всегда: будут идти
в Россию не с миром, а со своей выгодой. Что им до боли и
нищеты несчастного народа? Будут присваивать ее богат¬
ства, растлевать женщин и детей — у них же ’’твердая валю¬
та”! И рвут из нее куски мяса, кто хочет.
Господи, даруй этому народу, хоть раз за всю историю,
жизнь по своему разумению и охоте!..
А пока ходят мужики и с ненавистью супятся на бывших
военнопленных — расселились в Иркутске, всё лучшее у них.
За холопов, за туземцев русские...
1 Аржанов М.М. — начальник Центрального управления военных сооб¬
щений Реввоенсовета республики, был командирован в Саратов для ускоре¬
ния продвижения войск.
718

Ангарская купель
Бабы порасторопнее и попрактичней наоборот ищут
дружбы. У них свой расчет: коли платят — пусть, на лишний
день хлебушка хватит...
А другие, напившись, рвут струны гитар, поют не голо¬
сом, а кровью сердца, но уже не частушки:
Все здесь будет поругано,
Той России уж нет.
И как рок приближается
Наш кровавый рассвет...
До рассвета следует еще прожить ночь. Самую я^инную
ночь за всю историю Руси (татарское иго не сравнится).
Ночь в семьдесят с лишним лет. И только тогда забрезжит
рассвет. Кровавый рассвет.
Но, оказывается, за эту долгую ночь убийцам и растли¬
телям надо быть благодарным, не забывать их, всуе святить
их...
Ленин! Партия!
Время в камере вдруг удлинилось и, как бы вытянув¬
шись, стало невозможно-ползучим, медленно-тягучим. И
каждая минута горячая, обжигающая — липнет к лицу озно¬
бом, жаром. Александр Васильевич то расхаживает, то си¬
дит — и ни на мгновение не испытывает блаженной свободы
от мучительно-напряженных мыслей: ни на мгновение тело
не отпадает к лежанке свободным, легким — весь он, ка¬
жется, свит в один нервный, горячий узел.
Сейчас он уткнулся локтями в колени, обхватил ладоня¬
ми щеки и в который раз раздумывает о войне — тех осо¬
бенностях народного поведения, которые вдруг обнажила
война.
Взять хотя бы это: почему никто не дорожит оружием? И
это не в Гражданской войне (тут свои законы), а в войне с
немцами — врагом беспощадным и упорным. Алексеев жа¬
ловался ему: оружие бросают, где попало, а в критическую
минуту сдаются в плен — нет оружия, чем защищаться?
Никто не воспитывал уважения, бережливости к оружию. Да
разве только к оружию! Лишь русский человек не может осо¬
знать ценность общественной собственности. Если собствен¬
ность казенная, — стало быть, ничья; стало быть, цена ей —
ломаный грош. Казенное — ничье!
А эта вера в строгость наказания — она укоренилась в
каждом русском. Почти любой русский верит в целитель¬
ность строгого наказания и считает, что если в других стра¬
нах не воруют, то лишь из-за строгости наказания: руку от¬
рубают, клеймят, рвут ноздри... Даже государь-император и
719

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Алексеев убеждены, что все именно в этом: чем строже —
тем больше порядка и чище нравы. Никому не приходит в
голову мысль о культуре. Расстреляйте половину армии,
упеките на каторгу половину страны, а воровать, насило¬
вать, ломать будут как прежде. Такова природа нашего че¬
ловека. Изменить ее способна лишь культура. Все в этой
стране надо начинать с культуры. Самые светлые реформы,
самые святые руководители — всё утонет в трясине невеже¬
ства, темноты, хронического озлобления, недобра, въевше¬
гося в душу с черных времен татарщины, крепостничества...
Никакая революция, никакое Учредительное собрание не да¬
дут другой страны. Нужно менять нравственную основу всей
нации, нужна вековая упорная просветительская работа.
Только это сдвинет тот огромный лежачий камень, коим
является Россия...
Всё здесь стоит на уродливых, кривых ногах. Мы до та¬
кой степени привыкли к тому, что в нашей убого-бесправной
жизни все возможно, что уже не верим ничему, что исходит
от официальной власти. Народ убежден в глубокой лживо¬
сти любых дел и сообщений, исходящих от высшей власти.
Мы так мало любим свою страну, что всегда во всем, что
случается, ищем лишь порочащее ее, лишь унижающее,
лишь одну грязь...
Сторонники... Соратники...
Верной была и осталась только Анна. Это все, что он
успел вырвать у жизни... и завоевать: любовь этой женщины.
Ничего больше у него сейчас нет.
Поездами, тропами уходят на Восток офицеры и все, ко¬
му в погибель красный цвет. И он физически ощущает, как
глубже и глубже смыкаются пустота и одиночество.
Он оставлен здесь и никому не нужен.
Вместо ста тысяч штыков и сабель — только Анна. В
этом камне и стуже здесь, рядом с ним — она.
И никого больше в целом свете с ним...
Где все эти боевые стяги, звон шпор, грохот бронепоез¬
дов, канонада, тысячекилометровый фронт с бойцами?..
Вместо всей громады стали, эскадр, дредноутов, вместо
звона и блеска крестов и медалей, орденов и клятв — с ним
навек одна Анна.
Всё как призрак — только она рядом. Живая. В страсти
и преданности.
Анна.
Только одно ее сердце за вымороженным камнем.
Адмирал встает и шепчет ее имя, той, которая одна оста¬
720

Ангарская купель
лась от всего этого мира, не откатилась со всем этим миром;
той, которая решила встать рядом с ним; той, которая не
предала, когда предали все.
Анна.
Он физически ощущает, как впились кованые чугунные
прутья и крючья в его тело и растягивают его, рвут.
Он думает о России, людях, которые составляют ее на¬
род, о странном пятиконечном символе, что вдруг спаял
всех этих людей в одно целое.
Все эти мысли очень короткие, быстрые. Они молниями
прорезают сознание. Озаряют его и исчезают.
Неизменным остается только лицо, повернутое к не¬
му, — Анна...
О первых признаках разложения петроградского гарни¬
зона и вообще запасных полков и флотских экипажей дяйа
знать так называемая мемельская вылазка. О ней Александр
Васильевич слышал, будучи еще на Балтике. Начальник От¬
дельного корпуса жандармов генерал Джунковский1 рапор¬
том донес о том начальнику штаба Верховного главноко¬
мандующего.
”...По окончательному сформированию отряда в Петро¬
граде (в помощь сухопутным войскам было решено исполь¬
зовать отряд матросов из запасных флотских экипажей. —
Ю.В.) он был отправлен в Либаву. Во время молебствия,
происходившего во дворе Второго Балтийского флотского
экипажа, на котором присутствовал и начальник Главного
Морского штаба адмирал Русин, командующий отрядом ка¬
питан первого ранга Пекарский был в нетрезвом виде и даже
нетвердо держался на ногах... Повальное пьянство было и
среди матросов отряда. При выезде отряда из Петрограда
матросы затащили в вагоны двух провожавших женщин, ко¬
торых насиловали в течение пути, а затем, когда те впали в
бессознательное состояние, выбросили их на полотно, даль¬
нейшая судьба их неизвестна...
При наступлении на Мемель морской батальон был в
четвертой линии... Когда Мемель был взят... солдаты и ма¬
тросы рассыпались по городу и стали грабить (солдаты тоже
были из запасных ополченческих частей. — Ю.В ). Почти в
1 Джунковский В.Ф. свитский генерал-майор: в 1905 -1913 гг. — мос¬
ковский генерал-губернатор, затем — товарищ министра внутренних дел и на¬
чальник корпуса жандармов; в 1915 г. уволен и уехал в действующую армию в
должности начальника пехотной бригады. Это он посчитал долгом сообщить
Думе (Родзянко) о провокаторстве депутата Малиновского, ибо счел безнрав¬
ственным и недопустимым пребывание провокатора в выборном органе. Это
и породило скандал. Малиновский бежал в Германию.
721

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
каждой квартире находили... вино и коньяк, коими мароде¬
ры опивались. Местных жителей не было видно, таковые по¬
прятались.
Утром во многих домах были найдены трупы зарезан¬
ных солдат и матросов, что было сделано жителями Ме-
меля...
При втором наступлении на Мемель отряду пришлось
иметь дело... с регулярными войсками, вследствие чего поте¬
ри отряда были более значительны.
Когда Мемель был окончательно взят, то опять начался
повальный грабеж. Женщин занасиловывали до смерти. Од¬
ним из матросов была найдена и разбита несгораемая касса.
Немецкие деньги он тут же продал еврею за восемь тысяч
рублей. О размере ограбленной суммы можно судить по то¬
му, что многие матросы продавали евреям билеты в 100 ма¬
рок по 3 рубля. Вышесказанный матрос деньги отправил в
Петроград к своему брату или знакомому, умышленно от
своего товарища привил себе венерическую болезнь и, дей¬
ствительно, был отправлен в госпиталь.
После четырехдневного пребывания в Мемеле отряд от¬
ступил, причем было потеряно четыре пулемета и оставлено
в городе без вести пропавшими и пьяными около 200 людей.
Жители Мемеля во время боев стреляли по нашим вой¬
скам из домов, с крыш, из других мест... В настоящее время
батальон находится в Либаве...”
Да, все началось значительно раньше. В запасных частях
формировался взрывной материал революции. Ведь некото¬
рые запасные полки насчитывали от сорока до пятидесяти
тысяч человек, а сколько таких полков находилось в одном
Петрограде! Эти люди страшились фронта и годами отси¬
живались в казармах. Это был самый лучший и податливый
материал для подрывной пропаганды: здоровые мужчины,
оторванные от семей, развращенные бездельем. Они на¬
столько почувствовали свою силу, что попытки вывести их
из Петрограда оказались впоследствии безрезультатными,
более того — опасными...
Звериная проповедь деления людей на тех, кто достоин
жизни, и тех, кто должен исчезнуть (это ж какой мозг, ка¬
кое воспаленное воображение иметь надо, чтобы в мирной
жизни, под Богом и охраной законов, такое сочинить!), по¬
пала на самую благодатнейшую почву. Более благодарных
слушателей для восприятия подобных бредней сыскать было
невозможно.
Герберт Уэллс в своей книге ’’Россия во мгле” писал:
722

Ангарская купель
’’Грубая марксистская философия (помилуй Бог, какая
же это философия — это инструкция, как убивать и людей, и
души. — Ю.В.), которая подразделяет всех людей на бур¬
жуазию и пролетариат, которая в жизни общества видит
лишь до глупости примитивную ’’классовую борьбу”, по¬
нятия не имеет об условиях, необходимых для коллективной
духовной жизни...”
Развращенная безделием тыла и, наоборот, до крайности
озлобленная лишениями фронта, крестьянская Русь в ши¬
нелях жадно впитывала человеконенавистнические постула¬
ты марксизма — науку разрушать и ненавидеть.
’’Марксистская теория подвела русских коммунистов к
идее ’’диктатуры классово-сознательного пролетариата”, а
затем внушила им представление — как мы теперь видим,
весьма смутное, — что в России будет новое небо и новая
земля... Но, судя по тому, что мы видели в России, там
по-прежнему старое небо и старая земля...”
Господи, если бы только — ’’старое небо и старая
земля”! Да за такую милость Божью Россия рухнула бы
на колени, залилась бы благодарными слезами. Да это же
счастье — видеть старое небо и старую землю! Не только
небо и земля стали невозвратно другими, но и русская
речь — одни вопли, стоны, приказы (как выстрелы), мольбы
гибнущих и сытый хохот партийных хозяев русской жизни...
и шепот доносителей, хрюканье лжесвидетелей и крики от¬
чаяния, боли, проклятия!..
Уэллс встретился с Лениным в октябре 1920-го.
’’...Ленин — не человек пера, — писал, вспоминая,
Уэллс. — ...В целом они (ленинские сочинения. — Ю.В.)
лишь повторяют раз навсегда установленные положения и
формулировки ортодоксального марксизма. Быть может,
это необходимо. Пожалуй, это единственно понятный ком¬
мунистам язык...
Наконец, мы попали в кабинет Ленина... Я сел справа от
стола, и невысокий человек, сидевший в кресле так, что ноги
его едва касались пола, повернулся ко мне, облокотясь на
кипу бумаг...
Через весь наш разговор проходили две — как бы их на¬
звать — основные темы. Одну тему вел я: ’’Как вы пред¬
ставляете себе будущую Россию? Какое государство вы стре¬
митесь построить?” Вторую тему вел он: ’’Почему в Англии
не начинается социальная революция? Почему вы ничего не
делаете, чтоб подготовить ее? Почему вы не уничтожаете ка¬
питализм и не создаете коммунистическое государство?”...
Ленин будет много говорить об электрификации — свет¬
лом будущем России. Уэллс возразит:
723

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
”...Вы ошибаетесь. Будущее вашей страны — симфония
мрака и ужаса”.
Скончался Уэллс в 1946 году, а предсказанная симфония
мрака и ужаса звучит, не смолкая: и все громче, трагичнее. И
вплетаются в нее отнюдь не звуки новых инструментов, а го¬
лоса десятков миллионов людей — один предсмертный вой
и хрип.
И ничего: культ человека в кепочке не угас, КПСС тоже в
порядке — свыше десятка миллионов плеч подпирают её, и
ВЧК—КГБ не потерял фигуры — все та же стать насильни¬
ка.
А что им стоны и слезы? Все это их порядок не исклю¬
чает, это из их понятия, каким должен быть мир...
Эпидемии дизентерии, холеры, испанки, гифа, отсут¬
ствие лекарств, тепла (не топили — и города попросту вы¬
мерзали; на дрова шли бесценные библиотеки, паркет, ред¬
кая мебель и деревянные дома поплоше и поменьше) выка¬
шивали обессиленный, надорванный народ. Пели револю¬
ционные гимны, воздвигали монументы свободе, Робеспье¬
ру, коммунистическому труду (только в восемнадцатом году
Москву отметили свыше полутора десятков таких памятни¬
ков), грозили мировой буржуазии и ее наемникам — белой
сволочи, метались, бредили в сорокоградусном жару и... уга¬
сали...
’’Тифозники валяются в больничных коридорах, ожидая
очереди на койки. Вши именуются врагами революции...”
В ожидании этой очереди валялись, разумеется, на
полу...
Голод разил людей миллионами.
В самые глухие месяцы зимы (с 1918 на 1919 год) в Моск¬
ве выдавали ’’гражданам четвертой категории одну десятую
фунта хлеба в день (это около пятидесяти граммов. —
Ю.В.)”. Не лучше обстояли дела и в Петрограде.
Именно тогда в Петрограде было торжественно отмече¬
но открытие первого в истории города крематория. Так ска¬
зать, новостройка новой власти, самое насущное строитель¬
ство. Было объявлено, что ’’сожженным имеет право быть
каждый умерший гражданин”.
В Москве и Петрограде трупы лежали штабелями в са¬
раях — ни один морг не мог вместить даже ничтожной части
их, да и хоронить некому было.
Первым сожженным в первом крематории (по жребию)
оказался Иван Седякин — так значилось на замусоленной
724

Ангарская купель
картонке, положенной на грудь усопшего. Там же было при¬
писано: ”Соц. пол.: нищий”.
Как скаламбурил на этой процедуре председатель Пет-
росовета Каплун, последний становится первым.
Вещие слова!
Пережившие эти годы вспоминали: города походили на
ледяные пустыни из камня, электрический свет подавался с
перерывами, господствовали мрак и запустение, даже совсем
молодые мужчины почти поголовно страдали импотенцией,
у женщин исчезли месячные.
Но люди по-прежнему пели гимны и шли за Лениным.
Завтра грянет сытое и радостное бытие!
Разумеется, жизнь больших и малых хозяев страны отли¬
чалась. Вот что пишет в своей книге ’’Дневник моих встреч”
художник Юрий Анненков:
”В многокомнатной и удобнейшей квартире Горького не
было, однако, ни в чем недостатка: друг Ленина и завсегда¬
тай Смольного, Горький принадлежал к категории ’’люби¬
мых товарищей”, основоположников нового привилегиро¬
ванного класса. ’’Любимые товарищи” жили зажиточно.
Они жили даже лучше, чем в дореволюционное время: Гри¬
горий Зиновьев, приехавший из эмиграции худым как жердь,
так откормился и ожирел в голодные годы революции, что
был даже прозван ’’ромовой бабкой”...”
Зимой 1920 года автор этих воспоминаний, Юрий Аннен¬
ков, получил командировку за подписью Горького в один
из южных городов. Он ’’был поражен неожиданным доисто¬
рическим видением: необозримые рынки, горы всевозмо¬
жных хлебов и сдоб, масла, сыров, окороков, рыбы, дичи,
малороссийского сала; бочки солений и маринада; крынки
молока, горшки сметаны, варенца и простокваши; гирлянды
колбас... лошади и волы, лениво жующие сытный корм;
людская толчея, крики, смех...”
Все объяснялось просто: город только что был осво¬
божден от белых...
Именно так: этот голод, горы трупов и муки живых бы¬
ли рождены большевиками. С первых мгновений — только
большевиками...
Анненков далее пишет, что по просьбе Горького в Ко¬
миссариате по продовольствию ему выдали бумагу: ’’Упако¬
вать для тов. Горького два пуда пшеничной муки. Приго¬
товить немедленно для тов. Горького лично 20 фунтов
копченой свинины. По особому распоряжению комиссара по
продовольствию, незамедлительно упаковать для тов.
Горького 20 банок консервированной осетрины и 10 банок
налимьей печенки, а также 15 фунтов шоколада. Срочно...”
725

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Юрий Анненков вернулся из командировки и был при¬
глашен к Горькому на обед.
”...Мы долго смеялись. Происходило это у Горького за
обедом, как всегда обильным и оптимистическим. Помню,
как, проглотив кусок тушеного зайца, Горький, смеясь, за¬
метил:
— Для своего последнего упокоения зайчишка выбрал
место незаурядное!”
Нечего объяснять, что любое требование партийца, со¬
ветского начальника или писателя-”правдолюбца” соответ¬
ствующего ранга в советском государстве удовлетворялось
(и удовлетворяется) именно подобным образом, так что в
сдобности он ничем не уступает ’’ромовой бабке” — Григо¬
рию Зиновьеву, одному из самых близких к Ленину работни¬
ков партии, другу семьи.
За счет убиения народа жиреет эта служиво-партийная,
советская, подкормочно-писательская прослойка.
Так и хрустят упаковочные бумаги и картоны по всем
закрыто-торговым точкам обширного советского государ¬
ства. И многие народные депутаты СССР — избранники по¬
луголодного люда с чистой совестью везут эти пакеты, сум¬
ки... И впрямь, нужны ведь и силы, чтобы защищать народ...
Всех убеждали (и Ленин в первую очередь), будто
голод — результат исключительно Гражданской войны,
результат блокады первой в мире республики рабочих и
крестьян.
Победоносно закончилась Гражданская война, аки дым
растаяла и блокада. Год за годом потянулись десятилетия
новой власти, но нужда... нужда стала обыденной, как по¬
селилась в России — так и осталась. Временами ее переби¬
вал все тот же голод (сколько же случаев людоедства, само¬
убийств!).
Эта нужда, окаянные очереди выкатили аж в 90-е годы
все того же красно-серпастого двадцатого столетия.
Самая плодородная в мире земля в одну шестую часть
всей суши отказывалась кормить народ. Народ мыкался в
одной непроходящей нужде. Как крохотные проблески света
и радости, оставались в памяти годы относительного благо¬
получия. Обычно же унылой чередой теснились годы сбере¬
жения на всем, бесконечных ’’хвостов” за любым продуктом
и любым товаром, годы карточек, талонов, разного рода
распределения, годы усталости и озверения.
Не много ли для советского патриотизма и Владимира
Ильича с его живодерствующей утопией?..
726

Ангарская купель
Бывший главнокомандующий Восточным фронтом гене¬
рал К.В.Сахаров оставил памятные строки:
’’...Ранней весной (1919 года. — Ю.В.) проездом в Омск я
и генерал Нокс остановились на несколько дней в Иркутске.
Командующий войсками этого округа генерал-лейтенант
Артемьев развернул перед нами ужасную картину безобраз¬
ного поведения солдат-чехов. Старый боевой русский гене¬
рал трясся от гнева и от сдерживаемого желания поставить
на место разнузданную массу чехов, которых в свое время и
корпус генерала Артемьева взял немало в плен в Галиции и
в Польше. Представитель Великобритании Нокс, который
был отлично в курсе всего, который сам возмущался в ин¬
тимном кругу этими порядками, теперь пожимал только
плечами и говорил, что надо терпеть...
Ненависть и презрение к дармоедам, обокравшим рус¬
ский народ, возрастали в массах населения сибирских горо¬
дов, в деревнях и в армии. Когда мы проезжали по улицам
Иркутска и Новониколаевска, то видели на заборах почти
всех улиц надпись мелом и углем: ”Бей жидов и чехов! Спа¬
сай Россию!”...
После падения Омска, когда отступление белой армии
пошло быстрым и ежедневным ходом, чехословацкие полки,
жившие постоянной мыслью выезда из Сибири, охватила
паника. Как стадо, напуганное призраком смерти, рванулись
легионеры назад, на восток, ничего не видя, кроме страха
опасения за свои жизни...”
Заслуживает внимания документальное описание обста¬
новки тех недель и месяцев, появившееся в газете ’’Дело Рос¬
сии”, в № 14 за 1920 год:
’’...Длинной лентой между Омском и Новониколаевском
вытянулись эшелоны с беженцами и санитарные поезда, на¬
правлявшиеся на восток. Однако лишь несколько головных
эшелонов успели пробиться до Забайкалья, все остальные
безнадежно застряли в пути...
Много беззащитных стариков, женщин и детей были
перебиты озверевшими красными, еще больше замерзло в
нетопленых вагонах и умерло от истощения или стало жерт¬
вой сыпного тифа. Немногим удалось спастись из этого ада.
С одной стороны надвигались большевики, с другой — ле¬
жала бесконечная, холодная сибирская тайга, в которой
нельзя было разыскать ни крова, ни пищи...
Постепенно замирала жизнь в этих эшелонах смерти. За¬
тихали стоны умирающих, обрывался детский плач и умол¬
кало рыдание матерей...
727

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Безмолвно стояли на рельсах вагоны-саркофаги со своим
страшным грузом, тихо перешептывались могучими ветвя¬
ми вековые сибирские ели, единственные свидетели этой дра¬
мы, а вьюги и бураны напевали над безвременно погибшими
свои надгробные песни и заметали их белым снежным сава¬
ном...
Главными, если не единственными, виновниками всего
этого непередаваемого словами ужаса были чехи.
Вместо того, чтобы спокойно оставаться на своем посту
и пропустить эшелоны с беженцами и санитарные поезда, че¬
хи силою стали отбирать у них паровозы на свои участки и
задерживали все, следовавшие на запад. Благодаря такому
самоуправству чехов весь западный участок железной доро¬
ги сразу же был поставлен в безвыходное положение...
Более пятидесяти процентов имеющегося в руках чехов
подвижного состава было занято под запасы и товары, прав¬
дами и неправдами приобретенные ими на Волге, Урале и в
Сибири. Тысячи русских граждан, женщин и детей были об¬
речены на гибель ради этого проклятого движимого имуще¬
ства чехов...”
И какое же это имущество чехов?..
Вернемся к воспоминаниям генерала Сахарова:
’’...Место не позволяет еще подробнее развернуть и вы¬
рисовать все детали этой картины, как военнопленные Рос¬
сии под командой французского генерала (Жаннена. —
Ю.В.) топтали в грязи и крови все, что было в России нацио¬
нального, честного, готового до конца остаться верным дол¬
гу: очевидно, за то, что простецкая наша страна слишком
усердно спасала Париж (гибель армии Самсонова в августе
1914 года в Восточной Пруссии. — Ю.В.)-, видно, это была
расплата за то, что святая Русь положила за дело союзников
в мировой войне свыше трех миллионов своих лучших сы¬
нов убитыми в боях...
Передав в руки эсеров Верховного Правителя, сдав По¬
литическому Центру русский золотой запас, чехословацкие
эшелоны продолжали свое движение на восток. По пути они
захватили наличную кассу иркутского казначейства и клише
экспедиции изготовления государственных бумаг для печа¬
тания денежных знаков; купюры они начали усиленно печа¬
тать, преимущественно билеты тысячерублевого достоин¬
ства...
За разрешение проехать в нетопленом конском вагоне
чехи брали от пяти до пятнадцати тысяч рублей или золотые
728

Ангарская купель
вещи; но плата не всегда гарантировала жизнь и доставление
в Забайкалье, где была уже безопасная от большевиков зона.
Около станции Оловянная из проходящего чешского
эшелона было выброшено три мешка в реку Онон. В меш¬
ках нашли трупы русских женщин. Нет возможности устано¬
вить хотя бы приблизительно синодик погубленных и пре¬
данных...
’’Президент Грант” (судно, па котором одним из послед¬
них эвакуировалось командование бывшего Чехословацкого
корпуса. — Ю.В.) увез 5500 чехословаков (судно отправля¬
лось из Владивостока. — Ю.В.), а также сотни тонн золота,
серебра, меди, машин, сахара и всяких других продуктов,
как и другое награбленное добро, которое чехи увозят с со¬
бою из Сибири...”
Сообщение о грузах ’’Президента Гранта” поместила га¬
зета ’’Japan Advertiser” в номере от 1 мая 1920 года.
После изоляции Верховного Правителя на пути в Ир¬
кутск легионеры-гаки ухитрились разграбить вагон из соста¬
ва с золотым запасом России — это около тысячи пудов зо¬
лота и драгоценностей. Об этом сообщила газета ’’Дело Рос¬
сии” (№ 10 за 1920 год). Сдаточная ведомость в Иркутске
была подделана.
Обмишурится Саня Косухин...
Позиция адмирала Колчака была строго однозначной, ее
и излагает генерал Сахаров:
”...Но адмирал Колчак твердо решил положить в буду¬
щем конец этому вопиющему безобразию; он ждал также,
когда можно будет выбросить чехов из Сибири во Владивос¬
ток, чтобы там, перед их посадкой на суда, произвести реви¬
зию всех их грузов. От участия в этой ревизии не могли бы
уклониться и союзники. И несомненно, тогда преступление
встало бы во весь рост и во всей своей неприглядной наготе:
грабителей уличили бы с поличным...”
Проще было сдать адмирала...
Россия, Россия, что ж это делали и делают с тобой?!
Кто эти оборотни и волки с человеческими лицами?!
Если бы вопль твоей боли и муки расколол сердце каж¬
дого русского и пламенем полыхнул в душе у него!
Убийцы и мародеры!
Что же с тобой делают, Россия?!
729

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
О той ночи с шестого на седьмое февраля рассказал сам
Семен Григорьевич Чудновский1. К сожалению, в полном
объеме воспоминания не существуют, разве что в чекистских
хранилищах.
После ’’женевского” умерщвления бывшего председателя
иркутской губчека оказались подчищенными и сгнили все
предметные доказательства его земного бытия. Ну нет в на¬
личии даже самой захудалой фотографии, скажем, даже та¬
кой, как ’’три на четыре”. Одна ненадежная зыбкая память
людей. Таким образом, соединились в утробе ’’женевского”
чудища трое славных чекистов, народных казнителей: Бело¬
бородов, Патушев и Чудновский. Само собой, по масштабу
содеянного из этой троицы орлом взирает Александр Бело¬
бородов.
Скорее всего, воспоминания Чудновского вызваны гнев¬
ными публикациями в белой прессе. Эмиграция обвиняла
красных в надругательстве: их Александр Колчак был отдан
на убийство в подвал Чин Чеку.
В любом случае вождь белой России должен был уме¬
реть в соответствии с принятыми нормами, то есть до¬
стойно.
Тогда и появляются ’’красные воспоминания”, в первую
очередь, Ширямова и Чудновского.
Надо сказать, Чудновский до последнего мига жизни
чрезвычайно гордился своим председательством в военно¬
революционном трибунале и казнью. На мгновение ока¬
зался в фокусе мировых событий. Очень льстило это. По¬
этому и рассказывал о тех днях десятки и сотни раз, но осо¬
бенно любил — на выпивках среди ’’своих” (областного
партийного начальства). Не надоедал им рассказ бывшего
председателя чека Иркутска. Всякий раз слушали молча,
округляя друг на друга глаза: мол, события, фигуры, исто¬
рия! Матерком и сальными словечками поминали ’’адмира-
лову подстилку” Тимиреву — горячую и преданную любовь
Александра Колчака.
В ту пору товарищ Чудновский сменил кожанку чекиста
на пиджак (а возможно, и френч на сталинский манер) об¬
ластного судейского чина. Не беда, что не имел соответ¬
ствующего образования. И нужды в нем не ощущалось.
Приговор соразмеряли с инструкцией — их в делах находи¬
лась целая пачка: определяющих и разъясняющих. В общем,
1 См.: Чудновский С. Конец Колчака/В кн.: Годы огневые, годы боевые.
Ирк., 1961.
730

Ангарская купель
все сводилось к двум простым вариантам: ’’наш” — ”не
наш”. Вся задача опять-таки сводилась к тому, чтобы опре¬
делить, под какую анкету западает человек. А уж там и соот¬
ветствующие меры.
О той ночи товарищ Чудновский написал подробно — и,
естественно, это предмет его великой гордости:
”...Со стороны Иннокентьевской (ныне ”Иркутск-2”. —
Ю.В.) слышны были выстрелы. Иногда они казались совсем
близко. Весь город замер. Осмотрев посты и убедившись,
что на посту стоят свои люди, лучшие дружинники, я напра¬
вился в одиночный корпус и открыл камеру Колчака.
...Правитель стоял недалеко от двери, одетый в шубу и
папаху. Видимо, Колчак был наготове, чтобы в любую ми¬
нуту выйти из тюрьмы и начать править опять. Я прочел
ему приказ Революционного Комитета (следовательно, суда
и не было, был всего лишь приказ ревкома о расстреле. —
Ю.В.)? После этого надели наручники.
— А разве суда не будет? Почему без суда?
По правде сказать, я был несколько озадачен таким во¬
просом (конечно, в чека только казнили, это ведь орган, ко¬
торый или казнит, или милует, а тут вопрос о суде! — Ю.В.).
Удерживаясь, однако, от смеха, я сказал:
— Давно ли вы стали сторонником расстрела только по
суду?
Передав Колчака конвою, я отправился на верхний этаж,
где находился Пепеляев.
Пепеляев сидел на своей койке и тоже был одет. Это еще
более убеждало, что ’’правители” с минуты на минуту ждали
освобождения. Увидев вооруженных людей в коридоре, Пе¬
пеляев побледнел и затрясся. Противно было смотреть на
эту громадную тушу, которая тряслась, как студень. Ему
был объявлен приказ.
— Меня расстрелять?.. За что?.. — проговорил он, зары¬
дав. А вслед за тем выпалил следующее, видимо, заранее
приготовленное заявление:
”Я уже давно примирился с существованием советской
власти. Я все время просил, чтобы меня использовали на ра¬
боте и приготовил даже прошение на имя Всероссийского
Центрального Исполнительного Комитета, у которого про¬
шу меня помиловать и очень прошу не расстреливать до по¬
лучения ответа от ВЦИКа”.
Взяв у него бумагу и передав кому-то из стоящих у две¬
рей товарищей, кажется, секретарю моему Сергею Мосину,
я сказал Пепеляеву:
731

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
— Приказ Революционного Комитета будет исполнен;
что касается просьбы о помиловании, то об этом надо было
думать раньше.
Пепеляев, рыдая, продолжал бессвязно бормотать что-
то насчет своей ошибки в жизни, недостаточного учета об¬
становки. Я передал его конвою.
Захватив внизу Колчака, мы отправились в тюремную
контору. Пока делались распоряжения о выделении пятнад¬
цати человек из дружины, охранявшей тюрьму, доложили,
что Колчак желает обратиться ко мне с какой-то просьбой.
— В чем дело?
— Прошу дать мне свидание с женой (в смертный час
Александр Васильевич при своих палачах назвал Тимиреву
женой; тем, кем она была в действительности для него — са¬
мым дорогим человеком. — Ю.В.). Собственно, не женой, —
поправился он, — а Тимиревой.
— Какое вы имеете отношение к Тимиревой?
— Она очень хороший человек. Она заведовала у меня
мастерскими по шитью солдатского белья (не мог Алек¬
сандр Васильевич сказать о любви своим палачам, любви к
Анне. — Ю.В.).
Хотя окружающая нас обстановка не располагала к шут¬
кам, но после слов Колчака никто из товарищей не мог удер¬
жаться — все расхохотались (в действительности за просто¬
той слов Колчака — глубочайшее волнение и нервное напря¬
жение; он и перед смертью остается верен себе — бережет
дорогую женщину. — Ю.В.).
— Свидание разрешить не могу, — говорю Колчаку. —
Желаете ли вы еще о чем-нибудь попросить?
— Я прошу сообщить жене, которая живет в Париже,
что я благословляю своего сына.
— Сообщу.
Рядом с Колчаком сидел Пепеляев, который продолжал
рыдать. Наконец, он поднялся с места и дрожащей рукой
передал мне записки, в которых нетвердым почерком напи¬
сано сообщение к матери и еще кому-то с просьбой благо¬
словить его на смерть и не забывать ’’своего Виктора”. По¬
давая записку, Пепеляев что-то лепетал, но понять его было
совершенно невозможно.
— Хорошо, записку передадим.
Не прошло и минуты, как прибежал товарищ и спросил,
можно ли разрешить Колчаку закурить трубку. Я разрешил.
Товарищ ушел, но вскоре вернулся обратно, бледный как
смерть.
— В чем дело?! — спрашиваю. Не дожидаясь ответа, я
как-то инстинктивно бросился в комнату, где находились
732

Ангарская купель
Колчак и Пепеляев. Вижу, один из конвоиров держит в ру¬
ках носовой платок и смотрит то на Колчака, то на платок.
Я взял платок и начал его ощупывать. Оказалось, что в
одном из углов платка завязано что-то твердое, продолгова¬
тое, на ощупь напоминающее пулю револьвера типа ’’брау¬
нинг4 ’ малого калибра. Колчак сидит бледный, трубка в зу¬
бах трясется. Не трудно догадаться, что Колчак хотел отра¬
виться.
Все формальности, наконец, закончены. Выходим за во¬
рота тюрьмы. Мороз 32—35 градусов. Ночь светлая. Тиши¬
на мертвая. Только изредка со стороны Иннокентьевской
раздаются отзвуки отдаленных орудийных и оружейных вы¬
стрелов. Разделенный на две части конвой образует круги, в
которых находятся: впереди Колчак, а сзади Пепеляев, нару¬
шающий тишину молитвами.
В 4 утра мы пришли на назначенное место. Выстрелы со
стороны Иннокентьевской слышатся все яснее и ближе. По¬
рой кажется, что перестрелка происходит совсем недалеко.
Мозг сверлит мысль: в то время, когда здесь кончают свою
подлую жизнь два бандита, в другой части города, быть мо¬
жет, контрреволюция делает еще одну попытку погрома
мирного трудящегося населения. Именно потому, что
знаешь, что кровавое дело Колчака еще где-то продолжает
тлеть, не терпится, и винтовки как-то сами устанавливаются
в руках так, чтобы произвести первый выстрел.
Раньше чем отдать распоряжение стрелять, я в несколь¬
ких словах разъяснил дружинникам сущность и значение
этого момента.
Но все готово. Отдано распоряжение. Дружинники, взяв
ружья наперевес, стоят полукругом.
На небе полная луна, светло как днем.
Мы стоим у высокой горы, к подножью которой примос¬
тился небольшой холм. На этот холм поставлены Колчак и
Пепеляев.
Колчак — высокий, худощавый, типа англичанина, его
голова немного опущена. Пепеляев небольшого роста, тол¬
стый, голова втянута как-то в плечи, лицо бледное, глаза по¬
чти закрыты: мертвец да и только.
Команда дана. Где-то далеко раздался пушечный вы¬
стрел, и в унисон с ним, как бы в ответ ему, дружинники да¬
ли залп. На всякий случай — еще один.
— Куда девать трупы? — спрашивает начальник дружи¬
ны коменданта тюрьмы.
Не успел я ответить, как за меня почти разом ответили
все дружинники:
— Палачей сибирского крестьянства надо отправить ту¬
733

Ю.П. Власов. ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
да, где тысячами лежат ни в чем не повинные рабочие и
крестьяне, замученные колчаковскими карательными от¬
рядами... в Ангару их!
И трупы были спущены в вырубленную дружинниками
прорубь...”
Отлетела к Богу душа раба Его Александра, сына Ва¬
сильева, сорока шести лет. Но принял ли Господь ее в свои
блаженные угодья и упокоил или определил на вечные му¬
ки — не прояснится этот вопрос для нас никогда. В ненави¬
сти и презрении почти всего русского народа отлетела душа
бывшего адмирала, ученого, строителя русской армии и
флота, мужественного защитника России в войнах и бывше¬
го Верховного Правителя Российского государства — главы
белого движения.
Белый, синий, красный!
И по сию пору проклято имя его на родной земле...
В твои руки, Господи, передаю душу свою!
Ангара... могучая, студеная, пожалуй, самая красивая из
сибирских рек, а что уж самая рыбная — это точно.
Мир праху твоему, Александр Васильевич Колчак.

ОГЛАВЛЕНИЕ
От издательства	5
От автора	7
Вступление. Мы, Божьей	милостью...	15
Глава 1.	Самсон Игнатьевич	108
Глава 2.	’’Женевский” счет	126
Глава 3.	Смута	182
Глава 4.	Мятеж	208
Глава 5.	Генерал Болдырев	232
Глава 6.	Адмирал	268
Глава 7.	Красноармеец Пятой	армии
Самсон Брюхин	309
Глава 8.	Предательство	328
Глава 9.	В западне	345
Глава 10.	Выдача	363
Глава 11.	Яма	387
Глава 12.	Именем трудового народа	427
Глава 13.	Иркутское следствие	509
Глава 14.	Тюремные будни	573
Глава 15.	Постановление номер	двад¬
цать семь	616
Глава 16.	Флоровы бабы	628
Глава 17.	Стеша, Фотий и Флор	680
Глава 18.	Ангарская купель	696

Юрий Петрович Власов
ОГНЕННЫЙ КРЕСТ
Историческая исповедь
В двух частях
Часть 1
Заведующий редакцией А.В. Проскурин
Редактор Е.В. Крылова
Художественный редактор С.М. Уездин
Технический редактор Л.А. Крюкова
Корректор Т.А. Шабалина
Технолог В.Ф. Егорова
ИБ 10465
Сдано в набор 28.11.90. Подписано в нечаи» 28.05.91.
Форма1 издания 84x108 32. Бума: а офсетая 70 1 \Г.
Гарншура 1аймс. Офсетая печам».
Ус.1. печ. д. 38.64. Уч.-изд. д. 47.16. Тираж 50 000 экз.
Заказ .V? 3908. Изд. № 8807 Цена 12 р.
И зда I ед ьс I во ' ’ Н о вое т "
107082. Москва. Б. Почтовая \д.. 7.
Типография Издаle.ibcrea "Новост''
107005. Москва, хд. Ф. Эшедьса. 46.